Библиотека / История / Фримантл Элизабет / Мировая Сенсация : " Гамбит Королевы " - читать онлайн

Сохранить .
Гамбит Королевы Элизабет Фримантл
        Мировая сенсацияТрилогия Тюдоров #1
        «Развелся, казнил, умерла, развелся, казнил, пережила…» - эту считалку англичане придумали, чтобы запомнить жен ГенрихаVIII. Его шестой, и последней, жене повезло больше, чем всем ее предшественницам, - Катерине Парр удалось пережить своего властительного супруга, хотя она не однажды оказывалась на краю гибели. Овдовев во второй раз, она вынуждена была явиться ко двору в свиту старшей дочери ГенрихаVIII Марии Тюдор. Здесь Катерина влюбилась в красавца Томаса Сеймура и надеялась выйти за него замуж. Но у короля были на нее свои планы. Привлеченный умом и выдержкой Катерины, король объявил о своем решении жениться на ней. Сеймур был отправлен с глаз долой за границу. Так Катерина стала шестой женой стареющего, больного, своенравного монарха, страстно мечтающего еще об одном сыне…
        Элизабет Фримантл
        Гамбит королевы
        Elizabeth Fremantle
        Qween's gambit
        Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.
        Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
        Original English language edition first published by Penguin Books Ltd, London
        Elizabeth Fremantle
        «Центрполиграф»
        «Центрполиграф»

***
        Элизабет Фримантл - новый и сильный голос в жанре исторической литературы.
        The Bookseller
        Невероятно увлекательная книга… Один из лучших исторических романов, когда-либо написанных.
        Huffington Post
        На страницах этой книги оживает эпоха Тюдоров - время романтики, страсти, мести и предательства.
        Woman & Home
        Богатство деталей и непередаваемая атмосфера королевского двора и королевских интриг.
        Stylist
        Пролог
        ЧАРТЕРХАУС, ЛОНДОН, ФЕВРАЛЬ 1543Г.
        От нотариуса пахло пылью и чернилами. Интересно, почему, когда одни ощущения угасают, другие, усиливаются? Латимер обостренно воспринимал все запахи. От гостя пахло пивным перегаром, из кухни, где пекут хлеб, доносился слабый аромат дрожжей. От спаниеля, который свернулся клубком у камина, пахнет псиной. Зато Латимер почти ничего не видит; комната расплывается перед глазами, а гость представляется лишь тенью, нечетким силуэтом. Нотариус склоняется над кроватью, и его улыбка больше похожа на оскал.
        -Подпишите здесь, милорд, - медленно и громко произносит нотариус, как будто обращается к ребенку или идиоту.
        По комнате разливается благоухание; Латимер наслаждается ароматом фиалок. Пришла Катерина, его любимая, милая Кит.
        -Позвольте помочь вам, Джон. - Она приподняла его за плечи, подложила под спину подушку. Как легко она поднимает его! Должно быть, за последние месяцы он изрядно похудел. Удивляться не приходилось - в кишках у него огромный ком, тяжелый и круглый, как испанский грейпфрут.
        От того, что его шевельнули, внутри у него что-то сдвинулось, и он мучительно застонал от боли.
        -Любимый мой. - Катерина погладила его лоб. У нее прохладная рука.
        Боль забилась глубже. Звякнуло стекло - она наливала настойку из флакона. Ложка тускло поблескивает в пламени свечи. Его губ касается холодный металл; он глотает целебную жидкость. Лекарство пахнет землей, и Латимер невольно вспоминает, как любил верховые прогулки по лесу. Его охватила грусть: больше уж ему не кататься верхом. В глотке все словно слиплось; он не может проглотить настойку и боится, что вот-вот вернется мучительная боль. Она лишь притупилась и затаилась в глубине. Нотариус все так же нависает над ним, смущенно переминаясь с ноги на ногу. «При его профессии, - думал Латимер, - пора бы привыкнуть к подобным зрелищам, ведь завещания - его хлеб». Катерина гладит его по горлу, и ему с трудом удается проглотить настойку. Скоро лекарство начнет действовать. Его жена - настоящая целительница. Она безусловно сумеет составить и такое зелье, которое способно освободить его от ставшей ненужной телесной оболочки. Уж она наверняка знает, какие травы могут облегчить его стра дания. В конце концов, любое лекарственное растение, притупляющее боль, может и убить. Надо лишь правильно подобрать дозу:
капля одного вещества, две капли другого - и дело сделано. Но имеет ли он право просить ее о такой услуге?
        В пальцы ему вложили перо; поддерживая его руку, поднесли к документу, на котором он должен поставить свою подпись. Его росчерк сделает Катерину богатой женщиной. Остается лишь надеяться, что у ее дверей не выстроится вереница охотников за приданым. Катерина еще молода, ей чуть больше тридцати, и она по-прежнему излучает обаяние, оттого он, уже пожилой вдовец, и влюбился в нее как мальчишка. Ее обаяние окружает ее, словно ореол. С точки зрения общепринятых норм внешность Катерины трудно назвать идеальной. И все же она красива. Ее красота с годами как будто созрела; она стала еще привлекательнее. К тому же она умна. Едва ли ее очарует какой-нибудь волокита с хорошо подвешенным языком, которому не терпится завладеть состоянием вдовы. Латимер многим ей обязан, и его богатство - все, что он может ей подарить. Когда он вспоминает, что она пережила из-за него, ему хочется плакать, но сейчас у него даже на слезы нет сил.
        Свою йоркширскую резиденцию, замок Снейп, он ей не оставит; Катерина не пожелает там жить. Она не раз повторяла, что ноги ее больше не будет в Снейпе… Замок достанется сыну, молодому Джону Латимеру. Джон не оправдал надежд отца. Латимер часто задумывался над тем, какие дети родились бы у них с Катериной. Но его мечты всегда омрачало воспоминание об умершем младенце, о проклятом ребенке, зачатом во время восстания, когда Снейп захватили католики. Он не может и думать о том, как был зачат несчастный младенец. Хуже всего, что его отец - не кто иной, как Мергитройд, которого он в детстве брал с собой охотиться на зайцев. Мальчишкой Мергитройд был славным, ничто не предвещало, что он превратится в настоящего зверя. Латимер проклял тот день, когда оставил в Снейпе молодую жену со своими детьми, а сам поехал ко двору, чтобы умолять короля о прощении. Он проклинал свою слабость - главным образом из-за нее он связался с мятежниками. С тех пор прошло шесть лет, но тогдашние собы тия оставили неизгладимые раны в душах его близких - как слова, высеченные на надгробной плите.
        Катерина поправила одеяло, тихо напевая что-то себе под нос. Мелодия показалась Латимеру незнакомой - а может, он просто забыл ее? Сердце его таяло от нежности. Латимер женился на Катерине по любви, однако своего долга по отношению к ней не выполнил. Муж обязан защищать жену. Катерина ни словом его не упрекнула. Уж лучше бы кричала на него, обвиняла, изливала свой гнев, ненавидела. Она же оставалась спокойной и сдержанной, как будто ничего не изменилось. Только живот у нее рос, словно насмехаясь над ним. И только когда ребенок появился на свет и через час умер, Латимер увидел, что лицо у нее мокрое от слез. Даже тогда она так ничего ему и не сказала.
        Опухоль, которая медленно пожирала его, - наказание, и искупить свою вину он мог лишь одним способом: сделав Катерину богатой. Имел ли он право просить ее еще об одной услуге? Если бы она хоть на миг перенеслась в его измученное тело, она выполнила бы его просьбу, не задавая лишних вопросов. Разумеется, с ее стороны согласие - не грех, но акт милосердия. Катерина проводила нотариуса до двери. Затем плавно вернулась к кровати, села рядом, сняла чепец и бросила его в изножье. Она потерла виски кончиками пальцев, тряхнула рыжевато-каштановыми волосами. От ее головы пахло сухими цветами; Латимер вдыхал пьянящий аромат, и ему очень хотелось зарыться лицом в ее волосы, как когда-то. Взяв книгу, она начала тихо читать; латинские слова без труда слетали с ее губ. Это Эразм Роттердамский. Сам он запустил латынь и почти ничего не понимал; ему следовало бы помнить эту книгу, а он не помнил. Катерина гораздо образованней его, хотя и притворялась, будто все наоборот; она не из тех, кто хвастается своими успехами.
        Ее чтение прервал робкий стук в дверь. Вошла Мег, держась за руку своей служанки, нескладной девицы, чье имя Латимер никак не мог вспомнить. Бедная малышка Мег! После того как Мергитройд со своим отрядом захватил Снейп и взял их в заложники, она стала пуг ливой, как жеребенок. Что же они с ней сделали? Маленький спаниель проснулся и, радостно виляя хвостом, подбежал к девушкам.
        -Отец, - прошептала Мег, целуя его в лоб; от нее пахло весенним лугом. - Как вы себя чувствуете?
        Он с трудом поднял руку, неповоротливую, как колода, положил ее на маленькую ладонь дочери, с трудом улыбнулся.
        -Матушка, приехал Хьюик, - сообщила Мег, обернувшись к Катерине.
        -Дот, - обратилась Катерина к нескладной девице, - пожалуйста, пригласи лекаря сюда.
        -Да, миледи. - Зашелестев юбками, девица направилась к двери.
        -Погоди, Дот! - окликнула ее Катерина, и девица замирает на пороге. - Попроси кого-нибудь из слуг принести дров, у нас осталось последнее полено.
        Кивнув, Дот сделала реверанс и скрылась за дверью.
        -Джон, сегодня у Мег день рождения, - напомнила Латимеру Катерина. - Ей исполнилось семнадцать лет.
        Его глаза наполнились слезами. Он хотел как следует разглядеть дочь, понять, что таится в ее зеленых глазах с золотистыми крапинками, но ее лицо расплывалось.
        -Моя маленькая Маргарет Невилл стала женщиной… тебе уже семнадцать! - Голос у него сел от волнения. - Скоро у тебя появится жених… самый лучший, самый прекрасный… - Неожиданно он стал задыхаться, как будто его ударили. До него сознания вдруг дошло, что с будущим зятем он так и не познакомится.
        Мег украдкой вытерла глаза.
        В комнату вошел Хьюик. Последнюю неделю он являлся каждый день. Интересно, зачем король приставил к нему, бывшему мятежнику, своего личного врача? Катерина считала: это знак того, что король действительно простил его. Но Латимер с ней не был согласен. Он хорошо знал короля и подозревал, что за его жестом кроется нечто большее, но что именно, он не понимал. Доктор подошел к кровати; он виделся больному черным силуэтом. Перед уходом Мег еще раз поцеловала отца. Хьюик откинул одеяло и дождался, пока схлынет волна едкого смрада. Склонившись над ним, он ощупал опухоль своими легкими, как бабочки, пальцами. Латимер ненавидит руки доктора в вечных лайковых перчатках. Хьюик никогда их не снимал; они очень мягкие, тонкие и по цвету почти такие же, как человеческая кожа. Поверх перчатки на палец надето кольцо с гранатом размером с человеческий глаз. Латимер терпеть не мог перчаток; из-за них доктор казался ему обманщиком. Он только притворялся, будто ощупывает его руками… Хьюик неприятен Латимеру еще и потому, что рядом с ним он чувствует себя грязным.
        Его донимали острые приступы боли. Он дышал часто и неглубоко. Хьюик взял склянку с какой-то жидкостью, наверное с его мочой; понюхал ее и поднес к свету. Они с Катериной стали о чем-то тихо беседовать. Рядом с молодым врачом она разрумянилась. Хорошо, что Хьюик хрупок и женоподобен; Латимер считал, что он не представляет угрозы для Катерины, и все же ненавидел его. Доктор молод, впереди у него большое будущее… и он никогда не снимает перчаток. Должно быть, он очень умен, раз в таком молодом возрасте стал придворным врачом. Будущее Хьюика рисуется в радужных тонах, в то время как жизнь самого Латимера заканчивалась. Латимер погрузился в дремоту; засыпая, он слышал приглушенные голоса жены и доктора.
        -Я дала ему новое болеутоляющее средство, - сказала Катерина. - Тинктуру из коры ивы серебристой и пустырника.
        -У вас настоящий талант врача, - похвалил ее Хьюик. - Я бы не догадался соединить эти средства.
        -Я интересуюсь лекарственными травами. Даже завела небольшой аптекарский огород… - Катерина ненадолго умолкла и продолжила: - Мне нравится наблюдать, как все растет. И еще у меня есть книга Бэнкса.
        -«Лекарственные травы» Бэнкса я считаю лучшим пособием, хотя многие ученые относятся к ней свысока.
        -Наверное, считают ее женской книгой.
        -Так и есть, - кивает Хьюик. - Потому-то она мне так нравится. По моему мнению, женщины лучше разбираются в целительстве, чем все ученые в Оксфорде и Кембридже, вместе взятые. Правда, я предпочитаю лишний раз не высказывать свое мнение…
        Мысли в голове у Латимера путались; он ловил лишь обрывки фраз. Снова вернулась острая боль; она словно раздирала его пополам. До его слуха долетел чей-то пронзительный крик; не сразу он понял, что кричит он сам. Он виновен и должен умереть… Через какое-то время боль притупилась. Хьюик уже ушел; Латимер понимал, что ненадолго заснул. Долго ли он спал? И вдруг его охватила тревога. Он должен попросить ее о последней милости до того, как лишится дара речи, но как изложишь такую просьбу словами? Сам себе удивляясь, он схватил руку Катерины, крепко сжал ее и, задыхаясь, зашептал:
        -Дай мне еще настойки!
        -Не могу, Джон, - ответила она. - Я уже дала вам предельную дозу. Еще немного, и…
        Ее слова повисли в воздухе.
        Он крепче сжал ее запястье и хрипло проговорил:
        -Кит, именно этого я и хочу!
        Катерина молча посмотрела на него в упор. Латимеру показалось, что он может прочесть ее мысли. Они вертятся у нее в голове, словно детали часового механизма. Наверное, она ищет в Библии подходящее оправдание для себя. Как примирить душу с поступком, за который ее могут повесить? А ведь будь он фазаном, которого на охоте принесла собака, она бы, не раздумывая, свернула ему шею из сострадания!
        -То, о чем вы меня просите, навлечет проклятие на нас обоих, - прошептала она.
        -Знаю, - ответил он.
        Глава 1
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, МАРТ 1543Г.
        Недавно прошел снег, и крытые башенки дворца Уайтхолл сливаются с бурым небом. Внутренний двор по щиколотку утопал в слякоти; несмотря на то что во дворе между булыжниками проложили нечто похожее на тропинки, посыпанные стружкой, легкие туфли быстро промокли, а подолы юбок липли к ногам. Катерина дрожала, глядя, как конюх помогает Мег спешиться, и плотнее куталась в толстый плащ.
        -Приехали, - бодро сказала она, хотя не испытывала никакой радости, и протянула Мег руку.
        Падчерица раскраснелась от холода и быстрой езды. Нежный румянец окрасил ее щеки, круглые карие глаза кажутся ясными, почти прозрачными. Она немного испугана и похожа на хорошенького лесного зверька. Катерина понимала, каких усилий стоит Мег удерживаться от слез. Она тяжело перенесла смерть отца.
        -Пойдем скорее в тепло! - сказала Катерина.
        Два конюха уже расседлали лошадей и сноровисто обтирали им бока пучками соломы, добродушно подшучивая друг над другом. Серый мерин Катерины по кличке Кубок вскинул голову; зазвенела сбруя. Он фыркнул, испуская струйки пара, словно дракон.
        -Успокойся, малыш, - увещевала его Катерина, беря под уздцы и гладя по бархатному носу. Мерин тыкался мордой ей в шею. - Его нужно напоить, - обратилась она к конюху, передавая ему повод. - Вас, кажется, зовут Рейф?
        -Да, миледи, - отвечает молодой парень. - Я помню Кубка; яделал ему припарки. - Конюх смущенно покраснел; он еще не привык беседовать со знатными особами, за чьими лошадьми он ходит.
        -Да, он хромал. Вы хорошо его полечили.
        Конюх расплылся в улыбке:
        -Благодарю вас, миледи!
        -Это мне нужно вас благодарить, - возразила Катерина и отвернулась.
        Рейф повел мерина к конюшне. Она сжала руку падчерицы, и они направились к парадному входу.
        После смерти мужа она словно оцепенела от горя; так прошло несколько недель. Ей очень не хотелось ехать ко двору, но ее вызвали вместе с падчерицей. Нельзя отказываться, если тебя призывает дочь короля. Кроме того, Катерина любит леди Марию; они знакомы с детства. Мать Катерины состояла в свите матери Марии, Екатерины Арагонской - разумеется, еще до того, как король от нее отрекся. Одно время у Марии и Катерины даже был общий учитель. В те дни все было проще; потом мир перевернулся с ног на голову, произошел великий раскол, страна разделилась надвое. Вряд ли ей велят оставаться при дворе. Мария с уважением относится к трауру.
        Когда Катерина думала о Латимере и о том, что она сделала, чтобы помочь ему уйти, внутри у нее все начинало закипать. Чтобы оправдать себя, она вспоминает, как ужасно он мучился, как извивался, кричал и молил ее помочь ему. С тех пор она все ищет в Священном Писании оправдание своему поступку, но в Библии не говорится об убийстве из сострадания. Катерина обречена на вечные муки - и поделом ей: она убила мужа!
        По-прежнему держась за руки, Катерина и Мег вошли в большой зал, где пахло мокрой шерстью и дымом. В зале полно народу; здесь оживленно, как на рыночной площади. Придворные стояли в нишах или гуляли в галереях, щеголяя красивыми нарядами. Некоторые сидели по углам, играют в «лису и гусей», в карты или в кости, громко называя ставки. Крупный выигрыш или проигрыш встречался радостными криками и улюлюканьем. Катерина исподтишка наблюдала за Мег. Девушка озирается по сторонам, расширив глаза от изумления. Мег еще никогда не бывала при дворе; она вообще почти нигде не бывала. После Чартерхауса, где тихо и все в черном, королевский дворец наверняка стал для нее настоящим потрясением. Две женщины в своих траурных одеждах выглядят воронами среди стаек экзотических разноцветных птиц - придворных дам, порхающих мимо. Все весело смеются; роскошные платья покачиваются при ходьбе, как в танце. Дамы украдкой оглядываются по сторонам, проверяя, восхищаются ли окружающие их красотой. Иногда они награждают завистливыми взглядами тех, кто одет наряднее их. В моду вошли маленькие собачки; многие дамы носят их в
руках, как муфты. Иногда собачки бегут за ними следом. Даже Мег невольно улыбнулась, заметив, как одна такая собачка едет на длинном шлейфе платья своей хозяйки.
        Снуют пажи и оруженосцы; проходят парами лакеи с корзинами дров. Корзины тяжелые, и удержать их можно только вдвоем. Дрова предназначены для огромных каминов в парадных покоях. В банкетном зале накрывали к ужину длинные столы; целая армия кухонных слуг носилась с горами блюд и тарелок. Музыканты настраивали инструменты; нестройные аккорды в конце концов превращаются в нечто похожее на мелодию. При звуках музыки Катерина невольно вскинула голову; мелодия захватывает ее, уносит и кружит в танце. Она глубоко вздохнула и опустила голову. Ей нельзя танцевать.
        Катерина и Мег остановились, пропуская отряд стражников. Катерина похолодела. Что, если они идут кого-то арестовать? Ее охватила тоска. Так не хотелось ехать! Но вызов есть вызов. Она вздрогнула от неожиданности, когда кто-то внезапно подкрался к ней сзади и закрыл ей глаза руками; сердце готово было выскочить из груди. Вдруг она рассмеялась:
        -Уилл Парр!
        -Как ты догадалась? - удивился Уилл, опуская руки.
        -Братец, кого-кого, а тебя я везде узнаю по запаху. - Она шутливо зажала нос, изображая отвращение, и развернулась к брату лицом. Он радуется как ребенок. Уилл подошел к ней с друзьями, только что снял шапку, и его рыжие волосы прилипли к голове. У него разные глаза - один голубой, другой светло-карий… Смотрит лукаво, как может смотреть только Уилл.
        -Леди Латимер, уже не припоминаю, когда я в последний раз видел вас. - Друг Уилла вышел вперед. Он весь какой-то вытянутый: длинноносый, длиннолицый, длинноногий. И глаза у него удлиненные. Он похож на ищейку. Однако кажется, что в его внешности все гармонично, и он не выглядит уродом. Наверное, дело в его непостижимой уверенности, которая происходит оттого, что он, Генри Говард, - старший сын третьего герцога Норфолка и наследник титула.
        -Граф Серрей! - Улыбка преобразила лицо Катерины. Может быть, при дворе все же не так плохо, раз здесь столько старых друзей. - Вы по-прежнему сочиняете стихи?
        -Сочиняю. Вы, возможно, порадуетесь, узнав, что я очень вырос на этом поприще.
        Когда-то, еще в детстве, Серрей посвятил ей сонет. Позже Катерина и Серрей часто смеялись, вспоминая, как он рифмовал «больно» и «вольно». При воспоминании о детстве в ней просыпается искренняя радость. Она вспоминает, что свои стихи Серрей называл «юношескими заблуждениями».
        -Примите мои соболезнования, - проговорил Серрей, посерьезнев. - Но я слышал, как страдал ваш муж. Может, для него переход в мир иной стал благом…
        Катерина кивнула. Она уже не улыбалась. Что ответить? Неужели Серрею что-то известно? Она пытливо посмотрела в лицо другу детства, боясь увидеть признаки осуждения. Вдруг кто-то проведал, при каких обстоятельствах умер Латимер, и сейчас новость стремительно распространяется по дворцовым коридорам? Может быть, Хьюик что-то заметил, когда осматривал покойного? Быть может, ее грех запечатлен во внутренностях мужа… Последнюю мысль она прогоняла прочь. То, что она дала Латимеру, не оставляет следов. Кроме того, в голосе Серрея не было слышно укора, в последнем она не сомневалась. А если она изменилась в лице - что ж, она сейчас охвачена горем… И все же сердцебиение у нее участилось.
        -Позвольте представить вам мою падчерицу, Маргарет Невилл, - спохватилась Катерина, взяв себя в руки.
        Мег топчется позади; на ее лице едва скрываемое выражение ужаса. Она боится этих мужчин, пусть даже один из них, Уилл, практически ее дядя. Смущение Мег передалось Катерине. После того, что случилось в Снейпе, Катерина старалась держать ее подальше от мужского общества, но теперь его не избежать. Кроме того, рано или поздно Мег придется выйти замуж. Катерина, наверное, обязана устроить судьбу падчерицы, но пока, Бог свидетель, Мег не готова.
        -Маргарет. - Серрей поднес к губам руку Мег. - Я знавал вашего батюшку. Он был выдающимся человеком.
        -Да, - прошептала Мег и слабо улыбнулась.
        -А меня ты своей сестре не представишь? - подал голос еще один спутник Уилла.
        Он был тоже высок, ростом почти с Серрея. Друг Уилла взмахнул бархатной шапочкой, украшенной страусовым пером размером едва ли не с метелку для камина; друг Уилла театрально раскланялся, и перо качнулось из стороны в сторону. Катерине вдруг стало смешно; ей стоило больших трудов сохранить серьезный вид. Незнакомец одет пышно; на нем черный бархатный дублет с соболиным воротником; впрорезях видна алая атласная подкладка. Заметив, что Катерина обратила внимание на его воротник, он погладил его рукой, словно желая подчеркнуть свое высокое положение. Катерина пыталась вспомнить законы, регулирующие использование предметов роскоши. Кому по статусу положено носить соболя? Она старалась понять, кто этот человек. Его руки унизаны кольцами; на ее взгляд, их обилие не свидетельствует о хорошем вкусе. Пальцы у него тонкие, суживаются к кончикам. Оставив наконец воротник, он разгладил пальцем усы. Потом провел по нижней губе - нарочито медленно и без улыбки. Неожиданно ее обдало жаром - не от красноречивого жеста, а от глаз, ярко-синих, как барвинок, непристойно синих, и от его обезоруживающе прямого взгляда.
Она смотрела на него лишь мгновение, заметила взмах ресниц и поспешила опустить голову. Неужели он ей подмигнул? Какая наглость! Он ей подмигнул… Нет, должно быть, показалось. Но почему она вообразила, что этот разряженный нахал ей подмигивает?
        -Томас Сеймур, это моя сестра леди Латимер, - объявил Уилл, которого, судя по всему, позабавила разыгравшаяся перед его глазами сцена. Катерине следовало догадаться, что перед ней Томас Сеймур, обладатель сомнительной репутации «самого привлекательного придворного», предмет бесконечных сплетен, детских влюбленностей, разбитых сердец, супружеских ссор. Мысленно она готова была признать: Сеймур и правда красавец. Но Катерина не подпадет под его чары, она ведь не молоденькая дурочка.
        -Для меня большая честь, миледи, - произнес Сеймур медовым голосом, - наконец-то познакомиться с вами по-настоящему. - Серрей закатил глаза. Хорошо, хоть он не влюблен!
        -«Наконец-то» и «по-настоящему!» - выпалила она, не успев вовремя прикусить язык. Ей очень хочется поставить нахала на место. - Боже правый! - Она прижала руку к груди, изображая преувеличенное удивление.
        -В самом деле, миледи, я много слышал о вашей притягательности, - невозмутимо продолжал Сеймур, - а увидев вас своими глазами, стал косноязычен.
        Интересно, подумала она, не добавляет ли ей притягательности в его глазах недавно обретенное богатство. Весть о ее наследстве должна была дойти и до королевского двора. Во всяком случае, Уилл не стал держать язык за зубами. Неожиданно Катерина разозлилась на брата за его болтливость.
        -Косноязычен? - повторила она вслух. Сеймуру не привыкать к светским беседам, а вот ей не так-то легко придумать остроумный ответ. Чтобы не встречаться с ним взглядом, она смотрела на его рот. Он, как нарочно, облизывал чувственные губы розовым языком. - Как вы думаете, Серрей, у Сеймура действительно косой язык? - Серрей и Уилл покатились со смеху, а она лихорадочно пыталась придумать что-то еще. Наконец ей это удалось, и она защебетала: - Смотрите, как бы он не довел вас до беды!
        Все трое одновременно хохочут. Катерина рада; находчивость не покинула ее даже в присутствии этого красавца, смутившего ее покой.
        Мег ошеломленно смотрела на мачеху. У нее не было случая узнать такую Катерину - остроумную и находчивую придворную даму. Катерина наградила ее ободряющей улыбкой, а Уилл представил ее Сеймуру; Сеймур оценивающе посмотрел на девушку, будто собирался ее съесть. Катерина взяла падчерицу за руку со словами:
        -Пойдем, Мег, мы опоздаем к леди Марии.
        -Так неучтива - и так мила! - с притворной улыбкой произнес Сеймур.
        Катерина сделала вид, что не слышит. Она поцеловала Серрея в щеку и, отойдя на безопасное расстояние, полуобернувшись, вежливо кивнула Сеймуру.
        -Я провожу вас, - сказал Уилл, проскальзывая между сестрой и Мег и беря обеих под руки.
        -Уилл, - прошептала Катерина, когда они оказались на лестнице, где их никто не слышал, - буду тебе очень признательна, если ты не станешь обсуждать с друзьями мое наследство!
        -Сестрица, не спеши меня обвинять. Я ничего никому не говорил. Все выплыло само собой, это было неизбежно, но…
        -Интересно, с чего бы Сеймур так рассыпался в любезностях насчет моей притягательности? - отрывисто спросила она.
        -Кит! - засмеялся Уилл. - По-моему, он в самом деле имел в виду твое обаяние.
        Катерина раздраженно вздохнула.
        -Неужели всегда обязательно изображать сварливую старшую сестрицу?
        -Извини, Уилл. Ты прав, не ты виноват в том, что люди болтают.
        -Нет, извиниться следует мне. Тебе и так нелегко пришлось. - Он взял двумя пальцами складку черной материи у нее на юбке. - Ты в трауре. Мне следовало вести себя разумнее.
        Они молча шли по длинной галерее в покои леди Марии. Уилл о чем-то задумался. Катерине показалось, что Уилл ей завидует. Он не прочь был бы носить траур по жене. Супруги возненавидели друг друга с первого взгляда. Анна Буршье, единственная наследница пожилого графа Эссекса, считалась завидной невестой. Их мать очень радовалась, когда ей удалось женить на Анне единственного сына. От Анны Буршье ожидали многого; не в последнюю очередь надеялись, что титул Эссекса позволит Паррам на ступеньку-другую подняться по общественной лестнице. Но брак не принес бедному Уиллу ни детей, ни титула, ни счастья. Более того, Анна опозорила мужа. Графский титул король пожаловал Кромвелю, а Анна бежала с каким-то провинциальным священником. Уилл никак не мог отделаться от сплетников. В его присутствии часто шутливо упоминали «церковных крыс», «клерикальные просчеты» и «убежища священников». Естественно, Уилл не видел в произошедшем ничего смешного, но, как ни старался, не мог добиться согласия короля на развод.
        -Ты сейчас думаешь о своей жене? - спросила Катерина.
        -Откуда ты знаешь?
        -Уилл Парр, я знаю тебя лучше, чем тебе кажется.
        -Она родила своему попу, будь он проклят, еще одного внебрачного отпрыска!
        -Ах, Уилл, король рано или поздно сжалится над тобой, и тогда ты сделаешь Лиззи Брукс честной женщиной.
        -Лиззи теряет терпение, - пожаловался Уилл. - Когда я вспоминаю, какие надежды матушка возлагала на мой брак, на что она пошла ради того, чтобы мы поженились…
        -Наверное, к лучшему, что матушка не дожила до этих дней и не стала свидетельницей скандала.
        -Больше всего ей хотелось, чтобы Парры снова пошли в гору.
        -Уилл, наша кровь и без того хороша. Наш отец служил отцу нынешнего короля, его отец служил Эдуарду Четвертому, а мать была статс-дамой при королеве Екатерине. - Она загибала пальцы. - Хочешь еще?
        -То было давно, - проворчал Уилл. - Отца я даже не помню.
        -У меня и самой о нем сохранились лишь смутные воспоминания, - призналась Катерина. Впрочем, она ясно помнила тот день, когда скончался их батюшка; тогда она очень злилась из-за того, что ей в столь юном возрасте - ей исполнилось шесть - пришлось идти на похороны! - И потом, сестрица Анна была фрейлиной всех пяти королев, а теперь она в свите королевской дочери. Очень может статься, что и я присоединюсь к ней.
        Тщеславие брата раздражало ее. Так и подмывало сказать: «Если ты так хочешь, чтобы Парры возвысились, тебе следует дружить с нужными людьми, а не с каким-то там Сеймуром». Пусть Сеймур и дядя принца Эдуарда, но король слушает не его, а его старшего брата Гертфорда, лорда первого адмирала.
        Уилл досадливо вздохнул, и они стали проталкиваться в толпе придворных, которые стояли у ко ролевских покоев. Затем Уилл снова сжал ее руку и спросил:
        -А какого ты мнения о Сеймуре?
        -О Сеймуре?
        -Да, о Сеймуре…
        -Почти никакого, - сухо ответила она.
        -Разве ты не находишь его великолепным?
        -Не особенно.
        -Я надеялся, что мы сможем женить его на Мег.
        -На Мег? - выпалила она. - Ты что, с ума сошел? - От лица Мег отлила краска.
        А Катерина подумала: «Да он съест бедную девочку заживо!»
        -Мег пока не собирается ни за кого выходить. Труп ее отца еще не успел остыть!
        -Да я ведь только…
        -Нелепая затея, - отрезала Катерина.
        -Кит, он не такой, каким ты его считаешь. Он один из нас.
        Видимо, Уилл имел в виду, что Сеймур, как и Парры, сторонник новой веры. Катерине не по душе, что ее зачислили в стан сторонников Реформации; своими мыслями и убеждениями она предпочитает ни с кем не делиться, при дворе безопаснее держаться уклончиво.
        -Серрею он не нравится, - заметила она.
        -Ах, да ведь это всего лишь семейные распри. К религии его неприязнь не имеет никакого отношения. Говарды считают Сеймуров выскочками. К Томасу это не относится.
        Катерина досадливо вздохнула.
        Уилл подвел их к новому портрету короля, предлагая полюбоваться им. Он написан совсем недавно; подойдя поближе, Катерина почувствовала запах краски; цвета яркие, а детали прорисованы золотом.
        -Это последняя королева? - спросила Мег, указывая на унылого вида даму в остроконечном английском чепце, стоящую рядом с королем.
        -Нет, Мег, - прошептала Катерина, прижимая палец к губам, - последнюю королеву здесь лучше не упоминать вовсе. Это королева Джейн, сестра Томаса Сеймура, с которым ты только что познакомилась.
        -Но почему королева Джейн, когда после нее у короля было еще две жены?
        -Потому что королева Джейн подарила ему наследника. - Катерина не упомянула о том, что Джейн Сеймур умерла прежде, чем успела надоесть королю.
        -Значит, это принц Эдуард. - Мег указала на мальчика, уменьшенную копию отца, стоящего в той же позе.
        -Да, а это, - Катерина указала на двух девочек, в углах картины, - леди Мария и леди Елизавета.
        -Вижу, вы любуетесь моим портретом, - послышался чей-то голос сзади.
        Катерина и Мег испуганно обернулись.
        -Уилл Соммерс! - певучим голосом произнесла Катерина. - Так это ваш портрет?!
        -Разве вы меня не видите?
        Приглядевшись, Катерина заметила Уилла Соммерса: его изобразили на заднем плане.
        -Ах, вот вы где! А я и не заметила. - Катерина обернулась к падчерице: - Мег, познакомься с Уиллом Соммерсом, королевским шутом, самым честным человеком при дворе.
        Соммерс протянул руку к голове Мег и достал у нее из-за уха медную монетку. Девушка радостно засмеялась. Катерина улыбнулась довольно: Мег так редко веселится.
        -Как вы это сделали? - шепотом спросила она.
        -Волшебство, - ответил Соммерс.
        -Я не верю в волшебство, - заявила Катерина. - Но ценю хороший фокус.
        Еще улыбаясь, они вошли к леди Марии. Дверь, ведущую во внутренние покои, охраняла любимица Марии Сьюзен Кларенси в яично-желтом платье.
        -У нее болит голова, - прошипела Сьюзен вместо приветствия, потом принужденно улыбнулась. - Так что не шумите! - Оглядев их с ног до головы, она прибавила: - Какие скучные и черные! Леди Марии ваши наряды не понравятся… - И тут же закрыла рот рукой: - Ох, простите меня! Я забыла, что вы в трауре.
        -Уже забыто, - успокоилась Катерина.
        -Ваша сестра во внутренних покоях. Извините, мне нужно… - Не договорив, Сьюзен вышла и тихо прикрыла за собой дверь.
        Они оказывались в комнате, где сидели несколько статс-дам. Все они вышивали. Катерина кивнула им в знак приветствия; затем заметила сестру Анну, которая расположилась в нише у окна.
        -Кит, какая радость наконец видеть тебя! - Анна встала и заключила сестру в объятия. - И Мег! - Она расцеловала Мег в обе щеки. Теперь, когда они очутились в женском обществе, Мег заметно успокоилась. - Мег, иди посмотри на гобелены. Кажется, на одном из них изображен твой отец. Интересно, найдешь ли ты его.
        Мег побрела в противоположный конец зала, а две сестры усаживаются на скамье у окна.
        -Итак, сестрица, что случилось? Объясни, почему меня так срочно вызвали ко двору? - Катерина с удовольствием смотрела на сестру, улыбчивую, с нежной кожей. Светлые прядки выбились из-под чепца, лицо идеально овальное.
        -Леди Мария будет крестной матерью. Она пригласила на крестины немногих избранных.
        -Значит, не одну меня… Что ж, рада слышать. Кто же станет ее крестницей?
        -Дочка Райзли. Ее зовут…
        -Мэри, - со смехом хором закончили сестры.
        -Ах, Анна, до чего же я рада тебя видеть! У меня дома так мрачно.
        -Я навещу тебя в Чартерхаусе, когда принцесса… - Анна испуганно закрыла рот рукой и округляет глаза. - Когда леди Мария меня отпустит. - Склонившись к самому уху Катерины, она прошептала: - Леди Хасси отправили в Тауэр за то, что она назвала ее «принцессой»!
        -Помню, - кивнула Катерина. - Но ведь это было очень давно, и потом, она упорствовала. Леди Хасси - совсем другое дело. Не наказывать же человека за слово, случайно слетевшее с языка!
        -Ах, Кит, тебя давно не было при дворе, ты уже забыла, каково здесь жить?
        -Змеиное гнездо, - прошептала Катерина себе под нос.
        -Говорят, король послал Хьюика лечить твоего мужа.
        -Да. Не знаю почему.
        -Судя по всему, он простил Латимера.
        -Да, наверное.
        Катерина никогда до конца не понимала роли Латимера в восстании, которое называлось «Благодатным паломничеством». Тогда, как говорили, поднялся весь Север. Сорок тысяч католиков воспротивились реформам Томаса Кромвеля. Несколько вооруженных до зубов предводителей мятежников приехали в Снейп. В большом зале велись нескончаемые споры. Все много кричали, но Катерина даже в общих чертах не понимала, из-за чего стоит такой шум… А потом Латимер стал готовиться к отъезду - против воли, как он признался жене. Мятежникам требовались предводители, такие, как он. Катерина так и не поняла, как им удалось убедить мужа, ведь Латимер был не из тех, кого можно угрозами склонить на свою сторону. Он считал дело мятежников правым. В конце концов, по приказу короля разрушали монастыри, вешали на деревьях монахов. Уничтожили весь прежний жизненный уклад, королева стала изгнанницей, а девица Болейн играла великим королем, как хотела. Так говорил ее муж. Но чтобы восставать против короля… нет, это было не в обычае того Латимера, которого она знала.
        -Ты никогда ни о чем не рассказывала, - продолжила Анна. - Я имею в виду восстание. И о том, что произошло в Снейпе.
        -Об этом я предпочла бы забыть, - ответила Катерина, давая понять, что не желает больше говорить на неприятную для нее тему.
        Тогда при дворе ходило много слухов. Все знали: когда армия короля вынудила мятежников отступить, Латимер поехал в Вестминстер, чтобы молить короля о прощении, а мятежники решили, что он переметнулся к врагам, и послали в Снейп Мергитройда и его приспешников. Мергитройд ограбил замок, а Катерину и Мег взял в заложницы… поводов для сплетен было предостаточно. Но даже сестре Анне ничего не известно о мертвом ребенке, ублюдке Мергитройда. Не знает она и того, что Катерина отдалась зверю, чтобы спасти от него Мег и Дот. Их троих объединила мрачная тайна. Девушек она спасла, но интересно, что думает обо всем Господь - ведь по церковным канонам измена есть измена. Катерина часто гадала, почему всех остальных предводителей восстания повесили, среди них Мергитройда - именем короля казнили двести пятьдесят человек, - а Латимер уцелел. Может быть, он в самом деле выдал своих бывших друзей? Во всяком случае, так считал Мергитройд. Она предпочитает верить, что Латимер, как он ей говорил, никого не предавал… иначе ради чего все мучения? Но правды она уже не узнает.
        -Анна, ты что-нибудь слышала о Латимере? Почему его простили? Что говорят при дворе?
        -До моих ушей, сестрица, ничего не дошло. - Анна тронула Катерину за рукав, положила руку ей на плечо. - Не думай об этом. Все прошло.
        -Да. - Но Катерина не могла не думать о прошлом. Оно, словно червь, вгрызается в настоящее, заражает его… Она посмотрела на Мег; ее падчерица внимательно разглядывала гобелен, стараясь найти на нем отца. Хорошо, что его лицо не заткали сверху!
        Катерина снова посмотрела на Анну, милую, верную Анну, у которой в жизни все просто. Есть в ней какая-то свежесть, неиспорченность… Похоже, в ней больше жизненных сил, чем кажется на первый взгляд. Неожиданно Катерину осенило. Она догадывалась, почему сестра так расцвела и похорошела. Наклонившись к сестре, она положила руку ей на живот и спросила:
        -Ты ничего от меня не скрываешь?
        Интересно, не догадывается ли Анна, что Катерина немного ревнует к ее плодовитости? Ответ написан у нее на лице; на щеках играет румянец. Как бы Катерина хотела оказаться на ее месте!
        -Кит, и как это ты все сразу понимаешь?
        -Чудесная новость! - Слова застряли у Катерины в горле. Ее вдовство - тяжкое, непреодолимое бремя; теперь о ребенке она может лишь мечтать. В ее возрасте у нее нет ни одного ребенка, носящего ее имя, только мертвый младенец, о котором никому не известно.
        Должно быть, прочитав ее мысли, Анна в знак утешения накрыла ее руку своей со словами:
        -Сестрица, для тебя еще не все потеряно. Ты непременно снова выйдешь замуж.
        -По-моему, двух мужей вполне достаточно, - решительно возразила Катерина, показывая, что не желает больше говорить на эту тему, и прошептала: - Но за тебя я рада. Если у тебя родится дочь, она не будет католичкой, и леди Марию ты в крестные не позовешь.
        Сестрица Анна приложила палец к губам: «Ш-ш-ш», и сестры таинственно улыбнулись друг другу. Анна дотронулась до крестика, висящего у Катерины на шее.
        -Мамин крестик с бриллиантами. - Она приподняла его, любуясь игрой света. - Помню, в детстве он казался мне таким большим!
        -Просто ты тогда была маленькой.
        -Матушка скончалась уже давно.
        -Да, - кивнула Катерина и подумала, как долго вдовела их мать.
        -И жемчужины… - Анна любовно погладила их. - Совсем забыла, что они почти розовые. Ах, смотри! Петелька порвалась! - Она склонилась к сестре. - Попробую завязать… - Высунув от напряжения кончик языка, она осторожно связала порванные концы.
        Катерина порадовалась близости сестры. От нее пахло, как от спелого яблока. Катерина чуть развернулась к ней, чтобы Анне было удобнее. Перед ее глазами оказалось родословное древо Тюдоров. Она отчетливо видела то место, откуда недавно стерли инициалы «Е.Г.». Бедная маленькая Екатерина Говард, последняя королева! Должно быть, раньше здесь находились ее покои. Конечно, если не считать покоев самого короля, эти комнаты лучшие во дворце.
        -Ну вот, - сказала Анна, удовлетворенно вздыхая и отпуская крестик. - Ты ведь огорчилась бы, если бы потерялась одна из маминых жемчужин!
        -Анна, что случилось с последней королевой? Ты мне почти ничего не рассказывала. - Голос Катерины понизился до шепота, пальцы рассеянно гладили царапины на деревянной обивке.
        -С Екатериной Говард? - одними губами переспросила Анна, и Катерина кивнула в ответ. - Кит, она была так молода… Даже моложе Мег! - Обе невольно покосились на Мег, едва вышедшую из детского возраста. - Ее не готовили к тому, что она займет высокое положение. Норфолк извлек ее из дальних закромов семейства Говард. Она должна была помочь ему удовлетворить его амбиции. Ты не представляешь себе, Кит, какие у нее были манеры! Грубая, невоспитанная пустышка! Зато она была хорошенькой, и король просто таял при виде ее… - Она умолкла в поисках нужного слова. - При виде ее прелестей. Екатерину погубила ненасытность.
        -Ты имеешь в виду мужчин? - спросила Катерина еще тише.
        Сестры придвинулись друг к другу, голова к голове, вполоборота к окну, чтобы никто не подслушал.
        -Почти мания.
        -Анна, она тебе нравилась?
        -Нет… наверное, нет. Она была невыносимо тщеславна. Но такой судьбы, какая выпала ей, я никому не пожелаю! Попасть на плаху в таком молодом возрасте… Кит, это было ужасно. По очереди допрашивали всех придворных дам… Я понятия не имела, что происходит. Некоторые, должно быть, знали, что она вытворяла; она продолжала тайно встречаться с Калпепером - под самым носом у короля!
        -Она была всего лишь девочкой. Не следовало укладывать ее в постель к такому старику, пусть он даже и король. - Сестры какое-то время сидели молча. Вдали за ромбовидными стеклами виднеется озеро; над ним летит стая гусей. - Кто допрашивал тебя? - спросила Катерина наконец.
        -Епископ Гардинер.
        -Тебе было страшно?
        -Кит, я просто окаменела! Гардинер очень скользкий тип. И ему лучше не перечить. Однажды он у меня на глазах сломал мальчику-хористу палец за то, что тот сфальшивил… Но я ничего не знала, поэтому со мной он ничего не мог поделать. Правда, все мы помнили, как было с Болейн…
        -Конечно, Анна, все произошло, как тогда.
        -Вот именно, как тогда. Король отказался видеться с Екатериной Говард, как раньше с Анной. Бедняжка была вне себя от страха. Бегала, рыдая, по длинной галерее в одной рубахе. Я до сих пор помню ее крики. В галерее было много народу, но никто не смотрел в ее сторону, даже ее дядя Норфолк. Представляешь? - Анна опустила взгляд на подол своего платья, выдернула нитку. - Хвала небесам, меня не выбрали для того, чтобы прислуживать ей в Тауэре. Кит, я бы этого не вынесла. Стоять рядом и смотреть, как она поднимается на плаху… снимать с нее чепец… обнажать шею… - Она вздрогнула.
        -Бедное дитя, - прошептала Катерина.
        -Поговаривают, король собирается жениться в шестой раз.
        -Кого ему прочат в жены?
        -Как всегда, это только слухи. Обсуждают всех незамужних, даже тебя, Кит.
        -Какой вздор! - пробормотала Катерина.
        -Правда, большинство готово поставить на Анну Бассет, - продолжила Анна. - Но она совсем девчонка, она еще младше его предыдущей… Вряд ли ему захочется снова жениться на такой молоденькой. Екатерина Говард нанесла ему тяжкий удар. А ее родня как ни в чем не бывало подсовывает королю юную Анну. Ей заказали новый гардероб, чтобы было в чем щеголять при дворе.
        -Ах, двор! - Катерина вздохнула. - Ты знала, что Уилл хочет сосватать Мег за своего приятеля Сеймура?
        -Меня его планы нисколько не удивляют. - Анна закатила глаза. - Они с ним неразлучны.
        -Не бывать этому! - резко воскликнула Катерина.
        -Значит, его чары на тебя не подействовали?
        -Нисколько. По-моему, он… - Она никак не могла подобрать нужные слова; ипоняла, что, сама того не желая, весь последний час неотступно думает о Сеймуре. - Ну, ты и сама понимаешь.
        -Они тебя не поймут. - Анна кивнула в сторону группы молодых фрейлин, сидящих у камина; притворяясь, будто шьют, они болтали без умолку. - Видела бы ты, как они оживляются, когда он проходит мимо! Хлопают крыльями, как бабочки в сачке.
        Катерина пожала плечами, внушая себе, что она - не одна из этих бабочек.
        Мег отошла от гобелена и подсела к ним. Молодые фрейлины перешептываясь, оглядели ее с головы до ног, когда она проходила мимо.
        -Ну что, Мег, нашла отца? - спросила сестрица Анна.
        -Да. Я уверена, что это он - на поле боя рядом с королем.
        Все оживились, когда из внутренних покоев Марии вышла Сьюзен Кларенси и тихо, но властно объявила:
        -Она будет одеваться. - Повернувшись к Катерине, добавила: - Подобрать платье она просила вас.
        Взглянув на кислое лицо Сьюзен, Катерина спросила:
        -Сьюзен, что бы вы посоветовали? Что-нибудь неяркое, спокойное?
        Сьюзен смягчилась:
        -О нет. Думаю, что-нибудь, что подбодрило бы ее.
        -Конечно, вы совершенно правы. Значит, выберем яркое платье.
        Сьюзен принужденно улыбнулась. Катерина помнит, как лучше обращаться со скользкими придворными; их положение так непрочно! Искусству не наживать себе врагов она научилась от матери.
        -И еще, - продолжила Сьюзен, когда Катерина оправляла на себе платье и чепец, - она хочет, чтобы ваша падчерица пришла к ней вместе с вами.
        Катерина кивнула:
        -Пойдем, Мег. Нельзя заставлять ее ждать.
        -Я должна идти? - шепотом спросила Мег.
        -Да, должна. - Катерина довольно резко схватила Мег за руку и тут же пожалела о своей несдержанности. Мег такая застенчивая! Мысленно выбранив себя за то, что она испугала падчерицу, Катерина продолжила: - Хоть леди Мария и дочь короля, ее не надо бояться. Сама увидишь. - Погладив Мег по спине, она заметила, как исхудала девушка; лопатки торчат, как крылышки.
        Леди Мария сидела в своей спальне, облаченная в шелковый халат. Вид у нее был болезненный, лицо одутловатое. Она уже не юная девушка. Катерина прикинула, на сколько лет Мария моложе ее, - года на четыре, а лицо уже морщинистое, и глаза лихорадочно блестят. Отец ее не жалует, и это дурно сказывается на ней. Теперь она хотя бы живет при дворе, где ее место; отец больше не отправляет ее в захолустные замки. Правда, ее положение по-прежнему шатко. После того как король разорвал страну на части, доказывая, что его брак с ее матерью нельзя считать законным, на бедной Марии лежит бремя незаконнорожденности. Ничего удивительного, что она так цепляется за старую веру; католицизм - ее последняя надежда на признание и на выгодный брак. Увидев Катерину, Мария скривила тонкие губы в улыбке:
        -Катерина Парр! Как я рада, что вы вернулись!
        -Миледи, для меня большая честь оказаться здесь, - ответила Катерина. - Правда, сейчас я приехала только на крестины. Мне сказали, что вы станете крестной матерью для малышки Райзли.
        -Только на сегодня? Как жаль!
        -Я в трауре по покойному мужу.
        -Да, - тихо проговорила Мария, поднимая руку, закрывая глаза и на миг сморщившись.
        -Вам больно? Хотите, я приготовлю вам целебный отвар? - предложила Катерина и, наклонившись, погладила лоб Марии.
        -Нет, не надо. Отвары у меня скоро из ушей польются, - возразила Мария, выпрямляясь и глубоко вздыхая.
        -Возможно, вам станет легче, если я помассирую вам виски.
        Мария кивнула в знак согласия. Встав у нее за спиной, Катерина начала круговыми движениями массировать ей виски. Кожа на висках тонка, как пергамент; под ней просвечивают голубые жилки. Мария закрыла глаза и запрокинула голову Катерине на живот.
        -Примите мои соболезнования, - сказала она. - Мне искренне жаль лорда Латимера.
        -Вы очень добры, миледи.
        -Прошу вас, Катерина, возвращайтесь поскорее. Вы нужны мне. Мне нужны верные друзья. Я могу доверять лишь вашей сестре и Сьюзен. Хочу, чтобы рядом со мной были те, кого я хорошо знаю. В моих покоях столько дам… со многими из них я почти не знакома. Помните, в детстве у нас был один наставник, ваша матушка была фрейлиной моей… Мне кажется, что мы почти родственницы.
        -Считаю за честь, что вы так думаете обо мне, - ответила Катерина, только теперь понимая, насколько Мария одинока. По праву ей давно следовало выйти замуж за какого-нибудь прекрасного иностранного принца, родить целый выводок наследников престола и дать Англии союзника в виде великой страны. А ее много лет подряд перевозят из одного отдаленного замка в другой. Король то благоволил к ней, то сердился; ее считали то законной, то незаконнорожденной. Никто не знает, что с ней делать, и меньше всех - ее отец.
        -Катерина, вы по-прежнему придерживаетесь истинной веры? - спросила Мария, понижая голос до шепота, хотя в комнате нет никого, кроме Мег. Девушка робко переминалась с ноги на ногу. - Знаю, ваш брат - сторонник Реформации, ваша сестра и ваш покойный муж тоже. Но ведь вы, Катерина, долгое время жили на Севере; старая вера там еще очень распространена.
        -Я следую вере короля. - Катерина надеялась, что из ее уклончивого ответа ни о чем нельзя догадаться. Она прекрасно знала, как обстоят дела на Севере, когда речь заходит о вере… Она не может думать о религии, не вспоминая грубых рук Мергитройда, запаха немытого тела… Она попыталась отогнать от себя неприятные воспоминания, но не получилось.
        -Вера моего отца… - вздохнула Мария. - Он по-прежнему в глубине души католик, хотя и порвал с Римом. Разве не так, Катерина?
        Катерина слушала невнимательно; перед ее глазами - ее мертвый ребенок, его круглые вытаращенные черные глаза, так похожие на глаза его отца… С трудом взяв себя в руки, она ответила:
        -Да, миледи. Вопросы веры сейчас не столь прямолинейны, как раньше. - Ей вдруг подумалось, что она не лучше других скользких придворных. И все же сейчас не время признаваться в том, как она прониклась новой верой. Мария будет разочарована… Вся ее жизнь - цепь разочарований. Катерине невыносимо было думать о том, что она, сказав правду, еще больше огорчит свою подругу детства. - Да, - негромко продолжила она. - Очень жаль, что все так запуталось.
        Мария рассеянно перебирала четки; бусины щелкали, когда она передвигала их по шелковому шнурку.
        -А это ваша падчерица?
        -Да, миледи, позвольте представить вам Маргарет Невилл.
        Мег робко шагнула вперед и, как ее учили, сделала глубокий реверанс.
        -Подойди ближе, Маргарет, - поманила ее Мария, - и садись, садись! - Она жестом указала на стоящий рядом с ней табурет. - Сколько тебе лет?
        -Семнадцать, миледи.
        -Семнадцать… Наверное, ты уже с кем-то помолвлена?
        -Была, миледи, но он скончался. - Катерина велела ей отвечать так. Ни к чему упоминать, что ее нареченный был одним из тех, кого повесили за измену после «Благодатного паломничества».
        -Что ж, мы скоро найдем нового, верно?
        Покосившись на падчерицу, Катерина заметила, как та бледнеет.
        -Можешь помочь своей мачехе одеть меня.
        Процесс одевания тянулся бесконечно. Мег от волнения то и дело что-то роняла, а мысли Катерины возвращались к Сеймуру и его наглому взгляду, к его ярко-синим глазам. Воспоминание о нем тревожило и пугало ее. Она заставила себе вспомнить нелепое подпрыгивающее перо и его рисовку. Все чрезмерно. Ей с трудом удалось сосредоточиться на том, что она делает.
        Мария выглядела нездоровой; просто чудо, как ей удавалось удержать младенца на руках. Ее крестница, крепкая девочка с развитыми легкими, своими воплями способна была напугать самого дьявола. Таинство проводил епископ Гардинер; лицо у него мясистое, оплывшее, как восковая свеча. Он говорил медленно, тянул фразы, его монотонный голос то и дело коверкал латинские слова. Катерина невольно представила, как он допрашивал ее сестру, и поняла: такой способен запугать до обморока. Вспомнила она и о сломанном пальце мальчика-хориста. Говорят, Гардинер все ближе и ближе подбирается к королю; король советуется с ним так же часто, как с архиепископом Кентерберийским. Малышка громко кричит; она раскраснелась, умолкает, лишь когда ее головку окропляют святой водой. После этого она совершенно затихает, словно из нее изгнали дьявола. У Гардинера самодовольный вид, как будто это его заслуга, а не божья.
        Король на крещении не присутствовал. И Райзли, отец малышки, выглядел смущенным. Он похож на хорька с острым носом; глазки у него беспокойно бегают по сторонам. Он - лорд-хранитель печати. Некоторые уверяют, что на самом деле Англией управляет именно Райзли вместе с Гардинером, но при взгляде на него так не подумаешь. Катерина замечает, что его мутные глазки часто и встревоженно косятся на дверь. Иногда он рассеянно щелкает пальцами, не слушая, что там бубнит Гардинер. Пренебрежение со стороны короля может означать все что угодно - ведь прихоти короля меняются во мгновенье ока. Возможно, Райзли в самом деле правит Англией, но власть без королевской милости мало что значит. Райзли наверняка хорошо изучил характер короля, недаром он в прошлом был ближайшим помощником Кромвеля. Как только ветер подул в другую сторону, он успел вовремя отдалиться от бывшего покровителя. Вот еще один человек, которому нельзя доверять.
        После завершения церемонии все гуськом выходили из часовни. Первой появилась Мария; она вцепилась в желтый рукав Сьюзен Кларенси, как будто боялась упасть. Ее свита следовала за ней по длинной галерее сквозь толпу придворных, которые расступались при ее приближении. Среди них Сеймур; две молодые девицы глупо захихикали, когда он, улыбаясь и сняв шапку, поклонился им. Катерина отвернулась, делая вид, будто внимательно слушает старую леди Баттс. Та язвит по поводу нарядов молодых фрейлин, которые превратно истолковывают закон о роскоши, и жалуется, что от прежней придворной учтивости ничего не осталось. Раньше все было по-другому, неужели в наши дни все разучились выказывать уважение к старшим? Катерина краем уха услышала, как Сеймур произнес ее имя; он что-то говорил о ее украшениях. Все его комплименты неискренни - в этом нет никаких сомнений. Она покосилась на него и сдержанно кивнула, а затем снова повернулась к леди Баттс, чтобы слушать поток нескончаемых жалоб.
        После того как свита Марии вернулась в ее покои, Сьюзен Кларенси выгнала всех в приемную и проводила Марию во внутренние апартаменты. У Марии был такой вид, словно она вот-вот потеряет сознание. Едва закрыв дверь, фрейлины сняли тяжелые чепцы-арселе, расшитые драгоценными камнями, расшнуровали тесные корсеты. Они болтали и смеялись. Все разбились на группки; кто-то читал, кто-то вышивал. Слуги обносили дам сладким вином со специями. Катерина уже собиралась уходить, когда снаружи послышался какой-то шум; громко стучали в дверь. Слышно пение, которое сопровождалось звуками лютни и топотом ног. Фрейлины поспешно надели чепцы, зашнуровывали лифы платьев, заправили выбившиеся из прически пряди, при этом пощипав себя за щеки и кусая губы. Двери распахнулись, и в комнату в танце вошли менестрели в масках. Все радостно захлопали и закричали. Вошедшие исполняли какой-то сложный танец в фигурах по восемь человек. Дамы из свиты Марии проворно отошли к стенам. Катерина встала на табурет, чтобы лучше видеть, и потянула к себе Мег. Атмосфера постепенно накалялась; вот-вот начнется вакханалия.
        Сестрица Анна подозвала к себе молодую фрейлину:
        -Передай Сьюзен, что леди Марию просят выйти; унас гости.
        Поняв, из-за чего поднялась такая суматоха, Катерина едва не ахнула от изумления. В самом центре танцующих - сам король! Он прихрамывал, ему с трудом удавалось подпрыгивать. На нем костюм менестреля, одна штанина черная и другая белая. Такой наряд выглядел на нем нелепо… Катерина помнила, как он приходил вот так же много лет назад. Неужели он в самом деле считает, будто его не узнают в маскарадном костюме? Придворные, конечно, притворялись, будто не замечают короля. Ему, наверное, хочется, чтобы ему радовались как человеку, а не только как монарху. Раньше он тоже неожиданно врывался, как теперь, окруженный своими приближенными; тогда, на голову выше их всех, живой, мускулистый, он действительно производил сильное впечатление. Катерина прекрасно помнила, каким он был раньше - сама она тогда была почти девочкой. Но сейчас ему тяжело приходится. Вряд ли он смог бы танцевать и даже стоять на месте, если бы его не поддерживали с двух сторон. Дублет едва не лопался на животе… Видимо, он совсем отчаялся. Не понимает, как нелепо он выглядит рядом с молодыми, пышущими здоровьем пажами и оруженосцами.
        Мег смотрела на происходящее, разинув рот.
        -Это король, - прошептала Катерина. - Когда он снимет маску, ты должна изобразить удивление.
        -Но почему? - ошеломленно спросила Мег.
        Катерина пожала плечами. Что тут ответишь? Нужно поддерживать игру. Королю кажется, что он еще молод и любим, хотя последнее время от него исходит лишь страх.
        -Мы при дворе, Мег, - ответила она. - Здесь часто невозможно ничего объяснить.
        Танцоры окружили юную Анну Бассет; она довольна, лукаво взмахивает руками. Ее мать, леди Лиль, зорко наблюдала за тем, как ее зрелая шестнадцатилетняя дочь кружится среди мужчин под жадным взглядом короля.
        -Боюсь, история повторяется, - прошептала сестрица Анна. Ей ничего не нужно уточнять; все присутствующие, кроме, возможно, леди Лиль, которой тщеславие затмило разум, прекрасно помнят судьбу юной Екатерины Говард. Круг распадается; Анну Бассет подталкивают к краю. После того как музыка смолкла, король снял маску, и все изумленно ахнули.
        Придворные упали на колени; дамы низко присели в реверансе. Их разноцветные юбки были похожи на экзотические цветы.
        -Ну кто бы мог подумать - сам король! - крикнул кто-то.
        Катерина опустила голову, разглядывая пятно на дубовой половице, борясь с искушением ткнуть сестру в бок - только бы не рассмеяться. Здесь смешнее, чем в итальянской комедии.
        -Полно! - гремел король. - Мы пришли с неофициальным визитом… Вставайте, вставайте. Ну-ка, посмотрим, кто здесь. Где наша дочь?
        Толпа расступается; леди Мария вынуждена выйти вперед. Она улыбнулась, что бывает редко, и как будто сразу сбросила много лет. Крупица отцовского внимания способна победить время. Вошли еще несколько придворных и окружили короля.
        -Уилл тоже здесь, - говорит Анна. - Со своими друзьями.
        Катерина издали заметила нелепое перо, которое покачивалось над головами придворных. Внутри у нее все сжалось, и она потянула Мег прочь, но неожиданно путь ей преградил сам король.
        -А, и леди Латимер здесь! Почему вы прячетесь, миледи?
        От короля исходило зловоние; ей захотелось достать из сумочки на поясе ароматический шарик, но она удержала себя.
        -Я не прячусь, ваше величество, просто немного ошеломлена. - Она не сводила взгляда с его груди. Туго зашнурованный черно-белый дублет, инкрустированный жемчугом, как будто поддерживает его, но ниже видны складки жира. Похоже, если он снимет дублет, совсем растечется.
        -Примите наши соболезнования по случаю кончины вашего супруга, - сказал король, протягивая ей руку. Она поцеловала кольцо на его среднем пальце.
        -Как вы добры, ваше величество! - Она осмелилась поднять на него взгляд. Лицо у него рыхлое, одутловатое. Глаза похожи на изюмины в непропеченном тесте. Что стало с красавцем, каким он когда-то был?!
        -Мне сказали, что вы хорошо ухаживали за своим супругом. Вы славитесь своими целительскими талантами. Старикам нужно, чтобы за ними ухаживали. - Не дав ей ответить, он склонился к ее уху. У короля одышка; он обильно полился туалетной водой с амброй. - Приятно видеть, что вы вернулись ко двору. Вы выглядите аппетитной даже во вдовьем наряде!
        Катерину обдало жаром; она мучительно придумывала, что бы ответить, но ей удалось выдавить из себя лишь несколько слов благодарности.
        -А это кто? - загремел король, когда, хвала небесам, отодвинулся от Катерины. Он поманил рукой Мег, и она присела в глубоком реверансе.
        -Моя падчерица, Маргарет Невилл, - объявила Катерина.
        -Встань, девочка, - приказал король. - Мы хотим разглядеть тебя получше.
        Мег послушно встала. Катерина заметила, как дрожат ее руки.
        -Ну-ка, повернись! - велел король. Осмотрев ее со всех сторон, словно кобылу на аукционе, он вдруг громко крикнул. Мег в ужасе вздрогнула. - Какая пугливая! - захохотал король.
        -Она привыкла к уединенной жизни, ваше величество, - заступилась за падчерицу Катерина.
        -Ей нужен спутник, который ее переломит, - возразил король и повернулся к Мег. - Скажи, по нраву ли тебе кто-нибудь?
        К ним широким шагом подошел Сеймур, и Мег покосилась на него.
        -Ага! Мы видим, тебе понравился Сеймур! - воскликнул король. - Красивый малый, верно?
        -Н-нет, - запинаясь, ответила Мег.
        Катерина больно лягнула падчерицу по лодыжке.
        -По-моему, она хочет сказать, что Сеймуру далеко до вашего величества, - мгновенно польстила она, сама себе удивляясь.
        -Но его считают одним из красивейших мужчин при дворе! - наигранно недоумевал король.
        -Хм… - Катерина склонила голову набок, соображая, как бы поизящнее ответить. - Это дело вкуса. Некоторые предпочитают более величественную зрелость.
        Король громко расхохотался:
        -Ну, мы, наверное, сосватаем вашу Маргарет Невилл и Томаса Сеймура. Моего зятя и вашу падчерицу… а что, прекрасная партия! - Подхватив Катерину и Мег под руки, он повел их к шахматному столу.
        Катерина так и смогла придумать, как бы вежливо отпроситься. Им поспешно принесли два стула, и король грузно опустился на один из них, а Катерине жестом приказал сесть напротив. Словно ниоткуда появилась шахматная доска, и король подозвал Сеймура, чтобы тот расставил фигуры. Катерина не смела даже посмотреть в его сторону: ее переполняют смешанные чувства, и она боялась, что все написано у нее на лице.
        В углу стояли леди Лиль с дочерью; леди Лиль бросала на Катерину испепеляющие взгляды, явно пыталась придумать, как бы ей снова подтолкнуть дочь к королю. Пусть радуется, что Катерина выбыла из игры. Она дважды вдова. Кроме того, ей уже за тридцать. Не станет же она тягаться с шестнадцатилетней Анной Бассет! Королю нужны сыновья. В жены он возьмет Анну или кого-то вроде нее. Он хочет сыновей, это всем известно.
        Но вот игра началась.
        -Ферзевый гамбит, - заметил король и, съев белую пешку, стал перекатывать ее между пальцами. - Хотите разбить меня в центре поля? - Он поднял на нее глаза-изюмины, утонувшие в рыхлом лице. Дышал он с присвистом, как будто ему не хватало воздуха.
        Оба играли быстро и молча. Король подхватывал с блюда пирожное, отправлял в рот, облизывал губы, затем взял жирными пальцами ладью, сделал ход и с криком «ага!» - блокировал ей путь. Затем наклонился к ней и сказал:
        -Вам тоже понадобится муж, не только вашей падчерице.
        Катерина рассеянно провела слоном по губам. Фигурка гладкая, как масло.
        -Может быть, когда-нибудь и я снова выйду замуж.
        -Я мог бы сделать вас королевой, - прошептал король, брызжа слюной.
        -Вы только дразните, ваше величество. - Катерина беззаботно расхохоталась, хотя это далось ей с трудом.
        -Может быть, - проворчал в ответ король. - А может быть, и нет.
        Он хочет сыновей. Весь мир знает о том, как страстно он мечтает о сыновьях. Анна Бассет родит ему целый выводок. Или девица Талбот, или Перси, или еще какая-нибудь Говард - нет, только не Говард; унего уже было две королевы из семейства Говард, и обе закончили жизнь на плахе. Ему нужны сыновья, а у Катерины в двух браках не было никого, если не считать мертвого ребенка, о котором она не никому не рассказывала. И вдруг странная мысль поразила ее: ей хочется ребенка от Сеймура, красавца Сеймура, мужчины в расцвете лет. Большой грех, когда у такого красивого мужчины нет потомков. Катерина поругала себя за такую нелепую мысль. Но мысль не хотела уходить, она упорствовала, зрела в ней, и ей пришлось призвать всю свою силу воли, чтобы не смотреть на Сеймура, сосредоточиться на игре и забавлять короля.
        Катерина выиграла. Группка зрителей испуганно подалась назад, предчувствуя громкий взрыв, когда она воскликнула:
        -Шах и мат!
        -Вот что нам в вас так нравится, Катерина Парр, - со смехом произнес король. Придворные успокоились. - Вы не потакаете нам, нарочно проигрывая, как все остальные, которые думают, будто нам нравится всегда побеждать. - Он взял ее за руку. - Вы честны, - продолжил он, притягивая ее к себе, гладя по щеке своими восковыми пальцами. Придворные не сводили с них глаз; Катерина заметила, как лукаво улыбается ее брат. Король приложил руку к губам и, прижав влажные губы к ее уху, прошептал: - Позже посетите нас тет-а-тет.
        Катерина не сразу нашла нужные слова.
        -Ваше величество, ваше приглашение - большая честь для меня, - сказала она. - Я польщена тем, что вы предпочли провести время со мной. Но ведь мой муж совсем недавно скончался, и я…
        Он прижал палец к ее губам со словами:
        -Молчите! Вы - образец верной жены, что нас восхищает. Мы дадим вам время, чтобы оплакать мужа.
        Затем он подозвал одного из своих придворных, и тот помог ему встать. Опираясь на него, король с трудом заковылял к двери. За ним последовала вся свита.
        Молодой придворный нечаянно задел ногу. Король замахнулся и влепил ему звонкую пощечину; все испуганно умолкли.
        -Прочь с глаз моих, идиот! Хочешь, чтобы тебе отрезали ногу за неуклюжесть? - взревел король, и несчастный испуганный юноша тут же исчез. Его место занял другой; все продолжалось как прежде. Как будто ничего не случилось.
        Катерина поискала глазами сестру. Атмосфера совершенно изменилась. Теперь все окружили ее, говорят ей комплименты, перешептываются у нее за спиной. Только Анна Бассет и ее мать отвернулись. Катерина подошла к сестре, перед ней почтительно расступились.
        -Анна, мне нужно уйти отсюда, - сказала она.
        -Леди Мария уже ушла почивать, никто не станет возражать, если ты сейчас уйдешь, - ответила сестра. - Кроме того, - она толкнула Катерину в бок, - похоже, сейчас ты в фаворе: что ты ни сделаешь, все хорошо.
        -Сестрица, это не шутки. За такого рода милость нужно платить.
        -Ты права, - согласилась Анна, внезапно посерьезнев. Обе вспомнили всех несчастных королев.
        -Он всего лишь флиртовал. Он ведь король… Наверное, считает себя обязанным… он не серьезно…
        Катерина пробормотала:
        -Лучше мне хотя бы временно держаться подальше от двора.
        Сестрица Анна кивнула:
        -Я провожу тебя.
        Почти стемнело; редкие снежинки кружились в свете факелов под аркадами. Утренняя слякоть успела замерзнуть; конюхи осторожно ступают по скользким булыжникам. Прибывает большая партия гостей; они шумно спешиваются. Судя по целой армии пажей и слуг, выбежавших навстречу вновь приехавшим, прибыли какие-то важные персоны. Катерина заметила Анну Стэнхоуп с глазами навыкате и тонкими губами. Они знакомы с детства. Стэнхоуп всегда была высокомерной и самодовольной; вюности она иногда занималась вместе с Марией и Катериной. Сейчас она проплыла мимо, задрав нос. На ходу она задела Анну плечом, словно не заметив ее, сделала вид, что не знает сестер Парр.
        -Есть вещи, которые никогда не меняются, - фыркнула Катерина.
        -Она стала совершенно невыносима после того, как вышла за Эдуарда Сеймура и стала графиней Гертфордской, - объяснила Анна. - А ходит-то как… можно подумать, будто она - королева.
        -В ее жилах течет кровь Эдуарда Третьего, - напомнила Катерина, закатив глаза.
        -Как будто мы не знаем, - вздохнула Анна. - Можно подумать, она позволит кому-то об этом забыть!
        Паж принес Катерине и Мег их меховые накидки; они поспешно оделись и прощались с сестрицей Анной. Та взбежала по каменным ступеням, возвращаясь во дворец. Катерине будет не хватать легкости и близости, которая всегда объединяла их с Анной. Возвращение в Чартер-хаус вовсе не радовало ее, хотя ей не терпелось поскорее уехать из Уайтхолла.
        Присев на скамью в нише, они ждали, пока им приведут лошадей. У Мег был утомленный вид. Катерина закрыла глаза, прислонившись затылком к холодному камню. Она вспоминала, как мучился Латимер, представляла, как сейчас, должно быть, тяжело его дочери. Хвала небесам, после ужасных событий в Снейпе Дот заботилась о Мег как родная сестра. Тайна тяжким бременем нависла над Катериной. Теперь у нее появилась еще одна тайна - обстоятельства смерти Латимера непрестанно жалят ее, как гарпии. Но Богу известно все. Для него измена есть измена, а убийство есть убийство, какими бы ни были побудительные мотивы. Во всяком случае, так ее всегда учили. Хотя о будущем Катерина старалась не думать, душа ее представлялась ей черной, обугленной и скорчившейся.
        -Миледи Латимер! - Чей-то голос выводит ее из раздумий.
        Открыв глаза, она увидела Сеймура и невольно вздрогнула.
        -Маргарет, - обратился он к Мег, улыбаясь с видом человека, который всегда получает что хочет. - Будьте так добры, передайте мои извинения вашему дядюшке. Мы с ним условились встретиться в большом зале, а мне нужно обсудить с леди Латимер одно дело до того, как вы уедете.
        -Дело? - переспросила Катерина, как только Мег скрылась за дверями. - Если вы намерены попросить руки Маргарет… - начала она, но он ее перебил:
        -Вовсе нет. Нет… хотя она славная девушка… к тому же в ее жилах течет кровь Плантагенетов. - Он немного волнуется, что удивило Катерину, ибо она почувствовала себя так же, оставшись с ним наедине. Он подошел к ней, пожалуй, слишком близко - ближе, чем позволяют приличия. Как гармонично его лицо! У него решительный подбородок, высокие скулы, высокий лоб с хохолком волос посередине, как лук, который призывает посмотреть на него.
        -Ах! - воскликнула Катерина. От него исходил мускусный мужской запах; он снова посмотрел на нее своими ярко-синими глазами, и она почувствовала, что внутри у нее все тает; ей бы убежать, но его глаза ее просто парализовали.
        -Нет, дело у меня другое. - Он протянул к ней руку; на его ладони что-то лежало. - Кажется, ваша?
        Катерина опустила глаза и увидела жемчужину.
        -По-моему, нет. - Она машинально потянулась рукой к маминому крестику и нащупала зазубренные концы сломанной цепочки, которая держала центральную жемчужину.
        Как жемчужина очутилась у Сеймура? Она была ошеломлена, он словно показал ей фокус, как Уилл Соммерс, который вытащил из-за уха Мег медную монетку. Она некоторое время смотрела на жемчужину, злясь на Сеймура, как будто он нарочно выломал ее.
        -Как она у вас оказалась? - Голос у нее был сдавленный, сердитый, она злилась на себя за то, что тоном выдала свое настроение. Ей показалось, что его глаза видят ее насквозь.
        Он зашептал, и его шепот в тишине показался очень громким:
        -Я видел, как она выпала из вашего кулона в длинной галерее, и попытался привлечь ваше внимание. Потом я снова увидел вас, в покоях леди Марии, но король… - Он умолкает.
        -Король, - повторяла Катерина. Она почти забыла о том, как король флиртовал с ней!
        -Я так рад, что нашел вас, прежде чем вы уехали! - Его лицо расплылось в широкой, притягательной улыбке, обнажившей острые звериные зубы. Глаза его сощурились и вдруг перестали быть угрожающими; они стали яркими, манящими.
        Она не ответила на улыбку, но и жемчужину не взяла; жемчужина по-прежнему лежала у него на ладони. А Катерина не может отделаться от чувства, что ее провели.
        Сеймур уселся рядом с ней на каменную скамью и сказал:
        -Возьмите.
        Катерина взяла жемчужину с его ладони.
        -Или вот что, еще лучше. - Его словно только что осенило. - Отдайте мне ожерелье, я отправлю его к своему ювелиру и прикажу починить его.
        Она обернулась к нему, надеясь найти в нем хоть какой-нибудь изъян. Но нет, в нем все прекрасно: иидеально разглаженные оборки шелковой рубашки, и аккуратно подстриженная бородка, и то, как его шапочка лихо сдвинута набекрень, и даже его ужасное длинное перо. Алая атласная подкладка, видная в прорезях дублета, напоминает окровавленные губы. Ей захотелось дотронуться до него. Снег лежал на его бархатных плечах, и кончик его носа покраснел. Катерина с улыбкой сняла ожерелье, передала ему, сама себе удивляясь. Она вовсе не собиралась так поступить, но что-то в его открытой улыбке и выражении лица говорило о том, что она все же ошиблась в нем.
        Сеймур взял у нее ожерелье и, прежде чем спрятать под одеждой, на миг поднес к губам. Ее словно ударила молния, как будто он поцеловал не ожерелье, а ее шею.
        -Берегите его. Оно принадлежало моей матери и очень дорого мне. - Ей удалось взять себя в руки и ответить со своей обычной прямотой.
        -Уверяю вас, миледи, я буду беречь ваше ожерелье как зеницу ока, - заверил он, добавляя после паузы: - Искренне соболезную вам по поводу кончины вашего мужа. Уилл говорил, что он очень страдал.
        Ей совсем не нравится, что брат обсуждает с Сеймуром ее и ее мужа. Интересно, о чем еще они говорили?
        -Да, страдал, - кивнула она.
        -Должно быть, вам невыносимо было видеть его страдания.
        -Да. - Она по-прежнему смотрела на него; похоже, на его лице отражается неподдельная забота. Из-под его шапочки выбился локон; ей с трудом удается удержать руку - так хочется заправить его за ухо. - Невыносимо.
        -Ему повезло… ведь о нем заботились вы.
        -Вы думаете, ему повезло? - вскинулась она. - Нисколько! Нельзя назвать везением то, что случилось с ним. - Ее голос резок и сух. Она ничего не могла с собой поделать.
        Сеймур пристыженно пробормотал:
        -Я вовсе не хотел…
        -Знаю, вы ничего плохого не имели в виду, - перебила она его, видя, как Мег спускается по ступенькам. - Мег вернулась, нам пора ехать. - Она встала и заметила, что конюх Рейф с лошадьми уже ждет их.
        Мег направилась прямо к нему. Похоже, девочка нарочно избегает Сеймура после разговоров об их браке?
        -И еще жемчужину, - напомнил Сеймур.
        Слегка смутившись, Катерина раскрыла ладонь. Жемчужина лежала там. Ей показалось, что ее снова провели.
        -Ах да, жемчужина! - спохватилась она и передала ему бусину.
        -Вы знаете, как выращивают жемчуг? - спросил он.
        -Конечно, знаю! - Внезапно она разозлилась на себя за то, что этот красавец пытается вскружить ей голову сладкими речами и банальностями; наверное, все эти хихикающие фрейлины тают от каждого его слова, когда он рассказывает им о жемчуге, рассыпаясь в двусмысленностях, и уговаривает их раскрыть створки своих раковин и лечь с ним в постель.
        -А вы - песчинка в моей раковине, - бросила она, готовясь уйти.
        Но Сеймура не так легко было смутить.
        -Но, может быть, когда-нибудь и я стану жемчужиной, - сказал он, целуя ей руку.
        Затем он взбежал вверх, перескакивая через две ступеньки. Плащ развевался за его широкой спиной. Катерина вытерла тыльную сторону ладони о платье и сердито выдохнула. Из ее рта вырвалось облачко пара. Жаль, что она не сказала: если он рассчитывает на легкую победу над вдовой, ошибается. Она не согласится на это даже за тысячу золотых ожерелий. Неожиданно ее охватила тоска. Без мужа она чувствовала себя неприкаянной, она ужасно скучала по нему, ей так хотелось к нему вернуться!
        На лестнице какая-то суматоха; разговоры и взрыв смеха. Подняв голову, она увидела, что на ступеньке сидит юный паж; рядом с ним перевернутое блюдо с тартинками, которые разбросаны повсюду. Мимо проходили придворные; они смеялись, пинали тартинки ногами, втаптывали их в пол, дразнили мальчика. На круглом румяном мальчишеском лице смущение и стыд.
        Катерина инстинктивно хотела ему помочь, но ее опередил Сеймур. Он опустился на колени, не жалея шелковых панталон, и стал подбирать тартинки. Шутники тут же умолкли и трусливо отошли подальше; всем известно, что Сеймур - зять короля и ему необходимо оказывать уважение. Глядя на их лица, можно было подумать, что Сеймур перевернул мир с ног на голову, встав на колени, чтобы помочь безвестному пажу. Он легонько хлопает мальчишку по спине, смешит его. Они некоторое время сидят рядом, весело болтая, затем Сеймур помог мальчику подняться, и Катерина услышала, как он сказал:
        -Не бойся. Я замолвлю за тебя словечко перед поваром.
        Когда они ушли, Катерина рассеянно подняла руку к шее, где висел мамин крестик. Правильно ли она поступила, что отдала ожерелье Сеймуру? В конце концов, она его почти не знает. Конечно, он приятель Уилла; этого достаточно, чтобы не сомневаться в его честности… А как по-доброму он отнесся к несчастному пажу! Наверное, она перестала доверять мужчинам после Мергитройда.
        -Матушка, - сказала Мег, - смотрите, что подарил мне дядя Уилл! - Она достала из-под плаща книгу и протянула Катерине.
        Катерина вдруг снова разозлилась на своего брата; наверное, дал девочке какую-нибудь из запрещенных книг, Лютера или, хуже того, Кальвина. Втягивает бедную девочку в религиозные распри, а она еще ничего толком не понимает, но увидела заглавие и вздохнула с облегчением: перед ней всего лишь «Смерть Артура».
        -Чудесно, Мег, - улыбнулась Катерина, возвращая книгу и молча ругая себя за излишнюю подозрительность. Она дала шпоры коню, тот перешел на трусцу. Верховая поездка успокаивает ее, но ей уже не терпится поскорее вернуться домой, в Чартерхаус. Пусть там мрачно, но она хотя бы знает, что творится в его стенах.
        -Не могу дождаться, когда покажу ее Дот, - говорит Мег. - Она любит, когда я читаю ей романы.
        Глава 2
        ЧАРТЕРХАУС, ЛОНДОН, МАРТ 1543Г.
        -Расскажите, как там при дворе, - попросила Дот, укладывая мокрые волосы Мег, сидящей в кресле у камина в ее спальне. - Вы видели короля?
        -Видела, как сейчас тебя, - ответила Мег. - Я за всю свою жизнь так не боялась!
        -Он и вправду такой огромный, как про него говорят?
        -Еще больше, Дот! - Мег развела руки, показывая, какой у короля живот, и обе хихикнули. - Он был в костюме менестреля, и, хотя все знали, кто он такой, положено было притворяться, будто не узнали его.
        -Вот странно! - задумчиво произнесла Дот. - Ни за что бы не подумала, что король любит такие игры. Я представляла его себе более… - Она ищет нужное слово. На самом деле Дот вовсе не считала короля настоящим человеком. Он больше похож на чудовище из старых сказок, которое отрубает головы своим женам. - Более серьезным, что ли… - Гребень запутывается в густых волосах.
        -Ай! - вскрикнула Мег.
        -Сидите тихо, - велела Дот, - а то хуже будет… ну вот. - Она вычесала колтун и швырнула его в огонь.
        -При дворе все странно, - продолжила рассказ Мег. - Никто не говорит, что думает, даже матушка становится какая-то другая. Меня все только и спрашивали, когда я выйду замуж и за кого. - Она скорчила рожицу. Спаниель по кличке Крепыш прыгнул ей на колени. Она обняла его и погладила, приговаривая: - Будь на то моя воля, я бы вообще не вышла замуж.
        -Вам придется выйти замуж, хотите вы того или нет. Вы и сами прекрасно знаете.
        -Жаль, Дот, что я - не ты.
        -Вы бы и часу не протянули в услужении! - поддразнила ее Дот. - Взгляните, какие у вас красивые белые руки! - Она приложила к руке Мег свою, грубую и мозолистую: - Ваши руки не для тяжелой работы вроде мытья полов. - Она быстро поцеловала Мег в затылок и продолжила молча заплетать ее длинные волосы в косы, затем уложила их на макушке, закрепила булавками и сверху надела ночной чепец.
        -Зато ты можешь выйти за кого хочешь, - не сдавалась Мег.
        -Нечего сказать, большой у меня выбор! Вы же видели кухонных работников…
        -В буфетной новый слуга.
        -Кто, Джетро? Да от него вреда больше, чем от больного зуба! - Дот умолчала о том, как обнималась с Джетро на конюшне. О таком она с Мег никогда не говорила.
        -Дядя Уилл хочет, чтобы я вышла за его друга Томаса Сеймура, - говорит Мег.
        -Какой он из себя, этот Сеймур?
        Мег так крепко схватила Дот за руку, что у нее побелели костяшки пальцев.
        -Он напоминает мне…
        Ей внезапно стало трудно дышать; она как будто подавилась, и глаза у нее потемнели. Дот помогла ей встать, сбросив Крепыша, и крепко обняла ее, прижимая к себе. Мег положила голову Дот на плечо.
        -Мергитройда, - закончила за нее Дот. - Мег, вы не должны бояться произносить его имя вслух. Так лучше, чем держать все в себе и мучиться.
        Мег так исхудала… Дот кажется, будто от нее почти ничего не осталось. Мег почти ничего не ест, словно хочет заморить себя голодом и вернуться в детство. Наверное, так оно и есть. Хотя Дот старше Мег всего на год, ей кажется, что разница гораздо больше. Правда, Мег очень умная и ученая. Она читает, умеет говорить по-латыни и по-французски. У нее есть наставник, бледный мужчина, одетый в черное. Он и учит Мег всем премудростям. Голова у Дот закружилась от нахлынувших воспоминаний: как она сидит в каменном коридоре за палатой в башне Снейпа и зажимает уши руками, чтобы не слышать кряхтения Мергитройда и стонов Мег. Он запер дверь, и Дот ничего не могла поделать. Бедное дитя, ведь тогда она была совсем девочкой. К тому времени, как он ею натешился, она едва не умерла. Ничего удивительного, что она не хочет замуж. Страшная тайна навеки связала Мег и Дот; она такая тяжелая, что о ней не хочется даже вспоминать. Даже леди Латимер не знает, что же произошло в Снейпе на самом деле. Мег потребовала, чтобы Дот молчала. Что-что, а хранить тайны Дот умеет.
        -Матушка уже распорядилась насчет свадьбы, - продолжила Мег, грызя ноготь на большом пальце. - Я уверена в этом. Она переговорила с Сеймуром с глазу на глаз.
        -Вы можете отложить свадьбу. Скажите, что еще не готовы.
        -Но мне семнадцать, почти все мои ровесницы не первый год замужем и ждут второго ребенка. - Она вырвалась из объятий Дот и села на большую кровать под балдахином.
        -Ваш батюшка только что скончался, - заметила Дот. - Не сомневаюсь, леди Латимер не заставит вас выйти замуж, пока вы еще в трауре.
        -Но ведь… - начала было Мег, но умолкла, а затем со вздохом легла.
        Дот очень хотелось сказать ей, что беспокоиться не о чем, что она может остаться незамужней, а она, Дот, всегда будет рядом. Но она не станет лгать Мег, а одно небо знает, куда ее потом пошлют. Остальные слуги тоже гадают, что станет с ними после кончины лорда Латимера и всех перемен.
        -А это что такое? - спросила Дот, чтобы сменить тему, и взяла книгу, которую Мег привезла с собой. Она переплетена в серовато-коричневую телячью кожу с тиснением. Дот подносит книгу к носу; от нее приятно пахнет кожей. Это запах дома, деревушки Стэнстед-Эбботс, где она родилась. Их дом стоял рядом с мастерской дубильщика, и запах кож пропитал самые стены их домика. Сильнее всего пахло летом, когда сосед растягивал свежеокрашенные шкуры на просушку. Запах из детства утешает. Интересно, что сейчас делает мать. Наверное, сметает снег с крыльца. Дот живо представила ее себе: мама закатала рукава, ловкие руки сноровисто управляются с метлой. Ей помогает сестренка, маленькая Мин; она посыпает дорожку песком, а брат Робби с соломой в волосах, как у папаши, колет лед в бочке с водой. Но она знает, что все не так: маленькая Мин, наверное, здорово выросла, а мама очень устает. Дот тоскует по родным, но ведь она уехала из дому очень давно и отвыкла от их жизни. Теперь ей непросто будет вернуться.
        Дот было двенадцать, когда она уехала в замок Снейп, в самый Йоркшир, чтобы прислуживать леди Латимер, чьей кормилицей была ее бабушка. Когда Парры жили в Рай-Хаус, еще при бабушке, на них так или иначе работали почти все жители Стэнстед-Эбботс. Во всяком случае, так рассказывали старожилы. Дот уехала после того, как папаша свалился с крыши, которую он перекрывал соломой, и сломал себе шею. Тогда мама начала брать стирку на дом, но денег не хватало даже после того, как Робби пошел работать кровельщиком, как отец. Дот помнит, как по ночам у нее сводило от голода живот. Девочкам доставалось всего по половине черпака похлебки, а Робби - целый черпак, ведь ему нужны были силы, чтобы лазить на крыши с тяжелыми вязанками соломы. Они решили, что им крупно повезло, когда для Дот нашлось место в Снейпе, ведь дома стало на один рот меньше.
        Мама дала ей подарок на память - серебряный пенни. Монетка до сих пор вшита в подол ее платья на удачу. Дот помнит, как прощалась с лучшими подругами, Летти и Бинни; они как будто не понимали, что Йоркшир почти так же далеко, как луна; все говорили, что будут делать, когда Дот приедет к ним в гости. Она всплакнула, прощаясь с Гарри Дентом, парнем, который ей приглянулся; их чуть ли не с детства считали женихом и невестой. Гарри клялся, что будет вечно ждать ее. Дот до сих пор очень скучала по Гарри Денту, хотя уже почти не помнила его лица. Еще тогда Дот подозревала, что уже не вернется домой, но ничего никому не говорила - ведь друзья и родные так грустили, прощаясь с ней. Правда, она заехала в Стэнстед-Эбботс, когда ехала в Лондон из Снейпа. Леди Латимер дала ей два дня отпуска, чтобы она повидалась со своими близкими. Но Летти умерла от «потливой горячки», а Бинни вышла за фермера из Уэра. Гарри Дент соблазнил одну местную девицу и сбежал… вот чего стоили все его клятвы! Робби пил больше, чем следовало, и все думали, что он рано или поздно тоже свалится с крыши и повторит папашину судьбу, хотя
вслух никто ничего не говорил. Все изменилось, но больше всего изменилась сама Дот. В родном доме она чувствовала себя чужой, все время ударялась о притолоки. Она успела привыкнуть совсем к другой жизни.
        -Мне подарил книгу дядя Уилл, она называется «Ле морт д’Артур», - объяснила Мег, возвращая Дот в настоящее.
        -Не английская, - заключила Дот. - На каком она языке?
        -Название по-французски, - ответила Мег, - но сама книга на английском.
        -Почитаем? - предложила Дот. Ей в самом деле хотелось, чтобы Мег почитала, а она послушала. Она провела пальцами по тисненым буквам и прошептала: - «Ле морт д’Артур», - с трудом выговаривая незнакомые звуки. Жаль, что она не понимает, как эти строки и закорючки образуют слова. Ей кажется, что все это какое-то волшебство.
        -Да, давай! - ответила Мег.
        Хвала небесам, у нее, кажется, улучшилось настроение. Неожиданно Дот улыбнулась. Подумать только, ей, простушке Дороти Фонтен, дочке кровельщика из Стэнстед-Эбботс, читает романы дочь знатного лорда! Вот до какой степени она изменилась.
        Дот собирает все свечи, какие может найти, составляет вместе, чтобы Мег было светло читать, и кладет к очагу подушки и шкуры. Они берут книгу, садятся к огню и прижимаются друг к другу. Дот зажмуривается, слушает, и перед ее глазами возникают чудесные картины. Она живо представляет себе и Артура, и Ланселота, и могучего рыцаря Гавейна. Себя она воображает одной из благородных дев, ненадолго забыв о своих распухших, мозолистых руках, своей неуклюжести, угольно-черных волосах и землистой коже, из-за чего она больше похожа на цыганку, чем на благородную даму Камелота с нежной лилейной кожей и льняными волосами.
        Две свечи догорели, и Дот встала, чтобы взять другие из коробки.
        -Дот, чего ты хочешь больше всего на свете? - спросила Мег.
        -Вы первая скажите, - предложила Дот.
        -Я хочу меч вроде Экскалибура. - Глаза у Мег сверкнули. - Представь, с ним можно ничего не бояться! - Она взмахивает тонкой рукой, сжимает воображаемую рукоять. - А теперь ты, Дот. Какое твое самое заветное желание?
        Даже не задумываясь, Дот воскликнула:
        -Хочу мужа, который умеет читать! - И засмеялась.
        Как все глупо, если сказать вслух… Ее мечта еще несбыточнее, чем волшебный меч, о котором грезит Мег. Ей кажется, что, признавшись в своем желании, она разрушила чары. Мег ничего не сказала; она как будто задумалась. Дот наклонилась к свечной коробке.
        -Больше не осталось, - объявила она. - Сходить принести еще?
        -Уже поздно. Пора спать, - ответила Мег, вставая, потянула и положила на постель один из мехов. Дот достала свою свернутую постель - из-под кровати. - Поспи здесь, со мной, - попросила Мег, хлопая по кровати рядом с собой. - Так будет теплее.
        Дот подошла к очагу, разбила тлеющие угольки кочергой и поставила перед камином сетчатый экран. Затем она легла, задернув полог балдахина. Девушки оказываются словно в палатке. Крепыш тоже заполз к ним; он долго устраивался, ворочался и вдруг свернулся плотным клубком, насмешив девушек. Дот скользнула между холодными одеялами, растирая ступни, чтобы согрелись.
        -И ты такая же беспокойная, как Крепыш, - заметила Мег.
        -Да ведь не у всех есть грелка!
        Легкая как перышко рука потянулась к ней; она переползла на другую половину широченной кровати. Мег вцепилась в нее, как будто боялась: если она отпустит Дот, ее сорвет с якоря и унесет. От ее ночной рубахи пахло дымом оттого, что они долго сидели у огня; Дот вспомнила, как обнимала маленькую Мин - раньше они с сестренкой спали в одной постели. Она как будто очутилась в чьей-то чужой жизни.
        -Если бы мы могли меняться обликами, как Морган ле Фей, - прошептала Мег, - ты могла бы стать мной, Дот, и выйти за Томаса Сеймура. Он бы читал тебе сколько угодно!
        -А вы что? - спросила Дот.
        -Я, конечно, стала бы тобой…
        -И вам бы пришлось каждое утро выносить ночные горшки, - поддразнила ее Дот. - Да и на что такая, как я, знатному лорду вроде вашего Сеймура? Я даже танцевать не умею, ведь я такая неуклюжая!
        Обе засмеялись, представив себе это, и крепче прижались друг к другу, чтобы согреться.
        -Хвала небесам, у меня есть ты, Дороти Фонтен! - порадовалась Мег.
        ЧАРТЕРХАУС, ЛОНДОН, АПРЕЛЬ 1543Г.
        Во дворе послышался цокот копыт. Катерина выглянула из окна спальни, ожидая увидеть кого-нибудь из королевских пажей. Она надеялась, что, если она не будет появляться при дворе, король скоро забудет о ней, но ее надежды не оправдались. Что ни день, ей доставляют подарки: брошь с двумя крупными бриллиантами и четырьмя рубинами; накидку из куницы с куньими же рукавами; верхнюю юбку, расшитую золотом; олений бок, который она почти целиком отдала приходским беднякам. После того как брат Мег и его жена, новые лорд и леди Латимер, уехали в йоркширские поместья и забрали с собой почти всю прислугу, число ее домочадцев значительно уменьшилось, а съесть мясо надо быстро, пока не протухло. Такие подарки делаются неспроста, но сама мысль о том, что она станет любовницей короля, для нее была невыносима. Кроме того, в ее сердце ни для кого нет места: ту его часть, которая не горевала по мужу, занял Томас Сеймур.
        Мысли о нем были неуместными, но она невольно ждала пажа, облаченного в красную с золотом ливрею - цвета Сеймуров. Ждала пажа с письмом, с каким-то знаком. Может быть, Сеймур пришлет ей ожерелье? Проходили дни, а она видела лишь пажей в красных с белым ливреях - цвета Тюдоров. Скрепя сердце принимала она нежеланные подарки: восточные притирания; верхний чепец с золотыми наконечниками; пару борзых собак; стихотворение на латыни; силок с фазаном; пару певчих птичек; лютню с итальянской инкрустацией; десять ярдов тонкого алого дамаста; стихотворение на французском; замок, сооруженный из сахара; браслет с тремя крупными изумрудами, шестью сапфирами и гранатом размером с небольшое яйцо; бочонок со сладким французским вином; «Утопию» Томаса Мора, написанную рукой автора; гнедого мерина… дарам не было конца. Катерина пробовала отказаться, но паж, который обычно доставлял их, дрожащим голосом ответил: король накажет его, если он не выполнит его поручение. Поэтому Катерина нехотя принимала подношения короля, но каждое понемногу опустошало ее.
        Она бы обменяла их все на что-то самое простое - одуванчик, глоток эля, стеклянную бусину, привезенные пажом Сеймура. Она не могла совладать со своими чувствами.
        Ее сердило, что она ждет, словно влюбленная девчонка, какого-нибудь мелкого знака любви от ветреного красавца. И понимала - он глубоко впечатался в ее душу и не уйдет оттуда, повинуясь голосу разума.
        Катерина внушала себе, что тоскует по маминому кресту; именно его ей недоставало, и понимала, что обманывает себя. Она тоскует по Сеймуру. Он все время в ее мыслях со своим проклятым дрожащим пером, и она никак не может от него избавится.
        Она открыла окно, высунулась, чтобы посмотреть, кто там спешивается во дворе. Приехал доктор Хьюик, врач, который ходил за ее мужем; он вернулся из Антверпена. Что ж, хорошо; раз Сеймур не шлет к ней своего пажа, она рада и Хьюику. Ей хотелось крикнуть ему из окна, насколько она одинока в своем трауре, ведь рядом с ней так мало людей. Она скучает по обществу. Хорошо, что доктор вернулся. Она сбежала вниз по лестнице, взволнованная, как юная девушка, и бросилась ему навстречу. Ей хотелось обнять его, но этого не позволяют правила приличия.
        -Я так рада вас видеть, - призналась она.
        -Я скучал по красавице леди Латимер. - Доктор окинул ее взглядом, и его лицо расцвело в улыбке. У него черные кудрявые волосы и черные лучистые глаза - он как будто сошел с итальянской картины. - Мир скучен без вас.
        -Расскажите мне об Антверпене. Вы узнали там что-нибудь новое? - спросила она, ведя его к скамье у окна. Лучи апрельского солнца заливали комнату.
        -Антверпен… Там кипит жизнь! Все только и говорят, что о Реформации. Печатные станки работают без устали… Кит, Антверпен - город великих замыслов.
        -Реформация возникла не случайно, - кивнула Катерина. - Когда вспоминаешь обо всех ужасах, которые творились во имя старой веры… - Она не могла не думать обо всех бедах, постигших ее и ее близких во имя католицизма. Правда, в своих мыслях она ни за что не признавалась вслух, даже Хьюику. Кроме того, идеи реформаторов ей по душе. Они кажутся очень разумными и доступными. - Виделись ли вы с Аматусом Лузитанским?
        -Да, Кит, он замечательно изучил кровообращение… Иногда мне кажется, что наше поколение, более чем любое другое, стоит на пороге великих перемен. Наши науки, наши верования в таком неустойчивом состоянии! Вот что чрезвычайно волнует меня.
