Путь на юг Александр Дмитриевич Майборода
        Всемирная история в романах
        Весна 805 года. Изгнанный из Словенска морской разбойник Готлиб останавливается на острове в устье Невы. Неудача расколола его войско, и норманны избирают нового вождя. Пытаясь вернуть власть, Готлиб объявляет о новом походе на словен.
        У Гостомысла также не все идет гладко. Словенские старшины сомневаются в его способности защитить племя. Чтобы переубедить их, Гостомысл, воспользовавшись поддержкой карельского князя Вяйнемяйненна, отправляется в поход на разбойников. Добившись признания старшин, Гостомысл покоряет Руссу. Дойдя до Рязани, он узнает о нападении хазар на южные славянские земли и решает начать с ними войну...
        Александр Майборода
        Путь на юг
        (Книга вторая)
        Предисловие
        В лето от Сотворения света 2244, во второе же лето после потопа, по благословению Ноя-праотца разделилась вся вселенная на три части трем сыновьям его: Симу, Хаму и Афету.
        Афету достались западные и северные страны до полу-нощия. Вскоре правнуки Афетовы, Скиф и Зардан, отделились от братьев своих и от рода своего в западных странах, и поселились во Ексинопонте, и жили там много лет. Их князьями были: Словен, Рус, Болгар, Коман, Истер.
        Но когда их племена размножились, то из-за тесноты между ними началась ссора, которая грозила перерасти в войну.
        Тогда князья Словен и его младший брат Рус собрали совет.
        Князья Словен и Рус сказали ближним:
        — Неужели вся вселенная только и есть, что под нами? Разве нет других частей земли, в которых могут жить люди? Слышал я от предков, что благословил праотец наш Ной прадеда нашего Афета частью земли всего западного, и северного, и полунощного ветров. Послушайте совета нашего: оставим вражду и несогласие, если они из-за тесноты творятся здесь, и пойдем в часть света, что была выделена нам по жребию прадеда нашего. И пусть счастье и благословение праотца нашего благословенного Афета даст нам землю доброплодную для обитания нам и роду нашему.
        Понравилась эта речь всем людям и сказали они:
        — Благ совет князей наших, и добра речь, и угодна нам.
        И в лето от Сотворения света 3099 Словен и Рус с родами своими ушли из Ексинопонта и пошли по земле на север.
        Во многих местах они побывали, и нигде не нравилось им.
        Но через 14 лет блужданий пришли они к озеру большому, которое звалось Мойска. Словен назвал это озеро по имени сестры их Ильмер.
        Понравилось им тут, и волхвование повелело им поселиться тут.
        Брат Словенов Рус поселился у соленого ручья, и создал град между двумя реками, и нарек его во имя свое Руса. Реку же ту прозвал во имя жены своей Порусии, другую же реку именовал во имя дочери своей Полиста.
        Старейший, Словен, с родом своим и со всеми пошел дальше и сел на реке Мутной, которую назвал Волхов по имени старшего сына своего, в месте впадения ее в море, названное Нево-озеро. Город же назвал Словенск. От того времени по именам князей своих и городов зовутся эти люди — словяне и руси.
        Дошло до нас в Хронографе 1679 года.
        Часть первая
        Глава 1
        ЛЕТО ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА 6313 (805 Г. Н.Э.)
        Златка открыла глаза от непонятного томления на сердце — чудилось что-то радостное, светлое, и от боязни потерять это, и не узнать, что потеряла, на душе становилось как-то тревожно.
        Из окна сочится чуть синеватый свет.
        Рано проснулась Златка, но лежать в постели больше не было мочи. Потеряв терпение, она встала с хрустнувшей пухлой перины, и подошла к окну. На стекле снежные узоры, — всю ночь бурлила метель, казалось, утро никогда не наступит.
        Свет проник сквозь длинную рубашку тонкого мягкого полотна и предательски обнажил тонкое девичье тело, столь четко, словно ткань была совершенно прозрачной.
        Мороз — искусный фантазер и художник. На стекле он нарисовал густой лес из переплетенных длинных ветвей. И, казалось, что из густых зарослей вот-вот появится невиданный чудный зверь: то ли конь, то ли олень, с рогом во лбу. Говорят, что зверь-единорог приносит счастье и тому, кто увидел его, хоть краешком глаза, всегда будет сопутствовать удача.
        В короткие зимние дни Златка любила смотреть на снежный лес на окне.
        Но Златке ни разу не удалось увидеть его, хотя и сидела тихо-тихо перед зимним окошком, как мышка. Единорог так ни разу и не явился ей на глаза. Наверно, боялся. Слишком пуглив единорог, не любит он человеческой жадности, потому и не показывается на глаза людям.
        А Златка не жадная. Ей надо совсем ничего — хорошего мужа, детей.
        Не вышел из леса единорог и на этот раз.
        Девушка горестно вздохнула, — не хочет хитрый зверь приносить ей счастье.
        Златке надоело смотреть на окно.
        Она могла бы зажечь свечу и завершить вчерашние стежки на вышивке, но в доме, чтобы не приманивать разбойников, старались не зажигать огня. Разве на кухне уже затопили печь, и повариха занялась приготовлением завтрака.
        Златка уже хотела вернуться в постель, как до ее слуха донесся странный звук, низкий и тягучий, словно застывший мед. Звук леденил кровь и гнал по телу дрожь.
        — Набат! — испуганно воскликнула Златка.
        В глубине дома тотчас же послышался громкий и частый шум множества бегущих людей, крики.
        Набат, шум и крики могли означать одно — на дом напали разбойники, чтобы его ограбить, убить мужчин, а женщин взять в рабство.
        Первые погромы случились сразу, как только разбой-ники-даны вошли в Словенск.
        Тогда они взяли с города выкуп, которым старшины хотели откупиться от грабежа захватчиков, но затем нарушили слово: старшин казнили, и грабили город три дня. Спасая свои жизни, горожане разбежались из города.
        Позже, когда разбойники насытились кровью и грабежами и притихли, многие вернулись. Однако разбойников всегда надо было опасаться — заметив красивую женщину, они врывались в дом, чтобы завладеть ею.
        Поэтому, услышав шум, испуганная Златка кинулась в коридор.
        Здесь она столкнулась с братом. Любим был в доспехах и при оружии. Лицо злое и азартное.
        Столкнувшись с сестрой, на мгновение задержался.
        Ты чего вышла из комнаты? — нетерпеливо кидая взгляд в сторону выхода, спросил Любим.
        — Что случилось, братка? Разбойники снова грабят город? — едва не плача, спросила Златка.
        — Не бойся, сестра, то народ поднялся на разбойников. Бьем их по всему городу Ни одного не оставим в живых, — весело сказал Любим.
        — Город восстал? Как, почему? — быстро спросила Златка.
        На ее языке вертелось множество вопросов, но брат окинул ее быстрым взглядом и посоветовал:
        — Ты бы оделась, сеструха. Говорят, князь с дружиной подходит к городу
        — Какой князь? Князь Буревой?
        Вопросы остались без ответа. Любим, гремя железом, убежал.
        Вздохнув, Златка вернулась в свою комнату и принялась застилать постель: взбила пуховые перины; поверх уложила одеяло; сверху — покрывало из цветной толстой ткани; на покрывало подушки горкой; а сверху всего — белоснежную накидку с узорами.
        Судя по всему, день ожидался беспокойный. Восстание против разбойников, захвативших город, радовало. При разбойниках город жил, как на погосте, — тихо, сумрачно, носа из дома не высунуть. А прогонят разбойников, вернется привычная жизнь. Впереди весна. Будут хороводы, гуляния, катание на качелях — так что захватывало дух. Забавы, которые так любила Златка.
        Не успела Златка застелить постель, как в комнату вошла Ясна, старшая сестра Златки.
        На ней легкий полушубок, зеленая юбка с белой полосой по низу. Лицо румяное. Губы алые. Глаза горят радостным огнем. Красивая — жуть!
        — Златка, всех разбойников побили, пошли теперь встречать князя с дружиной, — весело пропела она.
        — Какого князя? Князя Буревоя?
        — Ах, какой князь Буревой? Его сын Гостомысл пришел. — Ясна спохватилась. — Да что же ты стоишь? Одевайся скорее, или я уйду одна.
        Златка кинулась к зеркалу, а пока причесывалась и красила губы, слушала сестру.
        А ту и спрашивать не надо, сама взахлеб рассказывает, что в город ночью пришел воевода Медвежья лапа и поднял людей, против данов, а тем временем с моря к городу подошла княжеская дружина. Данов всех побили в одно мгновение, а главный их конунг Готлиб убежал на ладье. Оказывается, у него давно корабль был готов к бегству
        Златка слушала удивительный рассказ сестры, открыв рот, и от изумления у нее все валилось из рук и получалось не так — сколько ни красила, а губы выходили слишком бледные и брови недостаточно черные.
        Рассказывая, Ясна нетерпеливо ходила по комнате. Наконец не утерпела, бросила взгляд на сестру и изумилась:
        — Златка, да ты еще не готова?! Давай скорее. Князь-то пришел с молодой дружиной. Там парни все молодые, красивые. Как бы нам не прозевать встречу из-за твоей возни.
        Златка мгновенно мазнула по губам пальцем с помадой и вскочила со стульчика.
        — Я все — готова!
        Глава 2
        Выйдя из дома, девушки обнаружили, что метели словно и не было: небо синело хрустальной чистотой; солнце сияло до ломоты в глазах. Ладонью заслонились от яркого света.
        И обычно пустые улицы вдруг оказались полны людей. Все торопились на пристань. Слышался громкий смех. Страх словно растаял со снегом.
        — А я думала, что все убежали из города, — говорила Златка, едва поспевая за сестрой.
        Сестра, соблюдая приличие, с трудом сдерживаясь, чтобы скорый шаг не перешел на бег, слегка задыхаясь, говорила:
        — При данах все боялись выйти из дома, потому и казалось в городе пустынно.
        Наконец прибежали на брег реки.
        Народу — не протолкнуться, — так и не смогли пробиться к реке.
        Но видно, что на полоске чистой черной воды вдоль берега, — дальше сверкающий под горячими лучами солнца лед, застыли корабли с алыми знаменами на мачтах.
        Златка удивилась: как могли корабли прийти к городу когда на Нево-озере лежит лед, и на север еще пути нет? — но тут толпа на пристани радостно зашумела и заколыхалась, оставляя свободный проход.
        Златка увидела, как по проходу идет торжественная процессия: впереди несколько человек в праздничных плащах, сзади воины в блестящих доспехах — все молодые и красивые.
        — Ой, княжеская дружина идет! — с восторгом взвизгнула Ясна.
        — Ах, какие красивые мальчики! — мурлыкнула под нос Златка и толкнула сестру в бок. — Ясенка, а где же князь?
        — Да вон же! Впереди! — проговорила Ясна, махая кому-то ручкой.
        Впереди шел какой-то мальчик с серьезным лицом. Рядом с ним шел красивый юноша и что-то говорил мальчику улыбаясь. Но князя Буревоя Златка не увидела.
        — Ясенка, да где же князь? — спросила Златка.
        — Ах! — с досадой, проговорила Ясна. — Видишь же — впереди идут двое юношей?
        — Вижу.
        — Так один из них и есть князь.
        — Но князь должен быть старый.
        — То был князь Буревой. Ты что — не слышала, что он умер в прошлом году и теперь князем его сын Гостомысл?
        — Не слышала. Гостомысл — это кто? Там двое юношей.
        — Тот, что еще мальчик.
        — А — вижу. А рядом кто?
        — Рядом его молодой воевода — Ратиша. Он близкий друг князя.
        — Какой красивый мальчик, — выпалила, не удержавшись, Златка.
        Ясна бросила на Златку подозрительный взгляд.
        — Кто — красивый?
        — Князь, конечно! — смущенно проговорила Златка.
        — Молодая ты еще на мальчиков заглядываться! — фыркнула Ясна.
        Женским чутьем она почувствовала, что интерес сестры пал на молодого человека, которого она выбрала себе, и таким образом сестра превращается в соперницу В опасную соперницу, потому что младшие сестры имеют обыкновение получать то, что нравится старшим сестрам.
        — Мне уже четырнадцать. Через два года замуж, — парировала Златка.
        — А мне шестнадцать, я старшая сестра, поэтому я первой должна выбрать себе жениха, — сказала Ясна.
        — Посмотрим! — полыхнула дерзким взглядом Златка и дерзко помахала ручкой молодому воеводе.
        Губы юноши тронула улыбка, но он тут же строго нахмурился. А на сердце девушки полыхнула радость — он заметил ее.
        Глава 3
        Гостомысл, в сопровождении свиты из дружинников и городских старшин, под радостные крики народа, дошел до ворот кремля.
        Здесь произошла заминка — у ворот процессию встретила Милана во главе толпы слуг.
        Поклонившись Гостомыслу и поприветствовав его, — по городу уже разнеслось известие, что князь Буревой погиб, а вместо него князем пришел Гостомысл, — она негромко сообщила, что разбойники убежали, теперь слуги уничтожают следы их пребывания во дворце.
        — Милана, на вечер готовь пир, — так же негромко сказал Гостомысл.
        — Вино, медовуха найдется, а вот с мясом беда — разбойники всю зиму просидели в городе, и на охоту не ходили. Лентяи — все вчистую подъели, — сказала Милана.
        — Пошли слуг на мои корабли, пусть возьмут мясо и все, что необходимо для пира, — сказал Гостомысл.
        — Будет сделано, — сказала Милана.
        Гостомысл поднялся на высокое крыльцо. Рядом с ним встали Стоум, Ратиша, Медвежья лапа, воеводы и городские старшины.
        Осматривая море людей внизу, Медвежья лапа проговорил:
        — Как видишь, князь, нам все удалось!
        Гостомысл вздохнул и промолвил:
        — Если бы.
        Медвежья лапа, не поняв слов Гостомысла, хотел спросить, чем недоволен князь, но Гостомысл поднял руку, призывая народ к тишине, а когда внизу стихло, начал говорить.
        В своей речи он был дипломатичен и говорил о том, что врага удалось прогнать благодаря общим усилиям. Речь было недолгой и не очень понятной, но в радостном возбуждении никто и не вникал в слова, сказанные молодым князем. Важен был тон, а не содержание. А когда князь в завершение речи, сообщил, что устраивает пир, восторгу не было предела.
        Глава 4
        По свинцовой воде ветер гнал седые снежные клочья, толком и разглядеть было невозможно, где заканчивалась вода и где начинался острый и зубастый, как зазубренная бритва, лед. Так что приходилось глядеть в оба, чтобы не наткнуться на ледяной торос.
        После того как стало ясно, что славяне не преследуют, Готлиб завернулся с головой в пахнущий сырой овчиной тулуп и сел под мачту.
        Он сидел с закрытыми глазами, и непонятно было, спал он, или не спал. Только иногда бесцветно-мертвенный глаз поблескивал из-за высокого ворота. Глаза смотрели мрачно и тяжело.
        — Дрянь погода, — сказал Харальд и ушел на нос корабля.
        Ветром корабль сильно кренило. Кренило так, что он едва не касался парусом воды. Хорошо, что свободной ото льда воды было мало, иначе бы поднялись большие волны, которые могли запросто перехлестнуть через борта.
        Попасть в ледяную воду означало мгновенную смерть, поэтому, как только Харальд убедился, что опасности со стороны славян нет, приказал опустить парус и идти на веслах.
        Это значительно уменьшило качку.
        А как только стала различаться верхушка мачты, Харальд загнал дозорного мальчишку наверх.
        Мальчишку на мачте мотало так, что он с трудом держался. Одеревеневшие на холоде пальцы не слушались и в любое мгновение могли разжаться.
        Боясь потерять дозорного, Харальд велел багром подать мальчишке кусок веревки, чтобы он мог привязаться к мачте.
        Мальчишка одной рукой обвязал себя вокруг пояса, затем стал привязываться к мачте. Из-за качки это оказалось неожиданно таким сложным делом, что при этом мальчишка едва не повесился на сделанной своей рукой петле.
        Харальд ругался.
        Воины хмуро посматривали на неуклюжее барахтанье висящего над их головами мальчишки, но никто не посмел ни усмехнуться, ни сказать хоть полслова. Когда человек висит на волосок от смерти, не стоит злословить над ним, потому что завтра ты сам можешь оказаться на его месте.
        Наконец, мальчишка, изодрав руки и сорвав ногти, завязал последний узел, и, точно в награду ему, метель неожиданно прекратилась, и боги сняли с неба тяжелый, точно вязаный из черной шерсти, туман.
        Муть исчезла. В синем небе засияло солнце. По свинцовой черноте пробежала радуга.
        Дозорный мальчишка, радуясь то ли пробившемуся сквозь тучи солнцу, то ли тому, что мачта перестала трепать его, как ненужную тряпку, взвизгнул, словно попавший под ногу кутенок:
        — Земля!
        Услышав крик мальчишки, Готлиб скинул тулуп и поднялся. Взглянув по направлению руки мальчишки, он увидел темную полоску на горизонте и прошел к высокой голове деревянного дракона на носу корабля, где все время стоял Харальд.
        — Это земля или туман? — с сомнением спросил Готлиб.
        — Кормчий! — крикнул Харальд.
        Кормчий оставил рулевое весло помощнику и подошел на нос.
        — Кормчий — впереди земля или тучи? — спросил Харальд.
        — Земля должна быть, — неуверенно проговорил кормчий.
        — Где мы находимся? — спросил Готлиб.
        — Должны быть уже около входа в Неву, — предположил кормчий.
        Готлиб заметил неуверенность кормчего и с раздражением напал на него.
        — Я тебя не спрашиваю, где мы должны быть! По мне, так мы должны быть в городе в теплых теремах! Если бы не зевали! Поэтому я спрашиваю, — где мы есть?
        — Солнце всходит на востоке... — начал кормчий.
        — Это я и без тебя знаю! — перебил его Готлиб
        — Значит, если спереди берег, то мы...
        — Почему ты не знаешь, где мы находимся? — снова перебил его Готлиб и разразился проклятиями. — О, великая Фрейя! Ну почему ты разрешаешь рождаться таким дуракам?
        Пока на голову кормчего сыпались проклятия, он задумчиво смотрел на темную полоску на западе, которая постепенно приобретала золотистый цвет.
        Кормчий понимал, что Готлиб злится не столько на него, сколько на себя.
        Разумеется, разбойники и раньше захватывали города, грабили их и уходили. Но в этот раз Готлиб хотел не просто задержаться в Словенске, а стать повелителем этого богатого края.
        Все было в его руках. И все в одночасье рухнуло.
        Готлибу просто не повезло: чтобы удержать за собой город, ему надо было продержаться еще пару недель.
        Но, как известно, труднее всего удержать в руках удачу.
        Тем временем кормчий зорким взглядом разглядел, что золотистая полоска впереди не что иное, как стена сухого камыша.
        — Мы находимся около входа в Неву, — едва Готлиб затих, уверенно произнес кормчий.
        — Около Невы? — засомневался Готлиб.
        Кормчий принялся объяснять:
        — Слева от нас, на юге, должен быть берег, а справа — еще лед. Так что, идя на запад, мы могли выйти только к Неве.
        — С такими рассуждениями и в лапы к дикарям легко попасть, — буркнул Готлиб, но успокоился.
        — Точно — это Нева! — уверенно проговорил Харальд.
        — Ладно, пусть — Нева, — согласился Готлиб и задумался.
        Он спасся от смерти от рук славян, но перед ним возникал вопрос, — что делать дальше?
        Как известно, в Данию он вернуться не мог. Но не мог же он всю жизнь жить в море, на утлом корабле, где и присесть-то толком негде?
        После роскошной жизни в княжеском дворце корабль казался таким убогим и ненадежным.
        «Нет, роскошь и изнеженность — для воина хуже смерти!» — мелькнула мысль в голове Готлиба.
        — Конунг, куда пойдем дальше? — спросил Харальд, угадывая сомнения Готлиба.
        — Куда? Куда. Поменьше в постелях валялся бы с девками, тогда бы не пришлось задавать этот глупый вопрос! — зло огрызнулся Готлиб.
        — Воевать со славянами мы не можем. У нас всего один корабль и чуть-чуть воинов, — невозмутимо сказал Харальд, подумав, что этот упрек Готлибу надо было адресовать самому себе.
        — А была почти тысяча! —- сказал Готлиб.
        — Удача и неудача всегда висят над головой воина. Один и Локи стоят за спиной воина, и никто не знает, кого они и чем наделят. Даже если Один и наделит воина богатой добычей, то ее всегда может отобрать обманщик Локи, — сказал Харальд.
        — Слава Одину, у нас есть золото. Много, — задумчиво проговорил Готлиб. — На золото мы купим корабли и воинов.
        На секунду он запнулся, словно заглянул в свою душу, и продолжил уверенно:
        — Удача склонна к тому, кто имеет много кораблей и воинов.
        — Но все же надо решить сейчас, где мы остановимся, пока будем собирать новое войско, — проговорил Харальд.
        — Я еще не решил, — сказал Готлиб. — Может, и в Данию пойдем...
        — В Данию мы не можем идти, там нас ждет смерть. Годофрид обещал нас казнить, как только мы ступим на берег Дании. Так он и сделает. Я знаю твоего брата — он слов на ветер не бросает, — сказал Харальд.
        Он был прав, и Готлиб задумался, но недолго он думал — решение пришло.
        — Но никто нам не запрещал ступать на берега Норвегии. А среди норвегов и свеев охотников за удачей не меньше, чем среди данов.
        — Значит, пойдем в Норвегию?
        — В Норвегию?!
        — О боже! — воскликнул мальчишка на мачте.
        — Что?! — все встревоженно подняли головы.
        — Вижу корабли. Много кораблей. Они идут от Невы.
        Харальд задрал голову:
        — Чьи корабли?
        — Я не разберу знамен.
        — Неужели славяне? — проговорил Харальд.
        На мгновение Готлиб потерял самообладание, — только что было все ясно и прекрасно, как снова все планы рухнули, —- и его лицо тронул ужас.
        Харальд заметил это, но не успел ничего сказать, — Готлиб взял себя в руки и приобрел самоуверенный прежний вид.
        Тем не менее Готлиб поразился:
        — Но как славяне успели обогнать нас?
        Харальд сурово сдвинул брови и выдвинул меч из ножен.
        — Конунг, теперь неважно, как это произошло. Теперь надо готовиться к сражению.
        На горизонте стали видны мачты кораблей, их и в самом деле было так много, что казалось, что среди воды вдруг вырос лес.
        — Их знамена нам неизвестны. И их слишком много, — сказал Готлиб.
        — Сдадимся? — спросил Харальд, поглядывая на лезвие меча. Впрочем, спросил он, зная заранее ответ: сдаться Готлибу не позволит ни высокомерие, ни упрямство. Готлиб был самым упрямым из людей, которых только знал Харальд.
        — Никогда короли Дании не сдавались в плен и не становились рабами. Уж лучше умереть. Умереть с честью, в бою! — воскликнул Готлиб.
        — Приготовиться к бою! — подал команду Харальд, и воины начали готовить оружие.
        — Мы обманем их, — сказал Готлиб. — У нас попутный ветер, а они идут на веслах, поэтому мы не станем опускать парус перед столкновением, а промчимся мимо. Пока они будут разворачиваться, мы войдем в Неву и спрячемся где-либо в камышах.
        — Пусть все сядут на весла, — сказал кормчий. — Так пойдем быстрее.
        — Всем на весла! Грести так, словно за нашей спиной разверзся сам ад, — крикнул Готлиб, и все схватились за весла.
        Корабли сближались с ужасной скоростью. Но на вражеских кораблях, видимо, разгадали план Готлиба, потому что корабли стали выстраиваться в линию бортом к борту. Линия стала похожа на стену, и проскочить ее было невозможно.
        — Нам конец, — увидев это, мрачно проговорил Харальд.
        — Значит, мы умрем. Но умрем с мечом в руке, — сказал Готлиб со странной улыбкой на губах.
        Глава 5
        Низовья Итиля (ныне — Волга). Столица хазарского каганата Атиль.
        Хазарский каганат в те времена был мощным государством и занимал южные земли от Каспия до Днепра. Хазарскому кагану платили дань граничащие с ним племена. С Хазарией считались даже Византийская империя и арабский халифат.
        Великий бек Абадия проснулся от тихой приятной музыки. Музыка доносилась из-за большого ковра на стене: за ковром скрывалась небольшая комната, в которой играли музыканты.
        Служанки-рабыни в белых легких одеждах стояли у стены, выстроившись в линию.
        Едва бек встал, как служанки опустили на его плечи драгоценный халат из зеленого шелка, расшитого жемчужными узорами. Прохладная ткань приятно скользнула по телу.
        Другая служанка подала беку пиалу с кумысом. Абадия медленно с удовольствием выпил кумыс.
        Слабо шипящая жидкость оставила на языке приятнокислый вкус.
        Абадия любил кумыс.
        Говорят, кто пьет кумыс по утрам и спит с молодыми женщинами, живет вечно. Правда, бек еще не встречал людей живущих вечно. Но это только потому, что люди пьют неправильный кумыс и верят в неправильных богов. У самого бека целый табун отборных белых кобылиц, к которым подпускают только самых лучших белых жеребцов.
        Служанка подала мягкое полотенце. Бек вытер губы, уронил полотенце и прошел на балкон.
        С балкона виден весь город.
        Атиль состоял из двух основных частей — восточной и западной, а также острова, на котором находился дворец кагана.
        Восточная его часть была крупнейшим международным торговым центром, в ней жили купцы из разных стран.
        (В арабских и персидских источниках она называется Казаран или Хамлих.)
        Западная часть Атиля превосходила по размерам восточную, в ней были сосредоточены основные религиозные и политические учреждения; там жил хазарский бек и хазары-иудеи.
        В мусульманских источниках западный Атиль называется также Саригшин.
        Дворец бека окружен высокими стенами.
        Во дворе прекрасный сад, бассейн с фонтанами. Пахнет розами.
        У бассейна видны обнаженные тела прекрасных женщин из гарема.
        Никто не имеет права видеть ни их лица, ни их тела, но женщины хорошо знают, что их видно с балкона, на который по утрам выходит бек.
        Любая женщина из гарема мечтает провести ночь со своим господином.
        Внимание господина сулит ей дорогие подарки, красивые наряды, отдельную комнату и множество других благ, что так необходимы любой женщине.
        Поэтому женщины стараются, чтобы бек обратил на них внимание. Они всячески показывают себя: для этого принимают позы, в которых они глядятся выгоднее всего; стараются двигаться красивыми томными плавными движениями; расчесывают распущенные длинные волосы.
        «Шалуньи!» — сладко подумал бек, любуясь женщинами.
        А за стенами дворца начинался город: скучные глинобитные хижины. Над плоскими крышами поднимались сизые дымки.
        Дальше виднелась голубая река. А также бескрайняя степь, похожая на ковер, украшенный яркими цветами.
        Весна — время цвести тюльпанам.
        Там тишь и спокойствие.
        Степь была и с западной стороны, но за этой степью начинались леса. В лесах живут славяне — упрямые и суровые люди. У них множество городов, полных золота, серебра, а также женщин и мужчин, которых можно сделать рабами.
        Три десятка лет назад отец бека совершил набег на славянские земли. В отместку славянский князь Буревой, или как его называли хазары и ромеи — Бравлин, прошелся огнем и мечом по хазарским землям.
        Много тогда с лица земли было стерто хазарских городов. Много хазарских мужчин и женщин попало в плен к славянам.
        Поражение сильно ослабило Хазарию. Из фундамента, на котором зиждилась хазарская крепость, был вынут всего лишь маленький камешек, и казавшаяся несокрушимой крепость зашаталась, грозя обрушиться со страшной силой.
        Соседи, словно голодные шакалы, впились в раненого зверя: ромеи начали спор о власти над крымскими провинциями Хазарии; халиф предъявил претензии; а там зашевелились авары.
        И, казалось, весь мир восстал против хазар.
        И если бы тархан Абадия не взял власть в свои руки и не превратил кагана из династии Ашина в марионетку, то остались бы от великой Хазарии только воспоминания.
        Чтобы подчеркнуть свою власть, Абадия принял титул бек, то есть царь.
        Это значило, что он возглавил правительство при номинальном кагане, находившемся с этого времени под стражей и выпускаемом напоказ народу раз в год.
        Каган — верховный правитель Хазарии. Таким образом, сложилось странное положение — каган царствовал, но не правил; бек не царствовал, но правил.
        Впрочем, в истории явление не такое уж и редкое.
        На все эти реформы ушло много времени, и вот уже больше двух десятков лет войска хазар не ходят в леса.
        Не ходили до сего дня.
        Глава 6
        После прихода в прикаспийские степи тюрков и аланов население Хазарии стало многонациональным. Основу, конечно, составляли коренные хазары. Но государством стала править тюркская аристократия, которая склонялась к исламу, тем самым признавая верховенство арабского халифа. Но это противоречило интересам верхушке другого племени — аланам.
        Ромеи, соперники арабского халифата, обещали аланам поддержку, если те примут христианство. Но принятие христианства означало зависимость от Византии.
        Проблему взялся разрешить один из хазарских военачальников по имени Булан. По совету его жены Серах, иудейки, он и его ближние тайно приняли иудаизм.
        Правда, по этой причине они стали врагами и ислама и христианства, но зато сохранили независимость.
        Постепенно, используя тайные связи, Булан протащил на многие руководящие военные, государственные, деловые должности своих друзей-иудеев, и таким образом стал Ас-правителем.
        У его внука Абадии уже и мать, и жена были иудейками. И он стал единоличным правителем Хазарии.
        Но все это только ухудшило ситуацию в Хазарии.
        Абадия понимал, что с приходом иудаизма взаимоотношения между правителями и народом изменились.
        Справедливости ради следует признать, что и тюрки, и евреи, и аланы были для хазар пришлыми чужаками.
        Но тюрки с течением времени связались с коренным населением Хазарии не только общей судьбой и общими интересами, но и родственными связями, поскольку тюркские воины брали в жены хазарских девушек. Из-за этого часто сложно было разделить тюрков и хазар. К тому же тюркские вожди, захватывая в набегах добычу, часть ее отдавали и своим подданным. Поэтому тюркская знать выступала для хазар своими вождями.
        А вот иудейские общины жили обособленно, в связи с чем не происходило этнического смешения иудеев с местным населением, и, таким образом, новая верхушка оказалась отделенной от народа. И так как иудейская верхушка алчно поставила на первое место выкачивание из народа прибыли, то коренные хазары, не выдерживая тягот налогов и поборов, скоро оказались вынужденными отселяться на окраины государства.
        Таким образом, иудаизм так и остался вероисповеданием правящего меньшинства, а рядовые подданные, связывая с этой верой ухудшение своего положения, предпочитали переходить в другие религии, даже несмотря на запреты властей. Вскоре большинство хазар стали мусульманами и христианами. Сохранились идолопоклонники. Но всех их объединила ненависть к евреям.
        В этих условиях иудаизм не смог стать фактором, объединяющим население страны.
        Но это было терпимо, пока хазарские войска успешно вели грабительские войны. Но как только князь Буревой отбил хазарам охоту ходить в славянские земли, так сразу начали обостряться проблемы. Улицы хазарских городов заполнились нищими.
        Народ заволновался.
        Чтобы успокоить его, требовалось показать врага, ставшего причиной бедности. Абадия хорошо понимал, что, если он этого не сделает, то этим врагом он станет сам. Этого Абадия не хотел.
        Таким образом, выход был только в победоносной войне. В большой войне. Потому что только большая война может дать обильную добычу, которая заткнет глотки недовольным.
        Но если хазарское войско в войне потерпит поражение, то Абадия все равно получит выгоду, так как при этом погибнет множество тех, кто готов обратить оружие против него.
        «Война — дело решенное. Но с кем? — размышлял Абадия. — На востоке, где бродят печенеги? С этих нечего взять, воевать с ними — только время тратить. На юге? Там ромеи с сильной армией. Лучше не связываться с ними. Они и так зарятся на земли хазар в Крыму. На западе? Император Карл Франкский. Это опасный враг, которого лучше не дразнить».
        Оставался север, где жили богатые славяне. Многие годы бек Абадия смотрел на них, словно шакал на тигра, ожидая, когда грозный тигр споткнется, чтобы напасть на него и растерзать.
        Глава 7
        Наконец произошло то, чего хитрый иудей давно ждал, — страшный князь Бравлин погиб в войне с северными варварами.
        На следующий же день после прихода этого доброго известия Абадия объявил по всей Хазарии о намерении идти в поход на славян.
        Это известие так обрадовало хазар, что в поход изъявили желание идти почти все. В домах оставались старики, старухи и дети.
        Хазарскую столицу они защитить не могли, но бек и не опасался нападения на город.
        Зимой к беку приходили послы от ромеев. Разговор был длинный и туманный, но Абадия прекрасно понял, чего хотят ромеи. Их интересовал Киев. В Киеве ромеи хотели заложить факторию, чтобы контролировать торговый путь по Днепру, и виснуть угрозой над окружающими племенами славянских дикарей.
        Ромеи тоже опасались славян. Их опыт свидетельствовал, что опасность приходит оттуда, откуда ее не ждешь. Ромеям еще были памятны походы князя Бравлина.
        «Слава богам, что страшный князь Бравлин погиб!» — возносили хвалу и хазары, и ромеи.
        Бек прошелся по балкону, и перед ним снова открылась западная степь, заполненная шатрами и палатками. Там дымились костры, и над лагерем висела синяя дымка. Войско готовилось идти в поход.
        Абадии пришло в голову, что прежде чем идти на Киев, следовало бы все же решить проблему северян и вятичей. Племя вятичей и северян жило по правой стороне Дона, прямо на границах с Хазарией.
        После разгрома Хазарии Бравлином славяне обнаглели до того, что посмели заложить город Белую Вежу под самым носом хазар, на берегу Дона, где его пересекал Великий шелковый путь.
        От Белой Вежи до Атиля было не более пары дней пути.
        Таким образом, злейшие противники хазар, славяне, обладая возможностью в любой момент нанести удар в сердце хазарского каганата, представляли опасную угрозу.
        Абадия правильно считал, что в случае выхода хазар на Киев славяне Белой Вежи не упустят возможности ударить в тыл хазарскому войску. Таким образом, нельзя было идти на Киев, не уничтожив сначала Белую Вежу.
        Бек хлопнул в ладоши, и рядом с ним беззвучно выросли слуги и вельможи из числа дежуривших во дворце.
        — Завтракать. Приготовить доспехи. После завтрака поеду смотреть войско, — приказал Абадия.
        Придворные бросились раздавать распоряжения.
        — Умываться, — сказал Абадия, и слуги под руки повели бека совершать утреннее омовение.
        Бассейн был отделан цветным мрамором, заполнен теплой водой, поверх воды плавали лепестки роз, для придания воде приятного запаха.
        У края бассейна выстроились красивые молодые рабыни. Они должны были своими нежными пальцами омыть драгоценное тело бека.
        Вряд ли эти красавицы при других обстоятельствах обратили бы внимание на этого престарелого человека с черными мешками под глазами — бек любил вино и пил его неумеренно.
        Но они были рабыни, а он был их хозяин. И не дай бог какой из них забыться и сквозь маску обожания пропустить гримасу брезгливости.
        Для непочтительных в подвалах дворца держали диких зверей. Варварские гладиаторские игры римлян ушли в прошлое, но бек любил эту забаву за скрытый в ней глубокий смысл. Гладиаторские игры дают возможность почувствовать себя стоящим над людьми и решающим жить им или не жить, не потому, что они в чем-то провинились, а из желания, прихоти.
        Так решают судьбы людей боги.
        Приятно быть богом.
        Отправив естественные нужды прямо у края бассейна в специальный горшок, бек, подхваченный под руки десятком рабынь, был нежно опущен в воду, и за дело взялась любимая рабыня, которой было доверено навести чистоту на самых важных частях тела бека — на половых органах.
        Ее мягкие прикосновения вызвали приятное возбуждение.
        Когда с этим делом было закончено, другие рабыни принялись за работу. Они мыли руки, ноги, голову, массировали тело.
        После завершения водной процедуры бека подняли на край бассейна. Здесь заботливые руки завернули его в халат из мягчайшей ткани и отвели в главную палату, где был накрыт стол для завтрака.
        Огромный стол ломился от фруктов, сладостей и лепешек — бек с утра предпочитал легкую пищу. Но на этот раз, учитывая, что день предстоял беспокойный, бек съел половинку фаршированного голубя и запил его вином.
        Мясо голубя было нежно, пахло степными травами и медом и приятно горчило.
        Глава 8
        Пока бек наслаждался голубем, в его голову невольно пришла мысль о законном кагане.
        Каган содержался в тщательно охраняемом дворце на острове посредине Волги, где он жил в свое удовольствие.
        Но Абадию обеспокоила не мысль о том, достаточно ли хорошо содержат кагана, а то, что после его ухода в поход, каган останется без его личного присмотра.
        Это дело опасное — каган человек молодой, и у него среди вельмож есть множество сочувствующих. И ромеи, и халиф с удовольствием бы восприняли отстранение иудеев от власти в Хазарии. Отсутствие Абадии в Хазарии — удобный случай для его свержения.
        Абадия подумал, что самая надежная охрана в таких случаях не является гарантом, потому что даже для самого преданного человека существует цена, за которую он предаст тебя.
        «Хорошо было бы, чтобы каган сам умер», — подумал Абадия.
        К его сожалению, каган был молод и крепок здоровьем.
        «Однако и молодые и крепкие умирают... если им помочь», — усмехнулся бек.
        Абадия уже давно сделал так, чтобы кагана окружали иудеи. Даже многие наложницы были иудейками. Поэтому отравить кагана было легко.
        Но только с вопросом жизни и смерти кагана нельзя было торопиться, — народ не потерпел бы подозрительной смерти кагана, потому что каган даден от бога, а бек... Все хорошо знают, что Абадия сам присвоил себе титул царя.
        Поэтому проблему, возникающую из-за кагана, следовало продумать более тщательно.
        Закончив с мыслями о кагане, Абадия завершил и завтрак. Выпив очередную порцию вина, он поднялся и озабоченно проговорил:
        — Пора ехать и к войску.
        Сигнал был понят. Бека провели в гардеробную комнату, где Абадия выбрал себе одежду: красную шелковую рубаху и контрастно к ней синие шаровары. На ноги надел красные мягкие сапожки.
        Затем стал выбирать себе доспехи. Ему нравились скромные, но очень прочные доспехи, в бою таким цены нет.
        Но ему сейчас требовалось совсем другое — произвести впечатление на войско, вселить в воинов уверенность, поэтому он выбрал легкие доспехи из тонкого металла, непрочные, но сверкающие позолотой на солнце, словно драгоценный камень.
        На пояс бек повесил такой же великолепный меч с ножнами, украшенными золотом и драгоценными камнями.
        Посмотрев на себя в зеркало, Абадия остался доволен — он стал похож на бога, сошедшего с небес. В таком наряде можно вести хазарское войско в чужие земли за победой.
        — Я готов! — строго хмуря брови и придавая лицу суровый вид, сказал Абадия.
        Правда, спохватился — правоверный иудей не может начинать дело, не получив благословение раввина.
        Бек хлопнул в ладоши и приказал.
        — Позовите ребе.
        В комнату тут же вошел раввин, одетый полагающимся образом, который, очевидно, уже ждал приглашения от бека в соседней комнате.
        Он провел предусмотренный для такого случая обряд и пообещал беку легкую победу.
        Выслушав его, довольный бек вышел во двор.
        Здесь его ждал оседланный великолепный белый скакун и отряд личной охраны — сотня «бессмертных»: высоких, сильных воинов, одетых во все черное и вооруженных до зубов.
        Глава 9
        Пир на княжеском дворе длился до глубокой ночи. Го-стомысл велел выставить на столы все запасы, что привезли с собой.
        Боярин Стоум такую щедрость не одобрил и хотел было оставить запас для дружины. На это Гостомысл сказал, что через неделю Нево-озеро полностью освободится ото льда, и из Карелы все равно придут ладьи с продовольствием, как было уже ранее приказано, а сейчас горожанам надо показать богатым пиром, что пришел князь, который будет заботиться о них.
        — Как же, пришлют! — саркастически буркнул Стоум, но спорить с Гостомыслом не стал. Ему казалось, что после удачного изгнания разбойников Гостомысл стал самоувереннее и категоричнее в суждениях.
        «Совсем отбился мальчишка от рук!» — подумал Стоум.
        Боярина сильно задевала самостоятельность его воспитанника, но, поразмыслив здраво, он для успокоения души, сказал себе, что робкий князь — беда будет похуже.
        Отощавшие за зиму горожане на пиру пили и ели, каждый за троих. Кое-кто исхитрился и стал прятать в карманах еду
        Милана эти проделки заметила и, негодуя на бессовестность горожан, сообщила об этом Гостомыслу
        Гостомысл пожал плечами:
        — Ну что же, народ изголодался. Тяжко ожидать совестливости от голодных. Пусть берут, что хотят. Следи, только, чтобы не дрались.
        Глава 10
        К утру пир затих: тех, кто не рассчитал своих сил, увели домой; а те, кто мог держаться на ногах, сами ушли.
        Ранним утром пятеро городских старшин — Лисий хвост, Троян, Стоян, Терчин, Тишила — зашли в старшинскую избу
        Лисий хвост, как городской голова, расположился по-хозяйски во главе стола.
        На его плечах — роскошная соболья шуба.
        После того как разбойники похозяйничали в городе, видеть соболью шубу на плечах словенина стало необычно. Разбойники охотились за мехами, отбирали все, что попадалось на глаза. Но у ушлого головы на разбойников имелся мешок своих хитростей, так что свои ценности он сохранил, за исключением мелочей, из тех, что и отдать было не жалко.
        А шубу на пир Лисий хвост надел умышленно, чтобы показать всем, что как был лучшим мужем города, так и остался.
        В избе было жарко натоплено и, усевшись за стол, уставшие старшины распахнули одежду.
        Городской писарь Мирин нагнулся над плечом Лисьего хвоста, ожидая приказаний.
        — Мирин, накрой стол, — зевнув, негромко проговорил Лисий хвост, обведя сонным взглядом пустой стол.
        — А никак проголодались? угодливо хихикнул Мирин.
        — Что ты? Князь напоил и накормил всех на славу, но как-то неудобно — сидим за пустым столом, — проговорил Лисий хвост.
        Мирин понимающе кивнул и скрылся в другой комнате, и оттуда послышались отдаваемые им распоряжения.
        Через минуту слуга поставил в центр стола кувшин с медовухой.
        Лисий хвост потянул носом над кувшином и довольно крякнул:
        — Однако медок неплох, ароматен.
        — У меня добрый мед, лучший в городе, — похвастался Мирин, появившись с глиняными кружками в обеих руках.
        — Ну так наливай! — весело распорядился Лисий хвост.
        Мирин поставил перед каждым из старшин по кружке и стал наливать медовуху.
        Пока наливал, слуга принес большой каравай. Хлеб был недавно испечен. Он так вкусно пах, что Лисий хвост не удержался, отщипнул с краю корочку и положил в рот.
        Мирин занялся хлебом, — большим ножом резал каравай на больше куски.
        Тем временем слуга принес и водрузил на стол деревянное блюдо с вареным мясом; затем в глиняном блюде моченые яблоки и квашеную капусту горкой.
        — Однако изобилие, как будто и не было вчера голода, — проговорил, добро улыбаясь, Лисий хвост.
        Хлеб и изобилие еды располагало на миролюбивый лад.
        — Хитрый писец, ощериваясь в довольной улыбке, проговорил:
        — Дак поручено мне было сохранить запасы старшинской избы. Что я и делал. Чуял я, что недолго разбойникам сидеть в городе.
        — Ну так налей и себе меда и выпей с нами, — сказал Тишила.
        — Благодарствую, — сказал Мирин.
        — Неси свою кружку, — сказал Лисий хвост.
        Мирин принес еще одну кружку и налил нее медовухи.
        Лисий хвост поднял кружку:
        — Господа, выпьем за счастливое избавление от разбойников и за нашего доброго князя!
        Старшины выпили и зачавкали капустой — капусту брали пальцами прямо из миски и отправляли в рот. С пальцев на стол капал молочный рассол.
        — Хороша медовуха. И впрямь, лучше всех в городе, — проговорил Лисий хвост и взял моченое яблоко. — И как тебе только удается такую медовуху делать?
        — Однако секрет у меня есть, — хвастливо проговорил Мирин.
        Медовуху он выпил, но за стол к старшинам не полез, потому что знал, что всякому груздю свое место. Не стоит лезть за стол того, кто неравен тебе.
        Ведь никто не хочет равнять себя с бедным, а бедный не захочет сидеть рядом с нищим. Посадить за один стол неравных людей — значит одного оскорбить, другого обидеть.
        Троян с сожалением бросил взгляд на мясо и горестно вздохнул.
        — Что вздыхаешь старшина? — насмешливо спросил Лисий хвост.
        — На княжеском пиру наелись и напились так, что животы болят, — сказал Троян, поглаживая обтянутый парчовой рубахой живот.
        Терчин, худой и злой, покосившись на круглый живот старшины, буркнул:
        — Жрать надо меньше, тогда и живот не будет болеть.
        Троян растянул толстые щеки в примирительной улыбке.
        — Так пили и ели не потому, что голодны были, а потому, что княжеский пир был — князь уважение к народу показал. Грех отказываться на пиру от угощения. Да и князь может обидеться.
        — И велико-то уважение — от мальчишки! — ядовито промолвил Терчин.
        — Ты бы помолчал и не говорил на князя охальные слова! — строго осадил Лисий хвост. — Князь молод, но умен. Подрастет, станет таким же великим, как и его отец.
        Терчин налился кровью:
        — Как смеешь, ты лучшим людям... — начал он ссору
        Спор прервала громко хлопнувшая открывшаяся дверь, от чего все вздрогнули. Из сеней потянуло сыростью.
        Старшины с досадой смотрели на вошедшего человека. А тот, запутавшись в длиннополой шубе, пыхтел и ругался у двери, не давая рассмотреть свое лицо.
        Наконец вошел. Его узнали.
        — Богдан! Да ты ли это? — изумленно ахнул Стоян, узнав вошедшего.
        Шуба Богдана нараспашку лицо красное, злое. Сразу видно, что человек раздражен и ищет с кем сцепиться.
        А Лисий хвост, увидев старого главу города, поморщился, — появление Богдана сулило неприятный спор.
        Хотя Лисий хвост и был избран новым главой, но выборы произошли в отсутствие Богдана, тайно, да к тому же новыми старшинами, которые и сами-то были избраны на птичьих правах. Поэтому избрание Лисьего хвоста главой города выглядело сомнительно, неосновательно.
        Когда горожане узнали об избрании Лисьего хвоста головой, возникло немало споров. Но за спиной Лисьего хвоста стоял князь, и горожане пришли к мнению, что раз старого головы нет, то все равно кто-то должен возглавлять город.
        Место городского головы было хлопотным, но почетным и выгодным, и так как человек легко не отказывается от почета и выгоды, то Лисий хвост не сомневался, что однажды, — если Богдан не погиб, — он появится и потребует возвращения ему выгодного места.
        Лисий хвост не боялся Богдана — Богдан проявил малодушие, бросив город в тяжкую годину. К тому же за Лисьим хвостом стоял князь, с помощью которого был освобожден город.
        И вот Богдан появился, и Лисий хвост почувствовал, как в животе тревожно засосал червячок: по справедливости правда-то на стороне Лисьего хвоста; но горожане народ легкомысленный, их легко соблазнить щедрыми посулами; и кто тогда знает, куда повернется их любовь?
        Под сердцем Лисьего хвоста холодной змеей шевельнулась ненависть к незваному гостю, однако взял он себя в руки и растянул непослушные губы в улыбке, впрочем, больше смахивающей на оскал загнанного в западню волка.
        — Садись к нашему столу, Богдан, — пригласил Лисий хвост.
        — Так, значит, ты место головы занял? — просопел Богдан.
        Он сначала хотел сказать, что не сядет за один стол с самозванцем, но, подумав немного, решил, что таким образом он закончит спор, еще не начав его, что совсем невыгодно для него, и сел с дальней стороны стола.
        Лисий хвост понял, что он прав был в догадке, что Богдан не смирится с потерей места, но ему также не хотелось начинать открытую ссору.
        Лисий хвост покосился на Терчина: этот похоже был рад Богдану — смотрел злорадно.
        «Я хитрее тебя, не зря же мне дали имя — Лисий хвост!» — подумал Лисий хвост.
        — Э-э-э, Богдан, однако, не по обычаю поступаешь, выпей меда, отведай сначала угощения, — промолвил умышленно веселым голосом Лисий хвост и мигнул Мирину.
        Мирин с полуслова догадался, чего хочет Лисий хвост. Щелкнул пальцами, и слуга мгновенно поставил перед бывшим головой полную кружку медовухи.
        — Когда твоя кружка наполнена вином до краев, не стоит терять время на пустую болтовню, —- сказал Лисий хвост.
        Богдан поднял чарку и, проговорив: — За ваше здоровье господа старшины! — неторопливо выпил медовуху.
        Поставив чарку на стол, вытер рукавом усы и проговорил:
        — Однако, как я вижу, ты, Лисий хвост, сел на место головы.
        — Сел, — сказал Лисий хвост.
        — Но как же так? По какому праву ты занял это место? — спросил Богдан.
        — По законному праву. Ты пропал. И что же делать? Вот и пришлось людям избирать нового голову. Вот меня и избрали городским головой, — спокойно ответил Лисий хвост.
        — И кто же тебя избрал? — спросил Богдан.
        — Как положено — старшины, — сказал Лисий хвост.
        — Городского голову принято избирать на вече, — сказал Богдан.
        — Глупости говоришь, Богдан. Разве разбойники разрешили бы собрать вече?
        Богдан зло засопел. Лисий хвост был прав.
        — Старшины сами не избраны по уставу! — огрызнулся Богдан.
        — И опять ты не прав, — сказал Лисий хвост. — Нет на это правил. Горожанам виднее самим, как избирать своих старшин.
        — На все есть старый обычай, — сказал Богдан.
        — Так старый обычай не всегда годится. Особенно, когда враг захватил город, — сказал Лисий хвост и укоризненно заметил: — Богдан, не ищи ссоры. Когда разбойники подошли к городу, ты бросил город, и никого не нашлось, чтобы встать на защиту города.
        — Однако заболел я тогда. Жалею об этом, — пришлось оправдываться Богдану и, чувствуя изъян в оправдании, добавил: — Но горожане сами должны защищать свои дома.
        — Сейчас спрашивать не с кого. Прежние старшины, что не выполнили свой долг, казнены, — проговорил Лисий хвост. — Так стоит ли ворошить старое?
        Старшины, не вмешивавшиеся в спор старого и нового головы, одобрительно кивнули головами.
        Богдан совершил ошибку, заявляя, что старшины избраны незаконно: подвергая сомнению их положение, тем самым он восстанавливал их против себя. Поняв это, Богдан спохватился и попытался исправить положение.
        — Ладно, и в самом деле оставим это, — примирительным тоном проговорил Богдан. Он отпил медовухи из кружки и продолжил: — Человек ты ушлый, для этой должности сгодишься в самый раз.
        Поняв, что Богдан отказывается от открытого спора за старое место хотя бы на время, Лисий хвост повеселел.
        — И ты был хорошим головой.
        Мирин подлил медовухи в кружки и хихикнул:
        — В самый раз выпить за здоровье господ старшин.
        После выпитой чарки Богдан заговорил:
        — С городскими делами мы разберемся-то. Свои люди — найдем общий язык. Но сейчас, господа старшины, есть вопрос, который не следует откладывать.
        — Какой? — насторожился Лисий хвост.
        — В самый раз следует поговорить о новом князе, — сказал Богдан.
        Старшины насторожились.
        — А что о нем говорить? Князь, он и есть князь, — сказал Лисий хвост.
        — Тут есть, о чем говорить, — продолжил мысль Богдан.
        — И о чем же? Говори прямо, — сказал Лисий хвост.
        Богдан наклонился над столом и заговорил заговорщицким шепотом:
        — Князь молод, неопытен.
        — Вот именно, — сказал Терчин.
        — Ну и что? — сказал Лисий хвост.
        — И то — а нужен ли нам такой князь? — сказал Богдан.
        Лисий хвост изумился.
        — Но ведь Гостомысл из рода словенских князей! Его предки были вождями нашего племени еще со времен Словена.
        — Словенские князья были сильными, имели большие дружины. А у Гостомысла совсем малая дружина. Разве может слабый князь с такой малой дружиной защитить словенскую землю? — сказал Богдан.
        Терчин кивнул головой.
        — Нам нужен сильный князь.
        «Терчин — предатель!» — мелькнула злая мысль в голове Лисьего хвоста.
        Однако если один сомневающийся нашелся, то никто не гарантирует того, что и другие не последуют его примеру.
        Сомнения заразительны. Лисий хвост отметил, что после слов Богдана и у него самого возникло под сердцем тревожное чувство.
        Лисий хвост в раздумье проговорил:
        — В общем-то, сильные князья охраняли торговые пути. При слабом князе, боюсь, и в самом деле станет торговать плохо. Хазары торговые пути оседлают, они давно точат зубы на наши барыши. Да и греки обложат нас такими пошлинами, что всю прибыль придется отдавать...
        Богдан сказал:
        — И другие наши племена отпадут от нас — южные племена только и оборонялись от хазар и аваров, что с нашей помощью.
        — И разбойники могут скоро вернуться, — подал голос Мирин.
        Старшины с удивлением взглянули на писаря.
        — С чего это ты взял? — спросил Лисий хвост.
        — Я слышал, что конунг разбойников Готлиб ждал подхода помощи со дня на день, — сказал Мирин.
        — Вот видите, — сказал Богдан, — вот почему нам нужен другой князь, сильный, чтобы мог защитить город.
        — Нужен-то нужен, — снова задумчиво проговорил Лисий хвост. — Да только у Буревоя не осталось другого сына. Да и дочерей нет.
        — И племянников нет, — сказал Терчин.
        — И где же тогда искать нового князя? — спросил Лисий хвост.
        — Однако князя можно поискать и на стороне, — сказал
        Богдан.
        — Не было у словен, чтобы они звали себе князя со стороны, — сказал Лисий хвост.
        — Не было нужды, вот и не звали. Но, видно, как ты сам говоришь, пришло время менять обычай, — сказал Богдан.
        Теперь Лисий хвост уже догадался, что тот пришел в старшинскую избу не спорить из-за потерянного места.
        Разумеется, главной целью Богдана оставалось возвращение себе выгодного места городского головы.
        Но Богдан не глупый человек, по хитрости он даст многим форы. Как человек поднаторевший в интригах, он не мог не понимать, что пока Гостомысл остается князем, он будет поддерживать Лисьего хвоста, который доказал свою преданность ему.
        Поддержка князя — этот тот прочный фундамент, на который опирался Лисий хвост.
        Таким образом, чтобы вернуться на место городского головы, Богдану требовалось лишить Гостомысла власти.
        На первый взгляд задача невыполнимая, если не учитывать слабости Гостомысла как князя. И, как видим, такие слабости Богдан нашел.
        — Не нравится мне это, — неожиданно проговорил Ти-шила.
        — Чего — не нравится? — всколыхнулся Богдан.
        — Гостомысл помог нам избавиться от разбойников... — сказал Тишила.
        Терчин перебил его:
        — Мы сами прогнали данов. Князь пришел потом.
        — Ну да — сами прогнали, — с сарказмом проговорил Лисий хвост. — Если бы Гостомысл не прислал Медвежью лапу с оружием, то так и кланялись бы разбойникам.
        Богдан встал.
        — Спорить тут нечего. Я сказал свое слово. А что делать, решайте сами.
        Он вышел из избы.
        Старшины некоторое время молчали.
        Между горожанами и князем всегда были напряженные отношения. Князь стремился взять, как можно больше власти над городом, старшины этому всячески препятствовали — они хотели видеть князя не более чем в роли наемника, купленного защищать интересы богатых горожан.
        Так что Богдан задел самое чувствительное место старшин.
        Наконец Терчин проговорил:
        — Надо говорить с Гостомыслом.
        Глава 11
        В княжеской спальне от жарко натопленной печи было душно.
        Ратиша все время находился рядом с князем — спал или в комнате князя перед дверью, или за дверью на лавке. Сейчас его в комнате не было.
        Проснувшись, Гостомысл сел на кровати и начал тереть ладонями глаза.
        Пока зевал, в комнату вошел Ратиша: щеки розовые, на подбородке светлый пушок, белая рубаха навыпуск подпоясана узким ремешком с серебряными бляшками. На бляшках выдавлены олени с ветвистыми рогами.
        — Как ночевал, князь? — весело спросил он.
        — Душно, — сказал Гостомысл.
        — Открыть окно?
        — Открой.
        Ратиша подошел к окну и открыл его.
        — А на улице тепло, — сказал он, глубоко вдыхая пахнущий горечью топленых печей прохладный воздух.
        — Ты куда бегал? — спросил Гостомысл.
        — Умылся, да посмотрел, что во дворе творится.
        — И что?
        — Дружинники давно встали. Сейчас Медвежья лапа раздает дружинникам задания, остальные тренируются с оружием.
        — А молодежь?
        — Так молодежь и тренируют.
        Прохладный воздух, проникающий в комнату, лизнул холодком плечи Гостомысла, и тот натянул на плечи одеяло. Немного подумав, затем опустил ноги в войлочные чуни и, уронив одеяло, встал с кровати и подошел к окну.
        Солнечный свет золотил крыши и стены почерневших за зиму изб. А дальше, над темно-синим Нево-озером, висела розовая дымка.
        За ночь погода переменилась, с юга подул теплый воздух, и набухшие серебром почки лопнули и выстрелили мягкой яркой зеленью, и деревья покрылись пухом, словно только что вылупившиеся цыплята.
        Пахло чем-то свежим и необычным, от чего люди за долгую зиму успели отвыкнуть. Этот запах волновал, и тянул выбежать на улицу и выкинуть странный поступок, — пуститься в пляску или сдвинуть гору.
        По двору прошла, точно лебедушка проплыла, дивчина из дворовых, и она показалась Гостомыслу необыкновенно красивой, словно была самой весной.
        — Кто это? — кивнул Гостомысл.
        — Где?
        — Внизу.
        — А, дворовая девка.
        — Вижу, что дворовая. Как звать ее?
        Ратиша пожал плечами.
        — Да кто ее знает? Любка какая-нибудь.
        — Красивая...
        Ратиша мазнул удивленным взглядом по лицу Госто-мысла, недоумевая, с чего князь вдруг проявил интерес к простой девке, но, догадавшись, заулыбался и спросил:
        — Тебе позвать ее?
        — Зачем? — спросил Гостомысл.
        — Ну, так... — замялся Ратиша, стесняясь высказать прямо свою догадку, — весна, однако...
        Гостомысл, понявший, о чем подумал Ратиша, покраснел.
        — Ну, ты и даешь...
        Ратиша пожал плечами и ухмыльнулся:
        — А че? Весной каждое живое существо ищет себе пару.
        — Да я и не подумал об этом, — сказал вконец смутившийся Гостомысл.
        — Да нет в этом ничего такого. Это простая девка, наверно, рабыня, она любое твое желание выполнит и посчитает это за честь. А тебе пора и с девками любиться.
        Гостомысл засопел.
        — У меня есть жена.
        — Ха! Снежная царица?
        — Почему — снежная?
        — Потому что красива, но холодна.
        — Ну и что?
        — Она холодна к тебе, потому что считает тебя равным себе, а может быть, и ниже. А простая девка будет тебя любить, как бога. Так что простая девка лучше. Твой отец...
        — Не суйся не в свои дела, — сказал Гостомысл.
        Ратиша поперхнулся. Затем улыбнулся едва заметно.
        — Оденься, князь, а то простудишься. Сейчас воздух вроде теплый, а сырой, — заботливо сказал Ратиша, укрывая плечи Гостомысла шерстяным платком.
        И все же не удержался и заметил:
        — Ну, если что — ты только дай знак. Насчет девки. Дело-то житейское...
        Глава 12
        Городские старшины пришли на княжеский двор рано утром. Предстояло решить важный вопрос, поэтому были все лучшие люди города: и Богдан, и Лисий хвост, и Терчин, и Тишила, и Стоян, и Троян.
        Стоявшие у ворот кремля стражники пропустили их, даже не спросив, куда идут старшины.
        Такая простота и беспечность удивила старшин.
        Но когда старшины вошли во двор, то все поняли — двор был заполонен дружинниками.
        Посредине двора несколько десятков молодых парней повторяли за старыми дружинниками приемы.
        Старшие толпились у входа в гридницкую, ожидая, когда воевода начнет раздавать задания.
        Косясь, на размахивающую мечами молодежь, старшины прошли к высокому крыльцу, а здесь их остановил суровый дружинник.
        — Кто такие и зачем? — спросил он, перегораживая путь копьем, хотя хорошо знал старшин.
        — К князю мы, — строго сказал Богдан.
        Услышав это, дружинники, стоявшие у двери в гридницкую, замолчали.
        — Погодите, — сказал дружинник и звякнул в колоколец, привязанный к перекладине между опорами крыльца.
        Через минуту из гридницкой выглянуло усатое лицо писца. Увидев старшин, он тут же скрылся.
        Богдан едва слышно пробормотал:
        — Князь живет, словно в осажденном лагере.
        Лисий хвост услышал его.
        — На княжеском дворе хозяин князь, и он волен устанавливать свои порядки, —- возразил он.
        — Он живет в нашем городе, — сказал Богдан.
        — Ну, город не только наш, но и его, — поправил Лисий хвост,
        — Поэтому и надо сейчас решить, кто в городе хозяин, — сказал Богдан.
        Из гридницкой вышел Стоум. Увидев старшин, он заулыбался.
        — A-а, господа старшины пришли?
        Богдан кивнул головой:
        — Будь здрав боярин.
        — И вы будьте здравы, старшины, — сказал Стоум и поинтересовался: И какая нужда привела вас сюда?
        — С князем хотим поговорить, — сказал Богдан.
        — И о чем же? — спросил Стоум.
        — Так — о жизни, — уклончиво проговорил Богдан.
        Стоум нахмурил брови и с металлом в голосе выговорил:
        —Ты, Богдан не зарывайся! Я не сторонний человек князю, а самый близкий — воспитатель его и первый советник! А потому, чтобы вы не отрывали князя от дела всякой чепухой, должен знать, что вы от него хотите.
        Богдан вспыхнул:
        — Мы лучшие люди города...
        Лисий хвост перебил его:
        — Боярин, старшины хотят поговорить с князем, как городом управлять: кто будет старшим, кто будет суд вести.
        — Ага! Ну, это другое дело, — сказал Стоум. — Идем со мной.
        Он поднялся по лестнице, старшины пошли за ним. За старшинами поднялось несколько старших дружинников. С лестницы они прошли по коридору и попали в горницу.
        В передней части горницы стояло высокое кресло из резного дуба. Княжеский трон обычно украшался золотом, серебром, драгоценными камнями и дорогими мехами, но после того, как в городе похозяйничали разбойники, естественно, никаких дорогих украшений не осталось. Зато стены горницы были украшены оружием и знаменами, которые привез с собой Гостомысл.
        Вдоль стен тянулись две длинные крепкие лавки — это место для бояр, когда князь собирал их для совета.
        — Ждите, — сказал Стоум и скрылся за дверями, ведущими в княжеские покои.
        Дружинники сели на привычные места. Глядя на них, сели на лавку и городские старшины. Дружинники и старшины сели по разные стороны горницы.
        Как видим, причина прихода старшин дружинникам была уже известна. Понятно, что разграничение полномочий между князем и городским старшинами вещь необходимая. Ведь нет необходимости князю решать, кому и сколько делать горшков, а какого качества они должны быть.
        Однако дружинники, широко общавшиеся с горожанами и знавшие их настроения, хорошо поняли, что на этот раз старшины поднимают спор о более серьезном вопросе — о месте князя в управлении городом.
        Если князь с дружиной будут отстранены от общественной жизни города и превратятся всего лишь в наемную военную силу, чего и хотят старшины, то это вызовет эффект падающего домино, когда одна костяшка, упав, повлечет за собой и падение других. Остальные города словенской земли также захотят свободы от князя; а там и остальные славянские племена откажутся платить дань. И все это в конце концов закончится крушением славянского государства, которое основали предки Гостомысла.
        И так как положение дружинников напрямую зависело от положения самого князя, то чем выше была роль князя в системе управления городом, тем больше они получали благ. В свою очередь, при слабом князе дружина будет влачить жалкое существование. В исходе спора между князем и городскими старшинами за власть у дружинников присутствовал кровный интерес.
        Таким образом, между дружинниками и городскими старшинами возникла глубокая пропасть. Дружинники глядели на старшин с ненавистью, и их руки невольно искали рукоятки мечей.
        Городские старшины чувствовали это, и сами были готовы схватиться за мечи.
        Слава богам, что оружия у них не было при себе, так как вход с оружием в княжеские палаты был запрещен.
        Все знали желания друг друга, но пока желания не были оглашены вслух, спорить было не о чем. Поэтому противостояние пока ограничивалось обменом ненавидящими взглядами.
        Глава 13
        В тяжелую дверь осторожно стукнули.
        — Кто там? — спросил Вэстомысл.
        Скрипнув, дверь немного приоткрылась.
        — Князь, пришел боярин Стоум, — доложил отрок, стоявший на страже у дверей.
        После изгнания разбойников прошло больше двух недель, и уже казалось что их никогда и не было в городе
        Стоум же продолжил старый порядок и, как и в Кареле, по утрам приходил в комнату князя с докладом. Если не считать Ратишу, это был первый человек, с кем утром встречался князь.
        — Скажи плотникам, чтобы посмотрели дверь — скрипит, — сказал Гостомысл Ратише и дал отроку распоряжение, — Стоум пусть пока подождет.
        Последнему распоряжению Ратиша сильно удивился, — Стоум и Медвежья лапа входили в княжеские комнаты свободно. Таким образом, Гостомысл вводил новый порядок, и это могло обидеть первых бояр. Но спрашивать князя Ратиша не стал: хотя он и близкий друг князю, однако — слуга.
        Отрок скрылся, а Ратиша помог надеть Гостомыслу простые холщовые штаны и рубаху Одевшись, Гостомысл сказал, что Стоум может зайти в комнату.
        Ратиша открыл дверь и увидел в коридоре Стоума с обиженным лицом: наряд парадный, в руках свитки с записями.
        — Боярин, князь просит зайти, — сказал Ратиша и посторонился, освобождая ему дорогу.
        Стоум вздохнул и вошел в комнату. За порогом остановился, поклонился и поприветствовал:
        — Здрав будь, князь.
        Ратиша отметил, что по лицу хитрого боярина уже не было видно, что он обиделся новым порядком. Лицо выражало только озабоченность.
        — И ты будь здрав, мой любимый наставник, — сказал Гостомысл и поинтересовался: — А чего твое чело так нахмурено? Или случилось что?
        — Пока все, как обычно, — сказал Стоум.
        Стоум действительно обиделся, что Гостомысл не принял его сразу Было ли это попыткой ограничить ему доступ к князю — неизвестно.
        Стоум считал себя первым лицом в административной структуре княжеской власти, которому требовался свободный контакт с князем, поэтому отдалить его князю от себя было сложно. Да и не было, по мнению Стоума, других людей в окружении князя, способных его заменить.
        Но, как говорит пословица, — поступок порождает привычку.
        Однако выяснять отношения с князем Стоум сейчас не стал, слишком важный предстоял разговор.
        — Но что же ты так озабочен?
        — Городские старшины пришли, — сказал Стоум и положил свитки на стол.
        — Городские старшины? Зачем же они пришли? — спросил Гостомысл, подошел к столу и сел на лавку.
        Стоум злорадно усмехнулся в уме — «раз не ценишь стариков, то поломай-ка ты, молодец, теперь голову сам!» — с простодушным видом проговорил:
        — Да кто их знает? Точно не говорят. Все мутят и мутят.
        Только просят, чтобы ты их принял для важного разговора, — сказал Стоум.
        — Так и не говорят? — с легкой насмешкой проговорил Гостомысл.
        — Не говорят, — сокрушенно кивнул головой Стоум. Он взял первый свиток, и стал его разворачивать для чтения. Однако прежде чем прочитать его, все же сказал: — Судя по их словам, они хотят говорить об управлении городом.
        — А чего говорить об управлении городом? Князь глава племени, а значит, высшая власть над ними, — сказал Гостомысл.
        — Не знаю, что их не устраивает. Ну так если встретишься с ними, князь, то сами скажут, — проговорил Стоум.
        «Обиделся старик», — догадался Гостомысл, поморщился и вздохнул.
        Не было для него никакой загадки в желании старшин поговорить с ним об управлении городом. Он ожидал этого разговора с момента освобождения города.
        Разговор нужный и для него, но, скорее всего, он будет крайне неприятный: старшины во всех городах тянули власть на себя и старались князя держать подальше от своих дел.
        Но с таким князем, каким был Буревой, они не больно баловали. Князь Буревой был не просто военным вождем, а главой всех словен. Он держал власть жестко — за каждую потраченную деньгу старшины отчитывались перед князем.
        А когда он уходил в поход, он оставлял за себя посадника.
        Жесткий контроль, естественно, вызывал недовольство старшин.
        Гостомысл подумал, что, возможно, желание городских старшин избавиться от княжеского контроля и стало причиной их нежелания защищать город от разбойников.
        Медвежья лапа совершил ошибку, подняв восстание горожан до подхода княжеской дружины, и теперь это дает знать — многие горожане, по крайней мере часть старшин, считают, что они сами изгнали захватчиков. Таким образом, Гостомысл в их глазах уже не был освободителем, а потому не мог считаться таким же вождем, как его отец.
        Теперь, используя оплошность Медвежьей лапы, старшины почувствовали возможность осуществить свою давнюю мечту и ограничить власть князя.
        Будь у Гостомысла дружина посильнее, они бы не отважились на это. Но дружина была слаба.
        «Что же, — подумал Гостомысл, — победа добывается не одной только силой».
        — Старшины пусть ждут меня в горнице. Я буду с ними говорить. А пока — читай, боярин, — сказал Гостомысл.
        Стоум покосился на него и удивился спокойствию: «Неужели Гостомысл так и не понял, какой подвох ждет его?»
        Хотел пояснить Гостомыслу опасность ситуации, но передумал, — если молодой человек сам не понимает необходимости слушать советы старших, то пусть наступает на грабли. А когда надоест получать шишки, начнет думать.
        Стоум спрятал глаза под мохнатыми бровями и начал читать монотонным голосом.
        Это были сведения о запасах, хранящихся на княжеских складах, о ценах на рынке. Тут же были записки, присланные из других городов.
        Чтение шло неторопливо. По ходу чтения Гостомысл давал указания, а Стоум их аккуратно записывал.
        Когда Стоум закончил чтение, Гостомысл сказал, что будет одеваться для выхода. Стоум поклонился и ушел.
        — Тебя встревожил приход старшин, князь? — спросил Ратиша, прикрыв за боярином дверь.
        — Встревожил, — коротко сказал Гостомысл и ушел в умывальную комнату.
        Объяснять Ратише, что его беспокоило, он не стал: Ратиша надежный человек, но в хитросплетениях, там, где теряется даже опытный Стоум, не разбирается.
        — Тебе помочь? — спросил Ратиша через открытую дверь умывальной комнаты.
        — Не надо. Скажи Милане, что я проснулся, — ответил Гостомысл. — И прикрой дверь.
        Ратиша прикрыл дверь и заглянул в комнату, где хранились княжеские наряды. Милана с двумя девками-швеями уже ждала князя.
        Сказав, что князь умывается и скоро придет одеваться, Ратиша велел им ждать. Сам вернулся в комнату и стал терпеливо ждать, когда Гостомысл закончит утренние процедуры.
        Ждать пришлось с полчаса.
        Наконец Гостомысл вышел умытый и с розовыми щеками.
        — Милана ждет тебя, — сообщил Ратиша.
        Гостомысл прошел в комнату.
        Увидев Гостомысла, Милана умиленно всплеснула руками.
        — Девки, глядите, какой красавчик у нас князь!
        — Красавчик, — поддержали девки.
        — Ладно уж, — сказал Гостомысл и подумал, что, наверно, Ратиша был прав, — ни одна из девиц не отказалась бы скрасить ночь молодому князю.
        Поймав себя на этой мысли, Гостомысл, чтобы не выдать смущения, нахмурился.
        — Какую одежду пожелаешь, князь? — спросила Милана.
        — Что у нас с хозяйством? — спросил Гостомысл, избегая ответа.
        Пока Милана рассказывала о запасах в кладовых, Гостомысл размышлял над вопросом, которому он раньше не придавал никакого значения — какую одежду надеть ему на встречу со старшинами.
        Сначала Гостомысл думал надеть парадную одежду, но затем в голове шевельнулись сомнения: пышная парадная одежда необходима, когда требуется произвести впечатление. Но старшин нарядной одеждой не смутишь.
        Простая одежда сразу бы придала разговору со старшинами доверительный характер, что и было необходимо для разговора с близкими людьми. Но сама тема разговора в то же время не позволяла быть простым, так как схлестывались противоположные интересы.
        — Запасов продовольствия на складах почти нет. Даны все сожрали или испортили. А те запасы, что привезли, заканчиваются, — вторглась в его мысли Милана.
        Гостомысл кивнул головой:
        — Я скажу, чтобы скорее прислали корабли с продовольствием.
        Милана бросила внимательный взгляд на Гостомысла.
        — Это правильно, — медленно проговорила она. — Князь, я слышала, что даны посылали за помощью. Если их гонцы дошли, то, как только сойдет лед, в Нево-озере снова появятся разбойники. Я уверена, что они сразу нападут на город.
        Гостомысл насторожился.
        — Ты уверена в этом?
        — Даны были уверены, что со дня на день им придет помощь. Поэтому они оказались и не готовы оборонять город.
        — Плохо. Город без запасов продовольствия не сможет выдержать долгой осады. Тогда надо поторапливаться. Сегодня же отправлю корабли в Карелу за продовольствием, — сказал Гостомысл и решил: — Все же надену парадную одежду.
        Глава 14
        Так, не глядя друг на друга, старшины и бояре сидели около получаса.
        Направляясь к князю на прием, старшины надели лучшие одежды и богатые шубы. В горнице было хорошо натоплено, и вскоре от жары все разомлели и стали распахивать шубы. Запахло потом.
        Но никто из старшин не осмелился сказать отроку у двери, чтобы он открыл дверь. А бояре, присутствующие на приемах для почета и совета, даже не шевелились. И их можно было бы принять за статуи, если бы не живые глаза.
        Наконец из двери показался Стоум. Он повел носом, поморщился и сказал:
        — Князь Гостомысл сейчас будет!
        Бояре дружно встали.
        Старшины переглянулись.
        — Однако мы не его холопы, — заносчиво проговорил Богдан.
        — Не холопы, но уважение к князю должно проявлять. Он все-таки глава племени, — проговорил Лисий хвост и встал.
        За ним поднялись и остальные старшины.
        Нехотя встал и Богдан.
        Пока старшины препирались, в горницу вошли двое юных дружинников в нарядной одежде, встали по обе стороны от кресла и застыли рындами.
        Через минуту вошел Гостомысл. Рядом с ним Медвежья лапа, что-то оживленно рассказывая князю. Следом — Ратиша.
        Гостомысл все-таки надел парадное одеяние, на голову водрузил тяжелую княжескую шапку. Этот наряд показывал, что простого разговора не будет.
        Бояре и старшины поклонились.
        — Здрав будь, князь! — сказал Лисий хвост.
        Гостомысл прошел к трону, сел и торжественно проговорил:
        И вы будьте здравы, лучшие мужи!
        За спиной Гостомысла встал Ратиша.
        Церемония приветствия окончилась.
        Медвежья лапа сел на лавку первое место среди бояр.
        К князю приблизился Стоум, что-то шепнул ему на ухо и встал рядом.
        — Господа старшины, князь слушает вас! —- объявил Стоум.
        Гостомысл придал лицу бесстрастное выражение.
        Поднялся Лисий хвост.
        — Князь, у города есть к тебе вопросы.
        Гостомысл удивленно приподнял бровь.
        — Вопросы? Что это значит? — строго вскинулся Стоум.
        — Пусть говорят, — сказал Гостомысл.
        Лисий хвост кивнул головой.
        — Все объяснит Богдан.
        — А ты, Лисий хвост, разве уже не городской голова? — с едва заметной усмешкой спросил Гостомысл.
        — Пока — городской голова. Но городом правят старшины, и если у них возникают вопросы, то пусть сами их и задают. Богдан — зачинщик, — сказал Лисий хвост и повернулся к старшинам: — Богдан, вот князь, держи перед ним речь.
        Богдан встал, а Лисий хвост сел и придал лицу отсутствующее выражение. Он хотел показать, что к претензиям старшин не имеет никакого отношения и не поддерживает их.
        Богдан сразу коснулся сути дела.
        — Гостомысл...
        — Я князь! — гневно перебил его Гостомысл.
        — Князем мы тебя пока не выбирали, — дерзко сказал, не испугавшийся Богдан.
        — Мои прадеды были словенскими вождями. Мой дед был князем. Мой отец был словенским князем. Они были не только военными вождями, но и старшими в племени. По праву старшинства они правили словенской землей. И никто не подвергал это право сомнению. По рождению я князь, и никто не может выбирать меня князем или нет, — срывающимся голосом проговорил Гостомысл.
        — Теперь все изменилось, — сказал Богдан.
        — И что же изменилось? — с подчеркнутым сарказмом спросил Гостомысл.
        Его ожидания подтвердились, и Гостомысл теперь думал, что его положение было бы надежно, если бы разбойники были выбиты из города его дружиной.
        «Эх, боярин, боярин — нельзя же быть таким простодушным!» — сокрушался Гостомысл.
        Богдан был прав, и это еще больше распаляло Госто-мысла. Его душа бурлила от гнева. В глазах темнело. Руки дрожали. Он был готов кинуться на старшин.
        Увидев, что Гостомысл обозлился, Стоум испугался, что тот потеряет контроль над собой.
        Этого нельзя было допустить — столкновение Госто-мысла со старшинами обязательно закончится его изгнанием из города.
        Хоть и обижен Стоум был на Гостомысла, однако не мог не вмешаться, чтобы предотвратить конфликт и помочь Гостомыслу сдержаться, Стоум положил руку на его плечо. Плечо было острым и хрупким.
        Богдан же, заметив нервное возбуждение Гостомысла, мгновенно понял выгоду, которую принесет ему ссора князя со старшинами, и, наоборот, стал нагнетать ситуацию.
        — Изменилось вот что — твои предки и твой отец были сильными вождями и могли защитить словенские племена. Но твой отец потерпел поражение от разбойников. Может, ты и князь по рождению, но правителем над собой мы тебя не выбирали. Ты слаб, неопытен и у тебя нет дружины. Ты — мальчишка! —- нагло сказал Богдан.
        — Ложь! Есть у меня дружина! — крикнул в ответ Гостомысл и дернулся, пытаясь встать. Стоум с трудом удержал его. Глаза Гостомысла заблестели слезой.
        Возмущенные бояре вскочили с мест и кинулись к старшинам. Старшины тоже вскочили. Через секунду должна начаться драка.
        Стоум едва успел крикнуть;
        — Стойте, бояре. Ссора нам не нужна.
        На его призыв среагировал Медвежья лапа. Он кинулся между боярами и старшинами и взревел разъяренным зверем:
        — Стоять! Всем стоять!
        Оглушительный рев заставил бояр замереть. Этой заминки хватило. Теперь поднялся Гостомысл, который уже взял себя в руки, и звенящим от гнева голосом заговорил:
        — Бояре, сядьте. Драка никому не нужна. Мы должны решить все спорные вопросы полюбовно.
        Видя, что подходящий момент уходит, Богдан попытался спасти положение и снова бросил обвинение:
        — Гостомысл, ты слаб. И твоя дружина такая же слабая, как и ты. Нам слабый защитник не нужен.
        И хотя бояре снова зашумели, но первый пыл уже прошел, рассудок взял верх над эмоциями, и никто не торопился лезть в драку
        Инициативу взял на себя Стоум:
        — Богдан, ведь ты был городским головой? — спросил он с едва заметной насмешливой ноткой в голосе.
        — Да, был, — сказал Богдан, не понимая, куда клонит Стоум.
        — Значит, знаешь, что, когда князя нет в городе, город сам должен защищать себя, — сказал Стоум.
        — Да, — вынужден был признать Богдан, уже понимая, куда клонит хитрый боярин.
        — Но почему же вы впустили врага в город? — рубанул главным вопросом Стоум.
        Вопрос попал в точку Богдан покраснел, и замялся, не зная, что ответить. Он хотел снова сказать, что был болен, а потому не мог организовать оборону города, но покосившись на Лисьего хвоста, понял, что тот только и ждет этих слов, чтобы вцепиться в глотку бывшего головы.
        Драка между старшинами окончательно испортила бы все планы Богдана.
        Его молчание затянулось, и тогда Стоум повторил вопрос, но уже в адрес старшин:
        — Господа старшины, так почему вы впустили разбойников в город без сопротивления? Даже, говорят, с хлебом-солью?
        Старшины зашептались, но через секунду поднялся Лисий хвост и сказал:
        — Тех, кто сдал город без боя, здесь нет, они уже понесли тяжкое наказание за свое слабодушие — казнены врагом...
        Стоум перебил его:
        — Лисий хвост, не уходи от ответа — и ты тогда был старшиной, а Богдан был городским головой.
        — Я заболел, — наконец выдавил единственное, что приходило ему в голову, Богдан. Его лицо было красное. Пот по лбу тек ручьями.
        — Однако как вовремя случилась болезнь. Уж не «медвежья» ли это болезнь была? — с ехидной усмешкой проговорил Стоум.
        Богдан вздохнул.
        — Ну да. То есть — нет.
        — Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон, — сказал Лисий хвост и упал на лавку.
        — Так почему же вы гоните князя, который не виноват в бедах города? — спросил Стоум.
        — Он слаб, — повторил Богдан, но уже неуверенно.
        — Молчи, Богдан. Ты все сказал, что хотел. Сядь на место, — проговорил снова поднявшийся Лисий хвост и обратился к Гостомыслу. — Князь, то, что сказал Богдан, это не общее мнение города. Мы не гоним тебя из города.
        — А чего же вы тогда хотите? — спросил Гостомысл.
        — Мы хотим, чтобы ты остался у нас, но ты должен признать наши права, — сказал Лисий хвост.
        — Какие права? — удивился Гостомысл.
        — Право выбирать правителя принадлежит народу от Бога, его не может кто-то дать народу или не дать, — сказал Лисий хвост.
        Стоум вмешался:
        — Лисий хвост, говори прямо — чего вы хотите? Затеяли смуту, а толком ничего не объясняете. Как же тогда договариваться?
        — Ладно, — сказал Лисий хвост, — князь, мы хотим, чтобы ты согласился со следующим: первое, — князь и его дружина не могут судить горожан. Судить горожан должны только избранные горожанами судьи. Второе, — князь и его дружина не могут собирать дань напрямую с горожан. Городские старшины сами будут собирать с горожан дань и отдавать князю положенную ему долю. Князю и его дружине запрещается приобретать в собственность землю. И наконец, мы хотим, чтобы Гостомысл согласился с нашим правом приглашать себе князя, какого пожелаем, а также изгонять князя, если он станет нам неугоден, — сказал Лисий хвост, и старшины согласно закивали головами.
        Гостомысл взглянул на Стоума и поманил рукой. Стоум наклонился.
        — Это неслыханная дерзость — требовать от меня отказаться от своих прав. Я на это никогда не соглашусь, — тихо сказал Гостомысл.
        — Не спеши, князь, отказывать, — тихо проговорил Стоум.
        — Если я не соглашусь с их требованиями — что будет? — спросил Гостомысл.
        — Они прогонят тебя. А на это у них сейчас есть сила. И право — они сами изгнали разбойников, — сказал Стоум.
        — Без нашей помощи они не смогли бы это сделать, — с обидой напомнил Гостомысл.
        — Этого уже никто не помнит. И не хочет помнить. Старшин можно понять — они используют удобный момент, чтобы укрепить свое положение. Тут надо проявить хитрость. Сейчас не стоит открыто ссориться с ними, а пройдет время и все непременно переменится, — сказал Стоум.
        — А если я соглашусь с их условиями? — спросил Го-стомысл.
        — Ты останешься князем, — сказал Стоум.
        — Если им их права дадены от Бога, то зачем же им тогда надо, чтобы я признал их права? — с сарказмом спросил Гостомысл.
        Стоум тихо рассмеялся.
        — Да ты взгляни на них. Они же торгаши. Сейчас они ищут выгоду для себя, а не для города. Им хочется укрепить свое положение. А на сборе дани они получат барыш. А если ты не признаешь их права, то они окажутся в сложной ситуации — им придется искать нового князя. А где им его взять? Они же, как малое дитя, — сегодня им пообещай, а дальше видно будет.
        — Ладно, как вижу, придется дать им слово. Но все же надо подумать, что делать, если они захотят меня прогнать, — сказал Гостомысл.
        — Сегодня они это могут сделать и без твоего согласия. Но, видишь же — пока не хотят, — сказал Стоум.
        — А завтра? Завтра они могут прогнать меня, — сказал Гостомысл.
        — А завтра будет завтра. Боги решат судьбу каждого так, как им будет угодно. Сегодняшние обещания завтра могут потерять силу. Поэтому надо дать им обещание, которое они хотят услышать, чтобы не потерять сегодня то, что можно потерять завтра... а может, и не потерять. Сегодня надо думать о сегодняшнем дне, — рассудил Стоум. — Давай им обещание.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл и поднял руку.
        Старшины, тихо перешептывающиеся между собой, затихли.
        Гостомысл торжественно начал говорить:
        — Я обдумал ваши слова. Несомненно, право народа избирать себе вождя дано ему богом. Я уважаю богов. А потому перед всеми говорю, я признаю право народа выбирать себе князя и изгонять его, когда он им станет неугодным! Если я стану неугодным народу, то я уйду сам, и так буду поступать дальше.
