Волхвы Юрий Маркович Нагибин
        Заново рассказанная история трёх библейских волхвов, отправившихся приветствовать божественного младенца, и их скромного спутника.
        Сценарий неснятого кинофильма, написанный по заказу итальянского режиссера.
        Юрий Нагибин
        Волхвы
        От автора
        Мягкий — сравнительно — фашизм Муссолини имел главной целью поднять самосознание народа, возродить римский, суровый и отважный, тип гражданина на италийском сапоге. К этому времени легионер Цезаря, не ведающий страха, усталости, жажды, голода, всегда готовый к бою, превратился в европейского цыгана, суматошного, болтливого, сластолюбивого и жуликоватого. Муссолини не преуспел в этом намерении, как и во всех других своих планах, поскольку имел дело с крайне недоброкачественным материалом. Позорные африканские войны, когда оснащенные по последнему слову техники европейские армии терпели поражение за поражением от полуголых «дикарей» с кремневыми ружьями и луками, показали, что былая доблесть Рима невосстановима. Адольф, как мог, подсобил своему давно превзойденному учителю избежать окончательного позора и колонизировать героическую Абиссинию и бесстрашную Эритрею. Во время Второй мировой войны колониальная империя Италии лопнула как мыльный пузырь. Гитлер припечатал своих слабосильных и застенчивых в бою соратников жестокой шуткой: итальянцы куда опаснее в качестве партнеров, чем в качестве
противников. Италия быстро рухнула под ударами союзников, а лихой коммунистический вождь Тольятти без суда и следствия повесил за ноги дуче — диктатора-бессребреника, а заодно и его любовницу. Так кончился трагический фарс итальянского фашизма.
        Италия компенсировала себя за позорное поражение, морально создав неореализм, в котором кино обрело свой особый проникновенный голос, едва не став искусством. Живой ум обитателей Апеннинского полуострова жестокой и беззастенчивой шуткой раз и навсегда освободил себя от всякой ответственности: Италия хороша без итальянцев. Я убедился в этом на собственном опыте, перенеся свою очарованность страной на ее жителей и связавшись с ними многочисленными общими заботами по линии кино и литературы.
        Конечно, далеко не всегда наше партнерство кончалось провалом. Получил европейское признание фильм «Красная палатка» с Кардинале, Финчем, Шоном Коннери, медленно и мучительно продвигается к экрану и грандиозная хроникальная эпопея, правда, итальянцы передали свои права американцам вместе с бациллой мелкого жульничества, не характерной для масштабов Голливуда. Вышла у меня в разных издательствах дюжина книг, хорошо переведенных и прекрасно оформленных. Но редко-редко удавалось до конца готовить на чистом сливочном масле. Нервы итальянской стороны обычно сдавали, когда приближалось время окончательной расплаты с автором. Начинались невразумительные объяснения, скандалы, истерики, случалось мне призывать на помощь и «адвокатов жало». Итальянский издатель органически неспособен выпустить из цепких ручек обесцененные лиры. Боже, в каких унизительных обстоятельствах я оказывался иной раз! И ведь приходилось брать за шкирку людей, с которыми я преломлял хлеб, пил вино за тайной вечерей, где все апостолы — Иуды. Самым же удивительным для меня было, что отношения после всех скандалов не портились. Люди, не
уважающие себя, не ждут уважения и от окружающих. У меня же получалось иначе! Побеждая, я чувствовал смущение и опустошенность, проигрывая — презрение к себе.
        Итальянский суд так устроен, что дает огромное преимущество обманщикам и жуликам перед их жертвой способом бесконечных проволочек и судебных издержек, которые истцу оказываются не по карману. Мне доводилось выигрывать, потому что мой высококвалифицированный адвокат — близкий друг моих друзей — не брал с меня денег и не доводил дела до суда. Первую неудачу мы потерпели со сценарием «Волхвы», потому что достопочтенному мэтру пришлось вести бой с тенью. Ответчик, подобно поручику Киже, оказался лицом, фигуры не имеющим.
        Совет для тех, кто отважится завести материальные дела с итальянцами: чем крупнее и официальнее структура, с которой вы связываетесь, тем больше шанс, что вас не надуют. А лучше всего иметь дело с итальянцами лишь за обеденным столом. Тут они воистину очаровательны, даже если сами платят за обед. Впрочем, из собственного кармана ни один сколько-нибудь обеспеченный итальянец не платит, у него всегда окажутся «представительские» или же он всучит копию ресторанного счета учреждению, в котором служит. Мне говорили, что трудно найти итальянца, который полностью рассчитался бы за купленную машину. Впрочем, эта сторона их жизни меня не касается.
        Когда друзья свели меня с режиссером и актером Энцо Декаро, мой ангел-хранитель зазевался и не предупредил меня, что я попадаю в руки очаровательного и бесстыдного подонка. Его представили мне как одаренного актера и подающего большие надежды режиссера: первый фильм Декаро получил премию дебюта на каком-то кинофестивале. Свои письма он писал на печатном бланке собственной конторы в Риме, что окончательно убедило меня в полной его респектабельности. Этой студии я так и не увидел, зато неоднократно встречался впоследствии с расторопной секретаршей. Кроме того, считалось, что за его плечами стоит мощная фирма, финансирующая будущую картину уже на стадии сценария. А написать этот сценарий должен был я по заявке Декаро, в которой поначалу ровным счетом ничего не понял. Но после нескольких разговоров с режиссером в Милане мне что-то засветило в мутной псевдобиблейской истории, затем я как-то разом увидел сценарий и ужасно захотел написать его. Это худшее, что может случиться со сценаристом, если он не холодный деляга, на стадии переговоров. Молодой Декаро почувствовал мою увлеченность (слабину) и от
лица солидной, но жестокой фирмы предложил отнюдь не лучшие условия. Я сразу согласился, и мы подписали договор, где было много пунктов, касающихся обязательств сценариста и на удивление мало — касающихся ответственности перед ним фирмы. Но меня это не слишком занимало, тем паче что сроки оплаты моей работы были четко указаны. Так же четко и быстро мне выплатили первый гонорар, и я с головой ушел в работу.
        Вскоре я привез в Рим первый вариант сценария, переведенного на итальянский. Напрасно боялся я бюрократических проволочек, фирма полностью доверяла художественному вкусу режиссера, а тому сценарий понравился. Декаро дал мне ряд справедливых и тонких поправок и сообщил, что второй аванс переведен на мой текущий счет.
        Вернувшись в Москву, я быстро сделал поправки и отослал сценарий в Рим. Вскоре пришло сообщение, одновременно порадовавшее меня и сильно огорчившее. Сценарий приняли, третий аванс перевели, а последние подчистки я могу сделать, когда сценарий пойдет в производство, но вот с реализацией возникли непредвиденные и серьезнейшие затруднения.
        Съемки в пустыне (иначе говоря, все натурные съемки) должны были обеспечить почему-то латыши, они же обязались поставить верблюдов, но, как известно, ни песчаных пространств, ни кораблей пустыни в Латвии не водится, и Рижская студия рассчитывала провести съемки на Куршской косе, являющейся территорией, ставшей самостоятельным государством Литвы. Впрочем, с верблюдами и там обстояло неважно. Короче говоря, латвийские кинематографисты признали свое поражение. И тогда я с помощью моих ашхабадских друзей вывел Декаро на Туркменскую киностудию и персонально — на лучшего и влиятельнейшего кинодеятеля республики. Не называю его фамилии из глубокого уважения к этому замечательному человеку, которого я по своей доверчивости и неосведомленности замешал в недостойную историю.
        Итало-туркменская встреча состоялась у меня на даче в Подмосковье. Решили, что Декаро посетит Туркмению, все осмотрит, после чего будет подписан договор о совместном производстве фильма «Волхвы». Сценарий я уже довел до ума, и фирма, по словам Энцо, полностью со мной рассчиталась.
        В положенный срок Декаро слетал в Туркмению, целый месяц наслаждался щедрым туркменским гостеприимством с непременной шурпой и пловом, красками Фирюзы, профилем Копетдага на голубой эмали полуденного неба, обо всем договорился, после чего как в воду канул.
        Конечно, никакой фирмы за ним не было, деньги на первый аванс он где-то раздобыл, то ли заработал, то ли набрал на паперти собора Св. Петра, все остальное — чистый блеф. Как долго и успешно можно врать под белозубую улыбку смуглого жиголо! Он обманул меня, обманул наших общих миланских друзей, попутно соблазнив рыжеволосую матрону, ставшую его ярым пропагандистом, обвел вокруг пальца умного, многоопытного туркменского режиссера и милую молодую женщину из нашей распадающейся телевизионной структуры, бескорыстно помогавшей ему, короче — наволхвовал на славу.
        На что он рассчитывал? Понятия не имею. На чудо. А может, как в анекдоте про старого еврея, который варил яйца и продавал по той же цене; на вопрос, зачем ему это нужно, он отвечал: я при деле да еще бульон остается. Декаро тоже был при деле: морочил мне голову, ездил в Москву, где не знали, куда его посадить, кейфовал в стране самых красивых в мире коней и самых сочных дынь, попутно разбивал молодые и не очень молодые женские сердца — словом, чувствовал напряжение жизни, к тому же и бульон оставался.
        Когда мой друг адвокат проявил настойчивое желание узнать, кто, когда и куда переводил мне не дошедшие по назначению авансы, Декаро ликвидировал свою призрачную римскую студию, сжег бланки, прогнал секретаршу и укрылся в Неаполе — городе миллионеров. Он стал неуловим. Нынешний его адрес никому не известен, дом где-то в провинции Лацио заколочен, жена-невидимка (как все итальянцы, супруги Декаро пребывают в «сепарации») затерялась в голландских шхерах, дети упрятаны от посторонних глаз не то в Германии, не то в Скандинавии. Был человек — глава семейства, режиссер, актер, домовладелец, хозяин студии — и вдруг все растаяло, рассеялось, как сон, как утренний туман. Ни одно чудо библейских волхвов не может сравниться с чудесами в решете этого итальянского кудесника.
        Вот так появился на свет — уже мертворожденным — сценарий «Волхвы»…
        Литературный сценарий
        1. С высоты птичьего полета мы видим землю, залитую южным солнцем, в каменистых складках невысоких гор, с зелеными пятнами рощ и садов на буром выжженном травяном покрове; видим белые домики селения под купами кедрачей и пальм.
        Мы стремительно снижаемся, как подбитая стрелой птица, и, скользнув над плоскими крышами, узкими улицами, арыками, приземляемся у маленькой белой хижины…
        2. Из хижины выходит парень лет двадцати пяти — двадцати семи, чуть выше среднего роста, мускулистый, стройный, с открытым лицом, чье простодушное выражение осложнено глубоким, «изнутри», взглядом темно-карих, почти черных глаз. Его зовут Алазар, о нем и пойдет наш сказ.
        Он держит в руках медный таз, собравший на себе все солнце, и путь его лежит на зады хижины, где находится небольшая пасека — с десяток ульев, над которыми кружат с жужжанием пчелы.
        Над ветхой глинобитной оградой, отделяющей пасеку Алазара от соседского пчельника, вьется сизый дымок. Порой в прозорах ограды промелькивает фигура пасечника с защитной самодельной маской на лице и дымным факелом в руках.
        Алазар идет к своим пчелкам без всякой защиты: ни маски, ни факела.
        Гул пчел, усилившийся с его появлением, обретает стройность музыкальной фразы, в нем слышится певучий речевой ритм. Пчелы вьются вокруг головы Алазара, иные садятся к нему на лоб, щеки, но не жалят, а, посидев, вновь пускаются в полет.
        - Спокойно, спокойно, хорошие вы мои, — приговаривает, улыбаясь, Алазар. — Я вижу, что вы мне рады. Как поработалось с утра? Вы видели, белые медоносы расцвели за оврагом? У них чудный нектар. Ну конечно, вы все знаете без меня.
        Он открывает улей и достает золотисто-коричневый, тяжелый от сладкой благодати брусок сот, а на его место закладывает пустые вощаные соты. Когда Алазар переходит к другому домику, в гудении пчел появляется сердитая нота.
        - Вы не любите своего короля? — спрашивает Алазар, заглядывая в улей. — Вы хотите свергнуть его?
        Пчелы кружатся быстрее, их песня становится громче и агрессивнее. Порой они почти задевают лицо Алазара.
        - Успокойтесь, — просит их Алазар. — Я не вмешиваюсь в ваши дела, но старых надо жалеть.
        Пчелы выписывают резкие зигзаги, выдающие их раздражение, гудение утончается до злого свиста.
        - Старый и умный король лучше молодого, но глупого, — мягко упорствует Алазар. — Вы все равно сделаете по-своему, но прислушайтесь к доброму совету…
        3. Из-за ограды за Алазаром наблюдают двое: угрюмый, с повисшим носом мужчина-пасечник и такой же носатый подросток, видимо, его сын. У обоих надо лбом столбиком торчат задранные маски.
        - Он разговаривает с пчелами? — спрашивает мальчик.
        - Колдун! — зло бросает мужчина.
        Они отходят от ограды, и мужчина приказывает мальчику:
        - Сироп!..
        Тот подает отцу деревянную чашу с сахарным сиропом (сахар был известен как лекарственное средство задолго до Рождества Христова).
        Пасечник устанавливает ее возле ульев, и тут же на сладкое лакомство слетается жадно чуть не весь пчельник.
        - Алазар не дает пчелам сиропа, — говорит мальчик. — У него цветочный мед.
        - Колдун! — повторяет мужчина. — Он знает слово. Наши пчелы дают мало меда, если их не подкармливать.
        - Его мед душист, — продолжает мальчик. — А наш ничем не пахнет.
        - Колдун!.. Чужак. Бродяга. Откуда он взялся?.. Надо было гнать его вон, — выплескивает злую зависть мужчина…
        4. Внутренность хижины Алазара. Молодая женщина, то ли спавшая, то ли грезившая в постели, которую недавно оставил ее муж, сняла со лба руку, сладко потянулась и с неловким усилием села…
        Она откинула с лица пышные каштановые волосы, открыв чистый гладкий лоб, огромные, удлиненные к вискам глаза цвета меда, вздернутый нос и нежный рот с чуть вздернутой верхней губкой, что придает ей слегка обиженное выражение. Поднявшись, она шагнула в свет, льющийся в открытую дверь.
        На гладкую белую стену упала ее четкая тень. Она подняла рубашку до подмышек и скосила глаза на свою тень. Она видела стройный прогиб спины, острые, но уже наливающиеся груди, красивую линию бедра и большой, как арбуз, словно нарочно приставленный к юному девичьему телу, живот. Лицо ее принимает еще более обиженное выражение.
        - Какой же я урод! — прошептала она. — Скорей бы уж родить, а то Алазар разлюбит меня.
        В ответ слышится счастливый смех, это вошел Алазар с куском янтарного меда на пальмовом листе.
        - Ты с каждым днем хорошеешь, — говорит Алазар, обняв и ласково увлекая на ложе. — Я люблю тебя все сильнее.
        - Нет, — печалится Кана — это ее имя. — Такое страшилище нельзя любить.
        - Я люблю тебя вдвойне. За тебя и за нашего сынишку, который зреет в тебе, как ядрышко в орехе.
        - Откуда ты знаешь, что будет сын? — удивилась Кана.
        Алазар смеется.
        - Конечно, я пчеловод, простой бедный человек, но ты же знаешь, мне иногда открывается то, что неведомо большим, важным людям.
        - Ты опять взялся за старое? — огорчилась Кана. — Ведь я же просила тебя!..
        - Я не виноват, — оправдывается Алазар. — Когда я не с тобой, то занят только пчелами. Но вдруг на меня находит, и ничего тут не поделать, это сильнее меня.
        Он целует жену, ее глаза, обиженный рот, нежные наливающиеся груди, животик, прикладывается к нему ухом и прислушивается к поселившемуся там существу, целует лоно, которое вскоре даст жизнь их сыну…
        5. Оживленный восточный рынок. Смешение ярких красок, голосов, смехов, воплей, угроз.
