Возвращение Владимир Шатов
        Дон течёт к морю #4
        Гитлеровцам так и не удалось вырваться из Сталинградского котла. Окружением и разгромом закончилась для них Сталинградская битва. За ней отгремела Курская и покатился фронт на Запад. А с ним и наши герои, что закончили свой боевой путь в Берлине. Пришла пора возвращаться домой. Как встретит их Родина и как сложатся их судьбы в послевоенное время.
        Читайте заключительную книгу эпического романа Владимира Шатова "Дон течёт к морю".
        Глава 1
        Настоящие качественные превращения в жизни человека и общества всегда происходят мгновенно. Незаметные глазу изменения могут накапливаться годами и столетиями, но действительно важные вещи имеют резкую границу. Жизнь течёт медленно, как сонная река, но иногда происходит резко ускорение, приводящее к возникновению нового состояния человека, государства или народа. Зачатие, рождение и смерть имеют чёткие очертания.
        Вот ты, к примеру, находишься в утробе матери, связанный с ней спасительной нитью и вдруг выходишь в самостоятельную жизнь. Минуту назад дышал, думал и любил, а уже мёртв. Вчера был мир, а сегодня война. Накануне армия в панике отступала и неожиданно для всех встала как вкопанная в Сталинграде.
        Что послужило катализатором столь резкого и чудесного превращения, когда отступающая до Волги Красная Армия вдруг стала монолитной стеной на пути фашистского марша по миру?
        Конечно, здесь сошлись много факторов и условий: созданные в максимально короткие сроки заводы Урала, Сибири и постепенное истощение ресурсов Германии. Героический труд советских людей и большая помощь США в виде танков и кораблей, бензина и продовольствия. Возникшие у немцев после поражения под Москвой сомнения в окончательной победе и подъём славянского патриотизма.
        Повоевавшие красноармейцы постепенно перестали бояться немецких солдат, а командиры переняли от германских учителей опыт ведения современных боевых действий. Но та соломинка, которая переломила хребет Вермахту, имела отнюдь не материальный характер. Имя ей - стыд. Как ни странно, это почти позабытое чувство, заставило красноармейцев сражаться, а командиров грамотно планировать операции.
        У большинства советских людей внезапно проснулась национальная совесть. Им стало стыдно отступать, стыдно прятаться за спины других и стыдно принимать глупые решения. Вначале было не так. Многие жители страны не принимали существующий режим, и во многих местах немцев встречали с хлебом и солью.
        За первые шесть месяцев войны 3 миллиона 800 тысяч советских солдат и офицеров, примерно 70 процентов личного состава армии оказалось в плену. Многие из них сделали этот шаг добровольно, так как фашисты виделись им меньшим злом, чем Советы. На стороне немцев воевало 2 миллиона солдат «Русской освободительной армии». Хотя в 1812 году ни одного русского человека в армии Наполеона не было, как не было их в армии кайзера Вильгельма через сто лет.
        Сталин больше всего опасался, что на оккупированной территории будет создано национальное правительство, которое будет с ним бороться. Однако Гитлер собирался полностью уничтожить враждебную страну и совершил роковую для себя ошибку. Когда миллионы пленных оказались на оккупированной территории, чего Гитлер никак не ожидал, он явно не знал, что с ними делать. Их поместили в концентрационные лагеря, и решили постепенно избавиться от балласта.
        Сотни тысяч солдат вынужденно сняли с фронтов, чтобы они охраняли пленных. А те медленно умирали от голода и непосильной работы, ведь Гитлеру они были не нужны. Он целенаправленно уничтожал русских и Россию, фактически подыгрываю тем силам, против которых боролся. Когда большинство бывших солдаты погибло и это стали известно на Родине, изменилось сознание целого народа. Отношение завоевателей к мирному населению тоже сыграло свою роль. Произошла вынужденная самоидентификация нации. Мы русские - они немцы.
        Не было больше москвичей, казаков или жителей Сибири. Мало того, для всего мира не стало украинцев, татар или башкир. Исчезли белорусы и калмыки, грузины и чукчи. Все они стали русскими. Спастись и победить, теперь можно было только вместе. В этом и состояла суть русской идеи, объединяющая разные народы.
        Теперь русские стали защищать родную землю - не режим, а свои семьи, свои дома и себя. Отбросив мрачную память ГУЛАГа и 1937 года. Вопреки «красному» террору гражданской войны, насильственной коллективизации и «голодомору». У них просто не осталось другого выхода. Отныне русский солдат превосходил любого противника своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм заставляли его держаться до тех пор, пока он не упадёт мёртвым или победит.
        Большую роль в этом процессе сыграл русский язык. Национальность человека определяется по языку, на котором он думает. После Сталинграда все народы СССР говорили на родном языке, а о Победе думали на русском. Каждый человек из любой страны мира, приезжая в Америку становится американцем, а все люди говорящие на русском языке становятся русскими.
        С тех пор русские - единственные, которые определяют свою национальную принадлежность именно по нации, а не по стране проживания. Русским можно оставаться, живя в Англии, в Америке или даже в Африке. Потому что «русский» - это прилагательное, тогда как остальные нации - имя существительное. Русский - это не национальность, это предназначение!
        Дело в том, что Россия олицетворяет собой мужское начало Земли, остальные страны - женское. Как мужчина и женщина не могут существовать рядом без конфликтов, так Россия обречена на вечное соперничество со всем миром. Чересчур разные понятия лежат в основе их мировоззрения: «наше» - «моё», « должен» - «хочу», «душа - «тело». Россия - душа Земли. Так женщина заботится о строительстве собственного гнезда, а мужчина думает о благополучии всей планеты.
        Россия никогда не была страной комфорта - ни материального, ни духовного. Она была, есть и будет страной Духа, местом его непрекращающегося поединка за сердца людей; и потому путь её отличен от других стран. Россия всегда сильна духом, который живёт в ней наперекор всем логическим доводам.
        Сталинград - не только ключевая битва второй мировой войны, но и точка перелома сознания великого народа. Стало ясно, что никто и никогда не победит русских, пока не осознает их метафизическую тайну, а поняв её, не станут больше воевать. Тайна заключается в том, что Россия являются территорией будущего и поэтому охраняется Богом. Потому что без оплодотворяющего мужского начала наша планета мертва!

***
        В начале декабря 1942 года на станции Абгонерово за импровизированным праздничным столом собрались командиры нескольких советских частей. Они неожиданно оказались здесь и решили выпить перед сражением с немцами, которые рвались к блокированной 6-й Армии Вермахта.
        - Всыпали мы им по полной! - молниеносная операция по окружению немецких войск в Сталинграде вызывала удивление даже у командиров РККА.
        - Бежали немцы как зайцы…
        Иван Матвеевич Шаповалов оказался в этой компании случайно. Начальник штаба 5-го механизированного корпуса в горячке наступления неожиданно возглавил одну из бригад своей части. Бывший командир бригады был убит у Абганерово.
        - Принимай Иван Матвеевич бригаду, - приказал ему командир корпуса, - пора тебе отвыкать от штабной работы.
        - Да я давно этого жду!
        - Вот и договорились.
        Личный состав бригады в основном состоял из бойцов береговой обороны Тихоокеанского флота. Прибывшие из Дальнего Востока солдаты носили морскую форму, когда их переобмундировывали в армейскую форму, они этому сильно сопротивлялись.
        - Бушлаты не сдадим!
        - Вы же теперь не моряки…
        - Можете оставить себе только тельняшки.
        В октябре сорок второго бригада прибыла в Костеровские танковые лагеря под Москвой, где и прошла короткую боевую подготовку. В ноябре месяце, бригада в составе механизированного корпуса, отбыла на фронт. Задачей корпуса было не допустить противника к окружённой группировке в Сталинграде.
        - Работёнка нам досталась аховая!
        Группа Манштейна, имела задачу деблокировать войска Паулюса и представляла собой грозную силу. В её составе было три танковые дивизии и остатки шести пехотных дивизий.
        - Силища на нас прёт неимоверная…
        Первый свой удар по противнику корпус, частью сил, нанёс под деревней Джутово. Утром, на рассвете, танки с десантом на борту, с ходу нанесли удар по румынской дивизии и в коротком, но стремительном бою разгромили её. Далее, войска корпуса, преследуя отходящего противника, устремились в направлении станции Котельниково.
        - Нужно отметить успех! - предложил товарищам по телефону командир 51-й бригады полковник Дубцов.
        - А где будем праздновать?
        - Предлагаю у меня на квартире. - Предложил он подполковнику Кирееву, командиру 54-й бригады.
        - А хозяева не против?
        - Они переселенцы из Украины. Люди работящие, живут не бедно….
        - Тогда лады!
        - Пусть твой ординарец налепит пельмешек, - попросил напоследок Дубцов, - уж больно хороши они у него получаются…
        - Непременно! - согласился Киреев. - Савченко пускай привезёт водки.
        - До встречи! - попрощался Дубцов и отправился договариваться с хозяевами дома.
        … Ещё не остыли стволы пушек и пулемётов, а победители уже отмечали выстраданный успех. Разгорячённые боем командиры полнокровных бригад 6-го механизи¬рованного корпуса гуляли, как в последний раз.
        - В такой день нас не осудит никто! - поднял жестяную кружку с разбавленным спиртом поджарый подполковник. - Даже соседи из корпуса Ротмистрова.
        - Сбили мы с них спесь! - подшучивали они над конкурирующей частью.
        Полковник Шаповалов прибыл на встречу последним, когда в большой, довольно прохладной комнате, за столом, по-праздничному уставленным едой и питьём, уже сидели хозяева и гости.
        - Здравия желаю! - сказал он ни к кому, конкретно не обращаясь.
        - Проходи Иван Матвеевич! - приветствовал его знакомый полковник.
        Кроме Дубцова и Киреева он никого из приглашённых командиров не знал. Высокий полковник чинно помещался во главе стола. Возле него сидели с одного боку пожилая хозяйка, а с другого хозяин по имени Степан Савич.
        - Я с края присяду. - Сказал Шаповалов, чувствующий себя неловко в чужой компании.
        Хозяин - худой украинец, с тонким орлиным носом, вислыми, как у запорожца, усами и светлыми на загорелом лице глазами молча кивнул головой и рыжевато-седая, неулыбчивая супруга поставила перед гостем тарелку и стакан.
        - Девушку зовут Зоя. - Весело сообщил Дубцов и панибратски подмигнул.
        Когда Шаповалов вошёл, старик рассказывал, как невесело и трудно жилось при немцах. Они, отступая, увели лошадей - нещадно, до единой. Последствия этого недавнего мародерства тревожили Степана, пожалуй, более всего.
        - Что делать, а? - озабоченно спрашивал он. - Ни землю вспахать, ни дров привезти, что же теперь - капут?..
        Шаповалов сел на свободное место рядом с молчаливой девушкой, дочерью хозяев. Она была в нарядной цветастой блузке с короткими рукавами; у шеи, в небольшом вырезе виднелась тонкая серебряная цепочка, на каких носят нательные крестики.
        - Меня зовут Иван. - Коротко представился он.
        Не смотря на солидный чин и далеко не юношеский возраст полковник, почему-то робел в присутствии такой красавицы.
        - Что Вам положить? - спросила она и потянулась за миской с салатом.
        От вида золотистых курчавых волос мелькнувших подмышкой девушки Шаповалова бросило в жар.
        - Совсем я от баб отвык! - он попытался нарочито циничными мыслями вернуть себе душевное равновесие.
        Стол по военному времени был обильный и весьма аппетитный: тарелки с салатами и огурцами; вазочки, полные сметаны. Два блюда с розоватыми, веером разложенными ломтиками сала; большущая, только что снятая с плиты сковорода тушёного картофеля и горки щедро нарезанного, армейского хлеба.
        - Ещё предстоят пельмени, - объявил Дубцов, - мы их придержим как гвоздь обеда.
        - С такой закуской грех не напиться! - зашумели голодные советские офицеры.
        Хмельного питья тоже хватало: кувшин с ароматным и очень крепким самогоном, два литра водки, взнос майора Савченко и высокие бутыли с разведённым спиртом.
        - За Сталинград! - поднимаясь со стаканом в руке, провозгласил тост Дубцов.
        Все выпили и принялись закусывать. Шаповалов проголодался, но, чувствуя себя несколько стесненно, ел маленькими кусочками, медленно и осторожно, стараясь не чавкать.
        - Водка что-то меня не берёт! - подумал он, разгорячённый недавним боем.
        Шаповалов выпил ещё стакан и, почувствовав себя чуть свободнее, смелее, он начал украдкой поглядывать на Зою.
        - Нет, я не обманулся, - прикидывал он радужные перспективы, - мне ничуть не пригрезилось...
        Всё было пленительно в этой маленькой девушке: и прекрасное живое лицо, и статная женственная фигурка, и мелодический звук голоса, и тёмно-зелёные сияющие глаза, и то радушие и вопрошающее любопытство, с каким она смотрела на офицеров.
        - Откуда вы родом? - спросила она молчаливого соседа.
        - Родился я в посёлке Алексеевка под Воронежем в ноябре 1906 года. Отец Матвей Егорович и мать Степанида Фёдоровна были крестьянами. У отца голос роскошный…
        - А Вы поёте?
        - У меня не очень получается, - признался полковник, - а вот бас отца всегда выделялся в хоре Базарной церкви. Стоило ему затянуть: "Да возра-а-адуется душа моя-а-а" или "Изми мя от вра-а-аг мои-и-их", - как будто стужей потянет от земли - изумлённая душа прихожан окутывались морозом.
        - Дал же бог человеку голос!
        Им не дали поговорить, мать позвала Зою на помощь. Она вспорхнула, сбегала в кухоньку за посудой, улыбалась и, чтобы поддержать компанию, даже пригубила спирта - поморщилась, но глотнула.
        - Какая гадость!
        Иногда их взгляды на мгновение встречались, и с невольным трепетом он ловил в её глазах поощряющую приветливость, ласковость и ещё что-то, волнующее, необъяснимое.
        - До этой минуты никто и никогда не смотрел на меня так... - сладко подумалось ему.
        Киреев откровенно попытался заигрывать с Зоей. Она слушала его с весёлой, чуть лукавой улыбкой, смеялась над шутками, иногда быстро и озорно что-то переспрашивала.
        - Да что Вы говорите! - она специально делала круглые глаза.
        Шаповалов снова поймал на себе загадочно-непонятный, но вроде бы выжидательный взгляд Зои и буквально через мгновение ощутил лёгкое, как ему показалось, не совсем уверенное прикосновение к своему колену.
        - Смелостью берут города... - у него перехватило дыхание, а сердце забилось часто и сильно. - Не будь рохлей!
        С внезапной решимостью он подвинул вперёд ногу. В тот же миг Зоя поморщилась от боли, взглянула под стол и, ничего не понимая, вопросительно посмотрела на мужчину.
        - Вам неудобно сидеть?
        - Извините, ради бога!
        В это мгновение Киреев громко заявил, что церковь - это опиум и средство угнетения трудящихся и что с религией и с богом в основном покончено.
        - Если где и остались одиночные верующие, то это тёмные несознательные старики, отживающие элементы, а молодежь такой ерундой не занимается, и девушка, - он показал на неё взглядом, - постыдилась бы носить на шее цепочку с крестом...
        Казалось, он не сказал ничего обидного, но Зоя, вспыхнув, пламенно залилась краской, её нежное, матово-румяное лицо в мгновение сделалось пунцовым, глаза потемнели, а пушистые цвета каштана брови задрожали обиженно, как у ребёнка.
        - Она вот-вот расплачется. - Подумал Шаповалов, но она, с гневом и презрением посмотрела на подполковника.
        Вдруг Зоя энергичным движением вытащила из-за пазухи цепочку с крестиком и вывесила его поверх блузки, вскинув голову и выпятив вперёд остро торчащую грудь.
        - В нашей семье никогда не стыдились веры в Бога! - с явным вызовом сказала она.
        В напряжённой тишине угрожающе засопел сосед Шаповалова справа.
        - Кстати, у нас, в Советском Союзе, - вдруг послышался голос Дубцова, - свобода вероисповедания!
        - Точно!
        - И чувства верующих уважаются государством.
        Зоя сидела оскорблённая, молчаливая и строгая, не замечая направленных на неё призывных мужских взглядов. Прошло порядочно времени, прежде чем она несколько смягчилась и начала улыбаться, однако крестик так и не убрала - он по-прежнему висел поверх блузки.
        - Чего не пьёшь полковник? - обратился к нему Киреев.
        - Задумался…
        - О чём можно думать в такой день?.. Гуляй пока жив!
        - Вспомнил прошлое…
        - Нашёл время!
        Полковник Шаповалов сам не понимал, почему ему взгрустнулось. Днём, когда его танкисты ворвались на огрызающиеся огнём улицы станции, он двигался в головном танке. Бронебойный снаряд разорвал гусеницу танка, и экипаж спешно покинул обездвиженную машину.
        - Спрятаться за броню! - приказал он подчинённым и продолжил руководить боем по рации.
        Рядом лежала большая куча мёртвых тел в окровавленных белых маскхалатах у прорванных и разбитых немецких укреплений.
        - Мы въехали в прорыв по устланной погибшими дороге. - Сказал он, указав на мертвецов.
        - Тут только что прошли наши танки… - пожал плечами его начальник штаба.
        Когда Иван Матвеевич рассказал Кирееву об этом, тот молча налил им по полному стакану и предложил:
        - Давай лучше выпьем!.. А мысли такие лучше гони, они до добра не доведут.
        - Нужно пить, пока есть возможность, - согласился нетрезвый полковник, - завтра может не быть…
        Приятно опьянев и ободрённый Зоиной приветливостью, Шаповалов начал снова поглядывать на неё чуть длительнее, как вдруг она мгновенно осадила нахала: посмотрела в упор, строго и холодно, пожалуй, даже с оттенком горделивой надменности.
        - Неужели я обидел её чем-то? - он терялся в догадках, впрочем, спустя какую-нибудь минуту Зоя взглянула на него с прежней весёлостью и радушием, и Шаповалов тотчас внутренне ожил и ответно улыбнулся.
        - Всё нормально!
        Вскоре он отметил, что она поглядывает на него чаще, чем на других, и как-то особенно: ласково и выжидательно - словно хотела заговорить либо о чём-то спросить, но, по-видимому, не решалась.
        - А Вы верите в Бога? - наконец решилась она и спросила, наклоняясь к самому уху.
        - У меня отец верующий, - тихо ответил полковник, - а мне должность не позволяет…
        - Расскажите о нём. - Попросила девушка.
        - Когда ему предложили перебраться в Воронеж петь в церковном хоре отец вначале ответил: «Куды ж я поеду. У меня тут жена, двое маленьких сыновей».
        Зоя держалась непринуждённо и просто, как и подобает хозяйке. Она внимательно слушала и ободрённый её вниманием Шаповалов продолжил:
        - Нам дали бесплатную квартиру на два года и месяца не прошло, как его бас загудел в воронежском архиерейском хоре. Мы с братом были зачислены в этот главный хор губернского города: я пел альтом, а Дмитрий - дискантом.
        - Ангелы поют голосами мальчиков! - вставила девушка.
        - Мы жили на спуске от Митрофаниевского монастыря. Однажды я с братом выскочил на улицу, услышав стрельбу. Возле монастыря и по улице Новомосковской лежали коченеющие в нелепых позах тела воронежцев. Местами алел снег, краснели хоругви, блестели иконы, и над всем витала смерть.
        - Господи спаси и сохрани! - воскликнула Зоя.
        - То были жертвы расстрела крестного хода начала «февральской» революции.
        - Сколько их было потом?
        - Много я потом видел убитых, но детская память не рубцуется. - Полковник тяжело вздохнул.
        Всем своим существом он ощущал смутную, но сладостную надежду на вероятную взаимность и начало чего-то нового, значительного, ещё никогда им не изведанного.
        - Я уже почти не сомневаюсь, - подумал он, - между нами что-то происходит!
        Между тем ординарец Киреева сварил в крепком мясном бульоне пельмени, и гости отметили его кулинарное искусство. Довольно быстро они опустошили два больших блюда.
        - Хороши пельмешки! - сказал хмельной Дубцов.
        Шаповалов то и дело поглядывал на Зою, украдкой, как бы мимолётом и невзначай, млея от нежности и затаенного восторга.
        - А что потом? - спросила она после пробы пельменей.
        - Пролетарское государство через газеты и крепкоголосых вербовщиков приглашало молодёжь на восстановление шахт, называя это патриотическим долгом. - С пафосом сказал мужчина: - Я с окрылённой душой прикатил в Кривой Рог, но оказалось, там меня никто не ждал.
        - Вот как!
        - От голода я забрался в здание Криворожского рудоуправления через разбитое окно, выждав, когда секретарша покинула свой пост. Протиснулся в кабинет главного инженера Бермана, который увидав меня строго спросил: «Чем обязан молодой человек?»
        - Я сказал, что если он не примет меня на работу - зарежу.
        - Вот так просто и пырнули бы? - удивилась Зоя.
        - И пырнул бы, - с решимостью промолвил рассказчик. - Берман внимательно посмотрел на мою рваную фуфайку, заплатанные штаны непонятного цвета, на замызганное лицо и стал расспрашивать меня, кто я и откуда. С прежним бесстрастным выражением черкнул на листе бумаги несколько фраз и спросил: «Так говоришь, крестьянских кровей?»
        - Крестьянских.
        - Заметны свойственные твоему сословию наклонности, - в словах немца Бермана таилось море скрытой иронии, - отправляйся в отдел кадров...
        Зоя дослушала исповедь военного и опять упорхнула на кухню. Даже когда Шаповалов не смотрел на неё, он каждый миг ощущал её присутствие и не мог думать ни о чём другом, хотя пытался прислушиваться к разговору, улавливал отдельные фразы и даже улыбался, если рядом смеялись. Хозяин запальчиво воскликнул:
        - Сибирь ваша ерунда, вот Кожановка, в которой мы жили до коллективизации, вот это рай на Земле.
        - Ты, Степан Савич, говори, да не заговаривайся! - набычась, рассерженно воскликнул Дубцов. - С чужого голоса поёшь!
        - С какого голоса?
        - Тебе Сибирь что - место каторги и ссылки?! Ты её видел?
        - Видел!
        - Из окошка? Проездом?.. Да я свою Михайловку ни на что не променяю! - потемнев от негодования, запальчиво вскричал он. - На всю вашу Украину.
        - Успокойтесь! - Хозяйка посмотрела на офицера недоверчиво, с очевидной настороженностью.
        - Я за такие байки любому глотку порвать могу - учти!..
        Степан Савич был заметно под хмельком, - ошарашенный столь внезапным оборотом до того спокойного и дружелюбного разговора, приложив руку к груди, растерянно бормотал извинения. Остальные притихли, причём Зоя с откровенной неприязнью посмотрела на полковника. Ощущая немалую неловкость, Шаповалов тоже молчал, и снова находчиво и удачно вмешался Киреев.
        - Давайте выпьем за Сталинград, - весело предложил он, доливая в стакан Степану Савичу, - и за Кожановку!
        - С превеликим удовольствием!
        Шаповалов уже достаточно опьянел, но попытаться фривольно заговорить с Зоей никак не решался. Для смелости требовалось ещё выпить, и неожиданно для самого себя, он, взяв у Киреева графин, он наполнил водкой свой стакан.
        - Ты бы закусывал плотней полковник! - посоветовал ему Дубцов.
        - Я хворый, что ли?!
        - Нет, но после боя может развести прилично…
        Он ожёгся и поперхнулся большим глотком, в глазах проступили слёзы. С ужасом чувствуя, что вот-вот оконфузится, он, еле превозмогая себя, умудрился выпить водку без остатка. Лишь опустив стакан и заметив, что на него смотрят, заметив внимательный и вроде насмешливый взгляд Зоей, закашлялся и покраснел, наверно, не только лицом, но даже спиной.
        - Эх ты! - тотчас услышал он над ухом насмешливый голос Дубцова. - Даже пить не умеешь! Проводить тебя?!
        - Не-е-ет! - замотав головой и пошатываясь, вышел на крыльцо.
        Вместе с ним вышла улыбающаяся Зоя. Молодая, красивая, с подбритыми бровями, сильным телом и высокой торчащей грудью. Она стала рядом и участливо спросила:
        - Плохо Вам?
        - Это я от Вас Зоя опьянел! - громко и решительно заявил полковник.
        - Расскажите лучше как жили раньше…
        - Я же до армии работал бутовщиком, - покачиваясь, сказал мужчина, - одолел ремесло откаточника и лопаточника, лишь тогда принялся рубить руду. Обзавёлся семьей.
        - Живая душа калачика просит… - прошептала девушка.
        - Постепенно я отвык от унизительного состояния, когда в одном кармане смеркается, а в другом заря занимается. Иногда я себе задавал непростой вопрос: «Что было бы со мной, ежели немец сдал тогда в милицию?»
        - Ничего хорошего!
        - Это точно.
        Они постояли молча. Зоя зябко куталась в старенькую телогрейку, которая удивительным образом ничуть не портило её облик.
        - А как Вы в армии оказались? - поинтересовалась девушка.
        - По рабочему набору оказался в РККА.
        - Не жалеете?
        - Нет! - полковник зажёг трофейную сигарету. - Теперь могу качественно Родину защищать…
        - А воевать страшно?
        - Воевать не страшно, - признался Шаповалов, - страшно каждый день видеть смерть…
        Полковник сделал пару глубоких затяжек и сказал:
        - Сегодня наши танки отутюжили несколько мертвецов, превратив их в лепёшки. После боя старички из похоронной команды ломиками отколупывали от земли мёрзлые головы, напоминавшие плоские круглые диски диаметром около метра. Я смотрел на них и думал, что через мгновение и моя голова может превратиться в такой блин…
        - Царица небесная, - перекрестилась Зоя, - спаси и сохрани!
        - Что-то я сегодня размягчился и вспомнил всю жизнь? - улыбнулся Шаповалов собеседнице. - Ведь на войне она измеряется даже не днями - часами.
        - С Вами ничего плохого не случится! - серьёзно сказала Зоя. - Вам предстоит сделать что-то важное…
        - Что может быть важней защиты Родины? - не поверил военный.
        Девушка ничего не ответила, и быстро взглянув на него, шмыгнула в дом.
        - Чего это я ударился в воспоминания? - удивился себе Иван Матвеевич. - Наверное, погибну скоро…
        Однако он ошибся, вероломная смерть на время вычеркнула его имя из своих обширных списков... С Зоей он больше никогда не встречался, но долгие годы хранил в душе её нежный образ. Через двадцать лет он встретит женщину, которая напомнит ему Зоя. Причём в таком месте и при таких обстоятельствах, что он никогда бы не поверил, скажи ему об этом.
        Глава 2
        Калач - главный пункт назначения, к которому стремились три советских танковых корпуса, в то же время являлся самым уязвимым местом немецкой обороны. Лишь несколько разрозненных подразделений, отряд полевой жандармерии и зенитная батарея, транспортная рота и ремонтные мастерские 15-й танковой дивизии немцев обосновались здесь на зимовку.
        Первые известия о серьёзных изменениях в ситуации на фронте поступили сюда 21 ноября в десять часов утра. Гитлеровские солдаты с удивлением узнали о том, что русские танковые колонны прорвались с северо-запада через румынские позиции и быстро приближаются к Калачу. Около пяти часов вечера стало известно и о прорыве южнее Сталинграда. Немцы не знали, что механизированный корпус Вольского уже приблизился к бывшему штабу 4-й танковой армии вермахта и находится всего в 30 километрах от посёлка.
        Части немцев, расположенные в Калаче, не имели конкретного боевого приказа и занимали крайне невыгодные позиции. На западном берегу Дона находились четыре зенитные батареи, и ещё два зенитных орудия были установлены на восточном берегу. Мост, по которому можно было попасть в посёлок, охраняли двадцать пять солдат из полевой жандармерии. В самом Калаче находился лишь неполный батальон тыловиков.
        Командующий 26-м танковым корпусом генерал-майор Родин приказал командиру 19-й танковой бригады подполковнику Филиппову захватить мост, ведущий в Калач. Колонна советских танков приблизилась к поселению с востока на рассвете 22 ноября.
        В 6 часов утра два трофейных немецких танка и бронетранспортёр с включёнными огнями, чтобы не вызывать подозрения, выехали на мост через Дон и открыли по охране беглый огонь. Шестнадцать советских танков спрятались в густом кустарнике на берегу реки.
        Несколько танков Филиппова было подбито, но в целом дерзкий план себя оправдал. Отряд, захвативший мост, открыл дорогу вёртким "тридцатьчетвёркам". Попытки немцев взорвать мост были предотвращены.
        Вскоре подоспела русская мотопехота и другие танковые соединения. Последовали две атаки, поддержанные огнём орудий и миномётов с другого берега Дона. К полудню советская пехота ворвалась в посёлок. На улицах царил хаос. Несколько тяжёлых орудий, имевшихся в распоряжении сводного батальона, огня так и не открыли. То ли были неисправны, то ли не было боеприпасов. Взорвав ремонтные мастерские, немцы погрузились в машины и спешно покинули Калач, устремившись к Сталинграду на соединение со своими частями.
        23 ноября в районе Калача встретились 4-й и 26-й танковые корпуса, наносившие удары с северо-запада, и 4-й механизированный корпус Вольского, шедший с плацдарма южнее Сталинграда. Сигнализируя друг другу зелёными ракетами, передовые части русских встретились в открытой степи около Советского.

***
        После смерти славянского друга Францл быстро изменился. Он стал значительно апатичнее и задумчивей. Майер часто заставал его уставившимся в пространство.
        - Когда мы обмениваемся взглядами, - отметил озабоченный Иоганн, - мне кажется, что я смотрю в глаза незнакомца.
        Стало бесполезно пытаться заинтересовать Францла чем-нибудь. Он просто существовал, а не жил. Создавалось впечатление, что он потерял всякую надежду. Однажды, когда товарищ спросил его напрямую, он слабо ответил:
        - Ой, Иоганн, не обращай внимания, это пустяки, - но через несколько мгновений добавил: - Старина, если я... ну, скажем, если что-нибудь со мной случится... черкани моим старикам пару строк, ладно?
        - Ты с ума сошёл?
        - Только сделай это поделикатней. - Улыбнулся грустный друг. - Я имею в виду, не выкладывай всё сразу.
        - Ладно.
        - У моей старушки слабое сердце.
        Время от времени он доставал одну фотографию, которую теперь всегда носил с собой, и сидел, смотрел на неё, как будто читал книгу. На ней был запечатлён солдат с бокалом вина в руке, в кругу семьи, и все смеялись - мужчины, женщины и дети.
        - Я не имею ни малейшего понятия о том, кто эти люди. - Отвечал Францл на вопросы кто они ему.
        Собственно говоря, он нашёл фотографию где-то в центре Сталинграда, где земля полностью усеяна мёртвыми немецкими солдатами, через несколько дней после того, как был убит Фом.
        - Человек на фото похож на нашего казака!
        Рядом с одним из убитых солдат лежал чёрный распахнутый бумажник, как будто кто-то его выпотрошил, а потом выбросил за ненадобностью. Он был пуст, если не считать этой одинокой фотографии.
        … Вскоре установились сильные морозы, и вторая календарная зима Иоганна Майера в России началась необычайно сурово.
        - Пошли получать обмундирование. - Сказал ему однажды Францл. - Приехал грузовик снабжения.
        - О чудо! - иронично откликнулся Иоганн.
        - Нам, наконец-то, привезли тёплые шинели, перчатки и шапки-ушанки.
        - Неужели интенданты сообразили, что в России бывают морозы?.. Как раз вовремя, через месяц одежда нам не понадобится!
        Несмотря на утепление, все ужасно мёрзли в своих окопах. Даже взрывы снарядов отдавались новым, жёстким резонансом, а разлетавшиеся комья земли были твёрдыми как гранит. Отныне единственным всепоглощающим желанием Иоганна стало получить лёгкое ранение.
        - Теперь оставался только один выход, - думал он почти всё время, - реально осуществимый путь… Это надежда на то, что Небеса окажутся милостивы и устроят так, что я получу рану, не достаточную для того, чтобы умереть, но настолько серьёзную, чтобы меня отправили домой.
        Ранение в мягкие ткани не годилось. О нём позаботятся в полевом госпитале. Самым лучшим считался сложный перелом, если возможно, не такой, чтобы превратить тебя в калеку, не слишком болезненный, но, конечно, такой, который предполагает длительный период лечения.
        - Однако в этом нужна удача - самая большая в мире удача, - какая встречается не часто…
        С такими мыслями в голове Майер встретил чудовищный огневой вал русских и широкомасштабную атаку на немецкий клин между Доном и Волгой.
        - Они прорвались. - Ужасающая новость распространилась со скоростью лесного пожара.
        - Францл, что нам теперь делать? - спросил он друга.
        - Ничего страшного…
        - Ты в своём уме?
        - Окружение позволит нам побыстрее покончить с той затянувшейся игрой со смертью, в которую превратилась наша жизнь. - Задумчиво ответил Францл.
        Наступил день, когда все осознали, что прошло довольно долго времени после того, как один-единственный грузовик снабжения осмелился проехать на линию фронта. Русские части перекрыли все подступы.
        - Я слышу запах голода! - сказал вялый Францл.
        - Может до этого не дойдёт?
        - Будь спокоен, обязательно дойдёт…
        Сначала красноармейцы атаковывали машины только ночью, потом беспрерывно днём и ночью. На какое-то время колонны снабжения были объединены и двигались с охранением, по обе стороны их сопровождали подразделения бронемашин и мотоциклистов. Но даже это не помогало, и как-то Иоганн заметил с тревогой:
        - Русские стали слишком сильны.
        - Всё шло к этому…
        Отчаянные контратаки с огромными потерями ни к чему не приводили. Медленно, но верно тиски советских войск по сторонам немецкого клина упёршегося в Волгу становились шире, и германские дивизии были отброшены назад: с одной стороны далеко за Дон, а с другой - к востоку, обратно к этой огромной массе развалин, городу на Волге.
        - Сталинград стал огромным котлом, в котором нам суждено кипеть до полной готовности. - Францла потянуло на философию.
        - Больше жизни дружище! - подбадривал его Майер. - Ещё не всё потеряно…
        - Наша победа обернулась настоящей трагедией. - Покачал головой уставший товарищ.
        Медленно перемалывалась в труху целые дивизии. Битва без всяких перспектив на успех для немцев захлебнулась в море крови. Конец приближался быстро.
        - Но это не такой конец, на который мы все рассчитывали в начале войны. - Признался однажды Майер. - Ведь нам казалось невероятным, что мы позволим заманить себя, как мышь, в такую гигантскую ловушку.
        - А сыром в мышеловке оказался проклятый Сталинград!
        - Самый страшный город на Земле.
        По мере ухудшения ситуации среди солдат распространилась идея - и она мгновенно возобладала, - что всё это не катастрофа, а блестящий маневр Верховного командования. Говорили о новых танках, о наступлении с севера, о секретном оружии, превращающем всё в пыль.
        - Нас в любом случае спасут.
        - Фюрер не забыл нас!
        Правда доходила до них по мере того, как остатки одной дивизии за другой отбрасывались назад, терпя поражение со всех сторон, не говоря уже о напирающем противнике, который теснил немцев к центру Сталинградского котла.
        - Помощи ждать неоткуда! - постепенно эту истину поняли самые отъявленные оптимисты.
        Огромные колонны транспорта забили все дороги. Отступающие взрывали орудия и вооружение, включая танки, которые остановились из-за нехватки горючего. Нагруженные грузовики, застрявшие в снегу, горели.
        - Отрезанные от своих, солдаты в серой полевой форме, грязные и завшивленные, ковыляют с бессильно опущенными плечами от одной оборонительной позиции до другой. - Майер смотрел на своих новых товарищей и ужасался. - Как мы могли дойти до такого?
        Ледяной ветер необъятных белых пространств обжигал их сморщившуюся кожу, выдавливал слёзы из запавших глаз, которые закрывались от перенапряжения, проникал сквозь форменную одежду и пробирал до самого костного мозга. Для тех, кто больше не выдерживал, всегда был наготове добрый снежный саван.
        - Менее чем в двух тысячах километров к западу остался другой мир. - Холодным зимним утром Иоганн еле разогнул скрюченную спину. - Там люди спят в мягких тёплых постелях; там во время обеда они садятся за стол, накрытый чистой белой скатертью.
        - Еды там сколько душе угодно... - вставил словечко Францл.
        - Дети смеются, и даже солдаты не обделены счастьем. - Майеру не верилось, что такое возможно.
        Однако здесь, лишённые инициативы, немцы позволяли себя гонять, как зайцев. Войска перемещались то вперёд, то назад, подчиняясь бессмысленным приказам, занимали новые позиции и оказывали сопротивление, лишённое всякого военного смысла.
        - Лучше уж плен! - признался вскоре Францл.
        - Ты думаешь, русские оставят нас в живых?
        - Они же не настолько дикие…
        Проявлением общего безразличия стали ночные вылеты самолётов люфтваффе снабжения, которые становились всё реже, и то, что единственной горячей пищей оказывалась жидкая похлёбка с редкими кусочками конины, и то, что им всё чаще приходилось довольствоваться парой кусков хлеба в течение всего дня.
        - Даже есть не очень хочется... - сказал апатичный Францл.
        - Нужно есть! - Иоганн почти силой заставил товарища подкрепиться.
        Периодически они стреляли в кричащую массу русских, вели огонь механически, как автоматы, до тех пор, пока гигантские советские танки, надвигавшиеся, как смерть, не вынуждали отступать в этот котёл, который с каждым днём становился всё меньше и горячее.
        - Нас непременно сварят в нём! - обречённо прокомментировал ситуацию лейтенант Штрауб.
        - Уже почти сварили всех… - сказал Иоганн, оглядев оставшихся товарищей.
        Подразделение Майера сократилось до жалких остатков. Люди один за другим выбывали, истекали кровью или замерзали в безжалостном белоснежном океане.
        - Мы с тобой остались вдвоём из десяти человек первого состава нашего отделения.
        - Если так пойдёт дальше, - угрюмо сказал Францл, - немцев вообще не останется.
        - Стоило ли тогда воевать?
        - Тем более русские оказались не такими уж слабаками…
        - Помнишь, как недавно в развалинах какого-то завода мы обнаружили тела двух групп разведчиков? - спросил товарища Иоганн.
        - Очевидно, во время поиска они столкнулись неожиданно и схватились врукопашную.
        - Точно! - согласился он и добавил: - Несколько тел так и лежали, сцепившись. Один держал другого за горло, в то время как противник проткнул его спину кинжалом. Другая пара сплелась руками и ногами… Наш солдат мёртвой хваткой, зубами ухватил палец рыжеволосого русского, да так и замёрз навсегда…
        - Если бы не их мундиры невозможно было различить, где наши солдаты, а где красноармейцы. - Задумчиво сказал Францл. - Смерть уравнивает всех…

***
        Спустя два месяца после начала операции окружения положение немцев оказалось на грани катастрофы. Почти каждый солдат 6-й Армии Вермахта потерял всякую надежду на то, что можно будет снова увидеть родной дом. В бесконечном бою наступило относительное затишье и боевые товарищи сидели, согнувшись в своём окопе в ожидании того, что будет дальше. Францл достал из своего бумажника фотографии и сказал, рассматривая их:
        - Это всё что у меня осталось.
        - Не говори ерунды!
        Одна из них была неизвестного солдата, а остальные фотографии своей семьи и друзей. Тогда и Иоганн достал открытку с загнутыми краями, на которой был изображён Дрезден, и они завели разговор о Родине.
        - Может нам всё-таки повезёт, и мы вернёмся домой? - спросил друга Майер.
        - Ты может быть, а я уже нет…
        Неожиданно возобновившийся ураганный огонь возвратил их к действительности, и они осознавали со всей мучительной остротой, какое сокровище потеряли.
        - Не гневи Бога! - сказал Иоганн и обернулся к напарнику.
        - Конец! - в ту же секунду выдохнул Францл и замолк.
        Безучастно прислонившись к его стенке окопа, он вдруг рухнул. Его колени подогнулись, и тело опустилось, как сдувшийся воздушный шар.
        - Францл! - крикнул Иоганн, не веря своим глазам.
        Даже когда Майер с ужасом увидел его простреленный насквозь глаз, он не смог поверить в страшную правду. Затем откуда-то изнутри у него вырвался пронзительный крик - такой громкий, что возможность такого крика вряд ли когда-либо приходила в голову учёным, работающим на войну.
        - Нет!
        Небо, и снег, и всё прочее, что сгубило их жизни, закружилось перед ним в безумном танце.
        - Я остался один из всего нашего пополнения. - Лихорадочно подумал Иоганн.
        Ярость потери гнала его вперёд. Он схватил пулемёт, неловко выбрался из окопа и побежал в том направлении, откуда кем-то был сделан роковой выстрел.
        - Я отомщу вам за друга!
        В утренней мгле Майер видел тёмные очертания людей, и стальной механизм, бешено бивший отдачей по бедру, косил их, как траву.
        - Ненавижу! - Он кричал и бежал всё дальше и дальше, не заботясь о возвращении назад.
        Иоганн стрелял и стрелял, пока что-то не обрушилось на его руку.
        - Как удар дубины… - отрешённо подумал стрелок.
        Шатаясь как пьяный, он повернул назад и доковылял до немецких позиций. Пули роем проносились возле ушей, а тёплая кровь хлестала из рукава.
        - Ну, когда же они попадут в меня?
        Майер упал без сознания рядом с родными траншеями. Сквозь пелену забытья он смутно видел, как грубые, привыкшие к крестьянскому труду руки ротного санитара перевязали рану и сделали уколы.
        - Эй, ты!.. Ты что, заснул, что ли? - Водитель санитарного фургона склонился над ним. - Давай залезай в кузов, ты здесь не один.
        Это был сон, и как во сне Иоганн вскарабкался в кузов машины, присоединившись к остальным. Раненые регулярно прибывали, их становилось всё больше и больше.
        - Когда нас повезут в госпиталь? - интересовались надеявшиеся выжить.
        Тяжёлый груз свешивался с плеча Майера. Он видел, что это его рука, сильно раздутая и страшная. Он совсем не мог шевелить пальцами, вся правая сторона шинели была тёмно-бурого цвета и твёрдая от запекшейся крови.
        - Почему я не чувствую боли?
        Всё представлялось ему совершенно нереальным. Иоганн опять отрубился и пришёл в себя только когда увидел главный перевязочный пункт.
        - Когда меня доставили сюда? - он схватил за рукав проходящего санитара.
        - Тебе какая разница?! - отрезал тот и даже не взглянул на раненого.
        Походный госпиталь освещал тусклый свет мигавших ламп, и в нём стоял бьющий в нос неприятный запах эфира, пота и гниения.
        - Странно, что я чётко различаю запахи. - Безразлично подумал Майер.
        Гудел электрогенератор, создавая фон, безразличный к крикам боли, проклятиям, стонам и пронзительным воплям людей с оторванными руками или ногами, с раздробленной челюстью или грудью, с вываливающимися кишками, с обожжёнными лицами.
        - Откуда вас столько?
        Среди всего этого кошмара стоял бледный хирург в забрызганном кровью прорезиненном халате и орудовал блестящими инструментами так быстро, как только возможно, и через минуту или две натужно кричал санитарам:
        - Следующий!
        Иоганн увидел молодого сержанта с покрытой красными пятнами крови повязкой на голове, который на мгновение потребовал от всех полной тишины - даже хирург оторвался от работы, - и тогда он встал с носилок, широко развёл костлявые руки и запел: «Германия превыше всего».
        Он явно хотел допеть, но голос оборвался, и он рухнул, всхлипывая.
        - Этого не может быть! - Он забился на полу в судорогах. - Этого не должно было случиться с нами…
        - Успокойтесь сержант!
        Офицер в меховом пальто, проходя, взглянул на Майера и отрывисто буркнул:
        - И его возьмите, он может сидеть.
        Иоганн едва расслышал эти слова, он временами впадал в забытьё и плохо представлял себе, где находится. Внезапно он очнулся - кто-то тряс его за плечо. Перед ним стоял измождённый на вид врач и протягивал ему свёрнутую вчетверо школьную географическую карту.
        - Я слышал, Вы улетаете последним самолётом, - с натугой произнёс врач, - поэтому прошу передать это моей жене.
        - Кто Вы? - сипло спросил Майер.
        - Я бывший пастор и врач 16-й танковой дивизии Курт Ройбер.
        - Зачем Вашей жене эта карта?
        Средних лет мужчина молча развернул полотнище с изображение СССР и перевернул её обратной стороной. На Иоганна в упор смотрели скорбные глаза Богородицы, которая крепко обнимала своего божественного сына.
        - Я нарисовал этот рисунок в Сталинграде в ночь с 24 на 25 декабря 1942 года. - Тихо сказал Курт. - Рисовал в землянке, а рядом, в госпитальном бункере, умирали от голода и ран мои однополчане. Когда утром открылась дверь и вошли мои товарищи, они остановились как вкопанные в благоговейном молчании, поражённые висящей на глиняной стене картиной, под которой горел огонёк на вбитом в земляную стену полене.
        - Я слышал об этой иконе, - сказал изумлённый раненый лежащий на полу рядом с ними. - У нас в полку её называли «Сталинградская мадонна».
        - Это всего лишь рисунок! - смутился Ройбер и покраснел как девушка на первом свидании.
        - Нет! - усмехнулся раненый. - Мне рассказывали солдаты, которые первыми увидели икону. Весь рождественский праздник для них прошёл под впечатлением от рисунка и слов, обрамляющих его: свет, любовь и жизнь.
        - Но многим это не помогло… - с горечью признался Курт.
        - Именно 25 декабря, в католическое Рождество, кольцо вокруг нас намертво сомкнулось... - подтвердил заинтересованный Иоганн, - но я обязательно передам этот рисунок Вашей жене.
        - Спасибо! - поблагодарил врач и отошёл.
        Вскоре раздалась команда загружаться во чрево транспортного самолёта. В своем последнем дурном сне наяву Иоганн видел огненные хвосты ракет, пронзавших чёрное как смоль ночное небо, и вспышки там, где «Катюша» ударяла о землю.
        - Неужели до сих пор идёт бой?
        Ввысь ушли сигнальные красные огни, возвещавшие об очередной атаке, и новые залпы шквального огня артиллерии прогремели, как раскаты грома.
        - Человек не в силах выдержать этот ад.
        Затем рёв авиационных моторов перекрыл остальные звуки. Самолёт нёсся над снегом с возраставшей скоростью. По слабому покачиванию Иоганн определил, что он оторвался от земли.
        - Неужели я улетаю из этого проклятого места? - изумился Майер и потерял сознание.
        Глава 3
        Вечером 10 декабря пришёл приказ Гитлера "Об освобождении окружённой группировки под Сталинградом", а уже 12 числа после непродолжительной артподготовки танки Гота двинулись на север. Немецкие солдаты, находившиеся в "котле", с радостными лицами прислушивались к отдалённой канонаде. Сердца их наполнялись безграничной верой в скорое спасение.
        - Манштейн идёт! - говорили они друг другу.
        Для тех, кто был предан Гитлеру всей душой, далёкие залпы стали лишним подтверждением того, что фюрер всегда держит слово. Гитлер, однако, не имел ни малейшего желания выводить 6-ю армию из окружения. Во время полуденного совещания в ставке он сказал Цейтцлеру, что отход от Сталинграда невозможен, потому что в этом случае вся кампания теряет смысл.
        - К тому же подобный прорыв будет стоить вермахту большой крови.
        Как и предупреждал Клюге, у Гитлера не шли из головы события прошлой зимы.
        - Как только армия побежала, её уже не остановить, - внушал он начальнику генерального штаба.
        Утром 19 декабря части Манштейна после сильной артиллерийской и авиационной подготовки атаковали 51-ю армию русских. Им удалось прорвать оборону в районе Верхне-Кумской и к 15 часам выйти передовыми частями 17-й танковой дивизии к переднему краю обороны 300-й стрелковой дивизии и 98-й стрелковой дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса РККА. Однако все попытки противника форсировать реку Мышкова были сорваны.
          Стремительное наступление заставило Ерёменко всерьёз испугаться за судьбу армии, которая удерживала юго-западный сектор "котла". Когда стало известно о наступлении немцев, Хрущёв и Василевский находились в штабе 51-й армии.
        Василевский попытался дозвониться до Сталина, но Москва не отвечала. Тогда он, чтобы не терять времени, связался с командующим Донским фронтом генералом Рокоссовским и сообщил, что хочет перебросить 2-ю гвардейскую армию генерала Малиновского в расположение Сталинградского фронта, чтобы блокировать наступление Манштейна.
        Рокоссовский бурно запротестовал, и Василевскому пришлось отложить разговор до получения указаний из Москвы. Когда, наконец удалось дозвониться до Кремля, Сталин, узнав о наступлении немцев, пришёл в ярость и отказался дать Василевскому чёткий ответ. Генерал провёл очень беспокойную ночь.
        Тем временем Ерёменко отдал приказ 4-му механизированному и 13-му танковому корпусам остановить продвижение немецких танковых дивизий. К этому моменту 6-я танковая дивизия противника прошла уже тридцать километров и форсировала реку Аксай. Только два дня спустя, после длительных совещаний в Кремле и напряжённых разговоров с Василевским, Сталин дал разрешение перебросить 2-ю гвардейскую армию на опасный участок.
        20 декабря Манштейн неоднократно повторял атаки на этом направлении при поддержке огня артиллерии и ударов авиации. Десять «Тигров», впервые появившиеся на Восточном фронте, существенно усилили наступательную мощь танковых войск. Их броня и эффективное вооружение создавало им превосходство над Т-34, поэтому они могли господствовать на поле боя, обеспечивая при этом защиту более слабым танкам. Они подняли наступательный дух, но не оправдали надежд, которые возлагало на них немецкое Верховное командование, так как их количества было недостаточно.
        Кроме того, вскоре стало ясно, что тяжёлые «Тигры» слишком «неуклюжи» для обычной мобильной тактики танковой дивизии. Они имели массу, но не лошадиные силы, и они не могли приспособиться к стремительному бою. Приказ о том, что они не должны попасть в руки врага, сдерживал их применение.
        Частые запросы из ОКБ наводили на мысль, что Гитлер слишком многого ждал от этих рот «Тигров». При сильных морозах собственный огромный вес создавал для них опасность соскальзывания на обледенелых склонах. Если такое случалось или если они обездвиживались в результате попадания снаряда, то для того, чтобы их вытащить, требовалось два других «Тигра».
        Обстановка продолжала оставаться напряжённой. 21 декабря противник продолжил наступление в районе Громославки, сосредоточив на этом направлении до полка пехоты и 100 танков. Части 98-й стрелковой дивизии к 13 часам дня отразили три атаки немцев. Пехота, прорвавшаяся к южной окраине населённого пункта, была отброшена контратакой дивизионного резерва.
        Яростная схватка длилась три дня и стоила больших жертв обеим сторонам. Войскам Манштейна оставалось пройти всего пятьдесят километров до встречи с окружёнными под Сталинградом. Однако последующие события показали, что эти кровопролитные бои имели лишь косвенное отношение к выводу 6-й армии из окружения. Судьба армии Паулюса решалась совсем в другом месте, в 125 километрах к северо-западу.
        Сталин быстро понял, что Жуков и Василевский правы. Лучшим способом пресечь попытку 6-й армии прорвать кольцо окружения была блокировка ударной группы генерала Гота. Главный же удар следовало нанести в другом месте. Сталин полностью одобрил план операции "Сатурн" и дал согласие на некоторую отсрочку наступления.
        В первый день сражений у Верхне-Кумского были отданы соответствующие приказы, предписывавшие командованию Воронежского и Юго-Западного фронтов подготовить новую версию операции, которую переименовали в "Малый Сатурн". Суть это плана состояла в том, чтобы смять 8-ю итальянскую армию и выйти на линию реки Чир. Удар в направлении Ростова исключался. После полного разгрома 1-го румынского корпуса угроза выхода советских войск в тыл группы войск «Дон» стала реальностью.
        22 декабря противник, убедившись в бесполезности атак, начал отводить свои главные силы на юг, оставив часть сил танков и пехоты на рубеже Громославка, Ивановка. Используя обходные маневры, 70-й стрелковый полк РККА в полдень овладел Верхне-Кумским. В это время 7-й танковый корпус вышел на подступы к Котельникову с севера. Туда же начали подтягиваться и другие соединения 2-й гвардейской армии.
        Командир корпуса решил силами 33-й гвардейской стрелковой дивизией нанести удар на Котельниково со стороны Нижне-Яблочного. Атака началась в 4 часа утра 29 декабря с артиллерийской подготовки. Противник открыл сильный ответный огонь, но из-за темноты удары его артиллерии были малоэффективными. Под прикрытием мрака советские части ворвались в город с запада.
        Разгром котельниковской группировки немцев имел очень большое значение. Он означал, что попытка германского военного командования выручить окружённые войска потерпела полный крах. Линия внешнего фронта окружения войск Паулюса проходила теперь в 200 километрах от Сталинграда.
        ***
        В походном госпитале Григория быстро вылечили, а вернее фронту срочно требовались солдаты и поэтому врачи сильно не заморачивались.
        - «К строевой службе годен». - Гласило их заключение.
        - Заживает всё как на собаке! - огорчался он, направляясь в родную дивизию. - Можно было поваляться и подольше…
        33-й гвардейской стрелковая дивизия к тому моменту числилась в составе 2-й ударной армии Малиновского и стояла в армейском резерве. Дивизия входила в 1-й гвардейский стрелковый корпус под командованием генерал-майора Миссана.
        - Хотя бы отдохну в тылу! - радовался Шелехов, добираясь на попутках в часть, к которой был приписан.
        В день прибытия выздоровевшего бойца шёл обильный снежок. В Сталинграде «фрицы» притихли в ожидании дальнейший действий советских войск. Где-то севернее шла интенсивная перестрелка из орудий и пулемётов. Потом и там, на короткое время затихло.
        - А может, не придётся боле воевать… - подумал Григорий, вслушиваясь в долгожданную тишину.
        Следующим утром в избу, где квартировал взвод Шелехова пришёл адъютант командира дивизии и сказал взводному:
        - Нужно выделить двух автоматчиков!
        - Шелехов возьми напарника, и поступаете в распоряжение капитана.
        - Слушаюсь!
        Вскоре из штабной избы, рядом с которой они присели на пенёк, вышел злой командир дивизии. Рядом с ним находился незнакомый подполковник - высокий, лет под пятьдесят, похожий на цыгана.
        - А это ты Шелехов! - узнал Григория Утвенко.
        - Здравия желаю!
        - Поедем снимать бездельников! - сказал ему генерал-майор.
        Лихой вороной, с белыми чулками рысак нёс лёгкие санки по просёлочной дороге, ведущей к станции Котельниково. Рослые Утвенко и его спутник, два ручных пулемёта с ящиком запасных дисков к ним полностью заполнили санки.
        - Вашу мать! - тихо матерился Григорий.
        Он еле держался за заднюю перекладину санок, иногда бороздя по глубокому снегу на дороге изношенными валенками.
        - Скорей бы приехать! - Мысли в голове перетряхивались на ухабах.
        Слева показался вагон-товарняк, покосившийся немного набок. Железной дороги не наблюдалось - немцы для своих нужд уволокли рельсы. Снег лежал огромными сугробами, словно невидимый великан специально сдувал его в кучи.
        - Шелехов крикни хозяев.
        - Есть!
        Все сошли с саней, передав коня испуганному часовому. Григорий вызвал из темноты вагона командира полка, низкорослого испуганного подполковника. Он вылез - толстенький боровок, какой-то мягкий, не военный, похожий на заведующего столовой.
        - Кто ещё в вагоне, - грозно приказал Утвенко. - Вылезай!
        Вышли две молоденькие связистки или санитарки, застеснялись.
        - Так, - сказал грозно генерал. - Батальон в окружении бьётся вот уже полсуток, а ты, сволочь, прохлаждаешься… с этими.
        Он кивнул на девчат, которые так и замерли на месте, боясь дышать. И генерал, размахнувшись, ударил подполковника в ухо так, что тот кувырком завалился в снег!
        - Рядовым в штрафбат пойдёшь!
        - Да я отдыхаю после контузии…
        - Там тебя полечат!
        … Новым командиром полка был назначен Новиков - длинный и упитанный, неуклюжий и нескладный подполковник, только что призванный из тыла, с «гражданки». Но вредный, упрямый, самолюбивый и безграмотный как военный.
        - Нам выпала великая честь сдержать наступающие армады Манштейна. - Ораторствовал он, выпив для храбрости.
        Комполка стоял перед строем, одна пола полушубка на четверть короче другой, но он этого не замечал. От волнения он говорил что-то невразумительное. Григорий огорчённо подумал:
        - Да, с энтим командиром из московских мещан нам явно не по пути.
        В ближайшее время больше думать не пришлось. Полк продвигался вперёд круглые сутки. Впереди боевые охранения, позади обоз, полковая артиллерия и другие службы.
        - За двое суток нужно пройти восемьдесят километров.
        - С ума сойти!
        Впереди первого батальона, ползи сани с большой будкой, из которой торчала железная труба и нещадно дымила. Внутри будки сидели комполка и его замполит - слащавый, лет тридцати, тоже полувоенный, с розовыми щеками и холёным лицом.
        - Остановка - двадцать минут. - Высунув в дверь нежное лицо, крикнул комиссар.
        Идущая рядом с Григорием медсестра резко опустила руки и, закрыв глаза пошла как слепая. Свернув с дороги, девушка побрела по сугробам, уткнулась лицом в снег и мгновенно уснула.
        - Замаялась бедная! - пожалел её пожилой усатый солдат.
        - Люди измотаны донельзя!
        Переутомлённые люди тут же легли на дорогу и мертвецки заснули. «Пара верховных», как солдаты прозвали Новикова и замполита, неохотно вышли по нужде и снова спрятались в будку с железной печкой, которую тянули две лошади.
        - Подъём! - вяло сказал комиссар.
        - Будка трофейная, - обсуждали командиров уставшие соседи Григория, - а немцы мастера делать средства передвижения!
        - Им хорошо, а нам пешедралом топать…
        Снова двинулись. Будка бельмом маячила перед глазами, закрывая впереди дорогу. Григорий тихо сказал ездовому, ловко правящему вожжами:
        - Земляк, ты на хорошем раскате сделай так, чтобы твой «дом» встал вверх дном! - тот понял и рассмеялся.
        - Будет сделано!
        На одном из поворотов он разогнал и свернул лошадей так, что будка опрокинулась набок и её пассажиры выскочили вон, все в саже, ругая, на чём свет ездового:
        - Под трибунал пойдёшь, чёрт косорукий!
        - Скользко… - кучер только ухмылялся, поднимая будку с другими солдатами.
        Но будка с печкой уже занялась огнём и спустя считаные минуты сгорела.
        - Главное лошадей успели вывести.
        - А будку жалко - хороша была будка…
        К счастью через пару часов войска вышли на рубеж обороны. Порыскав по передовой, бойцы нашли себе убежище - прекрасную, глубоко врытую в землю и покрытую пятью слоями брёвен немецкую землянку.
        - Такую и тяжёлый снаряд не прошибёт! - сказал Григорий и похлопал по смолянистому потолку.
        - Умеют подлецы строить… - согласился седоусый ефрейтор.
        Внутри размещались аккуратные дощатые нары на четырёх человек и маленькая печурка. Стены были обшиты обрезанной доской. На столике лежала забытая карта с подробнейшим и точнейшим обозначением расположения советских войск.
        - Все-таки «фрицы» умеют воевать!
        - Не то слово…
        Расположились с комфортом, но не тут-то было. В землянку вдруг ворвался плотный, белобрысый солдат, внешностью напомнивший Григорию юного Никиту Сергеевича Хрущёва. Покатые плечи, косой затылок. В руках автомат.
        - А ну, славяне, мотай отседа! - заявил он решительно. - Здесь будет командный пункт подполковника Соколова, мать вашу!
        - Мы же её первые заняли! - Красноармейцы были тёртые калачи, тоже схватились за автоматы и они крупно поговорили.
        На крик заявился артиллерист Соколов, в будённовских усах, с орденами на худой груди. Он был полон решимости вышвырнуть наглецов в траншею, но присоседившиеся связисты нашли хороший аргумент:
        - Товарищ полковник, там ведь рацию разобьёт.
        - Это другое дело! - согласился «бог войны».
        После чего последовало компромиссное решение. Солдаты расположились под нарами, на них возлежали Соколов и его коллега, командир разбитого стрелкового полка, а взводный лейтенант, разведчики на остальных нарах.
        - Зато не стреляют… - Григорий лежал тише воды, ниже травы и разглядывал ядовито пахнущие командирские сапоги, почти упиравшиеся ему в нос.
        Изредка подполковник густо харкал, давил цигарку о каблук и швырял её на пол.
        - Это небольшая плата за безопасность и тепло, - смирил гордыню Григорий, - потерплю…
        Командиры вели между собой мрачную беседу.
        - Ведь оборону-то не удержали, и теперь будут искать виноватых, чтобы примерно наказать!
        - У нас виноватого всегда найдут…
        Они пили водку и вкусно ели. Артиллерист не совсем искренне утешал своего коллегу.
        - С нас спрос невелик, - прикидывал он перспективы, - только прибыли.
        Белобрысый парень, оказавшийся холуем подполковника и его племянником, Серёга Соколов, стал очень доброжелательным. Под нары, были переданы объедки рыбных консервов, солдатам перепала краюшка хлеба и кусок сала.
        - Вот это да! - молоденький солдатик рядом даже закрыл глаза от удовольствия. - Век бы лежал под задницей подполковника!
        - Смотри, оттудова недалеко и до передка…
        Бойцы сладко спали, несмотря на сильнейший обстрел и прямые попадания мелких мин в блиндаж. Снаружи было иное. Артиллеристы Орлова, остававшиеся там, не успевали хоронить своих товарищей.
        - А нам то что?
        - Всех сюда не вместишь…
        ***
        Наутро, после сильного обстрела, немцы полезли вперёд в сопровождении десятков танков. Необстрелянная пехота из пополнения побежала. Пока Сережка Соколов матом и прикладом автомата приводил в чувство пехотинцев, Григорий залёг за трофейный пулемёт и стал отпугивать наступающих «гансов».
        - Иначе сомнут нас! - сразу понял Григорий.
        Один танк подбила тяжёлая артиллерия, стрелявшая из тыла. Второй сожгли пушкари подполковника. Третий остановил Пашка Балашкин ловко швырнувший из лисьей норы противотанковую гранату… Остальные монстры попятились назад. Подобная карусель продолжалась и на другой, и на третий день. Затем бои постепенно утихли.
        - Инцидент, как говорится, исчерпан. - Пошутил мосластый сержант, прибившийся к их отделению.
        - Раньше немец пёр активнее...
        Перед этим взвод потерял Балашкина. Перебегали однажды из траншеи в траншею по открытому месту. Григорий выскочил первым, перелетел огромными прыжками опасную зону и камнем упал в укрытие. Второй за ним, третий… Выскочил и Пашка. И в это время под ним грохнул снаряд.
        - Пучок осколков сразил паренька, - грустно сказал сержант, рассматривая останки паренька, - можно сказать, на лету.
        - Словно заряд дроби птицу…
        Они разговаривали, стоя на небольшом бугорке. Григорий взял трофейный бинокль и, оглядев пространство, над которым шла непрерывная пальба, ужаснулся:
        - Чёрное, выжженное «катюшами» и немецкими шестиствольными миномётами поле сплошь усеяно телами.
        - Наших много?
        - Трудно разобрать - чьих больше, наших аль немецких.
        - Часом раньше я видел, как по балке, где находились огневые позиция миномётной роты, бесконечной, непрерывной вереницей тянулись раненые с передовой. - Задумчиво сказал стоящий рядом сержант. - Давит подлец!
        - Они и сейчас там идут. - Григорий в бинокль чётко видел лица солдат.
        Грязь и кровь, перемешавшись, сделали повязки на ранах тёмно-бурыми, такими же были и лица людей, только что вырвавшихся из ада и ещё не вполне поверивших в своё спасение.
        - Они напоминают мне снегирей на снегу. - Сообщил товарищу Григорий.
        - И мне…
        Большую же часть раненых, ковылявших по свободной от снега балке, не успели даже перевязать, кровь не запеклась, а струилась по грязным, сумрачным, озлоблено-ожесточённым, отрешённым от всего лицам.
        - Лица раненых всегда становятся серыми, - сказал Шелехов глядя на шедших мимо них в тыл, - они напоминают контуженных, вырытых после разрыва снаряда из-под земли.
        - Видать впереди приходится не сладко…
        Немцы внезапно начали плановый отход. Полк неуверенно двинулся за ними. Там где шла часть Григория, повсюду торчали разбитые танки и пушки по обочинам. Девушки-регулировщицы деловито махали красными флажками. Густая снежная пыль кружилась в воздухе, проникая в уши, ноздри и глаза.
        - Когда-то всё закончится…
        - В любом случае!
        В проезжавшем рядом прицепе со снарядами, разведчик, закуривая, вместе с кисетом вырвал кольцо гранаты, находившейся в том же кармане. Григорий услышал характерный хлопок запала, шарахнулся в сторону, и тут ахнул взрыв. Ранило пятерых, в том числе и виновника события - ему совершенно выворотило бедро.
        - Счастье, что не взорвались снаряды, иначе был бы грандиозный фейерверк! - обрадовались отхлынувшие солдаты.
        - И нам бы досталось…
        На оживленном перекрестке трёх дорог, забитом машинами, повозками, пушками и пешеходами, общее внимание привлёк радостный хохот: в центре толпы лежал на животе труп здоровенного немца. Штаны его были спущены, а в заднице торчал красный флажок, полотнище которого весело развевалось на ветру.
        - Хороший указатель на Берлин!
        … На другой день несколько южней началось главное наступление. Пехоте приказали сесть на танки, а те, кто не поместился, должны были снять шинели и полушубки, чтобы бегом не отстать от бронированных машин. Но снимать свой отличный полушубок Григорий не захотел.
        - Помню, как летом мы оставили перед атакой свои шмотки, а когда вернулись, я нашёл вместо новой шинели грязную рвань. - Сказал он сержанту. - Какая-то сволочь успела подменить её.
        - До чего же низка и подла человеческая натура!.. Смерть смотрит в глаза, а всё же хоть маленько, да надо украсть у ближнего!
        Но летом без шинели обойтись можно, а зимой, в мороз, терять тёплый полушубок глупо. Шелехов нашёл большой кусок листового железа, - видимо, остатки крыши разрушенного дома, - загнул один его край, приделал толстую верёвку и зацепил её за танк.
        - Будем мчаться как ветер! - Импровизированные сани были готовы.
        - А нас не сдует? - засомневался сержант.
        - А ты держись крепче…
        Бойцы поместились на них со всем имуществом, оружием и тяжёлыми радиостанциями. И в полушубках, конечно.
        - На дармовщинку чужое имущество сладкое… - не мог успокоиться Григорий.
        - А так всё сохраним!
        Артподготовка была мощной. Она подавила сопротивление передовых немецких отрядов. Танки и пехота преодолели небольшую речку, вошли в расположение немцев, а затем быстро проскочили несколько километров до Котельниково и ворвались туда.
        - Наша очередь наступать. - Радовался усатый напарник.
        - Сколько можно отступать?
        Вслед за танком они неслись на своих санях, как на тройке, только ветер свистел в ушах. На краю городка находилось двухэтажное каменное здание школы.
        - Там располагается штаб немецкого полка. - Крикнул потный взводный.
        Красноармейцы оказались там, когда вражеский полковник степенно выходил из дверей, натягивая перчатки, и собирался сесть в легковую машину, чтобы удрать в тыл.
        - Не упустите жирного борова!
        - От нас не уйдёт…
        Немец рассчитывал, что всё будет происходить по обычному распорядку: передовые войска перебьют русских, задержат их надолго и отступать надо будет гораздо позже.
        - На этот раз всё случилось иначе, - засмеялся довольный Шелехов, - мы оказались тут как тут.
        - Не всё коту масленица! - засмеялся довольный сержант.
        Пехота прикончила полковника, и начальство дивизии охотно забрало автомобиль марки «Опель-Адмирал».
        - Победа оказалась неожиданной и быстрой. - Григорий отцепился от танка и пошёл вслед за наступающими.
        Вечерело. Заснеженная родная степь, поросшая высокой сухой травой, лежала за спиной. Изредка постреливали пушки и миномёты.
        - Странно, - сказал седоусый красноармеец. - Немцы могли бы засесть здесь крепко.
        - Время нынче другое!
        Они шли по следам танковых гусениц, ясно отпечатавшихся на снегу. Изредка встречались пустые гильзы танковых пушек, выброшенные из башен. В воронке лежал труп советского солдата, живот его был распорот и раскрыт, словно сундук с откинутой крышкой.
        - Интересно, - удивился незнакомый боец, - видны все внутренности, как на анатомическом муляже: кишечник, печень, желудок.
        - Недавно на фронте? - спросил Шелехов.
        - Первый бой.
        - Чего там интересного, - встрял сержант, - одно дерьмо…
        Неподалеку от центра города они встретили обожжённого танкиста, с которым расстались совсем недавно. Он шёл им на встречу весь чёрный от гари и, узнав своих недавних наездников чересчур громко сказал:
        - Танк, гады, сожгли, и весь экипаж погиб.
        - А ты как уцелел?
        - Выскочил через нижний люк…
        - Повезло!
        - От нашего батальона 5-й механизированного корпуса не осталось ни одной машины!
        - А как он здесь оказался?
        - Некоторые части подчинили 7-му танковому корпусу…
        - Тогда ясно!
        Дрожащей рукой он взял предложенную цигарку, нервно затянулся, помахал на прощание рукой и, шатаясь, словно пьяный отправился в тыл.
        ***
        Из предварительных данных разведки стало известно, что враг создал в станице Цимлянской сильный узел обороны. С её потерей немецко-фашистские войска, отходящие под ударами правого крыла Юго-Западного фронта, лишались возможности использовать важную коммуникацию с оборудованной переправой через Дон для соединения с войсками, действующими на Северном Кавказе.
        Попытка овладеть ею с ходу не удалась. Захваченный в плен немецкий офицер из состава гарнизона показал, что станицу обороняют 26-й пехотный полк СС, мотоциклетный, пулемётный и строительный батальоны, усиленные артиллерийским дивизионом, танковой ротой и несколькими бронемашинами.
        Операция сводилась к тому, чтобы частью сил обойти станицу, расположенную па правом берегу Дона, и нанести удар с северо-востока и севера, тем самым отвлечь внимание гитлеровцев, а главными силами атаковать с юга и юго-запада.
        Выполнение первой части замысла командир 33-й гвардейской стрелковой дивизии возложил на командира 1-го мотострелкового батальона - храброго, инициативного и находчивого офицера майора Фалюту.
        В ночь с 1 на 2 января 1943 года батальон переправился через Дон и стремительно атаковал противника с северо-востока. В это же время главные силы бригады Шаповалова атаковали гитлеровцев па левом берегу Дона. Совместным ударом стрелковой дивизии и механизированной бригады к 14 часам 2 января яростное сопротивление врага было сломлено и станица Цимлянская полностью очищена от гитлеровцев.
        За время боевых действий с 19 декабря по начало января 33-я стрелковая дивизия потеряла убитыми 876 человек, ранеными - 1133 человека. Потери всего корпус составили - убитыми и ранеными 4159 человек. Кроме того, пропавшими без вести и обмороженными ещё 554 человека. Григорий Шелехов в боях за Цимлянскую непосредственно не участвовал, поэтому попал в небольшое число счастливчиков избежавших смерти или ранения.
        1 января 1943года Сталинградский фронт был преобразован в Южный, получивший задачу выйти на рубеж Шахты - Новочеркасск - Ростов - Батайск и отрезать вражеским войскам группы армий «А» пути отступления с Северного Кавказа. Судьба окружённой в Сталинграде группировки противника была доверена Донскому фронту, приступающему к завершающей Сталинградскую битву операции «Кольцо». Месяц оставался до полной капитуляции попавшего в капкан зверя, немцам в «котле» ещё предстояло съесть сорок тысяч румынских лошадей.
        Глава 4
        К исходу 26 января войска 21-й и 62-й армий РККА соединились в районе Мамаева кургана, в результате чего окружённая группировка гитлеровцев была расчленена на две части. С этого момента началась массовая сдача в плен целых частей и соединений. К 31 января сопротивление южной группы окружённых фактически прекратилось, и она капитулировала. Командующий 64-й армией генерал Шумилов накануне провёл совещание по вопросу пленения генерал-фельдмаршала Паулюса.
        - Нам стало известно, что штаб 6-й армии отошёл на западную окраину Сталинграда, но, где точно он находится, мы пока не знаем.
        - Захваченные пленные показали, что штаб Паулюса находится в подвале универмага, - вставил начальник разведки, - в полосе наступления нашей армии.
        - Нужно не прекращать действий и этой же ночью окружить универмаг. - Распорядился Шумилов.
        С этой целью был организован подвижный отряд из танков, мотопехоты 38-й мотобригады с армейским инженерно-сапёрным батальоном для разминирования подступов к универмагу. При отряде находился начальник разведки бригады старший лейтенант Ильченко со средствами связи.
        - Немедленно докладывайте о любом изменении!
        - Будет исполнено!
        К 6 часам утра отряд окружил танками и мотопехотой универмаг и предложил штабу 6-й армии сдаться. Один из ответственных генералов штаба Росске заявил, что переговоры о сдаче в плен будут вестись только с представителями командования армии или фронта.
        - Нужно соблюсти надлежащие формальности! - сказал высокомерный офицер.
        Об этом старший лейтенант Ильченко немедленно доложил на наблюдательный пункт армии, который находился на северной окраине Ельшанки.
        - Будет вам протокол… - пообещал злопамятный командующий.
        В штаб Паулюса были немедленно направлены начальник оперативного отдела штаба армии полковник Лукин и начальник разведывательного отдела подполковник Рыжов с несколькими офицерами и охраной. Им было приказано предъявить ультиматум о полной капитуляции армии без каких-либо условий.
        - Иначе ударим из всех стволов! - пригрозил Шумилин. - Так и скажи.
        Прибыв к универмагу, эта группа встретилась со старшим лейтенантом Ильченко. Переговоры велись сначала с генералом Росске, затем с начальником штаба 6-й армии генерал-лейтенантом Шмидтом.
        - Мы подумаем… - уклончиво ответил тот.
        - В вашем положении глупо торговаться…
        В результате переговоров была достигнута договоренность о капитуляции южной группировки окружённых; однако штаб Паулюса не имел возможности доставить приказ о капитуляции в войска, так как на этом участке советские части глубоко вклинились в оборону противника.
        - Доставим приказ совместно с нашими офицерами. - Предложили в штабе советской армии.
        - Это лучший выход…
        Для этого были выделены начальник разведывательного отдела штаба армии подполковник Рыжов и начальник политотдела штаба армии полковник Мутовин. Отдать приказ северной группировке о капитуляции Шмидт и Паулюс отказались, мотивируя это тем, что в каждой группировке имеется свое командование.
        - Генерал Штрекер нам не подчиняется. - Схитрил начальник штаба 6-й армии.
        - А нам подчинится! - твёрдо сказал Рыжов.
        Лишь после того, как приказ о капитуляции войск южной группировки был отправлен в части, начальник штаба Шмидт провёл делегацию к командующему. Когда советские офицеры вошли, Паулюс сидел на кровати, но, увидев вошедших, встал и приветствовал их.
        - Он производит впечатление уставшего, нервного человека, - отметил про себя Мутовин, - у него дёргаются веки.
        На сборы штаба 6-й армии был дан один час. В это время сюда прибыл начальник штаба 64-й армии генерал-майор Ласкин, который получил приказание доставить Паулюса и его начальника штаба Шмидта на командный пункт 64-й армии, в Бекетовку.
        - Доставили! - сказал он, радостно потирая потные ладони.
        - Попалась птичка! - обрадовался Шумилов.
        В комнату дома, где размещался штаб армии, за ним вошёл высокий, худой, с проседью в волосах человек в форме генерал-полковника.
        - Вот он какой - Паулюс… - подумал советский командующий.
        По укоренившейся за годы гитлеровского режима привычке он поднял руку и хотел, видимо, произнести нацистское приветствие, но тут же, поняв неуместность этого, опустил руку и сказал:
        - Guten tag[1 - Добрый день (нем.)].
        - Здравствуйте!
        Генерал-полковник Шумилов попросил пленного предъявить документы. Паулюс, вынув из кармана бумажник, отыскал в нём и протянул советскому командарму солдатскую книжку, являвшуюся документом всех военнослужащих германской армии.
        - Bitte[2 - пожалуйста (нем.)].
        Посмотрев документ, Михаил Степанович потребовал предъявления документов, удостоверяющих то, что Паулюс является командующим 6-й немецкой армией. Получив такой документ, он спросил, действительно ли Паулюсу присвоено звание генерал-фельдмаршала. Генерал Шмидт, вмешавшись в беседу, официальным тоном заявил:
        - Вчера приказом фюрера генерал-полковнику фон Паулюсу присвоено высшее военно-полевое звание империи генерал-фельдмаршал.
        - Значит, - подчеркнул генерал Шумилов, обращаясь к самому Паулюсу, - я могу донести в Ставку о том, что войсками моей армии пленен генерал-фельдмаршал Паулюс?
        - Jawohl[3 - Слушаюсь (нем.)]. - Прозвучал и без перевода понятный ответ.
        Затем был проведён официальный допрос «высокопоставленных» военнопленных, во время которого Паулюс держал себя спокойно, отвечал на вопросы, обдумывая каждое слово. Разница в его поведении и облике, очевидно, объяснялась тем, что при первой встрече с представителями 64-й армии ему ещё не было ясно, как отнесутся к нему в плену; встретив же гуманное отношение к себе и к окружавшим его офицерам и генералам штаба, он, по-видимому, сумел овладеть собой.
        - Пора перекусить… - Пленным предложили пообедать, на что они с радостью согласились.
        Паулюс попросил подать, если это возможно, русской водки. Когда на стол была поставлена запотевшая бутылка, он разлил всем и, подняв бокал, сказал:
        - Предлагаю тост за тех, кто нас победил, за русскую армию и её полководцев.
        Все пленные, стоя, последовали примеру своего шефа. Только один полковник демонстративно не выпил после такого тоста.
        - Я не буду пить за победу этих варваров! - подчёркнуто громко сказал он.
        - Эти варвары не позволили нам за три месяца преодолеть каких-то жалких пару сотен метров до Волги!
        - Они воевали нечестно!
        - Воевать можно как угодно, потому что только победа честна…
        2 февраля 1943 года остатки корпуса Штрекера капитулировали в северном «котле». В шестимесячном грандиозном сражении была поставлена жирная точка. В Сталинграде фашистская Германия потеряла 150 тысяч убитыми и 90 тысяч пленными, включая 24 генерала и 2000 офицеров.

