Приключения Изяслава, или Братья по разуму Леонид Свердлов
Русь. Эпизод второй. История братской любви #3
ИЗЯСЛАВ I ЯРОСЛАВИЧ. Сын Ярослава Первого Владимировича Мудрого и шведской королевны Ингигерды. Род в 1024 г. Кн. Туровский до 1052 г. Кн. Новгородский в 1052 — 1054 гг. Вел. кн. Киевский в 1054 -1067. 1069 -1073, 1077 — 1078 гг.; Ж.: сестра короля польского Казимира III, кн. Гертруда (+ 1107 г.). + 3 окт. 1078 г.
Леонид Свердлов
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ИЗЯСЛАВА,
или
БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ
Было у Великого Князя Ярослава Мудрого пятеро сыновей. И мудрость его всем сыновьям передалась. Распределилась поровну — все умные как на подбор.
Как почувствовал Ярослав приближение кончины, собрал всех сыновей и говорит им:
— Знаю, дети мои, что помру скоро. Знаю, что умные вы у меня все. И хочу напоследок вам главную мудрость свою передать. Подойдите поближе и слушайте внимательно.
Сыновья его обступили, смотрят не дыша, слушают.
— Помните, дети, — говорит Ярослав, — большая семья у нас. А в большой семье что?
— Большое плаванье.
— Ты чего, это не про семью.
— Много детей.
— Мало денег.
— Да вы что! — удивился Великий Князь. — Действительно не знаете этой пословицы? «В большой семье клювом не щелкают». Не слышали? Ну, я вам сейчас на примере поясню.
Взял Ярослав метлу. Сыновья крутой характер отца знают, так что на всякий случай попятились, к двери отошли. Смотрят, ждут, что будет.
— У меня семья тоже большая была, — говорит Ярослав. Отец мой, святой равноапостольный Владимир сыновей без счету наделал. Братьев моих, дядей ваших. Уж и провозился я с ними. Так вот, детки, представьте себе, что эта метла — наша семья, — Ярослав выдернул из метлы прутик. — Это у нас кто?
— Ветка.
— Прутик.
— Розга!
— А ну стоять! — прикрикнул Ярослав. — Я кому сказал поближе подойти! Слушайте внимательно — другой раз уже не расскажу! Это, дети, не прутик — это брат мой Борис, — сказал и сломал двумя пальцами и следующий прутик выдернул. — А это брат мой Глеб.
Хрясь! И второй прутик сломался. А Ярослав следующий прутик выдернул и продолжает:
— А это, вот, Святослав… А это Святополк… Вышеслава можно было бы и не считать… Вот Всеволод… А это у нас Мстислав… Станислав… Позвизд… Судислав… Я никого не забыл? Вот ведь, святой человек был мой папаша. Он и сам все время со счета сбивался. Ну, не важно.
Ярослав стряхнул на пол обломки веника, палку многозначительно в руке покачал и сказал:
— Да, много нас было. Братьев-прутиков. Поломались все прутики. А что осталось?
— Обломки.
— Мусор всякий.
— Палка осталась.
Сыновья на всякий случай вновь к двери попятились, но отец им пальцем пригрозил, и они снова подошли поближе.
— Нет, — сказал Великий Князь. — Это не палка — это я остался. Смотрите, каждый прутик пальцами сломать можно. А меня не о всякое колено сломаешь. Потому я и стал Великим Князем. Потому меня и прозвали Мудрым. Ну что, дети, поняли теперь, что все это символизирует?
Задумались сыновья.
— Это значит, — говорит, наконец, один, — что если метлу испортить, то мусор нечем мести будет.
— Нет, — перебивает другой. — Веник надо из палок вязать, а не из прутиков — вот в чем мораль.
— Я понял! — закричал вдруг Изяслав — самый старший и самый умный из всех братьев. — Веник это наша семья. А прутики — братья. Поодиночке каждый прутик легко сломать можно, а весь веник никто не сломает. Вот и выходит, что мы все вместе быть должны, как один веник. И никто нас тогда сломить не сможет.
Ярослав уронил голову на ладонь и прошептал: «Звездец Руси!», а вслух сказал:
— Ладно, дети. Раз уж вы у меня такие умные, то быть вам веником. Живите дружно. Авось, вас тогда никто не одолеет.
Лег он на кровать. Руки сложил. Вздохнул глубоко. И помер.