        Яростно торгуются из-за сочных дынь маленький горбатый продавец и солидный, тучный покупатель…
        Поймали воришку, награждают тумаками, куда-то тащат, он вырывается…
        Поссорились две хозяйки из-за бараньих почек, бранятся, брызжут слюной…
        Бродячий фокусник, расстелив на земле коврик, показывает незатейливые фокусы: заставляет стоять веревку стоймя, — заглатывает огонь от смоляного факела и выпускает изо рта горлинок, тут же уносящихся в небо…
        Мальчишки играют в «косточки» — сшибают плоским камнем установленные в ряд мосолки…
        Насурьмленная девица завлекает в свои сети кавалера — продавца липких сладостей…
        6. Медовый ряд, где торгуют только этим сладким товаром: мед в сотах, мед в стеклянной посуде, медовый напиток в тыквенных бутылках.
        Липкие пальцы продавцов колдуют над медом. Тучи мух, ос, шмелей и прочей летучей мелочи кружатся над прилавками, покупатели и продавцы не успевают отмахиваться от них.
        Среди торгующих знакомый нам сосед Алазара. Товар его идет плохо, покупатели по одному взгляду угадывают, где «честный» — цветочный мед и где подделка — сахарный. Поэтому он особенно громко кричит, зазывая покупателей, особенно бурно жестикулирует, хватает проходящих за полы халатов.
        - Ай, какой мед!.. Самый вкусный мед на свете!.. Купи, дорогой, отдам себе в убыток, лишь бы тебе вкусно было!..
        Но это витийство плохо помогает.
        Внезапно он замолкает и с ненавистью смотрит на приближающегося человека верхом на ушастом ослике. Это Алазар привез на рынок свой сотовый мед.
        7. Алазар вежливо поклонился Соседу, но не получил ответа. Он занял свое место, разложил товар. И тут же его огарнули мальчишки, бросившие свои игры. По установившейся традиции Алазар жертвует им большой уломок сот, сочащихся золотой благодатью…
        8. Алазару не пришлось долго ждать покупателей — его мед славился в селении, — они валом повалили к его лотку. Алазар едва успевает поворачиваться.
        9. Сосед исходит злобой и завистью. Другие продавцы тоже с весьма кислым видом следят за удачливым коллегой.
        - Глядите — отбоя нет! — ревниво говорит один из продавцов.
        - Он и торговать-то не умеет, — подхватывает другой. — Не кричит, не зазывает. Стоит, зубы скалит, а народ к нему бежит.
        - Он колдун! — авторитетно заявляет Сосед. — У него мед заговоренный.
        - А ты почем знаешь?
        - Мы соседи. Я слежу за ним. Он с пчелами разговаривает… Эй, дорогой, подходи! — закричал он, вдруг приметив приближающегося человека. — В-вах, какой мед!.. Самый вкусный на свете!..
        Но покупатель, даже не взглянув на него, прошел к лотку Алазара и стал отбирать соты.
        - Чума тебя заешь! — проворчал ему в спину незадачливый продавец. — Я этого Алазара сразу невзлюбил, — вернулся он к прерванной теме. — Пришел невесть откуда, взял в жены девушку-сиротку и завел пчел. И сразу у него пошло, в-вах! Я оглянуться не успел — десять ульев стоят. А меду берет больше чем с пятнадцати. Почему? Живем рядом, забор в забор, та же трава, те же цветы, деревья, а мед разный. Почему? Он колдун, слово заговорное знает.
        - Гнать его надо! — предложил один из продавцов.
        - Если он впрямь колдун, лучше его не трогать, — осторожно возразил другой.
        - Ничего, — угрюмо и многозначительно говорит Сосед, — и на колдуна узда найдется.
        И принялся сворачивать торговлишку. Его примеру последовали другие. Стоит ли даром терять время, если все покупатели тянутся к Алазару?..
        10. Уже свечерело, когда Алазар избавился от последнего бруска сот. Он подозвал ушастого ишачка, навьючил на него пустые соты и, ведя в поводу, направился к ближайшему кабачку промочить горло после трудов праведных.
        Привязав ишачка к стволу сохлой акации, Алазар зашел в кабачок.
        Там уже выпивала знакомая нам по рынку компания пасечников. Не отвечая на приветливую улыбку Алазара, они уткнулись носами в свои чаши, будто и не заметили вошедшего.
        Их маневр не укрылся от Алазара, улыбка погасла на его лице, и он подавил непроизвольный вздох…
        11. Алазар допивает последний глоток вина, кидает на прилавок монетку и выходит из кабачка.
        Тут полно народа, но никто не ответил на его прощальный поклон.
        12. Уже пала мгновенная южная ночь с россыпью звезд и тонким серпиком месяца. Алазар отвязал своего ослика и затрусил в обратный путь.
        Погруженный в свои мысли, мурлыча какую-то мелодию сквозь сомкнутые губы, Алазар миновал пустынные тихие улицы и выехал на окраину, откуда виднелся его домик. Внезапным вздрогом всего тела явилось ему невиданное.
        На юго-западе, невысоко над горизонтом, зажглась крупная, ограненная, небывалой яркости звезда. Ее свет отдавал странной голубизной, не присущей свету обычных звезд.
        Алазар старательно протер глаза, не поверив истинности звезды; он решил, что грезит или густое крепкое вино затуманило ему голову.
        Но звезда была. Она так же прочно и несомненно занимала свое место на небосклоне, как все другие известные светила, сейчас будто померкшие в хрустально голубом сиянии новорожденной звезды.
        В страшном волнении Алазар стал бить пятками своего ослика, чтобы тот скорее доставил его домой…
        13. Кана, жена Алазара, не дождавшись мужа, задремала у очага.
        Алазар входит в дом, с улыбкой смотрит на спящую и бережно переносит ее на ложе. Она пробормотала что-то сквозь сон, но не проснулась.
        Алазар взял высокий глиняный сосуд с водой и вышел на улицу…
        14. Новая звезда полыхала в небе. Казалось, она приблизилась к селению.
        Алазар наполнил водой полый внутри каменный надолб, торчащий посреди двора. Опустившись на колени, он стал отвешивать поклоны на все четыре стороны света. Затем он собрал хворост и зажег костер возле каменного сосуда. Длинные языки пламени взметнулись в небо; ожили и забегали тени.
        Алазар прижался лицом к земле, затем поднял голову и уставился в небо, он словно хотел услышать тайные голоса земной и небесной тверди. На какие-то мгновения он окаменел с закрытыми глазами. С ним произошла странная перемена: исчез прежний Алазар — молодой, веселый, беспечный парень, трудолюбивый пчеловод и верный муж, теперь это был зрелый, много познавший человек с изборожденным морщинами челом, он как-то вытянулся, стал похож на свою вечернюю тень.
        Он вынул из-под рубашки маленький матерчатый мешочек, развязал его и пересыпал в ладонь сухой цветочный мусор. Шепча невнятные слова, он кинул цветочную сушь в каменный сосуд с водой. Оттуда полыхнуло фиолетовым необжигающим огнем, сразу погасшим, но слабое свечение над сосудом осталось.
        Алазар шагнул к сосуду, склонился над ним и вдруг поспешно отступил.
        Он повторил свое движение, но не решился его завершить.
        Некоторое время он собирался с духом, то припадая лицом к земле, к ее житейской надежности, то жадно вглядываясь в новую звезду, словно надеясь почерпнуть решимость в таинственном обещающем свете, и наконец отважился повторить попытку.
        Пальцы Алазара впились в каменные грани надолба, он насильно удерживал себя возле средоточия тайны, проглянуть которую не решался его смятенный дух.
        Алазар отпрянул от сосуда. Мгновение-другое он стоял, уронив лицо в ладони, затем неверным шагом побрел к хижине.
        15. Алазар подошел к спящей жене и осторожно, шепча нежные, успокаивающие слова, потряс ее за плечо. Она открыла глаза, блеснувшие испугом, мгновенно сменившимся выражением радости, как только она узнала мужа.
        - Где ты был так поздно? — Верхняя губка привычно смялась обидой.
        - Я давно пришел. Ты уснула у очага. Я не хотел тебя будить и перенес на кровать. Ты можешь пойти со мной?
        - Куда?
        - О, совсем недалеко! К старому камню. Пойти и заглянуть в него.
        - Что за выдумки, Алазар?
        - Это очень важно, — тихо сказал он.
        - Ты шутишь, Алазар? — Она как-то странно встревожилась. — Что я могу увидеть в дырявом старом камне?
        - Вот это я и хочу знать… Я заглянул туда. Все зыбилось, колыхалось, будто отражение в неспокойной воде. Какая-то хижина, жалкий вертеп… там — люди вместе с животными… волы жуют свою жвачку, коза, куры…
        - Бедный Алазар!.. — засмеялась Кана. — И это так встревожило тебя? Ты никогда не был в крестьянской хижине, не видел волов, коз и кур?
        Алазар не разделил ее веселости.
        - Волы, козы, куры — это так… Там были… — он перевел дыхание, — Мать и Дитя.
        Кана не поняла или не приняла его таинственно-торжественного тона.
        - Наверно, ты просто увидел меня и нашего сыночка. Ты же говорил, что у нас будет сыночек?
        - Я не разглядел лица Матери, но знаю, что это не ты, Кана. И какое серьезное, взрослое выражение у ее Младенца. И глазки у него не дымчато-голубые, как у всех новорожденных, а чистые, словно промытые, и всевидящие…
        - Вон как ты все углядел! Чего же ты хочешь от меня?
        - Ты увидишь больше и лучше. Ты чище меня, ты достойна!.. Прошу тебя, Кана!..
        В этой молоденькой хрупкой женщине была внутренняя сила. Непривычно твердые нотки прозвучали в ее голосе:
        - Ты опять принялся за старое, Алазар? Ты ведь дал мне слово, что с этим покончено.
        - Я не хотел, поверь мне. Но звезда…
        - Какая звезда?
        Алазар взял ее за руку и подвел к дверному проему. Прямо в лицо им смотрела большая, яркая, в сиреневом ореоле звезда.
        - Так это же Венера! — засмеялась Кана. — Ты сам учил меня звездам. Я все помню, это полночная звезда любви Венера.
        - До полуночи еще далеко, Кана. И это не Венера. Новая звезда, какой еще не было. Вещая звезда…
        - Ах, Алазар! Опять тайны, волшебство, опять тебя тянет запретное для других людей. А я не хочу вещих звезд, мне довольно знакомых, милых вечных звезд. Я простая женщина и хочу простой, тихой жизни. У нас будет ребенок, зачем нам чужие дети?
        - Это не чужой ребенок, Кана, — проникновенно сказал Алазар. — Я думаю, это о нем великий пророк Валаам…
        - Замолчи! — воскликнула Кана и зажала уши руками. — Я не хочу слышать о пророках. Ой! — вскрикнула она, схватилась за живот и скорчилась.
        - Что с тобой? — испуганно спросил Алазар.
        - Он шевельнулся. Как больно! — Лицо ее взмокло потом. Алазар бережно взял ее на руки и понес к ложу…
        16. Дворец короля Мельхиора.
        Королевская опочивальня. Мельхиор в богатом, расшитом золотыми нитями халате перебирает драгоценности в черной инкрустированной шкатулке. Он любовно пропускает меж старческих сухих пальцев золотые цепочки, ворошит алмазы, изумруды, гранаты, рассыпающие многоцветные блики.
        Мельхиор — сильно пожилой, невидного росточка человек, но полный внутренних сил, с горделивой осанкой, сообщающей королевское величие его тщедушной фигурке. Закончив осмотр драгоценностей, он сложил их назад в шкатулку, которую запер золотым ключиком.
        Он легко хлопнул в ладоши, и мгновенно из-за ковра, прикрывающего дверь, появилась почтительно склоненная фигура главного визиря.
        - Как идут сборы, Салем? — осведомился Мельхиор.
        - Отобраны самые выносливые верблюды и самые надежные погонщики. Самые смелые воины будут сопровождать караван. Но как быть с припасами, вином, водой, всем дорожным снаряжением? Государю не было угодно сообщить своему слуге, сколь долог предстоящий путь.
        - Я и сам не знаю, мой добрый Салем. Ты слышал старинную поговорку: дальше всех идет тот путник, который не знает, куда идет.
        Визирь почтительно осклабился.
        - Надо готовиться в долгий путь. Но как долог он будет, никто не знает, раз этого не знаю я сам. Одно лишь ведомо мне, в каком направлении идти. Но почему ты не спросишь, куда собрался твой король?
        - Смею ли я?..
        - Пойдем! — сказал Мельхиор и встал, горделиво вытянувшись во весь свой малый рост и вскинув голову с козлиной бородкой…
        17. Они пересекли покои и вышли на плоскую крышу дворца, где стояли большие астрономические трубы, нацеленные в ночное, бархатистое, переливающееся звездами небо.
        - Ты видишь эту звезду? — спросил Мельхиор, указав на то самое светило, которое лишило покоя пасечника Алазара.
        - Вижу, государь, и дивлюсь, ибо не было ее на небе.
        - Да, не было. Мне открыта вся небесная твердь, до самых последних глубин, — Мельхиор кивнул на свои астрономические приборы, — нет ничего подобного этому светилу в звездной чащобе. Сбылось пророчество Валаама: «Воссияет звезда Иакова, и восстанет человек от Израиля». Ныне я отправляюсь в далекую Иудею, в неведомый Вифлеем, и звезда будет моим единственным путеводителем. А понимаешь ли ты, о чем пророчество Валаама?
        - О приходе мессии, — тихо отозвался визирь. — Но кто Он?
        - Он Тот, явление коего предсказывал еще во дни Вавилона великий пророк Даниил, глава мудрых. «Составляющий чаяние языков» — называл Его Даниил. Ныне пророчество исполнилось. Тот, кого будут называть Царем Иудейским, родился в бедном краю овечьих пастухов, и не в царском доме, а в вертепе, на убогой войлочной подстилке. Но я, Мельхиор-мудрый, привезу ему золото, серебро, алмазы, рубины, приличествующие королю, чтобы не знало бедности детство Богочеловека.
        - Как это прекрасно, государь! — вскричал растроганный до слез визирь. — Потомки будут прославлять вашу отвагу и щедрость. О, я слышу их восторженный лепет: он не побоялся такого опасного и трудного путешествия через пустыню, где свирепствуют бури и ураганы, бродят лихие разбойники и скалят пасть вечно голодные кровожадные звери, где ядовитые змеи и скорпионы…
        - Постой, Салем! — прервал его несколько встревоженно Мельхиор. — Что ты плетешь про все эти ужасы? Ты разве был в пустыне?
        - Люди болтают, — пробормотал зарвавшийся фаворит.
        - Чепуха! Расположение светил благоприятствует моему походу. Сейчас я еще раз проверю это. Осмотрительность не в укор храбрецу. А ты ступай и поторопи со сборами. Готовь все на дальний и долгий путь. Я выеду завтра на рассвете.
        Визирь спешит исполнить поручение, а Мельхиор начинает возиться со своими трубами…
        18. Раннее утро. Богатый караван Мельхиора готовится в путь. Рослые верблюды навьючены тяжелыми опрятными тюками, в корзинах, свисающих с их боков, — огромные бутыли с вином и водой; нарядны сопровождающие короля челядинцы: слуги, мечники, погонщики. Люди суетятся, проверяя, хорошо ли уложена поклажа.
        Немалая толпа подданных Мельхиора наблюдает за отъездом своего короля.
        Из дворца выходит одетый по-дорожному Мельхиор. Лишь огромный кулон на атласной шапке напоминает о несметных богатствах короля. За ним поспешает верный визирь с каким-то ящиком, который он скрывает под легким белым плащом.
        Толпа разражается приветственными криками. Слуги забегали еще быстрее и бестолковее.
        - Ничто не забыто? — спросил Мельхиор визиря.
        - Я сам следил за сборами, государь.
        - Золотая посуда?..
        - На двух самых сильных верблюдах.
        - Монеты?..
        - На тех, что пойдут следом.
        - Шкатулка с драгоценностями?..