***
        На командный пункт штрафного батальона поступил звонок от самого комдива Вольского:
        - Калмыков, завтра в полдень буду у тебя с генералом Артюшенко!
        - Чем обязан?
        - Смотр… И гляди, что не так, он сразу бьёт в ухо! - засмеялся боевой полковник.
        - Сойдёмся характерами, - бодро ответил майор, но сам затосковал.
        Генерал был известен тем, что имел несдержанный характер и свирепый нрав. Летом сорок второго года огласили его приказ по дивизии: «Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю ходить так: военный шаг - аршин, ими ходить. Ускоренный - полтора, так и нажимать».
        Ближе к зиме он разродился новым творением: «Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцами и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом!»
        На следующий день батальон был выстроен по лесной дороге, утоптанной прибывшим недавно контингентом. Впереди офицерская рота. За ней - уголовники из лагерей. Последняя рота - пулемётчики, тоже из офицеров. И замыкающие - рота «басмачей», хитрых жителей Средней Азии.
        - Внимание!
        Из лесной просеки перед строем появилась щегольская кошевка, которую нёс строевой вороно;й, в белых чулках, рысак. Из кошевы вышли начальники - комдив и генерал. Остановились перед строем. Калмыков дал команду:
        - Батальон, смир-рно! Равнение на - средину! - и чеканя шаг с рукой у виска, от строя прямо к генералу Артюшенко, высокому и молодому, не так давно произведённому из полковников.
        Доложил строго, звонко, точно по уставу, ни задоринки, ни «пылинки».
        - Слава богу, пронесло! - подумал он с облегчением. - Вижу, генералу понравилось.
        И Вольский довольно усмехался. Он был невысок ростом. Стояли они с генералом, будто Паташон с Патом… Артюшенко пошёл вдоль строя, майор следом.
        - Один басмач ночью заснул у костра и сжёг полы полушубка, - волновался он. - Лишь бы не вылез на глаза…
        Его поставили в четвёртый ряд, а он вдруг оказался в первом.
        - Какой чёрт тебя вытащил!.. Три шага назад! Чтоб скрылся с переднего ряда!
        Артюшенко захохотал:
        - Ну ладно... Давай - маршем пройди.
        Калмыков скомандовал своим орлам, командирам рот.
        - Шагом марш! Руби ногой!
        Но, кругом снег, идут в валенках, рубить-то нечем. Первыми - разжалованные русские офицеры, очень хорошо прошли. Одесские уголовники, которые пришли на смену питерским ворам, топали за ними следом.
        - Ничего идут…
        Потом пошли басмачи. Все такие неуклюжие, малорослые.
        - Может быть, бандиты они хорошие, а вояки никакие… Это их в кино героями показывают.
        Но старались и они. В интервал между ротами выскочили человек пять вперёд, и пляшут какую-то свою национальную «увертюру», кричат:
        - Ла-ла-ла.
        Артюшенко как грохнет, сколько духу захохотал. Махнул рукой:
        - Проехали!.. Завтра отправляетесь на передовую.
        … После окружения армии Паулюса под Сталинградом штрафной батальон Калмыкова был отведён на отдых в сторону Воронежа. Пополнив личный состав и проведя ускоренное обучение, батальон вновь выдвинулся на фронт.
        - Главная задача, - инструктировал Калмыков командиров рот, - обеспечить сохранение всего личного состава!
        - У нас не забалуют…
        - Следите за ними в оба глаза.
        - Сделаем, как положено…
        - И чтобы на марше шуточек не было!
        - Каких?
        - Типа, ты откуда?.. Из школы баянистов.
        Командиры рот довольно заржали, они сами частенько так шутили, расшифровывая аббревиатуру ШБ. Калмыков знал, что они также позволяли себе некоторые вольности. Ну, допустим, надо доехать куда-то, а машина не останавливается. Пистолет - и по колёсам. Выскакивает какой-нибудь майор, да ещё и особист:
        - Да я тебя в штрафной упеку!
        - А я уже в штрафном!
        Но в целом дисциплина была очень высокая. Тем, кто по приговору военных трибуналов получил 10 лет лишения свободы, заключение заменялось тремя месяцами штрафбата, от 5 до 8 лет - двумя месяцами, до 5 лет - месяцем.
        - За подвиг буду отпускать вчистую. - Предупреждал новичков комбат.
        Бойцов частенько награждали Орденом Славы, но многие очень неохотно этот орден получали - орден-то солдатский, а когда человек, восстановленный в звании и должности, возвращался служить в нормальные части, сразу возникал вопрос:
        - Откуда у офицера солдатский орден?
        - Ага, штрафбат…

***
        На передовую прибыли аккурат к католическому и протестантскому Рождеству. Калмыков уже знал, что немцы в этот день не стреляют, пьют крепко, им разрешено.
        - Наблюдатели тоже не удерживаются… - сказал он, не отрываясь от бинокля. - Бдительность притуплена.
        - За целые сутки - ни одною выстрела!
        - У противника гульба, к нам доносится только визг местных женщин под губные гармошки! - сообщил стоящий рядом с Калмыковым старший лейтенант-артиллерист, разведчик от «Катюш».
        - Дайте залп по этому бардаку!.. Там не женщины, а продажные стервы! - возмутился брезгливый комбат. - Фашистская подстилка!
        Старший лейтенант подумал и согласился. Масса фрицев и испанцев гуляют, будто на празднике, а не на войне... Послышался скрежет, и полетели ракеты. У немцев в глубине лесного массива земля и деревья поднялись на воздух.
        - Не понять, где обломок, где тело!
        Через проволоку в их сторону перелетел, будто на крыльях, человек. Скатился к ручью, перебрёл его и побежал крича:
        - Гитлер капут! Я - свой!
        С вражеской стороны слышались крики, стоны и валил густой дым от горящих блиндажей и леса.
        - Вот вам подарок к празднику! - злорадно сказал артиллерист.
        - А к нам подарок сам прибежал…
        Перебежчиком оказался ефрейтор из испанской «Голубой дивизии» по имени Педро. Запоминающийся голос Педро зазвучал из динамика для той стороны с призывами к «голубым» франкистам уезжать домой, кончать эту кровавую бойню!
        - Не знаю, - усомнился комбат, - послужит ли это испанцам наукой.
        - Должны понять...
        Вскоре их дивизия исчезла из поля зрения армейского и фронтового командования.
        … Комдив на совещании в штабе рассказал сложившуюся обстановку. Скоро начнётся общее наступление. Нужен «язык» во чтобы-то ни стало!
        - Кто из батальонов возьмёт «языка», комбату - орден Красное Знамя. Исполнителям - Красная Звезда!
        - Заманчиво!
        Одесские разбойнички обрадовались и высмотрели один засадный пулемёт, что выдвигался немцами в начале ночи. Рассчитали точно: когда появятся пулемётчики, когда будут сменяться. Изучили систему огня дотов и дзотов.
        - Хреново, что немцы часто бросают осветительные ракеты. - Коллективный вывод оказался таким.
        Пришли к командиру батальона на КП, докладывают, да ещё как! Не каждый офицер так изложит диспозицию по захвату «языка».
        - Товарищ комбат, засекли мы один их секрет. - Сказал сухой как жердь «уркаган». - Но пойдём днём, пока в нём никого нет…
        - Что вы, ребята, днём?! - удивился майор и почесал затылок.
        - Мы перебежим реку перед самым заходом солнца, их вечерняя смена заступает позднее.
        - Сомнительно…
        - Ночью подкараулят, - настаивал штрафник, - ракета - и нам конец.
        Калмыков думал недолго.
        - Что ж, 500 метров не так далеко для молодых ног. - Сказал он, почти соглашаясь с планом.
        «Блатные» ещё раз напомнили условия сделки:
        - Украдём «фрица», в Вы нам вольную!
        - Договорились!
        Шестеро разведчиков с лейтенантом Крестьяниновым в маскхалатах, бросками, где по-пластунски, где юзом, где, согнувшись, бегом, миновали лед речки и успели залечь вокруг окопа - ночной пулемётной засады немцев.
        - Теперь будем ждать темноты! - распорядился ротный и упал на живот.
        - Ша!
        Темнота, словно по приказу сгустилась. С немецкой стороны - тишина. Немцы повесили по нескольку ракет. Калмыков напряжённо всматривался в холодный сумрак.
        - Ни хрена не видно… - выругался он.
        Вдруг послышался глуховатый взрыв гранаты Ф-1. Ещё через несколько минут появились разведчики, неся на руках немецкого унтер-офицера, легко раненного в бедро.
        - Держите подарок! - сказал лейтенант.
        - Орлы!
        … Как рассказали одесситы, минута в минуту появился немецкий наряд, трое с пулемётом. И тут среди воров один, совсем неопытный, вытащил кольцо из гранаты - эфки. И держит. А рука-то устала.
        - Куда бросать? - спросил он жалобно.
        - В сторону…
        Тот бросил сзади немцев, двоих убил.
        А старшего, пулемётчика, схватили. Пока волокли, немцы молчали. Уже притащили, и тут как грянет артиллерия.
        - Чудом проскочили… - обсуждали они удачный поход.
        - «Фартовым» всегда везёт!
        Всю оборону батальона накрыли, через каждые три-четыре метра ложились снаряд или мина. Гитлеровцы обнаружили, что с поста украден унтер-офицер, хотели уничтожить «языка» вместе с разведчиками.
        - У них унтер - это фигура была, не то, что у нас старший сержант. - Потирал руки довольный Калмыков.
        - Должен знать много!
        Все шестеро воров не сговариваясь, легли на немца, лишь бы он живой остался.
        - Нам свобода нужна… - извиняясь, сказал один.
        - Обещал, - подтвердил комбат, - значит выполню!
        Обошлось. Ввалились гуртом на КП батальона. Майор вызвал по телефону дежурного по штабу дивизии.
        - Полковник Вольский изволит отдыхать! - вяло ответил адъютант.
        - Срочное дело…
        Его разбудили, и он неохотно взял трубку.
        - Товарищ ноль-первый, приказ Артюшенко мы выполнили: взят «язык»!
        - Какой «язык»? - не понял спросонья полковник.
        - Взят немец, унтер-офицер, нашими!
        - Давай, давай его сюда!.. Бегом! - обрадованно вскричал тот, окончательно очнувшись от сна.
        Погрузив «драгоценность» на сани, разведчики и Крестьянинов прямиком увезли «языка» в штаб дивизии. Вольский лично вручил Крестьянинову орден Красного Знамени, остальным - Красной Звезды!
        - Вот так штрафники! - обрадовался за них комбат и написал представление на освобождение от службы в штрафбате. - Вот так медвежатники!
        … Потом начались беспрерывные бои. Батальон каждые два месяца менялся почти полностью… Убитые, раненые, умершие от разрыва сердца, цинги и туберкулёза.
        - Остаются в строю единицы. - Печально сказал на офицерских посиделках Калмыков.
        - Тут мы хоть в огне ада, но вдали от бездарного начальства. - Нашёлся весёлый капитан Шатурный.
        К ним можно было попасть только заснеженным берегом, ночью. Днём берег простреливался противником с берегового выступа на километр.
        - Ну да мы научились их отваживать…
        - Ловко ты комбат придумал!
        Чтобы не допустить какую-либо «комиссию» или проверяющих от полка и дивизии, взводный открывал стрельбу из ручного пулемёта по огневой точке противника на береговом выступе, который был выше их всего на какой-то метр. «Фриц» охотно отвечал, и пули сыпали по берегу, как горох.
        - Сматываем удочки! - решали нежелательные визитёры.
        В печурке обогревавшей командирскую землянку гудел огонь, вместо щепы - тол. В небольших количествах он горит ярким пламенем, но при потери бдительности мог взорваться.
        - Но если взводный не даст очередь, жди беды! - засмеялся ротный старшина.
        - Мимо него муха не пролетит…
        С ними сидел старшина роты Севастьян Костровский, который больше других страдал от придирок начальства. Он был внештатным писарем батальона, недавно из тыла, сельский учитель-доброволец.
        - Комдив зажал тебе орден? - спросил он, хорошо зная недавнюю историю охоты на «языка».
        - Прокатили не в первый раз…
        Вдруг зашелестела плащ-палатка - полог на входной двери, раздался снаружи взрыв мины, и в блиндаж-землянку ввалился часовой. Падая, он успел произнести
        - Гады, убили!
        Не выпуская из рук винтовки, он упал нам под ноги с раскроенным пополам черепом.
        - Кровь разлилась по всему полу! - деловито сказал Костровский и крикнул: - Вестовой, тащи песок…
        Вместо посыльного в землянку забежал командир роты басмачей Шатурный. Он мельком взглянул на убитого и огорчённо произнёс:
        - Мои бандиты не хотят стрелять!
        - Пойдём, - велел ему Калмыков, - научим их воевать.
        Пригнувшись, они побежали по мелкому ходу сообщения
        - Товарищи «бельмей»! - обратился Калмыков к роте. - Ставим вам на пятерых по ящику патронов - это под триста штук. И чтобы к утру в них не было ни одного не выстрелянного патрона. Если у кого останется, того лично буду расстреливать!.. Бельмей?
        Закивали головами. Дружные залпы из трофейных винтовок стали доноситься от передовой.
        - Басмачи воюют, всё исполнили. - Доложил Шатурный через час.
        - А ты говоришь, что не понимают!
        Уперев приклад в землю, между ног, они палили в тёмный свет, как в копейку... А немцы молчат - не поймут, что за стрельба залповая гремит. И пули-то немецкие, и трассирующие, и разрывные, но к ним не летят.
        - Может, - подумали они, - русские с ума сошли…
        Двое хитроумных басмачей-штрафников утром совершили самострелы: с расстояния в несколько метров выстрелили себе в ладони из немецких винтовок.
        - Такое карается расстрелом… - решил безжалостный комбат.
        В узкой впадине-овраге Калмыков поставил на исполнение приговора пятерых автоматчиков-одесситов. Залп - одного расстреляли. Поставили второго, здорового мужчину. Залп - и мимо! Ещё залп - и тоже мимо!
        - В царское время, - сказал один из одесситов, - при казнях, если оборвалась веревка или пуля не сразила приговоренного, его оставляли в живых.
        - Тогда расстреляют нас…
        На следующий день Калмыков с утра мотался по ротам на лыжах. К вечеру крепления на лыжах заледенели, а ножа нет. Он достал револьвер, перестрелил верёвки и бегом к своим пулемётчикам греться. Вдруг посыльный.
        - Калмыков, к командиру дивизии!
        Пришлось опять обуться во всё ледяное. Пришёл, доложил о прибытии. За столом сидели Вольский, начальник особого отдела Токарев и комиссар полка Крупник. Особист почему-то с первой встречи возненавидел его.
        - Ну-ка, разувайся! - грубо приказал Токарев.
        - Зачем?
        - Поступила информация, что ты умышленно нанёс себе увечья.
        - Для чего?
        - Воевать надоело…
        Майор дёрнулся что-то сказать, но сдержался. Он молча снял подбитый кожей валенок.
        - Покажи ногу, вторую. - Токарев внимательно осмотрел голые ступни. - Ничего…
        - Я же говорил, что он не «самострел». - Обрадовался Вольский и налил полную кружку: - Давай комбат выпьем!
        Когда офицеры выпили разбавленного спирта, «особист» мрачно сказал Калмыкову:
        - Украинцев ставь впереди огневых точек… Рядом, по возможности, сибиряков и позади дзота - комсомольца или коммуниста!
        - А смысл?
        - Чтобы не сбежал к немцам украинец, тот, у которого семья в оккупации. То же относится и к тем из местных, у кого семья осталась «на той стороне».
        - У меня не сбегают!
        - А как же Ведерников.
        Комбат слегка изменился в лице. Этот штрафник давно сидел у него в печёнках. Николай Герасимюк, начсанвзвода, доложил ему, что один солдат пьёт по целому стакану соляного раствора и стоит на часах в окопе без движения, отчего у него опухают ноги.
        - Кто «опухнет», того под трибунал за дезертирство! - Герасимюк, это зло пресёк, предупреждая в ротах.
        Калмыков вспомнил подробности о Ведерникове и быстро ответил:
        - Этот «сачок» шёл на всё, чтобы избежать передовой. Он начал опиваться солью, но был разоблачён.
        - А ты куда смотрел?
        - Вёл разъяснительную работу, а этот сектант-евангелист из местных жителей решил дезертировать.
        - Верни его как хочешь.
        Майор мрачно кивнул головой и вышел.
        - Где я его искать буду? - мучился он.
        Оказалось ему, уже помог счастливый случай. В мглистую ночь, находясь в первых дзотах на посту, Ведерников ушёл в сторону противника. Здесь «нейтралка» шла зигзагом и как бы натыкалась на проволочные заграждения соседа справа. Дезертир сбился со своего направления и, подойдя к заграждениям соседа, крикнул:
        - Сталин - капут!.. Плен! Плен!
        Красноармейцы сразу не сообразили: сумасшедший «фриц» или кто ещё?
        - Может, обезумел и вместо Гитлер кричит Сталин? - гадали они.
        Когда дезертира завели в блиндаж комбата Филатова, то тут же и разоблачили. Потом привели Ведерникова в батальон. Вскоре был вынесен приговор трибунала: « За дезертирство расстрелять!»
        В лог, где был когда-то КП батальона, созвали всех местных, по нескольку красноармейцев из рот, чтобы никому не было повадно. Командовал чекист Токарев.
        - Готовься! - крикнул он бодрым голосом.
        Вывели Ведерникова, десять стрелков после прочтения приговора собрались дать залп.
        - Я не могу держать оружие в руках… вы понимаете, мне нельзя! - Скороговоркой умолял он палачей. - Бог вас накажет!
        - Нам твой бог не указ! - засмеялся Калмыков.
        Ведерников успел перекреститься, но вдруг начался артиллерийский обстрел. Все рванули бегом в лог, а приговорённый упал на месте. Калмыков под обстрелом хотел вернулся к Ведерникову.
        - Может, притворяется и собрался снова смыться. - Беспокоился комбат.
        Хорошо, что вовремя заметил, как вокруг головы смертника расплывалось кровавое пятно. Артобстрел прекратился, врач констатировал смерть.
        - Осколок снаряда вошёл в мозг…
        - Не помог Ведерникову его боженька! - с облегчением сказал майор и пошёл успокаивать нервничавших азиатов.
        Через неделю миномётной миной ему оторвало обе ноги и густо изрешетило осколками верхнюю часть туловища.
        Глава 5
        После заключительного боя у полустанка Капище рядового Сергея Косикова вывезли ночью на крестьянской подводе, а затем переложили в фанерный кузов грузовика, где были устроены двойные дощатые нары для перевозки раненых.
        - Считай парень, повезло крепко! - сказал измазанный кровью санитар.
        - С чего бы?
        - Утром в настоящем госпитале будешь, а то некоторые помирают, сутками ожидая отправки…
        Вместо матрасов на досках лежала солома и кровавые тряпки. Машина оказалась сильно перегруженной: раненых было много.
        - Дождь что ли идёт?
        Сергей лежал на нижних нарах и, приходя в себя от толчков на ухабах, ощущал какой-то странный дождь, капавший на него сверху. При разгрузке в госпитале санитары ахнули:
        - Ты же весь в крови!
        - Это кровь не моя…
        Соседа сверху, с оторванной по локоть рукой, плохо перевязали, и он умер от потери крови. В госпитале Косиков быстро поправился и от царапины на руке и от дизентерии, которую, очевидно, подхватил, напившись из воронки. По мере выздоровления он всё больше мрачнел.
        - Что делать? - мучился он над неразрешимой проблемой. - Опять попаду в пехоту, тогда точно погибну!
        Спасение пришло с той стороны, откуда он никак не ожидал. Рядом с госпиталем стояла какая-то тыловая часть. Командир роты однажды подозвал рядового Косикова и строго приказал:
        - Возьми трёх солдат и оборудуй сортир для офицерской столовой!
        Солдаты оказались узбеками и ни бельмеса не понимали по-русски. Руководить ими было сущее наказание. Главное, они не понимали цели строительства.
        - Я показываю, вы делаете! - прикрикнул на них Сергей.
        Всё же часа через три чудо архитектуры было готово. Солдаты вырыли яму, положили настил с тремя отверстиями и оплели частокол еловыми ветвями для изоляции кабинета задумчивости. После чего он смог наглядно показать азиатам, что они сооружали.
        - Теперь поняли, басурмане?
        Узбеки радостно закивали. В благодарность за службу начальник столовой выдал им большой чан с объедками, оставшимися от офицерского завтрака. Узбеки сожрали их с восторгом, несмотря на окурки, изредка попадавшиеся в перловой каше.
        - Никогда такой вкусной каши не ел начальник… - признался самый щуплый из них.
        Когда офицер принимал у Сергея работу, то внимательно посмотрев на него и спросил:
        - Ты родом с Дона?
        - Так точно товарищ лейтенант!
        - То-то я слышу наш выговор…
          Командир посодействовал, и Сергея не направили на передовую. В августе 1943 года Косиков прибыл к новому месту службы на Ладожском озере, в роту охраны. Жили они в землянках, и их задачей было охранять Дорогу Жизни.
        - Летом у нас «лафа», - ввели новичка в курс дела ветераны, а зимой «вешалка».
        - До неё дожить надо…
        Впрочем, до зимы Сергей не дотянул. Промозглой осенью он тяжело заболел. Начался обширный фурункулёз, распухла нога, и он не мог даже встать с нар.
        - Поедешь в Ленинград! - обрадовал его санинструктор.
        - Для чего?
        - Там умеют лечить такие болезни, а у нас всё больше ранения…
        Утром с разбитого бомбами причала нескольких раненых благополучно погрузили на палубу старенького корабля, переделанного в канонерскую лодку. Переход через Ладогу получился спокойным: небо затянуло облаками.
        - Большая волна, шторм. - Скупо сказал капитан.
        - У моряков всё наоборот…
        Из-за плохой погоды немецкие самолёты не прилетали, но и раненые изрядно промёрзли на ветру. Сергей грелся, прижавшись к трубе на верхней палубе.
        - Может мои нарывы пройдут… - сказал он вслух.
        - Держи карман шире!
        Со станции Ладожское озеро их повезли в товарных вагонах на Финляндский вокзал. Ночь они провели в вагоне, буквально лёжа друг на друге. И это было хорошо, так как на дворе стоял крепкий морозец.
        - Согреться можно только прижавшись к соседу. - Весело сказал статный красавец моряк.
        - Тебе бы лишь прижиматься…
        В ленинградском госпитале возле Смольного он пролежал больше месяца. Женщины приносили им цветы. Приходили стайки ленинградских пионеров, представители от рабочих различных предприятий и даже от интеллигенции.
        - Я бы с удовольствием пролежал бы здесь до конца войны…
        Хотя и в госпитале смерть настигала своих должников. Умер на соседней койке политрук-блокадник от сердечного приступа. Ночами, особенно от палаты «животиков», доносились стоны и истошные крики…
        - От голода люди истощены и ослаблены! - будто извиняясь, сетовали врачи.
        - Блокада…
        После выздоровления Сергея отправили в 864-й стрелковый полк 189-й стрелковой дивизии, которая в начале войны была сформирована из добровольцев Октябрьского района города. Так он стал бойцом восьмой роты третьего батальона.
        - Опять пехота! - огорчился он.
        Дивизия обороняла Пулковские высоты, участок от Киевского шоссе до Витебской железной дороги вдоль южных склонов этих высот. С них очень хорошо просматривалась вся местность перед южными окраинами Ленинграда. Поэтому в планах фашистского командования захват этих высот занимал одно из ведущих мест.
        - Не одно, так другое! - матюгнулся Косиков, поняв что снова вляпался в передрягу.
        Пополнения шли сюда как в Капище, непрерывным потоком. Большинство оставалось лежать тут навсегда и только немногим удавалось вырваться ранеными.
        - Добро пожаловать в «аппендицит»! - мрачно сказал ротный старшина.
        - А почему «аппендицит»?
        - Такое анатомическое название он получил потому, что участок немецкой обороны вдавался в территорию, находящуюся в наших руках.
        - А захватить нельзя?
        - Неоднократно мы врывались туда, но каждый раз нас выбивали.
        Полоска земли на стыке Пулковской высоты с насыпью Витебской железной дороги, вдавилась в оборону советских войск подковообразным выступом. Оттуда немцы просматривали всю оборону противника...
        - Лучших наших ребят отнял «аппендицит», вся война сосредоточилась на этом проклятом выступе…
        - По-другому нужно попробовать!
        - Как только не пытались, - махнул рукой седой старшина. - Штрафники иногда скрытно, бесшумно, под покровом темноты подбирались как можно ближе к объекту атаки и без всякого шума, без артподготовки, без криков "ура" врывались в расположение противника и, орудуя, главным образом, кинжалом, ножом и прикладом, захватывали "аппендицит" и закреплялись на нём. Но ненадолго…
        Дальше он поведал что, как только начинало рассветать, немцы разворачивали орудийные стволы Александровской и Пушкинской группировок артиллерии, частично стволы крупных калибров с Урицкого направления и мощным длительным артналётом всё находящееся на "аппендиците" смешивали с землёй. После такой артподготовки немцы занимали этот весьма важный для них участок, без боя. Через несколько дней операция повторялась в том же духе.
        - Чёрт ти шо, а не война! - недоумевали выжившие солдаты.
        - Ерунда на постном масле…
        Траншейные стратеги не одобряли такую тактику:
        - Только людей изводят, - говорили между собой служивые.
        - Когда нас жалели?
        - Разве можно всё время бить в лоб, в одну точку?.. Нужно ударить широким фронтом и рассредоточить внимание и огневые средства противника, - рассуждали бойцы.
        - И продвинуться как можно дальше, чтобы окончательно «срезать аппендицит».
        … По ночам регулярно подходили новые советские части. Косиков видел, что в чахлом леске расположились присланные на подмогу танки. Мимо тащили пушки для стрельбы прямой наводкой. В долинке устанавливали серию ящиков с «Иванами» - громадными головастыми ракетами, которые летят прямо из ящиков и поражают большие площади.
        - Взрыв их круглой головы, весящей сто килограммов, делает воронку метров десять в диаметре. - Глубокомысленно пояснил старшина.
        - Ничего себе!
        - А ты думал…
        По всем признакам наступление вот-вот должно было начаться. Для непосредственного штурма «аппендицита» предназначался штрафной батальон.
        - Им, как "провинившимся", досталась самая трудная задача - они пойдут первыми и своими телами пробьют путь для следующей за ними дивизии.
        - Ясно.
        На этот раз в батальоне были не профессиональные уголовники, дезертиры или самострелы, а разжалованные, проворовавшиеся интенданты, хозяйственники и прочая тыловая сволочь. Они получили по десять-пятнадцать лет тюрьмы, заменённой штрафным батальоном.
        - Как же надо было бессовестно воровать, чтобы попасться?
        Это были дядьки лет по тридцать-сорок, а иногда и старше. С холёными, жирными мордами, двойными подбородками и толстыми животами. Они щеголяли модными, сшитыми на заказ шинелями и красивыми фуражками. Только вместо сапог на них были обычные грубые солдатские ботинки с обмотками.
        - Картина, на которую стоит посмотреть!
        - Зато теперича побудут «баянистами»…
        - Почему «баянистами»?
        - ШБ в шутку расшифровывается как «школа баянистов».

***
        Был день, а всё равно, что ночь, - валил густой и нудный снегопад. Куда ни посмотришь - кругом снег: падает, падает, падает без конца.
        - Хорошую землянку ты раздобыл, - сказал Косикову командир роты Соловьёв, - будешь моим ординарцем.
        - Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! - лихо ответил Сергей, а сам подумал, что так его шансы выжить повышаются.
        - А то артиллеристы недавно решили погреться в землянке… Но - огорчение. Как только затопили печку, снег на крыше стал таять, потекло, и вскоре в крыше появились большие дырки.
        - Как так?
        - Оказалось, землянка наполовину из снега и спасает только от ветра - топить её нельзя.
        - Зато «лапотная» пехота нашла себе землянку-дворец…
        Соловьёв довольно засмеялся и похлопал по добротному столу вокруг которого они сидели. Немцы как всегда утром открыли сильный пулемётный и артиллерийский огонь. Но снаряды и мины чаще рвались сзади. Немцы не могли стрелять уверенно из своих больших орудий и миномётов, так как окопы их пехотинцев находились в нескольких десятках метров. Этот огонь мог зацепить своих.
        - Скорее бы принесли похлёбку, пожрать бы, а потом хоть пусть и убьют, - послышался голос в темноте из угла землянки.
        В голове Сергея часто боролись два чувства - голод и жажда жизни. И в моменты сильного обстрела действительно думалось:
        - Успеть бы хоть разок поесть. Да успеть бы ещё что-то сделать, не попусту в мир покоя уйти.
        Немного спустя около землянки послышался голос политрука Цыганкова:
        - Комроты здесь? - спросил он у часового.
        - Туточки.
        - Ну как, живы ещё? - приветствовал он бодрым голосом, протискиваясь в землянку.
        - Мы живы, а вокруг нас вон, сколько неживых, - ответил ему пожилой солдат.
        - Да, много тут осталось. Темно, насилу вас нашёл. Патронов довольно? - скороговоркой спросил Цыганков.
        - Хватит, - ответил Соловьёв и снял сапог.
        - Скоро вползём в ров, - твёрдо сказал политрук.
        - Если не выдохнемся, - ответил кто-то из солдат.
        - Надо «аппендицит» занять, - решительно повторил Цыганков.
        - Хоть бы с другой стороны посмотреть на него, проклятого, - зло проговорил кто-то.
        - Из нас уже кто-нибудь посмотрит, - добавил другой боец.
        - Ну, желаю всем посмотреть, - попрощался гость и ушёл.
        … Ближе к вечере Сергей впервые увидел, как штрафники штурмуют «аппендицит». Когда уже начинало смеркаться, у железнодорожного моста, нависающего над шоссейной дорогой в Пулково, сконцентрировались подразделения штурмовиков. Они забегали к ним в землянки перекурить, попить водички или чего-нибудь покрепче, спросить знакомых, земляков.
        - Если прорвёмся, вы нас поддержите сразу, чтоб дойти до основных траншей «фрицев»…
        Уже в темноте они вытянулись гуськом у подножья насыпи по направлению к "аппендициту". Так как операция по занятию этого злополучного участка повторялась несколько раз, то абсолютно все знали, вплоть до любого солдата, все перипетии, связанные с этой операцией, знали любые тактические приёмы.
        - Под немецким танком сидит пулемётчик, - равнодушно сказал рядовой Дайнеко, когда штрафники убрались на исходную, - остальные немцы на ночь прячутся в блиндажи.
        - Только один?
        - Не переживай, наших положит много…
        Действительно, только штрафники молча рванули к позициям противника, зычно заработал пулемёт. Первую линию наступающих он срезал словно косой.
        - Нужно отходить! - крикнул командир штрафбата. - Завтра подавим дот в танке.
        - Точно, - поддержал коллегу Соловьёв, - а потом ударим вместе и дойдём до основных траншей немцев.
        - Дай-то Бог! - кивнул капитан и побежал собирать оставшихся в живых.
        Тут появился молодой представитель Особого отдела в звании лейтенанта и, разъярённый, потребовал, чтобы немедленно помогли тяжелораненым, находящимся метрах в десяти-двадцати от огневых позиций. Он был законно возмущён, увидев раненых, беспомощно лежащих на морозе.
        - Застрелю! - прошептал лейтенант и дотронулся до кобуры.
        - Спокойнее, лейтенант! Вы тут первый раз, у вас слабые нервы, - медленно сказал ротный, глядя ему в глаза.
        Рядом стояли командир взвода Филов и часовой с винтовкой. Филов молча взял у часового винтовку, послал затвором патрон в ствол и приготовился предупредить движение лейтенанта. На лице у командира взвода не было ни малейшего колебания. Ясно было, что он не позволил бы застрелить своего комроты.
        - Мы немедленно должны были занять «аппендицит», чтобы гибель наших солдат не была напрасной… Это наша первейшая обязанность. Вы не знаете приказа, что во время боя главнейшая задача состоит в том, чтобы выполнить боевое задание, выиграть бой, а не заниматься помощью раненым, - добавил злой Соловьёв. - Нам и самим нелегко видеть умирающих и тяжелораненых.
        - А чего тогда не заняли?
        - Мы упустили момент и ты лейтенант тоже в том виноват…
        Рассерженный представитель Особого отдела удалился, но обещал вернуться. Соловьёв посмотрел на его спину и отвернулся.
        - Пойдём хорошенько рассмотрим вкопанный танк-дзот.
        - Зачем? - спросил испуганный Филов.
        - Чтобы дать чёткие координаты артиллеристам.
        Стемнело совершенно. Они, пригнувшись, прошли метров двадцать пять.
        - Пусто, - грустно сказал лейтенант, - одни мёртвые…
        - Точно.
        Немецкие трупы валялись в гимнастёрках, а ниже пояса голые - свои успели раздеть и ушли.
        - Есть давнишние, уже замёрзшие, а эти вот свежие ещё. Есть и наши - давнишние и свежие… Но под снегом, глубоко, и тех и других гораздо больше.
        - Ров-то рыли противотанковый, - отметил лейтенант, - а он стал не так уж глубок…
        - Наполнили солдатиками...
        Видимость становилась лучше. Начали ползти. Где-то близко должен быть грозный танк-дзот.
        - Пройдём по рву чуть правее, - прошептал Соловьёв и двинулся первым.
        - Как будто он, - легко согласился Филов.
        Действительно, в конце показались очертания танка. Из-под него немцы могли вести пулемётный огонь вдоль обоих рвов, так как стоял в месте их пересечения.
        - Пошли назад, всё ясно.
        - Подтащим пушку ближе, и сможет достать подлюку.
        Когда они вернулись, им сказали, что прибыли миномётчики с 82-миллиметровым миномётом.
        - Это уже хорошо.
        Соловьёв немедленно отправился к ним, сказал, где находится танк, и попросил открыть огонь по этому району. Немцы будут отступать по траншее, а тогда их могут достать только миномётчики.
        - Мина летит по навесной траектории и легко достаёт в окопе… - обрадовался командир роты.
        - Да и осколков у неё много.
        Никакой согласованности, связи с пехотой обычно не было. Да, пожалуй, она и не нужна была: что тут во тьме согласуешь?
        - Главное не попасть в своих…
        - Что тоже трудно!
        Проходящие мимо миномётчиков раненые штрафники говорили:
        - Браты!.. Поддерживайте своим огнём, плохо там.
        - Да, были несколько раз во рву - не удержаться, бьёт вдоль рва откуда-то справа, а потом контратакует. - Добавляли они с матами.
        Снаряды полетели низко над пехотинцами и радовали их, казались им такой солидной поддержкой. На самом же деле артиллеристы видели меньше их.
        - Стреляем почти наобум. - Признались они.
        На душе всё же стало светлее. Около десяти выстрелов сделала полковая пушка, и все снаряды попали в танк. Открыли огонь и миномётчики.
        - Танк уже не ответит. - Поняли красноармейцы после точных попаданий.
        - Заткнулся гад!
        Танк-дот действительно молчал. Молчал он и весь следующий день. Пехотинцы, уже не страшась его, свободно разгуливали все утро по обоим рвам. Танк был мёртв.
        Сергей должен был принять участие в готовящейся операции в качестве связного командира батальона. Вечером поступил приказ комдива: « Утром - атака».
          Чуть свет Косикова послали к «баянистам». Их накормили, дали водки и объявили:
        - Если батальон займёт немецкие траншеи, судимость со всех будет снята.
        После такого обещания «баянисты» рвались в бой, как борзые за дичью. 1 декабря 1943 года в 3 часа 45 минут утра началась активная артиллерийская подготовка. Отличная, полновесная, из многих орудий, по хорошо разведанным целям. Снарядов было много, били долго: над немецкими позициями поднялись тучи дыма, огня и снега.
        - Такую бы артподготовочку в сорок первом году! - посетовал комбат.
        Ещё продолжалась стрельба пушек, а штрафники уже выскочили из укрытий и в считанные минуты преодолели двести метров нейтральной полосы. Перебрались через речку, и вот они уже в первой траншее. Немецкая оборона в основном оказалась подавленной. Били лишь отдельные пулемёты.
        - Очевидно, немцы не ожидали атаки! - крикнул лейтенант Соловьёв.
        - И не так уж много войск было у них на передовой. - Поддакивал ему комвзвода Филов.
        За первыми цепями атакующих двинулся и Сергей. Речка впереди оказалась неглубокой, но вязкой. На другом её берегу лежали летние покойники - результат неудачного наступления в июле. Чёрные трупы в разложившихся гимнастёрках - истлевшая ткань между рёбер, наполненных кишащими червями.
        - Вонь страшная. - Скривился он.
        Далее Сергей упёрся в вдребезги разбитый танк, очевидно, осенью наехавший на фугас и взорвавшийся. Но мешкать некогда, он побежал дальше, по дорожке, обозначенной сапёрами.
        - Здесь мин нет, а шагнёшь в сторону и крышка тебе! - скакали его мысли.
        Вот и первая траншея. Разбитые дзоты, мёртвые немцы. Штрафников не видно, они уже забрасывают гранатами вторую траншею. Косиков рванул следом за ними и вдруг раздался страшный вой, скрежет, свист.
        - Это что такое? - Сергей бросился в воронку и застыл.
        Земля содрогалась, от грохота уши словно заложило ватой. По его ноге выше колена что-то сильно и тяжело ударило.
        - Оторвало! - обречённо решил он.
        Оглянулся - нога цела, но огромный ком земли лежал рядом.
        - Что это было?
        Оказывается, опрокинув по четверти литра водки, «баянисты» поторопились и вырвались вперёд раньше графика, без особых хлопот взяли две линии траншей и здесь их застал заключительный аккорд артподготовки - залп реактивных миномётов «Иванов».
        - Видать произошла «маленькая неувязочка», так часто сопутствующая нашим начинаниям. - Оправдывались смущённые артиллеристы.
        Сергей отделался лёгким испугом, но «баянистам» досталось посильней. По сути дела, батальон был деморализован и к третьей траншее не вышел.
        - А немцы тем временем успели оправиться и начать контратаку.
        Прибежал другой связной и сообщил, что часть немецкой траншеи захвачена.
        - Соловьёв приказал тебе передать это командиру штрафбата. - Выпалил он и метнулся обратно.
        Косиков побежал по траншее, потом по ходам сообщения. Бежал долго, но в одном месте траншея в высоту человеческого роста оказались забита человеческими телами. Трупы лежали на протяжении нескольких десятков метров.
        - Это же наши ребята, мои товарищи.
        Это произвело на Сергея, с одной стороны, страшное, жуткое впечатление, а с другой - он будто лишился чувства страха, выбрался из траншеи и побежал по открытой местности. Вокруг свистели пули, снаряды, а Сергей бежал один на один с целой войной, пожирающей всех и вся.
        - Война есть война. Ну, убьют, и чёрт с ним, подумаешь, какая шишка на ровном месте… Без тебя земной шар не расколется на части. Погибают же генералы, полковники. Погибли же мои товарищи в Капищах…
        Наконец он добежал до начальника... и не узнал его: лицо у него стало серое, глаза потускнели, плечи опустились, а на чёрных, как смоль, волосах, сверкала седая прядь.
        - Нашему батальону нужна помощь, - проговорил запыхавшийся Сергей.
        - Передай своему командиру, - ответил он и махнул рукой, - что мне некем помогать, живых почти не осталось... Пусть отступает.
        Косиков срочно вернулся к Соловьёву и сообщил о сложившейся ситуации. Тогда он отдал другой приказ, гласивший, что Сергей должен передать прорвавшейся роте, чтоб они отступали.
        - Столько потерь! - думал Косиков, мчась вперёд огромными прыжками, - столько сил было потрачено лишь для того, чтобы после отступить.
        Когда до спасительной траншеи оставалось несколько шагов, в него попал крупнокалиберный снаряд. От Сергея не осталось ни следа, только безымянная левая рука долго валялась под ногами новых бойцов. Потом предпринималось ещё несколько наступлений, но только в середине декабре удалось окончательно "срезать аппендицит".

***
        5 февраля 1943 года войска Южного фронта РККА включились в Донбасскую операцию. За 12 дней они прошли с тяжёлыми боями от нижнего течения Дона и Северского Донца до реки Миус. Здесь германскому командованию удалось стабилизировать отступление своих войск.
        Миус-фронт должен был стать, по замыслу гитлеровцев, фронтом мести за поражение под Сталинградом. К лету 1943 года здесь была готова мощная оборонительная линия. Она состояла из трёх полос. Первая проходила по правому берегу Миуса и имела глубину до 12 километров. Для фортификационных сооружений широко использовались частые скалы, обрывы и доминирующая высота Саур-Могила. Глубина минных полей доходила до 200 метров. Каждый квадратный километр был усеян пулемётными точками под бронированными колпаками.
        Вторая линия обороны противника проходила по правому берегу, речек Мокрый Еланчик и Крынка. Третья линия шла по западному берегу Кальмиуса, потом восточнее Сталино, Макеевки и Горловки. Весь этот огромный район был изрыт окопами, траншеями и противотанковыми рвами. Фашистское командование особое внимание уделяло использованию населённых пунктов. По всей глубине укреплённой полосы, которая занимала десятки километров, насчитывалось около 600 опорных пунктов и узлов сопротивления.
        В составе советских войск действовали 5-я ударная армия, 2-я гвардейская армия, 28-я, 44-я и 51-я общевойсковые армии. Их с воздуха поддерживала 6-я воздушная армия. В 6 часов утра 17 июля артиллерийской подготовкой началось наступление. За первый день войска 5-й ударной после тяжёлых боев продвинулись всего на несколько километров. 18 июля вышли на рубеж Степановка, Мариновка, которые севернее Саур-Могилы.
        На правом берегу Миуса образовался плацдарм примерно 10 километров в глубину и столько же в ширину. В это время враг бросил в бой из своего оперативного резерва всё новые силы. 31 июля контрудар противника повторился. В сложившейся обстановке войска Южного фронта не смогли прорвать сильно укреплённую оборону врага на Миусе. Они получили приказ отойти на левый берег реки.
        13 августа 1943 года командующий Южным фронтом генерал Толбухин провёл совещание командиров находящихся у него в подчинении соединений.
        - Два раза нам уже пришлось неудачно прорывать Миус-фронт. Будем прорывать его в третий раз. Другого пути в Донбасс у нас с вами нет, - сказал он решительно.
        Главная задача снова возлагалась на воинов 5-й ударной армии под командованием генерала Цветаева. К исходу дня 18 августа его бойцы прорвали вражескую оборону шириной 16 километров и продвинулись вглубь её на 10 километров, приблизились к Саур-Могиле. В 23 часа в прорыв вошёл 4-й гвардейский механизированный корпус под командованием генерала Танасчишина.
        Войска Южного фронта перешли в решительное наступление на всём участке. Левый фланг 5-й ударной армии продвинулся до 20 километров. Командование фронтом решает провести сложный и смелый маневр: повернуть армию в северо-западном направлении и зайти в тыл врага, который оборонялся в районе Снежного и Красного Луча. Когда 29 августа были освобождены Сауровка и Свистуны, начался штурм укреплений на легендарной высоте. К подножию Саур-Могилы подошли части 96-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием гвардии полковника Левина.
        В результате выхода советских войск в ряде мест за вторую оборонительную линию Миус-фронта она практически потеряла своё значение. Теперь наиболее сильно укреплённый рубеж проходил по третьей линии: восточнее Горловки, через Макеевку, восточнее Сталино и далее на юг по реке Кальмиус. 3 сентября части 34-й гвардейской, 40-й гвардейской и 320-й стрелковых дивизий завязали бои за Енакиево.
        Город Сталино освобождала 5 ударная армия в начале сентября. Начальник штаба Южного фронта генерал-лейтенант Бирюзов сообщил командующему, что 2-я гвардейская армия, перед которой не стояла задача непосредственного участия в освобождении «шахтёрской столицы», направила туда отряд под командованием капитана Ратникова.
        - Это даже хорошо, - засмеялся хитрый Толбухин, - ведь всем хочется стать освободителями Донбасса.
        Отряд к вечеру седьмого сентября вышел к шахте «Мария», а затем ворвался на восточную окраину города. Ратников выполнял приказ командира 2-й гвардейской армии Захарова, неудовлетворенного, что его бойцам выпала вспомогательная роль: они упёрлись в линию обороны «Черепаха» в 30 километрах от Сталино, пока соседи прорывались к нему через Макеевку. Захаров потребовал, чтобы вверенные ему части участвовали в освобождении города.
        Так как передислоцировать большие силы было нереально, придумали такой ход: из состава 87-й дивизии выделили 200 человек и 8 автомобилей. Во главе отряда поставили гвардии капитана Ратникова. Этот «кулак», разя противника и вызывая недоумение у своих, рванул в областной центр, водрузив символическое знамя над уцелевшим оперным театром.
        От пленных стало известно, что фашистское командование стремится остановить наступление советских войск на рубеже Славянск, Краматорск, Константиновна, прикрывая подступы к центру Донбасса. Но уже 6 сентября Юго-Западный и Южный фронты, успешно развивая наступление, сорвали этот план, освободив от захватчиков свыше 100 населенных пунктов, в том числе Макеевку, Константиновку, Краматорск, Славянск и Дружковку.
        7 сентября начался заключительный этап боев за освобождение Донбасса, а через день 5-я ударная армия при содействии войск 2-й гвардейской армии полностью овладела городом Сталино. 10 сентября войска Юго-Западного фронта освободили железнодорожный узел Барвенково, а Южного - Волноваху и во взаимодействии с десантом Азовской военной флотилии - важный центр металлургической промышленности Мариуполь.
        Глава 6
        Вначале 1943 года партизанское движение на оккупированных территориях СССР достигло своей высшей точки. О размахе сопротивления свидетельствует ряд крупных операций, осуществлённых партизанами совместно с войсками Красной Армии. Одна из них получила название «Рельсовая война». Она проводилась в августе-сентябре 1943 года с целью вывода из строя железнодорожных коммуникаций немецко-фашистских войск.
        Приказ о проведении операции «Рельсовая война» был отдан 14 июня 1943 года. Местные партизанские штабы и их представители на фронтах определили участки и объекты действий каждому партизанскому формированию. Партизаны снабжались с «Большой земли» взрывчатыми веществами, взрывателями, активно проводилась разведка на железнодорожных коммуникациях противника. Операция началась в ночь на 3 августа и продолжалась до середины сентября. Боевые действия в тылу врага развернулись на местности протяженностью около 1000 км по фронту и 750 км в глубину, в них участвовало около 100 тысяч партизан при активной поддержке местного населения.
        Тем же целям, но уже во время предстоящего наступления советских войск на смоленском, гомельском направлениях и битвы за Днепр, была подчинена операция партизан под кодовым названием «Концерт». В ночь на 25 сентября были произведены одновременные действия по плану операции.
        Мощные удары по железнодорожным линиям оказались неожиданными для врага, который в течение некоторого времени не мог организованно противодействовать партизанам. В ходе операций было пущено под откос много эшелонов, взорваны железнодорожные мосты и станционные сооружения. Массовое нарушение вражеских коммуникаций значительно затруднило перегруппировки отступающих войск противника, осложнило их снабжение и тем самым содействовало успешному наступлению Красной Армии.