        Гостомысл замолчал, и кто-то из старшин, радуясь, что дело обошлось без большой ссоры, воскликнул:
        — Слава мудрому Гостомыслу!
        Гостомысл снова поднял руку. Старшины затихли.
        — Я признаю права города, но и город должен обещать, что впредь не сдастся врагу и не потребует ухода князя, без веской на то причины.
        В горнице послышался облегченный выдох.
        — Законное требование, — сказал Лисий хвост, едва скрывая радость. — От города обещаю, что мы будем поддерживать тебя, князь Гостомысл, всем, чем сможем. И не щадить своей жизни ради защиты города.
        Богдан, цепляясь за последнюю возможность поссорить князя с городом, неуступчиво проговорил:
        — Не спеши, Лисий хвост! Князь не все обещания дал. К тому же он может сказать потом, что не давал никаких обещаний, поэтому пусть даст обещания перед всем народом.
        Гостомысл вспыхнул:
        — Княжеское слово нерушимо. Только смердячий пес может обвинять князя во лжи. Я признал все права города. И дань собирайте с горожан сами. И судите сами. Кроме, разумеется, тех преступлений, что совершены против князя и его дружинников. Что же вам еще надобно?
        — Пусть князь Гостомысл повторит свои слова перед народом! — крикнул Богдан.
        — Князь уже дал старшинам обещания, так зачем нам собирать вече? — сказал Лисий хвост.
        — Затем, что ты — не народ, — сказал Богдан.
        — Как «не народ»? — возмущенно схватился Лисий хвост. — Мы избраны народом, поэтому говорим от его имени. Значит, мы и есть народ.
        — Но и Богдана никто не выбирал старшиной. А он здесь, — вдруг промолвил Тишила. И его слова прозвучали словно гром среди ясного неба.
        — Я голова города, — возразил Богдан.
        — Бывший. Ты предал свой город, — сказал Лисий хвост, добивая Богдана.
        Лисий хвост уже знал, чем это обвинение обернется. Но он понимал, что именно открытая ссора между старшинами поставит точку на споре старшин с князем.
        — Я предал город?! — воскликнул яростно Богдан. Его лицо от злости налилось кровью, и он, размахнувшись, нанес удар Лисьему хвосту по шее.
        Этого Лисий хвост ожидал и не остался в долгу Он тут же заехал кулаком в нос Богдану. После этого старшины сцепились и, громко ругаясь и пыхтя, пытались свалить друг друга на пол. Но силы были приблизительно равны.
        Заметив это, на помощь Богдану поспешил Терчин. Но его придержал Тишила. Он взял Терчина в охапку Другие старшины растащили драчунов.
        Гостомысл переглянулся со Стоумом, и тот что-то шепнул ему на ухо.
        Гостомысл встал и проговорил:
        — Мои обещания не пустой лай на ветер. Я вижу, некоторые старшины не хотят, чтобы я был вождем нашего народа. Если у старшин есть сомнения и возникли разногласия и они не знают, что делать, то собирайте вече: я буду договариваться с народом. Пусть народ сам решит, что лучше для него.
        Глава 15
        Требование князя собрать вече не закон для старшин, однако на этот раз интересы всех совпали, и так как от слов до дела один шаг, то старшины отправились из княжеских палат на городскую площадь.
        За воротами княжеского дворца Лисий хвост поймал первого же мальчишку и велел ему бежать на площадь и ударить в набат, чтобы народ собрался к приходу старшин.
        Таким образом, старшины шли под тягучий гул большого колокола. Шли неторопливо. Городским старшинам предстояло объясняться с народом; а что попало перед народом говорить нельзя. Не дай бог! - сочтут за дурака, тогда точно прогонят со старшин. Поэтому старшины тщательно обдумывали слова, которые они должны были произнести перед народом.
        Гостомысл и бояре со старшинами не пошли.
        Стоум сказал Гостомыслу, что им нельзя приходить на площадь раньше старшин, чтобы горожане не подумали, что в набат ударяли по приказанию князя.
        Князь не мог собирать вече без военной опасности. Поэтому пусть сначала с народом объясняются старшины.
        Поэтому, когда старшины пошли па площадь, Гостомысл не торопился. К тому же ему необходимо надеть одежду, приличную для разговора с пародом.
        Стоум предложил одеть Гостомыслу доспехи.
        — Почему доспехи ? Я же не в сражение иду - спросил Гостомысл.
        — Вече будет похуже сражения. А доспехи придают человеку мужественный и грозный вид. Они тревожат людей. Внушают уважение к человеку в доспехах, - начал объяснять психологию Стоум.
        — Заумно, — сказал Гостомысл.
        — Это необходимо для разговора с горожанами, — пусть они видят, что ты настоящий воин и недоверие к тебе старшин напрасно, — сказал Стоум.
        — Понял, — перебил его Гостомысл. — Давайте одеваться.
        В сопровождении Стоума и Ратиши Гостомысл перешел в комнату, где служанки сняли с него парадный наряд и одели в специальную одежду под доспехи. В это время слуги, ответственные за хранение оружия, принесли доспехи и стали прилаживать их на Гостомысла.
        Пока надевали доспехи, Гостомысл напряженно думал, о чем свидетельствовал напряженный взгляд, устремленный куда-то сквозь бревенчатую стену.
        Как только слуги закончили работу, Гостомысл разрешил им уйти. Слуги, кланяясь, удалились.
        Гостомысл обратился к Стоуму:
        — Богдан сейчас настраивает против меня народ. Ты, думаешь, народ согласится, чтобы я остался их князем?
        — Не знаю, — сказал Стоум.
        «Однако когда припекает, и кланяться не брезгуешь!» — мелькнула в голове у Стоума злорадная мысль. Все же он все еще был обижен на Гостомысла.
        Но судьба дружины связана с судьбой Гостомысла. Прогонят Гостомысла из города, и боярин потеряет власть. Поэтому, немного подумав, он сказал:
        — Все зависит от того, что ты им скажешь.
        Гостомысл вздохнул:
        — Но что я могу сказать им? Что я молод? Что у меня нет дружины? Что у меня нет казны? Это только их оттолкнет от меня. Нет у меня ничего, чтобы склонить народ на мою сторону.
        Стоум хитро прищурил глаза.
        — Но ты можешь дать им то, что люди боятся потерять
        пуще всего.
        — И что же?
        — Жизнь и свободу.
        — Но я им не могу дать больше свободы или жизни, — возразил Гостомысл.
        — Но может случиться так, что кроме тебя некому будет защитить их жизнь и свободу, — сказал Стоум.
        — Пока этого не случилось. А то, что было, они уже забыли, — сказал Гостомысл.
        — Им можно напомнить, — сказал Стоум.
        Гостомысл бросил на него заинтригованный взгляд.
        — Ты о чем?
        — О том, что разбойники не ушли в Данию, — сказал Стоум.
        — Милана говорила об этом. Брат Готлиба, король датский Годофрид, пообещал в случае появления Готлиба в Дании, повесить его на первом же дереве, — сказал Гостомысл.
        — Это многие знают, — поддакнул Ратиша, до сих пор молча слушавший разговор.
        — Но не помнят страха перед разбойниками, — сказал Стоум, — страх, как костер, а чтобы костер хорошо горел, надо подбрасывать в него дрова.
        — Ты что предлагаешь? — спросил Гостомысл.
        Стоум что-то шепнул ему на ухо. На лице Гостомысла пробежала тень изумления, затем он кивнул головой и сказал:
        — Делай, как задумал.
        Расчет Стоума оказался верен, возня с доспехами заняла какое-то время, и когда они оказались на площади, здесь уже было довольно многолюдно.
        На лобном месте рядом с колоколом стояли старшины. Богдан с красным лицом что-то хрипел — заметно, что он горячился что-то доказывая.
        Лисий хвост был рядом с ним, но держался уверенно, говорил медленно, громко, и это придавало его словам весомость и рассудительность.
        Правда, толпу разумом не возьмешь, толпа любит жаркие речи. Поэтому, похоже, в споре с Богданом Лисий хвост проигрывал.
        Увидев Гостомысла и его свиту, Лисий хвост обрадовался и, показывая рукой в сторону князя Гостомысла, громко сказал:
        — А вот и князь Гостомысл пришел. Теперь он нам сам все объяснит.
        Повинуясь природному инстинкту, люди стали оборачиваться и, увидев Гостомысла и сопровождавших его дружинников, — с Гостомыслом пришло три десятка молодых воинов, — стали расступаться, образовывая неширокий коридор.
        Горожане уже уяснили, зачем их собрали, и теперь смотрели на Гостомысла с любопытством.
        Стоум сказал молодым дружинникам, чтобы они остались на краю площади у ворот. По обычаю княжеским дружинникам не разрешалось участвовать в собрании горожан.
        К лобному месту пошли Гостомысл и Стоум. Вместе с ним несколько старших дружинников, — для охраны князя: вече — собрание буйное, и драка на вече была обычным явлением.
        А вот Ратиша загадочным образом исчез.
        Несмотря на сопровождение, идти между людьми оказалось делом неприятным. Пока Гостомысл шел, ему казалось, что горожане смотрят на него с насмешливой неприязнью, думая, разве может мальчишка быть вождем дружины?
        От этих мыслей по спине пробирало холодом, и Гостомысл боялся встретиться с кем-либо взглядом и выдать свою неуверенность, поэтому он шел, гордо задрав подбородок, и ни на кого не глядя.
        Когда они приблизились к лобному месту, Лисий хвост громко объявил, — вот пришел молодой князь, и он хочет говорить с народом, — затем подал руку Гостомыслу, и тот поднялся на помост.
        Из толпы послышались задиристые голоса:
        — Говори, князь Гостомысл, чего ты хочешь!
        Веки были тяжелые, словно гири.
        «Нехорошо, что я боюсь народа», — подумал Гостомысл и поднял глаза.
        Глаза его сверкнули синим, весенним ледком. Холодным и внимательным взглядом он смотрел на людей, словно на проказливую детвору, хотя среди собравшихся на площади, он был самым молодым. Такой взгляд передается по наследству от предков, сотнями лет правивших людьми.
        Толпа под этим взглядом притихла. Кто-то застыл в улыбке, кто-то смотрел с недоверием, но все ждали его слов.
        Сказал Богдан:
        — Городские старшины не хотят, чтобы Гостомысл был у нас князем. Он молод, и у него слабая дружина. Он не сможет защитить народ.
        — Знаем. Пусть говорит князь, — послышался возглас из толпы.
        Стоум прошептал на ухо Гостомыслу:
        — Говори.
        Гостомысл шагнул вперед, пристально взглянул на волнующееся внизу море людей и зацепился взглядом за чьи-то большие серые глаза.
        — Я молод, — сказал этим глазам Гостомысл.
        Глаза расширились.
        — Старшины говорят, что вам нужен князь с сильной дружиной. А у меня мало дружины.
        Глаза погрустнели.
        — Старшины говорят правду — я пока молод и не имею опыта. Но опыт приобретается, а молодость быстро проходит. И дружина пополнится смелыми воинами. Вы видели, как относился к вам датский разбойник — как к рабам. Так будет ли иной князь лучше? Любой князь будет для вас чужим. А я плоть от плоти словенского рода. Мой предок Сло-вен привел сюда наше племя. Мои деды и отец хранили наш народ в свободе и процветании. Благодаря их защите вы стали богатейшими среди славян. Я могу только обещать продолжить дело своих отцов. Только со мной словенский народ будет великим. Больше я ничего не могу сказать. Решайте.
        Серые глаза повлажнели.
        Закончив речь, Гостомысл остался стоять недвижимым.
        Богдан визгливо всхлипнул:
        — Зачем нам в князьях мальчишка? И что, что другой князь будет чужим? Это даже лучше — не будет лезть в наши дела. Пусть ходит в походы и воюет. Нам надобно лишь, чтобы нас не трогали.
        Лисий хвост вскинулся:
        — Богдан, ты совсем ополоумел! Как же князь будет в стороне от городских дел? А кто будет защищать наших купцов? Мы везем товары и за море, и к ромеям. А по пути с нас дерут большие пошлины, из-за чего товар становится невыгодно продавать.
        — Вот князь пусть и воюет подальше от города, — сказал Богдан.
        — А если морские разбойники вернутся? Кто будет защищать город? — спросил Лисий хвост.
        — А сами справимся: как освободились, так и защитимся! — крикнул Богдан.
        — Так же, как ты в прошлом году без боя сдал город врагам? — ехидно спросил Лисий хвост.
        Спор прекратил вбежавший на площадь человек. Это был Ратиша. Раздвигая плечами толпу, он приблизился к лобному месту и громко всполошенно закричал, обращаясь к Гостомыслу, так чтобы его слова слышали все.
        — Князь — беда! Морские разбойники стоят лагерем на Неве! Собираются идти на нас.
        Гостомысл шагнул вперед:
        — Враг у ворот! Надо выходить в поход самим, пока разбойники снова не напали на нас. У нас времени два-три дня, а тут идет спор, быть ли мне здесь князем или нет. Если народ не принимает меня князем, то я уйду Но, с другой стороны, я не могу бросить свой народ в беде. Я не знаю, что мне делать.
        — Хватить спорить! — с яростью крикнул Лисий хвост. — Кроме Гостомысла некому нас защитить! А то, что у него малая дружина, так поможем — дадим людей и корабли!
        Предложение Лисьего хвоста понравилось всем, и писцы записали волю народа, — Гостомыслу и его потомкам остаться навеки князьями словенскими.
        Результатами вече Гостомысл был доволен: народ подтвердил его права, и при этом ему не пришлось подтверждать данные старшинам обещания. Это давало ему свободу действий.
        Глава 16
        — Князь, о каком походе ты говорил? — спросил Стоум Гостомысла, когда они вернулись во дворец.
        Вернувшись во дворец, Гостомысл сразу отправился в кладовую для хранения запаса оружия.
        Раньше благородные дубовые стены этой длинной комнаты были завешены оружием, доспехами, и знаменами. Теперь стены выглядели пустынно, — что не взял князь Буревой в поход, разграбили разбойники. А запас оружия, что привез с собой Гостомысл, был невелик.
        В пустой комнате алое знамя с триглавом гляделось торжественно, но сиротливо.
        Гостомысл снял со стены меч в простых кожаных ножнах. Вынул меч из ножен, примерил его по руке и заметил:
        — Однако тяжеловат меч.
        — Среди дружины найдутся богатыри, которым меч будет по руке, — сказал Ратиша.
        — Дурак, — беззлобно проговорил Гостомысл, — у дружинников имеется свое оружие, а это оружие в запасе, если придется собирать войско. Поэтому оружие должно быть по руке любому. Не можем же мы набрать в войско только силачей?
        — Ну да, — согласился Ратиша. — Но войско можно будет вооружить копьями и топорами.
        — Можно. Но все равно мал у нас запас оружия, — сказал Гостомысл и бросил быстрый взгляд на Стоума, который терпеливо ожидал ответа Гостомысла на свой вопрос. — Что ты спросил?
        — Князь, о каком походе ты говорил на вече? — спросил Стоум.
        — А-а. — Гостомысл отдал меч и ножны Ратише, и тот вернул меч в ножны и повесил его на гвоздь на стене.
        — Снимите с меня доспехи, — сказал Гостомысл.
        Ратиша приоткрыл дверь, и в комнату вошли слуги, ответственные за хранение оружия, и стали помогать снимать доспехи: Ратиша снимал с князя доспехи и передавал их слугам, а те раскладывали доспехи по предназначенным им местам.
        — Через три дня выходим в поход на разбойников, — сказал Гостомысл как о деле давно решенном, освобождаясь от последней накладки.
        Стоум изумился:
        — Какие разбойники? Зачем?
        — Чтобы первыми напасть на них, — сказал Гостомысл.
        Стоум всплеснул руками:
        — Князь, да с чего ты взял, что разбойники собираются снова напасть на город? Многих из них побили горожане, и их конунг Готлиб едва утек от нас. Одно дело пугать горожан опасностью, а совсем другое дело и в самом деле воевать. Дружина у нас мала, и то почти одна зеленая молодежь. Запаса оружия нет. Казна пуста. Мы не готовы воевать.
        — Все это я уже слышал от кого-то совсем недавно, — сказал Гостомысл.
        Встряхнул руками, разминая их. Поглядел на пальцы и сказал:
        — Умыться хочу.
        — От кого слышал? — спросил Стоум.
        — Как от кого? Не это же ли Богдан утверждал? — сказал Гостомысл.
        — Князь, но это и в самом деле так — мы не готовы в поход, — сказал Стоум.
        Гостомысл сел на лавку и помял покрасневшие полосы на руках. Стоум присел рядом.
        — В спешке слишком сильно затянули ремни, — сказал Ратиша.
        — Доспехи уже маловаты, — пожаловался Гостомысл.
        — Я закажу кузнецам для тебя новые доспехи, князь, — сказал Ратиша.
        Слуга принес медный таз и кувшин с водой. Таз он поставил на скамейку, а кувшин продолжал держать в руке. Впрочем, кувшин у него забрал Ратиша.
        — Иди принеси князю свежую рубаху, — приказал он слуге и, держа наготове кувшин, обратился к Гостомыслу: — Князь, позволь я тебе полью?
        — Налей в таз, сам умоюсь, — сказал Гостомысл.
        Ратиша вылил воду из кувшина в таз, и Гостомысл опустил руку в воду. Рядом встал слуга, с рушником наготове.
        — Холодная вода, — фыркнул Гостомысл.
        — Может, приказать принести горячей воды? — спросил Ратиша.
        — Не надо, — сказал Гостомысл и, повернувшись к Сто-уму, проговорил: — Боярин, ты что-то становишься плохим советчиком. Стареешь что ли? Робкий стал чересчур.
        Стоум от обиды покраснел.
        Гостомысл скинул рубаху, нагнулся над тазом и стал мыть лицо. Лицо от холодной воды порозовело.
        После зимы тело было белое. Гостомысл, как и положено двенадцатилетнему подростку, был худощав и казался хрупким. Только тренировки в воинском мастерстве, которым он посвящал по принятому обычаю несколько часов в день, сделали мышцы жилистыми, словно жгуты.
        — Я не робкий, осторожный и гляжу на жизнь реально. Это вы, молодые, все наскоком. Как твой наставник, я должен оберегать тебя от опрометчивых поступков, — с обидой проговорил Стоум.
        Гостомысл взял рушник из рук воина и потер лицо. Затем, обернувшись в Стоуму, проговорил:
        — Боярин, ты мне всегда был как отец, я не хотел тебя обидеть, но ты не понимаешь, что происходит. Недовольные старшины не угомонятся, пока не добьются своего и не прогонят меня. У них есть для этого интерес — они хотят, чтобы князь был у них в зависимости. А я не хочу этого.
        Гостомысл уронил рушник на лавку. Ратиша взял из рук слуги свежую рубашку и подал Гостомыслу.
        — И поэтому, чтобы не было споров со старшинами, лучше мне пока быть от них подальше. Поэтому надо идти в поход. Милана говорила, что Готлиб ждал помощи. Возможно, он уже встретил ее и готовится снова напасть на нас.
        — Но стоят ли разбойники сейчас на Неве или нет, то никому не известно. Попусту только потратим время, — сказал Стоум.
        — А если и не встретим врага, то это будет еще лучше, — весело сказал Гостомысл, — потому что можно будет сказать, что враг бежал, испугавшись нашего войска.
        — Как скажешь, князь, — холодно сказал Стоум. — Только как бы тебе не потерпеть поражение больше, чем твой отец.
        — Значит, надо сражаться так, чтобы победить. Если нет силы, так хитростью надо бить врага, — сказал Гостомысл.
        Помрачнев от неприятного напоминания, он взял рубаху и стал ее надевать. Ратиша помог надеть рубаху.
        А Стоум вздохнул:
        — Какая уж хитрость против силы?
        Гостомысл возмутился:
        — Боярин, мне надоели твои старушечьи причитания. Ты еще слезу пусти!
        Стоум громко засопел.
        — Ну, если тебе, князь, не нравятся мои советы... — с обидой начал он.
        Ратиша, молчавший до сих пор, вмешался:
        — А я знаю, что делать!
        Гостомысл и Стоум бросили на него удивленные взгляды.
        — Ах, вот и юноша решил поучить меня уму, — колко проговорил Стоум.
        Ратиша колкость пропустил мимо ушей и начал говорить.
        — Так как на суше победу приносит сила, то нам надо сразиться с разбойниками на море. На море сражение начинается с того, что противники пускают стрелы друг в друга. Тут многое зависит от ветра. Против ветра стрела летит недалеко, а если по ветру пускаем стрелы, то они летят дальше.
        Стоум усмехнулся:
        — А мы этого и не знали.
        — Погоди, — сказал Гостомысл, взглянул на слуг и приказал: — Оставьте нас. Как я вижу, у нас дальше разговор будет тайный.
        Слуги вышли из комнаты, и Гостомысл сказал:
        — Говори, Ратиша, дальше.
        — Таким образом, тот, чьи стрелы летят дальше, наносит больший урон противнику, — проговорил Ратиша.
        — А для этого надо занять выгодное место с наветренной стороны, — с сарказмом сказал Стоум.
        — Выгодное место не всегда удается занять, — сказал Ратиша.
        — Но и луки сильнее не сделаешь, — сказал Стоум.
        — Ну почему же, — возразил Ратиша, — вот греки...
        Гостомысл перебил его:
        — Я понял твою мысль, друг, ты предлагаешь поставить на корабли метательные орудия, как у греков?
        — Да, — сказал Ратиша.
        — Знаем это, — сказал Стоум. Греки так и делают. Но метательные орудия занимают много места, поэтому греки строят большие корабли. На наших реках таким кораблям не развернуться. А если поставить метательные орудия на струги, то негде будет размещать гребцов и воинов. Поэтому метательные орудия никто и не использует.
        — Да, — сказал Ратиша. — У нас есть две большие ладьи и три струга. Но у нас и дружина малая, поэтому места на кораблях хватает. Как раз нашу малочисленность мы и сможем обратить себе в выгоду: на ладьях хватит места для установки орудий, и для гребцов, и для воинов.
        Стоум что-то проворчал невнятное под нос, потом проговорил:
        — Все равно у нас нет мастеров, чтобы сделать такие орудия.
        — Я видел рисунок в книгах. По рисунку можно сделать, — сказал Ратиша.
        — Видишь, все-таки если захотеть — можно? — обратился Гостомысл к Стоуму.
        Стоум махнул рукой.
        — Делайте, как хотите.
        — За два дня сделаешь орудие? — спросил Гостомысл Ратишу.
        — Попробую, — сказал Ратиша.
        Стоум опять вмешался в разговор:
        — Как я вижу, дело с походом уже решено? А как же слово дружины?
        — Спросим и дружину, — холодно сказал Гостомысл и распорядился. — Вот что, боярин, — подготовь пир для дружины.
        — Для пира у нас нет продуктов. Дай бог, чтобы хватило продуктов для похода, — сказал обозленный Стоум.
        — Боярин, ну так займись всем этим! — вспылил Госто мысл. — Это ведь так просто — нет мяса, возьми людей и сходи на охоту. Не хватает хлеба — найдите, где он есть. Что я должен думать о всякой ерунде?
        Стоум встал.
        — И когда выйдешь пришли сюда Медвежью лапу, — сказал Гостомысл. — Я его возьму воеводой в поход.
        — А я? — спросил Стоум.
        — А ты останешься в городе и займешься со старшинами. Ты должен привлечь их на свою сторону. Пусть Лисий хвост приходит ко мне чаще. А с Богданом надо что-то делать — он доставит нам много неприятностей.
        Стоум кашлянул и негромко спросил:
        — Убить его?
        Гостомысл обвел взглядом комнату.
        — Надо заняться созданием запасов оружия.
        — Так что с ним делать? — снова спросил Стоум.
        — Обними и поцелуй! — зло отрезал Гостомысл.
        — Мне сходить к кузнецам и заказать оружие? — спросил Стоум, поняв, что князь на его вопрос не хочет отвечать.
        — Сходи. Но оружие буду принимать сам, — сказал Гостомысл.
        — Сделаю, князь, — сказал Стоум.
        — И займись поиском моей матери, — сказал Гостомысл.
        Стоум вышел из комнаты и в коридоре раздраженно застучали каблуки.
        — За последний год он сильно скис. Постарел — что ли? — сказал Гостомысл. — Во всяком случае, советчик из него в воинских делах стал совсем плохой.
        Ратиша кивнул головой.
        — И в самом деле — после смерти твоего отца он сильно сдал. Но ему легче будет договориться со старшинами — они одного поля ягоды. А в первые воеводы Медвежья лапа лучше подходит — и моложе, и опыт имеет. Простодушен только.
        — А мне хитрый воевода и не нужен. Хватит с меня Стоума, — сказал Гостомысл.
        Глава 17
        Готлиб был уверен, что он погибнет, но когда корабли сблизились, то на верхушках матч, идущих навстречу кораблей, обнаружились датские знамена.
        Это не означало, что опасность исчезла полностью — это мог быть один из датских королевских отрядов. Готлиб хорошо помнил предупреждение брата, чтобы он не попадался ему на пути.
        Однако Готлиб логично рассудил, что вряд ли Годофрид стал бы сводить счеты на чужой земле.
        Поэтому, видя датские знамена, Готлиб повеселел. Но бдительности не утратил, хотя и приказал убрать весла, чтобы убавить скорость.
        На встречных кораблях тоже заметили флаг Готлиба и также убрали весла. С кораблей понеслись ликующие крики. Это несколько озадачило Готлиба, тем не менее, он приказал кормчему сбавить еще ход: ему хотелось разобраться, что за странный флот встретился ему.
        Когда корабли сблизились, он увидел, как с головного корабля ему приветственно машет рукой человек в белом плаще с большим красным крестом.
        Лицо человека Готлибу ни о чем не говорило.
        — Это что за чудище? — изумленно воскликнул он.
        — Это Томас, — сказал Харальд.
        — Какой — Томас? — спросил Готлиб.
        — Христианин, которого мы осенью послали в Данию за помощью, — пояснил Харальд.
        — A-а! Понятно, почему он так странно одет. Христиане любят устраивать представления, — сказал Готлиб и приказал кормчему, чтобы тот пристал к головному кораблю.
        Вскоре корабли пристраивались бортами.
        У борта головного корабля стоял Томас, рядом с ним еще несколько человек в военном снаряжении. Их одежда была украшена яркими тряпочками, всем своим поведением они пытались показать свою важность, но Готлиб сразу их раскусил и насмешливо отметил, что эти люди больше похожи на петухов, чем на воинов.
        Услышавшие это замечание дружинники грохнули хохотом. Люди на встречном корабле, не понимая, что вызвало смех воинов Готлиба, тем не менее смутились.
        — Ладно, сейчас не время смеяться, — сказал Готлиб, и смех стих.
        Как только корабли коснулись бортами, Томас церемонно поклонился и доложил:
        — Конунг, я выполнил твой приказ и привел помощь.
        — Это помощь мне? — спросил Готлиб, и перешагнул через борт на другой корабль.
        Томас подал ему руку Но Готлиб сделал вид, что не заметил ее и перебрался на корабль без чужой помощи.
        Вслед за Готлибом на корабль перешли Харальд и несколько дружинников.
        Томас и стоящие рядом с ним люди поклонились, и Томас доложил:
        — Конунг, это войско прибыло в твое распоряжение.
        — Поздно! — пробормотал Готлиб. — Впрочем... Кто вы?
        Присутствующие начали сообщать свои имена.
        — Я — Отер, — представился крепкий человек с белыми волосами.
        — Он урмянин, — сказал Томас. — Он избран воеводой над всем войском.
        — Понятно, — сказал Готлиб и спросил Отера-урмянина. — Ты, в чьей дружине состоял?
        Отер-урмянин смущенно проговорил:
        — Я не профессиональный воин.
        — А кто ты? — спросил Готлиб.
        — Я был рыбаком.
        — Ага, тогда все понятно. Ты участвовал в сражениях?
        — В больших — нет.
        — Тоже понятно, — сказал Готлиб, удивляясь, как войско смог возглавить недавний рыбак.
        Когда Готлиб закончил расспросы Отера-урмянина, стали представляться и другие. В основном это были норвеги и свеи.
        Конечно, Готлиб хотел бы увидеть своих соплеменников, но сейчас норвеги и свей были даже предпочтительнее, так как не приходилось опасаться, что кто-то из них подослан Годофридом, чтобы убить его.
        А Отер-урмянин опытным глазом рыбака моментально заметил, что датский корабль был потрепан в недавней битве. Его охватило любопытство.
        Старый обычай гласит, что серьезный разговор начинается с чарки вина, и Отер со всей почтительностью пригласил Готлиба к накрытому столу под мачтой.
        Готлиб сел на почетное место, и Отер подал ему серебряный кубок с брагой.
        Готлиб отпил из кубка и отметил, что брага была не самого лучшего качества.
        Пока пили брагу Отер-урмянин спрашивал о здоровье гостей, тщательно избегая главного вопроса, — что случилось с датским кораблем?
        Формальности закончились сообщением Отера-урмя-нина, что он готов со своими людьми влиться в войско конунга, и разговор перешел в практическое русло.
        — Сколько у вас кораблей? — спросил Готлиб.
        — Больше двухсот кораблей, на каждом по двадцать-тридцать воинов. Всего больше шести тысяч, — гордо ответил Отер-урмянин.
        — Хорошее войско, — сказал Готлиб, подумав, что люди в войске должны быть под стать Отеру-урмянину, раз избрали его своим вождем: военный опыт у них мал или совсем отсутствует, и потому вряд ли они готовы воевать с серьезным противником.
        Однако в столкновения больших масс военная подготовка отдельного воина имеет второстепенное значение. А те, которые выживут в первом сражении, получат необходимый опыт.
        Впрочем, для Готлиба войско Отера-урмянина представлялось большим сбродом случайных людей, а потому ему было безразлично, кто из этих людей выживет в первом сражении. Для него главным было то, что эту массу можно было отправить в бой.
        — Жаль, что вы опоздали, — сказал Готлиб.
        — Жаль. А что с вами случилось? — пришло время вопросов Отера-урмянина.
        —- В прошлом году мы разгромили войско местного князя и взяли словенскую столицу почти без потерь. Зиму продержались, но сегодня утром подошло большое войско местного князя и стало штурмовать город. Мы героически сопротивлялись, и разбили бы дикарей, но предатели тайно провели их в город, и они ударили нам в спину. Мы многих
        убили дикарей, но их было слишком много — пришлось нам с боем уходить, — сообщил Готлиб.
        Он, конечно, преувеличил храбрость своей дружины, но не мог же он сказать, что его закаленные воины просто бежали, испугавшись словен.
        — Многие вожди испытывали горечь поражения, но в конце побеждал тот, кто умел найти силы, чтобы пережить свалившиеся на него неудачи, — вежливо сказал Отер-урмянин и поинтересовался: — Томас говорил, что тут очень богатые места?
        — Очень богатые. Тут есть и золото, и меха, и многое другое. Земля тут большая, чтобы пройти от границы до
        границы придется много дней, даже месяцев, затратить, — сказал Готлиб.
        — Конунг в прошлом году с одного города взял выкуп — четыре бочки золота и несколько возов с мехами, — сказал Томас.
        Глаза норманнов жадно сверкнули.
        — К сожалению, нам всю добычу пришлось оставить в Словенске, — поспешил соврать Готлиб.
        На самом деле, большую часть добычи, взятой в Словенске, он все же сумел увезти, и теперь она лежала, спрятанная на корабле, но признавать это было опасно: норманны могли решить, что им легче отобрать добычу у Готлиба, чем идти в опасный поход в славянские земли.
        — Жаль, — сказал Отер-урмянин, и взгляд его потух.
        — Вся добыча лежит на складе в княжеском дворце. Там огромные богатства, на которые можно купить полмира. Если мы вернем себе славянские земли, то богатств хватит на всех. Даже на самого захудалого гребца, — сказал Готлиб.
        Харальд помалкивал: он догадывался, куда клонит Готлиб.
        Глаза Отера-урмянина снова блеснули жадным огнем, но тут же приугасли.
        — Боюсь, нам славян не разбить, — сказал Отер-урмянин.
        — Мы легко их разобьем — у них слабое войско, — сказал Харальд.
        — Но с этим «слабым» войском они уже разбили вас, — сказал Отер-урмянин.
        — Это было предательство. Если бы они не ударили нам в спину, мы сидели бы в городе, — сказал Готлиб.
        — Не знаю, не знаю, — с сомнением проговорил Отер-урмянин и взглянул на своих друзей.
        — Может нам лучше все же пойти в Британию? — сказал один из норвегов.
        — Можете идти в Британию, — проговорил Готлиб с усмешкой. — Если боитесь. Но зря боитесь — князем у словен сейчас мальчишка.
        — Мальчишка? Во главе войска? — удивленно проговорил Отер-урмянин.
        — Вот именно, что мальчишка. Его отца мы убили. И он провозгласил себя князем. Но старая дружина, не веря в него, от него разошлась. Так что он остался почти без людей, — сказал Харальд.
        — Что ж, это совсем другое дело, — весело сказал Отер-урмянин.
        — Надо сейчас же идти на Словенск, чтобы захватить их врасплох, — сказал Готлиб.
        — Сейчас же идти на Словенск? — проговорил Отер-урмянин, поморщил лоб и сказал: — Хорошая мысль — захватить врага врасплох. Но только все же меня тревожит один вопрос, — как мальчишка со слабой дружиной разбил твою сильную дружину?
        — Это случайность, — сказал Готлиб.
        — И предательство, — добавил Харальд.
        — Нам надо подумать, — сказал Отер-урмянин.
        — Сколько на это вам нужно времени? — спросил Готлиб.
        — Завтра утром дадим ответ, — сказал Отер-урмянин.
        — Но мы не будем же стоять посреди воды? Тут часто налетают сильные бури, — сказал Готлиб.
        — Мы видели ураганы в океане, так что в этой луже нам нечего бояться, — усмехнулся Отер-урмянин.
        — Ты опасно заблуждаешься, — проговорил Харальд, — тут очень сильные и коварные бури; намного страшнее, чем в океане.
        — Кормчий! — крикнул Отер-урмянин.
        Кормчий через несколько секунд подошел, и Отер-урмянин спросил его:
        — Говорят, тут очень сильные бури бывают. Ты слышал об этом что-либо?
        Кормчий кивнул.
        — Я слышал об этом.
        — Это действительно опасно для нас?
        — Да. Лучше держаться вблизи берега.
        — Тогда пока разобьем лагерь на берегу Невы, — сказал Отер-урмянин.
        — Мы собираемся чего-то ждать? Погоды? — насмешливо спросил Готлиб, хотя у него в душе все кипело от злости.
        Отер-урмянин ничего не ответил. Пришлось Готлибу уйти на свой корабль, не решив главного вопроса.
        Вернувшись на свой корабль, Готлиб приказал своим людям помалкивать о драгоценностях, спрятанных на корабле.
        Глава 18
        Случайно или нет, но Отер-урмянин приказал разбить лагерь в том месте, где в прошлом году стоял и сам Готлиб со своим войском.
        Харальд удивился этому, но Готлиб сказал, что ничего удивительного в этом нет, так как выбранное место наиболее удобно для лагеря, — отсюда можно контролировать вход в Неву, — а потому Отер-урмянин поступил вполне логично, избрав это место.
        Однако свой лагерь Готлиб велел разбить немного дальше, — там, где в прошлом году он прятал засаду, хотя место было похуже — рядом было болото.
        Разумеется, он и в мыслях не держал, что молодой словенский вождь отважится напасть на шеститысячное войско, Место в стороне от основного лагеря он выбрал исключительно из желания держаться подальше от Отера урмянина.
        Корабль был вытащен носом на берег, а скоро и лагерь был разбит: поставлены шатры, зажжен огонь, и над костром повисла на вертеле свиная тушка, — небогато, скудно, но это все, что было в запасах корабля, а на охоту сходить не успели.
        Ожидая, пока свиная тушка созреет, Готлиб сидел в кресле перед костром с серебряным кубком в руке, рядом на бревне — Харальд. Один слуга медленно поворачивал, вертел с тушей, а второй держал в руке кувшин, и как только кубки пустели, он снова наполнял их.
        С поросенка стекали капли жира. Они падали на раскаленные угли и шкворчали, пуская струйки белого дыма.
        Шаловливый ветерок крутил едкий дым, норовя пустить его прямо в лицо Готлибу.
        Готлиб и Харальд пили вино маленькими глотками.
        — Проклятый дым! — возмутился Харальд, отворачивая лицо от очередной порции едкого дыма. Он махнул ладонью, отгоняя дым в сторону — Прошибает до слез.
        Харальд, которого годы странствий давно приучили не замечать такую мелочь, как дым, вытянул ноги в сторону костра. Разглядывая позеленевшие от влаги сапоги, огорченно заметил.
        — Сапоги совсем отсырели. Так и сгниют на ногах. У нас в Дании в это время уже тепло, а тут все сыро! В лесу снег еще лежит. И, похоже, он будет лежать до следующей зимы.
        Готлиб макнул губы в вино и усмехнулся:
        — Харальд, как я вижу, эта страна плохо влияет и на тебя. Первый раз слышу, чтобы ты жаловался на сырость и холод.
        Харальд вынул меч и острием коснулся туши. Острый металл легко проткнул коричневую шкуру. Из-под шкуры капнул бурый сок.
        — Свинья еще не готова, — сказал он и, понизив голос, проговорил: — Конунг, я не на сырость ругаюсь, меня беспокоит другое — почему урмянин все же не передал тебе старшинство над войском? Войском должен командовать знатный человек, а не безродный урмянин, еще вчера пасший скот.
        — Он не пас скот, он — рыбак, — сказал Готлиб и коснулся губами кубка с вином.
        Сделал глоток, отстранил кубок и плеснул немного жидкости в огонь, отчего пламя весело полыхнуло.
        Глядя на огонь, Готлиб негромко проговорил:
        — Я уже понял, что этот безродный урмянин намерен оттеснить меня в сторону и на захваченной у славян земле самому стать конунгом.
        — Но это невероятно — конунги избраны богами. Безродный бродяга не может стать королем. Такого еще не было. Да этого не позволят и другие конунги, — возмущенно проговорил Харальд.
        — Но на этот раз у безродного бродяги, волей случая вставшего во главе войска из нескольких тысяч человек, есть все шансы. С двумя сотнями кораблей, набитых отъявленными головорезами, можно захватить любую страну и объявить себя ее правителем. И никто не сможет стать ему помехой, потому что завоеванная земля принадлежит тому, кто ее завоевал, — рассудительно проговорил Готлиб.
        — Надо все же потребовать, чтобы урмянин уступил тебе главенство над войском.
        — Как? — спросил Готлиб. — Как, с двумя десятками воинов, имея только потрепанный корабль, требовать от предводителя шеститысячного войска уступить главенство над войском? Ты знаешь ответ? Я не знаю.
        — Но ты не можешь же уступить ему! — сказал Харальд.
        — Не могу.
        — Убить его?
        — Пока нет.
        — Но что же делать?
        — Ждать.
        — Но сколько ждать? Как я вижу, он и не собирается идти на Словенск.
        — Он пойдет на Словенск. И скоро. Он не может долго ждать. Эти люди признают его своим вождем до тех пор, пока они думают, что он знает дорогу к добыче. Слова соблазняют людей. Но время слов быстро проходит, поэтому он должен действовать без промедления, иначе эти люди начнут искать нового вождя, — сказал Готлиб.
        — Значит, к тебе уйдут?
        — Больше не к кому. Урмянин, если он и в самом деле тот, кем пытается себя представить, должен знать это, потому, я думаю, что он не станет засиживаться здесь. Скоро он поведет войско в поход.
        — Убить его надо, пока не стало поздно, — сказал Харальд.
        — Нет, именно сейчас нельзя его трогать. Пока люди ему верят, он неприкосновенен, и всякий, кто поднимает на него руку, погибнет, — сказал Готлиб.
        — Если он победит, дальше может стать еще хуже, — сказал Харальд.
        Готлиб усмехнулся:
        — Он может погибнуть в сражении. Это, во-первых. Потом — люди по своей природе жадны и завистливы. Они не любят, когда такой же, как они, становится выше их. Когда человек, такой же, как они, поднимается над толпой, каждый задает вопрос — почему именно он? Почему человек, ничем не отличающийся от других, вдруг становится выше их? Каждый думает — я ничем не хуже. Значит, и я имею право. Но вся проблема, как раз в том, что права он не имеет, потому что он глуп и ленив. Не понимая истинных причин своего неуспеха, человек начинает искать объяснения. Люди склонны к простым объяснениям непонятных им вещей. Поэтому они объясняют успех другого коварством и интригой. Люди склонны оправдывать себя. Поэтому объяснение успеха другого использованием низменных приемов, дурных сторон характера, поднимает их самооценку. Но зависть остается. Так что, как только урмянин объявит себя конунгом, у него тут же появится много недоброжелателей. И особенно много появится среди тех, кого он считает своими друзьями, тех, кому он безоговорочно доверяет. Они предадут его. Это только вопрос времени. Это, во-вторых. А
в-третьих, — с течением времени обязательно представится удобный случай, чтобы все обернуть в свою пользу.
        — Но ты сам все время используешь хитрость, - сказал Харальд.
        — Да,чтобы добиться успеха и в самом деле необходима хитрость. Простодушие — камень на шее успеха.
        — Но никто же не осуждает тебя за то, что ты достигаешь успеха при помощи коварства.
        — Но я же не такой, как все! Мое царское происхождение дает мне право поступать, как мне необходимо. Овцы с большим удовольствием следуют за козлом, потому что он не такой, как они. Хотя, может, он и глупее их.
        Готлиб замолчал, так как к ним подходил незнакомый человек. По внешнему облику, - бедная одежда, скудное оружие, — явно из лагеря урмянина.
        Сторожившие лагерь воины задержали его.
        — Ты кто?
        — Я посол от Отера-урмянина, — сообщил человек.
        Готлиб и Харальд переглянулись, и их губы тронула усмешка.
        — Вот это да - посол! - сказал Харальд.
        — Чего тебе надо? — спросил караульный.
        — Я к конунгу с поручением от нашего вождя, - сказал человек.
        Готлиб махнул рукой.
        — А ну, давайте-ка этого «посла» сюда.
        Воины подвели человека, и он поклонился и проговорил:
        — Конунг, я к тебе с известием от нашего вождя Отера-урмянина.
        Готлиб поморщился.
        — Он кланяется, желает тебе здоровья и приглашает тебя, конунг, на пир, который состоится сегодня вечером в нашем лагере.
        Готлиб взглянул на Харальда. Харальд хмыкнул.
        — Значит, у вас состоится пир? - спросил Готлиб.
        — Да, пир, с вашего разрешения, — с жеманной неуклюжестью поклонился посол.
        Заметно было, что он изо всех сил старался быть дипломатичным.
        — Хорошо. Передай своему вождю, что я принимаю приглашение, — сказал Готлиб.
        Раскланявшись, посыльный ушел.
        — Скоморох какой-то, — проговорил Готлиб, провожая посла взглядом.
        — Ты и в самом деле пойдешь на этот пир? - спросил Харальд.
        — А почему бы не пойти? — спросил Готлио.
        — Конунг, опасно ходить на пир к тому, кто не питает уважение к тебе.
        — Да? - сказал Готлиб. - С чего это ты взял, что он не уважает меня?
        — Если бы уважал, то признал бы твое главенство, не размышляя. Он — кто? Простой рыбак. А ты — конунг. Чего тут размышлять?
        — Это так. Но у него шесть тысяч воинов, а у меня два десятка. Если бы он хотел убить меня, то легко сделал бы это еще при первой встрече, причем за этот поступок он получил бы благодарность Годофрида. Если бы он хотел оскорбить меня и унизить, то не стал бы приглашать на пир.
        — Есть много способов унизить благородного человека, — сказал Харальд.
        — А где Томас? — спросил Готлиб, желая сменить тему разговора.
        Вопрос конунга был услышан, и через минуту появился Томас.
        Слуга, занимавшийся тушей, срезал кусок мяса и на кончике ножа подал Готлибу на пробу. Нежное мясо сочилось горячим паром, чувствовался аромат жареного мяса.
        Готлиб взял нож, потянул ноздрями запах, затем откусил небольшой кусок и пожевал. Проглотил, запил мясо вином и проговорил:
        — Мясо готово.
        Слуги начали срезать с туши сочные куски и укладывать их на большое деревянное блюдо.
        Готлиб отдал нож и остаток мяса Харальду и обратился к Томасу:
        — Присаживайся, Томас.
        Томас сел на бревно.
        — А мы думали, что ты погиб. Эрик Лысый видел обломки корабля, на котором ты отправился, — сказал Готлиб.
        — Мы тогда нарвались на славянский корабль, и они взяли наш корабль штурмом, — сказал Томас.
        — А как же ты уцелел? — спросил Готлиб.
        — Я спрятался в воде за бортом. Корабль сильно горел, и словене не стали его тщательно обыскивать. А когда они ушли, я забрался на один из обломков и стал грести на запад. На берегу я украл рыбацкую лодку, на лодке прошел Неву, а там уж меня подобрал Отер-урмянин, он на лодке рыбачил в море. Когда он узнал, откуда я и с какими вестями пробираюсь, оставил свои сети и занялся сбором войска. Благодаря ему и набрали войско, — рассказал Томас.
        — А где золото, которое я тебе дал? — спросил Готлиб.
        — Золото славяне забрали, — смущенно проговорил Томас.
        — Проклятие! — проворчал Харальд.
        Слуга поднесли Готлибу большое деревянное блюдо с мясом и блюдо поменьше.
        Готлиб показал, какие куски мяса ему положить, и слуга переложил выбранные куски на малое деревянное блюдо.
        Затем большое деревянное блюдо было подано Хараль-ду, и тот также отобрал себе куски мяса.
        После чего слуга застыл в ожидании дальнейших приказаний. К костру, почуяв запах мяса, потянулись воины.
        — Дайте Томасу вина и мяса, — сказал Готлиб.
        Слуга подал Томасу глиняную кружку с вином и плошку с куском мяса.
        — Остальное мясо — воинам, — приказал Готлиб.
        — Значит, золото пропало? — спросил Харальд.
        — Пропало.
        — Точно? — с подозрением прищурил глаза Харальд.
        — Не сомневайся, — сказал Томас.
        Харальд зубами разорвал кусок мяса. Горячий жир капнул ему на щеку, и он смахнул желтую восковую каплю ладонью.
        — Однако.
        — Не сомневайся, Харальд, — заступился Готлиб. — Если бы Томас присвоил себе золото, то он бы не вернулся сюда.
        — Жаль золота, — сказал Харальд,
        — Славян было слишком много, а воинов у меня всего двое, поэтому мы не смогли отбиться, — сказал Томас.
        — Да. Но золота действительно жаль. Оно могло бы оказать нам большую помощь, — сказал Готлиб.
        — Но мы и без золота собрали большое войско, — сказал Томас.
        — Наивный христианин, — усмехнулся Готлиб. — Это войско урмянина, а не мое.
        — В войске найдется немало людей, которые хотят быть под знаменем конунга, а не самозванца, — сказал Томас.
        Готлиб оживился.
        — Да? Но почему же они до сих пор не пришли ко мне?
        Томас замялся.
        — Говори откровенно, — потребовал Готлиб.
        — Видишь ли, конунг... Отер-урмянин избран вождем, и он обещал щедрую награду всем, кто пойдет с ним. У него есть большое войско. А у тебя нет ни войска, ни казны. Люди сомневаются, смогут ли они добыть с тобой богатство, — проговорил Томас и замолчал.
        По его беспокойным глазам было заметно, что он опасался, что откровенная оценка ситуации вызовет ярость Готлиба.
        — Многие ждут твоего знака, чтобы встать под твои знамена, — сказал Томас.
        Готлиб рассмеялся и весело сказал:
        — Что же, это хорошее известие!
        На лице Томаса отразилось недоумение.
        — Вот что, Томас, — сказал Готлиб. — Раз так, то пусть мои сторонники переходят ко мне сегодня ночью. Отер-урмянин платит своим воинам обещаниями, а я всякому, кто придет ко мне, буду платить золотом и серебром. У меня есть казна.
        Глаза Томаса расширились:
        — У тебя есть казна?!
        — Есть!
        — Но откуда? Разве славяне...
        — Я не так глуп, чтобы хранить свою казну на виду у всех, — сказал Готлиб.
        Томас встал.
        — Тогда я пойду и скажу им. Я уверен, что теперь многие перейдут к тебе.
        — Томас, приведи их ко мне, и я не забуду твою верную службу, — сказал Готлиб.
        Томас ушел. А Готлиб бросил торжествующий взгляд на Харальда.
        — Я же говорил тебе, что рано или поздно обязательно представится удобный случай, чтобы все обернуть в свою пользу!
        — Ты где столько возьмешь золота и серебра, чтобы платить им? — спросил Харальд.
        — Харальд, — укоризненно проговорил Готлиб, — урмянин собрал войско обещанием золота и серебра, которого никто не видел, да и он сам не видел. А я покажу им золото и серебро.
        — Ты дашь им серебра и золота?
        — Я пообещаю им дать.
        — Воинам не понравится твой обман, — сказал Харальд.
        — А я их и не буду обманывать. Но они его должны заработать. В ближайшее время мы пойдем на Словенск, Все решится в ближайшие дни. И с теми, кто останется в живых, я честно расплачусь — у дикарей хватит добра, чтобы я смог щедро расплатиться с моей дружиной. А мертвым золото не нужно.
        Глава 19
        Ночью Готлиба разбудил Харальд и сообщил, что из лагеря Отера-урмяниыа пришли люди.
        — Что случилось? — сонно спросил Готлиб.
        — Их привел Томас, — сказал Харальд.
        — Все-таки христианин сказал правду, — проговорил Готлиб, сев на кровати, он начал надевать сапоги.
        Слуга непрерывно поддерживал в железном очаге посредине шатра огонь, но в шатре все равно почему-то было прохладно. Поэтому Готлиб спал одетым.
        — Их привести к тебе? — спросил Харальд.
        — Где они? — спросил Готлиб.
        — На улице, у костра.
        — Я сам выйду к ним, — сказал Готлиб.
        Надев сапоги и накинув на плечи меховую накидку, Готлиб вышел из шатра. На улице невольно поежился. Ночной ветер нагнал с моря туман, и воздух отяжелел от влаги. Из-за этого на улице казалось особенно холодно.
        Недалеко от входа горели костры. В тумане свет костров казался далеким, тусклым и холодным.
        Вокруг костра мелькали тени, навевая мысли о преисподней.
        Готлиб подошел к костру. Лицо почувствовало жар, но спину все так же студенило ледяное дыхание ночи.
        Вокруг костра стояла кучка людей в доспехах из толстого войлока. Они кутались в шерстяные плащи.
        — Это и есть они, — сказал Харальд.
        Среди людей был и Томас. Увидев Готлиба, люди поклонились и поприветствовали его:
        — Здрав будь, конунг!
        — Кто вы и что хотите? — спросил Готлиб.
        Люди начали называть свои имена. Это были командиры отрядов. У некоторых имена были датские, но эти имена ничего не говорили Готлибу, и, как он заметил, среди них не было знатных людей.
        В прежние времена он не стал бы и разговаривать с ними.
        Но сейчас эти люди были нужны Готлибу
        Готлиб подумал, что он может добиться их расположения, только если он станет для них своим. Поэтому Готлиб каждому пожал руку и пригласил присесть к костру. И даже сам сел на бревно рядом с ними. Харальд встал за его спиной и положил ладонь на рукоять меча.
        — Исключительно мерзкая ночь, — проговорил Готлиб, протягивая ладони к костру, и распорядился, — пусть браги нам принесут.
        — Холодная ночь, — поддержали его.
        Слуги принесли кружки и брагу, и после первых глотков разговор пошел веселее.
        — Они пришли, чтобы вступить в твое войско, — сказал Томас.
        — Это правильно — даны должны быть вместе с данами, — сказал Готлиб. — Жаль только, что вас мало.
        — Томас говорил, что у тебя, конунг, есть золото и серебро, — сказал один из командиров отрядов.
        — Есть, — сказал Готлиб.
        — Нас прислали узнать, правда ли ты будешь платить своим воинам серебром?
        — Правда. — Готлиб встал и проговорил: — Глаза лучшее доказательство человеку. Идемте.
        Подойдя к шатру, он открыл дверь и сказал:
        — Идите за мной.
        Готлиб зашел в шатер, и следом за ним попытались войти командиры отрядов. Но Харальд остановил их около входа.
        Внутренность шатра освещал слабый свет небольшого светильника, стоявшего на бочонке. Рядом с ним стояло еще несколько бочонков. Готлиб подошел к ним, вынул кинжал и поддел его кончиком крышку. Ту же самую операцию он проделал еще с несколькими бочонками. Затем он снял крышки, и слабый свет призрачно замерцал на золотых монетах.
        Воины охнули. Никто из них никогда не видели столько золота. Когда они отошли от первого изумления, в их глазах загорелись жадные огни.
        Заметив это, Готлиб прикрыл крышки, а Харальд сильным плечом потеснил командиров отрядов к выходу.
        — Это богатство будет вашим, — сказал Готлиб.
        — К утру все придут, — сказал старший из воинов, и они поспешно ушли.
        — Однако золото околдовало их, — усмехнувшись, сказал Харальд.
        — Да, они теперь мои, — сказал Готлиб и приказал: — Харальд, этих людей обуяла большая жажда золота. И они могут подумать, что проще будет отобрать это золото у меня. Уж слишком велик соблазн. Поэтому сейчас же усиль охрану шатра, а бочки незаметно отнеси на корабль.
        Глава 20
        Прошло немного времени с тех пор, как бедному рыбаку Отеру улыбнулась удача — в обычное летнее утро он почти не поймал рыбы, но зато подобрал в открытом море человека на такой утлой и дряхлой лодке, что на ней плавать и вблизи берега было опасно.
        Отер удивился смелости неприметного человека, по виду воина, но без оружия и доспехов и в донельзя истрепанной одежде, отважившегося предпринять на лодке путешествие по морю. Разочарованный скудным уловом, он еще тогда не догадывался, какая удача выпала на его долю.
        Отер привез человека в свою хижину. Дал ему кусок хлеба, миску рыбного супа и кружку терпкого пива.
        В благодарность отчаянный путешественник рассказал хозяину удивительную историю.
        В крошечное окошко ослепительно светила луна, в очаге лениво играли языки огня, призрачные тени загадочно шевелились на стенах. Слушая рассказ Томаса о богатых землях, в которых отважные люди по праву силы брали все, что им хотелось, Отер представлял себя одним из них. Дыхание невольно учащалось, и сердце билось, словно взбираешься на высокую гору.
        Но вот кончилось пиво, и огонь погас, а вместе с ним ушло и волшебное видение. Отер словно проснулся и увидел убогую землянку, вырытую им своими руками в каменистой земле; прогнившую лодку. А впереди — голодная зима, потому что дырявыми сетями много рыбы не поймаешь.
        Отер давно уже не помнил, сколько ему лет, а он даже не завел себе женщину. Ее надо было кормить, а у него не было хлеба даже на одного.
        Гость уснул, а Отер бросил в очаг обломок вынесенного морем на берег дерева. Такого же пропахшего морем и черного, как и его жизнь. Поворошил прутом угли, и огонь робко и задумчиво лизнул дерево, и легкий дымок поднялся вверх.
        Всю ночь Отер сидел, глядя на тлеющие угли в очаге, и размышлял. Легкая жизнь воина манила его колдовским пением русалки. Но у него была хижина и лодка. И у многих не было и того, что имел он.
        Жалко было рыбаку расставаться со своим «богатством». Но еще страшнее было пуститься в неизвестный путь, который может привести к богатству, но еще скорее к смерти, потому что жизнь воина идет об руку со смертью.
        Утром, едва в узком окошке, затянутом мутным бычьим пузырем, забрезжил свет, Отер был готов. Он растолкал гостя:
        — Томас, просыпайся!
        Томас хлопнул заспанными глазами:
        — Что случилось?
        — Нельзя терять время, надо собирать войско, — сказал Отер.
        Через полчаса он заботливо подпер дверь остекленевшим от времени батогом и ушел, даже не обернувшись на свой дом.
        Рассказы Томаса пали на благоприятную почву, — Отер знал многих таких же, как и он, которым терять было нечего.
        Когда собралось человек сорок, встал вопрос, — как добыть корабль?
        Понятно, что без корабля ни о каких походах и думать нечего.
        Мысль о том, чтобы купить корабль отпала сразу, — ни у Отера, ни у других его товарищей таких денег не было и не предвиделось.
        Оставалось только угнать корабль от пристани в торговом городе, что было сделать непросто —- вход в гавань хорошо охраняется.
        Либо захватить корабль в море. Это представлялось еще более сложным делом, так как на любом корабле имеется хорошо вооруженная команда, готовая дать отпор любому врагу.
        Однако Отер нашел выход. Правда, для этого ему пришлось проникнуть в торговый город Бирка и устроиться грузчиком на пристани. Конечно, грузчику не позволят беспрепятственно лазить по кораблю. Но кто ищет, тому рано или поздно удача улыбается. Все же на одном из готовящихся к выходу кораблей Отеру удалось подсыпать сонного зелья в бочки с питьевой водой.
        Когда корабль вышел в море и его команда задремала, шайка Отера подплыла к кораблю на рыбацких лодках и почти без боя захватила его.
        Так Отер добыл первый корабль и первые деньги.
        А дальше пошло. К удачливым разбойникам стали присоединяться такие же любители приключений.
        Теперь Отер спал в роскошном шатре и ел изысканную пищу У бывшего рыбака неожиданно проснулись большие потребности.
        Возможно, он и продолжил бы разбойничать в море, но в том мире хватало и профессиональных разбойников: конунгов и вождей прибрежных племен, которым конкурент был не нужен. После нескольких столкновений Отер убедился, что в старом мире ему места не было и осталось ему повести свое войско в новые земли, о которых рассказывал его друг Томас.
        Глава 21
        Златка сидела на мягкой лавочке у открытого окна. На ней был голубой сарафан; на голове мягкий обруч из коричневого бархата — по бархату серебристым речным жемчугом вышит цветок; толстая русая коса повязана красной лентой.
        Она уже месяц вышивала шелком красный маковый цветок. Думала утром закончить работу, но отчего-то стежки ложились все не так и не так.
        Златка сердилась.
        Наконец, поняв, что, продолжая вышивание, окончательно испортит уже готовое, она опустила пяльцы на колени и стала смотреть в окно.
        А за окном была весна в самой прелестной поре. Солнце в бирюзовом небе играло мягкими лучами. Теплый ветерок, робкий, как первый девичий поцелуй, нежно ласкал ярко-зеленый березовый наряд.
        Однако Златка не видела этого. Ее глазам мерещилось веселое лицо юноши.
        Кто он, откуда, как его зовут, почему он шел рядом с князем? Она этого не знала, и эта тайна все больше притягивала ее.
        — Златка, ты спишь?! — громом среди ясного неба прозвучал вопрос.
        Вздрогнув, Златка невольно резко вскочила, уронив на пол вышивание. Обернувшись, увидела, что в дверях стоит Ясна: в синем платье с серебряным бисером по краям, на шее ожерелье из крупного жемчуга, на ногах красные сапоги на высоком каблуке.
        — Ты чего киснешь тут одна? Али юноша какой грезится? — спросила с улыбкой Ясна.
        Смутившись оттого, что Ясна угадала ее мысли, Златка почувствовала, как ее щеки загорелись огнем. Чтобы скрыть смущенную краску, Златка нагнулась за рукоделием.
        Ясна рассмеялась, затем спросила:
        —- Хочешь со мной сходить на пристань?
        Златка положила вышивку на круглый столик у окна.
        Матовая вощеная поверхность столика была украшена искусной резьбой — птицами с длинными хвостами и ажурными перьями.
        — А что там? — спросила Златка.
        — Там княжеская дружина готовит корабли в поход. Народу — уйма! — весело проговорила Ясна.
        Златке хотелось, чтобы Ясна скорее ушла, и она вернулась к сладким мечтам о молодом человеке, которые Ясна так бесцеремонно прервала.
        — Да что нам с этого? — меланхолично проговорила Златка, равнодушно глядя в окно.
        — Ты случайно не заболела? — спросила Ясна, удивляясь необычному состоянию бойкой Златки.
        — Нет, — с грустью промолвила Златка.
        — Тогда чего сидеть в душной светлице, когда на улице так хорошо?
        — Что-то не хочется.
        — Как хочешь, — сказала Ясна. — Тогда зайду к Милке.
        — Иди, — сказала Златка.
        — Там, между прочим, и молодые воины гуляют, — сказала Ясна, берясь за дверную ручку
        — Молодые воины?!
        — Ну да, — сказала Ясна, стоя у двери.
        Златка подумала, что среди гуляющих на причале парней может и оказаться тот юноша, что ей так понравился. Тогда бы она смогла увидеть его.
        — Ну, Ясенка, парни меня не интересуют, — скромно потупила глаза Златка, пряча лукавый огонек, — но в такую прекрасную погоду и в самом деле грех сидеть.
        Губы Ясны тронула улыбка. Она с иронией проговорила:
        — Ну да, парни нас и в самом деле не интересуют.
        Златка кинулась к шкафу с одеждой.
        — Я сейчас — только оденусь.
        Через полчаса девушки были на причале. Тут действительно было многолюдно. Суетились слуги. Плотники звонко стучали топорами, строя какие-то странные конструкции. От бревен летели белые щепки. Пахло смолой и свежим деревом.
        В такой сутолоке трудно было найти нужного человека, но Златка мгновенно выудила из моря голов милое глазу лицо.
        Ратиша показывал плотникам рисунок на куске бересты и что-то говорил. Почувствовав на себе взгляд, он обернулся и, увидев девушек, улыбнулся и помахал им рукой.
        Златка радостно толкнула в бок Ясну.
        — Ты видела, это он мне помахал!
        Лицо Ясны от расстройства покраснело. Она восприняла приветственный знак Ратиши на свой адрес.
        Она возразила:
        — Ты ошибаешься, девочка, парень мне помахал рукой.
        — Нет мне! — строптиво возразила Златка.
        — Глупости! — Топнула ногой Ясна.
        — Ты злишься, Ясна, потому что он обратил внимание на меня, а не на тебя, — возразила Златка.
        — Златка, ты еще сопливая девчонка, чтобы на тебя обращали внимание парни, —- зло проговорила Ясна.
        — А вот я сейчас подойду к нему и спрошу, кому он махал рукой, — сказала Златка.
        — Ты с ума сошла? Позорище! Разве девушка может первой подойти к парню? — изумленно проговорила Ясна и попыталась схватить за руку Златку, чтобы помешать ей совершить опрометчивый поступок. Ясна слишком хорошо знала неукротимый характер своей сестры.
        Но Златка ловко вывернулась из рук старшей сестры.
        — Нет ничего зазорного в том, если я спрошу его, что они за диковинное сооружение делают, — сказала Златка и решительно направилась к плотникам.
        Отчаянный поступок Златки окончательно утвердил Ясну в мысли, что их пути пересеклись на одном молодом человеке. И так как Ясна была не менее упряма, чем ее младшая сестра, то, немного подумав, она отправилась вслед за Златкой.
        Глава 22
        Чтобы осуществить свою задумку, Ратише требовалось обратиться к старшине плотников Рознегу.
        Рознега он нашел в плотницком конце. Тот сидел на крыльце за столом и ужинал.
        На крепком дубовом столе стояли: горшок с горячим варевом (по запаху — уха), деревянное блюдо с пирожками, кувшин с холодным квасом и целая братина с медовухой.
        Перед Рознегом стояла пустая чарка, но по красноте на щеках было заметно, что он прикладывал все усилия, чтобы опустошить огромную братину.
        Увидев Ратишу, Рознег широко заулыбался.
        — A-а! Молодой дружинник!
        — Будь здрав, старшина! — поприветствовал его Ратиша.
        — И ты будь здрав, дорогой гость, — проговорил Рознег и предложил: — Присаживайся к столу, попробуй моего угощения.
        — Благодарствую, — сказал Ратиша и сел к столу
        Женщина, прислуживавшая Рознегу, тут же поставила перед Ратишей чарку, миску и ложку. Пока женщина наливала в миску горячую уху, Рознег налил в чарку Ратише и себе медовухи.
        — За здоровье князя Гостомысла! — поднял чарку Рознег.
        — Пусть князь Гостомысл будет здоров и крепок, — сказал Ратиша и выпил большим глотком брагу. Брага пахла малиной, обожгла горло и алой розой расцвела внутри желудка. На лбу Ратиши сразу же пробились росинки пота.
        Ратиша невольно прикрыл губы ладонью.
        Рознег засмеялся.
        — Крепка моя малиновая медовуха?
        — Крепка! — кивнул Ратиша, чувствуя, как по телу разливается приятная истома.
        — Хочешь еще? — спросил Рознег.
        — Нет, — замотал головой Ратиша и поспешил горячей ухой загасить огонь в желудке.
        — Ты налегай на уху — уха с ершами и со стерлядью. И пирожком заедай, — заботливо проговорил Рознег и снова начал наливать в чарки медовуху.
        Ратиша прикрыл чарку ладонью.
        — Рознег, у меня к тебе дело.
        Рознег опустошил свою чарку, вытер губы и ухмыльнулся.
        — Догадался. Ну и какая же нужда привела тебя?
        Ратиша отодвинул посуду от себя, вынул из-за пазухи свиток и расстелил его на столе, прижав края, чтобы свиток не свертывался, тем, что попалось под руку — чаркой, ложкой, пирожком.
        Рознег взглянул на рисунок на свитке.
        — Однако интересное сооружение. Я так понимаю — это...
        — Это греческое метательное орудие, — сказал Ратиша.
        Рознег ткнул коричневым пальцем в рисунок.
        — Видел я такие, с их помощью можно метать даже бревна.
        — Можешь сделать такое? — спросил Ратиша.
        Рознег почесал затылок.
        — Оно, конечно, можно. Отчего же нельзя? Да только зачем оно вам?
        — Тяжелые стрелы метать.
        Рознег снова почесал затылок.
        — Оно, конечно. Да только громоздкие эти орудия. Правда, их обычно делают разборными.
        — Князю надо, чтобы они в собранном виде размещались на корабле, — сказал Ратиша.
        — Зачем? — спросил Рознег.
        Чтобы могли стрелять с корабля, — сказал Ратиша.
        — Но для чего орудие на корабле? Для этого же хватает луков!
        — Стрела из лука легкая. А тяжелый снаряд при попадании во вражеское судно может пробить дно и потопить его, — сказал Ратиша.
        — Хитро, — сказал Рознег.
        — Так можешь сделать? — спросил Ратиша.
        — Да сделать-то можно. Правда, давно не делали такие вещи.
        — Вот и хорошо, — сказал обрадованный Ратиша.
        — И к какому сроку надо сделать орудие? — спросил Роз нег.
        — Завтра, сказал Ратиша.
        Рознег нахмурил брови:
        — А какого размера оно все же должно быть?
        Ратиша рассудил:
        — Чем больше метательное орудие, тем тяжелее снаряды оно может метать. Однако большое орудие занимает слишком много места, и на ладье оно не уместится. Поэтому необходимо подогнать к размерам ладьи.
        Рознег понял идею, но заметил:
        — В таком случае орудие получится совсем небольшим.
        — Но небольшим снарядом вражеский корабль не потопить, — сказал Ратиша.
        Рознег зачесал затылок.
        — Вот как получается, большое орудие на корабле не уместится, а малое бесполезно. Вот поэтому на корабли и не ставят орудия.
        — И что же делать? — вздохнул Ратиша.
        — Думать надо, — сказал Рознег и поинтересовался: — Я слышал, Ратиша, ты близкий друг князя. И что же он за человек? Храбр ли, умен? Ведь он так молод. Не было у нас доселе таких молодых князей. Вот это всех и беспокоит.
        — И храбр он, и умен, — сказал Ратиша. — В прошлом году, когда князь Буревой умер, Гоетомыл сказал, что он не будет отсиживаться в Кареле. И сразу же мы пошли на разведку. Он сам пошел на корабле. В разведке мы встретили разбойников. Их было больше, но Гостомысл не испугался и не убежал. По его приказу корабли заняли наветренную сторону, и мы засыпали разбойничьи корабли горящими стрелами. Это посмотреть надо было, какая с нашей стороны летела огненная лавина. Даны отвечали, но их стрелы летели против ветра, и не долетали до нас...
        — Понял! — воскликнул Рознег, перебивая Ратишу.
        — Что понял? — удивился Ратиша.
        — Орудия надо делать небольшие, но стрелять надо огненными снарядами, дальше и чаще, — сказал Рознег.
        — Верно, — сказал Ратиша.
        — Значит, решено? — спросил Рознег.
        — Решено. Когда приступите к работе? — спросил Ратиша.
        — Утром, — сказал Рознег.
        — А почему не сейчас? — спросил Ратиша.
        — За вечер мы подготовим все необходимое для работы, — сказал Рознег.
        Ратиша поднялся:
        — Ладно. На рассвете буду у тебя на дворе.
        Глава 23
        Вечером Рознег собрал плотников и объявил им поставленную задачу, а утром во дворе Рознега застучали топоры.
        Рисунок, конечно, не передавал всех деталей орудия, но у плотников выдумки и своей хватало. Но на всякий случай
        Ратиша, пока плотники не сделают орудия, решил не отходить от них.
        Так он и висел над плотниками, вникая в каждую деталь сооружения орудия.
        Занятый делом, он и не заметил, как к нему подошли две девушки.
        — Здравствуйте! — сказала Златка, чуть ли не в ухо молодому человеку, и Ратиша от неожиданности выронил лист бересты с рисунком из рук.
        Златка, не удержавшись, прыснула в кулачок.
        Поднимая лист бересты, Ратиша рассмотрел девушек. Обе красивые: сероглазые, румяные, пухлые сочные губы. Они были похожи друг на друга, только одна гляделась совсем девчонкой.
        «Сестры!» — догадался Ратиша.
        Девушки улыбались, но молчали. Ратиша понимал, что он должен заговорить с ними, но с девушками дел он раньше не имел, поэтому не знал, как начать с ними разговор. Ситуация становилась неловкой.
        Выручила бойкая Златка.
        — Милый юноша, а что вы делаете тут такое интересное? —- спросила она, наивно округлив глаза.
        — Меня зовут Ратиша, — сказал Ратиша.
        — А меня Златка, — сказала Златка.
        — А меня Ясна, — поспешно сказала Ясна.
        — А делаем мы орудие, чтобы метать стрелы, — сказал Ратиша.
        — Ах, как интересно! Это ты, наверно, сам придумал? — спросила Златка.
        — Не сам. Я в греческих книгах вычитал, — сказал честно Ратиша.
        — Не может быть. Я уверена, что это ты сам придумал, — сказала Златка.
        — Ну, кое-что и сам, — скромно проговорил Ратиша.
        Ему понравились доверчивость и восторг, с каким смотрела на него девушка. Конечно, молодой человек не догадывался, что Златка использовала один из лучших приемов покорения сердца мужчины.
        Но теперь Ратиша разговаривал только со Златкой. Он показывал ей детали орудия, и объяснял, как они действуют.
        Златка слушала его увлекательный рассказ, раскрыв рот. Хотя почти ничего и не понимала.
        Но в результате этих незатейливых маневров Златка достигла полной победы: для Ратиши она превратилась в само воплощение ангела на земле, а для сестры — в коварное исчадие ада.
        Такому нельзя научиться, такой талант дается от рождения.
        Глава 24
        На следующее утро Ратиша доложил Гостомыслу, что орудия изготовлены и установлены на ладьи, и тот решил лично посмотреть, что вышло из их затеи. После завтрака Гостомысл отправился на пристань, заодно взял с собой и Медвежью лапу.
        Князя и бояр на причале встретил Рознег.
        Он ходил вдоль корабля. Орудия уже были опробованы — они исправно метали тяжелые, размером с большое копье, стрелы. Но Рознег все же немного нервничал.
        Увидев Гостомысла, поклонился:
        — Здрав будь, князь.
        — И ты будь здрав, старшина, — сказал Гостомысл. — Ну, показывай, что за придумку тут соорудили?
        Рознег пропустил Гостомысла вперед.
        На корабле рядом с орудием стояли двое плотников.
        Поднявшись на корабль, Гостомысл сначала осмотрел орудие со всех сторон.
        — Все точно по чертежу из книги, — сказал Ратиша.
        — Что по чертежу, то хорошо, а вот как оно будет стрелять? — с сомнением проговорил Гостомысл.
        — Мы проверяли — стреляет исправно, —- сказал Рознег.
        — Покажи, — сказал Гостомысл.
        — Крути ворот, — приказал Рознег, и плотники стали быстро крутить ворот, на который туго наматывался канат.
        Плотники крутили ворот быстро, и через несколько секунд послышался негромкий щелчок стопора. Плотники отпустили ворот.
        — Орудие готово к действию, — сказал Рознег.
        — Дальше, — сказал Гостомысл.
        — Заряжай, — скомандовал Рознег.
        Один из плотников положил тяжелый снаряд на полозья орудия.
        — Сейчас пустим снаряд в дерево, — сказал Рознег, показывая рукой в сторону толстого дерева на берегу.
        Другой плотник стал прицеливаться.
        Рознег пояснял:
        — Мы вес стрелы специально подобрали, чтобы она летела подальше.
        Ратиша добавил:
        — А во время боя мы будем обматывать стрелы паклей, пропитанной смолой, и поджигать ее.
        Прицелившись, плотник нажал на рычаг, орудие скрипнуло, стукнуло, и стрела мощно рванулась вперед.
        — Ого! — не удержался Гостомысл.
        Стрела в дерево не попала, но воткнулась в землю у его основания.
        — Если бы я еще немного потренировался, то точно попал бы в дерево, — сказал плотник.
        — На второй ладье такое же орудие, — сказал Рознег.
        — Понятно, — сказал Гостомысл и взглянул на Медвежью лапу.
        — Если бы в прошлом году на моем корабле было хотя бы одно такое орудие, то разбойники нас бы не одолели, — с одобрением сказал Медвежья лапа.
        По его глазам было понятно, что орудие ему понравилось.
        Однако замечание он сделал:
        — Но это орудие годится только для стрельбы в тихую погоду, во время волнения трудно будет попасть в цель.
        — Это дело навыка, — сказал Рознег.
        — А кто будет стрелять из этих орудий? — спросил Гостомысл.
        Рознег кивнул на плотников.
        — На этот раз они пойдут с вами в поход. А там пусть дружинники учатся.
        — Я тоже уже умею стрелять, — сказал Ратиша. — Этому несложно научиться.
        — Что ж, дружинники тоже научатся, — сказал Медвежья лапа. — Эта штука, конечно, поможет нам на воде, а вот как будем драться на суше? Маловато нас будет.
        Гостомысл помрачнел.
        — Все равно надо идти в поход. А встретим разбойников, то нападем на них.
        — А если у них большое войско? — спросил Медвежья лапа.
        — Горожане почти всех разбойников перебили. Только конунг ушел с малой дружиной, — напомнил Ратиша.
        — А если Готлиб все же получил помощь, которую ждал? — спросил Медвежья лапа.
        Гостомысл рассердился:
        — Если, если! Когда увидим Готлиба и его силы, тогда и думать будем. Если он не сбежал в западный океан.
        — Хорошо, — сказал Медвежья лапа. — На совете дружинники сказали, что не боятся сражения. Мне нравится их уверенность и решительность. Как известно — воин силен духом. Это уже хорошо. Когда выйдем?
        — Ночью будет полная луна, поэтому выйдем так, чтобы у устья Невы оказаться на рассвете послезавтра, — сказал Гостомысл.
        — Дружинники погрузятся на корабли с вечера, — сказал Медвежья лапа.
        — Пусть будет так, — сказал Гостомысл и сошел с корабля.
        Медвежья лапа было последовал за ним но Гостомысл сказал:
        — Займись, боярин, своим делом. Я хочу прогуляться по берегу.
        — Я с тобой, — сказал Ратиша.
        Гостомысл нахмурился.
        — Князь, мало ли что — только что прогнали разбойников, но вдруг кто из них прячется неподалеку, — сказал Ратиша.
        — Ладно, — согласился Гостомысл, — пошли со мной.
        Они прошли вдоль берега, к самому краю пристани, где в прошлом году Гостомысл встретился с Голубкой.
        Вспоминая об этом, Гостомысл молчал. Он полностью погрузился в воспоминания, и, видя это, Ратиша не решался заговорить с ним.
        Гостомысл узнал дерево. В прошлом году вместе с Голубкой он пускал из лука стрелы в это дерево.
        С тех пор прошло меньше года, но за это время в жизни Гостомыела произошло столько событий, и его жизнь так круто переменилась, что теперь все события, что происходили в прошлом году, — встреча с Голубкой, война с разбойниками, смерть отца, — казались, произошедшими давным-давно, и, возможно, даже не с ним, потому что он видел их вроде как со стороны.
        Все было как в тумане, и теперь от тех событий на сердце осталась только легкая грусть, и горечь, как от осадка, выпавшего в браге, когда брага перебродила и время сделало ее чистой, как человеческая слеза.
        Наконец когда дошли до конца причала, Гостомысл проговорил:
        — Знаешь, Ратиша, в прошлом году я здесь встретил Голубку. Мы из лука стреляли в дерево.
        Гостомысл немного помолчал, затем проговорил задумчиво:
        — Мы были совсем глупые. Счастливое было время. Потом отец мой погиб, а я стал князем. И что сейчас с Голубкой?
        — Не понял, князь, ты в кого влюблен — в Голубку или в Девану? — спросил Ратиша, желая поднять настроение Гостомыслу.
        — Глупый ты, Ратиша, — сказал Гостомысл.
        — Мне положено быть глупым, — сказал, улыбаясь, Ратиша. — Я вижу, тебя беспокоит, что мы выходим в поход с малой дружиной. Но ведь волхвы сказали, что ты вернешься с победой.
        — Да, они сказали так, — проговорил Гостомысл. — Но в прошлом году они тоже сказали отцу, что он победит. И отец, поверив их предсказаниям и понадеявшись, что у разбойников мало сил, вышел в поход с малой дружиной, и это привело его к смерти.
        — Ну так, может, все же погодить с походом? Сначала набраться сил. Ведь никто не видел разбойников, — сказал Ратиша.
        — Нет, Ратиша, если я не уйду в поход, то старшины обвинят меня в трусости. Это будет основанием для моего изгнания. Мой отец мог выбирать, идти ему в поход или нет, а у меня пока выбора нет — я должен идти в поход.
        — Я приведу к тебе главного волхва, — сказал Ратиша.
        Глава 25
        Весь день Гостомысл пребывал в пасмурном настроении. Хотя он и понимал, что тем самым заражает неуверенность в дружинников, однако ничего с собой поделать не мог. Вечером Ратиша привел к Гостомыслу волхва.
        Он постарался сделать это незаметнее. Спросить волю богов — дело святое. Всякое дело начинается с гадания. Но сейчас приход волхва к князю мог служить свидетельством неуверенности князя в его планах. Когда дружина полна сомнения в своем князе, словно переполненная чаша, не стоит ронять туда лишнюю каплю, ибо, переполнившись, чаша опрокинется.
        Князь должен быть тверд в своих решениях, даже если они и не верны. Ведь слепым вождям, которые утверждают, что знают правильный путь к счастью, больше доверяют, чем зрячим, которые говорят, что путь ведет в пропасть.
        Гостомысл принял волхва в оружейной комнате.
        Волхв в белой хламиде пришел, как и велел князь, один. Через его плечо висела холщовая сумка.
        Ратиша остался у двери. А волхв, войдя в комнату, сначала осмотрел комнату. Заметив знамя, одобрительно кивнул головой и заметил:
        — Мне его дала... — начал Гостомысл.
        — Знаю, — перебил его волхв, — охотница хитра, а Триглав всемогущ. Это знамя твоей победы.
        — Откуда ты знаешь об охотнице? — удивленно спросил Гостомысл.
        Волхв поднял руку.
        — Знаю. Тому, кто говорит с богами, многие тайны людей ведомы.
        Вспомнив, что было между ним и Деваной, Гостомысл покраснел, — о таких отношениях должны знать только двое.
        — Не бойся, князь, об этом знаю только я, и никто больше знать не будет. Но приступим к делу, — сказал волхв и задал вопрос: — Юный князь, я вижу, что ты полон сомнений. Узнать свою судьбу? Или будет ли твой поход успешным?
        Гостомысл не удивился, что волхв уже знает его мысли.
        Волхв продолжал:
        — Ты знаешь, что в разговоре с богами можно задать только один вопрос. Говори, — что на сей час ты хочешь?
        Гостомыслу хотелось знать ответа на оба вопроса, но боги строги и суровы, они легко гневаются, и тогда на голову человека сваливается множество бед, в конце концов они его приводят к гибели. Поэтому богов можно только просить.
        Гостомысл подумал, что будет ли поход успешным или нет зависит от его судьбы. Таким образом, вопрос судьбы является главным. Поэтому, поколебавшись несколько секунд, он сказал:
        — Я хочу узнать свою судьбу
        — Многие хотят знать свою судьбу. Но многих это знание привело к гибели, — сказал волхв, — подумай еще и скажи — надо ли тебе знать свою судьбу?
        — Надо, — твердо сказал Гостомысл. — Я стою на краю гибели, и если мне будет дарована богами долгая жизнь, то это знание мне прибавит силы.
        — А если — нет? — спросил волхв.
        — Если мне суждена гибель, то встречу смерть достойно — как воин, — сказал Гостомысл.
        Волхв с уважением посмотрел на Гостомысла.
        — Князь, это ответ настоящего мужа. Я еще не знаю ответа богов, но уже вижу, что ты достоин великих свершений. Но боги руководят судьбой человека. И я спрошу богов о твоей судьбе, — сказал волхв и взглянул на Ратишу, который стоял около двери, дожидаясь распоряжений Гостомысла. — А он должен уйти.
        — Он мой друг, — сказал Гостомысл.
        — Твою судьбу можешь знать только ты. Он должен уйти. Ему незачем знать то, что ему не полагается знать, — сказал волхв.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл и приказал: — Ратиша, выйди.
        — Я буду охранять вход, — сказал Ратиша, вышел за дверь, плотно ее прикрыл и уместился на лавку под окошком.
        Волхв же, тихо шепча заклинания, медленно обошел комнату. Со стороны казалось, что он что-то выбирает. Наконец он сел на пол неподалеку от знамени и предложил:
        — Садись, князь, напротив.
        Гостомысл сел.
        Волхв раскрыл сумку.
        Сначала он вынул дудку. Дудку положил рядом с собой. Затем вынул глиняный флакон, заткнутый пробкой из дубовой коры, и две небольшие чашки, красного цвета. Одну чашку он поставил перед Гостомыслом, другую перед собой. После этого налил в чашки из флакона немного зеленоватой жидкости.
        — Пей, князь, — сказал он, пододвигая чашку к Госто-мыслу.
        Гостомысл взял чашку и с сомнением взглянул на жидкость.
        — Пей не бойся — это не яд, — сказал волхв, и выпил жидкость из своей чашки.
        Следуя его примеру, Гостомысл выпил залпом жидкость. Жидкость пахла травами и была горьковатой, но приятной.
        — Вот и ладно, — сказал волхв, взял дудку и завел грустную медленную мелодию.
        В глазах Гостомысла стало темнеть, но почти сразу он увидел женский облик
        «Девана!» — угадал он.
        — Я рада тебя видеть, мой милый, — сказала Девана, и Гостомысл почувствовал легкое дуновение, похожее на поцелуй.
        — Я думал, ты меня забыла, — сказал Гостомысл.
        — Как же я могу забыть того, кого я люблю?
        — Мне пришлось жениться на нелюбимой, — сказал Гостомысл.
        — Я знаю.
        — Ты обижаешься на меня?
        — Ваша свадьба всего лишь смешной человеческий ритуал. Для богов он ничего не значит. Имеет значение лишь любовь богини, — сказала Девана и рассмеялась. — Гостомысл, земная женщина не может быть мне соперницей, как бы она ни была хороша и хитра. Но чем ты опечален, мой любимый?
        — Я все время делаю то, что не хочу делать. Я не хотел быть князем, но погиб мой отец, и мне пришлось заместить его. Я не хотел жениться, но вынужден был сделать это, чтобы победить врага. Сейчас я должен идти в поход, но у меня слабая дружина. Я не хочу идти в поход, но я должен идти, иначе меня ждет погибель.
        — Ты боишься?
        — Я боюсь, — шепотом проговорил Гостомысл.
        — Почему ты боишься? Я же дала тебе знамя! Под этим знаменем ты уже победил врагов.
        — Не знаю — просто дурное предчувствие в душе.
        — Да, ты еще слаб. Конечно, ты не виноват в этом, просто ты молод, но слабость может привести тебя к гибели. А потому верь в свое знамя. Пока ты будешь верить в него, ты будешь побеждать.
        — Девана! — торжественно проговорил Гостомысл. — У меня есть звезда, это ты. Знай, чтобы со мной ни случилось, я буду верить в свою звезду всегда!
        Девана тихо засмеялась.
        — Я долго проживу? — спросил Гостомысл.
        Девана улыбнулась.
        — Ты сам ответил на этот вопрос — пока будешь верить в свою звезду, с тобой ничего не случится.
        — Но я не могу жить вечно, — сказал Гостомысл.
        — А ты попробуй, — снова рассмеялась Девана.
        Глава 26
        Постепенно из глаз Гостомысла ушла темнота. Волхв все так же сидел и тянул медленную мелодию. Заметив, что Гостомысл очнулся, опустил дудку.
        Гостомысл молчал.
        — Ты все узнал, что хотел, князь? спросил волхв после минуты молчания.
        — Все, — сказал Гостомысл.
        Теперь он мог слышать, как в дверь кто-то нетерпеливо скребся.
        — Кто там — заходи! — громко сказал Гостомысл.
        В комнату вошел Ратиша. По его лицу было видно, что он был взволнован.
        — Князь, пришли корабли! — торопливо проговорил он.
        Гостомысл вскочил.