        - Вот она. Я приторочу ее к вашему коню, государь. Она будет всегда при вас.
        Подвели царского коня: белого, как кипень, скакуна ахалтекинской породы с маленькой точеной головой на долгой лебединой шее.
        Мельхиору помогают сесть в седло. Визирь приторачивает шкатулку.
        Под громкие восторженные крики толпы караван двигается в путь. Впереди Мельхиор на коне, за ним рослые верблюды светлой масти, груженные самой ценной поклажей. Шествие далеко растянулось.
        Вещая звезда, ставшая белым комочком в голубом утреннем небе, указывает путь каравану…
        19. Страна короля Бальтазара, соседняя с Мельхиоровой.
        По темному сводчатому коридору пробирается человек, останавливается у низенькой двери и стучит условным стуком: два медленных и три быстрых удара.
        - Можешь войти! — слышится повелительный холодный голос.
        Человек заходит в странное помещение, где лишь обширное ложе с ковровыми подушками напоминает о человеческом обиталище, все остальное пространство заполнено какими-то приборами, колбами, ретортами, курильницами, печами, трубами. В воздухе реют голубые клубы дыма. Вошедший сразу зачихал, закашлялся, смущенно зажимая платком рот.
        - Ты болен, Гасан? — спросил тот же холодный голос.
        Из клубов дыма возникла худощавая фигура человека средних лет с горбоносым хищным лицом и угольно-черной выветренной бородкой.
        - Простите, государь, я совершенно здоров, просто тут воздух какой-то едучий.
        - Пора было бы привыкнуть. Ты выполнил мое поручение?
        - Поэтому я и посмел явиться, государь. Иначе мог ли я нарушить ваше высокое уединение?
        - Умолкни, Гасан! Я запретил тебе говорить цветисто. Будь прост и точен. Я ненавижу лесть, тем более в устах племянника.
        - Слушаю, государь. Мельхиор покинул свою страну. Куда он держит путь, хранится в тайне.
        - Для моих курений нет тайн, — горделиво сказал Бальтазар. — Он пошел за Звездой.
        - И она приведет его в Вифлеем, — добавил Гасан.
        - Ого! — вскинул брови Бальтазар. — Какая прыть! Ты разгадал Звезду? Многому же ты научился, Гасан!
        - Ваш покорный ученик, дядя, — склонился в поклоне Гасан. — Могу ли я дать совет?
        - Говори.
        - Вы должны идти в Вифлеем. Иначе вся слава достанется Мельхиору.
        - А что мне там делать? И что мне старый Мельхиор? — пожал плечами Бальтазар.
        - Вы смеетесь над идолами, дядя. Но неужели вы вообще ни во что не верите?
        - Я верю в себя и в свою магическую силу, — надменно ответил Бальтазар.
        Воцарилось короткое молчание. Затем Гасан заговорил каким-то новым голосом, звучащим не приниженностью и самоумалением, а чуть ли не превосходством:
        - Пришедший первым к колыбели Божественного Младенца будет прославлен вовеки. И кто вспомнит тогда о великом маге Бальтазаре из бедной, маленькой, затерявшейся в песках страны?
        - Не забывайся, родич! — вскипел Бальтазар. — Мы бедны золотом и каменьями, но мы богаты куда более ценным. Только у нас растет та редкая смолистая травка, из которой добывается ладан. Нет иных курений, достойных Богочеловека! И все побрякушки Мельхиора ничего не стоят перед моим даром… Да, я пойду в Вифлеем, — сказал он таким тоном, словно его всячески отговаривали от этого поступка. — Зачем мне отдавать пальму первенства старику Мельхиору? В путь! Тебя, родич, я оставляю наместником!..
        Племянник склонился в благодарственном поклоне, а глаза его блеснули удовлетворенным честолюбием…
        20. Будто корабли, плывут верблюды с громадными амфорами по бокам. Впереди на рослом, черном как смоль муле гордо едет Бальтазар…
        21. Дворец третьего короля-мага — Гаспара. Он чернее сажи, этот юный король. Вот он ворвался в зал, где его друзья-придворные, такие же молодые, как он сам, пристойно развлекались музыкой и танцами с прелестными темнокожими девушками. Он хохочет во весь белозубый рот, отплясывая какой-то дикий танец, вскидывая ноги, крутя головой на длинной тонкой шее.
        - Что с тобой, королек? — спросила эбеновая прелестница.
        - Он повредился в разуме, наш бедный Гаспар! — вздохнула другая.
        - Ему отдалась богиня-девственница, — высказал предположение один из друзей-придворных.
        - Он осушил бочку пряного самосского вина? — предположил другой.
        - Он накурился китайской травки, — решил третий.
        - Нет, нет и нет! — вскричал наконец-то угомонившийся Гаспар. — Я видел Бога. Маленького новорожденного Бога на руках Матери.
        - Ты с ума сошел, Гаспар! Какого Бога?
        - Предсказанного великими пророками. Мессию. Сына Божьего. Искупителя. Звезда его взошла над Израилем. Она сказала мне: ищи. И мои зеркала отыскали его в жалком вифлеемском вертепе. — Гаспар вдруг разрыдался.
        - Что случилось, Гаспар? — всполошились придворные. — Почему ты плачешь?
        - Он такой маленький, слабый, незащищенный!.. — сквозь бурные рыдания говорил Гаспар. — Его каждый может обидеть. Я должен идти к нему и защитить. Да, да! — вскричал он, сразу перестав рыдать. — Решено! Я еду в Вифлеем!
        - А ты хоть знаешь, где он находится?
        - Нет, но это и не важно. Звезда приведет меня.
        Придворные бурно приветствуют намерение своего короля.
        - Ты не можешь явиться гуда с пустыми руками, Гаспар, — сказали они. — Нужны богатые, щедрые подарки.
        - Какие? — поинтересовался Гаспар.
        И юноши сказали:
        - Возделанные шкуры диких животных…
        - Изделия из слоновой кости…
        - Инкрустированная медная посуда..
        А стройные, как статуэтки, наложницы короля позаботились о подарках для Матери.
        - Не забудь сурьму, румяна и белила, — предложила одна.
        - Тюрбан из перьев райских птичек, — добавила вторая.
        - Жемчужное ожерелье, — подсказала третья.
        Гаспар весело рассмеялся. При всей своей молодости и простодушии он видел жизнь сквозь магический кристалл и знал лучше окружающих, что ему подарить явившемуся в мир Богу.
        - Спасибо за добрые советы, — сказал он, — я возьму с собой и красивые шкуры, и слоновую кость, и медную посуду, но главным моим даром будет миро. Наша земля покрыта травой, похожей на сожженные колосья, больше нигде нет такой. Из нее готовят божественный елей, которым умащают усталые члены путника. Богочеловек будет вечно в пути, пересекая пустыню и неся людям свое Слово. Ему подобает миро.
        Придворные хором стали восторгаться пронзительным умом Гаспара.
        - А вот средства для ухода за телом, тюрбан из птичьих перьев и жемчужное ожерелье я преподнесу вам, мои подруги, чтобы вы ждали меня и были хорошими девочками.
        В благодарном порыве наложницы чуть не задушили Гаспара в своих объятиях…
        22. Утро. Караван Гаспара готовится в путь. Во дворе дворца наложницы Гасана исполняют танец разлуки.
        Он трогательно прощается с ними. Затем садится на рослого, с надменно оттопыренной нижней губой верблюда и возглавляет караван.
        Заливаясь слезами, наложницы долго машут ему вслед…
        23. Раннее утро. Давно погасли все звезды, и лишь Вифлеемское светило сияет тающим бледным золотом.
        Алазар возится в своем пчельнике: устанавливает пустые соты, разговаривает с пчелами, шутливо корит их за лень:
        - Вон как разоспались! Солнце светит вовсю, раскрылись чашечки цветов, просят: возьмите наш нектар. А вам, ленивицы, и дела нет.
        Болтая, он нет-нет да посмотрит на звезду, владеющую его мыслями.
        Пчелы и впрямь не спешат начать привычную трудовую жизнь. Они переползают с места на место, иногда взлетают, но тут же возвращаются назад. Легкий гул наполняет воздух, словно они о чем-то шушукаются. Алазар видит беспокойство пчел.
        - Что с вами стряслось?! — спрашивает он, но не получает ответа.
        В хаотическом движении пчел появляется целенаправленность, они сбиваются в плотный рой, провисая в воздухе серым гудящим кулем, и вдруг этот куль, достигнув предельной плотности, взмывает на высоту молодой пальмы и уносится прочь.
        Алазар озадаченно смотрит ему вслед — рой удаляется в сторону Вифлеемской звезды. Вот он совсем закрыл ее, но вскоре опять пробился тонкий лучик.
        Алазар стал осматривать пчелиные домики. Пусто. Затем он обнаружил большую мертвую пчелу.
        - Король пчел!.. Ты умер или тебя убили? А может, просто уснул тяжелым сном старости? — Он кладет его на крышу улья. — Полежи тут, солнце оживляет даже мертвых пчел.
        Было совсем тихо, но вдруг пахнул ветерок и поднял на воздух короля пчел. Казалось, что он взлетел. Но нет, ветер так же внезапно стих, и мертвая пчела упала в траву…
        24. (Из наплыва в наплыв идут кадры, изображающие поиск Алазаром своих пчел.)
        Вот он верхом на ослике объезжает базар.
        - Вы не видели моих пчел? — спрашивает у торговцев овощами.
        Те отрицательно качают головами…
        Вот он в медовом ряду.
        - Вы не видели моих пчел?
        - Нужны нам твои пчелы! — с явным злорадством отвечают пасечники…
        Вот он спрашивает о пчелах у бродячего водоноса, увешанного колокольчиками и крошечными литаврами, чтобы испытывающие жажду издали слышали о его появлении. Но и водонос не видел…
        Вот он спрашивает детей, играющих в пыли:
        - Вы не видели моих пчел?
        - Нет!.. Дяденька, дай меда! — закричали дети.
        - Нет у меня меда, — грустно ответил Алазар…
        А вот старый погонщик верблюдов неожиданно подал ему надежду:
        - Видел, дорогой. Только не знал, что это твои пчелы. Я ехал на базар, когда налетел рой. Я так испугался, что залез под брюхо верблюда. Но пчелы меня не тронули и полетели дальше.
        - Куда? — спросил Алазар.
        - Туда, — сказал погонщик и указал на почти истаявшую, но все еще видную на залитом солнцем небе вещую звезду…
        25. На лужайке дерутся верблюды. Маленький верблюд с клочьями висящей шерсти задает трепку двум рослым красавцам. Отсутствие роста и стати он восполняет бесстрашием и яростью. Он треплет своих противников, как беспомощных щенков.
        Два старика и кучка подростков азартно наблюдают за сражением.
        Не выдержав натиска отважного малыша, его массивные противники обратились в постыдное бегство.
        Один из стариков сердито ткнул монету в руку пастуха верблюжьего стада и, ругаясь, пошел прочь.
        Эту сцену видел подъехавший на своем ослике Алазар.
        - Ты нарочно стравливаешь Буяна? — спросил он старого пастуха.
        - О чем ты, дорогой? Твой Буян такой задира, сам на всех кидается. А если кто хочет сделать ставку, зачем отказываться? Лишняя монетка бедняку не помешает.
        Алазар слез с ослика, подозвал Буяна и накинул на него веревку. Строптивый малыш воспринял все это с удивительной покорностью.
        - Ты хочешь его забрать? — всполошился старый пастух.
        Алазар кивнул.
        - Слушай, дорогой, возьми любого верблюда. Самого большого, самого красивого, только оставь Буяна. Хочешь, я тебе монетку дам?
        - Мне предстоит долгий и трудный путь. Без Буяна мне его не осилить.
        Алазар уводит Буяна…
        26. Хижина Алазара. С лицом, залитым слезами, Кана просит одетого по-дорожному Алазара не оставлять ее:
        - Не бросай меня, Алазар. Я не могу быть одна. Мне страшно.
        - Ты не будешь одна. Я договорился с соседкой. Она добрая женщина и хорошая повитуха. Но я надеюсь вернуться раньше, чем ты родишь.
        - Искать пчел?! Это все равно что искать бусинку в пустыне.
        - Я должен их найти. Иначе на что нам жить, Кана?
        Она подошла к деревянному сундучку и вынула оттуда какие-то украшения: брошку, колечки, золотую цепочку.
        - Это украшения покойной матери. Возьми их, Алазар, и продай. Только не уходи!
        - Ты обижаешь меня. Если я не найду пчел, то пойду в батраки. Но я сумею прокормить мою семью.
        - Я не верю, что ты идешь из-за пчел. Это звезда уводит тебя. Ты вновь принялся за старое.
        - Рой полетел на звезду, — задумчиво сказал Алазар. — Я не знаю, есть ли тут связь. Я ничего не знаю, кроме одного: я должен идти…
        27. Кана глядит из-под руки вослед удаляющемуся на спине верблюда любимому…
        28. Восточный город с белыми дворцами и убогими хижинами, с пальмами и апельсиновыми деревьями, с пестрой толпой: смуглые горбоносые чернобородые мужчины и «обезличенные» женщины — над чадрой горят влажные, сочные, любопытствующие глаза. Масса торговцев, попрошаек, водоносы в красном платье, видном издалека, фокусники, заклинатели змей с беззубыми, усталыми кобрами, воры, наемные убийцы, менялы, сборщики податей, странники, уличные мальчишки — словом, обычная шустрая и горластая восточная толпа.
        Сейчас толпа возбуждена — в город с трех сторон вошли три богатых каравана и встретились на главной площади.
        Во главе первого каравана — горделивый старик на стройном, играющем, как дельфин, ахалтекинце.
        Во главе второго — зрелый муж на белом ушастом муле.
        Во главе третьего — чернокожий юноша на рослом надменном верблюде.
        За каждым — груженные корзинами, тюками, глиняными и металлическими сосудами, всевозможной кладью верблюды, мускулистые погонщики, челядинцы.
        Толпа с жадным любопытством наблюдает за встречей трех королей на площади перед караван-сараем, больше похожим на роскошную гостиницу, чем на место ночлега людей и животных.
        Короли приветствуют друг друга вежливо, но сдержанно, молча, обходясь скупыми величественными жестами. Впрочем, юный Гаспар не удержал белозубой улыбки.
        Королям помогают спешиться и почтительно ведут их в дом, в приличествующие их сану покои…
        29. Мельхиора вводят в огромную, богато обставленную комнату с роскошной кроватью под балдахином. Сюда же вносят астрономическую трубу, которую устанавливают на балконе. Ближайший служитель приносит шкатулку с драгоценностями…
        30. Бальтазару отвели чуть меньше, но тоже весьма нарядные и комфортабельные покои. Он проверяет мягкость ложа и крепость оконных запоров.
        31. Комната, отведенная Гаспару, несколько скромнее, нежели у старших королей, но вполне устраивает добродушного юношу. Он отпускает слуг и, когда те выходят, прячет в шкаф ларец с золотыми монетами, предварительно полюбовавшись их блеском. А ключ вешает себе на шею…
        32. Гостиничный двор. Здесь продолжается суета, вызванная приездом чужеземцев. Разгружают верблюдов, отводят их в загон, таскают тюки, переругиваются, задевают невесть откуда нахлынувших юных прелестниц, не скрывающих под чадрой соблазн ярко накрашенных лиц.
        В общей суматохе никто не обратил внимания на скромного путника, прибывшего в караван-сарай на маленьком верблюде.
        33. Алазар — это был он — спрыгнул со спины Буяна, отвел его в общий загон, кинул ему травы в кормушку и строго наказал: «Не задирай соседей».
        Алазар прошел в дом…
        34. Трапезная — огромное помещение с глинобитными стенами. Крышей ему служит звездное небо, но Вифлеемская звезда сюда не заглядывает. Эта трапезная является одновременно и эстрадным театром, как сказали бы мы сейчас: тут выступают танцовщицы, жонглеры, заклинатели змей и канатоходцы. Сейчас выступал заклинатель кобр.