        Катерина внимательно слушала и смотрела на него. Он оживленно рассказывал и жестикулировал, по-прежнему не снимая перчаток. Изображал, как Аматус Лузитанский исследует труп или вскрывает вену мертвеца, чтобы разобраться во внутреннем устройстве человека… при этом он пылко говорил не умолкая. Катерина вдруг осознала, что еще ни разу не видела Хьюика без перчаток. Даже осматривая ее мужа, он не снимал их. Она дотронулась до его пальца:
        -Почему вы никогда их не снимаете?
        Хьюик молча отогнул край, и она увидела полоску кожи, покрытую выпуклыми красными пятнами. Он поднял на нее глаза, видимо ожидая, что она брезгливо отвернется. Но она не отвернулась, взяла его за руку и кончиком пальца погладила изуродованную кожу.
        -Что тут у вас? - спросила Катерина.
        -Сам не знаю. Это не заразно, но все, кто видит мою кожу, в ужасе отшатываются… Думают, что я прокаженный.
        -Бедный, - посетовал Катерина, - бедненький!
        Наклонившись, она осторожно поцеловала его поврежденную кожу. Глаза Хьюика наполнились слезами. Не то чтобы его никогда не трогали… И его обнимали, но даже в самые патетические моменты он замечал, что губы любимых кривятся от отвращения и они зажмуриваются. В лице Катерины он прочел нечто другое. Она смотрела на него сочувственно.
        -И так везде, кроме лица.
        Она провела тыльной стороной ладони по его щеке, произнося, как будто размышляет вслух:
        -Такая гладкая, такая гладкая…
        Затем она взяла обе его руки в свои, встала и потянула его за собой.
        -Пойдемте в буфетную. Попробуем смешать бальзам. Наверняка удастся подобрать средство, которое вас исцелит.
        -Я пока ничего не нашел. Хотя некоторые мази успокаивают зуд.
        Они вместе шли по темным коридорам, обшитым деревянными панелями, направляясь в заднюю часть дома.
        -Кто бы мог подумать, что из такого несчастья возникнет дружба, - заметила она, имея в виду ежедневные посещения Хьюиком лорда Латимера во время его болезни, - именно так они познакомились.
        -Истинная дружба встречается редко, - ответил Хьюик, презирая себя за неискренность. Кое-что о себе он до сих пор от нее утаивал, боялся, что правда разорвет возникшую между ними связь. Доктор приехал навестить ее не просто как друг, ему невыносимо было думать, что он потеряет ее; она небезразлична ему, как была бы небезразлична сестра, хотя он, единственный ребенок, и не знает, что такое любовь к сестре. Его обман не дает ему покоя. - Особенно, - продолжил он, - когда почти все время проводишь при дворе.
        Верно, при дворе не существует такого понятия, как дружба, ведь там все соперничают ради места. Даже королевские врачи постоянно стараются превзойти друг друга. Хьюик знает, что коллеги его не жалуют, ведь он на добрый десяток лет моложе большинства из них, и уже гораздо искуснее, чем они. Катерина взяла его под руку. Ему захотелось ответить на ее доброе расположение искренностью, рассказать кое-что о себе.
        -В Антверпене… - начал он.
        -Что в Антверпене?
        -Я стал… - Он не знал, как лучше выразиться. - Там я п-познакомился… - запинаясь, произнес он. - Я влюбился. - Но это лишь полуправда.
        -Хьюик! - Она сжала его руку; ей как будто нравится его признание. - Кто она?
        -Не она… - Ну вот. Вырвалось, но она не отпрянула в ужасе.
        -Ага! - кивает Катерина. - Так я и думала.
        -Почему?
        -Мне уже доводилось встречать мужчин, предпочитавших близость… - Она ненадолго умолкла и, понизив голос, продолжила: - Себе подобных.
        Хьюик доверил ей важную тайну. Если то, в чем он ей признался, услышат не те уши, его повесят.
        -Мой первый муж, - продолжила она, - Эдвард Боро. Мы оба были так молоды, в сущности, почти дети. - Их обогнал слуга с букетом фрезий. Их весенний аромат плыл в воздухе. - Это для моей спальни, Джетро? - спросила Катерина.
        -Да, миледи.
        -Отдайте их Дот, она расставит букеты.
        Слуга поклонился и прошел мимо.
        -Эдвард Боро оставался равнодушен ко мне, - продолжила Катерина. - Я думала, все дело в нашей неопытности. Ни один из нас по-настоящему не был готов к браку. Но в доме жил наставник, серьезный молодой человек. Не помню, как его звали. У него были красивые губы. Я помню, как он улыбался, и его лицо вдруг расцветало… Неожиданно я заметила, как краснеет Эдвард, разговаривая с учителем, и кое-что для меня начало проясняться. Как мало я знала тогда!
        -Что случилось с Эдвардом Боро? - спросил Хьюик, жадно слушавший рассказ своей приятельницы.
        -Его унесла болезнь, «потливая горячка». Он сгорел за день. Бедный Эдвард! Он был таким мягким. - Рассказывая о прошлом, она рассеянно смотрела вдаль, как будто и часть ее самой ушла вместе с первым мужем. - Потом я вышла за Джона Латимера. - Она вздрогнула и опомнилась. - Итак, расскажите… Он из Антверпена?
        -Нет, англичанин. Писатель, философ. Он довольно известная персона, Кит. - Хьюика начало трясти, стоило ему лишь упомянуть о Николасе Юдолле. - И необузданный… Крайне необузданный.
        -Необузданный… - повторила она. - По-моему, это опасно.
        -В хорошем смысле, - усмехнулся Хьюик.
        -А что же ваша жена? - спросила Катерина. - Она относится ко всему с пониманием?
        -В последнее время мы с ней практически живем раздельно. - Хьюику не хотелось говорить о жене, таким виноватым он себя чувствовал. Он спешил сменить тему: - Сейчас любовь как будто витает в воздухе… При дворе только и разговоров о короле и кое о ком еще.
        Ее лицо вытянулось.
        -Наверное, вы имеете в виду меня.
        Они остановились, и она посмотрела на него большими глазами, в которых мелькнула тревога.
        -Хьюик, почему я? При дворе достаточно красавиц, которые только того и ждут! Двор буквально переполнен ими. Разве он больше не хочет сыновей?
        -Может быть, его подхлестывает именно ваша холодность. - Хьюик слишком хорошо понимал, как распаляет страсть равнодушие. Он вспомнил смазливых юнцов, в которых он влюблялся. Им противно было смотреть на его кожу… - Король привык получать то, что хочет. Вы, Кит, не такая, как все. Вы не спешите сдаться.
        -Хм, не такая, как все… - Она глубоко вздохнула. - Что вы мне посоветуете? Броситься в его объятия? Может быть, это охладит его пыл?
        -Кит, он все время говорит о том, какая вы добрая. И о том, как преданно вы ухаживали за мужем. - Хьюик предпочел не рассказывать, как король допрашивал его: хорошо ли она относилась к больному мужу, сама ли ухаживала за ним, смешивала лекарства?
        -Откуда же ему знать об этом? - язвительно спросила она, обернувшись.
        Дальше они шли в мрачном молчании; Хьюик держался немного позади. Она распахнула дверь буфетной. Их окутал смолистый запах, и, наконец, ее досада как будто прошла. Катерина достала кувшины, откупорила их, нюхая содержимое, стала выкладывать лекарственные травы в ступку и разминать.
        -Золотая печать, - сказала она, доставая очередной горшочек, вынимая пробку и поднося к носу. Удовлетворенно вздохнув, она поднесла горшочек ему, и он вдохнул пряный аромат.
        -Мирра, - определил он, когда она добавила к золотой печати немного мирры. - Пахнет, как в соборе…
        Катерина зажгла горелку, растопила комок воска и продолжая смешивать бальзам, добавила миндальное масло и несколько капель горячего воска, не переставала растирать смесь, чтобы бальзам получился однородным.
        -Ну вот, - сказала она наконец, поднося ступку к носу и определяя, правильный ли запах. - Давайте руки.
        Хьюик снял перчатки; без них он показался себе голым. Она стала втирать бальзам в его воспаленные руки. Ее прикосновения взволновали его.
        -Видите, Кит, - говорит он спустя некоторое время, - вы в самом деле добрая!
        -Не более добрая, чем большинство людей, - возразила она. - Золотая печать действует волшебно!
        -Вы одаренная травница. Настойки, которые вы приготовляли для лорда Латимера, были поистине волшебными.
        Катерина как-то странно посмотрела на него, и ему показалось, что в ее взгляде мелькнуло нечто похожее на страх. Вдруг она спросила:
        -Вы заметили что-нибудь, когда осматривали моего мужа после кончины?
        Ну вот, опять - взгляд загнанного зверя. Что с ней?
        -Опухоль практически сожрала все его внутренности. Просто чудо, что он прожил так долго. Наверное, грех так говорить, но он бы меньше мучился, если бы смерть унесла его раньше.
        -Пути Господни неисповедимы… - Катерина рассеянно отвела глаза в сторону.
        -Как Мег? - спросил Хьюик. - Как она перенесла смерть отца?
        -Не слишком хорошо. Я волнуюсь за нее.
        -Вы не пробовали давать ей несколько капель настойки зверобоя?
        -О зверобое я не подумала. Надо попробовать.
        -Король непременно хочет выдать ее за Томаса Сеймура. По-моему, неплохая партия для нее, - продолжил Хьюик. Он обронил последнее замечание вскользь, это всего лишь слух, сплетня, но внезапно на ее лице появилось нечто вроде отчаяния.
        -В чем дело? - спросил он.
        -Только не за Сеймура! - выпалила Катерина. - Мег ни за что не выйдет за Сеймура.
        -Так, значит, Сеймур нравится вам?! - ошеломленно восклицает он.
        -Этого я не говорила.
        -Да, но все написано у вас на лице. - В самом деле - как будто проступает узор на ковре. Подумать только, Сеймур - не кто-нибудь! Король ни за что на это не согласится - об этом даже думать не стоит.
        -Я не хочу его любить. Хьюик, я так смущена, так запуталась.
        -Вы должны забыть его.
        -Знаю, что должна. А вы… - она понизила голос до шепота, - вы ничего не скажете?
        -Ничего. Даю слово.
        Катерина отвела глаза в сторону, и он понял, что она не до конца доверяет ему. Кому он ближе - ей или королю? В конце концов, он - личный врач Генриха Восьмого. В ее доме он тоже оказался по приказу короля.
        -Почему король прислал вас ухаживать за моим мужем? - спросила она, как будто прочитав его мысли.
        -Кит, я не могу скрывать от вас правду. - Хьюик закрыл лицо руками. Ему очень стыдно. - Король просил меня сообщать ему о вас. Он давно уже интересуется вами, еще с тех пор, как вы год назад прибыли ко двору, чтобы служить леди Марии. Кит, он приказал мне!
        Ну вот, теперь ей все известно. Она прогонит его с позором!
        -Вы, Хьюик, шпион?
        Он почувствовал, как она уходит от него, как лишает его своей дружбы.
        -Возможно, раньше так и было, но сейчас все по-другому. Сейчас я на вашей стороне.
        Ему было стыдно смотреть ей в глаза, поэтому он разглядывал аккуратно помеченные ярлычками горшочки и флаконы, стоящие на полках у нее за спиной. Катерина отвернулась. Хьюик читал про себя названия: норичник, таволга, молочай миндалевидный, истод, дурнишник, девясил, лопух… Молчание затягивалось, становилось невыносимым, душило его.
        -Кит, - просительно начал он наконец, - мне можно доверять… вы можете мне верить!
        -Почему я должна вам верить?
        -Тогда я не знал вас… а теперь знаю.
        -Да, - прошептала она, - а я знаю вас.
        Думает ли она о тайнах, которые связали их? На душе у Хьюика стало немного легче.
        -Зуд утих? - спросила она, протягивая ему перчатки.
        -Да. Значительно.
        -Пойдемте, - она направилась к двери, - меня ждет сестра. Приказать оседлать вашу лошадь? - Она его выпроваживает… Хьюик почувствовал себя жалким и ничтожным. Ему захотелось пасть перед ней ниц и умолять ее о прощении. Но ее вежливая холодность связала ему язык.
        Он шел за ней по темным коридорам; вхолле она позвала дворецкого.
        -Казинс, доктор Хьюик уезжает. Будьте добры, передайте конюху, чтобы седлал лошадь, и проводите доктора. - Она протянула Хьюику руку для поцелуя.
        -Друзья? - спросил он.
        -Друзья. - Она мимолетно улыбнулась, но лицо ее было непроницаемо.
        Катерина с сестрой гуляли в парке Чартерхауса. Обычно нежная кожа Анны стала землистой, как будто сразу состарилась на несколько лет. Анна потеряла ребенка, и все же своего всегдашнего жизнелюбия она не утратила.
        -Будут другие, - сказала она, когда Катерина выразила ей сочувствие.
        Недавно прошел дождь, мелкий дождик, от которого влажно заблестели молодые листочки. Небо совершенно очистилось от облаков; оно было ярко-голубое, почти кобальтовое, как иногда бывает после дождя. Весело сияло весеннее солнце, предвещая скорое лето.
        -Целый месяц ко мне не приезжал никто, кроме душеприказчиков, и вот два дорогих гостя за один день, - порадовалась Катерина.
        -Извини, сестрица, что так долго не приезжала к тебе, - объяснила Анна. - После выкидыша я чувствовала себя плохо - целых две недели не вставала.
        Анна снова как будто светится изнутри; светлые волосы окружают ее лицо, словно нимб. В такой прекрасный день кажется, будто парк поцеловал сам Господь. Булыжники блестят, окна сверкают, подмигивая, когда сестры проходят мимо. Катерина распахнула калитку в свой аптекарский огород и вошла туда первой. Груши в саду за огородом в полном цвету - белые лавины на фоне синего неба, и тисовые живые изгороди по периметру такие ярко-зеленые, что больно глазам. На каждой травинке застыла бриллиантовая капля дождя, щебечут стайки зябликов, охотясь за червяками. Посередине парка круглый пруд, где скользят серебристые карпы; их чешуя блестит под самой поверхностью воды.
        -У тебя здесь настоящий райский сад, - восхитилась Анна. - Даже не подумаешь, что совсем недалеко каменная громада Смитфилда!
        -Да, - кивнула Катерина. - Иногда я совершенно забываю, что нахожусь в Лондоне.
        Вокруг пруда разбиты свежевскопанные грядки с лекарственными растениями; поблескивает красноватая влажная земля. Молодые побеги тщательно помечены резными деревянными кружками на палочках. Сестры сели на каменную скамью в тени, а ноги выставили на солнце.
        -Ты останешься здесь? - спросила Анна.
        -Не знаю. Не знаю, как лучше. Я стараюсь не появляться при дворе, но король…
        -Он только о тебе и говорит!
        -Не понимаю, Анна. Он ведь почти не знает меня, и…
        -Когда знакомство служило препятствием для брака? - перебила ее Анна.
        -Для брака! Уж не думаешь ли ты, что он хочет на мне жениться?
        -Всем известно, что он ищет новую королеву. А после неудачи с Анной Клевской о заграничных принцессах он даже не помышляет. - Колокол церкви Святого Варфоломея пробил три раза; ему откликнулись колокола дальних церквей. - Почему бы и не ты, Кит? - продолжала Анна. - Ты идеальна. Ты в жизни не сделала ни одного неверного шага.
        -Ха! - досадливо выдохнула Катерина. Тайны тяжело давят на нее. - На твоем месте я бы не была так уверена. Хьюик считает, что король жаждет заполучить меня только потому, что я сама не стремлюсь в его постель, а он привык получать все, что хочет. Я для него новинка. - Она язвительно усмехнулась. - Подумать только, к его услугам столько молодых девиц! Они исходят соком, мечтая о нем.
        -Кит, неужели ты не понимаешь? В прошлый раз он выбрал именно такую девицу, а чем все закончилось? Ты привлекаешь его именно тем, что не похожа на Екатерину Говард; ты ее полная противоположность. Король не вынесет, если его снова сделают рогоносцем.
        -Как мне избежать своей участи?
        -Не знаю, сестрица. Если ты и впредь не станешь появляться при дворе, ты рискуешь сильнее раздуть пламя. Кроме того, леди Мария так или иначе скоро позовет тебя. Ей хочется видеть тебя рядом с собой.
        -Ах, Анна… - прошептала Катерина, закрывая лоб рукой, зажмуриваясь. Она представила, как садится на Кубка и скачет прочь, ищет для себя другой жизни, другого мужа…
        -Подумай, как радовалась бы матушка, будь она еще жива… ведь за тобой ухаживает сам король!
        -Наша тщеславная матушка! Анна, почему мне нельзя поступить, как мне хочется, и выйти замуж по любви?
        -Но, Кит, ведь ты будешь королевой… Разве ты этого не хочешь?
        -Уж кто-кто, а ты, по-моему, знаешь, что значит быть его королевой. Ты ведь давно при дворе. Ты видела, что случилось с ними со всеми. Екатерину Арагонскую он бросил; она окончила свои дни в сыром замке в каком-то захолустье, забытая всеми, даже собственной дочерью. Об Анне Болейн… не нужно и напоминать. Джейн Сеймур умерла родами; возможно, за ней не слишком хорошо смотрели…
        -Кит, многие женщины умирают от родильной горячки. Уж в ее смерти короля обвинить нельзя, - возразила Анна.
        -Возможно, ты и права. А возьми Анну Клевскую; ей удалось спасти свою голову только потому, что она согласилась аннулировать брак… А потом была юная Екатерина Говард… - Она умолкает. - Ты ведь все видела и видела их всех! - Катерине хочется влепить сестре пощечину.
        -Кит, ты совсем не похожа на своих предшественниц. Ты разумна и добра.
        Катерина спрашивала себя, что бы сказала Анна, знай она, что ее разумная сестра отдалась мятежнику-католику и дала смертельную дозу лекарства своему мужу.
        -Разумная… - повторила она. - Хм…
        -Я хочу сказать, что ты не обуреваема страстями.
        -Да, наверное, - согласилась Катерина, хотя голова ее кружилась при одной мысли о Сеймуре.
        Анна перевела разговор на другую тему:
        -Кит, помнишь, как мы играли в королев в Рай-Хаус?
        -Конечно, помню. - Гнев Катерины совершенно испарился. Анна такая славная! - Да… Я заворачивалась в простыню и выходила замуж за нашего пса.
        -Короны были бумажные и все время слетали с головы. А как звали пса? Может быть, Дульчи?
        -Нет. Дульчи я не помню. Должно быть, он появился уже после того, как я вышла замуж за Эдварда Боро. Того пса, кажется, звали Лео.
        -Ты права. Он еще укусил сына цирюльника.
        -Да, а я и забыла… Лео был псом Уилла.
        -Ничего удивительного, что он так кусался, - покачала головой Катерина. - Не сомневаюсь, Уилл дразнил бедное животное.
        -А помнишь, как Уилл, изображая кардинала, наряжался в мамино красное парчовое платье и подкладывал на живот подушку? Он уронил серебряный крест из часовни… - смеется Анна. - После крест так и не удалось поправить; он остался чуть косым. Во время службы я не смела и взглянуть на него - боялась расхохотаться.
        -А когда ты наступила на мой шлейф из простыни и врезалась в дворецкого с кувшином вина?
        Веселье Анны заразительно. Раньше они часто смеялись, если им не нужно было находиться при дворе и соблюдать правила этикета.
        -Я забыла, - спохватилась Анна. - Кит, у меня для тебя кое-что есть… от Уилла. - Она достала из складок платья кожаный мешочек и передала Катерине.
        Катерина знала, что там, даже не глядя, - мамин крестик. Горло у нее сжалось, как будто она проглотила камень.
        -Откуда он у Уилла? - поинтересовалась Анна.
        -Его отдавали в починку. - Катерина встала и подошла к грядкам, отвернувшись, чтобы не выдать себя. Почему Сеймур не привез крестик сам?
        Значит, тогда он только играл с ней! Захотелось переспать с вдовой… «Успокойся! - приказала она себе. - Ты ведь его почти не знаешь!»
        -Есть еще письмо. - Анна, протянула сестре запечатанный свиток. - Почему на нем печать Сеймура?
        -Понятия не имею, - ответила Катерина, пряча свиток в рукав.
        -Ты не вскроешь?
        -Это не важно; наверное, всего лишь счет от ювелира. - Ей казалось, что письмо прожигает дыру в ее платье. - Пойдем, я покажу тебе, что я тут посадила. Вот мандрагора от ушной боли и подагры. Видишь, я все пометила. - Она представила корни мандрагоры в виде маленьких похороненных трупиков, которые тянут щупальца в черную землю. - Говорят, ведьмы варят из них приворотные зелья, - добавила она.
        -Неужели можно влюбиться, отведав какого-то зелья? - широко раскрыв глаза, спросила Анна.
        -Нет, конечно; приворотные зелья - вздор, - решительно ответила Катерина.
        -Дигиталис, - прочла Анна название на другом табличке. - Что это такое?
        -Наперстянка. - Катерине стало душно, как будто призрак мужа душил ее. - От болей в печени и селезенке, - отрывисто закончила она.
        -Кажется, наперстянку еще называют колокольчиком мертвых?
        -Да. - Вопросы сестры все больше раздражали Катерину.
        -Почему?
        -Потому что, если увеличить дозу, она способна убить, - резко ответила она. - Яд! Анна, все лекарственные травы ядовиты. Видишь… белена. Если жечь ее и вдыхать дым, можно избавиться от зубной боли. - Она почти кричит и не может остановиться. - А болиголов… - она отламывает веточку и машет ею перед лицом Анны, - успокоит буйнопомешанного, если смешать его с буквицей и семенами фенхеля. Но достаточно влить в отвар лишнюю каплю, и он отправит взрослого человека в могилу…
        -Кит, что на тебя нашло? - Анна погладила сестру, успокаивая.
        -Не знаю, Анна. Не знаю. - Письмо в рукаве как будто жгло кожу. - Я не в себе.
        -Ты горюешь… ничего удивительного. И еще король… - Анна не договорила.
        Катерина молчала.
        Когда Анна наконец ушла, Катерина достала письмо, держа его самыми кончиками пальцев, как будто боялась, что бумага отравлена. Говорят, итальянцы умеют делать такие вещи. Первым ее движением было бросить письмо в огонь и никогда не узнать, что в нем написано, притвориться, что она не встречала Томаса Сеймура и при мысли о нем ее не обдает жаром. Просто безумие… она сама от себя такого не ожидала!
        Она провела пальцами по печати, соединенным крыльям Сеймуров, боясь, что под ней - всего лишь вежливая записка, и так же боясь, что там нечто большее.
        Катерина сломала воск, и красные осколки разлетелись во все стороны. Затем, часто дыша, развернула бумагу. Неразборчивый почерк, как ей показалось, не сочетался с его внешностью, в которой все гармонично. Да таков ли он, каким она себе его представляет? И если нет, какой он на самом деле? Почему она, которая обычно точно знает, чего хочет, так заворожена, как будто околдована? Она различает слово «любовного», и сердце ее трепещет, как птичка, попавшая в силки.
        «Дорогая леди Латимер!
        Во-первых, примите мои самые искренние извинения за то, что я долго не возвращал Вашу вещь. Я намеренно тянул время, потому что хотел привезти ожерелье лично, но не решился из страха, вдруг Вы сочтете меня слишком дерзким. Мне казалось, что я ношу на себе кусочек Вас, что, впрочем, было слабым утешением. Господь свидетель, я придумываю всевозможные предлоги, лишь бы увидеть Вас! Но боюсь, что при виде Вашего милого лица я не удержу в себе любовного чувства, которое глубоко укоренилось во мне, незримо вырастая и расцветая. Я боялся, что Вы выставите меня вон. Я до сих пор боюсь этого. Нет для меня более огорчительной вещи, чем знать о планах короля… он часто упоминает о своем желании женить меня на Вашей милой Маргарет. Если он прикажет, я подчинюсь, но буду самым несчастным человеком на свете. Его же намерения касательно Вас, слухи о которых носятся по дворцу, как щебет стаи скворцов, ввергают меня в пучину отчаяния, и я молю небо об одном: чтобы его внимание обратилось на другую женщину.
        Вы никогда не давали мне повода считать, что мои чувства взаимны, но мне необходимо было признаться, ибо в противном случае я бы прожил жизнь, сознавая, что не был откровенен с единственной женщиной, которая по-настоящему тронула мое сердце. Я должен видеть Вас, иначе, боюсь, скоро совсем истаю. Прошу Вас исполнить мое единственное желание. Я жду Вашего слова.
        Остаюсь навсегда Вашим скромным слугой —
Томас Сеймур».
        Катерина глубоко вздохнула и долго стояла не двигаясь. Она слышала, как громко бьется ее сердце, кончики пальцев подрагивали, сосало под ложечкой, подгибались колени. Еще один вздох слетел с ее губ. Катерина не узнавала себя. В коридоре послышались шаги; прежде чем она успела понять, что делает, скомкала письмо и бросила его в огонь. Она наблюдала, как бумага загорается, чернеет, последние клочья подлетают вверх…

* * *
        -Что там? - спросила кухарка, когда Джетро с трудом поставил на кухонный стол тяжелый ящик.
        -Из дворца, для леди Латимер. Пахнет рыбой, - ответил он.
        -Так открой, - сказала Дот, отвлекаясь от своего занятия - она плавила огарки свечей и разливала воск в формы. Когда она повернулась, горячий воск из горшка капнул на пол; на каменной плите тут же застыли белые пятна. Дот шепотом отругала себя за неуклюжесть.
        -Дот! - рявкнула кухарка. - Очнись и прибери за собой!
        Дот взяла нож и опустилась на корточки. Она отскребала воск ножом, стараясь не слушать, как кухонные работники прохаживаются на ее счет.
        -У нее все из рук валится, - прищурившись, заметил тот, кто ощипывал гуся.
        Дот показала ему язык. Воск легко отскребался ножом. Она сложила кусочки обратно в горшок, который оставила на полке для торговца свечами.
        С ящика сбили крышку; внем оказались устрицы, упакованные в стружку и лед. От устриц пряно пахло. «Наверное, морем», - подумала Дот. Она никогда не видела моря, но с тех пор, как услышала историю о Тристане и Изольде, которые полюбили друг друга на борту корабля, мысли о море не покидали ее. Стоя на берегу Темзы, она слушала крики чаек и старалась представить, каково это, когда вокруг тебя, куда ни посмотри, одна вода… И все же ей не удалось как следует представить себе эту картину.
        -Господи, что же мне с ними делать? - Кухарка всплеснула руками.
        -Наверное, хозяйка опять пошлет все в приход Святого Варфоломея, чтобы их раздали бедным, - предположил дворецкий Казинс. - Она дала мне целебные мази, чтобы я туда передал… Там, кажется, свирепствует цинга. Возьмите, сколько успеете приготовить, а остальные устрицы я тоже захвачу для прихожан… Джетро, помоги мне!
        -Часть я потушу в пятницу, а остальные можете забрать. - Кухарка вынула из ящика раковины и бросила в таз. Дот взяла одну в руки. Она была шершавая и холодная.
        -Положи на место! - рявкнула кухарка. - Иначе все рассыплешь! - Она бросила устрицу на блюдо. - Ну, а как же остальные подарки из дворца, Казинс? - спросила кухарка, понизив голос. - Думаешь, король в самом деле хочет…
        -Заниматься домыслами - не наше дело, - уклончиво ответил Казинс.
        -Но нам надо подумать о хлебе насущном. Если хозяйка выйдет замуж за короля, этот дом наверняка прикажут закрыть.
        -Леди Латимер не допустит, чтобы мы голодали, - возразил Казинс. - Она о нас позаботится. Она не из тех, кто бросает людей в нужде.
        -И то верно, - согласилась кухарка.
        -А я все же пустил слух, что ищу себе новое место, - сообщил парень, ощипывающий гуся в окружении целого облака перьев. - Буфетчик в Бермондси-Корт сказал, что им нужен работник на кухню. Уж лучше мыть горшки, чем стоять в очереди за подаянием, как эти бедняки в приходе Святого Варфоломея…
        -Не выйдет она за короля, - вмешалась Дот. - Слухи это и больше ничего. Король всем дарит подарки, не только ей. - Дот прекрасно знала, что обычные дамы, пусть даже и такие знатные, как леди Латимер, не становятся королевами; так бывает только в сказках.
        -А ты-то что болтаешь, Дороти Фонтен? Весь Лондон только и говорит о том, что наша хозяйка выйдет за короля. Выходит, все ошибаются, одна ты права! - презрительно процедил он, сплевывая перышко с губы.
        -Говорят и о других, например об Анне Бассет, - возразила Дот. - А по-моему, через год-другой наша хозяйка выйдет за какого-нибудь лорда, и мы глазом морг нуть не успеем, как окажемся в каком-нибудь захолустье. - Подойдя к двери, она заключила: - А мне все едино, лишь бы не Снейп! - и выскользнула во двор. Ей хотелось недолго побыть одной. Она села на перевернутое ведро, закрыла глаза, подставляя лицо солнцу, и прислонилась к теплой кирпичной стене. Как ни странно, никто из слуг не говорит о будущей свадьбе Мег. Все слишком заняты сплетнями о том, что леди Латимер станет королевой, как будто все уже решено и скреплено печатью.
        Что-то происходит - это несомненно. Паж Сеймура часто приезжает к ним; Сеймур и Катерина переписываются, иногда обмениваются письмами по три-четыре раза за день. Дот считала, что они ведут переговоры о свадьбе, хотя сколько можно готовиться к свадьбе? А сегодня приехал и сам Сеймур, во всяком случае, Дот решила, что это он, потому что его паж, которого она увидит, если приоткроет глаза, слоняется у конюшни и с шумом хлебает из стаканчика пиво. Паж тот же самый, что доставляет письма. Она мельком видела и его хозяина; тот спешивался с красивой лошади, красновато-коричневой и блестящей, как каштан, с длинной завитой гривой и копытами, начищенными до блеска. Лица гостя она не разглядела, но заметила, что он разодет в бархат и меха. Их так много, хватило бы, чтобы укутать королевский фрегат, а его панталоны белее снега… Дот невольно пожалела служанку, которой приходится постоянно следить за их чистотой.
        -Дот, я тебя ищу! - К ней по двору шла Мег; она несла на руках Крепыша. - Ты сгоришь, если будешь вот так сидеть на солнце!
        -Подумаешь! Кому нужна лилейная кожа, когда на солнышке так хорошо, - ответила Дот.
        -Но у тебя веснушки на носу, - с ужасом замечает Мег. - Все решат, что ты неотесанная…
        -Да мне все равно, что обо мне подумают… и потом, я ведь и есть неотесанная, - засмеялась Дот.
        -Нет, Дот, я так не считаю.
        -Ну, уж меня по ошибке никто не примет за леди.
        -Дот, пойдем со мной. Я хочу убежать от матушкиного гостя. - Мег понизила голос: - Это он!
        -Только ненадолго. У меня еще дел полно!
        Дот подоткнула юбки и побежала к садовой калитке, крича на бегу:
        -Кто последний, с того штраф!
        Щенок побежал за ней, возбужденно лая. Мег не поспевала за ними; ей мешало платье из тяжелой парчи, совсем не предназначенное для бега. В саду прохладно; под деревьями тень. Лепестки цветов похожи на толстый ковер. Дот сбросила чепец, нагнулась и набрала полные руки цветов, подбросила в воздух. Цветы упали на нее. Она смотрит, как кружат белые лепестки, потом тряхнула головой, и ее волосы упали на плечи.
        -Ты от них не отчистишься! - засмеялась Мег.
        -А вы попробуйте! - вторила ей Дот, дергая ленты на чепце Мег и высвобождая каскад темно-русых волос.
        Дот набрала полные пригоршни лепестков и, подняв над головой Мег, выпустила; голова Мег покрылась лепестками, похожими на крупные снежинки. Скоро они швыряют друг в друга горсти лепестков и смеются так, что едва могут дышать. Цветы повсюду; на их юбках, в складках рукавов, на коже. Девушки с хохотом упали на землю и лежали, глядя сквозь ветви яблони на небо.
        -Иногда мне кажется, что отец смотрит на меня сверху, - призналась Мег. - А когда мне слишком весело, я боюсь, что он сердится на меня из-за того, что я его забыла.
        -Ах, Мег, вы вечно чего-то боитесь. Как вы думаете, легче бы было вашему отцу, если бы целыми днями вы стояли на коленях и молились о спасении его души? Сейчас он наверняка радуется за вас, потому что вам весело.
        Иногда Дот думает: что бывает с людьми после того, как они умирают? Мысли о смерти слишком большие и тяжелые; они не помещаются у нее в голове. Где находится рай и почему не видно ангелов и херувимов на облаках? Как трудно верить, когда нет доказательств! Вот что, наверное, называется «истинной верой». И если она будет хорошей - а она старается быть хорошей, - она попадет в рай. А если она не будет хорошей… Дот думает и об аде: всамом ли деле там огненное озеро и как оно горит; больно ли гореть в нем и можно ли привыкнуть к адскому пламени? Как-то она довольно сильно обожгла палец, и он нарывал. Она будет хорошей. Трудно сказать, что хорошо, когда одни говорят одно, а другие - другое, и все думают, что они правы.
        Когда Дот была маленькая и жила в родительском доме, все было проще.
        Если сделаешь что-нибудь плохое, если у тебя недобрые мысли или ты украла сушеную фигу с тележки торговца, когда он отвернулся, ты должна во всем признаться; тебя заставят прочитать молитвы, «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся» - и все, твой грех будет прощен. Богачи, которые согрешили, могли купить у папы индульгенцию и искупить даже самые тяжелые грехи. Она знала, что никогда не совершит тяжкий грех, потому что грех будет с ней навечно, ведь индульгенция ей не по карману. Так было с братом их соседа в Стэнстед-Эбботс, Тед Элдрич убил человека в драке, он точно знал, что попадет в ад, - и все. Одни до сих пор верят в рай и ад, а другие нет; они говорят, что будут носить с собой все свои грехи до Страшного суда. Так считают леди Латимер и Мег, хотя и не говорят об этом вслух. Если лорд Латимер придерживался старой веры, значит ли это, что он попал в ад? Вслух Дот ничего не говорит, не желая еще больше расстраивать Мег.
        -В жизни так много плохого, - вздохнула Мег.
        -Но если все время думать о плохом, Мег, жить станет еще труднее. - К щеке Мег прилип лепесток; Дот осторожно сняла его.
        -Ты права, Дот. Только хотелось бы мне… - Мег не договорила.
        Дот сама не знает, как она относится к религии; ей все равно, на каком языке читают проповеди - на английском или на латыни. Сама она читать не умеет, а священник так монотонно бубнит, что ничего не понятно. Она помнит, как он рассказывал о пресуществлении: мол, сущность хлеба и вина пресуществляется в сущность Тела и Крови Христовых. Один раз после причастия она тайком, когда никто не видел, выплюнула все в ладонь, но увидела только крошки и жидкость. Руку она потом незаметно вытерла о подол юбки. Ничего святого она так и не увидела. Наверное, и тогда она совершила грех. По новой вере, никакого пресуществления нет. Говорят, это все символы, и, если ты истинно веруешь, на тебе будет благодать Господня. Реформаторы осуждают и папские индульгенции; они ужасно злятся, когда слышат о них; вСмитфилде часто можно увидеть бродячих проповедников, которые, взобравшись на ящик, обличают старую веру.
        Дот кажется, что реформаторы в чем-то правы. И потом, Мергитройд и его головорезы стояли за старую веру. Нельзя же назвать праведным человека, который так зверствует и насилует юных девушек. А всякие там богословские вопросы ей безразличны. Ей почему-то кажется, что у Бога не очень-то много времени на таких, как она. Кроме того, жизнь - для того, чтобы жить, а не тратить ее понапрасну, беспокоясь, что случится после того, как ты умрешь.
        -Что вы выберете, - спросила Дот, вспоминая их любимую игру, - всю жизнь есть репу или цветную капусту?
        -И то и другое - гадость! - засмеялась Мег.
        -А я выбираю цветную капусту. Кем вы хотите быть - бедным мужчиной или богатой женщиной?
        -Какой хитрый вопрос!
        За живой изгородью послышались голоса: кто-то вошел в аптекарский огород.
        -Ш-ш-ш! - Дот приложила палец к губам Мег. - Слушайте, там ваша матушка и Сеймур. Наверное, будут обсуждать вашу свадьбу.
        Мег поморщилась:
        -Ты что-нибудь слышишь? Я - ничего.
        -Идите сюда. - Дот заползала в дыру у основания живой изгороди. - И Крепыша возьмите, не то он нас выдаст.
        Мег схватила щенка и протиснулась в дыру. Оттуда был виден весь огород, они же оставались незамеченными. Леди Латимер и Сеймур стоят у рыбного пруда и о чем-то беседовали, но они слишком далеко и слов не разобрать.
        -Мег, он хотя бы красивый, - прошептала Дот. Сеймур стройный и длинноногий; голова у него кудрявая, и даже издали она видела, какие у него правильные черты лица.
        Мег молчала. Обе озадаченно смотрели, как Сеймур гладит леди Латимер по щеке. Она улыбаясь, взяла его за руку, поцеловала. Почему? Вдруг он снял с ее головы чепец, не развязывая лент, и стал перебирать ее волосы. Мег ахнула. Глаза ее округлились от ужаса, рот широко раскрылся. Сеймур прислонил леди Латимер к каменным солнечным часам, одной рукой по-прежнему держа ее за волосы, другую же запустил ей под юбку.
        -Нет! - вырвалось у Мег, но Сеймур и леди Латимер их не слышали; они были всецело поглощены друг другом. - Он делает ей больно. Мы должны ему помешать…
        Дот накрыла рот Мег рукой.
        -Они нас увидят, - шептала она.
        Дот понимала, что нельзя смотреть, но не могла заставить себя отвернуться. Сеймур уже целовал ее, целовал в губы, в шею, в грудь, прижимался к ней. Она видела, как растет выпуклость у него на панталонах; он терся о нее, как дворовый пес, когда почует течную суку. Дот покосилась на Мег. По ее лицу текли слезы.
        -А как же отец? - всхлипнула она.
        Время остановилось. Катерина таяла, как воск. В голове пусто; она ничего не чувствовала, кроме его ласк, его запаха - кедрового, мускусного, мужского. Она не могла сдерживаться при нем, при виде его улыбки, его блестящих глаз, она совершенно забыла о приличиях. Она беспомощна; она сделает все, что бы он ни попросил. Его острые зубы прикусывают ее губу; во рту медный привкус. Его борода царапает ей кожу. Прошло столько времени с тех пор, как она была с мужчиной! Он заново внушил ей желание. Все прежние мысли забыты. Она уже не боится, что станет очередной его жертвой, что ему не терпится заполучить богатую вдову. Все исчезло, растворилось. Она Ева, а он Адам, и они предаются греху. Куда подевалась разумная Катерина Парр? Он берет прядь волос, наматывает на руку, ей больно и вместе с тем сладостно. Вторая рука раздвигает складки ее платья; он умело поднимает слой за слоем, стремясь к потаенному месту… находит его, погружает палец в средоточие ее женственности… Катерина слышит стон, но не может сказать, с чьих губ он слетел. Она целует его в шею, наслаждается соленым привкусом его кожи. Его палец
погружается глубже и скользит. Она улетает на вершину блаженства.
        Он прижимается к ней всем телом… Ради такого наслаждения она согласна вечно мучиться в аду. Дрожа щими пальцами она развязывает шнурки на его панталонах…
        -Настоящая женщина. - Он жарко дышит ей в ухо.
        Ее пальцы дрожат; она ощущает жар под его гульфиком. И вот его мужское достоинство на свободе… Она берет его в руку, наслаждаясь одновременно его твердостью и бархатистостью кожи. Он приподнимает ее, укладывает на солнечные часы - и вот он уже вошел в нее, забылся в ней… и она растворяется в нем.
        БАРКА СЕЙМУРА, ЛОНДОН, МАЙ 1543Г.
        Катерина стала легче воздуха. Она словно превратилась в один из бумажных фонариков, которые зажгли ради праздника и выпустили в небо; она поднимается все выше и выше, пока не становится неразличимой среди звезд.
        -Томас… - Как сладко произносить его имя! Рот как будто наполняется медом.
        -Да, любимая, - отвечал он, прижимая ее к себе так, что она утыкалась лицом в атласную подкладку его дублета.
        Внутри у нее все тает, ее отпускает напряжение. Вот как сильно ее желание! Последние шесть недель они встречаются тайно, и она не может думать ни о ком и ни о чем, кроме него. Ей так легко, что она готова оторваться от земли. Она испытывает не просто плотскую страсть; такого она раньше не знала. Она часто вспоминает, какое впечатление произвел на нее Томас при первой встрече. Тогда она готова была презирать его - и как же все переменилось! Неужели это любовь? Выходит, ничего разумного и логичного в любви нет; она способна вырасти даже из враждебности, подобно тому, как цветок чудесным образом вырастает из трещины в кирпичной стене. Ее брат оказался прав, когда уверял, что Сеймур совсем не такой, как ей кажется. В определенном смысле он именно такой, каким она его считала, - яркий, самолюбивый, тщеславный. Но даже эти качества, которые Катерина находила такими отвратительными в других людях, в Томасе кажутся милыми. Разве яркость не указывает на художественную натуру, на оригинальность мышления? А его самолюбие проистекает от уверенности в себе… И его легкость она по ошибке принимала за
неглубокость.
        -Любимая, - повторял он, и Катерина таяла.
        -Почему слова обладают такой силой, способны так растрогать? - спросила она.
        -Что мы такое, если не слова?
        Барка покачивалась на воде. Опущены портьеры, и они отгородились от всего мира. Он взял ее за руку, их пальцы сплетаются; она утыкается носом ему в шею, с наслаждением вдыхает его аромат. Все остальное исчезло; она больше не винит себя в смерти Латимера, не тревожится за будущее Мег. Снейп стал прошлым, страшной сказкой; то, что там произошло, касается не ее, а кого-то другого. Почти все забыто; король, слухи, подарки - все растворяется, превращается в ничто. С Томасом все остальное вытесняется в самые дальние углы ее сознания. Нет больше ни прошлого, ни будущего, только славное, бесконечное настоящее.
        В два предыдущих брака она вступила без любви; взаимная приязнь расцветала постепенно, как цветок. А сейчас… Что с ней? Что-то другое, необъяснимое, как увиденная мельком бабочка, которая кажется еще красивее именно оттого, что ее трудно поймать.
        Она вспомнила стихи Серрея, который попробовал описать чувство, которое она сейчас испытывает; Катерина помнит, как Серрей читал свои стихи у леди Марии. Перед ее глазами встает его длинное серьезное лицо, темные глаза под тяжелыми веками. Когда он прочел название, «Описание переменчивых влечений, боли и хрупкости любви», в комнате послышались тихие вздохи: каждая из присутствующих дам знала, что такое любовь. Катерина же поняла это только теперь.
        Когда они проплывали мимо собора Святого Павла, били колокола, словно объявляя о них. Катерина совсем забыла, что здесь похоронен ее муж. С берега неслись разные звуки, сливаясь в своеобразную серенаду: рев из медвежьих ям в Ламбете, крики чаек, перекличка моряков, грубые голоса саутуаркских шлюх, которые торгуются с клиентами; плеск руля и весел, размеренные, как стук сердца, команды рулевых.
        Он наклоняется к ней для поцелуя, раздвигает ей губы языком, и ее снова охватывает желание. Они целуются долго и страстно. Потом он слегка отстраняется, но по-прежнему близко, так близко, что его глаза сливаются в один.
        -Циклоп, - смеясь, произнесла она, отодвигаясь, чтобы лучше видеть его. От его близости у нее захватывает дух.
        -Твое одноглазое чудовище!
        -Язык любви - ничто, - сказала она.
        Он дует ей в лицо. От него пахнет анисовым семенем.
        -Лево руля! - крикнул кто-то из гребцов.
        Барка дергается и кренится на бок. Катерина выглядывает наружу. По темной, дурно пахнущей воде плывет всякий мусор. Целая флотилия лодок окружает что-то белое и раздутое. Матросы встают, чтобы лучше видеть, что там; их суденышки раскачиваются на волне.
        -Что там еще такое? - спросил один.
        -Утопленник! - крикнул другой.
        -Бедняга. - Первый сокрушенно снял шапку.
        -Не смотри. - Сеймур мягко отвернул ее лицо в сторону и стал гладить ее по щеке.
        Поздно; она уже видела раздутый труп с изуродованным лицом и вывалившимися внутренностями. К ней возвращается тревога; вголове теснятся разные мысли. Что, если король про них узнает? Пока они ведут себя не слишком осторожно… Особенно во время той первой встречи в саду. Оба потеряли рассудок и забыли о том, что их могут увидеть. Правда, потом они стали осмотрительнее… И все же что с ними будет?
        Сеймур стянул перчатку с ее руки и поцеловал все пальцы по очереди.
        -Вот что такое любовь. Да, Кит?
        -Откуда мне знать? - Она старалась отогнать разъедающий душу страх, изображая беззаботность.
        -Как откуда? - поддразнил он. - Ведь ты уже дважды была замужем!
        -Что общего у замужества и любви? - Она негромко засмеялась, но страх сделался сильнее. - Опыт любви есть у вас, мистер Сеймур, если верить придворным слухам. - Она толкнула его в бок. - Признайтесь, скольким девицам вы разбили сердце?
        -Все это, - он серьезно посмотрел на нее в упор, - было юношеским безрассудством. И они были для меня просто девицами. А ты - женщина. Настоящая женщина, Кит.
        -И поэтому я более достойна любви? Но почему? - удивилась она. Ей хотелось узнать, что он чувствует, боится ли последствий, как и она.
        -Дело не в том, что ты женщина. Дело в том, что ты - это ты, - ответил Сеймур. - Не знаю, как лучше выразиться. Даже поэты не могут объяснить, что такое любовь. Но ты, Кит… - Он смущенно опустил взгляд. - Ты наполнила мою жизнь смыслом!
        Возможно ли наполнить смыслом жизнь любимого, если не видишь смысла в собственной жизни? Катерине жаль пропавшей радости, которая наполняла ее совсем недавно; ей снова хочется хоть одним глазком увидеть крыло бабочки…
        Завтра она должна явиться ко двору и служить леди Марии. Бабочку, говорит она себе, можно по-настоящему рассмотреть, лишь когда она мертва и приколота к доске. От реки веет холодом; Катерину пробивает дрожь.
        -Меня вызывают ко двору, - сказала она, злясь на себя за то, что лишает его радости.
        Он стиснул зубы и сразу стал похож на капризного мальчика. Ей захотелось обнять его и утешить.
        -Так приказал король? - хрипло спросил он.
        Интересно, обсуждал ли Томас последние события с Уиллом?
        -Более удачного случая для Парров не найти, - внушал ей Уилл. - Кит, подумать только, мы станем членами королевской семьи! Мы займем место в истории.
        -Уилл, ты слишком тщеславен, - ответила ему Катерина.
        -Меня к этому готовили, - напомнил брат, - как и всех нас.
        Он говорил правду. В их кругу все семьи стремятся возвыситься, насколько это возможно. Бесконечные интриги похожи на игру в «змейки и лесенки», «вверх и вниз». Интересно, где она сейчас - у подножия лесенки или у головы змейки? Сразу и не разберешь…
        -И потом, думаю, ни о каком замужестве речь не идет, - сказала она брату. - Скорее всего, король просто потешится мной, пока я ему не надоем, и найдет себе другую наложницу. Вот погоди, сам увидишь.
        Что скажет Уилл, если узнает, что его взлету мешает друг Сеймур? Если Катерина выйдет за Сеймура, король уже не сможет на ней жениться.
        Она ругала себя за то, что мечтает о браке с Сеймуром, но, как бы то ни было, она непрестанно думает о нем. Нелепые мечты… хотя почему бы и нет? Почему бы ей не выйти замуж по любви? Есть много причин, почему все не так просто. Сеймуру как зятю короля потребуется разрешение на брак; без согласия короля его брак будет считаться государственной изменой. Последнее время к измене приравнивается все, что нарушает существующий порядок вещей. А порядок вещей определяет король. Мысли о будущем сплетаются в тугой клубок, который невозможно распутать.
        -Нет, меня вызвала леди Мария, - ответила она, стараясь сохранять невозмутимость.
        -Держу пари, ей приказал король, - в досаде сказал он, выдергивая руку.
        -Вы, кажется, дуетесь, Томас Сеймур?
        Он посмотрел на нее исподлобья.
        -Ты ревнуешь! - засмеялась Катерина. Сердце у нее екнуло от радости: ревнует - значит, любит! Словно по волшебству, мысли о короле улетучились у нее из головы; она радостно засмеялась, но Томас не присоединился к ней. Он лишь растянул губы в принужденной улыбке.
        -Время, Томас, - примирительно промурлыкала Катерина. - Дай срок… Скоро я надоем королю.
        -Не желаю говорить о короле, - оборвал ее он.
        -Томас, - нежно произнесла она, - тебе не о чем беспокоиться. Он женится на девице Бассет. Так считают все. Вот увидишь! - Но ей не удается убедить даже саму себя.
        -Кит, я хочу тебя. Хочу, чтобы ты была только моей.
        -Подожди совсем немного, только и всего. Прояви терпение.
        -Тебе непременно надо явиться ко двору?
        -Ты прекрасно знаешь, что да.
        -Ты возьмешь с собой падчерицу?
        -Ей также приказано приехать.
        -Все считают ее моей невестой; мне не хочется поощрять такие слухи. - Он прищурился.
        -Снова вздор. Мег ни за кого не выйдет без моего согласия.
        -А если того пожелает король?
        -Томас, у короля наверняка имеются более важные дела, чем замужество Маргарет Невилл. Его слова были прихотью, капризом, который тут же забылся.
        Сеймур досадливо вздохнул, нахмурился и стал милым, как недовольный щенок. Сердце у нее сжалось от нежности. Он безраздельно владеет ею.
        Глава 3
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ИЮНЬ 1543Г.
        Дот давно гадала, что собой представляет дворец Уайтхолл. Крепость Тауэр она видела; она возвышается на Тауэрском холме, на берегу Темзы. Крепость окружает ров с вонючей бурой водой; всерых каменных стенах, видных снаружи, проделаны узкие окна-бойницы. Говоря о Тауэре, обычно понижают голоса: туда сажают государственных изменников, а в тауэрских темницах творятся страшные вещи. Уайтхолл совсем не похож на Тауэр; его башни видны издалека. Белые, новые, они блестят в лучах солнца, поднимаясь над узкими, извилистыми улочками Вестминстера; флаги трепещут на ветру. Нет ни бойниц, ни рва с водой; ничто не напоминает о врагах, даже йомены-стражники у ворот, наряженные в красные с золотом парадные кафтаны, такие роскошные, что в них не стыдно одеть и самого короля… Дот кажется, что Уайтхолл - все равно что Камелот, о котором она грезит.
        Дворец огромный; вего стенах можно разместить с сотню таких замков, как Снейп. Внутри Уайтхолл словно целый город, а оживленно в нем, как в базарный день в Смитфилде. Толпы людей носятся туда-сюда, и все чем-то заняты. Есть главный двор с широкими каменными ступенями, которые ведут в большой зал и в часовню; за ними находятся галерея и покои короля; туда Дот входить запрещено. На противоположной стороне двора - конюшни, а за ними - хозяйственные постройки: прачечная и сушильня, где на солнце развеваются белые простыни; сараи; склады; ледник; бойня; псарни, откуда доносится собачий лай. Так же шумно по вечерам на площадках для петушиных боев и для игры в крикет, когда игра ведется особенно оживленно. Постоянный гвалт перекрывает плеск воды и перебивает, особенно в безветренные дни, удушливая вонь от общих уборных и свалок.
        С другой стороны, которая выходит на Скотленд-Ярд, разместились придворные. Там же и покои леди Латимер. Во дворе площадка для турниров и лужайка для игры в кегли. За ними раскинулся огромный парк, разгороженный высокими тисовыми живыми изгородями на своеобразные «комнаты». В парке устроили декоративные пруды, вольеры с птицами, разбили клумбы. Там гуляют придворные, когда они не заняты службой; они ходят по дорожкам и любуются цветами. В парке есть лабиринт и огородик, засаженный душистой лавандой; над ней всегда жужжат пчелы. В лабиринт Дот зайти не отваживается, потому что боится там заблудиться. Кроме того, лабиринт не предназначен для простых слуг. При дворце есть и большой огород. Работницы сажают там растения, выпалывают сорняки и собирают урожай. Проходя мимо грядок с латуком, похожим на кудрявые зеленые шляпки, и зелеными перьями фенхеля, горохом и фасолью, которые вьются вверх по колышкам, можно услышать звон лопат, которыми копают землю. Иногда, если никто не видит, Дот срывает гороховый стручок, вскрывает его ногтем, извлекает горошины из их влажных белых бархатных кармашков и кидает в
рот, наслаждаясь их сладостью.
        Отдельный мир - кухня. Слуги здесь словно невидимки. Они быстро и ловко подносят дрова, высекают искры трутницами, моют полы, жарят мясо на вертелах, ощипывают птицу, пекут хлеб, режут, смешивают, месят и натирают. Целая армия невидимок подает в большой зал кушанья на семьсот человек. Блюда появляются на столах и исчезают словно сами собой. И весь дворец на первый взгляд управляется сам по себе: постели во мгновение ока застилаются свежим бельем, грязь с полов тут же убирается, одежда чинится, ночные горшки сверкают и блестят, нигде ни пылинки. Наверное, думает Дот, придворным кажется, будто все совершается по волшебству. Они даже не задумываются о сотнях мозолистых рук, которые за ними прибирают.
        Дот ходит по дворцу как завороженная и всему удивляется. Она пока не очень понимает, где ее место. Строго говоря, ей совсем не следует здесь находиться. Если не считать тех, кто работает во дворце, в Уайтхолл допускают лишь слуг благородного звания, и даже на них лорд-камергер поглядывает довольно мрачно: несмотря на огромные размеры, во дворце не хватает места, чтобы разместить всех. Но леди Латимер настояла на том, чтобы взять ее с собой.
        -Ты почти член семьи, и я не хочу расставаться с тобой, - сказала она. Дот и самой становилось не по себе при мысли, что придется вернуться в Стэнстед-Эбботс и приспосабливаться к прежней жизни.
        Их комнаты довольно трудно отыскать в лабиринте многочисленных зданий. Первые три дня Дот, выходя, всякий раз терялась. Помещение, которое им выделили, довольно скромное. Дот удивляется. Она-то представляла себе просторные апартаменты с высокими окнами и огромное ложе, нечто вроде знаменитой «Большой Уэрской кровати», на которой десять человек могут спать, не касаясь друг друга. Леди Латимер объяснила, что просторные апартаменты в самом дворце достаются только герцогам и фаворитам; даже некоторые графы живут так же стесненно, как они. Надо считать, что им повезло, раз они живут в отдельной комнате. Многим придворным приходится ночевать за пределами дворца. Похоже, леди Латимер вполне довольна тем, как их разместили. Дот слышала, как она говорила Мег: вот признак того, что король забыл о ней. Будь она фавориткой, ее, несомненно, поселили бы в центральных покоях дворца. Но Дот уверена: больше всего леди Латимер рада тому, что может время от времени устраивать тайные свидания с Томасом Сеймуром. Вот где истинная страсть! Дот не может забыть сцены в Чартерхаусе. Когда она вспоминает, что тогда
увидела, ей делается не по себе. Интересно, что чувствуешь во время близости с мужчиной? Она ни за что не допустила бы, чтобы Гарри Дент или Джетро лезли на нее, как кобель на суку, - а именно так вел себя Томас Сеймур с леди Латимер. И все же мысли о близости донимают ее по ночам; она трогает себя в разных местах до тех пор, пока ее не обдает жаром. О том, что это грех, она не задумывается. Если то, что делают женщина с мужчиной, плохо, зачем Господь сделал это таким приятным? Мег никогда не заговаривает с ней о том, что они тогда подсмотрели, и Дот, не желая огорчать ее, не напоминает ей. Хорошо, что прекратились разговоры о замужестве Мег.
        Мег положено ночевать в покоях леди Марии, но по ночам она часто тихонько пробирается в постель мачехи. Дот не могла представить себе Мег в общей спальне с толпой других девушек. Наверное, они всю ночь хихикают и рассказывают, кто из молодых людей им нравится, кто с кем целовался, и так далее. Последнее время Мег все больше молится и грызет ногти, а за столом только притворяется, что ест.
        У Дот в нише есть тюфяк, что довольно удобно; она может даже отгородиться занавеской. Им втроем очень хорошо, хотя ей бывает одиноко долгими днями, когда леди Латимер и Мег заняты службой у леди Марии. Служба заключается в том, что они вместе гуляют в парке и вышивают. Кроме того, они часто ходят к мессе. Дот недостает веселья, какое царит на кухне в Чартерхаусе; там, бывало, она, закончив домашние дела, устраивалась у очага и болтала с другими слугами. А в Уайтхолле у нее почти нет работы, разве что прибирать в их тесной каморке, чинить одежду и стирать мелкие вещи. Постельное белье, платья и шторы относят в прачечную. Прачки с утра до ночи стоят над огромными чанами и стирают, а потом вывешивают белье на просушку во дворе. Простыни висят на живых изгородях, похожие на белые флаги. Кроме того, Дот штопает дыры, поднимает петли - вот, пожалуй, и все. Работа не отнимает у нее много времени.
        Она много гуляет по Уайтхоллу, а иногда, дождавшись, пока придворные пойдут к обедне, тихонько ускользает, снимает туфли и скользит по длинным, гулким коридорам, как на коньках по льду. Брейдон, помощник повара, который каждое утро приносит дрова, отнесся к ней снисходительно и показал, где что находится, где брать лучину на растопку, куда выносить ночные горшки, где найти травы для посыпания пола, где ей принимать пищу и тому подобное. Он даже показал ей выводок котят, которые свернулись в корзине за дровяным сараем. Пока Дот любовалась котятами, Брейдон попытался поцеловать ее, что ей совсем не понравилось: хоть он и дружелюбный, он грубый, прыщавый и на уме у него только одно. После того случая Брейдон дуется и делает вид, будто не замечает ее. Должно быть, он что-нибудь наговорил про нее поварятам, потому что они косятся на нее и хихикают, когда она проходит мимо.
        Время от времени Мег удается незаметно ускользнуть из покоев леди Марии или отпроситься под предлогом того, что у нее болит голова. Тогда они с Дот уходят в сад и лежат там в высокой траве. Вокруг цветут маки, бутень и маленькие голубые незабудки; не слышно ни звука, кроме жужжания пчел и других насекомых, да щебета зябликов, которые собираются на ветвях плодовых деревьев.
        Если лежать неподвижно, их не видно издали. Девушкам нравится воображать, будто они одни в целом свете. Они подражают пению птиц, смотрят на облака и выдумывают, на что они похожи - на корабль, на крылатого коня, на корону. Мег рассказывает, что происходит в покоях леди Марии, какими недобрыми бывают фрейлины и статс-дамы по отношению друг к другу. Никто из придворных не говорит что думает. По словам Мег, там все слова истолковываются превратно. Ей придворная жизнь не по душе. Правда, Мег всегда с трудом привыкала к чему-то новому.
        -А какая из себя леди Елизавета? - спросила как-то Дот.
        -Ее я никогда не видела. Она живет в другом месте, и о ней не говорят, - ответила тогда Мег.
        -Но почему? - Дот не могла взять в толк, почему младшая дочь короля не живет с ним во дворце.
        -Король не хочет, чтобы ему напоминали о ее матери. Во всяком случае, так говорят. - Мег провела по шее ребром ладони, изображая отсечение головы.
        -Нэн Болейн, - прошептала Дот, словно боялась, что запретное имя способно превратить ее в камень. - И принц Эдуард… Расскажите мне о нем!
        -Его я тоже не видела. Его держат вдали от Лондона, боясь, что он заболеет. Но о нем говорят постоянно. Передают все подробности: что он съел, что он носит, какого цвета и чем пахнет его стул…
        -Маргарет Невилл! - ахнула Дот. - Чему вас там только учат?
        -Эти благородные девицы довольно грязно выражаются, - захихикала Мег, и Дот втайне порадовалась, что ее хозяйка развеселилась.
        Случалось, во время их прогулок Мег читала вслух «Смерть Артура». Вечерами, поужинав, Дот сидела на низкой стене и смотрела на дворцовые окна. За ними мерцал желтый свет. Иногда можно было разглядеть силуэты танцующих. Танцы устраиваются наверху, в парадных комнатах, куда ее не пускают. В сад проникают звуки музыки. В такие минуты Дот воображает, будто находится в самом Камелоте. Она - благородная дама и ждет рыцаря. Он придет за ней и уведет туда, где музыка, танцы, где красота, тайны и волшебство, благодаря которому обычные вещи превращаются в золото. А самый главный там король; он посередине - как точка, вокруг которой вращается все. Интересно, есть ли у него нимб вокруг головы, как на картине в церкви? Больше она ни о чем не думала, так как Камелот существовал лишь в ее воображении. Там, в сказочном замке, ей не нужно было выносить ночные горшки, разжигать очаги, стирать белье и наполнять водой ванны. В сказочных замках короли не убивают своих жен, когда те им надоедают, как делает король Генрих.
        Не прошло и месяца после того, как они прибыли ко двору, как Дот узнала, что им придется переезжать на все лето. Если ей казалось, что раньше в Уайтхолле кипела жизнь, то она даже и не представляла, как оживленно здесь станет перед отъездом. Все должно быть готово вовремя. Портьеры снимают и выбивают во дворе, поднимая огромные облака пыли, затем их складывают в мешки и убирают в сундуки. Платья тщательно перекладывают слоями муслина и посыпают камфарой от моли; посуду складывают в ящики, разбирают мебель. Берут с собой почти все, что можно перевозить.
        Леди Латимер сказала, что они поплывут на барке. Летний дворец еще больше, чем Уайтхолл; он называется Хэмптон-Корт. Дот поедет посуху, в повозке; она будет присматривать за вещами и Крепышом. Слуги едут заранее, под предводительством главного камергера, йоменов и камердинеров, которые сопровождают в Хэмптон-Корт королевские наряды, гобелены, подушки и ковры. Кроме того, с ними поедут главный конюший и конюхи, которые перегонят верховых лошадей. Говорят, в Хэмптон-Корт хорошая охота и там почти каждый день подают к столу оленину. Герольды отправились в путь еще утром. Они проследят, чтобы к их приезду все было готово. Завтра, когда король и придворные доберутся до Хэмптон-Корт, их ждет пир. Леди Латимер и Мег присоединятся к леди Марии на королевской барке. Они будут скользить по воде, как будто без всяких усилий. Все совершается словно по волшебству.
        Мег очень волновалась; ей никуда не хотелось ехать.
        -Опять перемены, Дот, - сокрушалась она. - Это уж слишком.
        Дот повела ее в сад, и они легли в высокую траву, отгородившись от всего мира.
        -Я скучаю по тебе, Дот, - призналась Мег. - Там, наверху, все только и говорят, что о свадьбах…
        -Мег. - Дот взяла ее за запястье, заметив, что за месяц она еще больше похудела. Если так пойдет дело, выйдя замуж, она не сможет родить, даже выносить ребенка. У нее даже месячные прекратились. - В жизни есть вещи, которые невозможно изменить.
        Мег прижалась к Дот и зашептала ей в самое ухо:
        -Дот, как жаль, что мы больше не можем спать в одной постели, как раньше!
        Среди придворных суматоха; все готовы к переезду. Катерина стояла в одной из оконных ниш в западном коридоре и смотрела на сундуки с гардеробом леди Марии - она лично следила за укладкой платьев. Слуги грузили сундуки на стоящую внизу телегу. День был погожий, и она радовалась случаю покинуть большой город, душный и многолюдный. Со стороны уборных доносится удушливая вонь; огороды почти опустели. Ходят слухи о чуме; значит, пора переезжать. Она должна была пойти к обедне вместе со всеми, но ей захотелось побыть в одиночестве. Она надеялась, что леди Мария не огорчится из-за ее отсутствия в церкви. Правда, леди Мария всегда так истово молится, что даже не замечает, кто стоит рядом с ней. Но кто-нибудь наверняка донесет на нее - Сьюзен Кларенси, у которой орлиные глаза, или мстительная Анна Стэнхоуп. Ничего, можно будет сказать, что она наблюдала за погрузкой сундуков: ей хотелось убедиться в том, что вещи леди Марии не пострадают.
        Несмотря на дурные предчувствия, Катерине нравилось при дворе; здесь всегда что-то происходит, сменяют друг друга пиры и маскарады. Здесь можно хоть на время забыть прошлое. Даже сплетни и интриги вносят разнообразие в их жизнь. Кроме того, она рада новым встречам со старыми друзьями. Здесь ее сестра Анна, здесь Кэт Брэндон, подруга детства. Много лет назад они вместе учились. Теперь Кэт - герцогиня Саффолк. Они обмениваются книгами и обсуждают вопросы веры. Похоже, ветер переменился. Приверженцы Реформации наказывают тех, кто ест мясо в пост. Библия на английском языке запрещена для всех, кроме представителей знати. Нововведения - дело рук Гардинера. Его присутствие остро ощущается во дворце.
        Несмотря ни на что, двор стал для Катерины приятной переменой после мрачного Чартерхауса, где она целыми днями сидела одна, придавленная чувством вины. Несмотря на то что они такие разные, Катерина любила леди Марию. Обычно они сидели в спальне и читали по очереди вслух или вышивали, беззаботно беседуя на разные темы. Марию часто донимали сильные головные боли. Катерина приготовляла для нее настойку из пиретрума девичьего и белокопытника; кроме того, она прикладывала ко лбу Марии капустные листья. Ее стараниями Мария немного порозовела и повеселела. Такая она больше нравилась королю. Судя по всему, король из тех, кто не любит, когда другим нездоровится.
        Но все же больше всех ко двору Катерину притягивал Томас. Им лишь раз удалось украдкой побыть наедине, наскоро поцеловаться возле ее покоев и один раз ночью в парке, на берегу реки; они любовались тем, как в воде отражается луна. Они не смели прикоснуться друг к другу, боясь, что их увидят из дворцовых окон. Как-то за конюшней они жадно бросились друг другу в объятия; после этого у нее распухли губы и кружилась голова. Конечно, они каждый день встречались на публике, но им приходилось притворяться, что они всего лишь знакомые.
        -Доброго вам дня, миледи, - говорил Сеймур, снимая шляпу и почти незаметно подмигивая.
        -И вам, сэр, - отвечала Катерина, едва кивая и отворачиваясь, делая вид, что он ей безразличен. Правда, она не настолько наивна и не особенно надеялась, что никто ничего не замечает. Во дворце нельзя почесаться без того, чтобы все тут же не узнали об этом. Анна Стэнхоуп постоянно следит за всеми, вытаращив глаза, а потом обо всем докладывает мужу, брату Томаса, графу Гертфорду. Она передает ему важные сведения: кто с кем в союзе, кто с кем поссорился, у кого из дам новые драгоценности и тому подобное. В этом дворце знание - сила, а Гертфорд, который, фигурально выражаясь, сидит в кармане у короля, находится на самом верху.
        Король ежедневно заходит в апартаменты леди Марии, иногда и дважды в день, но как будто не выказывает Катерине никаких особых признаков расположения. Значит, в тот раз он просто флиртовал - демонстрировал любезность. Так же он относится и к другим придворным дамам. Кроме того, он не выделил ей особых покоев. Правда, король чаще других выбирает ее в партнеры для игры в карты или шахматы, уверяя, что только она способна играть по-настоящему и не поддаваться.
        -Остальные так боятся меня, что нарочно играют плохо, - прошептал он однажды, и Катерина невольно задумалась, как живется человеку, которого с раннего детства окружают притворство и неискренность. Хотя в детстве, наверное, все было иначе, ведь Генрих не должен был стать королем. Если бы не умер его старший брат Артур, мир был бы совершенно другим. И Англия наверняка заключила бы союз с Римом.
        Катерина действовала осторожно, отмеряла каждый свой шаг, стараясь не поощрять короля. Недавно он подарил Анне Бассет красивого пони; ее родные воспрянули духом и снова стали смотреть на всех свысока. Семейство решило, что Катерина - соперница Анны; они понятия не имели, что она готова отдать что угодно, лишь бы они победили в этом состязании. Катерина не сняла траурного наряда; из драгоценностей на ней было только ожерелье с маминым крестиком. Сеймур, правда, уверял, что черное ей к лицу. Черный цвет оттеняет ее кожу, которая кажется совсем прозрачной, «как алебастр», «как лунный свет». А еще он называл ее кожу «лилейной». Обычно она отвечала:
        -Полно, Томас, ты знаешь, что я не из тех, кого можно растрогать такими словами.
        Тем не менее она была растрогана. Она ничего не могла с собой поделать. Ему достаточно было бросить взгляд в ее сторону, и она сгорала от желания. Даже лесть, слетевшая с его губ, не казалась ей пустой.
        Катерина услышала шаги в коридоре, до нее донесся запах кедра и мускуса - его запах. Он положил руку ей на плечо. Она закрыла глаза.
        -Томас, не здесь! - прошептала она.
        -Мы в безопасности, здесь никого нет. Все в церкви, слышишь?
        Из часовни доносилось пение. На горизонте восходит солнце, раскрашивая небо в тысячу оттенков розового; небо раскрывается, как цветок. Сеймур развернул ее к себе. На его лице уныние и что-то еще - злоба, тревога, страх? Она искала в его глазах привычную теплоту и не нашла.
        -Брат предрекает самое худшее, - сказал он, не глядя ей в глаза. Катерина обняла его за шею, притянула к себе, но он отстранился и сдавленно воскликнул: - Нет!
        -Томас, в чем дело?
        -Король намерен взять тебя в жены. - Последнее слово он произнес едва слышно, но его лицо почти ничего не выдавало. Он не тот человек, который любит демонстрировать окружающим свою слабость, и все же Катерина заметила морщинки в углах его глаз. - То, чего я боялся.
        -Вздор! Последнее время король почти не смотрит в мою сторону. Это просто сплетни. - Она рассмеялась, но его лицо было по-прежнему серьезно и холодно.
        -Сплетни… - У него был несчастный вид.
        -Мне король ничего не говорил. Если бы он захотел взять меня в жены, он бы наверняка сказал об этом мне. Тебе не о чем беспокоиться, - быстро проговорила она.
        -Нет, Кит, - хрипло произнес Сеймур, - это не сплетни. Он отсылает меня прочь. - Он по-прежнему отводил глаза в сторону. Катерина не могла этого вынести, ей хотелось схватить его за плечи, обвиться вокруг него, прильнуть к нему.
        -Посмотри на меня, Томас… Любимый!
        -Меня на неопределенный срок отправляют в Нидерланды.
        -Как в Нидерланды?! Тебя назначили в посольство?
        Он кивнул.
        -Но… - она взяла его руку и поцеловала ее сухими губами, - я ничего не понимаю. Разве представлять его величество за границей не почетно?
        Он взял ее руку в свои, сжал; его кольцо больно впилось ей в кожу. Руки у него были теплые, у нее - ледяные.
        -Подальше от двора. С глаз долой - из сердца вон, Кит. Он избавляется от меня.
        -Нет… - Она смутилась и не могла толком собраться с мыслями. - Ведь такой пост - большая честь!
        -Ты не понимаешь. - Он возвысил голос; он злился. - Вдали от двора я не буду иметь никакого влияния. Я буду никем. А он… - Он запнулся и с трудом, как будто у него болят зубы, закончил фразу: - Получит тебя!
        -Ничего подобного. Ты все выдумываешь, Томас!
        -Ты не знаешь его так хорошо, как я.
        -Ты поедешь и исполнишь свой долг перед королем, вернешься, овеянный славой, и мы…
        Она ждала, что он закончит за нее: «И мы поженимся», но он молчал.
        -Кит, я знаю мужчин. И знаю, на что он пойдет, чтобы получить желаемое.
        -Томас, у тебя нет доказательств. Нет ничего, кроме слухов, - возразила она, хотя в ее душу уже закралась тень сомнения.
        -Он тебя получит! - процедил Томас.
        Его слова - как удар в солнечное сплетение. Почему он так уверен? Решимость Катерины ослабевала. Его слова губят сказку, которую она все время себе рассказывает. Жаль, что нельзя бежать отсюда куда глаза глядят!
        -Уедем вместе, - прошептал он, словно прочитав ее мысли. Его горячее дыхание обожгло ей ухо; его борода щекотала шею. - Уедем за границу, куда-нибудь подальше…
        Но оба понимали, что это так же невозможно, как улететь к звездам.
        -Ш-ш-ш. - Катерина прижала палец к его губам. Сердце у нее словно замерзло. Она лелеяла мысли о том, как они будут вместе; рисовала картины их жизни вдали от двора, где все шпионят и подслушивают… и вот ее мечты развеялись в один миг. Ей, так же как и ему, прекрасно известно: королевский гнев грозит им даже за тайные помыслы; он способен бросить тень даже на их мечты. Она живо представила, как голова ее милого Сеймура со стуком падает на эшафот у всех на глазах. Ее передернуло. А Сеймур - человек тщеславный, он не сможет долго прятаться в захолустье, даже если они найдут место, где можно укрыться. Она достаточно хорошо его изучила. Рассыпается в прах еще одна выдуманная ею сказка.
        -Что ж, на все Божья воля, - вздохнула она.
        -Королевская воля, - уточнил он, выдвинув вперед подбородок; на виске у него пульсировала жилка.
        Катерина приложила к ней палец, слушая его пульс. Потом вздохнула и подавленно прошептала:
        -Да…
        Сеймур круто развернулся, не подарив ей ни прощального поцелуя, ни доброго взгляда; длинный плащ развевался на ходу.
        -Это одно и то же, - сказала она ему вслед, но он был уже далеко. Его шаги гулким эхом разносились по коридору. Он уходил. Бряцал его меч, звенели шпоры. Катерина никак не могла успокоиться. Ей казалось, что она распадается на мелкие кусочки. Сеймур повернул за угол и скрылся из вида. Она осталась в зияющей бездне, из которой вдруг родилась предательская мысль: поскорее бы Господь забрал короля к себе!
        Катерина прислонилась к окну, сжав пальцами подоконник. Она боялась упасть. Она слышала, как толпа с шумом выходит из церкви, поднимается по лестнице. Мимо нее проходят люди, как будто ничто не изменилось; не замечают, что она, бледная как мел, стоит у окна.
        -Кого я вижу! Вдовствующая леди Латимер! Почему вас не было в часовне? - Рядом с ней Анна Стэнхоуп, она нюхает ароматический букетик, как будто для нее невыносим отвратительный запах, исходящий от тех, кто не так знатен, как она. - Ходят слухи, вы согласны выйти замуж за самого последнего из нашей семьи…
        Вместо ответа, Катерина тихонько вздохнула.
        -По-моему, вы могли бы подыскать себе кого-нибудь получше младшего братца, моего зятя. - Зрачки у Стэнхоуп сужаются, как у змеи.
        -По-моему, вы ошибаетесь, - мягко возразила Катерина. - Здесь много сплетничают, а среди сплетен мало правды.
        -Всем все известно, - прошипела Стэнхоуп, и глаза у нее сверкнули. - И королю тоже!!! - Последнюю фразу она как будто окончила несколькими восклицательными знаками. - Вот почему Томаса отсылают.
        -Неужели? - спросила Катерина, как будто слышала всего лишь очередную сплетню. Она приказала себе сохранять спокойствие. Значит, это правда. Стэнхоуп наверняка все известно; нет человека ближе к королю, чем ее муж.
        -Королю не нравится то, что здесь происходит, - заявила Анна Стэнхоуп.
        -Понятия не имею, о чем вы говорите, - ответила Катерина. Что еще знает Стэнхоуп? Известны ли ей намерения короля? По лицу Стэнхоуп об этом невозможно догадаться. С другой стороны, если бы Стэнхоуп знала, что король собирается сделать ее своей любовницей, она бы постаралась подольститься к ней. Кому-кому, а ей прекрасно известно, как играть в придворные игры, как оказывать услуги нужным людям.
        -Умница Катерина Парр изображает из себя дурочку. - Стэнхоуп криво улыбнулась. - Совсем на вас не похоже!
        Катерина чувствовала, как в ней закипает гнев. Она заставила себя благосклонно улыбнуться:
        -Вы завтра тоже поплывете на барке леди Марии? - Она прекрасно знала, что Стэнхоуп не поплывет на барке; она сама составляла список придворных дам, которые будут сопровождать старшую дочь короля. Ей немного стыдно опускаться на уровень Стэнхоуп, но очень хотелось уколоть ее хоть чем-то.
        -Может быть, - ответила Стэнхоуп.
        -Значит, мы увидимся, - улыбнулась Катерина.
        -Но… возможно, я поеду на день позже… Дела.
        -Всего доброго, графиня…
        Катерина кивнула и не спеша отошла прочь. Хотя ей очень хотелось бежать, женщина заставила себя идти медленно и степенно: вот она спустилась во двор, направилась в свою комнату. Хорошо, что там никого нет. Она сняла тяжелый чепец, расшнуровала лиф платья и бросилась на кровать. Наконец-то она могла дать волю слезам. Она рыдала громко, со всхлипами. Мысль о том, что Томас уедет, для нее была невыносима; она как яд отравляла кровь. Будет ли она когда-нибудь прежней?
        ДВОРЕЦ ХЭМПТОН-КОРТ, ИЮНЬ 1543Г.
        Дот поднялась следом за лакеем по каменным ступеням, они прошли большой зал, комнату стражи, оказались в галерее. Повернув за угол, миновали королевскую часовню и попали в покои такие величественные, что девушка невольно ахнула. Стены были обшиты деревянными панелями с необычайно затейливой резьбой, лепнина на потолке ярко-голубого цвета - прямо как в раю, да еще с золотыми оттенками. И повсюду ало-белые розы Тюдоров - чтобы никто не забыл, чей это дворец. Камин похож на огромный мраморный портал, он такой высокий, что в нем поместится взрослый мужчина. Резные железные подставки для дров словно серьги великанши. Столько окон Дот еще не видела ни в одном дворце; комнаты утопают в солнечном свете. Наверное, здесь покои леди Марии, а их поселят, как всегда, где-нибудь на задворках…
        -Пришли! - объявил лакей, и целая армия тех, кто следовал за ними с пожитками леди Латимер, уложила их в кучу на полу.
        -Здесь покои леди Латимер? - спросила Дот.
        -Да, - ответил лакей.
        -Вы уверены?
        -Смотри сама. - Он взмахнул у нее под носом листом бумаги. - Здесь все обозначено. Четыре комнаты в восточном крыле рядом с галереей: приемная, спальня, гостиная, гардеробная. - Он тычет пальцем в строчки.
        Дот не умеет читать, но ей стыдно в этом признаваться.
        -Да, вижу, - кивнула она.
        Лакей вышел. Двое помощников вешали шторы; еще двое в соседней комнате собирали большую кровать под балдахином. Дот переходила из одной комнаты в другую, указывая, куда что поставить. Ей хотелось, чтобы вернулся лакей от лорда-камергера и сказал, что произошла ошибка, что это все же не комнаты леди Латимер, и отвел их в какую-нибудь тесную каморку. Но лакей не возвращался.
        Дот и в Уайтхолле всему удивлялась, но Хэмптон-Корт совершенно лишил ее дара речи. Она бы ни за что не поверила, что так бывает, если бы не видела дворец собственными глазами. Длинный караван приблизился к Хэмптон-Корт по Лондонской дороге; она тряслась сзади на повозке, прижимая к себе Крепыша. Кто-то крикнул, что дворец уже близко, и она встала, с трудом опершись о какой-то тюк, чтобы получше рассмотреть дворец. Он вырастал из-за деревьев; Дот увидела причудливые кирпичные трубы и зубчатые башни, которые заслоняли небо. Она не могла оторвать от них взгляда, когда они въехали в Нижний двор. Окна блестели на солнце, розовые кирпичи отбрасывали розовую тень, а фонтан посередине двора как будто был россыпью бриллиантов. Ей подумалось: может, она спит и видит сон? Может, она каким-то чудом оказалась в марципановом замке, который у нее на глазах готовили на кухне в Уайтхолле к королевскому банкету? Она как во сне брела за лакеем мимо статуй, фресок и гобеленов, вышитых золотыми нитями. Ей очень хотелось задержаться и не спеша полюбоваться всей этой красотой, посмотреть из окна на парк и рыбные пруды,
которые она видела по пути лишь мельком, но ее провожатый спешил вперед, как будто опаздывал, и все трусили за ним, стараясь не отстать.
        Несмотря на все великолепие дворца, лучше всего - покои леди Латимер. Она, Дот, тоже будет там жить; во всяком случае, ей так сказали. У них даже имелся особый стул для отправления нужды, обитый красным бархатом; он стоял в крошечном чуланчике. Дот глазам своим не поверила, когда ей показали, что все отходы смываются в трубу. Значит, здесь ей не придется выносить ночные горшки! Самое же чудесное - комната с ванной, куда по трубе же подается горячая вода. О таком Дот в жизни не слыхала! Конечно, в такой ванной могут купаться только король и королева… Однажды лакей позволил ей заглянуть в комнату одним глазком и объяснил, как все работает: показал краны, их нужно поворачивать, и как горячая вода подается из огромного котла, под которым поддерживают огонь.
        Ей показали и кухню под большим залом - туда нужно спускаться на один пролет лестницы. У Дот разбегались глаза; на кухне трудилась целая толпа поваров, поварят, судомоек и подсобных рабочих. Они носились туда-сюда, подвешивали туши на крюки, помешивали в бочонках жидкости с приятными запахами, месили огромные шары теста, готовясь к завтрашнему приезду короля. На дворцовой кухне жарко, как в пекле; постоянно горел огонь, поворачивались вертела, от шипящих сковород поднимался пар; проведя в кухне несколько минут, промокаешь насквозь.
        Дот растерянно озиралась по сторонам; кней подошла девушка. Женщин в обслуге было немного, если не считать прачек. Круглолицая, румяная, с озорной улыбкой, с большими грудями, похожими на испанские дыни, она была здоровой, крепко сбитой девушкой.
        -Я Бетти, - сказала она и улыбнулась. - Бетти Мелчер. Нас, девушек, тут мало, и нам лучше держаться вместе. Как тебя зовут?
        -Я Дороти Фонтен, - ответила Дот. - Но все зовут меня Дот.
        -Тогда и я буду звать тебя Дот, если ты не возражаешь. Ты у кого служишь?
        -У леди Латимер.
        -Ух ты! - воскликнула Бетти. - Здесь все о ней только о ней и говорят!
        Дот не совсем поняла, что имеет в виду новая знакомая, поэтому кивнула и спросила:
        -А ты, Бетти, у кого служишь?
        Бетти разразилась речью, из которой Дот стало ясно, что Бетти прислуживает «всем подряд». В конце концов Дот выяснила, что ее новая знакомая - судомойка; она отчищает кастрюли и сковороды. Вот почему у нее такие красные, загрубелые руки.
        -Бетти, ты не могла бы показать мне, где что, а то я здесь прямо растерялась, - попросила Дот, когда Бетти наконец закончила перечислять свои обязанности, перемежая речь бранью.
        Бетти повела ее в кладовку для муки, в кубовую, к рыбному садку, в винные погреба, маслобойню, коптильню, показала, где можно брать воду для стирки. Они дошли до общих уборных, где одновременно могут оправляться двадцать восемь человек, - испражнения оттуда стекали прямо в ров с водой.
        В конце концов они оказались в буфетной, где корпели над бумагами два клерка; они обмакивали перья в чернильницы и что-то записывали. Один из них в особенности привлек внимание Дот. Кончики пальцев у него запачкались чернилами. Черные глаза под тяжелыми веками показались Дот бездонными колодцами, в которых отражаются звезды. У него были коротко подстриженные каштановые волосы и ямочка на подбородке. Клерк вскинул голову и посмотрел прямо на Дот, но как будто не видел ее, смотрел сквозь нее. Он о чем-то задумался, потом принялся считать на пальцах. Сосчитав, макнул перо в чернильницу и что-то записал. Сердце у Дот екнуло, в животе что-то сжалось.
        Когда они с Бетти вышли в коридор, она спросила, кто это.
        -Не знаю, как его зовут. Клерки с нами не разговаривают. Мы для них занимаем слишком низкое положение. - Она хрипло засмеялась: - А что?
        -Ничего, я просто так спросила.
        -Он тебе приглянулся, Дороти Фонтен, сразу видно! - расхохоталась Бетти и толкнула новую подругу в бок. - Не знаю, зачем тебе какой-то заносчивый клерк, когда вокруг столько симпатичных парней. Что ты в нем нашла? Конюхи гораздо красивее. Был у меня один конюх… - И Бетти, хихикая, рассказала Дот, что творится на кухне после наступления темноты. Кухонная обслуга там же и спит - раскладывают тюфяки у очага. - Конечно, не клерки, - добавляет она. - Те живут отдельно.
        «Приятно поболтать с подругой, - подумала Дот. - Наверное, мне здесь понравится».
        Позже наверху, утомившись после переезда, распаковки вещей и подготовки комнат к завтрашнему приезду леди Латимер легла в большую кровать под балдахином, раскинув ноги и руки, как звезда. Дот мечтала о безымянном клерке с пальцами, испачканными чернилами, и бездонными, как колодцы, глазами. Она погрузилась в сон с мыслью: аведь он умеет читать! Дот не хочется портить мечту тем, что клерк намного выше ее во всех отношениях; скорее всего, он и не заметит, если она пройдет мимо в чем мать родила.

* * *
        -Ты уверена, что не произошло никакой ошибки? - спросила Катерина.
        -Нет, миледи, так записано в книге, которую мне показал лакей, - ответила Дот.
        Сердце у Катерины камнем упало вниз; она прекрасно помнила, что раньше здесь были покои Джейн Сеймур. Она поняла, что означает такая милость… И Томас уехал. Иногда ей казалось, что она не может вспомнить его улыбку. Она вела себя так, будто ничего не случилось, будто ее мир не перевернулся с ног на голову. Катерина опустилась на кровать, перебирая пальцами ожерелье, с болью вспомнила о жемчужине, лежавшей на его ладони. Из раздумья ее вывел громкий стук в дверь. Широко улыбаясь, вошел ее брат.
        -Уилл! - воскликнула она, бросаясь ему на шею. - А я думала, ты на северной границе сдерживаешь шотландцев.
        -У меня здесь нашлось дело, вот и решил навестить сестру, которая, похоже, идет в гору. - Он обвел комнату рукой. - Как здесь красиво! - и стал оценивающе разглядывать обстановку своими разными глазами.
        -Интересно, чем все кончится для меня! - вздохнула Катерина.
        -Кит, не грусти. Парры высоко взлетят благодаря тебе. Кстати, у меня хорошая новость!
        -Так говори, ведь ясно, что ты не просто так вломился ко мне.
        -Я получу титул графа Эссекса. Официально еще ничего не объявили, но я все слышал из надежного источника.
        -Ах, Уилл. - Катерина покачала головой. - Погоди радоваться, хотя… я тебя поздравляю. - Ей хотелось искренне разделить чувства брата, но она не забыла: ей пришлось отказаться от Томаса. Но Уилл не виноват, что король вдруг воспылал к ней страстью. Как не виноват он и в своем желании возвыситься. Его так воспитывали - как и их всех. Самый последний дворянин, который служит при дворе, смотрит на звезды. - А как же твой развод? - спросила она. Им было ясно: если Уилл не получит развода, у него не будет наследника, которому можно будет передать давно ожидаемый графский титул.
        -Я решил немного подождать и только потом заговорить об этом.
        «Чего подождать? - мысленно спросила Катерина. - Того дня, когда я лягу в постель короля и умаслю его?» - В глубине души она восхищалась осажденной женой Уилла, которой хватило мужества сбежать с любовником и показать большую фигу всему двору.
        -Наверное, король отнесется к тебе сочувственно, - произнесла она вслух. - В конце концов, ему и самому пришлось пережить развод.
        -Да, Кит, возможно, ты так думаешь, но, как постоянно любит напоминать проклятый епископ Гардинер, браки короля были аннулированы. Так что официально он ни разу не разводился. Правда, Гардинер уж такой правоверный католик, что, наверное, не сумеет произнести слово «развод», не подавившись. Кит, я не сомневаюсь: он настраивает короля против меня.
        -Вряд ли, Уилл. - Катерина знала, что ее брат любит все преувеличивать.
        -Он вообще недолюбливает нас, Парров, за то, что мы сторонники Реформации.
        -По-моему, у Гардинера много дел и без нас, Парров, и наших убеждений.
        -Да, - процедил Уилл, - например, подтирание королевской задницы… и возвращение нас всех назад, к старой вере.
        -И вообще, хватит. Подойди полюбуйся, какой красивый вид! - Катерина подвела брата к окну, выходящее на Нижний двор с фонтаном. - Смотри, как удобно! Я смогу шпионить за любовниками, которые тайком целуются в крытых галереях! - засмеялась она, вспоминая поцелуи Томаса, его объятия, блеск в его глазах, похожих на летнее небо. Жаль, что здесь нет сестры. Ей она могла бы довериться. Но Анне пришлось уехать в загородное поместье, чтобы побеседовать с новым наставником ее детей. При мысли о плодовитости сестры, о ее детях она снова испытала боль. Даже невинные как будто мысли на поверку оказываются предательскими.
        -Ну, - спросил Уилл, - и что же король?
        -О чем ты? - Она изобразила неведение.
        -Он уже объяснился?
        -Он ничего не сказал. Более того, пока меня не поселили здесь, - она обвела рукой богатые покои, - я понятия не имела о его намерениях.
        -Скоро он начнет действовать, вот увидишь. - Глаза Уилла засверкали.
        -Он сделает меня своей любовницей, и мне придется притворяться, будто я ничего на свете так не желала… Нам пожалуют какие-то земли и титулы, а потом я ему надоем. Вот как все будет.
        -Ему жена нужна, а не любовница, - заговорщическим тоном произнес Уилл. - Ты только представь, Кит! Ты будешь королевой Англии. Подумай о своем влиянии. Ты сумеешь снова обратить короля в новую веру… в нашу веру! Он ускользает, Кит, его тянет к старому. - Уилл почти закипал от негодования. - Вот ты могла бы его вернуть!
        -Ха! - презрительно выдохнула она. - Думаешь, я настолько убедительна? И с чего ты решил, что он возьмет меня в жены?
        -Так сказал Гертфорд.
        -Вот как… - Значит, это не досужие сплетни. Гертфорд - ближайший поверенный короля. Ее словно ударили кулаком в солнечное сплетение. Томас был прав! В голову снова пришли мысли о любимом. Она поднесла руку ко лбу. - А Томас? Уилл, ты его видел?
        -Томас уехал. Кит, ты должна забыть его. Считай, что он умер.
        Жестокость брата оказалась в новинку для нее. Тщеславие в нем возобладало над родственными чувствами. Он больше не тот добрый плюшевый щенок, каким был в детстве и юности… Конечно! Катерина упрекнула себя за глупость. С тех пор прошло двадцать лет…
        -Но ты виделся с ним перед отъездом?
        -Нет, Кит. Не забывай, я только что прибыл с Севера.
        В нем не осталось ни капли нежности. Он плотно сжал челюсти; он нацелен на награду, и переубедить его невозможно.
        Только теперь до нее стало доходить, что король возьмет ее в жены, не спросив ее согласия. Король, ее брат, Гертфорд - все они приняли решение за нее. Она свободна не более чем когда была юной девушкой.
        -Кит. - Уилл взял ее за плечи и встряхнул. - Не забывай, речь идет о короле! Ты станешь королевой! Невозможно взлететь выше…
        -И упасть глубже, - пробормотала она.
        От судьбы не уйдешь. Что ж, ей не суждено стать женой Сеймура. Пусть то, что она будет королевой Англии и возвысит Парров так, как они и не мечтали, послужит ей хоть каким-то утешением… Потом она вспомнила об огромных, жирных ручищах короля, об исходящем от него зловонии, об ужасе, который охватывал ее, когда король был рядом… Она окажется навеки прикована к нему брачными узами! На нее возляжет тяжкое бремя - родить наследника. В ее возрасте это нелегко. Она будет с тревогой ждать признаков каждый месяц и надеяться… Как же тяжело и гадко быть женщиной! Хуже всякой шлюхи.
        Она сняла мамин крестик, завернула в платок и спрятала в шкатулку со своими украшениями. Ей тяжело носить ожерелье; оно напоминает ей о том, от чего пришлось отказаться. Вокруг нее толпятся мертвые королевы… Сумеет ли она выжить?
        Бог наказывает ее; он видит ее грехи. Тень сомнения закрадывается в душу. Может быть, сам дьявол толкнул ее дать Латимеру смертельную дозу лекарства? Что такое ее поступок - убийство, акт милосердия или и то и другое?
        Она была ошеломлена последними событиями; они не давали ей покоя, и собственная душа казалось ей хрупкой и бесплотной, как сухой цветок.
        Хьюик сидел в дальнем углу большого зала. На полу были разбросаны объедки. На столе разделанная туша кабана; Хьюик невольно вспоминал вскрытия, которые он посещал студентом. К большому блюду с жаворонками почти не притронулись, и маленькие тушки застыли; горшок с заливными угрями опрокинулся, и его содержимое валялось на полу. Под тарелкой, прячась в тени, сидел маленький дрожащий лягушонок. Только что на королевский стол подали пирог, который король принялся разрезать своим мечом.
        Анна Стэнхоуп, сидящая рядом с королем, вдруг издала душераздирающий вопль. За ней громко взвизгнула леди Мария, которую усадили по другую руку от короля; затем и остальные дамы принялись вопить и визжать.
        Хьюик, сидевший очень далеко, понял, что в пироге полно живых лягушек, только когда несчастные создания разбежались по залу. Они пытались спастись от пажей, которые кинулись ловить их. Видимо, тому, кто поймает больше всех, обещали награду: мальчишки безжалостно толкались и дрались, собирая лягушек. Началось столпотворение, а король наблюдал за всем с довольной ухмылкой, время от времени подбадривая то одного, то другого пажа. Хьюик достаточно хорошо знал короля - врач видит то, что скрыто от посторонних глаз. При нем король не раз заливался злыми слезами, когда боль в ноге становилась невыносимой; он подолгу, часто дыша, расхаживал по комнате, стоило ему услышать, что поблизости кто-то заболел чумой. Для большинства подданных король бесстрашен, беспристрастен и мужествен. Хьюик не раз видел, как король злобно играет с людьми, даже с теми, кто находится ближе всего к нему. Он похож на мальчишку, который нарочно лягает старую собаку, только чтобы послушать, как она визжит от боли.
        Сейчас дамы визжат из-за лягушек в пироге… Хьюик помнит, как король ластился, словно щенок, к юной легко мысленной Екатерине Говард, падал перед ней на колени. Но прошло совсем немного времени, и он, не отрываясь от партии в карты, подписал ей смертный приговор. У него на глазах король выместил гнев на одном из пажей, допустившем небольшую оплошность; он побагровел и так орал, что бедный мальчишка обмочился от страха… С другой стороны, Генрих умел и утешить, и не только приближенных, а простого человека, потерявшего сына, король обнял и баюкал, как мать младенца. Лягушка дрожала в своем тайнике, и Хьюик гадал, что с ней будет. В зале слишком шумно, и у него болел желудок от переедания. Юдолл, которого усадили ближе к середине стола, встал, собираясь уходить. Ему нужно подготовиться к балу-маскараду, который он поставил к ночи летнего солнцестояния. Маскарад будет позже - если, конечно, придворные не уснут после такой обильной пищи. Следом за ним уходят несколько молодых актрис; их облачат в прозрачные костюмы, которые совершенно не скрывают их задорные молодые грудки. Хьюик побывал на примерке.
Девичьи груди его не волнуют, зато возбуждает взгляд Юдолла. Хьюик не может заставить себя встать; он не отрываясь смотрит на блюдо с застывшими жаворонками. Проходя мимо, Юдолл словно случайно проводит пальцем по его спине, и Хьюик едва сдерживается. Дама, сидящая напротив, беспрерывно болтала о маленькой Марии, королеве Шотландии. Правда ли, что скоро состоится ее помолвка с принцем Эдуардом? Потом она сообщила об «откровенном ухаживании» короля, но Хьюик почти не слышал ее в общем гаме и время от времени просто кивал. Его собеседнице, похоже, ничего другого и не нужно. Он невольно думал: иэтой малышкой королевой пожертвуют, как шахматной фигуркой, во имя Шотландии.
        Катерина сидела далеко от него; он мог ее разглядеть, если бы отклонился назад. На ее лице была безмятежная улыбка, которая способна обмануть всех, кроме него; он знал, какая в ней на самом деле бушует буря. Она смеялась и оживленно беседовала с сестрой; та сверхъестественно похожа на нее, хотя волосы у Анны очень светлые, почти как у альбиноса, а глаза цвета воды, если налить ее в белую миску. У Катерины волосы славного золотисто-каштанового цвета, а глаза - светло-карие. Неподалеку сидел и их брат Уилл со своей любовницей Лиззи Брукс; она так тесно прижалась к нему, что почти сидит у него на коленях. Уилл похож на обеих сестер. У него странно женственный вздернутый нос и копна рыжеватых волос. Но там, где сестры мягки, Уилл Парр - сплошной острый угол, и его глаза - один светло-карий, как у Катерины, второй светлый, как у Анны, - придают ему вид собаки с бельмом на глазу. Он что-то говорил, тыча руками в воздух резкими, отрывистыми движениями. Катерина бросила на него суровый взгляд, и Уилл пристыженно умолк. Хьюику не раз доводилось наблюдать, как Катерина ставила на место своего надменного
брата. Не приходилось сомневаться в том, кто верховодит в семье Парр.
        Он наблюдал за ней, когда поднялась суматоха из-за лягушек. Другие дамы визжали, как недорезанные свиньи, кое-кто вскакивал на скамьи - в том числе и Анна Парр. Катерина осталась совершенно невозмутимой; когда одна лягушка упала рядом с ней, она подняла ее и поднесла к лицу, сделав вид, будто собирается поцеловать. Король громко расхохотался. Затем Катерина подозвала пажа и отдала ему лягушку со словами, которые Хьюик не расслышал.
        -Что она сказала? - спросила у Хьюика соседка по столу.
        -Попросила, чтобы лягушку вернули в ее родной пруд, - отозвался кто-то.
        Король так искренне радовался, глядя на нее, что Хьюик вдруг понял: оставаясь самой собой, живой и веселой, Катерина идет прямо в руки короля. Если бы она визжала и суетилась, как остальные, возможно, он бы и переключил свое внимание на другую. Он устроил ей испытание, и она прошла его с честью. Хьюик невольно похолодел от страха. Он боялся за Катерину, своего друга.
        Хорошо, что она не на возвышении за королевским столом; она наверняка радовалась этому.
        Слуги начали убирать со стола; кто-то предложил ему чашу с водой для омовения рук, пробормотал извинения и отошел, увидев, что он сидит в перчатках. Слуга был смущен: за ужином перчатки неуместны. Хьюику захотелось стащить перчатки и помахать перед ним своими распухшими, покрытыми сыпью конечностями. Интересно, какая у него при этом была бы физиономия? Скорее всего, парень завопит и убежит прочь. Он ежедневно втирал в руки бальзам, приготовленный Катериной, но бальзам почти не действовал, разве что немного успокаивал зуд. Что ж, и это хорошо. Катерина вызвала его в тот день, послала падчерицу, чтобы та его разыскала. Впервые после их разговора в буфетной в Чартерхаусе она пожелала видеть его с глазу на глаз. В Уайтхолле их пути часто перекрещивались, но недоставало той беззаботной близости, какая была свойственна их дружбе раньше; между ними как будто разверзлась пропасть. Катерина с ним вполне приветлива, правда, холодновата и чересчур вежлива… Ему пришлось смириться с тем, что он утратил ее доверие, хотя он очень страдал; даже недвусмысленные знаки внимания со стороны Юдолла не заполнили эту
образовавшуюся в нем пустоту.
