Максимка, Толик и каляки-маляки Галина Смирнова
        Книга состоит из трёх частей - “Рассказы для самых маленьких” подойдут детям 4 -6 лет, “Рассказы для детей постарше” и сборник “Максимка и Толик” - для школьников 7-11 лет.
        В книге есть истории об интересных явлениях природы, о животных, птицах и растениях, но, в основном, это рассказы об отношениях между детьми, а также между детьми и взрослыми.
        Сборник “Максимка и Толик” написан от первого лица, и мы как-будто сами участвуем в тех или иных событиях жизни Максимки и его друзей.
        Одни рассказы книги весёлые и озорные, другие грустные и печальные, но все они добрые, интересные, открывающие что-то новое.
        Галина Смирнова
        Максимка, Толик и каляки-маляки (сборник)
        
* * *
        Рассказы для самых маленьких
        Дружили семьями
        Мы дружили семьями, но так уж повелось, что в гости приходили они к нам, а не наоборот. Приходили всегда ближе к вечеру - часам к пяти, мы тихо сидели на веранде и ждали их появления, их звуков.
        Шур-шур шуршали листья в саду, и, даже сидя в комнате, мы слышали это знакомое и ожидаемое - шур-шур.
        Они были не прихотливы в еде, но больше любили что-нибудь мясное или яйца, или молочко, не отказывались от фруктов и ягод, обожали блины, можно со сметаной - сколько положишь, всё съедят. Еду для наших гостей мы раскладывали в тарелочки и ставили в знакомые для них места.
        Они приходили по одному - шур-шур, зашуршал один, потом появлялся другой, иногда их было трое, однажды пришли четверо.
        Иногда наши гости могли затеять ссору между собой, тогда они смешно сопели и фыркали от возмущения.
        Иногда мы делали для них фотосессию, и они охотно позировали, как настоящие фотомодели.
        Поздней осенью мы устраивали для наших гостей прощальный ужин - готовили угощение, зажигали свечи на веранде и ждали, когда появится знакомое шур-шур-шуршание в опавших листьях.
        Это было грустное прощание с ласковым летом и нашими друзьями - шур-шур-ёжиками.
        Каляки-маляки
        Заходящее солнце осветило тёплым светом раздевалку младшей группы «Колокольчик» детского сада, и было в ней непривычно тихо - никто не капризничал, не желая одеваться, раздеваться, никто не искал завалившийся куда-то ботинок или носок, или варежку, никто не торопил «побыстрее, я на работу опаздываю», никто не просил «оставь мне машинку поиграть», никто не пыхтел, пытаясь застегнуть непослушную молнию на куртке, и никто даже не пел «ля-ля-ля, ля-ля-ля», прыгая на одной ножке.
        Было тихо, тихо.
        Мальчики и девочки, воспитательницы и нянечки ушли по домам.
        На окне раздевалки, в горшке, стоял цветок с белыми, ещё не распустившимися бутонами, рядом расположилась маленькая лейка, а вдоль стен тянулись небольшие, выкрашенные в голубой цвет шкафчики, и на каждом была нарисована своя картинка - какая-нибудь ягода или фрукт, в эти шкафчики дети вешали свою одежду.
        Луч солнца упал на яркую, красную вишенку, висящую на длинном стебельке с двумя зелёными листиками, вишенка качнулась и сказала:
        - Моя Настя сегодня ходила по лужам, а потом бегала по земле, и, когда пришла, поставила грязные ботинки прямо в шкаф.
        - А мой Саша упал, играя на улице, - вздохнула редиска, - и испачкался, потом пришёл и сразу повесил комбинезон в шкаф. И я тоже стала грязная.
        - Я хочу помыться, - сказала вишенка.
        - И я, - повторила, как эхо, редиска.
        - Мой Миша, - произнёс красный помидор, - принёс из дома шоколадную конфету, которая растаяла, и моя верхняя полка стала вся такая сладкая и липкая, что даже неприятно.
        - А мой Коля нашёл на улице камушек, - включился в разговор синий баклажан, - принёс этот камушек в раздевалку и, когда все ушли, стал рисовать им на моей стенке.
        Он рисовал и приговаривал: «Каляки-маляки, каляки-маляки!»
        И смеялся при этом. А мне было так больно!
        - Да, да, именно больно, - согласился зелёный огурчик. - Денис вчера сломал машинку, а потом стал колесом от неё царапать мою дверцу, а колесо-то железное, я терпел, терпел… Вот, ранка осталась, - дверца с огурчиком приоткрылась, показывая израненную стенку, и чуть скрипнула, словно всплакнула.
        - Моя Света сегодня карандашом подрисовывала мне лучи, как-будто я солнце, - сказал жёлтый персик, - а на соседнем шкафчике с арбузом она нарисовала листики. Ну ладно, лучи солнца могут быть красными, но у арбуза ведь не бывает красных листьев, правда?
        - Мне кажется, не бывает, - синий баклажан вздохнул, вспомнив о Коле.
        Так они охали и ахали, жалуясь на своих хозяев - вишенка и слива, яблоко и груша, огурчик, помидор, редиска, персик.
        Фрукты и овощи на картинках поникли, сморщились, съёжились, и такие они были грязные и несчастные, что хоть плачь. А потом они уснули.
        И снился им всем один и тот же сон - будто пришёл добрый волшебник с мылом, щёткой или с влажной тряпкой и всех помыл, почистил и стёр, убрал всё лишнее, все эти каляки-маляки.
        На следующий день в группу пришла новая девочка, она разделась и, когда её мама ушла, вынула из кармашка платья маленький пакетик с влажными салфетками.
        Потом девочка посмотрела на репку на своём шкафчике, около которой синим карандашом было нарисовано что-то непонятное - то ли жук какой-то, то ли самолёт сломанный.
        Она потёрла жук-самолёт салфеткой, которая очень быстро стала грязной, потом взяла новую, снова потёрла, и вскоре на голубом шкафчике красовалась нарядная, жёлтая репка, чистая и аккуратная.
        Девочку звали Оля.
        - Возьми, - она протянула влажную салфетку Насте.
        - Держи, - и дала салфетку Саше.
        Настя оттирала вишенку, а Саша редиску, и через несколько минут вишенка и редиска стали такими яркими, будто их нарисовали только сейчас.
        Миша тоже взял салфетку, долго оттирал растаявшую конфету, менял салфетку несколько раз, но добился всё-таки своего - полка в шкафчике стала гладкой, приятной и совсем не липкой.
        Потом Коля, Денис, Света и другие ребята тоже помыли и почистили свои шкафчики, на которых теперь, сияя чистотой, улыбались вишенка, редиска, помидор, огурчик, персик и другие фрукты и овощи.
        А у Тёмы на шкафчике, как оказалось, рядом с арбузом была нарисована отрезанная долька, которую никто не видел из-за прилипшей жвачки. И эта долька, когда проявилась, была как самая настоящая, такая настоящая, что её даже съесть хотелось.
        Теперь по вечерам, когда дети уходили домой, и в раздевалке становилось тихо-тихо, картинки на шкафчиках снова начинали разговаривать между собой, но уже радостно и весело.
        А каляки-маляки стали жить только в альбомах для рисования.
        Чёлочку поправим, мамочку поздравим
        В младшей группе «Колокольчик» детского сада уже две недели шло приготовление к Маминому празднику - Дню 8 Марта, на который пригласили мам и бабушек, и который должен был состояться в четверг.
        Малыши разучивали стихотворения, танцы и песенки для утренника, и теперь каждый день из группы «Колокольчик» слышалось пение, которое становилось всё дружнее и дружнее:
        Солнышко лучистое
        Улыбнулось весело,
        Потому что мамочке
        Мы запели песенку.
        Песенку такую:
        «Ля-ля-ля!»
        Песенку простую:
        «Ля-ля-ля!»
        Кроме концерта мальчики и девочки готовили поздравительные открытки, они делали их сами - на голубом фоне был нарисован зелёный стебелёк с листиками, а вокруг облако жёлтых шариков, похожих на маленьких, весёлых цыплят, этот цветок назывался мимоза.
        Воспитательница Мариванна, конечно, немного помогала нарисовать пушистую мимозу, но всё-таки Катя, Света, Саша, Коля и другие ребята делали открытку сами, делали её старательно, с любовью, делали её для мамы.
        Открытку дети положили на полку в свой шкафчик для одежды в раздевалке, чтобы перед утренником взять её с собой.
        Вечером в среду за Тёмой в детский сад пришёл папа, пришёл поздно, когда всех детей уже забрали, и он остался один.
        Ушла даже воспитательница Мариванна, и за Тёмой присматривала нянечка, она начала к этому времени уборку - в раздевалке стояло ведро с водой, рядом швабра, а сама нянечка поливала из маленькой лейки цветы на окнах в соседней комнате.
        - Одевайся быстрее, мы последние, - папа положил шапку, шарф Тёмы на шкафчик и протянул ему куртку, - где твои ботинки?
        Тёма вспомнил, как бегал на прогулке по лужам, как сердилась на него Мариванна и как потом поставила его ботинки в сушилку.
        Папа пошёл за ботинками, а Тёма потянул шарф со своего шкафчика, потянул, и вдруг из-под шарфа выпала и упала прямо в ведро с мыльной водой поздравительная открытка.
        Тёма застыл и зачарованно смотрел, как она постепенно намокает, намокает, как темнеет её голубой фон, как становятся размытыми зелёные листики и жёлтые шарики-цветы, как она тонет и идёт ко дну, будто корабль в океане. Так интересно!
        Это была открытка Лизы, именно её шкафчик находился рядом, но почему-то она была не внутри на полке, а сверху, и Тёма… Тёма уронил её в воду. Что же будет?!
        Если бы он сразу подхватил открытку и вытащил её из воды, то она не опустилась бы на дно ведра и не размокла бы так сильно, и, может быть, всё бы обошлось, но Тёма только смотрел и смотрел.
        - Держи, - папа протянул Тёме ботинки, - смотри-ка, они даже тёплыми стали в сушилке. Ты что же по лужам бегал?
        Тёма стал оправдываться, что он не один, что Максимка и Лена тоже бегали по лужам, и Максимка даже упал и испачкался весь, а Мариванна, Мариванна… Тёма отвлёкся и забыл про открытку.
        На улице было светло, день уже заметно прибавился к весне, звенела, падая с крыш, капель, чирикали воробьи, спешили прохожие, возвращаясь с работы.
        Папа стал расспрашивать Тёму об утреннике, какие стихи, песни они разучивают, и тут Тёма вспомнил про открытку, которая утонула, вспомнил и остановился.
        - Что случилось? - папа посмотрел на сына.
        Тёма рассказал.
        - Завтра утренник, Лиза плакать будет, - грустно закончил он, опустив голову.
        - Да, некрасиво получилось. Знаешь, Тёма, нам придётся сделать для Лизы новую открытку, - папа посмотрел на часы, - но, к сожалению, книжные и канцелярские магазины уже закрылись. Что же делать?
        Глаза Тёмы покраснели и наполнились слезами, готовыми вот-вот побежать по щекам.
        - Подожди, ведь в метро есть киоск, где торгуют карандашами, тетрадями, ручками, - папа обнял сына, - наверняка там должна быть и цветная бумага.
        К счастью, киоск был открыт, и папа купил всё необходимое.
        Придя домой, папа с Тёмой закрылись в комнате, попросили маму не заглядывать к ним и сели за стол.
        Папа стал расспрашивать, какой цветок был на открытке Лизы, чтобы нарисовать такой же, но Тёма никак, ну просто никак не мог вспомнить это слово - мимоза.
        И папа тоже забыл, что на 8 Марта женщинам часто дарят мимозу, он показывал сыну на картинках тюльпан и гвоздику, ромашку и розу, и даже незабудки, но всё не то.
        - Знаешь что, Тёма, помнишь, я тебе читал книжку про волшебный цветик-семицветик - нужно загадать желание, оторвать лепесток, и исполнится то, что ты задумал. Здорово ведь, правда? Давай нарисуем Лизе цветик-семицветик!
        Глаза у Тёмы загорелись:
        - Давай!
        Работа закипела, и вскоре на голубой картонке красовался необыкновенный цветок, у которого было семь лепестков разного цвета, как в радуге: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый.
        Цветок с продолговатыми, разноцветными лепестками держался на стебельке с зелёными, резными листьями.
        - Краси-и-и-во! - пропел Тёма, восхищённо глядя на открытку.
        - Красиво, - повторил папа, - а ну-ка, сынок, спой мне песенку, которую учил к маминому празднику, и которая тебе нравится, ну хотя бы один куплет.
        Тёмочка встал из-за стола и, помедлив немного, запел:
        Чок, чок, каблучок,
        Мы танцуем гопачок.
        Чёлочку поправим,
        Мамочку поздравим.
        Чёлочку поправим,
        Мамочку поздравим.
        В зал группа «Колокольчик» входила парами - мальчик с девочкой, и каждый нёс в руках открытку, на которой была нарисована ветка мимозы с пушистыми, жёлтыми комочками цветов, а у Лизы на открытке был нарисован цветик-семицветик, похожий на разноцветную, весёлую радугу.
        Кукла
        Васютка с бабушкой Ольгой Сергеевной стояли в парке у автомата с игрушками и пытались рычагом, похожим на железную руку, подцепить калейдоскоп, который всё выпадал и выпадал, и подхватить его никак не получалось.
        - Бабушка-а, теперь в сторону и вверх, ещё, дай я нажму. Упал, опять упал, - на лице Васютки было разочарование. Калейдоскоп был такой красивый - ярко-жёлтые звёзды на синем фоне, а если его покрутить и посмотреть в маленькое окошко, то можно увидеть меняющиеся, как по волшебству, красивые узоры из разноцветных, цветных стёклышек.
        У Васютки раньше был калейдоскоп, но он его потерял где-то, и так хотелось получить новый!
        К соседнему автомату подошла девочка приблизительно того же возраста как Васютка, рядом с ней была её бабушка. Девочка бросила жетон, вместе с бабушкой взялась за рычаг, и они стали подхватывать какую-то игрушку.
        Рука-рычаг, которой старательно управляли Васютка и Ольга Сергеевна, опустилась в глубину кучи игрушек и извлекла откуда-то со дна прозрачный, пластиковый футляр, потом выбросила его в специальное отделение, где Васютка взял его.
        Он открыл футляр и достал небольшую куколку - у неё были длинные, золотые волосы, собранные алой лентой в пышный хвост, розовое платье, розовые туфельки, и сидела она на изящных, белых качельках.
        Качельки раскачивались, туфельки снимались-одевались, а золотые волосы можно было заплести в косичку или даже в две.
        Васютке недавно исполнилось четыре года, родные дарили ему машинки, конструкторы, солдатиков, зверюшек разных, а кукол у него никогда не было.
        Между тем, девочка с бабушкой достали из автомата калейдоскоп - как раз тот, который хотел Васютка.
        - Бабушка, я тоже хочу такую, - девочка зачарованно смотрела на куклу в руках Васютки.
        - Подожди, я жетон куплю.
        Касса была рядом, бабушка купила не один, а два жетона, сперва они вытащили небольшую, пожарную машинку, а потом достали плюшевую, белую мышку на колёсиках, у которой крутился хвостик, когда она ездила.
        Васютка стоял рядом, с интересом наблюдая за девочкой и держа в руках свою куклу.
        - Бабушка, я куклу хочу, как у мальчика, - захныкала девочка.
        - Во-первых, жетонов у меня больше нет, а во-вторых, такой куклы тоже нет, я посмотрела. Была одна, её мальчик достал.
        Ольга Сергеевна наклонилась к внуку:
        - Васенька, поменяйся с девочкой игрушкой.
        - Нет, - внук прижал к себе куклу.
        - Ну зачем тебе кукла, ты же не девочка.
        И тут Васютка неожиданно развернулся и побежал домой, да так быстро, что Ольга Сергеевна еле догнала его и строго взяла за руку.
        Хорошо, что жили они рядом с парком, где был этот автомат с игрушками, и где были детские площадки и разные качели-карусели.
        Дома Васютка разделся, пошёл на кухню и поставил куклу на подоконник.
        Обеденный стол стоял у окна, Васютка сидел напротив, и теперь, когда он ел, то всегда смотрел на свою принцессу.
        Он не играл с ней, достанет лишь изредка из прозрачного футляра, покачает на качельках туда-сюда, туда-сюда, посмотрит, посмотрит, да и уберёт обратно, и поставит на середину подоконника.
        Несколько раз мама хотела положить куклу в ящик со всеми игрушками, но Васютка так расстраивался, что куклу больше не убирали.
        Окно было большое - от стены до стены, и когда дверь на кухню была открыта, то все, входившие в квартиру, сразу видели принцессу с золотыми волосами на белых качельках, и она, словно добрая красавица-фея из сказки, приветствовала каждого.
        Незаметно прошла весна, на лето Васютка уехал с бабушкой и родителями на дачу, а когда пришла осень, он пошёл в новый детский сад - поближе к дому.
        У всех детей в раздевалке детского сада были свои шкафчики для одежды, на каждом нарисована своя картинка - какой-нибудь фрукт или овощ.
        На Васюткином шкафчике был красный помидор с задиристым, зелёным стебельком, на шкафчике справа - оранжевая морковка, а слева - спелая, жёлтая груша.
        В шкафчик с нарисованной грушей вешала одежду Наташа, а там, где была морковка, раздевалась Лиза - та самая девочка, которая весной хотела достать из автомата куколку на качелях.
        Васютка узнал Лизу и подружился с ней, они часто играли вместе, и воспитательница посадила их за один стол - теперь они завтракали, обедали, ужинали, и рисовали, и лепили из пластилина, и смотрели книжки с картинками вместе.
        Однажды Лиза не пришла в детский сад один день и два, и неделю, и две недели, её шкафчик в раздевалке пустовал, и казалось, что даже весёлая морковка на дверце тоже загрустила.
        Место за столом рядом с Васюткой было теперь свободным, и ему так не хватало Лизы на прогулках - вот сейчас бы катались на горке, сейчас играли в мяч, а сейчас просто бегали.
        Потом Васютка узнал от бабушки, а она от воспитательницы, что Лиза лежала в детской больнице с воспалением лёгких, ей делали уколы, постепенно она стала выздоравливать и уже находится дома и даже понемногу гуляет в парке, но в садик пока ещё не ходит.
        Когда Васютка узнал, что Лиза поправляется, он очень обрадовался и, вечером, придя домой, достал из футляра куклу - золотоволосая принцесса сидела на качельках и улыбалась голубыми глазами, а её розовое, воздушное платье и розовые туфельки даже не выгорели на солнце.
        Васютка долго смотрел на красавицу, потом положил её в футляр и плотно закрыл его.
        Утром он попросил бабушку передать куклу Лизе, и бабушка сказала, что это возможно, а через день она сообщила, что Лиза очень обрадовалась кукле, благодарит Васю, и скоро она совсем поправится.
        - Не жалко принцессу? - спросила мама, когда в тот вечер шла с Васюткой из детского сада домой. - Она так нравилась тебе, почему же ты отдал её?
        - Потому что Лиза болеет, и потому что она… она красивая.
        - Кто? Принцесса на качельках? - мама обняла Васютку и улыбнулась. - Или Лиза?
        Васютка вырвался, засмеялся и побежал, подпрыгивая на одной ножке, по аллее парка.
        Через неделю он бегал уже вместе с Лизой.
        На их шкафчиках в детском саду снова весело переговаривались между собой красный помидор и озорная морковка.
        А у Лизы на подоконнике улыбалась голубоглазая принцесса на изящных, белых качельках.
        Ларик и вороны
        Ларик, английский чёрный спаниэль из пятого подъезда, лежал на животе во дворе дома, вытянув лапы и зажав в передних лапах здоровущую кость.
        Кость эту он, конечно, стащил где-то на помойке.
        Все жильцы большого дома знали эту слабость Ларика, но любили его, потому что Ларик был собачкой доброй, весёлой и всем всегда дружелюбно махал хвостиком.
        Ларик увлечённо грыз кость, не замечая ничего вокруг, а в это время его окружили вороны - три спереди и две сзади.
        Когда две задние вороны кусали Ларика за хвост, три передние вороны, именно в этот момент, пытались ухватить кусочки косточки, разбросанные на земле.
        И это им удавалось.
        То есть, одни вороны отвлекали, а другие действовали.
        Ларик на эти нападения не реагировал, только слегка поднимал голову и вновь продолжал радостно грызть косточку.
        А вороны всё атаковали и очень слаженно атаковали.
        Какие же они всё-таки умные и хитрые!
        Дракоша
        Ранним утром Юлечка стояла у окна и с интересом и удивлением смотрела на парк.
        Она жила рядом, в большом доме, в квартире на высоком этаже, откуда весь парк был как на ладони.
        Только ей надо было встать на носочки, потому что до самого окна она ещё не доставала - ей было всего три годика.
        - Дочка, отойди от окна, ты же знаешь - я не разрешаю, - строго сказала мама.
        - Посмотри, посмотри, - Юля подбежала к маме, схватила её за руку и потащила к окну, - там…
        На зелёной лужайке парка неожиданно, как в сказке, откуда ни возьмись, появился Дракон.
        Поэтому сразу после завтрака Юля с мамой заторопились в парк - что же там происходит?
        Вокруг Дракона, которого все звали Дракоша, собралось много ребят.
        Среди них были и знакомые Юле мальчики и девочки - с одними она ходила в детский сад, с другими жила в одном доме и часто играла на детской площадке.
        И все они с огромным любопытством разглядывали Дракошу.
        Он был большой, с голубыми глазами, оранжевой гривой, длинным, зелёным хвостом и жёлтым животом.
        Дракоша сидел на траве, вытянув передние и задние лапы вперёд и опираясь на хвост, при этом его передние лапы лежали вдоль живота, создавая своеобразные стенки с двух сторон.
        А по животику Дракоши, который выглядел как высокая, крутая горка, были проложены деревянные брусочки, за них можно было держаться и карабкаться на самый верх, где находилась маленькая площадка.
        Малыши друг за другом, стараясь изо всех сил и торопясь, карабкались наверх, на площадку и там, оттолкнувшись, быстро съезжали вниз, переговариваясь, смеясь, переворачиваясь в разные стороны и что-то выкрикивая, потом снова залезали, и снова съезжали.
        Вокруг Дракоши царило оживление, шум, веселье.
        Юля съезжала с горки, сзади её догоняли Петя и Лена, а дальше Катя с маленьким братом, и всем ребятам было так радостно и весело!
        А когда приходил вечер, Дракоша уходил спать - он сдувался, потому что был резиновый, как простой резиновый мячик.
        Но каждое утро Дракоша просыпался, глубоко вдыхал и набирал воздух, расправлял плечи, и вновь улыбался, приглашая малышей: «А ну-ка, прокатись!»
        Однажды на горку к Дракоше залезли три незнакомых мальчика, они были заметно старше и катались по-другому - грубо расталкивали малышей, да так сильно, что некоторые падали и начинали плакать.
        На замечания они не реагировали и ушли только тогда, когда сами захотели.
        И вскоре после их ухода Дракоша вдруг стал оседать, оседать и… и сдулся, как сдувается порванный воздушный шарик.
        Теперь он лежал на траве плоский, печальный, непохожий на себя.
        Подойдя ближе, Юлечка разглядела порез на его животе, похожий на рваную рану, она загрустила и прижалась к маме:
        - А Дракоша поправится?
        - Обязательно поправится, дочка. Помнишь, как доктор Айболит вылечил зайчика и других зверюшек?
        - Да-а, я помню - зайка бежал и попал под трамвай, а добрый доктор Айболит сказал: «Я пришью тебе новые ножки, ты опять побежишь по дорожке». Мамочка, Айболит вылечит Дракошу?
        - Это знает только Айболит, но он сумеет, он справится.
        Несколько дней Юлечка украдкой от мамы подходила к окну и всё смотрела и ждала, ждала, но Дракоши не было.
        Даже погода нахмурилась, словно рассердилась на тех, кто поранил Дракошу, и вот уже четыре дня моросил тихий дождик, дождинки которого были похожи на слезинки, которые текли по Юлиным щекам, когда она вспоминала раненого Дракошу.
        На пятый день из-за туч выглянуло солнце и осветило зелёную лужайку, на которой появился Дракоша.
        Снова ребятишки карабкались вверх по лестнице, и снова весело катились с горки.
        Глядя на радостную возню малышей, улыбались кудрявые облака, бегущие по светлому небу, улыбались мамы, и улыбался Дракоша.
        В этот тихий осенний вечер
        «Младшая группа «Колокольчик», - прочитала Ольга Сергеевна знакомое название на двери детского сада.
        «Рано пришла, ещё полдник, подожду», - подумала она и вспомнила, что на родительском собрании воспитательница Мариванна просила придумать девиз к названию «Колокольчик».
        Но кроме известного «Колокольчики мои, цветики степные» Алексея Толстого ничего Ольге Сергеевне не вспомнилось.
        Хотя нет, вот ещё:
        «Колокольчик голубой поклонился нам с тобой.
        Колокольчики цветы очень вежливы, а ты?»
        И всё бы ничего в этом стишке, но это «а ты?» смущало и вызывало какие-то далёкие воспоминания о плакатах - «Ты записался?» «Ты участвуешь?» «Ты сделал прививку?»
        «С колокольчиками всё же надо разобраться», - решила Ольга Сергеевна.
        В это время дверь открылась, выбежал Васютка и радостно повис на бабушке.
        - Ольга Сергеевна, - обратилась к ней появившаяся Мариванна, - Васенька на прогулке нос разбил, такой он непоседа, вы уж извините, не доглядели мы.
        - Ничего, он и со мной мог упасть, знаю его, - Ольга Сергеевна разглядывала три свежие царапины на Васюткином носике.
        У ворот детского сада их терпеливо ждала Жулька, привязанная за ошейник к забору, а увидев, радостно запрыгала и завиляла, завиляла весёлым хвостиком.
        Ольга Сергеевна часто брала с собой Жульку, когда ходила за внуком в детский сад, их обратный путь шёл через парк, и все вместе они дружно выгуливали друг друга.
        На переходе она увидела на другой стороне улицы странного мужчину - высокий, расстёгнутая кожаная куртка, полосатый шарф, растрёпанные тёмные волосы до плеч, а на голове… на голове у него сидел такой же растрёпанный и тёмный котёнок с серьезными, строгими глазами.
        Ольга Сергеевна так загляделась на котёнка, что забыла перейти улицу, так и стояла на переходе.
        Между тем, мужчина, перейдя улицу, подошёл к ней, и несколько минут они молча смотрели друг на друга.
        Оживилась одна Жулька, но вскоре успокоилась - к кошкам она была равнодушна.
        На носу незнакомца красовались точно такие же как у Васютки свежие царапины, их было тоже три.
        - Фунтик, - громко сказал мужчина.
        - Кто? - совершенно глупо переспросила Ольга Сергеевна, но тут же, рассмеявшись, исправилась. - Извините.
        - Ничего, если вы меня будете называть Фунтик. Вообще-то я Павел, а для некоторых, - мужчина с улыбкой взглянул на Васютку, - для некоторых дядя Паша.
        Фунтик строго и взъерошенно смотрел сверху вниз и молчал.
        - Нашёл его две недели назад на помойке, слышу кто-то пищит, смотрю пакет, открыл, а там он. Подлечил, подкормил. А дома один не остается, вот результат, - и Павел показал царапины на носу.
        - А почему… почему на голове? - удивилась Ольга Сергеевна.
        - Гуляем, - задумчиво ответил Павел.
        На несколько минут замолчали.
        - Вам куда? - спросил Павел.