        На почетных местах, на подиуме восседали короли, поблизости от них расположились местные богачи, крупные чиновники, воинские начальники, ниже сидели простолюдины, там же нашли место и челядинцы королей, у стен и в дверях толпился всякий сброд, пожирая горячие лепешки, жареную баранину, вареные кукурузные початки, запивая пряную еду дешевым вином.
        Три короля снедали неторопливо и торжественно, будто совершали некий обряд. Лишь юный Гаспар несколько нарушал это священнодействие, слишком часто прикладываясь к вместительному серебряному кубку. Мельхиор порой разламывал лепешку или разрывал золотистое тело нашпигованного каштанами жареного фазана и любезно передавал кусок Бальтазару, на что тот отвечал церемонным наклоном головы. Затем, подражая Мельхиору, он угостил каплуньей грудкой младшего короля. Гаспар расплылся в благодарной улыбке. Ему угостить было некого, и он кинул кость собаке. Речей между королями не велось, мудрецам ясно все без слов.
        35. Вошел Алазар и, поискав глазами свободное место, обнаружил таковое возле королей, хотя и на ступеньку ниже. На миг он встретился глазами с Мельхиором и почтительно приветствовал его.
        - Кто это? — спросил взглядом Бальтазар.
        Мельхиор снизошел к пояснению:
        - Этот молодой человек считает себя моим учеником. Он приходил однажды ко мне, чтобы послушать наставления того, кому небо открывает свои тайны.
        - Он маг? — удивился Гаспар.
        - Куда ему! Простой парень, не то продавец каштанов, не то пчеловод. Мне трудно, мой юный друг, запомнить всех, прибегающих к моей мудрости… Смотрите, что творят эти ловкачи! — восхищенно произнес Мельхиор.
        36. Выступают канатоходцы. Гибкие и смелые гимнасты в облегающих красных костюмах творили сущие чудеса на протянутом в поднебесье канате.
        Они скользили по канату, прыгали друг через друга, кувыркались, делали вид, что падают в бездну, и в последний миг зацеплялись пальцами ног за канат, один головокружительный трюк следовал за другим. Особенно отличался немолодой гимнаст с острым, как лезвие ножа, горбоносым лицом и горящими глазами — настоящий дьявол!
        37. Канатоходцев сменили танцовщицы. Их танец неопровержимо доказывал, что стриптиз не является изобретением нашего испорченного века. Но в те далекие времена легконогие гурии обнажались с меньшей нервозностью и суетливостью — степенно, неторопливо, величественно, словно царицы перед своими рабами.
        38. Быть может, Мельхиор счел это зрелище недостойным его сана и возраста или же просто устал с дороги, но в самый пикантный момент он встал, отвесил церемонный поклон своим сотрапезникам и удалился в сопровождении слуг.
        И тут же Бальтазар, хотя ему вовсе того не хотелось, последовал примеру старшего. Он, правда, по мере сил растянул уход и был вознагражден за это лицезрением тех прелестей, что скрывались за последними покровами. После этого он наконец с достоинством удалился…
        39. За столом остался лишь молодой Гаспар. Он подозвал служителя и заказал еще кувшин фалернского вина.
        К нему подсела одна из танцовщиц, вернувшая себе некоторые необременительные детали туалета. Она не отказалась пригубить фалернской горечи, и по ее взгляду было ясно, что она не откажется и от других удовольствий, которыми утешается бедное человеческое сердце…
        40. От Алазара, конечно, не ускользнули все подробности поведения волхвов, дающие представление об их характере и привычках. Он уделял им куда больше внимания, чем представлению и кушаньям.
        Доев плов, Алазар бросил монетку слуге и пошел на ночлег.
        При выходе из трапезной он вспугнул двух о чем-то договаривающихся людей. В одном он сразу признал ловкого канатоходца в красном облегающем платье, другой был ему незнаком.
        Но мы, зрители, почти наверняка запомнили его, ибо видели в свите Мельхиора и при разгрузке верблюдов, — этот прислужник короля отличался слишком приметной внешностью: рыжий гигант с поросячьими глазками.
        Человек очень приметливый, Алазар почувствовал некоторый дискомфорт, исходивший от этой шушукающейся пары, но не было ни повода, ни возможности вмешаться в их переговоры, тем более что они сразу порскнули в разные стороны, послав Алазару злобный взгляд…
        41. Подойдя к своему покою, Алазар обнаружил на балконе, тянущемся по всей длине фасада, на фоне звездного неба фигуру Мельхиора, наблюдающего светила в подзорную трубу.
        Алазар остановился. Похоже, ему хотелось подойти к своему старому учителю, но он не осмелился. Слегка вздохнув, Алазар скрылся в своей комнате…
        42. Гаспар основательно нагрузился, а его новая подруга все подливает ему в кубок крепкого вина. Они сдвигают кубки, и Гаспар, запрокинув голову, выпивает все до капли, в то время как дама лишь смачивает губы. После чего Гаспар, совершенно распоясавшийся, осушает фалернскую горечь с ее губ.
        И опять наполнены кубки, и опять Гаспар пьет и целует подругу. У них нет общего языка, после каждого поцелуя Гаспар тычет себя пальцем в грудь и сообщает:
        - Гаспар!.. — и радостно хохочет.
        - Ровика, — называет себя дама, прижимая длинные пальцы к полуобнаженной груди.
        И опять налит и осушен кубок. И опять:
        - Гаспар!..
        - Ровика!..
        И счастливый смех большого черного ребенка.
        Ровика пристально смотрит на своего кавалера, похоже, он совсем охмелел. Она показывает жестом, прижав две со сложенными ладонями руки к щеке, что пора на покой.
        - Гаспар — Ровика? — спрашивает король.
        - Гаспар — Ровика, — нежно отвечает дама. — Бай, бай…
        Она помогает ему подняться и почти тащит на себе из трапезной…
        43. Пройдя по террасе к покою Бальтазара, Мельхиор деликатно, но уверенно постучал в дверь. Она сразу отворилась, словно Бальтазар ждал непрошеных посетителей и готов был дать им полный отпор. Но выражение лица Бальтазара мгновенно изменилось, когда он увидел своего почтенного коллегу.
        - Я решил разделить с вами удовольствие от лицезрения ночных светил, — церемонно сказал Мельхиор, — на редкость благоприятствующих нашему походу.
        Бальтазар приложил руки к груди и глубоким поклоном поблагодарил старого короля за лестное внимание.
        Оба направились к походной обсерватории…
        44. В покоях Гаспара влюбленная пара разомкнула долгое объятие. Вернее, это сделала самовольно дама, поскольку Гаспар давно отключился от объятий, любви и остатков сознания.
        А дама выпросталась из-под тяжелого тела, надела свои необременительные одежды, сняла шелковую ленточку с ключом с шеи Гаспара и наметанным глазом определила тайник.
        Спокойно и неторопливо она отомкнула его, вынула увесистую шкатулку и выгребла оттуда дары, предназначенные отнюдь не новорожденному Богу, а весьма земным существам: сурьму, белила, ароматические порошки, флакончики с благоуханной влагой и украшения: серьги, сережки, брошки, цепочки. Не побрезговала дама и десятком золотых монет. Спрятав все это под накидку, она выскользнула в коридор…
        45. Двор гостиницы. Прижимаясь к стене, пробирается канатоходец с лезвистым лицом. Он держит путь к верблюжьему загону.
        Достигнув ворот, он ловко и бесшумно карабкается вверх и смотрит вниз.
        Спят верблюды и во сне двигают челюстями, будто дожевывая сено. Спят перепившиеся и переевшие погонщики. Бодрствует лишь стражник из свиты Мельхиора с мечом на боку. Он бродит по двору, мурлыча какую-то песенку, позевывая и похлопывая себя крест-накрест ладошками для угрева.
        Канатоходец, изловчившись, прыгает на него, валит на землю и душит. Короткий хрип, и тело стражника обмякло. Канатоходец снимает с него меч, отпирает ворота и тонким свистом подает сигнал сообщникам. Мгновенно из темных щелей возникает множество фигур. Они вбегают во двор и кинжалами режут спящих погонщиков.
        Одновременно из помещения появляются другие участники грабежа, волоча дары и поклажу волхвов: амфоры, бутыли, лари, тюки. Пинками они поднимают верблюдов, быстро навьючивая и выгоняя со двора. Их привел рыжий великан с поросячьими глазками.
        Такую большую работу нельзя сделать до конца чисто: кто-то из погонщиков, истекая кровью, пытается оказать сопротивление, другие кричат, стонут, зовут на помощь. Во двор вбегают разбуженные челядинцы королей и вступают в драку с разбойниками.
        Вожак с лезвистым лицом разит направо и налево, бранью поторапливая своих. Схватка становится все горячее. В нее втягивается все большее количество людей…
        46. На балконе два великих мага поочередно смотрят в астрономическую трубу Мельхиора.
        - Прошу вас уделить особое внимание Беге, — говорит Мельхиор. — Она вошла в ореол созвездия Диоскуров, что не наблюдалось с времен великого пророка Даниила.
        Бальтазар приклеивается глазом к астрономической трубе. Он пялится изо всех сил, но поскольку он маг другого профиля, то не больно разбирается в звездном пейзаже. Но, не желая признаваться в своей неосведомленности, изображает осмотрительный научный скептицизм.
        - Достаточно ли основательны доказательства, что Вега с тех давних пор не приближалась к Диоскурам?
        - Я понимаю вашу недоверчивость и ценю ее. Настоящий мудрец ничего не принимает на веру. Наш юный друг Гаспар многого достиг с зеркалами, но в запредельных сферах наивен и доверчив, как дитя. Конечно, с возрастом он доберет истинной мудрости. За Вегой наблюдали Агафокл Милетский, Базилиск Справедливый и Стратилат Вдумчивый. Уж если им не верить!..
        - Беру назад свои слова, — сказал с поклоном Бальтазар. — Свидетельства таких звездочетов уничтожают всякие сомнения. И вы считаете, почтенный Мельхиор, что Вега к нам добра?
        - В высшей степени. И если Вторая Малая из созвездия Лебедя сохранит нынешнюю позицию, то нам воистину можно позавидовать…
        Откуда-то снизу доносится сильный шум: крики, вопли боли и ярости, стоны, верблюжий храп. Мельхиор морщится.
        - О жалкое племя! — вздыхает он. — Как грубы, суетны и беспокойны люди! Даже тихой ночью нет от них покоя.
        - Да! — подхватывает Бальтазар. — Что им звездное небо и движения светил? Что им тайны бытия? Им по душе лишь плотские утехи: вино, гашиш, опиум, сальное ложе, громкий спор.
        - Увы, и в наше просвещенное время люди живут дурными страстями. Что им радости мысли и духа?.. Давайте еще полюбуемся нашей прекрасной Вегой…
        47. Во дворе продолжается сражение. Часть разбойников ловко действует ножами против очумевших со сна да и вообще не слишком расторопных челядинцев королей, другая — навьючивает верблюдов и передает их своим сообщникам за воротами загона.
        Атаман в красном платье с ножевым лицом мечется, как пламя на ветру; он понукает, грузит, приходит на помощь, добивает раненых, кинжал так и сверкает в его руке.
        От него старается не отстать предатель — рыжий толстяк с поросячьими глазками. Чрезмерное рвение его и погубило. В темноте он перепутал верблюдов и нарвался на Буяна, кинув ему ворованную поклажу на горб.
        Взбешенный малыш разом скинул тюки и первым делом залепил толстяку мощным плевком лицо. Затем, отхватив ухо острыми, как бритва, резцами, ударом задних ног поверг его на землю и затоптал. Дикий крик Рыжего, не пожелавшего тихо проститься с жизнью, смутил разбойников и придан куражу защищающимся.
        Не слушая увещеваний своего атамана, разбойники выскочили из загона и пустились наутек…
        48. Покой Гаспара.
        Гаспар застонал, забормотал, встряхнулся и сел на кровати. Смятая постель, липкое от пота тело и чужой сладковатый запах вместе с головной болью напомнили ему о событиях минувшей ночи. Он огляделся, увидел выпотрошенный ларец, обрывок ремешка от ключей и сразу все понял. Он застонал, заплакал, запричитал, громко обвиняя себя в пьянстве, распутстве и дурости.
        - Пьяница! Развратник!.. Дурак!.. — сыпалось с его языка. — И тебе не стыдно?.. Не успел уехать и уже спутался с какой-то шлюхой, воровкой!.. А бедные птички небось все глаза выплакали, беспокоясь о тебе, неблагодарный!.. Ах, хоть бы одним глазком взглянуть на милых печальниц!..
        И тут Гаспар наконец вспомнил, что он не только пьяница и бабник, но и великий маг.
        По счастью, воровка не тронула его дорожной кисы. Гаспар достает оттуда маленькие зеркала, устанавливает их особым способом, зажигает свечку, шепчет тайные, непонятные постороннему уху, очень длинные слова и с нетерпеливой любовью вглядывается в зеркальную гладь. И гладь эта сперва запотевает, перестает отражать даже огонек свечи, затем медленно расчищается, и Гаспар, исполненный радостного нетерпения, видит своих голубок, почивающих в весьма живописных позах, в объятиях его ближайших друзей. Нет никаких сомнений, что этому глубокому сну предшествовало то, что в наше просвещенное время называется групповым сексом.
        В бешенстве Гаспар разбивает зеркала, кидается плашмя на постель и бурно рыдает…
        49. Утро. Алазар в окошко смотрит на сборы сильно поредевшего каравана королей. У каждого из троих осталось не более половины челядинцев, верблюдов и клади.
        Выходит Мельхиор. Он старается держаться с прежним величием, хотя это плохо ему удается.
        Служитель подводит магу верблюда.
        - А где мой конь? — спросил старый король.
        Служитель развел руками: там же, где и многие дары…
        Выходит Бальтазар. И он изо всех сил демонстрирует достоинство и невозмутимость. Но когда ему подают верблюда вместо прекрасного мула, не выдерживает:
        - А где мой мул?
        Ему показывают: там, в пустыне, куда умчались разбойники…
        Выходит Гаспар. Этот даже не пытается строить хорошую мину при плохой игре — он выглядит совсем раздавленным. И он не спрашивает, куда девался его рослый надменный верблюд, а покорно залезает на какого-то плебея с разорванной губой.
        Караван трогается в путь под насмешливые реплики зевак и улюлюканье уличных мальчишек…
        50. Алазар спускается вниз, проходит в загон, отвязывает Буяна и залезает ему на спину.
        51. Алазар за околицей городка. Он видит пыль, клубящуюся за большим караваном, и направляется следом за ними…
        52. Идет караван. Несколько подбодрившись и восстановившись после трагической ночи, короли почти с прежним величием восседают на горбах верблюдов.
        На почтительном расстоянии от них едет на Буяне Алазар.
        Ровные участки сменяются барханами, западинами. Порой возникает поросль: пальмы, кактусы, колючки; виднеются полузанесенные песком глинобитные постройки.
        Из-за разрушенных стен следят за караваном чьи-то темные пронзительные глаза…
        Караван идет из наплыва в наплыв, и за всеми его передвижениями из-за прикрытия: деревьев, кустов, песчаных круч, разрушенных стен — следят те же острые глаза.
        53. Ночной привал в заброшенном поселке, от которого уцелели три-четыре полуразвалившиеся хижины да остатки глинобитных стен верблюжьего загона. Несколько чахлых деревьев слегка оживляют унылый пейзаж.
        Но есть и колодец, и караван сразу занялся любимым делом странников пустыни: утолением жажды и омовением — людей и животных.
        Из-за деревьев выглядывают все те же черные пронзительные глаза…
        Сложили костры, набрав хворосту и сухих чурок, подвесили казаны, стали готовить пищу и зеленый чай. Режут молодых барашков, прихваченных из города, для плова.