Смотрят его сыновья друг на друга. Лбы наморщили. Сглатывают взволновано. Что сказать не знают.
— Братья, — говорит Изяслав. — Мы ведь любим друг друга?
— Любим. Любим, — вторят ему Ярославичи.
— Мы ведь не хотим убивать своих братьев, как дедушка Владимир и как папа Ярослав?
— Нет, не хотим.
— Мы ведь всегда вместе будем?
— Будем. Будем как веник.
— Давайте поклянемся, что ни один из нас другого не угробит. А кто угробит — последней сволочью станет.
— Клянемся!
И зажили они дружно. Во всем друг с дружкой советовались, помогали как умели. И делали все вместе. Иной раз законы сочиняли, а то и на войну вместе ходили. Русь они поделили честно, по-братски. Сидели в своих уделах и отнимать чужие не пытались. Встречались иногда. И каждый раз непременно говорили о семейных ценностях и клялись, что братоубийства остались далеко в темном прошлом. Отца своего, конечно же, не осуждали, но его брата Судислава, которого Ярослав двадцать четыре года продержал в темнице, выпустили.
Больше десяти лет все у них было благополучно, ничто бед не предвещало. Но не было бы бед — не было бы и истории.
Отец нашего героя Ярослав не зря сомневался, когда прутики в метле подсчитывал. Все-таки когда-то давно он сбился со счету. Забыл с одним братом разобраться, и теперь у Ярославичей обнаружился родственник в северной Белоруссии. Причем родственник не простой, а злобный и скандальный. Звали его Всеславом Брячиславовичем, он был Полоцким князем. Его в детстве головой об угол уронили, так он с тех пор ходил в повязке, умел превращаться в волка, с огромной скоростью перемещался в пространстве, ненавидел всех Ярославичей и клялся сжить их со свету и стать Киевским князем. Короче, типичный злодей, необходимый для любой приключенческой истории.
Итак, собрали Ярославичи свои дружины и отправились в поход против зловредного родственника. За дело взялись душевно и основательно: от Минска до Полоцка камня на камне не оставили.
Но Всеслав, как уже упоминалось, бегал невероятно быстро. Запыхавшиеся Ярославичи мчались за ним почти до самого Смоленска. А когда догнали, его повязка маячила уже на другом берегу Днепра.
Дальнейшая погоня представлялась безнадежной, и преследователи замахали Всеславу руками, стали звать его к себе, обещали не тронуть и обо всем по-хорошему договориться.
Всеслав криво усмехнулся и жестом показал, что не верит и добровольно в ловушку не пойдет.
Но Ярославичи настаивали. Клялись, что не врут, крест взасос целовали, то есть были невероятно убедительны. И тогда Всеслав, наивный как все злодеи, им поверил. Решил познакомиться со своими врагами поближе. Перебрался на их берег, зашел в шатер — вот тут-то братья на него всем веником и навалились. Святослав держит, Всеволод руки вяжет, Изяслав за ноги хватает, чтоб не брыкался. Одолели, короче говоря.
Сидит Всеслав Брячиславович в углу связанный, глазами вращает, зубами скрежещет, ругается непристойно. Повязка у него на лоб сползла, борода всклокочена. Кошмарное зрелище.
— А ведь справились мы! — закричал Изяслав. — Потому что мы веник, а он отморозок. И так с каждым будет, кто на нас батон крошить станет!
— Конечно, — отвечает пленник. — Втроем-то на одного любой дурак справится. А кто крест целовал, что не тронет? Вот уж будет вам за это божья кара. Помянете вы меня еще!
Братья переглянулись. Вообще-то, действительно нехорошо как-то получилось. Не по правилам.
— А ну, кончай богохульствовать! — прикрикнул Изяслав. — Это мы ради Руси-матушки грех на душу взяли. Чтобы придурки вроде тебя не подрывали государственные устои. Будешь теперь знать. Мы мудрость Ярослава усвоили, а ты нет. Веник обухом не перешибешь — вот она, мудрость Ярославова. А ради спокойствия Руси-матушки не грех и сжульничать.
Братья с этим согласились и стали совещаться, что со злодеем делать. Стоило бы, конечно, тут же и порешить, но нехорошо это. Хоть и седьмая вода на киселе, а все ж родственник. Решили отвезти в Киев и посадить в клетку, чтоб другим неповадно было.
