Библиотека / История / Михайлович Корольков : " Партизан Лёня Голиков " - читать онлайн

Сохранить .
Партизан Лёня Голиков Корольков Юрий Михайлович
        В годы Великой Отечественной войны, когда фашисты вторглись на новгородскую землю, Леня Голиков встал в ряды народных мстителей. Не раз ходил он в опасные разведки, добывая важные сведения о расположении фашистских частей, вместе с партизанами подрывал вражеские поезда с боеприпасами, разрушал мосты, дороги… Погиб Леня Голяков в одном из сражений с гитлеровцами. Посмертно ему было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
        Юрий Корольков
        Партизан Лёня Голиков
        УКАЗ
        ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА
        СССР
        О присвоении звания Героя Советского Союза командирам партизанских соединений и партизанам Ленинградской области
        За образцовое выполнение заданий командования в борьбе против немецко-фашистских захватчиков в тылу противника и проявленные при этом отвагу и геройство и за особые заслуги в организации партизанского движения в Ленинградской области присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»:
        ГОЛИКОВУ Леониду Александровичу…
        Председатель Президиума
        Верховного Совета СССР
        М. Калинин
        Секретарь Президиума
        Верховного Совета СССР
        А. Горкин
        Москва, Кремль, 2 апреля 1944 г.
        На речке…
        …В то время, о котором будет идти рассказ, на берегу Полы - одной из хлопотливых речек, что текут южнее озера Ильмень, стояла небольшая деревня Лукино, дворов на тридцать. Стояла она на одну улицу, лицом к реке, огородами к лесу. На краю деревни, неподалеку от устья, где Пола сливается с Ловатью, над самым обрывом поднимался двухэтажный старый дом с небольшим садиком на задворках. Там жил плотовщик Александр Иванович Голиков со своей семьей - женой Екатериной Алексеевной, дочками Валей и Лидой и сыном Ленькой.
        Лето в тот год было знойное, с частыми грозовыми дождями. Со стороны Желтых песков поднимались тучи одна другой гуще, закрывали полнеба и разражались проливными дождями, с грохотом, треском и вспышками молний…
        Как-то в горячий полдень возвращался Ленька с товарищами после неудачного грибного похода. Ребята только что миновали ручей и вышли на проселочную дорогу, когда Саша Гуслин заметил над лесом тяжелую черную тучу.
        - Не успеем, в поле застигнет, - проговорил Сашка, вытирая рукавом потный лоб. - Круг давать эва какой!
        Сашка был выше всех, худощав. От темного загара его русые волосы казались еще светлей.
        - Если через Воронцово, успеем, - ответил Ленька. Он хоть и был невысокого роста - куда меньше своих однолеток-товарищей, но в силе и ловкости мало кто мог с ним сравниться. Прыгнуть ли со всего разбега через ручей, зайти ли в лес, в самую глухомань, или переплыть саженками речку - во всех этих делах Ленька почти никому не уступал. Сашка возразил:
        - Через Воронцово нельзя - побьют.
        - Если бегом, не побьют. Промчимся мигом.
        - Побьют! Вы убежите, а меня побьют, - захныкал вихрастый Валька. Был он младше других, но ребята держали его в своей компании потому, что Валька лучше всех знал ягодные и грибные места. За это и прозвище ему дали - Ягодай.
        - Не хнычь, Ягодай! - Серега, широколобый и скуластый мальчуган, пугливо поглядел на приближающуюся тучу. - Перед грозой нельзя хныкать - задавит еще! А если с градом, исхлещет до смерти.
        - Опять свое завел!.. - недовольно обернулся Ленька. - Ты, как тетка Дарья, все с приметами носишься. Айда через Воронцово! Промчимся - воронцовские и глазом не успеют моргнуть!
        У воронцовских и лукинских ребят были старые счеты. Жили они рядом - от деревни до деревни не будет и километра, зимой учились в одной школе, дружили. Летом же ссоры вспыхивали из-за каждого пустяка. Правда, если говорить по совести, ребята не чувствовали друг к другу никакой неприязни. Просто было интересно жить двумя лагерями, ходить в разведку, воевать, нападать из засад, заключать перемирие и снова начинать военные действия.
        Последний раз ссора произошла из-за силков, которые поставили воронцовские птицеловы. Поставили и забыли где. Сами потеряли, а сказали, будто силки утащили у них лукинские. Лукинцам было трудно стерпеть такую несправедливость. И когда обнаружилось, что на речке кто-то срезал у них живцовые крючки, они заподозрили в этом воронцовских и по всем правилам объявили им войну. С этого дня никто из воронцовских ребят не должен был появляться около перевоза. Такой поворот военных действий необычайно ущемлял воронцовские интересы. Прежде всего их рыболовы лишались основного источника добычи конского волоса для лесок. Среди рыболовов всегда особенно ценился волос из белых конских хвостов - такую леску рыба не видит. Но добыть белый волос стоило большого труда. Только на перевозе, когда в ожидании парома на берегу скапливалось много подвод, иногда среди гнедых и вороных лошадей попадался конь белой масти. Владельцы белых сокровищ обычно даже не вступали в переговоры с рыболовами - кто же позволит портить хвост своей лошади! - но если хозяин подводы куда-то отлучится или заговорится с кем, тут можно было
сразу обеспечить себя лесками на целое лето.
        А из Воронцова путь к парому лежал через Лукино.
        Воронцовские ребята в ответ закрыли лукинским дорогу через свою деревню. Теперь, чтобы попасть в заветные места за Воронцовом, лукинцам приходилось делать большой крюк.
        Лукинские ребята потому и остановились в раздумье перед тем, как броситься на прорыв через воронцовскую улицу. Надежда была только на внезапность да на быстроту ног, а надвигавшаяся гроза придавала решимости. Подойдя к околице, четверка ринулась вперед. На бегу Ленька скосил глаза на избу главного своего противника - Гришки Мартынова. Коновод воронцовских ребят обедал у раскрытого окна. Он так и застыл с разинутым ртом - настолько велико было его изумление. На какое-то мгновенье взгляды мальчишек скрестились. В глазах Леньки сверкнуло столько вызывающего торжества, что Гришка, поперхнувшись, бросил ложку и выскочил из избы через окно. Он свистнул, созывая свою ватагу, но было уже поздно…
        Пробежав еще немного, товарищи сбавили шаг, остановились, погрозили кулаками обескураженному врагу и подчеркнуто медленно пошли дальше.
        В пологой лощинке, отделявшей лукинские земли от воронцовских, мальчишки, взглянув на небо, снова пустились рысью.
        Ребята подбежали к своей деревне, когда солнце исчезло за тучей и стало так темно, будто сразу наступил вечер. Ленька закричал матери еще из сеней:
        - Мама, а мы через Воронцово шли! Гришка-то, как нас увидел, чуть не подавился. Выскочил, а нас и след простыл!
        В это время во дворе зашумело, загрохотало, с треском захлопали рамы, полетели стекла. Мать бросилась закрывать окна, но ветер вырывал рамы из рук. Ленька тоже подскочил к окну и удивился - до чего изменилась вдруг улица! Ветер неистово трепал ветлы, гнул их к земле. Река будто закипела. Пенистые гребни срывались и вместе с оборванными листьями летели к другому берегу. Снова ударил гром, сверкнула иссиня-бледная молния, и по дороге, по крыше запрыгал град. Крупные градины отскакивали от земли; они были какой-то удивительной треугольной формы.
        - Ой, мама, гляди, какие градины! - закричал Ленька. - Я их сейчас в дом принесу!
        Мать не успела оглянуться, как он уже исчез за дверью. В тот же момент раздался страшный грохот, и Ленька почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, а сени куда-то валятся. Все накренилось, загремели и покатились ведра, как живой, пополз по полу веник. Ленька вцепился в перила. А сени, сорванные ураганным ветром, кувыркались, как легкий фанерный ящик, и, разваливаясь на части, летели вместе с Ленькой к речке. Невероятная сила оторвала Леньку от перил, что-то больно ударило по голове. «Задавит! - промелькнуло в сознании, - Надо нырять».
        Действуя что есть силы руками и ногами, Ленька нырнул. Теперь его спасение зависело только от одного - успеет ли он уйти глубоко под воду.
        Под водой он открыл глаза. Свет едва пробивался сквозь коричневую толщу воды. Падая, Ленька не успел набрать в себя воздух и скоро начал задыхаться. Разгребая руками коричневую воду, он всплыл на поверхность, фыркнул, глубоко вздохнул. Протерев глаза, он увидел, что разбитые сени плывут по течению почти рядом. Буря продолжала неистовствовать, но за высоким берегом было сравнительно тихо. Ленька ухватился за какую-то доску и поплыл к берегу.
        Через минуту, весь мокрый, бежал он к дому, где, появляясь то в одном окне, то в другом, металась мать. Темный платок оттенял смертельную бледность ее лица.
        - Мама, видела, как я летел? - крикнул Ленька. - Здорово?
        Теперь ему казалось, что все это было не так страшно. Но мать стояла ни жива ни мертва и сквозь слезы говорила:
        - Сынушка ты мой, Ленюшка! Слава тебе, господи, что не изувечило!..
        - Да что ты, мама! - заметив ее испуг, сказал Ленька. - Чего ты испугалась? Подай мне лучше веревку - надо сени подчалить, не то унесет их в озеро…
        Недели две ходил Ленька с лиловым кровоподтеком на лбу. Ему было даже немного жалко, что синяк быстро проходит: память о таком событии!
        Но вскоре затихшие было разговоры о Ленькином полете возобновились. В районной газете подробно описывалось, как налетел на деревню ураганный ветер, как сорвал несколько крыш и сени, в которых находился мальчик. Правда, имени Леньки в газете не называли, но все и без того знали, что летел в речку именно он, Ленька Голиков.
        Неудавшаяся охота
        …Ребята собрались в своем излюбленном месте - под двумя ветлами за голиковским огородом. Ленька лежал на животе в тени деревьев и сосредоточенно грыз соломинку. Штаны его были закатаны до колен, а пятки, похожие на пестики медной ступки, устремлены к солнцу. Против Леньки сидел Сашка и палкой ковырял дерн, стараясь выкопать ямку для жука, упавшего с дерева. Воробышком примостился на плетне Валька. Он и не подозревал, что скоро будет в центре внимания ребят. Набрав в подол рубахи мелких камней, Ягодай метал их в разбитый горшок, повешенный на кол. Попасть он никак не мог, но это его не огорчало. Валька прислушивался к разговору под ветлами.
        Ленька лениво протянул:
        - Теперь скоро охоту объявят.
        - А толку что? - возразил Сашка. - Ружье-то негде взять…
        - Можно лук сделать и стрелы, - предложил Толька, старший брат Ягодая. - Из иного лука стрелу пустишь - с глаз скроется. Только надо из орешины делать, чтоб тугой был.
        - Еще не хватало - лук! Что мы, дикари какие? Лучше ружье купить вскладчину.
        Это сказал безбровый Эдик, или Мамис, прозванный так за свою привычку чуть что бежать к матери ябедничать. В деревню они приехали на лето из Старой Руссы, отец его работал там не то в банке, не то в финотделе. Ребята недолюбливали Эдика - вечно всем недовольного и обидчивого мальчишку, глядевшего на всех свысока. Эдику ответило сразу несколько голосов:
        - А деньги где взять?
        - Ишь какой богач нашелся!
        - Ему хорошо: скажет отцу, и все - на тыщах сидит!
        Многие были уверены, что работать в финотделе значило «сидеть на тыщах» и распоряжаться деньгами как вздумается. Отца Эдика всего несколько раз видели в Лукино. Не так давно приезжал он в деревню на несколько дней. Ходил по улице в серой шляпе, в синих галифе с кожаными заплатами на заду и на коленках. Он носил очки, бородку клинышком и коротко подстриженные усы. Держался отец Эдика прямо, ходил, оттянув назад плечи. Иногда он прогуливался по деревне с женой и сыном, а всех других сторонился, ни с кем не разговаривал.
        И фамилия у них была трудная, не сразу выговоришь - Гердцевы. Лукинским ребятам Виктор Николаевич Гердцев не понравился. Толька определил: «Ходит, будто аршин проглотил».
        В ответ на дружные возгласы Эдик надулся.
        - Много вы понимаете! - обидчиво пробормотал он. Коричневые его глаза в белесых ресницах стали злыми. - Захочу - куплю себе ружье и один пойду на охоту.
        - Ну и катись отсюда! - вспылил Ленька. - Нужен ты нам больно!
        - Мама! Они меня прогоняют! - заскулил Мамис и побежал, оглядываясь, домой.
        - Беги, беги, скатертью дорожка! - закричал Толька ему вслед.
        - Да ладно! - прервал его Сашка. - Давайте про охоту лучше. Дело не в ружье. Люди охотились, когда ружей еще не было, - на мамонтов, например. Они зверей хитростью брали. Мы с Ленькой тоже придумали одну вещь. Уток можно наловить во сколько!.. Расскажи, Ленька!
        Приподнявшись на локтях, Ленька сперва повернулся к Вальке:
        - Ягодай, по-утиному кричать можешь?
        Валька, не понимая еще, к чему все это, уселся поудобнее на плетне, набрал воздуха, втянул в рот нижнюю губу, обнажив верхний ряд зубов, и закрякал. Да как закрякал! Закрой глаза - и покажется, будто совсем рядом утка не то утят созывает, не то селезня кличет.
        - Здорово! - восхитились ребята. - Как крякуша!
        - Слушайте дальше! Достать бы нам домашнюю утку - и в пожни. Понятно, в чем дело?
        Нет, многие еще не понимали. Ленька объяснил, что нужна, собственно, не утка, а ее чучело. Валька наденет на голову утиное чучело, залезет по шею в болото и станет крякать, пока не прилетит какой-нибудь селезень. Конечно, он подплывет к чучелу. Тут Ягодай должен хватать селезня за ногу и тянуть в воду.
        - Так за день можно натаскать не знаю сколько! - с жаром закончил Ленька.
        Все были в восторге от предложенного плана. Валька соскочил с плетня, начал приплясывать и крякать на разные лады.
        Но достать чучело оказалось делом нелегким. Уток в деревне никто не резал, бить их начинали по первым заморозкам, а сейчас был разгар лета. Правда, Толька предложил - и все с ним согласились, - вместо утки взять петуха или курицу: ведь главное здесь - хорошо крякать, а кто там крякает, селезень сразу не разберет.
        Охота в районе разрешалась с первого августа, и, хотя у ребят ружей не было, все же они решили единогласно - закона не нарушать и начинать охоту только в положенный срок. Но до охотничьего сезона было еще далеко, и ребята уговорились провести репетицию на болоте за Воронцовом.
        Дня через два всей гурьбой двинулись на подготовительную охоту. Чтобы не связываться с воронцовскими, деревню их обошли стороной и пошли вдоль речки тропкой, которая привела их на широкую луговину.
        Сначала все шло очень хорошо. Валька, непрестанно подтягивая штаны, говорил по дороге, что, будь у него чучело, назад без добычи он нипочем бы не вернулся. Ему возражали, что охота пока запрещена и ловить уток они будут понарошку. Вместо чучела он накинет на голову кошелку, а если утку и поймают, то придется ее сразу же отпустить.
        Ягодай огорчился, будто ему уже приходится выпускать пойманную утку, но спорить не стал и продолжал уверенно семенить босыми ногами. Он наслаждался вниманием и даже некоторым почтением, с которым относились сейчас к нему ребята. Но, миновав луговину, Валька начал скисать, а на болоте, куда добрались они через полчаса, Ягодай наотрез отказался лезть в воду.
        Болото походило скорее на озеро. Около берега, поросшего шершавой осокой, поднимались невысокие кочки, а между ними была чистая вода и росли желтые кувшинки. Дно здесь было топкое, илистое. Плавать Валька не умел, и его взял страх.
        - Я что, отказываюсь, что ли, крякать? - упрямо говорил Ягодай, обламывая веточки с пахучего багульника. - Третьего дня я что, не крякал на плетне? Крякал! И сейчас буду. А в болотину не полезу, утопнуть можно.
        - Да не утопнешь ты! - волнуясь, убеждал его Ленька. - Хочешь, я сперва сам пойду, гляди!..
        Ленька засучил штаны и полез в болото. Под ногами сочно чавкала тина. Вскоре Ленька погрузился по пояс и добрел до широкой кочки, из которой торчали голубые хохолки незабудок.
        - Дойди хоть вот сюда и крякай, - упрашивал Ленька. Но Ягодай стоял на своем. Самоотверженный Ленькин поступок не оказал на него никакого действия.
        - Не пойду, - решительно произнес он и на всякий случай отошел подальше от берега. - Сказал - буду с берега крякать. А в воду сами лезьте, если охота.
        - Ну пойми ты, что, кроме тебя, никому нельзя лезть в воду, - стараясь говорить спокойно и внушительно, убеждал Ягодая Сашка Гуслин. - Селезень прилетит, с ним для первоначала поговорить надо. А мы что! Кроме тебя, по-утиному и слова ему никто сказать не сможет…
        Однако скрытая лесть, таившаяся в Сашкиных словах, также не повлияла на Вальку. В это мгновение над самыми головами ребят, посвистывая крыльями, пролетел селезень и плюхнулся в воду на другой стороне озерка.
        - Видал?! Все из-за тебя! Лучше бы и не связываться! - воскликнул Серега, досадливо махнув рукой.
        Появление селезня еще больше разожгло охотничий пыл ребят. Это, кажется, взволновало и Вальку. Он сделал несколько шагов к берегу и… остановился.
        - Не… Топко. И осока, как серп, острая. Изрежусь, мать заругается…
        Бились с Валькой и уговаривали еще довольно долго, а под конец решили просто столкнуть его в воду. Предложил это Сашка Гуслин. Он так и сказал:
        - Раз такое дело, давайте, ребята, дрессировать Вальку. Бросим его в воду силком. Первый раз страшно будет, а потом обвыкнет. Я читал: собак так учат.
        Ленька тоже был сторонником крутых мер. Упиравшегося Ягодая схватили и поволокли к болоту. Он неистово орал, начал кусаться, вырвался из рук и дал стрекача. Бросился он не к Лукину, а в другую сторону - к кустам, тянувшимся вдоль просторного заливного луга.
        От дрессировки пришлось отказаться, и, чтобы Валька не заблудился, пошли за ним следом.
        Ленька брел мокрый, кумачовая рубаха его казалась сшитой из двух разных кусков. Внизу до пояса, где материя была влажной, она потемнела, а на груди и плечах оставалась светлой.
        Толька, заложив в рот два пальца, пронзительно свистнул. Ягодай не ответил.
        - Боится! - сказал Сашка. - Думает, мы его опять в болото потащим.
        - Ягода-а-ай! Не бойсь! - закричали ребята все вместе.
        Валька вышел из кустов, но к ребятам подойти все же не решился, так и шел всю дорогу далеко сзади.
        Когда миновали луга и надо было поворачивать влево к деревне, Сашка предложил:
        - А знаете что? Дома чего сейчас делать в такую рань? Идемте лучше на речку!
        Не больше чем через час ватага была уже на песчаных отмелях Ловати. Искупались, позагорали, потом принялись гонять мальков, стараясь брызгами загнать их в крохотный заливчик между берегом и отмелью.
        Ленька зашел подальше, споткнулся о скользкую корягу и, поднимаясь, заметил, что в воде что-то блеснуло. Он нагнулся и вытащил из воды небольшой, величиной с ладонь, потемневший старинный крест.
        - Чур, одному, чур, одному! - закричал он, показывая свою находку.
        Ребята окружили Леньку. Металлический крест был словно из кружева, а в промежутках между узорами виднелась белая и голубая эмаль. Кое-где эмаль отвалилась. В середине креста блестела бусина вишневого цвета величиной с крупную горошину. Ленька протер ее и посмотрел на свет.
        - Смотрите-ка, что здесь! - изумленно воскликнул он. - Как переводная картинка!
        Ребята поочередно прильнули глазом к вишневой бусине, и каждый отчетливо увидел бородатого человека, идущего в гору с крестом на плече.
        - Вот это да! - восхищенно прошептал Ягодай.
        - Не трогайте! - предупредил всех Серега. - Это, может быть, цыганский крест, от него всякие напасти бывают.
        - Да брось ты! - обозлился Ленька. - Все это бабушкины сказки.
        - А вот попробуй разбей крест! Сразу тебя громом шарахнет! Разбей, если бабушкины сказки!
        - Захочу и разобью.
        - Ну захоти!
        Ленька огляделся, увидел валун, поросший мхом, положил на него крест, схватил другой камень и что есть силы ударил по кресту. Брызгами полетела эмаль, и от креста остался только бесформенный кусок темного металла.
        - Ну, что? Вот тебе и гром, и цыганский крест… Жалко только глазок с картинкой.
        Серега был несколько обескуражен таким оборотом дела. Он верил в магическую силу цыганского креста, так же как верил в домовых и русалок. Ленька сильно поколебал его уверенность. Но Серега в спорах придерживался правила: ни с чем не соглашаться и ни в коем случае не сдаваться.
        - Тебе все сказки! - возразил он Леньке. - Может, и свистуны тебе тоже сказки?
        - Какие свистуны?
        - А те, что за теткой Дарьей гнались на Сухой ниве? Змеи такие, как бесхвостые чурбаны, с петушиными гребешками. Тоже, может быть, не поверишь?
        - И не поверю! Когда это они гнались?
        - Ну давно, когда нас еще и на свете не было. А что гнались, это точно. Свистят и скачут за ней. Она им что-нибудь бросит, они остановятся, понюхают и опять скачут. А гребешки красные, кровяные, и зубы как у собаки. Ух, страшно!
        - Небылицы! - возразил Сашка, хотя с интересом слушал рассказ про зубатых свистунов, которые ночами гоняются за людьми…
        Только подходя к деревне, ребята почувствовали, как они голодны.
        Ленька прибежал домой и сразу уселся за стол.
        - Мам, - проговорил он с полным ртом, - я на Ловати цыганский крест нашел. Глянь!
        - Какой же это крест, сынок?
        - Нет, он не такой был. Это я его камнем разбил. На спор. Сказали, что громом меня убьет, а я вон как его разукрасил - и ничего.
        - Да что ж это ты, греховодник, делаешь! - рассердилась вдруг Екатерина Алексеевна. Рассердилась, так, что лицо ее покраснело. - Беды нажить хочешь? Да видано ли дело, чтобы православный крест камнем бить? Вот я тебя сейчас!..
        Мать ухватила с порога обшарпанный веник. Ленька никогда не видел ее такой сердитой.
        - Ты чего? - едва не плача, Ленька выскочил из-за стола. - Все равно бога нет!..
        - Перестань богохульничать! - Она говорила что-то еще, но Леньки в избе уже не было.
        Спал он на сеновале. Утром проснулся чуть свет, сразу вспомнил про вчерашнюю ссору, и у него снова испортилось настроение. Хмурый вошел он в избу. Но мать встретила его новостью: отец собирается в Ленинград по делам и хочет взять с собой Леньку. Вот это была радость! Где уж тут вспоминать о вчерашних неприятностях! Мир в доме был восстановлен.
        Через неделю собрались ехать. Александр Иванович попрощался с женой, с дочками, проверил бумаги, посмотрел, не забыл ли чего, взял фанерный баульчик с вещами. В сапогах и ватном пиджачке гордо и широко шагал Ленька по улице рядом с отцом. Он не чувствовал жары, он вообще, казалось, ничего не чувствовал, кроме огромной радости: ему предстояло впервые ехать на поезде, да еще так далеко - в Ленинград!
        Серебряная гробница
        Ребята сидели около самой воды на горячем песке. Ленька в пояснение своего рассказа о Ленинграде чертил что-то хворостиной на сыром песке, а мягкие волны тотчас же стирали, будто слизывали, его чертежи и рисунки. Ленька уже объяснил товарищам, что Эрмитаж - это такой музей, где чего-чего только нет, а раньше там жили цари. Ребятам порой казалось, что их приятель кое-где подвирает, но они пока помалкивали. Однако настал момент, когда они не выдержали. Подумать только: Ленька сказал, что в одной из комнат Эрмитажа стоит гроб Александра Невского. Стоит будто бы около стенки, весь серебряный, а весит девяносто пудов.
        - Нет, - не выдержал Сашка, который до того очень доверчиво слушал все, что рассказывал Ленька, - ты бабушкины сказки нам не рассказывай. Что-то я ничего не слышал про такое. Может, скажешь еще из чистого золота?
        - Да я его своими газами видел! Провалиться мне на этом месте! Весь из серебра, и написано, что весит девяносто пудов. А называется он - усыпальница. Может, ты не поверишь, что там еще и кувшин стоит в тысячу пудов весом? Его на ста лошадях везли.
        Тут все просто расхохотались. Валька начал подпрыгивать на одном месте и затараторил:
        - Тыща пудов, тыща пудов!.. А как же если посушить надо, если на кол повесить - сто лошадей гнать? Это со всего колхоза не соберешь!.. Тыща пудов, тыща пудов! Я говорил, он все врет, а вы ему верили!
        Рассерженный Ленька подскочил к Ягодаю, схватил за рубаху около плеча и почти шепотом проговорил:
        - Молчи, утколов, не то…
        Ягодай сделал плаксивое лицо, сморщил нос и попробовал вырваться. Но Ленька, продолжая держать его за рукав, повернулся к ребятам:
        - Этот кувшин называется чашей, он весь каменный и стоит вроде для украшения. Его царю подарили, а привезли из Сибири на лошадях. Тогда железных дорог совсем не было… И гроб тоже стоит, я сам видел. Девяносто пудов весит - из чистого серебра… Честное пионерское!
        Ребята растерялись. В самом деле, не будет же человек давать честное пионерское, если врет!
        - Может, и верно, - сказал Толька. - Да что-то я не слыхал, чтобы из серебра гробы делали. Ну, кувшин, если для украшения, может быть… Тяжеловат, конечно… Может, полегче?
        - Нет, не полегче, а может быть, даже больше тыщи. Не веришь - спроси у отца. Мы с ним вместе были.
        - Да пусти ты меня, - зашипел Валька. - Чего вцепился?!
        Ленька разжал руку и отпустил Ягодая.
        - Я вам все равно докажу. Вот увидите! Пойду к Василию Григорьевичу, он все знает.
        - Да будет вам! - примирительно сказал Сашка. В отличие от Сереги он не любил лишних споров. Ему и сейчас не нравилось, что ребята чуть не поссорились с Ленькой из-за этой серебряной гробницы. Чтобы восстановить дружбу, он начал выкладывать новости.
        - За это время в Мануйлове два раза кино было. «Чапаева» смотрели, а в другой раз мать денег не дала. Хотели без билета проскочить, да вывели…
        - А Гришка Мартынов сказал, что, если еще раз мы через Воронцово побежим, голову открутит.
        - Руки у них коротки, - процедил Ленька.
        - А еще Мамисова отца посадили… Он…
        - Погоди, дай я расскажу, - перебил Сашку Серега. - Я сам слышал, как агроном говорил.
        - Да рассказывай. Не все равно?..
        - Не, я лучше знаю!.. Агроном из хмелевского совхоза ехал и говорил на перевозе, что в Старой Руссе лыжи к зиме привезли в магазин. Стали их разгружать с машины, а Эдиков отец подошел да две пары и своровал. Взял и пошел - среди белого дня украл. Спрятать небось хотел, но его тут же и поймали. А как поймали, он и признался. Теперь судить будут.
        - Подумать только! - Сашка замотал головой. - На тыщах сидел, а на лыжи позарился. Сраму-то сколько!
        А жена его с Эдиком, как случилось это, сразу же из деревни уехали…
        Было уже поздно. Ребята поднялись с нагретого за день песка. Мать давно кричала Леньку, но он не отзывался - уж очень интересные были новости.
        - Ладно, а про Эрмитаж я вам все равно докажу, - сказал на прощанье Ленька.
        Ребята побежали по домам.

* * *
        Ленька решил обратиться за помощью к учителю Василию Григорьевичу. Надо же было доказать, что на самом деле существуют и серебряный гроб, и тысячепудовая чаша! После обеда он отправился в Мануйлово.
        Он уже подходил к ракитнику, разросшемуся перед селом, когда навстречу ему из кустов вышли Егор Зыков, комсомольский секретарь, и Васек Грачев, которого только что приняли в комсомол.
        Егор был инвалидом - еще в детстве затянуло его в конную молотилку, повредило ногу и руку. Тяжелой работой он заниматься не мог и выбрал себе посильное дело - ухаживать за лошадьми. Но физический недостаток не мешал ему оставаться подвижным и жизнерадостным парнем. С худощавого лица Егора никогда не сходила веселая улыбка.
        Васек Грачев был старше Леньки года на два. До робости застенчив, лицом нежный, как девушка. Загар не приставал к нему совершенно. Огромные пытливые глаза синели цветом васильков.
        - Ты куда это, атаман, пылишь? - останавливая Леньку, спросил Егор.
        - В школу, к Василию Григорьевичу.
        - Чего, соскучился, что ли?
        - Дело есть, - уклончиво ответил Ленька.
        - А что, Васек, может, нам тоже сперва до Василия Григорьевича податься? Посоветуемся…
        Учитель Василий Григорьевич Мухарев был дома. Поджав под себя ногу, он сидел на лавке около распахнутого окна и так был увлечен книгой, что не заметил вошедших. В светлой полосатой рубахе, в стареньких тапочках на босу ногу, он казался совсем нестрогим и непохожим на учителя. Был он постарше Егора - лет двадцати четырех, в кости широкий, роста повыше среднего, и потому Егор казался рядом с ним мальчиком. Волосы Василий Григорьевич носил бобриком - впереди над широким лбом они топорщились щеткой, а сзади были пострижены совсем коротко.
        Дверь в избу стояла открытой. Егор постучал батожком о косяк и больше для приличия спросил:
        - Войти-то можно, Василь Григорьевич?
        Учитель повернулся к вошедшим.
        - Входите, раз уж зашли! Э, да здесь целая комиссия! И Голиков! Давно я тебя не видал. Ну-ка покажись, какой ты стал… Ничего! Загорел, поправился. А когда же расти будешь? Все такой же, меньше всех в классе… Ну, садитесь, рассказывайте, зачем пожаловали.
        Ленька рассчитывал поговорить с учителем с глазу на глаз и растерялся, но Егор начал первый.
        - Нагоняй мне, Василь Григорьевич, дали. В Полу вызывали. За плохую работу с детьми. Так и сказали: немедленно принимай меры, не то взыщем. Мы с Васьком в Лукино шли, встретили Леньку, он сказал - к тебе идет, и мы тоже заворотили, посоветоваться надо.
        - Так вы поврозь, значит? У тебя, Голиков, что - свое дело есть?
        - Да нет… - неохотно протянул Ленька. - Я в другой раз лучше…
        Но волей-неволей пришлось ему выложить все, с чем он пришел. Начал он издалека. Рассказал о том, как ездил с отцом в Ленинград, как побывал в Эрмитаже, что видел там и как хотел рассказать обо всем ребятам.
        - Ну и что же? - спросил Василий Григорьевич. - Очень хорошо!
        - Да, хорошо… - протянул Ленька. - Ребята меня на смех подняли, не верят. Говорят, не может быть серебряный гроб.
        - Подожди, подожди, какой гроб?
        Ленька рассказал об усыпальнице Александра Невского, стоявшей в Эрмитаже.
        - Правильно, - подтвердил учитель. - Я сам видел, когда там был.
        Ленька оживился.
        - А может быть, кувшин тоже видели? Он внизу стоит - тысячу пудов весит…
        - Кувшин? - задумался учитель. - Нет, кувшина что-то не припомню.
        - Да как же, везли его на ста лошадях! Из Сибири-то!..
        - Кувшин?.. - повторил Василий Григорьевич, ероша свой бобрик. - А! Это, наверное, не кувшин, а чаша из яшмы? Правильно, тоже помню.
        - Ну вот, - облегченно вздохнул Ленька. - А мне не поверили. Я даже честное пионерское дал… Василий Григорьевич, где бы мне про Александра Невского почитать и про серебряный гроб? Я бы им тогда доказал.
        Васек с Егором не вмешивались в разговор, но слушали внимательно. Под конец Васек шепнул Егору:
        - Вот бы на сборе поставить! Про Ленькину поездку и про Александра Невского!
        - Правильно! - громко воскликнул Егор. Он вскочил с лавки и зашагал, прихрамывая, по избе. - Правильно, устроим костер на речке. Вот это я понимаю!.. Молодец, Васек! Как, Василь Григорьевич, одобряешь? Ты только Леониду подсоби. Ох и сбор проведем!
        - Что ж, идея хорошая, - согласился Василий Григорьевич.
        Учитель подошел к книжной полке.
        - Вот тебе учебник истории, а вот «Путеводитель по Эрмитажу». Пойдет?..
        Дома Ленька тотчас же уселся за книжки. Начал он с «Путеводителя» - пухлой розоватой книжечки. Ленька листал страницу за страницей, но вначале шли бесконечные списки картин, экспонатов, мелькали номера залов. Леньке стало скучно оттого, что многое здесь было непонятным.
        Но во второй половине книжки стали попадаться знакомые названия. Ленька стал листать «Путеводитель» с большим интересом. «Ага! Вот и про кувшин! Так и есть - чаша! А они не верили! Тут даже написано, где ее делали… „Яшмовая чаша сделана на Колыванской шлифовальной фабрике. В поперечнике 7 аршин, высота с пьедесталом 3 аршина 10 вершков, а вес более 1200 пудов“.
        - Слышь, мама, я еще меньше сказал про кувшин-то! Иди, я тебе прочитаю!
        Мать подошла к столу и, подперев рукой подбородок, стала слушать.
        - «Чаша обтачивалась на фабрике два года и в феврале 1843 года была отправлена в Петербург, куда и доставлена в августе. До реки Чусовой - две тысячи верст - везли ее лошадьми, запрягая одновременно сто двадцать - сто шестьдесят лошадей». Вот дело-то какое! Сто шестьдесят лошадей везли, а мне и ста не поверили! - Ленька подскочил в восторге и замахал над головой книжкой. - А вот и про гроб! Так и есть, как говорил? Что?! А то - бабушкины сказки!.. Слушай: «Гробница Александра Невского из чистого серебра, весом 90 пудов. На усыпальнице изображена битва на Чудском озере»… «Изображена битва на Чудском озере… Весом девяносто пудов…» - повторял Ленька, не обращая внимания на то, что получалась у него несуразица - будто девяносто пудов весила не то сама битва, не то озеро.
        Ленька сломя голову выскочил на улицу и с «Путеводителем» в руке побежал вдоль деревни туда, где жили рядом Серега и Сашка. Сейчас он докажет! Будут в другой раз спорить!
        Но вдруг Ленька резко остановился, будто со всего разбега ткнулся в забор. По тропинке от перевоза, поднимаясь в гору, навстречу ему шел Гришка Мартынов - коновод воронцовских ребят. Шел спокойно, не торопясь, словно это была его деревня. В тот раз они сколько думали, как проскочить через Воронцово, бежали - дух захватывало, а этот хоть бы что!..
        Ленька с ходу решил принимать бой, драться одному, пока не подоспеет подмога. Он уже заложил пальцы в рот, набрал в грудь воздуху, чтобы свистнуть, дать сигнал боевой тревоги, но вовремя остановился. Следом за Гришкой, немного приотстав, поднимался из-за кручи Васек Грачев. Увидев Леньку, он издали улыбнулся, а Гришка только взглянул исподлобья.
        - А мы к тебе идем. Едва его уговорил. - Васек кивнул на Мартынова. - Насчет костра надо поговорить. Я думаю, так сделаем… Пойдем присядем.
        Васек начал излагать свой план. И по мере того как он говорил, у Леньки все больше пропадала охота возражать против совместного сбора с воронцовскими пионерами. На сборе Ленька должен был рассказать про свою поездку и про Александра Невского. Оказывается, мануйловский киномеханик привез из района кинокартину «Александр Невский». Как раз будет кстати. Обязательно надо ее посмотреть всем ребятам.
        А в это время Сашка, Серега и Ягодай собрались к Леньке. Выйдя из-за поворота, они увидели невероятную картину: посреди улицы стоял Ленька и мирно разговаривал с лютым своим врагом - Гришкой Мартыновым.
        - Вот те на! - только и сказал Сашка.
        - За такое дело по шее бы Леньке надавать, - мрачно высказался Серега.
        - Давайте пойдем по улице и будто невзначай встретимся. Посмотрим, что будет, - предложил миролюбивый Сашка.
        Все трое неторопливо пошли вдоль улицы. Гришка, заметив их, поднялся с земли и незаметно повел глазами по сторонам: куда в случае чего подаваться. Но Ленька, к их удивлению, ничуть не смутился. Он радостно замахал книжкой и закричал:
        - Смотрите! Теперь-то я вам докажу! Здесь все написано! - Он повернулся к Гришке: - Я им говорю - у Александра Невского гроб из серебра - сам видел! А они не верят…
        - Когда же вы подружиться успели? Воевать, значит, кончили? - с подковыркой спросил Серега.
        - А чего нам делить-то? - ответил Ленька. - Про пионерский сбор говорим… А про кувшин здесь тоже написано. Глядите!
        Приятели склонились над книжкой. Васек, договорившись о сборе, ушел, а ребята еще долго сидели, рассматривая картинки. Перелистав все до последней страницы, пошли провожать Гришку. Остановились на пригорке, откуда хорошо была видна воронцовская улица. Гришка, помявшись, вдруг сказал:
        - А силки-то мы свои нашли. В одном даже птица была. Дохлая…
        - Ну вот! А на нас говорили!
        - Вы на нас тоже зря думали - про крючки.
        - Точно, зря…
        - Ладно, чего теперь вспоминать…
        Ребята распрощались с Гришкой и вперегонки побежали назад.
        У костра
        Несмотря на свою внешнюю робость, Васек оказался настойчивым парнем. В тот же день он зашел к Егору на колхозный двор, рассказал, как идет подготовка к сбору, и убедил секретаря в том, что перед сбором надо обязательно показать ребятам картину «Александр Невский». Егор, хоть и не без труда, уломал механика, и тот согласился «прокрутить кино» для пионеров бесплатно.
        На другой день в школу набилось полным-полно детворы. Занавесили окна, расселись - кто на партах, а кто и просто на полу. В классе стало темно, затрещал аппарат. На мерцающем экране появились знакомые псковские пейзажи, древний Новгород, князь Александр Невский со своей дружиной. Затаив дыхание следили ребята за битвой на Чудском озере, с ненавистью глядели на псов-рыцарей. В классе было душно и жарко, а на экране мела пурга, дружинники мерзли, ожидая сигнала атаки.
        Восторженными криками, улюлюканьем, свистом встретили ребята бегство псов-рыцарей. Механик Степан даже выключил аппарат и пригрозил, что, если не утихнут, дальше показывать не будет…
        Раскрасневшиеся от духоты ребята высыпали после сеанса на улицу, залитую ярким солнечным светом. К перевозу шли вместе - лукинские и воронцовские. Всю дорогу спорили, настоящие ли доспехи были у псов-рыцарей и по правде ли их били оглоблей по головам. Незаметно дошли до деревни.
        - Смотрите не опаздывайте, - предупредили воронцовские. - Как гудок загудит, так и выходите.
        Гудок извещал о конце работы на фанерном заводе. Завод стоял на Ловати, километрах в восьми, но в тихую погоду на берегу реки Полы его было хорошо слышно.
        Как медленно ползло в этот день время! Ягодай то и дело выбегал из избы и прислушивался.
        - Может, гудок испортился? - приставал он к брату.
        Толька, одетый по-праздничному, в новой рубахе, с красным галстуком, делал вид, что его это не волнует. Но наконец он, не выдержав томительного ожидания, побежал к друзьям.
        Нашел он их на берегу речки, где они старательно оттирали песком заскорузлые пятки.
        Пришел Васек, тоже в пионерском галстуке. Из школы он принес пионерское знамя.
        - Ну, готовы? - спросил он.
        - Мы давно готовы, да вот гудок…
        И в этот момент издалека донесся густой низкий басок, который постепенно окреп и перешел на высокую ноту. На этой ноте гудок задержался, будто птицей недвижно парил над землей, потом снова опустился до низкого баска и замер так же неожиданно, как и возник.
        Все засуетились. Сашка Гуслин, как самый высокий, встал впереди, со знаменем, а Леньке пришлось идти почти в самом конце, вместе с девчатами.
        Когда лукинские пионеры пришли со знаменем к месту сбора, из-за кустов вдруг раздалась веселая барабанная дробь. Казалось, невидимый барабан так и выговаривает: «Старый барабанщик, старый барабанщик…» Поднявшись на пригорок, поросший клевером, пионеры увидели, что вместо барабана воронцовские ребята приспособили кусок фанеры. Они повесили его, как качели, на шею барабанщику, и получилось здорово.
        Близился вечер. Вытянулись и легли на воду тени деревьев. Даже легонький ветерок, рябивший речку, и тот утих. Ребята набрали сухих веток, и вскоре на берегу Полы загорелся яркий костер. Солнце спустилось к самому лесу.
        С каждой минутой, приближающей начало сбора, Ленька все больше робел. Казалось, чего тут: ребята все свои, знакомые, а все же робость холодком проникала куда-то внутрь и забиралась под коленки. Наконец все расселись, и Васек сказал:
        - Слово предоставляется Лене Голикову.
        - Александр Невский был новгородский князь, - произнес Ленька первую фразу и умолк. Пауза длилась так долго, что кто-то из девчонок прыснул.
        - Он жил в Новгороде… - Ленька никак не мог собраться с мыслями.
        - Про псов-рыцарей расскажи, - шепотом подсказал ему Сашка.
        - Александр Невский защищал родину и разбил псов-рыцарей на льду Чудского озера…
        Дальше пошло лучше. Ленька начал рассказывать, как враги напали на нашу землю, как собрал Александр Невский дружину и выступил в поход. Особенно внимательно стали слушать Леньку тогда, когда он начал рассказывать о своей поездке в Ленинград, о том, что видел сам, о серебряной гробнице, стоящей в Эрмитаже.
        Когда Ленька рассказывал обо всем этом, к костру подошел дед Арсентий, воронцовский конюх. Шел он половить на зорьке окуньков и завернул к костру.
        - Здравствуй, честная компания! - приветливо воскликнул старик, но, заметив, что Ленька что-то говорит, а ребята слушают, торопливо прикрыл ладонью рот и замолчал, внимательно прислушиваясь.
        Ленька кончил, и наступило молчание.
        - Может, у кого вопросы есть? - громко спросил Васек. Вопросов не было. Васек виновато улыбнулся. Первый раз в жизни проводил он пионерский сбор, и вот на тебе! - затеяли разговор, разожгли костер, а говорить уже не о чем.
        Дед Арсентий потянулся к костру за огоньком, взял горевшую с одного конца ветку и, склонив голову набок, чтобы не подпалить бороду, закурил.
        - А в наше время разве так было? - обратился он к Ваську. - В Питер съездил, запросто в царский дворец пошел - это Шурки-то плотовщика сын! Раньше такого во сне не приснилось бы! Как мы мучились - не приведи бог! Сейчас еще тоска берет, как вспомнишь…
        - Расскажите, Арсентий Петрович! А то они думают, что всем испокон веков так хорошо жилось! - Васек кивнул головой на сидящих вокруг костра ребят.
        - Да какой из меня рассказчик! - отмахнулся дед Арсентий. - Разве про то, как плоты гоняли, сказать? Мученье одно…
        - Про ребят, дядя Арсентий, как прутья мяли! - попросил кто-то из воронцовских, очевидно, слыхавший прежде рассказы конюха.
        У вожатого появилась надежда, что сбор, может быть, и не сорвется. Ему все казалось, что получается не так, как нужно.
        - Арсентий Петрович, - обратился он к старику, - расскажите, пожалуйста. У нас сегодня пионерский сбор здесь…
        - Ну, коли сбор, надо рассказать… Только рыбная ловля моя пропадет. Скоро самый клев начнется. Да ладно уж!..
        Деду Арсентию, видимо, было приятно, что все его так просят. Он откашлялся, подвинулся ближе к костру.
        - Плоты здесь с незапамятных времен сплавляли, - начал он. - Ну и я, как маленько подрос, тоже на сплав пошел. Мать упросила приказчика: «Возьми, - говорит, - за-ради бога сынка прутомятом - прутки мять». За то, конечно, яичек приказчику отнесла, молочка крынку. Без того нельзя было: он вроде как одолжение делал. А мне тогда десятый годок пошел. Мать меня жалела: у соседей-то с восьми лет ребятишки прутья мяли. Был я вот таким, не больше. - Дед Арсентий указал на Ягодая.
        Валька заерзал, ребята засмеялись. Васек строго посмотрел на них, и вновь стало тихо.
        - Я вам про прутомятов говорю, а может, вы и не знаете, зачем прутья мнут?.. Чистым прутом, будь то березовый или еловый, плота не свяжешь. Он нужен мягкий, как пеньковый жгут. Вот его и мнут, как говорится. На самом-то деле его не мнут, а крутят. Зажмут комель в стоячок такой, а с другого конца крутят, в штопор сворачивают. Без привычки за день и полсотни таких прутов не сделаешь. А задание было - триста пятьдесят! Выполнил задание - домой ступай, не выполнил - работай дотемна. Бывало, до кровяных мозолей крутили. Рук не поднимешь. И за все это рубль десять копеек в неделю платили. Домой придешь, мать глядит на тебя и плачет… Вот что значит прутомятом работать!..