        54. Чуть в стороне от лагеря королей ставит свою палатку Алазар. Конечно, его появление замечено спутниками королей, возможно, и самими королями, но никто его не привечает, равно и не гонит прочь…
        55. Лагерь вечеряет. Едят молодое мясо, облизывая жирные пальцы, осушают одну пиалу с кок-чаем за другой. Кто-то заиграл на старинном однострунном инструменте. Послышалась тягучая песня…
        Из-за обрушившегося дувала за лагерем наблюдают все те же пронзительные глаза…
        56. Величаво снедают знатные паломники. Мельхиор покровительственно потчует младших королей. Бальтазару протягивает пиалу с рисом, Гаспару прямо в рот кладет горстку разваренного чернослива с изюмом…
        57. Быстро покончил с незатейливым ужином Алазар. Он задал корм Буяну, привязав того предварительно к кусту саксаула. Потом завернулся в бурнус и разом провалился в молодой крепкий сон.
        58. Спят глубоким сном усталые, отяжелевшие от обильной пищи путешественники.
        Один из челядинцев Бальтазара, немолодой, с постным лицом скопца, осторожно оглядываясь, вышел за дувал, быстро пробежал через залитую месяцем открытую площадку и юркнул в заброшенный дом.
        Здесь его поджидал тот самый остроглазый наблюдатель, что следил за караваном на всем протяжении пути от города до бивуака, знакомый нам канатоходец, расставшийся со своим ярким платьем. Они обменялись короткими, неслышными словами, и остроглазый сразу исчез.
        Челядинец так же воровато вернулся назад.
        С чистого неба на нечистые людские игры глядит Вифлеемская звезда.
        59. Глухая ночь.
        Гик, душераздирающие крики, пронзительный свист взорвали тишину. Разбойники решили взять лагерь на испуг, ошеломить, лишить всякой сопротивляемости не готовых к нападению людей. Тем паче что последние не могут понять, где свои, где чужие. Ведь разбойники вошли в сговор с частью людей Бальтазара.
        Вот стражник, оставшийся верным королю, сцепился с разбойником. То один одолевает, то другой. Когда же стражник, повергнув врага, занес над ним клинок, его поразил челядинец-изменник.
        Другой стражник, отбивавшийся от двух разбойников, позвал товарища на помощь и пал от его же меча…
        Один из челядинцев-предателей прорвался к шатру Мельхиора. Он запетлил веревкой опорный столб и повалил его.
        Мельхиор и его слуги оказались накрытыми тяжелой тканью шатра. Они барахтались, тщетно взывая о помощи.
        Изменник нырнул под ткань и почти сразу вынырнул с другой стороны. В руках у него была шкатулка с драгоценностями. Огляделся и прянул в темноту…
        60. Шум схватки разбудил Алазара. Спросонья он не понял, что происходит, и сразу хватился Буяна. Но верблюд был на месте, правда в сильном возбуждении. Он раздувал ноздри, храпел, готовый ринуться в бой. Алазар прикрикнул на него и поспешил к месту боя.
        Когда Алазар достиг загона, дело было сделано, лишь топот коней и верблюдов уносящихся прочь грабителей и изменников из свиты королей напоминал о трагическом происшествии. Алазару не оставалось ничего другого, как помочь раненым…
        61. Утро. Печальное зрелище являет собой лагерь королей. Трупы людей и верблюдов, разбитые амфоры из-под ладана и ароматических масел, вспоротые тюки, растерзанные ткани. Стоны раненых смешиваются с криками погонщиков и немногих уцелевших челядинцев, навьючивающих на верблюдов остатки поклажи…
        62. Стан королей. Они сидят за чаем, с грустью поглядывая на сборы своего сильно поредевшего каравана.
        - Мы всего три дня в пути, — говорит Гаспар, — и такие потери! Разбойники не угомонятся, пока всех нас не перережут.
        - Не бойтесь, мой юный друг, — покровительственно говорит Мельхиор. — Звезды обещают нам благополучное возвращение.
        - Похоже, что и звезды порой ошибаются, — ядовито бросил Бальтазар.
        - Что вы имеете в виду? — надменно спросил Мельхиор.
        - Очаровательная Вега одарила нас добрым приветом в разгар первой резни, — напомнил Бальтазар.
        - Простите, я сделал оговорку насчет Второй Малой из созвездия Лебедя.
        - Она нам изменила? — осведомился Бальтазар.
        - Я слишком устал вчера и не вел наблюдений. Но печальные события минувшей ночи заставляют думать, что это так.
        - Почему среди наших людей так много предателей? — жалобно сказал Гаспар. — Разве мы не добры, не милостивы к ним?
        - Неблагодарность и корысть — удел всех низких душ, — сентенциозно сказал Мельхиор.
        - Можем ли мы довериться оставшимся? — забеспокоился Бальтазар. — Мне хотелось бы заглянуть в завтрашний день, но мои курения похищены.
        - У нас есть зеркала Гаспара.
        - Они разбились, — пряча глаза, сказал Гаспар.
        - Волшебные зеркала разбились? Это невероятно! — вскричал Бальтазар.
        - Волшебные курения украдены? Уму непостижимо! — отпарировал Гаспар.
        - Не будем ссориться, друзья, — примирительно говорит Мельхиор. — Я лишился ларца с бесценными сокровищами, но сохранил полное душевное равновесие. Золото потеряно — ничего не потеряно, дух потерян — все потеряно. Настанет ночь, и мы прочтем наше будущее в небесной книге.
        - А может быть, провидение испытывает нас? — задумчиво произнес Бальтазар. — Может быть, ему угодно испытать нашу стойкость, мужество и веру в пророчества Валаама и Даниила?
        - И веру в Вифлеемскую звезду! — подхватил Гаспар.
        - Какие прекрасные слова! — воодушевился Мельхиор. — Дайте ваши руки и поклянемся не отступать, что бы нас ни ждало!
        Взявшись за руки, короли дают торжественную клятву не отступать, какие бы испытания их ни ждали впереди…
        63. Долгий проход по пустыне. Сменяются кадры с общими и крупными планами. Мы видим цепочку каравана и быстро засыпаемые песком верблюжьи следы; видим дремлющего Мельхиора, застывшую маску Бальтазара, бормочущего песню Гаспара. Видим Буяна, бредущего в хвосте каравана, и терпеливое лицо Алазара.
        Меркнет день, удлиняются тени…
        64. Вечер. Привал. У шатра трех королей Мельхиор распекает служителя. На песке валяется искореженная, с разбитой линзой астрономическая труба.
        - Я повелел беречь эту трубу пуще зеницы ока! Пропади пропадом все сокровища, все золото, лишь бы сохранилась труба. У меня отняли небо, теперь не заглянешь в завтрашний день, не узнаешь будущего. По твоей вине мы стали слепы, как кроты…
        - Я не виноват, — сумрачно произнес служитель. — Это разбойники.
        - А где ты был, когда дерзновенная рука раздавила мое небесное око?
        - Где я был?.. Дрался с разбойниками. Вон как меня располосовали. — Он распахнул халат и показал глубокие порезы на груди в засохшей крови.
        - Ладно… Ступай, — чуть смягчился Мельхиор. — Что надо этому человеку? — спросил он, заметив Алазара, препирающегося со стражей.
        - Дозвольте говорить с вами, о мудрейший из мудрых! — изысканно обратился к нему Алазар.
        - Пропустите! — поддался на лесть Мельхиор.
        Из своих шатров вышли заинтересованные Бальтазар и Гаспар.
        - Меня зовут Алазар. Однажды я имел счастье быть принятым во дворце и слышать голос мудрости.
        - У меня много учеников, всех не запомнишь, — небрежно бросил Мельхиор. — Как ты очутился в нашем караване?
        - Я пчеловод, лишившийся своих пчел. Три дня назад неизвестно почему они сбились в рой и улетели в сторону новой звезды. — Алазар почтительно указал на Вифлеемское светило. — Я пошел за ними следом и встретил ваш караван. С людьми всегда веселее, — улыбнулся Алазар, — а я никому не мешаю. И сейчас мне хотелось бы помочь вам.
        - Мы, кажется, не просили о помощи, — надменно бросил Бальтазар.
        - Разве могут короли просить о чем-нибудь такого бедняка, как я? — смиренно сказал Алазар. — Я сам прошу дать мне возможность быть вам полезным.
        - Ты можешь быть полезен нам? — высокомерно усмехнулся Бальтазар.
        - Я бы все-таки выслушал этого человека, — заступился за Алазара добродушный Гаспар.
        - Говори, чего хочешь? — милостиво разрешил Мельхиор.
        - Разбойники могут снова напасть. Я прошу дать мне меч и двух стражников по моему выбору.
        - Что означает твоя просьба? — удивился Мельхиор. — Ты лучше знаешь наших людей, чем мы сами?
        - Да! — смело ответил Алазар. — Вы стоите слишком высоко, а я наблюдаю их вблизи. И теперь знаю, кто чего стоит. Я выберу смелых и верных людей.
        - И вы втроем сумеете отстоять лагерь? — явно думая о чем-то другом, спросил Мельхиор.
        - Вчетвером, — улыбнулся Алазар. — У меня есть верблюд по кличке Буян. Маленького роста, но храбрец, задира и драчун. Мы отстоим лагерь.
        - Ты знаешь, куда мы идем? — вдруг спросил Бальтазар.
        - Вас манит звезда, — осторожно ответил Алазар. — И моих пчел она позвала. Наверно, это просто случайность, но пути наши совпадают. До тех пор, разумеется, пока я не найду пчел.
        - Ты можешь найти иголку в стогу сена? — с усмешкой спросил Бальтазар.
        Алазар помолчал, обдумывая ответ. Затем взглянул прямо в лицо мудреца.
        - Если очень постараюсь…
        - А ты самоуверен, странник!
        - Я могу полагаться только на самого себя. Значит, должен верить…
        - Хорошо сказано! — воскликнул Гаспар. — Мне нравится этот человек!
        - Ну что же, — великодушно согласился Мельхиор, — мы дадим тебе оружие и людей по твоему выбору. И если судьбе угодно, ты подаришь нам спокойную ночь. Но не рассчитывай на щедрое вознаграждение. Разбойники нанесли нам ужасный ущерб. Больше двух-трех монет мы не можем дать.
        - Мне не нужна плата, — мягко сказал Алазар. — Я хочу послужить вам из почтения к вашему сану и мудрости.
        Низко поклонившись, он удалился.
        Короли переглянулись со значением, но каждый думал свое.
        - Он прост, смел и почтителен, — сказал Гаспар. — Я верю ему.
        - А я нет, — сказал Бальтазар. — Он смел, не спорю, но тем хуже. Ибо он далеко не прост, а почтительность его наигранная.
        - Он уважает нас, как может быть иначе? — веско сказал Мельхиор. — А простота — маска. Он знает.
        - Что он знает? — не понял Гаспар.
        - Куда и зачем мы идем. Недаром он ухватил щепотку моей мудрости.
        - Надо отделаться от него, решительно сказал Бальтазар. — Зачем нам делиться славой с каким-то простолюдином? А в одиночку ему не дойти.
        И тут Мельхиор доказал, что годы кое-что значат для истинной мудрости.
        - Не надо спешить. Он может быть нам полезен. А отделаться от него мы всегда успеем
        65. Ночь. Спит усталый караван.
        Не спят лишь стражи: Алазар, два меченосца и Буян. Каждый охраняет свою сторону лагеря. Мужчины прохаживаются, Буян лежит, перетирая челюстями травяную жвачку, все спокойно.
        Алазар отходит в сторону, повернувшись спиной к лагерю. Он обшаривает взглядом небо, набитое звездами, и останавливается на созвездии Андромеды. Крайняя звездочка, все время меняя силу излучаемого света, словно подмигивает ему. Алазар вперил в нее взгляд, как будто хочет вобрать в себя, и шепчет имя Каны.
        Медленно, словно выплывая со дна непрозрачного водоема, проступает перед ним милое лицо жены. Она улыбается ему, значит, видит его. Улыбка у нее грустная. Он шепчет нежные слова:
        - Милая… родная… Как ты там без меня?.. Не грусти. Ты должна быть сильной и веселой… наша разлука не будет долгой. Я найду беглянок и вернусь к тебе… Потерпи еще немного, любовь моя!..
        Видение медленно гаснет. Кана вновь погружается на дно того же непрозрачного озера.
        66. Алазар поворачивается к лагерю. Часовые справно несут свою службу, кажется, будто им будет подарена спокойная ночь.
        Тягостный, долгий вой прорезает тишину. Не поймешь, далеко или близко прозвучал этот леденящий кровь звук, ему отзывается другой жуткий голос.
        Часовые испуганно замерли. И Буян перестал жевать. Толкнувшись коленями передних ног, поднялся, зорко вглядываясь во тьму.
        Алазар подошел к часовым.
        - Что это? — с дрожью в голосе спросил один из них.
        - У пустыни болит живот, — шутит Алазар. — Я думаю, это просто шакал.
        - О нет! — возражает другой стражник. — Шакал — мелочь пустыни, а это голос большого зверя.
        - Ладно бы зверя, — говорит Алазар. — А вдруг это опять разбойники?
        - Пусть лучше разбойники, — говорит первый часовой. — Они все-таки люди, а это голос дьявола.
        Вой повторяется — уже с трех сторон — невыносимо тоскливый и злобный. И сразу тишина — давящая, угрожающая.
        Как ни вглядывались все четверо — Буян в том числе — в ночь, они проглядели нападение. Сперва они услышали, как захрипел верблюд с перекушенным горлом, затем увидели пролет большого черного мохнатого тела. И тут же с задушенным криком упал один из часовых.
        Словно раскаленные угли, зажглись в темноте кроваво-красные точки глаз.
        Второй часовой не растерялся и пустил в ход кинжал. Раненый зверь взвыл и метнулся прочь.
        Алазар, непривычный к оружию, замешкался, обнажая меч. Черношерстый хищник кинулся на него, норовя вцепиться в горло. Алазар увернулся и ударил его мечом. Тот отпрянул. Но сзади накинулся другой. Алазар упал, выронив меч. Он беспомощно прикрыл руками голову от укуса страшных челюстей, но зверь почему-то оставил его.
        Алазар открыл глаза, обернулся и увидел крутящийся клубок тел. Он не сразу признал вступившего в бой с хищником Буяна.
        Клубок откатился в сторону.
        Уже весь лагерь был на ногах. Со всех сторон бежали люди, кто с ножом, кто с кинжалом, кто с мечом или факелом. Черные тени мелькнули и скрылись.
        Подошел, отфыркиваясь, Буян. Он был весь в крови — и своей, и чужой. Изо рта у него свешивалась черная лента.
        Алазар потянул и вытащил у него из зубов кусок шкуры. Несмотря на трагичность ситуации — опять жертвы (верблюд и стражник), Алазар расхохотался.
        - Неужели ты сожрал дьявола пустыни? — спросил он верблюда.
        Буян не принял шутки, брезгливо отплевываясь. Появился заспанный король Гаспар.
        - Что тут происходит? Опять нападение?
        - На этот раз мохнатые разбойники, — пояснил Алазар. — Мы отбились, хотя и с потерями.
        - Молодцы! — одобрил Гаспар.
        - Вот кто настоящий молодец, — показал на Буяна Алазар. — Задрал дьявола пустыни.
        - Выходит, этот Буян настоящий дьявол пустыни! — со смехом сказал Гаспар…
        67. Идет караван по выжженной солнцем пустыне.
        Снова из наплыва в наплыв проходят перед ними надменные головы верблюдов, чуть покачивающиеся на длинных шеях, поджарые крупы, следы, впечатывающиеся в песок и тут же исчезающие фигуры всадников, застывшие на горбах.
        Крошечные песчаные вихорьки вскипают на изжелта-серой глади песка. Они змейками бегут в сторону движения каравана. Тишина пустыни озвучивается тонким шелестом.
        Алазар, приподнявшись на спине Буяна, встревоженно оглядывает окрестность.
        Он видит, что даль замутилась. Вихорьки сливаются в плотные жгуты и, будто набрав разбег, взмывают кверху, сливаются, образуя плотную завесу.
        И вдруг все стихло. Но озабоченное выражение не покидает лица Алазара. Разделяя тревогу хозяина, Буян повернул к нему морду и сердито отфыркнул.