Победить-то они победили, но слово при этом нарушили. Да ну его, казалось бы. У политика честное слово гроша ломаного не стоит. Да вот только пошло у них после этого все наперекосяк.
Поехали как-то воевать с половцами. И вот тут-то веник вдруг дал слабину: половцы разгромили Ярославичей и гнали Изяслава до самого Киева.
Прибежал Великий Князь в столицу, еле отдышался, рухнул на лежанку — в себя приходит. А киевляне ему в окно стучатся. «Требуем реванша, — говорят. — Не бывать тому, чтобы нас разгромили. А ну, быстро собирайся — идем вражинам кузькину мать показывать».
— Вы что, сдурели! — Изяслав отвечает. — Какой вам еще реванш — и так еле ноги унесли. Нет уж, нет уж. Без меня.
— Ах, без тебя? — переспросили киевляне, недобро усмехаясь. — Это твое последнее слово?
— Сказал же: без меня.
— Ладно, князь. Сам сказал, — парламентер обернулся и махнул рукой. — Открывайте, мужики.
По его сигналу один из горожан достал ключи и, многозначительно ими позвякивая, направился к клетке с полоцким отморозком Всеславом. Изяслав побледнел, посинел, позеленел, затрясся мелкой дрожью, запрыгал на месте. «Стойте! — закричал он. — Что за экстремистские выходки! Не смейте выпускать чокнутого Брячиславича! Он же опасный! Он не из нашего веника!» Но его уже никто не слушал. Последние слова Изяслава заглушил дикий вопль вырвавшегося на свободу пленника. Всеслав выбежал на площадь, порвал на груди рубаху и заорал на весь город: «Ну, Ярославичи! Попомните вы, как крест целовали, что не тронете меня! Угадайте теперь, куда я вам этот крест вверну? Всех порву, никого живым не оставлю!»
Из всех Ярославичей ближе всех к озверевшему родственнику в тот момент оказался Изяслав. Нетрудно представить себе, какой стресс он испытал.
Всеслав гонялся за ним по всему Киеву. А горожане смотрели на это шоу, кричали: «Давай! Давай!» и делали ставки. Времена тогда были дикие, бокса или футбола еще не было, и княжеские бега были наиболее доступным и впечатляющим зрелищем.
Вообще-то Всеслав бегал быстро, но сейчас он был не в лучшей форме: долго сидел взаперти. Изяслав же напротив только что вернулся с тренировки: половцы дали ему хороший урок по бегу с препятствиями. Но победу все равно засчитали Всеславу. Он же стал новым Киевским князем.
А Изяслав, проклиная все на свете, побежал жаловаться на предвзятость судейства: Всеслав не догнал его, так почему же он победил?
Польский король Болеслав выслушал своего киевского коллегу благосклонно, и вскоре к Киеву двинулось польское войско, ведомое королем и слегка потрепанным Великим Князем.
Видимо, тому времени иссякла власть животворящего креста, защищавшего Всеслава. Не помогла и волшебная повязка. Напрасно киевляне думали, что злобный полоцкий князь отомстит половцам и покажет небывалую воинскую доблесть. Половцев к тому времени разгромил Святослав Черниговский — брат Изяслава. А доблесть Всеслава враз исчезла, как только тот увидел поляков. Вместе с доблестью исчез и сам Всеслав. Только его и видели. Вместе с повязкой. Киевлянам ничего не осталось, как только попросить у Изяслава прощения.
Изяслав был человек незлопамятный и незлобливый. Он сразу всех простил, обещал не зверствовать и не мстить никому. Чтобы не поддаться искушению он даже в Киев сам не пошел. Вместо себя он отправил сына Мстислава, который, кстати, никому ничего не обещал…
Для начала Мстислав велел казнить тех, кто выпустил Всеслава, потом ослепить всех, кто болел за отморозка во время княжеских бегов. Ну, а потом стал зверствовать.
К чести Изяслава надо заметить, что он покраснел за поведение сына. Проворчал, что совсем не это имел в виду, извинился за недоразумение и велел перенести торговую площадь подальше от своего дворца.
