Портрет игумении Всеволод Сергеевич Соловьев
Проза
Всеволод Соловьев так и остался в тени своих более знаменитых отца (историка С. М. Соловьева) и младшего брата (философа и поэта Владимира Соловьева). Но скромное место исторического беллетриста в истории русской литературы за ним, безусловно, сохранится.
Помимо исторических романов представляют интерес воспоминания
Вс. С. СОЛОВЬЕВЪ
ПОРТРЕТЪ ИГУМЕНІИ
(Святочный разсказъ).
Нсколько мсяцевъ тому назадъ, въ дождливый осенній вечеръ, я собрался къ моему старому знакомому, отставному полковнику Ш. У полковника, холостяка и хлбосола, почти ежедневно собиралось по вечерамъ пріятное общество. Иногда играли въ карты, а то просто бесдовали у камина, полулежа на мягкихъ турецкихъ диванахъ, куря сигары и запивая разсказы и споры старымъ, отличнымъ виномъ, на которое не скупился хозяинъ.
У полковника я засталъ, какъ и разсчитывалъ, нкоторыхъ нашихъ общихъ пріятелей. Тутъ былъ и докторъ Н., и племянникъ полковника, молодой товарищъ прокурора, и художникъ С.
— А! вотъ и вы, и очень кстати, — сказалъ мн хозяинъ, въ то время какъ я со всми здоровался, — докторъ сейчасъ разсказалъ намъ очень интересный случай и намъ хотлось бы знать ваше о немъ мнніе.
— Очень радъ, — отвтилъ я, — и сейчасъ буду къ вашимъ услугамъ, но прежде всего позвольте замтить вамъ, дорогой хозяинъ, что погода сегодня самая возмутительная и я продрогъ до костей. Если хотите, чтобы я говорилъ складно, то развяжите мн языкъ чмъ-нибудь согрвательнымъ.
Полковникъ налилъ мн стаканъ вина.
Посл нсколькихъ глотковъ, пріятная теплота пробжала по моему тлу, я придвинулся къ камину.
— Въ чемъ же дло, господа? на счетъ чего вамъ угодно знать мое мнніе? — спросилъ я моихъ собесдниковъ.
— Вы должны сказать намъ, — отвтилъ мн, громко смясь, молодой юристъ, — считаете ли вы себя способнымъ врить въ существованіе духовъ или въ сверхъестественныя силы.
— Тише, — шутливо крикнулъ докторъ, стуча золотою табакеркою о столъ, — господинъ товарищъ прокурора, я призываю васъ къ порядку! Зачмъ вы начинаете съ конца?.. Видите-ли, обратился онъ ко мн, мы говорили о случа изъ моей сегодняшней практики.
Рано утромъ меня позвали къ одной паціентк. Я знаю ее давно, это умная и разсудительная женщина. Я ее засталъ въ большой тревог. Несмотря на свои лта, она была въ такомъ лихорадочномъ состояніи, что даже не могла отвтить на мои вопросы. Я понялъ, что съ ней произошло что-нибудь необыкновенное. Наконецъ, она разсказала слдующее таинственное приключеніе, бывшее съ ней прошлой ночью. Вскор посл полуночи ее разбудилъ какой-то странный шумъ, черезъ нсколько мгновеній она увидла, что въ ея спальню вошла озаренная электрическимъ свтомъ ея покойная сестра, кивнула ей головой и хотла даже протянуть къ ней руку. Тогда моя паціентка изъ всхъ силъ закричала отъ ужаса. Видніе исчезло, сдлавъ ей рукою угрожающее движеніе.
— Что же вы думаете объ этомъ, докторъ? — спросилъ я, не особенно заинтересованный.
— Я? ничего! Я ей объяснилъ, что таинственное освщеніе происходило отъ свта уличнаго фонаря, падающаго на противоположную дверь, а все остальное — дйствіе ея разыгравшагося воображенія. Она мн не поврила и даже настаивала, что ясно видла родимое пятно на лбу сестры.