        Предчувствие не обмануло человека и верблюда: вновь вскипела пустыня. Но теперь песчаные вихорьки движутся навстречу каравану. Они вырастают, порошат глаза верблюдам, больно секут лица людей. Тонкий шелест сменился все наливающимся свистом. Порой этот свист оборачивается пронзительным визгом, будто мучают живое существо.
        Алазар ударил пятками Буяна и в обгон каравана подскакал к королям.
        Спрыгнув на землю, он преградил им путь.
        - Дальше идти нельзя, — говорит Алазар. — Сейчас разразится ураган. Нам надо укрыться.
        - Ты забываешься, — с обычной надменностью сказал Бальтазар. — Никто тебя в проводники не нанимал. Не надо вмешиваться не в свое дело.
        - Будет страшная буря, — упорствует Алазар. — Мы все погибнем, если не укроемся. Тут поблизости должны быть пещеры, заброшенные копи. Там можно укрыться.
        - Откуда ты знаешь о копях? — презрительно спросил Мельхиор.
        - Но ведь существует предание…
        Договорить ему не дали. Последнее утверждение Алазара взорвало обычно сдержанного, затаенного Бальтазара. Он спрыгнул с верблюда и, схватив Алазара за рукав, обрушил на него грубую брань.
        - Прочь отсюда! — орал мудрец. — Я давно раскусил тебя. Ты прикидываешься всезнайкой, чтобы влезть к нам в доверие!
        - Зачем? — удивленно и печально сказал Алазар. — Опомнитесь!
        - Молчать, плебей! Хватит корчить из себя доброго советчика. Пройдоха, самозванец, подлипала! На чужом горбу хочешь в рай въехать? Не выйдет. Проваливай!..
        Бальтазар распаляется все больше и больше, голос становится все громче и пронзительнее, и как бы от этого его возбуждения воздух вокруг него начинает двигаться и, насыщенный песком, закручивается воронкой. Воронка эта всасывает в себя Бальтазара, он кружится в ней, беспомощно размахивая руками, но вырваться не может.
        Все глядят потрясенно на это жуткое и неправдоподобное зрелище. Полы халата мудреца взметнулись, тюрбан развязался, и простодушный Гаспар не удержался от смеха, так комичен был при всем трагизме положения самоуверенный мудрец, но тут же зажал себе со стыдом рот.
        И Бальтазар продолжал вращаться, и тут смерч достиг критической точки, воронка оторвалась от земли и со свистом взмыла в небо и понеслась прочь, унося в себе несчастного короля.
        Остальные, хотя и стояли всего в нескольких шагах от места происшествия, оказались вне зоны действия воздушно-песчаной смерти.
        Пораженные ужасом люди окаменели. Некоторое время Бальтазар напоминал о себе яркими пятнами халата, кушака, остроконечных туфель, и казалось, он сейчас вернется, но смерч не отпустил своей добычи. Бальтазар исчез.
        Ветер завыл по-новому — на низкой, душераздирающей ноте, и вся пустыня как будто стала на дыбы, обрушив на путников взметенный песок.
        Алазар крикнул королям сквозь дьявольский шум:
        - Идите вперед, к пещерам!..
        Но какое-то оцепенение овладело ими, и они словно не слышали слов Алазара.
        Алазар взобрался на Буяна, обвязал веревкой свое туловище и свободный конец намотал на шею верблюда. Другая веревка была у него в руке. Он резко повернул Буяна и решительно послал его в галоп, в самый центр вращающегося вихря. Он мчался, низко пригнувшись к шее верблюда, как бы слившись с ним.
        Мельхиор и Гаспар видели, как он погрузился в пучину и скрылся в ней.
        Но тут им стало не до наблюдений. Новый бешеный шквал обрушился на караван; померкло солнце, все исчезло в песчаной мгле.
        И все же они успели заметить, как кинулась врассыпную, нахлестывая камчой верблюдов, немногочисленная уцелевшая челядь.
        - Остановитесь! — кричали короли. — Не бросайте нас!.. Мы все погибнем врозь!.. Стойте, негодяи! Куда вы, милые?.. Есть же у вас совесть?.. Погодите, мы озолотим вас!..
        Все было тщетно. Бегство челядинцев не было попыткой к спасению, просто они не могли оставаться на месте.
        Было видно, как падают и катятся по земле верблюды, как засыпает песок свалившихся с их спин людей.
        Мельхиор и Гаспар спешились и побрели во тьме, ведя в поводу верблюдов.
        Они то и дело останавливаются, не в силах одолеть тугого напора ветра. Затем снова идут…
        Чудовищным видением из песчаной секущей пыли вынырнул показавшийся громадным, как скала, верблюд с отверстой пастью и мертвым всадником на горбу и пропал в вихре.
        68. Как будто густой туман — хотя откуда ему взяться в сухом безводье? — пал на землю.
        - Гаспар!.. Король Гаспар!.. — слышен слабый, срывающийся крик Мельхиора.
        - Я здесь, мудрейший! — отзывается Гаспар.
        - Дайте мне руку. Я ничего не вижу.
        Гаспар протолкнулся сквозь вихрь к Мельхиору и подхватил его. Короли продвигаются почти вслепую. Затем что-то изменилось в окружающем пространстве. Они остановились и осмотрелись.
        По-прежнему то верхом, то низом задувал сильный ветер, но из урагана они вышли. Незаметно для себя они спустились в ложбину, складка местности служила им защитой.
        69. Короли прошли еще вперед и уперлись в каменную преграду. Наверное, где-то здесь находились пещеры, о которых говорил Алазар. О них вспомнил Гаспар.
        - Алазаровы пещеры! Они где-то здесь…
        Но в густом тумане ничего не было видно, и, прекратив бесплодные поиски, короли заставили верблюдов лечь и сами притулились за их спинами…
        Где-то еще свистело и выло, но уже тише, буря пронеслась, только странный сухой туман заволакивал окрестность.
        В шевелящейся мути обрисовались какие-то фигуры, обрели очертания и стали Алазаром, Бальтазаром и верным Буяном. Туловище Бальтазара было обмотано веревкой, перекинутой через плечо Алазара, он почти висел на нем. Одежда у обоих была порвана, лица и руки в крови.
        Мельхиор и Гаспар с радостными криками кинулись к своему товарищу, с которым мысленно простились.
        - Пить! Пить!.. — просит он сухими губами.
        Мельхиор протягивает ему свою фляжку. Бальтазар жадно, захлебываясь и обливаясь, пьет. Фляжка пуста, но он еще не утолил жажды. Гаспар дает ему свою фляжку. Алазар отбирает фляжку.
        - Нельзя столько пить, — говорит он, — королю будет плохо.
        Бальтазар что-то ворчит, злобно поглядывая на Алазара. Похоже, он уже забыл, что обязан ему спасением.
        - Видите, он пролил воду, — говорит Алазар. — Его живот уже полон.
        - Пусть пьет и льет, — беспечно отозвался Гаспар. — Неужто я для друга пожалею воды?
        - Надо беречь воду, — строго говорит Алазар. — Мы еще вспомним о каждой даром пролитой капле. Пустыня жестока к беспечным.
        Гаспару не нравится этот выговор, он грозно вращает белками глаз, но подчиняется…
        70. В глухой тьме проклюнулась светлая точка. Разрослась, стала шаром, и вот уже взметнулись вверх красные языки пламени. Это Алазар, набрав в пещере разного древесного мусора, разжег костер.
        Короли сидят у костра. Судя по остаткам пищи на песке, они подкрепились, но бодрости им это не прибавило. Бальтазар пришел в себя, но вид у него крайне измученный. Его пошатывает, и если бы не дружеская опека Гаспара, он свалился бы в костер.
        Алазар подкидывает хворосту. Высокое, сильное, весело бьющее пламя как будто съедает заполонивший пространство туман. Воздух расчищается прямо на глазах, вокруг дивно светлеет.
        Вот уже путники отчетливо видят друг друга, затем они видят лежащих верблюдов, темный зев пещеры, о которой говорил Алазар, ступенчатый склон, уходящий в яснеющую даль.
        Пространство открывается широко вокруг: барханы в розоватом отсвете заалевшего вечерней зарей неба, прозрачные и тоже с розовым исподом легкие облака. Ветер, дующий теперь слабыми, ласковыми порывами, уносит последние клочья тумана. Воздух снова прозрачен, пространство зримо во все концы, и пустыня уже не кажется такой враждебной и страшной.
        Мельхиор сидел лицом к пустыне, спиной к бивуаку. И он первый увидел то, что и мы видим его глазами.
        71. Совсем неподалеку от бивуака возникли приветливые строения Белого города. В вечереющем алом воздухе они кажутся несколько призрачными, зыбкими, то словно тают, то отчетливо возникают вновь.
        По изморщиненной щеке Мельхиора заструились слезы. Два других короля глядят на него с изумлением.
        - Белый город! — говорит Мельхиор. — Разве вы не видите Белый город?
        Они недоуменно вглядываются в даль и, похоже, действительно ничего не видят.
        - Белый город!.. — повторяет, как заклинание, Мельхиор. — Белый город!..
        Теперь и они видят: в синеве и алости прорезается прекрасный Белый город, сверкающий, как снежные вершины высоких гор, такой манящий и такой близкий, что протяни руку — и ты его коснешься.
        - Белый город!.. — шепчут потрясенные короли.
        Радость преобразила измученное лицо Бальтазара, а простодушный Гаспар вскочил и пустился в пляс.
        Лишь Алазар оставался безучастен к общей радости и даже не смотрел в сторону Белого города.
        Как ни радовались короли, они все же заметили угрюмую отстраненность Алазара.
        - Тебе нет дела до Белого города? — язвительно спросил Мельхиор.
        - Я пчеловод, потерявший своих пчел, — угрюмо ответил Алазар. — Я ищу их, а не Белый город.
        - Не притворяйся дурачком, — вернулся к старой теме Бальтазар. — Ты прекрасно знаешь, что возвестила Вифлеемская звезда.
        - Возможно, догадываюсь, — медленно проговорил Алазар. — В меру своего слабого разума. Но прошу вас, не надо меня упрекать, не надо говорить о Белом городе.
        - Ты не смеешь указывать нам! — вскипел Бальтазар. — Кто ты и кто мы!
        Кроткое лицо Алазара напряглось и выострилось.
        - Я знаю свое место. Но я знаю также, что никакого Белого города нет. Здесь нет. До него еще идти и идти.
        - А что же мы видим? — засмеялся Гаспар.
        - Игру света и тени земли на горизонте, дрожание не успокоившегося воздуха. Ваше тоскующее воображение построило этот город.
        Короли шумно возмущаются.
        - Слепой глупец! — говорит Мельхиор. — Это настоящий город из камня, песчаника и глины, рукотворный город, которому суждено стать легендой.
        - Прекрасный город, — подхватывает Бальтазар, — наша цель и спасение.
        - Так чего же мы теряем время? — вскричал Гаспар. — Надо немедленно в путь, чтобы успеть туда до темноты.
        - Вам не достичь его до темноты, — новым, суровым голосом говорит Алазар. — Вам не достичь его, даже если вы будете скакать всю ночь и заморите своих верблюдов. Ваш путь до настоящего Белого города пройден лишь наполовину, и впереди еще немало тяжких испытаний.
        - Ты оказал нам некоторые услуги. — Голос старого Мельхиора дребезжит от раздражения. — Но сейчас мы не желаем тебя слушать.
        - Он морочит нам голову, — подхватил Бальтазар. — С какой только целью?
        - Время не ждет! — воскликнул Гаспар. — В путь, мои высокие друзья, в путь!
        Короли засуетились: они понукают усталых верблюдов, не желающих вставать с земли, пинают их ногами, тащат за повод, кричат.
        Алазар смотрит на них без всякой обиды, с тихим сожалением.
        Что-то случилось в небе, очевидно, солнце закатилось, отсеклись его лучи, и в недвижном сумеречном воздухе погасли очертания Белого города.
        - Где ваш город? — раздался голос Алазара.
        Короли смотрят (и мы смотрим их глазами) — и никакого города нет в помине — пустынное небо, в котором кончилась красочная карусель.
        Усталое разочарование на лице Мельхиора, злое остолбенение на лице Бальтазара, плаксивый ужас — на лице Гаспара.
        Обескураженные и враз обессилевшие, короли молча опускаются на землю.
        Пламя костра съеживается, со всех сторон подступает печальная ночь пустыни…
        72. Ночь. Проснулся Алазар. Лицо его обращено к набитому звездами небу. Взгляд скользит по серебристой россыпи и наконец останавливается на яркой, будто подмигивающей звездочке в созвездии Андромеды.
        Алазар долго смотрит на нее, губы его что-то шепчут. Взор туманится. Он подымает руку к небу и со странным выражением, полузакрыв глаза, гладит ее от пясти до локтя — с той нежностью, с какой гладил бы руку милой жены…
        73. Как будто разбуженная чьим-то прикосновением, спящая Кана вздрогнула и открыла глаза. Она посмотрела на свою обнаженную руку, перевела взгляд на полуоткрытую дверь, за которой истаивала мгла, а голоса ночных птиц уже сливались с трелями птиц утренних. Воздух сладок и при вдыхании слегка щиплет слизистую оболочку. Кана смешно морщит нос. Она встает и выходит из дома…
        74. Кана глядит в сторону опустевших ульев, осматривается по сторонам, словно ища чего-то, что ворвалось в ее сон и подняло с постели. Но не находит ничего, кроме маленькой, не утратившей и в рассветный час своей яркости звездочки в созвездии, которое ей называл Алазар, но не сохранила ее рассеянная память.
        Непроизвольным движением Кана начинает гладить свою руку, и ей кажется, что ее ласкает тот, кто находится сейчас так далеко. Затем она возвращается в дом; налетевший порыв ветра слегка подхватывает и колышет ее рубашку…
        75. Пустыня. День. Бредут изнемогшие от жажды люди по зыбучим пескам.
        Впереди Алазар, ведущий в поводу Буяна, за ним — гуськом — Мельхиор, Бальтазар и Гаспар. Свободный от тяжелого груза Буян шагает, по обыкновению, мягко и легко; его сородичи, больные, отощавшие, измученные жаждой, и к тому же несущие кладь, ступают тяжело, их пошатывает, кажется, они вот-вот рухнут. Порой они останавливаются, вытягивают худые шеи, словно хотят проглянуть даль своими птичьими глазами. Но впереди только пески, пески, пески, бесконечная цепь барханов.
        Мельхиор (он держится за хвост своего верблюда) совсем иссох, съежился, но, сильный духом, старается не показывать, насколько ему плохо, держит голову прямо; если она все же падает на грудь, то он усилием воли вновь вскидывает ее. Губы старого мага потрескались, песок набился в глубокие морщины лба и в подглазья, веки запали.
        Бальтазар, хотя он много моложе, выглядит еще хуже; он бредет как во сне, поминутно спотыкается, падает, хватается за верблюжий хвост какими-то слепыми движениями, глаза его опрокинулись, видны одни белки.
        Молодой Гаспар держится лучше других, что вполне естественно, но и его силы на исходе…
        И все же сдаваться первыми начали животные, а не люди. Вот верблюд Мельхиора остановился, поджал передние ноги, опустился на колени и рухнул на песок тяжелой задней частью.
        Напрасно старый король тянул за узду, толкал ногой в бок, приговаривая: «Вставай же! Вставай!» — верблюд не подымался.
        Мельхиор освободил его от клади — последних сокровищ своих. Верблюд дернулся раз-другой, с мучительным усилием поднялся и пошел.
        Золотое блюдо выпало из развязавшегося мешка и сосредоточило на себе рассеянный свет солнца…
        Заметался и упал верблюд Бальтазара. Все было, как и с первым верблюдом. Пришлось и Бальтазару расстаться со своими амфорами…
        Приходит черед верблюда Гаспара. И третий маг жертвует коробами с миром, чтобы поднять верблюда и заставить идти вперед…
        76. Мучительный путь продолжается. Пустыня иссушена, прожжена солнцем.
