Последний чёрный кот Евгениос Тривизас
        Кто виноват в том, что голуби гадят на шляпу, омлет с утра подгорел, а футболисты национальной сборной всё время проигрывают? Вы думаете, никто? А вот Братство Суеверных считает, что чёрные кошки. И когда им удалось убедить в этом жителей небольшого греческого острова, началась настоящая охота. Сможет ли кто-нибудь остановить волну насилия над беззащитными животными? Роман греческого писателя Евгениоса Тривизаса о последнем чёрном коте - это и приключенческий роман с безжалостным преследованием, и любовная история, и детектив. Но в то же время в нем иносказательно говорится о проблеме предрассудков, суеверий и расизма.
        Последний чёрный кот
        Моей кошечке
        Я должен рассказать вам эту историю. Ведь на нашем острове, как и всюду, события быстро стираются и из памяти кошек, и из памяти людей. А значит, чей-то бредовый помысел может вновь обернуться всепоглощающим пожаром...
        НАБЕГ НА ПРИМОРСКУЮ ТАВЕРНУ
        Глава первая,
        в которой после целого ряда таинственных и необъяснимых исчезновений кошек я становлюсь свидетелем разбойного нападения
        Первым исчез Хвост. Потом Прыгун. Вслед за тем пропали Уголёк, Толстун, Чуня, Крошка, Маркиз и Чернушка. Общее у этих кошек было только одно — цвет. Все они были чёрные-пречёрные.
        Поначалу исчезновения не вызвали особого беспокойства среди кошачьего населения острова. Ведь кошки нередко пропадают на какое-то время. Причин может быть сколько угодно. Может, хозяева переехали в другой квартал, может, сумасбродной хозяйке вздумалось запереть своего питомца дома и не пускать его гулять, а может, кошка днюет и ночует около мышиной норки, терпеливо подстерегая её обитательницу.
        Ну а я о таких вещах до поры и не задумывался. До одного памятного летнего вечера.
        Ещё на рассвете мой лучший друг Куцый, известный также под прозвищами Кот-налётчик и Гроза Сковородок, рассказал, что обнаружил чудную приморскую таверну с неплотно закрывающимся окном в кухню. Надо сказать, Куцый лихо отыскивает симпатичные таверны и виртуозно поглощает содержимое сковородок. А ещё мой друг никогда не унывает и всему радуется. Сколько мы с ним валялись на солнышке, шатались по острову и ели разной вкуснятины!.. Так вот, мы условились встретиться вечером, устроить набег на таверну и опустошить тамошние сковородки с жареной рыбой, наполнив таким образом свои животы.
        Местом встречи была выбрана крыша полуразвалившегося сарая неподалёку от намеченной цели. Операцию мы назначили на такую ночь, когда луна почти полностью закрыта тучами. Меньше шансов, что кто-то заметит наши манёвры. Подобные набеги в лунные ночи не раз заканчивались плачевно, и мы сделались предусмотрительнее.
        Я пришёл первым, влез на крышу по ржавой водосточной трубе и стал прохаживаться. Настроение у меня было прекрасное и безмятежное. Справа простиралось море, тёмно-зелёное и такое огромное, что казалось бескрайним.
        Когда я был ещё маленьким котёнком, то мечтал стать корабельным котом. Я представлял, как буду плавать на торговом паруснике, трюмы которого доверху забиты ящиками с сардиной и барабулькой, как увижу весь белый свет от края до края, как отведаю в тропической гавани экзотическое блюдо из рыбы-луны, как буду карабкаться по деревьям из рыбьих косточек в сказочных джунглях и флиртовать с очаровательными кошечками в Сиаме и Персии... Увы, мечты остались мечтами: оказалось, что я страдаю морской болезнью.
        Сейчас море было спокойным, как зеркало, и звёзды отражались на его поверхности. Но каким диким становится это море зимой, каким страшным, тёмным и свирепым! Сумасшедшие волны вздымаются как горы, накатываются одна на другую, бушуют ураганы, и ни один корабль не рискует приблизиться к нашему острову целых три или даже четыре месяца.
        Ну вот, прогуливаюсь я по крыше, и мне прекрасно видно всё, что происходит внизу. Справа вдалеке вырисовываются белёные стены таверны «Красный окунь», в освещённом окне кухни можно различить повара, который чистит сковородки, ни о чём не догадываясь, и время от времени вытирает полотенцем пот со лба. В таверне сегодня не много посетителей: пожилой капитан со своим попугаем да две влюблённые парочки. Деревянные столы покрыты выгоревшими на солнце скатертями в красно-белую клетку. До моих ушей долетают обрывки разговоров, соблазнительный запах жареной барабульки щекочет ноздри. Живот нетерпеливо урчит, я пытаюсь его усмирить, обещая очень скоро доставить ему удовольствие. Но он всё равно урчит — не верит мне. И для этого есть основания: ведь сколько раз уже мы с ним обманывались в своих надеждах!
        И вдруг... Из-под рыбацкой лодки, перевёрнутой вверх дном, появляется незнакомый мне чёрный кот и, настороженно озираясь, крадётся к таверне. Наверняка его тоже приманил неповторимый запах жареной барабульки. Этого только не хватало, думаю я. Он же испортит нам всё дело!
        Дальнейшее произошло так неожиданно и молниеносно, что я даже усомнился, не померещилось ли мне всё это. Трёхколёсный мотоцикл с коляской вылетел на полной скорости из тёмной улочки, резко затормозил, из него выскочили двое — один маленький, в кепке, а другой высокий, с обвислыми усами, схватили кота сачком, стукнули его пару раз и засунули в мешок. Несчастный вырывался, царапался и отчаянно мяукал — всё без толку. Бандиты бросили мешок в коляску, сами запрыгнули обратно в мотоцикл, и только их и видели.
        Я не мог поверить своим глазам и стоял столбом, теряя драгоценные секунды. Что делать? Ждать Куцего, как условились, или преследовать похитителей? На одной чаше весов — мой пустой живот, на другой — собрат, попавший в беду. После недолгих колебаний я спрыгнул с крыши и понёсся со всех лап за мотоциклом. Но как ни быстро я бежал, мотоцикл всё равно ехал быстрее и вскоре уже скрылся из виду в глубине тёмной улицы.
        Эх!.. Расстроенный и обессиленный, я побрёл с опущенным хвостом обратно к месту преступления. На асфальте перед таверной блестела какая-то металлическая штука. Я обнюхал её и внимательно изучил. Это оказался значок (люди иногда прикалывают такие на лацкан пиджака), а на нём — зелёный четырёхлистный клевер в обрамлении серебряной подковы. Видно, злодеи обронили. Интересно, что эта эмблема означает?
        Но я не успел хорошенько всё обдумать. С оглушительным гудком, от которого у меня поджилки затряслись, мимо промчался гигантский грузовик. Просто чудо, что он не превратил меня в лепёшку!
        Я бегом вернулся к своему наблюдательному пункту, забрался на крышу сарая и там столкнулся с Куцым, которой, оказывается, уже давно ждал меня и места себе не находил.
        — Наконец-то! Что случилось? Мы ведь договаривались поохотиться на рыбку! Куда ты пропал?!
        — Тут вот какое дело, Куцый... Два человека — коротышка в кепке и верзила с обвислыми усами — засунули в мешок кота.
        — Какого ещё кота?
        — Чёрного. Как мы.
        — Ну и что?
        — Как это что? А если бы ты был на его месте?! Они ещё и поколотили бедолагу. И кто знает, куда уволокли.
        — Слушай, а ведь правда... — задумался Куцый. — В последнее время что-то неладное творится с нашей братией. Коты пропадают один за другим. А вдруг эти два типа причастны и к другим исчезновениям? Я имею в виду Хвоста, Прыгуна, Чуню, Толстуна, Чернушку...
        — Есть только один способ выяснить это. Нужно найти злодеев.
        — Как?
        — По запаху. У одного из этой парочки, у коротышки, очень характерный запах. Он пахнет йодом и мятой.
        — Ну так беги и найди его... Ой, что это — пароход гудит?
        — Ну прямо уж. Это мой живот жалуется.
        — А я что говорю?! Мы тут болтаем обо всяких глупостях и забыли о самом важном — о еде. Таверна вот-вот закроется. Ты готов?
        — Конечно.
        — У тебя есть план?
        — Ещё бы!
        — Тогда я весь внимание.
        — Устраиваем обходной манёвр. Я брошусь на попугая, который сидит на плече у капитана, вон за тем столиком, видишь? Как только повар выскочит из кухни глянуть, что происходит, быстро хватай рыбу, а когда он погонится за тобой, я забегу на кухню и схвачу что успею.
        — Отлично!
        Всё произошло в точности так, как я задумал. Мы ловко обманули повара, схватили со сковороды по барабульке и слопали её с большим аппетитом. Потом прогулялись но берегу — естественно, держась на почтительном расстоянии от таверны. Мы смотрели на звёзды, отражающиеся в воде, любовались морем, которое бесшумно накатывалось на камни и тихо бормотало что-то, отползая обратно. Я замечтался. А Куцый пришёл в такое превосходное настроение, что запел свою любимую песню «Долорес и её двенадцать хвостов»:
        У Долорес у красотки
        самый лучший в мире хвост
        и прелестная походка.
        
        Все коты встают рядком,
        чтобы на чудесный хвост
        хоть одним взглянуть глазком.
        
        Хвостиком вильнёт — и сразу
        все коты теряют разум.
        
        Ах, детка,
        какая ты кокетка,
        Долорес, ты конфетка,
        ты грёза всех котов!
        Ах, если б ты имела
        двена-адцать хвостов!
        — Ну что, пойдём за добавкой? — спохватился Куцый. — Повар наверняка ещё не отдышался, у него не хватит сил гнаться за нами снова. Заметил? Он пыхтел как паровоз.
        — Хорошо бы... Но нет, не пойдём.
        — Почему? Неужели так объелся?
        — Нет, конечно. Но у меня свидание.
        — С Глорией?
        — Ну а с кем же ещё?
        — Да ну её, эту Глорию!
        — Она ведь ждёт меня. Не хочу её огорчать.
        — Счастливчик! — усмехнулся Куцый. — Не понимаю только, что она в тебе нашла.
        — Видать, нашла...
        И я простился с Куцым и направился по дорожке, которая должна была привести меня прямо в объятия Глории.
        ГЛОРИЯ И БУЛЬКА
        Глава вторая,
        в которой мы клянёмся друг другу в вечной любви, а хмурый бульдог наблюдает за этой идиллической сценой
        Глория была самой прекрасной на свете ангорской кошкой. Познакомились мы с ней при забавных обстоятельствах, благодаря одному мышонку по имени Пискля. Как-то поутру я гнался за этим мышонком и сам не заметил, как оказался в саду богатого особняка. И там я впервые увидел Глорию: она лежала в зарослях анемонов и умывалась розовым язычком. Как она была хороша! Глаза, белоснежная шёлковая шёрстка, пушистый хвост... Я влюбился в неё с первого взгляда.
        Своим счастьем я обязан Пискле, поэтому с тех пор никогда его не преследовал, больше того — завёл с ним дружбу. Пискля жил в доме одного поэта, у которого была богатейшая (но очень пыльная) библиотека с толстенными книжищами. Вот в них-то мой дружок Пискля время от времени находил всякие романтические стишки и пересказывал мне. А я декламировал эти стихи Глории — она обожала их слушать.
        Роскошная вилла, где живёт Глория, утопает в зарослях граната и олеандра. А охраняет её отвратительный и совершенно невоспитанный бульдог по имени Булька. Почему этого ужасного кровожадного зверя назвали Булькой — для меня загадка. К счастью, Булька обычно привязан около своей деревянной будки, а мы встречаемся на безопасном расстоянии от него, у пруда с золотыми рыбками.
        Итак, я пришёл и подал условный сигнал: трижды промяукал протяжно и дважды — коротко и призывно. Через пару минут появилась Глория и бесшумно прыгнула на мраморный бордюр вокруг маленького пруда в форме звезды.
        — Ты опоздал, — в её голосе слышен укор.
        — Совсем немного! — оправдываюсь я.
        — Знаешь, как мне не терпелось тебя увидеть? — игриво мурлычет она.
        — Не знаю... А как?
        — Сначала ты скажи.
        — Что?
        — Что ты меня любишь.
        — Я тебя люблю! — уверяю я её.
        — Громче! Скажи это громче!
        — Тогда нас услышит Булька.
        — Если бы ты действительно меня любил, тебя бы не остановил никакой Булька!
        Меня это, конечно, задевает за живое, и я кричу во всё горло:
        — Я тебя люблю-у-у-у-у-у-у-у-у!
        И зачем только я это сделал?! Бульдог тут же просыпается и, порвав свою цепь, кидается на нас.
        Мы вмиг взлетаем на раскидистое гранатовое дерево. Булька прыгает внизу и лает так, будто у него хвост угодил под отбойный молоток. Я срываю гранат и швыряю его прямо в лоб вредному псу. Булька понимает, что если продолжит осаду, то за этим снарядом последуют и другие, и возвращается в свою будку с ужасно недовольным видом.
        — А ты всегда будешь любить меня? — ластится Глория.
        — Ну ещё бы! А ты?
        — И я. Всю жизнь. Все свои девять жизней буду тебя любить!
        Глория нашёптывает мне всякие нежности, и я уже на седьмом небе от счастья.
        — Радость моя, красавица моя ненаглядная, — нежно шепчу я и лижу её белоснежное ушко.
        — А знаешь, — говорит вдруг Глория, — мне ведь подыскали жениха.
        От неожиданности я теряю равновесие и едва не сваливаюсь на клумбу с гиацинтами.
        — Что?! Какого ещё жениха?
        — Расмина.
        Я слышу это имя впервые. Тогда я ещё и представить себе не мог, какую роль сыграет этот кот в моей жизни.
        — Какой такой Расмин?
        — Это кот Исмины Парлавиды, лучшей подруги моей хозяйки. Он тоже ангорец.
        — И что с того, что ангорец?! — возмущаюсь я. — Этого достаточно, чтобы покорить твоё сердце?
        — Так решили наши хозяйки, когда на днях пили чай и ели анисовые бублики, воздушный кекс с изюмом и миндальной крошкой...
        — Мне всё равно, с чем именно они пили чай! И что же они решили?
        — Что мы очень подходим друг другу. Что мы идеальная пара.
        — Да ну, неужели? И как же эти сороки до такого додумались?!
        — Пожалуйста, не говори в таком тоне о моей хозяйке и её лучшей подруге. Вот так и додумались. Мы одной породы, а значит, у нас будут чистокровные котята.
        — А почему ты им не объяснила, что твоё сердце отдано другому?
        — Они бы всё равно меня не послушали. Они бы ни за что не поняли, как я могла полюбить дворового кота.
        — А чем плохи дворовые коты? Если хочешь знать, они самые лучшие!
        — А ты лучше всех.
        — Само собой... Послушай, они что, спятили? Какое право они имеют вмешиваться в твою личную жизнь? У этой Исмины нет разве других дел, кроме как сватать тебя кому попало?
        Мне нравится, когда ты сердишься. Но поверь, у тебя нет причин злиться. Я ведь тебя люблю...
        — Скажи, — спрашиваю я с безразличным видом, — этот Брамин, он так хорош собой?
        — Расмин, — поправляет она меня.
        — Ну хорошо, Расмин. Он какой?
        — Красивый...
        — Что, красивее меня?
        — Дорогой мой, тебя я люблю не за красоту.
        — Да? А за что?
        — За то, что ты — это ты!
        Когда Глория говорит такие вещи, я взлетаю на седьмое небо от счастья. Ну а потом снова опускаюсь на землю. Она поднимает и опускает меня, будто в лифте.
        — Кисонька ты моя! — и я снова лижу её белоснежное ушко.
        — Знаешь, — мурлычет Глория, — на следующей неделе я приму участие в конкурсе красоты. Ну, в том парке, где сирень. Там будут мэр, его заместитель, посол Кувейта, и вообще соберётся всё приличное общество.
        — А хочешь, пойдём вдвоём? Нас тогда точно признают лучшей кошачьей парой.
        — Не надо! Иди сюда, поближе... Ещё ближе...
        И пока мы вновь нежничали при свете луны, Глория дала мне сорок клятв и шестьдесят пять обещаний, заверила, что ей в тысячу раз приятнее жить со мной на крыше, не обращая внимания на ветер, снег, дождь и другие невзгоды, чем водиться с Расмином. И что она непременно сбежит ко мне, если разговоры о сватовстве зайдут слишком далеко.
        Уверения уверениями, но признаюсь, что меня с того вечера стало одолевать любопытство: мне не терпелось увидеть этого расчудесного Расмина.
        ВЛЮБЛЁННЫЙ ДЯТЕЛ
        Глава третья,
        в которой я беседую с друзьями у трёхзвёздочного мусорного бака и помогаю влюблённому дятлу вернуться в своё гнездо
        Наутро мы с Куцым наслаждались утренним солнышком, лениво развалившись на белёном заборе сада с жёлтыми георгинами. Внезапно к нам подошёл Мурлыка, невероятно ласковый кот, который обожал тереться о ноги прохожих. Он мог ни с того ни с сего подойти к незнакомому человеку и, путаясь у него под ногами, выпрашивать ласки.
        — Я тут нашёл потрясающий трёхзвёздочный мусорный бак! — сообщил нам этот неженка, сияя от радости.
        Если кто не знает, мы, бездомные коты, делим мусорные баки на категории по их содержимому. Баки, в которых можно найти кучу всевозможных лакомств, относятся к пятизвёздочным. Баки, в которых съедобного очень мало и всё оно подпорченное, тянут самое большее на две звёзды. Что же до мусорных баков, в которых нет ничего, кроме опилок, ореховой скорлупы и туалетной бумаги (тьфу!), — они получают минус пять звёзд.
        Встречаются, хоть и редко, такие чудесные мусорные баки, как тот, что стоит за домом главного судьи. Мы прозвали его баком изобилия. Каждый вечер мы опустошали его — а наутро он вновь был полон аппетитных объедков. Но постепенно об этом пронюхали все кошки острова. И ухватить кусочек теперь удавалось, только придя совсем рано, ещё затемно. В конце концов это надоело судье, и он поставил двух пожарных охранять соблазнительное место и поливать из шланга кошек, которые осмеливались к нему приблизиться.
        По дороге нам с Куцым и Мурлыкой попался маленький котёнок, просто комочек какой-то.
        — Я потерял свою маму, Маврилену, — пропищал он. — Вы её не видели?
        — Нет, но ты не расстраивайся. Ты её обязательно найдёшь. Она наверняка где-то неподалёку, — принялись мы его утешать.
        — Она пошла поискать мне еды и пропала. Её нет уже три дня...
        — Ну ладно, пойдём с нами, перехватишь чего-нибудь вкусненького, — предложил Куцый, которому стало жаль котёнка.
        У трёхзвёздочного мусорного бака на задворках молочной лавки мы узнали от сотрапезников, которые пришли туда раньше нас, что за последние дни бесследно исчезли ещё семь кошек. И все они были чёрными. Одна из них — бродяжка Смолка, моя давняя подружка. Это была невероятно умная кошка с косыми глазами, приводившими в ужас мышей: они никак не могли понять, в какую сторону она смотрит, и неминуемо попадались ей в лапы.
        — Что ж это за напасть! Всё новые и новые, — сказал Куцый, высунув морду из баночки с йогуртом.
        — Ума не приложу — что могло случиться со всеми этими кошками? — задумчиво протянул Мурлыка.
        Я отослал прогуляться увязавшегося за нами котёнка и описал Мурлыке кошмарную сцену, свидетелем которой стал накануне.
        — Ой-ой-ой! — воскликнул Мурлыка, слизывая с морды остатки йогурта. — Братцы, надо что-то делать!
        С этим согласились все.
        — Но что именно? — спросил Шишка.
        У этого кота на голове вечно было полно шишек: в него постоянно швыряли чем-то из окон, когда он затягивал серенаду для очередной кошечки-красотки.
        — Надо подумать. — Куцый копался в мусоре передней лапой в надежде отыскать ещё баночку йогурта.
        — Знаешь что, Мурлыка, если ты случайно наткнёшься на коротышку в кепке, который пахнет йодом и мятой, сдержись, — посоветовал я. — Не бросайся тереться о его ноги, иначе тебе не поздоровится. Ты меня понял?
        — Не беспокойся, если я где-нибудь и встречу этого коротышку в кепке, то ни за что не стану к нему ласкаться. Сдержусь. Я лучше незаметно буду следить за ним, — заверил Мурлыка.
        Ну а меня тем утром куда больше пропажи несчастных кошек волновал красавчик Расмин. Действительно ли он так неотразим? Я решил заявиться к Исмине Парлавиде и увидеть это собственными глазами. Найду его — вызову на поединок и покажу, где раки зимуют, а где сардины нерестятся!
        И вот под уважительным предлогом я распрощался с Куцым, Мурлыкой, Шишкой и другими сотрапезниками и осторожно перешёл дорогу, стараясь не попасть под колёса.
        Пробираясь в густой траве среди ярких цветов, над которыми жужжали шмели и пчёлы, я мысленно разделывался с ним: «Вот тебе, Расмин! Получай! И ещё! Испробуй моих когтей! А вот эта царапина — мой тебе свадебный подарок!»
        Уж я покажу этому хлыщу, чего стоят дворовые коты!
        Невдалеке послышалось хлопанье крыльев. Я замер, внимательно осмотрелся — и увидел, как в камышах еле ковыляет раненый дятел со сломанным крылом.
        Какое лакомство само ко мне идёт! В предвкушении еды я облизнулся.
        Одним скачком я перерезал птице дорогу. Дятел дёрнулся, но был не в силах бежать. Я наступил ему на крыло; теперь он не мог пошевелиться и смотрел на меня с паническим страхом.
        — Не надо! — взмолился он сдавленным голосом.
        — Что-что?
        — Не трогай меня! Я... я...
        — Что — ты?
        — Влюблён...
        Хм, и он... Я невольно почувствовал к дятлу симпатию. Мне уже не хотелось его есть.
        — Тебя как зовут?
        — Трифон, — еле слышно пропищал дятел.
        Сам не знаю, что на меня нашло, — мне вдруг стало жалко беднягу.
        — И как же ты сломал крыло, Трифон?
        — В меня попали камнем. Из рогатки.
        — Кто?
        — Какой-то мальчишка с разбитыми коленками.
        Вот паршивец,! А скажи-ка мне, где ты живёшь?
        — В лесу влюблённых дятлов.
        — Там у тебя гнездо?
        — Да, на ореховом дереве с двенадцатью сердечками.
        Что на меня нашло? Приступ доброты? Обострение великодушия? Сам не знаю.
        Не бойся, — сказал я, убирая лапу с его крыла, — я тебя отведу.
        И я аккуратно прихватил Трифона зубами и понёс его прямо в лес влюблённых дятлов. Там, в этом лесу, повсюду цвели маленькие синие и жёлтые цветочки, опьяняюще пахла лаванда и щебетали неугомонные птицы. На всех деревьях были вырезаны сердечки с инициалами.
        М-да, если бы мне кто-то сказал ещё вчера, что я стану спасать дятла, я бы не поверил...
        Я забрался на ореховое дерево со свежими зелёными листочками, на которое мне показал Трифон, и аккуратно положил его в гнездо на краю густой ветви.
        — Надеюсь, я когда-нибудь смогу отблагодарить тебя за твою доброту! — сказал он мне на прощанье.
        — Да уж ладно, благодари судьбу за то, что вчера я ел барабульку, а сегодня посетил трёхзвёздочный мусорный бак, и поэтому не особо голоден...
        И я направился к дому госпожи Парлавиды, полный решимости свести счёты с Расмином.
        КРАСАВЧИК РАСМИН
        Глава четвёртая,
        в которой белый кот-красавец милостиво принимает заботы людей, а в это время за ним наблюдают две пары кошачьих глаз
        Придя к Исмине Парлавиде, я обшарил весь цветущий сад, потом вскарабкался на черепичную крышу, прошёлся по мраморным верандам с витыми колоннами, пробрался в стеклянную оранжерею, залезал в беседки и домики, увитые виноградными листьями, запрыгивал на все каменные скамейки и на все балконы, — но нигде не обнаружил и следа Расмина. Тогда я ещё раз обошёл дом кругом — и через стеклянную дверь увидел впечатляющую картину.
        Среди экзотических растений всех цветов радуги трапезничал белоснежный кот. Он лениво пробовал разнообразные лакомства с фарфорового блюда. А на блюде затейливыми буквами с росчерками было выведено его имя — Расмин. Я даже немножко позавидовал этому баловню судьбы. Никогда в жизни я не ел из такой красивой посуды. Да и вообще из посуды не ел — если, конечно, не считать посудой крышки мусорных баков.
        И тут в комнату вошла рыжеволосая горничная в отутюженном платье с накрахмаленным передником. Она несла атласную подушечку изумрудного цвета. Вслед за горничной вышагивал франтоватый господин, на нём был жилет персикового цвета с перламутровыми пуговицами, брюки с идеально ровными стрелками и шейный платок из пурпурного шёлка.
        Расмина бережно опустили на мягкую подушечку, и франт, который оказался — о-о! — кошачьим парикмахером, стал причёсывать его тремя разными щётками с золотыми ручками. При этом стоящий в углу граммофон с красной трубой наигрывал менуэты.
        — Тебе нравится музыка? — раздался вдруг рядом голос.
        — Предпочитаю мусаку[1 - Мусака — традиционное греческое блюдо из баранины, баклажанов и помидоров.], — буркнул я, обернулся — и увидел прелестную кошечку.
        Ах, какая это была красавица! Блестящая чёрная шёрстка, тонкий хвост и сияющие синие глаза. На шейке — бархатная розовая ленточка с серебряным колокольчиком, который сверкал и переливался в лучах солнца. Не будь я влюблён в Глорию, ни за что не прошёл бы мимо.
        — Ты его знаешь? — спросил я, кивнув на Расмина, который с важностью ста баронов принимал ухаживания парикмахера.
        — О-ох! — простонала она. — Ну конечно же!
        — Отчего ты стонешь? Съела несвежую рыбью голову, и разболелся живот?
        — Вот балда! Я его люблю.
        — Кого? Этого изнеженного бездельника?
        — Расмин вовсе не изнеженный бездельник!
        — А кто же он, скажи на милость?
        — Обворожительный кот, красивый, как картинка! Увы, у меня нет шансов.
        — Да? Почему?
        — Я узнала, что хозяева собираются просватать за него одну ангорскую кошку. Какую-то Глорию.
        — А-а, понятно... — немного растерялся я.
        — Попадись мне на глаза эта Глория — знаешь, что бы я с ней сделала?
        — Что?
        — Я бы ей глаза выцарапала! — прошипела в ярости чёрная красотка. — Я бы ей по волоску повыдергала все её усы!
        Ха-ха, именно такие любезности я мечтал оказать Расмину, да ещё опрокинуть ему на голову кастрюлю с горячей вермишелью. Однако я прекрасно понимал, что если это сделаю, тут же сбегутся люди, навалятся на меня и выдерут волосок за волоском мои собственные усы.
        — Как тебя зовут? — спросил я незнакомку, к которой испытывал всё большую симпатию.
        — Агата.
        — А ответь-ка мне, Агата, на простой вопрос: ты где живёшь?
        — В двух кварталах отсюда. В доме Лоренцо Латремура.
        — Кто он такой?
        — Оперный тенор. Ты наверняка его слышал.
        — К счастью, нет.
        Агата бросила на меня осуждающий взгляд.
        — При первой возможности я выскакиваю из дому и мчусь сюда — полюбоваться на этого божественного кота!
        Тем временем парикмахер развязал ленточку с бантом на шее Расмина и отдал её рыжеволосой горничной.
        — Зачем он отдаёт ей ленточку? — спросил я Агату.
        Она наверняка знала всё про кота своей мечты.
        — Чтобы она постирала её в цветочной воде и выгладила. Расмин, между прочим, меняет ленточки каждый день. И все они из чистого японского шёлка.
        — Да что ты говоришь!
        — А по воскресеньям он носит ленточку из венецианского кружева.
        — С ума сойти!
        Агата, казалось, не замечала моей иронии.
        — Потрясающий кот! — продолжала она с восторгом. — Он ест только крокеты из омара и пюре из варёных золотых рыбок.
        Мне было что на это сказать, но я сдержался.
        Я бросил последний взгляд на стеклянную дверь. Парикмахер спрыснул божественного кота духами из голубого хрустального флакончика (небось дорогущими), а горничная внесла на подносе свежевыглаженную лиловую ленточку. Ладно, с меня довольно.
        Я распрощался с Агатой, которая с обожанием взирала на своего кумира, и направился к выходу. Погрузившись в свои мысли, я не заметил садовника, который опрыскивал розовой водой из серебряной чашки кусты роз, и наскочил на него. От неожиданности он выронил чашку, выругался и наподдал мне тяжёлым грязным сапогом. Э-эх, будь это не я, а Расмин, этот тип не то что ударить меня не посмел, но ещё и раскланивался бы передо мной угодливо! Ну да что уж тут говорить...
        Покинув роскошную виллу, я принялся бесцельно бродить по улицам, улочкам и переулкам. Нам с Агатой, думал я, нужно объединиться, чтобы расстроить помолвку Глории и Расмина. В голове у меня роились планы один хитрее другого, как нейтрализовать Расмина и сделать обожаемую Глорию безраздельно моей.
        И вдруг... Запах! Тот самый запах! Я его сразу узнал. Не колеблясь ни секунды, я решил следовать за этим запахом, куда бы он меня ни привёл и какие бы опасности ни встретились на пути.
        Я глубоко вдохнул, чтобы удостовериться. Сомнений нет. Йод и мята! Мята и йод! Замедлив шаг, я спрятался в тени дверного проёма.
        Вот он, таинственный коротышка в кепке! Перед каким-то складом по соседству с бакалейной лавкой. Вдвоём с верзилой в растянутом свитере они затаскивали в грузовичок деревянные ящики — с дюжину, наверно. Грузовичок старый, помятый, кое-где измазанный тёмно-красной краской.
        До моих ушей долетали из ящиков приглушённые звуки — словно кто-то скрёбся и сдавленно мяукал. Впрочем, может, это были мои фантазии...
        Коротышка в кепке, тяжело дыша, свалил в кузов последний ящик. Достал из кармана коробочку с мятными карамельками, одну протянул человеку в растянутом свитере, а другую положил себе в рот; его короткопалые руки в ссадинах и царапинах были залеплены пластырем и перемазаны йодом. Залез на переднее сиденье и захлопнул дверцу.
        Что там, в ящиках? Неужели то, что я подозреваю?
        Куда он их везёт? Что собирается с ними делать? Нужно действовать не мешкая.
        В мгновение ока я забрался на ближайший эвкалипт, примерился, прыгнул и бесшумно приземлился на решётчатую крышу грузовика. Чудом успел! — в ту же секунду он тронулся и с грохотом уехал в неизвестном направлении.
        ХАМАМ - ОАЗИС СЧАСТЬЯ
        Глава пятая,
        в которой я веду тайное наблюдение за сделкой, совершающейся в одном хамаме под прикрытием пара
        Едем мы довольно долго. Проезжаем районы, в которых я ни разу не был. Пустующие стройки, улицы в рытвинах и канавах, убогие кварталы, где дети пинают тряпичный мяч. Наконец грузовичок тормозит у какого-то старого здания с куполом. При входе облупившаяся табличка, на ней три слова:
        ХАМАМ
        Оазис счастья
        Невдалеке припаркована машина с откинутым верхом и бежевыми кожаными сиденьями.
        Коротышка в кепке вылезает из грузовика. Я за ним. Он открывает обшарпанную дверь с табличкой «Только для постоянных посетителей» и входит в хамам[2 - Хамам — турецкая общественная баня.]. Я успеваю проскользнуть в дверь; к счастью, он меня не замечает. Когда дверь захлопывается, из неё выпадает треснутое стекло и разбивается, усыпав мелкими осколками тротуар.
        Хамам наполнен паром. Сквозь мутные стёкла в крыше просачивается бледный свет. Пол и стены облицованы потрескавшейся белой плиткой. Я с трудом различаю мраморные ванны и каменные скамейки. Внезапно из пара, будто призрак, возникает силуэт высокого худого мужчины в белом костюме и тёмно-зелёных очках. К лацкану его пиджака приколот значок — такой же, как тот, что я нашёл невдалеке от приморской таверны в день встречи с похитителями котов.
        - Принёс?
        Голос у него хриплый.
        - Да, — отвечает коротышка в кепке и кладёт в рот мятную карамельку.
        - Сколько?
        - Шестнадцать.
        - Все чёрные?
        - Как ночь.
        - Отлично!
        Человек в белом вытаскивает кошелёк из белой кожи, отсчитывает восемь хрустящих купюр и протягивает их коротышке.
        - Разберись с ними.
        - Считать не будете?
        - Я тебе доверяю.
        - Ладно.
        - Что с твоим значком?
        - Наверно, обронил где-то.
        - Попроси другой у Сотириса. А мне нужно идти.
        - В клуб?
        - Да, у нас заседание братства.
        Что за чудеса происходят в этом хамаме? Зачем сюда привезли ящики с кошками? Что с ними будет?
        Я устремляюсь за коротышкой в кепке, которого скрыло облако пара, случайно наступаю на скользкую обёртку от мыла и с пронзительным воплем растягиваюсь на. полу.
        - Как здесь оказалась эта кошка? — острым, как нож, голосом спрашивает человек в белом.
        - Понятия не имею!
        - Разберись с ней! Сейчас же!
        - Сию секунду!
        С непомерным пылом коротышка в кепке бросается ко мне, но наступает на ту же обёртку, что и я, и начинает вращаться на месте, словно танцует зейбекико[3 - Зейбекико — греческий танец, исполняющийся, как правило, мужчинами.]. Это даёт мне возможность ускользнуть. Я несусь к выходу и, как выпущенная из лука стрела, вылетаю в дырку от разбитого стекла во входной двери. Ещё один прыжок — и я в открытом автомобиле. Быстро забираюсь под плащ на заднем сиденье.
        Раз уж мне не удалось увидеть, что будет делать коротышка в кепке, я должен узнать, куда поедет человек в белом костюме и тёмно-зелёных очках. Что это за клуб он упомянул? О каком братстве шла речь? С кем у него встреча? И как они «разбираются» с кошками?
        БРАТСТВО СУЕВЕРНЫХ
        Глава шестая,
        в которой члены таинственного братства принимают серьёзные решения, не подозревая о том, что за ними наблюдает чёрный кот
        Сижу под плащом и слышу приближающиеся шаги. Если человек в белом потянется к плащу — брошусь на него, оставлю на память царапин и испарюсь. Однако моя решимость не пригождается. Человек в белом садится за руль, не заметив меня, и заводит машину. Она вздрагивает и трогается с места.
        Едем мы довольно долго. Немного задерживаемся на какой-то улице, где проходит шумная демонстрация почтовых служащих, и на перекрёстке, где нам преграждает путь митинг мороженщиков. Что-то многовато демонстраций и митингов стало у нас на острове... Наконец машина тормозит. Я слышу, как открывается и затем хлопает дверца. Выжидаю пару минут, а потом набираюсь решимости и вылезаю. Успеваю заметить, как человек в белом входит в многоэтажный дом неподалёку. Ну что ж, последую за ним. Вхожу в ту же дверь — но человек в белом словно испарился. Куда же он пошёл? На первом этаже все двери закрыты, кроме одной, на которой значится:
        Наташа Буковская
        Балетная школа
        Через полуоткрытую дверь вижу немолодую женщину за пианино и трёх девчушек в юбках из белого тюля, танцующих старательно и неуклюже. Нет, не нужна мне балетная школа Наташи Буковской. Подозреваю, что объект моей слежки зашёл сюда не для того, чтобы разучивать пируэты. На втором этаже две двери. На одной написано:
        Бюро находок
        А на другой:
        Эдуард Анемодур
        Приставные лестницы
        Импорт-экспорт
        Что ж, если мне понадобится приставная лестница, буду знать, где искать. Лезу выше. На третьем этаже вижу двустворчатую дверь из орехового дерева с отполированной до блеска бронзовой ручкой. На двери значится:
        Клуб Братства суеверных
        Пожалуйста, входите с правой ноги!
        Похоже, это то, что я искал. Человек в белом костюме упоминал в разговоре с коротышкой о каком-то клубе и каком-то братстве. Вот только дверь плотно закрыта, ни щёлочки.
        Ничего, выход всегда есть. Бесшумно поднимаюсь по лестнице, нахожу открытое окошко, разбегаюсь, вспрыгиваю на подоконник и, используя свои акробатические способности, залезаю на полукруглый балкон. С него прыгаю на соседний, ещё один — и оказываюсь у нужной балконной двери. Она плотно закрыта изнутри тяжёлыми складчатыми шторами. К счастью, шторы задёрнуты не до конца.
        Осторожно оглядываю комнату. Да, всё правильно — это оно, Братство суеверных. На стенах висят картины в золочёных рамах, и на всех — клевер с четырьмя листочками. Вокруг резного стола в форме подковы сидят с суровым видом участники заседания. Их немного, человек десять. Самому молодому нет и тридцати, самому старшему — лет семьдесят на вид. У всех к одежде приколот тот самый значок — с четырёхлистным клевером внутри серебряной подковы.
        - Господа! Наше заседание объявляется открытым!
        Это говорит немолодой господин в галстуке-бабочке и голубом бархатном жилете — наверное, председатель. Все взгляды обращаются к нему.
        - Прежде всего я бы хотел высказать вам свою глубокую удовлетворённость. Действия, которые вы предприняли для того, чтобы наша непростая миссия увенчалась успехом, достойны всяческих похвал. Я уверен, что благодаря преданности делу, упорству и изобретательности мы доведём до победного конца борьбу с последствиями дурных предзнаменований. И в один прекрасный день освободим наш остров от гнёта бед и несчастий, виновники которых — чёрные кошки. Напоминаю вам: через несколько месяцев, к началу тайфунов, на острове не должно остаться ни единой чёрной кошки!
        Собравшиеся аплодируют. Один протирает очки белоснежным платочком, другой ослабляет узел галстука.
        Что он несёт?! Что за несуразица?! По-моему, у него с головой неладно. «Психиатрическая больница: входите задом наперёд!» — должно быть написано на табличке, а не «Клуб суеверных: входите с правой ноги!»
        — Начнём с отчётов, — продолжает председатель, нежно поглаживая заячью лапку, извлечённую из жилетного кармана. — Что нам имеет сообщить начальник отдела преследования и ликвидации?
        Наше дело, как и предполагалось, продвигается вполне успешно, — откашлявшись, сообщает знакомый мне человек в белом костюме. — Вчера мы обнаружили семь чёрных кошек и должным образом разобрались с ними. Если добавить их к тем, с которыми мы разобрались на прошлой неделе, общее число составит семьдесят восемь.
        Раздаются одобрительные возгласы:
        — Превосходно!
        — Браво!
        — Отлично!
        Поздравляю! — улыбается председатель, поправляя бабочку.
        — И я рад сообщить, что все семьдесят восемь чёрных кошек были уничтожены методом УХ.
        — Напомните-ка мне, пожалуйста, — спрашивает человек с тонкими усиками, которые он постоянно слюнявит и разглаживает, — что это за метод УХ?
        Это метод утопления в хамаме. Мы топим их в ваннах уединённого хамама — его любезно предоставил в наше распоряжение один из членов братства.
        У меня темнеет в глазах. Чувствую, как дрожат мои усы. О боже, их топят!..
        — Помимо метода УХ у нас на вооружении также метод ОК — отравленной рыбьей косточки, метод ДГ — дубинки с гвоздями, метод ВК — взрывающейся канарейки и много других оригинальных и действенных методов, — сообщает человек в белом.
        У меня подкашиваются лапы. Я крепко сжимаю зубы, иначе они застучат, как кастаньеты, и я выдам себя.
        — Превосходно! — председатель с улыбкой гладит заячью лапку. — Передаю слово начальнику отдела информирования и пропаганды.
        — Для наших планов необходимы одобрение и поддержка всего населения, — встаёт сладкоголосый господин средних лет с двойным подбородком, волосатой бородавкой на кончике носа и блестящей лысиной. — Не будем забывать, что многие хозяева чёрных кошек попытаются их защитить. Домашние чёрные кошки — не такая лёгкая мишень, как бездомные. Поэтому мы подготовили плакаты, воззвания и листовки. Будем разбрасывать их с аэростата. Кроме того, мы наняли опытных лекторов и знаменитых ораторов, чтобы они убеждали в необходимости избавить наш остров от чёрных кошек, приносящих несчастья. Будем добиваться, чтобы в нашем проекте приняли участие и другие известные люди, может, даже видные политические деятели.
        Мне плохо. Голова кружится, как волчок на полированном паркете. Какой кошмар! Они собираются уничтожить всех чёрных кошек. Всех до единой. И семьдесят восемь уже утопили...
        Далёкий раскат грома заставляет меня подпрыгнуть в испуге. Если меня обнаружат на этом балконе, я рискую покинуть наш мир при помощи метода УХ, или ОК, или ДГ. Пора бежать! Прыгаю с балкона на балкон, теряю равновесие, едва не падаю. Нет, стоп, так нельзя, не следует поддаваться панике. Я должен узнать как можно больше о планах котоубийц. И я снова поднимаюсь — со всеми предосторожностями — на балкон клуба.
        — В заключение нашей встречи давайте исполним гимн борцов с несчастьями, — объявляет как раз председатель.
        Все встают, скрещивают пальцы и запевают. Лысый толстяк подыгрывает на трубе.
        Вперёд! Вперёд!
        Борьба нас всех зовёт!
        
