Рыбка мала, да уха сладка Анатолий Егорович Стерликов
        Стерликов Анатолий Егорович
        Рыбка мала, да уха сладка
        Анатолий Егорович СТЕРЛИКОВ
        Рыбка мала, да уха сладка
        Рассказ
        1
        Непутевые кузнечики прыгают с обрыва в воду, и их тут же раздирают чебаки. Еще не успевают разойтись круги, а глупцы уже в ненасытных рыбьих утробах.
        Оперенные поплавки без движения, они не прыгают, не показывают, что есть клев. К полудню блики начинают слепить глаза. Я сорвал листик солодки, лизнул его - сладкий. Пожевал - горький.
        - Может, - говорю Егору, - чебачков половим? - Барсик и Мурмур-Васька любят свеженьких чебаков.
        Егор подумал, помолчал, согласился. Перевели поплавки на чебачную глубину и стали выуживать рыбешек: одну за другой, одну за другой. Чебачки - прожорливая братия, хватают все подряд. Все, что ни упадет в воду.
        Перед тем как посадить на уду кузнечика, мы раздираем его. Крылья долой, усы - долой. Обязательно надо раздирать, чтоб ничего не торчало. А то как же иначе, вмиг наживку стащат. А червей на чебачню не тратим. За червями ведь далеко ходить, мы их копаем под корнями тала в камышах. Притом, только в одном-единственном месте, на Волчьем арале, куда сквозь заломы по кабанячьей тропе надо продираться. А кузнечики прыгают по всей степи. По тысяче на каждом квадратном метре.
        Однако нам быстро наскучило ловить чебаков. Что интересного, когда рыба крючок хватает, не успеешь и удочку закинуть. Рот у чебака малюсенький, но он умудряется захватывать и сазаний крючок. Мелочь пузатая, а туда же, на сазанью уду зарится.
        Снова перевели поплавки на сазанью глубину, насадили свежих червей. Теперь можно и в пятнашки поиграть. Наживка на глубине, бывает, и за час не разлохматится. Оно и понятно. Сазан - не щука заполошная, не окунь неразборчивый, не чебачок-жадюга. Сазан будет полдня топтаться возле крючка, все будет принюхиваться да присматриваться. А уж потом и клюнет. Да и то как? Дотронется до наживки и - круть в сторону! Вернется, выпучит свои бельмы на уду, опять будет раздумывать. Чуть шевельни удочкой - не жди удачи. Уйдет сазанок под яр, будет там до ночи пастись. Будет нас с Егором дразнить. Вода ведь в Карагил-узеке светлая. На дне даже камешки видны. Наверное, как в том "священном Байкале", про который песни поют. Сергей Кочегин, Егоров дядя, побывал на Байкале, когда возвращался домой после войны с японцами. Полгода омуля на Байкале ловил, а потом все же вернулся в родной Карагил. Он говорит, что вода в нашем узеке, как в Байкале. Хотя вообще-то сама по себе Чу-река, от которой ответвляется узек, очень мутная. А Карагил-узек - светлый, он ведь в "голове" камышом зарос. А камыш, известное дело, воду
очищает.
        ...Всего какой-то час играли в пятнашки, но устали и проголодались так, будто километров пять мешок с кизяком волокли. Правда, мы из воды не вылезали, гонялись друг за другом по узеку, как те гагары.
        Купались мы, конечно, не на Каменной, где наши уды на сазанов насажены, а на песчаном перекате. А то как же, всю крупную рыбу пораспугать да поразгонять?
        Я Егора чуть до слез не довел. Поднырнул под лохмы камыша, свисающие с яра, сидел там, как ни в чем не бывало. На манер ондатры, в прорехи заросли подсматривал за Егором, который туда-сюда метался по узеку, меня искал.
        Сидел до тех пор, пока он психовать не стал. А чего психовать, знает ведь, что утонуть я не могу. Мы, карагильцы, никогда не тонем. Нас, как и гагарят, плавать учат сызмала, чуть ли не с рождения. Но Егор все равно стал психовать, потому что меня нигде не было видно. И мне пришлось выявиться из-под камыша.
        Поиграв в пятнашки, садимся обедать. Вместо вяленых чебаков Егор выдает мне три малюсеньких диких огуречика. Вот новости! Огуречики хоть и сочные и мясистые, но они ведь совершенно несъедобные. Это плоды парнолистника, который даже карагильские ишаки не едят. Парнолистник между кустами шиповника по суглинку стелется, где мы собираемся с Егором хутор ставить. Стебли парнолистника, стелющиеся по земле, все равно что плети на бахче. Я и хочу огородить место, где растет парнолистник, чтобы песчанки не схрумкали. Правда, я еще ни разу не видел, чтобы песчанки хрумкали парнолистник. Он им, может, и даром не нужен. Вот саксаул - другое дело. На Белом бархане нет ни одной саксаулины, которую бы не оглодали песчанки. Но коль заводишь огород, его обязательно нужно огораживать, иначе найдется кто-то такой, который сделает потраву.
