Голландский без проблем Мари-Од Мюрай
        Мари-Од Мюрай — одна из наиболее замечательных французских авторов литературы для юношества. В сборнике «Голландский без проблем» автор прославляет неутомимое воображение детей, ставит под сомнение «всемогущество» взрослых, высмеивает капризы и тех и других. Смешные, трогательные и поучительные рассказы о семье, и о том, как важно «не выпадать» из детства.
        Когда обстоятельства складываются не совсем так, как бы тебе хотелось, и жизнь подбрасывает не слишком приятные сюрпризы, верь, уважаемый читатель, что юмор, фантазия и настойчивость помогут тебе добиться своего: выучить голландский язык, не прилагая к этому особых усилий, найти общий язык с динозаврами и даже получить удовольствие от совершенно ненужных подарков к Новому году. Так считает МАРИ-ОД МЮРАЙ,которая если ещё не стала твоим любимым писателем, то очень скоро может занять это место!
        ГОЛЛАНДСКИЙ БЕЗ ПРОБЛЕМ
        Я выучил голландский, когда мне шёл девятый год. В то время у меня был папа — классный тип вроде меня, — который хотел, чтобы его дети преуспели в жизни. Сам он не очень хорошо учился в школе, что, однако, не мешало ему каждое лето покупать нам с моей сестрой Кристиной «летние дневники». Кристина их просто обожала. За вечер понедельника она умудрялась заполнить свой дневник аж до четверга. А я свой так ни разу и не смог закончить.
        В том году папа объявил нам:
        - Мы едем в кемпинг за границу.
        И повернулся к маме:
        - Я подумал, что детям будет полезно, если мы поедем в Германию. Они целыми днями будут слышать немецкую речь. Как говорится, «погрузятся в языковую среду».
        Я же мечтал о погружении в море. Я спросил:
        - А зачем нам «погружаться в языковую среду»?
        Папа прямо вскинулся:
        - Черт возьми, Жан-Шарль! К концу месяца ты заговоришь по-немецки! Чтобы чего-нибудь добиться в жизни, обязательно нужно владеть иностранным языком.
        Я спросил:
        - А ты знаешь немецкий?
        Папа закашлялся и ответил: «Немного». Это была наглая ложь.
        И вот, в августе мы, засунув между спасательными кругами и плавками свои «летние дневники», отправились в Германию изучать немецкий.
        Проблемы начались уже на границе. Немецкий таможенник что-то нам твердил, рисуя в воздухе маленькие прямоугольники. Мы не понимали ни слова. Папа открыл багажник, чемоданы, свой портфель и уже собирался вывернуть карманы, но тут я ему сказал:
        - Кажется, он хочет увидеть наши паспорта.
        Так оно и было. Папа для важности надулся и принялся объяснять:
        - Немецкий — очень трудный язык. Очень красивый, но очень трудный.
        Ситуация усложнилась, когда мы добрались до кемпинга. Сторож оказался таким же разговорчивым, как и таможенник, а за день пути на автомобиле мы не очень продвинулись в нашем немецком. В итоге папа вытирал пот со лба, а мама повторяла:
        - Ну чего он от нас хочет?
        Сторож все говорил и говорил, показывая в воздухе треугольнички. Я сказал папе:
        - Он хочет, чтобы мы шли ставить палатку.
        Так оно и было. Сторож кивнул мне в знак благодарности, а папа произнес:
        - У тебя явные способности к немецкому, Жан-Шарль!
        За ужином папа объяснил мне, как я должен погружаться в языковую среду:
        - Знакомишься с мальчиком твоего возраста. Вы вместе играете, он говорит по-немецки, а ты повторяешь. И все получается само собой.
        Я буркнул:
        - Да не хочу я играть с немцем!
        Мама возмутилась:
        - Немецкие дети ничем не хуже французских!
        - Нет, они глупые, — сказал я.
        Папа снова сделал необычайно серьёзный вид:
        - Жан-Шарль, ты меня расстраиваешь. Дети все одинаковые, будь они чёрные или белые, испанцы или немцы…
        Я тихо повторил:
        - Они глупые.
        Но очень тихо, чтобы не вызвать бурю. Как раз в это время мимо палатки прошли женщина и мальчик с одинаковыми светлыми волосами. Они несли в тазиках грязную посуду. Женщина взглянула на нас, улыбнулась и что-то сказала.
        - Добрый вечер! — отозвались хором папа с мамой.
        Мальчик тоже посмотрел в нашу сторону. Это был мой ровесник, возможно, немец, и их палатка стояла в двух шагах от нашей.
        - Обрати внимание, — сказал папа, — он помогает своей маме мыть посуду.
        - Предложи ему поиграть в мяч, — добавила мама.
        На меня уставились родители, на меня уставилась сестра, на меня уставились соседи по кемпингу и даже собака сторожа. Вся земля ждала момента, когда я пойду играть в мяч с маленьким немцем. Я пожал плечами, поддал мяч ногой и, недовольно бурча, направился к соседней палатке.
        По тому, с каким вызывающим видом стоял мальчишка, я понял, что он меня ждет. Я ударил по мячу. Он его с лёгкостью остановил. Совершенно точно, он идиот, но неуклюжим его не назовёшь. Матч начался.
        Через десять минут я забыл о «погружении в языковую среду» и получал удовольствие от игры. Светловолосый мальчик вдруг задержал мяч ногой, ударил себя в грудь и крикнул:
        - Никлаус!
        Или что-то типа того. Я понял, что это он знакомится. Я тоже ударил себя в грудь и в шутку крикнул:
        - Я — Тарзан!
        Мой новый товарищ был серьёзным ребёнком. Он повторил:
        - Ятазан.
        Он явно собирался погрузиться в языковую среду. Он второй раз повторил: «Ятазан». Мне не так уж и нравилось мое имя, и я решил, что «Ятазан» вполне сойдёт на август вместо «Жан-Шарля».
        Мы сели на траву. Мне в голову пришла мысль, что трудно дружить с кем-то, кто ни слова не понимает на том языке, на котором говоришь ты. Мой друг Никлаус сорвал цветок и сказал что-то типа «флур» или «флаур» или даже «флавер». Из вежливости я повторил. Он рассмеялся. Наверняка я не так произнёс. Он сделал мне знак назвать цветок на моем языке.
        Что произошло в этот момент в моей голове? Мне вдруг показалось глупым назвать цветок «цветком», хоть я и знал, что он именно так и называется. И я сказал:
        - Шпрут!
        Никлаус повторил:
        - Шпрут.
        Он наверняка хорошо учился в школе. Я покачал головой, показывая, что он произносит неверно. И исправил;
        - Шпру-ут!
        Никлаус повторил. Внезапно охваченный каким-то помешательством, я показал дерево:
        - Трабён!
        - Трабён, — сказал Никлаус.