***
        Много месяцев подряд большая семья Сафоновых не собиралась в полном составе. Родители и младшая дочь Саша после освобождения из тюрьмы жили на небольшом хуторе в самой чаще Брянского леса. Погорельцев приютила дальняя родственница, у которой в партизанах погибли муж и двое сыновей.
        - Поможешь мне Илья Афанасьевич по хозяйству, - сказала она Сафонову.
        - О чём речь! - пообещал тот, прокормить семью можно было, только обрабатывая небольшое поле посредине сплошного леса.
        Старшая дочь Мария давно находилась на работах в Германии, и от неё предсказуемо не было никаких вестей. Старший сын Николай после их ареста ушёл из полицаев и воевал в партизанском отряде.
        - Колька нигде не пропадёт! - уверенно говорила его мать Авдотья. - Оборотистый хлопец у нас получился…
        - Это точно! - вторил отец.
        Больше всего они волновались за младшего сына Митю. После того как палач отвёл его в госпиталь городка Донахи о нём ничего не было слышно.
        - Не переживай Дуня! - успокаивал он супругу. - Авось выживет…
        - Дай то Бог!
        В помещение лазарета, где лечился Митя Сафонов вдоль стен стояли койки для двух десятков человек: мужчин, женщин и детей. Каждое утро в сопровождении красивой русской медсестры приходил высокий, рыжий немец-доктор и спрашивал:
        - Как тела (дела), пан?
        Доктор мерил температуру, давал таблетки. Для тех больных, кто не мог вставать по нужде, предоставлялась «утка». Для ходячих больных - сортир, рядом с лазаретом.
        - Культурная нация! - изумлялся мальчик.
        Через месяц планового лечения Митю нужно было выписать домой. Красивая санитарка Ольга спросила его:
        - Чей ты?
        - Я из деревни Криницы.
        - Может кто-то прийти за тобой?
        - Батьки были в тюрьме, - заплакал мальчик, - может быть уже никого в живых не осталось…
        Другие близкие родственники тоже не смогли прийти за ним. Тётка Ульяна за отказ «идти на окопы», тоже была посажена в подвал с грудным ребёнком.
        - Подвал был битком набит «отказниками» и ребёночек задохнулся от духоты! - объяснил мальчик.
        - Тогда будешь жить при лазарете, помогать с больными. - Решила сердобольная медсестра. - Убирать, мыть и всё такое…
        - Я тётя с удовольствием! - заверил воспрявший духом Митя.
        Так он прижился в лечебном заведении и вскоре стал незаменимым работником. Сотрудники госпиталя и больные настолько привыкли к нему, что иногда не замечали вечно что-то делающего мальчишки. Однажды он стал невольным свидетелем разговора Ольги с дородной бабой.
        - Сижу я как-то энтой зимой в своей хате, - хохотнув, начала рассказывать молодуха, - скучаю без мужицкого внимания. Муж мой Василий как ушёл на «финскую» так и сгинул…
        - Понятно! - хихикнула медсестра.
        - Вдруг стук в дверь! - округлила глаза рассказчица. - Я открываю, там стоит огромадный немец, тычет в меня автоматом и талдычит: «Essen!»
        - Еду значит, требует… - вставила Ольга.
        - Только я наклонилась, чтоб открыть люк в подпал, а энтот охальник ловко задирает мне юбку на голову…
        Митя знал, что деревенские бабы одевали одну за другой несколько ситцевых юбок, а нижнего белья не носили. От картины описываемой молодухой у него перехватило дыхание. Он забился в угол, боясь выдать себя, а баба продолжила:
        - Сделал немец своё дело, взял продукты и ушёл. На следующий день снова стук в дверь. Я открываю, а там стоит незнакомый партизан и тоже требует еды. Наклоняюсь я значит над лазом, и юбка сызнова оказывается у на голове…
        - Вот повезло! - не скрывая восхищения, выдохнула медсестра.
        - Но энто ищо не всё, - сказала довольная рассказчица. - Наутро топлю печь и снова стук в дверь. Я думаю, что вернулся кто-то из моих ухажёров и говорю, мол, открыто, а сама задираю юбку и становлюсь около лаза в подвал на четвереньки. С замиранием сердца гадаю, кто же из них пожаловал в гости и вдруг слышу: «Чего это ты кума стоишь раком посредине хаты с голой жопой?»
        Ольга хохотала так, что возмущённо зазвенели шприцы для уколов в нержавеющих ёмкостях для стерилизации.
        - Энто кум Петро зашёл ко мне за самогоном! - сказала красная от смеха молодуха.
        - Не вовремя…
        - Ну почему же, - не согласилась баба, - он тоже по итогу ушёл шибко довольным!
        … В конце июля 1943 года со стороны Орла послышалась яростная канонада. Немцы забегали, стали давать лающие распоряжения. Всех больных из лазарета разобрали близкие родственники, остался один Митя.
        - Раз больных нет, - предупредила его Ольга, - кормить тебя не будут…
        - А что же мне делать?
        За Митей через несколько дней пришла зажиточная сваха Наталья и принесла пышки, бутылку подслащённой сахарином воды.
        - Я не ел до этого пять дней! - пожаловался он. - Ослаб до того, что поймав вшу на своих толстых вязаных носках, но не имел сил раздавить её на ногте.
        - Бедный!
        - Если нужно вставать, хожу, передвигаясь вдоль стены.
        Митя съел пышку, запил сладкой водичкой и, голова закружилась…
        - Тошнит!
        Однако немецкий доктор мальчика со свахой не отпустил. Мол, пусть приходит мать и забирает.
        - Для немца порядок, - уважительно сказала сваха Наталья, - даже в суматохе отступления должен оставаться порядком.
        - Глупость это, а не порядок!
          Всех оставшихся жителей выгнали на большак и погнали на Запад. Ночное небо на востоке, со стороны Орла полыхало и гремело ужасным заревом.
        - Как живой щит нас используют, - сказала шагающая рядом с Митей разбитная молодуха.
        - Думают, что наши бомбить не будут…
        На станции Унеча их погрузили на открытые платформы, перевозящие военную технику. Советские самолёты летали прямо над вагонами, но лётчики видели гражданских, поэтому не стреляли. Так они доехали до небольшого городка в Украине.
        - Надо нам Митя возвращаться. - Сказала ему попутчица, которую он уважительно называл Тимофеевна.
        - Давно пора…
        По пути, угнанные с ними земляки, постепенно рассасывались кто куда. Во время очередной стоянки на пыльном украинском полустанке они тоже шмыгнули в сторону и направились домой. Всю дорогу они проговорили как родные люди.
        - Тимофеевна, - спросил женщину Митя, - а Вы как оказалась в нашем госпитале?
        - Заболела… - ответила она, не вдаваясь в подробности. - А перед энтим сидела в тюрьме.
        - За что?
        - Ко мне иногда партизаны заглядывали! - скромно сказала женщина.
        - Я тоже чудом выжил! - с гордостью произнёс Митя и рассказал ей свою историю.
        - Хочешь послушать, как меня партизаны освободили? - спросила она мальчика.
        - Хочу…
        - Сидело нас в тюрьме города Суземки человек двадцать. - Начала неторопливый рассказ Тимофеевна. - Среди нас комиссар отряда Дайнеко, которого немцы случайно арестовали и не знали кто он такой. В любом случае нас готовились расстрелять, и партизаны решили отбыть пленников.
        Митя слушал внимательно, вяло переставляя босыми ногами. Они уже прошли порядочный кусок пути, и у него почти не оставалось сил.
        - Их разведкой было установлено, что бдительность гарнизона Суземки днём особенно принижена, немцы привыкли, что партизаны действуют только по ночам. Двоим партизанам связали за спиной руки и повели в комендатуру. Из конвоиров 5 бойцов оделись в форму немецких солдат, а 25 партизан-конвоиров нацепили на рукава полицейские повязки. Энтот отряд среди белого дня вошёл в Суземку и двинулся по центральным улицам. Жители с сочувствием смотрели на пленных и были уверены, что их ведут на казнь. Когда отряд вошёл во двор комендатуры, вся группа ворвалась в помещение, расстреливая всех, кто находился в комендатуре. Убили начальника полиции Богачёва, 10 немцев и 32 полицейских, а нас освободили.
        - Повезло! - сочувствующе сказал Митя.
        - Не то слово… нас в этот день должны были отправить на расстрел в Середину Буду. - Равнодушно сказала женщина. - Только я с партизанами не ушла. Лечится пошла в госпиталь, а дальше ты знаешь…
        Так разговаривая, путники за три недели добрались до родных мест.
        - Нужно найти гранату! - предложила накануне Тимофеевна.
        - Зачем? - удивился Митя.
        - Разрежем и достанем тол.
        - Для чего?
        - Если его развести и мазать твои раны - чесотка исчезнет.
        Подросток не поверил, но на всякий случай сделал, как сказала попутчица. Пока они шли назад раны действительно зажили и больше никогда не беспокоили Митю.

***
        5 августа 1943 года советские войска освободили город Орёл. Вскоре партизаны соединились с регулярными войсками РККА. В ознаменование больших заслуг перед Родиной Верховный Главнокомандующий отдал приказ о проведении в Орле парада партизан. Он состоялся 19 сентября 1943 года. В параде участвовали делегации почти всех партизанских формирований. Они представляли 60 973 партизан и партизанок, объединённых в 27 бригад и соединений, в 130 самостоятельных отрядов.
        Николай в параде не участвовал, хотя до этого честно отвоевал в партизанском отряде почти год.
        - Полицаям не доверяем! - открыто отвечали на его вопросы отцы-командиры.
        - Да я там два месяца всего служил!
        - Не умеет значения…
        Подрывать рельсы на железной дороге посылали бывших полицаев, которые большими группами стали переходить на сторону партизан. Число перешедших даже иногда превышало численность повстанцев, что вызывало определённые опасения. Полицейские были, в основном, из военнопленных и «окруженцев»…
        - Командуй Николай своими бывшими дружками! - командир отряда при каждом удобном случае напоминал о службе Сафонова у немцев.
        - Какие они мне дружки?
        После начала операции «Рельсовая война» немцы окружили в кольцо партизан Новозыбковского района. Партизаны, рассредоточившись мелкими группами и поодиночке, выходили из окружения. Часть из них, засевши в траншею, прикрывала отход своих товарищей. Кончались патроны, и приходилось спешно отступать. Шедший по траншее впереди Сафонова парень предложил:
        - Давай поменяемся местами!
        - Как хочешь…
        Только они сделали это, как случайная пуля сразила его.
        - Судьба! - присвистнул Николай.
        После соединения партизан с регулярными войсками РККА из бывших полицаев сформировали батальон и бросили под белорусский город Гомель.
        - Небось, сладко отсиживались в тылу под оккупацией? - поинтересовался мордатый интендант, выдавший явно бывшее в употреблении обмундирование
        - А ты сам попробовал…
        Гимнастёрка Коли оказалась с дыркой на груди и в пятнах старой крови. Капитан Щеглов перед форсированием реки Сож сказал выстроившемуся сводному батальону:
        - Вы должны доказать, что являетесь бойцами Красной Армии! - Он с ухмылкой посмотрел на ряд разномастных бойцов. - На той стороне немцы, и ваша задача, форсировав реку, занять их позиции.
        - Товарищ капитан, а оружие нам выдадут? - раздался неуверенный вопрос из первой шеренги строя.
        - Оружие добудете в бою! - Ответ капитана не оставлял выбора: - Кто из вас останется в живых тот и будет зачислен в батальон...
        Ночью началась кровавая переправа... Из четырехсот человек в живых осталось всего семьдесят два бойца. Рядового Сафонова зачислили в пулемётчики и выдали станковый пулемёт системы «Максим». Он попробовал поднять его и признался напарнику:
        - Хрен поднимешь!
        - Тяжеленая штуковина, - первый номер их расчёта отличался редким прагматизмом, - хорошо, что разбирается на несколько частей.
        После нескольких выкашивающих боёв изрядно потрёпанную часть отвели в тыл и в разбитых железнодорожных «теплушках» направили под Новую Руссу. Там формировалась 171-я стрелковая дивизия полковника Негоды. Николай полгода воевал в ней, а после лечения лёгкого ранения попал в 383-ю «шахтёрскую» дивизию.

***
        Когда Митя Сафонов вернулся в Криницы его семья уже жила в землянке, их хату сожгли каратели, когда забирали в кутузку.
        - Сводный батальон! - шутил неунывающий Илья Афанасьевич. - Цельных 18 человек набилось...
        - Откуда хоромы?
        - Блиндаж остался после прохождения фронта - вот и заселили.
        Духота утром стояла такая, что хоть топор вешай. Корову поставили в сарай без крыши - накрыть нечем было.
        - По весне построим себе отдельную землянку. - Решили на семейном совете.
        Нашли в роще разрушенный блиндаж, построенный немцами в три дубовых наката. Сафоновы понемногу разобрали его и, с помощью коровы, натаскали себе брёвен на землянку. Знакомый дед-печник сложил из кирпича грубку.
        - Перезимуете, як короли... - пообещал он и взял сверх оговоренной платы мешок картошки.
        - Настоящие хоромы!
        Летом 1944 года оперуполномоченные из района объявили, чтобы к осени в землянках люди не жили.
        - Приказ, конешно, хороший, но в лес даже по дрова не пускают! - сплюнул старший Сафонов.
        - Придумаем чего-то…
        - Где брать материал для строительства - эта головная боль не для начальства.
        Ночью, таясь, на коровах стали разволакивать ели с дороги на Донаху. Во время оккупации немцы выпилили ели вокруг заброшенной помещичьей усадьбы и, добавив брёвен из леса, с помощью строительного батальона словаков, замостили этот большак.
        - Потом в грязи потонем… - подумал Илья Афанасьевич, но каждую ночь отправлялся за строевым лесом.
        Только он с помощью домочадцев собрал новый дом, как пришла беда. В донаховском лесу была создана исправительно-трудовая колония на 300 человек.
        - Аукнулась мне должность немецкого старосты. - Тихо сказал он жене, когда за ним пришли.
        - Неужто они не понимают, - изумилась Авдотья, - ты служил не немцам, а людям?
        В лесном лагере отбывали срок «не злостные» полицаи, самогонщики, те, кто попался на воровстве колхозного имущества, неплательщики налогов. Лагерники изготовляли деревянные срубы, повозки, бочки; выжигали древесный уголь и варили дёготь.
        - Кто там будет разбираться?
        - Отработаешь год и вернёшься домой. - Успокоила его супруга.
        Дёготь гнали из бересты, набивая её в керамические сосуды, называемые кубами. Эти кубы, вмазанные в печи, нагревались снизу, из них и вытекал дёготь, так необходимый в хозяйстве. Его использовали для смазки обуви, колёс, качелей, упряжи, повозок, для изготовления лекарств, для отпугивания оводов.
        - В углежоги пойдёшь. - Осмотрев нового поселенца, решил косоглазый бригадир.
        - А у меня есть выбор?
        Углежоги жили в лесу неделями. Они выкапывали большие ямы, набивали их дровами и поджигали. Хитрость состояла в том, чтобы вовремя погасить этот исполинский костёр, закрыть яму дёрном и потушить угли.
        - Если закроешь слишком рано - вместо углей окажутся головешки, - учил новичка парнишка, укравший в соседнем колхозе мешок зерна, - если поздно, то будет одна зола.
        - Понятно…
        Воду носили себе в вёдрах из деревни Воронино километра за два. Наступившей зимой измотанный лесной жизнью Сафонов споткнулся при спуске с крутой горки. Вода из оцинкованных вёдер окатила его с ног до головы. Пока Илья Афанасьевич добежал до тепла, коварная болезнь пробралась в стареющее тело. К вечеру он слёг с высокой температурой, а через пару дней умер от воспаления лёгких.
        … После освобождения от немцев на 60 хозяйств в Криницах осталось 12 коров. Весной в хозяйстве Сафоновых приключилась великая радость - отелилась корова. Только вот после отёла не встала.
        - Без ветеринара подохнет! - мать послала к нему Митю.
        - Как я его уговорю прийти?
        - Придумай что-нибудь…
        Стоял март 1945 года, снег начал таять - самая распутица. Парнишка был обут в лапти, одет в укороченную топором шинель, на голове - «будёновка». Часа за два с «гаком» дошёл до места. Люди указали, где живёт ветеринар. Вышел из хаты старый мужик, выслушал и сказал:
        - Пешком не пойду. Ищи лошадь.
        - Кто ж мне даст лошадь?
        - Это твои проблемы…
        На сахарном заводе, взорванном немцами при отступлении, велись восстановительные работы. На заводе работали военнопленные немцы. Митя узнал у охраны, где живёт их начальник. Пришёл к дому, постучал в дверь, вышла девочка лет десяти.
        - Чего надо?
        - Позови отца.
        Потом появился её отец, офицер: галифе, заправленные в сапоги, нижняя белая рубаха без кителя.
        - Чего тебе?
        Подросток объяснил, что нужна лошадь, чтобы отвезти ветеринара.
        - А как я тебе дам лошадь? Потом, ищи - свищи!
        - А пусть солдат со мной едет! - предложил находчивый Митя.
        - Ишь ты, какой!
        Пока мальчик стоял в коридорчике, с лаптей и онучей натекла на пол небольшая лужа. Появился офицер в кителе и фуражке. Пошёл и распорядился солдату запрячь лошадь в розвальни и отвезти их с дедом.
        - Без коровы они погибнут. - Сказал он удивлённому солдату.
        Когда приехали, корова была ещё жива. Старый ветеринар сразу определил причину: родильный порез. Дед достал резиновую грушу, «воткнул» в сосок и накачал по очереди каждый из четырёх. Корова подняла голову.
        - Вставай кормилица! - подбадривала её плачущая мать.
        - Зараз встанет…
        Общими усилиями её поставили на ноги, укрыли дерюгой. Ветеринара угостили борщом вместо «магарыча». Солдат сев в розвальни, увёз деда домой, ничего не взяв…
        - Бывают же добрые люди на свете! - заплакала от счастья Авдотья, когда бурёнка поправилась.
        … В апреле мать послала Митю на базар в Унечу. Здесь находилась швейная мастерская, где шили суконные пиджаки и брюки. Продавали на базаре хлеб, картофель, муку, камсу, зажигалки и табак.
        - Продашь яйца и купишь керосина. - Велела расчётливая Авдотья.
        - Опять топать пешком?
        - Если хочешь, - съязвила мать, - возьми самолёт…
        Рядом с торговыми рядами - керосиновая лавка, где, как и до войны, работал высоченный, под два метра, Мендель Аронович Елисеев. Перед приходом немцев Митя видел как он на телеге, запряжённой парой лошадей, проезжал через их село.
        - Что, бежишь, жидовская морда? - спросил кто-то.
        - А что ж мне, оставаться?! - парировал он и хлестнул кобылку…
        Лавка находилась в полуподвальном помещении. Мендель Аронович вместо кружки черпал керосин латунной гильзой от снаряда, опустив три пальца внутрь, а большим пальцем придерживая «мерку» снаружи. Керосина намерил 28 «литров» на 20-ти литровую немецкую канистру из-под бензина. И всё равно - недолив был налицо.
        - Так туда же максимум двадцать входит!
        Митя указал Менделю Ароновичу на надпись.
        - Эти немцы, знаешь, что хочешь напишут!.. - Хмуро ответил тот. - Им только верь!
        И, как бы в оправдание, добавил примирительно:
        - У вас, деточка - всё своё. А тут: и яички - купи, и сметанку, и сало - купи!.. И на всё деньги надо. Иди с богом…
        Глава 7
        Старший лейтенант Головатюк выглядел совершенно убитым: от его роты, перед введением в бой насчитывавшей 150 человек, осталось десятка полтора.
        - С кем воевать теперь? - думал он, пересчитывая бойцов.
        Утром его рота опять штурмовала безымянную горку. Она, по-видимому, имела стратегическое значение, ибо её с диким упорством советское и немецкое начальство старалось захватить.
        - Чё в неё так упёрлись? - возмущались выжившие солдаты.
        - Пока нас всех не угробят, - сказал Петька Шелехов, - не успокоятся…
        Непрерывные бои срыли всю растительность и даже метра полтора-два почвы на вершине.
        - После войны на этом месте долго ничего расти не будет. - Потянулся всем телом Генка Шахов.
        - Разве что железо с когтями…
        Земля была смешана с осколками металла, разбитого оружия, гильзами, тряпками от разорванной одежды и человеческими костями.
        - Пару лет тут точно простоит стойкий трупный запах…
        - Думаю больше! - сказал Гена и посмотрел на поникшего ротного.
        Полчаса назад Головатюк, поднявшись во весь рост и размахивая револьвером, кричал, пытаясь поднять в очередную атаку этот жалкий остаток.
        - За мной, мать вашу!
        Но его либо никто не слышал в грохоте разрывов мин и снарядов, в трескотне пулемётной, либо делал вид, что не слышит, но так или иначе, никто не поднялся и не закричал вслед за ним «ура».
        - Не расстраивайтесь командир, - подбодрил его Шахов.
        - Никто не поднялся…
        - Почти никого не осталось!
        Он и Петя Шелехов входили в те неполные два десятка бойцов, которые сдерживали натиск немцев.
        - Тебе легко говорить, - пренебрежительно отмахнулся офицер, - а мне комполка голову оторвёт.
        - Дальше передовой не пошлют, меньше роты не дадут! - пошутил Петя.
        Головатюк огорчённо махнул рукой и, пригибаясь, побежал в своё временное жильё. Там сидели и пили водку командиры приданных полку пулемётных и миномётных рот. Они заняли большой немецкий дзот, наполовину разбитый. Из-под брёвен обрушенного наката торчала скрюченная рука и подкованные каблуки двух сапог.
        - Своего квартиранта никак не достанете…
        - Вытащить бедного «ганса» нет никакой возможности, он крепко зажат. - Как бы оправдываясь, произнёс Михаил Соколов и достал третью кружку.
        Жили они в таком приятном соседстве уже несколько дней. У дзота, в канаве, лежали ещё шесть «друзей» в зелёных шинелях.
        - Чего такой хмурый? - спросил вошедшего изрядно захмелевший миномётчик Соколов.
        - Аааа! - скривился старлей и выпил залпом согревающий алкоголь. - Почти вся рота полегла.
        - А что с батальоном?
        - Почти никого их командиров не осталось.
        - Зато скоро станешь комбатом…
        Молча, выпили ещё по одной. Пулемётчик Первухин начал рассказывать услышанную историю:
        - У меня в роте в начале войны служил красноармеец-пулемётчик Семён Константинович Гитлер, еврей по национальности. Воевал хорошо и я представил его к медали «За отвагу». Написал бумагу, всё чин чином, а меня на следующий день вызывает комдив и громко так спрашивает: « Ты что сукин сын думал, когда представление писал?.. Ты хочешь, чтобы я за отвагу наградил Гитлера?»…
        Все выслушали смешной случай, но никто не рассмеялся. Да и повода смеяться, особо не было. На вопрос Соколова, что с ним и почему молчит, Головатюк как-то криво улыбнулся и почти одним рывком выскочил из блиндажа.
        - Куда это он? - вырвалось у пьяного Первушина.
        Соколов лениво ответил:
        - Известно куда. Подымать в атаку. Такова уж доля командира стрелковой роты… Мне, пулемётчику, и то немножечко лучше. Я не подымаюсь первым и не кричу: «Вперёд! За мной!..»
        - Я к счастью тоже!
        - Как твоя, пулемётная рота?
        - Осталось три отделения...
        - Что-что?! Три, значит, пулемёта?
        - Три «максима». Правда, есть ещё два ручных - «дегтярята».
        - И всё?
        - Всё, Михаил, всё... Ну, брат, мне пора. Пойду. А ты скажи своим, чтобы поточнее кидали свои игрушки. Давеча одна мина разорвалась в двух метрах от нашего «станкача».
        - Может, немецкая?
        - Нет, дорогой. Твоя!
        - Не может быть! - вырвалось у Соколова, но он понял, что товарищ говорит правду и огорчился.
        … В соседней землянке тоже происходили интересные вещи. Начальник Особого отдела части майор Пивоваров пришёл к Геннадию Шахову разгадать странный ночной сон. Тот ради шутки разок похвастался, что является большим экспертом в этом вопросе.
        - Я видел во сне часы, на которых было двенадцать часов времени. - Спросил озадаченный майор. - Что это значит?
        - Нужно подумать…
        После того случая когда Пивоваров пытался «пришить» им дело за дискриминацию командиров Генка решил проучить вредного чекиста. Он глубокомысленно почесал бритый затылок и выдал:
        - Часы - это месяц…
        - Ну?!
        - Время - могут убить в полночь! - «приговорил» Шахов особиста.
        Тот в течение месяца не вылазил с КП полка, даже позеленел от недостатка воздуха в полусыром подвале-яме.
        - Жив! - радостно выдохнул еле живой майор.
        Шутливое пророчество неожиданно сбылось, только коснулось оно его и Петю Шелехова. В полночь 12 декабря 1942 года случайный снаряд разворотил дзот, где они спокойно спали, отправив Петю в госпиталь, а расшифровщика снов на тот свет…

***
        Выходящий из металлических труб белёсый дым медленно рассеивался между густо стоящих сосен, брезентовые палатки были наполовину завалены снегом. Даже на расстоянии в воздухе ощущался стойкий запах лекарств.
        - Как славно, что госпиталь оказался рядом. - Подумал Пётр Шелехов, когда его доставили в лечебное заведение.
        Белые халаты, надетые прямо на шинели или телогрейки, обрызганные кровью, придавали людям какой-то необычный, во всяком случае, не госпитальный вид, который вызывал у него невольный страх.
        - Почему у каждого госпиталя своё лицо? - спросил его лежащий рядом грузин. - Не знаешь генацвале?
        - Не замечал, - вяло откликнулся Петя и поинтересовался: - А чего вы всех генацвалями зовёте?
        Грузин добродушно засмеялся и сказал:
        - Когда беда придёт к тебе, я возьму её на себя.
        - Ты о чём?
        - Дословный перевод…
        - Понятно!
        Все работники госпиталя были чрезвычайно серьёзны, деловиты, с отражением усталости в глазах. Но это был обычный прифронтовой госпиталь, занимавшийся первичной обработкой ран, срочными операциями и отсеивающий смертников от тех, у кого ещё была надежда на жизнь.
        - Это люди, которые первыми оказывают квалифицированную помощь, - поглядев на врачей, сказал грузин. - От их умения зависело многое для раненых.
        - Для многих жизнь или смерть…
        Только что прошедшие бои перегрузили госпиталь. Раненые поступали без счёта, и госпитальная деятельность шла на пределе. Немного в стороне от операционной палатки зловеще возвышалась поленница из трупов; и тот факт, что нижний ряд был засыпан снегом, а наверху лежали ещё не застывшие тела, говорил, что она постоянно росла.
        - Откуда так хорошо знаешь русский зык? - спросил собеседника Петя.
        - Я родился и жил в Москве. - Не вдаваясь в подробности, ответил тот.
        - А я всегда попасть в столицу…
        - Обязательно приезжай ко мне в гости! - радушно пригласил грузин.
        - Если выживу…
        Шелехов с тоской посмотрел на длинную очередь окровавленных носилок со стонущими, мечущимися в лихорадке или застывшими в шоке людьми впереди них.
        - До утра не перевяжут… - определил он на глаз.
        - Потерпим! - сквозь зубы процедил грузин.
        - Хорошо, что раны у нас не смертельные…
        Петя лёг поудобнее и сказал:
        - Особенно тяжела судьба тяжелораненых.
        - Сестричка, - попросил грузин, - дай попить.
        - А ранение не в живот? - поинтересовалась на бегу хорошенькая медсестра.
        - Что ты красавица!
        Девушка сунула раненому жестяную кружку с родниковой водой и побежала дальше. Грузин большими глотками выпил воду и с блаженством закрыл тёмные глаза.
        - Чаще всего их вообще невозможно вытянуть из-под обстрела. - Рассуждал уже бывалый солдат Шелехов. - Но и для тех, кого вынесли с нейтральной полосы, страдания не кончались. Путь до санчасти долог, а до госпиталя измеряется многими часами. Достигнув госпитальных палаток, нужно ждать, так как врачи, несмотря на самоотверженную, круглосуточную работу в течение долгих недель, не успевают обработать всех.
        Сосед молчал, и Пётр повернулся к нему.
        - Спишь что ли? - спросил он и тронул его за плечо.
        Грузин до того сидевший на полу прислонившись спиной к стене неожиданно свалился мешком.
        - Умер, - сказала медсестра, которую позвал Шелехов, - с такой раной ему нельзя было пить воду…
        - Хотя бы не мучился.
        Особых неудобств от своей пустяковой раны он не испытывал, ему в очередной раз повезло. Ночью Петя спокойно спал, днём слонялся по окрестностям, разорял заброшенные ульи или бездельничал. Жил около госпитальной кухни…
        - Вот так бы и воевать всю войну! - мечтал он.
        Кухней заведовал старший сержант Земан, худощавый парень, сильно воровавший из солдатского котла. Он так и жил в машине с продуктами, спал на мешках с крупой или ящиках с консервами.
        - Отвернёшься - сразу разворуют черти! - мотивировал он ночёвки на природе.
        Однажды утром Петя спрятался от ветра за кузов продовольственного фургона. Вдруг раздался страшный грохот, посыпались сучья деревьев. Сквозь разбитую осколками дверь фургона на землю вывалился мёртвый Земан. Рядом корчился в крови другой солдат.
        - Продукты, продукты… - шептал старший сержант.
        Даже отходя в мир иной, он беспокоился за сохранность вверенного имущества. Большой осколок переломил ему ногу в бедре, кровь текла ручьём, и было видно, как жизнь уходит из человека: лицо сделалось пепельно-серым, губы посинели, взгляд потускнел.
        - Кого-то смерть и на кухне достанет… - Подумал Шелехов.
        Земана похоронили, но через некоторое время повариха, ужасно некрасивая рябая с продавленным носом мордовка родила двойню, которую повар успел подарить ей перед смертью. Роды произошли прямо на фронте, так как повариха умудрилась скрывать до последнего момента своё положение.
        - Странны и неисповедимы судьбы человеческие! - изумился солдат. - Особенно на войне, где жизнь и смерть дружно соседствуют…
        … Между тем бои усилились. В тыл всё чаще стали залетать снаряды, а по ночам участились налёты авиации, засыпавшей всё вокруг мелкими бомбами. При очередной перевязке врач сказал Пете:
        - Хватит, голубчик, здесь околачиваться, - ещё добьют ненароком.
        - А куда мне деваться?
        - Иди в городской госпиталь.
        Петю от смерти спасало не только везение, но, главным образом, ранения. В критический момент они помогали выбраться из огня.
        - Ранение, только не тяжёлое, не в живот и не в голову, что равносильно смерти, это очень хорошо! - размышлял он по дороге в госпиталь Туапсе. - Идёшь в тыл, там тебя моют, переодевают, кладут на чистые простыни, кормят и поят… Хорошенькие сестрички заботятся о тебе. Ты спишь, отдыхаешь, забываешь об ужасах и смерти…
        Только он решил, что вырвался из ненасытных объятий войны, как почувствовал удар в спину. Его хорошо припечатал осколок немецкой мины. Он прошил спину под лопаткой, пролетел над позвоночником и застрял под другой лопаткой, почти не задев костей.
        - Полсантиметра от смерти, - сказала женщина военврач Коновалова, когда он буквально дополз до госпиталя. - Лечиться долго, месяца два, а может, и три.
        - Лучше три…
        Выходное и входное отверстия раны она разрезала, и образовалась порядочная дыра - величиною с маленькое блюдце. А рядом другая, чуть поменьше. На самом деле молодой организм справился быстрее - месяца за два, и всё зажило «как на собаке», по выражению друзей-раненых.
        - Это всё благодаря Юленьке! - любовно глядя на белокурую докторшу, сказал сосед по палате. - У неё рука лёгкая.
        - И сама симпатичная…
        Петя и сам засматривался на молодую красивую женщину. Она в его присутствии тоже заметно волновалась, а однажды во время перевязки с волнением спросила:
        - Шелехов, а твоего отца как зовут?
        - Григорий Пантелеевич? - удивился вопросу Петька.
        - А родом откуда?
        - Из Сталино - столицы Донбасса! - с неприкрытой гордостью ответил раненый.
        - Вот как!
        - А Вам собственно зачем? - сообразил спросить Петя.
        Коновалова смущённо отвела взгляд в сторону и тихо произнесла:
        - Я, кажется, знала твоего отца.
        - Где?.. Когда? - с волнением закричал парень.
        - В Пятигорске, осенью сорок первого года.
        - Не может быть!
        - Почему?
        - Его забрали в тридцать седьмом в лагеря, а с сорокового года не было ни одного письма…
        - Он мне рассказывал, - посмотрев собеседнику прямо в глаза, сказала Юля: - Всё свою жизнь!
        - Вам? - Петя начал кое-что понимать. - Вот как…
        Они помолчали, обдумывая новую информацию. Коновалова теребила моток выстиранных бинтов и никак не решалась сказать что хотела.
        - А дома кто остался? - наконец спросила она.
        - Мать и сестра.
        - Писем ты конечно не получал…
        - Там же немцы.
        - Скоро, наверное, освободят ваш город.
        - Скорей бы!
        Военврач решительно встала и направилась к выходу из палаты. Уже в дверях она резко обернулась и попросила:
        - Если так получится, что ты свяжешься с отцом, напишите ему о нашей встрече. Главное - где и когда.
        - Хорошо! - через некоторую паузу ответил Петя.
        - А ты на отца сильно похож! - сказала Юля и быстро вышла.
        … Выздоровевший Шелехов слонялся по санчасти без дела, помогал врачам во время наплыва раненых, заполнял карточки и перевязывал раны полегче. Медицинский персонал был рад, так как дел всем хватало, работали неделями без сна. Петю определили в так называемую KB - команду выздоравливающих.
        - С ними не соскучишься! - сразу понял он.
        Это было очень своеобразное подразделение. От тридцати до семидесяти здоровенных лоботрясов с затягивающимися ранами. У некоторых рука на перевязи, другие с костылём под мышкой, третьи с марлевой наклейкой на груди, спине или заднице.
        - Здесь же - страдающие въедливым фурункулёзом. - Удивился Петя разнообразию болезней.
        Попадались даже обгорелые - голова чёрная, в струпьях, с белыми глазами и зубами. В основном этот контингент составляли любители разжигать печи артиллерийским порохом.
        - По крупинке он горит медленно, - разъяснил такой любитель, - но стоит неосторожно зажечь побольше - и вспышка, от которой не убежишь.
        - Пулю тоже не перегонишь…
        Главным образом, среди раненых была молодёжь - разведчики, связисты, радисты, - те, кто живёт на передовой, в самом пекле. Ребята бывалые, видевшие виды. Они хорошо знали, что такое смерть и с презрением относились к «тыловым крысам» - в частности к персоналу госпиталя.
        - Сладить с ними очень трудно. - Жаловался начальник госпиталя.
        Так, некий гвардии сержант, брякнув парой медалей на груди, послал к известной матери очень хорошего человека - командира медсанроты капитана Михаила Айзиковича Гофмана. А затем, повернувшись к раненым, он добавил:
        - Ложил я на него с прибором!
        - Вот это ты правильно сказал…
        В другой раз неосторожно послали в качестве ординарца к очаровательной докторше Нине Плотниковой, юного и бравого разведчика, кавалера ордена Славы двух степеней Константина Перкова. Когда Нина Николаевна, мило улыбнувшись, попросила его почистить её сапоги, он ответил неокрепшим басом:
        - А хуху не хохо?!!
        - Как ты смеешь так со мной разговаривать?
        Костя тут же добавил, чтобы докторша катилась к своему комдиву, который наградил красавицу медалью «За бытовые услуги». Так шутники называли солдатскую медаль «За боевые заслуги» если её награждались работницы тыловых подразделений.
        - Пусть он не только дырки чистит, - добавил гордый герой.
        - Хам!
        Действительно, у Плотниковой, говоря штатским языком, был роман с комдивом. А говоря по-армейски, она была ППЖ комдива, то есть «полевой женой»… Контакты нового ординарца и Нины Николаевны на этом, разумеется, прервались, и он, не долечившись, последовал на передовую, к себе в разведку.
        - Что же делать? - ломал голову начальник госпиталя.
        - Таки я нашёл выход, - сказал мудрый доктор Гофман.
        Из среды раненых выделили старшину команды выздоравливающих, через него и шли все приказы. Своего слушали, и дело пошло. Однажды прежний старшина поправился и ушёл воевать, а начальство нашло на освободившееся место новую кандидатуру - сержанта Шелехова, так как лечиться ему предстояло долго.
        - Человек он вроде бы порядочный. - Сообщил Гофман на совещании по этому вопросу.
        - И не вредный...
        - Со многими связан, так сказать, кровно. - Прикинул Петя заманчивое предложение. - В былых боях спасали друг друга, делились последним сухарём.
        Конечно, Петя горой стоял за их интересы, а они никогда не подводили его. Шелехов старался вести дела разумно. Например, начальство приказывает выставить ночью шесть постов для охраны палаток санроты. Он коротко отвечал:
        - Есть!
        Тут же чертил красивый план охраны и обороны объектов с обозначением шести постов, секторов обстрела и другими указаниями. План начальством естественно подписывался. Потом шёл к ребятам и говорил:
        - Надо бы ночью по очереди покемарить перед палатками.
        - Зачем?
        - Мало ли что, вдруг «фрицы» пожалуют…
        - Лады.
        Все понимали, что надо. Вечером кто-нибудь брал автомат под мышку и выходил на воздух, посидеть-покурить часа полтора. Потом будил другого, и никаких шести постов не надо - один разведчик стоит двадцати постов.
        - Всё отлично, - радовался Пётр. - Начальство довольно и люди спят.
        Однажды пришёл к нему милый, тщедушный начальник аптеки, старший лейтенант Аарон Мордухаевич, посмотрел через сильнейшие очки и застенчиво попросил помочь оборудовать аптеку.
        - Аарон Мордухаевич, а как с горючим?
        - Будет, всё будет! - радостно сказал он.
        Петя поспрашивал у ребят, не был ли кто в прошлой жизни плотником? Таких оказывалось трое.
        - Нужно помочь аптекарю.
        - Оплата?
        - Обещал литр спиртика...
        Ребята быстренько сделали художественную мебель для аптеки. Военно-дипломатическая деятельность продолжалась в таком духе, и Петя присох к медсанроте надолго.
        - Обязанностей почти никаких. - Он даже обленился и прибавил в весе.
        Раз в день он сдавал рапорт о числе людей, о выписавшихся и вновь прибывших, передал приказы о мелких поручениях и всё. Уже и рана заросла, а он валял дурака в тылу. Однако ребята его не осуждали. Однажды Шелехов подслушал, как товарищи обсуждали его синекуру. Все единодушно решили:
        - Ему можно балдеть, он своё отползал!
        - Точняк…
        Однако вскоре, как обычно бывает на войне, его срочно отправили на передовую. Прожорливому советско-германскому фронту снова позарез требовались солдатские жизни.

***
        В начале 1943 года 383-я «шахтёрская» стрелковая дивизия вела бои в районе Новороссийска. Затем она участвовала в Новороссийско-Таманская наступательной операции войск Северо-Кавказского фронта, продолжавшаяся с 10 сентября по 9 октября 1943 года, заключительной операции советских войск в битве за Кавказ.
        В этой операции войсками фронта был прорван мощный оборонительный рубеж противника, впоследствии названный «Голубой линией», разгромлена сильная группировка врага и полностью освобождён от германских захватчиков Таманский полуостров.
        7 ноября дивизия, сформированная из горняков Донбасса, принимала участие в форсировании Керченского пролива и высадке десанта под Керчью. В апреле следующего года воины дивизии освободили Феодосию и подступили к Севастополю.
        5 мая первыми перешли в наступление войска 2-й гвардейской армии. Они наносили вспомогательный удар с севера. Их настойчивые атаки поддерживались всей мощью артиллерии и основными силами авиации фронта. В результате противостоящий противник был не только надежно скован, но вражескому командованию пришлось усилить свой левый фланг.
        7 мая после 90-минутной артиллерийской подготовки и при поддержке всей авиации фронта на участке Сапун-гора, Карань на штурм пошли войска Приморской армии и левофланговые соединения 51-й армии, наносившие главный удар. Наиболее жестокие бои развернулись за Сапун-гору, являвшуюся ключом вражеской обороны Севастополя.
        Здесь сражались части 10-го, 11-го гвардейского и 63-го стрелковых корпусов. В конце концов, враг не выдержал мощного натиска советских воинов и отступил. В тот же день над Сапун-горой взвилось победное красное знамя. Взломав один за другим три оборонительных обвода, войска 4-го Украинского фронта 9 мая с севера, востока и юго-востока ворвались в город и к вечеру очистили его от врага.
        Остатки разгромленной 17-й армии скопились на мысе Херсонес. Надеясь спастись морем, гитлеровцы упорно обороняли свои позиции. Однако Черноморский флот, артиллерия и авиация фронта сорвали их эвакуацию. Подтянув силы, войска фронта прорвали последний оборонительный рубеж врага на крымской земле и 12 мая 1944 года завершили его разгром. На мысе Херсонес были пленены двадцать тысяч солдат и офицеров противника, захвачено большое количество вооружения и боевой техники.
        Глава 8
        Курская битва занимает в истории Великой Отечественной войны особое место. Она продолжалась 50 дней и ночей, с 5 июля по 23 августа 1943 года. Общий замысел германского командования сводился к тому, чтобы окружить и уничтожить оборонявшиеся в районе Курска советские войска Центрального и Воронежского фронтов. В случае успеха предполагалось расширить фронт наступления и вернуть Германии стратегическую инициативу.
        Для реализации амбициозных планов Гитлер сосредоточил мощные ударные группировки, которые насчитывали свыше 900 тысяч человек, около 10 тысяч орудий и миномётов, до 2700 танков и штурмовых орудий, около 2000 самолётов. Большие надежды возлагались на новейшие танки "тигр" и "пантера", штурмовые орудия "Фердинанд", самолёты-истребители "Фокке-Вульф-190-А" и штурмовики "Хейнкель-129".
        Советское командование решило сначала обескровить наступающего врага в оборонительных сражениях, а затем перейти в контрнаступление. Начавшаяся битва сразу же приняла грандиозный размах и носила крайне напряжённый характер. Лишь ценой огромных потерь немцам удалось на отдельных участках вклиниться в советскую оборону. На Центральном фронте - на 10 километров, на Воронежском - до 35 километров.
        Командующий Воронежским фронтом генерал армии Ватутин, оценивая обстановку, сложившуюся на фронте, пришёл к выводу, что противник на прохоровском направлении вводит в сражение все свои наличные силы и что срыв готовящегося нового удара явится окончательным провалом вражеского наступления на Курск с юга.
        Командование фронтом приняло решение с утра 12 июля нанести контрудар силами 5-й гвардейской танковой армии совместно с 33-м стрелковым корпусом из района Прохоровка на Яковлево и силами 1-й танковой армии с 22-м стрелковым корпусом из района Меловое. 2-я и 17-я воздушные армии, завоевавшие к этому времени господство в воздухе, получили задачу поддержать основными силами контрудар наземных войск.
        В 8 часов 30 минут 12 июля после 15-минутной артиллерийской подготовки войска фронта начали контрудар. Основные события развернулись в полосе наступления 5-й танковой армии, танковые корпуса которой встретили в двух километрах от исходных позиций атакующие вражеские танки. Завязалось беспримерное в истории войн ожесточённое встречное танковое сражение, которое длилось весь день.
        Танковое сражение под Прохоровкой, в котором одновременно принимало участие до 1200 танков с обеих сторон, закончилось неудачно для немецко-фашистских войск. Они не смогли выполнить поставленную перед ними задачу. За этот день противник потерял около 100 танков, 500 автомашин, свыше 4500 солдат и офицеров и вынужден был перейти к обороне на этом направлении. Войска Ватутина также понесли большие потери в танках до 400 машин. Одновременно с танковым сражением проходило сражение авиации 2-й и 17-й воздушных армий РККА против 4-го воздушного флота немцев.
        5 августа советские войска освободили города Орёл и Белгород. Вечером этого дня в честь крупного воинского успеха в Москве впервые за два года войны был дан победный салют. С этого времени артиллерийские салюты постоянно возвещали о славных победах советского оружия. 23 августа был освобождён Харьков. Так победоносно завершилась битва на Курской огненной дуге. В ходе неё было разгромлено 30 отборных дивизий противника. Немецко-фашистские войска потеряли около 500 тысяч человек, 1500 танков, 3 тысяч орудий и 3700 самолётов. Битвой под Курском завершился коренной перелом в Великой Отечественной войне.

***
        В разгар Курской битвы полковник Шаповалов командовал 178-й танковой бригадой. Вначале его танкисты держали оборону на рубеже реки Пены - перед Ивней. Когда они только прибыли туда Иван Матвеевич был шокирован открывшимся видом.
        - Сколько техники и людей задором потеряли! - с горечью выдохнул он.
        - Очевидно, - вставил начштаба Саркисян, - танковая бригада легла…
        В низине виднелись несколько десятков ржавых танков - в окружении тысяч трупов. Оглядевшись на местности, они поняли, что немцы запустили в мешок наступающих, а потом расстреляли их с окрестных холмов.
        - Не надо было быть профессиональным военным, - заметил полковник, - чтобы понять идиотскую бессмысленность нашей атаки.
        - К сожалению ошибки лучше видны после поражения…
        Они разговаривали сто на вершине небольшого холма. Теперь уже советские танкисты ожидали появления вражеского танкового клина. И не ошиблись: танки пошли в атаку под прикрытием артиллерийского и миномётного огня.
        - Сосчитайте, сколько их прёт! - приказал комбриг командирам танковых батальонов.
        - Десять «Тигров» и двадцать средних танков.
        - Точно звери?
        - Да.
        - Много, чёрт возьми!
        - Вот повезло нам, - выругался начальник штаба, - не могли они рядом пройти…
        - В жизни нет ничего случайного, - рассеяно сказал Шаповалов, - всё, что происходит с нами, происходит в нужное время и в правильном месте...
        Из-за пыли, поднятой разрывами снарядов и гусеницами вражеских танков, он не видел глубины стального клина.
        - По моим наблюдениям, - вставил Саркисян, - вражеские танки идут в атаку медленно, боевая скорость у них не более 10 километров в час.
        - Передайте по рации всем танкистам и самоходчикам приказ не обнаруживать себя, а подпускать вражеские танки на дистанцию 200-300 метров и бить без промаха.
        - Есть!
        По мере приближения свирепых танков к переднему краю его бригады полковнику всё больше тревожила мысль:
        - Выдержат ли наши танкисты, смогут ли подпустить их на дистанцию кинжального огня.
        Особенно командир беспокоился за 2-й танковый батальон, укомплектованной машинами Т-70 с 45-мм орудиями, ведь среди атаковавших танков двигалось более десятка "тигров".
        - Его пушка вышвыривает снаряды со страшной силой и буквально разрывает слабенькую броню. - Со злостью сказал Шаповалов.
        - А для них «сорокапятка» - как горох об стену…
        - Нам бы, хотя один КВ. - Командир самоходно-артиллерийского полка подполковник Лебедев стоял возле Ивана Матвеевича. - У меня в 41 году случай интересный произошёл. Наш КВ-1 заглох на нейтральной полосе. Немцы долго стучали по броне, предлагали экипажу сдаться, но тот отказался. Тогда немцы зацепили КВ двумя своими лёгкими танками, чтобы оттащить наш танк в своё расположение, и там без помех вскрыть. Расчёт оказался не совсем верным. Когда они начали буксировку, наш танк завёлся.
        - Видимо имел место "запуск с толкача". - Вставил Шаповалов, внимательно рассматривая поле предстоящего боя.
        - Быть может, - сказал Лебедев и продолжил: - Он потащил немецкие танки в наше расположение. Немецкие танкисты были вынуждены оставить свои танки, и КВ приволок их к нашим позициям.
        - В начале войны ему не было равных, - подтвердил Иван Матвеевич, - а сейчас эти проклятые «тигры» появились…
        Лебедев связался по радио с командиром батареи СУ-152 и установил, что все самоходки, стоящие на прямой наводке, получили свои цели и ждут их подхода к намеченным ориентирам.
        - Бои орлы готовы стрелять. - Доложил он.
        - Ждать!
        Передний край советской обороны и переднюю линию вражеских танков разделяло теперь не более километра. Артиллерийский и миномётный огонь противника усиливался, несколько снарядов разорвалось вблизи наблюдательного пункта Шаповалова.
        - Они уже близко! - доложил встревоженный начштаба.
        - Не обнаруживать себя! - рявкнул нервничающий полковник.
        - Если они подойду слишком близко, их не остановишь.
        - Главное выбить у них «тигры», другие наши снаряды не пробьют их броню…
        - Такого в Уставе нет!
        - В любви и на войне выигрывает тот, кто не признаёт никаких правил.
        Враждебные танки неумолимо приближались. Вот до ближайшего "тигра" уже 800... 700... 400 ... метров. Какими долгими казались эти минуты!
        - Открыть огонь из самоходок! - Резко приказал Шаповалов.
        - Огонь! - азартно крикнул в шлемофон подполковник.
        Прошло несколько секунд, и один за другим прогремели звучные выстрелы из мощных 152-мм орудий. Тут же Иван Матвеевич увидел в бинокль, как башня одного из монстров охватило жадное пламя.
        - Попали! - с восторгом крикнул он.
        - Готова зверюга… - согласился Саркисян.
        Через несколько секунд, когда дым развеялся, танк уже стоял... без башни. Командир батареи СУ-152 доложил, что в результате прямых попаданий подбито ещё два "тигра".
        - Молодцы! - похвалил комбриг и приказал: - Огонь из всех стволов!
        - Беглым пли! - скомандовал начальник штаба.
        Точные выстрелы самоходок послужили сигналом для плотного огня из всех стволов, находившихся в первой линии танковых капониров.
        - Не зря мы их тренировали! - удовлетворённо потирая руки, сказал Шаповалов.
        - Война - лучший тренер. - Согласился довольный Лебедев.
        Этот бой оказался скоротечным. После того как впервые три "тигра" в течение нескольких секунд были превращены хищными самоходками в стальной лом, остальные вражеские танки, как по команде, развернулись на 180 градусов и ушли на свои исходные позиции.
        - И мы научились воевать! - весело сказал Саркисян.
        - Главное использовать сильные и скрывать слабые стороны наших танков. - Комбриг снова настроился на деловой лад. - Во время боя им так и не удалось подойти к переднему краю обороны 2-го танкового батальона ближе, чем на 100 метров.
        - Иначе бы «тигры» перемололи их в труху.

***
        Если взглянуть на сентябрьское небо в приднепровских местах - душа возликует. Умытое нежными дождями, оно излучает тепло, празднично синеет, изредка пропуская лёгкие облака и стаи улетавших птах.
        - Вот бы забраться туда! - Солдатам так хотелось оказаться в его мирной бездонной глубине, поскольку на земле творилась адская круговерть.
        Чадящие стены домов, срубленные осколками берёзы, покорёженная на обочинах техника, учащающие сердцебиение взрывы снарядов и бесконечное движение к Днепру бесформенной воинской массы.
        - Противник ещё не успел закрепиться на правобережных кручах восточнее отвоёванного недавно Переяслава. - На совещание у командира 10-го танкового корпуса 40-й армии собрались командиры подразделений.
        Генерал Алексеев обрисовал боевую обстановку:
        - Нам не хватило плавсредств, чтобы с ходу переправить через широкую реку боевые машины.
        Время работало на гитлеровцев, поэтому спешно пришлось захватывать плацдармы доблестью пехоты. Та ожесточённо осваивала землю на правом берегу. Пока наводили понтонные мосты и паромные переправы, в корпусе решили перегруппировать силы, объединив боевую технику в два ударных кулака.
        - Своими машинами двинешь так, чтобы немцы винтом покатились домой, - генерал Алексеев на карте показал Ивану Матвеевичу Шаповалову, как должна действовать его группа.
        - Понятно!
        В сложившейся обстановке командир корпуса решил направить на букринский плацдарм 16 танков и САУ, а также 727-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк. Эти силы возглавил командир 178-й бригады полковник Шаповалов.
        - Твоя задача состоит в следующем, - сказал генерал напоследок, - любой ценой закрепиться там и обеспечить переправу основных сил армии.
        - Всё сделаем!
        Совершив обходной марш, его отряд в течение ночи на 29 сентября сосредоточился в нужном районе. Отряд был переправлен на плацдарм и сосредоточился в районе Трактомирова, где получил приказ совместно с частями 47-го стрелкового корпуса наступать вдоль правого берега Днепра на соединение с отрядом Ковалёва, с тем, чтобы образовать единый плацдарм.
        - Не удержим плацдарм, - инструктировал полковник своих офицеров, - сбросит немец нас в Днепр.
        - Ох, как тяжело будет его, потом оттуда подвинуть…
        С утра 29 сентября противник перешёл в наступление. До двух пехотных полков при поддержке танков атаковали полки 161-й стрелковой дивизии с целью овладеть Великим Букрином. Решительным ударом отряда враг был отброшен в исходное положение.
        - Нате - выкусите! - с радостью сказал Иван Матвеевич, осматривая место недавнего боя.
        - Двинули немцу под дых… - согласился легкораненый Саркисян.
        Плоская равнина разлеглась в удобной излучине великой реки. Повсюду были натыканы воронки и траншеи, валяются неубранные трупы. А посредине торчало громадное подбитое немецкое самоходное орудие «Пантера» - чудовищный обгорелый зверь, покрытый копотью и пятнистой маскировочной окраской.
        - Не помогла ему броня! - полковник похлопал ладонью по мощной шкуре.
        - А броня не слабая… - вставил начальник штаба.
        Машина убийства уткнула свой длинный хобот-пушку в землю и застыла. Из открытых люков, свисая вниз и почти касаясь земли руками, торчали два обгорелых трупа. У одного - чёрное обугленное лицо и светлые, развевающиеся на ветру волосы, другой весь искромсан осколками…
        - Стоило попасть в Россию, чтобы найти смерть! - сказал с грустью Шаповалов.
        - Не зачем было к нам соваться… - заметил Саркисян.
          Накануне немцы были остановлены на этом лугу, прорвалась вперёд только одна «Пантера». Она переползла через небольшую речку, и только тут её прищучили: рядом с железной махиной виднелся невысокий холмик. Здесь зарыли солдата, уничтожившего монстра связкой противотанковых гранат…
        - Тихий такой был парнишка! - сказал полковнику закопчённый комбат танкового батальона, первым встретивший врага.
        - Тихие бывают самыми геройскими… - кивнул головой Иван Матвеевич и снял шлемофон.
        Километрах в пяти от фронта командирский танк наткнулся на большое поле, сплошь уставленное разбитой техникой. Сюда с передовой специальными тягачами трофейные бригады стаскивали разбитые танки, пушки и бронетранспортёры. Среди них были и немецкие машины. Делалось это то ли для ремонта, то ли для отправки на переплавку.
        - Металл в военное время был особенно дефицитен. - Заметил Шаповалов.
        - Картина впечатляющая. - Сказал начальник штаба бригады.
        Толстый металл танковой брони был прошит бронебойными снарядами. Пласты стали разодраны, скручены в спираль или искорёжены, подобно зазубренным лепесткам неведомых цветов. Некоторые танки рыжие - они сгорели, на некоторых видна бурая засохшая человеческая кровь, а иногда лежали изувеченные останки танкистов…
        - Ведь в каждом танке, у каждой разбитой пушки погибли люди. - Внутренне содрогаясь, прошептал Шаповалов.
        - И у каждого дома остались родные! - поддержал командира Саркисян.
        Они знали, что этот памятник смерти скоро исчезнет, переплавившись в другие танки и пушки.
        - Придут новые люди и вновь будут направлены в жуткий конвейер войны, - Иван Матвеевич отвернулся от свалки отходов смерти, - работающий непрерывно и требующий всё новых и новых жертв.
        - Пока не победим Гитлера!
        - Должны победить…
        Преодолевая яростное сопротивление гитлеровцев, и отражая в день по нескольку контратак, отряд и части 161-й и 253-й стрелковых дивизий к концу первой декады октября вышли на северо-восточную окраину деревни Ромашки и закрепились на ней.
        - Теперь главное удержаться! - настраивал подчинённых Шаповалов.
        - Снарядов маловато…
        Два дня противник предпринимал отчаянные попытки сбить их с занимаемого рубежа. Однако стойкость и высокое мастерство советских танкистов позволили им удержать захваченные позиции. Вскоре ему позвонили из штаба 40-й армии:
        - Товарищ полковник! С вас причитается.
        - Что случилось?
        - Скоро будет что обмывать…
        По секрету, который для Ивана Матвеевича не был секретом, сообщили о грядущих добрых переменах в его фронтовой жизни. А они, эти перемены, пошли, почитай, косяком. Полковника Шаповалова назначили командиром 10-го танкового корпуса. Через месяц торжественно вручили в Кремле медаль "Золотая звезда" и присвоили звание генерал-майора танковых войск.
        Глава 9
        Пришёл властный сентябрь, а с ним и золотая осень, та осень, что просится на полотно художника, ласковая, задумчиво грустная, непередаваемо прекрасная. Недолго она радовала поздним теплом, зарядили нудные дожди, и люди больше не смотрели на потускневшие деревья, другие заботы одолевали их.
        Усталые и мокрые солдаты собрали всё, что могло гореть и вопреки приказу развели слабосильный костёр. Григорий с натугой стянул сырые сапоги и начал сосредоточенно сушить драные портянки на чахлом огне. Костёр мгновенно окружили солдаты из пополнения, шедшие вперёд.
        - Каково на фронте? - спросил дрожащий рядовой.
        - Скоро поймёшь…
        - Всех ли убивают? - продолжил расспрашивать новобранец.
        - Новобранцев всегда можно отличить от бывалых солдат. - Сказал с усмешкой младший сержант Кошелюк. - Они суетятся, не находя себе места и предвкушая встречу с фронтом.
        - Бывалые же, как только выпадает свободная минута, - поддержал его Григорий, - садятся, поставив автомат между коленями, и расслабляются, отдыхая всеми клетками своего тела.
        - Однако они могут собраться в долю секунды, быстро оценить обстановку и, если надо, вступить в бой.
        - Мы такие…
        Вдруг неподалеку разорвался немецкий снаряд, и певуче засвистели осколки. Один из них, здоровенный и горячий, урча, прошёлся Григорию по спине, вырвал весь зад шинели и, сердито шипя, плашмя упал на снег. Усталый и отупевший от бесконечных боёв он продолжал равнодушно сушить портянку, по-видимому, даже не изменившись в лице.
        - Тушите быстрей костёр! - хрипло крикнул Кошелюк. - Немец бьёт на свет.
        - Погреться не дадут…
        Солдаты стали судорожно разбрасывать ногами горящие сучья, оправданно ожидая нового залпа. Шелехов потрогал поясницу, длинно вспомнил немца и его маму, так как понял, что теперь придётся мёрзнуть. Новобранцы были ошеломлены, испуганы - для них происшествие было диковинным и ужасным…
        - Всегда у вас так? - спросил прыщавый солдатик.
        - Энто ищо цветочки…
        Между тем в боевых действиях наступила ночная пауза. Немцы включили радиорепродукторы, и во мраке украинской ночи громко зазвучала знойная мелодия «Рио-Риты» - модного в предвоенные годы фокстрота. Григорий залез в воронку, но резкий ветер всё время отворачивал полу драной шинели, оголяя спину.
        - Чёрт, как холодно! - поёжился он и запахнулся плотнее.
        - А если сходить к интендантам, - несмело предложил новобранец, - попросить другую шинель…
        - Энти тыловые крысы скорее удавятся, - буркнул Григорий.
        На другой день наступление удачно продолжалось. Однако было ясно, что немцы постепенно оправляются от неожиданности, подбрасывают свежие силы. Обстрел с их стороны усилился… К исходу дня Шелехов почувствовал, что заболевает.
        - Продуло-таки через дыру в полушубке! - определил он.
        Григорий дрожал в лихорадке, зубы его лязгали, как у голодного волка. Видя это, ротное начальство приказало ему отправляться в тыл и отлежаться в шалаше у пушек.
        - Идти нужно километров восемь-десять.
        - Дойду…
        Дорогу он представлял себе весьма приблизительно: шёл по наезженному машинами и танками пути. Вскоре стало совсем темно. Стрельба доносилась откуда-то издали. Зарево осветительных ракет вспыхивало у самого горизонта.
        - Я совсем один под усыпанным крупными звёздами небом. - Голова кружилась и болела.
        Часто он терял контроль над собою и не понимал, где находится. Сохранялось только осознание необходимости двигаться дальше и не останавливаться ни в коем случае. Когда забрезжил рассвет, на дороге появились трактора с пушками, едущие ему навстречу.
        - Счастливое совпадение! - это переезжала вперёд батарея их полка.
        Григория посадили на прицеп, укрыли брезентом, а когда приехали на новое место, положили у печки в шалаше.
        - Ежели бы я разминулся с вами, - признался он, - то не нашёл бы никого…
        - Спи!
        - Совсем заблудился, и Бог знает, чем бы энто всё кончилось! - прошептал Шелехов и крепко заснул.
        Пушки стреляли, а он выгонял свою хворь, почти улегшись на раскалённую печурку. Через день простуда отступила. Придя в себя, Григорий вылез как-то утром на запоздалое солнышко и, едва успев оглядеться, бросился наземь с криком:
        - Опасность!
        Со страшным ворчанием прилетел здоровенный снаряд, отскочил от земли и взорвался. Два батарейца, не обладавшие быстротой реакции, которая вырабатывается на передовой, были убиты.
        - А ведь они спасли меня… - подумал он с сожалением.
        … Следующей ночью Шелехову снилась высокая, по грудь, зреющая рожь. Зелёные волны бесшумно катились по житному полю, и солнечный свет струился в набирающих спелость колосьях.
        - К чему такое снится? - гадал он.
        После таких сновидений его настроение портилось как погода на улице. Сентябрь оплакивал погибших. Дороги обессиленного Донбасса окончательно разбиты непрерывными дождями и пройденными накануне войсками.
        - Заманчивые тропки по бокам дороги ищо больше непроходимы, - подумал Григорий, - так как разминировали только проезжую часть, и несколько ребят, сунувшись с дороги, нарвались на хитро заложенные мины.
        Отяжелевшие от прошедших километров солдаты шагали по липкой грязи. Набухшие от неё сапоги намертво притягивали ноги к земле, мокрая одежда сковывала движения. Шли уже несколько суток и через силу бубнили:
        - Когда уже роздых?
        - Сколько ищо впереди, солдату не положено знать.
        Привалами не баловали. Останавливались обычно в населённых пунктах, но не видели ни одного целого. Лишь трубы печей да остатки пепелищ напоминают о существовании здесь до войны деревень. Правда, иногда откуда-то из землянок, подвалов выходили женщины и детишки, реже - старики.
        - Тяжело смотреть на энти развалины домов, на рвань одёжи людской. - С огорчением прошептал Григорий. - С какой жадностью набросились ребятишки на котелки с кашей из ротной кухни.
        - Что ты говоришь? - переспросил ефрейтор Бугайло.
        - Отдыхай…
        Прошедшей ночью солдаты отделения Шелехова почти не спали. Пришлось помогать танкистам, делать настил через речушку, а затем артиллеристам, застрявшим в чернозёмной грязи. Мелкий противный дождик прекратился только к утру. От усталости притупилось мышление, клонило ко сну. Некоторых ребят, засыпавших на ходу, заносило в сторону, но толчок соседа возвращал их в строй.
        - Куда прёшь?! - подтрунивали самые бодрые.
        Григорий несколько раз ловил себя на точке засыпания. Тощий великан Кошелюк, голова которого возвышалась над всей колонной, поддавался сну без отрыва от шагания чаще других. Его ходули в ботинках 45 размера нередко шлёпали по лужам, обдавая брызгами товарищей.
        - Ходи в стойло! - без злобы заругались они.
        - Ноги поднимай…
        Получив очередной тумак, он моментально выпрямлялся и потом долго надоедал соседям своим нудным ворчанием:
        - Хотя бы пол часика вздремнуть…
        - На том свете отоспишься! - засмеялся Бугайло.
        - Я туда не тороплюсь.
        Однажды утром, когда ещё свежевыпавший снег не был смыт сменившим снегопад дождём, они увидели около пепелища дымящийся ствол русской сорокапятки. Он торчал из земли, и порывы ветра развевали по сторонам дымок от этой самопальной печурки.
        - Ишь што удумали! - удивился Григорий.
        - Значит не от хорошей жизни…
        Объявили привал. Мечтая согреться, бойцы подошли к столь необычному источнику тепла, но жарко стало от другого. В трёх шагах от трубы на доске лежал мальчик лет десяти с распоротым настежь животом. В разрыве виднелись кем-то сложенные вместе с грязью кишки, на голове зияла глубокая рваная рана. Маленькое худое тело даже не было прикрыто.
        - Кто его этак обработал? - растерянно спросил Бугайло.
        - Зараз узнаем…
        Шелехов сдвинул кое-как сколоченную из досок крышку, прикрывавшую лаз в землянку, но тут же отпрянул в сторону - в нос ударил запах вонючего варева. Подойдя снова, он не сразу рассмотрел в яме людей.
        - Есть кто? - бросил в гулкую пустоту.
        Несколько пар глазёнок испуганно таращились на него. Ребятишки сидели кучей, их рваная одежда переплелась, и он не сразу определил, сколько их. В одном углу горела таганка, дым от которой шёл через пушечную трубу, в другом лежала куча палок. Опершись спиной на стену, устало сидела женщина неопределённого возраста.
        - Кто вы? - Она настороженно посмотрела на солдат.
        - Свои.
        Поняв, что перед ними русские, четверо ребятишек сразу выпорхнули наверх. Тяжело поднялась на ноги хозяйка. Она казалась старухой, но чувствовалось, что молодость её прошла недавно. Пятый ребенок остался в яме, он, молча лежал на куче соломы, и, кажется, гости его не интересовали.
        - Давно так живёте? - присев на корточки, спросил Григорий.
        - Уже несколько месяцев, - вяло ответила женщина: - Немцы, отступая, сожгли деревню.
        Женщина рассказала о том, что с пятью сиротами из разных деревень и родным сыном спряталась в кустах, и когда прошли войска, вернулась в деревню.
        - Оборудовали эту картофельную яму под жильё. - Поведала она печальную историю. - Кое-как притащили валявшийся с начала войны около дома пушечный ствол, и он стал служить нам в столь необычном назначении.
        - А мальчик как погиб?
        - Петя вчера пошёл копать в поле картофель и нарвался на мину.
        - Похоронить надо…
        - Уже несколько дней я болею, - виновато сказала она, - и не хватает сил похоронить сына. Болеет и самый маленький, имени которого мы не знаем, так как нашли его около убитого деда, неизвестно откуда появившегося в наших местах.
        - Как же вы живёте?
        - Питаемся свеклой и картошкой без хлеба и соли…
        Красноармейцы, молча слушали её. В их глазах были удивление, испуг и жалость… Всегда что-то жевавший Бугайло, а он жевал даже тогда, когда во рту ничего не было, стоял со сжатыми губами, и торчавшая изо рта травинка мелко подрагивала. Верхняя губа и кончик длинного тонкого носа Кошелюка приподнялись и дрожали, округлённые глаза застыли на мёртвом теле Пети.
        - За что нам такое? - заплакала женщина.
        - Потерпи мать…
        Ребятишки, между тем, быстро освоились. Один, лет шести, закатав рукав немецкого кителя, гладил приклад автомата. Другая девочка, закутанная в обрывок суконного одеяла, с любопытством глазела на Кошелюка, который явно не пришёл в себя.
        - Где же моя махорка? - он растерянно рылся в своём сидоре.
        Только старшая, лет двенадцати, стояла неподвижно, словно ждала чего-то. Её не по возрасту серьёзный взгляд переходил с одного солдата на другого. Шелехов первый стянул со спины вещевой мешок, вынул аккуратно сложенный свёрток НЗ и, ничего не говоря, сунул его в руки женщины.
        - Что там? - Она отдёрнула руку.
        - Бери, бери!
        Дети насторожились, и даже старшая как-то вытянулась в их сторону. Отдали свёртки и остальные солдаты. Свой Кошелюк протянул мальчику, он быстро его схватил, и хотел было шмыгнуть в сторону, но женщина успела отнять кулёк.
        - Быстро отдай мне!
        - Я есть хочу…
        В руках парнишки все же остался кусочек сухаря, и он, отбежав, сунул его в рот. Беззубыми челюстями он попытался разгрызть добычу, но это сделать ему не удавалось. Наконец сухарь переломился, и мальчик, не разжёвывая, проглотил кусок.
        - Дай мне хлебушка! - тут же заплакала младшая.
        - И мне…
        На мгновение показалось, что женщина не хочет кормить детей. Никогда не заикавшийся украинец Бугайло, втянув голову, двинулся к ней и, заикаясь, матюгнулся по-хохлятски. Поняв тревогу солдат, хозяйка, торопясь и, как будто передразнивая, заикаясь, проговорила:
        - Слопают всё сразу, к вечеру опять голодные будут…
        - Кормить всё равно надо!
        - Из колбаски сварю бульон, - суетливо объяснила женщина, - с сухарями несколько раз их накормлю.
        Она сунула младшей кусочек сухаря, и та, размазав слёзы по лицу, усердно принялась сосать его. Понемногу все детишки успокоились. Бойцы поджидали застрявший где-то обоз, и привал затянулся.
        - Пошли копать могилу… - велел Григорий.
        - Пошли.
        Похоронили Петю по-солдатски, без гроба, завернув в рваную тряпку.
        - Выплаканы у матери слёзы за войну, - понял Кошелюк, - даже не осталось их на долю мёртвого сына.
        - Тяжесть жизни научила её переносить даже такое ужасное горе…
        Женщина сумрачно смотрела на бугорок могилы, по привычке вытерла концом платка сухие глаза и, прикрикнув на детвору, тяжело шагая, пошла к землянке.
        - Её уже донимают заботы о живых. - Сказал Бугайло.
        - Нужно думать о живых, - согласились товарищи, - мёртвые есть не хотят…
        Бойцы расположились недалеко от землянки, кто как смог, и быстро задремали. Сидеть на сырой земле в мокрой одежде было неудобно. Вода скапливалась в продавленном телом углублении в земле и неприятно холодила тело.
        - Многие, махнув на всё, лежат прямо в грязи. - Подумал оглядевшийся Григорий.
        Вскочив и выжав штанины, он свернул козью ножку и стал работать кресалом. Искры были хорошие, но шнур, видимо, набрался влагой и не загорался. Из трубы землянки шёл дымок, и он пошёл попросить уголёк.
        - Обедаете? - поинтересовался солдат.
        - Впервые за неделю дети поедят нормально…
        Ребятишки мочили сухари в бульоне и с аппетитом отправляли в рот. Они встретили гост дружными улыбками. Старшая девочка поила из кружки больного. Женщина сидела у таганки. Она поджаривала на железе чёрные кружочки свеклы и медленно их жевала.
        - Почему ты не ешь то, што едят дети? - осторожно спросил Шелехов.
        - А чем завтра кормить их буду?
        Она даже не посмотрела в его сторону и, как будто удивляясь вопросу, проговорила:
        - Чего тут непонятного…
        - Комбат обещал выдать вам продукты и эвакуировать вас…
        - Вот когда это будет сделано, - вяло сказала женщина, - тогда и поем.
        Григорий был уверен в исполнении обещания комбата и не понимал причину её упрямства, но и не нашёлся, что сказать в ответ. Старший мальчик, надеясь извлечь что-то из пустой тарелки, засунул край в рот, усердно наклонял её и чмокал губами.
        - Спасибо дядя! - освободив одну руку, он помахал уходящему мужчине.
        - Будь здорова.
        Солдаты отделения спали. Дождь прекратился, но тёмные тучи низко скользили над землёй, угрожая в любую минуту сыпануть очередную ненужную земле, а особенно солдатам, порцию мокроты. Шелехов сделал бугорок из земли и сел на него. К землянке подошёл замполит, батальонный врач и старшина с объёмным вещмешком. Проснувшийся Бугайло посмотрел на них и прогнусавил:
        - Теперь порядок, ребятишки будут сыты.
        - А что им есть потом?
        - Наши помогут… - повернувшись на другой бок он как ни в чём не бывало снова захрапел.
        Сон одолевал и Григория, но в сидячем положении спать было неудобно, а ложиться на сырую землю, как это сделали многие, ему не хотелось. Прозвучавшая команда растворила последние сомнения. Пришлось спешно заняться липкими от грязи портянками...
        - Снова шагать. - Недовольно бормотал он.
        - Зато согреемся…
        Походная тяжесть поглотила все мысли. Ноги гудели, ныли оттянутые грузом плечи. Кругом сыро и холодно. Ветер насквозь пробивал рваную шинель и промокшую телогрейку. Пришлось выжимать одежду.
        - Костры из-за светомаскировки жечь нельзя, - с сожалением сказал Кошелюк, - а как иначе высушить…
        - На теле высушишь!
        Намотав свежие портянки, Григорий сунул ноги в сырые сапоги. Мокрые портянки прямо с грязью повесил на сучок сосны.
        - Может хучь промёрзнут… - с ноткой обречённости сказал он.
        - Или окончательно промокнут. - Пошутил Бугайло.
        Ребята быстро набросали на почву кучу веток, и все улеглись, плотно прижавшись, друг к другу. Какая-то сучковатая ветка подло упёрлась в бедро Григория, надо бы убрать, но одолевал сон.
        - Хрен с ней, - подумал он напоследок, - буду терпеть...
        Проснулся в темноте от озноба. Вскочив, еле удержался - затекли ноги. Почти все уже встали. Предутренний морозец отразился льдинками на лужах и бисером на иголках сосен. Григорий еле размял застывшие портянки.
        - Ох, мама родная, когда же энто закончится?! - выдавил он из саднящего горла.
        - Чего разнылся? - спросил Кошелюк.
        - В нескольких километрах мой дом, но как туда попасть?
        - Может, отпустят на побывку, на пару дней… - предположил Бугайло.
        - С трудом вериться…
        Действительно, наивным мечтам Шелехова на встречу с семьёй не суждено было исполниться. После того как 33-я гвардейская дивизия освободила Шахтёрский, Сторобешевский, Марьинский и Снежнянский районы Сталинской области их полк перебросили под Запорожье. 29 сентября дивизия вышла на реку Молочная. Началось освобождение Запорожской, а затем Херсонской области.
        С 13 августа по 22 сентября 1943 года только их дивизия потеряла в боях за Донбасс полторы тысячи человек. Григорий написал первое письмо в Сталино, когда подразделения дивизии находились в обороне на Днепре. Они стояли в уютном городке Каховка, и у него впервые появилась возможность связаться с родными в только что освобождённом городе.