        Долой несчастья,
        невзгоды и напасти!
        
        Гоните кошек чёрных,
        ленивых и проворных,
        игривых и суровых,
        домашних и дворовых!
        
        Вперёд! Вперёд!
        Борьба нас всех зовёт!
        
        На кошек нападайте,
        ловите, убивайте
        секирами, мечами,
        лопатами, ножами!
        
        Прогоните из домов,
        из чуланов, с чердаков
        чёрных кошек, и котов,
        баламутов, наглецов!
        
        Ловите и давите!
        Страну свою спасите!
        
        Вперёд! Вперёд!
        Борьба нас всех зовёт!
        От их мерзких голосов у меня звенит в ушах. Нет, не могу я это слушать!
        Снова слышатся раскаты грома. Один из заседающих подходит к балконной двери — посмотреть, не начался ли дождь. Внезапно он замечает меня. Наши взгляды скрещиваются. Он подаёт знак остальным. Десять пар глаз впиваются в меня, как стрелы. Плохи мои дела! Сейчас с меня спустят шкуру. Я спрыгиваю на выцветший тент нижнего балкона, потом на следующий — и покидаю Клуб суеверных.
        Серое небо разрывают молнии, а потом разражается ужасная буря. Я бегу как можно дальше от этого места, насквозь промокая под проливным дождём. А вода потоками льётся с крыш, ветер бушует, и молнии без конца сверкают в почерневшем небе.
        ПЯТНО НА ГАЛСТУКЕ
        Глава седьмая,
        в которой оратор доказывает, что чёрные кошки ответственны за икоту, насморк, невыводимые пятна и прочие беды
        На следующее утро под дикой смоковницей в одном заросшем травой саду я сообщил во всех подробностях невероятные новости своему другу Куцему. Поначалу он решил, что у меня нервное расстройство и что рассказанное — плод моего воображения. Но я смог убедить его в том, что всё это правда. Ужасная правда.
        — Значит, все чёрные кошки в опасности! — воскликнул Куцый.
        — Все без исключения.
        — Тогда нужно всех оповестить. Мы должны придумать, как расстроить их планы.
        — Что ты предлагаешь?
        — Срочно собрать чёрных кошек острова. Из всех кварталов и пригородов.
        — Ты прав, — согласился я. — Мы должны держаться вместе, тогда нас так просто не одолеют.
        Мы решили действовать как можно скорее. Назначили собрание на ближайшую пятницу, на крыше старого угольного склада за мельницами. С Мурлыкой, Шишкой и ещё несколькими приятелями разделили между собой районы и постарались оповестить о собрании как можно больше кошачьего народу. Однако не так просто оказалось созвать всех пользующихся авторитетом котов. Одних мы не смогли найти, другие нам не поверили, а третьи заявили, что у них есть более насущные заботы.
        Сам я отправился к Бродяге — старому боевому коту с вывернутым хвостом и разодранным ухом. Он жил в заброшенном доме за городом.
        Когда я пришёл, Бродяга беззаботно грелся на солнышке, разлёгшись на бортике высохшего колодца. В его районе тоже пропало несколько чёрных кошек, и Бродяга недоумевал, что с ними могло произойти. Когда я ему рассказал всё в подробностях, он пришёл в ужас. Пообещал, что обязательно придёт на крышу угольного склада в условленный час и к тому времени составит план действий.
        Я возвращался в город, довольный успехом своей миссии. Услышал громкие голоса и осторожно приблизился к полю, откуда они доносились. И вот что я увидел.
        Человек в клетчатом пиджаке и с развязанным галстуком ораторствовал, стоя на бочонке из-под сыра фета. От возбуждения он охрип и раскраснелся, глаза у него были выпучены. Вокруг столпились люди.
        — Любезные сограждане! — надсаживался оратор. - Кто виноват во всех бедах, неотступно преследующих нас?
        — Наша дурость! — выкрикнул беспризорник с грязными щеками.
        — Наши грехи! — воскликнула какая-то старушка.
        — Ошибаетесь! Причина в другом! Причина — чёрные кошки! — торжественно возвестил клетчатый.
        — Ты это серьёзно, дружище? — спросил бронзовый от солнца крестьянин с недоеденным персиком в руке. — Какое отношение имеют чёрные кошки к цене на кефаль и на оливки, объясни-ка?
        Оратор вытащил платок и вытер вспотевшую шею.
        — Совершенно серьёзно. Сейчас докажу... Есть неоспоримый факт: всё чёрное приносит несчастье!
        — Это как? — уточнил крестьянин с недоеденным персиком.
        Чёрная магия. Чёрный рынок. Чёрный ворон. Чёрные помыслы. Чёрная метка. Чёрная зависть... Да, уважаемые господа, очаровательные дамы, прелестные барышни и достойные юноши! В чёрных душах гнездятся постыдные прегрешения. Чёрной ночью совершаются самые ужасные злодеяния.
        Театральным жестом он указал на пузатого дядечку.
        — Вот вы, например. Да, вот вы, с пятном на галстуке... Отчего у вас грязный галстук?
        — На меня напала икота, когда я ел гювеч[4 - Гювеч — блюдо из овощей и мяса, запекаемое в глиняном горшке.] , — охотно ответил толстяк.
        — Но почему на вас напала икота именно в этот момент?
        — Да кто ж его знает...
        Я скажу вам, почему! — с воодушевлением объявил оратор. — На вас напала икота, когда вы ели гювеч, потому что по дороге в таверну вам перебежала дорогу чёрная кошка!
        — А я ел гювеч не в таверне, — разочаровал его пузатый и икнул. — Меня угостила кума Евталия.
        Оратора, похоже, не смутил этот аргумент.
        — Значит, пока ваша кума готовила, — рассудительно произнёс он, — на неё смотрела через окно злосчастная чёрная кошка. И не сомневайтесь.
        Пузатый ослабил узел галстука и принялся заинтересованно изучать пятно, будто видел его в первый раз.
        Разоблачитель чёрных кошек вытер пот со лба тыльной стороной ладони и ткнул пальцем в худого прыщавого паренька с велосипедным насосом.
        — Вот вы, юноша!
        — Что?
        — Почему у вас столько прыщей?
        — А я почём знаю, — промямлил тот смущённо.
        — А я знаю! — твёрдо заявил клетчатый. — Вас просто сглазила чёрная кошка.
        Парень в задумчивости почесал прыщ.
        — А вы, дедушка! — повернулся в другую сторону оратор. — Вот скажите мне, почему у вас выпали все зубы?
        Старик поднёс к уху дрожащую руку.
        — Что ты сказал, сынок?
        — Я спрашиваю, почему у вас нет ни одного зуба, дедушка?
        — Не слышу! Говори погромче, мальчик мой, да хранит тебя Господь!
        — Почему у вас выпали все зубы, дедушка? И если уж на то пошло, почему вы оглохли? Не утруждайте себя, я сам скажу. Всё это случилось с вами, потому что в молодости вам повстречалась чёрная кошка!
        — Что-что? Ты ешь чёрствые крошки? Но почему?
        — Видите, дамы и господа, до чего может дойти человек, который в молодости повстречался с чёрной кошкой!
        Люди с жалостью поглядывали на старика.
        Оратор набрал в грудь побольше воздуха и направил палец на упитанного господина средних лет с огромной шишкой на лбу.
        — А вот вы, вы, с шишкой! Знаете, чему вы обязаны этим украшением на лбу?
        — Знаю, как не знать. Горшку с гиацинтами, который свалился на меня с чьего-то балкона.
        — А почему он свалился?
        — Что значит «почему»?
        — Потому что вы столкнулись с чёрной кошкой и она навлекла на вас эту беду.
        — Да не сталкивался я ни с какой чёрной кошкой!
        — О, вы просто её не заметили. Чёрные кошки коварны и вероломны. Они невероятно хитры! Она промелькнула мимо вас как молния, прежде чем вы успели её заметить.
        — Ах, вот оно что! Да я б на части разорвал эту тварь, попадись она мне!..
        Клетчатый возвысил голос. Он уже почти кричал.
        Так кто же виноват во всех наших неудачах, дорогие сограждане? В нашем невезении? Во всех наших бедах?
        — Чёрные кошки! — закричали самые сообразительные.
        Я заметил у нескольких значок с эмблемой Братства суеверных.
        — Кто виноват в том, что мы падаем, поскользнувшись на банановой кожуре? — вопрошал оратор.
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что самые дорогие вазы разбиваются?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что комары нещадно кусают нас?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что голуби портят нам шляпы?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что рвутся карманы и носки?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что наши футболисты не забивают голов?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что ключи теряются и их не найти?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что автобусы не ходят по расписанию?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что у нас лысина и насморк?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в сложных вопросах на экзамене?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в том, что воры гуляют на свободе?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват в коррупции и безработице, в непосильных налогах и сборах?
        — Чёрные кошки!
        — Кто виноват во всех катастрофах и стихийных бедствиях, в тайфунах, наводнениях, обвалах, землетрясениях?
        — Чёрные кошки!
        — Правильно! Это всё проклятые чёрные кошки! Толпа кричала всё громче и громче. Передо мной были горящие глаза, сжатые кулаки, пылающие щёки, вспотевшие лбы.
        — Где же избавление? — надрывался клетчатый. — Как можно остановить все эти несчастья?
        — Как?.. Скажи нам!.. Спаси нас!.. — раздавались со всех сторон умоляющие голоса.
        — Есть только один выход. Один-единственный. Все чёрные кошки должны исчезнуть навсегда с лица земли! Все до единой!
        — Все до единой! — повторяли люди как загипнотизированные. — Все до единой!..
        — Так в чём состоит долг каждого сознательного гражданина? — возопил оратор, подняв кулак.
        — Истреблять чёрных кошек! — закричали воспламенённые гневом люди.
        Он простёр руку в сторону города.
        — Так пойдите же и разыщите этих гнусных тварей! Пришло время им расплатиться за те неисчислимые бедствия, которые они навлекли на наши головы!
        И толпа хлынула в сторону города с яростными криками:
        — Вперёд!..
        — Отыщем проклятых!..
        — Уж они за всё поплатятся!..
        ТОЛСТУХА С СЕКАЧОМ
        Глава восьмая,
        в которой за мной гоняются с секачом по кухне, но в самый критический момент появляется нежданный спаситель
        За мной и грехов-то почти нет, а уж к тому, в чём обвиняла кошек рассвирепевшая толпа, я точно непричастен. И вот теперь, стало быть, надо мне заделаться котом-бегуном — удирать со всех ног! Я начал осторожно отступать, но в панике перепутал направление. И вскоре оказался, совершенно того не желая, на широкой мощёной улице, которая освещалась факелами безумствующей толпы. Группы разъярённых демонстрантов, искавших чёрных кошек, выкрикивали:
        — Где б они ни прятались, мы их найдём!
        — Разбежались, твари... Ничего, всё равно отыщем!
        — Уж мы их проучим!
        Кого я только не повидал в тот злополучный вечер! Взлохмаченных женщин с кухонными ножами и орущих детей с рогатками, юношей с гарпунами и дровосеков с топорами, мясников с секачами и пьяниц с разбитыми бутылками... Все они преследовали четвероногую добычу, и глаза у всех горели жаждой мести.
        Я видел, как люди разбивали витрины лавок, где продавался кошачий корм. Видел их лица, искажённые в свете факелов, когда они стучали в двери и спрашивали полусонных хозяев, нет ли в доме чёрных кошек. Видел, как они устраивали засады на улицах, вооружившись молотками, и жгли костры.
        Нужно где-то спрятаться, пока я не угодил в их цепкие руки! Я вбежал в извилистый тёмный переулок. Позади слышались шаги и голоса. Переулок упёрся в высоченную кирпичную стену. Я с трудом вскарабкался на неё, прыгнул и приземлился в маленьком дворике, вымощенном плиткой. Прямо передо мной светилось полуоткрытое окно с вышитыми занавесками. Два-три бесшумных прыжка, красивое сальто — и я спрыгнул с подоконника в тёплую кухню. На огне в кастрюле что-то тихонько побулькивало. На столе стоял противень, полный ароматной пахлавы. Я не сдержался, окунул лапу в сироп и принялся её лизать.
        — Ах ты!.. Чёрная кошка!
        Поворачиваюсь на крик — и вижу краснощёкую толстуху со светлыми волосами, собранными в пучок. Она выхватывает из раковины секач, с которого капает мыльная пена, и в бешенстве бросается на меня.
        Я спрыгиваю со стола, проскакиваю между её ногами и вылетаю в коридорчик. Тупик! Оборачиваюсь — и вижу страшные глаза Смерти: толстуха уже занесла секач над моей головой. Только чудо может меня спасти.
        И чудо происходит! Внезапно из норки выскакивает серый мышонок, молниеносно взбирается по толстухиной ноге и исчезает в складках её юбки.
        Толстуха издаёт душераздирающий вопль, секач выпадает у неё из рук и втыкается в паркет, а сама она трясётся, бьёт себя по бокам и подскакивает, словно отплясывает на танцплощадке, усеянной морскими ежами. Одновременно открываются две двери, ведущие в коридор. Из одной появляется удивлённый старик в полуспущенных штанах и с рулоном туалетной бумаги в руках, из другой высовывается сонный лысый господин в пижаме цвета тресковой икры, прижимающий к груди грелку.
        Мышонок выскакивает из толстухиной юбки на паркет и бежит ко мне. Я его тотчас узнаю. Это мой друг Пискля.
        — Сюда! — кричит он.
        Мы мчимся через спальню, тускло освещённую масляной лампой, и выпрыгиваем в окно на грядки помидоров и артишоков.
        — Как ты здесь оказался? — спросил я, когда мы уже перевели дух, укрывшись за большими листьями артишоков.
        — Что значит — как оказался? Я тут живу поблизости. Дом Анестиса Анапеста, поэта, в соседнем квартале. А у мадам Бебелеску в чулане такие потрясающие сыры, ты себе не представляешь! Обалденные!
        — Что за мадам Бебелеску?
        — Ну та, что гналась за тобой с секачом! Я часто прихожу полакомиться её сырами. Её муж, этот лысый с грелкой, — сыровар, между прочим, а её тесть — владелец семи пирожковых, где делают вкуснющие сырные пирожки. Замечательная семья!.. О, пока не забыл: я нашёл отличный стишок для твоей дамы сердца. Послушай:
        Сыр так просто растопить,
        станет он ещё вкусней,
        а любовь не победить,
        всех невзгод она сильней!
        Хорошо, правда?
        — Хорошо... Но знаешь, у меня сейчас другие заботы.
        — Какие ещё заботы? Ты о чём?
        — А ты ничего не слышал?
        — А, нуда... Гонения на чёрных кошек. Благая весть! Ой, извини... Прости... Не сообразил... Я забыл, что ты чёрный.
        — Конечно, чёрный! А какой же ещё?
        — Да-а... Держись, дружище! Перемелется — мука будет. Вон гляди — нас, мышей, ведь постоянно преследуют, днём и ночью. Одно спасение — мышиные норки. Кстати, раз уж об этом заговорили... до моих ушей дошла одна новость, она должна тебя заинтересовать.
        — Ну?
        — У меня есть приятель, Сырок, он живёт в элитной мышиной норе в доме Гульельмо Делагопы, председателя Братства суеверных.
        — Ого!
        — А ты думал!.. Так вот, Сырок прослышал, что Делагопа позвал на ужин премьер-министра, министра общественного порядка и других важных особ; он собирается просить у них поддержки.
        — Это точно?
        — Можешь не сомневаться.
        Ну что ж, чем больше мы будем знать об их планах, тем лучше.
        — Слушай, Пискля... Я бы очень хотел попасть на эту встречу в доме Делагопы. Можно это как-то устроить?
        — Ха, конечно, можно. Я уже обо всём договорился. Видишь, какой у тебя друг? Цени!
        Мне захотелось его расцеловать.
        — Ухты! Молодчина! И как же?
        — В столовой, где будет накрыт ужин, стоит буфет красного дерева на ножках. Я расскажу тебе, как незаметно проскользнуть в столовую и спрятаться под буфетом, чтобы без помех наблюдать за ними.
        — Спасибо, Пискля! Ты настоящий друг! А теперь объясни мне всё подробно.
        — Сейчас... послушай лучше ещё один стишок:
        От любви к прекрасной даме
        в сердце дыр — как в маасдаме[5 - Маасдам - голландский твёрдый сыр с большими дырками.].
        Эх, тогда я не придал этому стишку никакого значения, а между тем он оказался пророческим.
        ...Лишь исчерпав весь свой поэтический репертуар, Пискля растолковал мне, как спрятаться в доме Гульельмо Делагопы и незваным и невидимым гостем наблюдать за ужином заговорщиков. А потом мы распрощались, и больше в тот вечер приключений, к счастью, не было.
        УЖИН ЗАГОВОРЩИКОВ
        Глава девятая,
        в которой я, укрывшись под буфетом, становлюсь свидетелем серьёзной беседы важных лиц
        В назначенный день я пробрался в роскошную столовую, пол которой был устлан толстым персидским ковром, и спрятался под буфетом. Из своего укрытия я прекрасно видел всю комнату.
        Три тёмно-красных стены были украшены мечами, стилетами, копьями, алебардами и другим оружием, а четвёртую занимало огромное венецианское зеркало. Длинный стол с ножками в форме львиных лап был покрыт вышитой скатертью. Сидевшие за ним люди все как на подбор были суровы и неулыбчивы. Фарфоровая посуда, изящные подсвечники и серебряные ножи и вилки сверкали в свете семи хрустальных люстр.
        Трое безупречных официантов с бакенбардами цвета соли с перцем вносили одно блюдо за другим. За ухой из пеламиды последовали копчёные мидии, омар в кокосовом молоке и креветки с паприкой. Признаюсь, у меня текли слюнки, я с трудом сдерживался, чтобы не прыгнуть в супницу с ухой и не утонуть там счастливым.
        Во главе стола сидел сам Гульельмо Делагопа — седоволосый, в голубом бархатном жилете. Я его сразу узнал — ведь он был на собрании Братства суеверных.
        Напротив него сидел премьер-министр страны — пожилой, с хмурым замкнутым лицом, одетый во всё чёрное. Он был похож на могильщика, страдающего зубной болью.
        — И что же вы предлагаете? — спросил премьер-министр, пока официант водружал на середину стола огромное блюдо с фазаном, поджаренным до золотистой корочки, в ароматном меду, со сливовым желе и листиками мяты.
        — Мы просим содействия правительства в борьбе с невезением и несчастьями! — заявил Делагопа.
        Элегантный официант в это время наполнял его бокал розовым шампанским.
        — А конкретней?
        — Мы надеемся, что вы поможете нам истребить всех чёрных кошек в стране.
        Премьер-министр подцепил вилкой кусочек фазана.
        — Не хочется вас разочаровывать, — он поднёс вилку ко рту, — но мы заняты более серьёзными вопросами.
        — А можно узнать, какими? — вежливо осведомился Делагопа.
        — Можно. Безработица, инфляция, девальвация, государственный долг, пассивный платёжный баланс... — стал перечислять беды страны министр экономики. Угрюмый, плешивый, с длинным желтоватым лицом, он напоминал насупившуюся мумию.
        — Очереди в больницах, забастовки горняков, остановленные ткацкие фабрики, — вступил министр труда — тщедушный седобородый старичок.
        — Высокий уровень преступности, ограбления и кражи со взломом, вымогательство и взятки, угон автомобилей, — принял эстафету министр юстиции. Золотая булавка с сапфирами у него на галстуке сверкала ещё ярче, чем его завитые набриолиненные волосы.
        — Шествия, демонстрации, акции протеста, — добавил министр общественного порядка — грузный мужчина с рыжими бакенбардами.
        — Вы же понимаете, что с такими проблемами нам не до кошек, — подытожил премьер-министр.
        — Тем не менее вам очень выгодно заняться чёрными кошками. Сейчас вы это сами поймёте, — решительно заявил хозяин.
        — Интересно, какое отношение имеют кошки к проблемам экономики? — в голосе премьер-министра слышалось раздражение.
        — Самое прямое. Да-да, не удивляйтесь! Чёрные кошки могут спасти вас. Больше того, гарантировать вам избрание на второй срок.
        — Вы шутник, господин Делагопа, — криво усмехнулся министр экономики, пытаясь выковырять перламутровой зубочисткой икринку, застрявшую между золотыми зубами.
        — Ну что вы, такими вещами не шутят, — спокойно ответил Гульельмо Делагопа. — Господа, давайте называть вещи своими именами. Вы сами признали, что правительство сталкивается с серьёзными, порой неразрешимыми проблемами. Скоро выборы. И судя по всему, у вас очень мало шансов их выиграть. Всюду митинги и демонстрации, шествия и забастовки...
        — Вероятность проигрыша не исключена, к сожалению, — согласился министр экономики.
        Он даже перестал жевать румяный пирожок — похоже, у него внезапно пропал аппетит. Но тут официант поставил на стол блюдо с жареной косулей в брусничном соусе, и аппетит к министру вернулся.
        — Ну а если бы... Если бы ответственность за все беды народ возлагал не на вас? — вкрадчиво продолжал хозяин. — Если бы избиратели уяснили себе: в том, что в стране всё идёт наперекосяк, виноваты не вы?
        — А кто же? — удивился министр общественного порядка.
        — Чёрные кошки!
        Премьер-министр, который как раз сунул в рот брусничину, поперхнулся и сделался от кашля пунцовым. Министр экономики с силой стукнул его пару раз по спине, ягода выскочила из горла и упала в бокал с пенящимся шампанским. Официант деликатно забрал бокал, а на его место поставил другой, идеально чистый.
        — Допустим, люди поверят, что во всём виноваты чёрные кошки. И что? — спросил премьер-министр, глотнув шампанского и придя в себя.
        — Они направят свой гнев на чёрных кошек.
        — Вот именно! — в один голос поддержали его два близнеца с огромными животами и с маленькими хитрыми глазками, утопающими в жирных складках. Пискля мне о них рассказывал: это были братья Эрнест и Эдмонд Сурмадуры, возглавляющие компанию с загадочным названием «МыКаЛо». — Если вы не хотите, чтобы избиратели очерняли вас, вам позарез необходимы чёрные кошки.
        — Я не вполне вас понимаю. Объясните толком.
        В голосе премьер-министра появился неподдельный интерес.
        — Всё очень просто, — стал объяснять Делагопа, наложив себе на тарелку перепелиных яиц и яиц морской черепахи. — В тот день, когда почтеннейший министр экономики был вынужден объявить девальвацию валюты, ему перебежала дорогу чёрная кошка. А когда неутомимый министр иностранных дел отправлялся на ответственные международные переговоры, на его пути встретились четыре чёрные кошки. Кто сможет доказать, что это не так?
        — То есть вы хотите сказать, что не будь чёрных кошек, всё шло бы как по маслу? — уточнил премьер-министр ещё более заинтересованно.
        — Разумеется! — заверил его Делагопа.
        Стало тихо. Гости молча жевали, погруженные в свои мысли, и официанты ходили на цыпочках.
        — Ну что ж, я всё хорошенько обдумал... Полагаю, вы недалеки от истины, — заговорил наконец премьер-министр, и голос у него слегка дрожал от возбуждения. — Дела правительства начали ухудшаться с того самого утра, когда под колёса моего лимузина бросилась нахальная чёрная кошка. Я тогда едва не наехал на неё.
        — Ну вот же! Вот вы и вспомнили! — Делагопа сиял от удовольствия. — Я был более чем уверен, господин премьер-министр, что с вами произошло нечто подобное.
        — Лучше бы я это сделал.
        — Что именно?
        — Лучше бы я переехал её и раздавил зло на корню! — с негодованием воскликнул премьер-министр и подал знак официанту наполнить бокал. — Да... Ваша борьба за улучшение жизни в стране обязана увенчаться успехом. Можете рассчитывать на нашу полную поддержку в этом праведном деле.
        — Все государственные газеты и радиостанции будут предоставлены в ваше распоряжение, — торжественно провозгласил министр общественного порядка. Он ел жареную косулю, жмурясь и мыча от удовольствия.
        — Компания «МыКаЛо» готова внести щедрый вклад в финансирование столь важного проекта, — заявили братья-близнецы.
        — Когда люди узнают правду о чёрных кошках, они будут вне себя! — воодушевлённо заверил публику министр труда. — Кошек обвинят в том, что пенсии маленькие, школы ветхие, а больницы грязные. На кошек спишут просроченные продукты. Ответственность за взятки и незаконные сделки тоже будут нести кошки.
        — А мы пообещаем раз и навсегда избавить страну от засилья чёрных кошек — и тогда нас единогласно переизберут! — подвел черту премьер-министр.
        В согласный хор вступил министр юстиции:
        — Не будем забывать: не только мы, но и каждый сознательный гражданин обязан исполнить свой долг!
        — Видите ли, господин министр, некоторые наши сограждане любят своих кошек и не захотят их уничтожить или выдать, — осторожно заметил Гульельмо Делагопа.
        — Они будут вынуждены это сделать! Это их гражданский долг! — и разгорячившийся министр общественного порядка ударил кулаком по столу.
        Три горошины, плававшие в густом соусе, выпрыгнули
        из его тарелки. Одна горошина попала на люстру, вторая застряла в лоснящихся кудрях министра юстиции, а третья съехала по носу министра экономики, скатилась по скатерти и упала со стола. Длинноносый официант наклонился и принялся искать её, не теряя при этом элегантного вида.
        — Ну а если они не отдадут своих кошек, их имущество будет конфисковано, — решил министр экономики, и лицо его просияло от перспективы обильных вливаний в казну.
        — Я не сомневался, что столь дальновидные политики поймут меня правильно, — с довольным видом улыбнулся хозяин дома.
        Он подал знак официантам, и они водрузили на стол три больших блюда — с бананами в карамельном соусе, с клубникой фламбе[6 - Фламбе — способ приготовления, при котором блюдо поливают алкогольным напитком и поджигают.] и с айвовым желе.
        — А теперь, господа, — объявил Гульельмо Делагопа, — перейдём к десерту.
        УЗНИК ОРАНЖЕРЕИ
        Глава десятая,
        в которой горошина становится причиной катастрофы, а в оранжерее с тропическими растениями мне являются видения
        Между тем длинноносый официант, согнувшись, продолжал искать непослушную горошину. Как нарочно, она покатилась под буфет и остановилась рядом со мной. Если официант заглянет под буфет, он не сможет не заметить меня. Тогда меня не спасёт даже землетрясение. Надо что-то делать!
        Я осторожно толкаю горошину в его сторону. Он её замечает, наклоняется за ней — но злополучная горошина выскальзывает у него из пальцев и снова катится ко мне. Будто я гороховый магнит! Официант сует руку под буфет. Отползаю назад, насколько позволяет тесное пространство, — и всё-таки он пальцем дотрагивается до моих усов. Ой как щекотно! Я сдерживаюсь изо всех сил, но ничего не могу с собой поделать и громко чихаю: а-а-а-а-апчхи! Только бы он не услышал! Увы... Рука в перчатке хватает меня за хвост и с силой тянет из-под буфета.
        Ужасно больно, когда тебя тащат за хвост! Обезумев от боли, я пытаюсь хоть за что-нибудь ухватиться зубами и когтями, вцепляюсь в персидский ковер, а потом в вышитую скатерть, которая свешивается почти до пола, — и тяну её на себя вместе со всеми тарелками, блюдами, ножами, вилками, бокалами, супницами, шампанским и фруктами. Гости вскакивают, уворачиваясь от разлетающейся посуды. Срываясь с места, министр труда задевает стулом официанта, тот на секунду выпускает мой хвост, и я прыгаю ему на голову. Ещё прыжок — и я уцепляюсь за хрустальную люстру. Она начинает раскачиваться взад-вперёд, как маятник. Министр общественного порядка забирается на стол, чтобы снять меня с люстры, но тут его брюки вспыхивают от клубники фламбе. Премьер-министр, демонстрируя отменную реакцию, бросается тушить пламя, опрокидывает с размаху на министра ведёрко для шампанского, но попадает в директоров «МыКаЛо». Близнецы как раз прицелились в меня куском торта каждый — и тут ледяная вода в глаза! Они проклинают всё на свете и, понятно, промахиваются. Оба куска приземляются на физиономии Гульельмо Делагопы. То ещё зрелище:
голова во взбитых сливках, а вместо глаз — две вишенки. В это время метрдотель приносит стремянку, чтобы достать до люстры, один официант извлекает банан, застрявший в носу у министра юстиции, а другой пытается разрубить меня на куски секирой из коллекции редкого оружия Делагопы. Но секира задевает электропровод от люстры, и официанта бьёт током. На помощь ему спешат ещё двое — и вот уже от всех троих рассыпаются голубоватые искры.
        Я уже мало что соображаю... Прыгаю с люстры на стол, в этот момент он переворачивается, на меня бросается разъярённый Делагопа, размахивая ятаганом из своей коллекции, но, к счастью, наступает на айвовое желе и растягивается на полу. Ятаган, пролетев мимо меня, разрубает подтяжки обомлевшего от ужаса премьер-министра, и брюки падают с него на персидский ковер, в лужу из брусничного соуса и шампанского. Один из официантов, всё ещё искрящий, как бенгальский огонь, отбрасывает бесхозный бокал — и попадает в венецианское зеркало. Оно разлетается на тысячу осколков.
        — Я же вам говорил, что они приносят несчастья! Говорил я вам?!
        Это были последние слова, которые я услышал в воцарившемся бедламе.
        Я пулей вылетаю из столовой, проскальзываю в кладовую, а оттуда — в сад. Пробегаю по цветущим клумбам — и тут навстречу мне идёт садовник, держа в руках горшок с голубыми гортензиями. Только его мне не хватало!
        Ныряю незамеченным в какую-то оранжерею с тропическими цветами. Садовник входит в оранжерею, ставит гортензии рядом с гладиолусами, выходит и закрывает за собой дверь. Ой, кажется, я попался!.. Рыскаю по всей оранжерее — без толку. Ни выхода, ни лазейки.
        День проходит, смеркается, рассветает, смеркается снова, а я всё заперт в стеклянной оранжерее. Ужасно хочется пить, и я пью воду из маленькой канавки, а чтобы заглушить голод, жую мясистые листья тропических растений. Почти все они горькие и противные, но некоторые вкусные и сочные, только вот я становлюсь от них сонливым. Хуже того — у меня начинаются видения. Я вижу, как бульдог Булька поёт мне серенады, играя на мандолине; как премьер-министр гонит прямо на меня свой лимузин; как три официанта-жонглера на представлении в цирке подбрасывают горящие шары из клубники фламбе; как мой любимый друг Куцый, Гроза Сковородок, поёт серенады Глории, причём у неё двенадцать хвостов. Я тону, я растворяюсь, я птицей парю в воздухе...
        Так проходят дни. И когда садовник в очередной раз открывает дверь, я погружен в такое глубокое забытье, что не способен встать.
        И всё-таки я вспоминаю о встрече, назначенной на угольном складе. Пропустить её я не имею права! Я решаю не есть эти листья, чтобы голова оставалась ясной. Голодание даётся мне нелегко, но я держусь. И когда садовник приходит в следующий раз, я готов бежать.
        Я надеялся проскочить незаметно, но он меня замечает. От удивления горшок с цветком выскальзывает у него из рук и падает мне на хвост, ещё не отошедший после истории с официантом. Бо-о-ольно! Подскакиваю, вереща, вылетаю стрелой из оранжереи — и только меня и видели.
        НЕУДАЧНОЕ СВИДАНИЕ
        Глава одиннадцатая,
        в которой я устремляюсь искать утешения в объятиях Глории, но не встречаю ожидаемого сочувствия
        Убежав подальше от дома Гульельмо Делагопы, я спрятался в канаве, полной жухлых осенних листьев, и стал зализывать свой хвост, который болел нестерпимо. Я был обессилен и сам не заметил, как уснул — глубоким, но беспокойным сном.
        Когда я проснулся, то понял, что мне позарез нужно немного ласки. Что скрывать, меня неодолимо тянуло к Глории. Вот уже столько дней из-за череды ужасных событий я пренебрегал моей кисонькой и не давал о себе знать. Она наверняка беспокоится, а может, и дуется. Небось устроит мне трепку.
        Ноя ведь не виноват. Я всё ей объясню. Расскажу о своих злоключениях, о пережитых опасностях, о героическом спасении. Представляю, как потрясёт её рассказ о моих подвигах. А потом она исцелит меня нежностями.
        Я посмотрел на небо: около полудня. Достаточно времени, чтобы навестить Глорию и потом успеть на угольный склад. И я направился к особняку, утопающему в зелени граната и олеандра.
        День был прекрасный. Дети, смеясь, играли во дворах. Молочники развозили бутылки с молоком и оставляли их на пороге домов. Ничто, казалось, не предвещало трагических событий. И всё же предзнаменования можно было заметить повсюду. На перекрёстках бросались в глаза новенькие дорожные указатели:
        Пешеход!
        Внимание!
        Чёрный кот!
        Витрины газетных киосков пестрели угрожающими заголовками:
        Важнейшее заявление министра внутренних дел:

