Библиотека / История / Жидков Станислав : " Дольчино " - читать онлайн

Сохранить .
Дольчино Станислав Николаевич Жидков
        С. Н. Жидков. Дольчино
        Станислав Николаевич Жидков
        Дольчино
        Историческая повесть
        Научная редакция академика С. Д. Сказкина
        От автора
          «Скажи Дольчино, если вслед за Адом
        Увидишь солнце: пусть снабдится он,
        Когда не жаждет быть со мною рядом,
        Припасами, чтоб снеговой заслон
        Не подоспел новарцам на подмогу;
        Тогда не скоро будет побеждён».
        Так молвил Магомет…
        Дольчино… С этим именем я впервые познакомился, читая «Божественную комедию» Данте. Кто такой Дольчино? Кем был тот единственный из современников поэта, о ком заговорил в аду рассечённый надвое Магомет? Неужели в ту бурную эпоху не было человека более примечательного, не было имени более достойного, чтобы о нем, забыв собственные муки, мог вспомнить знаменитый основатель ислама?
        В поисках ответа на этот вопрос я стал просматривать комментарии книги. Краткие пояснения толкователей комедии ещё больше возбудили любопытство. Пришлось обратиться к историческим архивам. И вот передо мной хроники тех времён и труды историков.
        В начале XIV века на севере Италии вспыхнуло восстание крестьян и городских низов против церкви и феодальных порядков. Во главе его стояли апостольские братья.
        Основанный пармским бочаром Сегарелли орден «братьев апостолов» не только проповедовал общность имущества и социальное равенство, но и впервые в истории попытался путём вооружённой борьбы воплотить эти идеи в жизнь. Лишь после ожесточённой многолетней войны объединённым силам феодальной реакции удалось одержать победу.
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        Пармский бочар
        Медленно раскрылись тяжёлые железные ворота пармской крепости. На мощёный двор, тарахтя, въехала крытая повозка. Латники выволокли из неё закованного в кандалы старца и, подталкивая пиками, повели к покосившейся каменной башне. В общей камере главного здания тюрьмы перед маленьким оконцем столпились узники.
        - Ещё кого-то привезли, — прильнув к чугунной решётке, сказал один из них, — ведут в башню смертников.
        - Видать, важная персона! — заметил другой. — Гляди, сколько охраны.
        - И кандалы не сняли…
        - Святая мадонна, это же Сегарелли! — воскликнул вдруг арестант со шрамом на щеке.
        - Как! Джерардо?
        - Великий прорицатель?
        - Неужели прикончат?
        - А слово епископа? Он обещал сохранить ему жизнь!
        - Э, много ли стоит слово прелата. Церковной лисе сбрехать — что свинье хрюкнуть.
        - Вон и отец Эразмо с требником, — показал высокий худой арестант. — Коль старый ворон спешит за душой — недолго осталось ей быть в теле.
        - Только зря монастырский осёл старается, — зазвенев цепью, усмехнулся прикованный к стене бородач в лохмотьях. — Я-то Джерардо знаю: ничто не заставит его отречься.
        - Кто всю жизнь служил правде, не откажется от неё и перед смертью, — согласился высокий. — Скажи, Лонгино, кого теперь изберут первым старейшиной?
        Заключённые обернулись к человеку в цепях.
        - Дольчино! Лишь он может повести братьев[1 - АПОСТОЛЬСКИЕ БРАТЬЯ — члены плебейско-крестьянской секты, основанной пармским бочаром Джерардо Сегарелли. Апостольские братья выступали против феодального гнёта и католической церкви, проповедуя общность имущества и социальное равенство.]. Недаром Джерардо считает его своим лучшим учеником.
        - Говорят, у Сегарелли сын тоже неплохой проповедник, — заметил стоящий у решётки.
        - Паоло ещё молод, — возразил бородач, — но со временем из него выйдет славный старейшина.
        - Трудно им сейчас, — сказал арестант со шрамом. — За их головы объявлена крупная награда.
        - Клинок закаляют в огне, — спокойно отозвался Лонгино.
        Разговор умолк. В камере стало тихо. Лишь под окном гулко раздавались шаги часовых да с крепостных стен по временам доносились голоса перекликающихся солдат.
        В тесном коридоре башни перед низкой, окованной медными листами дверью стояли на страже два латника с алебардами. Поглядывая в дверной глазок, они негромко переговаривались:
        - Слышал, как он разделался со святым отцом? Никогда ещё Эразмо так быстро не выпроваживали.
        - Орешек не по его зубам… Не зря удвоили охрану. Капитан каждый час обходит посты.
        - Однако разрази меня гром, если я понимаю, как мог старик бежать из подвала дей Чьеки. Туда даже дневной свет не проникает.
        - Плохо ты знаешь этих дьяволов. Помощник капитана рассказывал, что главному инквизитору Манфредо каждый месяц приходилось менять стражу. Достаточно кому-нибудь поболтать с ересиархом[2 - ЕРЕСИАРХ — создатель вероучения, ложного с точки зрения правящей церкви.], и он становится в его руках как воск. За последние четыре года Сегарелли семь раз пытался бежать из тюрьмы. Однажды его схватили уже в квартале гончаров.
        - Вот как? Семь побегов… Видно, у него много сообщников.
        - У них в каждом селении свои люди.
        - Не зря столько солдат нагнали в Парму.
        - Епископ боится, как бы во время казни не вспыхнул бунт.
        - А правда, что в молодости он отказался от имущества и сорок лет странствовал по земле с одним посохом?
        - Разное болтают. Говорят, будто был бочаром, да потом поссорился с францисканцами[3 - ФРАНЦИСКАНЦЫ — монахи ордена, основанного Франциском Ассизским.] и стал выступать с проповедями против церкви.
        - Тише, сюда идут!
        На крутой лестнице внизу показалось несколько солдат. Впереди с корзиной в руках шёл тюремный надзиратель.
        - Смотри — вино, хлеб, груши! — заглядывая в плетёнку, удивлённо воскликнул один из латников. — Неужели всё ему?
        - Завтра казнь, — кивнул надзиратель. — Велено накормить досыта.
        Загремели тяжёлые запоры. Лежавший в углу узник приподнял голову. Тюремщик молча внёс в камеру корзину и поставил на пол перед узкой бойницей. Дверь снова с шумом захлопнулась.
        Несколько минут старец продолжал лежать, в раздумье поглядывая на необычный ужин. Потом не спеша встал и, волоча за собой длинную цепь, приблизился к плетёнке.
        Вид свежеиспечённого хлеба, сочных груш и объёмистой глиняной бутыли вызвал у него лёгкое головокружение. Столько лет приходилось довольствоваться жидкой тюремной похлёбкой и гнилыми плодами.
        По лицу Сегарелли скользнула усмешка. Он оторвал взгляд от корзины и повернулся к двери:
        - Последняя трапеза! Не забыли о христианской добродетели.
        С этими словами, произнесёнными вслух, старый проповедник присел перед корзиной и принялся за еду. Он ел спокойно, как человек, которому некуда спешить. Тщательно пережёвывал каждый кусок, запивал большими глотками вина. Насытившись, узник, по привычке, бережно собрал крошки и, отправив их в рот, блаженно растянулся на каменных плитах. Сладкая истома охватила его истерзанное пытками тело, ослабила боль от ран.
        Внезапно узник приподнял голову. Чуткое ухо уловило отдалённый перезвон, призывающий к вечерне. Джерардо медленно повернул лицо к узкой бойнице с решёткой. Где-то там, на воле, остались его друзья, сын. При воспоминании о них Сегарелли улыбнулся. Возможно, завтра удастся их увидеть. Братья наверняка придут, чтобы хоть издали проститься со своим старейшиной. Проповедник в волнении встал.
        Следившие за ним стражники видели, как, придерживая цепь, он прошёлся несколько раз по камере и затем долго стоял у бойницы, глядя на заходящее солнце.
        Было ясное июльское утро. Крестьяне в длинных, выгоревших на солнце рубахах, бедно одетые ремесленники, нищие, бритоголовые монахи в рясах, подпоясанных верёвками, купцы в ярких цветных паландрано, рыцари — все шли к главной площади Пармы.
        Ещё накануне было объявлено о казни смутьяна и еретика, проклятого слуги дьявола Джерардо Сегарелли. В центре площади, у большого столба, была аккуратно уложена поленница, сухой хворост и пучки соломы. Палач и его подручные, одетые в тёмно-красные кафтаны, полосатые чулки и чёрные островерхие капюшоны с прорезями для глаз походили на хищных птиц.
        Невдалеке от собора, на самом видном месте, стояло высокое резное кресло епископа пармского. Чуть в стороне помещался продолговатый стол, покрытый красным бархатом, и три стула для отцов-инквизиторов. Вся центральная часть площади от собора до здания синьории была отгорожена двойной шеренгой солдат. За ними плотной стеной стоял народ.
        Купцы и цеховые старшины стояли отдельной группой. Они презрительно поглядывали на чернь, заполнявшую площадь и прилегающие улицы. На лицах простолюдинов застыло выражение страха. Многие хорошо помнили Сегарелли. Его смелые проповеди запали в душу: «Все равны перед богом и должны жить свободно. Никто не имеет права пользоваться плодами чужих рук. Земля и её богатства принадлежат всем. Недалеко то время, когда не будет ни сеньоров, ни епископов и начнётся царство любви и справедливости».
        А теперь проповедника сожгут как еретика. Монахи утверждают, что он продался сатане. Люди перешёптывались, с опаской поглядывая на мелькавшие в толпе фигуры в длинных рясах.
        Почти у самой шеренги солдат, неподалёку от собора, молчаливо стояли трое: мужчина, женщина и мальчик лет четырнадцати. По запылённой одежде и усталым лицам было видно, что они пришли издалека.
        В руках у мужчины был деревянный посох. Он опирался на него обеими руками, задумчиво наблюдая за приготовлениями к казни. Это был высокий широкоплечий человек с короткой рыжеватой бородой. Несмотря на скорбное выражение, взгляд его был решительный и непреклонный. Широкополая шляпа, холщовая рубаха и штаны да пара стоптанных цокколей[4 - ЦОККОЛИ — башмаки на деревянной подошве.], какие обычно носят горцы, составляли его костюм.
        Молодая женщина печально смотрела на площадь. Волосы, свободно падавшие на плечи, оттеняли её смуглое лицо. Положив руку на плечо подростка, она что-то тихо ему говорила.
        Но вот по толпе прошло движение. Из открытых дверей собора с большим крестом в руках вышел епископ. Белая атласная мантия ниспадала с плеч до земли, волочась длинным шлейфом. Тяжёлая митра искрилась на солнце бриллиантами. Вслед за ним, появились инквизиторы, подеста[5 - ПОДЕСТА — чиновник, стоявший во главе городского управления.] и целый рой каноников.
        Раздались глухие удары колокола. Притихшая толпа стала креститься.
        - Ведут! Ведут! — послышались голоса.
        Все повернулись в сторону тюрьмы. Оттуда сквозь двойную шеренгу солдат одетые в чёрное монахи вели осуждённого. Он шёл босой, с высоким бумажным колпаком на голове. Жидкие седые космы свисали на полуистлевшую одежду.
        - Смотрите, что сделали проклятые с отцом, — порывисто обернувшись к своим спутникам, прошептал подросток.
        - Молчи, Паоло, — тихо сказал мужчина с посохом, — враги заплатят за всё.
        Подходивший к месту казни узник оступился и чуть не упал. Один из сопровождавших францисканцев протянул руку, чтобы поддержать его. Но он выпрямился и, отстранив монаха, направился к столбу.
        Палач помог ему подняться на высокий помост и приковал к толстым чугунным кольцам. Подручные ещё раз поправили уложенные внизу связки хвороста.
        По знаку старшего инквизитора поленницу с нескольких сторон подожгли смоляными факелами. Сухая солома и ветви быстро вспыхнули. Пламя опалило босые ноги осуждённого.
        Старик вздрогнул. Его седая голова медленно поднялась. Казалось, он кого-то искал в толпе. Все затаили дыхание. Лишь треск разгорающихся сучьев нарушал мёртвую тишину.
        Внезапно лицо Сегарелли преобразилось.
        - Прощайте, братья!.. Дольчино! — ясно донёсся его голос. — Бог да поможет вам завершить правое дело!
        Длинный язык пламени обвил тело старика. Ни стона, ни крика не сорвалось с уст старого проповедника, лишь болезненно напряглось худое тело, из глаз потекли слёзы.
        Толпа колыхнулась вперёд, потеснив обе шеренги солдат. Ропот пронёсся над площадью.
        Костёр разгорался. На узнике начала тлеть одежда. Собрав последние силы, Джерардо Сегарелли обернулся к собору, в сторону епископа. Над площадью зазвучали слова:
        - Будь проклята, вавилонская блудница. Близится твой последний час! Я проклинаю вас, чёрные рабы дья…
        Голос проповедника прервался, голова бессильно упала на грудь. В то же мгновение пламя поглотило его целиком. В толпе слышались рыданья.
        - Мы не забудем этот день!.. Не плачь, Паоло.
        Мужчина бережно взял под руки своих спутников и повёл их прочь с площади. Шёл он так спокойно и уверенно, что все молча расступались, давая им дорогу.
        В заново отделанной галерее большого загородного дворца в Ананье неторопливо прогуливались римский папа Бонифаций VIII и пармский епископ Опционе. Рядом с высоким, грузным Бонифацием низкорослый, худощавый епископ казался совсем маленьким.
        - Какое необыкновенное сочетание синего с красным на золотом фоне! Великий Дуччо да Бонинсенья превзошёл самого себя. — Опционе в восхищении остановился перед одной из фресок. — Как вам удалось заполучить такого мастера? Говорят, это обошлось не дёшево.
        - Что поделаешь, друг мой, истинное искусство требует жертв, — отозвался папа. — Пять месяцев его пребывания здесь обошлись дороже, чем перестройка самого здания.
        - Зато теперь вашей резиденции позавидует любой король! Подобные фрески можно встретить лишь в Сиенском соборе.
        - Вижу, ты неплохо разбираешься в живописи. Мы ещё вернёмся к этой приятной теме, а сейчас побеседуем деле. Удалось, наконец, узнать автора письма? Кто скрывается под именем «Ангел из Тиатира»?
        - Пока точно не установлено. Но думаю, еретик, который объявил себя посланцем неба и возглавил патаренов[6 - ПАТАРЕНЫ — слово произошло от названия квартала лохмотников в Милане. Так с XI века называли участников народных движений. В конце XIII века патаренами стали называть апостольских братьев.], — Дольчино.
        - Не тот ли это отступник, что дважды бежал от святейшего суда и за поимку которого обещано пятьсот венецианских дукатов?
        - Ваша память достойна вашей проницательности! Я говорю именно о нём, — выразив удивление осведомлённостью собеседника, подтвердил епископ.
        - Чтобы защищать интересы церкви, надо знать её врагов.
        Бонифаций начал беспокойно перебирать янтарные чётки. И, помолчав, добавил:
        - Дольчино… сын Джулио Торниелли, того самого священника из Новары, что осквернил сан преступной любовью к прихожанке. Пришлось ему бежать в сельскую глушь. Там-то и появился на свет новоявленный слуга дьявола. После смерти матери его отдали на воспитание другу семьи… Кому бы ты думал?
        Опционе в недоумении развёл руками и смущённо потупился под взглядом папы.
        - Этим другом семьи оказался каноник верчельского собора Август Дориа, — продолжал Бонифаций.
        Глаза епископа злобно блеснули.
        - Доколе же этот иоахимист[7 - ИОАХИМИСТ — последователь Иоахима Флорского, монаха, предвещавшего гибель католической церкви.] будет испытывать наше терпение?!
        - Не горячись, Опционе. Никто не укроется от длани господней. Но пока что… Пока что библиотека каноника и сам он со своими древними наставниками — Аристотелем, Лукрецием и прочими — сделали из Дольчино опаснейшего еретика.
        - Но, ваше святейшество, откуда у вас эти сведения?
        - Откуда? Как вам это нравится — вместо того чтобы докладывать мне, он справляется у меня же!
        - На то вы и мудрейший среди нас, — с улыбкой отозвался епископ.
        Бонифаций подошёл к столику, налил из графина в золочёный стаканчик кьянти[8 - КЬЯНТИ — сухое виноградное вино.], выпил и серьёзно сказал:
        - Такой человек тем более опасен, что умеет отлично пользоваться священным писанием. Его «Ad universos Christi fideles»[9 - «Ко всем верующим в Христа» (лат.).] пользуется небывалым успехом. Несмотря на казнь Сегарелли, проклятый орден растёт. Послание нового ересиарха разошлось по всем христианским странам. Если вовремя не пресечь смуту, начнётся открытый мятеж.
        - Ваше святейшество правы. В моей епархии было уже три попытки к бунту. Чернь осмелилась даже напасть на городскую тюрьму.
        - Ты послушай, о чём он пишет! — возбуждённо продолжал папа, вынимая из ящика стола лист пергамента. — «Никто не должен платить священникам десятину, если они не бедны, как древние апостолы. Все прелаты, отказавшиеся от образа жизни первых святых, — клятвопреступники. Власть, данная Христом церкви, кончилась, потому что она развратилась, как та распутница, о которой говорится в Апокалипсисе. Освящённые храмы хуже конюшен и свинарников, ибо служат торговцам индульгенциями. Только члены братства, основанного Джерардо Сегарелли, идут путём, указанным господом…» Дальше следуют такие поучения, что я не решаюсь осквернять ими слух. — Бонифаций скомкал листок. — Ну, что скажешь? Каково твоё мнение об этом «Ангеле из Тиатира»?
        - Мне кажется, прежде всего необходимо увеличить сумму за его поимку, — негромко произнёс епископ. — И, раз уж нельзя уничтожить эти послания, надо распространить им подобные, изменив содержание. Пусть ни у кого не останется сомнений, что их автор не в своём уме.
        - Ты подал дельную мысль!
        Папа позвал монаха-прислужника и распорядился принести письменный прибор.
        У костра
        Прошло три года. Однажды тёплым октябрьским вечером границу Верчельской республики[10 - ВЕРЧЕЛЬСКАЯ РЕСПУБЛИКА — небольшое североитальянское государство в XIII -XIV веках с главным городом Верчелли; граничило со Швейцарией.] пересекла группа всадников.
        Впереди на высоком коне ехал человек в чёрном бархатном плаще. За ним на пегой лошади следовала красивая молодая женщина. Несколько всадников, одетых попроще, составляли свиту.
        Перейдя вброд неглубокий поток, путники поднялись на ближайший холм. Величественная панорама альпийской долины расстилалась перед ними. Среди нежной зелени тутовых деревьев и виноградников виднелись небольшие селения. Неподалёку над верхушками остроконечных елей высились башни замка.
        - Не заночевать ли нам в этом каменном гнезде? — предложил один из свиты.
        Ехавший впереди покачал головой:
        - Нет, Антонио, вольные птицы без нужды не залетают в чужие гнёзда. — Он кивнул на видневшийся вдали лес: — Нас ждёт собственный зелёный дворец.
        Свернув с тропинки, всадники подъехали к маленькому ручью и остановились на небольшой лужайке, окружённой со всех сторон густой стеной орешника. Здесь расседлали коней и начали разбивать лагерь.
        Человек в чёрном плаще взял в руки топор и стал возводить из ветвей навес; женщина разожгла костёр; остальные пошли в лес собирать сушняк.
        Вскоре все расположились вокруг большого костра, над которым кипел медный котёл.
        - Клянусь небом, — произнёс коренастый воин, извлекая из-под кольчуги деревянную ложку, — с тех пор как мы покинули Далмацию, запах поленты[11 - ПОЛЕНТА — каша из муки.] впервые пробудил во мне такой аппетит.
        - Сомневаюсь, брат Ремо, чтобы он у тебя когда-либо отсутствовал, — заметил бородач со шрамом через всю щёку. — Впрочем, полента сварена на славу!
        Взоры мужчин обратились к молодой хозяйке.
        - Я рада, что вам нравится. Это Паоло посоветовал пережарить дикий лук и гвоздику. — Она ласково посмотрела на сидевшего рядом юношу.
        Тот грустно улыбнулся:
        - Когда-то мы часто готовили так поленту. Отец любил жареный лук с гвоздикой.
        Наступила тишина. Некоторое время люди продолжали есть молча.
        - Интересно, как поживает епископ триентский? — прервал молчание Антонио. — Кое-кто из его послов вернулся уже, наверно, в Триент. Вот взбесится старый пёс, когда узнает, что дары, которые он послал папе, оказались у нас!
        - Бедняге придётся раскошеливаться дважды, — поглядывая на богато отделанный перламутром ларец, усмехнулся Ремо.
        - Даже не верится, что за каждую такую безделицу можно приобрести десяток добрых коней, — негромко произнёс бородач со шрамом, рассматривая поблёскивающие при свете костра золотые сосуды.
        - В этом золоте, Джованни, кровь ограбленных, слёзы обманутых бедняков.
        Человек в плаще поднял тяжёлый кубок. На гладкой жёлтой поверхности отразились отблески пламени.
        - И ради этого жалкого металла ведутся жестокие войны, опустошаются целые страны. Ради него богачи готовы перегрызть друг другу глотку и задушить собственного ребёнка. Нет такого преступления, перед которым остановилась бы их алчность. Ведь теперь на золото можно купить всё: и честь, и титул, и отпущение грехов.
        - Скажи, Дольчи, почему так устроен мир? Кто грабит, обманывает — живёт в довольстве, кто честно трудится — не может свести концы с концами. Или господь не видит, что творится, и его не трогают наши беды?
        - Всевышний указывает путь, просвещает наш разум, но он хочет, Джованни, чтобы мы сами строили своё счастье, ибо только тогда мы будем его достойны.
        - И ты думаешь, нам удастся выполнить завет Сегарелли — создать общину, где каждый будет свободен, где не будет между людьми ни злобы, ни зависти, ни войн?
        - Христос предсказал это в писании! Когда мы сделаем общими землю и её богатства, все станут жить своим трудом, без сеньоров и епископов, без церквей и роскоши. Те же, кто захочет учить других праведной жизни, должны отказаться от собственного имущества и заботиться лишь о всеобщем благе. Тогда исчезнут вражда и злоба.
        - Дай бог дожить до того славного времени, — пробормотал Джованни.
        - Выпьем, братья, за победу! Скоро мы выступим против тех, кто, забыв совесть и бога, обирает ближних. — Дольчино осушил кубок. — А теперь отдыхать. Предстоит трудный путь. Завтра к полудню мы должны быть в Верчелли.
        - Кому нести охрану? — устало спросил Паоло.
        - Спите спокойно. — Дольчино достал из походного мешка песочные часы. — Мы будем сменяться каждый час.
        Напоминать об отдыхе не пришлось. Все были крайне утомлены. Через несколько минут лагерь спал. Дольчино остался у костра один. Он медленно обошёл поляну.
        Вокруг чёрной стеной подступал лес. Лошади, неторопливо пощипывая траву, мирно паслись на лужайке; в стороне тихо журчал ручей. Чуткое безмолвие лишь изредка нарушал крик филина.
        Убедившись, что лагерь в безопасности, дозорный сел у костра и задумчиво стал смотреть на огонь.
        Да, сейчас надо быть начеку. Может повредить малейшая оплошность. Вся ответственность лежит на нём. После казни Сегарелли его избрали вождём ордена, решившего установить на земле справедливость. Ему верят тысячи людей. Нельзя обмануть их надежды. Знамя свободы должно подняться, даже если за это придётся заплатить жизнью.
        Дольчино взял выпавшую из огня ветвь и пошевелил раскалённые угли. Они вспыхнули жарким пламенем.
        «Так и наша жизнь, — невольно пришло ему на ум, — может тлеть едва-заметным светлячком, а может озарить ночь ярким, согревающим светом».
        Глядя в далёкое небо, он видел не холодные звёзды, а тускло мерцающие глаза обездоленных. Ради этих людей объединились в братство и готовы взяться за оружие те, в ком ещё жив дух свободы. Их пока немного. Но они поведут за собой других. Борьба за святое дело вернёт угнетённым мужество и даст им силы разбить оковы.
        Дольчино поднял над головой пылающий сук и осветил лица товарищей. Вот его первый помощник — Лонгино Каттанео. Сын знатного бергамского нобиля и простой служанки, он отказался от отцовских денег и, став проповедником, беззаветно служит общине. Трижды приговаривали его к бессрочному заключению, и трижды он бежал из тюрьмы.
        Повернувшись спиной к огню, спит брат Ремо. Этот никогда не унывающий монах-францисканец пришёл к ним два года назад. Усомнившись в церковных догматах, он имел неосторожность сознаться в том на исповеди и был строго наказан. Когда его выпустили из карцера, приора, нарушившего тайну исповеди, нашли подвешенным за ноги к потолочной балке. Так появился среди них Ремо.
        Рядом во весь рост растянулись молодой гончар Антонио со своим другом Паоло и кузнец Альберто Карентино.
        Эти люди пойдут за ним до конца. Он уверен в них, как в самом себе.
        Среди верных соратников и его подруга. Он знает, Маргарита без колебаний разделит с ним самую жестокую судьбу, как делила до сих пор все опасности и невзгоды.
        Вспомнилось далёкое. Четыре года назад, скрываясь в доме богатого триентского купца, он был предан хозяином. Его спасла пятнадцатилетняя дочь купца. Предупредив о доносе, девушка бежала с ним. С тех пор Маргарита стала надёжным помощником.
        Долго неподвижно стоял он, всматриваясь в знакомые черты. Догоревший факел напомнил о часах. Песок давно уже пересыпался, показывая время будить смену.
        Древний Верчелли
        На другой день, едва рассвело, маленький отряд выбрался из лесу и просёлочными дорогами направился к лежащему за холмами городу. Всадники, подкреплённые сном, продолжали путь. Отдохнувшие кони шли бодрой рысью. По сторонам всё чаще виднелись селения. Вот мелькнула из-за деревьев церквушка с красной черепичной крышей. У заросшего осокой пруда теснились хижины крестьян. Дольчино с интересом смотрел вокруг. Он узнал лежавшую впереди дорогу.
        - Помнишь, ты обещал рассказать поподробней о Верчелли. Правда ли, что он древнее Рима? — поправляя поводья, спросила Маргарита.
        - Когда-то я неплохо знал его прошлое, — ответил Дольчино. — Мой учитель, латинист Марцелиус, утверждал, что Верчелли существует больше двух тысячелетий. Но после войн и пожаров от старого города ничего не осталось. Лишь на окраинах уцелели кой-какие постройки.
        - Что ж заставило тебя покинуть Верчелли?
        - Это длинная история… Я воспитывался у друга отца, каноника Августа. Он был отличным наставником. Кроме богословских трактатов, в доме каноника были книги римских и древнегреческих авторов. Я пристрастился к чтению. Август любил меня, как сына, и занимался со мной философией. — Дольчино улыбнулся. — До сих пор помню его поучения: «Не ленись, друг мой, трудись, не бойся усталости. Лишь разум даёт человеку силы подняться над превратностями судьбы и позволяет постичь, что жизнь измеряется не временем, а делами». Я старательно следовал советам своего учителя и через два года выдержал экзамен в семинарию. Но ректор Райнерий, будущий верчельский епископ, узнал, что я сын священника, отлучённого от церкви. Меня собирались исключить. Чтобы не доставлять хлопот своему покровителю, я ушёл из города.
        - А потом? — взволнованно спросила Маргарита.
        - Потом несколько лет бродил по стране. Был поводырём у слепцов, служил в придорожных трактирах… Один дворянин, готовившийся к рыцарскому турниру, взял меня как-то в помощники для тренировок. Ежедневно мы облачались в доспехи и дрались тупыми мечами. Первое время меня часто отливали водой после его ударов. Постепенно я наловчился и начал побеждать его. Тогда меня выгнали… А год был голодный. Я сильно бедствовал. Раз, зимой, больного, меня подобрал на дороге странствующий проповедник из апостолов. Он донёс меня до ближайшей деревни, ухаживал за мной, делился последним куском. Когда я выздоровел, мы стали ходить вместе. Брат Павильо познакомил меня с учением Сегарелли. Многое, о чём я раньше смутно догадывался, стало ясным. Я помогал ему как мог. И сам стал выступать с проповедями. В одном из городов нас схватила инквизиция. Мне чудом удалось вырваться…
        Рассказчик умолк. Дорога круто повернула в сторону. На фоне далёких гор показались верчельские стены из серого песчаника. Навстречу стали попадаться повозки и пешеходы. У городских ворот солдаты собирали деньги с проезжающих. Они то и дело вступали в перебранку с крестьянами, везущими на рынок свои товары. Не останавливая коня, Дольчино бросил к ногам стражников серебряную монету.
        Достигнув восточной части города, путники остановились у двухэтажного здания остерии[12 - ОСТЕРИЯ — гостиница, трактир.], расположенного между большими патрицианскими палаццо. Это был старый дом с узкими, точно бойницы, окнами. Над низкой дубовой дверью висела широкая доска с изображением оленьей туши. Хозяин почтительно принял гостя.
        Дольчино занял весь первый этаж, приказал немедленно дать лошадям корму и распорядился не принимать без его ведома других постояльцев. Властный тон и несколько золотых заставили хозяина беспрекословно повиноваться.
        Обосновавшись в остерии и заказав обед, Дольчино послал братьев разыскивать нужных ему людей. Сам он вместе с Маргаритой отправился в квартал кожевников, расположенный на окраине города.
        Миновав сравнительно чистые и спокойные улицы, где жили цеховые старшины и торговцы-скупщики, они очутились в грязных, шумных переулках ремесленников и наёмных рабочих. Деревянные лачуги, невзрачные постройки из нетёсаного песчаника лепились здесь одна к одной.
        Вскоре Дольчино и Маргарита нашли старый, покосившийся дом с железным флюгером на крыше. Над дверью, прямо на стене, был нарисован охрой большой башмак — знак принадлежности хозяина к цеху башмачников. Пройдя полутёмные сени, они попали в низкую квадратную комнату с земляным полом.
        Стол, лавка да деревянная кровать за дощатой перегородкой составляли всю обстановку. В круглых чанах у стены мокли заготовки. Тут же, в углу, стоял заваленный обрезками верстак и лежали инструменты мастера. Пахло варом и сырой кожей. В центре комнаты на чурбане сидел, смоля дратву, сутулый человек лет пятидесяти. У окна работала за прялкой женщина. Мальчик-подросток и две девочки поменьше старательно сучили нити.
        При появлении нежданных гостей все повернулись к двери.
        - Новые заказчики? — с поклоном осведомился хозяин.
        - Когда ветер крепчает, не время заказывать сапоги, — негромко сказал Дольчино.
        - Неужто ты? — вглядываясь в незнакомца, воскликнул башмачник. — Вот славная встреча! Значит, сбываются слова Сегарелли. Близок желанный час!
        Мастер обрадованно шагнул навстречу вошедшим и поочерёдно заключил их в объятия. Жена и дети башмачника с изумлением смотрели на богато одетых незнакомцев.
        - Ну-ка, Марио, прикрой окна! А вы, попрыгуньи, марш на улицу, да не забудьте подать знак, если покажется кто чужой.
        Хозяин отвёл гостей в дальний угол и усадил на лавку.
        - Прошло десять лет, Сильвано, с тех пор как ты сменил посох проповедника на молоток ремесленника, а повадки твои не изменились, — засмеялся Дольчино.
        - Я переменил профессию, но не убеждения, — вздохнул мастер. — Уцелеть же с нашими убеждениями может лишь тот, кто не забывает об осторожности.
        - Ты прав, — согласился Дольчино, — однако поговорим о деле. Как верчельские братья?
        - Первое время после казни Сегарелли многие растерялись, думали даже распустить общину. Потом пришло твоё послание, люди воспрянули духом. За эти месяцы в орден вступили сотни подёнщиков и подмастерий.
        - А что творится в округе?
        - Крестьяне разорены и бегут из деревень. Все ненавидят сеньоров и духовенство. Сейчас самое время начать.
        - Я слышал, епископу удалось выслать из города Тиццони[13 - ТИЦЦОНИ — бывший правитель Верчелли, вождь гибеллинской партии, которая выступала за императора, против усиления светской власти римского папы.] и других гибеллинов?
        - На этот раз гвельфы одержали верх, но борьба продолжается. У сторонников императора здесь много сообщников. Неизвестно, долго ли Авогадри[14 - АВОГАДРИ — члены дома, к которому принадлежал верчельский епископ. Возглавляли в городе гвельфскую партию, поддерживавшую папу в борьбе за власть.] продержатся у власти.
        - Пока волки грызутся, охотникам легче бить их, — задумчиво произнёс Дольчино…
        Через час Дольчино и Маргарита покинули дом башмачника и направились к находившейся неподалёку церкви святой Аньезы. Это было высокое каменное здание с колокольней и многочисленными пристройками. У небольшого, утопающего в зелени флигеля они остановились. На стук вышла сгорбленная старушка.
        - Можно ли повидать каноника Августа? — обратился к ней Дольчино.
        Старая женщина с удивлением посмотрела на сеньора и его спутницу.
        - Их преподобие болен. Если вам нужен священник, ступайте к отцу Захарию. — Она показала рукой в сторону церкви и хотела закрыть дверь.
        - Подожди, Адели, — удержал дверь Дольчино. — Неужели ты не хочешь впустить своего питомца?
        - Дольчи? — ахнула старуха, в глазах её засветилась радость. — Вернулся? — Она прижалась седой головой к его груди. — Как хорошо, что ты здесь. Старик так хотел проститься с тобой. За последние дни он совсем ослаб… Не знаю, как и доложить о твоём приходе…
        - Не спеши, Адели, я сам доложу о себе.
        Дольчино уверенно вошёл в дом, оставив женщин на пороге.
        В комнате священника почти ничего не изменилось. Те же аккуратно обмазанные белой глиной стены, тот же старый, рассохшийся, окованный медью сундук, полки с книгами у окна да большое деревянное распятие в неглубокой нише. Дольчино показалось, что он лишь вчера покинул этот дом.
        Он подошёл к постели больного. Старик спал, откинувшись на подушки. Внезапное волнение охватило Дольчино. С грустью смотрел он на глубокие морщины и седую бороду своего первого учителя. Неожиданно Август открыл глаза. Его белёсые брови поднялись. Он шевельнул тонкими пальцами, будто желая убедиться, не сон ли это, и улыбнулся:
        - Наконец-то ты пришёл! Сколько лет я ждал этого часа! — Он протянул к Дольчино руки.
        Тот молча припал к ним лицом.
        - Дай, дай насмотреться на тебя, — шептал старый каноник. — Ты сейчас так похож на своего отца! В последнее время все говорят о тебе. Я знаю, ты с теми, кто хочет сделать мир справедливым и привести людей к счастью. Помоги вам господь. — Старец перекрестился. — Вас проклял папа и преследует инквизиция, но поверь, не будь я столь стар и слаб, я отрёкся бы от сана и пошёл с вами.
        - Спасибо, падре, — взволнованно сказал Дольчино. — Я не сомневался, что ты поймёшь нас.
        - Ты избрал верную дорогу. Лишь теперь я понял это. Когда-то с твоим отцом мы мечтали о том же. Но мы думали, что истина в книжной мудрости. Ты же нашёл её в самой жизни, в борьбе против несправедливости. Будь же твёрд и помни: при исполнении великого нельзя быть ни мягким, ни слабым. Главное — не страшись ничего, даже смерти.
        - Есть вещи сильнее страха смерти, — заметил Дольчино. — Это любовь к свободе.
        - Мой путь уже близится к концу, — продолжал священник, — скоро мне придётся предстать пред богом. Но прежде чем сойти в могилу, я хотел бы благословить тебя, Дольчи.
        - Постой, отец, здесь моя подруга. Ты должен благо словить нас обоих!
        - Зови её, сын мой. Видит бог, я сделаю это с радостью.
        Дольчино вышел из комнаты и вернулся с Маргаритой. Они опустились перед стариком на колени, и он торжественно благословил их.
        - А теперь, отец, мы должны покинуть твой дом. Не знаю, сможем ли мы ещё навестить тебя.
        - Прощай, мой мальчик… До конца дней своих я буду молиться за вас. — Каноник помолчал и тихо добавил: — Да будет судьба твоя так же прекрасна, как лицо твоей возлюбленной.
        Он поцеловал каждого из них в лоб и проводил взглядом до двери.
        В остерии их уже поджидали братья. Хозяин с растущим беспокойством наблюдал, как к богатому постояльцу проходят плохо одетые каменщики, плотники и бородатые крестьяне. Но вскоре его сомнения рассеялись. Один из людей «сеньора» объяснил, что хозяин набирает рабочих для строительства своего палаццо.
        Между тем в комнатах мнимого сеньора собрались старейшины и проповедники гонимого апостольского ордена. На сход по призыву вождя явились посланцы тайных общин из многих стран. Иным из них пришлось много дней добираться до Верчелли. Столпившись вокруг стола, все жадно слушали Дольчино.
        - Настало время действовать, — негромко говорил он. — Тридцать лет наше братство разносит по земле слово божие, сеет правду, учит людей добру и справедливости. А зло и насилие по-прежнему царят в мире. Народ устал от проповедей. Пора выполнить завет Сегарелли: надо создать вольную коммуну и выступить открыто против тех, кто угнетает ближних.
        Гул одобрения пронёсся в ответ.
        - Долина Сезии[15 - СЕЗИЯ — альпийская река, впадает в По.] удобное место, — продолжал Дольчино. — Я вырос здесь и хорошо знаю эти края. В случае успеха, восстание может перекинуться отсюда на соседние графства. При неудаче отступим в Альпы, там легко обороняться. Новому папе пока не до нас: Риму угрожает сицилийский король[16 - Король Сицилии Фридрих боролся с римским папой и собирался совершить поход на Рим.].
        - Из одних братьев коммуну не создашь, — заметил апостольский старейшина Федерико ди Новара. — Удастся ли убедить других отказаться от имущества?
        - Большинству отказываться не от чего. Когда захватим землю дворян, на общинных сходах решим, как быть с хозяйством. Сейчас важно не упустить момент. Крестьяне повсюду недовольны. Их объявили свободными, а землю не дали. Ремесленники разоряются. Сеньоры заняты междоусобными войнами. Прежде чем они соберутся, мы успеем создать собственную армию.
        - С чего начнём? — спросил старейшина.
        - Сегодня ночью часть людей уйдёт со мной в верховье Сезии. Там в горах мы разобьём лагерь и будем собирать силы. Остальные должны вернуться в свои общины и готовить братьев к восстанию.
        - Среди верчельских шерстяников и в других цехах много наших, — задумчиво произнёс один из проповедников. — Не лучше ли сразу захватить город?
        - Дворец епископа и крепость полны солдат, — покачал головой Дольчино. — Мы не можем рисковать. Расправа с безоружными лишь укрепит власть сеньоров. Надо начать борьбу там, где врагам не поможет оружие…
        В родном селе
        В ту же ночь Дольчино с небольшим отрядом покинул город.
        Двое суток он вёл людей по лесным дорогам. На третий день утром впереди показалась широкая полоса реки. Недалеко от большого селения Гаттинара братья отыскали паром и переправились на другой берег Сезии.
        Пройдя с полмили вверх по реке, они вышли к старому монастырю францисканцев. Его массивные каменные стены виднелись сквозь чащу, нависая над тропой. Непролазный терновник и отвесные скалы окружали обитель с трёх сторон.
        Оставив отряд на опушке леса, Дольчино и Паоло подъехали к монастырским воротам. В узком оконце показалось заспанное лицо монаха-привратника.
        - Мы привезли настоятелю письмо епископа. — Паоло показал францисканцу пергаментный свиток.
        Привратник подозрительно оглядел незнакомцев.
        - Сегодня день Еваристо, могли бы явиться и попозже. Отец Мартиний всё равно не выйдет до заутрени.
        - Это важная бумага, — возразил юноша. — Надо передать её немедленно.
        Монах лениво покачал головой, но с места не тронулся.
        - Пошевеливайся, чёртов адвокат! — сердито произнёс молчавший до тех пор Дольчино. — Non fac attendere legatum papae[17 - Не заставляй ждать папского легата (лат.).].
        Магические слова латыни оказали воздействие.
        За стеной загромыхали тяжёлые запоры. Дольчино и Паоло поспешили в открывшуюся калитку.
        - Чёртов сын, ты вздумал глумиться над добрыми христианами! — напустился Паоло на несговорчивого монаха. — Или полагаешь, достаточно напялить рясу, чтобы уберечься от греха? — Он схватил привратника за шиворот и дал ему сильного пинка.
        Тем временем Дольчино широко распахнул ворота. На монастырский двор вошли остальные.
        - Принимай новых послушников, святая обитель! — размахивая топором, воскликнул долговязый Антонио.
        Все рассмеялись.
        - Как быть с этими каплунами? — спросил Паоло, кивая на показавшихся в глубине двора перепуганных монахов.
        - Заприте в часовне, — приказал Дольчино. — На досуге мы побеседуем с ними на библейские темы.
        Братья стали располагаться в монастырских покоях.
        Поставив у ворот часовых и велев остальным отсыпаться, Дольчино надел крестьянское платье и отправился в соседнюю деревню.
        Солнце взошло над пригорком и озарило зелёные сосны. Утомлённый ночными переходами конь Дольчино медленно плёлся по тропинке, осторожно ступая на крутых спусках. Всадник не торопил коня.
        Больше двадцати лет не видел Дольчино родных мест. Но как хорошо знакома эта тропка. Будто вчера он бегал по ней со своими маленькими друзьями. Где они теперь? Помнят ли его? По лицу путника пробежала грустная Улыбка…
        У подножия холма показалась деревня. Десятка три ветхих домишек с крышами из камыша и соломы вытянулись дугой вдоль единственной улицы. За ними зеленели сады и огороды. Ровные ряды порыжелых виноградных лоз уходили вверх по каменистому склону.
        Неподалёку, на опушке леса, пас овец босой мальчик. Дольчино свернул с тропы и подъехал к нему.
        Пастушонок исподлобья посмотрел на незнакомого человека.
        - Тебя как зовут?
        Будто не замечая нелюдимого взгляда, Дольчино слез с коня, срезал ножом с ближайшего куста толстый прут и принялся ловко мастерить дудку. Глаза мальчика загорелись.
        - Ну, так как твоё имя? — пробуя своё изделие, снова спросил Дольчино.
        - Энрико, сын Стефано, — ответил тот.
        - Это не твой ли дед стучит в кузне под горой?
        - Нашего деда уморили в романьянском подвале, — нахмурился Энрико. — Там работает мой отец.
        - За что же бросили в подвал старого Томазо?
        - Он отказался чинить даром господские повозки.
        С минуту оба молчали.
        - А скажи, кто живёт в доме у колодца, что на краю деревни?
        Мальчик удивлённо взглянул на незнакомца:
        - Тот дом сожгли… Наш курато[18 - КУРАТО — приходский священник.] говорит, в нём родился сын дьявола… — Энрико понизил голос. — Только никто этому не верит. Я слышал, там жил прежний священник.
        - Куда же девался тот священник?
        - Похоронен у зелёной балки. Сказывают, его отравили монахи.
        - Не покажешь ли ты мне то место, малыш? — протягивая ему дудку, попросил Дольчино.
        Мальчик с готовностью поднялся на ноги. Они молча зашагали рядом и вскоре вышли к заросшей кустами широкой балке.
        - Вот могила! — Энрико подошёл к большому куску гранита. — Раньше тут стоял крест, но его приказал убрать. Тогда кто-то притащил сюда этот камень.
        - А кто положил цветы? — Дольчино поднял с камня венок полевых ромашек.
        Маленький проводник пожал плечами.
        - Здесь часто кладут цветы. У того священника было много друзей.
        Незнакомец долго стоял над камнем, не произнося ни слова. Наконец он обернулся:
        - Спасибо, Энрико. Теперь покажи, как лучше пройти к вашей кузнице.
        - Иди всё прямо, — мальчик махнул рукой, — у сломанного тополя сверни налево.
        Дольчино пошёл по тропинке. Вскоре он заметил разбитый молнией тополь и дальше в стороне каменный сарай с низкими закопчёнными окнами. У входа валялись ржавые косы, покалеченные лемеха плугов, сломанные заступы. Из открытых дверей тянуло дымом и гарью.
        Подойдя ближе, Дольчино увидел бородатого кузнеца в прожжённом кожаном фартуке и двух обнажённых до пояса подручных. Юноша лет шестнадцати раздувал мехи, второй, постарше, бил по наковальне тяжёлой кувалдой. Мастер держал длинными щипцами раскалённый прут, подставляя его под удары.
        Как только прут начинал терять ярко-пунцовый цвет, кузнец совал его в горнило и тут же вытаскивал другой. Движения его были точно рассчитаны. Молотобоец ни на минуту не переставал бить со всего плеча. С каждым ударом от раскалённого железа, озаряя кузню, разлетались снопы искр. Готовое изделие летело в чан с водой, откуда, шипя, вырывался столб пара. Иногда в воду опускалась лишь часть прута, а затем отбрасывалась в сторону, на песок.
        Дольчино молча следил за работой. Да, Стефано стал мастером своего дела. Недаром с раннего детства учился он этому ремеслу. Но вот молотобоец отложил в сторону кувалду. Его товарищ опустил рычаги. Лишь теперь кузнец заметил стоящего у входа незнакомца.
        - С чем пожаловал, добрый человек? — спросил он, поворачиваясь к двери.
        - Хочу сделать заказ. Не знаю только, сможете ли вы исполнить его в своей кузне.
        - Мы изготовляем здесь всё, от мелких гвоздей до больших плугов, — произнёс мастер.
        - Но мой товар нельзя показывать посторонним.
        Стефано вопросительно поднял бровь. Они вышли из кузни и сели в тени под грушей.
        - Мне нужны наконечники для стрел, копий, боевые мечи и секиры, — негромко сказал Дольчино.
        Кузнец пристально посмотрел на заказчика.
        - Твоё лицо мне знакомо, — смущённо пробормотал он. — Где-то я уже встречал тебя. Но где?
        - Спроси лучше — когда, — улыбнулся Дольчино. — Мы не виделись больше двадцати лет.
        - Святая мадонна! — воскликнул Стефано. — Дольчи вернулся!
        Друзья кинулись друг другу в объятия.
        - Дьявол нас подери, мы отметим твоё возвращение! Эй, ребята! — позвал кузнец. — Гасите горн. Закрывайте мастерскую. Уго, беги за Джино, а ты, Донато, предупреди хозяйку… Эх, жаль, нет Лоренцо. Вся компания была бы в сборе.
        - Куда девался Лоренцо? — спросил Дольчино.
        - Бежал в Новару. Здесь господа совсем замучили. Раньше гоняли на барщину, теперь требуют денег. А где их взять, деньги! От города мы далеко, не каждый решится по нашим дорогам ездить на рынок. Вот и лютуют сеньоры, угоняют последнюю скотину. Или в подвале сгноят, как нашего Томазо, — рассказывал кузнец.
        - Что же делает Лоренцо в Новаре? — полюбопытствовал Дольчино.
        - Работает ткачом… Но и в городе не сладко. Недавно вернулся Панкрацио, сын Чезаре. Кроме нужды, ничего он там не видел.
        Желанный гость
        Беседуя, друзья подошли к дому Стефано. Из-за плетёной ограды сада доносился аромат яблок и молодого вина. У дверей их встретила статная молодая женщина.
        - Что, не узнаешь Марину? — спросил кузнец, кладя руку на плечо жены. — Помнишь Милано Сола, дружившего с твоим отцом? Его дочь.
        Женщина застенчиво поклонилась гостю.
        - А это её брат Джуффреди, — продолжал Стефано, указывая на стоявшего тут же худощавого юношу. — Он приехал за косами из Кампертоньо.
        Дольчино и Джуффреди пожали друг другу руки. Все прошли в дом кузнеца. На столе уже стояла миска бобов и стопка сухих лепёшек.
        - Старая верначча слаще мёда и крепче куммели, — сказал Стефано, доставая из-под пола толстую глиняную бутыль.
        - А вот и Джино!
        В комнату вошёл невысокий крестьянин в рваных портах и длинной домотканой рубахе. Он был бос и держал в руках широкополую шляпу. Несмотря на густую чёрную бороду, Дольчино тотчас узнал тонкий нос и лукавые, чуть раскосые глаза товарища.
        - Слава всевышнему, ты снова в наших краях, Дольчи! — радостно воскликнул вошедший. — Да отсохнут лживые языки, нарекшие тебя еретиком!
        Они крепко обнялись.
        - Выпьем за встречу, — предложил Стефано, раздавая всем наполненные вином кружки.
        - И за удачу. — Джино первым опустошил свою посудину.
        Собравшиеся последовали его примеру.
        - Присаживайтесь к столу, — пригласила хозяйка дома. — Не обессудьте за скромное угощение.
        - После доброго вина и зелёные бобы кажутся спелыми маслинами, — возразил Джино.
        Односельчане принялись за еду. Дольчино осмотрел убогое жилище кузнеца. Вместо кровати в углу стояли грубо сколоченные нары, прикрытые камышовыми циновками и старой овчиной. С потолка свешивались пучки лука, чеснока, укропа. У задней стены комнаты в земляном полу была вырыта неглубокая яма, служившая погребом. Из неё виднелась рассохшаяся бочка.
        - Ты и впрямь нуждаешься в оружии? — Стефано испытующе взглянул на гостя.
        - Да, — Дольчино разломил лежащую перед ним ячменную лепёшку, — и чем скорее приметесь за дело, тем лучше.
        Джино оторвался от миски и с любопытством посмотрел на друзей. Неожиданно с улицы послышался шум. Все повернулись к маленьким оконцам.
        - Опять пожаловал Винченцо с солдатами! — взволнованно воскликнул подручный кузнеца Донато. — Верно, будут сечь Исидоро и заберут его последних овец.
        - А у него пятеро детей, мал мала меньше. — Марина растерянно посмотрела на мужчин.
        - Хромой дьявол, — процедил сквозь зубы Стефано; толстая деревянная ложка хрустнула под его пальцами.
        - Кто это? — спросил Дольчино.
        - Новый кастелян из Романьяно, — ответил молотобоец Уго. — Сам-то сеньор теперь не рыщет по деревням. С тех пор как убил Григорио Биначчи и опозорил его дочь, старый ворюга боится вендетты.
        - Сыновья Григорио скрываются здесь, в лесу, — пояснил Джино.
        - Слава господу, мы-то расплатились в этом году, — со страхом произнесла Марина. — Хоть остались ни с чем.
        - Молчи, глупая женщина, — сердито сказал кузнец. — У дьявола семь пятниц на неделе.
        С другого конца деревни донеслись вопли избиваемого. Дольчино поднялся из-за стола.
        - Мы продолжим разговор, когда я вернусь. — Он направился к двери.
        Все молча посмотрели ему вслед.
        Выйдя на опустевшую улицу, Дольчино увидел в конце её группу вооружённых латников. Один из них, высокий детина с массивной шеей и грубым, изрытым оспой лицом, бил толстой плетью привязанного к столбу полуобнажённого человека. При каждом ударе несчастный издавал протяжные стоны. Дольчино подошёл ближе. Солдаты, посмеиваясь, обменивались весёлыми замечаниями.
        - Ишь ты, то орал, как осёл, а теперь покрякивает, точно селезень.
        - Скоро кастелян добьёт его до змеиного шипения. Такая музыка ему больше по душе.
        Из домика напротив выбежала худая растрёпанная женщина. Прижимая к себе ребёнка, она кинулась к человеку с плёткой.
        - Сжальтесь, синьор Винченцо! — бросилась она перед ним на колени. — Разрешите подождать хоть немного. В следующий раз мы обязательно заплатим.
        - Поди прочь, грязная тварь, — оттолкнул её ногой кастелян, — все вы говорите, что заплатите в следующий раз. Но я научу вас платить вовремя.
        Он снова поднял плеть для удара.
        - Сколько должен этот человек? — спросил Дольчино, подходя к Винченцо и удерживая плеть.
        Все с удивлением посмотрели на незнакомца.
        - Как ты смеешь соваться не в своё дело? — побагровел от ярости управитель замка.
        - Я хочу за него заплатить, — спокойно возразил Дольчино.
        - Вот как! — переменил тон Винченцо. — Посмотрим, что задолжал сеньору этот лентяй.
        Он взял толстую книгу счётов и, открыв её, принялся подсчитывать. Латники с улыбкой посматривали на своего начальника. Наконец Винченцо захлопнул книгу и громко объявил:
        - Итого недоимка за прошлые и этот год семь золотых флоринов пять сольдо.
        Все ахнули. Даже если бы Исидоро продал овец, дом и всё, что в нём было, ему не удалось бы собрать требуемую сумму. Дольчино взглянул на помертвевшее лицо женщины с ребёнком.
        - Хорошо, я дам деньги, — сказал он, развязывая пояс, — но не напутал ли ты в подсчётах, Винченцо?