        Мельхиор остановился и обвел взглядом пустыню. Говорит сам с собой:
        - Ни птицы… ни суслика… ни гада ползучего, ни куста, ни травинки, ни колючки… Лишь пески, пески, пески. Где нет воды, нет жизни. Вот она — настоящая пустыня. Как же она ужасна и безнадежна!
        Путников мучает жажда. То один, то другой опрокидывает в рот горлышко давно опустевшей фляжки, трясет, лижет языком сухое устьице…
        Заволновались верблюды. Вскидывают головы, всхрапывают, порываются перейти на рысь.
        И маленький Буян возбужден. Он рвется вперед. Алазар удерживает его. Он вглядывается в даль и замечает какую-то темную точку.
        И три короля углядели крошечную точку надежды.
        - Оазис! — кричит Гаспар в страшном возбуждении.
        - Небо не оставило нас, — торжественно говорит Мельхиор.
        - Смотрите, наши терпеливые друзья это поняли, — замечает Бальтазар, указывая на верблюдов.
        Измученные животные, все как один, опускаются на колени и позволяют влезть на себя. Мельхиора пришлось подсаживать, настолько он ослабел.
        Маленький караван из последних сил затрусил к оазису…
        77. То был действительно полузасохший, но по виду действующий колодец. Алазар, достигший его первым, опустил в него ведро, зачерпнул воды и поднес Буяну.
        Верблюд облизнул губы шершавым, в зеленоватом обмете языком, как-то странно зарычал и попятился назад. Алазар повторил попытку, тогда Буян ударом головы вышиб у него ведро из рук.
        С ликующими криками: «Вода!.. Вода!..» — подскакали короли.
        - Это плохая вода, — сказал Алазар. — Буян отказался ее пить.
        - Он взбесился, твой верблюд! — закричал Бальтазар. — У него водобоязнь.
        - Он покусает наших верблюдов, — испугался Гаспар.
        - Придется тебе с ним расстаться, Алазар, — с усилием произнес своим пересохшим ртом Мельхиор.
        - Вода отравлена, — жестко сказал Алазар. — Буян знает, что делает. Назад!.. — крикнул он и с силой оттолкнул Бальтазара.
        Вперед рванулся Гаспар.
        - Назад!.. — кричит Алазар. — Это смерть!..
        Они сцепились. Гаспар был мускулистее и тяжелее Алазара, но тот действовал более умело и решительно и не пустил его к воде. В это время Буян отгонял от воды верблюдов. Во все стороны летела желтая пена и клочья шерсти.
        На помощь к Гаспару подоспел Бальтазар. Вдвоем они отшвырнули Алазара, Гаспар рванулся к водоему, зачерпнул воды, хотел выпить, но Алазар, изловчившись, успел выбить ведро из его рук. Оно упало на землю, расплескав воду. Гаспар опять накинулся на Алазара.
        Верблюд Мельхиора дотянулся до пролитой воды, стал ее лакать, вдруг закричал почти человеческим голосом и в страшных конвульсиях упал на землю. Дернулся раз-другой и затих.
        В ужасе отпрянули от страшного места спутники Алазара.
        Для Мельхиора испытание оказалось чересчур сильным, он зашатался и упал.
        Гаспар поднял старого мага и усадил на своего верблюда.
        И опять потянулся жалкий караван по зыбучим пескам в сторону склонившегося к горизонту солнца.
        Алазар продолжает путь пешком, остальные на верблюдах. Гаспар и Мельхиор сидят вдвоем…
        78. Огромный кроваво-красный шар солнца начал закатываться за горизонт. Прозрачные тени животных и людей вытянулись.
        Алазар с Буяном по-прежнему впереди, шаг его все так же упруг.
        Бальтазар, недвижный, как мумия, застыл на спине своего верблюда.
        Мельхиор и Гаспар опять бредут пешком. Их рослый, но не выносливый верблюд не может вынести двоих. Гаспар поддерживает обессилевшего старика. Пересохшими губами Мельхиор шепчет одно слово:
        - Пить!.. Пить!.. Пить!..
        79. С бархана на бархан плетется обессилевший караван. Уже закатилось солнце, первые звезды проклюнули небо, когда пал верблюд Гаспара, едва не придавив плетущегося обок с ним Мельхиора.
        - Алазар! — крикнул жалобным голосом Гаспар.
        Тот подошел. Мельхиор в забытьи все брусил свое: «Пить!.. Пить!.. Пить!..». Алазар потер ему виски, положил руку на лоб. Мельхиор замолк, дыхание его стало ровнее, но глаза оставались полузакрытыми.
        - Мы должны сделать привал, — сказал Гаспар, — Мельхиору не выдержать. Пусть он лучше уснет.
        - Боюсь, что он уснет вечным сном, — вздохнул Алазар.
        - Лучше так, чем бессмысленные мучения. Или он переможет во сне ночь, или душа его безболезненно переселится в иной мир.
        - Нет, — горячо говорит Алазар, — мы должны идти дальше. Мы придем к воде, не можем не прийти. Буян чует воду. Посмотрите, как прямо и уверенно он шагает.
        И тут раздается слабый голос Мельхиора:
        - Я больше не верю тебе, пчеловод. Ты завел нас в этот ад, а теперь упорствуешь из пустого самолюбия.
        - Ты давно сбился с дороги, — присоединяет свой голос Бальтазар. — Ты не знаешь, куда идти, только пускаешь пыль в глаза. Ты обманщик, пустой и тщеславный шарлатан!
        - Я не хочу тебя обижать, Алазар. — Гаспар пытается смягчить нанесенное тому оскорбление. — Ты неплохой человек, но сейчас ты зря упрямишься. Этот высокий бархан защитит нас от холодного ветра. Мы переночуем, король Мельхиор соберется с силами, и утром мы снова двинемся в путь.
        - Я чувствую, что вода близко, — настаивает Алазар. — А мой верблюд знает это. Он — часть великой природы, которая не ошибается.
        - Но другие верблюды ничего не чуют, а они…
        Гаспар не договорил. Послышался глухой звук падения, это Бальтазар упал с верблюда. Молча, как кукла, и остался недвижим.
        - Король умер… — послышался слабый, будто дуновение ветра, голос Мельхиора.
        Алазар первым поспел к упавшему. Он распахнул на нем халат, приложил ухо к впалой груди.
        - Сердце бьется, — сказал он, — но слабо, слабо.
        Гаспар тоже склонился над Бальтазаром и начал массировать ему сердце сильными, ласковыми пальцами.
        - Жизнь сама распорядилась, — сказал Алазар.
        - Хорошо еще, что не смерть, — отозвался Гаспар.
        - Все, Буян, — обратился Алазар к своему верблюду. — Привал.
        Буян зло оскалился и мотнул головой. Он едва не вырвал повод из рук хозяина.
        - Спокойно, Буян! — прикрикнул Алазар. — Ложись!
        Но верблюд не хотел подчиниться. Мотая головой, рыча, как дьявол пустыни, он рвался вперед.
        - Ложись, собака! — гневно закричал Алазар и, наверное, впервые замахнулся на своего друга.
        Из удлиненного глаза Буяна выкатилась слеза, он не привык к такому обхождению. Не переставая скалиться и рычать, он улегся, отвернувшись от Алазара.
        И остальные люди и животные без сил повалились на землю…
        80. Ночь набита звездами, кажется, они вот-вот осыплются вниз. Лишь Вифлеемской звезды не видно — то ли погасла, то ли скрылась.
        Алазар не спит. Его широко открытые глаза обшаривают небесную твердь. Вот он отыскал маленькую, но яркую, словно бриллиант наивысшей пробы, звездочку в созвездии Андромеды и впился в нее взглядом.
        Очень смутно, как сквозь густой туман, увидел он свою жену, мающуюся на постели. Она одна, доброй женщины, которой он поручил ее, почему-то нет рядом.
        Внезапно Кана перестала стонать. Она глядит в растворенную дверь на яркую, как бриллиант, звездочку в созвездии Андромеды.
        Глаза Алазара и Каны встречаются — они видят друг друга. Во взгляде мужчины — любовь и тревога, во взгляде женщины — любовь и укор.
        - Тебе плохо, родная? — шепчет Алазар. — Потерпи еще немного. Я скоро вернусь. Мы больше никогда не будем разлучаться. Уж ничто не уведет меня от тебя.
        Кана подымает руку и тылом ладони закрывает глаза. Теперь она не видит ни соединяющей ее с мужем звезды, ни, стало быть, Алазара. И ее изображение в его глазах начинает зыбиться, меркнуть, а там и совсем исчезает.
        - Кажется, я понимаю… — шепчет Алазар. — Ты не хочешь никакого волшебства. Ты уходишь из моей сказки. Тебе не нужны тайны ночи. Ты вся из простой дневной жизни, и я должен стать таким же?..
        Он не слышит ответа, но ответ есть в его собственном сердце…
        81. Алазар проснулся, когда солнце уже поднялось в небе. Буяна не было рядом, песок хранил впадину его тела.
        Короли спали. Впрочем, с уверенностью это можно было сказать лишь о Гаспаре. Мельхиор и Бальтазар производили впечатление трупов.
        С тревогой Алазар подошел к ним и убедился, что они дышат. А вот верблюд Гаспара был мертв.
        - Где Буян, где верблюд Бальтазара? — бормочет вслух Алазар.
        Он огляделся. Едва различимые следы вели к высокому, как стена, бархану. Алазар вскарабкался на бархан и увидел море. Оно было в нескольких шагах от их бивуака, скрытое песчаным валом.
        - Вот почему так бесился Буян! — продолжает думать вслух Алазар. — Привел нас прямо к воде, а ему не поверили. Прости своего глупого хозяина, Буян.
        А Буян был неподалеку, вместе с верблюдом Бальтазара он стоял по брюхо в воде, лакая влагу жизни. То было пресное море, озеро, огромный водоем со сладкой питьевой водой!
        Алазар сбежал вниз, крича что-то приветственное Буяну. Но обиженный верблюд не отозвался, даже не посмотрел в сторону хозяина.
        Алазар окунулся, вздымая брызги, вынырнул; он пил горстями воду и хохотал.
        Буян с приободрившимся верблюдом Бальтазара затеяли игры. Они носились друг за дружкой по берегу, с размаху плюхались в воду, валялись, брыкались, словом, наслаждались жизнью…
        82. Бивуак. Алазар растолкал королей. Они очнулись не от его настойчивых толчков, а от магического слова «вода».
        Короли добрели до воды и погрузили в нее свои измученные тела. Они зачерпывали воду ладошкой, но этого показалось мало, и они стали лакать воду прямо из озера, как верблюды.
        Алазар наблюдал за ними с доброй улыбкой. Внезапно он насторожился: в воздухе слышался странный шум, обернувшийся так хорошо знакомым пчелиным гудом.
        Алазар вертел головой, как бы пытаясь избавиться от наваждения, но гудящий звук не исчезает.
        Алазар таращит глаза — пусто, ничего, кроме дрожащего марева перегретого воздуха. Только над озером выписывает круги большая птица на неподвижных крыльях да барахтаются в воде три короля и два верблюда.
        А гуд меж тем становится все отчетливее, плотнее и громче.
        - Где вы? — обращается Алазар в пустоту. — Вы здесь, рядом, но я вас не вижу. Вы стали незримыми? Или вы превратились в звук, в музыку пчелиного роя? И ваша песня — награда за мой поиск? Спасибо, мне милы ваши слившиеся в один голоса, но для моего сына это будет очень бедная колыбельная.
        И тут он увидел налетающий рой, плотный, как птичье гнездо, его рой, в этом не могло быть ошибки, хотя и сильно поредевший.
        Пчелы подлетели чуть не к самому его лицу и принялись отплясывать кружевной танец.
        - Что с вами случилось? — спрашивает Алазар. — Почему вы покинули меня?..
        Пчелы пляшут, жужжат, он улавливает радостную ноту в их жужжании, но не слышит ответа на свои вопросы.
        - Скажите мне так понятно и ясно, как вы умеете это делать, — просит Алазар. — Не хотите?.. Или я отвык от вашего языка, забыл его? А может, вы забыли мою речь в разлуке?.. Мы же не стали чужими? Вы танцуете передо мной, а перед вами танцует моя душа…
        Кружевной танец продолжается…
        83. Бивуак. Короли умылись, утолили жажду, наполнили свои фляжки, теперь они готовы к продолжению путешествия.
        Сейчас они допивают зеленый чай у потухшего костра, впервые допустив в свой круг Алазара, Мельхиор, чередуя глоток чаи с затяжкой из красиво инкрустированного кальяна, Ведет такую речь:
        - Мы долго приглядывались к тебе, Алазар, проверяли тебя и пришли к общему выводу: ты эту проверку выдержал.
        Алазар глубоким поклоном поблагодарил мудрецов за лестный отзыв и признание его скромных заслуг.
        - Провидение послало нам жесточайшие испытания, — продолжает Мельхиор, — это мудро и справедливо. Мы идем к Божественному Младенцу, а оттуда в вечность. Достойны ли избранники такой высокой чести? Все наши спутники или погибли, или трусливо бежали, или, хуже того, оказались гнусными предателями. Один ты не уронил себя, хотя и не принадлежал к числу наших людей. Мы считаем, что ты достоин вместе с нами явиться в Вифлеем.
        Мельхиор кончил на высокой ноте, и оба короля выразили согласие с ним: Бальтазар — по обыкновению, сдержанно, Гаспар — шумно и радостно.
        Ответ Алазара ошеломил королей.
        - Благодарю вас, высокочтимый король Мельхиор, мудрейший из мудрых, от всей души недостойного, но преданного ученика благодарю за щедрое приглашение. Благодарю вас, великие короли и светочи, — повернулся он к Бальтазару и Гаспару и каждому отвесил поклон. — Но я не заслужил этой чести. И не могу принять вашего воистину царского дара.
        - Что это значит? — мгновенно вскипел Бальтазар.
        - Я уже говорил вам, что не ставил себе возвышенных целей, когда пустился в путь. Я искал своих пчел, сейчас нашел их, или они нашли меня, и должен вернуться домой.
        - Что значит «домой», Алазар? — укоризненно сказал Мельхиор. — Сейчас дом праведных там, где распахнулись глаза Божественного Дитяти.
        - Наверное, я недостаточно праведен, — возразил Алазар. — И для меня мой дом, где моя жена, которая должна вот-вот родить. Я нужен ей и будущему ребенку больше, чем Вифлеемскому Младенцу. Да, — твердо сказал он, предупреждая возражение Бальтазара. — Мое место возле нее. Она зовет меня. Я видел ее измученные глаза, которые она потом закрыла, потому что сердится на меня.
        - Что значит «видел»? — ехидно спрашивает Бальтазар. — Неужели у тебя такое острое зрение?
        Похоже, вечные придирки и стойкое недоброжелательство мага вывели из терпения Алазара. Он был покладистый и добрый человек, но с чувством собственного достоинства. Он оставался спокоен, лишь в голосе зазвенел металл:
        - «Видеть» значит «видеть» — глазами. Этой ночью я видел свою жену, как и почти все предыдущие ночи.
        Это задело Мельхиора.
        - Мы тоже умеем видеть то, чего видеть нельзя. Мои спутники, короли Бальтазар и Гаспар, видят на земле, а я вижу на земле и в небе. Но мне нужна труба, Бальтазару — порошки или курения, Гаспару — зеркала. Без этих приспособлений никакое волшебство невозможно.
        - Я не волшебник, — говорит Алазар. — Да, я начал учиться тайноведению, но с этим покончено. Я больше не верю в волшебство.
        - Во что же ты веришь? — спросил Мельхиор.
        - Верю в воображение и чувства. Курения, зеркала и прочие средства служат лишь для возбуждения собственных чувств человека и его фантазии, обычно дремлющих в нем.
        - Вон как заговорил мой робкий ученик! — Мельхиор улыбается, но в глазах его злость. — А ты можешь привести пример?