        Еще вначале, как только начало смеркаться, дед Арсентий вытащил из своего ведерка несколько картофелин и бросил их к костру - не на угли, а в горячую золу, чтобы не подгорели. Но на всех картошки было мало.
        - Катенька, - позвал старик внучку, - подь-ка, касатушка, на огород, подрой картошечки в полведерник. Да хлебца у матери спроси, сольцы возьми. Вишь, ребятки оголодали.
        Катя позвала еще двух девчат, и они втроем побежали в деревню. Скоро девочки возвратились с полным ведром картошки, только что нарытой, влажно-желтой. В руках у Кати было полкаравая черного душистого хлеба и деревянная солоница, наполненная крупной солью.
        Подбросили в костер веток. Пламя вспыхнуло и выхватило из темноты часть берега, стволы деревьев, ракитник. Вскоре картошка поспела. Каждому досталось по две картофелины, а кто был поближе к огню, тому и по три. Обжигая пальцы, ребята впивались в них зубами.
        Давно уже село солнце, в темном небе замерцали яркие звезды, а ребята все сидели у костра и не замечали, как бежит время.
        Рыболовы
        В воскресный день Ленька уговорил мать пойти с ним на рыбалку. Ближе к полудню Екатерина Алексеевна управилась с печкой, наказала старшей дочери Вале накормить отца, а сама с Ленькой и Лидой собралась на речку.
        - Бредец-то зашил? - спросила она, повязывая голову платочком.
        - Конечно, зашил! И мотню, и крылья - все заштопал. Бредец как новенький!
        - Ну то-то же! А я думала: может, опять поленился, как прошлым летом…
        Леньке крепко запомнилась прошлогодняя неудача: пошли ловить рыбу, а дыру в мотне не заметили. Стали тащить - рыба вся и ушла. Такая была досада, чуть не до слез. Про этот случай мать и напомнила. Но теперь Ленька был ученый.
        Он взвалил на плечи аккуратно свернутый просушенный бредень. Палки-холудцы торчали из него в обе стороны. Шершавая сеть приятно пахла смолой и тиной. От одного этого запаха поднимается настроение и хочется быстрее лезть в воду.
        По дороге мать несколько раз пыталась отобрать у Леньки бредень, но он упрямо мотал головой и, жалеючи мать, говорил, что ему совсем не тяжело.
        Лида семенила сзади. Ее взяли, чтобы таскать за рыболовами вещи, а если поймают, то и рыбу, но в улов Екатерина Алексеевна не особенно верила. Ей просто хотелось побыть на речке, отдохнуть, провести свободное время с детьми.
        Мать предусмотрительно надела на себя что не жалко и прямо в одежде полезла в воду. Ленька шел ближе к берегу, изо всех сил старался натягивать сеть и, главное, следил, чтобы нижняя часть бредня, увешанная свинцовыми грузилами, шла ровно по песчаному дну. Рыба чаще всего уходит под низ: чуть приподнял бредень - ее уж нет.
        Первый заброд был неудачный: в мотне трепетало лишь несколько серебристых уклеек и желтоглазых плотвичек. Но после этого, обойдя корягу, чтобы не порвать бредень, Ленька вдруг крикнул:
        - Подсекай, мама, подсекай! Поднимай выше!
        И действительно, только показались над водой края бредня, как внутри его что-то завозилось, сеть повело из стороны в сторону, будто вцепилась в нее разыгравшаяся собака. Екатерина Алексеевна с Ленькой поспешили к берегу.
        - Дальше, дальше оттаскивай! - кричал Ленька, напрягая силы, чтобы вытянуть бредень на песчаную отмель.
        В мотне, представлявшей собой длинный мешок посредине бредня, мелькнуло серое тело щуки. Рыбина подпрыгивала вверх вместе с сетью, а Ленька с матерью оттаскивали бредень как можно дальше, и потоки воды стекали по песку обратно в речку.
        Теперь щука была видна вся: толстая, с темной спиной, серыми в яблоках боками и плоским утиным носом. Лида завизжала от радости, а Ленька бросился на щуку, прижал ее к песку своим телом.
        - Врешь!.. Теперь не уйдешь!.. Давай, Лидуха, мешок!
        Изловчившись, Ленька ухватил щуку за жабры, высвободил ее из сети и торжествующе поднял. Она была Леньке по пояс - килограммов на пять.
        - Слыхала, мама, как она торкнулась? В это время ее и поднимать надо, пока она не поняла, что попалась. Не то бредец порвет или выпрыгнет. Они знаешь как прыгают!.. Давай мешок!
        Лида подставила мешок, держа его обеими руками, чтобы Ленька не пронес мимо. Затихшая было щука снова неистово забилась в мешке.
        - Гляди, чтоб не укусила, - наставительно сказал Ленька и снова взялся за холудец.
        Рыбалка была на диво удачная. Часа через два в мешке лежало уже пять щук. Правда, не таких больших, как первая, но Лида уже с трудом волочила мешок. Леньке хотелось ловить еще и еще, без конца, но ушли они уже далеко, за воронцовскую луку, и пора было возвращаться домой.
        Ленька с матерью скатали бредень. Теперь он стал куда тяжелее. К тому же щук пришлось тоже замотать в сеть: Лиде не под силу было тащить рыбу.
        Они шли берегом и несли бредень вдвоем. У Леньки вскоре начала затекать рука. На счастье, не прошли они и километра, как их нагнала лодка, поднимавшаяся вверх по реке. На носу лодки был железный козырек, похожий на жаровню: рыбаки ездили в ночь с острогой.
        - Как улов, тетя Катя? - спросил парень, сидевший на веслах.
        - Не без рыбки идем! - ответила Екатерина Алексеевна. - Не знаю, где и учился мой Ленька. Он у нас нынче командовал… А вы как? Вижу, тоже не пустые!
        - У нас сегодня улов особенный: щуку поймали с крыльями!
        - Будет уж вам! - отмахнулась Екатерина Алексеевна. - Толком говорите!
        Но Ленька действительно приметил темно-коричневое крыло в черных пятнах, свисавшее с лодки. Лодка подошла к берегу, и он увидел на дне плоскодонки голову большущей щуки, а над ее широкой, как бревно, спиной были распластаны птичьи крылья.
        «Что за диво! - подумал про себя Ленька. Он не верил своим глазам. - Сказать ребятам - опять на смех поднимут. А щука и впрямь с крыльями!»
        Рыбаки предложили подвезти их до Лукина. Положив свой бредень на оба борта лодки, Екатерина Алексеевна с ребятами перебралась в плоскодонку. Ленька все не сводил глаз с диковинной щуки и прислушивался к рассказу одного из рыбаков. Оказывается, пошли они острожить рыбу, разожгли на носу смолье, взяли острогой несколько рыбешек и вдруг видят: стоит в кустах под берегом какое-то чудище. Щука не щука - по виду рыба, но с крыльями. Стоит, не шелохнется.
        - Что за напасть, думаю, - рассказывал тот, что сидел на веслах. - Может, мне это чудится? А смолье горит ярко, под воду глубоко видно - до самого дна. Она на мелководье стояла. Ну, признаюсь, по первому делу и страшновато стало. Голова щучья, и крылья раскинуты, а от них по дну тень лежит… Э, думаю, была не была! Как шарахну острогой! Чую, попал, а не трепещется. По воде круги пошли, не видать, что там делается. Тяну - тяжело что-то. Кое-как вытащил, а это вон что!..
        Рыбак откинул ногой мелкую рыбу, и под ней обнаружилась мертвая птица с хищным клювом, глубоко вонзившая когти в щучью спину.
        - Вишь, дело-то как получилось. Коршун, видать, налетел на добычу, да и завязил когти. Ни туда ни сюда: добыча не по нем оказалась. А щука тоже освободиться не может. Так и погибли оба. Да щука-то, поди, тухлая. Везем ее так, любопытства ради.
        За разговорами время прошло быстро. Проплыли воронцовскую луку, и за поворотом реки в зелени показались крыши их деревни.
        Ленька вытащил из сети мешок с рыбой, взвалил его на плечи, свободной рукой ухватился за бредень и вместе с матерью начал подниматься по круче наверх. Здесь, в деревне, он уже ни за что не хотел расставаться со своим уловом.
        Отец был дома и сидел возле крыльца на скамейке.
        - Папа, гляди, каких мы щук натаскали! - еще издали закричал Ленька.
        Он поставил бредень к плетню и раскрыл перед отцом мешок с рыбой.
        - Гляди какая! А эта еще больше, самая первая, вся в яблоках, как хмелевский жеребец, серая!
        - Молодцы! - похвалил отец. - Значит, уху будем варить. Первый кусок рыболовам.
        Тут в разговор вмешалась мать.
        - Ему, Саша, другое требуется, он перемет спит и видит. Может, и правда купить? Ты погляди, какой он у нас рыбак умелый! Мне и невдомек было, когда бредец подымать, когда опускать. А он знай командует. Не удумаю я, где это он всему учится!..
        - Коли рыбу научился ловить, можно и на расходы пойти, - ответил отец. - Со вчерашней получки не грех и раскошелиться…
        На другой день чуть свет Ленька был уже в Мануйлове. Он выбрал в магазине перемет, отдал деньги и не чуя под собой ног помчался к перевозу.
        Дома Ленька решил тотчас же приготовить приманку для рыбы. Он выпросил у матери белой муки, масла, как советовали ему опытные рыболовы, и принялся катать орешки из круто замешенного теста. Даже своим закадычным друзьям - Сереге и Сашке - он решил пока не говорить ни слова, чтобы сразу удивить их невероятным уловом. А в том, что улов будет огромным, Ленька не сомневался: сто семьдесят крючков - не шутка!
        За делами Ленька чуть не забыл, что отец наказал ему обязательно прийти в Парфино по неотложному делу. Но все же он сначала поставил перемет и только после этого побежал к отцу. По дороге хотел заскочить к Сашке - пусть присмотрит за переметом, но передумал. Лучше сделать все одному.
        Оказалось, что отец должен был получить спецовку и сапоги, полагавшиеся ему на сплаве, и хотел, чтобы Ленька отнес их домой. Но кладовщика на складе не было, пришлось ждать, а там еще отец задержался… Ленька сидел как на иголках. Так всегда бывает, когда очень торопишься! Хорошо еще, удалось подъехать обратно на попутной машине. И все же Ленька отсутствовал несколько часов.
        Мать встретила Леньку в полутемных сенях.
        - Ты где запропал? - спросила она. - Тут рыбаки плыли, кричали: «Чей перемет стоит?! Рыба, - говорят, - уходит, а хозяина нет!»
        У Леньки захолонуло сердце. Так он и знал! Что-нибудь случится. Утащит какая-нибудь рыбина перемет - что тогда делать? Не помня себя, кинулся он к речке, вскочил в ботик и* поплыл к перемету.
        На первых крючках ничего не было, но кое-где наживка оказалась съеденной. Ленька взялся рукой за бечеву и тут же почувствовал: где-то, может быть, на другом конце перемета, попалась крупная рыба, а возможно, и не одна. Мокрая и скользкая бечева вздрагивала, напрягалась, слабела и вновь натягивалась струной, так туго, что становилось страшно: вот-вот оборвется. Леньку охватил азарт. Один за другим перебирал он крючки, снял трех-четырех язиков, небольшого голавлика и все больше огорчался тем, что на многих крючках рыба поела насадку, а иные крючки были оторваны вместе с поводками.
        - Сорвалась! - досадливо бормотал Ленька. - Еще сорвалась… Эх, надо было Сашке наказать!.. Опять сорвалась…
        Но вот в коричневой воде он заприметил что-то большое, плоское. «Лещ!» - определил Ленька. Лещ был громадный, широкий, с решето, и не серебристый, а темного цвета, как побуревшая на крышах щепа - видно, старый. На крючке он висел спокойно, лениво шевеля плавниками, то и дело открывая рот, похожий на круглую гармошку.
        Одному управляться с переметом было очень неудобно. Течение тянуло ботик в сторону, приходилось одной рукой держаться за бечеву, а другой вытаскивать рыбу. Такого леща лучше всего было бы ухватить за жабры и перекинуть в лодку, но одной рукой дотянуться до него было трудновато. Лещ вел себя смирно, и Ленька, долго не раздумывая, приподнял его на поводке. Он невольно залюбовался громадной рыбиной. Это будет потяжелей вчерашней щуки! Чешуя - каждая с ноготь - черепицей покрывала широченные бока леща-великана. Замирая от радости, Ленька с трудом вытащил его из воды. Перехватив поводок, он наполовину поднял леща над бортом; но в это время рыба вдруг изогнулась, с силой ударила хвостом и шлепнулась в воду. Произошло это в мгновенье ока. Ленька увидел, как лещ некоторое время плыл боком на поверхности воды. Он тяжело открывал рот, будто переводя дыхание. Ленька засуетился, бросил перемет, схватил весло, подплыл, протянул руку, коснулся рыбьего бока… и только тогда лещ вильнул хвостом и исчез. От досады Ленька чуть не заплакал. А все из-за того, что хотел похвастать! «Позвал бы Сашку или Серегу, тогда бы
ему не уйти!» - думал Ленька, идя к берегу, чтобы снова взять бечеву перемета.
        Теперь Ленька вел себя осторожнее. На берегу он увидел Вальку и окликнул его:
        - Ягодай, плывем за рыбой. Помоги мне…
        Валька, польщенный такой просьбой, залез в ботик. Ленька лег грудью на нос лодки и, перебирая руками бечеву перемета, поплыл через речку. Несомненно, на перемете была еще какая-то крупная добыча. Бечева, перекинутая с берега на берег, продолжала вздрагивать и натягиваться. Ягодай сидел на дне лодки, вцепившись в борта, и следил за Ленькой.
        Ближе к мануйловскому берегу ребята увидели в воде соминую голову и туловище, похожее на затонувшую корягу.
        - Держи бечеву! - скомандовал Ленька.
        Обеими фуками Ягодай вцепился в перемет, а Ленька стал осторожно подбираться к рыбе. Сом был измотан, обессилел и довольно спокойно позволил ухватить себя за жабры. Ленька с трудом втащил его в лодку.
        Усатый, с толстыми, как у теленка, губами, он лежал на дне ботика и сонно глядел на ребят зелено-коричневыми глазами в черную крапинку.
        Вальке сначала было не по себе от такого близкого соседства с сомом: что, если тяпнет?.. Но потом он осмелел и даже потянул его за ус.
        - Ловко мы его ухватили! - сказал он. - А усы-то как проволочные!.. Ребята не поверят, что я тоже сома ловил. Ведь правда, мы вместе ловили?..
        Ленька смотал перемет и направил лодку к своему берегу. При всех огорчениях и неудачах, он все же был доволен.
        С большими предосторожностями, крепко ухватив сома за жабры, Ленька вытащил его из лодки. Он с трудом держал сома на весу, обеими руками старался поднять как можно выше, и все же хвост только чуть поднимался над землей. Ягодай вызвался тащить остальную рыбу и перемет, но внезапно куда-то исчез. Ленька думал, как выйти из положения. Он уже собрался выломать лозину, нанизать на прут рыбу, как на кукан, и тащить одному. Боязно было только выпускать сома: рванется, как тот лещ, и поминай как звали!
        Пока Ленька раздумывал, как ему быть, наверху раздались ребячьи голоса. Валька успел известить всех о Ленькиной удаче. При этом он не забыл, конечно, сказать о своем участии в рыбной ловле. Теперь ребята вприпрыжку мчались посмотреть своими глазами на сома, который, по словам Вальки, «едва уместился в лодке».
        Вдоволь налюбовавшись рыбиной, ребята отнесли ее к Леньке домой.
        - А вообще-то это не годится - тайком сомов ловить, - с упреком сказал Сашка.
        Ленька и сам чувствовал вину перед товарищами, его терзали угрызения совести. Поэтому он сказал:
        - Пусть перемет будет общий! А к зиме чухмарь сделаем, будем рыбу глушить.
        Глушить чухмарем рыбу было самым любимым занятием ребят в зимнее время. Конечно, не всю зиму, а вначале, когда лед еще совсем прозрачный и не особенно толстый. Иной раз, если лед чистый, можно глушить до самого января.
        А чухмарь - это такой молоток, на пуд или полтора весом. Делают его из елового комля. Все ветки обрубают, оставляют только одну, покрепче; она служит рукояткой деревянного молота. Глушить, конечно, лучше всего ночью. Нужно из старых сосновых пней набрать смолье, просушить его, чтобы ярче горело, - и на речку. А там на отмелях через лед видно все как на ладони. Один или двое идут впереди, светят, а третий с чухмарем сзади. Идут, будто по стеклу. Только заметишь, что подо льдом рыба стоит на отмели, тут по этому месту и бей чухмарем со всего размаху. Хорошо ударишь по льду - получается выстрел, будто из пушки. От этого рыба сразу глохнет, перевертывается вверх брюхом и лежит, не шелохнется; иная только ртом шевелит, будто пьет воду. Тут уж не теряй времени - руби во льду прорубь и за жабры ее. А промедлишь - «отопьется» рыба и уплывет. Ребята были уверены: потому рыба и ртом шевелит, что пьет.
        Обсудив все свои дела, ребята разошлись по домам. Лида и Валя уже спали. Ленька, усевшись за стол, стал рассказывать матери о событиях дня, уплетая приготовленного на ужин жареного сома. Поведал он матери и о своих неудачах, про конфуз, случившийся с ним, когда он хотел один, без ребят, наловить кучу рыбы…
        Екатерина Алексеевна припомнила по этому поводу старую быль: как призвал отец своих сыновей и каждому приказал переломить веник. Бились они, бились - ничего у них не вышло. Тут отец развязал веник, и тогда сыновья легко поломали все прутики.
        - Так-то вот и люди, что прутики, - заключила мать. - Врозь любой их осилит, а соберутся вместе - никто им не страшен. И какое ни возьми дело, если сообща делать, всегда удача будет…
        Ленька уже едва слышал наставления матери. Он начал клевать носом, глаза его слипались, и, едва добравшись до постели, он мгновенно уснул.
        Война
        С того лета, когда Ленька ездил с отцом в Ленинград, прошло два года. Ребята за это время заметно вытянулись, повзрослели. Повзрослел малость и Ленька. Он окреп, раздался в плечах, но роста остался почти такого же, как был.
        В последнее время Ленькин отец стал прихварывать, жаловался на ревматизм. Ноги у него распухали, нестерпимо болели в суставах, и мать каждый вечер натирала их густой маслянистой жидкостью, пахнущей дегтем и нашатырным спиртом.
        - Вот что, Леонид, - сказал как-то отец после особо тяжелого приступа. - Надо тебе семье помогать. Чую я, что плох становлюсь…
        И весной, как только закончились занятия в школе, Ленька пошел работать на сплав. Его определили учеником на элеватор - машину, которая грузила дрова на баржи.
        Уже две недели вместе с отцом Ленька ходил спозаранку на запань, после обеда прибегал домой, а иной раз оставался ночевать в общежитии. Приближался день первой получки. Как ждал Ленька этого дня!
        Но в субботу денег не дали, сказали - кассир не приехал. Пообещали с утра в воскресенье. Пришлось Леньке заночевать в Парфине. А утром он держал в руках первые, своим трудом заработанные деньги.
        Ему хотелось добраться домой как можно быстрее, чтобы поделиться своей радостью со всеми. Знакомой тропкой он миновал Желтые пески, поросшие молодыми сосенками, и вышел к деревне на Сухую ниву. Солнце поднялось уже высоко. Оно светило так ярко, утреннее небо было таким голубым, а жаворонок, взмывший свечой над гнездом, так заливался трелями, что Ленька невольно остановился на опушке и залюбовался картиной летнего утра. Ему было так хорошо, что казалось, будто не в небе, а у него внутри радостно поет и щебечет жаворонок.
        Он вихрем ворвался в дом, бросился к матери:
        - Держи, мама! Во сколько заработал! На - до единой копеечки!.. Только сегодня дали.
        Ленька справился наконец с булавкой, отстегнул ее и выложил перед матерью весь свой первый заработок.
        За столом Ленька болтал без умолку. А мать то подливала ему молока, то подкладывала гречневую кашу. Глаза Екатерины Алексеевны светились теплой радостью: вот и дождалась она, что ее Ленюшка стал помощником и первую получку, всю до копейки, принес ей. Мать гордилась своим сыном.
        За столом сидела и Ленькина сестра Лида. Она переводила глаза с брата на мать и все ждала случая напомнить брату про его обещание. Наконец, когда рот у Леньки был занят кашей и он ненадолго замолчал, Лида сказала:
        - Лень, а помнишь, что ты обещал? Леденцов купить с первой получки. Забыл небось?
        - Это я-то забыл? - возмутился Ленька. - С чего ты взяла?.. Мам, дай немного денег, - попросил он, - Лидухе леденцов куплю, ребятам орешков. Говорят, кедровые привезли. Вкусные!
        После завтрака Ленька пошел к ребятам, запрятав глубоко в карман полученные от матери деньги.
        Около гуслинской избы он громко свистнул, и Сашка тотчас же выбежал на улицу. Вдвоем они пошли за остальными. Леньку так и подмывало рассказать про получку, но не было подходящего случая, а так хвастать не хотелось. Однако, не выдержав, он все же сказал безразлично:
        - В Мануйлово кедровые орешки привезли. Сходим, что ли?
        - А деньги где взять?
        - У меня есть. Я нонче получку принес.
        Ленька покосился на приятеля, наблюдая, какое впечатление произвели эти слова.
        - Ого! Получку! Значит, с тебя причитается!
        - Ну что ж, за этим дело не станет, - солидно ответил Ленька. - Зайдем только за ребятами.
        К перевозу шли, растянувшись шеренгой через всю улицу. Один лишь Ягодай то и дело забегал вперед и влюбленными глазами смотрел на Леньку.
        Паром, загруженный телегами и машинами, только что отчалил. Но взять всех он не мог, много подвод ждало на берегу.
        - Эх, чуток опоздали, - пожалел Толька. - Теперь бы вон уж где были!
        В это время к перевозу спустилась грузовая машина. Шофер поставил грузовик на тормоза, выключил мотор и вылез из кабины.
        - Про войну, земляки, слыхали? - спросил он.
        - Про какую войну? - отозвалось несколько удивленных голосов.
        - Гитлер на нас напал. В Старой Руссе сейчас сам по радио слышал, товарищ Молотов выступал.
        - Ой, да что ж это! - растерянно воскликнула женщина, сидевшая на телеге.
        - Да не ойкай ты, баба! - остановил ее бородатый мужик. - А ты, парень, толком расскажи, что к чему.
        Все, кто был на берегу, столпились вокруг шофера. Он начал подробно рассказывать, как ехал он через Старую Руссу, как забежал перекусить и как в это время по радио стали передавать выступление товарища Молотова.
        - «Сегодня на рассвете, - говорит, - враг вероломно напал на нашу Родину»… Наши аэродромы, говорит, бомбит и города…
        - Вот гад, гнилая печень, - выругался бородатый дядька. - Выходит, надо назад заворачивать. Ваня, - подтолкнул он мальчугана, стоявшего рядом, - выводи коня. Прямым ходом в сельсовет поедем. Не до гулянок теперь.
        Бородатый помог сыну вывести лошадь, подтянул чересседельник и на ходу прыгнул в телегу.
        - Вот гад, гнилая печень! - повторил он. - Вишь что удумал! Ну, дадим мы ему жару - век будет помнить!
        Мальчики видели, как у всех помрачнели лица. Громко заголосила пожилая тетка. Ребята постояли еще немного, посмотрели, как расходится народ, и тоже двинулись на свой конец деревни.
        Здесь уже знали, что началась война. Весть эта распространилась молниеносно. Всхлипывая и утирая глаза краем платочка, пробежала по улице мать Тольки.
        - Ой лихонько мое, лихо! - причитала она. - Да что ж теперь будет?:.
        - Вот гады! - сказал Серега. - И чего лезут? Взяли бы меня на войну, я бы им показал!
        - Не возьмут, - сказал Ленька. - Самим надо ехать, далеко только. Знаешь, где эта Германия? Аж за Псковом.
        На другой день с утра Ленька снова ушел на запань. На сплаве только и говорили, что о войне. Едва дождавшись конца работы, Ленька побежал домой. На сердце было тревожно.
        Близился вечер, стояла тишина, земля дышала пахучими травами. Ленька вышел на опушку леса и, удивленный, остановился. В деревне из многих труб к небу поднимался легкий прозрачный дымок. «Что это им среди лета да на ночь глядя вздумалось топить печи?» - подумал Ленька. Он не знал, что по этим дымкам можно было безошибочно определить, кто сегодня получил повестку на призыв. В этих избах хозяйки с заплаканными глазами собирали на войну кто мужа, кто сына и торопились до рассвета испечь им что-нибудь на дорогу.
        Утром чуть свет провожали мобилизованных. С котомками, с баулами переправились они через реку…
        Неделя проходила за неделей. Ленька уже давно взял расчет. Работы в запани прекратились вскоре после начала войны. На реке образовался затор, но разбирать его было некому. Бревна, громоздясь одно на другое, загородили реку на несколько километров.
        Фронт приближался: гитлеровцы подходили к Старой Руссе. По дорогам сновали машины, проходили воинские части. Наехали саперы и что-то строили на другом берегу Полы. Каждый день над деревней пролетали самолеты. Ребята задирали головы, пытаясь угадать, наши это или немецкие.
        У проходивших солдат Ленька раздобыл книжечку, где были нарисованы разные самолеты. По ней можно было узнавать их названия.
        - Это «мессер», а это наш «ястребок» - И-16, - уверенно говорил он.
        Так ли было или нет, ребята не знали. Совершенно безошибочно определяли они только «фокке-вульфов» - вражеских разведчиков с двойным фюзеляжем. Называли их «рамами». Они все чаще кружили в небе, и это тоже было одним из признаков приближения фронта.
        В один из августовских дней ребята возили с поля снопы. Хлеб сжали вовремя, но свезти на гумна все никак не удавалось: не хватало ни коней, ни рабочих рук. Ленька стоял на возу и принимал снопы, которые подавали ему остальные. Ягодай тоже был здесь; он крутился возле лошади и совал ей в рот пучки травы.
        Воз делался все выше, и наконец ребята начали утягивать его веревками и пряслом - длинной жердью, прижимавшей снопы сверху.
        - Гитлер-то к Руссе подходит, - натягивая веревку, сказал Толька. - Бойцы ехали, говорили… Прет и прет. Когда только остановят его!
        - Так он, чего доброго, и в Лукино придет, - высказал опасение Серега.
        - Не-ет, здесь ему не бывать! Разве он через Ловать сунется? - Ленька мог представить себе все, что угодно, но только не появление гитлеровцев в своей деревне. - А попробует - мы ему так наподдадим, что не обрадуется!
        - А если придут, что ты сделаешь? - встрял Ягодай.
        - Что-нибудь сделаю… - неопределенно ответил Ленька.
        Ребята съездили еще раз за снопами и отвели коня на колхозный двор; лошадь требовалась для других работ.
        После обеда Ленька обещал подсобить матери, а заодно принести чего-нибудь перекусить. Она вместе с дочерью Валей работала за Мануйловой на берегу Полы, где рыли траншеи и блиндажи.
        С узелком в руке Ленька зашагал по тропинке вдоль речки и скоро подошел к луговине, где река круто поворачивала вправо. Здесь кипела горячая работа. Саперы в расстегнутых гимнастерках, сняв ремни, размечали натянутой веревкой будущие траншеи и в нужных местах вбивали свежезатесанные колышки. Следом за саперами шла группа девчат. Они срезали лопатами дерн, обнажая буро-желтые пласты земли. А еще дальше, стоя по пояс в полуоткрытых окопах, работали женщины. Комья выкинутой наверх красноватой глины осыпались с высоких куч и приминали траву.
        Своих Ленька нашел без большого труда. Екатерина Алексеевна и Валя вылезли из траншеи, развязали узелок, разложили на платке хлеб, огурцы, поставили горшок с молоком. Руки, юбки, босые ноги у них были измазаны подсыхающей глиной.
        Мимо проходил капитан с двумя саперами.
        - Молочка не хотите ли? - предложила Екатерина Алексеевна.
        Капитан вежливо отказался. Но ему, видно, очень хотелось холодного молока. Так хотелось, что он даже сглотнул слюну.
        - Чего спасибо! Пейте, а потом благодарить будете! Молоко свежее…
        В это время высоко в небе появились самолеты.
        - Наши куда-то летят, - сказала Валя, прикрыв ладонью глаза от слепящего света.
        - Как же, наши! - насмешливо процедил Ленька. - Это «мессеры»! Гляди, какие моторы, и пузо желтое, как у гадюки.
        Капитан поднялся на кучу свежей глины и внимательно следил за самолетами. А они, развернувшись, дошли прямо на луговину, где рыли траншеи. Ленька увидел, как от одного из самолетов, оторвались две черные капли.
        - Ложись! - крикнул капитан.
        Все, кто был на лугу, вздрогнули от этого окрика и бросились на землю. В следующее мгновенье что-то ухнуло так сильно, что зазвенело в ушах. Раз за разом прогрохотало еще несколько взрывов - и наступила тишина, нарушаемая только гулом самолетов, снова заходивших на цель. Потом, опять что-то пронзительно завыло, засвистело и разразилось грохотом. Бомбы упали в кустарнике, подняв столбы песка и дыма.
        Налет кончился. Люди медленно поднимались с земли, провожая ненавидящими взглядами улетающие самолеты.
        Екатерина Алексеевна» перепуганная и бледная, выбралась из траншеи. За нею следом, отряхиваясь, вылезли Валя с Ленькой. Капитан озабоченно оглядывался по сторонам, проверяя, все ли в порядке.
        Глиняная крынка с молоком так и стояла на краю траншеи. Екатерина Алексеевна снова предложила капитану молока. Капитан с наслаждением одним духом опорожнил крынку и вытер ладонью губы.
        - Вот спасибо, мамаша!.. А как же это ты, парень, угадал, что самолеты не наши? - обратился он к Леньке.
        - Чего же здесь угадывать? У «мессеров» моторы вот так стоят, а у наших вот эдак. - Ленька на пальцах показал, как расположены моторы. - А фюзеляж прямой. Сразу видно!
        - Молодец! - Капитан засмеялся, похлопал Леньку по плечу и пошел вдоль траншей. Ленька зарделся от похвалы. Шутка ли - сам капитан молодцом назвал! Он схватил лопату и спрыгнул в траншею:
        - Ты отдохни, мам, я за тебя поработаю.
        - Что ты, Ленюшка, как же мне без дела сидеть! Пойду-ка я плесть щиты.
        Мать ушла вязать щиты из прутьев для укрепления откосов на огневых точках, а Ленька продолжал рыть траншею…
        Бой на Ловати
        Укрывшись в кустах на берегу, ребята с тревогой и боязливым любопытством следили за тем, что происходит на реке. Было их трое: Ленька, Серега и Ягодай, который увязался за старшими. Теперь он предпочел бы оказаться дома, но бежать одному по лесной дороге было еще страшнее, чем оставаться на месте.
        - Ты гляди не высовывайся, - наставлял Ленька своего младшего товарища. - Она как чиркнет - и будь здоров!
        - Кто - она? - не понял Ягодай.
        - Пуля.
        Ягодай, и без того напуганный, сполз на самое дно ямы и вдавился в горячий песок.
        Притихшие и бледные, сидели ребята за бугром и даже друг с другом говорили шепотом, хотя воздух кругом был наполнен грохотом, криками, треском пулеметных очередей и винтовочных выстрелов. Давно надо было бы уйти домой, но что-то удерживало их, заставляло сидеть в песчаной яме под кустами.
        Ленька скинул кепку и осторожно высунулся из укрытия.
        - Гляди, как бы не заметили! - предупредил Серега.
        - Не! Не заметят! Я из-под кусточка… Гляди, опять грузятся… И эти под пулемет попадут. Вот гад!
        Ругательство относилось к гитлеровскому пулеметчику, засевшему на парфинской колокольне. Время от времени он выпускал длинные очереди по переправе. Но на том берегу в горячке и суматохе наши не замечали опасности. Так, во всяком случае, казалось ребятам. Вражеский пулеметчик действовал хитро и подло. Он бил только по переправе и только в то время, когда солдаты выплывали на середину реки и укрыться им было негде.
        - Смотри, а вон те на плоту… Раненого несут… Два солдата спустились к воде, положили на песок раненого. Еще один сполз вниз, волоча за собой пулемет. Втроем они кое-как подтянули поближе несколько связанных прутьями бревен и опустили раненого на этот плот. Солдат, притащивший пулемет, поставил его на середину плота, но, прежде чем сесть, покачал плот, проверяя, выдержат ли бревна такую тяжесть.
        Два других солдата подобрали на берегу жерди, встали на плот и, упираясь в песок, отчалили от берега. Повсюду через реку на бревнах и плотах, а то и просто вплавь переправлялись солдаты. Но все внимание мальчиков было сосредоточено на этом плоту. Плот выходил к середине реки.
        - Сейчас застрочит, гад!.. Эх, как бы предупредить… Куда они лезут, не видят, что ли?
        Какая-то сила подняла Леньку из ямы. Он вскочил на бугор и, сложив рупором руки, закричал, краснея от натуги:
        - Эге-э-эй! Пулемет там!.. Давайте в сторону!.. Пулемет на колокольне!.. Э-эй!..
        Ленька кричал что есть силы, указывал рукой на церковь и снова принимался кричать.
        Солдаты заметили мальчугана, размахивающего руками, но что он кричит, понять не могли. Двое по-прежнему отталкивались шестами. Пулеметчик на плоту тревожно следил за переправой и рукой придерживал пулемет. А раненый непрестанно поднимал голову, силился встать и снова опускался на бревна.
        - Давайте в сторону! Пулемет!.. - крикнул еще раз Ленька, и потом из его горла вырвался только невнятный хрип. Ленька сорвал себе голос. Солдаты опять не поняли. Да и куда они могли свернуть!
        Плот вышел на середину реки, и тотчас же с колокольни затарахтел пулемет. Гитлеровец, видимо, хорошо пристрелялся. Пули хлестали по воде, словно длинная веревка. Пенящаяся дорожка пересекла плот, разорвалась, и вода закипела около бревен.
        Ленька хорошо видел, как полоснула очередь по раненому, и он перестал поднимать голову. Солдат с шестом взмахнул свободной рукой и повалился в воду. Другой прыгнул сам и исчез под водой. Один только пулеметчик застыл в напряженной позе. Он подтянул сползавший пулемет, пригнулся еще ниже и остался на месте. Видно, оружие для него было дороже жизни.
        Еще одна очередь хлестнула с колокольни, и пулеметчик уронил голову на руки, державшие пулемет. А плот развернуло и понесло по течению. Солдат, спрыгнувший в воду, вынырнул и оглянулся. Он отбросил назад мокрые волосы, подплыл к плоту и ухватился за скользкое бревно. Единственный из четверых, уцелевший при переправе, он не оставил погибших товарищей. Вцепившись в плот, солдат, напрягая силы, греб одной рукой. С другого берега кто-то бросился ему на помощь. Вдвоем перенесли они пулемет и убитых.
        А Ленька все стоял на берегу. В горле першило, глаза заволокло слезами, и, как сквозь сон, донесся до него голос приятеля:
        - Ленька, давай назад! Слышь, назад беги! Убьют там!
        В яму он вернулся с дрожащими губами: его бил нервный озноб. Ягодай глядел на Леньку во все глаза.
        - Чего уставился? Не видал никогда? - обрушился на него Ленька и отвернулся.
        Ребята выползли из укрытия, добрались до канавы и побежали к лесу.
        В деревне уже знали, что немцы прорвались к Ловати. Не сегодня завтра они могли захватить Лукино. На огородах рыли ямы, прятали от немцев трудом накопленные вещи.
        Ленька пришел и сразу же забрался на печку. Мать звала его ужинать, но он отказался. Екатерина Алексеевна поднялась на приступку, села рядом на печке и положила руку на грудь сына.
        - Что с тобой, Ленюшка? Что ты нынче будто сам не свой пришел? Аль случилось что? Сказал бы, оно и полегчает…
        Может быть, от материнских слов или от прикосновения ее ласковой руки его словно прорвало - вылилось наружу все, что скопилось в душе. Он поднялся, обнял мать, прижался щекой к ее руке и, всхлипывая, заговорил:
        - Да что же это они делают?! Ведь раненых… среди реки… Зверье проклятое… Из пулемета… Что теперь им, гадам, за это сделать?!
        Слезы душили его, он не мог продолжать. Мать осторожно разжала Ленькины руки, уложила его.
        - Ну, успокойся, успокойся, сынушка… Зачем тебя понесло на Ловать-то? Чего ты там не видел? А у нас тут мост строят. Сарай на доски разбирают. Говорят, войска переправлять будут… Вот и прогонят его назад, немца-то… Спи!..
        Загрубевшими шершавыми руками она вытирала слезы на его щеках, гладила по волосам; и Ленька постепенно утих, задремал.
        Это была последняя ночь, которую Ленька провел под родным кровом…
        Наутро чуть свет в избу вошли саперы. Они переминались с ноги на ногу и, видно, не решались начать разговор.
        - Так что, хозяюшка, избу пришли разбирать, - виновато опустив голову, сказал наконец один солдат.
        - Какую избу?
        - Вашу. На мост не хватает. Капитан приказал. «Второй этаж, - говорит, - раскатайте, а низ оставьте. Пусть там живут…» Ничего не поделаешь - война!
        Солдат говорил тихо, не глядя в глаза.
        - Это как так - разбирать избу? - взбунтовалась Екатерина Алексеевна. - Сараи раскатали, теперь за избы взялись? Она нам, изба-то, даром досталась или как?.. Вы пришли и ушли, а нам что делать? Не допущу, и не думайте! Сама пойду к капитану!..
        - Да мы разве не понимаем?.. - сказал тот же солдат. - Сами крестьяне. Знаем, как добро достается… Только капитан приказал… Мост надо строить.
        - А я что, под вашим мостом с детьми жить буду? Пойду к капитану! Где он у вас?
        - Здесь, на деревне. Конечно, пусть сходит. Может, он и отменит приказ, - обратился солдат к товарищам.
        Мать накинула платок и направилась к двери.
        - Мам, не ходи, - остановил ее Ленька. - Не ходи! Мост-то ведь нужен! А мы и так проживем. Не ходи!..
        - И ты заодно?! Больно много у тебя домов, я погляжу! Мал еще в такие дела встревать!
        Мать ушла, хлопнув дверью, а солдаты сели и закурили. Они не выкурили и по половине цигарки, как Екатерина Алексеевна вернулась.
        - Ну что ж, раз такое дело, раскатывайте, - совсем другим тоном заговорила она. - Что тут поделаешь!.. Вы пособите только вещички перенести. Тут немного…
        Солдаты поднялись, стали выносить все, что было в избе, а двое полезли на чердак отдирать крышу.
        Пришел отец. Вместе с Валей он зарывал вещи на огороде и не знал еще, что их избу собираются ломать. Услыхав об этом, он только махнул рукой:
        - Не до того теперь, мать! Мешкать некогда. В Быки надо уходить, пока не поздно. Народ пошел уж, давайте и мы трогаться.
        Еще несколько дней назад мужики решили всей деревней уходить в лес. Место выбрали неплохое - Быки, за Желтыми песками, в самой глуши.
        Сборы заняли немного времени. Минуя шоссе, забитое машинами, военными повозками, пушками, обоз тронулся узким проулком и по целине вышел к лесу. Ребята не стали ждать медленно ползущих подвод и ушли вперед, нагруженные кошелками и узлами. Идти предстояло километра четыре. Как и по всей округе, места здесь были хорошо знакомы ребятам.
        - Сейчас на блесну щука хорошо берет, - сказал Ленька, - днем так поверху и ходит…
        Он сказал об этом, вспомнив, как ловили они с матерью щук. Было это тоже в конце лета, так же алели в темной зелени леса гроздья рябины.
        - Теперь уж не до лова! - ответил Сашка и переложил мешок на другое плечо. - На речку будем только за водой ходить. В Быках вода глубоко, не докопаешься…
        - А колодцы все равно надо рыть. На речку часто ходить опасно. Того и гляди немцы прознают.
        Ленька начал развивать перед ребятами родившийся у него план снабжения водой всей лесной деревни.
        Он предложил сделать деревянные желоба, по которым и потечет вода от колодцев.
        - А зимой как? - спросил Ягодай. - Замерзнет все!
        - Что зимой? Ты до зимы, что ли, в Быках жить собираешься? Живи, пожалуйста!.. Скоро фрицев отсюда прогонят. Только пятки будут сверкать.
        Ленька был убежден, что переселялись они в Быки ненадолго, недельки две переждать, и все. Остальные были с ним согласны.
        - Надо сделать так, чтобы фрицы до нас не добрались. Давайте построим оборону! - предложил Толька.
        - А что, можно! Автоматы достанем, патронов наберем и дежурить будем. Можно и гранат раздобыть. Если к нам подойдут, как шарахнем!
        - Гранаты не стоит. Их надо умеючи… - засомневался Сашка.
        - А я знаю, как их бросать. Могу зарядить и разрядить. Там запал такой есть, как медный карандашик.
        Ленька отличался удивительной способностью узнавать все прежде других. Ребята только завели разговор про гранаты, а он, оказывается, давным-давно знает, как обращаться с ними, как бросать. Недели две назад занимались саперы на берегу Полы, изучали автомат, гранаты. Ленька к ним присоседился и все понял.
        - Нет уж, гранаты сами бросайте. Ну их! - сказал Ягодай. - Невзначай разорвется в руках - вот и без глаз…
        Ягодай тоже шел не с пустыми руками. Он тащил глиняный горшок с фикусом, и, как ни приноравливался, широкие листья все время загораживали ему ребят. А разговаривать он просто не мог, если не видел лица товарища. Поэтому Ягодай всю дорогу примерялся, нес фикус то на одной руке, то на другой, ставил горшок на плечо и в конце концов устал больше всех.
        - Невзначай и громом может убить, - сказал Серега. - А если умеючи - ни один враг не подойдет… Да брось ты свой фикус! Глядеть тошно!
        , - Валька под ним жить будет, - засмеялся Толька. - Землянки-то когда еще готовы будут!.. А гранаты, ребята, и вправду давайте пока не трогать. Винтовка - самое милое дело. Особенно если карабин маленький, легкий. Гранату еще изучать надо, одним запалом может пальцы пооторвать.
        - Винтовку тоже надо знать, - сказал Ленька. - Дадут тебе затвор разобрать, а ты ни в зуб ногой. Давайте такой кружок устроим - военного дела!
        - А кто нас учить будет? - спросил Сашка.
        - Сами. Кто что знает, тот и расскажет. А можно кого-нибудь из взрослых попросить.
        - Нет, взрослых нельзя - оружие отнимут, - сказал Серега. - Как узнают, так и отнимут. Лучше самим. А для оружия склад устроим, чтобы никто не знал. Натаскаем туда винтовок разных, патронов, наганы достанем. Будем как партизаны.
        - Да про партизан что-то не слыхать. Наверно, не будет их у нас, - пожалел Толька.
        - А чего из-за двух недель собирать-то! - ответил ему Сашка. - Все равно фриц дольше тут не продержится. Лучше в Красную Армию пойти.
        - Одно другому не мешает. Видно, у нас сплоховали. В других местах небось давным-давно отряды собрали. Немцы придут, а там их встретят как полагается… У нас бы так!
        - А может, и у нас отряд будет.
        - Когда уж теперь! Что мы, не узнали бы, что ли!
        - Да, а знаете, кого я видел? - перебил всех Толька. - Угадайте! Ни за что не угадаете!..
        - Лося! - сделал самое невероятное предположение Ягодай.
        - Нет! Человека. Все равно не угадаете. Знаете, кого? Мамисова отца! Виктора Николаевича! Помните, он еще в тот год у нас в Лукино был? А потом его за лыжи-то посадили.
        - Не может быть! - удивились ребята. - Ему «же два года дали. Он в Старой Руссе сидит.
        - Два года и прошло как раз. Не мог я обознаться. Такой же, как был, - бородка остренькая, в очках и в шляпе. И штаны такие же, с кожаными заплатами. Я в Мануйлове был - мать посылала. Иду, гляжу - он мне навстречу. Как раз около избы Кругловых. А дядя Алексей на крыльце стоит, выпивши. Глаза опухли, красные, лохматый весь. Поздоровались они, а Виктор Николаевич и говорит: «У меня к тебе, Алексей Петрович, дельце есть…»
        - Чего это он с пропойцей компанию водит? - удивился Ленька.
        - Ты слушай, не перебивай. Ну вот. Дядя Алексей глядит на него и думает небось, что это ему спьяну примерещилось. «Ты, - говорит, - откуда взялся?» А тот отвечает: «Из Старой Руссы иду». Тут дядя Алексей и скажи: «Про тебя болтали, будто в тюрьме сидишь». Виктор Николаевич засмеялся, прошептал ему что-то потихоньку, я не расслышал, потом подтолкнул его к двери и сказал: «Пойдем, пойдем, потолкуем». Не знаю уж, о чем они толковали…
        - А как же он из Старой Руссы пришел? - спросил Сашка. - Там же немцы…
        - Кто его знает!.. Может, тайком как, болотами.