        Однако Егор не ради еды выдал огуречики - надо идти мыть руки. Правильно говорила Люба Крапивина (она с родителями насовсем уехала в Гуляевку): "Егор выдумщик! Рыбалка не клеится, он сразу же начинает пускаться на всякие выдумки..."
        Так вот, огуречики эти - непростое дело. Давишь их, трешь ладонями, образуется пена. Вроде бы и не мыло, по сути трава, а мылится-то так!
        Сегодня воскресенье, и нас отпустили на целый день. Это очень важно, когда отпускают с утра и до вечера. Как раз в это время настоящий клев.
        Шагая с Егором к яме, заросшей в основном солодкой и шиповником, я присматривал место, где можно нарезать хороших пластов для хаты. Наверное, лучше всего в той низинке, где нынче карагильские буренки пасутся. Там полая вода долго стояла. Там земля дерниста.
        А хуторок мы поставим недалеко от Каменной ямы, среди шиповника. У нас будет настоящий рыбацкий хутор, не хуже, чем у других: тут тебе и хата, тут тебе и сад-огород. Шиповник цветет, как яблоня, и ягоды - глаз не оторвать. Правда, только вид один у ягод чуйского шиповника, а возьмешь в рот - сразу выплюнешь: они сухие, ворсистые, да и не вкусные. Но нам то и не надо. Главное, чтобы вид был: сад при хуторе. Между прочим, на Карагиле ни у кого нет садов, сады только в Гуляевке, где Егорова бабушка живет. А у нас будет.
        С другой стороны, шиповник - это защита, как деревья у Робинзона Крузо. Он будет прикрывать хуторок со стороны реки. Обязательно нужно прикрытие. Чтобы Царята, проплывая мимо, не заметили нашу хату, которую мы собираемся ставить. А то ведь они бедовые!
        Сегодня я хотел было прихватить из дому острый заступ, чтобы нарезать пластов. Но Егор остановил. Он сказал: "Сначала надо лопасик поставить. А то негде чебаков вялить и от солнца не спрятаться..."
        Вот учудил, так учудил! Чего прятаться! Чего их под лопасиком вялить, когда есть на то кусты. А в обед можно посидеть и в шалашике. У нас отличный шалашик в солодке. Кстати, мы там храним все наше имущество: лески, запасные уды, книжки.
        Но я смолчал. Я редко спорю с Егором и во всем с ним соглашаюсь. Он ведь не такой, как эти Царята. Не дразнит, гагарой не обзывает и на рыбалку всегда с собой берет.
        Хотя Царята - они, может, и не такие баламуты, как это у нас на Карагиле считают. Они, может, тоже не прочь посидеть с нами за компанию с удочками, сазанов половить, в догонялки поиграть. Им работу работать надо, рыбу промышлять приходится. У них нету отца, ни братьев взрослых. А толстая Царица - тетя Нюра, мама ихняя, - рыбу ловить не умеет. Куда ей! Станет в лодку и тут же утонет вместе с лодкой. Ей и по земле-то ходить тяжело. Идет по тропке с кизяком, как бык Борька пыхтит, когда груженую телегу на бархан тащит. Хотя кизяк не такой уж и тяжелый. Мы вон с Егором каждый день на хутор приносим по два-три мешка. Только не на горбу носим кизяк, а волочим его. Впрягаемся в постромки веревочные и волочим мешок по степи. Наши родители рыбачат одной артелью, и мы с Егором кизяк собираем одной артелью. Сообща легко даже тяжелую работу делать. Не в пример легче, чем единолично.
        А Царица, тетя Нюра, сама по себе толстая и тяжелая. Потому ей и трудно по земле ходить. Зато Царята ее - рыжий Колька и конопатый Мишка больно шустры. И поволтузить друг друга успевают за день, и рыбы полную лодку наловить. Пустыми они никогда с рыбалки не возвращаются.
        Да ну их, Царят! Я ж про Егора думаю. Хороший он пацан, самый лучший на Карагиле. А может, и на всем Понизовье. Сколько он всего знает! И про птицу-погиб, сулящую беду, знает, и про карагильских домовых. И про всемирный потоп, когда Ной смастерил большую-пребольшую лодку, даже большую, чем паром через Чу-реку, и погрузил в нее всякой твари по паре, начиная с малых мурашей. И крупное зверье насадил, и тут же худобу домашнюю. Верблюдов и сайгаков, волков и буренок, ишаков и кабанов. Словом, всех-всех! Кроме рыб, конечно, зачем, и так вода кругом стояла большая - выше хат и камышей, выше даже Лысого бархана, с которого Карагильские озера и узеки как на ладони. Так и спас этот самый Ной всех зверей...