«Пора положить конец несчастьям,
        терзающим наш остров»!
        На пути к светлому будущему
        мы должны раз и навсегда избавиться
        от чёрных кошек!
        Министр общественного порядка:

«У тех, кто не предаст в руки правосудия своих
        чёрных кошек, будет конфисковано всё имущество!»
        На каждом углу расклейщики, напевая себе под нос, лепили на стены домов плакаты и листовки малоутешительного содержания. На одном красном плакате чёрными буквами сообщалось:
        Все чёрные кошки объявлены в розыск!
        А на другом, чуть пониже:
        Законопослушные граждане!
        Назначается награда за чёрных кошек!
        Подкова за каждый кошачий хвост,
        предоставленный властям!!
        Забор напротив школы весь оклеен огромными плакатами:
        Долг каждого ученика —
        выдать одного чёрного кота!
        Э-э, ну это уж слишком! Я забрался на забор, огляделся, не видит ли кто, и с наслаждением пустил по плакату жёлтую струю.
        До дома моей красавицы я добрался без приключений и беспрепятственно пробрался в цветущий сад. Солнце сверкало в пруду с золотыми рыбками, капли росы блестели в листве. Булька, как обычно, спал мёртвым сном перед своей будкой, положив голову на передние лапы. В хорошем расположении духа я вскарабкался на наше гранатовое дерево и издал условное мяуканье. Тишина. Я мяукнул снова. Никакой реакции. Я ещё трижды мяукнул условно и дважды нервно. Безрезультатно. Глория не отвечала на мой любовный призыв. Я почуял недоброе.
        Может, она оглохла? Известно же, что ангорские кошки немного глуховаты. И если что-то стрясётся, могут совсем лишиться слуха. Я промяукал ещё пару раз — отчаянно, протяжно и душераздирающе, рискуя разбудить Бульку, — и вот наконец в гуще олеандров показалась моя кисонька, прекрасная как всегда.
        — Что это на тебя нашло? Отчего ты так мяукаешь? — спросила она меня тоном, который можно назвать как угодно, но только не ласковым.
        — А как я мяукаю? — удивился я.
        — Ужасно громко, назойливо... да просто неприлично! Ты не понимаешь, что навлекаешь на меня неприятности?
        Глория явно была сегодня не в лучшем настроении.
        — В каком смысле?
        Она забралась на гранатовое дерево, но ласкаться, против обыкновения, не стала.
        — Ты прекрасно понимаешь, в каком. Ну! И что ты здесь забыл? Говори.
        Я ужасно расстроился. Впервые она говорила со мной так холодно. Будто бросала в меня кусочки льда.
        — Радость моя, — попытался я умилостивить её, — может, до тебя дошли слухи о гонениях на чёрных кошек? Так со мной, как видишь, всё в порядке. Уверяю тебя, нет ни малейшей причины беспокоиться.
        — Нет причины беспокоиться? — рассердилась Глория. — Ты думаешь, я могу быть спокойна?!
        Это мне понравилось. Она обо мне беспокоится. Хороший знак. Беспокоятся о тех, кого любят.
        — Послушай, не волнуйся! — принялся я её утешать. — Вот увидишь, я выкарабкаюсь. Ты меня плохо знаешь. Я ускользну от любой опасности!
        — Я не за тебя волнуюсь, — отрезала она высокомерным тоном.
        — А за кого же? За Бульку? Вдруг он увидит себя в зеркале и умрёт от ужаса?
        Оставь свои шуточки, прошу тебя. Я волнуюсь за своё будущее.
        — А кто ему угрожает?
        — Ты что, действительно не понимаешь, что своим поведением подвергаешь меня опасности?
        — Да какой такой опасности?!
        — Не притворяйся, что ничего не знаешь! Разве ты не слышал? Тех, кто водит дружбу с чёрными кошками, обвиняют в связях с тёмными силами, их арестовывает специальная патрульная служба. А если кто-нибудь увидит нас вместе, что будет? Ты совсем обо мне не думаешь!
        — Послушай... — начал я оправдываться, но она перебила меня.
        — Я уже не говорю о том, что ты можешь навлечь беду на моих хозяев! Что плохого они тебе сделали? А ведь мерзавцам с улицы ничего не стоит поджечь нашу виллу. Они уже сожгли два дома и один склад шерсти в нашем районе...
        Я не верил своим ушам. Почесал одно ухо, потом другое — может, они не в порядке после всей этой катавасии?
        — И что ты хочешь этим сказать? — спросил я.
        — Что мы...
        Она колебалась.
        — Что?
        — Мы не должны больше видеться.
        Этого я не ожидал.
        — И как долго?
        — Откуда мне знать? Какое-то время. Пока всё это не закончится.
        — Что-то непохоже, что это скоро закончится. Пока что наоборот — разгорается всё сильнее.
        — Значит, тебе лучше уйти.
        — Глория, но как же наша любовь? Наши клятвы при свете луны? Ты меня больше не любишь?
        — Ну люблю, люблю... Но вот твой цвет — он меня смущает.
        — Вот как? А когда-то он тебе очень даже нравился. Ты говорила, что он тебя сводит с ума...
        — Это было когда-то. Время многое меняет.
        — Глория, радость моя, ну зачем ты принимаешь близко к сердцу эти глупости? Эту дикую и несправедливую клевету, которая доносится со всех сторон? То, что сейчас творится, ужасно. Но вот увидишь, всё это пройдёт, как кошмарный сон.
        — Откуда ты знаешь?
        — Я открою тебе один секрет. Сегодня в полночь кое-что произойдёт. И после этого всё изменится, вот увидишь!
        — А что?
        — Мы, чёрные кошки, соберёмся наугольном складе за мельницами. И примем решение. Важное решение.
        На ветку граната запрыгнул кузнечик.
        — Я должна тебя покинуть, — тихо сказала Глория. — Мне пора умываться. Сегодня я должна быть красивой. Очень красивой.
        — Почему?
        — Вот-вот приедет Расмин. Нехорошо, если я выйду к нему растрёпанная.
        — Интересно, что он здесь забыл?
        — Сегодня у нас помолвка.
        Я чуть не свалился в пруд с золотыми рыбками.
        — А как же я?!
        — Советую тебе предаться в руки властей. Всё равно тебя схватят рано или поздно. Тебе не спастись. Зачем напрасно мучиться?
        — И это говоришь мне ты?! Невероятно! Скажи, что ты шутишь, кисонька моя!
        — Я не твоя кисонька. Я обручённая кошка, которая должна заботиться о своей репутации. Ладно, я всё сказала. Прощай!
        Глория спрыгнула с дерева, высоко подняла хвост и удалилась с видом оскорблённого достоинства. Красивая и недосягаемая, она скрылась за клумбой с маргаритками, с которых когда-то обрывала лепестки, гадая, люблю я её или нет. Я и не подозревал, что вижу её в последний раз...
        — Глория! — закричал я изо всех сил. — Дорогая моя Глория! Вернись! Не оставляй меня! Куда ты?! Глория! Гло-о-о-ория!..
        Глория меня не услышала — или сделала вид, что не услышала. Зато услышал Булька. Хоть он и был ужасным соней, но от моего душераздирающего вопля не мог не проснуться. Бульдог напружинился, глухо зарычал и бросился на меня, пыхтя, как бульдозер, который поднимается в гору. Я забрался повыше и прицелился в него гранатом, но тут заметил сверкающий автомобиль, притормозивший у ворот виллы. Пожилой шофёр в сюртуке с золотыми галунами и в фуражке открыл дверцу, и из недр лимузина появилась разряженная Исмина Парлавида, вся в розовых кружевах. Следом шествовал дворецкий с шёлковой подушкой в руках, а на ней возлежал красавчик Расмин.
        Процессия вошла в сад и проследовала по дорожке из гравия, которая вела прямо к мраморной лестнице особняка. Госпожа Парлавида обмахивалась веером из страусиных перьев. Дворецкий ступал величаво, будто нёс драгоценную императорскую корону.
        Булька, который заходился лаем так, словно испанский танцор исполнял у него на хвосте фламенко, привлёк внимание шофёра, и тот пошёл посмотреть, что же происходит. И увидел меня на верхушке граната. Шерсть у меня стояла дыбом — на его месте всякий бы испугался.
        — А-а-а-а! Чёрная кошка! — заорал он. — Чёрная кошка в саду на дереве!
        «Кот!» — мысленно поправил я.
        Но тут из дома выскочили две разъярённые горничные с вениками, три садовника с секаторами и повар с половником, на который была намотана горячая вермишель, — и бросились на меня.
        ДАМА В ЖЁЛТОЙ ШЛЯПЕ
        Глава двенадцатая,
        в которой я пытаюсь удержать равновесие на шляпе, а потом попадаю в ловушку между толпами безумных демонстрантов
        Крики, лай, ругательства, проклятия... Я с трудом втиснулся в глиняный кувшин для полива. К счастью, меня не заметили и продолжали искать в густых зарослях терновника.
        Выбрав подходящий момент, я выскочил из кувшина, залез на крышку плетеной корзины, подпрыгнул и оказался на ветках гранатового дерева, а потом на каменной ограде сада. И так, перебегая с ограды на ограду, я миновал ещё пять или шесть садов и огородов, спрыгнул с последнего забора и очутился — где бы вы думали? — на широкополой жёлтой шляпе какой-то дамочки, ехавшей в автомобиле с откинутым верхом.
        Вот представьте, каково удерживать равновесие на шляпе, если дама под ней вопит как ненормальная, ведёт при этом машину и одновременно умудряется лупить меня блестящей розовой сумочкой, а оттуда вываливаются помада, румяна, зеркальце и прочие финтифлюшки. Нелёгкая задача, уверяю вас...
        Встречные автомобили тормозили со страшным лязгом, теряли ориентацию, врезались в столбы, въезжали на тротуары. Один из них протаранил киоск, продавец выскочил в панике и столкнулся с бежавшим куда-то регулировщиком. Я спрыгнул с жёлтой шляпы на лобовое стекло, а оттуда на тротуар, прямо под ноги буддийскому монаху, который тащил огромную китайскую вазу. Ваза выскользнула у него из рук, упала на тротуар и разлетелась на тысячу осколков.
        С такой бешеной скоростью я не бегал ни разу в жизни. И вот мчусь я, напуганный, и что же вижу? Идущую навстречу демонстрацию. Разъярённые демонстранты размахивают дубинками, серпами, палками и скандируют:
        Работу на время останови,
        чёрную кошку пойди задуши!
        Они несут белые транспаранты с красными, как кровь, буквами:
        Коль чёрная кошка столкнётся с тобой,
        швыряй в неё всё, что найдёшь под рукой!
        Эй, кошки, заступники вам не помогут,
        им тоже придётся убраться с дороги!
        Душа у меня уходит в пятки, я разворачиваюсь и несусь во всю прыть. Но с противоположного конца улицы ко мне приближается другая демонстрация, ещё многолюднее! Демонстранты вооружены граблями, мотыгами, кирками и несут жёлтые транспаранты с большими тёмно-красными буквами:
        Крестьяне, рыбаки и пекари,
        торговцы, плотники и лекари!
        Давайте мы себе поможем —
        всех чёрных кошек уничтожим!
        Пелену с глаз долой!
        Чёрные кошки всему виной!
        Они тоже движутся в мою сторону и скандируют:
        Цепь несчастий прекрати,
        чёрных кошек утопи!
        Ну и влип я! Очутился между двумя группами разъярённых демонстрантов. Одни решительно настроены душить чёрных кошек, другие жаждут их топить. А я, несчастный чёрный кот, чёрный как смоль, стою посреди дороги, будто мишень в тире. Застыв от страха, я не решаюсь двинуться ни вперёд, ни назад: и там и там — смерть. А крики приближаются с обеих сторон:
        Работу на время останови,
        чёрную кошку пойди задуши!
        Цепь несчастий прекрати,
        чёрных кошек утопи!
        И происходит неизбежное. Один демонстрант с дубинкой замечает меня и показывает пальцем. На секунду все замолкают. Тишина. Я пытаюсь притвориться чёрным пятном на асфальте, однако номер не проходит. Тысячи глаз впиваются в меня.
        — Я не настоящая чёрная кошка! Я обман зрения!
        Они мне не верят.
        — Сжальтесь! — кричу я в панике.
        Какая там жалость. С воплями они бросаются на меня со всех сторон. В ужасе я верчусь вокруг своей оси, выгибаю спину и шиплю что есть мочи. Но их не напугать. Они приближаются, потрясая мотыгами и дубинками... Озираюсь в отчаянии — и замечаю рядом с тротуаром приоткрытую решётку канализационного люка. Спасён! Я совершаю отчаянный прыжок и попадаю в тёмную дыру. Скатываюсь по скользкой трубе — и вот я уже в сыром и затхлом подземном ходу.
        Трое мышей, играющих в кости, с подозрением косятся на меня, когда я стремглав проношусь мимо них. У меня кружится голова, но я бегу не останавливаясь...
        ГРЯЗНУЛЯ И ЧЁРНЫЙ КАМЕНЬ
        Глава тринадцатая,
        в которой отчаявшийся чёрный кот пытается свести счёты с жизнью, а Общество защиты животных неожиданно меняет вывеску
        Много часов блуждал я по подземному лабиринту. В тёмных туннелях и разрушенных катакомбах я встречал гигантских крыс, которые делили между собой добычу или жарили сыр на канализационных решётках. Они смотрели на меня настороженно, но напасть не решались. Две крысы высунулись из-за горы тухлых лимонов, хитро мне подмигнули и знаками стали подзывать к себе. Я сделал вид, что не заметил.
        Не знаю, сколько прошло времени, но вот наконец я различил в глубине туннеля слабый свет. Я подошёл поближе: оказалось, он идёт из открытой решётки. Какое счастье! Я вскарабкался по скользкой ржавой лестнице, вылез на поверхность и очутился на узкой улочке рядом с церковью.
        И тут же услышал совсем рядом крик газетчика:
        — Экстренный выпуск! Всякий, кого застигнут за предоставлением укрытия чёрной кошке, будет осуждён! Экстренный вы-ы-ы-пуск!..
        Да что ж это такое! Кольцо сжимается. Надо бы избегать центральных улиц, а то снова натолкнусь на какую-нибудь демонстрацию...
        Я запрыгнул на белёный забор, прошёл через сад с анютиными глазками, а потом мимо стройки — и увидел кота. Тоже чёрного. Чёрного-пречёрного. С привязанным к шее чёрным камнем. Он стоял на самом краю строительных лесов и явно собирался прыгнуть в пустоту.
        (Потом, кстати, я узнал, что многие чёрные кошки, не выдержав преследований, совершали подобные безрассудства. Одна кошка по имени Жужука, например, отравилась, съев семь тухлых сардин. Другая, которую звали Калипсо, опустила голову в аквариум с золотыми рыбками. К счастью, ей не удалось захлебнуться — золотая рыбка укусила её за нос.)
        Ну не мог я позволить собрату с камнем на шее так бездарно загубить свою жизнь. Я взбежал на леса. Наверху сильно дуло, доски скрипели и ветер завывал у меня в ушах.
        — Эй, ты что собираешься делать? — закричал я.
        — Свитер вязать, — фыркнул он. — Не видишь разве? Собираюсь распрощаться с жизнью.
        — Из-за чего?
        — Совесть замучила.
        — А что ты сделал такого? Исцарапал епископа?
        — Никого я не царапал. Но, как видишь, я чёрный.
        — Ну и?.. Что плохого в том, что ты чёрный?
        — Ты ещё спрашиваешь?! Чёрные кошки виноваты во всех бедах.
        — Погоди... неужели ты веришь в чушь, которую твердят эти сумасшедшие?
        — А как в это не верить? Куда ни сунься — всюду одно и то же. Взрослые и дети. Газеты и радио. Сутра до вечера!
        — Ну так что? Приди в себя, дружище! Пусть даже все твердят. Но ты ведь знаешь, что это неправда!
        — Но если правду все отвергают, какой в ней смысл? Чего стоит такая правда?.. Нет, мне незачем жить. Я никому не нужен, я приношу одни несчастья, и в первую очередь себе. Хватит!
        Я успел схватить его за хвост уже в прыжке.
        — Эй, постой!
        — Пусти!.. Пожалуйста, не мешай мне!
        — Как тебя зовут? — попытался я выиграть время.
        — Грязнуля. Не слишком симпатичное имя, верно? Ко всему у меня ещё и имя такое...
        — Отличное имя! А теперь попытайся подумать головой, Грязнуля. Чистой и ясной головой. Что плохого ты сделал?
        — Я чёрный, а значит, приношу несчастья. Вон сколько народу об этом говорит...
        — Ну снова здорово! Да пойми ты, от повторения ложь не перестаёт быть ложью!
        — Но ведь в эту ложь верят все! И от неё взаправду больно. Чем тогда она отличается от правды?
        — Грязнуля... Мне кажется, ты сейчас не слишком здраво мыслишь. Тебе нужен свежий воздух, чтобы проветрить мозги. Может, прогуляемся немного? Это займёт...
        Он перебил меня:
        — И потом, всё равно от жизни никакой радости.
        — Да почему?
        — Потому что нет мочи ждать, когда тебя разрубит на куски какой-нибудь пьяница или, того хуже, предаст друг. Нет уж, лучше я умру сам. И когда сам решу. Ладно, прощай. Спасибо за сочувствие. Э-эх...
        И прежде чем я успел его удержать, Грязнуля разбежался и прыгнул. Я зажмурился. Ветер выл в ушах. Потом я услышал далёкий удар. А когда открыл глаза, то увидел Грязнулю, который снова карабкался на леса — живой и невредимый, с камнем, всё ещё привязанным к шее.
        — Вот видишь... я даже умереть недостоин! — всхлипывал он. — Камень... ну, на шее...
        — Что такое?
        — Это пемза. Но она была вся в смоле, и я не понял. Ещё думал, отчего это он такой лёгкий?.. Слушай, помоги мне найти подходящий камень, а? Потяжелее.
        Я не смог удержаться от смеха. Смех оказался заразительным — Грязнуля тоже прыснул. Через пару минут мы просто катались по площадке от хохота и вполне могли свалиться вниз.
        — Гляди-ка! — вдруг остановился он.
        Внизу мы увидели расклейщика афиш, который, насвистывая, наклеивал на школьную ограду листовки со знакомыми призывами:
        Дети, вступайте в борьбу со злом!
        За каждое ухо чёрной кошки,
        которое вы предоставите властям,
        награда — три леденца
        со вкусом корицы, мяты и вишни!
        Грязнуля указал взглядом на ведро с чёрной краской, стоявшее на краю площадки. И я его сразу понял. Словно сговорившись, мы подошли и толкнули ведро изо всех сил. Оно закачалось, рухнуло с высоты и опрокинулось на голову расклейщика, облив его потоками чёрной краски. Очень смешно было наблюдать, как он пытается стянуть ведро с головы.
        — Я тут кое-что надумал, — вдруг сказал Грязнуля.
        — Ну?
        — Я знаю, кто может нам помочь. Ты слышал об Обществе защиты животных?
        — Что-то где-то слышал.
        — Как ты думаешь, если они узнают о том, что происходит, может, они защитят нас?
        — Хм, здравая мысль. Пошли!
        — Прямо сейчас?
        — А зачем терять время? Найдём их и скажем, что нам срочно нужна защита.
        — Точно. Скажем, что мы нуждаемся в молоке, воде, заботе и ласке.
        Не сразу, но мы отыскали контору этого общества — в заброшенном доме, окружённом миндальными деревьями. Гипсовые барельефы на фасаде сильно потрескались. Слева и справа от входа стояли большие кадки с пальмами.
        Наконец-то наши мучения закончились, подумал я. Здесь мы наверняка добьёмся справедливости!
        Но когда мы подошли к двери, наше воодушевление растаяло. Кто-то зачеркнул последнее слово в надписи
        Общество защиты животных
        и приписал другие:
        Общество защиты людей от чёрных кошек
        Внезапно открылась дверь (мы с Грязнулей едва успели укрыться за кадками с пальмами), и вышел сухопарый молодой человек в очочках и со светлыми усами, в сопровождении двух близнецов с огромными животами грушевидной формы. Это были братья Сурмадуры, директоры компании «МыКаЛо», которых я видел на торжественном приёме в доме Гульельмо Делагопы. «МыКаЛо»... Что означает это странное название?
        — Мы очень вам благодарны за ваши новые пожертвования, — сказал усатый, низко кланяясь. — Когда мы отреставрируем здание, то всенародно объявим о вашей беспримерной щедрости. Вы наши благодетели!
        — О чём вы говорите, нас совершенно не за что благодарить, — отнекивался один из братьев.
        — Мы рады, что имеем возможность предложить свою помощь обществу, — добавил второй.
        — Простите, а как лучше увековечить ваши имена на мемориальной доске? Что бы вы предпочли — высечь их в мраморе или отлить золотом на бронзе?
        Близнецы заколебались — очевидно, пытались представить себе варианты. Усатый с готовностью пришёл им на помощь.
        — А что вы скажете о двух досках? Одна, слева от двери, мраморная, а другая, справа, — бронзовая?
        — Прекрасная идея! — сказал Сурмадур-первый.
        — Да, любезный, ты далеко пойдёшь, — добавил Сурмадур-второй. — Если вдруг останешься без работы, отправляй резюме в нашу компанию...
        Благодаря их и прощаясь, молодой человек переусердствовал: он поклонился так низко, что носом ударился об асфальт и убил попутно несчастного муравья, который, ни о чём не подозревая, бежал по своим делам. Кто знает, сколько муравьишек стали сиротами в этот момент...
        Когда входная дверь общества закрылась, и мы остались одни, я увидел в глазах Грязнули отчаяние.
        — Общество сменило название, — сказал он с горькой усмешкой. — А заодно и цели.
        Мы немного помолчали. И всё же я пытался не терять бодрости.
        — Не расстраивайся, Грязнуля! Пусть делают что хотят. Мы не будем сидеть сложа лапы.
        — А что мы можем сделать?
        Я с жаром рассказал ему о назначенной на крыше угольного склада встрече чёрных кошек.
        — Вместе мы сможем противостоять всем бедам! — заверил я его.
        — Хорошо бы...
        А когда Глория узнает новости, она тут же забудет Расмина, подумал я. Она глубоко раскается, будет умолять простить её. И я, конечно, прощу, но не сразу... минут через двенадцать...
        Мой оптимизм передался Грязнуле.
        — Ты прав, — сказал он бодрым голосом. — Хорошо, что ты меня отговорил. Я им не доставлю удовольствия, просто так расставшись с жизнью. Нет уж! Если я им не нравлюсь, пусть сами придут и поймают меня. Но вот увидишь, я дорого продам свою шкуру. Свою замечательную чёрную шкуру!
        С этими словами мой новый друг спустился с крыльца Общества защиты людей от чёрных кошек и удалился в хорошем настроении. А я последовал за ним.
        НА КРЫШЕ УГОЛЬНОГО СКЛАДА
        Глава четырнадцатая,
        в которой чёрные кошки встречаются в условленном месте, не подозревая о том, что кто-то их предал
        И вот вечером состоялась долгожданная встреча чёрных кошек острова. Явились почти все, кого я оповестил. На черепичной крыше трудно было сыскать свободное местечко. Собрались обитатели всех улиц и переулков, всех мостовых и пустырей. Поджарые и раскормленные, голодные и изнеженные, домашние и бездомные... Издали казалось, что по крыше рассыпаны изумруды, — так ярко светились в темноте кошачьи глаза.
        Я пришёл одним из первых вместе с Куцым и, когда все собрались, поведал о том, что происходит.
        — Итак, дорогие собратья, — закончил я, — наша шкура в опасности. Мы должны что-то придумать. Люди братства и их сподвижники хорошо организованы и решительно настроены. Если мы не начнём действовать, если не найдём способа им противостоять, — через пару месяцев нас всех уничтожат. Такие у них планы.
        После меня слово взял Тимон, упитанный кот из северного пригорода.
        — Мне кажется, ты преувеличиваешь, — сказал он. — Мало кто разделяет эти дурацкие суеверия. Люди, как правило, разумны, благородны и добры. Они любят своих кошек и заботятся о них.
        — А демонстрации? Призывы? Поджоги? — возразил я. — И потом, они уже утопили столько кошек! Может, и сейчас, когда мы тут болтаем, их топят в том ужасном хамаме...
        — Ну да, не спорю. Мы должны быть внимательны. Осторожность и ещё раз осторожность.
        — Этого недостаточно! — закричал я вне себя.
        — Извините, что прерываю, — робко вступил в беседу Мурмур, образованный домашний кот. — Я бы хотел задать очень важный вопрос.
        — Мы тебя слушаем.
        — Можно ли есть кукушек, которые живут в часах?
        — А какое это имеет отношение к предмету нашего разговора? — спросил я в замешательстве.
        — Никакого, — согласился Мурмур. — Но меня в последние годы всерьёз занимает этот вопрос. Вот если мне всё-таки удастся сцапать эту бессовестную кукушку, которая открывает и закрывает дверку, вылезает из часов и залезает обратно, кривляется и издевается надо мной, — смогу ли я её съесть? Да или нет? А вдруг она несъедобная? Тогда я рискую сломать о неё зубы. Может, я напрасно терзаюсь? С меня хватит того резинового утёнка в ванной, которого совершенно невозможно было прожевать!
        — Послушай, приятель, — осадил я его, — сделай милость, забудь ненадолго о своей кукушке, которая высовывается из часов, кривляется и не знаю, что ещё там делает, — и постарайся сосредоточиться на нашей теме!
        — Я постараюсь, — пообещал Мурмур.
        - Разумеется, мы должны серьёзно и тщательно исследовать вопрос, — загнусавил Паштет, кот из бакалейной лавки, от которого за тридцать метров несло тресковой икрой. — Прежде всего надлежит собрать комитет из лучших чёрных кошек, который поручит созданным подкомитетам подробнейшим образом изучить ситуацию и внести обоснованные предложения в местный комитет, сформированный из представителей остальных комитетов, а тот, в свою очередь, представит свои выводы центральному комитету...
        — Какие комитеты-подкомитеты?! Какие исследования?! — возмутился Куцый. — Ты в своём уме, Паштет? Мы не можем убивать на это время, когда нас самих убивают!
        — Согласен! — послышался спасительный голос Буяна.
        Буян был энергичным левоусым котом из западного пригорода. Усы у него росли только с одной стороны морды — поговаривали, что остальные повыдёргивала в припадке ревности кошечка по имени Лаура.
        — Нельзя терять время, — гнул он свою линию. — Против организованной угрозы мы должны действовать молниеносно и решительно! А значит, нам нужен сильный, энергичный и умелый предводитель. — Буян остановился на секунду, чтобы передохнуть, и закончил: — В этом качестве я предлагаю себя.
        — Согласен, — вступил Бродяга, старый боевой кот со сломанным хвостом и рваным правым ухом. — Буян прав: мы должны действовать молниеносно и не теряя ни секунды. И конечно же, нам нужен сильный, энергичный и умелый предводитель. Вот только с кандидатурой не могу согласиться. Не годится он в предводители — таково моё скромное, но всеми уважаемое мнение.
        — Да? А кто же тогда годится? — вызывающе спросил левоусый.
        — Я.
        — Ты? В предводители?! Ну, дожили! Я сейчас захрюкаю! — рассмеялся Буян. — Да ты, приятель, увидишь жирную крысу — и у тебя уже душа в пятках! А я, я... я энергичен, хитёр и ловок. А ещё храбр и болтлив. Всем хорош! Поэтому я единогласно объявляю себя предводителем кампании по спасению чёрных кошек. Мы не испугаемся! Мы не отступим! Мы не сдадимся! Мы будем бороться — и мы победим!
        — Эй, ты что-то сильно разогнался... Говоришь, у меня душа в пятках? Сам ты трус! Трус левоусый! — зарычал, разозлившись, Бродяга.
        — Сейчас же возьми свои слова обратно! — с угрозой произнёс Буян.
        — Сам пойди возьми... если сможешь! — поддразнил его Бродяга.
        Слово за слово — ссора разгорелась всерьёз. Буян выгнул спину, Бродяга показал когти...
        Я встал между ними, пытаясь их разнять:
        — Придите в себя! Вы что, спятили?! Нас хотят извести, а вы отношения выясняете! Нашли время!
        Забиякам пришлось остыть, и заседание продолжалось.
        Я считаю, что мы должны покинуть остров, — взял слово Чуча, старый корабельный кот, который долгие годы путешествовал, а теперь вернулся на сушу, чтобы спокойно встретить старость.
        — А куда же мы пойдём? — спросил Куцый.
        — В Сиам, в Анкару, на острова с тысячами канареек... да куда глаза глядят! Предлагаю организовать массовую эвакуацию. Всеобщее бегство. Пора дать дёру, другими словами.
        — И оставить любимое пристанище? Исключено! — заявила ухоженная домашняя кошка Палома, которую подобрали на улице бездомным котёнком. Больше всего на свете она любила умываться с утра до вечера.
        — Никто не хочет оставлять свой приют, никто не хочет отправляться на чужбину, но что поделаешь? Это единственный выход! — настаивал Чуча.
        — Простите, что снова прерываю, — робко промяукал Мурмур, — но я хотел бы узнать: на упомянутых островах с тысячами канареек есть часы с кукушкой — или же только часы с канарейкой?
        Я осуждающе посмотрел на него и собрался было опять сделать ему выговор, но тут на середину вышел Ворчун, короткошёрстный кот из предместья.
        — То, что я хочу сказать, это очень важно... Слушайте меня внимательно, чтобы ясно было... да и вообще...
        Ворчун всегда был полон добрых намерений, но когда выступал с речью, обычно так её закручивал, что и сам толком не мог понять, что имеет в виду.
        В самом деле, положение критическое, — начал он. — И это очень критично — то, что оно критическое. Было бы слишком оптимистично утверждать, что оно не критическое. Ну вот, значит, на этом этапе принятия решения нужно иметь хорошее расположение духа, чтобы изложить наши взгляды, и такое изложение исключит перекладывание ответственности и обнаружит нашу готовность выполнить сравнение последовательности возможных вероятностей, которые составят...
        Я уже хотел его прервать, но услышал лай. Я вздрогнул. Услышали и другие. На крыше угольного склада воцарилась мёртвая тишина.
        Когда в следующий миг мы осознали, что происходит, кровь застыла у нас в жилах. Целая свора разъярённых овчарок окружила склад; они грозно рычали, готовые нас растерзать.
        На соседних крышах выросли десятки ужасающих теней — мужчины, державшие в руках сети, факелы, карабины и дубинки с шипами. Они бросились на нас с воплями: «Бей их!», «Всех до единой!», «Сейчас мы им покажем!».
        Всё было ясно. Кто-то нас выдал. Предатель сообщил Братству суеверных о нашей встрече.
        — Мы окружены! — закричал я.
        В первый раз за всё это страшное время я почувствовал настоящее отчаяние.
        Кошки в панике разбегались в разные стороны. Одни пытались перепрыгнуть на крыши соседних домов, другие метались как обезумевшие и попадали в сети, растянутые нашими преследователями, третьи в отчаянии спрыгивали на дорогу, прямо в пенящиеся пасти овчарок с острыми белыми зубами, блестевшими в темноте. Шансов на спасение не было.
        Я слышал выстрелы, грубые ругательства, пронзительный вой, убийственный смех и жалобное мяуканье. Слышал стоны, хриплые крики и безумный лай. Сердце от страха норовило выпрыгнуть из груди.
        Совсем рядом просвистела пуля. И тут же Куцый подлетел в воздух от удара дубинкой. Я схватил его зубами за шкирку и прыгнул в печную трубу.
        Мы свалились в потухшую печь. Завывания и крики были слышны и здесь. Я отряхнул с себя золу.
        Куцый, смертельно раненный, смотрел на меня печальными глазами. Из его рта лилась красная струйка.
        — Куцый, ты как?
        — Всё, я своё отгулял...
        — Ещё чего! Ты поправишься, вот увидишь! Мы снова пойдём в приморскую таверну, украдём десяток сардин! Держись!
        — Иди... и помни своего друга... — с трудом выговорил он.
        — Куцый! Гроза Сковородок! Друг мой верный! Не умирай! Прошу тебя... ну не умирай!..
        Он пытался что-то произнести, но не смог.
        — Поговори со мной! Ну, скажи что-нибудь!
        — Знаешь... — Куцый еле шевелил губами. — Это неправда...
        — Что неправда?
        — Что чёрные кошки приносят несчастье. Это... это суеверные люди приносят несчастье чёрным кошкам.
        И с этими словами его голова тяжело повисла, и он испустил дух.
        Я стоял и смотрел на Куцего. Время будто остановилось. А потом тихо-тихо, не знаю зачем, запел его любимую песню. Словно убаюкивал его...
        У Долорес у красотки
        самый лучший в мире хвост
        и прелестная походка.
        
        Все коты встают рядком,
        чтобы на чудесный хвост
        хоть одним взглянуть глазком.
        
        Хвостиком вильнёт — и сразу
        все коты теряют разум...
        