        Хьюик прибыл в ее покои, покои королевы, ни больше ни меньше, и увидел, что она окружена бумагами. Катерина разговаривала со своим дворецким и писала письмо. Речь шла о межевом споре.
        -Держитесь твердо, Казинс, - наставляла она. - Мы не допустим, чтобы с нами не считались. Земли достались мне от мужа; вподтверждение у меня есть документы. - Она свернула бумагу, провела по складке ногтем, капнула красным воском и запечатала его своей печатью. - Они где-то здесь, - продолжала она, роясь в бумагах. - Вот! - воскликнула она наконец, извлекая нужный документ из стопки. - Смотрите, Казинс, все ясно как день. Межа Хаммертонов проходит к западу от леса, а не к востоку. Значит, тот лес мой, верно?
        -Да, действительно, миледи, - ответил дворецкий.
        -Отнесите все нотариусу, и кстати, передайте, чтобы он выделил некоторую сумму матушке Монктон из монастыря. Им нужен новый амбар. И позаботьтесь о жене кровельщика, который недавно скончался. Ей нужно выплатить жалованье мужа за полгода; ей ведь надо как-то держаться. И подыщите ей место в доме - в прачечной, в саду или на кухне, если она умеет готовить. Оставляю дело на ваше усмотрение, Казинс.
        Хьюик наблюдал, пораженный ее уверенностью и спокойной властностью.
        Как только Казинс ушел, они сели рядом, и Катерина взяла его за руку со словами:
        -Хьюик, мне вас не хватало! - Никакие другие слова не могли бы сделать его счастливее; он почувствовал, как прежняя близость вернулась и снова окутала их. - Того бедняка, - объяснила Катерина, - раздавило, когда в моих владениях рухнула стена. Хьюик, мне больно оттого, что я должна быть здесь и не могу сама утешить его вдову. Мне следовало поехать туда, но я вынуждена остаться. Подумайте, Хьюик, сейчас я могла бы засаливать огурцы, варить варенье, сушить фрукты и лекарственные травы, смешивать настойки, верхом объезжать своих арендаторов, вести дела… а я вынуждена сидеть здесь. - Со страдальческим видом она развела руками. - Подумать только - покои королевы!
        -Кит, - робко начал он, не зная, имеет ли он право по-прежнему называть ее так, хотя сам нанес удар по их дружбе. Но она сильнее сжала его руку, и он продолжал: - Если я могу чем-нибудь вам помочь…
        -Можете, Хьюик, - быстро сказала она, не дав ему договорить. - Расскажите, каковы намерения короля. Мой брат утверждает, что он собирается на мне жениться. Я не хочу в это верить, но смотрите, где меня поселили. Кроме того, Уиллу жалуют графский титул… У меня ужасное предчувствие. - Ее рука метнулась к горлу, как будто его сдавило.
        -Кит, я сам слышал, как он говорил о браке, - кивнул Хьюик. - А Анна Бассет вернулась в Кале.
        Лицо Катерины посерело; вместо ответа, она закрыла глаза.
        -И вот еще что, Хьюик…
        -Что?
        -Вы видели Томаса Сеймура перед тем, как он уехал? Он говорил что-нибудь, просил что-нибудь передать?
        -Кит, хотелось бы мне ответить «да», но… нет. - Ее лицо вытянулось. - Но он не мог бы ничего сказать. Ни мне, ни кому-либо другому. Это слишком рискованно, - продолжил он, желая хоть как-то подбодрить ее.
        Кроме того, возможно, все так и есть. Хьюик не мог заставить себя сказать ей то, что он на самом деле думал о Томасе Сеймуре. Он рад, что Сеймур уехал, но признаваться в этом было бы жестоко.
        Поэтому она должна была радоваться, что сидит там, где она сейчас, а не на возвышении. Слуги начали разносить сладости. Подали желе, взбитые сливки с вином, пирожные. Их торжественно внесли в зал и расставили на столе в виде большой картины. Посередине олень в натуральную величину, сделанный из марципана, его рога - из сахарных кристаллов, грудь пронзена стрелой. Все так правдоподобно, словно скульптуру изваял сам Микеланджело. Оленя внесли четверо слуг; взале все замолчали, слышались лишь изумленные вздохи.
        Слуги остановились во главе стола; всем хотелось посмотреть, как им удастся поднять огромного оленя на возвышение. Но они оставались на месте. Все приподнялись с мест. Интересно, кому предназначен такой подарок? Хьюик встал и зашагал вперед, надеясь, что олень предназначен не той, о ком он думал… Но, конечно, олень для нее. Олень символизирует любовь, да и стрела в разъяснении не нуждается - король объяснился в своих чувствах.
        Катерина встала, ее лицо лучилось притворной радостью. Она быстро, застенчиво посмотрела на короля. Тот кивает с торжествующей улыбкой и шлет ей воздушный поцелуй. Большой зал взрывается аплодисментами. Стэнхоуп не скрывает досады. Глядя на нее, Хьюик невольно радуется: наконец-то с нее сбили спесь! Катерина по-прежнему изображала радость, но Хьюик знал, о чем она думает. Она представляет, как король будет хватать ее своими жирными лапищами.
        -Вытащите стрелу! - крикнул король.
        Когда Катерина вытащила стрелу, из «раны» брызнула кровь, точнее жидкость, похожая на кровь, - скорее всего, красное вино со специями. Белоснежная грудь скульптуры окрасилась в алый цвет. Подставила чашу, собрала в нее алую жидкость и поднесла королю. Он поднял чашу в сторону Катерины, воскликнув: «За любовь!» - осушил одним глотком, затем отшвырнул чашу в сторону. В зале стало тихо, если не считать звона упавшей чаши. Потом зал взорвался аплодисментами. Так одним простым жестом судьба Катерины была решена - и решена публично.
        За Катериной прислали Гертфорда. Она шла за ним по длинной галерее. Осанкой и походкой он так напоминал своего брата, что ей стало больно. Король ждал ее в своей опочивальне; он стоял, расставив толстые ноги в белых чулках и уперев руки в бока. Совсем как на портрете кисти великого Гольбейна, который висит в Уайтхолле, - олицетворение короля. Но Катерина видела нелепую пародию на портрет. Ни за что не подумаешь, что перед тобой тот же самый человек, если не считать драгоценностей и роскошного переливчатого наряда. Похоже, только украшения да одежда и поддерживали его образ.
        Из-за его огромного роста и необъятной толщины Катерина почувствовала себя куклой в кукольном доме, куда какой-то беззаботный ребенок поставил еще одну игрушку, слишком огромную для маленькой комнаты. Король улыбнулся ей во весь рот; потом двумя пальцами приподнял ее подбородок. Гертфорт, пятясь, вышел и закрыл за собой дверь. Хотя Катерина не питала к Гертфорду нежных чувств, ей хотелось крикнуть, чтобы он не уходил, не оставлял ее здесь. Она еще никогда не оставалась наедине с королем; вней нарастал страх. Она знала, что ее ждет, и лихорадочно соображала, как этому помешать.
        Наконец, король отвел от нее взгляд и обратился к ней, удивив ее своей мягкостью. Он попросил ее посидеть с ним и сказал, что хочет показать часослов, принадлежавший еще его отцу. Книга оказалась настоящим произведением искусства тонкой работы. Она любовалась яркими красками и затейливой позолотой и почти забыла, что сидящий рядом с ней старик, который бережно листает старые пергаментные страницы и показывает ей заложенный между ними засушенный цветок, давно выцветшую примулу, - сам король Генрих Восьмой. Он положил засушенную примулу ей на ладонь - призрак цветка.
        -Цветок засушила моя мать, когда я был маленьким, - сказал король, и Катерине вдруг показалось, что цветок очень тяжел. В нем словно сосредоточена вся история Тюдоров.
        -Возьмите его, пожалуйста, я боюсь его сломать, - прошептала она, боясь, что легчайшее дыхание унесет прочь эту часть королевского наследия.
        Король сравнивал ее саму с цветком - с розой; Катерина понимала, что в его устах это ничего не значащий комплимент. Затем он показал ей место в книге, где его отец написал примечание на полях рядом с изображением распятого Христа. Он расшифровал для нее неразборчивые слова: «Артур, покойся с миром». Фраза написана на латыни, и Генрих перевел ее. Катерина знала латынь, по крайней мере не хуже, чем король, но изобразила неведение.
        -Артур - это мой брат, - пояснил Генрих.
        -Принц Артур, - кивнула Катерина, касаясь кончиками пальцев высохших чернил.
        -Я знаю, что такое потерять близкого человека, - продолжал он.
        -Да, - прошептала она.
        -Ваш муж сильно страдал, но теперь он на небе с Господом, а вы… вы должны жить.
        В самом ли деле Латимер на небе? Может быть, он не в раю, а в другом месте… Она помнила, как умер ее муж и какую роль в его смерти сыграла она. Мысли ее так тяжелы, что она не нашлась с ответом. Видимо, король решил, что она лишилась дара речи из благоговения перед ним. Может быть, дело и в этом тоже. Ей трудно разобраться в своих мыслях, ведь она вот-вот войдет в историю и получит в ней не самую последнюю роль.
        -Я избрал вас, чтобы вы стали моей королевой, - сказал он.
        Он ни о чем не спросил ее и не сделал предложения в обычном смысле слова, когда у нее, пусть и формально, был бы выбор: согласиться или отказать. Интересно, отказывали ли королю когда-либо и в чем-либо? Катерина вспомнила Анну Болейн. Говорят, что она несколько лет отказывала ему, и король буквально сходил с ума от желания - что не помешало ему потом отправить ее на плаху. Катерина замерла, боясь, что, если пошевелится, ее вырвет прямо на домашние туфли короля из белой лайки.
        В голове у нее теснились воспоминания о Сеймуре: оего розовых губах, длинных пальцах, кедрово-мускусном аромате его духов, его жизнерадостном смехе. Ее мутит при мысли о том, чем ей придется заниматься с королем, когда она станет его женой. Хорошо, что ей ничего не нужно отвечать. В конце концов, он ведь ни о чем ее не просит. Все уже решено.
        -Мы поженимся здесь, в Хэмптон-Корт, - продолжал он, обнимая ее за талию. - В июле.
        Он пустился в подробности, рассказывал, как они будут пировать, какие псалмы исполнят во время венчания, кого пригласят в часовню. Катерина ничего не слышала, потому что представляла, как он будет обнимать ее своими жирными лапищами. Она старалась отвлечься, подумать о другом: одрагоценностях, о землях, о почестях, о том, как высоко взлетят Парры, но это не помогало подавить ее отвращение.
        -Но, ваше величество…
        -Называй меня Гарри, когда мы одни, - перебил он ее. - Теперь мы помолвлены, и у нас будет время на то, чтобы лучше узнать друг друга.
        Сама не понимая, как ей это удалось, Катерина улыбнулась, и довольный король засмеялся, его мучнистые щеки затряслись.
        -Давай выпьем за это! - сказал он.
        Словно по волшебству, появился Гертфорд с кувшином и разлил вино по стеклянным кубкам. Может быть, они уговорились заранее, и Гертфорд рассчитал время, когда ему следует вернуться? Все происходящее похоже на представление, спектакль, вроде тех, что ставит Юдолл. Она замечает, что руки у Гертфорда совершенно такие же, как у его брата. Как она тоскует по Томасу! А что, если ее мысли отражаются у нее на лице? Она вспомнила злобную, надменную супругу Гертфорда и немного ожила. Когда она станет королевой, Анне Стэнхоуп придется кланяться ей и подольщаться к ней! Она тут же укорила себя за суетность. Но ей надо было ухватиться за любую мелочь, чтобы извлечь хоть какое-то удовольствие из ее нового положения.
        Кубки, из которых они пили, были из венецианского стекла, на них красиво выгравированы виноградные лозы. Катерина еще никогда в жизни не пила из стекла. Стекло приятно холодило губы, но вино, видимо дорогое, показалось ей резким на вкус. Король, запрокинув голову, выпил все одним глотком, а кубок швырнул в камин. Он со звоном разбился о решетку. Катерина вздрогнула.
        -Ты тоже, Катерина! - велел он, беря ее за руку и замахиваясь. Кубок вылетел из ее пальцев и разбился о каменную кладку. - Эдвард, иди сюда, выпей с нами, - зычно приказал он Гертфорду. - Катерина! - продолжил он, и его глаза-изюмины при этом поблескивали. - Передай своему брату, что он получит титул.
        Ей очень хотелось воспользоваться случаем и попросить короля, чтобы тот позволил брату развестись. Пока можно, извлечь из происходящего как можно больше выгоды. Разве не ради этого все затевалось? Но она молчала. Она не могла бы подать голос, даже если бы захотела.
        Глава 4
        ДВОРЕЦ ХЭМПТОН-КОРТ, ИЮЛЬ 1543Г.
        Дот спустилась в посудомоечную. Она притворилась, что должна вымыть большой медный умывальный таз, хотя он был абсолютно чистый, чище он быть не может. Зато, стоя здесь, она могла краем глаза наблюдать за Уильямом Сэвиджем. Так зовут кухонного клерка, который запал ей в душу и никак не желал оттуда выходить.
        Бетти спокойно и просто спросила, как его зовут, Дот на такое ни за что не отважилась бы… хотя, может, и спросила бы, будь он старым и некрасивым, а не таким, от которого кружится голова. Она притворилась, будто оттирает невидимое пятнышко, а сама радовалась, что может лишнюю минутку побыть рядом с ним, искоса наблюдая, как он делает пометки на бумаге. Он ее как будто и вовсе не замечал. Волосы у него то и дело падали на лоб, и он встряхивал головой, чтобы убрать их. Наверное, не хочет запачкаться чернилами. Дот представляла, как запускает пальцы в его шевелюру; наверное, на ощупь они мягкие, как шелковые рубашки леди Латимер. Он положит ей руку на плечо, притянет ее к себе так близко, что она почувствует его дыхание, и скажет… Что он скажет? Нет, его слов Дот представить не может!
        Какая же она дурочка, что грезит о нем… и потом, руки у нее красные и грубые. Она бросила таз и вышла во двор поискать Бетти. Та увиливала от работы на сеновале над конюшней. Дот уселась с ней рядом на солому.
        -Опять вертелась возле Уильяма Сэвиджа? - спросила Бетти, толкнув Дот в бок. - Лучше подойди к нему да предложи пообжиматься. Ведь ты этого хочешь?
        -Не могу, - ответила Дот, жалея, что в ее мире все не так просто, как у Бетти.
        -Или пройдись перед его столом и как бы ненароком покажи грудь, - хихикнула Бетти.
        -Ой… - смущенно хохотнула Дот. - Прошу прощения, благородный сэр! Я поскользнулась на куске масла.
        -Позвольте помочь вам заправить грудь обратно в платье, - протянула Бетти, изображая мужчину, и обе разражаются хохотом.
        -Он образованный… зачем ему такая, как я? - вздохнула Дот, отсмеявшись.
        -Зато твоя хозяйка скоро станет королевой, - ответила Бетти. - Да тебе стоит только захотеть, и все кухонные парни станут твоими! Тебе ведь только так, время провести… ты ведь не собираешься за него замуж.
        -Да, верно, - согласилась Дот, хотя на самом деле ей хотелось именно замуж, какой бы несбыточной ни выглядела ее мечта. Хотя Уильям Сэвидж не перемолвился с ней ни единым словом, она не могла не думать о нем. Дот прекрасно понимала, что дерево нужно рубить по себе, но ей была невыносима мысль о том, что придется выйти за какого-нибудь конюха или рассыльного.
        -Ты даже вон его можешь подцепить, - продолжала Бетти, показывая на виночерпия - всем известно, он любит подсматривать за молодыми девицами.
        -Фу! - поморщилась Дот. - А ты тогда подцепи Большого Барни.
        Обе снова расхохотались.
        Большим Барни здесь зовут полоумного, который чистит выгребные ямы.
        -Вот бы и мне служить знатной даме! Куда приятнее, чем с утра до ночи отскребать горшки да кастрюли. - Бетти притворно хмурится. Но обе понимают: из Бетти не выйдет хорошей горничной, потому что она то и дело грязно ругается и не может помолчать ни минуты. Втайне Дот немного завидовала Бетти, которая рада спать у очага на кухне и по ночам обнимается с поварятами. Ей тоже хочется попробовать, хотя бы раз дойти до конца, а не только обниматься и целоваться, как с Джетро или с Гарри Дентом! Дот вздыхает. Об Уильяме Сэвидже можно только мечтать… Она представляла, как однажды он оторвется от своих бумаг и улыбнется ей, а она улыбнется в ответ. При этой мысли внутри у нее все таяло.
        -Леди Латимер будет беспокоиться, куда я запропастилась. - Она встала и стряхнула солому с платья. - В волосах не осталось? - спросила она, и Бетти вытащила пару соломинок, которые забились ей под чепец.
        Дот спустилась по лестнице, отряхнувшись в последний раз, схватила медный таз и направилась в покои Катерины.
        Мег она застала во внешних покоях; та разбирала нитки для вышивания по цвету.
        -Вот и ты, Дот. Где ты была? Матушка велела разжечь камин.
        -Камин в июле?
        -Об этом просил король.
        -Король?
        -Да, он там с ней.
        -Мне идти туда? - ахнула Дот, указывая на дверь. - Да я ведь… - Она сжалась. Дот почти ничего не боялась, но при мысли о том, что она увидит короля, у нее закружилась голова.
        Мег смотала моток зеленой пряжи и положила в корзинку для рукоделия. Дот взяла деревянные пяльцы с натянутым на них шелковым лоскутом, рисунок начерчен карандашом. Дот не грамотна, но все же разобрала переплетенные инициалы «Г» и «К».
        -Ах, Дот, жаль, что нельзя повернуть время вспять! - Мег вздохнула. По ее лицу словно пробежала тень, и Дот догадалась: наверное, Мег хочется вернуться назад, в то время, когда все было проще.
        -Мег, все не так плохо, - сказала Дот. - Здесь так роскошно… и матушка скоро станет королевой. - Она невольно вспомнила о двух предшественницах Катерины, ее тезках. Для них, наверное, на белье тоже вышивали инициалы… А что с ними стало?
        Мег снова вздохнула:
        -Но и не хорошо.
        Дот вспомнила слова Катерины: «Мег - самая настоящая пессимистка». Она не стала спрашивать, что означает это слово. Наверное, быть пессимисткой - все равно что быть проклятой. Очень хочется, чтобы Мег просто забыла обо всем. Но если весь мир или Бог сговорились, чтобы с Мег случилось то, что случилось, поневоле станешь пессимисткой, хочешь ты того или нет.
        -Ты лучше затопи камин, - посоветовала Мег, вытаскивая из передника Дот соломинку и вопросительно глядя на нее.
        -Это не то, что вы подумали, - говорит Дот.
        -Не мое дело, - пробормотала Мег. - Там ведерко с углем; его принес угольщик. - Она показала на красивое ведерко в углу.
        -Углем топить? - спросила Дот.
        -Да, король предпочитает уголь. Наверное, тепло полезно для его ноги. - Видимо, испуг Дот отразился у нее на лице, потому что Мег добавила: - Да ты не бойся. Присядь пониже, до самой земли, и молчи. Скорее всего, он даже не обратит на тебя внимания.
        Дот не представляла, как выглядит король; несмотря на то что она уже довольно давно жила во дворце, еще ни разу не видела его даже издали. Зато она прекрасно помнила картину, с нее еще сделали много гравюр. На той картине король очень величественный, он стоит, расставив ноги и положив руки на бедра, а смотрит так, что поджилки трясутся. Дот взяла ведерко и трутницу, а под мышку сунула метелку для камина.
        -Привыкай, Дот. Через несколько дней она станет его женой.
        Дот набрала в грудь побольше воздуха, чтобы успокоиться, и постучала в дверь внутренних покоев.
        -Войдите! - послышался тихий голос Катерины.
        Дот отодвинула засов и толкнула тяжелую дверь плечом. Звякнуло ведерко. Она покраснела, пробормотала себе под нос: «Простите» - и упала на колени. Они у окна; Катерина сидела на табурете, а король - в деревянном кресле. Больную ногу он положил ей на колени.
        К облегчению Дот, на нее он даже не посмотрел. Ее словно не существовало.
        Катерина молча с улыбкой кивнула ей и жестом велела ей встать. Дот все время косилась на них, пока разводила огонь. Король держал Катерину за руку; он совсем не такой, как на портрете. Перед ней толстый, одутловатый старик, лишенный всякого величия. Катерина могла бы быть его дочерью или племянницей.
        Дот еще не доводилось топить камин углем; жаль, что некого спросить, как и что делать. Она положила побольше растопки в надежде на лучшее. Вытерев руки о фартук и испачкав его, она чиркнула трутницей. Король вздохнул.
        -Кит, - сказал он, - иногда я гадаю, что такое нормальная жизнь.
        Дот, обернувшись через плечо, увидела, что Катерина гладит его бороду. Наконец трут занялся, Дот стала осторожно раздувать пламя, при этом слушая рокочущий голос короля:
        -Мне хочется, чтобы подданные говорили не только то, что я, по их мнению, хочу от них услышать!
        -Гарри, - ответила Катерина. Дот даже не представляла, что кто-то может называть короля «Гарри»; это ведь такое обычное имя! - Может быть, все тебе потакают, потому что боятся тебя.
        Он выпустил ее руку и выпрямил спину; кресло заскрипело под его тяжестью.
        -Один флорентиец… не помню, как его зовут… в последнее время, Кит, имена ускользают из моей головы. Так вот, флорентиец написал: для принцев лучше, чтобы их боялись, чем любили. Для того чтобы тебя все время боялись, нужно прилагать столько усилий! Из-за этого я… - Он не договорил.
        -Никколо Макиавелли, - подсказала Катерина. Дот не очень поняла, о чем они говорили. - Гарри, всем нам приходится совершать поступки, которые потом терзают нашу совесть.
        -Кит, ты мне не потакаешь. Только тебе хватает мужества говорить правду. Вот почему я выделил тебя из всех. - Дот раздувала пламя, пока угольки не начали ярко полыхать.
        -Я стараюсь быть честной, Гарри. Ведь именно этого просит от нас Господь!
        Король потер рукой затылок.
        -Кит, ты чувствуешь сквозняк?
        -Нет, но окно приоткрыто. Должно быть, оттуда дует.
        Он подошел к окну и попробовал закрыть его. Оно не поддалось, и он дернул так сильно, что стеклянная панель треснула, а задвижка сломалась.
        -Проклятье! - вскричал он, снова и снова стуча задвижкой по подоконнику, проделывая дыры в дереве - тук-тук-тук. Щепки полетели во все стороны. Дот, сжавшись, забилась в угол; она не смотрела на короля и надеялась, что он ее не замечает.
        -Успокойся, Гарри. - Катерина подошла к нему и стала массировать ему плечи. Его лицо побагровело, на лбу выступили капли пота. Он раздражен, как огромный капризный младенец. - Позволь мне! - Она мягко попробовала вынуть сломанную задвижку из его сжатых пальцев. Но он вдруг с силой швырнул задвижку в очаг, рядом с которым скрючилась Дот. Она вжала голову в плечи. Пролетев совсем рядом, задвижка с грохотом ударилась о ведерко с углем. Сердце у Дот билось, как кузнечный молот; руки так дрожали, что она боялась выронить метелку. Она не смела встать, чтобы не привлечь к себе внимания. Король сел, закрыл голову руками и тяжело вздохнул, а Катерина продолжала массировать ему плечи и тихонько утешать. Она покосилась на Дот и подняла брови, словно спрашивая: «Ты цела?» Дот кивнула, и Катерина подняла палец к губам, призывая ее к молчанию.
        Король ничего не сказал, даже не посмотрел в ее сторону; ему все равно, жива она или умерла. Потом он поднял голову и тихо признался:
        -Кит, иногда я боюсь самого себя. - Вид у него был подавленный и удрученный, глаза скошены, как у собаки-ищейки. - На меня иногда находит… Как будто внутри меня другой человек. Как будто я одержимый! - Катерина погладила его по рукаву и что-то прошептала. - Иногда мне кажется, будто я теряю рассудок. Вес Англии давит на меня. - Какое-то время он молча перебирал драгоценные камни на своем дублете. Потом снова подал голос - еле слышно, почти шепотом: - Я спрашиваю себя, что я сделал с Англией, порвав с Римом. Мне кажется, что… Душа Англии расколота. - Дот понятия не имела, что и король способен сомневаться, как обычный человек. Разве не сам Господь внушал ему, что делать?
        -С прошлым надобно смириться, - сказала Катерина. Дот часто слышала от нее эти слова; особенно часто они бывали обращены к Мег. - Гарри, нужно обладать большим мужеством, чтобы изменить ход вещей, как это сделал ты. - Она еще не договорила, а король как будто просветлел, глаза у него засияли. - И я твердо убеждена, что Господь на твоей стороне.
        -Он подарил мне сына, - с гордостью произнес король. - Вот доказательство того, что он доволен.
        -И славного сына.
        -А ты, Кит, подаришь мне сына? - спросил он, как маленький мальчик, который просит сладости.
        -Если будет на то Господня воля, - с улыбкой ответила она.
        Выходя из комнаты, Дот заметила, как по лицу Катерины пробежало облачко.
        -Нам пожаловали аббатство Уилтон, - сообщила сестрица Анна.
        Они сидели рядом у окна во внешней приемной. У них на коленях было расстелено платье; они нашивали на него крупные жемчужины. Катерина наденет это платье на венчание.
        -Вы переедете туда? - Катерине была невыносима мысль о том, что ее сестра сгинет в Уилтшире, в захолустье.
        -Мне не нравится думать об этом, - призналась Анна, - я ведь знаю, что творилось во многих монастырях. Там была резня.
        -В Уилтоне не пришлось прибегать к насилию, - возразила Катерина. - Мне сказали, что настоятельница отдала его добровольно, и ей назначили пенсию.
        Катерина невольно подумала о других больших монастырях, которые буквально сровняли с землей, о монахах, подвергнутых пыткам и запугиванию, обо всех разрушениях, которые творил Кромвель… «Во имя короля», - напомнила она себе.
        Она помнила рассказ Латимера о Фаунтинском аббатстве. По его словам, не меньше чем восьми десяткам монахов вспороли животы и повесили на деревьях. Он видел это собственными глазами.
        -Рада это слышать. Нет, я останусь при дворе. Муж хочет, чтобы я была рядом; да я и сама хочу, потом мне приятно быть с тобой.
        -Ах, как ты мне будешь нужна!
        Катерина посмотрела по сторонам. В просторном зале было много дам, которых она почти не знала. Она понятия не имела, кто как к ней относится. Дамы бесшумно обмахивались веерами, пытаясь спастись от июльского зноя. Три жирные черные мухи кружили по комнате; время от времени кто-то замахивался на них веером.
        Катерина подошла к окну, распахнула его, но снаружи жар был еще сильнее. Весь день в Хэмптон-Корт съезжались гости на ее свадьбу. Чем станет для нее третий брак - блаженством или проклятием? Катерине хотелось во всем признаться сестре. Она совершила ужасные грехи; достаточно вспомнить Мергитройда и Латимера. И о Сеймуре придется рассказать, ведь она до сих пор лелеет в сердце его образ… а к королю испытывает отвращение. В ее голове все это необъяснимым образом переплеталось: одно событие подводит к другому, как будто за всем стоит некто, она так и не поняла, Бог или наоборот… Она не может себя заставить выразить свои мысли словами, высказать все, что ее мучит, вслух. Она боится. А чего боится - она и сама точно не знает. Бесформенный страх как будто завис в воздухе.
        -Тебе придется здесь остаться, если я прикажу, - усмехнулась она, дружески подталкивая сестру в бок. Если она притворится, что не боится, может быть, ей удастся убедить в этом даже саму себя.
        -Кит, ты станешь королевой, - прошептала Анна.
        Видимо, она только сейчас начала понимать, что происходит. Последние несколько недель Катерина выбирала себе приближенных. Она настояла на том, чтобы Дот осталась при ней, хотя многие придворные дамы были недовольны ее решением: они так старались навязать ей в услужение своих дочек! От лести и подарков она отгораживалась благожелательной улыбкой. Перед ней проходит целая вереница застенчивых, еще по-детски нескладных девиц. Катерина знала: они охотнее остались бы дома, с братьями и сестрами, чем прислуживали королеве.
        Она вызвала ко двору Элизабет Чейни, любимую кузину и подругу детских лет, властную Лиззи Тируит, кузину Мод и Мэри Вутон, которая дружила еще с ее матерью; Мэри очень стара и повидала все. Кроме того, она вызвала к себе из Снейпа Люси, жену пасынка. Пусть хоть немного отдохнет от своего муженька, Джона-младшего: его не назовешь самым снисходительным из мужей.
        Все ее фрейлины получили платья из хорошего черного бархата. Король был разочарован и назвал свиту невесты стаей ворон. Ему бы, конечно, хотелось, чтобы придворные дамы походили на красивых зябликов, которых он, если пожелает, может запечь в пирог. Милого Хьюика Катерина тоже держала подле себя, назначив его своим личным врачом. Ее выбором король был доволен; ему даже казалось, будто на последнем настоял он. Возможно, так оно и есть. Наверное, он считал, что Хьюик и дальше будет шпионить за ней. Но теперь Хьюик - на ее стороне, и Катерина твердо верила: он ни за что ее не выдаст. Кроме того, ему пока нечего выдавать, хотя это не обязательно означает полную безопасность.
        Она постепенно привыкала к придворной жизни. Ей все льстили, надеясь на ответные милости. Художники хотели написать ее портрет; ее осаждали ремесленники, переплетчики, виноторговцы, проповедники, гранд-дамы и графини, которые раньше не удостаивали ее даже взглядом. Хьюик познакомил ее со своим возлюбленным Николасом Юдоллом, наблюдательным ученым, любителем едких шуток; онем ходило много разных слухов. Как только он вытаращил глаза и растянул губы в насмешливой улыбке, изображая Стэнхоуп, Катерина поняла, что Юдолл ей понравится. Он сочинял пьесы и философские трактаты, ставил затейливые маскарады, но больше всего любил беседовать о серьезных вещах. Катерина решила: раз она не может быть с Сеймуром и должна смириться с нежеланной свадьбой, нужно постараться извлечь из своего нового положения как можно больше хорошего и окружить себя теми, кто ей по душе. Кроме того, ей хотелось приносить пользу людям. А чтобы приносить пользу, она постарается наилучшим образом воспользоваться своим новым статусом.
        Объявили о приходе леди Марии. Она вошла медленно, покачивая бедрами, в платье, затканном золотой нитью, с роскошным ожерельем на шее. По одну ее руку шагала Сьюзен Кларенси, по другую - ее сестра Елизавета. Елизавете нет еще и десяти, но она высокая, ростом почти с Марию, и держится так, что кажется старше своих лет. Пышные огненно-рыжие волосы доходили ей до талии; унее большие черные глаза и красивые губы сердечком. Простое по покрою платье из темно-синего бархата подчеркивало красоту девушки. В тонких пальцах она сжимала книгу. В отличие от старшей сестры, Елизавета держалась как принцесса; она выступала с высоко поднятой головой, невозмутимая, с полуулыбкой на губах. Король признал обеих дочерей незаконнорожденными. Мария слегка горбилась и с подозрением смотрела на всех и каждого. Елизавету же как будто вовсе не трогала холодность отца и собственный неопределенный статус. Катерина вспоминала, каким был король в молодости; младшая дочь унаследовала его черты. Интересно, думала Катерина, не будет ли сходство с отцом благодатью для девушки.
        Мария и Елизавета поздравили ее.
        -Завтра вы станете моей мачехой, - сказала Мария, криво улыбаясь, словно сама себе не верила, и продолжала: - Моя предыдущая мачеха была на десять лет моложе меня. - Она язвительно усмехнулась. Раньше Мария ни разу не заговаривала с ней о свадьбе. Катерине показалось, что для Марии завтрашнее венчание - больной вопрос. Марии давно следовало выйти замуж. - Вы хотя бы старше меня, пусть всего на четыре года… - После паузы она продолжила: - И мы с вами друзья.
        -Да, друзья, - согласилась Катерина, взяла Марию за руку, притянула к себе и поцеловала в щеку. Та немного оттаяла. - И я сделаю все, что могу, чтобы… - она подыскивала слова, пытаясь потактичнее сказать Марии, что она постарается смыть с нее пятно незаконности, - ускорить ваше дело.
        Редкая искренняя улыбка ненадолго появилась на лице Марии, затем она легонько подтолкнула сестру вперед.
        -Я с гордостью буду звать вас матушкой! - объявила, подойдя к ней, Елизавета.
        Она прочла стихотворение на латыни. Слова легко слетали с ее губ, как будто она чаще говорила по-латыни, чем по-английски. Дамы не в силах были оторвать от нее взгляда. Все дивились ее красоте и уму, только Мария презрительно кривила уголки губ. Катерина вздохнула: из-за матери Елизаветы король развелся с матерью Марии. Она молилась про себя, просила у Бога, чтобы не только отец потеплел к дочерям, но и между сестрами установились дружеские отношения.
        Вошли еще дамы, племянницы короля. Маргарет Дуглас, дочь старшей сестры короля, супруги короля Шотландии. На ней было платье из зеленой парчи, расшитое золотом; врукаве она несла собачку. Катерина заметила озорной блеск в ее глазах и вспомнила, что король приказал посадить ее в Тауэр за то, что она без разрешения выбрала себе мужа из семейства Говард. Правда, после ее освободили, но считали ненадежной. Ее кузина Фрэнсис Брэндон совсем из другого теста; она была на последних сроках беременности и шла вперевалку, держалась надменно. Она упорно говорила по-французски, чтобы кто-нибудь не забыл - ее мать, Мария, младшая сестра короля, когда-то была королевой Франции. Катерина радовалась при мысли о том, что эти высокопоставленные дамы, представительницы лучших семей в стране, будут ее свитой. Они будут приседать перед простушкой Катериной Парр, чьи предки не столь знатны и знамениты… Стэнхоуп принужденно улыбалась. На ней многослойное парчовое платье малинового цвета, на белой атласной подкладке, а ее чепец был сплошь расшит драгоценными камнями. Видимо, она решила затмить всех своим нарядом. Анна
Стэнхоуп помешана на правилах иерархии. Еще в детстве, в школьном классе, она задирала нос перед Катериной. Катерина невольно злорадствовала, видя, как Стэнхоуп заставляет себя улыбаться; неискренняя улыбка словно приклеилась к ее лицу. Следом вошла Кэт Брэндон в парчовом платье небесно-голубого цвета, которое оттеняло ее черные глаза. Кэт, похоже, наплевать на то, что она герцогиня Саффолк; ей все равно, кто кому должен кланяться. Мег угрюма; она дрожала, несмотря на июльскую жару; пряди влажных каштановых волос прилипли ко лбу, с лица не сходило тревожное выражение. Кэт взяла ее за руку и потащила вперед.
        -В чем дело, Мег? - спросила Катерина.
        Мег не из тех девушек, кто расцветает в окружении множества людей; Катерина знала, что Мег охотнее посидела бы в приемной с Дот, а не изнывала здесь среди чванливых дам.
        -Как мне вас называть, когда вы станете королевой, - ваше величество? - дрожащим голосом спросила Мег. Этим вопросом она донимала ее уже много дней.
        -Мег, обращение «ваше величество» предназначено только для короля. Ко мне на людях можно обращаться «мадам» или «ваша светлость». Давай лучше спросим сестрицу Анну; никто лучше ее не разбирается в тонкостях придворного этикета.
        -Обычно к королеве-консорту обращаются «мадам», а официально - «ваша светлость», - вмешалась Анна Стэнхоуп, которая, должно быть, подслушивала их, хотя стояла в противоположном углу. - Правда, была одна королева, которая предпочитала, чтобы ее всегда называли «светлостью»…
        Все понимали, что она имеет в виду мать Елизаветы, которую не полагается называть по имени публично.
        -Как бы там ни было, Мег, - продолжила Катерина, - наедине мы будем обращаться друг к другу так же, как и всегда, и я по-прежнему буду тебе матерью. - На лице Мег появилась слабая улыбка. - Представь, - Катерина подмигнула девушке, - ты еще можешь выйти за маркиза, и тогда нам всем придется называть тебя «миледи».
        Мег снова помрачнела, и Катерина поняла свою ошибку.
        -Не дразни ее, - предостерегла Катерину сестрица Анна.
        -Я ни за кого не выйду замуж, матушка, даже за герцога, - заявила Мег. - Я хочу всегда оставаться с вами.
        -Когда-нибудь мужчина украдет твое сердце, - ласково произнесла Кэт Брэндон.
        Катерина невольно вспомнила Томаса, и у нее больно сжалось сердце. Где-то он сейчас? Наверное, далеко за границей, забыл о том, что разбил ей сердце, и любезничает с иностранными красотками…
        -Не будет этого, - возразила Мег, и ее глаза наполнились слезами.
        -Мег, я не хотела тебя обидеть, - улыбнулась Кэт. - Помнишь, что я просила тебя почитать? - Она протянула Мег стопку листов.
        -Что там у вас? - заинтересовалась Катерина.
        -Леди Саффолк хочет, чтобы я почитала вслух, - бормочет Мег, с трудом взяв себя в руки.
        Подошли придворные дамы; всвоих разноцветных нарядах они были похожи на стайку пестрых птичек. Сейчас король наверняка одобрил бы свиту своей невесты. Елизавета держалась впереди; похоже, она совсем заворожила Мег, девушка не могла оторвать от нее взгляда.
        -Леди Саффолк просила меня, - продолжила Мег, и румянец залил ее от шеи до лба, - прочесть одну вещь в честь вашей свадьбы.
        Видя, как смущается Мег, Катерина взяла ее за руку, желая успокоить, и заметила, что ногти, которые та грызла несколько недель назад, снова начали отрастать. В ней загорелась надежда: может быть, девочке все же удастся справиться с прошлым.
        Все обступили их; дамы постарше рассаживались на табуреты, молодые девицы располагались на турецком ковре - подарке посла. Мег, по-прежнему стоя, глубоко вздохнула. Кэт Брэндон была не в силах удержаться от смеха; среди дам послышалось хихиканье.
        -Хватит! - рявкнула Фрэнсис Брэндон.
        Шум сразу же стих, и Мег откашлялась.
        -«Пролог к рассказу о батской ткачихе»…
        -Кэт Брэндон, - Катерина с громким хохотом, перебила падчерицу, - какая же вы вредина!
        -Мне Юдолл подсказал, - призналась Кэт. - Мы решили, что сейчас уместно будет напомнить о веселой вдове, которая пережила пятерых мужей. - Все присутствующие, кроме Фрэнсис, рассмеялись, та, судя по всему, смеяться не умела. Вряд ли многие из них читали Чосера; должно быть, Кэт вкратце пересказала им содержание.
        -Николас Юдолл. - Все еще смеясь, Катерина покачала головой. - Ах, хитрец… Кстати, где вы это заполучили? Я имею в виду - рукопись?
        -Откровенно говоря, - Кэт понизила голос, - взяла в мужниной библиотеке, если вы понимаете, что я имею в виду.
        -Что ж, надеюсь, он ничего не узнает, не то решит, что вы испорчены до мозга костей, - улыбнулась Катерина, - и подаст на развод! И вообще, - с притворной надменностью продолжила она, - вам хорошо известно, что я похоронила только двух мужей и собираюсь выйти за третьего.
        Услышав ее ответ, все взорвались смехом, постепенно перешедшим в хихиканье, которое стихло, когда внизу, во дворе, послышался шум.
        -Миледи Латимер! - кричал кто-то, затем снова, громче: - Миледи Латимер!
        Крики сопровождались шумом, цокотом конских копыт и звоном оружия. Катерина перестала смеяться. Она не могла слышать такие звуки, они напоминали ей о Снейпе. Стоящая рядом с ней Мег заметно побледнела и стала грызть ноготь на большом пальце.
        -Там король! - вскричала Маргарет Дуглас. Даже она, похоже, была взволнована, хотя король - ее родной дядя.
        Катерина встала и спокойно подошла к открытому окну, демонстрируя идеальную выдержку. Какая бы буря ни бушевала в ее душе, внешне она всегда покладиста, жизнерадостна и спокойна, словно играла королеву в одной из пьес Юдолла.
        -Ваше величество! - певуче произнесла она. - Чему я обязана такой честью?
        Король гарцевал верхом на огромной взмыленной чалой кобыле; ее сбруя по цвету подходила к его охотничьему наряду. Казалось, король закутан в несколько слоев ткани с позолотой. Его окружали не меньше дюжины придворных, среди них Катерина заметила мужей нескольких присутствующих дам. Рядом с королем герцог Саффолк; вид у него был взъерошенный. По возрасту он годился Кэт в деды. По другую сторону короля Гертфорд, муж Анны Стэнхоуп; он изо всех сил сдерживал свою норовистую лошадь. Ее брата Уилла среди кавалеров не было, он вернулся на северную границу, где должен сдерживать шотландцев. И на свадьбе его не будет… Зато Серрей, друг Уилла, тоже в числе приближенных; он приветливо помахал Катерине рукой.
        Шесть черных ищеек спустили на землю; они часто дышали, вывалив розовые языки. У живой изгороди метался обезумевший от страха кролик, но только одна из собак лениво встала и не спеша потрусила к нему. Она сразу потеряла к зверьку интерес, когда он перескочил изгородь и скрылся в зарослях. Собака повалилась в густую прохладную траву и стала смешно кататься на спине.
        -Мы вернулись с охоты! - крикнул король. - И хотим взглянуть на нашу красавицу невесту накануне свадьбы.
        Катерина сделала реверанс и помахала рукой, гадая, означает ли королевское «мы» его самого и Господа или его самого и другую часть его же, ведь всем известно, что у короля две стороны. Будет ли он так же говорить в супружеской спальне? При мысли о супружеской спальне ее замутило.
        Она призналась в своих страхах Хьюику, который предложил зажечь в спальне сладкие благовония или хотя бы запретить себе думать о вони, зажмуриться и представлять кого-нибудь другого. Они вместе посмеялись над его предложением, но чем меньше дней оставалось до свадьбы, тем меньше ей хотелось веселиться. «Это мой долг», - напомнила себе она, повторяя одно и то же снова и снова, как молитву.
        -Я польщена, ваше величество.
        Еще два всадника въехали на двор; между ними на шесте был привязан убитый олень. Голова безвольно моталась из стороны в сторону, большие глаза смотрели прямо на нее. Катерина, которая обычно была не слишком сентиментальна, не могла смотреть на несчастное животное.
        -Отправьте на личную кухню королевы! - крикнул король. - Это дар для нашей будущей жены.

* * *
        Не говоря ни слова, Катерина по очереди поднимала руки, чтобы ей пристегнули рукава. Две ее помощницы проделывали один и тот же ритуал почти каждый день уже довольно давно, и, хотя теперь у нее четыре новые фрейлины, которые помогают ей одеваться, Катерина не отказывалась от услуг Дот. Дот знала ее, как никто другой. Она выщипывала ей волоски на лбу, подстригала ногти и вычищала из-под них грязь; стригла ее грубые волосы внизу живота, как ни странно, рыжие; стирала окровавленные тряпки, когда у Катерины были месячные; она обрабатывала специальным камнем ее пятки, умащала мазями и бальзамами, причесывала по сто раз утром и вечером, выбирала вшей, душила волосы лавандой, заплетала косы, промывала глаза, прикладывала компресс к мозолям, мыла ноги холодной водой, чтобы Катерина меньше страдала от летней жары, надевала на нее нижние юбки, верхние юбки и чепцы, завязывала ленты на туфлях и ночных сорочках. Она знала тело Катерины так же хорошо, как свое собственное.
        Сегодня она румянила ей щеки, чтобы глаза сияли ярче. Говорят, глаза у нее цвета моря. Дот не знала, какого цвета море, но, глядя в глаза леди Латимер, она представляла себе реку на закате, когда солнце как будто ныряет в ее глубины. Есть картина, она висит в длинной галерее; там нарисованы парусные суда, высокие, как соборы, которых буря разметала по бушующему океану. Подумать только, она, Дот Фонтен, оказалась во дворце Хэмптон-Корт и служит будущей королеве Англии… Чуть ли не каждый день Дот хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться - все это ей не приснилось. С ней столько всего случилось за последнее время… Может быть, когда-нибудь она увидит и море. Дот кажется, что для нее нет ничего невозможного. То есть почти нет: она, скорее всего, так никогда и не увидит улыбки Уильяма Сэвиджа, который даже не смотрит в ее сторону, хотя она часто заходила в буфетную с тем или иным поручением.
        Дот смотрела, как Катерина встает на колени перед деревянным алтарем в дальнем конце комнаты и молится про себя. Интересно, что она просит у Бога? Может быть, чтобы ей не отрубили голову, как двум другим королевам? Когда Дот задумывалась о таких вещах, ей делось тошно.
        Ее черный атласный халат блестел, как патока; волосы, распущенные по спине, были похожи по цвету на апельсиновый джем, какой варят на дворцовой кухне; он одновременно горький и сладкий на вкус. Глядя на Катерину, Дот представляла себе Гвиневеру[1 - Гвиневера - супруга легендарного короля Артура, изменившая ему с Ланселотом, одним из рыцарей Круглого Стола. (Примеч. ред.)] или Изольду, которые сводили мужчин с ума одним взглядом. Она вытирала пыль с комода, поднимая по очереди гребень слоновой кости, щетку с серебряной ручкой, горшочек с душистым маслом, пахнущим незнакомыми специями, тяжелую цепь, которую Катерина сняла перед тем, как ложиться спать. Украшение натерло ей шею, и теперь там ссадина. Цепь украшена камнями размером с ноготь цвета сырых почек. Она кладет цепь на место, в шкатулку с бархатными впадинами, точно соответствующими размеру камней. Она задела локтем флакон с розовой водой и испуганно ахнула, когда флакон со звоном упал на пол. Он не разбился, но пробка вылетела, и розовая вода разлилась между половицами. По комнате распространился сильный аромат роз. Дот нагнулась за флаконом
и заметила, что надела чулки наизнанку. Интересно, как ей все удается успевать, если она сама не может одеться как следует? - подумала она.
        -В чем дело? - спросила Катерина, окончившая молитву.
        -Извините, миледи, розовая вода пролилась.
        -Не волнуйся, Дот, скоро розовая вода потечет здесь рекой. - Обе засмеялись, и Дот показалось, Катерина только что поняла, что значит быть королевой. Все ее желания будут немедленно исполняться, какой бы высокой ни была цена.
        На столике стояло блюдо с пирожными.
        -Попробуй, Дот, - предложила Катерина. - Внутри у них клубника. Они очень вкусные.
        -Что вы! Мне нельзя, - возразила Дот.
        Она отлично понимала, что такое изысканное угощение не для нее. Катерина сама взяла с блюда пирожное и протянула ей. Дот смущенно отвернулась; ей неловко есть в присутствии леди Латимер, в ее спальне. Ей было так сладко, что она зажмурилась. А какое оно нежное - прямо тает на языке! И какая сочная ягодка внутри! Такое удовольствие наверняка греховно - иначе и быть не может.
        -Ах, - вздохнула она, - это… это…
        Катерина засмеялась, глядя на нее.
        -Полно, - сказала она. - А теперь, Дот, вытри руки хорошенько. Сейчас ты поможешь мне надеть платье; нехорошо, если оно окажется в масляных пятнах.
        Свадебное платье разложено на постели. Настоящее чудо портновского искусства, алое с золотом, расшитое жемчугом и драгоценными камнями. Оно такое тяжелое, что вчера им пришлось выносить его из гардероба вдвоем.
        -Сначала надень на меня нижнюю рубаху, а потом позови сестрицу Анну и Мег. Остальное сделаем вместе.
        Дот придержала рубаху, помогая Катерине надеть ее, затем туго затянула шнуровку на спине; жесткая тафта шуршала, словно птичье оперение. От рубахи пахло утюгом.
        Затем она надела два вышитых рукава и осторожно завязала их на плечах. Пришлось проследить, чтобы плечи не помялись, хотя их даже не будет видно после того, как они наденут платье.
        -Дот, знаешь, что сказал обо мне астролог, когда я была маленькой? - спросила Катерина.
        Дот лишь невнятно пробурчала вместо ответа: унее полон рот булавок.
        -Он предрек, что когда-нибудь я стану королевой. Так, мол, сказали звезды. Мои родные всегда шутили на эту тему; если я капризничала, меня поддразнивали и называли «вашим величеством». Мы смеялись, потому что это казалось совершенно невероятным. - Катерина умолкла, о чем-то задумавшись. Может быть, вспомнила своего красавца Томаса Сеймура, который неожиданно уехал, не сказав ни слова. - Жизнь предлагает ей очень необычные подарки… Иногда, Дот, мне кажется, что у Бога есть чувство юмора.
        Дот не совсем поняла, что имеет в виду хозяйка; выйти замуж за короля - это вам не шутки!
        Дот сходила за сестрицей Анной и Мег; они вместе одели Катерину. Она была совершенно невозмутима и не дрогнула, когда на нее надели тяжелое, расшитое золотыми нитями, украшенное многочисленными бриллиантами и жемчужинами свадебное платье.
        Катерина велела позвать молодых фрейлин; девушки робко заглянула в дверь, трепеща от волнения. Все притворяются, будто Дот здесь нет. Они не знают, как к ней относиться. Дот - простая служанка, но Катерина, которая через несколько часов станет королевой, относится к ней как к родной дочери. Дот не обижалась, она привыкла к такому обращению и знает свое место. Но она знает, что многие люди стремятся попасть ко двору, изо всех сил карабкаются вверх. Кромвель был сыном простого пивовара и внуком кузнеца, а кардинал Уолси, который был канцлером королевства и считался самым могущественным человеком после короля, - сын мясника. Правда, они оба плохо кончили, но Дот старалась не думать об этом.
        Наконец платье и мантия надеты. Дот не понимала, как Катерина может держаться так непринужденно и собранно в июльскую жару, которая усугубляется тем, что под самыми покоями королевы находится ее личная кухня. Запах вареной капусты проникал сквозь половицы, забивая аромат розовой воды. Дот взяла сухую лаванду и разложила по комнате.
        Мег заплела Катерине косы, уложила их на макушке и завязала лентами. Сестрица Анна достала из шкатулки свадебный головной убор. Фрейлины ахнули и обступили Анну. Дот отошла назад: пусть полюбуются. Она уже успела хорошо рассмотреть чепец с бриллиантами и золотой оторочкой, даже примеряла его, когда в комнате никого не было. Он оказался очень тяжелым и неудобным; унее даже заныли виски.
        Катерина улыбнулась, но левую руку сжала так крепко в кулак, что побелели костяшки пальцев.
        -Я готова, - сказала она, беря молитвенник. У Мег был такой вид, словно она тонет. - Спасибо, дамы. - Она плавно вышла из комнаты - и не скажешь, что платье такое тяжеленное! Кулак она не разжала. За Катериной последовали только Мег и сестрица Анна. Никого из фрейлин на церемонии не будет. Венчание пройдет в кабинете королевы; присутствовать на нем будут человек тридцать. Королевская свадьба должна быть совсем другой - толпы народа, пышная процессия идет по улицам… Интересно, вспоминает ли сейчас Катерина о Томасе Сеймуре? Король-то он король, но Дот знает, что он всего лишь человек, пусть и купается в золоте. К тому же он жирный старик со скверным характером, от которого дурно пахнет. При мысли о том, что Катерине придется спать с ним в одной постели, по спине у Дот побежали мурашки.
        В покоях королевы было жарко и душно. Епископ Гардинер бубнил все, что положено по обряду. На его восковом лице застыла доброжелательная улыбка, но взгляд хитрый и злобный. Катерина невольно вспомнила, что он сломал палец мальчику-хористу.
        -Во имя Отца и Сына и Святого Духа, - произнес епископ.
        Собравшиеся отозвались:
        -Аминь.
        Слева от Катерины выстроились в ряд облаченные в белое хористы. Их было видно, если скосить глаза. В комнате едва хватало места для тридцати гостей. Катерине стало душно, показалось, что толпа наседает, давит на нее. Мысли у нее в голове путались; она не могла сосредоточиться на службе, тяжелое платье словно прижало ее к полу, как лицемеров у Данте в свинцовых позолоченных одеждах. Разве не лицемерие выходить замуж за одного, когда ее сердце принадлежит другому? Впрочем, она не единственная, кто так поступает… Катерина не смела обернуться к стоящему рядом с ней королю. Он дышал с присвистом; резкий запах его туалетной воды забивал аромат благовоний, который поднимался от кадила. В комнате стало совсем нечем дышать.
        Гардинер произнес:
        -Hoc est autem verbum Domini[2 - Это слово Господа (лат.).]. Сие же есть слово Господне.
        -Deo gratias, - наверное, в стотысячный раз ответили все. - Слава Богу.
        Катерина думала о брачных обетах, которые она скоро принесет. Может быть, так Господь наказывает ее за грехи? Ее наказание завернуто в золото… Лиф затянули слишком туго, и ей приходилось дышать неглубоко; колени болели, хотя под них подложили бархатную подушку. Она боялась, что упадет в обморок, когда встанет, и тем нарушит торжественность момента.
        Закрыв глаза, она думала о Томасе. Сложись все по-другому, поведи ее судьба по другой дороге - и сейчас рядом с ней мог бы стоять он. Эта мысль не давала ей покоя. Часть ее души, которая еще помнила его, онемела. Несколько недель после его отъезда Катерина еще надеялась получить от него хоть какую-нибудь весточку - письмо, записку, что угодно, лишь бы он намекнул, что не забыл ее. Но ничего так и не пришло. Наверное, он боялся навлечь на себя гнев короля… Но Катерина опасалась худшего. Она не имеет права удерживать его. Она представляла, как его окружают придворные красавицы и как он расцветает среди них.
        Она запретила себе думать о Томасе и вспоминала, как выходила замуж в предыдущие два раза. Тогда ей тоже приходилось вставать на колени и приносить брачные обеты. Когда она приехала из родительского дома в Линкольншир, чтобы выйти за Эдварда Боро, ей было меньше лет, чем сейчас Мег. Тогда ее не терзали никакие сомнения; она с детства знала, что непременно выйдет замуж. В пути на север она не испытывала никаких дурных предчувствий; она не боялась стать женой незнакомца.
        -Hoc autem verbum Domini.
        -Deo gratias.
        Как же невинна она была и как нечестолюбива! И вот как все обернулось… В первый раз она приносила брачные обеты без всякой задней мысли. Но Эдвард Боро умер через два года, ее мать тоже. Потерять мать и мужа в течение нескольких месяцев, в девятнадцать лет оказаться одной на свете… тогда ей казалось, что ничего не может быть тяжелее. Как она ошибалась!
        Потом в ее жизни появился Латимер. Он казался таким надежным, его нетрудно оказалось полюбить. Катерина любила его скорее как отца. Но в их союзе главной была его любовь к ней.
        Когда Латимер давал свои обеты в часовне замка Снейп, глаза его наполнились слезами. Она прежде никогда не видела, чтобы мужчины плакали; она думала, что мужчины не умеют плакать. Как же мало она тогда знала!
        Мысли кружили у нее в голове, как вороны над деревом.
        Гардинер умолк, и мальчик запел «кирие элейсон» - «Господи помилуй»; его высокий, звонкий голос вторгся в ее мысли. Рука короля потянулась к ней; открыв глаза, Катерина заметила, что король тоже растроган. На его губах появилась едва заметная улыбка, и на миг Катерине показалось, что перед ней не король, а просто неразумный старик. Интересно, сможет ли она полюбить его как отца? Катерина вспомнила, как он впадал в ярость и становился похож на младенца-переростка или на буйного, задиристого юнца, любителя злых шуток. Ей никак не удавалось примириться с тем, что в нем живут разные личности. Вспоминал ли он своих бывших жен? Ведь до нее он был женат пять раз!
        Алтарь был накрыт белой тканью; на ней стоял дискос с хлебом, рядом с ним - потир. Ей делалось все страшнее; она слышала тихий внутренний голос, похожий на голос во сне. Епископ взял облатку. Жених и невеста не сводили с нее глаз. Гулко звонил колокол. Епископ произнес положенные слова. Corporis Christi. «Тело Христово». Наполнили вином потир. Снова зазвонил колокол. Жених и невеста подняли головы. Sanguine Christi. «Кровь Христова». В самом ли деле король верит, что вино превращается в кровь Христову? Она не могла смириться с тем, что человек такого острого ума может поверить в это.
        Они говорили о многом, но ни разу не обсуждали всерьез вопросы веры. Считалось, что Катерина исповедует ту же веру, что и король. Но что у него за вера? Месса, которую еще недавно служили на английском, снова читается на латыни, как прежде. Сегодня невозможно себе представить предыдущие десять лет перемен и борьбы. К старости король стал консервативнее.
        Тихо позвякивая на цепи, качалось кадило; комнату снова наполнило облако благовоний. Может быть, он боится встретиться с Создателем, помня о тех зверствах, что совершались во имя англиканской церкви - его церкви? Катерине трудно представить, какую ношу он взвалил себе на плечи… Его бремя куда тяжелее, чем ее плащ лицемерки. Она разомкнула губы, и Гардинер положил ей на язык облатку. Она прилипла к небу. У облатки дрожжевой привкус. Она отпила вино. Его мало, едва хватает, чтобы запить хлеб. Во рту металлический привкус, как от крови. Катерина заставила себя вернуться на землю: привкус наверняка от золотой чаши, потира, который Гардинер теперь протирал льняной тканью.
        Они встали. У Катерины кружилась голова, вдруг все вокруг почернело; она схватилась за молитвенную скамеечку, чтобы не упасть, и услышала, как король произносит брачные обеты. Голос его доносился словно издалека, с другого конца туннеля. Не успев опомниться, она тоже повторила за Гардинером, как попугай, слова ego tibi fidem[3 - Я верую (лат.).]; ей на палец надели кольцо, и король прижался к ней влажными губами. Катерина зажмурилась. Дело сделано. Она королева. Она оборачивается к гостям. Все улыбаются и смотрят на нее, склонив голову набок, как на младенца. Интересно, о чем они думают, прикрываясь улыбками? Вспоминают ли они, как в сорока шагах от того места, где они находятся сейчас, с криком бежала по длинной галерее молоденькая Екатерина Говард?
        Мег не улыбалась, она даже не смотрела на мачеху; она внимательно слушала Елизавету, которая шептала ей что-то на ухо. Они вдвоем сидели рука об руку и, похоже, были всецело поглощены друг другом. И не подумаешь, что у них такая разница в возрасте. Мег миниатюрна; на вид ей можно дать не больше четырнадцати. Елизавета, напротив, высокая и держится уверенно, несмотря на свой юный возраст. У Катерины потеплело на душе; внекотором смысле девочки стали сестрами. Может быть, Елизавете удастся избавить Мег от постоянного уныния.
        Катерину обступили дамы; все взволнованно поздравляли ее.
        Король взял ее под локоть и прошептал:
        -Кит, теперь ты королева, и им всем от тебя что-то нужно.
        Очень своевременное предупреждение!
        На банкете - вихрь цветов и звуков. Акробаты ходили по залу колесом, гнулись в немыслимых позах, пожиратель огня заглатывал огненный шар, жонглер ходил на руках, подбрасывая и ловя ногами сразу три мяча. Музыканты играли без остановки. Король сиял; он сидел рядом с Катериной и хлопал в ладоши. Иногда он брал с блюда самые лакомые кусочки и клал ей в рот.
        По проходу к ним размашисто подошел Серрей; из-за длинных ног в черных панталонах он был похож на журавля. Он встал рядом с ними и произнес:
        Дар золотой - поклонников пленять
        Любезным нравом и красой манить —
        Тебе Природа захотела дать,
        Чтоб лучшее уменье проявить…
        Он смотрел на Катерину с ликующей улыбкой. При виде Серрея она снова пожалела, что Уилла нет на ее свадьбе - ему пришлось вернуться на северную границу. Очень жаль, что брат не может разделить с ней торжества. Какой славный день для всех Парров! Только он один из них всех способен в полной мере оценить происходящее. В то же время она рада, что он не ликует рядом с ней.
        …Но нас встречают бурной похвалой,
        Угадывая скрытых благ сады:
        Где красота даст урожай большой,
        Достоинств прочих также ждем плоды…
        Она заметила, как смотрит на Серрея Гертфорд. За его взглядом крылась не просто неприязнь, ненависть таилась за вежливыми словами и невозмутимым лицом придворных. Говарды и Сеймуры стали непримиримыми врагами после гибели Анны Болейн, двоюродной сестры Серрея, и возвышения Джейн Сеймур. Они десять лет соперничают за внимание короля. Теперь Гертфорд надеется на козырь в лице своего племянника принца Эдуар да. Но в жилах Говардов течет королевская кровь. После смерти своего отца, герцога Норфолка, Серрей унаследует титул и станет главой рода.
        -Браво, Серрей! - воодушевленно поаплодировал Генрих и, повернувшись к Гертфорду, спросил: - Нед, а у тебя нет песенки во славу новой королевы?
        Гертфорд вспыхнул, принужденно улыбнулся и пробормотал извинения, но король уже не слушал его; он с аппетитом поедал голубя.
        На стол ставили все новые и новые блюда, изысканные и сытные. Катерина едва притрагивалась к еде. Она заставляла себя не думать о том, что будет дальше. Она выпила залпом свой бокал. От вина закружилась голова.
        Торжественно вошел Эдуард, принц Уэльский в сопровождении маленькой свиты. Придворные встали и вытянули шеи, чтобы насладиться редким зрелищем: мальчик в дублете, расшитом драгоценными камнями, так похож на отца, которого он однажды сменит на троне! Король надулся от гордости, когда его сын произнес отрывок из Тита Ливия, посвященный похищению сабинянок. Катерина недоумевала. Кто подсказал мальчику эту мысль и нет ли какого-то скрытого смысла в подборе отрывка? В конце концов, как ни посмотреть, семейную жизнь сабинянок нельзя было назвать ни спокойной, ни мирной.
        Когда мальчик умолк, король выпалил:
        -Ему всего шесть, а он так хорошо знает Ливия! Ты просто чудо, мальчик мой! - Он поманил сына: - Подойди, подойди к нам, поздравь свою новую матушку.
        Гертфорд торжествующе ухмыльнулся и покосился на Серрея, как будто хотел сказать: «Наследник престола куда важнее каких-то стихов».
        Эдуард подошел к ним и поклонился. Мальчик держался скованно; унего кривился рот: похоже, принц не способен улыбаться.
        Катерина наклонилась к нему, взяла его руки в свои и сказала:
        -Эдуард, я рада стать вашей матерью. Надеюсь, если ваш отец позволит, мы будем чаще видеть вас при дворе.
        -Я поступлю, как мне будет велено, - сдавленным голоском ответил принц.
        Раздались радостные крики: внесли сахарный галеон, который плывет по ртутному морю. Эдуард изумленно распахивает глаза; сразу видно, что перед ними совсем ребенок. Зажгли свечу, и конфетные пушки стали стрелять с оглушительным треском. Мег вздрагивала при каждом залпе, бледнея от страха. Катерина слышала, как Елизавета шепчет Мег, что, если она хочет выжить во дворце, ей придется научиться прятать страх. Ей всего девять, а она уже так разумна! Эдуард явно не единственный умный ребенок в семье Тюдоров. Принца увели.
        Отодвинули скамьи, и леди Мэри открыла танцы. Ее повел Гертфорд. Они осторожно двигались в торжественной медленной паване. С Анной Стэнхоуп танцевал Райзли; она не скрывала своего презрения к нему. Сестрица Анна, с лица которой весь день не сходило озабоченное выражение, наконец успокоилась. Она стояла в паре со своим мужем; супруги ворковали как голубки. Катерина невольно вздохнула. Музыканты играли все быстрее; Елизавета потянула Мег на середину зала, и они стали танцевать вдвоем. Мег как будто не замечала, что все взгляды устремлены на них. Какие-то сообразительные мамаши уже подталкивали сыновей вперед, чтобы те разбили пару; молодые фрейлины завистливо косились на них. Елизавета танцевала замечательно, кокетливо улыбаясь. Мег была как будто слегка ошеломленной. Елизавета ее совершенно заворожила. Мег была не в силах оторвать от нее взгляда. Покружившись в танце то с одним, то с другим кавалером, она возвращается к Елизавете; всякий раз, как они оказывались рядом, младшая дочь короля что-то шептала ей на ухо, прежде чем их снова разлучали. Может быть, стоит отправить Мег в замок Ашридж, где
постоянно обитает Елизавета? Девочке неплохо побыть вдали от двора…
        Фрейлина подвела Елизавету к помосту, чтобы та пожелала отцу спокойной ночи. Король едва посмотрел на нее, зато Катерина наклонилась через стол и поцеловала ее в щеку со словами:
        -Ваш отец желает, чтобы завтра вы вернулись в Ашридж. - Елизавета не скрыла разочарования. - Он тревожится за ваше здоровье. - Это ложь; Генриха беспокоит лишь здоровье Эдуарда. О Елизавете они почти не говорят. - Скоро я пришлю к вам Мег. Это вас порадует?
        Елизавета кивнула с лучезарной улыбкой:
        -Ничто не порадует меня больше, матушка.
        Хорошо, подумала Катерина. По крайней мере, она постарается стать матерью для этих брошенных детей.
        Катерина кивнула виночерпию; тот снова наполнил ее кубок. Он золотой и почти равен по размеру золотому потиру, из которого она совсем недавно причащалась. На душе у нее все тяжелее. Через минуту король встанет, объявит, что уходит, и фрейлины уведут ее, чтобы подготовить к супружескому ложу. Лакей обносил всех сладостями. Она взяла пирожное, откусила. Рот заполнила сладость, пирожное вязкое, тягучее. Ей захотелось незаметно выплюнуть его в салфетку, но она королева, и все смотрят на нее. Придется привыкать; отныне любой ее поступок будет обсуждаться. Катерина отпила еще вина. Король встал, собираясь уходить.

* * *
        Дверь в покои королевы распахнулись, и вошла толпа возбужденных дам, щебечущих и ярких, как птички, которых держат в Уайтхолле. Они болтали, соревнуясь за право польстить новой королеве. Даже Стэнхоуп, вытаращив глаза и улыбаясь, наливала Катерине вино. Пусть она и знатного рода, она такая же двуличная, как и все. Дот ни за что не стала бы ей доверять; недавно она подслушала, как Стэнхоуп говорит кислым, как лимон, голосом, что Катерина - всего лишь выскочка, провинциальная домохозяйка. Королева велела всем уйти. Прислуживать ей будут только Мег, сестрица Анна и Дот.
        Катерина сняла чепец. Прядь волос зацепилась за драгоценный камень; она поморщилась. Волосы запутались; их пришлось отрезать маленькими ножницами. Дот осторожно взяла тяжелый чепец. За ушами у Катерины красные полосы от проволочных креплений. Катерина встала, разведя руки, ее стали раздевать, слой за слоем: верхнее платье, рукава, корсет, нижняя рубаха, нижняя юбка. Она весело разговаривала, обсуждая свадебный пир.
        -Ах, Дот! - сказала она. - Жаль, что ты не видела сахарный галеон, это было поистине величественное зрелище!
        Она не жаловалась ни на жару, ни на пузыри мозолей в тех местах, где ноги натерты туфлями, ни на красные полосы там, где платье врезалось в ее белую кожу. Она лишь попросила обтереть ее прохладной водой.
        Дот казалось, что она готовит хозяйку в жертву. Щеки у Катерины разрумянились; она весела от вина, смеется, оживлена, шутит со всеми. Перед первой брачной ночью положено шутить, но всем не до смеха.
        -Почему у вас такие кислые лица? - спросила Катерина, хлопая сестру по спине.
        Сестрица Анна, мимолетно улыбнувшись, что-то пробормотала в ответ.
        -Подумать только, - продолжила Катерина, - скоро я буду носить в своем животе принца крови!
        Однако думала она вовсе не о принце, что было бы неплохо, по мнению Дот. Она думала о том, как принц туда попадет. Возможно, Дот не знала всех подробностей, но насмотрелась достаточно и живо представляла, как на Катерину заберется огромный вонючий старик, который все время пыхтит и сопит… А что, если принца не будет? Катерина дважды была замужем, а дети у нее не появились, кроме того умершего младенца, о котором никогда не говорят… а ведь ей уже тридцать один год! Дот гнала от себя страшные мысли. Она покосилась на сестрицу Анну; судя по выражению ее лица, Анна думала о том же.
        -Похоже, тебе нравится новая сводная сестрица, - обратилась Катерина к Мег. Девушка вспыхнула и склонила голову. - Я рада. Елизавета славная девочка, хотя отец ее не жалует. Завтра ее отправят назад в ее замок. - Услышав это, Мег сникла. - Правда, я хочу его уговорить, чтобы он чаще вызывал ее ко двору. Ей в радость быть здесь вместе с близкими. А может быть, ты приедешь к ней погостить.
        -Я бы с радостью, - сказала Мег, подавляя зевоту.
        -Устала? - пожалела Мег сестрица Анна.
        Она кивнула и спросила:
        -Где я сегодня буду спать?
        -Наверное, в комнате фрейлин, с остальными девушками, - ответила Анна.
        -Нет! - весело возразила Катерина. - Пусть остается здесь. В конце концов, сегодня я в этой кровати спать не буду! - Она усмехнулась.
        -А я как же? - озаботилась Дот. - Где мне спать?
        -Ты будешь спать в приемной, - ответила сестрица Анна. - Там, правда, сквозняки, но можно затопить камин. Оттуда ты услышишь, если королева позвонит. Я оставлю тебе вот это. - Она показала сестре маленький серебряный колокольчик. Он звенит, как тот колокол, что они слышали в часовне, когда, как принято считать, хлеб превращался в тело Христово.
        Они накинули черный атласный халат на ее красивую шелковую ночную сорочку, над которой Мег трудилась не одну неделю, расшивая ее мелкими цветочками. Сестрица Анна дала ей ароматический шарик из лаванды и апельсинового масла. Катерина поднесла шарик к лицу, вздохнула и сказала:
        -Я готова.
        Она направилась к двери, но внезапно обернулась, допила вино из кубка и бросила его на пол. Он с грохотом ударился о деревянную панель. Затем королева вышла из комнаты. Сестрица Анна и Мег последовали за ней с несчастным видом, словно плакальщицы на похоронах. Они должны проводить Катерину до супружеской опочивальни.
        Дот поменяла белье на широкой кровати под балдахином, она побрызгала простыни душистой водой и накрыла их шелковыми одеялами и подушками, недавно вышитыми переплетенными инициалами новобрачных короля и королевы.
        Дрожа, она начала прибирать комнату; подняла с пола кубок. На стенной панели осталось пятно от красного вина. Кубок сильно помялся, и один драгоценный камень треснул. Дот положила грязное белье в корзину, собрала кубки и блюда, погасила свечи, вдыхая церковный запах воска. Восковые свечи пахнут гораздо приятнее сальных, которые жгут внизу; те свечи шипят, дымят и воняют. Она взяла кувшин с грязной водой, в другой руке удерживая тарелки и распахивая дверь ногой. Мимо по коридору проходил королевский паж.
        -Прошу прощения, - пробормотала она и добавила: - Сэр… - Мальчишка лет на пять моложе нее, но она должна относиться к нему с почтением, ведь он сын какого-нибудь рыцаря, не меньше, раз служит самому королю!
        -В чем дело? - Мальчишка не скрывал досады. Он смотрел на Дот так, словно она - грязь на подошве его туфли.
        -Не знаю, что делать… - Она протянула ему помятый кубок.
        -Твоя работа? - Он выхватил кубок, осмотрел его.
        -Нет, сэр, это вышло случайно. Королева…
        -Значит, ты хочешь, чтобы королева взяла на себя вину за твою неловкость! - резко произнес паж, глядя поверх нее, как будто боялся заразиться от нее чем-нибудь неприятным, если встретится с ней взглядом.
        -Нет, я вовсе не…
        -Я слышал, уж за тебя-то она заступится, что бы ты ни сделала. - Он провел пальцем по ободу кубка. - Интересно, почему? - И он ушел, бросив ей через плечо: - Мне придется отнести его лорду камергеру. Он не обрадуется! - напоследок добавил: - Берегись, я с тебя глаз не спущу!
        Дот поняла, что ей придется держаться подальше от этого мальчишки. Здесь, при дворе, все ведут себя ненормально, и Дот сразу поняла: здесь можно нажить врагов, даже не догадываясь об этом.
        На кухне королевы было темно и тепло. Пахло жареным мясом; кприятным запахам примешивалась вонь из ведра, куда сваливают объедки для свиней. От этого месива ее мутило. На столе стояли жалкие остатки сахарного галеона, похожие на скелет; двое поварят отламывали от него кусочки. Кухонные работники доедали за придворными, пили вино, смеялись и шутили. Среди них и Бетти, но Дот скользнула мимо, надеясь, что ее не заметят. Здесь ее не считают своей. Хотя она такая же прислуга, как они, никто, кроме Бетти, не пробовал с ней подружиться. Бетти же рада всем, кто готов слушать ее болтовню.
        Дот составила тарелки на стол с грязной посудой и вылила воду из кувшина в желоб. Краем глаза она видела Уильяма Сэвиджа. Он сидел за столом и что-то писал на бумаге при свече. Сердце у нее екнуло.
        -Эй, ты! - позвал он, и Дот обернулась, чтобы посмотреть, кого он окликает, но за ее спиной никого не было.
        -Я? - спросила она.
        -Да, ты. - Он расплылся в широкой улыбке.
        Дот сделалось нехорошо. Может, он над ней смеется? А что, если у нее лицо в саже или что похуже? Она заметила, что один передний зуб у него чуть скошен, отчего его лицо кажется ей еще милее. Ей хочется смотреть на него не отрываясь, но она не смеет и потому смотрит на свои руки, жалея, что они не маленькие и красивые, как у леди, а огромные, распухшие.
        -Как тебя зовут? - спросил Уильям Сэвидж.
        -Дороти Фонтен, - еле слышно ответила Дот: от волнения у нее сел голос.
        -Подойди поближе, я ничего не слышу.
        Волоча ноги, Дот подошла к нему и чуть громче повторила свое имя.
        -Дороти - красивое имя, - сказал он. - Как у сказочных героинь… Леди Дороти ждет своего рыцаря. - Дот была готова обидеться: он что, дразнит ее? Но он уже не улыбался и смотрел на нее так, что Дот захотелось провалиться сквозь пол.
        -Все называют меня просто Дот.
        Он усмехнулся, отчего Дот показалась себе маленькой и глупой. Она не понимала, отчего он смеется, и продолжала смотреть на свои сжатые руки.
        -А я Уильям Сэвидж.
        -Уильям Сэвидж, - повторила она, как будто слышала его имя в первый раз.
        -Ты ведь служишь у королевы, верно?
        -Да, - ответила Дот, быстро взглядывая на него и снова принимаясь рассматривать свои ногти.
        -Ты, наверное, сейчас скажешь, что должна вернуться в ее покои?
        Дот кивнула.
        -Тогда иди, а то она по тебе соскучится. - Уильям Сэвидж снова склонился над бумагами. Направляясь к лестнице, Дот слышала скрип пера.
        Она взбежала по ступенькам, задыхаясь. В груди у нее образовался ком, как будто там сбивали масло. Она схватила свой тюфяк и вынесла в приемную - скорее, отгороженный закут в коридоре. Разостлала тюфяк в углу, куда доходило тепло от камина. Легла, обхватив себя руками, и представила, будто ее обнимают его руки. В голове сами собой возникли разные картины: его скошенный зуб, пальцы, испачканные чернилами, его голос… Ему понравилось ее имя. Он сказал, что оно красивое.
        Заскулил Крепыш. Он подполз к двери в опочивальню и подсунул под нее нос. Из-за двери доносились приглушенные стоны и вздохи, потом какое-то звериное рычание. Дот напомнила себе: король - не только монарх, но еще и мужчина. Как будто об этом можно было забыть! Рычание становилось все громче, настойчивее. Послышался грохот. Что там произошло? «Может, войти?» - размышляла Дот. Вдруг что-то случилось… Нет, если что-то случится, Катерина позвонит в колокольчик. Неожиданно из-за двери донесся взрыв грубого хохота и снова стон.
        Дот зажала уши ладонями, но звуки не утихали. Крепыш скулил все громче.
        -Тише, Крепыш! - зашипела Дот.
        Щенок развернулся к ней с самым несчастным видом. Она хлопнула ладонью по своему тюфяку. Крепыш проворно забрался к ней под одеяло и прижался к ней, ища утешения.
        -Уильям Сэвидж, - шептала она в теплое ухо щенка. - Уилл Сэвидж… Билл Сэвидж… Миссис Сэвидж, Дороти Сэвидж.
        Серебристый звон колокольчика рано нарушил сон Дот. Она подбежала к двери, ведущей в спальню, и замерла в нерешительности. Она прекрасно помнила, какие звуки доносились оттуда ночью. Короля она боялась больше, чем раньше. Никогда она не была трусихой; вдетстве она всегда первая влезала на необъезженного пони или усмиряла злую собаку, которую боялись даже мальчишки. Но короля она боялась. Ведь невозможно знать, когда его настигнет приступ гнева; все пресмыкаются перед ним, пытаются подольститься. Дот очень рада, что она никто; она занимает такое незначительное место, что придворные ее, как правило, не замечают. Постучав и услышав голос Катерины, Дот приоткрыла дверь и вздохнула с облегчением. Катерина одна. Она уже встала и закуталась в покрывало. Королева стояла у окна и смотрела на дворцовый парк. Еще очень рано, солнце еще не взошло до конца. Оно сияет у нее за спиной, окружив ее голову нимбом, как у святых на церковных картинах.
        -Дот, - сказала Катерина, - доброе утро! Прекрасное сегодня утро, верно? - Лица ее не было видно, Дот ослепляло солнце, но она слышала, что голос у Катерины спокойный. Судя по всему, она улыбалась.
        -Д-да, мадам. - Дот с трудом произнесла новое обращение, не зная, правильно ли ответила. Мег говорила, что обращаться к Катерине теперь нужно «ваша светлость» или «мадам», но даже она точно не знала, когда как следует говорить. Она точно знала одно: обращаться «ваше величество» можно только к королю.
        -Дот. - Катерина подошла к ней, тронула ее за рукав. - Привыкнуть ко всему новому удастся не сразу. - Она обвела плавным жестом опочивальню и огромную кровать. - Вижу, ты боишься. Не волнуйся. Под всей позолотой он всего лишь человек. А у меня до него уже было два мужа, - добавила она. - Я умею ладить с мужчинами.
        Дот невольно вспомнила Мергитройда. Интересно, о чем сейчас думает Катерина? По ее лицу ничего невозможно понять.
        -Давай одеваться.
        Катерина вручила ей ворох мятой материи. Дот узнала ночную сорочку. Взяв ее в руки, Дот увидела, что тонкая ткань порвана сверху донизу. Мег так старалась, вышивала ее с такой любовью - и вот все пропало! Дот ахнула, не в силах понять, зачем король порвал рубашку. Ведь он муж ее госпожи! Ей кажется, будто король порвал не только рубашку, но и саму королеву. Но Катерина не придала происшествию никакого значения. Дот вспомнила, сколько дней Мег вышивала красивый узор, как бережно рисовала, как старательно подбирала нитки нужного оттенка зеленого. Ей хотелось найти настоящий тюдоровский зеленый цвет. Починить рубашку не представлялось возможным… Развернув черный атласный халат, Дот увидела, что и его постигла та же участь. Правда, халата ей не так жаль. Дот он не нравился. Он черный и какой-то скользкий. Но шелковая ночная сорочка цвета слоновой кости казалась ей поистине драгоценной. Она сама сделала выкройку. Потом она обметывала петли, представляя, как королева будет сладко спать в их подарке. Как глупо! Погладив материю, она заметила на светлом шелке кровавое пятно.
        -Король - страстный мужчина, - просто констатировала Катерина, словно прочитав мысли Дот. Ее губы слегка кривились в усмешке. - Постарайся, чтобы этого никто не узнал. Здесь любят посплетничать.
        Выходя из покоев королевы с ворохом белья, Дот думала о том, что во дворце слишком много тайн. Все перешептываются по углам, передают сплетни и слухи. Хорошо, что ее никто не замечает; она словно стала невидимкой. Если бы она прислушивалась, то наверняка узнала бы такое… Но придворные интриги ее не интересуют.
        Она принесла Катерине чистую шелковую сорочку и еще один черный халат. Дот поняла: со стороны должно казаться, будто у королевы все замечательно. Во дворце даже у стен есть уши, и даже от королев довольно легко можно избавиться.
        -Спасибо, Дот, - сказала Катерина. - Больше всего мне бы хотелось понежиться в горячей ванне.
        -Приготовить вам ванну, мадам?
        -Не думаю, что у меня хватит времени на ванну, - возразила она. - Меня уже ждут посетители, бесконечные посетители… Это довольно жестоко, Дот.
        Ну и дела! Как же так - королева даже ванну не может принять, когда захочет!
        Катерина протянула руку за рубашкой и халатом, и Дот заметила у нее на предплечье багровый кровоподтек.
        -Может быть, я…
        -Нет, я сама. Можешь идти. - Дот послушно направилась к двери, и Катерина бросила ей вслед: - Пожалуйста, присмотри за Мег ради меня.
        -Да, мадам. Я всегда за ней присматриваю. Мег - она мне как… - Дот умолкла, стесняясь признаться, что считает Мег почти сестрой. Теперь, когда леди Латимер стала королевой, так, наверное, говорить не полагается.
        -Знаю. Ты всегда была очень добра к ней, Дот. - Катерина смотрела в окно. Два садовника выгоняли оленя, забредшего в огород. - Иногда я спрашиваю себя, что ее гнетет. Конечно, мы… - Она не договорила. - Можно подумать, что она… но я надеюсь, что ей со временем полегчает.
        Тайна тяжело давила на плечи Дот; ей хотелось рассказать Катерине, что на самом деле случилось в Снейпе, но к чему? И потом, она обещала Мег молчать. Целых шесть лет она держала язык за зубами. Так же будет и впредь. Она не проболтается. Дот умеет хранить тайны. При дворе любое лишнее слово способно навлечь беду.
        ЗАМОК АМПТХИЛЛ, БЕДФОРДШИР, ОКТЯБРЬ 1543Г.
        -Здесь ужасно сыро, - заметила сестрица Анна, подавая знак пажу, чтобы тот развел огонь. - Мне кажется, что мое платье из мокрой глины. Кит, ты не заглядывала за шторы? Стены все в плесени.
        -Разве не сюда в свое время отправили Екатерину Арагонскую? - спросила Катерина.
        -Да, кажется, сюда. Бедняжка!
        -Наверное, сейчас не стоит говорить о ней…
        Сестры некоторое время молча наблюдали за царящей вокруг суматохой. В комнате множество придворных. Одни играли в карты или шахматы, другие сплетничали, кто-то читал, кто-то просто бесцельно бродил туда-сюда. Две юные фрейлины упражнялись в фигурах танца, а шут Уилл Соммерс передразнивал их; девушки хихикали.
        -Мне недостает уединения, Анна. Приходится все время следить за тем, что я говорю.
        Подошел клерк с какими-то бумагами - королева должна поставить свою подпись. Катерина взяла у него бумаги и стала читать. Клерк нетерпеливо переминался с ноги на ногу; он заранее обмакнул перо в чернильницу. С пера капнуло, на каменном полу расплылось блестящее черное пятно. Клерк смутился.
        -Уверяю вас, мадам, там все правильно.
        -Я не подпишу, не читая, - ответила Катерина, протягивая наконец руку за пером и возвращая ему бумаги.
        Как только клерк удалился, к ней подошел королевский глашатай.
        -Да?
        -Мадам, я пришел с извинениями от его величества. Ему нездоровится, и он просил передать, что сегодня будет ужинать один.
        -Благодарю вас. Пожалуйста, передайте, что я желаю его величеству скорейшего выздоровления.
        Генрих уже несколько дней не выходил из своих покоев. Рана на ноге снова воспалилась. Поэтому они задержались в Амптхилле, хотя собирались переезжать еще неделю назад.
        После ухода глашатая Катерина повернулась к сестре и весело подмигнула:
        -Можем поужинать в моих покоях!
        Ей стало легко. Когда Генриху нездоровилось, у него портилось настроение, зато у нее появлялась долгожданная передышка: он не приходил в супружескую опочивальню. В постели с королем она зажмуривалась и представляла, что с ней Томас, что это его руки обнимают ее, что это он ложится на нее, стонет… глаза ее наполнялись слезами, и Генрих принимал их за слезы желания. От его радости ей делалось тошно. Она боялась, забывшись, назвать его именем своего возлюбленного, прошептать его во сне, поэтому загоняла все нежные воспоминания в самые отдаленные уголки памяти. Но Томас по-прежнему незабываем, он впечатан в нее, вписан, как чернила в пергамент.
        -Тот клерк выглядел так, будто вот-вот обмочится, - так он извивался. По-моему, он опоздал отослать бумаги, - заметила Анна.
        -Почему-то им всем делается не по себе, когда я говорю, что непременно читаю все, под чем должна поставить свою подпись.
        -Кит, ты так похожа на маму! Помню, как она нас учила никогда ничего не подписывать до тех пор…
        -…пока не будешь точно знать, о чем идет речь, - подхватила Катерина, - и не прочтешь документ дважды. - Она вздохнула. - Анна, иногда я скучаю по обычной, простой жизни. Мне хочется, как раньше, составлять лекарства в буфетной, вечерами спускаться на кухню и присматривать за тем, как солят рыбу, варят варенье… раньше я ведала всеми домашними делами. А сейчас за меня работают другие: советники, аптекарь, камердинеры, глашатаи, клерки, писцы, виночерпии, камергеры, врачи. - Она загибала пальцы. - Хорошо, что мой врач - Хьюик.
        -Юдолл сегодня придет?
        -Да, наверное.
        -Ах, я так рада! - воскликнула Анна; глаза у нее сияли.
        -Я тоже.
        Когда они ужинали запросто, в тесном кругу, присутствие Юдолла приходилось очень кстати. Если им надоедали танцы и музыка, они просто веселились, на несколько часов совершенно забывая о старшинстве и иерархии и о том, что она королева и должна сидеть выше их всех. Они лениво играли в карты и беседовали о новой вере. Катерина была открыта для новой веры. Ей хотелось постичь, охватить разумом все новое. Она считала, что в прошлом - мрак и насилие; там Мергитройд и другие ему подобные. Кроме того, она давно верила, что Евангелие следует читать на английском языке; она завела такой порядок у себя дома и приучила к этому Мег. Но сейчас она начинала понимать: церковная реформа гораздо сложнее и глубже, чем ей казалось. Голова у нее шла кругом от новых идей. В религии она обрела еще одну опору, нечто способное отвлечь ее от утраченной любви.
        Она встала, и все присутствующие заволновались, как будто начался прилив; придворные кланялись, когда она проходила мимо.
        -Завтра приедет принц Эдуард, - сообщила она сестре Анне, когда они выходили из зала, держась за руки. - Надо будет взять его на охоту. Ты поедешь? Мне придется просить короля.
        -Если хочешь знать мое мнение, - Анна понизила голос до шепота, - мальчик слишком изнежен и слишком серьезен.
        -Король боится его потерять, - догадалась Катерина. - Он не вынесет, если у Англии останутся только две девочки в ряду престолонаследия, к тому же девочки, которых он приговорил к судьбе незаконнорожденных.
        -Для этого-то и существуешь ты, сестрица. - Анна шутливо толкнула ее в бок.
        -Анна, это не смешно, совсем не смешно.
        Анна сжала ее руку:
        -Да ведь король Англии, говорят, совершенно потерял голову!
        -Ах, Анна, ты слишком романтична!
        Сестрица Анна действительно как будто жила в сказочно прекрасном вымышленном мире.
        -Но он так тебя любит! Это сразу видно…
        -К делу, Анна… - Катерине не хотелось рассказывать сестре о том, как резко меняется настроение Генриха. Ей постоянно приходится приноравливаться к нему. Она была вынуждена двигаться осторожно, как канатоходец.
        Вскоре пришел Юдолл, и, как всегда, с его приходом началось веселье. За ужином он сел между сестрами и так смешно разыграл в лицах разговор Гардинера и Райзли, что все хохотали. Хьюик был тоже счастлив: он рядом с любимым.
        После ужина Катерина отпустила всех дам, кроме сестры, Мег и Кэт Брэндон; они раскинулись на подушках у камина, расшнуровывали лифы платьев, сняли тяжелые чепцы. Юдолл сел у огня, прислонившись спиной к стене. Хьюик склонился к нему, и его рука рассеянно ласкала бедро любовника. Здесь он чувствовал себя в безопасности, но законы таковы, что их вполне могут повесить. Катерина укутала плечи одеялом; было уже по-октябрьски холодно.
        Юдолл произнес тост:
        -За перемены!
        -За будущее! - вторила ему Кэт.
        Катерина чокнулась с Хьюиком и залпом выпила теплое сладкое вино.
        -Вы слышали, что в Нидерландах, Бельгии и Люксембурге в январе можно будет наблюдать солнечное затмение? - спросил Юдолл.
        -Кажется, муж что-то говорил об этом, - ответила Анна.
        -По-моему, затмение - верный признак грядущих перемен. - Юдолл взволнованно жестикулировал. - Для чего Господу понадобилось бы затмевать солнце, если не для того, чтобы пролить новый свет на человечество? - Он подбросил полено в огонь. Какое-то время все молча наблюдали, как пламя лижет дерево, как вспыхивает кора. - Один польский астроном по фамилии Коперник, - продолжил Юдолл, - утверждает, будто Солнце неподвижно, а вся Вселенная вращается вокруг него.
        Катерина не до конца поняла смысл слов Юдолла, они казались ей нелепыми.
        -Выходит, и Земля вращается вокруг Солнца? Почему же у нас не кружится голова? - спросила она.
        Все засмеялись.
        -И почему мы все не попадали с Земли? - подхватила Кэт.
        -Ох уж этот Коперник. - Анна покачала головой. - Может быть, он просто слишком любит выпить?
        Все расхохотались.
        -Как вы не понимаете, что это значит? - возмутился Юдолл. Он не смеялся. - Конечно, вы можете считать его взгляды вздором, а мне кажется, что Вселенная Коперника - символ нашей бескровной революции. Мы много веков ошибались относительно самой сути строения мира, и вот настало время перемен. Небеса размечены по-новому для нашего совершенствования!
        Катерина все больше волновалась. На ее глазах рождался совершенно новый мир, и она присутствовала при этом.
        -И к слову Божию следует относиться по-новому, - продолжил Юдолл, - так же, как Коперник относится к Вселенной. Необходимо пересмотреть принятые толкования. Рим много веков мутил воду в собственных интересах. Вот давайте рассмотрим фразу «hoc est corpus meum» - «сие есть Тело Мое». Вы все слышали ее бесчисленное множество раз. Несомненно, все вы понимаете, что это символ, но задумывались ли вы о тонкостях перевода?
        Катерина покосилась на Мег; та слушала как завороженная. Отблески пламени оживляли ее бледное лицо. Остальные тоже слушали Юдолла молча.
        -Цвингли переводит «est» как «обозначает», в то время как Лютер считает, что это «есть». Всегда следует докапываться до самой сути…
        В тот миг Катерина поняла, что она никогда в полной мере не думала о том, что значат реформы в религии. Необходимо порвать с Римом и его продажностью; Евангелие на английском - лишь малая часть, лишь нить одного цвета в гобелене, на котором изображена вся история человечества. Юдолл предлагает ей поразмышлять о более тонких материях; он отрицает прямой подход, он призывает подвергать сомнению истины, в которых она прежде и не думала сомневаться. Катерина все больше понимала важность желания читать и думать про себя. Ей не хотелось слепо верить в догмы на мертвом языке. В ее воображении человечество растет над собой. Необходимо все подвергать сомнению, даже то, что кажется бесспорным. Ее разум как будто открывался, она все больше проникалась изменчивой природой самой истины.
        Неожиданно Хьюик встал и отряхнулся, как мокрый пес.
        -Полно, сегодня безоблачная ночь. Давайте поднимемся на крышу и посмотрим на звезды.
        Катерина обрадовалась. Как приятно хоть ненадолго вспомнить беззаботную юность! В родительском доме они обожали играть в прятки, обнаруживать за закрытыми дверями потайные коридоры, которые вели на запретные для них открытые площадки.
        Следом за Хьюиком и Юдоллом они поднялись по винтовой лестнице, такой узкой, что ее юбки задевали влажные стены. Наверное, потом на малиновом бархате останутся разводы. Но сейчас темно, ничего не видно… Кроме того, ей не было жалко платья. Интересно, откуда Хьюику и Юдоллу известно о лестнице, ведущей в башню? Может быть, они поднимались туда на тайные свидания? Открылась низкая дверца, и они вышли на деревянную площадку, которая ведет в зубчатую башенку. Ночной воздух был свеж и прохладен. Катерина попросила Кэт помочь ей ослабить шнуровку, чтобы глубже дышать. Небо было усыпано звездами, на них смотрела полная луна, а они - всего лишь шесть маленьких фигурок внизу. Задрав головы, они смотрели вверх, оглушенные бездонностью неба, захваченные своими мыслями.
        -Вы видели? - воскликнула Анна. - Звезда упала!
        -Я видела! - На лице Мег застыло выражение изумления.
        Катерина прошептала:
        -Мег, значит, тебя ждет что-то хорошее.
        Они находят разные созвездия. Андромеда, Пояс Ориона, Большая Медведица… Катерина отошла от своих спутников, завернув за угол, прижалась спиной к холодной стене и закрыла глаза. Она пыталась представить, как Земля вращается вокруг Солнца. Ей казалось, будто она чувствует вращение. Юдолл зажег в ней огонь, который осветил ее душу и вызвал к жизни самые разные мысли. «In exordium eram vox quod eram Deus» - «В начале было Слово, и Слово было Богом». Она поняла. Слово - вот главное. Бог полагается на толкование. Спасибо матери: та настояла, чтобы Катерина получила такое же образование, какое давали мальчикам. Вот когда окупились долгие часы, которые она посвящала латинской грамматике. Катерина думала о новой вере, но не могла забыть и о Томасе. Она представляла, как он при иностранном дворе тоже проникается новыми идеями… Нет, к чему обманывать себя? Скорее всего, он проводит вечера не за философскими спорами и размышлениями о религии. Он охотится за иноземными красотками. Катерина отругала себя за такие мысли, но ей невыносимо было думать, что он полюбил другую. Она заставляла себя вернуться к
богословским спорам, твердо решив оставить Томаса в прошлом. Решимость ее умиротворила.
        -О чем вы задумались? - Юдолл оставил остальных и подошел к ней.
        -У меня голова лопается от мыслей, - призналась Катерина. - Даже не знаю, с чего начать.
        -Катерина, есть книги, которые вас заинтересуют. - Ей нравится, как он свободно обращается к ней по имени, хотя и не имеет на это права. - Я велю прислать их вам.
        -Книги? - Катерина похолодела от страха. Крамольные мысли - на бумаге? Разговоры порождают лишь слухи, но слова, написанные черным по белому, - уже улика. И все же она должна получить эти книги. Она должна прочесть их. - Но об этом никто не должен знать!
        -Положитесь на меня, - кивнул Юдолл.
        Катерина осторожно делилась с королем новыми идеями, надеясь нащупать ниточку, которая их объединит. Не хотелось, чтобы их брак оказался только наказанием за грехи. Их союз должен обрести хоть какой-то смысл… Она вгрызалась в смысл и толкование отдельных слов и фраз, обсуждала «Шесть статей религии», вероучительный документ, призванный упразднить разногласия. В числе прочего, в «Шести статьях» утверждалось, что хлеб и вино в Евхаристии пресуществляются в Тело и Кровь Христовы. Несогласных жестоко преследовали и казнили. Она открывает для себя смысл толкований, обсуждала их с мужем, хотя и вела себя осмотрительно, понимая, что о многом не должна даже заикаться.
        -Кит, мне нравится твой ум, - сказал король, когда они ужинали вдвоем и она рассказала ему о том, как Лютер истолковывает «est». Лютера цитировать можно, а Кальвина и Цвингли - нет. Король, которого люди вроде епископа Гардинера тянут назад, считает, что Кальвин и Цвингли зашли слишком далеко. Вот бы переубедить его! Она рассказала ему и о Копернике; Генрих оглушительно хохотал. Катерина старалась не морщиться: от короля дурно пахло. - Я слышал о нем. - Король презрительно отмахнулся. - Новомодный вздор!
        Катерина вспомнила о том, что ее молодой муж - старик. Она с трудом сохраняла на лице улыбку.
        -Ты напоминаешь мне…
        Он вдруг умолк, и Катерине стало страшно. Она помнила слова сестрицы Анны. В прошлом король любил по ночам обсудить богословские вопросы с Анной Болейн. Катерина успокаивала себя: она не такая, как Болейн, которая насылала проклятия и занималась блудом. Было ли это на самом деле? Анну Болейн казнили, но Катерина, как и все, прекрасно понимала, что это ничего не значит. Ее мысли блуждали в темноте, и страх в ней разрастался, несмотря на то что король обожал ее, дарил ей подарки, был нежен с ней, очевидно, ценил ее ум. Но разве в свое время он не был так же влюблен в Анну Болейн? Мертвые королевы окружают ее повсюду.
        Завтра они куда-то поедут. Ехать верхом придется целый день. Мег с ними не едет; ее посылают в гости к Елизавете, в замок Ашридж. Вот и хорошо, думала Дот. По крайней мере, она уедет от двора. Она мысленно перечисляла все, что ей осталось сделать: почистить два костюма для верховой езды; взять из прачечной четыре смены белья, если они высохли; постараться отчистить от грязи малиновое платье Катерины. К нему густым слоем пристала белая пыль, которая не вычищается щеткой. Ткань такая дорогая, что, продав кусок, целая семья могла бы жить безбедно весь год. А золотое шитье! Кроме того, Дот должна вычистить прогулочные сапожки Мег и найти пропавшую шелковую домашнюю туфельку, которую, скорее всего, украл и изгрыз Крепыш; зашить дыру в новой нижней юбке королевы… Она сортировала вещи, раскладывая их кучками.
        Дот уже привыкла к постоянным переездам через каждые несколько дней - упаковке и раскладке вещей, знакомству с новым домом.
        Уильям Сэвидж путешествует с ними; он, как и Дот, входит в свиту королевы. Конечно, это не значит, что они подружились, но Дот часто видит его в буфетной. Он что-то считает на пальцах, запачканных чернилами, и записывает в амбарной книге. При одной мысли о нем сердце у Дот сжимается. Однажды в каком-то замке - она забыла в каком, ведь их было так много! - она увидела его в музыкальном салоне; он так божественно играл на спинете, что она забыла обо всем. Она спряталась за дверью и слушала. Хотя при дворе часто выступают лучшие музыканты, ничего подобного она прежде не слыхала. Дот закрыла глаза, и ей показалось, что она поднимается на небо, окруженная ангелами. Потом она больше ни разу не слышала, чтобы он играл, хотя иногда по ночам специально отыскивала музыкальные салоны. Если ее останавливали пажи или глашатаи, она говорила, что заблудилась.