        - Проваливай, пока цел, — жадно выхватил золотые монеты кастелян. — Моли бога, что мне некогда учить тебя счёту, не то познакомился бы с моей арифметикой.
        Прихрамывая, Винченцо подошёл к коню.
        - С этой дырой рассчитались, — кивнул он латникам. — Теперь — в Коваллирио!
        Солдаты поскакали в соседнюю деревню. Как только они скрылись за поворотом, маленькое селение пришло в движение. Мужчины и женщины, дети и старики — все поспешили к распростёртому на земле Исидоро. Он лежал тут же, у столба, и чуть слышно стонал. Спина у него вздулась и посинела. Жена и дети молча стояли над ним. По щекам их катились слёзы. Наконец женщина подняла голову и бросилась к ногам избавителя.
        - Спасибо, спасибо, — целуя его сандалии, всхлипывала она. — Если бы не вы, злодей засёк бы его до смерти. Не знаю, чем сможем отплатить, но мы всегда будем молиться за вас.
        - Успокойся, сестра. Я сделал что мог, — сказал Дольчино, поднимая женщину.
        К ним подошёл пожилой крестьянин, сосед Исидоро.
        - Кто бы ты ни был, добрый человек, ты поступил как достойный христианин. Отныне для каждого из нас ты будешь желанным гостем.
        Дольчино обвёл взглядом толпившихся вокруг крестьян. Заметив Джино и Стефано, он кивнул им. Все трое вернулись в дом кузнеца продолжать прерванный разговор. Через полчаса Дольчино покинул деревню, условившись с друзьями встретиться после наступления сумерек в монастыре францисканцев.
        Урок арифметики
        Под вечер латники, нагружённые добычей, возвращались в Романьяно. Они гнали перед собой дюжину овец и крупного белолобого телка. У многих солдат были перекинуты поперёк седла мешки с зерном, глиняные бутыли с вином, корзины с птицей. Миновав Прато, всадники вступили в лес и растянулись длинной цепью. Дорога стала настолько узкой, что по ней нельзя было проехать более чем двоим в ряд.
        - Проклятая чащоба, — пробормотал один из латников. — Здесь никогда не чувствуешь себя в безопасности. Того и гляди, какой-нибудь голодранец попотчует стрелой.
        - Когда мы вместе, не тронут, — ответил ехавший с ним в паре сосед.
        - Зато один лучше не попадайся, — продолжал первый. — Помнишь, что кричал старик, у которого забрали телёнка?
        - Ну, этот вислоухий осёл не скоро поднимется. Винченцо надолго отбил у него охоту грозить.
        - Так-то оно так, но ты забыл, как смотрели на нас его сыновья. Эти молодцы ещё напомнят о себе.
        - Изрядно хватил ты, вот и лезет в башку чертовщина… Смотри! Уже виднеется францисканская обитель. Теперь до замка рукой подать.
        Отряд спустился с холма и въехал в зелёную лощину. Дорога проходила возле монастырских стен.
        - Что-то сегодня не видно коричневых ряс, — заметил солдат, ехавший с кастеляном впереди отряда. — Или святые отцы опять нализались?
        - Попридержи язык, за такие речи не поздоровится, — Винченцо строго взглянул на латника, недовольный, что его оторвали от приятных размышлений.
        Семь флоринов, спрятанных в кожаном мешочке у пояса, не давали покоя. Не каждый день доводилось вырвать золотой. А тут он получил сразу семь и может с чистой совестью оставить их себе. Сеньор не будет в претензии: платил посторонний. Жаль только, не пришло на ум ещё увеличить сумму. Возможно, тот чудак с лицом святоши дал бы и больше.
        Кстати, откуда у мошенника деньги? Верно, это один из тех бандитов с гор, о которых ходят тёмные истории. Кто ещё с такой лёгкостью расстанется с золотом? Впрочем, не всё ли равно, откуда флорины. Важно, что теперь они здесь. Кастелян незаметно потрогал мешочек.
        В отличие от большинства наёмников, он не спешил промотать добытые деньги, не тратил их, как другие, на весёлых девиц и шумные попойки. Сын разорившегося торговца из Новары, Винченцо решил поправить дела семьи и упрямо шёл к намеченной цели. Будучи от природы человеком храбрым и неглупым, он снискал доверие сеньора и умел им пользоваться. Дважды в год он отвозил сбережения домой и сумел скопить приличное состояние.
        При воспоминании о доме Винченцо улыбнулся. Когда он был там в последний раз, отец подыскал ему славную невесту. Торговые дела налаживались, и можно было бы остаться в городе. Только мысль подкопить ещё и нежелание расстаться с доходным местом заставили его вернуться в Романьяно. Но хватит, больше он не станет откладывать. На рождество Христово назначена свадьба. Пора наконец обзавестись семьёй и жить независимо.
        Внезапно мечты его были прерваны. За поворотом тропинки показались вооружённые люди. Кастелян остановил коня.
        - Похоже, засада, — сказал он напарнику. — Приготовь-ка арбалет[19 - АРБАЛЕТ — оружие: сочетание лука и ложа с прикладом.] да поторопи отставших!
        - Не лучше ли повернуть назад? — неохотно взялся за оружие солдат.
        - Что ты болтаешь, трус! Никогда ещё я не отдавал добычи без боя! — Винченцо отстегнул от седла щит.
        Сзади подъехали несколько латников. За ними показались бредущие гурьбой овцы.
        - Чёрт бы побрал скотину! — выругался кастелян.
        Между тем от стоявшей на дороге группы отделился всадник. Он выехал вперёд и властно приказал:
        - Сложите оружие и не вздумайте бежать, не то повесим на ближайшем дубе!
        - Кто вы такие, чтобы угрожать в чужих владениях? — спросил Винченцо.
        - Те, кто заставит тебя ответить за жестокость!
        Кастелян узнал человека, платившего за Исидоро. Он выхватил меч.
        Враги ринулись навстречу друг другу. Хотя Винченцо был хром, он считался отличным наездником и рубакой. Мало кто мог устоять против него в одиночном бою. Торопясь выиграть первую схватку, чтобы дать своим людям возможность собраться, кастелян обрушился на противника.
        Однако скоро он убедился, что тот обладает не менее верным глазом и силой. Выдержав натиск и отразив все удары, незнакомец сам передал в нападение и стал теснить его к краю тропинки. Тогда Винченцо решился на отчаянный приём. Сделав вид, что падает, он резко подался вперёд и вонзил меч в шею вражеского коня.
        Дольчино заметил коварную уловку.
        - Подлый трус! — воскликнул он и в тот момент, когда кастелян пытался выпрямиться в седле, нанёс ему по шлему такой удар, что Винченцо замертво повалился на землю.
        Победитель едва успел соскочить с коня, как раненое животное рухнуло, придавив своего убийцу.
        Пока длился короткий бой, в кустах по обе стороны тропинки показались вооружённые воины.
        Увидев, что их окружили, солдаты побросали оружие. Многие даже не успели освободиться от мешков и корзин.
        Дольчино приказал увести пленных на монастырский двор.
        - Как быть с этим воякой? — спросил Паоло, вытаскивая из-под лошади оглушённого кастеляна. — Он ещё дышит.
        - Приведи его в чувство. Наш разговор с ним не окончен.
        Паоло пинками принялся воскрешать Винченцо.
        - Куда девать скотину? — указал один из братьев на сбившихся в кучу овец и телёнка.
        - Завтра вернём её прежним владельцам, — сказал Дольчино, — пока же пусть и она погостит в святой обители.
        … На монастырском дворе у ярко пылающего костра собрались братья. Большинство были вооружены луками и топорами. Лишь немногие имели панцири и мечи. В углу у стены стояли полураздетые латники и очнувшийся кастелян.
        Дольчино подошёл к пленникам.
        - Возьми-ка плеть, Винченцо, — обратился он к управителю замка, — да всыпь своим наёмникам по пяти ударов каждому. Они часто смотрели, как гуляла эта плеть по спинам других, пусть теперь испытают её на собственной шкуре.
        - Но бей так, как ты сёк недавно крестьян, — наставительно изрёк брат Ремо.
        Винченцо поднял голову. На его губах мелькнула злорадная улыбка.
        - Кажется, он не собирается щадить их, — сказала Маргарита стоявшему рядом Паоло.
        Кастеляну подвели латника, который ехал с ним впереди отряда.
        - Что же ты не стрелял, собака? — прошептал Винченцо со злостью.
        Плеть со свистом опустилась на спину солдата. Тот вскрикнул от боли.
        - Браво, Винченцо! Мастерский удар!.. Теперь мы видим — тебя недаром жалуют сеньоры, — раздались подбадривающие возгласы.
        Кастелян стал ожесточённо наносить удары. После каждого из них запертые в часовне монахи вздрагивали от пронзительного крика.
        - Хватит с этого! Оставь для других! — внезапно зашумели зрители, когда Винченцо в шестой раз прошёлся по спине подчинённого.
        К управляющему подвели следующего латника. Экзекуция продолжалась. В этот момент к Дольчино подошёл один из братьев:
        - На дороге задержали крестьян из Прато. Они говорят, что шли к тебе.
        Дольчино поспешил навстречу друзьям.
        - Вы явились вовремя, — приветствовал он дожидавшихся у ворот Джино, Стефано и подручных кузнеца. — Сейчас полюбуетесь на зрелище.
        - Уж не поджаривают ли там монастырскую братию? — улыбнулся Джино, прислушиваясь к воплям.
        - Это Винченцо потчует своих. Подойдём ближе. Только держитесь в тени, чтобы вас не приметили.
        Они подошли к костру и смешались с толпой. Кастелян как раз кончил порку очередного солдата и устало опустил руку.
        - Что, выдохся? Подкрепись для бодрости! — Кто-то со смехом протянул Винченцо пустую кружку.
        Тот зло отшвырнул её в сторону и снова молча принялся работать плетью. Когда последний латник получил свои пять ударов, кастелян бросил плеть и повернулся к Дольчино:
        - Я уплачу тридцать золотых флоринов, если отпустите меня. — Он хмуро посмотрел на окружающих.
        - Не торопись, Винченцо, — сказал Дольчино, доставая толстую книгу счётов. — Ты обещал познакомить меня со своей арифметикой. Теперь у нас есть время заняться ею, — он не спеша отыскал нужную страницу. — Вот здесь записано, что крестьянин Исидоро из Прато должен сеньору Бруцати дель Романьяно полфлорина, ты же содрал с него больше семи. Ну-ка, прикинь разницу.
        - Я дам вам пятьдесят и позволю убраться отсюда целыми, — гордо добавил кастелян, не скрывая презрения.
        - Прежде чем будешь рассчитываться с нами, — возразил Дольчино, — тебе придётся заплатить долг своим солдатам.
        Он поднял с земли брошенную плётку. Братья шумно одобрили приговор.
        - Они не посмеют бить меня! — начиная терять самообладание, воскликнул Винченцо.
        - Это мы сейчас увидим, — невозмутимо сказал брат Ремо, передавая плеть одному из латников.
        Разъярённые от перенесённой боли, солдаты принялись по очереди хлестать Винченцо. Когда плеть побывала у большинства из них и истошные крики кастеляна перешли в едва различимые стоны, Дольчино остановил латников.
        - Теперь ваш управитель наслушался любимой музыки. Думаю, ему не захочется услышать её ещё раз.
        Он приказал увести пленников и запереть в подвале.
        На монастырском дворе у костра долго ещё продолжались беседы. Стефано обещал на следующее же утро взяться за изготовление оружия. Было далеко за полночь, когда Дольчино проводил друзей, снабдив их деньгами для закупки материалов.
        Вольная коммуна
        На рассвете братья стали готовиться к походу. У монастырских хранилищ закипела работа. Из-под земли появились наполненные вином бочки, лари с мукой, зерном, сушёными фруктами, копчёные окорока, связки вяленой рыбы. Через полчаса все имевшиеся под рукой корзины, мешки и сумки были набиты до отказа, а в кладовых по-прежнему трудно было повернуться.
        - Гляди, как запаслись святые отцы, — сокрушался Паоло. — Мы не сможем взять и десятой доли.
        Осмотрев склады францисканцев, Дольчино приказал созвать жителей окрестных селений. Вскоре у ворот монастыря стали собираться крестьяне. Они прятали за спины принесённые мешки.
        Заметив их, Дольчино вышел навстречу.
        - Братья и сёстры, — обратился он к пришедшим, — здесь, за монастырскими стенами, лежит хлеб, собранный вашими руками, в погребах — вино из вашего винограда. Всё это отняли у вас обманом и насилием. Сколько труда вложили вы в землю, чтобы взрастить посеянное. И вот теперь, когда всевышний послал урожай, всем завладели те, кто не притронулся ни к заступу, ни к сохе. Вам опять приходится терпеть голод. И так из года в год. Вы с утра до вечера гнёте спину, чтобы кормить бездельников, а дети ваши сидят без хлеба. Пришло время покончить со злом! Господь призывает начать новую жизнь. Не слушайте продажных церковников! Не давайте сеньорам грабить себя!
        Последние слова проповедника потонули в восторженном гуле. Дольчино показал рукой на распахнутые ворота:
        - Идите, братья, и берите то, что по справедливости должно быть вашим.
        Он пошёл вперёд, и толпа двинулась за ним. Запертые в часовне монахи, заслышав шум у хранилищ, принялись отчаянно колотить в дверь.
        - Побойтесь бога, грабители!.. Пусть отсохнут ваши нечестивые руки!..
        - Пусть отсохнут ваши длинные языки, иуды! — неслось в ответ.
        Многие крестьяне примкнули к восставшим. Им выдали оружие, отнятое накануне у латников. Когда склады опустели, Дольчино приказал выступать.
        … К вечеру после трудного перехода отряд добрался до небольшого горного плато на правом берегу Сезии. С одного конца высились почти неприступные скалы. С другой стороны крутые пропасти и колючий кустарник прикрывали доступ к этому глухому убежищу.
        Братья принялись рассёдлывать лошадей, собирать хворост, готовиться к ночлегу. На поляне возле небольшого родника запылали огни. Вокруг быстро сгущались сумерки. В лёгком запахе засыхающих трав чувствовалось дыхание осени. На севере над невидимой громадой Альп зажглись первые звёзды. У одного из костров кто-то запел апостольский псалом. Несколько голосов подхватили.
        Прислушиваясь, Маргарита опустилась на траву рядом с Дольчино.
        - Когда я слышу, как братья поют, вознося к господу молитвы, я всегда вспоминаю прошлое, — тихо сказала она. — С тех пор как мы вместе, всё вокруг изменилось… До встречи с тобой я не знала голода, лишений и тем не менее жить было в тягость. Теперь мне хорошо знакомо то и другое, а жизнь кажется прекрасной.
        - Значит, глаза твои открылись для правды, а сердце — для любви. — Дольчино провёл рукой по её волосам.
        - Здесь отличное место для лагеря, — заглядывая на дно глубокого обрыва, задумчиво произнесла Маргарита. — Но мне страшно представить себе жизнь среди диких, пустынных скал. Даже зверю нелегко найти тут пристанище.
        - Мужество и заключается в том, чтобы не бояться трудного.
        - За себя я не боюсь. А как не тревожиться, если беда угрожает тем, кого любишь, без кого не мыслишь ни жизни, ни счастья?
        - Люди не всегда в силах изменить ход событий, но они должны храбро встречать и стойко переносить беды.
        - И всё же, Дольчи, порой я думаю, что правда слишком жестока к своим защитникам. Ведь ради неё многим из нас придётся отказаться от радостей любви, от детей и даже самой жизни. — Она прижалась щекой к его руке и чуть слышно добавила: — А мне так хочется жить, быть матерью твоего ребёнка, иметь то, что люди называют счастьем…
        - Отбрось сомнения, Марго, правда ко всем одинаково добра! Каждый, в ком теплится хоть крупица любви, получит свою долю счастья. — Дольчино ласково посмотрел ей в глаза. — Только доля эта будет разная. У кого любви хватает лишь для себя, тому и счастье на одного — маленькое, как свечной огарок. У других любви побольше, хватает на семью и родню, им и счастье побольше — вроде монастырской лампады, что освещает тесную келью. Но есть иная, по-настоящему великая любовь, она выходит далеко за пределы личного и способна объять весь божий мир. И для тех, чьё сердце способно вместить ту любовь, счастье сияет ярче солнца.
        - Но скажи, любимый, неужели тебя никогда не волнует мысль о смерти?
        - Волнует? Раз это неизбежно, к чему волноваться! Мы идём туда, куда всё идёт. Так было с теми, кто жил до нас, так будет и с теми, кто появится на свет после.
        - И тебе не жаль будет расстаться с жизнью? Не хотелось бы продлить её подольше?
        - Когда настанет мой час, я встречу его спокойно. Долголетие не в том, чтобы жить много. Иной прозябает до ста лет и не сделает ничего достойного. Важно не то, сколько человек живёт, а сколько он живёт как человек.
        - В последние дни, — продолжала Маргарита, — я часто задумываюсь над тем, что предсказывал Сегарелли в своих проповедях. Трудно даже себе представить, какой станет земля, когда люди-перестанут грабить друг друга. Навсегда исчезнут войны, голод, болезни. Всякий сможет заниматься любимым делом. Вот заглянуть бы вперёд, хоть на миг увидеть грядущее. Как по-твоему, скоро ли наступит царство справедливости?
        - Чтобы смотреть в будущее, надо постичь прошлое и настоящее, — улыбнулся Дольчино. — Не знаю, когда это будет, только то время придёт тем скорее, чем смелее мы будем драться за него.
        Они замолчали и долго сидели неподвижно, прислушиваясь к песне. Полные страсти и силы слова невольно захватывали и уносили в звёздную даль к тому, чьим именем они взялись переделать мир.
        Прошло две недели. Под скалой, у родника, возник лагерь. Там, где недавно бродили дикие козы и летали горные орлы, появились десятки хижин. Вольная апостольская коммуна быстро росла. По вечерам Дольчино рассылал по округе проповедников. И каждый день отовсюду к ним стекался народ. Приходили беглые крестьяне, слуги местных сеньоров, нищие и даже разбойники. Здесь, на горе, все были равны, всё было общим, и люди, никогда раньше не знавшие друг друга, становились братьями.
        Однажды из соседнего селения Гаттинара явилась большая группа крестьян. К Дольчино подошёл невысокий старик с седой бородой до пояса.
        - Просим помощи и защиты, — поклонившись, сказал бородач. — Уже два дня в деревне стоят сборщики податей. Они обобрали почти каждый двор. Завтра верчельцы собираются вернуться в город. Если дать им увезти последний хлеб, наши семьи зимой погибнут. Вот мы и решили звать вас к себе в Гаттинару.
        Вождь апостолов долго стоял в раздумье. Наконец он обратился к крестьянам:
        - Вы хотите быть с нами, но готовы ли вы до конца драться за святое дело?
        Из толпы вышел худой, оборванный человек.
        - Ты спрашиваешь, готовы ли мы? Смотри! — Он показал на свои лохмотья. — С тех пор как сеньоры отняли у нас лучшие земли, мы живём хуже бездомных собак. Проклятые воры оставили лишь камень и болота. Пастухам негде пасти скот, хлеборобам — сеять хлеб. Кто, кроме вас, поможет вернуть угодья? — Говоривший сорвал с шеи висевший на шнуре медный крест и поднял его над головой: — Клянусь именем Христа насмерть биться с сеньорами!
        - Клянёмся! — точно эхо, отозвались остальные.
        Все, у кого были кресты, подняли их вверх. Дольчино вынул меч и повернулся к толпе.
        - И я клянусь никогда не покидать вас в беде! — Он поднял оружие и протянул его вперёд. — Отныне мы будем вместе бить врагов, и пусть меня покарает небо, если эта рука вам когда-нибудь изменит.
        В тот же день братья вступили в Гаттинару и, прогнав оттуда податных сборщиков, расположились лагерем в селении.
        Хозяин Романьяно
        Недалеко от Гаттинары, на другом берегу Сезии, возвышались башни романьянского замка. Новарский рыцарь сеньор Бруцати дель Романьяно, владелец земель, простиравшихся от Гемме до Гриньяско, выделялся среди местных феодалов не только богатством и знатностью, но и слыл храбрым кондотьером. Все знали его как опытного военачальника, никогда не терявшего хладнокровия в трудную минуту.
        Это был высокий брюнет лет сорока пяти, с крупными чертами лица и резкими движениями человека, привыкшего повелевать. Щедрый с вассалами и великодушный с солдатами, он был жесток с крестьянами и коварен с недругами-соседями.
        Одеваясь перед трёхстворчатым венецианским зеркалом, Бруцати собирался на охоту. Ещё накануне доезжачим был отдан приказ начать слежку зверя. Хозяин Романьяно с удовольствием прислушивался к суматохе, поднявшейся по случаю выезда.
        Со двора доносились окрики конюших, ржание лошадей, лай собак. Со стороны людской и оружейной слышались позвякивание доспехов и голоса солдат. В приоткрытую дверь были видны фигуры слуг и поваров, спешно накрывавших стол к раннему завтраку.
        У окна, терпеливо дожидаясь конца туалета, в почтительной позе стоял кастелян.
        - Что, Винченцо? Как новые латники? Надёжных людей прислали из Новары? — спросил сеньор, любуясь охотничьим костюмом тонкого флорентийского сукна.
        - Да, мессере, молодцы один к одному. Такие не подведут.
        - Хорошо, скоро проверим их в деле, — довольный, рыцарь провёл гребнем по усам. — Но скажи, в последнее время я что-то не вижу твоей плётки. Неужели она ещё действует тебе на нервы?
        - Я решил больше не браться за плеть, — насупив брови, отозвался кастелян. — Ею должны пользоваться солдаты. Это научит их быть осмотрительней и храбрей. В другой раз не станут прятаться за мою спину.
        - Ты становишься философом, — засмеялся Бруцати. — Видно, урок Дольчино не прошёл даром. Однако учти, мудрец, надо заставить латников работать на совесть. Мы вынуждены сейчас вдвое увеличить гарнизон, а следовательно, и расходы. К тому же, разрази меня гром, наши крестьяне всё больше заражаются ересью. Грех не спустить с них три шкуры.
        В дверях показался слуга и доложил, что всё готово. Сеньор с кастеляном прошли в соседнюю залу, где был накрыт длинный дубовый стол.
        - Уже рассвело. Не будем терять время. Покончим с завтраком — и на коней. — Бруцати дель Романьяно подошёл к своему креслу.
        - Но ваша супруга ещё не встала, — робко заметила пожилая женщина, подводя к столу черноволосую девочку лет пяти.
        - Пусть спит, обойдёмся без неё. Хватит с нас и одной дамы. — Рыцарь потрепал по щеке дочь и приказал кормилице усадить её рядом.
        По знаку господина съехавшиеся для участия в охоте вассалы заняли отведённые им места. Толпившиеся у дальнего конца стола латники и домочадцы последовали их примеру. Румяно запёкшаяся на вертелах дичь в виноградном соусе расточала вокруг нежный аромат. Среди горок зелени и фруктов высились объёмистые фляги и графины с вином. Гости то и дело подливали из них в стаканы, славя щедрость и хлебосольство хозяина.
        В разгар завтрака в залу стремительно вошёл человек в высоких сапогах и запылённом кожаном камзоле. Все выжидающе обернулись.
        - Как, Сальери, удалось найти зверя? — нетерпеливо спросил Бруцати.
        - В рощу у Монте-Верде забрёл матёрый кабан… Родриго и Марко идут по следу, — устало вытирая катившийся по лбу пот, ответил доезжачий, — да по дороге сюда на перевале я видел диких коз.
        - Отлично, старина! Подкрепись-ка стаканчиком, и за дело! — Рыцарь поднялся из-за стола и направился к выходу.
        Вассалы и латники, Глотая на ходу недожёванные куски, поспешили за ним. Через несколько минут сеньор, свита и стая гончих мчались за доезжачим, уверенно выбиравшим дорогу среди скалистых круч и зарослей кустарника. Вскоре послышались звуки рога. Псари спустили свору. Почуяв близость зверя, собаки рванулись вперёд. Всадники с копьями в руках пустились следом. Лес огласился топотом коней, криками охотников.
        Прекрасный испанский жеребец намного опередил остальных лошадей и первым вынес Бруцати дель Романьяно к месту, где свора настигла кабана. Зверь, чувствуя, что ему не уйти от погони, одним духом взобрался по каменистому откосу и остановился на небольшой площадке с крутым обрывом позади. Заливаясь яростным лаем, гончие расположились вокруг, не решаясь приблизиться к грозному врагу. Несколько псов успели уже поплатиться за свою неосторожность. Наскочив на могучие клыки, они с воем скатились вниз.
        Увидев окровавленных собак, рыцарь спрыгнул с коня и смело пошёл на разъярённого кабана. Улучив момент, охотник с силой ударил его копьём в грудь и заставил отпрянуть. В тот же миг гончие со всех сторон кинулись на раненое животное. Но старый кабан устоял. Подмяв под себя передних псов, он ринулся под гору на нового противника. Бруцати спокойно подпустил зверя и, ловко увернувшись от клыков, вонзил ему в шею кинжал. Огромная туша пронеслась мимо и, ломая кусты, повалилась набок.
        Подъехавшие к месту схватки кастелян и другие охотники принялись наперебой поздравлять рыцаря. Латники выволокли добычу из кустов и отогнали всё ещё рычащих собак. Бруцати дель Романьяно, вложив в ножны кинжал, подозвал к себе старшего доезжачего:
        - Ты говорил, Сальери, на перевале есть косули?
        - Да, сеньор, у зелёной пущи за Прато я видел самку и двух детёнышей.
        - Так поспеши туда. Как бы кто не спугнул их. Мы поедем шагом, надо дать отдохнуть коням и собакам.
        Доезжачий поскакал вперёд. Остальные, обсуждая удачно начатый день, неторопливо двинулись следом.
        Расправа
        - Бруцати здорово повезло, — не скрывая зависти, громко сказал Фердинандо Гелья, один из ближайших соседей романьянского сеньора. — Превосходный кабан. Давненько мне не доводилось встречать таких!
        - Неужели верховья Агоньи обеднели зверьём? — заметил ехавший рядом Винченцо. — Прежде ваши места славились охотой.
        - Э, то было прежде, — вздохнул Фердинандо. — С тех пор как признали свободными этих собак крестьян, не стало жизни и зверю.
        - Многие сами предпочли отдать свои земли испольщикам, — возразил кастелян. — Разве с крепостными виноградники приносили те доходы, что сейчас? Я не говорю уж о мягких пахотах и огородах.
        - У кого есть пахота и сады, тому жаловаться не приходится, — согласился Фердинандо. — Но каково тем, чьи угодья состоят из лесных дебрей? Мы вынуждены заключать долгосрочные аренды и расплачиваться за раскорчёвку половиной наделов. А пока медзадри[20 - МЕДЗАДРИ — испольщики (арендаторы), отдававшие владельцу земли половину урожая.] валят деревья да корчуют пни, знаешь, чем они кормятся? Дичью и зверьём, наворованными в нашем же лесу.
        - И ты терпишь! — услышав последние слова, воскликнул Бруцати дель Романьяно. — На твоём месте я бы не задумываясь повесил первых же молодцов, пойманных с поличным.
        - И я не раз собирался поступить так, мессере, — смущённо произнёс вассал, — да мой дом не чета вашему замку. Что стоит этим канальям сжечь его, как сожгли недавно усадьбу Зеноне?
        - Ты напрасно их боишься, — презрительно усмехнулся рыцарь. — Эти голодные псы послушны, пока чувствуют над собой плеть. Не выпускай её из рук — они никогда не осмелятся напасть на тебя.
        - Народ здесь труслив, — уверенно заявил кастелян. — Они спешат укрыться в свои норы, едва заметят блеск наших лат.
        - Плохо ты знаешь горцев, — покачал головой Фердинандо. — Если довести их до крайности, они становятся храбрее вепря. В такую минуту лишь крепостные стены могут спасти от них.
        - Гелья прав! — мрачно подтвердил один из ленников[21 - ЛЕННИК — наследственный владелец земельного надела.]. — Когда я в последний раз был в Гоццано, сеньор д’Опалья вздумал расправиться со своими медзадри. Так этот сброд три дня осаждал замок. Не подоспей Риккардо Тиццони и другие рыцари, несдобровать бы осаждённым.
        - Всё это бабьи страхи! — решительно произнёс Бруцати. — А сеньор д’Опалья просто старая размазня. Он не способен уже отличить ослиный рёв от звуков боевой трубы. Стоит ли удивляться, что столь «доблестный» вояка испугался шайки бездельников.
        Охотники выехали из леса. Отдохнувшие кони бодро шли за гончими. Чуть заметная тропа постепенно поднималась по склону невысокой седловины. Тянувшаяся к горам холмистая гряда рассекала надвое зелёную чащу. Достигнув перевала, всадники увидели далеко впереди Сезию и маленькие домишки Прато. Внезапно снизу, где начинался кустарник, донеслись призывные звуки рога.
        - Там что-то неладно, — насторожённо поднял голову Винченцо. — Сальери протрубил три раза!
        - Скорей к нему, узнаем, в чём дело! — Бруцати дель Романьяно пустил коня вскачь.
        Кастелян, латники и вассалы гурьбой устремились за сеньором. Через две-три минуты на лужайке среди редких деревьев все увидели Сальери, хлопотавшего возле раненой косули. Из шеи животного торчали две большие, грубо обструганные стрелы.
        - Чьи стрелы? — гневно спросил рыцарь. — Кто посмел охотиться в моём лесу?
        - Это кто-то из Прато, и не один, — осматривая стрелы, сказал доезжачий. — Задержись мы ещё немного, воры успели бы спрятать добычу.
        - Per bacco![22 - Чёрт возьми! (итал.)] — выругался Винченцо. — Они не могли уйти далеко — из ран сочится кровь.
        - Я найду мерзавцев! Обыскать рощу! — приказал Бруцати.
        Охотники спустили гончих и рассыпались по лесу. Однако собаки, не привыкшие к травле людей, покружив вокруг, вернулись ни с чем.
        - Мы напрасно теряем время, — заметил кастелян. — Негодяи наверняка укрылись в деревне.
        - Тем хуже для них. — Сеньор повернул коня к Прато.
        Скоро лежащее внизу селение наполнилось бранью солдат, плачем женщин, испуганными воплями детей. Действуя тупыми концами пик, латники бесцеремонно сгоняли всех к околице, куда привезли убитую косулю. Толпа с глухим ропотом жалась к изгороди. Угрюмо опустив головы, крестьяне со страхом посматривали на расположившуюся у ног рыцаря свору борзых. Среди односельчан стояли Джино, кузнец Стефано и его подмастерья.
        - Что это дьяволы затевают? — тревожно спросил кузнец, нащупывая под полом стальной тесак. — Уж не пронюхали ли, какие косы куём мы в мастерской?
        - Нет, — прошептал молотобоец Уго. — Говорят, кто-то подстрелил в господском лесу косулю.
        - Ловкие охотники, — подмигнул Джино. — Сумели управиться без гончих.
        - Верно, ребята из Каваллирио, — негромко произнёс низкорослый бородач в овчине. — Я недавно встречал их у зелёной пущи.
        - Э… туда похаживают не только из Каваллирио, — возразил широкоплечий детина в разбитых цокколях на босу ногу. — Каждому охота поживиться мясом.
        Внезапно разговоры стихли. Толпившиеся у околицы повернулись к сеньору. Бруцати дель Романьяно шагнул вперёд и поднял над головой две окровавленные стрелы.
        - Кому принадлежат эти стрелы? Мне известно, что браконьеры укрылись здесь. Если не укажете их, будете расплачиваться всей деревней.
        Жители Прато взволнованно загудели:
        - Как, платить за непойманного вора?
        - Не по закону!
        - Там могли охотиться чужие!
        Выждав, пока общий гомон стих, рыцарь насмешливо обернулся к стоявшим позади вассалам.
        - Послушайте этих драных законников, они ещё возмущаются! Косулю убили у них под носом, и никто ничего не ведает! — Он решительно отбросил стрелы в сторону и подозвал кастеляна: — Угони из деревни скотину. Не выдадут воров — пусть пеняют на себя.
        По знаку Винченцо латники принялись исполнять волю сеньора. Со всех дворов угоняли коз, овец, коров. Подавленные неожиданно свалившейся бедой, крестьяне молча смотрели, как уводят скот. Когда стадо приблизилось к околице, из толпы выбежал тощий лохматый человек в старой, залатанной рубахе.
        Он оттолкнул ближайшего солдата и с громкими воплями кинулся на дорогу:
        - Овцы! Мои овцы! Без них не пережить зиму!
        Несколько латников схватили его и оттащили в сторону.
        - Подлый бунтарь, ты осмеливаешься противиться моим приказам! — Бруцати дель Романьяно, грозно нахмурив брови, подошёл к отчаянно вырывавшемуся крестьянину. — Кто этот дерзкий пёс?
        - Это Исидоро, за которого платил Дольчино, — с нескрываемым злорадством сказал кастелян.
        - Так вот откуда его спесь! Клянусь мессой, он тоже еретик! Ну-ка, стащите с него порты, посмотрим, поможет ли ему сатана против моего хлыста.
        Солдаты повалили Исидоро на землю. Но он вывернулся и, вскочив на ноги, бросился под гору, к берегу Сезии.
        - Ах так! — яростно топнул ногой сеньор. — Сатанинское отродье хочет к своим за реку! Пускайте гончих! Живей! Ату, ату его!
        Растерявшиеся было псари спустили борзых. Собаки с лаем понеслись за бегущим. Винченцо и трое вассалов вскочив на коней, поскакали следом. На глазах у всей деревни псы настигли Исидоро. Некоторое время было видно, как он отбивается от разъярённой своры. Но его усилия только распаляли гончих. Подскакавшие к месту схватки кастелян и другие охотники криками ещё больше растравили собак. Одна из борзых, вцепившись беглецу в горло, опрокинула его навзничь.
        Затаив дыхание толпа следила за кровавой расправой. Дети в страхе зажмурили глаза, прячась за спины матерей. Внезапно раздался громкий вопль.
        - Убийцы! Они затравили его! — Жена Исидоро, прижав к груди малыша, кинулась вниз к мужу.
        Крестьяне, хранившие до тех пор молчание, разразились проклятиями. В воздухе засверкали ножи. Хватая с земли камни, выламывая из изгороди колья, все бросились под гору, где собаки рвали на части человека.
        Возмездие
        Поздно вечером в Гаттинару к Дольчино прибежал Уго, молотобоец Стефано.
        - Беда! Романьянский сеньор затравил псами Исидоро! Латники угнали из деревни скот. Многих избили.
        Дольчино и находившиеся в доме братья переглянулись.
        - Мужики обозлились как черти, — тяжело дыша, продолжал Уго. — Они хотят идти жечь Романьяно и собирают по сёлам народ. Просят у вас помощи.
        - Романьяно — хорошо укреплённый замок, — смущённо заметил один из гаттинарцев.
        Подавленный известием, Дольчино молча сидел, опустив голову. У губ залегли глубокие складки. Он вспомнил распростёртого на земле Исидоро, его бледную, худую жену и пятерых детей. Теперь дети стали сиротами. Так неожиданно обернулась для них его бескорыстная помощь. Что же это? Или судьба глумится над ним?
        Дольчино с силой ударил рукой по столу, поднял глаза на Уго:
        - Возвращайся назад! Скажи — мы придём!
        Он снял со стены меч и вышел на улицу.
        Скоро со стороны маленькой церкви раздались частые удары колокола. Уснувшее селение ожило. Улицы наполнились топотом бегущих. Через несколько минут вооружённые гаттинарцы собрались на площади. В руках у многих пылали зажжённые факелы. Вождь апостолов поднялся на паперть.
        - Братья! — обратился он к воинам. — Крестьяне на том берегу просят помощи. Сегодня хозяин Романьяно затравил собаками безвинного человека. Солдаты забрали в Прато скотину, жестоко расправились с людьми, многих избили. До каких пор мы позволим бесчинствовать насильникам?
        Грозный гул прошёл по толпе.
        - Они грабят и убивают, надеясь на неприступные стены, — громко продолжал Дольчино. — Но если господь не захочет, и стены не спасут от возмездия!
        - Смерть сеньорам! Веди нас! — прокатилось над площадью.
        Сотни секир, мечей и топоров взметнулись к небу.
        Всю ночь лодки перевозили людей через реку. Жители соседних деревень приносили лестницы, шесты и верёвки с крючьями на концах. По приказу Дольчино братья спешно рубили для таранов высокие дубы. Женщины и подростки связывали ветви для завалки рвов. Под утро многолюдное крестьянское войско окружило замок.
        - Нам бы только на стены взобраться, — таща на плече составленную лестницу, говорил односельчанам кузнец Стефано. — Там мы с ними расправимся.
        - Гляди, сколь народу привалило! — кивал Джино, укладывая для броска длинную верёвку с железным зацепом. — Вся округа поднялась.
        - Главное — сразу ворваться в крепость, — заметил старый Чезаре, сосед Исидоро. — Подбирайтесь с восточной стороны: в том месте нет рва и кладка ниже.
        - Тише болтайте — спугнёте караульных, — предостерегающе цыкнул коренастый бородач в вывороченной наружу овчине.
        - А ты, брат, скинь шубу, не то латники намарают в штаны, приняв тебя за горного духа, — пошутил молодой мужик с вилами в руках.
        - Лучше, Игнацио, сбрось цокколи, — отозвался тот. — Босым ловчее карабкаться на стену.
        Неподалёку раздался крик совы. Разговоры замерли. Услышав сигнал, все молча устремились к стенам. В ход пошли лестницы, шесты, зацепные крючья. Штурм начался. Лучники, подойдя ближе, стали осыпать стрелами окна и бойницы замка. Поддерживаемые десятками рук, брёвна-тараны тяжело обрушились на окованные железом ворота и боковые дверцы крепости.
        Часовые в башнях, запоздало подняв тревогу, принялись обстреливать нападающих. Несколько братьев и крестьян упали, поражённые стрелами. Но многие были уже на стенах и кинулись навстречу латникам, спешившим из глубины двора на помощь караульным.
        Первые удары таранов разбудили Бруцати дель Романьяно, спавшего с молодой супругой в просторной опочивальне. Удивлённо приподняв голову, он с минуту прислушивался, затем решительно откинул шёлковый полог. Жена испуганно схватила его за руку:
        - Верно, гроза. Мне страшно, не уходи!
        - Спи! Такие грозы нам не опасны, — спокойно ответил рыцарь.
        Он быстро прошёл узким коридором в оружейную. Паж и двое оруженосцев были уже на ногах. Поспешно надевая латы, они тревожно посматривали в окна, выходившие во двор замка. Оттуда всё сильней доносился шум битвы.
        - Кто напал? Где Винченцо? Подать панцирь!
        Строгий, уверенный, как всегда, голос сеньора вернул слугам самообладание. Паж тотчас кинулся искать кастеляна. Оруженосцы принялись помогать хозяину облачаться в рыцарские доспехи.
        Из соседних комнат в оружейную спешили домочадцы и гостившие в крепости вассалы. Все торопливо натягивали стальные кольчуги, пристёгивали шлемы, разбирали щиты и копья. На женской половине суетились перепуганные служанки.
        В дверях показался Винченцо. Собравшиеся в зале выжидающе обернулись.
        - Как на стенах? Все ли на местах? — заканчивая шнуровку пластинчатых набедренников, обратился к нему Бруцати дель Романьяно.
        - Тридцать копейщиков посланы в помощь башенным стрелкам. Остальные в резерве у казармы.
        - Установил силы противника? Чьи солдаты участвуют в приступе?
        - Пока неизвестно, мессере. В темноте невозможно различить. К тому же не слышно боевых кличей. Нападающие немы как рыбы.
        - Странно, — заметил рыцарь. — Неужели гибеллины Тиццони?
        - Не думаю, — покачал головой Винченцо. — Старик знает, что мы увеличили гарнизон.
        - Может быть, из-за Альп наведались швейцарцы? — высказал догадку Фердинандо Гелья.
        - Те лишь грабят деревни, а не штурмуют крепости.
        - Кто бы там ни был — за дело! — опуская забрало, воскликнул Бруцати. — Я слышу, они уже здесь, под окнами. Трубите «Всем в бой». Соединимся с нашими у казармы и вместе погоним собак.
        С мечом в руках рыцарь бросился вперёд. Остальные поспешили за ним. По замку разнеслись громкие звуки труб. Во дворе разгорелось сражение. Защитники, видя, что имеют дело с собственными медзадри, воспряли духом.
        - Вперёд! Бей мятежников! — призывал Бруцати дель Романьяно.
        Его тяжёлый меч безжалостно разил врагов. Бок о бок с патроном дрался хромой Винченцо. Он не совсем ещё оправился от недавней встречи с апостолами, но испытанная рука бывалого рубаки привычно делала своё дело. Увлекая за собой других, они пробились к казарме, где находились солдаты резерва.
        Бой перешёл на стены. Пользуясь превосходством в оружии, вассалы и латники шаг за шагом теснили нападавших. Им удалось освободить почти весь замок. Снаружи по-прежнему раздавались удары таранов.
        - Спешите, бездельники! — торопил Бруцати своих. — Надо сбросить рваную рать со стен, пока не проломили ворота.
        С другой стороны крепости донеслись торжествующие крики. Атакующим удалось разбить одну из калиток. В неё устремились тяжело вооружённые воины апостолов. Соотношение сил сразу изменилось. Число защитников быстро таяло.
        Видя, что восстановить положение не удастся, Бруцати дель Романьяно приказал отступать к конюшне. Вместе с Винченцо и несколькими домочадцами рыцарь вывел лошадей через железные боковые ворота и, прокладывая пути мечом, ускакал, бросив на произвол судьбы жену и дочь.
        Через несколько минут замок пал. Оставшиеся в живых солдаты сложили оружие, сдаваясь на милость победителей. Дольчино распорядился подобрать раненых и увести пленных. Из крепости выгнали скот, вынесли припасы и ценное имущество. После этого у всех деревянных построек были навалены кучи хвороста, сухой травы и соломы. Их подожгли сразу с нескольких концов.
        Высоко взметнулось красное пламя. Крик радости вырвался у крестьян. Размахивая шапками, они обнимали друг друга.
        - Горит проклятая берлога, горит! — восторженно шептал седой старик.
        По его морщинистому лицу катились слёзы.
        - Слава богу! — слышалось отовсюду. — Наконец-то господь услышал наши молитвы!
        На востоке показалось солнце и озарило долину яркими лучами. Огонь всё сильней бушевал в стенах крепости. Густой чёрный дым окутал её снизу доверху. Внезапно с той стороны, где стояли Дольчино и Маргарита, кто-то громко запел. Сотни бойцов дружно подхватили. Заглушая грохот падающих башен, далеко над холмами зазвучала победная песнь.
        … Вечером, после захода солнца, хоронили убитых. Пятьдесят человек пали в бою у замка. На крутом берегу Сезии под старым дубом была вырыта широкая яма. Трупы положили плечом к плечу в общую могилу.
        Молча стояли вокруг повстанцы, прощаясь с друзьями. Дорогой ценой заплатили они за победу.
        Обнажив голову, Дольчино неподвижно глядел вниз, вспоминая картину недавней схватки. Лишь теперь он по-настоящему осознал, через какие испытания суждено пройти. В это утро ему впервые пришлось убивать людей. Он видел их перекошенные лица, слышал предсмертные крики.
        - Господи, — прошептал Дольчино, — не ради себя я поднял меч. Насилием держится неправда, и лишь силой можно одолеть её.
        Над телом одного из бойцов склонился Лонгино Каттанео. По его усам и бороде скатывались слёзы. Не замечая их, он держал в своих больших руках голову мёртвого и неотрывно смотрел ему в лицо. Над обезображенной старым шрамом щекой убитого зияла страшная рана. Удар вражеского копья пришёлся по виску. Не имевший шлема воин был сражён наповал, не успев пустить в ход топор.
        - Эх, Джованни, Джованни… — скорбно шептал старейшина. — Не пришлось тебе дожить до нашей победы. Сколько лет ты ждал её и не дождался… Помнишь, в Парме накануне побега мы молили мадонну. Нас было пятеро, а пробились двое. И вот смерть взяла и тебя…
        Позади Лонгино, опираясь на арбалет, стоял сутулый, рано поседевший старейшина Федерико ди Новара. Его глаза были сухи, губы сжаты, только лёгкое подрагивание век выдавало сдерживаемое волнение. Поверх рубахи плечо у него было перетянуто широкой тряпкой. Не мигая, он медленно переводил взгляд с одного лица на другое, будто желая навсегда запомнить тех, кто был здесь.
        Опустившись на колени у края могилы, тихо рыдали женщины.
        Перед тем как засыпать могилу, каждый бросил туда горсть земли. Потом осторожно стали зарывать её. Последними были закопаны лежавшие в центре молодой ткач из Верчелли и старый крестьянин из Прато, сосед Исидоро.
        Народ ещё долго не расходился. Лёгкий ветер доносил с лугов запах альпийских трав.
        - Где-то сейчас их души, — посмотрев вверх, сказал Паоло. — Может быть, они уже вознеслись к небесному порогу.
        - А на земле всё как прежде, — вздохнула Маргарита. — Только братья, что лежат здесь, уже не встанут.
        - Вспомни слова завета, — возразил Ремо. — «Не считай убитых за правое дело, не называй их мёртвыми, ибо они живут…»
        - Теперь не придётся встречать солдат голой грудью, — заметил Антонио. — Бой принёс победу и оружие.
        - Иметь бы его раньше, мы не потеряли бы стольких! — горестно воскликнул кузнец Стефано.
        - И каких людей — Джованни, Пьетро, Игнацио!
        - Не будем, друзья, предаваться скорби, — глухо произнёс Дольчино. — Наши братья честно сражались и отдали жизнь за святую правду. Можно ли иметь судьбу прекрасней? Осушите же слёзы! Разве то, за что они бились, умерло вместе с ними? Разве погибло дело, за которое они пролили кровь?
        Голос Дольчино стал громче. Толпившиеся вокруг бойцы жадно слушали вождя.
        - Не будем же омрачать память о них печалью. Возблагодарим лучше господа за то, что он послал нам таких товарищей, что дал радость дружбы с ними. Живые или мёртвые, они будут всегда в нашем строю, ибо души, соединённые общим стремлением к истине и добру, не может разлучить даже смерть…
        Послы
        Апостольская община крепла с каждым днём. Отовсюду в Гаттинару стекался народ.
        В декабре 1303 года Дольчино написал новое большое послание к верующим в Христа. Он яростно громил церковь, предсказывал скорую гибель папы, кардиналов и всех его приспешников.
        Странствующие братья проповедники распространяли послание по Италии и другим христианским странам. Вместе с толпами пилигримов, замешавшись среди паломников-богомольцев, ходили они по сёлам и городам, читали воззвание Дольчино, вербовали людей. Слава о вольной коммуне разносилась всё дальше.
        Однажды поздним февральским утром у ворот Гаттинары появились два всадника в длиннополых мантиях. Они медленно ехали на муллах, внимательно рассматривая заново возведённые стены.
        - Разрази его гром! — нахмурил брови каноник верчельского кафедрального собора Адерико Арборио. — Сколь понастроил, сатана. Будто сидит здесь не пару месяцев, а целый год.
        - Тут ещё не всё. На горе у них настоящая крепость, — отозвался приор соседнего бенедиктинского монастыря Фаустино Панса.
        - Скоро этому придёт конец. — Каноник подобрал поводья. — Если Дольчино не примет предложения епископа, у святейшего хватит солдат, чтобы уничтожить их осиные гнёзда.
        - Дай-то бог! — осенил себя крестом приор. — И так чернь точно взбесилась в округе. Всех смутил еретик своими проповедями.
        Последние слова он произнёс вполголоса. Из двух сторожевых башен навстречу уже спешили часовые в шлемах и железных кольчугах поверх драных хламид.
        - Гляди, никак, священники! Вот так гости! Давно не видать было этого воронья! — Пёстро одетые стражи с арбалетами в руках и топорами за поясом обступили приехавших.
        Вперёд протиснулся широкогрудый бородач.
        - С чем пожаловали? — бесцеремонно оглядывая незнакомцев, спросил он.
        - Везём письмо епископа. Вели пропустить к Дольчино, — каноник достал из рукава запечатанный воском свиток.
        Старший поста недоверчиво повертел пергамент в руках и, почесав бороду, сунул за пазуху.
        - Хорошо, я сам сведу вас. — Он приказал открыть ворота и пошёл впереди.
        Все расступились, с неприязнью посмотрев вслед непрошеным гостям.
        - Ишь, волки, так и рыщут глазами, — проворчал один из дозорных. — Не иначе, лазутчики.
        - Кружат стервятники — жди беды, — отозвался другой.
        Между тем Адерико Арборио и Фаустино Панса ехали за провожатым, с изумлением разглядывая оживлённые улицы Гаттинары. Навстречу то и дело попадались повозки с брёвнами, камнями и нарубленными прутьями. Со стороны реки ещё рыли рвы и укрепляли стены, но часть людей уже занималась строительством внутри селения.
        Повсюду виднелись плотники и каменотёсы, возводившие стены новых жилищ. Женщины и дети месили глину, сплетали прутья. Многие были так увлечены работой, что не сразу заметили священников, следующих за вооружённым стражем. Но недаром говорят, в деревне даже маленькая новость летит на больших крыльях. Не успели гости добраться до площади, вся Гаттинара знала об их приезде.
        Дольчино принял послов в центре села, у часовни. Окружённый толпой крестьян, в старом, измазанном глиной камзоле, простых цокколях и широкополой шляпе, вождь апостолов ничем не выделялся среди собратьев. И всё же каноник и приор тотчас почувствовали, что это он.
        Прочитав полученное из рук часового письмо, Дольчино повернулся к священникам:
        - Верчельский епископ от имени папы обещает нам отпущение грехов и предлагает мне почётное звание кондотьера. Я должен лишь уговорить своих последователей вернуться в лоно «святой» матери-церкви и согласиться служить в войсках республики, в противном случае нас ждёт меч и костёр. Правильно ли я понял послание епископа?
        Адерико Арборио и Фаустино Панса утвердительно склонили головы.
        Дольчино поднял над головой свиток и с усмешкой воскликнул:
        - Не слишком-то изменились нравы со времён Искариота![23 - ИСКАРИОТ ИУДА — апостол, который, согласно евангельской легенде, предал Христа.] Нас собрались купить за тридцать сребреников. Верно, старый торгаш епископ спутал нас с продажными францисканцами.
        По площади прокатился смех.
        - Но кто захочет уподобиться гнусному Иуде? Кто из страха и корысти предаст братьев и, забыв божье дело, пойдёт служить сеньорам? — Вождь апостоликов обвёл взглядом толпу и громко продолжал: — Нас хотят вернуть матери-церкви. Но разве можно считать матерью лживую блудницу? Можно ли называть этим именем алчную гиену, пьющую кровь собственных детей?
        Гневные голоса заглушили последние слова:
        - Долой папских ублюдков!.. Убирайтесь из Гаттинары!
        Толпа придвинулась к священникам. Дольчино разорвал свиток и бросил его к ногам послов:
        - Вот наш ответ! Пусть в Риме знают! Мы сумеем отвадить шакалов!
        Усилившийся гул заставил каноника и приора поспешно вскочить на мулов. Брань, свист, улюлюканье провожали их до самых ворот. Лишь отъехав на почтительное расстояние, посланцы верчельского епископа осмелились обернуться в сторону мятежной Гаттинары.
        В тот же день вечером в гаттинарской часовне, служившей складом оружия и местом совещаний, собрались апостольские старейшины. Горевшие по углам толстые свечи озаряли груды лат, стрел и щитов, сложенных вдоль стен.
        - Священники неспроста приезжали, — обратился к собратьям Дольчино. — Все прибывшие за последние дни из Верчелли подтверждают, что там полно солдат. Из соседних городов каждый день подходят отряды. На улицах можно встретить немецких рыцарей и швейцарских наёмников. В ближайшее время надо ждать «гостей».
        - У нас всё готово. Стены укреплены. Оружия хватит, — отозвался Лонгино Каттанео. — Теперь хорошо бы уточнить силы врагов.
        - И каким путём они двинутся, — добавил Федерико ди Новара.
        Дольчино и старейшины задумались.
        - Я проберусь в Верчелли! — нарушив наступившую тишину, произнёс стоявший в углу Паоло. — Меня никто там не знает.
        - За тобой охотится инквизиция, — возразила Маргарита.
        - Слишком большую радость доставишь ты попам, если им удастся схватить сына Сегарелли, — неодобрительно покачал головой кузнец Альберто Карентино.
        - Разве без риска бывает успех? — горячо воскликнул юноша. — Не вы ли учили не бояться опасностей?
        - Паоло прав, — тихо сказал Дольчино. — Мы не должны его удерживать. Но он поедет не один. Первый старейшина и Джуффреди составят ему компанию.