***
        В апреле-мае 1944 года 33-я гвардейская стрелковая дивизия принимала участие в освобождении Крыма.14 апреля она уже вела упорные бои на подступах к неприступному Севастополю. В решающей битве, которая началась 5 мая, дивизия вела наступление в районе Мекензиевых гор. Здесь она одной из первых преодолела мощные узел сопротивления гитлеровцев. 9 мая ворвавшиеся в город гвардейцы дрались с врагом на Корабельной стороне. За проявленные в боях отвагу и мужество 33-я гвардейская стрелковая дивизия получила почетное наименование «Севастопольская».
        Старшего сержанта Шелехова снова ранило. Пожилой доктор почистил и смазал рану какой-то гадостью.
        - Лопаточная кость чуть задета, - равнодушно сказал врач, - полсантиметра - и перебило бы позвоночник.
        - Приятно слышать…
        - Тогда тебе был бы капут!..
        Потом рану заклеили, дали ещё водочки и отпустили с миром:
        - Отдыхай!
        - С радостью… - Повар отвалил ему котелок щей с мясом, но Григорий умял его без обычного аппетита.
        Потом он залёг в яму, завернулся в плащ-палатку и проспал часов пятнадцать как убитый. На другой день его самочувствие было прекрасным. И мысль была только одна:
        - Где бы раздобыть пожрать?
        Но эта проблема решилась просто: ребята притащили ему кто хлеб, кто мёд, кто консервы. Осматривающий Григория недовольный от количества раненых доктор увидав его многочисленные шрамы от ранений, присвистнул:
        - Сколько же тебя солдат раз ранили?
        - Не считал. - Бодро ответил тот. - Раз двадцать…
        - За эту войну? - изумился пожилой военврач.
        - За три, - ответил Григорий, не вдаваясь в подробности.
        - Как ты выжил?
        - Повезло.
        - Дома давно не был?
        - Семь лет…
        Седой доктор удивлённо поднял брови домиком. Он догадался, где ещё пропадал раненый, сам зацепил северных лагерей. Врач внимательно посмотрел на изрезанное морщинами лицо пациента и после паузы сказал:
        - Даю тебе месяц на побывку дома по состоянию здоровья.
        - Благодарствуйте! - поблагодарил его скупой на слова признательности солдат и вышел из палатки.
        … Дороги, дороги… Кто-то куда-то идёт, туда-сюда снуют в облаках пыли автомашины и повозки, грохочут трактора и танки…
        - Не ласково встречает меня Сталино! - признался себе Григорий, когда, наконец, спрыгнул с попутной автомашины почти в центре города.
        На обочине вешали немецкого полицая - Шелехов с трудом узнал в нём давнишнего коногона Николая Симагина.
        - Полысел Николай порядочно, - подумал он и подметил: - Какой-то он потрёпанный. Трудно досталась ему служба у немцев…
        Тот спокойно ждал своей участи. Он мельком взглянул на подошедшего Григория и быстро опустил глаза к земле. Шелехов не понял, узнал ли его старый знакомец.
        - Приговаривается к смерти через повешение! - важно сказал рослый военный. - Выполняйте.
        Рядом стоял капитан из прокуратуры, перепоясанный ремнями, с бумагой - приговором - в руке, два-три исполнителя из СМЕРШа и несколько зрителей.
        - Кого сегодня? - спрашивали подходившие зеваки.
        - Полицая…
        - Чево там смотреть? - сказала баба, стоящая перед Григорием и торопливо пошла по своим делам.
        Обыватели в основной массе равнодушно проходили мимо, смерть всем надоела. Оказывается, и казнили, как попало: верёвка гнилая, оборвалась, кряжистый Симагин сорвался вниз с криком и матом.
        - Вашу мать! - крикнул он.
        Срочно разыскали новую верёвку, перекинули её через сук, накинули петлю и потянули:
        - Раз, два, взяли!
        - Держи крепче…
        Примитивно, буднично и скучно… А в десяти метрах дальше всё куда интереснее: солдаты щупали сменившихся с поста регулировщиц.
        - Ой, не могу! - Смех, восторженные взвизги и крики.
        - Куда ты милая?!
        Пока Шелехов отвлёкся на игры молодёжи, Николая повесили. Он дёрнулся пару раз оплывающим телом и обмочил штаны от немецкой полевой формы.
        - Каждый получает, што заслужил! - буркнул Григорий и направился к своему дому.
        … Вечером того же дня он сидел в компании Павла Лисинчука и добивал вторую бутылку самогона. Вернее сидел он один, хозяин дома висел рядом.
        - В госпитале мне до конца ампутировали обе ноги и левую руку. - Рассказывал тот свою печальную историю. - Остался такой себе самоварчик.
        - Когда тебя ранило, я думал, што не выживешь…
        - И сгноили бы меня вскорости в каком-нибудь доме для инвалидов, как и других таких же бедолаг, если бы не Марья. Ты её помнишь?
        - Она же двоюродная сестра моей Антонины.
        - Точно.
        Павел знаком здоровой руки показал, что хочет покурить. Пока Григорий вертел самокрутку, он пытливо смотрел на боевого товарища.
        - Домой заходил?
        - Домом энто назвать трудно…

***
        Первым делом после приезда в город Григорий направился к семейному гнезду в посёлке Щегловка. Сердце его выпрыгивало из груди, когда он после семи лет отсутствия пошёл по знакомой до боли улице.
        - Есть, кто живой? - спросил осипшим голосом.
        Смутная тревога о том, что с родными случилось нехорошее, оформилась в мрачную уверенность, как только он увидел заброшенную хату.
        - Давно никто не ходил по двору! - машинально отметил Григорий пробираясь через невероятные заросли сорняков и молодой поросли тополей.
        Дверь в дом была открыта. Мужчина вошёл в жилище, где он прожил с семьёй несколько счастливых лет и понял, что у него больше нет семьи. Кругом, на вещах, на домашней утвари, на мебели поверх толстого слоя пыли лежала ощутимая печать смерти.
        - Какой дух чижёлый! - сморщился Шелехов.
        Он не стал проходить дальше, а развернулся и решительно направился к бойкой соседке. Наталья Павина оказалась дома и, увидев внезапно воскресшего соседа, ударилась в обильные слёзы.
        - Погибла наша Тонечка! - запричитала она и вытерла уголки глаз концом головного платка.
        - Не плачь…
        Григорий тяжело опустился на кухонный табурет. Для него всё стало ясно и единственное что занимало его теперь - были дети.
        - А Санька где?.. Жива? - выдавил он самый больной вопрос.
        - Жива Гришенька! - встрепенулась Наталья и сообщила: - Только угнали её на работу в Германию.
        - Час от часа не легче.
        Мужчина трясущимися руками свернул цигарку и, выпустив пару табачных облаков, спросил:
        - А Петька?
        - В армии он, - затараторила живая соседка, - намедни прислал письмо…
        - Откудова?
        - Недавно забирал у немца город Севастополь.
        - И я только приехал из него…
        Наталья всплеснула полными руками:
        - Не привёл Бог свидеться!
        - А где-то рядом ходили…
        - Ищо встретитесь. Я тебе дам его адрес полевой почты.
        Женщина рассказала, что написала Петру о смерти матери. Потом видя, что старший Шелехов спокоен подробно рассказала о жизни Антонины без мужа. Кое-какие подробности она опустила, но и без них Григорий понял причину смерти жены.
        - Энто всё проклятый Колька Симагин! - выгораживала он мёртвую Антонину. - Когда тебя не стало, он привязался к ней как репей. Она мне рассказывала, что на другой день припёрся к ней и признался, что донёс на тебя.
        - Вот как!
        - А потом набрался наглости, предложил ей жить с ним.
        Григорий ничего не сказал, только на его загорелом от крымского солнца лице заиграли объёмные желваки.
        - Симагин - гад и в полицаи пошёл за ради власти над Антониной. - Не могла остановиться Наталья. - Когда немцы заняли город только Иоганн спас её от ирода.
        - Какой Иоганн?
        - Был один…
        Павина смутилась, осознав, что брякнула что-то лишнее.
        - Она немцам ради пропитания бельё стирала… Вот один солдат и приклеился.
        - Понятно…
        Шелехов снова закурил. Наталья пыталась обелить не нуждающуюся в этом покойницу массой ненужных слов, но он почти не слышал её. Встрепенулся Григорий, только когда Наталья дошла до отправки Саньки на принудительные работы в Германию.
        - Николай и дочку твою вынудил уехать лишь бы быть с Антониной.
        - Так и он тоже?
        - А ты думал, почему она повесилась?
        - Повесилась?
        - Когда он её ссильничал - Антонина не выдержала. Я к ней забежала за солью, а она висит на кольце для колыбели. Я такого ужаса натерпелась!
        Григорий, пошатываясь, встал. Он не хотел больше оставаться даже рядом с домом ставшего из родного - кошмарным.
        - Я пойду. - Прохрипел он и шагнул к двери.
        - Куда же ты Гриша пойдёшь?.. Ночь скоро…
        - Ничего, ничего, - бормотал он, собирая вещи.
        Внезапно он вычленил из плотного потока информации, которой его снабжала словоохотливая соседка, что объявился Павел Лисинчук.
        - Он жив? - удивлённо спросил Григорий.
        - Живой, только пораненный сильно.
        Павина пояснила, что он теперь живёт с родственницей Антонины. Разузнав где их дом, Григорий попрощался и с облегчением направился к боевому товарищу.
        … После того как Мария оставила их вдвоём и ушла на смену Павел и Григорий хорошо выпили и поговорили. Шелехов рассказал о смерти старшего сына Михаила, о заключительной фазе боёв в Сталинграде. Павел о своих мытарствах по госпиталям.
        - Бабьим умом Мария поняла, что быть войне долгой, - думал Григорий, глядя на весёлое лицо друга, - мужиков почти не останется и куковать ей одной до конца дней своих.
        Что случилось потом, он уже знал.
        - Поняв энто, сердобольная женщина и взяла Пашку из госпиталя. Привезла домой, вбила костыль в стену и повесила туда мешок с мужем. - Радовался он за старого знакомого. - Висит он там сытый, умытый, причёсанный, даже побритый.
        Виновник размышлений гостя ловко орудовал единственной оставшейся конечностью. Он одновременно курил, наливал в стаканы самогон и закусывал маринованными огурчиками.
        - А Марья меня погулять выносит, а как вечер, вынимает из мешка и кладёт к себе в постель. Самый главный мужской орган у меня функционирует как часы...
        - Недаром же тебя «трёхногим» на шахте прозвали!
        - Поэтому всё у нас хорошо. Уже один пострел булькает в колыбели, он зараз у бабки. Второй - в проекте…
        - Молодцы!
        - И шахта Машке помогает, даёт ей всякие послабления и уголь: шутка ли, такой герой-инвалид в доме, с орденами на мешке…
        - Марья сияет, довольна. - Вспомнил лицо счастливой женщины Григорий. - Мужик-то всегда при ней - к другой не уйдёт, не запьёт.
        Павел заулыбался и признался:
        - Она на меня ищо с молодости засматривалась.
        - Тогда вокруг тебя такие красавицы вились…
        - Зато теперича дождалась…
        - Счастье - оно терпеливых любит!
        - А по праздникам она мне бутылочку для поднятия настроения сами ставит. - С откровенной гордостью сказал Павел. - Так-то, братец.
        Глава 10
        В конце декабря 1944 года «шахтёрскую» стрелковую дивизию спешно перебросили на пулавский плацдарм в Польше. Вопреки обычной военной неразберихи переезд прошёл достаточно организованно.
        - Целая армия едет в десятках эшелонов. - Восхитился Николай Сафонов, недавно присоединившийся к их роте.
        - За годы войны научились… - согласился Петя Шелехов.
        Танкисты, пехотинцы и артиллеристы ехали вместе. По дороге солдаты меняли у населения барахло на самогон, и пьяные эшелоны с песнями, гиканьем, иногда со стрельбой, перекатывались по территории Польши на запад.
        - Они позорят звание советского воина-освободителя! - на одной станции начальство попробовало запретить продажу самогона.
        - Хрен вам!
        Танкисты забрались в ехавшую на транспортной платформе боевую машину, развернули башню танка и бабахнули противотанковой болванкой в дом коменданта между этажами.
        - Начальник удрал, в чём мать родила. - Смеясь, рассказывал Николай своим новым товарищам.
        - После такого всё пойдёт по-старому.
        Пётр Шелехов встретил Новый год в товарном вагоне на станции с нежным название Лида. Лейтенант Босинов мрачно разбивал кулаком свои часы, а остальные солдаты танцевали вокруг раскалённой печки и пели дурными голосами пьяные песни.
        - Расцветали яблони-и-и и груши-и-и!
        Польша была разграблена, разрушена и подавлена немецкой оккупацией. Столица государства представляла собой горы руин, подвалы которых были заполнены телами убитых поляков.
        - Могилы натыканы повсюду, - крутил лысой головой Сафонов, когда они проезжали Варшаву, - на улицах, во дворах и в скверах.
        - Много поляков погибло за восстание. - Согласился Шелехов.
        - Без нас немцы их порвали на фашистский крест…
        Их часть не бросили в бой, а оставили в дивизионном резерве. Стояли они в маленьком городке Томашув. Польские поселения имели жалкий вид.
        - Ниц нема! - твердили испуганные жители.
        - Ниц нема! Масло, яйки, мясо - фшистко герман забрал! - повторяли они на любой вопрос…
        - Где у вас уборная? - спросил Пётр у дородной хозяйки дома, где они остановились на ночлег.
        - Ниц нема, фшистко герман забрал.
        … Однажды ночью их неожиданно разбудили. Полусонные, понукаемые командой, солдаты взвода Шелехова схватили автоматы и гранаты, взгромоздились на танки. И лишь когда те стремительно ринулся вперёд, солдаты окончательно проснулись.
        - Отряд разведчиков обнаружил в глубоком немецком тылу, километрах в сорока от нас, немецкий концентрационный лагерь, где содержалось несколько сотен еще уцелевших узников. - Пояснил старший группы лейтенант Босинов. - Судя по стрельбе, доносившейся оттуда, там шла ликвидация заключённых.
        Разведчики сообщили по радио координаты лагеря, и командование бросило десант - четыре танка с солдатами на броне, спасать погибающих. Так как шло общее наступление и прочной немецкой обороны не существовало, танки стремительно проскочили вперёд, и вскоре, забрызганные грязным снегом из-под гусениц, они добрались до цели.
        - Немцы всё строят по уму, по строгому плану. - Увидав лагерь, присвистнул Колька.
        - И воюют также…
        Концлагерь был квадратной формы, с каждой стороны посередине виднелись массивные ворота. По углам торчали сторожевые вышки с пулемётами. Танки зашли с разных сторон. Танкисты с хода, развернув пушки назад, высадили ворота и влетели на площадь по центру лагеря.
        - Работаем по пулемётчикам ребята! - крикнул взводный Босинов.
        Вдруг со всех бараков густо повалил народ. Лагерь оказался смешанного типа, но мужчины погибли в первую очередь. Женщины увидав русские танки, сразу побежали к ним и полезли на броню.
        - Как тут стрелять? - растерялся Петя.
        - Давай назад! - крикнул лейтенант.
        Немцы очухались, «фаустник» точным выстрелом подбил один танк. Кого возможно, бойцы из-под гусениц повытаскивали, остальные бабы в испуге от выстрелов дёрнули в бараки. Ошалевшие танкисты дали задний ход, прошлись катком по людям, кто остался, и выехали назад.
        - Куда прёте черти! - крикнул с досады Николай.
        - Сколько бабёнок задаром подавили! - тоже опечалились красноармейцы, давно не видевшие семьи.
        Танкисты из пушек и пулемётов расстреляли немецкие огневые точки на вышках, затем один танк снова въехал на территорию лагеря. После краткой, чрезвычайно ожесточённой перестрелки красноармейцы отправили в ад охранников-эсэсовцев.
        - Прекратить огонь! - приказал Босинов.
        На броне их танка осталась одна испуганная дивчина. Пётр её в последний момент из-под хищных гусениц выдернул за руку. Сафонов закричал ей прямо в лицо:
        - Свободна!
        - Боюсь!
        - Иди домой. - Он махнул рукой на восток. - Там немцев нет.
        - Не хочу, - она заплакала и вцепилась в него.
        - Русская что ли? - спросил её строгий Петя. - Есть хочешь?
        Девушка кивнула коротко стриженой головой.
        - Что прикажешь с тобой делать? - спросил её Петя.
        - Оставайся, куда тебя девать? - сказал Коля, а у самого слёзы на глазах. - Поедешь с нами, а там как получиться.
        - Спасибо вам дядечки!
        - Какие мы тебе дядечки, - буркнул Сафонов, - ну рассмешила...
        Дальнейшее Пётр помнил плохо, так как перед этим был оглушён гранатой, которую швырнул в него здоровенный «фриц». Осколки иссекли его полушубок, немного поранив левый бок.
        - Голова гудит, как колокол! - едва прошептал он.
        - Давай я тебя перевяжу. - Предложила бывшая пленница и ловко наложила повязку.
        В бараках красноармейцы обнаружили несколько сотен уцелевших. Там сидели натуральные скелеты, обтянутые кожей, большинство уже не могло ходить. Они смотрели на освободителей огромными тёмными глазами, в которых плескался даже не страх, а ужас, отчаяние и смерть.
        - Этот взгляд я не смогу забыть никогда. - Сказал впечатлительный лейтенант. - А это кто?
        - Товарищ лейтенант, - обратился к нему Сафонов, - разрешите взять одну девушку в расположение части.
        - Зачем?
        - Она может помочь в медсанбате и хоть подкормится…
        - Берите! - разрешил Босинов.
        Спасённую девушку взяли с собой в часть. Определили на кухню помощницей повара.
        - Худющая ужас! - сказал он, когда увидел её.
        … Примерно через месяц выпало им с Колей ехать в тыл за продуктами в качестве грузчиков. От кухни поехала та дивчина, считать и всё такое. Поехали на «полуторке», получили харчи и, возвращаясь назад, решили перекусить на природе.
        - Кругом благодать, - девушка немного окрепла, - весна, тепло и цветочки цветут.
        - Будто война закончилась…
        - Даже не верится!
        Тормознули, у какого-то оставленного немцами имения. Не торопясь поели, разлеглись на травке и разговорились. Николай с ленцой спросил у неё:
        - Кто ты красавица, откуда родом?
        Девушка улыбнулась и ответила, что из города Сталино. Тут Петя вступил в шутейный разговор...
        - О, землячка, - обрадовался он и даже выбросил недокуренную «самокрутку». - Какими судьбами...
        - Злыми земляк, недобрыми!
        На войне всегда приятно земляка встретить. Будто дома ненадолго побывал.
        - А ты, с какого района? - Она ему тут же задала встречный вопрос. - Где жил?
        - Да где я только не жил, - ответил весёлый Петя, - но происхожу из Калининского района.
        - Ты из Калининского? - удивилась симпатичная дивчина. - И я тоже!
        - Вот дела!
        Они оба улыбались, как будто друг друга век знают.
        - А улица какая? - спросила девушка игриво. - Может, кого из знакомых знаешь...
        - А то! - хорохорился Петя и с гордостью произнёс: - Бульвар Шевченко.
        - Ой, как интересно, - произнесла заинтригованная девушка. - Я тоже живу на бульваре Шевченко...
        - Бывает же такое! - вставил Николай.
        Помолчали синхронно, переваривая услышанное. Больше в разговор никто не вмешивался.
        - А дом? - взволновано задаёт очередной вопрос девушка. - Дом какой?
        - Саманный...
        - А если без шуток? - поинтересовалась недавняя пленница.
        - Номер восемь, - продолжает заигрывать Петя. - А ты из какого?
        - Вот как! - воскликнула она с внезапной хрипотой в голосе. - И я из восьмого!
        Шелехов с минуту натужно соображал. Покрутил головой, как будто контуженый...
        - Санька? - спросил он неуверенно. - Сестричка?
        - Боже мой! - Девушка с ужасом посмотрела на парня, зажав рот ладонями. - Братик, Петенька!
        - Как ты похудела…
        - А ты так возмужал!
        Опешивший Колька поочерёдно посмотрел на них, явно не понимая, что происходит.
        - Так вы брат и сестра? - неуверенно спросил он.
        - Да.
        - Во дела!
        - Сколько лет вы не виделись?
        - С начала войны, - ответил Петя и обнял сестричку, - она тогда совсем девчонкой была…
        Напряжение, наконец, отпустило их, и они дружно засмеялись, радуясь столь счастливому случаю. Слёзы снова блеснули в глазах девушки, когда она спросила о родителях.
        - Мать умерла в сорок втором, а об отце ничего не слышно. - Хмуро ответил старший брат.
        - Значит, дома у нас нет больше.
        - Но мы-то нашли друг друга!
        Ближайшую неделю они не расставались. Потом Александру отправили в фильтрационный лагерь, куда стекались подневольные советские работники со всей Европы.
        - Поспрашивай там мою сестрёнку, - попросил на прощание Николай, - может, кто видел Марию Сафонову.
        - Её тоже угнали?
        - Осенью сорок второго.
        - Хорошо, я поищу её. - Сказала Саша и, покраснев, опустила глаза.
        Ей очень нравился весёлый и такой взрослый Николай, боевой товарищ её случайно нашедшегося брата.

***
        Польский городок Томашув был в значительной мере цел, наполовину пуст - немецкое население, что побогаче, ушло на Запад. Поэтому советская воинская часть занявшая городок устроилась вольготно.
        - Так воевать можно! - единодушно решили уставшие солдаты.
        - Баб красивых полно! - сказал любвеобильный Николай Сафонов.
        - У тебя одно на уме…
        Единственное, чего не одобряли оживающие сослуживцы Шелехова, особенно Николай - отсутствие у него интереса к прекрасному полу.
        - Болван, - говорил он Пете, - пользуйся случаем!.. Потом будет поздно!
        - Ведь будешь кусать локти…
        - Отстань ради бога!
        - Пожалеешь, что проворонил такую возможность!.. Выбирай любую - чёрную, белую, рыжую, с крапинками, толстую, тонкую! Не мешкай!
        - Не хочу… - на самом деле Петя был девственником и просто боялся женщин.
        Поведение Петра было непонятно и всех шокировало. Но потом на него плюнули, надоело тратить слова напрасно, всё равно он не слушал добрых советов.
        - Главное мы живём в мире и дружбе. - Сказал ему Николай Сафонов.
        - Это точно!
        Они обосновались в мансарде небольшого дома, где раньше жила, по-видимому, какая-то студентка. Там было много книг, в частности монографии о художниках, стояло пианино, лежали ноты. В углу стоял проигрыватель и стопка пластинок.
        - Райский уголок! - сказал другу возбуждённый Шелехов. - Можно забраться в него, отключиться от всего и помечтать!
        - Лучше бы бабу привести…
        Николай щурил белесоватые ресницы на солнце, а Петя любовался узором черепичных крыш на другой стороне улицы.
        - Посмотри, какая красавица! - Петя заметил девушку, пробегавшую по улице у аптеки, что была напротив.
        - Где? Где? - оживился Коля и увидел девушку.
        Она была очень красива - тонкая, хрупкая, со слегка вьющимися волосами и большими синими глазами.
        - Ты успел заметить пальцы её рук - длинные и гибкие. - Задыхаясь от внезапного волнения, спросил Петя.
        - Я, думая, что с такой бросающейся в глаза внешностью рискованно бегать по улице, полной пьяной солдатни, - недовольно заметил Николай.
        На губах его появилась странная усмешка.
        - Да ещё в такое смутное время...
        Целый день Шелехов не мог забыть мелькнувшей девушки. Добраться до комнаты в мансарде - этого вожделенного острова спокойствия - ему удалось только поздно вечером, когда совсем стемнело. Он зажёг свечу, стал перелистывать страницы книги.
        - Первый раз за войну спокойно почитаю! - подумал Петя и лёг на кровать.
        За стеной раздался топот, дверь распахнулась и вновь захлопнулась, пропустив какой-то мешок, упавший на пол. Не понимая, в чём дело, Петя хотел выбежать из комнаты, но дверь, припертая снаружи, не поддавалась. Слышны были удаляющиеся шаги и солдатский гогот.
        - Опять дурацкий розыгрыш?
        Вдруг мешок на полу зашевелился. Он присмотрелся и с удивлением увидел девушку - ту самую, которая бежала днём по улице.
        - Я всё понял! - догадался сообразительный парень.
        Добрейший Колька по-своему истолковал его неосторожно сказанные слова и решил оказать услугу.
        - Как в сказке: что пожелаешь, то и получишь!.. Тебе нравится эта крошка - получай и не скучай!..
        В озлоблении Шелехов барабанил по двери, но всё, что делал Сафонов, он делал на совесть. Эту дверь теперь можно было открыть разве что взрывом гранаты. А девушка всё рыдала и с ужасом смотрела на него.
        - Что делать?
        На своем ломанном немецком языке солдат постарался объяснить ей, что дверь заперта:
        - Я не могу сейчас тебя выпустить.
        Что надо подождать, что времена сейчас страшные, что плохие люди сыграли с ней злую шутку, но что здесь, у него, ей ничего не грозит.
        - Я тебя пальцем не трону… - смущённо пообещал он.
        Немка, наверное, мало что поняла, но увидела, что русский не агрессивен, что на лице его растерянность, а в тоне - скорей просьба и извинения, и немного успокоилась. Петя предложил ей пройти в другую половину комнаты, за шкаф, и, если хочет, спать там, на постели.
        - Я буду спать здесь.
        Сам сел в кресло, так, чтобы его не было видно. В этом положении они просидели до утра, не сомкнув глаз, думая каждый о своём. Изредка из спальни доносились всхлипывания. На рассвете она окончательно успокоилась, съела предложенный завтрак и назвала себя:
        - Меня зовут Эрика.
        Она была дочерью аптекаря, жившего напротив. Утром явился Сафонов, смеясь, отпёр дверь и, не слушая ругани, поздравил товарища с разрешением столь долгого поста.
        - С законным браком! - нахально сказал он.
        Петя послал его подальше, чем к чёрту, и повёл Эрику домой.
        - Можно представить себе, что пережил бедный отец!
        Кругом резали, душили, насиловали, а дочь исчезла неизвестно куда! Эрика бросилась старику на шею и защебетала о чём-то, показывая на спасителя. Петя пытался извиниться, что-то объяснял, но потом махнул рукой и ушёл.
        - Кажется, история окончена.
        Опять его захватили дела, потом часа четыре удалось поспать. Когда следующая ночь опустилась на город, в его дверь раздался стук.
        - Заходи, не заперто! - нетерпеливо заорал Петя…
        Вошла Эрика в сопровождении отца…
        - Вот те на!.. Это сюрприз!
        Отец, смущённо улыбаясь, начал что-то длинно и путанно объяснять. Петя, почти ничего не понимая, приподняв плечи, весьма комично выражал на лице преувеличенное недоумение и разводил руками. Постепенно он уловил суть:
        - Время военное, кругом плохо, господин офицер так добр и любезен, пусть дочь ещё раз побудет у него. Солдаты могут забраться в аптеку…
        - Только я солдат! - Шелехов попытался вставить слово в речевой водопад, но тот не слышал его.
        Они принесли две бутылки вина в знак благодарности, Петя отверг их, и они долго переставляли эти бутылки по столу.
        - О чём думает аптекарь? - гадал уязвлённый Шелехов: - Быть может, практичный немец решил, что приличная связь лучше ночных зверств, и выбрал наименьшее зло?
        Эрика осталась и вела себя совсем иначе, чем накануне. Она была обходительна, мила, таинственно улыбалась и много говорила. Не скрывая заинтересованности, внимательно вслушивалась в русскую речь, будто старалась постичь, о чём он говорит, не упуская при этом милым женским движением поправлять густые и непослушные каштановые волосы.
        Она рассказывала о себе, о Германии, о книгах.
        - Кое-что я понимаю. - Удивился Петя и закрыл глаза.
        Следующую ночь она вновь была с ним, потом ещё и ещё. Днём никто из солдат не смел, не только приставать к Эрике, но даже сказать ей дурное слово. Она была табу
        - Завтра уезжаем, - сообщил он Эрике новость раздобытую Николаем в штабе.
        - Так скоро?
        Она минуту молчала, потом бросилась к нему на шею со слезами и говорила, говорила. Он понял примерно следующее:
        - Не хочу терять тебя!
        - Я тоже…
        - Пусть всё свершится!.. Пусть хоть один день будет нашим!
        - О чём ты?
        Пётр стоял как мраморный и даже не мог поцеловать её. Эрика стала сама целовать его губы и руки.
        - Молчи!
        На другой день они грузили барахло на машины, кое-кто провожал их. Отец Эрики держал её за руку, а она горько плакала.
        - Ну, ты даёшь! - сказал разбитной Сафонов, - ни одна немецкая баба не ревела, когда я уезжал.
        - Отстань!
        - А уж я то старался!.. Чем ты её приворожил?
        - Почём я знаю…

***
        В январе 1945 года началась грандиозная Висло-Одерская операция. «Шахтёрская» дивизия входила в состав 16-го стрелкового корпуса 33-й армии. 14 января полки ударные дивизии прорвали фронт и вскоре заняли опорный пункт обороны гитлеровцев город Яцына. Там начальник штаба полка вызвал Шелехова и сказал:
        - Вот пакет с донесением, на улице мотоцикл.
        - Куда направляться?
        - Изучи маршрут по карте и езжай к командиру дивизии.
        На карте он указал ему два маршрута: один длинный, безопасный, другой намного короче, но опасный.
        - Там шальные немцы бродят и постреливают! - дотошно объяснил он.
        - Ясно.
        Опасный путь шёл через Томашув.
        - Уж на обратном пути обязательно заеду туда! - решил Петя и бросился собирать гостинцы.
        Наспех покидал в вещмешок продукты - консервы, сахар, хлеб. Получился увесистый баул.
        - Спасибо, что помог! - поблагодарил он Сафонова.
        - Бери больше, - сказал практичный Николай, - никогда не знаешь, когда запасы пригодятся…
        Специально выехали засветло. На обратном пути он умолил мотоциклиста заехать в Томашув, обещал ему за это пол-литра спирта.
        - Кто ж тут устоит? - признался красноносый водитель.
        - Вот и ладно…
        Почти на окраине города из кустов длинной очередью по ним ударил пулемёт, но мимо. Немец был то ли пьян, то ли неопытен, но умудрился промазать, хотя они были близко, как на ладони. Пётр всадил в кусты весь диск из автомата, и пулемёт заткнулся.
        - Проскочили! - выдохнул он и перезарядил оружие.
        - Пол литром ты не отделаешься… - сказал мотоциклист.
        - Будет ещё закуска. - Пообещал Петя.
        - Тогда поехали дальше…
        Мокрые от холодного пота, лязгая зубами, под непрерывный мат возницы, проклинавшего Шелехова, всех его предков и потомков за то, что он вовлёк его в дурацкую авантюру, они въехали в город.
        - Вот знакомая улица, - отмечал про себя Петя. - Вот наш дом, вот аптека.
        Пётр узнавал окрестные места, узнавал знакомые предметы… Постучал в дверь. Она не сразу отворилась. На пороге стоял маленького роста человечек в пиджачке, с плечами, подбитыми ватой. Противная мордочка, как у хорька, но тщательно выбрит и при галстуке. Приподняв тирольскую шляпчонку с пером, он оскалился в улыбке и низко поклонился:
        - Што пан офицер хочет?
        - Здесь жил аптекарь…
        - Пану нужен отрез на костюм? - перебил поляк.
        - Здесь жил аптекарь и его дочь… - повторил Петя.
        - Пан хочет женщину?
        - Ты, пан, лайдак!!! - заорал Шелехов и пнул стену.
        Дверь захлопнулась прямо перед его носом.
        - Что делать?.. Тут уже новые хозяева. - Затосковал Петя. - Старых, вероятно, выгнали… Где же мне их искать?
        Он заметил во дворе старого немца, инвалида Первой мировой войны. Бедняга жил поблизости, и раньше солдат иногда подкармливал его. Пётр бросился к нему:
        - Битте, битте, господин, я умоляю, скажите, где аптекарь? - выкрикнул он. - Где его дочь?
        - Найн, ниц нема, не знаю, - старик смотрел тусклыми глазами - как на стену, хотя вроде бы и узнал русского.
        Он был явно напуган, руки дрожали, а на лице виднелись лиловые тени и отёки.
        - Есть ему нечего, - определил опытный в таких вопросах солдат. - Новые польские власти не дают немцам даже блокадных ста грамм!
        Между тем мотоциклист дудел и громко матерился, призывая медлительного напарника:
        - Скорей, а то уеду один!
        - Сейчас! - в полном отчаянии Шелехов сунул старику мешок с провиантом и повернулся, чтобы уйти.
        Тут старик ожил, человеческое достоинство проблеснуло в его глазах. Он выпрямился и с осуждением выплюнул русскому солдату прямо в лицо:
        - Их было четверо, ваших танкистов!.. Потом она выбила окно и разбилась о мостовую...
        Глава 11
        Февраль 1945 года Григорий Шелехов встретил в Восточной Пруссии, в городе Алленштайн. Закалённая в многолетних боях 33-я гвардейская дивизия молниеносным маршем перекатилась через всю Польшу от Варшавы до северных границ. Перебрасывали армию на мордатых американских грузовиках фирмы Студебеккер. Это был отлично организованный авто конвейер. Машины сновали день и ночь туда-сюда. Григорий сидел на тюках и ящиках с имуществом, зябко кутался в светлый полушубок и ругал водителя:
        - Всю душу ирод вытряс!
        Дул сильный ветер со снегом. Трясло на ухабах, он цеплялся за ящики и суеверно старался не коснуться рукой носилок. Они были крепко привязаны толстой верёвкой, поверх всяческой поклажи и на них находился труп самоубийцы.
        - Солдат застрелился дня два назад, - сказал ему сутулый шофер, - идёт следствие.
        - Похоронили бы и дело с концом… - посоветовал Шелехов.
        - Тело берегут для вскрытия, которое не успели сделать в прежнем месте расположения. - Объяснил водитель.
        - В начале войны живых не возили, - забубнил Григорий, - а зараз покойников таскают по разным странам…
        На временный постой они притормозили возле красивого островерхого дома. В доме нашли всяческие военные регалии: ордена, мундиры, эсэсовские кинжалы с надписью: «кровь и честь», погоны, аксельбанты и прочую мишуру.
        - Действительно, Восточная Пруссия гнездо милитаризма. - С важным видом сказал явно начитанный шофёр.
        - Только птицы улетели без сопротивления. - Пошутил пассажир.
        - Просто фашистские активисты и другое начальство успели удрать в Кенигсберг. - Заспорил водитель. - Там нас радушно встретят…
        В городках остались главным образом обыватели - женщины, старики и дети. Им предстояло расхлёбывать последствия поражения. В их доме, на самом верху, в мансарде, жила женщина лет тридцати пяти с двумя детьми. Муж её сгинул на фронте, бежать ей было трудно и некуда.
        - С грудным младенцем далеко не убежишь... - С некоторой грустью сказал Григорий.
        - А нам двойная польза! - заржал лопоухий рядовой.
        Солдаты узнали, что она хорошая портниха, тащили материал и заставляли её шить галифе. Многим хотелось помодничать, да и обносились за зиму основательно. С утра и до вечера строчила немка на машинке. За это ей давали обеды, хлеб, иногда сахар. Ночью же многие солдаты поднимались в мансарду, чтобы заниматься любовью. И в этом немка боялась отказать, трудилась до рассвета, не смыкая ног…
        - Куда ты от нас денешься, милая? - издевались похотливые победители.
        - Кто последний?
        У дверей в мансарду всегда стояла очередь, разогнать которую не было никакой возможности.
        - Пускай отрабатывает за мужа!
        - Он, небось, наших баб топтал, будь здоров.
        … Ранней весной 1945 года Красная армия подошла к предместьям Кенигсберга. Немцы намеревались сопротивляться здесь долго и упорно. Они построили мощные укрепления, приблизили к городу броненосцы, которые с моря огнём своих крупных орудий нанесли русским немалый урон.
        - В бой посылают всех, кого можно. - Поделился с Григорием наблюдениями молоденький лейтенант: - Мне разведчики рассказали об атаке отряда немецких моряков во главе с красавцем капитаном. Они шли чётким строем, как на параде, в элегантной чёрной форме. Капитан - с сигарой в зубах.
        - Ишь ты!
        - Но уже не 1941-й год, русских испугать трудно: отряд попал под залп «катюши», превративший доблестных моряков в кровавое рагу.
        Штурм предместий начался, как водится: пьяный угар, адский обстрел и бомбёжки. С матерной бранью красноармейцы шли вперёд.
        - Один из десяти доходит. - Прикинул Шелехов.
        - В России людей много, - с вызовом сказал лейтенант, - да и новые быстро родятся!
        Потом началось веселье. Полетел пух из перин, песни, пляски, вдоволь жратвы, можно шастать по магазинам и по квартирам. Пылали дома, визжали немецкие бабы.
        - Погуляем всласть! - радовались оставшиеся в живых завоеватели.
        - Отомстим за Сталинград…
        Дальше продвижение замедлилось. Вокруг города-крепости стояли тяжёлые, громоздкие сооружения крепостной обороны. В центре столицы - цитадель - остроконечный камень чудовищных размеров, в котором просверлены, высечены, выдолблены галереи, ходы и казематы.
        - Говорят они уходят глубоко под землю, - по секрету признался лейтенант.
        - Выкурим…
        Форты тянулись сплошной грядой с правого берега реки Прегель, окаймляли Кенигсберг и снова выходили на Прегель, замкнув смертельный круг.

***
        Всё мужское население Кенигсберга, способное поднять винтовку, было мобилизовано в фольксштурм. Из арсеналов выкатывали даже допотопные пушки.
        - Смешно ей Богу! - засмеялся начальник артиллерии фронта, когда докладывал командующему результаты разведки.
        - Не скажите, - ответил Маршал Василевский.
        - Так они же взорвутся при первом выстреле, - недоумевал главный артиллерист, - а обломки обслугу поубивают…
        - Осенью 1941 года Рокоссовский обратился к Жукову с просьбой о срочной помощи противотанковой артиллерией. - Начал обстоятельный рассказ, командующий 3-го Белорусского фронта. - Однако у командующего фронтом резервов уже не было. Запрос дошёл до Верховного Главнокомандующего. Реакция Сталина была незамедлительной: "У меня тоже нет резервов противотанковой артиллерии. Но в Москве есть Военная артиллерийская академия имени Дзержинского. Там много опытных артиллеристов. Пусть они подумают и в течение суток доложат о возможном решении проблемы".
        При упоминании имени Верховного главнокомандующего офицеры штаба армии привстали. Главком жестом осадил их и продолжил:
        - В академии работал пожилой человек, который хорошо знал местоположения артиллерийских арсеналов в Москве и в ближайшем Подмосковье, где были законсервированы изношенные и очень старые артиллерийские системы, снаряды и снаряжение к ним. Там подобрали старые осадные орудия калибра 6 дюймов, которые использовались при освобождении Болгарии от турецкого ига и позже в русско-японской. После её окончания орудия эти доставили на Мытищинский арсенал, где они хранились в законсервированном виде.
        - «Стрельба из них не безопасна, - сказал мне старый артиллерист, - но 5-7 выстрелов они ещё могут выдержать».
        Слушатели зашушукались, и один из офицеров встал и спросил:
        - А снаряды где брали?
        - Что касается снарядов, - ответил Василевский, - то на Сокольническом артиллерийском складе имелись в большом количестве трофейные английские осколочнофугасные снаряды фирмы "Виккерс" калибра 6 дюймов и массой 100 фунтов, то есть чуть более 40 килограммов.
        - За столько лет они остались пригодными для стрельбы?
        - Всё это имущество хранилось с 1919 года настолько аккуратно, что вполне могло использоваться по прямому назначению.
        - Старые орудия ведь не имели прицелов… - усомнился начальник штаба армии.
        - Поэтому я приказал стрелять только прямой наводкой, наводя их на цель через ствол. - Объяснил командующий. - Для удобства стрельбы орудия врыли в землю по ступицы деревянных колес.
        Командиры частей, собравшиеся на совещание, снова зашумели. Многие из них участвовал в тех знаменитых событиях битвы под Москвой, и всем хотелось дослушать конец истории.
        - Германские танки появились внезапно. - Маршал раскраснелся от приятных воспоминаний. - Первые выстрелы орудийные расчёты сделали с дистанции 500-600 м. Германские танкисты вначале приняли разрывы снарядов за действие противотанковых мин. Судя по всему, "мины" обладали очень большой силой. В случае разрыва сорокакилограммового снаряда вблизи танка последний переворачивался набок или становился на попа. Но вскоре немцам стало ясно, что в упор бьют из пушек. Попадание снаряда в башню срывало её и отбрасывало на десятки метров в сторону. А если 6-дюймовый снаряд осадной пушки попадал в лоб корпуса, то он проходил танк насквозь, круша все на своем пути.
        - Никогда бы не поверил! - изумился командир приданного танкового соединения.
        - Немецкие танкисты пришли в ужас - подобного они не ожидали. Потеряв роту, танковый батальон отступил. Германское командование посчитало происшествие случайностью и направило другой батальон иным путем, где он также напоролся на противотанковую засаду. Немцы решили, что русские применяют какое-то новое противотанковое оружие невиданной ранее мощи. Наступление противника было приостановлено для уточнения обстановки.
        Советские офицеры сидели с радостными лицами, некоторые из них смеялись.
        - В конечном итоге армия Рокоссовского выиграла на этом участке фронта несколько суток, в течение которых прибыло пополнение, и фронт стабилизировался. - Закончил он.
        - Получается, - сказал задумчивый начальник артиллерии, - что победа под Москвой хоть в малой степени, но ковалась русскими оружейных дел мастерами ещё в XIX веке.
        - Поэтому будьте внимательными к старинным пушкам на фортах Кенигсберга. - Предостерёг командующий.
        - Теперь будем предельно осторожными…

***
        Утром 6 апреля 1945 года сотни тысяч глаз, десятки тысяч стволов орудий и пулемётов в безмолвии смотрели на Кенигсберг со всех сторон.
        - Всё готово к прыжку. - Доложили командующему 3-го Белорусского фронта Маршалу Советского Союза Василевскому.
        - Вперёд!
        Кругом было тихо, и лишь слышался с немецкой стороны мокрый стук насосов.
        - Немцы педантично откачивают воду из траншей.
        - Сейчас им не до того будет!
        В девять часов утра началась атака крепости. Штурмовой батальон старшего лейтенанта Соина сокрушал рубеж противника и его живую силу, точно неудержимое ядро. Слаженно двигались стрелки, пушки, танки и подрывники-сапёры.
        - Каждый осмысленно делает своё дело. - Оценил действия подчинённых Василевский.
        - За знания и умения нам пришлось заплатить обильной кровью… - напомнил его начальник штаба.
        Старшина Мельников и его гранатомётчики вихрем перелетели через вражеские траншеи, прошли по головам немцев. Затем на животах они поползли к доту, из которого ливнем хлестал огонь.
        - Цельтесь в амбразуры! - закричал Мельников и всадил туда точную очередь.
        Вскоре они вынырнули из плотного дыма, но уже далеко за дотом. Батальон ударил прямо по форту «Линдорф». Форт захлебывался злобой, изрыгая огонь и раскалённый металл. Тут пришёл приказ: «Оставить форт и вперёд к городу!»
        Твердыни фортов обнажились. Многолетние леса, росшие на них, были снесены начисто. Главные силы русских прорвали линию фортов и бросились к городу. Но гарнизоны фортов продолжали вести огонь и контратаковать.
        - Отчаянно огрызается «Линдорф». - Доложили подчинённые Соину. - В нашем тылу их оставлять нельзя… бед натворить могут.
        - Идущие за нами его возьмут!
        … Из передовой траншеи к окопу, где сидел Григорий, подошли двое раненых пехотинцев. Один ковылял, опираясь на винтовку как на костыль, у другого рука подвешена на грязной, кровавой портянке. Оба страшно ругались и совершенно не обращали внимания на обстрел.
        - Ну, ребята, впереди вас никого нет. - Сказал один и харкнул кровью.
        - Должен же быть целый батальон?
        - Нас оставалось семеро, сейчас добила артиллерия.
        - Теперь вы - передовые войска… - добавил второй и нервно засмеялся.
        Шелехов не разделял его игривое настроение. Раненые уйдут в тыл, а им предстояло выдерживать контратаку упорствующего форта.
        - Приятный сюрприз! - с иронией подумал он. - Как в том анекдоте: двое русских - фронт…
        - А были во втором эшелоне!
        Раскалённые зазубренные осколки металла и ноздреватые, выщербленные куски бетона со свистом влетали в амбразуры толстостенных казематов. Недалеко в воронке стонал приползший откуда-то раненый в живот:
        - Вынесите братцы, истекаю кровью!
        - Ползи как-нибудь сам! - закричал Григорий ему.
        Глухо дрогнула земля на несколько ки¬лометров вокруг. Раненый охнул и, кажется, умер…
        - Нас двое… - рывками размышлял сержант. - Пить хочется… Ждать…
        К ним приполз какой-то капитан с наганом в руке. Пьяный, ругается. Предупредил, что ожидается немецкая контратака.
        - Откудова он знает?
        Капитан приказал ни в коем случае не отходить, грозился расстрелом.
        - Бедняга, ему тоже не сладко… - пожалел его солдат и оглянулся. - Сызнова одни… Нужно бы идти в тыл: болит рука, разрывается голова, но боюсь, не хватит сил выбраться аль добьёт по дороге…
        Через полчаса немцы действительно пошли - капитан, оказывается, был прав. На первый взгляд человек сорок.
        - Идиоты!
        - Идут во весь рост и галдят, - с противным смешком сказал единственный оставшийся в живых артиллерист, - а подкрадись - взяли бы нас живыми.
        - Очевидно, пьяные.
        Григорий с напарником пробрались к пушке, вокруг которой лежали мёртвые артиллеристы.
        - Бежать? - они никак не могли решить, как поступить.
        - Не убежишь.
        - Сидеть на месте?
        - Убьют!
        - Значит, давай стрелять…
        Шелехов навёл пушку через ствол, в пояс приближающихся. Другой солдат зарядил снаряд с картечью.
        - Выстрел. - Скомандовал себе артиллерист.
        До немцев близко. Видно, как сталь режет и рвёт человеческие тела…
        - Што я чувствую? - в мгновения перед выстрелами переживал Григорий: - Ничего. Думаю?.. Мыслей нет. Голова пустая.
        Даже страха не было у него. Автомат, а не живое существо. Откатом орудия чуть не до кости ему раздавило палец на раненой ранее руке.
        - Никакой боли! - машинально ответил солдат.
        На губах у него повисла кровавая пена, гимнастёрка мокрая от пота. Сила появилась нечеловеческая, ногти ломались на пальцах. Из глотки вырывался хрип…
        - По щитку пушки хлещут автоматные пули. - Отмечало заторможенное сознание.
        Григорий почти не обратил на них внимания и стрелял, стрелял из пушки.
        - Немцы залегли… - краем глаза заметил он.
        Заряжающий вдруг ахнул и безвольно осел. Разрывная пуля вошла в один бок и вырвала на другом мясо с рубахой. Совершенно спокойно Шелехов подумал:
        - Ну, теперь всё! Сил больше нет…
        Он мешком свалился прямо около пушки. Маленькие точки самолётов окунулись в гигантское дымовое облако, которое растекалось высоко в небе, роняя; пепел и сажу...
        - Солнышко заходит… - глаза Григория упёрлись в умирающее светило.
        Сзади раздались какие-то крики. Послышалась родная матерная брань. Бежали красноармейцы, со страшно выпученными глазами, паля во все стороны из автоматов…
        - Наши атакуют! - подумал он и отрубился.