        Я не смог допеть. Комок застрял у меня в горле. Наверху, на крыше, шум расправы начал утихать.
        ЗВЕЗДА, УПАВШАЯ В РЕКУ
        Глава пятнадцатая,
        в которой я не попадаю на конкурс красоты, зато встречаю друга на каменном мосту над рекой
        Я оказался в числе немногих кошек, которым удалось выжить той ужасной ночью на крыше угольного склада.
        Дождавшись, пока прекратится этот кошмар, я вылизал лапу и шею от следов крови и вылез через полуоткрытое окно с разбитыми стёклами на затихшую улицу. Я отказывался поверить в то, что всё это произошло на самом деле. Что нас предали — и уничтожили. Что я лишился Куцего — своего лучшего друга.
        Я блуждал как потерянный, забыв об осторожности, и на душе у меня было невыносимо горько. Кто же нас выдал? Что ждёт нас впереди? И как это люди могут быть такими жестокими?..
        Вовсю благоухала сирень. Передо мной был вход в парк. «Конкурс красоты среди кошек», — значилось на афише. Может, и Глория участвует в конкурсе? Может, это ей аплодируют и вручают приз? А почему бы и нет. Она ведь красавица... Мне так захотелось снова увидеть Глорию. Я направился было в парк, но тут же передумал. Какой в этом смысл?.. И я печально побрёл дальше.
        Не помню, как я оказался на каменном горбатом мостике, под которым бежала река. Я долго смотрел на тёмную воду. Она словно шептала мне что-то, словно звала: иди, иди сюда! Я наклонился. Мои глаза отражались в воде. Словно я уже нырнул в реку и смотрю на себя со дна.
        Я приготовился прыгнуть. Вообразил, что я корабельный кот в бушующем океане, стою на борту гонимой ветром шхуны, которая плывёт в экзотические страны, груженная шёлком, драгоценными каменьями и пряностями, а вокруг разыгралась страшная буря. Вот-вот меня накроют огромные волны, и я навсегда затеряюсь на безмолвном дне. Это, пожалуй, лучшая смерть для повидавшего виды корабельного кота!..
        — И что это ты собираешься тут делать? — послышался вдруг голос.
        Грязнуля! Откуда он взялся? И неужто он разгадал мои намерения?
        — Тебя это не касается.
        — Задумал устроить погружение без всплытия?
        — Оставь меня, пожалуйста! Нет у меня настроения болтать. Хочу побыть один.
        — Один на мосту... Красиво. Но знаешь, один на дне реки — не лучшая идея.
        — Если бы ты знал, — прошептал я. — Если б ты только знал...
        — Что случилось?
        — О-о-о... Не спрашивай!
        — Когда? Где?
        — Этой ночью. На крыше угольного склада.
        — Встреча прошла неудачно?
        — Не то слово... Нас застукали, Грязнуля. Беспощадно прикончили почти всех! Я потерял своего лучшего друга — Куцего. Да что там, я утратил мужество. И веру в людей. Я всё потерял... Ладно. С меня довольно. Прощай!
        И с этими словами я прыгнул в тёмную воду. Точнее, чуть не прыгнул, потому что Грязнуля успел в последний момент схватить меня за шкирку.
        Он посмотрел мне в глаза.
        — Куцему бы такое не понравилось. Он бы хотел, чтобы ты жил. Чтобы отомстил за его гибель. И других спас — если сможешь.
        — Но что, что я могу сделать, Грязнуля? Что я могу сделать в одиночку?
        — Ты не один. Одна кошка в опасности — значит, все кошки в опасности. Жизнь одной под угрозой — значит, и жизнь всех остальных. Чёрных и белых, серых и рыжих.
        От этих его слов я ощутил прилив сил.
        Мы потихоньку разговорились. И долго болтали на каменном парапете мостика. Я поведал ему свою беду. Он мне — свою. Ещё недавно он жил в доме у весёлой девчушки с веснушками на щеках, которая его просто обожала. Марилена — так её звали — кормила его всевозможными лакомствами, брала на руки, делала ему шарики из фольги. Но когда начались гонения, родители Марилены прогнали Грязнулю, как она ни плакала и ни умоляла их спрятать любимого котика и спасти от гибели.
        Звезда сверкнула и упала в воду. Я вспомнил, как сверкали глаза Куцего.
        — Я загадал желание, — признался Грязнуля.
        — Какое?
        — Увидеть Марилену. Ужасно по ней скучаю. Ты не представляешь, как мне не хватает этой девочки. Говорят, если загадать желание, когда падает звезда, оно обязательно исполнится...
        — Пусть тебе повезёт, — поддержал я его. — Желаю тебе в один прекрасный день увидеться с Мариленой.
        — Если я тебе понадоблюсь, найдёшь меня у кормушки тётушки Рины, — сказал Грязнуля перед тем, как мы расстались. — Днём я обычно бываю там.
        КОРМУШКА ТЁТУШКИ РИНЫ
        Глава шестнадцатая,
        в которой добрая старушка из бедного квартала кормит голодных кошек, а я становлюсь свидетелем гибели ласкового кота
        День ото дня наше положение ухудшалось — хотя, казалось бы, куда уж хуже. Врагов становилось всё больше и больше. Опасности подстерегали со всех сторон. На острове почти не осталось чёрных кошек. Я вспомнил слова Грязнули: «Одна кошка в опасности — значит, все кошки в опасности. Жизнь одной под угрозой — значит, и жизнь всех остальных». Ведь он прав! Нужно попросить помощи у всего кошачьего мира. Объединиться всем кошкам — белым, серым, рыжим, многоцветным.
        Я решил найти Грязнулю и поделиться с ним этой идеей. Бродяги, Буяна и остальных котов с повадками предводителя уже не было среди нас. Но кто-то же должен повести за собой всех, пока ещё есть уцелевшие чёрные кошки.
        Где искать Грязнулю, я знал. Да и кто не знал кормушку тётушки Рины на свалке за кладбищем автомобилей в квартале бедняков. Тётушка Рина, добрая старушка с морщинистым лицом, приходила сюда, прихрамывая, каждый день, и в снег и в дождь, с большой пластиковой сумкой в бледно-лиловую полоску и кормила рыбьими головами, хвостами и другими объедками бездомных кошек со всей округи.
        — Кис-кис-кис-кис! — звала она, и в тот же миг, как из-под земли, отовсюду — с перевёрнутых кресел, рваных матрасов, из дырявых ванн и ржавых фургонов — вылезали десятки кошек. Они тёрлись о её ноги и нетерпеливо мяукали.
        Люди считали тётушку Рину слегка тронутой и снисходительно улыбались, завидев её среди кошек. Мы же перед ней благоговели. Чем ещё она занимается, мы не знали толком. Говорили, что она потеряла мужа и детей в страшном землетрясении и после этого лишилась рассудка. Иногда она продавала мандарины на рынке; однажды я её там видел, она кричала: «Покупайте мандарины у тётушки Рины!» Иногда подрабатывала уборщицей в общественном туалете. Но для нас тётушка Рина была не уборщицей и не сумасшедшей старухой — она была сказочной феей бездомных кошек. Сколько раз я сам, умирая от голода, благодарно принимал её угощение! Она отлично понимала наш язык, наши чувства, она разделяла наши огорчения и беды.
        — Мама, а почему чёрные кошки плохие? — услышал я, проходя мимо овощного рынка, детский голос.
        — Не говори таких слов! — рассердилась мама и влепила сыну подзатыльник. — Ещё раз услышу от тебя «чёрная кошка» — насыплю в рот чёрного перца! Понял?
        — Ну не буду... не буду больше говорить «чёрная кошка», — вздохнул ребёнок.
        Сцена, которая разыгралась через пару минут перед цветочной лавкой, была пострашнее. Из экипажа, запряжённого парой гнедых лошадей, вышла парочка и зашла в лавку. Кучер спрыгнул с козел и принялся затягивать постромки. На нём были коричневые сапоги, а под мышкой — кнут.
        Цветы у входа благоухали вовсю. Парень из лавки опрыскивал их водой из ведёрка. Две пчелы жужжали над вазой с хризантемами. И тут я увидел, как из переулка вышел чёрный кот и направился к кучеру. Я тут же его узнал: это был Мурлыка. Он подошёл к кучеру и, мурлыча, стал тереться о его сапоги. Кучер пнул Мурлыку, и тот, не успев ничего понять, пролетел шагов пять и шлёпнулся на спину. Лошади беспокойно заржали. Мурлыка перевернулся, поднялся и уже собирался уйти, обидевшись на незаслуженный пинок, но кучер подскочил к нему и принялся с озлоблением хлестать кнутом. Несчастный отчаянно извивался и орал от боли, пару раз поворачивал окровавленную мордочку к кучеру, словно просил о пощаде, но тот был вне себя и опускал свой кнут до тех пор, пока кот не замер окончательно.
        Эх, дорого Мурлыка заплатил за свою доверчивость.
        Разгорячённый кучер взобрался на повозку и щёлкнул языком. Я ждал, когда он уедет, чтобы подойти к Мурлыке, но тут из цветочной лавки выскочила дама в широкополой жёлтой шляпе и с блестящей розовой сумочкой и завопила, показывая на меня:
        Это он! Он! Кот, который напал на меня! Он покушался на мою жизнь! Из-за этого паршивца несколько машин попало в аварию, с продавцом из ларька случился нервный припадок, а драгоценная китайская ваза разлетелась на мелкие осколки!
        Я рванул с места. На каждом шагу — новые напасти! Нет, нужно выбирать самые дальние закоулки...
        И вот, крадучись садами и огородами, перелезая через заборы и перепрыгивая через канавы, забираясь на крыши и в беседки, я, наконец, попал на пустырь, где добрейшая тётушка Рина в дырявой шали, наброшенной на сгорбленные плечи, кормила кошек всех мастей объедками и рыбьими головами. Кошачий концерт мог оглушить непривычного слушателя.
        Я тоже получил свою порцию, а когда поел, подошёл к Грязнуле и рассказал ему свой план. Он мне обрадовался и сразу согласился помочь. Мы попросили соседей по кормушке оповестить всё кошачье население острова о том, что завтра вечером около трубы шоколадной фабрики «Сластёна и К°» состоится собрание.
        Вечером я пришёл к цветочной лавке, но Мурлыку не нашёл. Видно, его уже подобрали. Я взял в зубы увядшую хризантему, выпавшую из вазы у лавки, и положил её на то место, где самый ласковый кот острова испустил последний вздох.
        И ВНОВЬ КОРОТЫШКА В КЕПКЕ
        Глава семнадцатая,
        в которой два малосимпатичных типа о чём-то сговариваются, а неизвестный кот дорого платит за тунца из консервной банки
        Наутро я ужасно проголодался. О рейде по мусорным бакам не могло быть и речи: активисты братства организовали отряды добровольцев, которые дежурили, спрятавшись за баками, — они прекрасно знали, что там болтаются голодные кошки. Вот так придёшь, ни о чём не подозревая, погрызть рыбью косточку, а вместо этого получишь дубинкой по голове...
        Поэтому я решил прогуляться в парке, надеясь раздобыть там себе пропитание. Когда парочки, сидевшие под раскидистыми деревьями на прохладной зелёной травке, целовались или вырезали на коре сердечки, они не замечали, что творится вокруг. А пожилые люди на скамейках нередко задрёмывали сразу после еды. Так что порой можно было ухватить незаметно сардинку или пирожок.
        Итак, я выбрал одно из самых укромных мест в парке и стал принюхиваться, не донесётся ли волшебный аромат консервированного тунца или даже лосося. Но вместо этого я уловил совершенно иной запах. Неприятный. Он ударил мне в нос как кулак. Запах йода и мяты.
        Я пошёл на этот запах и на скамейке, стоящей в стороне от остальных, у клумбы с олеандром, заметил со спины коротышку в кепке. Рядом с коротышкой сидел человек, одетый в меховое пальто и меховую шапку, лица его я тоже не видел. Они разговаривали тихо, как заговорщики. В глубине парка старичок кормил фисташками белку, чуть поодаль мама бегала за карапузом, который то и дело спотыкался и падал.
        Я тихонько подкрался поближе.
        — Не так-то просто это сделать, господин Рапашин, — говорил коротышка в кепке. — Разок-другой я, может, и сумею вам угодить — понятно, за вознаграждение, но больше не получится.
        — Тебе же самому это выгодно!
        Голос второго напоминал звук, который издаёт гнилое яблоко при падении в яму.
        — Люди братства хорошо платят мне, господин Рапашин.
        — Я заплачу лучше. Сто за штуку!
        — За кого вы меня принимаете! Да мне совесть не позволит! Несчастные кошки... Их надо умертвлять, я не спорю, но ваш способ...
        — А двести?
        — Что «двести»?
        — По двести за штуку — позволит?
        — Кто?
        — Твоя совесть.
        — Н-нет... но за пятьсот она, пожалуй, может сдаться. Хотя, конечно, меня будут терзать угрызения...
        — Пятьсот? Да ты рехнулся!
        — Подумайте о прибыли.
        — Грабишь ты меня... Ладно, согласен.
        — Ну, будьте здоровы, господин Рапашин. Как только буду готов, дам вам знать.
        — Я на тебя рассчитываю. Да, и никому ни слова!
        — О чём речь! Что я, ненормальный? Если прознают о нашем деле, мне первому несдобровать. А вы уверены, что вопли не будут слышны?
        — Вполне. Это глубоко под землёй. И звукоизоляция хорошая. Пусть вопят сколько угодно — никто их не услышит. Да, и вот ещё что. Ты лучше не приходи ко мне. Я пришлю за товаром карликов.
        — Хорошо. Только эти карлики... они какие-то дикие. Я вздрагиваю каждый раз, как их вижу.
        — Это они от работы дичают. Варварская, конечно, работа — так ведь на пользу делу: качество продукта улучшается. Ну да, может, им и приятно помучить зверушек, но это меня уже не волнует.
        От их беседы мне было не по себе. Что за ужасные намёки? Что за сделка совершилась только что?
        — Я пойду первым, — коротышка в кепке поднял с травы сачок и мешок. — Нас не должны видеть вместе.
        — Правильно. Я посижу ещё минут десять и тоже уйду. До встречи!
        Коротышка не двинулся с места.
        — Вы кое-что забыли, господин Рапашин.
        — Что?
        — Задаток.
        — Какой ещё задаток? О задатке речи не было.
        — Да как же без этого. Без задатка никто не работает.
        — Ну, знаешь ли, меня называют великим обдиралой, но ты ещё хуже. Сколько?
        — Сколько сочтёте нужным. Хотя бы тысячу.
        — Ладно. Но не вздумай меня продать! Иначе карлики сделают с тобой то же, что с кошками.
        — Зачем вы так, господин Рапашин, мне прямо дурно от ваших слов...
        Неизвестный, лица которого я так и не увидел, ничего не ответил. Он достал толстый кожаный бумажник и отсчитал несколько засаленных купюр. Коротышка сунул их в карман и удалился.
        Я сознавал, что это смертельно опасно, но всё же решил последовать за ним. К счастью, Рапашин достал газету и погрузился в чтение.
        И вот, когда я с превеликой осторожностью крался за коротышкой, мои ноздри защекотал тот самый запах, который я мечтал учуять. Консервированный тунец. Светловолосая девушка в клетчатой юбке и гладко выбритый юноша в расстёгнутой рубашке увлечённо целовались, а на подстилке были расставлены термос, две подставки для яиц, тарелки и коробочки с едой, и среди них — открытая банка с консервированным тунцом.
        К сожалению, её заметил не только я. В жестяную посудину погрузилась чья-то морда. Чёрный кот, воспользовавшись тем, что парочке было не до еды, жадно уплетал содержимое банки. Он был так поглощён этим, что не заметил подкравшегося к нему коротышку в кепке. И тот прямо у меня на глазах одним махом накрыл кота своим сачком!
        Парочка стала хохотать, а кот отчаянно вертелся в сетке и мяукал:
        — Сжальтесь! Отпустите меня, пожалуйста! Я не совсем чёрный! У меня за правым ухом есть белое пятнышко размером с горошину... Я не настоящий чёрный кот!.. Помилуйте! Если вы меня освободите, я покажу вам, где скрываются настоящие чёрные кошки... Смотрите, вон, вон одна! Позади вас!
        Не обращая внимания на мольбы, коротышка воткнул своей жертве под ребра какую-то трубку (вопли тут же прекратились), запихнул кота в мешок и ушёл.
        Я собирался пойти за ним, но тут услышал крики. Люди бежали к пруду. Я залез на платан и стал глядеть сквозь густые ветки. Картина, которую я увидел, меня поразила: два служителя парка вытаскивали из воды мёртвого лебедя. Очень странно. Кто его убил?
        Когда народ разошёлся, я спрыгнул с дерева, но коротышки в кепке уже и след простыл. Как и его загадочного собеседника.
        ТРУБОЧИСТЫ НА КРЫШЕ
        Глава восемнадцатая,
        в которой кошки других цветов не спешат помогать чёрным собратьям, а я с горящим хвостом прыгаю в бочку с водой
        Ближе к вечеру между трубами шоколадной фабрики «Сластёна и К°» собралось около дюжины кошек разных цветов и оттенков — Серый и Пепел, Снежок и Белоснежка, Шоколадка и Капучин, Полосатик и Клякса... Чёрных кошек представляли, естественно, мы с Грязнулей.
        После того как все перезнакомились, я сообщил собранию о последних событиях. Впрочем, о них и так уже все знали. Потом я рассказал о планах Братства суеверных и о связях братства с членами правительства и другими важными лицами. Я говорил с чувством, не скрывая отчаяния.
        — Друзья, — закончил я, — ситуация критическая. Почти безнадёжная. Единственная надежда — на вашу помощь.
        — И что же мы можем сделать? — поинтересовался Серый.
        — Обеспечивать нас информацией о действиях противника, тайно приносить в наши убежища пропитание и вообще содействовать нам всеми возможными способами.
        — Погоди, но если мы будем всё это делать, нас могут счесть вашими сообщниками! — воскликнул Снежок.
        — Сообщниками в чём?
        — В навлечении несчастий на людей.
        — Снежок, ты что, всерьёз? Мы не приносим несчастья!
        — Я говорю о том, что вам приписывают. Сам я, конечно, не верю во все эти необоснованные обвинения — ну, что тот, кто с вами водится, навлекает на себя несчастья, — и потому я сейчас тут с вами. И всё-таки, приятель, отойди-ка ты на всякий случай подальше, чтобы не сглазить!
        Еле сдержавшись, я отступил на пару шагов.
        — Без вашей помощи нам не обойтись! — попытался убедить их Грязнуля. — Люди из Братства суеверных не шутят. Они решили извести нас под корень. Не оставить в живых ни одной чёрной кошки!
        — Взгляды членов братства нам не близки, да и программа у них отвратительная! — заявил Пепел.
        — Мы вам горячо симпатизируем, — заверил Снежок. — Поверьте, ваши проблемы — это и наши проблемы!
        Эти слова очень меня обрадовали. Но радость длилась недолго.
        — И всё-таки мы не можем рисковать собственной безопасностью ради вашей, — закончил Снежок. — Ведь эти безумцы могут начать охоту и на нас, и тогда нам несдобровать!
        Я с трудом сдерживал гнев.
        — Что ты хочешь сказать? Что вы откажете нам в помощи? Бросите нас на произвол судьбы? Но разве мы
        не такие же кошки, как и вы? Неужели цвет решает всё?
        — Послушай, — забеспокоился Снежок, — не приписывай мне слов, которых я не говорил! Повторяю, мы будем помогать вам, чем можем.
        — Но как? — Во мне снова зародилась надежда. — Как вы будете нам помогать, Снежок?
        — Мысленно.
        — Что значит «мысленно»?
        — Наши мысли и наши молитвы будут сопутствовать вашей праведной борьбе. Но что касается действий — не впутывайте нас, пожалуйста!
        — Вот-вот! — промурлыкала Белоснежка. — Я вообще не понимаю, почему мы, белые кошки, должны рисковать своей шкурой ради вашей выгоды! С какой стати?
        Признаюсь, такого я не ожидал услышать.
        — А ты что скажешь? — спросил я Серого.
        Мыс ним были знакомы много лет и не раз ночи напролёт пели серенады очаровательным кошечкам. Он наверняка не будет столь бессердечен.
        — Кто, я?
        Серый явно отвлёкся от разговора. Положив голову на передние лапы, он наблюдал за божьей коровкой, которая медленно-медленно взбиралась по трубе шоколадной фабрики.
        — Ну да, ты.
        — Э-э-э... Понимаешь, — промямлил Серый, — мы, конечно, всей душой за вас, но если мы начнём вам помогать, то в темноте нас, серых, могут принять за чёрных, и тогда нам тоже не поздоровится. Поэтому я думаю, что вам должны помогать прежде всего белые кошки — уж их-то никто с вами не перепутает...
        — Ты всегда умеешь выйти сухим из воды, — сердито фыркнул Снежок.
        — А ты что скажешь? — спросил я Шоколадку, кошку с глазами цвета мёда и гибким длинным хвостом (поговаривали, что она может завязать его узлом).
        — Нас, шоколадных кошек, на острове куда меньше, чем белых и чёрных, — заявила Шоколадка. — Поэтому мы обязаны бережно к себе относиться. Да и что мы можем сделать, когда нас так мало?
        — И вообще, непосредственно нас эта история не касается, — добавил коричневый кот Капучин. Ужасно чистоплотный, он и сейчас не прекращал умываться.
        Солнце клонилось к закату. Надежды мои таяли на глазах.
        — Лично я считаю, что вы заслуживаете всяческого содействия в вашей справедливой борьбе, — взял слово Полосатик, серо-рыжий кот с бежевыми и белыми полосками, у которого один глаз был зелёный, а другой голубой. — Но вы же понимаете, мы с Кляксой сами не можем сейчас принять окончательное решение.
        — Почему?
        — Мы должны посоветоваться со всеми кошками остальных цветов и оттенков. Белыми с чёрными полосками, серыми с коричневыми пятнами, коричневыми с лиловыми ушами, чёрными с жёлтыми хвостами, бежевыми с рыжими полосками, рыжими с дымчатыми ушами, сиамскими с...
        — Ну и когда же вы сможете посоветоваться с ними со всеми? — нетерпеливо прервал я его.
        — Как можно быстрее! — решительно ответил Полосатик.
        — А точнее? — настаивал я.
        — Я надеюсь, что через пару месяцев мы будем знать мнение всех девятисот двадцати пяти видов кошек смешанного окраса и сможем дать вам чёткий ответ.
        — Да через пару месяцев уже и усов от чёрных кошек не останется! — закричал Грязнуля. — Через пару месяцев они нас уничтожат!
        — Значит, мы постараемся ускорить принятие решения, — сказала Клякса, светло-рыжая кошка с бурыми пятнами и с лиловыми глазами. — Но мы, конечно, не можем гарантировать, что это произойдёт в ближайшее время.
        — Короче говоря, вы оставляете нас на милость этих душегубов?
        — О нет, наши мысли и наши молитвы будут сопровождать вас в трудный час! — вновь заверил меня Снежок.
        — Да плевать мне на ваши мысли и ваши молитвы! — взорвался я.
        — Всё, с меня хватит! — рассердился Снежок. — Отчего я должен это терпеть?! Я пришёл сюда не для того, чтобы меня оскорбляли. Я и так рискую своей шкурой, согласившись принять участие в этом незаконном собрании, — и вот благодарность. Я уж не говорю о мёртвых лебедях...
        — При чём здесь мёртвые лебеди?
        — Ладно, чего уж там... Все об этом знают, но незачем переливать из пустого в порожнее... В общем, здесь не уважают мои благие намерения, поэтому я ухожу! — заявил Снежок.
        Я тоже! — поддержала его Белоснежка. — Ужасная неблагодарность! Ужасная!..
        — Подождите! Куда вы? Я не хотел вас обидеть! — бросился я за ними.
        Напрасный труд. Они удалились с гордо поднятыми хвостами и с оскорблённым видом.
        Когда я вернулся, все остальные кошки, кроме Грязнули, уже исчезли. Воспользовались случаем и улизнули.
        Закат окрасил крышу шоколадной фабрики в золотые и пурпурные тона. Божья коровка уже почти добралась до верха трубы.
        — Этого можно было ожидать, — вздохнул Грязнуля. — Никто не хочет рисковать своей шкурой ради нашего спасения...
        — Скажи-ка, Грязнуля, а что имел в виду Снежок, когда говорил о мёртвых лебедях?
        — Почём я знаю? Одно ясно: нам не на кого рассчитывать. Все от нас отвернулись.
        — Но почему, почему они так себя ведут?
        — Боятся. Ну и прямая выгода для них есть.
        — Ты о чём?
        — Нетрудно догадаться. Чем меньше кошек на острове, тем больше мышей, рыбьих голов и прочей снеди для оставшихся.
        Эх... Понятно. Значит, мы должны спасаться сами, без...
        Я прервался на полуслове: из-за трубы с божьей коровкой появился трубочист — небритый, с пустыми глазами; в руках у него был бидон с бензином. Не успел я прийти в себя от неожиданности, как увидел второго трубочиста, выходящего из-за соседней трубы. У этого была толстая шея и растрёпанные волосы, а в руках он держал несколько кусков серой пакли и большой коробок со спичками.
        Первый трубочист со зловещей гримасой плеснул на нас бензином из бидона, а второй, ухмыляясь, начал поджигать куски пакли один за другим и бросать в нас.
        — Бежим! — закричал Грязнуля. — Они хотят нас сжечь!
        Мне не нужно было повторять дважды. Я вывернулся и нырнул между ног первого трубочиста. Тот споткнулся и выругался. Но тут из-за нескольких труб выступили ещё трое трубочистов с бидонами, паклей и спичками. Я понял, что нас окружили, и отступил. Кругом разливали бензин, швыряли в нашу сторону спички и горящую паклю. Один кусок попал мне на хвост. Хвост тут же загорелся. Страшно воя, я совершил то, чего никогда бы не сделал в обычных обстоятельствах: взвился в воздух, перевернулся и сиганул с крыши в бочку с дождевой водой, стоявшую на тротуаре под водосточной трубой.
        Я погрузился на самое дно, едва не захлебнулся, но сумел задержать дыхание и, чтобы подбодрить себя, представил, что я корабельный кот, попавший в бурю. Вынырнул на поверхность, ухватился когтями за деревянные края бочки и выбрался наружу, промокший до нитки.
        — Ты в порядке? — услышал я обеспокоенный голос подбежавшего ко мне Грязнули.
        — Беги в другую сторону! — закричал я ему на бегу. — Сворачивай вон туда! Если они станут нас преследовать, собьём их с толку.
        — Хвост обгорел?
        — Пустяки, чуть-чуть подпалился. Удираем! Быстро!..
        СЕКРЕТНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ
        Глава девятнадцатая,
        в которой чёрный кот крадёт кусочек сахара и утверждает, что изобрёл рецепт спасения
        Грязнуля нырнул в узкий переулочек, а я скатился по уходящей под горку улице, пробежал по пустырю, на котором мальчишки играли тряпичным мячом, пересёк площадь с конной статуей, взобрался на телеграфный столб, спрыгнул оттуда на высокую кирпичную стену и остановился передохнуть.
        И тут я увидел другого чёрного кота, который вылетел из соседней бакалейной лавки с кусочком сахара в зубах. За ним, тяжело дыша, бежал бакалейщик в засаленном фартуке, держа в руках большую банку, а за бакалейщиком неслись трое помощников с вениками, щётками и швабрами. Бакалейщик на бегу доставал из банки крупные маслины и швырял в кота.
        — Вот тебе, воришка! Получай! — кричал он.
        Похоже, этот кот нуждался в братской помощи. Я рванул с места так, что мне позавидовал бы любой футболист, и бросился под ноги безумному бакалейщику. Тот потерял равновесие, оступился, масло из банки вылилось на тротуар, помощники, бежавшие следом, красиво заскользили и закончили путь метров через десять, на ящиках с овощами в соседней лавке. Упав, они так и остались там лежать, украшенные баклажанами, капустой брокколи и фасолью.
        — Спасибо, друг! — сказал мне кот, когда через пару минут мы остановились, чтобы перевести дыхание. — Позволь представиться: Фредерико, алхимик и автор открытий мирового масштаба. Тебе, небось, интересно, куда я бегу с этим кусочком сахара, который я стянул из бакалейной лавки.