        — Какие корабли? Разбойники?
        — Нет, что ты! — поспешил успокоить Ратиша. — То карельский князь Вяйнемяйнен пришел с дружиной.
        — Так веди их скорее во дворец! — вскричал Гостомысл.
        — Они уже ждут тебя в горнице, — сказал Ратиша.
        — А чего же ты мне раньше не сказал? — сердито спросил Гостомысл.
        — Я не смел отвлекать тебя от разговора с богами, — сказал Ратиша.
        Ратиша был прав, — никто не смеет мешать человеку говорить с богами.
        — Пошли в горницу, — сказал Гостомысл.
        — Тебе надо бы переодеться, — сказал Ратиша.
        — Некогда, — сказал Гостомысл и быстро пошел в гор ницу.
        В горнице оказалось довольно многолюдно. Карельские и словенские дружинники расстались недавно, но и за это короткое время произошло столько событий, что не обсудить их было невозможно, поэтому комната была заполнена шумом и смехом.
        Гостомысл вошел стремительно.
        Увидев его, бояре стихли и склонились в поклоне. К Гостомыслу тут же подошли Стоум и Медвежья лапа.
        Стоум негромко сообщил на ухо Гостомыслу, что карельский князь находится в комнате ожидания и ждет приема.
        Гостомысл поморщился.
        — Боярин, к чему такие церемонии? Князь Вяйнемяйнен отец моей жены и мой лучший друг, так стоит ли его томить ожиданием встречи со мной?
        — Конечно, это так, — сказал Стоум, — но церемония предназначена не для вас, а для ваших бояр. Вы вожди своих племен, но ты старший, а князь Вяйнемяйнен твой данник, поэтому негоже...
        — Не надо читать мне нотации. Пусть заходит, — прервал его Гостомысл и, кивая боярам, прошел к трону.
        Медвежья лапа и Стоум поспешили за ним.
        Как только Гостомысл сел, парадные двери распахнулись, и в горницу торжественно вошел князь Вяйнемяйнен.
        Он был в нарядной одежде. Лицо хмурое и напряженное.
        Следом за ним шел воевода Йовкахайнен.
        Боярин Стоум громко объявил:
        — Карельский князь Вяйнемяйнен!
        Немного помедлив:
        — И воевода Йовкахайнен!
        Далее по протоколу князь с воеводой должны были чинно пройти к трону, поклониться Гостомыслу, после чего начнется длинный разговор о здоровье князя и его близких.
        Но Гостомысл сломал процедуру. Вместо того чтобы смирно сидеть и ждать, когда гости подойдут, он вскочил с кресла и сам быстро прошел навстречу карельскому князю, обнял его и поцеловал в щеки:
        — Здравствуй, батюшка. Я рад видеть тебя.
        Закончив с объятиями, Гостомысл провел карельского князя к трону и посадил рядом с собой.
        Но без традиционных расспросов о здоровье все равно не обойдешься. Расспрашивая тестя о здоровье, Гостомысл мучился любопытством, желая скорее узнать причину появления карельского князя с дружиной в Словенске. Однако по обычаям гостеприимства нельзя спрашивать гостя, зачем он приехал, и Гостомысл терпел.
        Наконец выяснилось, что оба здоровы, и князь Вяйнемяйнен, улыбаясь, проговорил:
        — А я тебе, зятюшка, привез твою жену.
        Он подал знак, и в горницу вошла Кюллюкки. Следом за ней яркий цветник из сопровождающих девиц.
        Гостомысл не видел Кюллюкки чуть больше пары недель, тем не менее он снова поразился ее красоте.
        Кюллюкки с лицом ангела и, скромно потупив глаза, подошла к Гостомыслу и поклонилась.
        Гостомысл встал и спустился к жене. Взяв ее за руку, проговорил: — Здравствуй моя любимая жена, — и хотел поцеловать ее в губы, но Кюллюкки быстро уклонилась, и он мазнул губами ее щеку.
        В ответ Кюллюкки коснулась холодными губами его лба.
        Девицы прыснули мелким смешком, и Гостомысл почувствовал, как его лицо охватило жаром. Князь Вяйнемяйнен сердито нахмурил седые брови, и девицы спрятали улыбки за рукавами.
        Поцелуй жены показался Гостомыслу ледяным, и он подумал, что Девана права — как бы ни была Кюллюкки красива, но не было в ней того огня, что так опаляет и привлекает в любимой женщине.
        Закончив с процедурой приветствия, оскорбленный Гостомысл поспешил отделаться от жены: сказал Кюллюкки, что весь дворец в ее распоряжении, и приказал Стоуму немедленно показать Кюллюкки дворец и выделить в ее распоряжение комнаты, какие она пожелает.
        Князь Вяйнемяйнен покачал головой.
        — Прости ее, князь. Молодая она и глупая. Это моя вина. Мать ее умерла, когда она была маленькая, а мне некогда было заниматься ее воспитанием. Вот и выросла дикая, как лесная рысь. Не знаю, что теперь и делать с ней.
        — Теперь она моя жена, и это моя забота, — сказал Гостомысл.
        Стоум, разумеется, перепоручил Кюллюкки ключнице Милане. Избавившись от Кюллюкки, он вернулся к Гостомыслу.
        Услышав разговор между князьями, он заметил:
        — Однако не дело, когда мысли мужей заняты поведением дерзкой девчонки.
        — Верно, — сказал Гостомысл, —- по случаю встречи надо было бы устроить пир, но вот беда, ночью мы собрались выходить в поход.
        — Ты с кем-то собрался воевать? — спросил князь Вяйнемяйнен.
        — С разбойниками.
        — Но разбойников же ты прогнал.
        Гостомысл оглянулся, — вокруг стояли дружинники, с интересом слушавшие разговор князей, — и умышленно громко проговорил:
        — Разбойников-то мы прогнали из города, но дошли до меня слухи, что Готлиб остановился в истоках Невы и готовится снова напасть на город. Дело ожидается серьезное, потому что к Готлибу должна подойти помощь из Дании. Но так как они до сих пор не напали на нас, то, похоже, помощь к ним пока не подошла. Это и надо использовать, — изложил ситуацию Гостомысл.
        Князь Вяйнемяйнен кивнул головой и рассудительно заметил:
        — Врага надо бить, пока он еще не готов к войне.
        Гостомысл вздохнул и тихо, так, чтобы никто не слышал, проговорил:
        — Плохо, только что у меня дружина пока слабая. Старые-то дружинники разбежались, а новых мало. Да и нет у них опыта.
        — Знаю я твою беду, — с сочувствием, так же тихо, проговорил князь Вяйнемяйнен, — новую дружину ты соберешь не раньше чем через год.
        — А воевать надо сейчас, — сказал Гостомысл.
        — Так, может, данов встретить в городе? За крепостными стенами малыми силами лучше обороняться, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        — Лучше. Но есть одна проблема.
        — И какая же?
        — Городские старшины не хотят меня иметь князем.
        — Как это не хотят? Ты князь не по выбору старшин, а по рождению. Твои предки привели в эти края славян. Ты вождь племени, а не города, поэтому городские старшины не могут решать, быть ли тебе князем или не быть! — возмущенно проговорил князь Вяйнемяйнен.
        — Мой отец был силен, но он не успел передать мне свою дружину и власть. Узнав, что дружинники отца ушли от меня, городские старшины решили, что настало время, когда они могут решать, кому быть их князем. Они поставили мне условия.
        Князь Вяйнемяйнен вскинул голову.
        — Какие еще могут быть условия?
        — Я и моя дружина не можем судить горожан. Судить горожан должны избранные горожанами судьи. Я не могу собирать дань напрямую с горожан. Городские старшины сами будут собирать с горожан дань и отдавать мне положенную долю. Мне и моим дружинникам запрещается приобретать в собственность землю. И, наконец, я должен согласился с их правом приглашать себе князя, какого пожелают, а также изгонять князя, если он станет им неугоден.
        — Это нарушение старых родовых обычаев! — с негодованием проговорил князь Вяйнемяйнен. — Неужели ты дал такое обещание?
        — Собиралось вече, мои сторонники склонили народ на мою сторону. Требуемых старшинами обещаний прилюдно я не дал. Но старшины не унимаются. Бывший городской голова Богдан тому зачинщик.
        — Проклятый хорек! — выругался князь Вяйнемяйнен.
        — Но многие старшины колеблются, вот я и рассудил, — чтобы склонить старшин на свою сторону, я должен показать, что могу побеждать врага.
        — Правильно, — сказал князь Вяйнемяйнен, — победа — лучший довод в свою пользу.
        — Но в душе у меня большие сомнения, — признался Гостомысл. — Я могу погибнуть. Смерти я не боюсь, но детей у меня нет. Я не хочу, чтобы на мне прервался род словенских князей.
        — Так уж случилось, что у меня не осталось сыновей, поэтому надежда на продолжение рода только на тебя и Кюллюкки. Гостомысл, ты мой зять. Дети твои и моей дочери будут моими внуками и продолжением моего рода. Кюллюкки здоровая девушка, а дурь из ее головы быстро выветрится. У вас обязательно будет много детей. Поэтому я обязан помочь тебе, — решительно сказал князь Вяйнемяйнен и встал, — пошли, объявим всем, что мы идем на врага вместе.
        — Пошли, — сказал Гостомысл и поднялся.
        На его лице сияла радость. Пусть дружина карельского князя и не была сильной, однако сообща две дружины могли победить многочисленного врага.
        Князь Вяйнемяйнен придержал его за локоть и шепнул:
        — Но лучше было бы, если бы зачинщики смуты вдруг умерли.
        Гостомысл покраснел, — князь Вяйнемяйнен угадал его мысли, — но ничего не ответил.
        Высказанное вслух слово имеет свойство становиться известным всем, — и если кто-либо из городских старшин узнает, что Гостомысл хотя бы намеком допускает убийство кого-либо из них, то они точно прогонят его из города.
        Поэтому Гостомысл осторожничал.
        Глава 27
        После разговора с командирами отрядов Готлиб не смог уснуть. Он лежал на толстом ковре, постеленном на ворох мягкого елового лапника, и, как завороженный, смотрел на огонек в очаге из камней, выложенных посредине шатра.
        Дрова в очаге давно прогорели, и теперь на их месте лежало черное пятно с мерцающими красными прожилками, похожими на извивающихся змей. Слабый огонек пробивался сквозь прожилки, на несколько секунд ярко освещал внутренности шатра, затем, словно испуганный сурок, нырял в горячую черноту
        В очаг следовало было подбросить дров, но в шатре было тепло, а одиночество было приятно, точно сладкий сон, и Готлибу не хотелось, чтобы его беспокоили.
        Обычно вечера Готлиб проводил вместе с Харальдом, который был его верным другом. Но сейчас Харальд куда-то пропал, и на сердце Готлиба от этого чувствовалась странная гнетущая тяжесть.
        Боялся ли Готлиб, что Харальд покинет его? Наверно — нет. Харальд был не только его первым воеводой, но и другом; не раз они спасали друг друга от смерти. Но неуверенность все равно шевелилась в душе Готлиба — людям свойственно предавать своих друзей.
        Постепенно Готлиб задремал. Как ему показалось, это продолжалось мгновение, и он тут же проснулся от непонятного движения.
        Готлиб открыл глаза и увидел около входа человека с мечом на поясе. Приоткрыв занавес, человек напряженно всматривался в темную глубину шатра — огонь в очаге совсем исчез, и теперь в шатре было темно.
        Сердце Готлиба тревожно стукнуло.
        Вход в шатер охраняли надежные воины, тем не менее, не различая лица человека, Готлиб встревожился.
        Пододвинув к себе меч, Готлиб спросил:
        — Кто это?
        — Ты спишь, конунг? — послышался голос Харальда.
        — Не сплю, — ответил Готлиб, приподнявшись на локте.
        — У меня хорошее известие — к нам приходят воины из лагеря урмянина, — сказал Харальд. Распорядившись кому-то в темноте, чтобы принесли дров, он вошел в шатер.
        Готлиб вскочил.
        — Много пришло?!
        В шатер всунулась голова слуги.
        — Чего тебе? — строго спросил Готлиб.
        — Я дрова принес, — робко проговорил слуга, тараща не видящие в темноте глаза.
        — Положи их рядом с очагом и уходи, — сказал Готлиб.
        Слуга вошел в шатер и грохнул поленьями о пол. Положив пару поленьев в очаг, он быстро вышел. По поленьям пробежал веселый огонек, и в шатре стало светлее.
        — Я их пока не считал. Но людей, кажется, довольно много. Когда рассветет, точно посчитаем. Пока они костры зажигают и палатки ставят, — доложил Харальд.
        Готлиб подошел к Харальду и обнял его.
        — Мой друг! Мы спасены! — восторженно заговорил он. — Если к нам перейдет хотя бы сотня воинов, то удача вернулась к нам.
        — Томас сдержал слово — надо бы его вознаградить, — сказал Харальд.
        — Обязательно награжу, — сказал Готлиб, — сейчас я хочу посмотреть на прибывающих воинов.
        — Там туман, ничего не видно, — сказал Харальд.
        Не обращая внимания на его слова, Готлиб вышел из шатра и словно окунулся в холодную воду. По телу Готлиба невольно пробежала дрожь, но, взяв себя в руки, он принял горделивую осанку — воины должны видеть, что их вождю не страшен ни холод, ни дождь, ни какие-либо другие капризы природы.
        Рядом с входом в шатер горел костер, около которого сидело несколько воинов. Разглядев конунга, они встали и поклонились.
        — Иди к нам, конунг. Тут тепло, — сказал один из воинов.
        Готлиб покачал головой, и воины снова присели к костру.
        Харальд был прав, сколько Готлиб не вглядывался в темноту, ничего не было видно. Сквозь черную пелену тумана лишь слабо пробивались красные отблески костров. Но их было мало, и под сердцем Готлиба, засосало разочарование.
        — Это и все? — спросил Готлиб.
        — Конунг, я же говорил, что туман. Ничего не видно. Но людей больше, чем тебе кажется, — сказал Харальд и посоветовал: — Ты, лучше побудь в шатре до утра, все равно сейчас ни в чем не разобраться. Я и сам с трудом понимаю, кто и где находится.
        Готлиб укутался в плащ.
        — Я пойду принимать людей, — сказал Харальд.
        — Иди, — сказал Готлиб.
        — Ты только никуда не отходи от шатра. В таком тумане легко заблудиться. Это очень опасно, — сказал Харальд.
        — Я останусь в шатре, — сказал Готлиб.
        — Я скоро вернусь, — сказал Харальд и исчез в тумане.
        Готлиб еще некоторое время стоял около шатра, пока от костра к нему не подошел воин. В его руке было короткое копье, а за поясом заткнут топор.
        — Мерзкая погода, — проговорил он.
        — Мерзкая, — ответил Готлиб. Он узнал дружинника. — Ингвар, чего не греешься у костра?
        — Я охраняю твой шатер. В такую погоду надо быть особенно бдительным, — сказал Ингвар.
        — Да, — сказал Готлиб.
        — Говорят, к нам переходят люди из лагеря урмяни-на? — спросил Ингвар.
        — Да.
        — Это хорошо.
        — Это хорошо, потому что теперь наше войско снова наполнится силами, — сказал Готлиб и вернулся в теплый шатер.
        Глава 28
        Харальд долго не появлялся, а Готлиб так и не смог уснуть.
        В его голове ворочались мысли о неудачном покушении на Годофрида: он с ясностью видел, какие совершил ошибки, приведшие к провалу плана, и мозг напряженно думал над тем, что надо было сделать, чтобы избежать ошибок. Но Готлиба это только раздражало — те события давно прошли, и воспоминания о них не давало никакой пользы.
        Готлиб попытался подумать о чем-либо другом, но мозг через секунду вновь возвращался к неприятным воспоминаниям.
        Если ад существует, то он прячется внутри человека, и главная мука в нем, это воспоминания о прошедшей жизни. Жизнь любого человека — это сплошная цепь ошибок, оттого ему так неприятно вспоминать прошлое.
        Харальд появился под утро. Он был мокрый, уставший, но довольный.
        — Просыпайся, конунг! — весело сказал он, ввалившись в шатер.
        Готлиб сел на постели.
        Судя по виду Харальда, он принес хорошие известия. Харальд протянул ладони к тлеющему в очаге огню.
        — Холодно на улице? — спросил Готлиб.
        — Мерзко! — сказал Харальд.
        —- А что хорошего? — спросил Готлиб.
        — К нам всю ночь шли люди, — сказал Харальд.
        — Много? — спросил Готлиб.
        — Много. Пойдем, посмотришь, сколько людей перешло к нам, — сказал Харальд.
        Готлиб хлопнул в ладоши:
        — Эй, кто там?!
        В двери показалась сонная физиономия слуги.
        — Одеваться, — приказал Готлиб.
        Через пару минут Готлиб был одет. Слуга сказал, что завтрак готов, но Готлиб отмахнулся — некогда! — и вышел из шатра.
        Утренний ветер гнал клочья тумана. Солнце светило тусклым шаром. На него можно было смотреть, не прищуриваясь. Солнце совсем не грело, и ветер казался на редкость ледяным и пронизывающим.
        Готлиб почувствовал мелкую дрожь на спине и проговорил:
        — Однако холоднее, чем ночью.
        — Это только кажется из-за того, что туман сырой, да и ветер, — сказал Харальд.
        Готлиб подал знак слуге.
        — Плащ!
        Слуга через пару секунд накрыл его плечи шерстяным плащом.
        — Теперь пошли смотреть, — сказал Готлиб.
        Харальд пошел вперед, и через несколько шагов они вышли из тумана, и Готлиб увидел длинную шеренгу выстроившихся воинов. Перед ним было целое войско.
        — Ого! — не удержался от восклицания Готлиб.
        — А я что говорил! — довольно ухмыльнулся Харальд.
        — Ну что же, поприветствуем моих воинов, — проговорил Готлиб.
        Он прошел на середину и громко крикнул:
        — Я рад видеть смелых воинов!
        В ответ пронеслось:
        — Слава доброму конунгу Готлибу!
        — Пусть ко мне подойдут командиры отрядов, — сказал Готлиб, и из строя вышли командиры и быстрым шагом пошли к середине строя. Подходя к конунгу, называли свое имя и количество воинов в отряде.
        Готлиб был необыкновенно доволен, потому что реальность превзошла ожидания.
        Когда представление было закончено, Харальд деловито спросил командиров отрядов, каким запасами продовольствия они располагают. Ответ оказался не очень радостным — продовольствия во всех отрядах в лучшем случае было не больше, чем на неделю.
        — Не очень обнадеживающая картина, — констатировал Харальд.
        — Ничего и этого нам хватит, — сказал Готлиб и объявил. — Господа, завтра утром выходим на Словенск. Там есть и пища, и золото, и женщины. И все это вы сможете взять, никого не спрашивая. Но пусть ваши воины хорошо готовятся к сражению — славяне невероятно коварные и злые дикари.
        Глава 29
        — Вождь! тихо позвал слуга и Отер открыл глаза.
        Первым движением он схватился за меч, лежавший у изголовья. Отер слишком хорошо знал, каких людей он собрал в своем войске, чтобы доверять им свою жизнь.
        Слуга, заметив движение Отера, испуганно отшатнулся.
        Но, увидев, что слуга один, и в его взгляде мечется растерянность и испуг, Отер несколько успокоился, хотя и не отпустил меч.
        — Что случилось? — спросил он.
        — Плохие дела, Отер.
        — Что случилось?
        — Выйди и посмотри на лагерь, — сказал слуга.
        Чувствуя большие неприятности, Отер выбежал из палатки.
        В лагере царила тишина, слабо дымили костры. Воины мирно дремали у тлеющих костров. Тихо переговаривались сторожа.
        Отер вложил меч в ножны.
        — Ты что меня пугаешь? — тоном, обещающим большие неприятности, задал он вопрос слуге, который выглядывал из-за его спины.
        — Вождь, ты внимательно посмотри — сколько их осталось, — сказал слуга.
        Отер еще раз окинул взглядом лагерь. Ночью был туман, но сейчас ветерок согнал его. Седая земля в ярких лучах солнца поблескивала искрами. Жаркие лучи быстро пригревали землю, и от черных проплешин поднимался легкий пар.
        Однако ничего необычного Отер не заметил.
        — И что? — спросил Отер и потребовал: — Перестань говорить загадками.
        — Так половины войска нет, — испуганно сообщил слуга.
        Только после этих слов до Отера дошло, что у многих дымящихся остатков костров было пустынно.
        — И куда они делись? — растерянно спросил он.
        — Не знаю, — сказал слуга.
        Отер обратился к сторожам у палатки:
        — Мне кажется, что многих в лагере не хватает, или это так есть на самом деле?
        — Это так и есть, — сказал первый сторож.
        — И куда же делся народ? — спросил Отер, чувствуя, как по его спине побежал холодный пот.
        Сторожа переглянулись, и второй сторож проговорил:
        — Вчера даны весь вечер шушукались между собой. А ночью собрались и ушли.
        Отер позеленел от злости.
        — И куда они ушли?!
        — Не знаю. Они не говорили, — дрогнувшим голосом ответил сторож.
        Он не был виноват в бегстве данов, однако в глазах Отера такие яростные молнии сверкали, что оба сторожа напугались не на шутку.
        — Мы все время были около шатра. Нам неизвестны твои планы, поэтому мы не могли знать, что происходит.
        Ведь даны могли уйти и по твоему приказу, — сказал второй сторож.
        На шум прибежал начальник стражи с двумя воинами. Он подумал, что кто-то напал на лагерь. Но, увидев только разгневанного Отера, успокоился.
        — Отер, что случилось?
        Отер напустился на начальника стражи:
        — Что случилось? Пока ты спал, у нас разбежалась половина воинов!
        — Я не спал. И все видел, — сказал начальник стражи.
        — Почему же ты тогда их не задержал?! — спросил Отер.
        — Никто не запрещал никому уходить из лагеря, — сказал начальник стражи. — Как мы могли их задерживать?
        — Но кто же мог предвидеть, что наши воины разбегутся? — сказал Отер.
        Начальник стражи пожал плечами.
        — Ты не предвидел. А как я мог предвидеть? Я тоже не предвидел. Мое дело только охранять лагерь от нападения.
        Начальник стражи держался спокойно, и Отер понял, что вразумительного объяснения происходящего от него он не добьется.
        — Немедленно собрать ко мне командиров отрядов! — рявкнул Отер.
        Получив распоряжение Отера, начальник стражи немного подумал, толкнул одного из сопровождавших его воинов и приказал:
        — Собери к Отеру командиров отрядов.
        Воин неторопливо пошел исполнять приказ.
        Наблюдая за этой картиной, Отер подумал, что хотя он и избран вождем войска, однако эти люди считают его таким же, как и они. Чтобы стать над ними, ему следовало совершить что-то необыкновенное, такое, что сделать обычный человек не в силах. Криком только испортишь дело. Остыв, Отер ушел в шатер.
        Через некоторое время в шатер начали входить командиры отрядов.
        Отер сидел в кресле недвижно и с каменным лицом. Командиры отрядов, такие же, как и Отер авантюристы, никого и ничего не боялись. Когда они собирались, шум стоял несусветный — все одновременно говорили, стараясь, перекричать друг друга.
        На этот раз начальники отрядов входили и молча садились у стен шатра. Собралось с десяток человек, затем наступила заминка.
        Отер молча ждал — командиров отрядов должно было быть не меньше трех десятков. Время шло, но никто больше не подходил.
        Наконец самый отчаянный — Унгнад — подал голос:
        — Отер, собрались все, больше никто не придет.
        — Кого нет? — спросил Отер.
        — Нет данов, — сказал Унгнад.
        — Где они? — спросил Отер.
        — Они ушли к своему конунгу, — сказал Унгнад.
        — Почему их не задержали?! — зло спросил Отер.
        В шатре повисла тишина, затем тот же Унгнад проговорил:
        — Они ушли к своему конунгу, как мы их могли задержать?
        — А почему мне не сказали, что даны уходят?
        — Они воины, свободные люди, а потому они не обязаны были сообщать нам о своих планах, — сказал Унгнад.
        — О горе нам! — воскликнул Отер, картинно схватившись за голову. — Я вас веду в неизведанную страну, где нас на каждом шагу будут ожидать опасности, а вы спите беззаботно, как младенцы в колыбели! Как же нам воевать? Неужели на следующую ночь от меня сбежит и вторая половина войска?
        Когда Отер закончил рыдать, Унгнад холодно проговорил:
        — Они приняли решение. Они не ушли совсем, они только перешли к своему законному конунгу.
        Отер покраснел, он понял на что намекал Унгнад.
        — Но не он собрал наше войско.
        — Мы все равно шли, чтобы присоединиться к войску конунга Готлиба. Так что ничего не изменилось, — сказал Унгнад.
        — Изменилось, — сказал Отер.
        — Что? — спросил Унгнад.
        — Готлиб потерпел поражение в войне со славянами и остался без войска, — сказал Отер.
        — Со всяким это бывает, — сказал Унгнад.
        — Он теперь потребует главенства над войском, — сказал Отер, вытирая слезы с глаз.
        — Пусть. Он конунг, и потому должен быть главным, — сказал Унгнад.
        — Да, но теперь нам придется договариваться с Готлибом, — сказал Отер.
        — Ну и что? — спросил Унгнад.
        — Он будет раздавать награды своим, а вас держать в черном теле, — сказал Отер.
        — Сейчас главное захватить эту землю. Без Готлиба и его данов нам это не удастся. Потом разберемся кто будет любим, а кто гоним, — сказал Унгнад.
        Остальные командиры, хотя и молчали, однако по их лицам было заметно, что они скорее поддерживают Унгнада, чем Отера, и это сильно расстроило Отера.
        Глава 30
        Готлиб мог спокойно завтракать — отныне будущее казалось ему гораздо светлее, чем всего лишь пару часов назад.
        Его завтрак был довольно скуден — жареная курица и немного засохшего хлеба — чтобы прожевать этот хлеб, его следовало размачивать водой или вином.
        При этом конунгу подали самую лучшую еду, которая нашлась в войске.
        Жуя хлеб, Готлиб с ностальгией вспомнил невероятно вкусные блюда, что готовили повара словенского князя.
        В разгар завтрака появился Харальд и сообщил, что пришел урмянин и просит его принять.
        — Просит? — усмехнулся Готлиб.
        — Просит, — ухмыляясь, сказал Харальд.
        — И спеси у него убавилось?
        — А куда же ему деваться?
        — Ну, тогда пусть заходит, — сказал Готлиб, но завтрака не прервал, ему хотелось наглядно показать рыбаку, возомнившего себя едва ли не конунгом, его место.
        Харальд сказал охране у входа, и Отера пропустили в шатер.
        Войдя в шатер, Отер заметил скудность завтрака конунга, но вида не подал. Сейчас ему ни к чему было сердить Готлиба.
        Поклонившись, он смиренно проговорил:
        — Конунг, я хотел бы с тобой переговорить.
        Готлиб сделал глоток вина и сказал:
        — Рыбак, твои желания для меня не имеют значения, важно, что я желаю.
        Отер покраснел и поправился:
        — Конунг, позволь с тобой переговорить.
        Готлиб откусил кусок от бедра курицы и стал жевать мясо.
        Прожевав, Готлиб, показывая куриное бедро, сказал:
        — Видишь, я конунг, но я ем то, что едят и мои воины. Не потому что у нас нет лучшей еды, а потому что я не стою над своими дружинниками, а один из них. Я всего лишь первый из них. А вот ты пытался встать надо всеми. Я не виню тебя — ты всего лишь рыбак. Волею судьбы ты смог набрать людей, но это не войско, это всего лишь шайка разбойников.
        — Однако половину из них ты все же взял в свое войско, — едко заметил Отер.
        — Взял, — невозмутимо сказал Готлиб. — Я конунг, и людей, которые мне служат, ценю за преданность мне. А выполняя мои приказы, они уже не разбойники, а мои слуга.
        — Вижу, ты и в самом деле мудрый вождь, — польстил Отер-урмянин.
        Это Готлибу понравилось, и он показал птичьей костью на лавку у стены шатра и предложил:
        — Садись, рыбак, и рассказывай, какие заботы тебя привели ко мне.
        «Ясно какие, — ты, негодяй, увел у меня половину войска!» — подумал Отер и мягко проговорил: — После вчерашнего разговора, я всю ночь не спал — размышлял, прав ли был я, что взял на себя ответственность возглавить войско. Для этого надо быть мудрым и хитрым воином. Иметь опыт в походах и сражениях. И сказал я сам себе, — нет, ты смог набрать войско, но чтобы повести его в сражение, тебе не хватает опыта. Поэтому я пришел, чтобы просить тебя возглавить наше войско.
        Готлиб положил недоеденный кусок курицы на стол, вытер руки о штаны и заговорил:
        — Ты поступил правильно, что уступаешь мне главенство над войском. Чтобы вести войско в сражение, надо иметь не только храбрость, но и опыт. Под моим руководством ты все это получишь, и когда-либо станешь воеводой, а может быть, завоюешь себе страну и сам станешь конунгом. Сейчас ты возглавишь один из моих отрядов. И готовь свой отряд — завтра утром мы выходим в поход на славян.
        Отер поклонился.
        — Спасибо, конунг, что доверил мне отряд. Я твое доверие оправдаю.
        Внешне беседа протекала вполне вежливо, словно оба этих человека были хорошими друзьями. Нет, Готлиб скорее давал отеческие наставления своему младшему другу. Но оба, и Готлиб, и Отер-урмянин уже ненавидели друг друга и надеялись при первой же возможности избавиться от противника.
        Закончив разговор с Отером-урмяниным, Готлиб предложил Харальду присоединиться к завтраку.
        Харальд сел за стол, и слуга поставил перед ним миску с похлебкой и положил ложку Харальд стал шумно хлебать.
        Готлиб, пальцем поддевая куриную шкурку, поинтересовался:
        — Харальд, сколько теперь у нас людей?
        — Тысячи три, — сказал Харальд.
        — Это хорошо, — сказал Готлиб.
        — Только они пока для серьезных дел не годятся, — сказал Харальд.
        — А что так? — спросил Готлиб.
        — Они плохо обучены и плохо вооружены, — сказал Харальд.
        Готлиб покачал головой.
        — Таким образом, мы имеем в своем распоряжении три тысячи плохих воинов.
        — Да, — сказал Харальд.
        — И что нам делать с ними?
        — Ты же собирался идти на славян?
        — С плохими воинами?
        — Ну да. Славяне хорошие воины и перебьют их в первой же битве. С этими успеха не добудешь. Рискованно идти с таким войском. — Харальд почесал голову. — С другой стороны, те, что останутся живы, уже будут иметь опыт.
        — Рискованно, — сказал Готлиб. — И жалко будет, если их перебьют.
        Харальд бросил на Готлиб изумленный взгляд, — чего-чего, но Готлиб никогда не жалел простых людей.
        Готлиб заметил его взгляд и пояснил:
        — Если немного их обучить, то они смогли бы сгодиться для более полезных дел. В сущности ведь, что нам надо от славян? Золота и серебра мы взяли достаточно, а завоевывать всю их страну нам ни к чему. Да и вряд ли возможно — слишком большая она.
        — Так что — мы на славян не пойдем? — спросил Харальд.
        — Пока не знаю, — сказал Готлиб.
        Харальд поднялся.
        — Ну, тогда я пошел. Надо посмотреть, что делается на реке.
        Харальд вышел, и Готлиб принялся доедать курицу Но Харальд ему опять не дал доесть курицу. Через несколько минут он бесцеремонно ворвался в шатер.
        Готлиб швырнул кусок птицы на стол и раздраженно проговорил:
        — Ну что за утро сегодня такое?! Дадут ли мне спокойно поесть?
        — Не время нежиться в постели, конунг! — сказал Харальд.
        Готлиб расхохотался.
        — Харальд, ты с ума сошел?! Какая постель? Разве я лежу в постели?
        — Это я в переносном смысле, — сказал Харальд.
        — Что случилось? Говори, — сказал Готлиб, прекратив смеяться и вытерев рукавом забрызганные слюной губы.
        — Мои дозорные доложили, что по Неве идут неизвестные корабли, — сказал Харальд.
        — Знамена у них есть? — спросил Готлиб.
        — Есть. Но из-за тумана корабли плохо видны. Мы из-за тумана и размеры не можем разобрать. Но вроде — струги, — сказал Харальд.
        — Много их?
        — Видели три корабля.
        — Может, это славяне? — предположил Готлиб.
        — Хоть у славян князь и малолетний, однако вряд ли он сумасшедший, чтобы с тремя кораблями идти на нас, — сказал Харальд.
        — Ну да, — сказал Готлиб, — славянский князь, наверно, боясь нас, в своем городе засел.
        — Это купцы, — сказал Харальд.
        Готлиб встал.
        — Проплывающие мимо нас купцы должны платить нам дань. Харальд, дружину на корабли!
        — Всех? — спросил Харальд.
        — Я же сказал — дружину! Только наших! Зачем нам делить добычу с шайкой воров? — сказал Готлиб и приказал: — Доспехи и оружие мне!
        Глава 31
        Перед выходом Гостомысл и князь Вяйнемяйнен договорились о совместных действиях.
        У Гостомысла было два больших корабля и три струга. У князя Вяйнемяйнен было два десятка стругов. Поэтому решили, чтобы не разделять отряды, на разведку Гостомысл пошлет свои струги.
        В случае обнаружения противника струги должны были не ввязываться в сражение, а быстро вернуться назад, при этом побудить противника преследовать их, чтобы он попал в засаду, которая будет ожидать у входа в Неву.
        Основные силы в засаде — две ладьи Гостомысла, вооруженные метательными орудиями, и карельская дружина на стругах.
        В связи с особой важностью операции разведывательный отряд возглавил лично Медвежья лапа, хотя он и был воеводой всей словенской дружины.
        Перед отплытием Гостомыслу снова улыбнулась удача — Лисий хвост уговорил городских старшин, и они дали Гостомыслу в подмогу еще несколько кораблей с воинами.
        Таким образом, глубокой ночью в море вышел довольно большой отряд.
        Ночью ветер был попутный, и задолго до рассвета кормчие сообщили, что по их расчетам корабли находятся вблизи истока Невы.
        Гостомысл сидел на корме рядом с рулевым веслом. Его ладья шла первой, за ним тянулась цепочка огней идущих следом кораблей.
        Кормчим на княжеском корабле снова был кормчий Сом. За зиму его раны затянулись. Пока он болел, ему пришлось оставаться в городе, занятом разбойниками.
        За то, что разбойники ранили его в сражении, Сом не обижался. Так уж устроена жизнь — на пропитание человек зарабатывает трудом, а богатство можно взять только силой и хитростью. На море всегда были разбойники. Хотя отличить конунгов от разбойников тяжело: конунги часто ведут себя хуже отъявленных разбойников. Впрочем, они или их предки и были таковыми.
        Но поведение разбойников в захваченном городе было даже для тех грубых времен настолько возмутительным, что к весне среди горожан вряд ли бы нашелся хотя бы один человек, не мечтавший отомстить им.
        Сом не был исключением. С каждым днем его жажда отомстить разбойникам только росла. Поэтому он сам вызвался вести княжеские корабли в поход.
        Сом был ценным проводником, так как умел водить корабли и днем и ночью.
        Сидя рядом с князем, Сом тыкал коричневым кривым, словно корень, извлеченный из земли, пальцем в черное бездонное небо, на самую яркую в хрустальных россыпях звезду, и объяснял:
        — Это князь, Полярная звезда. Она называется Полярной, потому что всегда находится на севере. Другие звезды двигаются по небу, а эта нет. Поэтому, если хочешь найти в море дорогу домой — ищи Полярную звезду.
        Гостомысл кивнул головой.
        — Знаю, читал в греческих книгах. Греки считают, что Земля находится в космосе.
        — Ну, насчет космоса я ничего не знаю, — сказал Сом, — но Полярная звезда для кормчего самая важная звезда, потому что по ней всегда можно найти дорогу домой. На реках, конечно, это не имеет значения, — дорога одна, однако на Нево-озере или в Западном океане, где не видно берегов, без знания этой звезды не обойтись.
        — Ты бывал в Западном океане? — спросил Гостомысл.
        — А как же. На южном берегу океана живут люди нашего племени — обороты, поморяне, пруссы.
        — Знаю — они платили моему отцу дань. Там города Колобжег, Рарог, Волин, в устье Одры — Щецин.
        — Севернее — даны, саксы.
        Внезапно звезды померкли, словно в молоке, затем исчезли. На море точно накинули черный полог. Потянуло сыростью.
        — Что это? — удивился Гостомысл.
        — Туман упал на воду — сказал Сом.
        — И куда теперь нам идти?
        — Придется остановиться, — сказал Сом и предупредил. — Князь, надо сейчас же спускать паруса. Как бы с ходу не врезаться в берег и не повредить корабли.
        — Еще хуже будет, если мы столкнемся с кораблями данов, — согласился Гостомысл и приказал: — Сигнальщик, дай сигнал — опустить паруса и перейти на весла.
        Сигнальщик дал сигнал.
        Гребцы стали опускать парус.
        На корму подошел Ратиша, — до этого он дремал на носу, закутавшись в тулуп.
        — Князь, что случилось? — обеспокоенно спросил он.
        — Не видишь? Туман упал на воду, — сказал Гостомысл.
        Ратиша пристально посмотрел по сторонам и сообщил:
        — Темно, ничего не понять.
        — Да ты на небо посмотри, — насмешливо проговорил Сом.
        Ратиша забрал голову
        — Ничего не вижу
        — Звезд не видно, — сказал Сом.
        — Ага! — сказал Ратиша.
        — Пока туман не стал совсем густым, надо бы, чтобы все корабли держались ближе, а то растеряемся, — сказал Гостомысл и снова приказал сигнальщику: — Подай-ка сигнал, чтобы остальные корабли подошли ко мне.
        Сигнальщик дал сигнал.
        — А ты прикажи нашим убрать весла, чтобы не переломали их, — сказал Гостомысл Сому.
        Сом отдал команду, и гребцы убрали весла.
        Огни на кораблях, уже почти не видимые, стали медленно приближаться к княжеской ладье. Подходя к ладье ближе, когда стали различаться подсвеченные огнями факелов красные лица, корабли останавливались.
        К борту княжеской ладьи подошли два струга — Медвежьей лапы и князя Вяйнемянена.
        На княжескую ладью Медвежья лапа не стал подниматься, согласно ранее выработанному плану ему предстояло идти в разведку, поэтому он и Гостомысл перекинулись несколькими словами.
        Гостомысл предупредил Медвежью лапу:
        — Боярин, ты воин сильный, любого врага можешь побить. Но твоя сила и твой недостаток. Ты никого не боишься, а потому неосторожен. Так было в Словенске.
        — Но в Словенске все закончилось хорошо, — сказал Медвежья лапа.
        — Ты поднял восстание, не подумав, что дружина может задержаться. И разбойники не были готовы к восстанию. Так что тебе просто повезло. Но удача капризна, и твоя неосторожность однажды может сыграть с тобой злую шутку.
        — Что же — я не боюсь смерти, — сказал Медвежья лапа.
        — Боярин, но от тебя зависит жизнь и смерть многих людей. Поэтому будь осторожен, не лезь в стычку без нужды. Сейчас ты должен только выяснить — где находятся норманны и что они делают. И сообщить об этом мне. Понял?
        — Понял, — сказал Медвежья лапа, поморщившись. Разумеется, ему не понравилось, что юноша читает ему нотацию. Хотя бы он был и князь.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл и обратился к Сому: — Кормчий, покажи, куда ему идти.
        Сом махнул рукой.
        — Пусть идут туда. С рассветом туман уйдет, так что не потеряешься.
        Медвежья лапа кивнул головой, отдал распоряжения и его струг исчез в темноте.
        Глава 32
        Ладья предназначена для перевозки больших грузов. Не по всякий реке она может пройти.
        А вот борт струга почти на человеческий рост ниже ладьи, да осадка не больше метра, поэтому на них удобно ходить по рекам, даже по мелководным ручьям. Струг несложно перетаскивать с одной реки на другую.
        На струге хорошо передвигаться по местностям, где, кроме рек, других дорог нет. В связи с этим струг не столько средство перевозки грузов, сколько оружие завоевания новых земель.
        Один недостаток у струга — сильное волнение на море для него смертельно опасно. Поэтому за Ладогой, с ее буйным нравом, прочно закрепилась мрачная репутация гибельного места.
        Но что бояться смерти, когда она и так подстерегает на каждом шагу? Не утонешь в Ладоге, так срубит тебе голову меч захватчика, или вонзится в грудь стрела. А минует эта участь, так умрешь от болезни. Но и вылечившись от болезни, все равно умрешь.
        Таков удел человека — рождаться и умирать. Жизнь всего лишь краткий миг в вечности. Жизнь — это дар богов, который боги могут забрать назад тогда, когда им заблагорассудится.
        Так стоит ли бояться того, чего все равно не избежать? Смейся над смертью, и она будет тебя обходить стороной, потому что никто не любит насмешек, и даже смерть.
        Проводив Медвежью лапу на разведку, Гостомысл перешел на другую сторону корабля.
        Голова карельского князя, хотя он и стоял на самом возвышенном месте струга — на носу, была на уровне ног Гостомысла.
        Гостомысл перегнулся через борт.
        — Отец, поднимайся ко мне. Нам все равно придется дожидаться возвращения воеводы.
        С ладьи сбросили веревочную лестницу, и князь Вяйнемянен, несмотря на преклонный возраст, довольно ловко вскарабкался по лестнице.
        Перевалившись на палубу, он попал в объятия Гостомысла.
        Обняв князя, хотя они расстались всего лишь несколько часов назад, но таковы были обычаи, Гостомысл предложил князю Вяйнемяйнену:
        — Пока ждем возвращения Медвежьей лапы, давай позавтракаем, а то, когда вернется воевода, неизвестно будет, придется ли сегодня есть вообще.
        Князь Вяйнемяйнен не возражал, и Гостомысл провел его в носовую часть корабля. Здесь на возвышенном месте был постелен ковер, на ковре выставлены вино в глиняном кувшине; мясо, вареные яйца, пирожки на блюде; и молоко в жбане.
        Гостомысл и князь Вяйнемяйнен сели на подушки по краям ковра и занялись завтраком.
        По примеру князей к завтраку приступили и остальные.
        Это был мудрый поступок: потому что лучший способ скрасить ожидание — подкрепиться вкусной пищей.
        Гостомысл взял вареное яйцо и начал счищать с него скорлупу. Слуга налил в большую кружку молока и поставил под руку князю.
        Князь Вяйнемяйнен вынул нож из-за пояса и отрезал им себе кусок телятины, взглянул на жбан с молоком и сказал:
        — Вина!
        Слуга налил в кубок вино.
        Князь Вяйнемяйнен откусил кусок телятины, запил его глотком вина и, кидая взгляды на серые струи тумана над водой, принялся неторопливо рассуждать:
        — В таком тумане мы можем незаметно войти в Неву. Туман лег на удачу нам.
        Гостомысл с сомнением возразил:
        — В таком тумане не так-то легко найти вход в Неву.
        — Медвежья лапа опытный воевода, у него хорошие кормчие. Найдут, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        — Наверно найдет, — согласился Гостомысл. — Но не пропустит ли он врага? Как бы не попасть в западню.
        — Гостомысл, ты слишком боязлив, — со смешком проговорил князь Вяйнемяйнен, — а ратное дело не любит робости. Хорошему воину нужно нахальство и лихость. Вон, берксерки — искусством боя на мечах владеют слабо, но храбрость делает их великими воинами. Они не боятся не врага, ни боли.
        Гостомысл взял пирожок и переломил его.
        — С рыбой, — проговорил он, рассмотрев начинку, и стал есть пирожок.
        Съев половину пирожка, проговорил:
        — От страха они пьют отвары из ядовитых грибов. Ядовитые грибы делают их смелыми и нечувствительными к боли, но они же отбирают у них ум и делают их безрассудными. В прошлом году, когда даны осаждали Корелу, на стены ворвались три берксерка. Они рубили всех подряд, не разбирая где свой, а где чужой. Из-за этого они помешали другим разбойникам забраться на стены. Мой отец убил первого берксерка, не затратив много сил. Других убили бояре. Их взяли даже не силой, а хитростью. Таким образом, разбойникам от берсерков оказался только вред. Так что в ратном деле нужны не столько лихость и отвага, сколько ум и расчетливость. Воин с холодным умом всегда победит азартного противника.
        Гостомысл на секунду замолчал, затем проговорил:
        — Мой отец потерпел поражение, потому что не проявил разумной осторожности. Мне нельзя повторять его ошибки, потому что каждое сражение для меня вопрос жизни и смерти. В случае поражения мне некуда будет бежать...
        Князь Вяйнемяйнен кивнул головой, доел кусок телятины и приложился к кубку с вином. Выпив вино, вытер рукавом усы и усмехнулся. Непонятно чему, то ли рассудительности Гостомысла, несвойственной для людей его возраста, то ли тому, что тот вину предпочитал молоко.
        Гостомысл спокойно доел пирожок.
        — У тебя как налаживаются отношения с Кюллюкки? — спросил князь Вяйнемяйнен.
        — Никак, — сказал Гостомысл. — Как видишь, — она живет своей жизнью, а я ей не мешаю.
        — Мне нужны внуки, а тебе сыновья, — сказал князь Вяйнемяйнен, — поэтому не затягивай с этим делом. А отношения? Это не имеет значения. В конце концов люди женятся не ради забавы. Не беспокойся — любит она тебя или нет неважно — она княгиня, а потому сделает то, что обязана делать.
        — Ну да. У нас еще есть время, — сказал Гостомысл. Поведение Кюллюкки задевало его самолюбие, поэтому ему не хотелось продолжать разговор на эту тему
        Он приподнялся.
        — Кажется, слышен звук трубы?
        Заметив, что завтрак закончен, к князьям подошел Ратиша и подтвердил, что Гостомысл не ошибается — и в самом деле слышен звук трубы, и это сигнал от Медвежьей лапы о том, что он нашел вход в Неву.
        Князь Вяйнемяйнен поднялся.
        — Значит, мне пора на свой корабль.
        — Отец, — сказал Гостомысл, — я пойду на звук трубы, а ты со своими кораблями от меня не отставай. И будь готов к сражению — если мы слышим сигнал, то его слышат и наши враги.
        Глава 33
        Весть об идущих по Неве купеческих кораблях мгновенно разнеслась по войску. Разумеется, никто не пожелал упустить возможности легкой добычи.
        Погрузка на корабли для людей, привыкших к жизни в бесконечных походах, дело десятка минут.
        Корабли сталкивались с берега на воду. Грузилось оружие. Слышались смех и возбужденные, в предвкушении добычи, возгласы.
        Увидев эту картину, Готлиб разозлился:
        — Тор их раздери, откуда они узнали о купеческих кораблях?
        Харальд пожал плечами.
        — Да кто же его знает. Может, кто из наших проболтался.
        — Языки надо вырывать таким болтунам!
        — Или подслушал. Теперь не найдешь виновного. Понаблюдав с минуту за этой суетой на берегу, Готлиб спросил:
        — Харальд, а не слишком ли много набирается жаждущих добычи?
        Харальд согласился:
        — Многовато. Но что делать?
        — Пусть остаются, мне хватит и шести стругов, — сказал Готлиб.
        — Но как им запретить? Запрет вызовет возмущение — ведь это пока не войско, а банда. — Махнул рукой Харальд.
        — Ты должен был их приучить к дисциплине, — сказал Готлиб.
        — Для этого нужна хотя бы неделя, — сказал Харальд.
        — Нет у меня для тебя недели, — сказал Готлиб и приказал: — Я беру шесть стругов...
        По докладу дозорных, купеческих кораблей прошло три, но Готлиб, уже зная стойкость словен в сражениях, решил подстраховаться и создать перевес в силах вдвое.
        — ... те, на которых командирами наши бояре...
        Готлиб бежал из Словенска с одним кораблем, но перешедшие на его сторону даны привели к нему и свои корабли.
        Ушедших от Отера-урмянина данов было много, но доверять людям, изменившим своему вождю, было не в обычае конунга Готлиба.
        Он понимал, что получил в свое распоряжение не войско, а всего лишь неорганизованную банду нищих. Пока — обычную толпу: подлую, неустойчивую, способную переметнуться на сторону противника в любой момент.
        Чтобы хоть как-то взять ее под свой контроль, Готлиб применил обычный способ — разбил новых людей на отряды и поставил во главе их своих людей.
        Но, к его сожалению, старых дружинников было мало — ровно на шесть кораблей. Вот эти корабли Готлиб сейчас и брал.
        Польза от этого была двойная: с одной стороны, команды кораблей приучались к власти назначенных им командиров; с другой стороны — команды получат часть добычи, и тем самым остальным будет видна выгода от подчинения назначенным конунгом воеводам.
        К тому же Готлиб рассчитал, что многие новые люди неминуемо погибнут в сражении со словенами при штурме Словенска. Когда город будет взят, те, что останутся в живых, окажутся среди враждебно настроенных жителей.
        Готлиб уже убедился, насколько опасны славяне. Во враждебном окружении даны смогут рассчитывать только на защиту своего конунга. Таким образом, даже самые буйные и неуемные вынуждены будут беспрекословно повиноваться Готлибу.
        — ... Остальные, под твоим руководством, пусть ждут, — закончил распоряжения Готлиб.
        — Но что я им скажу? — спросил Харальд. — Они вряд ли послушаются меня.
        Готлиб мрачно усмехнулся.
        — С каких это пор ты стал сомневаться, что в войске кто-либо не послушает тебя?
        — С сегодняшней ночи.
        — А ты тем, кто тебе не хочет подчиняться, посули петлю на ближайшей осине.
        — Они не испугаются угроз, — вздохнул Харальд. — Необходимо время, чтобы вольных людей отучить от свободы.
        — Ты ошибаешься, Харальд! — волком оскалил зубы Готлиб. — Чтобы отучить от свободы, необходимо не время, а хорошая палка.
        — Их слишком много. Всех не перевешаешь, — сказал Харальд. — Завтра они будут бояться петли и палок, а сегодня еще нет.
        — Ну, хорошо! — с раздражением проговорил Готлиб, — скажешь им, что мы пошли на разведку, а как обнаружим славянские корабли — дадим сигнал, по которому остальные и выйдут.
        — А разве это славянские корабли?
        — А кто еще кроме них тут ходит? Да и не имеет значение, чьи это корабли, славянские или чьи другие — нам нужна добыча. Осел упрям, и силой не заставишь его сделать то, чего он не желает, но он радостью бежит за морковкой, подвешенной перед его носом. Эту морковку и надо повесить перед носом, пополнившим наше войско ослам.
        — Попробую обмануть их, — сказал Харальд и отправился к ожидающим распоряжений командирам отрядов.
        Готлиб же поднялся на корабль, сигнальщики махнули флажками, и шесть стругов отчалили от берега и через мгновение пропали в тумане.
        По сообщениям дозорных корабли прошли вниз по реке. Поэтому Готлиб знал, где искать купеческие корабли. Он прикинул, что корабли должны идти медленно, боясь в тумане наткнуться на берег, и приказал гребцам грести изо всех сил.
        С учетом времени Готлиб рассчитывал догнать их не раньше, чем через час.
        Понаблюдав, как гребут гребцы, он пошел на нос к дозорному. Только встал рядом, как внезапно из тумана выскочила черная тень и едва не врезалась в корабль. Непонятно было что это.
        От неожиданности Готлиб даже присел. Сначала он даже решил, что корабль в тумане сбился с фарватера и чуть не врезался в берег. Но тень проскользнула мимо, затем вторая, и только, на третий раз Готлиб догадался, что это были как раз те корабли, что он искал.
        Придя в себя, Готлиб приказал развернуться и следовать за проскользнувшими мимо кораблями.
        Впрочем, струги были остроносые с обоих концов, поэтому, чтобы сменить курс на обратный, требовалось всего лишь начать грести в другую сторону
        Но пока гребцы пересаживались, время ушло, пришлось снова гнаться за загадочными кораблями. Так прошли всю реку, а когда вышли в море, туман неожиданно исчез.
        Глава 34
        Медвежья лапа не стал уходить далеко вниз по реке. Несмотря на густой туман, он заметил костры дозорных на берегу. Дозорные дремали: они даже не окликнули проходящие мимо корабли. А вытащенные на берег корабли свидетельствовали, что разбойники не только не собираются выходить в поход, но и не готовы были к сражению.
        У Медвежьей лапы даже зачесались руки от желания высадиться на берег и напасть на разбойников. В такой неразберихе и десяток воинов мог разогнать армию. Заманчивое было дело.
        Но тут Медвежья лапа вспомнил предупреждения Гостомысла.
        Размолвка Гостомысла со Стоумом показывала, что тот не боится расставаться и с людьми опытными, доказавшими преданность.
        Победителей не судят, однако в случае поражения последствия могли быть неприятные.
        Медвежья лапа подумал, что при отце Гостомысла, князе Буревое, он был боярином, но только одним из многих. Князь Буревой поручал ему ответственные дела, но о том, чтобы стать воеводой, Медвежья лапа и не помышлял, потому что среди таких ярких людей, как воевода Храбр, он выглядел довольно скромно. Только гибель большей части дружины позволила боярину попасть в первые ряды княжеской дружины, что должно принести немалые доходы. Так стоило ли рисковать своим положением?
        Пока Медвежья лапа размышлял, ему сообщили, что на берегу стоит больше сотни кораблей. Сто кораблей означало войско численностью не меньше десяти тысяч воинов.
        Это боярина удивило. И он стал сам считать корабли. Сосчитал десятка два и сбился.
        Но пересчитывать не стал, потому что не имело значения, сколько было вражеских кораблей, важен был факт, что вражеское войско стояло лагерем у входа в Неву, и оно было значительным.
        Медвежья лапа почувствовал холодок под ложечкой, ведь он едва не отдал приказ напасть на лагерь разбойников. Если бы он это сделал, то точно бы погиб. Погибли бы и Гостомысл и князь Вяйнемяйнен, которые, не зная настоящей численности противника, ввязались бы в сражение.
        — Слава богам, что дали мне терпение! — вознес хвалу богам Медвежья лапа и подумал, что разбойники стоять на берегу Невы будут недолго. Трудно и дорого прокормить большое количество людей. Поэтому поход на словен мог начаться в любой момент.
        Таким образом, Гостомысл оказался прав — его предчувствие сбылось. Для Медвежьей лапы это оказалось весомым доказательством того, что Гостомысл обладает даром предчувствия. Для вождя и его дружины это бесценное качество. С таким вождем дружина будет непобедима.
        Но теперь требовалось срочно предупредить Гостомысла о нависшей опасности, поэтому Медвежья лапа, пройдя немного вниз по реке, приказал развернуться и как можно быстрее возвращаться.
        На обратном пути словенские корабли едва не столкнулись с разбойничьими кораблями. Они разминулись так быстро, что Медвежья лапа даже рассмотрел лицо Готлиба с вытаращенными от неожиданности глазами.
        Медвежья лапа догадался, что Готлиб ищет их, и удивился тому, как быстро разбойники организовали погоню. Это еще раз подтверждало, что разбойники крайне опасные противники.
        Глава 35
        Пока Готлиб приходил в себя и разбирался, что произошло, Медвежья лапа успел сообщить Гостомыслу о результатах разведки.
        Переговорив с Медвежьей лапой, Гостомысл задумался: противник опять имел численный перевес над его войском.
        Какой полководец решится сражаться с превосходящим противником? Разумный человек уклонится от битвы и будет выжидать более выгодный момент. Правда, неизвестно, к чему приведет ожидание. В военном деле нерешительность нередко приводит к поражению.
        А человек талантливый будет искать решение, как победить врага здесь и сейчас теми силами, которые он имеет.
        Если бы Гостомысл имел боевой опыт больше, то, наверно, бы он постарался уклониться от сражения с норманнами, а вернулся бы в Словенск и занялся организацией обороны города.
        Но весь опыт Гостомысла состоял из одного сражения: освобождения Словенска от разбойников небольшой дружиной.
        Да и не было никакого сражения, все решила хитрость и внезапность.
        Поэтому логично, что Гостомысл решил снова использовать доказавший свою эффективность прием.
        Для начала он решил уничтожить корабли, преследовавшие Медвежью лапу
        Как учило древнее искусство войны, — если вы не знаете себя и своего врага, то вы глупец и, несомненно, потерпите поражение в каждой битве; если вы знаете себя, но не знаете своего врага, то однажды победите, однажды проиграете; если вы знаете себя и знаете врага, то победите в каждом сражении.
        Врага следовало ослепить, лишить информации о войске славян.
        Поэтому Гостомысл приказал всем кораблям выстроиться в одну линию. Таким образом, разбойничьи корабли сразу столкнутся с превосходящими силами и их легче будет уничтожить.
        Кроме того, в линии множество кораблей выглядели внушительно, и если какому кораблю разбойников удастся уйти, то они решат, что столкнулись с силами, намного превосходящими их войско.
        Это должно было смутить врага и заставить его действовать неуверенно.
        Затем Гостомысл обратился к Ратише.
        — Ратиша, займись орудиями, — как только корабли разбойников выйдут из тумана, стреляй. Ты должен обязательно попасть хотя бы в один корабль. Пусть даны увидят, что у нас есть оружие, которым мы сможем побить их на расстоянии. Это сломит их дух и заставит опасаться нас.
        — Качка будет снижать точность, — заметил Ратиша. — Но я постараюсь.
        — Качка не будет мешать, мы остановимся перед стеной тумана на расстоянии полета стрелы, — сказал Гостомысл.
        — Я сделаю примерочный выстрел, — сказал Ратиша.
        — Делай, — сказал Гостомысл и позвал кормчего: — Сом, иди сюда!
        Сом ловко пробежал между гребцами и встал перед Гостомыслом.
        Гостомысл показал на туман.
        — Как думаешь — надолго ли сел туман?
        Сом сунул палец в рот, обслюнявил его и поднял над головой. Покрутил носом, подумал и сказал:
        — Сквозняк. Думаю, скоро ветер туман сдует.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл, — ты вот что — сейчас из тумана выскочат разбойники. Я не знаю, сколько их, но Медвежья лапа говорит, что за ним гнались пять или шесть кораблей. Вряд ли они полезут на нас. Ратиша пульнет в них стрелами, и как только они побегут, так сразу гони за ними. Предупреди гребцов, чтобы постарались. За усердие они получат награду.
        — Скажу, — сказал Сом и пошел на корму.
        По пути он передал гребцам обещание князя, и у тех лица стали веселее.
        А у Гостомысла блеснула в голове новая мысль, и он приказал:
        — Сигнальщик, передай всем — после победы над разбойниками я разрешу грабить их лагерь. Треть добычи получит тот, кто взял ее. Треть мне. И треть дружине. Отныне это правило будет действовать в моем войске всегда.
        Сигнальщик расплылся в довольной улыбке, дунул в рог, затем замахал сигнальными флагами.
        Глава 36
        Выйдя из тумана, норманнские корабли по инерции проскочили еще какое-то расстояние, прежде чем Готлиб сообразил, что он оказался перед многочисленной флотилией кораблей.
        Кому принадлежали корабли, загадки не было — на мачтах кораблей реяли словенские и карельские знамена. Кораблей было столь много, что даже с шестью кораблями шанс на победу был ничтожный. Нет, его не было совсем.
        Увидев, что попал в ловушку, Готлиб отдал команду снова поменять направление движения, теперь он из преследователя превратился в преследуемого.
        Готлиб не особенно испугался, обнаружив перед собой сильный словенский флот, хотя и сильно удивился — он даже не догадывался, что у местных славян может быть столько кораблей.
        На южных границах Дании располагались территории славян-оборитов. У оборитов был сильный флот, однако обориты были для данов почти своими. Готлиб сам был сыном оборитки.
        Но словене, проживавшие на берегах Нево-озера, казались Готлибу совершенно другим народом. Свирепым, диким, а теперь и загадочным.
        Разумеется, с противником, имеющим подавляющее преимущество, Готлиб и не собирался воевать — в его голове мгновенно возник план заманить словенские корабли в Неву, а там подставить под удар оставшихся с Харальдом кораблей.
        У Харальда кораблей было поменьше, но на узкой реке славянский флот вынужден будет идти колонной, и, таким образом, его можно будет бить по частям.
        Готлиб наморщил лоб, — напрашивался вывод, что если сейчас на Неве удастся разбить словенский флот, то повторится прошлогодняя ситуация.
        Но у Готлиба не хватило сил, чтобы удержать захваченное, теперь же у него было значительное войско, которого хватит и для того, чтобы захватить основные славянские города.
        Правда, мешался Отер-урмянин с его претензиями на руководство войском, но Готлиб хорошо знал, как надо избавляться от нежелательных соперников.
        Готлиб обрадовался: — «Ох, не зря я оставил корабли с Харальдом в засаде — это было божье провидение!»
        Однако через минуту планы Готлиба рухнули. Не успели корабли Готлиба скрыться в тумане, как с передовых кораблей славян взвились огромные горящие стрелы.
        Славяне вновь удивили Готлиба — горящие снаряды летели гораздо дальше, чем обычные стрелы. И они были тяжелее. И точнее. Одна из стрел попала в борт корабля Готлиба, отчего тот вздрогнул, словно получил удар огромным молотом.
        Когда Готлиб пришел в себя, то увидел, что стрела пробила борт и днище корабля. В образовавшуюся дыру в корабль бурным потоком хлынула вода. В довершение к этому, горящая смола со стрелы прилипла к дереву, и сухое дерево полыхнуло огнем. После этого кораблю стали одновременно грозить две беды — сгореть и утонуть.
        Гребцы кинулись тушить огонь, другие останавливать воду Впрочем, заполнявшая корабль вода помогала тушить огонь.
        Но, пока тушили огонь и боролись с водой, со славянских кораблей взлетели новые снаряды. Перепугавшись, что новые снаряды добьют корабль, Готлиб приказал гребцам бросить тушение пожара и немедленно уходить в туман.
        Гребцы сели за весла, а тушением пожара занялись воины.
        Готлиб не зря испугался, он хорошо знал, что если он попадет в плен к славянам, то ему грозит страшная и мучительная казнь. Славяне отомстят за беды, что натворил Готлиб в Словенске.
        Готлибу повезло — гребцы рывком выдернули корабль из-под удара снарядов, и корабль попал в полосу тумана.
        А вот два других корабля загорелись, расстилая черный дым по воде.
        Готлиб заметил, как воины срывают с себя доспехи и падают в воду.
        Что с ними случилось дальше, Готлиб не видел.
        Нетрудно было догадаться, что славяне поставили на свои корабли метательные орудия. Греки вооружали свои корабли такими орудиями. Используемые ими снаряды, прозванные «греческим огнем», были сущим кошмаром для их противника. «Греческий огонь» горел даже в воде. В море корабли, оснащенные такими орудиями, были крайне опасны. А вот на реке...
        Готлибу тут же представилась картина — славянские корабли медленно подходят к лагерю данов и начинают засыпать корабли и лагерь пылающими снарядами. С их помощью славяне спалят датские корабли еще до того, как приблизятся к ним на расстояние выстрела из лука. А остальных добьют на суше.
        И так как Готлиб не собирался терять войско, которое ему с трудом удалось собрать, то он приказал кормчим уводить корабли вниз по Неве. А чтобы предупредить Хараль-да, сигнальщик должен был все время дуть в рог.
        Готлиб надеялся, что туповатый Харальд не будет раздумывать о том, что происходит, а последует за ним. Тогда у Готлиба останется войско, с которым он сможет завоевать себе другие страны с населением посмирнее славян.
        В ходе своих маневров Готлиб совершенно забыл о войске Отера-урмянина, которое не имело представления о том, что находится на краю пропасти. А может, он и не захотел вспоминать, в конце концов зачем ему спасать соперника?
        Глава 37
        На покрытом белым полотнищем столе — вино, мясо, рыба, хлеб.
        Глиняная, почерневшая от грязи, посуда. Куски жареного жилистого мяса, наваленного горой на деревянное блюдо, выглядели жестко и неаппетитно, — зарезали украденную у чухонцев корову.
        Несчастная корова была стара, и чем дольше ее варили, тем ее мясо твердело больше.
        С точки зрения стороннего наблюдателя стол был скуден и убог. Эта скудность была следствием того, что до сих пор войску Отера не удалось никого ограбить.
        Скудность стола возмещалась пышностью процедуры.
        Отер сидел в огромном кресле, похожем на трон. На нем было одеяние, украшенное пестрыми тряпочками.
        Двое слуг стояли за плечами Отера, сторожа его малейшее желание.
        Властолюбие и высокомерие — любимые привычки людей, выбравшихся из нищеты.
        За столом сидели и командиры отрядов. В украшении одежды они старались перещеголять своего вождя.
        До этого утра Отер не приглашал их за свой стол, но после ухода данов сообразил, что оставшимся также ничто не помешает уйти. Перед выходом в поход это было бы катастрофой.
        Эта мысль страшно обеспокоила Отера, и он решил, несмотря на скудность припасов, срочно дать пир для командиров отрядов.
        Командир одного из отрядов, Уншад, выбрал из груды мяса кусок посочнее и попробовал его надкусить. Но, сломав зуб, тут же выплюнул кусок мяса.
        — Урмянин, ты, похоже, решил нас лишить всех зубов, — мрачно пошутил Унгнад, пальцем нащупывая во рту обломок зуба.
        — Мясо жесткое, — сказал Отер. — Но мы простые воины и питаемся тем, что можем добыть. Это мясо мы добыли, когда шли мимо Чухны. Другого мяса у нас нет.
        — Тут негде взять хорошей еды. Кругом безлюдно, как в пустыне, — сказал Унгнад.
        — Ловите рыбу. Как кормить воинов — это забота их командиров, — сказал Отер.
        — Как бы не протянуть нам с голода ноги, — озабоченно проговорил другой начальник отряда.
        — Злее будете! — усмехнулся Отер и заверил: — Будут у нас и золото, и серебро, и изысканная пища, и красивые женщины.
        — Когда? — спросил Унгнад. — Как видишь, тут плохое место.
        — Завтра уходим, — сказал Отер и, глядя на вытянувшиеся от удивления лица, заговорил: — Вот по этому поводу я, братья, решил с вами посоветоваться. Место тут и в самом деле плохое. Надо было бы вчера выходить в поход. Но конунг Готлиб расколол наше войско.
        — Но он с нами. И не имеет значения, кто будет командовать войском, — заметил Унгнад.
        Последняя фраза кольнула Отера. Он догадался, на что намекает Унгнад.
        — Готлиб так запуган славянами, что боится выйти из лагеря, — насмешливо проговорил Отер. — Какой с него вождь? Как бы он совсем не сбежал.
        — Я был с Готлибом в походах. Готлиб смелый воин и хороший вождь. Он никого не боится, — возразил Унгнад. Нам его помощь нужна. Мне неизвестны его планы, но ждать мы больше не можем — в моем отряде хлеба не больше чем на три дня, а мяса и рыбы совсем нет. Тебе с ним надо сегодня же встретиться и выяснить его планы. Если он не хочет идти с нами, то мы пойдем без него.
        Правильно, — поддержали командиры.
        — Решено, — сказал Отер. — Завтра утром выходим в поход. А сейчас надо сходить к Готлибу и спросить его, что он намеревается делать. Кто пойдет со мной?
        — Я! — сказал Унгнад. — Я знаю Готлиба...
        Договорить Унгнад не смог, к столу подошел воин в полном вооружении и доложил, что у него есть сообщение.
        — Кто ты? — спросил Отер-урмянин.
        — Я Снорри из отряда Эймунда, что стоит в охранении лагеря. Эймунд прислал меня с сообщением, что у данов какая-то возня. Сначала несколько их кораблей во главе с конунгом погнались за купеческим судном...
        — Везет Готлибу, — сказал Отер.
        Снорри продолжил:
        — Затем некоторые из этих кораблей вернулись, но тут же все оставшиеся корабли данов спешно ушли вниз по реке.
        — Проклятые даны, от жадности они готовы удавиться. Завтра выходить в поход, а они гоняются за купцами, — возмутился Отер.
        — Они шатры забрали с собой? — с напряженным взглядом спросил Унгнад.
        — Нет. Все шатры и вещи остались на берегу Но люди ушли все, — сказал Снорри.
        — Слава богу! Значит, они не бросили нас, — облегченно проговорил Унгнад.
        Отер, досадуя, что Унгнад вмешался в его разговор со Снорри, поинтересовался:
        — А что там еще на реке происходит?
        — Туман. Ничего не видно. Но после ухода данов стало все тихо, — сказал Снорри.
        — Как я и предполагал, Готлиб струсил, и завтра нам придется идти одним, — с торжеством посмотрел на Унг-нада Отер.
        — Готлиб не трус! К ночи они вернутся. Не могут же они бросить свое добро? — проговорил Унгнад.
        Отер бросил на него внимательный взгляд.
        Унгнад выделялся из командиров отрядов самоуверенностью и нахальством. Как заметил уже Отер, другие командиры отрядов прислушивались к нему.
        «Похоже, они признают его старшинство над собой», — подумал Отер.
        Но по мере роста влияния Унгнада на командиров, падал авторитет самого Отера, — особенно после того, как Томас и остальные даны ушли к Готлибу, — и это его тревожило.
        Теперь стало ясно, что Унгнад претендует на место вождя войска.
        «Если дело так пойдет дальше, то войско может его провозгласить своим вождем», — подумал Отер, и задал себе вопрос: — «И что же теперь делать?»
        Отер наблюдал за Унгнадом. Унгнад что-то говорил, совершенно не заботясь о том, слушают ли его другие или нет.
        Его внимательно слушали.
        «Договориться с ним?» — размышлял Отер.
        Но что он может предложить Унгнаду? Золото? Серебро? У него нет ни того, ни другого. Когда они вторгнутся в земли славян, Унгнад и сам все возьмет. Люди любят титулы, но титул простой рыбак дать не может. Власть? Но власть не дарят, ее берут сами. Впрочем, из-за власти сейчас и идет спор.
        Отер прислушался, о чем говорил Унгнад.
        — Если Готлиб все же не вернется к вечеру, то мы сами пойдем на славян. Мы и без него справимся со славянами, у нас сотни кораблей и тысячи людей.
        Он рассуждал, словно уже был вождем.
        «Остается одно — убить его», — подумал Отер и стал прикидывать, когда это сделать и каким образом.
        С вопросом «когда» было проще — завтра, во время сражения со славянами. И ни в коем случае не позже. До сражения со славянами Отера не станут отстранять от власти — так как он один знает (по крайней мере утверждает, что знает путь к городу словен). Но после победы над ело-венами ему точно не быть вождем.
        Остался еще один вопрос, — кто убьет Унгнада?
        Глава 38
        Как только норманнские корабли скрылись в тумане, Сом, как и говорил ему Гостомысл, не дожидаясь дополнительных команд, дал сигнал, и гребцы, уже дрожавшие от напряжения, выплеснули энергию, и тяжелая ладья стала медленно разгоняться.
        Вслед за ней потянулись и другие корабли.
        Гостомысл с тревогой посматривал вперед.
        Заметив его тревогу, к нему подошел Ратиша.
        Он был доволен результатами действия его орудий, и с радостью смотрел на догоравшие остатки двух норманнских кораблей. Около обломков плескались несколько уцелевших гребцов. Это были именно гребцы, потому что воины в тяжелом вооружении утонули.
        Корабли проходили мимо терпящих бедствие, но никто и не подумал подобрать их. Сами разбойники в таких случаях обычно добивали выживших. В обычае же словен и карел не было мстить потерпевшим поражение, но они торопились, поэтому рассудили, что раз до берега недалеко, то разбойники и сами спасутся.
        Ратиша участливо спросил:
        — О чем тревожишься, князь? Разбойников мы побили,
        и они убежали. Обломки двух их кораблей догорают в воде. Оставшиеся разбойники спасаются сами, как могут.
        — Вот и плохо, что воинов перебили всех, — сказал Гостомысл.
        — Почему?!
        — Если бы взяли хоть одного воина в плен, то смогли бы узнать от него, какие силы у норманнов и что они замышляют, — сказал Гостомысл.
        — Можно гребцов подобрать...
        — Но что могут знать простые гребцы? — сказал Гостомысл.
        — Да то же, что знают воины. Но их сведения все равно уже не будут иметь значения, — сказал Ратиша.
        — Как так — не будут иметь значения? — удивленно спросил Гостомысл.
        — Ну, так убежавшие разбойники поднимут тревогу, — сказал Ратиша.
        — Плохо, — сказал Гостомысл и пожалел: — Зря я Медвежью лапу поставил на струги, теперь и посоветоваться не с кем. Надо держать его все время при себе.
        — А ты, князь, не беспокойся, — Ратиша показал пальцем на знамя на мачте. — Ты идешь под знаменем, дарованным тебе богиней. Богиня Девана любит тебя, поэтому ты не можешь потерпеть поражение.
        — Но на богов надейся, а сам не плошай, — заметил Гостомысл. — Мой отец тоже слишком полагался на удачу.
        — Князь Буревой вышел с малой дружиной, а с нами еще и карельская дружина, — сказал Ратиша и обратил внимание Гостомысла. — Князь, нас догоняет Медвежья лапа.
        — Ага! — обрадованно проговорил Гостомысл и прошел к борту, рядом с которым ровнялся струг.
        Медвежья лапа стоял около ближнего борта.
        Увидев Гостомысла, громко проговорил:
        — Князь, у стругов ход быстрее, чем у твоей ладьи. Позволь нам вперед пойти?
        Раздумывать было некогда, и Гостомысл согласился:
        — Ладно, делай, как хочешь. Постарайся отрезать разбойников от их кораблей.
        — Все сделаю, князь, — весело проговорил Медвежья лапа, и струг рванулся вперед, словно выпущенная стрела.
        По примеру Медвежьей лапы княжескую ладью начали обгонять и остальные струги.
        Гостомысл кисло усмехнулся:
        — Хорош же я князь, если иду позади войска.
        — Твой отец говорил, что князь должен воевать головой, — сказал Ратиша.
        — И никогда не следовал этому правилу сам, — отозвался Гостомысл. — Вот что, впереди у нас битва с разбойниками, как раз в том же месте, где потерпел поражение мой отец. Как бы нам не попасться в ту же ловушку, что и он в прошлом году.
        — Тогда наше войско всеми силами кинулось на лагерь разбойников, но, как оказалось, разбойники стояли двумя лагерями, и второй отряд, когда увидел, что первый отряд подвергся нападению, напал на наше войско сзади, — сказал Ратиша.
        — Девятко подвел тогда отца, — сказал Гостомысл.
        — Поэтому на этот раз наше войско надо разделить на две части. Одна сразу нападет на разбойников, другая постоит в засаде, и если разбойники захотят снова повторить ту хитрость, то вторая часть придет на помощь, — посоветовал Ратиша.
        — Я об этом уже думал, — проговорил Гостомысл, — словенская дружина мала, дружина карелов будет поболее. По уму нападать на лагерь данов должен больший отряд, а меньший должен сидеть в засаде. И так как карельскую дружину нельзя делить, то пусть они нападут на лагерь, а я со своей дружиной сяду в засаду и вмешаюсь в дело в самый решительный момент.
        — Хорошая идея, — одобрил Ратиша.
        — Идея-то хорошая, но только кое-что все же смущает меня... — проговорил Гостомысл.
        — Что?
        — Смущает меня то, что пока карелы будут драться, мы будем смотреть на сражение со стороны.
        И что же?
        — Не подумает ли князь Вяйнемяйнен, что я трус?
        — Но что из этого?
        — Если князь Вяйнемяйнен решит, что я трус, то он может отшатнуться от меня, и в следующий раз не окажет помощи, — сказал Гостомысл.
        — Это плохо будет. У нас и так союзников нет, — сказал Ратиша
        — Когда высадимся на берег, я переговорю с князем. Пожелает, чтобы я пошел первым со своей дружиной... что ж — пойду. У нас все равно нет другого выхода. Эта победа очень важна для нас, потому что решит — быть мне князем или нет. Наверно, важнее этой, другой битвы у меня в жизни не будет.
        — Князь Вяйнемяйнен не допустит, чтобы ты пошел вперед. Ведь у него нет наследников. Наследник может быть только, если Кюллюкки родит сына. Но только твой сын станет князем двух племен. Поэтому он тебя будет беречь как зеницу ока, — рассудил Ратиша.
        — Наверно. Мой сын будет вождем двух племен и наследником славы словенских князей. Но Кюллюкки молода, а породниться с карельским князем могут пожелать и другие короли.
        — Но пока же не пожелали... и пока она твоя жена, — заметил Ратиша.
        — Вроде ветер поднимается, — сказал Гостомысл.
        Ратиша огляделся по сторонам. Над свинцовой водой неторопливо плыли молочные клочья.
        Глава 39
        Туман быстро сносило с реки, и Гостомысл подумал, что это может помешать незаметно подойти к лагерю разбойников, и забеспокоился.
        Но с берега сквозь полупрозрачную вуаль тумана подали условленный сигнал, и Гостомысл приказал причаливать.
        Через минуту ладья носом воткнулась в песчаный берег, и гребцы тут же сбросили на берег сходни. Но никто не сходил с корабля — ждали приказа Гостомысла. А Гостомысл приказ сходить на берег не торопился отдавать. Он напряженно изучал берег.
        На берегу виднелось множество кораблей.
        — Это корабли разбойников, — сказал Ратиша.
        — Вижу, — сказал Гостомысл.
        — Остальные корабли начинают причаливать к берегу — сказал Ратиша, — пора выходить на берег.
        — Пока — не пора, — сказал Гостомысл.
        — Ты чего-то опасаешься? — спросил Ратиша.
        — Смущение есть — кораблей у разбойников что-то слишком много, — сказал Гостомысл.
        — Медвежья лапа сообщал, что не меньше сотни. — Напомнил Ратиша.
        — Но где разбойники? — задал вопрос Гостомысл. — Никого не видно. Исчез и человек, подававший сигнал. Странно это.
        Но не только Гостомысл встревожился, у остальных, не увидевших на берегу людей, в мозгу зародилась также мысль, что дело тут нечисто и возможна засада. Хотя никто и не верил, что Медвежья лапа мог сдаться врагам, однако тревога заставила руки воинов крепче сжать оружие.
        — Я скажу, чтобы приготовили луки, — сказал Ратиша.
        — Скажи, сказал Гостомысл и заметил: — Впрочем, и так все готовы к бою.
        Ратиша показал на струг, в отличие от других только причаленный носом к берегу.
        — Это струг Медвежьей лапы.
        — Да, — проговорил Гостомысл и повторил вопрос: — Но где же сам Медвежья лапа и его люди?
        Ответ на вопрос пришел сам — в тумане показалось темное пятно. Оно приближалось, и вскоре за ним обнаружились новые силуэты.
        — Это люди, — сказал Ратиша.
        — А я думал — медведи, — слабо пошутил Гостомысл.
        Звякнуло железо.
        — Они вооружены, — сказал Ратиша.
        — Берите их на прицел, — распорядился Гостомысл.
        Над бортами поднялись луки. Стрелы готовы были сорваться в смертельный полет.
        — Без моей команды не стреляйте, вдруг это Медвежья лапа, — предупредил Гостомысл.
        Так оно и оказалось, когда неизвестные приблизились, послышался голос тихий, но веселый.
        — Князь Гостомысл?! Не стреляйте.
        — Медвежья лапа! — обрадованно воскликнул Гостомысл и тут же сбежал по сходням на берег.
        За ним поспешили и другие.
        Приблизившись к Медвежьей лапе, Гостомысл в порыве радости обнял его.
        Отпустив, начал расспрашивать.
        — Ну и что тут?
        — Князь. Все удачно выходит, — начал докладывать Медвежья лапа, —- сторожей на берегу мы убрали незаметно. Затем пошли дальше.
        Доклад Медвежьей лапы был прерван появлением князя Вяйнемяйнена и воеводы Йовки.
        — Высадились удачно, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        Он часто дышал, его лицо было возбуждено.
        Воевода Йовка не разделил радости своего князя.
        — Корабли лежат на берегу, а самих врагов не видно. Уж не в засаду ли мы попали?
        — Лагерь разбойников в двух сотнях шагов от нас. А на берегу нет никого, потому что мы сняли сторожей, — сказал Медвежья лапа.
        — Но уже утро — где же остальные? Уж не спят ли они до обеда? — спросил Йовка.
        — Они в лагере собрались. Что-то там происходит непонятное. Наверно их конунг устроил смотр своему войску, — сказал Медвежья лапа.
        — Это хорошо, — сказал Йовка уже более весело. — Как закончимся высаживаться, быстро построим войско и двинем на лагерь.
        — Не спеши, — проговорил Медвежья лапа. — Есть тут одна загадка — там два лагеря.
        — Так было в прошлом году, и когда сюда приходил мой отец. Это уже известная хитрость, — сказал Гостомысл.
        — Но один лагерь полон разбойников, а другой — пустой! Шатры есть, даже посуда, но нет ни одного человека, — сказал Медвежья лапа.
        — Пустой?! — спросил Гостомысл, и в его глазах блеснуло сомнение, и он тихо пробормотал: — Так было и с моим отцом. Неужели все повторится?
        — Пустой, — сказал Медвежья лапа.
        — Ты чего испугался? Они же собрались на смотр перед шатром конунга, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        Гостомысл вздохнул:
        — Князь, мой отец в прошлом году так и потерпел поражение. Он разбил данов в одном лагере, а второго не заметил, и они ударили нашей дружине в спину. Я все это видел лично.
        — Так и было, — подтвердил Ратиша. — Мы с князем стояли на краю леса и видели, как даны вышли из леса и напали на наших. Мы тогда еле успели спастись.
        — Однако туман быстро рассеивается, — сказал Медвежья лапа. — Надо быстрее решать, что нам делать.
        — У меня есть решение, — сказал Гостомысл, обращаясь к князю Вяйнемяйнену.
        — И какое? — поинтересовался князь Вяйнемяйнен.
        — Предлагаю разделить наше войско на две части. Большая часть нападет на лагерь, а малая — останется в засаде. Если разбойники устроили какую-либо новую хитрую ловушку, то она придет большему войску на помощь, — сообщил план Гостомысл.
        Йовка кивнул головой.
        — Хороший план.
        — Кто возглавит большую часть войска? — спросил князь Вяйнемяйнен.
        Гостомысл молчал.
        — Ладно, — сказал князь Вяйнемяйнен. — Я пойду на лагерь, а ты останься в засаде.
        — Я не трус, — сказал Гостомысл.
        — Знаю, — сказал князь Вяйнемяйнен. — Но твоя дружина мала, а свою я делить не хочу.
        — Я не подведу тебя, — сказал Гостомысл.
        На этом совещание было закончено. Карелы пошли к своему войску, которое уже выстроилось густой линией.
        Медвежья лапа стал прятать словен среди лежащих на берегу кораблей.
        Ратиша предложил Гостомыслу:
        — Князь, туман уже почти рассеялся, уже видны шатры разбойников. Давай я стрельну по ним из наших орудий.
        Гостомысл бросил взгляд на подходившее к лагерю разбойников карельское войско. Через две минуты карелы окажутся в лагере, а до сих пор не было видно, чтобы кто-то из разбойников пытался оказать им сопротивление.
        Гостомысл пожал плечами, пробормотал: — Глупость какая-то, — и приказал: — Давай, Ратиша. Только побыстрее, и стрелы пусти горящие. Так больше будет страху.
        Глава 40
        — Но кто же его убьет? — в задумчивости проговорил Отер и спохватился — он сказал вслух то, что не следовало говорить ни в коем случае.
        Разумеется, хотя и проговорил Отер очень тихо, эти его слова услышали все.
        Догадаться по этой нечаянно оброненной фразе, о чем думает Отер, было несложно, и у всех лица вытянулись в ожидании развития событий — подобные замыслы не могли остаться безнаказанными.
        Унгнад, несмотря на то, что был увлечен своей речью, слова Отера хорошо расслышал. Догадавшись, какие в отношении него планы строит Отер, он моментально рассвирепел.
        Багровея лицом, он вскочил с места и потянул меч из ножен.
        Остальные командиры тут же прижались к стенам шатра и стали с интересом ожидать, чем закончится ссора. Никто и не пошевелился, чтобы встать на защиту своего вождя.
        Побледнев, Отер крикнул срывающимся голосом, — Охрана ко мне! — и спрятался за высокую спинку кресла. Кресло было сделано из крепкого дуба и казалось хорошей защитой.
        Кто-то из сторожей, стоявших снаружи у входа в шатер, сунул голову в проем шатра, чтобы понять, что происходит, но ближайший к входу из командиров дал ему добрый совет:
        — Исчезни, если жить хочешь!
        Сторож жить хотел и немедленно последовал мудрому совету Через секунду только качающаяся занавесь свидетельствовала о его недавнем присутствии.
        Такое развитие событий навело Отера-урмянина на мысль, что все командиры отрядов, так или иначе, участвуют в заговоре против него.
        Как ни странно, но опасность вызвала прилив сил, а с ними вернулась и отвага.
        Вынув меч, Отер вышел из своего укрытия.
        — Значит, у нас заговор? — насмешливо проговорил Отер, обводя командиров презрительным взглядом.
        Он понимал, что с одним Унгнадом он, скорее всего, справится, но только если на него не нападут и остальные.
        Командиры поежились под его взглядом.
        — А что, других смелых, кроме Унгнада, нет? Или вы смелы только, когда нападаете стаей на одного, как вшивые шакалы? — продолжал Отер.
        Неизвестно о чем договаривались командиры раньше, но обвинение Отера в трусости смутило их.
        Действительно, одно дело, когда вождь сменяется в результате честного поединка, и совсем другое дело — если он убит подло, в спину
        Унгнад сначала опешил от наглого напора Отера. Он рассчитывал, что Отер испугается и добровольно оставит пост главы войска. Но через мгновение стало очевидно, что дело без кровопролития не обойдется, и при этом ему самому придется драться со старым вождем. Командиры не захотят вмешиваться в дело.
        — Отер-урмянин! — хриплым от волнения голосом проговорил Унгнад. — Войско не хочет тебя видеть своим вождем!
        — И кто же тебе это сказал? — насмешливо парировал Отер.