        В Амптхилле они задержались дольше обычного, так как королю нездоровилось, и Дот успела привязаться к замку. Она взяла большой умывальный таз королевы и, сгибаясь под его тяжестью, потащила вниз, чтобы опорожнить в судомойне. Втайне она надеялась застать где-нибудь там Уильяма. Она знала, что он, скорее всего, в буфетной. Ближе к полудню он обычно занимался подсчетами. Так и есть - он склонился над столом. Сердце у Дот подскочило к самому горлу.
        -Дот, - тихо произнес Уильям, когда она проходила мимо. Наверное, показалось, ведь он ни разу не обратился к ней после того, первого раза, когда спросил, как ее зовут.
        -Да. - Вспыхнув, она обернулась.
        Уильям встал, со скрипом отодвинул стул и поманил ее. Дот поставила таз на пол и пошла за ним в зернохранилище.
        -Ни звука, - предупредил он.
        Наконец-то! Сердце у Дот забилось громко и часто - как будто дятел стучал по дереву. Она не совсем понимала, чего ожидать - поцелуя, предложения руки и сердца, объятий? Для нее сошло бы все. От волнения она дрожала, губы покалывало. В зернохранилище темно, а пахнет совсем как от отца после того, как он целый день крыл крыши соломой. Дот остановилась на пороге. После того как глаза привыкли к полумраку, она увидела мешки с зерном, похожие на ряд толстых коленопреклоненных монахов. Уильям нагнулся в дальнем углу и что-то достал из-за одного мешка.
        Он схватил девушку за руку, втащил ее внутрь, закрыл дверь и наклонился к ней. Она готовилась к поцелуям, о которых давно мечтала; унее закружилась голова.
        -Нужно, чтобы ты кое-что передала королеве, - прошептал Уильям. Его губы оказались так близко к ее уху, что она слышала его дыхание. - Никому ни слова об этом! - С этими словами он вручил ей какой-то сверток. - Спрячь под юбкой!
        -Что это?
        -Книга.
        -Но зачем…
        -Ты ведь хочешь быть полезной королеве?
        Она кивнула.
        Уильям обвил рукой ее талию и спросил:
        -Ты понимаешь, как это опасно, Дороти Фонтен? Ты согласна?
        -Ради королевы я сделаю что угодно, - сказала она, мысленно продолжая: «И ради тебя тоже, Уильям Сэвидж».
        -Так я и думал.
        Дот приподняла юбку и спрятала сверток за пояс. Он не отвернулся.
        -Хорошо… Ты умница, Дот.
        Вот и все.
        Они снова вышли в коридор, Уильям вернулся за свой стол, а Дот подняла с пола тяжелый таз. Не было ни поцелуев, ни нежных слов, но, когда Дот снова проходила мимо него с пустым тазом, она была уверена, что он ей подмигнул.
        После возвращения в Уайтхолл он еще несколько раз передавал через нее книги, и всегда так же тайно. Они по-прежнему не целовались. И все же Дот казалось, что она побывала на свидании. Книги объединяли ее с Уильямом Сэвиджем, с его чернильными пальцами и скошенным зубом. Интересно, зачем нужна такая таинственность? По ночам, когда королева спала, Дот иногда зажигала огарок свечи и открывала одну из книг. Все они были красивые, в богатых обложках, с золотым тиснением, но ее завораживали слова, написанные черным по белому, непонятные, загадочные. Дот молча листала плотные страницы, ощупывая их подушечками пальцев. Иногда она подносила книгу к лицу и вдыхала аромат пыли, дерева, чернил и запах кожи, похожий на тот, что бывает в амуничной. Запах книг напоминал ей о родительском доме, что рядом с дубильной мастерской, и об Уильяме. Она отыскивала на страницах буквы, из которых состоит ее имя: «д» сперекладинкой, округлое «о», изящное «т»; она пыталась соединить их, найти в них смысл.
        Глава 5
        СЕНТ-ДЖЕЙМСКИЙ ДВОРЕЦ, ЛОНДОН, ИЮНЬ 1544Г.
        Свадьба Маргарет Дуглас - важное событие. На церемонии присутствовали высшая знать и верховные священнослужители в полном составе. Иностранные послы восхищались дворцом. Позже они все наверняка напишут своим монархам о пышной свадьбе, соединившей Англию и Шотландию, о драгоценностях королевы, о сверкающих бриллиантах, изготовленных специально к случаю. Катерине казалось, что тяжелые украшения пригибают ее к земле. Пусть Генриху не удалось обручить принца Эдуарда с маленькой королевой Шотландии, зато он выдает свою племянницу за Мэтью Стюарта, графа Леннокса. От шотландского престола Леннокса отделяют лишь малолетняя Мария и нерешительный регент Арран. Шотландцы наверняка воспрянут духом, особенно после того, как Гертфорд, с месяц назад разграбив Эдинбург, сжег город до основания. В Англии тогда только об этом и говорили; Арран бежал. Свадьба призвана подсластить пилюлю.
        Все расступились, когда жених и невеста вышли танцевать. Для них играли выдающиеся музыканты, братья Бассано. Их привез в Англию Уилл, и они во всех отношениях пришлись здесь ко двору, после замужества Катерины Парр и вовсе пошли в гору.
        Маргарет сияла улыбкой. Она явно влюблена в своего молодого мужа.
        Катерина заметила, как она пользовалась любой возможностью, чтобы прикоснуться к нему, погладить его безбородое лицо, сжать его бедро, взять за руку. Маргарет - ветреное создание; она слишком любит флиртовать. Но Катерине она нравится, и она рада, что Маргарет выходит замуж. Племянница короля успела даже посидеть в Тауэре за незаконную связь с одним из Говардов. Ей не позволено любить кого хочется. Сразу видно, что новобрачные счастливы. Катерина рада, что ее приятельницу не выдали за какого-нибудь старого и безобразного принца, чтобы восстановить былую дружбу с королем Франциском. Значит, Маргарет останется при дворе.
        Леннокс выделялся из толпы придворных. Он уверен в себе, храбр. Глядя, как он жадно смотрит на новобрачную, как обнимает ее за талию, Катерина вспоминала кое-кого другого, и, хотя она старалась о нем не думать, невольно ставила себя на место Маргарет. Ей тоже хотелось, чтобы ее обнимали руки любимого. Глотая слезы, она смотрела на свои руки - как и у короля, они унизаны кольцами. Среди них обручальное, которое больно вдавливает палец.
        Король с самодовольным видом развалился в кресле, закинув больную ногу на другую. Он поманил к себе одного из послов и стал беседовать с ним; кольца переливались на свету. Генриху полегчало; ему больше не требовалось кресло на колесах, в котором его возили по дворцам, когда ему было так больно, что он не мог ходить. Тогда он очень страдал. Они с Хьюиком готовили припарки для раны на ноге, и Катерина ежедневно прикладывала их к больному месту, бинтуя ногу и делая вид, что не чувствует зловония. Король так страдал от боли, что на время забыл о супружеских обязанностях. Втайне радуясь, Катерина спала одна в огромной постели, по нескольку недель наслаждаясь одиночеством. Однако припарки, похоже, помогли: кресло убрали в погреб с глаз долой. О нем нельзя даже упоминать. Теперь по ночам Катерина снова терпит буйный темперамент своего супруга. Несмотря на его пыл, он не может подарить ей ребенка. Катерина все чаще сомневалась в своем будущем. Король по-прежнему обожает ее, за год брака не проронил в ее адрес публично ни одного грубого слова. Правда, в спальне он ведет себя совсем по-иному, но то, что
творится за закрытыми дверями, никого не касается. Старческая немощь становится причиной его приступов дикой ярости - потом, утром, он просит у нее прощения. Катерина по-прежнему невозмутима; вконце концов, Генрих - не первый порочный мужчина в ее постели. В последнее время она редко вспоминала Мергитройда и запретила себе думать о том, как его похоть разжигала в ней желание. Генриху нужен еще один сын - вот почему он так неистовствовал. Когда он смотрел на нее стеклянными глазами и спрашивал: «Ну, женушка, какие новости?» - а она в ответ лишь опускала глаза и качала головой, ее охватывал страх.
        Генрих о чем-то шутил с Саффолком; тот примостился с ним рядом в неудобной позе, на корточках. Они наблюдали за танцующими дамами, особенно за малышкой Мэри Дадли - ей тринадцать лет, и она только недавно прибыла ко двору. Очаровательная и гибкая, как котенок, она легко скользила на стройных ножках и изящно изгибалась в фигурах паваны. Саффолк что-то шептал, почесывая густую взъерошенную бороду, приблизив губы к самому уху короля. Они засмеялись, и Саффолк сделал правой рукой непристойный жест, который выглядит особенно отвратительно у такого старика, как он.
        Катерина одернула рукава на запястьях, чтобы скрыть багровые кровоподтеки, боль от которых усугубляют тяжелые браслеты. Прошлой ночью король стискивал ей руки, зажимал жирной ладонью рот. Пытаясь раззадорить себя, он обзывал ее шлюхой и сукой. Она зажмуривалась и обращалась к Богу, прося даровать ей сына. Пусть у Генриха в конце концов все получится! Но после того как все закончилось и он слез с нее, он нежно поцеловал все синяки, кровоподтеки и ссадины, шепча:
        -Катерина, ты моя любовь.
        Потом они зажгли свечу, и она робко заговорила с ним о Кальвине, о том, что невозможно отделить самопознание от познания Бога, о разделении идей. Она понимала, что, заговорив о Кальвине, ступила на опасную почву. Гардинер захочет сжечь ее за такие речи. Но когда они говорят вот так, наедине, она чувствует, как Генрих прислушивается к ней. Внимание такого человека много значит. Ее брак - и благословение, и проклятие. Катерина все больше проникалась мыслью о том, что она отвратит короля от старой веры, снова направит его к новой религии. Но она должна быть ловкой как фокусник.
        -Гарри, почему ты позволил Гардинеру запретить сочинение Кальвина, раз его писания так умны? - как-то спросила его Катерина, сразу же сообразив, что зашла слишком далеко, и мысленно обругала себя за неосторожность. Король не поддержит критику.
        Его нежность вмиг исчезла.
        -Катерина, ты забываешься. Ты женщина и потому не способна разбираться в сложных вещах!
        Разумеется, она разбиралась в сложных вещах, хотя и не смела вслух возразить ему. Ей казалось, что король боится следовать велению сердца, потому что император Священной Римской империи и французы много лет кусают его за пятки, они развязали священную войну, призванную вернуть Англию назад, под крыло папы. Король не может заставить себя вновь уступить главенство папе, но он и новую веру не может принять до конца, поэтому Англия находится как бы на перепутье. Советники же тянут короля в разные стороны.
        Говорят, по-настоящему к новой вере стремился только Кромвель; отправив Кромвеля на плаху, Генрих остыл к Реформации. Похоже, король устал от перемен и хочет всем угодить. А теперь он объединил силы с императором, чтобы сражаться с французами. Они планируют напасть на Францию с двух сторон: Англия - с севера, а император - с юга. Генрих уже давно хотел воевать. Что война будет означать для новой религии?
        Катерина снова и снова перечитывала Кальвина. Его книгу «О сне души» она получила, как и предыдущие сочинения, от Юдолла. Знакомый Юдолла, Уильям Сэвидж, который ведет кухонные счета, тайно пронес книгу во дворец и спрятал в укромном месте. Сэвидж передавал книги Дот, а та - своей госпоже. Катерина понимала, что Гардинер и его прихвостни пристально следят за ней, но они и пальцем не посмеют ее тронуть, пока она пользуется благосклонностью короля.
        Всем известно, что она сочувствует Реформации; взгляды Катерины разделяли и многие ее придворные дамы. Они даже забросили вышивание и все чаще читали. Кэт Брэндон - самая откровенная из всех; она часто бродит по дворцовым коридорам с раскрытой книгой в руках. Однажды она даже остановила Райзли и спросила, не будет ли он так добр и не переведет ли для нее кое-что с латыни, после чего заставила его вслух прочитать отрывок из Кальвина.
        -Где вы это взяли? - Кэт описала, как его лицо покраснело, потом побагровело, потом посерело, а голос стал высоким, как у мальчика-певчего.
        -Нашла в нише у окна. - Кэт изобразила невинность. - А латыни я почти не помню и не понимаю, что здесь написано… - Всем известно, что после Катерины и леди Марии Кэт Брэндон знает латынь лучше всех придворных дам. Хохоча, она передала его ответ: - «Эт-та книга… нехорошая… она з-заразит ваш разум, как оспа… Я должен ее отобрать… б-будет лучше всего сжечь ее». - Кэт так смешно передразнила сухаря Райзли, который с трудом выговаривал слова, что они смеялись до слез. Катерина восхищалась бесстрашием Кэт, но она играла в опасные игры. Кроме того, Кэт назвала своего щенка Гардинером и громко выговаривала ему на публике:
        -Гардинер, веди себя прилично. Плохой пес!
        Придворные дамы хихикали, прикрыв рты руками. Епископ Гардинер цепенел и становился похож на топор палача.
        Несмотря на попытки Катерины приблизить к себе Марию, старшая дочь короля не одобряла новой веры и не поддерживала разговоры о религии, которые заводила мачеха. Она молча перебирала четки, как будто от них зависела ее жизнь. Но и Мария покорена Катериной, как остальные. Кроме того, Катерина убедила короля восстановить права Марии и Елизаветы на престолонаследие. Мария - следующая после маленького Эдуарда, а Елизавета наследует ей, хотя отец по-прежнему не желал объявить их законными дочерьми и не позволял называть принцессами. Катерина одержала небольшую победу; несколько месяцев она упрашивала и умасливала Генриха, взывала к его гордости, напоминала, что в жилах обеих девушек течет кровь Тюдоров, его собственная кровь, и, хотя они всего лишь женщины, у них его острый ум, его обаяние. Маловероятно, чтобы дочери Генриха оказались на престоле; наследник - принц Эдуард, а после него - его сыновья. Они будут править много веков, продолжая линию Тюдоров. И все же Катерина довольна; она совершила то, на что оказалась не способна даже обожаемая Джейн Сеймур, и Мария начала осторожно расцветать.
        Елизавета и Мег, как всегда, шушукались в углу. Потом Мег встала, взяла Елизавету за руку и повела ее в центр зала. Музыканты начинали контрданс; девушки вошли в круг танцующих. Мег скользила в танце, высоко подняв голову; она необычно смела и даже игриво косится на застывшего у двери оруженосца. Очутившись рядом с ним, она поманила его к себе пальцем и улыбнулась. Просияв, юноша встал с ней рядом, но Мег тут же отвернулась. Катерина прикидывала, сколько поклонников появилось у Мег за последнее время. Елизавета что-то сказала Мег на ухо, и обе засмеялись, запрокинув головы. Мег как будто совсем перестала грустить. Елизавета хорошо влияла на нее. Даже Катерина чувствовала, что попала под ее обаяние. Жаль, что Генрих не позволяет Елизавете остаться надолго; через день-другой она должна вернуться в Ашридж. Но при виде того, как девушки танцуют, Катерина заразилась их радостью. Она думает, что успешно справляется с ролью мачехи. Но ей снова и снова напоминают, что она должна родить сына. Без сына ее положение непрочно. Хотя ее родня получает все новые титулы и поместья, с высоты больно падать.
        Елизавета стала писать мачехе письма. Она послала ей стихотворение на французском и английском языках, написанное ровным, безупречным почерком. Замечательно для десятилетней девочки! Катерина страдала оттого, что с Елизаветой так несправедливо обращаются. Она заказала художнице Левине Теерлинк, которая недавно прибыла к ее двору, портрет Елизаветы. Теперь, когда Генрих навещал покои королевы, он видел на стене в зале приемов свою дочь; Елизавета сжимала в тонких пальцах книгу. Весь мир видел, что она - олицетворение Тюдоров. Лишь черные, как у матери, глаза под тяжелыми веками выдавали кровь Болейн.
        Подошел брат Уилл; он тоже танцевал, разрумянился и запыхался. Ворот рубашки развязан. Он сел рядом с сестрой, Катерина, наклонившись, завязала ему воротник и велела отдохнуть, как будто он ребенок.
        -Кит… - начал он тоном маленького мальчика, как всегда, когда чего-то хотел от нее.
        -Чего ты хочешь, Уилл?
        -Я насчет своего прошения о разводе.
        -Уилл, не надо сейчас. Я уже спрашивала его. Он не сдвинется с места.
        -Один закон для него, а другой - для всех остальных, - презрительно заметил Уилл.
        -Зато у тебя есть повод жаловаться. Все знают, какой ты нытик! Кроме того, у тебя есть все остальное, чего ты пожелаешь. Ты рыцарь ордена Подвязки, граф Эссекс, твоя любовница - одна из первых придворных красавиц.
        Брат, шумно топая, отошел от нее к Серрею в дальний конец зала.
        Король поманил ее, она пошла к нему, плавно обходя танцующих, и села на табурет у его ног. Он лучезарно улыбался, стараясь не смотреть на стоящего рядом епископа Гардинера. Гардинер напрасно пробует привлечь к себе внимание короля. Он только что не дотрагивается рукой до рукава Генриха. Король отмахивался от него, как от назойливой мухи, и епископ злобно косился на Катерину. У него бельмо на глазу, а углы губ постоянно опущены, отчего кажется, что его лицо вот-вот потечет и растает. Когда он отворачивался, его лисий воротник рывком сдвигался, как хвост дьявола.
        -Кит, мы должны сообщить тебе кое-что важное, - сказал Генрих дружелюбно-ворчливо, как всегда, когда он в хорошем настроении. Он редко называл ее уменьшительным именем на публике.
        -Да, Гарри. - Она старалась говорить тише. Она встретилась с ним взглядом - как будто черные камешки тонут в зыбучем песке. Но когда в уголках его глаз появляются морщинки, можно быть спокойной: он в хорошем настроении.
        -Мы решили, Кит, что ты займешь мое место и будешь регентом, пока мы будем сражаться с французами.
        Ее охватило волнение. Не сразу она поняла всю важность такого решения. Ее положение упрочилось.
        -Но, Гарри, ведь… - Катерине трудно было подобрать нужные слова. Она будет управлять всей Англией. Никому после Екатерины Арагонской Генрих не перепоручал столько своих полномочий. - Это слишком большая честь!
        -Кит, мы доверяем тебе. Ты наша жена.
        Она покосилась на Гардинера; тот побледнел и стал похож на привидение. Она перевела взгляд на короля; его губы готовы изогнуться в улыбке. То, что со стороны может показаться интимным супружеским разговором, тщательно отрепетировано и рассчитано на то, чтобы епископ их услышал.
        -Что там? - буркнул Генрих, глядя на Гардинера.
        Епископ искательно улыбнулся, но его улыбка больше походила на гримасу боли.
        -Ваше величество, простите мою смелость… - запинаясь, начал тот. - Есть вопросы государственной важности…
        -Не сейчас! - рявкнул король. - Неужели вы не видите, что мы разговариваем с женой! - Гардинер попятился. - Мы обсуждаем ее регентство, - продолжал Генрих. - Когда мы отправимся во Францию, то оставим вместо себя королеву. Что вы об этом думаете, епископ?
        Гардинер так быстро упал на одно колено, что ударился локтем о трон и вскрикнул от боли. С трудом взяв себя в руки, он пробормотал:
        -Для меня будет большой честью, мадам, служить вам. - Он взял руку Катерины в обе свои. Руки у него мягкие и дряблые, как сырое свиное сало. Он поцеловал ее обручальное кольцо. Его плечи в перхоти, как будто его обсыпал снег.
        -Мы очень признательны вам, ваша светлость, - ответила Катерина.
        -А теперь идите! - рявкнул король.
        Гардинер, кряхтя, встал и отошел.
        -Решение должен одобрить мой Тайный совет. Некоторым мой замысел очень не понравится, - злорадно продолжил король. - Но это всего лишь формальность. Мы созовем совет для тебя, любимая. И мы намерены написать новое завещание, если что-нибудь случится, пока…
        Катерина схватила его за рукав:
        -Ничего не случится! Господь сохранит тебя, Гарри!
        Некоторое время они молча наблюдали за танцующими. Катерина пришла в смятение. Она - регент Англии! О таком она даже не мечтала. Мысль о власти щекотала и будоражила ее. Подумать только, она сумеет поставить на место елейных советников-католиков! Радужные мысли были похожи на мыльные пузыри. Ей казалось, что она пускает побеги, которые укореняются под дворцом и укрепляются, как корни большого дуба. Король радовался как ребенок. Он исподтишка наблюдал за Елизаветой: ее кружил в танце юноша из семейства Дадли. Король растянул губы в улыбке.
        -Елизавета становится настоящей красавицей, - заметил он.
        -Она похожа на своего отца.
        -Ты права, Катерина, она до мозга костей Тюдор.
        Генрих был как будто взволнован, его глаза сверкали; он похож на ребенка, который радуется новой игрушке. Катерина заметила, как тревожится стоящий напротив Гардинер. Он перешептывался с Райзли и еще одним своим дружком-консерватором, Ричардом Ричем; все трое то и дело косились в ее сторону. Есть у нее сын или нет, теперь они не посмеют ее тронуть! Она испытывала незнакомое прежде чувство удовлетворения, такого с ней не случалось так давно, что она уже и не помнит этого.
        -Гарри, позволь, пожалуйста, Елизавете почаще бывать при дворе, пока ты сражаешься во Франции. Мне бы хотелось собрать вокруг себя своих близких.
        -Если бы ты не выразила такого желания, любовь моя, мы бы тебе приказали, - пророкотал он. Положение Катерины еще больше упрочивалось.
        Шепчущаяся троица распалась, Райзли, похожий на хорька, неприязненно косился на нее. В его глазах такая ненависть, что Катерина вздрогнула.
        ХЭМПТОН-КОРТ, АВГУСТ 1544Г.
        Дот протирала окна тряпкой, смоченной в уксусе. Тряпка скрипела по стеклу. От испарений у девушки слезились глаза. Сегодня день рождения королевы, и все королевские дети собрались во внутренних покоях: Катерина читала вслух письмо от короля из Франции. Когда его нет, все идет по-другому; дворцом овладевает беззаботное настроение. Принц Эдуард неподвижно сидит на коленях у Марии. Елизавета теперь тоже с ними; недавно она приехала из Ашриджа. Она прижалась к Мег и что-то шептала ей на ухо. Они теперь неразлучны. Дот терла стекло с остервенением.
        Елизавета - как магнит, что притягивает к себе железо. Все ее обожают. Даже Крепыш сидит у ее ног и глазеет на нее так, словно она - сама Дева Мария. Мег держит ее за руку. Но Дот Елизавета совсем не нравится. Дот представляла, как трет Елизавету своей уксусной тряпкой, словно она - грязное пятно на окне. Мег поднималась все выше и выше; для Дот она уже недосягаема. Теперь она подружилась с дочерью короля, и они вместе читали книжки. Они по очереди читают их вслух на языках, которые Дот не понимает. Обе занимались с новым наставником, мистером Гриндалом; пока они царапают слова на бумаге, Дот вычищает золу из камина, подметает пол и выносит подушки на двор, чтобы выбить из них пыль; на нее шикают, если она слишком шумит. Мег еще больше похудела, а лицо у нее бледное, как козий сыр. Правда, теперь она так часто улыбается, что перемены в ее состоянии никто не замечает. А у Катерины много дел, она постоянно куда-то ездит, присутствует на заседаниях Тайного совета, принимает посетителей, диктует письма.
        -Посмотри на королеву, - услышала Дот слова Елизаветы, обращенные к Мег. - Кто сказал, что женщины не могут править? Кто сказал, что они должны быть замужем и управляться мужчинами? - Мег засмеялась, как будто Елизавета удачно пошутила. - Если я когда-нибудь стану королевой, мужчины не будут мною управлять.
        Дот скривилась. Все знают, что кому-кому, а Елизавете королевой не быть. Королем будет ее брат, а после него - его дети. Ну а Елизавету наверняка выдадут за какого-нибудь иностранного принца - и скатертью дорога.
        В глубине души Дот очень хотелось, чтобы король не вернулся из Франции. Хотя сейчас Катерина перегружена делами, она полна жизни; такой Дот ее не помнила. Напряженная складка на лбу разгладилась, ушла вымученная улыбка. В ней словно зажегся огонь. Она написала молитву для солдат, которые уходят на войну. Ее напечатали и раздали; придворные дамы в восхищении, даже противная Стэнхоуп рассыпается в комплиментах.
        Дот бросила тряпку в ведро и вытащила сухую из-за пояса, провела по стеклу и пюпитру для молитвенника. Там тоже укреплен листок с молитвой, сочиненной Катериной. Она похожа на ряд строчек и завитушек, как вышивка на белой рубашке. Дот ненавидит себя за то, что не умеет читать. Она хотела попросить Мег, чтобы та ей прочла, но Мег не до нее; унее новая подружка, с которой она делится своими секретами. Попросить Катерину Дот тем более не может. Сейчас Катерина должна управлять всей Англией. И Бетти тоже не попросишь. Бетти совсем неграмотная, хуже Дот; она даже имени своего написать не может. Ну, а попробуй Дот обратиться с подобной просьбой к какой-нибудь кухарке, ее поднимут на смех. Здешние слуги и так считают, что она слишком задрала нос и вознеслась не по чину. Кроме того, Бетти не умеет держать язык за зубами; слуги часто хихикают у нее за спиной и называют ее герцогиней Дотти. Бывает, она спускается на кухню, и все вдруг умолкают. Ей не доверяют. Они не знают, на чьей она стороне.
        Правда, там же, в буфетной, иногда сидит Уильям Сэвидж; Дот считает, что он кое-чем ей обязан. Сколько книг она прятала под юбкой и передавала королеве! Она непременно попросит его прочесть ей молитву, когда в следующий раз спустится на кухню, хотя Уильям занимался подсчетами все реже и реже; теперь там новый клерк по имени Уилфред. У самого прыщи, а на Дот он смотрит так, словно у нее чума.
        Уильяма почти каждый вечер можно видеть в покоях королевы; он играет на спинете. Дот кажется, что даже Уильям Сэвидж, о котором она грезит уже целый год, ускользает от нее со своей музыкой; он поднимается из кухни в другой, утонченный мир, где она лишь невидимка - призрак с грязной тряпкой в руках. Иногда, проходя мимо с растопкой или выполняя поручение королевы, она видела, как его пальцы порхают по клавишам. Они извлекали очень красивые звуки - наверное, такая музыка исполняется и в раю.
        Ко дню рождения королевы Елизавета написала стихотворение. Катерина, похоже, больше порадовалась ему, чем даже подарку самого короля - броши, инкрустированной рубинами и изумрудами, которую утром привезли от лондонского ювелира.
        -Смотри, Дот! - сказала она, открывая шкатулку. - Изумруды - символ Тюдоров, а рубины - мой. Видишь, как они сочетаются! - Даже не примерив, Катерина передала брошь Дот.
        Оставшись одна в гардеробной, Дот приколола ее к своему корсажу. Правда, на ней брошь выглядела совсем не к месту - как лилия среди лютиков; ктому же, снимая ее, Дот уколола палец и запачкала кровью свой белый чепец. Королева читала вслух стихи Елизаветы и вздыхала, словно перед ней письмо от любовника.
        Правда, Елизавета очень красиво пишет. Дот видела листочек со стихами накануне - его оставили в классе. Пусть она не умеет читать, но может оценить красивые, ровные буквы, которые вывела Елизавета. Ее немного жаль, ведь родной отец считает ее незаконнорожденной, а ее мать, Боллейн, вообще объявили шестипалой ведьмой; ее казнили за страшные преступления. Да, Дот в самом деле жалела Елизавету, сосланную в захолустный замок Ашридж. А ведь она по праву должна жить во дворце, окруженная придворными, - и, конечно, быть рядом со своим отцом. Правда, в глубине души Дот думала: будь у нее такой страшный отец, как король, она предпочла бы находиться в любом другом месте, даже в мрачном сером замке вроде Ашриджа, чем под его взглядом, от которого дрожат даже великие полководцы.
        Когда Мег вернулась из Ашриджа, живо описала большой парк с извилистыми тропинками, огромные сырые комнаты, где они все время жались к дымящим каминам - поэтому их платья пропахли дымом, - холодные коридоры, в которых гуляют сквозняки, и высокие каменные своды. Под потолками там живут летучие мыши, которые кружат и пищат по ночам. Мег, обычно не болтливая, все время рассказывала о ней - Елизавета то, Елизавета се. Дот не возражала; приятно, когда Мег, пусть и ненадолго, забывала о прошлом и становилась обычной девушкой. Но несколько недель назад Елизавета приехала ко двору, и все переменилось.
        -А это еще что такое? - небрежно спросила она в день своего прибытия, взмахнув белой рукой и указывая на Дот. Она даже голос не удосужилась понизить.
        Мег объяснила, что Дот - верная служанка королевы, что она нянчила саму Мег и что они все вместе приехали из Снейпа. Елизавета фыркнула:
        -Как королева терпит, что за ней ходит такая неотесанная девица? Ты видела, какие у нее ручищи?
        Но не это самое плохое. Дот знает свое место. И с какой стати принцессе… ведь Елизавета - принцесса, пусть даже всем запрещено ее так называть… с какой стати принцессе вообще ее замечать? Нет, хуже всего, что леди Елизавета, с ее ученостью и знатностью, словно окутала Мег своей паутиной. Они вместе читали книги, учили уроки, спали в одной постели, гуляли в дворцовом парке и катались верхом по дорожкам.
        От Елизаветы только и жди неприятностей; это написано у нее на лице. Елизавета не думает ни о ком, кроме себя и, пожалуй, королевы… к королеве она искренне привязана. Как-то Дот заметила, как Елизавета украдкой пнула Крепыша, когда королева отвернулась. Она всех ревнует к мачехе, даже пса. Ей нужна мать. Правда, у нее есть няня, госпожа Астли. Она еще хуже, чем сама Елизавета; еще больше задирает нос перед Дот. Дот все больше ненавидит Елизавету. Даже ее стихами она уже не восхищается. Подумаешь, царапает какие-то стихи, над которыми все охают и ахают. А она не умеет даже читать. Зато у нее есть Уильям Сэвидж. По-настоящему, конечно, Уильям не «у нее». Он лишь в ее мечтах. Наяву она для него лишь посредница, которая носит королеве запрещенные книги. Когда Дот думала об этом, на ее сердце словно ложился тяжелый камень.
        Две девушки сели у окна недалеко от того места, где на коленях стоит Дот и протирает мокрой тряпкой плинтусы.
        -Что бы ты выбрала, - спросила Елизавета, - уметь летать или быть невидимой?
        Дот едва успела прикусить язык, так ей хотелось крикнуть: это наша игра, эту игру придумала я!
        -Быть невидимой, - ответила Мег.
        -Ты и так очень искусно умеешь притворяться невидимкой, Мег Невилл! А я бы предпочла летать. Представь, как прекрасно взмыть над деревьями, над облаками. Можно смотреть на все сверху вниз, как Бог. - Помолчав, Елизавета продолжила: - Зато невидимка может шпионить за Робертом Дадли. Ведь тебя за него хотят выдать замуж?
        -Не знаю, - ответила Мег.
        Дот ничего об этом не слышала, но часто видела во дворце Роберта Дадли с его мамашей; иногда они заходили в покои королевы. Роберт Дадли совсем мальчишка, он на несколько лет моложе Мег. Похож на щенка… пусть и симпатичного, но, на вкус Дот, ему недостает щегольства.
        -По-моему, он не совсем урод, - заметила Елизавета. - Но ты за него не выйдешь. - Она наклонилась к Мег и что-то зашептала ей на ухо.
        Мег с отвращением отвернулась:
        -Какой ужас!
        Катерина глубоко вздохнула и вошла в зал совета. Все умолкли.
        Райзли, как всегда угодливый, вскочил со скамьи и выдвинул для нее кресло.
        -Я буду стоять, - сказала она.
        Ни разу она еще не садилась на встрече совета. С высоты своего роста она не чувствовала себя маленькой девочкой перед толпой взрослых мужчин. На ней платье зеленого, тюдоровского, цвета. Члены Тайного совета не должны забывать, чья она жена. К сожалению, тяжелая парча не совсем подходит для душного августовского дня.
        Райзли опустился на одно колено и, взяв ее руку, быстро поцеловал в тыльную сторону ладони.
        Советники заняли обе стороны стола. Они разделились на группы. С одной стороны - Гардинер и его дружки-консерваторы, в том числе Рич. Напротив них сторонники реформ - Гертфорд, архиепископ и остальные. Катерина знала, что реформаторы поддерживают ее; на ее стороне небольшой перевес. Райзли, шаркая, прошел на свое место. Катерина незаметно вытерла руку о платье.
        -Начнем с чумы, - объявила она, следя за тем, чтобы голос ее был ровным и властным. - Я намереваюсь выпустить воззвание, в котором запрещу являться ко двору тем, у кого дома есть заболевшие. Кто против?
        Некоторые, в том числе Гертфорд и архиепископ, согласно кивнули, но остальные хранили обиженное молчание. Катерина сделала вид, будто не замечает враждебности. На лбу у нее выступила испарина, но она надеется, что никто этого не видит. С необходимостью воззвания более-менее согласны все. Консерваторы недовольны лишь тем, что она, женщина, смеет им указывать. Атмосфера накалялась. Катерина стиснула зубы, стараясь не смотреть в невозмутимое лицо Гардинера. Кто-кто, а он не увидит ее неуверенности!
        -После сегодняшнего заседания мы обсудим, как лучше изложить наши мысли. - Кивнув секретарю, она отрывисто продолжила: - Королю нужен свинец.
        -Дело это крайне срочное, - тут же ответил Райзли. - Надобно проследить за тем, чтобы груз немедленно отправился в Дувр.
        -Не припоминаете ли, уважаемый советник, - Катерина почти не скрывала издевки, - что наши английские рыбаки всего неделю назад задержали у южного побережья французский корабль? За ним наверняка последуют и другие. Если мы пошлем свинец сейчас, едва ли он доберется до его величества благополучно.
        Райзли фыркнул, наморщив нос, и стал еще больше похож на хорька.
        -Я за то, чтобы отправить груз сейчас. Мы не имеем права оставлять наши войска без боеприпасов, - подал голос Гардинер, оглядываясь по сторонам в поисках поддержки.
        Все советники пристально следили за Катериной, ожидая малейшего проявления слабости. Если она сморщится или хотя бы чаще задышит, они поймут, что победили.
        -А я против, Гардинер, - певуче возразила она. - Если только вы не намереваетесь предложить весь груз свинца и судно, которое его повезет, вместе с экипажем и прочим, нашим врагам.
        Послышались смешки. Гардинер открыл рот, но Катерина дважды ударила кулаком по столу.
        -Свинец останется в порту до тех пор, пока мы не сможем обеспечить его безопасную доставку!
        Гардинер сердито фыркнул, поднял руку и притронулся к распятию, что висело у него на шее. Сидящий напротив Гертфорд ухмыльнулся и покосился на епископа. Иногда он так похож на брата, что у Катерины щемит сердце. Но Гертфорд стройнее, легче; унего не такие симметричные черты лица. Бог как будто экспериментировал со старшим братом, а младшего довел до совершенства. Катерина внимательно наблюдала за Гертфордом - как, впрочем, и за остальными. Гертфорд был бледен, глаза скрыты полуопущенными веками, опушенными длинными ресницами. Хорошо, что Катерина может быть в нем уверена. Что бы он ни думал о ней лично, они с Гертфордом единоверцы. Кроме того, у них общие враги, и это их объединяет. «Враг моего врага - мой друг», - вспоминает она, только не помнит, откуда это. Она никогда не считала, что умеет наживать врагов, правда, у нее и в мыслях не было, что она будет управлять Англией. Пока Гертфорд - ее друг. Интересно, как он поведет себя, если король не вернется? Изменит ли он отношение к ней? Попробует ли отобрать у нее регентство? В конце концов, он - старший дядя принца Эдуарда.
        -Кто против? - спросила она.
        Руку нехотя поднял только Гардинер.
        -Принято! - объявила она.
        Секретарь обмакнул перо в чернильницу и записал.
        -Далее! - звонко произнесла Катерина, снова привлекая к себе всеобщее внимание. - Королю необходимы солдаты для французской кампании. Четыре тысячи человек. Райзли, Гертфорд, позаботьтесь. - Она уверенно кивнула каждому из них по очереди. - Об их отправке мы поговорим позже. Гертфорд, вы, кажется, скоро отбываете во Францию?
        Атмосфера в зале слегка потеплела. И все же на каждой встрече Катерине приходится доказывать, что она способна управлять. Королева проявляет твердость, на время забывая о том, что она женщина, и не допускает слабости.
        Ни один мужчина, сидящий в зале Тайного совета, не верит, что женщина способна управлять государством. А Катерина думала о Марии Венгерской, которая успешно управляет тремя государствами. Катерине хочется превзойти ее. Но даже архиепископ, ее самый верный союзник, довольно сдержан. Последние недели они несколько раз беседовали с глазу на глаз, обсуждали богословские вопросы. Они читают одни и те же книги. Катерина ловит на себе его взгляд и улыбку. Он известный реформатор. Гардинер не так давно пытался сместить его, твердил о заговоре, стремясь отправить архиепископа на плаху, но король воспрепятствовал его планам. Генрих привязан к своему архиепископу. Теперь Катерина понимает, как тяжело приходится королю. Он должен все время балансировать. Нельзя позволять одной фракции одержать верх над другой. Король должен всех примирять.
        -Теперь границы, - продолжила она. - Гертфорд, какие новости?
        Гертфорд доложил о положении на границе с Шотландией: там постоянные стычки и в целом неспокойно. Советники заспорили о том, как лучше поступить - ведь большая часть войска нужна во Франции.
        -Шотландцы обратились в бегство после разграбления Эдинбурга, - напомнил всем Рич.
        -Войска лучше направить в Булонь, - добавил Райзли, шмыгнув носом. Катерину он чрезвычайно раздражал. - Шотландцы не представляют для нас угрозы.
        -Советники, мы что же, забываем уроки истории? - Чтобы они не видели, как дрожат у нее пальцы, она спрятала их, скрестив руки на груди. - Вспомните битву при Флоддене!
        Тридцать лет назад, когда Генрих тоже вел военные действия против Франции, шотландцы решили воспользоваться случаем. Тогда Генрих оставил вместо себя регентом Екатерину Арагонскую - единственную, кроме нее, кому он также доверил важную роль. Катерина много слышала об этом еще в детстве. Королева повела жесткую политику, находясь в меньшинстве, а ЯковаIV убили на поле битвы. Екатерина Арагонская послала Генриху окровавленный камзол короля Шотландии. Тогда была одержана бесспорная победа.
        -Вербуйте больше солдат, если потребуется - наемников, - распорядилась она, не допуская возражений. - Средства придется изыскать!
        Все было решено. Катерина чувствовала, что советники начинают ее уважать, пусть и нехотя.
        В ее покоях кто-то упражнялся на спинете; играя одну и ту же мелодию и постоянно ошибаясь. Наверное, там сейчас Елизавета. Елизавете очень нравится, что Катерина - регент; она молила пустить ее на заседания совета, готова была писать государственные письма, помогать чем угодно. Хотя об этом не могло быть и речи, Катерина поощряла интерес падчерицы. Они часто говорили о женщинах, которые находились у власти; отом, как приходится забыть о своей женственности, чтобы завоевать уважение мужчин. Елизавета обладала всеми задатками достойной королевы; возможно, она лучше приспособлена для роли правителя, чем ее брат, хотя самое большее, на что она может рассчитывать, - стать супругой монарха. Да и самому Эдуарду предстоит еще подрасти.
        Музыка умолкла, зато слышался тихий смех. Мег наверняка где-то рядом; они с Елизаветой стали неразлучны. Мег последнее время совершенно переменилась. Она явно готова к замужеству. Катерина представляла себе своих придворных дам. Сейчас они вышивают и тихо беседуют в ее покоях. Кто-то играет в карты, кто-то читает. У нее много книг, в основном запрещенных, однако на них вполне невинные обложки. Такие книги спрятаны в укромных местах. Читать их надо с крайней осторожностью. Всем известно, что за такие книги можно поплатиться жизнью; чем выше положение, тем больнее придется падать. Она отбросила последнюю мысль, боясь выказать слабость. На слабость она не имеет права!
        Тем временем речь зашла о преследовании французов, которые проживают в Лондоне. Завязался оживленный спор. Некоторые советники выступали за их депортацию. Кое-кто даже требовал посадить в тюрьму проживающих в Лондоне французов.
        -Мы находимся в состоянии войны с Францией. Эти люди - наши враги! - кричал Райзли, размахивая кулаком.
        Катерина пожалела, что его нельзя послать сражаться с французами. Он снова шмыгнул носом, и Гертфорд протянул ему платок. У Райзли был такой вид, будто он не знаком с этим предметом туалета.
        -Высморкайтесь! - рявкнул Гертфорд.
        Райзли покорно высморкался.
        -Виноваты не эмигранты, - заявила Катерина громко и звонко, перекрывая шум, - а те, кто их преследует! Я против депортации. Более того, считаю, что их гонителей следует наказать!
        -При всем к вам уважении, - возвысил голос Гертфорд, - если мы будем слишком им потакать, скорее всего, наживем неприятностей.
        -Большинство этих людей живет в Лондоне на протяжении нескольких поколений. Нельзя просто так взять и избавиться от них, - возразил архиепископ. Хвала небесам, он на ее стороне! Однако без поддержки Гертфорда Катерине, как она понимала, придется сражаться, чтобы отстоять свою позицию.
        -Я напишу обо всем королю и посоветуюсь с ним, - решительно объявила она. - Пока эмигранты остаются, а все, кто их преследует, будут наказаны.
        Гертфорд через несколько дней уедет. Его призывают во Францию. Катерине придется удвоить усилия… Что ждет ее, если король не вернется? Она останется одна у руля Англии - будет править от имени короля-мальчика - так написано в завещании Генриха. Сумеет ли она и дальше балансировать на канате, не опираясь на авторитет мужа? Она что-нибудь придумает, найдет влиятельных союзников - посоветуется с Никколо Макиавелли. Катерина часто задавалась вопросом, хватит ли ей силы духа послать кого-нибудь на плаху - врага еще куда ни шло, но друга? При этой мысли ей делалось тошно.
        -Что там у нас еще?
        -Разнообразные мелкие земельные споры, - ответил секретарь, показывая ей бумаги.
        С мелкими вопросами разобрались быстро, и Катерина наконец вышла из зала. В длинной галерее она по-прежнему держалась прямо и величаво. Однако, оказавшись на своей половине, она бессильно прислонилась спиной к двери, расшнуровала лиф платья, стащила с себя тяжелый наряд, сбросила чепец и уселась прямо на пол, расправив нижнюю юбку.
        Юдолл выступал перед собравшимися в гостиной королевы. На нем был изысканный дублет из малиновой парчи, хотя ему не положено носить малиновое. Хьюик его отговаривал, твердил, что это могут расценить как неуважение к власти. Но Катерине нравилось, что Юдолл - не лизоблюд. Льстецов она не выносила. Даже Анна Стэнхоуп мурлыкала сегодня у ног Катерины, как сиамская кошка; находила для нее отрывки из Лютера, которые могут ее заинтересовать, или приносила маленькие подарки: парчовые рукава, веер, книгу. Правда, обе они сторонницы Реформации, но Хьюику ясно как день, что Стэнхоуп норовит погреть руки.
        Юдолл поклонился, сняв шапочку, взмахнул ею сложными восьмерками. Фрейлины смеялись над его экстравагантностью. Хьюик и Катерина переглянулись и обменялись улыбками. Он видел, что она довольна; она за последние недели вошла в новую роль, свыклась со своим положением. И неплохо справлялась. Ей удалось сломить даже членов Тайного совета. Но Хьюик прекрасно понимал, что она окружена врагами. Советники надеялись, что новая королева будет покорна их воле. Они рассчитывали обвести ее вокруг пальца, думали, что она без труда сменит веру, как платье, и убедит короля вернуться под сень римско-католической церкви. И вот ее назначили регентом.
        -Как прошло заседание? - прошептал он.
        -Я победила.
        -Да, Кит, если кто-то способен их победить, то только вы.

* * *
        Райзли, Гардинер и Рич ходили по дворцу с такими недовольными физиономиями, что от них скисло бы и молоко. Они что-то бормотали о новом королевском завещании, согласно которому регентство Катерины делается постоянным. Ни одному из них это не нравилось, но особенно Гертфорду. Считалось, что он на стороне Катерины, но при дворе, где все постоянно меняется, союзы не бывают прочными. Гертфорд сам давно стремился к регентству; должно быть, он гадал, сколько еще ему придется лизать сапоги старому королю, прежде чем на трон взойдет его маленький племянник. Но теперь король составил новое завещание, на пути Гертфорда встала женщина; кроме того, король считал, что его шестая жена не способна ни на что дурное. Чем более бессильными противники Катерины себя ощущали, тем чаще хватались за соломинки. Повсюду обнаруживали заговоры, жгли книги, выискивали еретиков.
        Хьюику не хватило храбрости напомнить Катерине, что она властвует лишь по доверенности. Гардинеры, Райзли и Гертфорды исполняли ее волю только потому, что не сомневались: король скоро вернется. Катерина часто говорила о Марии Венгерской - ведь той блистательно удается управление тремя странами. Но за Марией стояла сила ее брата, императора Священной Римской империи. Кто встанет на защиту Катерины? Ее брат, который только что стал графом Эссексом и так же бессилен, как и прочие придворные красавцы? Если король умрет, все тут же обратятся против нее; не успеет она и глазом моргнуть, как окажется в Тауэре. Жене Генриха Восьмого никак нельзя считать себя в безопасности.
        Но Хьюик не тот, кто способен нарушить ее счастье, напомнив ей об этом. Пусть радуется, пока может, думал он, глядя, как она беззаботно смеется над шутками Юдолла.
        После назначения Хьюика в свиту королевы - ее личным врачом, не меньше! - и с благословения короля все начали поддразнивать его из-за его дружбы с Катериной; его называли удачливым, чаровником, жабой, подлизой.
        -От таких же слышу, - отвечал Хьюик.
        Он никому не признавался, с какой теплотой относится к королеве. При дворе опасно открыто проявлять свои чувства, а дружба с Катериной для него была драгоценна. Королева она или нет, она ему небезразлична; более того, Хьюик радовался ее противоречивости, стремлению к самосовершенствованию. Ее порывы были закалены волей к победе - даже за карточным столом. Она неумолимый противник. Но самое главное, она очень добра. Хьюик не раз наблюдал, как она обращается со слугами. Относится ко всем с уважением, у нее всегда находится доброе слово для конюха. Она улыбается даже девушке, которая выносит ночные горшки. Все во дворце были слишком озабочены тем, что стараются угадать, что лежит за тем или иным жестом и словом. Катерина не такая. И он никогда не забудет поцелуй, которым она наградила тыльную сторону его изуродованной ладони в буфетной Чартерхауса. Кажется, это было сто лет назад, хотя с того дня не прошло и полутора лет.
        Катерина склонилась к Хьюику и прошептала:
        -Этот цвет ему к лицу, правда?
        -Пурпурный - цвет королевы!
        Катерина фыркнула над его двусмысленностью.
        Даже насмешник Юдолл не посмел бы облачиться в пурпур, будь король здесь. Генрих не был лишен чувства юмора, но иногда оно проявляется самым странным образом… Хьюик следил за своим любовником, и в нем росло желание. Юдолл любил находиться в центре внимания. Он расхаживал среди фрейлин; все взгляды были направлены на него. Их связывали пылкие, но неустойчивые отношения. Юдолл часто бывал жесток; недавно он отказался притронуться к нему.
        -Твоя змеиная кожа вызывает у меня отвращение! - заявил он и ушел искать себе другие развлечения. Но рано или поздно он всегда возвращается, пьяный, размякший. Тогда он умолял простить его.
        Его слова больно ранили Хьюика, но он будет честен с самим собой: он сам себе противен.
        Глядя, как Юдолл вышагивает по залу, Хьюик невольно вспоминал своего любовника без одежды, его подчеркнутую мужественность, развитую мускулатуру, гладкую кожу. Раздевшись, он становился похож на простого крестьянина, но такого острого, тонкого и развитого ума Хьюик ни в ком еще не встречал. Юдолл не уважал никого. В Катерине же его привлекали противоречия.
        Она говорила о том, что стала и мужчиной и женщиной, чтобы править. Кому-кому, а Хьюику об этом было известно.
        -Ваша замечательная светлость, благословенная королева Катерина, - провозгласил Юдолл. - Посвящаю вам свою новую комедию, которая называется «Ральф Ройстер-Дойстер».
        Елизавета сидела рядом с Катериной и держалась за руки с малышкой Мег Невилл, которая расположилась по другую сторону от королевы. Катерина добилась своего: ей давно хотелось собрать вместе всех детей короля. Как Генрих был против Елизаветы! Катерина делилась с Хьюиком: ей было больно думать о бедной девочке, сосланной в Ашридж. И вот она здесь. Елизавета еще мала, но в ней чувствуется отцовское обаяние. Сразу видно, чья она дочь. Она так же держит голову, так же прямо смотрит на собеседников, так же решительно сжимает челюсти. Катерина нашла для нее нового наставника; она уверяла, что Елизавете, при ее уме и любознательности, недостаточно будет обычного примитивного образования, какое дается девочкам в знатных семьях. Елизавета любила узнавать что-то новое. Как и брата, ее растят в новой вере. Знай Гардинер о той степени, в какой дети короля прониклись идеями Реформации, он пришел бы в ужас и наверняка придумал бы, как этому помешать. Любимый пес Катерины подбежал к Елизавете и запрыгнул к ней на колени. Не глядя на песика, она погладила его. Елизавета явно не из тех, кого можно разжалобить
огромными влажными глазами. Катерина хлопнула себя по коленям, песик перепрыгнул к ней и стал ластиться.
        Все стихли, когда Юдолл начал читать пролог. Хьюик слышал отдельные куски; он читал в рукописи стихи о веселящих напитках, но содержания пьесы не знал. Появился актер; он описал Ральфа Ройстера-Дойстера как человека, который влюбляется в каждую встречную женщину. Среди дам слышались смешки. Потом вошел сам Ройстер-Дойстер; на нем парчовый дублет и шапочка со страусовым пером размером с лошадиный хвост.
        -Это Томас Сеймур! - вскричала сестрица Анна; фрейлины захихикали.
        -Смотрите, какое у него перо! - взвизгнула одна из дам.
        Хьюик покосился на Катерину, та улыбалась, но Хьюик понимал, что она злится. Актер гримасничал и позировал, то и дело взмахивая руками, вызывая взрывы хохота, рассказывал о том, как ухаживает за богатой вдовой. Он часто доставал зеркало и любовался своим отражением. Затем вошел и предмет его воздыханий, миссис Кастанс. Главную женскую роль исполнял хорошенький мальчик с круглым румяным лицом; на нем было красное платье и рыжий парик. Судя по всему, он изображал Катерину, ведь красный - ее цвет; все ее пажи одеты в красные ливреи. Хьюик чувствовал, как в нем нарастает гнев. Как Юдолл посмел? Ему, конечно, известны все обстоятельства дела - а может быть, и нет. Роман Катерины и Сеймура так и не стал достоянием гласности; кроме сплетен и пересудов, ничего толком не было известно. И только он знал, какие чувства Катерина испытывала к Сеймуру. В неведении оставалась даже сестрица Анна. Пьеса захватила всех. Ройстер-Дойстер настойчиво ухаживал за миссис Кастанс, помолвленной с неким богатым купцом Гэвином Гудлаком. Жених, впрочем, очень кстати уехал за границу. Когда появился актер, играющий Гудлака, он
с головы до ног был облачен в тюдоровский зеленый цвет. Хьюик снова покосился на Катерину. Улыбка словно приросла к ее лицу. Ногой она нервно притоптывала по полу. Он пытался представить, что чувствует женщина, когда ее самую сокровенную тайну выкладывают на всеобщее обозрение, на радость всему двору. Должно быть, Катерина думает, что это он проболтался, делился ее секретами со своим любовником. Хьюику невыносима мысль о том, что он снова утратил ее доверие. Он сжал ей руку.
        -Кит, я и понятия не имел…
        -Такие вещи рано или поздно выплывают наружу. Король знал достаточно, он не случайно отослал его. Должно быть, сплетники неплохо постарались. А вам, Хьюик, я по-прежнему доверяю.
        Юдолл вывернул самое драгоценное и болезненное воспоминание Катерины, высмеял его перед всем двором. Но если о пьесе станет известно королю, Юдолл сильно рискует… Внутри у Хьюика все сжалось от страха, хотя он не мог не восхищаться дерзостью Юдолла. Будь здесь Томас Сеймур, он бы убил Юдолла, но во дворце нет ни Томаса, ни его брата, уже отплывшего во Францию. А самое главное - здесь нет короля. Ему уж точно было бы не до смеха. Актеры только что не называют его рогоносцем.
        Вечер тянулся мучительно долго. Катерина сидела рядом с Хьюиком, словно приросла к месту, а одутловатый Ройстер-Дойстер смешил публику своими нелепыми выходками. «Я знаю, что она меня любит, но не может об этом сказать», - ревел он.
        Хьюик наклоняется к ней:
        -Кит, жаль, что я ничего не знал. Я бы запретил ему…
        -Он хочет всего лишь посмешить нас, - ответила она, по-прежнему натянуто улыбаясь. Ее самообладание было выше всяких похвал.
        -Кроме того, он высмеивает Сеймура, а не вас.
        -Тоже верно.
        Мальчик-актер вышел вперед; он был нелеп со своими нарумяненными щеками, в ярком, слишком длинном платье. Подол волочился по полу, он то и дело спотыкался, слишком сильно жестикулировал. И руки, которыми он размахивал, не похожи на женские. Он широко разевал рот, таращил глаза, громко кричал. Актер обращался напрямую к зрителям, делился самыми своими сокровенными мыслями. Иногда он намеренно понижал голос почти до шепота - зрителям приходилось наклониться вперед, чтобы его расслышать.
        -Невинна ли я в мыслях? - сюсюкал актер. - Ах, как больно, когда мне не доверяют!
        Смех утих; зрители молчали, лица у всех стали серьезными. До Хьюика дошел смысл: пьеса - своего рода призма, сквозь которую Катерина видит свое положение таким, какое оно есть на самом деле.
        Юдолл ее предупреждал.
        Мег сидела неподвижно, как камень, приложив ладонь ко рту. Сестрица Анна прятала лицо за веером, но глаза выдавали смятение. Если ее сестра падет, вся семья падет вместе с ней. Даже Стэнхоуп, которая хихикала громче всех, замолчала, хотя она ненавидит своего деверя и охотно радовалась его унижению. Одна Елизавета весело смеялась. Она слишком мала, чтобы все понимать, или действительно так бессердечна, как уверяют некоторые?
        Пьеса двигалась к счастливой развязке. Серьезная сцена закончилась, зрители снова хохотали. Катерина по-прежнему улыбнулась.
        -Хьюик, мне кажется, будто меня вырвали с корнем и перенесли на сцену, - призналась она, притворно усмехаясь. - Как там говорил Аристотель? «В комедии добро ждет счастливый конец, а зло - несчастный». Интересно, к какой категории отношусь я.
        Хьюик не знал, как ответить. Актеры кланялись; зрители воодушевленно аплодировали им. Юдолл выходил на поклоны, и Катерина бросила ему кошелек, который он ловко поймал. Зрители встали с мест и разошлись по разным углам. Слуги обносили всех вином. Хьюик отошел на задний план, чтобы Катерина могла поздравить актеров и побеседовать с фрейлинами. Выдержка королевы изумляла его: внешне по ней совершенно незаметно было, в каком она смятении. Она благосклонно улыбалась, беседуя с юным Дадли и его матерью. Взяв за руку Мег, представила ей мальчишку. Она уже обмолвилась о том, что хочет выдать падчерицу за Дадли. Хьюик задумчиво смотрел на них. Мег вежливо присела. Затем вдруг посмотрела на своего жениха в упор. Неожиданно взмахнув рукой, она сбила кубок с вином; желтые панталоны Дадли окрасились алой жидкостью. Дадли отскочил в сторону и покосился на мать; та в недоумении закрывала рот рукой. Хьюику показалось, что Мег облила своего жениха вином нарочно. Катерина позвала пажа, и тот увел юношу. Разгневанная мамаша последовала за ними. Катерина повернулась к падчерице, но Мег уже ушла. Они с Елизаветой о
чем-то шепталась в углу. Хьюик, стоящий довольно близко, услышала слова Елизаветы:
        -Браво, Маргарет Невилл! Вот как надо расправляться с нежеланными поклонниками.
        Хьюик подумал, что он не способен до конца понять женщин.
        -Что это? - спросил Уильям Сэвидж. Он держал бумагу кончиками пальцев, как будто боялся заразиться от нее. Голос у него был раздраженный, даже злой. Дот хотела выхватить молитву, вернуть ее на пюпитр в комнате Катерины и притвориться, будто ничего не было. Но она ведь уже решилась и намерена дойти до конца.
        -Я надеялась, что вы мне это прочтете, - пробормотала девушка.
        -Ты не должна давать мне такие вещи там, где нас могут увидеть, - сквозь зубы процедил он.
        Они стояли на площадке лестницы, ведущей в покои королевы. Мимо них все время проходили люди; кто-то спускался, кто-то поднимался. Слышны были обрывки разговоров. В окно светит солнце, на серых каменных плитах отражались разноцветные ромбы. Дот щурилась от яркого света.
        Ей очень хотелось выхватить бумагу, убежать, бросить ее в огонь, сделать вид, будто ее не было. Уильям приблизил документ к глазам и развернул к свету. Дот неотрывно смотрела на узор на каменной стене.
        -А, вот что, - сказал он, - это всего лишь молитва королевы. Почему же ты сразу не сказала?
        -Я… я… - У Дот заплетался язык, она не находила нужных слов и чувствовала, как краснеет от ног до корней волос. - Это не важно, - с трудом выговорила она.
        -Нет, важно. - Он улыбнулся и взял ее за руку. - Давай найдем тихий уголок. Тебя не хватятся? - Он больше не сердился на нее; перед ней снова был прежний Уильям, каким он виделся ей в мечтах.
        -У меня есть несколько минут.
        Он быстро повел ее за собой; Дот пришлось бежать, чтобы поспеть за ним. Она заметила дырочку на его панталонах над самой пяткой - сквозь черную материю виден кружок белой кожи. Может, предложить ему заштопать? Интересно, есть ли у него слуги? Кто чинит ему одежду и стирает белье? Неожиданно Дот поняла: несмотря на все свои мечты, она ничего о нем не знает, кроме того, что он умеет читать и писать и играет на спинете, как ангел. Уильям Сэвидж стоит на общественной лестнице гораздо выше ее, ей ни за что до него не дотянуться. Она не знает, кто его предки, но он, видимо, хорошего происхождения. Ее он редко удостаивал взглядом. И тем не менее сейчас он тащит ее за собой. Они вышли во внутренний двор. Глазам больно от яркого солнечного света. Во дворе оживленно, как на базаре; все куда-то спешат. Путь им пересек небольшой отряд; плащи на мужчинах развевались, их мечи поблескивали. За ними бежали пажи. Они проворны, как белки, что собирают орехи. Издали Дот видела Бетти. Та прячется за аркой - явно занята чем-то недозволенным, ведь сейчас ей положено находиться на кухне. Мимо проходит садовник; его
почти не видно из-за груды срезанных цветов лимонного цвета - Дот догадалась, что они предназначены для украшения парадных покоев. За ним спешат три фрейлины, покачивая юбками.
        -Нет, Мэри, вот так, - говорит одна, подскакивая. - А руки вверх. - Она поднимает руки; Дот обратила внимание на то, какие у нее крошечные и красивые пальчики. Рукава красно-желтого платья трепещут, как крылышки. Фрейлины косятся по сторонам: видят ли все, как они красивы? Они смотрят и на Уильяма, ведь он мужчина и должен восхищаться ими. Но Уильям не сводит взгляда с Дот. Они стояли рядом; его бедро прижимается к ней. Дот обдало жаром. Ей казалось, что все смотрят на нее.
        -Знаешь, Дот, - прошептал Уильям, - ты гораздо красивее, чем фрейлины, которые бродят по всему дворцу, задрав нос.
        Она не верит ему. На ней простой чепец и убогое платье; она едва ли красивее мешка с мукой, особенно рядом с этими пестро разодетыми красотками, что ходят пританцовывая. Дот отчаянно пыталась придумать остроумный ответ, но ничего не приходило ей в голову, кроме едва слышного «нет». Бедная Дот совсем поникла. Она неграмотно говорит; унее недостаточно белая кожа; из-за тяжелой работы руки загрубели и все в мозолях. Она спрятала их под фартуком.
        -Значит, ты хочешь, чтобы я тебе это прочел? - спросил Уильям.
        Дот кивнула. Фрейлины по-прежнему пританцовывали. Одна пела песенку на французском - во всяком случае, так подумала Дот. При дворе все, кроме простой прислуги, говорили по-французски. Фрейлины наверняка умеют читать, и за это Дот их ненавидит; ненавидит за их роскошь, за изнеженность, за маленькие руки и ноги, за нежную кожу, за голубую кровь. Им нанимали наставников, которые терпеливо учили их читать и писать! Но больше всего Дот ненавидит фрейлин за то унижение, какое она испытывает в их присутствии. Рядом с ними она выглядит, как ей кажется, особенно неловкой, неуклюжей и глупой.
        -Неужели никто никогда не учил тебя читать?
        Она покачала головой, опустив глаза.
        -Значит, ты хочешь научиться? - Дот прислушалась, ища в его голосе насмешку, но ее не было.
        -Да, очень хочу.
        -Просто преступление, что умных девушек вроде тебя ничему не учат.
        «Он считает меня умной», - сказала себе Дот, чувствуя, что вот-вот закипит от восторга.
        -Я ведь из совсем простой семьи… Меня не готовили к жизни во дворцах. Там, откуда я родом, девушек не принято учить. Вот почему здесь я чувствую себя чужой, господин Сэвидж.
        -Ты здесь не чужая. - Он положил руку ей на плечи и притянул к себе. Дот таяла. - Признайся, - прошептал он ей на ухо, - ты бы хотела читать Библию сама?
        -Да. Когда я вижу, как придворные дамы сидят с книжками…
        -Тише. - Он приложил палец к ее губам. - О таких вещах лучше никому не говорить.
        Из-за его прикосновений, его близости Дот было трудно дышать. Во двор въехали два всадника, спешились, о чем-то беседуя. Сизые голуби дрались из-за хлебной корки. Колокол на часовне пробил два раза.
        -Мне надо идти, - опомнилась Дот, пытаясь вырваться, но Уильям, схватив ее за руку, усадил рядом с собой.
        -Я научу тебя читать, - с воодушевлением произнес он, его лучистые глаза сияли.
        -Да я ни за что не научусь…
        -Научишься. Все не так трудно, как кажется. Приходи попозже, когда королева ляжет спать; мы начнем с молитвы. - Он притянул ее к себе и поцеловал в щеку, легко, словно перышком коснулся. - Буду ждать тебя с нетерпением.
        -Я должна идти, - сказала она.
        Уильям проводил ее и распахнул перед ней дверь, как будто она графиня, не меньше.
        -Но знаешь, лучше никому не рассказывать о наших уроках. Пусть они останутся в тайне, - предостерег он. Дот кивнула, понимая, что в написанных словах и умении их читать кроется нечто серьезное и глубокое. - Пусть все думают, что у нас с тобой роман, - продолжил он, разворачивая ее лицом к себе, приподнимая пальцами подбородок.
        Ей ничего не оставалось, как посмотреть на него. Он вдруг словно помолодел; Дот раньше не замечала, что у него почти не растет борода и кожа на лице гладкая, как у ребенка. А еще у него полные, чувственные губы… и ямочка на подбородке. Он взволнованно разглядывает ее. «Интересно, что он во мне нашел?» - недоумевала Дот. Время от времени она украдкой смотрелась в зеркало Катерины, отыскивая в своем лице недостатки. Ей казалось, что и рот у нее слишком широкий, и глаза близко посажены… С таким лицом место на кухне, у корыта…
        -Ну, иди же! - прошептал он в самое ее ухо.

* * *
        Голова у Дот шла кругом, она не помнила, как вернулась в покои королевы. От волнения все валилось у нее из рук. Она пролила воду из таза на ковер, уронила коробку со свечами; свечи с шумом покатились по полу. Одну пришлось отнимать у Крепыша, который решил, что свеча - новая игрушка.
        Помогая Катерине одеваться, Дот забыла про чепец и перепутала местами рукава.
        -Дот, сегодня ты какая-то особенно рассеянная, - заметила Катерина. - Похоже, ты влюбилась. - Она беззаботно засмеялась, добавив: - Радуйся, дорогая, в этой жизни у нас мало возможностей полюбить. - Дот успела увидеть, как на лицо королевы набежала тень.
        С недавних пор Дот заметила в Катерине перемены. После отъезда короля на войну она расцвела и вела себя как настоящая королева и все же очень волновалась. Кроме Дот, никто ничего не замечал. Дот не раз слышала, как придворные дамы восхищаются Катериной. Она успешно справлялась с государственными делами.
        -Она совсем приручила этих старых козлов из Тайного совета, - сказала как-то герцогиня Саффолк, а сестрица Анна добавила:
        -Они ее боятся!
        Стоило посмотреть на кислую физиономию Стэнхоуп, когда даже старая леди Баттс, у которой обычно ни для кого не находится доброго слова, сказала: «Хоть она и из заурядной семьи, держится по-королевски».
        Но никто не замечал, как королева плотно сжимает кулак; на ладони даже остаются следы ногтей. Никто, кроме Дот, не посвящен в самые сокровенные тайны Катерины, никто не видел ее лица, когда приходили очередные месячные и она тихо говорила:
        -В следующий раз, Дот. В следующий раз.
        Приготовив настойку от судорог, она вернулась к своим делам. Дот радовалась, что короля так долго нет. Большая спальня пустовала, и на белой коже Катерины нет кровоподтеков.
        Когда Катерина молилась, Дот украдкой смотрела в зеркало, надеясь увидеть там нечто новое. Что нашел в ней Уильям? Он сказал, что она гораздо красивее фрейлин… Потом назвал ее умной… еще никто не называл ее умной! Однако из зеркала на нее по-прежнему смотрит то же лицо с широким ртом и глубоко посаженными глазами; лицо, о котором она даже не задумывалась, пока не попала сюда. Может быть, Уильям нарочно льстил ей, надеясь заморочить ей голову? Можно ли ему верить? Радостное волнение вдруг сменялось тревогой, от которой она совсем теряла голову.
        Дот вспомнила Стэнстед-Эбботс, где все было по-другому. Да, тогда она понятия не имела о том, что такое настоящая роскошь, зато там она не чувствовала себя чужой, посторонней. Дома все было просто, ей недоставало тогдашней простоты. Дот понимала, что она - уже не та девушка, какой была в родительском доме. Интересно, что бы с ней стало, останься она дома? Сейчас она наверняка была бы уже замужем за Гарри Дентом и жила в маленьком домике, где пахнет свежескошенной пшеницей. Зато она не прислуживала бы самой королеве Англии. Сейчас у них был бы целый выводок орущих детей, и она постоянно ударялась бы головой о низкие притолоки… Кроме того, никто бы и не подумал учить ее читать!
        Глава 6
        ЭЛТЕМСКИЙ ДВОРЕЦ, КЕНТ, СЕНТЯБРЬ 1544Г.
        Катерина понукала коня. Кубок устал, но, когда они добрались до вершины холма и впереди показался дворец, он сам ускорил шаг: понимал, что скоро ему дадут овса. Древние камни Элтема похожи по цвету на зимнее небо. Кое-где дворец так зарос лишайником и мхом, что кажется, будто он вырос из земли, порожден самой природой. Здесь короли и королевы жили на протяжении многих сотен лет; старинному замку, похоже, обо всем известно. Он с достоинством стоит посреди обширного парка, словно драгоценный камень в оправе. Его окружает заросший ров с зеленой водой. Деревья в парке чувствуют приближение осени; кое-где листва уже меняет цвет.
        Впереди скачут Мария, Елизавета и маленький Эдуард; сними группа молодых придворных. Они доскакали почти до самых ворот. Их лошади свежее, и последний отрезок пути они прошли галопом.
        Принц ловко управлялся со своим норовистым пони; он как будто родился в седле.
        Катерине хочется собрать под своим крылом несчастных детей. Несмотря на все их привилегии, им всегда недоставало любви. Эдуарда, которого отец обожает, слишком опекают и постоянно оберегают от всего. Мальчик не привык к простым человеческим чувствам. Катерина радовалась, видя, как постепенно сближаются сестры. С самого переезда они вместе выезжали верхом; Елизавета и Мария делили одну спальню. Катерина давно стремилась к тому, чтобы дочери короля подружились. Однако радость ее была омрачена: Елизавета совершенно забыла о Мег. Мег давно пора замуж, но после того случая с вином о юном Дадли не приходилось и думать. Кроме того, Мег постоянно что-то гнетет; она неделями не выходит на улицу и стала бледной как привидение. По ночам она прокрадывалась в постель Катерины; иногда ее мучили ужасные приступы кашля. Катерина вызвала к ней из Лондона Хьюика. Он наверняка поймет, как вылечить Мег.
        Дворец манил ее. В Элтеме Генрих провел детство. Катерина старалась представить, каким он был пухлым малышом. Его, второго сына, не готовили к будущему величию. Как она ни старалась, ей не удавалось представить, каким Генрих был ребенком. Ей казалось, что он был больше похож на одного из языческих богов, которые выходят из чрева огромной рыбы или из расселины в земле. Они рождались сразу взрослыми. Скоро король вернется; вБулони одержана славная победа. В Хэмптон-Корт все ликовали, услышав о поражении французов. Катерина ждала гонцов, которые сообщат, что король высадился в Дувре. Заканчивалась ее свобода… Но пока она намерена была всецело отдаться тем радостям, которые предоставит ей Элтемский дворец.
        Кубок цокает по булыжникам под каменной аркой и вступает во внутренний двор. Моросит мелкий дождик. Спешившись, Катерина ведет мерина пить. Она погладила его между ушами, и Кубок положил голову ей на плечо, раздувая ноздри.
        -Позвольте взять его, мадам, - сказал незнакомый конюх, не глядя на нее. Как и все слуги, он не знает, чего ждать от королевы.
        Катерина ободряюще улыбнулась парню и передала ему повод.
        -Как ваше имя?
        -Гас, мадам, - ответил конюх, по-прежнему глядя на свои руки.
        -Спасибо, Гас. Дайте ему, пожалуйста, овса и вычистите его хорошенько. Он уже не молод.
        Гас увел Кубка, и Катерина присела на край желоба, подставляя лицо под прохладный дождь и представляя, что она не королева и вольна поступать как ей хочется. Но под дождем долго не просидишь. Она нехотя вошла в большой зал, где ее встретила сестрица Анна; они вместе присели к камину и стали пить пунш.
        -Камин ужасно дымит, - заметила Анна.
        -В Хэмитон-Корт и Уайтхолле мы привыкли к удобствам и избаловались.
        -Это место напоминает мне Кройленд. Помнишь, Кит, как мы ездили туда, когда были маленькие?
        Катерина посмотрела на балки под высоким потолком; приглушенный свет с трудом проникал внутрь сквозь толстые стекла. Каменные плиты на полу стерлись от старости.
        -Да, здесь в самом деле похоже на Кройленд.
        Она вспомнила большое аббатство в Кройленде, где на всем будто лежала печать молчания. От тамошней тишины звенело в ушах. Девочкой она верила, что дело в тихих молитвах монахов, которые доходят до самого Бога, а не просто в том, что они находились в огромном каменном монастыре, где от стен исходило собственное тихое эхо. Она вспомнила сумрачных монахов в капюшонах, их приглушенные, шаркающие шаги, завораживающую гармонию церковных песнопений, которые поднимались к высокому сводчатому потолку, и яркие краски, богатство и роскошь… Все ушло после реформы Генриха. И хотя Катерина не разделяла веры монахов, ей хотелось хотя бы отчасти восстановить утраченную роскошь и ту особенную тишину.
        -Жаль, что теперь все по-другому. - Она ощутила горечь потери, опустошение. Она вполне понимала, почему люди до сих пор ошеломлены случившимся. Награбленное в церквях и монастырях раздали семьям знати. - Анна, ты когда-нибудь задумывалась, стоило ли дело того?
        -Кит, по-моему, стоило. Да, я так думаю.
        Иногда Катерина завидовала уверенности сестры.
        -Даже ужасные вещи, которые тогда творились?
        -Да, даже это. Ведь иначе не мог бы родиться новый мир. Да ведь и ты, Кит, ни в чем не сомневаешься после всего, что ты испытала в руках мятежников-католиков!
        -Я испытываю не сомнение. Нет, это больше похоже на… - Она мучительно подыскивала нужное слово. - На печаль.
        Они услышали звонкий девичий смех; по галерее, где поют менестрели, бежала Елизавета. За ней гнался Роберт Дадли.
        -От этой девчонки ничего, кроме неприятностей, - процедила Анна. - Видела, как она вертит Робертом?
        -Она немного необузданна, это правда. Но душа у нее добрая. Анна, ты слишком строго к ней относишься.
        -Значит, она и тебя обвела вокруг пальца. Уверяю тебя, от нее добра не жди!
        -К ней несправедливо относятся…
        -А как же Мег? Елизавета увела мальчишку у нее из-под носа. Он должен был жениться на Мег, но никого не видит, кроме этой рыжей лисы!
        -Мег он не нравился. - Катерина все больше раздражалась. Ей не нравились слова, которые выбирала Анна. - И потом, Мег нездорова, только и всего. Она все равно не смогла бы…
        Их перебил паж, который вручил Анне письмо. Анна взломала печать и взволнованно ахнула. Быстро пробежала глазами по строчкам.
        -Кит, вот это новость! - Она смяла бумагу, кинула письмо в огонь, глядя, как оно горит, затем взяла кочергу и разбила угольки. Склонившись к самому уху сестры, прошептала: - Сегодня к нам пожалует астролог.
        Ее слова в объяснениях не нуждались. Они говорили об этом много дней: вЭлтем приезжает Анна Аскью, которая бросила мужа, чтобы проповедовать новую веру. Катерина невольно вздрогнула. Она несколько раз анонимно посылала Анне Аскью деньги, чтобы поддержать ее проповедничество. Сторонники Реформации произносят имя Анны Аскью шепотом, с благоговением. Известно, что она в своих проповедях отрицает пресуществление, что она раздает запрещенные книги. Она презрела запреты, которые общество налагает на женщин; Катерина восхищалась ею. Недавно Гардинер упоминал Анну Аскью на заседании совета. Он назвал ее «проклятой еретичкой».
        -Вот результат того, что женщины получают образование. Я прикажу сжечь ее, даже если это будет моим последним поступком в жизни!
        Но Анна Аскью ускользнула у него между пальцев. У нее немало влиятельных друзей, в их числе - герцогиня Саффолк. Кэт устроила так, что Анна Аскью приедет тайно. Она сама привезет в Элтем Анну Аскью под видом астролога. Никто не должен ничего знать; все известно лишь королеве, Кэт и сестрице Анне. Нельзя, чтобы королеву обвинили в связях с еретичкой. Всем, даже слугам, скажут, что королева консультируется с астрологом ради блага страны; ей хочется знать, будут ли у Англии новые победы, а также узнать, подарит ли она королю сына. Пусть себе думают что хотят, лишь бы это не было правдой.
        -Анна, - шепчет она, - неужели? - Сознание опасности придало ей сил. Ей казалось, что так она ближе к Богу.

* * *
        Катерина стояла в большом зале и беседовала с Кэт Брэндон, когда услышала голос брата:
        -Дорогу астрологу королевы!
        Она не знала, что Анну Аскью сопровождает Уилл. Кэт не посвятила ее в подробности, лишь обмолвилась, что все будет тайно. Во дворе цокали копыта. Катерина бросилась встретить брата, но Кэт схватила ее за плечо и удержала на месте.
        -Кто-нибудь заметит, как вы взволнованы. Ведь у вас все написано на лице! Учитесь притворяться, - улыбнулась Кэт, уводя королеву во внутренние покои. Она права, Катерина буквально кипела внутри.
        Кэт выгнала всех со словами:
        -Королева будет беседовать с астрологом с глазу на глаз!
        Придворные дамы бросили рукоделие, книги и вышли в большой зал, где расселись у камина. В покои королевы широким шагом вошел Уилл; рядом с ним возвышалась фигура, с головы до ног закутанная в длинный плащ. Лица не видно. Войдя, фигура сбросила плащ, и все увидели Анну Аскью. На ней были мужские сапоги, мужские панталоны, мужской дублет, мужская шапка. Она вполне убедительно выглядела мужчиной. Но она по-прежнему присела в глубоком женском книксене. У нее приятное, открытое лицо; широко расставленные светло-карие глаза излучают тепло.
        -Я рада, ваша светлость, что у меня появился случай засвидетельствовать вам мою благодарность за поддержку, - тихо произнесла она.
        Уилл шагнул к сестрам и обнял обеих. На миг Катерина забыла о том, что она королева. Уилл отступил на шаг.
        -Дайте-ка взглянуть на вас! - сказал он. Его глаза пылали. - Вы никому не говорили?
        -Никому, - ответила Катерина.
        Уилл достал большую астрологическую карту и расстелил ее на столе со словами:
        -На всякий случай. - Бог знает, где он ее раздобыл. - Я буду охранять дверь, - объяснил он. - А вторая дверь куда ведет?
        -В мою спальню, - ответила Катерина.
        -В твою спальню нельзя войти с другой стороны?
        Она покачала головой; только теперь до нее дошло, как опасно то, что они задумали. Если о приезде Анны Аскью станет известно, им всем грозит сожжение на костре. Королева, сестрица Анна и Кэт Брэндон расселись на подушках у очага и приготовились слушать.
        Анна Аскью вынула из-под дублета Библию, постучала по ней пальцем:
        -Вот оно. Вот слово Божие. Нам больше ничего не нужно… не нужны неписаные истины, чтобы управлять церковью.
        Пока Анна Аскью проповедовала, Катерина наблюдала за ней. Она не говорила ничего нового, все дело было в том, как она говорила, в ее пыле, в ее вере, которая все кристаллизует. Как можно слушать ее и не уверовать, что ее уста изрекают истину?
        Она говорила о мессе:
        -Как может человек утверждать, что он создает Бога? Нигде в Библии не говорится, что человек может творить Бога. Хлеб печет пекарь, а нас призывают верить, что пекарь творит Бога? Это вздор. Если тот же самый хлеб оставить на месяц, он заплесневеет. Вот доказательство, что перед нами всего лишь хлеб. Все здесь. - Она взяла руку Катерины в свою. - Господь избрал меня, чтобы я распространила благую весть, и я счастлива, что смогла приехать сюда и донести слово Божие до королевы.
        -Это я счастлива, миссис Аскью.
        Она пролистала страницы простой Библии, отыскала нужное место с тихим «ага!». Провела пальцем по строчкам:
        -…вот Агнец Божий. Если католики не верят, что Христос - в самом деле агнец, почему они настаивают на столь буквальном переводе «сие есть Тело Мое»? Она снова постучала пальцем по Библии пальцем, ее глаза сияли. - Эта книга - свет, который поведет нас, и только она одна.
        Когда она прошептала, что проповедь окончена, Катерина протянула ей кошелек.
        -Если нужно, будет еще. Продолжайте ваш труд, миссис Аскью.
        Они вместе зашептали:
        -Только Писанием, только верой, только благодатью, только Христос, только Богу слава.
        Уилл увел Анну Аскью, снова с головы до ног закутанную в плащ.
        -Что сказал вам звездочет? - спросила позже Мария. - Вы подарите Англии сына?
        -Ах, вы же знаете этих астрологов, - ответила Катерина. - Они говорят загадками - все можно истолковать и так и эдак. Но я надеюсь, Мария, я надеюсь на наследника. - Она сама удивлялась той легкости, с какой, оказывается, может лгать. - И я молюсь, чтобы было так, - добавила она.
        Она продолжала убеждать Марию, беседуя с ней о вере, надеясь ее обратить. Может быть, на Марию повлияет Елизавета. Кажется, день ото дня сестры становятся все ближе друг к другу.
        Мария неглупа, но в ней нет искры, какая есть у Елизаветы, с ее устрашающей смесью легкомыслия и жизнелюбия. В глубине души Катерина считает: из всех трех детей Генриха именно из Елизаветы выйдет лучшая правительница, хотя с ней вряд ли кто-нибудь согласится. Эдуард очень скован - но он еще мал. Мария всецело управляема своими эмоциями; она податливее, чем сестра, и кажется, что она не в состоянии стряхнуть с себя налет трагедии.
        Катерина пыталась втянуть Марию в богословские споры. Их беседы часто затягивались за полночь, когда все сидели у очага и вслух высказывали свои мысли. Но вера Марии неколебима. Она ничего не подвергает сомнению. Она даже не спрашивает себя, означает ли «est» - «есть» или его следует переводить как «символизирует». Для нее все такое, как оно есть, и так было всегда. Она неподатлива; ее не сдвинуть с места. Видимо, она упорствует в память о матери и считает, что переходить в новую веру будет предательством по отношению к Екатерине Арагонской. Ее верность слепа; иногда Катерина задается вопросом, будет ли вера в конце концов спасением для Марии или ее падением. Им обеим, случись что, будет больно падать.
        Стойкость Катерины подпитывалась воспоминаниями об Анне Аскью. В конце концов ей удалось сломить упрямство Марии. Она попросила падчерицу помочь ей в новом начинании. Королева задумала перевести на английский язык «Парафраз к Новому Завету» Эразма Роттердамского. В конце концов, Эразм не запрещен. Но по-английски… Мысль о переводе ей подал Юдолл. Откровенно говоря, его предложение льстило тщеславию Катерины. Ей очень хотелось оставить что-нибудь после себя. Она не будет очередной бездетной королевой в веренице многих… Ее предшественниц почти забыли. Катерина часто думала о Копернике и солнечном затмении - символе великих перемен. Ей мечталось, чтобы ее считали одной из провозвестниц новой веры. Она вдохновлялась примером Анны Аскью, которая навсегда останется в памяти людей. А ее, Катерину Парр, запомнят за ее труды. Она изложит великие мысли на понятном для всех языке. Когда-нибудь она напишет и другие книги, в которых изложит собственные мысли. Впрочем, об этом пока рано думать; подобные желания не подобают женщинам. Поэтому она твердила себе, что, как королева и образованная женщина, обязана
воспользоваться своей ученостью ради высшего блага.
        Так она говорила и Марии, взывая к чувству долга падчерицы, напоминая о том, как высоко ценит Эразма ее отец. Мария не была лишена тщеславия. Ей хотелось, чтобы окружающие ценили ее за ум и проницательность.
        -Поручить такое важное дело я могу только вам, - сказала Катерина, глядя, как пальцы Марии перебирают четки, висящие у нее на поясе. Раньше четки принадлежали ее матери. У Марии руки отца; Катерина понимала, что Марии неприятно, когда ее сравнивают с сестрой. Кстати, у Елизаветы очень красивые, изящные руки. Кроме того, Елизавета унаследовала непреодолимое отцовское обаяние. Марии же достались его худшие черты: короткие толстые пальцы, вспыльчивость и беспокойный взгляд. На самом деле Катерина пыталась внушить Марии уверенность, объяснить, что она не случайно выбрала ее, а не Елизавету. - Вам я оставлю «Евангелие от Иоанна». Оно больше соответствует утонченности вашего ума…
        Мария медленно покачала головой, слушая, как сентябрьский дождь стучит в стекло. Потом она подняла голову, посмотрела на нее отцовскими черными глазами-бусинами и сказала:
        -Я согласна.
        Наконец Катерина поняла, что ей удалось склонить на свою сторону и старшую падчерицу. Она надеялась, что со временем Мария все поймет и этот перевод скажется на ней, станет ее освобождением от мучительных воспоминаний о матери, о хватке Рима. «Евангелие от Иоанна» станет ее tabula rasa[4 - Чистый лист (лат.).].
        Катерина и дети, сделав бумажные кораблики, спускали их в ров, соревнуясь, чей дольше продержится на воде. Они всегда подстраивали так, чтобы победителем оказался Эдуард. Он с раннего детства привык к тому, что все на свете в конце концов оборачивается к его выгоде… Когда-нибудь он станет королем, а у королей всегда так бывает.
        Прошел месяц; после непрерывных дождей наконец наступил один из прохладных и погожих осенних дней, который как будто раскрашивает все яркими красками. Все были тепло одеты. Катерина приказала прислать меха из Лондона. Рано утром она отправила письма членам Тайного совета в Уокинг. После того как король одержал блистательную победу, у них не осталось важных дел. Катерине казалось, что власть постепенно ускользает из ее рук. Возвращение Генриха становится неминуемым.
        Катерина мысленно готовилась к воссоединению с мужем. Он провел на войне много месяцев и теперь наверняка охвачен желанием. Она старалась не думать о том, что скоро ей снова предстоит исполнять супружеский долг. При воспоминании о спальне ее начинало мутить. Может быть, утомившись в сражениях, он обессилел? Увидев Мег, сидящую на скамейке с книгой, Катерина отметила, что она выглядит чуть лучше. Хьюик задерживался. Мег первая услышала лошадей.
        -Глашатай! - крикнула она, и все встали, глядя, как на мостик, переброшенный через ров с водой, въезжает группа всадников. Над ними развевается королевское знамя. Вот оно, думает Катерина. Они прибыли объявить о возвращении короля.
        Всадники замерли на месте, когда увидели среди встречающих саму королеву. Все поспешно спешились и упали на колени. После обмена формальностями ей вручили письмо. Генрих намерен воссоединиться с ней в Отфорде. Она отошлет детей; прислуживать ей будет одна Дот. В Отфорде она раньше не бывала; кажется, раньше замок принадлежал Кранмеру. Судя по всему, место там довольно уединенное. Король недвусмысленно намекал ей на свои желания…
        Катерина должна снова взять себя в руки и стать послушной женой, внушать себе желание к мужу. Иногда ей кажется, что она не лучше саутуаркской шлюхи; на какие только ухищрения не приходится ей идти, чтобы возбудить мужа. Впрочем, ее действия угодны Богу… И награда больше, с горечью думала она.
        ДВОРЕЦ ОТФОРД, КЕНТ, ОКТЯБРЬ 1544Г.
        Буфетная в Отфорде - не отдельная комната, а скорее чулан без окон, где вместо двери занавеска, которая отделяет ее от кладовой. Чтобы попасть туда, Дот приходится протискиваться между бочками с пивом и вином, которые к приезду короля подняли из погребов. Замок стоит в низине, поэтому в нем всегда сыро. Стены холодные на ощупь и крошатся, если опереться на них слишком сильно; от них остаются белые полосы на одежде. Стены парадных комнат обшиты очень красивыми дубовыми панелями, но дерево проедено древоточцем и местами напоминает кружево. В прошлом году Дот побывала во многих дворцах. Всякий раз ей приходится привыкать к длинным коридорам и знакомиться с новыми слугами. Как правило, ее не трогали, но некоторые стараются подольститься к ней, потому что она служит королеве и спит в ее покоях. Слугам кажется, что влияния у нее больше, чем на самом деле.
        Не успевала Дот привыкнуть к тому или другому дворцу, как нужно снова переезжать. Ей казалось, что она скоро сойдет с ума от сборов, укладки и распаковки. Ей всегда нужно помнить, где что лежит и кому что может понадобиться. Она убирала драгоценности королевы в специальные мешочки, тщательно укладывала ее парадные платья в сундуки, сворачивала белье, чулки и рубашки, чепцы и накидки. Вещи были влажные от сырости, и их необходимо было вывешивать на просушку, а на следующий день снова уложить в дорожные сундуки - они отправлялись в очередной замок или дворец. Охотничьи костюмы - настоящий ужас. У них столько составных частей! Но хуже всего грязь; она липла к сапогам, пачкала костюмы для верховой езды, подолы платьев. Полы все в засохших комьях глины.
        Дот не привыкать к тяжелой работе. Плохо, что Уильям Сэвидж на этот раз с ними не поехал. Королева отпустила его в Девон по семейным делам… Наверное, произошло что-то важное; она еще никогда не видела его таким взволнованным… Дот не представляла, где находится Девон. Где-то далеко на Западе, в той части Англии, что на карте напоминает заднюю собачью лапу. Уильям показывал ей карту, когда водил в картографический зал в Хэмптон-Корт.
        Она лелеяла воспоминания о нем, о поцелуях в зернохранилище, помнила жар его дыхания, его пальцы, которые ласкали ее. Рядом с ним у нее учащалось дыхание, а сердце билось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. На свиданиях он стонал от желания. Дот ахнула, когда он взял ее руку, поднес к своему паху, и она почувствовала, как он возбужден. Она и не представляла, что у него такое большое мужское достоинство.
        -Достань его, - прошептал он.
        Дот немного испугалась, взяв его в руку. Она вспомнила рассказы Бетти, и ей стало страшно. Возможно ли, чтобы это оказалось внутри ее? Но когда Уильям задрал на ней юбки, его член вошел легко в нее. Она бы в жизни не поверила, что можно испытывать такое удовольствие. Девушка прекрасно понимала: то, чем они занимаются, - грех. После она тщательно подмывалась едким уксусом - Бетти уверяла, что это лучший способ не зачать ребенка.
        Иногда Дот представляла, что Уильям отправился в Крестовый поход, а она - прекрасная дама, которая ждет возвращения своего рыцаря. Он заключит ее в объятия и расскажет о своих приключениях. Но Девон не похож на Святую землю, да и то, чем он там занимается, вряд ли интересно. Кроме того, насущные дела отнимают у нее почти все время, и думать об Уильяме бывает просто некогда. Ложится она поздно, после того как королева и дети короля наиграются в карты и в шахматы, начитаются стихов и наговорятся. Им есть о чем поговорить. Интересно, думала Дот, как они находят темы для своих бесед? Стоит ей разложить тюфяк, лечь и закрыть глаза, как все мысли об Уильяме растворяются в тяжелом сне без сновидений.
        Целых десять дней шли проливные дожди. Дот казалось, она никогда не высохнет. Так похолодало, что королеве пришлось послать в Лондон за своими мехами. Но недавно на небе появилось неяркое осеннее солнце, и стало довольно тепло. Дот была рада этому, потому что сегодня Мег покидает Элтем. Она едет в какой-то замок, название которого сразу же улетучилось у Дот из головы. Едет она с Елизаветой, с которой Дот рада расстаться, и принцем Эдуардом, которого девушка в глубине души считает заносчивым маленьким поросенком.
        Мег снова нездоровится; она бледна, и ее донимают приступы кашля. Иногда Дот кажется, что у нее вот-вот все внутренности вылезут наружу. Мег быстро устает. Стоит ей провести час на ногах, и она снова ложится в постель. Хуже всего то, что Мег как будто перестала различать сон и явь. Во дворце ей повсюду мерещатся ангелы и демоны. Она часто бредит и несет полный вздор. Катерина дает ей настойку от кашля. Дот волнуется, как Мег перенесет дорогу. К Мег вызвали доктора Хьюика; уж он-то наверняка ее вылечит.
        Дот отдернула занавеску, отделяющую буфетную от кухни. Свечи у нее нет, а в темноте ничего не видно. Она не знает, где в этом доме хранятся свечи, а спросить у кого-то ей некогда. Она поставила на стол аптечку королевы - большой ящик, разделенный на маленькие отделения, в которых лежат разные травы, аккуратно помеченные ярлычками. Королева попросила ее сделать припарку для больной ноги короля, как она ее учила; надо мелко растереть по одной части «золотой печати», окопника и вяза ржавого, добавить гамамелис, завернуть смесь в марлю и тщательно завязать. Хотя Дот знает все растения по запаху, она ищет знакомые буквы. «Г» похожа на человека, скрючившегося в уборной, «О» - на разинутый рот хориста. «И» изящная, «Д» напоминает колотушку, «Е» - ухо, «Н» - ворота. Дот складывает знакомые буквы, и из них образуются слова. Она так и не призналась Уильяму, как запоминала разные буквы. Боялась, что он сочтет ее дурочкой. Правда, читая названия лекарственных трав, она гордилась собой. Теперь она умеет читать, и каждое новое слово - ее маленькая победа.
        Она аккуратно отмеряла сушеные травы и растирала их пестиком в мелкий порошок, выбирая жесткие корешки. Затем подливала настойку гамамелиса, от которого слезятся глаза и щекочет в носу. Затем быстро затыкала флакон с гамамелисом пробкой, как показывала Катерина, чтобы настойка не выветрилась. Дот расстелила на столе квадрат ткани, сложила пополам, выложила на него смесь и тщательно завязала концы, а затем опустила припарку в деревянную миску. Убрав все на место, она снова протиснулась мимо бочек, вытирая и стряхивая белые полосы пыли с рукава. Она пробралась по лабиринту коридоров, отсчитывая двери, чтобы не заблудиться.
        Катерина на половине короля. Генрих Восьмой сидел у окна. Дот так и не привыкла к его виду. Он сидел, широко расставив ноги; торчит гульфик, такой огромный, что Дот захихикала бы, не помни она, кому принадлежит эта деталь гардероба. Катерина устроилась на табурете и смотрела на него снизу вверх; примерно так же смотрит на Дот Крепыш, и она ни в чем не может ему отказать. Король привез Катерине в подарок самца белой мартышки. У зверька странное старческое личико с карими стеклянными глазами и торчащие розовые остроконечные ушки. Но самое странное - его ручки, одновременно похожи и не похожи на человеческие. Зверек висит на гардине и тихо цокает языком; он издает звуки, похожие на птичьи. Королева назвала обезьянку Франсуа, что, по ее словам, очень позабавило короля: похоже, она назвала его в честь побежденного короля Франции.
        Король как будто еще больше постарел и обрюзг; лицо у него одутловатое и круглое, как полная луна. Глядя на его сутулые плечи и слушая его злобные речи об императоре, и не подумаешь, что в Булони была одержана великая победа. Насколько поняла Дот, император предал короля, и ему не удалось заключить выгодный мирный договор.
        Катерина напомнила Генриху о победе при Булони, сравнила ее с победой, одержанной при Азенкуре. Битва состоялась сто лет назад, но о ней до сих пор помнят, словно дело было вчера.
        После слов Катерины король, похоже, немного ожил. Он назвал ее «моя дорогая», «любимая», «милая Кит», «единственная настоящая любовь». Королева, напротив, сжималась. Хотя внешне она была невозмутима, Дот понимала, что ей нехорошо. Рядом с королем она кажется особенно хрупкой и усталой.
        -Дот, пожалуйста, помоги мне поставить его величеству припарку, - сказала она. - Принеси табурет; его величество положит на него ногу.
        Она начала развязывать тесемки панталон; смущенная Дот отвернулась и нашла подушку, чтобы устроить королевскую ногу поудобнее. Она невольно представляла, как раздевает Уильяма. У короля и королевы все совершенно по-другому. О какой страсти может идти речь? Король с трудом приподнялся, и Катерина ловко стащила с него панталоны. Он со стоном повалился назад, на сиденье, прикрылся полами халата и задрал ногу на табурет. При этом он не удостоил Дот ни единым взглядом, как будто ее вовсе нет, чему она, откровенно говоря, была рада.
        -Милая моя, - обращается король к Катерине, - можно поручить это кому-нибудь из слуг.
        -Но я твоя жена, Гарри, и мне доставляет радость лечить тебя.
        Он удовлетворенно проворчал что-то в ответ, когда Катерина склонилась над его ногой и стала снимать повязку, он хлопнул ее по спине. Издали казалось, что рана затянулась, но, опустившись на колени, чтобы забрать груду грязных бинтов, Дот видит, что рана кишит червями, как кусок тухлого мяса. Она ахнула, боясь, что сейчас ее вывернет наизнанку. Обезьянка громко закричала, раскачиваясь на гардине, потом спрыгнула вниз, подбежала к королю, посмотрела на его рану и завизжала. Вбежал паж и поймал зверька, ему пришлось попотеть, потому что Франсуа не давался. Паж бегал, приседал, подпрыгивал, ударился головой… Его величество громко расхохотался и крикнул:
        -Видишь, Робин, эта обезьянка тебя победила!
        Робин покраснел и разозлился, но в конце концов ему удалось схватить отчаянно вопящего Франсуа за хвост и вынести из комнаты. Дот все время косилась на отвратительную рану на ноге короля.
        -По-моему, черви помогли, и рана совершенно очистилась, - сказала Катерина. - Дот, передай мне, пожалуйста, пустую миску.
        Дот не ответила. Ее парализовало от омерзения. Она как завороженная смотрела на шевелящуюся белую массу…
        -Дот! - повторила Катерина. Поняв, в чем дело, она нагнулась и взяла миску сама. - Нарви муслина для бинтов.
        Муслин лежал в дальнем углу, на столике; Дот была уверена, что королева поручила ей такое задание нарочно. Она с облегчением отошла от короля, изредка косясь на королеву. Катерина осторожно извлекала червей из раны и складывала в миску. Как ей не противно? Даже не поморщится! Откуда только у нее силы берутся? Зато король кривился от боли, ерзал на месте.
        -Кто предложил обработать рану личинками - доктор Баттс? - спросила Катерина.
        -Да, - ответил король.
        -В самом деле удачная мысль. Смотри, Гарри, как хорошо все затянулось! Я еще ни разу не видела, как действуют личинки, хотя много слышала об этом методе. - Оба рассматривали червей с таким видом, как будто перед ними французское серебро. - Чудны дела твои, Господи, - продолжала Катерина, взяла припарку, осмотрела ее, поднесла к носу, понюхала. - Дот, ты хорошо все сделала, - сказала она, мягко прикладывая припарку к ране. На душе у Дот потеплело от похвалы королевы.
        Король молча наблюдал за женой, склонив голову набок; на его лице выражение нежности.
        -Робин, будь добр, вынеси грязь, - продолжала Катерина, кивая головой в сторону миски с личинками и грязными бинтами.
        Робин молча вышел. Дот сжалась: выносить грязь - ее работа; королева ее просто пожалела.
        После ухода пажа глаза у Катерины затуманились, что на нее совсем не похоже.
        -Гарри, может быть, послать за музыкантами? - предложила она. - Надеюсь, они поднимут тебе настроение.
        -Мы слишком злимся на этого злодея императора, чтобы развлекаться, - проворчал он.
        -Ах, Гарри! - Она погладила его жирное лицо. - Императору не следовало доверять. Его слова ничего не значат.
        -Но он был моим союзником! А сам у меня за спиной подписал договор с Францией. - Король дулся, как обиженный мальчишка. - Мы с ним собирались завоевать Францию вместе. Я был бы покрыт славой, Кит. Меня помнили бы, как Генриха Пятого.
        -Гарри, как по-твоему, что ты можешь сделать, чтобы поставить императора на место?
        -Можно заключить союз с кем угодно. Но с кем? - задумчиво ответил он.