        На том и прекратился разговор о Гердцеве, объявившемся снова в этих местах. Ребята подошли к Быкам, пересекли низинку, поросшую густым рыжеющим папоротником, и очутились среди высоких развесистых елей. Здесь расположилась табором вся деревня, ушедшая от гитлеровцев. Многие мастерили нары прямо под елями; некоторые копали землянки и валили высокие сосны на срубы. Бабы возились у костров, варили кашу, как на покосе. Растерянные куры жались к хозяйкам.
        Вскоре подошли отставшие подводы. Отец Леньки провел семью к облюбованному месту и сказал: - Вот тут и будем жить. Как дикие люди…
        Могила героя
        …На третий день Ленька и отец закончили рыть землянку, Они работали в яме, а мать стояла наверху и отгребала землю. Валя возилась у костра, Лида собирала валежник.
        - Теперь хватит, - сказал отец, опуская лопату. - Все не под открытым небом жить будем. Шабаш!
        - А крыть когда? - спросил Ленька.
        - Завтра покроем и землей завалим, а нынче пусть проветрится. Сырости будет меньше. Вылазь!
        Больной ревматизмом отец больше всего боялся сырости, а сырость в землянках бывает неминуемо.
        Ленька выкарабкался из ямы, воткнул лопату в кучу рассыпчатой мягкой земли и поглядел на свои ладони.
        - Аж мозоли набил! - сказал он матери.
        - Это без привычки, Ленюшка. Небось мокрыми руками за лопату взялся, вот и набил. Что весло, что лопата - мокрыми руками за них не берись. Отдохни теперь, сынушка!
        Так выпало у Леньки свободное время. Еще не придумав, что он будет делать, Ленька сбежал в лощинку, вдоль которой расселились лукинцы. В его голове появился план - сходить в Лукино! Может быть, там уже немцы, а они с ребятами и не знают об этом. Но идти одному не стоит, лучше всем вместе.
        Ленька свернул в сторону и прежде всего пошел за Серегой. Но Серегу отец не отпустил. Условным свистом Ленька вызвал Сашку Гуслина, Тольку, и втроем они отправились в свою деревню.
        Толька предложил свернуть влево и лесом пройти на Гречневку. Сашка с ним согласился, а Ленька заупрямился.
        Спор едва не перешел в ссору. Сошлись на том, что Ленька пойдет ручьем, а Толька с Сашкой - опушкой к Гречневке и сойдутся на голиковских огородах.
        Крадучись и напряженно прислушиваясь к каждому шороху, Ленька благополучно добрался до речки. Он зачерпнул пригоршней воды, напился и берегом прошел мимо перевоза. Через речку теперь был перекинут деревянный мост. Тропинкой Ленька стал подниматься к своему дому. Кругом было безлюдно и тихо. Ленька высунулся из-за бугра - и в изумлении остановился. Он смотрел и не узнавал своего дома. Без крыши, без верхнего этажа дом стоял какой-то неприютный, кургузый. Сараи тоже развалили, они не загораживали теперь огородов, и дом сиротливо торчал на голом месте, будто капустная кочерыжка на грядке. Часть сеней уцелела, сохранилась лестница, а наверху виднелась печка с разломанной трубой. В горле у Леньки встал сухой шершавый комок. Он попробовал проглотить его - и не смог. Сердце заныло, Ленька чуть не плакал. Вот все, что осталось от их дома… Как же теперь будут они жить?..
        Солнце било в глаза. Ленька приложил ладонь к козырьку и посмотрел на лес. Что это? На опушке леса около Старорусской дороги вдруг появились солдаты. Ленька сразу понял, что солдаты не наши.
        «Вот попал! - подумал Ленька. - Зря от ребят отбился! Надо тикать». В голове у него молниеносно созрел план: пока гитлеровцы будут идти большаком к реке, он успеет добежать к перевозу и ручьем уйдет в лес. Надо только проскочить берегом на другую сторону перевоза. Иначе… Страшно было даже представить, что будет иначе…
        Тишину внезапно прорезала сухая раскатистая дробь пулемета. Ленька взглянул на дорогу. Гитлеровцы растерянно бежали к лесу. На земле осталось несколько убитых. Те солдаты, которые первыми подходили к деревне, залегли на Сухой ниве и открыли огонь. Куда они стреляли, Ленька не понимал. Не мог он сообразить и другого: откуда бил наш пулеметчик. Его очереди, то длинные, то хлесткие и короткие, вырывались откуда-то из леса.
        Ленька хорошо видел и шоссейную дорогу, и вражеских солдат, лежавших в кювете. Его захватил азарт боя. «Эх, сейчас бы вдоль дороги ударить!.. Ни один не ушел бы!» - подумал он. Ленька восхищался невидимым пулеметчиком: один, а скольких держит! Сейчас бы помочь ему - дорога здесь прямая как струна. Так бы и строчить вдоль дороги!
        .Только Ленька подумал об этом, как со стороны перевоза, будто по заказу, застучал другой пулемет. Он дал длинную очередь и умолк. Гитлеровцы, не ожидавшие удара с фланга, бросились в сторону. Упало еще несколько человек, другие начали отползать к лесу.
        Затарахтел третий пулемет, но звук у него был иной - густой и отрывистый. Несомненно, это был немецкий пулемет, и стрелял он по перевозу, но наш пулеметчик не отвечал.
        На короткое время стрельба утихла, и на опушке снова появились солдаты. Они вышли из лесу, стреляя на ходу из автоматов. Казалось, будто из пожарных брандспойтов поливают они перед собой дорогу, разбрызгивая невидимые струи. Треск поднялся невероятный. В этой беспорядочной пальбе трудно было разобрать, отвечают наши пулеметчики или молчат. Но вот Ленька стал различать выстрелы пулемета, стоявшего у перевоза. Бил пулеметчик и со стороны Сухой нивы - в кустах трепетал желтый огонек.
        Противник не выдержал огня двух пулеметов и снова отошел в лес, не прекращая стрельбы. Над Ленькиной головой просвистело несколько пуль, будто кто-то гибким прутом рассекал воздух. Одна пуля расщепила перила. Стало страшно.
        Ленька помчался вдоль берега. Только бы успеть проскочить перевоз прежде, чем сюда подойдут враги!.. Он подбежал к мосткам, остановился на минутку передохнуть - и вдруг от неожиданности шарахнулся в сторону: совсем рядом с ним оглушительно затарахтел пулемет. Ленька посмотрел наверх и увидел ноги, обутые в сапоги. Он поднялся немного выше по косогору. Перед ним в неглубокой ямке, отрытой в песке, лежал пулеметчик. Казалось, он ничего не видел, кроме своей цели - вражеских солдат, мелькавших на опушке. Ленька подошел к пулеметчику сзади и смотрел на стоптанные каблуки его сапог, на спину, потемневшую от пота.
        - А здорово вы их! - восторженно сказал он. - Я видел…
        Пулеметчик, занятый боем, вздрогнул и стремительно повернулся к Леньке.
        - А, чтоб тебя! - воскликнул он, увидев перед собой мальчишку. - Чего тебе здесь надо?
        - Здешний я… Деревню хотел поглядеть.
        - А как она называется, твоя деревня?
        - Лукино это, а за речкой - Мануйлово.
        - И то ладно. Знать хоть буду, где бой держал… Так, говоришь, здорово я их?.. Опять лезут, погань зеленая!
        Пулеметчик выпустил очередь, сменил диск и повернулся к Леньке. Лицо у него было потное, в грязных подтеках.
        - А зовут тебя как?
        - Ленька… Дядь, может, вам помочь чем?
        - Ишь ты, какой шустрый!.. Что ж, помоги. Водички бы принес. Во рту пересохло…
        - А в чем?
        Пулеметчик снова открыл огонь и ответил почему-то сердито:
        - В чем, в чем!.. Кепкой хоть зачерпни. Сил моих нету, как пить хочется!..
        Ленька сбежал к реке, лег животом на помост и погрузил кепку в прохладную воду. Потом он оперся коленкой о бревно, приподнялся и тут почувствовал острую боль - кованый железный крючок, торчавший острием вверх, впился ему в колено. Из тысячи дверных крючков Ленька сразу узнал бы этот единственный крючок, на который запиралась дверь в их избе. Вместе с косяком его принесли на переправу. Ленька будто встретился с добрым знакомым. Он потрогал крючок рукой, откинул сначала в одну сторону, потом в другую… Однако задерживаться долго не было времени. Вода вытекла, и Ленька снова наполнил кепку. Пока он добежал до пулеметчика, в кепке осталось совсем мало воды. Солдат жадно приник к Ленькиной кепке, выпил все, что там было.
        - Тащи еще, - сказал он, не отрывая напряженного взгляда от опушки леса.
        Ленька принес воды еще раз, и от перевоза до пулеметчика протянулся второй влажный след на сухом песке.
        Бой продолжался. Два советских пулеметчика дрались за незнакомую им деревню. Им противостояла большая сила, но враги не могли прорваться к реке. Несколько раз ходили гитлеровцы в атаку и снова откатывались в лес. А пулеметчик около перевоза переползал с места на место, давал очередь, полз дальше и снова открывал огонь. Он хитрил, вводил в заблуждение врага: немцы думали, что у реки засело несколько пулеметчиков.
        Вот свистнула мина и с металлическим треском разорвалась на берегу.
        - Миномет подтащили, - определил солдат. - Теперь отходить пора. Как думаешь, Леонид?
        - Не знаю…
        - Ты не знаешь, а я знаю. Приказ мы с тобой выполнили. Понял? Надо было держаться здесь до полудня, а теперь скоро вечер.
        Сержант сполз вниз и потянул за собой пулемет.
        - А это что - кровь? Где же тебя зацепило?
        Ленька и сам только сейчас заметил, что нога его была в крови. Кровь сочилась из пальца - может быть, сбил о камень, а может, действительно зацепило пулей.
        - Дай-ка я завяжу, парень, пока фрицы примолкли. Дома мать пусть промоет, теперь некогда… Живете-то где?
        - В лесу, недалеко здесь.
        - Ушли, значит… Правильно!.. Эх, горе! И хозяйство, гляжу, порушилось.
        С другого берега крикнули:
        - Эй, пулеметчик! Давай сюда, сейчас рвать будем!.. Мост будем рвать! Отходи!..
        - Еще в одном пособи, - обратился солдат к Леньке. - Друга у меня утром убили. Наказ тебе даю. Схорони ты его. Вырой могилу и схорони, не надругались чтобы…
        Убитый лежал в кустах, накрытый плащ-палаткой. Пулеметчик, обнажив голову, постоял над ним, потом повернулся к Леньке:
        - Подай-ка мне пулемет.
        Ленька схватился за ствол - и вскрикнул: раскаленный пулемет еще не успел остыть.
        - Экий ты!.. За сошник берись или за приклад, не то руки спалишь… Вот так! Повыше немного… Ну, пошел я, Леонид! Может, встретимся когда. Прощай!
        Пулеметчик взошел на мост и, тяжело ступая по бревнам, зашагал через реку на тот берег. Ленька стоял и смотрел на советских солдат, уходящих за реку Полу…
        А позади Леньки раздавалась стрельба. К деревне подходили гитлеровцы. Вот-вот займут они Лукино, и тогда несдобровать. Надо уходить!
        Он торопливо пошел вдоль берега и тут услышал короткий взрыв, точно кто булыжником ударил в ворота. Мальчик оглянулся. Там, где был мост, в воду падали обломки бревен, а по реке расплывалось облако сизого дыма. Саперы, пригнувшись, бежали от берега. Ленька тоже припустился бегом. Он перебежал сухой ручей и сторонкой пробрался к лесу. Сделав большой крюк, он вышел на дорогу к Быкам. Немного постоял, осмотрелся.
        «Где же ребята? - подумал Ленька. - Не напоролись бы они на гитлеровцев». Он решил было отправиться на поиски, но тут услыхал тихий свист, каким обычно обменивались мальчишки, потеряв в лесу друг друга. Ленька прислушался, заложил в рот два пальца и осторожно свистнул в ответ. Свист повторился, но уже ближе. Вскоре в чаще замелькали рубашки товарищей. Сашка и Толька тоже разыскивали Леньку.
        - Ты где был?
        - В деревне. А вы?
        - В Гречневке. Немного не дошли. Увидели немцев - и бежать. Из-за тебя только воротились.
        - А я из-за вас.
        - В самую деревню ходил?
        - Ага! Солдатам помогал. Пулеметчику.
        - Ну да… - недоверчиво протянул Толька. - Там бой шел. Мы слышали.
        - А чего мне врать-то! В бою и помогал.
        Ребята не знали, верить или не верить Леньке. Сашка спросил:
        - Страшно там, в бою-то?
        - А то нет!.. Минами как начали садить!..
        По дороге к Быкам Ленька рассказывая ребятам о том, что произошло в деревне, как чуть не столкнулся он с врагами, говорил про пулеметчика и его убитого друга.
        - Надо похоронить его. Могилу вырыть и похоронить…
        Возле землянок ребят встретила Валя.
        - И я пойду, - сказала она, узнав, зачем Ленька берет лопату. - Может, цветов нарву…
        В лесу начинали сгущаться сумерки. Солнце уже село, когда ребята подошли к ручью. Крадучись, поминутно оглядываясь, они вышли на опушку. Ленька шел первым, указывая дорогу.
        Солдат лежал, прильнув щекой к земле, будто прислушиваясь. Преодолевая страх, ребята осторожно повернули его на спину. Лицо у него было строгое, молодое…
        Под соснами вырыли неглубокую могилу. Валя нарвала травы, наломала веток и расстелила их на дне.
        Мальчики с трудом подняли убитого. Они останавливались время от времени, опускали солдата на землю, отдыхали, потом шли дальше. Возле могилы его завернули в плащ-палатку и опустили на ветви.
        Постояли молча. Босыми ногами они ощущали свежесть вырытой земли. Впервые ребята так близко видели смерть. Валя встала на колени, нагнулась и прикрыла мертвое лицо краем плащ-палатки.
        Вскоре над могилой вырос маленький холмик.
        - Пошли? - тихо спросил Толька.
        - Смотрите, пулемет. - Серега показал на край поляны. Действительно, в лунном свете под кустами поблескивал пулемет.
        - Надо взять, - сказал Ленька, - не то фрицам достанется.
        - Тяжелый… Потащим попеременке, - предложил Серега.
        Валя молча стояла возле могилы, о чем-то задумавшись.
        - Ты тоже нам помоги, - сказал ей Ленька. - Возьми мешок с дисками. А ты, Серега, берись за ствол.
        Ленька нагнулся к пулемету и увидел на примятой траве пилотку солдата.
        - А пилотку-то мы и не заметили… Глядите, со звездочкой! Я ее себе возьму, на память. И буду носить.
        Ленька скинул свою кепку, а пилотку надел на голову. В пилотке Ленькино лицо стало еще круглее.
        - Пулемет завтра куда-нибудь спрячем, - сказал Серега. - Сегодня отнесем только подальше в кусты. Потом тайный склад сделаем.
        Ребята взвалили на плечи пулемет и вошли в темноту леса. Валя задержалась около могилы, вздохнула и побрела следом. В руках она несла рюкзак с пулеметными дисками.
        А я не буду терпеть
        Пулемет, который ребята унесли в лес, долго не удавалось спрятать. Недели две пролежал он в кустах. Хорошо, хоть Ленька смазал его ружейным маслом, не то мог бы заржаветь.
        Наконец ранним пасмурным утром ребята отправились делать тайник. Вырыли его в таком месте, что доберешься туда не сразу. Сначала шел папоротник, доходивший ребятам до самых плеч, потом начинался бурелом. Огромные деревья беспорядочно валялись здесь с вывернутыми корнями. Чтобы пробраться сквозь чащу, приходилось перескакивать с одного ствола на другой. Многие стволы сгнили, превратились в труху и только с виду казались крепкими. Наступишь на такой ствол - и нога проваливается, как в муравейник.
        Тайник получился хороший. Устроили его под заметной издали сосной-рогулиной.
        - Жалко, что в него нельзя часто лазить, - пожалел Толька. - Трудно откапывать!
        Когда все следы были скрыты и на месте тайника выросла большая куча валежника, Ленька отмерил расстояние от «рогулины» и сказал:
        - Двадцать три шага ровно! Идти надо в сторону бурелома. Теперь чтобы никому ни единого слова! Как военная тайна.
        - Надо бы клятву дать, - предложил Серега.
        - Зачем?
        - Чтобы крепче было.
        - Проболтаться боишься?
        - Я-то нет…
        - А мы что, болтуны?
        - Да ладно вам! - вмешался Сашка. - Можно и так и этак. Давайте просто дадим честное пионерское, и все.
        Ребята, каждый в отдельности, дали честное пионерское слово, что никогда никому не разболтают военной тайны, и пошли «домой», как теперь называли они свой лесной лагерь.
        Около Быков перед ними как из-под земли вырос Валька. Лицо у него было потное, а щеки до того раскраснелись, что даже пропали веснушки.
        - Целый час вас ищу! Весь лес обегал. В Быках что делается!.. В другой раз будете знать, как убегать от меня! - одним духом выпалил Ягодай.
        Ребята ничего не поняли.
        - Подожди, не трещи как сорока! Что в Быках делается-то?
        - Что, что!.. Бабы пошли за водой, а их немцы увидели. Как начали гнаться, как начали!.. Им бы надо в другую сторону, а они прямо сюда…
        - Кому им - немцам?
        - Да бабам! Гитлеровцев, говорю, они в Быки привели. Всё хватают. А вашему петуху шею свернули, - повернулся он к Леньке. - Сперва палкой пришибли…
        И правда, со стороны Быков доносились неясные крики и гул голосов. Кудахтали куры, слышался громкий хохот и женский плач. Ребята припустились бегом и скоро были в Быках.
        Среди землянок расхаживали гитлеровцы в кителях пыльно-зеленого цвета, в тяжелых башмаках и с черными автоматами, похожими на длинные пистолеты. Рукава у них были засучены до локтей, воротники расстегнуты. Бродили они группами по два-три человека, заходили в землянки и бесцеремонно ворошили там вещи. Солдаты расхаживали с хозяйским видом, не обращая внимания на жителей.
        Гитлеровцы уже достаточно нагрузились: из вещевых мешков торчали цветные платья, расшитые полотенца. Многие волокли стеганые одеяла, подушки, но больше всего солдат привлекало съестное. Они забирали масло, куски солонины, сахар, гонялись за курами, брали все, что попадало под руку.
        К ребятам приближались два немца. Они прошли было мимо, но передний, долговязый и сухопарый верзила, неожиданно вернулся и подошел к Леньке. Он поглядел на мальчика холодными бесцветными глазами и закричал резким визгливым голосом:
        - Руссише швайн! Вас ист лос? Их фраге: вас ист лос[1 - Русская свинья! Что это значит? Я спрашиваю: что это значит?]?
        Обе руки у долговязого были заняты. Он поднял над Ленькиной головой мертвую курицу и глазами, подбородком показывал на его пилотку. Ленька стоял растерянный, не понимая ни одного слова. Долговязый продолжал кричать, и из его беззубого, будто провалившегося рта брызгами летела слюна. Вдруг он бросил курицу, цепкими пальцами сорвал с Ленькиной головы пилотку и больно хлестнул его пилоткой по обеим щекам. Потом швырнул ее на землю и принялся неистово топтать, стараясь каблуком раздавить звездочку.
        - Долметчер! Долметчер! - звал он кого-то, вцепившись в Ленькино плечо. Один солдат выбежал вперед.
        Ленька хотел вырваться, но тонкие пальцы держали его, словно клещи. Солдат почтительно выслушал долговязого и сказал, коверкая русские слова:
        - Герр ефрейтор сказать, что ти есть небольшой большевик. Понимайшь? Еще он спросиль, почему ты имаешь звезда на военный шляпа? И вот эти, как это… э… э… такой знатчок на пиджак…
        Позже ребята узнали, что долметчер - это переводчик, но сейчас они ничего не понимали. В другое время картавая речь переводчика вызвала бы у них смех, но в этот раз было не до шуток.
        Ленька не успел оглянуться, как пионерский значок, приколотый к его пиджаку, оказался в руках долговязого.
        Он бросил значок на землю и раздавил каблуком. Ленька вырвался и отскочил в сторону, к ребятам.
        Долговязый что-то пробормотал, засмеялся и погрозил пальцем. Переводчик сказал:
        - Герр ефрейтор сказать, что в другой раз он будет тебя повесить. А первый раз будет прощайть…
        Тяжко было на душе у Леньки!.. Нет, не пилотку со звездочкой, не пионерский значок растоптал этот долговязый фашист с узким подбородком и костистым носом! Леньке казалось, будто на грудь его гитлеровец наступил каблуком и давит, так давит, что невозможно вздохнуть…
        А долговязый ефрейтор поднял с земли курицу и пошел вместе с переводчиком дальше.
        Перетряхнув все землянки, угнав несколько свиней и корову, гитлеровцы ушли.
        Ленька вернулся на то место, где ефрейтор бросил его пилотку. Измятая и грязная, с раздавленной звездочкой, она там и лежала. Труднее было найти пионерский значок. Наконец увидел и его. Затиснутый каблуком в землю, значок был изломан, погнут, булавка от него отлетела. Только эмалевые языки пламени горели по-прежнему ярко.
        - А я все равно буду его носить! - упрямо сказал Ленька. - Вот булавку бы только приделать… Не застращают они меня! А то по морде бить! Нашелся какой!..
        Ленька снял с пилотки израненную звездочку и вместе с пионерским значком положил в нагрудный карман.
        Ребята пришли к выводу, что при первой встрече с фашистами они вели себя по-пионерски - не растерялись и не так уж струсили.
        На другой день Екатерина Алексеевна собралась за водой. Она хотела еще завернуть в свою деревню, чтобы вместе с соседками поглядеть, что там делается, узнать, целы ли вещи, спрятанные на огородах. С женщинами увязались и мальчишки.
        Из Быков вышли рано. Шли с бидонами, с ведрами на коромыслах. Утренники начались холодные, и босые ноги стыли так, что впору было возвратиться назад. Но в ходьбе ноги разогрелись, а вскоре выглянуло солнце и стало теплее.
        Женщины шли лесом, постепенно забирая влево. К речке они хотели пройти Гречневкой, мимо голиковского дома. Думали, что на краю деревни немцев будет меньше - не как на перевозе. Ребята шагали впереди. Миновали ветлы на голиковском огороде.
        - Гляди, сколько народу!.. - удивился Серега.
        На улице около голиковской избы толпились мануйловские и воронцовские жители.
        - Что это тут? - спросил Ленька мальчишку, шнырявшего в толпе.
        - Сам не знаю, - ответил тот. - Фашисты зачем-то народ согнали. В вашей избе хотят собрание делать.
        - Пойдем поглядим! - предложил Ленька ребятам. Цепляясь один за другого, мальчишки взобрались на завалинку и заглянули в распахнутое окно. Народу в избе было немного. На расставленных скамьях сидели немецкие солдаты. Несколько женщин теснились в дверях. Но вскоре изба стала заполняться. Чьи-то спины совсем загородили окно.
        - Что здесь будет-то? - снова спросил Ленька.
        Ему никто не ответил. Кругом мальчики видели взволнованные, расстроенные лица. К ребятам протиснулся приотставший Валька.
        - Слыхали? Егора хромого здесь судят - Зыкова, - громким шепотом сообщил он. - И Васька. За то, что комсомольцы они…
        - Чего брехать-то? - не поверил Ленька, но тут же услышал, как незнакомая женщина спрашивала кого-то:
        - Чего же им теперь будет?
        - В Старую Руссу небось повезут, в тюрьму…
        - Ой, тошнехонько! Да за что же? Что они такого сделали?
        - Ничего! Алеха, говорят, доказал. Вот и взяли. Теперь это запросто!..
        Ленька, захваченный этим разговором, не слыхал, как звал его Толька.
        - …Оглох ты, что ли? Погляди, кто стоит-то! Вот это да!.. - Толька указывал на немецкого офицера, стоявшего на крыльце.
        - Да ведь это… - Ленька осекся. - Не может быть!.. До чего похож! Вылитый!..
        Ребята зашушукались, заспорили. Гитлеровец удивительно походил на Мамисова отца. Такая же рыжеватая бородка клинышком, те же очки, только одет он был в немецкую форму с погонами, а на рукаве у него виднелся какой-то белый знак.
        Появление Алехи Круглова рассеяло все сомнения. Алеха вышел из раскрытой двери, приблизился к офицеру, весь изогнулся и воскликнул слащавым заискивающим голосом:
        - Доброго здоровьица, Виктор Николаевич! Вас и не признаешь в таком обличье!
        - Что, удивлен? - засмеялся офицер. - Давно я этот мундир не носил!..
        Да, это был, несомненно, отец Эдика, Виктор Николаевич. Но как же так: Гердцев, живший здесь столько лет, и гитлеровский офицер - одно и то же лицо?!
        Ребята придвинулись поближе к крыльцу.
        - Как же вас величать теперь прикажете? - угодливо спрашивал Алеха. - В каком звании находитесь?
        - Называй - господин майор.
        - О-о! - изумился Алеха. - Майор?! Быстро это вы!
        - Не так уж быстро, - ответил Гердцев. - За двадцать лет службы в германской армии - не так уж быстро.
        - А как же… - Алеха недоговорил.
        - Что - как же? Как я в финотделе работал или как в вашу тюрьму попал? Ха-ха-ха! - Гердцев самодовольно расхохотался. - А ты и вправду подумал, что я тогда на лыжи позарился? Просто в тюрьме от большевиков удобнее было скрываться. Вот я и придумал этот трюк с лыжами. Плохо разве? - Гердцев снова захохотал.
        А Ленька смотрел, слушал - и не мог поверить!.. В ином свете начинал он видеть прошлые события, которым не придавал никакого значения. Так вот кто он, Гердцев! Немецкий шпион!.. Значит, и с Алехой Кругловым он недаром встречался… Вот гады!
        Ленька нагнулся к Тольке и прошептал:
        - А твой Алеха тоже предатель, пропитая шкура!
        - Мой?! Чем это он мой? - обиделся Толька.
        - Нет, я просто так. Больно уж зло меня разбирает. Слыхал про тюрьму-то? Вот гад хитрый! Других переловили, а он сам в тюрьму спрятался. Отсидел за лыжи - и все, а поймали бы за шпионство, может, и к стенке бы поставили!..
        - …Сегодня зайдешь ко мне, - начальственным тоном приказал Гердцев Алехе. - Поговорить надо…
        - Слушаюсь, слушаюсь, господин майор, - кланяясь и чуть не приседая, говорил тот. - В нашем усердии не извольте сомневаться!
        - О чем это они?
        - Кто их знает! Теперь у них дела будут всякие. Пойдем поглядим, что там делается, - предложил Ленька. - Давайте только с улицы.
        Мальчики снова пробрались к окну. Поднявшись на цыпочки, они заглянули внутрь избы. Перед столом, накрытым зеленым сукном, стояли Егор Зыков и Васек Грачев. Руки их были связаны. За столом сидел краснорожий немец, такой толстый, что шея его вылезала из тугого воротника, как перестоявшее тесто из квашни. Рядом с толстым немцем сидели двое тоже в военной форме. Один из них что-то писал, а другой спрашивал. Васек отвечал, но так тихо, что невозможно было разобрать ни слова.
        Еще один стул оставался свободным. Вскоре вошел Гердцев. Он уверенно прошел вперед и уселся на свободный стул.
        С крыльца донесся голос Алехи.
        - Вам что было сказано? - кричал он. - Всем вовремя явиться на суд. Значит, заходите в помещение, присутствуйте. Марш все в избу! Я что говорю? Приказа германских властей не слушаете?! Сейчас вот господину майору доложу. Мне, что ли, за вас отвечать?
        Стоявшие около крыльца неохотно начали заходить в избу. Там стало еще теснее. Ребята больше ничего не могли разглядеть.
        Вскоре из открытых дверей на улицу повалил народ: суд кончился. По растерянным, испуганным лицам многих женщин текли слезы.
        - Что там? Что? - спрашивали ребята, но никто им не отвечал.
        Все глядели на крыльцо, где под конвоем солдат появились Егор и Васек. Оба бледные - ни кровинки в лицах. Увидев ребят, Васек, как всегда, застенчиво улыбнулся.
        - Ой, родненькие мои!.. - всхлипнула женщина рядом. - Молодые-то какие!..
        - Что с ними? Ну что? - приставали ребята.
        - Да отвяжитесь вы! И без вас тошно! К расстрелу их присудили, вот что! Страх-то какой… - Молодая женщина закрыла лицо руками.
        Леньке показалось, что у него остановилось сердце. Васька и Егора приговорили к расстрелу! За что?! Он сжал кулаки, стиснул зубы. Как же это? Не может быть! Васек был вожатым - разве за это судят? А Егор? К смерти за то, что был комсомольским секретарем? Леньке вспомнилась встреча в ракитнике, когда бежал он к учителю. Тогда Егор шел прихрамывая, весело улыбался и сбивал палкой листья с верхушек кустов. Сейчас он без палки, руки его скручены за спиной, и ему, видно, очень трудно идти.
        За солдатами вышел Гердцев. Он что-то приказал ефрейтору - это был тот самый долговязый, который сорвал с Леньки пионерский значок. Ефрейтор вытянулся, выслушал приказание и козырнул.
        Связанные комсомольцы стояли на ступеньках. Губы Егора были плотно сжаты. Ленька видел, как он наклонился к Ваську и что-то шепнул ему на ухо. Васек кивнул, и глаза его загорелись.
        Тем временем ефрейтор отдал команду солдатам. Кто-то толкнул Егора в спину. Ефрейтор указал в сторону Гречневки: иди, мол. Тут Егор весь как-то сжался, пригнулся и вдруг, выпрямившись как пружина, с неистовой силой ударил ефрейтора головой в подбородок. Гитлеровец упал навзничь.
        - Бейте их, гадов! - громко крикнул комсомолец. - Прощайте, това… - Егор не закончил фразы: солдат ударом кулака сбил его с ног.
        А Васек тоже, будто очнувшись, ринулся в драку. Он пнул кого-то ногой, бросился к Гердцеву и вцепился зубами в его руку. Каратель вскрикнул, отдернул руку, из которой брызнула кровь, и наотмашь ударил Васька по лицу.
        Солдатские спины заслонили от Леньки упавших комсомольцев. Их пинали ногами, били куда попало. Над головами взлетали кулаки разъяренных солдат.
        Ефрейтор поднялся, вытирая ладонью окровавленный рот. Он сплюнул выбитый зуб и, отчаянно ругаясь, начал протискиваться вперед, чтобы принять участие в расправе. Гердцев зажимал рану и что-то кричал Алехе.
        Избитых, истерзанных комсомольцев поволокли к Гречневке.
        Толпа оцепенела. Никто не знал, сколько прошло времени. Люди с ужасом прислушивались, ожидая чего-то страшного, что вот-вот должно произойти. Ленька услышал чей-то крик - тоскливый, пронзительный. Следом отчетливо прозвучала очередь автоматов, а через мгновенье раздалось еще несколько отдельных выстрелов.
        Ребята не помнили, как добежали до Быков. Бежали молча, ошеломленные и подавленные происшедшим. Матери не было. Ленька забился в землянку, лег на нары и так пролежал до вечера.
        Мать пришла только в сумерках. Усталая, замерзшая, едва передвигая ноги, спустилась она в землянку и позвала Леньку ужинать. Ужинали под открытым небом. Ленька молча сел за стол, сколоченный из неструганых досок. Про расстрел комсомольцев не говорили - слишком было тяжело. Мать рассказывала, как, зачерпнув в реке воды, шла она обратно в Быки. На улице остановил ее немецкий офицер и знаками приказал идти за ним. Привел ее в гуслинскую избу, набрал ворох грязного белья, дал кусок мыла и велел выстирать все это на речке. А вода такая холодная, что руки стынут. Пальцы разогнуть трудно, не то что стирать!
        - Не знаю уж, как и достирала, - тихо говорила Екатерина Алексеевна, бессильно опустившись на скамью. - До того измучилась, что из ведер воду вылила на дороге. С пустыми ведрами и воротилась. Мочи моей не было. А немец мне за эту стирку пайку хлеба дал, расщедрился…
        Екатерина Алексевна достала ломоть хлеба величиной с ладонь.
        - Валюшка, - сказала она дочери, - займи у соседей с полведерка воды. Хоть горяченького кипяточку попьем.
        Ленька сидел, низко опустив голову. Вдруг он поднялся из-за стола.
        - Мама, - голос его сорвался. - Знаешь что, мама? Брось ты этот хлеб! Помру с голоду, крошки ихней в рот не возьму! Пусть им подавятся! Все равно наши скоро придут. Запомните все: придут, и я с ними уйду. Не могу я так больше! - Ленька ударил кулаком по столу. - Бить их всех, гадов, надо!
        Отец сидел у другого края стола - больной, согнувшийся под непомерной тяжестью, свалившейся на его плечи.
        - Ты чего это удумал? - мрачно спросил он, не поднимая головы. - Ты, малый, запомни: мы теперь пленные. Нам терпеть надо! Освобожденья ждать. А когда это будет - кто знает? Вон он, немец-то, Украину занял, к Москве подходит.
        - Значит, руки сложить? Не будет этого!
        Отец строго посмотрел на Леньку, но сын выдержал его взгляд. Впервые так по-взрослому говорил он с отцом.
        - Будет не будет, а стучать кулаком по столу нечего! Больно горяч стал! Тебе все игрушки - гранаты да ружья всякие таскаешь, а мне надо семью беречь. Гитлеровцы узнают - - никого не помилуют. Ты мне это брось! Терпеть надо!
        - А я не буду терпеть! Не могу!..
        Ленька встал из-за стола и, не разбирая дороги, пошел в темень леса.
        Партизанский налет
        Поздней осенью в Быках неожиданно появился Алеха. Он приехал на подводе с двумя немцами - с горбоносым ефрейтором и переводчиком. Алеху Круглова гитлеровцы сделали старостой; он этим гордился, пил чаще прежнего и сейчас тоже был навеселе. Выпятив грудь, он старался держаться прямо и, покачиваясь, расхаживал между землянками.
        - Эй, вы! - начальственным тоном покрикивал он. - Собирайтесь на один край! Разговор будет!
        Неподалеку от голиковской землянки собралось человек двадцать. Алеха оглядел присутствующих, поправил картуз, непонятно зачем подтянул за ушки новые сапоги, выставив ногу вперед.
        - Фашистскими сапогами хвастаешь! - бросил кто-то из толпы.
        - Но-но, вы!.. - обиделся Алеха. - Не очень-то! Сапоги мне за усердие дали, как я есть власть теперь… Почему мужиков мало?
        И действительно, здесь были почти одни женщины. И Ленька, и другие ребята тоже недоумевали, куда подевался народ. В разбросанной по лесу деревне они не замечали, как мало осталось мужчин. Правда, часть взрослых парней ушла в армию, как только началась война, но многие мужчины исчезли неизвестно куда вскоре после прихода немцев.
        - Мужики где? - снова спросил Алеха.
        - А кто их знает! Кто где, по своим делам, знать, - неопределенно ответили из толпы.
        - Дела сейчас одни! - гаркнул Алеха. - Господин комендант приказал всем в деревню ехать. В лесу чтобы ни единой души не было. Вам про это сейчас господин ефрейтор скажет.
        Все, что говорил Алеха, переводчик переводил горбоносому; тот слушал, наклонив к нему маленькую птичью голову на длинной шее. Но говорить ефрейтор не стал.
        - В таком разе собирайтесь и трогайтесь. Два дня вам сроку.
        Потолкавшись еще немного в Быках, Алеха уехал. Лукинцы поговорили, поспорили и решили пока никуда с места не двигаться.

* * *
        Через несколько дней в Быки снова приехал горбоносый ефрейтор с переводчиком и. двумя солдатами. Алехи на этот раз с ними не было. Переводчик спрыгнул с телеги, остановил первых попавшихся женщин и сказал:
        - Вы имеете приказ ехать назад деревня. Почему вы сидите в лес? Значит, вы есть партизан. Завтра мы будет ваша… как это… эрдхюте, да… на ваши земляные дома бросать граната. Герр комендант предупреждает вас на последний раз.
        Женщины, встревоженные словами переводчика, бросились к своим землянкам, а гитлеровцы пошли по лесной деревне, неторопливо и обстоятельно ломая по дороге очаги, столы, выворачивая скамейки.
        Волей-неволей пришлось жителям возвращаться. И снова с узлами, с ведрами, гонимые угрозой расстрела, пошли лукинцы по лесным тропам, но теперь обратно - в деревню. Почти все возвратились в свои дома. Только в три крайние хаты не пустили хозяев. Эти дома стояли в конце деревни, ближе к ручью; и ребята неведомым путем узнали, что там разместился то ли штаб немецкого полка, то ли солдаты карательного отряда.
        У Голиковых в избе жил денщик. Был он немолодой, сквозь жидкие, белесо-рыжие, коротко постриженные волосы на затылке просвечивала изрядная лысина. Вид у него был добродушный.
        - А, буби! - воскликнул он при виде Леньки.
        Солдат поднялся, потянулся, как ленивый кот, и сказал что-то еще. Леньке запомнилось только слово «буби», которое денщик часто произносил, пытаясь говорить с ним. Денщика так и прозвали Буби; и только потом ребята узнали, что по-немецки это слово означает «мальчонка». Денщик басовито смеялся, когда его называли Буби, но потом привык и отзывался на эту кличку.
        К семье Голиковых Буби относился сдержанно, не позволял себе грубых выходок. Екатерину Алексеевну звал «мути» и иногда давал ей то краюшку хлеба, то оставшийся в котелке суп. Делал он это не безвозмездно. После таких подарков Буби неизменно обращался с просьбой что-нибудь постирать, заштопать или пришить.
        Ленька не любил Буби.
        - Все равно из фашистов, - говорил он.
        - Немец немцу рознь, - возражала мать. - Этот хоть человеком смотрит, не то что другие.
        - А к нам кто его звал? - не соглашался Ленька.
        - Никто не звал, да у него тоже дело подневольное. Глянь-ка, как письма пишет. Тоскует, видать.
        По вечерам Буби часто зажигал светильник и при тусклом свете аккуратно выводил крупные буквы, вздыхал и после того, как заклеивал письмо, ходил грустный, а ночью долго ворочался. Конечно, он был лучше других, но это не меняло дела. Как и любому фашисту, не мог ему Ленька простить, что незвано пришел он к Ильменю, в Лукино, что из-за них, фашистов, так внезапно поломалась вся жизнь.
        Однажды под вечер Ленька за домом рубил на дрова остатки сарая. Беречь их теперь было ни к чему: все равно растащат солдаты. Он так увлекся работой, что и не заметил, как сзади к нему кто-то подошел.
        - Что, двор чинишь? - с усмешкой спросил незнакомый парень в коротком пиджаке и шапке-треухе.
        - Теперь только дворы и чинить! - нехотя ответил Ленька.
        - Немцы-то у вас здесь есть? - осторожно спросил незнакомец.
        - Где их нет теперь! - подражая взрослым, ответил Ленька. - А зачем тебе?
        - Стало быть, надо. Много будешь знать - скоро состаришься. Так есть, что ли?
        - Ну, есть. В каждом доме они стоят. У нас один, а у кого и по пять человек.
        - Так. А кто такие, не знаешь?
        Ленька стоял возле нарубленных дров с топором в руке. Отвечая на расспросы незнакомого парня, он все думал: кто бы это мог быть? Народ бродил теперь разный: одни тайком пробирались к фронту, выходя из окружения, - эти в большинстве ходили в военной форме; другие, как в свое время жители Лукина, уходили в лес. Местных Ленька знал, а этот был незнакомый. Оставалось только предположить, что это партизан заглянул в их деревню и допытывается, что делают здесь враги. Вот это скорее всего. Как он сразу не догадался! Совсем другими глазами взглянул он на парня.
        - Может, ты партизан? - понижая голос, спросил Ленька.
        - А если партизан? Плохо, что ли?
        - Плохо!.. Как раз неплохо! Пойдем в избу.
        - Нет, в избу не пойду. Здесь говори. Что за фашисты-то?
        - Каратели, говорят. А еще штаб полка стоит. В крайних избах живут офицеры. Там хозяев не пустили. Одни только гитлеровцы.
        - И ни одного жителя нет? - заинтересовался незнакомец. - Хорошо. А где эти избы?
        - С самого края. Как от ручья поднимешься, так они и будут. Все три подряд. Там часовой ходит.
        - Так… Вот за это спасибо. Да ты смотри не сболтни кому, что я здесь был. Фашисты про это сами узнают.
        Последние слова незнакомца прозвучали таинственно, но спросить о чем-нибудь Ленька не решился.
        В ту же ночь в Лукино раздались взрывы гранат. Иные взрывы были такой силы, что во всех избах дребезжали стекла.
        Ленька проснулся, но притворился спящим. Он сразу понял, что взрывы эти связаны с его вчерашней встречей. Буби тоже проснулся и стал в потемках торопливо одеваться. Кто-то тревожно забарабанил в окно и очень быстро заговорил по-немецки. Буби схватил автомат и выскочил из дома. Взрывы прекратились, но тишину ночи разрывали беспорядочные выстрелы. Доносились они со всех сторон. Стрельба продолжалась недолго, но Буби пришел только перед рассветом, мокрый, перепачканный грязью и необычайно расстроенный. Он тщательно завесил окна и только после этого зажег светильник. С этой ночи Буби сам проверял маскировку, выходил на улицу и смотрел, чтобы ни один луч света не проникал наружу.
        Утром ребята отправились на другой конец деревни. Но к последним домам их не пустили. Мальчики могли только издали видеть результаты партизанского налета. Избы стояли с выбитыми рамами, а в одном доме наружу вылетел весь простенок.
        - Наверное, противотанковую загвоздили, - сказал Ленька. - Она знаете как рвет!
        Сашка, живший ближе других к этому краю деревни, рассказал, что от первого взрыва у них в избе вылетели все стекла.
        - Как а-ахнет! Уж мы думали - бомба. Все повскакали. Я с печки кубарем… А тут еще, как начали рваться!.. Партизаны, говорят, сперва часового сняли. У них такие ружья есть, бесшумные называются. Стреляешь - и ничего не слышно.
        - Не ружья это, а такие резиновые надульники надевают, - объяснил Ленька. - Я знаю, Здорово получается!
        Ребята удивлялись, откуда Ленька знает такие подробности. Многим казалось, что «бесшумки» - это выдумка, а Ленька объяснил даже, из чего они сделаны.
        Сашка еще рассказал, что до самого утра ездила санитарная машина и возила раненых в Мануйлово. Может быть, это были убитые. Всего увезли человек двадцать. Возили их в мануйловскую церковь, где немцы открыли полевой госпиталь.
        В это время ребята увидели немецкую легковую машину. Она тяжело взобралась по круче от перевоза и остановилась около разбитого дома. Из нее вышел Виктор Николаевич с тростью в руке. На рукоятке трости была приделана кожаная петелька, и трость походила на плетку. Гердцев подошел к офицеру. Офицер что-то говорил, кивая забинтованной головой на разбитые дома, а Гердцев раздраженно бил себя тростью по голенищу. Потом он что-то сказал солдату, стоявшему у крыльца, и тот бегом припустился в соседний дом. Не прошло и минуты, как оттуда выскочил Алеха Круглов и заспешил к машине. Он поправлял на ходу картуз и застегивал пиджак на все пуговицы.
        Слова Гердцева не долетали до ребят, но видно было по всему, что он взбешен и нещадно ругает Алеху, замахиваясь на него хлыстом. Круглое стоял как побитая собака, порываясь что-то сказать. Но Гердцев не хотел ничего слушать. Потом он отдал какое-то приказание, и Алеха тотчас же побежал по избам. После ребята узнали, что староста у всех выспрашивал, не видел ли кто в деревне посторонних, не появлялись ли партизаны или вообще кто-нибудь из незнакомых. Но все, как один, уверяли, что никого не видели, что сидят теперь они по домам, на улицу выходят редко. Это была правда: кроме Леньки, никто не видел молодого партизана-разведчика. Знали еще об этом закадычные Ленькины друзья, но они были немы как рыбы.
        Земляки Александра Невского
        Было это по первому снегу. Белым покровом затянуло поля, незамерзшая речка в заснеженных берегах потемнела и казалась издали совсем черной.
        Ленька спустился с крыльца и стоял, раздумывая, чем бы заняться, когда на улице появилась нескладная фигура Буби. Солдат шел из штаба, насвистывая веселую песенку.
        Настроение у солдата сейчас было игривое, как у мальчишки. Смешно, что его прозвали здесь Буби! А снег сегодня такой же, как дома, в Баварии, и воздух свежий, приятный. А пугали, что в России лютые холода.
        - Лонька! - крикнул он, завидя хозяйского сына. - Лонька, хороший зима!.. Пуф, пуф!..
        Буби нагнулся, набрал в пригоршню снега, слепил плотный снежок и швырнул его в Леньку. У Леньки не было никакого желания играть, да еще с денщиком немецкого офицера. Он увернулся от снежка и отошел в сторону. Но Буби хотелось порезвиться. Забежав вперед, он снова бросил снежком. На этот раз снежный ком попал Леньке в грудь, засыпал лицо.