***
        С наблюдательного пункта командующего фронтом Маршала Василевского было видно, как над горящим городом взметнулись густые клубы чёрного ды¬ма.
        - Расчёт немцев, - сказал он, - заставить советские войска развернуться перед линией фортов провалился.
        - Они хотели втянуть нас в затяжной бой…
        - Теперь полный вперёд!
        Между тем из дыма сражения потянулись первые колонны пленных. И это было столь ново - вместе с отчаянным сопротивлением с первого же шага много пленных.
        - Такова сила нашего удара. - Штабные офицеры победно смотрели в трофейные бинокли.
        - Трусят «фрицы»…
        Благодаря обходному маневру оказались парализованными целые соединения и большие участки немецкого фронта. Артиллерия меняла свои позиции и подтягивалась вслед за ушедшей вперёд пехотой. Новый вал артиллерийского огня обрушился на немцев, новый натиск штурмовых батальонов сокрушал их оборону. В два часа ночи генерал Тымчик предложил гарнизону форта «Линдорф» сдаться.
        - Предлагаем почётную капитуляцию. - Передали парламентёры, капитан Адашкевич и старший лейтенант Кузнецов, которые спустились в недра форта.
        Немцы с удивлением смотрели на бесстрашных советских офицеров, вошедших в железобетонные катакомбы. Адашкевич объявил:
        - Один час на размышление.
        - Наш форт сдавался только один раз в истории…
        - Значит, у вас уже есть опыт!
        Ровно через час сто девяносто два солдата и пять офицеров вышли из форта с подняты¬ми руками. Наступление продолжалось. У немцев оставалась надежда, одна и последняя: устоять в центре города.
        - Здесь все их резервы, - предупредил командующий, - главная артиллерия и отборные части.
        Солдаты харкали кирпичной пылью. Она буквально душила улицы, на дома наползал тяжёлый каменный туман.
        - Здесь даже воздух кирпичный!
        - И свинцовый…
        Густо падал этот туман на асфальт, садился на стальные каски, проникал в карманы и сквозь шинели - к потным телам. Мелькали в коричневом тумане сражавшиеся солдаты.
        - Прижиматься к камню! - скомандовал младший сержант Данилов своим бойцам.
        - Нам остался последний прыжок…
        Все шестеро перелетели через улицу под веерной очередью немецкого пулемёта. Из окон особняка выглянули растерянные немцы. Мелькнул в дверях убегающий пулемётчик. Послышались крики:
        - Давай! Давай!
        Младший сержант Махонин всадил в дверь солидную очередь. Застрочили по окнам автоматы, со звоном полетела в проём граната. Особняк замолк, словно оцепенел. За ним, где-то близко, с шумом обвалилась стена дома.
        - Хенде хох! - громко приказал Дани¬лов. - Выходи, иначе взорвём!
        Из особняка кто-то ответил по-русски:
        - Сдаёмся!
        Со всех сторон, изо всех щелей поползли немецкие солдаты и офицеры. Топча трупы своих, они быстро и организованно выстроились на улице в колонну по четыре человека.
        - Веди! - приказал Данилов автоматчику.
        А сам двинулся вперёд. Но из-за угла внезапно показалась зелёная стальная каска, сверкнула пара осторожных азиатских глаз. Затем послышался восторженный крик:
        - Свои!
        - Ура! - Гвардейцы генералов Галицкого и Белобородова соединились.
        По улицам потянулись бесконечные колонны пленных. Грязные от копоти, коричневые от кирпичной пыли, какие-то оранжевые и синие, они походили на толпы раскрашенных дикарей.
        - Куда только делся их гонор! - засмеялись красноармейцы.
        Мимо на всех парах пронеслась солдатская кухня и стала в укрытие у парадного подъезда дома, сплошь заросшего плющом, охраняемого гранитными львами. Пожилой повар, по виду татарин начал подкладывать дрова в печку. Он был в белом фартуке и даже в белом колпаке. Молодцеватый генерал в закопчённом комбинезоне подошёл к нему и спросил:
        - Что приготовил для солдат?
        - Сварил-то хорошо, - ответил тучный кашевар, - да что толку?.. Второй день готовлю, но не знаю зачем.
        - Как зачем?
        - Не принимает солдат пищу. Вот прямо под огонь привёз, и уж сам на передовую ходил с термосом, а бойцы говорят: «Иди к чёрту, не до тебя!..»
        - Сам видишь, какие дела творятся!
        - Взял бы я автомат, да и пошёл, как было в Сталинграде, - чего тут без дела стоять?
        - Твоё дело кашу варить…
        Казалось, что в центре города начал извергаться вулкан, способный похоронить под слоем раскаленной лавы, камней и пепла остатки домов и обезумевших от крови людей. Повар с робкой надеждой в голосе спросил:
        - Может, откушаете, товарищ генерал?.. Ведь и победа борща требует.
        Генерал покачал головой добротной лепки.
        - Спасибо, братец!.. Не время...
        - Куда же кашу девать?
        - Раздай жителям.
        … Наступил долгожданный вечер. Советская артиллерия по команде прекратила огонь. Уставшие солдаты попадали, где попало и заснули как мёртвые.
        - Победившие спят слаще побеждённых. - Сказал победоносный Маршал, глядя на спящих.
        Во всём городе уже работают советские военные комендатуры. Возле них стояли толпы освобождённых людей - невольников этого проклятого города. Слышался радостный смех и музыка. Но в центре гитлеровцы ещё держались.
        - Кончать! - категорично приказал Василевский. - В любви и на войне одно и то же: крепость, ведущая переговоры, наполовину взята.
        - Сделаем…
        Массированная атака закончилась полной победой. Генерал Ляш капитулировал. Последняя штурмовая ночь и следующий день принесли более 50 тысяч новых пленных - последних гитлеровских солдат и офицеров.
        - Железобетонная скорлупа Кенигсберга была действительно крепко сработана. - Признал генерал Галицкий. - Но нашёлся мастер, который сумел вскрыть скорлупу и сдать её в утиль вместе с прусским государством.
        - Теперь уже навсегда…
        Глава 12
        Стояла последняя военная весна, радостная и солнечная. В воздухе летали амуры, только не с игривыми луками, а с пулемётами, как подобает в военное время: мириады их стрел поражали солдатские сердца. Солдаты ухаживали за немками, относившимися к вниманию завоевателей более чем благосклонно.
        - А чему удивляться, - пробормотал Петька и уточнил: - Их мужья пропадают где-то уже много лет.
        - Да и боятся нас слегка…
        Красную Армию уже боялся весь мир. Войска были хорошо оснащены и обучены. Боеприпасы подвозили в огромном количестве.
        - В день выпускаем по немцам снаряды, доставленные двумя-тремя эшелонами! - сказал довольный артиллерист Кудряшов.
        - Всё перепахано, ни единого кустика, - поддержал знакомого Пётр Шелехов, - ни единой травинки - одна обожжённая земля, трупы и рваный металл.
        Светила луна, огромная и жёлтая. На рыжем песке лежали длинные, уродливые тени от исковерканных танков.
        - Удивительно тихо. - Признался сидевший на лафете пушки Николай Сафонов.
        Они сообразили на троих и, расслабившись после бутылочки разведённого спирта тихо беседовали.
        - Сибиряки, земляки мои, вообще выделяются среди других. - Похвалился Макар Кудряшов. - Дотошные, крепкие.
        - Сибиряк сидит до последнего, он не побежит никогда.
        Вся Германия была покрыта белыми цветами яблонь и вишен, дни стояли ясные, воздух благоухал.
        - Помню, когда мы наступали на Заполье, а потом отошли назад, потеряли пулемётчика Кобзева, парня с Алтайского края. А он остался на нейтралке и дня три-четыре там сидел. Нашли его, спрашиваем: « Ты чего?»
        - А он, как ни в чём, ни бывало, отвечает: «Как чего?.. Караулю, чтобы немцы не наступали здесь»
        Почти из каждого окна торчали белые флаги, тряпки, простыни, скатерти. Немцы дружно и организованно демонстрировали, что они сдаются. Петя отломал кусок копченой колбасы и, прожевав, глубокомысленно сказал:
        - Не тот нынче немец.
        - Не скажи, - не согласился с ним Николай, - нам скоро штурмовать Берлин, вот тогда и поглядим…
        Товарищи помолчали, прекрасно понимая, что их ждёт впереди. Потом Шелехов начал с улыбкой рассказывать занятную историю:
        - В ночь на 24 декабря прошедшего года я с двумя разведчиками незаметно углубились в тыл к немцам, в ближний лес, оборвали телефонную связь противника, присоединили к их проводу трофейный провод и протянули его к себе в блиндаж: «Ловись, рыбка большая и маленькая!»
        - Сидим, ждём улова.
        Собутыльники заржали, услышав такой рыбацкий термин.
        - Здоровенный фельдфебель, проверяя обрыв линии связи, не заметив ночью поворота к нам, появился у засады и был связан в мгновение. Он всё же успел выхватить «парабеллум» и выстрелить. Попал себе в ногу, но ранен был легко. Фельдфебель - краснолицый, бесстрашно злой, богатырского сложения. За бортом куртки у него была пришита красная с чёрно-белыми полосками лента Железного креста.
        - Матёрый гад! - вставил Макар и почесал за ухом.
        - Нам за него комдив по ордену Славы дал. От него мы узнали расположение немецкой части. Решили идти за новой добычей. Пройдя лес, мы вышли на обширную поляну, в центре которой стоял немецкий танк с открытым люком. Танкисты, которые тоже хорошо отпраздновали католическое Рождество, вовсю храпели. Справа один за другим располагались блиндажи, дистанция между ними метров тридцать. Наши парни подкрались к третьему, откуда слышались гвалт и шум веселья «фрицев», распахнули двери. Старший сержант скомандовал по-немецки: « Сдаваться, и точка!».
        Петя так театрально показал эту сцену, что слушатели невольно вздрогнули.
        - С поднятыми руками «фрицы» вышли, минуя своё оружие - винтовки в пирамиде снаружи блиндажа. И, подхватив большую бутыль с ромом, с песнями направились в плен!
        - Брешешь! - не поверил Сафонов.
        - В этот момент пост в танке очнулся. - Продолжал свой рассказ Петька. - Пальнули вслед группе пленных, но промахнулись! И вот наша геройская тройка прибывает на НП дивизии, и с нею 22 «языка»! Спустя час мы вернулись в родной блиндаж, имея ещё по ордену Славы.
        - Два ордена за один день?
        - Точно!
        - Эх, меня там не было! - с сожалением выдохнул Николай. - До сих пор только одна медалька на груди…
        - Успеешь ещё! - успокоил друга Шелехов.

***
        В январе 1945 года 383-я «шахтёрская» стрелковая дивизия была включена в состав 33-й армии Первого Белорусского фронта. В составе этой армии дивизия воевала в Польше и Германии, форсировала реку Одер. В начале мая 1945 года дивизия вела ожесточённые бои за Берлин.
        Накануне перехода на территорию Рейха, в войска приехали агитаторы. Некоторые в больших чинах, но их призывы не отличались разнообразием:
        - Смерть за смерть!!! Кровь за кровь!!!.. Не забудем!!! Не простим!!! Отомстим!!!
        Получился нацизм наоборот. Правда, те безобразничали по плану: сеть гетто, система лагерей. Учёт и составление списков награбленного. Реестр наказаний, плановые расстрелы. У русских всё пошло стихийно, по-славянски.
        - Бей, ребята, жги, глуши!.. Порти ихних баб! - подзадоривали друг друга красноармейцы.
        - Война всё спишет…
        Перед наступлением войска обильно снабдили водкой и объявили приказ: «Каждый красноармеец имеет право послать раз в месяц посылку домой весом в двенадцать килограммов».
        Потом уже опомнились, да поздно было: чёрт вылетел из бутылки. Добрые, ласковые и смирные русские мужики превратились в чудовищ.
        - Они страшны в одиночку, - рассуждали немецкие обыватели, - а в стаде стали такими, что и описать невозможно!
        - Одним словом - варвары!
        … «Шахтёрская» дивизия начали наступление на Берлин со знаменитого Кюстринского плацдарма на Одере. Артподготовка была невиданная, грандиозной разрушительной силы, затопившая морем огня и осколков немецкие позиции. Такой мощи советская армия ещё никогда не сосредотачивала в одном сражении и не обрушивала на головы противника.
        - И все-таки они сопротивляются. - Удивился Сафонов.
        - Неужели надеются отбиться? - пожал плечами Петя.
        После прорыва вражеской обороны друзья увидели на одной высотке несколько сотен сгоревших танков. Оказывается, немецкое командование посадило в ямки на склонах высоты полк «фольксштурма» - стариков и мальчишек с фаустпатронами. Это воинство погибло, но уничтожило уйму советских танков, задержав вражеское наступление.
        - Кровушка русская по-прежнему льётся рекою. - Посмотрев на поле смерти, сказал Макар.
        - Просто привыкли не считаться с потерями. - Шелехов имел больший, чем собеседники воинский опыт. - Только трупы теперь не скапливались в одном месте, а равномерно распределялись по Германии по мере нашего быстрого продвижения вперёд.
        К тому же погибших тотчас хоронили. За четыре года войны наладили многое, в том числе и похоронную службу…
        - Конечно, война - это состязание, в котором участники соревнуются, кто кого скорей перебьёт.
        - В конце концов, мы перебьём немцев, - сказал Николай, - но своих, при этом, увы, потеряем в несколько раз больше.
        - Такова цена нашей великой победы!
        Петю с удовольствием посмотрел вокруг. Его восхищал расцвет природы в эти апрельские дни. Вместе с лепестками цветов ветер разносил по улице белый пух. Он, как первый снег, устилал тротуары. То был пух из немецких перин, которые победители вспарывали ножами и выбрасывали из окон на улицу.
        - Зачем потрошить подушки? - спросил бережливый Сафонов.
        - Это ведь так интересно и забавно, - ухмыльнулся Пётр, - а победитель испытывает возвышенное чувство самоутверждения!
        Солдат поражала ухоженность садиков, с непременными уродливыми гномами на клумбах, благоустроенность вилл и домов, чистота, порядок, но раздражали высокие заборы с проволочной сеткой наверху, оберегавшие частные владения.
        - Чисто кругом! - отметил Кудряшов.
        - Непривычны и отличные дороги, без ухабов, выбоин и грязи, обсаженные по обочинам яблонями… - согласился Коля.
        Пока шла война, была весна и вся армия была пьяна. Спиртное находили везде в изобилии, и пили, пили, пили.
        - Никогда на протяжении жизни я не употреблял столько спиртного, как в эти два месяца! - признался товарищам Петя.
        - Пей, пока есть возможность…
        Взрывы, бомбежка, обстрел - и тут же гармошка, пьяный пляс.
        - Быть может, потому так быстро продвигаются войска, - с сомнением сказал Макар, - что, одурманенные вином, мы забыли об опасности и лезем на рожон.
        - Без водки победы не бывает…
        Чем ближе к Берлину, тем гуще становилась застройка у дорог. По сути дела за много километров до города начался сплошной посёлок. Немецкая столица была видна издали. Ночью на горизонте поднималось багровое пламя. Днём над морем огня обозначался многокилометровый столб дыма.
        - Долбают наши Берлин прилично. - Определил на глаз Кудряшов.
        - Нам легче будет…
        Самолёты, пушки, «катюши», миномёты обрушили на Берлин тысячи тонн взрывчатки. Вперёд по дороге катился сплошной поток машин с солдатами, припасами, а также танки, орудия и прочая военная техника. В противоположном направлении шли лишь санитарные автобусы да многочисленные отряды освобождённых иностранцев.
        - Сколько их согнали в Германию! - удивился Николай, который иностранцев увидел впервые в жизни. - Итальянцы, бельгийцы, поляки, французы…
        - Они ж сами приехали на работу…
        - Да ну?
        - Потянулись за длинной рейхмаркой!
        Они везли барахло в тележках, навьючивали его на сёдла велосипедов и всегда гордо несли свои национальные флаги. Петя удивлённо указал на идущих на встречу:
        - Вон группа английских военнопленных в потрёпанных, но отглаженных мундирах.
        - Щеголяют выправкой. - Скривился жилистый артиллерист. - Лучше бы с «фрицами» воевали…

***
        Берлин представлял собой груду горящих камней. Многие километры сплошных развалин. Улицы засыпаны обломками, а по сторонам не дома, а лишь стены с пустыми проёмами окон. Однажды позади такой стены взорвался тяжёлый немецкий снаряд, и она начала сперва медленно, потом все быстрей и быстрей падать на запруженную людьми улицу.
        - Тикайте! - раздался дикий вой, но убежать никто не успел.
        Только красная кирпичная пыль поднялась над местом происшествия. Правда, говорят, потом удалось извлечь живых танкистов из засыпанного танка. Остальные были раздавлены. По счастливой случайности Петя не дошёл метров пятидесяти до этой стены и был лишь свидетелем обвала.
        - Значит, меня кто-то бережёт! - в очередной раз решил он.
        В пределах города бои обрели крайнее ожесточение. Сходились вплотную. Часто в одном доме были и немцы, и наши. Дрались гранатами, ножами и чем под руку попало. Громадные, неуклюжие дивизионные гаубицы вывезли на прямую наводку и в упор, как из пистолетов, разбивали из них стены и баррикады.
        - Очень много потерь даже среди орудийной прислуги. - Пожаловался педантичный Кудряшов.
        - Не всё же вам издалека стрелять…
        Старички, провоевавшие всю войну в относительной безопасности около пушек, которые обычно стреляли из тыла, теперь вынуждены были драться врукопашную и испытать те же опасности, что и пехота.
        - Кровушка пролилась рекой.
        - Война - тяжёлая работа, - высказался трудолюбивый Сафонов, - но всё это оказалось цветочками по сравнению с тем, что нас здесь ждало...
        - Немец видать будет биться до последнего! - с горечью сказал Петя.
        Каждый дом, каждое окно превратилось в огневую точку. Из-за любого угла лился раскалённый от злости, свинцовый дождь. Каждую минуту мог раздаться роковой выстрел за спиной, но до поры до времени мне везло.
        - Не моя! - наивно радовался Шелехов.
        Пуля чиркнула по правой щеке, осколок гранаты пробил голенище сапога. Однако красноармейцы находились в таком состоянии, что не обращали внимания на такие мелочи. Победа была близка, и всем хотелось как можно быстрее вывесить флаг над взятым Рейхстагом. Отчего-то казалось, что после этого начнётся настоящая жизнь. Счастливая и сытая...
        - Смотри Колька! - поучал Петя горячего друга. - Не лезь на рожон...
        - Думаешь, мне хочется умирать в конце войны?
        - Западло...
        - Не то слово.
        Все улицы города простреливались немецкой артиллерией, пулемётами и фаустпатронами. Красноармейцы быстро сообразили, что безопаснее пробивать проходы через стены старинных зданий. Танки и артиллерия прямой наводкой били в первые этажи домов и в образовавшиеся проёмы, как вода в половодье, рвались русские батальоны.
        - Хрен теперь нас удержишь! - шипел перемазанный грязью и кровью Сафонов.
        - Не для того мы прошли пол Европы… - согласился Шелехов.
        Вторая рота, их батальона под командованием майора Самсонова, проделав сквозную дыру в центре Берлина, оказался на узкой улочке с правой стороны Рейхстага.
        - Добрались! - прохрипел Петя изъеденное гарью и дымом заветное слово. - Всё-таки дошли.
        - Скажи лучше, доползли...
        Тридцать два еле живых солдата, ошалевшие от грохота и дыма, вдруг оказались перед громадой величественного здания. На секунду замерев, как замирает человек перед внезапным достижением многолетней целью, они забежали на лестницу бокового прохода.
        - Немцы! - крикнул Колька.
        Едва маленькая группа успела проскочить на второй этаж, как очнувшиеся защитники начали стрелять в спины русским. Огнемётчики "фрицев" дали залп длинными жаркими струями. Вокруг загорелось всё, что может гореть, даже камни стен...
        - Ходу Коля! - крикнул Шелехов другу.
        - А я хотел подкурить цигарку… - пошутил тот.
        Подгоняемые ревущим пламенем они забежали на третий этаж, второй уже весь находился в огне. Дальше подняться им не дали, все коридоры и лестницы простреливались засевшими сверху немцами.
        - Плотно зажали! - Мишка Ерёменко, спрятавшись за широкую колонну, набивал круглый диск автомата.
        - Попали в мышеловку…
        Он доставал патроны пригоршнями из обгорелого солдатского «сидора» и выдал:
        - Теперь без помощи снаружи нам не вырваться...
        - Будем держаться, сколько сможем!
        Три дня и две ночи они почти без еды и боеприпасов, сдерживали атаки озлобленных "эсесовцев" сверху и снизу... В перерывах между стрельбой бойцы разговаривали, вспоминая разные военные случаи.
        - Зимой 44-го года произошёл со мной необъяснимый случай. - Начал разговорчивый Шелехов. - Под Новый год наш батальон отвели от переднего края на отдых, километров на десять вглубь. Сижу со своим отделением в блиндаже, наскоро вырытом в красивейшем сосновом лесу. Кругом вечерняя тишина, лёгкий как тополиный пух падает нерусский снежок.
        - Как будто на свете нет войны, и никогда не будет... - вставил боец их отделения Лёша Сотников.
        - Точно, - согласился Петя и уточнил: - Конечно, по такому случаю выпили «наркомовские» сто грамм, закусили американской тушёнкой "второй фронт". Вдруг слышу возбуждённый женский голос, который настойчиво звал меня:
        - Петенька! Петенька! - так жалобно звучит. - Где ты?
        Шелехов сидел на засыпанном осколками полу, прижимаясь спиной к кирпичной стене под окном. Товарищи, сидевшие рядом, сделали большие глаза.
        - Вот-вот и я сам подумал, - подтвердил их законные сомнения рассказчик. - Откуда здесь взяться женщине?.. Закурил самокрутку, слушаю разговоры сослуживцев, опять меня кто-то зовёт... Смотрю на хлопцев и понимаю, что они ничего не слышат. Решаю точно показалось, после контузии и не такое почудится. Через пять минут опять тот же голос и какой-то он смутно знакомый. Я сказал: «Пойду до ветра, хочу по маленькому».
        Шелехов отвлёкся для того чтобы выпустить длинную очередь по каске показавшегося в лестничном проёме немца.
        - Вышел осмотреться, отошёл метров на десять в сторону отлить, вдруг раздаётся вой заблудившегося за линией фронта снаряда. Пробил накат в три ряда толстых сосновых брёвен и взорвался внутри. Я метнулся назад, а там воронка метра три глубиной и тошнотворный запах горелого мяса...
        Всё повидавшие за войну солдаты и те сидели, словно придавленные тяжестью рассказа.
        - Видать, не судьба мне тогда умереть, - признался Шелехов и пошутил: - Где же ты бродишь моя смертушка?
        - Не кличь её рогатую! - предостерёг друга Николай.
        Жующий сухари Василий Костевич посмотрел на притихших товарищей и предложил:
        - Хотите я вам весёлую историю расскажу?
        - Давай
        - Иду я месяц назад мимо толпы немцев, присматриваю бабёнку покрасивей и вдруг гляжу: стоит утончённая фрау с дочкой лет четырнадцати. Хорошенькая, а на груди вроде вывески, написано: «Syphilis». Это, значит, для нас, чтобы не трогали. Ах ты, гады, думаю, беру девчонку за руку, мамане автоматом в рыло, и в кусты. Проверим, что у тебя за сифилис!.. Аппетитная оказалась девчурка…
        - Шёл бы ты Вася отсюда! - не глядя в сторону Костевича сказал Петя.
        - Вы чё ребята? - удивился он и привстал.
        - Иди, иди. - Посоветовал ему Сафонов.
        … Только на четвёртый день командование полка установило с ними связь. На решительный штурм пошла соседняя, 150-я дивизия генерал-майора Шатилова.
        - Соседи нам помогут! - обрадовался уставший Николай.
        - Где они так долго лазили?
        С огневой поддержкой 23-й танковой бригады и полковых миномётов их батальоны сумели ворваться в здание, и соединится с остатками первой группы. Из всех солдат, прорвавшихся в Рейхстаг строю осталось четверо.
        - Значит, будем жить! - обрадовался Петя.
        - Не сглазь…
        Ещё семерых раненых, в том числе Сотникова и Костевича сразу отправили в тыл.
        - Вот повезло же им, остались в живых! - позавидовал Шелехов и захотел уйти с ними.
        - Скоро всё закончится.
        На рассвете следующего дня всегдашнее везение Пети закончилось...
        - Господи, - на войне быстро начинаешь верить в Бога. - Как есть хочется!
        - Старшина паёк доставил, - крикнул в ответ Колька. - Айда к нему!
        Пригнувшись ниже линии окон, они начали рывками перебегать в большую комнату, где раньше располагался какой-то чиновничий кабинет. Старшина роты Осипенко там выдавал сухой паёк на целый день, снабжали их только по ночам. За два метра до желанной цели Петю настигла глупая пуля...
        - Какая горячая! - удивился он и внезапно увидел в мозгу незнакомую картинку.
        Чёрная от грязи и пороховой гари рука сорокалетнего немецкого рабочего из Нижней Саксонии, как в замедленном кино передёрнула отполированный затвор.
        - Я вижу прошлое? - мелькнула кричащая мысль.
        Секундой ранее тот дослал в патронник снайперской винтовки новенький, блестящий патрон... Свинцовая пуля гордо венчала латунную гильзу, словно купол на покосившейся колокольне сельской церкви.
        - Как обидно! - разорванное сердце Петра остановилось, но мозг по инерции ещё жил пару минут. - И страшно...
        Отлитая на огнедышащих заводах Рура, она прошла, проехала, протащилась волоком сотни километров на встречу с ним. Тысячи человеческих рук участвовали в её срочном рождении. Добывали руду, плавили металл...
        - Люди точили, сверлили, собирали и упаковывали. Что было бы, если кто-нибудь из этой гигантской очереди людей заболел, умер, не вышел на работу?.. Не выполни он свою часть общей работы и моя пуля не родилась бы вовремя! Её не доставили бы на встречу со мной, и я бы остался жив.
        К сожалению, она не опоздала... В Петином умирающем мозгу бились последние мысли:
        - Господи, какая несправедливость! Я прожил на Земле двадцать два года, видел только боль, кровь и слёзы. На этих несчастливых ступенях я оказался абсолютно случайно. Тысячи препятствий могли увести меня в стороны от них... Я мог воевать в любом месте Европы, где проходили советские солдаты. Обязан был до этого дня получить ранение и лечиться в госпитале. Наконец мог погибнуть раньше или попасть в любое другое место, но оказался именно в это мгновение и в этом месте. Почему?.. Кто ответит кому это вообще нужно?
        Больше Петя ничего не чувствовал и ни о чём не думал. Подскочивший к нему Николай тряс его за плечо, в суматохе не замечая маленькой дырочки под левым нагрудным карманом на изорванной, потной и грязной гимнастёрке.
        - Петька! Петька! - звал он друга.
        Шелехов уже не увидел, как через несколько часов, их однополчане Григорий Савенко и Миша Ерёменко установили на конной группе Рейхстага штурмовое Красное знамя полка.
        - Настоящее Знамя Победы! - подумали они, но оказались неправы.
        Будущие герои Советского Союза Егоров и Кантария, только после полного подавления немецкого сопротивления, понесли на купол разрушенного здания официальное Знамя.
        - Надо же всё сфотографировать...
        … Рейхстаг стоил нескольких тысяч жизней здоровых и сильных мужчин. Находившаяся в Берлине артиллерия могла бы в пять минут сравнять его с землей вместе с оборонявшимся гарнизоном. Но надо было сохранить это здание - символ Германии - и водрузить на нём флаг победы.
        - Поэтому его атаковала пехота, - сказал плачущий Николай, - грудью пробивая себе дорогу.
        Многие расписывались на Рейхстаге или считали своим долгом обоссать его стены. Вокруг образовалось море разливанное. И соответствующая вонь. Автографы были разные:
        - «Мы отомстили!», «Мы пришли из Сталинграда!», «Здесь был Николай Сафонов!».
        Лучший автограф, который всем понравился, находился на цоколе статуи Великого курфюрста. Здесь имелась бронзовая доска с родословной и перечнем великих людей Германии: Гёте, Шиллер, Мольтке, Шлиффен и другие. Она была жирно перечёркнута мелом, а ниже стояло следующее:
        - Имел я вас всех и сразу! Сашка Иванов.
        Глава 13
        8 мая 1945 года капитулировали остатки немецкой 18-ой армии в Курляндскому котле в Латвии. Это был долгожданный день. Маленький немецкий 100-ваттовый передатчик был предназначен для ведения переговоров с Красной Армии об условиях капитуляции.
        - Второго котла мне не пережить! - подумал Иоганн Майер глядя на обстоятельные приготовления к сдаче в плен.
        Всё оружие, снаряжение, транспорт, радиоавтомобили и сами радостанции были, согласно прусской аккуратности собраны в одном месте, на площадке, окружённой соснами.
        - Где же русские? - волновались обязательные немцы.
        - Может просто разойтись по домам? - робко предложил Иоганн.
        - Это противоречит условиям капитуляции! - высокомерно отрезал надменный полковник.
        Два дня не ничего происходило. Затем появились советские офицеры и проводили пленных в двухэтажные здания. Они провели ночь в тесноте на соломенных матрацах. Ранним утром 11 мая немцы были построены по сотням, считай, как старое распределение по ротам. Начался пеший марш в плен.
        - Куда нас гонят? - переспрашивали друг друга военнопленные.
        - Скоро узнаем…
        Один красноармеец шёл впереди, один сзади. Так они шагали в направлении Риги до огромного сборного лагеря, подготовленного Красной Армией. Здесь офицеры были отделены от простых солдат. Охрана обыскала взятые с собой вещи.
        - Вам разрешено оставить немного нательного белья, носки, одеяло, посуду и складные столовые приборы. - Объявил пьяный начальник пересылки. - Больше ничего…
        - Это грабёж! - начали возмущаться немцы.
        - На Украине - вот где вы устроили грабёж! - рявкнул русский майор.
        От Риги пленные шагали бесконечными дневными маршами на восток, к бывшей советско-латышской границе в направлении Дюнабурга. После каждого марша они прибывали в очередной лагерь. Ритуал повторялся: обыск всех личных вещей, раздача еды и ночной сон. По прибытию в Дюнабург их погрузили в товарные вагоны.
        - Хотя бы еда хорошая, - делились между собой бывшие товарищи по оружию, - хлеб и американские мясные консервы «Corned Beef».
        - Русские победили нас американской едой!
        Поезд рывками двигался на юго-восток. Те, кто думал, что они едут домой, был сильно удивлён. Через много дней они прибыли на Балтийский вокзал Москвы.
        - Когда-то мы мечтали оказаться здесь… - тихо сказал Иоганн.
        - Только в другом качестве! - обречённо вздохнул незнакомый фельдфебель.
        Рядом с посёлком, состоявшим из трехэтажных деревянных домов, находился большой сборный лагерь, настолько огромный, что его окраины терялись за горизонтом.
        - Сплошные палатки и пленные...
        - Они согнали сюда весь Вермахт?
        Неделя прошла с хорошей летней погодой, русским хлебом и американскими консервами. После одной из утренних перекличек двести пленных были отделены от остальных. Их погрузили на грузовики и перевезли в новый лагерь.
        - Зато будем жить в лесу. - Наивно обрадовался Иоганн.
        Лесной лагерь состоял из трёх или четырёх деревянных бараков, расположенных частично под землёй. Дверь располагалась низко, на уровне нескольких ступенек вниз. За последним бараком, в котором жил немецкий комендант лагеря из Восточной Пруссии, находились помещения портных и сапожников, кабинет врача и отдельный барак для больных.
        - Вся территория, едва больше, чем футбольное поле. - Отметил наблюдательный Майер. - И огорожена колючей проволокой.
        - Почти домашняя обстановка! - засмеялся Ганс Милов, офицер с которым он неожиданно подружился.
        Для охраны предназначался несколько более комфортабельный деревянный барак. На территории также располагалась будка для часового и небольшая кухня.
        - Это место на несколько следующих месяцев, а может быть и лет, станет нашим новым домом.
        - Да, на быстрое возвращение домой это непохоже.
        В бараках вдоль центрального прохода тянулись в два ряда деревянные двухэтажные нары. По окончанию сложной процедуры регистрации всех разместили на нарах с набитыми соломой матрацами.
        - Я займу верхнюю полку. - Сказал Иоганн худому как скелет офицеру-пехотинцу.
        Расположившиеся на верхнем ярусе имели возможность смотреть наружу в маленькое застеклённое.
        - Как хочешь! - тот безразлично пожал плечами.
        … Пленные офицеры имели право ношения формы. На работу, как на праздник, чистили и «надраивали» сапоги, пуговицы на кителях. Работали «по охоте».
        - Присел отдохнуть пленный офицер, конвоир - слова не скажи. - Жаловались друг другу охранники.
        - Иной так на тебя посмотрит, - сказал прыщавый красноармеец, - будто я ему денег должен…
        По дороге на работу, при входе в город, офицеры переходили на строевой шаг. Доходяги-конвоиры в длинных не по росту шинелях, в ботинках с обмотками, с винтовками-трёхлинейками семенили следом.
        - Еле ноги тащим от плохих харчей…
        - Лучше бы попасть в строевые части!
        Ближе к зиме в лагерь приехал какой-то начальник, посмотрел на эту неподобающую для победителей картину, и приказал выдать конвоирам яловые сапоги. Выдали автоматы вместо винтовок со штыками и подогнали шинели по росту.
        - Чтобы «укоротить» спесивых фашистов, разрешаю давать им за неповиновение «зуботычины». - Разрешил он.
        Время было голодное, кормили военнопленных камсой, половина из которой разворовывалась охраной. Четыре немца попытались убежать от такой жизни.
        - Их поймали и вернули в лагерь. - Шептались пленные через пару дней.
        - Как бы на нас не отыгрались…
        Советский офицер построил остальных пленных. Им раздали в руки палки и приказали «пропустить сквозь строй» беглецов.
        - Nein! - Гордые арийцы отказались бить своих товарищей.
        Тогда начальник охраны сам стал на проходной завода с палкой в руке и одного из «беглых» так ударил по затылку, что тот упал замертво. За это он был осуждён, разжалован и посажен в тюрьму.
        … Ежедневно ровно в 6 часов кричали подъём. После этого все бежали к умывальникам. На высоте приблизительно 1,70 метра начинался жестяной водосток, смонтированный на деревянной опоре. Вода спускалась примерно на уровень живота.
        - Очевидно, русские сами редко умываются! - едко заметил какой-то офицер.
        - У них почти всегда зима…
        В те месяцы, когда не было мороза, верхний резервуар наполнялся водой. Для мытья нужно было повернуть простой вентиль, после чего вода лилась или капала на голову и верхнюю часть тела.
        - Варвары!
        - Но они победили нас…
        - Поэтому и победили - пока мы чистили зубы, они обходили с тыла!
        После этой процедуры ежедневно повторялась перекличка на плацу. Ровно в семь часов подневольные работники шагали на лесоповал в бесконечные берёзовые леса, окружавшие лагерь.
        - Я не могу припомнить, чтобы мне пришлось валить какое-то другое дерево, кроме берёзы. - Весело сказал Милов.
        - А чем тебе не нравятся берёзы?
        - Такими темпами их просто не останется…
        На месте их ждали «начальники», гражданские вольнонаёмные надзиратели. Они распределяли инструмент: пилы и топоры. Создавались группы по три человека: двое пленных валят дерево, а третий собирает листву и ненужные ветки в одну кучу, а затем сжигает.
        - В особенности, - учил Ганс менее опытного Иоганна, - при влажной погоде это целое искусством.
        - Я уже понял…
        Конечно, у каждого военнопленного была зажигалка. Наряду с ложкой, это наверно самый важный предмет в плену.
        - Но при помощи такого простого предмета, состоящего из огнива, фитиля и куска железа можно поджечь размокшее от дождя дерева зачастую только после многочасовых усилий.
        Сжигание отходов дерева относилось к ежедневной норме. Сама норма состояла из двух кубометров срубленного дерева, сложенного в штабеля. Каждый деревянный обрубок должен был быть два метра длиной и минимум 10 сантиметров в диаметре.
        - С таким примитивным орудием как тупые пилы и топоры, - ругался измученный Майер, - состоявшие зачастую лишь из нескольких обыкновенных кусков железа, сваренных между собой, едва ли можно было выполнить такую норму.
        - У русских только оружие хорошее, - пошутил весельчак Милов, - а инструменты дерьмовые…
        После выполненной работы штабеля дерева забирались «начальниками» и грузились на открытые грузовики. В обед работа прерывалась на полчаса. Выдавали водянистый капустный суп и кусок хлеба.
        - Впрочем, хорошего на вкус. - Справедливо отмечали пленные.
        Те, кому удавалось выполнить норму, получали вечером дополнительно к обычному рациону, состоявшему из 200 граммов влажного хлеба, столовой ложки сахара и жмени табака, ещё и кашу прямо на крышку кастрюли.
        - Одно успокаивает, - заметил Иоганн и указал товарищам: - питание наших охранников немногим лучше.
        - Так и есть…
        Зима оказалась очень тяжёлой. Пленные, стремясь сохранить ускользающее тепло, затыкали в одежду и сапоги комки ваты. Обычно валили деревья и складывали их в штабели до того момента, пока температура не опускалась ниже 20 градусов мороза по Цельсию. Если становилось холоднее, все пленные оставались в лагере.
        - Лучше бы морозы не прекращались.
        - Как по мне, - сказал теплолюбивый Майер, - здесь никогда не бывает тёплых дней…
        Одни или два раза в месяц всех будили ночью. Они вставали с тощих соломенных матрацев и ехали на грузовике к станции, до которой было где-то десять километров. Иоганн видел огромные горы леса.
        - Это поваленные нами деревья.
        - Дерево должно было быть загружено в закрытые товарные вагоны и отправлено в Тушино под Москвой. - Командовал старший конвоир.
        Горы леса внушали ему состояние подавленности и ужаса. Немцы должны были привести эти горы в движение.
        - Сколько мы ещё продержимся? - гадал уставший Майер. - Как долго это ещё продлится?
        - Пока не закончится…
        Эти ночные часы казались им бесконечными. Работа была утомительной и нудной. Чтобы подогнать медленно двигавшихся работников краснощёкий охранник громко закричал:
        - До наступления дня вагоны должны быть полностью загружены.
        Разбившись по два человека, пленные носили на плечах двухметровые стволы дерева до вагона, а затем просто задвигали его без подъёмника в открытые двери вагона. Два особо крепких военнопленных складывали дерево внутри вагона в штабели.
        - Не укладывайте чересчур аккуратно, нам важно просто заполнить эшелон целиком. - Шипел он на педантичных товарищей.
        - Тогда состав будет перевозить воздух! - не понимал требований Милов.
        Вагон медленно заполнялся. Наступала очередь следующего вагона. Погрузочную площадку освещал прожектор на высоком столбе. Это была какая-то сюрреалистическая картина: тени от стволов деревьев и копошащиеся военнопленные, словно некие фантастические бескрылые существа. Когда на землю упали первые лучи солнца, они зашагали назад в лагерь.
        - Хорошо, что следующий день для нас выходной.
        - Лишь бы дойти живыми…
        Мороз был настолько крепок, что после работы не заводились моторы грузовиков. Полная луна освещала равнодушную землю. Группа из 50-60 пленных плелась, слепо спотыкаясь о ледяные торосы. Люди всё больше отдалялись один от другого. Майер уже не мог даже различить силуэт идущего впереди.
        - Я думаю, что это конец. - Безразличный к своей жизни решил он.
        Иоганн без сил упал на спину и внезапно увидел кроны склонившихся над ним деревьев. Они набросили на объёмные головы хрупкие жемчужные одежды из инея
        - В воздухе ничто не шелохнётся. - Отметил страдалец. - Тишина и безмолвие… Царство сказочной снегурочки.
        Вокруг него стояли, словно невесты в подвенечных уборах, светлые берёзы. Непоседливый ветер, налетев на них, словно замер от восторга на месте и утих.
        - Если в мире столько красоты, - сказал себе Иоганн, - значит нужно жить, чтобы увидеть это…
        Он встал и, двигаясь как автомат, совсем как в конце своего пребывания в Сталинграде, пошёл по следам ушедших вперёд товарищей. Каким-то чудом он смог не отстать от колонны, а это бы означало верную смерть.

***
        Лесоповал. День за днём. Бесконечная зима. Всё больше и больше пленных чувствовали себя морально подавленными. Остатки гордости окончательно покинули бывших высокомерных офицеров Вермахта. Зачастую спасением от голодной смерти теперь стала «командировка». Так называли работу в расположенных неподалёку колхозах.
        - Там можно раздобыть еду. - Думал каждый из измождённых людей.
        Мотыгой и лопатой немцы выковыривали из промёрзшей земли картофель или свёклу. Много собирать не удавалось. Всё собранное трепетно складывалось в кастрюлю и подогревалось. Вместо воды использовался подтаявший снег. Молодой охранник ел приготовленное вместе с ними.
        - Ничего нельзя выбрасывать. - Иоганн давно понял главную житейскую мудрость.
        Очистки собирались, тайком от контролёров на входе в лагерь проносились на территорию и после получения вечернего хлеба и сахара дожаривались в бараке на двух докрасна раскалённых железных печках.
        - Настоящая «карнавальная» еда в темноте. - Мечтательно сказал его товарищ Милов.
        - Главное поедим…
        Большинство пленных к тому моменту уже спали, а они заступили на очередное дежурство около печек. Иоганн и Ганс Милов сидели, впитывая измотанными телами тепло, словно сладкий сироп.
        - Я никогда и нигде, ни в одном месте СССР не замечал такого явления как ненависть к немцам. - Немного отогревшись, сказал Иоганн - Это удивительно!.. Ведь мы немецкие пленные, представители народа, который в течение столетия дважды вверг Россию в войны.
        - Вторая война была беспримерной по уровню жестокости, ужаса и преступлений. - Поддержал его тщедушный бывший лейтенант.
        - Если и наблюдаются признаки каких-либо обвинений, то они не «коллективные», - продолжил потрясённый Майер: - Не обращены ко всему немецкому народу.
        Он проглотил печёную картофелину и начал рассказывать недавний случай.
        - Я работал в соседней деревне и зашёл в добротную с виду хату. Попросил молодую хозяйку дать что-либо из еды. Мужчина сидел на табуретке, и было видно, что у него нет ноги. Женщина, указывая на мужа, зло сказала мне: «Вот посмотри, что вы сделали».
        Милов перевернул подрумянившиеся очистки и поднял на Иоганна заблестевшие глаза.
        - Она не хотела дать тебе еду.
        - Инвалид жестом остановил её и сказал: «Успокойся, он не виноват. Он такой же солдат, каким был и я, и у него, наверное, тоже есть семья».
        - Правильно сказал! - оживился Ганс.
        Майер с минуту молчал, заново переживая боль и унижения побеждённого.
        - Женщина успокоилась и объяснила мне, что дать ничего не может, у самих ничего не осталось. Во дворе лежала кучка сахарной свёклы, собранной с огорода. Свёклу парили в русской печке, и все пили чай с этой «овощной добавкой». Она дала мне три свёклы, и я тут же стал есть, приговаривая: «Danke! Danke».
        Милов от чего-то весело рассмеялся, и Иоганн непонимающе уставился на него:
        - Я рассказал что-то смешное?
        - Просто вспомнил смешной случай, - извиняющим тоном произнёс Ганс, - не обижайся…
        - Ради Бога!
        - Осенью я возил на бывшей нашей «легковушке» одного русского офицера, так как своих водителей у русских не хватает. Еду я один раз в город и тут ломается машина. Я выяснил причину поломки и сказал офицеру, что не могу починить. Мелкая деталь в карбюраторе вышла из строя и нуждалась в замене. Вдруг навстречу едет другая машина. Останавливаю её и мой начальник попросил помочь. Русский водитель глянул, почесал затылок, посмотрел кругом и вырезал эту деталь из свеклы, что росла рядом на поле.
        - Тут вам не далеко - доедите, - сказал он и запылил дальше.
        Иоганн возмущённо завозился рядом с пылающей жаром печкой.
        - Что за бред?!
        - Вот и я, смеясь спросил офицера, как можно на таком доехать...
        - А он?
        - «Давай попробуем» - ответил тот.
        - Шутник…
        - Я сел за руль, завёл мотор и спокойно доехал до пункта назначения. - Выдержав паузу, закончил Милов.
        - Не может быть!
        - Теперь я понимаю, почему вы в войне победили!!! - признался я офицеру.
        - Ну, победили они по другим причинам, - с плохо скрытой иронией подтвердил Майер, - но мы никогда до конца не сможем понять логику русских…
        - Это точно!
        … В начале мая 1946 года Иоганн работал в составе группы из 30 военнопленных в одном из колхозов. Длинные, крепкие, недавно срубленные стволы деревьев, предназначенные для строительства домов, должны были быть погружены на приготовленные грузовики.
        - Меня шатает от слабости! - признался он напарнику.
        Тот лишь недовольно буркнул что-то в ответ. Ствол дерева они несли на плечах. Майер находился с «неправильной» стороны. При погрузке ствола в кузов грузовика его голова внезапно была зажата между двух стволов.
        - Как больно!
        Иоганн лежал без сознания в кузове машины. Из ушей, рта и носа текла густая кровь. Грузовик доставил его обратно в лагерь. Лагерный врач, австриец, был убеждённым нацистом. Об этом все знали. У него не было нужных медикаментов и перевязочных материалов. Его единственным инструментом числились ножницы для ногтей. Врач сказал сразу же:
        - Перелом основания черепа.
        - Надежда есть?
        - Тут я ничего не могу сделать...
        Ожидая завершения столь неутешительного диагноза, Иоганн неделями и месяцами лежал без лечения в лагерном лазарете. В первые недели боль была просто непереносимой. Он не знал, как лечь поудобнее.
        - Я ничего не слышу. - С ужасом констатировал больной.
        Речь его напоминала бессвязное бормотание. Зрение заметно ухудшилось. Ему казалось, что предмет, находящийся в поле зрения справа, находится слева и наоборот.
        - Мир перевернулся!
        … Русский врач с середины лета начал регулярно посещать лазарет. Однажды он объяснил Иоганну, что тот будет находиться в лагере до того времени, пока его можно будет транспортировать.
        - Я попытаюсь отправить тебя домой. - Обнадёжил он пациента.
        - Если доживу…
        В течение тёплых летних месяцев его самочувствие заметно улучшилось. Иоганн смог вставать и сделал для себя два открытия. Во-первых, он осознал, что остался в живых. Во-вторых, нашёл маленькую лагерную библиотеку. На грубо сбитых деревянных полках можно было найти всё, что русские ценили в немецкой литературе: Гейне и Лессинга, Берна и Шиллера, Клейста и Жан Пола.
        - Кто бы мог подумать, что я смогу впервые читать сколько душе угодно именно в русском лагере! - поделился он с Гансом невиданной удачей.
        - Подумаешь, - протянул равнодушный к чтению Милов, - лучше бы нашёл буханку хлеба…
        Как человек, который уже успел махнуть на себя рукой, но которому удалось выжить, Иоганн жадно набросился на книги. Он прочитал вначале всего Гейне, а потом принялся за Жан Пола.
        - О нём я даже в школе ничего не слышал.
        - Значит писатель так себе…
        Хотя он ещё чувствовал боль, переворачивая страницы, со временем забыл всё происходящее вокруг. Книги обволакивали его словно пальто, ограждавшее от внешнего мира. По мере того, как он читал, то чувствовал прирост новых сил, прогонявших прочь последствия травмы.
        - Даже с наступлением темноты я не могу оторваться от книги.
        - Смотри, посадишь глаза…
        Иоганну словно кто-то снял завесу отсутствия ясности, и движущие силы общественных конфликтов приобрели стройное понимание.
        - Как слепы мы были! - удивлялся бывший солдат.
        Всё то, во что он до сих пор верил, было разрушено. Иоганн начал понимать, что с этим новым восприятием связана новая надежда, не ограниченная лишь мечтой о возвращении домой. Это была надежда на новую жизнь, в которой будет место самосознанию и уважению человека.
          - Майер, тебя вызывают на комиссию. - Сказал подошедший санитар.
        Её задачей был отбор больных пленных для дальнейшей отправки для лечения в Москву.
        - Оттуда ты поедешь домой! - пообещал ему знакомый врач.
        - Я не верю…
        Через несколько дней, в конце июля 1946 года, Иоганн уехал на открытом грузовике вместе с несколькими военнопленными, как всегда стоя и тесно прижавшись, друг к другу, в направлении Москвы.
        - Лишь бы никогда не вернуться назад!
        Несколько дней он провёл в центральном госпитале для военнопленных под присмотром немецких врачей. На следующий день Майер сел в товарный вагон, выложенный изнутри свежей соломой.
        - Этот длинный поезд должен доставить меня в Германию. - Молил он Бога, в которого почти не верил.
        Во время остановки в чистом поле их обогнал по соседней колее грузовой состав. Иоганн узнал двухметровые стволы берёз, те самые стволы, которые они массово валили в лагере. Брёвна были предназначены для топки локомотива. Седовласый капитан, сидящий рядом с ним присвистнул:
        - Вот для чего они применяются...
        - Как символично без остатка сжигать труд и жизни тысяч людей в паровозных топках.
        8 августа поезд прибыл на сборочный пункт Гроненфельде возле Франкфурта-на-Одере. Иоганн получил документы об освобождении и направился домой. Через три дня похудевший на 90 фунтов, но новый свободный человек Иоганн Майер, после пяти лет войны и плена вошёл в дом своих родителей.

***
        Летом 1944 года американские войска вошли в немецкий город, где работала угнанная в Германию Мария Сафонова. В день её официального освобождения - 15 августа 1944 года, Мария должна была покинуть семью своих бывший хозяев и появиться с вещами в гражданский госпиталь, куда её, как и многих остальных остарбайтеров, призвали работать, так как война ещё не была окончена.
        - Просто сменим одних хозяев на других…
        При госпиталя, куда были помещены бывшие заключённые лагерей, и раненные с фронта, была лечебницу, в которую и были расквартированы на проживание освобождённые из неволи сиделки и медсёстры.
        - Война закончена! - сообщила Маше разбитная «товарка», которая якшалась с американцами.
        - Значит, поедем домой.
        … Пока лидеры всех вовлечённых в войну сторон съезжались на подписание всех официальных документов о капитуляции Германии, жизнь Марии, да и вообще городка Биелефильда, особо не изменилась. Когда все бумаги были подписаны и все решения утверждены, началось распределение бывший заключённых в "фильтрационные лагеря" для отправки по своим странам.
        - Да ерунда! - отмахивалась Сафонова от предостережений бывших хозяев.
        - Ты подумай…
        Мария всё также приходила в гости к Шуманам, делилась новостями, к тому времени, она уже довольно сносно научилась разговаривать по-немецки.
        - Быть того не может, что нас обвинят… Не по своей же воли мы здеся оказались!
        Герр Шуман прослышал о плохом отношении к бывшим узникам в советских фильтрационных лагерях и пытался образумить воспитанницу. Но Мария не верила:
        - Да что вы такое говорите!
        - Поверь мне…
        - Что же наши своих же будут и винить в том, в чём они не виноваты?
        - Мне говорили…
        - Это полный абсурд!
        Шуманы всё лето провели в уговорах Маши остаться в Германии с ними:
        - Мария, ты для нас как дочь, останься с нами.
        Сафонова - ни в какую...
        - Возьми хотя бы от нас вещей на память.
        Вскоре она официально закончила свою работу в качестве сиделки в госпитале и села на поезд, доставивший её в фильтрационный лагерь. Багаж составляли объёмные баулы с платьями, верхней одеждой и обувью.
        - Ты что, с заработков едешь? - с подозрение спрашивали худые и раздетые спутницы.
        Маша даже тащила с собой красивое эмалированное ведро и блестящий медный таз.
        - Хозяева подарили! - односложно отвечала она, испытывая одни неприятности от подарков.
        За вещами приходилось следить, не смыкая глаз, народ в пересыльном лагере собрался разный. Там они прожила почти 4 месяца, и всё время их ежедневно мучили вопросами:
        - Почему выехал?
        - Угнали!
        - Почему работал на немцев?
        - Заставили.
        - Почему не предпринял попытку к побегу?
        - Куда бежать?
        - Почему не предпочёл покончить с жизнью, чем сдаться врагам?
        На такой вопрос ни у кого не было ответов. Но появился страх и обида за непонимание в том, какой ад они пережили в концлагерях.
        … Однажды когда Мария дремала на своих нарах, сквозь вату сна прорвался вопрос:
        - Кто-то знает Марию Сафонову?
        Виновница интереса приподнялась на локтях и недовольно спросила:
        - Кому я там понадобилась?
        К ней на второй ярус деревянных нар поднялась хрупкая симпатичная девушка, лет семнадцати на вид и смущённо сказала:
        - Я знакомая твоего брата Николая. Меня зовут Саша Шелехова.
        - Где ты его видела?
        - Он освобождал меня из концлагеря…
        - Как он?
        - Симпатичный!
        Девушки быстро подружились. Санька подробно рассказала ей свою незавидную историю. Маша - свою. Они настолько сблизились, что почти всё время проводили вместе.
        - Глупая ты Сашка, - укоряла подругу спустя месяц более опытная Сафонова, - завела бы себе «мужа» и не парилась бы…
        - Как можно! - ужасалась Саша и сильно краснела.
        Дело в том, что пересыльный лагерь, куда они попали, оказался смешанного типа. Изголодавшие за много лет от женского общества молодые мужчины не давали прохода девушкам.
        - Немцы за этим делом строго следили, - вздохнула Саша, а нашим всё равно…
        Дошло до того что организованные группы бывших работников похищали зазевавшихся девушек и затащив в свой барак коллективно насиловали всю ночь. Особенно свирепствовали выходцы из азиатских республик.
        - Я вот даю только Андрею, и он меня от всех защищает! - похвасталась ей Машка.
        - Глупости это…
        Действительно, спастись от приставаний можно было только одним способом. Парень и девушка всенародно объявляли об отношениях и становились временными мужем и женой. Так Сафонова нашла кареглазого Андрея и даже мечтала увезти его к себе на родину.
        - Я так делать не буду, - отрезала Сашка и покраснела.
        Она не могла признаться подруге, что, не смотря на войну и лагеря, смогла не потерять не только гордость, но и девственность.
        - Ну и дура!.. Смотри, как бы не пожалеть!
        Пророчество подружки исполнилось на удивление скоро. В начале осени Саша поздно вечером возвращалась с очередного допроса. Внезапно ей набросили на голову мешок из-под муки и куда-то потащили. Шелехова отчаянно сопротивлялась, но ничего не смогла сделать с десятком жадных и сильных рук.
        - Мамочка! - шептала она на протяжении этой бесконечной ночи.
        Утром парни которые даже не говорили по-русски выбросили её за дверь барака и она, шатаясь еле добралась до своего места.
        - Господи! - крикнула при виде неё Мария.
        Она сразу всё поняла и принялась хлопотать над измождённой подругой.
        - Они же советские люди! - заплакала Саша и спросила: - Как так можно?
        Самое страшное выяснилось через неделю. Александра к своему ужасу поняла что забеременела.
        - Что мне делать? - спрашивала она совета у опытной Сафоновой.
        - Поехали со мной. - Предложила та, к этому времени её быстроглазый Андрей успешно нашёл новую «жену».
        - Что я у вас делать буду?
        - То же что и все, - парировала невозмутимая Машка, - работать в колхозе… С голода не умрёшь.
        - А ребёнок?
        - Родишь, а там посмотрим…
        - Чего смотреть?
        - Вдруг получится узкоглазым, а соседи тебя засмеют.
        - А твои деревенские не засмеют?
        - Скажем, что у тебя муж был казахом…
        Шелехова принималась плакать, а Мария гладила её по вздрагивающей спине и уговаривала:
        - Ну, кому ты в Сталино нужна?.. Матери нет, отец пропал. А у нас в деревне мои тебе завсегда помогут.
        - Думаешь они не будут ругаться на тебя?
        - Да ты что, - засмеялась Мария и сообщила: - У нас знаешь, какая большая семья?.. Один или два человека особой роли не сыграют.
        Александра неохотно согласилась с её доводами. В ноябре 1945 года Мария и Саша сошла на станции Унеча, откуда Мария была угнано 3 года назад. Их предсказуемо никто не стречал…
        Глава 14
        Долгожданный день Победы Григорий встретил в захваченном месяц назад Кенигсберге. В старинном доме, где размещалась санрота, старший сержант Шелехов лечил очередную рану. Раненые сидели втроём за праздничным столом - двое на костылях и Григорий, перевязанный от плеча до плеча бинтами. Конечно, если бы собеседники были более подвижны, то обязательно отправились бы в город, - осмотреть его красоты и выпить с весёлыми от счастья солдатами.
        - На костылях далеко не уйдёшь! - с горечью сказал артиллерист по фамилии Сытин.
        - Не повезло нам, - согласился пехотный лейтенант, - в самом конце войны ранения получили…
        - Некоторым не повезло больше! - возразил Григорий.
        Несмотря на периодическое ворчание раненых в их подвале тоже царило веселье; накануне друзья прислали с передовой большую флягу немецкого шнапса «для поддержки штанов» и они распивали его в компании с доктором Шебалиным - мужчиной лет сорока пяти, большим и грузным, килограмм на сто весом.
        - Давайте товарищи выпьем за великую Победу! - высокопарно предложил он.
        - Всё-таки мы одолели немца! - охнул после выпитого Сытин. - Никто не верил, но мы справились.
        - Вопреки, а не благодаря… - вставил Григорий.
        - Точно!
        Собеседники плотно закусили заокеанскими продуктами и закурили пахучие американские сигареты.
        - Последняя битва в войне самая решающая! - неожиданно сказал лейтенант. - Берлин мы лихо взяли.
        - Без победы под Москвой мы бы здесь не сидели… - не согласился Сытин.
        - От Сталинграда война повернула на Запад! - тихо произнёс Григорий.
        - Я там не был, - признался доктор, - но говорили, что там был ад…
        - Победа в войне сводится к выигрышу одного сражения. - Задумчиво сказал Шелехов. - Победа в отдельной битве часто зависит от доблести одного человека.
        - Получается, что мы в Сталинграде победили благодаря одному солдату? - засмеялся Сытин.
        - Да.
        - И ты знаешь кот это?
        - Мой погибший сын Михаил. - Серьёзно ответил Григорий.
        - Ну, ты даёшь…
        Собутыльники засмеялись и снова выпили за Победу.
        - Когда-то я был сельским врачом, - пожаловался пьяненький Шабалин, - а теперь стал майором медицинской службы.
        - Радоваться надо! - икнув, сказал Григорий. - Всё ж была не передовая.
        - Не скажи! - доктор помахал указательным пальцем перед носом собеседника. - У нас иногда такое случается…
        На улице в честь великого праздника палили из всех видов оружия. От близких выстрелов дрожала земля, и песок сыпался с потолка. Военные были привычны к этому и ничего не замечали, но доктор вздрагивал, вжимая голову в плечи.
        - Как сюда попали? - спросил он для поддержания беседы.
        - Мне надо было добраться до КП своего батальона. - Начал рассказ, заметно охмелевший лейтенант. - Со мной пошёл сержант Шитов, наблюдатель. Выждав момент, делаем бросок: я первый, он чуть следом за мной. И тут снова нас накрыли снаряды. Я успел допрыгнуть в траншею, правда, ногу сломал, оглянулся - моего спутника не было, будто он испарился!
        Молчаливый артиллерист встрепенулся:
        - При попадании снаряда в человека он исчезает, испаряется при страшной температуре взрыва.
        - Таких погибших военная бюрократия называет без вести пропавшими… - мрачно сказал Шелехов. - А значит, вдова и дети не будут получать пенсию по потере кормильца.
        Руки доктора заметно задрожали. Григорий налил всем шнапса и перевёл разговор на научную тему:
        - Доктор, а што такое иммунитет?
        Тот очень доходчиво объяснил слушателям:
        - Если вы имели впятером одну немку, и четверо из вас заразилась, а пятый остался здоров, это и есть иммунитет…
        Лекцию прервал заглянувший в подвал санитар:
        - Доктор! Быстро в перевязочную!
        - Чего тебе?
        - Там привезли два «живота»!
        - Так война кончилась…
        - Война кончилась, а жертвы остались!
        - Как их угораздило? - спросил Григорий.
        - Напоролись на засаду…
        «Животами» медики называли для краткости раненых в брюшную полость. Обычно в санроте лечили только легко раненных, а тяжёлых и «животов» отправляли дальше, в более приспособленные для операций условия. Но теперь в разгар празднования найти транспорт не представлялось возможным, и командир медсанроты доктор Гольдин приказал оперировать Шабалину.
        - Я никогда не делал подобных операций! - попытался отказаться тот.
        - Всегда что-то делаешь в первый раз.
        Видно было, как растерялся доктор. Руки его задрожали ещё сильней, чем раньше…
        - У себя в селе я принимал роды, лечил расстройства желудка, простуды, переломы и вывихи, - заикаясь от волнения, объяснил он, - а тут лапаротомия!
        - Справишься!
        - А что это такое? - поинтересовался Сытин.
        - Вскрытие брюшной полости.
        Стены перевязочной поспешно обтягивали чистыми простынями и кипятили инструменты, весь персонал был взволнован. Возможно, по этой причине операция прошла неудачно. На следующий день Григорий вырыл в прусской земле могилу для какого-то незнакомого лейтенанта Ваулина. Он никогда не узнал, что случайно похоронил человека, когда-то спасшего его сына Сергея.