        Затем, чтобы лучше усвоить новые слова, он повторил:
        - Шпруут, трабён.
        Я одобрительно похлопал в ладоши. И указал в сторону палатки:
        - Шрапати.
        - Шрапати, — как примерный ученик, откликнулся Никлаус.
        К десятому слову я испугался, что всё перепутаю, у Никлауса-то была феноменальная память. Я рванул к палатке, выкрикнув:
        - Ятазан шрапати… — что, понятно, обозначало, что я на секунду сбегаю в палатку. Никлаус отлично меня понял.
        Я вбежал в палатку.
        - Ну, как отдыхается? — спросили родители.
        - Супер! Я хочу записать слова в тетрадку.
        Я схватил вышеупомянутый летний дневник.
        - Немецкие слова? — с надеждой спросил папа.
        - Нет, — крикнул я, убегая, — голландские! Никлаус из Голландии!
        Я был рад, что в последний момент мне в голову пришла именно эта идея.
        К вечеру следующего дня я уже исписал шесть листов дневника франко-голландской лексикой. Так как я был хорошим учителем, Никлаус очень быстро продвигался. К концу дня мы уже немного могли разговаривать. Я говорил:
        - Ятазан габум шруйас.
        Что значило:
        - Ятазан любить море.
        Никлаус с жаром отвечал:
        - Никлаус габум шруйас.
        Мой друг был уверен, что изучает французский, и, я думаю, время от времени он говорил пару французских слов своим родителям.
        Вечером папа строго спросил меня:
        - Ты заполняешь свой дневник?
        В этот момент вмешалась мама, как всегда найдя для меня достойное объяснение:
        - Послушай, он же целыми днями учит голландский. Он ведь должен отдыхать.
        Я сразу же сделал измученный вид. Папа потрепал меня по голове:
        - Ну, и как будет «здравствуйте» по-голландски?
        Я ещё не думал об этом. Сказал первое, что пришло в голову:
        - Это будет «улай!»
        Папа со смехом сказал маме:
        - Послушай, какой смешной язык: «улай!»
        Естественно, когда следующим утром папа увидел маму Никлауса, он поднял руку и громко произнёс: «Улай!» Женщина в нерешительности остановилась, а затем улыбнулась и ответила:
        - Улай!
        Так она узнала, как будет «здравствуйте» по-французски. Да, моё изобретение осчастливило многих.
        К несчастью, мой отец был человеком, любившим порядок. Так как я не заполнял свой летний дневник, я должен был запоминать минимум по десять голландских слов в день. Мой отец перечислил всё, что я должен знать:
        - Одежда, еда, части тела, времена года, цифры…
        Это была катастрофа. Смогу ли я выдумывать каждый день по десять слов?
        Никлаус был ещё опаснее, чем мой отец. Он выучивал мои списки слов в один момент и должен был бы уже знать французский лучше меня!
        Вечером, сидя под газовой лампой на складном стуле, я отчитывался перед папой. Он говорил:
        - Носок?
        Я отвечал:
        - «Трамиль». «Трамилес» во множественном числе.
        - Штаны?
        - «Падпад».
        - Шорты?
        - «Пад».
        Папа поворачивался к маме:
        - Интересный язык. Шорты — это короткие штаны. Значит, если шорты — «пад», то штаны — «падпад». Логично. Гораздо больше логики, чем во французском.
        Однажды днём, когда я зубрил свой голландский, я услышал, как мама пробормотала:
        - Упс! Яиц для майонеза не осталось.
        Она позвала меня:
        - Жан-Шарль! Как сказать «яйцо» по-голландски?
        Я машинально ответил:
        - «Вруг».
        Мы с Никлаусом уже успели выучить названия продуктов питания.
        - «Вруг», — повторила мама и удалилась быстрым шагом. Я подскочил:
        - Но, мама…
        Слишком поздно. Мама направлялась к соседней шрапати. Сейчас она скажет «улай!» и попросит «вруг». Я ждал, грызя от беспокойства ногти. Мама вернулась расстроенная:
        - Женщина дала мне уксус, — сказала она.
        - У тебя плохое произношение, — объяснил я, — а в голландском произношение очень важно. Мама взглянула на меня:
        - Ну, тогда сходи ты. Тебя поймут.
        Она так в этом уверена! Я не хотел её разочаровывать. Я нехотя поплёлся к соседям. Как объяснить этой женщине, что мне нужно яйцо?
        Когда я вошёл, мама Никлауса поздоровалась по-французски:
        - Улай!
        - Улай! — сказал я, всё больше теряя надежду… Тут вбежал Никлаус:
        - Улай, Ятазан!
        Я обрадовался. Никлаус ведь здесь! Всё просто. Мы же говорим на одном языке.
        - Вруг, — сказал я.
        Никлаус повернулся к маме и произнёс что-то типа «энэг». Женщина показала на пальцах: одно, два, три?
        - Ню, двёш, триош? — спросил Никлаус.
        Мы научились считать до двадцати.
        - Ню, — сказал я, — ню вруг.
        Я вернулся, с гордостью неся яйцо. Мама поздравила меня, а папа воспользовался моментом, чтобы поговорить со мной о практической пользе изучения иностранных языков. Вдруг мама забеспокоилась:
        - А «спасибо» ты сказал?
        За кого они меня принимают? Конечно, я сказал «спасибо». «Спретзуй» на голландском.
        Кристина, моя младшая сестра, быстро обнаружила, что у моего друга Никлауса тоже есть сестра. К счастью, Кристина вовсе не стремилась выучить голландский. Она довольствовалась тем, что знала, что её подружку зовут Барбра, и играла с ней, зарываясь в песок.
        Однажды родители Никлауса уехали на прогулку на паруснике, и из-за встречного ветра они долго не возвращались в порт. Никлаус немного волновался, но наши уроки его отвлекали. Вдруг появилась моя мать с криком:
        - Вы не видели Кристину?
        Ни Кристины, ни Барбры. Ни в зоне кемпинга, ни на диком пляже.
        - Гуда Кристина? — спросил я у Никлауса.
        «Гуда?» значило «где?»
        - Гуда Барбра? — настаивал я.
        Мой друг вскочил и сказал:
        - Шрапати шруйас.
        - Что он говорит? — спросила мама.
        Я перевёл:
        - Он говорит о палатке у моря. Там люди остановились на диком пляже. Он думает, что девочки там.
        Мы побежали к морю. Никлаус мчался рядом со мной, и я понял, что младшую сестренку можно любить на любом языке.
        Мы прибежали к палатке. Нашли большую яму в песке, но девочек в ней уже не было. Туристы смотрели на нас с удивлением. В спешке я спросил по-голландски:
        - Гуда Кристина?
        Они вытаращили глаза и поинтересовались:
        - Что он хочет сказать этим «гуда»?