        - Чего лезешь-то? - сердито сказал Ленька. Буби не понял.
        Новый снежок пролетел мимо, а следующий снова попал в Леньку. Развеселившийся денщик бросал в мальчика один снежок за другим. Ленька увертывался, отбегал, а Буби преследовал его. Тогда, разозлившись, Ленька решил ответить. Он заметил, что верхние пуговицы кителя у Буби расстегнуты. Ленька схватил ком снега, плотно его сжал и, прицелившись, угодил как раз ниже подбородка. Снежный ком попал Буби за пазуху. Денщик даже задохнулся, словно его окатили ушатом ледяной воды.
        Тут уж разозлился Буби. Он бросился к Леньке, схватил его, зажал между коленями и стал натирать лицо мальчика снегом. Ленька вырывался, извивался в снегу, но Буби, крепко держа его, продолжал натирать снегом. Мокрый снег набивался в глаза, в уши, попадал за воротник. На шум из избы выбежала Екатерина Алексеевна и растерянно глядела на то, что происходит посреди улицы.
        Наконец взлохмаченный и растерзанный Ленька выскочил из толстых рук Буби. Он отскочил в сторону и в слепой ярости, ничего не сознавая, кроме стремления отплатить за обиду, подбежал к плетню, выхватил кол и бросился на солдата. Губы у Леньки дрожали, глаза потемнели, сузились и горели недобрым светом.
        - Я тебе покажу, гад! Я тебе покажу!.. - бессвязно бормотал он, наступая с колом на Буби.
        Денщик, тоже раззадоренный дракой, потянулся за пистолетом. Мать в ужасе ринулась с крыльца.
        - Буби! Буби! - молила она и одновременно уговаривала сына: - Ленюшка! Да брось ты, Ленюшка, опомнись!
        Она успела броситься между денщиком и сыном, пока солдат не вытащил пистолет, а сын не опустил кол на голову немца. Екатерина Алексеевна повалилась на занесенную руку сына и отвела удар.
        Буби остыл. Он громко выругался, досадливо плюнул и пошел в избу. Он уже раскаивался, что связался с этим упрямым мальчишкой. Хорошо, что этого не видел никто из офицеров. Иначе несдобровать бы Леньке. Где это видано, чтобы на солдата германской армии с колом бросался какой-то мальчишка! Любой офицер назвал бы это подрывом авторитета. Досталось бы тогда и солдату - почему не пресек. А пресекать полагается оружием… Хорошо, что так все кончилось!
        На другой день Толька сообщил интереснейшую новость. Он прибежал к Голиковым и, хотя в избе никого чужих не было, позвал Леньку на улицу. Глаза его сияли.
        - Я у партизан был! - выпалил он. - В лесу, за Желтыми песками…
        - Брось ты! - не поверил Ленька. - Так тебя и пустили!..
        - Честное пионерское, не вру! Я в Быки ходил. Там осталось у нас кое-что. Хотел на санках привезти. Гляжу, идут. Увидали меня, окликнули. Спросили, откуда я, куда иду. Рассказал им, а один меня спрашивает: «У вас в деревне сено есть?» - «Какое, - говорю, - сено?» - «Обыкновенное, которым лошадей кормят». Они, оказывается, сена искали, а в деревню боязно им заходить: немцы везде.
        - Ну и что дальше?
        - А я им и говорю: «Хотите, привезем вам сена? У нас ребята бедовые!» Они засмеялись, а потом, слышу, говорят меж собой: «Может, и правда попробовать?»
        - Что попробовать? Да не тяни! - Леньке не терпелось скорее узнать все подробности.
        - А ты не торопись. Не сбивай. Ну вот. Старший ихний спрашивает; как, мол, привезете-то? А я и сам не знаю как, «Как-нибудь, - говорю, - придумаем». Уговорились, что через три дня, в пятницу, если достанем, привезем.
        - Куда привезем?
        - Сказали: везите по дороге на Парфино. В нужном месте вас встретят. Хитрые - в нужном месте! А где, не сказали.
        - Что ж ты меня вчера в Быки не позвал? - пожалел Ленька. Он был огорчен, что с партизанами встретился не он, а Толька.
        - Да я тебя звал. Сам сказал - неохота.
        - Ладно, теперь спорить нечего. Ты скажи только: совсем не врешь?
        - Не врешь! Полный карман табаку мне дали - гляди! «Отдай, - говорят, - мужикам». - Толька вытащил из кармана горсть темно-зеленой махорки. - Я им говорю: «Без махорки достанем», а они - нет. Вон сколько насыпали!
        - Как же теперь быть? Надо придумывать…
        - За тем я и прибежал к тебе.
        - А ребята знают?
        - Нет еще.
        - Тогда пошли к ним.
        Ленька забежал в избу, схватил шапку, и товарищи отправились искать Серегу и Сашку.
        После долгих споров пришли к выводу, что одним здесь ничего не сделать. Нужно, во-первых, знать, где брать сено, а во-вторых, лошадей взять негде, если не посвятить в это дело взрослых. Сошлись на том, что Толька поговорит с отцом и расскажет ему обо всем.
        Было это в среду, а в пятницу на той же неделе на четырех дровнях ребята выехали из Лукина. Выехали на рассвете. Немец-часовой остановил ребят на краю деревни: с тех пор как партизаны забросали гранатами штаб полка, деревню охраняли круглые сутки.
        - За сеном! За сеном едем! - крикнул Толька. Он считал, что чем громче кричать, тем понятнее будут его слова.
        - Чего кричишь? Все равно не поймет, - остановил его Ленька и попробовал сам объясниться с часовым: - За сеном мы едем. Понимаешь?
        Ленька взял из саней клочок сена, поднес его ко рту, показал на лошадь и стал громко чавкать. Солдат понял и пропустил подводы.
        - Лошади разве чавкают? - не утерпев, сказал Серега, когда немного отъехали от деревни.
        - Ну и пусть, что не чавкают. Главное - пропустили.
        К полудню того же дня, навалив доверху четыре воза сена, ребята, минуя Лукино, выехали на парфинскую Дорогу.
        Снегу выпало еще мало, дорога была не накатана, и лошади с трудом тянули большие возы. Ребята шли следом за первым возом и поглядывали по сторонам, не появятся ли партизаны. Они прошли мимо развилки, выехали на заснеженную просеку, миновали Желтые пески. Молодые сосенки ветвями цепляли сено, и сухие травинки оставались висеть на иглах.
        - Ну где же они? - нетерпеливо спрашивал Ленька. - Скоро уж Парфино будет!
        - Сам не знаю. Сказали, на дороге встретят…
        - Может, забыли? - предположил Серега.
        - Как бы не так! Им…
        Передняя лошадь вдруг остановилась. Ребята и не заметили, как человек, появившийся невесть откуда, взял ее под уздцы. Одет он был в ватный пиджак, сапоги и шапку-ушанку. В руках партизан держал винтовку.
        - Приехали все-таки! - сказал он весело. - А я за вами давно слежу, от самой развилки. Тебя как звать-то?
        - Толькой.
        - Ну вот, ты и будешь за старшего,
        Толька зарделся от такой неожиданной чести, а Ленька сделал безразличный вид, чтобы не подумали, будто ему завидно или досадно. На самом-то деле, конечно, Леньке было не по себе. А все из-за Буби! Не привяжись солдат к Леньке, может, и пошел бы он тогда с Толькой в Быки и тоже встретился с партизанами. Партизан заложил в рот два пальца и пронзительно свистнул. Не успел еще замереть свист, как ему ответили с двух сторон - из глубины леса и с дороги.
        - Ну, теперь быстро! Сворачивай в лес!
        Он сам повел первую лошадь. Ребята вели за ним остальных. Шли целиной не меньше километра. Иногда казалось, что широченные возы нипочем не пройдут между деревьями, но парень уверенно шел вперед, и возы протискивались сквозь ветвистые ели.
        Так добрались они до мелколесья. Здесь на земле, расчищенной от снега, горел костер, и около него сидели трое партизан. Рядом стояло несколько распряженных лошадей; на их морды до самых глаз были надеты мешки, и лошади ели из них овес. Увидев возы с сеном, партизаны встали. К ребятам подошел человек в дубленом полушубке, с маузером на поясе. У него была небольшая смоляно-черная бородка, усы и совершенно прямой, лишенный переносицы нос.
        - Это вы привезли? - спросил чернобородый. - Молодцы! Здорово нас выручили. Мы вам другие сани дадим, чтобы быстрее. Сено переваливать некогда. Грейтесь пока!
        Оставив ребят около костра, он отошел и распорядился перепрягать лошадей в порожние розвальни.
        - А дома не всыпят нам, - шепотом спросил Толька, - за то, что сани сменяют?
        Среди ребят Толька был самым обстоятельным и хозяйственным человеком.
        - Нет, - сказал Сашка, - не всыпят. Сани не хуже наших.
        Толька прикинул - розвальни и впрямь ничуть не хуже старых. Пожалуй, будут даже покрепче.
        - А пистолет у него чудной какой, - шепнул Серега, - длинный, как автомат.
        - Это маузер, - сказал Ленька. - У него кобура деревянная. Говорят, сильно бьет, как из винтовки.
        - О-о! - недоверчиво протянул Сашка. Разговор оборвался - чернобородый снова подошел к ребятам.
        - Ну как там у вас фашисты, зверствуют?
        - Зверствуют. Вон его по щекам били. - Толька указал на Леньку.
        - По щекам? За что же?
        - За пионерский значок да за пилотку. Значок он носил.
        - Ладно уж тебе, - смущаясь, сказал Ленька.
        - Ну а еще что? - спросил бородатый.
        - Егора с Васьком застрелили.
        - За что же?
        - А ни за что. Один комсомольским секретарем был, другой - вожатым. Алеха донес.
        - Это, Семен Михайлович, тот, что нашу базу выдал, - вмешался в разговор парень, который встречал обоз на дороге. - Такая шкура!
        - Погодите, мы с ним еще встретимся!.. А теперь домой езжайте, нам тоже пора. Дорогу-то одни найдете?
        - Найдем.
        Ребята хлестнули коней и рысью поехали по старому следу.
        Лошадь вышла на парфинскую дорогу, почуяла близкий дом и затрусила к деревне, но ребята завернули ее влево - на Воронцово. Надо было еще раз съездить на луга. Нельзя же порожняком возвращаться в деревню - гитлеровцы могут заподозрить неладное.
        Затея с сеном обошлась как нельзя лучше. Никто не обратил внимания на четверых мальчуганов, когда они под вечер возвращались в деревню. Каждый из них степенно шел за своими санями. Под полозьями поскрипывал снег. Но возы были не такие крутые, как обычно, не так туго увязаны, и лошади тянули возы довольно легко, хотя и устали за день. Наблюдательному человеку это бросилось бы в глаза, но немецкий часовой ничего не заметил. Он и не мог предположить, что эти деревенские мальчишки возвращались с партизанского задания!
        Спустя несколько дней Ленька ворвался в избу, глянул, нет ли дома Буби, и торопливо заговорил:
        - Мама, скорей, мама! Наши пленные там. Голодные! Просили хоть корочку принести. Их в ригу загнали. Дай я снесу, мама! Хоть что-нибудь!
        - Что ж ты им снесешь, Ленюшка? У самих-то ничего нет. Хлебца разве с картошечкой? Возьми, пока теплая. А пустят тебя к пленным-то? Не прогонят?
        - Я потихонечку, меня и не увидят. Дай мне ведерко, мама, я будто с ведерком по делу иду.
        Мать положила на дно ведра несколько ломтей хлеба - последнее, что было. Выложила из чугуна картошку.
        Ленька прошел снежной тропкой через огороды. Вход в ригу был с другой стороны. Там прохаживался часовой. Он появлялся из-за угла через равные промежутки времени и снова уходил на другую сторону. Заметил Ленька еще и другое: примерно на высоте его плеч в стене риги виднелась узкая щель, через которую легко можно было передать все, что нужно. Одно смущало Леньку: щель находилась в том углу, где время от времени появлялся часовой. Вообще-то добежать до угла - дело плевое. Но надо успеть все сделать до возвращения часового. Ленька начал считать: раз, два, три… Считал он как можно медленнее, с интервалами, предполагая, что каждый счет равен секунде. Досчитал он до восьмидесяти трех - почти полторы минуты, - когда часовой вышел из-за угла. Значит, времени хватит.
        Как только солдат скрылся, Ленька стремительно бросился к щели. Делая большие прыжки, чтобы быстрее добежать, он мигом проскочил расстояние, отделявшее его от риги. Прильнул лицом к щели, но разглядеть что-нибудь внутри было невозможно.
        - Эй, кто там! Товарищи, я вам поесть принес. Скорее берите! Часовой тут… - зашептал Ленька.
        В риге послышался шум. Люди подошли к щели. Ленька опасливо оглянулся и приставил ведерко. Из щели потянулись худые заскорузлые, давно не мытые руки. Никогда Ленька не видел таких страшных рук. Они жадно шарили в ведерке, сухие ногти царапали жесть, стучали по днищу. Нащупав кусок хлеба или картофелину, руки исчезали, а вместо них появлялись другие. Ленька совал в раскрытые ладони все, что оставалось еще в ведре. Сердце его неистово колотилось.
        - Хальт! - раздалось вдруг над самым ухом.
        Часовой не стал стрелять, а свободной рукой схватил мальчишку за плечо и швырнул на землю. Ведерко с грохотом покатилось в сторону, крошки хлеба и картофелины высыпались на снег. Ленька почувствовал резкую боль в боку и в ногах: гитлеровец пинал его носком сапога. Но этого фашисту показалось мало. Он решил как следует проучить русского мальчишку. Схватив Леньку за воротник, часовой несколько раз ткнул его лицом в снег, в мерзлую землю. Бил он Леньку спокойно, беззлобно, будто бы исполнял какую-то служебную обязанность, так же, как те солдаты, которые разрушали в лесу землянки.
        Потом он толкнул мальчика прикладом винтовки и крикнул:
        - Раус[2 - Прочь!]!..
        С разбитым в кровь лицом, едва сдерживая слезы, Ленька подобрал ведерко и, не разбирая, где тропка, где целина, пошел по снегу к дому.
        Мать так и ахнула:
        - Что с тобой, Ленюшка? Неужели за пленных?
        - Аза что же! Ох, дождутся они… - стиснув зубы, процедил Ленька. - Не держите вы меня только, когда наши придут… Дай мне, мама, умыться.
        В тот же вечер Ленька встретился с Толькой. Они долго шептались на крыльце.
        - Нонче меня опять побили, - сказал Ленька.
        - За что?
        - Пленным в ригу картошку понес да хлеба. Часовой увидал.
        - И сильно бил?
        - Нет, не особо. Губа вот только распухла. Об землю раза два приложил…
        Когда-то было зазорным признаться, что в драке тебе досталось, но сейчас Ленька не стеснялся об этом рассказывать.
        - Зря ты один пошел. Надо бы вместе: один стеречь, другой передавать…
        - Да… - задумчиво протянул Ленька. - Ладно, другой раз умней будем.
        Прошло еще недели две, и на лукинцев обрушилась новая беда. Мануйловский комендант приказал срочно выселить людей из деревни, освободить все дома, а если кто останется, пригрозил расстрелять на месте. Было это в конце декабря, в самые лютые морозы, которые пришли после больших снегопадов.
        Фашисты заметно нервничали: были чем-то встревожены. Их раздражали русские морозы и неясные сводки, которые стали поступать с фронта. Открыто говорили, что под Москвой Гитлер потерпел неудачу, германские войска отступают. А партизаны все больше смелеют, даже днем нападают на обозы и грузовые машины. Правда, в районе Мануйлова было тихо. С тех пор как партизаны совершили налет на штаб полка, в Лукино про них ничего не было слышно. И тем не менее комендант, посоветовавшись с Гердцевым - начальником карательного отряда, приказал всех жителей переселить на Ловать - в Парфино.
        …По сыпучему, как песок, снегу Ленька шел мимо риги, где раньше держали военнопленных. Здесь уже никого не было - ни пленных, ни часовых. Рига стояла с распахнутыми дверями.
        Вдруг кто-то негромко свистнул. Ленька обернулся и увидел человека в дубленом полушубке.
        - Эй, парень! - позвал он. - Ты здешний?
        Ленька присмотрелся и узнал того самого партизана, который заходил к ним перед налетом. Партизан тоже узнал Леньку.
        - Здорово, - приветливо сказал он. - Ну какие у вас тут дела? Пойдем-ка в ригу. Потише там и незаметно.
        Оба вошли в полутемную ригу.
        - Так что, говоришь, нового? - еще раз спросил партизан.
        - Ничего. Угоняют нас завтра. Всю деревню гонят.
        - Завтра? Да ну?! - почему-то обрадовался Ленькин собеседник. - А немцы что?
        - А что немцы? Нагнали их во все избы. Сидят, мерзнут, на улицу не вылазят.
        - И много их?
        - Порядком. В каждой избе по шесть, по восемь, а кое-где и по дюжине будет.
        - Так… А вас выселяют, значит? Завтра, говоришь, обязательно?
        Партизан задумался.
        - А если завтра не выселят?
        - Тогда послезавтра.
        - Нет, так не пойдет! Завтра надо.
        - Чего-чего? - удивился Ленька. Он никак не мог понять, чему радуется парень.
        - Ничего, так просто. Ты мне, если не уедете, обязательно знать дай. Понял? Обязательно, говорю!
        - А как я знать дам?
        - Как?.. Возьми, например, эту палку и воткни в сугроб, чтобы издали видно было. Раз палку увижу, буду знать, что вы не уехали.
        - Ладно… Слушай, а ребята у вас в отряде есть? - спросил вдруг Ленька.
        - В каком отряде?
        - В партизанском, каком!
        - А зачем тебе?
        - Взяли бы меня с собой!
        - Тебя? Да ты что?! Тебе еще расти да расти надо!.. Пока так помогай… Ну я пошел. Так гляди не забудь: не уедете - дай знать.
        Но выставлять условный знак не пришлось. Наутро подъехали немецкие машины, всех погрузили в железные кузова и увезли в Парфино. Поселили в летних бараках, по две-три семьи в комнате. В Лукино больше никого не пускали. А вскоре прошел слух, что через день после того, как выселили жителей из деревни, партизаны напали на гарнизон. Все избы забросали гранатами. То же самое было в Мануйлове и Воронцове. Фашисты погнались за отрядом, но партизаны отбились и ушли неизвестно куда…
        Наши пришли!
        С тех пор как тайный немецкий агент Вильгельм Герц, он же Виктор Николаевич Гердцев, сделался командиром карательного отряда, жизнь его переменилась к худшему. У него были все основания проявлять беспокойство и испытывать нудное чувство тревоги. По всей, округе партизаны все чаще нападали на немецкие гарнизоны, все чаще подрывались на минах грузовые машины, а в последнее время партизаны стали появляться даже там, где их никогда не бывало.
        Герц сбился с ног, гоняясь со своим карательным отрядом по самым глухим дорогам, и все без толку. На атакованную партизанами станцию Беглово он прибыл рано утром, когда на путях еще догорали цистерны с бензином, еще не были убраны убитые. И все же ни одного партизана захватить не удалось. Они исчезли, будто растворились в воздухе. В секретном донесении об ущербе, нанесенном германской армии, Герц доложил, что разрушена водокачка, взорваны стрелки, уничтожен эшелон с горючим, боеприпасами, пушками. В конце донесения он написал фразу: «Поиски виновников продолжаются, но до сего времени безрезультатно».
        Такие фразы появлялись в конце каждого донесения, которое направлял Герц в штаб армии.
        А тем временем партизаны, изводившие Вильгельма Герца, переключились на другую работу. Не раз хаживали они через промерзшие болота в немецкие тылы, знали все тропки и теперь превратились в военных проводников рот, батальонов, полков. На фронте была задумана дерзкая и необычайно смелая операция.
        На безмолвных застывших болотах все было совершенно белым: и снег, запорошивший кустарник, и люди, одетые в маскировочные халаты, бесшумно, как привидения, двигавшиеся по тропам. Даже пушки, танки и все оружие покрасили в белый цвет. Немецкие разведчики, пролетавшие иногда в небе, не могли заметить ничего подозрительного в унылых зимних пейзажах приильменских болот.
        К январю 1942 года с помощью партизан через промерзшие болота в немецкий тыл удалось провести целую армию. Туманным январским утром один из наших полков руслами рек и низкими берегами Ильменя вышел к Старой Руссе и завязал бой на подступах к городу. А Старая Русса находилась в десятках километров за линией фронта, в тылу германских войск.

* * *
        Ленька проснулся от глухих артиллерийских выстрелов. Пушки били не со стороны фронта, а в тылу - где-то у озера Ильмень. Он вскочил и, не умывшись, выбежал на улицу. Толька жил в том же бараке, но вход был с другой стороны.
        - Слышишь, из пушек бьют! - влетел он к Тольке.
        - Как не слышать! Не глухой! - солидно ответил Толька.
        - Бежим на речку, может, узнаем что, - предложил Ленька. - Бьют-то не с фронта, а вон где…
        На Ловати ребята ничего нового не узнали. Но с того дня они совсем потеряли покой. Наши войска находились где-то близко, и каждое утро Ленька просыпался в радостной уверенности, что сегодня-то обязательно увидит он советских бойцов…
        День за днем шла артиллерийская перестрелка, а наших солдат, которых так нетерпеливо ждали, все не было. Стрельба доносилась и от Старой Руссы, и с низовьев Ловати, и с востока - от Лукина и Мануйлова.
        Гитлеровцы нервничали. Одни из них стали боязливыми, другие - еще злее. По ночам немецкие часовые ни с того ни с сего открывали пальбу из автоматов, такую, что можно было подумать, будто в селе разгорается бой. Проходило несколько минут, и пальба утихала, часовые с опаской оглядывали улицы и вдруг снова начинали палить в воздух, боясь партизан, которые мерещились им повсюду.
        Морозы стояли крепкие, но не такие сильные, как в декабре. Однажды, когда ребята ушли за село и глядели, не появятся ли наши солдаты, они вдруг заметили клубы дыма, поднимавшиеся в небо белыми мохнатыми шапками.
        - Пожар! - крикнул Толька. - Около церкви горит. Бежим!
        Ребята припустились по накатанной снежной дороге обратно в Парфино.
        - Вон еще горит, - указал Ленька на другой конец села. - И еще - вся улица занимается!
        Клубы дыма валили из разных мест, пожар распространялся. Мальчики выбежали на горевшую улицу.
        В дальнем конце ее огонь полыхал вовсю, а ближние избы только занимались, и дым клубился еще белый, похожий на пар. Около домов суетились два немецких солдата. Ребята подошли ближе.
        Долговязый фашист перебегал от одного дома к другому. В руках он держал горящий факел - длинную палку с намотанной на конце паклей. Факел чадил, и на снег стекали горящие капли. Другой солдат бежал с четырехугольной зеленой канистрой. Перед каждым домом он забегал вперед, плескал бензин на угол или на ворота, а долговязый торопливо совал туда факел, ждал, когда загорится постройка, и бежал дальше. Возле соломенных крыш фашист не ждал бензина, совал факел под застреху, и по соломе начинали струиться огненные змейки. Они исчезали под кровлей, засыпанной снегом, и потом вдруг вырывались у самого конька крыши.
        Люди поспешно вытаскивали из домов все, что попадалось под руку, а там, где огонь уже охватил избы, толпились посреди улиц и молча глядели, как гибнет их добро. Здесь же прохаживались патрули и не разрешали гасить огонь.
        - И бараки спалят… Где теперь жить будем? - всхлипнул Ягодай.
        Пробираясь сквозь толпу погорельцев, ребята добрались наконец до бараков. Они тоже горели. Обшивка пылала ярко, с громким треском. В стороне на узлах сидели женщины и застывшими, страдальческими глазами смотрели на огонь. Хмурые мужики стояли отдельно, негромко переговариваясь. Обсуждали приказ гитлеровцев идти в Лазоревцы - деревеньку на той же стороне Ловати.
        - Как бы подвоху не было, - опасливо сказал кто-то.
        - Теперь какой подвох? Всего лишили. Голы как соколы…
        - Народ как бы не постреляли.
        - Надо идти. Все к своим ближе.
        Последний довод убедил всех. Хоть на три километра, да ближе к своим, хоть на час раньше придет избавленье. И бездомные люди, взвалив на плечи оставшийся скарб, побрели в Лазоревцы, где, как говорили, гитлеровцы еще не сожгли избы.
        Голиковы поселились у своих знакомых. В избе приютилось еще три семьи. Спали вповалку на полу, набросав соломы. Но Ленька здесь почти не бывал. С самого утра убегал он в Парфино, слонялся там среди пожарищ, заходил на станцию, с любопытством и тайным злорадством наблюдая, как гитлеровцы в панике готовятся к отступлению.
        Через несколько дней после того, как жители перебрались из сгоревшего Парфина, Ленька пришел домой совсем поздно. Он осторожно отворил скрипучую дверь, вошел в избу и ощупью, перешагивая через спящих, пробрался в свой угол. Стараясь не шуршать соломой, Ленька улегся рядом с матерью. Ему очень хотелось поделиться с ней новостью, да жаль было будить. Но мать не спала.
        - Ты где это, полуночник, бродишь? - шепотом спросила она. - Гляди, Ленюшка, греха как бы не было. Немец, он сейчас злющий ходит - пальнет - и конец… Посидел бы ты дома!
        - Нет, мама, теперь дома сидеть нечего. Завтра наши здесь будут. Помяни мое слово!
        Шепот у Леньки был взволнованный, радостный.
        - Дай-то бог… Да откуда ты это взял?
        - Я, мама, разведчиков наших видел в Парфи-не, на станции. В вагонах сидели. Они меня на фанерный завод посылали. Я им мигом все разузнал. Мне они ничего не сказали, а я все равно знаю: завтра придут.
        А утром, чуть свет, выскочил Ленька на улицу и засиял от радости: через деревню проходила колонна наших лыжников в маскхалатах, с автоматами. Они шли спокойно, уверенно, будто никогда и не было здесь фашистов. Улица была полна народу. Солдат обнимали, целовали, зазывали в избы погреться, но лыжники благодарили и шли дальше. Остановились они лишь в самом конце деревни, у крайних изб. Ленька спустился с крыльца, направился было к солдатам, но передумал и остановился. Он подкинул шапку, поймал ее на лету и снова взбежал на крыльцо. Распахнув дверь в избу, Ленька во весь голос крикнул:
        - Наши пришли! Вставайте! Ура!.. Наши в деревне!..
        Ленька кричал что-то еще, но его уже не слушали. В избе зашумели, загомонили и торопливо бросились к выходу.

* * *
        Наши войска, внезапно ударив в тыл немцам, прорвались в район южнее озера Ильмень и с боями продолжали наступать вдоль Ловати. Ленька почти не бывал дома. Он теперь работал при госпитале. Дел было много, и он иногда даже не прибегал ночевать, прикорнув где-нибудь вместе с солдатами.
        Вокруг происходило множество интереснейших вещей. То ребята наблюдали за работой армейского регулировщика - он ловко управлялся с красным флажком, и все, будь то хоть сам генерал, подчинялись ему на дороге. То смотрели на танки, которые могли ходить без дорог, лезли напролом, прямо по целине, как медведи, и подминали под себя не то что кустарник, но и большие деревья: раз - и повалилось дерево, будто его не было. Только снежная пыль вздымается на том месте.
        Мальчишки старались хоть чем-нибудь помочь солдатам.
        - Давайте поднесем пулемет, - предлагали они.
        - А коней напоить не надо? Мы бы разом…
        Но солдаты отказывались от их помощи, все переводили в шутку. Они добродушно посмеивались, легонько похлопывали ребят по спине и говорили обычно:
        - Никак нет, товарищ, солдату денщик не положен…
        Как-то утром Ленька шел по выжженной улице с торчащими из-под снега обугленными трубами. Впереди он увидел человека в полушубке, перетянутом солдатским ремнем, с автоматом на шее. Ленька проскочил было мимо, потом остановился и, пораженный, воскликнул:
        - Василий Григорьевич!
        Человек оглянулся. На его шапке наискось была пришита красная ленточка. Ленька знал: такие ленточки носят партизаны. - Леня! Голиков!.. Какими судьбами?
        Учитель схватил Леньку за плечи, притянул к себе. Оба они обрадовались неожиданной встрече.
        - Живешь-то где? Немцы, говорят, вас выгнали.
        - Выгнали. В декабре еще… Лукино после нас сожгли. Потом мы здесь, в Парфине, жили, тоже сожгли. Теперь в Лазоревцах поселились.
        - Это я знаю. Лукино сгорело, когда налет был. Слыхал, может? Там мы целый батальон разгромили. А Мануйлово фашисты сожгли. Все дочиста, мало чего осталось. И школа наша сгорела, и березки на кресты порубили… На днях я там был. Узнать ничего нельзя!.. А ты что теперь делаешь? Может, проводишь меня?
        Они прошли к избам, уцелевшим на краю села, где разместился на отдых партизанский отряд. Занимали партизаны три избы. Учитель вошел в одну из них. Народу здесь было полным-полно. Одни сидели у стола и чистили автоматы, другие что-то шили, третьи, примостившись на корточках, ели из алюминиевых котелков.
        - Что, товарищ Мухарев, нового партизана завербовали?
        - Да нет, ученик это мой. С начала войны не виделись.
        . - Вот теперь и учите его партизанить. Берите в разведку, продолжайте образование.
        - Рано ему еще!.. Есть хочешь, Леня? Раздевайся, садись!
        Ленька все еще не мог прийти в себя. Сколько мечтал он о встрече с партизанами, и вот - будто кто-то перенес его прямо в партизанский отряд. Он с любопытством оглядывался вокруг. Вот бы ему сюда! Народ здесь, видать, храбрый, веселый. Одно слово - партизаны!
        Василий Григорьевич подсел к столу. Полушубок и шапку он скинул, остался в защитной гимнастерке, заправленной в брюки.
        - Садись, не стесняйся, - еще раз пригласил он Леньку.
        Василий Григорьевич был почти таким же, как раньше. Такие же жесткие волосы бобриком, то же широкое скуластое лицо и упрямый подбородок. Только стал Василий Григорьевич как будто строже. Может быть, так казалось потому, что лицо учителя обветрилось и загорело. Он немного осунулся, и от этого скулы выдавались еще больше.
        Ленька тоже разделся, сел. Он взял хлеб и потянулся ложкой в котелок.
        - Э! - воскликнул Василий Григорьевич, взглянув на Ленькины руки. - Да ты, я смотрю, всю войну не мылся!
        Ленька смутился, положил ложку и спрятал руки под стол.
        - Нет, нет! Так не выйдет. Пойдем сразу мыться! У нас так не полагается.
        Мухарев отодвинул котелок и вместе с Ленькой вышел в сени. Ленька шел весь красный и смутился еще больше, когда услышал позади себя смех и чьи-то слова:
        - Вот тебе и новый партизан!
        Сначала он воспринял это только как насмешку, а потом, обжигая ледяной водой намыленные руки, подумал: почему это назвали его «новым партизаном»? Может быть… Нет, об этом и мечтать нечего. Опять скажут: мал еще, подрасти надо. Но за столом, когда доедали кашу, Ленька все же спросил учителя:
        - Василий Григорьевич, а мне в партизаны можно?
        - Тебе? - удивился Мухарев. - Вот уж не знаю!..
        - Умываться будет - возьмем, - ответил чубатый парень с насмешливым лицом. Он собрал вычищенный автомат и теперь завертывал в промасленную тряпицу пузатую масленку, отвертку, круглые металлические щеточки, похожие на мохнатых гусениц.
        Ленька узнал в нем механика, который перед войной показывал им кинокартины. В его словах он почувствовал насмешку. Опять его считают маленьким!
        В разговор вмешался другой партизан. Ленька и его где-то видел, но где, не мог вспомнить. Партизан наматывал на ногу портянку и тщательно разглаживал складки.
        - Брось ты, Степан, балагурить! Может, и вправду паренек к нам тянется. Дело серьезное…
        Он сунул ногу в валенок, потопал, примеряясь, не трет ли где, и обернулся к Леньке:
        - Лет-то тебе сколько?
        - Пятнадцать, - соврал Ленька и снова зарделся. Но этого никто не заметил.
        - Ну вот, пятнадцать. Возьми ты его, Василий Григорьевич, к себе в разведку. При деле будет. Паренек, видать, шустрый.
        У Леньки захолонуло сердце. Казалось, оно совсем перестало биться. Он перевел глаза на учителя, и в лице, в глазах его было столько мольбы, что Василий Григорьевич не решился сразу отказать мальчику.
        - Ладно; - сказал он. - Трофим Петрович вернется, спросим его. Он начальник штаба, пусть решает. Заходи к вечерку.
        Не помня себя от радости, Ленька натянул пиджачок и, не попрощавшись, выбежал из избы.
        Весь день он работал на кухне, колол дрова, носил воду, помогал чистить картошку, ездил со старшиной на склад за продуктами, а вечером снова зашел к партизанам. Учителя в избе не было, неизвестный ему Трофим Петрович еще не приехал, и Ленька почувствовал себя одиноким, как новичок в классе. Охваченный сомнениями: что-то скажет всесильный начальник штаба, Ленька пошел в Лазоревцы. Больше всего он боялся, как бы партизаны не уехали без него. Хотел даже вернуться с полдороги и не уходить из избы, ждать начальника штаба. Потом передумал и быстрее зашагал к Лазоревцам.
        Мать была дома. Она удивилась, что Ленька пришел так рано. День был субботний, в деревне топили бани, и отец, приготовив березовый веник, собирался попариться.
        - Я тоже пойду, - сказал Ленька, вспомнив сегодняшний конфуз. - Давно в бане не был.
        Мать собрала обоим бельишко, положила его в деревянную шайку, и Ленька с отцом пошли к берегу, где стояла крохотная банька.
        Распаренный, приятно усталый и необыкновенно чистый, Ленька после бани сразу улегся спать. Спозаранку он снова убежал в Парфино. Ленька решил не возвращаться домой до тех пор, пока не повидает этого неуловимого начальника штаба Трофима Петровича. Но как велико было огорчение Леньки, когда, зайдя в избу, он не застал там ни единой души. Видно, партизаны ушли совсем недавно: в избе еще стоял синеватый дым махорки. Какая-то женщина обшарпанным веником заметала сор. Она брызгала пригоршней воду на пол. Вода собирала пыль, и на половицах, как ртуть, во все стороны разбегались мохнатые серые шарики.
        - А партизаны где? - растерянно спросил Ленька. - Кто ж их знает, - пожала плечами женщина. - Собрались и уехали, меня не спросили…
        Глубоко расстроенный, готовый от досады заплакать, Ленька вышел из избы и в сенях столкнулся со Степаном. Сейчас Ленька готов был простить ему все его насмешки. Он видел в нем единственного человека, который мог ему сейчас помочь.
        - А наши где? - спросил Ленька. Он и не заметил, как у него вырвалось слово «наши».
        Степан посмотрел на мальчика, и в глазах его опять мелькнула усмешка.
        - А кто это ваши? Отряд ушел, а ваши - не знаю.
        Партизан сразу же понял, что шутка его неуместна - такое лицо сделалось у Леньки.
        - Да ты погоди, нос не вешай, - сказал он. - Идем, уж так и быть, провожу. Мешок только свой захвачу, и пойдем.
        Он вошел в избу и через минуту вернулся.
        - Пошли. Тут недалеко, может быть, и нагоним.
        - А не нагоним если…
        Степан хотел снова ответить шуткой, поддразнить паренька, но удержался.
        - Не нагоним, так в деревне найдем.
        - А где? - не унимался Ленька. Ему все казалось, что Степан продолжает шутить. - Где деревня-то? Как она называется?
        - Да шут ее знает, - неопределенно ответил партизан.
        Шли довольно долго по скрипучему снегу. В дороге отряд не нагнали, но в деревне партизаны еще не успели разойтись по избам и толпились на улице.
        Ленька сразу же увидел Василия Григорьевича и бросился к нему.
        - А, и ты уже здесь! С начальником штаба говорил? Чего же ты! Пойдем!
        Василий Григорьевич с Ленькой поднялись на крыльцо с поломанными перилами.
        В чистой половине избы, куда они прошли через кухню, было несколько партизан. Невысокий бородатый человек сердито ходил по комнате и кого-то отчитывал. Кого - Ленька понять не мог, потому что командир обращался ко всем, останавливался то перед одним, то перед другим партизаном.
        Мухарев ждал, когда Петров закончит разнос, но тот и не собирался этого делать.
        - Вы думаете, что, - гудел он, - раз партизанский отряд - значит, никакой дисциплины? Запомните раз и навсегда: мы часть Вооруженных Сил Советского Союза. Понятно?..
        Наконец Петров остановился посреди горницы и сказал более спокойно:
        - Гляди, чтобы в последний раз это было! Иначе оставайся лучше здесь, в тылу. Через два дня выступать, а у нас того нет, другого нет.
        - Будет сделано, Трофим Петрович. Можно идти? - упавшим голосом спросил один из присутствующих.
        - Да смотри, чтобы помыть всех! - крикнул Петров ему вслед. - Чтобы баня была с паром, как полагается.
        В избе наступила тишина. Учитель воспользовался этим.
        - Трофим Петрович, - сказал он, - паренек вот к нам в отряд просится. Бывший мой ученик.
        - Этот? - Петров указал пальцем на Леньку. - А сколько тебе лет?
        - Пятнадцать…
        - А он не струсит?
        - Не должен бы. В школе атаманом был.
        Ленька с благодарностью посмотрел на учителя.
        - Ну что ж, бери. В разведку небось прочишь? Только оружия у нас нет. Самим добывать надо. Автомат тебе никто не даст.
        - А у меня уже есть.
        - Есть? Где?
        - В лесу закопано. Как фрицы пришли, зарыли мы. Гранаты там, СВТ с пулеметом…
        - И пулемет есть?! Чего же ты молчишь! Далеко это?
        - Нет, за Быками.
        - Где это, Быки?
        - Это возле Мануйлова, Трофим Петрович, - вмешался учитель. - Помните, мы в тех местах сено в декабре промышляли?
        - Я его и возил вам, - не утерпел Ленька.
        - Ну, это же наш старый знакомый! Так пулемет сможешь достать? Машина у нас есть. Поезжайте сейчас же. Ты распорядись там, Василий Григорьевич.
        Через полчаса, забравшись в кабину грузовика вместе с шофером и Степаном, Ленька подскакивал на тряских ухабах. Он указывал путь. В Желтых песках остановились, идти дальше можно было только на лыжах. Лыжи вытащили из кузова, взяли с собой лопату, маленький ломик - все это предусмотрительно захватил с собой Степан.
        Ленька давно здесь не бывал. Снегу нападало много. Он сугробами лежал на лапчатых ветвях елей, и ветви пригибались к самой земле.
        - Без лыж мы бы здесь помесили снег! - сказал Степан, пробираясь сквозь лесные заросли.
        Они миновали бурелом, нашли сосну-рогулину, и Ленька отсчитал двадцать три шага.
        - Здесь!
        Тайник откопали довольно быстро. Степан и Ленька взвалили на плечи оружие и понесли его к дороге. Ленька нес самозарядную винтовку и патроны, рассовав их по карманам. Он закинул винтовку за плечо, но приклад колотил его по ногам, и пришлось ее снова взять в руки.
        Довольный приехал Ленька в отряд, хотел доложить начальнику штаба о своем первом задании, но Трофим Петрович куда-то уехал. Встретил Леньку учитель, похвалил и сказал:
        - Теперь иди домой, прощайся и завтра приходи. В бане будем мыться. На днях выступаем. Но чтобы никому ни слова… Куда, что - будто бы ничего не знаешь. Полная тайна. Это первый закон на войне.
        Второй день приходил Ленька домой раньше обычного.
        - Давно бы так, - одобрительно сказала мать. - Пора уж тебе и остепениться, Ленюшка.
        - Ой, мама, дела-то какие! Василия Григорьевича я встретил Мухарева. В партизанах он… - Ленька осекся. Может быть, и об этом нельзя говорить?
        А мать расспрашивала, где встретил учителя, да как, да что…
        Отвечал Ленька уклончиво, говорил предположительно: «наверное, он партизан», «скорее всего был в тылу у немцев».
        Странное чувство испытывал Ленька в этот последний вечер, проведенный в семье. На душе было грустно и радостно. Грустно потому, что крепко, очень крепко любил он свою мать и, возможно, расставался с ней надолго. А сказать ей об этом не мог. Он никогда не лгал матери, ничего от нее не утаивал, а сейчас должен был скрывать, отмалчиваться. Сказать ей, что творится у него на душе, Ленька не мог, во-первых, потому, что это была военная тайна, а во-вторых, потому, что не хотел он огорчать мать. Может, стала бы она отговаривать, плакать… Нет, лучше уж держать все в себе.
        Расставаться предстояло не только с матерью, с отцом, с сестрами. А друзья, с которыми они были неразлучны столько лет!.. И нельзя даже попрощаться с ними, рассказать, куда он уходит: военная тайна!
        Ленька подошел к матери и обнял ее за плечи.
        - Ты чего это, сынушка, ластишься? - спросила она и настороженно поглядела на сына. Желтой горошиной горел в избе каганец, было почти темно, и мать ничего не разглядела на лице мальчика.
        - Так что-то… Соскучился по тебе, - ответил Ленька и щекой прижался к голове матери. - Знаешь, мама, завтра у нас баня будет, белье дадут новое… - Ленька замялся: опять чуть не проговорился.
        - Да ты что, Ленюшка? Вчера в бане был, а завтра опять в баню? Ишь как зачастил!.. Иди, иди спать. Завтра опять с петухами вскочишь.

* * *
        Недоговоренные фразы встревожили Екатерину Алексеевну. Почему опять в баню, почему он запнулся на полуслове, почему стал ласкаться, обычно такой сдержанный?.. Мать не находила себе места. Леньки не было дома уже несколько дней.
        Прачечную госпиталя устроили на фанерном заводе. Раза два мать ходила оттуда в госпиталь, где последнее время Ленька часто бывал, но Леньки там не нашла. Как-то утром в прачечную зашел незнакомый сержант и спросил, кто здесь Голикова Екатерина Алексеевна. Мимо бачков и тазов, прачек, склонившихся над корытами, прошел он к матери Леньки, козырнул и сказал:
        - От сына вам подарочек. Передать разрешите?.. Велел кланяться и сказать, чтобы не беспокоились.
        - А где он сам-то? О чем не беспокоиться? - спросила Екатерина Алексеевна, разгибая натруженную спину. Руки ее были в густой мыльной пене. Она стряхнула пену, вытерла о фартук руки и взяла сверток.
        - О чем не беспокоиться? - спросила она еще раз. Сержант в замешательстве не знал, что ответить, а женщина с тревогой в глазах смотрела на него и ждала. Сержант не выдержал, отвел глаза и сказал:
        - Он, правда, не велел рассказывать: «Мать, - говорит, - расстроится». Попросил только сухари передать. - Сержант вздохнул и сказал наконец самое главное: - В партизаны он ушел. Наверно, уже уехали.
        Екатерина Алексеевна беспомощно оперлась о корыто, полное белья, закрыла глаза. Предчувствие не обмануло ее! Так вот откуда и недомолвки сына, и ласковость его, и сбивчивые рассказы про партизан!..
        - Ну что поделаешь, - будто про себя сказала она. - Вырос мой соколик. В гнезде теперь не удержишь. Что поделаешь!.. В добрый час. Ленюшка, в добрый час!..
        Только сейчас взглянула мать на сверток с ржаными сухарями, который держала в руках. Прижала к груди сыновний подарок, и по щекам ее потекли слезы…

* * *
        …В это самое время партизаны трогались в путь-дорогу. Командир бригады с начальником штаба временно задерживались в советском тылу. Василий Григорьевич тоже уехал еще накануне с группой разведчиков и сказал, что встретит отряд в пути. Командира отряда Ленька еще не видел. Получалось так, что в отряде никого и не осталось знакомых.
        Ленька вскарабкался на груду мешков, а самозарядку положил рядом. Партизанский обоз вытянулся на дороге. Две машины с людьми вышли с час назад, готов был тронуться и конный обоз. Леньку приметил тот самый партизан, Тропов, которого распекал начальник штаба. Занимался он снабжением отряда и сейчас выполнял главную роль. Усталый, расстроенный непредвиденной задержкой, перебегал он от подводы к подводе и, увидев Леньку, сорвал на нем всю свою злость.
        - А ты что здесь делаешь? - сердито спросил он.
        - Еду… С отрядом еду, - ответил Ленька, растерявшись от такого вопроса.
        - Это куда же ты едешь? А ну слезай! Буду я детский сад здесь устраивать! Слезай!
        Тропов подошел к саням и потянул Леньку за рукав. Ленька уцепился обеими руками за мешок:
        - Не слезу! Начальник мне разрешил, товарищ Петров… И Василий Григорьевич обещал. Не слезу я…
        Первые подводы тронулись. Сейчас должна была тронуться лошаденка, впряженная в сани, на которых сидел Ленька.
        - А я говорю - слазь! Ничего не знаю. Не имею права посторонних брать. Сказано - отцепись!
        Тропов с силой оторвал Леньку от мешка и вытащил из саней.