Он снова поселился в Киеве и с досадой наблюдал за тем, как Болеслав со своими поляками цинично злоупотреблял его гостеприимством. Вообще-то он их позвал для того, чтобы они прогнали Всеслава, а не для того, чтоб они навсегда поселились в русской столице. Изяслав и киевляне довольно долго и все настойчивее намекали польскому королю, что пора и честь знать. Наконец до него дошло. Он страшно разобиделся и ушел восвояси, чуть не захватив на обратной дороге Перемышль.
Вот тут бы и должна была начаться для Изяслава спокойная и благополучная жизнь. Врага победил, от назойливых друзей избавился, с братьями полная гармония и веник на веки веков. Да не тут-то было. Потрескивать стал веник. Не стало между братьями того доверия, что раньше было. В жизни ведь оно так: соврешь один раз, вроде бы для святого дела, а потом уж и всем словам доверия нет. Стали братья косо друг на друга поглядывать: кто их знает — Всеславу соврали, так может и братьям врут. Конечно, никто из них не хотел повторить судьбу Бориса и Глеба. Изяслав велел перезахоронить их в новой вышгородской церкви. Тогда же их и канонизировали. Ярославичи вместе несли гробы, а после церемонии устроили пышный пир и еще раз поклялись вечно хранить свой веник. Но поверили ли они сами собственным клятвам?
Как-то раз Всеволода разбудил стук в дверь. Брат Святослав приехал в гости. По-родственному, без приглашения. Войско во дворе поставил, а сам прямиком в спальню к брату.
— Здорово, Святослав, — говорит Всеволод. — Что это ты, на ночь глядя?
— Да вот, решил братца проведать. Хотел сказать, что люблю тебя по-прежнему. И клятву помню. Так что, если чего надо — скажи, помогу.
— Спасибо, брат. Вроде бы, все у меня и так в порядке. А ты чего руку за пазухой держишь?
— Живот что-то прихватило. Болит. А ты сам чего руку из-под подушки не вынимаешь?
— Да вот, отлежал — не шевелится. Но ты не подумай. Я ведь тоже клятву нашу помню. Мы ведь один веник. Правда?
— Конечно. А ты как думаешь, Изяслав тоже клятву помнит?
— Ясное дело.
— А это он тебе сам сказал?
— Да я как-то не спрашивал.
— Да? Ну ладно. Тогда я сам у него спрошу. Сейчас вот поеду и спрошу.
— Как это? Один поедешь?
— Отчего же один? Одному в наше время ездить нельзя. С дружиной поеду. А то ведь, кто его знает, вдруг на Киев враги напали, а тут я с дружиной — как раз и помогу.
— Нет уж! Так не пойдет. Я, по-твоему, должен спокойно сидеть у себя в Переяславе, а ты будешь без меня с Изяславом договариваться? Нашел дурака! Нет уж, вместе пойдем. Я тоже дружину с собой возьму — мало ли что. Времена сейчас опасные.
И оба князя пошли на двор. В дверях только задержались. Никто не хотел первым выходить и поворачиваться к родному брату спиной. Пришлось проходить в дверь вместе.
А Изяслав, ничего не подозревая, садился завтракать. Ничто беды не предвещало. Великий Князь уж перекрестился и потянулся за хлебом, с умилением слушая, как в соседней комнате нянька рассказывала сказку его маленькой дочке Евпраксии: «У лисицы была избенка ледяная, а у зайчика лубяная. Пришла весна-красна — у лисицы избенка растаяла, а у зайчика стоит по-старому. Лиса попросилась у зайчика погреться, да зайчика-то и выгнала…»
Тут вдруг докладывают Изяславу: войско к Киеву движется. Гонец прибыл.
— Братья твои к тебе едут, — говорит гонец. — Просят передать, что они тебя любят.
— Скажи им… Скажи им, что я их тоже очень-очень люблю, — с усилием выдавил из себя Великий князь.
Как только дверь за гонцом закрылась, он вскочил из-за стола и стал впопыхах хватать ценные вещи и кидать их в мешок.
— Ты что, собрался куда? — удивляется его жена Гертруда. — Не позавтракаешь даже?
— Какой завтрак, дура! Валить отсюда надо. Началось!
Когда братья приехали в Киев, Изяслава они там не застали. Только стол накрытый. А сам хозяин вместе со всей великокняжеской казной как в воду канул.
— Братья вероломные! — причитал Изяслав, направляясь в изгнание. Сказка про зайчика, которого злая лиса выгнала из собственного дома, так и звенела у него в ушах. Он и сам так похож был на этого зайчика!