        - Мы в парк идем погулять.
        - Я вас провожу, если не возражаете.
        По дороге они разговорились, оказалось, Павел жил в соседнем доме, куда переехал недавно из центра, жил один, а теперь вот с Фунтиком.
        После долгих, утомительных дождей в эти первые дни ноября установилась сухая, солнечная погода.
        Мягкий, предзакатный свет освещал облетевшие, осенние деревья, в воздухе были разлиты тишина и покой.
        Ольга Сергеевна с Васюткой, Жулькой и Павел с Фунтиком на голове шли неторопливо, говорили о чём-то, ни о чём, не вспомнить потом, изредка смеялись.
        Прохожие, улыбаясь, оглядывались на них.
        Фунтик ни разу не замяукал, а Жулька не залаяла, видно и они прониклись тем особым спокойствием, которым дышал этот осенний вечер.
        - Держи, малыш, на прощание, - Павел наклонился и протянул Васютке маленький золотой ключик, - да у тебя на носу тоже боевое ранение. Ну что же, увидимся, соседи всё-таки, до свидания.
        - Пока-пока, - Васютка радостно помахал рукой, в которой держал ключик.
        - Мимо вас с Фунтиком не пройдёшь, до свидания, - улыбнулась Ольга Сергеевна.
        В парке она, Васютка и Жулька пришли на детскую площадку, где в этот вечер гуляли только Настенька и её бабушка, они жили в соседнем подъезде.
        Настенька бегала и возила за собой небольшую пожарную машинку, иногда останавливалась, оставляла её и начинала играть в полосатый мячик.
        У Васютки игрушек не было, и он сразу подбежал к машинке.
        В руке у него был золотой ключик, который дал ему дядя Паша, Васютка быстро, не задумываясь, вставил его в расположенное где-то сбоку отверстие, покрутил, покрутил, и пожарная машина неожиданно поехала, мигая жёлтыми фарами.
        - Надо же, подошёл ключик! А мы давно свой потеряли, - сказала бабушка Насти.
        Обретя такое счастье, Васютка ни в какую не хотел расставаться с машинкой и расплакался, когда Ольга Сергеевна хотела вернуть её Насте.
        Успокоить его не получалось.
        - Возьмите эту машинку себе, - сказала бабушка Насти и, улыбнувшись, добавила, - ведь Васютка к ней ключик подобрал!
        - Спасибо, мы завтра вам мишку заводного принесём.
        - Да ладно, играйте.
        Стемнело, на ночном небе появились первые звёзды, и в парке зажглись фонари.
        Они освещали вечерним светом дорогу, для каждого свою, по которой шли Ольга Сергеевна, Васютка, Жулька, шла воспитательница Мариванна и Настенька с бабушкой, шёл Павел с Фунтиком на голове… в этот тихий, осенний вечер.
        Велосипед
        Младшая группа «Колокольчик» детского сада, куда ходил Васютка, внук Ольги Сергеевны, была на вечерней прогулке, когда она пришла за ним.
        Увидев её, он радостно подбежал, повис на руке, прижался:
        - Бабуля-я!
        Попрощавшись с воспитательницей, они пошли к выходу, но Васютка потянул к входной двери в свою группу, около которой стояли несколько детских велосипедов.
        «Видимо, из ближних домов дети на них приехали,» - подумала Ольга Сергеевна.
        - Бабуля-я, купи «весипед»! - запросил Васютка, пытаясь сесть на сиденье одного из велосипедов.
        - Нет-нет, Вася, нельзя, это не наш!
        - Купи!
        - Знаешь, я тоже об этом думала, вот в ближайшие выходные и купим. А сейчас пошли домой.
        В ближайшие выходные Ольга Сергеевна с сыном и Васюткой были в магазине.
        Вдоль стены стояли по росту велосипеды - от больших до самых маленьких, дорожные, спортивные, мужские, женские, детские трёх - и двух-колёсные всевозможных расцветок.
        Подбирали по росту, устойчивости, прочности:
        - Вася, ну-ка садись вот на этот! Удобно? Ножками давай покрути! Не достаёшь? Садись на этот. Подходит?
        Наконец, все были довольны, и цвет синий, нарядный, только на раме с одной стороны была глубокая царапина.
        - Нельзя ли заменить? - спросила Ольга Сергеевна.
        - Нет, этот последний.
        Так и взяли велосипед с царапиной.
        На троллейбусе доехали до парка, который был рядом с домом.
        Вася сел на велосипед, закрутил ножками и поехал, поехал, как-будто уже давно знал и этот руль, и педали, и звонок спереди, да так быстро, вот он уже далеко впереди.
        - Вася, не спеши! - почти кричала Ольга Сергеевна.
        - Вася, остановись! - звал сын.
        Но куда там! Быстро, быстро поехал Васютка по дорожкам парка, щёки раскраснелись, улыбается, глаза блестят, светятся, говоря:
        - Посмотрите, какое у меня счастье!
        Сын догнал его, остановил, стал учить кататься медленнее.
        Дома на раму велосипеда Васютка наклеил рисунок с изображением мишки.
        Теперь после детского сада, каждый день, Ольга Сергеевна с Васюткой заходили домой, брали велосипед, шли в парк и… и поехали!
        Малыш научился кататься спокойнее, далеко не уезжал, возвращался сам, и Ольга Сергеевна могла поболтать со знакомыми или просто посидеть на скамейке.
        Наступила весна, проклюнулись молодые листики на деревьях, весело щебетали стайки воробьёв, тепло, солнышко, она задумалась.
        Кто-то тряс её руку.
        - Васенька, что случилось?
        - Бабуля-я! Пошли!
        Вася тянул её в сторону танцплощадки, открывшейся в парке недавно, надоело ему «гонять» на велосипеде, захотелось побегать по гладкому, блестящему, пахнущему деревом, полу.
        Здесь теперь часто собирались родители с маленькими детьми.
        Велосипед они оставили рядом, и, Васютка, увидев знакомых, побежал к ним.
        У кого-то был мяч, у кого-то машинка, у девочек коляски с куклами, дети весело играли, бегали.
        Вдруг появилась незнакомая девочка приблизительно того же возраста, что и другие дети.
        Её чёрные, кудрявые волосы выбились из-под шапочки, чёрные глазки, зелёная куртка, быстрая, озорная, она подбегала к детям, выхватывала игрушки, бегала с ними, бросала и отнимала новые.
        У Дашеньки из пятого подъезда отняла воздушный шарик, и он лопнул.
        Малышка заплакала.
        - Вы научили бы свою девочку спрашивать «Можно?» - сказала бабушка Даши молодой маме этой незнакомой малышки.
        - У нас во дворе все так себя ведут! - с вызовом ответила она.
        - А у нас есть слова «можно» и «нельзя», - строго произнесла бабушка Даши.
        Ольга Сергеевна отвлеклась, разговаривая с соседкой по дому, а потом увидела, что маленькая незнакомка катается на велосипеде Васи.
        «Пусть покатается!» - подумала она.
        А когда решила пойти домой, то обнаружила, что велосипеда нет.
        Не было и незнакомки с девочкой в зелёной куртке.
        Васютка стоял около Ольги Сергеевны совершенно расстроенный, вот-вот заплачет.
        - Бабуля-я, где «весипед»?
        - Нам его вернут, Васенька. Покатаются и вернут.
        Малыш расплакался. Так и пошли домой без велосипеда.
        Надо ли говорить, какое у них было настроение, и какой был тот вечер.
        На следующий день из детского сада пошли домой через парк.
        Ольга Сергеевна хотела увлечь Васютку качелями, горкой, но он побежал к танцевальной площадке, где вчера пропал его новенький велосипед.
        Какое же было их изумление когда, подойдя к танцплощадке, они увидели свой велосипед - синий, с царапиной на раме и с наклейкой, на которой был мишка, и которую Васютка наклеил недавно.
        - Мой «весипед»! - радостно вскрикнул он.
        К раме велосипеда была привязана картонка, на ней было написано: «Извините».
        Лошадки
        Детский сад, в который родители недавно перевели Павлика, был теперь ближе к его дому и располагался на необыкновенной улице.
        Эта улица с недавних пор стала пешеходной, её покрыли плиткой, поставили по центру красивые фонари, скамейки и сделали клумбы, на которых с ранней весны и до глубокой осени цвели и радовали глаз разные цветы.
        Вначале распускались красные и жёлтые тюльпаны вместе с белоснежными, изящными нарциссами, их сменяли анютины глазки и нежные маргаритки, чуть позже высаживали бархатцы и астры.
        Астры напоминали об осени, о шуршании листьев на дорожках парка, о школе и первоклассниках с букетами цветов на первое сентября.
        Улица проходила по старому, городскому парку, с одной стороны отделяясь от него высокой, ажурной решеткой, в этой части парка были качели-карусели и детские площадки.
        С другой стороны улицы парк был дикий, с небольшим озером, с зарослями черёмухи и могучими, вековыми дубами, к этой, дикой, части парка и прилегал детский сад, в который теперь ходил Павлик.
        Справа от детского сада была школа, слева четырёхэтажный, жилой дом, рядом с ним бассейн, чуть дальше и в глубину от которого находилась конюшня.
        Павлик раньше никогда здесь не был, наверное, потому что был ещё маленький.
        Однажды, этой весной, Елена Сергеевна, бабушка Павлика, привела его в детский сад и, прощаясь, сказала:
        - Приду за тобой сегодня пораньше, пойдем лошадок смотреть, и ты узнаешь, как и где они живут.
        Павлик очень обрадовался, потому что лошадок он видел только на картинках в книгах и в альбомах для раскрашивания.
        В глубине от пешеходной улицы стояло довольно длинное, двухэтажное здание, рядом с которым на отгороженной площадке девушка выгуливала лошадь, держа её за поводья.
        Лошадь была высокая, чёрная, с темно-коричневой чёлкой, гривой, длинным хвостом и с сильными, стройными ногами, одетыми в нарядные, белые носочки.
        - Лошадка! - обрадованно закричал Павлик, подбежав к невысокому забору, который отгораживал площадку для выгула. - Бабушка, а что у тёти в руках?
        - Тётю звать наездница, а в руках у неё хлыст, им она управляет лошадью, а ещё поводьями - она то натягивает их, то отпускает, и лошадка слушается, поворачивается направо или налево, или останавливается.
        - Слушается, - повторил Павлик, зачарованно глядя на лошадь, которая лёгкой рысью бегала по кругу.
        Двери в конюшню были открыты, у входа сидел мужчина в униформе.
        Спросив его разрешения, Елена Сергеевна с Павликом вошли внутрь.
        По центру конюшни шёл длинный, широкий коридор, по обе стороны которого располагались, похожие на комнаты, секции, верхняя часть которых представляла собой решётку из металлических прутьев.
        - Видишь, Павлик, - объясняла Елена Сергеевна, - каждая лошадка стоит в отдельной секции или комнате, она называется…
        - …денник, а я конюх - человек, который ухаживает за лошадьми, - вступил в разговор подошедший мужчина в униформе. - Звать меня дядя Миша, а тебя, малыш, как?
        - Павлик.
        - Хочешь угостить лошадку? Её звать Зорька.
        - Хочу, - глаза Павлика загорелись.
        Дядя Миша достал из кармана небольшую морковку и протянул её Павлику:
        - Положи морковку вот сюда, на эту площадку на ограждении, - сказав это, он приподнял Павлика, и тот положил угощение между широко расставленных металлических прутьев решётки.
        А Зорька уже ждала, аккуратно взяла морковку мягкими, большими губами и тут же, громко хрустя, съела её.
        Павлик рассмеялся от радости.
        - Чем можно угощать лошадок? - спросила Елена Сергеевна.
        - Можно давать яблоко, сухари или сушки, но лучше всего и полезнее морковь. А знаешь, какая у лошадок главная еда? - задал вопрос дядя Миша и, увидев распахнутые, голубые глаза Павлика, сам же ответил. - Лошадь животное травоядное, поэтому основные корма для неё - это овёс, отруби, сено, летом свежескошенная трава, их скармливают лошадям в течение суток через равные промежутки времени. У нас на заднем дворе лежит сено, вы можете взять немного и покормить любую лошадку.
        Елена Сергеевна с Павликом шли по коридору конюшни и рассматривали лошадей, их было двадцать, и имена у всех были красивые - Агат, Геркулес, Злата, Атос, Пчёлка, Егоза, Повелика…
        - Гармонист, - прочитала Елена Сергеевна и рассмеялась, - смотри-ка, Павлик, и музыкант есть.
        Лошади были разного цвета или, правильнее сказать, разной масти - чёрные, бурые, рыжие, серые, часто с пятнами на голове и ногах, но у всех - чёлки, пышные гривы, длинные хвосты и большие, выразительные глаза.
        - Бабушка, давай дадим лошадкам сено, дядя Миша разрешил.
        Елена Сергеевна с Павликом вышли во двор, завернули за угол конюшни и увидели загон, где гуляли две небольшие лошадки, позади загона был невысокий, деревянный дом.
        - Бабушка, смотри какие маленькие!
        - Эти лошадки называются пони, а в том доме, что позади, они, наверное, живут, почему-то отдельно от остальных.
        Елена Сергеевна с Павликом подошли ближе, пони звали Элис и Молли.
        Элис была серого цвета, с чёрной гривой и хвостом, а Молли чуть ниже, рыжая, с коричневым хвостом и гривой, и с белым, похожим на звёздочку, пятнышком на лбу.
        Недалеко от загона, около забора было сложено сено, спрессованное в небольшие тюки, как печенье в пачке, от сена пахло летом и солнцем.
        Елена Сергеевна выдернула пучок сена и дала Павлику.
        Элис и Молли стояли, прижавшись к забору, и внимательно наблюдали за бабушкой и внуком.
        Не успела Елена Сергеевна протянуть угощение, как Элис наклонилась через забор и выдернула сено из её рук, и не только выдернула, но и оттолкнула Молли, которая теперь стояла позади.
        Элис стала ходить около забора, карауля угощение, и как ни пытались бабушка с внуком дать пучок сена Молли, они не смогли сделать этого - тут же перед ними появлялась Элис.
        Чтобы перехитрить её, нужно было давать угощение одновременно обеим пони, тогда Элис не могла отогнать Молли.
        - Бабушка, почему так, почему Элис обижает Молли?
        - Ну… потому что она, наверное, очень хочет есть.
        - А мы завтра придём? Принесём морковку?
        - Придём.
        С тех пор бабушка и внук стали навещать пони каждый день.
        Елена Сергеевна приносила морковку, яблочко, изредка сухарики, но в основном морковку, которую дома мыла и резала на крупные куски.
        Павлик угощал Молли, а Елена Сергеевна Элис, по-другому не получалось - при появлении гостей Элис отгоняла Молли от забора, и та испуганно стояла вдали с обиженными глазами.
        Но и Элис, и Молли запомнили Павлика с бабушкой, и стоило им только появиться из-за угла конюшни, как они сразу же подходили к забору и ждали, глядя на них умными глазами.
        В тот день в загоне была только Молли.
        Елена Сергеевна и Павлик подошли к дяде Мише и спросили «почему».
        - Элис подралась с Молли, прогнала её в дом, в конюшню, а потом укусила за руку маленькую девочку, когда та давала ей яблоко. Хорошо, что укус был небольшой, поверхностный, и всё обошлось.
        - Отчего же она вдруг укусила?
        - Во-первых, девочка была незнакомая, может быть, она шумела, кричала, пони и лошади не любят этого, а потом характер у неё такой, вы же видели, как она гоняла Молли.
        - Видели.
        - Вот мы её и переселили, раз она не терпит никого. Теперь она живет в большой конюшне, в отдельной комнате, которая называется… - дядя Миша посмотрел на Павлика и улыбнулся, - которая называется денник.
        - А Молли не скучает? Одна всё-таки.
        - Что поделаешь, будем искать ей нового друга.
        Прошло две недели, Елена Сергеевна с Павликом всё также навещают лошадок и пони и приносят им морковку.
        А у Молли появилась новая подруга Ласточка, и они дружат.
        Птичьи домики
        Юля, маленькая девочка четырёх лет, стояла у окна, и, поднявшись на носочки, с большим интересом разглядывала прилетевшую на подоконник птичку, которая своими блестящими, чёрными глазками смотрела через окно на Юлю, и так они изучали друг друга.
        У птички, размером с воробья, брюшко было ярко-жёлтое с «галстуком» посередине - широкой, чёрной полосой, идущей от груди до хвоста, спинка её была тоже жёлтая, а крылья и хвост голубые.
        - Бабушка, смотри, к нам синичка прилетела! - Юля подбежала к бабушке, взяла её за руку и потянула к окну. - Смотри, какая красивая!
        - У неё действительно чудесная окраска!
        - Бабуля, давай дадим ей поесть что-нибудь! Знаю птичкам можно давать хлеб, я видела в парке мальчики бросали голубям булку.
        - Голубям можно и булку дать, то есть белый хлеб, но зимой лучше подсушенный.
        - А почему?
        - Потому что в свежем хлебе много влаги, которая на морозе замерзает и превращается в лёд. И птицы такой хлеб есть не могут, им надо давать сухой хлеб, причём белый, а не чёрный, и сухой как сухари, он превращается в крошки и лучше усваивается. Но больше всего птички любят…
        - ….любят семечки. Пойдём, бабуля, в парк, птичек покормим. Смотри, наша синичка на подоконнике улетела.
        - Не расстраивайся, она улетела в парк, и мы её встретим.
        В парке рядом с домом было светло и снежно, снег покрывал деревья, скамейки, все дорожки и тропинки, снег укрыл качели и горку, и нужно было расчистить горку лопаткой, чтобы кататься с неё.
        На многих деревьях висели самодельные кормушки для птиц, многие были сделаны из пакетов для молока и сока, или из больших пластмассовых бутылок, в которых было вырезано отверстие, а внутрь насыпана крупа и семечки.
        А на некоторых деревьях располагались настоящие деревянные птичьи домики, у которых была покатая крыша, чтобы снег сваливался с неё, а не задерживался в виде сугроба, было отверстие, куда залетала птичка, а перед ним обязательно был шесток или насест, где птичка приземлялась, и уже потом забиралась в свой домик.
        Юля с бабушкой ходили от кормушки к кормушке и раскладывали семечки подсолнечника и просо, которое было у бабушки.
        Этой крупой - просом бабушка удивила двух мальчиков школьного возраста, они сыпали в кормушки пшено.
        Бабушка объяснила им, что пшено птицам давать ни в коем случае нельзя, потому что оно сильно разбухает, отчего птичка может даже умереть.
        Нужно давать именно просо.
        - А что такое просо? - удивились мальчики.
        - Просо - это, ребята, неочищенное пшено, пшено с кожицей, которая очень нужна всем птичкам. Просо - главная составная часть всех птичьих кормов, в том числе и домашних попугайчиков, - объяснила бабушка.
        - А ещё синички зимой любят есть сало, - сказал мальчик, который был постарше, и звали его Боря, - вот посмотрите!
        Юля и бабушка оглянулись.
        Недалеко рос высокий, раскидистый дуб, к одной из нижних веток его был намотан узкий и длинный кусок белого сала, и издали казалось, что ветка была как-будто забинтована.
        Рядом пристроились две синички, ни на кого не обращая внимания, они клевали и долбили сало маленькими клювами, отрывая крохотные кусочки, и сало, это было видно, им очень нравилось.
        Прилетевшая ворона отогнала синичек, и бабушка подошла ближе.
        Ворона перелетела на другую ветку и с любопытством поглядывала на людей - мол чем вы меня ещё угостите?
        Бабушка понюхала сало, привязанное к ветке дуба.
        - Бабушка, почему ты нюхаешь сало? - спросила Юля.
        - Я хочу узнать солёное оно или нет.
        - И как? - спросил Боря.
        - Вроде бы несолёное.
        - Я знаю, что солёное сало, также как солёные семечки, смертельно опасны для птиц, - уверенно произнёс Боря.
        - Молодец, - бабушка улыбнулась, - хорошо бы и другие это знали. Но сало - это неестественная еда для синичек, поэтому его можно давать иногда, но немного и только несолёное, конечно.
        Потом мальчики попрощались и ушли, а Юля с бабушкой пошли по краю парка, там, где был овраг и росли низкорослые кустарники.
        - Смотри, бабушка!
        На вершине кустарника, припорошённого снегом, они вдруг увидели маленькую корзиночку, сплетённую из тонких, тонких веточек и стеблей трав, она была удивительно плотной и крепкой, а по размеру… в ней могло поместиться, например, одно куриное яйцо. Какие птички здесь жили?
        - Это опустевшее гнездо, Юля. Весной две маленькие птички свили здесь гнездо, вернее, гнёздышко, видишь, какое оно маленькое.
        - А потом?
        - Потом? Кто же знает, что было потом, были здесь птенчики или нет. Сейчас мы видим только опустевшее гнездо… среди зимы.
        - Можно мне потрогать гнёздышко?
        Бабушка подняла Юлю, и та аккуратно дотронулась до гнезда.
        - Ты видишь, как прочно прикрепили птички гнездо, это просто удивительно, насколько прочно!
        - Бабуля, а птички вернутся в своё гнездо?
        - Мы, внучка, придём сюда весной и посмотрим, ладно? А до весны… до весны всего-то три месяца осталось.
        Бабушка с внучкой отправились домой, а позади, на самой окраине заснеженного парка, среди тонких, переплетённых между собой ветвей кустарника осталось маленькое опустевшее гнездо.
        Вернутся ли сюда его обитатели? Кто же знает…
        Рыбка
        - Бабуля-я, смотри, рыбка губками шевелит, - трёхлетний Тёма смотрел удивлённо-заинтересованно на рыбу в большой, клетчатой сумке.
        С этой сумкой, лежащей на земле, стоял на базаре мужчина средних лет, загорелый, крепкий, одетый в военную униформу - защитного цвета брюки и ветровку.
        - Это карп, Тёма, он скоро уснёт, как и другие рыбки в сумке, видишь, как много дядя наловил.
        - Можно потрогаю, бабушка-а?
        - Можно, можно. Верно, это карп, - добродушно ответил продавец.
        Тёма осторожно дотронулся до туловища, головы рыбы, хотел было сунуть пальчик ей в рот…
        - Вот это нельзя, Тёма. Постой и просто посмотри на рыбку.
        В распахнутой, огромной сумке с одной стороны аккуратно лежали судаки, большие, серебристые, вытянутой формы, рядом несколько карпов, ещё живых, шевелящих губами, тут же лещи с толстой спинкой, а рядом много подлещиков. Около продавца устойчиво стоял и чувствовался уже издали запах свежей, только что пойманной рыбы.
        - Вот это улов! - восхищённо сказала бабушка, - сами поймали?
        - А то кто же, - с гордостью ответил мужчина, - вчера весь день да сегодня утром рыбачил.
        - Наверное, с лодки?
        - Конечно, судака на берегу не поймаешь, тем более таких.
        - Сколько же весит вот этот судачок, - бабушка показала на самого большого.
        - Три с половиной килограмма, остальные - два и больше, - продавец раздвинул рыбу в сумке, - видите, пять судаков поймал, берите на уху.
        - У вас и лещи большие, красивые, уху можно и с лещами сварить, а судачка лучше на заливное.
        - Вот и покупайте!
        Тёма сел на корточки и во все глаза смотрел на рыбу, никогда он не видел её столько и такую разную.
        - Бабуля-я, купи эту рыбку, - внук указал на карпа, - я его в тазик с водой пущу, можно?
        - Мы судака лучше купим, завесьте нам этого - самого большого, на сколько потянет?
        - Три шестьсот, округлим - три с половиной килограмма. Завернуть?
        - Спасибо, - расплатившись, бабушка положила рыбу в сумку.
        - Так что вы будете делать с ней, хозяюшка, как готовить?
        - Из половины судака заливное сделаю, а из другой половины котлетки, внучок любит.
        - А я вот уху делаю отличную, приходите через недельку, в это же время, за рыбой, может, жериха поймаю, принесу, и об ухе поговорим, поделимся опытом.
        - Уха - это хорошо, договорились, приду.
        - Бабуля-я, ух? это что? У меня Ухи есть, вот, - малыш показал на свои уши.
        - Не Ухи у тебя, а два Уха. Есть ух? - это суп такой из рыбы, а есть два Уха, вот они, - бабушка дотронулась до ушей внука, - понял?
        - Да, Ухи-Ухи-Ухи, - Тёма засмеялся, побежал вперёд, наткнулся на валяющуюся на земле пустую, пластиковую бутылку, начал пинать её ногой, подбрасывая вверх и хохоча, - Ухи-Ухи-Ухи…
        - А кто озорничает, мы того «за ушко да на солнышко», - бабушка пыталась быть строгой.
        - Бабуля-я, ты мне про солнышко будешь читать? И про крокодила.
        - А ты не помнишь разве: «Горе, горе, крокодил солнце в небе проглотил…»
        - «Наступила темнота, не ходи за ворота, кто… кто…» - забыл.
        - «Кто на улицу попал, заблудился и пропал, плачет серый воробей, выйди, солнышко, скорей,» - напомнила бабушка.
        И дальше, дальше… Пока ехали домой, вспомнили и «Краденое солнце», и «Муху-цокотуху».
        Вечером пошли купаться на Волгу - Тёма, бабушка, дедушка и их собака Юлька.
        Тёмочка бегал по мелководью, поднимая тысячи брызг, за которыми азартно охотилась Юлька, пытаясь схватить ртом сверкающие капли воды.
        Волны плескались о песчаный берег, переливались серебристым блеском, Юлька гонялась за ними, стараясь удержать, а Тёма за ней и за волнами, Юлька лает, Тёма хохочет.
        Вот Юлька увидела то ли подбитую, то ли больную рыбу, плавающую кругами по поверхности воды.
        И всё - всех сразу забыла, никого не слышит, ничего не видит, началась рыбалка.
        Наконец, она ухватила зубами рыбу за верхний плавник, плывёт к берегу, кладёт гордо у ног - добыча!
        - Молодец, Юля, - хвалит дедушка, а потом, чтобы она только не видела, отпускает эту, видимо, раненую рыбу обратно в реку.
        Купались долго, вода ласковая, тёплая, нагрелась за солнечный, летний день, дно песчаное, нежное.
        Когда наплавались, сели все на берегу Волги.
        Ярко-красное, закатное солнце исчезало за кромкой леса, освещая и небо, и реку во все оттенки и цвета радуги.
        - Бабуля-я, смотри, солнышко падает. Нет его? Нет, - развёл ручками, удивлённые глаза спрашивают, как же так?
        - Солнце уходит только на ночь, отдохнёт и завтра снова будет светить всем нам, такая у него работа, у солнышка.
        Рассказы для детей постарше
        Одуванчик и ландыш
        Любимый цветок?
        Не отвечу сразу.
        Вначале скажу ландыш,
        нет изысканнее - форма, цвет, аромат - аристократ среди цветов, принц!
        Если сорвешь три нежные веточки, домой нужно везти в золотой карете и ставить в хрустальную вазу, как на трон, а самой скромно устроиться внизу и зачарованно смотреть на совершенство.
        Принц живёт в сказочном, зелёном дворце из веток, листьев и деревьев, в лесной прохладе и тиши, и его изящные, белые фонарики сразу не встретишь, нужно искать.
        Потом скажу одуванчик.
        Маленькое солнце с золотыми лепестками-лучиками, жизнерадостный, неприхотливый, терпеливый и добродушный, он бежит, торопится по дорожкам, тропинкам, он тянется к людям и пахнет душистым мёдом, и всюду его приветливые, как улыбка рассвета, цветы.