        - Пусти! Чего лезешь?! - уже не сдерживая слез и горько всхлипывая, закричал Ленька. Он почувствовал, что сейчас могут рухнуть все его мечты, все планы. Ленька забежал с другой стороны саней и снова вцепился в мешок. Ездовой чмокнул, дернул вожжи, лошаденка поднатужилась и сдвинула воз с места. Под полозьями заскрипел снег. Но упрямство мальчишки, который всего-то от горшка два вершка, взбесило Тропова. Он нагнал подводу, опять схватил Леньку и потащил к себе. Ленька барахтался, отбивался, но и Тропов не уступал. Он отдирал Ленькины руки, а Ленька хватался за что попало. Уцепился за вожжу, потянул ее, и лошадь свернула в сторону, загородив санями дорогу. Ленька упал в снег, вскочил и, не помня себя от обиды и ярости, закричал:
        - Пусти, говорю!.. Я хочу с фашистами воевать. Чего не пускаешь?! Мало тебя Трофим Петрович ругал… Отдай винтовку!
        Тропов поднял Ленькину самозарядку, вывалившуюся из саней, и держал ее в руках. Он не ожидал такого натиска. Ленька ухватился за винтовку. Глаза его сузились, потемнели, как всегда, когда он становился злым.
        - Отдай, говорю! Не твоя она!
        Спорившие и не заметили, как на дороге остановилась грузовая машина. Отворив дверцу кабины, шофер крикнул:
        - Эй, вы, чего дорогу загородили! - Узнав Тропова, он добавил полушутливо: - Товарищ начальник тыла, дай проехать. Чего это вы здесь не поделили?
        - Да вот, нашелся вояка, с саней не слезает. Только мне и заботы зайцев ссаживать!
        В кузове грузовика сидели партизаны. Был здесь и тот пожилой дядька, который наматывал в избе портянки и поддержал тогда Леньку. Он узнал мальчика и, привстав на колени, сказал Тропову:
        - Не трогай ты мальца, Сергей Петрович, пусть едет. Ему Трофим Петров разрешил. Гляди, лица на нем нет.
        Потом он позвал Леньку:
        - А ты, парень, лезь к нам в кузов. Скорее доедешь! Садись.
        Ленька не стал ждать второго приглашения. Закинув винтовку за спину, он ухватился руками за борт кузова, подтянулся на руках, уперся коленкой и с помощью партизан залез в машину. Ленька продолжал еще всхлипывать, но от души уже отлегло, и он улыбнулся сквозь слезы.
        Машина обогнала растянувшийся обоз, выехала на большак. В кузове сильно трясло, подбрасывало, но Ленька после всего пережитого чувствовал себя счастливым. Он снял винтовку и держал ее в руках. Защитник его сидел впереди и смотрел на мальчугана потеплевшими глазами. Ленька вспомнил: это тот самый дядька, которого в первый день войны он видел на перевозе; он еще заворотил назад коня, как услыхал про войну, и ругал Гитлера гнилой печенью. Все звали его дядей Василием.
        А партизан, видя, как Ленька подскакивает на ухабах, сказал:
        - Потеснились бы вы маленько, ребята, дали бы пареньку место. Совсем его замотает. Иди, парень, на переду не так тряско.
        Опираясь на плечи партизан, Ленька перебрался вперед. Машина переехала через железную дорогу и свернула за перелесок.
        Клятва
        Грузовики довезли партизан до Рамушева - большого прифронтового села, наполовину сожженного гитлеровцами. Подбросив отряд ближе к переднему краю, шоферы вернулись обратно. А партизаны дождались, пока подойдет конный обоз, и вместе с ним тронулись в путь.
        Из Рамушева вышли под вечер. Шли краем накатанной дороги; то и дело отряд обгоняли груженые машины, мчавшиеся к фронту. Тягачи волокли пушки, на лафетах, свесив ноги, сидели артиллеристы в зеленых касках. На перекрестках стояли девушки-регулировщицы с красными флажками. Было оживленно, как на большой улице.
        - Гонят фрицев, по всему видно, - сказал Василий Григорьевич, шагавший с разведчиками впереди отряда. - До передовой нам идти да идти…
        Наметанным взглядом Мухарев определил, что фронт отодвинулся еще дальше. Лавина машин, повозок, людей, устремленных вперед, говорила о том, что наше наступление продолжается и проходит успешно.
        Ленька шел рядом с учителем. После недавней истории, когда Тропов чуть не прогнал его из отряда, он старался держаться поближе к Василию Григорьевичу.
        Кроме оружия, партизаны несли лыжи. На дороге были они ни к чему, но в отряде ходили разговоры, что скоро придется свернуть с большака и идти целиной.
        Начинало темнеть, когда разведчиков нагнал невысокий человек.
        - Товарищ Мухарев, - обратился он к учителю, - пошли-ка своих молодцов ночлег поискать. Не то сам поезжай. Может, деревня где уцелела, заночуем пораньше. Так вот и шукай по этой дороге. А это что за пистолет с винтовкой?
        - Ученик мой. Тот самый, про которого я рассказывал, - ответил Василий Григорьевич.
        - Что-то уж мал больно… Ну да ладно, не ворочать же его теперь. Вместе с ним и поезжай, пусть привыкает…
        Это был командир отряда Гвоздев, которого Ленька до сих пор еще ни разу не видал.
        Место для ночлега нашли километрах в семи. Селение стояло в стороне от дороги. Как и Рамушево, оно сильно выгорело, и только на краю деревни уцелело несколько бань. Василий Григорьевич поехал навстречу отряду, а Ленька с дядей Василием принялся готовить ночлег. При свете спичек они замели сор да притащили несколько снопов ржаной соломы, которую неведомо как высмотрел в темноте дядя Василий.
        Поджидая отряд, Ленька привалился на мятую солому и тут же заснул. Проснулся он, когда в бане было полно народу. Партизаны вповалку укладывались спать.
        Это была последняя ночевка под крышей. Чуть свет прошли немного по наезженной дороге и свернули на узкий проселок. Вскоре и он кончился. Партизаны встали на лыжи и углубились в лес.
        Болотами и лесами шли несколько суток. Иной раз забирались в такие дебри, что казалось, невозможно и выбраться. Лохматые ели поднимались вокруг непроходимой стеной. Их сменяли осиновые перелески, переходившие в болота, покрытые заиндевевшими кочками с сухой и жесткой, как щетина, осокой. Часть отряда шла целиной, прокладывая дорогу по снегу, потом тянулся обоз подвод в двенадцать, а сзади снова шли партизаны.
        День проходил за днем, а конца пути не было видно. Никто не знал, когда отряд перейдет линию фронта, но этого момента ждали с нетерпением и волнением. Особенно новички. На привалах удивлялись: как далеко за Ловать угнали фашистов! Кто-то предположил, что идут партизаны вдоль линии фронта, а командир нарочно выбирает самые глухие места, чтобы приучить новичков к походной жизни.
        Возможно, что в этих разговорах кое-что было вер но. Новичкам не хватало дисциплины, опыта, военной сметки, а иной раз просто навыков походной жизни.
        На первом переходе несколько человек натерли ноги. Натерли не так уж сильно, однако пришлось усадить их на подводы вместо ездовых. Иные не могли управиться с лыжами: то обрывались у них ремни, то лыжи разъезжались в разные стороны, то они роняли палки…
        Что касается Леньки, то со стороны казалось, будто на него и не влияет новая обстановка. Можно было подумать, что он легко переносит партизанские тяготы - суровые холода, бессонные ночи, долгие переходы. Но это только казалось. Уставал, выматывался Ленька сильно. Да и немудрено: усталость валила с ног даже здоровенных парней. Но Ленька держался, хотя иной раз так было тяжко, что ноги заплетались.
        В такие минуты Василий Григорьевич косился на Леньку и спрашивал:
        - Что, устал? Садись на подводу.
        - Нет, - отвечал Ленька. - Ни капельки. На пенек налетел.
        Он делал вид, будто и вправду споткнулся о какой-то пенек, торчавший под снегом, даже оглядывался на него, хотя никакого пенька не было.
        Ленька продолжал шагать, а Василий Григорьевич, довольный выдержкой своего ученика, улыбался тайком: кремень парень!
        Конечно, Леньке помогало еще и то, что приобрел он в пионерском отряде. Жизнь в лесу, на речке, военные игры, далекие походы сделали его выносливым, крепким. Он мог в два счета разжечь костер в заснеженном лесу, спать под открытым небом и не знал, что такое простуда. Прикорнув у костра на еловых ветках, он мгновенно засыпал и, если было нужно, так же мгновенно просыпался - бодрым, будто проспал целые сутки. Командир отряда даже ставил его в пример другим.
        Партизаны шли безлюдными местами, не встречая ни своих, ни гитлеровцев. Все терялись в догадках: где же линия фронта? Первое время шли днем, а ночью спали. Но потом все стало наоборот: отдыхали днем, выставив кругом охрану, а выступали с вечера и потом останавливались на дневку перед рассветом. За все то время, как партизаны свернули с дороги, им не встретилось ни единой живой души. Партизаны не видели ни солдат, ни деревенских жителей. По самым скромным подсчетам, прошли километров сто.
        На шестые сутки отряд остановился около извилистой заснеженной речки. Не у берега, а чуть дальше, в лесу.
        - Сходил бы ты, Леонид, по воду, - сказал дядя Василий, когда на поляне разожгли костры, - неохота топленый снег пить.
        В отличие от других дядя Вася называл его Леонидом, как, бывало, отец в торжественных случаях.
        - Возьми ведерко, сбегай, а я тем временем лапника нарублю. Попьем чайку - и на боковую.
        В лесу почти рассвело, а на речке было и того светлее. Ленька пошел вдоль берега. Конечно, прорубь можно вырубить в любом месте, но зачем попусту тратить время, колупать стылый лед, если можно найти родник. И вода в нем куда лучше - первый сорт!
        Наконец Ленька увидел, что в одном месте под кручей снег будто темнее, чем везде. Как он и предполагал, здесь оказался родник. Спустившись вниз, Ленька днищем ведра сгреб в сторону рассыпчатый снег, продавил тонкий прозрачный ледок и зачерпнул воды.
        Минут через двадцать он уже вернулся к полянке и с тревогой заметил, что партизаны не сидели, как обычно, вокруг костра, а стояли строем, с винтовками и автоматами. Свободной рукой Ленька ощупал свою самозарядку. Дядя Василий приладил к ней ремень, и теперь при ходьбе приклад не бил по ногам, но зато ствол винтовки торчал высоко над головой, как жердь
        В кустах на краю поляны в охране стоял бывший киномеханик Степан, которого Ленька недолюбливал за его постоянные насмешки.
        - Ты где это гуляешь? - спросил Степан. - Не поспеешь присягу дать - из отряда долой. Беги скорее, тебя уж выкликали!
        Партизаны построились в две шеренги: одна против другой. Между шеренгами стояли Мухарев и Гвоздев. В руке Василий Григорьевич держал пачку белых листов. Рядом на распряженных розвальнях лежал перевернутый ящик, покрытый красной материей.
        Ленька знал, что Степан известный насмешник, но все же забеспокоился: что, если и правда его уже вызывали к присяге?
        Он торопливо поставил воду около костра и побежал к шеренге.
        - Разрешите встать в строй! - сказал он, как учил его Василий Григорьевич.
        - Становись, - ответил командир, а Мухарев продолжал что-то говорить партизанам.
        Ленька встал рядом с дядей Василием.
        Обычно, когда командир отдавал какие-нибудь приказания или говорил с партизанами, Василий Григорьевич стоял в стороне. А сейчас Ленька впервые увидел, что учитель стоит впереди командира и Гвоздев сам внимательно прислушивается к его словам.
        - Я должен вам сообщить, - негромко говорил Василий Григорьевич, - что мы давно уже находимся в глубоком вражеском тылу и вчера пересекли границу славного партизанского края. Здесь наши люди самоотверженно борются с врагом и сохраняют Советскую власть. Люди не покорились фашистам, они создали свою лесную советскую республику, они трудятся в колхозах и отражают удары карательных экспедиций. Мы пришли сюда, в партизанский край, чтобы им помочь, мы вместе с ними будем громить ненавистных захватчиков.
        Василий Григорьевич закончил тем, что каждый партизан перед началом боевых действий еще раз должен поклясться, что будет до последней капли крови защищать Родину, что жизнь его теперь принадлежит только народу.
        - Пока еще не поздно, - понизив голос, сказал он, - пусть каждый решит для себя: хватит ли у него силы, сумеет ли он принять на себя такую ответственность? Кто не хочет оставаться в отряде, пусть отойдет в сторону. Есть здесь такие?
        Партизаны стояли не шелохнувшись. Было в лесу так тихо, что отчетливо слышалось, как в стороне похрустывают сеном лошади.
        - Тогда разрешите, товарищи, зачитать партизанскую клятву. Пусть каждый запомнит ее и скрепит своей подписью. И пусть не будет среди нас маловеров и трусов.
        Василий Григорьевич взял обеими руками листок и начал читать.
        - «Клятва партизана». - Мухарев остановился, обвел глазами шеренги и продолжал: - «Я, сын великого советского народа, добровольно вступая в ряды партизан Ленинградской области, даю перед лицом своей Отчизны, перед трудящимися героического города Ленина свою священную и нерушимую клятву партизана. Я клянусь до последнего дыхания быть верным своей Родине, не выпускать из рук оружия, пока последний фашистский захватчик не будет уничтожен на земле моих дедов и отцов…»
        Василий Григорьевич дочитал до конца слова присяги и положил листки на ящик, покрытый материей. В торжественном молчании застыли партизаны. Сколько передумал каждый за эти мгновения!.. Лицо Леньки было сосредоточенным, губы беззвучно что-то шептали, брови нахмурились. Выглядел он сейчас гораздо взрослее.
        - «За сожженные города и села… за смерть… за издевательства над моим народом…» - шепотом повторял он. Ленька стоял в строю, но мысли его унеслись далеко от этого леса, от заснеженных деревьев, стоявших так же сосредоточенно и молчаливо, как партизаны.
        Гвоздев вышел вперед и стал по списку выкликать партизан. Присягу принимали одни новички. Один за другим они выходили из строя, скинув рукавицы, брали карандаш. И каждый выводил под присягой свою фамилию, писал свой адрес.
        Иные, прежде чем подписать клятву, становились по команде «смирно», другие снимали шапку и с непокрытой головой скрепляли присягу. Кто-то, прежде чем расписаться, поднес листок к губам. И каждый, давая присягу, повторял перед лицом товарищей:
        - Клянусь!..
        - Голиков Леонид! - вызвал Гвоздев. Дядя Василий подтолкнул Леньку локтем:
        - Иди.
        Ленька вышел из строя, подошел к командиру, не помня себя от волнения, взял карандаш и непослушной рукой написал: «Дер. Лукино Мануйловского сельсовета. Л. Голиков».
        Потом встал перед комиссаром и, забывшись, вскинул руку в пионерском салюте. Он смутился, сообразив, что не так все сделал, а учитель обнял его за плечи и растроганно сказал:
        - Молодец, Леня! Правильно!..
        Когда все новички отряда подписали партизанскую клятву, Василий Григорьевич поздравил их с принятием присяги и предупредил, что отдыхать придется недолго. К вечеру надо быть в селе Белебелке - районном центре, расположенном в партизанском крае.
        В полдень отряд выступил дальше. Впервые за эту неделю партизаны шли днем по открытому месту. Они шли по территории лесной республики. Но на всякий случай командир приказал выслать вперед разведку: не ровен час, могут наскочить каратели.
        В партизанском крае
        По малоезженой и пустынной дороге шли двое: подросток с худым бледным лицом и женщина, еще более изможденная, чем мальчик. Они с трудом тянули за собой деревянные санки. Шли они медленно, часто останавливались - не шли, а брели по глубокому снегу. Санки казались им непомерно тяжелыми. Женщина и подросток напрягали силы, всем телом подавались вперед, и со стороны казалось, что они вот-вот упадут, а не падают лишь потому, что их удерживает натянутая веревка.
        В груде тряпья, наваленного на санки, полулежала девочка и безразлично глядела на дорогу.
        Мальчику было лет четырнадцать. Из-под его шапки выбивались темные потные волосы. Он очень походил лицом на девочку, которая сидела в санках: такие же прямые брови, такие же карие глаза, глядевшие исподлобья.
        До села, которое виднелось впереди, было еще километра два, а женщина совсем выбивалась из сил. Подошли к овражку, через который прежде был перекинут мост на высоких сваях. Сейчас мост стоял разбитый, сожженный, и дорога проходила низам через дно оврага. Съехали туда легко, а подняться не хватало сил.
        - Отдохнем, Митя, - сказала женщина и устало опустилась на край санок.
        Подросток присел рядом на корточки. Путники и не заметили, как сзади к ним подошел человек в тулупе и басовито спросил:
        - Что за люди будете? Откуда путь держите? Женщина медленно повернулась, посмотрела снизу вверх на бородача, стоявшего перед ней с берданкой, и нехотя ответила:
        - Из Старой Руссы мы. С детьми в деревню иду, к родственникам. Притомились мы…
        - Эх, горемычные, - вздохнул бородач. - Что же мне теперь делать с вами?.. Ванька!
        С другой стороны оврага, будто из снега, вынырнула голова, и отозвался тоненький голосок:
        - Я здеся! Чего, дядя Влас?
        - Подь-ка сюда. Тащите вдвоем салазки, а я пособлю хозяйке.
        - Да нет, я сама, - запротестовала женщина, носил у нее хватило лишь на несколько шагов. Тогда она оперлась на руку Власа и медленно стала подниматься в гору. А ребята вдвоем впряглись в санки, легко взобрались по откосу и стояли, поджидая остальных.
        - Дядя Влас, а мы давно здесь, - встретил мальчик поднявшихся наконец взрослых.
        - Давно-то давно, - проворчал Влас, - а не сообразишь, что в село надо сбегать за конями. Ну-ка живо - одна нога здесь, другая там!
        Ванька тотчас же припустился по дороге.
        - Пойдемте в землянку, там все потеплее будет, - сказал Влас.
        По неглубокой траншее прошли к землянке, вырытой в бугре и совершенно невидимой со стороны дороги. С салазок встала девочка лет восьми.
        Вошли в землянку. Огонь в железной печурке чуть теплился, в неплотно прикрытой двери светились щели, но было здесь все же много теплее. Вдоль стены тянулись нары, сбитые из жердей и покрытые мятой соломой. Женщина опустилась на нары и спросила:
        - До Белебелки-то здесь далеко будет? Все идем да идем… Шестьдесят верст одолеть не можем.
        - Считай, она самая и есть - километр ходу. А тебе в Белебелку надо? - спросил Влас, подкидывая в печку щепу.
        - Нет, еще восемнадцать верст. - Она назвала деревню. - Гвоздева Ивана Федоровича, может, знаете? Это отец мой.
        - Деревню как не знать, а Гвоздевых не слыхал, - ответил дядя Влас. - А Белебелка-то тебе зачем понадобилась?
        - Нам говорили, здесь Советская власть начинается. Верно это?
        - А как же! Фашисты сюда ни ногой. Как сунутся, им по мордам, как сунутся - по мордам. Так и отвадили. Я на что стар, а и меня тоже в дело определили. Дорогу сторожу. Как что - сигнал: немцам встреча! Вас-то я тоже давно приметил. В нашу республику со всех концов народ идет, все защиты ищут… Да что ж это, нечистая душа, не горят они?!
        Дядя Влас встал на колени, низко пригнул голову и, сощурившись, начал дуть. От его ласковых слов, от заботливого отношения к незнакомым людям, от того, как старательно раздувал он огонь, веяло такой добротой, таким задушевным человеческим теплом, что и женщина как-то повеселела.
        - Спасибо вам, дядя Влас. Так, кажется, вас зовут?.. Спасибо! Доброта теперь нам в диковинку. Ой намучились мы! Вспомнить страшно! Сперва на Ловать ушли, потом на плотах уплыли, как все. На лиманах жили. К осени выгнали нас немцы. Привезли пушку, сказали - стрелять будут. Мы назад в Руссу подались. Мужа в гестапо забрали. Тут тиф, голодуха… Сынок, спасибо, посадил нас на санки да и повез. Два дня вез, потом я понемногу начала вставать, а под конец и сама впряглась.
        Дядя Влас с удивлением взглянул на подростка.
        - Так вон ты какой жилистый! Звать-то как?
        - Митяем. То есть Дмитрием, - поправился мальчик.
        - Мать, значит, в беде не покинул. От гибели спас. Молодец! Ну теперь вам полегче будет. Мы уж как-нибудь вас до места доставим. Недаром у нас советская лесная республика.
        - Дядя Влас! Коней пригнал! - раздался снаружи тоненький голосок.
        - Ну вот и подвода пришла. Вас в правление колхоза доставят, а что дальше, там видно будет. Я к вечеру сменюсь, тоже зайду. Ох вы, горемычные мои! Сколько народ русский терпит!
        Старик проводил их до подводы.
        Впервые за всю дорогу из Старой Руссы Митяй увидел несожженное село. Вытянулось оно вдоль реки на крутом берегу. Остановились около правления колхоза. Здесь все уже знали, что дядя Влас присылал за подводой, что из Старой Руссы пришла женщина с двумя детьми.
        Была суббота, бабы топили бани, и прибывших сразу отправили мыться. На квартиру их поставили к пожилой женщине, жившей со взрослой дочерью. В избе пахло печеным хлебом, несколько больших караваев, покрытых полотенцем, лежали на лавке, а обе хозяйки в большой деже месили тесто.
        Утром, когда Митяй проснулся, он снова увидел женщин, возившихся около жарко натопленной печи. Старшая укладывала на деревянную лопату упругие хлебцы, смачивала их водой и совала в печь, а дочка сыпала муку в освободившуюся дежу.
        Митяй с удивлением спросил:
        - Теть, а зачем вы столько хлеба печете? Женщина улыбнулась:
        - Партизан кормим, сынок. Едоков много. У нас тут вроде пекарни. Бывает, что два раза в сутки печем.
        Митяй с матерью и сестренкой пробыли в этой деревне несколько дней, а потом на попутной подводе их отвезли в деревню, где жили их родные. Здесь, как и в Белебелке, все осталось но-старому, как до войны. Утром звонили в подвешенный на перекладине рельс - сзывали колхозников на работу. Не видно было только мужчин. Они были либо в армии, либо в партизанских отрядах. Говорили, что партизанская республика тянется на запад до реки Шелони, а на юг простирается чуть ли не до самого Холма. Но точно размеров своей лесной республики никто не знал. Было ясно только одно: что гитлеровцев здесь нет и в помине, что советским людям в глубоком тылу врага удалось сохранить Советскую власть, избавить народ от притеснений, произвола, насилий.
        Недели через две к Гвоздевым заехал нежданный гость. Это был Иван Иванович - дядя Митяя, который в начале войны, еще до прихода гитлеровцев, ушел в партизаны. С тех пор пропал он без вести, как в воду канул. И вдруг нежданно-негаданно объявился в отцовском доме, живой и невредимый. Приехал он в розвальнях с двумя товарищами и, войдя в избу, прежде всех увидел, к своему изумлению, сестру Марию и племянника. Женщина бросилась к брату.
        После крепких объятий, поцелуев, радостных возгласов все уселись за стол, и дядя Иван рассказал, что все это время был в партизанах, что сейчас назначен командиром отряда, что они перешли линию фронта и действовать будут в лесной республике. Отряд остановился неподалеку на отдых, вот и решил он завернуть в гости.
        Митяй начал было расспрашивать, сколько народу в отряде, куда пойдут дальше, но дядя Иван отшутился и сказал, что про такие дела не рассказывают.
        - Поедем со мной, тогда сам все увидишь. Фразу эту он обронил не случайно и вскоре вернулся к своей мысли.
        - А что, Мария, - обратился он к сестре, - не взять ли мне и вправду племянника? Все будет при деле, и тебе легче… Пойдешь, Митяй, в партизаны? У меня есть один такой малец. Шустрый - Ленькой зовут. Вот и будете вместе.
        Митяй не понял сразу: шутит дядя Иван или говорит серьезно. Поэтому решил промолчать.
        - Ну если не хочешь, не надо, конечно…
        - Как это не хочу?! Хоть сейчас поеду! Пустишь, мам?
        Мать сперва замахала руками, но на семейном совете порешили, что Митяю лучше быть при дяде Иване, что болтаться без дела ему нечего.
        - Тогда тянуть не будем, собирайся! - сказал дядя Иван и поднялся из-за стола. - Я ведь сюда мимоходом, к вечеру надо быть в отряде.
        Собрался Митяй быстро. Он натянул пиджачок, валенки и нетерпеливо, боясь, как бы не передумали, топтался у двери. Мать завернула в узелок ломоть хлеба, кусочек сала, пару вареных яичек. Вскоре партизаны выехали из села. Вместе с ними в розвальнях сидел и Митяй.
        Часа через полтора они были на месте.
        - Ленька, а я тебе товарища привез, - сказал командир отряда, - знакомьтесь!
        Ребята отнеслись друг к другу настороженно. Разговор сперва не клеился, но вскоре дело пошло на лад. В детстве и на войне дружба возникает быстро.
        - Ты сам-то откуда? - спросил Ленька.
        - Из Старой Руссы. А ты?
        - Из Лукина.
        - Не слыхал. Где это?
        Ленька немного обиделся: про такую деревню и не слыхал!
        - Думаешь, на Старой Руссе свет клином сошелся! Может, ты и про Парфино не слыхал?
        - Нет, про Парфино слышал. Фанерный завод там большой. Мы мимо него на плоту плыли, когда от фашистов тикали.
        - Ну вот, а рядом там Лукино. Только не на Ловати, а на Поле… У Парфина я видел, как бой шел.
        - Ну да! - недоверчиво воскликнул Митяй.
        - Мы с ребятами тогда на берегу были.
        - А это твоя? - спросил Митяй, указывая на Ленькину винтовку. Он проникался все большим уважением к стоявшему перед ним парню, который видел настоящий бой и владеет настоящей винтовкой.
        - Моя, - ответил Ленька. - Самозарядная, СВТ называется. Погоди, мы тебе тоже достанем. Как бои начнутся, так и достанем. Вместе будем в разведку ходить.
        В ту же ночь отряд получил приказ: с рассветом идти дальше - в район Серболова, где сосредоточивались и другие отряды партизанской бригады. На этот раз переход был значительно легче. Шли днем вдоль причудливо петлявшей реки Полисти, а на ночлег располагались в деревнях. Спали в тепле. Колхозники встречали партизан как дорогих гостей и угощали всем, что имели. Но под Серболовом все же остановились в лесу, в землянках: опасались налетов авиации. Готовых землянок на всех не хватило, пришлось копать новые.
        Митяй с Ленькой вместе таскали бревна, помогая строить землянки, спали на одних нарах рядом с дядей Василием. А дядя Василий оказался мастером на все руки. Умел он и землянку построить - топор в его руках будто играл, когда он тесал бревна, умел и валенки подшить, и сбрую починить, - кажется, не было такого дела, которого не знал бы дядя Василий.
        Раз он взволнованно сказал ребятам:
        - Ну, орлы, идите в штабную землянку, задание вам будет. Да живо, не мешкайте, по-партизански чтобы!
        Штабная землянка была попросторнее других. Здесь, кроме нар, ближе к окну стоял дощатый столик на кольях, вбитых в земляной пол. На столе лежала стопка школьных тетрадей и какие-то бумаги.
        - Вот что, - сказал Василий Григорьевич, когда они вошли, - дело для вас есть. Слушайте внимательно. Писать не разучились?
        - Нет, конечно…
        - Так вот, жители партизанского края решили написать письмо в правительство и отправить его в Москву. Поняли?
        Но ребята сразу не поняли.
        - Как в Москву? - спросил Ленька. - Туда разве почта ходит?
        - Ходит, не ходит - это не ваша забота. А сделать нужно вот что. Письмо уже колхозники написали и подписей много собрали. Каждая подпись, если враги узнают, грозит смертью и тем, кто подписи собирает, и тем, кто подписывает. Все же по партизанскому краю подписи почти везде собраны, вот они. Это только из нашего района.
        Василий Григорьевич взял со стола несколько тетрадей и полистал верхнюю. На первых страницах было что-то написано, а дальше шло множество подписей.
        - Видите, собраны уже тысячи подписей. Тысячи людей шлют свой привет родному правительству. На границе партизанского края жители тоже хотят подписать письмо. Там это труднее: немцы рядом. Вот это дело я вам и поручаю. Конечно, поедете не одни, со взрослыми. А сейчас садитесь за стол и перепишите письмо. Это вам тоже полезно: небось забыли, как буквы пишутся. Если с ошибками напишете, двойку получите. Поняли? На каждое село надо приготовить по одному письму. Вот вам тетрадки, а я пойду. Выступать будем ночью.
        Мухарев вышел, и ребята остались одни. Они разделись, сели за стол и принялись за работу. В письме жители партизанского края обращались к великой партии, к Москве, которая олицетворяла собой все лучшее, все дорогое, что было в сердцах людей, сражавшихся с ненавистным врагом. Там было написано:
        «Москва, Кремль. От партизан и колхозников энских районов Ленинградской области, временно оккупированных врагом».
        - А что такое энский район? - спросил Митяй. Ленька диктовал, а он писал, по-ученически склонив голову набок.
        - Энский район?.. - Ленька почесал затылок. - Наверное… Нет, не знаю.
        - О чем, писари, задумались? - спросил вошедший снова Василий Григорьевич. - Энский район что такое? Эх вы, разведчики! Энский район - значит, неизвестный район. Гитлеровцам, конечно, неизвестный. Знают они, что есть партизанский край южнее озера Ильмень, а где он, точно не знают: бьют-то их повсюду. Если бы мы написали, что в лесную республику входит и Белебелковский район, и Ашевский, и Дедовичский, и часть Старо-Русского, для гитлеровцев это было бы находкой. Выходит, что название районов - это военная тайна. Пусть они ищут, где такие энские районы…
        В письме говорилось о том, как борются с врагом советские люди на русской земле, захваченной фашистами, как ни днем, ни ночью не дают они покоя гитлеровским захватчикам. Говорилось там, как живут люди в партизанском крае, как сохранили они Советскую власть и берегут эту власть пуще зеницы ока.
        В конце письма сообщалось, что жители лесной советской республики решили послать в подарок героическим защитникам Ленинграда обоз с продовольствием.
        - «Пусть знает враг, - диктовал Ленька, - что советский народ никогда не будет стоять на коленях, пусть наш партизанский обоз с продовольствием, который мы доставим через линию фронта, покажет всем, что и мы, советские люди, борющиеся в фашистском тылу, стоим в одних рядах с защитниками Родины. Враг может временно захватить нашу землю, но не покорить ему русских людей».
        - Здорово! - не удержался Митяй. - А нам про это Василий Григорьевич не говорил. Значит, прямо через фронт! Прорвутся с боем и привезут… «Вот, - скажут, - наш подарок от партизанского края…»
        - Я в Ленинграде был перед войной, - задумчиво сказал Ленька. - Знаешь, какой город!.. Гитлеровцы, гады, со всех сторон его окружили, голодом хотят взять.
        - А как же тогда обоз доставят, если кругом враги?
        - Как, как… Кругом нас тоже враги, а видишь - целый обоз люди снаряжают. Прорвутся и привезут, вот как!
        - Подожди, а где продовольствие-то возьмут?
        - Каждый даст, что сможет, вот и наберется. На весь город, конечно, не хватит, но они между собой поделятся. Все-таки помощь!..
        - Ну ладно, давай писать. Теперь я подиктую.
        Под конец они знали письмо почти наизусть. Часа через два, когда Василий Григорьевич вместе с командиром зашел в землянку, на столе лежала целая стопка тетрадей, и в каждой из них - аккуратно переписанное письмо в Москву, в Кремль.
        - Молодцы! - похвалил мальчиков Мухарев. - А ошибок много наделали? Сейчас проверять сяду. Я тоже давно не сидел за школьными тетрадями… А вы отдыхать идите. Поспите, ночь будет тяжелая.
        Ленька с Митяем вышли из штабной землянки. Кругом стоял густой дремучий лес. Дул теплый ветер, и с еловых ветвей с шумом обрушивались нависшие за зиму сугробы снега.
        - Теперь весна скоро, - сказал Ленька, наблюдая, как с деревьев осыпается снег. - Елки шубы снимают.
        По тропинке, вытоптанной между деревьями, они прошли к своей землянке.
        Ночью их разбудили. Первую часть пути ехали на подводах, а потом двинулись пешком. С рассветом пришли в Заполье. Василий Григорьевич, видимо, здесь уже бывал. Он уверенно подошел к одному из домов, постучал щеколдой. В сенях послышались шаги, кто-то спустился по лестнице и осторожно спросил:
        - Кто здесь?
        - Свои, Андрей. Гостей принимай.
        - Да кто свои-то?
        - Я это, Мухарев. Отвори!
        За дощатой дверью звякнула задвижка, и на пороге возникла фигура коренастого широкоплечего человека.
        Он застегнул распахнутый ворот домотканой рубахи и радушно сказал:
        - А, Василий Григорьевич! Заходи, сделай милость! Я сразу-то не признал… Да ты никак не один?..
        Дети в доме еще спали, а хозяйка спозаранку возилась у печки.
        - Ну как, Андрей, новости есть? - спросил Мухарев. - Да как сказать, особого ничего нет. Немец пока не суется. Вроде бы тихо. А ты обещанное привез? Меня всё мужики спрашивают, боятся, как бы без нас не отправили.
        - Привез. Затем и приехали. Ты народ собирай, вместе прочитаем.
        Андрей заторопился. Сунул босые ноги в валенки, накинул кожух и вышел. Скоро в избу начал собираться народ.
        Вернулся Андрей. Следом за ним вошло еще несколько человек. Люди рассаживались на скамьях вдоль стен, но места всем не хватило, и многие стояли у входа. А народ все подходил. Пришлось раскрыть дверь, и запоздавшие теснились в сенях.
        - Я только свой край обежал, Василий Григорьевич. Других отдельно собирать придется. Можно начинать, - сказал хозяин. - Однако, тесновато в избе, - улыбнулся он. - Гляди, сколько набилось…
        Ленькин учитель поднялся из-за стола, снял шапку. Как всегда, волосы его топорщились ежиком.
        - Так вот, товарищи, - сказал он. - Просили вы привезти письмо, которое мы посылаем в Москву от жителей партизанского края. Разрешите мне прочитать его?
        Василий Григорьевич стал медленно читать письмо; в избе наступила такая же тишина, как там, в лесу, когда партизаны давали клятву. Закончив, Мухарев добавил:
        - Должен вас предупредить, товарищи, что, если фашисты прознают об этом письме, каждая подпись будет грозить смертью. Мы никого не неволим, каждый должен поступить так, как подсказывает ему сердце. Кто робеет, пусть подписи не ставит. А насчет продовольствия тоже дело добровольное… Вот и все, товарищи.
        Все разом заговорили. Сначала даже трудно было разобрать отдельные слова. Потом из гула выделился голос немолодой женщины. Она протиснулась вперед и сказала:
        - А ты нас не обижай, Василий! Кто это из нас сробеет? Мы что, не русские люди? Да неужто мы врагу поклонимся?! Давай я первая подпишу.
        Женщину поддержали все собравшиеся в избе. Когда шум немного утих, жители села начали подписывать письмо в Москву. Одна за другой в тетради появлялись все новые подписи. Общий порыв захватил и Митяя с Ленькой. Пошептавшись, они протиснулись к Василию Григорьевичу, и Ленька тихо спросил:
        - Василий Григорьевич, а нам подписать можно?
        - А почему же нет? Это письмо от партизан и колхозников. Вы же партизаны!
        - А может, скажут - несовершеннолетние…
        - Подписывайтесь, вы теперь полноправные партизаны - на задания ходите.
        Ленька взял карандаш, вывел в тетрадке свою фамилию и пододвинул тетрадь Митяю.
        - А разреши к тебе обратиться, милый человек, не знаю, как величать тебя. - К столу подошел седой старик с густой бородой. - Сам-то я не здешний - из Папоротна. Не дал бы ты нам это письмо в деревню? Сделай милость, пошли кого-нибудь. Я бы на лошадке и доставил. Тут всего до нас верст пять будет.
        Мухарев подумал и повернулся к Леньке.
        - Леня, а что, если вам с Митяем поехать? Прочитайте письмо, подписи соберите и сейчас же обратно. Мы тем временем в других деревнях побываем, а к вечеру обратно тронемся. Как?..
        Ленька вспыхнул. Слишком уж неожиданным было такое доверие.
        - Ну что ж! А справимся мы? - спросил он.
        - Справитесь! Берите тетрадь и езжайте. К вечеру чтобы здесь быть. Винтовку-то оставь. Никуда она не денется. А вы, дедушка, мальцов обратно доставите?
        - Доставим, доставим, как же их не доставить. Пойдемте, я вас мигом домчу.
        Сначала дорога шла полем, потом замерзшим болотом. Вскоре открылась и деревенька. У околицы их встретили двое - женщина, закутанная в платок, и подросток, на котором надет был, видно, отцовский тулуп, потому что рукава болтались до самых колен. Женщина и подросток вышли из-за овина, одиноко стоявшего при въезде в деревню. Удостоверившись, что едут свои, они поздоровались с дедом и пропустили подводу.
        - Гляди, во всех деревнях стерегут, - шепотом сказал Митяй.
        Старик подвез Митяя и Леньку к своему дому, привязал лошадь у ворот, покрыл ее рядном, бросил сена и, велев ребятам идти в избу, сам отправился к председателю. В избу ребята заходить не стали. Они остановились на крыльце и оглядывали незнакомую улицу. Было пустынно. Из соседнего двора вышла собака, лениво тявкнула раз-другой и вернулась обратно. В проулке появилась женщина с ведрами на коромысле. Она набрала воды из обледеневшего колодца и, подцепив ведра, медленно пошла вдоль улицы. Потом из дальней избы вышли трое. Среди них был знакомый дед. Старик пошел дальше, а двое повернули к ребятам. Они прошли уже половину дороги, когда из проулка навстречу им выскочил паренек с длинными рукавами. Он что-то испуганно говорил, указывая назад, в сторону огородов. Один из мужчин свистнул и вернул старика. Дед торопливо подбежал. Они, посоветовавшись втроем, что-то сказали подростку, и тот нехотя пошел в проулок. Дед крикнул ему вдогонку; парень быстро исчез за углом.
        - Что-то случилось, - сказал Ленька. - Сейчас узнаем.
        Они спустились с крыльца. Тяжело переводя дыхание, к ним спешил старик.
        - Гитлеровцы пришли! - проговорил он. - Прячьтесь в сарай. Вишь ты, какая вам незадача!..
        Он раскрыл ворота, ввел лошадь во двор и показал ребятам, где лучше спрятаться.
        - Наверх лезьте, на сеновал… Я послал вашим сказать, как бы их врасплох не застали…
        Ребята шмыгнули в сарай, взобрались по лесенке на сеновал и забились в самый дальний угол. Сначала на улице было тихо, но вскоре послышался гул мотора, голоса гитлеровцев, крики. Свирепо залаяла собака. Раздалось несколько выстрелов, и лай прекратился. Ленька и Митяй прильнули к щели. Им было хорошо видно противоположную сторону улицы. Там стояла немецкая машина, а около нее расхаживало десятка два немцев. Вскоре с другой стороны подошла вторая машина и остановилась рядом.
        - Деревню, видать, со всех сторон окружили, - едва шевеля губами, прошептал Митяй. - Гляди, гляди, народ сгоняют!..
        - Бежать нам надо, пока по домам не пошли, - сказал Ленька.
        - Дотемна не убежишь: увидят. Лучше здесь ждать. Ленька согласился.
        - Эх, винтовку я не взял! - пожалел он.
        - А что ты с одной винтовкой сделаешь? Видишь их сколько!
        - Ну и что же. Как дал бы гадам!
        - Тише…
        Ребята услыхали нараставший шум, чей-то плач и сердитые голоса. Но жердь, торчавшая перед щелью, загораживала часть улицы, и нельзя было разглядеть, что там делается. Потом ребята увидели, как два солдата приволокли паренька в отцовском полушубке и поставили его перед офицером. Парень был белее снега и рукавом размазывал по лицу слезы.
        - Ты куда бежал? - спросил его переводчик, одетый, как и другие солдаты, в черную форму.
        - Не бегал я никуда. Пустите меня! - Подросток хотел вырваться, но его крепко держали за плечи.
        - Мы тебе ничего не сделаем, мальчик, - вдруг ласково заговорил переводчик, - только скажи, куда ты так торопился. Мы дадим тебе хлеба, конфет. Хочешь конфет?
        Переводчик дал знак, и солдаты отпустили парня.
        - Ну, говори. Мы тебе не сделаем плохого.
        - Никуда я не бегал!
        Натянутая улыбка исчезла с лица переводчика. Он выпятил челюсть и со всего размаха ударил парня кулаком в лицо. Тот упал в снег, из носа потекла кровь.
        - Дяденька, не бейте! - взмолился он. - Меня послали. Не сам я…
        - Куда тебя послали?
        - За партизанами. Не бейте меня!.. Я больше не буду!.. Все расскажу…
        Солдат пнул подростка сапогом, заставил его встать и подтолкнул к переводчику.
        - Так что ты хотел рассказать?..
        Парень, всхлипывая, заговорил, но теперь уже так тихо, что на сеновал не доносилось ни единого слова.
        Тем временем жителей согнали к машинам, и они стояли, окруженные цепью солдат. Парень все говорил, а переводчик быстро записывал что-то в блокнот. Потом он вырвал листок и передал его офицеру. Тот, усмехнувшись, кивнул. Переводчик взял листок и начал выкликать фамилии людей.
        - Вот гад… Предатель… - сквозь зубы процедил Ленька.
        Мальчики видели, как из расступавшейся толпы медленно выходили мужчины и становились рядом с переводчиком, а тот называл все новые и новые имена.
        - Гляди, сколько выдал, - прошептал Митяй. - И дедушку тоже… Куда же их теперь?
        - Небось на допрос поведут. Ух, я бы ему!.. Слюнтяй! Меня бы хоть режь - слова бы не сказал!
        - И я тоже…
        Ребята продолжали наблюдать. Переводчик вызвал последнего, девятого по счету, затем повернулся к офицеру и указал на подростка с разбитым лицом - видимо, спрашивал, что с ним делать. Офицер небрежно махнул рукой, и солдат толкнул подростка в группу тех, кого он предал. Гитлеровцы больше в нем не нуждались…
        Переводчик почтительно выслушал распоряжение офицера, взобрался на кузов машины и поднял руку. Он требовал тишины, но было и без того тихо.
        - Господин командир отряда, - сказал он, - приказал сообщить, что за связь с партизанами, за выступление против германской империи и ее армии виновники из деревни Папоротно приговариваются к смертной казни. Они немедленно будут расстреляны. Остальные жители подлежат выселению, а деревня будет сожжена. Сроку на сборы дается пятнадцать минут.
        Переводчик посмотрел на часы и спрыгнул с машины. Толпа ахнула, всколыхнулась. Ленька судорожно ухватил Митяя за руку и почувствовал, что тот весь дрожит. Расширившимися глазами следили они, как повели мужиков на огороды. Спотыкаясь, шел среди них и подросток в отцовском полушубке. Через несколько минут за плетнями затрещали автоматные выстрелы. После первой очереди люди на улице шарахнулись в стороны, побежали, поняв наконец, что все это происходит в действительности, что это не страшный сон. А солдаты, так же как там, в Парфине, взяли канистры с бензином, намотали на палки паклю и пошли в конец деревни. Запылали первые избы, заголосили бабы.
        - Сгорим. Бежать надо! - воскликнул Ленька.
        - Может, задами уйдем? - предложил Митяй.
        - Нет, светло еще. Задами нельзя. Идем прямо на улицу.
        - Как на улицу?! Там немцы!
        - Ну и пусть. Схватим какие-нибудь узлы, будто мы здешние, и пойдем со всеми. Пошли!
        Ребята спустились с сеновала, подошли к двери, но вдруг Ленька взглянул на Митяя.
        - Назад! - испуганно потянул он его от двери. - Ленточки-то!
        Оба совсем забыли, что на их шапках алели узенькие партизанские ленточки. Это могло стоить им жизни. Мальчики оторвали ленточки, сунули их в карман.
        - А письмо где? - спросил Митяй. - Может, спрячем где вместе с лентами? Найдут - не сдобровать!
        - Нет, прятать не будем. Ни за что не будем! Пошли!
        Они выбрались из сарая, двором пробежали к избе, вошли в сени. Две плачущие женщины торопливо совали что-то в розовую наволочку. Одна удивленно взглянула на мальчиков.
        - Вам чего здесь?
        - Мы с дедушкой приехали, он привез нас, - ответил Ленька. - Давайте, мы вам поможем.
        - Да вы хоть сами-то спрячьтесь. И вас застрелят, не поглядят…
        - Нет, мы с вами. Так незаметнее. Женщина поняла.
        - Таскайте на улицу, - указала она на свои пожитки.
        Деревня горела со всех концов. Солдаты гнали жителей по улице, били прикладами тех, кто мешкал. Бабы, мужики шли с узлами, а иные пустые - не успели взять даже самое необходимое. Едва поспевая, за взрослыми бежали дети.