        — Командиры отрядов мои слова подтвердят, — сказал Унгнад.
        — Да? — изумленно приподнял бровь Отер. Он видел, что насмешливый тон выводит противника из равновесия, и потому старался использовать этот прием во всю силу
        — Да, — сказал Унгнад.
        Командиры молчали.
        — А кого же войско желает видеть над собой вождем? Тебя, что ли? — спросил Отер.
        — Меня, — выдавил Унгнад.
        Молчание командиров заставило его чувствовать себя неуверенно, однако останавливаться уже было нельзя.
        — То есть человека, который хотел предательски убить своего вождя? — выдвинул обвинение Отер.
        Унгнад покраснел.
        — Никто тебя не собирался убивать. Ты сам хочешь убить меня. А мы только хотели, чтобы ты сам объявил о своей отставке.
        — Но почему? Чем я не устраиваю войско? — обратился Отер к командирам и, не дожидаясь ответа, в сердцах обреченно махнул рукой. — Впрочем, я знаю, что у вас нет ответа. Это обыкновенная дурь, которой полны ваши головы. Но знайте, главенство над войском я просто так не уступлю. Я не желаю, чтобы ваши дурьи головы погубили всех нас.
        — Мы не дураки. Но если ты сам не уйдешь в отставку, то тогда нам придется убить тебя, — сказал Унгнад.
        — Подлым ударом в спину? Вдесятером против одного? Я так и знал, что вы настолько трусливы, что даже вдесятером боитесь одного, — с сарказмом проговорил Отер.
        — Ты плохо нас знаешь, — сказал Унгнад.
        — Нет, я вас слишком хорошо знаю — вы трусы и предатели. Вы, как стадо овец, слепо бежите за первым же попавшимся бараном. Хотя он слеп и ведет вас на гибель, — возразил Отер и с горечью в голосе добавил: — А моя ошибка в том, что я относился к вам, как к воинам.
        Слова Отера были правдивы, а высказанная вслух правда — это самый сильный повод для драки.
        Унгнад обозлился и с пылающим злобой лицом приблизился вплотную к Отеру и приставил меч к его груди. Руки
        Унгнада дрожали от злобы, и он был готов сию же секунду вонзить меч в грудь соперника.
        Так бы оно и произошло, но вперед выступил один из командиров и сказал:
        — Погоди, Унгнад. Тут нас обвиняют в нечестности, чего мы не заслужили. Так давайте поступим честно — по старому обычаю любой воин, если видит, что вождь неумело командует дружиной, имеет право либо уйти в другую дружину, либо потребовать от вождя, чтобы тот отказался от своего места. Вождь может отказаться, но тогда они должны сразиться в честном поединке. Сражайтесь перед войском, и кто победит, тот и будет нашим вождем.
        Идея всем понравилась, и послышались возгласы одобрения:
        — Верно, пусть сразятся!
        — Ха! — воскликнул Отер. — Если молодой воин не боится драться со мной, то я готов.
        Унгнад вспыхнул:
        — Я не боюсь. Идем на площадь, и ты либо умрешь, либо будешь на коленях просить пощады. Я добрый, я оставлю тебе жизнь, но я сделаю тебя рабом.
        — А я только убью тебя, — сказал Отер, оттолкнул плечом Унгнада и вышел из шатра.
        За ним из шатра повалил командиры.
        Часть вторая
        Глава 41
        В военном лагере из палаток и шалашей трудно утаить что-либо, потому что тонкие стены очень хорошо пропускают звуки. К тому же многие видели, что назревает ссора между Отером и Унгнадом, который не скрывал желания стать новым вождем.
        Поэтому когда Отер вышел из шатра, то обнаружил, что все войско собралось на площади перед шатром.
        — Тем лучше! — сказал Отер и двинулся на середину площади.
        Внезапное появление вождя с мечом в руке и решительным выражением на лице смутило всех. Послышались даже разрозненные возгласы: — «Слава Отеру!» — но вскоре они стихли.
        Отер остановился перед рядами воинов и поднял руку требуя внимания.
        Над лагерем повисла тишина. Слышно было, как где-то лопнувшей струной крикнул ворон.
        Отер-урмянин опустил руку и заговорил мощным голосом:
        — Воины! Я ваш вождь. Я привел вас сюда, чтобы завоевать новые земли, чтобы вы добыли много золота и серебра, вино и женщин. Завтра утром мы должны выйти в поход на славян. Но сегодня Унгнад сказал мне, что войско недовольно мной, и бросил мне вызов. Он сам хочет стать вождем. Честь и хвала молодому честолюбию. Но вождь должен быть не только смелым, но и мудрым. Возвращаться нам некуда — дома ждет нас нищета и голод. А этот спор может сокрушить все наши планы. Не мне выбирать вождя — вам! Вы вольные люди и в выборе своих вождей свободны. Поэтому я сказал ему, что по старинному обычаю мы должны сразиться перед войском в поединке, чтобы войско выбрало себе вождя. И пусть победит сильнейший!
        В те времена жизнь была скучной. Из всех развлечений доступны были пьянство и женщины. Но так как в войске собрался народ, не обремененный семейными узами, то женщин в войске было совсем мало. А с хмельным питием стало еще хуже, потому что имевшиеся запасы выпили, а новых не добыли.
        Так что нечаянное развлечение в виде драки за место вождя всеми было встречено с бурным восторгом. У каждого из соперников нашлись свои болельщики, которые немедленно стали заключать пари.
        Пока народ веселился, соперники приступили к действу.
        Вначале Отер и Унгнад, вооружившиеся топорами и щитами, словно встретившиеся петухи, прошлись по кругу, бросая друга на друга оценивающие взгляды.
        Вид у обоих оказался настолько грозным, что у каждого в голове мелькнуло сожаление, что он ввязался в это дело.
        Однако отступать на глазах войска было невозможно. Поэтому они начали громко угрожать друг другу лютой смертью и всячески оскорблять.
        Тем не менее, несмотря на страшные угрозы, ни один из них не решался нанести первый удар. Первый удар в подобной схватке не давал никакого преимущества, и даже наоборот —- отразив его или уклонившись, противник мог провести ловкий прием.
        Войско же от восторга ревело и стонало.
        Отер подумал, что если он победит в этой схватке, то сделает все, чтобы глупые старые обычаи канули в лету. Ведь короли же не дерутся за трон в честных поединках. Правда, для этого надо стать королем.
        На этом мысли Отера прервались, так как Унгнад все-таки решился первым нанести удар. Он замахнулся топором, метя в голову сопернику
        Но топор оружие тяжелое, а потому медленное, потому свежему непугливому человеку уклониться от удара топора несложно.
        Отер сделал шаг в сторону, и топор Унгнада пролетел мимо со страшным свистом. По инерции он потянул Унгнада за собой, тем самым заставив его подставить противнику незащищенный бок.
        Отер немедленно этим воспользовался и нанес свой удар, метя в бок противнику.
        Ему почти удалось попасть в бок сопернику, но Унгнад все же успел увернуться, и топор Отера лишь скользнул по стальной накладке на плече. Однако сила удара оказалась достаточной для того, чтобы парализовать руку Унгнада. Унгнад выронил топор и схватился за плечо.
        Это вызвало новую волну восторга у зрителей.
        Отер же, пользуясь слабостью противника, размахнулся для нового удара. Чтобы избежать этого удара, Унгнаду пришлось поспешно отступить.
        — У-у-у! — разочарованно сказали зрители.
        Но короткая передышка вернула руке Унгнада возможность двигаться, и он выхватил меч и кинулся на соперника.
        Болельщики радостно улюлюкали:
        — А ну-ка поддай ему, Унгнад!
        Болельщики Отера, в свою очередь, дали совет:
        — Урмянин, дай ему в рыло рукояткой топора! Бросай топор и берись за меч!
        Меч быстрее топора, поэтому Отер отбросил топор в сторону, вытащил из ножен меч и бросился на Унгнада.
        Соперники встретились с таким страшным лязгом, что другие зрители — вороны, облепившие ветки деревьев, взлетели с паническим карканьем и массированной бомбардировкой окружающей местности извергнутым пометом.
        Чего испугались вороны на самом деле, никто не подумал.
        Зато князь Вяйнемяйнен изливал потоки страшной ругани — на ворон, выдавших приближение его войска к лагерю противника.
        Но схватка продолжалась, и потому никто не обращал внимания на приближающееся войско карел.
        Схватка продолжалась. Хоть и силен был Отер, но и Унгнад был не промах.
        Они усердно махали мечами с полчаса, затем движения замедлились, еще спустя некоторое время они почувствовали, что теряют силы, и уже, перед тем, как нанести удар, стали искать возможность отдышаться.
        В минуту такого отдыха Унгнаду пришла в голову гениальная мысль — если на кону стоит жизнь, то стоит ли соблюдать правила приличия, придуманные каким-то глупцом? Побежденный умрет, а мертвые не могут жаловаться на коварство противника.
        В голове Унгнада тут же составился план, и, следуя ему, Унгнад незаметно набрал в руку горсть песка, а когда Отер замахнулся для очередного удара, бросил песок ему в глаза,
        Хитрость оказалась удачной, песок ослепил Отера на некоторое время. Не видя противника, он замер.
        Это и надо было Унгнаду: ударом меча он выбил меч из руки Отера, а другой рукой вонзил кинжал в промежуток между стальными накладками на доспехах.
        Рана оказалась болезненной, и Отер с диким воплем свалился на землю.
        Примененный прием вызвал одобрение у одних болельщиков и возмущение у других. Так уж устроен человек, что чужие убеждения всегда вызывают желание дать по физиономии оппоненту особенно если он настаивает на своем мнении.
        У людей, которые избрали своей профессией разбой и убийство, подобные желания сигнал к немедленному действию. Поэтому вскоре никто уже не следил за ходом поединка между вождями. Все были заняты физическим переубеждением инакомыслящих.
        А схватка между старым вождем и претендентом подходила к трагическому концу — Унгнад приставил конец меча к горлу Отера, и приготовился его убить. Но он не торопился, так как желал получить удовольствие от мук противника.
        Отер свою жизнь ценил, поэтому поспешил сказать, что он сдается и уступает должность вождя. Унгнад только рассмеялся:
        — Зачем войску старый баран, когда есть новый вождь?
        — Не убивай меня, — попросил Отер.
        — Назови хоть одну причину, по которой я не должен тебя убить? — сказал Унгнад.
        — Если ты меня убьешь, то поступишь нечестно. Боги покарают тебя, — сказал Отер.
        Других причин он не смог придумать.
        — Плевать! Боги заняты своими делами. А ты лучше скорее сдохни! — сказал Унгнад, и поднял меч, чтобы вонзить его в грудь противнику.
        Отер прошептал, — о боги, примите меня в Вальхаллу! — и закрыл глаза.
        Через секунду он почувствовал, как на него обвалилось что-то тяжелое и мягкое. И ему было не больно. Это Отера удивило. Он, конечно, не пробовал, что чувствует человек, которому в грудь вонзают холодную железяку, тем не менее по его представлениям ощущения должны были быть другими.
        Чтобы разобраться с происходящим, Отер открыл глаза и увидел прямо перед собой выпученные белки глаз Унгнада. Изо рта тек густой кровяной ручей.
        Унгнад был мертв, хотя его щека еще дергалась, но это была судорога умирающего тела.
        Поняв это, Отер столкнул с себя мертвое тело и встал на ноги.
        Первым делом он определил, что Унгнад умер потому, что его грудь пробила стрела толщиной в руку. Такую стрелу мог выпустить только великан.
        Разобравшись, что произошло с соперником, Отер огляделся: поднявшийся ветер прогнал туман, и теперь весь берег был очень хорошо виден. На берегу стояли неизвестные корабли и над ними реяли странные алые знамена.
        Между тем войско Отера разбегалось в разные стороны. Тех, кто сопротивлялся, добивали воины в блестящих доспехах, покрытых звериными шкурами.
        «Это славяне!» — догадался Отер и кинулся в спаси тельный лес.
        Глава 42
        Берег был низкий и потому, когда туман сошел, Гостомыслу, стоявшему на возвышении на носу ладьи, стало видно все происходящее.
        Он видел, что разбойники скопились на площади перед большим шатром, очевидно, принадлежащим их вождю. Судя по доносившимся крикам, все они были увлечены каким-то зрелищем. Они даже не обращали внимания на приближавшихся карел, хотя не заметить их было невозможно — карелы шли открыто, громко бряцая железом.
        Князя Вяйнемяйнена подобное поведение противника тоже встревожило, и он крутил головой по сторонам, пытаясь заметить засаду или какой другой подвох.
        Не успели карелы дойти до норманнов на расстояние полета стрелы, как норманны принялись драться между собой.
        На мгновение это ошарашило князя Вяйнемяйнена, затем он догадался, что среди норманнов возникла междоусобица и что эта глупость противника дает карелам редкий шанс разгромить противника малой кровью.
        Князь Вяйнемяйнен подал сигнал, и карелы со страш-ными воинственными криками врезались в толпу норманнов и рассекли ее на две части.
        Норманны, обнаружив, что на них напали, немедленно бросились врассыпную.
        Тут не удержался и Гостомысл, поняв, что битва заканчивается столь скоротечным образом и, не желая отдавать победу одним карелам, дал сигнал, и словене бросились на убегающего врага.
        Враг бежал быстро, и словене мало кого успели догнать и взять в плен.
        А карелы, увидев, что враг скрылся в лесу, прекратили его преследование и, по военным обычаям того времени, занялись грабежом лагеря.
        К карелам присоединился и отряд словенских ополченцев во главе с Лисьим хвостом.
        У горожан еще свежа была память о зверствах данов в городе, их души были полны желания мстить, поэтому всех попадавшихся им норманнов они тут же убивали. Но, несмотря на мстительные чувства, без добычи горожане оставаться не желали.
        Пока воины занимались полезным делом, Гостомысл выбрал небольшое возвышение на краю лагеря, откуда хорошо был виден лагерь, и стал наблюдать за происходящим.
        Рядом с ним стоял Медвежья лапа с несколькими дружинниками. Ратиша, погнавшись за норманнами, куда-то исчез.
        Через полчаса к Гостомыслу подошел князь Вяйнемяйнен. По выражению его лица было видно, что он был разочарован.
        — Проклятые разбойники! — сказал он, подойдя к Гостомыслу.
        — Что случилось? — встревоженно вскинулся Гостомысл, думая, что норманны применили какую-то военную хитрость, которой он не заметил.
        Князь Вяйнемяйнен презрительно сплюнул.
        — Что случилось? Норманны подлые твари — они оставили нас без добычи. Мои воины в лагере ничего не нашли ценного, кроме ненужного хлама и тряпья. Это не лагерь воинов, а пристанище нищих. Первый раз вижу такое.
        — Что — нет ни золота, ни серебра? — удивленно спросил Медвежья лапа.
        — Нет ничего. У меня сложилось впечатление, что мы имеем дело с нищими отбросами со всего мира, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        — Но ведь эти разбойники ограбили наш город, — напомнил Медвежья лапа. — Их конунг Готлиб бежал в спешке, однако награбленные ценности сумел увезти.
        — А где же сам конунг? — спросил Гостомысл.
        Подошел воевода Йовка и, услышав вопрос Гостомысла, ответил:
        — Среди убитых и взятых в плен нет ни одного, кто бы был похож на конунга. Все в бедной одежде. Доспехов почти ни у кого нет. Вооружены копьями, топорами. Мечей почти нет. А те, которые нашли, совсем плохие — из мягкого железа, наши мечи перерубают их словно осиновые колья.
        — Все это очень странно, — подвел итог сообщению Гостомысл и задал вопрос: — Так с кем же мы воевали?
        Ситуацию разъяснил подошедший Ратиша. Он привел с собой человека помятого вида: лицо его было в грязи, перемешанной с кровью, одежда рваная. Его можно было принять за нищего, однако на его боку висели ножны для меча.
        — Это Отер-урмянин, вождь разбойников, — доложил Ратиша, представляя своего пленного.
        — Вождь? Урмянин? Причем тут урмянин? — спросил Гостомысл. — Конунг данов — Готлиб.
        Ратиша толкнул в спину Отера.
        — Давай говори.
        Отер кисло улыбнулся и заговорил:
        — Действительно, ваш город захватил Готлиб. Всем известно, что в прошлом году конунг Годофрид выгнал Готлиба из Дании и пообещал повесить его на первом же дереве, если тот вернется в Данию. Поэтому Готлиб не конунг. И раз его прогнали из Дании, то Готлиб стал искать землю, где мог стать бы конунгом. Он уже ходил с дружиной на запад, местные короли там ослабели, но все же дружина Гот-либа была слишком мала, чтобы захватить землю. Поэтому он решил сначала сходить на восток в неизведанные земли, чтобы приобрести богатства, на которые он смог бы набрать войско. Ему повезло — каким-то образом ему удалось захватить ваш город. Но только тогда он узнал, что таких городов в вашей земле тысячи. А он с трудом удерживал один город...
        — Пасть собаки оказалась меньше куска, на который она позарилась. Собака подавилась и сдохла, — с усмешкой прокомментировал рассказ Медвежья лапа.
        Отер покосился на большого воеводу и, видя, что все ждут продолжения его сообщения, продолжил:
        — Поэтому летом прошлого года он послал своего дружинника Томаса за помощью в Данию. Для подкупа он дал ему бочку золота. Но судно, на котором плыл Томас, подверглось нападению каких-то славян и было сожжено. Золото пропало...
        Гостомысл рассмеялся.
        — Так вот что за золото мы тогда захватили!
        — Но сам Томас спасся. Он доплыл до берега, там украл лодку и на ней дошел до моря. А там он встретился со мной. Когда я узнал, откуда он пришел и зачем, я подумал, — я бедный рыбак, у меня нет ни семьи, ни золота. Не лучше ли пойти в войско к Готлибу? Это опасно, но я каждый день рисковал, выходя в море, и часто возвращался без улова. А если возвращался с уловом, то всегда находились люди, которым я должен был его отдать. Так что меня держит на той земле? Ничего. И я стал помогать Томасу, собирать войско из таких же, как я обездоленных людей. Вскоре мы собрали много людей. Взяли лодки и направились в путешествие в славянскую землю. Над войском должен быть вождь, и так уж получилось, что люди признали меня своим вождем.
        — Теперь понятно, почему у вас такой бедный вид. Вы и в самом деле нищие, — сказал Гостомысл и задал вопрос: — Но куда же делся конунг Готлиб и его даны?
        Отер пожал плечами.
        — Вчера мы с ним поссорились, он требовал, чтобы все войско подчинилось ему, но люди засомневались — он не сумел удержаться в славянской земле, так, может, он плохой военачальник? Но ночью все даны из моего войска перешли к нему А утром он посадил их на корабли, и они ушли.
        — Куда?
        — Мне неизвестно. Случилось так, что нам некогда оказалось выяснять, куда ушел Готлиб.
        — Но почему вы не сопротивлялись нам? — спросил князь Вяйнемяйнен.
        — Моему войску было не до этого. Меня хотели сместить с должности вождя. Пришлось мне драться на поединке с претендентом. — Отер презрительно сказал: — Я его убил как сопливого щенка.
        — Ты смелый воин, — одобрительно отметил Гостомысл и спросил: — Ну а где же твое войско сейчас?
        Отер покраснел.
        — Это не войско, а стадо овец. Едва почуяли опасность, как они разбежались по лесу, забились глухомань и дрожат, словно зайцы. Через пару недель они сдохнут не столько от голода, сколько от страха.
        Гостомысл кивнул головой и обратился к князю Вяйнемяйнену.
        — Что делать будем с этим вождем? Пленных мы не убиваем. В рабство взять?
        — Нам рабы не нужны. А выкуп за этих все равно не получишь, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        Ратиша сказал:
        — Он вроде хороший воин.
        — Однако в плен сдался без сопротивления, — сказал Медвежья лапа.
        Отер давно уже догадался, что мальчик, стоящий перед ним, является славянским князем.
        Гостомысл был юн, но это не имело никакого значения. Многие цари и короли были ненамного старше Гостомысла, однако прославились как умелые полководцы.
        Поняв из разговора, что сейчас решается его судьба, Отер упал на колени перед Гостомыслом.
        — Мой конунг, возьми меня в свою дружину. Я готов быть тебе простым воином или даже слугой. Я многое умею. Я могу водить корабли по морю. Я буду предан тебе всей душой.
        — Да? — спросил Гостомысл и проговорил: — Встань!
        Отер встал.
        — Ты есть хочешь? — спросил Гостомысл.
        — Хочу — сказал Отер. — У нас уже заканчивалась еда.
        Гостомысл поманил рукой одного из дружинников и распорядился:
        — Отведи этого урмянина на ладью. Пусть покормят.
        Дружинник тронул Отера за плечо. Однако тот не двинулся с места.
        — Великий князь, если ты возьмешь меня в свою дружину то я соберу остатки своего войска, и они будут служить тебе. Я уверен, что у молодого князя есть великие планы, так как вся твоя жизнь впереди. А ты уже показал себя как великий полководец.
        — Ты думаешь, что они будут служить мне? — спросил Гостомысл, с интересом взглянув на Отера.
        Предложение показалась Гостомыслу заманчивым, — ему надо срочно пополнять дружину
        — Да, даже если ты им будешь давать только еду — сказал Отер. — У них все равно нет выбора: Готлиб не взял их к себе, другого вождя у них нет, а возвращаться в родные селения они не хотят — что там ждет их кроме нищеты? В этом мире кто-то кому-то обязательно служит. Так уж лучше служить сильному конунгу который предлагает еду и почет.
        — Ага, — задумчиво проговорил Гостомысл. Но решения объявлять не стал.
        Его отец брал в дружину только словен, считая, что кровное родство гарантируют их преданность.
        Но его расчет оказался неверен. Они служили князю Буревою, однако его сыну Гостомыслу не захотели служить.
        Гостомысл давно понял, что выход из этого положения был в том, чтобы набрать в дружину воинов чужих племен. Но он был пока не готов брать в свою дружину вчерашних врагов. Ему требовалось время, чтобы решиться на это.
        — Иди на ладью, — сказал Гостомысл и повторил распоряжение: — Пусть его хорошо покормят.
        Глава 43
        К вечеру корабли Готлиба оказались в низовьях Невы.
        С берегов тянуло затхлым духом, наводившим мысль о смерти.
        — Гиблые места, — сказал Харальд, провожая взглядом берега с хилыми искореженными деревцами, похожими на не обретших после смерти покоя мертвецов.
        — Впереди море, — ответил Готлиб, глядя на опускающееся солнце. От солнца по поверхности воды протянулась длинная красная дорожка, которая липким языком притягивала к себе корабли.
        — Кажется, словно плывем по крови, — пробормотал Харальд.
        — Это наш знак — дорога воина, — сказал Готлиб.
        — Плохой знак, — сказал Харальд.
        — А мы и так идем по горло в крови, и прольем ее еще больше, — сказал Готлиб.
        — Куда мы идем? — спросил Харальд.
        — В Вальхаллу, — усмехнулся Готлиб.
        — Да, каждый воин рано или поздно попадет в Вальхаллу. Но это потом. А сейчас?
        — Пока не знаю, — сказал Готлиб.
        — Нам некуда идти, — сказал Харальд.
        — Почему? — спросил Готлиб.
        — Потому что в Дании нас ждет смерть, — сказал Харальд.
        Готлиб снова усмехнулся.
        — Мой друг, ты пал духом. Славяне сломили тебя, вселили в твою душу неуверенность. Ты стал плохим воином. Но подумай — что такое Дания? Всего лишь маленький клочок земли в огромном мире. Одна лишь страна славян больше Дании в тысячи раз. Но есть еще множество других стран. Поэтому — очнись, Харальд! Перед нами весь мир. У нас есть корабли и войско, с помощью которого мы можем взять все, что пожелаем.
        — Только войско голодное, а по пятам гонятся славяне, — сказал Харальд.
        Готлиб рассмеялся.
        — Славянам сейчас не до нас, они воюют с отбросами, что остались с урмянином, возомнившим себя королем.
        — Вряд ли, — сказал Харальд. — Там нет ни воинов, ни вождя. Это стадо овец во главе баранов, которых может разогнать и мальчишка с хворостиной в руке.
        — На это все равно требуется время, а время работает на нас, — сказал Готлиб и показал рукой на каменистый остров. — Мы пристанем здесь. Остров сухой и подходящий для отдыха. Своих голодных мы сейчас накормим. А к утру решим, куда идти нам дальше.
        Глава 44
        Высаживались на берег необыкновенно молча и тихо. Все были утомлены прошедшим днем. Но еще больше вызывал усталость упадок духа, возникший из-за неясности будущего.
        Когда утром уходили из лагеря у истока Невы в небольшую, как тогда всем казалось, вылазку, то не стали снимать шатры и палатки. А во время бегства от славян добро собирать оказалось некогда. Так что большая часть палаток и кухонной утвари осталась в брошенном лагере.
        Поэтому место для ночевки оборудовали просто — наломали еловых веток и уложили их на каменистую почву, чтобы было помягче. Заодно набрали дров. Вскоре остров озарился огнями костров, потянуло запахом жареного мяса, послышались веселые голоса.
        Для конунга выбрали возвышенное место под огромной развесистой сосной. Под сосну прикатили пустой бочонок, и поставили вместо кресла. Перед ним постелили толстую кошму. На кошму поставили кувшины с вином, блюдо с лепешками, кубки.
        Пока устраивали место, достойное конунга, повар развел костер и занялся приготовлением пищи.
        Наконец Готлибу сообщили, что место готово, и он сел на бочку, прислонившись спиной к стволу сосны. Было не очень удобно, но лучшего не приходилось ожидать.
        Постепенно рядом с конунгом собрались дружинники и командиры отрядов. Они ожидали приглашения конунга присоединиться к ужину
        Впервые, с момента бегства из Словенска, дружинники собрались вместе.
        Готлиб окинул взглядом их и отметил, что старых дружинников было мало, всего несколько человек, остальные были командиры новых отрядов. Бывшие рыбаки и крестьяне среди дружинников чувствовали себя неловко, поэтому стояли молча, смущенно опустив глаза.
        — А где Олав? — спросил Готлиб.
        — Остался в Словенске. Наверно, убит, — ответил Харальд.
        — Жаль, — проговорил Готлиб и спросил: — А где Герард?
        — Тоже пропал.
        — Жаль, жаль, хороший был воин, — проговорил Готлиб. Помолчав минуту, оглянулся, кого-то разыскивая взглядом, но не нашел и удивленно спросил: — А куда делась Хельга?
        — Все наши женщины остались в Словенске, — сказал Харальд.
        Готлиб сплюнул:
        — Какая досада! С кем теперь я буду спать?
        — Женщина, как якорь на корабле, вроде лишний груз, но без него не обойтись, — сказал Харальд.
        — Что же, женщин мы найдем новых, — сказал Готлиб.
        Он заметил, что его разговор с Харальдом возбудил беспокойство среди новых командиров. Очевидно, им пришло голову, что, возможно, через несколько дней и на вопрос конунга, куда они делись, будет такой же ответ — пропали, погибли. Хотя жизнь крестьянина или рыбака и была нелегкой, однако не столь рискованна.
        Готлиб угадал их страх и презрительно отметил в уме, — «трусы!» Но других воинов у него не было, поэтому он взял кубок. Слуга тотчас же налил в кубок браги.
        Готлиб заговорил:
        — Они были хорошими воинами и погибли в сражении. Но погибший в битве воин прямиком попадает в Вальхаллу, где его ожидают вино и женщины. Так пусть же погибшие наслаждаются в раю вином и женщинами. А вы будьте достойны погибших. И всегда помните, — воин может взять все, что пожелает, иметь любых женщин, разбрасываться золотом и серебром, пить самые лучшие вина и есть самые изысканные блюда. Он может убить любого, кто станет на его пути. Воин — хозяин этого мира. Но за это воин платит страшную плату — его жизнь протекает на кончике меча, и в любую секунду он может попасть в объятия смерти. Но смерть не страшна воину, боги любят воинов, и потому после смерти в бою берут их в рай. Душа воина бессмертна. Слава воинам!
        Закончив речь, Готлиб залпом осушил кубок. За ним последовали и другие.
        Готлиб, оставив кубок, проговорил:
        — Теперь вы мои друзья. Садитесь за мой стол.
        Дружинники сели, и слуги поставили посредине кошмы большое деревянное блюдо с кусками жареного кабана. Это был старый запас еды.
        Слуга подал Готлибу самый сочный кусок мяса. Другой сочный кусок подал Харальду. Остальные сами взяли себе куски.
        Глава 45
        Рассудив, что конунг Готлиб, скорее всего, бежал еще до начала сражения, Гостомысл распорядился разбить лагерь на берегу и готовиться к ночлегу.
        Ратиша сразу же занялся обустройством княжеского шатра, и когда вечером князь Вяйнемяйнен и воевода Иов-ка пришли к Гостомыслу, он встретил их в обустроенном шатре.
        Посредине шатра находился обложенный камнем очаг, который тлел углями, распространявшими по шатру тепло.
        Пол в шатре был застелен толстой кошмой. В дальней стороне, где располагался князь, поверх кошмы был постелен ковер. На ковре лежали подушки.
        Гостомысл радушно предложил карелам устраиваться на подушках и хлопнул в ладоши. В двери шатра появился слуга.
        — Вина и еды! — приказал Гостомысл, и слуга скрылся.
        Гостомысл сел на подушку у стены, карелы заняли подушки вокруг ковра.
        Пока они располагались, слуги поставили на середину ковра кубки, кувшин с вином, большое фаянсовое блюдо с горячим мясом, хлеб на отдельном блюде и горшок с кашей. Против каждого положили миски и ложки.
        Пока ставили еду, подошли Медвежья лапа и Лисий хвост.
        Медвежья лапа доложил:
        — Князь, войско устроилось, поставили шалаши и палатки, жгут костры и готовят пищу
        — Мои тоже устроились, — добавил Лисий хвост.
        — Дозоры выставили? — спросил Гостомысл.
        — Мы выставили посты со стороны реки, а горожане со стороны леса, — сказал Медвежья лапа.
        — А у кораблей особо? — спросил Гостомысл.
        — Там я выставил охрану, — сказала воевода Иовка.
        — Это хорошо, а то не хватало нам опростоволоситься, как норманнам, и прозевать нападение.
        Медвежья лапа кашлянул:
        — Из леса к лагерю выходят люди Отера.
        — Ага! — весело сказал Гостомысл.
        — И что делать-то с ними? — спросил Медвежья лапа.
        — Присаживайтесь к нам, поужинаем, заодно решим и это, — сказал Гостомысл.
        Медвежья лапа и Лисий хвост присели к ковру и получилось, что с одной стороны сели карелы, с другой словене.
        Слуги разлили вино в кубки, и все выпили за здоровье князя Гостомысла. Затем за здоровье князя Вяйнемяйнена.
        Гостомысл только прикасался губами к кубку. А вот карельский князь и воеводы не стали себя ограничивать.
        Немного подождав, пока все еще были трезвы, Гостомысл решил обсудить дальнейшие планы.
        — Думаю, теперь самое время обсудить наши планы, — сказал он.
        Князь Вяйнемяйнен поставил кубок на ковер, и слуга тут же долил вина.
        Князь сказал:
        — План наш известен прогнали врага, пора возвращаться в свои земли.
        Гостомысл покачал головой.
        — Врага прогнали, но не разгромили, а, значит, он завтра снова вернется в наши земли.
        Князь Вяйнемяйнен хлебнул вина и крякнул:
        — Придет, значит, снова прогоним. А что еще нам делать? Уж не гоняться же за врагом по всему миру? Да и какая для нас имеется опасность? На словен напала кучка морских разбойников. Готлиб не конунг, а всего лишь изгнанник с земли данов. К нам он пришел случайно. Многие северные народы от недостатка земель и суровых условий идут на юг. Но их интересуют земли на островах и берегах Западного океана. К нам они не ходят. Так стоит ли нам ввязываться в ненужные нам войны? Одно время князь Буревой имел столицу в Вели-кограде, который стоял где-то в этих местах, у впадения Невы в море. Отсюда он ходил на юг, воевал с хазарами, с арабами, взял много добра. Все добытое добро твой отец собирал в Be-ликограде. Но арабы, чтобы отомстить, двинулись в поход на словенов. Князю Буревою удалось их остановить в землях полян. Но пока он воевал с арабами, норманнские морские разбойники напали и разорили Великоград. Тогда князь Буревой потерял всю добычу, взятую у арабов. Из-за этого ему пришлось перенести столицу в город, построенный на впадении Волхова в Нево-озеро. Но, как показало последнее нападение норманнов, и
этот город уязвим для нападения норманнов.
        — Любой город будет ненадежен, хоть где его поставь, потому что, чтобы змея не кусала, ее надо не пугать, а убить, сказал Гостомысл.
        Лисий хвост заметил:
        — Пока мы воевали с разбойниками, многие события выпали из нашего внимания. Перед походом я успел встретиться с некоторыми купцами, и они сообщают, что Карл Франкский без конца воюет с окружающими племенами. Ему платят дань обориты, сербы, авары и многие другие. Но у него с данами напряженные отношения. Даны и нор-веги сами покушаются на его земли. Но это для нас не так страшно. Страшно то, что Карл Франкский, арабы и Византия выталкивают хазар на восток, а с востока их давят печенеги. Хазары вот-вот лишатся Таврии. Таким образом, они вынуждены идти на север, и они уже сели в низовьях Волги и Дона. Тем самым они перекрыли пути поставки арабского серебра на север. Наших купцов они не пропускают к арабам. Всю торговлю хазары пытаются вести через себя. От этого они получают большую прибыль, а мы огромные убытки. Заодно они давят и на булгар, заставляя тех двигаться в наши земли.
        — А кто правит в Хазарии? — спросил Гостомысл.
        — Некий влиятельный иудей Абадия. Он взял власть в свои руки, превратил хана из династии Ашина по отцу в марионетку и сделал иудаизм государственной религией Хазарии. Абадия принял титул бек, то есть царь. Это значит, что он возглавил правительство при номинальном кагане, находящемся с этого времени под стражей и показываемый народу раз в год, — сказал Лисий хвост.
        — Булгары наглеют. Пока был князь Буревой, они боялись его, но тебя они не знают. До меня доходят слухи, что они намерены заставить карелов и другие северные племена — мери, пермь, чудь, печора, платить им дань, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        — Так узнают! — грозно проговорил Гостомысл. — Карелы и северные племена союзники нам.
        — Поэтому я и пришел к тебе просить помощь против булгар, — сказал князь Вяйнемяйне.
        — Отец, будет тебе помощь, — сказал Гостомысл. — Но, не избавившись от угрозы с запада, нам не победить ни на юге, ни на востоке. Кто скажет, что делается на юге?
        Что происходит у полян? И в других славянских племенах бывших под нашей властью? Я уверен, что хазары, узнав о смерти моего отца, обязательно постараются использовать удобный момент, чтобы покорить наши южные племена.
        — Однако, как видно, все складывается против нас, — пробормотал Медвежья лапа.
        — Походом на запад ты ввяжешься в большую войну, которая нам не нужна, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        — Карелы к большим войнам не готовы, — сказал воевода Йовка.
        — Так не лучше ли остаться дома и не искать на свою голову бед? — сказал князь Вяйнемяйнен.
        — Война идет давно. Воюют все против всех. И не мы эту воину начали, — сказал Гостомысл. — И если мы не хотим идти на врага, то враг сам придет к нам. И будет он разорять наши дома, убивать наших сыновей, а наших женщин насиловать и продавать в рабство. Так не лучше ли самим разорить его земли, убить его сыновей и взять себе его жен, прежде чем он принесет горе нам?
        Гостомысл окинул взглядом присутствующих. Все молчали, опустив голову. Медвежья лапа задумчиво пил вино.
        Наконец он проговорил:
        — Князь Гостомысл прав — лучше упредить врага. Одно только...
        — Карелы уйдут домой, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        — Горожане тоже уйдут домой. Город и так некому защищать, — сказал Лисий хвост.
        — Вот видишь — тогда у нас совсем мало сил останется. Некем воевать, — сказал Медвежья лапа.
        — Отер-урмянин довольно много людей привел из леса, — подал голос Ратиша. — Их можно использовать.
        — Они ненадежны, — сказал Медвежья лапа.
        — Почему? — спросил Ратиша.
        — Они не воины. Они рыбаки, земледельцы, — сказал Медвежья лапа.
        — Каждый с детства умеет обращаться с копьем и луком.
        Остальному научим, если понадобится, — сказал Ратиша.
        — Поставим над ними своих дружинников и проверим, кто и что умеет делать. А там видно будет. Через пару стычек они станут не хуже других, — сказал Гостомысл.
        — Они чужого племени. Они ненадежны потому, что не будут бить своих, — сказал Медвежья лапа.
        — А кто для них свои? — спросил Гостомысл.
        Медвежья лапа зачесал заросшую голову и заметил про себя, что пора подрезать волосы.
        — Они все друг другу чужие, — ответил за Медвежью лапу Ратиша. — Даны ненавидят франков и саксов. Свей бьют урмян. Урмяне бьют горожан.
        — А кто для тебя, Медвежья лапа, свои? — все также серьезно спросил Гостомысл.
        Все переглянулись.
        — Ты, князь, — сказал Медвежья лапа, и в шатре грянул облегченный хохот.
        Когда закончился смех, Гостомысл сказал:
        — Разумеется, Медвежья лапа, мы сначала проверим их на малом деле.
        — Значит, выходим в поход? — спросил Медвежья лапа.
        Гостомысл бросил взгляд на Лисьего хвоста.
        — Ну?
        — Мы утром уходим домой. Это уже решено на совете ополчения, — сказал Лисий хвост.
        — Что ж, уходите, — сказал Гостомысл.
        Лисий хвост поднялся и сожалением во взгляде вышел.
        Уговаривать Лисьего хвоста задержаться Гостомысл не стал.
        Лисий хвост не раз доказывал ему верность, но горожане — народ своевольный и независимый. Они помогали Гостомыслу, но далеко от дома им уходить и в самом деле было нельзя, слишком много дел осталось дома.
        — Князь, так выходим в поход или нет? — повторил вопрос Медвежья лапа.
        — А ты как думаешь? — спросил Гостомысл.
        — С дружиной бы посоветоваться.
        — Ну, так собери дружину на совет, — сказал Гостомысл и обратился к Ратише: — А ты собери норманнов. Погово-рить с ними надо.
        Медвежья лапа и Ратиша, получив указания, вышли.
        Когда они ушли, князь Вяйнемяйнен проговорил:
        — Ты, зятюшка, не обижайся. Я тоже идти с тобой не могу А один пойдешь — погибнешь. Нет там у нас друзей.
        — Я не обижаюсь, — проговорил Гостомысл. —- И опасность понимаю, но мне не из чего выбирать. Я должен вернуться в город победителем. Или горожане так и не будут доверять мне. А дела скоро предстоят большие, и без их доверия мне не обойтись.
        Князь Вяйнемяйнен и воевода Иовка поднялись.
        — На рассвете мы уходим, — сказал князь.
        Гостомысл подошел к нему и обнял:
        — Ты мне уже очень помог. Я этого никогда не забуду.
        — Мне жалко, что наши пути расходятся, — проговорил растроганный князь Вяйнемяйнен. — Я рад бы пойти с тобой...
        — Я все понимаю — вожди должны блюсти интересы своего племени. У твоего племени свой интерес, — сказал Гостомысл.
        Князь Вяйнемяйнен кивнул головой.
        Гостомысл проговорил:
        — У меня будет только одна просьба к тебе, отец, — в Словенске остался боярин Стоум, он хитроумен, но в последнее время почему-то стал робеть. Это может его подвести. Поэтому, если понадобится помощь Словенску — помоги.
        — Обязательно помогу, — сказал князь Вяйнемяйнен. — Ведь в городе моя дочь, и я надеюсь, что она станет матерью твоих сыновей.
        Глава 46
        После ухода карел Гостомысл остался один. Он сидел перед очагом, — слуги подбросили в очаг пару поленьев, смотрел на разгорающийся огонь и думал.
        Он думал, что мог бы с дружиной вернуться в город. И это было бы правильным поступком. В городе он постепенно собрал бы дружину, а на следующий год, глядишь, и данов потревожил бы.
        Одно смущало Гостомысла, — так он мог бы поступить, если бы произошло сражение с данами. Но сражения не было, и это было плохо, потому что без славы победителя ему нельзя было показываться в городе.
        От этих невеселых размышлений Гостомысла оторвало появление Медвежьей лапы, который доложил, что дружинники собраны и ждут выхода князя.
        — Быстро это ты их собрал, — удивленно проговорил Гостомысл.
        — Это сделать несложно. Ведь старых дружинников так мало, что они все уместятся в твоем шатре, — сказал Медвежья лапа.
        — Значит, пусть заходят в шатер. Чего им ждать за дверьми, если они мои товарищи? Моим товарищам всегда найдется место рядом со мной, — сказал Гостомысл.
        — Ты хороший князь, — одобрительно вполголоса заметил Медвежья лапа и, выглянув за дверь, пригласил дружинников зайти в шатер.
        Через минуту дружинники зашли. Их и в самом деле было немного. Гостомысл каждого поприветствовал из них, и предложил сесть на ковер.
        Пока они рассаживались, слуги быстро внесли кувшины с вином и кубки.
        А раз вино в кубке, то первый тост за князя, его здоровье.
        Гостомысл ответил на тост ласково, ибо от этих немногих людей зависело его будущее. Но, обмочив губы в вине, Гостомысл сразу начал говорить, по какому поводу он собрал совет дружины.
        Вначале он сообщил о плане преследования Готлиба. Однако говорил неопределенно, словно сторонний наблюдатель.
        — Я думаю, — говорил Гостомысл, — что, не наказав Готлиба, мы не можем обеспечить безопасность наших земель с запада.
        На этом он замолчал. Свои опасения ему не хотелось выкладывать. Ему хотелось выслушать дружинников.
        Жизнь дружинника — походы и сражения. Они не боялись никакого врага, кроме тех, кто приходит с ДРУГОГО мира.
        — Раз так, то надо идти и бить Готлиба, — сказал один из молодых дружинников.
        — Где только его искать? — проворчал Медвежья лапа.
        — Наверняка он сейчас нацеливается на какой-либо город, чтобы ограбить его. Мог податься и на Бирку. Она ближе всего, — сказал один из дружинников постарше.
        — А мог и не податься — у Бирки есть договор с датским конунгом. Поэтому Готлиб мог уйти куда угодно, — заметил другой дружинник.
        — Так что же нам делать? — спросил Гостомысл.
        Дружинники не смогли дать четкого ответа, единственное Гостомысл добился заверения от дружины, что куда он их поведет, туда они и пойдут.
        Это был не ответ на вопрос, мучавший Гостомысла. Но он понимал, что дружинники привыкли отвечать на простой вопрос, — идти ли туда, куда хочет князь, или нет?
        Но у Гостомысла не было готового решения, а выказывать перед дружинниками свои сомнения он не хотел.
        К счастью, пришел Ратиша и сообщил, что Отер-урмянин собрал своих людей для разговора с князем.
        Гостомысл сказал, что окончательно определиться с планами возможно только после разговора с норманнами, в связи с чем он откладывает совет, и предлагает Медвежьей лапе и Ратише отправиться с ним на встречу с норманнами.
        Дружинники были недовольны, что князь хочет идти на встречу с недавними врагами без их охраны, но тем не менее Гостомысл отправился на встречу только с Медвежьей лапой и Ратишей.
        Глава 47
        По пути Медвежья лапа завел разговор.
        — Зачем тебе встречаться с норманнами? — спросил Медвежья лапа.
        — Хочу узнать, войдут ли они в мое войско, — сказал Гостомысл.
        — Но ведь они уже дали согласие, — сказал Медвежья лапа.
        Гостомысл бросил взгляд на Медвежью лапу
        — Да, но мы говорили о том, что пойдем в поход на запад.
        — А разве не так? — спросил Медвежья лапа.
        Гостомысл бросил взгляд на хмурое небо и ответил уклончиво:
        — Только боги знают замыслы людей.
        — На встречу с чужими полагается брать с собой и дружинников, — сказал Медвежья лапа.
        — Они теперь не чужие, — сказал Гостомысл.
        — А если они схватят тебя и отдадут Готлибу? — сказал Медвежья лапа.
        — Ладно, возьми несколько дружинников, — сказал Гостомысл. — Хотя норманнов так много, что они все равно не помогут.
        — Хотя бы душу успокоят, — сказал Медвежья лапа и подал знак рукой, чтобы их догнали четверо дружинников.
        — Так куда мы пойдем? — спросил Медвежья лапа.
        — Может, на запад, а может, и на юг, —- ответил Гостомысл.
        — Но зачем спрашивать об этом норманнов?
        — А ты знаешь, что ответят люди Отера, когда мы скажем, что решили не идти на запад? — спросил Гостомысл
        — Какая разница? Какое их дело? — сказал Медвежья лапа.
        — Большая. Разве отказ людей Отера идти на юг не сорвет наши планы? — сказал Гостомысл.
        Медвежья лапа на секунду задумался, потом проговорил:
        — Ну да. Не очень нам везет в последний год.
        Командиров норманнов они нашли на поляне перед большим костром. Гостомысла приветствовали с настороженностью.
        Ответив на приветствия, Гостомысл сел на толстое бревно рядом с костром и предложил:
        — Друзья, присаживайтесь рядом, поговорить надо.
        Удивленные столь простым поведением славянского князя, норманны стали подсаживаться. Рядом с Гостомыслом сел сам Отер. Медвежья лапа, Ратиша и дружинники встали за спиной Гостомысла.
        Подождав немного, чтобы норманны успели рассесться, Гостомысл проговорил:
        — Всего лишь день назад мы считали друг друга заядлыми врагами. Но вот какая жизнь — сейчас мы сидим рядом и должны решить — кто мы. Кто я, известно, — я князь словенского племени. Забот у меня много. Со всех сторон земли нашего государства окружают враги. И сегодня я иду на запад, но завтра я, может, пойду на юг, на восток или на север. Неважно, куда я пойду. Земля — это большой кусок пирога, от которого многие хотят получить свою долю. Мои дружинники всегда будут получать свою долю добычи, и чем больше мы будем воевать, тем больше эта добыча будет. О вас я знаю, что вы бедные, но отважные люди, пришедшие во главе с Отером-урмянином к разбойнику Готлибу, чтобы добыть себе кусок этого пирога. Но Готлиб оказался неважным вождем, потому что он бросил вас в минуту опасности. Теперь вы думаете, что вам делать. Вы можете вернуться домой, но там, кроме нищеты, ничего вас не ждет. Но у вас есть оружие, у вас есть отвага, потому вы нужны мне. Но я нужен вам еще больше, ибо только я смогу дать вам то, к чему вы стремитесь. Но я не буду давать вам много обещаний, чтобы привлечь вас в свое войско. Решайте
сами — утром я выхожу в поход, и каждый желающий может пойти со мной и стать моим другом. Так что решайте — кто вы.
        Гостомысл поднялся.
        Отер сказал:
        — Князь, я с тобой, независимо от того, пойдут ли с тобой другие.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл. — Готовь к выходу свой корабль и людей.
        Глава 48
        Вернувшись в шатер, Гостомысл обнаружил, что здесь тепло, пахло горячим хлебом. В очаге тихо потрескивает огонь, бросая тени на стены.
        После промозглой сырости в шатре казалось особенно уютно.
        Гостомысл присел на ложе у стены и предложил Медвежьей лапе и Ратише поужинать с ним.
        Медвежья лапа сел рядом, а Ратиша прежде выглянул из шатра и распорядился, чтобы слуги принесли ужин.
        Ужинали скромно. Гостомысл пожевал куриную ножку, затем поел немного гречневой каши с молоком.
        Медвежья лапа предпочел жареную свиную грудинку под стопку медовухи.
        Гостомысл не заводил разговора, поэтому в шатре царила тишина, прерываемая лишь голосами сторожей, охранявших княжеский шатер.
        Наконец Медвежья лапа ушел, Гостомысл лег, а Ратиша принялся устраивать себе из подушек и одеял постель у порога так, чтобы любой, кто вошел, прежде наступил на него.
        Перебросившись несколькими словами с Ратишей, Гостомысл тут же уснул.
        Ему снилось, что он снова стоит на поляне. Ветер ласково треплет волосы.
        — Здравствуй, мой любимый! — слышится знакомый голос.
        Гостомысл оборачивается на звук и видит Девану: лазорево светятся глаза, пухлые красные губы тронуты улыбкой.
        — Здравствуй, мой любимый.
        Гостомысл обнимает ее, и касается губами ее горячих губ, и чувствует их сладость.
        Девана обвила его своим телом, словно тонкая лиана молодой дубок.
        Объятия длятся вечность. Наконец они заканчиваются.
        — Что тревожит тебя, мой любимый? — держа руки Гостомысла и заглядывая ему в глаза, спрашивает девушка.
        — Я снова стою на перепутье и не знаю, как поступить — преследовать ли врага, напавшего на город и убившего моего отца, либо вернуться домой. Погнавшись за врагом, я утолю жажду мести, но куда меня заведет эта дорога, я не знаю. Но не вижу в ней смысла. Вернувшись же домой, я буду осуждаем. Не страшит меня смерть, или что хуже — осуждение. Меня страшит пелена перед глазами. Она снова встает передо мной, и снова я не знаю пути, — сказал Гостомысл.
        Девана целует в губы Гостомысла.
        — Смешной. Никто из людей не знает правильного решения. Знать правильное решение, это знать свою судьбу а судьба для человека должна оставаться в темноте, ибо зачем человеку жить, если он будет знать свои путь? Тем самым Бог даровал человеку главное — свободу выбора.
        — А боги знают судьбу?
        И боги не знают. Иначе и они лишатся свободы выбора.
        — Но что же мне делать?
        — Люби меня.
        — Я тебя люблю больше своей жизни.
        Это сказал тебе ум?
        — Нет, сердце.
        — Ха-ха. Если ум не дает ответов, ты руководствуешься сердцем. Так что тебе мешает сейчас воспользоваться его зовом?
        — Ничто...
        — Ничто? И куда же оно тебя зовет?
        — Сердце меня тянет в поход.
        — Так иди.
        — Но не во имя славы или золота, а во имя того, что для меня дороже всего.
        Девана улыбнулась.
        — Разве может быть для человека что-то дороже славы и золота?
        — Да.
        Девана прижалась к груди Гостомысла.
        — Милый, ты получишь все — и славу и богатство.
        — Мне нужна только ты.
        — Милый, ты уже имеешь мою любовь.
        Глава 49
        — Князь, просыпайся! — ворвался в сон голос Ратиши.
        Девана исчезла, как утренняя дымка под дуновением первого ветерка.
        Гостомысл проснулся.
        Слабые огни в очаге играли синими огнями. Пахло можжевельником.
        Ратиша одетый стоял около входа.
        Заметив, что Гостомысл открыл глаза, он сказал:
        — Князь, лагерь уже проснулся.
        Гостомысл сел и сказал:
        — Надо умыться.
        Ратиша подал ему войлочные тапки. Гостомысл сунул в них ноги и, позевывая, вышел из шатра. Здесь его ждали двое слуг с кувшином воды и тазом.
        Гостомысл быстро умылся, вытер лицо пушистым полотенцем и вернулся в шатер. Здесь слуги принялись одевать его.
        Сначала надели шаровары синего цвета, мягкие сапоги красной кожи, затем атласную рубаху.
        — Доспехи будем надевать? — спросил слуга, отвечающий за доспехи.
        — Конечно, — сказал Гостомысл, и слуга занялся доспехами.
        Через пять минут князь был готов к выходу.
        Ратиша выглянул за дверь и едва не столкнулся с Медвежьей лапой.
        — Князь выходит, — сказал Ратиша.
        Медвежья лапа отступил, и Гостомысл вышел из шатра и осмотрелся.
        Земля была похожа на безбрежный океан с темными пятнами островов. Но солнечные лучи скользили по белой пелене и словно мечом рассекали ее. Появлялись деревья, покрытые зеленым. Зеркальная река. По зеркалу расходились круги играющей рыбы. Корабли. Люди.
        — Князь, — сказал Медвежья лапа, — дружина готова, и мы готовы идти с тобой туда, куда ты нас поведешь. Но нас мало. Карелы и горожане уже собрались уходить.
        — Да, нас мало, — сказал Гостомысл, — но когда у нас будет слава и золото, к нам придут самые лучшие воины.
        Пока он излагал свои мысли, из тумана вышли Отер с несколькими норманнами.
        Подойдя к Гостомыслу, они поклонились, затем Отер сказал:
        — Князь Гостомысл, нас три тысячи. Прими нас к себе, и мы будем тебе служить верой и правдой.
        Гостомысл обнял его. Затем проговорил:
        — Будьте моими другами! А сейчас садитесь на корабли. Сегодня выходим в поход.
        — Вот это уже другое дело, — сказал Медвежья лапа на ухо Ратише.
        Разобравшись с людьми Отера-урмянина, Гостомысл направился на берег.
        Корабли уже были готовы к отходу. На берегу оставались только князья и первые бояре.
        Увидев Гостомысла, князь Вяйнемяйнен шагнул к нему и обнял его.
        — Прощай, князь! Надеюсь зимой ты придешь в Словенск.
        — До свидания, — сказал, улыбаясь Гостомысл, и никто не понял, почему он улыбается.
        — Кюллюкки будет ждать тебя, независимо от того, куда тебя заведут воинские дороги и сколько ты пробудешь в пути, — сказал князь Вяйнемяйнен.
        Подошел Лисий хвост, чтобы проститься с Гостомыслом.
        Князь Вяйнемяйнен сказал ему:
        — А ты, купец, передай боярину Стоуму, чтобы берег жену князя пуще себя. А понадобится помощь, присылай гонцов ко мне. Обязательно помогу
        — Хорошо, — сказал Лисий хвост.
        Князь Вяйнемяйнен и воевода Йовка взбежали по сходням на корабли, и карельские корабли отчалили от берега.
        Лисий хвост обратился к Гостомыслу:
        — Прощай, князь. Нам тоже пора уходить.
        — Прощай? Почему — прощай? — спросил Гостомысл. — Вот что, у меня еще не все сказано тебе. Так что ты погоди, старшина, уходить. Мы продолжим разговор.
        Лисий хвост заинтересованно взглянул на него.
        — Пошли с нами, посмотрим корабли, — сказал Гостомысл Лисьему хвосту и двинулся по берегу.
        Корабли действительно были уже на воде. Чтобы корабли не уплыли по течению, их придерживали веревками, привязанными к деревьям на берегу.
        Готовы к отплытию были и норманнские корабли. Гостомысл не стал ставить во главе его отрядов своих дружинников, не желая дробить свою дружину При этом он учел, что это и обид не нанесет норманнам и что в городе, среди враждебного населения, норманны будут целиком зависеть от него.
        Правда, по совету хитрого Лисьего хвоста, лично к Отеру Медвежья лапа приставил двух надежных дружинников и сказал, что это лоцманы на случай, если его корабль заблудится.
        Втайне Медвежья лапа приказал им приглядывать за Отером, а в случае измены немедленно убить его.
        Отер ждал князя на берегу около своего корабля.
        Гостомысл подошел и спросил:
        — Ну, как настроение?
        — Мы готовы идти в поход, — бодро доложил Отер.
        — Это хорошо, — сказал Гостомысл.
        — Я пошлю один корабль вперед на разведку, если они встретят корабли Готлиба, то дадут нам сигнал, — предложил Отер.
        — Умный план предлагаешь, — сказал Гостомысл и уточнил: — А если Готлиб ушел в море? Что делать будем, где его искать?
        — Мы можем вернуться домой, — сказал Медвежья лапа.
        — У нас нет дома, — мрачно проговорил Отер.
        — Мы можем дойти до Дании и договориться с датским конунгом Годофридом, чтобы он запретил норманнам ходить на восток, — сказал Медвежья лапа.
        — Ты думаешь, он нас послушает? — спросил Гостомысл.
        — У него под боком Карл, который уже тридцать лет ведет войны с окружающими народами, точит зубы он и на Данию. К тому он вступил в союз с оборитами. Так что Годофриду выгоднее иметь нас в союзниках, — сказал Медвежья лапа.
        — Норманны не подчиняются датскому конунгу. У свеев есть свой конунг, но норманнам он не указ. У урмян есть вожди, но вождем может стать любой, кто наберет отряд для похода. Я собрал войско, вот и стал вождем, но только для моего войска, — сказал Отер.
        — Так ты думаешь, что наш поход будет бесполезен? — спросил Ратиша.
        Лисий хвост вмешался:
        — У купцов нет интереса к этим землям. Что у них можно купить? А с Карлом лучше иметь дело на юге. У него тоже нелады с хазарами.
        — Почему же? — сказал Отер. — Появление словенского войска в море многих напугает. Конечно, убедительнее был бы полный разгром Готлиба.
        — И где же его все-таки искать? — задумчиво спросил Гостомысл.
        — Он не может просто так болтаться в море, поэтому он попытается захватить един из больших торговых городов, независящих от датского конунга. А таких немного — или Ророг, или Бирка.
        — Зачем ему это? — спросил Медвежья лапа.
        — Эти города богаты. Там можно взять золото, серебро, корабли, рабов. Там всегда болтается немало людей, готовых примкнуть к тому, кто пообещает им добычу. Так что выгода от нападения на эти города прямая, — сказал Отер.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл. — Выводи свои корабли вниз по Неве. Там сделаешь привал, немного постоим, соберем все корабли и проведем разведку.
        — Все будет сделано, как ты приказал, князь, — сказал Отер и поднялся на свой корабль.
        Вскоре длинная колонна кораблей потянулась по реке между заросшими лесами берегами.
        — Ну а мне пора возвращаться в город, — сказал Лисий хвост.
        — Иди, — сказал Гостомысл. — Я тебя провожу.
        Они прошли с десяток шагов, и когда их никто не мог слышать, проговорил:
        — Пора тебе уходить, но ты не торопись. Придешь в город, скажи на ухо Стоуму, что через неделю мы тоже придем в Словенск. Гоняться за морским разбойником я долго не намерен, —- сказал Гостомысл, — пусть подготовит все для размещения дружины.
        Его слова оказались настолько неожиданными, что Лисий хвост онемел.
        Гостомысл продолжил:
        — Вместо того чтобы без всякой пользы гоняться за морским разбойником, этот год мы лучше потратим с большей пользой — на сбор дани. Славянские племена должны хорошо усвоить, что они платят дань только словенскому князю, и никому больше. А на севере, как ты говорил, нам нет никакой прибыли. Норманны сами уходят на юг завоевывать новые земли. Так чего тратить на них силы и время?
        Лисий хвост кивнул головой.
        — Это так.
        Гостомысл заглянул в глаза Лисьему хвосту и проговорил:
        — Готовься, купец, к походу на юг. Пора налаживать торговые пути к ромеям.
        — Константинополь — центр мировой торговли. От торговли в Константинополе можно получить хорошие барыши, — весело сказал Лисий хвост. Но тут же заметил: — Однако на путях на юг сидят хазары, да и других хватает. На их сборах всю прибыль растеряем.
        — Ну, так мы и очистим дорогу от нахлебников. Так что, не теряя время зря, собирай охотников из купцов. Пусть готовят дружины и корабли с товарами. И пусть присоедини-ются к моему войску.
        Они остановились у борта корабля.
        — Но держи пока все это в тайне, — сказал Гостомысл. — Об этом моем замысле пока никто не знает, и не надо, чтобы знали. Знать должен только Стоум, и он пусть не болтает. Придет время, скажу и остальным.
        Лисий хвост поклонился.
        — Будь спокоен, князь, никто ничего не узнает.
        — Иди, — сказал Гостомысл.
        Лисий хвост взошел на корабль, и тот отчалил. Вскоре по реке вытянулась новая колонна кораблей.
        К Гостомыслу подошел Медвежья лапа.
        Он догадался, что Гостомысл что-то сказал Лисьему хвосту важное, однако спрашивать об этом не стал: по обычаю у князя от воеводы не может быть секретов, но если он ничего не сказал воеводе, значит, на то есть веская причина.
        — Поторопиться бы. Как бы Готлиб не сбежал, — сказал Медвежья лапа.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл, но не сдвинулся с места.
        Корабли горожан скрылись за поворотом реки, и Гостомысл проговорил:
        — Ну, пора и нам идти.
        — Давно пора, — сказал Медвежья лапа.
        Глава 50
        На следующий день Готлиб поднял войско еще до рассвета, когда небо было особенно черным, а звезды особенно яркими. Не дав даже позавтракать, он велел всем грузиться на корабли.
        Люди, разомлевшие ото сна и не понимающие, с чем связана эта спешка, с ворчанием складывали вещи на корабли.
        Готлиб нервно ходил по лагерю и подгонял отстающих:
        — Скорее, скорее, скоты, или хотите, чтобы пришли славяне и перебили вас, как сонных мух?
        Харальд ничего не говорил, но подзатыльники раздавал щедро.
        Благодаря этим усилиям, а также тому, что вещей было совсем немного, к рассвету погрузка была закончена, и корабли вышли в море.
        Перед отходом Готлиб никому, даже Харальду, не сказал, куда он собирается идти. Просто велел командирам кораблей следовать за ним. А тем, кто отстанет, пригрозил всевозможными карами.
        Только когда морские волны заплескали в борт корабля, Готлиб сказал Харальду:
        — Идем на Бирку.
        Харальд удивился:
        — Почему на Бирку? Бирка — хорошо укрепленный город. Там большое население. Они будут крепко сопротивляться. Нам не взять этот город.
        Готлиб бросил задумчивый взгляд в море. Свежий утренний ветер ерошил море белыми барашками, срывая с вершин мелкие, словно туман, брызги.
        Готлиб стер попавшие на лицо соленые брызги, затем промолвил:
        — Харальд. Посмотри на эти брызги — дует ветер, срывает их и несет. Куда? Одному богу известно. Так и мы — нас несет ветер судьбы, и мы не знаем, куда он нас принесет и не можем повлиять на это. Попутный ветер несет наши корабли в сторону Бирки. Больше нам некуда идти. В Данию? Там брат меня повесит. И это ему будет сделать несложно, так как против него наша дружина слабовата. Да и как поведут себя наши даны, когда окажутся на родной земле и встретятся со своими? На чьей стороне они будут сражаться? И не покажется ли им проще принести наши головы в подарок Годофриду на блюде.
        — Зря ты беспокоишься. Что им может дать Годофрид? Они уже сбежали из Дании от голода и нищеты.
        — А я что могу им дать? У нас нет ни еды, ни вина. Именно поэтому нам надо взять в первую очередь богатый город, чтобы мои воины почувствовали вкус добычи и утолили голод.
        — Но почему Бирка? Есть же Ророг. До него идти ближе.
        — Потому что Ророг находится еще ближе к землям Карла. И Карл поможет им.
        — Ну да, я забыл, что Ророг оборитский город, — сказал Харальд.
        В его словах Готлибу показался намек, на то, что его мать была оборитской принцессой, и он вспылил:
        — Ты глуп, Харальд. Я не иду на Ророг не потому, что во мне течет оборитская кровь, а потому, что обориты в союзниках у Карла. Бирка же находится на земле свеев. Ни Карл, ни Годофрид туда не пойдут. А свей и норвеги не ожидают нападения.
        — Ты хочешь остаться в Бирке? — спросил Харальд.
        — Зачем? Бирка же торговый город. С него можно взять добычу один раз, потом купцы будут его обходить стороной, и город зачахнет.
        — Но что же дальше будет? — спросил Харальд.
        — Дальше пойдем на юг Европы и будем захватывать все земли, какие только сможем. На них мы создадим собственное королевство, — сказал Готлиб.
        — Так можно дойти и до Рима, — сказал восхищенный планами конунга Харальд.
        — И до Рима дойдем! — сказал Готлиб.
        — Вот уж поживимся! — воскликнул Харальд.
        — Но сначала надо взять Бирку, — сказал Готлиб, — поэтому скажи кормчему, чтобы правил на Бирку.
        Город Бирка в те времена был крупным торговым центром на Балтийском море, где проходил торговый путь, соединяющий север и запад.
        Приходили в Бирку купцы и с востока, с богатой загадочной страны, населенной славянами, карелами и множеством других народов.
        Доходили корабли и из Волжской Булгарии, но из-за сложности пути их было мало. Зато привозили они драгоценные товары, шелк, самоцветные камни, серебро.
        Таким образом, Бирка хотя и находилась на землях свеев, но была многонациональный.
        Местное сельское население, завидуя богатству горожан, не раз собиралось в разбойничьи шайки и нападало на город. Но город, окруженный мощными укреплениями, был не по зубам мелким шайкам.
        Вот на этот-то город и нацелился Готлиб. Расчет его был прост, когда местное население узнает о планах нападения на Бирку, оно обязательно присоединится к войску Готлиба. Это значительно усилит силы Готлиба.
        Через три дня корабли Готлиба заметил один из купеческих кораблей.
        По морю много ходит кораблей, но направление движения замеченного флота недвусмысленно свидетельствовало, что его целью является Бирка.
        Поняв это, купеческий корабль рванулся в Бирку, чтобы предупредить его жителей о грозящей им опасности, но так как флот Готлиба шел быстро, то купец смог опередить его всего лишь на пару часов.
        Однако предупреждение было получено, и к тому моменту, когда первые корабли Готлиба показались на виду, городское ополчение заняло позиции на стенах и приготовилось к обороне.
        Глава 51
        — Вижу землю! — подал знак впередсмотрящий.
        — Вижу! — подтвердил Готлиб.
        К нему подошел Харальд и поинтересовался, отдать ему ли команду сразу штурмовать город или будут другие планы.
        — Погоди, — сказал Готлиб.
        — Будем тянуть, жители успеют подготовиться к обороне, тогда город взять будет трудно, —- предупредил Харальд.
        — Они и так уже подготовились, — сказал Готлиб. — Как вижу, город хорошо укреплен. Наши люди устали, голодны. Им требуется отдых. Сразу штурмовать — зря положим своих людей.
        — Что же делать? — спросил Харальд, удивляясь проявленной Готлибом заботе о людях, чего раньше за ним никогда не замечалось.
        Готлиб изложил план:
        — Пока станем лагерем в одном из заливов подальше от города. Так, чтобы они не видели нас. Ведь в городе ожидают немедленного штурма, как всегда это делается, а раз мы уйдем, то они подумают, что мы испугались их укреплений и расслабятся. А мы тем временем постоим пару-тройку дней в укромном месте: за это время отдохнем. Да и местный народец к нам поднасоберется. Слышал я, что сельские жители давно точат зубы на этих купчишек. Вот когда горожане потеряют бдительность, мы и свалимся на их голову, точно град.
        — А если они пошлют за помощью? — спросил Харальд.
        — Ну так поставим в море несколько кораблей. В город они будут пускать всех, а из города никого, — сказал Готлиб.
        — Ты уверен в своем плане? — спросил Харальд.
        — Помощь за это время все равно не успеет им прийти, а добыча будет только увеличиваться, — рассмеялся Готлиб и распорядился — Кормчий, тут неподалеку есть хороший фиорд, заводи туда корабли.
        Глава 52
        План Готлиба удался. Ополченцы на стенах видели, что неизвестные корабли неожиданно повернули назад. Сначала они подумали, что разбойники хотят напасть на них под покровом ночи, и всю ночь бодрствовали, но на второй день ожидание им надоело. Правда ради осторожности они решили послать разведку.
        Легкий быстроходный корабль вышел в море, а вечером вернулся, и командир разведывательного отряда сообщил, что разбойников он не нашел.
        Командир разведывательного отряда человек был надежный, поэтому горожане решили, что разбойники побоялись крепких стен и сильной охраны и ушли, поэтому опасность нападения на город минула, и успокоились.
        А тем временем в лагере Готлиба собирался народ с окрестностей. На второй день Готлиб велел построить войско и убедился, что сил набралось достаточно, чтобы взять Бирку.
        Собравшаяся армада, состоявшая из разношерстных племен, была совершенно недисциплинированна и совсем не напоминала армию, о чем Харальд и сообщил Готлибу
        Готлиб в ответ рассмеялся:
        — А мне их дисциплина и не нужна, я намереваюсь взять город одним приступом.
        — Город хорошо укреплен, и горожане готовы к обороне, — заметил Харальд.
        — Тем лучше! — отрезал Готлиб. — Они думают, что город взять невозможно, что вселяет в них самоуверенность.
        Это их слабость, которую мы и используем. Поэтому — штурм, только штурм! С налета, подобно орлу, нападающему на зайца.
        — Мы многих потеряем, — сказал Харальд.
        — И пусть! — воскликнул Готлиб. — Пусть гибнут крестьяне и рыбаки! После взятия города они мне будут только мешать. Харальд, главное, чтобы мои дружинники сохранились. Нам предстоят еще многие дела. Поэтому ты не ставь дружинников в первые ряды. Их задача — не сражение. Как только город будет взят, они должны заняться сбором добычи.
        — В таком случае... — начал Харальд.
        Готлиб перебил:
        — В таком случае — выход на рассвете! Мы должны оказаться у стен города, еще до того, как горожане проснутся. Мы их переловим, как сонных кур.
        Глава 53
        Корабли Готлиба вышли на рейд Бирки на рассвете, когда солнце, плывя под горизонтом, подсвечивало облака в нежный розовый цвет. Город, находившийся на берегу, светился желтыми стенами. Корабельные мачты у причала торчали голым свежескошенным жнивьем.
        На мачте корабля Готлиба взметнулся боевой флаг, и сигнальщик, раздувая щеки, уперся губами в большую медную трубу. Тяжелый тягучий звук подстегнул корабли, и они волчьей стаей устремились к городу на берегу.
        От городского причала, словно испуганные котом мыши, метнулись рыбацкие лодки. За ними никто не гнался, не до них было.
        Все происходило в полной тишине.
        Но когда корабли Готлиба подошли вплотную к берегу, из города предсмертным воплем всплеснулся колокольный звон.
        Тишину разорвали крики людей, плач детей и причитания женщин, предчувствующих боль, позор и смерть.
        Разбойничьи корабли как стрелы воткнулись в берег, и высыпавшаяся с них черная крысиная стая полезла по длинным лестницам на стены.
        Звенела сталь, лилась горящая смола, истошно кричали обожженные.
        Только у ворот было затишье: стрелки лениво пускали стрелы в укрывшихся за огромными щитами данов. Обычно ворота города были главной целью нападающих, но сейчас на штурм ворот никто не шел.
        Это затишье беспокоило осажденных, но и давало им надежду на то, что нападение будет отбито.
        Готлиб наблюдал за происходящим с дальнего конца причала, куда не долетали стрелы защитников города.
        За его спиной стучали топорами плотники. Они сооружали что-то огромное на колесах. Но вот две сотни воинов с трудом поставили на колеса бревно толщиной в человеческий рост, и теперь стало понятно, что это огромный таран, прикрытый, как черепаха, щитами.
        Увидев готовый таран, Готлиб зловеще расхохотался и дал команду:
        — Вперед, мои славные воины!
        И толпа разбойников, обступив орудие, начала разгонять таран в сторону ворот.
        Защитники ворот мгновенно поняли грозящую им страшную угрозу и стали засыпать людей у тарана градом стрел.
        Многие из разбойников, особенно среди тех, кто не помещался под щитами, сраженные стрелами, падали под колеса, колеса их давили, и таран оставлял за собой кровавый след.
        Все должны были бежать, потому что тот, кто останавливался, тут же попадал под огромные колеса орудия и превращался в месиво из костей и мяса.
        Кровь текла по земле ручьями.
        Видя, что осажденные могут замедлить движения орудия, Готлиб отдал команду лучникам, и несколько групп стрелков бесстрашно подбежали вплотную к стенам города и начали засыпать стрелами защитников города. Со стен начали падать убитые и раненые.
        Но осажденные не могли дать им отпора, потому что для этого надо было прекратить стрелять по людям, гнавшим таран — таран был опасностью намного более страшной, чем лучники.
        Все случилось в несколько минут — таран достиг рва перед воротами, но это его не остановило: разогнанное до бешеной скорости бревно перескочило ров и врезалось в ворота.
        От удара ворота словно взорвались, и в разные стороны полетели доски, щепки, стальные гвозди и железные полосы, укреплявшие ворота. На несколько секунд все заволокло пылью. Но когда пыль осела, стало видно, что таран буквально снес ворота.
        Послышались крики ужаса на стенах и радостные вопли разбойников, которые уже бежали по бревну, образовавшему мост через ров, и вламывались в ворота.
        — Мы ворвались в город! — с радостью на лице крикнул Готлиб, нетерпеливо теребя меч. — Три дня даю на разграбление!
        — Это добрая весть для тех, кто сражается в городе, — сказал Харальд.
        — Да, я добрый конунг. Но предупреди всех, что добычу будем делить по обычаю. Не дай бог, кто утаит что.
        — Скажу.
        — И пусть в город входит дружина и занимает все лучшие дома. Самый лучший дом возьми под охрану, я в нем поселюсь. И хозяев не трогайте. Я не желаю, чтобы дом был загажен, а хозяева ходили в дерьме и соплях. Богатые мне заплатят выкуп. А со смердами, что хотите, то и творите.
        Глава 54
        В то время христианство не было распространено среди жителей Скандинавии, как это стало всего лишь веком спустя. Люди почитали Одина и Фрейю.
        Могущественный и загадочный одноглазый бог Один — главное божество скандинавов, глава скандинавского пантеона.
        Одина сопровождают вороны Хугин и Мунин, и волки Гери и Фреки, и ездит он на восьминогом коне Слейпире.
        Корабль Одина — Скидбландир, самый быстрый корабль мира, вмещающий любое количество воинов, который, однако, можно при надобности сложить и спрятать в карман.
        Один распределяет победы и поражения викингов, когда те сражаются. Павших в битве воинов он принимает в Вальхалле — чертоге убитых, где воины проводят время в пирах и сражениях. В Вальхалле Одину и его дружине прислуживают валькирии — девы, определяющие судьбу воинов на поле битвы, выбирающие героев для Вальхаллы.
        Фрейя любимая и добрая богиня. Равных ей по красоте не было и нет во всем мире ни среди богов, ни среди людей, а ее сердце так мягко и нежно, что сочувствует страданию каждого. У Фрейи есть волшебное соколиное оперение, надев которое можно летать в образе сокола, и золотое ожерелье Брисингамен, которое она получила, проведя ночь с четырьмя гномами. Когда Фрейя плачет, из ее глаз капают золотые слезы. Фрейя — предводительница валькирий.
        Помимо любви Фрейя «отвечает» за плодородие, урожай и жатву. Жатвы бывают разными, и у Фрейи иногда бывают приступы, из-за которых ей позволительно собирать кровавую жатву. Таким образом, Фрейя может принести победу в битве. Она также забирает себе половину павших воинов (вторую половину забирает себе Один). Это не означает, что она забирает себе худших воинов, чем Один; они делят павших воинов между собой.
        Были и другие боги, из которых купцы больше всего почитали бога-обманщика Локи. Это самый коварный и изворотливый из всех богов, который в своих интересах часто подводит своих собратьев, но иногда и помогает им.
        Старые боги удобны на все случаи жизни, поэтому появление христиан народ воспринял враждебно. Разумеется, христианство не было диковинкой. Могущественная Римская империя, ставшая оплотом христианства, оказывала большое влияние на окружающие народы.
        Рим рухнул, но христианство осталось.
        Фанатичность проповедников христианства и агрессивность, с которой они навязывали свою веру, закономерно вызывало противодействие местного населения. Скандинавы со всевозможной жестокостью преследовали христиан и обращали их в рабство.
        Христиане не забыли обид. Через сто лет только при обращении норвегов в христианство было убито сто тысяч человек.
        И сейчас, используя удобный момент, христиане — рабы и слуги — принялись уничтожать, насиловать и грабить своих хозяев.
        Глава 55
        Пока Готлиб и Харальд разговаривали, из ворот выбежал дружинник и помахал вымпелом на конце копья.
        — Это знак — в город можно входить, — сказал Готлиб и двинулся к городским воротам.
        Рядом с ним шли самые близкие дружинники.
        В битве они не участвовали, но сейчас наступал их час. Торжественно введя победителя в город, они тут же стали брать под охрану богатые дома.
        За воротами Готлиб увидел множество тел горожан и воинов из его войска. Они лежали вперемешку. По оружию в руках горожан было заметно, что они отчаянно сопротивлялись до последнего.
        Готлиб скользнул равнодушным взглядом по убитым и двинулся дальше по улице, ведущей в центр города. Дорогу ему показывал дружинник, давший знак, о том, что можно входить в город.
        Ближе к центру стали попадаться женские и детские трупы. Из окон домов доносились крики и плач.
        Внезапно недалеко послышался звон разбившегося стекла. Затем из окна на улицу выскочила почти голая женщина. Ее тело прикрывали какие-то лохмотья, правда, если приглядеться, недавно бывшие богатой одеждой.
        За ней гнались двое мужчин. Увидев Готлиба, женщина подбежала к нему и упала, вцепившись в его стремя.
        — Господин конунг, спасите меня! — закричала она в надежде на спасение.
        Готлиб остановил коня.
        Преследующие мужчины, тяжело дыша, встали перед ним. Эти люди не были похожи на воинов из войска Готлиба. Вместо оружия в их руках были медные кресты. Похоже, крестами они действовали, как оружием, потому что на зеленой поверхности металла виднелись следы крови.
        — Это наша девка! — нагло крикнул один из мужчин.
        — Это кто еще такие? — строго вскинул брови Готлиб.
        — Мы христиане! — сказал мужчина.
        — И что здесь происходит? — спросил Готлиб.
        Женщина вскинула глаза, полные надежды и залитые слезами.
        — Эти люди рабы моего отца. Когда они увидели, что наши мужчины ушли оборонять город, они напали на женщин и детей и стали их убивать и насиловать. Они всех убили. Только я сумела отбиться от них и выбежать на улицу.
        Рабы-христиане тупо улыбались.
        — Это наша добыча, — проговорил один из них.
        Готлиб вынул меч и кончиком приподнял голову женщины, чтобы рассмотреть ее лицо. Несмотря на испытанные ей мучения, о чем говорили перекошенное страхом лицо и искусанные до крови губы, она была красива. Длинные черные волосы водопадом скрывали тело до самих бедер. Тугие острые груди женщина стыдливо прикрывала рукой.
        — Красивая женщина, — сказал Готлиб, опуская меч.
        Женщина, думая, что ее страдания окончились, испустила вздох облегчения.
        Один из рабов вновь проговорил:
        — Конунг, эта женщина наша добыча.
        — Да, — сказал Готлиб, — все, что вы сумели удержать в своих руках, ваше. Ну, а что не сумели...
        Он взмахнул мечом и молниеносным движением отрубил женщине голову.
        Голова с изумленно моргающими глазами покатилась к ногам ее преследователей, которые глядели на окровавленную голову с неменьшим удивлением.
        — Я возвращаю вам вашу добычу, — сказал Готлиб с язвительной улыбкой на губах.
        — Но зачем нам дохлая баба? — сказал раб, отталкивая ногой голову женщины.
        — Вы с ней не справились, когда она была живая, так попробуйте справиться с ней сейчас, — с насмешкой сказал Готлиб и двинулся дальше.
        — Жаль бабу, — сказал один из рабов.
        — Она варварка. Найдем себе других, — сказал другой раб, и они исчезли в узкой улочке среди домов.
        Глава 56
        Когда корабли дошли до устья Невы, к княжеской ладье подошел струг. Это был струг с разведывательным отрядом, который посылали в низовья Невы впереди войска. Подойдя вплотную к княжеской ладье, начальник разведывательного дозора сообщил, что обнаружил лагерь разбойников.
        Гостомысл встрепенулся:
        — Где они и сколько их?
        Разумеется, Гостомысл не ожидал, что Готлиб сдастся без сопротивления, но в ходе преследования разбойников в нем сам собой разгорелся азарт охотника. Теперь он жаждал встречи с Готлибом, хотя бы для того, чтобы убедиться в своей силе.
        Начальник отряда сказал:
        — Лагерь пуст.
        — Жаль, — разочарованно проговорил Гостомысл.
        — Но зола под кострищами еще горячая, — сказал разведчик.
        Медвежья лапа загорячился:
        — Значит, разбойники ушли совсем недавно. Надо нагнать их, далеко они не могли уйти.
        — Куда ушли? У моря четыре стороны, — сказал Гостомысл.
        Медвежья лапа обратился к начальнику разведывательного отряда:
        — Куда ушли разбойники, узнал?
        Разведчик замялся:
        — Так как же узнаешь? Места тут пустынные, ни единой человеческой души. А на воде след не остается.
        — Значит, надо поискать лучше. Обойти острова, выйти в море, — сказал Медвежья лапа.
        — На это надо время, — сказал разведчик.
        Гостомысл промолчал.
        Он подумал, что у Готлиба было три пути, по которым он мог уйти.
        Первый — в Данию. Но в Дании ему делать нечего, — слабоват он сражаться с братом, — следовательно, он продолжит разбойничать.
        Чтобы взять добычу, Готлиб мог идти на Бирку. Это почти на север. Мог он пойти и на Ророг.
        Третьим путем был Западный океан, а там вдоль берегов до южной Европы.
        Гостомысл подумал, что, таким образом, не зная планов Готлиба, за ним можно было гоняться до скончания веков. Это в планы Гостомысла не входило. Рассудком он понимал, что ему требовалось, как можно скорее восстановить порядок в своих землях.
        Помолчав еще немного, Гостомысл обратился к Медвежьей лапе:
        — Ну, так что, воевода, — и куда нам идти?
        Медвежья лапа, вспомнив разговор Гостомысла с Лисьим хвостом, развел руками:
        — А бес его знает, куда делся этот разбойник Готлиб! Искать его в море — все равно, что идти туда, не зная куда. А в это время в своем-то доме беспорядок.
        — Получается так, — сказал Гостомысл. — Гоняясь за разбойником, мы вторгнемся в земли датского конунга, а то и Карла Франкского. А нужна ли нам война с ними?
        — Нет, — проговорил Медвежья лапа, ловя мысль Го-стомысла, — их земель мы не ищем, у нас и своих хватает. А врагов у нас и так много: булгары, хазары, постоянно гадят ромеи. Не нужны нам войны с Годофридом и Карлом. Лучше бы завести с ними дружбу Тем более, что повод есть — Карл давно точит зубы на хазар. А у Годофрида на границах безобразничают дикие германцы. Им наша помощь, ой, как бы пригодилась.
        — Да, — сказал Гостомысл, — но какова была цель нашего похода?
        — Наказать морских разбойников, — сказал Медвежья лапа.
        — И тем самым предупредить соседей на севере, что им не стоит зариться на наши земли. Готлиб побит, теперь все знают, что любой пришедший на нашу землю будет побит. Конечно, мы не убили самого Готлиба. Но общая цель похода нами достигнута, — сказал Гостомысл.
        — Значит — пора домой, — сказал Ратиша.
        — Ну, пора так пора, — сказал Гостомысл. — Разбивайте на острове лагерь, войско пусть отдыхает, а утром окончательно решим, что нам делать.
        — Здесь хорошее место для лагеря. До города идти все пару дней. Да и вход в Нево-озеро под контролем. Городок бы здесь поставить, — сказал Медвежья лапа.
        — А кто владеет этой землей? — спросил Гостомысл.
        — Никто. Одна дикая чухна тут живет. Где-то недалеко тут был Великоград, который оставили после разорения разбойниками. Но вряд ли мы теперь даже следы его найдем, — сказал Медвежья лапа.
        — Жаль. А место здесь все же неплохое, — согласился Гостомысл.
        — Нельзя ставить тут большой город. Морские разбойники будут сильно донимать. Все силы будем тратить на его защиту, — сказал Медвежья лапа.
        — В таком случае здесь будет достаточно острога. В следующем году на этом месте заложим острог, — решил Гостомысл.
        Глава 57
        Карл, прозванный впоследствии Великим, был суровым воином. Одевался просто: в кожаные штаны и рубаху, сверху — меховая телогрейка.
        Однажды на пиру, где собрались пышно одетые придворные, кто-то неосторожно обронил фразу, что Карл одевается неподобающе своему статусу.
        Карл от гнева покраснел, — в ужасе придворные притихли, но затем Карл рассмеялся и сказал:
        — Что же, одет я, и в самом деле, как простой воин. Но что же поделать — таким я уродился. И так как я человек простой и веселый, а пир наш что-то поскучнел, то приглашаю всех, и мужчин и женщин, на охоту. Едем сейчас же. Как есть.
        Придворные были разодеты в кружева и дорогие ткани, такая одежда не предназначена для скачки по полям и лесам, но никто не посмел оставить своего короля.
        Все вышли на улицу. Шел дождь, было туманно, и темно. Но лошади были уже поданы. Карл мгновенно вскочил на коня и понесся в темноту. Он несся, не обращая внимания на высокую траву, колючий кустарник, и придворные вынуждены были следовать за ним.
        Наконец король догнал оленя, прыгнул с седла прямо ему на спину и вонзил нож в сонную артерию. Кровь хлестала во все стороны.
        Охота длилась не больше пары часов, и довольный Карл, убив оленя, предложил всем вернуться за пиршественный стол.
        Когда все снова оказались в замке и расселись за столами, то обнаружилось, что дорогая одежда придворных потеряла свою пышность и красоту, превратившись в жалкие лохмотья, какие и нищим носить было стыдно.
        А костюм короля был цел, как и прежде, и среди лохмотьев придворных выглядел шикарным нарядом.
        Улыбаясь, Карл констатировал:
        — Теперь мы видим, чего стоит моя одежда и ваша.
        С императором никто не посмел спорить.
        Вот таким был Карл, император франков. Поэтому неудивительно, что гонец с восточных границ застал его на охоте.
        Король как раз расположился на привал. Он сидел на грубом войлоке, подложив под спину седло. Рядом расположились близкие дружинники.
        Они пили вино, глядя на костер, над которым слуги установили вертел с подсвинком. Подсвинок был сочен, и с него сочились капли жира на угли и взрывались на углях желтыми огоньками.
        Пахло жареным мясом.
        Гонец подошел к королю и, почтительно встав на колено, подал ему берестяной свиток.