        Однажды весной я собрала одуванчики, сделала варенье, и получился одуванчиковый мёд, янтарный, густой и ароматный.
        В магазин за бубликами.
        Утром мама сказала, обращаясь ко мне:
        - Коля, сходишь после завтрака в магазин за хлебом - купишь буханку чёрного, два батона и…
        - И бублики! - перебил я её.
        - Да, и четыре, нет, лучше шесть бубликов. Только ты посмотри, мягкие ли они, и, если чёрствые, то не бери.
        Мама посмотрела на меня и добавила:
        - Можешь Тёму с собой взять, но никуда не заходить - в магазин и обратно, я по времени прослежу.
        Маме было некогда, у неё началась, как она говорила, горячая пора.
        Эта горячая пора случалась каждым летом на даче, когда созревали ягоды, мама всё сетовала, почему же они поспевают так неудобно - все сразу и вдруг, и что она «света белого не видит, а только целый день варит и закатывает все эти варенья и компоты, и помидоры и огурцы, а отпуск скоро закончится, а я всё у плиты, у плиты…»
        И вот я и Тёма пошли в магазин, потому что закатывать банки с огурцами мы не умеем.
        Магазин располагался на окраине нашего дачного посёлка, никаких дорог с машинами переходить не надо было, а дорога от нашей калитки до магазина была прямая и асфальтированная, поэтому мама и отпускала меня и Тёму за хлебом.
        Мне было девять, а Тёме восемь лет, я уже перешёл в третий класс, а Тёма во второй.
        Где-то на пол-пути к магазину мимо нас пробежал незнакомый пёс.
        Опередив нас, он неожиданно остановился и стал прислушиваться к чему-то, а потом как помчался, как помчался со всех сил вперёд по дороге, как-будто опаздывал на очень важное мероприятие.
        Пройдя ещё немного, мы услышали лай собак, и чем ближе мы подходили к магазину, тем сильнее становился этот лай, и было понятно, что собак много.
        Недалеко от магазина была железнодорожная станция, а рядом дорога со светофором и перекрёстком, мы эти места хорошо знали, потому что отсюда всегда ездили с родителями на электричке домой.
        Лай собак становился всё громче и громче.
        - Чего это вдруг они так разлаялись? - спросил я. - Посмотрим, Тёмка?
        - Посмотрим, - нерешительно ответил Тёма и взял меня за руку.
        Подойдя к светофору, мы увидели такую картину: в обе стороны дороги стояли машины, движение было полностью перекрыто, а на перекрёстке, кувыркаясь, отскакивая и вновь налетая друг на друга дрались две стаи собак, с каждой стороны их было штук по десять, не меньше, и все они лаяли, рычали, и вой стоял просто страшный.
        На перекрёстке собрались люди, но перейти дорогу они не могли, все стояли и смотрели на дерущихся собак, как-будто это был цирк какой-нибудь.
        Потом водители некоторых машин стали гудеть, но собаки не обращали на них внимания и продолжали лаять, кувыркаться и драться.
        - Это они территорию делят, - сказал стоящий рядом с нами высокий мужчина в белой кепке, футболке и джинсах.
        - Вы правы, - ответила ему молодая женщина в тёмных очках, соломенной шляпке и длинном, цветастом сарафане, - одна стая с этой стороны железной дороги, а другая с противоположной. Мне кажется, я даже знаю некоторых, - женщина сняла очки и стала приглядываться и рассматривать дерущихся собак.
        Мне эти её слова «про некоторых» сразу напомнили мою учительницу Софью Михайловну, как она смотрит на меня поверх очков, съехавших на кончик носа, и говорит:
        «Я вижу некоторые совсем не слушают меня и заняты на уроке неизвестно чем, вызову-ка я их сейчас к доске!»
        От этого воспоминания я на минуту забылся, а потом услышал, что водители стали гудеть очень громко и дружно, этот настойчивый и тревожный звук собакам явно не нравился, и они стали разбегаться.
        Мы купили буханку чёрного, два батона белого хлеба и шесть больших, мягких, посыпанных маком бубликов.
        Мама не разрешала нам есть на улице, говорила, что это неприлично, некрасиво, и что руки надо всегда мыть перед едой, но от бубликов шёл такой вкусный и аппетитный запах.
        Мы с Тёмой отломили сперва по маленькому кусочку, корочка так приятно хрустела, и мякушка была свежая, почти тёплая, будто только из печки, а потом откусили ещё и ещё… так мы шли и ели бублики, и уже по целому бублику съели.
        На улице тепло, солнце светит, птички поют, настроение отличное, вечером пойдем с папой на озеро купаться, мы с Тёмой ещё головастиков будем ловить, их много у берега, мы и сачки приготовили.
        Впереди нас шёл пожилой мужчина с сумкой в руке, мы видели его недавно в магазине.
        Сумка его была набита продуктами, поверх которых лежал завёрнутый в плотную, коричневую бумагу длинный кусок мяса. Я видел такой кусок мяса у мамы на кухне, она варила из него суп и называла как-то странно - грудинка. Мужчина шёл и размахивал сумкой, отчего грудинка раскачивалась в разные стороны.
        И тут, откуда ни возьмись, на дороге появился небольшой пёс, чёрный, с длинными, висячими ушами, вроде соседского спаниеля, но не спаниель, нет, дворняжка похоже.
        Вначале он шёл рядом с Тёмой, потом приподнял голову, поводил носом и вскоре пристроился за сумкой мужчины.
        Мясо раскачивалось вправо-влево в такт шагов мужчины, а вслед за мясом вправо-влево поворачивалась голова собаки, идущей за сумкой.
        Я и Тёма даже про бублик забыли.
        Наконец, собака не выдержала и прихватила мясо зубами, но видно не сильно, потому что мясо лежало всё также, только едва качнулось. Мужчина, почувствовав что-то, потряс сумкой и пошёл дальше.
        Но запах мяса манил собаку, она приблизилась, схватила и потянула его на себя, и мясо стало съезжать вниз, того и гляди упадёт, зашелестела бумажная обёртка, и пёс, испугавшись, прыгнул в высокую траву на обочине и исчез. Мужчина остановился, поправил съехавший кусок мяса, потом оглянулся, увидел меня и Тёму, погрозил нам пальцем и пошёл дальше.
        Идём мы идём и тут снова этот пёс - возьми и выскочи из травы.
        Он ловко подскочил к мясу, схватил его зубами и сильно потянул на себя, мясо шлёп и на земле.
        Но воришка опять испугался, прыгнул в траву и исчез, будто его и не было.
        Мужчина остановился, поднял с земли мясо, повернулся к нам и строго сказал:
        - Это что же вы делаете, молодые люди? Ну зачем вы мясо дёргаете, скажите мне!
        - Мы не… - замямлил Тёма.
        - Это не мы, - сказал я.
        - Как же не вы, а кто?
        - Фантомас, - вдруг ни с того, ни с сего ответил я.
        - Я тебе покажу старшим грубить, - рассердился мужчина, - пойдём-ка к родителям, - и он шагнул ко мне.
        И тут мы с Тёмой повернулись и побежали, а когда остановились и оглянулись, то мужчины с сумкой не было, а посреди дороги лежал и смотрел в нашу сторону неудачливый, трусливый воришка - чёрный пёс, похожий на соседского спаниеля.
        Мы подошли и погладили его по голове.
        Тёма говорит:
        - Дай лапу! Дай другую!
        И пёс даёт то одну лапу, то другую.
        Мы с Тёмой дали ему пол-бублика, он быстро съел, мы дали ещё и ещё… потом смотрим, в сумке у нас только три бублика осталось.
        - Всё, пёсик, - сказал я, - эти бублики для мамы и папы.
        Мы погладили собаку и пошли домой.
        Мама вышла с дачного участка и ждала нас около калитки - волновалась, и, конечно, отругала нас за то, что мы задержались.
        Потом мы пили чай со свежим хлебом, бубликами и клубничным вареньем и рассказывали наперебой о драке собак, об остановившемся движении машин на дороге и о смешном воришке-пёсике.
        Перед открытыми окнами веранды цвёл большой куст шиповника, и мама смотрела на нас и улыбалась.
        Новогодний подарок
        Павлик лежал под одеялом, закрыв глаза, он знал, что сейчас подойдёт мама, проверить спит ли он, пусть думает, что спит. Вот мама склонилась над кроваткой, её тёплая рука коснулась лба, погладила голову, поправила одеяло, она вздохнула и ушла.
        Павлик слышал, как мама, ступая тихо и аккуратно, чтобы не разбудить его, подошла к столу, налила немного воды в чашку и стала считать - раз, два… десять… тридцать - на тридцати она останавливалась.
        Послышался тревожный запах, Павлик знал его, так пахли сердечные капли, которые раньше принимала бабушка.
        Павлик боялся этого запаха, потому что после капель часто приезжала скорая, чужие люди делали уколы бабушке, она лежала тихая и бледная, а два раза, Павлик помнил, её забирали в больницу.
        Запах сердечных капель не приносил ничего хорошего, а сейчас эти капли принимала мама - с тех пор, как они поселились в общежитии.
        Павлик вспомнил бабушку и еле сдержался чтобы не зареветь, но нельзя расстраивать маму.
        «Где бабуля?» - думал Павлик.
        Но мама почему-то не говорила, и когда он спрашивал, она сразу отворачивалась, опускала голову и старалась уйти, и Павлик понимал, что случилось страшное, а он ведь уже не маленький - ему скоро пять лет.
        Когда-то они жили в большом и красивом городе все вместе - мама, папа, бабушка и Павлик, а потом началась война, и папа ушёл воевать, потому что был офицер - так он сказал в последний день.
        Павлик не очень помнил подвалы, где в войну они жили с соседями по дому, все дни слились у него в одну тёмную, страшную и холодную картину. Однажды была особенно ужасная бомбёжка и очень сильный взрыв.
        Павлик с мамой отделались поверхностными ранами, а многих знакомых после этого он больше не видел.
        Как и свою бабушку.
        Потом Павлик с мамой прятались от бомбёжки в церкви, и там он увидел иконы, горящие свечи и запомнил батюшку с крестом на шее, который помогал беженцам всем, чем мог.
        От папы приходили редкие письма, война не кончалась, и пришло время, когда Павлик и мама сели в автобус с надписью «Дети», и этот автобус доехал до самой Москвы.
        В Москве маме и Павлику дали небольшую комнату в общежитии, и мама сразу пошла работать, а Павлик стал ходить в детский сад.
        Он уже знал буквы, немного умел складывать их в слова и любил книжки, особенно одну - «Мойдодыр».
        Наверное, он так сильно любил её, потому что это была одна из первых его книг, и потому что её всегда читал ему перед сном папа.
        Павлик рассматривал красивые картинки в книге, а папа пояснял:
        - Вот мальчик, который не любит умываться по утрам и вечерам, поэтому от него, посмотри, «одеяло убежало, улетела простыня», и ещё «утюги за сапогами, сапоги за пирогами, кочерга за кушаком - всё вертится, и кружится, и несётся кувырком». Нельзя быть грязнулей, сынок, ай-яй-яй!
        И папа, улыбаясь, грозил пальцем.
        - Яй-яй-яй, - повторял за папой маленький Павлик и старательно грозил пальчиком, ему было тогда два годика.
        Шло время, появлялись новые книжки, некоторые в стихах Павлик знал наизусть, но самой любимой его книгой все равно оставался «Мойдодыр».
        Вечером папа приходил с работы, Павлик со всех ног летел к нему, сильные руки подхватывали его, подбрасывали:
        - Ай-яй-яй!
        - Яй-яй-яй, - смеялся вместе с папой Павлик, прижимаясь лицом к родной, колючей щеке.
        …Павлик заплакал: «Где папа?»
        Он заворочался в постели, подошла мама:
        - Ты что, сынок? Не заболел? - она губами потрогала лоб. - Не плачь, мой маленький, скоро Новый год, завтра будете письма писать Деду Морозу, Вера Ивановна сказала.
        - Знаю.
        - Давай молочка тёплого с мёдом тебе дам? И уснешь быстро.
        - Не хочу, посиди, - Павлик взял в ладони мамину руку, повернулся на бок и заснул.
        - Дети, сейчас я спрошу, кто какой подарок хотел бы получить на Новый год от Деда Мороза, - сказала воспитательница Вера Ивановна - Ты, Леночка, что?
        - Белые коньки… в цветочек.
        - Такие бывают?
        - Не знаю, мне приснились в цветочек.
        - А ты, Толя?
        - Вертолёт на пульте управления.
        - Оленька, что?
        - Попугайчика жёлтого волнистого, я его Кешей назову.
        - А я… я, Вераванна, хочу щеночка.
        - Ну хорошо, Слава. А Павлик что хотел бы получить?
        - Книжку «Мойдодыр».
        - Теперь, ребята, нарисуйте ваши пожелания на открытках, их получит Дед Мороз.
        Павлик в тот день нарисовал книгу, на обложке которой была большая, красная щётка и жёлтое мыло, которое:
        «Моет, моет трубочиста чисто, чисто, чисто, чисто», - он знал «Мойдодыр» почти наизусть.
        Вечером мама сообщила Павлику, что завтра он не пойдёт в детский сад, а они вместе пойдут…
        - Куда? - спросил Павлик.
        Мама не ответила, но улыбнулась так светло и хорошо!
        На следующий день Павлик и мама приехали в военный госпиталь, их встретил врач, на маму накинули белый халат, и они пошли по длинному коридору.
        Павлику не нравился запах больницы, он вспомнил бабушку, вспомнил мамины капли, и ему стало тревожно, но тревога смешивалась с каким-то радостным предчувствием.
        Неужели?
        Они вошли в большую палату, и Павлик увидел папу!
        Он лежал бледный и сильно похудевший, голова была перевязана, через бинты проступала кровь, одна рука в гипсе.
        Но это был папа!
        Павлик бросился к нему.
        - Осторожно! - закричал врач, но Павлик уже подбежал и крепко обнимал папу.
        На его тумбочке у кровати лежала книга «Мойдодыр».
        Лягушка вот-вот
        Никто не заметил, когда залив реки с чистыми, холодными, подземными ключами, с весёлыми мальками на мелководье, с лилиями и кувшинками, с шумной, озорной детворой на берегу стал печальным болотом.
        Во времена залива над поверхностью воды летали чайки, а вдоль берегов, среди осоки и камыша жили лягушки.
        Лягушки, разговаривая между собой, выражая недовольство, радость или беспокойство, квакали, и только одна из них, странная, одинокая лягушка, жившая в стороне от других, говорила «вот-вот» вместо «ква-ква».
        Мало кто понимал, что значит «вот-вот» - хорошо это или плохо, или вообще всё равно.
        - Ква-ква, - предупреждали лягушки, когда зоркие чайки кружились у берега, - лягушата-малышата, убегайте поскорее, не то острый клюв схватит вас.
        - Ква-ква, - пищали малыши, прячась по норкам вместе с родителями.
        Одна странная лягушка оставалась на месте и, глядя на чайку из-под большого, зелёного листа, говорила:
        - Вот-вот, вот-вот.
        - Ква-ква, - беспокоились лягушки, видя, как браконьеры натягивают сеть с одного берега залива до другого, - ква-ква, нехорошо, в сеть попадёт много разной рыбы, и большой, и маленькой - окуни с окуньками, плотва с плотвичками и щука со щурятами, и пескари, и лещи с подлещиками, кваква, уходите прочь.
        Но браконьеры не слушали кваканья и расставляли сети, а утром вытаскивали из неё пойманную рыбу, и все лягушки от страха замолкали, кроме той, которая говорила «вот-вот».
        Однажды на зелёной поляне у залива собралась большая компания, люди ели и пили, и смеялись, и всё бы ничего, но весь мусор после себя они бросили в залив, и снова бросили, и снова, и снова.
        - Вот-вот, вот-вот, - одиноко звучал голос странной лягушки.
        Как-то раз приехал мусоровоз - большая, страшная, красного цвета машина, и, подъехав к самому берегу, свалила весь мусор в залив.
        Лягушки и лягушата даже не пытались квакать, они хотели поскорее убежать и спрятаться от лавины грязи.
        Среди грохота, запаха бензина и мусора слышалось:
        - Вот-вот, вот-вот…
        После этого случая хор квакающих лягушек заметно поредел.
        Залив становился другим.
        Поверхность воды покрывалась сплошной, зелёной плёнкой мелких водорослей, дно становилось илистым и вязким, залив всё больше мелел, уменьшаясь в размерах - на его зыбучих берегах разрастался с невиданной силой кустарник и борщевик, и уже не пели, как раньше, соловьи в черёмуховых, весенних рощах.
        В тот день очередная машина, сбросившая мусор, уехала, и в наступившей тишине голосила лишь одна странная лягушка:
        - Вот-вот, вот-вот, вот-вот…
        Её увидел аист.
        Аист впервые прилетел на это болото, кружась и размахивая большими, белыми крыльями, он приземлился недалеко от лягушки, сделал несколько шагов и, подойдя ближе, раскрыл длинный клюв…
        С тех пор никто не слышал «вот-вот, вот-вот, вот-вот» из-под большого, зелёного листа.
        А залив тем временем становился всё меньше и меньше, постепенно он превратился в небольшое, мелкое озеро, потом в лужу, потом в вязкую топь.
        Радостный, сверкающий залив стал печальным болотом, а наоборот… наоборот почему-то не бывает.
        Просто было лето
        В то лето Алину с братом Алёшей родители отправили на дачу к тёте Вере, маминой сестре.
        - Нам нужно поменять крыльцо, полы на веранде, да и крышу починить пора. Как всё сделаем, приедем за вами, - сказала мама.
        Алёша с Алинкой и не возражали, тем более у тёти Веры был сын Миша, их двоюродный брат, ему уже тринадцать, Алинке двенадцать, а Алёше десять.
        Алёшу с Алинкой на вокзале встретил дядя Коля, на машине быстро доехали до места, это был старый, небольшой домик в забытой деревне, доставшийся дяде Коле от родителей.
        - Как же выросли! - заохала тётя Вера. - Да где же ты, Миша!
        В дверях появился двоюродный брат, рослый, крепкий, русоволосый, с большими, серыми глазами и веснушками на носу. Они виделись лет пять назад и сейчас с любопытством и смущением рассматривали друг друга.
        - Алиночка, у тебя коса! Сейчас ведь ни у кого нет косы, а тебе идёт, моя красавица. Как ты на бабушку нашу - бабу Лиду похожа, - тётя Вера обняла покрасневшую, застеснявшуюся племянницу, - а ты, Алёшенька, весь в отца! Ну пойдемте к столу.
        После обеда Алинка помогла убрать со стола, а потом все трое пошли погулять.
        Алёша с Алиной никогда не были на даче двоюродного брата, поэтому с интересом слушали его.
        - Деревня наша небольшая - двенадцать домов, отдалённая, добираться к нам неудобно, поэтому дачников мало, пока ещё и не приехали. А зимуют только в пяти домах. Мама всё лето здесь, у неё отпуск большой, она же учительница, а папа приезжает как может.
        - А ты как время проводишь? - улыбнулась Алинка.
        - Я… - смутился Миша, - по-разному. Пойдемте, покажу вам заброшенную турбазу.
        Дом, где летом жил Миша с родителями, располагался в самом конце единственной деревенской улицы, которая продолжалась широкой дорогой, проложенной среди большого поля, засеянного клевером, тимофеевкой, мятликом, на котором местами уже белели первые ромашки.
        - Скоро ромашек будет много, вот красота! - обратилась Алинка к Мише.
        - Скоро клевер и ромашки вовсю зацветут, пора, - басовито ответил Миша, голос у него стал почти взрослым, низким, мужским.
        Пересекли поле, спускавшееся с одной стороны вниз к узкой, быстрой речке и поднимавшееся с другой стороны вверх, к горизонту, так что верхнего края и не видно, только бескрайнее небо.
        Вошли в тенистый, хвойный лес, пересекли глубокий овраг, пошли по широкой, лесной дороге, одолевали стаи комаров. Миша сломал две березовые веточки, дал Алине и Алёше - отгонять комаров.
        Так и шли минут двадцать, углубляясь в лес, разгоняя комаров, но не теряя из вида речку справа, дорога плавно поднималась вверх.
        Наконец, подошли к невысокому забору из старых, покрытых мхом досок, покосившемуся, местами упавшему на землю, за которым виднелись какие-то строения.
        Зашли и оказались на территории старой, заброшенной турбазы.
        Вдоль её центральной, широкой, когда-то асфальтированной, а сейчас почти полностью разрушенной дороги, стояли с двух сторон небольшие, деревянные, покосившиеся домики с маленькими верандами и большим, заколоченным досками окном. Домики стояли близко друг от друга, с двух сторон от дороги и под углом к ней.
        - Ребята, - Алинка остановилась, - смотрите, они стоят, как корабли на причале.
        - Ты о чём? - спросил Алёша.
        - Вот эти домики, эта дорога… они как корабли и причал.
        - Правда, Алинка, я сколько раз здесь был и не замечал, - Миша внимательно посмотрел на двоюродную сестру.
        Столбики-фундаменты домиков были полуразрушены, осторожно поднялись по старым ступенькам, подёргали несколько дверей - забиты. В центре турбазы было двухэтажное, деревянное старое здание - то ли бывший клуб, то ли столовая. Жизнь ушла из этих мест, всё опустело и исчезало со временем.
        - Здесь есть причал, когда-то лодки стояли, пошли, - Миша повёл Алину и Алёшу вниз по узкой, лесной тропинке, круто спускающейся вниз к речке.
        Ребята оказались на старом стадионе - здесь были баскетбольная, волейбольная и теннисная площадки, но все они почти заросли мхом, молодыми деревцами, кустарником и разрушались постепенно. Около речки была лужайка, к ней примыкал небольшой причал с тремя шатающимися скамейками на нём.
        Построенный из досок причал был скреплён по периметру железным уголком, который, видимо, и удерживал пока всё это сооружение от падения. Осторожно прошли, сели на скамейки, и перед ними открылась удивительная картина.
        Речка в этом месте становилась широкой и делилась на два рукава, а в центре её образовался остров, довольно большой, весь заросший высокими деревьями - наклонившиеся ивы вдоль берегов, берёзы в глубине, ели и пышные, раскидистые лиственницы.
        От острова к берегу шёл изогнутый деревянный мостик, он придавал особую живописность и даже сказочность этому заброшенному и удивительно красивому уголку.
        Речка здесь успокаивалась, течения почти не было, и на поверхности воды, расположившись в середине больших, тёмно-зелёных, округлых листьев, цвели жёлтые кувшинки и белоснежные лилии.
        - Какая красота! - воскликнула Алинка.
        - На остров пойдём завтра, - как-будто читая её мысли, сказал Миша.

* * *
        На следующий день сразу после завтрака ребята перебежали поле, перешли глубокий овраг, и бегом, бегом по лесной дороге до заброшенной турбазы, потом вниз по крутому склону - вот и лужайка, и остров, и старый причал.
        По изогнутому, деревянному, шатающемуся мостику перешли на остров, где среди высокой травы змейкой шли в разные стороны несколько дорожек-тропинок.
        - Кто здесь ходит? - почти с испугом спросила Алинка.
        - Рыбаки, здесь рыба клюёт хорошо, особенно подлещики, но можно и окунька поймать. Не бойся!
        - Что это? - Алинка крепко взяла Мишу за руку и не хотела отпускать.
        Ребята шли вдоль берега острова и увидели поваленные на землю стволы деревьев разной толщины, и все они с одной стороны были заточены остро, как карандаши, какой-то неведомой «точилкой», видны были даже вертикальные бороздки-срезы, и все эти деревья лежали одинаково - острой стороной вглубь острова, а кроной в сторону воды.
        - Это бобры. Здесь живут две семьи бобров, - успокоил Миша, - они питаются древесиной, пилят упавшие стволы деревьев, вымачивают, прячут в норках, потом едят как консервы.
        - Ты видел? - спросил Алёша.
        - Бобров видел. Серьёзный зверь, хотя на вид забавный. У него передние зубы очень крепкие и сильные - видели, как обтачивает он деревья.
        - Покажи нам их норки.
        - Нет, у них вечерний образ жизни, и сейчас они спят. И потом это опасно.
        В одном месте, недалеко от берега, ребята увидели высокую, старую иву, подточенную бобрами почти до середины по всей окружности ствола, она могла того и гляди сломаться и упасть, при этом толщина её была такая, что когда дети взялись за руки втроём, то не смогли обхватить дерево.
        - Вот это бобры! - ахнула Алинка.

* * *
        И снова на следующий день были на острове, обследовали его, и нашли большую земляничную поляну.
        Миша сорвал веточку с крупными земляниками и одним белым цветком на ней, протянул Алинке и как-то особенно посмотрел на неё, отчего она покраснела, и сердце её забилось, забилось.
        - Тебе.
        - Спасибо, - и опустила глаза.
        Сели на корточки, собирали землянику, сладкую, ароматную, спелую и ели.
        Алинке хотелось угостить Мишу, а Миша хотел отдать Алинке всю земляничную поляну.
        Потом пошли на причал купаться.
        Разделись. Ребята в плавках, а Алинка… она в отдельном купальнике в мелкий цветочек, ещё не девушка, но уже не девочка.
        Худенькая, среднего роста, светло-русая, в веснушках, курносая, чем-то похожая на Мишу, только глаза голубые. Закрутила косу, заколола на затылке шпильками, видела, как смотрел на неё Миша, потом застеснялась и прыгнула с причала, разбежались круги по воде, брызги в разные стороны, взлетела сойка на берегу.
        Ребята тоже прыгнули в воду, встревоженные чайки кружились над речкой и кричали.
        Наплавались и упали на горячие от солнца доски, ни о чём не думалось, почти не говорили.
        Просто лежали и смотрели, как пролетела бабочка или стрекоза, как она садилась на кого-то из них, и её можно было легко взять рукой за прозрачные крылышки, смотрели как высоко летали ласточки, как медленно двигались облака на небе, таком голубом…
        «…голубом, как Алинкины глаза,» - мечтал Миша.

* * *
        - Возьмём сегодня удочки, рыболовные снасти, - сказал Миша.
        Он был знающий рыбак, а Алёша ничего не умел, и Миша терпеливо объяснял брату рыболовные хитрости.
        Пришли на причал, закинули удочки, ждали.
        Алинка расположилась чуть вдали, чтобы не мешать, рыбалка её совсем не интересовала, взяла книжку из дома, но не читалось.
        Она сидела в жёлтом сарафане в горошек, белом платочке на голове, и болтала ногами по воде, потом легла на спину и смотрела в небо… хорошо…
        Вдруг Алинка услышала какой-то шорох рядом, нет, не показалось, она притихла.
        Через минуту-две на самый край причала из воды вылез маленький, симпатичный зверёк с чёрными, блестящими глазками, коричневой шерстью, с длинным плоским хвостом и смешными лапками.
        Алинка хотела дать знак Мише и Алёше, но они уже увидели его, тоже затихли и смотрели на пришельца.
        Это был маленький, любопытный бобрёнок, он стоял, не двигаясь, несколько минут, смотрел, изучал, потом решил, что пора домой, ловко нырнул и быстро поплыл к острову.
        - Какой хорошенький, - улыбнулась Алина.
        - Он в этом году родился, - ответил Миша.
        Поймали в тот день пять подлещиков и четыре окунька.

* * *
        И снова бегали на остров.
        Когда шли обратно, забрели на полянку, сплошь заросшую незабудками, будто небо опрокинулось на землю и расцвело маленькими, голубыми цветами.