        Женщина, наказавшая ребятам носить узлы, вывела со двора дедушкину лошадь - она так и стояла нераспряженная. Но солдат, проходивший мимо, грубо оттолкнул женщину, взял коня под уздцы и повел в противоположную сторону.
        Ребята взвалили на плечи первые попавшиеся узлы и вместе с хозяевами пошли в проулок, куда гнали всех. На мальчиков никто не обратил внимания.
        - На дорогу гонят, где мы ехали, - прошептал Митяй, когда Ленька приостановился, чтобы поправить на плече узел.
        Как скот, гнали каратели жителей деревни Папоротно. Солдаты шли сзади плотной черной цепью с автоматами на изготовку. Нестройной толпой брели все сорок пять семей, живших в деревне. Солдаты вывели людей на дорогу, остановились около сарая и знаками приказали идти, не останавливаясь, вперед.
        - Ой, сейчас нас всех стрелять будут! - в страхе крикнула какая-то женщина.
        Все бросились вперед. Бежали по дороге и вдоль обочины, по глубокому снегу. Бежали до самого болота, боясь оглянуться, каждое мгновенье ожидая выстрела в спину. Но солдаты не стреляли. Они неторопливо шли обратно, выполнив приказ офицера.
        Люди пошли медленнее. А позади горело Папоротно. Горело так жарко, что, когда стемнело и люди отошли уже за несколько километров от деревни, зарево все еще освещало дорогу.
        Выбравшись из деревни, мальчики долго не могли прийти в себя. Только миновав болото, почувствовали они, что опасность позади.
        - Ушли все-таки! - глубоко вздохнув, сказал Ленька.
        - Да, - ответил Митяй. - А я уж считал - конец! Не выберемся.
        - А знаешь, что я думал на сеновале, когда этого слюнтяя допрашивали? Была бы у меня самозарядка, прицелился бы я и первым делом в него, в предателя. Как вдарил бы!.. А потом, если б успел, в офицера, в переводчика, дальше в солдат, в кого попало. А предателю - первую пулю. Всех наших можно было бы спасти.
        - Может быть, - согласился Митяй.
        - Думал свою шкуру сберечь. «Не бейте!.. Все расскажу!..» Рассказал, а его самого фрицы убили. Туда ему и дорога! Гнилая печень!
        Ленька и не заметил, как употребил выражение дяди Василия, которое тот применял к самым ненавистным своим врагам.
        Весть о расправе в Папоротне, о появлении карателей дошла в Заполье еще до того, как добрались туда жители сожженной деревни. Мухарев беспокоился за судьбу мальчиков, корил себя, что поступил так опрометчиво, послав в деревню ребят одних. Он снарядил разведку, которая кружным путем пошла к горящей деревне. Разведчики еще не вернулись, а стрельба, глухо доносившаяся со стороны Папоротна, зарево, поднявшееся над деревней, заставляли предполагать самое худшее.
        Но Ленька и Митяй пришли вместе с погорельцами живые и невредимые.
        Бездомных людей расселили по избам, обогрели, накормили, и до глубокой ночи в селе никто не спал, слушая страшные рассказы о налете карателей.
        Разведчики пришли поздно, за полночь. Они доложили, что, кроме Папоротна, каратели сожгли соседнюю деревню Чертово. На обратном пути одна машина карателей подорвалась на мине. Вероятно, партизаны из другого отряда заминировали дорогу, и многие фашисты не вернулись в свой гарнизон.
        Из-за налета карателей сбор подписей пришлось отложить. Но наутро партизаны снова разошлись по округе, а Митяй с Ленькой ходили по избам в Заполье. Снова и снова читали они письмо, и в тетрадке, которую в минуты смертельной опасности хранил Ленька на своей груди, появлялись все новые подписи.
        Через линию фронта
        Солнце по-весеннему пригревало землю. Была середина марта. Дули теплые ветры; и все опасались, что вот-вот солнце растопит снег, начнется распутица и тогда уж в этих местах нельзя будет ни пройти ни проехать. Для партизанских отрядов наступали горячие дни. Обоз с продовольствием еще не был готов, а время не ждало.
        В отрядах назначали людей для охраны обоза: путь предстоял неблизкий, а каратели зашевелились и то здесь, то там возникали на границах партизанского края. Обоз собрали большой - двести пятьдесят подвод. Одного только хлеба набиралось больше двух тысяч пудов, пудов семьсот масла и сала, а мяса навезли около тысячи пудов да круп разных, гороха…
        Но такой огромный обоз трудно провести незаметно. Решили разделить его на несколько партий - подвод по тридцать, ехать разными дорогами, а в назначенное время встретиться в условленном месте недалеко от линии фронта.
        Конечно, Ленька с Митяем знали, что в подарок ленинградцам собирают обоз с продовольствием. Они знали об этом еще перед отъездом в Заполье, но тогда неизвестно было, когда обоз тронется в путь. А тут вдруг выяснилось: через день отправляется. И узнали-то они об этом случайно.
        В тот день оба рубили хворост и таскали его к землянке. Дядя Василий, проходя мимо, шутя бросил ребятам:
        - Старайтесь, гренадеры! В пустой избе дров больше идет…
        Он ничего особенного не сказал, но ребята насторожились. Для них и одной фразы было достаточно, чтобы сделать вывод: раз опустеют землянки, значит, затевается что-то важное.
        Предположения возникли разные. Мальчикам было уже не до работы. Они спустились в землянку, будто погреться. Дядя Василий завязывал свой вещевой мешок. В землянке было еще несколько человек, и все они собирались в дорогу.
        - А что, дядя Василий, - осторожно начал Ленька, - взял бы ты и нас с Митяйкой. Чего нам здесь оставаться?
        - Как чего? Печку топить, хворост рубить, в наряд ходить - дела хватит!
        - С вами-то веселей! - Ленька упрашивал взять их с собой, еще не зная, куда собираются партизаны. Но он делал вид, будто это давным-давно ему известно.
        - Тоже веселье - сто верст следом за возом идти! Впрочем, по мне, как хотите - проситесь у командира.
        - Значит, с обозом едете? - вырвалось у Леньки.
        - А ты что, не знал?
        - Нет…
        - Тогда не болтай, - рассердился сам на себя дядя Василий. - Ах я, греховодник старый!.. Как же ты у меня все выведал? Быть тебе, парень, разведчиком!
        - Мы у товарища Гвоздева спросим. Он разрешит! - крикнули ребята и выскочили из землянки.
        - Знаешь что, - предложил Ленька, - давай сперва пойдем к Василию Григорьевичу, уговорим его, а потом ты один пойдешь к Гвоздеву. Он тебе, как-никак, родственник.
        - Нет-нет, - отмахнулся Митяйка. - Один не пойду. Он мне настрого приказал: никаких родственников. «Я, - говорит, - тебе командир, а не дядя».
        - Ну ладно, - сказал Ленька. - Все равно пойдем к Василию Григорьевичу.
        Василий Григорьевич почему-то не захотел отпускать ребят с обозом. Но все же обещал поговорить с командиром.
        В конце концов Леньку отпустили, а Митяйку оставили в отряде. Огорчился Митяй сильно, завидовал Леньке, даже обиделся на него, но Мухарев пообещал взять Митяйку в дальнюю разведку, и мальчуган снова повеселел.
        Сборы наконец закончились. Женщины старательно зашили бараньи и свиные туши в новые холстины, топленое масло уложили в бочонки, мед - в берестяные туески, увязали в мешки зерно, муку, горох, разные крупы. Мужики проверили сани, починили сбрую, крепко-накрепко затянули возы, и под вечер обоз тронулся в путь.
        Приказ из бригады дали ехать только ночами: так безопаснее, да и дорога по ночному морозцу куда легче для лошадей.
        За ночь, если дорога была хорошая, делали километров по двадцать. Перед рассветом обоз останавливался в деревнях. Лошадей ставили во дворы, под навесы, высылали за деревни охрану и ждали до вечера.
        Так, без особых приключений, прошли большую часть пути. Дня через два должны были соединиться с остальными, а накануне догнали часть подвод; шедших впереди, и поехали вместе.
        Фронт переходили ночью, под прикрытием нашей артиллерии. Командир дивизии, стоявшей на этом глухом участке, знал о подходе обоза. В назначенный срок он выслал навстречу партизанам гвардейцев-разведчиков, они и повели обоз глухими, только им ведомыми тропами через линию фронта.
        При переходе фронта серьезного боя не было. Вражеский заслон сняли легко, но подкрепление к гитлеровцам могло подоспеть в любую минуту. Поэтому в полночь заговорили советские пушки. Они били по немецким позициям, оставляя только узкую полосу, где должен был проходить партизанский обоз. Разведчики торопили: надо вовремя проскочить в образовавшуюся брешь.
        После, вспоминая об этой ночи, Ленька никак не мог сообразить, о чем же думал он, торопливо шагая в потемках, озаряемых вспышками выстрелов. В памяти остались только неподатливые, тяжелые сани да стремление как можно быстрее пройти это место, называемое линией фронта…
        Через несколько дней во всех газетах писали о всенародном подвиге непокоренных и сильных духом людей, о партизанском обозе, о письме в Кремль. Но никто из сопровождавших обоз не знал этого: центральные газеты еще не дошли до переднего края.
        Обратно тоже ехали не порожняком. Подводы нагрузили оружием, толом, боеприпасами, кирзовыми сапогами - всем, что требовалось партизанам. Через фронт переправились на другом участке, и обоз снова разделился на десяток отдельных групп. Он словно исчез, растаял в приильменских лесах и болотах.
        Гитлеровцы все же что-то пронюхали о партизанском обозе. Они рыскали по дорогам, прочесывали деревни, высылали авиацию, но все напрасно.

* * *
        …На следующую ночь рассчитывали быть в партизанском крае. Ленька, Степан и еще один партизан разведывали дорогу впереди обоза. Они миновали деревянный мостик через потемневший от полой воды ручей и только поднялись на пригорок, как увидели двух мчавшихся им навстречу лошадей. Впереди бежал вороной жеребец, запряженный в ковровые санки. Конь мчался вскачь, далеко разбрызгивая мокрый снег. Разведчики едва успели отскочить в сторону. Но Степан все же изловчился, схватил коня под уздцы и повис под его мордой. Жеребец протащил Степана несколько шагов и остановился.
        Напирая сзади на санки, остановилась и вторая лошадь, запряженная в крестьянские розвальни. На облучке передних санок с ременными вожжами в руках сидел худощавый верзила. Выпиравшая челюсть придавала его лицу свирепое выражение. На его плечи был накинут тулуп, из-под которого виднелся не то китель, не то пиджак серо-зеленого цвета. Позади возницы сидели двое - тоже в тулупах. Разглядеть сидящих Ленька не мог: конь проскочил вперед, а поднятые воротники закрывали их лица.
        Сидевший на облучке переложил вожжи в одну руку, а другой потянулся в сани, но подскочившие разведчики уже навели на него свои винтовки. Изобразив на лице улыбку, верзила отказался от своего намерения и сказал:
        - Бросьте баловать! Вам чего надо? Степан, не отпуская коня, спросил:
        - Кто такие? Куда едете?
        - Мы-то… - Сидевший на облучке запнулся. - Агронома везу с женой. От немцев сбежали, сил никаких нет. Партизан ищем, а вы тут как раз и подоспели.
        - А ну, выходи из саней, - приказал Степан. Он подошел ближе. Ленька все стоял позади санок, вскинул самозарядку.
        Первой вышла из саней женщина. Медленно начал сползать с облучка и возница. Только третий все еще мешкал, запутавшись в полах своего тулупа.
        - Снимай того с саней. - Степан кивнул Леньке на задние розвальни.
        На санях была навалена груда какой-то одежды. Ленька еще не успел разглядеть, что там такое, как за его спиной раздался неистово резкий окрик»
        - Спира, гони!
        Ленька стремительно оглянулся. В нескольких метрах от себя он увидел лицо человека, которого узнал бы, кажется, и через сто лет. Оно мелькнуло перед ним на какую-то долю секунды. Но и этого было достаточно. Ленька узнал карателя Гердцева!
        Здоровенный возница Спира сбросил тулуп, оттолкнул Степана и прыгнул обратно в сани. Он гикнул, хлестнул жеребца, и конь с места понес во весь опор. Из-под копыт взметнулись комья снега, и через мгновенье санки были уже на мосту. Но Степан, едва удержавшийся на ногах, все же успел сделать выстрел. Спира выронил кнут и медленно начал опускаться в сани. Было видно, как Гердцев, вцепившись одной рукой в сани, другой пытался дотянуться до вожжей, но Спира заслонял их своим телом. Тогда Гердцев с невероятной силой приподнял за плечо своего спутника и толкнул его с облучка в сторону. Возница свесился с саней, некоторое время его безжизненное тело как-то держалось в этой бешеной скачке, но вскоре свалилось на дорогу.
        А Гердцев, не оглянувшись, продолжал нахлестывать жеребца.
        Выскочив на другую сторону ручья, он круто повернул лошадь и продолжал скакать прямо по целине. Разведчики открыли огонь. Но только один Ленька знал, какого лютого врага они упустили. Он приложился к самозарядке и выстрелил. Впервые стрелял он по врагу. Раздался выстрел. Мимо! Ленька снова нажал на спусковой крючок, но выстрела не получилось. Он взглянул на винтовку. Перекошенный патрон торчал из открытого затвора. Винтовка отказала. Торопливо начал Ленька вытаскивать патрон. Но когда вытащил, было уже поздно: жеребец скакал далеко за ручьем. Гердцев все еще нахлестывал коня. Потом он совсем исчез из виду. Степан повернулся к растерянной женщине.
        - А ты что за птица? С кем ехала?
        - Ой, да я и сама не знаю!.. Попросилась подвезти, меня и взяли… Теперь недалеко, я и пешком дойду… Перепугалась-то я как, вздохнуть не могу.
        Женщина говорила быстро и воровато оглядывалась на задние розвальни.
        Ленька узнал и ее - жену Гердцева.
        - Дойдешь, да не скоро, - зло сказал он. - Не верь ей, Степан! Я ее знаю! Это жена гада того, что удрал. Они в наших местах зверствовали. Шпион это фашистский, каратель.
        - Да что ты, мальчик, путаешь! Чья жена?.. - Женщина заговорила ласково, а на Леньку метнула колючий взгляд.
        - Карателя, Виктора Николаевича Гердцева, вот чья. Ты в Хмелеве жила. Не помнишь? Шпионили там. Теперь не уйдешь! Так и поверили тебе! Нашла дураков!..
        Ленька говорил бессвязно, но разведчики поняли, что наткнулись они на матерых врагов. Все внимание их было приковано к жене карателя. Они не заметили, как тем временем от розвальней отошел мужичонка. Сначала он шел медленно, а потом побежал к перелеску. Обнаружили беглеца, когда он был уже далеко.
        - Стой! Стой! - закричали разведчики. Прозвучало несколько выстрелов. Человек упал на снег. Но как только стрельба прекратилась, он встал и, словно побитая собака, медленно пошел назад. Оказался он тщедушным, дрожащим от страха человечком с бегающими глазами и реденькой бороденкой, похожей на мочалку.
        - Ей-богу, не виноват я, - жалобно заскулил он. - Это они заставили. Разве взял бы я на себя грех мертвяков раздевать? Они это!
        - Каких мертвяков? Как раздевать?..
        - Да ить на поле прошлым годом бой был, солдатиков потом снегом засыпало, а теперь они и оттаяли…
        - Ну? - Партизаны все еще не понимали, о чем идет речь.
        - Ну и позарились они на шинелишки, на валенки. Воз целый набрали…
        - Врет он, врет! - крикнула женщина. - Сам он искал, где бои шли, сам привез нас!..
        - Да ить по приказу чего не сделаешь! Виктор Николаевич твой велел и сама приказывала. Разжиться на мертвяках хотели. Они и с расстрелянных одежу сыма-ли. Ей-богу, правда!
        Мужичонка извивался ужом, заглядывал в потемневшие лица партизан, искал в них сочувствия.
        - Ладно, - сказал Степан. - Не будем руки марать. Вяжи их, там разберемся.
        Мародеров связали, посадили на воз с окровавленной одеждой и повезли. Поехали навстречу обозу. Дядя Василий, обеспокоенный стрельбой, задержал обоз в лесу, а сам пошел вперед выяснить, в чем дело. Встретил он разведчиков недалеко от ручья.
        - Эх вы, раззявы! - рассердился дядя Василий. - Такого врага упустить!.. А ты что не метко стрелял? - спросил он Леньку. - Знал ведь, в кого бьешь!
        - Патрон заело, а в первый раз промазал.
        - Заело! Самозарядку, видать, не чистил, вот и заело. Где это видано, чтобы у хорошего партизана оружие в бою отказало? Это тебе наука!.. Да, дела…
        Теперь маршрут надо было менять. Ведь каратель ушел живым, того и гляди вышлет погоню.
        Захваченных предателей решили доставить в бригаду: может быть, жена командира карательного отряда даст важные показания. А конный обоз следовало быстрее увести в лес, чтобы запутать следы.
        «Как же это я сплоховал? - огорченно думал Ленька, шагая по лесной дороге. - Упустил Гердцева!.. Ну ладно, все равно будет им всем крышка, как Алехе Круглову».
        Перед самым уходом в партизаны Ленька в последний раз видел Алеху. Предатель шел под конвоем наших бойцов жалкий, худой. Его вороватые глазки глядели испуганно. Подлюге не удалось уйти, его поймали. Такая же судьба, Ленька был в этом уверен, ждала и всех других предателей.
        Первая разведка
        С наступлением весны отряд Гвоздева перешел дальше на запад, к берегам Шелони, на границу партизанского края. Место здесь было посуше, болота остались позади. Штаб бригады тоже был рядом - где-то в районе Паревичей - небольшого села, раскинувшегося около леса. Вокруг Паревичей - одни ближе, другие дальше - обосновались и остальные отряды партизанской бригады. Это глухое село называли партизанской ставкой. Около Паревичей оборудовали полевой аэродром, на котором принимали самолеты из советского тыла, а в деревне Ржаные Роги, стоявшей на краю болот, километрах в пятнадцати от границы партизанского края, открыли госпиталь. Гитлеровцы и не предполагали, что у них под носом расположилась целая партизанская бригада со своими тылами, с госпиталем, с полевым аэродромом. Противник вел себя здесь осторожно, особенно после того, как в конце зимы в деревне Тюриково партизаны разгромили большой отряд карателей. Было это давно, но в партизанских отрядах до сих пор шли разговоры об этом бое.
        Как-то раз свежим весенним вечером, когда партизаны сидели у костров, в отряд верхом прискакал связной и передал командиру записку из штаба. Ожидая ответа, он подсел к огню. Закурили, разговорились, и выяснилось, что связной сам был участником боя в деревне Тюриково.
        Когда Ленька с Митяем подошли к костру, связной рассказывал, как было дело.
        - …Как тут быть? - говорил партизан. - Сил, знаем, много. Карателей сотни четыре будет. Выгрузились они на станции и тронулись пешим порядком на Дедовичи. Каратели только со станции вышли, а мы уж знаем. Верховые прискакали; так и так, сообщают, отряд идет. Ну, поднялись мы по тревоге ночью. Мороз был, ветер. Вышли наперерез, и удалось нам «языков» захватить.
        Шли фрицы в разведку, да на нас и напоролись. Доставили их к нам в штаб, стали выспрашивать, как да что, а один и сболтни: «Пароль, - говорит, - у нас „Пан Шпицкий“. Сказал еще, что у всех карателей на рукавах белые повязки нашиты, чтоб, значит, ночью в случае чего не перепутать. Нас тут и осенило!.. Мигом запрягли десяток подвод, на каждую подводу по четыре человека сели - и прямым ходом в Тюриково. На первой подводе переводчик сидел, по-ихнему болтает как бог, а я как раз ездовым был. Въехали мы рысцой в деревню. Смотрим: часовой на дороге. Пароль спрашивает. Ну, мы ему отвечаем как положено: „Пан Шпицкий“. А Шпицкий у них командиром был. Часовой пропустил: видит, белые повязки у всех и пароль знают - все чин по чину. Ему и невдомек, что это партизаны пожаловали. Едем дальше, посреди села еще часовой. Опять „пан Шпицкий“ выручил. Переводчик наш спрашивает: „Где штаб?“ - „Тут“, - отвечают. А нам того и надо! Гранаты в окна - и пошло!.. Что тут делалось!.. Другие отряды к нам подоспели. Из карателей мало кто ушел. И трофеев захватили порядком. Одних подвод с лошадьми восемьдесят, да оружие, да
продовольствие. А у нас четверо убитых да шесть раненых. Их сразу в Ржаные Роги отправили. Вот тебе и „пан Шпицкий“!.. Партизан вскоре уехал, а около костров долго еще шли разговоры про партизанскую хитрость.
        - Вот это да! - сказал Ленька. - Нам бы так!..
        - А что, не смогли бы?.. Хоть бы разок в разведку сходить! - Митяй так и не побывал в разведке, когда Ленька ходил с партизанским обозом.
        - Давай попросимся? Может, пустят. Можно бы знаешь как? Зайдем в деревню - и к ребятам. У них все можно выспросить.
        Не откладывая дела в долгий ящик, отправились искать учителя. Между собой они так его и звали: учитель.
        Мухарев и Гвоздев сидели под сосной у костра и о чем-то тихо беседовали. Мальчики подошли к ним, и Ленька, прокашлявшись, выпалил:
        - Товарищ командир, разрешите нам на задание сходить. Пустите нас с Митяем, товарищ командир!
        Гвоздев задумался. Они с Мухаревым только что совещались о том, как бы похитрее провести налет на немецкий гарнизон. Следовало разведать блиндажи, но пускать ребят одних было страшновато.
        - Пусть учитель решает. Он командир разведки, я в его дела не могу вмешиваться. - Гвоздев повернулся к Мухареву: - Как, Василий Григорьевич, не рано их на самостоятельную работу пускать?
        - По-моему, пора, - ответил учитель. А ребятам сказал: - Я зайду к вам, вместе подумаем, как блиндажи разведать. Завтра пойдете.

* * *
        …Митяй и Ленька шли ранним утром к деревне, где враги построили блиндажи и огневые точки.
        - Знаешь что, Митяй, - сказал Ленька, когда они прошли большую часть пути и приближались к деревне. - Будь другом, дай мне твой автомат. Нужен он мне во как!
        - Ишь ты какой! А мне не нужен?
        - Себе самозарядку возьми. Бьет что надо, немного длинновата только, за кусты цепляется. Ты мне только на засаду дай. Знаешь, что мы сделаем?..
        Ленька выложил свой план. Вместе обсудили его; и Митяй, хоть и без большой охоты, отдал Леньке автомат, а себе взял самозарядную винтовку.
        Маленькие разведчики обошли стороной деревню, вышли к дороге, осторожно выглянули из-за кустов и сразу увидели три блиндажа.
        - Ты примечай лучше, - прошептал Ленька, - придется план рисовать. Вон откуда к блиндажам лучше всего подобраться.
        Дорога, что вела от деревни к блиндажам, оставалась безлюдной, и ребята свободно могли наблюдать. Они заметили еще две огневые точки с торчащими из амбразур стволами пулеметов. Но не только ради блиндажей просился Ленька в разведку. Он решил во что бы то ни стало встретиться с фашистами. Место для засады было не совсем подходящим: кустарник здесь рос слишком жидкий, с дороги разведчиков могли заметить солдаты. Перешли ближе к блиндажам. Здесь дорога круто поворачивала в сторону, а кусты подходили к самой бровке.
        Ребята ползком перебрались на новое место, нашли неглубокую канавку и залегли. Ждать пришлось долго… Ближе к полудню от блиндажей к деревне прошел солдат с целой сыязкой пустых котелков. Он прошел почти рядом. Ленька видел даже гвозди на его кованых сапогах. Но одного солдата решили не трогать.
        - Значит, у них здесь человек двадцать, не меньше, - шепнул Ленька, когда солдат прошел. - Видал, сколько он котелков понес?
        - Надо бы его снять. Других разве дождешься?
        - Молчи! Слышишь?..
        Со стороны деревни донеслись голоса и смех. Скоро послышался топот ног. Ленька чуть приподнял голову, посмотрел вдоль дороги. Беспечно болтая, к ним приближались немецкие солдаты. Видно, не раз они хаживали по этой дороге и чувствовали себя здесь в полной безопасности. Руки их были заняты котелками, а на рукавах черных мундиров виднелись отличительные знаки эсэсовцев - череп и две скрещенные кости. Точно таких же карателей видел Ленька в своей деревне.
        Ребята затаили дыхание. Прошло несколько секунд. Ленька не мигая следил за врагами. Слышнее стали голоса солдат, нарастал гулкий топот их ног.
        Еще несколько шагов сделали солдаты. Теперь пора!.. Нет, пусть подойдут ближе - вон к тому валуну, торчащему у дороги… Пора!.. Ленька дал длинную-предлинную очередь. Лежа, закусив нижнюю губу, он водил автоматом, поливая огнем ненавистных врагов. В глуховатый треск автомата вплелись резкие винтовочные выстрелы, Митяйка почти в упор бил из Ленькиной самозарядки.
        Бывают события, которые измеряются долями секунды. Солдаты один за другим замертво падали на землю. Гремели покатившиеся по дороге котелки, кто-то испуганно вскрикнул и замер. Ленька мгновенно выскочил на дорогу, схватил черный автомат и прыгнул обратно в кустарник.
        - Айда! Жми что есть духу! - крикнул он Митяю.
        Ветви хлестали по лицу, ноги цеплялись за тонкие корневища, оружие оттягивало руки… Так бежали, пока совсем не выбились из сил. Оба повалились на землю, по-весеннему влажную, глянули друг на друга. Глаза у Леньки сияли.
        - Вот, гады, будут теперь знать!.. Взволнованные, ворвались мальчишки в партизанский лагерь.
        - Товарищ командир разведки!.. Василий Григорьевич!.. Разрешите доложить… Разведчики Голиков и Андреев с задания прибыли!
        Ленька с Митяем наперебой докладывали о разведке, о том, что видели, как обнаружили огневые точки.
        - А этот автомат, Василий Григорьевич, вам в подарок. У них там небось во какой переполох идет!..
        - Подождите, подождите! - Мухарев ничего не мог понять. - Какой автомат? Откуда?
        - Да мы ж на них засаду сделали!
        - Э, да вас, кажется, ругать надо, - нахмурился Василий Григорьевич. - Вас куда посылали? В разведку?
        - В разведку…
        - А про засаду вам кто говорил? Ребята молчали.
        - Значит, сами? А знаете, что вы нам все дело испортили? Переполошили немцев. Они теперь ни днем, ни ночью близко нас к себе не подпустят. Налет на гарнизон придется откладывать. В разведке разве так делают? Тихо надо, без шума. Выходит, вы мой приказ нарушили! - Мухарев строго взглянул на ребят. - Ну ладно, автомат вы принесли, а еще что?
        - А чего же еще?
        - Ну а документы взяли?
        - Нет…
        - Вот тебе и разведчики! Раз уж засаду сделали, до конца надо доводить. Ну, «языка» вам притащить не под силу, а документы почему не взять? Сейчас бы мы все знали: какая часть, откуда прибыла, может быть, приказ бы какой нашли, письмо… Ну ладно, идите отдыхать. Но смотрите, чтобы первый и последний раз это было! Теперь вам в разведку частенько придется ходить.
        Ленька и Митяй стояли грустные. Учитель посмотрел на них и улыбнулся.
        - А все-таки вы молодцы! - неожиданно для ребят сказал он.
        Ребята, опустившие было носы, просияли.
        - Как же это мы не сообразили? - говорил потом Ленька. - Документы бы раз-раз - и готово. Поспешили мы, вот что! Ладно, в другой раз умнее будем.
        С этого дня Ленька и Митяй стали полноправными разведчиками в отряде Гвоздева.
        Партизанские будни
        Судя по всему, гитлеровцы затевали что-то серьезное. В немецкие гарнизоны, расположенные вдоль границ партизанского края, шло пополнение, прибывали регулярные войска с артиллерией и даже танками. Положение в лесной республике становилось все более напряженным. Но и партизанские силы крепли, отряды пополнялись все новыми людьми. Новичков в отряды сразу не допускали. После проверки их зачисляли в отдельные группы - опасались предательства. Из штаба бригады сообщили, что участились случаи, когда под видом добровольцев в партизанские отряды приходят засланные гитлеровцами шпионы.
        В то утро дядя Василий, Степан и Ленька с Митя-ем возвращались с задания. Они подходили к лагерю, когда навстречу им из кустарника вышел оборванный человек в вылинявшей красноармейской рубахе. Был он без оружия, но партизаны на всякий случай приготовили автоматы.
        - Ты чего здесь болтаешься? - спросил его дядя Василий. - Подходи ближе!
        Незнакомец боязливо подошел к партизанам, обросший, худой.
        - Из плена бежал, - не дожидаясь вопросов, заговорил он. - Две недели скитаюсь. Хочу фронт перейти или к партизанам податься. Может, пособите?
        - Это уж ты с начальством разговаривай, - ответил дядя Василий. - А наше дело тебя куда следует доставить, для порядка. В лесу бродить нечего.
        Человек не вызывал подозрений. Людей обездоленных, не желавших смириться, бежавших из плена или от гитлеровских карателей было немало.
        По дороге незнакомец рассказал, как окружили их часть, как попал он в плен, как мучился в лагере под Старой Руссой. Говорил он сбивчиво, стараясь побыстрее выложить все, что у него накопилось. Назвал он себя Григорием Шилкиным.
        Перед лагерем, возле первого поста, дядя Василий остановился.
        - Дальше не пойдем, - сказал он. - Беги, Митяй, за учителем. Скажи: человека задержали, в отряд просится.
        - Не задержали, а сам пришел, - поправил Шилкин.
        - Пока не проверен - задержанный. Люди бывают разные. Ты по добру пришел, а иной норовит какую-нибудь пакость сделать.
        Сели на траву, ожидая, пока прибежит Митяйка с командиром разведки.
        - Пока суд да дело, перекусить надо. - Дядя Василий развязал мешок, достал кусок мяса и несколько картофелин. - Поправляйся, - предложил он Шилки-ну. - Хлебца вот только нет.
        - А у меня свой есть. - Шилкин вытащил из-за пазухи начатую буханку, завернутую в тряпицу, и протянул дяде Василию.
        Дядя Василий отрезал ломоть, стал медленно жевать. Говорили о том о сем, но Ленька заметил, что дядя Василий не спускает глаз с рук незнакомца и время от времени косится на свой автомат.
        Вскоре подошел Василий Григорьевич. Дядя Василий поднялся навстречу, шепнул ему несколько слов, и они подошли к Шилкину.
        - Так в отряд, стало быть, хочешь? - раздумывая, сказал Мухарев. - А скажи, пожалуйста, откуда у тебя, парень, немецкий хлеб взялся?
        Василий Григорьевич спросил об этом как бы между прочим, лицо его было совершенно спокойно, только под широкими скулами двигались желваки. Но незнакомца вопрос застал врасплох. Глаза его беспокойно забегали, он весь сжался, побледнел.
        - Какой немецкий?.. Да это… это наш… Мне в деревне дали. А может, и правда немецкий. Я и не глянул. Когда жрать охота, не разбираешь. - Шилкин хихикнул, пытаясь обернуть все в шутку.
        - Степан, обыщи гражданина, - распорядился учитель.
        В карманах Шилкина ничего подозрительного не нашли.
        - Скидай сапоги! - приказал Степан.
        - Да что вы, ребята? За кого вы меня принимаете? Обидно даже… - Шилкин нехотя стянул сапоги.
        Сапоги были крепкие. Только в одном месте подкладка голенища была подпорота. Степан сунул туда пальцы и нащупал что-то жесткое. Разведчик надорвал подкладку дальше и вытащил несколько плотно свернутых бумажек. Лицо Шилкина исказилось страхом, он упал на колени:
        - Товарищи, простите меня! Я бы сам все рассказал! Выходу никакого у меня не было. Товарищи!
        На предателя было противно смотреть.
        - Не здесь товарищей ищешь, - нахмурился Степан.
        - Связать и доставить в штаб, - приказал Муха-рев.
        Предателю скрутили руки, и дядя Василий со Степаном повели его в штаб.
        - Стало быть, не разбираешь, чей хлеб жуешь, когда жрать охота? - зло сказал дядя Василий. - Вот и подавился. Чужой хлеб, он всегда поперек горла встает!
        На другой день предателя расстреляли. А на допросе Шилкин показал: завербовал его немецкий майор. Фамилии майора Шилкин не знал, а звали его Виктором Николаевичем. Майор хорошо говорил по-русски.

* * *
        Прошло несколько дней. Ленька с Митяем, пригревшись на солнцепеке, рассказывали друг другу о своей жизни до войны. Здесь их и обнаружил Василий Григорьевич.
        - Ну, орлы, поднимайтесь, работа для вас есть. В разведку пойдете.
        Ребята придумали свой способ разведки. Несколько раз ходили они в отдаленные деревни, иной раз уходили километров за пятнадцать, и все кончалось благополучно. На этот раз тоже решили действовать проверенным способом.
        Ленька разулся, скинул свой пиджачок и остался в полосатой старой рубахе. Потом он вытащил из мешка нищенскую холщовую суму, которую сшил ему дядя Василий, и перекинул ее через плечо. В таком же виде предстал и Митяйка. Свои вещи ребята уложили в мешки и вместе с оружием отдали дяде Василию. Но ему сегодня нездоровилось. У него был жар, и по всему было видно, что ходит он через силу.
        - Все-то я не донесу, половину Степану отдайте, - сказал он.
        Степан взял часть имущества. Дядя Василий внимательно осмотрел мальчиков. Так делал он каждый раз перед тем, как они уходили в разведку.
        - А куски где? Какие же вы без кусков нищие?!
        - Мы по дороге насобираем.
        - Соберете, нет ли, а куски в суме должны быть. Да разных берите. Не как в прошлый раз - нарезали от одного каравая…
        Василий Григорьевич достал из планшета карту, подозвал к себе ребят.
        - Сейчас мы находимся вот здесь, - показал он. - А немецкий гарнизон должен быть в этом селе. Дорогу видите? Вот по ней и ступайте. Отсюда километров двенадцать. Разузнайте все: кто стоит, сколько солдат, какое оружие. Нас тут, может, и не застанете. Приходите тогда на старое место. Да глядите, поосторожнее…
        Мухарева позвал командир отряда. Ребята, набросав в сумы хлебных корок, были готовы в путь.
        - Ну вот, теперь вы заправские побирушки, - удовлетворившись осмотром, сказал дядя Василий.
        Ленька взъерошил волосы, протянул руку и плаксиво заголосил:
        - Пода-а-айте сиротам на пропита-а-анье!..
        Лицо он состроил жалостное, но в глазах горели задорные, веселые искорки. Митяйка подтягивал тоже, и вдруг, - будто сговорившись, они разом запели партизанскую частушку:
        Скоро Гитлеру могила,
        Скоро Гитлеру капут.
        А советские машины
        По Берлину побегут…
        Ребята пели и приплясывали, потом сорвались с места и помчались вдоль улицы, сверкая голыми пятками. Партизаны засмеялись.
        - Вот пострелы!.. - сказал дядя Василий. - Ничего их не берет!
        В самом прекрасном настроении ребята шли по дороге. Разговаривали снова о прошлой жизни, о школе, о рыбной ловле.
        - Теперь бы где перемет достать или бредень! - мечтательно произнес Ленька.
        - А я на блесну люблю ловить…
        - Кончится война, пойду в плотовщики: на реке здорово! А потом учиться буду по этому же делу. Есть, наверно, такой техникум, который настоящих мастеров готовит. А ты кем будешь?
        - Не знаю, - ответил Митяй. - Охота мне токарем стать, на заводе работать…
        Ребята вошли в село и для начала стали ходить по избам. Они останавливались под окнами и на разные голоса тянули:
        - Пода-а-айте милостыньку на пропитание!.. Навстречу им шел немецкий офицер. Ребята к нему:
        - Пан, дай броду, пан!
        Офицер даже не поглядел на ребят.
        - Вот жадоба! И не смотрит! - прошептал Митяй. Ребята вышли на середину села. Здесь было более людно.
        - Гляди, - Ленька подтолкнул Митяя локтем, - только что прибыли!
        Под распустившимися ветлами в тени изб стояли грузовые машины, военные повозки на железном ходу, рыжие короткошеие лошади и даже танкетки. Солдаты разгружали машины, носили в избы какие-то сундуки, ранцы, ящики. Несколько человек мылось около колодца; они плескались холодной водой и гоготали.
        Разведчики подошли к дымившей полевой кухне.
        - Пан, дай броду, - как можно жалостнее попросили они у повара в белой куртке.
        Повар сунул в котел длинную вилку, наколол кусок мяса и протянул ребятам - один на двоих. Довольные, что теперь они могут, не вызывая подозрений, «законно» посидеть здесь, Ленька с Митяем уселись на завалинке и стали медленно жевать мясо.
        За это время они узнали много интересного. Подсчитали, что на этой улице стоит четырнадцать автомашин-транспортеров, а в каждой помещается человек по двадцать солдат. Мимо прошли два полицая с немецкими винтовками. Один сказал:
        - Придется завтра не спать ночь. За Шелонью будут… - Полицаи удалились, и ребята не расслышали конец фразы. Но и то, что они услыхали, было очень важно.
        Потом осторожно расспросили местных ребят, много ли в селе гитлеровцев, где лучше собирать милостыню. Ребята сказали, что чуть дальше, в бывшем правлении колхоза, есть офицерская столовая. Там иногда можно кое-чем поживиться.
        Главное, что требовалось выяснить, разведчики уже узнали, но все же пошли к офицерской столовой: может, удастся услышать еще что-нибудь важное. Встав у двери столовой, мальчики начали попрошайничать. Это быстро им надоело, а главное, не давало никаких результатов. Гитлеровцы проходили мимо, не глядя на ребят. Мальчики собрались уже уходить, когда к столовой подошли трое в военной форме и один в штатском - в косоворотке и пиджаке. Косоворотка была подпоясана белым витым пояском, и шелковые кисти болтались из-под пиджака.
        - Пода-а-айте сиротам на пропитание!.. - тонкими голосами затянули ребята.
        Человек в штатском посмотрел на Леньку и сказал, наклонившись к соседу:
        - Вот кого надо воспитывать в немецком духе! Они должны быть у нас опорой великой Германии.
        Сказал он это по-русски. Офицер что-то ответил по-немецки, и группа остановилась подле ребят.
        - Сколько тебе лет, мальчик? - спросил один.
        - Тринадцать, - соврал Ленька.
        Задававший вопрос, видимо, был переводчиком. Он что-то сказал по-немецки и снова спросил:
        - Тебе нравятся немецкие солдаты?
        - Ничего… Только есть хочется, - пробурчал Ленька и опять затянул плаксиво: - Пода-а-айте бедным сиротам на пропитание!
        Офицеры засмеялись, а человек в штатском похлопал Леньку по плечу и громко сказал:
        - Теперь вам надо учиться немецкой культуре. Мы все должны служить фюреру!
        Ленька брезгливо поежился.
        К вечеру, сделав за день километров двадцать, ребята вернулись в село, покинутое утром. Жители отсюда ушли, и на улицах было пусто. Разведчики встретили только партизан из другого отряда, которые тоже покидали село. Хаты стояли с распахнутыми дверями, все говорило о поспешном бегстве. Но жители все же успели забрать с собой почти весь домашний скарб, скот, птицу. На улицах не осталось ни единого живого существа - ни собак, ни кошек. Только около школы одиноко бродили две забытые курицы - белая и огненно-рыжая. Ребята заметили их еще издали.
        - Поймаем? - предложил Митяй. - Теперь они все равно ничьи.
        - Давай! Как раз дяде Василию притащим. Куриного бульончика ему хорошо попить - сразу поправится!
        Но в это время возле школы, откуда ни возьмись, появился незнакомый партизан с автоматом за плечами. Он ловко подманил к себе кур, загнал их в раскрытую дверь школы и, заглянув туда, не выскочат ли они в окно, плотно закрыл дверь и уселся на ступеньках, видно, кого-то поджидая. На другой стороне улицы были привязаны оседланные лошади.
        - Ловко он наших кур заграбастал! - огорченно сказал Митяй. - Немного мы опоздали.
        - А знаешь что, - предложил Ленька, - давай как он, так и мы. Я ему буду зубы заговаривать, а ты с заднего хода - за курами. А встретимся около речки. Ладно?
        Митяю не надо было повторять дважды. Он воротился назад, перемахнул через плетень и с другой стороны незаметно подобрался к школе.
        - Здравствуйте, - громко сказал Ленька, не зная еще, с чего начать разговор с партизаном.
        - Здравствуй! Чего тебе?
        - Так просто… Спросить хочу. Ты партизан?
        - Ну, партизан, а что?
        - А у вас ребят в партизаны берут?
        - Каких ребят?
        - Ну как я.
        - А на что ты годен? У нас что, детский сад?
        За дверью беспокойно закудахтали куры. Партизан прислушался, отодвинулся от двери, собираясь взглянуть, чем встревожены его пленницы. У Леньки аж сердце замерло: откроет он дверь - и все пропало!
        - Дядь, а дядь! - чуть не крикнул он. - Это не твои лошади? Глянь-ка, отвязалась одна. Уйдет ведь!
        - Где? - Партизан испуганно вскочил. - Где отвязалась? На месте стоит.
        - Разве на месте?.. И правда. А мне показалось… Вон та, гнедая…
        Ленька отвлек внимание партизана, и тот не стал открывать дверь. Да и шум прекратился, за дверью наступила полная тишина.
        Прошла минута-другая, и со стороны реки послышался условный свист: Митяй был уже далеко.
        - Ну ладно… - неопределенно сказал Ленька и рысцой побежал под гору к речке.
        Митяй поджидал его. За это время он успел свернуть головы обеим курицам и держал их за ноги. Одну он передал Леньке, а другую понес сам.
        - Чего ты там расшумелся?! Разведчик тоже! - сердито бросил Ленька, когда ребята переправились через Шелонь и шли полем к видневшемуся впереди лесу.
        - Это куры расшумелись, а не я. Они же не разведчики. Я их в самый дальний класс загнал, поймал, сам в окошко - и к реке.
        Размахивая добытыми трофеями, мальчики весело шли открытым полем. Настроение было хорошее. В этот день удача с самого утра сопутствовала ребятам. Но вдруг позади себя они услышали конский топот и, оглянувшись, увидели двух всадников. Всадники быстро приближались. В одном из них ребята узнали партизана, который загонял кур. Другой был в защитной фуражке, в кожаной куртке, перетянутой ремнем, а на ремне в деревянной кобуре болтался маузер. Его лицо густо заросло смоляной бородой. Ленька узнал его: в прошлом году, когда возили партизанам сено, он видел его в лесу.
        - Товарищ Глебов, они это и есть, - услыхали ребята. - Вы что же это, кур воровать?!
        Глебов осадил коня.
        - Так это они тебя объегорили? Вы откуда, ребята?
        - Разведчики мы, партизаны, - решил признаться Ленька.
        - Вы разведчики? - удивился Глебов.
        - Да, из гвоздевского отряда.
        - Ну, значит, плохие разведчики, если рассказываете все первому встречному.
        - А я вас знаю, товарищ Глебов. В прошлом году под Лукино вам сено возил.
        - А ведь правильно! Помню. Тогда другое дело. А что это у вас? - кивнул он на нищенские сумки. - Почему в таком виде?
        - К немцам в тыл ходили. Вроде как побираемся…
        - Э, да вы хитрецы! Недаром моего Гридина обманули. Ну и что же вы в разведке узнали?
        Глебов соскочил с коня. Он достал карту и внимательно посмотрел маршрут, по которому шли разведчики.
        - Так… Хорошо… Так… - повторял Глебов, слушая ребят. Но дела были далеко не блестящие.
        - Значит, здесь вы сами видели шесть танкеток?
        - Да. И четырнадцать машин с пехотой. А полицаи что-то говорили про сегодняшнюю ночь.
        - Хорошо работаете! Все это очень важно. А как зовут тебя?
        - Ленькой.
        - А фамилия?
        - Голиков. А его Андреев Дмитрий.
        - Так вот что, Голиков, - командир бригады перешел на официальный тон. - Сейчас я напишу записку, немедленно доставь ее Гвоздеву. Немедленно, повторяю, А тебе, Гридин, - обратился он к своему ординарцу, - придется в другой отряд сгонять. Я здесь один доеду.
        Глебов положил кожаный планшет на круп лошади и принялся писать. Ординарец подошел к ребятам и тихо, чтобы не слышал командир, сказал:
        - Вот что, щеглы, давайте по-мирному: вам и мне - по одной курице. Семену Михайловичу надо сварить. Не ест ничего…
        - На, бери! - Ленька протянул ему белую курицу. - Нам тоже не самим есть: у нас дядя Василий заболел.
        Гридин сунул курицу под пиджак. Тем временем Глебов приготовил записки. Одну он передал Леньке, другую ординарцу.
        - Так имейте в виду, что дело очень важное, - предупредил он еще раз. - Доставьте немедленно.
        Он вскочил на коня и поехал по дороге, а ординарец свернул влево и невспаханным полем поскакал к перелеску.