        — Интересно, конечно.
        — Ну так пойдём со мной — не пожалеешь.
        Странный кот возбудил во мне любопытство. Без колебаний я последовал за ним.
        — Тебе повезло, — говорил он, петляя запутанными улочками неизвестного мне района с унылыми домами. — Ты сделал доброе дело, помог мне сбежать от погони, — значит, ты достоин узнать мою тайну.
        Он провёл меня мимо лесопилки к заброшенному полуразвалившемуся дому с деревянными балконами и внезапно куда-то исчез.
        — Фредерико, что случилось? Ты где? — забеспокоился я.
        И тут он высунулся из окошка с мутными разбитыми стёклами, которые были покрыты паутиной трещин.
        — Сюда!
        Я пролез в узкое окно и оказался в пыльном подвале. В одном углу стоял перевёрнутый ящик, на нём были свалены потемневшие от времени ключи, велосипедные звонки, стрелки часов, сломанные погремушки, а рядом лежали груды словарей, атласов и сонников; была там и корзина, в которой я увидел старую шляпу фокусника и подвенечную фату, утопающую в куче риса, зёрнышек перца и шариков нафталина. В другом углу странного подвала на длинной изъеденной червями деревянной лавке стояли колбы, пыльные весы, гироскопы, пузырьки, тёрки, ступки и разные другие инструменты и приспособления (некоторые из них я видел впервые в жизни), а немного в стороне — глиняная миска с белой жидкостью и бронзовые весы, на одной чаше которых лежали две половинки ореха, а на другой — тонкие белые ниточки и кусочек мела.
        — Ну как тебе моя секретная лаборатория? — с гордостью спросил Фредерико и положил кусок сахара на блюдечко.
        — Пыльно! — ответил я и чихнул три раза подряд.
        Паук, который плёл паутину в одном из углов, на миг замер, потревоженный, а затем вернулся к своему занятию.
        — А меня пыль вдохновляет, — заявил Фредерико. — Чем больше пыли вокруг, тем удачнее мои опыты. Здесь, друг мой, в этой жалкой подземной лаборатории, скоро произойдёт величайшее открытие века.
        — Это какое?
        — Сейчас объясню. А ты помешивай, пожалуйста, содержимое этой миски.
        Я стал размешивать лапой белую жидкость, с удивлением слушая своего нового знакомца.
        — Вот скажи мне, почему нас преследуют люди? — спросил он.
        — Потому что мы чёрные.
        — И какой из этого следует вывод?
        — Нужно бегать так быстро, чтобы нас не догнали.
        — Нет, это полумера. Есть лишь единственный радикальный выход.
        — Какой?
        — Мы должны изменить свой цвет.
        — Что-что изменить?
        — Цвет. Ну, побелеть.
        — Ты в своём уме?
        — А что? Если мы побелеем, нас не за что будет преследовать. Разве не так?
        Я смотрел на него в замешательстве.
        — И как, скажи на милость, мы можем побелеть?
        — Представь себе, я изобрёл рецепт побеления!
        — Ты всерьёз?
        — Я понимаю, тебе трудно поверить, но мне это удалось. Хочешь, скажу, какие нужны ингредиенты? Их семь. И все семь уже есть у меня в лаборатории. А сейчас настал исторический момент... Ты слушаешь меня?
        — Слушаю-слушаю, — заверил я его.
        Интересно, с кем я имею дело — с сумасшедшим или с мошенником?
        — Знаешь, что в этой мисочке? — указал он на жидкость, которую я помешивал.
        — Что?
        — Кокосовое молоко. Это первый ингредиент. Второй — это капельки росы с белой лилии. Куда я их дел?.. О, вот они!
        Фредерико достал пузырёк из гранёного хрусталя, вынул пробку и добавил в миску с кокосовым молоком три капли.
        — Третий ингредиент — это белок яйца белого голубя. Он вынул из малюсенькой подставки для яиц голубиное яйцо, разбил его и вылил белок в миску с кокосовым молоком и росой с белой лилии.
        — Отлично! — сказал он с довольным видом. — Теперь четвёртый ингредиент. Кусочек сахара. Хм, ты нигде не видел сахара? Куда я его дел?
        — Вон, на блюдечке. На коробке.
        Фредерико осторожно взял кусочек сахара и бросил его в миску с кокосовым молоком, росой и яичным белком.
        — Прекрасно, — сказал он, — прекрасно... Теперь пятый ингредиент.
        — И что это?
        — Вода от растаявшего снеговика.
        Я молча глядел, как он взял жестянку, стоявшую между ручной кофемолкой и подсвечником, и аккуратно вылил немного воды от растаявшего снеговика в миску с кокосовым молоком, росой с белой лилии, яичным белком и уже растворившимся кусочком сахара.
        — Приближается великий момент! — объявил он. — Пора добавить в смесь шестой ингредиент.
        — Что именно?
        — Щепотку тёртого мела. Вот он там, на чаше весов. Я стащил его из школы, когда дети занимались во дворе физкультурой.
        Фредерико потёр мел на тёрке и бросил щепотку в миску с кокосовым молоком, цветочной росой, яичным белком, кусочком сахара и водой от растаявшего снеговика.
        Итак, остался последний ингредиент. Три ниточки из подвенечной фаты. Вот они!
        И он снял с чаши весов белые нитки.
        — Где ты их взял? — спросил я.
        — О, это целая история... Я схватил фату, пока невеста принимала ванну, ну, перед тем как наряжаться. А убегая, запутался в свадебном наряде. И пока распутывался, когтями разодрал всё платье на лоскутки. Бедняжке пришлось выходить замуж в халате. Что поделаешь, наука требует жертв, — авторитетно заявил Фредерико и осторожно бросил три ниточки из подвенечной фаты в миску с остальными ингредиентами.
        — А теперь что? — спросил я, продолжая помешивать.
        — Теперь — волшебные слова.
        Фредерико наклонился над миской и трижды вдохновенно произнёс:
        — Белый снег, белый мел, чёрный котик будет бел! Белый снег, белый мел, чёрный котик будет бел! Белый снег, белый мел, чёрный котик будет бел!
        Оказывается, прошло много времени, а я и не заметил. Наступила глубокая ночь. Лунный свет проникал сквозь пыльное окно и окрашивал серебром покрытые паутиной стены подвала.
        И что сейчас будет? — спросил я у Фредерико.
        — Как что? Я выпью глоток и побелею.
        Он наклонился к миске и отпил большой глоток. Потом посмотрел на меня глазами, блестевшими от возбуждения.
        — Здесь нет зеркала, поэтому скажешь, когда я начну белеть, хорошо?
        — Хорошо, — согласился я.
        — Ты смотришь на меня?
        — Смотрю.
        — Внимательно?
        — Внимательнее некуда.
        — Сначала может побелеть моё ухо, или хвост, или мордочка...
        Я напряжённо всматривался, но не видел ни малейших изменений в цвете его мордочки, ушей и хвоста.
        — Ну что там? — спросил он минут через десять. — Я побелел?
        — Нет.
        — Совсем?
        — Совсем.
        — Не может быть... Ты уверен?
        — Уверен.
        — Может, у тебя близорукость?
        — Нет.
        — Дальнозоркость?
        — Нет.
        — Дальтонизм?
        — У меня всё в порядке с глазами.
        Прошло ещё пару часов, но кот-изобретатель так и оставался чёрным.
        — Фредерико, мне кажется, ты зря старался, — сказал я ему по-дружески.
        Погоди, не торопись! Думаешь, стать белым так просто? Давай хотя бы рассвета дождёмся. Только смотри не усни, а то пропустишь момент превращения.
        Я провёл ночь, глядя на Фредерико. Не спал и он. Всю ночь он смотрел мне в глаза и ждал, когда же они заблестят от изумления и восхищения.
        — А может, не нужно было пить? — засомневался он под утро. — Может, нужно было обмазаться этой смесью? Окуну-ка я в неё хвост — вдруг побелеет.
        Он окунул в миску хвост, но тот остался чёрным.
        — Дружище, прости меня, — сказал я, — но, по-моему, ты зря теряешь время.
        — Ты просто маловер! В моём рецепте не может быть ошибки. Значит, что-то я сделал неправильно. Может, нужно было капнуть больше росы, может, голубиное яйцо должно быть побольше. А может, правы те, кто считает, что лебеди — это единственный выход. Хотя как их достать? Ну ладно, что-нибудь придумаю... А потом я буду продавать свой рецепт чёрным кошкам и разбогатею.
        — Мне пора идти...
        — Ладно. Заходи на неделе, если хочешь. Надеюсь, к тому времени у меня всё уже получится.
        Он продолжал внимательно изучать свой хвост, а я потихоньку вылез из подвала на улицу.
        ПОД КОРЫТОМ
        Глава двадцатая,
        в которой я скрываюсь в прачечной и встречаю там старую знакомую
        А хотел бы я изменить свой цвет, если бы это было возможно? — спрашивал я себя, шатаясь по переулкам незнакомого района. И если бы удалось побелеть, это был бы по-прежнему я, или уже кто-то другой?
        Когда я проходил по саду с увитыми виноградом беседками, малыш, писавший в железный горшок, увидел меня и неистово заверещал во всё горло, подпрыгивая и обрызгивая всё вокруг:
        — Мама! Мама-а-а-а! Чёлная коска! Чёлная коска!
        Помянутая мама в цветастом халате с засученными рукавами развешивала на верёвке кофточки и слюнявчики. Услышав вопли своего чада, она обернулась, заметила меня, и корзина с бельём выскользнула у неё из рук.
        — О боже! — закричала она, меняясь в лице. — Помогите! Убивают! Чёрная кошка!
        С грохотом распахнулось окно, за ним другое. Из десятков окон смотрели на меня люди — кто с ненавистью, кто с испугом, а кто с отвращением. Какая-то старушка в страхе перекрестилась.
        — Лови её! — издал клич мужчина в пижаме, поливавший из шланга дорожки перед домом.
        — Лови её! — эхом прозвучал голос цирюльника, выбежавшего из парикмахерской с бритвой в руках. Следом за ним выскочил клиент с пеной на щеках и раскрытым складным ножом в руке. Двое стариков, игравших в нарды в кофейне за углом, тоже бросились за мной, угрожающе потрясая своими палками.
        Я пустился наутёк по узким улочкам, с трудом огибая столбы, врезаясь в детские коляски, проскальзывая в ногах у домохозяек, которые возвращались с рынка, нагруженные овощами. Из окон, с балконов, с веранд в меня швыряли ботинки, босоножки, туфли, тапочки и сандалии. Если б у меня было время собрать всё это, я смог бы открыть обувную лавку.
        В конце концов я запрыгнул в сад с вьющимися растениями, забрался на террасу и через полуоткрытую дверь проник в прачечную. Здесь я перевёл дух и огляделся. В глубине комнаты, под окном с потрескавшимися стёклами, я приметил перевёрнутое деревянное корыто, которое опиралось одной стороной на низкую мраморную скамеечку. Я залез под корыто, оно пахло стиральным мылом. И тогда я их увидел — эти синие глаза. Они блестели в полумраке как драгоценные камни. Похоже, в этом месте спряталась ещё одна кошка. Где-то я уже встречал эти синие глаза... А потом я увидел у неё на шее розовую бархатную ленточку с серебряным колокольчиком — и сразу всё понял.
        — Агата! — мяукнул я.
        Она меня тоже узнала.
        — И ты скрываешься?
        — К несчастью. А впрочем, и к счастью, раз я встретил тебя.
        — За тобой гонятся?
        — Ещё как!
        — Кто бы мог подумать, что мы встретимся в прачечной под корытом, спасаясь бегством...
        Мы разговорились. Мне так нужно было излить кому-то душу! Мы говорили обо всём на свете. Я узнал, что Глория вышла замуж за Расмина. В день свадьбы гостей угощали креветочными крокетами, а молодой паре преподнесли гору дорогих подарков.
        — Знаешь, что им подарила госпожа Парлавида? — спросила Агата.
        — Что?
        — Клубок золотой шерсти. Чтобы они с ним играли.
        — Ты всё ещё любишь его? — спросил я.
        — Кого?
        — Сама знаешь. Расмина.
        — Уже нет, — ответила она не раздумывая. — Он всегда был избалованным и капризным. Сплошные прихоти. Сколько я проторчала у него под окнами — он ни разу не снизошёл до того, чтобы заговорить со мной. А если горничная приносила ему завтрак хотя бы на пять минут позже, он нарочно писал на свою подушку и заставлял её за ним убирать.
        — Ты теперь любишь другого кота?
        — Нет.
        Я поколебался немного, но всё-таки спросил:
        — А смогла бы ты полюбить меня?
        — Может, и смогла бы...
        В её голосе слышалась теплота, а бархатные глаза таинственно блестели. Вдалеке слышались звонкие голоса девчушек, игравших в классики на дороге. Солнечный луч упал в мыльную лужицу, и все семь цветов радуги улыбнулись нам. Я почувствовал сладкую дрожь и укусил Агату за ушко. Она потёрлась своей мордочкой о мою. Мы заснули под корытом, крепко прижавшись друг к дружке и бормоча убаюкивающие нежности.
        Когда мы проснулись, шёл мелкий нудный дождик. Капли ритмично стучали по пыльным стёклам.
        — Агата! — мурлыкнул я.
        Она нежно на меня посмотрела. И как по мановению волшебной палочки, всё переменилось: положение уже не казалось безвыходным. Теперь кто-то любит меня, заботится обо мне и разделяет со мной все страхи и надежды. Теперь мы вместе. А вместе мы сумеем справиться с опасностями, найдём способ выжить.
        Словно в подтверждение, дверь прачечной приоткрылась, на полу появилось пятно света, а в дверном проёме — девочка с веснушками на щеках. Увидев нас, она не испугалась, не закричала, не погналась за нами. Она заговорщицки улыбнулась и закрыла дверь. Подошла к нам, ласково с нами заговорила, погладила, почесала за ушком. Достала из кармана несколько жареных горошин и протянула их нам. Не могу сказать, что жареный горох — моё любимое блюдо, да и Агата не очень его жалует, но мы были так голодны, что вмиг съели угощение.
        И с тех пор эта улыбчивая девочка приносила нам тайком воду и еду. То баночку йогурта, то котлетку, то лапшу, то хвосты и головы тюльки. А каждую пятницу, когда её мама приходила в прачечную стирать, девочка прятала нас в своей комнате, в коробке с заводным крокодильчиком, разноцветным мячом и другими игрушками. Мы узнали, что её зовут Марилена и что раньше у неё был чёрный котик, которого у неё забрали, когда начались преследования, хоть она и рыдала и умоляла его оставить. Поэтому она так обрадовалась, когда неожиданно нашла нас в прачечной. А когда однажды Марилена принесла нам для игры шарик из фольги, я подумал, что это, должно быть, та самая девочка, о которой рассказывал мне на мосту Грязнуля.
        Так прошло немало времени. Однажды, когда мы гонялись за бабочкой во дворе рядом с прачечной, нас увидела соседка в выгоревшем халате, которая раскладывала горох для сушки у себя на террасе. Она ничего не сказала, лишь упёрла руки в бока и покачала головой, но что-то тяжёлое промелькнуло у неё во взгляде.
        — Думаешь, она нас выдаст? — спросила Агата.
        — Не знаю, но лучше нам уйти от греха подальше.
        — Ой, не надо! Здесь так хорошо. И Марилена нас так любит, так о нас заботится...
        Но мы теперь в опасности, Агата. А если соседка нас выдаст?
        — Зачем ей нас выдавать? Скорее всего, она нас и не заметила. Разве ты не видел — она уже старенькая. Наверняка плохо видит. Она могла принять нас за птиц.
        — Ну хорошо, — уступил я. — Давай ещё подождём.
        Забравшись обратно под корыто, мы свернулись клубочком и прижались друг к другу. Вокруг нас танцевали тысячи мыльных пузырей.
        Мы уже засыпали, когда услышали сирены патрульных машин.
        БУРУНДУК У РУЧЬЯ
        Глава двадцать первая,
        в которой старый конь вспоминает лучшие времена, а Агата секретничает с бурундуком
        Мы были вынуждены срочно покинуть гостеприимную прачечную. Даже попрощаться с Мариленой не успели. Долго блуждали — и, в конце концов, нашли прибежище под перевёрнутой лодкой в гавани.
        Положение ухудшалось день ото дня. Кошки стали предавать друг друга. Нельзя было угадать, кто друг, а кто враг. Обман, коварство, предательство процветали. Появились негодяи, которые за плату обещали чёрным кошкам укрытие, а потом выдавали их властям, чтобы получить вознаграждение. Доморощенные изобретатели вроде Фредерико продавали чёрным кошкам секреты побеления. Один пройдоха утверждал, что нашёл способ сделать чёрных кошек невидимыми.
        Но последней каплей оказались слухи про лебедей.
        Как-то, пробираясь по парку, я услышал возбуждённые голоса. Я вскарабкался на дуб — отсюда было всё видно. Из озера снова достали мёртвого лебедя! Его шея безжизненно свисала с рук сторожа.
        Что случилось с лебедем? — спросил я белку с
        пушистым хвостом, которая грызла орех на соседней ветке.
        — Видать, на него напала чёрная кошка, — ответила белка, искоса на меня поглядывая.
        — Кошка? На лебедя? Зачем?
        — Да ну тебя... Будто не знаешь.
        — О чём?
        — Ну как? Все говорят, что чёрной кошке, для того чтобы стать белой, нужно съесть сердце лебедя.
        Я на миг потерял дар речи.
        — Ты сама-то видела такое? Своими собственными глазами? Как чёрная кошка убивает лебедя?
        — Нет, — призналась белка. — Но слышала много раз.
        И она перепрыгнула на соседний дуб.
        Вот тогда я понял, что означали намёки и недомолвки Снежка и прочих кошек. До чего мы докатились, подумал я. До чего нас довели...
        В прудах парка стали всё чаще обнаруживать мёртвых лебедей. Такие случаи подпитывали всеобщую истерию: люди окончательно убеждались, что чёрные кошки крайне опасны. Правда, ходили и другие слухи — что люди братства специально убивали лебедей, чтобы обвинить в этом чёрных кошек и обратить в свою веру сомневающихся.
        Людей одолела мания белизны. Они преисполнились отвращения к тёмным цветам и стремились всё осветлить. Продавцы сахара, риса и белого хлеба богатели. Дома стали перекрашивать в белый цвет. Даже распорядители похоронных церемоний сменили чёрную одежду на кремовую, салатовую или жёлтую.
        Мы с Агатой жили как на пороховой бочке. Нас в любую минуту могли обнаружить, поэтому мы то и дело меняли укрытие. Мы прятались в пушечном стволе в цирке, под корзиной для белья, в вагоне заброшенного поезда и даже в тёмной комнате у одного фотографа, который специализировался на съёмке свадебных церемоний. Каждый раз, когда фотограф заходил проявить плёнку, мы закрывали глаза, чтобы они не светились в темноте и не выдали нас. По вечерам, когда он засыпал, мы выходили из тёмной комнаты и утаскивали что-нибудь из кладовки или из кухни. И всё-таки однажды фотограф нас заметил — и гнался за нами до поворота, грозясь утопить в ванночке с проявителем.
        Лишь через пару дней после этого нам посчастливилось найти пристанище на ферме, в стойле с двумя конями преклонных лет. Им докучали слепни, и поэтому они ворчали с утра до вечера. Один из коней повредил ногу и боялся, что если она вскорости не заживёт, его пристрелят. Он любил вспоминать те времена, когда был молод и неукротим, свободно пасся на лугу и мог со звонким ржанием вставать на дыбы. Второй конь был неразговорчив.
        — Что вы за звери? — спросил меня однажды конь с больной ногой. Ко всему он плохо видел.
        — Кошки.
        — Чёрные?
        — Да.
        — Которые будто бы приносят несчастья?
        — Но это неправда!
        — Знаю.
        — Откуда?
        — Люди часто говорят глупости. Не обижайтесь на них. Они, например, утверждают, что лошадиные подковы приносят счастье. Вот у меня, дорогие мои гуси...
        — Мы кошки.
        — Вот у меня, дорогие мои кошки, четыре подковы на ногах — и посмотрите на моё счастье. Больная нога, подслеповатые глаза, безрадостное будущее...
        В другой раз старый конь принялся рассказывать о своей жизни. На ферму его продали, когда он состарился, а раньше он служил в одном из лучших конных полков и принимал участие в парадах. О, это были счастливые дни: военный оркестр играл марши, позументы на офицерских мундирах сверкали на солнце, а он гордо выступал под приветственные крики и аплодисменты толпы.
        Конь погрузился в воспоминания, и глаза его заволоклись печалью. А я через приоткрытую дверь стойла увидел Агату — она разговаривала с каким-то бурундуком у ближнего ручья.
        Я извинился перед старым конём и побежал к ручью. Но бурундука уже не застал.
        — Кто это был? — спросил я, охваченный беспричинным дурным предчувствием.
        — Да просто бурундук, — замялась Агата. — Мимо пробегал.
        — Что он тебе сказал?
        — Ничего...
        — Но ведь вы о чём-то шушукались! — настаивал я.
        — Он мне рассказывал... о своей бабушке.
        — И что же он тебе рассказал?
        — Что бабушка заболела, и он должен для неё раздобыть лечебные травки. Он спрашивал, нет ли на нашей ферме мелиссы и арники.
        Что-то это было не похоже на правду. Но я ни о чём не успел её больше спросить: из гущи папоротника, росшего около ручья, появилась чья-то мордочка. И не просто чья-то — очень даже знакомая мордочка. Мордочка Грязнули.
        Я давно его не видел и ужасно обрадовался.
        — Грязнуля, друг!
        Он тоже был очень рад, что встретил меня. На этой ферме он, как и мы, оказался случайно, спасаясь от ватаги мальчишек, которые гнались за ним и забрасывали камнями. Я познакомил его с Агатой.
        Новости, которые принёс нам Грязнуля, были очень скверными. Оказывается, кроме нас троих, всех чёрных кошек на острове уже уничтожили. У меня больно сжалось сердце.
        — Откуда ты это знаешь? — спросил я.
        — Я слышал, как какой-то газетчик кричал, что на острове остались три последние чёрные кошки и тот, кто их найдёт, получит орден четырёхлистного клевера лично из рук министра общественного порядка.
        — Знаешь что? — я решил сменить тему и его порадовать. — У меня для тебя есть один сюрприз.
        — Какой?
        — Очень приятный.
        — Ну, говори же!
        — Мы познакомились с твоей Мариленой.
        — Не может быть!
        — Может.
        И я рассказал ему о тех временах, когда мы с Агатой скрывались в прачечной. О девочке с веснушками на щеках, о рыбьих хвостах и шариках из фольги, которые она приносила нам для игры.
        — Да! Это точно она! — воодушевился Грязнуля. — Правда, там, где мы жили, не было прачечной, но они, наверно, переехали в другой дом.
        И с этой минуты Грязнуля просто не мог усидеть на месте. Он всё время отвлекался от разговора и ходил взад-вперёд.
        — Что с тобой? — спросил я, предвидя ответ.
        Я не могу... Я пойду навещу её. Теперь, когда вы мне о ней напомнили...
        — Это очень опасно, — попытался я его отговорить.
        — Раз она смогла спрятать вас, спрячет и меня. Я так хочу её видеть!
        — Там, между прочим, есть соседка. Подумай хорошенько. Ты сильно рискуешь.
        Но я не смог его переубедить. Он уже решил.
        — Я всё равно к ней пойду, не сердитесь... Могу я побыть с вами сегодня, а завтра рано утром уйти?
        — Ну конечно, можешь.
        Солнце клонилось к закату. Тени становились длиннее. Мы уже собрались возвращаться на конюшню, когда услышали выстрел.
        В один миг мы все трое запрыгнули в какие-то густые кусты с лиловыми цветочками.
        — Думаешь, нас нашли? — в страхе прошептал Грязнуля.
        — Нет. Кажется, я знаю, что случилось.
        Я угадал. Когда мы вернулись в стойло, старого больного коня не было на месте. Четыре счастливые подковы не спасли его от безжалостных людей.
        СТАРУШКИ НА ДЕТСКОЙ ПЛОЩАДКЕ
        Глава двадцать вторая,
        в которой Грязнуля снова встречается с Мариленой, но его радость длится недолго
        На следующее утро Грязнуля проснулся ни свет ни заря — ему не терпелось отправиться в путь. Я решил пойти с ним, чтобы показать, где живёт Марилена. Агата хотела нас сопровождать, но я убедил её остаться на ферме. Хорошо, что она осталась, и ей не пришлось пережить то, что случилось потом.
        Мы пробирались в город по боковым тропинкам и узким улочкам. Когда через несколько часов мы со всеми предосторожностями добрались до дома Марилены, она как раз выходила из ворот вместе с пожилой женщиной в вязаной шали с бахромой — должно быть, бабушкой. В волосах у Марилены была шёлковая ленточка, а в руках ведёрко.
        — Что будем делать? — прошептал я. — Подождём, пока они вернутся?
        — Нет, пойдём за ними.
        Так мы и сделали — крались следом, пока они не пришли на детскую площадку. Мы забрались на вяз и стали наблюдать. В тот день на детской площадке было немноголюдно. Два мальчика с разбитыми коленками качались на качелях, маленькая рыжеволосая девочка прыгала через скакалку, две благодушные старушки вязали, сидя в тени. Одна, с белыми, как снег, волосами и в круглых очках, вязала свитер нежно-кремового цвета, другая, у которой чуть дрожали руки, — голубой жилет. Лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная... Бабушка Марилены тоже уселась на скамейку и достала из сумки вышивание. Марилена пару раз скатилась с горки, а потом взяла ведёрко, побежала в песочницу и стала строить замок. Вокруг было тихо и спокойно. Казалось, до этого места ещё не добралось зло.
        — Подойду к ней. Больше не могу ждать, — прошептал Грязнуля.
        — Не сейчас. Потерпи! Пусть она вернётся домой, там что-нибудь придумаем. Здесь всё-таки общественное место.
        — Не могу терпеть!
        Я не успел его остановить: он спрыгнул с дерева, которое скрывало нас в своей гостеприимной листве, и побежал к Марилене. Девочка увидела его, вскочила, просияла и с радостным криком кинулась навстречу. Но не успела добежать. В воздухе просвистел камень, ударил Грязнулю в ухо. Он зашатался и свалился в песочницу.
        Старушка, кинувшая камень, снова села на скамейку, взяла отложенное на минуту вязание и продолжала нанизывать петли. Лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная... Будто ничего не случилось.
        Грязнуля дергался и хрипел, пытаясь выбраться из песка. Тогда вторая старушка выдернула спицу из жилета, подошла к нему и воткнула эту спицу прямо в сердце.
        Потом вернулась на своё место и невозмутимо вытерла окровавленную спицу кружевным платочком. И снова — лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная...
        Красная лужица медленно растекалась по песку. Глаза Грязнули, полные любви, боли и изумления, в последний раз взглянули на Марилену. Она дрожала всем телом — не могла вместить случившееся. Внезапно девочка пронзительно закричала. Она кричала не замолкая, спрятав лицо в ладонях.
        — Не надо, не надо, ну успокойся, душа моя... — стала утешать её бабушка. — Эта проклятая кошка принесла бы нам несчастье. Женщины поступили правильно, они отвели беду. Пойдём!
        Бабушка взяла Марилену за руку. И та послушно пошла за ней, подавляя рыдания.
        Друг за другом молча ушли все остальные — мальчики с разбитыми коленками, маленькая девочка, обе старушки... На детской площадке остался лишь неподвижный Грязнуля.