        Я завопил от радости. Это французы! Они показали нам небольшой лесок: девочки были там. Я повернулся к Никлаусу:
        - Трабён?
        Он посмотрел на деревья и кинулся бежать, выкрикивая имя сестры. Кристина и Барбра были там — строили шалаш. Сестра получила оплеуху от мамы, а я — благодарность от папы. Без моего голландского мы бы потеряли Кристину.
        Когда родители Никлауса наконец высадились на берег, мой друг сообщил им об ужасной опасности, которая угрожала их дочери. Мама Никлауса обняла меня и сказала:
        - Брова!
        Что, как всем известно, означает «браво» на французском.
        Месяц погружения в языковую среду, в море и в песок пролетел незаметно, и вот наступил день отъезда. Никлаус пожал мне руку — выглядел он при этом немного смущенным — и торжественно произнес:
        - Никлаус габум Ятазан.
        Нужно ли переводить? Это означает, что мы стали друзьями.
        - Попроси у него адрес, — посоветовала мама.
        Никлаус написал мне его. Так я выяснил, что его зовут Николас О'Салливан и что живёт он в Дублине, в Ирландии. Я быстренько сунул бумажку в карман, а потом соврал, что карман дырявый…
        После того лета в Германии в моей семье родилась легенда, что у меня необыкновенные способности к иностранным языкам. Именно из-за этой легенды я выучил немецкий и английский в лицее, а позже — русский, испанский, итальянский, китайский, арабский и японский. Я стал великим учёным — и всё это благодаря моим родителям.
        И теперь я обещаю: дорогой папа, когда я выйду на пенсию, я выучу голландский!
        МОЙ МАЛЫШ ЗА 210 ФРАНКОВ
        Найме, которая точно знает, что её младших сестёр не купили в магазине.
        1
        На Рождество моя сестра попросила: белого кролика с большими ушами, скакалку — такую же, как та, что продаётся рядом с булочной, — кукольный сервиз с синими цветочками, книжку про Белоснежку и балетки.
        - А, и игрушечную типографию, — добавила Люсиль.
        Они с мамой писали письмо Деду Морозу.
        - Тебе не кажется, что это уже чересчур? — спросила мама.
        - Но тут только шесть подарков, — как обычно, захныкала Люсиль. — А Марианна попросила семь!
        Я возмутилась:
        - Седьмой не считается! Это куртка.
        - Тогда балетки тоже не считаются!
        Ну вот, она уже ревет.
        Тогда мама сказала:
        - Солнышко, в шесть лет уже не плачут из-за ерунды.
        - А мне только пять с половиной…
        Ну вот… Вообще-то я не люблю плакать, но тут я испугалась, что мама скажет вычеркнуть один подарок, чтобы у меня их было шесть, как у Люсиль. И, чтобы заплакать, я решила подумать о какой-нибудь несправедливости. Например, о том, что моя школьная подружка Кароль получит целых десять подарков на Рождество.
        - А у Кароль будет кукла, похожая на настоящего младенца!
        - Радость моя, — сказала мама, — тебе восемь лет…
        - Больше! Ей больше! — завопила сестра.
        - Да… Тебе восемь с половиной лет, — повторила мама, — ты уже вышла из того возраста, когда играют в куклы. И тем более, у тебя куча кукол в комнате: та, которая плачет, та, которая говорит «мама», тряпичная, негритянка, китаянка, купальщик, Доли, которую тебе подарила крёстная, Кристель…
        - У неё рука отломана! — захныкала я. — А потом, я хочу малыша — такого, как Гийом.
        Гийому три месяца. Это мой двоюродный брат. А я даже ни разу не давала ему соску. И только один раз держала на руках. Тётя Франсу боится, что я его уроню. Я столько раз упрашивала её:
        - Ну а если я сяду?
        Но она не хочет. Она ревнует, потому что Гийом всегда мне улыбается.
        - А я его ни разу не держала! — кричала Люсиль.
        Но это нормально. Ей-то всего пять лет.
        - С половиной, с половиной! — закричала Люсиль.
        - Сумасшедший дом! — вздохнула мама, закрыв уши руками. — Надоели мне ваши ссоры!
        Итак, Люсиль написала Деду Морозу, что хочет игрушечную типографию и рюкзак (это чтобы подарков было семь, как у меня). А я оставила моего младенца.
        - Но теперь, — пересчитала подарки сестра, — у неё восемь!
        2
        Каждый год на Рождество мама приглашает: тётю Кали, бабулю Мону, бабулю Альберту, дядю Робера с Мариеттой и Франсу с Жаном-Луи. Я поинтересовалась:
        - А Гийом будет?
        - Да. Его положат в вашей комнате.
        - Чур, он спит на моей кровати! — закричала сестра.
        - Нет, на моей!
        Да в любом случае он будет лежать в переносной колыбельке.
        Двадцать четвёртого декабря все приходят к нам с большими пакетами, которые быстренько убирают в тёмную комнату. Первой всегда приходит бабуля Мона со своей сестрой Альбертой. Они такие же сестры, как и мы с Люсиль, и точно так же ссорятся. Только они ссорятся не из-за игрушек. Они спорят из-за диет: бабуля Мона не ест соли и считает, что это лучше всего. Но бабуля Альберта не ест жирного и тоже считает, что это лучше всего.
        На ужин в этот сочельник приготовили: устриц, которых я не люблю, кровяную колбасу, которую я ненавижу, и «Полено» — рождественский рулет со сливочным кремом. Всё ели с удовольствием, особенно рулет. И тут моя сестра захотела сахарный грибок. И раз она самая младшая и всегда ревёт, грибок достался ей.
        - Ну возьми гномика, — попытался утешить меня папа.
        Меня это обидело:
        — Он же пластмассовый! Ты хочешь, чтобы я ела пластмассу?
        После ужина, который длился очень-очень долго, мы стали играть. Дядя Робер придумывал шарады, но это были те же самые, что в прошлом году. Тётя Франсу хотела показать нам новую игру. Но именно тогда, когда мы собирались начать, проснулся Гийом. И, как всегда, мне улыбнулся. Я призналась тёте Франсу:
        - Я без ума от Гийома.
        Тётя улыбнулась и шепнула:
        - Попробуешь его покормить?
        Я ушам своим не поверила. И лишь кивнула в ответ.
        — Садись, — сказала Франсу.
        У меня бешено колотилось сердце. Тётя дала мне Гийома и показала, как наклонить соску.
        Малыши, они такие тёплые. И в тысячу раз лучше, чем куклы!
        — Ты рада? — спросила Франсу.
        Я ответила:
        — Это самое лучшее Рождество… А ты сейчас его заберёшь, да?
        В полночь все разошлись.
        - Ну, а теперь в кровать! — сказал папа. — Нужно дать Деду Морозу время.