        Часа через полтора Ленька и Митяй были в отряде.
        Они передали Гвоздеву записку комбрига, а еще через час, хотя не успела сгуститься темнота, отряд Гвоздева снялся и пошел на запад. Шли всю ночь. К рассвету остановились на дневку в глухом лесу.
        Встреча с «предателем»
        Партизаны разгадали план карателей. Из партизанского края вышла не только бригада Глебова, но и другие. На реке Шелони оборону держали лишь небольшие партизанские силы. Гитлеровцы считали, что ловушка захлопнулась, и нанесли удар - по пустому месту. Тем временем партизанские бригады перешли дальше на запад. Отряд Гвоздева появился сначала в Пожеревицком районе, потом в Ашевском, через некоторое время снова вернулся в партизанский край и опять, путая расчеты фашистов, повернул на Выбор, на Новоржев, на Пушкинские горы.
        Работы у разведчиков теперь стало еще больше. Ленька похудел, осунулся, но был по-прежнему весел. Разведчики уходили из отряда на несколько дней, узнавали о расположении вражеских гарнизонов, разведывали подходы к железной дороге, сопровождали минеров, сами рвали мосты и, усталые, возвращались на то место, где стоял отряд. А отряда часто на месте уже не было. Разведчики находили только потухшие костры да брошенные шалаши. Тогда по условным знакам, известным только партизанам, разведчики разыскивали ушедший отряд.
        Была середина июня, когда отряд Гвоздева получил задание разгромить соседний гарнизон, расположенный в деревушке неподалеку от Ашева.
        Вместе с Митяйкой, своим неразлучным спутником, Ленька дважды побывал в той деревне, на которую партизаны готовились совершить налет. Кроме немцев, стоял здесь отряд полицаев, завербованных среди предателей.
        Деревню днем и ночью усиленно охраняли. В последний раз ребятам удалось добыть важные сведения. Правда, получилось это случайно, но, если бы не пошли они в деревню, не подвернулся бы такой случай. Оборванные и грязные, шли мальчики с нищенскими сумками по деревенской улице, поросшей травой. Они прошли половину деревни, стучались под многими окнами, но интересного ничего пока не узнали.
        - Пойдем на ту сторону, - предложил Ленька. - Может, опять к казарме подойдем.
        Вражеская казарма находилась в двухэтажном кирпичном доме за поворотом улицы.
        Митяйка шел немного впереди. Вдруг он за что-то зацепился ногой.
        - Гляди-ка, веревку нашел! - нагнувшись, воскликнул он.
        Бечевка была тонкая, витая - такая на что угодно сгодится. В густой траве ее почти не было видно. Митяйка поднял ее, потянул. Она не подалась. Видно, концом была за что-то привязана.
        - Эх ты, слабосильный! Дергай сильней, - сказал Ленька.
        Митяй рванул. Веревка тянулась к кирпичному дому. Там зазвенел колокольчик.
        - Брось! Сигнал это! - испуганно прошептал Ленька. - Пошли скорее!
        Ребята перебежали улицу и зашли в первый попавшийся двор. Мимо к околице спешили гитлеровские солдаты и несколько полицаев. В деревне поднялась тревога.
        Немного переждав, ребята снова вышли на улицу. Прошли к кирпичному дому. Конец бечевки был привязан к колокольцу, подвешенному на крыльце.
        - Ишь как хитро придумали! Один конец на околицу к патрулю, другой сюда. Чуть что - подмогу зовут. Пойдем с другой стороны глянем.
        Ребята прошли на другой край деревни. У последней избы расхаживал часовой. Около него была такая же сигнальная веревка. Ребята свернули на огороды, прошли мимо бань и спустились в овражек. Делать в деревне было больше нечего.
        Для партизан открытие ребят имело большое значение. Перед налетом двое разведчиков проползли вдоль плетней в деревню и перерезали сигнальные веревки. Группа других партизан обрывистым берегом ручья прокралась к баням, бесшумно сняла часовых и ворвалась в деревню. Партизаны окружили кирпичный дом, но гитлеровцев захватить врасплох не удалось. Окна нижнего этажа были забиты досками - гранатами не закидаешь. Толкнулись к двери - заперта. Осторожно постучали. В ответ из верхнего окна ударили автоматы. Партизаны прижались к стене, перебежали за угол. Таиться больше не было смысла. Степан бросил под дверь гранату. Она с грохотом взорвалась, но плотная, обшитая железом дверь не подалась.
        - Тут противотанковой рвать надо, - сказал Степан.
        Хотели попробовать отодрать доски на окнах, но гитлеровцы и полицаи стреляли из автоматов и не подпускали близко.
        - Да что ж это, долго мы будем с ними в бирюльки играть? - обозлился Степан. - Эй вы, полицаи! - крикнул он громко. - Сдавайтесь, не то весь дом взорвем, взлетите вверх тормашками. Выходи, кому жизнь дорога!
        Осажденные не отвечали.
        - Тащи жердь! - распорядился Степан.
        Ленька с Митяем побежали на огороды, вывернули из городьбы длинную жердь и притащили к дому. Степан подвязал на ее конце несколько пачек тола, приладил взрыватель, заложил шнур. Шест прислонили к стене так, что заряд оказался в простенке между окнами. Подожгли шнур. Укрывшись за домом, ждали взрыва. Притихли и гитлеровцы, недоумевая, почему партизаны прекратили атаку. Прошло три, пять минут - шнур сгорел, а взрыва не получилось.
        - Ленька, ищи вожжи, да живо! Поставим упрощенный взрыватель.
        В отряде Степан считался специалистом-подрывником.
        Ленька толкнулся в одну, в другую хату. Ему не открыли. Люди не спали, но открывать боялись. Около третьей избы стояла лошадь, запряженная в телегу. Ленька собрался стучать, но заметил, что дверь не закрыта. Вошел в сени. В избе слышался топот ног, сдержанный говор. Ленька приготовил винтовку и заглянул в дверь. Он не поверил своим глазам - посреди избы стоял дядя Василий и торопил суетившихся женщин. Старуха одевала сонного мальчика, а молодая увязывала в одеяло собранные наспех вещи.
        - Да собирайтесь вы скорее, бабы! - говорил дядя Василий. - Барахло это еще десять раз наживете. Ну, куда тебе рогачи нужны? - обрушился он на старуху, которая, одев мальчика, начала полотенцем связывать рогачи. - На кой леший они тебе в лесу? Пошли!
        - Дядя Василий, - окликнул Ленька, - здесь у вас вожжи есть?
        - А ты чего здесь? - уставился на него дядя Василий.
        - Вожжи ищу. Для взрывателя. Фашистов будем глушить, как чухмарем. Есть вожжи-то?
        Но он и сам уже приметил вожжи, висевшие на деревянном гвозде.
        - Возьми, - сказала старуха, - да принеси смотри!
        - Куда это он тебе принесет? - теряя терпение, спросил дядя Василий. - Аль вожжи здесь ждать будем?
        - Это уж я так, по привычке, - ответила хозяйка. - Бери, бери, милый. Куда они нам, вожжи-то?
        Ленька схватил пеньковые вожжи и выбежал из избы. «Чего это дядя Василий мудрит? Кого это он увозит?» - подумал он, но размышлять не было времени.
        Степан уж, наверное, ругается, что Ленька замешкался.
        К упрощенному взрывателю привязали вожжи. Степан снял предохранительную чеку, и шест с зарядом тола снова поставили в простенок.
        - Отходи! - предупредил всех Степан.
        Но гитлеровцы почуяли неладное. Из верхнего окна одна за другой полетели гранаты.
        - Ложись! - крикнул кто-то.
        Все бросились на землю. Упал и Ленька; рядом с собой он увидел деревянную рукоятку, торчавшую одним концом в колее дороги. «Не граната ли?» - успел подумать он. В этот момент земля рядом с ним вспыхнула желтым огнем. Взрыва он не услышал, да и вообще больше ничего не чувствовал. Не помнил он, как его оттащили за угол, не видел, как взорвался снаряд, разворотив простенок в верхнем этаже.
        Очнулся Ленька в телеге от резких толчков. Боли он не чувствовал. Хотел встать - и не смог. В ногах, руках, во всем теле ощущалась невероятная слабость. Ленька повернул голову и увидел дядю Василия. Он шел рядом с подводой, а на телеге сидели мальчик и две женщины, которых Ленька видел ночью. Наступил рассвет, но все вокруг продолжало оставаться серым. Глаза затянуло дымчатой пеленой, а в ушах стоял звон. Звуков Ленька почти не слышал, казалось, что уши его плотно заткнуты ватой. Он снова закрыл глаза.
        На другой день Ленька попробовал выбраться из шалаша, в котором жили они с Митяем и дядей Василием. Слабость почти прошла, возвратился слух, но он удивился, что на улице был снова рассвет. Сероватый призрачный свет чуть-чуть брезжил. Неужели он так долго проспал!.. С крынкой молока подошел дядя Василий.
        - Ну, голубь, под счастливой звездой ты родился! Ожил, говоришь? Вот лезешь все куда не надо. На-ка молочка попей. От контузии это лучшее средство.
        Ленька с удовольствием прильнул к крынке. Передохнув, он спросил:
        - А чего ты так рано встал, дядя Василий?
        - Как это рано? Вечереть скоро начнет, а ты - рано… Я уж в деревню за молоком сходить успел.
        - А я думал, только светает. Все серо кругом.
        - Это у тебя в глазах темно. От контузии. День-другой - и оправишься. Степан говорил: колея спасла. Иначе быть тебе на том свете. Граната около головы рванула…
        Дядя Василий уложил Леньку в шалаше и ни в коем случае не велел вставать. Он походил сейчас на заботливую няньку: поправил постель, сделанную из веток, принес травы и разостлал ее ковром в шалаше.
        - Так дышать легче, - объяснил он. - А ты лежи. Скоро Митяй с разведки придет, повеселей тебе будет.
        На другой день Ленька чувствовал себя лучше, а еще через день ему казалось, что он совершенно здоров. Молодой организм быстро преодолевал недуг.
        За эти два дня у Леньки в шалаше перебывали почти все. Был и Василий Григорьевич, и Гвоздев, и Степан, и другие партизаны. Дяде Василию даже пришлось ограничить доступ к больному.
        - Видал? - говорил он. - Здорово, значит, все тебя любят…
        В разведку Леньку еще не пускали, и он томился от безделья. Он сидел в тени берез и от нечего делать мастерил свисток. Свистки и дудки Ленька умел делать разные - для игры, для свиста, для приманки птиц. Казалось, Ленька так увлекся работой, что для него сейчас ничего, кроме свистка, не существовало. Но обострившийся в разведках слух не пропускал ни малейшего шороха. Вдруг Ленька насторожился: кто-то пробирался сквозь кусты. На полянку вышел человек в пиджаке и косоворотке. Ленька замер. Потянулся за винтовкой, но ее при нем не было. А человек спокойно прошел мимо, похлестывая по сапогам срезанным прутиком. Бежать за винтовкой - значит упустить предателя. Ищи его потом! Нет, лучше выследить.
        Ленька пошел следом.
        Он крался в некотором отдалении, прятался за кустами, в высокой траве, а незнакомец уверенно шел прямо к штабному блиндажу. Сквозь зелень кустов Ленька увидел, как человек подошел к блиндажу, поздоровался с Гвоздевым. Из землянки вышел Василий Григорьевич. Втроем они начали о чем-то разговаривать. Ленька недоумевал. Что такое? Неужели предатель втерся в доверие? Действовать он решил немедленно. Жаль только, самозарядки нет! Единственное оружие - финский нож.
        Ленька спрятал нож в рукав и вышел из своего укрытия. Он подошел к Гвоздеву, стоявшему ближе других, отозвал его в сторону.
        - Товарищ командир, - зашептал он ему на ухо, - с вами предатель стоит! Мы его с немцами видели, с офицерами…
        Гвоздев выслушал взволнованные слова Леньки и вдруг расхохотался.
        - Володя, - позвал он, - иди-ка сюда! Познакомься с нашим разведчиком - Леонид Голиков, бывший ученик Мухарева.
        Ленька в недоумении заморгал глазами. Левая его бровь поднималась все выше. А человек, которого командир назвал Володей, подошел и взглянул на Леньку.
        - Здравствуй… Вроде видел я тебя где-то? Или ошибаюсь?
        - У немецкой столовой… с офицерами… немецкими… Но как же так? - повернулся Ленька к Гвоздеву.
        - А вот так! Разведка, брат, дело хитрое! А это у тебя что?
        - Финка, - смущенно ответил Ленька, засовывая нож за голенище.
        - А ведь это он тебя, Володя, хотел… ножом-то, - рассмеялся Гвоздев. - Вот как у нас встречают! Нет, Ленька, это наш человек. Будь спокоен. Здоровье-то как? А то скоро опять в разведку!
        Ленька пошел назад. Уже из-за кустов он услышал, как Гвоздев говорил:
        - Насчет семьи не тревожься, Володя. Она теперь в безопасности. Первым же самолетом и отправим. Все будет в порядке.
        Ленька все же так ничего толком и не понял. Только вечером ему кое-что рассказал дядя Василий.
        - Этот Володя такой разведчик, каких мало! Полгода, считай, к фашистам в доверие втирался. Раньше капитаном в армии был. Ему поручили шпионов к нам засылать. А он заслал последнюю партию да со списками и сам следом. Ты болел, а за это время во всех отрядах шпиков дюжины две взяли. Вот он какой! А в ту ночь, когда подшибло тебя, я его семью вызволял. Оставить ее никак невозможно было. Всех бы убили, не посмотрели…
        - Ловко! - воскликнул Ленька. Это слово выражало у него высшую похвалу.
        На железной дороге
        Как и обещал Гвоздев, Леньку через несколько дней направили на задание. Группа уходила на железную дорогу за станцию Чихачево рвать вражеские эшелоны. Вышли, как всегда, с вечера и к утру были на месте. Весь день пролежали в реденьких кустиках на опушке леса. Подползти ближе не удавалось: вражеские патрули непрестанно ходили по шпалам. Движение здесь было немалое. Примерно каждый час проходил один, а то и два поезда. Шли они главным образом днем. Вдоль полотна гитлеровцы вырубили весь кустарник. По обе стороны дороги тянулась открытая голая полоса шириной метров в сто.
        Рвать колею решили в том месте, где линия поворачивала немного вправо и патрули не могли далеко просматривать дорогу. Степана беспокоило только одно: поставить мину, предположим, удалось бы легко, но ждать поезда час, а может, два среди вырубленных кустов - наверняка провалить дело. Минеров обнаружит первый же вражеский патруль. Отойти дальше - не хватит бечевки, а надставить ее нечем.
        Партизаны лежали, прижавшись к земле, и раздумывали, как быть.
        - А если из бинтов свить? - предложил один. - Индивидуальные пакеты у всех есть.
        - Что ж, можно попробовать. - Степан достал свой пакет, раскрыл его, скрутил бинт жгутом, попробовал разорвать. Бинт не поддался.
        - Пойдет! - сказал Степан. - Так и сделаем. Давайте бинты.
        Бинты разрезали вдоль на три части - получились длинные тонкие ленты. Все их связали вместе. Самодельным шнуром нарастили бечевку, сделанную из парашютных строп. Степан рассчитал время. Он несколько раз проверял по часам, через какие промежутки времени появляются патрули. За эти несколько минут надо было подползти к насыпи, поставить мину, подвязать шнур, замаскировать все и отползти назад. И все это делать под угрозой того, что следующий патруль может появиться на какую-то минуту раньше.
        - На всякий случай шнур будем сразу протягивать, - распорядился Степан. - Глядите, чтоб не запутался.
        Два немецких солдата только что прошли вдоль полотна. Их удаляющиеся силуэты неясно вырисовывались на фоне ночного неба.
        - Пошли!
        Степан с помощником поползли к железной дороге и словно растаяли в темноте. И все же товарищи знали, чувствовали, что происходит там, впереди. Шнур молочной струйкой полз следом за подрывниками. Разматываясь, он отмечал совершенно точно движения минеров. Вот он разматывается медленно-медленно - значит, минеры ползут осторожно, вглядываясь в темноту ночи, опасаются, как бы патрули не оглянулись назад. Стропы потекли быстрее, еще быстрей. Ленька едва успевает поправлять их, чтобы не захлестнулись петлей.
        - К насыпи побежали, - прошептал Ленька. - Сейчас ставить будут.
        Парашютные стропы кончились. Ленька почувствовал под рукой мягкий жгут марлевых бинтов. Наконец шершавое течение шнура остановилось. Бечевы хватило в обрез. В запасе оставался кусок не больше двух метров.
        Справа на линии опять появились силуэты вражеских солдат - подходил следующий патруль. А минеров все не было. Вдали загудел паровоз, вероятно, со станции отправился поезд. Эхо гудка покатилось далеко за лес и вернулось обратно. Наконец партизаны появились из темноты.
        - Готово, - прошептал Степан. - Никак эшелон идет?
        - Дай я рвану, Степан. Ладно? - Ленька упрашивал Степана и пытался разглядеть выражение его лица.
        - Ладно. Как дам команду, сразу рви что есть силы. Надо, чтобы мина под паровозом взорвалась.
        В ночи нарастал металлический грохот идущего состава. Паровоз шел с потушенными фарами. Вот уже виден силуэт поезда. На фоне посветлевшего неба он казался вырезанным из черной бумаги. Эшелон приближался. Теперь хорошо были видны резко очерченные контуры паровоза, вагонов. Впереди паровоза катились две платформы, груженные камнем. Гитлеровцы всегда пускали их впереди поездов. Проверяли, не подложили ли партизаны мины нажимного действия.
        Ленька держал шнур, ожидая команды. Степан привстал, поднял руку и ястребом глядел на громыхающий поезд.
        - Давай! - крикнул он и резко опустил руку. Ленька потянул на себя шнур. Он подался легко, словно резиновый, но взрыва не было.
        - Давай, черт бы тебя взял! - прокричал над его ухом Степан. Он сам ухватился за шнур, дернул его. Шнур вытянулся еще больше, и снова не было взрыва.
        Паровоз прогрохотал мимо того места, где лежала взрывчатка. Потом над миной прошли вагоны. Еще через минуту паровоз, дымя, исчез за поворотом.
        Степан стукнул себя кулаком по лбу и схватился за голову:
        - Ах дурак я, дурак! Резинку бы еще к шнуру подвязал! Бинт растянулся и не сработал. Теперь опять карауль…
        Партизаны залегли, замаскировались и опять стали ждать. На исходе была третья бессонная ночь. Клонило ко сну. То один, то другой клевал носом и, вздрогнув, поднимал голову. Иногда казалось, что приближается поезд, все прислушивались, но это только казалось.
        Наступал рассвет.
        - Еще полчасика подождем, и уходить надо. Днем здесь нас переловят, - сказал Степан, глядя на розовевшие облака.
        Подождали еще. Где-то далеко-далеко загудел паровоз. Прислушались… Нет, опять показалось.
        - Больше ждать нельзя, - мрачно произнес Степан. - Мину оставим, а шнур срежем, чтобы не заметили. Поползу, пока не развиднелось.
        Степан ждал, когда пойдет патруль, чтобы ползти к насыпи. Но в это время совершенно явственно послышался гул паровоза. Степан приложил ухо к земле.
        - Идет, - сказал он. - В случае если погонятся, расходись в разные стороны. Мы с тобой, Ленька, вправо, а вы влево. Сойдемся там, где ночевали в тот раз.
        Было уже почти светло, когда появился поезд. Партизаны увидели платформы, груженные пушками, походными кухнями, танкетками под чехлами. Платформы перемежались с вагонами. На площадках виднелись часовые. Паровоз деловито пыхтел, взад и вперед ходили дышла. Ленька глядел на эшелон и уже не надеялся, что Степан позволит ему попробовать еще раз. А Степан вдруг сказал:
        - Бери шнур. Как скажу - беги что есть духу. Бинт до отказа тяни и рви. Намотай конец на руку. Готов?
        Паровоз не дошел до мины нескольких метров.
        - Давай! - крикнул Степан.
        Ленька вскочил и побежал. Шнур вытягивался, но с каждым шагом становился все более упругим. Ленька дернул и ничком повалился на землю. Глухой взрыв потряс воздух. Оглянувшись, Ленька увидел, как под паровозом взметнулся столб огня, как состав сошел с рельсов, круша, выворачивая шпалы. Паровоз накренился и встал. А сзади на него громоздились вагоны, платформы. Следом за взрывом мины раздался скрежет, лязг, треск ломающегося дерева и опять взрыв, но еще более сильный.
        - Бежим! - крикнул Степан, и партизаны побежали в разные стороны.
        Отбежав немного, Ленька оглянулся еще раз. Эшелон горел. От состава разбегались прыгавшие из вагонов солдаты. Потом стали рваться боеприпасы…
        Партизаны с бега перешли на быстрый шаг. Второпях Ленька и не заметил, что в руке он все еще держит конец шнура. Шнур волочился за ним длинной змейкой. Ленька смотал его: пригодится.
        От железной дороги партизаны отошли уже с километр. Степан остановился, прислушался. Сквозь беспорядочную трескучую дробь рвущихся патронов слышались винтовочные выстрелы и приглушенные очереди автоматов.
        - Погоню начали, - сказал Степан. - Теперь уноси ноги!
        Они побежали снова. До перелеска оставалось совсем немного. Оба уже считали себя в безопасности, и вдруг невесть откуда засвистели пули. Степан и Ленька, как по команде, повалились в траву. Осмотрелись. На проселочной дороге, которую они только что пересекли, видна была группа солдат - они и стреляли. Еще четверо бежали наперерез партизанам.
        - Ползком не поспеем, - прикинув расстояние, сказал Степан. - Была не была - бежим!
        Пригнувшись, они побежали к лесу. Сзади продолжали стрелять. Ленька бежал впереди. Всего несколько шагов оставалось до спасительных деревьев. Вдруг Степан ойкнул и стал припадать на левую ногу. Он доковылял до опушки и сел на траву.
        - Подбили, дьяволы! Теперь не уйти… Беги один.
        - Уйдем, Степан! - торопливо заговорил Ленька. - Теперь-то уйдем. Обопрись на меня. Нам бы только в чащу забраться…
        Степан подавил стон, поднялся и сделал несколько шагов, покачиваясь как пьяный. Но идти сам он не мог и вынужден был опереться на Ленькино плечо. Так прошли они сотню-другую шагов. Степан, видимо, очень страдал. Он побледнел, лицо его покрылось потом.
        Выстрелы стихли. Фашисты не решались забираться далеко в лес. Постреляв наугад, они прекратили погоню.
        - Пошли, пошли! - торопил Ленька.
        С трудом прошел Степан еще с полкилометра. Он часто останавливался, почти валился на Леньку.
        - Нет, больше не могу, - признался он наконец и бессильно опустился на землю.
        Ленька стянул с него сапог, разрезал ножом штанину, мокрую от крови, и осмотрел рану. Пуля, видно, застряла в ноге: выходного отверстия не было. Ленька отрезал кусок скрученного бинта, которым рвали мину, наложил повыше раны и туго его затянул.
        - Ты прямо как доктор, - попробовал улыбнуться Степан.
        - А что! Мы еще в школе учились, в отряде. Кружок первой помощи был. Сперва надо всегда кровь остановить. Теперь бы йоду достать, чтоб заражения не было.
        Ленька забинтовал рану. Она была небольшая, казалось несерьезной, а Степан не мог пошевелить ногой.
        - Давай полежим часок, - предложил раненый. - Иначе не вытянем. А может, знаешь что? Иди один! Найдешь ребят и приходи за мной.
        Отдохнуть часок Ленька согласился, но оставлять Степана не захотел.
        Степан в забытьи лег на траву. Ленька сел рядом и глубоко задумался. Что же теперь делать? Идти Степан не может, придется его тащить. А тащить не под силу - его на плечах не удержишь. Значит, надо сделать волокушу из веток.
        Ленька, не теряя времени, срезал две березки поровнее. Возился долго, набил мозоли, но все же одолел неподатливые деревца. Куском парашютной стропы он связал березки комлями накрест, растянул на них Степанову плащ-палатку. Волокуша получилась отличная.
        А Степан все лежал на земле и что-то бормотал в бреду. Ленька растолкал его, заставил лечь на волокушу. Идти решил сейчас же, немедленно. За ночь пройдет несколько километров - все ближе к лагерю. Ленька впрягся в лямки из строп, перекинутые через плечо. Стропы врезались в тело, но волокуша сдвинулась.
        Шаг… еще шаг… Сколько еще? Скоро Ленька совсем выбился из сил. Все тело его ныло. Он осунулся и был такой же бледный, как раненый Степан. Он остановился отдохнуть и вдруг услышал в стороне тихий говор. Кто-то шел лесом и разговаривал. Не свои ли? А может, враги?.. Ленька сложил ладони, поднес их ко рту и трижды гукнул по-совиному. Ему ответили тем же условным сигналом. Свои! Вскоре вся группа собралась вместе.
        У остальных все вышло удачнее. От погони ушли быстро, но бежать им пришлось в противоположную сторону…
        Ленька рассказал о своих злоключениях. Решили ночью никуда не ходить, отдохнуть, а утром достать подводу. Если же не удастся, то поочередно тащить волокушу или приладить для раненого носилки.
        На другой день группа подрывников вернулась в отряд. Степана привезли на подводе, которую раздобыли в деревне. В ту же ночь раненого отправили в госпиталь, а оттуда самолетом в советский тыл. Ленька больше никогда не видел Степана, которому спас жизнь.
        Утром командир Гвоздев собрал отряд и перед строем объявил Леньке благодарность. Он еще сказал, что партизан-разведчик Леонид Голиков за спасение раненого товарища будет представлен к правительственной награде.
        День у ребят был свободен. Они убежали на поляну, улеглись на траву; Ленька подробно, по порядку начал рассказывать Митяю все, что произошло с ним за это время. Митяйка слушал не перебивая. Под конец он только сказал:
        - А что, я бы тоже так сделал. Ни в жизнь бы раненого не бросил!
        - Ясное дело, как же иначе! - согласился Ленька. - Вот бы рассказать нашим ребятам, как я состав рвал! Они небось сразу бы и не поверили…
        Митяйка подробно был посвящен в прежнюю Ленькину жизнь. Он хорошо знал о его детских похождениях, о всех интересных событиях. Сейчас он возразил Леньке:
        - Ну да! Были бы ваши ребята здесь, тоже поверили бы. Что ж, командир отряда врать, что ли, будет?.. А тебе охота своих ребят повидать?
        - Еще бы!.. Знаешь они какие!.. - И Ленька снова начал рассказывать про Лукино, про товарищей, которых он любил и помнил.
        Служу Советскому Союзу
        На полях цвела рожь. Она стояла высокая, густая, а цветом была как луговые кузнечики - нежно-зеленая. Партизаны с самого утра лежали, притаившись во ржи. Ждали, когда начнет смеркаться. Было их человек двадцать - вся разведка гвоздевского отряда. Прикомандировали к ним только радиста - перевели из бригады. Это был щуплый на вид, но выносливый юноша. В походе он никому не доверял свою рацию, тащил ее на плечах, а на привалах поднимал антенну и начинал «колдовать» около аппарата.
        Разведчики шли уже десятые сутки. Надеялись, что скоро прибудут на место, но куда идут партизаны, знали только Мухарев да дядя Василий, которого Василий Григорьевич назначил своим заместителем. Впрочем, кое-что знали и остальные. Они догадывались, почему десять суток подряд приходится им пробираться ночами все в одну сторону - на северо-запад.
        Разведчики не только шли. Они узнавали в пути, где стоят гарнизоны, как миновать их, где незаметно могут просочиться сотни людей. Об этом, настроив аппарат, и сообщал радист в то время, когда разведчики отдыхали.
        Группа Мухарева прокладывала дорогу бригаде. Разведчики пробирались в Струго-Красненский район к глухому болотистому Родиловскому озеру между Псковом и Лугой. Ленька с Митяем тоже шли в группе. Немало пришлось им побродить, полазить в псковских селах и деревнях! Ребята так вошли в свою роль, что, отправляясь в разведку, говорили обычно:
        - Ну, мы пошли побираться. Какие задания будут? На этот раз Василий Григорьевич сказал:
        - Надо проверить, есть ли в селе гарнизон. Ребята ушли. Пригнувшись, они пробрались на межу, поросшую засохшей травой, вышли на дорогу и пошли к селу, которое виднелось на пригорке. Такие походы стали обычными для Митяя и Леньки. Теперь ребята не волновались так, как прежде. Им уже не казалось, что все на них подозрительно смотрят.
        Село было небольшое - дворов на сотню. Избы стояли добротные, срубленные из толстых бревен, с высокими тесовыми крышами. В селе гитлеровцев не было. Появлялись они здесь только наездами, но в нескольких избах стояли полицаи. От ребят разведчики узнали, что гитлеровцы назначили здесь старостой бывшего кулака, неведомо откуда воротившегося после прихода немцев. Через него и собирают они всякие поборы с жителей.
        - А где он живет? - спросил Ленька.
        - Эвона! - показал один из ребят на дом, стоявший на окраине села против колодца. - За двором еще пчельник у них. Его отсюда видно.
        - Пойдем сходим? Может, подадут чего, - предложил Митяйка и незаметно подмигнул Леньке.
        - Не ходите! - загалдели ребята. - Они скопидомы, собаками еще затравят. У них зимой снега не выпросишь.
        Но разведчики пошли. Надо же было узнать, где живет староста! К тому же они по опыту знали, что в таких местах иной раз можно разведать что-нибудь важное.
        Подошли к избе с крашеными наличниками и жалобно затянули:
        - Пода-а-айте сиротам на пропита-а-ание!..
        Во дворе свирепо залаяла собака. Из окна выглянула старуха презлющего вида.
        - Идите, идите, - закричала она. - Много вас тут шастает!.. Не прогневайтесь, на всех не напасешься.
        - Хоть хлебца корочку, - не отставали ребята.
        - Вам иль нет сказано - уходите! - Старуха сердито захлопнула окно.
        Ребята отошли. За изгородью виднелись яблони с зелеными яблоками на ветвях. В глубине сада в несколько рядов стояли ульи.
        - И правда, злыдни, - проворчал Ленька. - Надо бы им чего-нибудь такое…
        На улице их встретили те же ребята.
        - Ну что, подали? Говорили вам, не ходите. Они с фрицами только и водятся.
        В руках одного мальчугана Ленька увидел старый противогаз. Держал он его за шланг, а коробку волочил по земле. Идея родилась у Леньки мгновенно.
        - Эй, ты! Дал бы мне противогаз! - попросил Ленька.
        - Как же! Только тебя и дожидался.
        - Ну сменяй. Я тебе… - Ленька порылся в карманах. - Я тебе патрон дам.
        - Правдашний?
        - А то какой же!
        Противогаз давно надоел мальчонке, а настоящий патрон - стоящая вещь. Обмен состоялся.
        Когда разведчики отошли, Митяйка спросил:
        - Зачем он тебе?
        - Полезем за медом. Меду достанем и кулаку насолим.
        - Рисково! Пчелы зажалят, и собака там…
        - Ты слушай меня. Ты будешь сторожить, а я противогаз натяну - и туда. Ни одна пчела не укусит. Мы живо: раз - и готово. Пошли?
        Митяйка не устоял против соблазна отведать меда.
        Они обошли село, подобрались с тыла к пчельнику старосты. Ленька выломал в заборе доску и заглянул в сад. Крайний улей стоял совсем рядом. В воздухе гудели пчелы. На солнце они казались золотистыми искорками. Кругом было тихо. «Ну, была не была», - подумал Ленька и полез в щель.
        В несколько прыжков он подскочил к улью, еще раз оглянулся, натянул на голову противогаз и поднял крышку улья. Пчелы сердито загудели, столбом поднялись над своим жилищем и ринулись на врага. Но противогаз плотно прикрывал Ленькино лицо. Он ухватил первую попавшуюся раму с сотами. Руки стали липкими от меда. Но тут, к своему ужасу, Ленька почувствовал, что задыхается. Шланг противогаза был чем-то забит, не хватало воздуха. Ленька еще раз попытался вздохнуть - ничего не получилось. В горло полезла какая-то едкая пыль. Он ощутил ее во рту: на языке, на зубах. Ленька закашлялся, бросил соты, сорвал противогаз и, втянув голову в плечи, стрелой помчался к спасительной щели. А пчелы всем ульем ринулись за ним. Они облепили его лицо, шею, руки, нещадно жалили, впивались в тело, точно раскаленные иголки.
        Досталось от них и Митяйке, но меньше. Отмахиваясь от разъярившихся пчел, ребята позорно бежали. Остановились они далеко от пасеки, когда пчелы кончили наконец их преследовать. Ленькино лицо стало пухнуть, побагровело, а когда подошли к ржаному полю, совсем затекло. На месте глаз виднелись только узкие щелочки.
        - Что это? - воскликнул Василий Григорьевич. - Что с вами?
        - Пчелы напали… - нехотя ответил Ленька.
        - Какие пчелы?..
        Волей-неволей пришлось рассказать все как было. Рассердился Мухарев не на шутку.
        - Вас зачем посылали в разведку? Чтоб мед воровать? - отчитывал он сконфуженных ребят. - Так вы храните партизанскую честь? Колхозники от нас защиты ждут, а вы сами грабите? Ты, Голиков, заявление в комсомол подал, а сам вон что!.. И ты, Андреев… Вот смотрите, придем на место, сядете под арест. Это ваш даром не пройдет!
        - Да ведь мы у старосты. Предатель он…
        Ребятам наконец удалось объяснить Василию Григорьевичу, что на пасеку они забрались не только за медом, но и для того, чтобы насолить предателю. Они доложили о результатах разведки, сообщили, что немцев в селе нет.
        - Ладно, - сказал Мухарев. - За разведку спасибо, но все равно нужно подумать, не рано ли вам в комсомол вступать. Хороши будете - в таком виде на собранье явитесь!
        Этот разговор сильно расстроил Леньку. Что, если и вправду не примут? Из-за какого-то старосты, из-за его пчел все может рухнуть! Конечно, получилось не совсем ладно. Надо же было им встретить ребят с этим злосчастным противогазом! Обращаться с имуществом не умеют - набили пылью! Если б не противогаз, ничего бы и не было. С голой мордой не полезешь на пасеку…
        Ленька лежал во ржи и предавался горестным мыслям.
        - Как думаешь, могут и не принять теперь в комсомол? - спросил он Митяйку.
        - Не знаю. Говорил я тебе…
        - Чего ты мне говорил?.. А к пчелам я теперь и близко не подойду.
        Через несколько дней партизаны пришли к Родиловскому озеру. Радист сообщил об этом в бригаду. Отряды уже шли по следам разведчиков. Спустя неделю они тоже были около озера.
        К тому времени, когда в отряде созвали комсомольское собрание, лицо Леньки успело приобрести нормальный вид.
        Комсомольцев в отряде было немного. Отряд в большинстве своем состоял из пожилых людей, а из молодых только Митяй и Ленька не были комсомольцами. Собрались под соснами на песчаном пригорке, заросшем густым шелковистым мхом. Первым вопросом был прием в комсомол, а по второму вопросу собирался выступить Мухарев. В повестку дня записали: «О партизанской борьбе в новых условиях».
        Ленька не помнил, когда еще он так волновался. Вступать в комсомол надо без единого пятнышка, а тут как нарочно эта глупая история с пчельником! Опять же его могут обвинить в горячности или начнут спрашивать по политграмоте. Сам себе Ленька дал слово, что больше никогда не станет горячиться, будет вести себя, как подобает настоящему партизану. Но поверят ли ему комсомольцы?.. Многое будет зависеть от учителя. А что, если он скажет: принимать еще рано. Да при всех расскажет, как лазил Ленька на пасеку за медом. Тут со стыда сгореть можно!
        Так терзался Ленька сомнениями, ожидая минуты, когда наконец решится его судьба.
        - К нам в комсомольскую организацию подал заявление Голиков, - сказал председатель собрания. - Просит принять его в комсомол…
        Ленька составлял заявление два дня. Все казалось не так, а председатель в полминуты его прочитал. Оно было коротким:
        «В комсомольскую организацию партизанского отряда командира Гвоздева.
        Прошу принять меня в ряды Ленинского комсомола. Хочу комсомольцем сражаться с врагом, гнать его с нашей земли. Если потребуется, готов честно отдать жизнь за нашу Родину.
        Партизан Леонид Голиков».
        Обсуждали заявление недолго.
        - Кто хочет высказаться? - спросил председатель. Комсомольцы молчали. Раздалось несколько голосов: «Знаем его!», «Чего тут говорить?»
        - Тогда разрешите мне самому сказать? Председатель хорошо говорил о Леньке. Сказал, что
        Голиков достоин стать комсомольцем. Он припомнил случай, когда Ленька не бросил раненого товарища, и предложил принять Голикова в комсомол.
        Выступил еще один комсомолец, тоже поддержал, но Ленька сидел как на иголках - ждал, не выступит ли Василий Григорьевич. И вот Мухарев попросил слова.
        Он похвалил Леньку за смелость, находчивость, говорил о его преданности Родине, под конец сказал:
        - Я думаю, товарищи, Голикова надо принять в комсомол. - У Леньки отлегло от сердца. - Но он должен дать нам слово, что больше не будет совершать опрометчивых поступков, - продолжал Мухарев. - А такие случаи у него бывали.
        «Вот сейчас скажет про пасеку», - подумал Ленька. Он густо покраснел и заерзал на месте. Но Василий Григорьевич ни словом не обмолвился об этой истории. Он стал говорить о комсомоле, который во всем помогает партии, о том, как коммунисты и комсомольцы дерутся с врагом, показывают пример в тылу и на фронте.
        - Быть комсомольцем - большая честь. Береги ее, Голиков! - закончил учитель.
        Стали голосовать. Приняли Леньку единогласно.
        Собрание продолжалось. Комсомольцы не заметили, как из кустарника позади них вышел связной штаба бригады, глазами отыскал Мухарева, подошел и отдал ему записку.
        - Следующее заявление Андреева Дмитрия, - объявил председатель. - Тоже о приеме в комсомол.
        - Одну минуту, товарищи, - прервал его Мухарев. - Придется нам собрание отложить. Из Валдая прилетел представитель фронта. Он будет награждать партизан нашей бригады. Командир Гвоздев прислал записку - приказал построить отряд. Он скоро придет из штаба с представителем фронта. Так что приведите себя немного в порядок и стройтесь.
        Но привести себя в порядок партизанам было не так просто. В походах, в разведках, в схватках с врагом они сильно пообтрепались. Многие ходили босиком - разбитые стоптанные сапоги сваливались с ног, а достать другие было негде. Единственное, что содержалось всегда в порядке, - это оружие.
        Не прошло и получаса, как на тропинке со стороны штаба появилась группа людей во главе с командиром бригады. Среди них был и представитель фронта. Ленька издали отличил его - невысокого роста, в форме майора. В руке он держал туго набитый портфель.
        Глебов поздоровался с партизанами и предоставил слово майору.
        Ленька давно не видел советских офицеров. Он не отрываясь глядел на майора, на его фуражку с малиновым околышем, на гимнастерку, на ордена. Было от чего прийти в восхищение. В глубоком вражеском тылу появился советский офицер в полной форме, с пистолетом на ремне, подтянутый и спокойный.
        Представитель фронта раскрыл портфель, достал какую-то бумагу. Он посмотрел, куда бы ему положить портфель - партизаны не успели даже сколотить на поляне стол, - и поставил его прямо на землю, прислонив к сапогу, чтоб не упал.
        - Товарищи партизаны, - сказал он, - разрешите ознакомить вас с приказом командующего Северо-Западным фронтом о награждении товарищей, отличившихся в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.
        Майор откашлялся и начал читать:
        - «За образцовое выполнение заданий командования в тылу врага и проявленное при этом мужество… От имени и по поручению Президиума Верховного Совета награждаются:
        Гвоздев Иван Иванович! Награждается орденом Красного Знамени…»
        Гвоздев подошел и остановился перед майором. Представитель фронта достал из портфеля картонную коробочку. На крышке ее было что-то написано.
        Майор вынул из коробочки орден и прикрепил его к ватнику командира. Одновременно держать приказ и привинчивать орден было неудобно. Майор сунул бумагу под мышку и, придерживая ее локтем, поправил орден.
        - Поздравляю вас с высокой наградой, - сказал он, пожимая руку командира.
        - Служу Советскому Союзу! - громко ответил Гвоздев.
        - Мухарев Василий Григорьевич! Награждается орденом Красной Звезды.
        Ленькин учитель вышел из строя. Улыбаясь, он повернулся к товарищам. Ленька тоже весь засиял, увидя на груди своего учителя красную звезду.
        Майор вызвал дядю Василия. Потом назвал фамилию Степана. Гвоздев что-то сказал, и майор положил коробочку с орденом обратно в портфель. Он называл имена других партизан, и вдруг Ленька услышал:
        - Голиков Леонид Александрович! Награждается медалью «За боевые заслуги».
        Каждый раз, когда выкликали Ленькину фамилию и ему надо было выходить из строя, Ленька очень волновался. Ноги переставали слушаться. А сейчас он совсем растерялся.
        Майор прикрепил медаль к Ленькиному пиджаку, поздравил маленького партизана и пожал ему руку. Ленька ответил, как Гвоздев, как его учитель: - Служу Советскому Союзу!
        Конец Рихарда Виртца
        Генерал Рихард Виртц ехал в просторной легковой машине, откинув голову на подушку. Ночь он провел в Пскове, а на рассвете выехал в Лугу, в корпус, где его ждали неотложные дела.
        Виртц уехал бы ночью, но знакомый бригаденфюрер, работавший в полиции, отсоветовал ему: последние две-три недели в этих районах не так уж спокойно. Лучше не испытывать судьбу и ехать днем.
        Генерал рассеянно глядел в окно на довольно однообразную дорогу: болотца, лес, открытое поле, редкие селения, снова лес…
        Управлял машиной адъютант Виртца - Штольберг. Генерал привык к нему, как привыкают к вещам или домашним животным.
        На коленях у Виртца лежал портфель из красной кожи. Генерал ни на минуту не выпускал его из рук. Он взглянул на портфель и задумался о своей поездке в Восточную Пруссию. Это было его третье посещение ставки фюрера. Хотя на этот раз Гитлер и не принял генерала Виртца, но в инженерном управлении все его поздравляли с приятной новостью: секретная мина его изобретения пущена в производство. И патент выдан на его имя. В ближайшее время Виртц получит первые деньги от фирмы Круппа - она взялась выполнять этот военный заказ. А все схемы, чертежи и расчеты лежат в этом портфеле. Хорошо все же, что Виртц послушался бригаденфюрера и не поехал ночью! Не хватало бы с такими документами попасть к партизанам! Да и пакет из инженерного управления тоже мог бы очень их заинтересовать: в нем карта оборонительных сооружений всего участка. Виртц усмехнулся: «Если бы они знали!..»
        - Штольберг, - обратился он к адъютанту, - к десяти мы приедем в Лугу?
        - Яволь, - не оборачиваясь, ответил Штольберг. Он посмотрел на спидометр. Дорогу нельзя назвать первоклассной, но в среднем удается держать скорость в семьдесят километров. Только у мостов приходится убирать газ. Вот и сейчас впереди показался мостик с деревянными перилами. Штольберг слегка притормозил. Но что это? Генерал и его адъютант увидели, что из-за кучи щебня высунулась рука, и в машину полетел какой-то предмет. Раздался взрыв. Машину подбросило, тряхнуло, и только по инерции она прокатилась еще с десяток метров.
        Генерал Виртц хотел что-то крикнуть Штольбергу, но увидел, что его уже нет в машине. Верный адъютант выскочил первым, забыв про своего генерала. Страх охватил Виртца, но мысль работала четко: прежде всего - портфель. Портфель! Спасти его во что бы то ни стало!
        Виртц схватил с сиденья пистолет-автомат, выскочил из кабины и бросился в сторону от дороги. Он не видел, как из-за груды щебня выскочил человек и в два прыжка очутился у машины. Если бы Виртц знал русский язык, он понял бы яростный возглас:
        - Нет, гад, не уйдешь!..
        Генерал услыхал дробный звук выстрелов и противный свист пуль. Потом стрельба прекратилась. Виртц оглянулся… Что такое? Он увидел, что за ним во всю прыть гонится какой-то мальчишка. За ним, генералом Рихардом Виртцем! Ошибки быть не могло, их разделяло всего метров тридцать. Генерал даже разглядел лицо мальчишки - круглое, злое…
        Это был Ленька.
        Генерал вскинул автомат и сделал несколько выстрелов. Ленька упал и отполз в сторону. Гитлеровец потерял его из виду и побежал снова. Ленька вскочил, выстрелил с ходу - опять мимо. Фашист тоже ответил выстрелом. Пришлось залечь. Расстояние между ними увеличивалось. Оба экономили патроны. Ленька расстрелял уже почти весь диск, а гитлеровец в белом кителе с красным портфелем в руке уходил все дальше и дальше. Вот он опять побежал, стаскивая на ходу китель.
        «Хитрит, маскируется, чтобы труднее было попасть», - подумал Ленька.
        Офицер сбросил китель и остался в темной сорочке. Действительно, целиться стало гораздо труднее. Фигура его сливалась с зеленью.