        Алинка хотела набрать букет, но подумала, что завянет и не стала рвать.
        - Незабудка - от слова «не забудь», - сказала она неизвестно кому, но оглянулся Миша.
        Потом пришли на причал, с собой взяли первые яблоки - белый налив, удочки, книжки, но на этом волшебном месте хотелось только мечтать.
        Ах, если бы, если бы знать…
        Однажды увидели взрослого бобра, только голову и часть туловища, он плыл с берега на берег, зажав в зубах большую ветку ивы с листочками на конце.
        Издали казалось, что он тащит букет для своей бобрихи… так Миша сказал.
        Пошли первые колосовики, аккуратные, со светло-коричневой шляпкой, растущие семейками.
        Миша знал грибные места, но пошли на причал.
        На заброшенном стадионе когда-то давно была посажена липовая аллея, место солнечное, открытое, речка рядом.
        И почему-то именно здесь, под высокими, старыми липами, как на грядке в огороде, росли первые подберёзовики, подосиновики и колосовики - хоть каждый день собирай урожай.
        Маленькие грибы ребята не трогали, давали подрасти, а чуть позже собирали на грибной суп, на жаркое с грибами, луком и картошкой.

* * *
        Зацвела вдоль речки и около старого причала белая, пушистая таволга и розовый кипрей, тётя Вера заваривая кипрей, называла его Иван-чай.
        Отцвёл дикий шиповник, распускалась липа, и всё сильнее становился её медовый, сладкий запах.
        Как-то Миша, Алинка и Алёша сидели на скамейке под цветущими липами и говорили о будущем.
        - Я в высшее военное училище поступать хочу, может быть, в пограничное, но вначале хочу в суворовское училище пойти, - сказал Миша.
        - Там конкурс большой, - сказал Алёша.
        - А я в медицинский институт, давно решила, - добавила Алинка и задумалась.
        По вечерам разводили костёр на участке, недалеко от дома, приходила тётя Вера, иногда дядя Коля, смотрели на огонь, языки пламени завораживали, разговаривали, и всем было тихо и радостно.
        Иногда были особенно ясные, звёздные, ночи, короткие и светлые, как на севере.
        В одну из таких ночей, когда все стали расходиться, к Алинке подошёл Миша и протянул ей небольшую коробочку.
        - Возьми… на память обо мне.
        - Спасибо.
        Она открыла коробочку, там лежал солдатик, сделанный из металла и покрашенный разноцветной краской.
        Краска местами стёрлась, местами её не было совсем, видно было, что солдатик старый и любимый.
        - Зачем, оставь себе, тебе же он дорог.
        - Тебе.

* * *
        Вскоре приехал папа и отвёз Алину и Алёшу домой.
        В августе того же года Миша поступил в суворовское училище, потом в высшее военное училище погранвойск, а потом он оказался в одной из горячих точек.
        Родные получили груз 200.
        В книжном шкафу Алины стоит солдатик, сделанный из металла, когда-то давно покрашенный разноцветной краской, теперь уже почти совсем исчезнувшей, рядом с солдатиком фотография.
        На ней - старый причал, Алёша, Алина, Миша и счастье… просто было лето…
        Впереди, на лихом коне
        В те далёкие времена, когда по утрам дети просыпались с «Пионерской зорькой», когда девочки ходили в школу в форме с белым воротничком и заплетали косы, когда пионеры носили красные галстуки, а эскимо на палочке стоило одиннадцать копеек… в те далёкие времена одним из самых популярных кинофильмов был всё-таки «Чапаев».
        В большой комнате, которую почему-то торжественно называли «зал», было два окна, напротив стоял большой диван, справа буфет с ажурными, белыми салфеточками на полках, слева трёхстворчатый шкаф, украшенный сверху семейством из семи мраморных слоников, в центре круглый стол с тяжёлой скатертью, над ним оранжевый абажур с кистями, а в правом углу комнаты на тумбочке находился небольшой чёрно-белый телевизор, по которому двойняшки Марина и Миша часто смотрели фильм «Чапаев».
        Дом, в котором они жили, располагался в центре областного города недалеко от Москвы и был небольшим - два подъезда, двадцать четыре квартиры.
        Во дворе дома у всех жильцов были деревянные сараи с погребом, где они хранили картошку в ящиках, а в больших дубовых бочках - квашеную капусту и солёные огурцы. Это было у всех.
        Мама Маринки и Миши солила ещё помидоры, розовые, чуть недоспелые, которые, пройдя положенный срок засолки, становились солоновато-сладкими и восхитительно вкусными.
        В бочках поменьше она готовила мочёные яблоки, для чего брала только антоновку, перекладывала её ржаной соломой, заливала рассолом, и через месяц получалось ядрёное, налитое, матово-восковое лакомство.
        Иной год стояла в их погребе и небольшая кадушка с солёными грибами.
        Картошка да квашеная капуста, да хрустящий солёный огурчик, да нежные, сладковатые помидоры и мочёные яблоки - вот и еда для семьи на всю долгую зиму!
        Во дворе дома вдоль деревянного забора сараи стояли стена к стене, а иногда с промежутками.
        Зимой их крыши были густо засыпаны снегом, однако, дорожки к дверям были всегда расчищены.
        Той зимой снега было особенно много, и Маринка с Мишей после школы, наскоро пообедав, бежали во двор.
        К ним присоединялся Боря из соседнего подъезда, все вместе они учились в третьем классе.
        Забраться на крышу сарая ничего не стоило - сперва нужно было залезть на забор, а с него перепрыгнуть на крышу.
        И здесь начиналась их любимая игра в «Чапаева».
        Они носились и перепрыгивали с крыши на крышу, спрыгивали вниз в рыхлые сугробы, снова забирались вверх, и снова бежали куда-то.
        Им виделась конница, красноармейцы в будёновках, Красное знамя, тачанка с пулемётом, топот копыт, грохот канонады.
        А впереди, одетый в бурку, папаху, с саблей наготове, мчался и летел легендарный Чапаев!
        В тот день, придя из школы, Маринка с Мишей пообедали, сделали уроки, зашёл Боря, и все вместе они пошли на улицу.
        Морозный февральский день был недолгим, ярко-красное закатное солнце освещало облака и небо, падал и падал искристый снег. Залезли на крышу.
        Последний сарай одной стороной примыкал к жилому деревянному дому с остроконечной крышей, занесённой снегом.
        Нужно было покорить эту вершину!
        Дети карабкались вверх по мёрзлому железу крыши, съезжали вниз, смеялись. Разгорячённые, румяные, весёлые, они не уставали, шапка у Миши съехала на затылок, шарф Маринки развязался, пальтишки, валенки у всех были в снегу, на варежках налипли льдинки.
        - За мной!
        - Спасаем знамя!
        И снова то вверх, то вниз, и бегом, и снова неслись в бой под Красное знамя с шашкой в руках, и перепрыгивали, и падали в пушистые сугробы.
        - Белые наступают!
        - Атакуем!
        Чтобы передохнуть садились на снег и вспоминали слова из фильма:
        - Где должен быть командир?
        - Впереди, на лихом коне!
        Вот нарастает дробь барабанов, плечом к плечу, ровным строем, в белых перчатках идут барабанщики, за ними ряды белогвардейцев - это «психическая» атака из фильма, «красиво идут, Петька!»
        - Чапаев не сдаётся!
        Побежали, и вдруг послышался сильный треск, это проломилась крыша, Маринка с грохотом провалилась внутрь сарая.
        Она упала на кучу старых одеял, постеленных на дверцу погреба для его утепления, она не поранилась, не ушиблась, быстро встала и огляделась.
        Полумрак ветхого сарая, заваленного инструментом, лопатами, вилами, старыми велосипедами, санками, железными банками из-под консервов разной величины, заполненными гвоздями, шурупами, какой-то мелочью, а на крыше - проломленное отверстие, в котором вскоре показались две головы - Миши и Бори.
        - Маринка, это сарай тёти Нины Бобровой, мы к ней сбегаем за ключом, подожди.
        - Я… я боюсь…
        - Мы быстро, Маринка, чего ты боишься?
        - Я крыс боюсь, мама на прошлой неделе видела в погребе.
        - Так это же в погребе!
        - Всё равно, - голос Маринки задрожал.
        - Марин, ты это, ты считай до 100, нет, до 200… нет, до 1000.
        - Приходите побыстрее!
        - Мы сейчас, - и Миша с Борей исчезли.
        Маринка подняла старую табуретку, валявшуюся в углу, села, огляделась.
        В сарае пахло старыми вещами и сыростью.
        Она съёжилась и стала считать:
        «Один, два, три… 25… 115… 223… 790… 1011…»
        Вечер пришёл незаметно, с углов неотвратимо наступали и сгущались сумерки.
        Послышался подозрительный шорох.
        «1012… а крысы злые? 1013… у них хвост такой противный, 1014, 1015… и длинный, 1016… а зубы? 1017… ой, мамочка!»
        Слёзы подступили к глазам Маринки, ей казалось, что шорохи слышны уже со всех сторон.
        «2000… 2100… 2341…» - она не открывала глаз, вся собралась в маленький кулачок, вспомнила, как они играли в Чапаева, бегали по крышам и кричали ура, вперёд!
        «2511… я не боюсь, не боюсь, не боюсь… 2512, не боюсь… 2513, Чапаев на коне… 3110, - Маринке казалось, что прошла целая вечность, - 3211, впереди… 3440, не боюсь… Чапаев, 3610…»
        Снаружи, у двери сарая послышались шаги и голос Миши:
        - Маринка, мы пришли!
        Это вернулись Боря и Миша.
        Оказалось, что Миша всё время дежурил у квартиры тёти Нины - ждал, что кто-нибудь придёт.
        А Боря знал, где тётя Нина работала, сбегал на фабрику, вызвал её с проходной, взял ключи и бегом обратно.
        И на все это потребовался час, только час… целый час.
        Мальчики открыли дверь сарая.
        На табуретке в полной темноте сидела Маринка, она как-будто застыла, только губы что-то шептали.
        - Маринка, вставай! - Миша подбежал к сестрёнке и стал трясти её за плечо.
        Девочка очнулась, открыла глаза:
        - 3627, - еле слышно произнесла Маринка, замолчала, приходя в себя, и расплакалась.
        Дома мама успокоила Маринку и рассказала, что ту крысу, которую она на самом деле два раза видела в погребе, уже поймали - папа поставил ловушку, а больше этих неприятных созданий в погребе не было.
        На следующий день, ближе к вечеру все трое - Маринка, Миша и Боря ходили в соседний подъезд к тёте Нине Бобровой и извинялись за проломленную крышу.
        - Ничего, ничего, сама любила побегать в детстве, - добродушно улыбалась тётя Нина, невысокая, полная женщина в домашнем халате, фартуке, с половником в руках стоящая в коридоре, - постойте-ка, ребята, я вас оладышками угощу, пеку вот, перевернуть надо. Да вы проходите на кухню, проходите.
        Миша, Маринка и Боря растерянно стояли у дверей:
        - Да нет, спасибо, мы пойдем.
        - Подождите, - тётя Нина заторопилась на кухню, откуда вкусно пахло жареным тестом, и вскоре вернулась с пакетом аппетитных, горячих оладий, который отдала смутившимся детям.
        В ближайшие выходные папа Маринки заделал дыру на крыше сарая.
        Через неделю потеплело, снег таял на глазах, становясь серым и грустным.
        По ночам и утром было ещё морозно, но уже радостно щебетали воробьи на проводах, длиннее становился день, и по-весеннему тепло улыбалось солнце.
        После этого случая дети обещали больше не бегать по крышам, и слово своё они сдержали.
        А Маринке ещё долго снился удалой красный командир в папахе, с саблей наготове, впереди, на лихом коне!
        Сеня - Сенечка
        Под Новый год в детский дом привезли подарки.
        Они лежали в больших коробках, здесь были зайчики и мишки, и разные машинки, золотоволосые принцессы и книжки с картинками, карандаши, самолётики и много других игрушек.
        Эти коробки поставили в зал, где уже красовалась высокая, от пола до потолка ёлка.
        Ещё не сверкали на ней новогодние шары, снежинки и звёзды, ещё не загорелись от волшебных слов «ёлочка, зажгись!» разноцветные огоньки на гирляндах, но уже пахло смолой, снегом и праздником.
        Сенечка вышел в раздевалку своей группы, подошёл к двери, ведущей в коридор, приоткрыл её и с любопытством стал наблюдать, как вносили коробки в зал, где проводились все праздники.
        Дверь на улицу то и дело открывалась, впуская клубы морозного туманящегося воздуха, шумно захлопывалась и снова открывалась, незнакомые люди, весело и громко разговаривая, сновали туда сюда, царила суета, и за всем этим мельтешением угадывалось радостное ожидание праздника.
        - Сеня, пойдем продолжим занятие, - вдруг услышал он голос воспитательницы Мариванны.
        Средняя группа «Василёк» готовила к новогоднему празднику песенку о снежинках, которая очень нравилась Сене, и, наверное, поэтому быстро запомнилась.
        После прогулки, перед обедом, Сеня снова пришёл в раздевалку, открыл дверь в коридор и увидел стоящие рядом, вдоль стены те самые коробки, которые утром заносили в зал, только сейчас они были пусты.
        Он из любопытства заглянул в одну, другую и уже собрался было уходить, но вдруг что-то мелькнуло в глубине.
        Сеня наклонился и достал из коробки, нет, не машинку, куклу или ёжика, он достал то, что никак не ожидал… это была сосулька.
        Небольшая, размером приблизительно с пол-карандаша, сосулька была полупрозрачной и чуть розоватой посередине.
        Сеня взял её и подошёл к окну, которое снаружи было покрыто тонким, мохнатым слоем инея, нарисовавшем на окне узоры, похожие на диковинные листья.
        Неожиданно Сенечка приложил сосульку к окну, солнце осветило её, и вдруг слабое, тёплое сияние разлилось вокруг, и от того, что оно было едва заметным, его хотелось схватить в ладошки и удерживать, словно оно могло исчезнуть.
        Сене почудился жар в руке, он поднёс сосульку к щеке, но она была холодной.
        Он засунул сосульку поглубже в карман штанишек, но её кончик всё равно высовывался и торчал.
        Сеня пошёл в раздевалку, положил сосульку на верхнюю полку своего шкафчика для одежды, прикрыл варежками и шарфом, и закрыл дверцу, с которой ему улыбался попугай Кеша из любимого мультика, одетый в тельняшку и залихватскую шляпу с пером.
        После обеда был тихий час, но Сенечке не спалось.
        Весь день он всё хотел и пытался вспомнить что-то и никак не мог, но сейчас, в тишине, вдруг ясно увидел - синее, сияющее небо, солнце, тающий снег, тёмный, грязный, зернистый, из-под осевших сугробов текут ручейки, а с крыш свисают сосульки, на солнце они красиво блестят и переливаются, с них капает вода, и можно услышать звук капели.
        Мама сняла зимнюю шапку, в раскинувшихся волосах её играет солнце, а на лице цветут веснушки, она подставила под сосульки ладони, на них падают и рассыпаются капли, она улыбается:
        - Смотри, сынок, капель, весна пришла, - мама вытирает мокрыми руками лицо и смеётся, - капель, кап-кап…
        …кап-кап слышит Сеня и не знает, то ли это капают сосульки, то ли его слезы…
        - Сенечка, что с тобой? - Мариванна погладила его по голове, а он всё плакал и плакал и никак не мог остановиться.
        - Со… сосулька…
        - Какая сосулька?
        - В моём шкафчике со… - и слёзы снова потекли по заплаканному личику.
        Мариванна вышла и вскоре вернулась с сосулькой в руке:
        - Держи, малыш.
        Сенечка спрятал сосульку под подушку, всхлипывая, закрыл глаза, но постепенно успокоился и заснул.
        Мариванна тяжело вздохнула, она знала, что год назад Сеня, ему было тогда четыре года, поступил в детский дом из больницы, где провёл три месяца после страшной аварии - на него и маму наехала машина… маму не спасли… а больше у Сенечки никого не было.
        Мариванна смотрела на длинные ресницы, светлые волосы, милую мордашку и тихонько гладила Сенечку по спине, «спи, маленький, спи», потом вытерла платком глаза и аккуратно достала из-под подушки сосульку, долго смотрела на неё, затем встала и, сама не зная почему, поднесла её к окну.
        Зимнее заходящее солнце осветило сосульку, и слабое, едва заметное сияние разлилось вокруг…
        Сардельки
        Миша учился в третьем классе.
        От его дома до школы было минут пятнадцать ходьбы быстрым шагом, при этом никаких переходов через дороги, которых так опасаются все мамы, что вполне справедливо, не было.
        Поэтому Миша с первого класса ходил в школу сам, только первые два месяца его провожала мама.
        За это время она приучила сына закрывать квартиру на ключ, который привязывался к тонкой верёвочке и в таком виде висел у Миши на шее, чтобы он его не потерял.
        Мама считала, что хранить ключ в портфеле опасно, так как прекрасно знала, что может происходить с ним в школе - портфель может, например, лететь по длинному школьному коридору как футбольный мяч, он может участвовать в выяснении отношений с одноклассниками, особенно с Костей и Витей, она знала, как здорово кататься на портфеле с ледяной горки, и как можно размахивать им в разные стороны, когда у тебя хорошее настроение и ты идёшь, нет, ты бежишь, подпрыгивая, домой, зная, что как только сделаешь уроки, сразу помчишься играть в футбол на пустыре, где тебя уже ждут друзья.
        Дорога в школу шла вначале по переулку мимо двух жилых домов, потом нужно было повернуть налево, пройдя мимо булочной на углу, откуда всегда вкусно пахло свежим хлебом, далее пройти мимо почты, а иногда и заглянуть туда, чтобы посмотреть новые марки и открытки, потом пройти аптеку, и вот она, родная школа.
        Те годы были очень непростые для страны и для всех её граждан.
        В те годы проходила приватизация, были какие-то странные ваучеры, и почему-то закрывались заводы и фабрики, почему-то они продавались, как старый ненужный хлам, и почему-то вместо них, в тех же зданиях, странным образом возникали склады, склады, рестораны и даже бани.
        Миша слышал дома беспокойные разговоры взрослых, их тревога передавалась ему, и становилось тоскливо и немного страшно от непонимания происходящего.
        Но хуже всего было то, что в тот период магазины были пусты, хотя сегодня в это невозможно поверить.
        Однако, так было, и за самыми необходимыми продуктами, например, за хлебом и молоком, выстраивались очереди, и женщины покупали хлеб про запас и сушили, на всякий случай, сухари.
        Но стали появляться многочисленные коммерческие киоски, которые иной раз располагались на больших грузовых машинах, такие своеобразные передвижные магазины на колёсах, и здесь продавали продукты, мимо которых просто невозможно было пройти и не остановиться, здесь продавали разную колбасу, окорок, какие-то копчёные деликатесы, сосиски и Мишины любимые сардельки.
        И вот такой магазин на колёсах, вернее киоск, появился между почтой и аптекой по дороге в школу, и Мише пройти мимо него было нельзя, потому что он был по пути.
        Ах, какие аппетитные и большие, и какие, наверное, сочные и вкусные были эти сардельки!
        А какой запах шёл из этого магазинчика!
        Миша проходил мимо, стараясь не смотреть на прилавок, стараясь даже не дышать, он проглатывал слюну и задерживал дыхание, чтобы не чувствовать запаха, он пытался думать о школьных делах, пытался… а перед глазами была горячая, дымящаяся сарделька, и как он кусает её, такую сочную и невозможно вкусную, и заедает мягким хлебушком.
        Это была пытка, потому что цены были космические, цены были недоступны.
        Миша даже решил переходить на другую сторону улицы, а потом возвращаться обратно, то есть ещё раз переходить дорогу, чтобы обойти этот магазин с сардельками, но если бы узнала мама…
        «Нет уж, буду терпеть!»
        Приближался Мишин день рождения, ему исполнялось десять лет, и мама сказала, что это юбилей, и можно пригласить нескольких друзей.
        - Что подарить тебе, сынок, на день рождения?
        И Миша, не задумываясь, ответил:
        - Сардельки.
        Мама заплакала, она плакала и гладила сына по голове, а когда успокоилась, сказала тихо:
        - Хорошо.
        На день рождения Миша позвал Костю, Витю и Свету Кузнецову, с которой сидел за одной партой.
        Мама открыла банки с законсервированными на даче огурцами и помидорами, с маринованными грибочками, с квашеной капустой, красиво разложила всё это на тарелках, поставила салатницу с винегретом, нарезала хлебушек, а потом принесла две кастрюли - в одной была горячая картошка, в другой… в другой кастрюле лежали сардельки, от них исходил пар и такой… такой запах! Не забыть!
        Прошли годы.
        Миша стал капитаном дальнего плавания, он видел многие города и страны, был на разных торжествах и праздниках, где угощался всевозможными диковинными угощениями, но не было для него ничего вкуснее тех сарделек.
        Старинная вазочка
        Вазочка стояла на подоконнике, и когда дверь на кухню была открыта, то каждый, входящий в квартиру, первым делом видел на окне её стройный силуэт на фоне изменчивого неба.
        Она была небольшой, ростом чуть выше обычного стакана, если мерить кухонными мерками, поэтому дома говорили не ваза, а вазочка, но кто знает, в каких единицах оценить красоту и привязанность даже к такой малой вещице.
        Алине шёл седьмой год, и она, сколько помнила себя, столько помнила и вазочку, которая раньше стояла за стеклом, в буфете, на самом видном месте.
        Мама Алины рассказывала, что вазочка досталась ей от бабушки, а той от другой бабушки, и та, последняя бабушка, у которой оказалась чудесная вазочка, она таяла в глубине веков, как льдинка от вечного солнца.
        Вазочка, стоящая на круглом, изящном основании, снизу была тоньше, затем постепенно расширялась к отверстию, обрамлённому волнами дугообразных фестонов с тоненькой, золотой каймой.
        Она была сделана из тончайшего белоснежного фарфора, и если бы ничего более на ней не было, то и тогда она была бы идеалом гармонии и красоты.
        Но далёкий, одарённый художник нарисовал на вазочке очаровательную красавицу - она была изображена по пояс, в свободной голубой блузке, с рассыпавшимися по плечам светло-русыми волосами и с невозможно притягательной и, в то же время, какой-то отстранённой и загадочной улыбкой.
        На вазочку хотелось смотреть и смотреть, и вероятно, место её было не на кухонном подоконнике, а где-нибудь в шкафу краеведческого музея маленького провинциального городка.
        Стол на кухне стоял рядом с окном, и Алина, завтракая, обедая или ужиная, всегда любовалась красавицей на вазочке, разговаривала с ней, рассказывала новости и в конце концов решила, что перед ней не прекрасная незнакомка, а без сомнения, её родная пра-пра-пра…бабушка.
        С тех пор, как мама поставила вазочку на подоконник, она стала ставить в неё цветы - крохотные незабудки, ярко-синие, с жёлтым глазком посередине, или подснежники, нежно-голубые как весеннее небо, или веточку сирени, где мама всё искала счастливые цветки с пятью лепестками, и когда находила, радовалась как девочка, на что Алина всегда удивлялась:
        «Мамочка, да вот же ещё и ещё…»
        Но это было неважно, потому что мама всегда успокаивалась на одном счастливом цветке, какая странная, однако, мама.
        Белая роза… она, в этом изысканно-тонком, фарфорово-белоснежном сиянии, казалась невыразимым волшебством, от неё ну просто глаз было невозможно отвести, потому что… «Потому что нельзя быть на свете красивой такой», - пела мама.
        Алина подпевала, иногда, впрочем, спрашивая: «Почему нельзя?»
        А мама в ответ только улыбалась и всегда также загадочно, как очаровательная красавица.
        Сейчас была зима, в вазе стояла ветка рябины с засохшей гроздью красновато оранжевых ягод и несколько веточек полыни со съёжившимися желтоватыми комочками соцветий, которые, как память о лете, хранили свой изумительный, горьковатый и терпкий полынный запах.
        Иногда, любуясь вазой, Алина брала её в руки.
        Вот и в этот раз она взяла вазочку и хотела было поставить её на стол, чтобы срисовать в альбом, но она вдруг выскользнула, словно выпорхнула из рук, и упала.
        Но упала не на пол, а на стол, и треснула.
        Тоненькая, как порез, трещина потянулась от отверстия к середине и остановилась, не дойдя до основания.
        Алина пришла в ужас!
        Что сказать маме? Как она расстроится!
        Взгляд Алины упал на коробку с пластилином, лежащую на полке.
        И неожиданная мысль родилась в её догадливой головке - замазать края трещины пластилином и слепить, соединить их потом.
        Она открыла коробку, выбрала подходящие цвета и стала замазывать трещину пластилином того цвета, который лучше всего подходил по рисунку.
        Пластилиновый шов прошёл по волосам, коснулся лба и бледно-розовой щеки красавицы, задел рукав её голубой блузки.
        Вот и всё. Ваза была целая, а шов почти не заметен.
        Поставив в неё веточки рябины и полыни, Алина, кажется, успокоилась.
        Пришла весна.
        Потеплело, закапала с крыш капель, потекли весёлые ручейки, снег осел, потемнел, стал рыхлый, ноздреватый и почти исчез.
        На проталинах, в парке рядом с домом, как весенние брызги голубого неба, рассыпались подснежники.
        Мама с Алиной принесли домой крохотный букетик первых весенних цветов, и наполнив кувшин водой, мама стала переливать воду из него в вазу.
        И тут случилось непредвиденное - вазочка треснула и раскололась на две части, а вода залила подоконник.
        Мама взяла в руки осколки, намазанные по разбитым краям разноцветным пластилином, и внимательно посмотрела на Алину.
        А та подбежала, прижалась к ней и заплакала:
        - Мамочка, я хотела… я хотела раньше…
        - Раньше сказать о разбитой вазе?
        - Да, - всхлипывала Алина.
        - Я знаю, дочка, что ты с того самого дня, когда разбила вазу и замазала её пластилином, хотела рассказать мне обо всём.
        - Ты разве знала?
        - Знала.
        - А почему…
        - Мне хотелось узнать, как долго ты будешь скрывать свой поступок.
        Алина заплакала ещё громче.
        Мама ласково гладила её по голове:
        - Не страшно, что ты разбила вазу, ведь это произошло случайно. Страшно, что ты скрыла это. И сама, между прочим, мучилась из-за этого. Тебе же было неприятно и стыдно, верно?
        - Верно, - Алина обняла маму.
        - Мне кажется, ты всё поняла. А вазочку мы заклеим хорошим клеем, будет незаметно. Правда, воду в неё наливать будет уже нельзя, но ничего, в ней будут стоять теперь букеты из засушенных цветов.
        В конце лета в вазе появились веточки клёна с жёлтыми, резным листьями, они напоминали о школе, и Алина собирала портфель для первого класса.
        За её сборами наблюдала красавица со старинной вазы.
        Она смотрела мудро и немного грустно, а на её нестареющем лице блуждала загадочная улыбка.
        Мама закрыла тетрадь, дописав последнее предложение в рассказе о дочке и вазе.
        Она задумалась, потом взглянула в висящее напротив зеркало и вдруг увидела в нём ту неповторимую, живущую века, улыбку, ту самую.
        Коньки-конёчки
        Шестилетняя Сонечка смотрела в окно, как мальчишки во дворе играют в футбол.
        Сама она не могла выйти на улицу, она могла пока только лежать.
        Два месяца назад Сонечка упала с высокой горки, а очнулась уже в больнице.
        Около неё сидела мама и, держа Сонечку за руку, что-то торопливо и жарко говорила ей, пытаясь то ли успокоить, то ли внушить что-то важное и нужное.