        И подмигнул мне. Сказка про Деда Мороза — это для моей сестры.
        Уже лёжа в кровати, я сказала Люсиль:
        - Я очень нервничаю. Я не усну.
        Но всё равно закрыла глаза. А когда я их от крыла, уже наступило утро.
        3
        И мы побежали к ёлке, в гостиную. Наши тапочки просто утонули в пакетах. На каждом свертке была этикетка с именем, чтобы мы не перепутали.
        - Это мой. А это тебе! А этот, большой, для кого?..
        Я получила свои восемь подарков: коньки, флейту, куртку, компьютерную игру маджонг, белую грифельную доску с фломастерами, Книгу рекордов, кварцевые часы и пупса, похожего на новорождённого. Последний подарок я хотела больше всего. Но меня ждало горькое разочарование. Это был не тот малыш. Он не был похож на Гийома. У него был глупый вид.
        - Ну, ты довольна, зайка моя? — спросила мама.
        Я чуть не расплакалась. Посмотрела на коньки и тихо-тихо ответила: «Да».
        - А для кого этот чёрный с золотым пакет? — спросила сестра.
        На нём не было этикетки.
        - У тебя все восемь? — поинтересовалась Люсиль.
        - Да, а у тебя?
        У неё тоже. Это был девятый подарок. Папа взглянул на маму и сделал удивлённые глаза. Мама посмотрела на папу и пожала плечами. Они не знали, от кого это.
        - Скорее всего, это общий, — сказала мама, — открывайте.
        Мы бросились к пакету, разорвали упаковку… Ух ты!
        - Автомат, — сказала сестра.
        - Нет, это ружьё!
        Это был карабин с резиновыми пулями.
        - Что за мысль?! — воскликнула мама.
        И посмотрела на папу:
        - Это ты?..
        Папа покачал головой:
        - Нет, я…
        Люсиль исподлобья посмотрела на родителей:
        - Дед Мороз, наверное, дурак. Он думает, что мы мальчишки. Папа спросил:
        - А это не Жан-Луи?..
        - Нет, Жан-Луи принёс… — и мама кивнула в сторону одного из пакетов.
        Мы хотели побыстрее отнести подарки в нашу комнату.
        Но ходить пришлось несколько раз. Я услышала, как папа с мамой в коридоре говорили:
        - Может, это шутка Робера?
        - Ты же знаешь, что и у твоей тёти иногда бывают странные идеи…
        - Или это Кали. В детстве говорили, что ей надо было родиться мальчишкой!
        - Интересно… Вчера вечером я этого чёрного пакета не заметил.
        Мы положили карабин на кровать, не решаясь к нему прикоснуться. Это было настоящее чудо. Я уже не верю в Деда Мороза, но кто же ещё мог его принести?
        - Можно провести расследование, как по телевизору, — сказала сестра.
        Это была отличная идея. Для начала мы осмотрели следы перед дверью. Они принадлежали тёте Франсу, дяде Роберу, бабуле Моне и ещё кому-то неизвестному. Я сказала сестре:
        - Вот он, преступник! Осторожно! Может, он всё ещё в доме.
        - Скорей ружьё! — закричала Люсиль.
        Мы взяли карабин и зарядили его.
        - Надо обыскать шкаф!
        - Нет! — испугалась Люсиль. — Там чудовище!
        Ну, это глупо. Чудовище там жило раньше, когда мы были совсем маленькими.
        Всё утро мы искали преступника. Иногда — бах! — стреляли в кого-то. Но ему всегда удавалось скрыться. И всё же нам было весело.
        В полдень мама спросила:
        - Ну как, наигрались с куклой?
        Я взглянула на сестру. Мы ведь играли только с карабином.
        Но я ответила:
        - Да-да, супер.
        - Ну и как же зовут твоего малыша?
        А я ещё даже не думала об этом. И я сказала:
        - Гийом.
        4
        На следующий день после Рождества я позвонила Кароль. Она поинтересовалась:
        - Ну, и что тебе подарили?
        Я перечислила все восемь подарков. Кароль уже получила коньки на день рождения. И у неё уже есть две флейты, три куртки, двое часов, и ей не нравится маджонг. Я спросила:
        - А тебе подарили все десять подарков?
        - Даже двенадцать! Мой малыш очень милый. Я назвала его Стефан. А ты своего как?
        - Гийом, как двоюродного брата.
        И мы договорились встретиться после обеда, чтобы поиграть с нашими куклами.
        — У меня ещё есть коляска, — сказала Кароль, — я её тоже возьму.
        Я пошла на кухню к маме. Она чистила картошку.
        - Ты что-то хочешь сказать, рыбка моя?
        Я не ответила. Я делала человечка из картофельных очистков. И наконец решилась:
        - А Кароль повезло…
        - Да? Почему?
        - Ей на Рождество подарили целых двенадцать подарков! И даже коляску…
        Мама вздохнула и ответила:
        - Всегда будут дети, у которых будет больше игрушек, чем у тебя. Ты думаешь, стоит из-за этого так огорчаться?
        Я подумала. Закончила человечка из очистков и наконец произнесла:
        - Нет.
        Мама обняла меня.
        После обеда я увидела, как Кароль идёт к дому. Она катила коляску по тротуару с таким видом, будто везла настоящего ребёнка. Она позвонила в дверь.
        Люсиль прибежала ко мне с криком:
        - Это твоя подружка! У неё такая же кукла, как у тебя!
        Но она была не такой же. Её малыш был похож на Гийома. Именно такого я хотела.
        - А где же твой? — спросила Кароль.
        Я пробормотала:
        - Не знаю. Я его куда-то засунула.
        - А я знаю, где он! — закричала Люсиль.
        И побежала в гостиную.
        Кароль посмотрела на моего малыша и скривилась:
        - А, это за 210 франков. Я маме сразу сказала, что не хочу такого. К тому же у него глаза косые.
        Я ответила:
        - А у твоего двойной подбородок.
        - Дура! У него милое личико.
        - У него нет волос.
        - Это лучше, чем красные волосы!
        - Они не красные, они рыжие.
        Я разозлилась. Даже не знала, кого я больше хочу выбросить в окно — Кароль или моего малыша.
        Мама открыла дверь:
        - Ну как, играете, девочки?
        Мы широко улыбнулись.
        - Да, мама.
        - Да, мадам.
        Мама не очень нам поверила. Она посмотрела на пупса Кароль и сказала:
        - Какой у тебя милый малыш!
        - Да, он стоит 315 франков.
        Люсиль подхватила:
        — А малыш Марианны стоит 210 франков, и он косоглазый!
        Мама потрепала меня по голове и сказала:
        — Настоящих детей не покупают в магазинах и их любят такими, какие они есть.
        5
        Когда мама ушла, я немного успокоилась.