        И "Робинзона Крузо" он читает без запинки. До того хорошо читает, что даже и в книгу не смотрит. Но больше всего мне нравится то, что он смирный. Не дерется, как Мишка Царенок, не обзывает. У меня же такой характер, что я не могу стерпеть, когда меня обижают. Мама говорит: не связывайся, не обращай внимания, но я не могу смолчать. И дерусь со всеми, даже с теми, кто старше меня. Вот и говорят мне, будто я вовсе не уживчивый. Вот и удивляются теперь, как это я с Егором ни разу не подрался. А зачем ссориться, если у нас с ним дел невпроворот всяких разных.
        Одним словом, я с Егором соглашаюсь, даже если что-то и не по мне. И совсем не потому, что он старше меня.
        Ладно, будем ставить лопасик. Хорошо, тал рядом. Каких-то два-три километра. Хотя, может, и все пять, не меряно ведь. У нас на излучине растет тал, но он не годится. В комле толст, коряв и ветвист. Наподобие саксаулины. Для лопасика же нужно четыре добрые стойки. Так что за талом придется в камыши идти, в заломы, придется сквозь крепь камышовую продираться. Только там и можно найти талины, прямые, как тростинки камыша, пригодные для лопасика и для шестов. Мы с Егором там же и удилища режем - длинные, шагов на десять - двенадцать.
        2
        Долблю и скребу рыбацким ножом пропахшую солодковым корнем землю, а сам подумываю, не пойти ли мне, не проверить ли удочки. Может, какой сазанчик чумной схватит. Или щука-дура - она на любой глубине хватает, и на сазаньей, и на чебачиной. Нет, не пойду проверять. А то если ходить взад-вперед, то и за месяц мне лунок для стоек лопасика не выскрести и не выдолбить. Весной низинка заполняется полой водой, рыба тут икру мечет. Но теперь она осушилась, и земля зачерепела. Кажется, поставить лопасик плевое дело. Четыре стойки да крыша травяная или соломенная. Но так думает лишь тот, кто никогда не ковырял лунок на твердом суглинке, наподобие такыра. Да еще в такую жару. Листья вон на хлыстах таловых будто кипятком ошпарены. Повяли, скрутились в трубочки.
        А все-таки долбить лунки не так тяжело, как, скажем, протискиваться по кабанячьей тропе сквозь камышовую крепь. Рыбацкие ножи то и дело цепляются за камышины, и срезанные талинки застревают. Душно. Жарко. За шиворот всякая труха сверху сыплется. Вспотевшее тело зудит нестерпимо, словно комарами покусанное. Да, в камыше комарья и днем хватает. Они там от солнца прячутся. Егор говорит, как в аду. Если там действительно так, как в наших камышах, то, конечно же, грешникам не сладко. Их стоит пожалеть. И значит, недаром за них молится Егорова бабушка.
        Я вот лунки ковыряю, а Егор чебаков тягает, возле воды сидит. Хотя в общем-то завидовать и нечего. Тоже мало удовольствия из-за каких-то чебачков на яру все время торчать. Но он их ловит, чтобы было что вялить, когда лопасик поставим.
        Закопал столбики, связал верхние жерди "бамбуком" - прочной суровой ниткой. Егор тем временем своих чебаков порезал, засолил, сложил в ямку, травой закрыл. Мы их завялим после того, как они хорошо просолятся.
        Мне осталось только сверху накидать солодки. Тутошняя солодка хороша - кустиста, ветвиста, листвы много. И солодку легче резать, не в пример легче, чем тал. Мы мозоли кровавые вчера натерли, хотя у нас были острые рыбацкие ножи. А комары кусачие нас чуть с ума не свели.
        3
        Все получилось совсем не так, как я думал. Управившись с чебаками, Егор объявил мне, что лопасик следует крыть кермеком. Еще не чище! Солодка вот она, рядом. Да, может, и веток таловых хватило бы. А за кермеком в степь надо идти, где солончаки, в такую даль по жаре тащиться. Притом ведь солодкой крыть - раз-два и готово, а если кермеком - хлопот не оберешься.
        ...Целый день режем кермек, будь он неладен. Ходишь по степи поклоны бьешь. Кермек ведь редко растет, там - лист, там - другой. И не все поочеред листья режем, а самые лопушистые, которые шире ладони. Кермек бывает разного цвета: есть листья зеленые, как салат, но есть и рыжие - как бы ржавчиной покрытые. И те и другие осыпаны белыми крупинками - то соль повыступала. Мы режем только салатные листья.