        Сонечка поняла, что перенесла сложную операцию, и что «пока, только пока, моя родная, ты не сможешь ходить, но всё наладится, и всё, моя радость, будет хорошо».
        Мама говорила ласковые слова, пыталась быть убедительной, но по щекам её текли слёзы, она то и дело всхлипывала, и уже сама Сонечка стала успокаивать маму, мол, «я буду стараться, я буду слушаться, мамочка, чтобы было хорошо».
        Вот так, на этом добром слове «хорошо», они вместе потихоньку и успокаивались.
        Где-то через месяц после операции Сонечку выписали, ходить она не могла, и её на инвалидной коляске стала возить мама.
        Мама работала в ателье, она была портниха и шила на заказ красивые платья.
        Иногда она приносила с работы лоскутки тканей, они были разные, пёстрые и однотонные, блестящие, прозрачные и шёлковые.
        Мама научила Сонечку делать куклы из этих лоскутков.
        Куклы вначале получались неуклюжие, одна рука, например, могла быть длиннее другой, или одна нога короче, или голова сваливалась куда-то набок.
        Голову куклам Соня вначале повязывала кусочком ткани вроде платочка, но потом научилась делать волосы из ниток, губки и даже из мочалки.
        У неё была Мальвина с голубыми волосами из шёлковых ниток, была завёрнутая в пелёнку, как младенец, кукла-пупс с пушком волос из обычной медицинской ваты; и была принцесса с золотыми косами, эти косы пахли летом, солнцем и деревом, потому что они были из рыжей мочалки, сделанной из душистого липового лыка.
        Лица у кукол Соня рисовала цветными карандашами, но глаза были обязательно голубые, губы розовые, а щёки с нежным красным румянцем.
        Они жили вдвоём, Соня и мама, и сейчас, из-за болезни, когда Соня перестала ходить в детский сад, маме пришлось брать работу домой.
        Часто к ним в гости приходила соседка тётя Клава с дочкой Любой.
        Мама и тётя Клава пили чай за столом, разговаривали, а девочки играли, и чаще всего в куклы, сделанные Соней, которые очень нравились Любе.
        Но в последнее время Сонечка просила Любу рассказать о фигурном катании.
        Любочка была на два года старше и ходила не только в школу, во второй класс, но и на фигурное катание в Ледовый Дворец спорта.
        За три года занятий фигурным катанием Любочка научилась многому, она умела красиво вертеться на одной ножке, умела делать ласточку, умела даже прыгать с поворотом, но главное, она умела так плавно и гладко кататься на коньках, что казалось будто она - птица, летящая над прозрачным, ледяным озером.
        Иногда они смотрели прошлогоднее видео, где Любочка под Новый год выступала на Ёлке в костюме снежинки.
        На ней была воздушная, пышная белая юбка, белая курточка с блёстками, большой белый бант и коньки, тоже белые, блестящие, от которых Соня не могла глаз отвести.
        Засыпая, она часто видела, как делает ласточку и прыжок с поворотом, и как она кружится на сверкающем льду - звучит нежная музыка, падают снежинки, и улыбается, глядя на неё, мамочка.
        Но наступало утро, Сонечка с трудом переваливалась на инвалидное кресло, мама катила его в ванную, на кухню, начинался новый день, а перед её глазами всё также были белые коньки.
        И она начала рисовать их в альбоме - коньки были на фигуристах, мишках, зайчиках и на принцессах, а иногда они одиноко стояли на голубом льду, словно ожидая кого-то.
        Потом Сонечка стала вырезать из плотного белого картона коньки всех размеров для всех своих кукол, она прицепляла их тонкой проволокой, и однажды все её куклы превратились в фигуристок.
        В тот день из детской поликлиники пришёл врач, похожий на Доктора Айболита, после долгого осмотра он сказал:
        - Мы, Сонечка, делаем всё возможное, и ты непременно поправишься, но тебе надо помочь нам, врачам. Ты должна делать специальную лечебную гимнастику, - доктор улыбнулся. - Хорошо?
        - Хорошо, - кивнула Соня.
        Уходя, доктор сказал маме:
        - Знаете, вы порадуйте Сонечку чем-то особенным. Что она хочет больше всего?
        - Больше всего? - переспросила мама.
        - Да, о чём она мечтает?
        Мама ответила сразу, не задумываясь:
        - О коньках.
        - Странно, - удивился доктор, - я думал, это будет какая-нибудь говорящая кукла. Постойте, как коньки? Она же…
        - Да, она не ходит, - грустно ответила мама, - но может быть, поэтому она и хочет коньки, чтобы встать и… и покатиться по льду.
        Доктор смущённо пожал плечами, простился и ушёл.
        Мама тяжело вздохнула - коньки были так дороги!
        Перед Новым годом пришло радостное известие - группу юных фигуристов, занимающихся в Ледовом Дворце спорта, отправляли на несколько дней заграницу в небольшой европейский город, откуда летом приезжали молодые спортсмены, это был приятный для всех культурный обмен.
        Среди везунчиков, кого отобрали ехать, была и Люба.
        Небольшой городок в центре Европы настолько удивил Любу своей непохожестью на всё известное и увиденное ранее, что какое-то время она думала: «Это сон!»
        Но белые двухэтажные дома с красными черепичными крышами и цветами на окнах были настоящими, как настоящей и живой была обезьянка на плече шарманщика, играющего у ратуши, по городку разъезжали позолоченные кареты, запряжённые лошадкой, покрытой красной попоной, гуляли туристы, слышалась разноязыкая речь, а из маленьких кафе доносился вкусный запах свежей выпечки.
        Всё это было похоже на ожившую сказку, и казалось, что из-за поворота вот-вот появится карета со Снежной Королевой, или пройдёт рядом Стойкий Оловянный Солдатик, или вихрем промчится на олене спасать Кая смелая девочка Герда, и виделось, что где-то, в уютном, маленьком кафе, Дюймовочка пьёт чай с пшеничным зёрнышком.
        Но сказка когда-нибудь кончается, и в последний день тренер повёл юных фигуристов в магазин, чтобы они купили своим близким недорогие сувениры.
        Чего только не было в сверкающих, нарядных магазинах, а Люба увидела коньки, аккуратные, белоснежные, увидела и остановилась, как вкопанная, любуясь ими.
        - Люба, не отставай, - рядом стоял тренер Василий Петрович, - в чём дело?
        И Люба стала рассказывать про Сонечку.
        Вокруг собрались её друзья-фигуристы, все они были заграницей впервые.
        Когда Люба закончила рассказ, наступило молчание.
        - Знаете, ребята, - нарушила тишину Катя, - давайте купим коньки для Сонечки. А наши сувениры…
        - Наши сувениры купим подешевле, - Саша полез в сумку за кошельком.
        Основная сумма на коньки была собрана из денег Василия Петровича и Любы, остальное добавили ребята.
        Сонечка проснулась рано утром.
        За окном падал снег, синий рассвет разливался по комнате, пахло ёлкой, и было очень тихо.
        Она посмотрела на подоконник, заставленный игрушками - на всех зайчиках, ёжиках, мишках и принцессах были белые коньки из картона.
        «Нарисую сегодня для мамы открытку с Дедом Морозом и Снегурочкой, но они будут на коньках», - подумала Соня и стала размышлять, как бы получше нарисовать всё это.
        - С добрым утром! - услышала она голос мамы. - Посмотри под ёлку, дочка!
        - Коробка. Большая коробка. Там кукла?
        Сонечка открыла коробку и… и заплакала.
        - Коньки… конёчки…
        Ровно через год на катке Ледового Дворца спорта начался новогодний концерт, в котором участвовали не только уже состоявшиеся фигуристы, но и начинающие, среди которых выделялась худенькая девочка лет семи, на ней были сверкающие белые коньки, и хотя на льду она держалась не очень уверенно, но глаза сияли такой радостью, будто на всём свете никого счастливее не было… её звали Соня.
        Алёшка белый декабрист
        Подоконник был широкий, старый, обшарпанный, с трещиной по всей длине, Алёшка сидел в уголке, поджав ноги, и отковыривал от него чешуйки почти стёртой, белой краски.
        В противоположном углу на подоконнике стоял в поржавевшем ведёрке раскидистый, большой цветок с плотными, тугими, изрезанными листьями.
        Ведёрки менялись из года в год на б?льшие по размеру, но почему-то на такие же потрёпанные, цветок рос, но никогда, ни разу не цвёл.
        Алёшка слышал, что уборщица баба Поля называла его декабрист, но не понимал почему так, а не ноябрист или октябрист, например.
        Он уже знал не только месяцы года, но умел считать, знал буквы и даже понемногу складывал из них слова, ему было пять лет.
        Алёша любил сидеть на подоконнике в раздевалке, отсюда видны были ворота и забор детского дома, была видна часть улицы со своей, незнакомой для него жизнью - машины, мамы с колясками, автобусы, пешеходы, дети, собачки на поводке.
        Вдоль стен этой маленькой комнаты стояли узкие, окрашенные голубой краской, шкафчики для одежды с приклеенными на них картинками фруктов - кому какой достался.
        Алёше достался зелёно-полосатый арбуз с большим, отрезанным ломтиком, который был в углу картинки, и всякий раз, когда Алёша открывал-закрывал свой шкафчик, он трогал этот спелый ломтик, как-будто брал его в руки чтобы съесть.
        Напротив входной двери в раздевалке была сушилка, представляющая собой шкаф с дверцами, внутри которого стояла большая батарея, на ней и сушились детские вещи после прогулки.
        Алёша часто залезал в этот шкаф, садился на пол рядом с батареей - тепло, уютно, и играл с какой-нибудь игрушкой, ему нравилось быть одному.
        Алёшка прижался носом и губами к холодному стеклу окна, и снаружи его худенькое, бледное личико стало похожим на маленького поросёнка Ниф-Ниф, а может Наф-Наф или Нуф-Нуф из книжки с красивыми картинками, которую он любил смотреть, и которую воспитательница часто читала.
        Таким его и увидела впервые Аля, когда вошла в ворота детского дома.
        Аля вышла замуж за Николая в институте, они любили, понимали и доверяли друг другу, им было хорошо вместе.
        И с квартирой повезло - бабушка Коли уехала к детям, оставив квартиру внуку. Сделали ремонт, обставились, жили тихо, мирно, счастливо, и все бы хорошо, но не было деток.
        На четвёртый год замужества начались для Али бесконечные, мучительные обследования, анализы, лечение, лечение, поездки в санаторий, и всё без успеха.
        Ещё через два года она стала паломницей по монастырям, церквям, храмам, ездила одна и с мужем, последний раз они были в Троице-Сергиевой Лавре. Выходя из Собора Лавры и глядя на жену, Николай вдруг отчётливо понял - сегодня она решила для себя что-то очень важное и как-будто успокоилась.
        Так и было.
        - Возьмём девочку из детского дома, - тихо и твёрдо сказала Аля.
        Аля и Коля шли по длинному коридору на встречу с директором детского дома, когда одна из боковых дверей впереди них открылась, из неё вышла пожилая воспитательница, а за руку с ней шёл худенький, белобрысый, вихрастый мальчик лет пяти, одетый в клетчатую рубашку с засученными рукавами и колготки.
        Колготки были старые, с вытянутыми коленками и истёртыми пятками, торчащими из-под сношенных сандалик, они были так велики, что натянуты были поверх рубашки почти до подмышек, и малыш всё время их подтягивал.
        Мальчик неожиданно оглянулся, Аля увидела серьёзное личико и большие глаза.
        И эта картина - удаляющаяся по длинному, казалось, бесконечному коридору худенькая фигурка малыша, в растянутых, немыслимого абрикосового цвета колготках и стоптанных сандаликах, за руку с воспитателем осталась в её памяти навсегда.
        Алёшу уже знакомили с новыми родителями, но всякий раз при встрече с ними внутри него что-то замыкалось, захлопывалось, он не мог общаться, говорить, казался невоспитанным и даже диковатым, и никто не хотел поэтому продолжения знакомства.
        Он сидел на диване, когда в кабинет директора детского дома вошла Аля с мужем, и ему показалось, что вошло солнце, как-будто тёплый свет исходил от этой невысокой женщины с милым, милым лицом и лучистыми, умными глазами, в уголках которых притаилась тихая грусть. Документы собрали быстро, и всё шло к счастливому концу.
        В тот день за рулем машины была Аля, Коля сидел рядом и не был пристегнут… лобовое столкновение.
        Пассажиры столкнувшейся машины отделались царапинами, у Али переломы, ушибы, тяжёлое сотрясение, а Николай-Коля-Коленька… его не стало.
        Аля четыре месяца лежала в больнице, потом училась заново ходить, есть, училась снова жить.
        И всё это время рядом с ней был друг Коли - Константин, и без него Аля, наверное, не вынесла бы того, что испытала. Аля и Костя стали мужем и женой.
        Десять месяцев прошло с того дня, когда Алёшка впервые увидел Алю.
        Он знал всё, что случилось.
        Знал и ждал. Ждал и верил. Маленький, сильный человек.
        В декабре неожиданно зацвёл декабрист, и Алёшка наконец-то понял, почему цветок назывался именно так, зацвёл не красными, как обычно, а небывалыми по своей неземной красоте белыми цветами.
        Уборщица баба Поля говорила:
        - Ну, Алёша, дождался ты, расцвёл через пять лет твой цветок, да какими цветами! Ты у нас, Алёшка - белый декабрист.
        На нежной трубочке невиданного цветка размещалось три кольца белых, атласных лепестков, слегка розоватых у основания - по пять в каждом кольце, внутри каждого цветка была метёлочка жёлтых тычинок, а одна, самая длинная, ярко-красная тычинка свешивалась наружу. Если бы надо было придумать самый удивительный цветок, вряд ли кто-нибудь смог повторить это чудо природы.
        Аля увидела Алёшку первая, он тихо сидел на подоконнике и задумчиво смотрел на ворота.
        Алёша даже не сразу узнал её, вместо короткой стрижки - длинные волосы, высоко собранные в пышный пучок, она похудела и как-будто даже стала выше, но то же доброе лицо с сияющими и грустными глазами.
        - Алёшенька, как ты вырос! Совсем большой стал! Как я ждала тебя!
        - Пойдёмте, я покажу вам.
        Алёшка крепко держал за руки Алю и Костю, и они смотрели на белые цветы декабриста вместе.
        Теперь вместе.
        Максимка и Толик
        В театре под Новый год
        За завтраком мама сказала, что к нам в гости приедет её брат, для меня дядя Коля, с сыном Игорем - моим двоюродным братом.
        - Так он же вроде бы маленький совсем, - удивился я.
        - Ему три с половиной года, и он очень понятливый мальчик, и ты, - мама выразительно посмотрела на меня, - ты пойдёшь с ним в театр.
        Я от такого предложения даже поперхнулся бутербродом с сыром, который очень люблю:
        - Почему же это я, а не ты? - удивлённо спросил я маму.
        - Потому что театр наш находится в соседнем подъезде, и потому что ты уже большой - всё-таки восьмой год пошёл. Я провожу и встречу вас после спектакля, хорошо? - мама улыбнулась, и я понял, что возражать бессмысленно.
        Театр на самом деле находился рядом - в одноэтажной пристройке к крайнему подъезду моего дома.
        Театр был небольшой, но уютный, красивый и, можно сказать, домашний.
        Я часто бывал там с мамой, когда был такой же маленький как Игорёк, потом с другом Толиком, когда подрос, потом со своим классом, потому что учительница музыки Нина Петровна «приобщала нас к искусству» и часто вместо уроков пения водила в театр.
        - Ма, ну я же всё там смотрел!
        - Я взяла билет на спектакль для малышей от трёх до пяти, ты его давно видел, и кажется, даже не раз. Ты будешь с Игорьком как старший брат, понимаешь? Посадишь его на место в зрительском зале, а сам подождёшь в фойе.
        Игорёк оказался голубоглазым, краснощёким крепышом, похожим на снегиря, и таким шустрым, я подобных не видел.
        Всю дорогу в автобусе, куда мы с мамой, дядей Колей и Игорьком сели, встретив родственников на вокзале, всю дорогу до дома Игорёк вертелся, как юла, болтал ногами, что-то всё говорил и, глядя в окно, громко задавал один и тот же вопрос:
        - А это что ещё такое?
        Не «что это?», а именно «это что ещё такое?», чем вызывал улыбку пассажиров автобуса.
        Мне сразу вспомнилась воспитательница Мариванна, я же простился с детским садом не так давно - всего два года назад, и хорошо помнил, как она говорила:
        «А это что ещё такое? Кто же это у нас до сих пор руки не помыл… ботинки в свой шкафчик не поставил… книжку порвал… кашу есть не хочет… не спит в тихий час… по лужам бегает…»
        И смотрит поверх очков. Но вообще-то она хорошая, Мариванна, и я по ней даже скучаю.
        Интересовало этого снегиря по дороге домой буквально всё - проезжающие машины, автобусы, трактор, ремонтирующий дорогу, памятники, фонтаны и милиционер, регулирующий движение на перекрёстке.
        Дома Игорька поручили мне, чтобы я его развлекал, а он такой непоседа - мы рисовали, лепили из пластиллина, гоняли по железной дороге, разложенной на полу, паровозики, и на старой, вытащенной с антресолей и громыхающей лошадке он разъезжал, размахивая саблей.
        А тихо становилось, только когда он смотрел мультики или разглядывал книжки, которые мама высыпала для него на диван, или когда кто-то читал ему сказки.
        И вот мы пришли в театр, мама сдала наши вещи в гардероб, положила номерок в мой карман.
        - Максимушка, не грусти, спектакль недолгий, минут на сорок, потом Ёлка для малышей, тоже непродолжительная, думаю где-то на полчаса, не больше, потом я приду.
        - А ты, - мама погладила Игорька по голове, - слушайся старшего брата, хорошо?
        Она поцеловала нас и ушла.
        Я взял Игорька, ставшего вдруг тихим и серьёзным, за руку.
        В фойе было многолюдно - одни малыши и все с родителями. Мы ходили, смотрели картинки на стенах, подошли к стоящей в углу большой ёлке, стали разглядывать висящие на ней игрушки, тут раздался звонок, и мы пошли в зал.
        Зрительский зал нашего театра был небольшой, всего пять рядов в виде скамеек.
        Я посадил Игорька во второй ряд с краю, а сам встал за полуприкрытой дверью, чтобы он меня видел и не пугался - а то маленький он всё же.
        Заиграла весёлая музыка, погас в зале свет, но было не темно, потому что сцена ярко освещалась разноцветными огнями, и на ней появились, запрыгали и стали танцевать и петь три брата - три поросенка Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф:
        «Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…»
        Я стоял в фойе и подглядывал спектакль из-за полуприкрытой двери, и мне неожиданно стало весело и интересно, хотя я и сказку читал, и мультик смотрел сто раз.
        - Хочешь в зал зайти? - вдруг услышал я и обернулся, рядом со мной стояла немолодая женщина в строгом синем костюме, я вспомнил - она следила за порядком в фойе.
        Не дожидаясь моего ответа, она провела меня в зал и посадила на откидной стул, который был как раз за Игорьком.
        Теперь мы вместе смотрели музыкальную сказку про трёх поросят, и я так увлекся, как-будто никогда её не видел.
        Особенно мне понравился умный Наф-Наф, который построил самый прочный каменный дом, но чем больше я на него смотрел, на его рыжие, лохматые волосы и очки в металлической оправе, чем больше я прислушивался к его голосу, тем всё больше он напоминал мне парня из нашего дома, который выгуливал по утрам такого же рыжего и пушистого шпица, и этот шпиц часто тявкал на всех.
        К концу спектакля я решил, что это он и есть.
        А Игорёк был полностью поглощён спектаклем - замирал и боялся серого волка, радовался, хлопал в ладоши и смеялся, когда поросята спасались, а в конце стал подпевать вслед за артистами:
        Волк из леса никогда,
        Никогда, никогда
        Не вернётся к нам сюда,
        К нам сюда, к нам сюда!
        Когда после спектакля мы вышли в фойе театра, я спросил у Игорька, понравилось ли ему, на что он задумчиво пропел:
        - Волка жа-а-алко!
        - Это почему же? Он ведь поросят хотел съесть!
        - А волк в котёл с кипятком упал, и ему бо-о-ольно, - снова пропел Игорёк, и так тоненько и жалобно было это «бо-о-ольно», что мне сразу вспомнилось, как недавно я обжёг палец на руке, как долго заживала рана, и я тоже стал жалеть волка вместе с Игорьком.
        Потом для малышей была Ёлка.
        Они водили хоровод, кричали «Ёлочка, зажгись!» и «Снегурочка!», пели детские песенки, а папы, мамы и я сидели на стульях, поставленных вдоль стен зала, и мне почему-то было совсем не скучно, а даже радостно.
        И вот, когда Снегурочка стала раздавать подарки малышам, Игорёк, стоявший в конце очереди, вдруг вышел, подошёл к ёлке и стал трогать, висящую внизу, большую хлопушку.
        Меня эта хлопушка тоже интересовала, я тоже смотрел на неё и думал, что же там внутри - конфетти или серпантин, или малюсенькие игрушки, как у Толика в прошлом году на Новый год.
        И тут как бабахнет! Раздался громкий, громкий хлопок!
        Оказывается, это Игорёк дёрнул за шнурок внизу хлопушки.
        Но все были заняты получением подарка от Деда Мороза и не обратили особого внимания на хлопок.
        Я подбежал к Игорьку, он ползал по полу, рассматривал и подбирал выпавших из хлопушки разноцветных, крохотных мишек и зайчиков, белочек, собачек и птичек.
        Мне тоже стало интересно, я присел на корточки и стал разглядывать зверюшек и птичек, маленьких, как дождевые капельки.
        Нас почему-то никто не остановил, и мы с Игорьком так увлеклись, что когда я встал, то в зале было пусто - ни Деда Мороза, ни Снегурочки, ни детей.
        «А подарок для Игорька?» - подумал я.
        В раздевалке мы увидели мальчика, который стоял на Ёлке в очереди за подарком перед Игорьком.
        Сейчас, сидя на стуле, он одевал ботинки, а рядом с ним стояла женщина в пальто.
        В руках у неё были два полупрозрачных пакета, в них просматривались конфеты, шоколадка, мандарины, и отдельно она держала два калейдоскопа.
        Два! Почему же у одного мальчика два подарка?
        Я и Игорёк стояли и смотрели на эту женщину и мальчика, а она торопливо сунула подарки в сумку, схватила мальчика за руку и ушла.
        «Может быть, второй подарок она взяла для кого-то, кто не смог прийти? Может этот кто-то болен?» - подумал я.
        Я решил найти Снегурочку, которая раздавала подарки, мы заглянули в зал, прошли по фойе, посмотрели в раздевалке, но никого не встретили, да и детей вместе с родителями тоже уже не было.
        И тут Игорёк разревелся, он понял, что не получил новогоднего подарка.
        Я пытался успокоить его, говорил про уважительные причины, а он всё равно плакал.
        - Почему ты плачешь? - вдруг услышали мы.
        Перед нами стояла пожилая женщина в тёмном халате, которая работала в раздевалке. Я объяснил ей.
        - Ну что за беда! - она наклонилась и погладила Игорька по голове. - Ты знаешь, Дед Мороз и Снегурочка торопились на другую Ёлку к детям и уехали, но тебя они не забыли и велели мне передать подарок. Пойдем!
        Мы подошли к раздевалке, женщина зашла внутрь, открыла стоящий у стены шкаф и достала оранжевую лопатку с длинной ручкой и две большие конфеты.
        - Вот тебе подарок от Деда Мороза и Снегурочки, - сказала она.
        - Спасибо, - как-то очень тихо произнёс Игорёк и посмотрел на меня. - А снеговика лепить будем?
        - Будем, - улыбнулся я.
        На катке
        Под Новый год в парке заливали каток.
        И перед каждым Новым годом мы шли на каток, я и мама, которая неплохо каталась на коньках, но всё-таки, мне кажется, ей больше нравилась сама обстановка - ёлка, музыка, весёлые лица вокруг.
        В этом году зима опаздывала.
        В конце декабря температура в Москве, как весной, была девять градусов тепла, и как весной росла на газонах зелёная травка, а местами даже выглядывали крохотные одуванчики.
        Но за несколько дней до Нового года резко похолодало, утром я посмотрел в окно и замер - все было покрыто инеем - дома, машины, тротуары и дороги, и каждая веточка на дереве, каждая былинка и травинка - всё стало вдруг серебряным и сказочным.
        А к вечеру повалил снег, он шёл и шёл, не переставая, город стал белоснежным, и наступила зима.
        Мама сказала, что Игорёк будет жить у нас две недели, и мне поручено приглядывать за ним, потому что я старший брат, и потому что я свободен - у меня начались зимние каникулы.
        Вот так дела! Я думал погонять на коньках с Толиком, а тут на тебе - Игорёк!
        Летом, в деревне, мы жили рядом, а в Москве нас разбросало - Толик жил на юге столицы, а я на севере, на Крайнем Севере, как, смеясь, говорила мама.
        Я позвонил своему другу, хотел сказать, вернее посоветовать, чтобы Дед Мороз, то есть папа Толика, подарил бы ему на Новый год удочку - старая у него летом поломалась, а одной моей удочки нам будет маловато для ловли бычков в озере.
        Но выяснилось, что Толик уезжает с родителями к родственникам, и я понял, что суждено мне быть вместе с Игорьком все каникулы.
        - Максимка, сегодня пойдем на каток, - сказала за завтраком мама и, поняв мой вопросительный взгляд, добавила, - с Игорьком, конечно.
        - Как? Он будет в валенках по льду ходить что ли?
        - Ты знаешь, оказывается наш Игорёк уже в прошлом году катался на коньках, может быть, не совсем уверенно, я не знаю, - мама погладила Игорька по голове, - но, во всяком случае, катался.
        Игорёк оторвался от ватрушки и заулыбался:
        - Я умею на коньках ездить.
        - Не ездить, а кататься, - мама поцеловала Игорька, - всё будет хорошо.
        - После завтрака пойдем? - спросил я.
        - Давайте во второй половине дня, ближе к вечеру, когда зажгутся фонари. Сейчас в нашем парке такая красивая иллюминация!
        Каток был залит, как и раньше, на лужайке рядом с волейбольной площадкой.
        Мы взяли коньки напрокат, одели их и вышли на лёд.
        Я, год не стоявший на коньках, первые минуты чувствовал себя неуверенно и, глядя на маму, понял, что и она не очень… а Игорёк, наш крепыш, наш краснощёкий голубоглазый снегирь, как ни в чём ни бывало, покатился и покатился, и так смело и устойчиво, как-будто катался на коньках каждый день.
        Вот это да!
        В центре катка была установлена высокая ёлка, и неважно, что она была искусственной, зато на вершине у неё красовалась звезда, а на ветках висели большие хлопушки, шары и разные игрушки - мишки, зайчики, снежинки и смешные розовые слоники с длинным хоботом и большими ушами.
        Эти слоники очень понравились Игорьку, он долго стоял и рассматривал одного из них, который висел невысоко, потом потрогал и потянул к себе, хорошо, я был рядом: «Нельзя, Игорёк!»
        В парке зажглись фонари, мы кружились вокруг ёлки, светящейся разноцветными огоньками гирлянды, а по радио звучали песенки из мультиков.
        И вдруг все деревья рядом с катком вспыхнули!
        Это загорелись тысячи маленьких ярких искринок на специальных проводах, которыми были украшены деревья.
        Игорёк не испугался, а засмеялся и захлопал в ладоши.