        - Ну что, играем? — спросила сестра.
        - Хорошо, но только с моим младенцем, — ответила Кароль.
        Я сказала:
        - Как хочешь. Но мы возьмём в игру что-нибудь наше.
        Люсиль мигом сообразила. И вытащила из шкафа карабин. Она крикнула:
        - Руки вверх, рыбий мех!
        Она нажала на курок, и — паф! — пулька вылетела. И прямо в Стефана!
        — Я так не играю! — закричала Кароль. — Ты его испортишь!
        Это подкинуло мне идею. Я объяснила Кароль:
        — Твой малыш будет королевским сыном, и его похитят. А мы будем бандитами.
        Сестра повторила:
        — Руки вверх, рыбий мех!
        Она не очень походила на бандита. Тогда я выхватила малыша у Кароль. Она завопила:
        — Мой малыш! Мой малыш!
        Она очень похоже изображала королеву.
        - Не двигаться, или я стреляю! — закричала Люсиль.
        Паф! Ещё одна пуля. И прямо в королеву.
        - Ой! Моя голова! — заголосила Кароль. — Верните мне моего малыша!
        Я ей объяснила продолжение игры:
        - Потом тебе вернут малыша, но он будет не настоящий, это его двойник. Это будет Гийом, но ты подумаешь, что это твой сын.
        - Королевский сын, который стоит 210 франков? Никогда! — крикнула Кароль.
        В этот момент вошла мама.
        — Они хотят украсть моего малыша, потому что он дороже, — сказала Кароль, выжимая из себя слёзы.
        Мама нахмурилась. Я сказала:
        - Это только игра, — и при этом жутко покраснела.
        - Они стреляют в меня из ружья, — плакала Кароль.
        - Вы невыносимы, — сказала мама, — я забираю карабин, а ты, Кароль, возвращайся домой с твоим малышом за 315 франков!
        6
        Я так была погружена в своё горе, что не заметила, как пришла тётя Франсу. Но, проходя по коридору, я услышала, как она разговаривает с мамой. Мама говорила:
        — И ещё эта маленькая хвастунья со своим пупсом за 315 франков!
        Тётя и мама громко смеялись. Они сестры, как Люсиль и я, но они никогда не ссорятся.
        - Если хочешь знать моё мнение, — сказала тётя, — твои девочки умеют за себя постоять. Может, вернёшь им карабин?
        После недолгого молчания мама вдруг спросила:
        - Так карабин — это ты?..
        Тётя засмеялась ещё громче.
        Я вошла в гостиную и спросила:
        - Ты взяла с собой Гийома?
        Тётя заметила, что я плакала. Она сказала мне:
        — Пойдём! Гийом в родительской комнате.
        Он только проснулся и играл со своими ручками.
        Я вскрикнула:
        — Ой, тётя! У Гийома глаза косят!
        И испугалась, что сказала глупость. Но тётя улыбнулась:
        — У малышей такое часто. Это нормально.
        Я обрадовалась такой новости.
        — Мой малыш похож на Гийома! У него такие же глаза.
        Тётя попросила меня принести его. Я показала ей Гийома и сказала:
        - Он стоит 210 франков.
        - Он очень милый, — ответила тётя, — и у него такие же тёмно-рыжие волосы, как у Гийома. Тебе не кажется, что они похожи?
        Я ответила:
        - Твой мне нравится больше. У него нет цены.
        Тётя дала мне Гийома на руки. И я второй раз в жизни дала ему соску.
        ВОСКРЕСЕНЬЕ С ДИНОЗАВРАМИ
        Жан-Иву Даниону
        Только поняв и простив своих родителей, мы становимся взрослыми.
    Гёте
        Eсли бы я был матерью семейства, я бы всё время играл со своими детьми. Обожаю играть. Всегда, когда я вижу электрическую железную дорогу, я снова становлюсь девятилетним мальчишкой в коротких штанишках. А тартинки, которые моя мама…
        - Я ухожу, — повторяет жена, — ты уверен, что тебе не будет трудно?
        Я смеюсь:
        - Это тебе будет трудно — не мне! А у нас будет потрясающее воскресенье! Поцелуй своих родителей от нас всех. Поторопись, а то поезд уйдёт без тебя!
        - Я тозе еду на поезде! — раздаётся детский голос за моей спиной.
        - Нет, Артур, — весело говорю я, — едет только мама. А ты остаёшься с Кентеном и папой. Мы хорошо прове…
        - Мама! — вопит Артур. — Возьми меня!
        Какой душераздирающий крик. У меня от него мурашки по коже.
        - Ну Артур, папа сводит тебя в парк, — шепчет мама, — а потом ты пойдёшь в булочную за конфетами. Хорошо?
        - Нет хорошо, — говорит Артур, почти уступая уговорам.
        Жена поворачивается к нашему старшему сыну:
        - Ну дай всё-таки твоих динозавров братику.
        - Нет! — ревет Кентен. — Он их грызёт! У моего бронтозавра уже почти весь хвост отъел…
        - Хочу ботозавра, — облизываясь, говорит Артур.
        Жена пользуется моментом, чтобы исчезнуть.
        - Папа, — канючит Артур, — ну дай ботозавра!
        Нужно уметь договариваться с детьми. Я поворачиваюсь к Кентену:
        - Кентен, ты мог бы сам выбрать…
        - Хватит уже! — вопит Кентен, — Хватит ему грызть моих динозавров! Вот я разве жую его плеймобили?
        - На, жуй, — говорит Артур, протягивая ему пожарника.
        - Видишь, какой он добрый, — говорю я Кентену.
        - Он дурак! — кричит Кентен.
        Я в шоке.
        - Сам дурак! — отвечает Артур.
        Я начинаю шёпотом возмущаться:
        - Слышишь, Кентен? Ты слышишь, как он говорит? Это ты виноват. Если бы ты не грубил всё время…
        Кентен врывается в свою комнату, хватает охапку жёлто-зелёных динозавров.
        - На, жри их, жри их!
        Артур равнодушно смотрит на них:
        - Хочу ботозавра.
        - На, забирай! — говорит Кентен. — Зажрись!
        Раунд первый. Победитель — Артур. Он хватает бронтозавра. Ну что же, наверное, он уже проголодался. Я весело бросаю:
        - Кто хочет чудесного горячего шоколада?
        - Я буду чай с молоком, — ворчит Кентен.
        - Хочу кака-колу с трубочкой.
        Если бы я был матерью семейства, я бы добавил фантазии в серую повседневность. Так всегда делала моя мама.
        Я приготовлю на завтрак гренки.
        - Посмотришь, как это вкусно! Гренки! М-м-м…
        Когда я был маленьким, мама устраивала нам сюрпризы за столом. Например, мог быть обед из четырёх десертов. Мы сегодня начинаем с йогурта с фруктами, затем идёт фруктовый салат, фруктовый пирог с…
        Я возвращаюсь к потрескивающим на сковородке гренкам.