        Кермек в основном я заготавливаю, а Егор сидит под гребенщиком и листья на "бамбук" нижет. Примерно так, как если бы он чебаков на кукан низал. Эти нанизанные листья мы отнесем к шиповнику и будем крепить их к жердочкам лопасика.
        Хорошо ему там, под кустом, тенистым и духмяным! Гребенщик (он же и тамариск) вовсю цветет, хлопья розовой пены на ветках. Ну и ладно, у каждого своя работа. Одному - резать листья, а другому их на "бамбук" низать. Мне даже нравится моя работа, она проще.
        Поначалу мне не хотелось идти в степь, но Егор все же уговорил. Он сказал, что у нас будет не такой лопасик, какие обыкновенно ставят на Карагиле (четыре кривые джидовые ножки, а сверху ворох соломы, придавленный старым вентерем). Нет, сказал он, мы построим лопасик под вид того, что был у Робинзона Крузо - крытый пальмовыми листьями.
        На Карагиле, конечно, нет таких деревьев, какие росли на том необитаемом острове, где жил Робинзон Крузо, - листья шире распластанного сазана. У нас только тал, похожий на вербу, а гребенщик и саксаул, так они безлистые. А других деревьев и нет. Даже джиды нет. Да гребенщик и тал вряд ли можно назвать деревьями, только для нас с Егором они деревья. На безрыбье и рак рыба, говорит его бабушка. (Рак - это такое страшилище, похожее на большого скорпиона. У нас раки не водятся, но я их видел на картинках.)
        Ладно. Пусть будет кермек. Только бы Царята не нагрянули. А то эти ушкуйники* вмиг учинят какое-нибудь безобразие. Что с них взять, если безотцовщина. Поехал дядя Иван целину поднимать и замерз в степи. А Царята все по интернатам, где, говорят, сильные слабых обижают. Для интернатских ведь закон не писан. Мишка с Колькой даже свою мать не больно празднуют. Она им слово, они в ответ - десять. Начнет их какой-нибудь рыбак стыдить, а Царица еще и заступается: "Непутевые они у меня, это верно, но ведь кормильцы. Рыбу ловят и план Охотстанции выполняют и перевыполняют. Хотя еще и несовершеннолетние, Кольке лишь через два года в армию..."
        _____
        * У ш к у й н и к и - в Новгородской земле XIV - XV вв. члены вооруженных дружин, формировавшихся боярами для захвата колоний на Севере и торгово-разбойничьих экспедиций на Волгу.
        Царята каждое утро проплывают по излучине, где мы рыбачим по выходным. Свои вентеря они ставят в "ногах" узека. Их издалека слышно. Они всю дорогу спорят и бранятся. Особенно утром, когда свежими силами толкают пустую лодку. Тогда они на весь Карагил горланят.
        Однажды они на Каменной потасовку затеяли. Прямо в лодке. Колька толкнул Мишку, и тот кувырнулся через борт в воду. Как был, в одежде. Колька подал руку братцу, чтобы вытащить его обратно в лодку, но тот отплыл в сторону и стал кричать разные слова. Тогда Колька плюнул в сердцах и поехал себе дальше. А Мишка плыл следом и кричал, что у него ноги растут как у гагары.
        Мы с Егором сидели в солодке, у самого обрыва, и все это хорошо видели. Мы сидели ни живые ни мертвые. Боялись, что Мишка выберется на берег и зло на нас сорвет. Такое уже случалось. Колька треснет Мишку, а тот потом на нас отыграется. А то и без повода начнет обзывать гагарой. Очень обидно, когда обзывают гагарой, - нет ничего нелепее, чем гагара на берегу. Гагара - такая утка, которая по воздуху летать не летает и по земле ходить не ходит. Она только то и делает, что ныряет и плавает, ныряет да плавает. Не то птица, не то ондатра. А ноги у нее для ходьбы совсем не приспособлены.
        Но Царята проплыли мимо и нас не заметили. Мы не торчали на виду, а в засидке наподобие шалаша прятались. Удочки же убрали загодя. Мы всегда удочки убираем. Заслышим голоса Царят, так и убираем. Засидка же у нас славная, с воды ничего не видно. Это очень важно - иметь хорошее укрытие, когда ловишь сазана. А то ведь сазан и близко к берегу не подойдет, если заметит тень человеческую. Выбирать и маскировать засидки - моя забота, Егор этого дела не касается, и мне тут не перечит.
        Значит, тогда все обошлось. Хотя Царята проплыли совсем рядом, мы бы до них могли дотянуться удилищами. Но нам такое, конечно, и в голову не могло прийти. Каждый плыл своим манером: один в лодке, а другой саженками.