        Вождь апостолов подошёл к Лонгино Каттанео и положил руку ему на плечо:
        - Ты подал хорошую мысль, и никто лучше тебя её не осуществит. Кстати, когда будешь в городе, передай моё письмо Ринальдо ди Бергамо. Этого учёного медика давно травит инквизиция. Он мог бы быть с нами.
        Через час три всадника мчались к Верчелли. Навстречу дул тёплый весенний ветер. В небе, точно далёкие огни, дрожали звёзды. Вокруг было тихо. Лишь топот лошадей да треск сухих веток под копытами нарушали покой ночи.
        - Хорошо бы добраться раньше священников, — сказал Паоло, догоняя скакавшего впереди Джуффреди.
        - Сменим в Греджио коней — обгоним! — откликнулся тот.
        - Не наткнёмся ли на них по дороге?
        - Я веду кратчайшим путём. Лесом попы ехать не рискнут.
        С обеих сторон тропы подступала непроглядная чаща. Постепенно путь стал ровнее, между стволами деревьев появился просвет. Дорога вывела к реке и пошла вдоль берега. Под утро впереди показалось селение.
        - Это Греджио! — Джуффреди остановил коня на пригорке. — Надо найти здешнего бочара Джованни Фиески. Его дом стоит отдельно, у самой воды.
        - Наверно, там. — Паоло показал на видневшуюся среди кустов камышовую крышу.
        Всадники спустились с холма и подъехали к дому. Две большие мохнатые собаки с лаем выскочили навстречу. На порог вышел старик с суковатой палкой в руке.
        - Мы ищем Фиески, — обратился к нему Лонгино Каттанео. — Говорят, у него хорошие бочки.
        - Вы не ошиблись, — оглядывая незнакомцев, ответил старик. — Мои изделия славятся по всей округе.
        - Тогда уйми псов. Надо посмотреть товар.
        Бочар отогнал собак и впустил гостей в дом, служивший одновременно мастерской и жилищем.
        - В горах крепчает ветер, — негромко произнёс Лонгино, входя в заставленную бочками комнату.
        - Близится буря, — отозвался условной фразой хозяин.
        Убедившись, что перед ними тот, кого они искали, братья сразу перешли к делу.
        - Нельзя ли достать свежих коней? Мы должны срочно попасть в Верчелли.
        - Сменить коней нетрудно, но как вы проберётесь в город? Повсюду стоят заставы.
        - Мы поедем лесом до новарской дороги, — сказал Джуффреди. — Там можно присоединиться к одному из союзных отрядов или пристать к пилигримам.
        - Слишком опасно, — покачал головой старый мастер. — Епископские ищейки обнюхивают каждого.
        - Необходимо проскочить любым способом, — тихо сказал Лонгино Каттанео. — Нас послал Дольчино.
        - В таком случае, я дам вам совет. Дворецкий верчельского подесты заказал мне дюжину бочонков. Отвезите их от моего имени во дворец.
        - Неплохо придумано! — согласился Лонгино. — Но на чём мы повезём бочки?
        - Подождите здесь.
        Фиески вышел из дома и направился к селению.
        Вскоре с той стороны послышалось тарахтение колёс. Две лёгкие крестьянские повозки, запряжённые рослыми лошадьми, подкатили к дому. На одной из них сидел старик, вторую вёл подросток, оказавшийся его подмастерьем.
        - На этих рысаках к полудню вы будете в городе, — улыбнулся бочар, похлопав лошадей по гладкому крупу. — Выпросил у старосты под залог ваших коней.
        Отобрав лучшие из бочек, мастер помог укрепить их на повозках. Когда всё было готово, он вынес из дома кувшин вина и большой круглый хлеб.
        - Возьмите на дорогу. Да не забудьте поклониться дворецкому от старого Джованни.
        Простившись с хозяином, Лонгино Каттанео, Паоло и Джуффреди продолжали путь.
        Ринальдо ди Бергамо
        В полдень старейшина и юноши подъехали к Верчелли. С холма были ясно видны блистающие позолотой высокие соборные шпили; их окружали каменные патрицианские дворцы с бесчисленными колоннадами, лоджиями и арками; дальше от центра расходились кварталы торговцев и ремесленников. Издали город напоминал дремлющего гиганта. Массивные стены из серого песчаника служили ему надёжным панцирем.
        Добравшись до восточного въезда, Лонгино Каттанео и его спутники благополучно миновали стоявшую у ворот стражу. Начальник охраны хорошо знал дворецкого подесты. С них даже не взяли полагавшуюся за провоз товара плату. Повозки с бочками проехали несколько улиц и остановились в квартале кожевников, перед домом с железным флюгером на крыше.
        Из двери, над которой был изображён большой жёлтый башмак, выглянул хозяин. Увидев бочки, он удивлённо поднял брови.
        - Узнаю работу старого Джованни. Точно такая же бочка хранится в моём подвале. — Башмачник подошёл ближе, рассматривая вырезанные на днищах узоры.
        - С гор подул ветер, — понизив голос, сказал Лонгино Каттанео. — Нельзя ли остановиться у тебя, Сильвано?
        - Когда близится буря, грех отказывать добрым людям, — улыбнулся мастер.
        Он помог завезти повозки во двор и распрячь коней. Минут через десять утомлённые дорогой братья крепко спали в доме Сильвано.
        На другой день, передав бочки дворецкому подесты, братья отправились разыскивать Ринальдо ди Бергамо. Учёный медик жил у главного рынка. Чтобы попасть туда, им пришлось долго блуждать по узким, кривым улицам. Каменные и глинобитные дома стояли здесь так близко друг от друга, что их обитатели без труда могли обменяться рукопожатием с соседом напротив.
        В каждом из таких проулков обычно жили люди одной профессии. Кварталы, расположенные ближе к центру, населяли портные, золотых дел мастера, резчики по дереву; на окраинах ютились кузнецы, плотники, каменотёсы.
        Несмотря на ранний час, улицы Верчелли были полны нищих, монахов и солдат. У церквей, лавок, на перекрёстках — везде было людно. Навстречу то и дело попадались отряды вооружённых стрелков и конных рыцарей. Наконец Лонгино Каттанео и юноши вышли на рыночную площадь. Здесь уже бойко шла торговля.
        С трудом протолкавшись к указанной улице, спутники отыскали нужный дом. Над ручкой низкой массивной двери висел на гвозде маленький молоток. Лонгино Каттанео постучал. Ответа не последовало. Выждав немного, он постучал ещё раз. Опять никто не откликнулся. Потеряв терпение, гость принялся бить ногой.
        Только после этого внутри послышались шаги. Минуту спустя дверь со скрипом открылась. Подслеповатый старец, недовольно ворча, повёл их наверх по крутой тёмной лестнице.
        - Всегда так встречаете пациентов? — спросил Лонгино, с недоумением разглядывая нелюдимого старца.
        - Чёрт вас носит в эту пору, — отозвался тот. — Будто не знаете, что доктор принимает лишь вечером.
        Они попали в небольшую прихожую. Велев обождать, старик робко заглянул в соседнюю комнату.
        - Пусть пройдут, — послышался оттуда резкий голос.
        Вздохнув, старый слуга распахнул дверь и, шаркая стоптанными сандалиями, поковылял досыпать к покрытому овчиной ларю. Лонгино Каттанео и его спутники шагнули в приёмную доктора. То, что они там увидели, надолго сохранилось у них в памяти.
        Одна стена и угол комнаты были заставлены всевозможными бутылями, колбами, сосудами. У камина на треноге покоился диковинный аппарат. Здесь же стояли весы. В противоположном углу на ящике под стеклянным колпаком были аккуратно разложены блестящие металлические инструменты. Об их назначении мог догадаться только медик. У открытого окна стоял дубовый стол, заваленный свитками, пожелтевшими листами папируса и толстыми книгами в кожаных переплётах.
        Среди этой необычной обстановки, склонившись над рукописью, сидел узкогрудый человек в сером домашнем камзоле. Чёрная квадратная шапочка прикрывала его голову. Мельком взглянув на вошедших, он рассеянно спросил о цели визита. Лонгино Каттанео достал из-за подкладки кафтана письмо Дольчино. Доктор удивлённо вскинул брови и, развернув послание, погрузился в чтение.
        У Ринальдо ди Бергамо было худое, продолговатое лицо. Глубокие морщины вокруг рта и у глаз придавали ему вид аскета. Однако первое впечатление быстро проходило. Когда он улыбался, черты лица преображались. Братья с любопытством разглядывали медика, о котором ходило столько слухов.
        Говорили, что Ринальдо окончил Болонский университет и долго скитался по разным странам. Ещё в молодости ему сопутствовала слава искусного хирурга и большого чудака. Он брался лечить больных, считавшихся безнадёжными, и нередко те оставались жить после операций. Несмотря на это, Ринальдо то и дело приходилось переезжать с места на место, спасаясь от врагов и завистников.
        Его простодушную грубоватость принимали за дерзость, веротерпимость — за кощунство, а некоторые странности, часто свойственные незаурядным натурам, истолковывали как признаки нечестивости. Соперники умело пользовались этими обстоятельствами, и, так как Ринальдо не был ревностным католиком, им без труда удавалось создавать вокруг его имени репутацию еретика и чернокнижника.
        Впрочем, бесконечные преследования не ожесточили доктора. Он привык к странствиям и быстро свыкался с любой обстановкой. Несмотря на шестой десяток, этот человек был полон энергии. Круг его интересов не ограничивался медициной. Он был философ и поэт, звездочёт и алхимик. Всё возвышенное и прекрасное захватывало его.
        Мирские слабости тоже были ему не чужды. Он всё ещё любил красивых, молодых женщин, хотя те давно перестали замечать его ухаживания; тщательно подстригал усы и бороду, невзирая на то, что лоб уже простирался до затылка, и частенько погружал орлиный нос в мензурку, служившую кубком.
        Ринальдо ди Бергамо принадлежал к той вечно гонимой школе философов, которая не признавала догматов. «Сомневаюсь» — было его любимым словом. Он относился ко всем снисходительно и был твёрдо убеждён, что лучше дать жизнь одному, чем отнять её у сотни.
        Это не спасало доктора от людской молвы. Слава смутьяна и еретика шла за ним по пятам. К моменту, когда Лонгино принёс письмо, он успел уже нажить среди городской знати многочисленных недругов и начинал не без основания подумывать о том, как бы не попасть в лапы инквизиции. Никогда не изменявшее ему чутьё старого бродяги подсказывало, что настало время позаботиться о новом пристанище.
        Дочитав послание, Ринальдо поднялся из-за стола и быстро заходил по комнате.
        - Клянусь Сократом, — он помахал в воздухе письмом, — лишь раз, во Флоренции, мне довелось встретить человека, обладающего столь пламенной фантазией. Будь Данте Алигьери здесь, он нашёл бы достойного соперника… Я давно слежу за успехами Дольчино и в душе разделяю идеи вольной общины. Сомневаюсь только, чтобы их можно было претворить в жизнь.
        Внезапно доктор остановился и пристально посмотрел на гостей:
        - Вы бросаете вызов церкви и сеньорам. Но ведь это война! Война против всего мира! Неужели вы рассчитываете победить тех, у кого в руках власть и деньги?
        - Да, мы победим, — ответил Лонгино Каттанео. — В нашей общине заинтересовано большинство.
        - Большинство о ней знать ничего не хочет, — возразил Ринальдо. — Разве неизвестно тебе, как крепко держится человек за своё добро? Да вас всех перебьют раньше, чем успеете пожать посеянное.
        - Перебьют или нет, только кровь, пролитая за святое дело, не пропадёт. — Лонгино твёрдо взглянул собеседнику в глаза. — Даже если нас разобьют, это лишь отсрочит нашу победу.
        - Но какой вам прок будет от победы, если вы её не увидите? — удивился доктор.
        - Мы уже видим её, — гордо сказал старейшина. — Кто умирает за правду, остаётся бессмертен. Наш пример будет жить в сердцах угнетённых, помогая им пролагать путь к счастью.
        - Вот ответ, достойный ученика Сегарелли! — воскликнул Ринальдо. — Но о каком счастье ты говоришь? Общество не может обойтись без тех, кто им правит, кто диктует законы и заставляет силой оружия соблюдать их. Как у всякого человека есть рот, чтобы есть, и руки, чтобы работать, так в любом государстве есть рабы и правители, бедные и богатые. Это будет всегда, ибо каждая земная тварь заботится прежде о себе.
        - Ты неправ, Ринальдо, — покачал головой Лонгино Каттанео. — Уже сейчас на земле есть тысячи людей, готовых жертвовать всем ради счастья ближних. В этом наша сила, и она растёт с каждым годом.
        - Значит, вы уверены, что, сделав собственность общей, можно исправить людей, заставить их быть разумными? Но ведь потребности человека безграничны и те, кто сегодня готов бескорыстно идти с вами, завтра сами захотят получать больше других. И вам не обойтись без распорядителей, у которых всегда будет возможность использовать своё положение. Я не говорю уж о духовных пастырях. Эти хитрые бестии сумеют урвать лучший кусок. Зачем напрасно смущать умы? Ваша затея — красивая, но бесплодная мечта.
        - Я знаю, доктор, ты честный, благородный человек. Ты живёшь в хорошем доме, всегда сыт и можешь заниматься высокими искусствами. Попав в число избранных, ты не испытываешь на себе тяжесть подневольного труда. Но пребывающие в рабстве и нищете не хотят терпеть угнетение. То, что тебе кажется пустой мечтой, становится для них верой и убеждением. И они будут драться за свою мечту, пока не претворят её в жизнь. Рано или поздно люди создадут царство справедливости. Те же, кого за ум и таланты всенародная любовь изберёт руководить братьями, будут жить наравне со всеми, и это заставит их заботиться об общем благе, как о своём собственном. А сейчас, Ринальдо, мы должны проститься.
        Лонгино подошёл к окну, вглядываясь в колонну латников, появившуюся со стороны новарской дороги.
        - Каков же будет твой ответ?
        - Прощайте, — взволнованно произнёс медик. — Вот вам моя рука в знак того, что я принимаю предложение. Передайте Дольчино — я приеду в Гаттинару, как только закончу опыты с серной пылью. Если до той поры ваша коммуна уцелеет, клянусь творцом, Ринальдо ди Бергамо станет её членом!
        Лонгино Каттанео и его спутники крепко пожали доктору руку.
        Начало кампании
        Отряды пеших и конных латников проходили по соборной площади под бой барабанов и резкие звуки медных труб. Яркое мартовское солнце отражалось в панцирях и щитах солдат, блистало на рыцарских доспехах. Пестрели гербами боевые знамёна, колыхались цветные значки на копьях.
        Толпы горожан, привлечённые красочным зрелищем, жались к домам, пропуская по узким улицам выступавшие в поход войска. Все обсуждали знаменательное событие.
        - Пришло время проучить мужичьё! — громко говорил дородный купец в плаще, подбитом лисьим мехом. — Мало того, что этим скотам дали свободу, теперь они хотят ещё и землю!
        - Пора разделаться с тряпичниками, — вторил ему сосед, суконщик, — не то вся чернь убежит в Гаттинару. Из моей мастерской уже ушли двое.
        - Вы слышали, торговый цех в Бьелла собрал для армии полторы тысячи флоринов.
        - Что ж, мессере Бонифаччо, для дела и мы не скупились. Сеньор Ласкари пожертвовал свой палестинский алмаз.
        - Скоро вероотступникам не поздоровится. Из одной Новары пришло семьсот копейщиков да конница.
        - Монферратский маркиз прислал четыреста латников. С людьми лумельского графа и швейцарцами будет не меньше двух тысяч.
        - Вы забыли вольных стрелков и рыцарей. Все союзные города снарядили отряды.
        Неподалёку от купцов тесной группой стояли ремесленники с деревянными гончарными ножами за поясом. Они тихо обменивались короткими фразами:
        - Смотри, сколько солдат! Как во время миланской войны.
        - Не по вкусу сеньорам Гаттинара. Боятся, как бы их крестьяне тоже за топоры не взялись.
        - Ходят слухи, епископ призвал немецких баронов.
        - Этих только покличь — сбегутся со всей Европы.
        - Нелегко придётся Дольчино.
        - Бог не выдаст, свинья не съест…
        В верхней лоджии своего дворца перед мраморной балюстрадой, обращённой к площади, сидел верчельский епископ Райнерий Авогадро де Пессано. Сняв с лысеющей головы тяжёлую митру, он неподвижно смотрел на проходивших внизу латников. Рядом стояли верчельские нобили — родственники епископа: братья Пьетро и Джакомо ди Кваренья и его племянник Симоне Колоббьяно.
        Братья отличались завидным ростом. Оба были одеты в атласные синие плащи городских синдиков. Симоне Колоббьяно, невысокий, крепко сложенный юноша лет двадцати, был красив лицом и имел благородную осанку. Белоснежный кафтан из тонкого фламандского сукна плотно облегал его фигуру.
        - Провались в ад их дьявольское отродье! — громко выругался Пьетро, старший из братьев. — Проклятые патарены спутали нам карты. Вместо того чтобы покончить с происками Тиццони, приходится возиться с этим сбродом.
        - Пути господни неисповедимы, — усмехнулся епископ. — Если бы послание ересиарха не встревожило Рим, не был бы объявлен крестовый поход, и лигу не удалось бы создать.
        - Только страх, что мятеж распространится, заставил соседних государей прислать войска, — подтвердил Джакомо. — Теперь мы имеем трёхтысячную армию. Разгромив апостоликов, можно ударить и по гибеллинам.
        - Без таранов и штурмовых лестниц Гаттинару быстро не возьмёшь, — заметил Симоне Колоббьяно. — Дольчино хорошо укрепил селение.
        - Лумельский граф — опытный кондотьер. Да и Коккарелло бывалый воин. Их не остановит деревенский забор, — возразил епископ Райнерий. — К тому же савойский герцог обещал прислать лестницы и тараны.
        - Но почему ваше преосвященство не позволили мне и Джакомо участвовать в походе? Или перестали доверять нам?
        - Напротив, я слишком ценю вас… Хватит и того, что с Коккарелло ушёл Томазо. В это смутное время надо быть вместе. Город кишит врагами.
        - Вы имеете в виду сторонников Тиццони?
        - Есть более опасные противники, чем гибеллины, Симоне. Гораздо более опасные… Впрочем, отложим деловые беседы до завтра. На сегодня мы достаточно потрудились — торжественный молебен, сборы, проводы. В шестьдесят лет человеку не следует пренебрегать отдыхом.
        10 марта, в ночь под святого Константина, в Гаттинару вернулись Лонгино Каттанео, Паоло и Джуффреди. Они привезли тревожную весть: крестоносная армия, насчитывающая более трёх тысяч пеших и конных солдат, выступила в поход.
        В дом, где остановился Дольчино, были срочно вызваны старейшины братства и выборные от ближайших селений. Маленькая комната едва вмещала собравшихся. На длинном дощатом столе лежал план местности. Все взоры были устремлены на карту.
        - Крестоносцы разделились на две колонны и движутся вдоль Сезии, — рассказывал Лонгино Каттанео. — Мы проехали лесом и опередили их почти на сутки.
        - Хорошо, что вовремя предупредили. — Дольчино подошёл к столу. — Удалось ли выяснить, из кого состоят войска? И кто у них кондотьеры?
        - По правому берегу под командой Коккарелло идут верчельцы. Они должны ударить со стороны монастыря Донна ди Радо. По левому — лумельский граф Филиппоне де Лангоски ведёт новарских рыцарей, швейцарцев и латников из Монферрато.
        - С нами хотят покончить одним ударом, — усмехнулся кузнец Альберто.
        - Если взять Гаттинару приступом не удастся, — продолжал Лонгино, — они собираются повести осаду до прибытия из Пьемонта стенобитных таранов. Епископ поклялся сровнять наши поселения с землёй и всех перевешать.
        - Кто кого будет вешать, ещё неизвестно. — Вождь апостолов подозвал к себе Паоло. — Прежде всего не дадим им соединиться. Переправь часть людей на левый берег и хорошенько укрепись на месте сожжённого замка. Пока вы будете у Лангоски за плечами, граф не перейдёт Сезию. А ты, Лонгино, стань с отрядом на вершине холма против монастыря святой девы. Тогда верчельцы не решатся осаждать Гаттинару. Только не ввязывайтесь в открытый бой. Наёмники и рыцари рассчитывают на преимущества доспехов. Пусть попробуют штурмовать в них укрепления. Тревожьте солдат внезапными налётами. При малейшей возможности уничтожайте обозы. Когда у них кончатся припасы, им будет не до нас.
        … На рассвете отряды Паоло и Лонгино Каттанео покинули селение. Сотни женщин, стариков, детей собрались у околицы провожать своих. С надеждой смотрели они вслед уходящим.
        - Боже праведный, защити сыновей и отцов наших, — слышались слова молитв. — Помоги разбить слуг антихриста!
        С длинными копьями, тяжёлыми арбалетами на плечах, в самодельных кольчужных рубахах и латах уходили братья. Навстречу под защиту стен уже спешили толпы беженцев. Слух о приближении крестоносного войска разнёсся по деревням. Крестьяне, вооружённые косами, вилами и топорами, присоединялись к гаттинарцам.
        Весь день воины Паоло и Лонгино Каттанео укрепляли свои позиции. Среди обгоревших развалин романьянского замка и на крутом холме неподалёку от монастыря Донна ди Радо выросло два новых лагеря.
        Расчёт Дольчино оправдался. Разделённая на две части армия католиков, подойдя к апостольским твердыням, не решилась на штурм. Отряды лумельского графа разбили палатки на холме против сожжённого замка. Верчельцы расположились у стен обители Донна ди Радо.
        Тщетно солдаты и рыцари кружили перед укреплениями гаттинарцев и вызывали их на бой. Братья спокойно наблюдали за ними. Не вступая в открытые сражения, они изводили врагов неожиданными атаками и засадами. Нигде пришельцы не чувствовали себя в безопасности.
        Через неделю крестоносцы остались почти без припасов. Внезапные ночные нападения лишили их большей части провианта, захваченного в Верчелли. С каждым днём солдатам приходилось рыскать всё дальше по деревням. И всё чаще окрестные крестьяне брались за топоры.
        В квадратной парусиновой палатке, завернувшись в плащи, лежали на соломе несколько новарских латников. Слабый утренний свет проникал сквозь откинутый полог, озаряя осунувшиеся, давно не бритые лица.
        - Слава богу, наконец-то светает, — прошептал один из них. — Днём можно хоть уснуть спокойно.
        - Пять налётов за ночь — можно с ума спятить, — отозвался другой.
        - Моли мадонну, Эдоардо, что уцелели. В отряде Умберто исчезли сразу восемь человек.
        - Пресвятая богородица, клянусь, если вернусь домой — пожертвую всю добычу!
        - Глупец, он ещё на что-то рассчитывает! С таким кондотьером, как Лангоски, мы сами скоро станем добычей.
        - Зря хулишь графа, Джачинто, — вмешался в разговор пожилой латник, — Филиппоне дело знает. Без него нам пришлось бы хуже.
        - Куда уж хуже, — проворчал Джачинто. — Сидим впроголодь… Ни жратвы, ни вина. Много ли так навоюешь?
        - Самое страшное — оборотень, что разгуливает ночью по лагерю, — осенив себя крестом, произнёс Эдоардо. — Я слышал, он является в образе девы и проходит незамеченным через любую заставу.
        - Отец Теобальдо говорит — это Маргарита, подруга ересиарха.
        - Кем бы она ни была, только наш синдик клялся, что пустил в неё стрелу с пяти шагов, а попал в собственного оруженосца.
        - Заговорённые доспехи, — заметил лежавший в углу лучник. — Верно, ваш синдик забыл перед выстрелом перекреститься.
        - От ведьмы и святой знак не спасает, — поднял голову его сосед. — Третьего дня в стычке у переправы я видел, как мессере Тамбони крестился, когда она накинула на него аркан..
        Однажды в лагерь новарцев прискакал гонец. Он привёз лумельскому графу письмо: сеньор Беккарио из Павии, воспользовавшись отсутствием Филиппоне де Лангоски, напал на его владения; вероломному соседу удалось захватить и разграбить родовой замок Лангоски. Неожиданное известие повергло графа в ярость. Стоявшая у шатра стража с изумлением прислушивалась к громким проклятиям. Всегда сдержанный и невозмутимый, кондотьер ругался площадной бранью.
        - Такого с ним ещё не случалось, — осторожно перешёптывались стрелки. — Взбешён не на шутку.
        - Ещё бы, разве ты не слышал, павийцы добрались до его сундуков, а там добра — не то что у здешних тряпичников.
        - Другие поумней нас! Пока мы возимся с мужичьём, они ловят рыбку покрупней.
        - Чёрт дёрнул меня ввязаться в этот поход. Даже если мы разобьём еретиков, всё равно, кроме индульгенций[24 - ИНДУЛЬГЕНЦИЯ — грамота об отпущении грехов.], ничего не получим.
        - А много ли проку в тех бумажках?
        - Тише вы! — опасливо озираясь, произнёс старший из стражников.
        Разговор был прерван внезапным появлением из шатра Филиппоне де Лангоски. Часовые замерли на постах.
        Граф был в полных рыцарских доспехах. Высокий открытый шлем с чёрным плюмажем, стальной панцирь, кольчужные штаны, скреплённые блестящими наколенниками с остроконечными железными сапогами. Поверх доспехов на плечи накинут голубой плащ.
        Махнув перчаткой, Лангоски подозвал ординарцев. Резко, точно удары бича, прозвучали отдаваемые приказания. Среди лумельских рыцарей поднялась тревога. Слуги быстро седлали коней, воины облачались в латы.
        Через десять минут перед палаткой кондотьера собралось около ста всадников. Двое конюших подвели Филиппоне боевого коня. Один из ленников, припав на колено, почтительно поддержал стремя.
        Ни на кого не глядя, граф молча вскочил в седло и помчался к лесу в сторону новарской дороги. Его люди устремились следом. Бросив доверенную ему армию, забрав оруженосцев и вассалов, правитель Лумелло поспешно отбыл в свои владения.
        Гостеприимный хозяин
        Отсутствие кондотьера в лагере не замедлило сказаться на поведении новарцев и их союзников. Капитаны отдельных отрядов после жарких дебатов, кому возглавить общее командование, так и не решив этой сложной проблемы, стали действовать каждый на свой страх и риск. Не желая отставать друг от друга, солдаты разбрелись по деревням, вознаграждая себя за длительный пост.
        Презрев осторожность, крестоносцы предались пьянству, без разбору грабя местных жителей. Поборники святой веры не гнушались любой поживой и тащили всё, что имело хоть малейшую ценность. Попойки нередко кончались насилиями и драками.
        Особенно отличались «железные пилигримы» — так звали странствующих рыцарей, съехавшихся по призыву папы воевать с отступниками. После их визитов даже самые рьяные приверженцы церкви вооружались чем могли и бежали к Дольчино умолять о помощи. Со всей долины к братьям стекались сотни ограбленных и недовольных.
        В тот день, когда Лангоски покинул лагерь, в большом селении, лежащем в нескольких милях к востоку от Романьяно, шли ожесточённые споры. Собравшиеся у дома старосты крестьяне обсуждали, как быть: последовать ли за ушедшими в Гаттинару и помочь им разбить крестоносцев или не ввязываться в войну и ждать, чем всё кончится.
        - Чего ради лезть на рожон, восстанавливать против себя епископа, — горячо убеждал односельчан староста селения Клавдио Бруно.
        - Голытьбе нечего терять: в их домах, кроме крыс да вшей, испокон веков ничего не водилось. А доброму земледельцу ни к чему оставлять хозяйство. Сеньоры всё равно возьмут верх. Зачем совать шею в петлю?
        - Но, если братьев одолеют, — возражали другие, — вернутся сборщики податей. С нас снова начнут драть три шкуры.
        - Таким, как Клавдио, хорошо, — шумели в задних рядах. — У них есть чем откупиться, а нам опять господские плети нюхать.
        Неожиданно разговоры умолкли. У околицы раздались встревоженные голоса. Со стороны лагеря новарцев приближался отряд рыцарей. Недобрая весть мгновенно облетела селение. Спорщики заспешили к своим домам, с беспокойством ожидая незваных гостей.
        Клавдио Бруно, только что яростно поносивший апостолов, первый бросился прятать добро. Его красавица жена, двое сыновей и дочь уже метались по комнатам, торопливо запихивая в окованный сундук одеяла, праздничные наряды, дорогую посуду и деревянные резные ларцы, хранившие приданое девушки.
        В углу чулана, под лестницей, ведущей на чердак, был вырыт в земле тайник. Туда при необходимости спускали ценное имущество.
        - Подождите! Не захлопывайте крышку! Мы забыли уложить ковёр и зеркало! — кидалась из чулана в комнаты жена Клавдио.
        - А моя тафта, ленты, бусы, — лепетала дочь.
        - Быстрей, черти варёные! Возитесь, как черепахи! — покрикивал на домочадцев глава семейства.
        - Опускайте же сундук! Забрасывайте землёй! Лестницу! Лестницу ставьте!
        Плотные, коренастые братья-близнецы Ламберто и Гвидо, обливаясь потом, работали лопатами.
        - Едут! Едут! — донеслось с улицы.
        За окном послышался стук копыт, лязг оружия.
        Испуганно шепча молитвы, хозяева повалились перед грубым деревянным распятием, упрашивая богородицу отвести беду. Через несколько минут дверь содрогнулась от сильных ударов.
        - Открывайте, проклятые иуды! Так-то вы встречаете христовых воинов!
        - Сейчас, сейчас, не ломайте дверь! — поспешно бросился отворять Клавдио Бруно.
        Низко кланяясь, он впустил рыцарей в горницу.
        - Добро пожаловать, дорогие гости. Рад бы встретить хлебом и вином, да в доме пусто. Все забрали гаттинарские воры!
        Пятеро воинов, закованных с головы до ног в латы, ввалились в комнату, внося с собой терпкий запах солдатского пота. Капитан отряда сеньор Бруцати дель Романьяно снял шлем, перекрестился и, окинув оценивающим взглядом обстановку дома, грозно повернулся к хозяину:
        - Ты напрасно прикидываешься бедняком, старый пёс. Думаешь, я не вижу — ещё недавно на той стене висел добрый ковёр и кровати были застланы не этими тряпками. Но о делах побеседуем позже, а сейчас, коль уж ты назвал нас дорогими, постараемся тебе доказать, что мы не из дешёвых.
        Довольный собственным остроумием, Бруцати громко захохотал и, хлопнув Клавдио по плечу, строго добавил:
        - Ну-ка, отправь во двор своих щенков. Пусть помогут оруженосцам напоить коней. А вы, красавицы, позаботьтесь о нас, — обратился он к жене и дочери хозяина. — Да смотрите, чтоб вино и закуски были отменные, не то придётся поучить вас, как принимать благородных гостей.
        Спутники капитана, сбросив тяжёлые шлемы и боевые перчатки, расселись по лавкам, приглядываясь к хлопотавшим у очага женщинам. На каждом из них поверх стальных лат был короткий бархатный плащ с гербом.
        Особенно выделялся белобрысый верзила лет двадцати пяти, с красным угреватым лицом. На груди у него висел изящный золотой амулет. В рукоять кинжала и броню нагрудника были вделаны крупные жемчужины. Надменные жесты и лёгкое пренебрежение, с каким он разговаривал с приятелями, свидетельствовали о принадлежности к высшей знати. Все величали его мессере Ансельмо.
        Между тем мать с дочерью добросовестно трудились, готовя над огнём камина свежую баранину, пережаривая в кипящем масле лук, чеснок и другие специи. Аппетитный запах разносился по дому, заставляя нобилей глотать слюну.
        На столе появились сыр, солёные маслины, аккуратно нарезанные сдобные хлебцы. Клавдио Бруно вырыл закопанные в саду плотно закупоренные глиняные кувшины с вином и расставил бронзовые кубки, купленные им на торгах во время последней поездки в Новару.
        Наконец мясо было подано. Изголодавшиеся гости набросились на еду. Прислуживавшая у стола дочь хозяина, Джезуина, не успевала подносить новые порции жаркого. Несколько насытившись, рыцари стали есть медленнее, смакуя каждый кусок и запивая его большими глотками вина.
        Хозяин угодливо подливал в кубки, с ужасом замечая, как быстро исчезают в просторных глотках пришельцев многолетняя верначча и дорогая снедь. Впрочем, лицо его продолжало сохранять любезную улыбку. В глубине души Клавдио был даже доволен: никогда ещё не случалось ему прислуживать таким знатным сеньорам. Кроме того, он надеялся, что радушный приём, оказанный важным начальникам, избавит его от грубых наскоков солдатни и позволит в будущем заявить о своём участии в войне с еретиками.
        Покончив с мясным блюдом, рыцари принялись за сыр, фрукты и сладкие пироги. Постепенно лица пирующих размякли и раскраснелись, движения пальцев, вымазанных в соусе и жире, стали вялыми. В то же время глаза их всё больше оживлялись, языки развязывались.
        - Покарай меня бог, если кто-нибудь из нас жалеет об уходе Лангоски, — ударив себя кулаком в грудь, заявил мессере Ансельмо. — Этот трус и ханжа только и делал, что бегал от тряпичников да морил нас голодом в лагере.
        - Говорят, в молодые годы граф был храбрым кондотьером, — с готовностью подхватил Фердинандо Гелья. — Теперь же стал хуже слепой овцы. Недаром его грабят соседи.
        - Вы только вспомните, как он в первый же день заставил нас отступить! — воскликнул рыцарь с багровым шрамом на лбу.
        - Не ты ли первым бросился удирать, когда в тылу показался их отряд? — заметил его сосед в малиновом плаще с гербом в виде трёх серебристых рыб.
        - Я повернул коня после того, как этот баран протрубил отход, — горячась, возразил меченый воин.
        Рубец его шрама ещё больше вздулся и покраснел.
        - Ну, ну, — примирительно буркнул капитан. — Все мы тогда поспешили. Поговаривают, здесь не обошлось без нечистого. Но клянусь святым Марком, я зарублю всякого, кто вздумает ещё показать еретикам спину! — Бруцати грозно повёл бровью и обрушил на стол здоровенный кулак. — Эти сволочи сожгли мой замок и заставили выкупить собственную семью!
        Несколько минут в комнате царила тишина. Уставившись на заваленный объедками стол, гости молча сидели, погружённые в свои думы. Клавдио Бруно поспешил наполнить кубки.
        - Э, стоит ли ломать голову над грядущим? — тряхнул головой рыцарь в малиновом плаще. — От судьбы ещё никто не ушёл! Лучше выпьем за сегодняшний день. Всё хорошее и плохое в руках божьих.
        Кубки снова пошли в ход. Весёлая болтовня возобновилась. Внезапно блуждающий взгляд Ансельмо остановился на хозяйской дочери.
        - А молодка недурна, точно спелая слива, — подтолкнул он локтем сидевшего рядом дружка. — Ей-богу, Фердинандо, она мне приглянулась.
        - Что ж, коль яблочко созрело, пора бы и упасть, — многозначительно улыбнулся сосед романьянского сеньора. — Только я отдал бы предпочтение той, что постарше.
        - Фердинандо прав! — подкручивая чёрный ус, присоединился к их беседе капитан. — Молодое вино лишь новичку по вкусу.
        Все трое принялись хохотать, в упор разглядывая возившихся у огня женщин.
        Христовы воины
        - А ну, подойди сюда, — повернулся вдруг Ансельмо к хозяину дома.
        Тот поспешно приблизился.
        - Отчего вино в этой бутыли с таким привкусом? Не подсыпано ли туда какого зелья?
        - Помилуйте, отродясь не занимался подобными делами! — крестясь, воскликнул Клавдио. — Чтоб мне не сойти с места, вино из лучшего винограда, к свадьбе дочки готовил.
        - Кто поверит твоим клятвам, разбойник! — грубо оборвал его рыцарь. — На словах каждый из вас невинней ягнёнка. Но я-то знаю, что все вы бунтари и укрыватели еретиков. — Он снял с полки три большие кружки и налил их до краёв крепким, сладковатым на вкус вином. — Ну-ка, пей, поросячья морда. Да заставь своих баб выпить. И пошевеливайся, не то живо обрублю твои ослиные уши.
        Кривой турецкий кинжал с шумом вонзился в дубовый стол перед носом побледневшего хозяина. Трясущимися руками Клавдио взял одну из кружек и стал торопливо пить, расплёскивая на рубаху ярко-бордовую жидкость.
        - А вы что, голубицы, ждёте приглашения? — повысил голос Бруцати, незаметно подмигивая приятелям.
        Мать и дочь нерешительно подошли к столу. Ансельмо и Фердинандо Гелья с готовностью протянули им полные кружки.
        - Разве я смогу столько выпить? — кидая на мужа тревожный взгляд, робко произнесла жена хозяина. — А наша Джезуина совсем дитя. Мы опьянеем.
        - Пейте, пейте, — ухмыляясь, промычал рыцарь со шрамом. — Вино для того и создано, чтобы от него пьянели.
        - К тому же этот напиток не столь уж плох. Если он не отравлен, вам нечего опасаться, — изрёк любивший пофилософствовать обладатель серебристых рыб. — Каждый должен испить из рога, уготованного судьбой. Кто знает, где худо, где добро. Спешите брать что есть. Ибо сказано в евангелии: всё равно рано или поздно костлявая даст отхлебнуть из её вонючего горшка.
        - Э, приятель, о горшке ты что-то перехватил, — толкнул капитан разошедшегося богослова. — Вряд ли в писании есть такие слова. Но пути господни действительно неисповедимы.
        - Смотрите, как быстро разделался со своей долей хозяин, — подступая к женщинам, воскликнул Фердинандо.
        Понукаемые со всех сторон, те приняли вино и начали медленно пить под восторженные крики пьяной компании.
        Мать Джезуины первая выпила вино.
        - Браво! Молодчина! Точно воду, и глазом не моргнула! — хором поздравляли её рыцари.
        Вниманием пирующих завладела жена хозяина. Амелиа-Роза недаром считалась в деревне одной из первых красавиц. Высокая, статная крестьянка с гибкой талией и правильными чертами лица, она всё ещё приковывала к себе взгляды. На праздниках и гулянках не было более ловкой и неутомимой плясуньи. Несмотря на тридцать семь лет и троих детей, никто не мог соперничать с ней в искусстве водить хороводы и петь весёлые канцоны.
        Клавдио Бруно гордился супругой. Хотя он был намного старше и с виду непривлекателен, ему ни разу не довелось усомниться в её добродетели. Правда, родители выдали Амелию за богатого соседа по расчёту, тем не менее она была довольна судьбой и не только боялась, но и по-своему любила мужа. Как у большинства крестьянских женщин, её время целиком поглощалось заботами о детях и хозяйством. И пока в доме водился хлеб, ей ни разу не пришло в голову, что жизнь могла сложиться иначе.
        Теперь, увидев угрозу семейному благополучию, она вдруг почувствовала себя беспомощной. Нависшая над ними опасность парализовала волю.
        Между тем гости принялись наперебой подбадривать хозяйскую дочку:
        - Смелей, смелей, крошка, не следует отставать от матушки. Пей до дна, докажи, что и ты добрая христианка.
        В глазах мессере Ансельмо, неотрывно следивших за каждым движением девушки, разгорался алчный огонёк. Шутки и весёлые возгласы друзей подзадоривали молодого нобиля.
        - Нет, а у нашего мессере недурной вкус, — шепнул собутыльникам крестоносец с отметиной на лбу. — Со временем цыплёнок, пожалуй, обгонит курочку.
        - Что и говорить, мордашка у неё премилая. Только не верится мне, чтобы столь славный птенчик был в родстве с этим старым вороном. — Рыцарь в малиновом плаще кивнул на хозяина. — Готов поклясться святой Цецилией, здесь не обошлось без кукушки.
        Джезуина растерянно потупилась и едва не выронила наполовину опустевшую кружку. Её раскрасневшиеся от вина щёки стали совсем пунцовыми. В этот момент она была очень мила. Правильные, как у матери, черты лица, тёмные глаза, густая светло-каштановая коса. Длинное закрытое платье и яркий передник с цветными полосками красиво облегали юную фигурку.
        Тем временем, заметив, что хозяин, несмотря на выпитое вино, всё чаще бросает беспокойные взгляды на жену и дочь, Бруцати позвал Винченцо. В дверях тотчас появился рябой исполин, служивший теперь при рыцаре в должности старшего оруженосца.
        - Ну, что лошади? — обратился капитан к бывшему кастеляну. — Не забыли ли перед водопоем остудить моего жеребца?
        - Кони напоены, сеньор, — угрюмо отвечал Винченцо. — Мы нашли для них даже овёс. Теперь не мешало бы и нам отвести душу. — Оруженосец жадно сглотнул слюну и хлопнул себя рукой по панцирю. — Да не грех бы и горло промочить во славу Христову.
        - Ты слышал? — поворачиваясь к хозяину, сказал Бруцати. — Мои солдаты до сих пор не кормлены. Ступай позаботься о них. Здесь мы и без тебя управимся.
        Последние слова вызвали на лицах гостей улыбку. Опустив голову, Клавдио Бруно нерешительно поплёлся к двери.
        Добросовестно выполнив приказ капитана и щедро снабдив остановившихся во дворе оруженосцев вином и закусками, староста хотел снова вернуться в дом. Дверь оказалась запертой. Хмель мигом выскочил у него из головы.
        Предчувствуя недоброе, Клавдио несколько раз сильно дёрнул за ручку. Но изготовленный его собственными руками дубовый запор не сдвинулся с места. Беспомощно озираясь, хозяин заметался перед дверью. Доносившиеся из комнат возня и взрывы хохота привели его в состояние, близкое к помешательству.
        - Что же вы сидите, безбожники! — разъярённо махая руками, подскочил он к пировавшим во дворе солдатам. — Не видите, что творят с добрыми христианами?!
        - О чём раскудахтался, старый хрыч? — со смехом встретили его оруженосцы.
        Клавдио Бруно, спотыкаясь, побежал на гумно, где его сыновья кормили овсом рыцарских коней.
        - Скорей! Ко мне! — прерывающимся голосом позвал он братьев-близнецов Ламберто и Гвидо. — Там… заперли вашу сестру… мать!
        Все трое бросились к дому. Но у порога, преграждая им путь, встал Винченцо.
        - Куда? — угрожающе положил он руку на эфес тяжёлой шиммитары[25 - ШИММИТАРА — широкий турецкий меч.].
        - Спасите! На помощь! — долетел из-за двери приглушённый стон Амелии-Розы.
        Её муж и сыновья, оттолкнув старшего оруженосца, кинулись ломать дверь.
        - Ах так, собачье отродье! — Гориллообразный верзила выхватил шиммитару и плашмя ударил ею по голове хозяина.
        Клавдио Бруно замертво упал у порога. Подбежавшие солдаты схватили за руки Ламберто и Гвидо. Винченцо пихнул ногой распростёртое тело и зло прикрикнул:
        - Заберите эту падаль да уносите отсюда ноги, пока живы!
        Близнецы стояли не шевелясь, будто поражённые громом. Их удивительно схожие, ещё безусые лица словно окаменели.
        - Делайте, что вам говорят! Винченцо повторять не любит, — подтолкнул одного из них солдат.
        Из дома донёсся пронзительный крик Джезуины. Подняв окровавленного отца и не глядя друг на друга, братья молча понесли его со двора.
        - Вот как надо разговаривать с деревенскими свиньями, — скаля жёлтые зубы, усмехнулся Винченцо. — Чем сильней хватишь такого по башке, тем ниже в другой раз поклонится.
        - А наши господа, ей-богу, не промахи, — наполняя фляжку вином, пьяно сказал один из оруженосцев. — Знают, куда удочку закинуть.
        - Это всё капитан, — подмигнул другой. — Старый воробей с первого взгляда видит, где поживиться можно. С таким воевать не в тягость. Сам ус намочит и нас не морочит.
        - Девчонка-то совсем молоденькая! Я бы тоже от такой не отказался, — прищёлкнул языком краснощёкий паж Ансельмо.
        - Молчал бы лучше, сопляк, — негромко буркнул коренастый стрелок в старом, потёртом камзоле. — У самого, поди, дома мать и сёстры остались.
        - Прыщ длинноносый, совсем совесть растерял, — поддержал стрелка сидевший напротив седовласый воин. — В бою его что-то не видно.
        - Не передать ли ваши слова Ансельмо? — задиристо ответил паж, играя богатой перевязью кинжала.
        - Попробуй скажи, — пробормотал стрелок. — Мой арбалет и ночью бьёт без промаха.
        - Ты что, Бернардо, опять за своё? — вмешался прислушавшийся к спору Винченцо. — Смотри, добром не кончишь. Иль дьявол попутал — заодно с еретиками на костре погреться захотелось?
        Старший оруженосец смерил стрелка зловещим взглядом и хотел что-то добавить, но слова внезапно застряли у него в горле: длинная стрела впилась ему в шею, чуть выше кольчужного прикрытия. Выронив из рук рог с вином, гигант с хриплым стоном опрокинулся навзничь. Сидевшие вокруг вскочили на ноги, осеняя себя крёстным знамением.
        - Это он! Клянусь небом! — испуганно воскликнул не расстававшийся с кувшином оруженосец. — Сколько раз говорил Винченцо не поминать за жратвой нечистого.
        - Свят, свят! — отплёвываясь, прошептал побледневший паж.
        Со стороны гумна раздался удаляющийся топот. Схватив оружие, солдаты гурьбой устремились туда. У коновязи было пусто. Сбившиеся в кучу лошади быстро неслись к апостольскому стану, подгоняемые двумя всадниками. У одного из них поперёк седла мешком свешивался человек, в котором все узнали хозяина.
        - Стреляй, стреляй — это проклятые близнецы! — раздались растерянные возгласы.
        Несколько стрел со свистом полетело вдогонку. Но то ли расстояние было слишком велико, то ли руки, направлявшие арбалеты, недостаточно тверды — стрелы не достигли цели. Обескураженные оруженосцы, подняв тревогу, заметались по соседним дворам. Однако находившиеся там воины успели уже побывать в винных погребах и не обращали внимания на их крики.
        Лишь через несколько минут выскочивший на шум капитан сумел организовать погоню. Изрыгая брань на головы нерадивых слуг, Бруцати сам помчался преследовать братьев.
        Во дворе вокруг смертельно раненного Винченцо столпились рыцари, оруженосцы, стрелки. Отрядный брадобрей, исполнявший заодно обязанности лекаря, склонился над умирающим.
        Могучее тело старшего оруженосца слабо вздрагивало. С каждым вздохом изо рта шла кровь, слышался прерывистый хрип. Почти в центре шеи, пониже кадыка, торчала грубо обструганная самодельная стрела.
        Осмотрев рану, брадобрей покачал головой.
        - Что? Выживет?… Почему не вынимаешь стрелу? — послышалось из толпы.
        - Если вынуть, сразу душа отойдёт. Сонная жила перебита, — пробормотал лекарь. — Зовите-ка поскорей отца Теобальдо.
        Он безнадёжно махнул рукой. Двое солдат побежали искать участвовавшего в походе доминиканца.
        Вскоре появился монах.
        Отец Теобальдо мало походил на духовную особу. Под длинной чёрной сутаной угадывалась прочная кольчужная рубаха. На широком кожаном поясе рядом с чётками и требником висел в ножнах широкий кинжал. Белый, сомнительной чистоты ворот прикрывал красную, в складках шею и металлические наплечники. На ногах вместо обычных сандалий бы, ли надеты настоящие рыцарские сапоги со шпорами.
        Подойдя к умирающему оруженосцу, доминиканец молитвенно сложил на груди руки и, воздев к небу глаза, торжественно возгласил:
        - Pater noster, всемогущий и всеслышащий, благослови in saecula saeculorum[26 - Отец наш… во веки веков… (лат.)] непокаянную душу раба твоего Винченцо, храброго воина-мученика, павшего за веру от руки сатанинских слуг.
        Мешая простонародную речь с латынью, монах скороговоркой принялся читать отходную. Из груди умирающего вырвался слабый стон. По телу пробежала лёгкая судорога. Затрепетавший в последний раз оперённый конец стрелы неподвижно застыл в воздухе.
        - Кажется, отлетела! — послышались облегчённые вздохи.
        Все обнажили головы. Теобальдо поднял висевший на груди крест и осенил им усопшего.
        - Да будет земля тебе пухом, in nomine Patris et Fillii et Spiritus Sancti, Amen![27 - Во имя отца, сына и духа святого, аминь! (лат.)] — заключил он сиплым голосом.
        - Аминь! — хором повторили стоявшие вокруг.
        Исполнив свой долг, святой отец распорядился предать земле останки вновь преставленного. Солдаты согнали десяток крестьян и, приказав им поднять тело старшего оруженосца, отправились к расположенному за околицей кладбищу. Впрочем, по дороге большинство из них отстало, спеша помянуть убиенного раба божия чем-нибудь покрепче молитвы.
        В опустевшем дворе остались лишь стрелок Бернардо и его седовласый приятель. Наполнив свои кружки вином, они молча переглянулись.
        - Вот и поклонились ему деревенские свиньи, — с усмешкой кивнул стрелок в сторону кладбища.
        - Собаке — собачья смерть, — отозвался другой.
        Первый успех
        Апостольский стан на левом берегу Сезии гудел, как улей. Небольшой гарнизон, засевший в крепостных развалинах, разросся в настоящую армию. Перед укреплениями собрались сотни жителей, бежавших из соседних селений. Они требовали немедленно вести их против грабителей.
        В центре толпы, взобравшись на опрокинутую повозку, ораторствовал Клавдио Бруно. Его голова была перевязана окровавленной тряпкой.
        - Долго ли будем терпеть? — опираясь на плечи сыновей, кричал староста. — У нас отнимают последнее добро, бесчестят жён, дочерей. Пора рассчитаться с крестоносцами!
        Крестьяне громко приветствовали каждую фразу.
        Из шатра вышли Паоло, Ремо и несколько выборных старшин.
        - Джуффреди прав, — сказал Паоло, — сейчас самое время ударить по новарцам. Если захватим их лагерь, конница и латники в долине не смогут соединиться.
        - Не лучше ли дождаться Дольчино? — заметил Ремо. — Из Гаттинары вот-вот подойдут наши.
        - К тому времени рыцари могут вернуться, — возразил Антонио.
        - Ладно, — махнул рукой бывший францисканец. — Коль все согласны — выступаем.
        Вскоре войско повстанцев покинуло развалины. Избегая открытых мест, оно стало приближаться к холму, где находился обоз крестоносцев. Паоло и несколько десятков всадников, одетых в рыцарские доспехи, поскакали низиной в обход вражеского лагеря.
        Расчёт был прост. Пользуясь отсутствием большей части латников и рыцарей, отряд должен проникнуть в расположение новарцев и напасть на охрану. Начавшаяся схватка отвлечёт внимание стрелков и позволит остальным подойти незамеченными.
        Направляя коня знакомой тропой, Паоло с тревогой думал о предстоящем сражении. Удастся ли замысел? Сумеет ли он оправдать доверие Дольчино? Ведь братья выбрали его старшим лишь потому, что он сын Сегарелли. Перед глазами на мгновение возник образ отца. Юноша сжал в руке копьё.
        Впереди показался земляной вал, сдвинутые в ряд повозки. Кусты и деревья перед валом тщательно вырублены. Лишь с одной стороны оставлен узкий проход. Караульные, болтая друг с другом, лениво слонялись у повозок. Солдаты успели уже побывать в соседних деревнях. Из палаток доносились обрывки песен. Прямо у ворот, беспечно отложив в сторону оружие, играла в кости шумная компания.
        - Что за чёрт! Я вижу герб Гвидо Руджери! — указал один из игроков на приближающихся рыцарей.
        - Ты спятил: его три дня как убили, — поднял брови сидевший напротив латник. — Разве мертвецы разъезжают на лошадях?
        - Тогда… там еретики! — дрогнувшим голосом пробормотал стрелок.
        Солдаты торопливо схватились за арбалеты. Но было поздно. Отряд ворвался в лагерь. Тяжёлые палаши обрушились на выбежавших из палаток латников.
        Оставшиеся при обозе рыцари поспешили опустить забрала и принять участие в схватке. Это внесло ещё большую путаницу. Не разобрав, в чём дело, солдаты начали бить всех, на ком видели рыцарские доспехи.
        В этот момент подоспели основные силы апостолов. Внезапное появление со стороны вала вооружённых крестьян и братьев повергло крестоносцев в замешательство. Боясь окружения, многие обратились в бегство. Те, кто оказался ближе к атакующим, побросали оружие.
        Лишь небольшое число новарцев продолжало вести бой.
        Окружив плотным кольцом знамя с изображением распятого Иисуса Христа, с полсотни латников и рыцарей некоторое время ещё отчаянно защищались, но были один за другим перебиты, и лагерь вместе с обозом целиком попал в руки нападавших.