— Я съ вами согласенъ, докторъ, — замтилъ я, — что такія виднія могутъ только пригрезиться. Природ было бы слишкомъ много дла, если бы она вздумала связывать все прошедшее съ настоящимъ. Что умерло — то мертво. Было бы мило, еслибы каждый духъ такъ, ни съ того, ни съ сего, являлся нарушать наше спокойствіе. Единственное, средство избавить людей отъ такихъ глупостей, это смяться надъ ними.
— Но и насмшками ихъ разуврить нельзя, — перебилъ меня докторъ:- они настаиваютъ, что видли и слышали то и то. Ну, хорошо, положимъ даже, что это и правда, точно видли; но вдь все же еще не сказано, что это духъ. А между тмъ суеврный человкъ скоре позволитъ отсчь себ голову, чмъ допустить естественную причину своего виднія, и чмъ несообразне видніе, тмъ боле онъ ему вритъ. Что вы на это скажете, полковникъ?
Хозяинъ нашъ съ видимымъ интересомъ слушалъ разговоръ и отъ меня не ускользнуло, что при послднихъ словахъ доктора онъ покачалъ головою.
— Вы, кажется, дйствительно готовы врить моей паціентк,- весело добавилъ докторъ.
Полковникъ, затянувшись сигарой, отвтилъ серьезно и задумчиво:
— Я не врю въ сверхъестественное, но и не отвергаю его боле…
— Боле? — воскликнулъ удивленный докторъ. — Значитъ было время, когда вы иначе смотрли на вещи, вольнодумцемъ были; теперь же вы не то. Если это не тайна, полковникъ, то разскажите намъ происшествіе, которое произвело въ васъ эту перемну.
Мы присоединили наши просьбы. Таинственные разсказы слушаются очень весело, когда сидишь въ пріятной компаніи вокругъ стола и заливаешь свою дрожь хорошимъ виномъ.
— Это не тайна, — сказалъ полковникъ, — но не думайте, чтобы въ моей исторіи были настоящія привиднія, это только странный случай, со мною приключившійся и навсегда оставшійся для меня необъясненнымъ.
Онъ помолчалъ съ минуту, очевидно вспоминая подробности далекаго прошлаго, и потомъ продолжалъ:
«Въ начал сороковыхъ годовъ, совершенно молодымъ человкомъ, едва надвшимъ офицерскіе эполеты, я получилъ приглашеніе отъ моего дяди погостить у него. Мой дядя — братъ моей матери — графъ Б-цкій, жилъ въ Польш, въ своемъ великолпномъ имніи, о которомъ я съ дтства много слышалъ. Нашъ полкъ стоялъ въ Варшав, я очень обрадовался дядиному приглашенію, тотчасъ же взялъ отпускъ и, съ первымъ дилижансомъ ухалъ. Это было въ октябр; вечеръ задался самый ненастный и втрянный, когда мы выхали изъ Варшавы. Пассажиры дилижанса состояли, кром меня, изъ стараго поляка-помщика и какой-то монахини, которая забилась въ уголокъ и шептала молитвы. Между тмъ старикъ старался завлечь меня въ разговоръ. Мы и разговорились. Погода съ каждой минутой становилась все хуже, мы прохали открытое шоссе и теперь были въ лсу, но втеръ все-таки врывался въ карету. Тучи такъ и неслись по небу, изрдка изъ-за нихъ показывалась луна. Вдругъ я замтилъ, что мы демъ тише и только что хотлъ объ этомъ сказать моему сосду, какъ монахиня обратила ко мн свои черные глаза и прошептала: „скоро лошади совсмъ остановятся.“
— Разв ужъ станція? — удивленно спросилъ я.
— Нтъ! но увидите, что такъ будетъ, это старинная привычка лошадей.
Я не усплъ попросить у нея объясненія этихъ странныхъ словъ, какъ лошади, дйствительно, остановились.
— Видите! вотъ оно! — сказала монахиня.