        — Хорошие вести принес гонец? — спросил Карл.
        — Нет, Ваше Величество, не слишком хороши, и не слишком плохи. — Ответил гонец.
        Карл сломал печать на свитке, взглянул на текст и отдал ближайшему придворному.
        — Читай! — приказал Карл.
        Дружинники приблизились. Понятно — Карл велел читать вслух, для того, чтобы они тоже знали о том, что написано в письме.
        Придворный развернул свиток и начал читать:
        — От барона Вольфа любимому императору Карлу. Словенский конунг Гостомысл вышел в устье Невы. Куда они собираются идти дальше, никому не известно. Они встали лагерем в устье Невы и чего-то ждут. Дружина у конунга Го-стомысла небольшая. Возможно, они хотят идти на Данию.
        — Пустяковое сообщение. И стоило было Вольфу тратить силы, чтобы присылать его? — проговорил с недоумением Карл.
        Гонец поклонился.
        — Я исполнил указание моего хозяина. И замыслы его мне неведомы.
        — Ладно, — махнул рукой Карл и спросил: — А зачем этому Гостомыслу Дания?
        Гонец опустил свиток и пояснил:
        — Готлиб, брат датского конунга Годофрида, в прошлом году пытался убить своего брата, чтобы захватить трон. Но затея его провалилась, и Годофрид изгнал его из пределов Дании, объявив, что если он снова появится в Дании, то повесит его на первом же дереве.
        — Надо было сразу его повесить, — заметил Карл. — Нет ничего хуже соперников на трон.
        — Готлиб последовал совету брата и ушел из Дании, но с малой дружиной пошел в славянские земли. Здесь ему удалось захватить главный город славян. При этом в битве погиб конунг славян Буревой.
        — Опасный был воин. Это хорошая весть. Теперь славяне без конунга, а это дает нам возможность... — промолвил Карл.
        Но гонец продолжал.
        — Но недавно сын Буревоя, Гостомысл, выгнал Готлиба из города и, преследуя его, дошел до Невы, где Готлиб после бегства из Словенска встал лагерем. Готлиб, испугавшись славян, не принял битвы и под покровом ночи ушел.
        — А кто такой Гостомысл? — спросил Карл.
        — Гостомыслу всего двенадцать лет. У него небольшая дружина, так как дружинники отца, не веря в него, разошлись по другим дружинам, — сообщил гонец, оторвавшись от свитка.
        — Мальчишка?! Как же он сумел прогнать небольшой дружиной такого опытного разбойника, как Готлиб? Знаю, знаю я этого волка: цепок, никому пощады не даст. Брата пытался не раз убить.
        — Говорят, Гостомысл молод, но умен и решителен. Он поклялся отомстить Готлибу, — сказал гонец.
        — Победа над Готлибом приведет к нему множество воинов, — сказал Карл.
        — Это уже произошло, — сказал гонец.
        — То есть?
        — Осенью Готлиб посылал гонцов за помощью. За зиму собралось войско в шесть тысяч норманнов. Весной они пошли к Готлибу, но, не зная дороги, остановились на берегу Невы. Таким образом, когда Готлиб побежал от Гостомысла, он нашел себе в помощь целое войско. Но, побоявшись битвы с Гостомыслом, он снова бежал, взяв с собой только одних данов и бросив пришедших ему на помощь норманнов.
        — Оказывается, я ошибся — Готлиб не волк, а трусливый шакал, — с негодованием проговорил Карл.
        — А Гостомысл этих воинов взял к себе, — сказал гонец.
        — Ужасно! — воскликнул Карл. — Он и в самом деле может побить Годофрида за грехи его брата.
        — Пока он стоит лагерем на острове.
        — Пока. Хотя нам и нет угрозы, но надо что-то делать.
        Карл замолчал. Придворных он не спрашивал. Поэтому свои советы они придерживали при себе.
        Наконец Карл очнулся. Заметив это, слуга, жаривший подсвинка, доложил:
        — Император, мясо готово!
        — Давай! — сказал Карл.
        Слуга отрезал большим острым ножом окорок и положил его на деревянное блюдо.
        В походе и на охоте Карл предпочитал простую посуду.
        Слуга подал блюдо императору, Карл поставил блюдо на колени и, вынув небольшой нож из голенища сапога, сделал в окороке надрез. Мясо легко поддалось, обнажая белое сало и коричневую мякоть.
        Отрезав небольшой кусочек мяса, Карл кончиком ножа отправил его в рот. По губам потек жир.
        Довольно щуря глаза, Карл предложил дружинникам:
        — Угощайтесь, господа.
        Слуги быстро нарубили топориком подсвинка на куски и раздали дружинникам.
        Ели, запивая вином, под здравицы императору.
        Съев почти половину окорока, Карл проговорил:
        — Я принял решение.
        Все замолчали и устремили взгляда на императора. Император заговорил:
        — Славяне — злейшие наши враги. Но до сих пор они вели себя тихо. Конунг Буревой не тревожил наши границы. Но с появлением у них молодого решительного вождя они становятся крайне опасны, потому что любой молодой вождь в первую очередь старается покорить своих соседей, тем самым обезопасив свое государство. Если славяне объединятся, то они будут непобедимы. Наши общие соседи — славяне-обориты. Мы с ними дружим, поэтому надо натравить их на остальных славян...
        Карл замолчал.
        Один из дружинников проговорил:
        — Ваше Величество — на юге есть славянское племя ляхов. Они злейшие враги всех остальных славян. А дальше авары. Хазары — этих против славян подстрекают ромеи.
        — Да, и этих надо стравить, пусть все воюют друг с другом. И еще я накладываю запрет на продажу словенам мечей.
        — Это не поможет. У словен есть хорошие кузнецы, их мечи самые лучшие в мире. Кроме того, арабы давно стремятся к установлению с ними торговых отношений, — заметил дружинник.
        — Хорошо. Пусть тогда наши купцы скупают у словен мечи. Но я запрещаю расплачиваться за оружие золотом и серебром.
        — А чем же?
        — Горшками, посудой, стекляшками, всем тем, что непригодно в войне.
        Глава 58
        Гостомысл давно принял решение, что вернется в Словенск, о чем он и говорил Лисьему хвосту. Однако решение для окружающих должно было быть обоснованным, поэтому, когда лагерь был устроен, Гостомысл приказал прислать к нему волхвов и вместе со старшей дружиной устроил волхвование.
        Волхвы изрядно потрудились, но ничего внятного на этот раз не смогли ответить, и Гостомысл лег спать, надеясь, что к нему придет Девана и скажет ему, что дальше делать.
        Девана тоже не пришла. Это насторожило Гоетомысла.
        В поход он вышел, чтобы убедить словен, что он, несмотря на свой молодой возраст, способен быть их вождем.
        Готлиб бежал, не вступая в сражение. Такой ход событий вполне устраивал Гоетомысла. По крайней мере он рассчитывал на это перед выходом в поход.
        Но теперь, когда боги не дали совета, у него возникло сомнение, что его возвращение в Словенск без убедительной победы над врагом, будет воспринято как подтверждение его силы.
        Утром Гостомысл снова отправил разведчиков на поиски Готлиба.
        Больше недели войско Гоетомысла стояло лагерем на острове. Чтобы войско не скучало, Гостомысл каждый день снаряжал отряды на охоту и на ловлю рыбы.
        Сам ходил на охоту с малой дружиной.
        Окрестные места были дикие, зверь непуганый, поэтому возвращались с охоты возбужденные, с таким множеством добычи, что войску хватало и на прокорм, и оставался большой запас.
        Вскоре мясо и рыбу стали солить в бочки.
        Но не обилие дичи радовало Гоетомысла, а то, что сло-вене и норманны, вместе живя и охотясь, знакомились, и становились друзьями. Это и нужно было Гостомыслу, теперь мог вернуться в Словенск с единым войском.
        К этому времени в лагерь стали возвращаться разведчики.
        Первыми прибыли разведчики с севера и сообщили, что Готлиб взял город Бирку и всю неделю грабит его. Этому Гостомысл не удивился.
        Затем пришли разведчики с южного побережья, они сообщили, что их встретили оборитские корабли и обстреляли их.
        Вот этому Гостомысл удивился:
        — Может, они приняли вас за кого других?
        — Нет, они хорошо видели наши знамена.
        Гостомысл задумался, — обориты дань его отцу не платили, но всегда держались по отношению к словенам дружественно. Правда, они роднились с данами и франками: Готлиб был сыном оборитской принцессы. Однако повода для ссоры с оборитами у словен не было.
        В итоге размышлений Гостомысл пришел к выводу, что в политическом раскладе в мире что-то изменилось, и причиной, возможно, стал его выход в Балтийское море.
        Это грозило большой войной, к которой Гостомысл не был готов.
        Прикинув варианты развития событий, Гостомысл приказал собрать большой военный совет.
        Через полчаса на поляне у шатра Гоетомысла собрались старые дружинники и командиры отрядов.
        Медвежья лапа сообщил Гостомыслу о сборе людей, и он вышел.
        — Здрав будь, князь! — поприветствовали его собравшиеся.
        — И вы будьте здравы, — сказал Гостомысл и сел в приготовленное кресло.
        Медвежья лапа и Ратиша сели рядом.
        — Медвежья лапа, объясни собравшимся ситуацию, — предложил Гостомысл воеводе.
        Медвежья лапа вышел на середину круга и рассказал о результатах разведки, а когда он закончил сообщение и сел на место, Гостомысл сказал:
        — Итак, я хочу услышать ваше мнение, господа, что нам делать дальше.
        Первым, по обычаю, высказался самый молодой командир отряда. Он предложил идти к Бирке и там захватить Готлиба.
        — Готлиб за это время уйдет в другое место, — сказал Гостомысл.
        Отер поднялся:
        — На Бирку надо бы идти. Мои норманны нищие. Раздеты, у многих даже обуви нет. Поэтому надо идти дальше — на побережье много богатых городов. Ророг, к примеру.
        Медвежья лапа перебил его:
        — Урмянин, мы не разбойники! Зачем нам идти в чужие земли и затевать войны, когда своя земля без защиты осталась?
        — И в самом деле, мы со своих земель дань еще не собирали, — заметил Гостомысл.
        — Со своих земель вы сами соберете дань. Но если чужеземцы пойдут с вами собирать дань, то как это воспримет ваш народ? — сказал Отер.
        — Урмянин прав — плохо! — сказал Медвежья лапа.
        — Только князь решает, кому быть в его дружине! — сказал громко Гостомысл. — Хочу — возьму в дружину кривича, хочу — карела, или полянина, или даже дана, или норманна. Для меня лишь бы воин был добрый да верен мне.
        — Такого раньше не бывало, — сказал Медвежья лапа.
        — Не бывало и чтобы дружинники отца бросали его сына в беде. Если обычай нарушен один раз, то кто мешает его поломать и в другой раз? — проговорил Гостомысл.
        — Но... — хотел возразить Медвежья лапа.
        — Отныне норманны в моей дружине наравне со всеми, — сказал Гостомысл.
        Отер повеселел.
        — Так, значит, ты принимаешь нас в дружину наравне со всеми?
        — Я уже сказал, что ценю людей не по роду, а по их заслугам, — сказал Гостомысл.
        — Норманны станут тебе преданнее всех, — сказал Отер. — Но, кончив Готлиба в Бирке, все равно надо взять один из оборитских городов, раз они стали врагами. Это прибавит воинского духа... и хотя бы немного прибарахлимся. Нам нужно хорошее оружие и доспехи.
        — Злить соседей? — ядовито спросил Медвежья лапа.
        — Но какая разница — Бирка или обориты? — спросил Отер.
        — Большая — за оборитами даны и Карл Франкский! — сказал Медвежья лапа.
        — Они первыми напали на наши корабли, — сказал Отер.
        — Обстреляли и едва не убили двоих наших, — подтвердил один из ходивших в разведку дружинников.
        — Оборитов надо наказать, — сказал Отер.
        — Как наказать? — спросил Медвежья лапа.
        — Обыкновенно — пойдем и нападем на их города, — сказал Отер.
        — Даны не простят нам нападения на оборитов и будут мстить, — сказал Медвежья лапа.
        — Мы не нуждаемся в прощении тех, кто сам виноват, — сказал Гостомысл. — Даны напали на наш город, а не мы на их.
        — Так, значит, идем на Бирку, а затем на оборитов? — спросил Медвежья лапа.
        Гостомысл встал и проговорил:
        — Я выслушал ваше мнение. Мне нравится храбрость, с какой вы рветесь в бой. Но люди предполагают, а боги располагают. Прежде чем принять решение, все же надо снова спросить богов, что они хотят от нас.
        — Они не дали нам ответа, сказал Медвежья лапа.
        — Не дали. Но, возможно, тогда еще время не пришло для ответа. Поэтому мы будем спрашивать богов до тех пор, пока они не дадут ответа. Таков наш обычай.
        Дружинники кивнули головами.
        — Князь мудр. Нельзя обижать богов невниманием.
        — Надо устроить волхвование для войска. И если боги дадут ответ, то завтра утром выходим. Готовьте отряды и корабли, — сказал Гостомысл и ушел в шатер.
        Вслед за ним зашел Ратиша.
        После этого разошлись и дружинники.
        Глава 59
        Через минуту Ратиша вышел из шатра и подошел к поварам, сказал им пару слов, затем вернулся в шатер.
        Гостомысл лежал на лежанке у стены и смотрел на горевший в очаге огонь.
        Ратиша постелил перед ним небольшую скатерть. И вовремя, потому что в шатер зашел повар с большим блюдом в руках. На блюде красным кольцом были выложены вареные раки, обложенные зеленью. Раки были огромны.
        Повар поставил блюдо на скатерть и сказал:
        — Попробуй, князюшка, раков. Наловили только что утром.
        Гостомысл сел и потянул клешню одного из раков. Клешня была твердая, словно из камня.
        Повар вытащил щипчики из-за пояса и предложил:
        — Позволь я расколю клешни.
        — Ратише отдай, пусть он колет, — сказал Гостомысл.
        Повар отдал Ратише щипчики и, поклонившись и спросив, нужен ли он еще, вышел.
        Гостомысл кивнул Ратише:
        — А ты садись рядом.
        Ратиша сел на край ковра и стал колоть панцири раков и подавать белую мякоть Гостомыслу.
        Съев несколько раков, Гостомысл спросил:
        — Ратиша, а что ты думаешь по поводу нашего военного совета?
        — Ты прав, князь... — начал Ратиша.
        Но Гостомысл его перебил:
        — Ратиша, мне хватает хвалебных речей и от других. Мне хочется знать, что думает мой друг.
        Ратиша раздавил очередную клешню.
        — А что я думаю? Готлиб, разграбив Бирку, может, уже ушел далеко. Так мы будем гоняться за ним до зимы. Но что это даст нам? Мы будем ходить в чужих краях, нарываясь на ссоры с соседями, до которых нам раньше не было никакого дела и которым до нас не было никакого дела. А тем временем никто не занимается сбором дани с наших племен. Так не может продолжаться долго. Если ты не берешь с них дань, то обязательно найдется желающий взять дань. Хазары уже собирают дань с южных племен, которые раньше нам платили. Не зря тревожится князь Вяйнемяйнен, что булгары собираются идти вверх по Итилю. Так они доберутся и до наших земель. Да и дома непорядок — старшины вряд ли успокоились. Точно сейчас плетут новый заговор.
        Ратиша поклонился:
        — Прости, князь, за правду, но тебе пора возвращаться домой и наводить порядок.
        Гостомысл отложил очередного рака на блюдо, некоторое время задумчиво глядел на огонь, затем проговорил:
        — Верные слова ты сказал, Ратиша. Ты словно прочитал мои мысли — сначала надо навести в своем доме порядок. Я думаю, что пора собрать дань и показать зависимым племенам, кто над ними господин. Эта мысль меня давно тревожит. Только есть у меня одно сомнение — норманнов я взял в дружину. Но город не прокормит столько народа. Будут ссоры. Но и бросить их не могу — я дал им слово.
        Ратиша чмокнул клешню, высасывая из нее мясо; высосав мясо, пустую скорлупу откинул в сторону.
        — Княжеское слово нерушимо. Конечно, данное слово надо держать. В них есть выгода и для тебя — потому что они будут служить только тебе, и с ними тебе не придется оглядываться на народ, если ты решишь пойти в походили что еще иное задумаешь. Они тебе станут опорой и защитой, потому что их бог — золото и серебро, которое ты им обещал платить. — Ратиша ухмыльнулся. — Золото и серебро самые сильные боги. К тому же у них нет связей с местным населением, а потому твои приказы будут выполнять особенно исправно, никого не жалея.
        — Но я не намерен... — начал Гостомысл и замолчал.
        — Сейчас — да, а завтра? — сказал Ратиша.
        — Да. Мне нужны верные дружинники, а не такие, что были у моего отца и которые после его гибели предали меня, — сказал Гостомысл. — Ты убедил меня, Ратиша, и завтра мы пойдем не на Бирку, а домой, а там двинемся в объезд своих земель. В больших городах буду оставлять отряды норманнов. Они и присмотрят за вождями племен, и, если надо, какое-либо поручение выполнят быстро.
        Ратиша замялся.
        — Но обычай велит отомстить Готлибу.
        — Готлиб с моря не уйдет, и рано или поздно попадется нам, — сказал Гостомысл.
        — А обориты? — спросил Ратиша.
        — С оборитами тоже успеем разобраться. Сейчас они в союзе с Карлом Франкским, так что трогать их пока нельзя. Пока. Поэтому — подождем. «И это пройдет», — говорят было написано на перстне иудейского царя Соломона, славящегося своей мудростью, — сказал Гостомысл.
        — Хорошо, — сказал Ратиша, — я передам Медвежьей лапе, что твои планы переменились.
        — Погоди, никому ничего не говори, — перебил его Гостомысл.
        — Почему? — удивился Ратиша.
        — Потому что князь не красна девка и не может менять свои решения, как девка наряды, — сказал Гостомысл, и рассмеялся. — Ратиша, глупыш, но надо же все-таки сначала спросить богов, чего они желают нам? Дружине это интересно.
        Ратиша покраснел.
        — Ну да.
        Глава 60
        Через три дня грабеж Бирки закончился, и наступила тишина. Почти все дома в городе были уничтожены. Улицы были завалены трупами горожан: обезглавленных, разрубленных, задушенных.
        На чудом оставшихся целыми воротах, среди сгоревшего до черных головешек двора, качались три трупа с кровавыми крестами на лбах. Это были сестры: постарше, помоложе и совсем юная. Они были абсолютно нагие, животы их были вспороты и их внутренности выпали на землю.
        Их лица были искажены страшными страданиями, а волосы седыми, словно у столетних старух. На щеках остались следы кровавых слез.
        Их сначала изнасиловали, затем на их лбах вырезали кресты, вспороли им животы и только после этого повесили.
        Под трупами свора собак дралась из-за лучших кусков человечины, они тянули лежащие на земле внутренности, и со стороны казалось, что мертвые девушки все еще шевелятся.
        Вороны, сидевшие на перекладине, пристально всматривались в синие девичьи глаза, прицеливаясь, как бы удобнее выклевать самое сладкое, что есть у человека.
        Утром Харальд объехал город и убедился, что приказ конунга выполнен — грабежи прекращены. С этим сообщением он и прибыл в единственной оставшийся целым в городе дворец, который охраняла дружина.
        Готлиб равнодушно выслушал Харальда, только спросил, остались ли в городе живые горожане.
        — Нет, живых не осталось! — уверенно сказал Харальд. — Кроме наших воинов и христиан, в городе одни мертвые.
        — Жаль, — сказал Готлиб. — Значит, трупы убирать будет некому. Солнце припекает, и скоро они завоняют. Придется завтра город покинуть.
        — Значит, пора делить и добычу — сказал Харальд.
        — Да, в полдень назначаю для живых пир. А перед пиром всю добычу сложить во дворе, я лично ее поделю.
        Харальд покрутил ус.
        — Но во дворце остались богатые горожане. Что делать с ними?
        — Это уже моя забота, — резко обрубил Готлиб.
        С богатыми горожанами он уже договорился о выкупе, так что им ничего страшного не грозило.
        Глава 61
        Пир готовился во дворе дворца, в котором обосновался Готлиб. Столы ломились от изобилия; на них выставили все, что нашли в кладовых города. Было множество кувшинов с вином — это для дружины и бочек с пивом — это для остальных.
        Тут же во дворе были разведены костры, на которых жарились туши быков для простолюдинов. Для дружины на отдельном костре готовились свинина и баранина.
        К полудню все было готово. К назначенному времени во дворе собралось войско.
        Но, прежде чем приступить к веселью, главное — приходившие складывали к ногам Готлиба добычу.
        Когда сбор добычи был закончен, образовалась целая гора из золотой и серебряной посуды, дорогих тканей и мехов.
        Осмотрев добычу, Готлиб довольно улыбнулся:
        — Однако хорошо мы постарались.
        Со стороны воинов послышались радостные возгласы:
        — Слава конунгу Готлибу.
        Готлиб, улыбаясь, поднял руку. Когда немного стихло, проговорил:
        — А теперь по старому обычаю поделим добычу. Одна треть конунгу. Другая треть дружине. И оставшаяся треть простым воинам. Так пусть подойдут командиры отрядов и возьмут все, что им причитается.
        Готлиб кивнул Харальду:
        — Харальд, подели добро по справедливости.
        Харальд подал знак дружинникам, и те, под бдительным взглядом командиров отрядов, стали раскладывать вещи на три кучи. При этом Харальд внимательно следил, чтобы в кучи конунга и дружины преимущественно попадали изделия из золота и серебра.
        Таким образом, в куче для простых разбойников оказалось много красивой одежды и из-за этого доля воинов казалась больше остальных. Это им понравилось, и каждую вещь они встречали восторженными криками.
        Конечно, они видели, что в кучах для конунга и дружины попадали более дорогие вещи, однако они помнили, что в их руках оказалось множество мелких, но очень дорогих вещей, золотых и серебряных колец, перстней, ожерелий. Но не оскорблять же конунгу обысками своих воинов?
        С радостными криками кучи добра были унесены.
        Осталось только решить, что делать с пленными.
        На площадь выгнали молодых мужчин и женщин, были среди них и дети. Их выстроили в одну шеренгу: мужчины отдельно, женщины отдельно, дети без матерей отдельно.
        Готлиб сначала прошелся вдоль строя мужчин, оценивая их физическое состояние, и дойдя до конца строя, приказал:
        — Всех мужчин отправить гребцами на корабли. Харальд, выбери для моего корабля самых сильных.
        Затем он остановился около кучки женщин. На женщинах было какое-то рванье. Они были грязные, пахли дурно, поэтому вид у них был не очень привлекательный.
        Это разочаровало Готлиба, и он сердито проговорил:
        — Хоть бы рожи их заставили умыть!
        Но все же одна из девушек привлекла его внимание. Готлиб остановился около нее.
        — Открой рот и покажи зубы, — приказал он.
        Девушка исполнила приказ. Зубы были ровные и здоровые.
        — Хорошо, — отметил Готлиб, и приказал, — покажи себя.
        Девушка, краснея, опустила лохмотья с плеч.
        Готлиб пощупал ее груди.
        — Тугие. Теперь оденься.
        Он обратился к Готлибу.
        — Она похожа на Хельгу.
        — Да, — сказал Харальд. — Жаль, что Хельга сгинула у словен.
        — Помыть ее, нарядить, будет получше и Хельги, — сказал Готлиб, глядя на девушку.
        — Ну да, — кивнул головой Харальд.
        Готлиб ткнул пальцем в грудь девушки.
        — Как тебя зовут?
        — Меня зовут Линда, — испуганно выдавила девушка.
        — Тебя кто-то уже имел? — спросил Готлиб.
        — Нет, — краснея проговорила девушка.
        Один из воинов выступил вперед и подал голос:
        — Конунг, это я взял ее в плен и специально для тебя сохранил.
        — Молодец? — сказал Готлиб и бросил ему большую золотую монету. — Держи, ты честно заслужил ее. Я покупаю ее у тебя. На это золото ты купишь себе трех добрых женщин.
        Воин ловко поймал монету и спрятал мешочек на поясе.
        Остальные бросали на него завистливые взгляды.
        Готлиб обратился к девушке:
        — Теперь ты Хельга. Не люблю запоминать новые имена.
        Девушка встала на колени, ухватила Готлиба руку и поцеловала ее.
        — Благодарю тебя, мой повелитель, за то, что ты взял меня.
        Поступок девушки был неудивителен. Готлиб был молод, красив, здоров. Быть подругой конунга намного лучше, чем попасть в рабыни к простому грубому воину, и не только выполнять грязную работу, и постоянно подвергаться избиению, но и часто оставаться голодной.
        В общем-то, девушке повезло: ее не убили, ее не изнасиловали, ее не отдали в рабыни простому человеку.
        — Ну да, — сказал Готлиб и обратился к Харальду: — Ха-ральд, выбери и ты себе девицу. Остальные пусть остаются у тех, кто их взял в плен.
        — Кормить ее еще, — ворчливо сказал Харальд и поинтересовался: — А что делать с детьми?
        Готлиб подтолкнул Линду, ставшую Хельгой.
        — А ты, Хельга, иди, приведи себя в порядок, возьми у слуг и надень самую красивую одежду и приходи на пир.
        Он кивнул головой одному из дружинников.
        — Проводи ее в мои комнаты. И будь ее тенью. Никто не должен ее обидеть.
        — Дети? — напомнил Харальд.
        — Посади в клетки. Тех, за кого дадут выкуп, отпусти.
        — Их кормить надо.
        — Пусть едят объедки. А сдохнут с голода, не наша вина.
        Закончив с дележом добычи, Готлиб объявил:
        — С делами закончено. Теперь пир!
        Он прошел к столу и сел во главе его. Остальные встали вокруг столов, но не садились. Сесть за стол конунга без разрешения было бы грубым оскорблением.
        Окинув стол и собравшихся взглядом, Готлиб проговорил:
        — Итак, господа, садитесь, прошу разделить со мной трапезу.
        Дружинники и командиры отрядов заняли места согласно их положению в войске. Старые дружинники садились рядом с конунгом. С правой стороны всегда был Харальд.
        Обычные воины становились к сколоченному из досок столу, на котором были разложены куски мяса, рыбы, хлеба. Пиво наливали сами из бочек.
        Тем же, кто сидел за столом конунга, прислуживали слуги. Они наливали вино и подавали все, что требовалось.
        Первую здравицу за конунга объявил Харальд. Затем за конунга стали поднимать кубки старые дружинники. Когда последний из них сказал свое слово, народ захмелел, разговоры превратились в шум, подобный прибою волнующегося моря.
        И в этот момент Готлиб неожиданно громко заговорил: Бирку мы разграбили, все спалили и разрушили, улицы забиты зловонными трупами. Так что здесь жить невозможно. К тому же со дня на день подойдет словенский князь. Он жаждет мести за разграбленный город словен. Да и братец Годофрид недалеко. Кто знает, что у него на уме?
        Дружинники затихли. Харальд пробурчал:
        — Известно, что у него на уме, — повесить тебя и всех нас.
        Готлиб хохотнул:
        — Однако слишком многие мечтают об этом.
        — А насчет Бирки. Пора отсюда уходить, — сказал Харальд.
        — Но куда? — задал вопрос Готлиб.
        — Городов много на побережье. Например, Ророг, большой и богатый город, — сказал Харальд.
        — Ророг — оборитский город, у них союз с Карлом Франкским, — напомнил один из дружинников.
        — У нас достаточно сил, чтобы сразиться и с Годофридом, — сказал другой дружинник.
        — Нет, — сказал Готлиб, и все замолчали, — с Годофридом еще не пришло время связываться. А с Карлом и подавно.
        — А что же делать? — спросил дружинник.
        Ответил Харальд:
        — Надо найти на побережье тихое место, устроить там базу, и с нее нападать на торговые корабли и прибрежные города.
        — Хорошая мысль, — сказал Готлиб. — Это как раз то, что нам надо. В этом году мы потреплем прибрежные города, — пусть платят нам дань. Тем, кто не захочет платить дань — пусть примером послужит Бирка.
        — А потом? Ведь и Карл, и Годофрид захотят навести порядок на море, — тихо сказал Харальд.
        — А весной мы уйдем на юг Европы, — также тихо ответил Готлиб и приложил палец ко рту — Но об этом молчи.
        Затем он встал и громко объявил:
        — Завтра на рассвете уходим из Бирки. Все, что осталось еще целое, сжечь и разрушить. Оставшихся в живых горожан, что не годятся нам в рабы, — убить.
        Готлиб хлопнул в ладоши.
        — А теперь музыкантов и танцовщиц? Праздник продолжается. И он будет продолжиться до тех пор, пока мы живы.
        Тут же двери распахнулись, и двор наполнился музыкантами и танцорами. Музыканты играли веселую музыку.
        Странно было, откуда в разоренном городе взялись музыканты?
        Глава 62
        Рано утром к Гостомыслу в шатер пришел Медвежья лапа и сообщил, что войско поднято, заканчивается завтрак и через полчаса можно будет выходить.
        Гостомысл выглянул на секунду из шатра. Пахло гарью потухающих костров. Небо было словно темно-синий кобальт, в глубине которого горели ослепительным огнем бриллиантовые камни звезд. Звезды притягивали к себе взгляд магнитом и вызывали непреодолимое желание смотреть на них вечно.
        Между тем на востоке небо мутнело, точно чистая река наливалось молоком.
        Но слышались людские голоса. Костры, в которые подкидывали последние дрова, выбрасывали вверх горсти искр.
        Искры были почти неотличимы от звезд, только в отличие от них, взлетев в небо, быстро тускнели и гасли.
        Быстро продрогнув, Гостомысл вернулся в шатер. Тут ему уже приготовили одежду, и Гостомысл начал одеваться, при этом вспоминая ночной сон.
        Ночью к нему все-таки приходила Девана.
        Воспоминания о сне были смутными, но он помнил, что она, как всегда, была с ним мила. Гостомысл подумал, что она говорила что-то очень важное, потому что была встревожена. Но, к своей досаде, Гостомысл совершенно не помнил, что говорила ему любимая богиня.
        Заканчивая одеваться, Гостомысл сказал Медвежьей лапе, чтобы он немедленно собрал около шатра старших дружинников и командиров норманнских отрядов.
        — Зачем? — удивленно спросил воевода. — Все уже готово к отплытию.
        — Мы не сделали самого главного, о чем я вчера говорил. Мы не спросили волю богов, что нам делать дальше, — сказал Гостомысл и приказал Ратише: — Приведи волхвов.
        Ратиша, который знал о планах Гостомысла, тут же выскочил из шатра.
        — Но ведь решение уже принято, — удивленно напомнил Медвежья лапа.
        Гостомысл проговорил:
        — Решение считается принятым после того, как его одобрят боги.
        В шатер внесли блюда с едой: горшок с гречневой кашей, кувшин с молоком и посуду. Следом за этим в шатер вошел и Ратиша.
        Медвежья лапа сказал, что ему надо собирать дружинников, и ушел.
        Слуги расставили еду на скатерти, и Гостомысл кивнул Ратише.
        — Садись. Позавтракай со мной.
        — Волхвы скоро придут, — сказал Ратиша и присел к ковру наложил в миску Гостомыслу каши, затем залил ее молоком. Потом положил пару ложек каши в свою миску.
        Гостомысл съел ложку каши и тихо проговорил:
        — Ко мне опять приходила Девана и предупреждала меня об опасности.
        — О какой опасности? — отложил ложку Ратиша.
        — Не знаю, надо говорить с волхвами. Но мне кажется, что она не хочет, чтобы я шел в море.
        — Но ведь ты же уже решил вернуться в город?
        — Да, но сомнения оставались.
        — Тогда волхвы точно лишними не будут, — сказал Ратиша.
        Охранник у входа громко доложил:
        — Пришел воевода.
        Тут же в шатер зашел Медвежья лапа и доложил, что старшая дружина собрана.
        — А где волхвы? — спросил Гостомысл, глядя на Ратишу.
        — И волхвы уже ждут, — сказал Ратиша.
        Гостомысл кивнул Медвежьей лапе, — скажи дружине, что я сейчас выйду, — затем Ратише, — выйди и скажи старшему волхву, чтобы зашел.
        Медвежья лапа и Ратиша вышли. Слышно было, как Ратиша сказал волхвам, чтобы старший волхв зашел в шатер.
        Минут десять Гостомысл разговаривал с волхвом. Они говорили так тихо, что даже если бы кто-то захотел подслушать их разговор, то ничего не понял.
        Наконец волхв вышел из шатра, следом за ним вышел Гостомысл.
        Пока Гостомысл разговаривал со старшим волхвом, другие волхвы подготовили жертвенный костер.
        Выйдя, Гостомысл объявил:
        — Други, я что хочу вам сказать. Я ночью долго думал, почти не спал, потому что у меня возникли сомнения в наших планах. Мне снился странный сон, что, погнавшись за старым лисом, я оставил стадо овец без присмотра, и стадо стали терзать волки. Проснувшись, я понял, что это был знак — пора спросить богов, что нам делать дальше.
        Дружинники уважительно кивали головами.
        — Как же не советоваться с богами о своих планах? Они могут обидеться.
        — Хорошо. Я понял ваше желание, — сказал Гостомысл и обратился к волхвам: — Волхвы, начинайте делать свое дело.
        Старший волхв разжег небольшой костер. Гостомысл сел чуть поодаль, дружинники расположились вокруг костра.
        За их спинами встали остальные воины. Таким образом, вокруг места волхвования образовалось плотное кольцо.
        Все молчали и смотрели.
        Волхвы тем временем продолжали процедуру. Один из волхвов, сидя рядом с костром, приготовил дудку, другой — бубен.
        Когда они затянули тихую мелодию, старший волхв поставил на огонь котелок с водой и по мере закипания добавлял в воду травы, которые он вынимал из своей холщовой сумки.
        Наконец вода забурлила. Подождав некоторое время, старший волхв длинной ложкой зачерпнул кипящую жидкость и налил ее в деревянную чашу, украшенную изображениями богов.
        Затем он плеснул немного жидкости в костер, — запахло сладким, — затем отпил из чаши немного варева, поставил чашу у ног и стал внимательно смотреть на поверхность оставшейся в чаше жидкости.
        А снадобье в чаше меняло цвет, то становилось красным, то синим, то зеленым. Многим казалось, что на поверхности жидкости появляются странные лица, но никто не смел и вздохнуть.
        Лицо волхва было бесстрастно, глаза остекленели, казалось, он ушел из этого мира и пустился в странствия.
        Так продолжалось некоторое время, затем глаза волхва стали закрываться, голова стала клониться, затем он начал качать ей из стороны в сторону и едва понятно бормотать:
        — Опасность! Опасность! Опасность ждет народ с востока. Защищай народ от востока, князь. На западе ты проблуждаешь попусту, а тем временем народ будут терзать захватчики. Иди домой, князь!
        После того как волхв проговорил последние слова, он упал на землю без движения. Музыка затихла, словно обрубленная.
        — Он мертв? — спросил Гостомысл.
        Ратиша тронул руку волхва.
        — Нет, жив, веки шевелятся.
        — Он устал, ему надо отдохнуть, —- сказал один из волхвов, — все, что сказали ему боги, он передал.
        Волхвы подняли белого волхва и быстро унесли.
        Гостомысл встал и громко спросил:
        — Все слышали слова волхва?
        — Все! — был ответ.
        — Я знаю, что многие люди в войске хотели бы идти на запад, но боги сказали свое слово — они желают, чтобы мы шли домой. Я выполню волю богов, но и не буду неволить тех, кто пожелает идти своим путем. Пусть они возьмут корабли и продовольствие и идут. Но те, кто пойдет со мной, разделит мою судьбу.
        Гостомысл бросил взгляд на плавающий в море багровый диск.
        — Идите на свои корабли, и как только солнце оторвется от горизонта, уходим.
        Закончив речь, Гостомысл вернулся в шатер.
        Следом за ним зашли Медвежья лапа и Ратиша.
        — Зачем нам в дружине чужаки? — спросил Медвежья лапа.
        — Мы об этом уже говорили, — сказал Гостомысл и принялся укладывать личный ларец. Видно было, что Гостомысл нервничал, и Ратиша стал ему помогать.
        Наконец Гостомысл оставил ларец и проговорил:
        — Воевода, когда мы вернемся домой, нам придется подчинять своей воле отшатнувшиеся от нас племена. Я даже пока не знаю, кто из них сохранил нам верность. Возможно, и даже обязательно, придется воевать. В их дружинах ушедшие от меня отцовские дружинники. Многие из них являются родственниками наших дружинников. Неужели ты хочешь, чтобы брат встал против брата?
        — Но, включив норманнов в свою дружину, ты делаешь ее чужой для словен, — сказал Медвежья лапа.
        — Это моя дружина, и для меня важно только, чтобы она была верна мне.
        — Но ты же вождь племени, — напомнил Медвежья лапа.
        Гостомысл усмехнулся:
        — Забыл что ли, что горожане не хотят меня вождем?
        — Ну, это же...
        — Дальше недовольных будет больше, потому что никто не желает быть зависимым от кого-то, — сказал Гостомысл.
        — С норманнами твоя дружина стала больше, чем у твоего отца. Содержание такой дружины ляжет тяжкой ношей на плечи горожан, — сказал Медвежья лапа.
        Гостомысл похлопал воеводу по плечу.
        — Воевода, ты хороший воин, лучше тебя воеводы нет. Но ты близорук. Ты не видишь, что единого племени уже нет. Словенское племя давно переросло город. Горожане думают, — зачем им князь, когда у них есть свое ополчение, способное защитить город? Но они не понимают, что спокойствие города добывается не под стенами города, а во вражеских землях. Ополчение же туда не пойдет, оно не может оставить город. Наглядный пример тому прошлогодние события, когда ополчение не смогло защитить город, потому что было захвачено врасплох. Поэтому конфликты между князем и городскими старшинами будут только усиливаться. Князь нужен купцу Лисьему хвосту, для того, чтобы для купца были открыты торговые пути, чтобы его не обижали в чужих землях. Но Богдану, да и другим старшинам, — горшечникам, сапожникам, портным, — князь кажется только обузой.
        Медвежья лапа кивнул головой.
        — С тобой я согласен, но как же содержать большую дружину?
        — Мы сделаем просто, перебил его Гостомысл, — мы разобьем большую дружину на небольшие отряды, которые поставим по другим городам, куда я посажу своих посадников...
        — Хитро. Тем самым мы будем контролировать мелкие города, — сказал Медвежья лапа.
        — Отряды будут нести сторожевую и почтовую службу, — серьезно проговорил Гостомысл.
        — А остальные?
        — Остальным некогда будет сидеть в городе, — мы пойдем собирать дань, — проговорил Гостомысл и, немного подумав, добавил: — Если наши планы связаны с югом, то старый город Словенск останется не у дел. Думается мне, что надо будет ставить новые города на тех реках, по которым пролегают торговые пути.
        — Новые города? Чудно! — удивленно проговорил Медвежья лапа, но ничего не стал выяснять, только поклонился и спросил разрешения идти готовить корабли к выходу.
        — Иди, — сказал Гостомысл, — сейчас и я приду на корабль.
        Выйдя из шатра, Медвежья лапа покачал головой и пробормотал:
        — Однако мудрен мальчишка, чую беспокойства с ним будет побольше, чем с его отцом. Хотя и тот был неугомонный.
        Глава 63
        После погрома, устроенного князем Буревоем, хазары присмирели и оставили в покое территории по берегам Дона.
        В районе нынешнего Цимлянска в те времена Дон делал излучину и мелел настолько, что его могли переходить вьючные животные. Поэтому через эту излучину пролегал Великий шелковый путь. Кроме того, сюда сходилось еще несколько торговых путей. Через Дон переправлялись караваны, насчитывающие от тысячи и более вьючных животных. Не могли миновать этого места и проходящие по водному пути корабли.
        Поэтому не зря на это место обратили внимание ближайшие племена, в первую очередь вятичи, на земле которых находились истоки Дона.
        Через несколько лет на высоком, в сорок метров, берегу Дона появилась крепость из белого камня, которую назвали Белая Вежа. Крепость в форме треугольника состояла из трех разделенных стенами частей. Внешние стены имели толщину в три с половиной метра и были высотой до десяти метров. Углы и ворота защищали башни.
        Там появились караван-сараи, торг, ремесленные мастерские.
        Крепость не только защищала торговый путь, но стала местом сбора пошлин с проходящих караванов.
        От крепости не так уж и далеко было и до столицы хазар Итиля.
        Вятичи не думали нападать на Итиль. Но в жизни все случается... Ведь за спиной Белой Вежи стояла вся вятская земля.
        В связи с важностью города вскоре в него переехал из главного города вятичей Корьдно и князь Вячеслав.
        В середине апреля, когда степь покрылась ковром из красных и желтых тюльпанов, князь Вячеслав устроил пир для дружины по случаю рождения сына у одной из его жен. На пир собрались почти все бояре, некоторые из которых прибыли с окраин княжества.
        После первых поздравлений и возлияний прибывший из Корьдно боярин стал рассказывать о событиях, происходящих на севере.
        Все уже знали о захвате морскими разбойниками Сло-венска и смерти князя Буревоя. Из-за этого в Белой Веже возникла растерянность. По соседству с вятичами располагались опасные народы: и хазары, и авары, и франки, и булгары, и венгры — всех их не перечесть. Да и свои не сидели смирно. Совсем недавно полянам пришлось воевать с древлянами.
        Тогда боярин Мороз, присланный словенским князем, мирил племена и передал приказ обоим враждующим князьям приехать на суд в Словенск.
        Когда князь Буревой был жив, все было ясно — славянские племена признавали его старшинство и беспрекословно платили ему дань. Кроме того, славянские купцы, ходившие торговыми путям по славянским землям, были защищены. Князь Буревой умел остужать пыл жаждущих чужого добра.
        Но со смертью князя Буревоя все изменилось.
        Князь Вячеслав, и не только он, прекрасно понимал, что, узнав о смерти покровителя славянских земель князя Буревоя, опасные соседи не упустят удобного момента, чтобы подчинить себе вятичей. Одним им не выстоять против захватчиков.
        Когда боярин закончил рассказа, князь Вячеслав сделал практический вывод.
        — Раз князя Буревоя не стало, то некому нам платить дань.
        Воевода Тур рассудительно прокомментировал:
        — Если князь Буревой умер, а наследника у него нет, то вместо словенского князя должен быть другой старший князь. Кто-то же должен защищать наши земли! Ромеи давно мечтают перекрыть Дон. Им нужно контролировать торговый путь на нашей земле. А нам это надо? Это наша земля, и чужим тут делать нечего!
        — Ромеи сами не пойдут войной на нас, — сказал князь Вячеслав.
        — Значит, натравят хазар. Они давние союзники, — сказал Тур.
        — Хазары приняли иудаизм. И это рассорило их с ромеями. Теперь ромеи требуют от них Крым.
        — Они все равно найдут общий язык. Иудеи решат свои проблемы, как обычно за чужой счет или за счет аваров.
        — Говорят, у князя Буревоя все же остался сын — Гостомысл. Так что наследник есть, — осторожно сказал боярин.
        — Я не слышал о таком князе. Он опытный воин? — спросил воевода.
        — Нет, ему всего двенадцать лет, — сказал боярин.
        — Мальчишка! — пренебрежительно сказал князь Вячеслав.
        — И в двенадцать лет можно стать героем, — сказал Тур.
        — Тут другое дело, — сказал боярин.
        — А что? — спросил воевода.
        — От Гостомысла ушла отцовская дружина, — сказал боярин.
        — Значит, надежды на него нет. И что же теперь делать? Ни приложу ума. — Князь Вячеслав разнервничался и обратился к воеводе: — А что хазары?
        — У них пока тишина, — сказал Тур.
        — Они что не знают, что князь Буревой погиб? — спросил князь Вячеслав.
        — Раз сидят тихо, значит, не знают, — сказал Тур.
        Князь вздохнул:
        — Тридцать лет не ходили на нас хазары. Но они обязательно узнают о гибели князя Буревоя, и ни за что не пропустят такой удобный момент.
        — Ой, князь, не думаешь ли ты воевать с хазарами? — проговорил Тур.
        — Не хочется. А придется. В этом году они вряд ли пойдут на нас, а вот в будущем...
        — Нельзя нам одним воевать с хазарами! — категорически возразил Тур.
        — Нельзя... —- проговорил князь Вячеслав, — но что же делать?
        Тур на секунду задумавшись, заговорил:
        — Послушай, князь. Словене всегда стояли над всеми славянскими племенами, и все племена платили им за защиту дань. Но рано или поздно всему приходит конец. Боги правят миром, и их замыслы не могут быть известны человеку. Но, может, замысел богов сейчас и состоит в том, чтобы сменилось главенство племен. Разве вятичи не заслужили право стать во главе славянских земель? Мы не беднее словен и кривичей или полян. Так, может, нам этим дается знак?
        — Так с краю земель мы, — сказал князь Вячеслав и задумался.
        Выпил вина, еще подумал, затем проговорил:
        — А кто мам мешает спросить богов, что они желают?
        — Никто! - прошелся шепоток среди бояр, которые внимательно слушали разговор князя и воеводы.
        — Где волхвы? — спросил князь Вячеслав.
        Волхвы слылись отшельниками. За княжеский стол на пиру не садились — таились в своих слабостях. Но, зная, что они могут понадобиться князю в любой момент, обычно находились поблизости.
        И на этот раз один из волхвов словно отделился от тени.
        — Что желает князь?
        Князь толкнул одного из бояр рядом. — освободи место, и тот недовольно отодвинулся в сторону.
        — Садись рядом, — сказал князь волхву.
        Волхв покачал головой.
        — Прости, князь, но боги не разрешают тем, кто говорит с ними, сидеть за одним столом с обычными людьми.
        — Я не обычный человек. Я — князь! — гордо сказал князь Вячеслав.
        — Ты необычный для людей, а для богов ты всего лишь один из многих, — сказал волхв.
        — Да? — с угрозой проговорил князь.
        — Это не мои слова, — сказал волхв.
        — Ладно, — махнул рукой князь. — Тогда слушай. Словенский князь Буревой, господство которого мы признавали над собой, в прошлом году умер. Его сын молод, остался без дружины. Так что теперь славянские племена остались без старшего князя.
        — Когда уходят неверящие, остаются преданные, — многозначительно проговорил волхв.
        Князь Вячеслав пропустил слова волхва мимо ушей.
        — В общем-то, место старшего князя не должно пустовать. Кто-то должен его занять. Не пора ли нам озаботиться над этим? Спроси богов, что они советуют нам?
        Волхв взглянул в окно и пробормотал:
        — День заканчивается. Когда солнце садится на землю, открывается дверь в царство богов.
        Он оторвался от окна.
        — Гадать буду на черном быке. Пришли черного быка и приходи один на вершину Перунова холма, как только погаснет огонь.
        После этого волхв исчез из палаты, так же, как и появился — словно растворился в тени.
        — Дайте волхву все, что он требует, — приказал князь Вячеслав.
        Глава 64
        Еще до заката солнца на Перуновой горе загорелся огромный костер. Князь Вячеслав уже .ждал у подножия холма с ближними боярами. Как только костер стих, он пешком поднялся по тропинке, ведущей на холм.
        На вершине его ждал волхв.
        — Я пришел, — сказал князь Вячеслав.
        Волхв поднял руки к темнеющему небу.
        — Слушай, князь.
        Князь Вячеслав прислушался.
        — Смотри на звезду, — сказал волхв и показал ему рукой на яркую красную звезду.
        Князь Вячеслав стал смотреть на звезду, и ему казалось, будто звезда изливает потоки крови.
        Волхв проговорил замогильным голосом.
        — Это твоя звезда. Она говорит, что придут к тебе двое. Первый захочет убить тебя и твой народ. Он погубит всех твоих детей. Будут реки крови. И ты будешь стоять на краю пропасти, и только один шаг будет отделять тебя от гибели. Если ты не выстоишь, то ты и твой народ сгинете.
        Волхв замолчал.
        Князь Вячеслав оторвал взгляд от звезды, но волхва рядом не было. Он был совершенно один.
        — Что же это значит? — спросил князь и сам себе ответил. — Однако плохой знак дал нам волхв. Выходит — моя дорога ведет к гибели?
        Глава 65
        Гостомысл подгадал так, чтобы его войско пришло в Словенск поздно вечером. Был теплый вечер, но как только стемнело, молодежь, гулявшая на берегу реки, ушла домой.
        С причалов также все ушли. Остались только сторожа на причале и на стенах.
        В северной башне, что была ближе всех к морю, после вечернего обхода собрались четверо: старший над стражей Ждан и трое сторожей. Чтобы не скучать, они зажгли костер в железном очаге и поставили варить уху Один из сторожей принес пару десятков ершей.
        Пока уха варилась, дед Ус, седой, как старый лунь, принялся рассказывать сказку о Волхове-драконе, что жил в реке Мутной и топил корабли, если корабельщики ему не поклонялись и не приносили жертву.
        Рассказывал не торопясь, и к тому моменту, когда уха вскипела и по ее поверхности поплыли разваренные белоглазые ерши, он не дошел и до середины сказки.
        Котелок с ухой сняли с огня, и, сев вокруг котелка, сторожа стали хлебать деревянными ложками юшку.
        Хоть и хорошо варили ершей, однако всех костей не проваришь. Выбрасывая кости за стену, Ус заметил на горизонте странный огонек.
        — Кто-то на ночь глядя идет, — проговорил дед, подсаживаясь обратно к котелку.
        Ждан приподнялся. Вглядевшись из-под ладони в море, с удивлением проговорил:
        — Однако там не один огонь.
        Обычное дело — корабли не всегда подходили к городу до наступления темноты. Но когда ночью на море появляется множество идущих к городу кораблей, это уже не шутка.
        Остальные сторожа подняли головы над стеной. Данов прогнали из города не более месяца назад, и так как впечатления от их хозяйничанья были совсем свежи, то всем на ум мгновенно пришла одна и та же мысль, заставившая сторожей почувствовать дрожь в коленях.
        Ждан дрогнувшим голосом всхлипнул:
        Уж не снова ли это морские разбойники?
        — Как же это? — растерянно пробормотал Ус.
        — Поднять тревогу? — проговорил хлипкий Говен.
        — Поднять город? — растерянно проговорил Ждан и представил, как после ударов в тревожный колокол из изб начнут выбегать перепуганные люди. Если окажется, что тревога поднята напрасно, то быть поротому и Ждану, и его сторожам.
        — Нет. Корабли еще далеко, — сказал Ждан и толкнул сторожа. — Говен, беги к боярину Стоуму, он князем оставлен оборонять город, и пусть тот быстрее идет сюда.
        Говен с грохотом покатился по крутой лестнице.
        Время шло, а боярин не появлялся, и Говен исчез словно провалился под землю.
        Ждан с тревогой посматривал на приближающиеся огни.
        Масла в огонь подливал Ус.
        — Вот так же в прошлом году морские разбойники и взяли город.
        — Не так. Они подошли днем, — раздраженно ответил Ждан.
        — Но...
        — Не рви душу. А то — как дам! — пообещал Ждан, показывая кулак.
        Теперь он уже ясно видел, что по морю шло огромное войско.
        Ждан в уме соображал: Гостомысл уходил из города на нескольких кораблях. Правда, вернувшиеся из похода горожане рассказывали, что Гостомыслу удалось захватить множество кораблей, однако корабли не могли плыть сами по себе. К тому же Гостомысл не говорил, что собирался так скоро вернуться в город. Во всяком случае, неизвестное войско явно представляет угрозу для города.
        Под влиянием этих размышлений Ждан еще больше встревожился, и его глаза неумолимо стали цепляться за сигнальный колокол, словно осенний репей к хвосту собаки.
        Посматривая на приближающиеся корабли, Ждан подошел к сигнальному колоколу и тронул его ладонью. Ему показалось, что колокол тихо вибрировал, словно сам желал подать сигнал.
        Наверно, терпения у Ждана еще хватило бы на пару минут, и потом он поднял бы переполох, но внизу послышались голоса, затем, огонь, и на стену взошел боярин Стоум и старшина Лисий хвост.
        — Что тут? — резко спросил Стоум.
        Ждан поперхнулся.
        — Корабли подходят с моря.
        — Понятно, — сказал Стоум.
        — Это он, — сказал Лисий хвост.
        — Ты уверен? — спросил Стоум.
        — Уверен, — сказал Лисий хвост. — Вон, на первом корабле его знамя, они специально подсвечивают его огнями.
        — Да, — взглянув на море, проговорил Стоум, — с корабля огнем подают секретные знаки. Это он. Я уже поднял дружинников для встречи.
        Когда корабли подошли совсем близко, так что можно было хорошо рассмотреть знамя, по приказу Стоума были открыты ворота, и на причал вышел отряд дружинников.
        Едва первый корабль коснулся причала, с него на пристань спрыгнул Гостомысл. За ним Ратиша. За ним остальные дружинники.
        Стоум и Лисий хвост быстро подошли к Гостомыслу.
        Гостомысл улыбнулся Лисьему хвосту, — ну вот же, говорил я, что скоро увидимся, — и обнял Стоума.
        Пока обнимались, и с других кораблей начали сходить на берег дружинники. Их оказалось так много, что они заполонили весь берег.
        — Однако большую силу ты привел! — удивленно качал головой Стоум, рассматривая дружинников. Заметив среди дружинников новых людей, ахнул: — Да никак и норманны с тобой пришли!
        — Я взял всех, кто пожелал быть в моей дружине, — сказал Гостомысл.
        — Однако где же их размещать? — несколько растерянно спросил Стоум.
        — Лисий хвост разве тебя не предупреждал, что я приду с большой дружиной? — недовольно проговорил Гостомысл.
        — Так, говорил, — проговорил Стоум.
        — Ну и в чем же дело? — спросил Гостомысл.
        — Слишком много народа ты привел, — сказал Стоум.
        — Я привел воинов. А воинов слишком много не бывает, — отрезал Гостомысл.
        — А я-то думаю, про какие походы намекает мне Лис, — проговорил Стоум.
        Лисий хвост хитро заулыбался.
        Подошел Медвежья лапа.
        — Пока размещай всех на моем дворе, — распорядился Гостомысл.
        — Хватило бы еды, — озабоченно проговорил Стоум.
        — Разве склады пусты? — спросил Гостомысл.
        — Нет, нет, — спохватился Стоум. — Но запасов больше, чем на неделю, не хватит.
        — А почему так мало запасов? — строго спросил Гостомысл.
        — Так ленятся дань везти. А самим идти у меня сил не было.
        Гостомысл обратился к Лисьему хвосту:
        — Голова, а почему город не заплатил дань?
        Лисий хвост вздохнул.
        — Князь, уже не голова я. Пока ходил в поход, Богдан собрал вече и снова сел на место головы. Говорил я ему насчет дани, а он — пусть сначала князь вернется.
        — Я вернулся, — жестко сказал Гостомысл, — скажи старшинам, чтобы пришли ко мне во дворец. И скажи, что я свои обещания помню, так пусть же помнят и они свои.
        Через три дня положенная от города дань должна лежать на моих складах.
        После этого разговора Гостомысл направился во главе дружинников во дворец.
        Глава 66
        Стоум все же дело знал свое хорошо, пока шел разговор с князем, он улучил момент и отправил посыльного на княжеский двор, поэтому к приходу князя, учитывая, что княжеская дружина значительно увеличилась, во дворе были разожжены костры. В огромном котле варилась гречневая каша с мясом.
        Гостомысл в сопровождении Ратиши направился в свои комнаты. Указав дружинникам место для ночлега, и Медвежья лапа поднялся в княжескую комнату.
        Гостомысл успел переодеться и ужинал. Рядом с ним находились Лисий хвост, Стоум. Ратиша лично прислуживал князю.
        Заметив Медвежью лапу, Гостомысл кивнул головой на место рядом.
        — Садись, воевода. Кашу есть будешь?
        Медвежья лапа присел к краю стола, и слуга тут же поставил перед ним миску с горячей кашей и положил серебряную ложку
        Медвежья лапа ковырнул кашу, во время плавания пришлось в основном питаться всухомятку, поэтому воеводе каша показалась необыкновенно вкусной.
        А прерванный разговор продолжился. Пока Гостомысл был в походе, Стоум послал разведчиков в соседние племена. Некоторые из них успели вернуться.
        Но и эти первые вести были неутешительны. По словам Стоума, узнав о смерти князя Буревоя, в племенах возникли сомнения в способности Гостомысла заменить отца.
        Слушая Стоума, Гостомысл морщился, однако молчал.
        Когда Стоум заканчивал сообщение, поинтересовался:
        — А что, бояре, которых в прошлом году отец посылал для решения дел в племена, вернулись?
        Стоум кивнул головой.
        — Вернулся Мороз. Твой отец посылал его мирить полян и древлян.
        — Это который ходил с поручением к солеварам? — спросил Гостомысл.
        — Да, — сказал Стоум.
        — И что он говорит? — спросил Гостомысл.
        — По Ловати идет торговый путь, долю от прибыли солевары-варяги должны давать словенскому князю. Но они сказали, что дадут только самому князю, если он появится. А вообще между собой они, говорят, что пора им стать самими по себе, и никому дани не платить — пусть им платят купцы дань. Между прочим, они собрали за зиму довольно сильную дружину.
        — Понятно, — сказал Гостомысл, облизывая ложку — Хитрецы. Думают, что я побоюсь прийти к ним со своей малой дружиной.
        Гостомысл стукнул ложкой по столу.
        — Медвежья лапа, вот мой план — три дня войску даю на отдых. Скажи Отеру-урмянину, его людей обижать не будут, но чтобы и его люди не буянили. Пока пошли разведку на Ильмень-море. Пусть посмотрят, сколько купцов ходит по Волхову, да сколько по Ловати. И почему торговый путь оканчивается на Ловати. Ведь по Волхову на север удобнее идти. Заодно пусть присмотрят место для города на Волхове, у истока.
        — Там есть городишко, — сказал Стоум.
        — Есть. Но там горожане хозяйничают. Поэтому напротив него надо поставить свой новый город, чтобы хозяином в нем был только я, — сказал Гостомысл.
        — Хорошая мысль, — сказал Стоум и задумчиво проговорил: — Да и здесь надо было бы на другой стороне реки поставить свой город. Уж больно много воли берут на себя горожане. Не слушают они нас. Заодно городок будет и защитой для города, если горожане будут плохо его защищать от разбойников.
        Гостомысл улыбнулся.
        — Правильно мыслишь. И здесь закладываем город. Надеюсь, все правильно поняли мой план — ставить на важных путях свои города, княжеские. Чтобы там был хозяином только я. А в других городах, где возможно, сажать своих посадников. Чтобы горожане ходили под их волей.
        — На это потребуется много денег, — сказал Стоум.
        — Потребуется, — сказал Гостомысл.
        — Но где же их взять? — сказал Стоум.
        — Так мы и не собираемся сидеть сиднем. После варягов пойдем по другим племенам, лето все еще впереди. К зиме надо обойти все племена, сказал Гостомысл.
        Медвежья лапа покачал головой.
        — Такой большой дружиной тяжело будет идти.
        — А мы разделим дружину, — сказал Гостомысл.
        Медвежья лапа удивленно поднял брови.
        — Снова ослабить войско?
        — Зачем ослабить? Будем идти недалеко друг от друга, и если что, будем приходить друг другу на выручку В кон-це концов мы же не собираемся с кем-либо воевать? Наша задача продемонстрировать свою силу и волю, — сказал Го-стомысл. Немного подумал и добавил: — Пока не собираемся воевать...
        Медвежья лапа кивнул головой.
        — В общем, правильно, противник не будет знать наших сил и покажет свое истинное лицо. Поэтому определимся, которые из племен на нашей стороне, а которые ненадежны.
        — Да, хуже нет, когда веришь предателю, — сказал Гостомысл.
        — Но у меня есть еще один вопрос, — сказал Медвежья лапа.
        — Говори, — сказал Гостомысл.
        — Ко мне приходили старые дружинники и просили, чтобы ты взял в дружину молодежь. Пора молодежи привыкать к дружине, — сказал Медвежья лапа.
        — А много их? — спросил Гостомысл.
        — Ну, сотня наберется, — сказал Медвежья лапа.
        — Неплохо, — сказал Гостомысл. — Они обучены?
        — Конечно, — сказал Медвежья лапа.
        — Но хватит ли им сил выдержать поход? — спросил Гостомысл. — Ведь в дружине нет мамок подтирать им носы.
        — А куда они денутся! — сказал Медвежья лапа.
        — Нет, так дело не пойдет, — сказал Гостомысл.
        — Значит, не берем? — спросил Медвежья лапа.
        — Почему же? — удивился Гостомысл. — Конечно, возьмем, это же будущее моей дружины. Тем более, что в большие стычки влезать мы не собираемся. Но чтобы сохранить молодежь, прикрепи их к старым дружинникам. И скажи старым дружинникам, чтобы не обижали молодежь. Головой ответят за каждого из них.
        — Скажу, — пообещал Медвежья лапа.
        Глава 67
        Вечером Богдан лег спать, как только стемнело. Проснулся, как всегда на рассвете, и, даже не умывшись, в одной рубахе и простых портках пошел по обычной привычке проверять хозяйство.
        Для начала заглянул в амбары.
        Работники, зная привычки хозяина, также поднимались рано. Не позавтракав, суетились с какой-то работой. Хозяин пройдет с осмотром, тогда можно будет оставить работу и перекусить.
        Проверив амбарные записи, Богдан остался доволен — ключник вел записи исправно.
        После это Богдан пошел на конюшню. Вчера с деревни пригнали пару коней, надо было их осмотреть.
        У ворот конюшни его и застал Терчин.
        Увидев приятеля, Богдан зевнул.
        — Ты чего так рано пришел?
        Терчин хмыкнул.
        — Рано? Да знаешь ли ты, что намедни вечером в город вернулся Гостомысл?
        — И что же? — равнодушно проговорил Богдан и крикнул в открытую дверь: — Хромка, выводи коней.
        — Щас, — послышался из глубины конюшни хриплый человеческий голос, заставивший испуганно всхрапнуть лошадь.
        — Да погоди ты с конями, — сказал Терчин. — Дело тут серьезное.
        Богдан бросил на него недоуменный взгляд.
        — Чего же тут такого? Ну, вернулся, и вернулся. Нам-то что?
        — Он пришел с большой дружиной, — сказал Терчин.
        — С большой дружиной? — не поверил Богдан.
        — Ну да. Целое войско привел, — сказал Терчин.
        — Где же он успел за это время найти столько дружинников? — удивился Богдан.
        — Он взял в дружину норманнов, — сказал Терчин.
        — Норманнов? — Богдан покачал головой. — Не нравится мне это.
        — Я заходил к Трояну и Стояну. Им это тоже не понравилось. Норманны будут преданы только Гостомыслу. И неизвестно, какие у него замыслы. Но неприятности от них могут быть большие, — сказал Терчин.
        Богдан взглянул на поднимающееся из-за амбара солнце.
        — Сейчас позавтракаю, и надо собраться старшинам. Зачем князю большое войско из чужеземцев в городе? Пусть князь прогонит норманнов из дружины.
        — Он не сделает этого. Ты ему не указ. Это его дружина, и он принимает в нее, кого захочет, — возразил Терчин.
        Богдан усмехнулся:
        — Гостомысл поклялся, что уйдет, если мы не захотим иметь его князем. Соберем вече и прогоним Гостомысла.
        Терчин вздохнул.
        — Не можем мы этого сделать.
        — Почему? — спросил Богдан.
        — Потому что сами нарушили договор. За нами долг по дани за два года, — сказал Терчин.
        Богдан помрачнел.
        — Я уже видел Лисьего хвоста, он говорит, что Гостомысл требует, чтобы долг был уплачен до конца недели, — сказал Терчин.
        Богдан еще больше погрустнел:
        — За три дня дань не соберешь. Эх, как бы не пришлось нам своим добром отдавать дань.
        Глава 68
        Когда солнце начало клониться к горизонту, ветер стих, и наступил прекрасный вечер, какие бывают весной. Воздух легок, не холодный и не горячий, как остывающее парное молоко. Деревья, в белоснежных кружевах, роняют на землю первые лепестки, словно снежинки. Пахнет чем-то свежим. Шмель гудит над первыми цветами, истончающими тонкий почти неслышный запах. Из сада слышен девичий смех.
        За два дня пребывания в городе Гостомысл умудрился не только не встретиться с Кюллюкки, но ни разу и не вспомнить о своей жене. А той тоже, похоже, было не до него.
        Оторвав взгляд от записок, Гостомысл спросил Ратишу.
        — Ратиша, что за девка заливается в саду?
        Ратиша выглянул в окно.
        — Это Кюллюкки, — сказал он.
        — Кюллюкки? — словно удивляясь, переспросил Гостомысл.
        Он поднялся и подошел к окну. Из окна хорошо был виден сад. Кучка девиц в ярких сарафанах толпилась рядом с качелями.
        На качелях каталась Кюллюкки. Раскачиваясь, она хохотала, и сиденье поднимались так высоко, что сарафан задирался и были видны ее белые ноги.
        На секунду Гостомысл позавидовал Кюллюкки, ему тоже хотелось прокатиться на качелях. Но князю не пристало заниматься детскими забавами, и он, нахмуря лоб, отошел от окна.
        Ратише также надоело сидеть в комнате, и он предложил:
        — Князь, а давай-ка пройдемся к реке? Посмотрим, как ремонтируются корабли. Ведь в конце недели нам выходить.
        — Пошли, — сказал Гостомысл, набросил на плечи легкий кафтан и вышел из комнаты.
        Однако сначала Гостомысл задержался во дворе. Здесь было тесно от воинов.
        Чтобы дружинники, особенно норманны, от безделья не озорничали, Медвежья лапа заставлял их тренироваться целыми днями.
        Одни сражались, разбившись на пары палками, изображавшими разные виды оружия.
        Другие с помощью лестниц учились преодолевать стены.
        Небольшая кучка возилась около метательного орудия.
        Старые дружинники сидели на лавочке.
        Посмотрев немного, Гостомысл отправился на причал.
        На кораблях работа была уже закончена, но плотники еще не разошлись по домам. Старший плотник Рознег, заметив князя, подошел, чтобы доложить, что корабли готовы к выходу.
        Гостомысл несколько удивился столь быстрому окончанию работ:
        — Так быстро? Но многие корабли, как я заметил, все еще в плохом состоянии.
        Рознег сдвинул шапку набок.
        — Ну да, — по морю ходить на таких кораблях опасно. Слабоваты. А некоторые вообще — гнилье. Могем, конечно, сделать и лучше, только дороже это станет тебе и больше времени потребуется. Но как говорил Медвежья лапа, ты собираешься идти по рекам. А для рек и такие корабли сойдут.
        Гостомысл недовольно скривил губы, но Ратиша шепнул:
        — Медвежья лапа верно распорядился, — денег лишних нет, а этих кораблей на пару лет хватит.
        — Ладно, — сказал Гостомысл, — смотрите только, чтобы корабли не потонули у берега.
        — Не потонут, — сказал плотник.
        Гостомысл и Ратиша пошли дальше, в сторону моря. Через пару сотен шагов Ратиша показал на противоположный берег.
        — Вот там было бы подходящее место для городка, чтобы он держал вход в реку и не зависел от городских старшин.
        Гостомысл остановился и оценил место.
        — Однако там берег крут. И каменистый. Неудобно будет ставить частокол — в камне долбить придется.
        Ратиша хитро улыбнулся.
        — А если ставить городок не из дерева, а из камня?
        Гостомысл хмыкнул.
        — Из камня?
        — Из камня. Там же его много, — сказал Ратиша.
        — Не ставили мы городков до сих пор из камня — долгое это дело, да и мастеров нет по каменным работам, — проговорил Гостомысл.
        — Так и не городок ставить надо — острог. Мал он будет. Зато крепок. За пару лет можно будет сложить, — сказал Ратиша.
        Гостомысл почесал голову.
        — Мысль новая. Но подумать надо. Если поставить новый город на Волхове у Ильмень-озера, то здесь хватит и острога.
        Осмотрев место, они собрались назад, но увидели, как к пристани подходит небольшой струг.
        — И кто же это так поздно возвращается? — спросил Гостомысл.
        В сумраке было видно, что со струга на причал сходят женщины, издали их лица рассмотреть было невозможно, но, судя по тому, что сторожа засуетились, женщины были не из простых.
        Гостомысл почему-то почувствовал в душе волнение.
        — А ну пошли скорее, посмотрим, кто это пожаловал к нам в гости, — сказал он и заторопился к причалу.
        Когда подошел ближе, то разглядев лицо одной из женщин, невольно воскликнул от радости, перемешанной с удивлением.
        — Мама!
        Женщина тоже увидела Гостомысла и скорым шагом пошла ему навстречу.
        Не выдержав, Гостомысл подбежал и обнял мать.
        Глава 69
        Гостомысла отдали на воспитание в семью Стоума в пять лет. С тех пор с матерью, которая проводила время с подругами на женской половине дворца или в саду, он встречался редко. Поэтому, когда он видел мать, она представлялась ему доброй волшебницей, веселой, красивой и доброй, несмотря на запрет отца, тайно засыпавшей его подарками вперемешку с поцелуями.
        Но сейчас она показалась ему постаревшей: усталое лицо, тонкие морщинки у уголков глаз. Глаза веселые, но пробивается сквозь веселье тайная грусть. Впрочем, траур по мужу для нее не закончился.
        И Гостомысл показался Веселке сильно изменившимся. Вроде — такой же большеглазый подросток с большими синими глазами. Но веяло от него словно холодком; он говорил непривычно уверенно, с непререкаемой властностью.
        «Как он похож на отца. Настоящий князь!» — с гордостью подумала Веселка.
        — Мама, ты где пряталась? — спросил Гостомысл, когда первое смятение от встречи прошло.
        — Недалеко, — ответила Веселка и рассказала, что когда узнала о приближении разбойников к городу, она тут же приказала подготовить обоз и погрузить в него все самое ценное. Пока разбойники принимали хлеб-соль от городских старшин, обоз вышел из задних ворот.
        Лесной дорогой дошли до усадьбы, подаренной мужем Веселке, а там пересели на струги и ушли вверх по реке. Остановились в небольшом городке у истока Волхова.
        — Я рад, что с тобой все хорошо, — сказал Гостомысл.
        — Ты женился? — спросила Веселка.
        — Пришлось жениться на дочери карельского князя Кюллюкки, — с едва заметным вздохом сказал Гостомысл.
        Веселка качнула головой.
        — Слышала я о ней. Весьма капризная девица. Но ты не сожалей. Князь всегда может завести себе другую жену.
        Гостомысл покраснел.
        — Да мне пока и не до этого.
        Веселка бросила взгляд на корабли.
        — Ты готовишься в поход?
        — Завтра утром ухожу. Пора собирать дань.
        — Начни с солеваров, — посоветовала Веселка. — Кривичи самые сильные из славянских племен, и если они заплатят дань, то и другие последуют их примеру.
        — Я так и сделаю, — пообещал Гостомысл.
        Веселка наклонилась к уху Гостомысла и прошептала:
        — Есть у меня для тебя и хорошая весть. Я спасла всю княжескую казну. Я не рискнула везти с собой столько много золота ж серебра, поэтому спрятала казну. Ночью, когда станет темно, я покажу тебе тайное место. Оно недалеко.
        От радостного известия Гостомысл обнял и поцеловал Веселку в щеку
        — Спасибо, мама. Ты подарила мне жизнь, теперь ты даришь мне силу.
        Веселка рассмеялась:
        — А брыкливую кобылку мы укротим. Когда вернешься с похода, ты ее легко оседлаешь. Пора тебе заводить сына.
        Гостомысл опять покраснел и забормотал:
        — Да я и сам...
        Потом махнул рукой.
        — Ладно. Вечером устроим пир. Я жду тебя. Ты будешь моей самой дорогой гостьей.
        Глава 70
        За день городские старшины собрали почти всю дань для князя. Нашли и золото, и серебро, и меха. Но с продовольствием оказалось худо. Хлеб, пшено и гречку, правда, подвезли с сельских дворов. И мясо раздобыли. Но совсем не оказалось меда. Прошлогодние запасы разбойники разграбили подчистую, а нового сбора еще не было.
        И, как ни странно, не нашли и сушеной рыбы. Свежая рыба была — наловили. А сушеной не было. А это добро раньше в каждом дворе мерили возами. Но разбойники разграбили все подчистую.
        А ведь дружине в походе никак нельзя без сушеной рыбы и мяса. Свежие продукты быстро портятся, а дружине в походе часто некогда заниматься охотой и рыбалкой.
        Пришлось Стоуму, занимавшемуся закупкой продовольствия для дружины, объявить, что, если кто из купцов привезет сушеную рыбу, то он купит ее.
        Ключница Милана, приходившаяся дальней родней Любиму, тут же проговорилась ему о желании боярина.
        И как раз Любим знал, в какой деревне вяленой рыбы было больше, чем грязи. От изобилия сушеной рыбой собак кормили.
        И так как прибыль обещалась большая, то Любим спроворил и перед обедом пригнал несколько возов вяленой рыбы.
        После обеденного отдыха Любим собрался с возами на причал, где шла погрузка на корабли.
        И так как Ясна и Златка по молодости не имели привычки спать после обеда и сидели у окошка с вышиванием, то, естественно, заметили сборы брата. А остановить женское любопытство невозможно. Девицы моментально бросили вышивание и поспешили во двор.
        Возы уже стояли около ворот. Дворник возился с тяжелым засовом, пытаясь открыть ворота. Засов заело, и Любим, досадуя на задержку, ругал дворника.
        — Братка, ты куда собрался? спросили в один голос девицы, подбежав к брату.
        Любим досадливо отмахнулся.
        — Куда, куда — что не видите? Сушеную рыбу везу к кораблям на продажу.
        — И нас возьми. Мы тоже хотим на причал, — сказала Златка.
        — Делать там вам нечего, — строго отрезал Любим.
        Однако где уж устоять одному молодому мужчине против двух красивых девиц. Поупиравшись минут пять, Любим согласился, чтобы сестры пошли вместе с ним.
        На пристани Любима встретил дружинник, которому Стоум поручил покупку рыбы. Дружинник и Любим стали осматривать товар, затем договариваться о цене.
        А сестры, пока брат был занят, решили прогуляться вдоль причала. При этом они встретили знакомых девиц, которые также не усидели дома. Хотя они встречались всего лишь вчера, но и ночи хватало девушкам, чтобы у них накопилось на новый разговор, длиной, как минимум, на полдня. Так что сестры время проводили весело.
        Еще веселее стало, когда они увидели, что на причал пришли Гостомысл и Ратиша.
        Подойти к ним сестры постеснялись. А так как они хотели, чтобы молодые люди обратили внимание, то применили широко распространенную женскую уловку: постарались, как бы невзначай, встать поблизости, так, чтобы их было видно молодым людям, и принялись шептаться и громко хихикать.
        Прием подействовал, Ратиша уже начал коситься на них, и, скорее всего, он вскоре подошел бы к ним, но тут подошел корабль, с которого сошла княгиня.
        Сестры с досадой переглянулись — их план срывался. Тем не менее они и не подумали уходить, потому что встреча Гостомысла с матерью, все же была не рядовым явлением. Разговора об этом хватит на неделю.
        Вскоре Гостомысл с матерью ушли на княжеский двор. А Ратиша немного задержался. Отдав указания плотникам, он подошел к сестрам и весело проговорил:
        — А-а-а! Вижу красавиц Златочку и Ясенку. Ну что, девчата, скучаете?
        Сестры прыснули мелким смешком.
        — А мы и не скучаем! — дерзко ответила Златка.
        — И какое же дело вас привело на пристань? — спросил Ратиша.
        — У нас серьезное дело... — начала Златка.
        Ясна бросила на нее недовольный взгляд и перебила ее:
        — Наш брат привез сушеную рыбу на корабли. А мы — гуляем.
        Златка опять встряла в разговор:
        — А вы снова собираетесь в поход?
        — Да, завтра уходим, — сказал Ратиша.
        — Жаль. Скоро будут гулянья, хоровод будем водить. Может быть, мы и увиделись бы, — сказала Златка. — Ты ходишь на гулянья?
        Ратиша рассмеялся:
        — Конечно, но только когда есть время, А его обычно нет, мне же все время приходится быть с князем,
        — А у тебя есть дом или ты живешь на княжеском дворе? — спросила Ясна.
        — У нас есть родовой двор в селе. Но скоро все равно придется закладывать новый двор, — сказал Ратиша.
        — Ты хочешь строить дом в городе? — спросила Ясна.
        — Мы будем строить новый город, — сказал Ратиша.
        — Новый город? — удивленно округлили глаза девчата.
        Разговор прервал подошедший Любим. С Ратишей он был уже знаком. Поздоровавшись, он вежливо спросил, хорошо ли Ратшпе живется рядом с князем.
        — Хорошо, — скупо ответил Ратиша, надеясь, что Любим уйдет и веселая беседа с сестрами продолжится.
        Любим заметил интерес Ратиши к сестрам.
        Обеим девицам пора думать о замужестве. Но так как у них в головах ветер, все равно, что в чистом поле, то разговоры с молодыми людьми ни к чему хорошему не приведут. Так что обязанность брата — присмотреть за сестрами и устроить их судьбу.
        Ратиша своего двора не имел, но он был любимцем князя, а это дорогого стоит, потому он показался Любиму подходящим женихом для одной из сестер. Для которой? Это не имело значения.
        Поэтому Любим и не подумал уходить, а завел солидный разговор о ценах на рыбу и мясо. Разговор был настолько скучный, что Златка начала зевать.
        Наконец терпение потеряла и, дождавшись паузы в мужском разговоре, выпалила:
        — А князь собирается строить новый город.
        — Какой еще город? — удивился Любим.
        — Такой — нове-е-енький, — пропела Златка.
        Любим подумал, что на строительстве нового города можно будет получить прибыль, и спросил:
        — Да?
        — Да, — кивнул Ратиша.
        — И где же? — спросил Любим.
        — В истоках Волхова, — сказал Ратиша.
        — Там вроде есть небольшой городок, — вспомнил Любим.
        — А мы рядом построим большой город, — сказал Ратиша и посоветовал.: — Любим, смотри, не упусти этого дела. Мы идем не только, чтобы собрать дань, но и чтобы открыть торговые пути на юг. Да и норманны уходят из родных мест, идут и завоевывают южные земли. В Урмании осталась одна нищета. Видел, сколько к нам пришло в дружину воинов?
        Поэтому с севером торговли почти не будет. С севера и с юга в свои земли никого пускать не будем. А кто захочет торговать, пусть торгуют через нас. Всю торговлю сосредоточим в новом городе. Так что в старом городе дел для купцов не будет.
        — Спасибо за совет, — сказал Любим и скомандовал: — А ну-ка, девицы, пошли домой.
        Сестры недовольно закрутили носами. Но делать было нечего, брат в доме хозяин, поэтому, хихикнув и бросив многозначительные взгляды на Ратишу, сестры, держась под руки, отправились к городским воротам.
        Ратиша и Любим шли сзади, отстав на десяток шагов.
        — Красивые у тебя сестры, — сказал Ратиша.
        — Нравятся? — спросил Любим.
        — Нравятся, — сказал Ратиша.
        — Которая?
        — Ну, Златка.
        — Ну так женись на ней, — сказал Любим, — пока еще не просватана.
        Ратиша вздохнул.
        — Ты же знаешь, Любим, что я у князя в первых помощниках. Он меня ни на шаг не отпускает. А у князя большие замыслы. Думаю, на все лето уйдем в поход, и, дай бог, чтобы мы вернулись в город на зиму. Так что жениться я смогу не раньше, чем года через два-три. Не будет же она ждать меня все это время?
        — Ей только что исполнилось четырнадцать годков. К тому же сначала Ясну надо выдать замуж. А тогда уж будем решать и со Златкой. Так что пару годиков в запасе у тебя есть. А потом — извини. Златка — девица красивая, шустрая. Эта не засидится в девках.
        Глава 71
        Вечером, перед пиром, для которого накрывали столы во дворе, Гостомысл собрал военный совет. В горнице собрались старшие дружинники, которых, впрочем, было немного, и командиры отрядов норманнов. Собралось человек тридцать, и из-за этого при рассаживании возникла заминка. Старые дружинники хотели сидеть рядом с князем, норманнам остались дальние места, и это их обидело.
        Пока князь не вышел, Отер с обидой упрекнул Стоума, который руководил в горнице.
        — Боярин, князь, когда принимал нас в дружину, обещал нам, что мы ничем не будем ущемлены по сравнения со словенами? А сейчас выходит, что словены будут ближе к князю, и он будет слушать только их советы.
        Стоум кивнул головой.
        — Все дружинники, независимо от племени, одинаково милы князю.
        Стоум окинул взглядом горницу и приказал.
        — Садитесь, как сидели! Князь сам каждому определит место.
        Никто не стал противоречить Стоуму, хотя ворчания было и немало — в свою очередь, среди словен возникли споры о старшинстве. Норманны сели молча, как им приказал Отер, который оказался довольно жестким командиром.
        Как только расселись, в горницу вошел боярин Вячко: окинув строгим взглядом горницу, и убедившись, что дружинники нарядно одеты, и держатся чинно, он удовлетворенно кивнул головой, и объявил:
        — Князь сейчас выйдет.
        Дружинники поднялись.
        Сразу после объявления Вячко открылись парадные двери, и в горницу вошел Гостомыел. Следом за ним Рати-ша, Медвежья лапа и Мороз.
        Гостомыел прошел и сел в кресло. Ратиша и Медвежья лапа встали за его спиной. Гостомыел склонил голову.
        Вячко торжественно объявил:
        — Бояре приветствуют тебя, князь!
        Гостомыел сказал:
        — Здравы будьте и вы, мои други!
        Бояре поклонились князю, и послышались голоса:
        — И ты будь здрав, князь!
        Гостомыел подал знак рукой:
        — Сядьте, друзья.
        Бояре сели.
        Тем временем Мороз подошел к Вячко. Тут же к ним подошел и Стоум. Они о чем-то пошептались, и Мороз вернулся и сел на лавку на первое место среди бояр. Вячко же и Стоум подошли к Гостомыслу, и Стоум вполголоса сообщил князю, что между словенами и норманнами возник спор о местах.
        — Чем недовольны они? — спросил Гостомыел.
        — Словены заняли ближние к тебе места, а норманнам не понравилось, что их посадили на последние места; они говорят, что ты обещал им, что они ничем не будут ущемлены по сравнению со словенами, — сказал Стоум.
        Гостомыел окинул взглядом бояр.
        Ближние места были заняты словенами. Почувствовав внимание князя, они смотрели прямо и неподвижно Сидевшие в отдалении норманны хмурились.
        — Я не стал пока ломать порядок, — сказал Стоум.
        Гостомыел кивнул головой.
        — Пусть пока будет так.
        Стоум вернулся и сел рядом с Морозом, а Вячко занял особенное место за небольшим столиком, где он и писари обычно вели записи.
        Гостомыел поднял руку и громко проговорил:
        — Сегодня сидите так, как сидите, но в дальнейшем я сам определю каждому его место. Рядом со мной будут сидеть те, кто заслужит это верной службой и кто будет давать мне мудрые советы.
        — Добро! — послышался голос Стоума.
        Гостомыел перешел к главному:
        — А сейчас нам надо обсудить план похода — куда идти в первую очередь и с какими силами.
        Он бросил взгляд на Медвежью лапу:
        — Воевода, сообщи нам план наших действий.
        Медвежья лапа вышел вперед и сообщил, что вначале дружина на кораблях поднимется вверх по Волхову, а потом по озеру Ильменю пойдет к солеварам в Руссу. Соберет с них дань, а дальше по рекам дружина пойдет к Полянскому городку Киеву и разведает дорогу южнее Киева. Осенью, до ледостава, дружина вернется в город.
        Гостомысл сказал:
        — План хорош. Только получается, что, взяв дань с солеваров, мы с ней пойдем на юг?
        Медвежья лапа почесал голову:
        — Получается так.
        — Пока будем ходить на юг, мыши все растащат, — усмехнулся Вячко.
        — Значит, дань надо будет привезти на склады в город, — сказал Мороз.
        — Это крюк какой сделать! — проговорил с досадой Медвежья лапа.
        — А мы и не потащим с собой всю дружину обратно в Словенск, — сказал Медвежья лапа. — Отправим дань в город с отрядом для охраны, а сами подождем у истока Волхова. Заодно осмотрим места и решим, где поставить новый город.
        — А что — с новым городом дело решенное? — спросил Вячко.
        — Если вести торговлю с ромеями, то нам нужно иметь город поближе к ним, — сказал Мороз.
        Медвежья лапа сказал:
        — Но тогда от Западного моря мы отдаляемся.
        Мороз сказал:
        — А нам Западное море и не нужно. Сейчас все события разворачиваются на юге. Император франкский Карл совместно с булгарским ханом Крумом начал войну с аварами. К тому же на сторону Карла встают и балканские болгары. Они хотят ухватить кусок аварского каганата и подчинить себе все славянские племена по правому берегу Дунаю вплоть до устья Дравы. Я думаю, что авары не выдержат такого натиска. У хазар пока междоусобица, но как только она закончится, сомнения нет — они тут же пойдут на славянские племена.
        — Морские разбойники беспокоят нас с севера. Готлиб взял Словенск с налета. Ранее также был разорен Велико-град, — напомнил Медвежья лапа.
        — Чтобы избавиться от угрозы с запада, достаточно поставить несколько острогов, чтобы сторожили реки, — сказал Мороз.
        — Торговый путь с юга на север проходит до Ильменя, а затем уходит по рекам на запад, таким образом, сейчас Словенск оказывается в стороне от торгового пути. Мороз прав, надо переносить столицу на юг, — сказал Гостомысл.
        — Я не спорю, здесь место не очень удачное, но южнее Ильменя земли не принадлежат словенам. Славянские племена не согласятся, чтобы на их земле был заложен чужой город, — сказал Медвежья лапа.
        — Я господин всех славянских земель, и мое дело, где ставить свою столицу, — с раздражением проговорил Гостомысл.