        -Кто еще у нас остался? - спрашивает Катерина. - Теперь Франция в союзе с императором, и папа у них в кармане, значит, остается… - Она умолкла, ожидая, что король сам закончит фразу, но он глубоко задумался и молчал. - Может быть, имеет смысл обратить взоры на восток?
        -Турция? Дьявольская мысль, - отрезал он, ставя ее на место.
        Но ее не так легко сбить с курса:
        -Нет, не так далеко, как Турция!
        -Немецкие князья! - выпалил король. - Можно заключить союз с Голштинией и Гессеном. У них большая армия. И у Дании тоже. Все они лютеране… Ха! Хотел бы я посмотреть на физиономию императора!
        -Да, - улыбнулась Катерина, словно учительница, которая наконец добилась верного ответа от своего ученика.
        -Упрочить союз можно кем-нибудь из дочерей.
        -Но Елизавета еще очень молода, - возразила Катерина. Кулак ее снова сжался, как тугая молодая почка, которая лопнет, если сдавить слишком сильно. Такого Дот не видела несколько месяцев. - А Мария - католичка…
        -Вздор! - засмеялся король. - Марию необходимо срочно выдать замуж, иначе она останется старой девой. Если ей суждено выйти за лютеранина, быть посему! - Он гладил шею Катерины, поднял ее лицо и добавил: - Кит, ты чудо. Никто из моих советников не подавал мне такой ценной мысли.
        -Нет, Гарри, мысль была твоя.
        Король ненадолго задумался и ответил:
        -Да, любимая. На самом деле все так и было, как ты говоришь.
        Дот дивилась уму Катерины и, хотя она совершенно не разбиралась в политике, догадалась, что сейчас произошло, и смеялась про себя. Катерина внушила королю нужные мысли, а он этого не заметил!
        -Гарри, - заговорила Катерина, - я хочу просить твоего позволения написать книгу.
        -Книгу? - грубо загоготал король. - О чем? О домоводстве? О цветах?
        -Я хочу составить сборник молитв и размышлений.
        -Кит, вера - опасная территория.
        -Гарри, я не стану касаться противоречий.
        -Надеюсь, что не станешь. - Король схватил Катерину за руку и выкрутил ее. Дот видела, как больно Катерине, но ее лицо по-прежнему было невозмутимо. В комнату тихо вернулся паж. - А, Робин! - грохочет король. - Неси-ка обезьянку назад. Зверек куда занимательнее, чем королевский шут.
        Глава 7
        ГРИНВИЧСКИЙ ДВОРЕЦ, КЕНТ, МАРТ 1545Г.
        Мег лежала в постели, корчась от кашля. Последнее время ей становилось все хуже и хуже. Дот надеялась, что, когда погода наладится, Мег выздоровеет, но нарциссы уже в цвету и стоят в парке Гринвича стройными рядами, точно солдаты на параде, а Мег вянет, как осенний лист. Дот расшнуровала Мег лиф платья и стала втирать ей в грудь целебную мазь. Мег била крупная дрожь. Ее носовой платок упал на пол. Дот нагнулась, чтобы поднять его, и увидела: вбелых складках как будто расцвел красный цветок. Она содрогнулась от ужаса.
        -Мег, давно это у вас? - Она расправила белый квадратик в руке, показывая Мег красное пятно.
        Не глядя на платок, Мег плотнее укуталась в стеганое покрывало.
        -Подбрось, пожалуйста, еще дров в камин.
        -Ответьте!
        -Здесь так холодно.
        -Мег… - Дот села на постель и, взяв Мег за плечи, посмотрела на нее в упор. - Вы давно кашляете кровью?
        -Месяц или два, - еле слышно ответила Мег.
        -Месяц или два? - повторила Дот громче, чем собиралась. - Что говорит Хьюик?
        -Я ему ничего не сказала.
        -Мег, он ваш врач. Он для этого предназначен.
        Глаза у Дот защипало от слез. Она неуклюже обняла Мег, чтобы та не видела ее лица. Все знают: если у кого-то начинается кровохарканье, его дни сочтены. Она выпустила Мег, подложила в камин большое полено, поворошила угли кочергой. Полено быстро занялось, длинные языки пламени поднялись к потолку. - Мне придется сказать королеве.
        Мег молчала. В руках у нее книга - какое-то богословское сочинение. Романов она больше не читала. В комнате невыносимо тихо; слышно только потрескивание пламени и шумное дыхание Мег. Дот подобрала платок и незаметно вышла.
        Королева была в приемном зале; она читала фрейлинам вслух. Должно быть, вид у Дот был такой, словно она увидела привидение или даже хуже; как только Катерина заметила ее, она извинилась, встала и вышла в спальню, маня Дот за собой.
        -В чем дело? - спросила Катерина, как только за ними закрылась дверь.
        Дот разжала кулак и показала окровавленный платок.
        -Боже всемогущий! - прошептала Катерина. - Мег?
        Дот кивнула; она не могла говорить, как будто лишилась дара речи.
        -Этого я и боялась.
        Какое-то время обе стояли неподвижно; Дот показалось, будто прошла целая вечность. Наконец Катерина раскрыла объятия, и Дот, рыдая, упала к ней на грудь.
        -Этого я и боялась, - повторяла Катерина. От растерянности и ужаса она не находила слов.
        Дот никогда в жизни не была плаксой, но сейчас она не могла остановиться; словно выплакивала все слезы, которые не приходили раньше. Катерина молча гладила ее по голове.
        Наконец Дот отстранилась и вытерла глаза о передник. На нем остались черные полосы от сажи, которой она начернила веки. Ее научила этому Бетти. Девушка любила «прихорашиваться», как она это называла. Бетти знала массу уловок, чтобы привлечь внимание парней.
        Катерина смочила в кувшине с водой полотенце, отжала его и обтерла Дот лицо. От полотенца слегка пахло плесенью; Дот напомнила себе, что нужно было утром сменить его.
        -Она так полностью и не оправилась после… - Катерина умолкла, подбирая слова. Мергитройд мертв уже больше десяти лет, и все же он до сих пор оказывает влияние на их жизнь. От него уже не избавиться. - После того проклятого человека.
        Они сидели на диванчике у окна. Снаружи щебетали птицы; должно быть, они вили гнезда под крышей.
        -Я часто гадала, почему Мег так сильно переживает. Как по-твоему, Дот, в чем тут дело? Конечно, тогда она была совсем еще ребенком…
        Тайна Мег тяжело давила на сердце Дот. Она как тяжелый жернов, который пригибает ее к земле и не дает дышать. Немного подумав, она поняла, что их скрытность ничему не помогла.
        -Не только, мадам…
        -Что?
        -Мег взяла с меня клятву, что я буду молчать.
        -Дот, время тайн прошло.
        Дот хранила тайну так долго, что теперь ей трудно подобрать нужные слова, чтобы обо всем рассказать.
        -Тот человек… он не пощадил ее. Он погубил ее…
        Катерина прижала ладони ко рту; она была потрясена. Дот никогда не видела ее такой - молчаливой, обессиленной. Наконец женщина обрела дар речи:
        -Он обманул меня… Обманул, Дот! - Она заломила руки. - Почему ты не сказала мне раньше?
        -Я поклялась молчать.
        -Поклялась… Ах, Дот, - вздохнула Катерина. - На тебя можно положиться! - Потом надтреснутым голосом добавила: - Я думала, что уберегла ее. Все эти годы я верила, что, отдавшись ему, уберегла ее от опасности… ее и тебя… - Она схватилась за горло. - Что спасла вас обеих.
        -Понимаю, что вам от этого не легче, но меня он не тронул, - сказала Дот.
        -Думаю, тебе нужно благодарить свое низкое происхождение. Хотя утешение небольшое, Дот… совсем небольшое. - Голос у нее был горький. - Если бы его не повесили, я бы нашла его и разорвала собственными руками!
        В приемной слышались шаги, взрывы смеха. Внизу, на дворе, цокали копыта лошадей. Снаружи жизнь продолжалась, а Дот могла думать только о том, что Мег выкашливает из себя жизнь.
        -Некоторым не суждена долгая земная жизнь, - говорит Катерина. - Господь призывает Мег к себе. Надеюсь, Он не станет медлить, как я с… - Дот предположила, что королева имеет в виду лорда Латимера и его смерть, которая не наступала много долгих месяцев, когда он страдал от ужасной боли.
        Дот машинально взяла Катерину за руку, бережно разжала пальцы по очереди, раскрывая ладонь, и стала массировать костяшки. Королева повернулась к ней лицом и кивнула.
        -Знай, Дот, что ты всегда была утешением для Мег… всегда. Только ты была ее истинным другом, - продолжила она. - Оставайся с ней. Не покидай ее. Я постараюсь приходить как можно чаще, но ты ведь понимаешь, что я не всегда могу распоряжаться собой.
        Дот поняла: Катерина имеет в виду, что должна являться к королю по первому его зову и что король стоит выше Мег. Король выше всех, и с этим ничего не поделаешь. Так устроена жизнь. По ночам, просыпаясь, Дот часто видела в комнате Мег Катерину. Бледная, как привидение, в светлой ночной рубахе, она сидела на краю кровати Мег и тихо пела ей или стояла рядом с кроватью на коленях и шепотом молилась.
        Мег увядала, как срезанный цветок. Последние дни она уже как будто не была с ними; она была где-то в другом месте, в лучшем мире, как надеялась Дот. Она бредила об ангелах, в ее словах не было никакого смысла. Потом ненадолго девушка приходила в себя, вспоминала, где она. Вскоре ее одолевал мучительный кашель, как будто она пыталась вывернуться наизнанку. Иногда она хватала Дот за руку и говорила:
        -Дот, я боюсь. Я боюсь умирать!
        Дот сидела рядом с ее кроватью и гадала, поможет ли Мег ее вера, частые молитвы и чтение Библии. Она не отходила от больной, мыла ее, кормила, давала лекарства - совсем как Катерина в свое время у постели лорда Латимера. Хьюик навещал Мег ежедневно. Он говорил, что ее уже не спасти; он может немного унять боль настойками, только и всего. Но это стало ясно в тот миг, когда Дот увидела пятно крови на белом носовом платке.
        Елизавета не приезжала, хотя Катерина и посылала за ней. Она в Ашридже со своим братом. Правда, она прислала письмо, которое Мег перечитывала снова и снова. Дот тоже читала его. В нем были лишь самые общие фразы, банальности. Это слово Дот узнала от Уильяма Сэвиджа.
        От него нет вестей уже несколько месяцев, и Дот изо всех сил старалась забыть его, но не могла. Она велела себе не быть дурой, внушала, что Уильям Сэвидж - не Ланселот, а обыкновенный мужчина, который воспользовался глупостью легковерной девицы. К тому же он ничего ей не обещал, и тут же спрашивала себя, почему же он тратил столько времени на то, чтобы научить ее читать? Почему часто говорил ей:
        -В целом мире нет такой девицы, как ты, Дороти Фонтен; мне ни с кем еще не было так хорошо.
        Едва ли так говорят девушке, от которой хотят поскорее отделаться. То же самое он мог получить и от Бетти, надо было лишь похлопать ее по заду и предложить ей кружку эля. Дот часто думала об Уильяме. Мог бы прислать ей хотя бы записку! Не зря же он столько времени учил ее грамоте. Может быть, он боялся, что его письмо попадет не в те руки и у нее будут неприятности? Катерина позавчера упоминала о нем; сказала, что ей недостает его игры на спинете. Дот хотелось спросить, где он, вернется ли он ко двору, но она боялась выдать себя. Ей казалось, что Катерина сразу все поймет по ее лицу. Уильяма не было так долго, что Дот начала забывать его лицо. Он как-то поблек, превратился в смутное воспоминание, как те отпечатки, что остаются от осенних листьев на каменных плитах после дождя. А теперь она все время проводит с бедной Мег, и у нее нет времени для мыслей о любви.
        Мег быстро читала, точнее, пожирала книгу, которую Елизавета послала королеве к недавно прошедшему Новому году; Елизавета написала ее сама. Она перевела какое-то сочинение на английский и на латынь и заказала красивый красно-зеленый переплет. Придворные дамы листали книгу и вздыхали от восхищения. Дот тоже украдкой заглянула в книгу; ей хватило времени лишь на то, чтобы прочесть заглавие: «Зерцало грешной души». Потом ей пришлось притвориться, что она протирает пыль на столе, на котором лежала книга. Скрепя сердце Дот признала: для юной девушки это замечательное достижение. Елизавета обладала одним качеством, которого нет у других. Дело не в ее блестящем уме и не в происхождении - Мария тоже дочь короля. Нет, Елизавету окружает нечто… волшебство, которое невозможно ни измерить, ни понять, однако все, и мужчины и женщины, немного влюблены в нее. Исключением служит Дот. Она, правда, признает, что завидует Елизавете, а ведь зависть - один из смертных грехов. Но это она, а не Елизавета сейчас рядом с Мег, сейчас, когда это важно, она лежит на кровати рядом с ней и тихо поет, чтобы Мег уснула. Это она
вытирает горящий лоб Мег мокрым полотенцем и подносит к ее губам чашку с бульоном; последнее время Мег так слаба, что не может удержать чашку сама. Она молча сидит с ней за компанию и слушает, как Мег слабым голосом читает отрывки из книги Елизаветы. Дот с радостью сожгла бы эту книгу, если бы ей хватило мужества и если бы она не знала, что своим поступком разобьет сердце Мег.
        -Дот, - прошептала Мег, пробуждаясь от сна, - это ты?
        -Да, я.
        -Пожалуйста, принеси мне перо и чернила. - Мег села. Похоже, ей полегчало, и Дот ожила, но ненадолго, потому что Мег продолжила: - Я хочу написать завещание. Пожалуйста, пошли за нотариусом.
        Дот хотелось закричать: «Зачем тебе это? Завещания - для мертвецов», но она кивнула:
        -Сейчас, только дам вам настойку и скажу вашей матушке, что вы посылаете за нотариусом.
        Как только завещание было составлено, Мег в изнеможении упала на подушку. Катерина теперь тоже часто сидела с нею, а Дот старалась найти себе занятие и не думать о том, что происходит. Мег дышала с трудом, и, хотя она ничего не говорила, было ясно, что каждый вдох давался ей с огромным трудом. Она угасала. Позвали священника; он совершил обряд. Катерина и Дот сидели молча. Время как будто остановилось.
        И вот Мег не стало. Священник тихо вышел. Дот и Катерина сидели молча; говорить было не о чем. Мег рядом с ними постепенно остывала.
        -Мы оденем ее в самое красивое платье, - сказала Катерина. - Помоги мне, Дот.
        -Но бальзамировщики…
        -Сегодня все будут молиться за нее. Я хочу, чтобы ее запомнили красивой.
        Они тщательно обмыли ее неподвижное тело, как будто боялись причинить ей боль. Дот внушала себе, что тело из дерева, как статуя в церкви. Только так она способна была это вынести. Она взяла кувшин, чтобы наполнить таз водой, но кувшин упал на пол и разбился. Вода растекалась по полу. Дот разрыдалась, как будто сама она тоже разбилась и вода хлещет из нее. Она упала на мокрый пол, захлебываясь рыданиями. Катерина села рядом с ней, не замечая, что намокает ее платье из китайского шелка. Они сидели так, обнявшись, покачиваясь из стороны в сторону. В комнату вошел паж; смущаясь, он отвернулся.
        ГРИНВИЧСКИЙ ДВОРЕЦ, КЕНТ, ИЮНЬ 1545Г.
        -Какой ужасный шум! - воскликнула Катерина, входя во внутренние покои. Ее сопровождал Кэт Брэндон. - Просто сумасшедший дом!
        Крепыш ожесточенно лаял на мартышку Франсуа. Зверек запрыгнул на спинку кресла и, свесив длинный хвост, ел сливу. Другой лапой он сжимал любимую игрушку Крепыша, деревянную мышь. Катерина недолюбливала зверька. Мартышка оказалась настоящим бедствием. Но и приказать унести Франсуа она не могла. Пару раз он чуть не укусил ее. Бедной Дот постоянно приходилось убирать за ним. Щенок Кэт Брэндон подскакивал к Крепышу, заливисто лая; обезьяна дразнила песиков, размахивая мышью.
        -Гардинер, сейчас же прекрати! - крикнула Кэт щенку, Катерина повернулась к ней, и они своим хохотом усугубили суматоху. Впервые за много недель Катерина смеялась по-настоящему. Смерть Мег тяжело подействовала на нее.
        -По-прежнему удивляюсь вам. Как вы осмелились назвать его Гардинером? - недоумевала сестра Анна, входя в комнату следом за ними. - Мне бы духу не хватило!
        -Епископ так злится, - улыбнулась Кэт. - Совсем чувство юмора потерял.
        -Не знала, что оно у него есть, - заметила Катерина.
        -Ему приходится улыбаться, когда рядом со мной мой муж, хотя улыбка больше похожа на гримасу боли, - усмехнулась Кэт.
        Молодой румяный паж, смущаясь, схватил одной рукой Крепыша за ошейник, инкрустированный драгоценными камнями, а другой рукой попытался поднять с ковра Гардинера; от возбуждения песик сделал лужу, Дот вытерла ее; затем ей удалось отнять у мартышки мышь. Кэт Брэндон подхватила своего песика. Шум немного стих.
        Все расселись на подушках; из окон лился солнечный свет. Каким облегчением было видеть солнце после долгих затяжных дождей! Сейчас как будто апрель, а не июнь. Отсмеявшись, все быстро посерьезнели. Катерина и ее приближенные еще носят траур по Мег. Так прошло почти три месяца. В платьях из черной парчи и черного же переливчатого шелка они напоминали Катерине воронов Тауэра. Она и Дот велела сшить новое платье из добротного черного бархата и к нему чепец, который она носит сейчас. Платье идет Дот, хотя она куда-то задевала сшитый из той же материи воротник, и на юбке появилась дырочка - должно быть, за что-то зацепилась на бегу. Безыскусность Дот была особенно дорога Катерине. При дворе все делается быстро и бесшумно, а придворные не допускают ни малейшей оплошности в гардеробе. После смерти Мег Катерина стала еще больше дорожить Дот. Конечно, она никому в том не признавалась, но Дот для нее ближе и роднее, чем Елизавета или Мария. Прошлое накрепко привязало их друг к другу.
        Появилась Стэнхоуп; она из-за чего-то злилась, кричала в дверях на свою камеристку. С порога она гневно посмотрела на несчастную девушку, и та сжалась от страха. Катерина перевела взгляд на Кэт Брэндон, та закатила глаза. От выражения лица Анны Стэнхоуп может скиснуть молоко. Зато платье у нее великолепное, синее с переливами, расшитое золотом.
        -Вижу, вы сняли траур, - заметила Стэнхоуп сестрица Анна, опередив Катерину.
        -Мое лучшее черное платье запачкалось, - сухо ответила Стэнхоуп.
        -Вот как, в самом деле? - Катерина с радостью прогнала бы ее, но вынуждена была прикусить язык. Она не может наживать себе врага в лице Стэнхоуп.
        Та подошла к ним, присела рядом на подушку и, расплываясь в улыбке, рассказала об ужасной грозе в Дербишире.
        -Шел град, - говорит она, - размером с хороший камень…
        Ее перебил вошедший паж.
        -Мадам, - доложил он, - только что прислали от Бертелета, печатника.
        Он низко поклонился и протянул Катерине сверток. Катерина взволнованно приняла его, сорвав обертку, бросила ее на пол. Она держала в руках первый экземпляр своей книги - «Молитвы и размышления». Франсуа схватил брошенную обертку и разодрал ее в мелкие клочья. Катерина вертела книгу, рассматривала с разных сторон. Она была переплетена в белую телячью кожу, обложка и корешок с золотым тиснением. Она поднесла книгу к лицу, вдыхая запах, осторожно открыла и стала медленно переворачивать страницы. Ей не надо было читать ее, ведь она знала текст. Ей доставляет удовольствие просто любоваться воплощением своей работы.
        -Позвольте взглянуть, - попросила Кэт Брэндон. Катерина протянула ей книгу. Кэт переворачивала страницы с изумленным видом. - Кит, это очень важно!
        Книга перешла к сестрице Анне, она начинала читать:
        -«Теперь я часто горюю и сетую на жизненные невзгоды и переношу их с печалью и большой скорбью. Ибо многое случается со мной ежедневно, что часто тревожит меня, тяжким бременем лежит на сердце и затемняет понимание. Печали сильно мешают мне и отрезают многие пути, которые я не могу свободно и ясно желать вам».
        -Ах, Кит! - восхитилась сестрица Анна. - Как прекрасно!
        -Вы первая, - вторила ей Кэт Брэндон. - Первая королева, которая опубликовала свои мысли на английском языке… Кит, это замечательно!
        Голова у Катерины пошла кругом. Ее текст напечатан черным по белому. Слушая, как сестрица Анна читает следующий отрывок, она улыбалась. Она думала о том, что ей по-своему, скромно и непритязательно, удалось избежать забвения. Мег она оплакивала так, словно девушка была ее родной дочерью. Книга стала ее спасением. И она тоже в некотором смысле ее дитя. Правда, замысел зрел у нее в голове, а не в чреве, но Катерина знает: книга переживет ее, останется в веках. Она ежедневно спрашивала у Бога, почему, после двух лет брака, он не благословил ее ребенком. Все - и заносчивая Анна Стэнхоуп, и ее сестра Анна, и даже несносная Джейн Райзли - все они рожают детей одного за другим, но только не она. Джейн Райзли не так давно потеряла сына и была вне себя от горя; она несколько недель проплакала, ничего не ела. Катерину осаждали воспоминания о ее мертвом сыне и о том, как глубоко ей пришлось запрятать свое горе, чтобы оно никогда не вспоминалось. Она выражала Джейн свое сочувствие. У Джейн уже есть дети, дочери рождаются одна за другой; она почти всегда ждет ребенка. Катерина написала ей, напоминая, что ее
мальчик благословен, ведь его призвал к себе Господь. Бедному малышу не пришлось страдать, испытать земное существование. Написав письмо, Катерина тут же пожалела о нем и бранила себя за черст вость. Она и в самом деле зашла слишком далеко; Райзли пожаловался королю.
        -Господь призвал ребенка на небо, разве это не благословение? - сухо заметила Катерина, когда король упомянул при ней о недовольстве Райзли.
        -Ты права, Катерина, как всегда права, но ты задела Райзли. Он наш лорд-канцлер, и мы не хотим его обижать. Извинись перед его женой.
        Она проглотила обиду, но не сумела заставить себя извиниться как следует. Зато она скрепя сердце как-то вечером пригласила Джейн Райзли сесть рядом с собой во время представления. Джейн лучилась радостью, возбужденно суетилась: она сидит рядом с самой королевой, выставив всем напоказ округлившийся живот. Вскоре после этого она родила еще одного сына. Но несмотря на то что она обращалась с женой Райзли подчеркнуто любезно, Катерина все чаще замечала на себе взгляды Райзли, которые как будто пронзали ее насквозь. Генрих сделал его лордом-канцлером, и он, похоже, считал себя неуязвимым. Забыл, что лорд-канцлерами были Кромвель и Томас Мор тоже… И что же с ними стало?
        Неприязнь к ней Райзли, неприязнь к ее воззрениям была очень ощутима, хотя лорд-канцлер старался скрывать свои чувства. Катерина чувствовала, как он следит за ней, ждет, когда она допустит оплошность. У нее нет сына; вот серьезная брешь в ее броне. У нее нет влиятельных родственников, которые могли бы заступиться за нее. Еще одна брешь. Пройдет немного времени, и королю под нос подсунут очередную красотку и предложат ему родить сына от нее. Правда, король по-прежнему относится к ней с нежностью.
        Но сейчас король в Портсмуте; он возглавил военную кампанию против французского флота. Те задумали напасть на южное побережье. В письмах Генрих рассказывал о своих галеонах; по его словам, они гораздо больше, чем французские, и лучше оснащены. Она не знала, что лучше: когда Генрих в отъезде и ему не показывают красоток брачного возраста или когда он с ней рядом и защищает ее от хищников-католиков. Когда король рядом, у нее хотя бы есть надежда на ребенка.
        Анна листала страницы в поисках подходящего отрывка. Катерина заметила, что Дот перестала подметать и остановилась, полуобернувшись к ним, слушая, о чем они говорят.
        -Дот, - сказала Катерина, - хочешь взглянуть?
        Дот кивнула и неуклюже присела. Перед тем как взять книгу, она вытерла руки о фартук и взяла ее бережно, как новорожденного младенца. Она открыла первую страницу и пробежала пальцем по строчкам.
        -«Молитвы и размышления», - шепотом прочитала она. Она дошла до того места, где сказано: «Добродетельной принцессой Катериной, королевой Англии, Франции и Ирландии».
        -Дот! - Катерина была изумлена. - С каких пор ты умеешь читать?
        На лице Дот появилось странное выражение. Запинаясь, она, словно оправдываясь, произнесла:
        -Да я не очень умею, - и густо покраснела. - Так, мадам, подхватываю одно слово здесь, другое там.
        -Ты умная девушка, Дот. Жаль, что ты родилась не в благородной семье и не получила должного образования. - Катерина вдруг поняла: Дот, наверное, скучает по Мег так же, как и она. Ведь с тех пор, как умерла Мег, больше никто не читает ей вслух.
        -Елизавета прекрасно образована, - заметила Кэт Брэндон. - Нравится ли ей новый наставник?
        -Да, нравится; его фамилия Гриндал, - ответила Катерина. Гриндала она выбрала не только за проницательность и сочувствие реформам, но и за мягкосердечие. Она никогда не была сторонницей того, что знания следует вколачивать в учеников.
        -Елизавета даже слишком умна, - сказала сестрица Анна.
        Тут в комнату без предупреждения ворвался Хьюик.
        -Хьюик, смотрите! - воскликнула Катерина. - Только что вышла моя книга! - Она протянула ему книгу, но он ее словно не замечает. Лицо у него пепельного цвета. - В чем дело, Хьюик?
        Теперь все смотрели на него и медленно поднимались с подушек. Доктор едва заметно указал головой на пажа Перси, стоящего у двери. Катерина в ответ кивнула.
        Франсуа, расценивший приход нового гостя как знак опасности, истошно завизжал, и у Катерины появился отличный предлог удалить пажа.
        -Перси, - говорит она, - ради всего святого, унесите это существо. От него у меня болит голова.
        Паж подскочил к мартышке, схватил ее и вышел.
        Хьюик покосился на Дот; та вытирала пыль с камина.
        -Ей можно доверять, - заверила Катерина.
        Все собрались в кружок, чтобы услышать, что скажет Хьюик.
        -Анна Аскью арестована, - прошептал он, и все побледнели.
        -Какой ужас! - воскликнула сестрица Анна.
        -Дело рук Гардинера и Райзли, - продолжил Хьюик.
        -Нам надо избавиться от всего, что имеет отношение к ней, - унести отсюда все книги и письма, - сказала Кэт Брэндон, всегда практичная, всегда готовая к худшему. Но сейчас еще не худшие времена, подумала Катерина. Стэнхоуп закрыла рот рукой и еще больше вытаращила глаза. В виде исключения она молчала: ей было нечего сказать.
        -Сохраняйте спокойствие - и никому ни слова. Анна, предупреди остальных. - Катерина увидела страх в глазах сестры, Кэт тоже его заметила.
        -Я сама всех предупрежу, - вызвалась Кэт. - Анна, немедленно ступай домой и позаботься о том, чтобы сжечь все подозрительное. Ты можешь незаметно известить мужа? Никто не должен понять, что мы взволнованы.
        Катерина сжала руку сестры и повернулась к Стэнхоуп со словами:
        -И вы предупредите мужа. Должно быть, от него все утаивали. - Стэнхоуп не двигалась с места, так и стояла, закрыв рот рукой. - Очень важно, чтобы мы и дальше вели себя так, словно ничего не случилось.
        Дамы разошлись. Катерина поманила к себе Дот:
        -Помоги мне уложить книги. Потом я велю кому-нибудь избавиться от них.
        Дот кивнула и присела. Щека у нее была в золе; Катерина рассеянно смахнула ее пальцем.
        -Дот, - она понизила голос, - ты не должна проронить ни слова о том, что слышала! - Уж кому-кому, а ей известно, что Дот можно доверять. Наверное, Дот к ней ближе, чем кто бы то ни было. - Ты ведь понимаешь, насколько все серьезно? Если узнают, что Анна Аскью бывала у меня, что я сочувствую ей… нас всех сожгут на костре.
        И только после того, как она произнесла роковые слова вслух и увидела ужас в глазах Дот, она осознала всю меру опасности, нависшую над ними, и тут же ощутила жар в ногах, как будто ее уже лижут языки пламени. Она попробовала успокоить себя, мысленно напомнила, что король ее любит и не позволит ее обидеть, но она прекрасно понимала: если Райзли, Гардинер и похожий на жабу Ричард Рич обвинят ее в ереси, ее и ее приближенных казнят. Король ничего не узнает до тех пор, пока не будет поздно. Кроме того, сейчас короля здесь нет.
        Дот взяла книгу Катерины, ее новую книгу, которая еще несколько минут назад была ее утешением, средством от забвения. Каким же пустяком кажется она сейчас! Перед ней всего лишь бумага, переплетенная в телячью кожу, да слова - женские молитвы, не более того. Она почувствовала себя ребенком, который столкнулся с вещами настолько важными, что не в силах до конца их понять.
        -Нет, Дот, эту книгу не трогай. В ней нет ничего предосудительного.
        Катерина даже пожалела, что в ее книге нет ничего предосудительного. Ей не хватило мужества изложить в своем сочинении мысли Кальвина об оправдании одной верой, хотя в этот догмат она твердо верит. Будь она поистине великой королевой, она была бы готова пойти за свои убеждения на костер. Но она - не Анна Аскью, которая выкрикивает свои проповеди с крыш домов. «Только Писанием, только верой, только благодатью, только Христос, только Богу слава!» Правда, Анна Аскью - не королева, а ей, Катерине, нет нужды кричать, когда она может шепнуть все королю на ухо… Она будет по-прежнему убеждать его, мягко склонять к реформаторству, к возвращению Библии на английском языке для всех. Очень важно, чтобы простые люди читали Слово Божие и думали. Пора избавить Англию от католической продажности и тарабарщины. Катерина задумала написать еще одну книгу, лучше, чем «Молитвы и размышления». Она во всеуслышание заявит о своих убеждениях. Вторая книга станет важной вехой, которая все изменит. Она напишет ее, если останется жива.
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, ИЮЛЬ 1545Г.
        Дот бежала по длинной галерее с невыносимым Франсуа на руках. Зверек такой же смутьян, как французский король, в честь которого его назвали. Он вырывался и кусал ее острыми желтыми клыками. Один раз он уже укусил ее до крови. Неожиданно в конце галереи показалась фигура Уильяма Сэвиджа, и сердце у Дот екнуло. Она остановилась, не в силах двинуться дальше. В голове вертелись глупые мысли: унее дырка на переднике и волосы совсем растрепались.
        Уильям тоже заметил ее. Сердце колотилось часто-часто, кажется, оно вот-вот вырвется из груди. Прошло столько времени - и все же вот он, ее любимый Уильям!
        -А вот и моя Дот! - воскликнул он. - Моя милая Дот!
        -Уильям, ты вернулся, - просияла девушка.
        Зверек воспользовался случаем и вырвался, но Уильям схватил его.
        -Очень похож на тебя, - насмешливо заметил он, щекоча зверька под подбородком, как младенца.
        Дот опустила взгляд в пол. Он что же, издевается над ней? Неожиданно Уильям засмеялся, и Дот сообразила, что он пошутил. Он вернул ей обезьянку, погладив ее по руке.
        Она улыбнулась ему; ей хочется обнять его здесь же, при всех, прижаться к нему, впиться в него губами. Но он кажется старше, больше… он стал другим. Волосы у него длиннее, а пальцы не испачканы чернилами. Она заметила у него на подбородке темную тень там, где раньше был лишь намек на бороду, и одет он нарядно, его куртка расшита серебряными аксельбантами. Даже пахнет от него по-другому, какими-то сладкими духами. Она прекрасно его знает, но теперь он немного чужой, и Дот застеснялась.
        -Где ты был? - еле слышно спросила она.
        -В Девоне, - ответил он. - И думал о тебе каждый день.
        Сердце Дот забилось еще чаще, она заплетающимся языком произнесла:
        -И я тоже.
        Франсуа вдруг схватил серебряный аксельбант у него на дублете. Уильям улыбнулся, Дот смотрела на его скошенный зуб, и внутри у нее все сжималось. Обычно она не лезет за словом в карман, но сейчас от его близости голова у нее пошла кругом. Ей хотелось зарыться носом в его шею, насладиться его запахом.
        -Кто это такой? - спросил Уильям.
        -Франсуа. Его подарили королеве.
        -Значит, теперь ты - хранительница королевской обезьяны?
        Уильям беззлобно поддразнил ее, а она не могла придумать остроумный или веселый ответ. Оба помолчали.
        -Я читала, - выпалила она.
        -Моя прилежная Дот!
        Ей хотелось рассказать ему все: как они выносили из покоев королевы запрещенные книги. И что теперь все придворные дамы вне себя от страха. Анну Аскью освободили за недостаточностью улик… Уильяму наверняка все уже известно, ведь он тоже один из них. Принадлежит ли Дот к доверенному кругу? Наверное, раз она столько раз проносила во дворец предосудительные книги и знает столько тайн.
        -Все было… - начинает она, но ее перебивают:
        -Вижу, вы знакомитесь с моей ручной обезьянкой.
        Сама Катерина неслышно подошла к ним.
        Уильям упал на одно колено:
        -Да, ваша светлость. У вас красивый зверек.
        -Вообще-то от него больше хлопот, верно, Дот? Но его подарил мне вы знаете кто, поэтому, к сожалению, я не могу с ним расстаться… Рада видеть вас, Уильям Сэвидж. Мне недоставало вашей музыки. Как поживает ваша жена? Благополучно ли она разрешилась от бремени?
        Дот кажется, будто под ней разверзлась земля. Жена?! Она, конечно, знала, что когда-нибудь Уильям должен жениться, но считала, что до этого еще далеко, и втайне питала немыслимые надежды, из-за которых теперь ей кажется, будто ее жизнь кончилась.
        Королевский шут иногда выбирает жертву, которую унижает, но так ловко, что жертва ничего не понимает до тех пор, пока шутка не кончена. У него уже есть жена! Дот смотрела на Уильяма, ожидая объяснения, но тот отвернулся к королеве. Да и что тут скажешь? Он женат, а она - всего лишь простушка Дот Фонтен; вот и все.
        Ей с трудом удалось сохранить внешнюю невозмутимость. Дот развернулась, собираясь уйти, но обезьяна не отпускает дублет Уильяма. Королева смеется, шутит.
        Уильям покраснев, пытался разжать цепкие пальцы зверька. Дот, которой отчаянно хотелось уйти, дернула мартышку. Рукав порвался по шву, что вызвало взрыв смеха. Вокруг них уже собралась небольшая толпа, и Дот охотно провалилась бы сквозь землю от стыда.
        Появилась Джейн, новая шутиха королевы. У нее большое круглое лицо, беспокойные глазки. Она говорит так, словно перебрала эля. Почти всегда она несет всякий вздор, бормочет бессмысленные стишки, болтает, что в голову взбредет. Впрочем, иногда ее слова бывают на редкость прозорливы. Она как будто вслух произносит то, что другие не осмеливаются сказать. Джейн протолкнулась вперед и, глядя Франсуа в глаза, хлопнула себя по плечу. Франсуа тут же запрыгнул на нее и уселся с самодовольным видом.
        -Чем выше сядет обезьяна, - заплетающимся языком говорит Джейн, - тем лучше виден ее зад.
        Ее слова сопровождаются новыми взрывами смеха.
        Дот словно приросла к месту; ей очень хотелось уйти, но она не знала, как это сделать. Катерина заметила, что ей не по себе, и тихо сказала:
        -Ты иди, Дот. Я обо всем позабочусь.
        Дот убежала, оставив Франсуа, вниз по черной лестнице. Она вышла к воротам, прошла мимо стражников и направилась к Темзе.
        Улицы были запружены народом; ехали повозки, кричали зазывалы, нахваливая свои товары. От того, что на Дот добротное черное платье, ее принимают за состоятельную покупательницу. Через каждые несколько шагов ее останавливают торговцы, призывая потратить деньги, которых у нее нет. Некоторые вели себя довольно напористо; Дот была даже рада, что у нее ничего нет, так ее невозможно ограбить.
        Начался отлив; укромки воды видны отложения ила. Несколько мальчишек рылись в грязи, надеясь найти оброненные монеты или ценные безделушки. От черного ила поднималась страшная вонь. Две чайки кричали и дрались над рыбьими костями. Еще одна чайка, крупнее, с большим изогнутым клювом, камнем упала сверху, выхватила добычу и уселась на причальный столбик. Две чайки, оставшиеся ни с чем, продолжали рыться на берегу. «Так всегда, - думала Дот. - Сильные берут себе самое лучшее, а слабым остается только жаловаться».
        Она стояла на берегу и смотрела, как солнце медленно садится за реку. Где-то вдали море; там король сражается с французами - при дворе только об этом и говорят. А если утопиться? Разбитое сердце камнем утянет ее на дно, в глубину… Дот живо представила, как над ней смыкается вода, а потом ее уносит вниз течением и над ее трупом дерутся чайки.
        Она ощупала пенни, монетку, зашитую «на счастье» вподол платья. Интересно, что подумают ее родные, если она исчезнет? Они так далеко… Пройдет не один месяц, прежде чем они узнают о ее гибели. Как будто была другая девушка, из другого мира, которая прожила всю жизнь в Стэнстед-Эбботс, любила Гарри Дента и хихикала с подружками на деревенской площади. Ей отчаянно хочется вернуться к прежней простоте. Живи она в родительском доме, сейчас у нее уже был бы целый выводок ребятишек, пьяница муж и ничего, кроме похлебки на ужин… Все как у всех.
        Во дворце Дот никогда не приходится голодать. Кроме того, теперь у нее есть приданое. По словам нотариуса, Мег завещала ей четыре фунта в год, больше, чем Дот может себе представить. Так что она - богатая наследница. Зато теперь, если вдуматься, у нее гораздо больше забот. За красивыми гобеленами таятся враги. Она должна все время держать язык за зубами. Если бы не Катерина, которая защищает ее, ее давно бы уже съели заживо. На нее давит бремя тайны: она никому не должна рассказывать о книгах, богословских беседах, проповедях женщины по имени Анна Аскью, о синяках и кровоподтеках на теле королевы. Кроме того, она должна молчать о том, что произошло в замке Снейп. Тайны давят на нее, распинают, как Христа. А еще Уильям Сэвидж… «Моя Дот, моя любимая Дот…» А оказалось, что она - пустое место, и все ее надежды разбились вдребезги. Нет, она не станет думать об Уильяме. Во-первых, он никогда не был «ее Уильямом». Теперь Дот притворится, что его не существует.
        Смерть Мег словно пробила дыру в ее груди. Бедная Мег, которая истаяла у нее на глазах. Вспоминая о ней, Дот понимала, что они с Мег были близки, как сестры. Никто не запрещал высокородной Мег Невилл делиться самыми сокровенными мыслями с простушкой Дот Фонтен, самой обыкновенной служанкой, хотя Дот и подарили хорошие платья и она никогда не голодала. И лишь на несколько месяцев - Дот про себя называла их «временем Елизаветы» - они оторвались друг от друга. Впрочем, разрыв оказался недолгим.
        Елизавета словно околдовывает людей; она так устроена. Она очаровывает всех, кто ей почему-либо нужен, и безжалостно избавляется от тех, кто ей наскучил. Дот несколько раз видела, как она это делает. Мег она ни в чем не винит. Бедняжка Мег! Кашель свел ее в могилу. Четыре фунта в год не возместят ей утрату Мег… Ели завета не любит никого, кроме, пожалуй, Катерины. Однако девчонка так подольстилась к королеве, что та не видит, какая Елизавета на самом деле. Зато она, Дот, видит все; она не позволит этой девчонке встать между ней и Катериной, потому что, кроме Катерины, у нее никого не осталось на свете. В неблагородном происхождении есть свои плюсы. Для Елизаветы Дот - всего лишь серая мышка, которая тихо прибирает комнаты и не представляет никакой угрозы.
        Она медленно возвращалась во дворец по оживленным городским улицам. Тепло, и площадь перед дворцом кишела народом; всем хочется насладиться солнцем. Группа девочек во что-то играет; они подпрыгивают, стараясь увернуться от уличных собак, которые шныряют у них под ногами в поисках объедков. К стене прислонились мужчины с кружками эля; они смотрят на девочек, переговариваются и хохочут. Болтают женщины, сбившись кучками; они держат на руках младенцев. Дот сейчас могла бы быть одной из таких женщин, если бы ее жизнь круто не изменила свой ход. Зазвенел колокольчик городского глашатая; он закричал:
        -Слушайте, слушайте все!
        В толпе мелькнул алый плащ; люди окружили его. Дот протиснулась вперед, чтобы послушать новости.
        -Французский флот объявился в проливе Солент. Флагман короля, каракка «Мэри Роуз», затонул. Около пяти сотен погибших. Вице-адмирал сэр Джордж Кэрью погиб вместе со своим кораблем.
        Дот старалась представить, как выглядит море. Как река, только шире? Она вспоминала картины, которые висят во дворце; море на них темное и бурлит, как суп из бычьего хвоста в горшке. Вдруг она живо представила, что должны были испытывать люди, оказавшиеся, как в ловушке, в трюмах огромного корабля, который пошел ко дну, в свою подводную могилу, и как все становятся равными, когда дело близится к концу. Перед лицом вечности вице-адмирал ничем не отличается от юнги, который драит палубу.
        -Он назвал корабль в честь своей сестры, - сказала Катерина.
        -Ужас, ужас! - Лицо Хьюика было перекошено от страха.
        -Ужаснее не бывает, - подхватила сестрица Анна.
        Они мрачно ужинали в приемной.
        -Кранмер отслужит панихиду по мертвым.
        Катерина равнодушно взяла с блюда еду. Вся пища казалась ей почти несъедобной. Повара изготовили огромное создание: павлиний хвост, туловище свиньи, голова лебедя, крылья непонятно чего. Внутри множество фаршей. Если задуматься, блюдо поистине чудовищно, но на кухне считают, что подобные блюда пристало вкушать королеве. Небольшая группа вежливо похлопала, когда в столовую поднялся сам повар, вспотевший и раскрасневшийся после жара кухни, под весом созданного им чудовища. Он поставил блюдо перед королевой и вытер руки о передник.
        Катерина улыбнулась, похвалила непревзойденный талант повара, сказала, что она никогда еще не видела ничего подобного… она подыскивала нужное слово и наконец выговорила:
        -Поразительно!
        Ей показалось, что повар остался доволен.
        В столовую тихо вошла Сьюзен Кларенси. Она умеет скользить, как будто у нее под платьем не ноги, а колеса. Как всегда, она в желтом с головы до ног, из-за чего кажется бесцветной. Она деловито окинула взглядом стол, словно подсчитала, что сколько стоит, затем присела в глубоком реверансе. Привыкшая к придворному этикету, она терпеливо ждала, глядя в пол, пока Катерина не велела ей встать. Хотя она пришла явно затем, чтобы передать послание от леди Марии - зачем же еще? - она молчала, пока Катерина не приказала ей говорить.
        Катерина не забыла, как бесцеремонно обходилась с ней Сьюзен до того, как она стала королевой.
        -Мадам. - Сьюзен произнесла слова четко, как актриса. - Леди Марии нездоровится.
        Катерине хотелось одернуть Сьюзен. Она так скованна…
        -У нее снова разыгралась мигрень? - спросила она.
        -Да, мадам.
        -Бедная милая Мария. Передайте ей мои самые добрые пожелания.
        -Хорошо, мадам. - Теперь Сьюзен как будто пересчитала кольца на пальцах Катерины, прикидывая их ценность. - И еще… - Она запнулась.
        -Что?
        -Моя госпожа просит простить ее за то, что она не закончила перевод.
        -Пожалуйста, передайте, что я все понимаю. - Пятясь, Сьюзен вышла из комнаты, как будто ее тянули на невидимой нитке.
        Мария взялась за Евангелие от Иоанна без всякого воодушевления. Правда, вначале Катерине удалось пробудить в ней некоторый пыл; она надеялась, что падчерица понимает, как важно издать тексты Священного Писания на английском языке. Однако после того, как они приехали из Элтема, Мария все время жаловалась на головную боль. Целыми днями она молилась и больше почти ничего не делала. Теперь Катерине казалось, что обратить Марию невозможно: слишком хорошо та помнит свою несчастную мать. Реформы постепенно сходили на нет; король отказался заключать союз с лютеранскими князьями. Католики, видя перемену в настроении короля, воспрянули духом.
        Катерина ощущала смену власти в коридорах дворца; придворные исподтишка следили за ней. Отказ Марии помочь ей - еще один камень, брошенный в нее врагами.
        Никто не ел всерьез, кроме Юдолла; на него как будто не подействовала гибель «Мэри Роуз» ивесть об утонувших моряках, хотя Джорджа Кэрью он хорошо знал. Он пил вино полными кубками, то и дело подкладывая себе в тарелку еду. Интересно, как он остается таким худощавым. Он много говорит и пишет, много ест и пьет… Катерина невольно вспоминала о пятистах погибших. И за что? Все кажется таким тщетным. На юге наступают французы, на севере тоже неспокойно; шотландцы то и дело устраивают набеги. Союзы распадаются. Народы объединяют так же нелепо, как чудовищное блюдо, что подали сегодня к обеду, потом воюют, убивают друг друга - и ради чего? Чтобы отобрать у кого-то еще несколько лиг бесплодной земли. Ничто, кроме борьбы за территорию - и какой ценой? Самое же главное, Катерина не понимает, каким образом смертоубийство, которое совершается во имя Бога, связано с верой. Ведь враждующие стороны стремятся лишь к власти. Она понимает, что пришлось пережить ее венценосному супругу, чтобы удерживать врагов, причем не только внешних, но и внутренних. Сколько человек казнено, сколько разбитых сердец! Генриху
пришлось забыть о своей человечности. Но каждая смерть - трагедия; после каждого убитого и казненного остаются родители, жены, сестры, братья, дети. Сколько бессмысленных злодеяний творится на свете! Чем больше она о них думала, тем меньше видела логики. Она как будто смотрела на гобелен, который издали кажется идеальным отражением картины мира, а вблизи превращается в бессмысленное нагромождение нитей. Катерина вспомнила Мег. Ради чего жила бедная девушка? Она провела на свете всего семнадцать лет, влача жалкое существование. Постепенно она лишалась рассудка и слабела. Телесный недуг подкосил ее. Разум Катерины отказывался понимать. Катерина не знала, имела ли жизнь Мег какое-то значение. Мир становится понятным, только когда все совершается в повиновении Господу, но и ее вера дала трещину. Правда, она привыкла подчиняться. Покорность въелась в ее плоть и кровь, подчинив себе все ее существо. Если лишить ее повиновения, порядок жизни потеряет смысл. Быть женщиной - значит, повиноваться. Иногда Катерине кажется, что она уже истратила на короля все отпущенное ей сочувствие. Скоро Генрих вернется с
южного побережья. Она заранее знала, что он будет в дурном настроении. На то у него есть причины. Он потерял корабль. Попытка заключить союз с немцами окончилась неудачей; кроме того, он восстановил против себя императора, который чувствовал себя преданным.
        Несомненно, король выместит на ней и боль в ноге, и досаду на то, что она по-прежнему не носит в своем чреве герцога Йоркского. Он будет злиться на все, даже на погоду. Хватит ли ей выдержки? Она прекрасно понимала: ей не остается ничего другого, как найти в себе силы и терпеть. Она должна положиться на Бога. Единственный способ найти смысл в происходящем - через Него, через Его слово. «В начале было слово, и слово было Богом». Она должна сосредоточиться, вспомнить свои прежние мысли, брать пример с Анны Аскью - к счастью, ее освободили. Не забывать о новой карте Вселенной Коперника и солнечном затмении. Все предвещает большие перемены, и она движется в первых рядах. Таков ее долг. «В начале было слово». А когда люди смогут прочесть слово самостоятельно, они поймут, что Бог - не тиран, но всепрощающий и великодушный отец. Когда Он лишает жизни, он переносит людей в лучший мир. Он сокращает людские страдания. Надо верить… иначе что ей остается?
        Она делала все, что нужно; однако за внешней невозмутимостью крылась полная сумятица мыслей и чувств. Она вела светские беседы, мелкими глотками пила эль, одобрительно улыбалась, пробуя миндальное желе и отпивая сладкого вина из хрустального бокала. Она вежливо слушала, как Мэри Дадли, запинаясь, читает красивое стихотворение Серрея, ухитрившись совершенно его испортить. Катерина с улыбкой на лице смотрела, как кувыркаются акробаты, развлекающие придворных. Однако при первой же возможности она уходила к себе.
        Она позвала Дот в опочивальню, и та помогла ей раздеться. Процедуру раздевания легкой не назовешь. Приходится долго расшнуровывать, расстегивать, разматывать. Крепыш чешет ухо задней лапой. Где-то тихо ржет лошадь. Лениво жужжит муха. Из галереи доносится взрыв хохота; должно быть, там потешает публику шутиха Джейн. Джейн успевала следить за всеми, подражать каждому жесту, чрезвычайно забавляя придворных, но Катерина находила ее выходки докучливыми. Из-за постоянно бегающих глаз трудно сказать, куда Джейн на самом деле смотрит. И ее болтовня, стишки и загадки опасно скользили по поверхности. Повтори ее слова кто-то другой, он мог попасть на плаху.
        Катерина не может не думать о словах Стэнхоуп, оброненных той накануне. «Когда вы познакомились с Анной Аскью…» - сказала Стэнхоуп, когда они говорили о Священном Писании. Стэнхоупы - такие же ревностные сторонники Реформации, как и Катерина. И все же королева не доверяет Стэнхоуп. Откуда она узнала о визите Анны Аскью? Ведь все хранилось в тайне. Кто мог ей донести? Сколько еще человек знают об этом, кроме нее? Кто?
        -Что вы, я с ней не знакома, - ответила тогда Катерина, глядя прямо в змеиные глаза Стэнхоуп. Еще одна ложь, еще одно пятно на ее и без того черной душе… Ей кажется, что она все больше приучается ко лжи.
        Дот втирала в кожу ее головы лавандовое масло; по комнате плыл приятный запах. Затем она принялась расчесывать длинные волосы королевы частым гребнем. Обе молчали; время от времени Дот нарушала ритмичные движения, чтобы распутать волосы или вытащить из гребня попавшую туда вошь. Такой ритуал повторялся еженедельно; икоролева, и Дот любили спокойные минуты близости. Иногда Катерина задумывалась: кто вычесывает вшей из волос самой Дот? Есть ли у нее такой человек?
        Она часто завидовала простоте Дот; ей даже хотелось поменяться с девушкой местами. По здравом размышлении Катерина понимала, что Дот влачит жалкое существование. Она одинока, не принадлежит ни к своему бывшему миру, ни к нынешнему. Королева многим обязана Дот, славной, рассеянной Дот, которая вечно витает в облаках. Она быстро выполняла многочисленные обязанности, всегда спокойна и весела. Но сегодня в ней угадывалось что-то новое. Она необычно грустна и подавленна.
        -Дот, как ты живешь? - спросила Катерина. - Довольна ли ты? Есть ли у тебя друзья во дворце?
        -Не здесь, мадам, а в Хэмптон-Корт; там я дружу с Бетти, которая моет посуду на кухне. Она мне приятельница, хотя…
        -Об этом я не задумывалась, - перебила ее Катерина. - Когда мы переезжаем из одного дворца в другой, то едем все вместе, хотя часть прислуги остается.
        -Верно, мадам. Но когда Мег…
        В комнате повисло молчание; оно было подобно камню, и Дот продолжала делить волосы королевы на проборы, вычесывать и распутывать. Отсутствие Мег незримо омрачает их существование. Правда, последнее время у Дот появилось и другое.
        Катерина заметила, как переглядывались Дот и Уильям Сэвидж в галерее, когда Дот держала на руках обезьянку. Точнее, они не переглядывались, даже наоборот; то, как они не смотрели друг на друга - совсем не смотрели, даже мельком… Она ощутила, как между ними пробежала искра. Возможно, Дот и Уильям Сэвидж не только передают друг другу книги…
        -Дот, - нарушила молчание Катерина, - что ты думаешь об Уильяме Сэвидже? - Лица Дот Катерина не могла видеть и не хотела оборачиваться из страха, что девушка сочтет это допросом, но услышала, как Дот, дрожа, вздохнула, и ее вздох сказал ей больше, чем сказали бы слова.
        -Об Уильяме Сэвидже, мадам?
        -Да, о нем.
        -Он хороший музыкант. Когда он играет, я… - она подыскивала нужное слово, - как будто переношусь в другое место.
        -Верно. У него пальцы ангела. - Катерина снова услышала судорожный вздох; гребень замер.
        Снаружи снова донесся смех. В дверь тихо постучали. Сестрица Анна просунула голову, чтобы пожелать Катерине спокойной ночи.
        Она сообщила, что должна вернуться в Бэйнард: приехал ее муж.
        Дот присела, увидев Анну, и продолжила расчесывать Катерине волосы. Гребень снова двигался ритмично.
        -Дот, ты когда-нибудь задумывалась о замужестве? - спросила Катерина спустя какое-то время.
        -Нет, мадам.
        -Если хочешь, я подыщу тебе хорошего мужа. Человека, который владеет каким-нибудь полезным ремеслом. Ты будешь жить в довольстве, у тебя будет свой дом, дети. - Катерина понимала, что так будет правильно для самой девушки, но вдруг остро ощутила, какой потерей для нее станет замужество Дот.
        Дот старалась представить себе мужа, который делает с ней то же, что делал Уильям Сэвидж. При мысли о замужестве ей казалось, что мир перевернется с ног на голову, и ее мутило. Она запретила себе думать об Уильяме. Но если не он… то кто? Перед ее мысленным взором проходили кухонные работники, повара с огромными мясистыми руками, от которых пахнет потом, торговец тканями, к которому она ходила вчера заказывать материю для королевы. Он раскладывал ткани на столе и гладил их толстыми пальцами, словно женщину. Дот передернуло. Раз она не может выйти за Уильяма Сэвиджа, она не выйдет ни за кого! И потом, если она выйдет замуж, ей придется оставить королеву, а королеве без нее придется трудно. Дот не может себе представить, чтобы другая девушка вычесывала Катерине волосы, как она, одевала ее, выщипывала волоски, натирала лещиной кровоподтеки и хранила самые важные тайны…
        Она нужна королеве. Королева ни на кого не может положиться до конца, даже на родную сестру. Только Дот известны все ее тайны. Только Дот умеет держать язык за зубами.
        -С вашего позволения, я бы хотела, чтобы все продолжалось, как сейчас, - ответила Дот.
        -Как хочешь, - сказала Катерина, и они снова погрузились в уютное молчание.
        Глава 8
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, ИЮНЬ 1546Г.
        Уилл Парр рвал и метал; его разные глаза сверкали. Он расхаживал туда-сюда по дубовому полу, необычно растрепанный; его чулки в грязи, ворот льняной рубахи развязался и сбился на сторону. Кроме того, он прибежал к Катерине без головного убора - за такой промах, не будь он братом королевы и не кипи так от ярости, его бы попросили удалиться.
        -Братец, - воскликнула Катерина, - успокойся! - На время они вернулись в детство, и она стала старшей сестрой, ей часто приходилось успокаивать сердитого мальчика, которого выпороли за какую-то шалость. Сейчас они уже не дети, и речь явно идет не о мелком проступке. - Остановись!
        Уилл замер, расставив ноги и скрестив руки на груди. Лицо его побагровело, на лбу выступили капли пота. Катерина взяла его за руку.
        -Пойдем, - ласково сказала она, - пойдем сядем у окна. - Она подвела его к скамье, и они сели; она положила руку ему на плечи. Уилл съежился. - Рассказывай, Уилл. Рассказывай, в чем дело.
        -Гардинер! - рявкнул он, глубоко вздохнул и ударил кулаком по колену.
        Катерина схватила его за руку.
        -Объясни, в чем дело, Уилл. Что с Анной Аскью? Я знаю, что ее снова арестовали, на сей раз посадили в Тауэр. Ее обвиняют в ереси.
        Прошел целый год после того, как Анну Аскью освободили из тюрьмы; тогда Катерина решила, что проповеднице больше ничто не угрожает. Год прошел тихо; она начала писать новую книгу, «Стенания грешницы». Она не рассказывала о ней Генриху, ведь в книге много крамольных мыслей. Вдохновленная примером Анны Аскью, Катерина писала ее с радостью.
        -Не волнуйся, Анна умеет за себя постоять, - сказала Катерина, а сама вспоминала тайный приезд проповедницы в Элтем. Интересно, как о нем пронюхала Стэнхоуп и кому она еще проболталась?
        -Кит, все гораздо хуже, чем ты думаешь. Мне велели допрашивать ее, - шепотом проговорил Уилл. - Представь себе - мне! Знаешь, что это значит? Они пытаются уличить меня! Они знают, что я сторонник реформ. Возможно, они подозревают, что Анна Аскью - мой друг, только доказать не могут.
        -Знаю, знаю. - Катерина пыталась утешить брата, но ее передернуло. Ей стало страшно не по себе. - Уилл, они охотятся за мной. Им не терпится избавиться от королевы-протестантки, которая за три года брака не родила королю наследника. А ты - брат этой королевы. Мы все падем вместе. - Ей казалось, будто ее с корнем вырывают из земли. - Что говорит Анна Аскью?
        -Кит! - Уилл схватил сестру за плечи и развернул к себе. Он смотрел на нее в упор. Глаза у него были дикие, как у необъезженного коня. - Ее пытали на дыбе!
        Катерина пошатнулась, еще миг - и она упадет.
        -Пытали… на дыбе? Женщину? - Немыслимо! - Кто приказал пытать ее? Райзли? Рич?
        -Там были и Райзли, и Рич, но можешь не сомневаться, за всем стоит Гардинер… И Пейджет тоже, я уверен. - Уилл нервно качал ногой; Катерина положила на нее руку, стараясь успокоить его.
        -Женщину благородного происхождения пытали на дыбе? И комендант Тауэра не воспротивился?
        -Кинстон ничего не мог поделать. Он с отвращением вышел.
        -Уилл… это возмутительно… - Катерина подыскивала слова, не в силах собраться с мыслями. Тысяча вопросов теснилась в голове. - Уилл, а ты… тоже там был?
        -Райзли - настоящий извращенец. Допрашивать ее он послал меня и Джона Дадли. Не знаю, что, по его мнению, мы должны были из нее вытянуть. Наверное, он хотел создать видимость, будто… Ах, я не знаю! Кит… Он маньяк… впал в ярость и выгнал нас, когда мы ничего у нее не узнали. Мы стояли за дверью и… - Он с трудом продолжал: - Слышали ее крики, Кит…
        -Бедняжка, бедняжка… - Катерина закрыла голову руками и словно погрузилась во мрак, куда никому нет доступа. Опомнившись, она задала вопрос, который давно мучил ее: - Она сломалась?
        На самом деле она имела в виду другое. Уилл понимал: Катерину волнует, указала ли Анна Аскью на нее. Если так, их сожгут на одном костре… Катерина видела перед собой открытое лицо Анны Аскью, ее широко расставленные светло-карие глаза, в которых горел огонь, видела, как ее привязывают к деревянному столбу, слышала скрип и скрежет металлических частей, хруст костей во время пытки… В глазах Анны Аскью горела решимость, которая не снилась ни одному мужчине. Если кто и подходит на роль мученицы, думала она, то это Анна Аскью; Катерина отдала бы что угодно за малую толику ее храбрости.
        -Кит, более отважной женщины я не знаю, - признался Уилл, словно прочитав ее мысли. Он встал и снова стал ходить туда-сюда. - Что бы с ней ни делали, она оставалась тверда… и они ничего не добились.
        Похоже, она получила отсрочку, но отныне на нее объявлена охота. Анна Аскью ее не выдала, но кто поручится, что другие окажутся такими же храбрыми?
        Катерине хотелось убраться подальше от высоких каменных стен Уайтхолла, найти место, где можно свободно дышать.
        -Вели седлать лошадей, - сказала она брату. - Давай ускачем куда-нибудь и закончим разговор подальше отсюда. Я позову с нами и сестрицу Анну. Мы будем в своем семейном кругу.
        Уилл успокоился; он рад, что старшая сестра обо всем позаботилась - как было всегда в детстве. И чего бы они оба ни отдали в тот миг, чтобы повернуть время вспять и вернуться в Рай-Хаус, где они так увлеченно играли в короля и королеву! Катерина закутывалась в покрывало, а Уилл надевал красный мамин халат и подсовывал подушку на живот, изображая кардинала. На пса Лео надевали корону. За ними ковыляла маленькая Анна, которой тоже хотелось поиграть.
        -Выше нос, Уилл, - приказала Катерина. - Пусть никто не подумает, что мы тревожимся. Трое Парров решили прогуляться верхом, только и всего.
        -Ты не можешь поговорить с королем? - спросила сестрица Анна.
        Они спешились на поляне в лесу в Челси. Здесь волшебное место, почти идеальный круг. Над ними нависали деревья, слегка колышимые легким ветерком; на ковре из пышной травы пляшут солнечные зайчики. Рядом пасутся их лошади; время от времени звенит сбруя. Щебечут зяблики, жужжат мухи. Маленький рай.
        -Анна, - удивилась Катерина, - о чем ты только думаешь? Вспомни моих предшественниц! Ведь ты служила им всем! Ты ведь понимаешь, больше всего на свете ему нужен наследник… Возможно, сейчас он меня обожает. Он осыпает меня подарками, но он… он не…
        -Непостоянен, - подсказала сестрица Анна, которая подумала о Екатерине Говард. Она прекрасно помнила крики молодой королевы, пронзительные и тоскливые, как у лисы, попавшей в капкан. Катерина знала о произошедшем только по слухам; она никогда в жизни не видела Екатерину Говард, но трепетала не меньше сестры. И Анна Болейн… Уилл машинально поднес руку к шее. Парры думают об одном и том же.
        -У меня было три года на то, чтобы родить герцога Йоркского, но ничего не получилось. И потом, король - не такой, как мы с вами. Он в самом деле другой.
        -Но он порвал с самим папой римским, разорил крупные монастыри!
        -Анна, не будь наивной, - поморщился Уилл. - Его поступки не имеют никакого отношения к вере!
        -Да, наверное. - Анну покинуло всегдашнее жизнелюбие. Катерина разжала кулак, растопырила пальцы. На одном из них ее обручальное кольцо с огромным рубином. От жары пальцы отекли, и кольцо больно врезалось в кожу.
        -Я попробую мягко уговорить его вновь обратиться к новой вере, - сказала она. - Докажу, что он станет великим реформатором. Я знаю его, знаю, что ему нравится; ему по душе наши богословские разговоры. Чем больше он интересуется Реформацией, тем лучше для всех.
        -Тем лучше для нас, - уточнил Уилл. - Кит, будь ты мужчиной, ты стала бы великим государственным деятелем. Ты гораздо способнее нас. Ты вернешь короля к истинной вере и победишь Гардинера и его обожаемых католиков.
        -Но как же Анна Аскью? - встревожилась сестрица Анна.
        Черный дрозд слетел на траву, долбил землю желтым клювом, ярким, как яичный желток. По рукаву Анны ползла божья коровка, едва заметная - красное на красном. Острые глаза Катерины заметили ее, и она вспомнила стишок: «Божья коровка, улети на небо…» Такие стишки любит блаженная Джейн.
        -Нам не удастся ее спасти, - ответил Уилл.
        -Ты хочешь сказать, что ее отправят на костер? Неужели мы ничем не можем ей помочь?
        -Нет, сестра, машина запущена, и ее уже не остановить, - говорит Катерина.
        -Но… - Анна была в ужасе, ее глаза наполнились слезами.
        -Анна, она отказалась публично отречься от своей веры. В некотором смысле мучители исполнят ее желание: как можно скорее прийти к Богу. Я передам ей со служанкой теплую одежду и еду, чтобы она не страдала в последние часы жизни.
        -Кит, ты с ума сошла! - ужаснулся Уилл.
        -Не беспокойся, Дот умеет притворяться невидимкой. Она передаст все, что нужно, служанке Анны Аскью, не говоря, от кого она.
        Молчание, холодное и тяжелое, как ком мокрой глины, окутало их, но мысли Катерины крутились, метались между кольями: вот жар огня лижет ей ноги, она слышит треск и шипение… Король, который так ценит ее ум, даже не поймет, что новые мысли ему внушила она. Она вспомнила его слова: «Кит, я так ценю твой ум»… Она представила, как он размягчается в ее объятиях и постепенно начинает смотреть на мир ее глазами. В будущем все они окажутся в безопасности… Но сейчас безопасность - редкая роскошь.
        -Я вложила в посылку мешочек с селитрой.
        Мысль о селитре пришла ей в голову неожиданно; она вспомнила искусные фейерверки, которые устраивал Юдолл на одном из представлений, когда придворные дамы визжали от страха. Он научил ее делать фейерверки; показал, как взрывается порох, когда попадает в огонь. Он бросил щепотку черного порошка на пол и поднес к нему свечу. Порох зашипел, занялся и взорвался с оглушительным хлопком; вкомнате запахло серой. Что же тогда говорил Юдолл? Катерина пыталась вспомнить. Что-то о Люцифере. Тогда, услышав его слова, она даже испугалась. Юдолл обожает ходить по краю пропасти.
        До того как отправиться на верховую прогулку, Катерина и Дот спустились в кладовые. Катерина отсыпала пороха в мешочек, который спрятала в корзине, между одеялами и провизией. Потом она объяснила Дот, что нужно сделать.
        -Пусть наденет мешочек на пояс. По крайней мере, это сократит ее мучения, - добавила она.
        -Скоро она окажется на небесах, - вздохнула сестрица Анна, которая всегда хотела верить в счастливый конец.
        -Если кто и заслуживает того, чтобы оказаться в раю, то это Анна Аскью, - подхватил Уилл, но все они представляли себе костер, его жар, ужас.
        -Уилл, пожалуйста, сделай кое-что для меня, - попросила Катерина. - Нужно спрятать кое-какие бумаги… надежно спрятать.
        -Что за бумаги?
        -Рукопись моей новой книги. Боюсь, в ней есть такое…
        -Все сделаю, сестра. Скажи, где найти бумаги, и я их унесу. Даже ты не будешь знать куда.
        Катерина мысленно ругала себя за то, что ей не хватает смелости защитить свою книгу. Она слишком боялась за свою жизнь, она - не Анна Аскью. Она надеялась, что ее вторая книга многое изменит, станет провозвестницей новой жизни - как солнечное затмение. Книга должна была стать ее вкладом в историю, которую будут читать несколько поколений верующих. «Стенаниям грешницы» суждено прозябать в темноте. Никто не прочтет ее мысли, и ничего уже не изменишь.
        Дот выскользнула из дворца через кухонную дверь. По пути прошла мимо Уильяма Сэвиджа, который попытался ее остановить. Хотя ее сердце при виде него замерло, она сделала вид, будто не замечает его. С их встречи в галерее прошло уже несколько месяцев; он снова уезжал. Он изменился, она сразу заметила, что он осунулся и под глазами появились черные круги.
        -Дот! - позвал он ее. - Моя милая, любимая! Поговори со мной… пожалуйста!
        Сердце у нее часто билось, в голове невольно всплывали знакомые картины: как у него вьются волосы на затылке, его чернильно-кожаный запах. Дот прогнала от себя непрошеные мысли, как делала уже несколько месяцев. Он - просто точка, пятно на ее горизонте. Она прошла мимо, как будто он ничего для нее не значит.
        И потом, сегодня у нее дела поважнее. Королева дала ей тайное задание. В руке у нее была корзина, накрытая чистым полотенцем; вкорзине одеяла, еда, в том числе и пирог, но не совсем обычный. В нем запечен мешочек с порохом. Задача Дот - избавить Анну Аскью от лишних мучений. Маленький мешочек во мгновение ока перенесет ее в лучший мир. Катерина предупредила, чтобы Дот не называла себя; она сказала, что Дот должна передать корзину «инкогнито», и объяснила значение этого слова. Она не должна раскрывать свое имя, и главное - нельзя, чтобы кто-то понял, что она имеет отношение к королеве. Дот заранее придумала, каким именем назовется, если ее спросят.
        -Меня зовут Нелли Дент, - громко произносила она, репетируя, обкатывая на языке выдуманное имя. - Я от христианского благотворительного общества.
        Катерина сказала, что многие жалеют узников и передают им еду и теплые вещи. Такие передачи - явление вполне обычное. Возможно, стража не спросит, кто она такая.
        Уильям снова окликнул ее. Дот повернулась к нему лицом:
        -Уильям, я не твоя милая. Пусть я и не из благородной семьи, но я - не ничтожество.
        Почему сердце у нее болит и оплывает, как огарок свечи?
        -Дот! - Он схватил ее свободную руку, которую она тут же выдернула. - Позволь мне все объяснить!
        -Нет, Уильям, у меня важные дела. - Она прошла мимо, направляясь к воротам. Лицо у него было такое несчастное, что она с трудом, но все же нашла в себе силы пройти мимо со словами: - Прощай, Уильям. - Хотя прошло много времени, сердце у нее еще болело. Потом боль притупилась. Дот казалось, что постепенно она совсем пройдет.
        Она поспешила вниз, к реке, и окликнула лодочника. Тот подал ей руку и помог сесть в лодку; лодка покачивалась на волнах. Она неловко завалилась на скамью, едва не перевернувшись.
        -Осторожно, мисс! - с ухмылкой предостерег ее лодочник.
        Дот расправила юбки и поставила корзину у ног, по-прежнему крепко держа ручку - так, что костяшки пальцев побелели.
        -Куда вам? - спросил лодочник.
        -В Тауэр, - ответила Дот.
        Лодочник тихо свистит.
        -Там сейчас мучают ту бедную женщину, - сказал он, и Дот подумала: наверное, всем лондонцам известно о храброй Анне Аскью, которую пытали на дыбе. Она никого не выдала и отказалась отречься от своих убеждений. Дот не представляла, чтобы ей самой хватило мужества на такое.
        -Да, наверное, - отозвалась она.
        -Вы-то что там забыли? - Все лодочники любят поговорить, даже если пассажиры отвечают им нехотя.
        -Я везу сладости для жены коменданта. - Так ей велела отвечать королева.
        -А как вас зовут, позвольте спросить?
        -Нелли Дент. - Дот постепенно входила во вкус. Ей показалось, что ложь слетает с ее губ легко и непринужденно. Ей случалось и раньше умолчать о чем-то неблаговидном или солгать во спасение, но настоящая ложь… в ней есть что-то радостное. Дот было приятно на время стать другим человеком. Примерить новое имя, как новое платье.
        -Вы, случайно, не родня Дентам, у которых ферма в Хайгейте?
        -Дальняя, - ответила она, снова радуясь легкости, с какой ложь слетает с ее губ. Однако она сразу вспомнила поговорку: коготок увяз - всей птичке пропасть. Как говорится, единожды солгав… И тут же утешила себя тем, что лжет ради Катерины. Она делает благое дело и надеется, что Бог простит ее.
        Она окунула руку в воду, наслаждаясь прохладой: солнце печет, а на реке нет тени. Кто-то бросил в воду цветы, бархатцы, и они плывут по поверхности. За цветами плывут утки. Лодочник болтал не умолкая; Дот время от времени кивала, не слушая его. Похоже, кивки его вполне устраивают. Он жаловался то на одно, то на другое: на Темзе стало слишком много неумех, которые не отличают нос от кормы. Теперь, когда монастырей больше нет, никто не заботится о бедняках, и на улицах полно нищих и воров; Тайный совет должен что-то с этим сделать.
        Он все говорил и говорил, но начинался отлив, который, к счастью, ускорял их путь. Скоро они подплыли воротам шлюза, и лодочник крикнул. Стражник повернул огромное деревянное колесо, ворота медленно распахнулись, и лодка стала подниматься. Вода плескалась в борта; Дот встала, чтобы выйти. Подошел еще один стражник, в алой с золотом ливрее, с алебардой. На поясе у него висела связка ключей.
        -По какому вы делу? - спросил он.
        Внутри у Дот все сжалось от страха, но она вспомнила Катерину и велела себе успокоиться. Кроме того, присмотревшись, она заметила, что стражник уже немолод и выглядит совсем не угрожающе.
        -Я должна доставить вот это, сэр.
        Стражник протянул руку, помогая ей выйти из лодки. Он был доволен, заметив, что нечасто в Тауэр заходят такие хорошенькие девушки.
        -Я принесла продукты и одеяла для миссис Аскью, - сообщает Дот, убедившись, что лодочник уже не может их слышать. Стражник хотел забрать у нее корзину, но она потянула ее к себе со словами: - Мне приказано, сэр, передать ее лично в руки служанке миссис Аскью.
        Стражник недовольно закряхтел и отрывисто велел ей подождать. Потом враскачку подошел к маленькой деревянной дверце. Он не спеша, долго перебирал ключи, осматривая каждый. Наконец нашел нужный.
        Дот еще ни разу не доводилось бывать в Тауэре. Это не обычный королевский дворец, хотя где-то здесь хранятся некоторые платья королевы. Раньше Дот думала, что Тауэр - огромная темница, где творятся ужасные дела, но перед ней - зеленый луг с домиками. Внутри все похоже скорее на деревню, чем на тюрьму. На фоне неба белеет знаменитая башня; на ее зубцах реют флаги, отчего башня похожа на сказочный замок. Но всю крепость окружают толстые серые стены с приземистыми башенками и узкими окнами-бойницами; от рва с водой поднимается вонь. Она прекрасно понимает, что за этими стенами заперты знатные узники; все они ждут решения своей участи. Что выпадет им на долю? Она слышала об орудиях пыток, о раскаленных кочергах, о «железной деве», о наручниках. На кухне слуги часто болтали о таких вещах, пугая друг друга. Прачки визжали и прижимались к ним. Поварята тоже любили страшные истории о привидениях и о пытках. Бетти визжала от страха громче всех - как поросенок, чтобы ее крепче обнимали.
        Дот села на скамью у церкви; судя по всему, церковь очень старая; камни фундамента поросли мхом и изъедены червями. Окошки мерцают в солнечном свете, а колокольня похожа на голубятню. Не такой она представляла себе знаменитую церковь Святого Петра в оковах. Рядом с этим красивым старинным зданием лишились головы многие знатные люди.
        Ей рассказал об этом Уильям, Уильям Сэвидж, которому многое известно. Уильям Сэвидж разбил ей сердце… Узнав, что он женат, Дот молча страдала несколько месяцев. Умолчание - все равно что ложь, думала она. Но с тех пор прошел целый год. Ей не хочется думать об Уильяме; невыносимо возвращаться во дворец, где она постоянно натыкается на него. Ей больно и горько по-прежнему. После того случая она сразу повзрослела и перестала витать в облаках. Она жалела, что не раскусила его раньше; ей хотелось, чтобы Уильям уехал в свой Девон и больше не возвращался. Может быть, со временем она его забудет. Но прежнее чувство притупилось; остался лишь призрак. А когда она думала о тех, кто томится в Тауэре, ей казалось, что она не имеет права на свои мелкие горести.
        Снаружи ничто не говорит о том, что творится в застенках; не слышны крики и стоны, не звенят цепи, не кричат тюремщики. Только птицы щебечут на ближней вишне; сладко пахнет душистый горошек. Кто-то старательно вкопал колья для вьющихся растений; ровными рядами стоят примулы и маргаритки. За садиком хорошо ухаживают.
        Интересно, где сооружают плаху? Дот озирается по сторонам, ища признаки помоста. Но на лужайке ничего не напоминает о казни и о смерти; на солнце зеленеет трава.
        Откуда-то вышла высокая женщина. Она как будто стесняется своего роста и горбится, чтобы казаться ниже. Из-под коротких рукавов платья видны жилистые запястья - такие больше подошли бы мужчине. Черная юбка выцвела и стала неопределенно-бурого цвета. Материя особенно протерта на коленях - наверное, от частых молитв. Льняной чепец, который когда-то был белым, облегает морщинистое лицо. Трудно сказать, сколько лет женщине. Дот встала и улыбнулась; служанка Анны Аскью не улыбнулась в ответ.
        -У меня тут одеяла и еда для вашей хозяйки.
        -Большое вам спасибо, - ответила служанка Анны Аскью тихим, дрожащим голосом. Белки ее глаз слегка пожелтели; вних видны красные прожилки. Она даже не спросила, кто прислал посылку, хотя у Дот наготове ответ. Ей велели сказать: друг.
        -В пироге мешочек с порохом, - шепчет Дот, но женщина озадаченно смотрит на нее; потом, склонив голову набок и наморщив лоб, она берет корзину. - Она должна привязать его к поясу, когда настанет время. Порох все ускорит… избавит ее от страданий, - еле слышно пояснила Дот.
        Женщина кивнула и отвернулась.
        Из-за угла вышли четверо мужчин. Двое из них занимают высокие должности - они роскошно одеты, на их панталонах ни пятнышка. За хозяевами спешили два пажа. Все они изысканно одеты, как принято при дворе. Дот похолодела: она уже видела их раньше! Она никогда не могла запомнить, какой цвет для какой семьи предназначен; все слишком сложно. Мужчины перегородили дорогу служанке Анны Аскью; они окружили ее, словно собаки, увидевшие кость. Паж выхватил у нее корзину, передал своему хозяину. Дот не сомневалась, что перед ней придворные, хотя их имен она не знала. Она присела и опустила голову. Служанка Анны Аскью, наоборот, распрямилась во весь рост. Никто не бранит ее за дерзость; все четверо смотрят как будто сквозь нее.
        -Это ты принесла корзину для миссис Аскью? - спросила один из них. На нем воротник из какой-то пятнистой кошки, не совсем подходящий для лета. Дот поняла, что перед ней важная персона. Его рыжеватая борода торчит из подбородка, как речной волнолом. Корзину он держал на отлете, как будто в ней крысы, змеи или что-нибудь кусачее.
        -Да, милорд, - ответила она. Голос ее слушался и не дрожал, хотя внутри у нее все словно завязывалось узлами. Она старалась не смотреть на корзину - пусть не думают, что в ней что-то важное. - Принесла вещи, чтобы ей было удобнее до… - Договаривать ей не нужно, все знают, что скоро Анну Аскью повезут в Смитфилд, где сожгут заживо. Дот говорила не поднимая головы.
        -Встань, - приказал бородач, и она выпрямилась.
        Второй придворный стоял чуть поодаль, но внимательно слушал. У него большое ухо с длинной мочкой, как будто ее специально вытягивали. Дот заметила много мелких подробностей: крошечные колокольчики, пришитые к вороту бородача, и ярко-зеленую подкладку его мантии, и остатки еды, застрявшие у него между зубами. Он прищурился, но смотрел недобро. Из носа у него торчали рыжие волоски. Он часто шмыгал носом и то и дело трогал рукоять меча на поясе. Белые туфли его спутника испачкались в траве.
        -Ну-ка, посмотри на меня!
        Она повиновалась. Бородач ухмыльнулся, и Дот поняла, что он ее узнал.
        -Я видел тебя во дворце, - говорит он, и Дот догадалась: он старается вычислить, кому она служит. - Кто тебя послал?
        -Друг.
        -Не держи меня за дурака, глупая девушка! Назови имя. - В лицо ей брызнула слюна, но она не смела даже палец поднять, чтобы вытереть ее.
        -Нелли Дент, - запинаясь, произнесла она. - М-меня зовут… Нелли Дент.
        -Разве я спросил, как зовут тебя? - рявкнул он. - Твое имя меня нисколько не интересует! Ты никто. Скажи, кто тебя послал! - С последними словами он больно схватил ее за запястье и выкрутил. Дот не доставила ему удовольствия, не закричала. Она смотрела в землю, а сама соображала, что бы ему сказать. Она думала о Катерине. Что бы на ее месте сделала она? Наверняка придумала бы что-нибудь, обратила вопросы бородача против него. Она бы сказала: «Я королева и не обязана вам отвечать» или привела цитату из Библии, которая привела бы его в замешательство. Но Дот придется отвечать, причем так, чтобы ей поверили. Катерину она не выдаст… ни за что не выдаст.
        -Миледи Гертфорд, - сказала она.
        Бородач расплывался в довольной улыбке:
        -А, значит, ты - служанка Анны Стэнхоуп! Так-то лучше. - Он хлопнул ее по руке и выпустил ее. - Ну, Нелли, а теперь будь умницей и покажи, что у тебя там!
        Дот поставила корзину на каменные плиты и, убрав полотенце, извлекала содержимое: кувшин с айвовым желе, две ковриги хлеба, пудинг, мешочек с солью, палочку сахара, пирог, хорошие одеяла, две льняных простыни, кусок мыла и горшочек с кремом из арники для шрамов. Она расставила все не спеша, аккуратно. Бородач следил за ней, скрестив руки на груди.
        Его спутник подошел поближе и оглядел содержимое корзины. Позвал одного из пажей и велел:
        -Ну-ка, дай мне вот это. - Он показал на пирог.
        Дот обдало холодом, как будто она утонула в Темзе и ее вывернуло наизнанку, но она продолжала раскладывать одеяла, не смея даже взглянуть в их сторону.
        Паж нагнулся и потянулся к пирогу, но его хозяин закричал:
        -Нет, идиот, сахар!
        Мальчик протянул ему палочку сахара. Тот с хрустом откусил и стал жевать. Он сгрыз весь сахар, кристаллики прилипли к его губам, и он слизывал их языком.
        Потом они удалились, а Дот села на скамью, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ей надо взять себя в руки, прежде чем снова сложить все в корзину. Служанка Анны Аскью молча помогала ей, а потом взяла корзину и ушла. На прощание она молча кивнула Дот. Может быть, она просто разучилась улыбаться.
        Мысли в голове у Дот путались. Пусть она не любит Стэнхоуп, ведь та часто злословит о Катерине у нее за спиной и плохо обращается с ее служанкой. Но хоть она двуличная и злая, Дот плохо поступила, оговорив ее. Имя Анны Стэнхоуп первое пришло ей в голову. И она солгала намеренно… злонамеренно, не как раньше, когда она лгала из лучших побуждений, пусть и не во спасение. Предыдущие разы кажутся ей почти невинными. Но эта ложь чернее сажи; она оставит следы повсюду. Больше всего Дот поражает то, как легко она солгала. Но, как говорится, слово не воробей. Интересно, чем грозит ее признание Анне Стэнхоуп? Она легко представила, как действие ее лжи тихо расползается по дворцу; ужас отравлял ее изнутри, как яд.
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, ИЮЛЬ 1546Г.
        От масляной горелки исходили душистые волны; они немного отбивали вонь гниющей плоти. Хьюик собирал свои инструменты, закупоривал флакон с настойкой и сворачивал муслиновые бинты, а Катерина налила королю эль и поправила подушку под больной ногой. Затем она взяла раскрытую книгу, которая лежала на полу, и начала читать. Хьюик остановился в дверях и слушал. Он узнал Эразма Роттердамского. Английский перевод «Евангелия от Иоанна» вконце концов выполнил Юдолл; он очень старался. Юдолл взялся за перевод после того, как от него отказалась Мария; ей не хотелось переводить Эразма. Юдолл закончил перевод за нее и сильно все изменил. Несколько месяцев он был погружен в работу; всю ночь расхаживал по комнате, подбирая нужные слова. Хьюик в жизни не встречал большего педанта, хотя педантизм - дар Юдолла; именно поэтому его переводы так изящны, гораздо тоньше, чем у остальных. Но он не спал ночами, расхаживая по комнатам, долго подбирал нужное слово и без конца читал Хьюику вслух, спрашивая его мнение. Все это делало Юдолла невыносимым для совместного проживания. Хьюик часто среди ночи уходил от него и по
холодным коридорам возвращался в свою комнату.
        Слова, которые читала Катерина, так знакомы, что он знает их почти наизусть. Когда он приезжал в Чартерхаус, то часто заставал Катерину за чтением. Она тоже читала Латимеру Эразма, только на латыни. Нравится ли ей без конца читать вслух книги пожилым мужьям? Она очень выдержанна и терпелива, за что Хьюик ее уважает. Сам он постепенно терял выдержку. Без короля Катерина становилась совершенно другим человеком. Живая, остроумная, она излучала веселье, дразнила, волновалась, не была так серьезна, как сейчас, когда она смеется приглушенно и улыбается безрадостно. Она похожа на африканскую ящерицу, чье название он забыл, которая меняет цвет в зависимости от окружения. В одном Хьюик не сомневается: эту книгу выбрала она сама, а не король. Выбор книги выдавал скрытую, дерзкую часть ее натуры. Эразм Роттердамский не запрещен, но и не вполне одобряется Гардинером и его прихвостнями. Они предпочитают, чтобы богословские труды были на латыни, а еще лучше - на греческом или иврите, чтобы в стране и дальше царило невежество.
        Король гладил ее по белой шее мясистой, жирной рукой, водил пальцами вверх и вниз. Катерина склонилась над книгой, чтобы лучше видеть при свече. На спине проступили позвонки, как камешки в миске со сливками. Другие женщины под одеждой кажутся толстыми, раздутыми, но в Катерине нет ни лишнего жира, ни лишнего мяса. Трудно поверить, что ей уже тридцать пять. Сегодня на ней сапфирово-голубое парчовое платье, расшитое золотом; складки переливаются на свету, отчего кажется, будто платье светится изнутри. Она сняла тяжелый верхний головной убор и осталась лишь в белом льняном нижнем чепце, уже размякшем и поникшем. Он очень красиво оттеняет ее лицо. Пальцем она водит по строчкам. Хьюик каждый раз удивлялся, какие у нее маленькие руки; совсем как у девочки. Пальцы так унизаны кольцами, что кажутся еще меньше.
        Она перестала читать и что-то сказала, поднося книгу к мужу, указывая ему на какое-то слово. Король и королева говорят тихо, Хьюик их не слышит. Король потянулся за очками, поднес к глазам, посмотрел сквозь толстые линзы, разглядел страницу.
        Оба смеются, раздразнив любопытство Хьюика. Интересно, что такого забавного нашли они в «Евангелии от Иоанна»? Правда, Катерина смеялась не своим обычным смехом, звонким и заразительным; она смеялась негромко и деликатно. Хьюик поражался ее выдержке; он знал, что Катерина вне себя от горя. Сегодня сожгли Анну Аскью - храбрую Анну. Многие его знакомые тайком уходили из дворца, чтобы присутствовать на тайных собраниях, где она проповедовала. Чуть раньше, когда Хьюик зашел к королеве и сообщил, что все кончено, Катерина уронила вышивание и нечаянно смахнула со столика флакон с французской помадой; он разбился, и ковер испачкался маслянистой густой массой.
        -Король обещал пощадить ее, если она отречется публично. Но, Кит, она была так уверена в своем пути на небеса… Ее вера была неприступна.
        -Он мог бы все остановить, - несколько раз повторила Катерина. - Не верю, что он не отменил казнь!
        Она раскраснелась от гнева и так сильно ударила рукой по столу, что поранилась. Хьюик еще ни разу не видел ее такой. Она просто кипела от негодования.
        -Я боюсь, - шепнула она Хьюику позже, когда гнев ее утих. - Впервые мне по-настоящему страшно. Я чувствую, как за мной следят, ждут, собираются, прячутся по углам, ходят за мной по пятам. Знаю, так было всегда, но сейчас все по-другому… Хьюик, они хотят моей крови. - Такие слова могла бы выкрикнуть другая женщина, но не Катерина. Катерина гораздо крепче, и сегодняшний ее легкий разговор с королем - тому доказательство.
        Вошел королевский лакей; за ним следовал паж, который с трудом удерживал в руках тяжелый поднос. Они стали накрывать к ужину. Придворный этикет всегда удивлял Хьюика своей нелепостью. Полагалось держать приборы и блюда только одной рукой и не прикасаться ни к чему, что потом может попасть в рот королю. Для ритуала требуется набор полотенец и ловкость фокусника. Наконец стол был накрыт, и король потребовал вина. Он милостиво позволил Хьюику присоединиться к ним, «если королева того пожелает». Разумеется, королева кивнула в знак согласия; Хьюик, изобразив восторг, подошел к ним, радуясь, что может побыть рядом с Катериной.
        Объявили о приходе Райзли, и Катерина поспешила надеть верхний чепец.
        -Хьюик, помогите, пожалуйста, - попросила она.
        Чепец был перегружен вышивкой и драгоценными камнями и слишком тяжел для ее тонкой шеи. Хотя Хьюик часто представлял себя женщиной, он был мало знаком с женскими вещами и вдруг понял, как сложен и ограничен их гардероб. Впервые он радовался тому, что родился мужчиной. Катерина заправила выбившиеся пряди; Хьюик осторожно надел на нее чепец, как будто посадил ее в клетку. Король молча наблюдал за ними.
        -Это мы тебе подарили? - спросил король, когда Катерина повернулась к нему, ожидая одобрения.
        Она склонила голову набок; Хьюик невольно гадал, как она потом выпрямит шею, - ее головной убор неимоверно тяжел.
        -Да, любимый. Очень красивый чепец.
        -Видишь, наш вкус безупречен! Этот цвет очень идет к твоим глазам.
        Королева вежливо согласилась, и ее глаза сияли, как будто она в самом деле рада.
        Вошел Райзли. Хотя на дворе лето, на нем нелепый оцелотовый воротник. Он долго церемонно кланялся; его борода подметала пол. Катерина и Хьюик быстро переглянулись. Вскоре за Райзли пришел Гардинер, в своем епископском облачении. На нем даже простая бело-черная мантия выглядела необычно: пышные складки черного атласа такие широкие, что их хватило бы и на балдахин. Даже батистовая рубаха была украшена вышивкой, пышными буфами и рюшами и производила впечатление роскошной. На нем шапка из глянцевитого бархата; многочисленные подбородки лежали на накрахмаленном белом плоеном воротнике. Уголки губ вечно опущены. Лицо у Гардинера было землистое, один глаз косил. Он производил устрашающее впечатление. Большой крест у него на шее так обильно украшен рубинами и гранатами, что под ними почти не видно золота. Райзли и Гардинер были чем-то очень довольны, чему-то радовались, смотрели надменно. Несомненно, они радовались тому, что Анны Аскью больше нет. Правда, никто не заикался о ней во время ужина с девятью переменами блюд. К королеве оба относились почтительно до нелепости, и Хьюик невольно задумался. Они
явно что-то затевали, но Хьюик не понимал, в чем дело.
        Пришел Серрей. Длиннорукий, длинноногий, в черном парчовом камзоле, он был похож на долгоножку. С ним Уилл Парр; он выглядел подавленным. Улыбался принужденно и озабоченно посмотрел на сестру, когда они здоровались. Несомненно, оба тяжело перенесли смерть Анны Аскью. Никто ничего не заметил, королева тут же снова заулыбалась. Серрей посвятил королю новое стихотворение; он немного заискивал. Он часто попадал в немилость. Но он - глава клана Говардов и наследник первого герцогского титула в Англии, поэтому король не может долго сердиться на него. Во всяком случае, стихи были встречены весьма благосклонно. Хьюик нашел творение Серрея крайне непритязательным, пусть и занятным. Но Серрей излучал обаяние, и король был рад возможности отвлечься от важных дел.
        Когда подали десерт, пудинги, огромные дрожащие башни таких ярких цветов, что они казались несъедобными, король потребовал, чтобы принесли обезьянку и привели шутов - обоих, если найдут, потому что Джейн имела обыкновение блуждать по закоулкам дворца.
        Франсуа вызывал смех короля: он съел почти все бланманже, а потом стал носиться по столу, расшвыривая остатки трапезы. Усевшись посреди стола, мартышка схватила свои гениталии и принялся ублажать себя. Король разразился грубым хохотом, но жене закрыл глаза рукой. Серрей и Уилл Парр смеялись от души, отпуская непристойные шутки. Они знали вкусы короля. Райзли угодливо хихикал. Гардинер смотрел на зверька с ужасом. Он не мог заставить себя рассмеяться даже ради короля, который тыкал его в бок со словами:
        -Епископ, где ваше чувство юмора? Что, никогда раньше не видели твердого члена?
        Судя по всему, епископ рад бы провалиться сквозь землю.
        Потом пришли шуты и устроили шуточную свадьбу: блаженную Джейн выдали за мартышку Франсуа. Зверек прекратил свои греховные забавы. Церемонию провел Уилл Соммерс.
        -Берешь ли ты эту обезьяну в законные супруги… - тянул он, закутавшись в скатерть.
        Шут подражал Гардинеру; все хохотали. Даже епископу удалось выдавить из себя улыбку, но вид у него такой, будто он вот-вот лопнет от излишних усилий.
        Наконец веселье утихло. Обезьяну унесли, подали карты для игры в безик, и разговор перешел к более серьезным вопросам. Обсуждали мирный договор с Францией, который вскоре предстоит подписать. Мир - это хорошо, хотя теперь Англия не сможет заключить союз с протестантскими князьями. Так считал Хьюик, хотя за столом он, конечно, помалкивал. Ему казалось, что Катерина разделяет его мнение. Император намерен объявить германским княжествам войну; мечта о евангелической Европе отдалилась. Генриха очень волновало подписание мира с французами; он предвкушал, что в результате этого договора «лягушатники окажутся перед ним в большом долгу».
        -Подписывать договор приедет адмирал д’Аннебо, - сообщил король. - Эссекс! - Он повернулся к Уиллу Парру. - Поручаю вам принять его. Покажите ему наше английское гостеприимство. Мы польстим ему, чтобы он подчинился. Пусть расскажет Франциску, какие мы молодцы.
        «Хороший знак, - думал Хьюик. - Значит, король по-прежнему благоволит к Паррам». Райзли и Гардинер завистливо переглядывались. Привели лютниста; он тихо играл в углу. Серрей и Уилл Парр вышли.
        -Насколько я понимаю, ваш брат по-прежнему желает добиться развода, - заговорил Гардинер, дождавшись, пока Уилл Парр удалится. Он покосился на Катерину. Гардинер прекрасно понимал, что развод Уилла - больной вопрос для Парров. - Так вот, развода он не получит.
        -Что ты думаешь о разводе? - спросил король, тыча толстым пальцем в шутиху Джейн.
        Блаженная задирала юбки и, прыгая туда-сюда, распевала:
        Старая сова на дубе жила,
        Все повидала, говорила мало,
        Рот на замке, ушки на макушке.
        Всем бы быть, как она!
        -Ха! - пронзительно вскричал король. - Хоть ты и дура, ты умнее многих моих советников!
        -Что соединил Бог, ни один человек не разъединит, - бубнил Гардинер.
        -Брак - одно из священных таинств, - подхватил король, внезапно серьезнея.
        Похоже, Гардинер уже успел соответствующим образом настроить короля. Они обсудили развод Уилла Парра и решили мягко поставить Катерину на место. Хьюик вспомнил, как король хохотал над выходками мартышки Франсуа, и о предшественницах Катерины, от которых он спешил избавиться… Нечего сказать, священное таинство!
        -Эразм не считал брак таинством, - вдруг подала голос Катерина, которая довольно давно молчала. Все посмотрели сначала на нее, потом на короля. Как он отнесется к тому, что королева ему перечит? Но король молчал. Катерина, видимо, решила высказаться, хотя не могла не чувствовать, как сгустилась атмосфера. Она продолжала: - Эразм перевел греческое musterion из Нового Завета как «тайна», нигде он не нашел слова «таинство», которое касается…
        -По-вашему, я не знаком с Эразмом? - взорвался король. Он вскочил и что есть силы ударил по столу ладонью - судя по всему, с такой же силой он готов был ударить жену. Его кресло какое-то время балансировало на двух ножках, затем упало; паж поспешил его поднять. Лицо короля побагровело, его проницательные глаза излучали холод. Все сжались. - В детстве я ежедневно переписывался с ним, он написал свою книгу для меня. Для меня, ясно?! А вы, кажется, предполагаете, будто я не знаком с мыслями Эразма! - Он бурлил, как горшок на плите, и тыкал толстым пальцем в Катерину. Она сидела неподвижно, как камень, опустив глаза, сложив руки на коленях. - Женщина не смеет мне указывать! Убирайтесь с глаз моих! Прочь!
        -Катерина вышла; только Хьюик осмелился встать, когда она выходила из-за стола. Катерина шла к двери с высоко поднятой головой. Король обессиленно упал в кресло. Выпустив пар, он успокоился и как будто ослаб.
        -Куда катится мир? - бормотал он. - Чтобы жена меня учила!
        Хьюик заметил, как Гардинер и Райзли переглянулись и обменялись кивками. Видимо, решили, что путь открыт.
        -Хьюик, - обратился к врачу король. - Догоните королеву, успокойте ее. Убедитесь, что она хорошо себя чувствует.
        Хьюик невольно подумал об иронии судьбы: королева держалась достойнее всех, по крайней мере, лучше всех скрывала свои истинные чувства. Выходя, Хьюик услышал обрывок фразы, произнесенной Гардинером:
        -…пригрели змею. - Ему хотелось затолкать злобные слова в глотку епископу, чтобы тот подавился.
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, АВГУСТ 1546Г.
        Что-то происходило. Дот чувствовала, как над королевой сгущаются тучи - и дело вовсе не в удушающей августовской жаре. Все страдали, даже собаки валялись на турецком ковре, вывалив языки, и тяжело дышали. Дот широко открыла окна по обе стороны зала, но не чувствовалось ни малейшего сквозняка. Голова под чепцом намокла; ей хотелось снять платье и остаться в одной нижней рубахе, как молодые фрейлины, когда у королевы нет гостей. Сейчас к ним никто не приходит. Две недели назад сожгли бедную Анну Аскью. Теперь покои королевы обходят стороной. Прекратились обычные вечерние развлечения: нет ни музыкантов, ни поэтов. Даже Юдолл не веселит дам, как обычно, своими рассказами. Да и Хьюика, который все время сидел с ними, в последнее время не видно.
        Старая Мэри Вуттен и Лиззи Тируит сидели рядом и о чем-то еле слышно беседовали, то и дело озираясь по сторонам и проверяя, не подслушивают ли их. На Дот никто и внимания не обращал. Как будто у нее нет ушей!
        -Знаешь, что это мне напоминает? - спросила Лиззи Тируит.
        -Наложницу, - прошептала в ответ Мэри Вуттен.
        Дот знала, кого они имеют в виду; придворные называли так Нэн Болейн, когда она была королевой. Дот наполнила их кубки из кувшина легким пивом.
        -Теплое… Неужели во всем дворце не нашлось ни куска льда?
        -Нет, миледи, даже для короля. Ледник пуст.
        -Я боюсь за нее. - У Лиззи Тируит было такое лицо, будто она вот-вот расплачется.
        -За всех нас.
        -Но она не сделала ничего дурного. Она - само совершенство.
        Мэри Вуттен хмыкнула и закатила глаза:
        -Дело не в этом. Если уж те двое взялись за дело… - Она покачала головой. - Они уже не выпустят добычу!
        Сестрица Анна склонилась к ним, прижав палец к губам:
        -Тише, пожалуйста. Не пугайте фрейлин. - Она посмотрела на группу девушек, которые бесцельно слонялись по залу.