        Взяв главный оплот врага и получив возможность хорошенько вооружить крестьян, Паоло оставил часть людей охранять трофеи и повёл остальных освобождать ближайшие деревни. Вскоре к ним присоединились подоспевшие из-за Сезии всадники Дольчино. Объединённые силы гаттинарцев принялись громить рассеянные отряды новарцев.
        Вместе с односельчанами, надев солдатские латы, дрались Клавдио Бруно и его сыновья. Они бросались в самые опасные места и никому не давали пощады. На краю родного села им удалось настичь своих обидчиков. Двое из побывавших в их доме рыцарей пали в схватке. Мессере Ансельмо был взят в плен. Лишь сеньору Бруцати и Фердинандо Гелья удалось пробиться и ускакать из деревни.
        Тщетно союзники пытались организовать сопротивление. Крестьянское войско быстро продвигалось вперёд. Над шеренгами наступавших грозно звучал новый апостольский псалм:
        Наш пробил час!
        Господь зовёт!
        Берись за меч!
        Смелей вперёд!
        К вечеру всё левобережье было очищено от пришельцев. Конница патаренов преследовала крестоносцев до самого Верчелли. Только крепкие городские стены остановили братьев. Захватив большое количество оружия, лошадей, пленников, победители повернули назад, провожаемые яростным набатным звоном.
        Два дня в Гаттинаре праздновали победу. По случаю разгрома новарцев на площадь возле часовни выкатили бочки с вином, мёдом и кипучей брагой. Плоскодонные ладьи с утра перевозили из-за Сезии народ. Жители освобождённых деревень принимали участие в общем ликовании.
        На третий день стало известно, что к верчельцам, стоявшим у обители Донна ди Радо, подошли большие подкрепления.
        В лагере верчельцев
        Приход в лагерь Коккарелло новых кондотьеров, Гвиделаско Нока и Видоне Биккьери, имевших под своими знамёнами сотни солдат и рыцарей, ухудшил положение восставших. С большим трудом укрепившиеся на горе воины Лонгино Каттанео отразили несколько приступов. Лишь отчаянные атаки конницы Дольчино, вступавшей в бой в критический момент, спасали их от разгрома.
        Огромное войско крестоносцев, раскинувшееся далеко за пределами монастырских стен, готовилось к штурму Гаттинары. Со дня на день ожидали прибытия стенобитных таранов, катапульт и штурмовых лестниц. Вместе с осадными орудиями из Пьемонта должны были подойти копьеносцы и лучники, посланные французским королём. Савойский принц Амедео V обещал привести в помощь союзникам свою рать. Из-за Альп явились хорошо вооружённые отряды немецких баронов.
        Пёстрый, многоязычный стан священной лиги жил буйной жизнью. Шнырявшие по лагерю монахи распускали слухи о несметных сокровищах, награбленных патаренами в сожжённых замках и храмах. Горячие головы требовали немедленного штурма.
        - Нечего ждать осадных орудий! Справимся и без них. Зачем делить добычу с французами! Пусть трусы дожидаются, пока подвезут тараны. Не пристало рыцарскому войску останавливаться перед деревенским забором.
        Верчельские ополченцы и вольные стрелки придерживались иного мнения:
        - Коль сеньоры так храбры, пусть сами лезут на стены. Нам спешить некуда. Всё равно львиная доля достанется им.
        В высоком каменном храме Донна ди Радо не стихали словесные битвы. Коккарелло и прибывшие кондотьеры оспаривали друг у друга право командовать армией. Капитаны отрядов и рыцари разделились на три партии. Священники тщетно старались примирить военачальников. Наконец верх одержали более сплочённые и многочисленные верчельцы. Трёхцветное знамя Коккарелло было установлено перед храмом святой девы.
        В знак презрения к сопернику два других полководца, окружённые пышной свитой, на глазах у всех отправились на соколиную охоту.
        - Расшиби меня гром, если я стану подчиняться жалкому бастарду[28 - БАСТАРД — незаконнорождённый.], — заявил Видоне Биккьери, проезжая мимо своих солдат.
        - Старой кляче пора на погост, а он хочет нами командовать, — сажая на руку любимого сокола, отозвался Гвиделаско Нока.
        Впрочем, споры о том, кому вести в бой союзные отряды, занимали далеко не всех участников похода. Большинству наёмников и стрелков было безразлично, чьё знамя будет поставлено выше. Их занимали собственные заботы.
        За двумя рядами повозок, служивших прикрытием от внезапного нападения, собравшись у костров, солдаты варили в походных котлах жидкую похлёбку.
        - Вчера опять прошлялись без толку, — жаловался приятелю длинный, как жердь, стрелок. — Теперь в деревнях даже дрянной овцы не сыщешь.
        - После немчуры хоть шаром покати, — кивнул тот. — На десять миль вокруг всё растащили, свиньи прожорливые.
        Солдаты хмуро глянули в сторону монастыря, где развевались знамёна немецких и швейцарских рыцарей.
        - И держатся с нами, как с вассалами, — присоединился к разговору верчельский ополченец. — Ещё третьего дня мы стояли за стеной возле храма. А сейчас там разбил палатки барон фон Кагель. Чёрт выговорит его собачье имя!
        - Что же смотрит ваш Коккарелло? — возмутились сидевшие рядом стрелки. — Наш капитан Амброджо хоть и не знатен, а в обиду нас не даст.
        - В том-то и дело, — понизил голос верчелец. — Ворон ворону глаз не выклюет — сеньор всегда станет на сторону сеньора.
        - Это верно, мы для них те же мужики.
        На дороге показался конный отряд. Вслед за ним двигалось несколько тяжело нагружённых повозок. Стрелки поднялись на ноги, разглядывая всадников.
        - Видать, с добычей! Гляди, точно волки крадутся.
        - Не иначе, немцы с набега.
        - Они! — подтвердил общие догадки кашевар. — Канальи, даже забрал не поднимают, берегутся стрел, сучьи дети!
        - Уж эти-то костоломы промашки не дадут, — кивнул в сторону проезжающих рыцарей стрелок помоложе. — Знать, грабанули на славу — эк сколь добра тянут. Может, и нам теперь не придётся ломать зубы о сухие лепёшки.
        - Разевай шире рот, дурень! От них поживишься, — возразил бородач в кольчуге.
        Неожиданно с одной из повозок, следовавшей в конце отряда, соскочил полог. Изумлённые солдаты увидели нескольких девушек, сидевших там со связанными руками. Среди вольных стрелков поднялся гул:
        - Как, брать в плен добрых христианок?
        - Это слишком!
        - Проклятые швабы забыли, что они не в Палестине!
        - Неужели мы потерпим, чтобы с нашими землячками обращались, как с басурманками?
        В одно мгновение повозка была окружена стрелками и сопровождавшие её солдаты оттеснены в сторону.
        - Ну-ка, дочки, выбирайтесь живее, — разрезая кинжалом верёвки, сказал седоусый воин. — Да не бойтесь. Пусть сожжёт меня огонь святого Антония, если мы позволим этим безбожникам вас тронуть.
        - Смотри, братцы, они еле держатся на ногах!
        Десятки рук помогли девушкам сойти с повозки. Заливаясь слезами, пленницы поспешили воспользоваться свободой. И, надо сказать, вовремя. На крики возниц уже мчались рыцари во главе с самим бароном.
        - Teufel![29 - Чёрт! (нем.)] Кто посмел тронуть добычу? — плохо выговаривая итальянские слова, воскликнул предводитель отряда.
        Обозники указали на усача и нескольких стрелков. По знаку барона рейтары кинулись к ним. Всё произошло так быстро, что стрелки не успели опомниться, как были схвачены. Лишь старый воин выхватил кинжал и стал отбиваться. Но барон пришпорил коня и, напав сзади на храбреца, по локоть отсёк ему правую руку. Пригрозив повесить виновных, если не будут выданы беглянки, рыцари погнали заложников.
        Устрашённые кровавой расправой, стрелки не решились прийти им на помощь. Однако как только люди барона скрылись за монастырскими стенами, воцарившаяся вокруг тишина прорвалась проклятиями и угрозами. Устыдившись своего малодушия, все вооружились луками и арбалетами и двинулись к храму святой девы, чтобы силой освободить товарищей.
        - Постойте! Так ничего не добьёмся! — подняв с земли отрубленную руку друга, крикнул бородач в кольчуге и наплечниках. — Глупо лезть самим на немецкие пики. Прежде надо найти капитана. Амброджо Саломоне не оставит своих в беде.
        - Модесто дело говорит!
        - Правильно!
        - Где наш капитан?
        - Да здравствует Амброджо Саломоне!
        Толпа стрелков рассыпалась по лагерю в поисках предводителя.
        В гостях у Бенедикта Нурсийского
        Пока происходили описанные выше события, на другом конце лагеря, в монастырской трапезной, построенной расчётливым архитектором по соседству с храмом Мадонны, весело проводили время четверо лихих собутыльников.
        Ни затянувшиеся распри кондотьеров, ни возбуждённые голоса рыцарей и солдат, долетавшие в узкие окна залы, не тревожили добрую компанию. За длинным, потемневшим от копоти дубовым столом перед грудой объедков и дюжиной опорожнённых фляг сидели каноник Адерико Арборио и три воина. Им прислуживал престарелый монах-бенедиктинец.
        Рядом с каноником расположились известный верчельский нобиль, родственник епископа, Томазо Авогадро ди Казанова и принимавший участие в походе испанский гранд дон Педро де Бассо. Оба были богато одеты и прекрасно вооружены. Под их широкими бархатными камзолами с нашитыми сверху крестами поблёскивали стальные доспехи. Пластинчатые нагрудники и наколенники были искусно выложены серебром.
        Сидевший напротив третий воин отличался от двух других грубоватой простотой одежды. Сбросив на пол крепкий стальной панцирь, он остался в подбитом ватой старом кожаном камзоле, вытертом дочерна в местах соприкосновения с металлом. Охотничьи сапоги, не раз чинённые суконные штаны да висевший у пояса широкий кинжал, с которым он не расставался даже за столом, дополняли наряд. Низкий, прикрытый седеющими волосами лоб и тонко очерченные линии рта придавали его лицу выражение решительности и упрямства. Необычайная ширина плеч и валявшаяся у ног огромная палица говорили об исполинской силе. Это был капитан вольных стрелков Амброджо Саломоне.
        Отправив в рот остававшийся на блюде кусок жаркого и допив из кубка вино, капитан окинул взглядом опустевшие фляги и повернул к бенедиктинцу багровое, заросшее густой бородой лицо.
        - Ну-ка, брат, пополни иссякшие сосуды, не то жажда сведёт нас в гроб прежде, чем доберёмся до еретиков.
        - Да поторопись, — подхватил Томазо Авогадро, — иначе мы совсем скиснем. Не пристало добрым рыцарям скучать за пустым столом.
        - Золотые слова! Когда caballero[30 - Рыцарь (испанск.).] перестаёт сражаться, лучшее, что он может сделать, — это побеседовать с полной фляжкой, — кивнул испанский гранд.
        - Но ваша беседа длится с заутрени, а сейчас благовестят к вечерне, — недовольно заметил монах, прислушиваясь к доносившемуся звону.
        - Не может быть, — удивился Амброджо Саломоне. — Неужто так быстро бежит время?.. Верно, ваш дурак звонарь ошибся… Впрочем, всё равно, хорошенькая бутыль — не чужая жена, с ней можно поболтать и подольше.
        - Отец настоятель не велел приходить в кладовую, — снова возразил бенедиктинец. — Вы и так уж пять раз посылали туда.
        - Так ступай в шестой, старый бездельник! — топнул ногой предводитель стрелков.
        - Иди, иди, не ленись, сын мой, — встрепенулся задремавший было Адерико Арборио. — Hodie mihi — cras tibi![31 - Сегодня мне — завтра тебе! (лат.)] Приор Фаустино не пожалеет вина для доблестных воинов. — Каноник добродушно похлопал монаха по плечу и весело добавил: — Да прихвати заодно того пирога с начинкой из перепелов. Святой Бенедикт Нурсийский, основатель вашего ордена, тоже любил сладко поесть.
        То ли убеждённый столь веским доводом, то ли устрашённый волосатой ручищей капитана, внезапно потянувшейся к пустой фляжке, монах не стал дольше упорствовать и поспешил исполнить волю гостей.
        Амброджо Саломоне наполнил до краёв свой кубок.
        - Хвала мадонне, в этой дыре отличная верначча. Клянусь сатаной, я бы тоже дал обрить макушку, чтобы почаще полоскать рот такой водицей.
        - Не кощунствуй, Амброджо! В святых местах не принято поминать грязнорылых. — Толстая физиономия священника сморщилась, будто он увидал на тарелке гадюку.
        - Кто сидит под крестом, тому не страшен и бес с хвостом, — подмигнул рыцарям капитан. — Но, право, нам повезло! Видно, сама пречистая дева печётся о здешних бенедиктинцах. До сих пор тряпичники не добрались до их погребов.
        - Без её покровительства не обошлось! — смакуя вино, сказал Томазо Авогадро. — Да и какому святому по нутру раздавать добро еретикам!
        - Помилуй бог! — воскликнул дон Педро. — Надо возблагодарить небо, что этого не случилось, иначе, разрази меня гром, что бы мы сейчас пили?
        - Не слишком предавайтесь зелью, дети мои! Трезвым владеет бог, пьяным — лукавый, — пододвигая к себе бутыли, наставительно произнёс Адерико Арборио. — Не следует забывать: умеренность — мать всех добродетелей, ибо сказано в писании: «Сладкого — не досыта, горького — не допьяна».
        Каноник долго ещё проповедовал необходимость воздержания. При этом он так часто освежал память из кубка, вспоминая соответствующие цитаты, что под конец язык его стал заплетаться.
        Капитан вольных стрелков и рыцари почтительно внимали святому отцу, продолжая дружно расправляться с пирогами и вином. Когда оловянное блюдо и бутыли опустели наполовину, а настроение собеседников пропорционально возросло, разговоры приняли более светский характер.
        - Однажды мы стояли по соседству с монастырём кармелиток, — пряча в усах ухмылку, рассказывал Амброджо Саломоне, — так верите ли, эти безгрешные святоши..
        - Э!.. Осади назад, сын мой, не гневи господа! — прервал его каноник. — Чувствую, в словах твоих одна ересь.
        Капитан махнул рукой и снова взялся за кубок.
        - Нет, вы только послушайте! — продолжал свою историю Томазо Авогадро. — Я ему говорю: «Ты должен мне её уступить», а он своё: «Кто вошёл сюда первым?» Ну, схватились мы за мечи, стали в позицию. Пришлось мне выбить из него дурь, а заодно и мозги… Но самое интересное не в том!.. Когда моя красотка случайно задела ногой его расколотый шлем, что бы, вы думали, мы там увидали? Как раз на месте, куда пришёлся удар, были начертаны имена святых угодников. Оказывается, он купил доспехи у францисканца, торговавшего чудотворными латами. Вот на что мошенник надеялся! Однако недаром говорят: «Коли быть собаке битой — найдётся и палка». Незадолго до того я тоже отвалил этому монаху сотню дукатов. На мече, который я у него приобрёл, были начертаны те же самые имена. Вот и нашла, что называется, коса на камень!
        В подтверждение сказанного верчельский рыцарь достал из ножен меч и протянул собеседникам.
        - Вот совпадение! — в один голос воскликнули Адерико Арборио и испанец, рассматривая гладко отполированное лезвие с аккуратно выбитым на нём длинным перечнем святых.
        - Недурной крест для доброй руки, — с видом знатока произнёс Амброджо Саломоне, когда меч перекочевал на его сторону стола. — Только при всех достоинствах ему далеко до моей кормилицы. — Капитан поднял с пола тяжёлую окованную палицу и легко подбросил её вверх. — Какой панцирь устоит, будь хоть трижды покрыт именами угодников?
        - Не очень-то ты веришь в святые таинства, — убирая меч, недовольно сказал Томазо Авогадро.
        - Зато я верю в силу рук и верность глаза! — Предводитель стрелков положил оружие на место. — Да ещё в моих храбрых солдат.
        - Но что значат воинские доблести без страха божьего? — строго возвысил голос Адерико Арборио. — Разве не в воле всевышнего давать и отнимать победы?
        - Что верно, то верно, свали меня лихорадка! Без господней помощи много не навоюешь, — согласился капитан. — Да не зря есть пословица: «Смелость города берёт». Видно, и бог удалых любит.
        - Не слишком-то удалы твои стрелки, — усмехнулся верчелец. — Если бы не их упрямство и трусость, мы давно бы овладели Гаттинарой.
        - Лжёшь! — процедил Амброджо Саломоне. — Это ваши хвалёные вояки разбежались от еретиков, как бараны.
        - Возьми свои слова назад, мужлан, — поднимая меч, вскочил на ноги Томазо Авогадро, — не то, да простит меня святая мадонна, я здесь же выпущу твою поганую кровь!
        Капитан схватил лежащую у ног палицу.
        - Прежде я вобью дворянскую спесь тебе в глотку!
        - Санта-Мария! Ради Христа Спасителя, остановитесь! — бросился между ними каноник. — Не забывайте, у нас есть общий враг.
        - Святой отец прав. Незачем горячиться за столом, — флегматично заметил испанец, хранивший во время разгоревшейся ссоры невозмутимое спокойствие. — К тому же можно продолжить спор в более подходящем месте, а сейчас лучше допить вино.
        Разумность приведённых доводов и хладнокровный тон, каким они были произнесены, подействовали сильнее, чем горячая речь священника. Готовые вступить в поединок противники, опустив оружие, вернулись к столу.
        - Только боязнь осквернить стены обители удерживает меня оттого, чтобы проучить этого проходимца, — усаживаясь на своё место, проворчал рыцарь.
        - Моли бога, что в бутылях осталось вино, не то ни один врач не сумел бы склеить твои кости, — отложил палицу вожак стрелков.
        - Слава мадонне, примирились, — с облегчением перекрестился Адерико Арборио. — А вы, дон Педро, мастер улаживать ссоры. Ей-богу, ценное качество для христианина в наше смутное время. Полагаю, оно вам ещё пригодится у себя на родине.
        - Сильному и храброму — везде родина! — презрительно пожал плечами испанский гранд. — Была бы голова на плечах да деньги в кармане.
        - Разве вы не любите землю, где родились и выросли? — удивился священник.
        - Мою землю захватил король.
        - Но у вас, верно, остались там родные?
        - Как бы не так! Венценосный государь позаботился о моём семействе. — Дон Педро налил себе вина. — Те, кто не попал на небо, думаю, жарятся сейчас в преисподней. Из всего нашего рода лишь мне удалось живым покинуть берега Эбро.
        В молчании испанец осушил кубок. Желая поскорей развеять мрачное настроение, все последовали его примеру. В наступившей тишине со двора донёсся нарастающий шум.
        - Никак, мои всполошились? — прислушиваясь, с беспокойством пробормотал капитан.
        Сидевшие напротив каноник и рыцари переглянулись.
        - Поди узнай, в чём дело, — приказал священник старику бенедиктинцу.
        Через минуту монах вернулся и сообщил, что внизу толпятся стрелки. Они кого-то ищут и хотят, несмотря на запрет, войти в трапезную.
        - Коль им загорелось, запрет не поможет, — ухмыльнулся Амброджо Саломоне. — Я-то своих молодцов знаю. Вся ваша бритоголовая братия не сможет удержать их.
        Будто в подтверждение его слов, на лестнице послышалось тяжёлое топанье. В следующее мгновение, расталкивая протестующих бенедиктинцев, в залу вошли трое вооружённых стрелков. Впереди был бородач в кольчуге и наплечниках. Перед собой он бережно, точно святые дары, держал небольшой продолговатый предмет, покрытый куском парчи. Один из послушников, пытаясь воспротивиться нашествию незваных гостей, случайно сорвал покрывало. Под ним оказалась отрубленная по локоть человеческая рука.
        Крик ужаса прокатился по залу. Монахи в страхе отпрянули от окровавленного обрубка.
        Воздев над головой крест, Адерико Арборио преградил стрелку путь:
        - Vade retro Satanas![32 - Отступи, сатана! (лат.)] Как ты посмел ворваться в божий дом с такой мерзостью?
        - Это рука моего товарища! — хмуро ответил воин, отстраняя священника.
        - Нечестивец, ты отталкиваешь духовное лицо! Ко мне, добрые рыцари, и вы, братья! Проучим наглеца!
        Томазо Авогадро и испанский гранд вскочили на ноги, чтобы прийти на помощь. Но в этот миг сзади раздался оглушительный треск, от которого содрогнулись высокие своды. Пробив насквозь крепкое оловянное блюдо, железная палица капитана проломила дубовый стол и вновь угрожающе поднялась. Недобро сверкнувший взгляд предводителя стрелков заставил рыцарей попятиться.
        - Сто тысяч дьяволов! Я размозжу башку всякому, кто хоть пальцем тронет моих солдат! — Для вящей убедительности Амброджо отшвырнул ногой скамейку. — А ты, Модесто, — сурово продолжал он, — выкладывай, в чём дело!
        - Беда, капитан! Тирольский барон Альбрехт фон Кагель отрубил руку Марчеллино и грозит повесить четверых наших…
        Стрелок протянул обрубок и в кратких словах поведал о случившемся.
        - Что такое? Ты, верно, пьян? Не могу поверить, чтобы германский рыцарь стал казнить моих людей из-за отбитых девок.
        Модесто и его товарищи, призвав в свидетели всех святых, подтвердили сказанное.
        - Чёрт бы вас побрал с вашим заступничеством, — поднимая валявшийся у стены панцирь, недовольно проворчал вождь стрелков. — Стоило ввязываться в историю из-за нескольких потаскушек… Помогите-ка мне напялить этот стальной гроб.
        Солдаты радостно кинулись исполнять приказание. Даже не взглянув на недавних собутыльников, капитан быстро покончил с облачением и в сопровождении стрелков направился к выходу.
        Нетерпеливо поджидавшая внизу толпа встретила его ликующими криками:
        - Амброджо Саломоне с нами!.. Да здравствует предводитель вольных стрелков!
        Нетвёрдой, но весьма решительной походкой капитан во главе своих воинов проследовал к храму Донна ди Радо, где в это время находились барон фон Кагель и другие рыцари.
        Прерванная проповедь
        Когда стрелки шумной толпой подошли к церкви, там шла вечерняя служба. По случаю прибытия новых отрядов с большой воскресной проповедью выступал приор бенедиктинцев отец Фаустино.
        Взобравшись на скрытую за кафедрой подставку для ног, низкорослый приор с румяным лицом и резко обозначившимся под сутаной брюшком вдохновенно обращался со словом божьим к воинственной аудитории.
        - … Славится, славится, братья мои, в вышине предвечный искупитель. И ангелы поют ныне для земли песнь небесную. Утешительна и радостна эта песнь ангелов. Ибо что может быть для нас вожделеннее благоволения божия? — Священник молитвенно простёр над головой пухлые руки и, сделав глубокую паузу, окинул паству взглядом опытного оратора.
        Просторная зала была до отказа заполнена крестоносцами. Ближе всех к алтарю на длинных, грубо сколоченных скамьях сидели кондотьеры со своими приближёнными. Здесь же находились рыцари, имеющие собственные знамёна, и капитаны отрядов. За ними располагались участвующие в походе городские синдики, мелкопоместные дворяне, рыцари со значками и другие, менее знатные воины. В проходах между рядами и в дальних концах залы толпились слуги, оруженосцы и рядовые наёмники.
        Одно из самых удобных мест в боковом приделе алтаря занимал барон Альбрехт фон Кагель. Коротко подстриженная борода, франтовато закрученные усы и изящный покрой плаща, закреплённого на плече крупной золотой застёжкой, выделяли тирольца среди соотечественников. Барон довольно громко болтал с соседом. Сидевшие в первых рядах рыцари недовольно косились в его сторону.
        Заметив, что не все с должным вниманием вслушиваются в мессу, отец Фаустино пустил в ход своё красноречие.
        - Вспомните! Вспомните, чада, была ночь, когда слава господня, осияв вифлиемских пастухов, озарила землю, для спасения которой сошёл с небес бог. Так небо соединилось с землёй и для земли открылась вечность.
        Бедный и богатый, эллин и иудей, мужчина и женщина — все, как дети одного отца, склонились перед крестом. И чтобы мы могли выйти из духовной тьмы и поступать, как сыны света, была дана вера в господа…
        Поведав вкратце о причине, побудившей бога спуститься на землю, приор приложил к глазам платок и с возрастающим пафосом продолжал:
        - Но велика власть дьявола! Расколола злая воля стадо Христово. И снова ликует сатанинское племя, получая на острые зубы обильную пищу. Хуже моровой язвы косит людей лютая болезнь ереси. Сам Люцифер вершит гнусное дело! Сладкими словами и лживыми посулами подбивает он чернь и доверчивых селян к мятежу против братьев своих и святой матери церкви. По всей земле сеет смуту и раздор адов оборотень, принявший имя Дольчино. Меч вечного проклятья занесён над родом человеческим! И уже готова разверзнуться геенна огненная!
        Последние слова священник произнёс торжественным, почти зловещим тоном. В притихшем зале стал слышен каждый шорох. На лицах воинов появилось выражение суеверного ужаса. Понаслаждавшись с минуту произведённым эффектом, отец Фаустино ободряюще вскинул голову.
        - И всё же пусть не отчаиваются верные сыны церкви. Нет болезни, которую не мог бы исцелить господь! Рано возликовал проклятый Дит![33 - ДИТ — одно из прозвищ сатаны.] С божьей помощью мы расстроим козни дьявола и истребим еретическую заразу!
        В дальнем конце храма послышались голоса. В проходе появилась атлетическая фигура Амброджо Саломоне. Бесцеремонно расталкивая толпу, он прокладывал себе путь могучими плечами. Добравшись до алтаря, капитан окинул взглядом передние ряды и повернул всклокоченную бороду к приору.
        - Прости, святой отец, мне надо потолковать с одним из рыцарей.
        - Право, ты мог бы выбрать более удобное время, — возмущённо возразил проповедник.
        Предводитель стрелков, не слушая бенедиктинца, подступил к барону Альбрехту фон Кагелю.
        - Ты отрубил руку стрелку и взял под стражу моих воинов, — сказал он. — Немедленно освободи этих людей!
        - Я приказал заключить под стражу воров. Если мне не вернут похищенное, их повесят, — высокомерно ответил германский рыцарь.
        - Захваченные вами молодые христианки не были еретичками, — насупил брови капитан. — К тому же они убежали из лагеря.
        - В таком случае, правосудие свершится. — Альбрехт фон Кагель спокойно повернулся к соседу, давая понять, что разговор исчерпан.
        - Видит бог, не хотел я ссоры, — произнёс предводитель стрелков. — Раз нельзя покончить миром, пусть честный бой решит спор! — С этими словами Амброджо сорвал с руки боевую перчатку и бросил её к ногам рыцаря.
        Негодующий гул пронёсся по рядам. Делая публичный вызов барону, капитан поступил против правил. Присутствующие в храме феодалы вскочили на ноги, усмотрев в этом попрание дворянских привилегий. Побледневший вначале тиролец отшвырнул перчатку ногой:
        - Sakrament![34 - Проклятье! (нем.)] Я не дерусь со свиньями и мужиками! Если ты сейчас же не уберёшься, я прикажу слугам повесить тебя заодно с другими ворами!
        Барон сделал знак, и несколько его телохранителей с мечами в руках приблизились к капитану.
        - Но, но, осторожней! — отступая к ризнице, поднял палицу Амброджо Саломоне.
        Неизвестно, чем кончилась бы стычка, но тут в дело вмешался Коккарелло.
        - Опустите оружие, безбожники! Вы забыли, где находитесь! — Верчельский кондотьер шагнул к спорщикам. — А ты, Амброджо, как всегда, пьян. Не можешь обойтись без скандала! Немедленно оставь храм! Сдашь отряд более достойному командиру.
        - Вот вы что! Так-то платите за оказанные услуги!
        Злобно взглянув на толпившихся вокруг рыцарей, главарь стрелков вскинул на плечо палицу и покинул церковь.
        На паперти его тотчас окружили стрелки:
        - Ну, капитан, удалось добиться помилования?
        - Что сказал барон?
        - Освободят наших?
        - Чёрт их скоро освободит! Я больше не капитан, — угрюмо ответил Амброджо Саломоне. — Теперь вами будет распоряжаться один из этих мозгляков. Меня же прогнали. Даже слушать не стали. — Воин в сердцах сплюнул и, обернувшись к храму, погрозил кулаком.
        - Как, нам хотят навязать другого начальника? — возмущённо закричали солдаты. — Разве мы не сами выбираем капитанов? Не бывать этому! Мы все уйдём с тобой! Пусть сеньоры одни воюют с еретиками! — Стрелки дружно подняли вверх оружие.
        Не ожидавший подобной солидарности, Амброджо изумлённо смотрел на солдат. В их грубых, жестоких лицах он вдруг увидел такое, о чём никогда не подозревал.
        - Что я слышу, дьяволы? — Голос капитана дрогнул. — Неужели вы готовы отказаться от добычи и уйти со мной?
        - Уйдём все до единого! — Воины ещё теснее обступили предводителя.
        - Тогда нечего терять время! — сказал Амброджо. — Пока бараны слушают ослиные проповеди, надо убраться подальше из этого хлева. Собирайте пожитки, и чтоб через пять минут все были готовы.
        Капитан и солдаты двинулись к монастырским воротам.
        - Постойте! А как же наши?
        Громкий возглас заставил толпу остановиться. Все обернулись к бородатому стрелку в кольчуге, всё ещё державшему окровавленный обрубок.
        - В самом деле, — растерянно произнёс молодой арбалетчик, — нельзя же оставлять их на погибель!
        - Модесто прав!.. Мы не можем уйти, не выручив своих! — послышалось со всех сторон.
        - Не оставаться же тут, — возражали другие. — Раз барон не стал слушать капитана, надеяться не на что.
        - А если отбить их, пока сеньоры в церкви, — смело предложил один из солдат.
        Несколько стрелков поддержали этот план.
        - Отбить-то отобьёшь, да далеко ли уйдёшь, — запротестовали остальные. — Конница всё равно догонит.
        - К тому же они заперты у конюшен, — заметил кто-то. — Там вокруг одних тирольцев сотни две да рядом стоят швейцарские наёмники.
        Это известие окончательно смутило солдат. В молчании повернулись они к предводителю.
        - Эх, черти, заварили кашу, сам дьявол не подскажет, с какого конца расхлёбывать. — Амброджо Саломоне наморщил лоб и зорко посмотрел вокруг. — Вот что, молодцы, есть один лишь способ спасти этих дураков: надо, пока не поздно, столковаться с тряпичниками.
        Идея капитана пришлась по вкусу.
        - Ей-богу, ловко придумано! — зашумела толпа. — Мы разом покончим с бароном и освободим наших.
        - Заодно возьмём в плен рыцарей. За них можно будет получить хороший выкуп.
        - Жаль только, придётся делить его с патаренами.
        - Зато не придётся штурмовать Гаттинару — рисковать шкурой ради мужицкого тряпья.
        Приунывшие было стрелки повеселели.
        - Что, братцы, разве я не говорил — у нашего капитана золотая башка! — ликовал молодой арбалетчик. — Вот будет славная охота: вместо тощего подсоска затравим красного зверя!
        - Кстати и бенедиктинцев потрясём.
        - То-то пойдёт потеха, когда доберёмся до их погребов. — Солдаты радостно потирали руки.
        - Ну, цыц, орлы! Рановато раскудахтались! — рявкнул Амброджо, заставив всех умолкнуть. — Прежде чем болтать о мясе, надо свалить оленя. Прикусите-ка язык, и марш к стоянке. В полночь я вернусь. Ты, Модесто, останешься за меня, да смотри, чтоб эти индюки не спугнули дичь.
        Стрелки повиновались и, притихнув, последовали за воином в кольчуге.
        Капитан, взяв с собой двух солдат, направился в противоположную сторону.
        Ночной бой
        Вечерние тени окутали горы. Лёгкий ветер пригнал от реки туман, покрыв сероватой пеленой окрестные поля. Неясный свет нарождающегося месяца освещал вершину холма. Под шалашами и навесами на охапках мха и сухих листьях, не снимая лат, спали воины. У костра бодрствовали часовые.
        - Ты говоришь, Паоло, что встретил в Гаттинаре башмачника Сильвано? — опираясь на секиру, произнёс могучий человек в поблёскивающих под рваным плащом стальных доспехах.
        - Я сам провожал его к Дольчино.
        - Какие же вести привёз Сильвано?
        - Он приехал предупредить. Отряды савойского принца уже в Казале. Через пару дней штурмовые повозки будут здесь.
        - А что слышно от наших в Алессандрии? Скоро ли там поднимутся?
        - Им сейчас приходится туго: кто-то предал общину. По всему Монферрато идут аресты.
        Лонгино Каттанео опустил голову.
        - Плохо дело, ждать подмоги неоткуда.
        - Разве бог поможет, — вздохнул один из братьев.
        Снизу, со стороны монастыря, донеслось трёхкратное уханье выпи. Услышав сигнал, сидевшие у костра вскочили на ноги.
        - Спуститесь за насыпь! — поднимая секиру, приказал старейшина.
        Несколько человек, схватив оружие, скрылись в темноте. Через минуту они вернулись, ведя перед собой трёх незнакомцев.
        - Что за чёрт! — воскликнул Лонгино Каттанео, всматриваясь в идущего впереди. — Кажется, тот самый главарь стрелков, доставивший нам столько хлопот своей палицей.
        - У тебя крепкая память, приятель, — подходя к костру, дружелюбно улыбнулся Амброджо Саломоне. — Только ведь и я не забыл твоей секиры. Не будь на моей шкуре этого доброго панциря, не уйти бы мне живым из последней схватки.
        - Значит, я не ошибся, ты предводитель подлых наёмников, что помогают верчельским сеньорам.
        - Но, но, выбирай выражения, — миролюбиво возразил капитан. — Неизвестно ещё, много ли им будет пользы от нашей помощи.
        - Что ты хочешь сказать? — удивлённо спросил апостольский старейшина.
        - Хочу сказать, не следует раньше времени ругать союзников.
        - Ты собираешься стать нашим союзником? — Лонгино Каттанео пристально посмотрел на пленника.
        Не моргнув глазом, капитан стрелков разгладил рукой бороду и спокойно сказал:
        - Я пришёл, чтобы провести вас в монастырь и вместе с моими людьми напасть на этих баранов.
        - Но чем ты можешь доказать, что не предашь нас?
        - Разве то, что я здесь, не доказательство? — невозмутимо ответил Амброджо. — Или полагаешь, я сдался в плен, испугавшись твоих молодцов? — Капитан презрительно окинул взглядом конвоиров. — Спроси лучше моих стрелков, почему им вздумалось быть вашими союзниками.
        В сбивчивых выражениях два других пленника поведали о случившемся. Выслушав их, братья отошли от костра и стали совещаться.
        - Похоже, они говорят правду, — пробормотал Лонгино Каттанео. — Надо рискнуть, в нашем положении выбирать не приходится.
        - Грех упускать такую возможность! — подхватил Паоло. — Да и что мы теряем? Даже если они решили выманить нас отсюда, всё равно лучше начать бой сейчас, чем ждать, пока подойдут савойцы.
        Последний довод окончательно склонил старейшину.
        - Хорошо, капитан, мы принимаем предложение. Но помни: если ты обманул нас, второй раз от моей секиры не уйдёшь.
        - Отлично! — обрадовался предводитель стрелков. — Ещё одно маленькое условие, и дело можно считать улаженным.
        - Какое ещё условие?
        - Не волнуйся, я требую безделицу. Думаю, ты не станешь возражать, если мы пожелаем распорядиться по-своему головой тирольского барона.
        - Против этого трудно возразить, — засмеялся Лонгино Каттанео. — Все рыцари, захваченные твоими стрелками, будут вашей добычей.
        - Вот и превосходно! Клянусь девой Марией, ты славный малый! Но поспешим, нельзя терять время. В полночь мои люди ждут нас.
        Приказав вернуть пленникам оружие, Лонгино Каттанео распорядился без шума разбудить братьев и отозвал в сторону Паоло:
        - Скачи к Дольчино, пусть поднимает Гаттинару. Что бы ни случилось, через час мы атакуем верчельцев.
        Вскоре на вершине холма послышались приглушённые голоса команд, топот, позвякивание оружия. За несколько минут все были на ногах и собрались на площадке у костра. Обойдя ряды бойцов, Лонгино Каттанео поднял руку и показал на стрелков:
        - Братья, господь посылает нам помощь. Вот наши новые союзники. Они взялись провести нас в логово верчельцев. Воспользуемся же божьей милостью!
        Закончив краткую речь, старейшина дал приказ выступать. В полной тишине отряд осторожно стал спускаться с холма.
        В шатёр верчельского кондотьера ворвался приор бенедиктинцев отец Фаустино:
        - Пресвятая богородица!.. Вставай, рыцарь! Лагерю грозит гибель!
        Саломоне Коккарелло приподнял голову с кошмы.
        - Говори толком, не трясись! Что случилось?
        - Что случилось! Вы ещё спрашиваете… Я предупреждал. Жадность немцев погубит всех.
        - Может быть, ты скажешь наконец, в чём дело? — спросил верчелец. — Вокруг, слава богу, тихо.
        - Тихо?! Это тишина перед бурей! Мне донесли, что люди Амброджо собираются расправиться с Альбрехтом фон Кагелем и другими дворянами.
        - И ты будишь меня из-за болтовни этих мошенников, — насмешливо прервал его старый воин. — Да германские рыцари одни могут перевешать всю их шайку.
        - Вы ещё не знаете главного, — простонал приор. — Негодяи хотят впустить сюда еретиков.
        - Вот как! — быстро поднимаясь, воскликнул Коккарелло. — Что же ты молчал? Надо схватить предателей!
        - Это невозможно! — возразил священник. — Если напасть на них ночью, их поддержат ваши ополченцы. К тому же каждую минуту могут нагрянуть патарены.
        - Клянусь кровью Иисуса, не ждать же, пока бунтовщики нападут первыми!
        - Ещё можно предотвратить беду. Важно выиграть время, — сказал Фаустино. — Заставь поскорей барона освободить пленников, и я уговорю стрелков отказаться от их намерений.
        - Пропади они пропадом, ты прав! Эй, паж, позвать ко мне тирольского барона! Да пусть поторопится.
        Пока слуги и оруженосцы облачали кондотьера в доспехи, вернулся смущённый паж.
        - Ваша милость, барон не хочет вставать. Он сказал, кто в нём нуждается, пусть сам приходит.
        - Упрямый бес! Мы теряем драгоценные минуты! Буди рыцарей, я поговорю с немцем.
        В сопровождении солдат предводитель крестоносцев направился к палатке барона. Альбрехт фон Кагель встретил его у входа:
        - Чем могу служить высокому гостю?
        - Почему ты не явился на зов? — строго оборвал тирольца Коккарелло. — Сейчас же выпусти взятых тобой стрелков.
        - Himmel und Hlle![35 - Ад и небо! (немецкое ругательство)] Чтобы я освободил воров! Объясни, что это значит!
        - Теперь не время объяснять, барон! Делай, как я велю, иначе пожалеешь!
        - Я никогда ни о чём не жалею, — надменно возразил Альбрехт фон Кагель. — С этими скотами поступлю так, как они того заслуживают. Кто может заставить меня отступить от рыцарского слова?
        - Тогда пеняй на себя! Ты затягиваешь петлю на собственной шее.
        Старый полководец махнул рукой и повернулся назад. В этот момент со стороны храма донеслись тревожные крики и звон мечей. Проклиная спесивого германца, кондотьер поспешил к своим.
        Благодаря бдительности приора многие верчельские воины были уже на ногах и успели вооружиться. Наскоро построив людей в боевую колонну, Коккарелло повёл их к храму, откуда всё сильней доносился шум.
        - Во имя креста и мадонны сомкните ряды! Развернуть знамя!
        С громкими возгласами: «Верчелли! Верчелли! Бей отступников!» — рыцари ринулись вперёд.
        Неожиданный контрудар сильного, хорошо сплочённого отряда вызвал в рядах нападавших замешательство. Почти овладевшие храмом и трапезной, стрелки после короткой схватки отступили. Коккарелло удалось освободить большую часть монастырского двора. Только ночная темнота, не дававшая возможности судить о численности противника, и боязнь потерять удобную позицию удержали верчельцев от преследования. Укрепившись вокруг храма, они стали трубить сбор, призывая к себе союзников.
        Между тем по всему лагерю разнеслись воинственные кличи.
        - Дольчино! Дольчино! Лонгино Каттанео! Амброджо Саломоне! — вторили в разных концах сотни глоток.
        Не давая крестоносцам опомниться, братья врывались в палатки и шатры. Тяжёлые крестьянские топоры всюду сеяли смерть. Рыцари, оруженосцы, латники в панике метались между повозок, сталкиваясь и опрокидывая друг друга.
        Не слишком стойкие в бою городские ополченцы с криками: «Нас предали!», «Измена!» — ринулись к коновязи, пытались захватить лошадей и спастись бегством. Но стоявшие поблизости швейцарцы и немецкие рейтары воспротивились их намерениям, пустив в ход пики и алебарды.
        Причастие
        Шум боя заставил вскочить на ноги пленников барона, запертых в сарае у конюшни.
        - Santo Dio[36 - Святой бог (итал.).], наши! — прислушиваясь к долетавшим снаружи крикам, произнёс один из стрелков. — Они напали на тирольцев.
        - Вспомнили о нас! — радостно отозвался другой.
        - Жаль, проклятый барон отрубил мне руку, — вздохнул седоусый воин. — Я ещё сам постоял бы за себя!
        - А что, если германцы отобьют их? — с тревогой сказал прильнувший к двери пленник.
        - Часовые ушли. Надо попробовать вырваться отсюда!
        Стрелки сообща принялись выламывать дверь. Но запор не поддавался.
        - Подождите, — остановил товарищей безрукий. — Мне с капитаном не раз приходилось уходить из монастырских клетей. У них слабое место — крыша. Ты, Витторе, полегче других. Стань на плечи к Оддоне и постарайся раздвинуть доски под черепицей.
        Пленники последовали совету, и через несколько минут над их головой показался кусок звёздного неба. Помогая друг другу, все четверо выбрались на крышу.
        - Да тут настоящее сражение! — озираясь, воскликнул приземистый крепыш Витторе. — Бой идёт по всему лагерю… Что с тобой, Марчеллино, ты не держишься на ногах?
        - От потери крови… голова кружится, — прижимая к груди перетянутый ремнём обрубок руки, простонал раненый. — Бросьте меня… Спасайтесь сами.
        - Ну нет, провалиться на месте, — заявил рослый бородач Аттилио. — Мы не оставим тебя!
        - Вместе попали в беду — вместе выпутываться, — подтвердил Оддоне, подхватывая раненого.
        - Гляди, братцы, — хмуро заметил Витторе, — немчура теснит наших. Швейцарцы построились в три ряда — ежом, теперь через их пики и мышь не проскочит.
        - Эх, нет арбалетов, — сокрушённо тряхнул головой Аттилио. — С голыми руками не прорваться.
        - Сюда бы Амброджо с его палицей, — прошептал Оддоне. — С капитаном мы бы не пропали!
        - Сила тут не поможет, — сдерживая стон, проговорил Марчеллино. — Проберитесь к конюшне, подпалите сено… испуганные кони проложат путь лучше любой палицы.
        Пленники с уважением посмотрели на старого воина.
        - Блестящая мысль!
        - Мы передавим тирольцев, как жаб на дороге!
        Стрелки спустились вниз и кинулись к конюшне. План Марчеллино удался. Как только пламя охватило разбросанное по стойлам сено, лошади пришли в неистовство. Ломая перегородки, они понеслись к выходу. Аттилио и Оддоне, открывшие ворота, едва успели отскочить в сторону, чтобы не попасть под ноги обезумевших животных.
        В темноте, где ещё шла стычка между ополченцами и рейтарами, поднялась настоящая буря. Ржание, стоны, проклятья потрясли ночь. Пронзительные вопли долго не смолкали в воздухе. Суеверный ужас объял стан католиков.
        Тем временем Витторе, Аттилио и Оддоне, подхватив Марчеллино, поспешили подальше от пылавших конюшен. Вскоре они наткнулись на своих. Суматоха и пожар в расположении тирольцев привлекли туда отступивших от храма стрелков. В поисках лёгкой поживы солдаты во главе с капитаном деловито обшаривали рыцарские палатки.
        Встреча вызвала бурную радость. Не обращая внимания на бушующее вокруг сражение, воины гурьбой обступили недавних пленников.
        - Слава мадонне! Они целы!
        - Недаром заварили кашу!
        - Как же вам удалось вырваться?
        - Отчего разбежались немцы?
        Вопросы сыпались со всех сторон. Четверо беглецов еле успевали отвечать. Когда стали известны подробности побега, все принялись восхвалять находчивость Марчеллино.
        Откуда-то, размахивая оружием, прибежали несколько стрелков.
        - Скорей, капитан, не то упустим добычу. Барон и швейцарские рыцари прорываются к лесу.
        - Как, негодяи хотят оставить нас с носом? Дьявол их побери! Мы не из тех, кого можно грабить в тёмную ночь!
        Подняв над головой палицу, Амброджо Саломоне бросился вперёд, увлекая других. На месте толпы остался один безрукий Марчеллино. Покинутый всеми, старый воин с трудом доплёлся до ближайшей повозки и растянулся под ней, предоставив судьбе решать его участь.
        Когда небо на востоке порозовело и густые тени сменились неярким светом утра, бой, продолжавшийся уже несколько часов, стал стихать. Всё поле вокруг монастыря, пестревшее накануне шатрами и палатками, было усеяно убитыми и ранеными.
        От грозного многолюдного войска крестоносцев уцелели лишь сотни три верчельцев, отчаянно защищавшихся у храма под руководством Коккарелло. Старый кондотьер мужественно сражался, подбадривая павших духом бойцов:
        - Держись, Верчелли, держись! Принимай еретиков на пики! Клянусь головой Крестителя, эти воры смелы лишь ночью. С рассветом мы разгоним их, как стадо!
        Внутри церкви, перед образом мадонны, на коленях громко молились бенедиктинцы. Нестройный хор сливался с грохотом боя, доносившимся через разбитые окна, и заглушал стоны раненых, лежащих тут же, у алтаря.
        Пламя свечей бросало по стенам слабые отблески. Бледные лица то озарялись, то снова погружались в полумрак. В дверях то и дело появлялись солдаты, приносившие на руках умирающих. Монахи не успевали их соборовать.
        В маленькой полутёмной ризнице среди разбросанной церковной утвари беспомощно метался отец Фаустино. Он сновал из угла в угол, заламывал руки, в отчаянии хватался за виски. Неожиданно перед приором появились два рыцаря, с головы до пят забрызганные грязью и кровью. Не многие смогли бы узнать в них кутил, пировавших накануне в компании с Амброджо Саломоне.
        Устало вытирая катившийся со лба пот, они вошли в ризницу и захлопнули за собой дверь.
        - Не найдётся ли здесь чем причаститься перед дальней дорогой? — обратился к священнику один из воинов.
        - Грех оставлять отступникам божью кровь! — присоединился другой. — Лучше мы ещё раз сполоснём горло, чтобы спеть погромче «Confiteor»! [37 - «Сознаюсь в грехе…» — начало католической исповедальной молитвы.]
        - Но церковное вино не употребляют для выпивки, — растерянно произнёс приор. — Правила службы запрещают..
        - Э, в такую минуту не до правил, — перебил его первый рыцарь. — Велика ли беда, если мы подкрепим силы перед последней схваткой.
        Поколебавшись мгновение, бенедиктинец достал толстую бутыль и, махнув рукой, передал вошедшим. Рыцари отошли к окну и стали по очереди жадно тянуть из горлышка.
        Дон Педро бросил взгляд во двор.
        - Скоро конец! До восхода не продержимся.
        - Их стрелы всё чаще попадают в цель. С рассветом нас перебьют, как куропаток, — отозвался Томазо Авогадро. — Зачем ты вернулся? Разве вам не удалось прорваться к лесу?
        - Мы почти пробились, да этот бешеный бык ударил со стрелками сзади.
        - Неужели все германские рыцари пали в схватке?
        - Уцелели лишь те, кого взяли в плен.
        - Помилуй бог, что с нами будет! — с дрожью в голосе воскликнул приор.
        - Надо было вместе отступать к лесу, — сказал верчелец. — Если бы Коккарелло послушался моих советов, мы сумели бы прорваться. Старик зря понадеялся на союзников.
        - Всему виной измена стрелков. Кто мог подумать, что эти свиньи не побоятся предать нас.
        - У таких, как Амброджо, нет ничего святого, — подтвердил священник. — Говорят, еретики обещали его людям награду за каждого дворянина.
        - Вот как! — усмехнулся испанский гранд. — Тогда ясно, почему за мной гонялись.
        Под окном раздались крики и лязг мечей. Несколько стрел со свистом влетели в ризницу. Отец Фаустино поспешно опустил металлические жалюзи. Все трое прильнули к щелям, наблюдая разгоревшуюся внизу битву.
        - Смотрите! Смотрите! Я вижу того мерзавца капитана! — воскликнул приор.
        - Да, палицу Амброджо трудно не признать, — согласился дон Педро. — Щиты наших латников раскалываются от её ударов, как орехи под молотом.
        - И всё же, клянусь сердцем Иуды, ей придётся потягаться с моим мечом, — твёрдо сказал Томазо Авогадро.
        - Что касается меня, — заявил арагонский рыцарь, — я предпочитаю встретиться со славной боевой секирой. Видите — она мелькает левее и намного опередила палицу. Клянусь честью, её хозяин истинный кабальеро! Он выбирает самых сильных противников.
        Все посмотрели в указанном направлении и тотчас заметили воина в блестящих доспехах.
        - Я знаю того молодца, — произнёс Томазо. — Только благодаря его мужеству еретики удержались на горе. Это Лонгино Каттанео, правая рука Дольчино. Поговаривают, он знатного рода и был даже посвящён в рыцари.
        - Diablo! Видно, и впрямь близок конец света! — изумился арагонец. — Не понимаю, как мог столь доблестный человек связать свою судьбу с мужичьём и тряпичниками.
        - Скажи лучше — с сатаной и разбойниками, — проворчал бенедиктинец.
        - Но что там? Наши отступают!
        Отец Фаустино приоткрыл створки жалюзи и торопливо закрестился.
        Со стороны монастырских ворот быстро надвигался конный отряд. Впереди, врубившись в боевые порядки верчельцев, сражался всадник в белом плаще. Его широкий двуручный меч сверкал в воздухе, нанося и отражая бесчисленные удары. Закованный в броню конь уверенно приближался к паперти.
        - Всё кончено, — прошептал приор, падая на колени перед распятием. — Это Дольчино!
        - Идём! — отшвырнув в угол пустую бутыль, решительно сказал испанец. — Не то придётся драться в стенах храма.
        Оба рыцаря поспешили к выходу.
        Через несколько минут солнце позолотило багрянцем вершины гор. И, будто приветствуя наступление нового дня, почти в тот же миг победно зазвонил большой колокол Донны ди Радо. Знамя верчельского кондотьера пало вместе с последними крестоносцами.
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ
        К своим
        Косматая низкорослая лошадь неторопливо везла повозку вдоль Сезии. Дорога то подходила почти к самой воде, то круто поворачивала в сторону, петляя среди густых зарослей. Милано Сола, опустив вожжи, вырезал деревянную ложку. Анжела, его четырнадцатилетняя дочь, с любопытством посматривала вокруг, улыбаясь яркому весеннему солнцу.
        Никогда ещё не уезжала она так далеко от дома, не видела столько нового. Утром отец показывал ей Варалло. Какие там большие дома, какие красивые храмы. Неужели в низине много таких городов? Как велик божий мир! Два дня они в пути, а реке и горам нет конца. Скоро впереди покажется Гаттинара. В последнее время все только и говорят о ней. Там их ждут Марина и Джуффреди.
        Анжела радовалась предстоящей встрече. Наконец-то она вновь увидит сестру и брата и, конечно, тех, кто приезжал зимой в Кампертоньо. Особенно ей запомнился Паоло. У него такой грустный взгляд. Верно, оттого, что его отца сожгли на костре… А Дольчино — какой удивительный человек! Недаром его считают пророком. Когда он рассказывал о будущем, даже у старого пастуха Адриано разглаживались морщины. Но больше всех понравилась ей Маргарита, она такая красивая. А как ловко умеет ездить верхом, разжигать огонь, справляться с любым делом. Говорят, эта храбрая женщина владеет копьём лучше многих воинов. Вот стать бы такой!
        На миг Анжела представила себя на коне, несущемся навстречу опасности. Стало страшно. Видно, недаром брат звал её трусихой.
        Повозка нагнала группу крестьян, бредущих обочиной с котомками за плечами.