        — Князь, лучше этого пока не делать — это приведет к ссоре с соседями, а мы пока даже не сумели собрать с них дань. Земля принадлежит роду, поэтому правитель любого племени восстанет против нас, — сказал Стоум.
        — Но у нас уже есть город на земле карел, — сказал Гостомысл.
        — Тут дело другое — твой отец дружил с карельским князем, а Карела выгодна и карелам. А так как ты женился на дочери князя Вяйне, то твой сын, когда он родится, станет и карельским, и финским князем. Может, позже и на чужих землях мы сможем закладывать свои города. Но не сейчас, — сказал Стоум.
        Гостомысл обвел взглядом бояр:
        — Что думаете, бояре?
        — Медвежья лапа и Стоум правы, но и Мороз прав, — сказал Вячко.
        Гостомысл взглянул на норманнов:
        — А вы что думаете?
        Поднялся Отер.
        — Князь мы поддержим тебя, какое бы ты решение ни принял.
        — Тогда решено — будем закладывать новый город на Волхове у Ильмень-озера, — твердо сказал Гостомысл.
        — Мудрое решение, — кивнули Медвежья лапа и Стоум.
        — Боярин Стоум, мы уходим в поход, а ты останешься в Словенске, — сказал Гостомысл.
        Стоум встал с обиженным выражением на лице.
        — Князь, но почему ты меня обижаешь недоверием? — со слезою в голосе воскликнул он.
        — Успокойся, боярин, я не не доверяю тебе, а как раз наоборот — доверяю важное дело: я ставлю тебя на строительство новых городков, — сказал Гостомысл.
        — Но как же ты без меня будешь в походе? — спросил Стоум.
        — Со мной будут Медвежья лапа и другие бояре, — сказал Гостомысл и предупредил: — Боярин, дело даю тебе очень важно, к зиме, чтобы остроги стояли, — сказал Гостомысл.
        — А как же Словенск? — спросил Стоум.
        — Будешь присматривать и за городом. А в помощь тебе даю... — Гостомысл повел взглядом по рядам дружинников, затем проговорил. — Военега, Горыню и Эймунда из норманнов.
        Названные дружинники встали.
        — Военегу поручаю построить острог на Неве.
        Военег склонил голову
        — Горыня займется новым городом на Волхове. Стоум, передашь мою просьбу Лисьему хвосту, чтобы его купцы приняли участие в строительстве нового города.
        — Сделаем, князь, — сказал Стоум.
        — Эймунд, тебе поручаю строительство каменного острога на другой стороне реки напротив Словенска. Стоум поможет тебе найти мастеров.
        Гостомысл, назначая норманна на строительство острога, понимал связанные с этим трудности.
        Норманн мало знаком с жителями города. Но Гостомысл назначил его не зря, это назначение должно было показать норманнам, что он ничем не отличает их от словенских дружинников. Но был и другой тайный расчет — норманн не позволит словенской знати контролировать построенный им острог.
        Эймунд приложил руку к груди.
        — Твое приказание будет исполнено, князь.
        Гостомысл продолжил:
        — Стоум остается в Словенске моим посадником. При нем оставляю казначеем Вячко. Оба боярина будут распоряжаться казной в мое отсутствие.
        Вячко привстал, поклонился и продолжил скрипеть острым писалом по бересте. А Стоум удивился:
        — Князь, о какой казне ты говоришь?
        Гостомысл усмехнулся.
        — О той, что я оставлю в Словенске.
        — Но у тебя нет казны! — сказал изумленный Стоум.
        Вячко улыбнулся. Гостомысл брал его и Ратишу, когда с матерью ходил за спрятанными сокровищами отца.
        — Нет, так будет, — засмеялся Гостомысл. — И присматривай за городскими старшинами, чтобы снова не сдали город. Предупреди Богдана и старшин, я в дела города не буду вмешиваться, но еще раз сдадут город — повешу без пощады всех виновных.
        Глава 72
        На следующее утро словенское войско вышло в поход. Передовой отряд вышел еще с вечера, он должен был вести разведку по пути. Остальные корабли отчалили от пристани на рассвете.
        Гостомысл рассчитывал пройти Волхов до конца первого дня, но в первый день, как положено, начали возникать разные задержки, — то одно надо было сделать, то остановиться на берегу.
        Гостомысл начал сердиться, но Медвежья лапа успокоил его, сказав, что в первый день так всегда происходит, а затем люди втянутся, и дело пойдет поскорее.
        Таким образом, на первую ночевку остановились на полпути, а к истоку Волхова вышли только ко второй половине следующего дня.
        Можно было бы идти и дальше, но Гостомысл сказал Медвежьей лапе, чтобы он устраивал лагерь на ночевку на берегу, а сам на небольшом струге в сопровождении Стоума, Горыни и Ратиши отправился осматривать берега, где по рассказам матери должен был быть небольшой городок.
        И действительно, вскоре река раздвоилась, образовывая остров, на берегу которого обнаружилось небольшое поселение, окруженное частоколом. Частокол был серый от времени, значит, селение давнее.
        От ворот села к берегу шла тропа. На берегу были устроены небольшие мостки. Рядом с мостками на воде качалось несколько привязанных лодок. Еще пара лодок лежала на берегу.
        Стоум прикинул:
        — Однако дворов всего с десяток будет. Но место-то удобное.
        — Да, «городок» для этого сельца звание слишком громкое, — сказал Гостомысл и приказал кормчему Сому: — К мосткам причаль!
        Сом направил струг носом в берег, так что корабль мягко притерся бортом вплотную к мосткам.
        Ратиша соскочил на мостки и подал руку Гостомыслу. Держась за его руку, Гостомысл переступил на мостки и прошел на берег.
        Следом за ним сошли Стоум, Горыня и несколько мечников из дружинников.
        Пока выгружались, из приоткрытых ворот вышли трое мужиков, с топориками за поясами. Как только они вышли, ворота за ними закрылись.
        Мужики довольно смело двигались навстречу к гостям. Уверенность им, очевидно, придавали, выглядывавшие через частокол еще несколько мужчин с луками.
        Подойдя к Гостомыслу и его спутникам, они останови лись шагов за десять. На плечах Гостомысла был княжеский плащ, поэтому они догадались, что он князь. Только кто он такой, они не знали. Тем не менее они поклонились и поприветствовали.
        — Здрав будь, князь.
        — И вы будьте здравы, — подчеркнуто ласково ответив Гостомысл, желая расположить к себе местных жителей.
        — И кто же вы будете? — спросил мужик в одежде получше. По его поведению было видно, что он был среди них старшим.
        Ответил Ратиша:
        — Перед вами князь словен Гостомысл. С ним бояре Стоум и Горыня.
        Мужики снова поклонились.
        — Рады тебя видеть, князь Гостомысл. А где же князь Буревой? — задал вопрос старший.
        Ратиша сердито проговорил:
        — Да, вы совсем темные.
        Стоум шепнул на ухо Гостомыслу:
        — Однако мужики хитрят.
        — Правильно делают — на большой дороге стоят, потому и сторожатся. Много людей мимо ходит. И добрых, и недобрых. Иначе не выжить, — заметил Горыня.
        Гостомысл шагнул вперед:
        — Мой отец, князь Буревой, погиб в прошлом году, а я его сын.
        Мужики переглянулись.
        — Стало быть, Веселка твоя мать? — спросил старший.
        — Ну да. Зимой у вас жила моя мать — Веселка.
        Мужики повеселели.
        — А я старшой в деревне, зовут меня Глеб, — сказал мужик и кивнул на спутников. — А они — Хромка и Осьмуша.
        Глеб подал знак рукой, ворота приоткрылись, и из ворот высыпалась кучка женщин и белоголовых ребятишек.
        Следом за ними вышли две молодые женщины в нарядной одежде и с деревянными блюдами. На одном блюде лежал хлеб, на другом — чарка с вином.
        Они подошли к князю, поклонились и протянули к нему подносы.
        — Добро пожаловать, дорогой гость! — пропели они.
        Гостомыслу прием понравился. Он отломил небольшой кусок хлеба и съел его. Вино только немного пригубил. Вытерев губы, спросил:
        — Давно ли это селение существует?
        Глеб пожевал губами. Немного подумав, сказал:
        — Мои прадеды здесь еще жили. Говорят, в этих местах жил сам чародей Волхов.
        — А много по Ильменю ходит кораблей? — спросил Гостомысл.
        — По Ильменю кораблей много ходит. К варягам и от варягов на юг. А вот в Волхов они почти не заходят. Заходят только те, что идут на север. Но таких мало, потому что торговый путь идет по западным рекам.
        Гостомысл бросил торжествующий взгляд на Стоума:
        — Вот видишь, как я и говорил, — именно в этих местах нам надо ставить новый город. А лучше, еще южнее.
        — Ты прав, князь. Но в каком месте ставить город? — спросил Стоум.
        — А ставьте прямо на острове. Рядом с этой деревней, — сказал Гостомысл.
        Мужики насторожились. Понятно — жили тихо-мирно, никто их не трогал, и вдруг — город!
        — А чем пропитание добываете? — спросил Стоум.
        — Рыбу ловим, на море у нас свои тони. Добываем зверя, — сказал Глеб.
        — А хлеб растите? — спросил Стоум.
        — Растим, но мало, — сказал Глеб.
        — Плотники среди вас есть? — спросил Горыня.
        — Есть. И не только плотники, есть и кузнецы, — сказал Глеб.
        — А кому дань даете? — спросил Гостомысл.
        — Солеварам. Они себя русами называют. И главный город свой зовут Руссой, — сказал Глеб.
        — Ну так радуйтесь, мужики, теперь будет у вас много работы. Разбогатеете, — сказал Стоум.
        — Почему солевары называют себя русами? — спросил Гостомысл Стоума.
        — Это давняя история, — ответил Стоум. — Давным-давно наши предки жили на юге между Черным и Средиземным морем. Но однажды два брата Словен и Рус вместе со своим племенем пошли искать новое отечество. Двигаясь на север, они дошли до озера, которое называлось Мойско. Из озера вытекала река Мутная.
        — Почему — Мутная?
        — Дойдем до Ильменя, поймешь, — сказал Стоум и продолжил: — Гадание предсказало братьям, что им следует остаться на жительство здесь. В честь дочери Словена озеро было переименовано в Илмерь, а реку Мутную назвали по имени сына Словена Волхова. Именем младшего сына Словена была названа река Волховец. Но здесь пути братьев разошлись. Рус со своей дружиной поселился на берегу Ильменя, где били соленые источники. А Словен дошел до Нево-озера, где и основал город, которому дал свое имя — Словенск. Отсюда и произошло имя нашего племени — словене. А солевары в память своего предка называются на особицу — русы. И знак их Сокол-рерик. Поэтому их князья любят имя — Рюрик. А князю словенскому они считают себя равными.
        — Да — равными? — удивленно спросил Гостомысл. — Впрочем, дань они нам дают, а не мы им.
        — Пока мы сильнее, так и будет, — сказал Стоум.
        Гостомысл подумал, что отец не зря беспокоился, чтобы у него были наследники. Пока у словенских князей будут наследники по мужской линии, они будут старшими над славянскими племенами.
        «А если не будет у меня сына?» — мелькнула в голове Гостомысла мысль, и ему показалось, что где-то вдалеке грозно проворчала, словно встревоженный в берлоге от зимней спячки медведь, далекая буря, грозящая разрушить поддерживаемое веками устройство славянского мира. Гостомысл вспомнил слова матери и подумал, что она была права в отношении Кюллюкки.
        Глава 73
        На месте строительства нового города остались Стоум, Горыня и небольшой отряд. Им предстояло к зиме построить стены и княжеский дворец.
        А Гостомысл, определившись с местом для нового города, на следующее утро вышел в Ильмень-море.
        Через полчаса, когда берега стали отступать, Сом объявил:
        — Ну, вот и вышли в море.
        Глядя на желтую воду, Гостомысл, который ранее не бывал на Ильмене, удивился:
        — Однако, какая тут вода мутная.
        — Это потому, что тут мелко и дно илистое, — сказал Сом и поинтересовался: — Ну что, идем прямо на Руссу?
        — Далеко идти? — спросил Гостомысл.
        — Если не торопиться, то к обеду будем у города. Русса стоит между реками Поруссия и Полиста на берегу Тулебского залива. Залив очень мелкий. А берега там такие топкие, что, когда идешь по земле, вода из-под ног сочится, — сказал Сом.
        — Странные названия. Странное место, — пробормотал Гостомысл.
        — Река Поруссия названа по имени жены Русса Поруссии, а река Полиста по имени его дочери. А места этого варяги держатся, потому что источники там соленые, и доход идет им не с жита, а с соли, — пояснил Сом.
        — Понятно, — сказал Гостомысл. — Значит, веди корабли вдоль берега, чтобы берег был виден.
        — Зачем? — удивился Сом. — Это же какой крюк надо сделать.
        Гостомысл пояснил:
        — Хочу лично осмотреть берега Ильмень-моря, чтобы знать пути, по которым можно идти на юг.
        Сом покачал головой.
        — Князь, тут берега настолько и фезаны и столько много рек впадает, что мы потратим на их осмотр месяц.
        Гостомысл задумался.
        — Озеро мелкое, много заводей и камыша. Потому здесь очень много рыбы, — проговорил Сом.
        — Ладно, — сказал Гостомысл, — пойдем вдоль берега, но так, чтобы к концу дня мы были недалеко от Руссы.
        Гостомысл не стал пояснять кормчему, что прежде чем идти в Руссу, следовало выяснить обстановку в городе.
        Таким образом, шли неспеша, хотя и не задерживаясь у каждой речушки, впадающей в Ильмень. Тем не менее перед обедом с идущего впереди дозорного струга дали знак, что видят стены Руссы.
        — Вишь, как получилось — не торопились, а за полдня все равно успели в Руссу — сказал Сом.
        Гостомысл взглянул на Медвежью лапу
        — Боярин, сразу пойдем в Руссу?
        — А чего ждать? — пожал плечами воевода.
        — Нет, — твердо сказал Гостомысл. — Остановимся в стороне от города.
        — Почему? — удивился Медвежья лапа.
        — Потому что сначала надо выяснить настроение ру-сов. Признают ли они добровольно мое господство, и будут ли давать дань, как и раньше моему отцу? — сказал Гостомысл.
        — К чему такие излишние предосторожности? Не проще ли подойти всем войском к городу. Русы увидят, какое большое у нас войско, испугаются, — сказал Медвежья лапа, удивляясь чрезмерной осторожности Гостомысла.
        — А если не испугаются? — перебил его Гостомысл.
        — Тогда возьмем город штурмом, — сказал Медвежья лапа.
        — А если не возьмем? — спросил Гостомысл.
        — С таким-то войском? — изумился Медвежья лапа.
        — С таким, — сказал Гостомысл и спросил: — А Руссу крепкие стены окружают?
        — Не знаю, — сказал Медвежья лапа.
        — Воевода, как же ты собираешься воевать, если не знаешь противника? — тяжело вздохнув, спросил Гостомысл.
        — Ну, увидим город, тогда и разберемся, — проговорил Медвежья лапа. Он искренне недоумевал по поводу причин недовольства князя.
        Гостомысл начал понимать, почему его отец, доверяя Медвежьей лапе и давая ему ответственные поручения, все же не выдвигал его в воеводы: боярин был храбрым воином и хорошим организатором, тем не менее стратег из него никудышный.
        Но выбирать было не из кого, поэтому Гостомысл мягко объяснил:
        — Воевода, воин ты смелый, но не забывай, что все подчиненные нам земли будут брать пример с солеваров. Поэтому Русса должна признать мое господство, лучше миром, а если будем принуждать силой, то это должно быть сделано твердо и уверенно. В моей силе не должно возникнуть никаких сомнений. Поэтому, если все же затевать войну с русами, то отступить потом будет невозможно.
        — Хорошо. Мы обязательно возьмем этот город, — сказал Медвежья лапа.
        Он отметил, что логика рассуждений и решений Гостсмысла с каждым днем становится все более непонятной для него.
        Но Медвежья лапа и не подумал ломать голову над причинами такого поведения юноши. Он приписал это голосу крови — Гостомысл был потомком великих вождей, которые происходили от богов, а потому он не мог быть понятен простым смертным.
        Глава 74
        Хоть и считается, что Русса находится на берегу Ильменя, но Тулебский залив слишком мелок для кораблей, поэтому на самом деле, чтобы попасть в Руссу, сначала требовалось зайти в Ловать, затем немного пройти по Поруссе.
        В то время уровень Ильменя был намного выше современного, а реки полноводнее. К тому же славянские корабли-струги были приспособлены для рек и имели малую осадку, что давало им возможность использовать для транспортного сообщения речную сеть гораздо эффективнее.
        Имевшиеся в распоряжении Гостомысла корабли, лодьи, были предназначены для плавания по морям. Они были больше по размерам, и в малых реках им было сложно совершать маневры.
        Хоть кормчие и уверяли, что корабли легко пройдут по Ловати и Поруссе, однако Гостомысл твердо решил сначала провести разведку.
        Собственно, разведка и была одной из задач его летнего похода.
        Поэтому остановиться Гостомысл приказал на берегу Ильменя, недалеко от устья Ловати, в укромном месте, чтобы лагерь не был раньше времени замечен русами. Это легко удалось, благо берег оказался очень сильно изрезан заливами и зарос камышом.
        Через час шатер для князя был поставлен, и приготовлен обед — щи и каша пшенная. Вместе с Гостомыслом обедали Медвежья лапа, боярин Мороз и Ратиша. Был приглашен и Отер-урмянин.
        Обедая, Гостомысл давал указания:
        — Боярин, — обращался он к Морозу, — возьмешь три корабля, на один посадишь словенских дружинников, на остальные — норманнов.
        Заметив, что Отер-урмянин поморщился, Гостомысл пояснил:
        — Я дружинников не различаю по племени. Все вы для меня одинаково любимы, но сейчас требуется хитрость. Русы знают, что от меня ушли многие словене-дружинники. Поэтому, если я пошлю одних дружинников-словен, то они решат, что перед ними вся моя дружина и что она малочисленна, и это соблазнит их к сопротивлению. Но если они увидят два корабля норманнов, они придут в замешательство, потому что не смогут понять, сколько у меня на самом деле войска. Это заставит их действовать осторожно: прежде чем воевать с нами, они сто раз подумают.
        — Хитро, — с одобрением проговорил Мороз.
        Гостомысл продолжил инструкции:
        — Мороз, ты разведаешь дорогу в Руссу по реке, и выяснишь, нет ли к городу дороги по суше, и можно ли к городу подойти с моря. А в самом городе встретишься с городскими старшинами и с князем. Поговоришь с ними, выяснишь их настроения. Если они по-прежнему признают мое старшинство, то скажешь, что я приду утром; и пусть меня встретят со всеми почестями, как подобает встречать князя. И пусть готовят дань. А если они встанут против меня и откажутся дать полагающуюся дань, то узнаешь, какие у них силы. Тогда мы утром Руссу возьмем силой.
        Медвежья лапа буркнул:
        — А то! Все так и сделаю.
        — Хорошо, — сказал Мороз.
        Гостомысл вспомнил прошлогоднюю встречу с Голубкой, которая утверждала, что она дочь местного князя. Гостомысл улыбнулся и добавил:
        — При этом, боярин, имей в виду, что русы из-за своего богатства славятся своим высокомерием и зазнайством. Как отец им разрешил перегородить Ловать железной цепью? Удивляюсь.
        — Они за это платили твоему отцу хорошую плату, — напомнил Медвежья лапа.
        — Ну, если платили, — пробормотал Гостомысл и почесал затылок. — Однако племена в своих землях сами себе хозяева. Но это неправильно.
        — Почему? — спросил Мороз.
        — От жадности непомерными поборами они могут совсем перекрыть путь купцам, и как же тогда купцам торговать? А от торговли идет нам основная прибыль. К тому же от этого цены на товары, доходящие до нас, сильно возрастают. Из-за этого нам приходится платить втридорога за товары. Поэтому нельзя, чтобы племена сами устанавливали пошлины для проходящих мимо купцов. Надо заставить их брать только установленную нами пошлину, — сказал Гостомысл.
        Мороз покачал головой:
        — Не знаю, как можно заставить вождей и старшин племен согласиться на это. По обычаям они несут перед нами обязанность платить дань, выставить войско, когда нам нужно для войны. В остальные дела словенские князья не вмешивались.
        — Теперь вмешаемся и установим, кому и сколько можно брать пошлин с купцов. Купец купцу рознь. Одно наши купцы, другое дело иноземные. Собственных купцов нельзя чрезмерно обременять пошлинами за проход по торговому пути. Для этого мы и идем на юг, — сказал Гостомысл и бросил ложку. — Ну, все, бояре, — хватить трапезничать, солнце перевалило полдень, пора заняться делом.
        Бояре поднялись.
        — Ратиша, ты пойдешь с ними, — сказал Гостомысл.
        — Для чего мне Ратиша? — недовольно спросил Мороз.
        — Поможет тебе в переговорах, — сухо отрезал Гостомысл.
        — Мне помощи в переговорах не требуется, — сказал Мороз.
        — Лишней помощь не бывает, к тому же — одна голова хорошо, а две лучше, — сказал Гостомысл.
        — Как скажешь, князь, — неохотно согласился Мороз, и бояре пошли к кораблям.
        Впрочем, Гостомысл задержал Ратишу и, когда бояре удалились на достаточное расстояние, проговорил:
        — Ратиша, я приставляю тебя помощником к Морозу. Но в его дела не лезь. Его хитрость и изворотливость известны. Ты только смотри, о чем они будут говорить, а потом доложишь мне. Но это не главное.
        Ратиша придал лицу внимательное выражение.
        — Помнишь Голубку?
        — Как же — помню! — кивнул головой Ратиша.
        — Она говорила, что она дочь князя русов. Выясни, говорила ли она правду. Если она и в самом деле дочь князя, то переговори с ней и выясни намерения и силы ее отца, — сказал Гостомысл и подал Ратише маленькую берестяную полоску. — И это письмецо ей передай.
        Получив указания, Ратиша бегом побежал к кораблям, которые уже собирались отходить. Как видно, Мороз не собирался ждать Ратишу, из-за этого Ратиша едва успел сесть на корабль.
        Глава 75
        Поняв, что пристроиться в дружину к разбойникам не удастся, да они и сами недолго удержатся в городе, Девятко, по совету брата Вадима, ушел в Руссу, где требовались опытные воины.
        Руссой правили двое — князь Радосвет, возглавлявший дружину и городской голова Судиша. Они ладили между собой — князь не лез в дела города, а город щедро кормил дружину Да иначе и не могло быть, потому что со времен поселения легендарного Руса и его товарищей у соленого ручья, основным промыслом племени русов стала варка соли и торговля. Дружина берегла солеваров и купцов, а солевары и купцы берегли дружину.
        О нападении разбойников на Словенск в Руссе узнали на следующее же утро от купцов, ушедших из Словенска перед самым захватом города. А о смерти князя Буревоя сообщили дружинники, не пожелавшие остаться в дружине юного Гостомысла и пришедшие в Руссу.
        Русские купцы ходили по всему миру поэтому в Руссе уже было известно о походах данов на земли по западному побережью Европы и о их нравах. Даны вели себя, как волки, напавшие на беззащитное стадо овец: возбужденные кровью, волки режут стадо до тех пор, пока не убьют всех овец, хотя для утоления голода им достаточно и одной овцы.
        Пока был жив князь Буревой, беспокоиться Руссе было нечего, но он умер, а Гостомысл не имел ни дружины, ни военного опыта, поэтому на совете лучших людей города логично предположили, что Гостомысл им не защитник, а морской разбойник Готлиб вряд ли ограничится одним захваченным городом.
        Следующей целью морского разбойника должна была стать Русса. Поэтому в Руссе предприняли срочные меры по укреплению обороны города, горожане укрепили стены, а князь Радосвет увеличил численность дружины, чтобы встретить противника и нанести ему урон подальше от городских стен.
        Приход нового дружинника не удивил Радосвета. Многие дружинники Буревоя пришли к нему. Опытные воины были на вес золота, поэтому нового дружинника он встретил доброжелательно.
        Девятко разместился с остальными дружинниками, среди которых оказалось немало старых знакомых на княжеском дворе, и зажил спокойно. У каждого дружинника было свое поручение. А князь Радосвет старался дружину от города далеко не уводить.
        В этот день князь поручил Девятко сходить на струге на разведку к истоку Волхова, чтобы проверить, не появлялись ли там разбойники.
        Дойти до Волхова дело недолгое. Девятко зашел в реку, прошелся немного по течению и, ничего не обнаружив, пошел назад.
        Правда, кормчий сказал, что немного ниже по течению на острове есть небольшое селение, но Девятко пропустил его слова мимо ушей.
        Дело было ясное — морскими разбойниками и не пахло. Те бы подняли такой шум, что все население переполошилось бы.
        Хотя, когда вышли в море, Девятко вспомнил, какие проблемы он получил в дружине князя Буревоя из-за недостаточно тщательной разведки, поэтому для надежности он все же поспрашивал встретившихся рыбаков.
        Но те ничего заслуживающего внимания не сообщили. Правда, один из рыбаков что-то пробормотал о кораблях, прошедших в утреннем тумане на юг. Но сколько было кораблей и кому они принадлежали, рыбак толком ничего не мог сказать. Кроме него, никто никаких кораблей не видел. По всему выходило, что рыбаку приснились корабли.
        К тому же Девятко был уверен, что он не мог не встретить корабли, идущие к Руссе. Поэтому он с чистой совестью приказал кормчему возвращаться в Руссу.
        Пообедав, Девятко прилег на подстилке у мачты вздремнуть.
        Когда до Руссы осталось всего ничего, кормчий неожиданно сказал:
        — Боярин, корабли.
        Девятко встрепенулся:
        — Где корабли?
        Кормчий рукой показал в сторону южного берега:
        — Вон.
        Действительно, вдоль берега шли три корабля. На мачтах кораблей развевались знакомые знамена.
        — Тю, это же словенские знамена! — сказал Девятко и, почесав затылок, с изумлением проговорил: — Но не может быть этого. Гостомысл сидит в Кареле без дружины. Как его корабли могли сюда попасть, если даны сидят в Словенске?
        Тем не менее, Девятко приказал догнать корабли, что было сделано без особых затруднений, так как корабли шли неспешно.
        Догнав корабли, Девятко увидел знакомые лица.
        — Мороз, да ты ли это? — воскликнул Девятко, заметив боярина Мороза.
        — А ты ли это, Девятко? — в свою очередь крикнул Мороз.
        Через минуту корабли сблизились, так что можно было спокойно переговариваться.
        — Мороз, вы как здесь оказались и куда идете? — спросил Девятко.
        — Вот идем по поручению князя с посольством в Руссу, — сказал Мороз.
        — Какого еще князя? — небрежно спросил Девятко.
        — Известно какого — князя словен Гостомысла, — гордо ответил Мороз.
        — А как же вы прошли мимо Словенска? Как вас даны пропустили? — спросил Девятко.
        Мороз рассмеялся:
        — Нет в Словенске никаких данов.
        — А куда же они делись? — спросил Девятко.
        — Так князь Гостомысл прогнал их, — сказал Мороз.
        — Как? У него же и дружины нет. Не может быть, — изумился Девятко.
        — Так и есть, — сказал Мороз, и Девятко увидел на корабле еще одно знакомое лицо, при виде которого он поежился, словно по его спине пробежал ледяной сквозняк.
        — И что вам надо в Руссе? — спросил Девятко, внезапно охрипшим голосом.
        — Тебе это надо знать? — спросил Мороз.
        — Я дружинник князя Радосвета, и потому должен знать, кто и с какой целью идет в Руссу, — сказал Девятко.
        — Вот князю Радосвету я все и скажу, — проговорил Мороз и усмехнулся.
        — Хорошо, — сказал Девятко и, заметив, что корабли подошли к устью Ловати, приказал кормчему ускорить ход, чтобы прибыть в Руссу раньше посольства Гостомысла.
        Глава 76
        От послеобеденного сна князя Радосвета разбудил дежурный отрок. Приоткрыв дверь и заглянув в комнату, он тихо позвал:
        — Князь Радосвет, просыпайся!
        После обеда князь спал столько, сколько ему нужно было, и слугам было запрещено отрывать его от сна. Так что, если отрок решился побеспокоить князя, то, следовательно, на это у него были веские причины.
        Князь Радосвет открыл глаза и спросил:
        — Что случилось?
        — Тебя хочет срочно видеть боярин Девятко, — сказал отрок.
        Радосвет вспомнил, что вчера вечером он приказал Девятко сходить на разведку к Волхову По его расчету Девятко должен был вернуться ближе к вечеру, но, похоже, он поспешил вернуться с важными вестями.
        Радосвет сел на кровати и потянулся. Отрок продолжал заглядывать в приоткрытую дверь.
        Радосвет проговорил:
        — Пусть Девятко зайдет.
        Отрок убрал голову, и в комнату вошел Девятко. Вид у него был заметно встревоженный.
        — Боярин, что случилось? — спросил князь.
        Девятко остановился у окна, из которого была видна пристань.
        — Я ходил к Волхову и никого не видел... — начал он.
        — А чего тогда обеспокоился? — спросил Радосвет.
        — А когда возвращался, то почти у самой Ловати встретил три корабля под флагом Гостомысла.
        — Три корабля Гостомысла? — удивленно переспросил князь. — Но Гостомысл без дружины сидит в Кареле. Ты не ошибся?
        — И я думал, что Гостомысл сидит в Кареле, — сказал Девятко.
        — Ты его видел? — спросил Радосвет, вставая с постели.
        — Не видел, — сказал Девятко. — Но кораблями командует боярин Мороз. Я с ним разговаривал.
        — Знаю этого боярина. Весьма хитер, — сказал Радосвет и хлопнул в ладоши. — Эй, кто там!
        В комнату вошел отрок. Радосвет сел на кровать:
        — Помоги надеть сапоги.
        Отрок взял у порога сапоги из белой кожи и присел около князя. Радосвет протянул ноги.
        — Так он утверждает, что Гостомысл прогнал данов из Словенска, — сказал Девятко.
        — И куда они идут? — спросил князь.
        — Говорят, к нам, в Руссу, — сказал Девятко.
        — Зачем? Неужели за данью? — поразился Радосвет.
        Отрок, надев сапоги, поднялся.
        — Мороз сказал, что о деле будут разговаривать только с тобой, — сказал Девятко.
        — Иди, — сказал Радосвет отроку. Отрок вышел из комнаты, и Радосвет спросил Девятко: — Гостомысл на кораблях?
        — Гостомысла нет на кораблях, которые я видел. Но... — замялся Девятко.
        — Что — но? — спросил Радосвет. — Есть другие корабли?
        — Но на корабле я видел любимого друга Гостомысла. Ратишей его зовут. Он еще мальчишка, ему лет шестнадцать, — многозначительно проговорил Девятко.
        — И что же? — не понял намека Радосвет.
        — Гостомысл без его советов не обходится и не отпускает его от себя, поэтому Гостомысл точно где-то поблизости, — пояснил Девятко.
        — Но если его нет на кораблях...
        — То это может означать, что есть и другие корабли, — закончил мысль Девятко.
        Радосвет вздохнул.
        — Вот кого нам еще не хватало. Наверно, будут о дани говорить. Но одно дело признавать господство над собой сильного князя Буревоя, и совсем другое дело — мальчишка. Зачем нам платить дань мальчишке, у которого даже дружины нет?
        — Мороз идет с тремя ладьями, и корабли заполнены воинами, — сказал Девятко.
        — Ну, сто — сто пятьдесят человек, из них три десятка воинов? Предположим, что еще столько же кораблей где-то на подходе. Итого не больше полутысячи человек. Нам они не страшны, — небрежно проговорил князь.
        Девятко почесал затылок.
        — Я тоже не пойму, откуда он взял столько воинов?
        Ведь многие дружинники Буревоя погибли в прошлом году, а остальные ушли. Наверно, в дружину пришли к нему карелы.
        — Карелы небольшой народ — где им взять столько воинов? Их едва для дружины карельского князя хватает, — возразил Радосвет.
        В дверь снова заглянул дежурный отрок и сообщил:
        — Князь, начальник стражи сообщает, что к пристани подошли три словенских корабля. Посол князя Гостомысла боярин Мороз требует встречи с тобой.
        — Требует? — князь Радосвет рассердился. — Как может требовать тот, кто слабее? Гоните его в шею.
        Девятко вмешался.
        — Князь, не горячись. Гостомысл мальчишка, но я служил в его дружине и знаю, коварнее этого мальчишки нет на свете человека. Лучше сначала выслушать Мороза.
        — Ладно, — неохотно согласился Радосвет и сказал отроку: — Передай начальнику стражи, что пусть Мороз входит в город. Я приму его. И позовите Судишу. Не буду я вести разговоры с посланцем Гостомысла без городского головы.
        Отрок хотел уйти, но Девятко остановил его: — Погоди, — и напомнил князю: — Князь, с ним же не меньше трех десятков воинов. Не стоит, чтобы они заходили в город.
        — Ну и пусть они остаются на пристани, — сказал Радосвет.
        Отрок спросил:
        — Так одного боярина Мороза пропустить?
        — Это будет открытое оскорбление, — сказал князь и распорядился: — С ним могут идти не больше пяти человек.
        — Передам, — сказал отрок и ушел.
        Глава 77
        С боярином Морозом во дворец русского князя пошли Ратиша, Отер-урмянин и трое норманнов. От пристани до дворца идти было не больше с полчаса, но в горницу к князю их сразу не пустили, пришлось им ждать в коридоре под бдительным взглядом воинов в полном вооружении, занявших места у дверей.
        В коридоре не было даже лавок, так что пришлось ожидать приема стоя. Мороз недовольно хмурился. Отер-урмянин встал у окна с невозмутимым лицом.
        Ратиша, подождав немного, шепнул на ухо Морозу:
        — Что-то долго ждем.
        Мороз сухо пробурчал:
        — Должно быть, готовятся к приему.
        — И оставили нас в коридоре. Это оскорбление, — сказал Ратиша.
        Мороз покосился на сторожей у двери и тихо проговорил:
        — Конечно, нехорошо бояр своего господина держать в коридоре. Но ты не горячись. Помнишь наказ князя?
        — Помню, — сказал Ратиша.
        Им пришлось ждать еще с полчаса. Наконец двери распахнулись, и послы увидели горницу. Вдоль стен сидели городские старшины и бояре. В дальнем конце горницы у стены, увешанной знаменами и оружием, стояли два кресла, на которых сидели двое важных мужчин.
        Мороз, а вслед за ним и Ратиша, и Отер-урмянин прошли вперед и поклонились.
        — Здрав будь, князь Радосвет, и ты, городской голова, Судиша, — официально начал речь Мороз.
        Князь и голова кивнули.
        — Здоров ли князь Гостомысл? — спросил князь Радосвет, соблюдая внешнюю форму уважительности.
        — Здоров, и вам этого же желает, — ответил Мороз.
        Когда ритуал приветствия, состоявший из обычных вопросов: о здоровье князя, Городского головы и их близких; о том, хорошо ли проходил путь, закончился, князь Радосвет перешел к сути дела:
        — Так с каким известием, боярин Мороз, ты к нам прибыл?
        Мороз подошел ближе и с достоинством проговорил:
        — Князь Гостомысл послал меня, чтобы напомнить вам о дани, которую вы обязаны выплатить ему за прошлый и этот год.
        Городской голова Судиша нахмурился и проговорил:
        — Я слышал, что от Гостомысла осенью ушла отцовская дружина и он остался без воинов.
        — Ушла, — невозмутимо проговорил Мороз.
        — Если это так, то должен ли сильный платить дань слабому? — спросил Судиша.
        — Ушли неверящие в князя — слабые, а сильные остались, и от этого дружина стала только сильнее, — сказал Мороз и напомнил: — По древнему обычаю все славянские племена всегда признавали господство словенского князя и платили ему дань.
        — Наш предок Рус был равен Словену, — сказал князь Радосвет.
        — Он был его младшим братом, — сказал Мороз.
        — С тех пор многое переменилось — сказал Радосвет.
        — А что переменилось? Как мы были одним народом, так и остались, — сказал Мороз.
        — Мы стали разными племенами, — сказал князь Радосвет.
        И что же? Словенскому князю платят дань и карелы, и сумь, и поляне, и древляне.
        — Платили сильному князю Буревою. А Гостомысл слаб. Никто ему не платит дань, кроме карелов. Видимо, пришло время славянам избрать другого господина, — сказал князь Радосвет.
        Мороз шепнул что-то на ухо Отеру-урмянину, и тот с сильным акцентом спросил:
        — А кто говорит, что князь Гостомысл слаб? Разве вы это видели?
        Скандинавский акцент сильно поразил всех, и между боярами пронесся встревоженный шепоток.
        Князь Радосвет и Судиша переглянулись.
        — Ты норманн? — спросил князь.
        — Норманн, — сказал Отер-урмянин.
        — И у князя Гостомысла в дружине есть еще норманны? — спросил князь.
        — Ты можешь их увидеть на кораблях, — сказал Отер-урмянин.
        — А сколько норманнов в дружине? — спросил князь.
        В разговор вмешался Мороз.
        — Князь, когда Гостомысл подойдет с дружиной, то ты все увидишь. Сейчас мне нужен ответ на послание князя Гостомысла.
        — Когда он придет? — спросил Судиша.
        Мороз усмехнулся:
        — Он уже здесь. И завтра утром будет у ворот Руссы. Князь Радосвет и Судиша вновь переглянулись. Судиша что-то шепнул ему на ухо, и князь Радосвет проговорил:
        — Завтра утром мы и дадим ответ самому князю Гостомыслу.
        — Хорошо, — поклонился Мороз, а вслед за ним и Ракита, и Отер-урмянин.
        — Может, чего еще желаете? — спросил Судиша.
        — А по городу погулять можно? Знакомых навестить, — спросил Ратиша.
        Князь Радосвет вполголоса сказал на ухо Судише.
        — Они хотят осмотреть город, чтобы узнать, насколько мы готовы к обороне.
        Судиша вполголоса ответил.
        — Ну и пусть смотрят. Если у них слабая дружина, то они только испугаются нашей силы и уйдут. А если сильная, то разве мы будем воевать с ними?
        — Не будем, — тихо сказал князь Радосвет и громко спросил: — Так у тебя, отрок, дело есть к кому из жителей или любопытствуешь?
        — Дело есть, — сказал Ратиша.
        Не скажешь ли к кому? — спросил Судиша
        — К дочери князя Радосвета Голубке. Я письмо ей привез от князя Гостомысла, — сказал Ратиша.
        От изумления князь Радосвет выкатил глаза.
        — К моей дочери, к Голубке? Но откуда князь Гостомысл знает ее? И какое ему дело до нее?
        Мороз был удивлен не меньше князя Радосвета, но поддержал Ратишу:
        — Я думаю, что добрая дочь сама все расскажет отцу.
        — Хорошо, — сказал князь Радосвет. — Тебя отведут к Голубке.
        Глава 78
        Когда боярин Мороз с товарищами ушел, у русов наступило время для совещания.
        Князь — военный вождь, его дело водить дружину, защищать город. Он сам получает с города дань. Поэтому признавать ли господство Гостомысла и платить ли ему дань, решали городские старшины.
        Судиша был немногословен. Он обвел внимательным взглядом и сказал единственное:
        — Вы все слышали. Теперь решайте, что нам делать.
        В горнице тут же поднялся шум. Старшинам не хотелось делиться добром, поэтому послышались выкрики, — зачем нам платить дань слабому князю, что нам от этого?
        Так продолжалось с полчаса, затем первая горячность прошла, и стало понятно, что городские старшины разбились на две части. Одни говорили, что дань не надо платить, а Гостомысла прогнать, а вторая осторожничала и говорила, что прежде надо выяснить, так ли Гостомысл слаб, как они считают.
        Споры прекратил Судиша. Он спросил князя Радосве-та, что тот думает по этому поводу.
        Князь поморщил лоб и сказал туманно:
        — Не зная силы противника, как ему противостоять?
        Девятко, сидевший неподалеку, громко заметил:
        — От Гостомысла ушли почти все дружинники. За зиму вряд ли он мог набрать в дружину новых воинов. Разве карелы вступили в его дружину.
        — А норманны? — напомнил Судиша.
        Князь Радосвет вздохнул.
        — С норманнами дело темное — откуда они взялись у Гостомысла? Если бы их не было...
        — Понятно, — сказал Судиша. — Вот мое слово — утром придет Гостомысл, и мы все увидим. Будет у него слабая дружина — встретим его как гостя, но дань не дадим. Будет у него сильная дружина — будем разговаривать.
        Девятко вслух с сарказмом усмехнулся:
        — Да, он с вами поразговаривает. У этого волчонка малые зубы, да острые.
        Но Девятко никто и слушать не стал. Когда совет закончился, Девятко подошел к Судише, который стоял в окружении старшин.
        — Голова, мне с тобой поговорить надо, — сказал Девятко.
        — Говори, — сказал Судиша.
        — Лучше наедине, — сказал Девятко.
        Судиша пожал плечами и отошел в сторону.
        Девятко взял его под руку и тихо, почти на самое ухо, проговорил:
        — Судиша, если у Гостомысла сильная дружина, то чую, будет городу много неприятностей. Я уверен, что он заставит город платить большую дань, больше чем прежде.
        Судиша засопел, ему не понравилось, что дружинник лезет не в свои дела.
        — А какое тебе дело до нашей дани? — с недоумением проговорил он.
        — Вас жалко, — сказал Девятко.
        — Да? — ухмыльнулся Судиша.
        — Гостомыслу нельзя давать дань, это его укрепит господином над славянским миром, — сказал Девятко.
        — И что же ты предлагаешь? — спросил Судиша.
        — Его надо убить, — еле слышно сказал Девятко. Судиша бросил на Девятко подозрительный взгляд.
        — Он тебя обидел?
        — Сейчас это не имеет значения, — уклончиво проговорил Девятко.
        — Однако слышал я, что князь Буревой был недоволен тобой...
        — То вранье! — сказал Девятко невозмутимо.
        Судиша крутанул головой: он не поверил дружиннику.
        Но здраво рассудил, что, если их цель совпадает, то и в самом деле не имеет значения, из каких побуждений действует Девятко,
        — И как же это сделать? — осторожно спросил Судиша.
        — Ну, например, — подсыпать яду в вино на пиру, — сказал Девятко.
        Судиша скосил глаза в стороны — не слушает ли кто их разговор. Подобный разговор не предназначен для посторонних ушей: среди бояр и горожан могли найтись сторонники словенского князя, да и обычный совестливый человек мог поднять шум, тогда бы Судише не поздоровилось — любое убийство сурово карается, а князя особенно. Тут голову запросто потерять.
        — И кто же это сделает? — криво усмехнулся Судиша.
        — Найдутся люди однако, — намекнул Девятко.
        — А от меня-то что надо? — спросил Судиша.
        — Согласия. И благодарности, — сказал Девятко.
        Теперь Судише стал понятен интерес дружинника. Что ж, убийство ради барыша дело не удивительное, хотя и неблаговидное.
        — Сколько? — деловито спросил Судиша.
        — Хочу двор завести, — сказал Девятко.
        Судиша снова оглянулся. Никого рядом не было.
        — Что ж, желание хорошее, — уже уверенно сказал Судиша и отвернулся было, чтобы поскорее уйти. Но тут ему в голову пришла новая мысль, — ведь Девятко княжеский дружинник, а потому мог завести разговор об убийстве Го-стомысла и с ведома князя, — он оглянулся и спросил:
        — Князь Радосвет знает о твоем замысле?
        — А зачем ему это знать? — спросил Девятко.
        — Ладно, — сказал Судиша и ушел.
        Пока шел, думал, что хорошо сделал, что не дал Девятко определенного ответа, а лишь отделался туманными обещаниями. Если будет затеяно разбирательство по поводу покушения на князя, то он сможет без угрызений совести сказать, что на убийство князя не соглашался, а не предупредил о покушении, потому что думал, что Девятко шутит.
        Глава 79
        Мороз вернулся в словенский лагерь вечером, когда уже заканчивался ужин. Сразу же он и его товарищи пошли к Гостомыслу на доклад.
        Гостомысл тут же пригласил в шатер Медвежью лапу, и они слушали доклад вдвоем.
        Судя по его рассказу, поведение русов было оскорбительным, но Гостомысл выслушал доклад Мороза внешне спокойно.
        Закончил Мороз выводом, что русы находятся в большом затруднении потому, что не хотят платить дань, но боятся сделать это.
        — Видит собака кусок мяса, да ухватить боится — палка, которой ее били, рядом, — сказал Гостомысл и обратился к Отеру-урмянину: — Что они сказали по поводу норманнов в моем войске?
        — Они испугались, — сказал Отер.
        — Да, они испугались, — подтвердил Мороз.
        — Ага, — сказал Гостомысл, — палки они все же боятся. Пока они увидели только часть ее и гадают, велика ли эта палка. Завтра мы ее покажем всю.
        Медвежья лапа спросил:
        — Урмянин, а городские укрепления крепкие?
        — Да, не слишком сильны — из-за мокрой земли городская стена по низу сплошь гнилая, — сказал Отер.
        — Зимой они чинили стены, но тут из-за плохой земли дерево быстро гниет, — сказал Мороз.
        — Это хорошо, — сказал Медвежья лапа. — Значит, стены будет несложно разрушить.
        Гостомысл переключил внимание на Ратишу.
        — Друг, а что ты скажешь?
        — Я все сделал, как ты велел. Передал ей письмо и переговорил. Она сказала, что княжеская дружина и городское ополчение у них сильные, но многие сомневаются, надо ли воевать со словенским князем. Словенский князь всегда был старшим над славянами.
        — Сомнения в рядах противника — это уже половина победы, — весело сказал Гостомысл.
        — Завтра утром выходим? — спросил Медвежья лапа.
        Гостомысл рассмеялся:
        — Они ждут, что мы подойдем, когда станет светло. Но ночи сейчас светлые, поэтому выйдем затемно, без огней. До рассвета мы должны уже быть под стенами Руссы. Неожиданное появление нашего войска еще больше напугает русов. Я думаю, что воевать завтра не придется. Однако — не расслабляйтесь и не думайте, что нам предстоит веселая прогулка.
        — А чтобы наше войско казалось еще больше, надо среди воинов поставить чучела, — сказал Ратиша.
        — Какие еще чучела?! — изумился Медвежья лапа.
        — Чтобы русы в утреннем полумраке приняли их за воинов, и от этого наше войско им казалось еще больше, — сказал Ратиша.
        — Молодец! — Одобрил Гостомысл и приказал Медвежьей лапе, чтобы за ночь каждый воин сделал два чучела, а утром, когда они станут под стенами, поставили их рядом с собой.
        — Глупая затея, — сказал Медвежья лапа. — Разве можно спутать чучело с настоящим воином?
        Гостомысл бросил на него снисходительный взгляд.
        — Воевода! Дело будет происходить рано утром. Кто спросонья разберет, где правда, а где ложь? Тем более, что лица воинов будет скрывать утренняя дымка.
        Медвежья лапа почесал затылок и примирительно проговорил:
        — Ну да. Разберутся не разберутся, а попробовать и в самом деле стоит.
        Глава 80
        Вечером князь Радосвет зашел в комнату к дочери.
        (Женщины у словен пользовались большой свободой. Они могли иметь собственное хозяйство и свободно распоряжаться своими деньгами. Тем не менее в каждом доме обязательно имелась женская половина, куда посторонним доступ был запрещен. Матери, жены, дочери как минимум имели собственные комнаты. Разумеется, это касалось богатых людей, у бедных была своя жизнь и свои порядки, которые определяла община.)
        Обычно дочерьми занимаются матери, поэтому Радосвет в комнату к дочери зашел едва ли не в первый раз.
        В комнате Голубки имелась кровать с периной и горкой подушек. Столик для рукоделия, лавка, легкая табуретка с мягким сиденьем. Стены были украшены вышитыми и вязаными салфетками.
        В комнате было светло, уютно и приятно пахло — мал дверью висели пучки мяты и других пахучих трав.
        Голубка сидела у открытого окна и держала в руках пяльцы с начатой вышивкой.
        — Продует тебя у открытого окна, — сказал Радосвет, войдя в комнату.
        Голубка встала и слегка поклонилась.
        — Здравствуй, батюшка.
        Радосвет прошелся по комнате, осматривая салфетки на стенах, наконец остановился и отметил:
        — Однако ты искусница.
        Губы Голубки тронула легкая улыбка.
        — Благодарю за похвалу батюшка.
        Радосвет взглянул на табуретку у столика с рукоделием и отметил:
        — Хлипкое сиденье.
        — Присаживайся, батюшка, оно выдержит, — сказала Голубка и собрала со столика рукоделие.
        Радосвет пододвинул тяжелую дубовую лавку.
        — Я уж лучше на этом посижу.
        Он сел на лавку и снова стал осматриваться.
        Голубка встала рядом. Так как она и не помнила, когда в ее комнату заходил отец, то она была изрядно удивлена происходящим. Но задавать вопросы строгому отцу побаивалась.
        Радосвет показал рукой на табуреточку:
        — Присядь, дочка, мне надо с тобой поговорить.
        Голубка села на табуретку.
        — О чем поговорить, батюшка?
        Радосвет немного подумал и прямо спросил:
        — К тебе сегодня заходил отрок из дружины князя Гостомысла?
        — Заходил, — с недоумением проговорила Голубка.
        — И письмо он тебе передавал?
        — И письмо передал.
        — И что Гостомысл пишет? — спросил Радосвет.
        У Голубки расширились глаза.
        — О здоровье пишет, передает добрые пожелания, — проговорила Голубка. Встала, взяла с полки небольшую полоску бересты и подала отцу. — Да вот можешь сам почитать.
        Радосвет прочитал письмо и фыркнул, действительно, кроме пожеланий здоровья и дружеских приветов, в нем ничего не было. Это изумило князя, — он никак не мог понять, для чего было написано письмо.
        — Пустое письмо, — сказал князь.
        Теперь изумилась Голубка:
        — Почему?
        — Потому что в нем нет ничего о деле, — сказал князь.
        — Отец, письмо не пустое, — возразила Голубка.
        — В нем нет ничего о деле, — сказал Радосвет.
        — В нем и не должно быть ничего о деле, — возразила Голубка, — потому что письмо писано о другом.
        Радосвет хмыкнул:
        — О каком таком — другом?
        Голубка покраснела, но пояснила:
        — Этим письмом Гостомысл дает знать, что помнит меня и любит... — тут Голубка замялась, но подобрала слово, — считает меня своим другом.
        — Ах, так, — сказал Радосвет и бросил внимательный взгляд на дочь.
        Год назад это была обычная девочка, худенькая, угловатая, с задорным веснушчатым лицом и торчащими в стороны, как солома, желтыми косичками. Теперь в ней появилось другое: какая-то мягкость в очертаниях тела, плавность в движениях, волосы были аккуратно уложены в толстую косу, а веснушек уже совсем не было видно, наверно, из-за огромных синих глаз.
        «Э-э-э, старый дурень, а ты и не заметил, как лягушонок превратился в красавицу», — подумал Радосвет.
        — А откуда ты знаешь Гостомысла? — спросил Радосвет.
        — В прошлом году мы встретились на пристани в Сло-венске, как раз перед нападением разбойников на город. Мы тогда еле-еле сбежали, — сказала Голубка.
        Радосвет вспомнил:
        — А-а-а, брат рассказывал мне о той истории. И что дальше?
        — Ничего, — сказала Голубка.
        В голове Радосвета мелькнула деловитая мысль, что Гостомысл был бы хорошим мужем для дочери. Это было бы очень полезно — родственные линии словенских и русских князей разошлись настолько давно, что они стали почти чужими, и русские князья стали второстепенным в славянских племенах. Через Гостомысла и Голубку линии снова бы сблизились. Это выдвинуло бы русских князей в первые ряды славянской аристократии.
        Мечты Радосвета обрубили следующие слова Голубки.
        — Зимой он женился.
        Радосвета словно окатил ледяной душ.
        — Как женился? На ком?
        — На дочери карельского князя Кюллюкки, — сказала Голубка, и в ее глазах мелькнула грусть.
        — Но он же еще мал! — сказал князь Радосвет.
        — Чтобы прогнать разбойников, ему требовалась помощь, но никто не пришел к нему на помощь, кроме карельского князя, — сказала Голубка.
        Князь Радосвет почувствовал, как к его лицу прилила горячая кровь: осенью в Руссу приходил гонец от Гостомысла с просьбой о помощи, но князь Радосвет тогда, узнав, что князь Буревой погиб, не поверил, что Гостомысл сможет заменить отца, и уклонился от помощи.
        — Вот как оно вышло, но кто же знал... — только и смог пробормотать князь Радосвет. Поймав осуждающий взгляд дочери, вспыхнул. — Не упрекай меня, я тут ни при чем — город не захотел вступать в войну против данов.
        — Батюшка, но ты же князь и у тебя своя дружина! — сказала Голубка.
        — Это не твое дело! — жестко отрезал князь Радосвет.
        — Да, князь, — покорно склонила голову Голубка. Но не утерпела и уколола: — А ведь Гостомысл мог взять в жены меня.
        Князь Радосвет ударил кулаком ладонью по столу, так что тот едва не развалился, и решительно встал.
        — Некогда мне с тобой лясы точить.
        — Да, князь, — с внешним смирением проговорила Голубка и опять уколола: — Отрок говорил, что у Гостомысла большая и сильная дружина. Батюшка, но я не хочу, чтобы ты убил Гостомысла или он тебя.
        Раздосадованный разговором, князь Радосвет вышел из комнаты дочери, раздраженно хлопнув дверью.
        Разговор с дочерью внес в душу князя беспокойство. Он и до этого не очень верил, что ему удастся стать во главе славянских племен, а теперь сомнения еще больше усилились.
        Чтобы не томить душу сомнениями, князь Радосвет сказал, что сомнения только губят планы людей, и запретил себе думать об этом. Разумеется, из этого у ничего не вышло.
        Перед закатом князь Радосвет на всякий случай усилил охрану стен своими дружинниками.
        Глава 81
        Летние ночи короткие и светлые, не успеешь сомкнуть глаза, как уже рассвет. Учитывая, что по задумке требовалось еще до рассвета расставить чучела, Гостомысл приказал войску выдвигаться к Руссе с наступлением темноты.
        Идти пришлось на ощупь, но помогала проведенная посольством Мороза разведка; во время разведки кормчие расставили сигнальные вешки. А мимо города не дали пройти сторожевые огни на башнях.
        Таким образом, еще до восхода солнца корабли Гостомысла подошли к городу и начали высаживаться на берег у пристани.
        Все было проделано настолько скрытно, что сторожа на пристани были захвачены врасплох и были повязаны, не успев поднять тревогу.
        Возможно, в других городах такое бы и не прошло, особенно в тех, что располагались на границах с чужими племенами, но в отличие от них Русса находилась в глубине славянских земель и давно не подвергалась нападениям, поэтому сторожа вели себя на редкость беззаботно.
        Тем не менее дело было сделано, и Гостомысл, в окружении бояр, стоял на пристани и наблюдал за действиям своих войск.
        Корабли врезались носами прямо в болотистый берег, воины по толстой доске, проложенной вдоль корабля и выступающей вперед на три-четыре шага, пробегали на нос и прыгали на твердую землю, даже не замочив ног.
        Ночь была хороша. Тихо шелестела листва. В лесу пел соловей. Любовное пение не могло заглушить даже глухое бряцанье железа и натужное кхеканье.
        Пробежав немного вперед, воины натыкались на своих командиров, которые выстраивали их в линию. Выстроившись, воины тут же втыкали в землю рядом собой колья с чучелами.
        Все это происходило в темноте, едва ли не на ощупь, но без суеты и криков.
        С городских стен этого не видели. Там в башнях горели слабые огни, иногда слышался стук деревянных колотушек ночных сторожей.
        Неожиданно в городе хрипло кашлянул петух. Гостомысл почувствовал, как у него екнуло сердце.
        — Обнаружили?
        — Нет...
        Минута тишины.
        Только соловей еще больше распалился — его не касались заботы людей, у него было дело поважнее всего на свете — любовь.
        Но вот тишину разорвал звонкий, словно серебряный, петушиный крик. Тут же заголосили и другие петухи, и покатился переклик: сначала по городу, затем перекатился куда-то далеко-далеко в леса.
        — Все, скоро рассвет, — сказал Медвежья лапа. — Я пойду, посмотрю, что делается в отрядах.
        — Иди, — сказал Гостомысл.
        Медвежья лапа скрылся в темноте. Гостомысл обернулся на восток — над лесом застыло пушистое нежно-розовое облако.
        — Похоже на ягненка, — задумчиво проговорил Гостомысл.
        — Кто? — спросил Ратиша.
        — Облако, — сказал Гостомысл.
        Ратиша взглянул на восток.
        — Ну да.
        — И звезды вроде стали ярче, — сказал Гостомысл.
        — Это в конце ночи всегда так бывает, — сказал Ратиша.
        Неожиданно с реки потянуло сырым холодом, и Госто-мысл поежился. Ратиша тут же заботливо накрыл его плечи теплым плащом.
        — Укройся, князь. А то неровен час — прицепится лихоманка. А тебе болеть нельзя, — тебя ждут великие дела.
        Гостомысл завернулся в плащ. Звезды поблекли, мигнули и стали быстро угасать. Начало мрачнеть.
        — Что это?
        — Туман накатился, — сказал Ратиша.
        Из темноты вынырнул Медвежья лапа. На его лице — непривычная широкая улыбка,
        — Что там? — нетерпеливо спросил Гостомысл.
        — Все хорошо. Наши под стенами, — проговорил он.
        — Туман, — сказал Гостомысл.
        — Это хорошо — со стен не разберутся, где настоящие воины, а где чучела. Твой план, князь, похоже, удастся - -они испугаются. С чучелами войско кажется огромным, таким огромным, что с таким войском и я не решился бы сразиться.
        — Уверен, сражения не будет, — сказал Гостомысл. — Главное, чтобы никто с перепугу не стал стрелять.
        — Наши предупреждены. А вот за русов не ручаюсь. С перепугу, чего угодно сотворят, — сказал Медвежья лапа.
        — Но лучше, чтобы не было войны. Убивать своих — последнее дело, — сказал Гостомысл.
        — А стены у них и в самом деле гнилые, — сказал Медвежья лапа. — В крайнем случае у нас есть метательные орудия. Мы все равно победим.
        Глава 82
        Ночью князь Радосвет спал плохо: едва он закрывал глаза, перед ним вставали какие-то мерзкие лики — нечистая сила строила рожи и надсмехалась.
        А когда князь просыпался, то на сердце, словно замшелый камень чувствовался, — ему чудилось, что по реке подходит Гостомысл с войском. Князь с тревогой выглядывал в окно, из которого была видна река. Но ночь хотя и была светлая, но луны не было, и потому на реке ничего не было видно.
        Наконец князь вспомнил, что, принимая решение отвергнуть старшинство Гостомысла, ни он, ни городские старшины не вспомнили, что им следует посоветоваться с богами.
        Теперь князь Радосвет понял, что ночные кошмары не вря тревожат его —- это боги напоминают о себе.
        «Утром призову волхвов!» — сказал князь Радосвет и почувствовал, как на его сердце полегчало.
        Обрадовавшись, князь выпил чарку малиновой медовухи и лег спать.
        Он спал спокойно и безмятежно. Радосвету снился луг, полный белых ромашек. Он снова был молод. Он собирал ромашки в букет, чтобы подарить той, которую любил.
        Боги не тревожили его.
        Но князь Радосвет и не догадывался, что боги не тревожили его не потому, что он вспомнил о них, а потому что все уже решилось без него.
        Внезапно луг исчез. Кто-то тряс князя за плечо. Радосвет открыл глаза и увидел, что над ним стоит воевода, и его лицо испуганно.
        Сквозь окно брезжил слабый утренний свет.
        Радосвет сел в постели.
        На душе щемила горечь ушедшего времени. Глаза мокрые от слез.
        Радосвет провел по лицу рукавом рубахи. На рукаве остался темный мокрый след.
        — Что случилось? — быстро спросил князь Радосвет.
        — Под стенами стоит войско, — сказал воевода.
        — Это Гостомысл, — сказал князь и потянулся за одеждой.
        — Войско очень большое, — сказал воевода.
        — Когда он подошел? — спросил Радосвет,
        — Наверно, ночью, — сказал воевода.
        — А почему меня сразу не разбудили? — спросил Радос-
        — Никто не заметил, как подошло войско, — сказал воевода.
        Радосвет рассердился:
        — Почему сторожа спали?
        — Не спали сторожа, — сказал воевода.
        — А почему же они не заметили? — спросил Радосвет.
        — Слишком тихо подошло войско Гостомысла, — сказал воевода.
        От этого сообщения сердце князя, словно холодным инеем покрылось — если войско Гостомысла сумело подойти скрытно, то оно могло также внезапно взять и город.
        — Одеваться! — приказал Радосвет.
        Слуги тотчас принесли одежду и доспехи, и через десяток минут князь был готов. Еще не успели затянуть ремни, а князь уже бросился из комнаты. Пришлось слугам бежать за ним, чтобы застегнуть последние застежки.
        Вскоре Радосвет был на стене.
        Тут уже был и Судиша, и кое-кто из городских старшин.
        — Что тут? — спросил князь Радосвет.
        — Сам смотри, князь, — невесело сказал Судиша.
        Часть третья
        Глава 83
        Вот и ласковый утренний ветерок стал сносить туманную дымку Вот и солнце подняло край над верхушками леса и рассыпало лучи мелкими искрами по реке. По воде пошли круги — плескалась проснувшаяся рыба.
        — А рыбалка тут должна быть и в самом деле хорошая, — заметил Мороз.
        — Не до рыбалки нам сейчас, как бы кровью воду не замутить, — невесело проговорил Гостомысл.
        Гостомысл не был уверен, что дело обойдется без сражения, и его страшила мысль, что ему придется сражаться за город и, возможно, при этом будет убита та задорная девчонка, что так понравилась ему в прошлом году: ведь во время сражения к каждому воину не приставишь стражника; и не прикажешь ему, прежде чем убить противника, вглядываться в его лицо.
        Правда войны заключается в том, что в них прежде всего гибнут те, кому война не нужна и кто меньше всего желал ее. Златой телец и жадность — причина всех войн. Золото оплачивается жизнями и кровью невинных. Для человека дороже всего жизнь. Но для тех кто околдован златым тельцом, жизнь других не стоит и ломаного гроша.
        Как ни странно, Гостомысл не жаждал золота. Но он обязан был требовать золото от других.
        И он не мог отступить в своем требовании и проявить сострадание и жалость к другим людям, потому что он был князь. Князь, отступив во имя гуманности и человеколюбия, неминуемо потеряет доверие дружины, в которую пришли люди, сделавшие убийство источником дохода. Людей уважающих только жестокость и силу, может вести за собой только человек, превосходящий их в этом.
        Гостомысл уже терял дружину, из-за чего находился на краю гибели, и то, чего другие только страшились, он испытал на себе. Поэтому он был обязан, в случае сопротивления русов, без колебаний приказать убить всех, даже тех, кого он любит, ибо власть и любовь несовместимы.
        Тяжкие размышления Гостомысла прервало прикосновение тяжелой руки. Это Медвежья лапа положил руку на гтлечо Гостомысла.
        Угадывая мысли Гостомысла, он проговорил:
        — Не бойся, князь, они не будут воевать.
        Гостомысл, раздосадованный тем, что чужой человек
        угадал его мысли, вспыхнул.
        — А я и не боюсь, воевода.
        На лице Гостомысла отразилась неприязнь, и воевода понял, что задел то, куда посторонних не пускают.
        — Вот и хорошо, — сказал Медвежья лапа. — Наше войско сильно, и русам не выстоять против нас.
        Гостомысл взглянул на воеводу и медленно проговорил:
        — Ты, вот что, воевода, прикажи командирам отрядов... если русы будут сопротивляться... убить всех. Никого не жалеть.
        — А что делать с теми, кто будет сдаваться? — спросил Медвежья лапа.
        — Я же сказал — убить всех! — раздраженно бросил Го-стомысл и отвернулся.
        Медвежья лапа бросил на Гостомысла изумленный взгляд, но кивнул:
        — Сейчас прикажу Это правильное решение — сопротивление должно быть подавлено так, чтобы отбить у других охоту сопротивляться.
        — Ты поменьше разглагольствуй, — перебил его Госто-мысл. — Я знаю, что правильно, а что неправильно.
        — Да, князь, — сказал Медвежья лапа, слегка покраснев.
        Он дал знак посыльным, чтобы те подошли к нему Посыльные приблизились, и Медвежья лапа передал им слова Гостомысла и велел передать их дословно командирам отрядов.
        Гостомысл мрачно наблюдал за распоряжениями воеводы. Отданное распоряжение ему было не по душе, но он и не подумал отменить его или смягчить.
        Когда посыльные убежали, Гостомысл, глядя на багровое солнце, проговорил:
        — Как только солнце оторвется от леса, давай сигнал на штурм.
        — Мы еще не вели с ними переговоров, — сказал Медвежья лапа.
        — Вчера им было сказано все, что надо, — сказал Гостомысл.
        — Но они не дали ответа, — сказал Медвежья лапа.
        — Им было дано достаточно времени, чтобы принять решение. Ждать бесконечно я не буду, — сказал Гостомысл.
        Медвежья лапа поднял руку:
        — Сигнальщики!
        К нему подбежали сигнальщики с рожками.
        — Как только опущу руку, дадите сигнал на приступ, ^ сказал Медвежья лапа и взглянул на солнце.
        Восходящее солнце, поднимаясь из леса, меняло мрачный кровавый цвет на веселый желтый.
        Медвежья лапа вздохнул, — день обещается хороший, только многим сегодня не придется порадоваться радостям весеннего дня.
        Глава 84
        Радосвет выглянул из-за частокола.
        Одного взгляда хватило ему чтобы понять, что дело проиграно. Ряды воинов Гостомысла стояли совсем недалеко от стен; несмотря на то, что они были недалеко, утренний туман скрывал их лица и размывал фигуры.
        — Их очень много, — сказал князь Радосвет и почувствовал в душе странное облегчение, наверно, оттого, что наконец стало ясно — войны не будет.
        Судише тоже было ясно.
        — Я думаю, нет смысла воевать с князем Гостомыслом, — сказал Судиша старшинам.
        С ним согласились, — а чего ломать старый порядок, если он и так всех устраивал?
        — А где князь Гостомысл? — спросил князь Радосвет.
        — Не видно, — проговорил кто-то из стоящих неподалеку воинов.
        — Наверно, еще не подошел, — сказал князь Радосвет.
        — Открывайте ворота. Надо встретить его со всеми почестями, когда он подойдет, — сказал Судиша и покосился на старшин, — скажите своим — пусть собирают дань. И хлеб с солью, и вино принесите поскорее. Да на золотом блюде. — Он вздохнул. — Нора идти встречать нашего господина. — И начал спускаться со стены по крутой лестнице. За ним пошли старшины.
        Князь Радосвет задержался. Он приказал дружинникам присмотреть за сторожами, чтобы никто из них не вздумал нечаянно пустить стрелу в воинов под стенами.
        Глава 85
        Хотя русы и были гонористы, но они были часть словенского племени, родней.
        Медвежья лапа не сомневался, что его войско возьмет город русов. Но взятие города приступом обязательно обернется реками крови.
        Поэтому рука воеводы застыла в воздухе, и, казалось, Медвежья лапа молил богов, чтобы те предотвратили кровавую резню. Солнце уже оторвалось от зубастого леса; сигнальщики приложили рожки к губами и белыми пузырями надули щеки; и рука Медвежьей лапы дрожала, в бессилии готовая упасть.
        Рука не опускалась.
        Гостомысл бросил злой взгляд:
        — Воевода, ты что заснул, — давай сигнал!
        Рука пошла вниз, но тут что-то стукнуло тяжелое за воротами, и ворота стали медленно открываться.
        — Стой! — сказал Гостомысл.
        — Сигнальщики, погодите с сигналом! — сказал Медвежья лапа.
        Щеки опали, рожки опустились.
        Из ворот показались люди. Они приветственно замахали руками. К ним подбежал какой-то воин, перекинувшись с русами несколькими словами, побежал назад.
        Вскоре на пристань прибежал посыльный.
        — Они сдаются, —- выпалил он, еще не добежав до Гостомысла.
        — Ну, хватит, — сказал Гостомысл с посветлевшим лицом. — Воевода, давай сигнал — пусть наши возвращаются к кораблям. А нам пора идти в город.
        Сигнальщик дунул в трубу, и над рекой пронесся тягучий звук. Воины тут же отступили к кораблям, прихватив при этом чучела. Чучела бросили в корабли и стали выстраиваться в колонну для торжественного входа в город.
        Пока строились, из ворот вышли нарядно одетые люди.
        — Вот и все, — облегченно проговорил Гостомысл, увидев встречающих его лучших людей города.
        Дело было сделано — Русса встречала Гостомысла как господина, а значит, и остальным славянским племенам оставалось только последовать их примеру.
        Глава 86
        Тем временем в Белой Веже события приобретали угрожающий характер.
        Вечером князь Вячеслав по-свойски зашел в гости к городскому голове Бориславу. У Борислава был самый большой двор в Белой Веже.
        На стол Борислав выставил ромейское вино и хорошее угощение. Пока пили вино, шел тихий домашний разговор о городских делах, затем Борислав спросил:
        — Князь, я слышал, ты недавно проводил волхвование?
        Вячеслав помрачнел. С минуту молчал, затем неохотно проговорил:
        — Было дело.
        Борислав взглянул ему в лицо.
        — Судя по твоему виду, предсказания волхва не совсем хороши.
        — Не знаю, — сказал князь. — Он говорил так смутно, что я до сих пор гадаю над его словами.
        — Так что же он сказал? — спросил Борислав.
        Князь наклонился к уху головы.
        — Никому я этого не говорил. Но тебе скажу. Потому что от моей судьбы зависит и твоя судьба. А от твоей — моя.
        — Так что же он сказал? — с испугом, отшатнувшись, спросил Борислав.
        Князь понизил голос:
        — Он показал мне кровавую звезду и сказал: «Эта звезда встает над тобой. Будут реки крови».
        Выслушав князя, Борислав побледнел и спросил:
        — Кто это собрался напасть на нас?
        — Он не сказал, — проговорил князь Вячеслав.
        — И в правду — плохое предсказание, — трясущимися губами выдавил Борислав.
        — Вот я и думаю, что же значат слова волхва? — проговорил князь Вячеслав. — Откуда грозит нам беда? Хазары наши давние враги, но они из-за междоусобицы три десятка лет не ходили в военные походы. С другими мы не ссорились. Но кто же тогда наш враг? И кто этот ужасный второй?
        — Мы за прошлый год дань не заплатили словенскому князю, — напомнил Борислав.
        — Он погиб, и нам некому платить дань — сказал князь.
        — Но тогда кому же мы должны платить дань? — спросил Борислав.
        — Из-за этого я и ходил к волхвам, — сказал князь. — Тур посоветовал мне самому стать старшим князем над славянскими племенами.
        Борислав оживился. Если бы вятский князь стал старшим над славянскими племенами, то это городу принесло бы большую выгоду. Из тихого местечка городок Белая Вежа превратился бы в торговый центр.
        — Хорошая мысль, — сказал Борислав. — А чего же ты раньше мне этого не говорил?
        — Предсказание волхвов пугает. Да и чтобы осуществить задуманное, мне нужна большая дружина, а на это понадобятся деньги, — сказал Вячеслав.
        — Так вятичи на это дело дадут тебе деньги, — сказал Борислав.
        — Ты уверен? — спросил Вячеслав.
        — Я поговорю со старшинами, думаю, они поймут свою выгоду, — сказал Борислав.
        — Тогда надо поторопиться, пока не нашлось другого желающего встать над славянами, — сказал Вячеслав.
        — Завтра же поговорю, — сказал Борислав.
        — А я... — начал князь, но замолчал.
        За дверью послышался быстрый тяжелый шаг и звяканье металла.
        — Ты кого-то ждешь? —- спросил князь.
        — Нет, — сказал Борислав, и в его глазах мелькнуло беспокойство.
        Дверь внезапно открылась, и в комнату вошел воевода Тур.
        — Ох, как ты напугал! — облегченно выдохнул воздух Борислав.
        Но князь Вячеслав уже заметил на лице воеводы тревогу.
        — Воевода, что случилось? — спросил он.
        — Хазары! — выдохнул одним духом воевода.
        — Какие еще хазары? — обессиленно рухнул на лавку Борислав.
        — Откуда известия? спросил князь Вячеслав.
        — Гонцы принесли, — сказал Тур.
        — Какие гонцы? — спросил Борислав.
        — Нам было известно, что Карл Франкский давно враждует с аварами. Однако до большой войны дело не доходило. Но в прошлом году авары подверглись нападению с двух сторон: Карл Франкский обрушился на них с запада, а булгарский хан Крум — с востока. Авары не выдержали и потерпели полное поражение. Аварский каганат был полностью уничтожен, а его владения были поделены между франками и булгарами. Как нам стало известно, булгары заняли оба берега Дуная вверх по течению до устья Тисы. Выше Тисы левый берег удерживался франками, в то время как славянские племена, жившие на правом берегу вплоть до устья Дравы, признали над собой господство хана Крума, — проговорил князь Вячеслав.
        — Я помню, как тридцать лет назад князь Буревой напал на Херсонес, — заметил Борислав, — тогда после десятидневной осады Буревой взял Сурож, пострадали города хазарской части Крыма, но был разграблен и греческий Корсунь. Крымская Готия — православная страна — отпала от Хазарии и вернулась к Византии. От грабежей русов пострадали христианские церкви, и было ослаблено православное влияние в Хазарии. Тогда иудеи уговорили кагана Хазарии принять их веру. Но с той поры они не осмеливались ходить на славянские земли, которые платили дань словенским князьям. Из страха перед князем Буревоем они отошли к Волге. Это освободило дорогу булгарам на Дунай, и они ушли из степи. Теперь, как видно, хазары воспользовались смертью князя Буревоя.
        — Да, пока был жив князь Буревой, никто не осмеливался нападать на славянские земли, — сказал князь Вячеслав, — правда, зимой дошли до нас слухи, якобы в степь пришло новое племя кочевников под названием печенеги. Две недели назад я послал небольшой отряд посмотреть, что происходит в степи. И вот только что от них прибежал гонец с сообщением, что хазары появились в степи большим войском.
        — Это они идут на нас, — проговорил Борислав.
        Лицо его побелело — ему понятно было, что хазары шли на Белую Вежу не для того, чтобы заставить вятичей платить им дань, а для того, чтобы уничтожить город и его жителей. Славянский город на пересечении торговых путей под их боком застрял, как кость в горле.
        — Больше им некуда идти. С ромеями они союзники. А с франками им незачем воевать, — сказал воевода Тур. — Ха зары после поражения от князя Буревоя обеднели. Кавказ дает им мало золота и серебра. А торговые пути по Дону и по Днепру за славянами. Весь интерес хазар сейчас здесь — в Белой Веже. Тут проходят большие богатства. И на Днепр мимо нас идти. Белая Вежа хазарам большая помеха. Не разрушив Белую Вежу, им и думать нечего о Киеве.
        — Это так, — сказал Вячеслав.
        — Далеко ли хазары? — спросил Борислав.
        — Через неделю они будут у стен Белой Вежи, — сказал Тур.
        Глазам Борислава представился разрушенный город и окровавленные тела убитых, и он не удержался от слез:
        — Ах, как плохо! Хазары всех убьют в городе. Даже детей не пощадят.
        — Белая Вежа хорошо укреплена. И мы сегодня же пошлем гонцов в Корьдно, чтобы прислали помощь, — сказал Вячеслав.
        — Без помощи со стороны нам все равно не отбиться от хазар, — хмуро сказал воевода.
        — Но откуда нам взять помощь? — спросил Борислав.
        — Надо посылать гонцов к полянам, волынянам, древлянам и северянам, — сказал Тур.
        — Древляне не помогут нам, — сказал Вячеслав.
        — Почему? — спросил Борислав.
        — В прошлом году они воевали с полянами, они просили у нас помощи, но мы им не помогли. И теперь у них обида из-за этого на нас, — сказал Тур.
        — Это было в прошлом году, и они сами были виноваты. А если бы мы встряли в это дело, то не только поляне обиделись бы на нас, но и князь Буревой рассердился бы, — сказал Вячеслав.
        — Но что же делать? — спросил Борислав
        — Посылать гонцов за помощью будем ко всем, — сказал князь Вячеслав.
        — Но раньше, чем к середине лета, она все равно не придет, — сказал Тур.
        — Значит, нам надо собирать ополчение и самим защищать город. А там, — как боги распорядятся, — сказал Вячеслав.
        Борислав снова всплакнул:
        — Надо бежать из города.
        — Куда? — спросил Вячеслав.
        — В Корьдно.
        — А если и туда придут хазары?
        — Ну...
        — Здесь наша земля! — твердо проговорил князь Вячеслав. — Отдав часть своей земли, мы покажем степным хищникам, что не способны защищаться. Тогда вскорости потеряем и всю землю. И куда мы пойдем? Нам некуда идти! Потому мы должны защищать Белую Вежу, не щадя живота.
        Борислав вздохнул:
        — Пойду, скажу старшинам, чтобы готовились к войне.
        Глава 87
        Войско у бека Абадии собралось большое. Как только глашатаи объявили, что страшный князь Буревой погиб, многим захотелось поправить свои дела.
        На славян собирались целыми семьями. Воины брали с собой кибитки, а значит, жен, детей и скотину. Таким образом, образовался огромный обоз — на стоянке раскидывался целый город.
        Абадия был опытный полководец и хорошо знал, что сила войска, состоявшего из конницы, в быстроте и внезапности. Масса конницы сваливалась на голову противника, словно снег, словно божья кара. Ошеломленный внезапным нападением огромных масс, противник терялся и не мог оказать серьезного сопротивления.
        Всего лишь несколько лет назад Абадия выигрывал войны на Кавказе такими стремительными мощными ударами.
        Но сейчас войско напоминало ленивый поток. Большой обоз превратился в гири на ногах войска. На пути, который всадник преодолевал за три-четыре дня, войско тянулось уже второй месяц.
        Абадия злился. Он пытался уговорить хазар, чтобы они оставили свое хозяйство в покое, там где оно находится. Но кочевники от привычного образа жизни отказываться не желали.
        Ранее Абадия просто приказывал оставить семьи, а ослушавшихся его приказа вешал. Но сейчас он даже не думал отдать подобный приказ, потому что собственное войско пугало его больше, чем славяне.
        Традиционно войско хазар представляло собой народное ополчение, формирующееся вокруг дружин знатных воинов. Всех примкнувших к ним знатные воины вознаграждали за счет своей добычи и трофеев. Это облегчало беку бремя содержания войска, но, таким образом, преданность своему хозяину для хазар имела большее значение, чем власть бека.
        Большинство знатных воинов было из тюркской и хазарской аристократии, и пока бек был одним из них, система комплектования войска была вполне удобна и надежна.
        Среди аристократии были и мусульмане, и христиане, и язычники, но все это имело мало значения, так как их объединяла преданность Великому кагану.
        В мирное время иудаизм казался полезным, так как создавал дистанцию между беком и прочими аристократами. Таким образом, принятие беком иудаизма ставило его вне аристократии.
        Но в военное время сказались пороки иудаизма. Иудаизм Хазарии, в силу его протекционизма, изоляционизма, презрительного отношения к другим верам, оказался разрушителем государства — все религиозные конфессии Хазарии сплотились против него.
        И только сейчас Абадия понял, какую роковую ошибку он совершил: хазарская аристократия ненавидела своего предводителя, в связи с чем опираться на народное ополчение стало рискованно.
        Абадия уже не раз пожалел, что решился на эту войну
        Некоторую уверенность Абадия почувствовал только, когда хазарское войско подошло к Дону и стало ввязываться в первые стычки с местными жителями.
        Теперь все стало на свои места. Увидев перед собой противника и понеся первые потери, хазары словно проснулись: появилась энергия и злость против славян.
        К Белой Веже хазары уже подошли объединенные единой целью.
        Но Абадия твердо решил, что после войны со славянами он создаст корпус из десяти тысяч профессиональных воинов, которые будут подчиняться только ему Он понимал, что на это придется потратить деньги, но также понимал, что власть над Хазарией стоила любых денег. К тому же деньги во время войны можно было взять у самих же хазар, не опасаясь, что они восстанут против него.
        Глава 88
        Благодаря своевременно полученным сведениям о приближении хазарского войска Белая Вежа была подготовлена к обороне: ополчение собрано, стены укреплены, запасы продовольствия пополнены, народ с окрестных сел собран под защиту стен. На каждый участок стен были назначены ответственные из числа старшин, которые должны были организовывать их оборону. Для надежности князь Вячеслав приставил к ним дружинников, для совета и наблюдения.
        И князь Вячеслав сам лично каждый день трижды обходил с проверкой укрепления и склады.
        Но время шло. Опасности не было видно, и народ начал потихоньку уходить из города.
        В середине июня князь Вячеслав и воевода Тур, завершая вечерний обход, задержались в башне у ворот.
        Глядя в выгоревший под летним солнцем белесый горизонт на юге, князь Вячеслав задумчиво заметил:
        — Странно, что до сих пор хазары не подошли к городу
        — Действительно — странно, — согласился Тур. — Тут идти от силы три-четыре конных перехода.
        — Может, разведчики обманулись и хазары не вышли в поход? — спросил князь Вячеслав.
        — Нет, они все сообщают верно, — сказал Тур.
        — Может, хазары сразу пошли на Киев? — высказал предположение князь Вячеслав.
        — И на Киев не пошли, — сказал Тур.
        — Откуда ты знаешь? — заметил князь Вячеслав. — От разведчиков ведь давно нет известий. Может хазары их давно перебили?
        — Может, — согласился Тур. — Однако хазар все равно не видно. Скорее всего, у хазар что-то происходит, что задерживает их.
        — Утром пошли новых разведчиков, — сказал князь Вячеслав.
        Он собрался уходить, но его внимание привлек одинокий всадник, торопившийся к городу.
        — Кто это? — удивился князь Вячеслав.
        — Торопится. Должно быть, хочет успеть до закрытия ворот, — сказал Тур.
        Сторожа уже стояли около ворот, готовясь закрыть ворота. Открытие и закрытие ворот процедура серьезная, требует больших физических усилий, поэтому опоздавшему путнику ворота никто и не подумает открыть.
        — Все равно не успеет, — проговорил Тур.
        — Мне кажется, что это не случайный путешественник, — сказал князь Вячеслав.
        Тур выглянул из окна и крикнул вниз, чтобы сторожа подождали всадника.
        Наконец белый от пыли всадник подскакал к воротам. Здесь его коня под узды ухватили сторожа.
        — Кто такой? Почему торопишься? — послышался вопрос.
        Всадник, обессиленно сваливаясь с взмыленного коня, крикнул:
        — Где князь?
        — Да это же наш разведчик! — хлопнул себя по бокам Тур, узнавая всадника.
        — Должно быть, привез плохие известия, раз загнал коня, — проговорил князь Вячеслав.
        И он, и воевода поспешили вниз.
        Тем временем разведчику дали ковш воды, и он жадно, проливая воду, которая оставляла черный след на одежде, пил.
        — Что случилось? — спросил князь Вячеслав, торопливо подходя к разведчику.
        Разведчик отстранил ковш.
        — Хазары!
        — Где хазары?
        — Уже на подходе. Идут, наступая мне на пятки.
        — Немедленно закрывайте ворота! — приказал Тур сторожам.
        — А как же сельчане? — спросил один из сторожей. — Они же побегут в город.
        — Теперь поздно, — сказал Тур.
        — Пропали люди, — завздыхали сторожа и приступили к закрытию ворот.
        — Надо срочно созвать людей на совет, — сказал князь Вячеслав.
        — Сейчас, — сказал Тур.
        Глава 89
        Через полчаса князь Вячеслав, воевода Тур, бояре и городские старшины собрались на башне для совещания.
        Так как Белая Вежа находилась на высокой горе, то с городских стен окружающая местность просматривалась довольно далеко.
        Поднявшись на башню, первым делом все начинали рассматривать степь.
        Солнце висело над самым горизонтом, и землю начала покрывать вечерняя тень, но и в вечернем полумраке хорошо были видны полоски пыли, поднимаемые отрядами всадников.
        Подходя к берегу Дона, они останавливались. Поили коней и из-под ладоней рассматривали озаренный последними лучами солнца город.
        — Их не очень много, — оценил Борислав силы хазар.
        — Это только передовые отряды, — сказал воевода Тур. — Ночью подойдут основные силы, и я думаю, их будет немало.
        — Отстоим ли мы город? — спросил Борислав.
        Князь Вячеслав сказал:
        — Ночью к городу подойдут основные силы хазар. К утру они переправятся на наш берег, и по обычной привычке попытаются взять город с ходу. Если отобьем первый налет, то сможем дотянуть до зимы. А когда выпадет снег, хазарам придется уйти — для коней и скотины исчезнет корм.
        Тур возразил.
        — Не думаю, князь, что хазары так легко уйдут. Корм они наверняка запасут за счет грабежа окрестных сел и полей. Без помощи со стороны, вряд ли прогоним их.
        — Гонцов мы уже послали. Люди и оружие у нас есть, запасы продовольствия тоже. Продержимся и два года. Кто-либо да придет на помощь. Если мы не устоим, то хазары пойдут и на северян, и на древлян. А одни они не отобьются. Я уверен, что их вожди правильно оценят угрозу и пришлют помощь, — сказал князь Вячеслав.
        — Значит, ждем приступа? — спросил Борислав.
        — Ждем. На рассвете они пойдут, — сказал князь Вячеслав.
        — Надо всем сказать, чтобы не уходили ночью со стен, — сказал Борислав.
        Глава 90
        Передовые отряда хазар не стали лезть на стены, надеясь захватить горожан врасплох, а занялись более эффективным делом — они стали перекрывать дороги вокруг города, чтобы лишить его связи с внешним миром.