        - Твои гренки чёрные. Почему? — спрашивает Артур.
        - Потому что они хорошо согрелись! — со смехом отвечаю я.
        - Потому что они сгорели, — звучит мрачный голос за моей спиной.
        У Кентена совершенно нет чувства юмора. В то время как чувство юмора необходимо, чтобы пережить мелкие бытовые неприятности — такие, например, как сгоревшие гренки.
        - За стол!
        У моих мальчиков не слишком голодный вид. Кентен болтает ложкой в пиале, Артур пускает в кока-коле пузыри через трубочку. Когда я был маленьким, мама часто играла с нами за столом: у неё начинали разговаривать ножи, тарелки. Мы проглатывали второе, не замечая этого. Я беру вилку Артура и говорю тонким голосом:
        - О, что я вижу? Целый гренок для меня одной? Я утащу его у Артура…
        - Это вилка говорит? — спрашивает Артур.
        - Да. Она хочет украсть твой гренок.
        - А гренок?
        Я изображаю голос гренка:
        - Он говорит: «Нет-нет, пусть меня съест Артур!»
        - А вилка? — спрашивает заинтересованный Артур.
        - Она говорит, что гренок прав и что она отломит кусочек гренка для тебя.
        Я втыкаю вилку в гренок.
        - Ай! — вопит Артур.
        Я подскакиваю:
        - Что случилось, малыш?
        - Гренок говорит «ай». А вилка?
        - Она говорит… Она ничего не говорит. Она спит.
        - Надо её укрыть, — отвечает Артур, — салфеткой, а то простудится.
        Я задаюсь вопросом, как моя мать делала так, чтобы мы ещё и ели во время игры.
        - А теперь ты съешь свой гренок, Артур, а то он остынет!
        - Нет. Я его тоже укрою салфеткой. Баю-бай, мой гренок. А что говорит гренок?
        Я кричу:
        - Слушай, не знаю я! А я тебе говорю: «Ешь, быстро!» А ты, Кентен, перестань дуть на свой чай…
        - Ты забыл ситечко, — ворчит Кентен, — теперь там пенка.
        - А что говорит пенка? — спрашивает Артур.
        Я взрываюсь:
        - Пенка говорит…
        И вовремя останавливаюсь… Артур и так уже достаточно грубый.
        - Ты знаешь, что говорит гренок, папа? — спрашивает меня Кентен. — Он говорит: «Лучше я проведу воскресенье в мусорном ведре».
        Раунд второй. По количеству очков победители Артур и Кентен. Я бросаю вызов. И гренок. Я иду бриться. Кентен заглядывает в ванную:
        - Когда мы пойдём?
        - Куда?
        - На выставку динозавров.
        Точно, я обещал Кентену, что мы пойдём смотреть на движущихся динозавров во Дворец открытий.
        Я бормочу сквозь пену для бритья:
        - Сегодня воскресенье — там, наверное, толпы народа.
        Кентен тут же тянет плаксивым голосом, которого я не выношу:
        - Но ты же обещал, что мы пойдём!..
        Я кричу:
        - Хорошо, пойдём, пойдём! Тьфу ты, я порезался. Ты можешь оставить меня хоть на две минуты?!
        Ну почему я с самого утра кричу? Моя мать никогда не кричала. Она говорила: «Авторитет — во взгляде». У моей матери были чёрные глаза. А у меня голубые.
        - Ну что, идём? — спрашивает меня Кентен.
        Он уже надел куртку. А Артур держит в руках свой чемоданчик.
        - Я еду на поезде к маме.
        Не кричать. Я пристально смотрю на обоих и спокойно говорю:
        - Нет, сейчас мы пойдём за покупками, потому что нужно кушать.
        - Гренки? — с тревогой в голосе спрашивает Артур.
        Само собой, Кентен театрально срывает с себя куртку и, всхлипывая, валится на диван.
        - Мы никогда не пойдём!
        А Артур хочет идти за покупками. Он берёт меня за руку.
        - А ты мне купишь соску для кака-колы?
        У Артура свои представления о сосках. Он их поливает водой, потому что они липкие, а затем вытирает тряпкой.
        Сегодня я решил устроить обед из четырёх десертов. Я купил киви для фруктового салата. В это время года они стоят дорого.
        - 8 франков за штуку, Кентен, а я купил 4. Сколько я отдал?
        - Кукиш с маслом.
        Артур давится от смеха. Я кричу:
        - Прекрати мыть свою соску, Артур!
        Артур бормочет:
        - Прекрати, или я намылю тебе шею, ивцеголовый!
        Я поворачиваюсь к Кентену:
        - Что он сказал?
        Кентен пожимает плечами:
        - «Яйцеголовый». Это с кассеты про Багса Банни.
        Всё, фруктовый салат готов. Теперь пирог с грушей.
        - Папа, — спрашивает Кентен ни с того ни с сего, — а ты знаешь, с какой скоростью бегали динозавры?
        - Э-э-э…
        - Максимальной скоростью, — уточняет Кентен.
        - А? По прямой или с поворотами? Артур, закрой кран!
        - Или ты у меня попляшешь, ивцеголовый, — бормочет Артур.
        - Так, папа, ты знаешь или нет? — беспокоится Кентен. — Это 40 км/ч. А ты знаешь, сколько весит брахиозавр?
        - До завтрака или после?
        - 50 тонн, — наносит мне удар Кентен. — Он самый тяжёлый из динозавров. А ещё знаешь…
        Я кричу:
        - Нет, нет, я не знаю! Артур, спустись оттуда, ты упадёшь!
        - Я пузырюсь, — говорит Артур, который вылил уже полбутылки жидкости для мытья посуды в свою соску.
        Я поворачиваюсь к Кентену:
        - Что он делает?
        - Пускает пузыри. Это с кассеты про Мими Кракра.
        Громкий крик. Артур упал с табурета. От неожиданности я роняю блюдо для пирога, и оно приземляется на ногу Кентену. Теперь мы кричим втроём: «Моя голова!» — «Моя нога!» — «Моё блюдо!»
        Я не знаю, как моя мать управлялась с четырьмя мальчишками! Я хватаю Артура, сажаю его на диван перед телевизором.
        - А сейчас, яйцеголовый, смотри «Багса Банни» и не шевелись!
        Я включил телевизор. Артур с удивлением уставился на меня. Я стараюсь сделать как можно более чёрные глаза. Уголки рта начинают дрожать. Он даже не решается плакать. Неужели?! У меня тоже есть авторитет!
        - Мы пойдём когда смотреть на динозавров? — стонет мой старший сын.
        - «Мы пойдём когда» — разве так говорят? Чему тебя учат в школе?