        Уже больше километра гнался Ленька за убегавшим врагом. Он больше всего опасался, как бы фашист не ушел в лес. Тогда все пропало. Ленька отставал. А бежать быстрее он не мог: мешали тяжелые кирзовые сапоги.
        «В сапогах не догнать. Уйдет», - подумал Ленька. Он на секунду присел, стянул сапоги и побежал босиком.
        Теперь преимущество было на его стороне. Бежать стало легче, и расстояние быстро сокращалось.
        «Только бы хватило патронов! Только бы хватило!..» - думал Ленька и бежал, бежал, нагоняя фашистского офицера. С ходу он больше не стрелял. Останавливался на секунду, давал одиночный выстрел и снова бежал. Но гитлеровец был словно заколдован от пуль. Ленька расстреливал последние патроны. С неимоверной быстротой приближался лес.
        «Спокойней надо, спокойней, - уговаривал себя Ленька. - Главное - не горячиться! Спокойнее!»
        Он пробежал еще немного и решил: «Если сейчас не попаду, буду гнаться до конца, дам в упор последнюю пулю. Тогда уж - или он, или я». Он остановился, встал на колено, затаив дыхание прицелился и выстрелил.
        Попал! Убегавший враг пошатнулся, сделал несколько неверных шагов и грохнулся на землю. Ленька снова бросился вперед. Последнее, что увидел Рихард Виртц, - лицо мальчишки, потное, злое, с закушенной нижней губой.
        Ленька взял портфель, автомат и, тяжело дыша, пошел назад. Нашел свои сапоги, обулся. По дороге поднял белый китель и только тогда разглядел на нем генеральские витые погоны.
        - Эге!.. А птица-то важная! - сказал он вслух.
        Ленька напялил на себя генеральский китель, застегнул его на все пуговицы, засучил рукава, которые свисали ниже колен, и подошел к брошенной машине. Кругом никого не было. Ленька хотел скинуть генеральский китель, но передумал: нагонит товарищей - пусть посмеются. Он заглянул в кабину автомобиля. На сиденье лежала фуражка с золотым позументом. Ленька нахлобучил ее поверх пилотки.
        Пора было уходить: со стороны Луги шла грузовая машина. С другой стороны тоже приближались автомобили. Ленька перебежал шоссе и скрылся в лесных зарослях. «Хорошо, что генерал сюда не добежал, - подумал он. - Тут бы я за ним не угнался…»
        В отряд Ленька пришел поздно. Как-никак шагать надо было километров пятнадцать. Василий Григорьевич в который уж раз расспрашивал разведчиков, что же могло случиться с Ленькой. Из их рассказов сложилась такая картина.
        Накануне вечером разведчики ушли на задание на шоссейную дорогу Псков - Луга. Нужно было выяснить, велико ли движение на дороге, ходят ли машины ночью.
        Партизаны до рассвета пролежали на краю дороги. Машины не ходили. Дорога будто вымерла. Только после рассвета прошли два грузовика. Командир группы дал сигнал отходить.
        Ленька с молодым партизаном Никитой лежал за кучей щебня. В ответ на сигнал он гукнул несколько раз по-совиному: «слышу, иду». Но в это время на дороге показалась легковая машина. Она быстро приближалась.
        - Погоди, Никита! - остановил Ленька товарища, уже поднявшегося было из укрытия. - Шарахнем гранатой - и в лес. Наши далеко не уйдут…
        Машина подошла к мостику, скрипнули тормоза. Ленька, размахнувшись, бросил гранату. Грохнул взрыв. Из машины выскочили двое - сначала один, потом другой. Первый сразу упал, срезанный выстрелом Никиты, а другой побежал в сторону.
        - Сейчас догоню! - крикнул Ленька Никите и бросился за врагом.
        Никита остался на месте. Выстрелы с той стороны, куда скрылся Ленька, утихли. Долго ждать на дороге показалось страшно: Никита был еще неопытен, не обстрелян. Он постоял немного и пошел от шоссе. «Сказал, догонит, - подумал он. - А может, Ленька уже давно впереди. Он шустрый!» Никита пришел в отряд после всех и расстроился, когда узнал, что Леньки еще нет.
        Василий Григорьевич уже собирался снаряжать группу на поиски Леньки, когда он сам появился около костра - в белом генеральском кителе, в генеральской фуражке, с двумя автоматами, висевшими на шее, - своим и немецким - и с красным портфелем под мышкой. Вид у него был так уморительно-смешон, что грянул громкий хохот. А Ленька, сделав серьезную мину, подошел к Василию Григорьевичу и отрапортовал:
        - Разведчик-партизан Леонид Голиков с задания прибыл!
        - Не балагурь, Ленька. Где ты был?
        Леньку так и подмывало сказать что-нибудь смешное, повеселить партизан. Он уже раскрыл рот, но Мухарев перебил его:
        - А это у тебя что? - указал он на портфель из красной кожи.
        - Портфель с документами. Взял у генерала.
        - Покажи-ка… - Василий Григорьевич взял портфель, раскрыл его, перелистал несколько бумаг. Немецкий язык он знал плохо, но, обнаружив карту с расположением огневых точек, заторопился:
        - Сейчас же идем в штаб бригады. Документы, кажется, важные. Дядя Василий, возьми двух людей для охраны. Пошли!
        Ленька как был в белом генеральском кителе с засученными рукавами, так и предстал перед начальником штаба Трофимом Петровым.
        - Ты чего это так вырядился? - засмеялся тот. Василий Григорьевич доложил. Начальник штаба стал серьезным. Пока вызывали переводчика, он расспрашивал Леньку, где добыты документы, при каких обстоятельствах, смотрел карту…
        Леньку попросили подождать, а Петров с переводчиком и Василием Григорьевичем заперлись в блиндаже.
        Вскоре в штабе поднялась какая-то суматоха. Срочно вызвали радиста. Он зашел в штабную землянку и сейчас же побежал к радиостанции. Вышел из блиндажа и Василий Григорьевич.
        - Ну, Леонид, молодец! - сказал он. - Такие документы и опытный разведчик раз в сто лет добывает. Про них сейчас в Москву сообщать будут. Вот какие твои документы!..
        Бой у Родиловского озера
        Мухарев и дядя Василий в задумчивости шли из штаба бригады. Им только что сообщили замечательную новость: Леньку Голикова представляют к званию Героя Советского Союза. Эта новость, конечно, очень их радовала, но узнали они и другое: Леньку забирают в бригаду. Предстоящая разлука огорчала обоих. Они сильно привязались к мальчику за месяцы боевой жизни.
        - Да, Героя не каждому дают, - прервал молчание дядя Василий.
        - Трофим сказал, из Москвы шифровка пришла. Приказано всех участников операции к званию Героя представить. А участников-то - Ленька один, и тому четырнадцать лет всего… Теперь это дело верное. Велели наградной лист заполнить… А расставаться жалко.
        - А что, Василий Григорьевич, может, похлопотать можно? У нас ему тоже неплохо. Все под надзором парнишка!
        - Говорил. Трофим ни в какую. Сказал: может, учиться отправят, а пока при штабной разведке будет. Верно, конечно, поберечь его надо… Нет, придется, видно, нам расставаться с нашим Ленькой.
        Партизаны спустились с песчаного холма в заболоченную низину. Кое-где листочки осин начинали уже желтеть.
        - Первый признак, - кивнул дядя Василий на трепещущие деревья. - Месяц-другой - белые мухи появятся. Где зимовать-то будем?
        - Перезимуем!.. А ты не помнишь, дядя Василий, сколько Ленька мостов рвал - пять или шесть?
        - Как шесть? Одних шоссейных штук семь будет. Под Весками раз, за Крутцом два, под Севера три… - дядя Василий, загибая пальцы, перечислял Ленькины боевые заслуги. - Ты это в наградном листе все напиши. Да еще на железной дороге два моста, когда всем отрядом ходили; три эшелона под откос спущено. Потом боев сколько… Отчаянный парень! Бесстрашная душа. А отпускать его так жалко - аж сердце щемит! Как к сыну к нему привык!
        За следующей песчаной высоткой начиналось расположение отряда. Партизаны только что вернулись с аэродрома, который готовили к приему самолетов. Ждали самолеты со дня на день. По радио сообщили: этой ночью непременно придут, если не испортится погода. Но в небе не было ни единого облачка.
        Ленька разводил перед шалашом костер, когда к нему подошел Мухарев.
        - Ну, Леня, новости для тебя есть. - Василий Григорьевич присел на выбитую траву. Ленька, стоя на коленях, вопросительно глянул на учителя. С охапкой валежника подошел Митяй. - Сказали, не говорить пока, да уж ладно: к Герою тебя представляют!..
        Ленька поднял бровь. На лице его мелькнуло растерянное выражение. Он не понимал - шутит Василий Григорьевич или говорит серьезно.
        - За что? - вырвалось у него.
        - За все вместе, а за генерала особенно. И еще одна новость: в штаб тебя забирают. Придется нам расставаться…
        Открытая улыбка погасла на Ленькином лице.
        - А я не пойду! Никуда не пойду!
        - Придется идти. Приказ Глебова есть. Там тебе лучше будет…
        - Все равно не пойду! Мне и здесь хорошо.
        - Ну, посмотрим. Дня два еще есть в запасе. Ты вроде как в другой, в старший класс переходишь. Как раз к первому сентября подгадали. Собирай книжки! - Василий Григорьевич хотел пошутить, но улыбка получилась невеселая, шутка не удалась.
        Печаль появилась и на лицах других партизан. В отряде не было человека, который отнесся бы равнодушно к уходу Леньки.
        Но переход Леньки в бригадную разведку неожиданно задержался.
        Три ночи кряду разгружали партизаны с самолетов оружие. Из советского тыла доставили боеприпасы, взрывчатку, одежду, продовольствие. К Родиловским болотам стягивались большие партизанские силы. Подходили отряды из других бригад, чтобы пополнить свои запасы. Кто знает, удастся ли еще раз до зимы снабдить партизанские отряды! Тюки, ящики, пакеты складывали в кустах, маскировали, а разгруженные самолеты взмывали в темноту неба, и к рассвету здесь опять становилось безлюдно и тихо. Кое-что из припасов развезли в отряды, но большая часть лежала в кустарнике на краю аэродрома. Пополнил свои запасы и отряд Гвоздева.
        На рассвете четвертого дня партизаны вернулись в лагерь, проработав всю ночь.
        - Давайте хоть каши сварим, - сказал Ленька. - Давно не ели, наверное, жевать разучились… Глядите, какая она, мигом сварится! - Ленька держал в руках пачки гречневого концентрата.
        - А ты не жадничай, - предупредил дядя Василий. - Положи одну пачку - и хватит. Разварится…
        - Нет, гулять так гулять. Обе сварим. Теперь заживем, дядя Василий!.. И соли привезли! А патронов сколько!.. - Ленька сорвал наклейки, размял в руках концентрат и высыпал его в закипевшую воду. Через несколько минут каша разварилась, начала подниматься, выпирать из котелка. Ленька явно перестарался, высыпав сразу две пачки.
        - Я ж тебе говорил, много, - заворчал дядя Василий. - Откладывай в другой котелок.
        С порожним котелком Ленька подошел к костру, зачерпнул ложкой кашу, да так и застыл.
        - Немцы окружают! В ружье! - услышал он тревожные крики.
        Партизаны схватили автоматы, винтовки, побежали к Гвоздеву. Он отдал приказание занимать оборону. Левее высотки разгорался бой. Засвистели пули, сбивая ветки деревьев.
        Ленька залег с группой отрядной разведки. Был здесь и командир Гвоздев; всего человек десять. Партизаны лежали за скатом высотки, а гитлеровцы шли низиной. С другого холма строчил их станковый пулемет. Огонь лился такой, что нельзя было приподнять головы.
        Высотка, где залегли партизаны, узким мыском вдавалась в сырую лощину. Позиция была удобная. Но гитлеровцы, Гвоздев сразу обратил на это внимание, вели себя как-то странно. Они шли стороной, боя не принимали, и только их станковый пулемет бил не переставая.
        Другая часть партизанского отряда дралась ближе к дороге. Судя по напряженной стрельбе, бой там шел сильный.
        Ленька лежал за кочкой и время от времени бил по врагам, мелькавшим среди кустов. Внимание его было сосредоточено на лощине, но он почему-то обернулся назад. Обернулся - и замер: сзади к партизанской цепи подползали гитлеровцы, человек сорок.
        - Фашисты там! - приглушенно крикнул Ленька Гвоздеву.
        - Уходить к дороге, передай по цепи, - скомандовал командир.
        Цепь была короткая, команду слышали и без того. По скользкому мху перевалились на другую сторону гребня и ползком начали отходить к дороге, У разведчиков потерь не было, но в другой части отряда были убитые и шесть раненых. Здесь, как доложил Мухарев, немцы тоже вели себя непонятно. Наткнувшись на сопротивление, они пытались сбить партизан и в то же время обтекали высотку, устремляясь куда-то дальше.
        Из-за деревьев выползла танкетка с черным крестом. Возле нее взорвалась граната. Огрызаясь огнем, танкетка отошла назад.
        Гвоздев прислушался к бою. Сзади, оттуда, где располагался штаб бригады, тоже слышались выстрелы. Шел бой и на аэродроме.
        - Рвутся к аэродрому, а мы им поперек дороги стали, - объяснил Гвоздев. - Веди-ка, Мухарев, туда отряд, а я прикрывать буду.
        Мухарев повел отряд. Сначала вынесли раненых, проскочили через дорогу и, отстреливаясь, стали отходить к аэродрому. Но пришли туда слишком поздно. Половину аэродрома гитлеровцы уже заняли, а с другого края бой еще продолжался. Гитлеровцы теснили партизан. На стороне фашистов было явное преимущество.
        Враги поспешно жгли запасы партизан, с таким трудом доставленные через линию фронта. Облитые бензином, пылали тюки с одеждой. В ярком дневном свете пламени почти не было видно. Только дымок поднимался над зеленым кустарником. Потом, как сосновые дрова, затрещали ящики с патронами, начали рваться гранаты. От бессильной ярости хотелось плакать.
        Фашисты обнаружили отряд Гвоздева, атаковали его с двух сторон. Атаку отбили, но командир приказал отойти: силы были неравные. Ушли назад к лагерю. Отряд вырвался из окружения. Партизаны находились теперь позади гитлеровцев, занявших аэродром. Все были удручены свалившейся на них бедой.
        - Как это они, дьяволы, подгадали! Сколько добра уничтожили!.. - Гвоздев шел рядом с Мухаревым. Думали, как быть дальше.
        Прошли через брошенный лагерь. Костер еще тлел. На тагане из обгоревших сучьев висел Ленькин котелок, весь залитый гречневой кашей.
        - Надо сдачи давать, - сказал Мухарев. - Фашисты на радостях небось голову потеряли. Этим надо воспользоваться.
        Продираясь сквозь заросли, шли вдоль лесной дороги еще около километра. Две высотки с обеих сторон прижимались к дороге.
        - Будем ждать здесь, - сказал Гвоздев. - Этого места им не миновать. - Командир остановил отряд.
        Расчет был такой. Разгромив аэродром, гитлеровцы непременно возвратятся на Псковское шоссе. Дорога здесь только одна. После успешного налета вряд ли станут они осторожничать. План Гвоздева сводился к тому, чтобы залечь на сопках, подпустить гитлеровцев как можно ближе и в коротком бою разгромить, пока они не успеют прийти в себя.
        - До моей команды огня не открывать. Пусть хоть на винтовку тебе наступят - не стреляй без приказа. - Командир сам показывал, кому где лежать.
        - Да разве вытерпишь, товарищ Гвоздев? - сказал кто-то. - Как их увидишь, рука сама к автомату тянется.
        - А ты не гляди! Уткнись в землю и лежи. Глядеть я за вас буду. Поняли? Стрелять только в упор.
        В отряде три пулемета. Расставили их на сопках по обе стороны дороги. Раненых уложили на обратном скате. Митяю поручили их оберегать. Но многие раненые переползли ближе к засаде. Не вытерпел и Митяй.
        - А вы чего здесь? - обрушился Гвоздев на раненых. - Давайте назад!
        - Не лежится, товарищ Гвоздев. Мы хоть диски снаряжать будем, патроны подносить.
        - Ну ладно.
        Стрельба, доносившаяся сюда с разных сторон, постепенно стихла. Из засады была видна дорога, спускавшаяся с пригорка в топкую лощину. Трава и кустарник надежно скрывали партизан. Лежали долго - часа три. Кое-где партизаны начали перешептываться. Гвоздев по цепи приказал прекратить разговоры.
        Только далеко за полдень из-за пригорка показались фашисты. Впереди шла разведка - человек десять. Сзади, в полсотне метров, двигалась другая группа солдат, Они несли раненых. Иные раненые шли сами. А дальше двигался основной отряд. Сколько там было солдат, сразу не сосчитать, но не меньше сотни. Возбужденные победой, они беспечно шагали с автоматами за плечами. Шли, нарушив строй, с засученными по локоть рукавами и громко смеялись.
        - Пьяные, дьяволы! - услышал Ленька злой голос дяди Василия.
        Все нетерпеливо глядели на приближающихся врагов. Много нужно иметь силы воли, чтобы сдержаться и не выстрелить раньше времени. Гвоздев понял состояние партизан.
        - Уткнись в землю! Не глядеть на гадов! - повторил он приказ. Ленька наклонил голову, стал смотреть на траву, на муравья, переползавшего через травинку. Но выдержать долго не смог. Снова перевел глаза на дорогу. Немецкие разведчики уже миновали засаду. Ленька очень близко видел белые черепа и кости на рукавах солдат. Все ближе подходил основной отряд. Пора бы их бить! Как долго Гвоздев не подает команды! Пора!.. Ну?! Чтобы не выстрелить раньше времени, Ленька снова опустил голову. Митяйка лежал рядом, Глаза у него горели.
        - Огонь! - Гвоздев крикнул это в полный голос. Следом ударил залп.
        На долю секунды каратели замерли на месте. Потом упало сразу несколько человек. Остальные стали разбегаться, шарахались в стороны, но их настигали партизанские пули. Не отрываясь от автомата, Ленька выпустил весь диск, сменил его и застрочил снова. Он увидел, как немецкий офицер выхватил пистолет, поднял его над головой, что-то крикнул солдатам и рухнул на землю. Леньке показалось знакомым лицо офицера - узенькая бородка и очки в светлой оправе. «Не Гердцев ли?» - подумал он. Но больше в лица он не вглядывался. Все фашисты были ненавистными врагами.
        Лесной бой продолжался минут десять. Гитлеровцы, уцелевшие от пуль, начали отстреливаться. Ползком, на четвереньках выбирались каратели из лощины. Падали, снова ползли или недвижимо застывали на земле.
        Карательный отряд был уничтожен полностью. Только очень немногим удалось вырваться из огненного ада, который устроили партизаны фашистским солдатам.
        А трофеев набрали столько, что не могли всего унести. Обвешанные оружием партизаны вернулись в покинутый лагерь, похоронили убитых. Над братской могилой дали залп и углубились в болотистый лес разыскивать свою бригаду.
        Добраться до бригады удалось только к вечеру. Глебов сидел на пеньке, скинув кожанку. Рукав его гимнастерки был разрезан до плеча, и девушка-санитарка бинтовала ему руку.
        - Вот и все, - сказала она. - Завтра надо еще перевязать.
        - Ладно, там видно будет, - ответил командир. - Спасибо. Иди остальных перевязывай - там еще девять раненых.
        Командир бригады с трудом втиснул в рукав раненую руку.
        - Положение осложнилось, - сообщил он Гвоздеву. - Сегодня передам донесение. Враги нащупали нас и теперь не отстанут…
        Утром отошли еще глубже в лес. Остановились на дневку, и Глебов собрал совещание с командирами четырех отрядов. Он уточнил потери. Они были не так велики, но все снаряжение, доставленное по воздуху, было потеряно. В отрядах недосчитывались многих людей. Накануне боя они ушли на задания и еще не вернулись. Связь с ними была потеряна.
        - Каратели нанесли нам тяжелый удар, - сказал Глебов, выслушав всех командиров. - Скрывать это нечего. Но и поддаваться унынию тоже нет оснований. Надо решить, как нам быть дальше. Сначала я хочу послушать товарищей.
        Голоса разделились. Одни предлагали возвращаться обратно в партизанский край, другие - стоять на месте, третьи - уходить дальше, готовить аэродром и снова ждать самолетов.
        - У меня есть предложение, - поднялся с пенька Глебов. - Мы слишком густо собрались в одном месте. Это выгодно гитлеровцам. Так им легче расправиться с нами. Наши запасы уничтожены, а в деревнях добывать продовольствие трудно - вокруг немецкие гарнизоны. Поэтому отрядам надо немедленно рассредоточиться, запутать следы и оторваться от противника. Есть сведения, что он собирает вокруг нас большие силы. Согласие фронта на мое предложение сегодня получено. Считайте это приказом.
        Здоровой рукой Глебов открыл полевую сумку, развернул на земле карту.
        - Отряд Гвоздева отходит в сторону Луги и действует на железной дороге. Другой отряд…
        Командир бригады указывал на карте районы действия партизанских отрядов, ставил задачи. Его больше всего беспокоила связь. Только ночью с большим трудом удалось связаться по радио с фронтом. Батареи едва давали напряжение, а новые сгорели на аэродроме.
        - Тяжелораненых оставим на хуторе, - предложил Глебов. - Это надежное место. Для связи с ними выделим группу в несколько человек. После выздоровления раненые будут уходить в лес. Этой же группе поручаю связь с теми партизанами, что ушли на задания. Их нужно собрать и направить в свои отряды. Выступаем немедленно. Я вместе с штабной разведкой, с отрядом охраны направляюсь в Гдовский район, примерно вот сюда. - Глебов указал на реку Плюссу, синенькой жилкой протянувшуюся на карте вдоль Чудского озера.
        В тот день расстался Ленька со своим отрядом. Прощались наспех - все торопились, хотели засветло пройти километров десять. Почти со всеми партизанам! Ленька попрощался за руку, а с Василием Григорьевичем и дядей Василием расцеловался.
        - Ну, ступай, ступай, Леонид, не мешкай. Ваши тоже уходят, - сказал дядя Василий и отвернулся.
        Тут же был и Митяйка.
        - Ну, прощай! - сказал он.
        - Прощай, - ответил Ленька. Ребята не хотели показывать своих чувств. Пожали друг другу руки.
        Василий Григорьевич тоже был грустен.
        - Будь здоров, Леня. Если удастся, пришли весточку. - Учитель обнял Леньку и вместе с Митяйкой и дядей Василием пошел нагонять отряд. Ленька постоял немного, посмотрел им вслед. Его друзья скрылись в зарослях леса, но шорох раздвигаемых ими ветвей еще долго доносился до Леньки. Потом стих и он…
        Штаб партизанской бригады недели две не мог вырваться из лесов Струго-Красненского района. Только в половине ноября, когда снега еще не было, но морозы наступили крепкие, штаб в сопровождении трех десятков партизан пришел в Гдовский район к болотистым промерзшим берегам реки Плюссы.
        Острая Лука
        Ночевали на лесном хуторе, не дойдя километров семи до штаба бригады. Разведчики здесь бывали не раз. Хутор стоял на отшибе, в стороне от проезжих дорог; люди там жили надежные, и партизаны охотно заворачивали сюда, идя в разведку или на обратном пути.
        Разведчиков было четверо: Николай Лежнев - Ленькин земляк, Павел Мохов, Ленька да Иван Костин, чернявый молодой балтиец.
        Группа ходила на задание в Плюсский район, отсутствовала дней десять и теперь пробиралась к хутору Яны, где обосновался Глебов со своим штабом.
        Голодные и усталые, разведчики постучались в крайнюю избу. Вошли, поздоровались. Старик принес охапку соломы, расстелил ее на полу. Партизаны блаженствовали, оттирая занемевшие на морозе ноги.
        Разведчики собирались уходить на рассвете и рано улеглись спать. Дед накинул кожух, вышел из избы, побродил с полчаса по хутору, настороженно прислушиваясь к тишине. Воротился он с заиндевевшей бородой и сосульками на усах. Вместе с ним в избу ворвались клубы холодного пара.
        - Однако, мороз, того, крепкий! - сказал он, плотнее прикрывая дверь. - Спите, в случае чего - подниму.
        Но долго спать разведчикам не пришлось. Старик разбудил их среди ночи.
        - Ребятки, а ребятки, - толкал он заснувших партизан, - будто едет кто… Проснитесь…
        Партизаны в потемках схватили полушубки, автоматы, нахлобучили шапки и выскочили во двор. Прислушались. Из лесу отчетливо доносился скрип полозьев и громкие голоса. Через несколько минут подъехали подводы. Их сопровождал отряд неизвестных людей. Были они хорошо вооружены, все в меховых шапках и в полушубках. Многие курили. В отсветах цигарок в темноте вырисовывались молодые лица.
        - Кто бы это? - недоумевал Костин. - Может, предатели-полицаи? Отходи задним двором в лес.
        Подводы остановились посреди хутора.
        - Товарищ Чигрин, ночевать, что ли, будем? - послышался в темноте чей-то голос.
        - Нет, в такой морозище дальше поедем! Вот дубовая голова!.. Конечно, ночуем. Разводи коней по дворам, а сами - в избы. Ночкин, караулы поставь.
        Говоривший стоял недалеко от избы, где укрылись разведчики.
        - Свои, - сказал Костин, - можно выходить. Партизаны открыли калитку и вышли на улицу.
        - Что за люди? - услышали они тот же голос, который приказывал разводить лошадей. Человек потянулся за пистолетом.
        - Свои, - неторопливо ответил Костин. - Брось пистолет! Партизаны мы.
        - Тогда другое дело. Из какого отряда? Не глебовские ли?
        - Они и есть. С разведки домой идем.
        - А я Чигрин. Командир отряда. Слыхали, может? Идем на выручку к вам. Прямым ходом… Да чего мы здесь стоим? Пошли в хату.
        Разведчики слыхали про отряд Чигрина. Недели три тому назад его сбросили на парашютах в районе Порхова. Командир Чигрин сразу завоевал себе славу храброго, даже отчаянного, но очень неосторожного человека. На другой же день, как только разбросанные по лесу парашютисты собрались вместе, Чигрин напал на вражеский гарнизон. Разгромил его, забрал с десяток подвод и с тех пор шел на северо-запад, никуда не сворачивая, громя по пути гарнизоны, обозы. Каратели, всполошившись, пошли следом, висели у Чигрина на хвосте, но он увертывался от преследователей и снова шел напрямик в сторону Гдовского района.
        Чигрин первым вошел в избу.
        - Ночкин, давай огня!
        От Чигрина пахло водкой. Зажгли свечу, и разведчики увидели его лицо. Было ему лет тридцать. Густой чуб закрывал половину лба. Темные прищуренные глаза смотрели остро, а тонкий с горбинкой нос и выдающийся подбородок придавали его лицу выражение хищной птицы.
        - Мы им вчера дали жару… - рассказывал Чигрин. - Увязались за нами, да и все. Ну, мы их пропустили мимо, а сами с тыла и ударили. Теперь будут помнить!.. Так, говорите, глебовские вы? Далеко стоите?
        - Потом поговорим, - ответил Костин. - У стен, говорят, тоже уши бывают.
        - Или военная тайна? - насмешливо спросил Чигрин. - А я вот не таюсь: пусть хоть кто знает! Чем больше паники, тем лучше.
        - Слыхали уж мы про эту панику. Только в бригаду прямиком не ходи, как раз немцев и приведешь к нам. Им того только и надо.
        - А вы уж и перепугались?! Засиделись на месте, окопались, видать. А по-нашему - или грудь в крестах, или голова в кустах. Мы вас воевать обучим!.. Правильно я говорю?..
        Партизаны-чигринцы, в большинстве молодые ребята, одобрительно засмеялись.
        - А по-нашему, - холодно ответил Костин, - цыплят по осени считают - еще кто кого учить будет.
        - Ну, ладно, - перевел разговор Чигрин. - Давайте ужинать.
        Разведчикам спать так и не пришлось. До рассвета оставалось часа полтора-два, и они, подкрепившись, решили идти в Яны.
        - Так вы все-таки поосторожней, - прощаясь, предостерег Костин. - Заехал бы ты сперва к Глебову посоветоваться.
        - Ему надо, пусть сам приедет, а мне ни к чему. У меня отдельный отряд, я Глебову не подчиняюсь.
        Костин и Чигрин разошлись, недовольные друг другом.
        Утром разведчики доложили Глебову о встрече с чигринским отрядом. Глебов забеспокоился и решил сам выехать навстречу. При штабе оставалось у него человек двадцать пять. На днях он отправил последнюю группу для связи с чигринским отрядом, но связные, видимо, не нашли его и до сих пор не воротились.
        В сопровождении десятка партизан Глебов пошел в сторону хутора, где ночевали разведчики. Шли лесной дорогой. Снегу выпало мало, идти было легко.
        Прошло не больше часу, когда справа от дороги раздались выстрелы и разрывы мин. Глебов прислушался.
        - Бой идет. Привел все-таки! - огорченно сказал он. - Голиков, беги в бригаду, передай приказ - готовиться к отходу. Да вот еще. - Глебов отвел Леньку в сторону и тихо сказал: - Найди Трофима Петрова и скажи, чтобы документы он положил отдельно. Он знает, какие. Пусть положит в мой вещевой мешок. В случае, чего храните их. Беги!
        Ленька повернул назад. Глебов шел и прислушивался к разгоравшемуся бою. Прошли еще с полкилометра.
        - В Гнилой балке прижали, - определил Глебов. - Выручать надо.
        Партизаны вышли к оврагу и увидели, что большая группа гитлеровцев заходит в тыл чигринскому отряду Солдаты на лыжах в белых халатах почти сливались заснеженным лесом. Положение осложнялось…
        - Костин, - приказал Глебов, - живо ползи к Чигрину. Предупреди, что его окружают. Отходите лощиной на Яны. Теперь все равно уходить придется. Мы попробуем задержать немцев.
        - Есть! - козырнул моряк, и его гибкая фигура исчезла между деревьями.
        Партизаны Глебова подпустили карателей поближе и ударили из автоматов. Но вражеские солдаты оказались опытными. Потеряв несколько человек, они не отступили, а залегли в снегу и начали отстреливаться из-за деревьев. Вскоре засвистели и начали рваться мины. Падали они позади того места, где залегли партизаны. Глебов приказал отходить. Поодиночке отползали на другую позицию. Бой на Гнилой балке тоже начал стихать. Только временами настойчиво били пулеметы и опять надолго замолкали. «Отходят, - решил Глебов. - Значит, вовремя пришел Костин. Теперь и нам уходить можно».
        Командир бригады приказал выходить из боя.
        Гитлеровцы преследовали отряд Чигрина и глебовскую группу почти до самого хутора. Здесь, на поляне, снова разгорелся бой. Утих он только с наступлением темноты. Но каратели и ночью не покинули леса. Вблизи хутора они жгли костры, и багровые отсветы освещали вершины деревьев.
        - Да, Чигрин, оказал ты нам медвежью услугу, - говорил Глебов, сидя в избе, где находился его штаб. Были здесь и Трофим Петров, и еще несколько работников штаба бригады: ждали темноты, чтобы незаметно покинуть хутор. Чигрин был смущен постигшей его неудачей. Он хорошо понимал, что, не предупреди его Глебов, каратели могли окружить и уничтожить отряд. Возражал он Глебову больше из упрямства.
        - Просто не повезло! - пытался оправдаться он. - Тут дело случая. Вчера я их, сегодня они меня. А завтра я им опять духу дам. Раз на раз не приходится!..
        - Не то здесь, Чигрин, дело не в случае. - Глебов был взволнован, но старался держать себя в руках. - Ты думаешь, партизанить - это круши, бей направо и налево? Вот и накрушил… Говорили мне, как ты рассуждаешь: окопался, мол, Глебов, отсиживается, драться не хочет. А знаешь ли ты, товарищ Чигрин, что за эти месяцы мы сделали не меньше, чем другие в самых тяжелых боях? - Глебов поднялся, оперся руками о стол. - От Луги до Пскова у нас теперь везде свои люди. Мышь не пробежит к Ленинграду, чтобы мы о ней не узнали, не то что немецкий эшелон. А ты - случай!.. Не там причину ищешь… Вот он, результат нашей работы. Смотри! - Глебов приподнял со скамьи вещевой мешок, в котором были уложены документы, сводки, донесения. - Это дороже всего. Надо только доставить вовремя. А ты нам все спутал.
        Он замолчал, стараясь успокоиться.
        - Я думаю, Семен Михайлович, нам к первой бригаде нужно идти. Недалеко это, а следы запутаем. Чигринских коней придется оставить, - предложил начальник штаба.
        - Как оставить? А ездить на чем? Никому не отдам своих коней! - вспылил Чигрин. - Никому! Лучше назад уйду…
        Глебов не выдержал. Он подошел к Чигрину и, глядя на него в упор, сказал, чеканя каждое слово:
        - Ты будешь делать то, что тебе прикажут. И пешком ходить будешь. А станешь портить дело - расстреляем.
        Чигрин тоже поднялся, сдвинул брови, хотел сказать что-то резкое, но удержал себя. Махнул рукой:
        - Ладно. Выведу штаб, как приказано, а там буду сам себе хозяин. Говорите, что надо делать.
        - Вот так-то лучше! - Глебов сел на свое место. - Отойдем к бригаде, а лошадей пустим в другую сторону. Пусть фашисты гонятся по следам. Прикажи, Трофим, трогаться.
        Глебов надел шапку. Выходя из избы, он сказал Чигрину:
        - Раз и навсегда запомни, Чигрин: одним ухарством не возьмешь. Думать надо… Ты извини меня, я погорячился немного…
        Вскоре штаб бригады покинул Яны. Лошадей незаметно вывели с хутора, и трое партизан погнали их в противоположную сторону.
        Штаб бригады стоял в лесу, сразу же за овражком, который угадывался в серой мгле ночи. Партизаны вышли по косогору на ровное место и увидели, что впереди за деревьями будто горят огни.
        - Чего это они удумали - костры жечь? - удивился Трофим Петров. - Здесь что-то не так!
        Подошли ближе. Костры ярко горели в разных местах. Глебов приказал разведать, в чем дело. Отряд остановился.
        - Костин, Голиков! - негромко позвал командир бригады. - Пойдите узнайте, что там такое. Ты, Голиков, бывал в бригаде?
        - Бывал.
        - Ну хорошо, идите.
        Тени разведчиков слились с тенями высоких стволов. На деревья падали багровые отсветы пламени. Разведчики подкрались ближе и увидели, что горят не костры, а землянки. Людей около пожарища не было. Только на снегу лежало несколько убитых.
        - Эх, Чигрин, Чигрин!.. - вздохнул Костин. - Будто я вчера в воду глядел. И сюда привел врагов…
        Разведчики обошли разгромленный лагерь. Определили, что партизаны покинули его несколько часов назад. Вернулись и доложили Глебову. Командир бригады задумался.
        - А следы обнаружили? Бригада куда ушла?
        - Следы есть, но, возможно, ложные, - ответил Костин.
        Решили нагонять штаб первой бригады. Шли до рассвета. Нагнать не удалось. Вскоре и следы затерялись. Костин был прав: партизаны искусно запутали свои следы и исчезли в неизвестном направлении. Глебов объявил привал. Измученные люди засыпали мгновенно. В разные стороны Глебов послал три разведки. Проблуждав несколько часов, разведчики ни с чем вернулись обратно. Соседняя бригада исчезла, точно провалилась сквозь землю.
        - В советский тыл выходить будем, - окончательно решил Глебов. - Пойдем на Поддорье - здесь километров двести. Чигрин проводит нас до партизанского края, а там доберемся сами. Главное - сохранить документы.
        Так в январе 1943 года начался поход штабной группы от Чудского озера к линии фронта. Сначала дней десять бродили в Лядском и Полновском районах - искали лазейку между взбаламученными Чигриным гарнизонами. На дорогах им всюду встречались немецкие патрули.
        С большим трудом удалось выбраться в Струго-Красненский район. С боем перешли железную дорогу Псков - Луга. Здесь стало полегче. Правда, не всегда хватало еды, и донимали морозы - многие партизаны шли в разбитых сапогах, замотанных проволокой или бечевкой.
        Шли ночью, а днем сидели на глухих хуторах. Разведка уходила вперед километров на пять и чуть что - сообщала штабу. Часто приходилось менять направление, обходить гарнизоны, возвращаться назад и снова идти по заснеженным холмам, пробираясь к линии фронта.
        Через неделю пересекли железную дорогу Псков - Порхово. Перешли удачно - без единого выстрела. Места здесь были знакомые. Остановились на дневку в деревне. Перед вечером к Глебову зашел Чигрин. После того разговора с командиром бригады Чигрин ни разу не проявил своего буйного нрава. Вел себя сдержанно, но явно тяготился выпавшей ему ролью командира охраны штаба. Чигрина тянуло на боевые дела; он с трудом сдерживал себя, наблюдая, как осторожно ведет себя Глебов, как внимательно изучает он каждый раз предстоящий маршрут. «Документы, документы! - думал Чигрин. - Куда они денутся, эти документы? Стукнуть бы разок-другой гитлеровцев, тогда бы заплясали. А то бегаем сами, как голодные волки…»
        На этот раз Чигрин вошел к Глебову с твердым намерением поговорить с ним откровенно.
        - Что ж, Семен Михайлович, - сказал он, - теперь километров сорок осталось до партизанского края. Скоро можно и расстаться.
        - Надоело быть сторожем? - усмехнулся Глебов. - Горячий ты, как Ленька наш. Но тому хоть простительно…
        - Не в том дело, что горячий, - без дела маетно, Семен Михайлович! - В голосе Чигрина появились просительные нотки. - Отпустил бы ты меня сейчас? Сегодня вот… Честное слово! Я бы сейчас обратно подался, шум, гам поднял, а вы бы тем временем под шумок и проскочили. Всего-то здесь два перехода осталось.
        В предложении Чигрина был смысл. Действительно, места здесь пошли знакомые, а группой в двадцать пять человек будет легче проскользнуть, чем в сотню.
        - Как думаешь, Трофим, может, и правда отпустим? - повернулся Глебов к Петрову.
        - Что ж, теперь мы можем без него обойтись, - согласился Петров. - Боев вести мы не собираемся, а одним, может, и правда легче сделать эти два перехода. Дальше партизанский край начинается. Там уж будем как рыба в воде.
        - Ну, партизанский край уже не тот, - возразил Глебов. - Каратели осенью все пожгли. Несколько дивизий туда бросили. Там теперь как в пустыне.
        - Что ж, придется померзнуть: до самого фронта жилья не будет. Не привыкать к этому! И Чигрин тут нам не поможет.
        Чигрин ждал решения командиров, нетерпеливо переводя глаза с одного на другого. Глебов подумал и согласился:
        - Хорошо, ступай. Помни только наш старый разговор…
        Чигрин вскочил, цыганские глаза его заблестели, он расчесал пятерней волосы, тряхнул головой и, казалось, готов был плясать от радости.
        - Ну и дам же я им духу, Семен Михайлович!.. Спасибо вам! Так я пойду собирать орлов.
        Опасаясь, как бы командир бригады не передумал, Чигрин торопливо вышел из хаты. Не дожидаясь темноты, его отряд выступил из деревни и пошел обратно к железной дороге.
        А когда настала ночь, штабная группа Глебова тронулась на Дедовичи. В отряде оставалось двадцать три человека. За ночь прошли километров двадцать - половину пути, отделявшего их от линии железной дороги Дно - Новосокольники. Там, за линией, и начинался сожженный, но непокоренный партизанский край. Оставалось сделать один переход. На дневку расположились в двух просторных избах. Поставили охрану и улеглись спать. Каждый думал: это последняя дневка по соседству с фашистскими гарнизонами…
        Железную дорогу партизаны переходили следующей ночью. Разведчики залегли по обе стороны переезда, выждали, прислушались и дали сигнал. Мороз казался невыносимым. Ленька боялся, как бы вовсе не закоченели руки: тогда негнущимися пальцами не нажмешь на спусковой крючок автомата.
        Проскрипели полозья розвальней. Разведчики пропустили отряд и присоединились к товарищам. Железная дорога осталась позади. Все облегченно вздохнули. Люди знали, что впереди еще немало тяжелого, но всем казалось, что самое главное - пересечь железную дорогу, что именно здесь их может подстерегать опасность. Оставалось пройти еще несколько километров, миновать последний населенный пункт, а дальше начинался партизанский край. Там партизаны могли чувствовать себя почти в безопасности.
        Подошли к селению Острая Лука. Разведчики доложили, что немецкого гарнизона в селе нет. Вражеский отряд стоит в двух километрах, ближе к железной дороге. Чиркнув спичку, Глебов сверил маршрут по карте. Вокруг командира тесным кругом столпились партизаны. Дорога на Поддорье, к линии фронта, проходила краем села.
        Заняли три крайние избы.
        Дозоров на улице Петров решил не выставлять, чтобы не привлекать внимания. Дежурили поочередно у замерзших окон. Все, кроме дежурных, погрузились в сон.
        А рано утром на улице вдруг взорвалась граната, загрохотал станковый пулемет.
        - В ружье! - крикнул Глебов. В окно он увидел немецких солдат, перебегавших по огородам. Они окружали крайние избы.
        Выскочили во двор. Серая лошаденка пугливо прислушивалась к близким выстрелам. Прислонившись к углу избы, Костин бил вдоль улицы из автомата. Гитлеровцы стреляли издали, боясь подходить ближе. Было их не меньше сотни. Они полукольцом окружали партизан, укрываясь за домами на противоположной стороне улицы. Партизаны, отстреливаясь от карателей, отошли задами. На некоторое время огонь поутих.
        Издалека донесся голос:
        - Партизаны, сдавайтесь! Вас окружили, теперь не уйдете…
        - Сами сдавайтесь, дьяволы! - выкрикнул Ленька. Приметив карателя, высунувшегося из-за дома, он дал очередь.
        Бой возобновился. Упал Костин. Когда Ленька подбежал к нему, моряк был уже мертв.
        По дороге на помощь фашистам ползли две танкетки.
        - Товарищи, будем пробиваться к лесу, - приказал Глебов. - Берегите патроны. Открывай ворота!
        Дощатые ворота выходили на огороды. Заваленные снежными сугробами, они не открывались. Партизаны налегли все вместе, распахнули ворота и выбежали наружу. Впереди немцев не было, они расположились с флангов. Отстреливаясь, партизаны ползли по глубокому снегу. Трофим Петров повернулся назад, приподнялся, чтобы выстрелить, и рухнул: автоматной очередью ему перебило обе ноги. Ленька хотел помочь Трофиму, но тот, выругавшись, крикнул:
        - Отходи, Голиков, за командиром! Я прикрывать буду…
        Трофим приподнялся и, не обращая внимания на пули, начал стрелять. Он разрядил весь диск. Больше патронов не было. Ленька отполз еще шагов на двадцать, оглянулся. К начальнику штаба подбегали фашисты. Трофим приложил к виску пистолет и выстрелил.
        Партизаны - их оставалось совсем немного - отползали полем к ручью. Посреди поля виднелся большой обледенелый валун. Добраться бы до него! Там хоть можно передохнуть, укрыться от пуль. Со стороны ветряной мельницы заговорил вражеский пулемет.
        - Ложин, бей по мельнице! - Глебов хотел сказать что-то еще и словно поперхнулся.
        Ленька подполз к командиру бригады.
        - Спасайте… Документы… - прошептал Глебов и упал лицом в снег.
        Ленька свободной рукой ухватил вещевой мешок и пополз дальше. Ложин отстал. Он повернул пулемет в сторону мельницы, ответил длинной очередью. Ленька все полз. Ему казалось, что теперь весь смысл его жизни заключен в этом брезентовом мешке, который он волочил за собой. Лишь бы добраться до камня! Он был уже близко. Но пули дырявили снег, и Леньке не суждено было укрыться за камнем. Он вдруг почувствовал, будто его со всего размаха ударили по спине тяжелой палкой. Руки, тело - все обмякло. Ленька не мог двинуться с места. Мимо него полз Ложин.
        - Ложин, возьми документы… В мешке они… Теряя сознание, Ленька увидел, как Ложин подхватил за лямки мешок и пополз с ним за камень.
        Очевидно, Ленька недолго лежал без сознания. Когда он открыл глаза, бой продолжался. Ленька поднял голову. В белых маскировочных халатах приближались немецкие солдаты. Они взяли в кольцо всю поляну, где проходил бой. Ленька медленно перевел взгляд к ручью. Глаза его оживились. Он узнал Ложина. Пулеметчик, вырвавшись из вражеского кольца, бежал вдоль ручья с мешком в руке. Рядом бежали еще двое. Ленька не мог их разглядеть. Глаза застлало туманом. Потом сознание снова прояснилось. Гитлеровцы все еще обстреливали поляну, хотя никого из партизан уже не было в живых. Ленька увидел, что трое партизан, перебежав ручей, приблизились к лесу и скрылись за деревьями. Он удовлетворенно закрыл глаза; еще одна пуля ударила его в грудь. Но этого Ленька уже не почувствовал…
        notes
        1
        Русская свинья! Что это значит? Я спрашиваю: что это значит?
        2
        Прочь!

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к