***
        Через месяц Григория выписали из лечебного заведения, и он отправился в свою часть, базирующуюся в небольшом прусском городке на границе с Польшей. После капитуляции Германии советские солдаты уже успели перестроиться на мирный лад. Мужчина постоянно пили и ухлёстывали за женщинами. Девочки из всех сил набросились на дармовое заграничное барахло.
        - Форму носить надоело, а кругом такие красивые вещи! - хвастались военнослужащие женского пола.
        - Дома таких не будет…
        Но наряжаться было не всегда безопасно. Однажды его знакомые связистки надели яркие платья, туфельки на высоких каблуках и счастливые, сияющие пошли по улице. Навстречу шла группа пьяных солдат, которые начали кричать:
        - Ага!.. Фравы!!
        - Мы не фравы...
        -Пошли с нами! - заржали они и потащили девчат в подворотню.
        - Да мы русские, свои, ай! Ай!
        - А нам начхать!
        Время шло, а Григория всё сильнее томила мечта о возвращении домой.
        - Как же вырваться из этой помойки? - ломал он голову.
        Уже уехали демобилизованные старички, а его всё не отпускали.
        - Мне уже пятьдесят один год! - жаловался он в штабе.
        - Тебе трубить ещё годик, - издевательски утешали писаря Шелехова.
        И тут ему на ум пришла спасительная идея.
        - У меня же хрен знает сколько ранений!
        Григорий обратился к знакомому военврачу. Как раз расформировывали его часть, и он легко выписал ему демобилизационные документы. Впрочем, у врача была своя забота: надо было доставить в Ленинград трофейный аккордеон и кое-какое барахло его последней ППЖ, которая чуть раньше уехала рожать.
        - Если довезёшь, выпишу бумагу. - Предложил практичный доктор.
        - Как бы то ни было, я поеду домой! - обрадовался неожиданному освобождению Григорий.
        Однако с тем, куда ему ехать возникли нежданные проблемы. Буквально накануне он получил такие редкие на войне письма.
        - А тут сразу два письма. - Удивился Григорий, когда почтальон части протянул ему два треугольника.
        Вернее одно содержало извещение, а другое просьбу. В первом сообщалось, что старший сержант Шелехов Пётр Григорьевич геройски погиб за Родину в мае 1945 года в Берлине.
        - Как же так? - растерялся придавленный горем отец. - Буквально в последние дни…
        Он написал сыну сразу же после возращения из отпуска в Сталино. Даже получил от него радостный ответ, в котором Петя написал о своей встрече с Юлией Коноваловой и адрес её полевой почты.
        - Она помнит тебя! - эти простые слова в скупых строчках письма убедили его написать незабываемой девушке.
        Также Григорий писал и сыну, но ответа больше не получил. Видимо в царившей кругом неразберихе его письма затерялись и дошли до части Пети лишь после его смерти.
        - Так мы с Петькой и не увиделись… - прошептал Григорий и заплакал.
        Терять второго сына оказалось ещё больнее, чем Михаила. С третьи сыном тоже было не всё в порядке.
        - Прошу тебя, - написала его мать Елизавета, - когда сможешь, съезди в Ленинград. Последнее письмо от Сергея пришло из города Пушкин. Больше ни слуху, ни духу! Может он там, в госпитале обитает. Найди его Гриша!
          После таких новостей Григорий решил плыть в Ленинград. Выполнить просьбу Елизаветы, да и Юля настойчиво звала его. Она демобилизовалась туда в начале 1945 года и работала в одной из центральных больниц города.
        - Поеду в Питер! - решил он и начал выяснять, как быстрее попасть туда.
        С ним собрались отправиться в Ленинград два тыловых старшины - то ли хозяйственники-снабженцы, то ли кладовщики. Они совместно разработали план:
        - Надо добраться до Штеттина. - Предложил один из неразлучной парочки с лицом киноактёра Крючкова.
        - Зачем?
        - Там мы попросимся на советский корабль, плывущий в Ленинград.
        - Толково! - одобрил план Григорий. - Только как туда попасть…
        Организовать путешествие в Штеттин оказалось очень просто. Они наняли шофёра-немца и тот на огромном газогенераторном грузовике, за отсутствием бензина двигавшемся при помощи сжигания деревянных колобашек, промчал их через всю северную Германию.
        - Даже без бензина немцы умудряются быстро передвигаться… - удивлялся один из пожилых попутчиков.
        - А наши бы пёрлись пешком…
        Пустынный Штеттин представлял собой груду развалин. Они почти никого не встретили на улицах. В порту действительно стоял советский корабль, красавец-лайнер «Маршал Говоров».
        - Прежде он назывался «Борей», - сообщил пехотинцам словоохотливый морячок, - входил в состав финского флота.
        - А к нам как попал?
        - Перешёл после Финской войны в порядке контрибуции.
        В трюмы «Говорова» немецкие докеры грузили станки, демонтированные на местных заводах. Без труда они договорились с помощником капитана. За флягу спирта, который был предусмотрительно запасен старшинами, их обещали взять на борт.
        - Но «Говоров» отплывёт только через неделю, - сообщил мариман.
        - А нам куда?
        - Поживите пока в советской комендатуре, - посоветовал картавящий помощник.
        Комендатура помещалась не очень далеко. Это было большое каменное здание, нижние окна и подъезд которого были заложены кирпичом и мешками с песком. Со всех сторон здание оплетала колючая проволока.
        - Прямо неприступная крепость! - присвистнул Григорий.
        - Чего они так укрепились?
        Кабинет коменданта оказался на самом верхнем этаже. Постучавшись, они вошли в просторную комнату. Посредине сидел мрачный майор и глядел на гостей исподлобья через свисающие на глаза волосы. Перед ним на столе стояла наполовину пустая бутылка, стакан, а в обширной луже лежал хлеб вперемешку с кусками сала и ещё чем-то.
        - Товарищ майор, разрешите обратиться! - как положено, произнёс Григорий.
        Майор молчал, сопел и только смотрел на вошедших. Дважды пришлось повторять все сызнова. Вдруг майор вскочил, схватился за горло, выбежал из комнаты, и они услышали, как он громко блюёт в пролёт лестницы. Вернувшись, он мрачно сказал:
        - Ну, что вам?
        Демобилизованные объяснили ситуацию.
        - Старшина-а-а! - заорал он и громко икнул.
        Вошёл средних лет мужичок, которому было поручено устроить гостей. Усевшись на нары в одной из комнат, они стали закусывать, а для установления хороших отношений поднесли старшине стаканчик спирта.
        - Будем здоровы! - сказал старшина и выпил.
        Он крякнул от удовольствия, но спирт был неразведённый, и глаза его полезли на лоб. Вдруг один из них вывалился из глазницы и звонко шлёпнулся в котелок с борщом.
        - Ё-моё! - только и выдавил онемевший Григорий.
        Старшина между тем спокойно копался ложкой в супе, разыскивая потерянный глаз, достал его, вытер подолом гимнастёрки и, разведя пустую глазницу пальцами, вставил на место.
        - Да, такие-то дела, - смущенно сказал он. - В 1944 году в Белоруссии пуля сделала меня одноглазым. Стал я нестроевой, служил в хозкоманде, а теперь всё обернулось плохой стороной. Мой возраст давно уже демобилизован, а здесь советских войск нет, это ведь польская территория. Наш комендантский взвод заменить некем, вот и приходится служить…
        Днём в городе было тихо и спокойно, но с наступлением ночи началось нечто невообразимое. Повсюду поднялась стрельба, послышались крики, стоны, какой-то непонятный шум. Солдаты комендантского взвода посоветовали не высовывать носа на улицу.
        - А мы и не думали!
        - Ну, их нафиг! - единодушно решили красноармейцы. - Пускай сами разбираются.
          Дверь комендатуры забаррикадировали, у амбразур уселись дежурные наблюдатели.
        - Теперь я понял, почему здание так укреплено. - Сказал товарищам Григорий.
        - Так оно спокойнее…
        Оказывается, в развалинах города скопилось много всякой нечисти. Недобитые фашисты, уголовники, советские дезертиры, английские шпионы и так далее. В комендатуре они наслушались необычайных историй про бандитские шайки, как грибы после дождя возникавшие на территории Польши. Уголовщине было здесь раздолье, власть только ещё организовывалась.
        - Одной из таких шаек командует бывший советский капитан - дезертир, герой Советского Союза, некто Глоба. - Проинформировал их вечно пьяный майор. - Его помощником обер-штурмбаннфюрер СС, а в банду входит всякий интернациональный сброд.
        - Ты смотри, как спелись!
        Великолепно снаряжённая тем оружием, что в изобилии валялось на дорогах, банда разъезжала по стране на быстроходных немецких вездеходах «Адлер».
        - Поймать их, что ли трудно?
        - Ограбив один городок, она мчатся в неизвестном направлении со скоростью более ста километров в час. - Покачал головой комендант. - В городишках у бандитов осведомители, сообщающие по радио, куда направились преследователи.
        Вечером следующего дня вдруг началась стрельба из винтовок, пулемётов, автоматов по окнам и дверям комендатуры. Даже ударил лёгкий миномёт.
        - Чувствуется, что операцией руководит не дилетант, а опытный военный. - Определил одноглазый старшина.
        - Сейчас начнётся та стадия, - прохрипел Григорий, - когда нужно сосредоточиться и постараться не сдохнуть.
        Пришлось ветеранам тряхнуть стариной и начать ответную стрельбу из амбразур. Очень было неуютно под густым потоком пуль.
        - Прошла война, - со злостью подумал Григорий, - а теперь, чего доброго, придётся сложить голову здесь, в этой дыре!
        К счастью, всё обошлось. Лишь оцарапало одного солдата, да основательно наложили в штаны его спутники, не нюхавшие пороху во время войны…
        - Зато зараз смело можете говорить, што воевали! - подшучивал нам ними Шелехов.
        - Нашёл над чем шутить…
        Как только взошло солнце, осада прекратилась и налётчики исчезли словно призраки, будто ничего не происходило. С великой радостью они утром погрузились на «Говорова», который, между прочим, на ночь отходил далеко от берега во избежание инцидентов.
        - Неспокойно здесь! - оправдывался помощник капитана.
        - Мы в курсе…
        «Говоров» довольно долго плыл по Одеру, прежде чем достиг моря у города Свинемюнде. Это было интересное путешествие. Повсюду в реке торчали корпуса и мачты затопленных судов. В одном месте стоял переломленный бомбой танкер, в другом - разбитый и сидящий на дне броненосец.
        - Когда это их так раскурочило? - недоумевал страдающий морской болезнью Григорий.
        - Может наши? - высказал догадку старшина.
        В разные стороны торчали огромные стволы его пушек, а вода доходила до капитанского мостика. Тут были и подводные лодки, лежащие на берегу, и перевернутые плавучие краны.
        - Наверняка немцы сами повзрывали! - определил незнакомый и явно опытный моряк.
        - Да нет, - не согласился другой старшина, - точно мины…
        Наконец началась Балтика. Было холодно, ветрено и мрачно. Облака с дождём летели параллельно поверхности огромных серых волн. Сильно качало. На палубе пробирала дрожь, и его ловкачи-спутники договорились с механиком, чтобы их пустили в каюту.
        - Каюта двухместная, но её хозяин всегда на вахте. - Сказал хитроватый механик.
        - Со спиртом мы везде поместимся!
        Они обосновались на славу, в тепле и уюте. За удобства пришлось платить, они всю дорогу непрерывно пили вместе с хозяином каюты, закоренелым алкоголиком. Он так рассказывал о себе:
        - До войны я однажды пошёл в больницу, врач говорит, что надо пить железо…
        - А ты?
        - Пришёл домой, пропил железную кровать, а лучше не стало!
        - Скоро Ленинград?
        - Не грузите меня, я не сухогруз. Я танкер, наливайте...
        … Плыть пришлось долго, так как Балтийское море кишело минами. Был только один более или менее безопасный путь - вплотную к финскому берегу. От скуки они целыми сутками пили и трепались.
        - Мне недавно подводники рассказали интересную историю. - Хозяин каюты держался на удивление твёрдо. - На Средиземном море одна из немецких ПЛ доставила груз винтовок и другого оружия какому-то из арабских племён в Северной Африке, гадившему англичанам. В ответ благодарный вождь племени подарил немцам белого, кажется, верблюда. Чтобы не портить отношения с союзниками немцы подарок приняли. Так как в люк ПЛ животное явно не проходило, то его привязали к перископу, установили какова будет глубина при погружении, но так чтобы голова верблюда всё-таки торчала над водой. Пошли к себе обратно на базу в Адриатике и смогли-таки доставить подарок. Причем несколько раз погружаться им приходилось. Однажды это произошло возле каких-то рыбацких шхун. Можно представить, как себя чувствовали рыбаки, когда возле них проплыла башка бешено орущего верблюда!
        - Обосрались мабудь! - сказал Григорий и, уронив голову на стол, уснул.
        Простояв сутки в Хельсинки, они двинулись дальше, почти прижимаясь к скалистым обрывам финских шхер, пока не достигли острова Гогланд.
        - Прибыли! - чётко сказал хозяин каюты, когда увидел только ему знакомые очертания берега и свалился в богатырский сон.
        - Слава Богу, - заплетавшимся языком пробурчал Григорий, - ещё день и я бы умер от спирта…
        Действительно скоро показался Кронштадт, где опять пришлось ждать сутки.
        - Можно сойти с ума!.. - нервничали старшины.
        - Теперь-то чего бояться?
        - Рядом город, рядом дом, а мы торчим здесь и ждём! - жаловались коренные ленинградцы.
        Наконец, 4 ноября 1945 года корабль прибыл в ленинградский порт. Таможня к военнослужащим особенно не цеплялась, у неё были другие заботы: при разгрузке развалился ящик со станками, и оттуда посыпались… отрезы тканей, костюмы, обувь и прочее барахло. Сопровождающий груз майор начал стрелять из пистолета…
        - Нам до энтого представления нет дела. - Сказал Григорий, и старшины согласились с ним.
        - Поехали от сюда.
        Быстро сторговавшись с шофёром свободного грузовика, они покатили по городу. Грязный, закопчённый, весь в шрамах от осколков и выбоинах от бомб, - после мёртвого Штеттина, Ленинград казался полутрупом, в котором едва теплилась жизнь. Жители - серые, согбенные и словно припухшие, закутанные в мешкообразную одежду, едва волочили ноги.
        - Холодно, промозгло и мрачно. - Огорчился Григорий.
        - Кони с Аничкиного моста сняты. - Перечислял повреждения волнующийся старшина: - Юсуповский дворец сильно повреждён.
        - На Музее этнографии снизу доверху - огромная трещина. - Поддержал товарища другой хозяйственник. - Шпили Адмиралтейства и Петропавловского собора - в тёмных футлярах, а купол «Исакия» закрашен нейтральной краской для маскировки.
        Григорий и сам видел, что в скверах ещё уныло торчали носы закопанных зенитных пушек. Многие здания имели отметины от снарядов. Грустный ветер носил в невидимых руках жёлтую листву, ветки и какие-то грязные бумажки.
        - Как меня встретит Юля? - гадал он до самого расставания с попутчиками.
        Впрочем, как оказалось, Григорий волновался зря. Когда он осторожно вошёл в дверь указанного в письме дома, молодая красивая женщина с криком упала ему на грудь и больше никуда не отпустила.

***
        Военно-экономический потенциал Японии оказался серьёзно подорванным успешными боевыми операциями участников антигитлеровской коалиции на дальневосточном театре военных. После отклонения японцами ультиматума о безоговорочной капитуляции США нанесли ядерный удар по городам Хиросима (6 августа) и Нагасаки (8 августа).
        С весны 1945 года на Дальний Восток начинается передислокация войск СССР и его союзников. Перед Советской Армией ставилась цель уничтожения ударной силы японцев - Квантунской армии, дислоцированной в Маньчжурии и Корее и насчитывающей около миллиона человек. В соответствии с союзническим долгом 5 апреля СССР денонсировал советско-японский договор о нейтралитете 1941 года и 8 августа объявил Японии войну.
        9 августа группировка советских войск в составе Забайкальского (командующий - маршал Малиновский), 1-го (командующий - маршал Мерецков) и 2-го (командующий - генерал Пуркаев) Дальневосточных фронтов, а также Тихоокеанского флота (командующий - адмирал Юмашев) и Амурской военной флотилии (командующий - контр-адмирал Антонов), насчитывавшая 1,8 миллионов человек, развернула боевые действия. Для стратегического руководства вооружённой борьбой 30 июля было создано Главное командование советских войск на Дальнем Востоке, которое возглавил маршал Василевский.
        Наступление советских фронтов развивалось быстро и успешно. За 23 дня упорных сражений на фронте протяжённостью свыше 5 тысяч километров советские войска и силы флота, успешно наступая в ходе проведения Маньчжурской, Южно-Сахалинской и Курильской десантной операций, освободили Северо-Восточный Китай, Северную Корею, южную часть острова Сахалин и Курильские острова. Советские войска пленили около 600 тысяч солдат и офицеров противника, было захвачено много оружия и техники. Потери противника почти вдвое превысили потери, понесённые Советской армией.
        Вступление СССР в войну окончательно сломило сопротивление Японии. 14 августа её правительство решило просить о капитуляции. 2 сентября 1945 года в Токийской бухте на борту американского линкора «Миссури» представители Японии подписали Акт о безоговорочной капитуляции. Это означало конец второй мировой войны.
        … Спустя полгода после своего приезда в город на Неве Григорий шёл по Невскому проспекту и уныло насвистывал модную песенку. Навстречу ему двигался старший лейтенант в щегольской форме с иголочки. Невысокий, стройный и с орденом Красной Звезды на груди. Внезапно он остановился и, впившись глазами в прохожего, закричал:
        - Шелехов!
        - Што-то не признаю тебя…
        - Летом сорок второго года мы вместе служили в штрафбате у Калмыкова.
        - Извиняй, браток, - признался Григорий, - не могу вспомнить…
        - Лето сорок второго, под Сталинградом!
        - Столько народа в том батальоне перебывало!? - извинился он.
        После того как старлей рассказал свою историю Григорий его вспомнил. Он оказался один из той четвёрки разведчиков-уголовников, что взяли вместе с ним «языка».
        - И запомнил же!
        - Если бы не ты нас тогда всех положили бы в том блиндаже.
        - Скажешь тоже… - буркнул Григорий, но было видно, что встреча ему приятна.
        После того подвига их всех освободили, наградили и откомандировали в обыкновенные части.
        - А потом как жил? - спросил Шелехов.
        - Затем, пройдя курсы младших лейтенантов, я вышел в офицеры. - С гордостью признался вор.
        - Ишь ты!
        - А то…
        - Чем зараз занимаешься?
        Молодой «уркаган» таинственно усмехнулся:
        - Ишачить за рублики от получки до получки, как вы, из наших ребят никто не будет. Нам надо снять миллион из сейфа и жить на широкую ногу. Того света нет, как нам часто политрук Калачёв говорил - значит, на этом надо всё брать.
        - Кто знает, есть аль нет…
        «Липовый» офицер закурил сигарету союзников и со знанием дела произнёс:
        - Я точно знаю, что нет.
        - Скоро узнаем…
        - Кстати нашего доблестного политрука я недавно встречал. - Между делом вспомнил вор: - Отправившись по делам в Одессу, с удивлением увидел в поезде знакомую рожу со шрамом на щеке. Это был Калачёв, теперь проводник вагона, угодливо разносивший стаканы и лихо бравший на чай. Он, конечно, меня не узнал, и я с удовольствием вложил полтинник в его потную, честную руку.
        После непродолжительного общения старлей предложил сослуживцу вступить в их «малину», как тот понял, причём даже на «дело» не ходить, а только для вескости их «подполья».
        - Не хочу, - категорично отказался Григорий, - но мне интересно на твоих ребят посмотреть.
          Из разговора он знал, что остальная троица тоже жива.
        - Ну, поехали.
        Тут он отошёл позвонить по телефону, и вскоре подъехала блестящая «эмка». Привезли его в какой-то подвал, окна в машине были закрыты шторками.
        - Пускай ребята посмотрят на тебя,- сказал старший лейтенант, - а то ограбят ненароком на улице.
        - Грабить меня незачем, - на всякий случай сказал Григорий. - Взять всё едино нечего…
        Там сидели мордовороты, почти все в матросской форме.
        - «Блатные» в Ленинграде почему-то носят матросскую форму. - Удивился про себя Шелехов.
        В большом зале со сценой, где он восседал в окружении своих однополчан, братьев-разбойничков, шли танцы под аккордеон и пианино. Но на душе у него было неспокойно…
        - А ежели они не захотят, штоб посторонний знал их логово?
        Справа расположился «старший лейтенант». Слева подсела томная красотка.
        - Пить воду с лица можно! - невзначай подумал Григорий.
        Потом подошло ещё несколько «офицеров», в том числе из их штрафного. Чествовали гостя шампанским!
        - Ить как-никак однополчане! - растрогался он и подумал, - может здесь не все и воры?
        Но нет, на вид истые разбойники, особенно один, с бычьей шеей силача, всё поглядывал с подозрением на незнакомца, если не злобно, то очень настороженно и недоверчиво. Об этом он шепнул своему «офицеру». Бык перешёл к другому столу.
        - Отчего вы ходите в форме? - спросил он хозяина.
        - Для маскировки! - смеясь, ответил тот.
        - Вам же нельзя, вы же воры…
        «Офицер» сразу стал мрачным.
        - А я теперь не вор, а «сука»!
        - Как энто? - удивился бывший «зэк».
        - Всех наших кто воевал, - разъяснил ему старлей, - в лагерях и тюрьмах не считают больше за «бродяг»…
        - Почему?
        - Коронным ворам западло держать оружие в руках и убивать…
        - А вы как?
        Отчаянный разведчик снова заулыбался.
        - Наши как попадают на «зоны» режут воров почём зря, а те нас!
        … Несмотря на неординарную обстановку Григорий отдохнул отлично, расслабившись он даже рассказал собеседнику о своей проблеме.
        - Не могу никуда устроиться на работу.
        - Ты же «фронтовик»!
        - У меня 58-я статья…
        - Тогда понятно!
        После вечеринки его отвезли к Витебскому вокзалу, откуда до их с Юлей дома было рукой подать. «Старлей» ещё раз спросил о его решении.
        - Не могу! - он остался твёрд. - У меня молодая жена.
        - Тем более… Чем кормить будешь?
        - Устроюсь как-нибудь…
        При расставании бывший штрафник сунул ему какую-то бумажку с номером телефона. Григорий развернул её и с удивлением спросил:
        - Для чего она мне?
        - Завтра позвони… Скажешь от «Жиги».
        - Ну?
        - Тот мужичок кое-чем мне обязан, поможет тебе с работой…
        - А вдруг я окажусь «предателем» и сдам вашу «малину»?!
        - Исключено! - заржал довольный «уркаган». - Ты дороги не видел…
        - Точно, - легко согласился Григорий, - хучь убей меня, я не знаю, куда меня возили на машине.
        Они разошлись по-товарищески.
        - Тебя никто в Питере пальцем не тронет. - Пообещал «липовый» старший лейтенант. - При встречах с нашими сообщи: «Старшой штрафного батальона!»
          Только дома до Григория дошло, что он гостевал в одной из многочисленных банд, наводивших ужас на многие центральные города.
        - Настоящий разгул бандитизма. - Сетовали испуганные обыватели.
        - Куда только власти смотрят?
        Тогда в Ленинграде офицеров раздевали и грабили даже днём, отбирая документы, награды, вплоть до Золотых Звёзд Героев Советского Союза.
        - Подойдут, нож к горлу приставят и разденут. - Страшные истории обрастали подробностями как дно корабля ракушками.
        Григория такие опасения больше не волновали. Тем более по протекции «Жиги» он, наконец, устроился на прибыльную работу на централизованных продовольственных складах.
        - Как сыр в масле будешь кататься! - сказал дёрганый мужичок и оказался прав.
        Через несколько лет Шелехов случайно узнал, что в ноябре того года когда он встретился с бывшими штрафниками правоохранительные органы разгромили их банду.
        - Бандиты наметили, - рассказал ему знакомый милиционер, - в один день ограбить все сберкассы в городе. Но кто-то их, видимо, застукал. Главарей в числе двенадцати решили было вешать на «марсовом поле». Однако в последние минуты виселицы убрали и, увезя бандитов в казематы, расстреляли.
        - Вешают только изменников Родины, как бывшего генерала Власова… - Огорчившись, сказал Григорий, - а они за неё честно воевали!
        Глава 15
        Двадцатилетний Кирилл Плотников, студент четвёртого курса первого медицинского института, благодаря счастливому случаю устроился сезонным санитаром. Подмосковному военному госпиталю, переоборудованному под «Дом инвалида», срочно требовались работники, а Кириллу осеннее пальто.
        - Повезло мне необыкновенно! - он обсуждал заманчивые перспективы с друзьями-однокурсниками.
        - Как туда попал? - спросил Витя Лапин.
        Плотников не стал рассказывать, что случаю сильно помогла инициатива его энергичной матери и её медицинские связи. Она прошла всю войну военным хирургом и знала огромное количество нужных людей.
        - Условия предложили райские! - одновременно радовался и недоумевал Кирилл. - Главврач обещал устроить проживание прямо на территории, ездить в Москву не надо.
        - Не может быть!
        - Зарплата приличная, питание по высшему разряду.
        - А чё тогда им санитары нужны? - удивился Витька, худой и занудливый очкарик. - На таких условиях там очередь из желающих должна стоять…
        - Хрен поймёшь, - пожал костлявыми плечами Плотников, - может недавно открылись?
        - В любом случае раз пообещал, ехать надо!
        - Конечно! - повеселел Кирилл. - Там говорят места знатные, старая графская усадьба… Парк, пруд и всё такое! Считай, в санатории лето проведу!
        После ускоренной сдачи летней сессии, в первых числах июня 1953 года Кирилл тихоходной электричкой отправился к месту работы. Ехать предстояло часа два, убаюканный шелестом мелкого дождя за грязным окном Плотников заснул. Ему приснился отец в тот день и час когда он уходил на фронт. Девятилетний Кирюша тогда мешком повис у отца на шее, словно понимая, что видит его в последний раз.
        - Нас извлекут из-под обломков, поднимут на руки каркас! - раздалось громкое и фальшивое пение под самым ухом спящего. - И залпы башенных орудий, в последний путь проводят нас!
        - Кто так фальшивит? - Кирилл недовольно открыл глаза, чтобы посмотреть на мешавшего отдыхать певца.
        Он всегда после навязчивых снов об отце просыпался не в духе, никак не мог его забыть. Перед деревянной скамейкой, на которой сидел Плотников, стоял одноногий инвалид и тянул жалобную песню о танкистах.
        - Граждане подайте герою Курской битвы, - канючил он, увидев проснувшегося пассажира. - Я за вас кровь проливал…
        - Иди с Богом! - возмутилась тучная соседка. - Знаем, где ты ногу потерял, выпрыгивал на ходу с трамвая и угодил под колёса!
        Молодой ещё мужчина смутился, и быстро перебирая костылями, прошёл в другой конец вагона. Вскоре оттуда раздалось протяжное пение. Женщина повернулась к Кириллу и со злостью сказала:
        - Житья от попрошаек не стало. - Она искала поддержки у окружающих. - После войны их развелось немеряно, каждый второй герой…
        - Я слыхал, - вступил в разговор коренастый мужчина напротив, - по поездам милиция всех певцов собирает и отправляет в лагеря.
        - Брехня! - авторитетно заявил бодрый старичок, сидевший через проход. - Не в лагеря, а в специальные учреждения. Там за ними государство досматривает, всё же страну защищали.
        - Вот и ладненько, - подвела итог дискуссии соседка Кирилла и, вытащив кошёлку с провизией, принялась закусывать варёным яичком. - Лишь бы они людям не мешали…
        - Точно!
        - Так и есть…
        Кирилл снова закрыл глаза, притворился спящим. Он не мог сформировать собственного мнения на взволновавший всех вопрос. Ему было жалко инвалида, но высказаться против общего мнения он остерёгся.
        - Действительно, - подумал он, соглашаясь с общим мнением. - Мало ли где калека мог потерять ногу?.. Если всем подавать, себе ничего не останется!
        На следующей остановке Плотников вышел и, перейдя небольшое поле, подошёл к обнесённому высоким забором поместью. Седой охранник, недоверчиво глядя на подозрительного студента-хлюпика, отвёл к пожилому главврачу. Тот сразу направил Кирилла в отдел кадров и через два часа оформленный по всей форме практикант перенимал опыт работы у старшего санитара.
        - Работа простая, - сказал Акимыч.
        Так санитар велел себя называть.
        - Главное к ним жалость иметь, - приговаривал он, обходя с новичком мрачные палаты. - Солдаты всё ж таки...
        В первые дни работы Плотникову стало понятно, почему персонал здесь долго не задерживался. С бытовыми условиями всё оказалось даже лучше чем предполагалось. Он жил вдвоём с флегматичным поваром в уютной комнате каменного флигеля, но один вид пациентов мгновенно лишал людей душевного равновесия.
        - Как они могут жить? - каких только калек не увидел там Кирилл.
        Кто без руки, кто без ног, без глаз и со срезанным, слепым осколком снаряда, лицом. В палатах плотно висел тяжёлый дух лекарств, пота и отчаянья, собранных вместе обречённых на смерть людей.
        - Господи! - ужасался про себя впечатлительный юноша. - Неужели в таком состоянии можно жить, надеяться на лучшее, пить водку, наконец?
        Надолго в спецучреждении из персонала никто не задерживался. Лишь Акимыч работал здесь несколько лет. Казалось, к его огромной костистой фигуре привыкли не только обитатели больницы, но и здания, деревья и птицы. С утра до вечера он неутомимо переворачивал лежачих, вывозил на свежий воздух неходячих и менял повязки на бесчисленных гноящихся ранах. Извиняющим тоном говорил старший санитар в короткие минуты перекуров:
        - Я ить на войну не попал!
        - Как так?
        - Броню имел как кузбасский шахтёр…
        - Ну и что тут удивительного? - лениво цедил Плотников. - Многие не воевали.
        - Так-то оно так, но вишь-ка… - тянул слова Акимыч. - Наши-то страдальцы вроде как заместо меня раны получали!
        Горообразный Акимыч выбросил докуренную махорочную самокрутку и пошёл менять подгузники парализованным. Особо тяжёлых он неопытному студенту не поручал.
        - Рано тебе. - Отнекивался санитар на предложения о помощи.
        - Почему?
        - Сломаешься студент…
        Впрочем, разговоры разговорами, а Кирилл замечал пару раз, как он давал тумаков особо шустрым подопечным, промышляющим мелкими кражами на выпивку и курево. Первую неделю пребывания Плотникова на новом месте беспрестанно лил дождь.
        - Всё лето коту под хвост! - жаловался он Акимычу.
        - Лето не жизнь, - философствовал старший санитар, - одного не жалко…
        Казалось, природа тоже оплакивает ушедшего в марте месяце генералиссимуса Сталина. Плотников в толпе рыдающих москвичей ходил смотреть на выставленный в колонном зале дома Союза гроб с телом покойного, потом чудом избежал смертельной давки.
        - Как же мы будем теперь жить? - он тогда задавал себе самый популярный в те дни вопрос. - Как же люди могут, есть, спать, ходить в кино, когда Вождя не стало?
        Потом погода, как и жизнь, наладилась. Кирилл втянулся в повседневные обязанности и даже купался пару раз в заросшем кувшинками пруду.
        - Красота! - он после сытного обеда, в свой законный перерыв, быстро искупнувшись в тёплой воде, лежал под раскидистым дубом.
        Вдруг по выложенной камнем дорожке показалась сутулая фигура старшего санитара. Он нёс что-то в вытянутых руках и, остановившись в метрах двадцати перед Плотниковым начал вешать это на дерево.
        - Странно, - подумал разомлевший Кирилл, - Акимыч чего-то чудит… Может украл что и прячет?
        Он тихонько подкрался сзади и выглянул из-за широченной спины бывшего шахтёра. Тот прилаживал на торчащий сук объёмный мешок, из которого торчала …человеческая голова!
        - Ё-моё! - ахнул поражённый студент. - Что это такое?
        - Твою мать. - Выругался бывший шахтёр. - Зачем подбираешься так тихо?
        - Я посмотреть хотел…
        - Смотри теперь, сколько влезет, - Акимыч обиженно шагнул в сторону. - Чудом не уронил Самовара.
        На крепком дубовом суку, на пеньковой верёвке, висел грязный брезентовый мешок, из которого торчала лысая голова. Заикаясь, студент спросил:
        - Кто это?
        - Человек!
        - Как он туда влез?
        - Обыкновенно поместился...
        - Он что карлик?
        - Сам ты карлик. - Обиделся Акимыч и предположил: - У тебя бы не было рук и ног, тоже, небось, легко вошёл…
        Казалось, необычный пациент никак не реагирует на любопытство незнакомого человека. На бледном, словно застывшая маска, лице, выделялись лишь тёмные, живые глаза. Потрясённый Плотников подошёл ближе, чтобы подробнее рассмотреть необычного больного и спросил:
        - Как его угораздило этак?
        - Как обычно, - успокоился отходчивый Акимыч и начал сворачивать гигантскую «козью ножку». - Ранило на фронте в 1943 году под Воронежем. Направили на лечение сюда, тогда здесь обычный военный госпиталь располагался.
        - А как же он потерял руки и ноги?
        - У него были множественные осколочные ранения. Ноги ему сразу отрезали в полевом госпитале, руки уже тут, после начала гангрены конечностей.
        Акимыч спокойно курил, с неодобрение, поглядывая на голубые небеса. Словно сидящий там забыл собственные обязанности и не присматривает больше за глупыми детьми.
        - После взрыва снаряда Самовара вдобавок контузило и парализовало, - продолжал он, регулярно сплёвывая на землю. - Так что говорить и даже двигать головой он не может.
        - Так как он живёт?
        - Припеваючи. - Пошутил весёлый санитар. - Мы с ним друзья, правда, Самовар?
        Человеческий обрубок один раз моргнул прозрачными веками. Пожилой медбрат весело закричал:
        - Во видал?
        - Точно.
        - Так он говорит да. Если нет, тогда мигает два раза…
        - А почему Самовар?
        - Сейчас поймёшь! - Акимыч шагнул к раскачивающему мешку. - Ест он только жидкую пищу, поэтому по-большому ходит редко, а по-маленькому я вот что придумал…
        Он повозился у дна мешка и сквозь специальное отверстие стыдливо вывалился небольшой отросток, в котором с трудом можно было узнать мужской половой орган.
        - Теперь он мокрым точно не будет, поэтому мужики ещё до меня прозвали пациента Самоваром. Похож?
        - С боку похож. - Присмотревшись, определил Плотников.
        - А как его зовут?.. Фамилия у него должна быть...
        - Хер его знает!.. Просто Самовар...
        Обычно словоохотливый Кирилл на этот раз не знал, что сказать. Он смотрел на спокойное лицо человека без имени, и ему становилось страшно. Он думал о том, что смог ли жить вот так, без рук и ног, без всякой надежды? Акимыч, как ни в чём не бывало, бойко рассказывал:
        - Когда хорошая погода я обычно вывешиваю его после обеда и до самого вечера.
        - Не скучно?
        - Что ему в палате делать? Здесь свежий воздух, птички поют.
        - А вдруг ему не нравится?
        - Нравится, что ты, - не согласился опытный санитар, - а ну мигни!
        Самовар послушно мигнул веками без ресниц и Кирилл тоже понял, что тому нравилось висеть на дереве. С этого дня между ними установились дружеские отношения. Добродушный студент научился различать малейшие изменения на лице товарища, любое красноречивое движение его глаз.
        - Он чувствует тоже, что и я. - Плотников часто приходил в палату для тяжелораненых и читал Самовару книги.
        Когда выпадал погожий денек, он выносил того в парк. Высохшее тело почти ничего не весило и Кириллу не верилось, что он несёт в руках взрослого мужчину. Часто он представлял, что перед ним пропавший без вести отец и рассказывал ему всю свою жизнь.
        - Мать замуж так и не вышла, - лучшего собеседника для юношеской исповеди было трудно придумать. - Хотя один полковник настойчиво сватался… Она тебя забыть не смогла.
        Самовар послушно раскачивался под порывами июльского ветра, и Кириллу чудилось, что его глаза блестели как-то по-особенному.
        ... В начале августа Плотникова попросили поработать в архиве, у него был каллиграфический подчерк, чрезвычайно редкий среди врачей. Разбирая папки с бумагами находящихся на излечении, он случай наткнулся на дело Самовара.
        - Не может быть.
        Он узнал его по номеру палаты и места кровати, а также по выразительным глазам смотревшего с пожелтевшей фотографии. Сначала Кирилл не поверил, что писаный красавец в довоенной форме кадрового военного и есть Самовар.
        - Да у него же должна быть семья, красавица жена и дети! - вскрикнул юноша, рассматривая статного черноволосого офицера.
        Плотников, воспользовавшись возможностями госпиталя, тут же послал телеграмму в военкомат по месту прежнего проживания Самовара. Мол, такой-то офицер числится ли в списках и живы ли родные? Через неделю пришёл ответ, советская военная машина работала как часы.
        - На Ваш запрос сообщаем, что Калмыков Иван Тимофеевич числится пропавшим без вести с 1943 года. - Прочитал Плотников на фирменном бланке. - Семья в составе жены Евдокии Семёновны и сына Константина Ивановича в настоящее время проживают по адресу…
        В глазах Кирилла потемнело, он представил себе, как обрадуется сын, узнав, что пропавший отец жив. Он тут же побежал к Самовару. Странно, но настоящая фамилия, которая теперь была известна ему, никак не вязалась с нынешним видом инвалида, и он продолжал называть его прилипшим прозвищем.
        - Они живы! - крикнул Плотников на ходу, обращаясь к одиноко висящему на дереве человеку. - Я нашёл твою семью…
        Самовар, широко раскрыв глаза, внимательно смотрел на взволнованного санитара.
        - Ты не рад? - собеседник помедлил и моргнул два раза. - Но почему? Они обрадуются тебе… Прошло столько лет, а ты жив!
        Самовар чётко мигнул два раза, и Кирилл сильно обиделся на него.
        - Я ведь так старался!.. Как настоящий Шерлок Холмс вычислил и нашёл его семью, а калека даже не поблагодарил.
        Две недели они не разговаривали, только в свой последний рабочий день, накануне начала осени, Плотников вновь вынес подопечного на природу. Он накануне много и мучительно думал, почему Самовар не хочет известить о себе собственную семью.
        - Ты не хочешь, чтобы они тебя видели в таком состоянии? - догадался он, глядя в потухшие глаза инвалида. - Да?
        Самовар опустил и поднял чуткие веки и по его бледным щекам покатились две прозрачные слезинки.
        - Прости меня солдат, - после мучительной паузы попросил Кирилл, - я не хотел причинить тебе боль…
        Самовар понимающе моргнул один раз и блаженно закрыл уставшие глаза, до вечера он мог понежиться под тёплыми лучами засыпающего солнца. Он знал, что перед ужином шумный Акимыч заберёт его в надоевшую до чёртиков палату...
        - Завтра догуляешь!
        Плотников молча, пошёл собирать вещи и через час он уже ехал обратно в Москву. Где-то на середине пути в вагон зашёл калека, певший очередную грустную песню.
        - Какая разница, где человек потерял ногу?.. В любом случае ему больно. - Подумал студент, вспомнив висящего на дереве Самовара.
        Когда инвалид, натужно ковыляя, добрёл до Кирилла, тот достал из собранных на покупку пальто денег, отложенных из зарплаты, крупную купюру и протянул опешившему нищему…

***
        Генерал-майор Шаповалов не видел распростёртый в огне и развалинах Берлин. Его боевой путь закончился в австрийских Альпах.
        - Впереди союзники! - донесла разведка.
        - Стоп машины, - приказал командир корпуса, - войне конец.
        Неожиданно оказалось, что дни утрат и печали минули, поскольку навстречу через реку спешили вооружённые, но улыбающиеся американцы с горячим желанием пожать руку.
        - Россия, браво! - с акцентом выкрикивали они, норовили обняться и предлагали заморские сигареты.
        - Не Россия, а Советский Союз… - поправил их генерал-майор.
        Они закурили и выпили отечественной водки. И закрепили Победу американским виски. Но главную черту в войне подвели на Параде Победы в Москве 24 июня 1945 года.
        - Погода выдалась плохой. - С сожалением глядя на насупленные небеса, сказал Иван Матвеевич.
        - Столько слёз люди пролили, - заметил стоящий рядом герой-танкист, что природе тоже не грех поплакать в такой день…
        Над торжественным городом нависли сумрачные облака, и какой-то осенний дождь брызнул на столичную брусчатку.
        - Да разве это помеха для фронтовиков, ещё не отвыкших от скользких дорог и грохота боя! - бодро произнёс он.
        - Пройдём как надо.
        Перед началом Парада генерал-майору Шаповалову выдали саблю и приказали возглавить сводный батальон танкистов 3-го Украинского фронта. То было захватывающее дух торжество.
        - Будто сгусток энергии и порыва армии-победительницы вышел на встречу с народом. - Сказал лейтенант-танкист со следами ожога на лице.
        - Который отстрадал вместе с ней долгих четыре года. - Согласился генерал.
        - Это пик нашего единства!
        Танкисты, лётчики, пехотинцы, моряки ритмично двигались по брусчатке Красной площади в таком же строгом порядке и взаимодействии, в каком ещё два месяца назад громили врага. Влажный ветерок, будто волнуясь, остужал разгорячённые лица маршировавших воинов и принимавшего парад московского люда...
        - Прямо дрожь по телу! - признался Шаповалов статному полковнику, когда знамёна разгромленных немецких дивизий полетели к подножию Мавзолея Ленина.
        - Мы так долго к этому шли! - полковник украдкой вытер влажные глаза.
        - Жаль, что слишком много наших товарищей не дожили…
        - Они сейчас гордятся нами!
        … После войны Иван Матвеевич поступил в Академию Генштаба и перебрался в Москву.
        - Охота тебе учиться!? - подшучивали над ним иные командиры.
        - Учится никогда не поздно…
        - Вон, какого врага одолели! - хвастались хмельные победители. - Кто лучше нас может воевать?
        - За плечами знания не носить, - отшучивался он, - да и военная наука не стоит на месте.
        В 1947 году тот решился и пригласил с собою в поездку крестницу Ларису Буханцову.
        - Приезжайте в Москву, погостите, познакомлю с семьей, - настаивал он в письмах к отцу.
        На Павелецком вокзале они встретились.
        - Двадцать с лишним лет не виделись.
        Обнялись. Они знали, что удивительно похожи друг на друга. И обоим было приятно сознавать это. Отца вдобавок распирало от гордости за сына: тот в генеральской форме, Герой войны и учится в московской академии.
        - Поехали домой, а то встречные засматриваются. - Предложил младший Шаповалов.
        - Впервые внуков увижу! - Отец смахнул слезу.
        Разговаривали сумбурно. Гости не успевали отвечать на вопросы хозяина:
        - Как живёте?.. Как наш посёлок?
        - Война сильно порушила Алексеевку, - обстоятельно рассказывал старший Шаповалов. - Много развалин, особенно в центре...
        - Вся страна почитай в руинах!
        - Но живём. - Засмеялся отец. - Теперь можно жить... Подсолнечник жарим и лузгаем, из него же бьём олию...
        - А в клубе на эфирном заводе показывают "Тарзана"! - не утерпела Лариса.
        Пообвыкши в столичной обстановке, она торопливо рассказала:
        - Я роблю в "Кожсапоге". Артель така. Подходит до мэнэ бригадир и каже: "Глянь в газету. Угадуешь?".
        Генералу было чрезвычайно приятно слушать плавну речь родной местности, и он с улыбкой слушал откровения добродушной родственницы.
        - Я глянула - а там Иван Матвеевич. - Тараторила та. - Большой такой портрет. Герой Советского Союза! Я аж заплакала. От радости. И с газетой к крестному. Вин подывывся: "Оставь газету!"
        - Я вам таких газет, сколько хотите дам!
        … В 1949 году Шаповалов окончил Военную академию Генштаба и был направлен в Группу советских войск в Германии. Служил начальником штаба, заместителем командующего танковой армией. С 1955 года генерал-лейтенант Шаповалов пять лет командовал 2-й гвардейской танковой армией. В следующий раз Иван Матвеевич отправился в Алексеевку с тяжёлым сердцем. Позвала горестная телеграмма - умер отец.
        - Как отца Героя войны похороним с воинскими почестями! - заверил его стоящий по стойке смирно местный военком.
        - Похороним по православному обычаю. - Объявил всем Шаповалов. - До конца дней своих отец оставался глубоко верующим человеком.
        - Как бы ни дошло до верха… - воровато оглядываясь, предупредил военком и первым написал донос на генерала.
        Сын сделал всё, чтобы отлетевшая душа отца не возмутилась: тёмный гроб и крышка с чёрным крестом, молитвословие на дому, отпевание в церкви, куда зашёл самолично.
        - Через год поставьте крест на могиле. - Попросил он директора кладбища.
        - Может лучше памятник со звездой?
        - Я сказал - православный крест!
        Местечковое начальство зло судачило:
        - Мыслимо ли, генерал, коммунист - и похоронил с крестом, заходил в церковь...
        «Сигналы» о поведении Шаповалова благополучно дошли к высокому начальству в Москву. Но вмешался маршал Жуков, который сказал:
        - Такова была последняя воля отца, и сын не мог не выполнить её.
        Глава 16
        После окончания войны Николай Сафонов остался в Группе Советских Оккупационных Войск в Германии. До осени 1947 года он служил в мотострелковой части в маленьком городке Штансдорф под Потсдамом, и лишь раз за это время приехал домой в отпуск. Когда он, наконец, демобилизовался и вернулся в Криницы, младший брат Дмитрий уже учился в городе.
        - Может, и ты поедешь в Брянск? - спросила его быстро стареющая мать.
        - А вы как без мужчин справитесь? - вопросом на вопрос ответил Коля.
        - Оно-то так…
        - В трактористы пойду, - поделился он выношенными планами, - они нынче неплохо зарабатывают.
        Трактор ХТЗ расшифровывался как «Хрен Тракторист Заработает» и заводились непросто. Бригадир тракторной бригады ставил зажигание магнето в определённое положение.
        - Если не рассчитал и поставил «раннее зажигание», - раскрывал он секреты профессии, - то горючая смесь воспламеняется от искры раньше, чем следовало бы.
        - И что потом?
        - Суп с котом…
        Маховик двигателя давал обратный ход, нередко выбивая кисть руки трактористу, крутящему заводную ручку.
        - Монтировка улетит высоко в небо, - пугал бригадир нового тракториста. - В худшем - саданёт тебе в лоб…
        - Мне пару раз осколки в каску попадали, - засмеялся Сафонов, - а тут монтировка.
        - Тебе мало не покажется…
        Тракторист сидел за рычагами на железном сиденье без кабины, обдуваемый ветром с пылью или обмываемый дождём, иной раз со снегом.
        - Работёнка у нас ещё та! - не унимался бригадир и дыхнул устоявшимся перегаром.
        - Не пугай! - веско отвечал крепко повоевавший Николай.
        Каждое утро он тщательно выгребал грязь из двигателя. Для этого надо было залезть под днище трактора, открутить задние болты, а потом придерживая коленями пудовый чугунный поддон, передние болты. Затем предстояло снять угловатую «чугунку» и вычистить двигатель.
        - Текущий ремонт: перетяжка, замена прокладок, удаление грязи около шатунов. - Перечислял обязанности тракториста чумазый начальник: - Без этих обязательных процедур техника долго работать не будет.
        - Ясно!
        … О «фотогигиеничности» тракториста ещё до войны сложили хулиганскую частушку: «Полюбила тракториста, а потом ему дала. Три недели сиски мыла и соляркою ссала!»
        Несмотря на тяжкий труд, трактористам завидовали - ведь им платили на трудодень 3 килограмма зерна. Гарантированно за сезон, если всё будет удачно, они получали сорок пудов хлеба. Жили трактористы недолго - максимум 40-50 лет.
        - Зато семья голодать теперь не будет! - стиснув зубы, Николай воевал с капризной техникой.
        Ему даже пришлось расплавить свои медали «За отвагу» и «За взятие Берлина», чтобы запаивать медные трубки топливной системы трактора.
        - Так никаких наград не останется! - расстраивался он, яростно орудуя паяльником.
        - На хрена они тебе? - подначивал его бригадир, который всю войну просидел в тыловых складах.
        - А вдруг когда-то за них будут давать огромадные деньжищи?
        - Скажешь тоже…
        Николаю неслыханно повезло, в конце сороковых годов в Харькове стали выпускать гусеничный трактор ДТ-54. Он имел современный двигатель и такую немаловажную мелочь как кабину. Теперь трактористу за шиворот не текло, в уши не задувало, хотя сильно гудело, трясло и вибрировало.
        - На то они и есть 54 лошадиные силы. - Веско сказал принимавший технику бригадир.
        - Мощь неимоверная! - подтвердил Сафонов, любовно поглаживая вздрагивающий бок прирученного зверя.

***
        Весной 1948 года его сестра Мария вышла замуж. Но не по любви и взаимной симпатии, а по воле тётки Ульяны и дядьки Сидора, брата матери. Им понравился жених. Тем более будущий тесть сказал при сватании:
        - Нам приданого не надо.
        - Как так?
        - Вы нам только девку отдайте…
        Вот и «пропили», то есть просватали Марию без её согласия и ведома. Парень из соседней деревни Королёв Василий давно оказывал ей знаки внимания. И он ей нравился. Василий узнал о сватовстве конкурента и с взрослым родственником пришёл просить дать отказ донаховцам.
        - Так как я сам хочу жениться на Маше. - Аргументировал он свою просьбу.
        - А ты Марию спросил?
        Тётка Ульяна, воспользовавшись отсутствием дома племянницы, сказала, что та Васю и видеть не хочет. После этого Королёв вовсе перестал замечать Машу, к её полному изумлению.
        - Видать судьба мне за Семёна идти! - решила она и после скромной свадьбы переехала в семью мужа в Донаху.
        До этого момента они с Александрой Шелеховой жили как родные сёстры, вместе работали, ели и отдыхали. Почти сразу по их приезду в Криницу из Германии с Сашей произошёл несчастный случай. За недостатком тягловой силы в посевную носили на себя из заготзерна на станции Унеча до родного села мешки с элитным зерном по 8 килограмм каждый, связанные вместе в «хохле» и перекинутые через плечо.
        - Ты бы Санька не таскала тяжести! - предостерегла беременную подругу Мария.
        - Ничего не будет… - легкомысленно отмахнулась Шелехова.
        Бабка Никонова, возле дома которого играл трофейный патефон, угостила девчат в честь праздника пирогом. Девчата отведали чисто картофельный пирог, разломанный на четверых и, несмотря на пройденный путь с грузом, пустились в пляс под балалайку.
        - Жить так хочется! - призналась весёлая Машка.
        - После того, что мы пережили, - задорно крикнула Саша, - нам ничего не страшно…
        Аккомпанировал им отец Юрки «Крохи», которого за красивую игру на балалайке прозвали «композитор Будашкин». Девчата босиком отбили «барыню», взвалили мешки на плечи, и пошли дальше. Следующей ночью у Александры случился выкидыш.
        … Годовой минимум трудодней для колхозников - 240 выходов на работу.
        - Если кто не выработает - отрежем сотки. - Грозил вернувшийся из эвакуации «Ероплан».
        - Язык он пускай себе отрежет! - судачили между собой колхозники.
        - Как немец на порог - он первым сдрыснул…
        Председатель самолично запахивал на тракторе картофель у нерадивых колхозников, чтобы зимой питаться было нечем. Не смотря ни на что, люди трудились плохо, потому что работали за «палочки».
        - Зачем колхозникам деньги? - очевидно, кто-то задумался в «высоких» кабинетах. - У них же всё - своё!
        На новую колхозницу Шелехову тоже была заведена трудовая книжка в 30 листов. Трудодень отмечался учётчиком палочкой. Трудовые книжки сдавались бригадиру. Возле каждой колхозной конторы вывешивали щит с показаниями выходов на работу. Здесь каждый сверял свои выходы с записями бригадира.
        - Совесть то поимей! - корила его Мария за неотмеченные дни, когда подруга отлёживалась после выкидыша.
        - Так она ж не работала.
        - Я же за неё пахала… двойную норму же выполнила!
        - Не положено!
        После освобождения от оккупации в селе не осталось ни одной лошади. Землю свою и колхозную вскапывали лопатой. Вспахивали, у кого была, на корове. Была установлена твёрдая норма: вскопать лопатой каждому 5 соток в день, вспахать на корове - 15 соток.
        - Я нашу бурёнку загнала, вспахивая кожен день по тридцать соток.
        - Я сказал не положено! - стоял на своём бригадир, положивший глаз на городскую девушку.
        Подростки в колхозе, выполняли разную работу, в том числе ночной выпас колхозного скота, за который начисляли 40 трудодней. Старший брат Николай служил в это время в армии и Митя с матерью Авдотьей Яковлевной заработали за предыдущий год вместе чуть больше пуда зерна.
        - Ежели в этом году трудодни плохо закроешь, - пообещала горячая Мария и зыркнула серыми глазищами, - мы с голоду подохнем без отца, но и тебе не жить.
        - Не пужай!
        Бригадир побурчал, но трудодни закрыл правильно… Кроме обязательной отработки в колхозе семью донимали и другие неприятности. Жизнь в деревне была трудна и голодна. Налоги с домашних соток в личном подворье были больше, чем с такой же площади на колхозном поле. Из-за засухи Сафоновы не смогли расплатиться с налогами государству и с них, за такую несознательность взяли пеню: 250 стаканов фасоли…
        - Подавитесь вы этой фасолью! - в сердцах сказала мать Авдотья.
        - Тише, тише… - остановила её старшая дочь. - Заберут ещё больше!
        Мать будила младшую дочь каждый день в шесть утра и снаряжала в лес «по дрова». В сильную стужу колени семилетней Сашки она обматывала пенькой. Штанов под платье на неё не было, поэтому выше колен кожа трескалась от мороза. Ходили в лес утром и вечером. Возили сучья и прутики на салазках, обвязав их верёвками.
        - Живём в лесу, а деревья на дрова рубить запрещается. - Жаловались деревенские бабы.
        - Хотя бы сухостой позволяли валить…
        - Держи карман шире!
        Однако холод был не самым главным врагом крестьян. В голодные послевоенные годы приходилось собирать колоски по колхозным полям. Летом ели борщ из щавеля слегка забелённый молоком. Ели воробьятник, липовый лист. Вместо хлеба пекли картофельные пироги, да и то далеко не всегда. «Деликатесом» считалась картошка, заправленная толчёнными и прожаренными зернышками конопли.
        - Вместо сладости - нарезанная ломтями и упаренная в чугунах сахарная свекла. - Сетовала Авдотья Яковлевна, накрывая обед вернувшимся работникам.
        - А мне нравится! - шутил Николай, который вставал из-за стола полуголодным.
        Вкуса мяса крестьяне не ведали, так как сплошь были постные дни. Поросят после войны редко кто держал - кормить особо нечем их было. Держали гусей для уплаты налога мясом 40 кило в год. Как только к осени гуси набирали вес, их ловили, сажали в плетушки и везли в Дмитровск.
        - Слава Богу, заплатили налог! - говорила тогда мать и крестилась.
        - А сами что будем есть?
        - Картошка нынче уродилась и Пеструшка скоро отелится…
        Корова в личном подворье облагалась налогом: поставка государству молока в 3,9% жирности, 500 литров за год. Вместо молока можно было сдать сливочное масло. Если кому удавалось «выручить копейку», то покупали масло в поселковом магазине и сдавали как эквивалент налога за молоко.
        - Меня Ульяна научила, - по секрету шепнула Авдотья старшей дочери.
        - А смысл.
        - Так молочко Сашеньке достанется…
        Свою младшую дочь, чудом выжившую в войну Саньку, она оберегала как зеницу ока. После отёла коровы у Сафоновых, пришла комиссия и «законтрактовала» телёнка. Резать его для своих нужд, строго-настрого запрещалось.
        - Нарушение этого запрета расценивается как государственное преступление и карается со всей строгостью социалистической законности. - Пугал хозяйку вечно пьяный председатель.
        - У нас бурёнка совсем старенькая, - пожаловалась Авдотья, - можно тёлочку себе оставить?
        - Не положено!
        Колхоз в конце года, согласно контракту, обязывался выплатить за выращенного телёнка компенсацию продуктами.
        - Знаем мы, - заплакала мать, - сколько вы живоглоты даёте!
        - Но-но! - взвился председатель. - Поговори у меня…
        Груня Митина, вдова с тремя детьми, не выполнила обязательный налог государству. Пришёл, как и подобает в таких случаях, уполномоченный министерства по сельхоззаготовкам и забрал корову в счёт налога. Дед Митин Захар Гаврилович в сердцах сказал ему:
        - Так-то и германцы забирали.
        Кличка «Германец» присохла к этому уполномоченному до конца его жизни.

***
        Поработав в колхозе Александра, поняла, что долго так не протянет. Она сходила к директору школы Панову, и тот взял её учителем немецкого языка.
        - Пригодился таки немецкий! - удовлетворённо сказала она подруге.
        - Не зря мы в Германии жили…
        - Тяжко там было, но зато с тобой встретились!
        - Лучших друзей выбирает жизнь.
        В войну дети не учились, так как школу в Криницах немцы зачем-то развалили и сожгли.
        - А ребятишки, и рады были - не учиться ведь! - огорчался старый учитель. - Столько лет потеряли…
        - Наверстаем!
        Теперь приходилось заниматься в бывшей конюшне. Тетрадь давали одну на полгода. Когда они заканчивались, писали на газетах. У одноклассника Митьки на оптическом заводе в Люберцах Московской области работала тётя. Она-то и снабжала племянника обёрточной бумагой, на одной стороне которой можно было писать.
        - За это будите по очереди делать за меня уроки. - Объявил важный меценат.
        Около импровизированной школы был участок земли засеянной пшеницей и засаженный картошкой. К Октябрьским праздникам собрали и намололи муку для раздачи ученикам. Директор школы Панин раздавал муку к выстроившимся в ряд 200 учащимся. Банкой из-под американской тушёнки ёмкостью в 400 грамм он насыпал муку кому в пилотку, кому в фуражку, кому в платок…
        - Чтобы ходили на уроки!
        - Теперь обязательно будем…
        Каждой весной голодающим ребятам приходилось собирать мороженый картофель с колхозного поля. Матери мололи зерно на деревянных дисках, в которые были забиты чугунные осколки. Муку смешивали с высушенными и перетёртыми картофелинами и пекли «тошнотики».
        - Тёплый «тошнотный» хлеб ищо можно есть, - признался Николай, - чёрствый - трудно укусить.
        - Вот бы нормального хлебушка вдоволь наесться… - сказала маленькая Саша.
        Ученики ходили вечно голодные. Урожай колхозной моркови собрали на поле возле школы в бурты. Из-за засухи в этом году не взошла картошка и ребята нередко приходили на занятия не евши. Бурты моркови на поле сторожил дед Фараонов по кличке «Проблема». Был он подслеповат и дурковат. Этим пользовались - дети воровали морковь из буртов и ели. Жаловался дед на школьников директору:
        - Опять окружили!.. Морковку воруют!
        - А кто? - спросил взбешённый Панин.
        - Чёрт их знает, похожи друг на друга!
        Директор пошёл по классам и скомандовал:
        - Обозники! Руки на стол!
        Молодая учительница Шелехова пыталась защитить детей, но директор был неумолим. Руки у всех ребят оказались жёлтыми от моркови.
        - Ладно, я разберусь с вами…
        - Чего с ними разбираться, - тихо сказала Александра, - они просто голодные дети.
        … Зимой 1953 года на Донаховский сельсовет выделили кинопередвижку. Киномеханик с аппаратурой на машине перемещался из одного села в другое только за «магарыч».
        - Смотри Гришка, сопьёшься! - предостерегали киномеханика Кульминского родственники.
        - Тогда пойду в трактористы! - легкомысленно отвечал тот.
        В начале марта Николай рано пришёл с работы и неожиданно предложил Александре:
        - Сходим сегодня в кино?
        - А что показывают, и где будут крутить? - девушка смутилась от неожиданного предложения.
        В Криницах не было клуба, и каждый раз кино крутили в новом месте. Если не было клубного помещения, Кульминский начинал артачиться и, ссылаясь на инструкции, отказывался крутить кино на улице.
        - Уговорили через взятку ставить фильм в конюшне. - Сообщил моющий руки тракторист.
        - А что ему дали?
        - Дело уладили бутылкой самогонки.
        - Так что Гриша привёз?
        - «Тарзана». - Ответил Николай и добавил: - Говорят фильм мировой…
        - Конечно, пошли.
        Сильно пьяный Григорий уже колдовал над хитрой техникой. Карбюраторный движок обеспечивал киноаппарат электричеством и так сильно тарахтел, что порой нельзя было разобрать слов. Экран из парусины повесили прямо на стену. Входной билет стоил 20 копеек с «носа».
        - Дядь, пусти! - канючили безденежные пацаны.
        - Без денег не пущу! - стоял на своём Кульминский.
        Вокруг него толпились десять мальчишек одного возраста совершено разной внешности. В круговерти около киноустановки мелькали азиатские лица, характерные носы представителей Кавказа совались в нутро громкого двигателя. Рядом стояли русоволосые подростки со славянскими чертами, и суетился один типичный еврей.
        - О роговцы прибежали. - Сказал кто-то сбоку.
        - К ним кино никогда не возят, - откликнулся щёлкающий семечки Сафонов, - их деревенька всего на десять дворов.
        - Рогов после войны вообще чудом сохранился…
        Деревенская «шпана» стремилась попасть в кино бесплатно. Принципиальный киномеханик их не пропускал. Пока Кульминский отвлёкся на путающегося под ногами азиата, грузин сделал ему «подлянку» - насыпал соли в бензин.
        - Вот подлецы! - заругался матом близорукий Гриша.
        - Так тебе скряга и надо! - веско сказал типичный житель Прибалтики, и пацаны как по команде начали организованно отступать в соседнюю деревню Рогов.
        Пугливая искра пропала намертво, движок тупо заглох и не заводился.
        - Чего они все такие разные? - спросила заинтересованная Саша.
        - Во время войны в их деревне не осталось ни одного мужчины, только десять женщин от двадцати до сорока лет и несколько древних старух. - Начал рассказывать Николай. - На кого пришли похоронки с фронта, кто-то погиб в партизанах.
        - Все до единого? - ахнула впечатлительная девушка.
        - Под корень…
        Пока киномеханик сливал бензин и заливал новый, Сафонов поведал Александре страшную историю:
        - Когда немцы отступили, к ним зашло одно подразделение гвардейской дивизии. Командовал ими боевой русский сержант. В подчинении у него был настоящий интернационал: Армянин, казах, украинец, узбек, татарин, эстонец, белорус, грузин и еврей. Сержант зашёл в лучшую с виду хату деревни и попросился на постой. Его встретила миловидная женщина с пышной грудью, которая ошарашила красноармейца: «То, о чём я попрошу, наверное, вас покоробит… Но постарайся понять. Война отняла у нас мужчин. Для того чтобы жизнь продолжалась, нам нужны дети. Подарите нам жизнь».
        Николай замолчал, с преувеличенным вниманием глядя на суету крикливого киномеханика.
        - Солдаты разошлись по разным избам, и через девять месяцев одновременно родилось десять здоровых мальчиков.
        - Теперь у деревни есть будущее! - сказала Александра и вытерла слёзы.
        Кульминский, наконец, запустил капризный агрегат. Люди вместе с лошадями начали смотреть знаменитый фильм. Всё было ничего, пока Тарзан не закричал по-звериному. Перепуганные лошади чуть было не разнесли конюшню…
        - Ну, это кино, - смеясь, предложил Николай, - пошли лучше погуляем.
        - Я не против…
        Откровенно говоря, Саше на происходящее на экране было наплевать. Она сидела на скамеечке рядом с Николаем и её сердце сладко замирало.
        - Неужели? - задавала она один и тот же вопрос.
        До этого дня Александра даже сама себе не признавалась, что живёт в Криницах только потому, что здесь живёт Николай. Когда она первый раз увидело его в немецком концлагере, то сразу почувствовала сильную симпатию.
        - Может он признается, что я ему симпатична?
        Александра устала ждать внимания, нравящегося ей мужчины. Николай до этого относился к ней как к сестре, внимательно и уважительно.
        - Ведь у него нет зазнобы… - успокаивала себя Саша и ждала.
        Они вышли из импровизированного кинотеатра и неторопливо пошли к дому. Хату Сафоновы поставили на самом краю села, и идти им было полчаса, а если неторопливо - час.
        - Глянь Шура, - кивнул Коля в сторону кучкующихся людей, - бабы новости по радио слушают.
        - Чего там может быть интересного?
        Первый ламповый приёмник «Родина» появился в колхозной конторе совсем недавно. По нему слушали всем миром сводки о состоянии здоровья Сталина. Когда они проходили мимо как раз сообщили о смерти вождя. Бабка Настя Митина стала причитать:
        - Милые, что ж мы будем делать без кормильца?
        - Горе нам! - заголосили бабы.
        Люди, сгрудившиеся вокруг приёмника вынесенного на крыльцо, зарыдали и закричали.
        - Как жить дальше? - подхватили мужики.
        - Война сызнова будет! - веско сказал дед Гаврила.
        Сафонов и Шелехова тоже опечалились, но закалённые боевой юностью не подали вида, а пошли дальше. Александра шла слегка ошарашенная новостью, а потом спросила:
        - Изменится что-то, как думаешь?
        - Конечно, изменится, - внезапно засмеялся Николай и добавил, - ведь я скоро женюсь.
        - Как женишься? - резко остановилась Саша.
        - Также как все люди…
        - У тебя же подруги не было!
        - Была, - заулыбался молодой мужчина, - только я её в партизанском отряде потерял. Её тогда ранило, и поэтому отправили в госпиталь.
        Александру словно ударили по голове паленом. Признание Николая явилось для неё полнейшей неожиданностью и оглушило больше чем уход из жизни Великого вождя. Она собрала последние остатки воли и, сдерживая дрожь в голосе, спросила:
        - Как её зовут?
        - Валентина! - мечтательно произнёс Сафонов: - Я её долго искал, а она оказывается, спокойно в Унече живёт. Представляешь, вчера случайно встретил на улице и она меня узнала.
        - Счастье-то, какое! - кусая губы, сказала Саша и отвернулась.
        - Ты что, обиделась?
        - Нет, я за топором... - пошутила девушка сквозь слёзы.
        Именно в эту минуту она решила уехать из Криниц в свой родной город.
        - Больше ничего меня здесь не держит, - Александра плакала всю ночь, - у Машки своя семья. Она против не будет!.. В выходные поеду к ней, расскажу, она поймёт.
        После смерти Сталина чуть легче стало с выездом из деревни на жительство в город. Отменили многие налоги: налог за бездетность с 18 лет, налоги за сады, за пчёл, за свиней. Заметно полегчало, и народ откликнулся на всё это частушкой: «Стал Маленков - дал нам хлеба и блинков!»
        - Впервые в деревенском магазине в свободной продаже появились мука и хлеб. - Удивлялись наивные колхозники.
        Александре той весной было не до того. Шелехова доработала до летних каникул и тепло попрощавшись со всеми Сафоновыми уехала домой.
        - Спасибо за всё!
        - Береги себя! - напутствовала её рыдающая подруга.
        После проводов подруги Маша собралась съездить к матери в Криницы. Василий Королёв сел рядом с ней в зале ожидания районной автостанции и рассказал о своём неудачном сватании. Так Мария с сожалением узнала о роковой роли родной тётки в её судьбе.
        - Жаль! - тихо сказала она.
        - Я тебя присмотрел обутую в кирзовые сапоги 42 размера. - Улыбнувшись, признался стеснительный Василий.
        - Тогда покупали на два-три размера больше, - смутилась женщина и покраснела, - чтобы в зимнюю стужу не одной суконной портянкой обернуть ногу.
        - Ты мне в тех сапогах сразу в душу запала!
        - Чего уж теперь вспоминать…
        Через год Мария умерла во время тяжёлых родов, не сумев освободиться от непосильного бремени.
        Глава 17
        Почти десять лет после своего приезда в Ленинград Григорий прожил как во сне. Несмотря на присутствие в его жизни молодой и красивой женщины эти года ему ничем не запомнились. Он где-то работал, ходил в знаменитые музеи и театры, но не чувствовал себя счастливым.
        - Не моё энто, - объяснял Григорий своё вечно плохое настроение гражданской жене, - не способен я жить в крупном городе.
        - Почему? - не понимала Юля.
        - Всё тута мне чуждо!.. Погода вечно сырая, вечно спешащие люди.
        - Не выдумывай! - отмахивалась она и бежала по своим делам.
        Ему запомнился разве что один случай. Денежная реформа 1947 года прошла для молодой семьи бывших фронтовиков безболезненно и почти не запомнилась, если бы, не курьёзная ситуация. В ноябре уличные ребята выиграли в карты у случайного прохожего бумажные деньги. Сидели, считали и радовались удаче.
        - Давайте меняться! - предложил обменять бумажные купюры на мелочь проходивший мимо них Григорий.
        - Замётано!
        Ребята пошли вслед за ним, и он высыпал на мёрзлую дорогу 140 рублей «медью» для обмена и сказал:
        - Считайте.
        Посчитали - ударили по рукам и разошлись. В декабре грянула реформа денег, и народ в течение суток штурмовал сберкассу. Меняли деньги старые на новые из соотношения 10 к 1.
        - Поменять можно до 100 рублей на человека лишь один день. - Строго предупреждали остро чувствующие наживу кассиры.
        Мелочь копейками оставалась в прежнем номинале и не менялась. Григорий, что называется «пролетел» с обменом денег и долго сокрушался:
        - Записался же я с вами в дураки!
        - Сам виноват дядя… - смеялся главарь шпаны.
        Постепенно Шелехов всё больше замыкался в себе и со временем между супругами начала шириться полоса отчуждения. Большая разница в возрасте только способствовала этому процессу. Муж заметно постарел, только сахарные зубы по-прежнему ярко сверкали. Тёмные глаза потускнели, волосы на голове стали сплошь седыми.
        - Зачем я тебе? - часто спрашивал он Юлию.
        - Не говори глупости! - возмущалась она, но всё чаще надолго пропадала из дома.
        На свой шестидесятилетний юбилей Григорий Пантелеевич получил неожиданный подарок. В августе 1954 года пришло письмо от пропавшей дочери Александры.
        - А я то думал, што Сашка сгинула на работах в Германии! - поделился нежданной радостью. - После войны она в Сталино не появилась…
        - Я так рада Гриша! - действительно обрадовалась Юля и прижалась к мужу.
        - Никакой связи с ней не было, а тут вдруг письмо. - Никак не мог успокоиться пожилой мужчина.
        Александра написала, что после возвращения в СССР она несколько лет прожила у подруги в глухой брянской деревне. А недавно переехала на родной Донбасс и там от соседки Натальи Павиной узнала, что отец писал из Ленинграда и искал её.
        - Одна она у меня осталась! - чуть не заплакал Григорий и нахмурил обширный лоб. - Все мои сыны погибли: Мишка в Сталинграде, Петя в Берлине, а Сергей здесь.
        - Зато дочка нашлась…
        Юлия принимала деятельное участие в поисках младшего сына Григория и сама принесла ему весть, что Сергей пропал без вести под городом Пушкин, в боях за так называемый «аппендицит».
        - Давай пригласим её в гости! - предложила она супругу.
        - Верно, - обрадовался старший Шелехов, нежно разглаживая письмо, - тогда и пообщаемся вдоволь!
        … Александра затем неоднократно приезжала к ним. Между ней и отцом установились тёплые взаимоотношения. Они рассказывали друг другу о своих приключениях, делились планами на будущее.
        - Хочу переехать жить поближе к Николаю. - Сообщила она в свой очередной приезд, через пару лет после воссоединения семьи.
        - А почему к нему, а не к нам? - с затаённой обидой спросил отец.
        - На Севере жить не хочу! - откровенно ответила Александра. - Тянет меня почему-то на Дон.
        Григорий открыл было рот, чтобы рассказать дочери почему так происходит, но сдержался.
        - Не время ищо! - подумал он и чтобы потянуть время стал поджигать папиросу «Беломорканал».
        Он с нарочитым вниманием принялся расспрашивать дочь о планах на обустройство на новом месте.
        - Меня в Донецке ничего не держит, - разоткровенничалась Александра, - а там Николай. Он обещал устроить меня работать в местную больницу.
        - Так ты будешь жить у него в станице?
        - Не спасибочко! - засмеялась женщина, и симпатичные ямочки появились на её щеках, - я больше к сельскому хозяйству отношение иметь не хочу… Буду жить в Новочеркасске, Николай устроит в общежитие…
        - Как он там? - заинтересованно спросил Григорий Пантелеевич.
        Он знал о чувствах дочери к боевому товарищу среднего сына Петра, погибшего на глазах Николая.
        - Хорошо, - оживилась Александра, и лёгкая дрожь в голосе выдала её, - в прошлом году женился на Валентине, недавно родился сын.
        - А у тебя как с личной жизнью?
        - Никак! - отмахнулась женщина и пошутила. - Буду бегать в девках…