        Я слушал, как жужжит пчела, как где-то капает вода, как старьёвщик кричит вдалеке: «Старьё берём!»
        Потом я тоже ушёл.
        ПОСЛЕДНЯЯ ПАРА
        Глава двадцать третья,
        в которой я стараюсь ободрить свою любимую, а она кое-что задумывает
        Агата ждала меня с нетерпением.
        — Ну как? Нашёл он Марилену?
        — Нашёл, — ответил я, — только...
        — Что?
        Я рассказал ей о том, что произошло.
        Агата долго молчала.
        — Теперь мы остались вдвоём, — сказала она наконец.
        — Похоже, так. Но не отчаивайся, моя хорошая! — принялся я утешать её, а заодно и себя. — Ещё не всё потеряно. Всегда ведь есть надежда. Пускай даже мы последние чёрные кошки на острове, но нас двое.
        — Ну и что? Что мы можем сделать вдвоём? — с горечью спросила Агата.
        — Котят! Чёрных котят! У которых тоже будут котята. А значит, чёрные кошки не исчезнут.
        Агата ничего не ответила. Взгляд у неё был печальный-печальный.
        — Может, нам стоит изменить цвет? — тихо спросила она.
        — О чём ты?
        — Я слышала, есть способы побелеть...
        — Не верь! Это или обман, или самообман — одно из двух.
        — Я люблю тебя. И хочу выжить. Ну какая разница, какого мы будем цвета! Что плохого в том, что мы не останемся чёрными?
        — Агата, милая, это попросту невозможно.
        — Почему ты так уверен?
        — Послушай, я знал одного кота, который пытался побелеть. Его звали Фредерико. У него ничего не вышло.
        — Ладно, — сказала Агата. — Иди ко мне. Мне холодно. Мне очень холодно.
        Мы улеглись рядом, свернувшись калачиком, и смотрели из окна сарая на луну. Она бежала по небу, а вслед за ней бежали облака. Агата уснула. А я нет. Я продолжал смотреть на облака, которые всё время меняли форму и цвет. Они превращались в парусные корабли и в причудливые замки, в неукротимых жеребцов и легконогих оленей, в острова, поросшие экзотическими растениями...
        Эх, был бы я корабельным котом! Уплыл бы я в дальние страны... Далеко-далеко отсюда...
        ЗАГОВОР СОРОКИ
        Глава двадцать четвёртая,
        в которой я отправляюсь следом за Агатой в лес и наблюдаю, как она встречается с подозрительной компанией
        Мне нужно кое-куда пойти. Но я не хочу, чтобы ты шёл со мной, — сказала мне Агата через пару дней. — Я готовлю тебе сюрприз.
        — Какой сюрприз?
        — Если я тебе скажу, это уже не будет сюрприз.
        — Скажи мне хотя бы, на какую букву.
        — Перестань, пожалуйста. Ничего я тебе сейчас не скажу. И имей в виду, я могу задержаться. Но не беспокойся, я в любом случае вернусь засветло.
        — Исключено, я не пущу тебя одну.
        — Отчего?
        — Ты ещё спрашиваешь? Сейчас на каждом шагу опасность, за каждым поворотом ловушка!
        — Я буду осторожна, вот увидишь.
        — Но почему ты так хочешь пойти одна?
        — Я же сказала, что готовлю тебе сюрприз. Обещай, что не пойдёшь за мной следом!
        — Ладно, — я был вынужден согласиться. — Но прошу тебя, смотри в оба!
        Однако я забыл о своём обещании, стоило Агате уйти. Меня одолевали дурные предчувствия. Я решил тихонько проследить за ней.
        День был солнечный. В ивах и миртах гудели стрекозы. Агата шла вдоль речки с камышами по берегам, свернула на поляну с цикламенами, потом в рощицу с семью высокими широколистными вязами и добралась до леса влюблённых дятлов.
        — Привет! Куда ты пропал? — услышал я знакомое чириканье.
        С ветки орехового дерева с двенадцатью сердечками смотрел на меня дятел Трифон. Его крыло уже зажило.
        Я сделал ему знак, чтобы он не выдал меня. Он понял и замолчал, а я пошёл дальше, стараясь не выпускать Агату из виду и навострив уши. Я дрожал от одной мысли о том, что с ней может случиться что-то плохое.
        Агата вышла из леса влюблённых дятлов, миновала пчелиные ульи, перешла по мостику через речку и оказалась в лесу с красными каштанами. Там, в перелеске, её поджидала ласка с маленькими хитрыми глазками.
        — Здравствуй, Фиона! — радостно поздоровалась с ней Агата.
        — Здравствуй, Агата! Здравствуй, моя красавица! — ответила ласка медовым голоском. — Добро пожаловать! Позволь представить тебе моих помощников. Это сорока Изабелла, а это бурундук Кнупс.
        Старая сорока спустилась на ветку пониже, а из дупла каштана выглянул бурундук с плутоватой мордой. Я его сразу узнал — это с ним Агата болтала недавно у ручья.
        — С Кнупсом вы уже знакомы, верно?
        — Да. Он первым рассказал мне о вас и о ваших неоценимых услугах.
        — И что? Ты решилась?
        — Да... Но я не уверена до конца... — заколебалась Агата.
        — Не сомневайся, красавица моя! Это просто необходимо сделать!
        — В наши дни ужасно опасно оставаться чёрной! — подхватила сорока. — Это практически самоубийство!
        — Но я точно стану белой?
        — Ну а как же! — пропела Фиона.
        — Белоснежной! — воскликнул Кнупс.
        — Как сахар! Как снег! — поддержала его Изабелла.
        — Ты можешь полностью на нас положиться, — заверила ласка. — Мы знаем, что делаем. У нас огромный опыт в таких делах. Ладно, не будем терять драгоценное время. Давай-ка плату, миленькая Агата, — и пойдём.
        — Сейчас возьмёте?
        — Да, чтобы потом тебя не задерживать, — в глазах Кнупса я увидел алчный блеск.
        — Ну хорошо, берите! — согласилась Агата.
        Кнупс и Фиона развязали розовую бархатную ленточку с серебряным колокольчиком на шее Агаты и отдали её Изабелле. Сорока схватила ленточку, внимательно её осмотрела и повесила на ветку каштана, с которой свешивались другие ленточки — голубые, сиреневые, оранжевые, розовые, жёлтые. Золотые и серебряные колокольчики ослепительно сверкали в лучах заходящего солнца.
        Это всё ленточки тех кошек, что поменяли цвет? — спросила Агата.
        — Именно! Эти кошки сейчас живут припеваючи, и никто даже не догадывается об их тёмном прошлом, — объяснила Фиона. — Ну, пойдём, красавица.
        — А куда?
        — К озеру Светлой Надежды, куда же ещё? К озеру, в которое каждый вечер сказочным дождём падают сияющие звёзды Млечного Пути.
        Агата попрощалась с Изабеллой и Кнупсом, которые сделали вид, что им очень жаль с ней расставаться, и пошла за Фионой.
        Никем не замеченный, я последовал за ними. Мне эта троица решительно не нравилась. И я был намерен раскрыть заговор мошенников. А ещё мне было любопытно поглядеть на удивительное озеро — озеро Светлой Надежды. На озеро, в которое с наступлением темноты как дождь сыплются сияющие звёзды Млечного Пути.
        Я бесшумно ступал по жухлым листьям. Но меня не оставляло чувство, будто кто-то идёт за мной следом. Пару раз я резко останавливался и оглядывался — никого.
        Уже начало смеркаться, и с каждым шагом в лесу с красными каштанами делалось всё темнее.
        — Далеко ещё до озёра Светлой Надежды? — спросила Агата.
        — С минуты на минуту придём, красавица моя... Потерпи!
        Вышли из леса с каштанами, миновали виноградник, водяную мельницу и овраг, добрались до каменоломни — и я увидел его. Как завороженный смотрел я на это чудо. Озеро Светлой Надежды сияло в свете луны. Оно на самом деле было белым, сказочно белоснежным.
        — Вот и добрались, — сказала Фиона.
        — Это и есть озеро Светлой Надежды? — в голосе Агаты звучали изумление и радость.
        — Это оно и есть. Видишь, я тебя не обманула!
        — Что я должна делать?
        — Как что? Разбежаться и прыгнуть в озеро.
        — Это обязательно?
        — Ну конечно. Ты переплывёшь это белое озеро — и выйдешь на тот берег белая как снег.
        — Как здорово!.. А можно вас спросить?
        — Спрашивай, моя красавица.
        — Могу я привести своего любимого? Чтобы он тоже стал белым?
        — Ну а как же! Запросто.
        — Но понимаете, он дворовый кот... У него нет ни ленточки, ни колокольчика, чтобы заплатить вам.
        — Не беспокойся. Мы сделаем исключение. Раз ты его любишь... Любовь — великое дело.
        — Какая вы добрая!
        — Доброта — лишь одна из моих добродетелей... Ты готова?
        — Да.
        — Тогда иди. Когда подойдёшь к озеру, вдохни поглубже — и прыгай! Забудь обо всём! Оставь прошлое позади! Погрузись в звёздные сны... Давай, не бойся!
        Агата попрощалась с Фионой и медленно пошла к белому озеру. Оно и вправду было совершенно белым. И всё же что-то было не в порядке. Чутьё мне подсказывало, что эти мошенники устроили какую-то чудовищную западню. Нет, я должен вмешаться! Сейчас остановлю Агату. Пусть даже она рассердится за то, что я нарушил обещание и пошёл за ней.
        Однако я не успел. Крик захлебнулся у меня в горле. От сильного удара по голове я упал на землю. Но прежде чем потерять сознание, успел увидеть бурундука Кнупса, который склонился надо мной, злорадно улыбаясь, с палкой в лапах. А потом всё погрузилось во тьму.
        ОЗЕРО СВЕТЛОЙ НАДЕЖДЫ
        Глава двадцать пятая,
        в которой я узнаю горькую правду о сказочном озере Светлой Надежды
        Когда я пришёл в себя, вокруг было тихо. Ни Кнупса, ни Фионы, ни, что самое ужасное, Агаты не было видно. Лишь озеро Светлой Надежды блестело в свете луны.
        — Агата! — закричал я.
        Мёртвая тишина вокруг.
        — Агата! — закричал я снова в отчаянии. — Ага-а-ата-а!
        — Что с тобой? Почему ты так орёшь? — послышался сердитый хриплый голос.
        Черепаха с тёмно-зелёным панцирем и глубокими складками на голове и лапах ползла в мою сторону.
        — Где Агата?
        — Кто такая Агата? Черепаха?
        — Нет, кошка. Чёрная кошка. Чёрная как смоль.
        — А, одна из тех несчастных, которых заманивает сюда ласка Фиона?
        Слово «заманивает» мне сильно не понравилось. Оно подтверждало мои скверные предчувствия.
        — И что, она прыгнула в озеро Светлой Надежды? Поменяла цвет? Стала белой?
        Черепаха с жалостью покачала морщинистой головой, но ничего не ответила.
        — Ну, скажи! — закричал я. — Скажи мне, бабушка черепаха! Что произошло? Почему ты так на меня смотришь?
        — Иди-ка своей дорогой, юноша, — ответила старая черепаха. — Лучше будет, если ты никогда не узнаешь правды. Иди своей дорогой и забудь об Агате.
        И она спряталась в свой панцирь.
        — Эй, выходи! — стал я её просить. — Ну пожалуйста, выйди, бабушка черепаха...
        Должно быть, она меня пожалела — и высунула голову наружу.
        — Что тут произошло? Скажи мне правду!
        — Правда чересчур горька.
        — Всё равно я хочу её знать.
        — Тебе будет очень больно, если я расскажу.
        — Умоляю тебя... Скажи!
        И старая черепаха начала рассказывать. Её глухой голос словно доносился из глубокой пещеры.
        — Ласка Фиона — коварная лгунья и отпетая воровка. Преступлениям её несть числа. И сорока Изабелла такая же. И бурундук Кнупс. Они все одного поля ягоды. Проклятая банда!
        Значит, не зря я их подозревал...
        А озеро Светлой Надежды? Я никогда не видел такой сказочной красоты...
        — Озеро Светлой Надежды — это озеро страшной гибели.
        — Как это?
        — Лучше тебе не знать.
        — Говори!
        Черепаха колебалась. Я смотрел на неё. Её морщины словно стали ещё глубже. В мутных глазах крылись вековые тайны.
        — Это яма с известью, — сказала она тихо. Так тихо, что я с трудом расслышал.
        — Ты хочешь сказать...
        — Фиона ведёт сюда чёрных кошек на верную погибель. Кошки прыгают в озеро, надеясь, что обретут счастье. На самом же деле они погружаются в белую могилу. Свидетелей не остаётся, и банда может спокойно творить свои беззакония.
        Я стоял как вкопанный, пытаясь уразуметь сказанное старой черепахой.
        — Ты видела своими глазами, как она прыгнула? — спросил я.
        Черепаха покивала морщинистой головой.
        — Когда зарождается зло, оно распространяется как пожар, — пробормотала она. — Зло вскармливает новое зло... Нынешними гонениями на котов пользуются все. Я много повидала на своём веку. Очень много...
        Старая черепаха снова посмотрела на меня с жалостью и медленно удалилась.
        Никогда ещё я не чувствовал себя таким одиноким. Я подошёл к берегу страшного озера. Вскарабкался на груду старых досок, которые валялись неподалёку. Ни следа Агаты. Белая ровная поверхность.
        — Агата...
        Я любил её. Я очень её любил. Я любил её гладкую шерстку, её синие ласковые глаза. Я любил её — и навсегда потерял. Она погрузилась на дно белой ямы.
        Я представил себе, какие муки она испытала, как отчаянно барахталась, пока её не поглотила гашёная известь.
        Старые доски выскользнули у меня из-под ног и покатились вниз, я потерял равновесие и едва сам не оказался в ужасной яме.
        В тот же миг до моих ушей донёсся лай. Лай овчарок. И крики людей. Вокруг меня заплясал свет факелов. Всё понятно: ласка и её сообщники выдали меня.
        И тут я впервые осознал до конца масштабы катастрофы. Все чёрные кошки уничтожены. Я остался один. Один-одинёшенек в этом беспощадном мире. Без друзей, без обожаемой Агаты, без малейшей надежды. У меня уже нет ни желания, ни сил сопротивляться. Пришёл мой черёд. Преследователи достигли своей цели.
        А впрочем... Если их цель — истребить всех чёрных кошек, то пока жива хотя бы одна, они этой цели не достигли. Но я-то ещё жив. Значит, я должен от них ускользнуть. Должен спастись любыми средствами! Спастись — и отомстить за гибель Куцего, Агаты, Мурлыки, Грязнули и всех остальных. Больше некому это сделать.
        И я поклялся над безмолвной белой могилой Агаты, что не позволю своим врагам
        праздновать победу. Я знал, что на меня будут безжалостно охотиться, будут расставлять ловушки, изобретать смертоносные приспособления. И всё-таки я не позволю себя уничтожить. Я буду бороться.
        Убийственные крики людской толпы и безумный лай овчарок становились всё ближе. Зажжённые факелы смыкались в кольцо...
        ТАРЕЛКА С ПАЛАМИДОЙ
        Глава двадцать шестая,
        в которой заманчивая снедь оказывается смертоносной ловушкой, а я привыкаю убегать и прятаться
        Аромат сардин. Дивный, божественный аромат вкуснейших сардин. Перед ним я не могу устоять.
        Я пошёл на запах и оказался на рыбном рынке. Он был совершенно пуст. Ни людей, ни кошек. Ни продавцов, ни покупателей. Вёдра, полные сардин, образовывали дорожку, ведущую к столу с белой скатертью, на котором стояла тарелка со свежайшей паламидой. И если есть на свете что-то, что я люблю больше сардин, так это свежая паламида.
        И я как загипнотизированный направился к тарелке с паламидой. Я был метрах в десяти от неё, когда скатерть поднялась, и из-под неё показалось дуло пулемёта. И в тот же миг из-за вёдер с сардинами высунулись ружейные дула. Десятки ружей, изрыгающих пламя. И хоть я уворачивался, как мог, одна пуля попала мне в хвост, другая разорвала ухо.
        И тут я проснулся, весь дрожа от пережитого кошмара. Я лежал, свернувшись клубком, в дупле красного каштана, куда спрятался вчера, спасаясь от преследователей с овчарками. К счастью, я успел добраться до леса, возвращаясь той же дорогой, что привела меня к озеру, и мои следы перепутались со следами бурундука, который шёл за мной.
        Я вылез из дупла и спрыгнул на траву. Солнечные блики проникали сквозь листву. Пробегавшая мимо косуля бросила на меня взгляд и тут же скрылась из виду. Я напился воды из быстрого ручейка и умылся. Потом вернулся на место, где орудовала банда сороки, но никого там не застал — ни Изабеллы, ни Фионы, ни Кнупса.
        С этого дня моя жизнь стала непрерывным бегством от безжалостных охотников. Куда бы я ни пошёл, повсюду меня преследовали. Если в меня не стреляли, то бросали нож или пытались вылить на голову кастрюлю с кипятком. Мне приходилось всё время прятаться, скрываться, ускользать, становиться незаметной тенью.
        Я постоянно менял пристанища. Одно время я жил на заднем сиденье поломанного фургона на кладбище автомобилей. Потом нашёл укрытие в тёмном туннеле. Там меня никто не искал, но кровь стыла в жилах всякий раз, как раздавался грохот приближающегося поезда, свет фар слепил глаза и состав пролетал совсем рядом, едва не задев меня.
        В конце концов я не выдержал и сменил убежище. Я наткнулся на пустую деревянную голубятню в заброшенном деревенском доме неподалёку от речки, поросшей камышом. Днём я спал, потому что искать пропитание было безопаснее по ночам. Я ел цикад, сверчков, пауков, ящериц и даже сороконожек. Изредка мне везло — удавалось поймать рыбку на мелководье. А когда я умирал от голода, то шёл в город, презрев опасность, и устраивал рейд по мусорным бакам.
        ДЕРЕВО ИЗ РЫБЬИХ КОСТОЧЕК
        Глава двадцать седьмая,
        в которой дерево моей мечты оборачивается кошмаром, а зловредные птицы веселятся, глядя на мои мучения
        Однажды вечером, голодный и обессиленный, на дальней улочке я набрёл на поразительное дерево. Никогда в жизни я не встречал таких деревьев — разве что представлял в мечтах. С его ветвей свисали рыбьи скелеты. Аппетитные рыбьи скелеты. Раньше, когда я ещё мечтал стать корабельным котом и повидать мир, я воображал, как в один прекрасный день попаду на необитаемый остров, где растут подобные деревья, и заживу там припеваючи.
        Я несколько раз моргнул: может, это обман зрения или голодные фантазии? Но нет, похоже, мне ужасно повезло — это было настоящее дерево из рыбьих косточек, может быть, единственное в мире. Его ствол маняще сверкал в лунном свете, а на ветвях аппетитно покачивались рыбьи скелетики, словно приглашая угоститься.
        Вокруг не было ни души. Я огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Тишина. Двери в окрестных домах были заперты, окна плотно закрыты. И я решился. Эх, заберусь сейчас на чудо-дерево и попирую!..
        Я стал карабкаться, ухватившись за ствол, и сразу почувствовал животом и лапами что-то мокрое и клейкое. Странный какой-то ствол... Чем выше я взбирался, тем труднее было лезть. В какой-то момент я понял, что не могу пошевельнуться. Клейкая жидкость затвердела и крепко держала меня. Я попросту приклеился к стволу. Кто-то специально повесил на дерево рыбьи скелеты, а кору обмазал клеем — и ловушка сработала.
        Ну и влип же я! Меня провели как младенца! Теперь я пленник коварного дерева. Могу разве что хвостом махать, но какой в этом толк? Плохи мои дела. Наверняка с минуты на минуту придут люди, чтобы прикончить меня.
        — Ко! Ко! Ко! Ко-ко-ко! — услышал я насмешливое кудахтанье.
        Какая-то курица меня разглядывала, и, кажется, это зрелище доставляло ей удовольствие.
        — Что с тобой? — спросила она.
        — Я приклеился. Не видишь разве?
        Курица вновь разразилась смехом.
        — Ко-ко-ко! Как смешно ты висишь там! Ко-ко-ко! А тебе идёт быть приклеенным!
        Ух, я бы ей ответил!.. Но сейчас я сдержался — она была мне нужна.
        — Милая курочка, — принялся я перед ней заискивать, — помоги мне отклеиться!
        Мог ли я вообразить, что опущусь до такого — просить о чём-то курицу!
        — Что, плохи твои дела, красавчик? — услышал я в ответ.
        Как видишь. Помоги мне, пожалуйста! Или позови кого-нибудь на помощь. Я знаю, у тебя доброе сердце...
        Курица ничего на это не сказала, повернулась и удалилась.
        Наверно, пошла за подмогой, подумал я, стараясь не падать духом. Я торчал посреди пустой улицы, крепко- накрепко приклеенный к дереву.
        Минут через пятнадцать курица появилась снова. На этот раз её сопровождали толстая утка и белоснежная гусыня. Может, если они втроём станут меня тянуть, я отклеюсь?
        — Ты привела подмогу? — уточнил я.
        — Подмогу? — удивилась курица.
        — Разве ты не за этим ходила?
        — Вот ещё! Я просто позвала своих подружек — утку Пепу и гусыню Хариклею.
        — Зачем?
        — Пускай и они позабавятся.
        Курица повернулась к подругам.
        — Девочки, позвольте вас познакомить с моим обожателем. Он просто шагу не может без меня ступить! — и она показала на меня. — Правда, он красавчик?
        — Хря-хря-хря-хря! Хря-хря-хря-хря! — загоготала утка Пепа.
        — Как это ты здорово подметила, дорогая Клокло! — подхватила гусыня Хариклея. — Шагу не может ступить! Го-го-го-го!
        — Это такой особенный Клейкий Кот! — продолжала острить Клокло. — Ка-ка-ка!
        — Хря-хря-хря!
        — Го-го-го!
        И три вздорные птицы снова покатились со смеху.
        Утка Пепа прямо тряслась от хохота, повалившись на землю.
        — Ну ты даёшь! — голосила она. — Я давно уже так не смеялась!
        Они радовались, глядя на мои мучения. Мне грозила гибель — а им было весело!
        — Убирайтесь отсюда, глупые птицы! Скройтесь с глаз, тупоголовые наседки! — потерял я терпение.
        — Девочки, вы слышали? Он назвал нас тупоголовыми наседками!
        — Не стоило ему этого говорить!
        — Да уж, не стоило!
        — Давайте его накажем, чтоб неповадно было! — предложила курица.
        — Да-да, — оживились её подруги. — Накажем! Но как, дорогуша Клокло?
        — Будем щипать его за хвост!
        — Хорошая идея!
        — Да, и потом всем расскажем, как щипали за хвост кота...
        Они подошли поближе и, подпрыгивая и маша крыльями, силились до меня дотянуться. При этом они не переставали хихикать. Каждая ухитрилась разок меня ущипнуть.
        — А давайте ощиплем ему хвост!
        — Только попробуйте, вы за это поплатитесь! — попытался я их напугать.
        — Поплатились, если бы ты не висел приклеенный, — поставила меня на место утка.
        — А сейчас мы тебе его ощиплем даром! — осклабилась гусыня.
        Но тут Клокло спохватилась.
        — Девочки, уже поздно! Нужно идти, пока не заметили, что мы сбежали из курятника, а то нам попадёт. Ощиплем его завтра.
        — Правильно! Пошли!
        И они ушли, переваливаясь с боку на бок, хихикая и подталкивая друг дружку.
        Я вновь остался один. Время шло. Вдалеке часы пробили полночь. Я сделал отчаянную попытку пошевелиться, но малейшее движение вызывало нестерпимую боль.
        И тут я услышал сзади шаги. Человеческие шаги.
        Сейчас меня прикончат. А я даже не могу повернуться, чтобы увидеть лицо своего палача.
        Шаги приближались. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет у меня из груди. Всё, пришёл мой конец...
        НОЧНОЙ ПАТРУЛЬ
        Глава двадцать восьмая,
        в которой мне помогает давняя знакомая, но некстати появляются ночные патрульные
        Что с тобой, бедняжка? — услышал я голос. Знакомый голос. Голос тётушки Рины.
        Какое невероятное облегчение я почувствовал! Какое счастье!
        — Что с тобой сделали эти бандиты? — нежно спросила тётушка Рина. — Бедняжка, как ты приклеился!
        Она поставила на тротуар свою большую сумку, порылась в ней, достала потемневшие от времени ножнички и очень осторожно стала срезать прилипшие волоски. При этом она меня гладила, подбадривала и уговаривала немножко потерпеть. И хотя мне было больно, а пару раз даже невыносимо больно, я не жаловался.
        И вот, наконец, тётушке Рине удалось меня освободить. Она взяла меня на руки и осторожно очистила мои лапы и когти от засохшего клея. Я потерся о её морщинистые руки и благодарно полизал их. Потом тётушка Рина присела на корточки, достала из бумажного пакета полкотлеты, кусок яичного белка и хвостик сардины и угостила меня, приговаривая добрые слова.
        Но не успел я проглотить последний кусочек, как внезапно около нас с лязгом затормозил джип, ослепив нас фарами. Два высоченных типа из ночного патруля, у которых на рукаве была повязка с четырёхлистным клевером в серебряной подкове, выскочили из машины. Отчаянно заверещав, я метнулся, вскочил на столб, а оттуда прыгнул на чей-то подоконник и спрятался за глиняными горшками с майораном.
        Патрульные подошли к тётушке Рине. Один из них толкнул её так, что она ударилась о стену.
        — Ты что, не знаешь, бабка, что кормить кошек запрещено? — зарычал он.
        — Пожалела последнюю кошечку, да? — глумливо протянул второй и влепил ей затрещину.
        Тётушка Рина издала глухой стон.
        — Мы арестуем тебя! — Патрульный ударил её кулаком в живот. — Ты ещё пожалеешь о своей любви к кошкам, старая дура!
        Они грубо схватили мою спасительницу за плечи и с пинками потащили её к джипу, который ждал их с заведённым мотором. Тётушка Рина сопротивлялась изо всех сил, но у неё, понятно, не было ни малейшего шанса. Волосы её растрепались, шаль порвалась, из носа и изо рта текли струйки крови. Нет, я должен ей помочь!
        Я с силой столкнул с балкона глиняный горшок, рискуя задеть тётушку Рину. Горшок, однако, попал в цель и разбился о голову патрульного. Тот рухнул на тротуар. Другой в изумлении склонился над ним. Я сжался как пружина, прыгнул ему на спину и принялся царапать его когтями всех четырёх лап.
        Тётушка Рина воспользовалась суматохой и, прихрамывая, скрылась в темноте. Я успел хорошенько расцарапать патрульного, прежде чем он с криком сбросил меня на камни мостовой. Вне себя от злости, он вынул из кобуры револьвер и погнался за мной. Его товарищ вскочил, отряхивая с лица землю из цветочного горшка и выплевывая сломанные зубы. Они бежали за мной с проклятиями и стреляли. Пули свистели над моей головой и падали под ноги. Открывались ставни, звенели стёкла, от стен отлетала штукатурка.
        Через какое-то время я понял, что они потеряли меня в запутанных переулках бедного квартала, но на всякий случай продолжал бежать. А когда, наконец, остановился, то обнаружил, что добежал до порта. Я встревоженно огляделся. Двое пьяных матросов нетвёрдой походкой выходили из пивнушки. Чайки клевали крошки на мокрой набережной. Докеры выгружали с парусника мешки с ароматным кофе.
        Надо бы найти укромное местечко, чтобы заночевать. Неподалёку я увидел груду тяжёлых персидских ковров, скатанных в рулоны. Я влез на эту груду и запрятался между коврами.
        ТАЙНА ЧЕТЫРЁХ КОРАБЛЕЙ
        Глава двадцать девятая,
        в которой я узнаю от старого друга о том, что скрывается в трюмах четырёх больших кораблей
        Ой, привет, а вот и ты! Я как раз нашёл для тебя чудесный стишок! — услышал я голос.
        Это был Пискля. Откуда он взялся здесь? Впрочем, я был рад его видеть. Кто бы мог подумать, что последним моим другом в этом мире останется мышонок...
        — Мне уже не нужны стишки, — поумерил я его пыл.
        — Да ты послушай!
        И он с ходу начал декламировать:
        Нрав тебе суровый дан,
        ты тверда, как пармезан.
        