        Первую преграду — Дон, хазарское войско преодолело по броду на излучине реки. Кроме того, из лодок соорудили наплавной мост, по которому свободно пошла конница и обоз.
        По мосту перетащили и тяжелые орудия для взятия города.
        Это сделать было несложно, потому что орудия — тараны и метательные устройства — везли в разобранном виде на телегах. Собирали их перед непосредственным использованием.
        Два дня подходили хазары, но к утру третьего дня под стенами Белой Вежи стояло все хазарское войско. Войско было огромно — куда только ни падал взгляд, виднелись юрты, палатки; дымились костры; куда-то и зачем-то с душераздирающим визгом и поднимая густую пыль скакали отряды всадников. Вид войска невольно вызывал дрожь и желание убежать, как можно дальше.
        Утром Абадия отправился к крепости, чтобы решить, как вести военные действия. Выехал со свитой: с сыновьями и командирами высшего ранга — тарханами.
        У Абадии было два сына: старший — Иегуда и младший — Иосиф. Наследником был Иегуда — Абадия его приучал к управлению войском и страной, Абадия знал, что Иосиф не любил Иегуду. Тем не менее и младшего сына приучал к воинскому делу. Человеческая жизнь переменчива, и никто не знает, что завтра случится с ним. Поэтому еще до выхода в поход Абадия разделил все войско на две части, над которыми поставил своих сыновей.
        Остановившись на расстоянии чуть дальше полета стрелы, стали осматривать крепость.
        Смотрели с полчаса и только цокали языками.
        Хазарское войско умело брать хорошо укрепленные города.
        Совсем недавно хазарское войско воевало в Крыму где в Готии подавляло восстание местного населения под руководством Иоанна Готского против хазар.
        Затем было восстание в Дорасе.
        Затем было Закавказье. Дочь Абадии была помолвлена с армянским князем Бармакидом. Невеста благополучно приехала в Берду но там она заболела и умерла до свадьбы.
        Абадия заподозрил отравление и послал войска в Закавказье. Хазарская армия в очередной раз вторглась в Армению, грабя страну и забирая много пленников.
        Раньше Абадия много слышал о славянской крепости на Дону но он все же не ожидал увидеть такое — Белая Вежа разительно отличалась от тех, что он видел ранее: стоящая на высоком холме с обрывистыми склонами, крепость казалась неприступной
        Наконец Абадия заговорил:
        — Однако крепость первоклассная! Сколько лет они строили ее?
        — Пятнадцать лет, — сказал Иегуда.
        — И как же они так быстро успели поставить первоклассную крепость?
        — Им, наверно, кто-то помогал, — предположил Иосиф.
        — Кто? — усмехнулся Иегуда.
        — Что — кто?
        — Кто умеет строить такие крепости?
        — Ромеи.
        — Ромеи помогали славянам укреплять границы? — Иегуда рассмеялся. — Да ромеи злейшие враги славян!
        — Ромеи тоже злы на нас, — сказал Иосиф.
        — Ромеи коварны, но они не сумасшедшие, — сказал Иегуда.
        — Хватит спорить, — сказал Абадия. — Неважно, кто помогал строить крепость славянам. Сейчас имеет значение, как ее взять.
        — Надо ее рассмотреть ближе, — сказал Иегуда и направился к стенам. Вслед за ним двинулся и Абадия, а за ним и другие.
        Через минуту кавалькада всадников в пышных одеждах и блестящих доспехах подъехала ко рву перед воротами в стала нагло их рассматривать едва ли не в упор.
        По хазарским вельможам со стены тут же пустили стрелу. Стрела упала прямо около ног коня Абадии и тот, погрозив кулаком защитникам города, счел за благо отъехать немного назад.
        Со стен упало еще несколько стрел, но они падали вокруг цели, никого не задевая.
        — Славяне плохие лучники, — посмеиваясь, заметил Иегуда.
        — Слишком большое расстояние до нас, — сказал Абадия.
        — Но они могут применить метательное орудие, — рассудительно сказал Иосиф.
        Абадия пожал плечами.
        — Наверно, не захотели, или у них нет метательных орудий.
        — Такого не может быть, — сказал Иосиф.
        Абадия взглянул на тарханов и поинтересовался:
        — Ну что скажете?
        — Этот город взять легче, чем снять воронье гнездо с дерева, бодро сказал тархан Юри. Юри был вельможей, хорошим администратором, но в военных делах понимал мало. Поэтому никто его слов всерьез не воспринял.
        — Н-да! — промолвил Абадия и сказал: — Ну что же, в таком случае начнем с бомбардировки города. За оставшийся день и ночь метательные орудия пусть закидывают город камнями и горшками с горящей смолой, подожгут дома и разрушат стены, а завтра утром пойдем на приступ.
        — Мы их выкурим, как крыс из нор, — сказал Иегуда.
        — Надо все же послать посла для переговоров, — сказал Иосиф.
        — Зачем? — спросил горячий Иегуда.
        — Может, уговорим, чтобы они сдались без сопротивления, — сказал Иосиф.
        — Мысль хорошая, — сказал Абадия, — но я не слышал, чтобы славянские города сдавались без боя.
        — Нам пленные славяне не нужны! — сказал Иегуда. — Что нам с ними делать?
        — Пленные всегда нужны, — возразил Иосиф, — рабы нужны и нам самим, а лишних легко продать арабам.
        — Проще будет их перебить, — фыркнул Иегуда.
        — Так пошлем посла или не пошлем? — обратился Иосиф к отцу
        — Посылай, — сказал Абадия.
        — Это будет только затяжка времени, — возразил Иегуда.
        — Не будет затяжки. Но как только посол вернется, начнешь бомбардировку.
        Глава 91
        Князь Вячеслав, воевода Тур и городской голова Борислав теперь постоянно находились в башне около ворот, наблюдая оттуда за действиями хазарских войск. Хазары подкатывали метательные орудия, но штурмовых колон пока не было видно.
        — Они будут пытаться разрушить стены, — сказал князь Вячеслав, наблюдая за движением метательных орудий.
        — Это вряд ли у них получится — каменные стены не так легко сломать, — сказал Тур.
        — И зачем они только пришли? - причитал Борислав.
        Князь Вячеслав бросил на городского голову презрительный взгляд. Даже поверхностного взгляда хватало, чтобы понять, что Борислав сильно пал духом. Его лицо было сморщено, а глаза покраснели от слез.
        Князь Вячеслав подумал, что с Бориславом надо что-то делать, потому что его вид внушает горожанам уныние; так скоро горожане начнут разговоры о сдаче. Между тем хазары еще и не пытались штурмовать город.
        — Известно — чтобы разрушить город, — отвечал князь Вячеслав.
        — Разве они не боятся мести словенского князя? — проговорил Борислав.
        —- Они уже знают, что он умер. Поэтому не боятся, — сказал Тур.
        — Ой, как плохо. Мы все умрем, — снова запричитал Борислав.
        — Вина и большую братину! — зло приказал князь Вячеслав.
        Двое слуг принесли кувшин с вином и медную братину, емкостью с пол ведра.
        — Наливай! — сказал князь Вячеслав.
        Слуги налили вино в братину до самых краев и подали братину князю.
        Князь Вячеслав, взяв обеими руками братину, отпил немного, затем подал Туру:
        — Отпей.
        Тот тоже немного отпил.
        — Отдай Бориславу, — сказал князь.
        Тур отдал братину Бориславу который стоял с изумленным видом.
        — Пей! — приказал князь Вячеслав.
        Борислав отпил немного.
        — Ты что не знаешь обычаев — пей до дна! — жестко сказал князь Вячеслав.
        — Я опьянею, — сказал Борислав.
        — Лучше ты будешь пьяным валяться па земле, чем лить слезы и смущать горожан, подрывая их волю к сопротивлению, — сказал князь Вячеслав.
        — Я не смогу столько выпить, — сказал Борислав.
        Князь Вячеслав выдвинул из ножен лезвие кинжала и четко проговорил:
        — Тогда я тебя убью.
        Князь не гневался, не кричал, но именно это и ужаснуло Борислава, потому что он понял, что князь и в самом деле готов его немедленно убиты
        — Сейчас, сейчас, — проговорил Борислав и трясущимися руками поднес браги ну к губам.
        Князь Вячеслав повернулся к Туру и заметил:
        — Если сейчас отобьем их нападение, то в будущем мы можем обойтись и без защиты словенского князя.
        — Надо бы, — сказал Тур и показал рукой вниз: — Смотри, не иначе хазарские послы приехали.
        К стенам города подъехали несколько всадников.
        — Чего вам надо? — крикнул Тур.
        Один из всадников выдвинулся вперед и крикнул:
        — Нам нужен ваш князь, чтобы передать послание нашего царя.
        Князь Вячеслав подошел к краю стены и спросил:
        — Ну, я князь.
        — Как тебя зовут? — крикнул посол.
        — Я князь Вячеслав, — ответил князь.
        Тур крикнул:
        — Давай говори скорее, что хотел передать.
        Снизу закричали:
        — Великий бек приказывает тебе сдать город. Если сдадите город и признаете его господство, то он обещает вам справедливый суд. Вы будете платить кагану дань, а он будет защищать вас от врагов.
        — У нас есть господин, — крикнул князь Вячеслав.
        — Ваш господин великий князь Бравлин умер в прошлом году. Теперь он вам не защитник, — крикнули снизу
        Князь Вячеслав обратился к Туру:
        — Ну и что будем отвечать?
        — Если сдать им город без боя, то они ограбят нас до последней нитки. Город разрушат, а мужчин и женщин уведут в рабство. Они уже так делали в Армении, — сказал Тур.
        Князь Вячеслав бросил взгляд на Борислава. Тот с блаженной улыбкой, — на него уже подействовал хмель, и мир ему казался милым и уютным, — сидел на лавке у стены. Однако вопрос Борислав понял и, с трудом ворочая непослушным языком, проговорил:
        — Так... я вот... так — как же сдаваться? Они же злыдни... Ни в коем случае город не сдавать!
        Борислав попытался подняться, но ноги его не держали, и он упал на пол.
        — Вот это уже лучше, — с усмешкой проговорил князь Вячеслав и приказал слугам, — положите его на сено, пусть в холодке проспится; а когда проспится — дайте ему еще вина.
        — Сдаваться, конечно, не будем, — сказал Тур. — Но, может, завести переговоры, чтобы затянуть время.
        — Понятно, — сказал князь Вячеслав. — Во это ничего не даст. А хазары могут подумать, что мы не уверены в своих силах и не будем упорны в сопротивлении. Так пусть сразу поймут, что мы будем сражаться до конца.
        Тур рассмеялся, затем выглянул в окно и крикнул вниз:
        — Эй, собаки бесхвостые, бегите скорее домой, пока вам и головы не оторвали до самых хвостов.
        — Мы возьмем город силой, — послышался ответ.
        — Не хвались идучи на рать, а хвались идучи с рати, — крикнул Тур.
        Оскорбленные послы развернули коней и ускакали. Как только они отъехали от города, так тут же заработали метательные орудия.
        В свою очередь, полетели ответные камни и зажигательные снаряды.
        Славянские метательные орудия стояли выше, поэтому они стреляли дальше, но хазары защитили свои орудия щитами из бревен.
        Весь день и всю ночь на Белую Вежу летели камни и горшки с горящей смолой. Благодаря запасам воды пожар в городе удавалось быстро тушить. Городские стены же были сложены из твердого камня, поэтому попадание на них горящей смолы угрозы не представляло. Смола только пачкала их.
        Но вот падающие с неба камни представляли большую опасность для жителей внутри крепости, разрушая дома и убивая людей. Поэтому многие жители поспешили переместиться поближе к стенала куда камни не попадали.
        Впрочем, ближе к вечеру князь Вячеслав сказал:
        — Планы хазар понятны ----- на приступ они пойдут утром. Пусть наши люди пока отдыхают и прекратят ответную стрельбу.
        Глава 92
        С тех пор как поступило сообщение о приближении хазар к городу князь Вячеслав на свой двор не приходил, слишком много было дел, но сегодня он решил проведать жену и сына.
        В деле взятия городов хазары — воины умелые, и особенно яростен их первый штурм, поэтому князь Вячеслав был уверен, что утром будет немало пролито крови. Все будут стоять на стенах и грудью встречать врага: и князь, и горожанин, и женщины, и дети. Никто не отсидится в безопасном уголке. И кто останется жив — неизвестно.
        Князь Вячеслав умирать не собирался, однако не увидеть жену и сына, может быть, в последний раз, он не мог, поэтому, как только стемнело, он отправился на княжеский двор.
        Несмотря на поздний вечер, во дворе горели костры, ходили люди, — княжеский двор был последней линией обороны города. Кроме того, здесь готовили пищу для дружинников.
        Проверить, как приготовлен княжеский двор к обороне, князь раньше не мог, поэтому в сопровождении Тура сначала прошелся по двору.
        Осмотр его удовлетворил. Строения на княжеском дворе оказались совершенно не повреждены, — их защищала каменная стена, ограждавшая княжеский двор.
        Князь Вячеслав дал некоторые указания по усилению обороны княжеского двора и только после этого зашел в терем.
        Жена Любомила уже была предупреждена о том, что муж собирается зайти, и встретила его с сыном около двери.
        Князь обнял жену. А затем взял на руки сына — Красимиру едва исполнилось три года. Красимир прикоснулся мягкими ладошками к щетинистым щекам отца и отдернул.
        — Колется, — смешно картавя, проговорил он.
        Князь Вячеслав улыбнулся.
        — Как вы? — спросил жену.
        — Двор готов к обороне. Запасов хватит не меньше чем на два года, — проговорила Любомила и взглянула в глаза мужа. — Мы отстоим город?
        Светло-серые глаза смотрели с обреченностью, сквозь которую пробивалась робкая надежда.
        В голове князя Вячеслава мелькнула мысль, что жену и сына следовало бы отправить в Корьдно, как только поступило известие о том, что хазары вышли на Белую Вежу, но он тут же отмел эту мысль — если бы он отправил свою семью из города, то его примеру последовали бы и другие горожане. Отъезд семей серьезно подорвал бы моральный дух горожан, их желание защищаться. А многим и некуда было отправлять свои семьи, потому что их дом был здесь.
        «Погибать — так всем!» — сказал сам себе князь Вячеслав, он обнял свободной рукой хрупкие плечи жены и, стараясь придать голосу твердость и уверенность, проговорил:
        — Белую Вежу мы никогда не сдадим!
        Глава 93
        Белая Вежа. Башня у ворот. Когда небо перед рассветом стало черным, как смола, с Дона потянуло холодом.
        Посредине башни в железном чане тлел огонь, слабо освещая внутренности помещения.
        В башне сторожили двое: горшечник Полыня и кожемяка Дубыня. Горшечник был невысок, но коренаст. Дубыня был великаном, топор за его поясом казался игрушкой. Они сидели около огня, и их лица казались красными.
        Остальные спали на ворохе сена в углу башни.
        Темноту прорезало испуганное ржание коня, болезненный крик человека, то ли упавшего, то ли ушибленного копытом коня, и Полыня накинул на плечи овчинный тулупчик и подошел к краю стены.
        Поле вокруг города было усеяно огнями костров, словно безоблачное ночное небо звездами, и из-за этого непонятно было, где земля переходила в небо.
        — Однако много хазар пришло, — проговорил Полыня.
        Дубыня поднялся с лавки и подошел к Польше и тоже стал смотреть на ночные огни.
        Хазары у костров внизу закопошились, и послышался стук дерева, и в небо взлетел, словно комета, огненный снаряд.
        Он поднялся вверх на секунду, застыл, а затем медленно опустился в город. Коснувшись земли, взорвался огненным клубком.
        Послышались крики. Замелькали тени вокруг огня, и через минуту огонь, задохнувшись дымом, погас.
        — Злыдни, всю ночь пуляют, никак не угомонятся, — сказал Полыня.
        — Угу, — пробормотал скупой на слова богатырь.
        Метательные орудия хазар с наступлением темноты стрельбу не прекратили, хотя и стали стрелять реже. Обычно выпустив снаряд, они на некоторое время успокаивались. Но сейчас, выпустив снаряд, хазары снова засуетились, — слышались скрип дерева, удары и крики. Скоро взлетел новый снаряд. Затем новый.
        — Что-то у хазар суета поднялась, — заметил Полыня п прокомментировал: — Не иначе проснулись, лешие.
        Дубыня проговорил:
        — Наверно, готовятся на приступ идти.
        — Пока солнце не встанет, на приступ не пойдут, — уверенно заявил Полыня.
        Дубыня молча взял лук и стрелу. Конец стрелы с паклей, пропитанной смолой, он сунул в угли и, когда пакля вспыхнула чадящим огнем, положил стрелу на лук, и не целясь выпустил ее в темноту. Стрела огненной змеей скользнула вниз и, воткнувшись в землю почти под стеной, осветила небольшой пятачок земли.
        В освещенном пятачке метнулись люди.
        — А что они делают под стенами? — изумился Полыня, точно проделком проказливого кота. — А ну-ка, Дубыня, еще пару стрел пусти!
        — Погоди, — сказал Дубыня. Он положил лук на лавку, затем взял со стены два подготовленных факела, сунул их в огонь, поджег и бросил в окно.
        С факелами дело оказалось лучше —- упав на землю, они озарили толпы хазар, приставляющих к стене лестницы.
        — Ах, проклятые! Они в темноте решили забраться на стены! — воскликнул Полыня и кинулся к небольшому колоколу, висевшему посредине башни.
        Через секунду колокол залился тревожным боем.
        Тем временем, Дубыня стал из лука пускать стрелы в хазар. Тут же к нему присоединились и проснувшиеся ратники.
        Звук колокола встревожил людей и на других участках стен. Разглядев лезущих на стены хазар, и там затараторили в тревожные колокола.
        На стены полезли разбуженные горожане.
        Поняв, что их уловку раскрыли, хазары перестали скрываться. В поле зазвучали трубные звуки — хазарские военачальники подавали сигналы своим отрядам; ржание коней; крики людей.
        Метательные орудия зачастили выстрелами, но теперь они кидали снаряды не в город, а старались попасть в стены и башни.
        Вскоре Полыня увидел, как на край стены коснулась, поднятая на дыбы, лестница, и через мгновение над стеной показались лица хазар, — перекошенные от ярости; багровые от огня; разорванные в крике рты.
        Полыня попытался столкнуть их копьем. Но древко копья тут же было покрошено в щепки кривыми саблями.
        Используя заминку, на стену выскочили двое хазар. Они сразу зарубили двоих ратников, а Полыня чудом увернулся от их ударов. Но при этом он остался один.
        Он с трудом сдерживал их натиск. А по лестнице поднимались новые хазары.
        Видя, что самому не справиться, Полыня, словно раненый заяц, жалобно завопил:
        — Дубыня, помоги мне.
        Увидев, что происходит, Дубыня решил, что первым делом надо столкнуть лестницу, и он схватил длинный багор, уперся им в лестницу, и с натужным выдохом отвел ее от стены.
        Уже взобравшиеся на стены хазары бросилась на выручку своих товарищей. Таким образом, Дубыня оказался в безвыходной ситуации, чтобы отбиться от хазар, он должен был оставить лестницу, но, если он это сделает, то на стену тут же заберется новый отряд хазар.
        Спас Дубыню Полыня. Он прикрыл богатыря своим щитом.
        Хазарам пришлось устранять помеху чтобы сразить Полыню. На это у них ушло немного времени, но за это время Дубыня столкнул лестницу вместе с находящимися на ней хазарами — только тоскливый вой донесся снизу.
        Столкнув лестницу Дубыня принялся сокрушать хазар тяжелыми ударами топора. Через минуту башня была очищена от хазар.
        Скинув последнего хазара со стены, Дубыня бросился к Польше.
        Полыня лежал в луже крови, не шевелясь.
        Дубыня приподнял его. Полыня открыл глаза.
        — Я еще жив, — прошептал он.
        — Значит, будешь жить долго, — сказал Дубыня.
        Он оглянулся и увидел, поднимающуюся по внутренней лестнице женщину с холщовой сумкой в руке.
        — Помоги! — сказал Дубыня.
        Женщина торопливо подошла к нему и тронула за руку.
        — Не мне, а ему, — кивнул Дубыня на Полыню.
        — Ты весь в крови, у тебя тоже раны. Дай я их перевяжу, — сказала женщина.
        Дубыня повел могучим плечом.
        — Ерунда. Некогда. Лучше займись Полыней и другими, кто лежит.
        Оставив Полыню на попечение женщины-лекарки, он схватил багор и бросился к стене, там появился край очередной лестницы.
        Глава 94
        Никто и не заметил, когда солнце поднялось. Но, поднявшись, оно осветило дымящийся город.
        Небольшая горка, на которой расположилась свита Аба-дии, из-за ярких одежд придворных напоминала цветочную клумбу.
        Внизу горки стояла сотня личной охраны бека в черных одеждах, из-за чего она походила на стаю воронов, слетевшихся на запах мертвого тела.
        Сам Абадия сидел в кресле на вершине холма, перед ним стоял столик с едой и вином. С бесстрастным видом он наблюдал за штурмом города.
        Он был разочарован. Подножие городских стен было объято огнем, — горожане сыпали горшками с горящей смолой, — и из огня, словно муравьи, к вершине стен лезли цепочки покрытых копотью и пылью воинов, но добравшись до вершины, цепочка падала вниз.
        Наконец Абадия поднял руку, и к нему тут же подбежал один из тарханов.
        — Слушаю, бек.
        — Надо усилить напор, — сказал Абадия.
        Тархан приложил руку к груди, — будет исполнено, бек! — и побежал отдавать распоряжения.
        Вскоре к подножию города спешно подошли новые отряды хазар, но они были вынуждены остановиться из-за сильного огня. Цепочки на лестницах стала редеть.
        — Проклятие! — нетерпеливо воскликнул Абадия. — Пусть воины идут вперед!
        Пока тарханы суетились, подгоняя воинов, к холму подскакал на коне Иегуда. Бросив поводья конюхам, он тяжело свалился с коня и поднялся на холм.
        Его лицо было покрыто копотью и пылью.
        — Есть хочешь? — спросил Абадия.
        — Отец, надо прекратить штурм. Так мы город не возьмем, — сказал Иегуда.
        — Ты садись, поешь, — сказал Абадия.
        — Некогда есть! — резко проговорил Иегуда.
        — А что так? — удивленно поднял брови Абадия.
        — Как бы не положить нам под этим проклятым городом все войско, — сказал Иегуда.
        Абадия поманил сына рукой.
        — Ты присядь рядом.
        Иегуда послушно сел.
        — Идя, — обняв за плечи Иегуду, начал неторопливо Абадия, — ты мой старший сын и первый наследник. Когда я умру ты станешь царем.
        — Желаю тебе, отец, многих лет жизни, — сказал Иегуда.
        — А потому, — продолжил Абадия, — ты должен уяснить — любая власть держится на большой крови. Ты беспокоишься о жизни хазар. Но они мне, и тебе, и твоему брату, — враги. Они изгои. Они только мечтают о том, чтобы свергнуть нашу власть. А потому, чем больше их умрет, тем прочнее будет наша власть.
        — Но если войско погибнет, то с кем мы останемся? — спросил Иегуда.
        — Наберем другое, — невозмутимо сказал Абадия.
        — Но хазары и так ненавидят нас, — сказал Иегуда.
        — Ненавидят.
        — Они убьют нас.
        Абадия ощерился в волчьем оскале.
        — Я скажу тебе то, что еще никому не говорил. Я решил, что когда мы вернемся домой, то наберу двенадцать тысяч преданных нам профессиональных воинов из числа иудеев.
        — Но двенадцать тысяч мало для ведения войн, — заметил Иегуда.
        — Это войско не для войн — они будут защищать нас, — сказал Абадия.
        — Но кто же будет воевать? — спросил Иегуда.
        — У нас есть деньги, на эти деньги мы наймем племенных вождей, чтобы они воевали с теми, на кого мы укажем. Так всегда делали римляне — они воевали с дикарями руками дикарей.
        — Ты мудр, отец! — восхищенно проговорил Иегуда. — Но что же делать сейчас? Мы не можем взять город. Неужели мы отступим?
        — Конечно — нет! — сказал Абадия и показал рукой на городские ворота. — Чтобы взять город, надо проделать вход. Ворота — самое слабое место в укреплении. Поэтому возьми отряд и пробей тараном ворота, — сказал Абадия.
        — Сделаю, — сказал Иегуда и скорым шагом вниз спустился с холма, отдал распоряжения, и через минуту во главе отряда поскакал к городу.
        Абадии было видно, как там в пыли перед воротами закопошились люди и покатили таран.
        — Герой! Из него получится хороший царь! — одобрительно заметил Абадия.
        За тараном бежала толпа воинов. Среди них Абадия узнал Иегуду, размахивающего саблей.
        Абадия встревоженно приподнялся:
        — Чего он полез вперед?
        Таран подкатился к рву перед воротами, но что дальше происходило, Абадия не видел, так как снова все затянуло густым черным дымом.
        Через некоторое время, из дыма вырвался небольшой отряд всадников и помчался в сторону холма.
        Абадия почувствовал, как кольнуло в сердце.
        Дурные предчувствия Абадии оказались ненапрасными — когда отряд подъехал к холму, шестеро воинов спешились. Они внесли на холм свернутый ковер.
        — Что это? — спросил слабеющим голосом Абадия.
        Ковер положили к его ногам молча.
        — Разверните, — приказал Абадия.
        Ковер развернули. На ковре лежал залитый кровью Иегуда. В его груди торчала толстая стрела.
        Абадия наклонился и тронул ладонью щеку сына. Она была холодная.
        — Лекаря! — крикнул Абадия.
        — Лекарь не нужен. Он мертв, — сказал кто-то.
        Абадия выпрямился и поднял руки к дымному небу.
        — О всесильный могучий Яхве — они убили его! Прекратите штурм. На сегодня все. Но я не уйду отсюда, пока не сотру этот проклятый город с лица земли. И я посыплю солью место, где стоит город, чтобы здесь даже трава не росла.
        Глава 95
        Убедившись в силе войска Гостомысла, русы приняли ласково и с почетом князя и его войско.
        Гостомысл со старшей дружиной расположился в княжеском дворце. Остальные стали лагерем на другой стороне Поруссы.
        Когда Гостомысл устроился и вышел в горницу Судиша объявил, что в честь словенского великого князя город устраивает пир.
        — Это хорошо, — сказал Гостомысл. — Но сначала надо разрешить наши дела.
        Судиша поклонился.
        — Как угодно тебе будет, князь. Но какие дела мы будем решать?
        Гостомысл сел в княжеское кресло.
        — Вы за прошлый год не заплатили дань.
        Судиша поклонился.
        — Мы свои долги отдаем. Дань будет заплачена завтра.
        — Хорошо. Затем надо определить какую дань, вы будете платить дальше, — сказал Гостомысл.
        Судиша почувствовал холодок под ложечкой.
        — Великий князь, ты хочешь от нас большей дани? Но такое решение я не могу принять сам, это надо решать со старшинами.
        Гостомысл понял его опасения и сказал:
        — Дань останется прежней...
        Судиша повеселел.
        — ... Но я хочу, чтобы вы платили мне ее серебром и золотом.
        Судиша нахмурился.
        — Это надо решать со старшинами.
        — Так решай, — сказал Гостомысл. — И еще...
        По лицу Судиши пробежала тревога.
        — Вы берете с проходящих по Ловати кораблей пошлину, — проговорил Гостомысл.
        — Часть ее мы отдавали твоему отцу — сказал Судиша.
        — Я хочу, чтобы вы сняли цепь. Это мешает славянским купцам торговать в наших же землях, — сказал Гостомысл.
        Судиша жалобно застонал.
        — Но с чего же мы будем получать прибыль?
        — С торга, — сказал Гостомысл, как отрезал.
        Судиша вздохнул.
        — В город мы чужих-то не пускаем.
        — Это уже ваше дело. Будем считать и этот вопрос решенным, — сказал Гостомысл. — Но у меня есть и третий вопрос.
        — Какой, — хмуро проговорил Судиша, готовясь к очередной неприятности.
        Гостомысл взглянул на князя Радосвета.
        — Когда даны напали на Словенск, вы даже не подумали помочь нам.
        — Но разбойники слишком быстро взяли город. Мы все равно не успевали на помощь, — сказал, краснея, князь Ра-досвет.
        — Я всю зиму сидел в Кареле, а вы даже не подумали прислать ко мне гонца.
        — Но мы думали, раз князь Буревой убит... — начал князь Радосвет и запоздало сообразил, что тем самым он признается в нежелании помогать словенскому князю.
        Гостомысл перебил его:
        — На будущее, русы, не думайте — идите на помощь, как только вас позовут. Не хотите помогать военной силой, будете платить высокую дань. Понятно?
        — Понятно! — сказал князь Радосвет.
        — А тебе? — обратился Гостомысл к Судише.
        — И мне понятно, — сказал Судиша.
        — Тогда... Раз все дела решены полюбовно, то готовьте пир. И помните — братья между собой иногда ссорятся, но они — братья, самые близкие люди, — сказал Гостомысл.
        Выйдя из дворца князя, Судиша повеселел.
        Ведь, в сущности, замена в дани натуральных продуктов на золото и серебро пойдет ему и старшинам на пользу: с горожан они все равно возьмут продукты, но им придется их продать, чтобы получить золото и серебро. А на продаже они получат неплохую прибыль.
        Поэтому Судиша был уверен, что городские старшины, от которых он должен был получить согласие на замену продуктов на драгоценные металлы, с радостью согласятся.
        И с помощью словенскому князю дело обстояло несложно —- воинские дела возложены на князя Радосвета с его дружиной, пусть он сам и беспокоится по этому делу
        А вот снятие цепи с Ловати даст убытки. Впрочем, пошлины с торга их возместят, хотя это и будут дополнительные хлопоты.
        Глава 96
        Русса — город небольшой, зажатый реками, в связи с этим строения в городе небольшие, жмутся друг к другу. В городе было два больших двора: двор князя — понятно, что ему нужен большой двор и дворец, так как у него жили дружинники; и двор городского головы — этот держал большой двор больше из бахвальства, впрочем, он требовался и для встреч гостей города.
        Так как пир устраивал город, то столы для князей, их бояр и лучших людей города были поставлены в парадной палате терема Судиши. Столы накрыты расписными скатертями. На столах: ромейские вина, медовуха разных вкусов, диковинные фрукты, жареное мясо и птица горами.
        Для остальных выставлены во дворе столы с простой едой, и бочки с пивом.
        Приглашенные собрались ближе к вечеру, когда солнце начало клониться к горизонту. Однако к угощению на столах никто не прикасался — не было князя Гостомысла. Пока ожидали его, велись чинные беседы.
        Наконец Гостомысл появился в сопровождении большой свиты. Судиша встретил его у ворот с караваем хлеба и кубком вина.
        Вокруг столпился народ.
        Вручив хлеб, Судиша попытался показать свое уважение и начал говорить речь. Так как его переполняли чувства и он хотел высказать все сразу, то его речь оказалась путаной и неожиданно длинной. Вскоре все начали зевать от скуки.
        Заметив это, Гостомысл прервал Судишу:
        — Благодарю за уважение и гостеприимство, боярин, но длинные речи хороши за столом.
        Все вздохнули с облегчением.
        Князь и бояре прошли в дворцовые палаты, а народ ринулся к бочкам с пивом. Бочки открыли, как только князь сел во главе стола.
        Первая здравица была за великого князя Гостомысла.
        После третьей здравицы в горнице появились музыканты и танцоры, и пир захлестнуло веселье.
        Пир продолжался почти до утра. Гостомысл сильно устал, его пытались веселить, но людские голоса в его голове уже смешивались в один шум.
        Наконец ему все надоело, он шепнул Ратише, и тот увел его спать.
        Утром Гостомысл почувствовал себя плохо, и все переполошились.
        Глава 97
        Судиша сразу догадался, чем вызвана болезнь. Но спросить Девятко, подсыпал ли тот яд Гостомыслу или нет, он побоялся. Он только с ужасом ждал, чем закончится болезнь Гостомысла. й. когда начнется расследование причин болезни князя.
        Но через неделю Гостомысл выздоровел, никто отравления не заподозрил, и Судиша вздохнул облегченно. Но впредь с такими делами решил не связываться.
        А Гостомысл, как только почувствовал себя лучше, ушел из Руссы, чтобы посетить главные города племен.
        Заходил только в главные города племен. Все уже знали, что произошло в Руссе, потому сомнений больше не возникало — Гостомысла сразу принимали за господина.
        Собранную дань Гостомысл отправлял па кораблях в строящийся Новый город. Он оказался удобен для храпения запасов и более безопасным — прежде чем дойти до Новгорода, морские разбойники должны были взять Словенок, оборону которого значительно укрепила строящаяся на другом берегу Волхова крепость.
        Гостомысл не задерживался нигде, по и на такой обход земель у него ушло больше трех месяцев.
        Дойдя до города Мурома, Гостомысл собрал бояр для совета.
        Свойство любого дворца — стены обладают ушами, в связи с чем невозможно сохранить разговор в тайне. И так как Гостомысл не хотел, чтобы муромский князь знал о его планах, а тем более о сомнениях, то совет провел в лагере за городом.
        У княжеского шатра собрались старшие дружинники и командиры отрядов.
        В шатре все было по-походному: на пол постелен войлок, поверх его ковер; напротив входа поставлено резное креслице для князя, устланное медвежьей шкурой; на стену за спинкой кресла повешено алое княжеское знамя с ликом Триглава; сбоку к креслу прислонены щиты с княжескими знаками.
        Бояре должны были сидеть на подушках вокруг ковра.
        Таким образом, Гостомысл возвышался над всеми, что подчеркивало его положение.
        Было и угощение — слуги поставили на ковер блюдо с оленьим мясом, украшенное зеленью; блюдо с сомятиной; большую братину с медовухой.
        Как только слуги закончили приготовление, Ратиша вышел из шатра и сообщил боярам, что они могут входить.
        Бояре входили в шатер, кланялись и приветствовали князя.
        Их было немного — многих бояр Гостомысл отправил с разными поручениями в другие места.
        Но командиры отрядов, особенно норманнских, были почти все. Это устраивало Гостомысла, — с таким войском при необходимости он мог воевать.
        Когда процедура приветствия была завершена, Ратиша подал Гостомыслу братину, и тот сделал из нее глоток и передал ее Медвежьей лапе. Медвежья лапа также отпил из огромной чаши и передал дальше — братина пошла по кругу.
        Когда она была опустошена, Гостомысл подал знак, и бояре сели на подушки.
        — Ешьте и пейте мед, — сказал Гостомысл. — А тем временем я буду держать с вами совет.
        Дальнейшую речь Гостомысл начал с сообщения, что лето на исходе, а они еще не обошли и половины славянских земель: не были в южных землях и западных, а потому обойти все племена до наступления зимы не удастся. Закончил. речь вопросом, — что делать дальше.
        На его вопрос попытался ответить Медвежья лапа.
        — Князь, — проговорил он, - за лете мы собрали: большую дань. Много серебра, золота, дорогих мехов и продуктов. Серебро и золото не испортятся, но продуктов собрали больше, чем мы сможем сохранить. Поэтому южные племена можно будет посетить и в будущем году.
        — Согласен, — сказал Гостомысл, — продукты — товар скоропортящийся. Но впереди зима — па холоде продукты дольше хранятся.
        — Но мы взяли за счет дани запасов на три года, — заметил Медвежья лапа.
        — Мед и зерно не пропадут. Мясо съедим, остальное продадим, — сказал Гостомысл.
        — Надо обязать племена самим привозить дань.
        — А точно дождемся?
        — А для присмотра, чтобы князья выполняли свою обязанность, назначить в их города посадников, — сказал Медвежья лапа.
        — Хорошая мысль, — согласился Гостомысл. — Значит, посылаем послов в племена, чтобы сообщили, что отныне племенные князья сами обязаны привозить дань.
        — Куда прикажешь возить им дань? - спросил Медвежья лапа.
        — Конечно, — в новый город, — сказал Гостомысл.
        — Это мудрое решение, — сказал Медвежья лапа. — Таким образом, мы не будем распылять свои силы.
        — Да, мы всегда будем иметь в своей руке хороший кулак: с малой дружиной будем ходить только на тех, кто будет противиться нам; а с большим войском будем вести войны, — подтвердил Гостомысл.
        Медвежья лапа кивнул и поинтересовался:
        — Так мы будем возвращаться домой?
        Норманны насторожились: если у словен дом был, то им, не имеющим ни своих дворов, ни семей, в случае возвращения в Словенск предстояло жить на княжеском дворе под строгим надзором воеводы, в постоянном ожидании поручений, — а князь и воевода вряд ли дадут дружинникам расслабиться. После вольготной жизни в походе это не могло быть приятным.
        — Сейчас для нас сбор дани не главное, — начал рассуждать Гостомысл. — Цель нашего похода не столько сбор дани, сколько демонстрация нашей силы. Собственно, сейчас нам надо решить, где мы будем зимовать, надо ли нам для этого возвращаться в Словенск?
        — Словенск располагается далеко на севере, и когда на юге начинается весна, Волхов еще покрыт льдом, и нам приходится терять время на ожидание, когда освободится речной путь. Поэтому, если наши интересы находятся на юге, то Словенск нам не подходит для зимовья, — сказал Медвежья лапа.
        Отер-урмянин, несколько обрадованный его словами, проговорил:
        — Ну да, — возвращение в Словенск будет бесполезной
        тратой времени.
        — Тогда где нам зимовать? — задал вопрос Гостомысл.
        — В Новом городе, — сказал Ратиша.
        — Там еще не построен кремль, — сказал Гостомысл. — Мы же не будет зимой жить в шатрах? Морозы не дадут.
        — Можно в Киеве переждать зиму. В тех местах мало снега выпадает, потому и зимой можно продолжить поход по южным землям, — сказал Мороз.
        — Киев стоит на торговом пути по Днепру. Нам надо брать этот путь под свой контроль, — сказал Ратиша. -Но есть еще один город — вятская Белая Вежа: он стоит на Дону, по которому идет торговый путь от арабов к нам. И там тепло.
        — Это важный путь — по нему идет к нам арабское серебро, — кивнул головой Мороз. — Но приход нашего войска в Белую Вежу встревожит хазар и булгар. Они могут подумать, что мы готовимся напасть на них. Это может привести к большой войне сразу с двумя сильными врагами — хазарами и булгарами.
        Где ходить мне по моим землям — это мое дело! И хазар и булгар оно не касается. Но нам и в самом деле пока война с хазарами или булгарами не нужна, — сказал Гостомысл, — поэтому будем хитрее — пойдем в Киев. А к вятичам сходим в будущем году.
        Глава 98
        Через три дня войско Гостомысла покинуло Муром и пошло вверх по Оке. В верховьях Оки по малым рекам можно было перейти на Днепр. А там: вниз по течению — прямой путь до самого Константинополя; вверх — и до Ильменя, и до Западного океана добраться легко.
        Преимущество стругов в походах по славянским землям заключалось в том, что струги с малой осадкой могли холить даже по ручьям. А перетащить их волоком из реки в реку никакого труда не составляло. Кроме того, по рекам плавать проще, чем по морю — не требуется сложной навигации. И безопаснее — в случае неисправности корабля всегда можно пристать к берегу.
        Одно только — с берега узкой реки разбойникам легче напасть на корабль. Но торговец всегда был и воином, а воин был торговцем. Да, зачастую торговца и отличить от разбойника было сложно. Уж слишком переплетались эти ремесла.
        Выходя в поход, Гостомысл планировал через пару недель достичь Киева. Однако скоро его планы переменились.
        Когда проходили очередной небольшой городок, с берега какой-то человек стал подавать знаки руками.
        — Человек на берегу сигнал подает, — доложил привставший Ратиша.
        — Вижу, — сказал Гостомысл, сидевший на мягкой шкуре под мачтой. Он поднялся и прошел на нос судна. Здесь находился Медвежья лапа и Сом.
        — Что за городок? — поинтересовался Гостомысл.
        — Рязань, здесь вятичи живут, — сказал кормчий Сом.
        — А разве это не земля мещеры? — спросил Гостомысл.
        — Как раз на этом повороте она закачивается. Здесь не разберешь — и кривичи, и мещера, и вятичи живут. Но в Рязани большинство вятичей. Они живут на землях по южному берегу Оки, — сказал Сом,
        Медвежья лапа, кивая в сторону берега, напомнил:
        — Однако он хочет, чтобы мы пристали к берегу.
        Гостомысл поморщился и проговорил.
        — Вообще-то я не собирался останавливаться в этом городке. И так много времени тратим на переход.
        — Надо все же узнать, чего он хочет, — сказал Медвежья лапа.
        — Ладно — подойди к берегу, — сказал Гостомысл кормчему.
        Сом направил корабль ближе к берегу. Через минуту стало хорошо видно, что человек на пристани был в доспехах и с оружием.
        Это насторожило Ратишу, и он с тревогой заметил:
        — Не засада ли?
        Медвежья лапа усмехнулся:
        — Да кто же осмелится напасть на войско, заполонившее всю реку?
        — Всяко бывает, — сказал Ратиша, взял щит и пододвинулся ближе к Гостомыслу, в готовности защитить его в случае опасности.
        Когда до пристани осталось с десяток шагов, Ратиша громко спросил:
        — Чего тебе надобно, человек?
        — Мне надо поговорить с вашим воеводой, — ответил человек на пристани.
        Гостомысл сказал:
        — Я словенский князь Гостомысл, и, войско, которое ты видишь, мое. Если тебе чего надо по делу, говори со мной.
        Человек поклонился.
        — Я дружинник князя вятичей Вячеслава. Меня зовут Твердислав. Князь Вячеслав послал меня к соседям, чтобы сообщить, что у нас случилась беда — на Белую Вежу напали хазары. Князь и горожане просят помощи.
        — Подходи к пристани, возьмем человека на борт. — Гостомысл подал знак кормчему и распорядился: — Пусть войско остановится и бояре прибудут ко мне на совещание.
        Медвежья лапа передал приказ сигнальщику, и тот сначала дунул в рожок, затем флагом стал подавать сигналы другим кораблям.
        Струги начали останавливаться прямо посредине реки. А те, на которых были командиры отрядов, направились к княжескому кораблю.
        Пока корабли маневрировали, княжеский корабль причалил к пристани. Гостомысл и его свита сошли с корабля; и на пристани сразу стало тесно.
        К этому времени, видя огромное войско, на берег набежали местные жители.
        Твердислав поклонился Гостомыслу.
        — Ну, так что же у вас происходит? — спросил Гостомысл. — Расскажи подробнее.
        Два месяца назад к Белой Веже подошли большим войском хазары и сказали, что так как великий каган Бравлин погиб...
        — Кто такой каган Бравлин? — перебил Гостомысл.
        — Это так по ихнему князь Буревой зовется.
        — Дальше.
        — То славяне должны признать своим господином кагана Хазарии и платить ему дань.
        — И что вятичи? — спросил Гостомысл.
        — Вятичи отказались покориться хазарам.
        — А хазары?
        — Хазары попытались взять Белую Вежу штурмом, но у них ничего не получилось. Тогда они решили взять город осадой, для этого окружили город и никого не впускают в город и не выпускают. А побить их у вятичей сил не хватает. Поэтому меня и других гонцов послали за помощью к соседям, — сообщил Твердислав.
        — И соседи прислали помощь? — спросил Гостомысл.
        — Нет, — сказал Твердислав.
        — Но рядом же северяне, мещера, мурома? — удивился Гостомысл.
        — Северяне боятся, что хазары нападут и на них. У мещеры и муромы сил мало. А поляне после ссоры с древлянами опасаются оставлять Киев без дружины. А древляне из обиды не хотят помогать.
        — Понятно, — сказал Гостомысл и многозначительно заметил, обращаясь к Медвежьей лапе: — Однако муромский князь нам ничего не сказал.
        — Ай, — схитрил никак! — Нахмурил брови Медвежья лапа.
        — Нехорошо это, — недовольно проговорил Гостомысл.
        — Так всегда было, — пожал плечами Медвежья лапа, — связаться с хазарами, глядишь, те и на них пойдут. Так чего рисковать? Они думают об интересе своего племени.
        — Глупо это! — вспылил Гостомысл. — Сейчас они отказались помочь вятичам против хазар, а завтра вятичи откажут мещере против булгар! Никакое племя в одиночку не выстоит против врагов. Один прут легко сломает и ребенок, но когда прутья в связке, и богатырю их не сломить. Надо помогать друг другу, держаться вместе. Именно в этом сила.
        — Не привыкли они к такому. Они ведь и друг на друга смотрят волками. Вон в прошлом году — древляне напали на полян, — сказал Ратиша.
        — Если порядок негоден, то его следует сменить! — сказал Гостомысл.
        — Это не так-то легко сделать, — проворчал Медвежья лапа.
        — Заставим! — сказал Гостомысл и повернулся к Твердиславу. — А что за народ такой — хазары?
        — В Хазарии народ разных племен, — сказал Твердислав. — Все бывшие кочевники: и хазары, и тюрки, и аланы. И веры они разной: много среди них и мусульман, и христиан, и язычников. Однако власть в Хазарии взяли иудеи, к которым враждебно настроены все. Но независимо от веры хазарские каганы были всегда врагами славян. В славянских землях брали они богатства и рабов. Когда князь Буревой «надавал им по зубам», они на долгое время затихли, Но, как видно, снова подняли голову.
        Глава 99
        Уж лето подходило к концу, а хазары все никак не могли взять Белую Вежу.
        Город штурмовали едва не ежедневно, но беловежцы отбивали атаки раз за разом, при этом хазары несли огромные потери.
        И чем больше росли потери, тем стремительнее падал дух хазарского войска. Если раньше воины лезли в сражения без размышлений, то теперь стали отлынивать под различным предлогом. Некоторые даже бежали из войска.
        От этого Абадия сатанел. Теперь он с утра до темноты носился по лагерю на коне в сопровождении «черной сотни» и придирался ко всем, кто попадался ему на пути. И не дай бог попасться под его горячую руку. Им уже было казнено несколько тарханов, а уж простых воинов он казнил без счета.
        Тем не менее, несмотря на жесточайший террор, хазары оставались там, где и были в начале лета.
        В конце августа во время ужина сам собой завязался разговор между Абадией и присутствующим на ужине сыном Иосифом.
        Разговор начался с того, что Абадия сообщил, что сегодня он заметил несколько человек, которые пытались бежать из войска. По его приказу они были арестованы. Теперь надо решить, что с ними делать, чтобы отбить охоту другим уходить из войска.
        Иосиф пожал плечами.
        — Многие не хотят воевать. Чтобы отбить охоту бежать из войска, нужны жестокие меры.
        Абадия раздраженно перебил его:
        — Спор не идет о том, казнить их или нет. Вопрос в том — как их казнить? Казнить их надо с такой жестокостью, чтобы другие боялись бежать.
        — Казнь вызовет еще большее недовольство в войске. Никто не может хазар заставить сражаться, потому что они добровольно примкнули к отрядам своих господ, — заметил Иосиф.
        — Зато их господа служат мне. И они обязаны сражаться на моей стороне, — зло сказал Абадия.
        Видя, что отец обозлился, Иосиф не ответил.
        — Что молчишь? — спросил Абадия.
        Иосиф вздохнул:
        — Отец, правда, как нож, колет больно, но без нее не обойтись. Лгать тебе я не могу, а говорить правду язык не поворачивается.
        — Ну, так скажи правду, — сказал Абадия.
        — Ладно. С каждым днем настроение войска падает, потери растут... — начал Иосиф.
        — Чем больше сдохнет хазар, тем лучше для нас! — отрезал Абадия.
        — ...завтра будет очередной штурм. Но, думаю, и он окончится безрезультатно. Тогда войско совсем развалится, — проговорил Иосиф.
        Абадия покраснел:
        — И что ты предлагаешь?
        — Надо прекратить штурмы, — сказал Иосиф.
        — И уйти?!
        — Уйти.
        Абадия вскочил:
        — Иосиф, да как тебе такое могло прийти в голову?!
        Никогда! Понимаешь — ни-ког-да! Слышишь: никогда еще хазары не уходили, не добившись своего!
        Иосиф встал.
        — Отец, однажды мы уверовали в свою силу и недооценили врагов, и славянский князь Бравлин едва не уничтожил Хазарию. Тогда нас спасло чудо. Но что если подобное повторится?
        Абадия, успокоившись, сел.
        — Садись, — сказал он сыну.
        Иосиф сел.
        — Ты ошибаешься, я ничего не забыл. Я хорошо помню, что сделал с Хазарией князь Бравлин. Но сейчас обстановка изменилась: князь Бравлин, который объединял славян, погиб, и теперь славяне разобщены — никто не придет на помощь Белой Веже, потому что другие славянские племена опасаются разгневать нас. Но если славяне нам не страшны, то появилась новая опасность — внутренняя разобщенность среди хазар. Мы — иудеи. Мусульмане и христиане ненавидят нас. Они не понимают, что, приняв иудаизм государственной религией, мы избавились от зависимости от Константинополя и от Багдада. Тарханы плетут заговоры, чтобы сместить меня. Чтобы совершить переворот, им не хватает малости — предлога. Если мы сейчас уйдем от Белой Вежи, то войско еще не успеет вернуться в Итиль, как мы будем обвинены в предательстве, неумении руководить войском и будем отстранены от власти и казнены.
        — Тогда надо держать осаду города до тех пор, пока они не начнут умирать с голода, — сказал Иосиф.
        Абадия горько рассмеялся.
        — Да у них запасов на семь лет!
        — Но что же делать? Бесплодные штурмы неминуемо приведут к волнениям в войске, — сказал Иосиф.
        Прерывая разговор, в шатер вошел стражник из черной сотни личной охраны. Он приложил руку к груди и склонил голову.
        — Чего тебе?! — с злой досадой спросил Абадия.
        — Пришел человек. Просит выслушать его, — доложил стражник.
        — Кто он?
        — Простой человек — его имя ничего не говорит.
        — Чего ему надо? Пусть обращается к своему тархану.
        — Он говорит, что у него важное дело именно к тебе.
        — Ко мне? — изумленно фыркнул Абадия.
        — Он говорит, что знает, как сломить оборону славян.
        Абадия вскочил:
        — Зови его скорее!
        Стражник скрылся.
        — Если мы не знаем, как нам взять город, то как это может знать простой человек? — скривил губы в недоверчивой улыбке Иосиф.
        — Но, выслушав его, мы ничего не теряем, — сказал Абадия.
        — Глупость скажет он.
        — А скажет глупость, велю сломать ему хребет и бросить в овраг.
        Занавесь на входе колыхнулась, и Абадия сел на место — не принимать же ему простого человека стоя?
        Глава 100
        В шатер вошел совсем невзрачный человек в грязной рабочей одежде. Посетителей такого рода в шатре никогда не бывало.
        Абадия вытаращил глаза, не ожидая увидеть такого.
        Войдя в шатер, человек несколько минут подслеповато щурил глаза, привыкая к полумраку, затем, увидев людей в пышных одеждах, рухнул словно подкошенный на пол.
        — Кто ты? — спросил Абадия.
        — Я — А-а-арон, — заикаясь, ответил человек.
        — Ты — иудей?
        — Да, я иуд-д-дей.
        Это было уже другое дело, и Абадия сказал:
        — Встань, иудей.
        Аарон поднялся с колен.
        — А почему ты, иудей, такой грязный? — спросил Абадия.
        — Я — лозоходец. Ищу воду, — сказал Аарон.
        — Дело полезное. И что же — у тебя нет рабов, чтобы копать колодцы? — спросил Абадия.
        — Есть, но их надо проверять. Потому мне самому приходится лезть под землю, — ответил Аарон.
        — И что же ты хотел мне сказать? — спросил Абадия.
        — Я з-з-ннаю, как взять г-г-город, — сказал Аарон.
        — И как же? — с неприкрытым сарказмом спросил Абадия.
        — Я вижу, что штурмы не удаются.
        — Это и так понятно.
        — Значит, остается брать крепость осадой.
        — Возможно.
        — Но запасов еды в городе, похоже, много.
        — Умный иудей.
        — Но много ли у них воды? — проговорил Аарон.
        — В городе, говорят, есть колодцы, — сказал Иосиф.
        — Но почему пленные говорят, что они всегда брали воду с реки? — задал вопрос Аарон.
        — Почему? — спросил Абадия.
        — Наверно, потому что в колодцах в крепости плохая вода, — сказал Аарон.
        Абадия на минуту задумался, затем спросил:
        — Ты думаешь у них в колодцах плохая вода?
        — Скорее всего — да, — сказал Аарон.
        — Почему ты так считаешь? — спросил Абадия.
        — В окрестных местах колодцев почти нет. В тех, что есть, соленая вода. Мы сами берем воду из Дона.
        — Но горожане пока пользуются водой из своих колодцев, — сказал Иосиф.
        — У них не может быть много воды — город стоит на высоком берегу. Сейчас конец лета —- дождей давно не было. Если город лишить воды, то они через неделю либо умрут, либо сдадутся, — сказал Аарон.
        —- Поясни? — заинтересовался Абадия.
        — Для того чтобы колодец давал воду, мастер, который копает колодец, должен найти подземную реку. Подземные реки пронизывают всю землю, словно кровяные сосуды тело человека. Если найти жилу с хорошей водой, которая питает колодцы в городе, и отвести ее, то в городе исчезнет вода.
        — Так. И как же это сделать? — спросил Абадия.
        — Обычно водяные жилы текут над прочным основанием, состоящим из пластов камня или глины. Выход жилы можно найти по зелени близлежащих лесов...
        — Здесь нет лесов.
        — Когда ноги утопают сквозь землю и совместно с тем земля к ногам прилипает — верный знак того, что вода в этом месте имеется. Но существуют еще более конкретные приметы наличия воды под землей. Верный знак — растения и деревья, которые предпочитают расти там, где есть вода, —- тростники, ива, камыш и плющ. Там, где растет виноград; и земля, где можно найти клевер и бузину или же одичавшую сливу — земля отменная, и вода поднятая в этом месте из колодца будет аппетитная. Наличие воды, которая залегает неглубоко, так же могут подсказать животные и насекомые — лягушки, червячки и кружащие большими сворами голодные комары...
        Абадия перебил его:
        — Мастер, я убедился, что ты знаешь свое дело хорошо, но мы не собираемся изучать твое мастерство. Лучше ответь — сколько надо времени, чтобы найти жилу и отвести воду от города?
        Аарон поклонился:
        — Точно сказать не могу, но, думаю, за неделю найду жилу, и еще пару недель уйдет на то, чтобы прорыть ход. Но потребуется много людей для рытья.
        — У тебя будет столько людей, сколько понадобится. Если город будет взят благодаря твоей уловке, ты получишь большую награду, — сказал Абадия.
        Аарон поклонился.
        — Бек, я не подведу тебя.
        — Иди! Начинай работу и поторапливайся, — сказал Абадия.
        Аарон вышел, и Иосиф проговорил:
        — Хорошую идею подкинул наш скромный иудей. А пока они будут рыть, за это время в войске успокоятся. А чтобы не скучали, пусть грабят окружающую местность. Это отвлечет их внимание.
        — Иосиф, ты настоящий еврей. Так мы и сделаем, — сказал Абадия.
        Глава 101
        Абадия приказал тарханам прибыть утром в его шатер. Ожидая очередной гневной вспышки, тарханы шли к беку неохотно. Рассевшись у стен шатра для приемов, они стали ждать с непроницаемыми лицами.
        Абадия вошел в шатер с другой стороны шатра, тарханы встали и склонились в поклоне. Абадия молча сел на трон. Окинув строгим взглядом тарханов, милостиво приказал: садитесь.
        Ему очень хотелось повторить то, что он говорил уже не раз: что тарханы глупы и трусливы и что они заслуживают только смерти. Но он знал, что тарханы, как всегда, молча выслушают его и уйдут. Но их ненависть к беку только возрастет.
        Оглядывая тарханов, Абадия подумал, что в шатре он собрал своих злейших врагов. Но пока война со славянами не закончилась, он ничего не сможет с ними поделать.
        С ужасающей ясностью Абадия еще раз сознал, что он во что бы то ни стало должен взять город. Если же он признает свое поражение, то, воспользовавшись его слабостью, тарханы свергнут его.
        От этого балансирования на грани жизни и смерти, Абадия чувствовал холодок на спине. С трудом, разлепив пересохшие губы в подобие улыбки, Абадия проговорил мягким голосом:
        Господа тарханы, пригласил вас, чтобы обговорить план ведения дальнейшей войны. Я хотел бы услышать ваше мнение о том, как нам действовать дальше.
        Тарханы были изумлены словами бека, — никогда он еще не просил у них совета и обычно только сыпал в их адрес оскорбления и угрозы, словно они были его рабами. Им также многое хотелось сказать, но, помня о казненных, предпочли промолчать.
        Хотя один из тарханов все же негромко заметил:
        — Хитрит иудей.
        Абадия окинул быстрым взглядом тарханов — все они сидели с непроницаемыми лицами. Однако Абадия знал, кто позволил себе сделать непочтительное замечание.
        Абадия мог бы крикнуть верную стражу и отдать приказ казнить дерзкого. Не раз уже такое происходило. Но только не в этот раз, потому что замечание сделал Барсбек — вождь тюрков.
        За Барсбеком стояла могучая сила тюркских племен, и попытка задержать Барсбека мгновенно привела бы к вое станию. Да и не смогла бы стража арестовать Барсбека, потому что его охраняла сильная охрана, которая, почувствовав опасность для своего вождя, тут же перебила бы стражу, а заодно прирезала бы и самого бека.
        Эти мысли пролетели в голове Абадии в одно мгновение.
        — Так, может, нам оставить этот проклятый город в покое и уйти домой? — спросил Абадия, коварно улыбаясь.
        Тарханы и в самом деле предпочли бы уйти домой. Они уже договорились, что когда вернутся домой, то свергнут бека и вернут власть законному кагану, который томился в заключении в своем же дворце.
        Но их подобной хитростью не проймешь, они сразу догадались, что Абадия проверяет их. Но и заверять в своей верности они не хотели, поэтому они снова промолчали.
        «Проклятые изгои!» — мелькнула в голове Абадии раздраженная мысль. Но снова скрыл за улыбкой злобу и проговорил:
        — Я решил...
        Тут он замолчал, помедлил и, вглядываясь в лица тарханов, только затем продолжил:
        — ... что хватит нам нести напрасные потери...
        На лицах тарханов мелькнуло изумление.
        «Ага, попались на крючок!» — подумал Абадия и продолжил:
        — Таким образом, я решил, что штурм города прекращаем. Будем город брать осадой. А чтобы быстрее они сдались, мы сделаем под город подкоп и разрушим их колодцы. Оставшись без воды, они сдадутся через неделю.
        На лицах тарханов появилось недовольство.
        Один из тарханов скептически проговорил:
        — Ты хочешь заставить воинов рыть землю?
        Вот тут Абадия не стал себя сдерживать — он грозно повел глазами и рыкнул:
        — Если воины не умеют воевать, то какие же они воины?! Понадобится — заставим их рыть землю. Но сейчас никто их не собирается заставлять копать землю. Вы тупы, как всегда! Вы забыли, что на грязную работу существуют рабы. Рабы сделают всю грязную работу. А отряды пусть займутся ловлей новых рабов. Чем больше их наловят, тем скорее возьмем город и уйдем домой.
        Глава 102
        Как только утренняя заря освещала стены Белой Вежи, так хазары уже были тут как тут. С лестницами, с камнеметными орудиями и таранами.
        Дубыня уже привык к утренним штурмам хазар. Утренние штурмы уже вошли в привычку, подобно умыванию по утрам.
        За два месяца безуспешных штурмов хазары нанесли большие разрушения домам в городе, но жители ушли в подвалы, перекрытые сверху толстыми бревнами и толстым слоем земли. Таким укрытиям не были страшны ни камни, ни огонь.
        Камни даже шли в дело, — женщины и дети их собирали и относили на стены. Там ими били самих же хазар.
        Через два месяца отряд, защищающий башню, уменьшился больше, чем наполовину, поэтому Дубыня с радостью встретил вылечившегося Полыню.
        Раны Полыня залечил не полностью, сильно хромал, но и в таком состоянии он был хорошим помощником. Чтобы поберечь друга, на первое время Дубыня поручил ему кашеварить.
        Это утро ничем не отличалось от других: Полыня еще до рассвета наварил каши, все поели и стали ждать, когда хазары пойдут на приступ.
        Солнце быстро встало, но хазары не пошли на приступ. Подождав еще немного, Дубыня выглянул за стену и отметил, что вроде бы внешне ничего не изменилось — в хазарском лагере дымились костры, пахло горелым кизяком и горячим овечьим салом.
        Дубыня видел, как отряд конников вышел из хазарского лагеря и, поднимая пыль, ускакал в поле.
        Однако под стенами было тихо, и не было ни единого намека на приготовление хазар к очередному штурму.
        Дубыня снял железный шлем с головы и почесал мокрый затылок.
        — Однако странно, — проговорил он.
        — Чего — странно? —- спросил Полыня и высунулся из-за стены.
        Окинув взглядом местность, удивленно воскликнул:
        — Ба, чего это они?! Куда все хазары делись?
        — Однако, похоже, они сегодня не собираются идти на штурм, — проговорил Дубыня.
        — Похоже, — согласился Польши и уже смелее нагнулся над стеной.
        Дубыня потянул его за плечо назад.
        — Осторожно, Полыня, так тебя подстрелят лучники.
        — Так нет никого там, — сказал Полыня.
        Он едва не уронил шапку. Поспешно схватил ее на лету и отпрянул назад.
        — Вот, видишь, и сам мог свалиться, — проговорил Дубыня.
        — А то жалко меня? — хохотнул Полыня.
        — Жалко, хоть ты и дурень, — сказал Дубыня.
        — Это почему еще я — дурень? — обиделся Полыня.
        — Потому что нос свой вечно суешь, куда не следует, — невозмутимо проговорил Дубыня.
        — Это куда я свой нос совал?
        — Сейчас — за стену.
        — Ну и что?
        — Ничего. — Дубыня почесал затылок и задумчиво пробормотал: — И в самом деле — ничего. Похоже, они сегодня не собираются воевать.
        — Может, они хотят уйти? — предположил Полыня, который уже уселся в тень.
        — Тогда бы они уже ушли, — сказал Дубыня.
        Их разговор прервало появление князя Вячеслава и Борислава. Во время штурма кто-либо из них обычно находился в башне.
        Застав в башне тишину, князь Вячеслав спросил:
        — Что тут происходит?
        Дубыня шутливо промолвил:
        — Так сегодня у нас выходной.
        — Какой выходной? Где хазары? — спросил князь Вячеслав.
        Полыня хохотнул:
        — Передумали они сегодня штурмовать город.
        Борислав выглянул за стену и согласился:
        — И в самом деле, хазар не видно. И похоже, сегодня они на штурм не пойдут.
        Князь Вячеслав тоже выглянул за стену. Он задумчиво глядел на лагерь хазар минут десять, затем проговорил:
        — Во время приступов хазары понесли большие потери... как видно, они решили дать себе отдых.
        — Думаешь — будут брать нас измором? — спросил Борислав.
        Князь Вячеслав пожал плечами:
        — Не знаю. Пока не знаю.
        — Измором нас не возьмут — у нас запасов на семь лет, — сказал Борислав. — А за это время кто-либо придет нам на помощь.
        — Семь лет под стенами города хазары стоять не будут, — сказал князь Вячеслав.
        — Не будут, — сказал Борислав. —.Они же не сошли с ума?
        — Слышал я об ихнем беке Абадии. Иудей жесток, хитер. Если нападает, то не отступает, не добившись своего. Несколько лет назад сжег и разрушил Армению за то, что ему показалось, что его дочь, которую он отдал замуж в Армению, отравили, — задумчиво проговорил князь Вячеслав.
        — Но на что же они тогда рассчитывают? — спросил Борислав.
        — Не знаю, пока не знаю, — проговорил князь Вячеслав.
        Шустрый Полыня вмешался в разговор:
        — Нутром чую, они какую-то хитрость задумали.
        Князь Вячеслав покосился на него, — не в свое дело лезет простой человек, — но проговорил:
        — Да. Только — какую?
        На его вопрос никто не смог ответить, и князь Вячеслав, поняв, что хазары и в самом деле устроили себе выходной, ушел со стены. При этом он был сильно недоволен, потому что, когда не знаешь, что собирается предпринять враг, жди больших неприятностей.
        Глава 103
        Хотя Абадия и согласился с планом Аарона, однако сомнения у него остались — не так-то просто найти водяную жилу в толще каменистого утеса, на котором была построена крепость. Если это вообще возможно.
        «Конечно, скорее всего, хазарскому войску все же придется уйти от города, так и не взяв его», — думал Абадия.
        С таким развитием ситуации он уже смирился.
        Разумеется, неудачное возвращение вызовет недовольство хазарской аристократии, подорвет авторитет бека. Впрочем, это особенно не изменит отношение к нему тюркско-аланской аристократии. Да и мадьяр, и кабаров и многих других племен. Они и так мечтают свергнуть его.
        Но пользу из плана Аарона Абадия все равно получал. По крайней мере, пока он будет рыть скалу, осада города не закончится. Это время Абадия может использовать, чтобы обезопасить себя и первым делом, — срочно осуществить задуманное им перед выходом на войну дело — набрать корпус из надежных двенадцати тысяч воинов-иудеев.
        Оставалось только покинуть войско под таким благовидным предлогом, который не вызвал бы подозрение оппозиции.
        Такой предлог был — погибший сын Иегуда все еще дожидался погребения. По обычаю, его надлежало предать земле на родине со всеми причитающимися царскому сыну почестями.
        Но пока велись активные действия, Абадия не мог покинуть войско. Потому он, чтобы предохранить тело погибшего от порчи приказал забальзамировать его и спрятать в специально вырытый колодец,
        Но с началом плана Аарона военные действия затихли, и теперь Абадия мог покинуть войско: никто не мог обвинить отца в том, что он хочет произвести похороны сына по положенному обряду. Поэтому Абадия на следующий же день после окончания активных военных действий объявил о своем отъезде и назначил главой войска Иосифа.
        В столицу Хазарии Итиль Абадия приехал через три дня.
        Первым делом он вызвал к себе начальника охраны Аврахама и спросил его, здоров ли каган, и не пытался ли кто встретиться с ним.
        Аврахам ответил, что, как и приказывал бек, к кагану никто не допускался, кроме парикмахера и портных. Каган здоров и доволен жизнью.
        Абадия усмехнулся:
        — Так уж и доволен?
        — А чем же ему быть недовольным? — сказал Аврахам. — У него есть все, что он хочет: женщины, изысканные кушанья, нарядные одежды.
        — И он даже не хочет выйти из дворца? — с сомнением проговорил Абадия.
        — Зачем? — спросил Аврахам, и Абадия подумал, что он прав — тархану незачем выходить в мир, который он не знает и не должен знать, потому что каган — это живой бог, а богам незачем пачкаться общением с грязными существами.
        — Пусть так и будет дальше, — сказал успокоившийся Абадия.
        Вся следующая неделя у Абадии ушла на похороны сына.
        Хоронили Иегуду пышно: одели в драгоценные одежды; рядом с ним в могилу положили его любимого коня, кувшины с изысканными винами и кушаньями, музыкальные инструменты, рабынь-наложниц чтобы в загробной жизни не было скучно.
        Только закончив с похоронами, Абадия поручил начальнику своей личной стражи Давиду, в чьей преданности он не сомневался, потому что тот был таким же иудеем, как и он, срочно набрать из числа иудейской молодежи двенад-цать тысяч надежных профессиональных воинов.
        Затем он занялся каганом.
        Он решил использовать особенности хазарских традиций. Согласно им жизнь кагана была окружена множеством табу что лишало его возможности самому управлять страной, а потому это дело поручалось беку. В связи с чем фактически бек являлся соправителем кагана и обладал реальной властью. У кагана было одно право — заменить бека независимо от причин в любой момент.
        Каган был язычником, а язычники, мусульмане, христиане, — все, — были врагами иудеев. Это давало возможность оппозиции убедить кагана, чтобы тот заменил иудея Абадию на представителя другой религии. Для этого оппозиции достаточно было только добиться встречи с каганом.
        Абадия боялся этого.
        Самым лучшим решением проблемы в таком случае, казалось, было бы убийство кагана, но хитрый Абадия понимал, что смерть кагана станет и его смертью.
        Каган был молод, и у него еще не было наследника. При таких обстоятельствах в случае смерти кагана хазарам пришлось бы избирать нового кагана. И правителем Хазарии на это время стала бы мать кагана — ярая язычница.
        Понятно, что при всеобщей ненависти к иудеям новым каганом окажется кто угодно, только ни Абадия, ни его сын, ни любой другой иудей.
        Поэтому Абадия придумал более хитроумный план.
        Глава 104
        Через неделю после отъезда бека Абадии Аарон сообщил Иосифу, что ход дошел до подземной реки. Иосиф пошел смотреть на результат работы и увидел, что из шурфа высотой в человеческий рост текла настоящая река.
        Иосиф подумал, что при таком напоре воды все, кто находился в шурфе в момент, когда наткнулись на реку, должны были погибнуть.
        Иосифу было ничуть не жалко копавших землю рабов, но из любопытства он спросил:
        — А что с рабами?
        — Утонули, — сказал Аарон.
        — А-а, — равнодушно проговорил Иосиф и спросил: — А это точно та река, из которой они берут воду?
        — В этом слое вода хорошая, в других — соленая, — уклончиво ответил Аарон.
        — И как быстро у них пропадет вода? — спросил Иосиф.
        — Судя по напору сегодня или завтра, — сказал Аарон.
        — А как мы это узнаем? — спросил Иосиф.
        — Как только напор воды уменьшится, у них колодец высохнет, — сказал Аарон.
        — Значит, они начнут испытывать жажду через несколько дней, — сказал Иосиф.
        — Да, — сказал Аарон. — Даже, если у них есть запас воды, она скоро закончится.
        — Значит, осталось ждать немного, — сказал Иосиф.
        Глава 105
        В донских степях август самый жаркий и сухой месяц. Трава засыхает, живое прячется в норы, лишь горячий ветер гуляет серебристыми волнами по ковылю. Да цикады звенят надорванными струнами.
        Как предполагал Иосиф, в Белой Веже в колодцах вода была горькая и гнилая, пить такую воду невозможно, такая вода годилась только для тушения пожаров. И только один колодец давал воду, пригодную для питья. Находился он на княжеском дворе под специальной башней и берегли его как зеницу ока.
        В связи с этим горожане воду для питья и других нужд брали из Дона.
        Беда пришла с рассветом.
        Пришедшие утром к княжескому колодцу женщины вытащили сухую бадью. Подумав, что бадья просто не достала воды, они снова опустили бадью, но и в этот раз бадья вернулась без воды. На ее краях осталось лишь немного мокрого песка.
        Это женщин напугало не на шутку в панике они кинулись к сторожу.
        Сторож дремал на лавке около входа. Женщины принялись его трясти.
        — Тю на вас, бабы, с ума, что ли, посходили? — разлепил сонные глаза сторож.
        — Жировит, беда — в колодце пропала вода! — закричали женщины ему в самое ухо.
        Сторож, еще не понимая случившейся катастрофы, лениво встал.
        — Погодите. Не трындите. Сейчас разберусь.
        Он зашел в башню, и сам лично опустил бадью в колодец, поболтал ей внизу и, не услышав плеска воды, быстро начал наматывать цепь на ворот. По необычно легкой бадье он быстро догадался, что она пустая, — вот теперь он понял, что случилась беда, и его лицо от страха побелело.
        Поднятая бадья была сухой, словно поднялась из ада. Не веря своим глазам, Жировит опрокинул бадью, — ни единой капли из нее не упало.
        Жировит охнул:
        — Да что же это такое творится! Уж не отвернулись ли от нас боги?
        Это был сигнал женщинам, — поднялся истошный вой:
        — О горе нам! Теперь мы все умрем! Хоть живыми ложись в могилу!
        Жировит немного пришел в себя и цыкнул:
        — Тихо, бабы! Сейчас схожу к князю — он обязательно что-либо придумает.
        Жировит дал им надежду, хотя, может быть, и сам не верил, что князь сможет дать воду. Надежда была призрачной, но женщины притихли, — ведь даже небольшая надежда дает человеку силы для жизни.
        Когда они, затихли, Жировит еще раз предупредил женщин, чтобы они никуда не уходили и никому не говорили о происшествии, а сам кинулся со всех ног к воеводе.
        Глава 106
        Тур в гридницкой вместе со старшими дружинниками обсуждал, каким бы образом совершить вылазку на хазар, но, получив сообщение от Жировита, немедленно отправился к князю.
        Через несколько минут князь, воевода и городской голова были у колодца.
        Заглянув в темное нутро колодца, Тур приказал сторожу:
        — Опускай бадью!
        Жировит опустил бадью, и, когда вытащил ее, все увидели, что бадья пуста.
        — Ну, вот, — сказал Жировит, показывая пустую бадью.
        Лицо князя Вячеслава посерело.
        — Вижу, — сказал он и рассудил: — Надо чтобы кто-нибудь спустится вниз и посмотрел, что там.
        Тур кивнул Жировиту:
        — Слазь в колодец.
        Сторож отстегнул цепь от бадьи. Посмотрел на отверстие и сказал, что колодец узкий и что в него он не протиснется.
        Князь Вячеслав взглянул на Жировита, затем на Тура:
        — Ив самом деле, он не пролезет в колодец, надо найти кого-либо потощее.
        — Тут мальчишка нужен, — посоветовал Жировит.
        — Немедленно найдите мальчишку — приказал князь Вячеслав.
        Тур вышел из башни и через несколько минут вернулся с худым мальчишкой с выгоревшими до белизны торчащими, как солома, волосами и облезлым носом.
        Паренек был голый по пояс, босой и в рваных штанах, едва достающих до колен. На плечах виднелись розовые пятна солнечных ожогов.
        — Тебя как зовут? — спросил князь мальчишку.
        — Первуша, — ковырнулся пальцем в носу мальчишка.
        — Чей ты?
        — Сын Завида, рыбака.
        — Первуша, здесь у нас что-то вода в колодце пропала, — ласково проговорил князь Вячеслав. — Надо бы тебе слазить в колодец, посмотреть, куда делась вода.
        Мальчишка покосился на черное отверстие колодца. Всем известно было, что колодец очень глубок. Среди мальчишек ходило поверье, что это ход в логово самого водяного. А как известно, кто попадает в лапы водяного, тот никогда не возвращается.
        _ Видя, что мальчишка сомневается, Борислав сказал.
        — Если не найдем воды в колодце, то мы либо умрем от жажды, либо нас убьют хазары.
        Жировит показал мальчишке веревку.
        — Мы тебя привяжем за пояс, если что — вытащим.
        Первуша почесал ногу ногой.
        Князь показал ему серебряную монету:
        — Когда вернешься — будет твоя.
        — Ладно, — неохотно согласился Первуша.
        Жировит обвязал его веревкой за пояс, и мальчишка полез в отверстие колодца. Сторож осторожно отпускал веревку. Когда она почти закончилась, она ослабела.
        — Добрался до дна, — сказал Жировит.
        Мальчишка долго не подавал знаков, и Борислав стал беспокоиться.
        — Да жив ли он там?
        Жировит осторожно натянул веревку.
        — Жив, — сказал он.
        — А почему не подает знаков, чтобы его подняли? — спросил Борислав.
        — Не знаю, — сказал Жировит, и спросил: — Тащить его?
        — Погоди, — сказал князь Вячеслав. — Если не подает знака, значит, занят.
        Пришлось ждать еще. Наконец из колодца послышался какой-то гул, и веревка задергалась.
        — Это он знак подает, чтобы его вытаскивали, — сказал Жировит.
        Князь Вячеслав приказал:
        — Вытаскивай мальчишку.
        Жировит стал тянуть веревку. Веревка шла тяжело, и ему на помощь поспешил Тур.
        Вскоре в дыре показались белые волосы Первуши, а затем испачканное в грязи лицо и плечи. Его тут же подхватили, вытащили из колодца и поставили на землю.
        Мальчишка трясся словно его била лихорадка.
        — Что с тобой? — спросил князь Вячеслав.
        — 3-з-замерз, — синими губами выдавил Первуша. — Там холодно. И звезды видны.
        — Вода есть? — перебил его Борислав.
        — Нет, — сказал Первуша, — песок на дне мокрый, но воды нет. Я немного покопал, но до воды все равно не докопался.
        Женщины, стоявшие в сторонке, взвыли.
        — Тихо! — прикрикнул на них князь. Раз песок мокрый, значит, вода есть, только она ушла вглубь. Углубим колодец, и вода снова появится. Правда, Первуша? — обратился он к мальчишке.
        Первуша кивнул головой.
        — Аг-г-га.
        — В общем так, сейчас вы бабы идите домой. А мы пока займемся колодцем, — сказал князь Вячеслав.
        Женщины робко вышли из башни.
        Князь дал монетку Первуше и спросил:
        — Первуша, ты сможешь покопать с часок в колодце?
        — Смогу, — сказал Первуша и спрятал монетку за щеку. — Только надо что-либо накинуть, а то там шибко холодно.
        — Надо дать ему рубаху, — сказал князь Вячеслав.
        Жировит вышел за дверь и через минуту вернулся с грубой полотняной рубахой в руке. Он сунул рубаху мальчишке.
        — Надень.
        Первуша надел рубаху и полез в колодец.
        Когда он опустился в колодец, князь Вячеслав проговорил вполголоса.
        — Даже, если мы докопаемся до воды, ее все равно будет не хватать.
        — Жара скоро спадет. Пойдут дожди, и колодец снова наполнится, — сказал Борислав.
        — Думаю, что мы не дождемся воды, — сказал князь Вячеслав. — Вода в этом колодце раньше никогда не пропадала, даже в самое жаркое лето. Не зря она пропала на этот раз. Мне кажется тут какая-то проделка хазар.
        Глава 107
        Через неделю в Белой Веже случилось то, что и должно было случиться — от жажды начали умирать самые слабые — сначала дети, потом женщины.
        В башне у ворот, которая уже стала постоянным местом пребывания, князь Вячеслав собрал на совещание старшин.
        — Сколько у нас осталось воды? — спросил он.
        — Немного, не больше, чем на пару дней, — сказал Тур.
        — А у горожан? — спросил князь Вячеслав.
        — Ау горожан хорошей воды совсем нет. Пытаются пить соленую воду, но те, кто ее пьет, болеют и умирают. В городе почти все дети умерли. Мертвых хороним прямо в городе. Если осада продлится еще неделю, то мы все умрем, — сказал Борислав.
        — Осада продлится и неделю, и больше, — сказал воевода Тур.
        — Умереть, как собака от жажды? Эта смерть не для воина. Воин должен умирать от меча в сражении, — сказал князь Вячеслав.
        — Ты хочешь, чтобы мы вышли из города? — спросил Тур?
        — Да, — сказал князь Вячеслав, — пока от жажды воины не ослабели, надо самим напасть на хазар.
        — А как же женщины? — спросил Борислав.
        — Кто может, пойдет с нами, — сказал князь Вячеслав.
        — А остальные? — спросил Борислав.
        — Кто?
        — Кто не может ходить.
        — Они умрут.
        Борислав горестно всхлипнул.
        — Мы все погибнем, — сказал Тур. — Войско у хазар по-прежнему сильное.
        — Они не ждут нападения, и это дает нам надежду на спасение, — сказал князь Вячеслав.
        — Когда выходим? — спросил Тур.
        — Завтра, перед рассветом, — сказал князь Вячеслав.
        Борислав поднялся:
        — Я пойду, скажу жителям, чтобы готовились к выходу.
        — Нет. Горожан предупредить о вылазке разрешаю только перед самым выходом, — сказал князь Вячеслав.
        — Но почему? — удивленно спросил Борислав.
        — Потому что в городе есть хазарские лазутчики, — сказал князь Вячеслав.
        — Откуда ты знаешь это, князь? — спросил Борислав.
        — Но ведь не зря пропала вода в колодце? Кто-то же посоветовал хазарам, как отвести воду от колодца? — сказал князь Вячеслав.
        — Посоветовал, — согласился Борислав. — Но если в городе есть хазарские лазутчики, то они уже сообщили им, в каком бедственном положении мы находимся. А значит, несложно предугадать, что мы попытаемся сделать вылазку.
        — Да, — коротко ответил князь Вячеслав.
        — Значит, мы сами лезем в ловушку?
        — Да.
        Борислав сел на лавку с обреченным выражением на лице.
        — Мы все умрем, — пробормотал он.
        — Многие погибнут, но кому-то удастся уйти, — сказал князь Вячеслав.
        Глава 108
        Как старожил, Дубыня был назначен на башне старшим. Теперь он сам своих часов в дозоре не нес, но как опытный человек, он ложился сразу после заката, когда все дневные дела были завершены, затем вставал ночью несколько раз для проверки, как сторожа несут службу. А перед рассветом сам заступал на дежурство.
        В эту ночь службу от заката до полуночи нес Полыня, и Дубыня посидел с ним некоторое время.
        Разговор был невеселый — у Полыни недавно умерла дочка, которая, не вытерпев жажды, решилась испробовать гнилой воды. Теперь на подходе была жена.
        Дубыне и самому нестерпимо хотелось пить, — из колодца вычерпывали немного воды, но ее хватало лишь по глотку, и ту князь приказал давать только воинам, ибо ослабнут они, погибнут все.
        — На помощь от соседей нет и намека, потому погибнут все, — говорил Полыня. — Жители раньше, воины немного позже. Похоже — проклят этот город. Жители не раз видели над городом загадочные огни. Это боги предупреждали жителей, чтобы они уходили из города.
        Дубыня, чтобы не расстраиваться еще больше, сказал, что пойдет спать, и лег в углу башни на сене, иссохшем до того, что от прикосновения превращалось в пыль.
        Некоторое время он лежал и слушал тяжкие вздохи Полыни, а затем незаметно для себя задремал.
        Дремал он, как ему показалось, мгновение, как тут же почувствовал, что его трясут за плечо.
        Дубыня открыл глаза. Над ним склонился Полыня.
        — Что случилось? —- спросил Дубыня.
        — Воевода тебя требует, — сказал Полыня.
        — А что хазары? — спросил Дубыня, встал и выглянул в окно.
        Ночь была безлунной: внизу было темно и тихо; вдалеке светились костры хазар; где-то хрипло лаяла собака. В садах звенели цикады. Из задонской степи веяло горячим дыханием. Душный воздух навевал сон: веки словно наливались свинцом, хотелось лечь на душистую охапку сена, зарыться с головой и забыться.
        Дубыня тряхнул головой, освобождаясь от колдовских чар, тяжело вздохнул и с тоскою промолвил:
        — Тихо все. Словно и нет войны.
        Ему хотелось сказать, что он мирный человек, а ему приходится каждый день убивать людей, и это стало привычкой, и, возможно, сегодня или завтра убьют его...
        — Внизу тебя воевода ждет, — Полыня черство перебил мысли Дубыни.
        Дубыня снова вздохнул и спустился по лестнице, а внизу увидел перед воротами строй дружинников на конях.
        Тут же оказался воевода Тур. Увидев Дубыню, он вполголоса приказал:
        — Дубыня, собирай со стен всех людей и веди сюда. Сейчас пойдем на вылазку.
        Такому распоряжению Дубыня несколько удивился, — пеших воинов на вылазки никогда не брали, — и спросил:
        — Дозорных тоже брать?
        — Я же сказал — всех! — зло проговорил Тур. — И пусть заберут жен и детей.
        Чтобы на вылазку брали жен и детей? Такого точно никогда не бывало!
        Поэтому Дубыня невольно воскликнул:
        — Жен и детей?! Но их же убьют.
        — Наверно. Скорее всего. Пусть они скорее собираются. Мы ждать никого не будем, — сказал Тур.
        — Но... — попытался получить объяснение Дубыня.
        Тур перебил его;
        — Скажи им, что в город мы не вернемся, будем пробиваться и уходить вверх по Дону в родные места. В городе останутся те, кто уже не может ходить.
        Теперь стало все ясно — город решено оставить.
        Но Дубыня знал, что многие мужчины, ослабев от жажды, не были способны на длительный переход, а большинство женщин и детей настолько обессилели, что немногие из них способны были просто держаться на ногах.
        — Понятно. Значит, мы умрем сегодня, — сказал Дубыня.
        — Те, кто не умрет, тот спасется, — подчеркнуто холодно сказал Тур и отвернулся, показывая, что ему некогда разговаривать с Дубыней.
        Дубыня подумал, как будет страшно тем, кто сейчас узнает, что им придется оставлять в городе своих любимых жен и детей — что для них будет медленной и мучительной смертью; и он с горьким облегчением подумал, что у него нет семьи, а, значит, боги избавили его от этого ужаса.
        «Умереть в сражении не страшно, страшно видеть смерть своих близких, когда ничем не можешь им помочь», — подумал Дубыня, обреченно махнул рукой и поднялся по лестнице.
        — Что случилось? Почему воевода с дружинниками собрались у ворот? — спросил Полыня, видя почерневшее от горя лицо друга.
        — Польши, беги домой, забирай свою жену и приходи к воротам. И поторапливайся. Скоро мы уходим из города, — хмуро распорядился Дубыня.
        — Как уходим? — ужаснулся Полыня.
        — Так — будем пробиваться через хазар.
        — Это же верная смерть!
        — Еще вернее, что умрем от жажды, если останемся.
        Полыня наклонил голову и заплакал:
        — Ты чего? — спросил Дубыня.
        — Она уже не может ходить, — сквозь слезы проговорил Полыня.
        — Ну, ты принеси ее к воротам, а там я тебе помогу, — сказал Дубыня.
        — Ты поможешь? — вскинулся Полыня и тут же опустил голову. — Нет. Если ты будешь ее нести, то как ты будешь сражаться? Как я буду сражаться? Мы погибнем, если возьмем ее.
        — Но что же делать? — спросил Дубыня.
        Полыня вытер глаза.
        — Пойду, увижу ее в последний раз. Она была хорошая жена.
        — Иди, — сказал Дубыня.