        - Куда путь держите, добрые люди? — окликнул их Милано Сола.
        - Туда же, куда и ты, — послышались голоса. — Здесь одна дорога: на Гаттинару!
        - Кладите пожитки, — придерживая коня, предложил возница. — Верно, из дальних мест?
        - Из долины Строна, третий день добираемся, — охотно отозвался один из путников.
        - А мы с верховьев Сезии, к своим едем.
        - Теперь Гаттинара своя стала.
        - Даже из-за гор сюда бегут люди. Недавно я встретил пятерых. Искали дорогу. И говорить-то по-нашему не могут, знают лишь два слова — Дольчино и Гаттинара.
        Раздались удивлённые возгласы:
        - Должно быть, швейцарцы!
        - Или германцы с Верхнего Рейна!
        - А может, рудокопы с Монте Ферро!
        - После разгрома крестоносцев отовсюду народ потянулся!
        - Скоро сеньорам везде конец придёт. Ходят слухи, что Дольчино готовит поход на Рим.
        - Говорят, здешние дворяне бежали в Новару и Верчелли.
        - Ещё бы, братья разбили их войско. Папская армия почти вся уничтожена. В бою у Донна ди Радо взяты в плен сотни рыцарей.
        - Что же с ними сделают? — поинтересовался Милано.
        - Да уж без хорошего выкупа не отпустят. А пока, чтобы даром хлеб не жрали, потрудятся на полях общины. Почему бы и господам не покопать землю? Пусть привыкают, не всё воевать да людей грабить.
        - Дольчино приказал не кормить тех, кто отказывается работать.
        Впереди на дороге появился конный отряд. Милано Сола остановил лошадь, с тревогой глядя на приближающихся. Через минуту всадники окружили повозку и пешеходов.
        - Кто такие? Что везёте?
        Несколько человек в доспехах осмотрели лежащие на возу котомки.
        - Свои, Пьеро, — сказал один из воинов. — Тут все их пожитки.
        - К нам, что ли, в Гаттинару? — спросил начальник отряда.
        Милано кивнул головой.
        - Тогда смелей, ребята, путь свободен!
        Вооружённые конники поскакали дальше. Крестьяне двинулись к Гаттинаре.
        Вскоре Милано Сола и его дочь отдыхали в чистой, светлой комнате в новом доме кузнеца Стефано. Из большой кузни напротив доносилось равномерное постукивание молотов, звон железа. По улице то и дело проезжали гружёные повозки, проходили возвращавшиеся с полей гаттинарцы. У стола хлопотала раскрасневшаяся Марина.
        - Верно, голодны с дороги? Подкрепитесь пока вином и хлебом, — говорила она отцу и сестре. — Мы не стряпаем теперь у себя, на всех готовят в общинной кухне. Сейчас должны звонить к ужину, тогда угостим как следует… Сбегай в кузню, Энрико. Скажи, что здесь гости из Кампертоньо, да загляни на обратном пути к Ремо, узнай, когда вернётся Джуффреди.
        Мальчик бросился исполнять поручение. Анжела обняла сестру:
        - Я так счастлива, что вижу тебя, Марина. Мы с отцом давно собирались к вам, всё ждали, когда подсохнут дороги.
        - Как ты выросла и похорошела, сестрёнка. Я помню тебя совсем крохотной, а сейчас ты почти взрослая девушка.
        - Ходят слухи, под Гаттинарой шли сильные бои, — обратился Милано Сола к старшей дочери. — С тех пор как до нас дошла весть о крестоносцах, мы не переставали тревожиться.
        - Были трудные дни, — тихо произнесла Марина. — Даже мне приходилось браться за арбалет. Но, слава господу, всё обошлось. Теперь папские волки поджали хвост.
        - Надолго ли? — покачал головой старик.
        - Не волнуйся, отец. Дольчино не зря учит нас воевать. Даже мой Энрико умеет стрелять. Мы сумеем постоять за себя.
        - А что Джуффреди? Не ранен ли?
        - Джуффреди жив, здоров и стал добрым воином. Его выбрали сотником.
        - Вот как! — не без гордости воскликнул Милано. — Я знал, он не посрамит нас. В роде Сола не было трусов.
        За окном послышались громкие крики, показались женщины и дети. Все бежали к площади. В комнату ворвался Энрико. Глаза его блестели.
        - Наши вернулись! Сожгли ещё три замка! Гонят пленных! — скороговоркой выпалил он.
        Все поспешили на улицу.
        На площади уже появился большой конный отряд. Анжела сразу узнала Дольчино и Маргариту, ехавших впереди. Широкоплечий воин в стальном панцире вёз за ними развёрнутый шёлковый стяг. На голубом полотнище ярко выделялось вышитое золотом солнце.
        - Смотрите! Смотрите! — раздались в толпе голоса. — Опять отличился швейцарец Иоганн. Он дрался лучше всех и заслужил честь везти общинное знамя.
        - Это не тот ли швейцарец, что принёс в мешке голову своего сеньора?
        - Тот самый! Тащил её от берегов Роны.
        - Отчаянный парень!
        - Будешь отчаянным: у него на глазах повесили отца и братьев.
        - А кто рядом с Лонгино Каттанео? Экая рожа и одет странно: ни купец, ни рыцарь.
        Все обратили внимание на сухопарого человека в чёрном камзоле и круглом малиновом берете. Он уверенно сидел на лошади, с любопытством посматривая вокруг. Крупный нос, клювом выступавший под огромным выпуклым лбом, придавал его чертам ястребиное выражение. Вместо меча к поясу его был пристёгнут небольшой футляр, за спиной висел кожаный мешок.
        - Это Ринальдо ди Бергамо, доктор из Верчелли, — пояснил один из гаттинарцев. — Он лечит от всех болезней и предсказывает судьбу по звёздам.
        В толпе послышались одобрительные возгласы. Многие замахали руками, приветствуя учёного медика.
        - Он тоже с нами!
        - Да здравствует Ринальдо ди Бергамо!
        В это время Анжела и Милано Сола увидели Джуффреди, ехавшего вместе с Паоло впереди нового отряда. Заметив своих, Джуффреди соскочил с коня.
        Пока он обнимал отца и сестёр, на площади показались повозки с трофеями. За ними шли пленные. Феодалов и знатных рыцарей встретили свистом и улюлюканьем.
        - Добро пожаловать, господа! — неслось со всех сторон. — Наконец-то добрались до Гаттинары!
        - Взгляните на этого раскормленного барана, — смеялись над толстяком в бархатных портках. — Бедняга еле донёс сюда своё сало.
        - Ишь как поглядывает! Точно пойманная гадюка.
        - Ничего, здесь у него спеси поубавится!
        - Откуда столько пленников? — поинтересовался Милано Сола.
        - Тут сеньоры со всей округи, — пояснил Джуффреди. — Ещё вчера мы взяли штурмом Греджо, а утром захватили Альбано и Квинто. Сейчас путь на Верчелли открыт. От Новары до Бьелла не уцелело ни одного замка…
        Вечером вокруг большого костра, пылавшего на каменном возвышении у часовни, собрались гаттинарцы. Под широким полукруглым навесом, сооружённым из рыцарских шатров и палаток, за празднично накрытыми столами ходили по кругу огромные оплетённые бутыли, привезённые в числе других трофеев.
        - Отведайте мальвазии, — наполняя кубок, потчевала Маргарита соседа. — Я плохо разбираюсь в медицине, но думаю, после дальней дороги такое лекарство самое подходящее.
        - Ничто так не восстанавливает силы, как глоток доброго вина, — согласился Ринальдо ди Бергамо.
        - Святая истина, — отозвался сидевший напротив Амброджо Саломоне. — Если бы все лекари на земле придерживались этой теории и поменьше травили людей разной дрянью, на земле давно бы забыли, что такое болезни.
        - Скажи, чем закончились твои опыты с серной пылью? — повернулся к медику Лонгино Каттанео. — Помогла она найти философский камень?
        - Легче предсказывать невеждам судьбу по расположению планет, чем угадывать свойства веществ. Вместо золота я получил китайский порошок и чуть не взлетел на воздух. К счастью, вспыхнул лишь осадок на дне пробирки. Я отделался ожогом. Перекинься пламя на стоявшие рядом банки, от моего дома остались бы развалины.
        - Неужели порошок вызывает столь сильные разрушения? — заинтересовался Дольчино. — Неплохо бы запастись им. — Он внимательно взглянул на собеседника. — В Верчелли против нас готовят новый поход. Ходят слухи, что папа обратился ко всем христианским государям и многие обещали послать войска. Не знаешь, кого они теперь прочат в кондотьеры?
        - Пока отрядами командует племянник епископа Симоне Колоббьяно. Объединённые же силы возглавит монферратский маркиз. Он должен доставить из Алессандрии осадные орудия и привести семь тысяч воинов. К концу месяца рассчитывают собрать десятитысячную армию.
        - Десять тысяч! — воскликнул капитан стрелков. — Чёрт бы их побрал!
        - Надо было сразу наступать на Верчелли, — с досадой произнёс Паоло. — После разгрома союзников мы могли захватить город и двинуться на Рим. Но крестьяне предпочли разойтись по домам. Сев для них оказался важней победы.
        Дольчино с участием похлопал юношу по плечу:
        - Не горюй, пока плод не созрел, нет смысла трясти дерево, время — союзник тем, кто умеет ждать.
        - Ждать да надеяться не в наших правилах, — заметил Амброджо. — Солдату лучше не задумываться о завтрашнем дне. До него ещё надо дожить, а это не каждому удаётся.
        - Осталось не так уж долго. Через день мы будем под стенами Верчелли. И, если епископ откажется принять нас с должными почестями, окрестные монастыри дорого заплатят за его невежество.
        - Завтра выступаем! — зашумели сидевшие вокруг. — Правильное решение! Чем ждать, когда сеньоры соберутся, лучше самим взять их за горло.
        Гаттинарцы принялись с жаром обсуждать план предстоящего похода. На небе давно уже появилась луна и зажглись звёзды, а за столами всё ещё слышались возбуждённые голоса.
        У стен Верчелли
        Через день конница Дольчино появилась у стен Верчелли. Войско католиков, устрашённое победами патаренов и слухами об их многочисленности, не решаясь вступить в открытый бой, поспешно заперлось в городе. Насмерть перепуганные епископ и члены городского совета послали гонцов к папе и союзникам, умоляя о помощи. Монахи и священники, сбежавшиеся со всей округи, обратились к солдатам и горожанам, увещевая их спасти божьи храмы. Всю ночь, не умолкая, били в набат колокола.
        Гаттинарцы воспользовались растерянностью врагов. Осадив город, Дольчино разослал во все концы проповедников, призывая народ покончить с сеньорами и духовенством. Повсюду запылали замки, монастыри.
        Всё это заставило соседние государства ускорить сборы и подготовку союзного войска. Из Алессандрии и Касале, из Павии и Милана, из Новары и Бьелла на помощь осаждённым были посланы рыцарские ополчения и наёмники. Они объединились под знамёнами маркизов Райнерия ди Монферрато и Мабфредо да Салюццо и двинулись к Верчелли.
        В миле от Верчелли, на краю старого бора, где лес подходил к самой Сезии, раскинулся лагерь повстанцев. Наспех сколоченный частокол и поваленные друг на друга деревья стеной окружили длинные ряды шалашей, навесов, палаток. Несмотря на ранний час, в центре лагеря, на площадке, перед большим шатром толпились гаттинарцы. Их лица были угрюмы.
        На носилках у входа в шатёр лежал тяжело раненный Паоло. Ринальдо ди Бергамо и Маргарита осторожно перевязывали ему плечо. Рядом негромко переговаривались апостольские старейшины.
        - Что сказал доктор? Выживет?
        - Рана не смертельна, но потерял много крови.
        - Лишь у Прароло, когда рыцари отстали, я смог сделать ему повязку, — словно оправдываясь, произнёс Антонио.
        - Значит, войска Монферрато уже подошли к Стропьяна?
        - Они идут вдоль Сезии и сжигают захваченные селения. В Стропьяна и в других местах мы пытались уговорить крестьян уйти из деревень и встретить маркиза здесь общими силами. Но большинство решило защищать свои дома. Нам ничего не оставалось, как разделить их участь.
        - Напрасно вы остались с этими баранами! — раздались возмущённые возгласы. — Дома и имущество им дороже нашего дела!
        - Мы дрались весь день в окружении, — продолжал Антонио. — К вечеру солдаты захватили половину деревни, пришлось отступать. Еле вырвались. Но маркиз послал в погоню конницу. С нами бежали к лесу женщины, дети, старики. Надо было спасать их. Снова вступили в бой. На опушке пал почти весь отряд. Мне чудом удалось выбраться и увезти Паоло.
        - А где Джуффреди? Неужели и он погиб? — спросили из толпы.
        - Мы держались всё время вместе. Пока я поднимал раненого Паоло, Джуффреди отбивался от рыцарей. Больше я его не видел.
        Наступила тишина. Бойцы молчали, потрясённые услышанным. В этот момент в сопровождении нескольких всадников к шатру подъехал Дольчино. Спрыгнув с коня, он подошёл к лежащему на носилках юноше. Затем медленно обвёл взглядом старейшин.
        - Братья, уже полмесяца мы осаждаем город, в котором вдвое больше солдат, чем у нас. Крестьяне жгут замки, но дальше своих деревень не идут. Их нерешительность на руку сеньорам. За это время феодалы собрали новую армию. С часу на час сюда прибудут войска Райнерия ди Монферрато. Мы рискуем оказаться между молотом и наковальней.
        - А что слышно от наших из квартала кожевников? Может быть, им ещё удастся открыть городские ворота? Тогда мы захватим Верчелли до прихода крестоносцев.
        - Невозможно. Только что из города пробилось двое. Кто-то донёс епископу. Башмачник Сильвано убит. Среди ремесленников идут аресты.
        Послышались взволнованные голоса:
        - Этого не хватало! Видно, вправду говорят — несчастье не приходит в одиночку!
        - Нечего роптать на судьбу. Время дорого, — сурово прервал Дольчино. — Раз нет возможности взять штурмом Верчелли, надо оставить неудобные позиции и отступить к Гаттинаре.
        - Но в Касале собраны осадные орудия. Если их подвезут, нам долго не продержаться.
        - Там решим, что делать. Сейчас важно вывести отряды из-под удара. — Дольчино подозвал к себе кузнеца Альберто Карантино: — Возьми людей и отправляйся в Прароло. Предупреди наших, что мы уходим. В случае появления с той стороны рыцарей дай знать. А ты, Лонгино, поедешь к стрелкам Амброджо Саломоне и копейщикам, что у западных ворот. Пусть немедля выступают к Альбано и ждут нас в деревне. Марго с Федерико, позаботьтесь об обозе. Раненые должны быть отправлены в первую очередь.
        Получив приказы, старейшины разошлись. Стан гаттинарцев пришёл в движение. Во все концы помчались всадники. Через час на месте большого лагеря остались пустые шалаши и навесы.
        Под звуки боевых труб и громкий перезвон колоколов вступила в Верчелли армия союзников. Богатые горожане, купцы и духовенство в праздничных одеждах вышли на улицы встречать своих избавителей. На центральной площади перед собором Сан Андреа верчельский епископ торжественно благословил рыцарей и солдат, явившихся для защиты святой церкви. По случаю отступления еретиков во всех городских храмах служили благодарственные молебны.
        В большой зале дворца епископа для обсуждения дальнейшего плана войны собрались кондотьеры католического войска. Вокруг стола, покрытого красным бархатом, в мягких венецианских креслах удобно расположились маркиз Райнерий ди Монферрато, граф ди Мазино, маркиз Мабфредо да Салюццо, молодой начальник верчельского гарнизона Симоне Колоббьяно и другие капитаны.
        В конце галереи, ведущей во внутренние покои дворца, показалась грузная фигура верчельского епископа Райнерия де Пессано.
        - Наконец-то мы дождались твоих воинов, — входя в залу, радостно приветствовал он маркиза ди Монферрато. — Немало чёрных дней пришлось нам пережить за последнее время. Дважды тряпичники чуть было не ворвались в город.
        - Этого не случилось. Господь уберёг своих верных слуг, — улыбнулся маркиз. — Мы подавили восстание почти во всей Ломбардии. Очередь за Гаттинарой.
        - Давно пора! Полгода ересиарх хозяйничает здесь, а христианские государи, вместо того чтобы помочь нам разбить его, шлют одни обещания.
        - На этот раз разделаемся с патаренами. Под моими знамёнами семь тысяч воинов. Среди них доблестнейшие рыцари Европы.
        - Говорят, вчера вы устроили мужикам кровавую баню, — с восторгом глядя на знаменитого кондотьера, спросил Симоне Колоббьяно.
        - В Стропьяна они пытались сопротивляться. Это им дорого обошлось. Мои солдаты сожгли деревню дотла и перебили всех. Впрочем, десяток-другой каналий мы захватили живьём, чтобы повесить у вас на площади.
        - Очень кстати, — потёр руки епископ. — Они составят компанию предателям из черни.
        - Мы собирались их вешать на городских стенах, — сказал один из верчельских капитанов. — Там уже подготовлены столбы и крючья.
        - Э, не всё ли равно, где разбойникам ворон кормить, — рассмеялся маркиз. — Решайте сами, где им лучше болтаться.
        - Не спешите, господа, — поднялся с кресла граф ди Мазино. — Боюсь, с казнью придётся повременить. Только что из Гаттинары вернулся Томазо Авогадро, отпущенный за выкуп. Он привёз письмо Дольчино с предложением обменяться пленными. В случае расправы с их людьми отступники грозят поступить так же с оставшимися у них новарскими и верчельскими рыцарями.
        - Этого нельзя допускать! В руках у тряпичников мой брат! — воскликнул сеньор Ансельмо. — Там Коккарелло и другие. Мы должны спасти им жизнь.
        Епископ нахмурился:
        - Думая о спасении тела, вы забываете о спасении души. Нельзя пойти на столь позорный обмен, не запятнав рыцарской чести. Менять дворян на мужиков — всё равно что признавать равенство между ними.
        - В таком случае отложим казнь до разгрома Дольчино, — вмешался в разговор Мабфредо да Салюццо. — Благо ждать недолго. Завтра осадные орудия будут здесь. Через несколько дней мы освободим наших и повесим мятежников в самой Гаттинаре.
        - Но оставлять заговорщиков и пленных в городской тюрьме не безопасно, — возразил Симоне Колоббьяно. — В Верчелли у них много сторонников. Как только мы выступим в поход, им устроят побег.
        - Вам не придётся ни казнить их, ни заботиться об охране, — решительно заявил епископ. — Я достаточно повозился с этим сбродом и знаю, что может удержать их от бунта.
        Во дворе старой крепости, куда согнали пленных повстанцев, было трудно повернуться. Прямо на земле в рваных окровавленных одеждах сидели и лежали мужчины, женщины, дети. Многие были ранены. Со всех сторон слышались стоны. В углу двора, прислонившись к стене, стоял Джуффреди. Его правая рука была перевязана грязным платком, на лице запеклась кровь. Рядом находились несколько гаттинарцев. Они тихо переговаривались.
        - Зачем нас собрали? Что ещё замышляют душегубы?
        - Скорей бы конец. Уже сутки не дают воды. Видно, суждена смерть от жажды.
        - Разве вы не видели, какие шесты стоят на городских стенах? — возразил Джуффреди.
        - А женщин с детьми? Неужели и их повесят?
        - Не думаете ли вы, что их гнали от самого Стропьяна, чтобы показать Верчелли?
        Ремесленник, лежавший у стены, приподнялся.
        - Епископ готов казнить всю епархию, — тихо произнёс он. — Прошлой ночью он пытал жену и сына башмачника Сильвано. Утром их трупы спустили в тюремный колодец.
        - Маркиз ди Монферрато и остальные не лучше, — подхватил пожилой крестьянин. — Когда жгли нашу деревню, рыцари бросали в огонь грудных младенцев. Всех, кто не мог идти, утопили в Сезии.
        Рядом громко застонал воин с перевязанной грудью:
        - Проклятье! А мы щадили это зверьё. Дольчино не позволил убить ни одного пленного. Сотни были отпущены без всякого выкупа!
        Внезапно у ворот крепости послышался звон оружия, пьяные крики, топот. Толпа рыцарей, солдат и зажиточных горожан, среди которых были родственники и друзья павших крестоносцев, показалась в конце улицы.
        Впереди, неся на шесте большой крест, шёл верчельский епископ. Райнерий Авогадро де Пессано в совершенстве владел грубоватым красноречием, способным взволновать людей. Проповедь, произнесённая им во время поминального молебна в соборе Сан Андреа, ещё больше разожгла ненависть к врагам церкви.
        Вместе с проповедником верующие двинулись к тюрьме, чтобы собственной рукой покарать еретиков.
        По знаку епископа солдаты крепостной стражи распахнули дубовые ворота. Размахивая палками и мечами, толпа с яростными воплями устремилась на тюремный двор. В безоружных, умирающих от жажды пленников полетели камни. Громкие стоны, мольбы, плач детей и женщин разнеслись далеко вокруг.
        Братья, способные ещё держаться на ногах, кинулись вперёд, пытаясь остановить нападающих, но были перебиты. Началась дикая расправа. Опьянённые видом крови горожане и рыцари долго кололи, рубили, топтали тела мёртвых отступников.
        Прощай, Гаттинара
        - Простимся, Марго. Уже занимается заря. — Дольчино вывел коня за крепостные ворота и окинул взглядом стены, сложенные из огромных каменных плит.
        Внизу, под горой, виднелись река и селение.
        - Не спеши, Дольчи, побудь ещё здесь. Кто знает, суждено ли нам встретиться?
        - Всё в руках господа. Будем надеяться на всевышнего.
        - Значит, ты твёрдо решил оставить Гаттинару и вести братьев в горы?
        - Только так можно спасти коммуну. Папская армия объединилась, против неё нам не устоять. Отступив же, мы будем уничтожать её по частям.
        - Скажи, почему вместе с малыми детьми и стариками ты разослал по дальним деревням наших лучших проповедников? Федерико ди Новара, Вальдерико ди Бреша и других… Разве их помощь не была бы полезна общине?
        - Борьба только начинается. К чему рисковать теми, от кого зависит успех всего дела? Разобьют нас или нет, мы должны думать о будущем.
        - Но если вы уходите, зачем мне оставаться в крепости? Зачем сидеть здесь в каменном мешке, пока там будет решаться ваша судьба?
        - Я оставляю тебя именно потому, что наша судьба будет зависеть от вас, — целуя её, возразил Дольчино. — Ведь крепость и монастырь францисканцев — над единственной дорогой, по которой крестоносцы могут получать из Верчелли провиант и подкрепление. Стрелки Амброджо держат её под обстрелом. Чем дальше крестоносцы продвинутся в горы, тем трудней им будет поддерживать связь и добывать продовольствие. А с пустым брюхом они недолго провоюют. Но учти, вам будет нелегко. Маркиз попытается любой ценой овладеть крепостью.
        - За нас не тревожься, — сказала Маргарита. — Я сама отбирала братьев и сестёр. Пока мы живы, врагам не провести здесь обозы.
        - Проверь, хватит ли запасов воды и хлеба. Будь осторожна, береги людей. Помни, сейчас важно выиграть время.
        - Тут всего вдоволь, мы сможем держаться целый месяц. Меня больше волнуют раны Паоло. Ему нужен покой. Не лучше ли оставить его в крепости?
        - Нет, о нём обещал позаботиться Милано Сола. В Кампертоньо будет безопасней.
        - Старик вне себя от горя. Он всё ждёт возвращения Джуффреди. Неужели, несмотря на письмо, верчельцы повесят пленников?
        - Не думаю, — сурово сказал Дольчино. — Я послал два предупреждения. Если они учинят казнь, мы не пощадим ни одного сеньора.
        Со стороны Гаттинары долетел звон набата. Над башней, стоявшей на полпути к селению, взвился голубой флаг.
        - Прощай, тебя ждут! — побледнев, прошептала Маргарита. — Я чувствую, к нам идёт беда.
        Она торопливо сняла с шеи маленький крест и, приложив его к губам, надела ему на грудь.
        - Храни тебя бог. Мы будем молиться за вас!
        Дольчино привлёк её к себе, крепко обнял и, не сказав ни слова, вскочил в седло.
        По шаткому мосту из лодок и плотов, прикреплённых толстыми канатами к берегу, нескончаемым потоком двигались через Сезию люди, лошади, повозки. Припекало жаркое августовское солнце. Близился полдень. Последние гаттинарцы, бросив прощальный взгляд на оставленные жилища, быстро спускались к переправе.
        На площади опустевшей Гаттинары, прямо перед церковью, зловеще возвышались пятьдесят столбов с повешенными на них знатными рыцарями. В груди каждого торчали оперённые стрелы. Превратившиеся в лохмотья бархатные плащи, расшитые крестами и дворянскими эмблемами, свисали с убитых грязными тряпками. Над трупами кружило вороньё, оглашая воздух карканьем.
        На площадке башни у центральных ворот, вглядываясь в сторону храма Донна ди Радо, стояли Дольчино, Лонгино Каттанео и несколько воинов. Внизу ждали осёдланные кони.
        - Пора в путь! Ещё минут десять, и маркиз будет здесь, — показал на клубившуюся вдали пыль Лонгино Каттанео.
        - Скачи к переправе. Проверь, все ли перешли, — приказал Дольчино. — Рубите канаты!
        Старейшина поспешил вниз. Дольчино обернулся к Антонио:
        - Время отправляться и тебе. Постарайтесь заманить солдат под завалы и угостить каменным градом. Передай нашим в башне на горе, чтобы там не засиживались. Когда кончатся стрелы, воспользуйтесь тайным ходом и пробивайтесь в крепость к Марго. Да не забудьте запалить бечеву у бочонка.
        - Ринальдо научил, как обращаться с китайской смесью, — кивнул Антонио.
        Из леса за монастырём появилась конница. Развёртываясь широким полумесяцем, тысячи всадников неторопливо двигались к Гаттинаре. Два больших отряда отделились на флангах, чтобы обойти селение.
        - Осторожными стали, — усмехнулся один из братьев. — Не кидаются, как прежде, сломя голову.
        - Гляди, гляди, вон и пехота с таранами, — заметил другой. — Верно, решили не откладывать штурм.
        На дороге показались повозки с осадными орудиями и колонны латников.
        - Пошли! Не то будет поздно! — Дольчино сбежал по крутой лестнице.
        Остававшиеся на площадке последовали за ним. Через несколько минут всадники апостолов проскакали по зыбкому мосту. Лонгино Каттанео перерубил канат, удерживавший плавучее сооружение. Подхваченное сильным течением, оно понеслось вниз. Братья на берегу опустили головы. Оборвалась последняя нить с селением, которое столько месяцев было надёжной крепостью.
        С приспущенными забралами, держа наготове оружие, вошли в Гаттинару рыцари маркиза ди Монферрато. Насторожённо осматривали они пустынные улицы и покинутые дома. Неужели еретики ушли? Или здесь кроется западня? Каждую минуту ожидая нападения, всадники осторожно приближались к площади, где находилась церковь.
        Внезапно передние ряды остановились. Все увидели столбы с повешенными. Страшное зрелище заставило вздрогнуть даже самых храбрых участников похода. Сотни проклятий разом всколыхнули воздух. Забыв осторожность, крестоносцы принялись жечь, громить, разрушать ненавистное селение.
        В течение двух часов капитаны союзного войска тщетно пытались образумить разъярённых воинов. Лишь после того, как всё вокруг было обращено в руины, им удалось собрать свои отряды. Не желая упускать отступников, ушедших за реку, маркиз повёл конницу в погоню. Рыцари перешли вброд Сезию и помчались в Гриньяско, куда, по слухам, отступил Дольчино.
        Оказавшееся на пути Прато было беспощадно предано огню вместе с жителями, не успевшими присоединиться к гаттинарцам или укрыться в лесу. Насытившись местью, устав от резни, рыцари вступили на дорогу, проходившую вдоль реки под крутым скалистым обрывом.
        Засада
        У маленького селения Гриньяско армия повстанцев приготовилась к бою. Место, выбранное Дольчино, было необычайно удобным. Река и гористые склоны лишали здесь конницу всех преимуществ. Единственный выход в долину со стороны дороги надёжно перекрыли составленные в ряд повозки. За ними расположились гаттинарцы с крючьями и цепами. Арбалетчики и пращники заняли ближайшие высоты.
        Дольчино и Лонгино Каттанео объезжали позиции.
        - Неумеренный гнев порождает безумие! Сегодня маркиз поплатится за жестокость, — сказал вождь апостолов.
        Взгляд старейшины выражал сомнение.
        - Неизвестно ещё, удастся ли заманить сюда конницу.
        Дольчино показал в сторону горевшего за лесом Прато:
        - Я не знаю, что будет, но знаю, что может быть. Смотри, через несколько минут надо ждать гостей.
        - Ненависть совсем ослепила рыцарей. Но сможем ли мы отрезать им отход?
        - Если Амброджо не проморгает, ни один не уйдёт. Пошли сотню лучников на тот берег.
        Лонгино поскакал к одному из отрядов.
        Дольчино подъехал к ратникам, стоявшим за повозками. В окружении большой толпы он увидел Ринальдо ди Бергамо, раскладывавшего на циновке инструменты. Несколько женщин нарезали по его указаниям полоски холста, готовя бинты. Длинная, сухопарая фигура медика в чёрном кафтане и круглом малиновом берете издали бросалась в глаза.
        - Вы не в деревне, доктор? Или полагаете, почтенные годы и шапка медика — достаточное прикрытие от стрел? — спросил Дольчино.
        - Решил быть поближе к тем, кому нужна помощь. К тому же мне так часто приходилось смотреть на смерть чужими глазами, что порой хочется взглянуть собственными.
        - Насколько первое достойно, настолько второе вздорно! Неужели вам, знающему, как слабо держится в нашем теле жизнь, не страшна возможность расстаться с ней?
        - Бояться смерти нелепо. Того, что неизбежно, ждут спокойно. Я всегда готов расстаться с жизнью и потому прекрасно ею пользуюсь.
        - Вижу, вы усвоили учение стоиков и предпочитаете войну жизни в съестной лавке, — улыбнулся вождь апостолов. — Но не следует без надобности испытывать судьбу.
        Дольчино приказал находившимся поблизости братьям сделать доктору укрытие из повозок и щитов.
        На краю скалистого обрыва в густых зарослях кустарника, почти полностью скрывавших францисканскую обитель, притаились в засаде стрелки Амброджо Саломоне. Расставив людей и приказав докладывать обо всём, что творится на дороге, капитан и его помощники спустились в монастырский погреб подкрепиться перед боем.
        - Дольчино мудрец! Правильно рассчитал. Помяните моё слово, маркиз попадётся в западню, — усаживаясь на нижней ступеньке, сказал однорукий Марчеллино.
        - На такую приманку трудно не клюнуть, — пробуя вино из ближайшей бочки, согласился Амброджо. — Вот почему он до последнего дня не трогал пленников. Умён, бес, хитрей не придумать: после такого спектакля рыцари точно белены объелись.
        - Тем хуже для них! — отозвался Модесто. — Отплатим за Гаттинару.
        - Славное было селение, — вздохнул один из воинов. — Вернёмся — придётся строить заново.
        - Не рановато ли подумываешь о возвращении? — вытирая усы, насмешливо сказал капитан. — Даже если уничтожим конницу, у союзников останется втрое больше солдат.
        - Перережем верчельскую дорогу — в горах долго не провоюют, — возразил однорукий. — Главное — удержаться здесь.
        - Не по вкусу мне торчать в этой богадельне, — наморщил лоб предводитель стрелков. — Вольным лучше быть на воле.
        Через несколько минут в дверях появился связной.
        - Монферратцы под нами!
        Стрелки разобрали оружие и поспешили к обрыву.
        Плотным строем, поднимая облака пыли, мчались вдоль берега реки рыцари. Дорога, широкая вначале, постепенно сужалась, заставив их растянуться длинной цепью.
        - Поторапливайтесь! Скорей! Скорей! — торопил Райнерий ди Монферрато своих людей. — Ещё немного, и догоним! Отступники не могли уйги далеко. Вот колея от колёс.
        Проскакав с милю узкой прибрежной тропой, всадники увидели впереди преграду из повозок. За ней стояли гаттинарцы. Вокруг, занимая все высоты и холмы, расположилось войско апостоликов. Находившийся в первых рядах маркиз тотчас понял, что начинать бой в столь невыгодных условиях неразумно. Он приказал повернуть назад, к Прато.
        В этот момент в тылу послышались крики. Амброджо Саломоне атаковал из засады хвост вражеской колонны. Град стрел и камней обрушился на монферратцев. Тесно сгрудившиеся внизу крестоносцы служили отличной мишенью. В первые же мгновения десятки воинов были убиты. Испуганные кони, потеряв седоков, понеслись по дороге, топча людей.
        Капитан и его стрелки бросились преследовать отступающих. Беспощадно добивая раненых, они стали теснить рыцарей, отрезав им единственный путь к отходу. Между тем основные силы повстанцев напали на головную часть монферратского отряда. Ужас и паника охватили католиков. Отовсюду надвигалась на них смерть.
        Многие в отчаянии стали карабкаться по отвесному откосу, срываясь и падая под ноги обезумевших животных. Другие пробовали найти спасение в реке, но бурное течение и тяжёлые доспехи мешали плыть. Те, кому удалось добраться до противоположного берега, попадали под стрелы лучников, скрытых в кустах.
        Через час всё было кончено. Конница союзников перестала существовать. Из двух с лишним тысяч всадников, перешедших Сезию с маркизом Райнерием, чудом посчастливилось спастись самому маркизу и нескольким смельчакам, вовремя сообразившим сбросить латы и довериться реке. Они проплыли в ледяной воде вниз по течению, выбрались на отмель и были подобраны спешившими к месту схватки верчельскими латниками.
        Верчельцы появились у францисканского монастыря в тот момент, когда побоище подходило к концу. Опьянённые успехом стрелки Амброджо Саломоне так увлеклись резнёй, что совсем забыли наказ Дольчино не покидать своих позиций. Лишь добив последних рыцарей и соединившись с гаттинарцами, капитан и его люди повернули назад. Но было поздно. Приблизившись к обители, они увидели там солдат.
        Долина Вальгранде
        Три дня крестоносцы собирали на берегу трупы и хоронили убитых. В стане союзников, раскинувшемся на месте сожжённой Гаттинары, царили страх и уныние. Попытки маркиза Мабфредо да Салюццо овладеть горной крепостью не увенчались успехом. При штурме апостольской твердыни от стрел и каменных обвалов в искусно расставленных капканах и волчьих ямах погибли сотни латников.
        Правда, после упорного приступа удалось взять стоявшую на склоне горы башню, но это вряд ли можно было считать серьёзной победой. Большинство её защитников успели бежать подземным ходом. Перед отступлением они запалили бочку с китайской смесью. От взрыва пострадало много солдат.
        Неудачи обескуражили католиков. Слухи о жестокости и непобедимости Дольчино распространились среди наёмников. Началось дезертирство. Чтобы подбодрить павшее духом войско, в лагерь срочно прибыл верчельский епископ. В гаттинарской церкви были торжественно принесены богатые дары святым угодникам. Во всех бедах обвинили монферратского маркиза, чья самоуверенность и неосторожность послужили причиной гибели конницы.
        Кондотьером избрали племянника епископа, молодого, энергичного капитана Симоне Колоббьяно. Не теряя времени и хорошо понимая, как опасна в таких случаях бездеятельность, Колоббьяно двинулся на Гриньяско.
        Через несколько часов быстрого марша, тщательно сохраняя боевой порядок и принимая всевозможные меры предосторожности, союзные отряды подошли к селению. Каково же было общее разочарование, когда стало известно, что Дольчино ещё накануне вечером отошёл вверх по реке.
        От белоснежных, покрытых вечными льдами склонов Монте Роза, где берёт своё начало бурная Сезия, стелется меж скалистых отрогов Альп живописная долина. Могучие ледники щедро питают её водой. Вальгранде — одна из самых плодородных долин Италии. Величественна и сурова природа этих мест. Неприступные вершины, поросшие хвойными лесами хребты, узкие ущелья.
        Почти в центре долины, где горный поток Масталлоне впадает в Сезию, лежит древний Варалло. На крутом холме у реки с незапамятных времён высится маленькая цитадель Сакро Монте. За её белой каменной оградой виднеются крыши старинных храмов и церквей. Когда-то там помещался весь город. Но за последние столетия он сильно разросся. Главная площадь переместилась к подножию холма. Крепкие стены опоясали новые улицы, спускаясь к самому берегу.
        В тот день Варалло с раннего утра был взволнован тревожной вестью. Прискакавший из Боргосезии местный судья Гульельмо Торниелли сообщил о приближении патаренов. Из Рокка Пьетра, Кварона и других селений, расположенных вдоль реки, под защиту варальских стен сбежались священники, дворяне, их домочадцы и челядь. На площади перед собором Сан Гауденцио настороженно гудела толпа. Во дворце подесты собрался совет избранных граждан. Между отцами города разгорелись ожесточённые споры Одни требовали в случае нападения отступников наглухо запереть ворота и драться до последнего. Другие, более осторожные, настаивали на том, чтобы выслать навстречу Дольчино послов и предложить ему выкуп, лишь бы он провёл мимо своё войско.
        Сеньор Бруцати дель Романьяно, ставший недавно варальским подестой, бросил на стол боевую перчатку.
        - Покарай меня бог, если я стану торговаться с гаттинарскими ворами! Мы встретим их мечом!
        - Просить о чём-то взбунтовавшийся сброд? Обратиться самим к тряпичникам? После этого мне придётся стыдиться своих шпор! — заявил барон Лоренцо ди Кавальо.
        - Что скажет епископ, когда узнает о переговорах? — вторил им Дженардо ди Палестро, каноник собора Сан Гауденцио.
        - Но кто будет защищать город? Уж не вы ли, святой отец? — возразил один из синдиков.
        - У нас хватит сил отразить приступ, — упрямо стоял на своём Бруцати. — Двести стрелков Фердинандо Гелья, мои латники, люди Лоренцо ди Кавальо и других дворян — разве этого не достаточно?
        - И вы надеетесь отстоять с ними стену длиной в три мили? — насмешливо спросил старейшина сукнодельного цеха Либорио Бениньо. — При всех усилиях здесь не набрать и тысячи воинов. Судите сами, можно ли устоять против армии, которая дважды разбила крестоносцев и меньше чем за час уничтожила монферратскую конницу. Или вам захотелось болтаться на столбах, как верчельским нобилям?
        - Тогда почему бы не поднять цехи и не вооружить ремесленников, — предложил варальский пристав Фердинандо Гелья. — Достаточно ударить в набат, и мы будем иметь втрое больше солдат.
        - Дать оружие черни? Ты с ума спятил! — возмущённо зашумели со всех сторон. — Это всё равно что вонзить меч в собственную спину. Они давно ждут ересиарха.
        - Время уходит! Пора на что-то решиться, — прервал затянувшиеся дебаты судья Гульельмо Торниелли. — С минуты на минуту могут появиться патарены, тогда думать будет поздно.
        - Что ж думать? Ясно и без этого, — вытер платком взмокший лоб владелец городских пекарен Криспино. — Раз две трети совета за переговоры, назначим послов и пусть едут к Дольчино!
        Большинство синдиков поднялись со своих мест в знак согласия.
        Длинной вереницей ползут вдоль берега реки повозки с ранеными, провизией и незатейливым крестьянским скарбом. Держась за борта, бредут дети, женщины, воины. Пастухи гонят общинное стадо и захваченных под Гриньяско коней. Всё дальше в горы отступают повстанцы. Вторую неделю с боями идут они вверх по Сезии. Позади остались Варалло, Балмучча, Скопа.
        Среди тяжело вооружённых всадников, прикрывающих колонну, между Лонгино Каттанео и Амброджо Саломоне едет Дольчино. Его доспехи и плащ густо покрылись пылью, глаза слезятся от усталости. Ещё один переход — и Кампертоньо. У этого селения решено дать крестоносцам большое сражение.
        Вождь апостолов хмуро смотрит на встающие впереди заснеженные вершины и невольно переводит взгляд на своих людей. Все знают: дальше отходить некуда. Если не удастся остановить здесь крестоносцев, придётся подняться на дикие обледенелые скалы, где нет ни пищи, ни пристанища.
        Вновь и вновь он возвращается мыслью к предстоящему бою. Несмотря на разгром монферратской конницы, у врагов втрое больше солдат. Симоне Колоббьяно упрямо идёт по пятам, ни на минуту не забывая об осторожности. Урок под Гриньяско пошёл ему впрок. Попытки расчленить верчельцев и заманить в засаду не удались. Молодой кондотьер искусно избегает расставленных ловушек.
        Дольчино провёл рукой по лицу. Неужели они не смогут задержать наступающих? Хорошо ли он поступил приняв предложение варальского магистрата? Не лучше ли было бы штурмом овладеть Варалло и укрыться за его стенами? Но быть запертым в многолюдном городе без провианта и корма для скота — разве не значило это обречь защитников на голодную смерть?
        Нет, только умело подготовленный контрудар может принести победу. Надо любой ценой остановить солдат. Тогда страх перед приближающимися холодами и нехватка продовольствия довершат дело. На таком расстоянии от Новары и Верчелли союзники не смогут получать припасы и подкрепления. Тем более в тылу у них отряд Маргариты.
        При воспоминании об оставшихся в горной цитадели Дольчино почувствовал волнение. С тех пор как он простился с Марго в то утро, когда в Гаттинару пришла страшная весть о расправе в верчельской тюрьме, им ничего не известно о судьбе маленького гарнизона. От захваченных в последней схватке латников удалось лишь узнать о сгоревшей башне и о том, что маркиз Мабфредо да Салюццо поклялся погибнуть или взять крепость.
        Мабфредо да Салюццо
        - Гаттинарская ведьма! Опять хозяйничает внизу! — слезая с коня, сказал капитан генуэзских арбалетчиков. — Только что у Прато эти твари перебили обозников и сбросили в реку сорок повозок. Вся солонина и мука достались рыбам.
        Мабфредо да Салюццо, его оруженосцы и толпившиеся вокруг рыцари озабоченно переглянулись.
        - Как же еретики спустились к Сезии? Мы обложили крепость со всех сторон! — послышались удивлённые возгласы.
        - Через посты незамеченным не пройти!
        - Может быть, там действует другой отряд?
        - Нет, — покачал головой генуэзец. — Маргариту узнал оставшийся в живых солдат. Его сочли убитым и не тронули.
        - Кажется, я догадываюсь, в чём дело, — сказал один из рыцарей. — Вспомните башню!
        - Неужели отступники изрыли всю гору?
        Мабфредо да Салюццо подозвал начальника охраны:
        - Расставь добавочные дозоры. Следите за каждым кустом. Остальные пусть готовятся к штурму. Пока светло, они не вернутся. К вечеру начнём приступ. — Маркиз отдал необходимые приказания и, послав за духовником, удалился в шатёр.
        Достав из походного сундука изящно инкрустированный ларец, он вынул оттуда расшитую жемчугом ладанку и благоговейно поднёс её к губам. В маленьком парчовом мешочке была зашита частица от гроба господня. Привезённая из Палестины со времён первого крестового похода, священная реликвия более двух веков бережно хранилась среди семейных сокровищ и передавалась по наследству от отца к сыну. Мабфредо верил в силу талисмана, и до сих пор счастье не обманывало его.
        Мабфредо да Салюццо надел ладанку на шею и погрузился в раздумье.
        Вскоре доложили о прибытии священника. У входа появился приор бенедиктинцев отец Фаустино.
        Настоятель сильно изменился. Когда-то пухлые щёки осунулись и поблёкли, выпиравшее прежде брюшко исчезло, сутана мешковато сидела на исхудавшем теле. Глубокие морщины на лбу и складки у рта придавали ему выражение мирской отрешённости. Жилистые, загрубевшие кисти рук свидетельствовали о продолжительном знакомстве с физическим трудом.
        - Простите, святой отец, что побеспокоил вас, — с поклоном приветствовал его Мабфредо да Салюццо. — Этой ночью решится моя судьба. Хочу исповедаться и просить благословения.
        - Да хранит тебя мадонна и святая троица, храбрый рыцарь, — ответил приор. — Наш долг — всегда служить ближним. Я готов выслушать тебя и буду рад, если смогу облегчить душу одного из достойнейших сынов церкви.
        - Боюсь, вы измените своё мнение, когда узнаете, что меня угнетает, — опускаясь на колени, с горечью произнёс маркиз.
        - Все мы дети греха, сын мой, — вздохнул Фаустино. — Помни о милосердии всевышнего. Он снисходителен к ошибкам людей и даёт возможность искупать их.
        - Мою ошибку легче искупить, чем исправить, — тихо сказал рыцарь. — Под крепостью пали лучшие из моих воинов. Я жалею, что принял участие в походе. Кто вернёт мне понесённые убытки? Даже если удастся справиться с уцелевшими тряпичниками, много ли будет чести от такой победы?
        - Ты думаешь о славе, а не о пользе господнему делу, — возразил священник. — Только уничтожив оставшихся тут еретиков, можно снабжать продовольствием армию Симоне Колоббьяно. Без этого Дольчино не одолеть.
        - И я должен рисковать жизнью, чтобы добыть победу верчельскому выскочке, который лишь тем и прославился, что доводится племянником вашему епископу? — усмехнулся Мабфредо да Салюццо. — Разве мне меньше пристало быть предводителем союзного войска?
        - Отбрось недостойную зависть, маркиз. Вспомни, куда завела гордыня Райнерия ди Монферрато. Кто знает, что предопределила тебе судьба? Отврати дух от невозможного, стремись к доступному. В подвалах крепости ты можешь найти столько золота, что трижды окупишь затраты. Недаром ересиарх оставил здесь Маргариту. Где ещё им хранить награбленное?
        - Возможно, вы правы… Скажите, падре, неужели отступница действительно так хороша, как утверждает молва? Недавно в Асти я встретил испанского гранда, отпущенного Дольчино под честное слово. Он клялся, что в жизни не видел женщины прекрасней.
        - Мне ли судить о таких вещах? — потупил взор приор. — Достойно ли служителю церкви говорить о суетных усладах? Плотские прелести могут прельщать людей, подобных дону Педро, мы же остаёмся к ним равнодушны.
        - Так и вы знакомы с тем испанцем?
        - К сожалению, я тоже был в плену у разбойников. Меня забрали вместе с оставшимися в живых рыцарями у храма Донна ди Радо. Почти два месяца пришлось гнуть спину на их полях, пока не пришёл выкуп.
        - Как?! Эти выродки не посчитались с саном и заставили вас, словно простого мужика, обрабатывать землю?
        - Терпеть оскорбления от грешников — испытание для праведника, — опустил голову бенедиктинец. — Тем, кто не работал, они не давали есть. Несколько почтенных дворян умерли голодной смертью.
        - Проклятье! Мы отомстим за них! — воскликнул Мабфредо. — Как только стемнеет, я сам поведу людей на приступ. Гнездо нечестивцев будет уничтожено!
        - Да хранит тебя рука всемогущего! — растроганно обнял маркиза Фаустино. — Святая церковь не забудет твоего подвига. Если захватишь Маргариту, обещаю испросить тебе у папы отпущение всех грехов.
        Священник торжественно перекрестил рыцаря и, благословив его, покинул шатёр.
        По крутому склону горы, неся раненых, гуськом спускались к реке уцелевшие защитники крепости. Пламя горевших наверху стен разбрасывало вокруг красные отблески. Оттуда ещё доносились яростные крики и грохот падающих балок. Ночная темнота помогала беглецам. Привычно угадывая в зарослях тропу, братья шли к берегу, скрываясь в высоком кустарнике.
        На берегу, у самой воды, несколько женщин склонились возле лежавшей без сознания Маргариты.
        - Крови нет, удар оглушил её. Смочите платок, надо обвязать голову, — распоряжалась одна.
        Рядом негромко переговаривались воины.
        - Мы насилу отбились, кузнец Альберто остался прикрывать отход. Все наши у западной стены пали.
        - Вы вовремя подоспели, без помощи нам бы не вырваться, — сказал брат Ремо Антонио бинтовавшему ему ногу. — Латники отрезали нас от выхода.
        - Мы заметили зарево, когда подходили к переправе. Пока поднялись в гору и пробежали через подземный ход, большую часть крепости уже захватили.
        - Ты видел, как ранили Марго?
        - Она пыталась проложить путь к западной стене и почти пробилась под арку. Группа солдат напала сзади. Нам едва удалось вытащить её из свалки.
        - Многие ли спаслись?
        - Сюда добрались человек шестьдесят, — оглядывая собравшихся на берегу, отозвался Антонио. — Из них половина ранены.
        - Ничего, — тихо сказал Ремо. — Когда маркиз подсчитает потери, ему будет не до радости. У нашей стены ров доверху завален их трупами.
        - Лишиться такой крепости! И всё из-за стрелков. Если бы Амброджо не проворонил монастырь, нам не пришлось бы так часто спускаться в долину.
        - Светает. Пора убираться. Днём начнут прочёсывать лес.
        - Искать будут выше по Сезии. Лучше не терять времени, идти к Верчелли. Оттуда ожидают большой обоз. Перехватим его у самого города.
        Через несколько минут братья подняли раненых и, в последний раз взглянув на пылавшую крепость, двинулись в сторону Верчелли.
        Снежная буря
        На холме у дороги группа всадников осматривала терявшуюся в горах излучину реки. Среди закованных в доспехи рыцарей выделялась белоснежная мантия верчельского епископа.
        - Перед каждым селением мы тратим время, развёртывая войска и поджидая отставших, — раздражённо сказал граф ди Мазино. — Солдаты выбились из сил, провиант на исходе. Чрезмерная осторожность заведёт нас туда же, куда привела безрассудная горячность монферратского маркиза.
        - Мне доверили армию не для того, чтобы я терял её по частям, — возразил Симоне Колоббьяно. — Дольчино избегает сражения. Он охотится за отдельными отрядами. На его месте любой поступил бы так. У них втрое меньше людей.
        - Действуя решительней, можно было бы уже догнать мятежников. Через несколько дней мы останемся совсем без хлеба. Обозы из Верчелли не доходят, у местных жителей брать нечего.
        - Скоро еретики остановятся, — невозмутимо отозвался молодой кондотьер. — Дальше им отходить некуда. Впереди голые скалы.
        - Оставьте спор, подумаем лучше о деле, — вмешался в разговор епископ Райнерий. — В тылу опять неспокойно. Дороги перерезаны. Из Новары прискакал гонец. Мабфредо да Салюццо взял крепость, но потерял половину отряда и отказался от дальнейшего участия в походе. Ждать новых обозов не приходится. Если в ближайшее время не покончим с ересиархом, многие покинут войско.
        - Я говорил — медлительность к добру не приведёт, — подхватил граф ди Мазино. — Пора нанести патаренам последний удар.
        - Под Кампертоньо надо быть осторожней, — заметил варальский подеста сеньор Бруцати дель Романьяно. — От Пьоде начинается крутой подъём, там глубокие балки.
        Епископ нахмурился:
        - Здесь кругом балки и подъёмы. Нельзя же заставить Дольчино сражаться, где нам нравится!
        - Дайте мне копейщиков, и, клянусь богом, я догоню гаттинарский сброд! — воскликнул ди Мазино.
        - Будем наступать как обычно, тремя колоннами, — твёрдо сказал Симоне Колоббьяно. — Пока я кондотьер, никто не может нарушить мои приказы.
        Он спокойно взглянул на графа, пришпорил коня и помчался вперёд, обгоняя идущие по дороге отряды.
        У распахнутых настежь ворот Кампертоньо перед невысоким частоколом, опоясавшим селение, собрались на общинный сход гаттинарцы. Мужчины, женщины, вооружённые луками подростки — все, кто был способен принять участие в сражении, пришли сюда, чтобы услышать, может быть, в последний раз слова великого завета.
        В центре толпы на повозке стоял Дольчино. Звучный, сильный голос проповедника достигал соседнего леса, возвращаясь глухим эхом.
        Затаив дыхание люди жадно ловили каждую фразу. Полная пламенной веры, страстная речь вождя звала братьев стойко встретить преследователей.
        - … И пусть не пугают вас их несметные полчища, пусть не устрашают громкие угрозы. Как простой камень из пращи Давида сразил могучего Голиафа, так ваши стрелы и копья будут разить наймитов. Мужайтесь, воины бессмертной правды! Сегодня мы отплатим тиранам, воздадим жестоким палачам за кровь невинных, за пепел героев, принявших смерть на кострах, за страдания и слёзы гонимых братьев и сестёр наших, вынужденных скрываться, как звери в лесных чащобах.
        Оратор на мгновение смолк. Глубокая тишина воцарилась над многотысячным собранием. Дольчино смотрел на теснившихся вокруг бойцов, и сердце его наполняла радость. В такие минуты он особенно полно ощущал любовь и благодарность к этим людям, чувствовал ту незримую силу, которая объединяла их в одно целое.