***
        Юлия Владимировна Коновалова со временем стала известным в Ленинграде врачом и неожиданно для себя начала вращаться в высших кругах городского общества. Артисты, писатели и советские функционеры искали её знакомства.
        - Всем хочется быть здоровым! - Она не строила иллюзий по поводу такого интереса.
        - Но не все могут себе это позволить… - пошутил супруг.
        Юля часто разговаривала с мужем на богемные темы, и он против своей воли стал интересоваться жизнью совершенно чуждой для него интеллигенции.
        - Ежели ищо поживу тут пару годков, - пошутил он и пригладил непокорные пряди, - то стану настоящим городским…
        - Сколько раз я тебе просила не говорить: ищо, зараз или што! - упрекнула его в ответ вечно спешащая жена.
        - Всю жизнь так разговаривал и не собираюсь меняться…
        - Так ты меня любишь…
        - Свари лучше борща! - перевёл разговор Григорий.
        - Некогда… - призналась Юля и убежала к очередному знаменитому больному.
        - Семья без борща - это сожительство. - Подумал он, глядя на её ладную задницу.
        Григорий специально на встречах с представителями богемы употреблял хуторские словечки и выражения. Юлю это очень злило, она со временем всё реже ходила в гости с казавшимся необразованным спутником. На самом деле он увлёкся новой стороной жизни, пристрастился к чтению и почти всё время проводил за книгой.
        - Сколько всего умные люди написали! - восхищался Шелехов, читая очередной роман.
        … Их семью живо коснулся самый громкий, поистине эпохальный скандал, который произошёл в связи с публикацией за рубежом отвергнутого советскими издателями романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго". Присуждение вслед за тем его автору Нобелевской премии 1958 года вызвала настоящую истерику в советской прессе.
        - Чего они на него взъелись? - удивлялся Григорий, читая хлёсткие передовицы газет. - Человек прославил Советский Союз на весь мир, а его сжирают.
        - У нас в стране лучше не высовываться! - съязвила супруга.
        Травля великого поэта усиливалась вместе с ростом его славы и привела сначала к его вынужденному отказу от премии - под угрозой высылки из страны, - а затем к болезни и смерти.
        - Десятилетиями нагнетавшийся ажиотаж о необходимости "каждого честного художника" служить партии и народу привёл всё-таки к последствиям во многих случаях необратимым. - Объяснила Юлия.
        - У нас в стране все процессы необратимые…
        Общественная атмосфера нагнеталась известным по опыту 1946 года способом, когда первый секретарь Ленинградского обкома партии Жданов раскритиковал Зощенко и Ахматову. О событиях двенадцатилетней давности в ту пору вспоминали не без оснований: и тон обвинений и "оргвыводы" в 1958 году были практически одинаковыми. Пастернака не называли, как Зощенко, "пошляком", а предпочли "образ" - "свинья в огороде"...
        - Сегодня у нас провели обсуждение и осуждения опального поэта. - Однажды сообщила супруга.
        - А вы то здесь, каким боком?
        - Представляешь, - возбуждённо щебетала Коновалова, - встают заведующая отделение и говорит: "Я, конечно, Пастернака не читала, но...".
        Дело Пастернака велось публично. Лишь в литературных кругах знали о другой драме тех лет - аресте выдающегося романа писателя-фронтовика Василия Гроссмана "Жизнь и судьба". В феврале 1961 года главный редактор "Знамени" Вадим Кожевников лично отправил в ЦК Суслову рукопись романа, принесённого автором в его журнал, - с соответствующим своим "редакционным заключением". Тут же дома у Гроссмана были изъяты все существовавшие экземпляры этого произведения. Гроссман заслужил "предсказание" главного тогдашнего партийного идеолога Суслова: "Это будет напечатано лет через 250 - 300".
        От широкой проработки Гроссмана спас, видимо, недавний, получивший мировой резонанс скандал с "Доктором Живаго". Самому автору это помогло мало: арест его детища для него был слишком тяжёл. Последовали болезни и смерть.
        … В последние месяцы 1962 года доктор Коновалова часто бывала в доме у Анны Андреевны Ахматовой, которая в силу возраста часто болела.
        - Я восхищаюсь её ташкентскими стихами, посвященными Ленинграду, Родине. - Счастливая от долгожданной встречи Юля делилась впечатлениями с мужем. - Встретиться с нею было моей заветной мечтой.
        - Дай мне почитай её стихи! - попросил Григорий.
        - Я принесу с работы сборник…
        Юлия перевела дух и снова затараторила:
        - И вот я иду к Ахматовой. Какие чувства я испытывала, передать невозможно: ведь я шла к великой поэтессе!.. В узкой тёмной комнате меня встретила высокая седая женщина, стройная и величественная, вся светящаяся добротой и радушием. Анна Андреевна пригласила меня сесть, и мы сразу же разговорились, как добрые старые знакомые. Я почувствовала себя легко и свободно, словно дома.
        - Ты же лечить пришла?
        Радостная супруга засмеялась:
        - Я даже забыла, зачем пришла, а потом конечно осмотрела её и выписала лекарства.
        - И какое у неё здоровье?
        - Ходить придётся часто…
        С этого дня она регулярно виделась с Ахматовой и однажды предложила той выступить у них в больнице перед персоналом и пациентами. Оказалось, Анна Андреевна до сих пор волновалась перед выступлением:
        - А поймут ли меня, Юленька?.. Поймут ли мои стихи?
        - Всё будет хорошо.
        Примерно через неделю Анна Ахматова - в тёмном жакете, в длинной тёмной юбке - вышла на импровизированную сцену в ленинской комнате. Зал встретил её аплодисментами.
        - Здравствуйте, дорогие мои! - начала великая поэтесса.
        Она много и охотно читала в тот вечер: лирику, стихи о Пушкине, о Ленинграде. Голос у неё был несколько глуховат. Она читала так, словно говорила с близкими друзьями. Медработники слушали, затаив дыхание, просили почитать ещё и ещё. Анна Андреевна устала, но была счастлива. Она сказала, что не помнит, когда выступала перед такой благодарной аудиторией.
        - Юленька, приходите ко мне с мужем в гости! - пригласила она на прощание.
        - Обязательно зайдём.
        Когда они пришли к дому на улицу Красной конницы, дверь им открыла незнакомая женщина.
        - Анна Андреевна сейчас выйдет! - церемониально сказала она и указала направление движения.
        Гости прошли в другую комнату. Она была очень скромно обставлена, у стены стоял большой «бабушкин» сундук. Вслед за ними в комнату вошла Ахматова. Она появилась в тёмном платье, на плечи была накинута бледно-сиреневая шаль, царственная и величественная, с седыми волосами и глубоким взглядом. Они учтиво поздоровались.
        - Сегодня у нас будет многолюдно. - Предупредила она и вздохнула.
        - Как интересно!
        - Садитесь к столу…
        В течение получаса подтянулись остальные гости. Они расселись кто где и начались разговоры. Поэтесса уселась поглубже на свою тахту, Григорий присел на стуле ближе к двери. Если Ахматовой было нужно что-то из её вещей, ей передавал их, чтобы она не нагружала ноги.
        - Сегодня ко мне вернулось раньше написанное стихотворение, которое я забыла. - Негромко сказала Анна Андреевна. - Оно было посвящено Пастернаку
        - А как называется?
        - «И снова осень валит Тамерланом...»
        Ахматова была обрадована случайной находке: из-за того, что она плохо помнила свои стихи и далеко не всегда их записывала, а архив её много раз погибал.
        - Часть стихов пропала навсегда. - С сожалением призналась она.
        - Какая потеря для поэзии! - заохали гости.
        После такого признания она захотела почитать стихи. Чтение стихов началось с того, что она разыскала в чемоданчике, стоявшем на окне необходимую запись, так как поэтесса не была уверена, помнит ли она свой текст.
        - Браво! - кричали слушатели после каждого стихотворения.
        Поздно вечером из театра возвратилась Нина Антоновна - очень оживлённая хозяйка дома. Её сопровождал импозантный артист по фамилии Рохлин. Подали чай, к которому обычно не полагалось ни стихов, ни серьёзных разговоров. Доминировал непринуждённый трёп артиста театра комедии Рохлина, зубоскала и остряка, не оскорблявшего цензурой острые анекдоты.
        - Как мы разговариваем? - не обращаясь к кому-то конкретно, сказала Ахматова. - Обрывками неприличных анекдотов...
        - А теперь только ими можно сказать правду…
        Анна Андреевна всё же попросила не договаривать ходившей по Москве эпиграммы, кончавшейся неблагозвучным словом.
        - Как скажете! - хохотнул комедиант.
        - В русском языке столько красивых слов! - сказала Ахматова.
        Она умела находить смешные черты во многом, что иначе казалось бы, непереносимо страшным или неизгладимо скучным. Григорий сразу понял, что поэтесса могла быть язвительной или изысканно остроумной, но понимала и вкус грубой шутки.
        - А вот это красиво! - высказалась она в ответ на остроумный анекдот.
        - Для Вас стараюсь… - расшаркался Рохлин.
        Разговор перекинулся на пушкиноведческие или иные филологические и общенаучные темы. Разговаривать в небольшой комнате для Ахматовой было легче и проще, причина заключалась в том, что Анна Андреевна плохо слышала. Поэтому общий гул застолья не нравился ей.
        - А вы как считаете? - с преувеличенным почтением спросил Григория какой-то солидный и важный гость.
        Он смутился и ответил что-то невразумительное. Гость снисходительно засмеялся:
        - Вы какого происхождения будете? - ехидно спросил артист.
        - Рабоче-крестьянского… - разозлившись, ответил Григорий.
        - Понятно!
        - Артист Рохлин! - вслушавшись, велела Анна Андреевна. - Прекратите немедленно!
        Тот послушался и начал нахваливать огромную индейку, которую он притащил и проставил в центре стола.
        - Индейка, - разглагольствовал он, - для еврейской семьи олицетворяет счастье!
        - А курочка?
        - Просто еда…
        Шелехов наслушавшись нахваливаний вкусовых качеств индейки, ткнул в неё вилкой надеясь оторвать косок грудки.
        - Не тычьте вилкой в еврейское счастье, - посоветовал Рохлин, - лучше ломайте его руками.
        - У вас это получается лучше! - загоготал солидный гость с характерными чертами лица.
        - И поломаю! - с угрозой в голосе сказал Григорий и демонстративно отломал ногу птицы.
        Вскоре Юлия и Григорий собрались уходить. Ахматова вышла их проводить. Коновалова желая сделать хозяйке приятное и загладить неловкость, указала рукой на потолок комнаты, где по штукатурке вились какие-то незатейливые лепные узоры:
        - Вот это настоящая петербургская квартира.
        - Да, - задумчиво согласилась Анна Андреевна, - ведь когда-то здесь жили петербургские извозчики.

***
        Однако такие эпизоды в их совместной жизни случались всё реже и реже.
        - Пошли они все к чёрту! - ответил Григорий, когда жена попробовала агитировать его пойти на очередную вечеринку.
        - Ну как ты можешь так говорить?
        Шелехову было комфортнее общаться с безногим ветераном Иваном Митенковым, живущим в бывшей дворницкой их дома, чем с новыми друзьями жены.
        - Немецкие противотанковые представляли собой круглые железные банки. - Выпив двести грамм, бывший сапёр, учил бывшего пехотинца. - После разминирования их половинки деревенские жители использовали как крышки для чугунов.
        - Голь на выдумки хитра. - Вставил хозяйственный Григорий.
        - Наши мины имели деревянный корпус, поэтому обнаруживались они не миноискателем, а обыкновенным щупом, палкой с железной проволокой на конце.
        Противопехотные мины в виде деревянного пенала весили легче восьмикилограммовых противотанковых в прямоугольной деревянной коробке. Именно советскую противотанковую мину «нащупал» после Победы Иван. Поставив предохранитель в нерабочее положение, он пытался вывернуть по очереди каждый из четырёх взрывателей.
        - Они не поддавались, - вдохновенно рассказывал он, - так как дерево разбухло от сырости.
        Григорий уже не раз слышал эту историю и знал её наизусть.
        - Капитан минёров, увидев заминку, приказал мне отойти метров на пять, а сам ткнул щупом в мину. Раздался взрыв. От капитана ничего не осталось.
        - Не повезло…
        В этом месте повествования Ванька всегда замолкал, очевидно, переживал до сих пор. Ведь под Митенковым сдетонировал тол и ему оторвало обе ноги.
        - Как бритвой срезало!.. Представляешь? - живо интересовался он и рубанул рукой по воздуху.
        - Видел подобное…
        - В ленинградском госпитале подлечили меня и выперли на улицу. - Заканчивал свою печальную историю инвалид.
        - Зато жив!
        Митенков соорудил ящик на четырёх подшипниках и занимался сбором милостыни, подставив для этого рваную морскую фуражку. Сердобольные прохожие быстро наполняли её рублями и трёшками.
        - Хватит на сегодня работать! - командовал он себе и катил в магазин.
        Отоварившись, Ванька напивался и с грохотом, гиканьем и свистом врезался в толпу, поворачиваясь на ходу то спиной, то боком вперёд. Происходило это действо на углу Невского проспекта и улицы Желябова, у старой аптеки.
        - Тоскливо мне и стыдно. - Кричал Иван и рвал на груди гимнастёрку.
        Григорий, зашедший случайно в аптеку услышал, как провизорша, красивая и молодая женщина, вызывала милицию, чтобы та убрала смутьяна.
        - Неужели Вам не дано понять, - не выдержал седовласый ветеран, - што Ваня положил свою молодую жизнь за то чтобы Вы не сгорели в гетто?
        - Почему это я должна была туда попасть?
        - Только потому, што Иван не пожалел своих ног, а те, кто был с ним, своих голов - вы зараз живёте! - с ожесточением сказал Шелехов.
        Удивлённая женщина медленно положила телефонную трубку и долго смотрела в спину Григория, который привязав к тележке заснувшего инвалида верёвку, тянул её словно мальчик зимние санки.
        Глава 18
        Когда Дмитрия Ильича Сафонова спрашивали, что заставило его напряжённо учиться, и в итоге стать лётчиком-космонавтом СССР, он отвечал коротко: «Крахмал».
        Его мать Авдотья Яковлевна после смерти мужа приноровилась тереть картофель. Вместе с малолетней дочерью и с сыном Митей она открыла целое производство на дому. Крахмал поначалу продавали в Дмитровске, чтобы купить лапти и керосин. Затем мать начала возить его продавать в Харьков.
        - Мы такого отродясь не видывали. - Делилась она с детьми городскими впечатлениями. - Красота неимоверная!
        Пока Авдотья за неделю продавала 400 стаканов, Митя ещё 200 стаканов натирал и намывал к её возвращению. Из Харькова мать привозила на радость детям белые булочки и вафли.
        - Учись Митька! - говорила она младшему сыну, - тогда будешь жить в достатке…
        - Из колхоза меня всё равно не отпустят!
        - А ты учись.
        Школу-семилетку Митя Сафонов закончил на одни пятёрки. Сгоряча бросил учёбу - пошёл работать прицепщиком плуга на тракторе. Эта работа требовала сноровки и физической силы. На повороте, при въезде в лощинку, прицепщик крутил «баранку» руля, чтобы плуги поднимались или опускались.
        - Стойки на плугах чугунные, - поучали его бывалые трактористы, -причём самого низкого качества.
        - И что будет?
        - Если не рассчитал и опустил глубоко плуги - чугунные стойки ломаются словно спички...
        - Ты смотри!
        - Работа у тракториста хуже, чем у раба. - Сказал вечно кашляющий бригадир.
        Во время обеденного перерыва, когда уже опытный прицепщик сидел на завалинке и потягивал цигарку, пришла Наталья, дочь учителя Панина.
        - Чего ты, Митя, не хочешь учиться дальше? - спросила она.
        - А кто ж работать будет? - рассудительно ответил пацанёнок.
        - Век думаешь «баранку» крутить?
        - А всё лучше, - отбрил Митя, - чем языком молоть…
        - Лучше выучиться и стать человеком! - веско сказала девушка.
        По крестьянским понятиям считалось, что выучиться надо затем, чтобы не работать. Труд признавался только один - физический. Работа того же учителя или бригадира, раздающего наряды на работу - это не труд.
        - А может она и права! - подумал Митя и выбросил окурок.
        … Осенью 1947 года семнадцатилетний Дмитрий Сафонов уехал учиться в Задонский сельхозтехникум. Для пропитания в Задонске мать загодя заготовила ему картофельные сухари. Они вместе натёрли картошку, затем полученную массу смыли водой для получения крахмала. Перетёртый и высушенный картофельный жмых Авдотья смешала с гущей на муке и выпекла картофельный хлеб, который резала на куски и сушила в печи на сухари.
        - Пресный! - пожаловался Митя, попробовал полученный деликатес.
        - Зато хранится долго…
        Сухарь получался «на славу» - раскисал в чашке с водой за полтора часа. Дмитрий забрал с собой в мешке зараз килограмм сорок таких сухарей.
        - Чтобы хватило до следующих каникул. - Сказала мать, упаковывая припасы.
        - Мне их на всю учёбу хватит! - недовольно буркнул сын.
        Митя ошибся, он съел их за три месяца, потому что есть хотелось всегда. Стипендия составляла 14 рублей. Каждый месяц рубль вычитали на заём государству плюс комсомольские и профсоюзные взносы. 2 рубля 20 копеек - плата за проживание в общежитие. Шесть рублей уходило «на харчи» по талонам в техникумовской столовой, но без хлеба.
        - На остаток можно жить как буржуи… - шутили студенты.
        - Если сравнивать с голодающими неграми развивающихся стран, то да!
        Хлеб, двухкилограммовую буханку стоимостью 19 копеек, покупал каждый себе и старался «растянуть» её на несколько дней к ежедневным завтракам, обедам, ужинам.
        - Главное в еде - регулярность! - часто говорил толстый заведующий столовой, крепко воровавший из студенческого котла.
        Завтрак состоял из столовой ложки манной каши, с каплей подсолнечного масла в центре. Обед: щи из кислой капусты, которую в техникуме заготавливали сами учащиеся в больших деревянных бочках; отварка из чечевицы. Ужин: ложка гречневой каши или картошки.
        - С голода умереть не дадут!
        - Но и толстыми не будем…
        Для студенческого общежития использовались бывшие монастырские кельи на 12 человек каждая. Посреди комнаты-кельи стоял стол, по бокам - кровати. Чадящая грубка помещалась в углу при входе.
        - Топим её углём. - Ввели Митю в курс дела сторожили.
        - Хватает?
        - За глаза!
        Было даже жарко. Электрического света в Задонске не было. Но в техникуме имелась своя дизельная электростанция и до полуночи «лампочки Ильича» горели. С 12-ти и до 2-х часов ночи зажигали две 12-ти линейные керосиновые лампы - доучивать уроки.
        - Единственная беда, - жаловался он товарищам, - есть хочется постоянно.
        - А нам, думаешь не хочется?
        - Может, заточит хлеба…
        - А завтра, что есть будем?
        - Что завтра голодать, что сегодня. - Посмотрев на буханку хлеба, рассудил Митя.
        Он черпанул кружку воды, добавил в неё соль и отрезав краюху хлеба.
        - Теперь подкреплюсь и буду делать уроки. - Сказал он, довольный собой.
        - На завтра хлеба не будет…
        - Если нет хлеба - значит, буду курить!
        Голод перебивали куревом. Митя начал курить с десяти лет. После войны сам высаживал табак на огороде. Махорку хранил в гильзах из-под снарядов. Напряжённая учёба и скудные студенческие харчи привели к малокровию.
        - Не бросишь курить - сдохнешь. - Врач посоветовал ему бросить вредную привычку.
        - Другие же курят?
        - Для курения здоровье нужно, а у тебя его нет…
        Митя зашил карманы, которые использовал вместо кисета для табака.
        - Два месяца помучиться и всё: некурящий на всю оставшуюся жизнь. - Твёрдо решил он.
        Форма одежды у студента Сафонова по тому времени была завидная. Брат Николай из армии привёз ему кирзовые сапоги, гимнастёрку и солдатские брюки. В этой мужественной форме он и ходил в техникуме. Некоторые сокурсники, видя такую завидную одежду Дмитрия, спрашивали его, не служил ли он в армии.
        - Наоборот, - хвастался он и распрямлял плечи, - скоро пойду.
        - Везёт тебе!
        Земляк Илья Есин щеголял по Задонску в немецких офицерских галифе и немецких кованых ботинках. Когда он шёл по булыжным задонским мостовым, они «цокали».
        - В этом весь шик!
        … Через месяц учёбу к нему обратился комендант общежития за паспортом для прописки. Митя объяснил ему, почему не имел документа:
        - Мне председатель не дал справку в сельсовет.
        - Почему?
        Со сталинских времён коллективизации была введена определённая процедура выезда из сельской местности.
        - Ты хочешь быть вумнее моих оболтусов! - мотивировал свой отказ «Ероплан», когда Митя сообщил, что собирается учиться в техникуме.
        После письменного согласия председателя колхоза, сельсовет выдавал «форму-1» для выезда из деревни и получения паспорта.
        - Хрен ты у меня выедешь!
        Комендант предложил Мите поискать частную квартиру, где согласятся держать квартиранта без паспорта и прописки.
        - А деньги на оплату я, где возьму?
        - Мне какая печаль…
        Он пошёл к директору техникума и объяснил, почему нет паспорта. Тот дал три дня на оформление документов. Сафонов снова обратился к «Ероплану» за вожделенной формой - результат тот же.
        - Показал ему записку от директора, что являюсь студентом Задонского сельхозтехникума с просьбой выдать ему нужную справку для получения паспорта. - Обиженный Митя делился переживаниями с матерью.
        - А он?
        - Ответил: «Сходи с этой бумажкой на двор».
        Сортиры в то время у них не строили. Поэтому «по нужде» ходили в сарай или за сарай, на огород.
        - Зайди в сельсовет, - посоветовала сообразительная Авдотья. - Глебу Александровичу твоего отца сильно уважал…
        - Схожу.
        Пошёл Митя к Новикову, председателю Донаховского сельсовета. Глеб Александрович внимательно выслушал страдальца и скомандовал секретарю выдать справку. Тот попытался заволокитить дело, чтобы получить причитающийся в таких случаях магарыч.
        - Ты забыл, как его отец Илья Афанасьевич нас перед немцами защищал? - Новиков заставил секретаря быстро и без проволочек оформить нужную бумагу.
        Так в 1948 году Дмитрий Сафонов получил паспорт и стал полноправным гражданином СССР.

***
        Осенью следующего года его призвали в армию. Ему необыкновенно повезло, он попал служить в авиационную обслугу.
        - Хоть в армии вволю наемся. - Обрадовался Митя, когда в первый раз попал в столовую лётной части.
        Кормили 4 раза в день. За стол садились вчетвером: лётчик, штурман, стрелок-радист, техник. Меню: первое и второе блюда; на третье - какао в обед, шоколад; масло, сыр на третье блюдо - в ужин.
        - Даже полдник на аэродром вывозят. - Не верил он своему счастью.
        В казарме авиационного полка стояли двухъярусные кровати.
        - Казармы плохие - для лагерников построенные. - Делились старослужащие и кривили лица.
        - Зато кровати хорошие…
        В метель в них было холодно, хотя топили беспрерывно. Аэродром Талаг, в 60 верстах от Архангельска был построен на болоте, где на сцепленные бетонные плиты приземлялись ЛИ-2.
        - Клюквы поел за службу вволю. - Радовался рядовой Сафонов, но однажды попал в переделку.
        Командир его батальона охраны оказался очень злющий. Особенно он любил проверять часовых на постах и если находил спящих, сразу отправлял солдатиков в лагеря, строить плотины. В сталинские времена за сон на посту, как врагу народа давали много. Очень его боялись все, но физиология брала своё, и солдаты нет-нет, да и засыпали на посту.
        - Благо, стоять надо с винтовкой, - делились секретами караульные, - опёршись спиной о стенку, а подбородком о винтовку…
        - Можно хорошо покемарить стоя.
        У винтовки Мосина есть одна особенность, затвор открывается если медленно, то бесшумно, и в заднем положении при нажатии на курок вываливается совсем. Подкрался как-то ночью комбат к посту, где рядовой Сафонов спал стоя. Он тихонько вынул затвор у его винтовки, и пошёл проверять другие посты.
        - Вот влип! - Через минуту Митя проснулся, и понял, что - каюк.
        Он быстро сообразил что делать, побежал на соседний пост, и попросил у товарища затвор. Вернулся на пост, зарядил винтовку и ждёт комбата. По Уставу караульной службы, часовой должен окрикнуть любого идущего по территории поста.
        - Стой, кто идёт! - строго как учили, спросил Митя.
        Комбат только ухмыльнулся и шагал дальше.
        - Стой стрелять буду! - предупредил бдительный часовой.
        Комбат идёт, поигрывая затвором. Воспользовавшись шансом, Митя сделал предупредительный выстрел в воздух, и тут же влепив пулю остолбеневшему комбату прямо между глаз.
        - Слишком усердно нести службу, - подумал Митя в эту секунду, - бывает опасно для здоровья.
        Он забрал свой затвор и вернул соседу его. Потом вызвал караул на происшествие. За задержание нарушителя ему вынесли благодарность, и посты более никто втихаря не проверял...
        - Нарвёшься ещё на пулю! - правомерно думали офицеры.
        Через полгода Дмитрий впервые в жизни напился пьяным. Он стоял днём на посту и увидел идущего человек. Рядовой Сафонов окрикнул его.
        - Свои! - весело ответил тот.
        По голосу откликнувшегося часовой понял - идёт знакомый лётчик.
        - Знаешь, у нас у техника день рождения. Будешь?
        - Давай.
        Лётчик прошёл в самолёт, вынес 20-ти литровую канистру спирта, замёрзший батон и колбасу. На поясном ремне болталась фляга.
        - Держи! - Он открутил пробку с фляжки и налил часовому спирту.
        Первый колпачок часовой запил из лужи. Остальные четыре, грамм по 20 каждый, закусывал ледяшками.
        - Пойду на КП - возьму чайник для ребят. - Пьяный Митя зашёл в какой-то склад.
        - Там нету чайников…
        В тёплой экипировке: унтах и меховой куртке Сафонов залез в чехлы для самолёта и мертвецки заснул. Хватились - нет часового. До выяснения обстоятельств поставили нового - татарина Хабибулина. Тот сильно напугался, когда Митя проспался и вылез из чехлов. Но татарин поступил по-товарищески: отправил его досыпать в казарму.
        - Влетит тебе! - сочувственно сказал он в след пошатывающемуся сослуживцу.
        - Служба скоро закончится…
        Однако в человеческой жизни не всё подчинено логике. Рядового Сафонова не наказали, а даже рекомендовали для поступления в лётное военное училище, расположенное в пригороде Москвы.
        - Стану лётчиком, - решил Митя и наметил перспективу, - спирта будет завались…

***
        После успешной сдачи вступительных экзаменов в училище, он долго шагал счастливый и радостный по ярким улицам столицы Советского Союза. Когда опомнился, принялся искать ночлег. Стёр ноги в кровь, пока на окраине города не нашёл копну сена. Утром Дмитрия разбудил какой-то дремучий дед:
        - Вставай, внучок!
        - Чего тебе дедушка?
        - Я тебе, чуть вилами не заколол!
        Учёба Сафонову давалась легко. Он накоротке сошёлся с товарищами и они часто после занятий выпивали в общежитии. Самым старшим из курсантов был Юрий Самоедов. Он успел послужить вольнонаёмным техником в боевых советских частях участвующих в боевых действиях на Ближнем Востоке.
        - Досталось нам будь здоров! - хвастался Юрка перед «зелёными» курсантами.
        - А я и не слышал, - признался Митя, - чтобы наши там воевали…
        - Так тебе по радио об этом и сообщат! - Засмеялся Самоедов.
        - Расскажи что-нибудь. - Попросил Сафонов.
        Юрка с довольным видом развалился на стуле и начал повествование:
        - Наша эскадрилья ВВС базировалась в центре пустыне. Единственное развлечение - боевые вылеты. Вода строго лимитирована, даже рук не мыли, а очищали специальной пастой из тюбика.
        - Как это? - удивился прыщавый слушатель.
        Самоедов не удостоил его даже взглядом:
        - Короче глушь. Во время какого-то большого арабского праздника объявили, что "сегодня не воюем". Пилоты решили наконец-то расслабиться. Внезапно поступил приказ из штаба на срочный вылет на перехват, оказалось, что евреи придерживаются другого мнения относительно графика на сегодняшний день.
        Курсанты дружно засмеялись, а Сафонов налил всем немного портвейна.
        - Приказ, есть приказ и те, кто ещё держался на ногах, - хлебнул «чернил» Юрий. - Помогли нам загрузить в кабину самого трезвого пилота, ибо он этого уже не мог. Где-то через минут пять мы вдруг поняли, что наделали и в момент протрезвели. Улетевший был Герой Советского Союза, лучший ас полка и прочая, прочая... Но через некоторое время самолёт показался снова над аэродромом и даже благополучно сел. Все бросились к машине. Фонарь открылся и на руки друзьям со счастливой улыбкой выпал наш Герой ... победно поднимая вверх два пальца!
        - А это что значит? - спросил прыщавый.
        - Остолоп! - заржал Митя. - Он сбил два "Миража"!
        - А в чём фокус?
        - На современных самолётах любое дрожание рук приводит к броскам машины из стороны в сторону. - Терпеливо объяснил Самоедов. - Поэтому состояние нашего пилота привело к тому, что МиГ вёл себя в воздухе так, как это было характерно для малоопытного арабского летчика.
        - На что и попались израильтяне. - Догадался Митя.
        … Годы учёбы пролетели как реактивный МиГ. На последнем курсе курсант Сафонов приехал домой не в форме, а в модных ботинках и драповом пальто. На вопрос матери:
        - Откуда такое добро? - ответил, что - решал задачи богатеньким сынкам генералов, а они насильно деньги давали.
        - Вот и приоделся.
        - Ну, ты - как Булганин! - восхитился кто-то из односельчан.
        Дмитрия только так и стали называть во время его редких посещений Криниц. После десяти лет безупречной службы в Военно-воздушных войсках Советского Союза и жесточайшего отбора его зачислили в отряд космонавтов.
        Глава 19
        Только в первый год своего председательствования Дубцов Иван Васильевич, по прозвищу «Ероплан» был трезвенником. Потом пристрастился по любому поводу брать с колхозников «магарычи». Надо человеку привезти ко двору что-нибудь, иди к председателю с просьбой, так как без его разрешения конюх или бригадир лошадки не даст. А чтобы просьба не канителилась, не волынилась, её надо смочить или смазать, проще говоря, «помагарычить».
        - Сколько ты самогона попил за доставленный лес, - в сердцах сказала ему Авдотья Сафонова, - если б знала, сплавила брёвна самотёком на том же самогоне!
        - Но-но! - грозный председатель хотел отчитать наглую бабу, но пьяно икнул и замолчал.
        На отчётно-перевыборном собрании колхозники решили заменить осточертевшего с магарычами «Ероплана». Но уполномоченный Дмитровского райкома партии был за то, чтобы оставить его в прежней должности. Шесть дней кряду шло колхозное собрание. Председатель упорно печать не отдавал. Тогда его повалили на пол и силой отобрали этот атрибут власти…
        - Лучше никакого председателя, чем такой.
        - Я же к вам двадцать лет со всей душой, - заплакал лежащий на спине Дубцов. - А вы меня на пол…
        Постановлением ЦК коммунистической партии 30 тысяч передовых рабочих направили в село для укрепления руководящих кадров - работать председателями колхозов. Руководителем колхоза «Коммунист» был назначен москвич, кандидат юридических наук Дроздов.
        - Интеллигент... - уважительно обсуждали колхозники нового начальника.
        - Из самой Москвы к нам прислали!
        С женой Матильдой они из колхозной конторы не вылазили. День-деньской он играл на гитаре, а она томно пела романсы. Прибежал как-то заведующий животноводческой фермы и сообщил:
        - Товарищ председатель! Коров нечем кормить!
        В ответ передовой москвич спокойно предложил:
        - Пенькой кормите!
        Супруги продолжали петь на два голоса, как бы давая понять отсталым деревенским людям, что «искусство превыше всего». Ошарашенный таким ответом завфермы сказал:
        - Так они не будут есть!
        - Проголодаются - будут!
        - Куда они денутся, - проворковала Матильда и попросила: - Пупсик, давай «Хризантемы»…
        Так получилось, что на следующий год передовой тракторист Николай Сафонов неожиданно для всех и в первую очередь для себя стал председателем колхоза «Коммунист». Его соперником на выборах колхозным собранием был «гитарист» Дроздов.
        - Этого никогда бы не случилось, - сказал второй секретарь райкома КПСС, - если бы не пагубная привычка бывшего юриста.
        - Наш председатель большой любитель выпить. - Подтвердили колхозники.
        - Где ты видел не пьющих председателей?
        - Не бывает таких…
        Предпочтение москвич отдавал перцовой водке - норма три бутылки за день. Однажды в разгар сенокоса Дроздов с бухгалтером «нагрузившись» как следует, затеяли борьбу в конторе. Перевернув там всё верх тормашками, вышли бороться на свежий воздух.
        - Давай как Иван Поддубный! - предложил председатель и схватил противника за кожаный пояс.
        - Да я тебя на лопатки положу…
        Женщины, шедшие на сенокос с граблями, стали невольными зрителями борцовской схватки. Дроздов бросил оземь более тщедушного бухгалтера и сломал ему два ребра. За что был ускоренно исключён из партии и изгнан с руководящего поста. С женой Матильдой у них детей не было. Зато за хорошую игру на гитаре и пение романсов их приглашали на все свадьбы окрест.
        - Без куска хлеба не останемся! - сказал неунывающий гитарист.
        - Не волнуйся, дорогой…
        Однако осенью Дроздову сильно не повезло. В палисадник их неухоженной избушки забралась громадная лиса. Он спьяна попытался схватить её за пышный хвост.
        - Матильде хороший воротник будет! - успел подумать бывший председатель.
        Жена в последнее время плохо чувствовала себя. На последней свадьбе, сидящая с ней рядом дородная баба неожиданно заверещала дурным голосом!
        - Умираю!.. Ко мне в душу лезет что-то колючее…
        Оказалось, что та сдуру уселась на пробравшегося на веселье ежа. Зверюга залезла под длинные юбки бабы, а нижнего белья тогда не носили. После истошного вопля обколотой в самые интимные места соседки Матильда стала заикаться.
        - Вот дрянь! - вскрикнул бывший председатель.
        Лиса изловчилась и грызнула его за руку. Дроздов от испуга выпустил добычу и вскоре забыл о неприятном случае. Через неделю мимо дома Дроздовых шли деревенские мужики. Они на «магарыч» раздобыли бутылку самогона и пригласили хозяина с собой.
        - Пойдём, выпьем. - Предложил тракторист Пивоваров. - Только гитару возьми…
        - Спасибо, - суетливо ответил Дроздов, - не хочу!
        - Где это видано, чтобы Дроздов отказывался выпить?! - не поверил Пивоваров.
        - Заболел он что ли? - удивились мужики и пошли дальше.
        Вскоре всё выяснилось. Дроздов начал кидаться на любимую жену с пеной у рта. Когда сбежавшие мужики связали его и доставили в больницу, доктор констатировал:
        - Бешенство!.. Медицина здесь бессильна.
        - То-то он отказался с нами пить…
        - В народе эту болезнь ещё называю - водобоязнь. - Важно сказал врач.
        - От водки что ль?
        - Ну, ты дурак! - беззлобно поддел односельчанина Пивоваров. - От водки загореться можно, а здесь укусило какое-то бешеное животное…
        Мужики загоготали, явно радуясь, что их миновала страшная участь. Но радовались они рано. Всем кто контактировал с умершим Дроздовым, пришлось принять курс из сорока болезненных уколов. А Матильда через полгода умерла от тоски.

***
        Новый председатель рьяно взялся за дело. С шести часов утра он уже был в поле и давал наряды бригадирам. К 7 часам утра Николай успевал объехать на велосипеде все поля и фермы и раздать устно наряды на работу. Зимой, в метель, утренний объезд совершался на лошадке.
        - Сафонов здорово поднял дисциплину. - Отметили осторожные колхозники и на время стали меньше тащить по домам колхозное добро.
        - Весь в отца пошёл!
        - Когда Илья Афанасьевич служил у немцев старостой тоже расхлябанности не любил…
        В председательствование Николая в колхозе появились свои агрономы и ветеринары. В 1958 году после расформирования МТС технику передали в колхозы. Теперь председателям колхозов не нужно было «выбивать» трактора для посевной и комбайны для уборочной.
        - Стали, что называется, сами себе хозяева. - Вздохнул с облегчением Сафонов.
        - Нам бы свою электростанцию… - прозрачно намекал глава сельского совета.
        - Скоро будет. - Пообещал Николай.
        В большое село Донаха и деревню Криницы поступало электричество от водяных мельниц, где после войны установили генераторы. В ближайших от мельницы домах, электрический свет горел хорошо, в дальних - тускло. Через пять лет после избрания нового председателя, электрический свет стали вырабатывать две дизельные электростанции.
        - Николай о народе думает! - оценили односельчане заботу нового председателя.
        - При Сафонове стали платить аж цельных 20 копеек на трудодень. - Радовались труженики села.
        - Голова!
        Вскоре был построен радиоузел и наряды на работу, подведение итогов дня, посевной или уборочной кампании передавались по радио. Радиоузел начинал работу с шести утра. Находился он в сельсовете и Сафонов часто сам вёл передачу.
        - Наш Синявский в эфир вышел! - шутили доморощенные острословы.
        - Счас задаст жару…
        Во все дома села провели со временем радио. Рядом с радиоузлом поставили столб с алюминиевым мегафоном. По радио председатель также хвалил отличившихся колхозников, ругал ленивых в работе:
        - Я кому сказал навоз вчера вывезти?
        - Дык людей не было…
        Когда криничский колхоз присоединили к донаховскому, Николай стал председателем укрупнённого хозяйства. По радио он крыл агронома Кутепкина, за то, что не навозили ни колхозные, ни свои сотки, а валили навоз на дорогу. При Сафонове навоз около ферм не залеживался - всё вывозили на поля в кучи, чтобы перепрел, а потом разбрасывали.
        - Лучшего удобрения не найти! - учил он нерадивых колхозников.
        - Скажешь тоже… - морщили носы брезгливые односельчане. - Дерьмо оно и в Африке дерьмо!
        В связи с массовыми посевами коксагена в продаже появились галоши «шахтёрские». Для подшивания валенок использовали также резиновые камеры от колёс. Изделия из резины не сразу вытеснили лапти. Ещё в год смерти Сталина половина колхозников ходила лаптях.
        - Лапти особенно хороши в зимнее время в лесу. - Авдотья Сафонова аккурат перед смертью смогла примерить блестящую обновку.
        - А сапоги всё же лучше…
        С середины 50-х годов кирзовые сапоги стали всё больше заменять лапти в обиходе. Потом появились резиновые. Их стали выдавать на работу дояркам и пастухам на полтора года.
        - Вам нужно, в навозе по колено лазите…
        - Спасибо отец родной! - запричитали доярки и попытались упасть на колени.
        - Тю, сдурели бабы… - смутился председатель.
        … В 1959 году Николая Ильича Сафонова, как председателя колхоза, добившегося хороших урожаев кукурузы, пригласили в Москву на Всесоюзное сельскохозяйственное совещание. Результатами его работы заинтересовался сам Хрущёв, который после своей недавней поездки в США, усиленно пропагандировал и внедрял кукурузу на необъятных полях Родины.
        - Я приеду к тебе в колхоз. - Пообещал Никита Сергеевич.
        - Завсегда рады! - вытянулся во фронт Николай.
        4 июля 1960 года Председатель Совета Министров СССР и, Первый Секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв, как и обещал, приехал в Донаху.
        - Товарищ Сталин, - обсуждали шёпотом в секретариате ЦК, - как глава правительства, партии и государства такой чести не оказывал многим городам и даже государствам.
        - А здесь зачуханное село…
        По пути кортеж притормозил напротив братской могилы, расположенной возле дороги. Главного начальника страны уже поджидал народ. Неожиданно сквозь оцепление к нему юркнула женщина с конвертом в вытянутой руке. Охранники перехватили просительницу, но Никита Сергеевич властным жестом остановил их и приказал:
        - Передайте мне конверт.
        Как выяснилось - женщина просила главу государства о шифере для хаты.
        - Дай ей шифера! - велел он суетящемуся первому секретарю обкома партии.
        - Будет исполнено!
        Дед Савва, живший напротив братской могилы, на Хрущёва посмотреть не вышел. Как потом он объяснил односельчанам, боялся, что тот его узнает.
        - Никита никакой ни шахтёр, - по большому секрету сказал он односельчанам, - а сын барина из Курской губернии, у которого я по молодости работал в батраках.
        - Брешешь дед!
        Мало кто поверил в брехню деда Саввы, но курьёзный навет на державного деятеля запомнили.
        - Всяко бывает… - рассуждали осторожные колхозники.
        К приезду высокого гостя в авральном режиме насыпали и заасфальтировали дорогу Дмитровск - Криницы. Хрущёв объехал поля, по пути, встречая колхозников, беседовал с ними:
        - Как живёте?
        - Благодарствуйте! - хором отвечали люди.
        - Легче стало…
        Перед правлением колхоза собралась толпа народа. Хрущёв с сопровождающими вышел на крыльцо конторы и поприветствовал людей поднятой рукой. Затем вся правительственная делегация пошла на обед в дом председателя Сафонова.
        - Налей-ка хозяин водочки! - попросил он Николая и кивнул на запотевшую бутылочку из ледника.
        - С превеликим удовольствием…
        - Легкое пьянство гораздо полезней, чем беспробудная трезвость. - Пошутил главный коммунист.
        - Шутник ты Никита Сергеевич! - сказал кто-то из свиты.
        Перед началом обеда он выпил водки из одноимённого гранёного стакана и, пребывая в хорошем настроении, сказал:
        - Порядок у тебя в хозяйстве!
        - Спасибо! - ответил явно польщённый председатель.
        - Не хочешь свой опыт передать другим?
        - Как это?
        - У нас на Дону с кукурузой полный завал… - помрачнел Хрущёв и погрозил кому-то коротким пальцем. - Я дам тебе крупный колхоз под Новочеркасском. Технику, удобрения и лучший посевной материал, что хочешь…
        - Я же там никого не знаю!
        - Узнаешь, - нажимал на Николая руководитель страны, - по всему видно - парень ты толковый.
        - Вот так сразу…
        - Почему сразу, - засмеялся Никита Сергеевич и развёл руки, - до завтра подумай… и готовься к переезду.
        При поездке в Донаху Хрущёва сопровождали Секретарь ЦК КПСС Подгорный и Секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству Полянский. Они дружно заулыбались:
        - Понятно!
        - Всё сделаем. Через месяц товарищ Сафонов приступит к новым обязанностям.
        - Почему через месяц? Максимум через две недели…
        Отобедав, делегация направилась в соседнее село Малые Щербиничи. После того, как высокие гости уехали из Донахи, её жителей, наконец-то допустили к магазину, в который завезли и колбасы и водки и селёдки и прочие яства.
        - Отметим визит, как следует... - радовались заядлые выпивохи.
        - Хоть не зря приезжал Никита!
        В конторе соседнего колхоза дотошный генсек долго разговаривал с кукурузоводом Масловым Фёдором Григорьевичем.
        - Толковый хозяин! - громко сказал Хрущёв свите.
        - Дело идёт к медали или ордену за выращенный рекордный урожай кукурузы. - Маслов даже покраснел от похвалы.
        Только надо же было Фёдору Григорьевичу проговориться, что хотя он был участником Великой Отечественной войны и брал Берлин, но в 1941 года побывал в кратковременном плену у немцев. Пятнышко в биографии героя труда было нежелательно, поэтому награду за рекордные урожаи кукурузы Маслов не получил.

***
        После войны Никита Сергеевич Хрущёв вновь возглавил коммунистическую партию Украины и занимал этот пост два года до своего переезда в Москву, где он стал первым секретарём Московского комитета партии и секретарём ЦК ВКП(б).
        После смерти Сталина, когда председатель совета министров Маленков оставил пост секретаря ЦК, Хрущёв стал "хозяином" партаппарата, хотя вплоть до сентября 1953 года и не имел титула первого секретаря. В период с марта по июнь всесильный Лаврентий Берия предпринял попытку захвата власти. В целях устранения сильного конкурента Никита Сергеевич пошёл на союз с Маленковым. В сентябре он занял пост первого секретаря ЦК КПСС.
        В начале 1954 года он объявил о начале грандиозной программы освоения целинных земель с целью увеличения производства зерна, а в октябре того же года возглавил советскую делегацию в Пекине. Вскоре он упрочил свои позиции, оправив в политический «нокаут» бывшего соратника.
        Причиной отставки Маленкова с поста председателя Совета министров СССР в феврале 1955 года явилось то, что Хрущёву удалось убедить Центральный Комитет поддержать курс на преимущественное развитие тяжёлой промышленности, а, следовательно, и производства вооружений, и отказаться от идеи Маленкова отдать приоритет производству предметов потребления. На пост председателя совета министров Хрущёв назначил Булганина, обеспечив себе позиции первой фигуры в государстве.
        Наиболее ярким событием в карьере Хрущёва был 20 съезд КПСС, состоявшийся в 1956 году. В докладе на съезде он выдвинул тезис, согласно которому война между капитализмом и коммунизмом не является "фатально неизбежной". На закрытом заседании Хрущёв выступил с осуждением Сталина, обвинив его в массовом уничтожении людей и ошибочной политике, едва не закончившейся ликвидацией СССР в войне с нацистской Германией.
        Результатом этого доклада стали волнения в странах восточного блока - Польше и Венгрии. Эти события подорвали позиции руководителя партии. В июне следующего года был организован заговор с целью смещения его с поста первого секретаря партии. После своего возвращения из Финляндии Никита Сергеевич был приглашён на заседание Президиума ЦК КПСС, который семью голосами против четырёх потребовал его отставки. Хрущёв созвал Пленум ЦК, который отменил решение Президиума и отправил в отставку "антипартийную группу" Молотова, Маленкова и Кагановича.
        Он укрепил Президиум своими сторонниками, а в марте 1958 года занял пост председателя совета министров, взяв в свои руки все основные рычаги власти в огромной стране. После успешных испытаний межконтинентальной баллистической ракеты и вывода на орбиту первых спутников, Хрущёв выступил с заявлением, потребовав от стран запада "покончить с холодной войной".
        В сентябре 1959 года президент Эйзенхауэр пригласил Хрущёва посетить США. После обширной поездки по стране он вёл переговоры с Эйзенхауэром в Кемп-Дэвиде. Следующая встреча на высшем уровне была намечена на 16 мая. Однако 1 мая 1960 года в воздушном пространстве над Свердловском был сбит разведывательный самолёт США У-2, и встреча была сорвана.
        Осенью Хрущёв во второй раз посетил США в качестве главы советской делегации на генеральной ассамблее ООН. В ходе ассамблеи ему удалось провести широкомасштабные переговоры с главами правительств целого ряда стран. В его докладе на Ассамблее содержались призывы к всеобщему разоружению, немедленной ликвидации колониализма и принятию Китая в ООН. Кроме того он раздражённо стучал ботинком по трибуне и обещал «похоронить» Америку.
        Глава 20
        Положение с хлебом в стране всё более обострялось. Не смотря на это, всё крикливее становились заявления и посулы Хрущёва с самых высоких трибун:
        - Мы ещё покажем американцам кузькину мать!.. Мы их положим по сельскому хозяйству на обе лопатки!
        В 1961 году СССР впервые начал массовые закупки зерна в Канаде. Черчиллю приписывают крылатую фразу насчёт Хрущёва: «Надо быть очень талантливым человеком, чтобы суметь оставить Россию без хлеба».
        В начале лета 1962 года дефицитные сало и мясо подорожали примерно на треть цены. 1 июня в целях преодоления временной нехватки продуктов питания в СССР на треть подняли цены на молоко и мясо.
        - Рабочие должны правильно понять линию партии. - Первый секретарь обкома КПСС был спокоен на совещании партийного актива.
        - Продовольственная программа партии совпала с понижением зарплат на крупнейшем в городе электровозостроительном заводе. - Предупредил второй секретарь.
        - Ерунда, - скривился руководитель области, - «будёновцы» единодушно поддержать решение правительства.
        На НЭВЗ имени Будённого трудились около 12 тысяч человек. Завод-гигант производил мощное впечатление: гудящие станки, могучие краны, сверкающая сварка. Когда по заводскому радио прозвучало объявление о снижении расценок на работы, стальцех залихорадило.
        - Идём в контору, - скомандовали активисты, - пускай скажут, что нам есть завтра!
        - Сами едят от пуза, а нас голодом морят…
        Директор завода Курочкин не захотел разговаривать с представителями и высокомерно бросил оскорбительную фразу:
        - Не хватает денег на мясо, жрите пирожки с ливером.
        - Ты у нас сам лагерную баланду хлебать будешь! - пообещал один из зачинщиков.
        Рабочие тут же остановили станки, вышли на улицы, перегородили железнодорожные пути и остановили пассажирский поезд Ростов - Саратов.
        - Хрен вы куда проедите! - горланили наиболее энергичные из них.
        Кто-то на тендере паровоза написал мелом: "Привет рабочему классу! Хрущёва - на мясо!"
        До прямого столкновения в тот день не дошло. На всякий случай ночью в город вошли войска. За одну ночь все стратегически важные объекты города: почта, телеграф, радиоузел, горисполком и горком партии, отдел милиции, КГБ и Государственный банк, были взяты под усиленную вооружённую охрану.
        - На всякий случай! - из Госбанка были вывезены все деньги и ценности.
        Все подразделения Новочеркасского гарнизона были подняты по тревоге и переведены в полную боевую готовность. Утром эмоции перехлестнули через край:
        - Работайте с такой «хавкой» сами, - переговаривались рабочие.
        - Пускай конторские выйдут заместо нас...
        Завод встал окончательно. Началась массовая забастовка и в Москву полетела телеграмма об антисоветском мятеже. Хрущёву была доложена следующая информация:
        - Нежелательные волнения продолжают иметь место в городе Новочеркасске на электровозном заводе. Примерно к трём часам ночи после введения воинских частей, толпу, насчитывающую к тому времени около четырёх тысяч человек, удалось вытеснить с территории завода, и постепенно она рассеялась. Завод был взят под военную охрану, в городе установлен комендантский час, двадцать два зачинщика задержаны.
        Главная площадь города уже с раннего утра была заполнена людьми, которые требовали, чтобы к ним вышел кто-нибудь из руководителей, но никто не появился.

***
        Александра Шелехова пришла на площадь перед Новочеркасским горкомом партии часам к одиннадцати утра. На тот день выпал долгожданный выходной, и она захотела погулять по городу.
        - Откуда столько людей? - удивилась Саша, которая ничего не слышала о начавшихся волнениях.
        К тому времени многие из пришедших сюда с колонной рабочих уже разошлись. В толпе появилось много просто любопытствующих, женщин, подростков и детей.
        - Работники горкома партии не стали разговаривать с людьми, - переговаривались между собой зеваки.
        - Попросту сбежали…
        Перед оставшимися выступил с балкона на втором этаже помощник прокурора города, как он представился. Заявил, что действия рабочих незаконны, и призвал их разойтись. Был он при этом явно испуган, тут же ушёл.
        - Иди, не задерживайся. - Настоятельно посоветовали ему.
        - То же мне законник…
        Тем временем с балкона выступали люди, высказывали свое мнение о событиях. Выделились, как и следовало ожидать, крикливые активисты, призывавшие рабочих как-то оформить свои требования, передать их куда-то «наверх».
        - Да здравствует забастовка! - крикнул сухощавый молодой мужчина, со странно знакомым лицом.
        - Где я его видела… - начала вспоминать Александра.
        Исхудалая женщина в рабочем комбинезоне зачитала бумагу, найденную на столе исчезнувшего горкомовца в которой говорилось: « Трудящиеся Новочеркасска приветствуют повышение цен на мясомолочные продукты и обязуются трудовыми успехами...»
        - Они бы ещё на водку цены повысили!
        - Мы бы их так поприветствовали… - сообщение вызвало дружный смех.
          Саша видела вокруг себя живые, возбуждённые лица, какие не увидишь на «организованной» демонстрации.
        - На них возмущение, ирония, запальчивость, насмешка, - отмечала она, - но нет рабского равнодушия или страха.
        Какие-то юные женщины в замасленных спецовках подбадривали мужчин, призывали держаться и добиваться справедливости. К одиннадцати часам запал митинга как бы угас: люди пришли к горкому, никого здесь не нашли и теперь не знали, что делать.
        - Пойду домой! - решила молодая женщина и даже сделала несколько шагов в сторону.
        Тем временем появились солдаты. Они расположились цепью между фасадом здания и толпой, вошли в здание горкома. На балконе появилось несколько офицеров в полевой форме с красными, загорелыми лицами:
        - Видно, что только с учений. - Сказал мужчина с военной выправкой.
        - Бывший военный… - сообразила Шелехова и остановилась.
        Один солдат был с рацией за спиной и с наушниками. В боковом проулке виднелась мощная полевая радиостанция.
        - Военные держат связь с командованием, возможно, и с самим «верхом». - Комментировал стоящий рядом мужчина.
        - И что с того? - не поняла Саша.
        - Нужно уйти с площади от греха подальше...
        - Ничего плохого ведь не случится?
        - Посмотрим.
        В это время полковник наклонился с балкона, с усилием опираясь на перила. Лицо его сильно побагровело. Он что-то крикнул вниз цепи солдат. Шелехова с ужасом поняла, что с последним предупреждением к толпе обратился командующий новочеркасским гарнизоном Олешко и через секунду прозвучал роковой приказ: «Огонь!»
        Хором заработали автоматы. Фасад здания тут же заволокло белым пороховым дымом. Очереди били пока что вверх. Толпа шарахнулась в стороны, но тут же замерла. Кто-то истошно закричал:
        - Бежим!
        Александра взглянула на часы. Мозг автоматически отметил время - 12 часов 31минута. Сбоку раздались испуганные голоса:
        - Не бойтесь!.. Они стреляют холостыми!
        - Они не посмеют!
        В этот миг с правого фланга цепи ударил характерный звук боевых выстрелов; злобная с оттяжкой очередь. Толпа ахнула, люди бросились врассыпную.
        - На площади было человек шестьсот, ну уж не больше тысячи. - На бегу подсчитывала Шелехова. - Но могут смять…
        За спиной толпы оказалась метровая изгородь сквера у памятника Ленину. В условиях бегства это оказалось серьёзной преградой. Люди падали, бежавшие следом топтали упавших.
        - Стрельба продолжается. - Отметила Саша и оглянулась по сторонам.
        Вокруг, пригибаясь, бежали люди, многие были окровавлены. На цветочной грядке неподвижно лежала женщина в праздничном платье, оторванная рука валялась невдалеке.
        - Ей уже не поможешь… - крикнул на бегу предупреждавший её мужчина.
        - Да, да! - повторила Шелехова и посмотрела на бесстыдно задравшееся платье.
        Она припустила вдогонку за своим ангелом-хранителем. Ажурная ограда сквера под напором толпы рухнула, люди разбегались, топтали упавших, раненых и убитых.
        - Спасите! - истошный вопль повис над площадью.
        Страха у Александры почему-то не было: только недоумение и возмущение происшедшим. Оглянулась на площадь: на жгуче-белом асфальте лежали тёмные тела - картинка из учебника истории «Кровавое воскресенье».
        - Чёрно-вишневые лужи крови на раскалённом асфальте пучатся, - изумилась она, невольно притормозив, - как будто кипят...
        Недалеко стояла бочка с квасом. Из пробитых пулями отверстий хлестал пенистый напиток. Пули летели вдогонку убегавшим, рассыпаясь по раскалённой площади и разрывая человеческую плоть.
        - Видимо, - на мгновение остановился мужчина, - план расстрела был продуман заранее и в деталях...
        - Почему?
        - Вон уже подогнали грузовые и санитарные машины.
        Пожилой мужчина пробегал мимо них. Пуля попала ему в голову и мозги моментально разляпались по цветочной вазе.
        - Мать в магазине носит грудного убитого ребенка. - Фиксировало заторможенное сознание: - Убита парикмахерша на рабочем месте…
        Невдалеке лежала девчушка в луже крови. Ошалелый майор встал в эту лужу. Ему крикнул раненый в последнюю минуту спутник Шелеховой:
        - Смотри, сволочь, где ты стоишь!
        Майор здесь же пустил пулю себе в голову.
        - Позор! - подумала Саша и остановилась в проулке.
        Когда огонь прошёл смертоносным шквалом, на площади остались лежать мужчины, женщины и подростки, Раненые громко стонали, девушка с развороченным пулей коленом застыла на асфальте и глядела на рану широко открытыми глазами. На залитой кровью площади, как проклятие, белели детские панамки, втоптанные в грязно-красное месиво.
        - Глянь Кузьминична, - сказала дородная женщина своей соседке, - что это такое?
        - Детей постреляли!
        Они вышли из тенистого двора, где прожили всю жизнь, и с изумлением смотрела на творимые безобразия.
        - Вон две девочки убитые, - всплеснула руками Кузьминична, - и там кто-то лежит на земле.
        - Пойдём от греха подальше! - товарка потянула её в спасительную глубину двора.
        Шелехова помогла подняться раненому мужчине и поспешила с ним в боковую улицу, чтобы выйти из сектора обстрела. Предложила отвести его в госпиталь. Раненый испуганно возразил:
        - Там меня засудят!
        - Разве так можно? - спросила ошарашенная Саша.
        - Достреляют гады!.. - прохрипел бывший военный. - Веди домой, у меня жёнка медик!
        - Вам надо в больницу…
        - Домой!
        Она отвела его домой. Затем вернулась в общежитие. В вестибюле толпились недоумевающие, напуганные слухами о расстреле жители. Перед ними разглагольствовал человек в штатском. Он говорил о «тысячных толпах хулиганов».
        - Разбиты все витрины на Московской. Разве можно бить стекла? - возмущался он, прощупывая взглядом слушателей.
        - А людей убивать можно?! - сорвалась Александра, зло посмотрев на него.
        Все люди оглянулись на Шелехову и мгновенно расстояние между ними увеличилось. Возникла немая сцена. Она поняла, что выглядела страшновато: платье в крови - того раненого, которому помогла, на лбу глубокая царапина неизвестного происхождения, отчего вся щека в крови.
        - Нужно переодеться! - решила Саша и поспешила в свою комнату.
        Медсестра Ирина Купцова, с которой они делили комнату, оказалась дома. Проверка, проведённая дежурными по общежитию через десять минут, прошла благополучно:
        - Все должны оставаться на своих местах.
        - Ага…
        Немедленно после неё они поспешили в город:
        - Нам нельзя отсиживаться. - Сказала подруге Саша, торопливо переходя улицу. - Необходимо всё видеть лично: вот история без прикрас и фальсификации.
        - Ну ты загнула…
        Весть о расстреле немедленно облетела всех и вызвала, видимо, неожиданную для властей реакцию: остановилось большинство заводов, улицы переполнились народом.
        - Ого, сколько их!
        - В такие дни узнаёшь больше, - прошептала Шелехова, - чем за иные десятилетия.
        Отовсюду подъезжали машины с рабочими. На Московской высаживались, молча шли к площади перед горкомом - плотной неудержимой колонной во всю ширину проспекта.
        - Подобной демонстрации я ещё не видела! - ахнула Ирина и завертела головой.
        - И больше не увидишь…
        Остановить эту демонстрацию было невозможно. Хотя на крышах домов виднелись вооружённые солдаты. На площади у горкома было море людское.
        - Тысяч десять, двадцать? - изумилась Купцова.
        - Думаю что больше…
        Посреди толпы стояли два танка. Люди не давали танкам проехать. Митинг скандировал:
        - «Хру-щё-ва! Хру-щё-ва! - и ещё громче: - Пусть смотрит! Пусть смот-рит!»
        Этот второй митинг был куда более массовым и целеустремлённым и явился реакцией на расстрел. Находившиеся в городе Микоян и Козлов не рискнули появиться перед людьми даже в присутствии танков. Микоян сказал несколько невыразительных слов по радио. Призвал людей разойтись по рабочим местам, пробормотал что-то о «трагическом инциденте».
        - Что он несёт? - переспросила Шелехова.
        - Просто боится…
        Митинг окружили войска. Был объявлен комендантский час. Людям сказали, что всех выпустят, кто уйдёт до 10 часов вечера. К полуночи митинг растаял.
        - Пойдём домой! - потянула Сашу за руку Ирка. - Утром на работу.
        - Давно пора…
        Патрули дежурили всё ночь. Патрулировали город солдаты, - судя по всему, жители Средней Азии. Александра услышала, как офицер сообщил им, что здесь бунтуют уголовные элементы и надо быть осторожными, так как в солдат стреляют из-за угла.
        - Прямая ложь. - Хотела крикнуть она, но не решилась.
        … На следующий день Шелехова рано пришла в больницу, где работала санитаркой. Там уже царила суматоха и боль. Ночью туда доставили много раненых.
        - Я работаю стеклодувом на заводе неподалёку от НЭВЗа, - рассказывал ей на перевязке молодой парень Николай Степанов. - Вчера пришла к нам депутация оттуда. Сказали:
        - Закрывай горелку и иди в колонну.
        - А ты?
        - Ну, я и пошёл… Интересно же!
        Александра ловко сменила ему окровавленную повязку на пробитой навылет руке.
        - Вижу - толпа. Подошёл поближе. Стоял справа от входа в горком. И тут получил пулю в левую руку. Как бревном ударило. За мною двое мужчин замертво упали.
        - Я это видела… - вставила медсестра.
        - Женщину на моих глазах убили. - Закончил Николай. - Какой-то таксист до железнодорожной больницы довёз.
        По палатам шастали следователи - расспрашивали, как кто оказался на площади. Ходили, спрашивали у больных, кто лежал давно, а кто поступил накануне.
        - Я видела, что после выстрелов посыпались, как груши, любопытные мальчишки, забравшиеся на деревья в скверике. - Сказала Николаю медсестра.
        - Трупы забрасывали через борт. Пожарные смывали из брандспойтов кровь, красные потоки огибали площадь. И не успевали - кровь от жары впекалась в асфальт.
        - Когда я шла на работу, кровь пытались отдраить песком - не получалось.
        - На следующий день в срочном порядке положат новый асфальт...
        Александра заплакала, не в силах сдержать нахлынувших эмоций.
        - Изверги!
        Через пару дней главный врач Николай Хубаев сказал Степанову:
        - Выпишем тебя от греха подальше, будешь потихоньку ходить на перевязки. Говори всем, что у тебя бытовая травма...
        - Разрешили предать земле по-человечески только 17-летнего Лёню Шульгу. - Шепнула ему напоследок Александра: - Его ранило в ногу, и он умер у нас в больнице от заражения крови. Но разрешили на особых условиях - ночью, под присмотром милиционеров. И при этом родственникам запретили плакать, устраивать поминки.
        - Это им даром не пройдёт! - пообещал Степанов и добавил вполголоса: - Люди говорят, что 26 человек убиты наповал, ещё 90 ранены.
        10 июня Александру Шелехову арестовали. По Новочеркасску поползли слухи, что город собираются затопить водой Дона или полностью сравнять с землёй.