        Нам было в основном Кольку жалко, хотя он и старше Мишки. Потому что Колька руку подал, а Мишка отплыл в сторону и злоязычил по-черному. Даже гагарой обзывал. Вот Мишка обзывает, а сам почище гагары плавает и ныряет. Однажды он переплыл Лакакуль, самое большое озеро. Такое большое, что тот берег камышистый чуть виден. Озеро это только дядя Харитон, Егоров отец, переплывает. А после него - Мишка. И Колька своего брата целых три километра (а может, и все пять, кто ж его мерял?) тащил на горбу через Поречные барханы. Такой, значит, у них был уговор.
        Эти Царята бедовые. Плывут по узеку, а сами глазами по камышам так и зыркают, так и зыркают. Особенно утром, когда налегке. А вечером они с низов возвращаются чуть живые. Им ведь приходится попеременно гнать тяжелую лодку. Мишка с Колькой хотя и баламуты, но рыбу ловить умеют, это весь Карагил признает. Они позабивали вентерями все рыбоходные проточки и рыбы берут столько, что борта только на два пальца торчат над водой.
        ...Я уже вырезал весь кермек вокруг солончака, а Егор требует еще. Дескать, только на половину крыши хватит. Эх, крыли б солодкой, уже был бы холодок над головой!
        А вообще-то хорошая затея - не так уж и плохо иметь собственный лопасик. В шалашике все-таки душновато. Да и заметен он с воды. Солодка высохла, пожелтела, и засидка теперь - как юрта посреди джайляу. Мы маскируем ее каждый день свежими ветками, но мало надежды, что Царята ее не заметят. Поэтому мы сегодня все наше имущество решили перенести в другое место. Нагрянут Царята - беда! От них надо все прятать подальше.
        Мы тут присмотрели куст шиповника с лазом, снаружи неприметным, прикрытым ветками. Он узкий, этот лаз, но в гущину можно забраться. Там внутри джатак, кубло звериное. Кабан тут зимой в бураны прятался.
        Очень даже хорошо в шиповнике, все равно как в шалашике - пустого пространства много и сухой травой все вымощено. Правда, кабаном разит, но для нас-то главное, чтобы снаружи ничего не было видно. Мы это дело проверяли.
        Егор обошел куст вокруг, со всех сторон его оглядел и не мог меня увидеть. Вот бы такую засидку заиметь на берегу узека!
        Только перед тем как забраться в джатак - рубашку долой. Непременно надо снимать, если не хочешь одежду изорвать. Шипы, как щучьи зубы. Залез, вылез - весь в царапинах. Но царапины пустяк. Приклеишь лист солодки, кровь и останавливается. И ранка быстро заживает, если ее солодкой заклеить. Гораздо быстрее, нежели глиной замазывать. Царапины ерунда, важно рубашку уберечь. А то ведь за материей для рубашек наши родители ездят в Гуляевку. Сто километров по пескам сыпучим.
        Значит, в кабанячьем логове мы решили устроить потайной склад. На случай, если эти архаровцы все же вздумают высадиться у нас на Каменной. Лопасик развалят, не беда. Мы его быстро восстановим. Второй раз делать всегда легче, чем в первый, правда не так уж интересно.
        Так я о чем? Лопасик развалят - поставим новый. Главное - имущество сохранить. Поэтому мы первым делом и перенесли в наш потайной склад все свое имущество - фабричные крючки, лески, книги: "Робинзон Крузо", сказки Андерсена, "Зверобой". Ну и конечно же, драгоценные пробки от шампанского, которые Егоров братка Володя нам привез из Джамбула. Мы все это сразу же перенесли в кабанье лежище, как только место для хутора присмотрели. Как говорит Егор, подальше положишь, поближе возьмешь. Но так же говорит и его бабушка гуляевская.
        И чебаков вяленых мы тоже в шиповник спрятали. Авось их тут сороки-воровки не найдут. Чебаки теперь основная наша еда. А из дому ничего не берем. Что за рыбалка, если из дому рыбу таскать. И вот что интересно. На Таловом хуторе, где все мы живем, на сазанов даже и смотреть не хочется, а тут чебаков постных да костистых уминаем так, что только за ушами трещит.
        Как-то я не выдержал и показал конопатому Мишке двух самых лучших чебаков. А тот скривил рот, ухмыльнулся: "Ты своего Мурмура этой дрянью угости. Да и то он только понюхает и жрать не станет. Разве можно так некультурно резать рыбу?"
        В таком духе он, значит, издевался над нашими чебаками. Не свое, так и хаять! Хотя, конечно, разве нам с Мишкой тягаться? Любо смотреть, как он пластает сазанов. Чик! - и рыба, увесистая как саксауловый чурбак, разваливается на две части. Пластать рыбу Царята умеют!
        И все-таки наши чебаки не такие уж и плохие. В субботу и воскресенье, когда отпускают на Каменную яму, мы только этими чебаками и питаемся. Родители удивляются, как это мы целыми днями не евши? Да как же не евши, когда у нас рыбалка налажена и рыбу вялим в кустах шиповника!