— Что оно?
— Памятникъ!
И она указала рукой въ правую сторону. Я выглянулъ изъ окошка. Мы были на довольно высокомъ пригорк, у креста, сдланнаго изъ благо камня. Мсяцъ освщалъ теперь этотъ блый крестъ и придавалъ всей картин что-то таинственное и страшное.
Помщикъ также выглянулъ изъ окошка и потомъ обратился къ монахин: „я впервые здсь прозжаю, скажите, что все это значитъ?“ Въ эту минуту лошади снова потянули.
— Ну вотъ… это он сами! — сказала спокойно монашенка — почтальонъ не трогалъ кнута? Такъ всегда здсь бываетъ… Видите, какая тутъ есть исторія… Около двадцати лтъ тому назадъ, разбойники напали на этомъ самомъ мст на дилижансъ и ограбили его, при этомъ была схватка, потомъ между убитыми нашли почтальона. Въ память убитыхъ и воздвигли здсь крестъ. Съ тхъ поръ лошади ужасно боятся этого мста, подъзжая къ кресту, он мало-по-малу замедляютъ ходъ, и, наконецъ совсмъ останавливаются передъ памятникомъ. Никакіе крики почтальона не въ состояніи ихъ сдвинуть съ мста. Черезъ дв, три минуты, вотъ какъ теперь, он сами трогаются и быстро спускаются съ горы.
Дйствительно, нашъ дилижансъ катился теперь съ трескомъ и грохотомъ; деревья такъ и мелькали изъ окошекъ.
— Вы мн не врите? — упрекнула меня монахиня, такъ какъ я не удержался отъ смха.
— Нтъ, я врю, что все это было, но думаю, что вы ошиблись, видя какую-то сверхъестественную силу тамъ, гд только я вижу самыя естественныя вещи: бдныя лошади съ трудомъ втаскиваютъ тяжелую карету на гору и тмъ замедляютъ свой ходъ; потомъ на вершин горы, утомленныя, он совсмъ останавливаются, а отдохнувши, продолжаютъ путь съ новыми силами. Эта естественная потребность отдохнуть не иметъ никакого отношенія къ памятнику.
Старый помщикъ покачалъ головою.
— Какъ бы тамъ ни было, — сказалъ онъ, — а исторія непріятная, и это мсто, во всякомъ случа, точно нарочно создано для убійства! Монашенка перекрестилась. Въ дилижанс воцарилось молчаніе. У сосда моего пропала всякая охота болтать. Мы прислонились къ подушкамъ и старались заснуть, что мн впрочемъ не удавалось, и я былъ очень радъ, когда мы наконецъ пріхали на станцію, гд меня дожидались высланныя за мной лошади.
Было уже за полночь, когда я добрался до дома, или врне до замка моего дяди, такъ какъ это былъ настоящій старинный замокъ, построенный чуть ли еще не въ XV вк. Утомленный дорогой и продрогшій, я съ наслажденіемъ послдовалъ за вышедшимъ меня встртить дядей въ теплую комнату. Посл ужина мой старикъ не сталъ меня удерживать и, вмст съ старымъ своимъ камердинеромъ Казимиромъ, проводилъ въ отведенное мн помщеніе.
— Ты долженъ радоваться, милый мой, что не пріхалъ днемъ раньше, — сказалъ онъ, — когда мы проходили длинными корридорами. Вчера въ комнат, которую я назначилъ для тебя, неожиданно провалилась печь, это бы не совсмъ пріятно потревожило твой сонъ. Поэтому мы теперь приготовили теб ночлегъ въ старой башн, тамъ ты будешь въ безопасности.
— Какъ въ лон Авраама, — докончилъ я, думая только о томъ, какъ бы скоре улечься.