        Дот понесла кувшин в спальню; Катерина сидела в кресле, в одиночестве, и смотрела в пространство; на коленях у нее лежала книга.
        -Спасибо, - тихо поблагодарила она, когда Дот наполнила ее кубок.
        -Мадам… - Дот не знала, как лучше сказать. - Что… простите… - Катерина выжидательно смотрела на нее. - Что-нибудь случилось?
        -Дот, иногда лучше не знать. - Королева, как всегда, была невозмутима.
        -Но…
        Катерина подняла руку, призывая ее к молчанию.
        -Если кто-нибудь попросит тебя передать что-нибудь мне - все равно что, книгу или документ, - ты должна отказаться.
        Дот кивнула. У нее болели виски, как будто на голове стягивали ленту. Катерина улыбнулась. Откуда только она берет силы? Дот не понимала, но чувствовала, что атмосфера накаляется.
        -Занимайся своими делами, Дот. И не показывай виду, что тревожишься. Давай-ка посмотрим, умеешь ли ты улыбаться.
        Она растянула губы в улыбке и начала собирать белье в стирку.
        -Умница, Дот!
        В покоях королевы стояла тишина. Когда Дот вышла, она едва не столкнулась с гофмейстером. Он спросил сестрицу Анну.
        -Кому я понадобилась?
        Дот заметила, что голос Анны слегка дрожит.
        -Миледи, с вами хочет побеседовать лорд-канцлер.
        -Райзли, - еле слышно уточнила сестрица Анна.
        Дот видела, как она побледнела; да и другие дамы стали похожи на перепуганных ланей. У всех в глазах ожидание. Сестрица Анна молча прошла мимо Дот.
        Дот уже поняла: Райзли - тот человек, с которым она встретилась в Тауэре. Она вспомнила, как он грыз сахар и крошки застревали в его бороде. Ее тогдашняя ложь разъедала ее изнутри.
        -Дот, - обратилась к ней Лиззи Тируит, - что ты делаешь?
        Дот встрепенулась, увидев, что корзина перевернулась и белье выпало на пол. Она словно приросла к месту и не сводила взгляда с двери.
        -Ах, прошу прощения! - Она поспешно стала собирать белье в корзину.
        -Соберись, девочка!
        Дот, дрожа, понеслась в прачечную, отдала корзину прачке, сказав, что это для королевы, но не осталась поболтать, как всегда. Ей не терпелось поскорее вернуться в непривычно тихие комнаты.
        Вернулась Анна, белая как мел; похоже, ее запугали до смерти. Она не могла ни сидеть, ни стоять на одном месте. Она ломала руки, металась по залу, бормоча себе под нос:
        -Куда я дела мою Библию? Где моя Псалтирь? Где моя сестра?
        Когда из опочивальни вышла Катерина, Анна прижалась к ней так, словно вот-вот утонет.
        Потом Райзли вызвал к себе Лиззи Тируит, и в комнате стало душно от страха. Всякий раз, как скрипели половицы, все вздрагивали. Катерина сидела в дальнем углу и тихо читала, как если бы ничего не случилось, но сестра Анна рядом с ней смотрела перед собой и все вертела кисть на поясе. Она словно лишилась рассудка. Дот не знала, куда деваться, и притворялась, что штопает невидимую дырочку на чулке. Лиззи отсутствовала недолго. Вернувшись, она сказала:
        -Здесь так душно… Не знаю, как вы еще дышите. - Она порылась в своих вещах и достала веер, бормоча: - Не знаю, не знаю.
        Следующей вызвали Анну Стэнхоуп. Если она и была напугана, то не показала виду. Она шла за гофмейстером, как будто собиралась на вечернюю прогулку. Дот невольно отдала ей должное: пусть Стэнхоуп двуличная мерзавка, она не трусиха. Дот уколола палец иголкой. Ей казалось, что она вот-вот задохнется от страха; из-за ее лжи Анна Стэнхоуп может попасть туда же, куда и миссис Аскью!
        Голова у нее шла кругом. Она высосала кровь из ранки и пыталась снова вдеть нитку в иголку, но руки у нее дрожали. Она невольно представила, как горела бедная Анна Аскью; помог ли ей заветный мешочек? Ускорил ли ее путь на небо? Никто не говорил о ней даже шепотом. Как будто все происходило в другом месте, а их дело - сидеть на половине королевы и ждать.
        Стэнхоуп вернулась примерно через полчаса; смотрела она надменно, словно ничто не изменилось. Возможно, так и есть. Она сразу подошла к Катерине и что-то прошептала ей на ухо. Все присутствующие напряженно смотрели на королеву, но та лишь кивнула и продолжала читать. Анна Стэнхоуп как будто совсем не была взволнована. Она села в нише у окна и начала раскладывать пасьянс. Дот следила, как она выкладывает карты на стол ловкими пальцами, думая обнаружить следы беспокойства, но их не было. Мало-помалу она успокоилась.
        Конечно, если бы ее ложь окончилась бедой, кто-нибудь указал бы на нее. Если Райзли и решил, что это Стэнхоуп отправила Анне Аскью еду и одеяла, если он разозлился на нее, по ней ничего не было заметно. Вызвали еще одну даму, за ней - еще и еще одну; все возвращались в смятении, но Анна Стэнхоуп продолжала раскладывать пасьянс и почти не поднимала голову.
        Катерина подозвала Стэнхоуп и что-то ей сказала. Они собрали книги и раздали их придворным дамам. Те спрятали книги в лифы платьев или под юбки, а затем вышли одна за другой, унося тайный груз.
        Дот Катерина ничего не поручила. Интересно, почему? Ведь сколько запрещенных книг она перетаскала в покои королевы! Она даже слегка обиделась, словно ребенок, которому не доверяют взрослых дел.
        Дни тянулись медленно, было по-прежнему жарко и душно. После того как книги унесли, дамы молча вышивали или просто сидели, вышивки часто откладывались в сторону. Ели все без всякого аппетита. Они почти нигде не бывали, и у них по-прежнему не было гостей. Хьюика послали в Ашридж лечить Елизавету - говорят, она занемогла. Почти все мужья и родственники, которые обычно время от времени заходили поиграть в карты и послушать музыку, разъехались: Гертфорд и Лиль во Франции, брата королевы Эссекса послали на северную границу. Дот внимательно прислушивалась ко всем разговорам, которые велись шепотом. Ей не хотелось оставаться в неведении.
        Уильям Сэвидж по-прежнему был при дворе; унего теперь новые обязанности, он больше не сидел в буфетной. «Вот и хорошо, скатертью дорога», - думала Дот. И все же иногда она мельком видела его в коридорах и пряталась, чтобы он ее не заметил. Он больше не приходил поиграть на спинете, за что Дот благодарила Бога. Ни у кого не было настроения слушать музыку. Зато на половине короля чуть ли не каждый вечер играли братья Бассано. Из открытых окон, выходящих во двор, доносились звуки скрипок. Катерину, хладнокровную, словно кубок с замороженным элем, обычно вызывали к королю. Она брала с собой Кэт Брэндон или Анну Стэнхоуп, и они уходили. Остальные ждали, что будет дальше.
        Внешне королева была непроницаема и спокойна и вела себя так, будто ничего не случилось. Но Дот все видела. Она видела, как королева наигранно улыбалась перед тем, как впустить кого-то в свои личные покои. И молилась она чаще, чем раньше.
        На шее у нее появился новый синяк; Дот выбирала для нее платья с высокими воротниками, чтобы никто ничего не заметил. Катерина требовала, чтобы ей приносили самые нарядные платья, самые крупные драгоценности. Несмотря на удушающую жару, она надевала самые тяжелые верхние чепцы.
        -Я должна выглядеть как королева, - говорила она, когда Дот спрашивала, почему в своих покоях Катерина не ходит в одной нижней рубахе, как другие дамы.
        Катерина достала из сундука крест своей матери, где он пролежал нетронутым несколько лет. Она часто перебирала жемчужины пальцами, как четки; губы у нее беззвучно шевелились. Потом она заворачивала крест в кусок бархата и прятала под подушку. Она никогда не надевала его. Ей и так тяжело - на шее у нее королевские драгоценности, огромные камни, которые кажутся еще больше на фоне ее хрупкой фигуры.
        -Я бы охотно отдала их все, - призналась она Дот, беря в руки рубиновое ожерелье. - Ведь они ничего не значат. - Тем не менее она упорно носила их. Каждый вечер ее, пусть и мельком, можно было увидеть через открытые окна на той стороне внутреннего двора; она улыбалась и смеялась. Интересно, думала Дот, как ей удается сохранять внешнее спокойствие на краю бездонной пропасти? Король навещал ее почти каждую ночь; Дот лежала за дверью опочивальни на своем тюфяке и затыкала уши, чтобы не слышать их.
        Дот была рада тому, что у нее много дел. Они готовились к летнему переезду в Хэмптон-Корт; вхорошую погоду нужно проветривать белье, одеяла и подушки. Она собрала простыни с большой кровати королевы, сняла шторы - в их складках за год скопилось много пыли. Их нужно вынести во двор и выбить. Она вытряхивала подушки и покрывала, относила белье в прачечную, отделяла то, что поедет с ними, от того, что останется здесь. Покрывала нужно проветрить, матрас - перевернуть. Она позвала себе в помощь слугу, потому что поворачивать большой пуховый матрас труднее, чем ворочать труп толстяка, - во всяком случае, так всегда говорила Бетти, хотя бог знает, откуда Бетти известно, какими тяжелыми могут быть трупы толстяков. Дот не терпится вернуться в Хэмптон-Корт. Там она сможет поболтать с Бетти. Хотя Бетти много ругается и любит посплетничать, она не зазнается и часто смешит Дот. В других местах очень скучно.
        Они вдвоем со слугой, покраснев от натуги, приподняли матрас. Когда матрас отошел от каркаса, Дот что-то нащупала пальцами. Между рейками был спрятан бумажный свиток. Она со стоном бросила свою сторону матраса; парень недовольно цокнул языком.
        -Тяжело, - объяснила Дот. - Позови еще кого-нибудь… пусть помогут.
        Он вышел, пожимая плечами и что-то бормоча себе под нос о нежных горничных «сверху». Как только он скрылся из виду, Дот развернула свиток. У нее в руках лист грубой бумаги, в пятнах и кляксах. Его туго свернули и перевязали старой красной лентой. Местами чернила просочились насквозь; должно быть, это любовное письмо - иначе зачем прятать его под матрас? Интересно, от кого оно? Оказывается, королева тайно влюблена и переписывается с кем-то, а она, Дот, ничего не знает.
        Она вспомнила другую королеву, Екатерину Говард. Та лишилась головы за то, что наставляла королю рога. Говорят, ее привидение до сих пор бродит по коридорам в Хэмптон-Корт. При одной мысли о привидении по спине у Дот побежали мурашки. Она слышала, как два парня поднимаются по лестнице, болтая и подтрунивая друг над другом. Очень хотелось бросить находку в огонь, но камин холодный. В такую жару во дворце, конечно, не топят, а если она вдруг разведет огонь, это возбудит подозрения. К тому же у нее нет времени. Поэтому она засунула свиток под юбку. Катерина сама решит, что с ним делать.
        Скорее всего, письмо вполне невинное; возможно, послание от ее матери, которое Катерина хранит не один десяток лет и читает, чтобы освежить воспоминания, или любимые стихи, или детские молитвы. Больше всего Дот боялась, что нашла письмо от Сеймура, который как будто исчез с лица земли.
        После того как матрас перевернули, Дот пробралась в прачечную проверить, высохло ли белье королевы и можно ли укладывать его в сундук. В длинной галерее путь ей преградила шутиха Джейн.
        -А я поеду в Хэмптон-Корт? - спросила она, и глаза у нее, как всегда, бегали. Тот же самый вопрос она задавала всего час назад. Интересно, думала Дот, почему все так охотно слушают ее вздор? Джейн глупа и не помнит, что ей ответили совсем недавно. Но Джейн - подарок королеве от короля, как и обезьянка, поэтому ее надо баловать.
        -Да, Джейн. Ты уже собралась?
        -Эники-беники… - запела Джейн, и Дот пожалела, что задала ей вопрос.
        Мимо них проходили двое придворных, и Дот пришлось вжаться в стену, чтобы ее не толкнули. Что-то под юбкой мешает ей… Бумага! Она слегка торчит. Дот выпятила живот, чтобы убрать свиток подальше. Придворные прошли мимо, их мантии развевались, перья покачивались. Среди них Райзли, похожий на хорька. Он одет в алое, что совсем не сочетается с его рыжеватой бородкой. Дот поспешно опустила голову, чтобы он ее не заметил. Придворные прошли, и Дот направилась к черной лестнице, но Райзли вдруг развернулся и, пропустив остальных, подозвал ее к себе.
        -Ты служанка леди Гертфорд, верно?
        Дот поняла, что должна присесть. Тогда бумага выпадет. Но другого выхода не было. Она присела, и свиток упал на пол. Лента развязалась… Дот постаралась прикрыть бумагу подолом юбки.
        -Что там у тебя? - рявкнул Райзли. - А ну-ка, отойди!
        Дот послушно сделала шаг в сторону. Письмо развернулось… Голова девушки шла кругом. Ей хотелось исчезнуть, стать такой маленькой, чтобы ее не увидели, обратиться в прах, исчезнуть. Но она никуда не делась, только лишилась дара речи от страха. Райзли расплылся в злорадной улыбке.
        -Подними!
        Она нагнулась и подняла письмо с пола; протянула ему и только тогда заметила, как сильно она дрожит.
        -И это тоже! - Он показал на ленту, которая валялась возле ее подола. Она снова нагнулась, чтобы поднять ленту, но он не дал ей выпрямиться, поставив ногу ей на плечо, пригнул ее к полу и рявкнул: - Лежать! - как будто она собака. Он поднес ленту к свету, осмотрел и снова бросил на пол. - Что, испугалась? - процедил он. - У тебя есть для этого причины?
        -Нет, милорд, - прошептала она, - просто…
        -Боишься, - кивнул он, водя пальцем по строчкам, - и правильно делаешь! Ибо это, - он ткнул в свиток пальцем, - ересь!
        Дот заметила, что шутиха Джейн по-прежнему рядом; один глаз бегает по комнате, другим она следит за ней. Блаженная вдруг завела высоким девчачьим голоском:
        -Динь-дон, динь-дон, колокольчик зазвенел…
        -Встань! - рявкает Райзли, и Дот, с трудом выпрямившись, снова прижалась к стене. Как ей хочется, чтобы стена разверзлась и проглотила ее! - Я позабыл твое имя.
        -Нелли, милорд. Нелли Дент. - Дот покосилась на шутиху, надеясь, что та ее не выдаст.
        -Ах да, Нелли Дент, служанка леди Гертфорд. - Райзли крепко схватил ее за плечо; рука у него была сухая и шершавая. Он рывком подтянул ее к себе: - Ты пойдешь со мной! - Его лицо было так близко, что она почувствовала, что от него воняет прокисшим молоком.
        -Она Дот-точка, точка на небе, точка в океане… - бормочет Джейн.
        -Да заткнись ты, глупое создание! - рявкнул Райзли, отталкивая блаженную и волоча Дот за собой.
        Глава 9
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, АВГУСТ 1546Г.
        Дот нигде не было. Катерина расхаживала по комнатам, наступая на скрипучую половицу. Она беспокойно ходила туда-сюда, туда-сюда. Прошло уже два дня с тех пор, как Дот пропала; Катерина глаз не сомкнула от беспокойства. Райзли и Гардинер следят за каждым ее шагом. Почти все ее придворные дамы под тем или иным предлогом покинули дворец - поехали вперед в Хэмптон-Корт, кто-то навещает родных, кто-то на крестинах, на похоронах. У всех неожиданно появились срочные дела. На самом же деле всем не терпится поскорее оказаться как можно дальше от Райзли. Он всех запугал своими допросами. Покои королевы обезлюдели. Сами камни дворца словно затаили дыхание и ждали, как будут развиваться события. Кто позволил Райзли допрашивать придворных, разве так можно поступать без согласия короля? Катерина не смела ни о чем спрашивать Генриха, потому что они почти не бывают одни, а если он ночью приходит к ней в опочивальню, его сопровождает свита с факелами; они ждали за дверью и через полчаса провожали короля назад. Он по-прежнему пытался зачать наследника, но Катерина уже не надеется, что ребенок станет ее спасением.
Кроме того, король все чаще страдает бессилием, и ее ухищрения ни к чему не приводят…
        Где Дот?
        Тень Райзли нависает надо всем; это тень Тауэра.
        С ней остались только самые близкие. Сестра, которая вздрагивала от каждого шороха и грызла ногти. Властная, но верная Лиззи Тируит и старая Мэри Вуттен, которая при дворе так долго, что повидала все. Они сидели на диване и шили рубашки для бедных. И Кэт Брэндон тоже была здесь; она читала у окна, где больше всего света. Она не из тех, кто покидает тонущий корабль. Стэнхоуп сидела за столом и без конца раскладывала пасьянс. Она представляла семейство Сеймур.
        Катерина разрешила Анне Стэнхоуп уехать, но та попросила позволения остаться.
        -Нам нужно держаться вместе, - заметила она. - Они пытаются свалить мужей, напав на жен.
        В чем-то она права. Если Гардинеру и Райзли удастся опорочить Гертфордов, у них не останется серьезных противников. Всем известно, что Гертфорд обладает большим влиянием, чем все члены Тайного совета, вместе взятые, и он - стойкий сторонник реформ. Гардинер охотно дал бы правую руку на отсечение, лишь бы свалить Гертфорда. Катерина невольно отдавала должное Анне Стэнхоуп; ей хватает мужества оставаться в этом змеином гнезде.
        Катерина была бы рада и своему уменьшившемуся кружку, если бы не чувство, что все ее бросили, что она ослабла, как загнанный зверь, у которого заканчиваются силы. Она должна создавать впечатление непоколебимости. Поэтому она наряжалась в лучшие платья, туго шнуровалась и обвешивала себя драгоценностями. Но где же Дот? Ее непременно нужно найти! Сестрица Анна слишком боялась; она не в том состоянии, чтобы помочь. Уилл уехал, Юдолла и даже Хьюика под тем или иным предлогом куда-то отослали. Подумав, Катерина поняла, что это не случайно. Из дворца убрали всех ее союзников, точнее, всех союзников-мужчин. Гардинер и Райзли хорошо рассчитали время для того, чтобы начать… неизвестно что. Она расхаживала по своим покоям, стараясь не думать о Тауэре и о плахе.
        Зато Уильям Сэвидж при ней… Уильяму можно доверять. Катерина позвала Лиззи Тируит и попросила ее найти пажа, чтобы тот привел его. Когда Уильям вошел, Катерина заметила, как он изменился. Он был бледен и ломал длинные пальцы. В его темно-зеленых глазах застыла тревога. Должно быть, он знает: если Катерина падет, он падет вместе с ней. Тайно переданных книг достаточно для того, чтобы ему вынесли смертный приговор. Кто-нибудь наверняка донесет на него, или его будут пытать, пока он не сломается. Катерина увидела на его пальце черное траурное кольцо с эмалью; после того как он поцеловал ей руку, она дотронулась до кольца:
        -Ваша жена?
        Он кивнул и тихо пояснил:
        -Роды.
        -Примите мои соболезнования. - Помолчав, она спросила: - А ребенок?
        Уильям покачал головой.
        Она погладила его по руке. Кожа у него была мягкая, как у девушки.
        Ему удалось мимолетно улыбнуться:
        -На все Божья воля.
        -Верно, Уильям. Мы должны во всем на Него полагаться.
        Во дворе началась суматоха; слышались радостные крики. Должно быть, придворные вернулись с петушиных боев или игры в теннис. Жизнь в Уайтхолле продолжалась, как обычно, и лишь в покоях королевы царила непривычная тишина.
        -Мне нужна ваша помощь. - Она сжала его руку.
        -Вы знаете, для вас я сделаю все что угодно.
        -Дороти Фонтен нет. - Уильям ахнул; его глаза наполнились ужасом, и Катерина поспешила объяснить: - Нет, Уильям, она не умерла, во всяком случае, я так думаю… она пропала. Дот пропала.
        -Не понимаю! - Уильям склонил голову набок и нахмурился.
        -Прошло два дня с тех пор, как я видела ее в последний раз. Уильям, вы должны ее найти. Она так дорога мне!
        -И мне тоже, - прошептал он.
        -Я спрашивала всех моих дам, но ее никто не видел ни на кухне, ни в других дворцовых помещениях. Только дура Джейн уверяет, что видела ее, но я ничего не сумела из нее вытянуть, кроме дурацких стишков.
        -Что она сказала?
        -Не помню, Уильям. Как обычно, несла вздор.
        -Попробуйте еще раз спросить ее. Кроме нее, у нас никого нет.
        -Кажется, что-то насчет колокольчиков. - Катерина терла виски, словно пытаясь вызвать из головы воспоминания, и действительно на ум ей пришли обрывки песенки: «Заплати, заплати, колокольчик прозвенел, старый колокол Олд-Бейли».
        -На Олд-Бейли нет колокола, - возразил Уильям. Он помнил песенку. - Это колокол церкви Гроба Господня, что позади Ньюгейтской тюрьмы… - Он вскинул руки вверх и воскликнул: - Ее посадили в Ньюгейт?! Я пойду туда!
        -Уильям, не знаю, как вас и благодарить. - Катерина взяла его руки в свои и поцеловала кончики пальцев. - Постарайтесь сделать все, что можно. Скажите, что вас послали из дворца.
        Он повернулся, чтобы уйти, но она остановила его, положив руку ему на плечо:
        -Уильям, будьте осторожны! А если найдете ее, помните: она моя. Ближе нее у меня никого нет, она мне как… - Она не говорит «дочь», потому что не хочет выглядеть нелепо. Почти все относятся к Дот хуже, чем к обезьяне Франсуа. И все же для нее Дот член семьи, иногда даже ближе. - Однажды вы уже разбили ей сердце, но больше я ничего подобного не допущу, - продолжила она, удивив саму себя. В ее голосе звенела сталь.
        Уильям приложил руку к сердцу:
        -Обещаю, я сделаю все, что смогу. - Перед тем как уйти, он низко поклонился.
        НЬЮГЕЙТСКАЯ ТЮРЬМА, ЛОНДОН, АВГУСТ 1546Г.
        -Где я? - спросила Дот, когда чья-то рука протянула ей миску через окошко в двери.
        Она долго пробыла одна, сорок пять часов. Она знала это, потому что считала удары большого колокола, который бил где-то неподалеку. Она допила последние капли протухшей воды из кувшина, который кто-то поставил, когда ее сюда привели - целую вечность назад. Здесь ничего нет: ни скамьи, ни свечи, ни одеяла, только ведро в углу и узкая щель вместо окна. Щель так высоко, что заглянуть в нее невозможно; Дот могла видеть лишь небольшой прямоугольник света на полу. Оцепенев, она забилась в угол на кучу вонючей соломы. До нее доносились крики и стоны других узников. Она старалась ни о чем не думать. Когда ее привели, она отчаянно колотила в дверь, кричала; ей хотелось, чтобы кто-нибудь пришел и объяснил, что происходит. Так прошло несколько часов; унее сел голос. Она поняла, что никто не придет. Ее крики превратились в жалобный скулеж и в конце концов совсем стихли.
        Когда Дот думала о смерти, ей становилось очень страшно. Никогда не подставлять лицо солнечным лучам, не разминать в пальцах душистую веточку розмарина, не трепетать в мужских объятиях, не знать, что такое родить ребенка. Ее прошиб холодный пот; она вжалась в грубые камни, боясь провалиться в темноту. В голове у нее картины ада из церкви в Стэнстед-Эбботс, которые пугали ее в детстве, - мерзкие демоны, полуптицы-полулюди, раздирают грешников пополам. Она заставила себя вспомнить образ Христа на кресте и снова и снова шептала: «Иисус умер за нас, Иисус умер и воскрес». Она пыталась вспомнить ту церковь и распятие над алтарем, но не могла представить его себе, ведь она была там так давно! Мысли ее обращались к статуе Девы Марии, которая плакала. Народ валом валил в церковь, чтобы взглянуть на чудо. Но потом оказалось, что никакого чуда нет. То были не слезы, а всего лишь капли дождевой воды из хитроумно проложенной трубы. Долгое время никто не задавался вопросом, почему статуя плакала только во время дождя. «Святые» слезы оказались фокусом, призванным заставить всех поверить в чудеса. Ничего
удивительного, что многие перешли в новую веру. Убеждения самой Дот истерлись, стали хрупкими, как весенний лед на пруду. Она мысленно перенеслась в места, где нет ничего, кроме ужаса, где языки пламени лижут ноги, шипят и плюются, где пахнет горелым мясом. Говорят, когда сжигают человека, запах такой же, как от жареного кабана. Последняя мысль ломает ее; ее мутит от страха. Она отвлекалась словами любовных песен, которые помнила издавна; она мурлыкала их себе под нос, чтобы прогнать страх. Но песни о любви напоминали ей об Уильяме Сэвидже. Увидеть бы Уильяма еще разочек! Сосредоточившись, Дот вспоминала, как он ласкал ее, чувствовала его дыхание на своей шее. Она не заметила, что плачет; задыхается, глотая слезы. А потом снова представляла себе костер. Если бы она знала, что в тех бумагах, она хотя бы могла сообразить, как выкрутиться, но Райзли молчал. Он вывел ее из дворца, вцепившись своей высохшей когтистой лапой в ее плечо. Губы у него были плотно сжаты, как кошелек скряги. Ей отчаянно хотелось закричать, чтобы кто-нибудь сказал королеве, но она не посмела: ведь она - Нелли Дент, которая не
имеет к королеве никакого отношения. И только шутиха Джейн шла за ними и все напевала: «Динь-дон, динь-дон, колокольчик зазвенел…» Райзли развернулся к блаженной и больно пнул ее в лодыжку. Джейн упала, визжа, как собака. Во дворе Райзли передал Дот человеку, который надел ей на голову мешок, усадил в телегу и привез сюда.
        -Это Тауэр? - спросила она у руки, которая протянула ей миску.
        В ответ раздался грубый гогот:
        -Не знаю, кем ты себя вообразила, девчонка. Пусть на тебе хорошее шерстяное платье и тебя привезли из дворца, но ты не герцогиня какая-нибудь, чтобы сажать тебя в Тауэр. Тамошним узникам аккуратно отрубают голову.
        -Тогда где я?
        -В Ньюгейте. Здесь самое место для таких, как ты.
        -Что со мной сделают?
        -Меня не спрашивай. Я знаю одно: если сейчас не возьмешь миску, другой не получишь.
        Дот взяла миску с тощим тепловатым бульоном. Тюремщик дал ей ломоть грубого хлеба и захлопнул окошко. В хлебе дохлый долгоносик, а в бульоне плавает капля масла, но от запаха в ней проснулся голод и рот наполнился слюной. Она быстро съела все и тут же пожалела об этом. Надо было немного оставить на потом. Она понятия не имела, что будет дальше. Она ни о чем не имела понятия, и ей оставалось лишь одно: молиться, ждать и не думать о костре.
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, АВГУСТ 1546Г.
        Первой не выдержала сестрица Анна. Ее рот - черная дыра; оттуда рвался ужасный звериный вой, безумный крик, который эхом отдавался от стен комнаты, рвался наружу, в галерею. Она кричала, как будто рожает. Остальные дамы испуганно жались друг к другу и переминались с ноги на ногу; они как будто разучивали фигуры нового танца. Закрыв рты руками, они молча смотрели, как Анна падает на пол и разражается бурными рыданиями. Юбки у нее были смяты; она выглядела нелепо, как на маскараде. Но она вовсе не притворялась. Никто не знал, как справиться с припадком - то ли схватить ее за бешено молотящие руки и удержать, то ли дать ей отрыдаться.
        Никто не смотрел на Катерину; она же отвернулась от сестры и снова и снова перечитывала бумагу, которую держала в руке. Лицо у нее посерело от усталости; на лбу выступили мелкие капельки испарины. Она стояла совершенно неподвижно, только глаза бегали по строчкам, пока крики Анны не достигают крещендо.
        -Анна, перестань, прекрати сейчас же! - сказала она натянутым как струна голосом. - Возьми себя в руки! - Она снова старшая сестра, как когда-то в детстве, а сестрица Анна - капризная малышка. Катерина села рядом с сестрой на корточки, взяла ее за плечи, и Анна уткнулась носом ей в шею, оставляя на ней мокрый след. Бумага упала из пальцев Катерины и покатилась по полу, подхваченная, как ковер-самолет, порывом воздуха. Стэнхоуп кинулась к ней быстро, как коршун. Она внимательно прочитала, поджав тонкие губы и вытаращив глаза.
        -Боже мой, нет! - воскликнула она, и Катерине показалось, что она заметила, как ее губы на миг дернулись в улыбке. Но она больше не верит ничему из того, что видит; все ее подозрения подтвердились. - Ордер на ваш арест, подписанный королем!
        Все дружно ахнули. Катерина подумала: наверное, все ее дамы боятся за себя и гадают, что их ждет. Все соображают, как выгородить себя. По комнате плывет страшное слово: ересь. Другой причины для того, чтобы арестовать королеву, нет. Хотя некоторые находятся при дворе так давно, что знают: обвинения не всегда обоснованы. Лиззи Тируит ломает руки, как будто пытается отмыть с них чернила. Мэри Вуттен то снимает, то надевает кольцо. Сестрица Анна, все еще рыдая, цепляется за юбку сестры, как ребенок, когда они обе поднимаются на ноги.
        -Гардинер постарался, - мрачно произносит Кэт Брэндон. Услышав свою кличку, к ней подскакивает ее спаниель. - Нет, не ты. - Она гладит любимца по голове. - Катерина, откуда это у вас? - спросила она, придвинувшись вплотную и понизив голос.
        -Хьюик принес, - также шепотом ответила Катерина. - Нашел в коридоре, за дверью, ведущей в покои короля. Должно быть, выпало…
        -Разве это не дает вам повода думать, что Господь на нашей стороне? - спросила Кэт. - Что вас таким образом предупреждают?
        Все умолкали. Катерина гадала: почему, если Бог на их стороне, Его замысел столь сложен? Неужели Он испытывает ее? А может, наказывает за грехи? Все старые грехи тут же приходят ей в голову. Как можно, живя в таком месте, остаться человеком и не согрешить?
        -Что будете делать? - спросила Кэт. - Вы ведь знаете, я на все готова…
        Сестрица Анна рыдает и не отпускает ее.
        -Я сама справлюсь с этими змеями, - отрезала Катерина. - Не думайте, что меня так легко сломить! - Голос ее тверд и решителен, но мысли блуждают. Как она рада, что вовремя приказала вывезти все запрещенные книги! И как хорошо, что Хьюик вернулся. Надо будет предупредить Уилла: одному Богу известно, что хранится в его дворцовых покоях. Уилл сейчас на северной границе сражается с шотландцами. Она послала бы к нему Дот, но Дот тоже нет. В Лондоне человеку легко исчезнуть, особенно незнатной девушке вроде Дот. Ей кажется, будто ее голову зажали тисками; трудно собраться с мыслями. Когда-то ей рассказывали о пытке, при которой на висках затягивают узловатую веревку, закручивая ее толстой деревянной палкой… Она должна собраться, сохранять спокойствие и переждать. Врагам не сломить ее! Все смотрят на нее и ждут, что она скажет. - Сестра, тише! - произнесла Катерина слишком сухо. - Если у кого-то из вас еще остались книги… - начала она, но ее прервал шум в коридоре.
        Все обернулись. Страх навис в воздухе, как затишье перед бурей. Дверь распахнулась; скрипнули петли. Ворвался Генрих с двумя телохранителями.
        Дамы низко присели, опустив глаза к полу. На короле горностаевая мантия, из-под нее виднеются подбитые мехом рукава, камзол, расшитый золотом. Из складок торчал огромный гульфик.
        -В чем дело? - прокричал он, и щеки у него дрожжали, как желе. - Жена!
        -Ваше величество, - произнесла она, обращаясь к своим белым комнатным туфлям.
        Она склонилась к руке короля и поцеловала кольцо. Его рука была тверда, как камень. Ей было очень страшно, да и как не бояться? Но она не показывает страха, особенно королю - да и всем остальным, и даже самой себе. Король едва протянул к ней свою толстую руку. Рубин на перстне похож на сгусток крови. Ее губы коснулись камня. Она представила, что взмывает к потолку, смотрит сверху вниз на себя, склонившуюся перед мужем, в алой мантии.
        -Встань, встань, - сказал он, взмахивая жирной, похожей на окорок, ручищей.
        Катерина послушно выпрямилась.
        Остальные по-прежнему сидят.
        -Объясни нам, что здесь происходит. Эта ужасная суматоха. Ты нездорова?
        -Нет, ваше величество, не я…
        -Посмотри на нас! - прорычал король, брызжа на нее слюной.
        -Сестрице Анне стало нехорошо. - Катерина посмотрела в глаза, похожие на камешки; они как будто еще больше заплыли жиром.
        -Ага, - сказал король, - значит, не вы. Мы думали, что это наша жена визжит, как недорезанная свинья. - Он обернулся к еще всхлипывающей Анне, вытаращив глаза, и вдруг крепко шлепнул Катерину по заду. Она выдавила из себя дружелюбную улыбку. - Уходите все, - велел он, тыча пальцем в женщин, послышался шорох парчи; они медленно выпрямились. - Слышите? Убирайтесь!
        Все исчезли.
        И только тогда Катерина заметила Гардинера, который прячется за королем; он торжествующе улыбался. Его кривой глаз дергался; епископ тихонько кашлял. Король, который как будто забыл о его присутствии, обернулся и прошипел:
        -Ты тоже проваливай! Ты мне здесь не нужен!
        Гардинер медленно попятился; голова в черной шапочке кивала вверх-вниз. Король слегка толкнул его в грудь ладонью, а затем захлопнул за ним дверь.
        -Ну, жена, - сказал он, увлекая ее к дивану у камина, - что с тобой?
        -Ваше величество, - ответила она, поглаживая тыльную сторону его распухшей руки, - боюсь, я прогневала вас. - Катерина вскинула голову, посмотрела на короля, расширив глаза, а затем скромно опустила их.
        -Ты боишься, что прогневала нас? - Похоже, Генрих вот-вот рассмеется. Он играл с ней. Ей уже доводилось видеть подобное, он поступал так же с другими. У окна жужжит оса; она то и дело натыкается на стекло… Тук-тук-тук…
        -Я хочу быть вам хорошей женой, - сладким голосом продолжала Катерина.
        Он поерзал на месте, закинул ногу на ногу, поменял ноги и поморщился от боли.
        -У вас болит нога?
        -А ты как думаешь?! - рявкнул он.
        -Могу я чем-нибудь облегчить вашу боль?
        -Вот так-то лучше. - Он сорвал с нее воротник, грубо схватил ее за грудь - как медведь, что роется в дупле в поисках меда. Наполовину вытащил из платья белые полушария, напоминающие комья белой глины. - Не похожи на соски кормящей суки, а, жена?
        Она покачала головой.
        В голове теснятся мысли, как ей остаться в живых. Прежде ей удавалось выжить. Она справится, сыграет роль, как лучшая актриса Юдолла. Ее не сожгут, ей не отрубят голову, как ее предшественницам… пусть даже ради этого придется сыграть роль саутуаркской шлюхи. Она потянулась руками к огромному гульфику, заметив, что на нем красной шелковой нитью вышиты слова «Henricus Rex». Как будто кто-то может забыть, кому он принадлежит, подумала Катерина. Король помог ей неуклюжими пальцами.
        -Ниже, - выдохнул он. - На колени! Мы заткнем тебе рот, женщина! Нам нужна покорная жена!
        Тук-тук-тук… бьется оса.
        НЬЮГЕЙТСКАЯ ТЮРЬМА, ЛОНДОН, АВГУСТ 1546Г.
        Дот сидела за голым деревянным столом, положив на него обе ладони, как ей велели, ударив по костяшкам пальцев. Бумаги, которые она нашла под матрасом у королевы, лежали перед ней, но были повернуты буквами вниз. Ей хотелось перевернуть их, прочесть, что в них написано, но ее охранял тюремщик, и она не смела даже шелохнуться. Тяжесть в животе, покалывание в спине от страха, она вздрагивала от каждого шороха… Страх въелся в ее плоть и кровь, словно так было всегда. Она попала в тугой переплет и с каждым движением запутывается все больше. Хорошо, что в этой комнате хотя бы не воняет, как в той камере, где она сидит. Колокол отбил час. Стражник чешет шею. В комнате жужжит муха. Снаружи слышны голоса; кто-то идет сюда, кто-то отсюда. Должно быть, они близко от входа, потому что она то и дело слышит скрип и хлопанье тяжелой деревянной двери. Стражник задает вопросы. Здесь не слышны крики и стоны, не дающие ей спать по ночам… Дот давно потеряла счет времени и понятия не имела, сколько дней она уже здесь провела - неделю или месяц.
        Она услышала, как стражник снаружи спросил, по какому делу пришел посетитель.
        -Я из дворца, - ответил знакомый голос, и Дот вздрогнула. Пришел Уильям Сэвидж! Сердце у нее сжалось. Ей хотелось, чтобы он открыл дверь и увидел ее. Она смотрела на засов, ждала, что он отодвинется, прислушивалась к шороху шагов. Они приближались.
        -Вы служите лорду-канцлеру? - спросил стражник.
        -Нет-нет, - ответил милый голос. - Я ищу Дороти Фонтен, которая недавно пропала из дворца Уайтхолл.
        Он пришел за ней! Сердце бешено билось в груди. Дот живо представила, как стражник раскрывает книгу и читает список заключенных. Руки у нее дрожат - не от страха, а от предвкушения. Она плотно прижала ладони к столу. Уильям спасет, заберет ее отсюда - милый, милый Уильям Сэвидж. Ее тюремщик внезапно вскинул кулак в воздух и поймал муху в кулак.
        -У нас нет никого с таким именем, - донесся голос из-за двери.
        Ее как будто ударили под дых: она ведь не Дороти Фонтен. Она Нелли Дент! Уильям сейчас уйдет… ей хочется броситься к двери, молотить по ней, пока не собьет кулаки, крикнуть, что она здесь, но она сидит, неподвижная, как камень, оцепенелая. Она закрывает глаза. Только бы он распахнул дверь и увидел ее!
        «Открой дверь, открой дверь, найди меня, найди меня! Это я, твоя Дот».
        Двери снаружи со скрипом закрываются. Уильям уходит. Дот часто дышала; ее глаза наполнились слезами. Но она ничего не выдаст этим людям, этим зверям. Не доставит им такого удовольствия; они не увидят ее слез!
        Ей показалось, что она ждала сто лет. Она старалась не думать о своем отчаянном положении. Крамольные бумаги лежали перед ней на столе; она все время повторяла про себя слово, произнесенное Райзли, - «ересь». От этого слова веяло жаром, пламенем, и жареным кабаном, и криками мучеников. Но она - не мученица. Когда она молится, то всегда чего-нибудь просит у Бога. Молитвы она произносила заученно и почти не думала о состоянии своей души. Но теперь она часто думает о душе, жалеет, что так плохо молилась. Много лет она была почти неверующей.
        Дверь распахнулась; на пороге стоял Райзли, прижимая к носу ароматический шарик. Он в чем-то пестром, пышном, складчатом. За Райзли вошел паж, он нес большую сумку. На сгибе локтя у пажа плащ - видимо, войдя, Райзли сбросил его.
        -Убирайся! - рявкнул Райзли на стражника.
        Тот неприязненно покосился на него, но его взгляд заметила только Дот. Паж поставил сумку на стол и достал стул для своего хозяина. Тот уселся, стул заскрипел под ним.
        -Итак, - Райзли шумно вдохнул аромат душистого шарика, - Нелли Дент… Давай поскорее покончим с делом. Я человек занятой. - Он взял бумаги, придвинул к ней и шмыгнул носом. Дот невольно вжала голову в плечи. Заметив ее жест, Райзли едва заметно улыбнулся. - Чьи они?
        -Мои, милорд. - Она знала, что он спросит, и заранее подготовилась. - От друга.
        -Твои… - Райзли снова шмыгнул носом. - Твои?
        -Да, милорд.
        -Зачем безродной девке вроде тебя писаные бумаги? - Шмыг… - Скажи, чьи они. - Он наклонился к ней и ткнул пальцем в нежную часть ее горла. Дот задохнулась, ей стало трудно дышать, но она сидела неподвижно. Он шмыгнул носом. - Не думай, что я тебя не сломлю, Нелли Дент!
        -Они мои, милорд.
        -Нелли, не держи меня за дурака. Такой простушке, как ты, ни к чему… Как бы получше выразиться… - Шмыг… - По-моему, королевская обезьянка читает лучше, чем девчонка… от которой воняет сточной канавой. Странно, что леди Гертфорд взяла на службу существо вроде тебя.
        Паж, стоящий у двери, фыркнул.
        -Помнишь Екатерину Говард? Она едва умела написать свое имя, хотя и была королевой… Альфред, - он повернулся к пажу, - твои сестры умеют читать?
        -С трудом, милорд, - ответил Альфред, понурив плечи.
        -Вот видишь. - Он помахал перед ней бумагами. - А ведь его сестры - леди, не так ли, Альфред?
        -Да, милорд.
        -Твой отец, кажется, граф? - Шмыг…
        -Совершенно верно, милорд.
        -Итак, если дочери графа читают с трудом, что же остается таким отбросам, как ты, Нелли Дент? - Буква «л» вимени «Нелли» представляется ей раздвоенным языком, который торчит из его рта.
        -Не знаю, милорд, - прошептала она.
        -Тогда докажи! - Шмыг… - Он придвинул ей бумаги. - Прочти, что здесь написано!
        Альфред залился хохотом. Райзли ухмыльнулся и почесал бороду.
        Дот взяла бумаги и, вздохнув, спросила:
        -Вы хотите, чтобы я прочла все?
        -Слышишь, Альфред? - Паж почти согнулся пополам от смеха. - Она спрашивает, прочесть ли ей все! - Райзли обошел стол и ткнул пальцем в строки: - Читай здесь!
        Почерк неразборчивый; буквы местами расплылись, но Дот успела просмотреть первую страницу. Вверху написано: «Последнее откровение Анны Аскью». Она начала читать строки, которые отметил Райзли.
        -«Я прочла в Библии, что Бог создал человека… - Райзли и паж смотрели на нее так, как будто она ярмарочная обезьянка. - Но нигде не говорится, что человек может создать Бога».
        Никто не произнес ни слова; Райзли по-прежнему смотрел на нее так, словно у нее две головы или четыре руки, как у уродов, которых возят по ярмаркам. Дот продолжала читать. Наконец к Райзли вернулся дар речи.
        -Хватит! - рявкнул он. - Ты доказала, что не врала. Но откуда у тебя такие еретические письмена, кто дал их тебе?
        -Сама Анна Аскью, ее служанка… она передала мне их, когда я приносила ей еду.
        -Анна Аскью?! - Глаза его сверкнули.
        -Да, милорд, она думала обратить меня в новую веру.
        -И ты обратилась? - Шмыг…
        -По-моему, нет, милорд.
        -Это ересь, Нелли Дент, и тебя следует сжечь. - Райзли плотно поджал губы; лицо его стало похоже на куриную гузку. Но он больше не злился, из него как будто вышел пар. Дот мысленно торжествовала. - Мы, знаешь ли, вздергивали на дыбу и высокорожденных женщин, не чета тебе - одной из них была та самая Аскью.
        Он больше не угрожал. Он не получил того, что ему было нужно. Дот цепляется за слова: «следует сжечь». Он сказал «следует», а не «тебя сожгут».
        -Моя бы воля, ты сгнила бы здесь, - процедил Райзли, круто разворачиваясь. Его многослойный наряд зашелестел.
        Он подошел к двери. Альфред собрал вещи и последовал за ним.
        -Отведи ее назад в камеру. Я сообщу, как с ней поступить! - рявкнул Райзли стражнику и вышел, но на пороге обернулся. - Ты у меня будешь визжать от боли и страха, Нелли Дент… если я того пожелаю!
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, АВГУСТ 1546Г.
        Уильяма Сэвиджа провели в покои королевы. Судя по его подавленному виду, он не принес хороших новостей. Катерина поднесла к лицу небольшой мешочек с лавандой; ее сладкий запах боролся с сильным запахом ладана от горелки; так она пыталась избавиться от вони, пропитавшей ее опочивальню после визита короля. Кэт Брэндон у окна завязывала чепец на шутихе Джейн - он совсем растрепался. Джейн что-то бормотала про себя. Мэри Вуттен и Лиззи Тируит складывали платья в большой сундук; они готовились к завтрашнему переезду в Хэмптон-Корт. Катерина гадала, не придется ли ей поплыть в противоположную сторону, в Тауэр, в огромную серую крепость, которая преследует ее в страшных снах.
        Король ушел от нее в хорошем настроении, но ничего не сказал об ордере на ее арест, а она не посмела его спросить. Однако он попросил ее вечером прийти к нему на половину, и у нее появилась тончайшая ниточка, за которую она надеялась ухватиться. Правда, может случиться всякое; она боялась застать там стражников, которые ее арестуют. Хотя обычно король в таких случаях вел себя по-другому. Сестра Анна и Мэри Вуттен дважды видели, как это происходит. Перед арестом очередной жены король устранялся, переезжал в другое место. Затем к опальной королеве присылали человека за украшениями. Украшения королевы ей не принадлежали. Катерина давно уже ждала, что к ней войдет посланец от короля, возможно, Райзли, злорадно ухмыляясь своими тонкими губами, и потребует шкатулку. Но никто так и не пришел. Украшения уложены и готовы к переезду - либо с ней в Хэмптон-Корт, либо без нее в другое место. После того как отбирают украшения, опальная королева много часов ждет своей участи, и страх разъедает ее изнутри, как кислота. Наверное, арест воспринимается потом с облегчением…
        Катерина поманила к себе Уильяма Сэвиджа. Она посмотрела ему в глаза, и ей захотелось плакать, но в ее сердце не осталось слез. Никто не увидит ее слабости. Она достаточно хорошо знает короля; если ему доложат о ее слабости, он еще тяжелее обрушится на нее.
        Из гардеробной выбежала сестра Анна; глаза у нее были огромные от ужаса.
        -Кит! - вскричала она. - Мамин крест… пропал!
        -Анна, он у меня. - Катерина разжала руку и показала ей ожерелье. От самой крупной жемчужины осталась вмятина в ладони. - Он им не достанется, - еле слышно добавила она.
        -Ах, мистер Сэвидж! - воскликнула сестрица Анна, заметив его. - У вас есть новости о Дот?
        -К сожалению, нет, миледи.
        -Дот, милая Дот, - запричитала блаженная Джейн с противоположного конца комнаты.
        Кэт велела ей замолчать.
        -Что ты сказала, Джейн? - спросил Уильям Сэвидж.
        -Милая Дот, любимая Дот, - бормотала Джейн.
        Все ошеломленно переглянулись.
        -Так ее называл я, - объяснил Уильям Сэвидж.
        -Поди сюда, Джейн, - велела Катерина, и Кэт подвела к ней шутиху за руку, как ребенка. - Что тебе известно о Дот? Скажи, куда ее увели!
        Джейн косила глазами и грызла ногти.
        -Джейн, - тихо попросил Уильям, - прошу тебя…
        Шутиха начала тихо нараспев говорить:
        -«Нелли Сухо поймала муху и к нитке привязала. Дерг туда, дерг сюда, и опять сначала…»
        -Что это значит? - Катерина потянула Джейн за рукав.
        Блаженная снова пробормотала:
        -«У Деборы Дент был осел, не козел, вот такие глаза, вот такие копыта…» - Она покосилась куда-то вбок, коротко взглянула на Катерину и завела: - «Динь-дон, динь-дон, колокольчик зазвенел, старый колокол Олд-Бейли».
        -Хватит, - попросила Анна. - Так мы ничего не добьемся.
        Дверь в покои чуть приоткрылась. Блаженная вскрикнула и прижалась к Кэт, как если бы увидела самого дьявола. В комнату ворвался Крепыш и подбежал к хозяйке.
        -Ну-ну, Джейн, - заговорила Катерина. - Тебе нечего бояться. - Она погладила дурочку по плечу. - Пойди и найди Уилла Соммерса. Он возьмет тебя под крыло. Мистер Сэвидж отведет тебя к нему.
        Уильям Сэвидж низко поклонился и вышел со словами:
        -Я буду искать ее. Не успокоюсь, пока не найду.
        -Дурацкие стишки, - заметила Анна, когда шутиху увели. - Кое-кто считает, что Джейн мудрее Мафусаила. По-моему, это преувеличение.
        -Я волнуюсь за Дот. - Катерина как будто разговаривала сама с собой. - У нее нет близких, которые позаботились бы о ней. Она всю жизнь хранила мне верность, а я причиняю ей одни несчастья! - Бремя вины давило на нее. Обернувшись к сестре, она попросила: - Анна, помоги мне одеться. Сегодня я хочу затмить всех своим нарядом… У короля я буду безупречна.
        Катерина плавно шествовала по длинной галерее, ее сопровождали Кэт Брэндон и сестрица Анна. В разноцветных переливчатых платьях они были похожи на экзотических птиц. Платья, уже уложенные к завтрашнему переезду, пришлось в спешке извлекать из сундуков. На Катерине наряд из небесно-голубой парчи с ярко-красными, как грудка снегиря, атласными рукавами и корсажем. Лиф платья расшит блестками. На шее у нее ожерелье из крупного жемчуга. Анна нарядилась в шелковое платье в алую и белую полосы, с изумрудами Герберта, а Кэт в канареечно-желтом платье из тафты под темно-синей бархатной мантией. За ними по полу волочились длинные шлейфы. Вуали, отброшенные за спину, покачивались при ходьбе. Перед ними выступали два гофмейстера; иногда они оборачивались, чтобы полюбоваться на великолепных созданий в полном оперении, которые направлялись в королевские покои. В просторной приемной собралась обычная толпа придворных; все расступались, как Красное море, чтобы пропустить их. Кое-кто перешептывался, прижавшись губами к уху соседа. Все знали, как король любит редких птичек за своим столом - в том или ином виде.
        Катерина думала об ордере с подписью короля - черным по белому. Генрих расписался своей рукой, а не приказал приложить к документу большую государственную печать. Неужели он мог одним росчерком пера лишить ее жизни? Это пугало ее. С таким же успехом он мог бы поставить клеймо на ее теле. Ордер она швырнула в огонь. Интересно, в каком настроении король пребывает сегодня? Он сам пожелал ее видеть; наверное, это хорошо. Может быть, королю надоело избавляться от жен. И все же ее переполнял ужас. Что, если, придя в его покои, она увидит, что короля нет, а ее ждет стража, готовая препроводить ее в Тауэр? «Нелли Сухо поймала муху и к нитке привязала». Ей не дает покоя судьба Дот, бедной исчезнувшей Дот. Кто-то взял ее под руку. Обернувшись, Катерина увидела Анну Стэнхоуп в шуршащем атласном платье; на шее покачивался большой, как плод шиповника, рубин. Стэнхоуп пришла поддержать ее. Улыбнувшись, Катерина спросила себя, в чем дело. Стэнхоуп в самом деле поддерживает ее или просто хочет позлорадствовать?
        Из головы у нее не выходили слова Хьюика, сказанные перед тем, как они отправились к королю: «Кит, будьте послушны и, ради всего святого, держите свои мнения при себе. От этого зависит ваша жизнь». Как ей отблагодарить его за все, что он для нее сделал? Принес ей ордер, рисковал жизнью ради нее. Есть вещи слишком большие для простой благодарности. Приехав в Ашридж, он обнаружил, что Елизавета вполне здорова. Его просто убрали с дороги. В Ашридж его отправил Пейджет. Но теперь Хьюик вернулся и поддерживает ее в трудную минуту. Он предположил: может быть, кто-нибудь нарочно обронил ордер на арест королевы в надежде, что его подберут друзья и предупредят Катерину? А может, то была случайная ошибка ее врагов? Или промысел Божий? Скорее всего, правды они никогда не узнают.
        -Оденьтесь как королева, Кит, - сказал ей Хьюик, - и помните: будьте покорны.
        -Податливы, - добавила она.
        -Уступчивы.
        -Покладисты.
        -Молчаливы. - Они оба неожиданно рассмеялись. Перед тем как откланяться, Хьюик легко поцеловал ее в щеку и напомнил: - Кит, кроткие наследуют землю.
        Он ушел с улыбкой, хотя внутри у него все кипело от беспокойства.
        Они остановились у двери в королевские покои. Катерина переглянулась с Кэт Брэндон; та одобрительно кивнула. Кто-то за дверями играет на лютне, слышно пение: «Кто получит мою белокурую леди, когда зазеленеют листья?» Песня знакомая, хотя Катерина не помнила, где слышала ее. Гудят мужские голоса. Среди них явственно слышится звучный бас короля, и Катерина вздохнула с облегчением. Генрих не остался бы в своих покоях, если бы приказал арестовать ее. Перед тем как распахнуть двери, гофмейстеры перешептываются.
        Все собрались вокруг короля: Гардинер, Райзли, Рич, Пейджет и сошки помельче. Как только дамы вошли, повисло тяжелое молчание. После минутного оцепенения мужчины, опомнившись, опустились на колени и сняли головные уборы.
        Лицо Генриха было непроницаемо. Он развалился на сиденье, как жаба.
        -Ага! Вот и моя королева, - сказал он. - Иди сюда, дорогая, сядь со мной. - Он хлопнул себя по коленям.
        «Значит, мне придется сидеть у него на коленях у всех на виду», - подумала Катерина, с трудом взгромождаясь на колено короля и прикасаясь губами к его влажным, мясистым губам. Она уселась, и ее спутницы поспешили устроиться поудобнее. Катерина заметила кривую улыбку Райзли и едва скрываемую гримасу на лице Гардинера. Они как две собаки, которые надеются получить кость.
        Пейджет, по-прежнему изогнутый в подобострастном поклоне, воскликнул:
        -Уверен, даже при дворе самого короля Франциска не найти таких красавиц!
        -Мы говорили о Боге, верно, Гардинер? - Пропустив слова Пейджета мимо ушей, Генрих машет епископу мясистой рукой. Все знают: Катерина не умеет держать язык за зубами, когда речь заходит о религии. Ей приготовили ловушку и надеются ее поймать.
        -Да, ваше величество. - Глубоко посаженные глаза Гардинера на миг сверкнули злорадством.
        -Мы обсуждали положение о спасении; вопрос о том, в самом ли деле «только верой можно получить прощение». Что ты об этом думаешь, моя дорогая? - Он хлопнул жену по колену, ощупал ее небесно-голубое платье и вцепился в бедро.
        Катерина знала: сейчас все смотрят на нее. Она напрягла все силы. Ей казалось, что ее кожу стянуло. В голове звучали слова Хьюика: «Податливая, покорная, уступчивая». Теперь ей совсем не смешно.
        -Ваше величество, - ответила она. - Мне известно одно: Господь создал меня глупой женщиной, которая знает не больше, чем другие. Мой долг… - Она ненадолго умолкла. - Мой долг - во всем полагаться на мудрость вашего величества как моего единственного прибежища на земле, следующего после Бога.
        Король крепче вцепился в ее бедро.
        -Но по богословским вопросам вы редко советуетесь с нами; увас имеется свое мнение!
        Миллион мыслей крутились в голове Катерины; комната уменьшилась, все присутствующие исказились; их черты стали гротескными. Все напряженно ждали ее ответа. Ей предстоит справиться с собой, хотя очень хочется спрыгнуть с коленей мужа и сказать правду: она и дальше намерена давать ему советы, потому что он невежествен и ограничен, а она разбирается во многом куда лучше его.
        Из очага выпал раскаленный уголек; ккамину подскочил паж, схватил уголек щипцами и поспешно растер ступней след, который уголек оставил на половице. Сестрица Анна крепко сжала в руке кубок с элем. Гардинер поморщился. Райзли ухмылялся. Все напряженно ждали.
        -Я считаю недостойным и несообразным для женщины поучать мужа, - наконец произнесла Катерина тихим, дрожащим голосом, не поднимая головы. - Если же я когда-либо создавала такое впечатление, то не для того, чтобы настоять на своем, а скорее в надежде отвлечь ваше величество от ужасной боли. Я надеялась, что во время разговора ваше величество испытает некоторое облегчение, но еще, - она погладила его по руке и вскинула на него взгляд, широко раскрывая глаза, как домашний котенок, - еще я надеялась извлечь пользу из ваших обширных познаний в данных вопросах.
        Король прижал ее к себе и растроганно прошептал:
        -Так-то лучше, любимая; мы с тобой снова друзья.
        Катерина вздохнула с облегчением. Ей дали передышку… временную передышку.
        Райзли нахмурился, Гардинер разочарованно поморщился.
        Катерина с улыбкой обратилась к нему:
        -Епископ, ваш кубок пуст. Хотите еще эля?
        Гардинер протянул кубок, чтобы его наполнили, но не нашел в себе сил улыбнуться ей в ответ. Она победила, но победа кажется хрупкой, как паутина.
        Они отплыли с началом прилива, поэтому дорога в Хэмптон-Корт не заняла много времени. Катерина старалась отложить отъезд, ей была невыносима мысль о том, что она поедет без Дот. Но Дот по-прежнему нигде нет, и Катерина больше не знала, где ее искать и кого спрашивать. Последние ее надежды связаны с Уильямом Сэвиджем. Королевская барка мирно плыла рядом с ее баркой в центре небольшой флотилии.
        Генрих помахал ей со знакомым выражением лица. Катерина вспомнила картину, висевшую в Кройленде, на которой волхвы собрались вокруг яслей. На лице короля доброжелательность и нежность. Интересно, где та картина сейчас? Скорее всего, висит в замке какого-нибудь графа. Так Генрих смотрел на нее до того, как они поженились. Но ей не стоит ослаблять бдительность. Хотя от нее почти ничего не потребовалось, чтобы он сменил гнев на милость, потребуется еще меньше, чтобы снова настроить его против нее. Серрей путешествует вместе с королем; поймав ее взгляд, он подмигнул ей в знак солидарности. Серрей тоже знает, что значит висеть на волоске; он то входит в милость к королю, то попадает в опалу.
        Внезапно впереди показались красные лепные трубы и зубчатые башни Хэмптон-Корт. Когда они огибали излучину, флаги трепетали на ветру. Вот и весь дворец за пышным зеленым лугом. Зрелище, захватывающее дух. Катерина не перестает восхищаться. Как здесь просторно, как все ново, как смело! Когда они высаживались на берег, король взял ее за руку и повел в парк. За ними, как назойливая муха, семенил Пейджет; он размахивал бумагами, которые ждут подписи короля.
        -Не время, Пейджет, не время! - отмахнулся король и повернулся к Катерине со словами: - Пойдем, Кит, посмотрим, чем нас порадовали наши садовники.
        Рука об руку король и королева шагали по дорожке; Генрих весело беседовал о том о сем. Нагнувшись, Катерина подняла с земли почти идеальный полукруг - упавшее гнездо зяблика. В нем, между комьями пуха и перьев, лежат три пятнистых яичка. При виде их она почувствовала горечь потери и прошептала:
        -Как грустно!
        Король взял у нее находку со словами:
        -Не волнуйся, Кит, эти малыши выживут!
        Он осторожно устроил гнездо на ветке ближайшего дерева. Но чувство пустоты и разбитости не покидало Катерину. Интересно, когда она перестанет хотеть ребенка из чистого желания родить и начнет хотеть ребенка ради собственной безопасности? Она уже оставила всякую надежду. И что же Дот? Она не смеет говорить о Дот королю, боясь возбудить новые подозрения. Они прошли еще немного и наконец уселись на скамье в тенистом садике, огороженном высокой живой изгородью из бирючины. Король притянул ее к себе, и она положила голову ему на плечо. Генрих что-то помурлыкал себе под нос; звуки эхом отдавались у нее в груди. Он погладил ее по виску, по тому месту, которое, как когда-то говорил ей брат, такое нежное, что можно убить человека, если надавить посильнее.
        Так тихо, что слышно, как плещет рыба в пруду. Неожиданно до них донеслись новые звуки: топот сапог и металлический лязг. Топот приближался. Король умолк, когда в проеме живой изгороди появился Райзли во главе отряда из двадцати королевских телохранителей, вооруженных и облаченных в ливреи тюдоровских цветов.
        -Господи спаси, - прошептала Катерина. - Я думала, с этим покончено.
        Она больше не в силах была сопротивляться. Пусть ее поскорее арестуют и уведут! Пусть с ней делают что хотят. Она предвидела всякое, но не это. Так жестоко Генрих еще не поступал: дал ей поверить, что она прощена, и вдруг… Но король встал на ноги с потемневшим лицом и закричал на лорда-канцлера:
        -Плут! Истинный мошенник! Выродок! Дурак! Прочь отсюда!
        Райзли дрожащей рукой отослал стражу и растерянно уставился на короля. Генриха трясло от ярости. Он был не в силах сдержать крик.
        -Прочь с глаз моих, слуга! - заревел он, задыхаясь.
        Ошеломленный, испуганный Райзли, поджав хвост и сгорбившись, побрел прочь на глазах у телохранителей. Он знал так же хорошо, как и Катерина, что к вечеру о происшествии будет знать весь дворец. Райзли явился арестовать королеву, а король прогнал его, назвал дураком и слугой при целом отряде алебардщиков. Райзли промахнулся.
        -Он мочится против ветра! - ворчал король.
        -Ваше величество, по-моему, он всего лишь ошибается. Уверена, он не хотел сделать ничего дурного. Хотите, я позову его и помирюсь с ним?
        -Ах, любимая, как мало тебе известно! - сказал он, гладя ее по щеке и проводя пальцами по горлу. - Этот человек вел себя с тобой как истинный мошенник. Он с легкостью отправил бы тебя на плаху, дорогая моя. Пусть помучается, он заслужил!
        НЬЮГЕЙТСКАЯ ТЮРЬМА, ЛОНДОН, СЕНТЯБРЬ 1546Г.
        Время для Дот утратило всякий смысл; один день незаметно перетекает в другой. Ей кажется, что все забыли о ее существовании, и сама она все равно что умерла. Она перестала отсчитывать удары колокола и наблюдать за полоской света в окне; ей все равно, день сейчас или ночь. Она спит, когда устает, просыпается, не отдохнув, не жалуясь, ест тухлятину, которую ей приносят. Каждый понедельник, после того как колокол отбивает девять раз, приговоренных ведут на казнь. Дот знает об этом, потому что плаха за стенами ее камеры и она слышит их последние слова, признание вины. Одни просят Господа о прощении, другие до самого конца твердят, что они невиновны. Обычно приговоренные молятся или говорят о любви к своим близким, чьи придушенные рыдания она слышит тоже. Потом слышится глухой удар топора, и Дот вздрагивает. Страх леденит душу. В голове невольно зарождаются мысли о том, что ее ждет.
        Она никогда еще не присутствовала при казни; вСтэнстед-Эбботс ничего подобного не происходило. Лишь иногда вора сажали в колодки за кражу хлеба или куска мяса.
        Дот всегда жалела преступников, что бы они ни сделали. Она считала, что вор крадет еду, только если он сам или его близкие умирают с голоду. Она никогда не присоединялась к тем, кто швырял в несчастных гнилой капустой или чем похуже. Видя чужую жестокость, она всегда сжималась от страха, но при мысли о том, что она взойдет на плаху или, хуже, на костер, ей становилось плохо до тошноты. Она невольно представляла, как будет лежать в холодной земле. Думать о смерти было невыносимо, но иначе она не могла. Мысли о смерти опустошали ее. В двадцать лет умирать слишком рано. Мег было всего семнадцать. Но Мег могла умереть и тогда, когда Мергитройд вырвал из нее всю радость. Дот помнила, как жалобно Мег говорила: «Мне страшно, Дот! Я боюсь умирать». Если Мег, которая так верила, молилась и читала Евангелие, боялась умирать, что же можно сказать о Дот, которая больше думала о короле Артуре и Камелоте, чем о Боге? Она пыталась думать о Боге, но ей было слишком страшно, и она не могла собраться с мыслями. Она совсем лишилась бы рассудка, если бы не Элвин. Элвином зовут стражника, который почти всегда ее
охраняет. Именно он отвел ее в другую комнату на допрос к Райзли. Элвин не скрывал своей неприязни к Райзли. Когда в тот день он вел ее назад в камеру, он так и сказал, назвав Райзли «проклятым зверем-католиком». За ужином он принес ей двойную порцию. На следующий день Элвин дал ей одеяло, правда старое и изъеденное молью, но все равно теплое. Еще через пару дней он украдкой передал ей книгу. Дот видела такую раньше в библиотеке королевы, только книга королевы была переплетена в тончайшую телячью кожу с позолотой. Книга Элвина в грубом переплете, на простой бумаге, но слова в ней те же самые. Дот читала ее каждый день. Она читала все лучше, теперь даже лучше, чем некоторые девицы из дворца, которых обучают наставники. Книга была написана Мартином Лютером; вней гово рилось обо всем, о чем перешептывались королева и ее фрейлины. Но тогда Дот всегда была слишком занята, чтобы понять это до конца. Но теперь у нее уйма свободного времени, и она может читать и думать.
        Она думала обо всем, о пресуществлении. В самом ли деле хлеб на мессе становится телом Христовым? Отвратительно, если вдуматься. Ее удивляет доктрина о том, что прощение можно получить только верой: нужны ли чудеса, чтобы верить в Бога, или достаточно просто верить? Она по-прежнему не понимала, в чем тут смысл. Ей все равно, хотя она никогда в этом не признается. Жалко, что Элвин не принесет ей почитать что-нибудь другое - какой-нибудь роман, сказку о рыцарях, девах и волшебстве. В том состоянии, в каком она сейчас находится, сложные идеи Лютера не способны ее отвлечь. Дот боялась, что она постепенно сходит с ума.
        Правда, что толку мечтать о Камелоте, когда она всего лишь зверек в клетке? Пока она здесь, можно пополнить свое образование. Лютер так Лютер. Так посчитала Дот. Хотя многое по-прежнему оставалось неясным, туманным, она понимала, почему запрещенные книги передавались во дворце из рук в руки и почему тихие разговоры продолжались далеко за полночь. Она вспомнила отважную Анну Аскью, которая отказалась отречься, хотя могла спасти свою жизнь. Если во что-то веришь, веришь по-настоящему, на самом деле, твоя жизнь обретает смысл лишь в том случае, если ты верна своим убеждениям. Лютер для нее сложен, она словно читала на иностранном языке. Очень странно, ведь она так старалась понять, и все же почти ничего не понимала. Больше всего ей хотелось, чтобы с ней здесь был Уильям Сэвидж и растолковывал ей непонятные места, помогал постичь смысл написанного.
        Она часто думала об Уильяме Сэвидже. Гадала, как бы все могло быть, не сложись все так, как сложилось. Интересно, какая у него жена и есть ли у них дети, маленькие Сэвиджи. Дот все что угодно отдала бы за то, чтобы самой выносить их! Она с самого начала понимала, что они с Уильямом не ровня, что не мешало ей мечтать о нем. Потом она пылко возненавидела его и еще больше возненавидела его жену. Теперь же она просто радовалась, что он ходит по той же земле, что и она. Уильям прощен, и на сердце у Дот легче оттого, что она простила. Она сейчас отдала бы что угодно, лишь бы хоть одним глазком увидеть его, не говоря уже о том, чтобы снова прижаться к нему. Она гнала прочь запретные мысли, боялась, что ослабеет от горя.
        Она думала и о Катерине, гадала, как дела во дворце - если, конечно, Катерина по-прежнему там. Только бы и ее не посадили в тюрьму! Если Катерину арестовали, то она, скорее всего, в Тауэре, где бродят призраки Нэн Болейн и Екатерины Говард. О них страшно даже думать. Катерина умна и не допустит, чтобы ее арестовали! Но ведь Дот много раз видела гнев короля. Достаточно одной искры - и он загорается, как сухой порох. В нем как будто сидят два разных человека, один распутный, а другой гневный, и оба они вселяют страх в сердца подданных. Но Катерина умело обращается с ним, как с норовистым конем. Дот часами сидела и размышляла. Она машинально гладила пальцем пенни, серебряную монетку, которую дала ей мама много лет назад, когда она уезжала в Снейп. Она хранила ее как талисман; иногда монетка, зашитая в подол бывшего хорошего платья на удачу, напоминала ей о прошлой жизни. Из коридора доносились шаги Элвина. За стеной кричали узники. Удар колокола… глухой удар топора. Когда она выйдет отсюда… если выйдет… ей больше не захочется слушать колокольный звон.
        Глава 10
        ДВОРЕЦ АУТЛЕНДС, СЕРРЕЙ, СЕНТЯБРЬ 1546Г.
        Золотая брошь, украшенная тридцатью бриллиантами и двенадцатью жемчужинами, расположенными вокруг граната размером с яйцо малиновки; пара черных кроличьих меховых рукавов; четыре золотых браслета, украшенных сапфирами; голубятня с шестью парами горлиц; двадцать ярдов золототканой материи; двадцать ярдов малинового бархата; механические часы, на которых выгравированы слова «Любовь не знает времени»; персидский сокол редкого белого окраса; украшенный драгоценными камнями собачий ошейник из алой кожи для Крепыша; олений бок; мешочек мелкого жемчуга для украшения платьев и накидок; свора гончих; пять ночных сорочек из тончайшего шелка; белая мартышка женского пола, жена для Франсуа.
        Все позади, и все стало как раньше. Король снова охвачен любовью и обожает свою жену, как в то время, когда он ухаживал за ней. Катерина без конца получает подарки, которые обозначают для нее только одно: она в безопасности. Все вернулись - все, кроме Дот. Придется смириться с тем, что Дот, возможно, не вернется никогда. Брат Катерины Уилл снова при дворе, а с ним - Гертфорд и Дадли. Сторонники реформ снова в милости у короля. Райзли висит на волоске после неудачной попытки свалить ее. Сторонники лорда-канцлера ходят мрачные и помалкивают. Наверное, прикидывают, к какой стороне примкнуть, пока еще не поздно. Гардинера нигде не видно; он залег на дно. Реформаторы на подъеме. Ее брат превзошел себя, занимая французского посла по его прибытии в Англию; он привез его в Хэмптон-Корт, чтобы представить королю. Их сопровождала свита в двести человек. Катерина поддразнивала Уилла: если он еще больше раздуется от гордости, то его голова перестанет пролезать в широкие ворота Уайтхолла.
        На приеме в честь французского посла Катерина сидела рядом с мужем; на ней было роскошное платье из малинового бархата, расшитого золотом и драгоценностями. Идеальная спутница монарха. Как будто ничего не случилось, как будто король не подписывал ордер на ее арест, как будто отряд из двадцати телохранителей с Райзли во главе не являлся, чтобы проводить ее в Тауэр… как будто она никогда не представляла, как холодное лезвие падает ей на шею или как она стоит на костре. Гроза миновала, и Парры снова наслаждаются ярким солнцем. Но ужас все равно таится в глубине ее души.
        Король даже поручил принца Эдуарда заботам Катерины - поистине высокая честь. Принц - мальчик скованный и холодный; он не откликался на любовь. Ничего удивительного, ведь он рос без матери. Его окружают лишь раболепные льстецы, которые увиваются вокруг него, надеясь позже получить выгодное место. В Катерине, к ее удивлению, проснулась нежность к заброшенному мальчику, и принц, похоже, начал отвечать ей тем же.
        Редко доводилось ей видеть короля в таком хорошем настроении, и даже то, что она не носит в своем чреве принца, последнее время не упоминается. Его отвлекают другие вещи. После подписания мира с Францией он раздувается, как голубь. Победа при Булони вернула Англию в центр европейской политики, но защита Булони опустошает казну. По договору Булонь возвращается Франции и король Франциск оказывается в вечном долгу перед Англией за немыслимо огромную сумму. Поэтому с лица Генриха не сходит улыбка. Если выражаться шахматными терминами, Генрих съел у Франциска ферзя.
        Катерина старалась держать язык за зубами. Она говорит, только когда ее спрашивают, и никогда не перечит мужу. Если он скажет, что небо зеленое, она с ним согласится. Она ничего у него не просит; она не спрашивает, можно ли пригласить ко двору Елизавету, не просит назначить расследование по поводу исчезновения Дот. Дот не пропала бы, если бы король не позволил Гардинеру охотиться на еретиков… В последнем она не сомневается.
        Ее жгло чувство вины. Она боялась худшего для Дот. Простую служанку похитить нетрудно. Хотя в ней росла ненависть, она по-прежнему играла роль преданной жены. Она не обнаруживала свои истинные чувства ни в чем. Она ничего не читала, кроме лекарственных справочников и легких книг, которые ее почти не интересовали; она ничего не писала, хотя и представляла, как ее «Стенания» гниют в темноте, никем не читаемые и неизданные. Вспоминая обо всех своих прежних воззрениях, о радости от сопричастности великим переменам, Катерина тосковала. Она потерпела поражение.
        Но сейчас для нее главное - остаться в живых и защитить своих близких. Она от всей души желала, чтобы одной из них оказалась милая Дот.
        Уильям Сэвидж обыскал весь Лондон, но безуспешно; Катерина горевала по Дот, и ее горю не помогали никакие подарки, полученные от короля. Из всех людей на земле Дот лучше всех знала ее и надежно хранила ее самые сокровенные тайны, и она доверяла Дот больше, чем родной сестре. Даже Хьюик, ее испытанный друг, не знал половины того, что известно Дот. Если Дот погибла… нет, она этого не вынесет. Ее необходимо найти. Уильям продолжал поиски; день за днем он бродил в лабиринте лондонских улиц, время от времени сообщая ей, как продвигаются дела. Оба боялись, что Дот попала в беду. В Лондоне много негодяев, способных надругаться над невинной девушкой, а притоны переполнены молодыми красивыми созданиями вроде Дот, которые случайно оказались не в том месте.
        НЬЮГЕЙТСКАЯ ТЮРЬМА, ЛОНДОН, СЕНТЯБРЬ 1546Г.
        Элвин ворвался в ее камеру, раскрасневшийся и улыбающийся.
        -Нелли, мне велено тебя отпустить! - сказал он, едва сдерживая радость.
        -Не понимаю. - Не может быть, чтобы все было просто так. Разве Райзли, похожий на хорька, больше не будет ее допрашивать? Неужели ее не казнят? - Элвин, если это шутка, то не смешная.
        -Ни слова лжи, Нелли! Мне приказано тебя освободить.
        -Но ведь…
        -Наверное, Райзли не узнал от тебя что хотел. Мой двоюродный брат служит в Уайтхолле на конюшне. Он говорит, что Райзли попал в опалу. Мол, он обидел королеву, и его лишили милости.
        -Значит, королева не в Тауэре? - не подумав, выпалила Дот.
        -С чего ты взяла? После Екатерины Говард в Тауэре не было ни одной королевы.
        У Дот закружилась голова. Ее освободят… выпустят на волю! Подумать только… Элвин повел ее к старшему тюремщику; тот велел ей расписаться в книге. Элвин проводил ее до ворот. Дот вернула ему книгу Лютера.
        -Я очень за нее благодарна, - сказала она. - Книга не дала мне сойти с ума. - Она поцеловала Элвина в щеку, и он покраснел. Потом они попрощались. - От всей души надеюсь, что больше тебя не увижу, - добавила Дот, и оба улыбнулись.
        -Нелли, знаешь… я боялся, что тебя сожгут, - признался Элвин.
        От его слов в ней снова проснулся ужас, но потом она посмотрела на ворота и спросила:
        -Я что, правда могу уйти - вот так взять и уйти?
        Элвин кивнул.
        Открытые ворота похожи на райские врата: солнце светит на булыжники мостовой, слышны крики рыночных зазывал.
        -Знаешь, - прошептала Дот, наклоняясь к самому уху Элвина, - тебе я могу признаться: меня зовут не Нелли Дент.
        Элвин смотрел на нее недоуменно, вопросительно.
        -Меня зовут Дороти Фонтен, друзья называют меня просто Дот, и я служу королеве Англии.
        Надо было видеть его лицо: брови поднялись до самых волос, глаза вытаращены, а рот похож на букву «о». Дот засмеялась и вышла на волю. Она была спокойна. Когда ворота с лязгом закрылись за ней, она словно перенеслась в другой мир. Она долго стояла на одном месте, озираясь по сторонам. Все привлекло ее внимание: стайки скворцов на булыжниках мостовой, кошка, что грелась на солнышке, яблоня рядом с церковной оградой, паутина между ветками дерева, паук, поймавший муху… Она смотрела вверх, на небо, затянутое облаками, и потом глубоко вздохнула, как будто дышала впервые в жизни. Она подняла яблоко с земли и впилась в него зубами, сладкий сок ласкал ей нёбо. Да, она как будто оказалась в раю.
        Из церковного двора Дот вышла на рыночную площадь, заполненную народом. Торговцы расхваливали свои товары. Мимо гнали стадо блеющих овец; мальчишка-пастух не мог их удержать. Одна овца вдруг отбилась от отары и побрела в другую сторону. Пастушонок свистнул собаке; та слушалась его не больше, чем овцы. Похоже, собака ненамного умнее тех, кого должна охранять.
        Дот уселась на каменные ступени. Вокруг нее кипела жизнь. Повара из богатых домов закупали свежую рыбу и хлеб, отчаянно торгуясь за каждый пенни. Какая-то женщина уронила корзину с цветной капустой, кочаны раскатились по площади, прохожие подбирали их. Подручные пекаря расхваливали свой хлеб: «Славный свежий хлеб к вашему столу». Они выводили слова нараспев, как песню. Запаха хлеба достаточно, чтобы хлеб продавался и без их криков. Дот впитывает все, сидя на солнце и наслаждаясь свободой. Единственное место, куда она старается не смотреть, - прилавок мясника, где висят ободранные туши и стоят большие топоры. Мясные ряды слишком напоминают то место, откуда она только что вышла.
        Ей кажется, что прошло совсем мало времени, а торговцы уже собирают свой товар, и толпа редеет. Какая-то девушка предложила ей мясной пирог; он поломался, и его уже не продашь. Сначала Дот отказалась, признавшись, что ей нечем заплатить, но девушка настояла. У Дот был пенни, она могла ощупать монетку, вшитую в подол, но, если она хочет поскорее добраться до Уайтхолла, придется ей поберечь деньги. Дот знает: надежнее всего можно добраться во дворец по реке, потому что пешком она, скорее всего, заблудится. В Лондоне заблудиться проще, чем в хэмптон-кортском лабиринте, куда они с Бетти однажды зашли, за что им досталось от главного садовника. Она пошла к Темзе. Свободной оказалась лишь пестро размалеванная барка, которые обычно нанимают влюбленные парочки.
        Лодочник был весь в алом; его камзол украшен шнурами, пряжками и мишурой. За короткую поездку в Уайтхолл он просит пенни. Когда Дот возмутилась, он объяснил: унего не обычная лодка, такая барка впору самой принцессе. Дот понимала, что лодочник надувает ее, приняв за богачку, но ей все равно. В конце концов, разве сейчас не крайние обстоятельства, ради которых она берегла пенни с давних пор? Кроме того, у Катерины хранятся четыре фунта - наследство от Мег. Перед тем как отдать пенни лодочнику, она поцеловала монетку и шепнула: «Мама, благослови тебя Бог». Одному Богу известно, где и как мама раздобыла пенни. У Фонтенов лишних денег отродясь не водилось! Во время пути она думала о своих родных. Что с ними стало за эти годы? Жив ли ее брат, не спился ли, как предрекал папаша? Может быть, брат теперь тоже каждый день возвращается домой пьяный и ударяется головой обо все притолоки. Маленькая Мин, скорее всего, уже вышла замуж… Интересно, за кого?
        Когда Дот вспоминала о прежней жизни, ей казалось, будто в Стэнстед-Эбботс жила другая, обычная девушка. Даже если бы можно было повернуть время вспять, она не поменялась бы с той девушкой местами. Теперь у нее другая жизнь; она служит королеве, и люди ее окружают другие. Она познакомилась с Уильямом Сэвиджем. И хотя судьба их развела, она все же узнала подлинную любовь, наполнившую ее жизнь смыслом. Она любит Уильяма и Катерину. При мысли о том, что она скоро увидит Катерину, у нее кружится голова. И по Уильяму она тоскует. Правда, они теперь могут быть только друзьями, ведь у него есть жена и, возможно, целый выводок детей, о которых она старается не думать.
        Скоро барка причалила у каменных ступеней, ведущих к Уайтхоллу, Дот попрощалась с лодочником; всю дорогу он выводил немелодичным голосом балладу о рогоносце Бене. Дот поднялась по ступеням, подошла к страже у ворот.
        -Я Дороти Фонтен, я служу королеве. Пропустите меня, пожалуйста, - сказала она стражнику.
        -А я - король Англии, - насмешливо ответил тот.
        -Но я говорю правду! - дрожащим голосом она объяснила, как здесь оказалась.
        Должно быть, стражнику становится жаль ее, мрачное выражение смягчается, но он по-прежнему держит перед собой алебарду, преграждая ей путь.
        -Слушай, девушка, - говорит он, - будь королева здесь, я бы попросил кого-нибудь позвать ее пажа, чтобы он взглянул на тебя и сказал, правду ты говоришь или нет. Но королевы нет; она уехала вместе со всеми своими приближенными. В ее покоях сейчас только декораторы, которые подбирают новые ткани.
        Сердце у Дот сжалось. Она сутулилась, не зная, что делать. Королева может отсутствовать несколько месяцев, переезжая из одного дворца в другой. Серебряный пенни потрачен, и у нее нет ничего, кроме единственного грязного платья, которое на ней сейчас. Ей остается только одно: ждать. Вдруг мимо пройдет кто-то знакомый и узнает ее? Она прислонилась к низкой стене. На нее навалилась страшная усталость. Не всегда плохо быть невидимкой, которую не замечают. Неожиданно она увидела женщину, которая стояла напротив и смотрела на нее. Потом женщина подошла к ней и присела рядом. Она была полной, с круглым дружелюбным лицом.
        -Такой хорошенькой девушке, как ты, не стоит бродить в одиночку. Ты ведь совсем одна?
        Дот объяснила свое положение.
        -Меня зовут миссис Фенни, - сказала новая знакомая. - Полагаю, ты девица… и незамужняя?
        -Да, миссис Фенни, я в самом деле не замужем.
        -Наверное, ты знаешь, какие опасности подстерегают красивых девушек вроде тебя, если они гуляют одни. Вокруг много плохих людей, которые спешат воспользоваться своим положением.
        Дот объяснила, что ждет кого-нибудь из знакомых, но миссис Фенни сказала, что боится за ее безопасность, и перечислила ужасы, которые могут случиться с молодой женщиной на улице.
        -Я дам тебе приют, Дороти Фонтен, - сказала она. - Раз ты говоришь, что служишь королеве, я уверена, что так оно и есть и она щедро вознаградит меня за то, что я позаботилась о тебе, верно?
        -Да, обязательно, и я тоже заплачу вам - у королевы хранятся мои четыре фунта.
        -Вот как, в самом деле? - Миссис Фенни взяла ее за руку, и они спустились к реке, где сели в лодку, уже переполненную пассажирами. Все они спешат на медвежью травлю в Ламбет - во всяком случае, так объяснила ей ее новая спутница.
        Они высадились на другом берегу. Дот огляделась. Здесь все по-другому: узкие грязные улочки, дома лепятся друг к другу. Верхние этажи почти смыкаются над головами прохожих; на улицы почти не попадает солнце. Пассажиры их лодки расходятся кто куда - наверное, к медвежьим ямам, как думает Дот. Она бредет за миссис Фенни в другую сторону, по темным извилистым закоулкам. Дот рада, что в этом лабиринте у нее есть проводник.
        -Где мы? - спросила она. - Как называется это место?
        -А ты не знаешь? - удивилась миссис Фенни, странно озираясь по сторонам, как будто сдерживая смех. - Мы в Саутуарке, дорогуша. - Слово «дорогуша» она произнесла неласково, и Дот вздрогнула. Бетти часто рассказывала о здешних притонах: если девушка попадает сюда одна, она считается легкой добычей, хотя откуда Бетти известны такие подробности - загадка. Ясно одно: миссис Фенни завела ее в такое место, откуда она ни за что не выберется одна.
        Дот остановилась.
        -Лучше я вернусь.
        -Куда вернешься, дорогуша? - Миссис Фенни погладила ее по плечу и вдруг крепко сжала ей руку. - Тебе некуда идти!
        -Нет! - вскричала Дот. - Оставьте меня! - Она вырвалась и, развернувшись, побежала назад, в ту сторону, откуда они пришли.
        Миссис Фенни кричала ей вслед:
        -Не спеши, дорогуша! Я хотела тебе помочь… Здесь небезопасно.
        Дот, не оборачиваясь, бежала по узким, извилистым улицам. Темза совсем рядом, за углом… уж она придумает, как вернуться на тот берег, в Уайтхолл. Там безопасно. Но, повернув, она оказалась на маленькой площади и с ужасом поняла, что место совсем незнакомое. Она заглядывала в переулки, надеясь издали увидеть реку, но за каждым новым поворотом видела лишь другие закоулки и дома. Начинало темнеть; моросил дождь, от сточных канав поднималась вонь. Дот раздумывала, не постучать ли в какую-нибудь дверь, чтобы спросить, как добраться до берега, как вдруг из-за угла вышли трое мужчин; они шатались и громко распевали грубую песню. В середине троицы самый крупный из них пил из фляжки пиво; оно струйкой стекало по его подбородку. В другой руке он держал веревку, к которой была привязана тощая дворняжка. Двое других, должно быть, близнецы, потому что очень похожи друг на друга: костлявые, с близко посаженными глазами. Дот вжалась в стену, надеясь, что пьяницы ее не заметят. «Я осталась жива в Ньюгейтской тюрьме, выживу и здесь», - внушала она себе. И все же изнутри поднимался страх.
        -Что, заблудилась? - пробурчал самый высокий - настоящий великан. Его дублет полурасстегнут; под ним виден толстый живот; длинные волосы, спадающие на плечи.
        Собака тихо зарычала.
        -Нет. - Дот раздумывала, не ошиблась ли она, удрав от миссис Фенни. Может быть, та ничего плохого не имела в виду. С ней уж точно лучше, чем с этими отвратительными типами.
        -А по-моему, ты заблудилась. Она заблудилась, верно? - Великан повернулся к своим спутникам, те с глупым видом кивнули.
        Морось перешла в сильный дождь, вода пропитывала ее платье.
        -У меня ужасная жажда, - сказала Дот, соображая на ходу. - Будьте добры, дайте мне попить.
        -А у нее манеры, как у настоящей леди, - ухмыльнулся великан, облизывая губы. Он протянул ей флягу, но, когда она потянулась к ней, отдернул ее. - А что я получу взамен? - У него такой огромный рот, что он, казалось, мог бы проглотить ее целиком.
        Собака рвалась с поводка, показывая клыки.
        -Поцелуй, - ответила Дот беззаботно, хлопая глазами и стараясь не смотреть на пса. - Но сначала я должна попить.
        Великан, хохоча, протянул ей флягу. Дот приняла ее, поднесла к губам, притворяясь, будто делает глоток, и вдруг, собрав все силы, швырнула в них и, подобрав юбки, побежала со всех ног, надеясь, что пьяницы не угонятся за ней.
        ДВОРЕЦ АУТЛЕНДС, СУРРЕЙ, СЕНТЯБРЬ 1546Г.
        Стояла ранняя осень. В окутанном туманом парке было тихо. Большие деревья казались бледными призраками. Между деревьями бродили призрачные олени - в здешнем парке их много. Генрих взбирался на коня при помощи специальной лебедки и каждый день ездил на охоту. Правда, его вылазки можно было назвать «охотой» сбольшой натяжкой. Бедных оленей заранее загоняли в угол парка, чтобы они ждали прибытия короля. Потом начиналась настоящая бойня. Бедным созданиям невозможно было спастись. Да и лошадь короля едва не падала после того, как ей приходилось целый день возить его. А король ничего не замечал; по вечерам, вернувшись во дворец, он долго рассказывал, как преследовал оленя. Но накануне ему внезапно стало хуже, и утром он на охоту не поехал.
        Катерина встала рано и гуляла по парку с братом. В нескольких шагах за ними шли сокольничий и его помощник; птицы сидели у них на руках. Во дворе почти никого не было, кроме пекарей, которые складывали свежеиспеченный хлеб на деревянные поддоны. Хлеб так вкусно пах, что Уилл отломил горбушку, и они стали жевать хлеб на ходу. Какое простое удовольствие - есть хлеб на свежем воздухе. Но такие радости - редкость, особенно для Катерины, каждая секунда жизни которой подчинена необходимости быть королевой.
        Они слышали шорох и возню мелких зверьков, которые в тумане занимались своими делами. Соколы хлопали крыльями и дергали за веревки, желая улететь, но туман был такой густой, что их еще нельзя посылать на охоту. Брат и сестра шли рядом и тихо переговаривались. Сейчас они одни, что редкость; обычно им приходилось общаться при посторонних. Уилл в хорошем настроении радостно рассказывал, как Гардинер впал в немилость.
        -Старый козел отказался подарить королю полосу земли, - сообщил он. - А теперь его не принимают, и он ждет день за днем в наружной приемной, надеясь поймать взгляд короля.
        -Не могу сказать, что я очень огорчена.
        -Ты бы видела его, Кит! Он дожидается, пока выходят члены Тайного совета, и бредет за ними по пятам, чтобы создать впечатление, будто ничто не изменилось.
        -Я думала, у него больше достоинства… - Катерина немного помолчала. - Не могу заставить себя сочувствовать ему. Епископ Гардинер желал мне зла.
        Уилл продолжал:
        -На верховные посты в Тайном совете назначены лорд Денни и наш зять Уилл Герберт. Долой стариков! - Он со смехом хлопнул себя по бедрам.
        -Я слышала об этом. Сестрица Анна обмолвилась, что ее мужа скоро назначат на новую должность.
        -Кит, - сказал Уилл, понижая голос и показывая, что он намерен сообщить нечто важное, способное скомпрометировать их обоих. Она хорошо знала брата, иногда она думала, что даже слишком хорошо.
        -Да, Уилл, какие еще интриги?
        -Никаких интриг, сестра. - Он колебался и криво улыбался, потом, озираясь, проверил, где сокольничий. Тот был далеко. - Просто король… как бы получше выразиться… уже немолод…
        -Замолчи, Уилл. Ты прекрасно знаешь, что подобные разговоры приравниваются к государственной измене! - машинально прервала она брата, хотя и сама часто размышляла о том, что будет свободна после смерти короля.
        -Кто нас здесь услышит? Только белки да олени.
        -И сокольничие. - Ей вдруг сделалось тошно. С утра до ночи она должна заботиться о том, чтобы ее не подслушали посторонние. Она не могла откровенно поделиться своими мыслями. - Хорошо, я тебе отвечу, но не вздумай никому передавать мои слова. Ты понял? - Она все больше раздражалась. - Когда Генрих уезжал во Францию, он составил новое завещание; по нему регентом, что бы ни случилось, становлюсь я. Пока он поручил принца Уэльского моим заботам. Ну что, брат, теперь твое тщеславие удовлетворено?
        -Кит, это правда? О принце я знал, но завещание… - Уилл зашел вперед и развернулся к ней лицом, широко улыбаясь.
        Катерина едва сдерживала гнев:
        -Значит, тебе мало того, что твоя сестра продалась ради твоего возвышения! Теперь тебе хочется стать самым влиятельным человеком в стране! Неужели ты не понимаешь, в какой я все время нахожусь опасности, как мало меня заботит власть и как я ценю свою жизнь?
        Уилл был смущен; он неуклюже извинился, повторяя, как он уважает Катерину. Она для него не только королева, но и старшая сестра. Он готов пожертвовать за нее жизнью, в чем Катерина откровенно сомневалась. И все же после его извинений ей сделалось чуть легче. В конце концов, Уилл все же ее брат.
        -Да уж, нелегко справиться со своей гордыней! - улыбнулась она.
        Они пошли дальше, и Уилл стал беззаботно пересказывать ей сплетни о Тайном совете. Туман рассеивался; скоро можно будет запускать соколов. Они поднялись на вершину. Вокруг них расстилались зеленые холмы Суррея. Сокольничий помог Катерине привязать кожаную пластину к перчатке, чтобы она могла взять птицу на руку. Она сняла с головы сокола колпачок. Сокол трепетал, предвкушая полет. Она спустила птицу, и сокол расправил огромные крылья; он парил в отдалении, высматривая добычу. Различив на земле движение, он камнем бросился на жертву.
        -Король собирается выдать замуж Мэри Говард, о чем ты, наверное, слышала, - сказал Уилл.
        -Герцогиню Ричмонд? Нет, не слышала, - ответила она. - Странно, ведь мои фрейлины способны выведать о подобных событиях заранее.
        Сокол взмыл вверх, никого не схватив, и кружил, готовясь к новому броску.
        -Норфолк совсем не рад.
        -Почему? Мне кажется, он с радостью повторно выдаст дочь замуж. Она так долго вдовеет, и у нее почти совсем нет денег, чтобы сводить концы с концами. Отцу не терпится сбыть ее с рук.
        -Да, но жених - Томас Сеймур.
        Уилл говорил и говорил о бесконечной вражде между Сеймурами и Говардами, но Катерина уже не слушала его; ее сердце забилось как пойманная птица.
        -…едва ли она найдет себе мужа лучше, чем Том. Он герой… на него как-то напали пираты… он спасся в шлюпке… самый привлекательный мужчина при дворе…
        Весь мир закружился вокруг нее, и она схватилась за дерево, чтобы не упасть.
        -Кит! - Уилл наконец заметил, как побледнела сестра. - Кит, что с тобой?
        -Просто немного кружится голова, - ответила она.
        Она уже забыла о соколе, который летел к ней и бросил к ее ногам маленького кролика, отчего она вздрогнула. Вздохнув, она протянула руку. Повинуясь команде, сокол сел на перчатку. Катерине показалось, что птица стала слишком тяжелой. Женщина опустилась на корточки, прислонясь к дереву.
        -Что с тобой, Кит? - Уилл подбежал к ней. - Что у тебя болит? - Он сел рядом и положил руку ей на лоб.
        -Ничего, я просто… - Она не знала, что сказать. - Просто почувствовала небольшую слабость.
        -Ты ждешь ребенка? - прошептал Уилл, едва подавляя жадное нетерпение. Его разные глаза сверкали. Катерина прекрасно понимала, о чем он думает. Уилл уже представлял, как он взлетит, если сестра родит наследника.
        -Уилл, ради всего святого, перестань… никого я не жду.
        -Потерпи, Кит. Я отнесу тебя назад. Ты слишком слаба для соколиной охоты.
        Он нагнулся, чтобы взять ее птицу, но сокола что-то испугало, и он бил крыльями, царапая Уиллу лицо когтями. На щеке остался кровавый след. Сокольничий с помощником подбежали к ним и стали просить прощения, как будто в чем-то провинились.
        -Заберите, - приказал Уилл. - И продолжайте без нас: ему надо кого-то поймать. Я отведу королеву во дворец.
        Назад возвращались молча. Уилл взял ее под руку, а второй рукой прижал к окровавленной щеке платок. Ее мысли кружили по спирали. Значит, Томас вернется. Сумеет ли она сдержаться, если будет каждый день видеть его? Известие о его свадьбе потрясло ее. Она все обдумала. И тоска, и обуревающее ее желание были преданы забвению. В конце концов, он уехал больше трех лет назад. Но ничто не забыто, и ее внутренний мир в таком беспорядке, что она гадала, как ей удастся сохранять спокойствие. В дворцовом парке и во внутреннем дворе было много народу. Туда-сюда сновали пажи и камеристки; прошел поваренок с ящиком капусты на плече. Две служанки, весело смеясь, тащили вдвоем тяжелую корзину с серебристой рыбой. Скоро обед, и у прислуги много обязанностей. Заметив королеву, все упали на колени, но Катерина жестом приказала всем встать. Никто не заметил, что она передвигается с трудом, а ее мир пошатнулся, и она боялась, что соскользнет с его края.
        -Томас Сеймур, - тихо произнесла Катерина, не глядя брату в глаза. - Значит, он вернулся ко двору? - Его имя щипало язык, как будто оно было слишком горячим и обжигало его.
        -Кит. - Уилл схватил ее за плечи и расплылся в своей дерзкой ухмылке, которую многие девушки находили неотразимой. - Неужели ты до сих пор неровно дышишь к моему другу Сеймуру?
        Катерина взяла себя в руки, приказав себе держаться.
        -Нет, братец. - Она прижалась губами к его уху и сердито прошептала: - А на тот случай, если ты забыл, я замужем за королем Англии.
        -Да-да, сестренка, - сказал он, отходя. - А ответ на твой вопрос вон там. - Он помахал рукой в сторону дальнего угла двора.
        Катерина недоуменно проследила за его рукой и увидела Томаса. Он спешился с коня, не замечая, что они наблюдают за ним. Драгоценный камень, которым украшена его шапка, переливался в лучах солнца, словно упавшая звезда, и у Катерины сжалось сердце.
        -Сеймур! - крикнул Уилл своему приятелю.
        Катерина молча поднялась в большой зал, не дожидаясь, пока он ее заметит.
        САУТУАРК, ЛОНДОН, СЕНТЯБРЬ 1546Г.
        Хьюик уже довольно давно рыскал под дождем по улицам Саутуарка в поисках Юдолла. Когда Юдолл вот так исчезал, его обычно можно было найти в одном из притонов по эту сторону реки. Он посещал особые притоны, в которых собирались мальчики. Тяга друга к молодым мужчинам-проституткам, которые занимались своим ремеслом в трущобах, страшила Хьюика. Что, если он заразится сифилисом? Бог знает с кем до него были здешние парни. Но риск усиливал для Юдолла удовольствие; во всяком случае, так он говорил. И еще Хьюику хорошо была известна склонность Юдолла избивать своих любовников. Здесь таких хватало - они согласны вытерпеть удары палкой в обмен на несколько пенни. Они даже уходили довольными, с улыбкой на грязных лицах.
        Хьюика волновало и другое. Он боялся, что Юдолла убьют в драке. Он мог поссориться с таким же, как он сам, любителем мальчиков. В очередной раз поворачивая за угол, Хьюик всякий раз ожидал увидеть в сточной канаве его труп, с которого сорвали дорогую одежду и украшения. Начался дождь, и Хьюик старательно обходил заполненные нечистотами лужи в своих замшевых туфлях, жалея, что не выбрал обувь покрепче и погрубее. Вынужденный блуждать в лабиринте тесных улиц и скученных домов в поисках своего любовника, он раздражался все больше и больше.
        Но Юдолл был так устроен. Он знал, что Хьюик последует за ним, и Хьюик злился на себя за свою предсказуемость.
        Он бродил по темным закоулкам и закипал. Кожа зудела нестерпимо. Его кожа не любит сырости; ему хотелось целиком погрузиться в целительный бальзам. Он прижимал к носу пучок розмарина, чтобы не чувствовать вони, открывал двери и заглядывал в окна, идя на раскаты грубого хохота или на звуки музыки, доносящиеся из-за убогих окон. Вдруг его внимание привлек предмет, лежащий на земле, - туфля. Он нагнулся, поднял ее, повертел в руке. Женская туфля сшита из тонкой мягкой телячьей кожи. В трущобах не место ни такой туфле, ни ее хозяйке… Хьюик огляделся в поисках той, что потеряла туфлю. Он забыл о Юдолле и своем затруднительном положении. В конце переулка он заметил бегущую женскую фигуру. Она слегка прихрамывала, придерживая юбку. Темные волосы разметались по плечам. Хьюик кинулся в погоню.