        - Весу брахиозавров.
        Этот мальчишка меня раздражает. Я захлопываю дверь кухни перед его носом. Ну и кавардак! Нужно собрать осколки, вытереть тесто, выбросить нарезанные груши. А мне ужасно противно прикасаться к половой тряпке. Я помню день, когда моя мать пыталась заставить меня вытереть кофе, который я пролил на кафельный пол. Кажется, она тогда дала мне пощёчину. По правде говоря, её авторитет был, наверное, не только во взгляде. Я же ни разу не ударил своих детей. НИ РАЗУ. Лицо ребёнка священно.
        Я не слышу ни звука, не считая голоса Багса Банни. Надеюсь, я не травмировал Артура. Мышиными шагами я возвращаюсь в гостиную…
        …Оба сидят на диване. Артур сосёт палец, удобно пристроившись рядом с братом. Их бы сфотографировать сейчас. Я тихо спрашиваю:
        - Ну что, обедать?
        Они смотрят на меня как будто из другого мира. Я разрушил очарование момента.
        - Ивцеголовый! — говорит мне Артур.
        Я поставил йогурты, фруктовый салат и печенье «Четыре четверти» на стол. Букет посередине придаёт обеду праздничный вид.
        - Это что за штука? — спрашивает Кентен, протягивая мне йогурт.
        - Это йогурт с киви, бананом и манго.
        - Какая гадость.
        Артур заливается смехом. Иногда так хочется дать оплеуху.
        - Кентен, я же просил тебя не говорить грубости при твоём брате!
        Мы едим в тишине.
        - Можно включить телевизор?
        - Как хочешь.
        Обычно это запрещено.
        - А после того как ты попьёшь кофе, — нерешительно начинает Кентен, — мы… может, мы пойдём смотреть на динозавров?
        Я чуть было не крикнул: «Да!», но вспомнил, что Артур должен спать днём.
        - Не сейчас, Кентен. Твой брат должен поспать после обеда.
        Кентен взрывается:
        - Я так и знал! «Твой брат должен спать», твой брат то, твой брат сё! Почему он, почему всё время он?
        Я тоже в свою очередь взрываюсь:
        - А ты думал, ты один на земле? Да, у тебя есть брат, и ты должен быть рад!
        Я беру Артура на руки:
        - Пойдём, малыш, в кроватку. Я расскажу тебе сказку.
        - Кентен злюка, — удовлетворённо выдаёт Артур.
        Нет, Кентен не злюка. Просто у него есть мании. Последний месяц, например, он думает только о динозаврах. Ему купили энциклопедии с птеродактилями, наклейки с трицератопсами, пластиковых динозавров, плакаты с диплодоками. А сейчас он не даст мне спокойно жить, пока мы не сходим посмотреть на динозавров вблизи.
        - Мы пойдём, Кентен, пойдём… Когда Артур проснётся.
        Я потрепал его по голове. Он немного дуется.
        Я с удовольствием погружаюсь в своё кресло.
        Моя газета, мой кофе. Хорошо бы немного поспать.
        - А ты знаешь, почему динозавры исчезли?
        Я вздрогнул. Это настоящее преследование.
        - Нет, Кентен, — говорю я сонно, — я не знаю, почему исчезли динозавры.
        - У учёных есть несколько гипотез… — процитировал мне Кентен, который буквально заучивал энциклопедии наизусть. — Ты знаешь, что такое «гипотеза»?
        Я пробормотал: «Нет». Я чувствовал, что засыпаю. Издалека я услышал:
        - Возможно, что вулканы загрязнили атмосферу…
        …Также есть предположение, что это гигантский метеорит… отступление вод Мирового океана… Я заснул.
        - А почему появились люди? Папа… Папа!
        Он трясёт меня.
        - Почему появились…
        - Да не знаю я, Кентен, — и мне пофиг!
        Его губы ещё раз безмолвно произнесли «почему». Его глаза потемнели. Он уходит, идёт в свою комнату. Но его взгляд так и стоит у меня перед глазами. Когда он был маленьким и смотрел на меня так, я даже боялся его. Когда ему было столько же лет, сколько сейчас Артуру, он спросил меня:
        - А почему мы живём?
        Он задал мне тот же вопрос?! Я вскакиваю из кресла. Нужно сказать Кентену, что мы живём, потому что до нас были другие люди. Нужно сказать ему, что его мама и я, мы полюбили друг друга, и поэтому он родился.
        Я крадусь к его комнате. Я не должен разбудить Артура, который спит рядом. Тихонько открываю дверь и… что я вижу? Кентен стоит на кровати и разрисовывает стену.
        - Хм-м-м… Тебе помочь?
        Кентен аж подскакивает. Он быстро спускается с кровати и выпрямляется передо мной.
        - Это моя комната. Я делаю, что хочу.
        Бац! Я не сдержался и ударил. Я смотрю на красный след моей руки на щеке моего сына. Это сделал Я?
        - Извини меня, Кентен, я не хотел. Но ты…
        - Да ладно, ничего, — холодно отвечает он.
        По его глазам я вижу, что он не забудет. Я же не забыл, что моя мать ударила меня из-за половой тряпки и чашки кофе. Я мямлю:
        - Ты понимаешь, я не люблю, когда портят…
        - Я не портил, — сдавленным голосом сказал Кентен, — я отмечал рост динозавров.
        - Как?
        Кентен показывает отметку карандаша на стене:
        - Это один метр. Выше — два метра…
        Он плачет. Лучше уж так.
        - Высота орнитолестуса — два метра, — говорит он, всхлипывая, — игуанодона — пятнадцать. Я пытался представить…
        Боже! Мой ребёнок пытался представить размер динозавров, рисуя на стене своей комнаты, а я и не знал.
        …Я возвращаюсь в своё кресло. Я снова беру свою газету и через пять минут понимаю, что думаю о другом. Мои мысли заняты брахиозавром. 50 тонн. День заканчивается, а это значит, что я солгал. Мы не пойдём смотреть на динозавров, потому что мне не хотелось.
        - Папа, я проснулся…
        - Хорошо, малыш.
        - Я написал в кроватку.
        - Хорошо, малыш.
        Я даю ему поильник, переодеваю его, показываю ему пазл. Но сам думаю о другом, оставшемся наедине со своими эластозаврами и птеранодонами.
        Я не слышал, как он вошёл в гостиную. Он несёт коробку, полную пластиковых динозавров.
        - Играем? — спрашивает его братишка.
        - Если хочешь…
        Он ставит коробку на палас и начинает доставать фигурки.
        Артур опять требует «ботозавра».
        - Ну, тогда я беру тираннозавра, — отвечает ему брат. — Тираннозаурус рекc, шесть метров высотой. Почти в три раза выше, чем потолок.