        И мне стало тоже радостно и весело, рядом была мама, которая улыбалась и держала за руку смеющегося Игорька.
        Хотя был будний день, народа на катке было много.
        Неожиданно я увидел Таню Кузнецову из моего класса, она была с мамой, увидев меня, Таня замахала рукой.
        - Привет!
        - Привет!
        - Это кто же такой симпатичный и румяный, такой похожий на снегиря? - спросила Танина мама.
        Я ответил, потом мы с Таней стали говорить о чём-то, наши мамы тоже оживлённо беседовали, а когда мы вспомнили об Игорьке… его рядом не было.
        На маму невозможно было смотреть, она так побледнела, что мне стало страшно.
        - Где же он, где, - причитала она, - куда бежать, ещё эти коньки.
        Таня со своей мамой тоже перепугались:
        - Подождите, на катке два выхода, - волновалась Танина мама, - давайте мы пойдем в один, вы в другой, а коньки не надо снимать, чтобы не терять время.
        Мама заплакала:
        - Темно уже.
        И тут меня прямо как осенило, я вспомнил, что последние два дня мы, то есть я, Игорёк и папа гуляли в парке недалеко от катка, а рядом стояла палатка, торгующая горячей, варёной кукурузой.
        Мимо этой палатки мы проходили не раз, и Игорёк просил купить ему эту кукурузу, но папа почему-то отказывался.
        - Я знаю, где он! - воскликнул я, - пошли за мной.
        И видно так уверенно я сказал это, что женщины, а ведь я был единственным мужчиной в данный момент, сразу поверили мне.
        Мы поспешили к выходу, Таня споткнулась носком конька об лёд, упала, я помог ей встать, вскоре мы были у палатки с кукурузой.
        Наш озорник, наш снегирь, с интересом разглядывал витрину, стоя рядом с пожилой женщиной, которая держала его за руку и что-то энергично то ли расспрашивала, то ли объясняла.
        Этой женщиной была тётя Поля, соседка, живущая этажом ниже.
        Увидев нас, она обрадовалась:
        - Хотела купить кукурузу, а тут вдруг он, хорошо, что узнала, - она наклонилась к Игорьку, - не будешь больше убегать?
        - Не будешь? - спросила мама, вытирая глаза.
        А этот снегирь, опустив голову, пролепетал что-то невнятное, а потом тихо так пропел:
        - Куру-у-у-за… мама мне варила.
        - Кукуруза, - исправила мама, - хочешь кукурузу?
        - Да-а-а, - пропел Игорёк.
        Через несколько минут мы все сидели в маленьком кафе около палатки, где было всего четыре столика, горячая кукуруза вкусно пахла кашей и хлебом, а за окном кружился новогодний снег.
        Снеговик
        В прошлом году, когда я учился во втором классе, на зимние каникулы к нам снова приехал Игорёк.
        Его папа быстро уехал, а Игорёк остался.
        Игорьку особенно нравилось, когда я читал ему книжки.
        И если вначале мы читали про теремок, колобок и трёх поросят, то вскоре перешли на сказки и однажды прочитали «Дюймовочка».
        Тут мы остановились, потому что история про крохотную девочку из цветка так понравилась Игорьку, что мы перечитывали её снова и снова, потом смотрели мультик, а потом снова перечитывали, и так до тех пор, пока не появился «Волшебник Изумрудного города» Александра Волкова.
        Эту книгу мне задали по чтению на каникулы, хотя давно, когда я был такой же маленький как Игорёк, мне читал её папа.
        Приключения девочки Элли и её верного пёсика Тотошки настолько поразили Игорька, настолько были ему интересны и так понравились, что с тех пор он не расставался с этой книгой весь день.
        Если играл - она была рядом, если ел - она лежала на столе, а если шёл спать, то клал её под подушку.
        Вот и в тот день, не успели мы позавтракать, как передо мной уже стоял Игорёк, держа в руках любимую книгу.
        - Читать, мальчики, будем после обеда, - сказала мама, - потому что сейчас мы пойдем в лес.
        - Какой лес? - не понял я.
        - Не беспокойся, - мама улыбнулась, - наш лес недалеко, ты разве забыл?
        А я, правда, забыл про лес, который находился в трёх автобусных остановках от нашего дома.
        Его обычно называли «парк», а мама говорила «наш лесочек», потому что он был небольшой, и пройти из конца в конец его можно было минут за сорок.
        - Я буду горку делать, - обрадовался Игорёк и взял оранжевую лопатку, ту самую, которую подарил ему Дед Мороз на Ёлке в прошлом году.
        - А я буду снеговика лепить, - и я тоже взял лопатку.
        Снегопад в последние дни не прекращался, снег засыпал весь лес, все деревья, фонари, скамейки и тропинки, только главные аллеи были расчищены.
        - Смотри, Игорёк, - сказал я, когда на аллее, из-за поворота, поднимая клубы пушистого снега, с шумом показалась снегоуборочная машина.
        Мы отошли в сторону и с интересом наблюдали, как двигалась эта большая красная машина, и как она убирала снег.
        На детской площадке никого не было.
        Мы с Игорьком очистили от снега горку и стали кататься.
        Забрались на горку, сели паровозиком, оттолкнулись и вниз.
        Горка высокая, мы катимся быстро, Игорёк хохочет, раскраснелся.
        И снова поехали, и снова!
        Когда мы накатались на горке, я предложил:
        - Давай снеговика лепить!
        - Давай! - обрадовался Игорек.
        Снег был не мокрый, но довольно липкий, и мы скатали один шар, такой большой, что дальше катать его стало тяжело.
        Мы прикатили его к ёлочке и похлопали лопаткой, чтобы он стал плотнее, а потом пошли лепить ещё два шара.
        И когда они были готовы, один побольше, другой поменьше, мы позвали маму, и она помогла нам поставить снежные шары друг на друга - самый большой внизу, потом поменьше, и самый маленький шар - голова - сверху.
        Потом мы отыскали ветки, упавшие от сильного ветра с деревьев, и сделали из них руки, из тонких берёзовых веточек с потемневшими листьями получились волосы, а сосновые шишки стали глазами и носом для снеговика.
        Сверху я воткнул несколько сосновых веток с иголками, и получились пышные, зелёные пряди волос надо лбом.
        - Это в?хор, - сказал Игорёк.
        - Не в?хор, а вих?р, - исправил я брата.
        - А рот где?
        Я согнул пополам веточку, приделал её на месте рта, и снеговик заулыбался.
        Игорёк отошёл, и смеясь, запрыгал на одной ножке:
        - Ля-ля-ля, ля-ля-ля, - так ему понравился наш снеговик, улыбающийся, высокий, лохматый, с весёлыми зелёными прядями волос.
        - Надо дать ему в руки метлу, - сказал я.
        - Метлы не надо, он без метлы радостней выглядит, - мама смотрела на снеговика и улыбалась, - пойдемте белочек кормить, я орешки взяла.
        На перекрёстках аллей к толстым стволам высоких елей и сосен были приделаны кормушки для белочек, которых в последние годы в нашем парке стало много.
        Белочки привыкли к людям, привыкли, что о них заботятся и кормят, и они совсем перестали бояться, а, увидев кого-нибудь рядом, тотчас сбегали с деревьев на землю и садились совсем близко, смешно скрещивая верхние лапки и сверкая малюсенькими, чёрными глазками.
        Мы положили орешки в кормушки и постояли рядом, наблюдая, как белочки грызут их, держа двумя лапками.
        Когда рядом проходил кто-нибудь с собакой, пусть даже эта собака была на поводке, белочки сразу же убегали высоко на дерево и ждали, когда собака уйдет.
        А людей они не боялись - носились по земле, засыпанной снегом, бегали вверх-вниз по деревьям и перелетали, как пушинки, с ветки на ветку, только искрились в зелёных сосновых иголках рыжие хвостики, похожие на парашюты.
        Потом мы пошли домой, и проходя мимо детской площадки, увидели рядом с нашим снеговиком двух малышей с мамами.
        Эти малыши били снеговика лопатками, а их мамы… мамы пинали его ногами.
        Я побежал к снеговику, вслед за мной Игорёк, но когда мы оказались рядом, его уже сломали - голова отлетела в сторону, палки, которые были руками, заброшены далеко, один снежный шар разбился на куски, а по другому, нижнему и самому большому, эти мамы били и били ногами, а их дети смеялись.
        Игорёк разревелся, разревелся что было сил, слёзы ручьями текли по его щекам.
        - Что вы делаете! - взволнованно воскликнула мама.
        - Мы… так они же маленькие, - как ни в чём ни бывало ответила мама одного из малышей, - они так играют.
        - Печально, если вы не поняли, - мама вздохнула, вытерла Игорьку слёзы, взяла за руку и повела домой, а он всю дорогу всхлипывал и никак не мог успокоиться.
        Через день мы, то есть мама, Игорёк и я, снова гуляли в парке, и мы снова оказались там, где раньше стоял наш снеговик.
        На том же месте, у пушистой ёлочки мы увидели снеговика, другого снеговика, он был поменьше, но у него тоже торчали во все стороны волосы-ветки, и он улыбался… тоже улыбался.
        Кеша-красавчик
        На день рождения родители подарили мне волнистого попугайчика.
        И хотя я давно мечтал о нём, этот подарок стал для меня настоящим, большим сюрпризом.
        Попугайчик, которого я назвал Кеша, был маленький, и если его тихонечко потрогать, тёплый и мягонький такой, и весь ярко голубого цвета, даже клювик у него был голубоватый, только глазки чёрные и лапки с тонкими коготками жёлтые.
        Мама сказала, что ему всего шесть недель, а доказательство этому - его голубой клювик, который с возрастом должен становиться жёлтым.
        «Только такие молоденькие попугайчики могут научиться говорить», - сказал на Птичьем рынке продавец, у которого мама купила Кешу.
        Через неделю после дня рождения я уехал с родителями в деревню к бабушке на всё лето, и Кеша с нами, конечно.
        Клетку с попугайчиком поставили на стол, расположенный на веранде около окна, напротив которого рос огромный, цветущий всё лето куст шиповника.
        Он зацвёл только что, «наш шиповник», как говорила мама, и душистый аромат его цветов разносился далеко по всему саду.
        Окно было приоткрыто, и Кеша всё поглядывал на шиповник, который и ему, видимо, тоже нравился.
        Не успели мы распаковать вещи, как пришёл Толик, мой друг, его дом стоит рядом с нашим, и хотя зимой мы живём в разных районах Москвы, зато всё лето вместе.
        Толик с интересом стал рассматривать попугайчика, а потом вдруг сунул в клетку палец, и Кеша его цап! чуть было не схватил.
        То лик едва успел убрать руку:
        - Молодец, Кеша, маленький, а защищаешься!
        - Ты не пугай его, Толик, а то он тебя запомнит и бояться будет.
        - Да я не хотел, само собой получилось. Давай лучше будем учить Кешу говорить.
        - Давай! Я недавно по телевизору видел, как попугайчик стихи читал. Это же чудеса - такая кроха и стихи!
        С тех пор мы стали учить Кешу говорить.
        Это выражалось в том, что и я, и Толик, и мама с папой, и бабушка, то есть все, находясь на веранде, то и дело подходили к клетке и начинали говорить приблизительно так:
        - Кеша, хороший мальчик! Кеша, кушать хочешь? Кеша, кто там? Кто пришёл? Чай пить будем?
        А бабушка любила говорить: «Кеша красивчик!»
        Почему-то это выражение нравилось ей больше всего.
        Толик же, слыша про красавчика, всегда добавлял «красавчик-чик», или «какой кошмарчик-чик», на что бабушка и сердилась, и смеялась.
        Эта учёба попугайчика проводилась каждый день, но продолжалась недолго, каждый поговорит, поговорит да и уйдёт по своим делам.
        А Кеша, когда с ним говорили, прямо-таки замирал будто от восторга, прижимался к клетке, переставал трещать и внимательно слушал, слушал, только глазки чёрные блестели.
        Очередной учитель убегал, Кеша некоторое время сидел неподвижно, словно прокручивая в голове, как пластинку, новые и старые слова, а потом начинал играть с подвешенным колокольчиком или смотрел в зеркальце, или лазил вверх-вниз по маленькой, деревянной лесенке.
        Иногда мы с Толиком открывали дверцу клетки, нам хотелось, чтобы Кеша полетал и размял крылышки, а он боялся выходить и сидел у открытой дверцы.
        Но однажды он вдруг выпорхнул на волю, сделал круг под потолком и сел на клетку, таким было его первое путешествие.
        «Первый выход в космос», - сказала бабушка.
        - Давай его на палочку посадим, и будем как дрессировщики с голубями, я зимой в цирке видел, - сказал Толик и взял карандаш.
        Потом он медленно, чтобы не вспугнуть Кешу, сидящего на клетке, стал подносить к нему карандаш.
        Попугайчик смотрел настороженно, и я подумал, он испугается и прыгнет обратно в клетку, но нет, Кеша неожиданно перескочил на карандаш.
        - Ты поводи его туда, сюда, - посоветовал я, с интересом ожидая, что же дальше.
        Толик поднял карандаш с попугайчиком вверх, потом опустил вниз, потом повел вправо, влево, и снова вверх, вниз, вправо, влево, Кешик сидел ровно, не двигаясь, наверное, ему понравилось.
        Тут вошла бабушка и, увидев нас, всплеснула руками:
        - Ну прямо как в цирке!
        На её голос Кеша встрепенулся, будто вздрогнул, взлетел, сел на клетку, и перебирая лапками, быстро залез внутрь.
        Бабушка виновато посмотрела на нас - мол извините, не хотела пугать птичку.
        Мы стали часто открывать клетку, Кеша вылетал, кружил по веранде, и если в это время рядом была мама, то он обязательно садился к ней на плечо, прижимался к уху и долго сидел так, играя маминой серёжкой.
        А мама занималась домашними делами, читала или смотрела телевизор, но про Кешу не забывала и разговаривала с ним:
        - Ты мой хороший Кеша, мой красавчик, мой мальчик, кушать хочешь? Чай пить будем?
        И Кешик в ответ тихо журчал и теребил серёжку.
        Когда мамин отпуск закончился, и она уехала в Москву, обещая приезжать на все выходные, Кеша загрустил и несколько дней не выходил из клетки, сидел нахохлившийся и молчаливый, и бабушка испугалась - не продуло ли его сквозняком на веранде.
        - Давайте, ребятки, открывать что-то одно - или дверь, или окно, не заболел бы наш попугайчик, - сказала она в тот день мне и Толику, когда мы уходили на озеро ловить бычков.
        К обеду мы вернулись, и бабушка нас сразила:
        - Кеша заговорил!
        Мы с Толиком встали как вкопанные.
        - Представляете, готовлю я обед на кухне и вдруг слышу голос дочки, то есть твоей мамы, Максимка. Слышу так отчётливо, будто она рядом со мной говорит: «Кеша, хороший мальчик, чай пить будем?»
        А потом раздаётся: «Кеша красавчик, красавчик-чик». Я чуть было сковородку на ноги себе не уронила, даже испугалась, знаю же, что мама уехала. Вошла на веранду и вижу - Кеша сидит перед зеркальцем и повторяет:
        «Кеша красавчик, Кеша хороший мальчик».
        Так наш попугайчик стал говорить.
        Уже потом папа объяснил, что волнистые попугайчики лучше усваивают именно женские голоса, они им более близки, и наш Кеша выбрал голос мамы.
        С каждым днём запас его слов становился всё больше, запоминал Кеша быстро, но чтобы он не забывал новые слова, их нужно было повторять хотя бы иногда.
        Как-то я простудился и кашлял неделю, потом поправился и вдруг слышу кашель на веранде, а знаю, что никого там нет, захожу - Кеша «кашляет», это он от меня научился.
        Однажды к нам на выходные приехал в гости папин друг, дядя Коля.
        Мы все сидели за столом, обедали, и тут Кеша вдруг вылетел, покружился немного, а потом неожиданно сел дяде Коле на голову и голосом мамы сказал:
        - Какой кошмарчик-чик! Кеша, Кеша-красавчик!
        Дядя Коля чуть было не подавился котлетой, его же никто не предупредил, что у нас в доме такой говорун.
        А на следующее утро Кеша сидел на плече дяди Коли, и они вовсю разговаривали, то есть Кеша рассказывал всё, что помнил и знал, а дядя Коля смеялся и передразнивал его.
        Вот и разберись, кто кого учит!
        А ещё Кеша наш был защитником, мы с Толиком узнали это случайно.
        Один раз Кеша летал по веранде, а на столе бабушка оставила небольшое зеркало, и Кеша, несмотря на то, что в клетке у него было своё маленькое зеркальце, как только его увидел, то так разволновался!
        Стал быстро, быстро бегать вокруг зеркала и никого не подпускал к столу, тут же взлетал и атаковал - мол не подходите, это моё.
        Наверное, Кеша решил, что видит не своё отражение, а видит друга или подружку, которые нуждаются в защите.
        Вот такой маленький, да удаленький!
        В конце лета, где-то в августе, вечером, когда темнело быстро и незаметно, мы с Толиком копали червей для рыбалки около бочки, стоящей недалеко от крыльца.
        И вдруг мимо нас пролетела какая-то небольшая птичка, мы сначала не обратили внимания, а потом я взглянул на вишню около бочки и ахнул:
        - Толик, гляди, Кеша вылетел!
        Не знаю, кто не закрыл дверь на веранду, и как получилось, что наш попугайчик оказался на улице, но мы с Толиком замерли, глядя на Кешу, который сел на ветку вишни.
        - Максимка, как же нам его обратно в клетку загнать?
        - Ночь скоро, - взволнованно сказал я.
        Мы стояли, смотрели не отрываясь на попугайчика и не знали, что делать.
        - Представляешь, Максимка, попадёт наш Кеша в стаю ворон и научится каркать, карр-карр.
        Я как представил себе Кешика среди больших, чёрных ворон, чуть было не заплакал, хорошо что к нам подошла бабушка:
        - Вы что это, ребятки, пригорюнились?
        Толик показал на Кешу - в лучах заходящего, красного солнца, на тонких веточках висели крупные ягоды вишни, украшенные зелёными листьями, а рядом притаился голубой, нахохлившийся комочек, испуганный и неподвижный, как статуэтка.
        - А вдруг вороны… - еле слышно произнесла бабушка.
        Уж лучше бы она не вспоминала про ворон!
        Так мы стояли некоторое время, потом бабушка сказала:
        - Кажется, я знаю, что делать.
        Она тихонько, не спеша, чтобы не потревожить попугайчика, поднялась на крыльцо, открыла настежь входную дверь, прошла на веранду и включила свет.
        И загорелись все лампы на люстре, и вспыхнул яркий, яркий свет.
        Кеша, как-будто только этого и ждал, встрепенулся, вспорхнул, вмиг влетел на веранду и сел на клетку.
        А бабушка быстро закрыла входную дверь.
        Вскоре мы с Толиком пили чай с вишнёвым вареньем и хлебом, а рядом на нас смотрел Кеша.
        - Бабушка, как ты догадалась? - спросил я.
        - По-другому и быть не могло, - бабушка улыбнулась, - он летел на свет.
        Корабли
        Мы с Толиком сидели на крыльце и вырезали лодочки из сосновой коры, которую собрали вчера на опушке леса.
        Чтобы добраться до леса нужно было вначале пройти до конца улицы, она одна в нашей деревне, и вдоль неё стоят небольшие, деревянные дома, окружённые садами, в том числе, дома наших бабушек, моей и Толика.
        За длинной, деревенской улицей начиналось поле, заросшее травой, которую косили в июле, и потом живописные стога сена стояли долго, украшая местность.
        Мы с Толиком бегали на опушку леса посмотреть, не появились ли грибы.
        Но вместо грибов мы набрали кору, которой было много на земле, около оголённых сосен.
        Бабушка сказала, что в этом году на лесные деревья напал вредный жучок-паучок, поедающий древесину так, что она осыпается, как осенние листья.
        Толик, увидев кору, воскликнул:
        - Будем вырезать корабли, Максимка!
        - Молодец, Толик, сделаем флотилию кораблей и запустим в озеро.
        Мы выбрали самые большие куски коры, горкой сложили их на земле, но как донести до дома?
        Толик первый снял футболку, снизу связал её узлом, и получился мешок, в который он и положил всю сосновую кору.
        И я сделал точно также.
        Когда мы вернулись, наши бабушки, чтобы мы особо сильно не скучали без дела, дали нам задание - собрать чёрную смородину, мне с двух кустов, а Толику с трёх.
        Отказаться мы не могли, и так устали, что в тот день нам было не до кораблей.
        И вот сейчас мы сидели на крыльце и с помощью небольшого ножика пытались вырезать… нет, корабли у нас пока не очень получались, а получались лодки, и я вырезал их четыре, а Толик три, но большие.
        - Ребята, давайте я вам покажу, как сделать катер, - сказал папа, - а то я смотрю, вы всё одни и те же лодки мастерите.
        Папа взял кусок коры потолще и вырезал что-то, похожее на прямоугольную коробку:
        - Это будет рубка корабля. Ты знаешь, зачем она нужна, Толик?
        - Знаю, отсюда капитан управляет кораблём.
        - Правильно. Но рубка корабля предназначена не только для размещения командного пункта и боевых постов, здесь находятся все системы и приборы управления кораблём. А если это боевой корабль, то и системы управления оружием.
        - Получается, что рубка корабля - это его сердце, - сделал вывод я.
        - Именно так, - улыбнулся папа.
        Потом он начал срезать кору вокруг рубки, образуя площадку, которая увеличивалась больше в длину, и постепенно получалась палуба.
        Спереди палуба заострялась, создавая нос корабля, а сзади она становилась как-бы прямоугольной, образуя корму корабля.
        - Максимка, Толик, давайте-ка тоже приступайте к строительству катера! - обратился к нам папа.
        И мы, взяв наши маленькие ножики, стали вырезать рубку, потом палубу, потом нос и корму корабля.
        Кора сосны была мягкая и податливая, она пахла смолой и лесом, и вырезать из неё было приятно.
        - А теперь, мальчики, нам осталось…
        - …осталось сделать боковые стенки корабля, - перебил я папу.
        - Правильно, а боковая часть судна называется борт, и вот теперь вы знаете основные части корабля.
        - Есть ещё подводные лодки.
        - Не только подводные лодки, Толик, есть пассажирские судна и боевые корабли, есть баржи и океанские лайнеры.
        - …как «Титаник», - вспомнил я.
        - Ну «Титаник» мы с вами пока не осилим построить, но лодки и катера, я смотрю, у нас получились.
        На крыльце стояли семь лодок разного размера, которые мы с Толиком вырезали вначале, и три корабля, похожие больше на катера.
        Словно читая мои мысли, папа сказал:
        - У нас получились три катера и семь лодок, настоящая флотилия - объединение кораблей.
        - Только все ваши лодки и катера какие-то скучные, - сказала мама, которая сидела на веранде и вязала, изредка поглядывая на нас, а вместе с ней и Муська, пристроившаяся у её ног.
        Лениво развалившись на полу, Муська то и дело радостно виляла пушистым хвостом и протяжно пела «мя-ау, мя-ау».
        - И что ты предлагаешь? - спросил папа.
        - Вспомни «Алые паруса»!
        - Ах, да, совсем забыл, - улыбнулся папа.
        - Алые паруса? - удивился я.
        - Да, сынок, ты пока не читал эту удивительную книгу Александра Грина, - сказала мама, - это моя ошибка, непременно и в ближайшее время её исправлю. Хотя… - мама встала и вышла.
        Вскоре она вернулась, держа в руках кусок красной ткани:
        - Это будут наши алые паруса.
        Мы выбрали самую большую лодку, вбили посреди её палубы длинный гвоздь, а по бокам два небольших гвоздика, вырезали из красной ткани треугольный кусок и закрепили его на гвоздях.
        А потом мы все, мама, папа, Толик и я, пошли на озеро и спустили на воду наши катера и лодки, среди которых была одна с алым парусом.
        Мы стояли на берегу, прохладный ветер дул нам в лицо, на озере была рябь, и наша флотилия, покачиваясь на невысокой волне, отправилась в плавание.
        Не сразу, постепенно, парусник вышел вперёд, а за ним потянулись катера и лодки.
        - Мама, о чём та книга, где рассказывается о корабле с алыми парусами, - спросил я.
        Мама задумалась, а потом сказала:
        - Она о Мечте.
        Дятлик
        - Максимка, как ты думаешь, как звать птенца дятла? - неожиданно спросил меня Толик.
        Мы сидели на крыльце его дома в деревне, где жили летом у бабушек, сидели и думали, чем бы таким интересным нам заняться.
        - Вот я знаю, у галки - галчонок, у кукушки - кукушонок, у курицы - цыплёнок, а у дятла…
        - У дятла… - перебил я друга, - дятилёнок!
        Мы рассмеялись, а потом я задумался, помолчал, помолчал и выдал:
        - Дятлик! Его звать дятлик. Мне нравится.
        - И мне, - обрадовался Толик. - А хочешь посмотреть на дятлика?
        - Ты видел его? - спросил я.
        - Вчера видел, он в дупле сидел, на дереве, забавный такой, кричит всё время: «Чив, чив, чив…» Пойдём? Нам на опушку леса надо.
        И мы побежали по тропинке через поле.
        День только начинался, над розовеющим горизонтом вставало солнце, на высокой траве искрились капельки росы, в высоком небе звонко пел жаворонок, пахло свежей некошеной травой, и мне стало так радостно, что захотелось подпрыгнуть и взлететь.
        Мы с Толиком побежали наперегонки по прохладной и чуть сырой тропинке к лесу, темнеющему на краю поля.
        На опушке остановились.
        Здесь, на стволе высокого, старого дуба, нижние ветви которого засохли, а верхние взвились в высь пышной, зелёной кроной, на высоте не более двух метров, было выдолблено аккуратное овальное дупло.
        Из дупла торчала крупная голова дятлика, который громко, не прерываясь, кричал: «Чив, чив, чив…»
        На голове дятлика красовался симпатичный ярко-красный берет, оперение его было чёрным с белым узором по бокам, а клювик торчал уже довольно длинный.
        Его можно было хорошо разглядеть, когда он высовывался из гнезда, заглядывая вниз, на землю, и нам казалось, что он может легко выпасть.
        Где-то рядом птенцу вторил другой, более сильный и размеренный голос: «Чи-и-в… чи-и-в… чи-и-в…»
        - Давай, Максимка, понаблюдаем, как дятлика будут кормить.
        И мы спрятались за кусты.
        Вскоре неподалёку выпорхнул большой дятел, настоящий красавец, такой же, как и птенец - с чёрно-белым оперением, ярко-красной головкой и длинным клювом.
        Малыш в дупле сразу затих.
        А большой дятел сел почему-то позади дупла и вначале только осторожно выглядывал из-за ствола, но потом быстро подошёл к птенцу, тот схватил корм, а дятел взлетел и сразу исчез среди деревьев.
        Мы ходили смотреть на дятлика всю неделю, нам нравилось наблюдать за ним, и казалось, что он даже подрос за это время.
        В тот день, подходя к опушке, мы увидели стоящую недалеко от дуба легковую машину, из открытых дверей которой, гремела на весь лес грохочущая, как трактор, музыка.
        Рядом с машиной трое незнакомых мужчин жарили на костре мясо, громко переговариваясь и смеясь, пахло едой, дымом и городом.
        Нашего дятлика мы не слышали, как не слышали и его родителей, будто их и вовсе не было.
        Нам бы повернуться и уйти в этот момент, чтобы не привлекать внимания к птенцу, но не хватило сообразительности!