Пройдя еще длинный корридоръ и взобравшись по старой трещавшей лстниц на башню, мы наконецъ очутились въ просторной круглой зал. Черезъ нсколько минутъ я былъ одинъ и осмотрлся. Я замтилъ старинный, весело горящій каминъ, нсколько массивныхъ кожаныхъ креселъ изъ рзного чернаго дуба и свжую, только что приготовленную постель. Я поспшно раздлся, улегся и нсколько минутъ лежалъ съ открытыми глазами. Вдругъ я замтилъ, что моя кровать не была плотно придвинута къ стн. Я поднялъ голову и увидлъ надъ собою большую картину въ тяжелой черной рам. Сначала, при мерцающемъ свт камина, я не могъ ничего хорошенько разглядть, но наконецъ увидлъ, что это старый портретъ и, судя по одежд и четкамъ въ желтыхъ рукахъ, что это портретъ католической монахини или даже игуменіи. Вроятно, игуменіи, такъ какъ изъ благо сборчатаго воротника выглядывалъ большой крестъ. Черные блестящіе глаза смотрли на меня съ благо мертвеннаго лица и казалось все боле оживлялись.
Воображеніе мое мало-по-малу уносило меня въ то далекое прошлое, когда эта блдная женщина жила между живыми. Я начиналъ дремать подъ эти грезы. Вдругъ я встрепенулся — отчего — не знаю. Въ испуг я невольно взглянулъ на портретъ и — что же? Монахиня мн кивнула головою!..
— Обманъ воображенія! — крикнулъ докторъ.
— Выслушайте до конца, — сказалъ полковникъ серьезно. — Монахиня мн кивнула! Ледяная дрожь пробжала по моему тлу; я хотлъ вскочить и выбжать, но члены мои были неподвижны и какая-то невидимая сила пригвоздила меня къ кровати, а глаза мои къ портрету. Все было тихо въ замк, даже втеръ пересталъ шумть, только я не спалъ и не спала эта ужасная женщина… Она боле не кивала, но злобно улыбалась. Не спрашивайте меня, какъ это было возможно! Довольно того, что видлъ, какъ блдныя руки разжались, тонкія губы открылись и я услышалъ тихій, но внятный голосъ.
Полковникъ замолчалъ и провелъ рукою но лбу. Потомъ продолжалъ: „я услышалъ цлую грустную исторію разбитаго сердца. Ужасная женщина разсказывала мн изъ своей черной рамы о томъ, какъ отняли у нея любимаго жениха, чтобы женить его на младшей, боле красивой, сестр, а ее самое заперли въ монастырь, гд только смерть избавила ее отъ горя“.
Я лежалъ съ открытыми глазами, не въ силахъ пошевелить пальцемъ.
„Я умерла, пронзительно шептала монахиня, но моя душа не можетъ успокоиться, пока я не найду и не обниму своего жениха“.
Дрожь меня схватила. Я слышалъ шелестъ чернаго платья, стукъ пятокъ, я чувствовалъ холодную струю воздуха на моей щек. Я видлъ какъ вся фигура высвободилась изъ рамы — крикъ замеръ на моихъ губахъ.
Да, у меня не оставалось сомннія! дйствительно монахиня приближалась ко мн,- она хотла тащить меня въ свою могилу. Она уже стояла около моей кровати съ протянутой ко мн рукою, губы ея были раскрыты. Вдругъ огонь въ камин погасъ, полная темнота окружила меня. Я собралъ вс силы, чтобы подняться, но что-то тяжелое лежало на мн и душило меня. Я страшно боролся съ этой женщиной; холодный потъ выступилъ на моемъ лбу… Но все напрасно, — въ страстной злоб охватила, она мою шею, мое тло… Еще разъ я приподнялся и старался отбросить ужасное привидніе, но вдругъ почувствовалъ ея дыханіе, поцлуй ея холодныхъ губъ на моемъ лбу.
Я вскрикнулъ и потомъ уже ничего не помню…
Когда я открылъ глаза — было свтло. Около меня, на кожаномъ кресл сидлъ дядя и съ озабоченнымъ лицомъ прикладывалъ компрессъ къ моему страшно болящему лбу.