        - Блажен, кто избрал путь борьбы и смело идёт им, не страшась страданий, — снова зазвучал голос проповедника. — Вечная слава тем, кто терпит голод, холод, лишения, кто живёт без пищи, одежды и крова, кто бестрепетно встречает суровые испытания и до конца остаётся верен святой цели! Жалок и ничтожен тот, кто из малодушия уклонится от великого дела, кто трусливо предаст товарищей и позволит надеть на себя постыдное ярмо рабства! Возблагодарим же, братья, создателя, вложившего в наши сердца жажду справедливости. Возблагодарим бога, давшего нам грозное оружие, против которого бессильна самая прочная сталь, ибо это оружие — презрение к смерти. Воспряньте, гордые сыны свободы! Близится славный час! Сегодня вы увидите поверженных в прах врагов, ибо наша борьба — борьба господа, и само небо будет драться за нас.
        Слова Дольчино были встречены восторженным гулом. В этот миг раненые забыли о ранах, усталые — об усталости, и сотни людей в едином порыве клялись победить или умереть за общее дело.
        Проповедник сбросил плащ, надел шлем и, представ перед собравшимися в обличье воина, приказал готовиться к битве. Гаттинарцы, воодушевлённые речью вождя, стали строиться в боевые шеренги. Непоколебимая уверенность Дольчино передалась всем. И не было ещё на земле кондотьера более отважного и решительного, не было солдат более самоотверженных и стойких.
        Разделившись на три части, войско патаренов заняло высоты перед селением. Левое крыло возглавил Лонгино Каттанео, правое — Амброджо Саломоне. Дольчино с отрядом — в центре. В первых рядах он поместил самых сильных и опытных бойцов. Стрелки из луков и арбалетчики стали между щитниками и копьеносцами. Конница расположилась в глубокой балке. Укрывшись в кустарнике и густой траве, братья ждали врагов.
        Нависшие над землёй тучи с утра покрывали небо и вершины гор. Яркие зарницы часто вспыхивали на горизонте. Армия католиков, попавшая накануне под сильный дождь, спешила добраться до лежавшего впереди селения. Наёмники и рыцари ускоряли шаг, прислушиваясь к отдалённым раскатам грома. У западных склонов Монте Роза бушевала гроза.
        Союзники приближались тремя развёрнутыми колоннами. Тяжело вооружённые воины, уставшие от длительного перехода, с трудом поддерживали равнение. Встречный ветер и крутой подъём замедляли движение наступающих. Латникам, идущим по ровному месту, приходилось то и дело останавливаться, чтобы не отрываться от тех, кто встречал на пути ложбины и впадины.
        Солдаты зло чертыхались, проклиная еретиков и собственных капитанов. Этот затянувшийся поход оказался гораздо опаснее, чем они предполагали. Надежды на лёгкую победу и богатую добычу давно рассеялись. Росли тревога и неуверенность.
        Испортившаяся за последние дни погода и резко сократившийся рацион хлеба всё больше давали себя чувствовать. Слухи о пропавших обозах волновали крестоносцев. Многие раскаивались, что приняли участие в столь рискованном предприятии. Картина жестокой резни под Гриньяско ни у кого не выходила из памяти.
        … Внезапно раздался резкий звук трубы. Склоны гор ощетинились пиками. Тысячи стрел и дротиков полетели в наступающих. Пешие и конные гаттинарцы обрушились на противника.
        Дольчино бился в первых рядах. Он ворвался в гущу солдат, прокладывая путь большим двуручным мечом.
        Ни на шаг не отставал от вождя швейцарец Иоганн. Рядом бились Джино, Стефано и Уго. Трубач и знаменосец едва поспевали за ними, переступая через тела павших. Голубое знамя общины неудержимо двигалось вперёд.
        Хотя союзники давно ждали встречи с патаренами, это дерзкое нападение на открытых позициях было для них неожиданным. При первом натиске боевые порядки католиков дрогнули. Находившийся в центре отряд графа ди Мазино, несмотря на трёхкратное превосходство в людях, не выдержал стремительного удара и после недолгой схватки стал отходить. Дольчино яростно преследовал отступающих, пока те не обратились в бегство.
        Братья, дравшиеся на флангах, действовали не менее решительно и энергично. Им удалось расстроить и изрядно потеснить крестоносцев.
        Но в разгар боя выстрелом из арбалета был ранен в бедро Лонгино Каттанео. Это сказалось на исходе сражения. Левое крыло повстанцев, потеряв предводителя, ослабило напор и было вскоре остановлено.
        Воины Амброджо Саломоне также не смогли закрепить достигнутый вначале успех. Прижав верчельцев к берегу Сезии, они начали перестрелку и упустили удобный для атаки момент. Пришедшие в себя латники Симоне Колоббьяно, ободряемые молодым кондотьером, оказали упорное сопротивление. Епископ Райнерий, размахивая крестом, призывал верных сынов церкви не поддаваться отступникам.
        Неизвестно, чем кончилась бы битва, если бы в это время не разразилась метель. Сильный снегопад с дождём и градом почти лишил сражающихся возможности различать друг друга. Резкие порывы альпийского ветра валили с ног. За несколько минут в долину намело столько снега, что трудно стало передвигаться.
        Гроза смирила на время пыл бойцов и остановила кровопролитие. Обе стороны с суеверным ужасом следили за сверкавшими в вышине молниями. Частые раскаты грома и сгустившийся вокруг мрак вызвали общее смятение. В этом бурном, неукротимом разгуле стихии все увидели божье знамение.
        Одним из первых опомнился Дольчино. Вынужденный прервать преследование, он прежде всего подумал о раненых. По его приказу гаттинарцы принялись откапывать из-под снега и сносить в селение тех, кто ещё подавал признаки жизни. Собрав своих и чужих, братья вернулись в Кампертоньо. Уцелевшие крестоносцы, спасаясь от пурги, поспешно отступили назад к Пьоде.
        В Кампертоньо
        После сражения под Кампертоньо, столь неожиданно прерванного снежной бурей, Симоне Колоббьяно, потерявший почти треть армии, был вынужден приостановить наступление. Гаттинарцы воспрянули духом. Бой и метель, заставившие бесчисленных врагов отступить, воскресили надежду. Многие усмотрели в этом руку всевышнего, подавшего знак своим избранникам.
        Вместе с жителями братья принялись возводить прочный частокол и сторожевые вышки вокруг селения. В доме Милано Сола, стоявшем на краю деревни, с утра толпился народ. В передней на овчинах спали воины, нёсшие ночную охрану. Здесь же лежали раненые. Хозяин помогал Стефано и подручным кузнеца сооружать на дворе горн. Маленький Энрико с приятелями сортировал сваленные в кучу гнутые наконечники от стрел, дротиков и другое оружие, требовавшее ремонта. Марина и Анжела хлопотали по хозяйству.
        У открытого окна Ринальдо ди Бергамо склонился над распухшим бедром Лонгино Каттанео.
        - Bis facit, qui cito facit[38 - Вдвойне делает, кто делает быстро (лат.).]. Потерпи ещё минуту, — орудуя скальпелем, говорил медик. — Хорошо, что стрела не задела кость. Осталось вытащить наконечник да промыть рану.
        - Скоро ли я смогу встать? — с трудом разжав спёкшиеся губы, прохрипел старейшина.
        - Встать? Моли бога, чтобы не пришлось отрезать ногу. Пройдёт не одна неделя, прежде чем я разрешу тебе подняться… Ну, вот и наконечник. Теперь остановим кровь.
        - Проклятье! Валяться столько из-за царапины, когда на счету каждый человек!
        - Из-за таких царапин сотни отправились к праотцам, — возразил Ринальдо. — За вчерашний день на моих руках скончалось четверо.
        Доктор принялся осторожно накладывать повязку. Кончив бинтовать, он сполоснул в тазу руки и, вытирая с лица пот, подошёл к сидевшим у очага Паоло и Анжеле. На лавке перед ними лежала открытая книга. Юноша водил по странице длинной лучиной, девушка называла знакомые ей буквы. Когда удавалось полностью прочесть слово, она торжествующе посматривала на работавшую у плиты старшую сестру.
        - Вижу, дело идёт на лад! Из тебя получится неплохой учитель, — обратился медик к Паоло. — Только и учёным мужам не мешает иной раз прислушиваться к добрым советам. Почему ты не остался тогда в деревне?
        - Но плечо почти зажило! Я уже мог держать арбалет, — смущённо пробормотал тот. — Если бы не метель…
        - Знаю, знаю, во всём виновата метель! Благодари лучше свою ученицу. Если бы она не откопала тебя из-под снега да не принесла сюда, ты был бы сейчас в другом месте.
        - Анжела? — Раненый удивлённо поднял брови. — Спасла меня и до сих пор не обмолвилась ни словом!
        - Как ещё дотащила тебя в такой буран? — продолжал Ринальдо. — Когда меня позвали, ты был уже mortuus[39 - Мёртвый (лат).]. Пришлось минут десять растирать, прежде чем ты стал подавать признаки жизни. Покажи-ка руку.
        - Кисть работает. — Паоло пошевелил локтем и пальцами. — Через несколько дней начну носить воду.
        - Не вздумай поднимать тяжести. Дай мышцам срастись. — Доктор внимательно прощупал плечо. — Склеивать тебя в третий раз будет не так просто.
        Во дворе раздались громкие голоса. Дверь с шумом распахнулась. В сопровождении Стефано и Милано Сола на пороге появился Джино. Его раскосые глаза весело щурились. Он торжественно нёс перед собой увесистый мешочек из чёрной кожи.
        - Уж не золото ли тащишь? — усмехнулся один из раненых.
        - Угадал! — Джино небрежно бросил мешок на стол; из него со звоном посыпались золотые монеты. — Двести флоринов без малейшего изъяна!
        Все недоуменно уставились на вошедшего.
        - Откуда такие деньги? — изумилась Марина.
        - Не фальшивые, — пробуя на зуб монету, подтвердил Милано Сола.
        - Выкуп за пленных? — спросил Ринальдо ди Бергамо.
        - Или наши добрались до епископской казны? — предположил Паоло.
        - Выкладывай, не тяни! — встряхнул односельчанина за ворот кузнец.
        - Ни то, ни другое! — Джино пригладил бороду. — Варальский магистрат прислал остаток долга. После отхода крестоносцев вспомнили обещанное. Боятся, как бы мы сами не наведались в город.
        - Кто же принёс деньги? — приподнял голову лежавший у окна Лонгино Каттанео.
        - Явилась целая делегация: трое синдиков из купцов да пристав варальского подесты Фердинандо Гелья с солдатами.
        - И Колоббьяно разрешил им пройти через свой лагерь?
        - Они добрались в обход, правым берегом. Дольчино не хотел пускать их в селение, но один из синдиков занемог. Пристав попросил остаться с ним тут до вечера. Амброджо Саломоне повёл гостей к себе.
        - Недурная плата за страх, — собирая раскатившиеся по столу флорины, сказал Милано Сола. — Что будем делать с золотом?
        - Пока пусть лежит у вас. В ближайшее время обменяем на соль и муку. — Джино старательно завязал мешок.
        В большой рваной палатке, разбитой за вновь отстроенным частоколом, капитан вольных стрелков радушно принимал варальцев. На перевёрнутой вверх днищем бочке лежали вяленая рыба, хлеб, овощи. Стоявшие вокруг бочонки помельче служили стульями.
        - Выпей ещё, мессере Адуччо! После третьей, ручаюсь, всю хворь как рукой снимет, — потчевал Амброджо заболевшего синдика.
        - Вино отличное, — принялся за новую кружку тот. — Кажется, настоящая верначча?
        - Притом старая. Вожу от самой Гаттинары.
        - И кресла удобные, не в каждом палаццо найдутся такие.
        Предводитель стрелков похлопал по бочке:
        - Другой мебели не держу, для моей обители хороша и эта.
        - Воину не нужны лишние вещи, — согласился Адуччо. — Чем меньше добра, тем легче в походе.
        - Иные проводят в походах целые годы, — возразил варальский пристав. — Разве, отказываясь от удобств, мы не сокращаем и без того не слишком долгую жизнь?
        - Всякая жизнь коротка, если вдуматься в суть дела, — почесал грудь Амброджо. — И понятия об удобствах бывают разные. Одному нравится копить деньги, другому — тратить. Дольчино учит: не тот богат, у кого много а кто умеет довольствоваться малым.
        - Выходит, любой подёнщик в городе богаче меня? — усмехнулся синдик. — Зачем тогда бунтуют? Наслаждались бы тем, что у них есть, чем страдать от того, чего не имеют.
        - Всё это пустые фразы, — сказал Фердинандо Гелья. — Лишь глупец не может примириться с богатством. Как паук охотится на мух, так и люди добывают необходимое силой. По существу, здесь один закон. Кто не сумеет стать пауком, станет мухой.
        - Однако есть такое слово — справедливость, — неуверенно произнёс стрелок.
        - Слова остаются словами, — перебил его пристав варальцев. — Хитрецы ловят на них невежд. Раз человек действует в силу необходимости, значит, так определил господь. Ваши проповедники сами говорят, что первое условие справедливости — равенство. К чему же обижаться на природу за то, что она подчинила нас одному закону с собой.
        - Патарены хотят, чтоб у каждого было необходимое, — продолжал Амброджо. — Они объявили землю общей и обещают сделать всех свободными.
        - И ты веришь подлым обманщикам! — воскликнул Адуччо. — Дольчино развязал эту злосчастную войну, чтобы захватить папский престол. Он опустошил пол-Италии и готов залить кровью мир. Повсюду грабежи, убийства, святотатство. Твои поборники свободы переплюнули самых алчных разбойников. Они объявили общими не только землю, но и всякую собственность. Безбожники не признают даже святости семьи и рады бы отнять у родителей детей.
        - Только ничего у них не выйдет, — твёрдо сказал Фердинандо Гелья. — Небо не допустит такого глумления. У божьей церкви хватит сил расправиться с отступниками.
        - Если вы так уверены, для чего принесли золото? — улыбнулся Амброджо Саломоне. — Или магистрат испугался согрешить, отказавшись от слова?
        Варалец смутился.
        - Наш город плохо укреплён. Но это не меняет дела. Рано или поздно еретики будут разбиты. Все, кто с ними, разделят их участь. Право, жаль, что такой доблестный воин, как ты, решил связаться с этим сбродом.
        - Решил не я, а стрелки, — задумавшись, произнёс Амброджо. — Всё из-за проклятого тирольца.
        - Разве поздно исправить ошибку?
        - Ты имеешь в виду…
        - Мы оба солдаты, давай говорить откровенно. Почему бы тебе вместе с твоими людьми не оставить мятежников?
        - В самом деле, — подхватил синдик. — Стоит ли рисковать головой ради вздорных идей и пустых обещаний? Не лучше ли честно служить тому, кто платит за труд наличными?
        - Здесь я свободен и сам себе господин, — пробормотал капитан стрелков.
        - Свободен? Да что стоит твоя свобода! Любая собака, подыхающая в лесу с голоду, имеет такую свободу. По-настоящему человека делает свободным лишь золото. Оно позволяет жить в своё удовольствие.
        - Может быть, вы и правы, — подливая всем вина, вздохнул Амброджо. — Только опытный наездник не сменит коня, пока не убедится в том, что новый лучше.
        - Меняй! О чём раздумывать, — пожал плечами Фердинандо Гелья. — Даю слово, будешь доволен. Нам нужны хорошие воины. Подеста как раз набирает отряд. Ты стал бы капитаном.
        - А я обещаю вам от имени магистрата добиться у епископа отпущения грехов, — поспешил добавить мессере Адуччо.
        - И какова плата?
        - Не меньше, чем у других: солдатам по пяти сольдо в день, капитану полфлорина. В походах каждому двойное жалованье.
        - Подходящее содержание. На таком не закиснешь. Что ж, попробую поговорить со своими.
        - Прекрасно. А чтобы не скучно было беседовать, вот аванс. — Синдик положил на бочку туго набитый кошелёк.
        - Довод убедительный, — ухмыляясь, Амброджо сунул деньги в карман.
        - Но помни, подеста доверит должность лишь после того, как будет иметь доказательства твоей преданности.
        - За этим дело не станет! Прежде чем я к вам приду, он их получит.
        - Тогда вопрос решён! — Фердинандо Гелья допил вино и поднялся. — Нам пора возвращаться. Уже темнеет. Дольчино разрешил остаться здесь только до вечера.
        - Теперь можно идти. — Адуччо похлопал себя по животу. — Ей-богу, верначча помогла. Мне стало лучше.
        Все весело рассмеялись.
        - Желаю счастливо добраться, — напутствовал гостей хозяин. — Будьте осторожны! За рекой дежурят мои стрелки. В таком одеянии, как на вас, им лучше не попадаться.
        Внезапные заморозки
        Слова Амброджо оказались пророческими. Едва варальцы покинули селение и, перейдя Сезию, углубились в лес, их остановили двое патрульных.
        - Наконец-то я вижу перед собой дичь, — кивнул напарнику один из арбалетчиков.
        - Господь услышал наши молитвы, — отозвался другой. — Верно, это те купцы, что принесли деньги из города.
        - Вот уж не ожидал встретить пернатых в такой глуши! Бьюсь об заклад, в их карманах осталось и на нашу долю.
        Взяв путников на прицел, дозорные велели им раздеваться.
        - Как же, — в волнении запнулся синдик. — Дольчино разрешил остаться до вечера! Только что ваши люди пропустили нас у переправы через реку.
        - Они пропустили, а мы нет! Дольчино здесь не начальник. — Солдат подошёл к мессере Адуччо и стал бесцеремонно стаскивать приглянувшийся ему плащ.
        Не дожидаясь, пока очередь дойдёт до него, Фердинандо Гелья бросился бежать. Но уйти далеко варальскому приставу не удалось: метко пущенная стрела сразила его наповал. Обобрав труп и раздев догола полуживого от страха синдика, стрелки занялись дележом добычи. Они так рьяно считали золотые, что совсем забыли про Адуччо.
        Между тем почтенный скупщик шерсти, дрожа и кое-как прикрывая руками наготу, вернулся в Кампертоньо. Узнав о происшествии, Дольчино приказал немедленно схватить виновников. Солдат взяли под стражу. Утром на общинном совете было решено отправить связанных налётчиков в лагерь Колоббьяно. «Пусть крестоносцы сами расправятся с грабителями. У нас им не место».
        Почти все гаттинарцы одобрили приговор, лишь среди вольных стрелков нашлись недовольные. Амброджо Саломоне поспешил воспользоваться удобным случаем, чтобы начать подготовку к осуществлению задуманного плана. С того дня в его палатке часто собирались шумные компании.
        Однажды ночью селение было разбужено радостными криками. Пробившись через вражеские заставы, вышли к своим оставшиеся в живых защитники гаттинарской крепости. Братья поспешили к околице встречать товарищей. Счастливые возгласы, смех и плач наполнили Кампертоньо.
        В стороне, у дозорной вышки, стояли Дольчино и Маргарита. Её плечи тихо вздрагивали.
        - Не сдержала я обещания… Не уберегла людей… Карло, Эрнесто, Ремиджо… убиты. Из сестёр уцелели лишь четверо. Кузнец Альберто и Анна прикрывали отход. Мы видели потом их трупы. На спине Альберто крестоносцы выжгли солнце… у Анны всё тело исколото ножом и волосы поседели, как у старухи.
        - Что с твоей головой? — показал на шрам Дольчино.
        - Это во время штурма… Почти сутки не приходила в сознание… Не помню, кто вынес.
        - Прости, Марго, я знал, что вам будет трудней других. Даже если бы стрелки Амброджо и не покинули монастырь, вряд ли можно было отстоять крепость.
        - За что прощать? Разве ты не остался бы там, если бы мог? Это я не сумела справиться с делом.
        - Неправда, вы дрались хорошо. Только благодаря вам мы остановили верчельцев. Но как ты прорвалась? Что творится в долине?
        - Повсюду солдаты. Пришлось идти горами. Инквизиторы выступают по деревням с проповедями. Крестьян заставляют клясться в верности церкви. Кто отказывается, секут до смерти. Епископ Райнерий запретил даже разговаривать с нами. В Скопа сожгли мать с дочерью лишь за то, что те не пришли на мессу. На дорогах виселицы. Народ так запуган, что разбегается при нашем появлении.
        - Ты едва держишься на ногах, — помрачнел Дольчино. — Пойдём-ка к Милано Сола. Отдохнёшь.
        Он поцеловал её и, бережно поддерживая, повёл к дому.
        Приближался октябрь. С каждым днём становилось холоднее. После бурных осенних ливней неожиданно наступила ранняя зима. Снежные завалы сделали непроходимыми горные дороги. В переполненном людьми Кампергоньо не хватало хлеба, одежды, сена. Взятые из Гаттинары продукты подходили к концу. В стане апостолов начался голод.
        Когда были съедены последние коровы и овцы, братья принялись за лошадей и собак. Никто не брезговал подстреленными в лесу белками и воронами. В общинных котлах варили собранные под снегом жёлуди и мелко нарубленные коренья.
        Несколько попыток повстанцев уничтожить оставленный крестоносцами заслон потерпели неудачу. Наступать по полю было почти невозможно. Нападающие то и дело проваливались по пояс в рыхлый снег и становились удобной мишенью для стрел. В довершение всех бед в лагере появились изменники.
        Натянутые на окна бычьи пузыри покрылись слоем льда и едва пропускали дневной свет. Перед пылавшим очагом, скрестив на груди руки, задумчиво ходил Дольчино. Прогибаясь под его ногами, поскрипывали половицы.
        В дверях появились Паоло и Милано Сола.
        - Ну, как с выкупом? — повернулся к ним Дольчино.
        - Не стали и слушать. Пригрозили содрать кожу, если придём ещё раз. — Паоло устало опустился на лавку.
        - Удалось ли повидать Колоббьяно? Ведь среди пленных двести верчельцев.
        - Его уже нет в их лагере. Переговоры вёл варальский подеста Бруцати.
        - Разве вы не сказали, что нам нечем кормить лишние рты? — приподнялся с кошмы Лонгино Каттанео. — Или этим тварям не жаль своих?
        Милано Сола махнул рукой:
        - Мы предлагали по три солдата за мешок муки или овцу, они лишь посмеялись над нами.
        Несколько минут в комнате царило молчание.
        - А выше по Сезии, в Моллиа и других деревнях, нельзя достать провиант? — спросила Маргарита.
        - Я уже послал туда. Мы купили у горцев скот и немного зерна, — ответил Дольчино. — Только их невозможно привезти в Кампертоньо: снежные оползни перекрыли единственную дорогу.
        - Ещё день-два, и запасы муки иссякнут, — вздохнула Марина. — Будем печь хлеб из одной коры.
        - Люди страдают от истощения, пленные гибнут, — с тревогой произнёс Ринальдо ди Бергамо. — Боюсь, как бы в селении не начался мор.
        Антонио горько усмехнулся:
        - Недавно мы жалели тех, кто остался на поле боя. Как бы не пришлось им завидовать. Через неделю здесь никто не сможет держать в руках оружие.
        - Хуже всего, что среди нас есть предатели, — начал Паоло. — Прошлой ночью, когда мы подползли к укреплениям крестоносцев, сзади были пущены горящие стрелы.
        Амброджо Саломоне с шумом поднялся из-за стола:
        - Чем ждать, пока совсем обессилим, лучше пойти на приступ и пасть в схватке.
        Все взволнованно заговорили:
        - Если бы в схватке, а то подстрелят на снегу, как слепого барана.
        - Штурмовать Пьоде — верная гибель. По полю сейчас до них не добраться.
        - Что же делать? Не подыхать же тут!
        - Неужели мы одержали столько побед, чтобы умереть теперь от голода?
        Суровый, твёрдый голос Дольчино прервал возгласы:
        - Любая смерть плоха, но вы рано запели панихиду. Господь забывает лишь тех, кто падает духом.
        Он надел плащ и решительно повернулся к горнисту:
        - Труби сбор! Пусть все соберутся на площади,
        Новые позиции
        По глубокому снегу, расчищая и утрамбовывая дорогу, поднимался в гору передовой отряд. За ним, волоча сделанные наспех сани с общинными пожитками и ранеными, двигалась длинная колонна повстанцев. Выбиваясь из сил, шли обмотанные овчинами и обрывками одеял воины, женщины, дети. Резкие порывы ветра валили их с ног. Но люди вставали и, растирая обмороженные лица, упрямо продолжали путь.
        Дольчино и Маргарита шли рядом.
        - Почему мы не зашли в Моллиа? — спросила Маргарита. — Можно было переждать пургу в деревне.
        - Чем скорей выйдем к долине Сорба, тем раньше добудем провиант. Со стороны Расса легко обойти крестоносцев. Оттуда сможем перехватывать их обозы.
        - Говорят, в Вальнера всего несколько хижин. Где разместим столько народа?
        - Там вокруг лес. Палатки есть, за неделю сделаем отличный лагерь.
        - А крестоносцы?
        - Штурмовать зимой обледенелую гору невозможно. Если и решатся, ничего у них не выйдет.
        В конце колонны послышались крики. Прокладывавшие дорогу братья тревожно обернулись. Через некоторое время снизу прибежал Паоло.
        - Часть стрелков повернула назад! Амброджо Саломоне и его люди пытались унести оставшуюся муку.
        - Вот кто выдавал наши планы! — воскликнула Маргарита. — Теперь ясно, почему срывались атаки!
        - Я давно говорил, нельзя доверять наёмникам, — угрюмо произнёс кузнец Стефано. — Чтобы спасти шкуру, эти шакалы готовы погубить всех.
        Дольчино двинулся вперёд.
        - Как бы то ни было, хорошо, что они ушли, без изменников и трусов будет лучше!
        Переход в Вальнера значительно облегчил положение восставших. Оставив на вершине больных и ослабевших, Дольчино повёл самых крепких бойцов в тыл противника. Внезапным налётом он захватил селение Скопелло, где находились большие запасы заготовленного союзниками провианта. Братья пригнали оттуда много скота, принесли муку и соль.
        Вскоре рядом с маленькими хижинами и палатками на горе появились просторные деревянные строения. Ведущую вниз крутую тропу перегородили бревенчатые заборы с бойницами. За ними, в утеплённых камышом шалашах и землянках, дежурили часовые. Глубокий снег, покрывавший склоны, закрыл другие подступы.
        Тщетно пытались крестоносцы осаждать новый стан апостоликов. Почти каждую ночь те спускались в долину и, обходя вражеские укрепления, появлялись там, где их не ждали. Варальский подеста сеньор Бруцати дель Романьяно всю зиму безуспешно охотился за патаренами.
        Однажды, возвращаясь из очередного рейда, отряд Дольчино остановился у подножия высокой скалы неподалёку от селения Пьоде. Неприступная каменная громада выступала из горы, нависая обрывистой стеной над долиной Сорба. На её покатой, почти голой макушке виднелись редкие кусты и искривлённые ветрами стволы деревьев.
        - Неплохо бы разбить лагерь на этой скале, — предложила Маргарита. — Там даже летом не пришлось бы опасаться нападений.
        - И деревни отсюда ближе, — согласился Дольчино, — легче следить за врагом и добывать продовольствие.
        - Но как вы подниметесь! — удивился Милано Сола. — Это место недаром называют «Лысая Стена»: ещё никто не пробовал на неё залезть. Даже если одолеть кручу, вряд ли удастся поднять палатки и припасы.
        - Можно протянуть верёвки и сделать лестницы, — возразил Дольчино. — Лишь бы кто-нибудь взобрался.
        - Кому захочется идти на верную смерть? — с сомнением заметил Джино.
        Маргарита решительно сбросила с себя кольчугу.
        - Кто предложил, тому и пробовать.
        Взяв верёвку, она стала карабкаться по склону. Затаив дыхание все молча наблюдали за подъёмом. Скоро маленькая фигурка скрылась под отвесным выступом скалы. Прошло несколько минут, показавшихся вечностью, и её увидели наверху. Дружный крик прокатился по заснеженному ущелью. Стоявшие внизу радостно замахали шапками.
        Придерживаясь за спущенную верёвку, воины один за другим начали взбираться на Лысую Стену. Вершина горы имела широкую площадку. На ней могли свободно разместиться до сотни палаток. В тот же день, отправив часть отряда в Вальнера, Дольчино с оставшимися принялся сооружать лестницы и готовить места для будущих жилищ.
        Новые позиции позволили повстанцам захватить инициативу. Постепенно они освободили окрестные селения и оттеснили наёмников и рыцарей к Варалло.
        В начале 1305 года Дольчино разослал третье письмо-воззвание ко всем верующим в Христа. Он призвал своих последователей не поддаваться угрозам врагов и с оружием в руках явиться к нему для продолжения священной войны. Сотни людей из самых отдалённых городов и деревень спешили присоединиться к восставшим. Встречая на пути бесчисленные опасности, шли они на помощь осаждённым. Неделями блуждая в лесных дебрях, с трудом прорываясь через расставленные крестоносцами заставы, в одиночку, группами и целыми отрядами приходили братья, чтобы драться за господнюю правду в рядах общины.
        Мужественное сопротивление патаренов вызывало всеобщее изумление. Уже год маленькая гаттинарская коммуна вела настоящую войну с могущественной римско-католической церковью. Даже объединённой армии союзников не удавалось разгромить отступников.
        Неудачи всё больше тревожили участников крестового похода. Воззвание Дольчино послужило сигналом к новым мятежам в Пьемонте и Ломбардии. Среди ремесленников и крестьян опять начались волнения.
        Растущее недовольство населения частыми военными поборами позволило гибеллинам захватить власть в ряде городов. Риккардо Тиццони с триумфом вернулся в Верчелли, изгнав оттуда сторонников гвельфской партии.
        Чтобы не допустить массового восстания черни и развязать себе руки для борьбы с приверженцами императора, вожди союзной лиги решили нанести еретикам решающий удар.
        Красное поле
        В остерии «Голубой фазан», расположенной по соседству с огромным палаццо варальского подесты, было необычайно шумно. Наёмники, получившие накануне деньги за предстоящий поход, не скупились на вино. Каждый старался получше провести последнюю ночь в городе.
        Солдаты ели, пили, болтали о войне и, обняв девиц, горланили песни. Подгулявшие танцоры яростно колотили ногами дубовый пол. Музыканты в центре зала выбивались из сил. Звонкие голоса дудок тонули в общем гвалте. Пьяный хохот, брань, громкие выкрики заглушали даже резкую дробь тамбуринов.
        У окна среди своих стрелков сидел Амброджо Саломоне. Он хмуро смотрел в тарелку, подперев щеку кулаком. Стоявшая на столе большая оплетённая бутыль была наполовину пуста.
        Захмелевшие стрелки, перебивая друг друга, с упрёками обрушились на своего предводителя:
        - Когда же тебя сделают капитаном? Не надоело подчиняться варальским ослам?
        - На прошлой неделе опять чуть не попали в западню.
        - Нас посылают в самые опасные места. Сколько людей погибло без проку.
        - Покончим с Дольчино — всё изменится, — угрюмо отозвался Амброджо. — После похода подеста обещал принять нас в городские стражники.
        - Пустые обещания! Потом они и не вспомнят!
        - Покончить с Дольчино не так-то просто, многие уже сломали шею.
        - Зря мы спутались с крестоносцами. У братьев хоть с голодным брюхом, зато сами себе сеньоры. А здесь каждый индюк из нобилей помыкает тобой.
        - Марчеллино предупреждал — жалеть будем. Теперь со своими дерёмся. Большинство осталось с Модесто.
        - Вернитесь, ещё не поздно, — мрачно буркнул Амброджо. — Может, и успеете добраться к патаренам. Их пока не разбили. Только я жариться на костре не желаю.
        Он налил себе полную кружку. Остальные молча последовали его примеру. Растрёпанная сгорбленная цыганка подошла к столу.
        - Ну как, старая ведьма, подыскала нам невест на ночь? — повернулся к ней Амброджо.
        - Есть голубки! Одна прекрасней другой, — прищёлкнула языком старуха. — Только они не прилетят к вам, пока не получат обещанное.
        - Так ли уж хороши эти красотки? — усомнился предводитель стрелков.
        - Товар отменный! — с обиженным видом поджала губы сводница. — Клянусь святой Магдалиной, вы даже не мечтали о таких милашках. Настоящие принцессы!
        - Видели мы твоих принцесс, — захохотали солдаты. — Ты и в прошлый раз расписывала нам графинь, а привела кляч облезлых.
        - Разрази меня гром, где только она выкапывает этих уродин! — вмешался в разговор подошедший латник.
        - Вы напрасно теряете время, — спокойно возразила цыганка. — В такой час всё равно лучше не найдёте.
        - Ладно, тащи их сюда, — бросил ей кошелёк Амброджо. — Да пошевеливайся, чёртова клюка!
        Под крепкие шутки стрелков старуха засеменила к двери…
        Пока наёмники развлекались в варальских остериях, предводители союзного войска обсуждали во дворце подесты план задуманного похода.
        Сеньор Бруцати дель Романьяно провёл рукой по разложенной на столе карте.
        - Дороги подсохли, мы сможем теперь отрезать лагерь в Вальнера от Лысой Стены. Тогда начнём штурм.
        - Думаешь, отступники отдадут долину без боя? — с сомнением взглянул на рыцаря новарский епископ Джованни Висконти.
        - Не станут же они встречать нас в открытом поле. Если не считать женщин и малолеток, у Дольчино всего две тысячи бойцов.
        - Еретички сражаются не хуже воинов, — заметил один из капитанов. — Вспомните Кампертоньо и Гаттинарскую крепость.
        - Сейчас у патаренов нет конницы, — возразил подеста. — Мои всадники сомнут их в два счёта.
        - Главное — не затягивать кампанию. Нельзя больше терять здесь время, — сказал граф ди Мазино. — Пока мы возимся с ересиархом, гибеллины прибирают к рукам наши земли. Тиццони опять хозяйничает в Верчелли.
        Джованни Висконти поднялся из-за стола:
        - Если с планом покончено, мне остаётся пожелать вам скорой победы.
        Бруцати дель Романьяно преклонил колено.
        - Основное решено — завтра выступаем. Через день-два, бог даст, вы услышите радостную весть.
        - Постарайтесь взять Дольчино живьём, — благословил кондотьера епископ. — Да не забудьте сразу же послать гонцов в Перуджо. Там конклав[40 - КОНКЛАВ — совет кардиналов, выбирающий римского папу.]. Кто бы ни стал новым папой, ваши заслуги перед святой церковью будут вознаграждены.
        Вечером к подножию Лысой Стены прискакал Паоло. Толпившиеся под скалой братья поспешили навстречу.
        - Крестоносцы уже в Скопа. Утром Бруцати будет здесь. — Юноша спрыгнул с лошади и обвёл взглядом обступивших его воинов.
        Прихрамывая, к нему подошёл Лонгино Каттанео:
        - Где Марго и другие?
        - Следят за солдатами. Решили остаться там.
        Дольчино протянул Паоло фляжку:
        - Глотни вина, отдышись.
        Паоло сделал несколько глотков и устало опустился на срубленный ствол дерева.
        - От самого Варалло они двигались общей колонной. Впереди конница, потом латники и стрелки. Через каждые три-четыре мили останавливались для отдыха. Мы отходили, стараясь не терять их из виду.
        - Велик ли обоз?
        - Марго насчитала до трёхсот повозок, есть катапульты и разборные лестницы.
        - Значит, хотят штурмовать наш лагерь в Вальнера.
        - Надо перевести всех на Лысую Стену, — предложил Антонио. — В одном месте держаться легче, и гора здесь круче.
        - Об этом стоило думать раньше, — возразил брат Ремо. — Теперь не успеем перенести припасы. Снег растаял, Вальнера почти не укреплена, а отсюда помочь вряд ли удастся.
        Все заволновались:
        - Там наши жёны и дети. Если крестоносцы ворвутся в лагерь, их не пощадят.
        - Лучше погибнуть, чем пережить такое! — воскликнул Милано Сола. — Вспомните, что они творят с пленными.
        Лица бойцов помрачнели.
        - Есть лишь одна возможность избежать этого, — негромко произнёс Дольчино.
        Все повернулись к нему.
        - Мы должны встретить Бруцати в долине!
        - Драться на ровном поле? — изумился Лонгино Каттанео. — Ты забыл, сколько у союзников солдат!
        - Разве под Кампертоньо их было меньше? — сурово взглянул на старейшину вождь апостолов.
        - Тогда у них не было конницы, — смущённо пробормотал тот. — Теперь всадники опрокинут наши ряды.
        - Так думает и Бруцати. Но вы оба ошибаетесь! — Дольчино решительно поднял руку к небу. — Господь указал мне способ остановить лошадей. За ночь у Пьоде мы выроем канаву и прикроем сверху ветвями. За ней встанут женщины и часть стрелков. Остальные укроются на склонах гор. Когда рыцари переломают себе кости и латники поспешат к ним на помощь, мы ударим с флангов.
        У подножия скалы стало тихо. Казалось, смысл сказанного не сразу достиг сознания. Но вот глаза людей засветились надеждой. Кто-то осенил себя крёстным знамением. Лонгино Каттанео шагнул к Дольчино и крепко обнял его.
        На широком поле, там, где в Сезию впадает бурный приток Сорба, братья вырыли ночью поперечную канаву. За невидимым барьером, спрятанным под слоем дёрна, расположилась наиболее слабая часть апостольского войска. Два большие отряда под командованием Дольчино и Лонгино Каттанео выдвинулись далеко вперёд, укрывшись на склонах гор.
        Утром у Пьоде показалась армия крестоносцев. Впереди по двадцать человек в ряд шла конница. Начищенные щиты и шлемы ярко блестели на солнце. Пёстрые значки, прикреплённые к концам пик, полоскались по ветру. Длинные белые плащи с крестами покрывали доспехи всадников. Закованные в броню кони с трудом несли тяжёлый груз.
        Заметив патаренов, приготовившихся к бою на открытом лугу, варальский подеста сеньор Бруцати дель Романьяно удивлённо привстал на стременах. Неужели Дольчино потерял голову? Не веря своим глазам, рыцарь подал знак разворачиваться к атаке. Скорей, скорей! Только бы не ушли. Видно, господь затуманил отступникам мозги.
        Бруцати нетерпеливо опустил забрало и, махнув рукой, пришпорил коня. Остальные, стараясь не отставать, ринулись за кондотьером. Но едва копыта лошадей коснулись искусно замаскированной канавы, тонкий слой веток и дёрна провалился. Не добравшись до противника, передние ряды оказались на земле. В них врезались скакавшие сзади.
        Дикие крики, треск стали, ржание разнеслись по всему полю. Голова боевой колонны смешалась. В то же время тысячи стрел и камней обрушились на уцелевших. Действуя цепами и копьями, стоявшие за рвом бойцы принялись добивать рыцарей. Подоспевшие латники и стрелки кинулись на помощь своим. В этот момент отряды Дольчино и Лонгино Каттанео с двух сторон напали на крестоносцев.
        Солдаты бокового прикрытия, вместо того чтобы стойко встретить нападающих, в панике устремились к центру. Это ещё больше усилило сумятицу. Тщетно капитаны пытались навести порядок. В шуме боя никто не слушал команд. Сгрудившиеся на лугу конные и пешие воины опрокидывали друг друга, стремясь выбраться из свалки.
        Между тем братья продолжали теснить врагов. Пока они решительно громили фланги, находившиеся в середине всадники и латники были лишены возможности действовать. Часть стрелков и обозников, не успевших вступить в бой, повернула назад, бросив на дороге повозки и осадные лестницы.
        К полудню сражение окончилось. Последние наёмники, дравшиеся на берегу, были загнаны в реку. За исключением нескольких сот солдат, бежавших обратно в Варалло, и тех, кому посчастливилось попасть в плен, вся армия крестоносцев была уничтожена. Воды Сезии помутнели от крови. Огромный луг до самого Пьоде покрылся убитыми.
        С той поры это место называется «Красным полем».
        Верчельский епископ
        Известие о кровавом побоище в верховьях Сезии взбудоражило Италию. Запертые в диких Альпах, голодные, полуразбитые еретики после изнурительной осады, длившейся целую зиму, спустились с гор и на ровном поле разгромили многочисленную, хорошо оснащённую армию крестоносцев. Тревожные слухи поползли по сёлам и городам.
        В Перуджу, где собрался совет кардиналов, каждый день прибывали гонцы. Короли и епископы, напуганные брожением черни, умоляли конклав поторопиться с избранием нового папы. В июне 1305 года на папский престол вместо умершего Бенедикта XI взошёл архиепископ бордоский, француз Бертран де Го.
        Приняв имя Климента V, он начал энергичную борьбу против патаренов. В первые же дни после коронации была подписана булла о предании вечному проклятию каждого, кто посмеет поддерживать отступников. Во все концы отправились папские легаты. По церквам и храмам объявили о новом крестовом походе.
        Чтобы быстрее набрать армию, её участникам, кроме индульгенций, обещали освобождение от уплаты всех долгов и налогов. Главой католического войска стал епископ Райнерий Авогадро де Пессано, торжественно поклявшийся погибнуть или разгромить ересиарха.
        Большая позолоченная карета, кренясь на ухабах, катилась по дороге, обсаженной высокими тополями. Три пары прекрасных белых лошадей, запряжённых цугом, легко брали крутые подъёмы. Форейтор и двое погонщиков с длинными хлыстами в руках управляли лошадьми. Впереди и сзади скакали вооружённые всадники.
        Попадавшиеся навстречу повозки торопливо съезжали на обочину. Возницы и пешеходы почтительно сторонились, снимая шапки. В экипаже, обитом внутри толстым ковром, удобно расположились четверо путников. Они посматривали в открытые окна и негромко переговаривались.
        - Уже Риве, ваше преосвященство. Часа через полтора будем в Верчелли. — Симоне Колоббьяно привстал с места, вглядываясь в лежащую впереди деревню.
        Епископ потёр затёкшие ноги.
        - Слава богу, добрались, наконец-то кончится дорога!
        Он с облегчением откинулся на подушки. Несмотря на удачи последних недель и приподнятое настроение, не покидавшее его от самой Перуджи, девятидневный путь давал себя знать. Епископ устало закрыл глаза, думая о предстоящем походе.
        Хорошо ли он сделал, вызвавшись вести в бой крестоносную армию? В случае поражения его могут взять в плен или даже убить, как простого наёмника. От таких мыслей стало внезапно жарко. Райнерий поспешно распахнул мантию и глубоко вздохнул.
        Нет, на этот раз всё будет иначе. Пусть невежды болтают о неодолимости Дольчино, о нечистой силе, помогающей еретикам. Он-то знает, в чём состоит эта сила, и сумеет отнять её у отступников. Если понадобится, все деревни вокруг их логова будут сожжены.
        Лёгкая улыбка тронула старческие губы. Вот и сбывается сокровенное желание. К богатству и могуществу, столь щедро дарованным ему судьбой, прибавится теперь и слава. Его имя будет вскоре начертано золотом на алтарях храмов рядом с именами святого Евсебия и других воителей церкви.
        Епископ потрогал рукой висевший на груди крест. Главное — не забывать об осторожности. С Дольчино надо постоянно быть начеку. Недаром его прозвали сыном дьявола. Этот «оборотень» умеет использовать чужие ошибки. Достаточно вспомнить гибель монферратской конницы и последнее сражение.
        Райнерий повернулся к сидевшему рядом сеньору Бруцати дель Романьяно:
        - Говоришь, они выкопали канаву?
        - Я увидел её, когда упал с лошади, — кивнул варальский подеста. — Мне не дали подняться.
        - Неужели никто не вырвался из окружения?
        - Спасся лишь граф ди Мазино. Он повернул коня, как только ударили с флангов.
        - Узнаю ди Мазино, — усмехнулся Симоне Колоббьяно. — Под Кампертоньо граф тоже шумел перед боем и первый бежал с поля.
        - Во что же обошёлся ваш выкуп? — продолжал расспрашивать епископ.
        - Дольчино потребовал по сто флоринов с каждого дворянина, с меня же содрал пятьсот.
        - Пятьсот флоринов! Немало! Где ты набрал такую сумму?
        - Пришлось продать родовые земли в Новаре, — хмуро произнёс Бруцати. — Теперь я разорён. Только мысль о мщении даёт силы пережить несчастье.
        - Сумел потерять, сумей найти. За голову Дольчино обещано пять тысяч, — заметил Райнерий. — Но что произошло в Варалло? Почему туда впустили тряпичников?
        - Чернь открыла еретикам ворота. Дворяне и купцы бежали из города. Вся Верхняя Сезия захвачена мятежниками.
        - Известия не из приятных, — епископ взглянул на молчавшего до сих пор четвёртого путника, сидевшего в углу кареты. — Ну, а чем порадует нас мессере Томазо? Как закончились переговоры со сторонниками Тиццони?
        - Нет худа без добра. С гибеллинами удалось поладить, — отозвался Томазо Авогадро. — Наступление патаренов сделало их сговорчивей.
        - Кто же сейчас правит республикой?
        - Ваше преосвященство будут довольны. Новые выборы принесли нам победу. На время войны консулами Верчелли стали братья Джакомо и Пьетро. Меня назначили на должность капитано дель пополо[41 - КАПИТАНО ДЕЛЬ ПОПОЛО — начальник городского ополчения.].
        - Лучшего нельзя пожелать! — воскликнул Симоне Колоббьяно. — Теперь мы сможем решать дела на семейном совете.
        - Главное, утихнут споры. Не придётся терять время по каждому пустяку, — согласился сеньор Бруцати.
        - Единодушие в действиях — первое условие для успеха, — серьёзно сказал епископ. — Ради одного этого стоило прокатиться в Перуджу.
        У Лысой Стены
        Третьи сутки на Лысой Стене не смолкали рёв скота, осипшие голоса погонщиков. Днём и ночью по высеченным в скале ступенькам непрерывным потоком вели коров, овец, несли мешки с зерном, сушёными фруктами, солью и другими припасами. С помощью установленных наверху огромных воротов поднимали на толстых канатах сено, палатки, бочки с вином.
        У подножия горы, ожидая своей очереди, стояли десятки неразгруженных повозок и часть общинного стада.
        - Живей, живей! Не мешкайте! — торопил людей Дольчино. — Солдаты уже близко!
        Кузнец Стефано вытер с лица пот.
        - Всё равно до вечера не успеем, из Вальнера ещё не перенесли муку.
        - Наше счастье, что крестоносцы движутся медленно, — заметил Лонгино Каттанео. — Епископ осторожен. Теперь впереди стрелки-разведчики.
        - Папские армии точно головы гидры… — Дольчино окинул взглядом скопившийся под скалой обоз.
        Со стороны Расса показался небольшой отряд всадников. К скале подъехала Маргарита. Её сопровождала группа воинов. Их доспехи и плащи были покрыты пылью.
        Дольчино поспешил к ним.
        - Договорились с горцами? Удалось ли пристроить раненых? — обратился он к Маргарите.
        - Многих разместили у пастухов, остальных Паоло повёз по дальним деревням.
        Анжела растерянно посмотрела на Маргариту.
        - Как же он вернётся? Сюда вот-вот нагрянут солдаты.
        - Не тревожься. Мы обо всём условились. Ночью Паоло проберётся по горам.
        - Не будем терять времени. — Дольчино повернулся к Лонгино Каттанео: — Вели завалить дороги деревьями, чтобы задержать солдат. А ты, Марго, отправляйся в Вальнера, поторопи наших с мукой.
        На следующее утро огромная армия епископа подошла к Лысой Стене. Крестоносцы окружили гору со всех сторон и в тот же день пошли на приступ. Штурм продолжался почти неделю. Когда все попытки добраться до патаренов провалились, союзники стали готовиться к длительной осаде.
        Епископ Райнерий Авогадро де Пессано приказал возвести вокруг вражеских позиций сплошное кольцо укреплений. Для строительных работ согнали жителей Варалло и тысячи крестьян. В Пьоде, Расса и близлежащих селениях были размещены сильные гарнизоны.
        Повсюду объявили о создании священной лиги против еретиков. Феодалы верчельской и новарской епархий, подесты больших и малых местечек торжественно присягали за себя и своих подданных в верности церкви. Каждого, кто уклонялся от участия в войне, ждали публичное отлучение и пожизненное изгнание.
        Это позволило ещё больше увеличить войско и наладить бесперебойное снабжение армии. Ежедневно к осаждающим приходили обозы из соседних провинций и городов. Вереницы повозок доставляли фураж, одежду, кузнечное оборудование. Торговцы съестными припасами и оружейники, получив за известную сумму право на поставку своих товаров, развернули бурную деятельность.
        На берегу Сорбы, за длинными рядами воинских шатров и палаток, шла бойкая торговля. Здесь перековывали лошадей, чинили повреждённые латы, меняли тетиву на арбалетах, продавали стальные доспехи. Состоятельные рыцари находили тут редкие вина и еду по вкусу. В наспех сколоченных бараках и крытых фургонах можно было на время забыться и отдохнуть от ратных трудов.
        Но если у реки царили оживлённая толчея и беспорядок, в противоположном конце лагеря, обращённом к Лысой Стене, соблюдалась строгая дисциплина. Вдоль возводимых стен, где под охраной лучников и копьеносцев, работало множество людей, стояли шесты с насаженными на них головами казнённых отступников. На перекладинах виселиц болтались трупы дезертиров и изменников.
        В центре стана, на холме, обнесённом двойным частоколом, возвышался просторный белый шатёр, затканный крестами. Перед ним колыхалась треугольная парчовая хоругвь с изображением святого Евсебия, первого верчельского епископа, причисленного к лику святых за непримиримую борьбу с врагами церкви.
        У откинутого полога, в окружении приближённых и личной свиты, сидел в кресле епископ Райнерий. Среди военачальников находились капитано дель пополо Томазо Авогадро ди Казанова и оба верчельских консула — братья Пётр и Джакомо ди Кваренья.
        Симоне Колоббьяно докладывал обстановку.
        - Кладка стен подходит к концу. Задерживает лишь горный участок: еретики держат его под обстрелом. Крестьяне отказываются там работать — пришлось кое-кого повесить. Ночью охрана схватила ещё троих подёнщиков из Варалло. Хотели перебежать к патаренам. С утра ими занимается старший инквизитор.
        Рыцарь кивнул в сторону стоявшей неподалёку палатки, откуда слышались сдавленные крики.
        - Скажи отцу Эмануэле, пусть повременит. Не даёт сосредоточиться, — сердито повернулся епископ к дежурившему у входа доминиканцу. — А ты продолжай. Удалось выяснить, на сколько хватит отступникам припасов?
        - У них много хлеба и есть корм для скота. Думаю, с месяц продержатся.
        - Но где они берут воду? Кажется, на вершине горы нет колодцев?
        - В этом Дольчино помогает небо, — усмехнулся Симоне Колоббьяно. — Во время дождей они растягивают палатки и наполняют водой опустевшие бочки.
        - Будем ждать, пока не подохнут с голоду. — Райнерий поправил нагрудный крест и откинулся на спинку кресла.
        В шатёр вошёл человек в длинной чёрной тоге и квадратной шапочке нотариуса. К его поясу был пристёгнут кожаный чернильный прибор с пучком гусиных перьев. Под мышкой он держал свёрнутый лист пергамента.
        - А вот и Джованни Монта. Входи, входи! Принял клятву?
        - Всё сделал, ваше преосвященство. Документ оформлен по правилам. Разрешите огласить?
        Епископ махнул рукой. Нотариус не спеша развернул свиток и сощурил подслеповатые глаза.
        - «Статут лиги против еретиков! — громко начал он. — Именем Господа, да будет так! Год от рождества Христова 1305, августа 24, день святого Варфоломея, в церкви Скопа. Изгнанные из долины Нижней Сезии еретики каццары[42 - КАЦЦАРЫ (от искажённого «каттары») — так католики презрительно называли сторонников Дольчнно, чтобы не употреблять слова «апостолы».] захватили Вальгранде и укрепились на горах Расса. Весь край наполнился резнёй, пожарами, святотатством. В день восшествия на папский престол святой отец Климент V объявил крестовый поход против Дольчино и его приспешников. Знатные семьи и граждане Вальсезии, объединившись в священную лигу, единодушно решили, не жалея своей крови, преследовать с оружием в руках ненавистных опустошителей. С сего дня каждый должен принять участие в осаде и войне. На божьем евангелии дали клятву истребить злобных врагов веры благородные сеньоры: братья Висконте — за долину Расса, Марко Семпролано — за долину Сорба, Мартино Прогемелле — за долину Риза, Аццо и Джакомо — за район Артонья…»
        Райнерий нетерпеливо постучал ногой, давая чтецу знать, что перечислять имена не обязательно.
        - «… Клятва дана перед распятием, после того как каждый дотронулся до евангелия и призвал в свидетели святых, в их числе наших покровителей: святого Варфоломея и святого Гауденцио. Я, Джованни Монта, общественный нотариус, составил этот документ и принял клятву от вышеназванных».