        Будь нежна со мной, дружок,
        мягкой стань, как творожок!
        — Ну как?
        — Хорошо, наверно. Но не для меня.
        — Отчего так мрачно?
        И тогда я всё ему рассказал. От начала и до конца. Мне нужно было с кем-то поговорить, выплеснуть свою боль.
        — Эх... — вздохнул Пискля, когда я закончил. — Для тебя и правда настали чёрные времена. Но дела ещё хуже, чем ты думаешь. Я знаю новости. Сногсшибательные!
        — Я тоже всё знаю, — вздохнул и я.
        — Ничего ты не знаешь! Это самые свежие новости. Ещё и получаса не прошло, как я узнал их от Бома, корабельной крысы с масляным хвостом. Поэтому ты меня и встретил в порту.
        — Я как раз удивился — что это ты тут делаешь...
        — Да вот пришёл навестить Бома. Он сегодня празднует день рождения своего хвоста.
        — Как это? У хвоста и у него самого разные дни рождения?
        — Представь себе. Он питает слабость к своему хвосту. Сам он отмечает день рождения раз в году, а его хвост — два раза в месяц. Вот сегодня, например, его хвосту исполнилось шестьдесят семь с половиной месяцев.
        — Ну хорошо, я за него рад, — а что за новости?
        — Замыслы Братства суеверных куда коварнее, чем ты думаешь.
        Вдалеке голосил пьяный матрос. Он пел грустную песню о бессердечной русалке, которая свела сума молодого морехода и утащила его на дно.
        — Что ты имеешь в виду?
        — О, ты сейчас упадёшь!.. Так вот, план Братства суеверных предполагает три этапа. Первый закончится с уничтожением на острове последней чёрной кошки.
        — То есть меня.
        — Но это не конец. Есть ещё два этапа.
        Пискле удалось полностью завладеть моим вниманием.
        — На втором этапе они расправятся со всеми серыми кошками и вообще с теми, у кого есть хоть малюсенькое тёмное пятнышко.
        — Ты выдумываешь!
        — Да чтоб мне никогда больше не попробовать сыра!
        — А на третьем?
        — Они уничтожат всех кошек.
        — Всех?
        — Всех без исключения. Независимо от цвета.
        — И даже белых?
        — Да.
        — Но как они убедят людей пойти на такое?
        — Они объявят, что белые кошки — это на самом деле чёрные, которые изменили свой цвет, чтобы спастись.
        — Я тебе не верю. Ты это всё сочиняешь на ходу.
        — Пусть у меня усы отвалятся, если я вру! Бом подслушал разговор капитана корабля с высокопоставленным членом братства.
        — Но зачем? Зачем им всё это? Ну, расправятся они со всеми кошками острова — какая им польза от этого?
        — У всех свои причины. Прежде всего, это нужно властям. Сваливая вину на кошек, они отвлекают народ от своей провальной политики и невыполненных обещаний, от растрат и взяток. Но когда всех чёрных кошек уничтожат, а проблемы останутся, люди снова станут искать виноватых. Вот тогда-то вспомнят о серых, а затем и обо всех остальных кошках.
        — Ну хорошо, а что дальше?
        — К тому времени господа политики успеют обогатиться. И потом, они надеются что-то придумать. Начнут ещё кого-нибудь преследовать... Но должен тебе сказать, что за действиями Братства суеверных скрываются и другие тайные интересы. Кое-кто использует и братство, и политиков для своих корыстных целей.
        — Каких таких целей?
        — Ты можешь мне не поверить...
        — Послушай, хватит меня мучить!
        — Тогда иди за мной, — подумав, сказал Пискля.
        — Куда?
        — Тут недалеко. Я кое-что тебе покажу.
        Ну что ж, я пошёл за ним. Мы спустились с груды персидских ковров, и Пискля повел меня к причалу, где на небольшом расстоянии друг от друга стояли четыре корабля — один жёлтый и три серых. Они были огромные, я таких не встречал.
        — Видишь эти корабли? — спросил Пискля.
        — Вижу. И что?
        — Угадай, какой груз перевозит жёлтый корабль.
        — Специи?
        — Нет.
        — Накомарники?
        — Нет.
        — Кукурузную муку?
        — Нет.
        — Чай?
        — Нет. Ни за что не догадаешься. Сам погляди. Идём, только осторожно, чтобы нас не заметили эти трое.
        Только сейчас я обратил внимание на трёх коренастых моряков в чёрных рубашках, охранявших этот причал.
        Мы с Писклей бесшумно спрыгнули на баржу и, перескакивая с лодки на лодку, добрались до жёлтого корабля. Быстро перелезли по толстым канатам, свисавшим с борта, и сквозь приоткрытый иллюминатор заглянули в трюм. Там я разглядел штабеля деревянных ящиков, на каждом большими чёрными буквами значилось: «Канкан».
        — Ну, теперь ты видишь? — спросил Пискля. — Видишь, что они перевозят?
        — Танцевальные костюмы, и что?
        — Костюмы?
        — Ну да. Там же написано «Канкан».
        — Балда, какой канкан!
        — А что же?
        — Капкан! Ну, мышеловка!
        — Для мышей, что ли?
        — Нет, для носорогов! — фыркнул Пискля. — Ясно, для мышей!.. А знаешь, чем наполнены трюмы серых кораблей?
        — Чем? — я всё ещё не мог понять, к чему он клонит.
        — Хочешь, покажу?
        — Нет, лучше скажи. Я тебе верю...
        — Мышами! Тысячами, десятками тысяч мышей! Отборными, откормленными, с наследственной невосприимчивостью к ядам.
        — Ты шутишь?
        — Вовсе нет. Члены Братства суеверных заключили сделку с компанией «МыКаЛо», которая торгует мышеловками, капканами и ловушками — отсюда и название. Так вот, они и ввозят на остров те мышеловки, что ты видел. Согласно договорённости.
        Я вспомнил директоров компании — близнецов Эрнеста и Эдмонда Сурмадуров с маленькими хитрыми глазками и грушевидными животами, которых я встречал на вилле Гульельмо Делагопы, а потом около Общества защиты животных. Кажется, я начинаю понимать... И ещё я знаю теперь, что означают загадочные буквы «МыКаЛо».
        — А потом что?
        — Когда истребят всех кошек на острове, тогда люди из «МыКаЛо» выпустят этих мышей. Чтобы они заполонили остров.
        — Но зачем?
        — Чтобы потом задорого продавать мышеловки.
        — Что за бред!
        — А ещё они подгадают это к периоду тайфунов, когда ни один корабль не может причалить к острову, и у них не будет конкурентов. Цены взлетят до небес. Все ведь будут охвачены паникой из-за нашествия мышей и бросятся покупать мышеловки. Люди из «МыКаЛо» сказочно обогатятся!
        — Погоди... ты хочешь сказать, что они готовы уничтожить всех кошек на острове только для того, чтобы потом выгодно продавать мышеловки?!
        — Ну да. Именно поэтому все члены Братства суеверных вложили солидные суммы в акции компании «МыКаЛо».
        Я потерял дар речи. Непросто было переварить услышанное.
        — Но почему ты мне об этом рассказываешь? — спросил я. — Ты ведь мышь.
        — Ну и что?
        Значит, ты должен быть доволен тем, что кошек уничтожают. Разве нет?
        А ты посмотри с другой стороны, — сказал Пискля. — Уж если мне суждено погибнуть, я предпочитаю попасться в лапы кошке, а не в мышеловку. У кошек, по крайней мере, есть душа. А может, и не одна, — у них ведь девять жизней. Если кошка не голодна, она может тебя не съесть, может пожалеть и отпустить. Иногда с кошкой можно даже подружиться — вот у нас ведь с тобой это получилось? А с мышеловками такой номер не пройдёт. Ты когда-нибудь видел сытую или жалостливую мышеловку? Ты видел, чтобы мышеловка что-то чувствовала? Видел мышеловку с душой?
        Я его понял и поблагодарил. И с тяжёлым сердцем вернулся в своё укрытие, на груду персидских ковров.
        ХУЖЕ НЕ БЫВАЕТ
        Глава тридцатая,
        в которой гонения на кошек усиливаются и их уничтожают самыми отвратительными способами
        События развивались точно так, как описал Пискля. Уже на следующее утро я услышал, как газетчики кричат:
        — Экстренный вы-ы-ыпуск! Объявлены в розыск все серые кошки и кошки с тёмными пятнами! Экстренный вы-ы-ыпуск! Уничтожению подлежат все серые кошки! Экстренный вы-ы-ыпуск!..
        И вот после гонений на чёрных кошек с той же силой разгорелось преследование серых. А немного позже — и кошек всех остальных цветов, включая белый.
        Снова устраивались массовые демонстрации. Да и лозунги были знакомыми. Я заметил, что демонстранты использовали старые транспаранты, но замазывали слово «чёрные». Теперь призывы звучали так:
        Работу на время останови,
        вредную кошку пойди задуши!
        Пелену с глаз долой —
        это кошки всему виной!
        Цепь несчастий прекрати,
        кошку тотчас утопи!
        То же и с плакатами. От прежних они отличались лишь отсутствием слова «чёрные». Например, плакаты перед школами гласили:
        Долг каждого ученика —
        выдать одного кота!
        Что ж, теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что нужно ловить кошек, выдавать их и расправляться с ними. Любыми средствами. Рогатками, карабинами, капканами, камнями, сачками, ловушками, отравленной едой...
        Я видел, как немощные старики гнались за кошками со своими палками. Как малыши целились в кошек из рогатки. Как милые девушки били котов по голове изящными зонтиками. Как элегантные дамы спускали на кошек своих собачек. Как бабушки в платочках торговали смертельными ядами для кошек.
        На крышах домов с самого рассвета устраивали засады охотники с ружьями, а ночные патрульные со специально обученными овчарками обходили дозором улицы и переулки. На народных гуляньях силачи развлекали толпу отвратительными номерами. Они раскручивали кошек над головой, держа их за хвост, и соревновались, кто дальше забросит.
        В тирах можно было стрелять по живым кошкам, подвешенным за усы. Попадёшь — получишь букетик искусственных маргариток или лак для ногтей. В парке аттракционов предлагали измерить свою силу, ударяя молотком по железной коробке, в которой заперта кошка. А дети, игравшие в футбол на пустырях, использовали вместо мяча завязанных в узел кошек.
        Очень немногие из людей не участвовали в этой вакханалии и осмеливались осудить её вслух или высказать своё неверие в кошачью вину. Но таких защитников котов арестовывали, их имущество конфисковывали, а детей отправляли в приют. Одного священника, который осмелился с амвона обличить кошачьих убийц, лишили сана.
        Зато котоубийцы сделались национальными героями. Все охотились на кошек. Все рвались их обнаружить, помучить, уничтожить. Одни делали это из чувства долга, другие по необходимости, третьи от скуки, четвёртые от страха, пятые из любви к истязаниям.
        В одном магазине, например, хозяин рекламировал стиральные машины, затолкав в них котят. Люди толпились перед витриной и, ухмыляясь, смотрели, как несчастные котята крутятся в барабане стиральной машины. Были изверги, которые стегали кошек на площади кожаным ремнём, а потом бросали их в котлы с кипятком. Кое-где намазывали клеем асфальт. Случайно попадавшие на такую улицу кошки прилипали намертво и вскоре с ужасом видели, как на них неумолимо надвигается асфальтовый каток.
        Неудивительно, что через несколько недель на острове нельзя было встретить ни единой кошки.
        ПОЖАР НА ГОЛУБЯТНЕ
        Глава тридцать первая,
        в которой я узнаю, кто рассказал людям из Братства суеверных о собрании на угольном складе
        Однажды, гоняясь за жуком на заброшенной железнодорожной станции, я наткнулся в траве на белого кота. Вид у него был больной и жалкий: опухшая морда, мутные глаза, засохшая кровь на ушах.
        — Спаси меня! За мной гонятся! — прошептал он еле слышно.
        И хотя этот облезлый кот с гноящимися глазами сильно отличался от того красавчика, которого я помнил, я сразу же его узнал.
        — Расмин! Это ты?
        — Ты меня знаешь? — удивился он. — Мы где-то встречались?
        — Какая разница... Пойдём со мной.
        И я привёл его в своё убежище — на голубятню. Расмин дрожал от страха и смотрел на меня так, словно я его последняя надежда. Куда делся величественный кот, питавшийся омарами и золотыми рыбками? Когда-то блестящая и гладкая шерсть свалялась комками и прилипла к иссохшему туловищу, хвост был вывернут, одна лапа раздроблена и волочилась по земле. На шее у него болталась грязная ленточка.
        Я вспомнил франта с шейным платком в жилете персикового цвета.
        — А что поделывает кошачий парикмахер?
        — Он теперь собачий парикмахер. Стрижёт пекинесов. Женился на нашей горничной.
        — А Глория? Что стало с Глорией?
        — Её выдал садовник, — ответил Расмин не сразу.
        Я вспомнил садовника, который опрыскивал розы и ударил меня сапогом.
        — И что было дальше?
        — Её забрали какие-то парни. Замучили её до смерти.
        — Что они с ней сделали?
        — Утопили в бочке с кипящей смолой. Сначала развлекались, делали из неё зебру — рисовали смолой полоски на её белоснежной шерстке. А потом бросили её в бочку со смолой. Они смеялись, когда она тонула.
        — Всё, хватит!.. — я больше не мог слушать. — Ты-то как смог улизнуть?
        — Я потерял сознание. Они решили, что я сдох, и бросили меня в мусорную кучу. С тех пор я так и болтаюсь где придётся. За мной постоянно кто-то гонится. Сейчас я еле вырвался из рук домохозяйки, которая пыталась повесить меня за хвост на бельевой верёвке. — Внезапно он замер. — Ты слышишь? Сюда идут! Мы пропали!
        — Успокойся, это тебе кажется. Я надёжно тебя спрячу, — заверил я его.
        — Правда?
        — Правда, Расмин, правда.
        — Но откуда ты меня знаешь? Откуда знаешь, как меня зовут?
        Пришлось объяснить ему, кто я такой.
        Он молчал с таким видом, словно его что-то мучает. Наконец решился.
        — Я должен тебе кое-что сказать.
        — Что?
        — Помнишь расправу на угольном складе?
        — Как я могу это забыть!
        — Это я.
        — Что?
        — Я вас выдал.
        — Ты?!
        — Да. Я их туда привёл. От Глории я узнал о вашем собрании.
        — Но почему? Как ты мог?!
        — Я думал, Глория не сможет так легко тебя забыть...
        Что я мог сказать? Он смотрел на меня со страхом, с раскаянием, с мольбой. Совсем не тот кот, что нас выдал, но его жалкая тень. Бессмысленно было держать на него зло.
        — Я хочу есть! — мяукнул Расмин. — Может, у тебя завалялась тут рыбка?
        Я вспомнил фарфоровое блюдо с монограммой и чуть не рассмеялся.
        — Золотых рыбок нет, но что-нибудь найдём. Жди меня здесь.
        Я спустился к реке, устроил засаду и вскоре сумел ухватить две рыбёшки. Одну я съел, а другую, побольше, понёс в зубах Расмину.
        Подходя к голубятне, я услышал голоса. Осторожно выглянул из-за кустов. Круглолицый светловолосый мальчик разговаривал, размахивая руками, с дюжим охотником на котов.
        — Ты уверен, что видел их здесь? — спросил охотник. В руках у него была дубинка.
        — Уверен.
        — Где именно?
        — Вон там. Рядом с голубятней.
        Всё ясно: нас обнаружили. Лучше исчезнуть, пока они меня не заметили.
        Я бесшумно скрылся в лесу и выждал пару часов. А когда вернулся на голубятню, в ноздри мне ударил запах горелой древесины. Потом я увидел дым и головешки.
        Э-эх... Они сожгли голубятню. Моё убежище превратилось в пепел.
        Расмина нигде не было видно. Может, он сбежал. Может, его схватили. Но скорее всего, он сгорел с голубятней.
        У меня не было желания есть вторую рыбку. Я положил её на пепел, оставшийся от голубятни, и ушёл оттуда, повесив голову.
        На следующий день я услышал экстренный выпуск новостей — из радиоприёмника, который слушали трое охотников с перьями на шляпах, устроившие пикник в тени дуба.
        — Две последние кошки получили наконец по заслугам, — торжественно объявил диктор. — Они стали добычей огня в своём укрытии, на старой заброшенной голубятне...
        Значит, они думают, что я сгорел. Это хорошо. Меня больше не будут преследовать.
        Потом выступил премьер-министр.
        — Дорогие сограждане! — заговорил он дрожащим от воодушевления голосом. — Для нашего острова наступила новая эпоха. Благословенная пора счастья, благоденствия, радости и процветания. Правительство объявляет этот день праздником. Сегодня вечером состоятся праздничные гулянья, включающие в себя фейерверк, концерт под открытым небом, танцы и разнообразные представления.
        Участники пикника стали аплодировать, подбрасывать в воздух шляпы и с чувством обниматься. Один из охотников отбросил фляжку, схватил ружьё и начал в восторге палить в воздух.
        Я прятался весь день, и лишь когда солнце стало клониться к западу, осмелился с оглядкой отправиться на прогулку по крышам города.
        На улицах веселился и ликовал народ. Смех, музыка, радостные возгласы, песни... Юноши и девушки водили хороводы, дети пускали с балконов воздушные шары и бумажные самолётики, весёлые клоуны кувыркались и жонглировали на площадях. Люди, которые резали, душили и убивали кошек, гордо вышагивали по улицам, а на груди у них сверкали медали с четырёхлистным клевером в подкове...
        Я вернулся в лес. Теперь я ночевал, где придётся — в канавах, на ветвях, в дуплах поваленных деревьев. Каждый раз, заслышав шаги дровосека или крестьянина, я в страхе прятался.
        По ночам мне снились кошмары. Снилось, как окровавленный Куцый падает от удара дубинкой, как Грязнуля испускает дух на детской площадке, как изумлённый Мурлыка корчится под кнутом рассвирепевшего кучера, как Агата погружается в яму с известью, как Глория тонет в бочке со смолой, как Расмин пытается выскочить из горящей голубятни... Я вскакивал и задыхался, будто кто-то выкачал воздух вокруг меня.
        Порой меня охватывало безмерное отчаяние от горьких воспоминаний. Тогда я представлял себе, как превращаюсь в огромного дикого тигра, тигра-мстителя, который выходит на тропу охоты и расправляется с кошачьими палачами.
        Но я не был свирепым тигром. Я был котом. Простым слабым котом. Последним котом на острове.
        Потому-то я и подумал, что сошёл с ума, когда однажды в дубовой роще, карауля в засаде цикаду или сверчка, услышал вдалеке знакомую песню:
        У Долорес у красотки
        самый лучший в мире хвост
        и прелестная походка...
        Этого не может быть! У меня наверняка галлюцинации.
        Я замер. Песня прекратилась. А затем зазвучала снова, приближаясь.
        Все коты встают рядком,
        чтобы на чудесный хвост
        хоть одним взглянуть глазком.
        