        Кентен смотрит в мою сторону. Он больше не решается обращаться ко мне. Я снова беру газету, чтобы скрыть смущение. Но я слушаю, как играют мои дети.
        - А это кто? — спрашивает Артур.
        - Это трицератопс, динозавр с тремя рогами.
        - Что говорит лицератопс?
        - Он говорит: «На помощь! Я вижу короля Тирано! Он меня съест».
        - Что говорит король Тирано?
        - Он говорит: «Ням-ням, ум-м!», он сейчас съест трицератопса.
        Пластиковый тираннозавр с широко открытой пастью бросается на несчастного трицератопса и не оставляет от него ни косточки. Артур не согласен.
        - Он злой, твой король Тирано. Мой ботозавр его победит.
        - Нет, — протестует Кентен, — бронтозавры — мирные травоядные, они не могут противостоять кровожадному тираннозавру!
        Он хорошо говорит, этот мальчишка. Можно подумать, что идёт документальный фильм по телевизору. Но Артур принимается вопить:
        - Нет, он меня не убьёт! Я его победю! На! На!
        Изо всех сил Артур бьёт по тираннозавру.
        - Эй, ты остановишься? Стоп! — завизжал Кентен. — Ты же их испортишь!
        - Мой ботозавр не убит! — всхлипывает Артур.
        Пора вмешаться.
        - Ну ладно, — внезапно уныло уступает Кентен, — ты победил.
        Пинком он отбрасывает короля Тирано и покидает поле битвы. Артур отправил противника в нокаут. Он смотрит на меня немного удивлённо:
        - Я всегда побеждаю.
        Я вскакиваю, чтобы догнать Кентена. Он опять убежал в свою комнату. Я зову его:
        - Эй, король Тирано!
        Он оборачивается с беспокойством:
        - Я ничего не сделал…
        Ну, как ему сказать?
        - Кентен, в следующее воскресенье мы оставим Артура с твоей мамой и пойдём вдвоём на выставку. Я обещаю тебе, мой динозаврик.
        Кентен колеблется, улыбается, но ничего не говорит.
        - А что говорит динозаврик? — спрашивает тоненький голосок сбоку.
        Он говорит: «Хорошо, папа!» — отвечает Кентен, смотря мне в глаза.
        В замочной скважине входной двери поворачивается ключ.
        - Это мама-динозавриха! — кричит Артур.
        И мы втроём заливаемся смехом.
        - О! Да здесь весело, — замечает моя жена. Она ставит свою сумочку, как будто это тяжёлый груз.
        - Уф! Ну и денёк! Мой отец все такой же неприятный. Воскресенье без вас кажется бесконечным.
        Артур протягивает к ней руки и исступлённо трётся об её колени. Кентен прижимается ко мне. Нам хорошо вместе.
        Но в тот вечер, ложась спать, я подумал, что мало знаю о динозаврах и что это надо исправить. Ни я, ни жена — мы не говорим ни слова, погружённые в свои мысли. Оп! Кто-то скребётся в нашу дверь.
        - Артур пришёл, чтоб его поцеловали на ночь, — сказал я жене.
        Кто-то открыл дверь и остановился передо мной смущённый, дрожащий.
        - Спокойной ночи, папочка!
        - Спокойной ночи, Кентен.
        Я действительно СОВСЕМ НИЧЕГО не знаю о динозаврах!
        Послесловие
        Все книги Мюрай, будь это «Голландский без проблем» и «Фантазер» с их выдуманными языками, или другие книжки — это всегда гимн языку, смыслу слов, который помогает понять смысл жизни.
        Фантазия помогает нам жить. С её помощью мы преодолеваем неприятности, находим выходы из сложных ситуаций, раздвигаем границы привычного. Спасаемся от скуки, в конце концов.
        Иногда встречаются люди, способные поделиться плодами своего воображения с другими. Они видят жизнь не так, как остальные, но помогают этим «остальным» её увидеть. Они называются «писатели».
        Писателями становятся оттого, что чувствуют, что могут найти своего читателя, то есть человека, с которым можно поделиться фантазией.
        Первая книга французской писательницы Мари-Од Мюрай «Переход» вышла в 1985 г. и была адресована взрослой публике. Родившись в Гавре в 1954 г. в семье писателя и журналистки, Мари-Од просто обязана была найти себя в литературе. Но первой в семье начала писать Эльвира — самая младшая из детей — и быстро завоевала популярность. Умирая от ревности, Мари-Од тоже ринулась в бой. Однако её первые опыты отнюдь не были удачными: это не была настоящая Мюрай.
        Идею подала подруга: «А почему бы тебе не писать для детей?» — и Мари-Од взялась за работу. Опубликование её первого романа «Тайна» стало для Мюрай триумфом. Детская литература — вот где она нашла свой путь, свой голос, свою публику и своё место.
        Но на самом-то деле она начала писать гораздо раньше. Это были истории, которые Мари-Од сочиняла для своей младшей сестры, не выходя за пределы своей комнаты. Она вырывалась из четырёх стен, заполняла окружавшую их тишину воображаемыми жителями: квартира превращалась в целый мир. Труба становилась неприступной горой, ванная — океаном, книги были материалом для строительства дорог, а плюшевые игрушки — участниками драм и комедий. А самые дерзкие идеи и жажда новых ощущений удовлетворялись чтением книг, в воображении уносивших девочек далеко от дома. Это были не только детские, но и «не предназначенные для их возраста», украденные из отцовской библиотеки сочинения самых разных авторов. Неудивительно, что после этого появляются собственные книги — почти как настоящие, только написанные на бумаге в клеточку.
        Журнал «Зип и Зоп» для детей от семи до двенадцати лет, который Мари-Од делала для своей девятилетней сестры, выглядит практически как настоящий: текст расположен в колонках, есть содержание, различные рубрики. Его живой язык, внимание к читателю, герои — всё это возродится спустя двадцать лет в книгах уже известной детской писательницы.
        Одни из первых её произведений для детей (в 1989 г. «Морской пёс» и в 1990 г. «Голландский без проблем») сразу получили престижную литературную премию Сорсьер, вручаемую книготорговцами, специализирующимися на детской литературе. За прошедшие с того момента шестнадцать лет Мюрай написала около пятидесяти романов, повестей, новелл, рассказов и вошла в число наиболее популярных в Европе авторов, пишущих для детей и юношества. Её книги переведены на многие языки — английский, немецкий, испанский, итальянский, греческий, голландский и даже корейский. На русский язык до недавнего времени был переведен и выпущен (издательством «Самокат») только один из её романов, написанный для подростков, — «Oh, boy!» Теперь у русскоязычного читателя появилась возможность познакомиться с рассказами Мюрай для младших и средних школьников. Это сборник, включающий три замечательных рассказа автора: «Голландский без проблем», «Мой малыш за 210 франков» и «Воскресенье с динозаврами».