        И мы, как потом мы жалели! мы не ушли, а подошли ближе и стали смотреть на дупло.
        А из дупла высунулся наш любознательный дятлик и, увидев нас, звонко крикнул: «Чив, чив…»
        Трое мужчин оторвались от еды и подошли к дубу.
        Потом один из них наклонился, взял с земли большую еловую шишку и бросил в дупло, шишка отскочила, а дятлик спрятался.
        Тут же второй мужчина тоже бросил шишку в дупло, и ещё раз, и ещё… а третий смотрел и хохотал.
        Мы с Толиком оцепенели от возмущения и страха, а потом, неожиданно, не сговариваясь, подошли к дубу и встали вплотную с ним, как часовые.
        Так и стояли. Долго. Молча. Ни слова не говоря.
        И наш птенчик тоже молчал.
        Мужчины не ожидали от нас такой реакции.
        Они отошли от дерева, один из них смачно сплюнул и ругнулся, а другой бросил шишку в соседнюю ёлку, да с такой силой, что слетели ещё три шишки, и одна чуть было не попала прямо в его голову.
        Незнакомцы продолжили своё застолье около машины, а мы с Толиком продолжили стоять под дубом, стояли и не уходили.
        Видимо, наше общество было не очень приятным для мужчин, и через некоторое время они уехали, оставив после себя разбросанный мусор.
        Мы с Толиком весь мусор собрали и отнесли на помойку на краю деревни.
        А когда уходили, попрощались с дятликом, который так больше и не выглянул.
        Два дня мы были заняты - помогали бабушкам собирать поспевшую клубнику, а освободившись, сразу прибежали на опушку.
        Мы боялись, что незнакомцы сильно ушибли нашего птенчика, и он заболел.
        Дупло было пустым.
        Мы с Толиком загрустили и опечаленные уже хотели было пойти домой, как вдруг услышали знакомое и тихое: «Чив, чив, чив…»
        Мы осторожно пошли на голос.
        Недалеко, среди молодых ёлочек, на земле, усыпанной хвоей, прыгал наш дятлик, он был точно такой, как и несколько дней назад.
        Он прыгал и неуклюже, вроде бы переваливаясь, ходил по земле, он взбирался невысоко на ёлочку, поглядывая на нас, он пил воду из лужицы и даже полетал немного.
        Но самое удивительное, дятлик ни капельки нас не боялся, и его спокойно можно было взять в руки.
        Толик так и сказал:
        - Максимка, мы можем взять дятлика домой, видишь, он почти ручной, и только учится летать.
        - Можем, - ответил я, - а зачем?
        И Толик промолчал.
        Тут мы услышали громкий, размеренный голос большого дятла: «Чи-и-в… чи-и-в… чи-и-в…»
        Мы ещё раз посмотрели на нашего дятлика, попрощались с ним и пошли по тропинке через поле домой.
        А большой дятел, провожая нас, долго летел рядом.
        Грибной дождь
        Сегодня стояла невыносимая жара.
        Мы, я и мой двоюродный брат Игорь, почти весь день сидели дома, где было прохладно.
        Игорьку четыре года, он маленький, и мама поручила мне развлекать его.
        - Игорёк, - спросил я, - будем лепить из пластилина рыбку?
        - Будем! - глаза Игорька загорелись, ему так интересно!
        Я достал коробку с пластилином, и мы сели за стол у окна.
        Пластилин был старый, жёсткий, и приходилось отламывать от больших, разноцветных кусков маленькие комочки и долго катать их по столу, чтобы они размягчились и стали удобными для лепки.
        Рыбку мы поместили на гребень волны, который вылепили из синего пластилина, а сама рыбка была оранжевая, с голубыми глазами и разноцветным, длинным хвостом.
        Бабушка, увидев её, воскликнула:
        - Какой красивый попугайчик!
        А Игорёк обиделся:
        - Это рыбка. Золотая.
        - Я и говорю, вылитая золотая рыбка, - спохватилась бабушка, - а вы, ребятки, шли бы на улицу, хватит уж дома то сидеть. Кажется, жара немного спала.
        Мы поставили нашу золотую рыбку с разноцветным, петушиным хвостом на подоконник, потом вышли и сели на крыльце.
        Откуда-то из-под дома сразу вылезла Муська, она там часто прячется от жары.
        Муська подошла к Игорьку, легла около его ног, а потом перевернулась на спину, подставив живот, мол, гладь меня.
        Лежит на спине, передние лапки сложила, а задние вытянула, и между ними хвост пушистый туда-сюда, туда-сюда, как маятник, и мурчит ещё.
        Игорёк её гладит, смеётся и передразнивает:
        - Мур, мур, мур!
        И она в ответ:
        - Му-урр, му-урр, му-урр…
        Пока мы играли с Муськой, на небе появились облака, но солнце светило по-прежнему.
        И вдруг кап, кап, кап… капли дождя редкие и странно тёплые, потом чаще, чаще, но дождинки мелкие, как бисер, из которого девчонки в нашем классе на уроках труда украшения делают, красивые вообще-то, разные цветочки, колечки, грибочки.
        Только я вспомнил о грибочках из бисера, как услышал:
        - Грибной дождик, ребятки, пошёл!
        Смотрю, бабушка стоит под дождём, руки протянула ладонями вверх, словно хочет удержать каждую дождинку.
        Мы с Игорьком спустились с крыльца и стали бегать под дождём, а он, этот дождик грибной, такой ласковый и тёплый, и по крыше он не стучит громко, а будто шепчет мне что-то на ухо.
        - Бабушка, почему дождь назвали грибным?
        - Потому что после такого дождя грибы хорошо растут. Вот мы завтра и пойдём по грибы, ладно?
        - Ладно! - смеётся Игорёк и тоже подставляет под дождь ладошки.
        Пахнет свежестью, влажной землёй и травой, и как-будто пахнет грибами.
        - Радуга! - воскликнул Игорёк.
        - Радуга-дуга! - повторяю я.
        На небе, сначала незаметно, как лёгкая акварель, а потом всё яснее и ярче, вспыхивает и протягивается коромыслом семицветная радуга.
        Я вспоминаю папины слова о радуге: «Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны».
        И громко повторяю эту фразу, выделяя каждое слово:
        - Каждый-охотник-желает-знать-где-сидят-фазаны.
        - При чём здесь фазаны? - удивляется бабушка.
        Игорёк тоже не понимает, повторяет незнакомое слово «фазаны», а я объясняю:
        - Это цвета, это семь цветов в таком порядке расположены в радуге: красный-оранжевый-жёлтый-зелёный-голубой-синий-фиолетовый. Поняли?
        Бабушка смотрит на меня с любовью, а Игорёк восхищённо.
        Мне так радостно, что хочется подпрыгнуть до неба и побежать по семицветной, как волшебный цветик-семицветик, радуге!
        - Игорёк, побежали по радуге!
        - Побежали!
        На небе танцуют, взявшись за руки, кудрявые облака, светит солнце, и идёт дождь, неожиданный, солнечный, грибной.
        Про ужа
        Вечером в деревню к бабушке, где я провожу всё лето, приехала из Москвы мама и сказала:
        - Скоро уже середина лета, и тебе, Максимка, заданы на лето книги для чтения, а ты до них и не дотрагивался. Бабушка это важное дело пустила на самотёк, всё хочет чтобы ты на воздухе побольше бегал, но всё в меру. У меня начался отпуск, и с завтрашнего дня я сама буду следить за твоим чтением, - с этими словами мама подошла к тумбочке, на которой лежала стопка книг. - Эти книги ждут тебя с тех пор, как ты приехал в деревню. Утром я буду давать тебе задание, а на следующий день, также утром, проверять его выполнение.
        - Как же ты будешь проверять, сколько страниц я прочитал?
        - Очень просто. Ты должен будешь пересказать прочитанное.
        - А если не прочитаю? - я посмотрел на внушительную стопку.
        - Мне кажется, ты не хочешь быть отстающим учеником, правда? - мама улыбнулась. - Выбирай любую книгу.
        Через день я и Толик сидели на камне-валуне около озера и читали книгу «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара.
        Наши удочки лежали рядом, ловить бычков-ротанов нам не хотелось, и в «блинчики» играть тоже не хотелось, хотя мы ещё с вечера приготовили подходящие плоские камешки.
        Книга лежала у нас на коленях, мы читали про себя, я перелистывал страницы.
        Содержание книги мы не знали и так увлеклись, что про всё забыли.
        С озера веяло приятной прохладой, пахло водорослями, на солнечном пригорке стрекотали кузнечики, шелестела листьями старая ива на берегу.
        Вдруг где-то недалеко я услышал посторонний незнакомый звук вроде долгого шуршания, звук повторился, я оторвался от книги и огляделся.
        К моему ужасу к камню-валуну ползла змея, мне показалось очень большая, я толкнул локтём Толика и прошептал: «Змея».
        А Толик уже увидел её.
        Откуда в нас этот страх, я не знаю.
        Однажды слышал, как мама говорила о первородном страхе, кажется так, или я что-то перепутал?
        И от этого страха, живущего в нас как-будто бессознательно, мы как по команде, одним махом вскочили на валун.
        Валун был довольно высокий, и повторить такой прыжок мы вряд ли бы смогли.
        Мы стояли на нашем спасителе, на валуне, прижавшись друг к другу, и не смели ни пошевелиться, ни сказать что-либо, мы только, как загипнотизированные, смотрели на змею.
        А она подползла к тёплому, согретому солнцем камню, свернулась клубочком и застыла, закрыв глаза, как-будто уснула.
        - И долго она так спать собирается, Толик?
        - Тише ты! Она не спит, она на солнце греется, - прошептал Толик.
        - Давай вместе прыгнем с валуна в воду, - как можно тише сказал я.
        - Может побежим на пригорок, быстро, быстро? - Толик прижался ко мне. - Как думаешь, она быстро ползает?
        Мы оба были городские жители и змей видели только по телевизору, а вживую и так близко никогда.
        Страх полностью овладел нами, и мы не знали что делать.
        - Книгу держи крепче, а то вдруг она на змею упадёт, - пролепетал Толик, - и тогда она как прыгнет!
        А змея, как ни в чём ни бывало, прямо как наша кошка Муська, грелась на солнышке, и я даже подумал, что она вот-вот замурлыкает, так уютно, клубком, она расположилась.
        Змея была зеленовато-коричневого цвета с крупными, продолговатыми жёлтыми пятнами на голове.
        Стоять долго и неподвижно на валуне было трудно.
        - Толик, надо что-то делать!
        - Считаем до семи и прыгаем с камня на пригорок, как можно дальше, и бежим, что есть сил, - прошептал Толик. - Я считаю - один, два, три…
        И тут послышались голоса, и мы увидели мою маму и дядю Колю, папу Толика.
        Они шли и весело переговаривались, а подойдя ближе и увидев нас, застывших на камне как скульптура, сразу остановились.
        Мама замерла на пригорке, а дядя Коля потихоньку стал спускаться по тропинке к озеру.
        Подойдя ближе, он остановился, и стал разглядывать змею, а потом громко, так, что мы даже вздрогнули, сказал:
        - Ребята, не бойтесь, стойте спокойно, это уж, он совершенно безвредный.
        Дядя Коля направился к нам, уж зашевелился, а потом медленно, шурша, пополз в сторону и скрылся в траве.
        А мы будто приросли к валуну, дядя Коля снял нас и посадил на тёплый камень.
        Подошла мама, успокоила.
        Через полчаса мы все сидели за столом на веранде у дяди Коли и пили молоко с хлебом и мёдом.
        - Это был уж, - объяснял он. - Видели, у него на голове сбоку яркие жёлтые пятна, похожие на уши? Это характерная особенность ужей.
        - Как же вести себя, если увидишь змею? - спросила мама. - Я тоже боюсь змей.
        - Змеи также боятся нас, особенно пугливы гадюки, распространённые в наших лесах. Они сразу пытаются скрыться или затаиться. Кусают змеи только в том случае, если люди невзначай хватают их рукой, задевают палкой или наступают на них. Увидев змею издалека, не приближайтесь к ней. Если она рядом - замрите. Соберитесь с духом и стойте спокойно.
        - Вот так просто и стоять? - удивился я.
        - Да, просто стойте, не выставляйте вперёд руки и главное - не поворачивайтесь к змее спиной, вы должны видеть происходящее.
        - А дальше, как быть дальше? - спросил Толик.
        - Дайте змее спокойно продолжить свой путь, и тогда она даже не заметит вас. И ни в коем случае не бегите и никогда не бейте змею палкой, это её разозлит.
        Дядя Коля взял со стола книгу, которую я и Толик читали сегодня у озера:
        - Аркадий Гайдар «Судьба барабанщика», - вслух произнёс он. - Хорошая книга. На лето по литературе задали?
        - Да, - ответил Толик, - мы не прочитали пока.
        - Ну что же, интереснее будет, - дядя Коля задумался. - Когда-то в школах были пионеры, и были пионерские отряды, и один мальчик, старший барабанщик пионерского отряда, почти ваш ровесник - вам недавно исполнилось десять лет, а ему было двенадцать, и вот он оказался один в очень непростой и опасной ситуации, с которой отлично справился и даже помог задержать опасного преступника.
        - А мы… мы ужа испугались, - вздохнул Толик, - безвредного ужа-ужика.
        - Ничего, - дядя Коля рассмеялся, - и про ужей, и про других змей надо знать, знать чтобы не бояться. Ведь страшно только тогда, когда не понимаешь. А знания дают человеку свободу и смелость.
        - И барабанщику в книге помогли знания? - спросил я.
        - И барабанщику, - улыбнулся дядя Коля.
        Бидон со сметаной
        Мы с Толиком готовили удочки и снасти - собирались пойти на озеро, где не были уже с неделю.
        А тут ещё дядя Коля, Толин папа, подошёл и спрашивает:
        - Ребята, вы что это про рыбалку забыли? Или бычки-ротаны перевелись в нашем озере? - а сам хитро так улыбается. - Неужто из-за ужа?
        Мы с Толиком переглянулись и промолчали.
        Потому что вспоминать, как мы недавно перепугались, увидев большую змею на берегу озера, как одним махом, как циркачи, прыгнули на высокий валун и стояли на нём, дрожа и думая только об одном - как-бы половчее и побыстрее убежать от этой здоровенной змеюги, «вот бы на парашюте - раз, и в воздухе», вспоминать об этом не хотелось.
        А она, эта страшная змея, оказалась безобидным ужом, так сказал дядя Коля, снявший нас с валуна.
        - Да нет, почему, мы пойдём, собираемся уже, - неуверенно произнёс я, представляя, как уползал в заросли прибрежной травы длинный уж.
        - Ребята, про ужа я вам рассказал, это действительно безопасная для человека змея. Некоторые любители экзотики даже держат змей дома, в специальных жилищах для них - террариумах, знаете?
        - Мне кажется, это не для слабонервных - дружить со змеёй, - задумчиво произнёс Толик и добавил, - к тому же дома.
        - Да-а-а, - многозначительно пропел я, вторя другу.
        - Хотите, я расскажу вам довольно-таки забавную… - дядя Коля замялся, - да, всё-таки именно забавную историю о змеях?
        Честно?
        Мне совсем не хотелось слушать рассказ о змеях. Ну не нравятся они мне!
        Но отказать дяде Коле было неудобно, по его виду я понял, что он хочет поделиться с нами своей историей.
        - Не знаю… - неуверенно произнёс Толик.
        - Расскажите, дядя Коля, - решительно сказал я.
        - Тогда слушайте, - дядя Коля сел поудобнее рядом с нами на крыльце, из-под которого, мяукнув, выглянула Муська.
        Но после слова «слушайте» она поглядела, поглядела на нас, вильнула пушистым хвостом и скрылась под домом.
        «Даже Муська не хочет слушать о змеях», - подумал я.
        А дядя Коля, между тем, продолжил:
        - Мне тогда было восемь лет, и пошёл я с одноклассниками в поход после окончания учебного года.
        Жил я на окраине небольшого районного городка, кругом старые, деревянные дома, палисадники, сады с яблонями и смородиной, позади домов огороды, ну чем не деревня? К тому же, недалеко была и ферма, где коров держали, и откуда в нашу школу привозили молочные продукты для завтрака - творог, сметану, молоко.
        Дойти нам предстояло до большой поляны на берегу лесной речки, там мы должны были поставить палатки и два дня жить в походных условиях - готовить пищу на костре, спать в палатках.
        От окраины городка до этого места было два часа ходьбы, и пройти нужно было мимо молочной фермы.
        Нас, школьников, было двенадцать человек и с нами наш учитель физкультуры Виктор Иванович.
        Когда мы проходили мимо фермы, то увидели у входа женщину в белом халате, она позвала Виктора Ивановича.
        Оказалось, она была его знакомой, работала на ферме, и, узнав о походе, о том, что мы сами будем готовить пищу на костре, и решив, наверное, что это, в лучшем случае, будет вермишель с тушёнкой, она, эта добрая женщина, передала Виктору Ивановичу бидон со сметаной, мол кушайте на здоровье, мои дорогие!
        Когда мы пришли к большой поляне, то первым делом разожгли костёр и приготовили чай из лесных трав - черники, земляники, и поставили чайник остывать под кустом, в тени.
        А сами расставили три палатки и сели у костра.
        Открыли бидон со сметаной… и надо вам сказать, сметанка та была свежайшая и необыкновенно вкусная, особенно с белым хлебом и горячим чаем из лесных трав.
        Бидон, вы знаете, это такая, довольно-таки узкая, металлическая ёмкость для перевозки жидкостей, в основном, молока.
        Наш бидон был не самый большой, но и не маленький, к его ручке мы привязали верёвку, другой конец которой закрепили за ветку ивы, растущей на берегу, а сам бидон, крышка которого, кстати, закручивалась туго, опустили в речку, где течение было быстрое, и вода прохладная.
        Ну думаем, вечерком, за ужином, полакомимся опять сметанкой.
        Оставили мы двух дежурных у нашего походного лагеря и пошли в лес, недалеко, кто грибы собирает, кто ягоды для вечернего чая.
        Грибов набрали достаточно - белых немного, но в основном, подберёзовики и лисички.
        Я лисички люблю, жареные, они уж больно ароматные и никогда червивыми не бывают.
        Пришли мы в лагерь и стали готовить ужин - картошку варим в котелке на костре, грибы жарим с лучком, чай уже остывает.
        Виктор Иванович говорит:
        - Пора за бидоном пойти - грибы сметаной заправить.
        За бидоном пошли Гриша и Катя.
        Вдруг слышим истошный, прямо-таки душераздирающий крик, и видим бегущих к нам, что есть силы, Катю и Гришу.
        Они подбежали, Катя схватила Виктора Ивановича за руку и дрожит вся, как осиновый лист, а в глазах обоих - ужас, просто настоящий ужас, и говорят они только одно слово:
        - Там… там… - и рукой показывают туда, где мы бидон привязали.
        Что случилось?
        Виктор Иванович взял с собой меня и Женю, мы шустрые были, бойкие:
        - Пошли, ребята, посмотрим, в чём дело.
        Подходим к речке.
        Солнышко, покой, трава зелёная, цветочки полевые разные, и в этой благодати видим… предупреждаю, не для слабонервных! кто не хочет слушать, может уйти.
        И видим мы, как из нашего, привязанного к иве, бидона, выпрыгивают одни змеи, а другие, наоборот, запрыгивают, мешая и толкая друг друга в узком отверстии, бидон в воде шатается, ну думаю, сколько же их там, змеюг этих… а самому не то, что страшно стало, но, честно говоря, очень неприятно.
        Да… и вот такой змеиный салют получился - туда-сюда, туда-сюда эти твари земноводные… я даже не разглядел, ужи это или гадюки, хотя к тому времени умел различать змей.
        - Виктор Иванович, - дрожащим голосом пролепетал Женя, - побежали отсюда!
        И мы со всех ног помчались на поляну, рассказали всем об увиденном, но так… в общих чертах, девчонки и без подробностей перепугались.
        - Что же дальше было, - спросил я дядю Колю, который задумался, будто бы представляя себе всю эту картину - множество змей, одних, выпрыгивающих из бидона, других, залезающих в него, настоящий змеиный фейерверк.
        - Жуть, - тихо произнёс я.
        Дядя Коля погладил меня по голове:
        - Оказывается, один из дежурных, оставленных в нашем походном лагере, захотел полакомиться. Пришёл, открутил крышку бидона, набрал в кружку сметаны, а крышку то ли плохо прикрутил, то ли вообще забыл закрыть.
        И в открытый бидон со сметаной приползли змеи, отовсюду приползли, много их было, и рядом, около бидона, плавали, и выпрыгивали, и залезали. А вообще-то, это зрелище было по-своему красивым.
        - Нет уж, - серьёзно сказал Толик, - лучше мы обойдёмся без такой красоты.
        - Дядя Коля, и вы ушли?
        - Да, Максимка, собрали палатки, потушили костёр и пошли обратно домой.
        - Вот и закончился поход, - подвёл итог Толик.
        - Закончился. Но по иронии судьбы, возвращаясь обратно и проходя мимо молочной фермы, мы вновь увидели знакомую нашего учителя, которая дала нам бидон со сметаной. Она стояла и приветливо махала нам рукой.
        - При чём здесь она? - удивился я. - Узнали, кто крышку не закрыл?
        - Узнали, - ответил дядя Коля задумчиво. Наверное, он вспоминал прошлое, потом спросил. - Ну что, пойдём завтра бычков ловить?
        - Пойдём, - дружно ответили мы с Толиком.
        Конструктор Лего
        Павлик принёс в детский сад из дома машинку.
        Это была не простая машинка, а собранная им самим из кубиков Лего.
        В детский сад приносить из дома игрушки не разрешали, тем более такую маленькую, собранную из множества мелких деталей.
        Павлик понимал, что воспитательница Мариванна сделает замечание, отберёт, а вечером отдаст машинку родителям.
        Поэтому он спрятал её в раздевалке, в своём шкафчике среди одежды, но на прогулку взял с собой.
        Погода стояла чудесная.
        Светило тёплое, весеннее солнце, пели птицы, и на газонах появилась молодая, зелёная трава.
        Павлик подошёл к Игорю, они были одногодки и не только ходили в одну группу детского сада, но и жили в соседних подъездах.
        - Игорь, смотри, что у меня есть, - Павлик достал из кармана куртки машинку Лего.
        Но в его маленьком кармане она развалилась на многочисленные детали и детальки.
        - Давай снова собирать, - сказал Игорь, и мальчишки побежали на веранду, где стояли столы для игр.
        Они так увлеклись, что совсем не обращали внимания на других ребят, но голос Мариванны, когда она подходила к веранде, всё-таки услышали:
        - Игорь, Павлик, чем вы там занимаетесь, почему отделились и не играете со всеми ребятами?
        Павлик спрятал машинку в карман, и мальчики стали бегать друг за другом вокруг столов.
        - Догони! Догони!
        - Ну играйте, играйте, скоро на обед идти, - успокоилась Мариванна и ушла.
        А Павлик с Игорьком тут же сели за стол и стали мастерить что-то совершенно невообразимое - у них из деталек Лего получался не то вертолёт, не то танк, не то машина с подъёмным краном, но в любом случае нечто фантастическое.
        - Игорёк, посмотри, вот какую машинку надо было собрать, - вспомнил Павлик и вытащил из кармана брюк картинку, разложил её на столе и разгладил ладошкой.
        Перед глазами мальчиков предстал большой грузовик, в котором каких только механизмов и приспособлений не было.
        - Ух ты, вот здорово! Нам бы собрать такую! - восхитился Игорёк.
        - Здесь схема есть, - Павлик перевернул картинку, - давай после тихого часа доделаем, ладно?
        - Ты пока спрячь машинку в свой шкафчик в раздевалке, - посоветовал Игорь.
        А после тихого часа у Павлика неожиданно поднялась высокая температура, Мариванна позвонила родителям, и они отвезли его домой чтобы вызвать врача.
        Так Павлик заболел и больше недели не ходил в детский сад.

* * *
        - Максимка, у Игоря, твоего двоюродного брата, сегодня день рождения, - сказала утром мама. - Пойдём в магазин, выберем ему подарок.
        - Ма, я хотел с ребятами пойти…
        - Мне кажется, ты лучше меня знаешь, что ему подарить.
        - Ему сколько будет?
        - Игорьку исполнится пять лет.
        - Ну вот, ему пять, а мне девять. Надо купить ему Лего. Когда я был в его возрасте…
        - Как забавно ты сказал, - рассмеялась мама, - «в его возрасте». Ты и сам, наверное, с удовольствием соберёшь из Лего какую-нибудь космическую станцию.
        - Точно! Купим Игорьку орбитальную космическую станцию!
        В магазине мы выбрали большой набор Лего, на коробке были нарисованы серебристые ракеты и спутники с антеннами, они летели среди ярких звёзд к далёкой, неведомой планете, которая оранжевым полукругом выглядывала в углу коробки.
        И мне тоже захотелось собрать космический корабль:
        - Мамочка, купи и мне Лего!
        - Ну что ты, ты уже большой.
        - Ну пожалуйста!
        Вскоре мы вышли из магазина с двумя наборами Лего - один для Игорька, другой для меня.
        Игорёк очень обрадовался подарку, и мы еле дождались, когда наконец разложили все детали Лего на большом столе.
        У нас уже получилась большая ракета, на боковой стенке которой было написано: «Мечта».
        Мы с Игорьком начали строить шахту для запуска ракеты, как вдруг подошла мама Игорька и спросила:
        - Вот подняла в коридоре с пола, это твоё, Игорёк? - в руках у неё было собранное из Лего нечто, отдалённо напоминающее вертолёт, от которого в разные стороны шли крылья и разные антенны.
        - Моё! - обрадовался Игорёк и попытался взять этот странный вертолёт, но мама остановила его.
        - Откуда? У тебя же не было Лего.
        - Мама, это… это я из детского сада принёс.
        - Значит, кто-то тебе дал?
        - Да, Павлик.
        - Так он же вторую неделю болеет. Получается, ты вторую неделю держишь его игрушку, молчишь и не возвращаешь.
        - Но его же нет.
        - Ну и что, между прочим, Павлик живёт в соседнем подъезде. И кстати, я вчера видела его бабушку, он поправился и выходит на улицу.
        - Мама, я отдам, я сразу отдам, как только увижу его.
        - Но ты можешь увидеть Павлика и раньше. Что если нам пригласить его на день рождения?
        Вскоре Павлик, Игорёк и я сидели за праздничным столом и угощались разными вкусностями, а потом я сказал:
        - Ребята, пошли все вместе играть в Лего!
        Мы начали строить ракеты и космические корабли из разноцветных кубиков Лего и так увлеклись!
        И тут подошла мама Игорька и поставила на стол ту странную машинку - то ли вертолёт, то ли вездеход, я не понял, ту, которую Игорь принёс из детского сада.
        - Это моя машинка, я её в детском саду забыл! - радостно воскликнул Павлик.
        - Правильно, - сказала мама Игорька и, строго взглянув на сына, добавила, - ты забыл, а Игорь вспомнил и возвращает.
        Павлик так обрадовался, что даже захлопал в ладоши, а щёки его покрылись румянцем, и глаза заблестели, и он уже не выглядел как после болезни.
        Мне захотелось сделать для Павлика что-то приятное.
        Вот у Игорька, моего двоюродного брата, сегодня день рождения, и я подарил ему набор Лего, но ведь у меня есть ещё один, тот, который купили мне.