        Женщина бежала быстро, и Хьюик выбивался из сил, чтобы не отстать. Она снова повернула за угол; он поспешил за ней. Переулок заканчивался глухой стеной. Женщина вынуждена была развернуться, при этом она налетела на Хьюика, и оба упали на землю. Она попыталась вырваться, но он схватил ее за руку.
        -Пустите! - прошипела она, тряся рукой и пытаясь освободиться от его хватки.
        -Я хочу лишь вернуть вам это. - Хьюик протянул ей туфлю. Женщина посмотрела на свои ноги, запачканные грязью. На второй ноге у нее близнец той туфли, что нашел доктор. - Вы неудачно выбрали обувь для прогулки по здешним улицам. - Тут он обратил внимание на ее платье: хотя оно в грязи и порвано в нескольких местах, сшито из хорошей шерстяной ткани. В таких платьях не ходят проститутки из здешних притонов. Девушка по-прежнему вырывалась, но он держал ее крепко.
        -Прошу вас, пустите меня! - закричала она. - Мне нельзя здесь оставаться. Они меня схватят!
        В этот момент ее лицо оказалось в полоске тусклого света из окна, и он понял, что знает эту девушку, только не может понять, кто она.
        -Прошу вас! - Она посмотрела ему в глаза и как будто тоже узнала; вдруг Хьюик сообразил, кто она такая.
        -Вы - служанка королевы?! - Он осознал, что это не может быть правдой, просто незнакомка похожа на нее. Но сходство очень сильное. Он старался представить ее в строгом черном фланелевом платье с закрытым белым воротником, с волосами, спрятанными под опрятным белым чепцом.
        -Да, сэр! Это я! - Девушка перестала вырываться и прижалась к нему, обмякнув и глядя ему в лицо. - Вы доктор Хьюик! - Глаза у нее огромные от удивления - и, наверное, от облегчения тоже. Она как будто увидела самого Господа. Теперь он окончательно узнал ее. Перед ним та самая девушка, которую Катерина привезла с собой из Снейпа. Многие кривились из-за того, что королеве прислуживает безродная девица. Графини и герцогини наверняка многое бы отдали, лишь бы пристроить на место Дот своих дочек. Они с Катериной еще смеялись над ними. Теперь он припомнил: несколько недель назад девушка пропала, и Катерина была вне себя от беспокойства. Но с тех пор случилось столько всего, что он о ней просто позабыл.
        -Вас зовут Дот Фонтен.
        Она кивнула и улыбнулась, шепча:
        -Слава богу!
        -Как же вы оказались в этих трущобах?
        -Доктор Хьюик, мне долго придется рассказывать, что со мной случилось, а сейчас мне грозит серьезная опасность…
        Она умолкла и судорожно втянула в себя воздух; похоже, она что-то увидела у входа в переулок за его спиной. Обернувшись, он увидел очертания огромного парня с дворняжкой на веревке. Он обернулся к Дот, но та прижала ладонь к его губам и потянула его в оконную нишу. Великан с дворняжкой прошел мимо них.
        Они некоторое время постояли на месте, не смея шелохнуться. Потом Хьюик осторожно вышел на улицу и огляделся в темноте. Все тихо, если не считать редкого лая собаки, визга крысы и приглушенных голосов людей, которые за стенами своих домов занимались делами. Он взял Дот за руку, и они поспешили к реке, где доктора ждала лодка. Лодочник ворчал: ему пришлось долго прождать, и он хотел двойную плату. Заметив, что Дот дрожит, Хьюик снял с себя плащ и набросил ей на плечи, при этом обратил внимание на то, как исхудала девушка.
        -Тебе нужно хорошенько поесть, Дот Фонтен, - сказал он.
        -И новое платье.
        Оба засмеялись, и она начала рассказывать, как оказалась в притонах Саутуарка.
        ВИНДЗОРСКИЙ ЗАМОК, БЕРКШИР, ОКТЯБРЬ 1546Г.
        Дот вернулась - и сколько же всего ей пришлось пережить! Но она жива, невредима и снова спит на тюфяке в спальне Катерины. Слушая в темноте ее ровное дыхание, Катерина тихо радовалась. Когда она думала, что перенесла девушка ради нее, по ее щекам текли слезы, а в душе закипал гнев. Похоже, она навлекает несчастья на всех, кто ее любит.
        Она так хотела быть полезной, благодаря своему положению нести за что-то ответственность, подавать пример, как нужно служить Богу самым простым и чистым способом и распространять новую веру. Но теперь она видела, сколько опасности навлекла на своих близких из-за своих взглядов. И бедная, милая Дот - самая невинная из всех.
        Она слушала и ждала знаков от Бога. По ночам она часто смотрела в небо, думала о Вселенной Коперника и про себя просила Его о подтверждении. Недавно во дворце поднялся большой шум: мальчишка-поваренок решил, что увидел в разрезанной репе образ Христа. Он сам принес ей корнеплод на блюде, лопаясь от гордости. Она, как полагается, всплеснула руками, взяла репу и внимательно посмотрела на пятно, которое, по правде говоря, походило на что угодно. И все же Катерина поздравила мальчишку и наградила его. Ей самой не требовались доказательства в виде образов на овощах. Новая вера - единственная дорога. Убеждения глубоко укоренились в ней; ее поражала заключенная в них великая правда.
        Стыдно вспомнить, как мужество покинуло ее, когда настал ее час испытаний. Она никогда не станет отважной мученицей, как Анна Аскью, нет… она уползла и затаилась, отошла от правды, чтобы спасти себя. Что Господь думает о ней сейчас? Она размышляла о своей заброшенной книге. Неприятно было вспоминать о том, что ей даже не хватило смелости изложить свои истинные взгляды на бумаге. Она еженощно просила Бога о прощении, не в силах забыть о своих грехах, и гадала, не бросил ли Он ее.
        Она давно убрала из своих покоев все предосудительные книги и письма. Их куда-то увезли, уничтожили, спрятали. В ее покоях больше не велись беседы о новом мире и об ошибках в переводе. Все было убрано в прочно запертый ящик с табличкой «прошлое». На смену прошлому пришло постоянное молчаливое перебирание четок между пальцами. Катерина обдумывала все, о чем собиралась сказать. Придворные дамы в последнее время были заняты шитьем; вих пальцах не перья и бумага, а иглы. Они вышивали красивые картины или банальные изречения.
        Когда король приходил к ней и начинал разглагольствовать, она слушала, прикусив язык, чтобы не выдать себя. Она во всем соглашалась с ним и терпела его в те ночи, когда он ложился с ней на огромную резную кровать с горгульями красного дерева. Горгульи молча наблюдали за ее унижением. Король был доволен ею. Но сейчас он занемог. Он не мог охотиться, отчего все больше мрачнел. Катерина привыкла потакать всем его прихотям и заранее видела знаки, предвещающие смену настроения. В общем, Генрих пока был доволен поведением своей милой Катерины, и подарки продолжали прибывать ежедневно, с удручающим постоянством.
        Возможно, внешне она выглядела собранной, уверенной и хладнокровной, но в душе у нее царило смятение. Она каждый день видела Сеймура, пусть и мельком. Сеймур вездесущ. Стоило Катерине выйти в длинную галерею, и она видела его. Когда она прохаживалась по саду, он был там. Когда она каталась верхом в парке, и он оказывался там - его всегда можно было видеть краем глаза; то покажется вдали его перо, то блеснет переливающийся атлас, то мелькнет его каштановая борода, отросшая за несколько лет разлуки. Она не смела смотреть в его сторону, боясь, что выдаст себя.
        Уилл и Сеймур снова стали неразлучны; они как будто размножились. Они вдвоем оказывались всюду, где бывала Катерина: то шепчутся по углам, то играют в «лису и гусей» уокна, то бродят по переходам замка. Сердце у Катерины сжималось и стонало от тоски. Она отдала бы все на свете, чтобы поменяться местами с братом, не быть королевой, не быть женщиной и иметь возможность сидеть рядом с Сеймуром, дотрагиваться до его ноги. Этого ей было бы достаточно. Ее желания наполняли ее страхом; она сама себя боялась. Неужели можно так сильно любить? Ее чувства наверняка отражались у нее на лице… Она не должна думать ни о нем, ни о своем желании. Только о хорошем. Она упорно смотрела в пол, чтобы избежать беды, потому что глаза первыми выдадут ее.
        Настоящим источником радости стала для нее Дот. Девушка словно вернулась из могилы. Катерина подарила ей дом в западной части страны в знак благодарности. Она знала, что Дот нужен не дом, а нечто большее. Ей нужен Уильям Сэвидж. Она видела, как Дот исподтишка смотрит на него, когда он играет на спинете, слегка раскачиваясь, закрыв глаза, склонив голову набок, не ведая о гипнотическом действии звуков, которые он извлекает из музыкального инструмента.
        У нее в голове созрел замысел. Она вызвала Уильяма к себе:
        -Мистер Сэвидж, задумывались ли вы о том, чтобы жениться вторично?
        На его лице появилось тоскливое выражение; его печальные глаза сделались покорными.
        -Если я прикажу вам жениться, что вы на это ответите?
        Он что-то пробормотал, не в силах ответить, и наконец выпалил:
        -Если вы прикажете, конечно… - И вдруг его прорвало: - Я не хочу жениться, мадам.
        -Так ли это, Уильям? - Катерина не собиралась его дразнить, но ничего не могла с собой поделать; она знала, что хорошо рассчитала время.
        -Я влюблен, - ответил он довольно звонко. - Но наш союз невозможен. Мы из разных…
        -Тише, Уильям. - Она положила руку ему на плечо. - Та, кого я предлагаю вам в жены, - Дороти Фонтен.
        В нем как будто взорвался фейерверк Юдолла; он вдруг оживился, на его лице появилась широкая улыбка, глаза увлажнились.
        -Моя Дот… вы… не знаю, что и сказать!
        -Да, - улыбнулась Катерина. - Я с удовольствием выдам ее за вас. Мне будет очень приятно дать свое согласие.
        -Мадам, я… я… - Уильям упал на одно колено, схватил ее руку и пылко поцеловал. Мыслями он уже был со своей милой Дот.
        -Но вы должны делать то, что я скажу, - продолжила Катерина.
        -Все что угодно!
        -Во-первых, если я когда-нибудь узнаю, что Дот страдает из-за вас, я вас повешу, Уильям Сэвидж! Ее ни в коем случае нельзя обижать.
        Он торжественно кивнул; стаким видом он обычно рассуждал о Боге.
        -Сейчас же отправляйтесь к ней и просите ее руки. Пусть все остается между вами. Не хочу, чтобы обо всем пронюхали мои дамы, потому что многие не одобрят вашего брака. Вашим родным я напишу сама. Они, конечно, не станут возражать против желания королевы… - Катерина улыбнулась и тихо продолжила: - И в положении короле вы есть свои преимущества. - Его глаза наполнились слезами. - От всего сердца благословляю вас, Уильям Сэвидж! - Она с трудом сняла с пальца кольцо, квадратный аквамарин, подаренный ей испанским послом; он всегда напоминал ей кусочек неба. - Вот, передайте ей. - Она положила кольцо ему на ладонь. - Ну, идите же! Она в моей спальне одна. - Уильям бросился к двери, и она продолжила: - Вы должны оба решить, будете ли и дальше служить мне. Мне бы этого хотелось, но принуждать вас я не стану.
        ДВОРЕЦ УАЙТХОЛЛ, ЛОНДОН, НОЯБРЬ 1546Г.
        Дот больше не спала на тюфяке в покоях королевы, в продуваемом сквозняками приемном зале за спальней, которую Катерина все реже и реже делила с королем. Ее сменили другие. Иногда ей хотелось ущипнуть себя. Ей все еще не верилось, что она, простушка Дот Фонтен, замужем за человеком, который пишет стихи и играет на спинете! А на пальце у нее кольцо, подаренное самой королевой, - прямо как в сказке!
        Когда Уильям вскоре после ее возвращения пришел к ней, он признался, что все задумала королева. Он взял ее за руку, и они долго смотрели друг другу в глаза, как глупые влюбленные в какой-то старой сказке.
        -Моя Дот… - сказал он тогда. - Я знаю, ты много страдала из-за меня; прости меня от всего сердца.
        -Не нужно просить прощения. Ты прощен, Уильям Сэвидж. За последние месяцы я многое поняла…
        -Знай, Дот: яне рассказывал тебе о своей жене, боясь, что ты больше не подпустишь меня к себе, что было для меня невыносимым. Мы поженились очень молодыми, а потом меня вызвали ко двору, я почти не знал ее… Я был глуп и…
        -Ш-ш-ш! - Дот прижала палец к губам Уильяма и заглянула в его глаза, похожие на бездонные колодцы. - Что с твоей женой сейчас?
        -Она уже год как скончалась.
        Когда он произнес эти слова, ее сердце показалось ей похожим на цветок, который раскрылся в ее груди, но потом она подумала о бедной девушке, которая едва знала своего мужа.
        -Мне так жаль… то есть… мне жаль ее.
        Он порылся в кармане, похлопал себя по дублету; казалось, он потерял что-то важное. Наконец он достал кольцо - кольцо Катерины с аквамарином, «водяное кольцо». Дот всегда его так называла, потому что вечно забывала, как называется камень. Она помнила, что в тот день шел дождь; лило как из ведра, и капли барабанили по стеклам. После всех испытаний и тягот Дот наконец-то почувствовала себя в безопасности. Теперь она старалась не вспоминать о том, что с ней было, и, когда Уильям пробовал расспросить ее, она говорила:
        -Не буди спящую собаку, муженек! - Слово «муженек» приятно перекатывалось во рту, как сладкое пирожное, каким ее угощала Катерина.
        Он надел «водяное кольцо» ей на палец.
        -Что ты делаешь, Уильям Сэвидж? Ведь это же кольцо королевы! - испуганно воскликнула Дот.
        -Нет, любовь моя, оно твое. Это твое обручальное кольцо.
        Позже Катерина позвала их к себе в покои, где уже ждали священник и Кэт Брэндон - она стала второй свидетельницей.
        -Подумать только, - Дот тычет Уильяма в бок, - свидетелями нашей свадьбы стали королева Англии и герцогиня Саффолк!
        Уильям все время держал ее за руку, когда священник произносил слова, а когда настала ее очередь приносить брачные обеты, у нее от волнения едва не пропал голос. Как будто все события в жизни подводили ее к этому мигу; ей казалось, что она вот-вот взорвется от радости, как фейерверк Юдолла.
        Теперь у них есть свое жилье в Уайтхолле. Это всего лишь крошечная каморка чуть больше чулана в одном из подвальных этажей. Но размер комнаты не имел значения. Главное - теперь у нее есть Уильям Сэвидж, и они могут проводить целые ночи в объятиях друг друга. Они не вспоминали о прошлом; теперь у них было прекрасное настоящее. И лишь время от времени они представляли себе неясное будущее и детей, которые у них родятся.
        Глава 11
        ДВОРЕЦ НАНСАЧ, СУРРЕЙ, ДЕКАБРЬ 1546Г.
        Графа Серрея отправили в Тауэр. Генрих всерьез намерен от него избавиться. Катерина обезумела от горя. Порывистый Серрей, близкий друг Уилла, то был любимцем короля, то надолго попадал в опалу, но на сей раз все иначе. Она представляла, как Серрей в отчаянии пишет стихи в тюрьме. Сама она не смела общаться с узником, боясь, что падет вместе с ним. Ходили слухи, что отца Серрея, герцога Норфолка, тоже арестовали или вскоре арестуют. Фрейлины королевы почти не говорили ни о чем другом.
        Жену Серрея все любили. Говарды, и мужчины, и женщины, были подавлены. Так бывает, когда король гневается на чью-то семью. В последнее время Генрих почти всегда в плохом настроении из-за мучительной боли в ноге. Он редко покидал свои покои и то и дело срывался на своих советников. Те старались стать невидимками. Все боялись гнева короля.
        Катерина чувствовала всеобщее волнение. Придворные соперничали за королевские милости. Вернулась Анна Бассет; семья снова выталкивала ее вперед. Интересно, на что они надеются? О последнем Катерина предпочитала не думать. Но в неустойчивом положении возможно все. Сейчас опасность грозит любому, в том числе и ей. При дворе поползли слухи о том, что Генрих Восьмой уже подыскивает себе новую королеву. Правда, такие слухи ходили всегда; вкачестве преемницы называлась даже Кэт Брэндон, которая недавно овдовела. Кэт сводила все к шутке и смеялась. Катерина не находила в происходящем ничего смешного. Как известно, король всегда получал все, что хотел и кого хотел, избавляясь от любой преграды, стоящей у него на пути.
        Генриху надоели даже обезьянки, Франсуа и его невеста, которую Катерина назвала Вирсавией. Прежде Вирсавия забавляла короля, но теперь бедные мартышки сосланы на конюшню. Хотя Катерина не питала к обезьянкам особо нежных чувств, сейчас она их жалела. На конюшне холодно даже днем, а по ночам становилось просто невыносимо. Они не переживут там зиму… как и Серрей.
        Катерина мягко прикладывала к ране на ноге короля припарку, которую она приготовила с помощью Хьюика. Они сделали новую настойку из пыльцы и календулы; она должна унять воспаление. Король запретил обрабатывать рану личинками; по его словам, личинки слишком копошатся в ране и раздражают его. Катерина почти не обращала внимания на вонь; она к ней притерпелась. Она тихо утешала короля и напевала его любимую песенку, но он дулся, молчал, и она старалась думать о другом.
        Ей хотелось, чтобы скорее пришло Рождество; тогда у них на столе наконец появится мясо. В пост они ели рыбу - одну рыбу, бесконечную рыбу. Им подавали карпа, угря, щуку. Катерине надоело извлекать мелкие косточки. Рыба часто бывала безвкусной или пересоленной; как правило, морскую щуку, треску и сайду засаливали. После нее королеву мучила неукротимая жажда. Кроме того, рыбу вечно пережаривали или пересушивали; ктому времени, как блюдо доставляли из кухни, все успевало остыть. До конца Рождественского поста оставалось две недели.
        Королева рассеянно бинтовала ногу мужа, мечтая о том, как они попируют на Рождество: им подадут оленину, лебедей, гусей, молочных поросят… Бедный Серрей - ему сейчас не до веселья. Королевские адвокаты кружили над Говардами, словно стервятники; они старались придумать повод для того, чтобы казнить Серрея. Генрих всегда опасался Говардов, боялся, что они заберут в свои руки слишком много власти. Катерина понимала, что король думает о смерти, точнее, о том, что случится после того, как его не станет. Наследный принц еще так молод! Пока Эдуард не достигнет совершеннолетия, регентом при нем будет она, Катерина. Так написано в завещании. Она представляла, как правит страной, проводит реформы. Может быть, потомки назовут ее великой королевой, которую запомнят за то, что она твердой рукой приведет Англию к истинной вере. Но в глубине души ей ничего так не хотелось, как жить своей жизнью в маленьком замке, в тишине и покое, в безвестности. Быть королевой - тяжкое бремя; ей не терпелось снять его.
        Она опускала припарку в миску, брала лоскут муслина и прикладывала его к ране. Генрих морщился от боли и бил рукой по подлокотнику кресла. Катерина попросила пажа зажечь свечи - сейчас темнеет рано, а ночи бесконечны. Она рада, что они живут в этом красивом дворце с небольшой свитой - меньше, чем всегда. Нансач - настоящее чудо с башенками и лепниной; говорят, что он похож на лучшие флорентийские дворцы. Кроме того, он был построен недавно; внем новые камины, которые не дымят и не чадят. У королевы имеется даже отдельная ванная с трубами, по которым снизу подается вода. Здесь она принимает ванну каждый день. Почему бы и нет? В конце концов, она королева!
        Катерина бинтовала опухшую ногу Генриха, думая о том, как все в ее жизни повторяется. Интересно, сколько еще часов предстоит ей провести, ухаживая за тяжелобольным королем? Она прожила так три с половиной года. Если ей еще раз представится возможность выйти замуж, она ни за что не выйдет за старика. Хотя она укоряла себя за такие мысли - жестокое напоминание о том, что она и сама не юная девушка. Скоро на ее долю останутся одни старики. Мечта о ребенке еще не покинула ее, как считают многие, но ей пошел тридцать шестой год, и она ощущала растущую в душе пустоту.
        Дочерей короля она любила как родных, а может, и сильнее. Она любила свою милую Дот, которая готова была умереть за нее; Елизавету - за гибкость и решительность. В Елизавете есть нечто не поддающееся определению. Катерина не в силах устоять перед ее непреодолимым обаянием… Есть еще Мария, скорее сестра, чем дочь; ее хрупкая фигура - напоминание о бедствиях, постигших ее мать. Жизнь Марии - сплошная цепь трагедий. И конечно, Катерина не может забыть бедную грустную Мег. Королева скучала по ее тихому обществу. Она любила и Эдуарда. Несмотря на его скованность и холодность, особенно на публике, в глубине души он славный мальчик. Кроме того, он совсем еще ребенок. Какое тяжкое бремя достанется ему в наследство! Все эти дети, которые приходят и уходят, повинуясь капризу короля, на самом деле не ее. Даже Дот она сама отдала Уильяму Сэвиджу. Катерина улыбается, вспоминая о них - ее голубках. Король как-то подарил ей пару неразлучников; интересно, что с ними стало.
        Она закрепила повязку; паж принес коробку со свечами. Вдруг она упала из его рук с грохотом, и свечи покатились по полу.
        -Ради всего святого, Робин! - рявкнул король. - У тебя что, пальцы из свиного жира?
        Катерина молча смотрела, как Робин собирает свечи и зажигает их; когда Генрих успокоился, она помогла ему натянуть панталоны. После этого он хлопнул по стоящему рядом с ним табурету.
        -Иди сюда, Кит. Посиди с нами немного. Мы знаем, что мы вспыльчивы, но мы благодарны, что ты столько для нас делаешь, хотя могла бы предоставить все нашим врачам.
        Она послушно опустилась на табурет и сказала, что ей приятно лечить короля - гораздо приятнее, чем многое другое.
        -Чего еще желать жене? Она обязана служить мужу, - сказала она, мысленно прося у Бога прощения за ложь.
        Слышалось тихое шарканье - пажи и гофмейстеры делали свою работу, словно невидимки.
        -Ваше величество, - доложил один из них. - Вас ожидает милорд Гертфорд.
        -Пригласите его!
        Вошел Гертфорд, который с недавних пор приобрел новую походку и новое выражение лица. Борода его на конце разделялась надвое и была такая же рыжая, как у короля. Раздвоенная борода на белом дублете напоминает лисьи хвосты на снегу. Панталоны у него тоже белые, как у короля; на них нет ни пятнышка. Его верхнее платье подбито белым кроличьим мехом. Дублет с прорезями расшит жемчугом. Гертфорд любит жемчуг. Катерина ощупала мамин крест, который она хранила в сумочке на поясе. Пробежала пальцами по жемчугам.
        За Гертфордом вошли еще двое, но Катерина была словно заворожена и не замечала их; она смотрела на сверкающие жемчуга Гертфорда, на блестящий белый атлас, на его безупречно белые панталоны, на кроличью подкладку. Кажется, он весь блестит, излучает уверенность. Рядом с ним остальные кажутся неудачниками. Гертфорд шел в гору! Не сразу она заметила, что в полумраке рядом с ее братом стоит Томас Сеймур. Она тихонько охнула; краска залила ей лицо.
        Сеймур смотрел на нее своими ярко-синими глазами, и она мгновенно откликнулась всем существом. Они смотрели друг на друга лишь долю секунды, но ей показалось, будто прошла вечность. Катерина покосилась на короля; тот перевел взгляд с нее на Сеймура и обратно. Катерина сжала кулак, ногти впились в ладонь. Гертфорд что-то сказал, но она не слышала, да и король, видимо, его не слушал.
        -Ступай, жена, - тихо процедил он и вдруг взорвался: - Прочь отсюда, женщина!
        В комнате как будто выстрелили из пушки; придворные в недоумении застыли на месте. Катерина поспешно поднялась, роняя коробку с медицинскими принадлежностями. Руки ее не слушались.
        -Прочь, я сказал!
        Она попятилась к двери, боясь отвернуться от короля и еще больше разгневать его. Робин подскочил к ней и поднял упавшую коробку; тут она вспомнила, как он подбирал свечи. Он - тот самый паж, что когда-то уронил блюдо с тартинками на ступенях Уайтхолла. Как давно это было!
        -Нет-нет, не может быть, - бормотала она себе под нос, пробегая по пустым коридорам. Произошло то, чего она боялась. Она не сумела совладать со своим лицом, и муж понял ее истинные чувства.
        К ней подошел Хьюик.
        -Кит. - Его лицо озабоченно морщилось. Должно быть, страх окутывал ее, как плащ. - Что случилось?
        -Король прогнал меня… снова прогнал. Но на сей раз… - Она хотела рассказать ему все, описать, как все было, милое лицо Томаса, его глаза. - Не здесь, - прошептала она.
        Он все понял, кивнул и сжал ей предплечье.
        -Кит, вы вся дрожите.
        -Идите, - сказала она. - Вы к нему? - Она указала на флакон, который доктор держал в руке. - Настойка?
        -Да, болеутоляющая. Вы давали такую Латимеру. Король считает, что она обладает волшебными свойствами.
        -Хьюик, вас он любит больше, чем своих врачей.
        -Мне радоваться или бояться?
        -Трудно сказать, но будьте осторожны. - Помолчав, Катерина добавила: - Если вам придется отдалиться от меня, я все пойму.
        Хьюик поднес ее руку к губам, и они расстались.

* * *
        Слова Катерины вертелись в голове у Хьюика; он гадал, что послужило причиной очередной вспышки гнева короля. Из покоев Генриха навстречу Хьюику вышли двое пажей; один нес пустое ведерко из-под угля, второй держал большой кувшин. Они беззаботно болтали, над чем-то смеялись. Он ненадолго остановился, глядя на них, радуясь их молодости и свежести, стройности их облаченных в чулки ног. Они еще не совсем мужчины, но уже и не мальчики. Хьюик представил, как они выглядят без одежды: как их мускулы выступают из-под мягких покровов детства. Один шагал преувеличенно важно. Вот он сунул кувшин под мышку и, поклонившись, размахивает шапочкой с воображаемым пером.
        -Ройстер-Дойстер, собственной персоной, - засмеялся его спутник. - Хозяин открытых морей, дамский угодник!
        -Ты знаешь, что однажды он бежал от пиратов в шлюпке?
        -Да-да, об этом слышали все. Кстати, он мне нравится, несмотря на то что он так важничает. Однажды он заплатил мне пенни, чтобы я уронил поднос с тартинками на ступенях дворца.
        -Зачем?
        -Он не сказал. А потом он еще помог мне собрать их…
        Пажи повернули за угол, и их голоса стихли. Хьюик подошел к дверям, ожидая, когда доложат о его приходе. Он догадался, что пажи говорили о Томасе Сеймуре, и невольно вспомнил о любовнике Екатерины Говард, красавце Томасе Калпепере. Когда его уволакивали в тюрьму, он позеленел от страха.
        Хьюик вошел в покои короля. После холодного коридора здесь жарко, как в турецкой бане. В камине пылал огонь; его отблески падали на группу мужчин, как на картине Караваджо, которую он когда-то видел в Риме. В комнате мужской запах: пахнет кожей, лошадьми и еще чем-то едким. Как Хьюик и ожидал, здесь был Томас Сеймур; должно быть, король ненавидел его за одну его красивую внешность. Все толпились вокруг короля. Здесь и Райзли, похожий на хорька; он суетился и юлил. Рядом с ним Гертфорд, нелепый во всем белом, словно рождественский ангел. В углах стояли лакеи. Все умолкли, когда Хьюик подошел ближе. В зале были слышны его гулкие шаги.
        -А, Хьюик! Какие зелья ты нам сегодня приготовил?
        -Ваше величество, у меня есть настойка, которая облегчит вашу боль. - В тишине Хьюик чувствовал растущую напряженность.
        -Приготовь все, что нужно, - приказал король и повернулся к Гертфорду: - Он лучший из наших врачей. Только его лекарства мне помогают.
        Гертфорд что-то промямлил в знак согласия. Он купается в милости короля. Он прекрасно рассчитал время, думал Хьюик; король быстро угасает, а Гертфорд идет в гору. Последние недели все придворные в смятении. Говарды пали, и теперь путь для Сеймуров свободен. Дяди наследного принца! Это крупный козырь.
        Хьюик поставил флакон на боковой столик; пажу велели принести чистую чашку.
        Гертфорд поклонился и вышел; за ним последовали его брат и один из лакеев.
        Райзли бочком подошел к королю; рассыпаясь в комплиментах, он что-то сказал - судя по всему, просил за какого-то своего родственника. Король слушал его невнимательно. У Райзли уже нет прежнего влияния.
        -Райзли, что вы думаете о Томасе Сеймуре? - неожиданно перебил его король.
        -О Сеймуре, ваше величество? Кажется, в прошлом он ухаживал за королевой… - Райзли медленно потирал руки, как будто втирал в них бальзам, и в уголках его рта маячил призрак улыбки.
        -Честен ли он? - проворчал король. В его глазах отражалось пламя; они горели, как у кошки.
        -Вы хотите узнать, честен ли он, ваше величество?
        -Вот именно.
        -Ваше величество, мое мнение не стоит…
        -Мы спрашиваем, что вы думаете! - Король начинал раздражаться; он сжал кулаки, уперев их в колени.
        -Что я думаю, ваше величество?
        -Да! - Король возвысил голос; все сжались, кроме Райзли. - Считаете ли вы, что Сеймуру можно доверять?
        Райзли тихо вздохнул, плотно сжав губы, и уставился в пол, как будто глубоко задумался.
        -По-моему… да, можно.
        Король выдохнул и пожал плечами. Должно быть, он тоже уловил, как Райзли сделал паузу после слов «по-моему». В его ответе явственно угадывалось сомнение. В то же время ему удалось ни на кого не бросить тень. Хотя Хьюик ненавидел Райзли, он невольно восхитился тонкостью его игры. Хотя… какие уж тут игры! Райзли снова пытался низложить Катерину, и на сей раз его орудием стал Сеймур.
        Дот быстро складывала вещи вместе с камеристками королевы. Она укладывала платья в сундуки, заворачивала зеркала в простыни, меха в атласные мешки. В спешке мешки не завязывали. Все так неожиданно! Рождество королева проведет в Гринвичском дворце. Король же завтра вернется в Уайтхолл. С утра разжечь камин не успели; впокоях королевы очень холодно, от дыхания поднимался пар.
        Дот нашла королеву одну в опочивальне; Катерина сидела на краю кровати с невозмутимым видом и перебирала ожерелье с крестиком ее матери - как будто у нее в руках четки. Она не сразу заметила Дот; очем-то задумалась. Дот спросила, не случилось ли чего-нибудь.
        -Да, Дот, - ответила королева. - По-моему, это начало конца.
        Она исхудала, щеки ввалились, глаза смотрели в одну точку. Она всегда боялась, что ее отошлют прочь от короля - однажды она так и сказала: «Дот, пока он согласен видеться со мной, у меня еще есть надежда». Вот что она сказала в тот последний раз.
        -Мадам, если вы не возражаете… все часто оборачивается самым неожиданным образом. Посмотрите на меня! Как я мучилась в Ньюгейте, уверенная, что меня сожгут, и вот я здесь!
        -Дот, благослови тебя Бог, - сказала она, но слова Дот ее, похоже, не утешили.
        -И потом, сейчас нет никакого ордера, как в прошлый раз, - добавила Дот, вспомнив ужасную бумагу, подписанную королем, которую Катерина швырнула в огонь.
        -То, что я не видела ордера, не значит, что его не существует. В прошлый раз нам просто повезло, что его нашел Хьюик.
        -И запрещенных книг у вас уже нет. Все давно увезли.
        -Нет, Дот, кое-что есть. Не книга. Но я тебе не скажу; тебе лучше этого не знать. И видишь ли, меня все равно что изгнали… - Она перебирала жемчуг так долго, что Дот показалось: нить вот-вот порвется. - Это нехорошо, Дот. - А потом она сказала то, чего Дот не поняла: - Когда все завертится, спасайся. Беги подальше, уезжай в Девон и живи счастливо с Уильямом.
        Дот молча одевала ее, не зная, что ответить. Катерина стояла, как кукла, безвольно поднимая руки. Наряд выбирала Дот. Катерина не сказала даже, какое она хочет платье, какие драгоценности, так глубоко она погрузилась в свой мир.
        -Что говорят придворные дамы? - спросила Катерина, нарушая молчание.
        -Почти все говорят, что король плохо себя чувствует и хочет остаться один.
        -Почти все? Значит, есть и другие?
        -Одна или две обмолвились, что король вами недоволен.
        -И одна из них, наверное, Стэнхоуп, - вырвалось у Катерины.
        -Нет, не она. Стэнхоуп вчера вечером уехала в Сайон.
        -Крыса бежит с тонущего корабля. Кто же тогда?
        -Ваша сестра и Кэт Брэндон; они волнуются за вас.
        -Им я хотя бы могу доверять, - вздохнула Катерина. - Езжай в Девон с Уильямом. Обещай, что… - Помолчав, она добавила: - Нет, хватит с меня! Довольно пятен на моей совести!
        Теперь Катерина забилась в угол с Хьюиком; они о чем-то тихо разговаривали, она жестикулировала, то и дело озираясь по сторонам. Король приказал Хьюику остаться, и Катерине это было не по душе. Остальные продолжали суетиться и складывать вещи; шутиха Джейн путалась под ногами и всем мешала. Джейн не любила переезжать. Накидка свалилась с ее головы; под ней она лысая, как коленка; должно быть, ее побрили, чтобы избавить от вшей. Дот дала Джейн груду защитных чехлов и велела накрыть мебель. Джейн делается спокойнее, если у нее есть какое-нибудь занятие.
        Дот слышала, как во дворе запрягали лошадей; звенела сбруя, перекликались конюхи. Фрейлины были оживлены, взволнованы. Какая неожиданность - переезд в Гринвич! Они еще не поняли, что здесь что-то не так, и не чувствовали напряженной атмосферы.
        Один за другим сундуки сносили вниз и грузили в повозки. Дот в последний раз обошла покои королевы, проверяя, не забыли ли что-нибудь важное. Она заглянула под кровати и за двери, но не нашла ничего, кроме хлопьев пыли. К ней подошел Уильям.
        Они поедут верхом вместе с королевой. Когда они спускались по расписной лестнице, Уильям держал Дот за руку и шепотом велел ей не волноваться. Потом, прижав палец к ее лбу, поводил по нему кругами.
        -Волнение ничему не поможет, Дороти Сэвидж, - сказал он. - Увидишь, все наладится само собой…
        -То же самое и я ей говорила.
        -А ведь это правда, моя Дот. Я бы никогда не подумал, что мы можем пожениться, а посмотри-ка на нас!
        Стоял лютый холод; усевшись на пони, Дот плотно закуталась в плащ и надела варежки, подбитые мехом. Катерина уже в седле; они выехали в ворота. Вдруг Катерина остановилась со словами:
        -Нельзя бросать этих бедных обезьянок!
        Она подозвала одного из конюхов и велела принести зверьков. Все ждали, когда принесут Франсуа и Вирсавию. Лошади нетерпеливо фыркали, топали копытами, вскидывая головы. Холод проникал под одежду Дот. Наконец появился мальчик с клеткой. Обезьяны ужасно визжали, как будто их несли на казнь.
        Клетку поставили в повозку, где ехали комнатные собачки, но собаки испугались их визга и подняли бешеный лай. Франсуа и Вирсавию перенесли в другое место. Когда все звери наконец были устроены, они пустились в путь так медленно, словно были похоронной процессией. За ними ехали повозки.
        Будь сейчас лето, они поплыли бы по реке, но Темза местами замерзла, поэтому они поедут посуху до Ричмонда, где пересядут на барки.
        Королева скакала впереди со своей сестрой, леди Марией, и главным конюшим; за ними держалась группа фрейлин; все выстраивались по старшинству, хотя сегодня придворный этикет не имел никакого значения. Дот волновалась, что к их приезду ничего не будет готово. Обычно ее посылали в новый дворец заранее, чтобы за всем проследить; кроме того, они никогда еще не ехали так медленно. Но все произошло в последнюю минуту. Сами вестники ускакали всего пару часов назад, чтобы объявить об их прибытии, а лакеи сопровождали королевский поезд. Дот представляла, какая начнется суматоха, когда они доберутся до места, где комнаты не готовы и всех нужно накормить.
        Дорога шла в гору; говорят, что в ясные дни с вершины холма можно разглядеть купол собора Святого Павла. Сама Дот ни разу не видела купола и сегодня не увидит: их окружает густой туман, низкое небо затянуто облаками и как будто сливается с землей.
        Все покрыто инеем; деревья и крыши амбаров заледенели, а по обочинам дороги кристаллы льда сверкают в высокой траве.
        На мили и мили кругом не видно никакой живности - ни кролика, ни даже птицы. Их процессия так растянулась на дороге, что Дот не видела ее конца.
        Рядом с ней скакал Уильям. Он напевал какую-то песенку, которую заглушал цокот копыт по замерзшей земле. Лошади разогрелись; их окружали облака пара.
        Иногда они проезжали деревни: Лонг-Диттон, Сербитон, Хэм… Тамошние жители высыпали на улицы. Всем хотелось взглянуть на королеву и на леди Марию. Должно быть, все видели глашатаев, которые проскакали той же дорогой раньше. Королевская семья живо интересовала всех. Катерина улыбалась и махала рукой, время от времени останавливаясь и свешиваясь с седла, чтобы принять подарок: горшочек меда, сушеную лаванду, яблоко - или поцеловать в щеки детей, которых матери протягивали ей. Никто и понятия не имел, какая тревога гложет королеву.
        Места, по которым они ехали, напоминали Дот родную деревню. Нити, связывавшие ее с родительским домом, совсем истончились. Раньше ей хотелось написать маме, рассказать, что она вышла замуж, но, так как ни мама и никто из соседей читать не умели, Дот оставила свою затею. Узнав об этом, Катерина сама написала кому-то в Рай-Хаус и велела передать новости Фонтенам. Вскоре пришел ответ: уФонтенов все хорошо, маленькая Мин вышла замуж за Хью Паркера, который раньше был подмастерьем у их отца, а мать взяли прачкой в господский дом. Дот решила, что и здесь не обошлось без вмешательства королевы.
        Они сделали остановку в Ричмонде. В большом зале для них накрыли обед. Путники подсаживались к огню, отогревая озябшие руки и ноги. Скоро они снова отправились в путь: зимние дни коротки, а им нужно было успеть в Гринвич до темноты. Все сели в барки и плыли по реке. Они миновали Лондон, проплывали мимо всех королевских дворцов: Вестминстер, Уайтхолл, Бейнардс-Касл, Тауэр. Дот думала о том, как переменчива судьба, которая уготовила ей столько неожиданных поворотов. Что-то еще у нее в запасе?
        ГРИНВИЧСКИЙ ДВОРЕЦ, КЕНТ, ЯНВАРЬ 1547Г.
        Катерина стояла у окна и смотрела, как дождь стучит по стеклу, как текут вниз ручейки, сливаясь у свинцовых переплетов. Дождь лил в реку; струйки закручивались водоворотами и исчезали в общей массе воды. Речники, закутанные в плащи, с трудом двигались против ветра в своих лодчонках, борясь с невидимыми подводными течениями. Любого, кто случайно упадет в воду, вмиг затянет на дно. В дождь на реке опаснее, чем всегда.
        Последние недели были адом. Катерина заставляла себя улыбаться во время празднования Рождества; двенадцать дней натужного веселья. Улыбка словно приклеилась к ней. На праздники к ней приехали принц Уэльский и его сестры; Мария и Елизавета выглядели совершенно заброшенными. Они так привыкли к тому, что отец вечно отсылает их прочь, что радовались даже ее обществу.
        Катерина наблюдала, как Мария понемногу расцветает. Она была похожа на бабочку, которая вылупляется из куколки. Королеве приятно было думать, что в преображении Марии есть и ее заслуга. И Елизавета, вызывающе склонив голову, прячет свою хрупкость, ранимость. Семейные узы Катерины непрочны, словно венецианское стекло. Королева играла свою роль, но ей было тошно из-за того, что она пришлась не ко двору. Елизавета - бездонный колодец. Кроме Катерины, она не знала другой матери, если не считать ее няни мистрис Астли. Но та потакает ей во всем и носится с девочкой, как с золотым яйцом. Недавно Елизавета уехала в Хатфилд, где Астли может кудахтать над ней без помех. Брат поехал с ней - бедный мальчик; интересно, знает ли он, что пройдет всего несколько недель, а может, и меньше, и на его хрупкие плечи взвалят тяжкое бремя - ему придется управлять всей Англией. Позавчера приходил оружейник - примерить новую кольчугу. В ней Эдуард стал похож на игрушечного солдатика; при виде его сердце у Катерины сжалось. Она хорошо знала, что его ждет.
        -Матушка, как вы думаете, я стану хорошим королем? - спросил он.
        -Конечно, милый. Конечно, - ответила она, думая о том, что будет с ним, если от нее избавятся.
        Паук полз по стеклу на нити; он как будто висит в воздухе, медленно болтая лапками. Катерине кажется, что она тоже подвешена на нити, которая делается все тоньше и тоньше. Она виновата; по сравнению с последним ее грехом остальные проступки бледнеют. Выше по течению Тауэр. Там томится Серрей, которого сегодня казнят. Катерина думала о нем, гадала, пишет ли он в тюрьме стихи, как раньше, чтобы отвлечься. Она живо вспоминала, как Серрей и Уайатт состязались, чтобы произвести впечатление на дам своими изысканными фразами. Серрей - один из ближайших друзей Уилла. А Уиллу приказали судить его… У короля своеобразное чувство юмора. А может быть, он испытывает Уилла на верность? Она любила Серрея. Именно арест Серрея ускорил события, да еще переезд двора, и слухи, что король подыскивает себе седьмую жену - все вместе. Катерина убеждена, что скоро последует за Серреем на плаху. Так она думала с тех пор, как ее прогнали из дворца Нансач.
        Король разгневался и отказался ее видеть; поползли слухи о новой жене. Что дальше? У нее отберут драгоценности; потом ее посадят в Тауэр; изобразят видимость суда. Ее преступление заключается всего в одном взгляде! Сначала ей придется смотреть, как поведут на казнь ее бедного Томаса; затем и она сама произнесет предсмертную речь. Катерина надеялась, что у нее хватит мужества, чтобы не упасть духом и не опозориться на плахе. Даже маленькая Екатерина Говард, как говорили, вела себя достойно…
        Катерина постоянно думала, как поведет себя перед смертью. Эти мысли были невыносимы. Вот почему она сделала то, что сделала.
        Ей так стыдно, что она не может даже молиться, ведь она знает, что Бог не станет слушать такую грешницу, как она. Ее грех угольно-черен, чернее мрака. Она заключила союз со злом, за что ее ждет вечное проклятие. Она вспоминала, как поступила с Латимером. Не стал ли ее тогдашний порыв началом конца? Дьявол уловил ее в свои сети и постепенно приучал, готовил, подводя к мысли, как избавиться от мужа и считать свой поступок актом милосердия. Она рада, что ей хватило мужества покончить с его муками. Для него она совершила поистине благодеяние.
        Но то, что не дает ей покоя, - вовсе не акт милосердия, под каким бы углом она на него ни смотрела; она действовала из страха, да, но не из милосердия. Сколько она думала, прикидывала, как совершить убийство и спасти остатки своей души! Бог не считает грехом убийство на поле боя или из самозащиты… Катерина старалась представить себя воином, крестоносцем, который отстаивает новую веру. Однако она не воин. Ей не хватило даже мужества погибнуть за свои убеждения; она унижалась, чтобы спасти себя. Смерть на костре - ничто по сравнению с вечными мучениями, которые представляются ей сейчас. Она не воин, а двор не поле боя, хотя король стал ее врагом.
        Она снова и снова вспоминала разговор с Хьюиком перед ее отъездом из Нансача. Бедный верный Хьюик, которого она потащит за собой в ад!
        Они устроились в углу, подальше от фрейлин. Хьюик положил ей на плечо руку - перчатки он, как всегда, не снял. От страха у Катерины садился голос.
        -Хьюик, он меня убьет, - прошептала она. - Ревность его не знает границ; она гораздо сильнее доводов разума, сильнее, чем даже вера.
        -Нет, Кит, нет, - отвечал Хьюик, взяв ее руки в свои. Его лайковые перчатки очень мягкие - мягче, чем кожа младенца. Тогда еще Катерина вспомнила о его воспаленной коже. Его тело как будто пожирало само себя. - Я не допущу, чтобы вам было плохо. Ради вас я на что угодно готов!
        -На что угодно?
        Она думала всю ночь, молилась, ждала знака от Бога, какого-то сигнала, но так и не дождалась. Бог безмолвствовал. Катерина поняла, что скорее совершит смертный грех, чем пойдет на плаху. Много месяцев ее окружал липкий страх; много месяцев она должна была исполнять все капризы короля и приспосабливаться к его прихотям; аеще постоянно держать язык за зубами из боязни, что с ее губ слетит что-нибудь запретное. Либо останется в живых она, либо он.
        -На все что угодно, Кит. Я не шучу.
        -Хьюик, он не избавится от меня. Сначала я избавлюсь от него! - злобно прошептала Катерина, удивляясь самой себе. Неужели она стала одержимой? Она ужасалась от звука собственного голоса и того, что она говорила.
        -Повторяю, Кит, я на что угодно готов…
        -Припарка.
        Хьюик кивнул. Рядом с ними болталась блаженная Джейн; она, как всегда, что-то бормотала, расстроенная из-за внезапного переезда и необходимости снова укладываться в дорогу. Джейн с ее нелепыми стишками слишком ранима… Дот, милая Дот увела блаженную за руку и поручила ей простое дело, которое немного успокоило Джейн.
        -Добавьте наперстянки, белены, болиголова. Вам известно, какое действие они оказывают. - Холод пронизал ее до костей от звука собственного голоса; стех самых пор она никак не могла согреться. Холод мучил ее и сейчас; так будет до скончания века. - Но будьте очень осторожны, - продолжала Катерина, - следите, чтобы настой не коснулся вашей кожи.
        -Кит, - прошептал Хьюик, - знаете, что это значит?
        -Знаю. - Катерина поняла, что перешла незримую черту, за которой перестала быть собой. Ее поступки больше невозможно измерить обычной мерой. И она - не обычный человек… - Либо он, либо я.
        Она схватила Хьюика за руки, как будто хваталась за последние нити своей потерянной души.
        -Подлейте совсем немного, чтобы запах был такой же, как всегда. Припарка подействует не сразу…
        Она ужаснулась тому, что так легко высказала самое сокровенное. И как тщательно она все обдумала! Даже то, что Хьюик не снимает перчаток и, таким образом, не подвержен опасности отравиться… Только Хьюик способен на такой шаг. Ради нее он совершит ужасное злодеяние. Вот что ужасает ее и сейчас - предумышленность ее поступка и легкость, с какой она справилась с Богом.
        Она больше не знает, кто она такая; не может смотреть в глаза даже своим приближенным. Она бродит по своим покоям в одиночку и мучается. Теперь ее окружают фурии, которые уже никогда ее не покинут. Всякий раз, как она слышит, что королю хуже, фурии летают над ее головой, как летучие мыши, клюют ее душу, раздирают ее, опустошают, уносят последние остатки добра. Вот с чем ей придется жить вечно.
        Мартышки сидят у огня. Франсуа ищет блох у Вирсавии, цокая языком и что-то вереща на своем обезьяньем языке. Его действия исполнены такой нежности, что глаза Катерины наполняются слезами, а внутренности как будто выворачиваются наизнанку. Она до сих пор любит своего милого, ненаглядного Томаса. Франсуа гладил подругу почти человеческими пальцами. Его рука похожа на человечью, но пальцы длиннее и более гибкие; ими удобнее цепляться за ветки. Вирсавия кудахтала от удовольствия, он провел длинным пальцем по ее заросшему шерстью уху.
        В тот миг, когда ее глаза встретились с глазами Томаса, любовь вспыхнула в ней с прежней силой. Миг, пока она смотрела на него, показался ей вечностью. Король, в сущности, был прав; вто мгновение она совершенно забыла о нем, предала его! С таким же успехом Сеймур мог бы быть ее любовником. Своим взглядом она наставила королю рога. В ее глазах, устремленных на Сеймура, король увидел такую нежность, какой не мог добиться от нее ночью на супружеском ложе. Она согрешила в мыслях; многие церковники считают: это все равно что согрешить на деле. Ее сотрясают волны желания и нежности от одного воспоминания о Томасе. Из-за ее греховных мыслей от нее отвернулся Бог.
        Интересно, где сейчас Томас? Катерина боялась за него. Она надеялась, что он удалился от двора. А может быть, и нет; отъезд способен лишь усугубить подозрения короля. Лучше пусть остается во дворце, рядом с королем, и демонстрирует преданность. Его брат Гертфорд стремительно идет в гору. Томас наверняка возвысится следом за братом. Его нельзя судить за то, что он возбудил в ней такую любовь… нельзя судить человека за то, что у него такие глаза. Но король на все способен, уж она-то знает. Вот из-за чего она обрекла на адские муки себя и Хьюика. Но то, что она задумала, уже невозможно остановить. Она тяжело задышала; унее закружилась голова. Держась за стену, чтобы не упасть, она с трудом подошла к секретеру. Вынула пробку из чернильницы. Пробка упала на пол, оставляя черный след на светлых каменных плитах.
        Катерина обмакнула перо в чернильницу и начала писать; кончик царапал по бумаге. Она должна все отменить; приказать Хьюику забыть об их разговоре. Письмо кратко и туманно. «В том, о чем мы говорили, - писала она, - нет необходимости». Она посыпала влажные чернила песком, стряхнула излишки, свернула письмо, капнула сверху красным воском, прижала к нему свою печать - печать королевы. Позвала лакея. Письмо тут же отправили адресату, но Катерина была не рада. Глупо надеяться, что можно забыть о ее черном замысле.
        Пришло письмо из Вестминстера: король потребовал ее к себе. Она должна взять с собой лишь нескольких придворных дам. Внутри у нее все сжалось в тугой узел. Вот оно - начало путешествия в Тауэр. Ее приближенные снова собрали вещи; они едут назад под холодным дождем, который перемежается мокрым снегом. На дорогу ушла целая вечность. Время управляется своими законами, думала Катерина, не в силах стереть воспоминания о том мгновении, когда она снова увидела ярко-синие глаза Томаса. Один миг превратился в тысячу жизней блаженства. Перед ними на фоне серого неба высился Тауэр. На мосту была выставлена заледенелая, бескровная голова Серрея. Катерина отвернулась. Кэт Брэндон ахнула и с трудом удержалась от рыданий. Катерина вспомнила, что когда-то Серрей и Кэт Брэндон были близки. Кэт сама ей призналась, рассказала, какие стихи он ей посвящал… Их роман начался много лет назад, задолго до того, кем они стали в последнее время. Они проплывали мимо Тауэра. Катерина держалась из последних сил. Барка с трудом шла против течения. Нельзя поддаваться мрачным мыслям, но и не стоит тешить себя надеждой на
помилование.
        Они высадились на берег у ступеней Вестминстера. Королеву не встретил почетный караул. Они шли по внутреннему двору, продуваемому сильным ветром. Ленты на их платьях трепетали, а головные уборы хлопали, как флаги, заглушая тихие шаги по сырым камням и шорох юбок. Они спешили подняться в большой зал. Там собралось совсем немного народу; все с похоронным видом кивали проходящим дамам. Не слышно музыки и смеха, никто не играл и не разговаривал. Похоже на затишье перед бурей.
        В покоях королевы заранее затопили и зажгли свечи. Хотя время было еще раннее, в ее комнатах стало довольно темно. Крепыш свернулся клубком у нее на коленях; она была не в силах ни о чем думать, пока Дот и остальные раскладывали вещи. За дверями послышались шаги; объявили о приходе Гертфорда. «Час настал, - думала Катерина. - Сейчас меня арестуют…» Она помнила, как Гертфорд повел ее к королю в тот день, когда она узнала, что станет его женой; это было не предложение, а приказ, хоть и задрапированный бархатом.
        В тот день король удивил ее своей нежностью. Они вместе листали часослов; Генрих показывал ей примечания, написанные рукой его отца, засушенную примулу его матери… Она получила возможность мельком увидеть в нем человека. В последнее время она почти не видела короля таким; внем все чаще проявлялась ужасная сторона его натуры. Катерина до сих пор слышала печальный звон красивых бокалов, разбитых о каминную решетку, видела летящие во все стороны осколки хрусталя, которые переливаются на свету.
        Гертфорд явился один, если не считать пажа, который держит всякие мелочи. Он упал на одно колено, театральным жестом снял головной убор, поклонился. В глаза королеве он не смотрел. Как всегда, Катерина заметила, как он похож на брата, и у нее невольно защипало глаза.
        -Встаньте, Гертфорд, - сказала она. - Посидите немного со мной рядом. Какие вести вы мне принесли? - Она сама себя удивила. Голос был ее тверд, как будто ничего не случилось и она - прежняя Катерина, прежняя королева, а не испуганная грешница, которая вздрагивает от каждого шороха.
        Гертфорд сел рядом с ней на скамью и, глядя в пол, проговорил:
        -Ему недолго осталось жить.
        К горлу подступил ком; ей хотелось спросить, сколько ему осталось, но слова не шли с языка. Гертфорд принял ее молчание за выражение горя, а не чувства вины, от которого трудно дышать.
        -Говорят, ему остались считаные дни…
        Наконец ей удалось тихо спросить:
        -Это он вас послал?
        Гертфорд кивнул:
        -Он решил, что вас следует известить… Он просит вас прийти к нему завтра утром.
        Облегчение накрыло ее теплой волной, но не согрело окоченевшие кости. Возможно, гнев короля ей сейчас не грозит, но гнев Божий куда страшнее.
        Хьюик спрятал письмо Катерины под рубашку. Бумага натирала ему воспаленную кожу.
        В комнате было душно и смрадно; здесь пахло смертью. Хьюику хотелось увидеть Катерину или хотя бы передать ей весточку, дать знать, что Господь сам, без их помощи, забирает жизнь короля. Хьюик знал, что королева приехала в Уайтхолл; Гертфорд ходил ее приветствовать. Однако ему нельзя без особого разрешения отходить от короля. Генрих на смертном одре. В изголовье кровати стоят доктор Оуэн и доктор Уэнди; они перешептываются, обсуждают, что лучше - вскрыть рану или прижечь ее. Хьюик в их совете участия не принимает. Он не из их числа. Он из свиты королевы. Личные врачи короля боятся, что он оттеснит их. Король ему благоволит; ему нравятся приготовленные Хьюиком лекарства. Все юлят и заискивают. Никто не смеет сказать королю, что он умирает: предсказывать смерть короля - государственная измена. В этих условиях Хьюик даже рад, что его оттеснили на второй план.
        Лорд Денни склонился к кровати, на которой тяжело, с присвистом, дышит грузный Генрих. Денни что-то шептал королю и внимательно слушал отрывистые ответы. Только лорду Денни, который сразу вырос в глазах Хьюика, хватило мужества сказать королю, чтобы тот готовился к смерти. За лордом Денни стояли Райзли и Пейджет; они что-то записывают. Составляют завещание - новое завещание. Приближенные короля, словно гиены, толпились вокруг его постели. Они играли на презрении Генриха к женщинам. Хьюик слышит обрывки фраз: «слабость моральных устоев», «безволие», «одержимость плотью»… Все решают слова, произнесенные Райзли:
        -Взгляды женщин на брак бывают порочными!
        Король хлопнул жирной ладонью по простыне и прохрипел:
        -Мы создадим государственный совет, который будет управлять страной до тех пор, пока принц не достигнет совершеннолетия.
        Значит, в конце концов им все же удалось оттеснить Катерину! Теперь они обсуждают имена тех, кто войдет в совет. Разумеется, они сами и их подручные. Хьюик радовался, узнав, что в число советников войдет Уилл Герберт; он зять Катерины и не даст ее в обиду. Зато Уилла Парра среди них не будет. Сейчас приближенные короля очутились словно в открытом море без руля и ветрил. Естественно, все взоры обращены к Гертфорду. Тот излучал уверенность. Он прекрасно рассчитал время.
        Гертфорд, стоящий справа от кровати, наклонился к королю и спросил:
        -А как же Томас, ваше величество? Войдет ли в государственный совет мой брат Томас?
        -Нет! - что было сил взревел король.
        Несколько дней он не говорил так громко. После крика последовал сильнейший приступ кашля; все боялись, что кашель прикончит его сию же секунду. Значит, Катерина не преувеличила… Хьюик незаметно покачал головой. В конце концов короля доконала собственная ревность. После вспышки он почти не мог говорить.
        Хьюик отмерил порцию опиума и дал лекарство королю. Его черные глаза стали стекленеть; король погружался в забытье. Вернулся Гертфорд; он сообщил, что королева здорова и ждет приказаний, но король его уже не понимал.
        Круг гиен смыкался. Послали за Кранмером. Архиепископ Кентерберийский явился и присел на кровать рядом с безвольной тушей короля, взяв Генриха за руку, он тихо произносил молитву. Последние капли жизни утекали из короля. Как будто самые камни дворца вздохнули с облегчением.
        Катерина ждала, когда за ней придут, но ее все не звали на половину короля. Шло время. Перед ней поставили обед, но она не могла есть. Придворные дамы затихли; все сидели почти неподвижно и лишь изредка перешептывались. Все напряженно ждали. Через определенные промежутки времени негромко звенели металлические часы. Принесли ужин. По-прежнему никаких новостей. Все укладывались спать. Катерина не спала - она не могла сомкнуть глаз ни на миг. Она думала о завещании, о том, что станет регентом, гадала, хватит ли ей сил. Ей придется наладить отношения с Гертфордом. Голова раскалывалась от множества вопросов. Что с Генрихом? Лучше ли ему? Что с ядом? Где Томас? Она слушала монотонный шум дождя и смотрела, как сквозь щель в шторах над кроватью пробивается рассвет. Утреннее небо окрасилось в ярко-розовый, кровавый цвет.
        Наконец Катерина не выдержала. Быстро одевшись, она вышла в галерею. Если не считать монотонного шума дождя, во дворце смертельно тихо, как будто за одну ночь всех его обитателей забрала чума. Она села в оконную нишу, плотно запахнувшись в накидку. Посмотрела на руки. Ногти у нее на руках искусаны до мяса. Когда она начала грызть ногти?
        С ее места хорошо видна дверь, ведущая в королевские покои; их охраняют два йомена в алых ливреях. Стражи делают вид, будто не замечают королеву. Может быть, они в самом деле не видят ее. Мысли у нее в голове путались. Может быть, она уже умерла и превратилась в привидение?
        У королевских покоев собрались лакеи. Поднялась кухонная прислуга, принесли завтрак. Дверь приоткрылась, на порог вышел Райзли, похожий на хорька. Он никого не впустил внутрь, сам взял у лакеев блюда. Катерина была в замешательстве: скакой стати Райзли выполняет работу низшей прислуги? Мимо ее ниши прошел один из придворных; заметив королеву, он остановился и низко поклонился.
        -Мадам. - Он поцеловал ей руку, как будто не видел в ее поведении ничего странного, словно королева часто прячется в оконной нише.
        -Сэр Джон, скажите, почему привратников не впустили к его величеству?
        -Никого не впускают к его величеству последние четыре дня, кроме ближайших советников и королевских врачей.
        -Где Хьюик?
        -Тоже там.
        -А мой брат?
        -Нет, мадам.
        Что бы там ни происходило, Парров отодвинули в сторону.
        Катерине очень хотелось спросить, где Томас Сеймур, но она благоразумно молчала.
        -Благодарю вас, сэр Джон, - произнесла она наконец, словно все происходящее совершенно нормально.
        Видя, что ее собеседник в замешательстве, она отпустила его. Королева, которой положено первой узнавать новости, пребывала в неведении… Получил ли Хьюик ее письмо? Она от всей души надеялась, что получил.
        Катерина вернулась к себе. Ее дамы уже встали и готовились к завтраку. Она заняла свое место за столом. Они говорят о погоде, о том, кто поведет собак на прогулку в сад и не нужно ли подбросить в камин еще дров. Все что угодно, лишь бы не заводить разговор о том, что волнует всех.
        Когда с блюд сняли крышки, обезьяны подняли визг. Дот дала им фруктов. У Катерины пересохло во рту, она не могла есть. С большим трудом она заставила себя съесть несколько ложек яблочного пюре.
        В середине утра объявили о приходе Уилла Герберта - наконец-то новости! Сестрица Анна подбежала к мужу:
        -Есть новости, Уилл?
        Тот же вопрос был готов слететь и с губ остальных.
        -Нет, - ответил он и опустился перед Катериной на одно колено. - Но меня просили передать вам, мадам, что королю нездоровится и навестить его сейчас нельзя. - Герберт опустил глаза. Почему он не смотрит на нее?
        -Уилл, - позвала его Катерина, - встаньте, пожалуйста, и расскажите, что происходит, - ведь мы родня!
        Он встал и неуклюже переминался с ноги на ногу.
        -Простите меня. - Он дернул оторочку на дублете, по-прежнему не глядя ей в глаза.
        Катерина спрятала за спиной руки с обкусанными ногтями.
        -Возвращайтесь к нему, - вздохнула она.
        Он развернулся к выходу; сестра Анна подошла к мужу, желая его проводить, но Герберт отмахнулся со словами:
        -Я ничего не могу сказать.
        Катерина ощущала внутри пустоту; она боялась, что окончательно сойдет с ума от неизвестности. Прождав несколько бесконечных часов, она оделась в лучшее платье и, взяв с собой сестру и Кэт Брэндон, направилась на половину короля. Она потребовала, чтобы ее впустили, но стража отказала ей.
        Вышел Райзли. Он притворно улыбался и ломал тощие руки, испещренные прожилками, как осенние листья.
        -Простите, - сказал он.
        Ей хотелось закричать на него, встряхнуть за его плоеный воротник, вытрясти из него правду, но она понимала, что ей остается одно: вернуться к себе и ждать.
        Прошло еще два дня. Катерина уже не знала, на каком она свете, когда вошел Гертфорд и объявил, что король умер.
        -Боже правый… - с трудом произнесла она.
        Придворные дамы ахнули. На белоснежном дублете Гертфорда заметно крошечное пятнышко соуса или чего-то другого. Катерина не сводила с него взгляда.
        -Он не очень сильно страдал.
        Она кивнула. Она лишилась дара речи и могла думать лишь об отравленной припарке: она все равно что сама отравила его, она никогда от этого не освободится. Наконец она взяла себя в руки.
        -Что с завещанием?
        -Составлено новое, - сухо ответил Гертфорд, как будто читая по бумажке. - Страной будет управлять государственный совет… - Замявшись, он продолжил: - Регентом при короле назначен я.
        Ненадолго она пришла в замешательство.
        -При короле… - До нее не сразу дошло, что он имеет в виду принца Эдуарда, что Генрих больше не король. - Эдуард.
        -Король Эдуард Шестой, - провозгласил Гертфорд, не глядя ей в глаза. Может быть, чувствует себя виноватым? Он ведь оттеснил ее, отобрал регентство.
        Катерина задумалась. Что она чувствовала? Сложно сказать. Гертфорд застыл перед ней; судя по всему, он тоже не находился с ответом. Может быть, ей, в связи с его новым положением, положено кланяться ему? Нет, она ведь по-прежнему королева.
        -Он оставил вам значительное наследство, - наконец произнес Гертфорд. - Как и подобает вдовствующей королеве. - Он стал перечислять замки и имения, которые Катерина получает по завещанию. Среди них - старый замок в Челси.
        -В Челси? - удивилась Катерина.
        -Да, король… - Гертфорд помолчал. - Покойный король считал, что вы его любите.
        Да, так и есть, Челси - красивый замок на реке. Она легко может представить себя в нем.
        -Леди Елизавета поедет с вами.
        -Я рада этому. - Катерина думала о счастливой жизни с Елизаветой и другими самыми близкими людьми. Она окажется вдали от придворных интриг… С трудом выпрямившись, она сказала: - Вы можете идти. - Она была как будто заморожена, и в ее голосе не чувствовалось властности. Тем не менее Гертфорд поклонился и направился к выходу. Катерина сказала ему вслед: - Я бы хотела его увидеть.
        Она ждала, пока для нее приготовят траурное парчовое платье. Объявили о приходе Хьюика. Катерина прогнала всех, кроме Дот. Дот складывала в ящик драгоценности королевы - их надлежит послать в Тауэр на хранение. Сейчас положение неопределенное. До коронации неизвестно, что может случиться.
        -Никогда еще я не была вам так рада, - призналась Катерина, встретив Хьюика с распростертыми объятиями. Вот уже много недель к ней никто не прикасался, кроме Дот, когда та помогала ей одеться. Все держались на расстоянии, даже родная сестра.
        -А я - вам. - Хьюик протянул ей какую-то бумагу. - Мои услуги оказались не нужны.
        Катерина узнала свой почерк, увидела сломанную печать.
        -Вы хотите сказать, что…
        -Я не сделал того, о чем вы меня просили…
        -Хьюик, - вздохнула она. - Слава богу, милый Хьюик!
        -Там, в Нансаче, я видел, что вы вне себя от страха и сами не понимаете, о чем просите.
        -Вы знаете меня лучше, чем я знаю себя, - улыбнулась Катерина. Ей казалось, что она уже разучилась смеяться. - Иногда мне даже кажется, что вы - ангел, посланный мне небом! - До тех пор она даже не понимала, насколько велик ее страх. И только теперь, когда опасность миновала, ей представлялось, что она стала невесомой. Голова кружилась от облегчения. - По крайней мере, вы не будете прокляты.
        -И вы тоже, Кит. Господь видит, что в глубине души вы добрая. - Ей хотелось бы, чтобы все так и было, но она чувствовала осуждение Всевышнего; оно кололо ей затылок.
        Хьюик понизил голос:
        -Король скончался еще три дня назад!
        -Боже правый, - прошептала Катерина. - Я была совершенно вне себя!
        -Нам запретили покидать королевские покои, и туда никого не впускали.
        -Почему?
        -Им нужно было время, чтобы составить новое завещание. Разделить полномочия… назначить своих людей на важные посты. - Он положил руку ей на плечо. - Знаете, вы не будете регентом.
        -Знаю, Хьюик, и я ничему в жизни так не радовалась.
        В дверь негромко постучали. Лиззи Тируит принесла королеве траурное платье. Они с Дот помогли Катерине одеться.
        -Пойдемте. - Катерина взяла Хьюика за руку. - Отведите меня к нему.
        Перед тем как выйти, она достала из поясной сумочки крест своей матери и отдала Дот.
        -Положи с остальными украшениями, которые отправят на хранение в Тауэр, - сказала она. - Я не вынесу, если он потеряется.
        В королевской опочивальне пахло ладаном; когда Катерина вошла, все - Гертфорд, Денни, Пейджет, Райзли и архиепископ - упали на колени. По привычке или из учтивости? Она невольно оглянулась, ища Томаса, но его не было. Она подошла к кровати. Генриха облачили в самый роскошный наряд: подбитый мехом малиновый бархат с золотым шитьем и драгоценными камнями. Его обрюзгшее лицо слегка осунулось, отчего он показался ей незнакомым человеком, как будто перед ней был не ее муж, а самозванец. Потом она увидела его жирные руки, соединенные над огромным животом, и почувствовала смрад, который не способны были заглушить благовония. Она опустилась на колени, закрыла глаза, но никакие слова не приходили ей в голову, она не могла произнести молитву, не знала, что сказать Богу. Она подозвала к себе архиепископа.
        -Я бы хотела помолиться вместе, - прошептала она.
        Со слабой улыбкой на лице он встал на колени рядом с ней и начал:
        -Отче наш…
        Катерина протестующе подняла руку:
        -По-латыни. Ему бы понравилось.
        Когда она собиралась уходить, ввели маленького короля Эдуарда. На нем была горностаевая мантия. Мальчик стоял, расставив ноги и положив руки на бедра, как его отец. Катерина опустилась перед ним на колени. Гертфорд одобрительно кивнул, словно кукольник, довольный представлением.
        -Ваше величество, - сказала Катерина. - Приношу вам мои искренние соболезнования.
        -Можете встать, матушка, - ответил Эдуард. Голос у него еще не начал ломаться.
        Катерина подумала, что мальчику всего девять лет. Ей было грустно при мысли о том, какое будущее его ждет. Она пытливо смотрела на него. Лицо юного короля было неподвижно. Он молча кивнул ей и отвернулся. Гертфорд не отходил от него ни на шаг, и Катерина поняла, что для нее Эдуард потерян.
        ВИНДЗОРСКИЙ ЗАМОК, БЕРКШИР, ФЕВРАЛЬ 1547Г.
        Катерина смотрела на катафалк, убранный свечами и затянутый голубой и золотой тканью. За катафалком шли участники похоронной процессии. Наверху портрет короля в алой мантии и золотой короне. Он как будто спал. Портрет поразительно похож на оригинал… При виде его к горлу Катерины подступил ком. Она наблюдала за процессией сверху, из галереи в своих покоях, радуясь, что никто не видит ее сухих глаз, кроме родной сестры. Она не могла заставить себя пожалеть его. Потом она молилась, но не о спасении души мужа-короля, а о своем спасении. Она умоляла Господа простить ее. Многочисленные грехи окружали ее плотно, как облако. Катерина не знала, что творится с ее душой. Она машинально разглаживала темно-синее бархатное платье и подавалась вперед, чтобы лучше видеть. Заметила внизу Томаса; его бархатный плащ черен, чернее, чем даже у его брата-регента, и подбит иссиня-черным соболем. Хотя Томас в трауре, ему удавалось излучать блеск, как будто он окружен нимбом, как святые на старых картинах. Он мимолетно посмотрел на нее; по его лицу пробежала тень улыбки, и он исподтишка помахал ей - со стороны можно было
подумать, будто он отгоняет муху. Катерина тяжело вздохнула.
        Она думала о дворце в Челси, который готовят к ее приезду. Там будет ее тихая гавань, ее убежище. Как странно! После нескольких браков у нее появилась возможность стать самой себе хозяйкой, ни перед кем не отчитываться. Она понемногу оттаивала.
        Хор запел «Тебя, Бога хвалим»; высокие голоса взмывали ввысь, но пели они не очень слаженно. Альты с трудом брали самые верхние ноты. Только ли она обращала на это внимание? Может быть, она такая грешница, что просто не способна воспринимать хорошее? Тяжелое ожерелье давило ей на шею. Катерина считала его уродливым; на нем столько драгоценных камней, что не видно золота. После церемонии оно присоединится к остальным украшениям в хранилище Тауэра. Ей оставят лишь новые драгоценности, которые доставили утром; их изготовили специально к траурной церемонии. Блеск камней скрывался под густой черной эмалью.
        Она пожалела о том, что отправила материнский крест в Тауэр вместе с остальными украшениями королевы; теперь ей нечем занять пальцы. Она поискала взглядом Томаса, но увидела в толпе лишь верх его шапки.
        Перо у него сегодня черное; впрочем, покачивалось оно энергично, как всегда. Рядом с Сеймуром стоит Уилл. На нем, как и на Катерине, темно-синий костюм. Время от времени Уилл Парр косился наверх, туда, где сидели его сестры. Смерть Серрея подкосила его. Кроме того, король приказал ему судить друга. Уилл пришел в бешенство, узнав, что по новому завещанию короля его не назначили в государственный совет. Он так надеялся, что регентом станет его сестра! Думал, что ему удастся прибрать к рукам всю власть. Ходили слухи, что его сделают маркизом Нортгемптонским. Титул должен немного утешить его, ведь маркизов в Англии всего два, а это что-то да значит - во всяком случае, для него.
        Счастье сестры никогда по-настоящему не занимало Уилла - и не потому, что он не любил ее. Просто ему и в голову не приходило, что счастье возможно помимо власти. Катерина видела, как Уилл что-то шепчет на ухо Томасу; тот хлопает его по плечу. Как бы тщеславие не стало поводом для падения Уилла! При дворе много таких, как он. Но пока пусть будет доволен: он получил долгожданный развод. Теперь король уже не стоит у него на пути. Кроме того, Уилл получит новый титул… Последние дни все только и говорят о том, кто кем станет. Придворным как будто раздают сладости на Рождество. Гертфорд поставил себя во главе всего; он стал лордом-протектором и герцогом Сомерсетом. Стэнхоуп теперь еще больше задерет нос: жена лорда-протектора Англии - почти королева! Томас станет бароном Садли и лордом первым адмиралом. Интересно, не сердится ли он, что его брат будет герцогом, а он - всего лишь бароном? Возможно!
        -Анна, - прошептала она, толкая сестру в бок. - Как по-твоему, отдадут нам мамин крест из королевских драгоценностей?
        -Возможно, ему будет лучше там, где он сейчас, - вздохнула Анна.
        Катерине не хотелось ничего из той роскоши, которая ее окружала. Ей не нужны ни платья, ни посуда, ни ткани, ни драгоценности. Ей кажется, что она будет счастлива в Челси с несколькими хорошими платьями, книгами и маминым крестом. А драгоценности… она поняла, что драгоценными могут быть только люди.
        Слушая архиепископа Кранмера, Катерина обдумывала, кого возьмет с собой. С ней поедут Елизавета, Дот, сестра Анна, Кэт, властная Лиззи Тируит. Ее приближенные будут рядом с ней, даже те, кто не будет жить в Челси. Ее новый дворец совсем недалеко от Лондона. Кроме того, она возьмет с собой Уильяма Сэвиджа и милого Хьюика. Чем дальше, тем больше будущее кажется ей раем. Катерина надеялась, что Бог простил ее.
        Она сжимала руку Анны. Сестры улыбались друг другу. Анна снова ждала ребенка и словно светилась изнутри. Катерина искала в своем сердце прежнюю зависть, но не находила ее. Она смирилась с тем, что останется бесплодной. Ей надо довольствоваться падалицей, которую сбросило к ее ногам; осиротевшая Елизавета - из их числа.
        Глава 12
        ОЛД-МАНОР, ЧЕЛСИ, МАРТ 1547Г.
        Катерина и Елизавета сидели в главном зале и занимались. Они сравнивали два перевода одного сонета Петрарки. Первый был выполнен Серреем, второй - Томасом Уайаттом.
        -Видите, Елизавета, Уайатт в целом сохранил размер сонета Петрарки, а Серрей - нет. Подумайте, как это отражается на смысле, - заметила Катерина.
        -Зато Уайатт употребил совершенно новую метафору. Вот, смотрите. - Елизавета говорила быстро, как будто спешила изложить свои мысли до того, как забудет их. - Вот. - Она указала на страницу. - «…И там располагается, разворачивая свое знамя» и «Как не быть и умереть с ним на поле битвы». Для него любовь - война.
        Катерина не уставала поражаться острому уму Елизаветы. Ей всего тринадцать, а она уже разбиралась в тонкостях перевода лучше многих. Но сегодня она не могла полностью сосредоточиться на поэзии: вЧелси приезжает ее брат, а с ним - Томас Сеймур. Она воображала, как барка Сеймура скользит по реке, направляясь к ним.
        -Да, верно, - кивнула она. - А теперь давайте посмотрим, что сделал Серрей. Хотя он существенно изменил размер, по смыслу его перевод ближе к оригиналу.
        Она представила, как ритмично весла опускаются в воду, как рулевой подает команды. В голову ей пришла неожиданная мысль. Те чувства, что сейчас бродят в ней, чем-то похожи на ужас, какой она не так давно испытывала. Все, что происходит внутри ее, преувеличено, как будто она чувствует, как кровь бьется в самых отдаленных уголках ее тела, как сердце сжимается от предвкушения. После той страшной сцены в Нансаче они с Томасом больше не виделись. Катерина то и дело косилась на окно; ей казалось, что она слышит плеск весел.
        -Который час? - спросила она сестрицу Анну, которая была занята шитьем вместе с Дот, Лиззи Тируит и Мэри Оделл, новой фрейлиной. Каждая вышивала свой кусок большого полотна - полога кровати для молодого короля.
        -Должно быть, одиннадцать часов, не меньше, - ответила Анна.
        Катерина подошла к окну. Барка еще далеко, но она видит сложенные крылья на гербе. Она набрала в грудь воздуха и повернулась к Елизавете:
        -На сегодня хватит. - Она произнесла эти слова, как будто ничего не изменилось и ее сердце не готово выскочить из груди. Ей едва удалось сдержаться, чтобы не броситься вниз по ступеням. Она помогла Елизавете собрать книги; они вместе выбрали стихотворение, которое будут разбирать завтра. Пальцы у Катерины слегка дрожали.
        Кажется, прошла целая вечность. Наконец объявили о приезде гостей:
        -Маркиз Нортгемптон и барон Садли, лорд первый адмирал флота!
        Вошли Уилл и Сеймур; оба были разодеты в пух и прах. Уилл в зеленой парче и горностае - теперь, став маркизом, он может себе это позволить. Томас в темно-синем бархате; вразрезах виднеется золотой шелк.
        -Маркиз. - Катерина широко улыбнулась Уиллу: она знает, что брату нравится его новый титул. - Лорд адмирал. - Она повернулась к Сеймуру. Голос ее слегка дрожал.
        Томас поклонился. Она не смеет протянуть ему руку, боится, что, если он дотронется до нее, она совершенно потеряет власть над собой. Гости поздоровались с остальными, все подошли к камину.
        Она не могла смотреть на него, но чувствовала, что он не сводит с нее взгляда. Завязалась светская беседа; Катерина почти не принимала в ней участия. Елизавета читала сонет Серрея - бедного милого Серрея. Кате рина же думала лишь об одном: как устроить так, чтобы остаться с Томасом наедине. От ее желания воздух вокруг нее как будто сгустился и сделался сладким как мед.
        Когда гостей пригласили к ужину, пальцы Томаса как бы невзначай коснулись ее руки, и она едва не упала в обморок. Она не могла есть. И он тоже. Еду приносили и уносили. Затем Уилл, милый догадливый Уилл, попросил ее показать то место в парке, где она хочет устроить аптекарский огород. Может быть, она покажет ему, где посадит лекарственные растения? На пороге Уилл остановился и, ежась от мартовского холода, небрежно, словно речь идет о пустяке, обратился к другу:
        -Сеймур, ты присоединишься к нам?
        Катерина шла рука об руку с Уиллом по аллее и показывала, что посадили здесь по ее распоряжению. По другую сторону от нее шагал Томас; пространство между ними было как будто заряжено электричеством. Оба дышали неглубоко и часто.
        Они осматривали огород, окруженный живой изгородью. Вдруг Уилл развернулся и, не говоря ни слова, отошел. Оставшись одни, они тут же молча бросились друг другу в объятия.
        -Я так давно этого ждал! - прошептал Сеймур.
        -Я тоже…
        Его шапка упала на землю. Катерина прижалась носом к его шее, вдохнула его запах, и внутри у нее все таяло. Ей казалось, что она всю жизнь ждала этого мига. «Вот что такое любовь», - сказала она себе. Стихи о любви очень изящны и продуманны; их действия лишены всякого изящества. Грубая чувственность - и только.
        -Любовь моя! - прошептал Сеймур. - Как я хотел тебя… и как хочу! - Он сорвал с нее воротник и стал осыпать ее грудь поцелуями.
        -Приходи ко мне сегодня ночью, - едва слышно проговорила она, забыв о том, что только что овдовела, забыв о приличиях и пристойности. Она хотела одного: отдаться ему, забыть обо всем на свете. - Дверь в мою спальню будет открыта…
        ОЛД-МАНОР, ЧЕЛСИ, АПРЕЛЬ 1547Г.
        Катерина смотрела на мускулистую спину Томаса. На его коже плясали отблески пламени. Он надел рубашку через голову. Сердце у нее болело, как бывает всегда, когда он сердится. Он злится, что ему приходится рано утром уходить от нее - до того, как проснутся домочадцы. Катерина сама не знает почему, но из-за такой обидчивости она любит его еще сильнее. Он хочет жениться на ней; он то угрожает, то льстит. Катерину вполне устраивает ее теперешнее положение. Ей хочется, чтобы они и дальше оставались любовниками; она радовалась их тайным свиданиям, и ей не хотелось, чтобы все входило в привычную колею. Кроме того, их брак вызовет скандал при дворе: она собралась замуж, когда труп короля еще не остыл.
        -Но ты вышла за короля всего через два месяца после кончины Латимера, - напомнил Сеймур.
        -Ах, Томас, тогда все было по-другому, и ты все прекрасно понимаешь.
        -В чем разница? - помрачнел он. - Я такой же мужчина, как и он.
        Катерина не напоминала ему, что их брак, скорее всего, сочтут государственной изменой, ведь она - вдовствующая королева, а он - дядя нынешнего короля. Ни один из них не волен жениться по велению сердца. Они должны подчиняться государственному совету и Гертфорду.
        -Твой брат будет недоволен.
        -Мой брат… лорд-протектор. - Сеймур презрительно хмыкнул. - Зато король возражать не станет. Я его любимый дядя, Кит. Я спрошу у него… и он разрешит!
        -Главное, не зли своего брата. Он способен создать нам много неприятностей.
        -Мой брат даже твоего брата сделал маркизом, - пожаловался Томас. - А я получил всего лишь жалкий титул баронета да какой-то замок в захолустье, вдали отсюда.
        Казалось бы, злость и зависть должны были лишить его части привлекательности, но этого не случилось. Наверное, он немного похож на Уилла.
        -Не забывай, Томас, что ты еще и лорд-адмирал, а это важный пост.
        -Он полагается мне по праву, - ответил Сеймур. - Никто во всей Англии больше меня не годится для этого места!
        На самом деле от согласия на брак Катерину удерживал вовсе не страх разгневать лорда-протектора. Она сама не понимала, что с ней происходит. После смерти короля она наконец стала свободна, словно расправила крылья, а в браке ей снова их подрежут. Правда, руку и сердце ей предлагает не кто-нибудь, а ее любимый Томас Сеймур - сама мужественность, сама неотразимость. Он доставляет ей несказанную радость. В глубине души ей хочется закрепить его за собой, хранить, ле леять.
        -Возможно, тебе и достаточно того, что я твой любовник, но я хочу, чтобы наш союз был закреплен перед Богом, - снова и снова повторял он, постепенно преодолевая ее сопротивление любовным пылом. - Катерина, я хочу, чтобы ты была только моей. Мне невыносима мысль о том, что какой-то другой мужчина даже посмотрит на тебя!
        Он напомнил о том, как долго он ждал; легко ли ему было, когда его убрали с дороги и ему пришлось смотреть, как его единственную любимую выдают за пожилого короля? Он узнавал о ней обрывки новостей, находясь вдалеке и, по его словам, «умирая внутри». Постепенно Сеймур проникал в ее плоть и кровь, оставляя на ней след, подобно чернилам, проступающим на обратной стороне исписанной страницы. Мечты о свободе меркнут рядом с ним, кажутся пустыми, мелкими и греховными. К тому же на нее по-прежнему давят ее прошлые грехи. Если ей суждено вечное проклятие, почему она не может радоваться жизни хотя бы здесь, на земле?
        -Катерина, неужели ты не чувствуешь того же, что и я?
        Никакие ее слова не убеждали Сеймура в том, что она так же сильно любит его, как он ее.
        -Подумай только, мы будем проводить вместе целые ночи!
        Они смеялись, вспоминая сказку Чосера о мельнике, где любовники стремятся к тому же. Он читал ей сказку вслух только позавчера, читал по ролям - и за рогоносца, и за молодого любовника, и даже за неверную жену, нарочно повышая голос. Катерина едва не задохнулась от смеха. К ней даже постучала Мэри Оделл: она решила, что королева подавилась. Томасу пришлось прятаться под кроватью.
        -Видишь, на что идет мужчина, чтобы проводить со своей любимой всю ночь! - сказал он после того, как Мэри ушла. Потом он снова обиделся на нее и стал еще милее. - Приятно ли мне рыскать в темноте, словно вору?
        Кроме того, Катерина не могла не видеть его достоинств; вего присутствии у дам поднималось настроение, а юные девицы глупо хихикали. Они готовы были упасть к его ногам, как спелые колосья. Он мог бы получить любую из них, но выбрал ее. Думая об этом, Катерина слабела. Хотя она понимает, что в основе всего ее тщеславие, ей было все равно.
        В глубине души она сознавала, что переменилась; события последних месяцев сломили ее. Она все подвергает сомнению, гадает, истинны ли ее убеждения, вера в Бога. То, что с ней произошло, дало ей возможность с новой остротой почувствовать, как важно жить. Ей кажется, что Сеймур наполняет ее жизненной силой. Когда она с ним, она живет; такой живой она себя не помнила. Обычные ее заботы отошли куда-то вдаль; ей все равно, что Стэнхоуп теперь расхаживает, как королева. На коронации Стэнхоуп отказалась последовать за Катериной, Катерине и это было совершенно безразлично. Мыслями она была в Челси, в объятиях милого Томаса. Пусть Стэнхоуп волнуется из-за того, кому перед кем положено стоять. Она наложила руки на драгоценности королевы, в день коронации Эдуарда надела лучшие из них, а Катерина думала лишь об одном: как она рада, что ей уже не приходится надевать тяжеленные ожерелья, которые натирают кожу и оттягивают шею. Она грустила лишь о том, что среди драгоценностей королевы остается крест ее матери, хотя Стэнхоуп не соизволит надеть на себя такое простое украшение. Только крест Катерина и хотела бы
вернуть.
        Она обняла Томаса за плечи. В голову закралась страшная мысль: если она не согласится выйти за него, он скоро полюбит другую. Это так же ясно, как то, что ночь сменяет день, ибо таков порядок вещей. Но главное, она ни в чем не может ему отказать. Стоило ему хоть пальцем ее коснуться, и она мгновенно загоралась.
        -Да, я выйду за тебя замуж, - произнесла она, когда он надевал сапоги и собирался выйти.
        Он прыгнул к ней, повалил на постель и заключил в объятия:
        -Ты не пожалеешь!
        -Я и не собираюсь, - улыбнулась она, ероша ему волосы.
        -Сегодня же напишу королю, - сказал он, вставая и целуя внутреннюю сторону ее запястья, затем нежно погладил пальцем место поцелуя: - Я вижу твою вену, голубую от твоей крови. Мы смешаем нашу кровь и родим наследника!
        О ребенке Катерина не смела и думать, это запретная мысль. Она молчала и думала: можно ли получить столько из того, что она желала? Не слишком ли дерзко с ее стороны просить у судьбы подарить ей еще и ребенка? Она невольно вспомнила своего умершего младенца, его сморщенное личико и крошечную сеточку прожилок на закрытых веках.
        -Напиши и попроси у короля даровать нам разрешение на брак, - оживилась она. - Томас, сходи к королю, уговори его. Ты его любимый дядя, пусть сыграет для нас роль Купидона.
        -В самом деле, мысль неплохая! Моему братцу придется подчиниться, если король сам пожелает, чтобы мы поженились, - ответил Сеймур.
        Томас открыл дверь, но она поманила его к себе; ей хотелось еще раз обнять его.
        -Помни, Томас, король еще мальчик; вся власть у твоего брата. Пусть лучше он будет твоим союзником, чем врагом.
        -Любимая, что бы я делал без твоих добрых советов?
        -Попроси брата, - продолжила она, когда Сеймур был уже на пороге, - чтобы мне вернули мои драгоценности; яхочу получить крест моей матери. Больше мне ничего не нужно. Остальное пусть забирает Стэнхоуп, если для нее так важно красоваться в королевских побрякушках! С меня хватило. - Она вдруг увидела его лицо и замерла. Его охватывает… что? Злость? Тщеславие? Катерина не знала, но ей стало не по себе.
        -Не только крест, Катерина! Драгоценности стоят целое состояние, и они твои по праву.
        Он ушел. Она понимала: он имеет в виду, что эти драгоценности станут его. После того как они поженятся, все ее имущество перейдет к нему. Ей все равно; вещи всегда были ей безразличны, а его она хочет больше, чем что-либо другое.

* * *
        -Дот, позови мужа и следуй за мной, - сказала Катерина.
        -Позвольте мне сходить за ним, мадам. Он в музыкальном салоне.
        -Скорее, и ни слова.
        Когда Дот и Уильям пришли, они увидели Сеймура. Он повел их на барку.
        -Вы никому не сказали? - спросил он.
        -Ни единой душе, милорд, - ответил Уильям.
        -Не «милорд», Сэвидж! - рявкнул Томас. - Надо говорить «милорд адмирал», не забывайся!
        -Прошу прощения, милорд адмирал.
        Уильям с трудом скрывал презрение. Но Сеймур ничего не заметил. Уильям Сэвидж слишком далеко от него, чтобы его замечать. Дот знала: ее муж невысокого мнения об этом человеке, он считал его высокомерным сукиным сыном. Но Катерина его любит, и этого достаточно, чтобы Дот относилась к нему неплохо. Наверное, в нем есть и что-то хорошее. Она помнила его еще по Чартерхаусу, помнила, как волновались молодые девицы, когда он приезжал в гости. И бедняжка Мег тогда в саду цепенела при мысли, что ей придется выйти за него замуж. Даже Дот тогда его чуть-чуть побаивалась. Он неискренен, и Дот рядом с ним часто бывало не по себе. Он неглубок; ей кажется, что он весь - блестящая поверхность, под которой ничего нет. Его взгляд ни на чем не задерживается подолгу; глаза все время бегают, порхают, как бабочки. Если оборвать у бабочки красивые крылья, она превратится в уродливую гусеницу… Правда, теперь Дот уже не боится Сеймура. Теперь ей ничего на свете не страшно.
        Барка скользила по реке. Дот наблюдала за Катериной. Она прильнула к Сеймуру, как влюбленная девчонка. Дот еще не видела ее такой помолодевшей и беззаботной. Как будто с ее плеч сняли огромную тяжесть. Ей казалось: кто-кто, а Катерина Парр способна справиться с неискренним, увертливым красавцем. Сеймур красив, этого у него не отнять, и умеет так взглянуть, что женщины тают. Правда, к Дот это не относится; она раскусила таких красавцев еще в юности, когда думала, что влюблена в Гарри Дента. Гарри Дент тоже считался красавчиком и расхаживал с таким же самодовольным видом. Его избраннице казалось, что она лучше царицы Савской, но потом Дот быстро поняла: Гарри Дент любит только самого себя. Дот готова поставить последний пенни на то, что и Сеймур таков же.
        Она видела Гарри Дента, когда неделю назад приезжала в Стэнстед-Эбботс повидаться с мамой и рассказать о своем замужестве. Он растолстел, облысел и растерял свою красоту вместе с волосами; Дот мысленно усмехнулась, вспоминая, как давно он кружил ее в танце. Прошло почти десять лет с тех пор, как она уехала, и все изменилось, не только талия Гарри.
        Маму она нашла в прачечной Рай-Хаус. Хотя Дот нарочно надела не самое нарядное платье, ей казалось, будто она стала в родном доме чужой. Мама была в деревенском домотканом платье, чистом, но залатанном на локтях. Подол юбки она подобрала под передник; на голове простой чепец из голландского полотна, как те, что носила сама Дот в девушках.
        Дот привезла маме в подарок три ярда тонкого атласа, но сразу поняла, что прогадала. На что маме тонкий атлас абрикосового цвета? Руки у мамы загрубели от стирки, и Дот невольно одернула рукава: теперь руки у нее стали мягкими и белыми, как у леди, и на пальце у нее аквамарин - подарок королевы, такой большой, что за него в Саутуарке ей бы отрезали палец. Они скованно поздоровались; Дот казалось, что ее голос звучит как-то фальшиво.
        -Нет, вы только посмотрите! - воскликнула мама. - Моя малышка Дотти выросла и вышла замуж… какая ты стала - прямо леди! - Она отошла на шаг, чтобы полюбоваться Дот; лицо у нее стало морщинистым, как печеное яблоко. Глаза у Дот наполнились слезами.
        -Мама, - сказала Дот, - у нас с Уильямом есть дом в Девоне; переезжай к нам, если хочешь! Надеюсь, скоро у нас будет много детей…
        Мать погладила дочь по щеке пальцем грубым, как плотницкая доска.
        -Нет, дочка, стара я уже, чтобы привыкать к новому месту. И где этот Девон? Наверное, на самом краю света. И потом, как я уеду из Стэнстед-Эбботс - вдруг твой брат вернется? Он ведь уплыл за море. Попал в долги и сбежал. Оставил своих подружек и малышей.
        -Но, мама… - начала Дот, но мать перебила ее:
        -А еще мне, понимаешь ли, здесь нравится.
        -Как хочешь, - ответила Дот, чувствуя, как к горлу подступил комок: они опять разлучаются, и мать уходит от нее, уходит в такое место, куда ей не попасть. - Я собиралась пригласить к нам и маленькую Мин с мужем… Он может управлять фермой.
        Мать опустила глаза, и у нее прервалось дыхание.
        -Но тогда ты останешься здесь одна.
        -Дотти, мне и здесь хорошо. У меня здесь есть друзья. У жены твоего брата на руках шестеро, и ей моя помощь нужнее, чем тебе. А маленькая Мин пусть едет с тобой. Может, ты и из нее сделаешь леди - я возражать не стану. У них ведь двое детишек - пусть растут вместе с твоими. Подумать только, Дотти, у меня будут образованные внуки!
        Дот накрыла волна нежности к матери; проглотив ком, она спросила:
        -Мама, хочешь познакомиться с моим Уильямом?
        -Нет, малышка. Не буду знать, что сказать ему, он ведь у тебя из благородных…
        -Мама, он не такой, ты…
        -Нет, Дороти, - решительно возразила мать. - Ты сама не понимаешь, как сильно ты изменилась, и давай на этом покончим.
        Перед отъездом мать сунула Дот сверток с атласом и велела:
        -Отдай его маленькой Мин. Ей от него будет больше проку, чем мне, если она поедет в Девон.
        -Может быть, тогда возьмешь вот это? - Дот с трудом отвязала кошелек с пояса и протянула его матери.
        Некоторое время кошелек находился между ними; потом мать и дочь дружно рассмеялись.
        -От этого не откажусь, - сказала мама.
        -Ты не думай, у меня еще есть, - успокоила мать Дот. - Я позабочусь, чтобы ты ни в чем не знала нужды.
        Барка пристала к небольшой пристани. Все вышли и последовали за Сеймуром, который широким шагом шел вперед, ведя Катерину за руку. Скоро они подошли к часовне; Дот не успела удивиться, когда Сеймур объявил, что они станут свидетелями их с Катериной венчания. И прежде чем Дот могла что-либо сообразить, словно ниоткуда появился священник.
        -А! Вот и счастливая чета, - сказал он, широко улыбаясь, раскрывая приветственные объятия и ведя их в часовню, где пахло сыростью.
        Он завел речь о святости брака, о том, как важно воспитывать детей в новой вере, но Сеймур перебил его:
        -Давайте поскорее покончим с этим.
        Катерина почти не замечала, как сыро в часовне. Краем глаза она видела, как Томас передал священнику мешок с монетами. Он платил за молчание и за быстроту. Она невольно вспомнила свою предыдущую свадьбу: тщательно отобранных знатных гостей, великолепный пир, развлечения, танцы. Она рада теперешней простоте и рада, что ее свидетелями стали милая Дот и Уильям Сэвидж. Ей, конечно, хотелось пригласить на свадьбу брата и сестру, но Томас настоял, чтобы они обвенчались тихо. Он так и не спросил разрешения ни у короля, ни у совета, ни у родного брата.
        Катерина на некоторое время забыла обо всем. Она любовалась своим женихом, который приносил брачные обеты.
        Где-то наверху, под деревянным потолком, гнездились ласточки; время от времени они влетали в окна. Ее забавляло, что она, вдовствующая королева Англии, выходит замуж в часовне, где в окнах нет стекол. Одна алтарная свеча догорела и погасла.
        -…в болезни и здравии, - повторяет она, - в радости и в горе…
        Она невольно вспоминала, как Мег перед ее свадьбой с Генрихом, по наущению Кэт Брэндон, читала «Батскую ткачиху». Как они тогда смеялись! Теперь она, почти как та самая ткачиха, трижды вдовела и выходит замуж в четвертый раз.
        Интересно, что обо всем этом думает Бог?
        -…Пока смерть не разлучит нас. - Как будто время пошло вспять и она не выходила за Генриха Восьмого. - Даю тебе слово.
        Сеймур сжал ей руку, склонился к ней, обнял, раздвинул губы языком. Катерина зажмурилась. От счастья кружилась голова. Она лишь успела подумать: наверное, сейчас священник не знает, куда девать глаза, и делает вид, будто прибирает в алтаре.
        Новобрачные вышли из часовни и снова сели на барку; Катерина была как во сне. Они снова плыли вверх по реке, хотя начинался прилив. День погожий, на поверхности воды плясали солнечные зайчики, у берега проплывала флотилия лебедей. Молодой муж привлек ее к себе. Он не сводил с нее нежного взгляда, поцеловал ее в лоб.
        -Я счастливейший из смертных, - прошептал он, и Катерина блаженно улыбнулась.
        -Так ты скажешь королю? - спросила она.
        -Милая, не волнуйся. Я со всем разберусь. Все будет хорошо. Я получу разрешение, а потом признаюсь, что дело уже сделано.
        Интересно, как молодой король отнесется к тому, что они уже поженились? Катерине не по себе: ведь она стала соучастницей обмана. Кроме того, непонятно, как поведет себя брат Томаса. Но любовь заставляет ее забыть обо всем. Кроме того, это такой незначительный грех по сравнению с тем, что она готова была сделать с отцом нынешнего короля, если бы не вмешательство Хьюика!
        -Теперь ты моя, - сказал Томас. - И я буду о тебе заботиться.
        Она почувствовала, как тяжело его рука легла ей на плечо. Молодой король ни за что не допустит, чтобы его мачеху и любимого дядю обвинили в государственной измене!
        -Да, Томас, ты позаботишься обо мне, - с трудом произнесла она.
        -Конечно, позабочусь, милая. Я буду жить ради тебя. Я все улажу с королем и советом, я верну твои драгоценности, и я… - он крепче сжал ей плечо, - подарю тебе ребенка.
        Она глубоко вздохнула, и все ее тревоги улетучились. Он защитит ее! Она так привыкла к страху, она забыла, как жить без него.
        СЕЙМУР-ПЛЕЙС, ЛОНДОН, ИЮЛЬ 1547Г.
        Накануне приехала новая воспитанница Сеймура, леди Джейн Грей. Она практически принцесса, и Елизавета, которая приходится ей кузиной, настороженно присматривалась к ней - словно кошка, которая готовится схватить мышь.
        Джейн Грей была худенькая и невысокая, с лебединой шеей. Она не похожа на других десятилетних девочек, пухлых и розовощеких, с которых еще не сошел детский жирок. Она вся как будто состоит из углов, острых локтей, торчащих ключиц. Из-за нервных рук и широко расставленных глаз она напоминала Дот птицу. Глаза у Джейн такие светлые, что на солнце кажутся белыми. Она не удивилась бы, если бы оказалось, что под чепцом у девочки перья, а не волосы.