        Хотя, конечно, по-настоящему пластать и вялить мы не умеем. Мы не режем рыбу, а мнем и кромсаем ее. Но наши чебаки все равно вкусные. Они даже вкуснее тех копченых сазанов, которые на Таловом хуторе под лопасиком жиром заплывают. Мне иногда кажется, что нет ничего лучше наших чебаков малосольных. Я сказал однажды Егору все это, и он ответил:
        - Рыбка мала, да уха сладка! Слушай ты этого Мишку-зануду. Конечно, чебаки вкуснее будут, нам ведь их не дядя чужой ловил. И солили-вялили сами, без помощи взрослых. Значит, и вкуснее. Начнем вялить под лопасиком - еще вкуснее будут. А то как же - все же своими руками...
        Вот-вот. Егор всегда рассудит, что к чему. Он, как и бабушка его гуляевская, у которой сад в гребенщике-тамариске, такой же понятливый. Он уже и название хутору придумал - Кермековый.
        4
        Стена, выложенная из пластов, устояла. Но ветер ночью изрядно лопасик пораспушил, "пальмы" наши порастрепал. Пришлось чинить крышу. Кстати, в эту ночь не только нашему лопасику досталось. На Таловом хуторе у многих рыбаков ветер крыши с лопасиков посрывал и в узек пошвырял. У некоторых, так прямо с рыбинами, висевшими на крючьях. А наш - ничего, стоит, только четыре снизки листьев сорвало. Или кусты шиповника защитили, или закон природы такой: ветер на своем пути большое крушит и ломает, а малое только гнет и шатает.
        На скорую руку поправили лопасик, продолжаем хату строить. Что удивительно, Егор вдруг мне уступил, согласился солодкой чинить крышу. А теперь вот настоящую хату из дерновых пластов строим, а не какую-то там времянку. Некоторые карагильцы хаты из самана строят, а некоторые - из пластов. Пластовые хаты неказисты на вид, но в сравнении с саманными не так выстуживаются зимой, а летом прохладнее.
        Ну и было хлопот с этими пластами! Сложили стену еще неделю назад, она у нас постояла и рухнула. Хотя мы пласты резали аккуратно, остро наточенным заступом, старались, чтобы они были наподобие кирпичей. И резали мы их на самом дернистом месте, на луговине.
        И теперь мы пласты кладем по-другому, узнали, в чем дело. Оказывается, как нам объяснил дядя Сергей Кочегин, сначала надо углы выводить, а уж потом стену выкладывать. Мы с Егором нарочно ходили на Большой арал, чтобы посмотреть, как правильно хату ставить. Как надо правильно углы выводить, как пласты между собой связывать, ну и все такое. Теперь вот стоит стена, и даже ветер ее не берет.
        Я думал, привалим солодку землей и на этом наши хлопоты кончатся, начнем сазана ловить. Да не тут-то было! Вот, пожалуйста.
        - Осталось нам, Сеня, только чердак поставить...
        Вот уж удумал, так удумал! Значит, опять за жердями в заломы идти? Тех, что остались, на чердак не хватит...
        Начал было с Егором спорить (без черных слов, конечно, без нытья). Да как же так, говорю, даже Кочегины вон не собираются ставить. Они крышу делают плоской, глиной ее сверху заливают. А Кочегины ведь ничего не делают как попало, они основательно обстраивают Большой арал. Тут я даже привел слова его же бабушки: "Кочегины скоро лучше всех заживут в Карагиле - хозяйствовать умеют". Так она заявила, когда увидела, какие теплые сараи у них из камыша и какой они ледник устроили внутри бархана.
        Если даже Кочегины ставят хату без чердака, то чего же нам мудрить? Да коль на то пошло, то чердаки ставят в тех краях, где дожди часто идут. Скажем, в России. А у нас - пустыня азиатская. Немного зимой и осенью покапает дождь, ну так он не размоет крышу, если ее как следует залить вязкой глиной. Так я, значит, уговаривал Егора.
        Но что ему мои слова! Что Егору Кочегины с бабушкой!
        Открыл книгу Андерсена и показывает картинки. А там - чердаки все пиками. Да то ж, говорю, не Россия, то ж, говорю, страна немецкая, там дожди день-деньской моют землю. А у нас вспомни, когда в последний раз дождь был. Сказал я ему все это, а он мне:
        - Ну подумай, как мы будем месить глину без воды? Разве ты станешь таскать бадейкой воду с узека?
        - Хорошо, - отвечаю, - крыши те из черепицы. А где мы ее тут найдем? Степь кругом зачерепелая, но самую черепицу никто из нас в глаза не видел. Разве что на картинках.