***
        После окончания Академии Генштаба Ивана Матвеевича Шаповалова определили в группу войск в Германии и назначили начальником штаба, затем заместителем командующего танковой армией. С 1955 года генерал-лейтенант Шаповалов пять лет командовал 2-й гвардейской танковой армией.
        Отслужившего два срока в Германии Иван Матвеевич по тем армейским порядкам следовало перевести на Родину. Ему предложили на выбор: либо заместителем начальника бронетанковой академии в Москве, либо первым заместителем командующего войсками Северо-Кавказского округа Плиева.
        - Оба варианта предполагают выдвижение на первые роли. - Строго сказал ему знакомый генерал, начальник отдела кадров.
        - Посоветуюсь с женой…
        Екатерина Сергеевна очень желала бы осесть в Москве. Дети - Нина и Володя - уже учились в столице. Но Иван Матвеевич выбрал-таки округ:
        - Там более живая армейская служба.
        - Как скажешь… - согласилась супруга.
        … Перед началом очередных сборов он выстроил офицеров и предупредил:
        - Тактику будем отрабатывать, наступая целой дивизией, а центральный полк - с боевой стрельбой. Вы давно уже не стреляли, а если стреляли, то из охотничьих ружей. Поддерживать полк будут артиллерия и танки.
        - А если перестреляют солдатики друг друга?
        - Готовьтесь лучше - пальба предстоит серьёзная.
        Дело в том, что в округе для выступления с боевой стрельбой больше роты не привлекались. А тут сразу полк. Командный пункт застыл в напряжённом ожидании. Начала артиллерия залпом с закрытых позиций. От резкого грохота вздрогнул даже Плиев, поднёсший бинокль к глазам.
        - Рискуешь, Иван Матвеевич.
        - А как иначе научить солдат воевать?
        Вперёд пошла вся стальная дивизия. Стреляли все полки, но генералы и офицеры знали, что боевыми бьют автоматы и пулемёты центрального. Этот же полк поддерживали танки. Пролетело авиационное звено и нанесло бомбовый удар там, где предполагались позиции противника.
        - Ну что, попали?
        Стоило чуть ошибиться в расчётах и выборе объектов для стрельбы - не миновать беды. Но получалось так, как задумывалось и как намечали с офицерами.
        - Зато обрели опыт современного боя. - Радовался заместитель командующего.
        - Но карьеру можно было загубить… - еле слышно сказал адъютант.
        В конце мая неожиданно пришёл приказ свернуть сборы. Плиев срочно уехал в Ростов-на-Дону, а Шаповалову приказал:
        - Немедленно отправить офицеров по местам службы. Войска сосредоточить в районе Новочеркасска.
        - Есть!
        - И самому следовать туда.
        По дороге в бывшую столицу донских казаков Иван Матвеевич Шаповалов узнал, что в этом городе рабочие электровозостроительного завода выразили массовый протест против резкого повышения цен на основные продукты питания.
        - Руководство частями, которые сосредоточились к району Новочеркасского электровозостроительного завода, возложено на тебя. - Командующий войсками СКВО генерал армии Плиев поставил конкретную задачу.
        - Я против того, чтобы войска нашего округа, да ещё с оружием и боеприпасами, противостояли рабочим завода и толпе горожан.
        - Это не нам решать…
        Шаповалов пользуясь предоставленной властью, приказал своим частям:
        - Автоматы и карабины разрядить, боеприпасы сдать под ответственность командиров рот, боеприпасы без моей команды не выдавать.
        Около одиннадцати часов распахнулись заводские ворота, и толпа в семь-восемь тысяч человек направилась в сторону центральной площади. Иван Матвеевич подошёл к угрюмым рабочим и спросил:
        - Куда вы идёте?
        Один из них ответил:
        - Товарищ генерал, если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе.
        По рации он доложил генералу Плиеву о том, что многотысячная демонстрация с красными знамёнами, цветами и портретами Ленина направляется от завода к зданию горкома партии.
        - Задержать, не допускать! - услышал в ответ голос Плиева: - Приказываю мотострелкам не допустить прохода демонстрантов по мосту через реку Тузлов.
        - У меня не хватит сил, чтобы задержать тысячи человек, - схитрил Шаповалов.
        - Я высылаю в твоё распоряжение танки, - последовала нервная команда Плиева. - Атакуй!
        Иван Матвеевич с достоинством парировал:
        - Товарищ командующий, я не вижу перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать нашими танками.
        Плиев с раздражением бросил микрофон. Предчувствуя недоброе, он попытался на своём «газике» перегнать колонну. Навстречу ему попался генерал Пароваткин, которого Шаповалов посылал раньше за устными указаниями Плиева.
        - Командующий приказал применять оружие, - сказал он ему.
        - Не может быть! - воскликнул Иван Матвеевич и решил тянуть время. - Требуется письменное распоряжение…
        Тогда Пароваткин молча протянул командиру рабочий блокнот. Тот развернул его и увидел надпись от руки: «Применять оружие»
        - Нельзя этого делать…
        Они вскочили в машину, чтобы успеть обогнать толпу, но, не доехав метров четыреста до площади, перед горкомом партии, услышали массированный огонь из автоматов.
        - Зачем?.. Зачем?
        Иван Матвеевич не видел кровавой расправы, которую учинили слепо выполнявшие приказ. К расстрелу между тем готовились тщательно. Кто-то засел с пулемётом на чердаке здания и со снайперскими винтовками на крышах соседних домов.
        - Они-то стреляли на поражение.
        Генерал выскочил из машины и побежал на звук выстрелов. Навстречу ему неслись очумелые люди, среди которых толкался заплаканный пацанёнок лет семи.
        - Подожди мальчик! - военный задержал бегуна, буквально налетевшего на неожиданное препятствие.
        - Чего Вам надо?
        - Что там, на площади? - плохо скрывая волнение, спросил Шаповалов.
        - Людей постреляли! - крикнул пацан и попытался вырваться.
        Однако большой дядька с красным от гнева лицом держал его крепко.
        - Постреляли! - с ужасом произнёс он. - Не может быть…
        - Много убитых там лежит…
        - А ты как вырвался?
        - После первых выстрелов я и мальчишки, залезшие поглазеть на деревья, попадали на землю и разбежались. Вместе с нами с дерева свалился мужчина - он ужасно кричал и корчился.
        Иван Матвеевич закрыл глаза, чтобы стереть возникшую перед ними страшную картинку.
        - Как тебя зовут? - он решил переключить внимание мальчика.
        - Саша, - ответил всхлипывающий свидетель. - Фамилия Лебедь.
        - Чего здесь оказался?
        - Так мы живём на соседней улице Свердлова, всего в квартале от горкома. - Он махнул ручонкой куда-то в бок. - Как я мог не прибежать и не поглазеть.
        Суровый генерал кивнул, словно принимая весомый аргумент собеседника.
        - А другие мальцы откуда?
        - Может быть, потому, что к площади прибежали сироты?
        - Какие сироты?
        - Детский дом располагается как раз на Московской.
        Шаповалов мучительно замолчал, остро переживая случившуюся трагедию.
        - Сегодня сирот стало больше… - почти неслышно прошептал он.
        Потом прочистил горло и уже нормальным голосом сказал:
        - Беги Саша домой, мать, наверное, сильно волнуется.
        Тот не заставил себя уговаривать и так рванул, что только засверкали обутые в сандалии ступни крепких, загорелых ног.
        - Хороший парнишка, крепкий! - подумал Иван Матвеевич и невольно улыбнулся. - Если пойдёт по военному делу - станет генералом.
        Глава 21
        24 АВГУСТА 1962 ГОДА

Совершенно секретно
        Двадцатого августа текущего года в Новочеркасске закончился открытый судебный процесс судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, на котором рассмотрено дело по обвинению в бандитских действиях 1-3 июня 1962 года Кузнецова, Черепанова, Зайцева, Сотникова, Мокроусова, Каркач, Шуваева, Левченко, Черных, Гончарова, Служенко, Дементьева, Каткова и Щербан.
        Суд, учитывая особую общественную опасность подсудимых, как основных организаторов и активных участников бандитских действий, приговорил Черепанова, Мокроусова, Кузнецова, Сотникова, Зайцева, Каркач и Шуваева к высшей мере наказания - расстрелу. Остальные подсудимые приговорены к длительным срокам заключения в исправительно-трудовых лагерях строгого режима.

***
        Арестованную Шелехову держали в карцере Новочеркасской тюрьмы трое суток без допросов и объяснения причин задержания. Днём надзиратели пристегивали кровать к стене, а камеру наполняли по колено водой, приходилось стоять, прислонившись к мокрой стене.
        - А ты как сюда попала? - спросила Александра молодую сокамерницу.
        - Меня вызвали якобы на медкомиссию. - Неторопливо рассказывала ей крупнотелая женщина.
        Чтобы как-то убить время и не сойти с ума от неизвестности они без устали разговаривали.
        - Я взяла с собой годовалого сына, даже в мыслях не было, что меня арестуют, - вспомнила Елена Безродная и мелкие морщинки собрались вокруг голубых глаз, - у медсанчасти незнакомые люди вырвали из рук ребенка, а меня запихнули в машину.
        - А мальчик?
        - Сын остался на улице, наверное, он попал в детдом. У нас с мужем родственников нет, Коля сам детдомовский.
        - А он где?
        - Его застрелили на площади…
        - Ужас!
        Молодые женщины синхронно расплакались, словно хотели обильными слезами смыть свои невзгоды и беды.
        - Он работал в стальцехе, - громко всхлипывая, сказала Безродная, - был активистом волнений по поводу повышения цен…
        - Расстрел - финальный акт трагедии, главная причина которой - неумение разговаривать с людьми. - Убеждённо сказала Александра. - Повышение цен вторично.
        - Может, разберутся и отпустят? - наивно спросила Лена и заглянула сокамернице в глаза.
        - Обязательно отпустят!
        … 14 августа в Новочеркасске под большой охраной милиции и войск МВД начался открытый судебный процесс над участниками волнений.
        Они были выявлены, благодаря агентам, которые специально, хладнокровно делали фотографии возмутившейся толпы. Тех, кто на этих снимках шёл в первых рядах и вёл себя наиболее активно, забирали. Людей арестовывали по сложившемуся обычаю ночью, чтобы было меньше свидетелей, никому ничего не объясняя.
        Суд был коротким, после него КГБ и Прокуратура СССР гордо заявили: «Если ранее часть людей не понимала происшедших событий, то теперь жители города Новочеркасска разобрались в их существе, поняли, что беспорядки были спровоцированы уголовно-хулиганствующими элементами, и с возмущением осуждают преступные действия бандитов и хулиганов».
        Рабочие Вячеслав Черных и Вячеслав Коротеев нарисовали знаменитый плакат, передававший суть протеста: «Мяса, масла… Повышение зарплаты!»
        За это народные "художники" получили по 12 лет лагерей. Долговязов снял со стены портрет Хрущёва - итог 8 лет... Александру и Безродную неоднократно возили на закрытые заседания суда.
        - Город тоже приговорён… - однажды по дороге сказала Александра. - К молчанию.
        - Не вернусь я к сыночку! - заплакала поникшая Елена. - Не увижу больше кровиночку…
        - Глупости не говори!
        Власти строго-настрого запретили людям рассказывать о случившемся, со свидетелей брали расписки о неразглашении. Подогнали в срочном порядке к окраинам Новочеркасска "глушилки", чтобы ни в коем случае никакая информация, в том числе переданная каким-нибудь радиолюбителем, не просочилась за пределы города.
        … На суде два свидетеля в военной форме утверждали, что женщина, похожая на Шелехову, пыталась нарушить связь, установленную для выступления Анастаса Микояна.
        - Чушь! - нервно выкрикнула Саша.
        - Вы оскорбляете Советский суд! - возмутился пожилой судья.
        - А вы весь советский народ…
        Следователи на допросах говорили, что будет условный срок, но Шелеховой и Безродной дали по 5 лет лагерей. Александра все-таки не сдержалась, спросила судью:
        - Кто вам дал право применять оружие против мирного населения?
        - Зато мне дали право впаять вам на полную… - съязвил злопамятный судья.
        Когда Шелехову возили на судебные заседания, она познакомилась с другими осуждёнными по этому делу. Один даже оказался бывшим милиционером.
        - На второй-третий день разлагающиеся в лесополосе трупы, которые в спешке едва прикопали стали разрывать собаки. - Рассказывал он о том, что случилось после расстрела. - Надо было что-то предпринимать. Ответственное поручение дали областной милиции. Всё под расписку: «Я, милиционер Каменского ГОМ, даю настоящую расписку в том, что обязуюсь выполнить правительственное задание и выполнение его хранить как государственную тайну. Если я нарушу эту подписку, то буду привлечён к расстрелу».
        Люди, ехавшие в машине для перевозки заключённых, зашумели, всех коснулась эта трагедия.
        - А дальше?
        - Вывозили и закапывали трупы, завернутые в брезент, ночами, тайком на заброшенных кладбищах Ростовской области.
        - Всех вместе?
        - В каждой яме по четыре человека. - Закончил исповедь участник последнего акта трагедии: - Такое вот правительственное задание.
        - А ты как здесь оказался?
        - Сдуру рассказал куму, а он передал, кому следует…
        - Верно, говорят, - сказал рыжий серьёзный мужчина, - не болтай лишнего!
        - Язык мой - враг мой! - засмеялся бывший милиционер и надолго замолчал.
        Уже через неделю после оглашения приговора Шелехова оказалась в исправительно-трудовой колонии в автономной республике Коми.
        - Страх колючей проволокой окутал души людей. - Думала Александра по пути в лагерь. - Они отреклись от всего - от сказанного, от сделанного, от близких. Поразительно, но родственники даже боялись просить выдать им тела погибших - мужа, отца, сына...
        Она вспомнила, что когда оглашался приговор, то в зале суда неистово аплодировали.
        - Поняли, что лезть на рожон не стоит. Хлебнули... Такое у нас не повторится.
        Однако вскоре в Ростове-на-Дону сотрудниками Комитета Государственной безопасности были обнаружены лозунги:
        - «Да здравствует Новочеркасское восстание!» и «Вива, Новочеркасск!».

***
        Уставший за наряжённую жизнь "Запорожец" деловито тарахтел по знакомому до последней ямы асфальту. Шаповаловы выехали рано утром, чтобы к ночи оказаться дома.
        - Ты поспи пока. - Сказал молодцеватый генерал жене. - Путь из Москвы до Ростова не близкий.
        - А ты как?
        - Мне нужно о многом подумать… - улыбнулся Иван Матвеевич. - Задремать не получится!
        Генерал Шаповалов, опережая дальнюю и тягучую дорогу, размышлял о грядущих ростовских делах и вспоминал недавние события.
        - Какая невероятная глупость! - то, что произошло на его глазах, не давало покоя.
        Солдатская совесть настойчиво взывала к действиям. Поскольку власти всячески замалчивали случившееся, он сразу предпринял попытки придать его гласности.
        - Пересмотрел накануне тома Ленина, в которых тот даёт оценку Ленскому расстрелу и Кровавому воскресенью. - Через месяц после трагедии он признался жене. - Очень похоже…
        - Ты бы Ваня вёл себя осторожнее!
        - Все мы боимся потерять свои должности, - буркнул он, - а в итоге теряем людей… Так и на войне было.
        Шаповалов решил обратиться к писателям и направил несколько писем в Союз писателей СССР на улицу Воровского в Москве с подробным изложением Новочеркасской трагедии.
        - Партия превращена в машину, которой управляет плохой шофёр, часто спьяну нарушающий правила уличного движения. - Написал генерал. - Давно пора у этого шофёра отобрать права и таким образом предотвратить катастрофу.
        С женой Екатериной Сергеевной посоветовался, какую ставить подпись.
        - Боюсь я за тебя… - призналась женщина. - Подпишись псевдонимом…
        Она здраво рассудила, что если поставит свою - подвергнет риску всю семью, а дети - Нина и Володя - только становились на ноги.
        - Только ради вас, - Сказал Шаповалов, - тогда подпишусь "Неистовый Виссарион».
        - Это в честь Белинского?
        - И с намёком на отчество товарища Сталина…
        Вспомнив эти события, Иван Матвеевич улыбнулся, ему не было стыдно за свои действия. Отныне он внутренне был готов к любым неожиданностям.
        - Накажут тебя! - заплакала жена, когда ушло первое письмо.
        - Я не боюсь резких колебаний! - твёрдо сказал супруг.
        - А детям как жить?
        - В конце концов, - заметил генерал, - у нас сейчас не 37 год…
        - В нашей стране он может начаться каждую минуту!
        И вот ровно через месяц Иван Матвеевич понял, что, похоже, амплитуда колебаний начала нарастать. На первом же посту ГАИ машину неожиданно остановили:
        - Куда следуете, товарищ генерал?
        - Домой еду сержант. - Шаповалов даже задохнулся от гнева.
        Его в генерал-лейтенантском мундире со звёздочкой Героя посмел остановить постовой милиционер и ещё с наглым вопросом суётся.
        - Какое твоё дело? - спросил покрасневший водитель. - Права у меня в кармане... Показать?
        - Счастливой дороги!
        Милиционер вежливо козырнул и, щурясь от солнца, отступил в сторону. Иван Матвеевич краем глаза увидел за спиной улыбающиеся физиономии молодцов в штатском.
        - Чего они так ухмыляются? - удивился он.
        "Божья коровка" небесного цвета покатила дальше. После отдыха на подмосковной даче Шаповаловы умиротворённо возвращались в Ростов к месту службы. Муж исполнял обязанности командующего Северо-Кавказским военным округом, поскольку предшественника генерала Плиева отправили советником на Кубу.
        - Больше похоже на ссылку! - сказал бывший командующий.
        - Думаешь за Новочеркасск?
        - Всё может быть…
        При въезде в Тулу сцена повторилась. Вежливое козыряние гаишника и тот же бесцеремонный вопрос:
        - Куда направляетесь?
        - На кудыкину гору! - вспылил генерал.
        - Хорошо, можете ехать.
        - Что творится, Катя? - спросил он у проснувшейся жены.
        - Как сговорились, - заметила зевающая женщина. - Ты Ваня только не волнуйся.
        Она как всегда оказалась права. Очевидно, работники ГАИ действительно сговорились и тормозили автомобиль на каждом посту. Даже перед Ростовом милиционер вытянул вбок полосатый жезл:
        - Откуда едете, товарищ генерал?
        - Откуда?.. От верблюда!
        Действовала система продуманного психологического давления. Когда они въехали в город, ближайший квартал перед домом синел милицейскими кителями, пестрел штатскими с офицерской выправкой и государственными машинами. Только повернули с Ворошиловского проспекта во двор, тут как тут начальник особого отдела округа, который сказал официальным тоном:
        - Мы обязаны осмотреть Вашу машину...
        - Раз обязаны, - разрешил уставший генерал, - смотрите.
        Два серых пиджака уже сноровисто засуетились у багажника. В тени дома с потаённым любопытством взирали на онемевшего Героя Советского Союза ещё несколько серых пиджаков с похожими галстуками.
        - По какому праву? - выдохнул Иван Матвеевич и покраснел от раздражения.
        - Документы на обыск имеем, - сухо промолвил главный особист округа и добавил: - Пройдёмте в квартиру.
        Ключ в замке не проворачивался. А в затылок нетерпеливо дышали штатские чины. Они-то уже побывали в квартире, потому и замок заклинило.
        - Сломался он что ли? - не понимал происходящего генерал.
        У кого-то из них нашёлся подходящий ключ, нужно было сыграть сцену законного обыска. Один из штатских сразу от входной двери решительно двинулся к рабочему кабинету, знакомо выдвинул ящик письменного стола.
        - Кто-то рылся уже… - Шаповалов сразу заметил, что бумаги в беспорядке.
        - Что-то пропало? - насторожился особист.
        - Моя карьера и жизнь…
        На следующий день у него взяли подписку о невыезде. Потом предъявили обвинение по статье 70 УК РСФСР - антисоветская пропаганда и агитация. Отправили в отставку, но оставили генеральскую пенсию. Осенью 1962 года исключили из компартии, что предвещало полную опалу. Начали вызывать на допросы и, в конце концов, осудили на три года колонии.
        - В жизни каждого человека бывает свой Новочеркасск, - подумал судья, которому нужный приговор соответствующие органы довели заранее, - но не каждый выходит из него так достойно…

***
        В октябре 1962 года разразился Карибский кризис. Никита Хрущёв предлагал Джону Кеннеди дать обязательство не нападать на Кубу. Тогда Советский Союз сможет вывезти с острова свои ракеты. Президент Соединенных Штатов ответил, что США готовы принять на себя джентльменское обязательство не вторгаться на Кубу, если СССР заберёт наступательное оружие. Таким образом, первые шаги к миру были сделаны.
        Но 27 октября наступила "чёрная суббота", когда лишь чудом не вспыхнула новая мировая война. В те дни над Кубой с целью устрашения дважды в сутки проносились эскадрильи американских самолётов. Советские войска на Кубе сбили зенитной ракетой один из самолётов-разведчиков США. Его пилот Андерсон погиб.
        Ситуация накалилась до предела, президент США принял решение через двое суток начать бомбардировку советских ракетных баз и военную атаку на остров. План предусматривал 1080 самолётовылетов в первый же день боевых операций. Силы вторжения, дислоцированные в портах на юго-востоке США, насчитывали 180 тысяч человек. Многие американцы покинули крупные города, опасаясь скорого советского удара. Мир оказался на грани ядерной войны. Так близко к этой грани он никогда ещё не был. Однако в воскресенье, 28 октября, советское руководство решило принять американские условия.
        После этого международная напряжённость стала быстро. Советский Союз вывез с Кубы свои ракеты и бомбардировщики. 20 ноября США сняли морскую блокаду острова. Ровно через два года это решение «аукнулось» советскому руководителю. В октябре 1964 года по решению Пленума ЦК КПСС Никиту Сергеевича Хрущёва освободили от всех партийных и государственных постов.
        Глава 22
        Война - самое грязное и отвратительное явление человеческой деятельности, поднимающее из глубин людского подсознания всё самое низменное и подлое. На войне за убийство человека солдаты получают награду, а не наказание. Они должны безнаказанно разрушать ценности, создаваемые человечеством столетиями, жечь, резать и взрывать. Война превращает нормального человека в злобное животное, цель которого убивать себе подобных.
        Почему же история человечества в основном состоит из летописей всевозможных войн, знаменитых сражений и имён великих полководцев? Почему люди убившие множество себе подобных считаются величайшими героями? Почему любой спор люди до сих пор предпочитают решать силой?
        Проблемы войны и мира, добра и зла всегда волновали думающего человека, но однозначного ответа на эти вопросы нет ни у кого. В древности доминировала точка зрения христианской церкви, которая выводила испорченность людей от грехопадения Адама и Евы. Действительно, легче всего склонность к насилию поселить в самой природе человека и объявить его греховным от самого рождения.
        Карл Маркс называл причиной постоянных войн незатухающую классовую борьбу враждующих классов. Зависть бедных к богатым толкает первых на насильственное изъятие материальных ценностей и сопутствующие этому безобразия. Лев Толстой объяснял коллективную тягу к насилию колоссальной волей лидеров вступающих в конфликт наций. Классический пример Наполеон - сумевший подчинить и упорядочить воинственные настроения французов.
        Однако ни одна теория не в силах объяснить, почему миллионы людей, до определённого дня жившие в мире друг около друга неожиданно начинают ненавидеть соседа до такой степени, что с лёгкостью убивают человека только за то, что он другой национальности, цвета кожи или неправильной веры.
        Возможно, ответ можно найти, если рассматривать человеческое общества как живой, саморазвивающийся организм. Очевидно, наша цивилизация проходит те же стадии развития, как и каждый человеческий индивидуум. Когда-то она находилась в состоянии зародыша и люди жили в пещерах и немногим отличались от зверей. В вечной битве за добычу они не видели особой разницы между собой и другими хищниками. Вопросы морали их явно не интересовали.
        Младенчество цивилизации пришлось на период Древнего мира, когда люди с трудом учились осваивать и подчинять окружающий мир. Именно тогда впервые они начали воевать между собой. Детские кровавые игры велись по любому поводу: женщины и пища, богословные вопросы и банальная жадность. Жестокость оправдывалась и даже возводилась в ранг добродетели.
        Особенно непримиримые войны начались, когда человечество вступило в свой детский период. Научившиеся ходить дети не понимают разницы между добром и злом, поэтому бывают беспричинно жестокими и драчливыми. Двадцатый век ознаменовался двумя мировыми войнами и сотнями миллионов загубленных жизней. Так что же привело к столь печальным результатам и возможно ли в дальнейшем избежать кровавых столкновений народов?
        Люди обычно не задумываются, почему всё дурное липнет к ним само по себе, а всё хорошее нужно культивировать и лелеять… Ведь никто специально не учит детей курить, употреблять алкоголь и наркотики, а большинство взрослых хорошо разбирается в подобных вещах. Родителям нужно усиленно приучать своих детей чистить зубы и умываться. Грязь на человеческом теле появляется сама собой, а чистоту нужно поддерживать немалыми усилиями. Так и наш мир нуждается в постоянной чистке - инъекциях доброты, а зло, как грязь изначально присутствует в нём.
        Дремлющие в глубине человеческого подсознания пагубные желания и роковые страсти: тяга к насилию, жадность, лень, ложь, сексуальные извращения неизбежно вырываются на поверхность мирной жизни. Когда это происходит с отдельным человеком, он превращается в маньяка, а когда с обществом в целом - начинается война. В какой-то момент, суммарная масса этого живущего в каждом человеке зла накапливаясь, перевешивает стремление к мирному сосуществованию. В определённой части населения начинают преобладать идеи реванша, как во время нацисткой Германии или перманентной мировой революции как в СССР.
        Тут же находятся лидеры готовые возглавить эти процессы. Гитлер, Сталин и Муссолини всего лишь выразители тайных желаний своих соплеменников. Государство берёт на себя организаторскую функцию, всячески пропагандирует созревшие идеи и через какое-то время большинство населения стран психологически готово к войне. При этом люди рассматривают её как неизбежное бедствие, которое нужно пережить, по возможности извлекая из неё пользу. Никто до конца не верит, что война жёстко коснётся его или его семьи. Все надеются выжить.
        Только когда война своим ледяным дыханием задевает подавляющее количество людей, общество начинает задумываться о правомерности бойни. С каждой новой войной растёт понимание, что это не самый лучший способ разрешения международных конфликтов. В настоящий момент человечество перешло в фазу полового созревания, и ранний юношеский период жизни нашей цивилизации диктует больший интерес к вопросам пола, чем к надоевшей игрушке - войне. Подростковая жестокость должна скоро закончиться.
        По мере развития коллективного разума людей доля зла заключённого в каждом из нас будем неуклонно уменьшаться. Как образованный человек всегда может контролировать свои низменные страсти, так взрослеющее человечество сможет в дальнейшем избежать кровавых разборок. Время кровожадных героев уходит в прошлое. Критическая масса добра вскоре неизбежно перевесит зло и позволит больше никогда не возвращаться к повторению диких уроков истории.

***
        В конце шестидесятых годов двадцатого века светлый церковный праздник Троицу, в простонародье Иван Купала, стали праздновать по всей необъятной стране Советов как день русской берёзки. Это была попытка вытеснить религиозный, а ещё ранее, языческий праздник - атеистическим.
        - Приезжайте ко мне, - накануне очередного праздника Николай Сафонов позвонил своей подруге Александре Шаповаловой и пригласил их в гости.
        - Нужно поговорить с Иваном Матвеевичем. - Сказала она, но предупредила: - Только он в эти дни встречает каких-то немцев.
        - Пускай приезжает вместе с ними.
        - Я посоветуюсь и перезвоню. - Пообещала Саша.
        - Заодно с отцом увидишься...
        В 1963 году Григорий Пантелеевич окончательно переехал из Ленинграда в станицу к Николаю Сафонову. Давний друг его дочери давно звал пожилого казака вернуться на малую Родину.
        - Я тебе на хуторе выделю курень, - соблазнял он уважаемого ветерана, - будешь колхозное стадо коров пасти и молодёжь учить уму разуму!
        Через пару лет в Ростове-на-Дону поселились поженившиеся сразу после освобождения Александра Григорьевна и генерал Шаповалов. Три года Иван Матвеевич провёл в Мариинских лагерях под Кемерово и был амнистирован после отстранения от власти Хрущёва.
        - Мы с ним познакомились на пересылке. - Призналась отцу Александра при первой встрече после возвращения из лагерей.
        - Никогда не знаешь, где встретишь свою судьбу….
        - От него все отказались, жена ушла… Несколько лет переписывались и сошлись.
        - Может, ищо и внуки будут? - с тайной надеждой сказал Григорий Пантелеевич.
        - Это вряд ли… - смутилась тридцативосьмилетняя женщина.
        - Зато у тебя теперь муж генерал! - пошутил отец, который сильно переживал, что их род может пресечься.
        - Мы думаем взять ребёнка из детского дома.
        - А дадут?
        - Иван Матвеевич задействовал все связи…
        - Дай-то Бог!
        Григорий Пантелеевич после первой встречи с зятем понял, что тот мужик крепкий.
        - Я Леонида Ильича лично знаю! - похвастался Шаповалов знакомством с новым генеральным секретарём ЦК КПСС Брежневым. - И он меня, видать не забыл…
        - Вот вся оставшаяся семья и в сборе! - обрадовался пожилой тесть.
        - Немного нас осталось!
        … Обычно на Ивана Купала мужики в сёлах чистили колодцы, женщины украшали двор и хату ветками берёзы, обменивались нательными крестиками или головными платками.
        - Мы покумились. - Говорили в таких случаях.
        Женщины расстелили скатерти вокруг берёз украшенных лентами, и пригласили мужчин и парней трапезничать. Праздник пришёлся на начало сенокоса и им требовались силы. Несмотря на горячую пору на берегу Дона собрались всем колхозом. Пригласили из Новочеркасска духовой оркестр для пущего веселья.
        - Будут соревнования по конским бегам и волейболу. - Проинформировал собравшихся Николай Ильич, который чувствовал себя полноправными хозяином праздника. - Охотники могут слазить на вкопанный высокий столб за сапогами.
        - Лучше бы за бутылочкой… - крикнул весёлый тракторист.
        - Тебя уже хватит! - предупредил председатель.
        На угощение гостей и победителей в соревнованиях, в колхозе к этому дню по распоряжению председателя Сафонова зарезали четырёх бычков.
        - Закуски и выпивки хватит на всех, - пообещал он, - но завтра на работу!
        - Сытый и выпивший колхозник работает лучше! - пошутил тракторист.
        - Тебя сколько не корми - план не выполнишь...
        Часам к десяти утра на место гулянки подъехала чёрная «Волга», из которой вышли двое средних лет мужчин, красивая женщина «бальзаковского» возраста и энергичный мальчишка, сразу убежавший к станичным сверстникам.
        - Шаповаловы приехали! - обрадовался Николай и поспешил встречать почётных гостей. - Радуйся Григорий Пантелеевич.
        - Давненько не видались…
        Иван Матвеевич в генеральском мундире со звездой Героя Советского Союза на груди выглядел как всегда монументально.
        - Познакомьтесь, - представил он спутника хозяину и тестю, - товарищ Иоганн Майер. Наш друг из Германской Демократической Республики, приехал к нам по линии Общества Советско-немецкой дружбы.
        - Очень приятно! - сказал Шелехов и подумал: - Где-то я уже видел это лицо.
        То же самое подумал и зарубежный гость, но ничего не сказал. Иоганн чувствовал себя довольно странно.
        - Почти тридцать лет назад я был в этих местах как завоеватель, а теперь гость…
        Он очень хорошо сохранился для своих пятидесяти лет. Время лишь чуть ссутулило его да посеребрило голову. Он был от природы невысок, суховат, постоянно улыбался, показывая прекрасные искусственные зубы.
        - Товарищ Майер воевал в Сталинграде, - особо не вникая в переживания собеседников, продолжил генерал, - завтра мы поедем туда, посмотрим, каким стал Волгоград.
        - Мы тоже там воевали! - сдерживая нарастающее раздражение, сказал Григорий Пантелеевич.
        Жесты немца были чётки и энергичны. Силуэтом и повадками он напоминал бывшему противнику небольшую хищную птицу.
        - Стервятника, что ли? - прикидывал Шелехов.
        - Давайте лучше выпьем! - предложил хлебосольный хозяин. - А разговоры оставим на второе.
        Гости расселись за сбитые из необструганных досок столы, стоящие прямо на берегу Дона. Григорий оказался прямо напротив Иоганна. После третьей рюмки и лёгкой закуски немец спросил его на довольно сносном русском языке:
        - Почему Вы на меня так смотрите?
        - Как так?
        - С подозрением…
        - А как мне смотреть, ежели вы троих моих сынов убили, города и сёла порушили?
        - Я не фашист, - тихо сказал оппонент, - нас заставляли, вас тоже.
        - Я тебя на энту землю не звал…
        - Зато вы уже четверть века не уходите с моей, и ещё Бог знает сколько будите разделять мою Германию.
        Спорщики зло посмотрели друг на друга, хорошо, что никто их не слушал. Большинство гостей танцевало, остальные вели свои застольные разговоры.
        - Ты прав, - остывая, сказал Григорий, - вы были всего лишь оружием Божьим. Слишком много мы грешили, слишком долго мы жили, словно животные и считали энту жизнь единственно правильной. Воевали, грабили, убивали… Хотели жить как деды и прадеды, ничего не хотели менять. Вот нас так переучили и кровью умыли!
        - Поверьте, мы тоже сполна расплатились за наши прегрешения!
        - Ежели собрать всю кровушку, пролитую наземь на моих глазах и которую сам выцедил, - Григорий Пантелеевич махнул рукой в сторону реки, - аккурат Дон заполнится…
        - А моя может заполнить Эльбу!
        - Наше поколение сполна искупило вину русского народа… - прошептал Шелехов.
        Помолчав немного, они выпили водочки и уже спокойней начали вспоминать боевое прошлое:
        - А ведь ещё можно поспорить, кому легче было идти в бой, "обстрелянному" или новичку.
        - Среди новичков, как правило, было больше жертв. - Не соглашался Григорий и отодвинул в сторону тарелку, - а вот относительно морального состояния перед боем - у новичка и "обстрелянного" есть, о чём подумать.
          - Да о чём там думать! - Иоганн отодвинул свою, словно расчищая поле боя. - Я шёл на фронт, не представляя, чем это пахнет, так шли все новички, в надежде, что месяца через 3-6 с победой вернёмся. Когда я впервые побывал в отпуске, когда почувствовал мирную жизнь, помылся и выспался на чистой постели, так не хотелось возвращаться в ад... Невольно бережёшь себя!
        - Зато у "обстрелянного" накопился боевой опыт. Он уже знает по полёту снаряда и бомбы, "наш" снаряд или проходящий.
        - А новичок не задумывается о смерти, поэтому менее уязвим.
        Так они спорили, не обращая внимания на развлечения других гостей. Да и спор был ни о чём. Оба говорили одно и то же, только разными словами. Однако вскоре разногласия опять стали принципиальными.
        - Всё-таки немцы воевали лучше! - слегка забывшись, сказал Иоганн.
        - Чего же вы тогда проиграли?
        - Пятеро оставшихся в живых после артиллерийского обстрела солдат моей роты отбивали атаку русского батальона, уложив его перед своими позициями…
        - Но мы ваш Берлин взяли, а вы Сталинград - нет.
        - Нам оставалось пройти всего несколько сот метров до Волги!
        - Но вы их не прошли!
        Майер хотел сказать что-то обидное, но вовремя спохватился. Он помолчал, обдумывая новые доводы, и с усмешкой произнёс:
        - Что вы русские за странный народ? Мы наложили в Сталинграде вал из трупов высотою около двух метров, а всё лезли и лезли под пули, карабкаясь через мертвецов, а мы всё били и били, а вы всё лезли и лезли…
        - Назад нам повернуть было нельзя! - признался бывший сержант и заиграл желваками. - Сзади подпирали заградотряды…
        К столу вернулись Николай и генерал, которому показали новый колхозный клуб.
        - О чём спорим? - живо поинтересовался Иван Матвеевич.
        - Да вот вспоминаем войну…
        - Забывать её уроков не следует, - согласился дипломатичный Шаповалов, - но и вечными врагами быть не стоит!
        - Точно!
        - Вот мы воевали друг против друга, - улыбнулся остывший Григорий Пантелеевич, - а нынче сидим водочку пьём…
          Все дружно согласились, что за это нужно выпить. Следующий час гости пили, ели и смотрели, как соревновалась колхозная молодёжь. Солнце взобралось на самый верх своей наблюдательной вышки, и только тень от склонившихся над столом берёз спасала от его жгучих лучей.
        - Иван Матвеевич, - обратился к Шаповалову тесть. - Ты немца давно знаешь?
        - А что такое? - лениво поинтересовался тот, провожая взглядом спину, удалявшегося проветрится Майера.
        - Лицо знакомое…
        - У них все лица на один манер!
        - А где он служил, знаешь?
        - После ранения в Сталинграде и лечения в госпитале попал в 28-ю легкопехотную дивизию. - Вспоминал генерал информацию из досье. - Воевал под Ленинградом.
        - Я знаю значок этой дивизии - изображение шагающего пехотинца. - Вспомнил Григорий Пантелеевич.
        - Семь раз раненный, он был произведён за отличия в лейтенанты. В Курляндии попал в плен. Провёл несколько лет на лесозаготовках.
        - Я в своё время тоже…
        - Да и я недавно там побывал!
        - А где живёт?
        - В Дрездене. Я туда недавно в составе делегации ездил, там и познакомились.
        Шаповалов с уважением посмотрел на возвращающегося Иоганна.
        - Сильный народ немцы. Работают как звери. Точно, аккуратно, со знанием дела, с сознанием долга. Считают плохую работу ниже своего достоинства. Не выносят беспорядка, халтуры.
        - Ежели убивавшие друг друга немцы и русские встретились в другом месте, были бы, вероятно, хорошими знакомыми или друзьями.
        - Но судьба их бросила в пекло, где человек перестает быть самим собой.
        Иван Матвеевич похлопал по скамейке рядом собой, как бы приглашая Иоганна присесть рядом.
        - Вот скажи мне дорогой товарищ Майер, - обратился к нему генерал. - За два часа на Курской дуге мы обрушили на вас тысячи снарядов.
        - Было такое…
        - Неужели у вас не было потерь от нашего огня? - спросил разомлевший от водки и еды Шапошников
        - Да, да, - ответил Иоганн и изобразил потрясение, - это было ужасно, головы поднять нельзя!
        - В итоге мы всё же научились воевать!
        - Наши дивизии теряли шестьдесят процентов своего состава, - уверенно сказал он, статистика твердо ему известна, - но оставшиеся сорок процентов отбивали все русские атаки, обороняясь в разрушенных траншеях и убивая огромное количество наступающих…
        - Так и было.
        - А что делали ваши в Курляндии? - продолжал он неразрешимый спор. - Однажды массы русских войск пошли в атаку. Но их встретили дружным огнём пулемётов и противотанковых орудий. Оставшиеся в живых стали откатываться назад. Но тут из русских траншей ударили десятки пулемётов. Мы видели, как метались, погибая, на нейтральной полосе толпы ваших обезумевших от ужаса солдат!
        - А как иначе образумить трусов? - завёлся генерал и от возбуждения начал шарить по карманам.
        - Действия заградотрядов понятны в условиях всеобщего разлада, паники и бегства, как это было, например, под Сталинградом, в начале битвы. - Неожиданно встал на сторону противника Григорий. - Там с помощью жестокости удалось навести порядок. Да и то оправдать эту жестокость трудно.
        - Но прибегать к ней на исходе войны, перед капитуляцией врага! Какая это была чудовищная, азиатская глупость! - поддержал его Иоганн, и ухмылка исказила его губы.
        - Не согласен с вами…
        - Среди пулемётчиков нашего полка были случаи помешательства. - Сообщил немецкий гость. - Не так просто убивать людей ряд за рядом, а они идут и идут, и нет им конца.

***
        В местном училище механизации учились кубинцы. Студентов с острова свободы пригласили выступать с концертом. После окончания всех соревнований и плотного обеда они начали зажигательный концерт. Кубинцы исполняли свои народные песни под гитару.
        - Хорошо поют, - сказал взволнованный неожиданной встречей Григорий.
        Дело было в том, что он утром впервые увидел приёмного сына Александры и Ивана Матвеевича - девятилетнего Костю.
        - Как он похож на меня в детстве! - сразу сказал дочери удивлённый старик.
        - Сходство есть… - подтвердила приёмная мать.
        Костя действительно напоминал мужчин их рода, такой же горбоносый, темноглазый и чернобровый.
        - А кто у него родители были? - тихо спросил Шелехов.
        - Мать Кости я в тюрьме встретила. - Начала рассказывать Александра, когда мальчик побежал купаться на Дон. - Звали её Елена, ей было 24 года, и она хлебнула лиха только за то, что попала в объектив людей в штатском, в первый же день Новочеркасского бунта.
        - Только за это?
        - В кадре оказывались демонстранты и случайные прохожие. Лена тогда вышла погулять с годовалым сыном. Чья рука и по какому принципу пометила крестиками лица с тех фотографий, сейчас уже не дознаться. Но именно по этому признаку впоследствии кто-то из "меченых" попал под расстрел, а кто-то на длительные сроки заключения.
        - А почему звали?
        - Она умерла у меня на руках в «Устимлаге» в Коми АССР. - Глаза женщины увлажнились. - Я ей тогда пообещала, что не оставлю сироту в детдоме…
        От волнения Григорий Пантелеевич захотел покурить, но вовремя вспомнил, что бросил лет десять назад. Он тщательно прожевал кусок хлеба с салом и спросил:
        - А отец кто?
        - Лена рассказывала мне, что её мужа звали Николай. Фамилию ему дали в детдоме - Безродный. Малышом он случайно оказался в Сталинграде… Там его опекала какая-то женщина, но после войны она умерла, и Коля снова оказался в детском доме.
        - Печальная история. - Признался Григорий Пантелеевич и посмотрел на небо.
        - Единственное что у него осталось от родных - нательный крестик и имя Коля.
        … Незаметно подкрался тихий бархатный вечер. Станичники начали расходиться по своим домам, праздник заканчивался. Иоганн дремал, положив голову на стол. Александра с отцом и мужем сидели рядом и тихо беседовали. К ним подошёл уставший за суматошный день Николай и плюхнулся напротив.
        - Фу ты! - выдохнул он и вытер рукой вспотевший лоб.
        - Устал Коля! - участливо поинтересовалась Саша.
        - Для кого-то праздник, а для меня работа.
        - Мы скоро поедем…
        - Вы же моя семья!.. Может, переночуете?
        - Нет, поедем.
        Николай изобразил на загорелом лице огорчение, и чтобы перевести разговор на другую тему спросил Сашу:
        - Где работаешь?
        - После лагеря пробовала устроится в Новочеркасске, - пояснила она и скорбно поджала красиво очерченные губы, - но не получилось… С такими, как я, в городе боятся общаться. Ещё в лагерях мне объяснили, что "особых" могут расстрелять в любой момент. Когда везли с этапа на этап, я всякий раз боялась, что вот сегодня поставят к стенке. Мне до сих пор снятся поезда, станции и тупики. Как были мы «меченые», так и остались.
        - Новочеркасск дал один из первых известных примеров того, что честный офицер может и должен отказаться от исполнения преступного приказа. - Глядя на зятя, сказал Григорий Пантелеевич.
        - Для меня, военного человека, когда сказали, что надо поднять войска по боевой тревоге, то есть с оружием и боеприпасами, стало ясно - это не для борьбы со стихийными бедствиями. - Пояснил немного смущённый оценкой его действий Шаповалов.
        - Как же решился не выполнить приказ?
        - Я со своим народом не воюю!
        Александра спросила мужа, что было бы, если бы он подчинился приказу, и танки, стоявшие на мосту через реку Тузлов, атаковали толпу. Тот решительно ответил:
        - Погибли бы тысячи.
        - Ишь што выдумали, - заругался Шелехов, - по мирным людям танками…
        Николай Сафонов чувствовал себя немного скованным в присутствии генерала. Отвернувшись в сторону Дона, он спросил невпопад:
        - Иван Матвеевич, как Вам удалось выжить в войну?.. Ведь процентов восемьдесят танкистов погибли.
        - За четыре года, продуваемых смертным ветром и пропахших порохом, не чаял остаться в живых.
        Шаповалов приосанился и веско продолжил ответ:
        - Ведь справа и слева под прицелом и залпами войны неумолимо редели ряды фронтовых друзей-танкистов. А для меня так и не выточили снаряда со смертоносным осколком.
        - Значит, небу было нужно для чего-то оставить Вас в живых…
        Долгий день и тяжёлый разговор утомил всех. Минут десять присутствующие сидели в тишине, думая о своём. Николай первый нарушил молчание:
        - А мой брат Митька готовится к полёту в космос!
        - Что ты говоришь!
        - Скоро запуск…
        - Надо же! - ахнула Саша и показала вытянутой рукой параллельно земле. - Я его вот таким помню.
        - Отсутствие электрического света в большинстве сёл и деревень, где живёт добрая половина населения страны, лапти, вши и запуск в космос первого в мире искусственного спутника Земли! - с иронией сказал Григорий Пантелеевич. - Таковы контрасты нашей страны.
        - Не забывайте, - вставил Шаповалов и показал зачем-то вверх, - страны, которая разгромила Гитлера и задела за живое сведущих, сытых и процветающих американцев.
        В это время к ним подбежал накупавшийся до синевы Костя. Худенькое тело его блестело от капелек речной воды. Из одежды на нём болтались синие сатиновые трусы.
        - Мама! - закричал он издалека, - я научился нырять с берега.
        - Молодец! - похвалила Александра и погладила его по мокрым волнистым волосам.
        - Чего это он у тебя ходит с крестиком на шее? - спросил осторожный Николай.
        - Этот крестик его мать завещала никогда не снимать…
        - Всё равно негоже, в нашей стране ходить с крестами. - Недовольно пробурчал коммунист Сафонов.
        - Энто тот крестик? - плохо не видя, спросил Григорий Пантелеевич.
        - Да! - подтвердила его дочь и непонимающе взглянула на отца.
        Старик притянул к себе мальчика и внимательно рассмотрел висящий на шее символ православия. Потом он крепко обнял смущенного Костю и сказал:
        - Это крестик моей матери Пелагеи Ильиничны Мелеховой.
        - Что такое? - не понял Николай.
        - Мелеховой? - удивился Шаповалов и наклонился вперёд.
        Он подумал что ослышался.
        - Я Мелехов Григорий Пантелеевич, казак Вёшенской станицы.
        - А я, почему Шелехова?
        - Долго рассказывать…
        - Точно крестик бабушки? - переспросила Александра и её карие глаза увлажнились.
        - Точно…
        - Не может быть!
        - Выходит Костя сын моего старшего сына Михаила… Он мне говорил перед смертью, что его сынишка Коля и моя сестра Евдокия направлялись в Сталинград.
        - Невероятно! - сказал внимательно слушавший Шаповалов.
        Григорий Пантелеевич тоже пока не верил счастливому случаю, первому в его долгой жизни. Он медленно бормотал себе под нос, силясь понять происходящее:
        - Когда я наведывался недавно в Татарским, оставшиеся в живых старики сказали, что летом 1942 года они направились в Миллерово на встречу с Михаилом. Назад они не вернулись, значит, всё сходится!
        - Что сходится?
        - Евдокия умерла там, а мальца отправили в детдом.
        - Трудно в такое поверить…
        - Вы посмотрите, как Костя на меня похож!
        Все присутствующие внимательно посмотрели на них и, несмотря на огромную разницу в возрасте родство было очевидно. У Григория Пантелеевича разгорелись глаза и точь-в-точь также блестели «цыганские» глаза мальчугана. Они сидели в пол-оборота к другим и их профили были идентичными.
        - Господи! - ахнула впечатлительная Александра и неловко перекрестилась. - Выходит Костя мой двоюродный внук?
        - А мой правнук!
        - Можно я по-прежнему буду называть тебя мамой?! - сказал потрясённый мальчик и прижался к рыдающей женщине.

***
        После отъезда родных Григорий Пантелеевич решил прогуляться по станице, слишком много встреч и волнений принёс ему прошедший день. На противоположном конце улицы высилась величественная старинная церковь.
        - Зайду туда, - решил он, с натугой встал, и осторожно ступая больными ногами, пошёл к ней.
        Раньше он редко захаживал в духовные заведения и никогда полностью не верил священникам. По дороге ему пару раз попались пьяные мужики, спящие на пыльных обочинах.
        - Как это символично! - думал он, проходя по недолгому пути. - Всё в нашей жизни переплетается - возвышенное и низменное, добро и зло, чистое и грязное!
        Мелехов потянул на себя тяжёлую дверь. Тишина и прохлада храма внезапно обворожили старого солдата. Внутри царил полумрак, людей было мало, и они стояли тихо, глубоко погружённые в свои мысли.
        - Аминь! - пожилая женщина впереди опустилась на колени и трижды перекрестилась.
        Где-то в бесконечной тёмной дали, над алтарём, горел ярко освещённый лик Господа. Он завораживал, снимал с сердца смутное беспокойство, приведшее Григория сюда, в обитель Бога.
        - Спасибо Господи! - благодарность за то, что он нашёл свою семью, переполнила душу.
        Справа от входа в небольшом углублении в стене жарко полыхали огни десятков свечей. Чуть выше, в нише стены висела икона Богоматери. Успокоение снизошло на него.
        - Церкви у всех народов разные, но Бог-то у нас один…
        Григорий взял свечку, зажёг её, и его маленький робкий огонёк затеплился рядом с другими, огонёк надежды, просветления и очищения. Он поднял глаза к верху и увидел светлый лик Богородицы. Слова неизвестной молитвы сами собой слетели с его сухих губ:
        - Помоги нам, заблудшим, святая заступница!.. Прости нам грехи и прегрешения. Очисти нас от зла и скверны, успокой измученные души наши…
        Мелехов вышел из церкви и буквально не чувствуя земли под собой, вернулся к реке. Он сел на пожелтевшую от зноя траву берегового обрыва и полчаса невидящим взглядом смотрел на воду.
        - Как я устал за семьдесят шесть лет жизни!
        Спокойный и могучий Дон лениво нёс свои воды к невидимому морю. Казалось его течение столь мощно и монолитно, что можно стать на поверхность реки и просто перейти на другой берег как по льду.
        - Спаси и сохрани! - Человек продолжал разговаривать с Богом.
        Неожиданно он увидел как мимо него, влекомый сильным течением, проплыл одинокий листок тополя.
        - Так и человек, - подумал состарившийся казак, - несётся по жизни, не зная куда, зачем и почему. Мы не в силах сопротивляться жизненному потоку и никогда не знаем истинной цели своего существования. Может вся наша жизнь лишь путь к чему-то более значительному и высокому?
        Григорий Пантелеевич посмотрел на тучную Луну и ему показалось, будто причудливый рисунок на её поверхности стал похож на лицо добродушного толстяка.
        - Где-то наши судьбы, мечты, дела и переживания, небось, сливаются в нечто, питающее Бога. - Сказал он вслух и закашлялся. - Ить множество капелек воды, которые составляют тихий Дон, попадая в далёкое море, полностью меняют свой вкус и собственное назначение...
        На висящем прямо над головой небосклоне, кто-то зажёг крупные спелые звёзды.
        - Только кто знает энто наверняка?
        Седой как лунь старик давно чувствовал, что это его последнее лето под вечным солнцем и радовался этому обстоятельству.
        - В жизни за всё нужно платить! - его мозг работал на удивление чётко. - За еду, комфорт и удовольствия человек расплачивается сам: работой, здоровьем и временем. За зло, которое мы приносим в мир рассчитываются наши близкие и дети. Каждое слово, желание и действие рано аль поздно отзовётся болевым эхом… Фактически человек живёт не благодаря, а вопреки. Миллионы дел, тысячи бед и полчища врагов ждут нас на жизненном пути!.. Нужно обладать огромной внутренней силой штоб противостоять враждебному окружению и до самого последнего дня оставаться человеком…
        Утомлённый мужчина с блаженством закрыл глаза, уставшие за долгую жизнь, и сладко задремал. Микроскопический кусочек мирового сознания по имени Григорий Пантелеевич Мелехов почти достиг своего моря…
        Эпилог
        Бархатным вечером, сразу после отъезда родных, Григорий Пантелеевич решил прогуляться за пределы станицы, слишком много встреч и волнений принёс ему прошедший день. У выжженной злым солнцем степи ещё сохранились кое-где утолки, полные необыкновенной красочности. На обрыве, ступенчато спускавшемся к Дону, белели какие-то загадочные пятна.
        - Што там светится? - заинтересовался он и подошёл ближе.
        Перед ним открылась чудесная бледно-розовая поляна, сплошь заросшая невысокими кустиками наголоватки. Вольготно раскинувшись на уступе склона, она нежным покрывалом накрывала плавный изгиб долины.
        - Так вот откудова идёт энтот звук, - догадался Мелехов, - неумолчный пчелиный гул стоит над невинными цветками.
        Долина была невелика, но так разительно и красиво выступала она на фоне потускневшего разнотравья, что поглощала всё внимание и оттого казалась огромной и особенно прекрасной.
        - Впечатление такое, будто стоишь посредине роскошной горной полянки. - Не выдержал он наплыва чувств.
        Постояв возле цветного великолепия Григорий Пантелеевич вернулся на пыльные улицы притихшей станицы. На противоположном конце высилась величественная старинная церковь.
        - Зайду туда, - неожиданно решил он, и осторожно ступая больными ногами, пошёл к ней.
        Раньше он редко захаживал в духовные заведения и никогда полностью не верил священникам. По дороге ему пару раз попались пьяные мужики, спящие на заросших бурьяном обочинах.
        - Как это символично! - думал он, проходя по недолгому пути. - Всё в нашей жизни переплетается - возвышенное и низменное, добро и зло, чистое и грязное!
        Мелехов потянул на себя тяжёлую дверь. Тишина и прохлада храма внезапно обворожили старого солдата. Внутри царил полумрак, людей было мало, и они стояли тихо, глубоко погружённые в свои мысли.
        - Аминь! - пожилая женщина впереди опустилась на колени и трижды перекрестилась.
        Где-то в бесконечной тёмной дали, над алтарём, горел ярко освещённый лик Господа. Он завораживал, снимал с сердца смутное беспокойство, приведшее человека сюда, в обитель Бога.
        - Спасибо Господи! - благодарность за то, что он нашёл свою семью, переполнила душу.
        Справа от входа в небольшом углублении в стене жарко полыхали огни десятков свечей. Чуть выше, в нише стены висела икона Богоматери. Успокоение снизошло на него.
        - Церкви у всех народов разные, но Бог-то у нас один…
        Григорий Пантелеевич взял свечку, зажёг её, и его маленький робкий огонёк затеплился рядом с другими, огонёк надежды, просветления и очищения. Он поднял глаза к верху и увидел светлый лик Богородицы. Слова неизвестной молитвы сами собой слетели с его сухих губ:
        - Помоги нам, заблудшим, святая заступница!.. Прости нам грехи и прегрешения. Очисти нас от зла и скверны, успокой измученные души наши…
        Мелехов вышел из церкви и буквально не чувствуя земли под собой, вернулся к реке. Он сел на пожелтевшую от зноя траву берегового обрыва и полчаса невидящим взглядом смотрел на воду.
        - Как я устал за семьдесят шесть лет жизни!
        Могучая река несла свои воды к невидимому морю. Течение казалось столь монолитным, что Григорию Пантелеевичу захотелось встать на поверхность реки и перейти на другой берег как по льду.
        - Дон спешит к морю! - спокойно отметил Мелехов.
        Неожиданно он увидел как мимо него, влекомый сильным течением, проплыл одинокий листок тополя.
        - Так и человек, - подумал состарившийся казак, - несётся по жизни, не зная куда, зачем и почему. Мы не в силах сопротивляться жизненному потоку и никогда не знаем истинной цели своего существования. Может вся наша жизнь лишь путь к чему-то более значительному и высокому?
        Григорий Пантелеевич посмотрел на тучную Луну, и ему показалось, будто причудливый рисунок на её поверхности стал похож на лицо добродушного толстяка.
        - Где-то наши судьбы, мечты, дела и переживания, небось, сливаются в нечто, питающее Бога. - Сказал он вслух и закашлялся. - Ить множество капелек воды, которые составляют тихий Дон, попадая в далёкое море, полностью меняют свой вкус и собственное назначение... Только кто знает энто наверняка?
        Пока Мелехов размышлял, стемнело окончательно. На висящем прямо над головой небосклоне, кто-то зажёг крупные спелые звёзды. Седой как лунь старик давно чувствовал, что это его последнее лето под вечным солнцем и радовался этому обстоятельству.
        - В жизни за всё нужно платить! - его мозг работал на удивление чётко. - За еду, комфорт и удовольствия человек расплачивается сам: работой, здоровьем и временем. За зло, которое мы приносим в мир, рассчитываются наши близкие и дети. Каждое слово, желание и действие рано аль поздно отзовётся болевым эхом… Фактически человек живёт не благодаря, а вопреки. Миллионы дел, тысячи бед и полчища врагов ждут нас на жизненном пути!.. Нужно обладать огромной внутренней силой штоб противостоять враждебному окружению и до самого последнего дня оставаться человеком…
        Утомлённый мужчина с блаженством закрыл глаза, уставшие за долгую жизнь, и сладко задремал. Микроскопический кусочек мирового сознания по имени Григорий Пантелеевич Мелехов почти достиг своего моря…
        notes
        Примечания
        1
        Добрый день (нем.)
        2
        пожалуйста (нем.)
        3
        Слушаюсь (нем.)