        Поползли слухи о том, что Джейн прочат в жены королю Эдуарду. Говорят, Сеймур заплатил целое состояние, чтобы девочку отдали ему под опеку; если ему удастся выдать ее за короля, все лавры достанутся ему. Всякий раз, как при Елизавете заходила речь о будущей свадьбе, она громко фыркала, словно старая тетка. Джейн Грей, как и она, получила хорошее образование. Возможно, она даже знала больше, чем кузина. Однажды Дот слышала, как Катерина хвалила ее, когда Джейн прочла стихотворение по-гречески. Точнее, Дот сама решила, что это стихи, а потом Елизавета презрительно процедила:
        -Значит, она знает греческий, вот как?
        Теперь Джейн сидела рядом с Уильямом за спинетом и играла первую партию. Пьеса сложная; Джейн спотыкалась на одном и том же месте, но не сдавалась.
        -Да, вот так, молодец! - хвалил ее Уильям, когда она в первый раз добралась до конца без запинки, и лицо девочки расплылось в такой непосредственной, искренней улыбке, что Дот невольно улыбнулась тоже.
        Пока все разделяли детскую радость Джейн, Дот вдруг поняла, как редко улыбается Елизавета, а если и улыбается, то осмотрительно, словно ее улыбки драгоценны, как бриллианты, и нельзя тратить их впустую. Может быть, Елизавета разучилась веселиться после того, как ее матери отрубили голову. Дот неожиданно посочувствовала девочке и сама себе удивилась.
        Дот сидела наискосок от спинета; уее ног трехлетний племянник Катерины играл с деревянными бусами. Ей поручили заботу о Неде, который приехал к ним на несколько месяцев. Такая работа для благородных дам, и она теперь стала дамой, хотя ей до сих пор в это не верится. Она вышивает воротник для Катерины: крошечные красные цветочки, в середине каждого жемчужина. В окна льется яркий свет; на полу лежат цветные ромбы. Дот покосилась на камин: его не мешало бы вымести. Она с трудом удержалась, чтобы не взять метлу и не подмести как следует. Она еще не привыкла к новой жизни. Раньше она была невидимкой, которая выметала золу из камина, выбивала ковры. Иногда она не то чтобы скучает по прошлой жизни, нет… Она скучает по тому, что постоянно что-то делала. Для нее в доме всегда находилась работа. Иногда она скучает по своим прежним делам. Благодаря им она оставалась сильной и крепкой, ведь ей с утра до ночи приходилось таскать тяжести, нагибаться, бегать вверх и вниз по лестнице, мыть полы, подметать, заправлять постели, складывать платья. Работа оживляла ее. Теперь она дворянка; ей положено вышивать,
читать, играть в карты, читать стихи. Такие дела оказывали на нее прямо противоположное дейст вие. Ей недоставало физической работы. Хотя ей поручили присматривать за маленьким Недом, его одежду стирала специальная горничная, она же убирала за ним, а еще одна его кормила. Дот же должна просто занимать его, учить молитвам и бранить, если он плохо себя ведет, что случается редко.
        Вот что значит быть женщиной в том мире, куда она вознеслась! Нужно сидеть тихо, молча, быть опрятной и красивой, во всяком случае на публике. Молодые девушки каждый день берут уроки танцев у настоящего итальянского маэстро. Он обращается с ними властно. Мэри Оделл, новенькая, немного неуклюжа, правда, танцует она неплохо. Но до Елизаветы ей далеко. Она старается быть лучшей во всем. Дот боится насмешек, поэтому не учится танцевать, а просто смотрит на девушек из угла. Рядом с ней обычно сидит Лиззи Тируит - по ее словам, она свое уже оттанцевала.
        Внизу, в саду беседовали Катерина и Сеймур. Дот слышала их в открытое окно. Она рада, что их брак перестал быть тайной. Слухи о нем распространились быстро, хотя ни она, ни Уильям никому ничего не говорили. Наверное, няня Елизаветы мистрис Астли заметила, как Сеймур является к ним по ночам. Мистрис Астли - старая сплетница; она остановила Дот возле кухни, когда после свадьбы не прошло и недели.
        -Дороти Сэвидж, расскажите-ка о новом павлине королевы, - сказала она, делая непристойный жест рукой.
        -Не понимаю, что вы имеете в виду, - ответила Дот и отвернулась, но Астли перегородила ей дорогу и не дала пройти.
        -Нечего задирать передо мной нос! - прошипела она. - Что с того, что ты служишь вдовствующей королеве? Моя хозяйка - леди Елизавета, принцесса крови, а твоя госпожа стала королевой только по браку.
        Дот очень хотелось оттолкнуть злобную старуху, но она сдержалась. Она давно поняла, как ценно умение вовремя промолчать.
        -Запомни, Дороти Сэвидж, - продолжала Астли, - пусть ты и разодета в пух и прах и королева дарит тебе красивые платья, меня ты не проведешь! Я хорошо помню, откуда ты родом!
        -Мистрис Астли, я ничего не скрываю. Пусть мой отец и не был дворянином, человеком он был хорошим, - ответила Дот, выпрямляясь в полный рост и возвышаясь над низкорослой толстухой. - Голубая кровь не обязательно делает своего обладателя хорошим, - продолжала она, сама себе не веря. Неужели она способна так отвечать? Но она не зря провела столько лет при дворе, наблюдала, слушала. Она многому научилась.
        Астли пыхтела и сопела, собираясь с ответом, но Дот стремительно развернулась и убежала во двор, крикнув через плечо:
        -Насколько я помню, Христос был простым плотником!..
        Теперь к инструменту подошла Елизавета, а Джейн Грей примостилась на краешке табуретки рядом с двоюродной сестрой. Елизавета играла популярную песенку о любви, которую все мурлыкали уже больше недели. Длинные белые пальцы Елизаветы порхали по клавишам; она расцвечивала мелодию своими вариациями, потом запела высоким голоском. Глаза у нее закрыты, но время от времени она открывала их и окидывала комнату беглым взглядом, желая убедиться, что все смотрят на нее. Все действительно смотрели на нее. Джейн была совершенно взбудоражена.
        Во время паузы Елизавета ненадолго обернулась к Уильяму, который стоял у нее за спиной, подмигнула ему. Он отвернулся и удивленно посмотрел на Дот. Елизавете хотелось, чтобы все мужчины обожали ее; Дот видела, как она кокетничала даже с самыми низшими мальчишками-слугами. Правда, на Уильяма ее чары не действовали; как-то он признался Дот, что находит ее несносной. Учить Елизавету музыке его попросила Катерина, а ей он не мог отказать.
        На солнце у окна тепло; Дот прислонилась головой к оконной раме и задремала. Внизу по-прежнему разговаривали королева и Сеймур. Катерина была чем-то взволнована, а Сеймур ее успокаивал, но из-за музыки она не могла разобрать слов, только интонацию: его бархатную, ее пронзительную.
        -Кит, - услышала она, когда в пении наступила пауза, - мы их вернем. - Сеймур начинал злиться. - Они проявляют пренебрежение не только к тебе, но и ко мне.
        В голову Дот закралась мысль: Сеймуру, как и Елизавете, больше всего хочется, чтобы им все восхищались.
        -Но мой крест, Томас! Среди этих драгоценностей крест моей матери, о чем Стэнхоуп прекрасно известно! - Катерина скомкала платок. Прошло уже три месяца с тех пор, как Томас обещал вернуть ей крест. Три месяца она замужем. У нее чешется нос и щиплет глаза, как иногда бывает в такое время года; ей хочется окунуть голову в таз с холодной водой.
        Она вспоминала детство, когда они с Уиллом и сестрицей Анной тайком убегали купаться на озеро. Никто не должен был знать об их вылазках. Они придумывали какой-нибудь невинный предлог - что идут собирать цветы или охотиться на бабочек, - а сами незаметно ускользали на озеро. Там они раздевались до сорочек, бросали одежду в кучу, осторожно шлепали босыми ногами по илу и входили в ледяную воду. Уилл нырял головой вперед, кувыркался, выныривал на поверхность, тряс головой, как спаниель; брызги летели от него во все стороны. Катерина и Анна не хотели окунаться с головой - мокрые волосы могли их выдать. Кроме того, Анна тогда была еще маленькая и не умела плавать.
        Катерина помнила, как Анна влезала ей на спину, обхватывала ее ногами за талию и они вместе шли до тех пор, пока вода не доходила ей до подбородка. Она слегка вздрагивала, вспоминая, как прохлада окутывала ее со всех сторон, под ногами хлюпал ил. К ним подплывали рыбешки и тыкались им в ноги. Анна, охваченная радостью, хихикала ей на ухо, и сама Катерина трепетала. Ей было немного страшно: что скрывается под илом, на который она наступает босыми ногами?
        -Милая, крест - всего лишь безделушка. Я подарю тебе куда более красивые драгоценности. Мне невыносимо другое: знать, что мой братец и его чудовищная жена так со мной обращаются. Она расхаживает по дворцу в драгоценностях королевы, а ведь королева - ты! До тех пор, пока мой племянник не женится, ты остаешься королевой. И ты - моя жена. Я уже не говорю об их ценности. Это пренебрежение ко мне, Катерина! - Он хлопнул себя ладонью по бедру.
        Она молчала. Нет смысла убеждать его в том, что так называемая безделушка очень ценна для нее, нет смысла объяснять, как она дорога ей. Кроме того, теперь у нее есть Томас. Она вспоминает, сколько часов перебирала пальцами жемчужины и думала о нем, гадала, где он и с кем, внутренне бурля при мысли, что он может полюбить другую. Теперь он ее муж. Ничего подобного она прежде не знала. Он как будто вдохнул в нее жизнь. Он играет на ее теле, как на музыкальном инструменте. Она постоянно горит желанием.
        Она и не догадывалась, что способна на такую безудержную страсть. Всю жизнь Катерину Парр считали хладнокровной и разумной.
        Однако она уже чувствует, как он отдаляется от нее - постепенно, мало-помалу, и все же… Сначала его удерживала интрига. Лорд-протектор кипел от ярости, узнав об их свадьбе, да и король не обрадовался, когда выяснилось, что у него испросили позволения на брак, который уже состоялся. Томас, правда, все уладил, как и обещал. Ему удалось задобрить молодого короля. Наверное, по сравнению с лордом-протектором, который и вздохнуть бедному мальчику не дает без своего позволения, Томас для него - как глоток свежего воздуха. Томас дает племяннику деньги на карманные расходы, ведь стараниями лорда-протектора король беден как церковная мышь. И пусть мальчик теперь отдалился от нее, но он едва ли забыл, как она заботилась о нем, когда он только-только вышел из младенческого возраста.
        И все же тайное замужество лишило Катерину доверия короля. И с Марией нет прежней близости. Мария не одобрила ее брак, считает, что тем самым она продемонстрировала неуважение к ее отцу. Не следовало вдове Генриха Восьмого так быстро снова выходить замуж. Мария перестала отвечать на письма Катерины.
        Сеймура радовала атмосфера скандала. Когда стало известно о том, что они поженились, в Лондоне появились отвратительные памфлеты с рисунками, в которых подвергалась сомнению добродетельность Катерины. Ей было известно о памфлетах со слов Хьюика. Как же она мучилась от стыда! Томас был ее оплотом; рядом с ним она могла и дальше жить с высоко поднятой головой и сносить язвительные замечания Стэнхоуп. Та не стеснялась в выражениях. Она говорила о том, как низко пала Катерина, после короля выйдя замуж за младшего брата. Стэнхоуп не изменилась; всю жизнь она карабкалась вверх по иерархической лестнице. Она всегда точно знала, кому и когда положено стоять на той или иной ступени. Ради того, чтобы забраться повыше, она готова была идти по головам.
        Скандал только распалял Томаса; он радовался, что обязан защищать жену, ограждать ее от неприятностей. Но вот скандал утих; все мало-помалу смирились с их новым положением. И Катерина почувствовала с его стороны некоторое охлаждение. На публике ничего не заметно; он изображает пылкого влюбленного. Иногда ей кажется, что его страстность - всего лишь игра; от него веет холодком. По мере того, как он отдалялся, она все больше желала его. Ее пыл рос, поглощая ее.
        По дорожке шел садовник, Катерина окликнула его, поманила к себе.
        -Уолтер, будьте добры, срежьте немного лаванды, - сказала она. - Ее нужно разбросать в моей спальне.
        Садовник почтительно снял шапку и щурился на солнце. В руке он держал луковицы; под ногтями у него была земля.
        -Что это? - спросила она.
        -Гиацинты, мадам, - ответил он. Катерина почувствовала, что муж не сводит с нее гневного взгляда. - Я сохраню их до следующего года; тогда мы сможем любоваться ими весной. Это те самые душистые, которые вам так нравились.
        -Уолтер, с нетерпением жду, когда можно будет снова любоваться ими и наслаждаться их ароматом.
        -Довольно! - рявкнул Сеймур, и Уолтер отошел. - С какой стати ты зовешь его по имени? - возмутился он.
        -Так его зовут, - ответила Катерина, с улыбкой гладя бороду мужа.
        -Я не потерплю, чтобы ты так запросто обращалась со слугами.
        -Ах, Томас, я знала его отца, а его самого помню еще мальчишкой.
        -Не потерплю… - Он умолк и вдруг крепко схватил ее за запястье. Катерина ахнула, хотела что-то сказать, но он ее перебил: - И болтовня насчет гиацинтов… Он слишком фамильярен! Я от него избавлюсь.
        -Как хочешь, - ответила она, понимая, что, если она станет защищать садовника, все будет только хуже.
        Сеймур не смотрел ей в глаза; он дулся, как маленький мальчик. Хотя его желание угасало, зато ревность расцветала пышным цветом. Он не позволял ей оставаться наедине ни с одним мужчиной, даже с Хьюиком. Иногда Катерине казалось, что в глубине души ее муж согласен с автором памфлета, в котором подвергается сомнению ее добродетель. Впрочем, его ревность доказывала, что он по-прежнему ее любит. Конечно, Томас собственник, он горд и заносчив, как мальчишка, и все же в чем-то он ей не доверяет.
        Она слышит, как в музыкальном салоне поет Елизавета; ее высокий и звонкий голос невозможно перепутать ни с чьим. Песенка плывет в вечернем воздухе.
        -У девочки красивый голос, - заметила она.
        -Я должен идти. - Сеймур небрежно поцеловал ей руку, развернулся и широким шагом ушел прочь.
        Глядя ему вслед, глядя, как полы плаща взлетают вверх при ходьбе, Катерина думала о том, что слишком сильно его любит. Она вспоминала, как ночью он прижимается к ней всем телом, как его руки ласкают ее, - и изнывала от желания. При такой страсти у них непременно будет ребенок… иначе и быть не может. Но время уходит. Прожитые годы начинают сказываться на ней. В тридцать пять многие женщины уже не могут рожать. Правда, к тридцати пяти годам большинство женщин выглядят старухами; они расползлись и обрюзгли после многочисленных родов. А у нее, как сказал однажды Томас, срывая с нее сорочку, «фигура молодой девушки».
        -Ты вернешься вечером? - крикнула она ему вслед, но он ее не слышал, а если и слышал, то не ответил. Она села на траву, расправив юбки, и потерла зудящие глаза. Она слышала цокот копыт у конюшни - он уезжает. Он вернется к ней, в этом она уверена, ведь они поженились по любви. Он всего лишь дуется.
        -Вам грустно? - вдруг раздался чей-то тоненький голосок.
        Катерина вздрогнула от неожиданности.
        -Джейн! - воскликнула она. - Как вы меня напугали. Я думала, вы в музыкальном салоне, с остальными.
        -Вы плачете?
        -Нет, Джейн, просто у меня чешутся глаза, и я их терла.
        -У вас печальный вид.
        -Нет, Джейн, как я могу печалиться, когда у меня есть все, чего я желаю?
        Джейн озадаченно улыбнулась; девочка, видимо, не понимала, как можно получить все, чего желаешь.
        -Давай разыщем Крепыша и выгуляем его в саду.
        Они позвали пса и, держась за руки, направились к садовой калитке. Катерина покосилась на Джейн и подумала: девочка очень хладнокровна и уравновешенна. Ее чуть ли не с рождения готовят к будущему. Она напоминает Катерине живую изгородь, которую причудливо подстригли ножницы садовника. А будущее ей выбирать не дано, ведь в ее жилах, как в жилах ее кузины-певуньи, течет королевская кровь. Катерина не знала, что это - благословение или проклятие.
        Томас по-прежнему намерен выдать Джейн Грей за короля, что само по себе неплохо. Но лорд-протектор надеется заманить в свои сети пятилетнюю королеву Шотландии до того, как на нее наложат лапы французы. Всех этих девчушек двигают, как пешек в шахматной партии. Пора подобрать жениха и для Елизаветы, ведь ей уже четырнадцать. Никто не знает, хорошая она партия или нет, законнорожденная или нет, принцесса или нет - бедняжка! А ведь есть еще Мария; ей тридцать один год, а она до сих пор в девицах. Мария не появляется при дворе. Зато лорд-протектор не видит, как она ходит к мессе; католические богослужения под запретом.
        ХАНУОРТ-МАНОР, МИДДЛСЕКС, НОЯБРЬ 1547Г.
        Небо над Хаунслоу-Хит было темное, низкое, похожее по цвету на кашу; оно давило на них. Во время грозы, которая бушевала несколько дней назад, сорвало последние листья с деревьев, и все вокруг неприветливо и сурово. Взмыленные лошади устали и из последних сил бредут к дому. За ними, вывалив языки, спешат заляпанные грязью гончие. Охота продолжалась почти целый день; сзади слуги несли тушу крупного оленя. Еще один слуга вел в поводу мула, нагруженного двумя оленями поменьше; их взвалили на мула, как мешки.
        Одного убитого оленя Катерина собиралась послать Анне Стэнхоуп; она надеется, что жест доброй воли поможет ей вернуть мамин крест. Правда, она ни в чем не уверена: Томас поссорился с братом из-за драгоценностей королевы. Стэнхоуп стала невыносима; она расхаживает по дворцу, задрав нос. Она снова ждет ребенка - восьмого по счету. Катерина невольно думала о том, что мир устроен несправедливо. Одной женщине достаются восемь детей, а другой - ни одного. Но она уже свыклась со своей бездетностью. Ее уже не гложет острая тоска. Осталась лишь тупая боль, смутное ощущение, что ей чего-то недостает, только и всего. Зато на ее попечении появилась Джейн Грей; да и малыш Нед Герберт, сын ее сестры, очень радует ее. И конечно, с ней милая Елизавета. Можно сказать, что и у нее в каком-то смысле есть дети.
        Елизавета скачет впереди, рядом с Томасом. Ее амазонка из изумрудно-зеленой шерсти - единственное яркое пятно на фоне серого ландшафта, если не считать прядей ее рыжих волос, которые выбились из прически и плывут за ней, как хвост кометы, да проблеск розового атласного рукава, когда рука Томаса взлетает вверх на холодном ветру.
        Катерина внимательно наблюдала за ними. Они непринужденно болтали. Елизавета что-то говорила; Томас со смехом придерживал лошадь, чтобы ехать с ней рядом. Наклонившись к ней, он вынул веточку из ее волос. Елизавета положила ему на плечо руку, улыбаясь, хлопает ресницами, что-то говорит, а он выпускает ее руку и, шлепнув ее по бедру, скачет вперед. Катерина сгорала от ревности. У нее внутри как будто поселился клубок змей. Она пыталась убедить себя, что Томас ведет себя как хороший отчим, и все же опасалась, нет ли в их отношениях чего-то большего…
        Среди слуг уже поползли слухи, но ее ушей они еще не достигли. В конце концов кое-что обронила Дот: Томас заходит по утрам в спальню Елизаветы, когда та еще не встала. Катерине не хотелось верить сплетникам. Дот никогда не любила Елизавету. Много лет подряд Катерина видела, как Дот мрачно наблюдает за принцессой. Правда, и Елизавета никогда не относилась к Дот по-доброму. Наверное, теперь Дот решила по-своему отомстить…
        -Все так говорят, - не сдавалась Дот.
        Катерина убеждала себя, что влечение Томаса к девушке невинно. Слуги любят почесать языки. И все же в последнее время она всегда сопровождает Томаса во время его утренних визитов. Она посоветовалась с Хьюиком; тот предложил отослать Елизавету прочь. Но Катерине не хотелось разваливать свою импровизированную семью.
        Однако маленькая сценка, свидетельницей которой она стала, говорила о близости особого рода. Она помнила, как сама смотрела на Томаса в тот роковой миг, который вселил такой гнев в короля. Потом последовала ее опала, которая еще неизвестно чем закончилась бы… Она прекрасно понимала значение таких взглядов.
        -Но мы ведь недавно поженились, причем поженились по любви, - говорила она в разговоре с Хьюиком.
        -Кит… - он протяжно вздохнул, - любовь мужчины не бывает всеобъемлющей; только женщины способны любить всем сердцем. Я это знаю, ведь я и то и другое!
        Однажды он признался ей в распутстве Юдолла, и Катерина спросила, ревнует ли он.
        -Нет, - ответил Хьюик, - потому что я знаю: он ничего не может с собой поделать.
        Но ее ревность бурлила в ней и не успокаивалась. «Я не разрушу свою семью», - обещала она себе. А может быть, Господь избрал такой способ наказать ее? Он послал ей мужчину, который разобьет ее сердце.
        Больше она не находила в себе вдохновения для того, чтобы писать книгу. Хьюик убедил ее послать «Стенания» впечать. Если бы не он, она бы и не подумала об этом. В последнее время она ни о чем и ни о ком, кроме Томаса, думать не могла. Иногда ей было страшно забыться, потерять себя в своей любви. Все, что она считала важным прежде, улетучилось, превратилось в прах. Куда подевалась та женщина, что должна была стать маяком для новой веры? «Стенания» опубликуют стараниями милого Хьюика, который, должно быть, недоумевает, что случилось с его эрудированным другом.
        -Я потерял вас из-за эроса, - сказал он ей недавно. - Но вы вернетесь, эрос со временем теряет свою привлекательность.
        Они оба от души посмеялись над его словами.
        «Стенания» должны стать памятником той тщеславной женщине, какой она была когда-то… Но даже мысль о книге не внушала Катерине радость. Реформа как-то движется без ее участия. Ее возглавили Кранмер и лорд-протектор; ежемесячно появляются новые законы. Запрет благословения свечей; вначале Великого поста не читаются ектеньи, относящиеся к благословению пепла; ипомазание пеплом не совершалось. Запрещены и вынесены из церквей все святые образы, скрижали, распятия и дарохранительницы. Запретили читать пассии на латыни во время мессы… Все как она и мечтала, но саму Катерину реформы больше не трогали. Она осталась верна своим убеждениям, но больше не стремилась возглавить перемены. Слишком велики ее грехи. «Прощение можно получить только верой», - прошептала она и вздохнула, вспоминая, как волновалась из-за затмения, сулившего большие перемены, и как пылко относилась к трудам Коперника, который совершил переворот в астрономии. Она сама казалась себе неотъемлемой частью всего нового; на какое-то время она поверила, что без нее перемены невозможны.
        -Как я тогда была горда - и как неустойчива, - шептала она.
        Елизавета поравнялась с Томасом; Катерина встряхнулась, готовясь к схватке. Она пустила лошадь легким галопом и догнала их.
        -Эй! - Она коснулась рукоятью кнута крупа лошади Елизаветы и втиснулась между ними.
        -Дорогая. - Том поцеловал кончики ее пальцев и поднес их к своей щеке.
        Елизавета отвернулась и тихо захихикала. Она казалась Катерине очень юной и очень невинной. Все происходящее тоже вполне невинно; Катерина ругала себя за ревность, за то, что позволила разыграться фантазии.
        -У нас для вас сюрприз, - сказала Елизавета.
        -Какой? - улыбнулась Катерина, ее страхи понемногу успокаивались.
        -Если скажем, - усмехнулся Томас, - это уже не будет сюрприз.
        Смятение внутри ее утихло; мир обретал привычные очертания, и они вместе въехали в ворота, спешились, передали лошадей конюхам, сбросили плащи и топали ногами, чтобы сбить грязь с сапог.
        -Пойдемте, матушка. - Елизавета взяла ее за руку и повела в буфетную. - Только тише, здесь нельзя шуметь. - Она на цыпочках зашла в нишу у камина и поманила Катерину за собой. Щеки Елизаветы раскраснелись. В нише лежала обезьянка Вирсавия, жена Франсуа; кней прижался младенец, его миниатюрная ручка вцепилась в шерсть на боку матери.
        -Вот он, сюрприз, - прошептала Елизавета.
        Сердце у Катерины стало легким, как воздух, и она лишь тихо ахнула; ее возглас больше похож на вздох.
        ОЛД-МАНОР, ЧЕЛСИ, МАРТ 1548Г.
        Уже март, но еще холодно. Хьюик с нетерпением ждал тепла; впромозглую сырую погоду его коже особенно плохо. В парке моросит дождь. Хьюик и Катерина гуляли по берегу реки. Она крепко держала его за руку; Крепыш трусил впереди, время от времени останавливаясь и принюхиваясь к чему-то. Катерина держалась свободно и непринужденно; она смеялась и рассказывала забавные истории о своей жизни, требуя, чтобы он тоже рассказывал ей придворные сплетни. Хьюик давно уже не видел ее такой веселой; все напряжение ушло из нее, острые углы смягчились.
        Может быть, четвертое замужество все же пошло ей во благо. Хьюик отговаривал ее, предлагал оставить Сеймура любовником. Ему больно было видеть ее рядом с таким пустозвоном. Но после мучительных ночей с грубым и вонючим королем она заслужила право спать с красавцем. Катерина остановилась, подняла плоский камешек и ловко бросила в воду; ее «блинчик» подскакивал на поверхности воды шесть… семь раз.
        -Когда вы этому научились? - изумленно спросил Хьюик.
        -Мы с братом, бывало, соревновались в детстве. Ему ни разу не удалось меня победить.
        Вдруг она что-то подняла с земли, сжала в руке.
        -Что там?
        Она чуть приоткрыла руки, и Хьюик увидел в них лягушонка.
        -Поцелуйте его, - поддразнил Хьюик Катерину, - может быть, он превратится в прекрасного принца!
        -У меня уже есть прекрасный принц, - засмеялась она, выпуская лягушонка.
        Тот поскакал к кромке воды. Хьюик видел, как она одержима любовью. Лучше бы она не так сильно любила своего мужа; он чувствовал, как мало-помалу теряет ее. И потом, Сеймур терпеть не мог, когда Катерина оставалась наедине с другим мужчиной, даже со своим врачом. Вот почему они теперь гуляют вместе только тогда, когда Сеймур при дворе.
        -Разве вам нравится, что он запрещает вам оставаться наедине с мужчинами? - спросил Хьюик.
        -Что мне может не нравиться - его ревность? Что вы!
        -Я бы такого не потерпел!
        -Но как вы не понимаете, - чуть насмешливо произнесла она. - Ревность - доказательство его любви.
        -Я едва ли представляю для него угрозу.
        И они дружно расхохотались.
        -Он не очень восприимчив к таким вещам, - заметила она, что вызвало еще один взрыв хохота. - Ему трудно представить, чтобы другой мужчина не желал того, что принадлежит ему.
        В этом она вся, она не щадила и себя. Приятно было видеть Катерину такой беззаботной, такой похожей на себя прежнюю, несмотря на нового мужа. Хьюик не любил Сеймура; он с удивлением понимал, что ревнует. Он знавал многих мужчин, в том числе и таких, как Сеймур. Сеймур и ему подобные стремятся не любить, но быть любимыми, и более того, быть любимыми больше всех на свете.
        -Вам здесь нравится? - спросил он.
        -Да, Хьюик. По-моему, я счастлива вдали от двора и всех его… - Она неопределенно махнула рукой, не договорив. Хьюик прекрасно понимал, что она имеет в виду.
        -Вашу книгу передают там из рук в руки. Гордитесь! У книгопродавца не осталось ни одного экземпляра; все хотят получить вашу книгу.
        Она наклонилась, подобрала с земли веточку и бросила ее Крепышу.
        -Прикажу издателю напечатать еще несколько штук.
        Хьюик заметил ее равнодушие. Прежний огонь, что горел в ней так сильно, как будто погас. Какое-то время они шли молча. Хьюик сорвал веточку розмарина, растер ее между пальцами, поднес к лицу, вдохнул терпкий аромат. Интересно, часто ли она вспоминает смерть Генриха Восьмого? Вспоминает ли, о чем просила Хьюика, дойдя до отчаяния? Давят ли воспоминания на ее совесть? Он не задавал ей вопросов. Все в прошлом; темная тайна, которую невозможно выразить словами, предана забвению. Страшная тайна объединяет только их, и Сеймур тут ни при чем. Дождь усиливался, он шуршал в листве над их головами.
        -Я рада, что вы здесь, Хьюик, - вдруг призналась Катерина, ведя его к беседке и садясь на каменную скамью. После дождя приятно пахло свежей травой и землей. - Скажите, как поживает Юдолл? - вдруг спросила она. - По-прежнему ставит изысканные спектакли для молодого короля?
        Они немного поговорили о Юдолле и о том, как его звезда продолжает восходить, но Хьюику казалось, что она чего-то недоговаривает. Сидеть на камне холодно; он ерзал на месте. Катерина весело болтала; она как будто не замечала холода и сырости. Она вспомнила пьесу Юдолла «Ройстер-Дойстер», рассмеялась над «его нахальством», как она выразилась. Но Хьюик прекрасно помнил, как не по себе ей было в день премьеры.
        -Да, у меня есть еще кое-что. - Она внезапно посерьезнела. - Если вы не против вспомнить о том, что вы - мой личный врач…
        Видя, как она смущена, Хьюик сжал ей руку:
        -В чем дело, Кит?
        -Вообще-то это женское дело, но я хотела спросить у вас о перемене… вы понимаете… - Она ненадолго умолкла. - Хьюик, да ведь вы все равно что женщина. Не знаю, чего мне стесняться. Последние три месяца у меня нет месячных; по-моему, для меня все кончено. Как мне понять, что в моем организме перемены?
        Вдруг ему все стало ясно. Понятно, отчего она вдруг так расцвела и похорошела.
        -Кит, вы ждете ребенка! Готов поставить последний грош! - воскликнул он, хватая ее за руки.
        -Но ведь… - Ее глаза наполнились слезами. - Я думала, для меня уже все кончено… - Она вытерла щеки тыльной стороной ладони. - У меня будет ребенок? Я и надеяться не смела… то есть… Ах, Хьюик, я ничего не могу сказать. - Она и плакала, и смеялась. - И кстати, раз уж об этом зашла речь, в последнее время меня подташнивает. Я объясняла все несвежими устрицами.
        Ее счастье трогало его, но сердце у него сжалось. Катерина ушла от него, он ее теряет! Хьюик отгонял мрачные мысли и ругал себя за эгоизм. В конце концов, Катерина ему не принадлежит.
        -У меня будет ребенок! Хьюик, я просто не верю своему счастью. Не могу дождаться, когда сообщу новость Томасу… он будет вне себя от радости.
        ОЛД-МАНОР, ЧЕЛСИ, МАЙ 1548Г.
        Катерина растянулась на постели; она задремала, и ей приснился Генрих, что она еще замужем за ним. Она проснулась резко, как от толчка. Она еще не до конца поняла, где находится, и ей было не по себе. Во сне ее окружал знакомый липкий страх. Не сразу она сообразила, что теперь все по-другому… Она вздохнула с облегчением. Лежа на спине, ощущала, как в ней ворочается ребенок. Его движения еле ощутимы, смутная пульсация, как будто внутри нее бьется мотылек, и ее окатывает такая радость, как если бы мир наконец обрел смысл.
        Рядом на подушке вмятина - след головы Томаса. Они были при дворе; она вернулась совершенно измученная. На барке ей едва удавалось держать глаза открытыми. Когда они ложились спать, Томас не переставал говорить о брате, о том, как он злится на лорда-протектора. Его слова плыли над ней, не задевая; она постепенно погружалась в глубокий сон. Теперь ее не волновало ничто: ни драгоценности королевы, ни вздор насчет того, кому следует идти первым на официальных церемониях и занимает ли Томас пост в государственном совете… а он все продолжал. Значение для нее имело только одно: ребенок, который чудесным образом растет в ее животе.
        Она вспоминала, как обрадовался Томас, узнав новость. Он наградил ее лучезарной улыбкой. Можно было подумать, он первый мужчина, который готовится стать отцом! Катерина в шутку называла его Адамом. Он снова относится к ней с преувеличенной нежностью. Ей кажется, что она способна прочесть его мысли. Ребенок еще не родился, а в его голове уже вертятся большие династические планы.
        -Рожать ты будешь в Садли, - решил он. - Пусть наш сын появится на свет в собственном замке. Я распоряжусь, чтобы там все подготовили. Сделали замок достойным королевы, ведь мой ребенок будет сыном королевы!
        Она радовалась тому, что оказалась не бесплодной. Она похорошела, расцвела, и ей все чаще хотелось получать ласки мужа. Но Томас, хоть и обожал ее по-прежнему, боялся к ней прикасаться. Он боялся повредить наследнику. Ей казалось, что она сходит с ума от желания, а он лишь нежно обнимал ее, гладил по голове, шептал ласковые слова и требовал, чтобы все ее капризы исполнялись. Катерина никогда не чувствовала себя такой любимой - и одновременно такой раздосадованной.
        Она вздрогнула, услышав тихий стук в дверь.
        -Войдите! - крикнула она.
        Вошла Дот. Чепец надет набекрень и, кажется, наизнанку. Катерина сразу поняла: что-то случилось. Дот раскраснелась, не смотрит ей в глаза. Дот редко волновалась. Она не плакала даже после того, как ее первая беременность закончилась выкидышем.
        -Всякое бывает, - сказала она тогда. - Будут и другие. В конце концов, мне всего двадцать три года.
        -В чем дело, Дот? - спросила Катерина. - Что случилось?
        Она хлопнула по кровати рядом с собой, но Дот не села; она нависла над Катериной темной тенью, а в спину ей лился яркий свет из западного окна. Она сложила ладони вместе, как будто собиралась ломать руки. Губы ее шевелились, но с них не слетало ни звука.
        -Дот, что случилось? Что-то с Уильямом?
        Наконец Дот обрела дар речи:
        -Я не могу сказать вам, мадам. Зато покажу.
        Катерина села в постели, какое-то время сидела неподвижно, чувствуя, как кровь приливает к голове. Лицо Дот было очень серьезно. Значит, в самом деле что-то случилось… Внутри у Катерины все сжалось, подступил страх.
        -Крепитесь, мадам.
        Катерина следом за Дот вышла в коридор, они проследовали по галерее, спустились в восточное крыло. Куда подевались слуги? А ведь сейчас время молитвы. Наверное, все ушли в часовню. Словно в ответ на ее догадку до ее ушей доносятся слабые звуки псалма.
        Господь - пастырь мой; яни в чем не буду нуждаться:
        Он покоит меня на злачных пажитях…
        Навстречу им вышла мистрис Астли. Почему она не на молитве? Что-то случилось. Кто-то заболел… Мистрис Астли встала между Дот и дверью и прошипела:
        -Туда нельзя!
        -Пропустите, мистрис Астли, - прошептала Дот, но Астли положила руку на засов и, видимо, не могла ничего объяснить. Рот ее открывался и закрывался, как у рыбы, но с ее губ не слетало ни слова.
        …подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего…
        -Отойдите. - Катерина сделала шаг вперед. Как ни странно, она почему-то тоже говорила шепотом. Происходящее озадачивало ее и злило.
        Но Астли, которая по-прежнему держала одной рукой задвижку, другой хватала Катерину за рукав и пыталась оттолкнуть ее от двери.
        Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…
        Катерина стряхнула ее руку, и Астли вдруг опомнилась. Она поспешно бросилась на колени:
        -Простите меня, мадам, прошу, простите меня!
        -Ради всего святого, встаньте! - сухо произнесла Катерина.
        Дверь медленно открылась, за нею видна большая кровать под пологом. Шторы слегка раздернуты. Постельное белье смято. Из-под простыней высовывается белая нога, а над ней рука ладонью кверху. Серая вена идет по всей длине.
        …потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня…
        Здесь как-то липко и влажно… и запах, ужасно знакомый запах…
        -Это Елизавета, она больна… - ахнула Катерина, вспоминая о «потливости» ирассказах о том, как быстро она убивает; вголову пришли имена знакомых, унесенных таинственной болезнью. И только потом она поняла, что Елизавета, которая начинает шевелиться, не одна, что под покрывалом видна другая нога, темнее, больше.
        Она не сразу осознала, в чем дело. Отчего-то вспомнила: она сама вышивала это покрывало штокрозами. Давным-давно, еще в Хэмптон-Корт. А вторая нога ужасно знакома… она знает ее, знает на ней каждую родинку, каждое пятно. Вот и шрам от турецкого ятагана, и ямка на лодыжке в том месте, где он ударился о каменную ступеньку. Кто-то отдергивает полог - наверное, Дот. У Катерины закружилась голова. Чтобы не упасть, она схватилась за столбик кровати.
        Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей…
        Что-то черное поднимается изнутри, заполняет голову, и она падает. Потом - пустота.
        При падении Катерина ударилась головой об пол.
        Дот бросилась к ней. Королева была без сознания, но дышала.
        Голый Сеймур вскочил с кровати, не обращая внимания на то, что все его видят. Схватил подушку, оттолкнул Дот. Нагибаясь, приподнял голову Катерины и подложил под нее подушку, гладил ее по лицу, повторяя:
        -Любимая, любимая!
        Катерина издала слабый стон.
        Дот смочила тряпку в кувшине и положила ей на лоб.
        -Заприте дверь! - рявкнул Сеймур на Астли, та застыла на месте, закрыв рот рукой.
        Сеймур сидел на корточках, голый, волосатый, он был похож на какого-то крупного зверя. Дот подобрала с пола одежду Елизаветы и швырнула на кровать.
        Елизавета укрылась одеялом до подбородка и не шевелилась. Дот молча задернула полог.
        -Прикройтесь, - властно бросила она Сеймуру. - И уходите, сейчас все вернутся. Я сама позабочусь о королеве.
        Сеймур, оцепенев от стыда, собрал вещи, натянул панталоны и дублет. Он был не в силах смотреть ни на Дот, ни на мистрис Астли; правда, обе заняты Катериной. Наконец он вышел из комнаты с видом побитой собаки. Катерина не шевелилась, казалось, что она мирно спит, но на лбу в том месте, где она ударилась об пол, расцветал багровый кровоподтек.
        Елизавета вышла одетая, но растрепанная; она раздернула полог, поправила покрывало, подушки - похоже, впервые в жизни.
        -Помогите мне, - сказала Дот. - Надо уложить ее в постель.
        Дот взяла Катерину под плечи, а мистрис Астли - за ноги. Катерина почти ничего не весила; хотя она ждала ребенка, была совсем легкая. Вдвоем они без труда уложили ее на кровать и накрыли одеялом. Дот распахнула окна. Катерине нужен свежий воздух. Кроме того, надо, чтобы выветрился запах совокупления. Она сморщила нос, заметив в очаге темное пятно. Мужчины, как собаки, мочатся везде, где им заблагорассудится. Дот услышала на лестнице шаги: все возвращались из часовни.
        -Позовите Хьюика, - сказала она Елизавете.
        Девчонка по привычке возмущенно раздувала ноздри. Неужели думала, что Дот будет пресмыкаться перед ней? Опомнившись, она покосилась на лежащую без сознания королеву и устремилась к двери.
        -Погодите, миледи! - Мистрис Астли схватила Елизавету за плечо. - Вы с непокрытой головой! - Она надела на Елизавету чепец, завязала ленты под подбородком, убрала под него волосы, приговаривая: - Вот так-то лучше, Бесс.
        Дот сидела рядом с Катериной, гладила ее по руке и шептала:
        -Мадам, проснитесь! Вам лучше?
        Веки Катерины затрепетали; она глубоко вздохнула и пришла в себя.
        -Что случилось? - прошептала она, вскидывая руку ко лбу. - Больно! - Вид у нее озадаченный, она нахмурилась. - Дот, скажи, что это неправда. Скажи, что мне все приснилось!
        -Не приснилось, мадам. Мне очень, очень жаль, но это был не сон.
        -Ах, Дот! - вздохнула Катерина. Она сжалась и стала похожа на сломанный цветок.
        Вошел Хьюик, а за ним Сеймур.
        -Что случилось? - спросил Хьюик.
        -Я же вам сказал, - ответил Сеймур. - Она упала и ударилась головой об пол.
        Хьюик увидел кровоподтек, поцокал языком. Посмотрел на Дот. Та кивнула, подтверждая.
        -Хорошо, - сказал Хьюик, - разойдитесь все!
        Дот отошла от кровати.
        -Долго она пробыла без сознания?
        -Не больше десяти минут, - ответила Дот. - Она только что пришла в себя.
        -Кит, - тихо произнес Хьюик, - скажите, как вы себя чувствуете.
        -Пустяки, - ответила она, - всего лишь синяк. Но ребенок… Ребенок пострадал?
        Доктор попросил Сеймура выйти из соображений приличий, пока он будет осматривать пациентку. Но Сеймур отказался, грубо рявкнув:
        -Она моя жена, у нее нет ничего такого, чего я бы не видел!
        Хьюик задернул полог, и все слышали, как он негромко расспрашивает ее. Нет ли судорог? Не двоится ли у нее в глазах? Наконец он пришел к выводу:
        -Серьезного ущерба нет; для того чтобы повредить ребенку, требуется больше, чем простое падение.
        Выходя, он обернулся к Сеймуру:
        -Кто-нибудь должен неотлучно находиться при ней всю ночь. Важно убедиться, что она не пострадала.
        -Я… - начал Сеймур.
        Но Катерина не дала ему договорить:
        -Я хочу, чтобы со мной сидела Дот. Дот, ты не против?
        -Да, да, - нехотя пробурчал Сеймур. - Конечно, это женское дело.
        Наконец, театрально ощупав жене лоб, погладив ее по голове и поправив подушку, Сеймур вышел. За ним выскользнула мистрис Астли. Елизавета перед уходом долго стояла на пороге. С королевой остались только Хьюик и Дот.
        Дот складывала драгоценности, которые вчера поспешно сняла с себя Елизавета: груда колец, ожерелье, два браслета. Рядом с украшениями корешком вверх лежала книга Катерины. При виде книги в Дот закипела настоящая ненависть к девчонке.
        Катерина взяла Хьюика за руку:
        -Какая же я была дура! Хьюик, почему я в свое время не послушала вас? Вы были правы, мой муж не такой, каким казался.
        -Мы все имеем право ошибаться, - ответил Хьюик, поднося к губам и целуя ее руку. Он что-то шептал ей. Они похожи на влюбленных, и Дот думала: жалко, что Хьюик из таких. Она все знает; однажды видела, как он обнимался с Юдоллом в Уайтхолле, за площадкой для петушиных боев.
        -Что мне теперь делать? - вздохнула Катерина.
        Дот не выдержала:
        -Отошлите девчонку прочь… ради вас и ради нее самой!
        Они оба повернулись к ней, удивленные злостью в ее голосе.
        -Катерина, она права. Девчонка должна уехать хотя бы ради того, чтобы спасти свою репутацию. Ну а что касается вашего мужа… - Хьюик не договорил, и в комнате повисло тяжелое молчание. С мужем она ничего не может поделать.
        Елизавета стояла перед ней. Сейчас она больше чем когда бы то ни было была похожа на маленькую девочку, которую совершенно оставила уверенность в себе.
        -Сядьте. - Катерина хлопнула по сиденью рядом с собой.
        Она не находила в себе сил ненавидеть Елизавету и считала, что вина за произошедшее лежит целиком на Сеймуре. И все же оказалось, что она не так легко может простить. Елизавета села, но по-прежнему не смотрела ей в глаза и играла с жемчужной оторочкой своего платья.
        -Матушка, я не знаю… - начала она едва слышно.
        Но Катерина остановила ее, она пока не могла говорить о прощении.
        -Вы поедете к лорду Денни в Чезент. Леди Денни - сестра мистрис Астли, о чем вам, полагаю, известно.
        Елизавета кивнула.
        -Я сделаю все, что вы скажете. - Внезапно она упала на пол и положила голову на колени Катерины: - Матушка, вы не представляете, как я ненавижу себя за то, что я вам сделала! - Она заплакала.
        -Встаньте, - сказала Катерина. - И посмотрите на меня. Что сделано, то сделано. Вы должны с этим смириться. - Собственный гнев удивлял ее; наверное, нужно лучше его скрывать.
        Елизавета медленно встала.
        -Я сделаю все что угодно, чтобы загладить…
        -Елизавета, прежде всего послушайте мой совет. Я живу на свете дольше вас и кое-чему научилась. Меня очень порадует, если вы сумеете также кое-чему научиться до того, как погубите себя.
        -Обещаю!
        -Елизавета, вы должны понять, что страсть быстро проходит. Она мало что значит в устройстве вещей. Вы слишком подвержены страстям. Вам нужно обуздать их.
        Елизавета послушно кивнула. Катерина не узнавала ее.
        -У вас переменчивая натура; вы должны учиться обуздывать ее; обрести покой, который сослужит вам хорошую службу. - Катерине было грустно оттого, что ее семья распадается. И все же она по-прежнему ощущала в себе гнев и изо всех сил сдерживалась, чтобы он не пробился на поверхность. - То, что случилось… - Катерина не могла назвать вещи своими именами - предательство. - В жизни бывают события, которые преподают нам самые важные уроки. Часто самым важным становится то, чего мы больше всего стыдимся. Пусть произошедшее станет той точкой, начиная с которой вы изменитесь. Оно… поспособствует вашему становлению. Подумайте об этом.
        Елизавета стояла потупив голову. Катерине казалось, что ей по-настоящему стыдно, и радовалась, что девочка не плачет крокодиловыми слезами, не умоляет простить ее и не ищет предлогов, чтобы оправдать свое поведение.
        -Меньше всего вам нужно, чтобы вас называли дочерью своей матери. Тогда вам конец.
        -Моя… моя мать была… - Елизавета хотела что-то сказать, но потом, видимо, передумала. - Я ведь совсем не знала ее.
        -И я тоже. - Зато Катерина много слышала об Анне Болейн. - Мне известно, как о ней отзывались и какой ее запомнили. Меньше всего вам нужно, чтобы вас сравнивали с ней. Грязь легко прилипает, а отмыться от нее невозможно.
        -Я жалею о том, что это случилось. Я погубила ту любовь, которую вы дарили мне… - Глаза Елизаветы, утратившие всегдашний блеск, потемнели от раскаяния.
        -Я отсылаю вас ради вашего блага, а не моего. А теперь подойдите сюда. - Она поманила девушку к себе. - Поцелуйте меня, так как до вашего отъезда мы с вами больше не увидимся.
        Елизавета поцеловала Катерину в щеку, и она невольно вспомнила об Иудином поцелуе. Потом она, сгорбившись, пошла к двери, и Катерина сказала ей вслед:
        -Елизавета, отнеситесь осмотрительно к выбору мужа. Как только на вашем пальце окажется обручальное кольцо, вы потеряете все, а вы - девушка, которая любит управлять.
        Когда дверь закрылась, глаза Катерины наполнились слезами, и она гадала, не ошибалась ли с самого начала в этой девушке. Она считала ее такой заброшенной, такой одинокой!
        Сестрица Анна с самого начала недолюбливала Елизавету, Дот тоже. Уж не подпала ли она сама под обаяние Елизаветы, как в свое время Мег? Катерина тряхнула головой. Сейчас она не может думать о произошедшем здраво. Время еще не пришло.
        Глава 13
        ОЛД-МАНОР, ЧЕЛСИ, ИЮНЬ 1548Г.
        Завтра Елизавета уезжает - и скатертью дорога. Дот не может дождаться, когда же девчонка наконец уберется отсюда.
        Катерина делала вид, будто ничего не случилось. Но Дот заметила в ней перемену. Как когда-то давно, под внешним спокойствием в ней ощущалась хрупкость. Катерина часто говорила о родах, разговоры о ребенке немного смягчали ее. Дот мечтала нянчить ее сына, но этому не суждено случиться. Дот и самой скоро рожать. Она никому не говорила, кроме Уильяма, пока живот не стал заметен. Уильям был вне себя от радости. Она долго лелеяла свою тайну, но теперь, на пятом месяце, уже ничего не скроешь.
        -Ты должна уехать и жить своим домом. Ты скоро родишь, да и о муже подумать надо, - сказала ей Катерина, когда все открылось. Сама она собиралась рожать в замке Садли.
        Дот была невыносима мысль о разлуке с ней. Она пылко возражала, но Катерина была тверда, а Дот прекрасно знала: если Катерина что-то решила, переубеждать ее бесполезно. Дот мутило при мысли о том, что Катерина останется со своим муженьком… Она вспоминала слова, произнесенные Катериной в день перед свадьбой с королем. События часто оборачиваются самым неожиданным образом.
        Обе они - и королева, и Дот - вышли наконец замуж по любви. На самом деле они поступили безрассудно, и им обеим следует пожинать плоды своего поступка. Но Дот очень счастлива в браке с Уильямом Сэвиджем. Она напоминала себе, как вновь и вновь повторяла его имя, добавляя его к своему: Дороти Сэвидж. Тогда ее мечты были просто сказкой о своем будущем, которую она сочинила; она вовсе не думала, что так будет на самом деле. И вот вам пожалуйста: она и в самом деле стала Дороти Сэвидж. При одной мысли о нем ее охватывало желание, хотя они женаты уже больше года.
        У ее сказки оказался счастливый конец. Кто бы мог подумать! Одно время ей казалось, что Уильям Сэвидж не стоит ее страданий, а он оказался добрейшим, милейшим человеком на свете. Зато из Сеймура получился никуда не годный муж.
        Итак, они все переезжают: Катерина и ее домочадцы - в Садли, Дот - в свое девонское поместье, Кум-Боттом. Подумать только, у нее свое поместье! Елизавета уже уехала в Чезент, к леди Денни; судя по отзывам, она очень строгая дама. Дот помогала Катерине уложить ценности. Она столько раз упаковывала и распаковывала вещи королевы… подумать только, сейчас она собирает ее в дорогу в последний раз! Ей будет не хватать ее всегдашних хлопот.
        -Нам трудно понять мужчин, - говорит Катерина. - Невозможно заранее сказать, кто из них окажется с червоточинкой… Нет, наверное, не так. Наверное, у нас желание затмевает разум. Как бы там ни было, Дот, я рада, что у тебя есть твой Уильям Сэвидж.
        -А как же вы? - спросила Дот.
        -Дот, жизнь научила меня важной вещи: никогда не знаешь, что припасла для тебя судьба.
        Раньше она еще непременно добавляла: «Пути Господни неисповедимы». Катерина сильно изменилась - как, впрочем, и они все. Дот вспомнила, как навещала маму и как ей казалось, будто она чужая в родной семье. Она высоко вознеслась, а ее близкие остались прежними, сами того не зная. Интересно, что повлияло на нее больше всего? То, что она научилась читать? Время, проведенное в Ньюгейтской тюрьме? Годы при дворе и все, чему она стала свидетельницей? Иногда она вспоминала, как в детстве представляла себе короля и придворных. Ей казалось, что королевский двор сродни сказочному Камелоту. Увидев их вблизи, она поняла, что между сказкой и былью нет ничего общего. Камелот - всего лишь место в ее воображении; настоящий же королевский двор, хоть и кажется издали красивым и пышным, вблизи страшен, как смертный грех. Может быть, истории о рыцарях и девах - просто сказки для детей, из которых она уже выросла? Когда-нибудь, через несколько сотен лет, будут сочинять такие же сказки о дворе короля Генриха и романы обо всем - о короле Генрихе Восьмом и его шести женах. Но способны ли сказки передать ужас, окружавший
короля, или эпоха Генриха будет казаться золотым веком?
        Они вдвоем разбирали груду украшенных драгоценными камнями перчаток, раскладывали их парами. Одна перчатка осталась без пары.
        -Куда девать все непарные перчатки? - Катерина смеялась и складывала их в коробку. Потом выпрямилась, приложила руки к животу: - Дот, потрогай! - Она взяла Дот за руку и приложила к своему круглому животу; Дот ощутила шевеление, как будто там плавает рыбка.
        -Ах, - улыбнулась она, думая о своей рыбке, которая тоже извивается в ней, о совершенно новой жизни, которую предстоит так или иначе прожить. - Он у вас беспокойный малыш! - Они всегда говорили о ребенке Катерины «он». Им и в голову не приходило, что все может быть иначе.
        -Дот, теперь мне приходится все время думать о нем, - призналась Катерина. - Я не представляла, что могу быть такой счастливой! Мне жаль расставаться с тобой, но рядом остается много истинных друзей. А еще я получила письмо от Марии. - Она достала из сумочки лист бумаги, развернула и помахала перед носом Дот, доказывая, что письмо существует на самом деле. - Мы с ней помирились. Нашу дружбу оживил этот малыш. - Она погладила себя по животу. - Он уже благотворно действует на нас всех, хотя еще не родился. Какое он чудо!
        Дот и Катерина продолжали молча складывать белье, разбирая, что поедет с Катериной, а что останется.
        -Не знаю, как я буду жить без вас, без вашей мудрости. - Дот было больно; она страшилась расставания.
        -Еще как хорошо! - Катерина сдавленно засмеялась, Дот не поняла, что она имела в виду. То ли что мудрость - еще не самое главное, то ли что она не так мудра, как считает Дот. Катерина надела Дот на запястье золотой браслет с гранатами: - Вот, возьми. Будь счастлива со своим малышом!
        Дот улыбнулась и подняла руку, любуясь браслетом.
        -Спасибо. Не только за это… Спасибо вам за все.
        -Не нужно меня благодарить, - порывисто ответила Катерина. Ей было не по себе. Неужели она тоже ощущает боль разлуки? - Дот, мне не хватает крестика моей мамы. Не знаю, вернет его та женщина или нет.
        Дот вертела браслет на запястье и думала о своем будущем. Маленькая Мин и ее семья уже переселились в Кум-Боттом; каково ей будет жить с сестрой? Она так мало о ней знает, ведь малышке Мин едва сравнялось четыре года, когда Дот покинула Стэнстед-Эбботс. Она думала о новой жизни, которая зрела в ней, и о своем милом Уильяме Сэвидже, о его доброй улыбке, о скошенном зубе. Ей кажется, что их будущее похоже на сад накануне расцвета. Все грядки вскопаны, все семена посажены; здесь лаванда, а там розы, настурции и штокрозы, и лекарственные травы тоже - королева многому ее научила. Она сумеет позаботиться о своих близких. Вдали, смутное и непонятное, ведь она еще никогда его не видела, виднеется море. Уильям уверяет, что море видно из парка в Кум-Боттом.
        Катерина нарушила молчание:
        -Наверное, со временем мне удастся простить Елизавету.
        -Неужели вы ее простите? - ахнула Дот. Она не представляла, как можно быть такой доброй. Бросив перчатку, она выжидательно смотрела на Катерину.
        -Не Елизавета сделала Сеймура таким, каков он есть. Он так устроен. - Катерина встретилась взглядом с Дот. - Только я ничего не замечала.
        -Но… - начала Дот.
        Королева подняла руку, призывая ее к молчанию, и продолжила:
        -Елизавете… - Она запнулась. - Ей всего четырнадцать. - Она расстегнула красивое ожерелье из золотых маргариток, покрытых белой и желтой эмалью. Дот опустила голову и спрятала цепочку в шелковый кармашек в особом отделении дорожного сундука. - Елизавета страдает больше, чем я, за то, что она сделала. Дот, легче быть преданной, чем предать.
        Сама Дот была не в состоянии простить Елизавету. Она до сих пор не могла поверить тому, что увидела в тот день в ее спальне. Как будто предали ее саму. Она, конечно, что-то подозревала - скорее всего, легкий флирт. Она не ожидала застать их вместе в постели. Ходили всевозможные слухи, и она сама говорила об этом так часто, что Уильяму надоело слушать. Он запретил ей вмешиваться, предупредив, что из этого не выйдет ничего хорошего. Но Дот ничего не могла с собой поделать. Она очень любила Катерину… и терпеть не могла Елизавету. Если уж совсем откровенно, она потому и открыла Катерине глаза. Но все действительно кончилось плохо. С другой стороны, кому было бы лучше, если бы королева ничего не узнала?
        Дот жалела, что она не такая, как Катерина: она не умела прощать и помнила обиды. Она до сих пор винила Елизавету в страданиях Мег. Елизавета в ее глазах виновна больше, чем Мергитройд. Как это объяснить? Мег наверняка сказала бы, что таким образом Господь испытывал ее веру, как у Иова; Дот видела все в несколько ином свете. Она никогда не понимала притчу об Иове.
        Елизавета - загадка. Накануне ее отъезда Дот подслушала ее разговор с Джейн Грей в высокой траве в конце сада. Она невольно вспомнила, как они с Мег, бывало, прятались в саду в Уайтхолле и делились своими секретами. Дот гуляла у пруда с маленьким Недом Гербертом; они смотрели на рыбок. Елизавета прогуливалась по берегу об руку с Джейн Грей. На Дот она даже не смотрела, что совсем не удивило Дот. Зато Джейн помахала ей рукой, поздоровалась и ласково улыбнулась. Дот радовалась, что Джейн Грей поедет в Садли с Катериной. Она славная девочка, хотя и слишком серьезная. Всегда сидит уткнувшись носом в книгу, обычно в Библию. В этом она немного похожа на Мег, только улыбается чаще. И вообще она более радостное создание, чем была бедняжка Мег.
        Дот услышала, как Джейн спросила о ней Елизавету: из какой она семьи. Она встала за дерево, чтобы лучше слышать, и взяла с собой Неда, сказав ему, что они играют в прятки.
        -Представь себе, она - дочь кровельщика! - ответила Елизавета, сбрасывая чепец, развязывая платье и со смехом падая в траву.
        Джейн пожала плечами:
        -Ее муж играет на спинете, как ангел, и вообще она мне нравится.
        -Неужели? - сухо отозвалась Елизавета.
        Джейн ничего не сказала. Иногда Елизавете невозможно было отвечать. Елизавета сорвала травинку, повертела между пальцами, дунула в нее.
        -Если бы тебя на один день сделали мужчиной, чем бы ты занялась?
        -Понятия не имею, - ответила Джейн.
        -В твоих руках будет настоящая власть! Ты только представь… Мне бы очень хотелось испытать, что значит, когда все женщины на свете слушаются меня. Наверное, из меня получился бы неплохой мужчина.
        Потом они довольно долго молчали. Дот думала о том, что все окружающие и так спешат исполнять желания Елизаветы.
        -Королева не желает меня видеть… - вдруг призналась Елизавета и, помолчав, продолжала: - Джейн, знаешь, что я натворила?
        Джейн покачала головой.
        -Я предала ее, и она не желает видеть меня перед отъездом.
        -Хочешь, я ей что-нибудь передам от тебя? - предложила Джейн.
        -Да, - ответила Елизавета. - Передай, пожалуйста, что я приняла близко к сердцу все, что она сказала, и надеюсь, что когда-нибудь она сумеет меня простить.
        -Не сомневаюсь, так и будет, - сказала Джейн. - Более великодушного человека, чем она, я в жизни не встречала…
        -Да, Джейн, но ты не знаешь всей глубины моего предательства… - Помолчав, Елизавета сорвала маргаритку, повертела между пальцами. - Она сказала, что я люблю управлять… Скажи, Джейн, ты тоже так считаешь?
        Джейн вслед за ней сорвала маргаритку и передала Елизавете со словами:
        -Да, наверное. Ты не любишь, когда тебе приказывают.
        -Не становлюсь ли я от этого больше мужчиной, чем женщиной? - Елизавета с горечью рассмеялась, не ожидая ответа, и вдруг призналась: - Знаешь, я переспала с ее мужем.
        Джейн громко ахнула, прикрыв рот рукой, и покраснела от смущения.
        -Я не могу объяснить, почему так вышло, - продолжала Елизавета. - Пробовала понять, но не могу. Иногда бывает, что я просто не могу устоять, хотя и понимаю, что совершаю нечто ужасное. - Она перекатилась на живот, привстала на локтях, положила подбородок на скрещенные руки. Выбросила сломанный цветок. - Мне хочется доказать себе, что я живая, но потом я чувствую себя еще более мертвой, чем раньше.
        Глаза Елизаветы заблестели от слез; такого Дот не ожидала. Ей всегда казалось, что Елизавета сделана из сухой, твердой и неподатливой материи и в ней нет ни капли влаги.
        -Я ненавижу его больше, чем дьявола!
        -Сеймура?
        -Да, его. Как жаль - я не знаю, как справиться с собой! Ведь я не знала другой матери, кроме нее. Я как тот мальчик, который отрывает крылышки у мух, чтобы смотреть, как они страдают. - Она смахнула слезы, глубоко вздохнула и продолжала: - Знаешь, он ведь пробовал ухаживать за моей сестрой Марией, а когда она ему отказала, переметнулся ко мне. Должно быть, считал меня дурочкой, раз надеялся, что я выйду за него без согласия Тайного совета, рискуя головой! - Голос ее перехватило от гнева. - Потом он женился на королеве.
        -Сеймур пытался жениться на леди Марии… и на тебе?! А я думала, с королевой у них брак по любви, ведь они просто обожали друг друга.
        -Ха! - презрительно воскликнула Елизавета. - Любовь. Что такое любовь? Скорее тщеславие. Ему не удалось жениться на принцессе крови, поэтому пришлось довольствоваться королевой. Что ты об этом думаешь, Джейн?
        -Я… не знаю, что и думать.
        -Если бы было можно, он бы женился и на тебе, Джейн Грей! В твоих жилах ведь тоже течет королевская кровь.
        На лице Джейн появилось выражение ужаса.
        -Шутка, Джейн, шутка! - Елизавета с горечью рассмеялась. - Тебе всего девять; ты слишком молода даже для Сеймура.
        -Но…
        -Никаких но, Джейн! Готова поставить все золото в христианском мире: если королева завтра вдруг умрет, Сеймур постучится в мою дверь!
        Джейн издала придушенное восклицание.
        -Хочешь совет? - продолжала Елизавета. - Не выходи ни за кого… - Она не договорила. Дот решила, что она размышляет о тщетности подобного совета: принцессы крови обязаны выходить замуж, хотят они того или нет. - А знаешь, что еще сказала мне королева? Она сказала, что то, что причиняет нам больше всего стыда, может и преподать нам лучшие уроки. - Помолчав, она спросила: - Джейн, ты в это веришь?
        -В переносном смысле - да, - ответила Джейн, не глядя на Елизавету. Она следила за шмелем, который перелетал с цветка на цветок.
        -Какая ты богобоязненная! - язвительно заметила Елизавета.
        Дот знала, что Елизавета ничего не может с собой поделать… И подумала, что, наверное, она никогда не поймет Елизавету до конца.
        ЗАМОК САДЛИ, ГЛОСТЕРШИР, АВГУСТ 1548Г.
        Катерина лежала в тихой, затененной комнате и ждала родов. Говорят, перед родами полагается задернуть шторы и наглухо закрыть все окна, но всякий раз, когда Катерина оставалась наедине с Мэри Оделл, они раздергивали шторы и распахивали окна настежь, наслаждаясь летним светом и теплым ветерком. Под окнами сад с симметричными клумбами, затейливыми, как восточный ковер; на дальнем его конце устроили декоративный рыбный пруд, который напоминал Катерине ее маленького племянника Неда. Малыш с удовольствием наблюдал за карпами в Челси… Вслед за Недом Катерина вспомнила о Дот. Дот каждый день гуляла с Недом на берегу пруда; они вместе высматривали рыбок. Мэри Оделл - девушка приятная и покладистая, хотя и немного неуклюжая, но она не Дот. Та, несмотря на мечтательность и пылкость, понимала, что нужно Катерине, еще до того, как она понимала это сама.
        Ближе, чем родня - вот как она всегда будет думать о милой Дот. Она с радостью ждала приезда сестры Анны, но ее муж сейчас заседал в тайном совете и хотел, чтобы она была рядом с ним, при дворе. Анна приедет, когда родится ребенок. Катерина видела из окна золотистые каменные зубцы церкви Святой Марии, а за ней - маленький парк, усаженный старинными деревьями. Там бродят олени.
        Несмотря на то что Катерине довелось пожить во многих величественных дворцах и замках, именно здесь она почувствовала себя дома, и ей не терпелось все здесь обойти, обследовать. Но до рождения наследника она не могла выйти из своих покоев. Ей не нравилось лежать взаперти - как в могиле. Вошла Лиззи Тируит; она шумно вознегодовала, снова закрыла все окна и задернула шторы, требуя, чтобы Мэри Оделл ей помогла. Мэри с трудом удерживалась от смеха: как только Лиззи уйдет, Катерина снова пожелает все открыть. Катерина любит Лиззи, Лиззи провела рядом с ней много лет. Более того, она доводится Катерине родней по первому браку. Какое-то время они даже жили вместе в Гейнсборо-Холл. Но как только разговор касается деторождения, Лиззи становится просто нестерпимой.
        Томас приехал из Лондона - он хочет присутствовать при рождении сына. Теперь к ней не пускают ни одного мужчины, кроме Хьюика и священника Паркхерста. Да и их Томас терпит только потому, что не может отказать ей ни во враче, ни в священнике, но всегда присутствует при их визитах и смотрит на них исподлобья. Его ревность не знает границ. Поэтому к ней больше никто не заходит: ни садовник, который раньше приносил ей свежесрезанные цветы, ни даже дворецкий или клерк. Томас никого не пускает. Совсем недавно Катерина даже радовалась его ревности, видя в ней доказательство его любви. Как она ошибалась!
        Сеймур был похож на юношу из греческого мифа, приговоренного вечно любоваться своим отражением. Как его звали? Последнее время она все забывает. Лиззи Тируит успокаивает ее. Со многими роженицами так случается. Катерина надеялась, что Лиззи права, потому что, едва произнеся фразу, она уже не помнила, о чем говорила. Томас предупредителен и нежен, как никогда; горничные его обожают. Стоит ему попросить, и они несут Катерине свежие фрукты из сада, укрепляющие вина из погреба, сладости из кухни. И сам он каждый день дарит ей небольшие подарки: веер, инкрустированный драгоценными камнями, сборник стихов, букетик фиалок. Он часами сидит рядом с ней, читает ей вслух или пересказывает лондонские сплетни. Он по-прежнему твердо намерен устроить брак Джейн с королем. Последнее время его надежды укрепились - ведь шестилетняя королева Шотландии Мария больше не соперница Джейн Грей. Она помолвлена с дофином и уедет во Францию, где будет жить при французском королевском дворе. Когда-нибудь бедное дитя станет королевой и Франции, и Шотландии. Томас злился на лорда-протектора из-за того, что тот не хочет
возвращать драгоценности Катерины. Отношения братьев ухудшились; Томас писал злые письма, на которые не получал ответа.
        Подробности светской жизни потеряли для Катерины всякий интерес; она пропускала слова Томаса мимо ушей или слушала его невнимательно. После того случая в Челси она совершенно переменилась к Томасу. Любовь прошла, утекла, словно вода между пальцев. В глубине души она понимала, что простила Елизавету. Та слала королеве робкие, извиняющиеся и очень трогательные письма. Катерина уверена: девушка извлекла горький урок из своей ошибки. Она невольно думала о несчастном, заброшенном ребенке с нежностью. К своему браку она теперь тоже относится по-другому. Они с Томасом ничем не отличаются от других семейных пар. Она старается не думать о том, что совершила ошибку. В конце концов, Томас подарил ей ребенка. Может быть, больше она ничего и не желала? Ею двигала не любовь, а желание принести в этот мир новую жизнь…
        Она непрестанно думала о ребенке. Ей казалось, что Бог простил ее, ибо это дитя, после долгих лет бесплодия, - несомненно, дар свыше. Катерина перечитывала свои «Стенания», удивляясь страсти и пылу, какие владели ею не так давно, когда все было по-другому. Она написала книгу в прошлой жизни, когда была как Ева до грехопадения. Она изменилась безвозвратно, утратила уверенность во всем, даже в вере. Но ребенок, что растет внутри ее, - чудесный дар. С ним ее подхватывает течение и уносит куда-то в лучший мир. Она пишет Елизавете, своей милой заблудшей овечке, поощряет ее тоже прочесть книгу, узнать из нее, как преодолеть слабость и тщеславие. Теперь она знает, что вышла замуж за Сеймура тоже из тщеславия. Зато теперь у нее будет ребенок! Ожидание - горькая сладость, и все же она рада. Хотя и немного боится предстоящих родов, как и всякая женщина.
        -Катерина, - позвал ее Томас. - Ты слушаешь меня?
        -Я отвлеклась, - ответила она. - Задумалась.
        Она лежала в свободной рубахе, мучаясь от жары, страдая одышкой. Она стала такой огромной, что в легких почти не осталось воздуха. Что-то - возможно, крошечная ручка или ножка - давит ей на ребра. У нее постоянно что-то болит, ноги отекают, тянет поясницу. Она почти все время проводит на боку, обложенная подушками, потому что стоит ей перевернуться на спину, как она теряет сознание.
        -О чем ты задумалась?
        Его ярко-синие глаза сверкают; раньше она находила их взгляд неотразимым, но все прошло. Теперь его глаза кажутся ей фальшивыми драгоценностями. Она хочет признаться, что разочаровалась в нем, но благоразумно решает промолчать.
        -О нашем ребенке.
        -О нашем сыне. Мы назовем его Эдуардом в честь короля. Он совершит великие дела, наш мальчик! Сын королевы, кузен короля, он будет занимать самое высокое положение!
        -Да, - шепчет Катерина, - самое высокое.
        Втайне она мечтает о дочери, но не может признаться в этом даже себе самой, потому что все вокруг нее не допускают и мысли о том, что у нее будет не сын.
        Вошел Хьюик; он проник в комнату неслышно и ожидал кивка Сеймура, который разрешает ему подойти.
        -Я принес укрепляющее средство для королевы, - сказал он.
        -Что в нем? - осведомился ее муж.
        -Всего лишь настой лекарственных трав. - Хьюик налил немного из кувшина и протянул ей кубок.
        Но Томас остановил его, взял за руку, отрывисто спросил:
        -Какие именно травы туда входят? - Он поднес кубок к носу и понюхал содержимое. - Я хочу знать, что вы даете моей жене!
        Сеймур, как всегда, невыносим; зачем ему знать, какие именно травы входят в состав укрепляющего напитка для королевы? Хьюик улыбнулся. Наверное, ему хочется показать, что он по-прежнему главный.
        -Я заварил листья земляники, таволги и крапивы, - ответил он.
        -Какое действие они оказывают? - не унимался Сеймур, крепче сдавливая руку Хьюика.
        -Лист земляники помогает легко разродиться, а таволга облегчает изжогу.
        -А еще одно, как бишь его… - резко спросил Сеймур.
        -Крапива, милорд? Она придает сил.
        Сеймур поцокал языком, выпустил Хьюика и передал кубок Катерине. Она выпила настойку.
        -Хьюик, отныне укрепляющий настой я буду давать королеве сам. Понятно?
        Хьюику хотелось влепить ему пощечину, даже ударить кулаком или проткнуть шпагой и смотреть, как из него медленно вытекает кровь.
        -Хьюик, - говорит Катерина, возвращая ему пустой кубок, - у меня как будто отнимаются ноги.
        -Я помассирую их. - Он сел в изножье кровати, положил ее маленькие ступни себе на колени и стал растирать их руками, по-прежнему затянутыми в перчатки.
        -Я сам, Хьюик! - рявкнул Сеймур, вставая. - Подвиньтесь!
        -Как хотите, лорд-адмирал.
        Хьюик отошел и смотрел, как Сеймур осторожно массирует ноги жены - как будто у него в руках две дохлые рыбины, которые ему предстоит выпотрошить.
        -Посильнее, дорогой, - сказала Катерина, переглянувшись с Хьюиком и незаметно закатив глаза. Она криво улыбнулась.
        «Узнаю мою Катерину», - подумал он. Чувства юмора она не утратила.
        -Мы больше не нуждаемся в ваших услугах. - Сеймур презрительно помахал рукой.
        Но Катерина вдруг вскрикнула, и у нее отошли воды.
        Сеймур вскочил, размахивая руками; лицо у него перекосилось от страха и отвращения.
        -Я схожу за повивальной бабкой, - сказал Хьюик, внутренне потешаясь над Сеймуром, который славился своей храбростью. С чего так пугаться? Всего лишь вода стекает на пол.
        -Нет, нет! - почти закричит Сеймур. - Я сам схожу за ней, а вы, Хьюик, побудьте с моей женой. - И он выбежал из комнаты.
        Когда за ним захлопнулась дверь, оба разразились смехом.
        -Эти мужчины! - воскликнул Хьюик. Он поправил подушки и устроил роженицу поудобнее.
        -Хьюик, - тихо и жалобно проговорила Катерина, - мне страшно. Я уже немолода…
        Он приложил палец к ее губам.
        -Ш-ш-ш, Кит! Многие ваши ровесницы благополучно разрешаются от бремени. Тридцать шесть лет - совсем не так много, а вы женщина крепкая и сильная. Положитесь на естественный ход событий; ребенок родится сам.
        Ворвалась Лиззи Тируит, а с ней - небольшая армия женщин, в их числе повивальная бабка в переднике. Все несли полотенца, простыни и тазы с водой.
        -Если позволите, доктор, пока мужчинам сюда нельзя.
        Перед уходом Хьюик поцеловал Катерину в макушку, вдохнул ее фиалковый аромат.

* * *
        Юная Джейн Грей стояла за дверью; ее лицо - воплощение тревоги. Она слишком молода, чтобы присутствовать при родах. Хьюик отвел ее на скамью под окном, отвлекая разговорами. Оба слышали, как в нижнем этаже туда-сюда расхаживает Сеймур; его каблуки стучали по каменным плитам. Стоны из комнаты наверху делались чаще и громче; всякий раз Джейн заметно вздрагивала.
        -Вы любите королеву? - спросил Хьюик.
        -О да, я очень полюбила ее.
        -Я тоже, Джейн, я тоже. Она принадлежит к числу тех редких созданий, кого невозможно не любить.
        -Доктор Хьюик, - она посмотрела на него круглыми светлыми глазами, - вы верите в новую карту Вселенной?
        -Да, - ответил он, думая, что девочка кажется намного старше своих десяти лет.
        -А мне кажется, что королева - Солнце, вокруг которой вращаемся мы все.
        -Джейн, - сказал он, - я не сумел бы выразиться лучше.
        Вскоре он отослал ее прочь, хотя она не хотела уходить. Катерина кричала все громче и тревожнее. Доктору не хотелось пугать девочку. Он ничем не мог помочь королеве, но и уйти тоже не мог, он просто ждал. Ждать пришлось долго - всю ночь, все утро. Иногда кто-то выходил из комнаты, за чистыми простынями, поменять воду или принести еду для дам, он вскакивал, выжидательно смотрел на выходящих. Те молча качали головой. Бедная Кит, какие тяжелые роды! Он ждал, чувствуя себя бессильным, понимая: несмотря на все его медицинские познания, он ничем не может облегчить ее страдания. Так, мучительно медленно, прошел целый день. Жарко и душно, похоже, собиралась гроза. Наступила ночь, и Хьюик вдруг понял, что ничего не ел; ему казалось, что он не может есть. Минуты ползли очень медленно. Крики Катерины проникали в него. Впервые он задумался, переживет ли она роды.
        С рассветом проснулись первые птицы; из комнаты, усталая и измученная, вышла Лиззи Тируит. Она улыбалась:
        -Доктор, королева только что родила дочь. Я иду за лордом-адмиралом.
        Глаза Хьюика неожиданно наполнились слезами. Только в тот миг он понял, как он тревожился за своего милого друга. У Катерины родилась дочь!
        Послышались тяжелые шаги. Сеймур тяжело топал по деревянной лестнице, затем шел по галерее. Подойдя к двери, он оттолкнул Хьюика со словами:
        -Хьюик, это дело семейное, вы нам не нужны.
        ЗАМОК САДЛИ, ГЛОСТЕРШИР, СЕНТЯБРЬ 1548Г.
        Люди двигались по комнате как тени. Шаркали, перешептывались. Журчала вода, которую переливали из кувшина в кубок. Что-то подносят к ее губам. Прохладная жидкость стекает в горло. Мысли у Катерины путаются и ускользают; она вот-вот провалится в забытье. Ей жарко, она вся горит. Неужели ее уже пожирает адское пламя? Потом она вспомнила удушливую летнюю жару.
        -Где Хьюик? - тихо спросила она. - Я должна видеть моего врача. - Она не может ни за что уцепиться, мысли путаются в голове. Она сбрасывает простыни. Кровать - как раскаленная печь. - Откройте окно! - хрипло приказывает она, хотя и не уверена, что какие-то звуки слетают с ее губ.
        Какая-то девушка машет веером; сначала она чувствует приятную прохладу, затем ей становится холодно. Миг - и она промерзла до костей.
        -Мег?
        -Я Джейн, - говорит девушка.
        Теперь Катерина и сама видит ее светлые круглые глаза и лебединую шею. Она совсем не похожа на Мег. До ее ушей доносятся тихие обрывки разговоров. Мэри Сеймур… она помнит, что ее малышку назвали Марией в честь ее падчерицы, вернувшейся в лоно семьи. «У меня есть дочь», - думает она, по-прежнему почти не веря в случившееся.
        -Джейн. - Ей вдруг становится страшно за малышку. - Джейн, маленькая Мэри здорова?
        -Да, здорова. Сейчас она у кормилицы…
        -Я хочу подержать ее. - Ей хочется прижаться лицом к ее мягким волосикам, вдохнуть ее сладкий аромат.
        -Ребенка в возрасте недели от роду нельзя беспокоить во время кормления, - властно возражает Лиззи Тируит.
        Катерине отчаянно хочется дотронуться до своей малышки, почувствовать, как та обхватывает ее палец крошечными пальчиками, увидеть ее ротик, похожий на бутон, припухшие после кормления губки. Невыносимо разлучаться с ней. Она пробует сесть, приподняться, но тело как будто налилось свинцом.
        -Тише, тише. - Ловкие руки Лиззи укладывают ее назад, на подушку. - Вам дадут ее, когда покормят.
        -Где Дот? - спрашивает она. - И где Елизавета? Где мои девочки?
        -Дот здесь нет, - говорит Джейн. - Она в Кум-Боттом, в Девоне, разве вы не помните?
        Но Катерина ничего не запоминает. Воспоминания похожи на юрких рыб; они ускользают между пальцами, хотя ей кажется, что она крепко держится за них.
        -А Елизавета?
        -Елизавета в Чезенте, у лорда и леди Денни. - Лицо Джейн то попадает в поле зрения, то смещается, как будто Катерина видит ее под водой. Она закрывает глаза и позволяет течению унести себя.
        -Родильная горячка… - слышит она голос Лиззи. Лиззи с кем-то тихо переговаривается. С кем - с Сеймуром или с Генрихом? Должно быть, с Сеймуром… ведь Генриха уже нет.
        «Я умираю», - думает она, и ее охватывает ужас. Она уже не в первый раз задумывается, к какому мужу она присоединится на небе - если, конечно, попадет в рай. О другом исходе страшно даже думать. Возьмет ли ее к себе самый великий из ее мужей? Нет, рядом с Генрихом, скорее всего, Джейн Сеймур. Может быть, она дождется последнего мужа, отца своей дочери? Она просит у Господа не давать ей Сеймура на целую вечность. Возможно, она соединится с Латимером, потому что с ним она прожила дольше всего. Милый Латимер, которого она убила… при этой мысли ее ужас усиливается. Его лицо появляется перед ней; неужели он уже встречает ее?
        Нет, перед ней возникает лицо Хьюика с потемневшими от горя глазами. Катерина догадывается, что Хьюик волнуется за нее, и вспоминает, что она умирает. Она берет его за руку, тянет к себе, прикрывает ладонью губы и шепчет:
        -Хьюик, он отравил меня! - Она сама не знает, откуда в ее голове такие мысли. И все же… с ней что-то неладное. Она вспоминает слова Сеймура: «Я хочу знать, что вы даете моей жене». - Он хочет избавиться от меня, чтобы потом жениться на Елиз… - Катерина из последних сил приказывает себе замолчать. Она просто не может забыть, что сама сделала с Генрихом, с Латимером. Сомнение точит ее изнутри, как червь. Кто дал ей лекарство? Перед ней открывается черный мрак, мрак преисподней; ей холодно. - Хьюик… - шепчет она в самое его ухо, - я отравила короля?
        -Нет, Кит, нет. - Он гладит ее по голове.
        Она уплывает, скользит, падает.
        -Я ухожу, Хьюик. Приведите ко мне Паркхерста. Пора!
        С ней рядом вдруг оказывается Сеймур; он ложится рядом, сжимает ее руку. Ей кажется, что она вот-вот задохнется, она пытается отодвинуться, вырваться. Лиззи смачивает ей лоб мокрым полотенцем. Холодная влага успокаивает, но от полотенца едва заметно пахнет плесенью. Катерина морщится.
        -Со мной плохо обращаются, - жалуется она Лиззи. Слышен плеск воды: Лиззи выжимает полотенце в таз. - Мои близкие не заботятся обо мне. - Она пытается кивком указать на мужа, ведь она говорит о нем. - Смеются над моими несчастьями…
        -Что ты, милая, - слышится елейный голос. - Я тебя не обижу. - Сеймур обнимает ее; рука у него тяжелая, как будто на нее положили железный прут.
        Она отталкивает его, с трудом отодвигается, задыхаясь от чрезмерных усилий.
        -Нет, Томас, я так думаю, - слышит она свой голос. Слышатся чьи-то сдавленные рыдания. Кто плачет? Щека в том месте, куда ее поцеловал Сеймур, мокрая. - Я бы отдала тысячу марок, чтобы видеть Хьюика, но не смела просить из страха прогневать тебя, - говорит она, удивляясь тому, как звонко звучит ее голос, и добавляет еле слышно: - По-моему, твои слезы вызваны чувством вины, а не горем.
        -Милая… - Похоже, он теряется с ответом. В ноздри ей проникает запах кедра и мускуса - его запах. Ей невыносимо душно. Не хочется, чтобы напоследок она слышала именно этот земной запах.
        -Уходи, - говорит она.
        Ей становится легче, когда он удаляется. Голова делается легкой; ей кажется, она вот-вот взлетит, как одуванчик.
        Над ней склоняется Паркхерст; прямо над ней болтается свисающий с его шеи деревянный крест. Катерина не сводит взгляда с креста: это единственная неподвижная точка во вращающемся мире. Паркхерст берет ее за руку, следя, чтобы она находилась в сознании.
        -Господь простит меня? Меня ведь есть за что прощать.
        От его сутаны пахнет только что задутыми свечами. Он тихо произносит слова молитвы; его рука едва заметно касается ее лба; он совершает таинство миропомазания.
        -Вы, конечно, будете прощены, - шепчет он.
        Катерина вздыхает и уплывает, улетает, испускает дух.
        КУМ-БОТТОМ, ДЕВОН, МАРТ 1549Г.
        Дочери Дот уже четыре месяца. Дот смотрит, как ее сестра Мин спускается к берегу с племянницей на руках, а трое ее собственных детей бегут следом. Сама Дот трудится в своем аптекарском огороде. На солнце блестит браслет - тот самый, что подарила ей Катерина на прощание. Дот его не снимает. Когда она узнала, что Катерина умерла, ее словно ударили в живот; она едва не сошла с ума от горя. Невыносимо было думать о том, что Катерины больше нет. Дот вспоминала всех, кого она потеряла: сначала отец упал с крыши, потом болезнь унесла Летти, подругу детства, потом умерла Мег, и вот теперь - Катерина. Все они ушли не вовремя.
        -Когда-нибудь вы снова будете вместе, - твердили Дот близкие. Но что, если рай и ад - всего лишь сказки, которые люди рассказывают друг другу в утешение? Мысль эта была слишком велика для ее головы.
        Не потерять рассудок, продержаться ей помогло рождение ее дочери, малышки Мег; и, конечно, Уильям, ее Уильям Сэвидж. Муж - ее оплот, а малышка Мег - нить, которая их связывает.
        -Дот, не надо столько думать, - говорил ей, бывало, Уильям. - Если позволишь мыслям овладеть тобой, они уведут тебя за пределы нормального мира.
        Конечно, он прав; есть вещи, о которых лучше не думать.
        Маленькая Мин и дети шли по берегу, отворачиваясь от сильного ветра. Начинался прилив; через час галечник окажется под водой. Дот постепенно полюбила море, чередование приливов и отливов, шум прибоя. Ей нравилось слушать ветер, который свистит в листве. Маленькая Мин бегает по кругу, и дети гоняются за ней. Между порывами ветра слышны обрывки их смеха. Маленькая Мин уже не маленькая - она на добрых четыре дюйма выше довольно высокой Дот, но прозвище так и прилипло к ней.
        Дот радовалась тому, что может заново узнать сестру. Раньше она не задумывалась над тем, как важно семейное родство; теперь она видит, как они с сестрой похожи. Мин тоже любит помечтать, почти ничего не боится. Часто бывает так, что она сначала делает, а потом думает. Уильям называет жену и свояченицу «парочкой сорвиголов». Бывает, они сбрасывают чулки и туфли и ищут на отмелях съедобных моллюсков, придерживая подолы юбок, как простые работницы. Они не боятся промокнуть. А прошлой зимой, когда шел снег, они взяли в буфетной самые большие блюда и катались на них с горы. Разве так поступают настоящие леди? Конечно, в чем-то Мин совсем другая. Она не хочет учиться читать, ей неинтересны сказки. Зато петь она любит и часто вторит Уильяму по вечерам. Грамоте детей учит Дот; она сидит с ними над книгами, исправляет их ошибки, помогает произносить буквы, вспоминая, как Катерина учила Мег и Елизавету.
        Девон оказался вовсе не на краю света. Во всяком случае, они знают все, что происходит в Лондоне. Уильям часто бывает при дворе. Он играет для короля и выполняет другие обязанности. Возвращаясь домой, он рассказывал домашним все новости. Сеймур в Тауэре - его обвинили в измене. Он пытался жениться на Елизавете без разрешения государственного совета.
        -Он - человек, ставший рабом своего тщеславия. - Вот как выразился о Сеймуре Уильям.
        Дот помнила слова, которые произнесла Елизавета в Челси: «Готова поставить все золото в христианском мире: если королева завтра вдруг умрет, Сеймур постучится в мою дверь!» Теперь он пойдет на плаху - так сказал Уильям. Елизавету допрашивали; она тоже едва не лишилась головы. Несмотря ни на что, Дот жалко девчонку. С самого рождения ее сопровождали несчастья. Ею помыкали, играли ею, как пешкой. Она вынуждена была без конца ко всем приспосабливаться, лавировать. То ее приближали ко двору, то отсылали прочь. Потом ее осуждали за то, что она стала такой, как стала. Если подумать, она была лишена невинности с самого рождения! Поразмыслив, Дот поняла, что могла бы простить Елизавету. Впрочем, она нечасто вспоминала о дочери Генриха Восьмого.
        Что будет с маленькой Мэри Сеймур, дочерью Катерины? Мать умерла, а отец в Тауэре ждет казни. Уильям рассказал, что пока малышка живет у своей тетки, герцогини Сомерсет - бывшей Стэнхоуп. Нечего сказать, повезло! Больше всего Дот хотелось бы, чтобы Мэри Сеймур приехала в Кум-Боттом и росла здесь на воле, в обществе других детей, училась доить корову, ездить на пони без седла и собирать съедобных моллюсков во время отлива. Но Мэри Сеймур - дочь королевы. Ее воспитание не пустят на самотек.
        Маленькая Мин и дети взобрались по крутому склону холма и вернулись домой. Дот вошла в дом и помогла им раздеться; она забрала свою дочь у сестры, чувствуя ее тяжесть, вдыхая ее молочный запах. Малышка беззубо улыбалась матери, и Дот таяла. Она услышала цокот копыт на дороге, ведущей со стороны деревни; какой-то всадник поворачивал на двор. Может быть, Уильям раньше времени вернулся из Лондона? Она до сих пор волнуется, когда предстоит увидеть его даже после короткой разлуки. Дети возбужденно болтают, показывают собранные на берегу ракушки. Нет, это не Уильям.
        Через окно она видела, как спешивается гонец. Сердце у нее на миг замерло. Вдруг он привез дурные вести - с Уильямом что-то случилось… Он упал с лошади или заболел «потливостью». Дот выбежала во двор.
        -Миссис Сэвидж? - спросил гонец.
        -Да, это я.
        -Я привез вам письмо от герцогини Саффолк. - Он протянул ей сложенную бумагу, запечатанную большой печатью с гербом Саффолков. - Она просит ответить незамедлительно.
        О чем может писать ей Кэт Брэндон? Дот пригласила гонца войти. Маленькая Мин проводила его в холл, налила эля, а Дот послала одного из слуг приготовить комнату. Сама же она села к окну и сломала печать.
        Письмо не длинное. Кэт Брэндон не из тех, кто ходит вокруг да около; она сразу переходит к делу.
        «Я намерена взять Мэри Сеймур под свою опеку. Знаю, что вдовствующая королева очень любила вас. Она наверняка хотела бы, чтобы вы растили ее дочь. Приглашаю вас приехать сюда, в Гримсторп, и стать няней девочки. Она приедет без ничего; имущество ее отца уйдет вместе с его головой, поэтому, к сожалению, ваше жалованье будет скромным…»
        Дот была поражена. Судьба как будто одной рукой дает, а другой отнимает. Ей не хотелось расставаться со своей малышкой, покидать налаженную жизнь, лишенную тайн и интриг. Но Уильям поймет, он лучше многих понимает, что значит долг. Она не может отказаться; она многим обязана Катерине. Дот поможет девочке обжиться на новом месте; она поживет в Гримсторпе несколько месяцев, не больше. А когда она вернется домой, ее близкие, дружные, как птички, будут ждать ее… Пора снова собираться в дорогу.
        Действующие лица
        (названы так, как их чаще именуют в романе)
        АННА АСКЬЮ - религиозная проповедница, которую подозревали в связях с окружением королевы. Сожжена как еретичка.
        АННА БОЛЕЙН - вторая жена ГенрихаVIII, мать Елизаветы Тюдор. Сторонница религиозной реформы. Казнена за подозрение в инцесте с братом и адюльтере с несколькими придворными, что приравнивалось к государственной измене. Обвинения против нее не доказаны и представляются необоснованными.
        АННА КЛЕВСКАЯ - четвертая жена ГенрихаVIII; брак аннулирован из-за неисполнения супружеских отношений.
        ЕКАТЕРИНА АРАГОНСКАЯ - первая жена ГенрихаVIII, до того жена его старшего брата Артура, принца Уэльского, который умер до того, как взошел на престол. Мать Марии Тюдор. Брак аннулирован, хотя аннуляция так и не была признана католической церковью.
        КЭТ БРЭНДОН - герцогиня Саффолк; преданная сторонница религиозной реформы, большой друг Катерины Парр; мачеха Фрэнсис Брэндон и сводная тетка леди Джейн Грей.
        ЕКАТЕРИНА ГОВАРД - пятая жена ГенрихаVIII; казнена в возрасте 17 лет за прелюбодеяние, приравненное к государственной измене.
        КРАНМЕР - архиепископ Кентерберийский, признанный религиозный реформатор.
        ДЕННИ - Антони, лорд Денни, близкий друг ГенрихаVIII и член Тайного совета; зять мистрис Астли.
        ДОТ ФОНТЕН - Дороти Фонтен: вдетстве горничная Маргарет Невилл; камеристка Катерины Парр в бытность ее королевой; замужем за Уильямом Сэвиджем.
        ЭДВАРД БОРО - из Гейнсборо-Олд-Холл; первый муж Катерины Парр.
        ЕЛИЗАВЕТА ТЮДОР - младшая дочь ГенрихаVIII и Анны Болейн; признана незаконнорожденной. Коронована под именем ЕлизаветыI.
        ФРЭНСИС БРЭНДОН - леди Фрэнсис Грей, графиня Дорсет; жена маркиза Дорсета, племянница ГенрихаVIII; дочь герцога Саффолка и сестры короля, Марии Тюдор; мать леди Джейн Грей; сторонница религиозной реформы.
        ГАРДИНЕР - епископ Винчестерский; член Тайного совета при ГенрихеVIII; вместе с Райзли пытался сместить Катерину Парр, что окончилось его политической смертью.
        ГЕНРИХVIII - король Англии
        ГЕРТФОРД - Эдвард Сеймур, граф Гертфорд; позже герцог Сомерсет и лорд-протектор Англии. Старший дядя принца Эдуарда, позже ЭдуардаVI; брат Томаса и Джейн Сеймур; зять ГенрихаVIII; муж Анны Стэнхоуп; сторонник религиозной реформы.
        ХЬЮИК - доктор Роберт Хьюик, врач ГенрихаVIII и Катерины Парр; засвидетельствовал завещание Катерины Парр.
        ДЖЕЙН ГРЕЙ - леди Джейн Грей; дочь Фрэнсис Брэндон и маркиза Дорсета; воспитанница Томаса Сеймура; позже королева Англии (менее двух недель). Казнена в 17 лет Марией Тюдор; преданная сторонница религиозной реформы.
        ДЖЕЙН СЕЙМУР - третья жена ГенрихаVIII; мать принца Эдуарда, позже ЭдуардаVI. Умерла родами; Генрих завещал похоронить его рядом с ней, как единственной женой, подарившей ему сына.
        КАТЕРИНА ПАРР - шестая жена ГенрихаVIII; сестра Уиль яма Парра и Анны Герберт; мать Мэри Сеймур. Умерла родами; сторонница религиозной реформы.
        ЛАТИМЕР - Джон Невилл, лорд Латимер, второй муж Катерины Парр, отец Мег Невилл; неохотно и, возможно, против воли принял участие в восстании католиков, получившем название «Благодатное паломничество», за что позже был прощен ГенрихомVIII.
        ЛИЗЗИ ТИРУИТ - леди Элизабет Тируит; фрейлина Катерины Парр, которая была при ней на ее смертном одре.
        МАРГАРЕТ ДУГЛАС - графиня Леннокс; племянница ГенрихаVIII; дочь Маргариты Тюдор, королевы Шотландии, и ее второго мужа, Арчибальда Дугласа; сводная сестра ИаковаV, короля Шотландии, тетка Марии, королевы Шотландии. Была посажена в тюрьму за связь с Томасом Говардом, сводным братом герцога Норфолка, и роман с Чарлзом Говардом, братом Екатерины Говард; выдана замуж за графа Леннокса, второго в очереди претендента на шотландский престол. Благодаря этому династическому браку ГенрихVIII укрепил свои позиции в Шотландии.
        МЭРИ ОДЕЛЛ - камеристка Катерины Парр, вдовствующей королевы.
        МАРИЯ ТЮДОР - дочь ГенрихаVIII и Екатерины Арагонской, ревностная католичка; признана незаконнорожденной. Позже королева МарияI, известная в истории как Мария Кровавая.
        МЕГ НЕВИЛЛ - Маргарет Невилл; дочь лорда Латимера, падчерица Катерины Парр; сторонница Реформации.
        МИСТРИС АСТЛИ - Екатерина Астли, гувернантка Елизаветы Тюдор. Содействовала браку Елизаветы и Томаса Сеймура, за что едва не поплатилась жизнью.
        ПЕЙДЖЕТ - сэр Уильям Пейджет, секретарь Тайного совета; союзник епископа Гардинера.
        СЕСТРИЦА АННА - Анна Герберт, позже графиня Пемброк; младшая сестра Катерины Парр; замужем за Уильямом Гербертом; служила всем супругам ГенрихаVIII; сторонница Реформации.
        СТЭНХОУП - графиня Гертфорд, позже герцогиня Сомерсет; невестка Томаса и Джейн Сеймур. По отзывам, неприятная и тщеславная особа; убежденная сторонница Реформации. Считается, что именно она дала Анне Аскью порох, чтобы ускорить ее смерть на костре.
        СЕРРЕЙ - Генри Говард, граф Серрей, наследник герцо га Норфолка; поэт, который, как считают, вместе с Томасом Уайаттом познакомил Англию с сонетом. Казнен по ложному обвинению в использовании в своем гербе королевских цветов. Вероятнее, его смерть связана с тем, что в свои последние дни ГенрихVIII опасался возросшего влияния семейства Говард.
        ТОМАС СЕЙМУР - позже барон Сеймур Садли, лорд первый адмирал; четвертый муж Катерины Парр, брат Гертфорда и Джейн Сеймур и зять ГенрихаVIII. Среди прочих обвинений, казнен за попытку жениться на Елизавете Тюдор.
        ЮДОЛЛ - Николас Юдолл; драматург и интеллектуал, автор «Ральфа Ройстера-Дойстера», произведения, которое считается первой английской комедией; директор школы Итон. Лишился своего поста за надругательство над учениками. Друг Катерины Парр; сторонник Реформации.
        УИЛЛ ГЕРБЕРТ - «Дикий» Уилл Герберт, позже граф Пемброк; муж Анны Парр и зять Катерины Парр; известен как блестящий стратег и храбрый солдат; член Тайного совета; сторонник Реформации.
        УИЛЛ ПАРР - впоследствии граф Эссекс, затем маркиз Нортгемптон; член Тайного совета; брат Катерины Парр; много лет пытался развестись со своей женой, Анной Буршье, которая ему изменила, и жениться на Элизабет Брукс. Сторонник Реформации.
        УИЛЬЯМ СЭВИДЖ - музыкант при дворе ГенрихаVIII и ЭдуардаVI; женился на Дороти Фонтен.
        РАЙЗЛИ - сэр Томас Райзли, позже граф Саутгемптон; лорд-канцлер при ГенрихеVIII; был союзником Кромвеля, но после смерти Кромвеля переметнулся к Гардинеру, стал ревностным католиком-консерватором. Примкнул к Гардинеру в провалившемся заговоре с целью устранения Катерины Парр.
        Я старалась там, где это возможно, не отклоняться от известных фактов и событий. В списке действующих лиц почти нет всецело вымышленных, за исключением самых мелких персонажей: конюхов, лакеев и любительницы крепкого словца Бетти Мелчер. Самые большие вольности я допустила с Дот и Хьюиком. О Дороти Фонтен почти ничего не известно, кроме того, что написано выше. Однако она почти наверняка не была дочерью простого кровельщика, а происходила из более благородной семьи. Нет совершенно никаких доказательств того, что доктор Роберт Хьюик был гомосексуалистом. Однако «Гамбит королевы» - роман, художественное произведение, поэтому в нем допустим некоторый вымысел. Кроме того, по прошествии времени становится ясно, что самые неопровержимые «факты» часто бывают основаны на предположении и недоразумениях, а чувства, владевшие тем или иным человеком, можно себе лишь представить.
        notes
        Примечания
        1
        Гвиневера - супруга легендарного короля Артура, изменившая ему с Ланселотом, одним из рыцарей Круглого Стола. (Примеч. ред.)
        2
        Это слово Господа (лат.).
        3
        Я верую (лат.).
        4
        Чистый лист (лат.).

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к