— Что ты такое говоришь! — возмутилась жена. — Вы же клялись всегда вместе быть, как веник.
— Клялись! Да, я видел, как они Всеславу клялись, что не тронут его. Лживые они и нечестные. И почему я сразу всех братьев не порешил, как предки мои великие делали!
— Тебе должно быть стыдно. Ты же сам всегда говорил: веник навеки, а кто нарушит — последней сволочью станет.
— Дура! Лучше стать последней сволочью, чем первой жертвой! А теперь из-за своей честности и сентиментальности я буду остаток жизни скитаться, выгнанный из собственного дома. Как зайчик.
Польский король Болеслав и на этот раз Изяслава выслушал. Тот хныкал, просил помощи и обещал отдать всю казну. Король деньги взял, но, помня, чем закончился его прошлый поход на Киев, помогать Изяславу отказался.
Зайчик-Изяслав еще долго стоял у ворот королевского замка, размазывал сопли одним кулаком, другим грозил невидимому обидчику и, всхлипывая кричал: «Ты еще не знаешь, с кем связался! Я Великий Князь Киевский! Мой папа Ярослав Мудрый! Моя сестра французская королева! Моя другая сестра венгерская королева! Мои братья… выгнали меня из Киева».
Следующей остановкой был город Майнц.
Германский король, он же Римский император Генрих IV несколько раз прерывал рассказ Изяслава возмущенными возгласами, вскакивал, хватался за голову или за меч. Наконец, когда Великий Князь замолчал, Генрих встал, воздел к потолку руки и прокричал, не в силах скрыть захлестнувшие его чувства: «О, жестокие и страшные времена! Не осталось в людях больше ни рыцарской чести, ни христианской совести! Родные братья вопреки всем понятиям изгоняют Великого Князя из Киева, польский король, не постыдившись высокого сана, кидает Великого Князя как последнего лоха! Да о чем сейчас вообще можно говорить, если даже сам Римский Папа, который должен служить для всего мира образцом христианской добродетели, ведет себя как полная сволочь!»
Изяслав осторожно кашлянул, прерывая пламенную речь германского коллеги.
— Сочувствую. В смысле, не повезло вам, значит, с Папой. Жалко. Мне бы войско. Чтоб Киев вернуть.
Генрих осоловело посмотрел на него. Изяслав перебил его мысль.
— Войско? А, ну да. Понимаю. Времена, я говорю, сейчас прескверные, Изяслав.
— Зови меня королем или герцогом. Как вашему величеству удобнее. Русские всегда уважали и разделяли европейские ценности. Для нас будет большой честью войти в состав Священной Римской империи.
Генрих с пониманием кивнул.
— Конечно, я дам тебе войско.
— Дашь?! — Изяслав радостно вскочил. — Так, поехали! Да?
— Постой! — Генрих усадил Изяслава, положив ему руку на плечо. — Мы не можем, уподобляясь варварам, так вот просто взять и напасть на них. Но я немедленно пошлю в Киев епископа Бурхарда, чтобы он объявил от нашего имени войну.
Епископ Бурхард застал Ярославичей за тем же столом, за который они сели, не застав Изяслава. Возможно, они из-за него и не вставали.
— А, немец! Дружба-фройншафт! — закричал ему Святослав. — Давай к нам! Садись — выпьем!
— Вообще-то я по делу, — заметил посол.
— Какие дела на голодный желудок! — возмутился Всеволод. — Садись, выпей, а потом уж все дела перетрем.
Бурхард не нашел в себе сил отказаться.
Когда он вернулся в Майнц, от него за версту разило медовухой, за ним ехали три телеги, груженые шмотками, сувенирами и подарками.
— Ну как? — взволнованно закричал Изяслав, выбегая ему навстречу. — Объявил войну?
Император Генрих вышел из-за спины Изяслава и вопросительно посмотрел на посла.
— Государь! — начал Бурхард, обращаясь явно лишь к своему императору и стараясь не встречаться взглядом с Великим Князем. — Я уполномочен выразить вам наилучшие пожелания гостеприимного русского народа и его достойнейших властителей.
— Тебя за чем посылали?! — возмутился Изяслав. — Ты главное говори: войну объявил или нет?
— Действительно, Бурхард, это справедливый вопрос, — согласился Генрих.
Епископ замялся.