— Ну, милый, ты это что такое продлываешь?
Я хотлъ подняться, но не могъ, я былъ какъ разбитый и едва нашелъ силу поднять голову къ портрету — но онъ исчезъ.
Дядя замтилъ движеніе.
— Да, признаюсь, не ожидалъ я этого отъ старой игуменіи: — сказалъ онъ.
— Игуменія?.. гд она.
— А вотъ въ углу! Богъ знаетъ какимъ образомъ гвоздь выпалъ… Но вдь она могла тебя убить — вытерпть цлую ночь на себ такую тяжесть — не шутка!
— Такъ это правда? — вскрикнулъ я съ ужасомъ.
— Да, да, рама портрета теб сильно поранила голову… По счастью мой старый Казимиръ рано утромъ вошелъ въ комнату и увидлъ все это. Ты лежалъ, хрипя подъ портретомъ, и кровь струилась изъ твоего лба.
— Значитъ, все это былъ только ужасный сонъ? — вскричалъ я съ радостью и разсказалъ дяд мое ночное приключеніе.
Сперва старикъ началъ было смяться, но по окончаніи моего разсказа поблднлъ и тихо сказалъ:
— Знаешь, что, я велю сжечь этотъ проклятый портретъ!
Такъ и сдлали…
Полковникъ замолчалъ, мы также не знали, что сказать, и тоже молчали. Наконецъ докторъ встрепенулся.
— Могу я вамъ высказать свое мнніе, любезный другъ?
— Отчего же нтъ?
— Съ вами былъ просто кошмаръ въ ту ночь.
— Можетъ быть, я не отрицаю.
— Да, невозможно и отрицать, съ какой-то яростью воскликнулъ докторъ. Все это очень легко объяснить. Вы были утомлены путешествіемъ, ваше воображеніе было возбуждено посл происшествія у памятника, кром того поздній и сытный ужинъ — все это отличная подготовка для кошмара!
— А портретъ? — задумчиво спросилъ полковникъ.
— Портретъ? — сказалъ я — конечно портретъ тутъ главный виновникъ. Онъ упалъ на васъ и привелъ васъ въ оцпененіе, во время котораго вы все разсказанное не пережили въ дйствительности, а видли въ бреду.
— Гм! И это предположеніе можетъ быть врнымъ, — отвчалъ полковникъ. — Ну, а ты что на это скажешь? — обратился онъ къ своему племяннику, который во время разсказа не разъ насмшливо улыбнулся.
— Я очень жалю, что мой двоюродный ддъ приговорилъ къ сожженію монахиню за ея позднюю любовь. Это autodaf было плохой наградой терпнію, съ которымъ въ продолженіи нсколькихъ столтій ждала она своего жениха. Ну можно ли было на нее сердиться…
Мы засмялись.
Полковникъ задумчиво качалъ сдою головою.
— Очень можетъ быть, что вс вы правы, господа, сказалъ онъ: но только на одно важное обстоятельство вы не обратили вниманія. Какимъ образомъ это случилось, что сонъ мой такъ удивительно согласовался съ дйствительной исторіей монахини.
— Неужели! — воскликнулъ съ изумленіемъ докторъ.
— Въ этомъ-то все дло… Представьте, что игуменія дйствительно нкогда, должна была пожертвовать для счастія своей младшей сестры женихомъ и была насильно пострижена. Это обстоятельство и заставило моего дядю сжечь колдовской портретъ и такимъ образомъ лишить его силы.
— И вы ничего про это не слыхали до того вечера? — спросилъ я.
— Ни слова! Разв молодой офицеръ интересуется такими вещами?
Мы молчали.
— Я разсказалъ вамъ только самый фактъ, — продолжалъ полковникъ, — но не въ силахъ передать словами испытанныхъ мною ощущеній и того впечатлнія, которое все это во мн оставило. А впечатлніе было таково, что я до сихъ поръ нахожусь въ сомнніи — что это такое сонъ или дйствительность?
1917
|