        Хвостиком вильнёт — и сразу
        все коты теряют разум.
        
        Ах, детка,
        какая ты кокетка,
        
        Долорес, ты конфетка,
        ты грёза всех котов!
        Ах, если б ты имела
        двена-адцать хвостов!
        Ветви соседних кустов задрожали, раздвинулись — и оттуда вышел кот. Чёрный-пречёрный кот. Я замер, как громом поражённый. Это был Куцый!
        ПОБЕГ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ
        Глава тридцать вторая,
        в которой Куцый рассказывает о своих невероятных приключениях
        Куцый... — прошептал я. — Это ты? Это на самом деле ты?
        Вид у него был горестный, но глаза сверкали как всегда.
        — Это я, дружище, — ответил он. — Я, Куцый, Гроза Сковородок, Кот-налётчик.
        Как я обрадовался — не передать! Мне столько всего нужно было ему рассказать, о стольком расспросить...
        — Но как?.. Как ты спасся? Как оказался здесь?
        — Сбежал.
        — Откуда?
        — Из преисподней.
        — Какой такой преисподней?
        — Из подвалов меховой фабрики Армандо Рапашина. Откуда мне знакомо это имя?..
        — Куцый, ну расскажи же! Обо всём!
        И он всё мне рассказал.
        — Когда ты оставил меня на угольном складе, я не был мёртв.
        — Но я сам видел, как ты испустил дух! Собственными глазами!
        — Это была моя восьмая жизнь. У меня оставалась ещё одна. Поэтому теперь я должен быть осторожен. У меня в запасе ни одной.
        — Так это, значит, правда — что у кошек девять жизней?
        — Правда. Я потерял сознание от боли, но не умер. Потом я очнулся, но не успел сбежать и попал в руки коротышке в кепке — тому самому, что пахнет йодом и мятой.
        — И он не убил тебя? Не отвёз в ужасный хамам, где топят кошек?
        — Нет. И между прочим, коротышка не всех топил в хамаме. Ему платил за пойманных кошек тип в белом костюме и тёмно-зелёных очках, но при этом двух-трёх из каждой партии он оставлял для своих целей и тайно продавал их Армандо Рапашину. Представляешь, этот гад получал деньги за кошек в двух местах!
        И тут я вспомнил... Ну конечно, разговор на скамейке в парке! Я будто вновь увидел, как человек с голосом, напоминающим звук от падения гнилого яблока, отсчитывает коротышке в кепке засаленные купюры.
        — А кто он такой, этот Рапашин?
        — Меховщик. Хозяин меховой фабрики. В подземелье под фабрикой он прячет десятки кошек.
        Я ужаснулся.
        — Он что, собирается делать из них шубы?
        — Нет. Ковры флокати[7 - Флокати — греческие рукодельные ковры с длинным ворсом из овечьей шерсти.]. Он уже и рекламу готовит:
        Покупайте новинку — ковры из котов!
        Не найдёте пушистей и краше ковров!
        Я представил себя в виде ковра на полу в чьей-то гостиной и содрогнулся.
        — Он планирует продавать их за бешеные деньги коллекционерам. Кошек ведь больше нет, и эти ковры будет очень трудно раздобыть, — продолжал Куцый.
        — Знаешь, я этого типа уже встречал.
        — Где?
        Я рассказал, ему о встрече Армандо Рапашина с коротышкой в парке.
        — Он ещё упоминал карликов, — вспомнил я. — Что это за карлики?
        — Живодёры. Их трое, они у него в услужении. Ходят в капюшонах, которые закрывают лицо, и в сапогах из буйволовой кожи. Им, говорят, в радость мучить кошек, сдирать с них живьём шкуру. Рапашин смотрит на их замашки сквозь пальцы — считает, что от этого улучшится качество ворса... И ещё они любят спуститься в подвал и рявкнуть: «Киски, приступаем к обдиранию!» Ну, можешь вообразить, как мы трясёмся от страха. А они: «Нет, сегодня мы что-то не в форме. Отложим на завтра». И уходят. И так каждые пару дней... Мне чудом удалось оттуда сбежать!
        — Но как?
        — Повезло: замок моей клетки заржавел, и я смог незаметно выскользнуть... А ты-то как? Расскажи о себе.
        Мы проговорили несколько часов. А потом забрались в тёплое гостеприимное дупло старого дуба и уснули. Впервые за долгое время я спал спокойно.
        ДЕРЗКИЙ ПЛАН
        Глава тридцать третья,
        в которой мы с Куцым строим планы, как потопить корабль и как освободить кошек из подвалов меховой фабрики
        На следующее утро мы проснулись бодрые и готовые действовать. Перекусили парочкой кузнечиков, а потом под старым дубом я рассказал Куцему то, что узнал от Пискли: о связях Братства суеверных с компанией «МыКаЛо», об их планах и о четырёх кораблях, стоящих в порту.
        Он слушал меня с интересом, пожёвывая цветок анемона.
        — Плохо дело, — сказал он, когда я закончил. — Хуже не придумаешь. Надо действовать очень осторожно. Может, нам повезёт — проберёмся на какой-нибудь корабль и навсегда покинем этот проклятый остров.
        — У меня нет никакого желания бежать отсюда!
        Куцый удивился.
        — Почему?
        — Это мой остров. Я здесь родился и вырос, я здесь живу. Почему я должен позволить кому-то выжить меня отсюда! К тому же у меня морская болезнь.
        — И что ты предлагаешь?
        — Послушай меня, Куцый, — сказал я. — Прежде всего нужно освободить кошек, запертых в этих ужасных подвалах.
        — Я только и бредил, как бы удрать из этой преисподней, а ты предлагаешь мне туда вернуться?!
        — Понимаю. После всего, что ты пережил... Хорошо, я пойду один.
        — Егцё чего! Я в любом случае с тобой.
        Трава зашевелилась от лёгкого ветерка. Голубая бабочка села на ухо моего друга. Он хотел поймать её, но бабочка вспорхнула и перелетела на анемон.
        — Вот это мне нравится, — сказал я. — Но мы не просто должны освободить пленных кошек. Мы должны ещё устроить диверсию.
        — Я — за. Люблю диверсии. А что именно у тебя на уме?
        — Мы должны потопить корабль с мышеловками.
        — Что-что?! Потопить громадный корабль? Ты что, думаешь, это бумажная лодочка?
        — Что-нибудь придумаем. Главное — потопить его в подходящий момент. Не раньше и не позже. Как только заговорщики выпустят мышей с серых кораблей и прежде чем они успеют выгрузить мышеловки с жёлтого.
        — Надо разузнать в точности их планы, — озабоченно сказал Куцый.
        — Есть только один способ это узнать. Пойдём со мной!
        — Куда?
        — В порт.
        — Прямо сейчас?
        — Нельзя терять время. Мы в нескольких километрах от моря, а добираться придётся окольными путями, чтобы нас не заметили. Всё равно придём уже затемно.
        — Ну, пошли.
        И мы тут же отправились в путь. Миновали лес, поле, рощицы и через несколько часов, никем не замеченные, добрались до порта. На набережной мы притаились за тюками с ароматным жасминовым чаем и подслушали разговоры корабельной команды. Узнали, что в субботу вечером собираются выпустить мышей, а в понедельник на рассвете выгрузят ящики с мышеловками и отправят их в магазины.
        — Куцый, слушай меня внимательно, — сказал я. — Завтра мы освободим кошек с меховой фабрики. А в субботу, как только выпустят мышей, потопим жёлтый корабль. Посмотрим, как они справятся без мышеловок и без кошек.
        Отличный план! — похоже, Куцый проникся моим энтузиазмом. — Давай обсудим подробности...
        УЗНИКИ МЕХОВОЙ ФАБРИКИ
        Глава тридцать четвёртая,
        в которой побег из подвалов меховой фабрики идёт по плану, пока не появляются Армандо Рапашин и трое карликов
        Чтобы освободить кошек из заточения, мы решили попросить помощи у тётушки Рины. Нашли мы её за складами с зерном, в бревенчатой лачуге с железной крышей, где вместо двери висел домотканый ковёр. Когда мы подробно рассказали ей обо всём, она не раздумывая согласилась нам помочь.
        На следующее утро тётушка Рина надела своё лучшее платье, причесалась и пошла на меховую фабрику. К счастью, ей удалось уговорить Рапашина взять её на работу уборщицей за гроши. Она внимательно всё осмотрела, нашла связку с ключами от подвала и от клеток и в тот же вечер, как только все ушли домой, впустила нас.
        Мы осторожно спустились в мрачный, плохо освещённый подвал меховой фабрики, и там нашим глазам предстало зрелище, которого я никогда не забуду. Ряды клеток, а в них — пленные кошки, перепуганные и притихшие. Похоже, они уже смирились со своей участью. А в глазах у них читалось отчаяние.
        — Ваши мучения кончились! Мы пришли вас спасти! — закричал я.
        А тётушка Рина, не теряя времени, открывала клетки одну за другой и освобождала несчастных кошек.
        Представьте себе их радость! Восторженные и благодарные голоса слились в общий хор.
        Внезапно мне послышался знакомый голос. Сердце у меня встрепенулось. Агата? Не может быть! Я подошёл и всмотрелся: блестящая чёрная шерстка, изящный хвостик, ясные синие глаза... Это была она, моя Агата. Я молча смотрел на неё в полумраке сырого подвала. Она тоже молчала. Время словно остановилось.
        — Я думал, что потерял тебя... Старая черепаха сказала, что видела, как ты прыгнула в яму с известью.
        Это правда. Но мне повезло. В яме плавала доска, и я упала на неё. Я сразу всё поняла, как только опустила одну лапку в белую жидкость... Когда ветром доску принесло к берегу, я перепрыгнула. Знаешь, это был самый трудный прыжок в моей жизни.
        — А потом?
        — Далеко уйти я не успела. Попалась патрульным братства. Они схватили меня, и я оказалась здесь, в этом ужасном подземелье.
        Она показала мне переднюю лапку. На ней всё ещё виднелся ожог от извести. Мне казалось, что Агата вернулась из другого мира.
        Тем временем тётушка Рина открыла все клетки. Я объявил всем, что мы должны сейчас же уйти с меховой фабрики. Пойдём к заброшенному цирку, который я обнаружил, и спрячемся там до лучших времён.
        И мы пошли — впереди тётушка Рина, за ней мы с Куцым, а за нами все остальные кошки, среди которых оказалась и Маврилена со своим котёнком. Мы поднялись с тысячью предосторожностей по сырым ступенькам, прошли через две двери и оказались в длинном коридоре, который слабо освещался тусклой лампочкой. На закрытых дверях с черепаховыми ручками висели таблички: «Комната подготовки к снятию шкуры», «Комната снятия шкуры», «Комната пыток для обдираемых кошек».
        Неожиданно входная дверь с лязгом отворилась. Тётушка Рина замерла, мы тоже. Все затаили дыхание от страха. Выглянув из-за угла, я увидел в дверном проёме силуэт проклятого Армандо Рапашина. Он включил свет. Лицо у него было отталкивающее: обвислые розовые щёки, глаза цвета гнилой капусты и тройной подбородок. На нём были медвежья шуба, соболья шапка, сапоги из овчины и перчатки из крокодиловой кожи. Следом за Рапашином шли трое карликов. Лица их были скрыты плотными капюшонами, но глаза дьявольски сверкали в темноте.
        Увидев, что в коридоре горит свет, Рапашин что-то пробормотал, остановился в задумчивости, а затем решительно зашагал в нашу сторону.
        Мы пропали! Сейчас он нас увидит — и тогда все мы закончим свою жизнь в одной из трёх комнат...
        И тогда тётушка Рина совершила отважный шаг. Я буду помнить это всю жизнь. Она вышла за угол и оказалась лицом к лицу с меховщиком, перекрыв ему дорогу.
        — Вечер добрый, господин Рапашин!
        Тот вздрогнул от неожиданности, а потом вперил в неё подозрительный взгляд.
        — Кто ты такая?
        — Новая уборщица, — сказала тётушка Рина. — Разве вы не помните? Вы ведь сегодня приняли меня на работу.
        Он глянул на неё повнимательнее — и, похоже, узнал.
        — А здесь что ты делаешь?
        — Я убирала...
        — Так поздно?
        —Да.
        — Зачем?
        — Так ведь тут столько пыли... — промямлила тётушка Рина. — Ужас сколько пыли...
        Меховщик явно не поверил ей.
        — Считаешь меня дураком? Думаешь, я проглочу такие объяснения?
        И он погрозил толстым, как сарделька, пальцем перед лицом тётушки Рины.
        Признавайся! Небось пришла сюда украсть что- нибудь?
        — Нет...
        — Тогда зачем?
        — Я... я...
        Я думал, моё сердце разорвётся. Все кошки застыли как вкопанные и ждали рокового ответа. Ей придётся выдать нас, чтобы спастись?
        — Да... я хотела что-нибудь утащить, — пролепетала тётушка Рина. — Я так нуждаюсь...
        Она признала себя воровкой, чтобы спасти нас от живодеров!
        — Этого следовало ожидать! — прорычал Рапашин. — Это я виноват, что пожалел тебя и дал тебе работу. Иди за мной, старая дура! Я позвоню в полицию, и тебя посадят в тюрьму, чтобы ты знала, как обманывать достойных людей! Следите, чтоб она не смылась, — повернулся он к своим живодерам. — Такие старушенции бывают увёртливы.
        Рапашин повернулся и вошёл в свой кабинет по правой стороне коридора. Тётушка Рина и карлики последовали за ним. Входная дверь всё ещё была открыта. Я подал знак, и мы все бесшумно выскользнули под защиту гостеприимной ночи.
        Если бы какой-нибудь житель острова выглянул той ночью в окно, он увидел бы шествие чёрных кошек, бесшумно двигавшихся в темноте по направлению к заброшенному цирку. Но, на наше счастье, в тот вечер никто не открывал окон.
        ОПЕРАЦИЯ "РЕШЕТО"
        Глава тридцать пятая,
        в которой я придумываю способ потопить жёлтый корабль с мышеловками
        Ну что ж, первая часть плана прошла как по маслу! — заявил Куцый, когда мы, живые и невредимые, добрались до своего временного пристанища.
        Мы с Куцым и Агатой сидели во внутреннем дворе цирка, на пушке, которая когда-то использовалась для номера с человеком-ядром. Остальные кошки отдыхали.
        — А тётушка Рина? Что с ней сделают в полиции? — спросил я Куцего.
        Меня это сильно беспокоило.
        — Не волнуйся, ей ничего не угрожает. Они удостоверятся, что она ничего не украла, и отпустят её. Самое большее — напишут плохую характеристику. Работу, понятно, она потеряла, но она ведь только ради нас туда пошла.
        — Отлично. Значит, нам остаётся только потопить жёлтый корабль, — сказал я. — А это не самая сложная задача.
        — Не разделяю твоего оптимизма, — поумерил мой пыл Куцый. — Можно подумать, это так просто — потопить огромный корабль!
        — А что, так сложно?
        — Очень сложно. Практически невозможно. По-твоему, корабль — это ванна, из которой можно вынуть затычку?
        — А если мы перегрызем канаты, которыми он пришвартован? — предложила Агата, которую мы уже ввели в курс дела.
        — От этого он не утонет. Разве что уйдёт в открытое море, — сказал Куцый. — Но его наверняка догонят.
        — Тогда я знаю: чтобы он начал тонуть и погрузился на дно, мы должны проделать в нём дырки.
        — Интересно, как?
        — Может, когтями? — предложил я.
        — Ты когда-нибудь проделывал когтями дырки в дереве? — фыркнул Куцый.
        Я был вынужден признать, что даже не пытался.
        Мы все трое задумались.
        Дырки... Как нам проделать дырки в корабле? — ломал я голову.
        Луна плыла по небу. С ободранной афиши, наклеенной на заросший травой цирковой вагон, смотрел на нас канатоходец. Вдалеке послышалось уханье совы.
        Внезапно меня осенило.
        — Придумал! Я знаю, что делать!
        — Что?
        — Мы позовём на помощь специалиста по дыркам.
        И оставив удивлённых Куцего и Агату без объяснений, я помчался в лес влюблённых дятлов.
        Добрался туда я уже под утро. Трифона я нашёл быстро. Он мне очень обрадовался.
        — Послушай, мне позарез нужна твоя помощь, — сказал я.
        — Для тебя — всё что хочешь!
        Я влез на орех с двенадцатью сердечками.
        — Речь идёт об одном корабле в порту. Ты мог бы проделать в нём несколько дырок?
        — Но ведь если я проделаю в нём дырки, он зачерпнёт воды и утонет!
        — Именно это и требуется. Чтобы он зачерпнул воды и пошёл на дно.
        — Но зачем?
        — У меня есть на то причины.
        — А можно мне их узнать?
        — Я тебе потом объясню. Пока что я хочу знать — это возможно или нет?
        — Конечно, возможно! Это очень просто, — заверил меня Трифон. — Дырки — это моя специальность.
        — И ты мог бы проделать это за один вечер?
        — Исключено.
        — Ох!.. Никак?
        — В одиночку — нет. Но если я задействую всех дятлов нашего леса, мы мигом сделаем из твоего корабля решето.
        — Трифон, ура! Ты настоящий друг! Я знал, что на тебя можно положиться. Значит, встречаемся завтра вечером на набережной...
        Я дал Трифону подробные указания и собирался вернуться в цирк, но ноги повели меня в другую сторону. В лес с каштанами, по которому я шёл следом за Агатой.
        Я отыскал то место, где её встретила банда. Однако знакомое дерево почернело и обуглилось: в него ударила молния. И ни следа Кнупса, Фионы или Изабеллы.
        На траве среди цветов что-то блестело. Я подошёл и увидел испачканную розовую ленточку Агаты с серебряным колокольчиком. Потянулся было за ней, чтобы вымыть в ближайшем ручье и отнести своей любимой, — но передумал. Лучше не буду ей напоминать о страшных минутах. И я прикрыл серебряный колокольчик землёй и травой.
        Когда я вернулся в цирк и рассказал друзьям про дятлов, они ужасно обрадовались.
        В субботу вечером мы с Куцым и Трифоном спрятались на крыше таверны «Весёлый боцман» на набережной и наблюдали, как люди в чёрных шляпах из «МыКаЛо» открывают люки трёх серых кораблей и выпускают на волю мышей. Тысячи и тысячи грызунов выскочили из трюмов и живыми серыми потоками растеклись по спящему острову. Затопили его, как река в половодье.
        А тем временем несколько десятков дятлов незаметно рассредоточились по порту, рассевшись на лебёдках, мачтах, швартовах... Они были готовы действовать.
        Когда территория опустела, я сказал Трифону:
        — Начинаем операцию «Решето»! Как только я разберусь с вахтенным, подавай сигнал своим дятлам — и принимайтесь за работу.
        Вахтенного — мрачного типа с кустистыми бровями и бакенбардами — я взял на себя. Сидя на причальной тумбе, он в задумчивости курил трубку. Я осторожно приблизился и с удовольствием помочился на его правую штанину. Почувствовав, как на него что-то льётся, он вскочил на ноги, обернулся и с проклятиями кинулся за мной. Я привёл его в тёмную улочку, где утром случайно обнаружил открытый люк. В этот люк он и свалился — в точности как я рассчитывал.
        Когда я вернулся на набережную, Трифон и его команда уже пробрались через открытые иллюминаторы в трюмы жёлтого корабля и принялись за работу. А группа кошек во главе с Агатой методично перегрызала канаты, которыми корабль был пришвартован к причалу.
        На следующее утро остров был заполонён десятками тысяч голодных серых мышей. А жёлтый корабль с мышеловками бесследно исчез.
        ПАНИКА НА ОСТРОВЕ
        Глава тридцать шестая,
        в которой остров одолевают мыши, а жители не в состоянии с ними бороться
        Ужасно неприятно просыпаться утром и видеть, как полтора десятка мышей играют на твоей кровати в волейбол твоей же изгрызенной тапочкой, или пляшут вокруг ночника на твоей тумбочке, или жуют сыр, вальяжно привалившись к твоему будильнику.
        Именно такая участь постигла всех жителей острова. Его наводнили мыши, а ни кошек, ни мышеловок не было в помине.
        Это утро было ознаменовано истерическими воплями. На тротуарах, на крышах, на балконах, на террасах, во дворах — всюду бесчинствовали орды мышей. Мыши качались на бельевых верёвках, танцевали на подоконниках, устраивали заплывы в кастрюлях с супом, карабкались на штанины полицейских, воровали пирожки из булочных...
        Два или три корабля с грузом мышеловок пытались добраться до острова, но не смогли преодолеть полосу тайфунов. По слухам, они затонули.
        На острове воцарилась ужасная паника. Начались массовые демонстрации, шествия и другие акции протеста.
        И тогда один дотошный журналист раскопал сведения о заговоре Братства суеверных и компании «МыКаЛо», об их связях с политической верхушкой острова. На следующий день газеты пестрели огромными заголовками:
        Позор!
        Они уничтожили всех кошек
        и наводнили остров мышами,
        чтобы обогатиться!
        Мышей становится всё больше!
        Ситуация вышла из-под контроля!
        Нам грозят эпидемии!
        Некому бороться с мышами —
        на острове не осталось ни одной кошки!
        Некоторые министры предстали перед судом. Другие подали в отставку. Один покончил жизнь самоубийством. Правительство было низложено.
        Я решил, что для нас это самый подходящий момент.
        ...Когда мы торжественно вышли на центральную площадь острова — впереди я, а за мною семьдесят пять кошек, — нас встретили аплодисментами и восторженными возгласами. Нас кормили, осыпали ласками, нас всюду звали в дом.
        Через несколько часов мы обратили мышей в бегство. Они не смели больше и носа показать.
        Так были спасены кошки. Так обанкротилась компания «МыКаЛо». Так я стал героем.
        Эпилог
        Очень скоро наш остров снова зажил прежней жизнью. Кошек становилось всё больше. Страх пропал, а с ним и подозрительность. Словно все эти ужасные гонения нам просто приснились.
        Теперь люди ведут себя как обычно. Кто-то нас любит, а кто-то нет. Одни нас подкармливают, другие не обращают на нас внимания. Иногда можно и пинок получить.
        Каждый день я встречаю тех самых людей, которые ещё недавно истребляли с усердием кошек: они направляются по утрам на работу, ходят по магазинам, гуляют с детьми. Я слышал, будто коротышка в кепке убедил кого нужно в том, что полностью раскаялся, — и теперь возглавляет обновлённое Общество защиты животных.
        Казалось бы, после всего, что произошло, я должен потерять веру в людей. Но ведь на моём пути встречались не только Гульельмо Делагопа, Армандо Рапашин и им подобные. Были и Марилена, тётушка Рина и бог весть сколько ещё добрых людей...
        Время от времени я забегаю в дом поэта Анестиса Анапеста, и мы болтаем с Писклёй. Его в тот памятный день загнали было в угол кошки, но я успел вмешаться — и вот он жив-здоров.
        Иногда я вспоминаю своего безвременно погибшего друга — Грязнулю. А что, если и у него оставалась в запасе ещё одна жизнь, как у Куцего? Может, однажды я встречу его на какой-нибудь отдалённой улочке? Кто знает...
        Сейчас я сижу на железной крыше сарая — там, где началась эта история, — и любуюсь бескрайним морем. Разглядываю прохожих на улице. Дети играют в мяч, парочки проходят, обнявшись, старушки везут коляски с младенцами... Я бросаю взгляд вниз, во двор, и вижу Агату в зарослях мальвы. Она кормит наших семерых чёрненьких котят.
        Всё так спокойно, так безмятежно...
        То, что произошло с нами, кошками, никогда не повторится, — пытаюсь убедить я самого себя.
        Но в глубине души я знаю, что на нашем острове, как и в любом другом месте, события быстро стираются и из памяти кошек, и из памяти людей. А значит, чей-то бредовый помысел может вновь обернуться всепоглощающим пожаром...
        Послесловие автора к русскому изданию
        Окна моего лондонского офиса выходят на старое викторианское здание. Иногда, отрываясь от работы, я смотрю на него и вижу скучные ряды одинаковых окон. Но именно они вдохновили меня на создание многих историй, например про занавеску, которая мечтала стать балериной и танцевать в небе. А с этой книжкой вышло так: несколько недель подряд я наблюдал за чёрным котом, свернувшимся на одном из подоконников. Но однажды, вернувшись с конференции в Гамбурге, я увидел на том же подоконнике точно такого же кота, только белого.
        Я удивился: «Что такое? Это уже другой кот или тот маскируется?» И если тот, то зачем ему понадобилось менять внешность? Может, это последний чёрный кот на свете, за которым охотится братство суеверных фанатиков? И может, тот человек в длинном пальто, закутанный по самые уши, — один из них?
        Эти образы вдохновили меня на написание истории про тайную секту, члены которой уверены, что чёрные коты приносят несчастье, и хотят истребить их.
        Вскоре это им практически удаётся. В живых остался только один чёрный кот. И члены секты полны решимости поймать его и убить.
        Книга о последнем чёрном коте — это и приключенческий роман с безжалостным преследованием, и любовная история, и детектив. Но в то же время я хотел в ней иносказательно поговорить о проблеме предрассудков, суеверий и расизма.
        Издевательства над кошками-жертвами в романе бледнеют по сравнению с настоящими ужасами, которые им пришлось претерпеть на самом деле. Особенно в Средние века: Церковь развернула ужасную кампанию против кошек, считая, что они как ведьмы. В XVI веке кошек подвергали кошмарным издевательствам. Без преувеличения — сотни тысяч кошек подверглись пыткам, были повешены, сожжены на костре, сгорели заживо или были попросту уничтожены. С чёрными кошками поступали особенно жестоко, поскольку считалось, что дьявол иногда принимает обличье чёрного кота. Так что, когда Церковь устраивала ежегодные церемонии сожжения кошек заживо, чёрных кошек охотно отправляли на костёр.
        Люди истребляли кошек, но кошки, можно сказать, помогли человечеству. Во время чумы, когда постоянно умирали люди, ни у кого не было ни времени, ни желания преследовать кошек. Тогда кошек резко стало больше, и они начали охотиться на полчища крыс, разносивших чуму. Есть свидетельства, что эпидемия чумы прекратилась отчасти из-за увеличения числа кошек, истреблявших крыс.
        Но подобная жестокость была свойственна людям не только в Средние века. Наполеон, Чингисхан, Юлий Цезарь и Муссолини были котоненавистниками, поскольку, как заметил один учёный, кошек нельзя завоевать. Дуайт Эйзенхауэр (34-й президент США) не выносил их настолько, что велел слугам пристреливать всех кошек, появлявшихся рядом с его домом. А чикагский банкир Роквелл Сэйр начал в 1925 году кампанию по избавлению мира от кошек — «отвратительных и бесполезных тварей», как он обычно называл их. Он предложил вознаграждение за убийство кошек, поставив целью уничтожение семи миллионов за первые три месяца кампании. Композитор Брамс тоже ненавидел кошек. Для развлечения он любил, сидя на подоконнике лунной ночью в Вене, стрелять в кошек из лука. Поразив несчастную жертву, он слушал её предсмертные стоны и тщательно их записывал, чтобы использовать это, сочиняя камерную музыку.
        Конечно, эта книга порой очень жестокая. Мы даже обсуждали с издательством, не надо ли убрать сцены уничтожения кошек, например, когда человек в белом костюме топит их в турецкой бане. После долгой дискуссии мы решили это сохранить, чтобы наглядно показать ужасы геноцида. Но я старался на протяжении всего романа эти ужасы, жестокость и отчаяние перемежать со смелостью, юмором и надеждой.
        И еще я хочу напомнить, что «Последний чёрный кот» — книга не только для детей. Во многих странах — например в Италии и Испании — у книги множество поклонников среди взрослых. Надеюсь, такая судьба ожидает и русское издание.
        Евгениос Тривизас
        notes
        Примечания
        1
        Мусака — традиционное греческое блюдо из баранины, баклажанов и помидоров.
        2
        Хамам — турецкая общественная баня.
        3
        Зейбекико — греческий танец, исполняющийся, как правило, мужчинами.
        4
        Гювеч — блюдо из овощей и мяса, запекаемое в глиняном горшке.
        5
        Маасдам - голландский твёрдый сыр с большими дырками.
        6
        Фламбе — способ приготовления, при котором блюдо поливают алкогольным напитком и поджигают.
        7
        Флокати — греческие рукодельные ковры с длинным ворсом из овечьей шерсти.