— Повода не представилось. Дело в том… Это огорчило бы наших русских друзей, которые так хорошо к нам расположены. Я не смог найти нужных слов.
— Нет, вы только послушайте: слов он не нашел! — возмутился Изяслав. — Да ты знаешь, что за такие вещи с тобой сделать надо?
— Да, Бурхард, вы меня разочаровываете, — печально произнес император.
На следующее утро Изяслав застал Генриха в совершенно изменившемся кабинете. На полу была постелена новая медвежья шкура. Император, укутавшись в соболиную шубу, зачерпывал расписной ложкой икру из большой берестяной миски.
Генрих говорил медленно и неохотно, уходил от осторожных вопросов Изяслава, рассказывал о непростой политической обстановке в Европе и о какой-то непонятной инвеституре. Наконец Великий Князь напрямую задал вопрос о военной помощи. Видя, что от ответа уже не увильнуть, Генрих отвел взгляд и сказал: «Я действительно хотел тебе помочь. Извини. Но ты видишь, я не могу теперь объявить им войну. Это было бы неуместно и противоречило бы рыцарской чести».
«Я это дело так не оставлю! — хныкал Изяслав. — Я все равно найду на всех управу. Со мной нельзя так поступать. Я до Папы дойду!»
И он действительно дошел до Папы.
— Папа! Папа! Помоги! Не дай свершиться беспределу! — закричал он, кидаясь к трону первосвященника.
Папа Григорий VII поперхнулся от неожиданности.
— Папа? Да, я, конечно, Папа. Римский Папа. Ты ведь это имел в виду, сынок? Ты, главное, успокойся и расскажи мне о своих проблемах. Кто тебя, сироту, обидел?
Изяслав вытер сопли и рассказал все о своих злоключениях. Рассказывал он так красочно и трогательно, что на последних словах понтифика даже пробило на слезу.
— Да, не повезло же тебе, сынок, — сказал он. — Ну, то, что эта нехристь и развратник Генрих тебе не помог, меня, кстати, нисколько не удивляет. А вот Болеслав всегда производил впечатление человека порядочного и истинного христианина. Я просто уверен, что его попутал бес. Другого логического объяснения его поступкам у меня нет. Но ты не унывай, сынок, уповай на помощь божью. Бог ведь он такой: кого надо накажет, а кого не надо и поощрить может. Понимаешь? Кстати, сынок, ты в Бога-то веруешь?
— Верую, Папа! Во те хрест, верую!
Григорий поморщился.
— А вот креститься-то ты, сынок, не умеешь. Возможно, в этом и корень твоих проблем. Ну, это не страшно: я тебе покажу, как правильно. Давай так договоримся: я обеспечу тебе божью помощь, а ты будешь креститься как я тебе скажу.
— Хоть левой пяткой! Я на все согласен, только помоги беспредельщиков из Киева прогнать.
Папа улыбнулся.
— Вот и славно, сынок. Бери бумагу, записывай: «Болеслав, сынок, ты, конечно, понял уже, кто тебе пишет. Я слуга слуг божьих, существо мелкое и незначительное, но ты все равно лучше дочитай до конца и осмысли как следует. Есть у меня, сынок, для тебя две вести. Первая весть благая, а другая — не очень. Первая: Бог тебя любит. Не спрашивай, за что — сам удивляюсь. Он вообще всех любит. До поры — до времени. И в связи с этим вторая весть: испытывать его терпение не надо. И не делай вид, что не понял, о чем я. Вот, объясни мне, кто тебе разрешил разводить на бабки собственного зятя Изяслава? В его душе только начал разгораться огонь истинной веры, а ты взял и плюнул ему в душу. И чего ты этим добиваешься? Ты не видел геенны огненной, что так туда стремишься? Сядь и подумай хорошенько, так ли оно тебе надо. Я ведь тоже зла тебе не желаю и прекрасно знаю, что ты этого не хочешь, а хочешь, чтобы прозревший Изяслав присоединил пребывающую пока в бездне заблуждения Русь к светлому царствию святого Петра. Хочешь-хочешь. Не спорь, мне лучше знать. Так что, не разочаровывай своего Папу, верни бабки.