        И я, не спрашивая маму, побежал в коридор и достал из сумки красивую коробку, на которой была большая, цветная фотография орбитальной космической станции, летящей в голубом космосе, и на её крыле стоял космонавт в скафандре и специальном костюме белого цвета, и он что-то изучал, держа в одной руке прибор, похожий на микроскоп.
        Я протянул коробку Павлику:
        - Держи, это тебе.
        - Мне?! Почему мне?! - удивлению Павлика не было границ.
        - Ну… ну ты болел долго, потом машинку потерял, то есть, забыл в детском саду, вот поэтому. И потому что я так хочу, - закончил я и посмотрел на маму.
        А она, моя мама, улыбалась и чуть заметно, только для меня, одобрительно кивнула головой.
        - Игорёк, Павлик, давайте строить космодром, откуда летят в космос все ракеты и спутники!
        Малыши посмотрели на меня с восхищением, а я чувствовал себя немножко волшебником.
        Мы разложили на большом столе все детали Лего и стали мастерить, и это было так интересно!
        У нас получились ракета, спутник и большой космический корабль.
        И хотя они были не совсем похожи на те, что были изображены на картинках-схемах, и у нас даже остались лишние детали, но всё равно на наших космических кораблях были и пульты управления, и разные антенны, и они мигали цветными огоньками.
        Из оставшихся деталек Игорёк начал собирать что-то - положил кубик на кубик, кубик на кубик, а сверху прикрепил детальку вроде автомобильной фары, и потом, посмотрев на своё готовое создание, сказал:
        - Это маяк.
        - На космодроме? - удивился я. - Маяк должен стоять на берегу большой реки или на берегу моря.
        - На космодроме, - невозмутимо и твёрдо повторил Игорёк.
        Вмешался папа Игорька, оказавшийся рядом:
        - Понимаете, ребята, - сказал он, - Игорь в общем-то прав, ведь маяк, в прямом и переносном смысле, должен быть везде. Потому что маяк указывает путь, и это важно. И все вы - Максимка, Игорёк и Павлик - молодцы!
        Мы смотрели на раскинувшийся перед нами космодром, где были спутник и ракета, и космический корабль, готовый к запуску, и маяк, освещающий путь.
        И я подумал:
        «Осталось только услышать команду: Три, два, один. Старт!»
        И ответ: «Поехали!»
        Следы на воде
        С вечера мы с Толиком накопали червей, сложили их в банки, приготовили удочки, крючки.
        Озеро располагалось недалеко от деревни и хорошо просматривалось и из окон наших домов, и с огородов, на которых наши бабушки, как говорила мама, «вели вечную борьбу за урожай с сорняками».
        Денёк выдался на славу - тепло, но не жарко, по голубому небу плывут пушистые облака, дует свежий ветерок.
        Мы перешли поле и оказались на берегу, вот знакомый мостик для рыбалки и валун - большой, плоский, гладкий камень у воды, на котором так хорошо сидеть.
        Нацепили на крючки червей и забросили удочки, Толик устроился у валуна, а я сел, свесив ноги в воду, на тёплый, нагретый солнцем, деревянный мостик.
        - Мне дядя Вова, сосед, вчера сказал, что у нас на озере завёлся бычок-ротан, а раньше, говорит, не было. Я читал, бычок прожорливая и хищная рыба, хоть и маленькая, - сказал Толик.
        - Маленькая да удаленькая, - деловито добавил я, - по телевизору передавали, что бычок-ротан может всю рыбу в водоёме извести, он же хищник.
        - Да ладно! Бычок может извести только мелкую рыбешку, у него ведь не как у пираньи зубы. Подожди… - Толик подсёк удочку и вытащил её из воды, на крючке болталась тёмно-серая, с крупной головой и небольшим, узким туловищем рыба.
        - Это не окунь и не подлещик… наверное, это и есть бычок-ротан, - сказал я, с интересом рассматривая незнакомку. - Ты видел когда-нибудь?
        - Только на картинке, - ответил Толик, - смотри, у тебя клюёт!
        Я дёрнул удочку и вытащил такую же рыбку.
        Довольно быстро бычком-ротаном заполнилась половина нашего ведёрка, никакой другой рыбы мы не поймали.
        Можно ли есть эту рыбу, мы не знали и решили на сегодня остановиться, хотя клёв был отличный.
        Перед уходом мы захотели просто посидеть на тёплом, гладком, как-будто отшлифованном валуне.
        В прибрежной траве и камышах вовсю квакали лягушки, а на поверхности воды плавали разные по форме и размерам жуки, некоторые из которых носились по водной глади как быстроходные катера.
        Я бросил в воду камушек, и все жуки тут же нырнули на глубину.
        - Не пугай, - сказал Толик, - я из этих жуков знаю только водомерку. Видишь на воде насекомое с четырьмя длинными ногами, которые широко расставлены? Видишь?
        - Водо-мерка, - сказал я раздельно. - Толик, как думаешь, она воду меряет что ли, раз так назвали?
        - Не знаю, почитать бы.
        Мы замолчали и долго смотрели на озеро - кружились мальки на мелководье, суетились на поверхности водомерки и жуки, плескалась, выпрыгивая, крупная рыба, летали стрекозы с длинными, прозрачными крыльями и большими, как фары, глазами, мы смотрели, разглядывали, смотрели.
        Дома бабушка сказала, что мы на самом деле наловили бычков-ротанов, но, что делать с этой рыбой и едят ли её, она не знает и поэтому отдаст её соседскому коту Барсику.
        Вечером приехал папа, и я спросил его о названии насекомого - «водо-мерка», так раздельно и сказал.
        Неужели измеряет воду?
        И папа рассказал, что оказывается, ноги и тело водомерки покрыты крохотными жёсткими волосками, которые не смачиваются в воде, поэтому водомерка как-бы скользит по воде двумя парами широко расставленных, длинных ног - средних и задних.
        А ещё у неё есть две короткие передние ноги, которые не сразу заметишь, их водомерка использует как двигатель, меняя скорость передвижения.
        Толик даже ахнул:
        - Вот это да, как моторная лодка!
        - Водомерка - очень интересное насекомое, движения которого по поверхности воды связаны со сложнейшими и до конца не изученными явлениями. Малейшие колебания воды, малейшие изменения её физического и химического состава, словно следы, воспринимаются водомеркой как сигналы, причём совершенно разные, и ведёт она себя соответственно тоже по-разному. Все живые существа, живущие в воде, на её поверхности и на дне оставляют свои следы, - сказал папа.
        - И бычки-ротаны? - спросил я.
        - Все. Всё живое, - папа улыбнулся. - У каждого свой след на воде.
        Блинчики на воде
        После того, как я и Толик узнали, что в озере рядом с деревней водятся бычки-ротаны, мы стали ходить на рыбалку каждый день.
        И всё нам попадались эти рыбёшки, а караси, подлещики, окуньки пропали, как-будто бычки всю другую рыбу извели.
        Бычки-ротаны были небольшие, с крупной головой, маленьким туловищем, огромным ртом и длинными острыми зубами. «Страшненькие зубастики,» - называла их бабушка.
        Она отказалась готовить бычки, хотя папа говорил, что узнал у знакомых много рецептов их приготовления, а всех соседских кошек и свою Муську мы уже накормили бычками так, что они теперь, увидев «зубастиков», разворачивались и убегали.
        Каждый день мы приходили на озеро, где на берегу около воды лежал наш валун, и так приятно было сидеть на нём и смотреть вокруг.
        Бычков мы теперь не ловили, а играли в «блинчики» - бросали камешки в воду так, чтобы они подпрыгивали на воде, как лягушки, и у кого больше подпрыгнет, тот и выиграл.
        Я взял камешек, присел, прицелился и бросил его под углом к воде:
        - Раз, два, три, четыре, - считал я, - утонул.
        - Максимка, - сказал мне Толик, у которого камешек подпрыгивал пять и даже семь раз, - ты бросай камешек с подкрутом, тогда он будет скакать как лягушонок.
        - Как это, с подкрутом?
        - Ну вроде бы ты кран какой-нибудь завинчиваешь, - Толик согнулся, размахнулся, ловко подкрутил правую руку и с силой бросил гладкий камешек, тот подскочил, снова подскочил, мы вместе считали, подскочил шесть раз.
        А у меня больше четырёх подскоков не получалось.
        - Тебе, Максимка, сегодня не везёт, - сказал Толик. - Ладно, оставим до завтра, да и камешки у нас закончились.
        Чтобы играть в «блинчики» надо было найти особый камешек, небольшой и плоский, их много на берегу нашего озера, мы с Толиком их заранее заготовляли и прятали в кустах.
        Мы сели на валун и стали вспоминать, какие книги по литературе нам задали прочитать на лето, этой осенью мы пойдем уже в четвёртый класс.
        Толик вспомнил про книги «Тимур и его команда», «Судьба барабанщика» и «Честное слово» и спросил:
        - Ты читал? Я забыл, кто их написал.
        - И я не помню, но мне до школы эти книги читала мама.
        Тут мы услышали шаги - к нам по тропинке шёл папа.
        Он напомнил нам, что книги «Тимур и его команда» и «Судьба барабанщика» написал Аркадий Гайдар, а «Честное слово» Алексей Пантелеев, и что эти книги нужно обязательно и непременно прочитать, потому что они о дружбе.
        - Не только о дружбе, эти книги также о честности и долге, прочитаете - поймете, - сказал папа. - Так что же вы делали на берегу? Не вижу рыболовных снастей.
        Мы рассказали про игру в «блинчики», Толик похвастался, что у него камешек сегодня подпрыгнул шесть раз, а я промолчал.
        Папа взглянул на меня и улыбнулся:
        - Знаете, ребята, игра в «блинчики», в общем-то, дело непростое, хотите расскажу немного?
        А нас и упрашивать не надо!
        Мы с Толиком сидели на валуне, папа бросил на землю ветровку, сел рядом и начал рассказ:
        - Игра в «блинчики» известна с античных времён, её упоминает греческий историк Юлий Поллукс во II веке н. э.
        В Средние века традиция бросать камешки, судя по всему, не прерывалась.
        В Англии с XII века стала популярной игра «ducks and drakes» (утки и селезни), суть которой заключалась в бросании вдоль поверхности воды камней или устричных раковин.
        Когда раковина подпрыгивала первый раз, говорили «утка», второй раз - «селезень» и так далее.
        Позднее англичане вместо «ducks and drakes» стали пользоваться выражением «stone skimming» (скольжение камешков).
        В Америке игру в «блинчики», называемую стоунскиппинг (stone skipping - подпрыгивание камешков), популяризировал чуть ли не сам президент Джордж Вашингтон, согласно легенде бросивший серебряный доллар в речку Потомак.
        С 1989 года проводятся ежегодные всемирные чемпионаты по бросанию камешков.
        К участию в состязании приглашаются все желающие независимо от возраста и уровня подготовки.
        Кстати, первым чемпионом мира стала двадцатидвухлетняя девушка, заставившая свой камешек подпрыгнуть двадцать три раза.
        А в 2003 году камешек Курта Стайнера подскочил сорок раз!
        - Не может быть, 40 раз! - ахнули мы с Толиком.
        - Именно так, - продолжил папа. - В основе подпрыгивания камешка по поверхности воды лежат сложные и до конца неизученные причины, связанные с математикой, химией, со сложнейшими проблемами гидродинамики, механики и других разделов физики. Эти предметы вы пока не проходили, будете изучать их в школе позже.
        - Расскажи ещё! - попросил я.
        - Хорошо. Камень для пускания «блинчиков» должен быть плоским, не слишком маленьким, но и не очень тяжёлым. Бросать его нужно довольно сильно и почти горизонтально вдоль поверхности воды, но под небольшим углом к ней.
        Более опытные люди знают, что для лучшего результата желательно при броске камень слегка закрутить.
        Остальное - дело тренировок. И всё же, что заставляет камень прыгать, подобно лягушке, по поверхности воды вместо того, чтобы сразу пойти ко дну?
        - Что? - хором спросили мы.
        - Брошенный камень оказывается во власти двух основных сил.
        Одна из них - сила тяжести пропорциональна массе камня и направлена вниз, она заставляет камень падать на поверхность воды и погружаться.
        Другая, назовём её силой отталкивания, не даёт камню погрузиться в воду, она как-бы выталкивает его наружу.
        Сила отталкивания направлена вверх, перпендикулярно площади контакта камня с водой.
        Если плоскость камня наклонена по отношению к поверхности воды, то силу отталкивания можно разложить на две составляющие - вертикальную и горизонтальную.
        Если сила тяжести преобладает над вертикальной составляющей, камень тонет, если наоборот - подпрыгивает, затем снова падает, вновь подпрыгивает, и так несколько раз, то есть камешек прыгает, как лягушка, - папа улыбнулся. - Это упрощённое объяснение, но вам пока хватит.
        Папа встал, прошёлся по берегу озера, поднял с земли серый, плоский камешек, присел, как-бы прицеливаясь и рассчитывая этот магический угол наклона к поверхности воды, размахнулся, подкрутил и забросил камешек по воде.
        - Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, - считал Толик, - семь скачков, вот это да!
        - Не забыл, остались ещё навыки, - засмеялся папа. - И в заключение добавлю вот что. Теория «блинчиков» актуальна с научно-технической точки зрения. Её, например, необходимо учитывать при расчёте траектории спуска космических аппаратов, поскольку при входе в плотную атмосферу Земли под слишком малым углом они могут подпрыгивать, подобно камешкам на воде.
        - Не может быть, - выдохнул я.
        - Может, - серьёзно ответил папа. - Нужно быть любознательным, читать книги и хорошо учиться, тогда многое станет не только понятным, но и очень интересным.
        Я представил себе, как летит ракета при подходе к Земле, как-бы ныряя в атмосферу - тёмное небо, серебристая ракета и мерцающие звезды…
        Круги на воде
        Я сидел за столом и уплетал горячие оладушки с вареньем.
        Бабушка стояла у плиты, раскрасневшаяся, как тот оладушек, который она только что перевернула на сковороде.
        - Максимка, ещё положить? - спросила она.
        - Только один… нет, два.
        Горячие, румяные, с аппетитной корочкой, оладьи обжигали руки, я поливал их вареньем и запивал чаем.
        И тут над столом стала кружиться оса - прилетела на сладкие запахи.
        Я вылил с ложки на стол капельку варенья, и оса ту же, как дрессированная, села на неё и начала лакомиться, смешно перебирая передними лапками и не обращая на меня никакого внимания.
        Я так засмотрелся на это представление, что не сразу услышал, как с улицы кто-то крикнул:
        - Максимка!
        У калитки стоял Толик.
        - Поедешь с нами на водохранилище? К папе брат приехал, дядя Валера. На машине поедем, давай собирайся и удочку не забудь.
        Мы с Толиком сели на заднее сиденье, за рулем был дядя Валера, рядом папа Толика - дядя Коля.
        Водохранилище было недалеко от нашей деревни, километров восемь, мы даже на велосипедах гоняли до него, но эти поездки были не часты, потому что мы целыми днями пропадали на озере, расположенном близко от наших домов.
        Было тепло, но небо хмурилось, солнце едва просвечивало сквозь облака, и берег водохранилища выглядел непривычно пустынным.
        Дядя Валера соскучился по рыбалке и вскоре уже стоял, забросив удочку, по колено в воде.
        Я и Толик помогли дяде Коле поставить палатку на берегу, потом мы пошли за хворостом для костра и вскоре вернулись с охапками сухих веток.
        Те, что были поменьше, мы наломали длиной примерно с карандаш, сложили пирамидкой, дядя Коля поджёг их спичкой, и разгорелся наш костёр, затрещал.
        Мы следили за огнём и подкладывали ветки потолще.
        Толик притащил кору, которую собрал около трухлявого пня, и она так здорово загорелась!
        А дядя Коля нашёл в лесу несколько сухих берёзовых поленьев.
        - Максимка, мы скоро картошку будем печь на костре, - сказал дядя Коля.
        И так мне стало интересно, что уже не до рыбалки, и почему-то есть сильно захотелось.
        - А как лучше её запечь? - спросил я.
        - Чтобы печь картошку, надо иметь достаточно золы и углей, - с этими словами дядя Коля подложил в костёр полено, и огонь вспыхнул с новой силой. - Пусть наш костёр догорит до красных углей, тогда и положим картофель.
        Наконец, дрова догорели, от красных углей исходили маленькие язычки пламени.
        Дядя Коля разгрёб в центре костра ямку почти до самой земли, засыпал в неё картофель, а сверху присыпал догорающими, раскалёнными углями.
        Иногда он вытаскивал картофелину и протыкал её острой палочкой - проверял готовность.
        - Скоро будет готово, - сказал он.
        Мы принесли из машины сумки с продуктами, которые приготовили наши бабушки, разложили небольшой складной столик и стулья, выложили на стол помидоры, огурцы, хлеб, соль, бабушкины оладушки и кружку, в которой лежал кусочек масла.
        Дядя Коля вытащил из костра печёную картошку, переложил её в миску.
        Пришёл с рыбалки дядя Валера, он поймал семь плотвичек и четыре окунька.
        - Ну что, уху будем варить? - спросил он.
        Но мы решили, что уху сделаем в следующий раз, может быть, даже завтра, а сейчас будем есть картошку.
        Горячая, в чёрной кожуре, картофелина обжигала руки, пахла дымом, и такой вкусный аромат исходил от неё, что у меня прямо слюнки потекли.
        Я разламывал горячую картофелину пополам, посыпал солью, кусочек масла таял и стекал по картошке.
        Я ел, обжигаясь, и было так вкусно - пальчики оближешь!
        Потом я и Толик насадили на длинные палочки по кусочку хлеба, сунули их в костёр, и наш хлеб быстро покрылся румяной, дымящейся корочкой.
        Дядя Коля приготовил травяной чай - в кипяток он положил кипрей.
        - Это трава часто встречается около наших озёр, рек, водоёмов, - рассказывал он. - Цветёт она в июне крупными, ярко-розовыми соцветиями в виде кистей и называется по-другому Иван-чай.
        Я ел печёную картошку и поджаренный, пахнущий дымком, хлеб, запивал Иван-чаем, и думал, что ничего вкуснее на свете нет.
        Тем временем погода совсем испортилась - небо стало тёмным, поднялся ветер, по воде побежала рябь, и вскоре начался дождь.
        Мы спрятались в палатке, дождь стучал по крыше, стекал с листьев деревьев, а на воде появились тысячи кругов, они ширились, росли и разбегались во все стороны от каждой капли дождя.
        - Папа, почему на воде появляются круги? - спросил Толик.
        - Круги на воде, - задумчиво повторил дядя Коля, - красиво звучит. А давайте спросим дядю Валеру, он же физик.
        Дядя Валера посмотрел на меня, на Толика и спросил:
        - Вы в какой класс пойдёте осенью?
        - В четвертый, - хором ответили мы.
        - Физику вообще-то начинают изучать позже… ну хорошо, я попробую объяснить.
        Круги на воде - это волны, которые образует упавший в воду предмет, например, камень или, в нашем случае, капля дождя.
        Крохотная, почти невидимая, капелька дождя вызывает по сути те же волны, что и камень.
        Волны на свободной поверхности водоёма - океана, моря, озера или нашего водохранилища формируются благодаря действию силы тяжести и силы поверхностного натяжения, - дядя Валера улыбнулся, - если совсем просто, то сила тяжести действует перпендикулярно поверхности воды, а сила поверхностного натяжения направлена по касательной к поверхности жидкости.
        Если какое-либо внешнее воздействие - капля дождя, брошенный камень, движение судна, порыв ветра и многое другое нарушает равновесие жидкости, то эти две силы, стремясь восстановить равновесие, создают движения, передаваемые от одних частиц жидкости к другим, порождая волны.
        - Сложно, - вздохнул Толик, - а волны бывают разные?
        - Очень разные. Есть волны короткие и длинные, волны круговые, цилиндрические, корабельные, есть волны цунами и волны от капли дождя.
        - Дядя Валера, я ходил на теплоходе по Москве реке в прошлом году с мамой, - сказал я, - и фотографировал волны. Они образуются спереди - на носу теплохода и сзади - на корме.
        - Правильно, Максимка. Движение судна возбуждает корабельные волны.
        Одна система таких волн расходится от носа судна в виде «усов», на глубокой воде угол между «усами» не зависит от скорости движения источника - корабля и близок к 39°.
        Другая система волн движется за его кормой в направлении движения судна.
        А вот источники длинных волн в океане - силы притяжения Луны и Солнца, эти силы порождают приливы, а также подводные землетрясения и извержения вулканов - источники волн цунами.
        - Как интересно! - у Толика от таких слов «землетрясения», «вулканы», «цунами» загорелись глаза.
        - На характер волн, - продолжил дядя Валера, - влияет глубина водоема и рельеф его дна.
        Подходя к пологому берегу, волны резко тормозятся и обрушиваются, образуя прибой.
        При входе волны из моря в русло реки возможно образование крутого пенящегося фронта - бора, продвигающегося вверх по реке в виде отвесной стены.
        Волны цунами в районе очага землетрясения, их возбуждающего, почти незаметны, однако, выходя на мелководную прибрежную область, они иногда достигают большой высоты и представляют грозную опасность для людей.
        Мы сидели в палатке на берегу, тихо шуршал по крыше дождь, а по воде в разные стороны разбегались круги… круги на воде.
        - Как же всё сложно, дядя Валера, - вздохнул я.
        - А ты представь, Максимка, что каждая волна, каждое физическое явление описано учёными в формулах, очень сложных формулах, где часто соприкасаются разные науки - физика, математика, химия, география, биология и астрономия.
        Для изучения волн есть специальные приборы - волнографы, они следят за колебаниями поверхности воды.
        Кроме того, волны изучаются дистанционными, то есть удалёнными методами с судов, самолётов и с искусственных спутников Земли, при этом используется фотографирование поверхности моря, а также радио - и гидролокаторы.
        Есть мнение, что строение Вселенной чем-то напоминает круги на воде.
        - Дядя Валера, вы начали с капли дождя, а закончили Вселенной и спутниками Земли.
        - Так устроена природа, где всё взаимосвязано. Многих её тайн мы не знаем, - дядя Валера рассмеялся, - пока не знаем. Но если есть такие любознательные мальчишки, как вы, то, значит, всё у нас впереди!
        Мы вышли из палатки, воздух был свежий, пахло прибрежными водорослями и травой, дождь почти прекратился, лишь редкие дождевые капли падали, оставляя круги на воде.
        Бабушка
        В конце января приехала из деревни бабушка погостить у нас.
        У меня в школе был карантин из-за гриппа, и у Игорька, который ходит в детский сад, тоже карантин по гриппу, а наши родители работают, и что с нами делать?
        У нас получились неожиданные каникулы.
        Вот и приехала моя бабушка, которая Игорьку тоже родная бабушка, потому что папа Игоря и моя мама - родные брат и сестра.
        Муську бабушка отдала соседке - бабушке Толика, а он, как узнал, что мы собрались все вместе из-за этого карантина, тут же примчался к нам, и ему так хотелось остаться с нами, что мама, поглядев на Толика, только улыбнулась:
        - Живи, а с мамой твоей я договорюсь.
        Бабушка привезла разные варенья-соленья, огурчики, грибочки и большой пакет вкусно пахнущей травы.
        Она как открыла этот пакет, то по всей кухне, а потом и по всей квартире разлился такой аромат, будто…
        …будто бы солнечный день, и мы бежим по тропинке в поле, где среди травы цветут ромашки, клевер и колокольчики, и другие цветы, жёлтые, красные, синие, и над ними жужжат пчёлы и стрекозы, а мы бежим к опушке леса, где под елями, мы знаем, растут красавцы белые грибы, а на пригорках зреет земляника, тёмно-бордовая, печёная на солнце, и до того сладкая!
        Я даже облизнулся, вспомнив о той землянике.
        - И варенье земляничное привезла, твоё любимое, Максимка, - произнесла бабушка, будто прочитав мои мысли.
        - Бабушка, как же ты довезла всё это?
        - Меня в деревне до поезда сосед подвёз, а в Москве, на вокзале, папа твой, Максимушка, встретил на машине.
        А ещё бабушка напекла ватрушек с творогом и моих любимых пирожных, больших, круглых, а внутри взбитые сливки.
        В общем, мы еле дождались пока вскипел чайник, пока мама заварила травяной чай, и все мы сели за стол - бабушка, мама, папа, Игорёк, Толик и я.
        И все сияли от душистого чая, от земляничного варенья, от ватрушек и этих пирожных… всё время забываю их название, забавное такое… вспомнил, буше.
        Потом бабушка подарила нам носки из козьего пуха:
        - Не сама я пряду нить, - будто извинялась она, - это соседка, баба Лена, у неё все мы, деревенские, покупаем нитки, а связала то я сама, померьте-ка.
        И бабушка дала каждому носки из козьего пуха, и все они были с разными рисунками, и что удивительно, всем подошли по размеру - и маме с папой, и мне с Игорьком, и про Толика бабушка не забыла.
        Я вспомнил, что освободившись от огорода и домашних забот, бабушка надевала очки, садилась на крыльцо и вязала.
        Я вспомнил, как недавно, перед нашим отъездом в Москву, бабушка уронила очки на пол, которые сползли с её носа, и она, не заметив, наступила на них.
        Мы с ней потом сидели за столом на веранде, и я помогал поровнее соединить распавшиеся части очков, чтобы заклеить их каким-то жутко пахнущим клеем.
        И тут я понял, что должен сделать.
        Я спросил у бабушки, какие очки она носит, а она вместо ответа протянула мне рецепт от окулиста.
        Я спрятал этот рецепт в кармане куртки, потому что решил…
        Решил!
        После завтрака мы пошли в наш парк около дома, мы шли по узкой, протоптанной в снегу тропинке, а вокруг пушистые снежные деревья, дотронешься до ветки, и летит, сверкающая, лёгкая пыль.
        Тропинка привела нас на полянку, где росли молодые сосны, я помню, когда их сажали - лет пять назад.
        Их было двадцать три, и у четырнадцати срублены верхушки.
        Бабушка остановилась и вздохнула:
        - Поднялась у кого-то рука, чтобы топором обрубить молодые сосенки. Наверное, это случилось под Новый год, так, Максимка?
        - Так, - сказал я, и мне стало стыдно, будто не кто-то, а я безобразничал здесь топором, - сосенкам тем было тогда года три, вот их и… для новогодней ёлки.
        - А сосенки, ребятки, всё равно выросли, ровные и пушистые, только покалеченные, без макушки, - бабушка снова вздохнула, - теперь они будут долго, долго кому-то напоминать о себе.
        Мы пришли под откос, где протекал родник, и вода в нём в любое время года была чистая и прохладная.
        Мы наполнили большую пластиковую бутылку родниковой водой и пошли обратно, и было видно, что бабушка устала.
        А после обеда она сказала:
        - Пойду прилягу, отдохну немножко.
        А когда через десять минут я заглянул к ней, бабушка уже спала.
        Я взял с полки копилку, сделанную в виде футбольного мяча, закрыл дверь в комнату и пришёл на кухню.
        Мама всё поняла.
        Со всей силой я ударил копилку об пол, она разбилась на осколки.
        Я убрал мусор, собрал и посчитал деньги, спросил маму:
        - Хватит?
        - Хватит, - улыбнулась мама.
        Очки были готовы на следующий день, и бабушка, совершенно не ожидавшая такого сюрприза, так разволновалась, что заплакала:
        - Теперь как потеряю или разобью…
        - Да ты что, - перебил я её, - приезжай к нам всегда, в любое время, всегда.
        Я обнял её и поцеловал, и мне показалось, что запахло земляникой.