        Ну а тот опять про свое. Дескать, можно еще кермеку нарезать, чтоб крыша получилась похожей на черепицу, только надо не зеленые листья резать, а ржавчатые. Вот как! Ему кермек то пальма, то черепица! Ладно, пусть будет кермек. Только бы побыстрее закончить эту стройку да начать сазанов ловить.
        5
        Тропинка вьется по низинке, заросшей солодкой, которая всегда так удивительно пахнет яблоками. У Егора на удилище болтается узелок с масаханом да с пышками на свежем рыбьем жиру. У меня в руке жестяное ведерко с дефицитными червями повизгивает, прикрытое сырым дерном и кусками высохшей тины, похожей на войлок. Идем, как всегда, на Каменную яму. А то куда же еще. Если и можно поймать на удочку сазана, то лишь на Каменной.
        Идем, глотку дерем. То есть поем песню нашу любимую "По диким степям Забайкалья". В этой песне все, как у нас на Карагиле: рыбацкие лодки на пристани, рыжая, словно йодом политая степь, синяя Джамбул-гора вдали.
        У нас хорошее, у нас отличное настроение. За ударную работу отпустили на Каменную на целых два дня, на субботу и воскресенье, с двумя ночевками на нашем собственном Кермековом хуторе. А так вообще-то нас отпускают только после обеда в субботу. И без ночевок, конечно. Но мы вчера расстарались. Вместо двух мешков кизяка целых пять приволокли. Повезло, нашли место, где буренки еще весной лепех нашлепали. И нас отпустили с ночевкой, вот и поем на радостях.
        А вон и Кермековый хутор. Лопасика не видно, но крыша хаты уже виднеется. Хутор получился на славу. Один вид чего стоит: крыша вся в медно-красных чешуйках. Есть где теперь в жаркий полдень укрыться, в пекло несносное. Когда клева нет, а в воде бултыхаться не хочется. Это только вечером вода становится теплой, а днем она кажется ледяной. Чем жарче на дворе, тем вода холоднее, это известно.
        Прохладная получилась хата, как мы и хотели. На стены пластов не жалели. И на крышу земли не поленились насыпать. А чтоб не разило сыростью, Егор по углам хаты понаразвешивал пучки пахучей полыни и ветки гребенщика. И у нас нынче одна забота - только бы Царята не разведали, что мы у них, можно сказать, под носом хутор поставили.
        Как построили хату, в горнице было совсем темно, она у нас была слепой, без окошек. Вообще-то в хате летом так и должно быть, не слишком светло. Карагильцы нарочно закрывают окна газетами, иные даже и одеялами занавешивают - от солнца. Чем меньше в горнице света, тем лучше.
        Но в темноте ведь не почитаешь книжку, не так ли? Вот Егор и придумал: вынуть пласты и отдушины заделать тетрадными листами, смоченными в рыбьем жиру. Оказывается, бумага, осветленная жиром, пропускает свет. Из окошек нашей хаты, конечно, ничего не увидишь, но Андерсена читать можно. И свет не резкий, а мягкий, глазам не больно, щуриться не надо. Хорошо!
        Вот сейчас отдохнем на Кермековом хуторе, прихватим запасные уды и лески (и, конечно же, пробки от шампанского) и пойдем на яму. Будем целый день сидеть возле удочек, даже пятнашки отменили. Рыбачить так рыбачить. А искупаться в узеке можно и дома, в будни, когда жир приходится вытапливать и кизяк собирать. Ну а если кому на рыбалке станет невмоготу, тот в прохладной хате может посидеть, либо под лопасиком тенистым на ветерке. Но один из нас обязательно должен возле удочек быть на стреме, чтобы клев не прозевать. Днем тоже, бывает, клюет сазан, хотя и редко.
        Сейчас пройдем два больших куста шиповника и окажемся на хуторе.
        Эти кусты, как крепостные ворота в нашей зеленой круговой стене.
        Во дворе хутора мы, как всегда, оказались неожиданно.
        Но вдруг Егор остановился. Я тоже остолбенел. В трех шагах от лопасика стоял... конопатый Мишка. Он смотрел на нас - весь сплошное ехидство. Тыча в нашу сторону пальцем, он приговаривал, обращаясь к Кольке, осторожно выползавшему на четвереньках из хаты:
        - А что я тебе говорил! Они, они, кому еще! С джайляу пацаны сюда не придут...
        Мишка, видно, тоже побывал в хате: к рубашке, заскорузлой от рыбьей слизи, покрытой блестками чешуи, прилипли листья солодки. А в руке он держал веточку гребенщика.
        Колька же стоял спокойно, внимательно рассматривая наши постройки.
        Мы тупо глядели под ноги, расцарапанные, покрытые пылью.