Пожалуйста. Я тебя очень прошу. А потом помоги сироте войсками и никогда не обижай правильных киевских пацанов. Один из них сейчас стоит перед тобой, будь с ним ласков, слушай его внимательно и делай, что он тебе скажет, поскольку говорить он будет от моего имени, а от чьего имени говорю я, надеюсь, объяснять не надо. И будет тебе тогда божье и мое благословение». Ну, вот.
Папа с явным удовольствием откинулся на спинку трона.
— Дай, подпишу. Отвези это письмо к Болеславу. Вот увидишь, он сразу изменит свое поведение. Бог помочь, сынок. Жди в Киеве римских епископов.
Польский король прочитал письмо, поморщился, проворчал, что Папа как всегда встревает, не разобравшись. Но портить отношения с понтификом Болеслав не рискнул. Сам он войска Изяславу не дал, но деньги вернул, так что через некоторое время Изяслав смог собрать себе армию и во главе этого войска в очередной раз направился к Киеву.
А навстречу Изяславу из Киева выехал его брат Всеволод, тоже с дружиной. Войска встретились где-то в Волыни. Построились, приготовились к битве. Ярославичи выехали навстречу друг другу. Посмотрели друг другу в глаза. Помолчали несколько секунд.
— Изя, мать твою! — вдруг воскликнул Всеволод. — Ты где пропадал столько времени?
Изяслав смущенно потупил взор.
— Да вот, в Европу съездил. Папу видел.
— Да ты чего! Римского?! Расскажешь?
— Расскажу.
Помолчали. Изяслав почувствовал, что теперь его очередь спрашивать.
— А как там у нас? Все ли живы-здоровы?
— Какое там! — махнул рукой Всеволод. — Мы ведь так тебя ждали! Братец Святослав особенно сильно ждал. Он тебя замещал во время командировки. Извелся совсем. Вот печень и не выдержала.
— Земля пухом! Жалко братишку. Так ведь и не увиделись. Выходит, двое нас осталось, Ярославичей?
— Двое. Ты да я.
— А про веник помнишь?
— Конечно, помню. Мы один веник, как прежде. А кто нарушит…
— …последней сволочью будет! Все правильно, Всеволод!
— Конечно. Пойдем домой. А то в Киеве без тебя скучно.
Братья обнялись и вместе направились в Киев. А войска, стоявшие друг против друга, смотрели им вслед, умиляясь братской любви, которую не могут сломить никакие испытания.
На этом бы и закончить рассказ об Изяславе, сыне Ярослава Мудрого, о братьях его и о венике. Был бы у нашей истории счастливый конец: Изяслав вернулся в Киев, снова сделался Великим Князем, а Всеволоду достался Чернигов, и стали они жить-поживать да добра наживать. Но такие концы бывают лишь в сказках. А в истории все заканчивается по-другому.
Братья постарели. Наступали новые времена, на сцену беспардонно и смело выходили новые герои. Это были дети дружных братьев, внуки Ярослава Мудрого, ничего не слышавшие и не желавшие слышать ни о каком венике. Молодые, энергичные, амбициозные. Каждый мнил себя цезарем. А Ярославичи любили своих детей — как же иначе, и баловали их, дарили уделы, смотрели, как детки подрастают, учатся ходить, скакать на коне, махать мечом. С улыбкой смотрели на их милые забавы, когда детишки, объединяясь то с одними, то с другими, отнимали друг у друга уделы, жгли и грабили империю Вещего Олега, могучего Святослава, Святого Владимира и Мудрого Ярослава. Наших героев можно понять. Ведь все мы живем ради счастья своих детей. И Ярославичи жили ради него же.
И вот Всеволод опять сидел перед Изяславом, грустный и разбитый. Племянники выгнали его из Чернигова, и он приехал к брату просить помощи.
Конечно, Изяслав понимал брата. Изяслава самого уже столько раз выгоняли из Киева. Конечно, он мог бы припомнить это Всеволоду, но Изяслав был человеком незлобливым и незлопамятным.
Он собрал дружину и пошел на войну. Там, под Черниговом, у Нежатиной Нивы Изяслав погиб. Геройски пал в бою, защищая брата… от племянников.
Заканчивалось время, когда братья убивали братьев. Главными врагами становились дяди и племянники.
А Изяслава положили в ладью и отвезли в Киев. Вся столица вышла навстречу, чтобы проститься с ним. Его похоронили в мраморном гробу в церкви Богородицы.
На мгновение история остановилась. И снова продолжилась. Теперь уже без Изяслава.
|