        - Хвала господу! — осеняя себя крёстным знамением, епископ поднялся с места.
        - Пусть бумага хранится в моей канцелярии. Я сам позабочусь, чтобы о клятве не забывали.
        В осаде
        - Снова промахнулась! Больше чем на три локтя. Слишком резко жмёшь на крючок. — Паоло взял из рук Анжелы арбалет и вложил стрелу. — Главное, не спеши, когда подводишь под цель.
        Он медленно поднял ложе и плавно нажал рычаг арбалета. Стрела с лёгким стуком вонзилась в центр круга.
        - Я никогда не смогу так! — в отчаянии воскликнула Анжела. — Целый месяц стараюсь, и всё напрасно! Даже Энрико попадает в щит.
        - Не унывай, и у тебя получится. Научилась же читать по библии.
        - Я знаю её почти наизусть. Заниматься по ней уже неинтересно. Если бы у нас были другие книги!
        - Дай срок, уйдут солдаты — достанем и другие. — Паоло повернулся к обрыву и поглядел на раскинувшийся внизу огромный вражеский лагерь.
        - Думаешь, скоро снимут осаду?
        - Не станут же они торчать здесь до зимы. Долго содержать такую армию у папы денег не хватит.
        - Смотри! Смотри, журавли летят. Какой большой косяк. Кричат, даже здесь слышно.
        - Видно, близятся холода.
        - Лес пожелтел, а вот папоротник совсем зелёный. Интересно, как он сюда забрался?
        Девушка потрогала выросший в расщелине скалы тонкий лист.
        - Солнце греет по-летнему. Не верится, что пришла осень.
        - Как красиво вокруг! Землю раскрасило — будто живой ковёр!
        - Особенно у Монте Роза, — согласился Паоло. — Только нам лучше бы любоваться тучами. Вода на исходе.
        - В ближайшее время дождей не будет. Разве ветер переменится. — Анжела поправила выбившиеся из-под платка волосы. — Брат Ремо советует меньше есть. Говорит, тогда легче переносить жажду.
        - Больше трёх дней всё равно не вытерпишь. Дольчино велел готовить бутыли и бочонки помельче. Ночью пойдём к реке.
        - Но всюду охрана!
        - По хребту в обход можно пробраться до орлиного гнезда. Спустимся со скалы на верёвках.
        - А пост у песчаной кручи?
        - Там всего десяток солдат. Бог даст, снимем без шума. Лонгино Каттанео отобрал лучших арбалетчиков.
        - Убить человека — как это тяжело. Когда дрались на Красном поле, я случайно попала в латника. До сих пор не забуду! Особенно его глаза. Первое время каждую ночь снились.
        - Хуже самому быть убитым, — тихо произнёс Паоло. — Да ещё лишь за то, что любишь людей и хочешь им добра.
        - Марго тоже говорит, нельзя щадить врагов.
        - Истреблять убийц — святое дело. Уничтожаем же мы хищных зверей. Хотя они менее заслуживают смерти — ведь их делает опасными голод.
        Анжела тяжело вздохнула:
        - Мне всегда делается страшно, когда приходится стрелять в людей, хотя они наши враги. Сколько раз могла подстрелить караульного у стены, а как возьму на прицел, руки опускаются.
        - Крестоносцы с нами не церемонятся. Вспомни Ариану из Скопа. Сожгли вместе с ребёнком. Ещё крестьян смотреть гоняли.
        - Это епископ. Таких, как Райнерий, я бы не пожалела.
        Девушка бросила взгляд на Монте Роза и повернулась к мишени.
        - Значит, главное — плавно нажимать на спуск?
        Она зарядила арбалет и стала тщательно целиться.
        Проходили недели, месяцы.
        Папская армия продолжала осаду. Вместо лёгких палаток и шатров для солдат выстроили бревенчатые казематы. Привезли тёплую одежду и обувь. Под охраной конных отрядов обозы регулярно доставляли в лагерь припасы. Епископ Райнерий не жалел усилий, стремясь приблизить желанную победу. Чтобы обезопасить дороги и лишить еретиков всякой поддержки извне, он приказал сжечь десятки окрестных деревень. Жители были насильно угнаны в отдалённые районы.
        Между тем у осаждённых подходили к концу последние запасы фуража и провианта. Уцелевших овец кормили опавшими листьями и мелко изрубленными ветвями. Люди ели раз в день. Лишь дети и раненые получали пищу дважды. Правда, выпавший снег давал теперь возможность утолять жажду, зато появился новый враг — холод.
        Сильные вьюги и метели безжалостно обрушились на вершину горы. Старые, рваные палатки не спасали от ледяного ветра. Приходилось укрываться в наспех вырытых сырых пещерах и продымлённых землянках. Спали на охапках хвои и мха, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы согреться под заиндевевшими овчинами.
        В невысоком бревенчатом срубе, что стоял на склоне возле горной тропы и служил аванпостом, у камина сидела Маргарита. Огромный серый волкодав, положив морду на лапы и неподвижно глядя на огонь, растянулся у её ног. Вдоль стен, не снимая доспехов, спали сменившиеся с постов караульные. Над изголовьем у каждого к закоптелому потолку были подвешены арбалет и колчан со стрелами. Копья и боевые секиры лежали в углу.
        Маргарита погладила собаку.
        - О чём думаешь, Кардинал? Вспоминаешь Чезаре? Не придётся вам больше вместе пасти овец, отбиваться от волков — убили твоего хозяина.
        Вздохнув, она подбросила в камин веток. Сквозь вой ветра донеслись голоса людей. Женщина тревожно взглянула на пса. Тот продолжал лежать, не выказывая беспокойства. Отряхивая с плащей снег, вошли Дольчино, Лонгино Каттанео, Ринальдо ди Бергамо и несколько воинов.
        Дольчино снял шапку и стал оттирать щёки.
        - Ну и пурга! Придётся менять часовых каждые полчаса. Целую неделю дует! Хоть бы на день стихла. Откуда только берётся?
        - А внизу почти нет ветра. Латники у стен в кости играют. — Лонгино Каттанео протянул к огню скрюченные пальцы.
        - Зато здесь безопасно, — уступая ему место у камина, сказала Маргарита. — Неизвестно, сумели бы мы ещё где продержаться пять месяцев против такой армии.
        - Позиции отличные, — согласился старейшина. — Только к рождеству всё равно конец. Продуктов почти не осталось.
        - Самое страшное — что епископ сжёг соседние деревни. Теперь на много миль вокруг, кроме солдат, никого не встретишь. Будь теплее, можно было бы пробиться и уйти в другое место. А так, куда двинешься, да ещё с детьми.
        - У Катрин сегодня родился сын, — улыбнулась вдруг Маргарита. — Антонио стал отцом. Они решили назвать первенца Альберто, в честь погибшего кузнеца. А как ребёнок? — обратилась она к Ринальдо.
        - Ребёнок вот-вот умрёт, у матери почти нет молока. Зачем он родился!
        - Мы все родились, чтобы умереть, доктор, и живём недолго, — негромко сказал Дольчино. — Подумайте о бесконечной бездне прошедшего и грядущего и поймёте цену настоящему.
        - Странные вы люди, — пробормотал медик. — В таком положении ещё можете размышлять о прошедшем и грядущем.
        - Потерять разум в трудное время — значит потерять всё, — ответил Дольчино.
        - Но знать цену настоящему, не значит ли это — дорожить им?
        - Не пристало человеку печься о том, как бы подольше топтать землю, — ответил Лонгино Каттанео. — Лучше, возложив надежды на бога, позаботиться, чтобы то время, которое нам отведено, прожить доблестнее.
        - И с пользой для дела, — подтвердил брат Ремо, привязывая к поясу колчан со стрелами. — Что ты на это скажешь, Кардинал?
        Услышав своё имя, волкодав вскочил на ноги.
        - Видите? Пёс тоже понимает, что новому члену общины необходимо питание.
        - Хочешь взять Кардинала? Не помешает? — спросила Маргарита.
        - Напротив, он прекрасный охотник, умеет бесшумно подкрадываться и хватать волков за горло.
        - Ты имеешь в виду солдат?
        - Разве крестоносцы не те же волки?
        - Неужели его «преосвященство» питается католиками?
        - Что тут особенного? Это делают все кардиналы.
        - Боюсь, как бы нам не пришлось последовать его примеру, — заметил один из караульных. — Говорят, в Африке едят трупы.
        - Жрать падаль мало радости. Попробую достать что-нибудь посвежее. — Ремо похлопал собаку и снял со стены арбалет.
        Голод
        Подошло рождество. Последняя овца была разрезана на мелкие части и поделена среди больных и слабых. Второй день в общинных котлах варили старые ремни и кору деревьев. Братья впервые не получили даже маленькой сухой лепёшки, выдаваемой каждому к полдню. Люди настолько обессилели, что не могли уже выносить умерших из жилищ.
        У необтёсанного столба, поддерживавшего крышу большой землянки, неподвижно сидел Дольчино. Он молча смотрел на измождённую женщину, кормившую грудью ребёнка. Молодая мать покачивала закутанного в тряпки малыша, напевая колыбельную. Рядом метался в бреду Антонио. Марина и Анжела то и дело поправляли сползавшую с больного овчину.
        Перед сильно дымящей печкой стоял Милано Сола, помешивая в котле давно вываренные кости. Тесно сбившись вокруг старика, Энрико и его маленькие товарищи слушали в который уже раз пересказываемые сказки. Дети жевали найденные под снегом жёлуди и не спускали глаз с котла. Лишь иногда кто-нибудь боязливо кидал взгляд на лежавшие в углу непокрытые трупы.
        Тут же, сбросив латы, спали сменившиеся с дежурства караульные и воины, ходившие ночью в расположение крестоносцев. Их заросшие, осунувшиеся лица казались восковыми. Падавшие с отсыревшего потолка крупные капли скатывались по щекам спящих, но люди не чувствовали этого. Если бы не тяжёлое, неровное дыхание, трудно было бы отличить живых от мёртвых.
        В землянку вошёл Паоло. В руке у него был подстреленный заяц. Он положил добычу на лавку:
        - Рождественский подарок!
        - Откуда это? — изумился Милано Сола. — Неужели косой забежал на гору?
        - Снизу. — Паоло устало махнул рукой. — Спускались по хребту.
        - Ты, кажется, не очень рад удаче? — настороженно подняла голову Анжела.
        - Удача? Брат Ремо заплатил за неё ногой. Едва пробились.
        - Сильно ранило? — негромко спросила Марина.
        - Стрела раздробила кость. Всю дорогу на руках несли. Раза три терял сознание.
        - А что Ринальдо, неужели нельзя помочь?
        - Говорит, придётся отрезать, пока не начала гнить.
        В землянке стихло. Слышалось лишь потрескивание в печи да глухие порывы вьюги. Милано Сола поднял зайца за задние ноги и, подвесив к гвоздю, принялся не спеша потрошить зверька. Все молча следили, как он ловко орудовал ножом, снимая шкурку и бросая в котёл внутренности.
        Дети жались поближе к старику, жадно вдыхая запах сырого мяса.
        Стоявшая впереди девочка лет четырёх вдруг упала, ударившись головой о связку хвороста. Энрико и подбежавшая Анжела подняли её и уложили на нары. Покрытое лёгкими морщинками, серьёзное, как у взрослой, лицо ребёнка стало совсем белым.
        - От голода, — сказала Анжела, прижавшись щекой к хилому тельцу. — Не дождалась!
        - Надо было покормить сразу.
        Паоло в изнеможении опустился на лавку.
        Дольчино с болью смотрел на мёртвого ребёнка. Из всего, что обрушилось на осаждённых за последние дни, смерть детей была самой тяжкой.
        Снова и снова Дольчино напряжённо искал выхода из безнадёжного положения и не находил его. Ни осенние ливни, ни зимние холода не заставили крестоносцев уйти. Уничтожение соседних деревень отняло малейшую возможность получать от населения помощь. И вот надвигается развязка. То, чего не сделал враг, делает голод.
        В смятении думал Дольчино о людях, избравших этот трудный путь, о несправедливости провидения к тем, кто добровольно отказывался от собственной жизни, чтобы драться за счастье для своих братьев. Мысль о муках товарищей была невыносимой. Впервые он чувствовал себя бессильным облегчить их страдания.
        В землянку вошёл Ринальдо ди Бергамо. Пошатываясь от слабости, доктор шагнул к Дольчино и положил руку ему на плечо:
        - Иди, зовут раненые, я им больше не нужен.
        Дольчино с минуту ещё продолжал сидеть, не трогаясь с места, потом медленно поднялся и побрёл к выходу.
        В длинной пещере, вырытой в склоне горы и превращённой в лазарет, царил полумрак. Несмотря на огонь, постоянно горевший в двух очагах, здесь было холодно и сыро. Запах разлагающихся человеческих тел и испражнений, смешанный с дымом и жжёной хвоей, густо насыщал воздух.
        В этой сравнительно большой норе, прозванной осаждёнными «обителью скорби», ютились тяжелораненые. Несколько десятков искалеченных бойцов чудом оставались ещё живы благодаря общим заботам и искусству Ринальдо ди Бергамо. Но смерть уже коснулась людей. Их глубоко запавшие, бесконечно голодные глаза безучастно смотрели на мир.
        У одного из очагов на ворохе соломы лежал перевязанный Ремо. У него была отнята нога. Морщась от боли и бормоча проклятья, он нетерпеливо поглядывал в сторону двери. Вокруг столпились Лонгино Каттанео, кузнец Стефано, швейцарец Иоганн и братья, участвовавшие в недавней стычке.
        - Не дело затеял, — угрюмо потупившись, произнёс Лонгино, — не было ещё такого среди христиан.
        - Легче трижды умереть, — сказал Стефано. — Как тебе пришло в голову?
        - Чтобы жить… вы должны драться! — прохрипел Ремо.
        - Подумай о душе. Ведь это смертный грех.
        - Господь справедлив, простит. — Бывший францисканец с трудом приподнялся.
        Горевшее в очаге пламя вспыхнуло, озарив неровные стены пещеры. В дверях появился Дольчино. Все молча расступились.
        - Наконец-то пришёл! — обрадовался Ремо. — Лишь ты поймёшь меня!
        Вошедший склонился над раненым.
        - Скажи, Дольчи, с тех пор как мы дали клятву вместе защищать общину, приходилось ли тебе хоть раз усомниться в своих товарищах?
        - Ни разу!
        - Видишь ли ты средство, чтобы спасти их от голодной смерти?
        - Стоит ли спрашивать?
        - Но если бы была возможность продлить им жизнь, отказался бы ты от неё?
        - Никогда!
        - Так слушай. Ночью крестоносцы празднуют рождество Христово. Надо напасть врасплох…
        - Он предлагает в святой день убивать людей! — отступая на шаг, сказал швейцарец Иоганн.
        - Людей? — в ярости воскликнул Ремо. — Пусть поглотит меня адская геенна, коль я сродни этим тварям! Выродки, продавшиеся за плату, — можно ли считать их людьми?
        - Успокойся! Мы всё равно не воспользуемся твоим советом, — опустил голову Дольчино. — Идти в бой уже некому. В лагере не найдётся и сотни бойцов, способных держать оружие.
        - Не сдаваться же так! Вы должны.
        - Бредит, — тихо произнёс Стефано. — Надо положить лёд на лоб.
        - Я в здравом уме, — раненый сжал кулак, — и хочу, чтобы вы сражались…
        Ночные атаки
        На рассвете следующего дня в Скопа, куда с наступлением холодов перебрался епископ, прискакал Симоне Колоббьяно. Его подбитый лисьим мехом плащ был порван. Под стальной сеткой, прикрывавшей голову от стрел, виднелась окровавленная повязка. Спрыгнув с коня, он быстро прошёл в специально выстроенное для Райнерия палаццо.
        Обнесённый высокой стеной и охраняемый многочисленной стражей двухэтажный дом с выступающими по углам квадратными башнями походил на крепость. Громко стуча коваными сапогами, молодой воин поднялся по ступенькам лестницы и, отстранив дежурного привратника, шагнул в опочивальню.
        В небольшой зале с приспущенными шторами царил полумрак. Епископ лежал на высокой постели под балдахином. Заслышав в передней шум и тревожные голоса, он испуганно поднял голову.
        - Кто здесь?
        - Простите, ваше преосвященство, это я, Симоне. Срочно нужны подкрепления!
        - Почему без доклада? В чём дело?
        - Еретики напали ночью. Мы как раз праздновали рождество. Казармы и бастионы со стороны Вальнера сожжены. Едва удалось отстоять центр лагеря.
        - Как? Неделю назад ты заверял, что они не способны двигаться, вот-вот подохнут с голоду. Я уже послал письмо папе. К Новому году обещал покончить с патаренами.
        - Не знаю, чем мятежники кормятся. Только теперь и до крещения не управимся.
        - Целы ли хоть склады?
        - Господь уберёг. Новарцы отбили атаку. Но наше левое крыло разгромлено. Бруцати убит. Дольчино захватил сотни пленных.
        - Зачем им пленные? Что ещё ересиарх надумал?
        - Требует за них продукты! Если к полудню не ответим, грозит сбросить с горы их головы.
        - Пусть бросает! Эти остолопы не заслуживают иной участи. — Райнерий сунул ноги в мягкие сафьяновые туфли и надел халат. — Пожалуй, так даже лучше: другим наука — не станут сдаваться в плен и спать на посту.
        - Солдаты будут недовольны, — возразил Симоне Колоббьяно. — Число дезертиров растёт. Позапрошлой ночью ушёл целиком отряд швейцарских копейщиков.
        - Не надо было платить им, тогда бы не ушли.
        - Насильно всё равно воевать не станут. Вспомните судьбу Коккарелло. С наёмниками ссориться опасно.
        - Мы не можем затягивать осаду.
        - Значит, ответа отступникам не будет?
        - Если опять пришлют парламентёров, вели их повесить на самом видном месте, чтоб не сомневались. Возьми пока отряды из соседних гарнизонов. Я поеду в Верчелли, позабочусь о подкреплениях.
        Епископ ободряюще похлопал племянника по спине.
        В огромном бревенчатом бараке на полтораста человек перед жарко натопленным камином собрались генуэзские арбалетчики и копейщики из Павии. Вдоль стен стояли в козлах щиты и пики. В углу находился длинный, грубо сколоченный стол, заваленный грязной посудой и бутылями из-под вина.
        Солдаты негромко переговаривались:
        - Вот и крещенье проходит, а мы торчим здесь — конца не видно.
        - Дома сейчас веселятся. Наши, поди, только с мессы вернулись.
        - После рождественского налёта священники перестали сюда наведываться. Монахи и те носа не кажут.
        - Как быстро стемнело. Не успеет солнце зайти — хоть глаз выколи.
        - Горы вокруг. Тут всегда так.
        - На побережье тепло и снега почти не бывает, — усаживаясь поудобней, проговорил один из генуэзских стрелков. — В прошлом году в это время я в море ходил. Доведётся ли ещё порыбачить?
        - Может, и доведётся, если уцелеешь, — усмехнулся другой. — Пока что еретики нас вместо рыб ловят. Ночью опять на стене дозорных сняли.
        - Швейцарцы вовремя убрались. Вчера как раз бы их черёд стоять в дозоре.
        - Махнули через горы — и дома, — вздохнул генуэзец. — Нам так просто не выбраться. Внизу заставы. Живо вздёрнут. Епископ не церемонится с дезертирами.
        - Попасть на пику к патаренам не лучше. Они подползают по снегу и бьют в упор.
        - Чем без толку стеречь гору, охраняли бы как следует лагерь. Зимой от стены мало проку. Всё равно отступники прорываются. Недавно прошёл целый отряд с провиантом. Мы не успели даже поднять тревогу.
        - Нельзя упускать Дольчино, — возразил сидевший на барабане рыцарь в потёртом меховом плаще. — Надо кончать с тряпичниками.
        - Третий год кончаем, а их всё больше становится. И дерутся с каждым днём злее.
        - Утром опять из катапульт отрубленными головами стреляли. Одна долетела почти до барака, голова варальского подесты сеньора Бруцати.
        - Сами отказались выкупать пленных. Теперь пощады не жди… Не знаю, что они с нами до сих пор церемонились. Раньше за каравай хлеба отпускали.
        - Солдатская шкура стала дешевле бараньей, — согласился генуэзский арбалетчик. — Чёрт меня понёс на эту бойню! Всё из-за проклятых долгов.
        Снаружи донёсся пронзительный крик. Вскочив на ноги, все похватали оружие.
        - Ещё кого-то! Совсем рядом, — прислушиваясь, пробормотал рыцарь.
        - По голосу — Теренцио!
        Несколько стрелков, прикрываясь щитами, торопливо двинулись к выходу.
        Через минуту внесли двух дозорных. Один не подавал признаков жизни, второй громко чертыхался. В плече у него торчала стрела.
        - Проклятая тварь… бросилась сзади… я только поднял копьё… стрела.
        Раненый хрипло застонал.
        Подняв факелы, солдаты обступили мёртвого Теренцио. Его глаза были широко открыты, рот перекошен. У горла виднелись кровоточащие следы клыков.
        - Насмерть загрызла, — стуча зубами, перекрестился низкорослый копейщик. — Как тогда с Анастазио.
        - Снова ведьма охотится?
        - Кому ж ещё.
        - Клянусь душой, с меня хватит. Больше здесь не останусь, — тихо прошептал генуэзец.

* * *
        В конце января постоянные налёты патаренов заставили крестоносцев отступить от Лысой Стены. Несмотря на требования епископа и присланную помощь, Колоббьяно был вынужден отказаться от прямой осады. Сильно растянутые укрепления, занесённые снегом, не давали возможности отражать внезапные ночные атаки. Союзникам пришлось перенести лагерь в Пьоде.
        Это позволило Дольчино посылать небольшие отряды за провизией. Но ближайшие деревни были почти все уничтожены, а в уцелевших находились сильные гарнизоны.
        Лишь ценой многих жертв удавалось добывать продовольствие.
        Как-то буранным февральским утром на обрывистом склоне соседнего хребта дозорные апостоликов заметили чёрные точки. Они медленно приближались со стороны Альп ди Мера, считавшихся зимой непроходимыми. Через некоторое время можно уже было различить вереницу людей с санями, с трудом прокладывавших дорогу по глубокому снегу.
        Весть быстро облетела землянки и пещеры. Не обращая внимания на пронизывающий ветер, мужчины, женщины, дети поспешили наружу. Все в изумлении следили за движением неизвестных.
        - Идут прямо сюда! — шептала Маргарита. — Неужели наши?
        Внезапно стоявшие вокруг радостно зашумели:
        - Смотрите, машут!
        - Флаг?!
        - Голубой флаг!
        Падая и проваливаясь по пояс в снег, все с криками бросились навстречу.
        Снежный поход
        - Прошли! С таким грузом! — Дольчино с благодарностью посмотрел в усталое, обмороженное лицо Федерико ди Новара.
        - Пять дней тащили. Девятнадцать человек в пути замёрзло, — входя в землянку, сказал тот. — Но это ничто по сравнению с вами. Продержаться шесть месяцев на голой скале!
        Старейшина окинул взглядом убогое жилище, неубранные трупы, измождённых людей, лежащих на нарах.
        - С детьми… даже трудно поверить! — Голос его дрогнул.
        - Откуда ты шёл? — спросил Дольчино.
        - Из Южной Франции. Все хотят вам помочь. По сёлам и городам братья собирают деньги, нищие отдают последнее. Лионская община внесла две тысячи дукатов. Сотни людей просились ко мне в отряд. Я мог взять лишь немногих.
        - Как же вы добрались?
        - Под видом крестоносцев прошли до Бьелла. В Триверо обменяли лошадей и золото на провизию и двинулись прямо через горы.
        - Неужели зимой можно попасть сюда из Триверо?
        - Пастухи указали путь. Налегке дошли бы дня за три.
        Дольчино задумчиво поднял голову.
        - Всего три дня, и мы в тылу папской армии!
        - И в местах, где есть продукты, — подхватил Федерико. — Среди крестьян там много наших. Они помогут ворваться в город.
        - Триверо не годится для лагеря, — заметил появившийся в дверях Лонгино Каттанео. — В случае осады оттуда не вырваться.
        - Добыв продовольствие, можно укрепиться на ближайших горах, — возразил Паоло.
        - Но с кем идти? Половина людей не способны держаться на ногах. Бросить больных нельзя, — возразил Дольчино.
        - Ждать здесь бессмысленно, — тихо произнесла Маргарита. — Крестоносцы опустошили всю долину.
        - Что же ты предлагаешь?
        - Веди тех, кто может ходить. Я останусь. Когда возьмёте Триверо, поможете и нам.
        - Марго права! Иного выхода нет! — поддержал её Милано Сола.
        В тот же день братья стали готовиться к походу. Впервые за много месяцев в общинных котлах варилась настоящая полента. В рассохшихся без долгого употребления квашнях было замешено тесто. Каждый получил по испечённой в золе большой ячменной лепёшке, и куску овечьего сыра.
        Вечером, едва стихла пурга, было решено выступать. Отряд Федерико ди Новара двинулся в путь, прокладывая дорогу. За ним длинной колонной потянулись другие. В лагере для охраны больных и раненых остались лишь женщины.
        Стоя на краю скалы, Маргарита, Анжела и Марина молча глядели вслед уходящим. На фоне снегов, несмотря на сумерки, ещё виднелась исчезавшая за далёким хребтом живая лента людей.
        - Одни остались! — чуть слышно произнесла Марина.
        - Зачем пустила Энрико? — спросила Маргарита. — Мальчик недавно оправился от болезни.
        - Увязался за дедом. Разве удержишь?! Я, говорит, не женщина.
        - Лишь бы не было ветра, — Анжела подула на пальцы, — тогда доберутся. Вот только как они возьмут Триверо?
        Маргарита обняла девушку за плечи.
        - Федерико рассказывал, там много наших.
        - Тебе случалось бывать в тех местах?
        - Перед осадой мы с Паоло прятали в долине Сессера раненых. Но ездили больше по деревушкам.
        - В тот раз ты ещё меня утешала. Теперь будем ждать не одного Паоло.
        - Любишь? — Маргарита взглянула на Анжелу.
        Та молча отвернулась.
        - А мне придётся думать сразу о троих, — вздохнула Марина. — И сын ушёл, и муж, и отец. — Маргарита подняла лежавший у ног арбалет. — У нас на руках сотни больных. Надо позаботиться о защите лагеря.
        Марина печально смотрела на удаляющихся людей.
        - Неизвестно, сколько придётся ждать. Провизия на исходе. Как только узнают, что мы одни, епископ пошлёт сюда солдат.
        - Я сама подумываю об этом. Погода хорошая. До рассвета можно наведаться в Моллиа.
        - Какой там гарнизон?
        - Всего полтораста латников. Если снимем часовых без шума, остальные не проснутся.
        - Не перехватят ли на обратном пути?
        - После такой пурги занесены все дороги.
        - Тогда не теряй времени. Отбери сестёр. Мы с Анжелой приготовим сани.
        - Завтра день святого Джерардо, — улыбнулась Маргарита. — Будет чем помянуть Сегарелли.
        Скоро с Лысой Стены спустился маленький отряд и в сгустившейся тьме направился в сторону, противоположную той, куда ушли братья.
        На третий день пути по обрывистым ледяным кручам войско повстанцев подошло к горе Цебелло, в графстве Булгаро. Отправив часть людей на вершину для разбивки лагеря, Дольчино повёл остальных к раскинувшемуся у подножия горы Триверо. Слух о появлении апостоликов уже разнёсся по городу. Церковные колокола забили в набат, призывая всех к оружию.
        Но большинство жителей отказались защищать стены. Капитану наёмной стражи вместе с солдатами пришлось бежать из города. В распахнутые кем-то ворота уже вступали оборванные бородатые воины. Не задерживаясь на окраинах, они устремились к главной площади, где находились высокие каменные дома триверской знати. После короткой стычки нападающие захватили палаццо подесты и сбросили с колокольни поднявших тревогу звонарей.
        Между тем набат был услышан в соседних селениях. Отовсюду к Триверо поспешили отряды местных феодалов.
        Понимая, что его бойцы почти не способны сражаться, Дольчино приказал забрать побольше продуктов и отходить к горе Цебелло. Заодно братья прихватили подесту, священников и наиболее знатных горожан. Преследовать патаренов солдаты не решились.
        На вершине горы под открытым небом спали у костров воины. Охапки хвои и веток, положенные прямо на снег, служили им вместо постели. Трое суток, проведённые почти без отдыха, окончательно измотали людей. Усталость свалила всех. Ни холод, ни жёсткий настил не могли уже помешать крепкому сну.
        Дольчино ещё держался на ногах. Как тень бродил он меж огней, всматриваясь в ночь. Время от времени одинокий страж подбрасывал в костры поленья и поправлял на спавших овчины. Рядом бегал неутомимый Кардинал.
        Пёс часто нюхал ветер и, подняв торчком острые уши, чутко прислушивался. Приближаясь к большому каштану, где лежали связанные пленники, волкодав угрожающе рычал. Дольчино гладил четвероногого помощника и медленно шёл дальше, борясь со сном.
        В голове стучало, мысли путались. Веки сами собой слипались и, каждый раз стоило невероятных усилий вновь разомкнуть их. Перед глазами то и дело возникали высокие заснеженные скалы и пропасти, среди которых пролегла дорога.
        Многие, очень многие остались на том страшном пути. Измождённые, обессилевшие бойцы нередко срывались и падали с отвесных круч, и никто не мог помочь им. Перекрестившись, все молча проходили мимо опасного места, чтоб упрямо двигаться вперёд.
        И они дошли! Дошли, несмотря на завалы, несмотря на неприступные подъёмы и скользкие обледенелые спуски, по которым приходилось скатываться, обдирая кожу, рискуя каждый миг сломать шею. Даже метель, разыгравшаяся на второй день похода, не остановила их. Совершив трудный переход, братья нашли в себе силы взять Триверо.
        Вождь апостолов остановился перед молодым воином из отряда Федерико ди Новара. Обращённое к огню лицо юноши казалось преждевременно состарившимся. На худых щеках у губ под едва пробившимся пушком обозначились глубокие морщины. Они говорили о многом.
        Не лёгкой дорогой шёл он сюда из далёкой Франции. Не стремление к наживе, не погоня за славой побудили его забыть родину и поспешить к ним на помощь. Лишь жажда свободы и ненависть к её врагам могли дать силы выдержать такой путь.
        Теперь община вырвалась из тисков голодной смерти и вновь обрела способность драться. Тщетно пытается папская армия запереть их в горах, оторвать от тех, ради кого они взялись за оружие. Ни жестокие преследования, ни угрозы отлучения не преградят путь правде.
        Пусть временно сеньорам удалось подавить восстание. Но разве можно победить мечту о справедливости.
        Достаточно вспомнить, что рассказывал Федерико ди Новара. А триверские бедняки, распахнувшие для них ворота города? Дольчино вдруг ясно увидел перед собой глаза старой женщины из толпы, провожавшей их при отступлении. До сих пор звучал в ушах её голос: «Возвращайтесь скорей! Дай бог вам силы разбить солдат!»
        Гора Цебелло
        Неожиданный переход патаренов через Альпы ди Мера вызвал среди крестоносцев панику. Войска, осаждавшие Лысую Стену, опасаясь удара в спину, покинули занятые деревни и отступили в Варалло. Епископ счёл благоразумным перебраться в Верчелли. Вскоре вся Верхняя Сезия и значительная часть долины Сессеры, где находился Триверо, оказались в руках апостоликов.
        Первые весенние дожди щедро оросили проснувшуюся после зимнего сна землю. Голые ветви каштанов незаметно оделись в молодую листву. Пригретые солнцем, зазеленели поля и рощи, запестрели цветами альпийские луга.
        Под белым стволом берёзы, росшей на склоне горы, стоял шишаком вниз стальной шлем. В него из надреза по коре стекал сок. Неподалёку возле родника, пробивавшегося меж камней, Дольчино и Маргарита прислушивались к пению невидимого жаворонка.
        - Вот и снова вместе. — Дольчино поднял выпавший из её волос цветок.
        - Прошло три недели, Дольчи, а кажется, будто мы не виделись целую вечность… У твоих глаз новые морщинки.
        - Иной день подобен году, Марго…
        Несмотря на отход папского войска, Дольчино видел, что дальше развивать наступление бессмысленно. Немногие уже осмеливались открыто помогать патаренам. Жестокая политика, настойчиво проводимая епископом Райнерием, приносила свои плоды. Страх перед отлучением, воспоминания о кровавых расправах и пожарах всё сильнее действовали на людей.
        Крестьяне охотно меняли продукты на золото, доставляли нужные сведения, иногда даже принимали участие в нападениях на имения местных феодалов, но покидать надолго свои деревни и присоединяться к восставшим не решались. Выходить в таких условиях на равнину было опасно. Понимая, что крестоносцы не заставят себя долго ждать, Дольчино стал энергично готовиться к обороне.
        Оставив долину Верхней Сезии, братья принялись укреплять лагерь Слизи Триверо. Пока небольшие подвижные отряды собирали продовольствие, захватывали и опустошали соседние замки и монастыри, основная часть общины не покладая рук трудилась, копая глубокие рвы, делая насыпи, укладывая из камней и деревьев прочные стены.
        На вершине Цебелло росла грозная крепость. Не очень крутые скалистые склоны были освобождены от кустов и деревьев, могущих помешать стрелкам. Многочисленные редуты, вспомогательные башни и бастионы с умело расположенными бойницами и большими запасами камней для метания превращали гору в неприступную цитадель.
        Перенесённая на Лысой Стене осада многому научила повстанцев. Одновременно с возведением защитных сооружений они строили теперь тёплые жилые помещения, просторные крытые стойла для скота, надёжные склады под зерно. В центре лагеря были вырыты бассейны для хранения летом и осенью питьевой воды.
        Чтобы иметь возможность незаметно для противника пополнять запасы воды, Дольчино велел прорыть тайный ход от одного из редутов к роднику, сочившемуся на склоне горы. Сам родник был углублён наподобие колодца и завален снаружи большими каменными глыбами.
        Кроме того, на западном скате, выходившем в долину, была расширена естественная подземная галерея, проложенная бурными водными потоками во время таяния снегов. Получившаяся невидимая дорога длиной почти в милю могла быть использована для обходных манёвров и отступления.
        Вождь апостолов выступал с проповедями по деревням, укреплял веру и будил мужество в сердцах своих многочисленных сторонников. Он хорошо знал: как бы ни были высоки возводимые стены, как бы ни были храбры и умелы защитники, без поддержки и помощи местного населения долго не продержаться.
        Не зря епископ старался любыми средствами запугать крестьян. По его приказу то и дело устраивали публичные казни и сжигали целые селения.
        Дольчино решил ответить на террор террором. Он распространил апостольское послание, предписывая всем верующим, в том числе монахам и прелатам, отказаться от владения землёй и имуществом. В случае неповиновения он грозил как посланец неба вечным проклятием и как мирской капитан — самыми суровыми наказаниями.
        Феодалы, купцы, владельцы лавок и мастерских, оказавшие сопротивление, были обезглавлены. Это укрепило в народе авторитет повстанцев. Монахи и священники не осмеливались уже приближаться к местам, где появлялись апостолы. Слухи о жестокости ересиарха и его последователей всё сильнее действовали на солдат. Нередко крестоносцы бросали оружие и обращались в бегство, едва завидев патаренов.
        Семейный совет
        На краю Верчелли, прямо за стенами аббатства Сан Андреа, раскинулся большой военный лагерь. Сотни рыцарских шатров, солдатских палаток и крытых повозок тянулись рядами до самой Сезии. Новая армия крестоносцев, собранная со всех концов Европы, спешно готовилась к походу.
        Во дворце епископа шёл семейный совет.
        - Слава богу, Авиньон зашевелился. Климент пятый берёт на себя расходы.
        Верчельский епископ Райнерий де Пессано торжественно развернул пергаментный свиток.
        Томазо Авогадро принялся внимательно изучать бумагу.
        - Наконец-то! Теперь можно быть спокойным. Всё как следует — подпись и печать.
        - Не очень-то я верю папским грамотам, — скептически заметил Симоне Колоббьяно. — Золото было бы надёжней.
        - В данном случае твои сомнения напрасны, — снисходительно улыбнулся Райнерий. — Его святейшеству невыгодно нас обманывать. Недаром он вновь подтвердил мои полномочия.
        - Мы и так рискуем. Чтобы купить швейцарских копейщиков, мне пришлось заложить земли и фамильные ценности, — проворчал Джакомо из Кваренья.
        - Зато вы с братом избраны консулами. В вашей власти вернуть потраченное с лихвой.
        - Для этого стоит лишь добить апостоликов и покончить с ересиархом, — не без иронии напомнил Симоне Колоббьяно.
        - С таким союзником, как папская казна, глупо сомневаться в исходе борьбы, — возразил епископ. — К тому же большая часть дела сделана. Чернь в городах запугана, мужичьё повсюду поджало хвост.
        - Тем не менее патарены продолжают громить наши армии, — негромко заметил Пьетро Авогадро, старший из верчельских консулов.
        - От нас зависит — не допускать этого впредь! В последний раз мы немного не рассчитали силы.
        - Если дело обстоит так просто, почему бы вашему преосвященству самому не возглавить войско?
        - А разве я этого не делаю? Однако согласись, мой сан и возраст не совсем подходят, чтобы водить в бой солдат.
        - Под Кампертоньо дядюшка убедился, что лучше доверять это нам, — усмехнулся Симоне Колоббьяно.
        - Вести армию должен один из консулов или даже оба, — решительно произнёс Томазо Авогадро ди Казанова. — Слишком много поставлено на карту.
        - В такой игре выигрывают те, кто остаётся в живых, — пожал плечами Пьетро.
        - Великий боже! — с возмущением воскликнул епископ. — И это говорит рыцарь, для которого война всегда была святым призванием.
        - Война, война! Это не война, а чёрт знает что! Даже пленных перестали выкупать. Я привык драться с достойным противником. Здесь же рискуешь не только головой, но и честью.
        - Скажи лучше, вы привыкли к лёгкой наживе. До сих пор воевать для вас значило получать или платить выкуп. Нетрудно догадаться, почему вас бьют тряпичники. Вы боитесь их куда больше, чем они вас, и, едва зазвенят мечи, думаете только о своём спасении.
        - Что ж тут удивительного? Не заботится о спасении лишь тот, кому нечего спасать. Нищие фанатики не так уж много теряют, поэтому им легче отправляться на небо.
        - Но недавно ты, кажется, болтал о чести?
        - Именно о ней! Вспомните судьбу сеньора Дель Рокко из Моссо. На прошлой неделе его отряд в двести латников был разгромлен всего тридцатью еретичками. Такого позора ещё не случалось. Хорошо, бедняга догадался пасть в схватке, не то ему оставалось бы служить посмешищем у шутов.
        - Неужели правда? — изумлённо поднял брови Томазо Авогадро. — Я помню Дель Рокко. Его не заподозришь в малодушии.
        - Во время миланской войны мы вместе сражались против Висконти, — подтвердил Джакомо. — Он слыл лихим капитаном.
        - От бесчестия это его не спасло, — продолжал Пьетро. — Я лично опрашивал уцелевших солдат. Они устроили засаду, пытаясь захватить отступниц, когда те спускались к реке. В результате на месте боя остались две трети отряда, большинство уложены стрелами наповал.
        - Надо признать, канальи бьют без промаха, — вмешался Симоне Колоббьяно. — У Лысой Стены мы нередко находили часовых со стрелой в глазу, в Моллиа чёртовы бабы перебили весь гарнизон.
        - Хорошие стрелки имеются и у нас, — неторопливо свёртывая свиток, произнёс Райнерий. — Недаром я не поскупился на генуэзцев. Восемьсот арбалетчиков, не считая лучников. Эти молодцы славятся своим искусством.
        - Как бы то ни было, откладывать поход больше нельзя, — сказал Томазо. — Пока гибеллины не вернулись в город, необходимо разделаться с тряпичниками.
        - Мы выступим после того, как получим известия из Бьелла, — возразил Джакомо. — К тому же не явились латники из Милана и Павии.
        - Оберто Маркизио уже прислал гонца. Бьельское ополчение и рыцари из Ивреа готовы, — ответил капитано дель пополо. — Миланцы могут подойти позже. Дела и на их долю хватит. Прежде чем начнём штурм, придётся навести порядок в округе. Многие деревни и чернь в Триверо ещё открыто поддерживают Дольчино.
        - Главное, сразу дать понять этим скотам, что церемониться мы не собираемся, — сухо заметил епископ. — Если урок в верховьях Сезии не пошёл впрок, надо повторить его.
        - В вопросах укрепления морали мы целиком полагаемся на ваше преосвященство, — улыбнулся Пьетро. — Ведь воспитание паствы — первейший долг священника.
        - Опять мудрёные слова! — скривил губы Симоне Колоббьяно. — В дворянских и купеческих домах только и слышишь: «нравственность», «мораль». Может быть, вы объясните мне их значение?
        - То, как ты добиваешься нужной цели, и есть мораль, — уверенно заявил Джакомо. — У каждого сословия своя мораль. У дворян одна, у купцов другая, у мужиков третья.
        - Точнее, это политика или, во всяком случае, ширма для неё, — с усмешкой добавил Пьетро.
        - Когда-то меня тоже учили грамматике, — подхватил Томазо. — Кажется, «нравственность» происходит от слова «норов». Например, мой арабский скакун не терпит шпор. Едва ими звякнешь, так и норовит сбросить.
        - Браво, Томазо! И Сократ не дал бы лучшего определения, — захохотал Пьетро. — Не зря над тобой столько лет бились учёные мужи.
        - Напрасно ищете объяснения тому, что объяснено давно, — поднимаясь со своего места, серьёзно произнёс Райнерий. — Мораль и нравственность даны нам творцом. Даны, чтобы не сбиться с пути, по которому господь ведёт нас. И только божья церковь может правильно толковать значение этих слов. Но поговорим о них за обедом.
        Он распахнул дверь в соседнюю залу, где был уже накрыт стол на пять персон. Все прошли в небольшую круглую комнату, убранную в восточном вкусе и служившую для неофициальных аудиенций. Мягкие персидские ковры на полу и по стенам, хорошо пропускающие свет лёгкие занавески сообщали маленькой гостиной уют.
        В отличие от большого парадного салона с тяжёлыми парчовыми портьерами, колоннами и позолотой, здесь всё располагало к интимности и свидетельствовало о вкусе хозяина. Даже белоснежное мраморное распятие в нише и искусно расписанный на библейские темы потолок пробуждали не столько помыслы о неге в царстве небесном, сколько интерес к утончённым земным усладам.
        Экономка лет сорока, с томным нарумяненным лицом и хорошо сохранившейся фигурой, деловито распоряжалась слугами. Подчёркнуто строгое, почти монашеское одеяние очень шло к её тонким, чувственным чертам. Неторопливые, плавные движения, уверенные манеры и ровный бархатистый голос женщины невольно привлекли внимание гостей.
        - Препочтенная дева, ей-богу! Оказывается, наш кузен разбирается не только в святых догмах, — шепнул брату Джакомо.
        Епископ подошёл к своему креслу и пригласил всех к трапезе. Присутствующие, утомлённые переговорами, радостно направились к столу.
        Покинутая цитадель
        - Портула[43 - ПОРТУЛА — деревня недалеко от горы Цебелло.] захвачена! Мне едва удалось вывести людей. Вот что спасло. — Маргарита протянула стрелу с привязанным к ней куском бересты.
        - «Солдаты в глубокой балке», — прочёл нацарапанные на коре слова Дольчино.
        - Если бы Федерико не предупредил, мы бы погибли.
        - Но как из десяти дорог они выбрали для засады именно эту?
        - Похоже на предательство.
        - Хорошо, я подумаю. Что ты узнала о крестоносцах?
        - Армией командует Джакомо, младший из верчельских консулов. Он привёл четыре тысячи латников и много конницы. При войске епископ с двором.
        - А на левом фланге?
        - Со стороны Петтиненго наступают бьельские ополченцы. У Оберто Маркизио тысячи полторы копейщиков и рыцари из Ивреа и Вивероне.
        - Где ещё стоят наши?
        - Лонгино Каттанео уже в Камандона. Паоло отвёл своих из Моссо. К Стефано в Коджола поскакал Антонио.
        - Как народ? О чём говорят по деревням?
        - Райнерий велел повсюду объявить папскую буллу[44 - БУЛЛА — папский указ (грамота).]. Каждому, кто не будет помогать им, грозят отлучением. Крестьяне боятся резни. Прячут в лесах хлеб и скот. Многие ушли в горы, выжидают. Федерико ди Новара решил остаться в Триверо, поддерживать связь на случай осады.
        Дольчино молча зашагал по комнате. В этот момент в дверях появился Антонио. Его лицо было окровавлено, рука перевязана. За ним, хромая, плёлся чуть живой Энрико.
        Антонио тяжело опустился на лавку.
        - Беда! В Коджола все побиты. Кузнец Стефано пал у переправы. Прорвалось человек двадцать.
        - Но почему? — с досадой воскликнул Дольчино. — Разве нельзя было отступить оленьим бродом?
        - Мы отошли к броду, как условились, только там уже стояли солдаты.
        Дольчино и Маргарита невольно переглянулись.
        - Встретили в самом неудобном месте. Будто знали, — придерживая руку, хмуро продолжал раненый. — Пока одни пробивались, другим пришлось прикрывать отход… — Антонио кивнул на Энрико: — Он был среди оставшихся на берегу.
        - Неужели никто больше не спасся? — побледнев, прошептала Маргарита.
        Тот отрицательно покачал головой.
        Дольчино привлёк мальчика к себе:
        - Как же ты уцелел?
        Энрико долго не мог произнести ни слова. Потом пересилил себя и, запинаясь, стал рассказывать.
        - Когда отца зарубили… нас оттеснили от реки. Дядя Джино повёл всех к лесу. Там тоже были солдаты. Мы отстреливались, пока не кончились стрелы… Потом мать укрыла меня… ветвями… под корнями старого дуба.
        - И Марину убили?! — Маргарита растерянно взглянула на мальчика.
        - Её вместе с тётушкой Орсолой и ещё тремя женщинами… захватили живьём и повесили за ноги… на дереве, под которым я прятался.
        - Ореола ждала ребёнка, — тихо заметил Антонио. — Ей нельзя было оставаться в деревне.
        - Она родила… когда их собирались вешать, — медленно проговорил Энрико. — Я слышал, как они упрашивали солдат крестить новорождённого… думали спасти ему жизнь… Пришёл монах, сказал: «Дьявольскому отродью место в аду», и ударил его головой о пень.
        Несколько минут никто не нарушал тишины. Со стороны крепостных ворот долетали тревожные голоса, слышался скрип повозок. Наконец Дольчино повернулся к Маргарите:
        - Разошли по отрядам посыльных. Пусть все немедленно идут в крепость.
        - Готовиться к бою?
        - Надо собрать до вечера общинный сход. Если мой план удастся, отплатим католикам!
        Вечером того же дня в Моссо, где расположились главные силы крестоносцев, прискакало несколько всадников. Перед шатром верчельского консула остановился капитан виверонских рыцарей. Сеньор ди Монграндо торопливо слез с коня.
        - Патарены отпустили пленных и спустились с Цебелло. По слухам, Дольчино уходит в Швейцарию.
        - Ты что-то путаешь, — удивлённо поднял брови Джакомо да Кваренья. — Ещё вчера мне доносили, что они продолжают укреплять гору.
        - Сегодня был сход. Большинство общины решило отступать за Альпы. Говорят, у них там много сторонников.
        - Еретиков и разбойников везде полно, — согласился Джакомо. — Однако с этими тварями надо быть осторожней. Может быть, нам просто морочат голову.
        - Я допытывался у отпущенных солдат. Все клянутся — лагерь пуст. Даже водоёмы слили.
        - Как бы то ни было, сейчас узнаем. Среди тряпичников, слава богу, есть наши.
        В сопровождении свиты консул поспешил к разбитому неподалёку белому шатру епископа. Симоне Колоббьяно и Томазо Авогадро с озабоченным видом встретили его у входа.
        - За тобой как раз собирались послать! Ересиарх отступает к Монте Роза.
        - Неужели уйдёт за Альпы? — Джакомо переглянулся с Томазо. — Кто принёс сведения?
        - Люди верные. — Капитано дель пополо понизил голос: — Одного ты знаешь — Убальдо, бывший староста из Строны. Второй — Ченери, тот, что посоветовал сделать засаду у оленьего брода.
        - Епископ зря не платит, — подтвердил Симоне Колоббьяно. — Утром под Коджола мы убедились в их преданности.
        - Я расспрошу обоих. — Консул решительно вошёл в шатёр.
        Симоне и Томазо последовали за ним. В отгороженном коврами помещении перед деревянным распятием стояли на коленях двое лазутчиков. Они повторяли за епископом слова клятвы, обещая говорить правду и только правду. Заметив вошедших, Райнерий быстро закончил обряд и дал присягавшим поцеловать крест. После этого он кивнул Джакомо и опустился в кресло.
        - Отвечай прежде ты, Убальдо, — обратился кондотьер к пожилому бородачу. — Расскажи, что знаешь об отходе.
        - Мы были в Камандона, когда прискакал гонец из крепости. Лонгино Каттанео повёл всех на гору. Там уже собрался сход, выступал Дольчино. Будто ему было видение. Господь указал идти в Швейцарию, где нас поддержат братья. Ещё говорил — нельзя оставаться на Цебелло: для долгой осады не хватит продовольствия. Другие старейшины тоже высказались за отступление. Многие их поддержали.
        - Короче! — прервал говорившего Симоне. — Куда они двинулись? И все ли покинули лагерь?
        - Дольчино сказал, что поведёт в долину Маттервисп. Он хорошо знает тот край, — продолжал Убальдо. — Я отходил вместе с людьми Лонгино Каттанео, сразу за обозом. Когда спустились к реке, мне удалось незаметно отстать и спрятаться в кустах.
        - Ведь у них было немало припасов. Неужели всё забрали с собой? — спросил епископ.
        - Большую часть погрузили на лошадей и коров. Остальное решили бросить. Дольчино обещал вести по местам, богатым провиантом.
        - А что известно тебе? — повернулся Джакомо ко второму лазутчику.
        - Мне пришлось отступать с последним отрядом, — с готовностью отозвался тот. — Его вели Маргарита и Паоло. Нам было поручено перед уходом прикончить пленных. Но Маргарита отпустила их, взяв с каждого клятву не участвовать больше в войне. Лишь троих отказавшихся приказала обезглавить. Как только все двинулись вниз, я воспользовался темнотой и поспешил сюда.
        - И напрасно, — в раздумье шагая по шатру, сказал консул. — Одному из вас следовало остаться с ними.
        - Я не знал о нём. Мы встретились уже здесь. — Ченери смущённо взглянул на Убальдо.
        - Моя оплошность, — заметил Райнерий. — Не сообщил им раньше.
        - Кто знал, что так получится, — произнёс Томазо. — Однако пора действовать. За ночь еретики уйдут далеко.
        - Прежде всего надо сжечь крепость, — заявил Симоне.
        - Это я возьму на себя, — Джакомо шагнул к выходу, — а ты собери конницу — ив погоню.
        … Через несколько часов большой отряд крестоносцев во главе с кондотьером подошёл к вершине Цебелло. Посланные вперёд дозорные донесли, что на позициях патаренов не видно ни души. Тем не менее Джакомо не рискнул вступать ночью в логово еретиков. Помня о коварстве Дольчино и участи своих предшественников, он велел окружить цитадель и дожидаться рассвета.
        В полночь пошёл сильный дождь. Промокшие до нитки арбалетчики и копейщики стали роптать на нерешительность консула. Бездействие и неизвестность угнетали не меньше страха. Ища укрытия от непогоды, часть наёмников без приказа двинулась к распахнутым воротам. Увидев, что удерживать их бесполезно, Джакомо распорядился войти в крепость.
        Нестройной толпой солдаты хлынули на пустой двор, торопясь добраться до складов и домов, брошенных отступниками. Некоторые успели уже добежать до крытых помещений, когда вспыхнувшие в разных концах смоляные факелы осветили двор. И тотчас со всех сторон полетели тяжёлые камни, стрелы, дротики. Прятавшиеся на стенах невидимые лучники принялись расстреливать в упор.
        Страшное слово «западня» мгновенно облетело верчельцев. Проникшие в цитадель латники заметались между строениями. Вместо того чтобы попытаться захватить часть домов и сражаться, они кинулись назад, опрокидывая и топча тех, кто спешил к ним на помощь. Вооружённые цепами и пиками братья теснили врагов, не давая им опомниться.
        Несколько капитанов, желая задержать своих солдат, попытались остановить их в воротах. Это ещё больше усилило панику. Вскоре они были сбиты с ног толпой. Среди убитых в давке оказался верчельский консул Джакомо да Кваренья. Лишившись кондотьера, крестоносцы в беспорядке стали отступать. Зная вокруг каждый куст, хорошо ориентируясь в темноте, повстанцы яростно преследовали бегущих.