        Глава 109
        Хотя каган и правитель без власти, однако даже беку требовалось разрешение на его посещение. Поэтому Аба-дии сначала пришлось послать к кагану просьбу, чтобы тот принял его.
        Кагану было скучно. Поэтому он согласился принять Абадию в тот же день перед ужином.
        На встречу Абадия оделся умышленно скромно — в простую черную одежду. Этим он хотел показать, что живет скромно, словно аскет, и служит кагану на высокой должности исключительно ради преданности и любви к нему.
        Кагана он застал в летнем саду за столом рядом с бассейном. В хрустальной воде бассейна лениво плавали остроносые тени осетров. На дорожках между роз бахвалились радужными хвостами павлины.
        Стол был заставлен фруктами.
        Каган полулежал на низкой кушетке. Рядом с каганом сидели на коленях три восхитительно красивые девушки в прозрачных одеждах. Отщипывая от кистей виноградины, они кормили ими кагана.
        Абадия узнал их — две были иудейками.
        Подойдя к столу, Абадия почтительно поклонился.
        — Да будет славен великий каган! — поприветствовал он. — Надеюсь, здоровье кагана прекрасное и все его желания исполняются.
        Каган, молодой человек с изнеженным лицом, лениво повел рукой.
        — Присаживайся, Абадия. Попробуй винограда.
        Рядом с кушеткой стояли мягкие пуфики.
        Абадия почтительно отказался.
        — Господин, я не смею сидеть в твоем присутствии.
        Каган опустил ноги на мраморный пол и сел.
        — Так какая нужда привела тебя ко мне, Абадия? Я слышал, что ты повел мою армию на войну со славянами.
        Абадия негромко хихикнул, прикрыв рот рукой.
        — Какая уж война со славянами? Так безделица. Идя навстречу желаниям народа, я разрешил ограбить славянский город, который они незаконно поставили на наших землях.
        Каган удивленно поднял тонкие брови.
        — Как? Славяне ставят на нашей земле свои города? Кто им позволил это?
        Абадия понял, что проговорился о том, чего каган не должен был знать, и поспешил исправить ситуацию.
        — Потому мы и пошли войной на славян, чтобы наказать их за самовольство.
        — Наказать изгоев надо, — сказал кагана. — И наложи на них еще большую дань, чтобы они всегда помнили, кто их господин.
        В отличие от кагана Абадия хорошо помнил, что славяне не платят дань хазарам. Но к чему расстраивать кагана? Поэтому он только проговорил:
        — Так я и сделаю, господин. Но я пришел к тебе по другой, более важной причине.
        — Какой? — нахмурил брови каган.
        Абадия показал глазами на девушек.
        — Господин, позволь мне говорить с тобой наедине.
        — А тут нет никого.
        — А женщины?
        — Это всего лишь мои наложницы, — сказал каган.
        — Но дело слишком тайное, чтобы даже они знали о нем.
        — Да? — с сомнением проговорил каган и щелкнул пальцами. — Идите, мои голубки, в сад. Пока мы будем разговаривать с Абадией, соберите для меня душистые лепестки прекрасных цветов.
        Девицы убежали в заросли роз, и оттуда послышался приглушенный смех.
        Абадия присел на пуфик рядом с кушеткой кагана и тихо заговорил:
        — Господин, ты уже знаешь, что я веду войну со славянами...
        Каган медленно наклонил голову:
        — Знаю.
        Абадия продолжил:
        — Войну со славянами я начал для того, чтобы увести из Итиля всех, кто ненавидит тебя.
        — Неужели такие имеются в моем народе? — не поверил каган.
        — Есть, и они устроили против тебя заговор, — сказал Абадия. — И в заговоре против тебя участвуют многие тарханы из аланов и тюрков.
        — Но ты сам алан.
        — Был, и скорблю об том. Я уже давно иудей.
        — У нас все веры равны.
        — Они ненавидят иудеев.
        — И что же они хотят?
        — Они хотят убить тебя.
        Каган встал, гордо вскинул голову, и проговорил:
        — Но если они не помнят — я потомок рода Ашинов, и каган но праву рождения. Мои предки создали это государство. Я — Бог!
        Абадия встал рядом.
        — Они не хотят помнить этого.
        — Но чем же я им стал неугоден?
        — Потому что они мусульмане или христиане, а ты язычник. Они хотят кагана мусульманина или христианина.
        — Мои боги — боги моих отцов!
        — Каган, времена меняются. Нравы аристократии давно испортились, они впали в разврат. Новая вера побуждает их презирать твоих богов. Мусульмане считают самым злейшим врагом для себя не христиан или иудеев, а язычников, верящих в старых богов.
        Каган сел и с горечью в голосе проговорил:
        — Неужели в Хазарии не осталось преданных мне людей?
        — Есть, и их много, — сказал Абадия. — Все иудеи преданы тебе. Они готовы жертвовать своей жизнью во благо тебя.
        — Я буду их любить, как самого себя, — сказал каган. — Но что же я могу для них сделать?
        Абадия упал на колени.
        — О, великий каган! Нет для нас большей награды, если ты примешь нашу веру. Тогда иудеи будут еще больше преданны тебе и почитать, как бога.
        — Но тогда обидятся другие, — сказал каган.
        — Но другие предали тебя. И нет времени — заговорщики решили, что как только вернутся назад в Итиль, то убьют тебя.
        — Не знаю, что и делать, — с сомнением проговорил каган.
        — Принять иудаизм, — сказал Абадия.
        — Но об этом узнают другие.
        — Незачем всем говорить, что ты стал иудеем. Пусть об этом знают только иудеи.
        Каган повеселел.
        — Ну, если так, то можно.
        Через три дня каган был обращен в иудаизм.
        Глава 110
        Проводив Полыню, Дубыня пробежался по стене до следующей башни и предупредил всех встретившихся, чтобы они брали свои семьи и подходили к воротам.
        Вернувшись, он увидел, что засовы с ворот были сняты и дружинники были готовы выходить.
        Колонну возглавлял князь и дружинники — они были на конях и в тяжелых доспехах. Они должны были тараном проломить переднюю линию хазар, если те встретятся.
        За ними — княгиня с княжичем, семьи дружинников и старшин на телегах. Тут же женщины и дети простых людей — те, что еще могли передвигаться. По бокам и сзади колонну защищали пешие ратники в легкой броне.
        Дубыня взял щит, копье и топор и поспешил пристроиться к строю пеших ратников, поближе к княжеской дружине.
        Подошел и Полыня. Его лицо в темноте казалось черным. Он нашел Дубыню и коснулся его плеча.
        — Дай мне встать рядом.
        — Где жена? — спросил Дубыня, освобождая место.
        — Она умерла, — сухо сказал Полыня и отвернулся, скрывая слезы.
        Дубыня ничего не понял, но разговаривать было некогда — заскрипели открывающиеся створки ворот, и дружинники молча двинулись в пахнущую сыростью и дымом ночь.
        Шли без факелов, поэтому было так темно, что Дубыня с трудом различал идущего впереди. Его спина, то была видна, то пропадала, лишь звон оружия да тяжелое дыхание свидетельствовали о том, что он недалеко.
        Боясь отстать, Дубыня невольно перешел на бег и натолкнулся на спину впереди идущего, тот что-то буркнул неразборчивое и ускорил шаг.
        Полыня сопел рядом, но не отставал.
        — Темно, хоть глаз выколи, — сказал он.
        — Зато хазары нас не видят, — сказал Дубыня и снова уперся на резко остановившегося идущего впереди ратника.
        — Что там? спросил Дубыня.
        — Копья наизготовку! — разрезал ночь истошный крик.
        Дубыня поспешно опустил копье рядом с плечом переднего ратника. Тут же, как по сигналу, послышался рев трубы, ржанье коней и крики хазар.
        Солнце показало край над степью, и Дубыня увидел впереди черную полосу. Присмотревшись, он догадался, что это выстроившееся войско хазар.
        — Мы попали в ловушку, — тихо проговорил Полыня.
        — Наверно, у князя есть какой-то замысел, — сказал Дубыня и повторил: — Должен быть.
        — Мы сейчас умрем, — сказал Полыня. — Это хорошо, потому что я не могу жить, зная, что моя жена умирает от жажды или замучена хазарами.
        — Разве она не умерла?
        — Для меня — умерла.
        Дубыня крепко сжал копье.
        — Проклятие!
        — Но прежде я убью десяток хазар, — сказал Полыня.
        Впереди послышался новый сигнал, и строй хазар густой и прочный, точно земляной вал, медленно двинулся в сторону беловежцев.
        — У хазар длинные копья, и к ним тяжело будет пробиться, сказал Дубыня.
        — Держать строй! — закричал кто-то.
        Дубыня с трудом догадался, что это кричал воевода Тур. Но его команда приободрила Дубыню, и он стал высматривать, как протиснуться сквозь копья хазар.
        Наконец строй хазар приблизился к беловежцам так близко, что острия копий разделяло расстояние не больше ладони.
        Чтобы столкнуться, оставался последний сигнал.
        Солнце поднялось, стало светло, и Дубыня уже видел, что они были окружены и прижаты к Дону. В темноте воевода сумел каким-то чудом развернуть строй так, что женщины и дети оказались в кольце ратников.
        Измученные жаждой женщины и дети, оказавшись на берегу реки, бросались к воде и жадно хватали ладонями и ртами мутную жижу, поднятую ногами ратников, оказавшихся по колено в воде.
        Жажду они утолили, но это было только отсрочкой неминуемой смерти.
        Из-за спин хазар послышался новый сигнал.
        — Прощай, — успел сказать Дубыня и рванулся вперед.
        Каким-то чудом ему удалось увернуться от копий и врезаться в строй хазар. К его спине прилип Полыня.
        Проломившись во внутрь строя хазар, Дубыня оставил в теле хазара уже ненужное копье, выхватил топор и начал им крушить противника.
        Полыня своим топоришком и щитом защищал его спину. Дубыня был его последней надеждой на жизнь. Полыни понимал, что пока Дубыня бьется, живет и он, поэтому Полыни защищал его спину больше, чем самого себя.
        Богатырь Дубыня проламывал в строю хазар настоящую просеку, но хазар было слишком много, и в конце концов он стал уставать, а в усталости пропускать удары. Вскоре и Дубыня и Полыня, получив по десятку ран, истекали кровью.
        Понимая, что наступает последний миг жизни, Дубыня и Полыня прижались друг к другу спинами.
        — Полыня, радуйся, скоро мы попадем в рай! — с болезненной веселостью кричал Дубыня, из последних сил опуская топор на голову ближайшего хазара.
        Полыня сползал на колени и стонал в ответ:
        — Я уже почти в раю.
        В его грудь уперлось хазарское копье, от смерти Полыню защищала тонкая стальная пластина на нагруднике.
        — Хороша дамасская сталь, — заплакал Полыня, обломком щита прикрывая голову от занесенного меча.
        Он закрыл глаза, готовясь принять смерть. Но к его удивлению удара не последовало.
        Полыня открыл глаза и увидел, что хазары густой толпой бегут к своему лагерю.
        — Что случилось? — толкнул он Дубыню.
        Дубыня сам нечего не понимал, только таращил огромные глаза.
        — Хазары дрогнули, — сказал он.
        — Они отступают? — проговорил Полыня, с трудом осознавая его слова, но через секунду, поняв, что произошло, стащил с головы шлем, быстро зачерпнул им воды, и, держа его на вытянутых руках, побежал в город.
        Он надеялся еще спасти свою жену.
        Глава 111
        Конь под князем Вячеславом был убит почти сразу, как только началось сражение. Ему дали другого коня, но и этого через минуту убили.
        Погибли и другие кони.
        Хазарские лучники специально выбивали коней.
        Понятно — они хотели лишить славян надежды на спасение. Без коня далеко не уйдешь.
        Пришлось князю сражаться, как простому воину, пешим. Оберегая его, вокруг князя встали его дружинники, но ряды их быстро таяли. Слишком неравны были силы вятичей и хазар.
        Но когда князь совсем утратил надежду на спасение, вдруг хазары побежали. Не понимая в чем дело, князь даже попытался броситься за ними в погоню.
        Это старинное правило, — бей врага, пока он не опамятовался. Но, сделав несколько шагов, князь понял, что на погоню не было сил ни у него, ни у дружинников.
        Пользуясь передышкой, обессиленный князь рухнул на землю.
        Земля была твердой и горячей, точно ее разогрела кровь, пролитая множеством людей, убивавших друг друга для того, чтобы человек, объявивший себя властителем одних, смог получить еще больше власти и золота.
        Те же, кто шел на смерть по его приказу, либо умирал, либо получал крохи.
        Их добыча была ничтожна, но для нищих она казалась огромной, потому что на нее можно было купить женщину для ночных утех, либо пару голов скота.
        Земля дрожала, словно от гнева за бесцельно отданные жизни.
        Кто-то тронул князя, и он открыл глаза. Рядом с ним стоял воевода, в изодранной, окровавленной одежде. Улыбаясь, он протягивал князю флягу.
        Князь приложил флягу к губам и сделал глоток. Такой вкусной воды он в жизни никогда не пил. И князь стал жадно глотать воду, пока фляга не опустела.
        Вода принесла ему силы, и он, подхваченный руками верных дружинников, встал.
        Окинув взглядом поле битвы, он все понял, — в берег уткнулось множество кораблей, но еще больше кораблей плыло по реке, конца их колонне не было видно, они приставали к берегу, и с них выходили странно-бледнолицые воины, и они присоединялись к огромному войску на берегу, делая его еще больше. И конные отряды неслись к хазарскому лагерю. И хазары на конях, и пешком, и на телегах бежали в разные стороны.
        — Где княгиня и княжич? — спросил князь Вячеслав.
        — Все живы, — сказал воевода Тур.
        К князю подбежала княгиня и сын, и князь обнял их и стал целовать. От радости князь Вячеслав плакал.
        — Как вы спаслись? — спросил он.
        — Пока мужчины сражались, хазарам было не до женщин и детей, потому мы и спаслись, — сказала княгиня.
        Тем временем к князю Вячеславу подъехало несколько всадников в стальных доспехах.
        У самого молодого, почти мальчика, на плечах был символ княжеской власти — пурпурный плащ.
        Князь Вячеслав, отстранил жену и сына, вытер заскорузлой от пыли и крови ладонью слезы с глаз, приложил руку к груди и представился:
        — Я князь вятичей — Вячеслав.
        — Я князь словен Гостомысл, — сказал мальчик и подал знак, показывая, что он желает сойти с коня.
        Всадники соскочили с коней и помогли Гостомыслу слезть с коня.
        — Друг мой, — сказал князь Вячеслав, — мы уже совсем отчаялись, источник воды в крепости пересох, и мы умирали от жажды, поэтому мы решили, что смерть в бою будет менее мучительной. Если бы ты не пришел на помощь, то
        мы бы все погибли.
        — Я рад, что успел, — сказал Гостомысл.
        — Но каким образом ты оказался в этих местах? — спросил князь Вячеслав. — Словене ведь далеко на севере.
        — Мы ходили по нашим землям, собирая дань. Сейчас шли на Киев, но около Рязани нам встретился твой посланец Твердислав, он и сообщил о вашем бедственном положении, — сказал Гостомысл.
        Князь Вячеслав пожаловался:
        — Никто из наших соседей не пришел к нам на помощь. При твоем отце такого не было. Твой отец был сильный воин.
        — Впредь все соседи будут приходить на помощь друг другу, — твердо пообещал Гостомысл. — Для того мы и вышли в поход.
        Князь Вячеслав встал на колено, склонил голову и торжественно проговорил:
        — Великий князь Гостомысл, знай — отныне вятичи признают твое господство и обязуются быть твоими верными слугами.
        Гостомысл обнял князя Вячеслава.
        — Поднимись, князь Вячеслав, я рад видеть в тебе своего друга.
        Когда первое знакомство закончилось, Гостомысл бросил на крепость уважительный взгляд и проговорил:
        — А крепость у вас хорошая. Я первый раз вижу такую надежную крепость. Здесь стены каменные, а у нас все деревянные. Того гляди — сгорят.
        Князь Вячеслав вздохнул.
        — Как видишь, не такая уж и надежная. Приступы мы отбивали без затруднений, но в крепости был только один источник воды, и когда хазары какой-то хитростью отвели от него водяную жилу, мы стали умирать от жажды. Волхвы утверждают, что место, на коем поставлен этот город, проклято.
        — Зачем же вы строили здесь город? — спросил Гостомысл.
        — Так в этом месте сходятся многие торговые пути, — сказал князь Вячеслав.
        — Значит, город здесь нужен, — сказал Гостомысл.
        — Не знаю, наверно, мы уйдем в свои города, — с сомнением проговорил князь Вячеслав. — Корьдно совсем захирело без нас. А сейчас мы только чудом спаслись.
        — Вся наша жизнь чудо. Но дело ваше. Только знайте, что по степи бродит много племен — мадьяры, печенеги, булгары. Если вы уйдете отсюда, то они захватят контроль над перекрестком торговых путей. И тогда они станут богатеть. Сильные кочевники станут большой угрозой для нашей земли. Рано или поздно они все равно придут в вашу землю. Поэтому нельзя бросать выгодное место без присмотра, — сделал вывод Гостомысл.
        — Понимаю, — проговорил князь Вячеслав. — Только многие наши жители умерли, а оставшиеся в живых напуганы, и все равно уйдут. Если хазары стали беспокоить наши земли, то на этом они не успокоятся. А для меня неудобно — Белая Вежа находится за пределами земель вятичей. Да и сил больше нет у вятичей держать этот город.
        — С хазарами разберемся. Раз я пришел сюда с войском, то пойду и дальше, — сказал Гостомысл. — А в городе посажу гарнизон из двух сотен своих воинов. С такой хорошей крепостью этого хватит, чтобы контролировать перекресток торговых путей и собирать пошлину.
        Глава 112
        Князь Вячеслав ошибался, несмотря на то, что в городе народ был разношерстный, в крепости не было хазарских лазутчиков, и Иосиф, возглавлявший после отъезда отца, хазарское войско, не знал положения дел в Белой Веже. Однако несложно было предугадать, что оставшиеся без воды горожане решатся на отчаянный шаг.
        Поэтому в тот же день, когда водяная жила хлынула наружу, Иосиф приказал ставить на ночь в засаду у городских ворот отряд из двух тысяч воинов.
        Это была небольшая часть его войска, но по численности она была гораздо больше городского гарнизона.
        Поэтому Иосиф не удивился, когда его разбудили среди ночи и сообщили, что в городе слышен шум. По всем приметам в городе готовились к вылазке.
        Быстро одевшись, Иосиф поспешил во главе личной охраны к месту события.
        Все шло по его плану. Из городских ворот вышла колонна горожан, — воинов, женщин, детей, — всего не больше тысячи человек.
        Командовавший засадой тархан Барсбек предупредил Иосифа:
        — Их много, надо бы поднять все войско.
        Иосиф рассмеялся.
        — Там половина женщин и детей. Барсбек, неужели ты боишься женщин и детей?
        — Я боюсь их мужчин, они уже показали храбрость и силу, которой можно только позавидовать, — сказал Барсбек.
        — Не бойся, я рядом, — сказал насмешливо Иосиф, и приказал: — Нападайте на славян и убивайте всех, кто будет сопротивляться.
        — Как скажешь, Иосиф, — сказал Барсбек и ушел, чтобы отдать необходимые команды,
        Иосиф повернулся к начальнику личной охраны, который все время стоял поблизости, потому слышал весь разговор.
        — Ицхак, мой друг, ты видишь, во что превратились хазары? Они выродились и стали отъявленными трусами, если даже самые выдающиеся из них, такие, как Барсбек, боятся горстки славян. Если так дело пойдет и дальше, то их от женских юбок не оторвешь. Они и язык свой потеряют.
        Ицхак проговорил:
        — Хазары уже давно выродились. Тюрки спят с их женщинами. Сейчас чистокровного хазара в Хазарии и не найти. А на рынках в Итиле даже еврейские купцы предпочитают говорить по-славянски.
        Колонна беловежцев направилась вдоль берега реки на север, как раз туда, где подковой уже стояли хазарские войска.
        Иосиф смеялся.
        — Славяне, как мыши в мышеловку идут.
        Как только славяне вошли в ловушку, Иосиф подал знак замкнуть кольцо. Края подковы сомкнулись, и славяне оказались окруженным и прижатыми к Дону.
        Иосиф не опасался, что славяне уйдут через Дон. Дон в этом месте сужался и превращался в бурный поток, который преодолеть было мало кому под силу.
        По следующему сигналу, с восходом солнца, хазары стали сжимать кольцо, Завязалась битва.
        Когда стало совсем светло, Иосиф начал жалеть, что не послушался совета Барсбека: славяне бились как бешенные, не обращая внимания на раны и потери, и хазары несли большие потери.
        Но даже большие потери со стороны хазар не могли повлиять на конечный результат, — славян становилось все меньше и меньше. И скоро последние должны были лечь под ударами мечей.
        Иосиф уже предчувствовал победу, но как раз в этот момент все переменилось — с севера из-за поворота реки неожиданно выскочил неизвестный корабль.
        Иосиф сначала подумал, что это купец. Но за первым корабли стали вываливаться еще и еще. Вскоре их оказалось так много, что, казалось, они текли непрерывной рекой.
        Подгоняемые течением, они быстро причаливали к берегу, и из кораблей стремительно выскакивали воины и выстраивали красную линию щитов. За их спинами грозовой тучей набухал конный отряд.
        Иосиф обеспокоился. Он не знал, что за войско пришло на кораблях, но намерение его предводителя было явно не дружественным.
        Иосиф поманил рукой вельмож, стоявших неподалеку, и ожидавших его указаний. К нему сразу подошли трое.
        — Поднимайте все войско, — сказал Иосиф и увидел, что со своим распоряжением он опоздал — неизвестное войско ринулось на хазар, увлеченных боем со славянами. А конный отряд направился прямо в сторону Иосифа.
        Начальник личной охраны Ицхак быстрее всех оценил грозящую опасность, и он подхватил Иосифа и буквально закинул его на коня.
        Первым делом он было направил отряд в лагерь, но там уже поднялась паника. Кто-то крикнул, что на берег высадился сам князь Бравлин, и в умах хазар всколыхнулся старый ужас, и в умопомрачении хазары стали разбегаться во все стороны, словно испуганные тараканы.
        К этому времени и Иосиф уже пришел в себя. Видя хаос в лагере, он сообразил, что ему не удастся подчинить себе перепуганных людей, и велел гнать в степь в сторону Итиля.
        Через несколько часов Иосиф понял, что никто его не преследует, велел остановиться, чтобы отдохнуть, утолить жажду и голод.
        Немного оправившись, Иосиф стал совещаться с Ицхаком, что им делать дальше.
        Иосиф хотел собрать войско, но Ицхак по этому поводу высказал большое сомнение, — как он заметил, хазары бежали в разные стороны. К тому же из перепуганных людей плохие воины.
        Иосифу стыдно было показаться отцу без войска, но, поразмыслив немного, Иосиф согласился с Ицхаком и приказал ехать в Итиль.
        Глава 113
        От Дона до Итиля не так уж и далеко, поэтому к концу второго дня Иосиф был в столице хазарского каганата. К отцу он отправился, даже не ополоснув лица.
        Абадия находился в большом зале и ужинал. Кроме слуг, в зале никого не было. Спрятанные за занавесью музыканты играли приятную тихую музыку.
        Увидев почерневшее от пыли лицо сына, Абадия догадался, что произошло.
        — Отец, — доложил Иосиф, — наше войско разбито.
        — Кто разбил? — удивился Абадия. — Славян же в Белой Веже было совсем мало. Или предали хазары?
        — Нам удалось лишить город воды. Славянам оставалось либо умереть от жажды, либо выйти из города и сразиться с нами в поле... — начал рассказывать Иосиф.
        Абадия перебил его.
        — Сядь рядом.
        Иосиф сел за стол. Слуги тут же подали ему бокал с вином. Иосиф выпил вино и продолжил:
        — Я подготовил хорошую ловушку. Так все и произошло. Я окружил вышедших из крепости, отрядом из двух тысяч воинов.
        — Почему так мало? — спросил Абадия.
        — Их было не больше тысячи.
        — И что же произошло дальше?
        — Когда мы их почти всех перебили, на реке появился караван кораблей. Их было очень много. Увидев битву, они высадились на берег и напали на нас. Это были огромные светловолосые воины — настоящие великаны. Я приказал войску подняться и вступить в сражение, но кто-то из хазар закричал, что это сам князь Бравлин пришел. И тогда все наше войско стало разбегаться в панике.
        Лицо Абадии посерело.
        — Хазары — трусливые собаки! Они всегда подводили нас. Они жадны, грязны и косноязычны. Настоящие свиньи. И почему наше государство названо по их имени? Этим именем мы только позорим себя.
        Минут пять он ругался, затем немного успокоился.
        — Кто это был?
        — Не знаю, — сказал Иосиф. — Но, судя по внешнему виду, они пришли с севера. Многие говорили не на славянском языке.
        — На севере многие говорят не на славянском языке.
        — Но это не булгары.
        — Норманны?
        — Мне кажется — это все же славяне. Но с ними и норманны.
        — Их вождь князь Бравлин умер! — отрезал Абадия.
        — У него мог остаться сын, — сказал Иосиф.
        — Его сыновья погибли, — сказал Абадия, но, подумав немного, проговорил сквозь зубы: — Впрочем, слышал — один сын у него оставался, но он слишком юн.
        — Юный возраст не мешает царям быть вождями, — сказал Иосиф.
        — Ну, да, — неохотно согласился Абадия. — Но в таком случае надо собирать войско против славян. Я не хочу, чтобы теперь сын Бравлина сжег Хазарию. После погрома Бравлина хазары тридцать лет боялись ходить на север. После нового разгрома мы на сто лет забудем дорогу на север.
        — Хазары испуганы так, что не способны сражаться не только со славянами, но и вообще с кем-либо, — сказал Иосиф.
        — Это хорошо, — сказал Абадия, — пока ты стоял под Белой Вежей, я собрал преданное мне войско. Они убьют любого, на кого я им покажу. Пора избавиться от подлых заговорщиков. Я отдам приказ арестовать всех тарханов из тюркского и аланских родов.
        — Отец, мы восстановим против себя тюрков и аланов, а в любой момент к городу могут подойти славяне. Может, все же сначала отразить нападение славян, а уж потом заняться заговорщиками? — осторожно заметил Иосиф.
        — А со славянами мы договоримся. Я заплачу им столько, сколько они захотят.
        — Но, может, договориться и с тюрками и аланами? Они все же свои.
        — Часто эти «свои» хуже чужих. Тюрки и аланы хотят слишком многого — они хотят власти. А славяне возьмут выкуп и уйдут.
        — Но где мы возьмем столько золота? Неужели из наших сокровищниц?
        — Золото мы возьмем из имущества заговорщиков.
        — Ты думаешь, заговор все же существует?
        — Он должен быть. Если и нет заговора, то мы должны его придумать. Пока мы не разгромим аристократию, она представляет для нас угрозу.
        Глава 114
        Когда были закончены приветствия, Гостомысл с ближней дружиной, сопровождаемый князем Вячеславом и оставшимися в живых старшинами, въехал в Белую Вежу.
        Вид мертвых не смущал Гостомысла: за недолгую жизнь ему уже пришлось участвовать в сражениях, рисковать своей жизнью и убивать других. Соседство со смертью для воина — обычное дело.
        Но то, что Гостомысл увидел в Белой Веже, заставило его побледнеть — улицы города были завалены высохшими трупами женщин и детей, воздух был пропитан запахом тления.
        Горожане, уже привыкшие и к виду непогребенных мертвых тел, и к запаху тления, стали расходиться по домам.
        Заметив, что Гостомысл едва держится в седле, Медвежья лапа предложил:
        — Может, лучше остановиться в поле?
        — Да, — едва выдавил Гостомысл, с трудом сдерживая тошноту.
        Медвежья лапа протянул ему флягу.
        — Отпей, князь, вина, легче станет.
        Гостомысл взял флягу и сделал глоток. Вино тут же ударило ему в голову, но он и в самом деле почувствовал себя легче.
        Медвежья лапа приказал одному из дружинников:
        — Скачи, пусть в лагере приготовят для князя шатер.
        — И пир пусть на вечер готовят, — пробормотал Гостомысл.
        — Я прикажу убрать тела из города, — сказал князь Вячеслав.
        Медвежья лапа взял под узды коня Гостомысла и повернул его к выходу.
        — Нет, князь Вячеслав, пока вернемся в поле. А когда очистишь город, тогда посетим и твой дворец.
        Князь Вячеслав вздохнул:
        — Чую, — вряд ли мы вернемся в этот город. Не дадут тут жить души умерших.
        — Ас душами пусть волхвы разберутся, — сказал Гостомысл.
        Когда они выехали за ворота, Гостомысл, спеша очиститься от дурного воздуха, глубоко вдохнул воздух в грудь.
        Глава 115
        На месте сражения тела убитых и раненых еще не были собраны, и среди мертвых тел, ища раненых, ходили женщины; и слуги ходили среди мертвых тел, собирая доспехи и оружие, которые могли пригодиться для воинов, и сносили их одну кучу.
        Дружинники выбирали самое лучшее оружие и доспехи. Оружие и доспехи сразу относили на корабль Гостомысла. Оружие и доспехи князь при необходимости будет выдавать нуждающимся.
        Золото, серебро и другие ценные вещи дружинники несли в княжеский шатер. Ценные вещи будут разделены согласно обычаю позже.
        К полудню лагерь был разбит в стороне от места сражения на берегу Дона. В лагере горели костры, в воздухе висел запах жареного мяса. Слышались возбужденные голоса, женский смех — войско захватило множество хазарских женщин. Молодые женщины тут же забыли старых мужчин и полюбили новых.
        Старых женщин никто не держал, и они поспешили покинуть славянский лагерь.
        Когда зной спал, на площади перед княжеским шатром начался пир. Так как в степи с деревом было плохо, то обошлись без столов и лавок — для лучших людей слуги расстелили на земле войлок, а поверх — ковры. Посредине ковров расставили угощение, а по краям набросали подушек.
        Для князей поставили стол и две небольшие лавки.
        А простые люди обошлись и так — для них были открыты бочки с пивом, а на телегах уложена пища — хлеб, мясо, вареная рыба. Виночерпии большими ковшами зачерпывали из бочек брагу и наливали всем желающим.
        После здравиц в честь князей Гостомысл и князь Вячеслав вернулись к разговору о судьбе Белой Вежи.
        Князь Вячеслав сказал, что он твердо решил оставить Белую Вежу и уйти в Корьдно.
        Гостомысл обратился к Медвежьей лапе с вопросом:
        — Что, боярин, неужели мы бросим такую хорошую крепость?
        Медвежья лапа хмыкнул.
        — Как скажешь, князь. Эти места далековато от родного города. Да и духи умерших...
        Гостомысл рассердился и выговорил:
        — Воевода, стареешь, видно, забыл, что для воина дом родной — его корабль.
        В разговор вмешался Отер.
        — Князь Гостомысл, позволь мне остаться с отрядом в Белой Веже?
        Гостомысл взглянул на него.
        — А духов не боишься?
        — Духов все боятся. И я боюсь. Но еще больше боюсь нищеты и твоей нелюбви.
        Гостомысл рассмеялся:
        — Что ж, и в самом деле страшнее нищеты нет ничего. Но от нее есть хорошее лекарство — отвага, верная рука и меч. Раз ты хочешь ты останешься в Белой Веже. Золота и серебра тут будет много, но еще больше беспокойства. Не думаю, что хазары или другие племена забудут об этом местечке.
        — Мои воины сильны и отважны и не привыкли дрыхнуть на мягких постелях. Мы любому врагу дадим отпор, — сказал Отер-урмянин.
        — Оставишь себе триста воинов, — сказал Гостомысл. — На содержание отряда разрешаю оставлять десятую долю всего, что будешь брать. А слуг себе наберете среди местных.
        Князь Вячеслав проговорил:
        — Если так решено, то завтра пусть твой боярин входит с дружиной в город, а мы соберем добро и пойдем домой.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл. — Мы тоже тут не задержимся.
        — А куда же ты решил теперь идти? Неужто на хазарскую столицу? — спросил князь Вячеслав.
        — Рано пока идти туда, — сказал Гостомысл, — сначала схожу вниз по Дону, проверю пути к ромеям.
        Глава 116
        В сражении со славянами дружина Барсбека почти не пострадала, потому что, увидев, в какую передрягу попало хазарское войско, он сразу приказал уйти за Дон. Совесть его была чиста, — Иосиф не успел дать ему каких-либо приказов.
        Поэтому за разгромом хазарского войска Барсбек наблюдал со стороны, а убедившись, что хазарское войско разбегается, ушел в родовые земли, где и отдыхал три дня.
        На четвертый к нему приехали тюркский хан Бахту и аланский хан Куфин.
        Барсбек не раз обсуждал с Бахту и Куфином происходящие в государстве дела. И Барсбек, и Бахту, и Куфин сходились в своих взглядах — все трое были недовольны, как правит Абадия.
        Но Абадия лгал, когда говорил, что они устроили заговор, чтобы силой сместить его с поста правителя. Об этом у них не было даже в мыслях.
        Барсбек встретил гостей со всеми подобающими почестями: в парадной палате, где на полу расстелен ковер и лежат подушки. Когда ханы удобно разместились, был подан чай. А тем временем повара закололи молодого барашка и занялись приготовлением плова.
        Плов дело не скорое, а гости неожиданные, поэтому после чая слуги подали шурпу в серебрянных мисках и жареное мясо, нанизанное на виноградные прутики.
        Перекусив и обменявшись положенными вежливыми фразами, ханы начали разговор. Барсбек по обычаю не мог спросить гостей, почему они приехали, поэтому первым заговорил Куфин.
        — Барсбек, ты в Итиль уже ходил?
        — Нет, — ответил Барсбек. — Я не безумец, чтобы сразу идти в Итиль. Абадия обозлен неожиданным поражением, и так как в поражении виноват его сын, который не слушал наших советов, то он попытается всю вину свалить на кого-либо другого. Иосиф всегда относился ко мне неприязненно. Но теперь, когда мои советы оказались верными, Иосиф еще больше возненавидит меня Поэтому первым виновником могу стать я. Так стоит ли рисковать?
        — Разве он посмеет поднять руку на вождя племени? — проговорил Бахту.
        — Он уже не раз поднимал руку на вельмож, многие из наших друзей уже казнены. Кто его остановит, если он решит убить одного из нас? — сказал Куфин.
        Барсбек кивнул головой.
        — Абадия приближает к власти иудеев и отстраняет хазар, тюрков и алан. Но великий каган остается нашей веры. Надо попасть к нему, чтобы рассказать ему правду, и потребовать, чтобы он отстранил Абадию от власти.
        — У тебя дружина цела? — спросил Бахту.
        — Цела, — проговорил Барсбек, не понимая цели заданного вопроса. — Я своих людей держал подальше от стен Белой Вежи. Когда власть узурпирована иудеем, рисковать верными людьми было бы безумием. В штурмах участвовали простые хазары. А их не жалко.
        — Это хорошо, — сказал Куфин.
        — Почему ты спросил о моем отряде? — спросил Барсбек.
        Куфия наклонился к уху Барсбека и вполголоса проговорил:
        — Потому что пока мы воевали под Белой Вежей, Абадия обратил кагана в иудаизм...
        — Что! — вскочил Барсбек. — Это не может быть!
        Куфин потянул его за полу халата.
        — Тише, хан. У Абадии везде шпионы, особенно среди слуг. Я не хочу, чтобы наш разговор стал известен Абадии. Барсбек сел.
        — Нет среди моих слуг шпионов Абадии.
        Бахту усмехнулся.
        — Ты уверен, что среди твоих слуг нет иудеев?
        — Я не верю, что каган, потомок древнего хазарского рода, мог обратиться в иудаизм, — сказал Барсбек.
        — Но это так, — сказал Бахту.
        — Откуда это тебе известно?
        — У Абадии есть шпионы среди нас, но и у нас есть сторонники. Хоть и мало христиан, мусульман и сторонников древней веры в окружении кагана, однако они есть. Они и передали нам это сообщение.
        — Надо от Абадии потребовать ответа, как он смел склонить хазарского кагана в чужую веру! — сказал Барсбек.
        — Это нам она чужая, а для Абадии своя. Он ведь тоже алан, — сказал Куфин.
        — Хазарский каган не имеет права выбирать веру без согласия народа, — сказал Барсбек.
        — Он ее уже выбрал, — сказал Бахту.
        — Я поеду в Итиль и добьюсь встречи с каганом. Надо только найти повод для приезда в Итиль, — решительно сказал Барсбек.
        — Повод есть, — сказал Куфин. — Абадия завтра собирает тарханов на государственный совет.
        — Я сегодня же еду, — сказал Барсбек.
        Бахту проговорил:
        — Говорят, что Абадия недавно набрал двенадцатитысячное войско.
        Барсбек пожал плечами.
        — С его стороны это мудрый шаг, по крайней мере ему будет с кем отбивать нападение славян на Итиль.
        — Да, — проговорил Бахту. — Но только оно состоит из одних иудеев.
        — Сейчас везде иудеи, — сказал Барсбек.
        — Не нравится мне хазарское войско, состоящее из одних иудеев, — сказал Бахту. — Я не поеду на совет.
        — Абадия будет сердиться, — предупредил Барсбек.
        — Жизнь мне дороже, — сказал Бахту.
        — О чем ты говоришь? Ничего он нам не сделает, к тому же все равно нам надо добиться встречи с каганом, — сказал Барсбек.
        — Абадия не пустит тебя к кагану, — сказал Бахту.
        — Этого он не может сделать — по хазарским обычаям ханы имеют право свободно входить к кагану, — сказал Барсбек.
        — И все же я не поеду. Я скажу, что болен, — сказал Бахту. — И вам советую так же поступить.
        Глава 117
        Несмотря на предостережение Бахту, Барсбек все же поехал в Итиль. Но так как он тоже не очень верил в честность Абадии, то взял с собой сотню воинов.
        Во дворец бека целый отряд вооруженных воинов, конечно, не пустят, поэтому Барсбек решил оставить отряд в своем городском доме, а с собой взял десять самых сильных воинов.
        Так он делал всегда. И обычно воины оставались во дворе, а он входил во дворец с двумя-тремя самыми надежными людьми.
        Но на этот раз стража у ворот дворца отказалась пропускать воинов Барсбека, и он возмутился:
        — Я хан, а не мальчишка, и ходить в одиночку не привык!
        Пошептавшись, стражники неохотно согласились:
        — Ладно, пусть пройдут с тобой двое.
        Барсбек кивнул двум знатным воинам:
        — Пойдете со мной. Остальные пусть дожидаются меня у ворот.
        Однако, когда Барсбек хотел пройти через ворота, возникло новое препятствие — стража потребовала, чтобы
        Барсбек и сопровождающие его люди оставили оружие.
        — Нет! — твердо отказался Барсбек. —- Меч — это душа воина, без него я даже к богу не пойду. Я хан, а бек равный мне. Если меня не пускают к нему с оружием, то лучше я уйду.
        — Нам дан приказ никого не пускать с оружием во дворец, — сказал старший стражник.
        — Это дело ваше. Тогда я ухожу, — сказал Барсбек и повернулся уже, чтобы уйти, но старший стражник остановил его.
        — Хорошо, — сказал он, — идите во дворец с оружием.
        Барсбек с двумя воинами по широкой дорожке пошел к дворцу. Он был недоволен — попытка дворцовой стражи отобрать у него оружие напомнила ему о предостережении Бахту.
        Во дворец вела широкая лестница. Наверху лестницы Барсбека встретил Абадия.
        Увидев Барсбека, он широко улыбнулся и поднял руки, показывая, что хочет обнять его.
        — О, дорогой Барсбек, рад видеть тебя. Ты здоров? Не получил ли в сражении со славянами рану?
        — Здоров, — сухо ответил Барсбек.
        Абадия обнял за плечи хана и ласково проговорил:
        — А что ты так гневаешься, хан?
        — Твои стражники хотели отобрать у меня меч, — сказал Барсбек.
        — Отобрать у хана меч? — удивленно вскинул густые брови Абадия. — Неслыханная дерзость! Да как же они посмели?
        — Говорят, это ты им приказал, — сказал Барсбек.
        Абадия ничуть не смутился. Хмуря брови, он проговорил:
        — И в самом деле — мой начальник стражи отдавал приказ никого не пускать во дворец с оружием. Сам понимаешь — время сейчас опасное. Но этот приказ никак не касается моих друзей. Они перестарались, и они за это будут наказаны. Их высекут за неуважение, проявленное к тебе.
        Барсбек с неприкрытым сарказмом усмехнулся, но Абадия, не обращая на это никакого внимания, повлек хана в большую длинную комнату, предварявшую вход в большой зал.
        В комнате кучками стояли племенные вожди, тарханы, и другая знать и вполголоса вели разговоры. Негромко играла приятная музыка.
        Барсбек поискал глазами и не нашел среди них ни Бахту, ни Куфина.
        «Значит, они все же побоялись приехать к беку», — мелькнула мысль в голове Барсбека.
        Абадия же с сожалением думал, что приехали не все ханы, и это может нарушить его планы. Впрочем, отступать было все равно поздно.
        Введя Барсбека в комнату, Абадия громко объявил:
        — Господа, прошу пройти за мной.
        Тут же открылась вторая дверь, и все увидели большой зал.
        Посредине зала был накрыт длинный стол. На столе виднелись различные явства: мясо, рыба, фрукты. Стояли серебряные и золотые кувшины с напитками.
        Племенные вожди и тарханы заняли место у стола.
        Барсбек, удивлявшийся необычно ласковому поведению Абадии, покосился на стол и поинтересовался:
        — Бек, ты решил пир устроить? Что за праздник у тебя? Ты же звал нас на совет?
        Абадия, сладко улыбаясь, проговорил:
        — Дорогой Барсбек, волею Великого кагана я был поставлен руководить Хазарией. Но я хорошо помню, что хазарский народ состоит из многих племен, и наше государство крепко до тех пор, пока мы вместе. А потому вожди племен для меня, как родные. Неужели я не должен радоваться приезду родни?
        — Да, ты прав, — нахмурил брови Барсбек.
        — Не хмурь брови, хан, ты проявил себя на войне, как смелый воин. Я знаю, что ты давал советы Иосифу, но он к ним не прислушался, и потому мы проиграли битву. Ты не виноват в этом. А потому я и в самом деле рад видеть тебя. Да и что нам делить с тобой? Ты же не хочешь стать каганом? — проговорил Абадия, пытливо взглянул в лицо Барсбека, словно хотел проникнуть в его мысли, и тут же снова рассмеялся.
        — Нет, — сказал Барсбек, почувствовав, как по его спине пробежал холодок, — подозрение в претензиях на царский трон легко доводит до смерти.
        — А что же тебя смущает? — спросил Абадия.
        — Больно уж ты ведешь себя необычно, — честно сказал Барсбек.
        — Ах, это! — всплеснул руками Абадия. — Ну, я знаю, что ты меня считаешь жестоким. Да, Абадия строг, но строг он только к тем, кто замышляет против кагана зло. А пир? За пиром удобнее обсудить наши дела. Сам понимаешь, неужели после такой победы славяне не захотят пройтись по нашим землям? Мы ведь у них, как кость в горле, — перекрыли торговый путь по Танаису, да и на путь по Днепру заримся.
        После такого откровенного разговора Барсбек даже засомневался, стоит ли ему требовать от кагана смещения Абадии. Тем не менее Барсбек решил довести дело до конца.
        — Я хочу встретиться с каганом, — сказал Барсбек.
        На лице Абадии появилось удивление. Он отпустил плечи хана.
        — Зачем тебе, дорогой Барсбек, понадобилось отвлекать кагана от приятных дел?
        — Это я скажу самому кагану — сказал Барсбек. — Вожди племен имеют право встретиться с каганом, когда им понадобится. Или ты не хочешь, чтобы я встретился с каганом?
        Абадия сокрушенно всплеснул ладонями.
        — Да как же я могу помешать твоей встрече с ним, если он захочет встретиться с тобой? Но только завтра — приходи во дворец, и каган тебя примет. Надеюсь, примет. Это зависит только от кагана. А сегодня — извини. Никак нельзя — не опущу я тебя с пира.
        Барсбек поклонился.
        — Конечно, с твоего пира я не уйду, так как чту гостеприимство.
        Места тарханов на пирах были распределены в зависимости от древности и силы рода. Правда, рядом с Абадией давно уже сидели иудеи.
        Барсбек хотел сесть на свое обычное место, но Абадия придержал хана:
        — Дорогой Барсбек, садись поближе ко мне.
        Барсбек сел на указанное ему место, и оказалось, что он сидит рядом с вождями и тарханами других племен. Его люди остались в дальнем конце стола. Другую сторону стола заняла иудейская знать.
        — А иудеи-то отдельно сидят, — шепнул ему на ухо хазарский тархан Хатун.
        Сидевший напротив иудей Моше, услышав его слова, проговорил:
        — Многие из хазар следуют разным верам. И у каждой веры есть ограничения в пище и питье. Поэтому бек решил сажать на пиру знатных людей так, чтобы они сидели рядом с единоверцами.
        Барсбек хмыкнул.
        — Странно, раньше каждый сам брал то, что ему нужно. Моше заметил:
        — Не думаю, что мусульманину будет приятно сидеть рядом с человеком, который ест свинину и пьет вино.
        Барсбек пожал плечами и ничего не ответил. Он верил в своих богов, они в своих.
        Через час, после выпитого вина, в зале стало веселее: играла музыка, танцовщицы кружились в танце, слыша-лись громкие голоса подвыпивших людей.
        Барсбек, так и не дождавшись, когда Абадия начнет обсуждать дела, сидел как на иголках.
        Он искоса, но внимательно наблюдал за Абадией и видел, что тот вина не пьет и, обводя взглядом зал, едва заметно улыбается.
        Но больше всего Барсбека удивило, что иудеи сразу стали неумеренно пить вино, от этого они быстро хмелели, и пьяных иудейских вельмож слуги оттаскивали из зала. Мусульмане вино не пили, им запрещала это вера, но христиане и язычники, хотя и пили вино, однако держались вполне уверенно.
        Когда слуги уносили очередного пьяного иудея, Хатун с усмешкой проговорил:
        — Похоже, иудеи дорвались до вина.
        — Им можно пить вино, — сказал Барсбек.
        — Но не столько же, — проговорил Хатун и с подозрением заметил: — И что-то они уж чересчур старательно пьют вино. Это на них не похоже.
        В голове Барсбека снова шевельнулось предупреждение хана Бахту.
        Барсбек наклонился к уху Хатуна.
        — Хатун, дошли до меня слухи, что, пока мы воевали со славянами, каган обратился в иудейскую веру.
        Хатун широко раскрыл глазам.
        — Да неужто? Как же бек позволил это?
        — Так он же сам иудей.
        Хатун покачал головой.
        — Ай как нехорошо это. Не может каган выбирать веру себе без согласия народа.
        — Это его Абадия заставил. Завтра я хочу пойти к кагану и потребовать, чтобы он сместил Абадию. Иудеи всю власть в Хазарии присвоили себе. Хазарам не нужен бек-иудей, — сказал Барсбек.
        — Правильно, — склонил голову Хатун.
        — Ты пойдешь со мной к кагану? — спросил Барсбек.
        Хатун кивнул головой.
        — К кагану надо идти всем вождям племен.
        — Многие не пойдут, так как боятся Абадию. Некото-рых Абадия обвинил в желании захватить трон и казнил их. Теперь другие ханы опасаются за свою жизнь.
        — А ты не боишься? — спросил Хатун. — Ведь после поражения в войне со славянами Иосиф тебя ненавидит больше всех.
        — Не боюсь, — сказал Барсбек. — За мной сильный род. Если Абадия посмеет прикоснуться ко мне хоть пальцем, то начнется война между моим родом и иудеями.
        Тем временем за столами почти не осталось иудеев. Вскоре исчез и Абадия. За разговором Барсбек и Хатун не заметили этого. Поэтому шум ворвавшихся в зал вооруженных людей в доспехах и при оружии ошеломил их.
        Ничего не говоря, они сразу стали убивать ханов. В первую очередь погибли те, кто выпил много вина и потерял бдительность.
        Но Барсбек был опытным воином, поэтому успел выхватить меч и стать спиной к стене. Рядом с ним встал и Хатун.
        Люди Барсбека оказались слишком далеко от своего вождя, чтобы защитить его.
        Вдвоем Барсбек и Хатун в первую же минуту уложили несколько нападавших. Видимо, между воинами было заранее распределено, кто и кого должен был убивать. Поэтому на некоторое время Барсбека и Хатуна упустили из вида.
        Получив небольшую передышку, Барсбек догадался, что происходит.
        — Это иудеи из личной охраны бека. Абадия решил нас убить! — бросил он Хатуну, прижимаясь спиной к стене.
        — Убийц слишком много! Нам не спастись, — сказал Хатун.
        Голос его дрожал, но бывалый воин не растерялся.
        — Надо вырваться из дворца, иначе нас убьют, — сказал Барсбек.
        — Как? — Оглянулся Хатун. — Вход перекрыт. Нам не пробиться!
        На глаза Барсбеку попалось широкое окно из цветного стекла.
        — Следуй за мной! — крикнул он. Схватил табуретку, разнес ей стекло в окне, и оба хана выскочили наружу прямо в сад.
        За ними выпрыгнули три или четыре воина, но ханы тут же их убили и, не теряя времени, побежали к дворцовым воротам.
        Им повезло. Все воины Абадии были заняты во дворце. Абадия совершил оплошность. Он не предполагал, что при таком количестве воинов и внезапности нападения кто-то может вырваться из дворца, поэтому охране на воротах не был отдан приказ задерживать всех, кто будет вырываться наружу.
        За воротами Барсбека и Хатуна ждали верные люди. Барсбек и Хатун вскочили на коней, и по пыльным улицам Итиля, давя прохожих, понесся конный отряд.
        Глава 118
        Когда в зале все стихло, Абадия и Иосиф в.сопровождении личной охраны вошли в зал. По всему залу лежали трупы. На полу в солнечных лучах светились рубиновые лужи крови.
        Между трупов ходили воины с мечами в руках и проверяли, не остался ли кто жив. Тех, у кого были хоть малейшие признаки жизни, тут же добивали.
        Абадия шагнул было в зал, но наступил на лужу крови и остановился, рассматривая окровавленный сапог. Тут же перед ним наклонился слуга, стирая кровь.
        — Тут крови по колено. Так мы перепачкаемся в крови, — сказали Иосиф, выбирая на полу место, свободное от трупов и крови.
        — Да, — сказал Абадия. — Но нам надо посмотреть, всех ли убили?
        — Пусть принесут нам их головы, так удобнее будет смотреть, — сказал Иосиф.
        — Ты, мудр, Иосиф, — рассмеялся Абадия и приказал отрубить у убитых головы и сложить их к его ногам.
        Раздались хлесткие удары мечей. Вскоре воины подносили отрубленные головы, показывали беку и складывали в ряд перед ним.
        Абадия с легкой улыбкой на губах узнавал ханов.
        — Это Багатур... Киса... Серах...
        Наконец, положили последнюю голову.
        Абадия окинул взглядом шеренгу отрубленных голов и проговорил:
        — Что-то не вижу голов Барсбека и Хатуна?
        Начальник отряда убийц Аарон приложил руку к груди.
        — Бек, их тел нет тут.
        — Но они же были на пиру! — удивленно проговорил Абадия. — Я сам встречал каждого хана.
        — Может, они ушли раньше? — проговорил Иосиф.
        — Никто, кроме наших, зал не покидал, — сказал начальник личной охраны Давид.
        — Но где они тогда? Не могли же они раствориться в воздухе? — спросил Абадия.
        Аарон обернулся к своим воинам и громко спросил:
        — Кто-либо видел, куда делись Барсбек и Хатун?
        Один из воинов проговорил:
        — Тут двое разбили стекло и выпрыгнули в сад, за ними погнались Моше и Реувен, которым было поручено их убить. После этого я их не видел.
        — Проверьте, — сказал Абадия.
        Аарон быстро подошел к разбитому окну и выглянул. Он увидел под окном тела убитых иудеев и, вернувшись, доложил:
        — Бек, Моше и Реувен убиты. Их тела лежат под окном.
        — Значит, они выбрались из зала, — задумчиво проговорил Абадия и спросил: — А что же охрана на воротах не задержала их?
        — Охрана на воротах никого не задерживала, — сказал Давид.
        — А почему? — спросил Абадия.
        — Ты не давал приказ задерживать выходящих из дворца, потому что мы не думали, что кто-то сумеет вырваться отсюда, — сказал Давид.
        — А следовало было подумать, — раздраженно проговорил Абадия.
        Давид склонил голову
        — Прости, бек, я виноват.
        — Ладно, — махнул рукой Абадия. — Но если Барсбек и Хатун сбежали, то теперь жди неприятностей. Они не успокоятся, пока не отомстят иудеям.
        Глава 119
        Кормчий Сом плавал во многих местах, но в низовьях Дона ему еще никогда не доводилось бывать. Поэтому с тех пор, как корабли отплыли от Белой Вежи, он находился у руля неотлучно.
        Мутные воды Дона то стремительно закручивали водовороты, то затихали ровной, но сильной струей, и Сом опасался, что это является предвестником того, что в низовьях Дона могут оказаться, как на многих реках, пороги.
        Неопытный кормчий на порогах легко погубит корабли, хотя те и имеют незначительную осадку
        Но течение несло корабли, словно в объятиях, мощно, но мягко, и скоро берега резко расступились, и горизонт стал далеким и бледно-синим.
        За бортом вода была все такая же мутная.
        Сом опустил в воду длинный багор и удивленно вынул его — багор уперся в дно. Рассмотрев наконечник багра, Сом увидел, что на нем остались частицы ила, мягкие и пахнущие гнилыми водорослями.
        Показав Гостомыслу, который из-под полотняного навеса с интересом следил за действиями кормчего, улов, Сом сказал, что это теплое море похоже на мелкий Ильмень, и потому, наверно, по размерам не больше его.
        Пока шли по Дону, Гостомысл весь отряд держал вместе, но когда вышли на морской простор, он приказал нескольким кораблям пройтись вдоль берегов и посмотреть, что на них находится.
        К вечеру впереди с обеих сторон появились сходящиеся полоски земли.
        — Конец моря? — спросил Гостомысл.
        Сом сказал, что он слышал, что в этих местах находится пролив, который ведет в море, на южных берегах которого лежит Константинополь.
        Гостомысл задумался на некоторое время, затем приказал:
        — Сом, причаливай к берегу. Остановимся на ночь.
        Сом направил корабль к пологому берегу, покрытому сухой травой и колючими зарослями с сизым оттенком.
        Когда все остальные корабли пристали к берегу, начальники отрядов подошли к княжескому кораблю, где на берегу уже ставили шатер, а повара разожгли огонь, чтобы приготовить пищу.
        Гостомысл ходил по берегу, разминая ноги. За ним неотлучно следовал Ратиша.
        Дойдя до кустов, Ратиша отшатнулся, под кустами в траве, свернувшись в кольцо, лежала огромная серая змея.
        — Стой, князь, — сказал Ратиша и вынул меч.
        — Я таких больших змей еще не видел, — сказал Гостомысл, чуть дрогнувшим голосом.
        — Ничего не боюсь, кроме змей, — проговорил Ратиша, осторожно отступая назад. — Жуть, как их не люблю.
        — Я тоже, — сказал Гостомысл и предложил: — Идем-ка отсюда, пока она нас не ужалила. Слугам надо сказать, чтобы они перебили всех змей вокруг лагеря, а то еще заползут в шатер.
        Они вернулись на берег.
        Тут князя поджидали командиры отрядов. Гостомысл распорядился:
        — Остаемся тут на ночевку. Утром пошлем разведку. А вечером, когда узнаем, что за народ тут живет, решим, что нам делать дальше. Думаю, задержимся тут дня на три.
        Ратиша добавил к словам Гостомысла:
        — И будьте осторожны, тут водятся большие ядовитые змеи. Скажите своим воинам и слугам, чтобы, прежде чем стемнеет, убили всех змей вокруг.
        Глава 120
        Следующий день Гостомысл посвятил отдыху. Несмотря на осень, в этих местах оказалось довольно жарко. Но к вечеру стали возвращаться отряды, отправленные утром на разведку.
        Они сообщали, что вокруг имеются села, населенные людьми разных племен. Но что оказалось особенно любопытным, среди них было много славян.
        — Что бы это означало? — спросил Гостомысл Медвежью лапу.
        Медвежья лапа поморщил лоб и сказал, что слышал легенду о том, что славяне пришли с Ексинопонта, возможно, часть их осела и в этих местах.
        — Ну да, — согласился Гостомысл. — Я тоже слышал легенду, еще более древнюю, что еще до потопа славяне жили на берегах моря. А когда вода затопила их города, они ушли в Анталию. Поэтому здешние славяне могут оказаться потомками тех древних славян.
        Они неспешно рассуждали еще некоторое время, затем в лагерь въехал отряд Ратиши. Утром он тоже отпросился в разведку.
        Спешившись с коня, Ратиша подошел к Гостомыслу.
        Он был не один, рядом с ним был крепкий мужчина в хорошей одежде; на его поясе висел меч, ножны которого были украшены драгоценными камнями.
        — Ну что, мой друг, какие сведения об окружающей местности привез ты? — спросил Гостомысл, с любопытством глядя на спутника.
        Ратиша сказал:
        — Князь Гостомысл, я привез тебе гостя, который все расскажет.
        Спутник Ратиши поклонился и сообщил:
        — Я местный князь. Меня зовут Святозар.
        Ты славянин? — спросил Гостомысл.
        — Я славянин, и тут много живет славян, — сказал Святозар.
        — И какого же вы племени? — спросил Гостомысл.
        — Нашу страну мы зовем Тмутаракань. Мы живем здесь издревле. Наш главный город находится в степи, на берегу реки. Но тут, на побережье моря, был и город греческий. Очень давно, за тысячу лет, греческий царь по имени Симандр основал на побережье со стороны Черного моря город. Но вскоре он умер, и градоначальницей стала его жена по имени Гермонасса. По сему имени город и стал прозываться. Но четыреста лет тому назад гунны разрушили греческий город. А еще через двести лет здесь появились ромеи. Они основали город, который назвали Таматархой. Потом пришли хазары. Теперь наша страна входит в хазарский каганат. Мы признаем кагана своим господином. Таматарху они прозывают Самкерц, — рассказал Святозар.
        — Здесь есть войска хазар? — спросил Гостомысл.
        — Почти нет. В городе Самкерц сидит наместник-тархан с небольшим отрядом. Но наш главный город Тмутаракань находится в одном дне пути отсюда, — сказал Святозар.
        — А ты что тут делаешь? — спросил Гостомысл.
        — Мы убрали урожай и привезли дань наместнику.
        — Город сильно укреплен? — спросил Гостомысл.
        Святозар бросил косой взгляд на лагерь и проговорил:
        — С таким войском ты возьмешь его без особых затруднений. Но что ты будешь делать, когда сюда придет хазарское войско из Итиля?
        — Побью его! — сказал Гостомысл.
        — Оно непобедимо. Недавно они ходили и разорили армянское царство. В Тавриде жестоко подавили восстание, — сказал Святозар.
        — А мы хазар уже побили, — сказал Гостомысл.
        Святозар оглянулся. Вокруг были улыбающиеся лица.
        — Они напали на Белую Вежу, — проговорил Ратиша, — и мы разбили их, теперь весь Дон наш.
        — У хазар столица в низовьях Волги — Итиль называется.
        — И до Волги доберемся, — сказал Гостомысл. — Но зачем нам их Итиль?
        — Не размозжив змее голову, не убьешь ее, — сказал Святозар.
        — Мы не хотим уничтожать хазарское царство, — сказал Гостомысл. — Ведь уничтожив хазар, мы получим нового соседа. И будет ли он лучше хазар? Нет.
        — Ты прав, князь. В степи бродят печенеги, мадьяры, булгары, после разгрома хазар они станут сильнее, — сказал Святозар. — Но хазары не отдадут своих земель.
        — Уже отдали. Мой отец князь Буревой...
        — Твой отец — великий князь Буревой? — перебил Гостомысла Святозар и, спохватившись, приложил руку к груди. — Прости, князь, что перебил, но это важное известие для нас. Знаешь ли ты, что в нашей земле похоронен один из твоих братьев?
        — Не знаю. А где? — сказал Гостомысл.
        — Я покажу тебе его погребальный курган, — сказал Святозар.
        — Если мой брат лежит в этой земле, то, значит, сами боги велят мне восстановить справедливость и взять эту страну под себя, — сказал Гостомысл.
        Святозар встал на колено и склонил голову.
        — Я признаю своим господином сына великого славянского князя.
        Гостомысл обнял его и поднял.
        — Так пусть и будет. Собирай войско завтра захватим этот Самкерц. Отныне эта земля воссоединится с остальными землями славянскими.
        Глава 121
        Абадия оказался прав.
        Через неделю к нему пришли Иосиф, который встал во главе новой двенадцатитысячной гвардии, и Давид.
        Абадия закончил завтрак и принял сына и начальника личной охраны в библиотеке.
        Он сидел около окна, и на столике перед ним лежала открытая книга.
        Иосиф увидел, что это была Тора, и сообщил, что, получив известие о предательском убийстве вождей во дворце, тюрки и аланы стали мстить иудеям. По городам прокатились погромы иудеев. Многих иудеев убили. Убили, наверно бы, всех, если бы они не сбежали в Итиль.
        Начальник личной охраны, который также занимался разведкой, подтвердил:
        — В город прибыло около двадцати тысяч иудеев и еще приходят.
        — А остальные? — спросил Абадия. Иудеев в Хазарии было намного больше.
        — Остальные разбежались, — сказал Давид.
        — Сколько убитых? — уточнил Абадия.
        — Как мне сообщили, не меньше пятидесяти тысяч иудеев, — сказал Давид.
        — Отец, не надо было убивать ханов, — сказал Иосиф.
        — Чтобы они убили нас? — спросил Абадия.
        — Их не надо было убивать во время пира, — сказал Иосиф.
        Абадия перебил его.
        — В тюрьме они были бы еще опаснее.
        — Я не говорю, что их надо было держать в тюрьме. Я говорю, что их надо было отравить медленно действующим ядом, — закончил Иосиф.
        — Теперь поздно что-либо исправлять. А то, что иудеев убили, это нам на пользу, — сказал Абадия. Глядя на вытянувшиеся лица сына и начальника охраны, пояснил: — Теперь даже те иудеи, которые не одобряли нашу политику, будут на нашей стороне.
        — Бек, — проговорил Давид, — но наши дела совсем плохи — Барсбек и Хатун собрали войско и скоро будут под стенами Итиля.
        — У нас есть войско, — сказал Абадия.
        — Оно ненадежно — все против нас. Те, которые не выступили до сих пор открыто, будут втайне нам вредить, — сказал Давид.
        — У нас есть гвардия, — сказал Абадия.
        Иосиф покачал головой.
        — В гвардии двенадцать тысяч. А Барсбек собрал сто тысяч.
        — К тому же дошли сведения, что славянский князь Гостомысл несколько дней назад взял Самкерц и объявил земли, лежащие к северу по берегам Дона, своими. А в Шаркеле, который они называют Белая Вежа, посадил три сотни воинов из далекой северной страны, — сказал Давид.
        — Всего — три сотни? — с иронией проговорил Абадия.
        — Это очень свирепые и опытные воины, — сказал Иосиф. — Я видел, как они сражались.
        — Но разве Самкерц никто не защищал? — спросил Абадия.
        — Там был небольшой отряд. Но у Гостомысла большая армия, и она стала еще больше, потому что к ней присоединились местные славяне, — сказал Давид.
        — Предатели! — воскликнул Абадия.
        — Хуже всего, что Гостомысл со своим войском тоже направляется к нам. Таким образом, вместо одного мы имеет двух сильных врагов. Сражаться с одним врагом возможно, но против двух сразу — заведомо потерпеть неудачу, — сказал Давид.
        — Барсбека мы бы разбили. Я предвидел, что он выступит против меня. Но Гостомысл... — проговорил Абадия и задумался.
        Минут через десять он проговорил:
        — Часто дружат не потому, что любят друг друга, а потому что ненавидят третьего. Так что хочет Гостомысл? Хочет ли он уничтожить хазар?
        — Нет, — сказал Давид.
        — Хочет ли он убить меня?
        — Думаю, что нет, — сказал Давид.
        Иосиф проговорил:
        — Нет ему смысла разрушать власть в Хазарии, потому что от разрушения Хазарии усилятся племена враждебные ему, более опасные. Печенеги мечтают занять наше место.
        А хочет он только земель, которые уже однажды завоевывал его отец и где живут славяне.
        — Тогда не будем медлить, — сказал Абадия. — Я немедленно пойду в Самкерц и договорюсь с Гостомыслом. Дам ему все, что он хочет. От него буду просить только помощи или хотя бы невмешательства в наши дела. Пусть наш враг превратится в нашего друга. С бунтовщиками мы и сами справимся. Иосиф, ты с гвардией займись Барсбеком. Это отребье, словно куча баранов. У них вряд ли есть какая-либо дисциплина. К тому же их вожди продажны, пообещай им, а потом расправимся поодиночке. Сил гвардии на это хватит. Но и не понадобится она — многие жены ханов тайные иудейки. Подвиг Далилы, предавшей Самсона филистимлянам, они всегда готовы повторить. Я предвидел, что такое может наступить, и на этот случай установил им тайный сигнал. Так пусть его дадут раввины. И пусть все ханы, которые не хотят подчиниться своему царю, умрут.
        Глава 122
        Все лето Гостомысл оставлял в главных славянских городах посадников с небольшими отрядами. Они не должны были вмешиваться в местные дела, но следить, чтобы не нарушались интересы великого князя.
        Таким образом, войско Гостомысла, когда подошло к Тмутаракани, довольно сильно ослабло. Но когда местные славяне присоединились к отряду Гостомысла, вновь образовалось большое войско.
        Самкерц и другие тмутараканские города были взяты довольно легко. Местные славяне сами открывали ворота городов и изгоняли хазар.
        Тмутаракань действительно оказался в уютном месте на берегу реки. Несмотря на осеннее время, здесь было тепло и зелено. Поэтому в Тмутаракани Гостомысл решил дать войску отдых.
        Впрочем, воинам не пришлось дремать, военачальники Гостомысла усиленно учили местных славян воинскому ремеслу.
        Тмутараканцы в поле были отличными воинами, — они хорошо владели оружием, они были великолепными всадниками. Но города они совершенно не умели брать. Это было объяснимо, хотя славяне иногда и служили в хазарском войске во время войн, но в хазарском войске всем распоряжались тарханы, поэтому славянские командиры не имели опыта самостоятельных действий, тем более в осаде городов.
        На третий день Гостомысл собрал совет командиров.
        На совете Медвежья лапа доложил об итогах обучения тмутараканцев, затем Гостомысл поднял вопрос, из-за которого он и собрал совет.
        — Итак, тмутараканский край в наших руках, — объявил он и спросил: — Но что нам делать дальше?
        Князь Святозар проанализировал ситуацию:
        — Через наши земли пролегает путь в Таврию, где находятся владения хазар. Совсем недавно они подавляли там восстание. Тем более что в степях между Доном и Днестром кочуют дикие мадьяры, а с востока хазар жмут печенеги. Поэтому хазары вряд ли оставят нас в покое. Войско у них сильное.
        — Недавно у Белой Вежи мы уже разбили их войско, — напомнил Медвежья лапа.
        — Да, давно уже никто не бил хазар, и хазары считались непобедимыми, — сказал князь Святозар, — но, видно, всему приходит конец. Неделю назад в наши земли хлынул поток иудеев из Итиля и других хазарских городов.
        Гостомысл поднял брови.
        — Что произошло?
        — Они рассказывают, что хазарский каган по настоянию
        бека принял иудейскую веру. Это вызвало недовольство вождей тюркских и аланских племен. Тогда верховный правитель бек Абадия попытался убить их на пиру, на который он их созвал. Но вождь тюрков Барсбек сумел уйти. По его призыву в хазарских городах стали убивать иудеев, и Барсбек сейчас собирает войско, чтобы напасть на Итиль, — сообщил князь Святозар.
        — Это хорошее известие, — радостно проговорил Гостомысл. — Междоусобица среди хазар поможет нам оставить за собой Тмутаракань.
        — Сейчас хазарам не до нас, но когда Абадия разобьет Бар-сбека, он придет к нам. Несколько лет назад он жестоко покарал армян за то, что те отравили его дочь. В армянских городах были убиты все, даже дети. Абадия очень жесток. Для него люди другой веры — хуже диких животных, — сказал Святозар.
        — Что ты предлагаешь? — спросил Гостомысл.
        — Надо идти на Итиль и брать кагана в плен. Пусть он будет у нас в заложниках, — вмешался Медвежья лапа.
        — Нельзя, — сказал князь Святозар. — Каган у хазар, как бог. Они не могут оставить кагана в чужих руках. Это их только объединит.
        — Брать нельзя, не брать тоже. И что же делать? — повторил вопрос Гостомысл.
        — Нужно взять Итиль. Тогда каган вынужден будет заключить мир с нами, на наших условиях, — сказал князь Святозар.
        — Но а как же Барсбек? — спросил Медвежья лапа. — Наверно, он уже стоит под стенами Итиля?
        — С Барсбеком надо договариваться. Но, думаю, что если Барсбек возьмет Итиль, то нам от этого будет хуже. Барсбек мусульманин и ему будут помогать арабы. Взятие мусульманином Итиля откроет им путь в наши земли, — сказал князь Святозар.
        — Понятно, — сказал Гостомысл, — надо идти к Итилю, когда Барсбек увидит нас, то он будет вынужден уйти. Только надо подождать, когда хазары обескровят друг друга во взаимной борьбе.
        Гостомысл обратился к князю Святозару:
        — Говорят, на пути лежит пустыня? Сколько идти до Итиля?
        — Всадник пройдет за три дня. А пустыня нам не страшна. До половины пути будет река, там немного пустыни, но мы знаем все колодцы, — сказал князь Святозар.
        — Хорошо. Теперь спросим богов, что они говорят, — сказал Гостомысл и приказал: — Позовите волхвов.
        Глава 123
        Действительно, по пути оказалось много рек и озер, и они изобиловали рыбой. С мясом тоже проблем не было, степные антилопы-сайгаки, казалось, своими стадами покрывали всю степь от горизонта до горизонта.
        Обычно словене ходили в походы на кораблях и сражались на воде, такой долгий переход по земле был им в новинку, но это не создало каких-либо затруднений — тмутараканцы обеспечили войско конями, и теперь, не будучи привязано к рекам, войско двигалось гораздо быстрее.
        Преграждающие путь реки и озера также не мешали продвижению, так как они были мелководны. А вода в них была теплая. Люди с удовольствием смывали в них дорожную пыль.
        Но в конце концов все хорошее заканчивается, и славянское войско подошло к солончакам. Вид солончаков внушал страх — плоская степь, покрытая ослепительно белыми пятнами соли. Там, где соли не было, росли странные, ощетинившиеся иглами растения.
        Гостомысл, князь Святозар и Медвежья лапа ехали впереди войска.
        Окинув взглядом солончак, Медвежья лапа мрачно заметил, что в таком месте только злые духи могут жить, и приказал войску остановиться.
        Ратиша, не оставлявший Гостомысла ни на минуту, нагнулся с коня, сорвал стебель растения и попробовал его на вкус. Растение так обожгло язык, что он тут же стал плеваться, пытаясь очистить рот от горечи и соли.
        Гостомысл рассмеялся.
        — Ну, если Ратише не по вкусу эта трава, то кони есть ее не будут и подавно.
        Князь Святозар предупредил:
        — Надо дать приказ войску, чтобы ни в коем случае не кормили коней этой растительностью. И ни в коем случае не заходят на соляные пятна, многие из них опасны для жизни, — под соляной коркой тут скрываются настоящие болота, стоит вступить человеку на корку, как человек проваливается, и сам он никогда не выберется из этой ловушки.
        Медвежья лапа кивнул головой.
        — И долго нам придется ехать по этой мертвой земле? — спросил Гостомысл.
        — К концу дня мы выйдем в хорошие места, — сказал князь Святозар.
        — Интересно, и как же тут ходят хазары? — спросил Гостомысл.
        — Хазары обычно ходят севернее. Там места получше, — сказал князь Святозар.
        — А почему мы тут пошли?
        — Так ближе, к тому же каган не ждет, что мы придем из солончаков, — проговорил князь Святозар, приподнялся на стременах и стал всматриваться в степь.
        — Что такое? — спросил Гостомысл.
        — К нам едут всадники, — сказал князь Святозар.
        Теперь уже всем стало видно, что всадников было не больше трех десятков.
        — Это наша разведка возвращается, — сказал князь Святозар и добавил: — Но с ними несколько чужих людей.
        Ратиша дал сигнал княжеской охране приготовиться.
        Подскакав к князьям, всадники остановились в полусотне шагов, и начальник отряда, ловко спрыгнув с коня, подбежал к князьям и поклонился.
        — Князь Гостомысл, мы встретили посланников хазарского правителя, — доложил он. — Он говорит, что бек Аба-дия хочет встретиться с тобой.
        — Он с войском? — спросил Гостомысл.
        — Нет, с ним только личная охрана, -- сказал начальник отряда.
        Князья переглянулись, и князь Святозар вполголоса проговорил:
        — Мы были правы, бек не хочет войны с нами.
        — Это хорошее известие. Честно говоря, мне не очень хочется вести войско по этим гиблым местам, — также вполголоса ответил Гостомысл и громко проговорил: — Пусть послы подъедут!
        Начальник отряда подал знак рукой, хазары слезли с коней и трое из них подошли к Гостомыслу. Они были в дорогих одеждах.
        Поклонившись и поприветствовав князей, один из них сообщил, что он посол Великого бека, и что его зовут Моше.
        — Что хочет от меня твой господин? — спросил Гостомысл.
        — Каган знает, что ты идешь на него войной. Но каган человек смирный, он не хочет воевать со своими соседями, поэтому он поручил беку Абадии выяснить у тебя, чем ты обижен и что ищешь в нашей земле.
        Гостомысл хмыкнул.
        — Договариваться всегда лучше, чем воевать. Я согласен на переговоры с вашим беком. Пусть приезжает сюда.
        Моше поклонился.
        — Прости, князь, но бек предпочитает встретиться там, где ничто не будет угрожать ни ему, ни тебе.
        — Так в чем же проблемы? Я даю слово, что бека никто не тронет, — сказал Гостомысл.
        Моше снова поклонился.
        — Удобнее будет, если на этом месте будет поставлена юрта, в которой и пройдут переговоры. А чтобы никто не мешал переговорам, пусть по десять воинов с каждой стороны охраняют ее.
        Гостомысл оглянулся на князя Святозара. Тот кивнул.
        — Хорошо, — сказал Гостомысл, — только не юрту поставим, а шатер с двумя входами. Один будет с нашей стороны, другой с хазарской. Шатер будет разделен столом.
        — Как скажешь, князь, — проговорил Моше.
        — И со мной будут еще трое человек.
        — Позволь узнать — кто? — спросил, кланяясь, Моше.
        — Князь тмутараканский Святозар и мой воевода, — сказал Гостомысл.
        Моше возразил.
        — Святозар наш данник, и потому бек не может вести с ним переговоры.
        — Князь Святозар уже не ваш данник, — сказал Гостомысл.
        Моше поклонился.
        — Я передам твои слова беку.
        — Через час шатер будет готов, — сказал Ратиша.
        — Слышал? — спросил Гостомысл посла.
        — Да, великий князь.
        — Пусть бек поторапливается, мое войско не может стоять на месте без дела.
        — Он не задержит тебя, — сказал Моше и удалился.
        Князь Святозар с удивлением взглянул на Гостомысла.
        — Значит, дела у хазар плохи, если они соглашаются вести переговоры в шатре, установленном на их земле.
        — Это их земля? — спросил Гостомысл.
        — Да.
        — Что же — будем настороже. Кто легко соглашается, тот легко и отказывается.
        Глава 124
        Действительно, Абадия не заставил себя ждать. Как только шатер с двумя входами был установлен, его свита показалась на ближайшем холме. Увидев Гостомысла, стоящего в ста шагах от шатра, всадники остановились.
        Гостомысл подал знак, и десять славянских воинов медленно пошли к шатру. У хазар также десять воинов слезли с коней и двинулись к шатру. Обе стороны постарались к шатру подойти одновременно.
        Осмотрев шатер, старший из хазарских воинов подал знак, от группы хазар отделились три человека и пошли к шатру.
        — Пора и нам, — сказал Гостомысл и обратился к Ратише и князю Святозару.
        — Идем.
        — Погоди, князь, — сказал Медвежья лапа. — Возьми меня с собой.
        — Ты не доверяешь Ратише? — удивленно спросил Гостомысл.
        Еще год назад Ратиша был любимцем старого воеводы, но с тех пор, как Ратиша стал близким другом Гостомысла, в их отношениях стал ощущаться холодок.
        — Ратише я всецело доверяю, — сказал Медвежья лапа. — Я беспокоюсь только ради твоей безопасности.
        — Там десять наших воинов, — сказал Гостомысл.
        — Не воинов я опасаюсь.
        — Но в шатре будут только Абадия и его приближенные.
        — Абадия опытный воин.
        — Князь, остальные двое тоже весьма сильные воины, — сказал князь Святозар. — Абадия очень коварный; он опасен, как ядовитый гад, и может напасть в любое время, двое молодых людей, как бы они не были смелы и искусны, не выстоят против них. Я один тоже их не удержу. Поэтому я прошу тебя взять Медвежью лапу.
        — Хорошо, — проговорил Гостомысл, — пусть будет по-вашему.
        Втроем они пошли к шатру. Абадия дожидался Гостомысла у входа в шатер со своей стороны. Как только Гостомысл вошел в шатер, вошел и он.
        Внутри шатер, как и договаривались, разделял широкий стол. С каждой стороны стола были приставлены лавки.
        Абадия встретил славян с нескрываемым любопытством. Он слышал, что Гостомысл молод, но не ожидал увидеть перед собой почти мальчика. Пусть обветренного, загорелого, но все же пока мальчика.
        Тем не менее Абадия помнил, что именно этот мальчик разбил его войско под Белой Вежей.
        Медвежья лапа внушил Абадии уважение, это был богатырь, какие редко встречаются среди людей.
        А князя Святозара Абадия знал. Учитывая, что бывший вассал переметнулся на сторону противника, он постарался не обращать на него внимания, но в уме сделал отметку — при случае, Святозару за предательство надо будет отмстить.
        Но сейчас Абадия придал лицу почтительную улыбку и высокопарно проговорил:
        — Я рад видеть тебя, великий князь славян.
        — И я рад, — сказал Гостомысл.
        — Я слышал о тебе, как о великом богатыре, — начал льстивую речь Абадия, но Гостомысл остановил его знаком руки.
        — Бек Абадия, и я много слышал о тебе. Спасибо за учтивые речи, но думаю, что ни у тебя, ни у меня нет времени выслушивать их.
        «А мальчик-то крутен!» — отметил в уме Абадия и заметил: — По нашим обычаям положено...
        — А по нашим — воину не пристало много говорить, — сказал Гостомысл, — присаживайся и давай начнем разговор по делу.
        Абадия сел на стул и с досадой отметил, как легко он поддался Гостомыслу.
        «Однако этот мальчик обладает тем, что не каждому дано — умением подчинять себе людей. Он настоящий царь», — с завистью подумал Абадия и некстати вспомнил, что отцом Гостомысла является страшный князь Бравлин, который на несколько десятков лет отбил хазарам охоту на-падать на славянские земли.
        Абадия поторопился начать переговоры:
        — Великий князь, позволь узнать, что ты ищешь в хазарской земле?
        — Мне хазарская земля не нужна, — сказал Гостомысл. — Я всего лишь хочу оборонить свои земли.
        — Но мы находимся на хазарской земле, — сказал Абадия.
        Гостомысл взглянул на князя Святозара.
        — Это чья земля?
        — Это граница между хазарскими землями и тмутараканскими, — сказал князь Святозар.
        — Тмутаракань входит в хазарский каганат, — сказал Абадия.
        — Это издревле славянская земля, — сказал Гостомысл.
        Теперь Абадия убедился в своих предчувствиях, и в его голове мелькнула мысль, что проблему можно было бы решить одним ударом меча. Но при взгляде на стоявшего за спиной славянского князя богатыря, мысль мгновенно испарилась из головы коварного бека: такой богатырь стоил сотни воинов.
        — У нас есть права на эту землю, подтвержденные документами, — сказал Абадия.
        Гостомысл спокойно ответил:
        — Мое право на эту землю подтверждается веским аргументом.
        — И каким же? — с иронией спросил Абадия.
        — Силой, — улыбнувшись, сказал Гостомысл. — В сотне шагов отсюда стоит войско, которое уже разгромило хазар под Белой Вежей. Теперь оно идет на хазарскую столицу.
        Абадия кивнул головой.
        — Сила — довод веский. Но хорошие соседи, несмотря на возникающие иногда между ними ссоры, всегда могут договориться. Разве ты ищешь других соседей?
        Гостомысл поднял руку и коротко сказал:
        — Карту.
        Медвежья лапа вложил ему в руку свиток с картой. Гостомысл развернул карту и положил ее на стол перед Абадией.
        Абадия взглянул на карту, на ней была нанесена территория между Доном и Волгой, отмечены хазарские города, причем довольно точно. По карте красными чернилами была проведена извилистая линия.
        Гостомысл ткнул пальцем в линию.
        — Мы можем договориться миром, что эта линия будет границей между славянами и хазарами.
        По карте славянам отходила Тмутаракань и большая часть степи, но хуже всего было, что Гостомысл хотел взять себе не только Белую Вежу, но и часть Волги.
        — Мы не можем отдать Итиль славянам, — сказал Абадия.
        — Мы уже взяли все, что нам нужно, — сказал Гостомысл.
        — Мне надо подумать и посоветоваться с каганом, — сказал Абадия.
        Князь Святозар голосом полным сарказма, как бы слу-чайно, проронил:
        — Но лучше было бы тебе посоветоваться с Барсбеком.
        По этим словам Абадия понял, что славяне уже знают о гражданской войне в Хазарии. А раз знают, то торговаться дальше не имело смысла, потому что приход к стенам Ити-ля славян означал бы полное поражение Абадии: сейчас он должен был отдать небольшую часть, а если не отдаст, то завтра терял все, и даже свою жизнь.
        — Хорошо, — сказал Абадия. — Добрые соседи должны уметь договариваться.
        Гостомысл поднял руку, и Медвежья лапа вложил ему в руку новый свиток. Гостомысл положил свиток перед Абадией.
        — Что это? — спросил Абадия.
        — Это договор, — сказал Гостомысл.
        — Я поклянусь на Торе перед богом, — сказал Абадия.
        Гостомысл улыбнулся.
        — В вашей Торе написано, что клятва, данная неверному, не имеет силы.
        Абадия засопел и развернул свиток.
        В свитке оказалось два листа, и Абадия внимательно прочитал их оба. Оба листа были написаны на славянском языке.
        Абадия отметил это, но не удивился, потому что иудейские торговцы давно использовали славянскую письменность, которая была проста и понятна другим. Хазарские руны для деловой переписки были слишком сложны. А иудейская не годилась для общения с населением, неприязненно относящемуся к иудеям.
        Текст договора ничем не ущемлял интересы иудейских торговцев: они могли спокойно ходить по торговым путям, как и прежде; свободно торговать. Более того, договор открывал им путь в славянские земли, куда раньше чужим торговцам въезд был запрещен.
        Огорчал только размер отторгнутой земли, но Абадия посчитал это несущественной потерей, поэтому он поставил подпись и государственную печать и передал подписанные листы Гостомыслу.
        — Вот и договорились добрые соседи, — сказал Гостомысл, подписал договор и передал один экземпляр Абадии.
        — У меня будет только одна просьба, — проговорил Абадия, пряча свиток в сумку на боку.
        — Какая? — спросил Гостомысл. Он отдал свиток Медвежьей лапе.
        Абадия хотел попросить помощи в войне с Барсбеком, но, посмотрев на Гостомысла, сообразил, что, сделав это, он даст ему повод вмешиваться во внутренние дела хазар и дальше.
        Гостомысл молод, много уже добился, и кто знает, какие планы родятся в этой голове дальше?
        «Не дергай спящего тигра за усы!» — подумал Абадия и сказал:
        — Великий князь, мы только что сделали дело, которое принесет нашим народам мир и спокойствие. Подписав наш договор, мы вписали наши имена в вечность. Даже славный Искандер Великий не смог сделать то, что сделал ты. Великий князь, отныне считай меня своим другом.
        Эпилог
        В тот же год Абадия был убит в сражении с войском Бар-сбека, и правителем Хазарии стал Иосиф, который с помощью иудейской гвардии и разгромил повстанцев. Потерпев поражение, Барсбек увел тюркские племена к мадьярам.
        Таким образом, Хазария развалилась на две враждующих части. Ослаблением Хазарии тут же воспользовались ее соседи.
        Вскоре одна часть разделенного государства угасла, словно робкое пламя свечи — тихо и незаметно. Другая была уничтожена дальним потомком Гостомысла — князем Святославом. После этого о Хазарии забыли на тысячу лет.
        Еще через четыре года неугомонный Готлиб напал на Ророг. При этом он забыл, что торговый город находился под защитой датского конунга Годофрида.
        Годофрид пришел на помощь Ророгу, разбил войско Готлиба и повесил брата на городских воротах. После этого Годофрид прославился умением выполнять свои обещания.
        А князь Гостомысл проживет долго. Он узнает много радости и горя. Он будет любить, но не сможет жениться на той, которую любил. У него будут сыновья, но они погибнут. Он будет править огромной страной, но кто он такой, какие подвиги совершил — все будет забыто.
        О нем помнят только потому, что его внук Рюрик от любимой дочери стал считаться основателем династии, создавшей Великую русскую цивилизацию.
        Странно вышло, но такова жизнь — в историю вписывают не заслугами, а чернилами.