        Нет, это я смотрел себе под ноги, а Егор глаз не сводил с куста, где хранилось все наше имущество. Но кажется, все в порядке. Шипастые ветки, прикрывающие лаз, не потревожены.
        Мы молча смотрим на куст шиповника, а Мишка уже начал:
        - Такие здоровые лбы, а все куколки-игрушечки. С удочками целыми днями по-над Карагилом болтаются... Лучше б родителям помогали...
        "А то не помогаем! Каждый день кизяк таскаем, жир вытапливаем. Не так-то просто даже и два мешка за день насобирать, не то что пять. Не на каждом шагу лежат лепехи. Жир топить - тоже не пустяк, когда песок на дворе раскаляется так, что можно кукурузу жарить и яйца печь. И не каждый день ведь нам рыбалка..."
        Но я только так подумал, а Мишке ничего не сказал. Потому что слезы уже навернулись на глаза. Только я скажу слово, они сразу же покатятся по щекам. Но разве можно плакать, когда Егор тут... Он потом и в пятнашки-то не станет со мной играть. Он сам никогда не плачет и думает, что и я тоже не плачу. Да только вякни мы, от хутора останется ровное место. Знаем этих Царят! Лучше уж молчать. Вон даже Егор губу закусил...
        Но наше упорное молчание только распалило Мишку. Он подошел к хате и пнул ногой в стену изо всей силы. Упругая пластовая кладка тупо и глухо отозвалась на удар и не рассыпалась. Мишка ударил еще раз - то же самое. Тогда он подошел к лопасику и, криво ухмыляясь, взялся за стойку. Ну, вот и все...
        - А ну сгинь, гагара! - спокойно и твердо сказал Колька.
        - Чего шумишь? За каких-то охломонов, за бездельников заступаться вздумал? - Мишка изумленно уставился на своего брата. А стойку не выпустил.
        - А то они меньше твоего работают.
        - А то больше?!
        - Больше ли, меньше, не твое дело. У них родители есть. И не лапай, что не твоими руками сделано. Сядь, тебе говорю, а то на шиповник посажу верхом!
        - Защитничек нашелся, - зло усмехнулся Мишка и, отпустив стойку, стал смотреть на дальние барханы, будто там было что-то интересное.
        Колька сел в тень лопасика по-азиатски, подвернув под себя ноги, и принялся читать Мишке нотацию.
        - Ты, баранья голова, поучился бы хорошему делу. Нам ведь тоже ставить хутор придется. Вот план по рыбе выполним и тоже начнем пласты резать. А то в землянке, как в могиле...
        Но Мишка сделал вид, что все это его вовсе не касается.
        Он смотрел на Поречные барханы, где струи синего марева омывали кусты жузгуна и саксаула. Колька тоже замолчал. Вдруг наступила тишина, только слышно было, как в траве под кустами свирепо цыркают кузнечики. Но через минуту Колька снова заговорил:
        - А честное слово, у пацанов есть чему поучиться! Ты не смотри, что стены горбатые. У тебя б, наверное, так не вышло, хотя ты и старше... Однако почему это она у вас, ребята, похилилась? Ага, одна сторона сохнет быстрее другой. Ну это не страшно. Высохнет - выровняется. Авось не завалится, вы как будто не пожалели пластов... Да что стоите, как статуи? Интересно, кто на хуторе хозяин? Кто должен гостей угощать? Или тут не угощают? Снимите-ка вон тех чебаков!..
        Мы как по команде приставили удочки к лопасику и кинулись снимать с крючьев рыбу.
        Колька отодрал со спинки коричневую полоску с редкими янтарными капельками жира и с аппетитом начал есть.
        У нас тоже появился аппетит, и мы принялись за рыбу вместе с незваным гостем. А Мишка отошел подальше и сел в тень хаты, притулившись к неровной, еще сыроватой стене. И в нашу сторону не смотрел.
        - А ничего рыбка, - похвалил Колька, - провялилась, жиром изошла. В Охотстанции бы такую приняли...
        Мишка хотя и фыркнул при этих словах, но мы готовы были плясать от радости. А Колька опять принялся за свое.
        - Смотри, как устроились пацаны. И крыша над головой, и гостей как положено угощают. Не то что мы... Живем в землянке до сих пор, нам и гостей не принять по-человечески. И смотри, их ведь никто не принуждал все это делать... А ты разве по своей охоте сподобишься на какое-нибудь дело? Все-то ты у меня по принуждению делаешь...
        Мишка скривил рот и сказал уже смирным голосом:
        - Че мораль читаешь, не хуже матушки... Поедем лучше вентеря трусить, коли собираешься в нынешнем году хату ставить. А пацаны пусть идут своей дорогой, они ж на яму собрались. Там у них засидка в солодке, я ее давно приметил. И нам пора ехать в "ноги" узека. Пока допехаем, обед уж будет...