        - Да! Мы уговорились с женой в одно и то же время смотреть на яркую звездочку в созвездии Андромеды и сильно-сильно думать друг о друге. И что же — в эти мгновения мы видим друг друга и догадываемся, о чем каждый думает, чего он хочет. Я прочел в глазах жены горе и ожидание. Ей плохо, она ждет меня назад.
        И тут до Бальтазара, самого нетерпячего, но и самого практичного, дошел не философский, а весьма житейский смысл решения Алазара.
        - Это все пустая болтовня, — сказал он резко. — Как можешь ты оставить нас? Ты завел нас сюда, ты обязан нас вывести. Звезда Вифлеемская погасла, и мы не знаем, куда идти.
        - Король Бальтазар прав, — авторитетно заявил Мельхиор, в пылу спора упустивший, чем грозит им уход Алазара. — Человек не смеет самовольно бросать ношу, которую возложило на него провидение.
        - Я вам больше не нужен, все так же спокойно и твердо говорит Алазар. — Держитесь берега озера. А звезда воссияет опять. Она встанет над Вифлеемом, в когда вы достигните города; она окажется над Соломенной кровлей Божьей хижины.
        - Какая самоуверенность! — вскричал Бальтазар. — Тебе что, дано высшее знание?
        - Это дано каждому, желающему слышать. Все должно исполниться по пророчеству.
        - Ты изворотлив! — сказал Мельхиор. — Этому я тебя не учил.
        - Это все правда, — вздохнул Алазар. — Мне нечего больше сказать.
        И тут в их спор вмешался Гаспар. Он долго собирался с силами и наконец обрел их.
        - Я впервые позволю себе не согласиться со старшими. Мы должны вернуться домой, как и Алазар, хотя по другой причине.
        - Гаспар, опомнись! — беспомощно сказал Мельхиор.
        - Простите меня, мудрейший, но паломничество наше лишилось смысла. Мы ничего не можем принести Божественному Младенцу. Мы вышли королями, а стали нищими. Наш караван разграблен, верблюды угнаны или пали, дары исчезли. Чем можем мы выразить свое поклонение? У нас ничего не осталось, кроме рубища, прикрывающего наши измученные тела.
        - В бедности нет стыда, — возразил Бальтазар. — Пастухи, первыми зашедшие в вертеп, были оборваны, грязны и вонючи, но удостоились великого блага лицезреть Мать и Дитя.
        - И это говорите вы, Бальтазар! — всплеснул руками Гаспар. — Вы, такой гордый и самолюбивый! Вы готовы приползти к святой хижине, как жалкий побирушка?
        Глаза Бальтазара вспыхнули, но он промолчал. Заговорил Мельхиор слабым, больным голосом:
        - Грустно, бесконечно грустно признать свое поражение, но молодой король прав. Мы стали нищими, нам нечего делать в Вифлееме. Провидение было против нас.
        - Великие короли, не преувеличивайте своей бедности, — с непривычной раскованностью сказал Алазар. — Неужели у вас ничего не осталось?
        - Не тебе судить, — сурово отозвался Мельхиор. — Ведь ты не знаешь тайного смысла наших даров.
        - Отчего же? — спокойно и благожелательно произнес Алазар. — Зная мудрость королей, догадаться нетрудно. Дар Мельхиора — золото, дар Бальтазара — ладан, дар Гаспара — миро.
        - Как ты узнал об этом, юноша? — озадачился Мельхиор.
        - Ваши дары должны восславить три ипостаси Мессии: короля, человека, Бога. И вы можете осуществить свой высокий замысел.
        - Ты соришь словами.
        - Что осталось у вас, высокочтимый Мельхиор?
        Мельхиор показал тоненькую золотую цепочку.
        - Что у вас, почтенный Бальтазар?
        Бальтазар показал коробочку с ладаном.
        - У вас, добрый Гаспар?
        Гаспар показал пузырек с миром.
        - Господь, явившийся в мир, не нуждается в богатстве, ибо не для богатых Царство Божие. Конечно, цепочка пригодится бедной семье, но золото Мельхиора лишь символ, знак, а слитки и россыпи не нужны Высшему Существу.
        - Дни, проведенные возле нас, не пропали для тебя даром, славный юноша! — вскричал повеселевший Мельхиор. — Ты сам не знаешь, как ты поумнел.
        - И ладан, и миро, — Алазар поклонился, — не более чем знаки. Найдется кому кадить Богочеловеку и кому умаслить Ему главу и усталые члены.
        - А ведь он прав! — вскричал Гаспар. — Как мы сами не сообразили!
        Бальтазар поморщился на эту простодушную реплику, но чувствовалось, что он согласен с Гаспаром.
        - Ну что же, — вновь обрел свою важность Мельхиор. — Теперь, когда мы во всем разобрались и приняли решение, я вновь от лица троих повторяю свое приглашение, Алазар. Идем с нами, — он чуть помолчал для значительности, — как равный с равными.
        - Да разве я могу претендовать на равенство с королями! — воскликнул Алазар. — Если я и король, то пчелиный, да и в том сомневаюсь. Вы верны своему долгу, я — своему. Вам я больше не нужен, вы — у цели. А мой путь ведет назад.
        - Ты обедняешь свою жизнь, Алазар, — без обычного гонора, а просто и душевно сказал Мельхиор. — Ты соприкоснулся с высшим, как же можешь ты стремиться вниз? Не думай, я понимаю, ты хочешь прочно стоять на земле, но ведь есть небо.
        - Это сильные слова, король Мельхиор. Но у каждого свое небо. Я не уклонился от службы провидению. Встал и пошел, как праотец Авраам, неведомо куда. Мой путь оказался короче, и прошел я его до конца. Эта песня спета. Теперь во мне звучит другая песня — семьи, очага, отцовства. Я прощаюсь с вами, великие короли, навсегда. В вечности мы не встретимся.
        Алазар низко-низко поклонился, свистом позвал верблюда, вскочил на него и поскакал.
        - Прощай, Алазар!.. Прощай, друг!.. — крикнул вдогон Гаспар.
        Мельхиор поднял руку, словно благословлял Алазара.
        Бальтазар отвернулся…
        84. Темная ночь. Короли понуро бредут следом за последним верблюдом вдоль озера, отражающего слабый свет звезд. Похоже, они опять пали духом, головы потуплены, ноги едва волочатся…
        85. Утро. Алазар отдыхает у бочажка с водой. Рядом Буян пощипывает жесткой губой колючку. В воздухе кружится, словно танцуя, пчелиный рой.
        - Я все-таки хочу знать, почему вы улетели? — говорит Алазар пчелам. — И почему вернулись?.. Я ничего не понимаю. Люди называют меня вашим королем, но какой я король? Скорее, слуга, к тому же нерадивый… А ваш настоящий король… он умер или вы его убили?
        Пчелы не отвечают, продолжая свой приветливый танец.
        - Вы же умные, куда умнее меня, — не успокаивается Алазар. — Что все это значило?.. Знамение?.. Тайна?..
        Ничто не меняется в кружащемся пчелином строю.
        - А если тут другое, вполне житейское? Сосед сунул какую-то гадость в улей, а вы такие отзывчивые на все: на запахи, на шумы, на свет и темноту. Бедный старый король умер, а вы улетели…
        Пчелы жужжат громче, и танец их становится более бурным.
        - Кажется, я угадал?.. — смеется Алазар. — Надо лучше следить за ульями. И за соседом. Он глуп, ленив и дьявольски завистлив. А может, помочь ему стать хорошим пчеловодом, и он перестанет вредничать?..
        Веселый танец пчел…
        86. Короли бредут по берегу озера. Накатываются волны на песчаную отмель. Их пена фосфоресцирует. Однообразный шум укачивает, усыпляет путников, и они бредут как во сне.
        Внезапно они очнулись, потому что замолкла колыбельная воды. И тут со страхом обнаружили, что светящаяся оторочка исчезла. Озера как не бывало.
        Опять во все стороны простиралась черная безнадежная пустыня.
        Бедные путники всполошились.
        МЕЛЬХИОР. Куда идти?
        ГАСПАР. Озеро нам изменило!
        БАЛЬТАЗАР. Не озеро, а хитрый Алазар нам изменил.
        ГАСПАР. Неправда!
        БАЛЬТАЗАР. Он заманил нас и бросил. А сам спешит к святой колыбели, чтобы присвоить себе всю честь.
        МЕЛЬХИОР. А я было поверил в него!
        ГАСПАР. Неужели и он обманщик?
        БАЛЬТАЗАР. Плебеи все испорчены до мозга костей.
        МЕЛЬХИОР. Какое падение нравов!
        ГАСПАР. Я задушу его собственными руками!
        МЕЛЬХИОР. Силы небесные! Что это?.. Нет, смотрите правее. Неужели опять галлюцинация?..
        Нет, то не было галлюцинацией: в небе стояло прекрасное светило — святая Звезда Вифлеема.
        Была долгая пауза, затем раздался голос Гаспара:
        - Прости нас, Алазар!..
        87. Бодро несет Буян Алазара, и уже вдали виднеются кровли его родного селения. Рой выпущен на свободу и золотистой сеткой несется впереди своего хозяина…
        88. Сияет на небе Вифлеемская звезда.
        Три короля вступили в город. За последние дни они еще больше поизносились, обхудали, почернели от жгучего солнца (последнее не касалось Гаспара, его темная кожа скорее посветлела).
        Чем ближе к месту назначения они подходят, тем ниже опускается звезда к заветному жилью.
        И вот она стоит над соломенной кровлей бедной хижины.
        Кругом все спало: дома, деревья, кусты, но в этой хижине из-за неплотно притворенной двери пробивался свет.
        Короли переглянулись. Их глаза тревожно блестели в темноте. Не так рисовался им приход к Мессии. Где пышная свита, тяжело груженные верблюды, статные кони, где золото и драгоценные каменья, где достоинство сильных, богатых и мудрых? Все это можно прочесть на их растерянных лицах. Наконец Мельхиор робко постучал, вернее, поскребся в дверь…
        89. В доме действительно не спали. Мария кормила грудью сына, а плотник Иосиф ошкуривал деревянную плашку. Удивленный поздними визитерами, Иосиф, вместо того чтобы просто крикнуть «Заходите!», пошел и открыл незапертую дверь. Увидев пришельцев, он решил, что это нищие, и сказал:
        - Мы не подаем, и доме шаром покати.
        - Мы не просим, — робко сказал Мельхиор.
        - Так кто же вы?
        - Мы короли, — прошелестело в ответ.
        Мария услышала шебуршню возле двери и спросила мужа:
        - Иосиф, кто там?
        - Побирушки. — Иосиф усмехнулся. — Они называют себя королями.
        - Бедные люди!.. — вздохнула Мария. — Сколько раз ни повторяй слово «мед», во рту слаще не будет. Величай себя хоть императором, дырок на платье не уменьшится. Пусть войдут. Дай им оливок и ключевой воды.
        - Входите, небого, — сказал Иосиф.
        Короли вошли и замерли на пороге — на них, отвернув лицо от материнской груди, сознательным и серьезным взглядом темных чистых глаз глядел двухнедельный Младенец. И этот пронизывающий взгляд бросил их на колени.
        Они ползли к ложу Марии, перестав быть королями, забыв про все свои амбиции, потери, неудачи, страдания от долгого пути, тяжелые разочарования, ибо все состоялось: они увидели Его…
        По их изможденным и прекрасным любовью и смирением лицам катились сладкие слезы.
        Мария посмотрела на мужа и покрутила пальцем у виска, мол, помешанные. Иосиф развел руками.
        - Сколько таких неопасных безумцев бродит по улицам и рынкам Вифлеема! — бормочет Иосиф. — Мне иногда кажется, что люди вообще потихоньку сходят с ума. А вспомни пастухов. Как они таращились на нашего сыночка, будто хотели его съесть. Я даже испугался.
        Иосиф насыпал горушку олив на стол, поставил жбанчик с водой, три глиняные чашки и воззвал убогих к столу. Но они не заметили его приглашающего жеста, как вроде не заметили и самого хозяина дома.
        Их глаза были прикованы к Новорожденному и Его простодушной Матери.
        А потом они отползли к порогу, поклонились лбами в земляной пол, поднялись и тихо вышли, не осмелившись преподнести свои скромные дары, просто оставив их на полу, возле ложа Марии.
        Но не стоит их жалеть. Они пустились в путь королями-кудесниками, пришли нищими, назад отправились носителями света Божьего…
        Иосиф нагнал их за порогом и почти насильно насыпал оливок в карманы, а Мельхиору, как самому старому и несчастному, всучил медный грошик с дыркой посередине.
        - Карман-то не дырявый? — заботливо спросил Иосиф. — Сырку козьего купишь, пожустеришь его деснами. — И скрылся в доме.
        - Какие странные люди к нам приходят, — сказала Мария, помогая пальцами лучшему току молока в розовый зев сына. — Они ведут себя так, будто сроду не видели новорожденных.
        - Просто он им нравится, — сказал Иосиф. — Крепенький чудный малыш, с чудным личиком.
        - Как бы не сглазили! — всполошилась Мария.
        - Нет, люди с добром идут…
        Иосиф не договорил, наступив на дары, оставленные королями. Он подобрал их с пола.
        - Золотая цепочка, — произнес удивленно.
        Понюхал пузырек.
        - Ладан. Да какой духовитый!
        Открыл коробочку, погрузил в нее мизинец.
        - Миро. Откуда все это у нищих?
        - Наверное, краденое, — высказала предположение Мария.
        - Ты права, — согласился плотник. — Нечисто, видать, сработали и боятся, что их схватят с поличным. Вот и подбросили нам.
        - Надо скорее избавиться от этих данайских даров. — Мария сильно встревожена.
        - Пусть соседи хорошенько уснут и перестанут бегать на двор. Я закопаю их под старой смоковницей, — пообещал Иосиф.
        Мария вновь склонилась над сыном, а Иосиф вернулся к прерванной работе.
        - Знаешь что, Иосиф, — через мгновение сказала Мария. — Выбрось это сейчас.
        Иосиф завернул дары волхвов в тряпицу и вышел из дома…
        90. Алазар подъезжает к своей хижине. Пчелы оставляют его и тощим, но бодро жужжащим роем отправляются на пасеку.
        Алазар добро смотрит им вслед.
        Возле дома ушастый ослик, перестав щипать траву, кивает большой головой вернувшемуся хозяину.
        Алазар сходит на землю и направляется к дому. Буян и ослик сближаются и дружелюбно трутся друг о друга мордами.
        91. Косой луч солнца прорезает внутренность хижины и освещает сидящую на ложе мать с младенцем у груди. Кто видел мадонн итальянского чинквеченто, тот легко представит себе, как выглядела Кана со своим первенцем.
        Она не двинулась навстречу мужу, то ли не веря в правду его возвращения, то ли боясь потревожить младенца, но свинцовая мука ожидания в ее глазах отступила перед бирюзовым светом радости.
        И было что-то такое вечное, святое в образе матери и младенца, что Алазару на миг представилось, будто он не оставил паломников, а вместе с ними достиг вифлеемского вертепа. Он опустился на колени перед совершенным образом жизни вечной.
        Было долгое молчание, лишь дышали осторожно верблюд и ослик, зашедшие следом за Алазаром в хижину. Затем Кана спросила:
        - Ты нашел пчел?
        - Да. Но ты была права, я шел не за этим.
        В глазах женщины немой вопрос.
        - Я не умею объяснить тебе… Сказать: я помог людям?.. Да, но этого мало. «Ты спас легенду», — кто-то шепчет мне на ухо.
        - Я не понимаю, — тихо шепчет женщина.
        - Я тоже, — признался Алазар. — Ты помнишь, я увидел на дне сосуда — Мать, Дитя… кажется, еще были вол и козы… Те, кому я помог, шли туда.
        - Зачем?
        Он долго молчал, потом сказал неуверенно:
        - За новым сердцем… для нашего сына… для всех нас…
        - Я не понимаю, — повторила женщина.
        - Я простой парень, откуда мне взять слова? — беспомощно произнес Алазар. — А может, сейчас и не нужно понимать? Доверимся времени… А пока давай просто жить…
        Конец