        Кольцо сжимается
        Первые лучи солнца скользнули по вершине Цебелло, осветив склоны гор и заваленный убитыми крепостной двор. Ринальдо ди Бергамо, кончив перевязывать раненых, устало опустился на камень. На тропинке среди росших внизу кустов показался всадник. Заставляя всхрапывающего коня переступать через трупы, он быстро поднимался в гору. Ринальдо узнал Паоло. Все поспешили навстречу.
        - Где наши? Собрали людей? — посыпались со всех сторон вопросы.
        - Гнали верчельцев до Моссо. Хотели ворваться в лагерь, да к ним успели подойти бьельские ополченцы. Дольчино велел вернуться, пока нет конницы.
        - А что стало с рыцарями?
        - Говорят, Колоббьяно повёл их в обход к перевалу. Теперь, верно, скачут назад.
        - Предупреди гуртовщиков — пусть заводят в крепость скот, — поддерживая забинтованную руку, сказал Антонио.
        - В балке остались мешки с зерном, — заметил Милано Сола. — Надо бы вынести.
        Доктор взглянул на небо:
        - Солнце припекает. Сначала освободим от мертвецов двор.
        - Сейчас приведут пленных. Пусть сами и перетаскивают, — предложил Паоло.
        - Но ведь условились не брать солдат. Чем кормить лишние рты? — нахмурился Милано.
        - Мы прихватили только дворян. Человек семнадцать. Обещали большой выкуп.
        - Здесь не меняльная лавка. О жизни им следовало думать раньше. Разве епископ согласится вести переговоры?
        - Дольчино хочет попробовать ещё раз. Среди захваченных богатые нобили.
        - Какое значение имеет знатность? Для нас они просто наёмники.
        - Их и решили обменять на быков… Однако я должен найти Лонгино. — Паоло направился к главному бастиону.
        Братья принялись собирать разбросанные кругом стрелы и дротики, сносить к обрыву трупы. Со всех сторон возвращались на вершину бойцы, участвовавшие в преследовании крестоносцев. Ведя скот, поднимались по тропинкам женщины и дети, прятавшиеся с вечера в лесу у соседней горы.
        … Разгром верчельского отряда и гибель консула вызвали среди католиков замешательство. Уцелевшая часть союзного войска стала поспешно укреплять лагерь в Моссо. О дальнейшем наступлении не могло быть и речи. С тех пор как епископ отказался вести переговоры об обмене пленных и с горы были спущены головы семнадцати нобилей, никто уже не отваживался приближаться к крепости повстанцев.
        Не надеясь на свои силы, Райнерий послал папе и соседним государям письма, настойчиво убеждая их оказать священной армии помощь. 26 августа 1306 года по его настоянию Климент V издал новую буллу, торжественно обещая полное отпущение грехов каждому, кто примет участие в крестовом походе или пошлёт людей и средства для войны с еретиками.
        В лагерь крестоносцев отовсюду подходили подкрепления. Прибыли отряды из Франции, Швейцарии, Ломбардии. Савойский герцог прислал лучников и копейщиков. В Генуе были наняты ещё пятьсот арбалетчиков. По просьбе епископа, Климент V направил к союзникам каноника собора Парижской богоматери, легата Имбрии и земли Сабина кардинала Наполеоне ди Сант Андриано. Его приезд должен был подчеркнуть святость экспедиции против патаренов.
        У подножия Цебелло в присутствии папского легата состоялось совещание капитанов католического войска. Было решено построить вокруг горы ряд сильных крепостей. Так как штурм логова еретиков мог стоить слишком много крови, решили осаждать отступников до тех пор, пока они не будут перебиты или не подохнут с голоду.
        Численное превосходство и обильный приток материальных средств позволили крестоносцам приступить к сооружению мощных осадных укреплений. Поскольку война грозила затянуться, на дорогах, по которым к мятежникам могли подвозить продовольствие, были сделаны хорошо защищённые форты с крытыми, утеплёнными казематами для солдат.
        На ближайшей к вершине Цебелло возвышенности, с восточной стороны горы, возвели большую крепость. За глубоким рвом и крутой земляной насыпью с палисадом из толстых брёвен разместился гарнизон в тысячу двести отборных воинов. С немалыми трудностями туда удалось поднять две огромные баллисты, способные метать камни в лагерь противника. Около ста человек обслуживали машины, обстреливая днём и ночью позиции повстанцев.
        Почти точно такую же крепость воздвигли против горы Ставелло, над дорогой, ведущей к местечку Селла ди Ставелло. Оба гарнизона имели возможность поддерживать связь и в случае необходимости оказывать друг другу помощь. Лишь две тропы, позволявшие в летнее время спускаться с Цебелло в долину, оставались ещё без надёжного прикрытия. Но они были столь обрывисты и труднопроходимы, что решили пока ограничиться посылкой туда сменных отрядов и патрулей для наблюдения.
        Укрепления союзников были так велики и внушительны, что многие приезжали из дальних стран и городов, чтобы только увидеть их.
        Не сидели сложа руки и повстанцы. Последняя победа над верчельцами подбодрила братьев. Понимая, что рассчитывать вторично на промах крестоносцев не приходится, они с удвоенной энергией возводили новые бастионы, расширяли оборонительную линию, строили прочные перекрытия над домами и переходами. С обстрелом вражеских баллист постепенно свыклись. Изучив места, куда не долетали камни, осаждённые начали ходить вдоль стен и вскоре перестали обращать внимание на обстрел.
        Дольчино зорко следил за каждым шагом противника. Зная по опыту, какую угрозу таит в себе осада, он прежде всего заботился о доставке и сохранении провианта. Благодаря своевременному сооружению тайного хода к колодцу в крепости не было недостатка в воде. Расход продуктов строго контролировался. Апостолики стремились использовать всякую возможность, чтобы пополнять свои запасы.
        По подземной галерее на западном скате горы почти каждую ночь спускались в долину группы разведчиков. Они поддерживали связь с крестьянами из соседних деревень, перехватывали обозы союзников, нередко приносили ценные трофеи.
        Оставшийся в Триверо Федерико ди Новара регулярно сообщал о передвижении войск.
        Избегая рискованных схваток с крупными отрядами, воины патаренов нападали на мелкие заставы, вырезали патрули, убивали зазевавшихся часовых. Иногда им удавалось проникать в расположение католиков, поджигать их склады, разрушать отдельные форты и казармы. Но через день-два разрушенные сооружения восстанавливались и количество солдат на том участке удваивалось. Тиски папской армии всё плотнее сжимались вокруг Цебелло.
        Перед высоким палаццо триверского подесты, куда с наступлением осени перебрался из Моссо епископский двор, остановилась большая гербовая карета. Кардинал Наполеоне ди Сант Андриано в сопровождении двух рыцарей и монаха-доминиканца неторопливо поднялся по мраморным ступенькам. Епископ и собравшиеся в гостиной капитаны почтительно приветствовали высокого гостя.
        - Наконец-то, монсеньор, снова имеем счастье вас видеть. — Райнерий торжественно обнял папского легата.
        - И не только меня, — обернулся Наполеоне. — Граф ди Мазино привёл своих храбрых воинов. — Он кивнул на одного из рыцарей.
        - Превосходно! Я знаю, у графа с еретиками старые счёты. — Епископ протянул ди Мазино руку. — Сейчас самое время свести их.
        - Ваше преосвященство правы, — с достоинством отозвался граф. — Сильные духом побеждают или гибнут. Слабые боятся смерти и потому никогда не побеждают.
        - Отлично сказано. Истинный христианин всегда должен доводить начатое до конца.
        - Когда этот истинный христианин спасал шкуру под Кампертоньо, он рассуждал иначе, — прошептал Симоне Колоббьяно стоявшему рядом Пьетро ди Кваренья.
        - Чтобы заслужить отпущение грехов, и заяц готов рычать по-волчьи, — усмехнулся верчельский консул.
        - А вот сеньор Серра да Казале, — продолжал кардинал, указывая на второго рыцаря. — Маркиз Монферратский доверил ему вести сюда доблестных алессандрийцев.
        - Очень кстати! — обрадованно воскликнул епископ. — Мы как раз собираемся полностью окружить отступников. Возведём ещё крепость у Селла ди Каулера, и ересиарх лишится последней возможности спуститься с горы.
        - С этим следует поспешить. Если Дольчино покинет Цебелло, ваши труды потеряют смысл.
        - Близятся холода. Сейчас ему некуда идти. Разве вернётся на Лысую Стену.
        - Как бы то ни было, лучше их не упускать. Не то придётся всё строить заново.
        - Я того же мнения, — согласился Райнерий. — Но, прежде чем продолжать разговор, мой долг — позаботиться о вашем здоровье, монсеньор. После дальней дороги в нашем возрасте настоятельно рекомендуют отдых.
        Епископ бережно подхватил кардинала под руку и повёл в свои апартаменты.
        Контрудар
        В глубине ущелья по берегам неширокого ручья ещё стелился утренний туман. Ровное журчание потока, катившего по дну мелкие камни, лишь изредка нарушал всплеск рыб. Неслышно ступая, из зарослей орешника выбежала серна. С минуту она неподвижно стояла, прислушиваясь и нюхая воздух, потом неторопливо подошла к воде. За ней потянулись другие.
        Внезапно над ручьём раздался глухой свист стрел. Три козы, упав, забились на песке. Остальные мгновенно скрылись в кустах. На противоположном берегу из камыша показались охотники.
        - А ты прямо в ухо! — осматривая животных, воскликнул Паоло. — Я бы не решился выбрать такую цель.
        - Чаще стреляй, и у тебя получится, — засмеялась Анжела. — Главное, жми плавно на крючок.
        - В стрельбе с ней лучше не тягаться, — не скрывая зависти, заметил Энрико.
        - Ты тоже бьёшь отлично, — потрепал мальчика за вихор Паоло. — Поищи-ка шест покрепче, пока я свяжу им ноги. Пора возвращаться. Милано уже, верно, ждёт.
        - В прошлый раз мы с дедом убили большую лань. А дотащить не могли. Пришлось половину бросить. — Энрико положил арбалет и, вынув нож, стал срезать молодую берёзку.
        Через несколько минут козы были подняты на длинный шест, и стрелки с тяжёлой ношей тронулись в путь. Они долго шли вверх по ущелью, пока чуть заметная тропинка, проложенная в чаще леса, не вывела их на большую поляну. Десятки шалашей и навесов, видневшихся под старыми елями, окружали её со всех сторон. В центре у костра сидели и лежали воины, одетые в шкуры.
        - Явились! И не с пустыми руками! — радостно поднялся навстречу Милано Сола. — Сегодня вы первые.
        - У водопоя подстрелили, — отозвался Энрико, устало опускаясь на землю.
        - Молодцы! Будет чем накормить наших. Они вот-вот должны спуститься с горы.
        - Что у крестоносцев? Не сняли лагерь? — вытирая лоб, спросил Паоло.
        - Какое там! Отряды всё подходят. Видно, и с этого конца будут строить укрепления.
        - Если поставят здесь крепость, мы не сможем пользоваться даже тайным ходом.
        - В том-то и дело, — согласился старик. — Я уже говорил с Лонгино Каттанео.
        - А он?
        - Велел не спускать с них глаз, но не трогать. Отправился сам к Дольчино Надо что-то решать.
        - Лучше погибнуть в схватке, чем сидеть в осаде, — тихо сказала Анжела. — Второй раз такого не вынести.
        - После тяжёлой зимы на Лысой Стене все так думают. — Милано мельком взглянул на дочь и принялся свежевать коз.
        В маленькой башне западного бастиона, прикрывавшего подступы к вершине Цебелло, Дольчино, Маргарита и Лонгино Каттанео наблюдали за строительством нового лагеря крестоносцев. Тысячи солдат валили лес, обрубали ветви, стаскивали огромные стволы к местам, где уже начали копать рвы и возводить палисады. Широкие, ровные просеки тянулись от строящейся крепости, охватывая подножие горы. По недавно проложенной дороге беспрерывным потоком текли обозы.
        Лонгино Каттанео оторвал взгляд от бойницы.
        - К вечеру замкнут кольцо. Спешит епископ. Боится, как бы мы не ушли.
        - Балкой можно ещё спуститься незамеченными, — отозвался Дольчино. — У ручья для атаки отличные позиции.
        - Хочешь рискнуть?
        - Завтра будет поздно.
        - Но там почти вся армия.
        - Тем лучше. Они так уверены в своих силах, что оставили лишь небольшие заслоны.
        - Если уж нанести удар, то со склона Каулера. Оттуда не ждут, и отступать им придётся к обрыву…
        Закончив разговор, оба собеседника повернулись к Маргарите.
        - Решили атаковать с двух сторон. Из балки и со склона горы Каулера.
        - Будем гнать солдат к обрыву у Риччо. — Лонгино показал вниз, где виднелся ручей. — Как замысел?
        - План хорош, — согласилась Маргарита. — Только в случае неудачи нас отрежут от крепости.
        - Если рассчитывать на неудачу, не стоит браться, — улыбнулся Дольчино. — Ступай позаботься, чтобы больные и раненые подменили стрелков на стенах. Все, кто может драться, пусть готовятся. А ты, Лонгино, бери наших в лесу и обходи по склону. Когда ударим отсюда, не зевай!
        По песчаной дорожке сада, разбитого за высокой стеной палаццо триверского подесты, неторопливо прогуливались кардинал Наполеоне ди Сант Андриано и епископ Райнерий. Поглядывая на широкую веранду, где уже начали накрывать к обеду, они молча наблюдали за сновавшими там слугами и размышляли каждый о своём.
        Папский легат был недоволен. Он вспоминал родной Париж, блестящее общество, размеренную жизнь при дворе могущественного монарха, где столько лет занимал видное и достойное положение. Вместо всего этого — беспокойное полулагерное существование среди грубой солдатни и невежественных капитанов, надоевшая переписка с соседними государями, нескончаемые хлопоты и разъезды по плохим дорогам.
        А тут ещё неустойчивая осенняя погода с ветрами и сыростью. Хорошо ещё, епископ прихватил из Верчелли опытных поваров и не поленился как следует отделать этот каменный мешок, именуемый почему-то палаццо. Не то пришлось бы довольствоваться бог знает чем и ютиться в доме какого-нибудь торгаша. Кардинал невольно поморщился, представив всевозможные неудобства, подстерегавшие его на каждом шагу в такой глуши.
        Нет, тяготы военных походов не для него. И раньше он не испытывал к ним влечения, а тем более сейчас, на склоне лет. Даже ради славы не стал бы он рисковать здоровьем и благополучием. В отличие от многих, Наполеоне презирал пустое тщеславие. Только настойчивые просьбы папы и французского короля побудили его отправиться в лагерь крестоносцев, и теперь он раскаивался, что не отказался от миссии.
        Епископ Райнерий, напротив, был в самом радужном настроении. Наконец-то ему не надо было тревожиться о бегстве еретиков!
        К вечеру со стороны Каулера должны возвести крепкие палисады, и тогда начнётся настоящая осада. «Кто ждёт завтрашний день без волнений, счастливо и радостно владеет сегодняшним», — с улыбкой вспомнил он евангельскую притчу.
        Сомневаться же в завтрашнем дне не приходилось. Всего час назад от миланского архиепископа прискакал гонец с известием о посланных подкреплениях. Накануне прибыли обозы из Павии, Кремоны и графства Асти. Ожидались отряды от республики Лукка, из Мантуи и Салюццо. Даже из далёкого Прованса шли к ним люди и стекались деньги.
        Папская булла делала своё дело. Ничто не могло спасти патаренов. Через неделю-две, в крайнем случае через месяц на вершине Цебелло иссякнут последние припасы. Отступникам придётся есть солому. К счастью, гора здесь не так крута, не то что проклятая Лысая Стена, куда невозможно было добраться. Как только осаждённые достаточно ослабнут, он велит начать общий штурм и ещё до наступления холодов возьмёт их лагерь.
        А потом?! Потом триумфальное возвращение в Верчелли, победный перезвон колоколов, поздравительные послания от папы, всеобщее признание его заслуг, награды и почести, щедро воздаваемые ему благодарной святой церковью до конца жизни и даже после…
        Внезапно на улице за каменной стеной сада послышался отдалённый гул. Он быстро нарастал. Вскоре стал явственно различим топот мчавшихся коней и громкие крики людей. Суетившиеся на веранде слуги столпились у стола. Кардинал и епископ тревожно переглянулись.
        Через минуту под аркой ворот показался Пьетро ди Кваренья в сопровождении нескольких капитанов. Лицо верчельского консула было бледно, на перначе[45 - ПЕРНАЧ — оружие, состоящее из короткого древка с металлическим наконечником в виде щитков (перьев). Служил символом власти.] и доспехах виднелись следы крови.
        - Дольчино!.. — Не глядя на прелатов, консул прошёл к накрытому столу и налил из графина в кубок. — Напал с тыла у ручья.
        - Вы не дали ему уйти? — с беспокойством спросил епископ. — Там стояла почти вся армия.
        - Стояла?! — Кондотьер залпом выпил вино и отшвырнул пустой кубок. — Теперь лежит!
        Райнерий тяжело опустился на стул.
        С колокольни донёсся набат. В дверях появился доминиканский монах, исполнявший обязанности начальника дворцовой стражи.
        - Ваше преосвященство, оставаться здесь опасно!
        Епископ и кардинал молча закрестились. Пьетро ди Кваренья повернулся к стоявшим сзади капитанам:
        - Выводите людей к западным воротам. Будем отступать к Моссо.
        Неожиданный контрудар достиг цели. Лагерь под Каулера был разгромлен. В жестоком бою пала большая часть папского войска. Повстанцы захватили многочисленные трофеи и сотни пленных. Уцелевшие крестоносцы покинули Триверо и ближайшие селения.
        Лишь с одной стороны Цебелло остались две крепости с сильными гарнизонами. Но они не могли уже продолжать осаду. С помощью окрестных жителей Дольчино выгодно обменивал пленников. Из Бьелла, Верчелли и других городов, несмотря на запрет епископа, приезжали богатые родственники и выкупали своих.
        На вершинах соседних гор вокруг позиций противника братья построили шесть редутов. Это позволило перехватывать вражеские обозы. Запасы воды и провианта в крепостях католиков быстро таяли. Осаждающие сами попали в осаду и вскоре испытали на себе все тяготы блокады.
        Вынужденные часто спускаться к реке и рыскать по деревням, чтобы не умереть от голода, солдаты то и дело попадали в засады. На каждом шагу их поджидала смерть. Почти ежедневно происходили ожесточённые стычки. Крестьяне прятали добро и нередко брались за оружие, нападая вместе с патаренами на грабителей.
        С наступлением холодов положение в обоих гарнизонах резко ухудшилось. Начались массовые болезни и дезертирство. Непривычные к невзгодам наёмники пали духом. Грозные твердыни союзников превратились вскоре в настоящие кладбища. К декабрю из трёх тысяч воинов остались в живых семьсот. Бросив ночью укрепления, они отступили по снегу к Бьелла, где епископ спешно собирал новую армию.
        Опустошённая земля
        Кутаясь в широкий меховой плащ, Пьетро ди Кваренья молча ехал рядом с тяжёлым дормезом[46 - ДОРМЕЗ — карета, приспособленная для сна в пути.] епископа. Установленную на санные полозья огромную карету везли восемь лошадей. Впереди и сзади, растянувшись по дороге на несколько миль, ползли обозы, двигались пешие и конные латники. Отпустив поводья, консул мерно покачивался в седле, поглядывая на белевшие кругом горы.
        Уже семь месяцев не виделся он с женой и детьми, не был в Верчелли. С того дня, как гонец привёз известие о гибели брата, пришлось бросить все дела и самому отправиться в этот проклятый поход. Хорошо ещё, удалось спастись под Каулера. Не многим из тех, кто был с ним тогда, выпало такое счастье.
        При мысли о возможной смерти рыцарь нахмурился. Нет, отправляться раньше срока на тот свет не входило в его расчёты. Кто знает, что будет в загробном царстве. Здесь же, на земле, жилось неплохо. Особенно теперь, когда он стал единственным хозяином отцовского наследства и присоединил к своим владениям усадьбу Джакомо.
        Скорей бы покончить с еретиками, сбросить опостылевшие доспехи. Сейчас самое время вернуться домой. Деньги, слава богу, есть. Можно было бы завести в имении прядильню или, по примеру сеньора Ферлицы, пустить накопленные флорины в рост.
        Такое дело куда выгоднее консульства. Ни опасных походов, ни риска. Где бы кто ни побеждал, кого бы ни убивали, всё на пользу. Это, пожалуй, даже лучше, чем быть епископом. По крайней мере, можно иметь законное потомство и не надо всю жизнь изображать святошу.
        Пьетро с усмешкой взглянул на закрытые слюдой оконца кареты. К нему подъехал Томазо Авогадро. Маленькая бородка, брови и подкрученные вверх усы капитано дель пополо покрылись инеем, лицо побурело от ветра.
        - Чёрт бы побрал гаццаров! Тащиться в такой мороз! Пока доберёмся, кости закоченеют! — Томазо с ожесточением принялся растирать щёки.
        - Скоро согреешься! К вечеру сожжём Триверо и соседние деревни. За ночь надо полностью очистить местность. — Консул махнул рукавицей в направлении города.
        - А жителей куда?
        - Их дело. Пусть убираются на все четыре стороны. Достойные люди давно уехали, осталась лишь чернь.
        - Не подождать ли до завтра? В темноте многие убегут к Дольчино.
        - Тем лучше. Припасов на Цебелло в обрез. Голод подействует вернее мечей.
        - Но если патарены покинут крепость?
        - Зимой им деваться некуда. Судьба Триверо — урок другим городам. Вряд ли кто ещё осмелится впустить к себе еретиков. К тому же через несколько дней мы оцепим их логово.
        Впереди послышались возбуждённые голоса солдат. Пьетро привстал на стременах.
        - Кажется, миланцы уже вошли в пригород, — он показал на густой дым, поднимавшийся за холмами.
        - Как бы их не атаковали с горы. Может быть, выставим заслоны? — озабоченно спросил капитано дель пополо.
        - Там Колоббьяно, его учить не надо, — отозвался консул. — Да отступники и не полезут по снегу. Дольчино не так глуп. Лучше пошли кого-нибудь к Риккардо Тиццони. Пусть ведёт своих гибеллинов в Коджола. Нужно спалить это разбойничье гнездо засветло.
        Томазо Авогадро понимающе кивнул и подозвал ехавшего сзади рыцаря. Через минуту тот поскакал по дороге, обгоняя медленно тащившийся обоз. Вскоре от войска отделился большой отряд. Свернув у развилки в сторону, он двинулся к видневшимся вдали деревням.
        … Не замечая сильного ветра, Дольчино неотрывно смотрел на горевший внизу город. Очертания Триверо, охваченного огненным кольцом, отчётливо выделялись в ночи. Пламя пожарищ, поглотив окрестные селения, расползалось по всей долине.
        С трудом пробираясь по снегу, отовсюду стекались к Цебелло лишённые крова жители. Они шли группами, семьями, в одиночку. Мужчины несли на плечах уцелевшие пожитки, женщины вели плачущих детей. Толпившиеся перед воротами крепости братья встречали беженцев и разводили по домам.
        К Дольчино подошли Паоло и Милано Сола. Паоло растерянно указал рукой на заполненный двор:
        - Уже негде размещать, а народ всё прибывает.
        - Посылайте по другим бастионам. Пусть и там потеснятся. — Дольчино кивнул в сторону соседних гор.
        - Как мы их прокормим? За неделю уйдут все запасы.
        - Сами останемся ни с чем. Опять придётся жрать падаль, — пробурчал Милано.
        - Что же, бросить в беде тех, кто вчера помогал нам?
        - Речь не о том, — опустил голову Паоло. — Может быть, попробуем отогнать крестоносцев?
        - Наступать по снегу — только людей загубим. Епископ ждёт этого. — Дольчино вынул из-за пояса скомканный листок. — Вот письмо от Федерико. В городе сейчас тысячи солдат. Кроме миланцев и генуэзских стрелков, пришли савойские отряды и гибеллины Тиццони. Обозы папской армии стоят за Моссо в Бьольо. Туда и к утру не добраться.
        - Неужели они хотят оцепить всю местность?
        - Для чего же, по-твоему, жгут дома и угоняют жителей?
        - Значит, ничего не остаётся, как сидеть сложа руки? — с горечью воскликнул юноша.
        - Мужество иногда в том и состоит, чтобы удержаться от действий, — тихо сказал Дольчино. — Займитесь пока устройством тех, кто ищет здесь помощи.
        Гибель Триверо и соседних деревень поставила братьев в трудное положение. Громадный приток беженцев быстро сократил заготовленные на Цебелло припасы. Суровая зима довершила несчастье. Снежные заносы сделали непроходимыми многие дороги и тропы. Пять новых крепостей, возведённых крестоносцами, прочно заперли оставшиеся выходы из долины. Доставать продовольствие стало почти невозможно.
        В невысоком бревенчатом срубе перед растопленной печью Милано Сола и Энрико не спеша резали берёзовые прутья. Маргарита и Анжела толкли их в ступках и кидали в кипящий котёл вместе с желудями, каштанами и зелёной хвоей. Вокруг столпились бежавшие на Цебелло триверцы и жители сгоревших сёл.
        - Туда бы горсть муки, — помешивая варево, сказала Анжела.
        - По виду напоминает поленту. Неужели можно есть? — заглянув в котёл, спросила одна из женщин.
        - Полента не полента, а сдохнуть не даст, — вздохнул Милано Сола. — На Лысой Стене лишь тем и спасались.
        - Вы пробуйте, уже готово. — Маргарита зачерпнула ложкой и, осторожно дуя, поднесла ко рту.
        Остальные последовали её примеру.
        - Берите понемногу, к этой пище надо привыкнуть. Лучше есть, пока горячая, тогда не так горько.
        - Может, к вечеру чего-нибудь принесут, — заметила Анжела.
        - Раз Дольчино повёл, пустыми не вернутся, — отозвался Энрико. — Только до завтра их не жди. Прошлый раз три дня пропадали.
        - В такую пургу много не добудешь. Вчера епископ сжёг ещё две деревни. Скоро до самого Бьелла не останется селений.
        - Если солдаты не уйдут, будем пробиваться весной в Швейцарию, — сказала Маргарита. — Как снег стает.
        В дверях появился Ринальдо ди Бергамо. За ним шёл Антонио, неся завёрнутого в овчину сына. Собравшиеся у печи потеснились, пропуская их к огню.
        - Что-нибудь с Катрин? — тревожно спросила Анжела.
        - На нашем редуте умерло ещё семеро.
        - У них чума, — присев на полено, устало сказал Ринальдо.
        Люди невольно отодвинулись в сторону.
        - А ты как же? Вернёшься? — испуганно обернулся Энрико к Антонио.
        - Надо!
        - Предупреди своих, чтобы не ходили по редутам и к себе не пускайте, — хмуро произнёс доктор. — Если по лагерю пойдёт зараза, все погибнем.
        - За ребёнка не волнуйся, позаботимся, — беря мальчика на руки, сказала Маргарита. — Когда появится еда, пошлём вам в первую очередь.
        - Хорошо бы и дров. — Антонио ещё раз посмотрел на сына и пошёл к выходу…
        Светлое пятно, обрамлённое оранжевыми кругами, двигалось всё медленнее. Наконец оно дрогнуло и остановилось. Анжела различила горевшую под потолком лучину. Тупая боль в висках и подступившая тошнота мешали ещё некоторое время прийти в себя. Но вот ближайшие предметы прояснились, послышались голоса людей.
        - Слава мадонне, очнулась! — Ринальдо ди Бергамо осторожно приподнял ей голову и дал понюхать из маленькой склянки.
        Резкий запах муравьиного спирта окончательно вернул сознание.
        - Что со мной? — Анжела попыталась привстать.
        - Лежи, лежи! К счастью, не то, чего мы боялись. — Медик закрыл склянку и повернулся к стоявшей рядом Маргарите — Просто от истощения. Пойду скажу, чтоб приготовили бульон покрепче.
        Он вышел в соседнюю комнату. Маргарита присела на край постели.
        - Ничего не помню, — слабо улыбнулась Анжела. — Давно я здесь?
        - Часа три. С тех пор, как принесли из леса.
        - Столько провалялась!
        - Слишком много работаешь. Надо беречь силы.
        - Может, я заразилась?
        - Если бы чума, Ринальдо не стал бы скрывать. — Маргарита взяла её за руку. — Не тревожься, пройдёт. Недавно со мной было так же.
        - Как наши? Уже в лагере?
        - Только что приходил Паоло. Принесли немного хлеба и скот пригнали. Теперь как-нибудь до тепла дотянем.
        - Думаешь, тогда пробьёмся?
        - Бог даст, сумеем и на этот раз.
        - В последнее время у меня не выходят из головы слова швейцарца Иоганна, — тихо проговорила Анжела. — В день смерти Ремо он сказал: «Я с вами, потому что вы против церкви и сеньоров, но я не верю больше ни в бога, ни в дьявола, хватит с меня этой гнусной лжи, от неё одни страдания». Неужели, Марго, и впрямь некому помочь нам?
        - Не знаю, есть ли на небе господь, — помолчав, произнесла Маргарита, — но раз есть на земле такие люди, как Иоганн и Ремо, будет на ней когда-нибудь и справедливость.
        - Только мы вряд ли доживём. Вчера у Антонио схоронили ещё пятерых. Через неделю на Ставелло никого не останется.
        - Не думай об этом, Анжела. Рано или поздно все там будем. Дороги у нас разные, да ведут к одному.
        - Никто не знает, куда они ведут, — возвращаясь, усмехнулся Ринальдо. — Потому-то смерть и пугает нашего брата.
        - Человеку праведному бояться нечего, — возразила Маргарита. — На то нам и дан разум, чтобы не поддаваться страху.
        - Блажен, кто не ведает сомнений. Ну, а если смерть не переход в иной мир, а конец, полное исчезновение?
        - Тем более нет оснований для страха. Не боимся же мы того, что было до начала, когда нас ещё не было.
        - Расставание с жизнью для всех мучительно, — покачал головой доктор. — За свой век я насмотрелся на умирающих.
        - Кто мужественно переносит страдания, не дрогнет и в последнюю минуту, — убеждённо сказала Маргарита. — Разве мысль о том, что дух твой не побеждён, не заглушит даже самую сильную боль?
        - И всё же каждый стремится отдалить роковой миг. Сколько бы судьба ни дарила дней, нам всё кажется мало.
        - Это бывает лишь с теми, кто не понял смысла жизни. Многие не находят достойной цели и тратят силы и ум на дела никчёмные. Когда же подходят к пределу, начинают постигать, что принимали жалкую лампаду за солнце, и мучаются, сожалея о бесполезно растраченном времени.
        - В чём же, по-твоему, смысл жизни?
        - Для людей — в любви к разуму. — Маргарита встала и задумчиво поправила догорающую лучину. — Мы не должны строить свою жизнь вслепую. Только повинуясь разуму, человек может стать самим собой и возвысить дух свой над плотью.
        Знамя общины
        Перед разложенным на столе планом, подперев голову рукой, сидел Дольчино. Карта, захваченная год назад в доме триверского подесты, уже устарела. От большинства изображённых на ней селений да и от самого города остались лишь обгоревшие руины. На много миль вокруг Цебелло лежала опустошённая земля.
        Глядя на пожелтевший пергамент, вождь апостолов думал о своих братьях. Запертые папской армией в обезлюдевшей, занесённой снегом долине, они третий месяц вели непосильную борьбу с голодом и метелями. Как и на Лысой Стене, люди стойко переносили невзгоды. Но истощение постепенно давало себя знать. Вспыхнувшая на одном из редутов чума распространилась по всему лагерю. Смерть ежедневно уносила десятки бойцов.
        Дольчино понимал, что оставаться дальше в крепости не имело смысла. Идти в сторону Бьелла, где стояло многотысячное войско крестоносцев, означало верную гибель. Единственным местом, куда они могли отступить, была соседняя Швейцария. Однако, чтобы перейти Альпы, надо ждать, пока стает снег. Зима же, как назло, затягивалась.
        Невесёлые размышления были прерваны приходом Лонгино Каттанео. Он медленно приблизился к столу:
        - Антонио умер. Идём простимся.
        Дольчино поднялся и, запахнув плащ, отправился вслед за старейшиной. Вскоре они подошли к невысокому продолговатому строению под камышовой крышей. Здесь находились тяжелобольныез и раненые, нуждавшиеся в особом уходе. Укрываясь шкурами, люди тесно лежали на нарах, застланных соломой. Многие из них доживали последние часы.
        У широкой лавки в углу возле тела Антонио толпились его друзья. Маргарита, стоявшая рядом с Анжелой и Энрико, держала на руках осиротевшего Альберто. Тут же были Паоло, швейцарец Иоганн и Милано Сола. Обнажив головы, все молча смотрели на умершего. Смуглое, заросшее густой бородой лицо Антонио, казалось, ещё больше потемнело. Волосы на висках серебрились сединой.
        Дольчино вспомнил молодого, жизнерадостного гончара, вступившего в братство в Парме вскоре после казни Сегарелли. С тех пор до последнего дня он беззаветно служил общему делу. Почти семь лет шли они вместе трудной дорогой, вместе делили радость и лишения. Сколько раз в схватках с врагом смерть отступала перед Антонио, и вот голод сразил бойца…
        Сидевший на нарах старый крестьянин, уже с месяц не встававший после ранения в голову, протянул руку к Дольчино:
        - Подойди, сынок… мне трудно говорить.
        Дольчино подошёл к раненому.
        - Я прожил долгую жизнь, прежде чем встретил вас, — тихо произнёс старик, — и это была жизнь слепого вола. Не ведал я, зачем родился на свет, зачем топчу землю, терплю обиды. Только с вами я понял, что значит быть человеком. Теперь не страшно и умирать… Как бы я хотел иметь силы, чтобы снова драться за общину. Но могу лишь дать своё благословение. — Крестьянин осенил Дольчино крёстным знамением. — Боже праведный! Помоги братьям победить врагов!
        - Спасибо и тебе, отец. Спасибо за то, что тяжкие испытания не сломили твоей веры! — Вождь апостолов обнял старика. — Знай, какая бы судьба ни выпала нам на долю, мы не свернём с избранного пути.
        … Грохот, снежных обвалов, долгожданное журчание первых ручьёв вселили в сердца осаждённых новые надежды. С каждым днём становилось теплей, ярче светило солнце. Близилось время, когда можно было перейти Альпы.
        Но ещё быстрее, чем бурные весенние паводки, росла армия союзников. Папские указы продолжали призывать верующих на борьбу с отступниками. Под знамёна святого креста из разных стран стекались вольные наёмники и рыцари. Желание получить индульгенции и освобождение от долгов пересиливало страх, вызванный многократными поражениями.
        Слухи о жестоком голоде в лагере восставших придавали солдатам смелость. Всё ближе подступали они к укреплениям еретиков, всё теснее смыкали кольцо осады.
        23 марта, в ночь на зелёный четверг, крестоносцы взяли штурмом редут на горе Ставелло. Несмотря на отчаянное сопротивление, сильно поредевший за зиму гарнизон не устоял. Нападавшим удалось ворваться на бастионы и перебить защитников. Но и войско католиков понесло такие потери, что вынуждено было приостановить наступление.
        Зная, что через день-два его люди будут не в состоянии держать в руках оружие, Дольчино приказал оставить другие редуты. Всех, кто ещё мог сражаться, он собрал на равнине у Риччо, неподалёку от места последней победы.
        Голодные, ослабевшие патарены понимали, что разгромить на открытом поле армию епископа почти невозможно, и всё же это был единственный путь к спасению. Только отбросив крестоносцев, можно было уйти в Швейцарию, имея столько больных и раненых. Построившись в боевые шеренги, братья ринулись на врагов.
        Неожиданная атака была столь стремительна, что союзники стали отступать. Вскоре они обратились в беспорядочное бегство. Однако преследовать их, как прежде, апостолики уже не могли. Это позволило верчельцам оправиться от первой неудачи.
        Подоспевшие со стороны Моссо новые отряды с возгласами: «Смерть отступникам!», «Бей тряпичников!» — обрушились на повстанцев. У подножия горы разгорелся бой. Удары металла о металл, стоны раненых, крики наполнили поле брани. Лишь изредка доносились сквозь шум слова призывов:
        - Держитесь, братья! С нами бог и правда!
        Упорная схватка продолжалась до полудня. Голубое знамя с изображением солнца несколько раз падало на землю и опять поднималось над головами патаренов. Дольчино всё время находился в гуще битвы. Рядом с ним храбро сражались Маргарита, Лонгино Каттанео, Паоло. Но обессиленные воины общины с трудом вели бой.
        Убедившись, что прорвать ряды папского войска не удастся, вождь апостолов велел отходить к Цебелло. Солдаты двинулись следом, неся штурмовые лестницы. У крепостных стен борьба разгорелась с новой силой. Наступавших встретили камнями, стрелами, кипящей смолой.
        Крепость защищали подростки, женщины, раненые, больные. Те, кто не мог стоять, стреляли из арбалетов сидя и даже лёжа. Много раз наёмники откатывались назад, оставляя перед бастионами сотни павших. В иных местах глубокий ров доверху был заполнен убитыми. Но капитаны опять собирали латников и, получив свежие подкрепления, возобновляли приступ.
        На башне у центральных ворот Дольчино наблюдал за ходом сражения. Отсюда хорошо просматривались западный и южный участки стен. Число штурмующих всё росло. Несмотря на большие потери, крестоносцы не ослабляли натиска. Кое-где им удалось поджечь и разобрать палисады. Повстанцы яростно отбивались. Когда вражеские атаки на короткое время прекращались, патарены заваливали бреши камнями и телами мёртвых.
        Измождённые, уже несколько дней не евшие люди находили ещё силы защищать полуразрушенные бастионы. Ни один из бойцов не отступал. Даже смертельно раненные кидались на пики, преграждая солдатам путь. Видя, с каким упорством дерутся братья, Дольчино напряжённо думал, как спасти товарищей. Теперь он не сомневался, что удастся продержаться до темноты. А потом?.. Потом можно вырваться из кольца, пользуясь тайным ходом. Надо только заставить врагов подняться на вершину горы, к центральному редуту. Тогда все, кто будет способен двигаться, уйдут незамеченными по туннелю на западном скате.
        … Десятки стрел с горящей на них просмолённой паклей вонзились в кровлю башни. Языки пламени поползли по крыше, наполнив верхние помещения дымом. Усилившийся треск барабанов и звуки труб возвестили об очередной атаке. Вождь апостолов с надеждой взглянул на клонившееся к горизонту солнце и, подняв меч, поспешил вниз.
        … Вечерние тени постепенно сгущались над Цебелло. В восточной части неба проступили первые неяркие звёзды. Едкие клубы дыма от пылавших вокруг бастионов окутали вершину горы. Огонь, охвативший крепостные стены и башни, вынудил штурмующих временно прервать бой. Используя передышку, Дольчино приказал братьям отступать к подземному ходу.
        Перед двумя утёсами у грота, где начинался туннель, столпились сотни людей. Узкая галерея позволяла проходить лишь по одному. Пропуская вперёд детей и женщин, бойцы гуськом спускались вниз, стараясь побыстрей освободить путь другим. Но так как многие часто падали, движение то и дело задерживалось.
        - Крестоносцы вот-вот ворвутся. — Анжела посмотрела на ярко горевшие стены.
        Оттуда доносился грохот падавших балок.
        - Забирайте Альберто и уходите. Паоло ждёт у грота. — Милано Сола поцеловал дочь и, потрепав притихшего у неё на руках ребёнка, повернулся к стоящему рядом Энрико: — Будешь жив — береги их. — Он сурово взглянул на внука.
        - А ты? — потупился мальчик.
        - Я своё отходил. — Волоча перебитую ногу, старик подполз к большому камню. — Вложи-ка в арбалет стрелу да пододвинь колчан.
        - Прощай, отец! — Плача, Анжела ещё раз прижалась к нему, затем медленно поднялась.
        - Торопитесь! Время дорого! — Милано сел поудобней спиной к камню и положил перед собой арбалет. — Если спасётесь, помолитесь за меня мадонне.
        Не оглядываясь, дочь и внук пошли к гроту.
        На площадке под одним из утёсов Ринальдо ди Бергамо наспех перевязывал бойцов. С разных сторон подносили раненых. Для тех, кто не мог ходить, уже не было надежды на спасение. Все знали: с минуты на минуту появится враг. Оставшиеся на вершине думали о том, как задержать солдат, чтобы дать своим возможность уйти подальше. Превозмогая боль, люди заряжали арбалеты, готовясь к последней схватке. Покидавшие лагерь отдавали им стрелы и спешили к туннелю.
        - Пора спускаться. — Дольчино шагнул к общинному знамени и, сорвав его с древка, передал Паоло: — Спрячь под кольчугу.
        Юноша стал бережно сворачивать полотнище. Лежавший неподалёку гаттинарец с пробитой копьём грудью протянул руку к знамени. Паоло исполнил волю умирающего.
        - Видит бог, мы сделали что могли, — прошептал боец. — Пусть наша кровь зовёт живых к борьбе! — Он прижал полотнище к ране.
        … В дыму среди пылавших строений показались атакующие. Добивая неподвижно лежавших больных, не щадя ни женщин, ни детей, латники епископа быстро приближались. Несколько десятков раненых, отчаянно сопротивляясь, сдерживали их перед гротом. Дольчино приказал всем, кто мог, немедленно уходить. Он остался один в галерее, между утёсами.
        Первые крестоносцы, подбежавшие к нему, пали под ударами большого двуручного меча. Казалось, невидимая стена преградила солдатам путь. Узнав Дольчино, нападающие обступили одинокого бойца. Строгий наказ захватить ересиарха живым не позволял применить арбалеты. Наёмники пустили в ход длинные копья. Каждый хотел получить обещанную награду.
        Медленно отступая, Дольчино вдруг увидел рядом Маргариту и Лонгино Каттанео. Неожиданная помощь и выросшая в проходе груда убитых дали ему возможность перевести дыхание.
        - Зачем вы здесь? — с укором спросил он соратников.
        - Внизу много раненых, — действуя тяжёлой секирой, отозвался старейшина.
        - Мы завалили вход, — пояснила Маргарита, — чтобы не было погони.
        Вождь апостолов с благодарностью взглянул на друзей. Что ж, видно, так решила судьба. Вместе шли они по жизни, вместе уйдут из неё. Теперь его не страшила смерть. Ведь там, у подножия Цебелло, унося общинное знамя, шагают во тьме братья. Они продолжат начатое.
        Долго ещё трое бойцов сдерживали солдат, пока, обессилев от ран, не потеряли сознание.
        Эпилог
        Утром закованных в цепи Дольчино, Маргариту и Лонгино Каттанео отправили в Верчелли. Сотни пеших и конных солдат конвоировали трёх пленников. По дороге крестоносцы останавливали в деревнях повозку, сделанную в виде огромной клетки и, согнав к ней крестьян, показывали «слуг антихриста».
        Епископ Райнерий в тот же день послал гонцов к папе с вестью о разгроме повстанцев. Не желая привлекать внимание к событиям, Климент V распорядился передать ересиарха и его помощников светскому суду и казнить их на месте.
        В соборе Сант Андреа в присутствии прелатов, знатных горожан и войсковых капитанов верчельский суд приговорил Дольчино и Маргариту к сожжению перед городскими воротами Верчелли. Лонгино Каттанео ждала та же участь в Бьелла. Поскольку обвиняемые не отреклись под пытками от ереси, было решено предать их смерти без покаяния.
        1 июня 1307 года под колокольный перезвон от городской крепости-тюрьмы двинулась длинная процессия. Впереди шли верчельский и новарский епископы, священники, инквизиторы и подеста. Следом в окружении солдат и монахов на высокой повозке везли Дольчино и Маргариту, прикованных к пылавшему горну.
        Время от времени палачи раскалёнными щипцами терзали тела осуждённых. Но тщетно старались враги услышать стон или мольбу о пощаде.
        За стенами города, где приток Черво впадает в Сезию, были приготовлены два костра. Собравшаяся на берегу многотысячная толпа преградила процессии путь. С большим трудом, пустив в ход оружие, войска оттеснили народ.
        Главный инквизитор Эмануэле Тэста в последний раз обратился к осуждённым, призывая их отречься от ереси и покаяться. Вновь получив отказ, он подал знак приступить к казни.
        Первой привязали к позорному столбу Маргариту. Её сожгли на глазах у Дольчино, чтобы сделать ещё мучительней его страдания.
        Затем настала очередь Дольчино. Охваченная ужасом толпа видела, как дымящимися щипцами у него отняли нос, уши и потащили к костру.
        Когда его, истерзанного, истекающего кровью, подняли цепями на столб, он разжал спёкшиеся губы и обратился к народу. Вождь апостолов завещал людям продолжать борьбу за свободу и справедливость. Пламя костра заставило Дольчино умолкнуть.
        … Едва костры догорели, ещё не остывший пепел казнённых был развеян по ветру над водами Сезии.
        В тот же час в Бьелла, у моста святой Магдалины, прозванного с тех пор Мостом Пыток, стойко и мужественно встретил смерть в огне Лонгино Каттанео.
        Получив известие о казни, Климент V прислал Райнерию три дарственные грамоты. Папа жаловал епископа привилегиями, освободив его пожизненно от всех контрибуций. Вслед за тем по приглашению главы римской церкви верчельский и новарский епископы отправились в Пуатье, чтобы лично представить папе отличившихся кондотьеров.
        Прибывшим устроили пышную встречу. Климент V торжественно провозгласил буллу, в которой перечислял имена участников крестового похода, коим за искоренение еретиков были дарованы права графов и рыцарей.
        Но преждевременно торжествовала церковь победу. После гибели Дольчино война продолжалась. Уцелевшие при разгроме лагеря братья пробились в Швейцарию и разошлись оттуда по всем странам. Во Франции и в Германии, в Англии и в Испании — повсюду рассказывали они правду о своей коммуне и призывали народ на борьбу с сеньорами.
        Тщетно инквизиция выслеживала, жгла на кострах сподвижников грозного ересиарха. Из года в год всё больше становилось у него последователей. То здесь, то там бушевали новые восстания крестьян и городских низов.
        Под их нарастающими ударами рушились феодальные порядки. И вместе с крушением могущества церкви с каждым столетием всё сильней разгоралась битва за свободу и справедливость на земле.
        Прошли века. Давно забыты бесславные имена Климента V, епископа Райнерия и кондотьеров крестоносного войска, но бережно хранит народ память о своих героях. Из рода в род передаются о них сказания и легенды.
        В 1907 году во многих странах отмечалось шестисотлетие со дня казни Дольчино.
        Несмотря на яростное противодействие церкви, не забыли отметить эту дату и в самой Италии, на родине Дольчино. По требованию профсоюзных и других рабочих организаций его именем были названы народные дома, театр в Кампертоньо и ряд улиц в городах и селениях, связанных с местами, где проходили бои.
        1 июня 1907 года на фасаде народного дома в Верчелли торжественно установили большую мемориальную плиту со следующим посвящением:
        БРАТУ ДОЛЬЧИНО
        ЗДЕСЬ В ВЕРЧЕЛЛИ
        КЛЕРИКАЛЬНОЙ ТИРАНИЕЙ
        РАЗОРВАННОМУ И СОЖЖЁННОМУ
        1 ИЮНЯ 1307
        ЗА ПРОПОВЕДЬ
        МИРА И ЛЮБВИ СРЕДИ ЛЮДЕЙ
        СЕГОДНЯ, КОГДА ДРЕВНЯЯ НАДЕЖДА,
        ПЕРЕЖИВШАЯ ВЕКА,
        СТАНОВИТСЯ РЕАЛЬНОСТЬЮ
        1 ИЮНЯ 1907
        Народ
        11 августа того же года на вершине Цебелло, переименованной в гору Повстанцев, состоялась грандиозная манифестация по случаю открытия обелиска, воздвигнутого здесь социалистами в память Дольчино. Свыше десяти тысяч человек прибыло со всех концов страны и из-за границы, чтобы принять в ней участие.
        Под яркими лучами августовского солнца над многотысячной толпой развевалось укреплённое на обелиске красное знамя. На одной стороне полотнища было вышито золотом: «От мысли до мученичества», на другой — «В память Дольчино 1307 -1907».
        Внизу памятника на четырёхугольном мраморном постаменте виднелись выбитые резцом стихи Данте, в верхней части на широкой плите стояла надпись:
        В ШЕСТИСОТЛЕТИЕ
        КАЗНИ
        ОТОМЩЁННОМУ
        ФРА ДОЛЬЧИНО
        Народ
        1307 -1907
        Так шесть веков спустя Дольчино снова вернулся на те горы, которые были свидетелями его беспримерной борьбы и мужества.
        notes
        Примечания
        1
        АПОСТОЛЬСКИЕ БРАТЬЯ — члены плебейско-крестьянской секты, основанной пармским бочаром Джерардо Сегарелли. Апостольские братья выступали против феодального гнёта и католической церкви, проповедуя общность имущества и социальное равенство.
        2
        ЕРЕСИАРХ — создатель вероучения, ложного с точки зрения правящей церкви.
        3
        ФРАНЦИСКАНЦЫ — монахи ордена, основанного Франциском Ассизским.
        4
        ЦОККОЛИ — башмаки на деревянной подошве.
        5
        ПОДЕСТА — чиновник, стоявший во главе городского управления.
        6
        ПАТАРЕНЫ — слово произошло от названия квартала лохмотников в Милане. Так с XI века называли участников народных движений. В конце XIII века патаренами стали называть апостольских братьев.
        7
        ИОАХИМИСТ — последователь Иоахима Флорского, монаха, предвещавшего гибель католической церкви.
        8
        КЬЯНТИ — сухое виноградное вино.
        9
        «Ко всем верующим в Христа» (лат.).
        10
        ВЕРЧЕЛЬСКАЯ РЕСПУБЛИКА — небольшое североитальянское государство в XIII -XIV веках с главным городом Верчелли; граничило со Швейцарией.
        11
        ПОЛЕНТА — каша из муки.
        12
        ОСТЕРИЯ — гостиница, трактир.
        13
        ТИЦЦОНИ — бывший правитель Верчелли, вождь гибеллинской партии, которая выступала за императора, против усиления светской власти римского папы.
        14
        АВОГАДРИ — члены дома, к которому принадлежал верчельский епископ. Возглавляли в городе гвельфскую партию, поддерживавшую папу в борьбе за власть.
        15
        СЕЗИЯ — альпийская река, впадает в По.
        16
        Король Сицилии Фридрих боролся с римским папой и собирался совершить поход на Рим.
        17
        Не заставляй ждать папского легата (лат.).
        18
        КУРАТО — приходский священник.
        19
        АРБАЛЕТ — оружие: сочетание лука и ложа с прикладом.
        20
        МЕДЗАДРИ — испольщики (арендаторы), отдававшие владельцу земли половину урожая.
        21
        ЛЕННИК — наследственный владелец земельного надела.
        22
        Чёрт возьми! (итал.)
        23
        ИСКАРИОТ ИУДА — апостол, который, согласно евангельской легенде, предал Христа.
        24
        ИНДУЛЬГЕНЦИЯ — грамота об отпущении грехов.
        25
        ШИММИТАРА — широкий турецкий меч.
        26
        Отец наш… во веки веков… (лат.)
        27
        Во имя отца, сына и духа святого, аминь! (лат.)
        28
        БАСТАРД — незаконнорождённый.
        29
        Чёрт! (нем.)
        30
        Рыцарь (испанск.).
        31
        Сегодня мне — завтра тебе! (лат.)
        32
        Отступи, сатана! (лат.)
        33
        ДИТ — одно из прозвищ сатаны.
        34
        Проклятье! (нем.)
        35
        Ад и небо! (немецкое ругательство)
        36
        Святой бог (итал.).
        37
        «Сознаюсь в грехе…» — начало католической исповедальной молитвы.
        38
        Вдвойне делает, кто делает быстро (лат.).
        39
        Мёртвый (лат).
        40
        КОНКЛАВ — совет кардиналов, выбирающий римского папу.
        41
        КАПИТАНО ДЕЛЬ ПОПОЛО — начальник городского ополчения.
        42
        КАЦЦАРЫ (от искажённого «каттары») — так католики презрительно называли сторонников Дольчнно, чтобы не употреблять слова «апостолы».
        43
        ПОРТУЛА — деревня недалеко от горы Цебелло.
        44
        БУЛЛА — папский указ (грамота).
        45
        ПЕРНАЧ — оружие, состоящее из короткого древка с металлическим наконечником в виде щитков (перьев). Служил символом власти.
        46
        ДОРМЕЗ — карета, приспособленная для сна в пути.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к