День признаний в любви Светлана Лубенец
        Только для девчонок
        Интересно, что будет, если ученики девятого класса на целый день откажутся от вранья? Нельзя врать учителям, одноклассникам, родителям, друзьям, случайным прохожим - словом, всем, с кем сталкивает тебя судьба. Нельзя врать ни по мелочам, ни по-крупному. Смогут ли выдержать девятиклассники такое испытание, особенно если придется открыто признаваться в любви или выручать из беды друзей?
        Светлана Лубенец
        День признаний в любви
        Только правда и ничего, кроме правды!
        - Раиса Ивановна, я не смог подготовиться к уроку, - проговорил Руслан Савченко, не без труда вытаскивая свое крупное тело из-за детской парты в классе 3-го «Б», куда посадили девятый класс ввиду ошибки в расписании. Пока третьеклассники резвились на физкультуре, 9-й «А» вынужден был ютиться на маленьких стульчиках.
        - И по какой же причине, Савченко, ты не смог подготовиться на этот раз? - как-то безнадежно вздохнув, спросила его учительница русского языка и одновременно классная руководительница их девятого класса.
        - Так… бабушке было плохо… «Скорую» вызывали…
        Раиса Ивановна поднялась из-за учительского стола, который в этом кабинете был тоже каким-то слишком маленьким и неудобным, и, скрестив руки на груди, сказала:
        - Ты, Руслан, хотя бы пожалел свою бабушку! В этом месяце уже несколько раз вызывал для нее «Скорую помощь»!
        - А вы что же, хотите, чтобы я ее не вызывал?
        - Я хотела бы, чтобы ты наконец перестал врать!
        - С чего вы взяли, что я вру?! - очень натурально возмутился Савченко.
        - А с того, Руслик, - подал голос с последней парты Федор Кудрявцев, - что совершенно непонятно, в кого ты у нас уродился такой большой и здоровый!
        - В каком это смысле?!
        - Уж очень у тебя болезненные родственники!
        При этих словах Федора по классу прокатился смешок, а он между тем продолжил:
        - Мама у тебя вечно в больнице лежит, отца ты без конца в санаторий провожаешь, а младшую сестрицу чуть ли не каждый день к участковому врачу водишь. Понятно, что учиться тебе абсолютно некогда, поскольку ты один здоровенький на всю семью!
        - На что это ты намекаешь? - спросил Савченко, лицо которого медленно наливалось краской.
        - Я могу и не намекать. Скажу прямо: ты уже всех достал своим ясельным враньем, прямо скулы сводит.
        Руслан немного помолчал, соображая, как бы выкрутиться, но так ничего и не придумал, а потому решил сдаться:
        - Можно подумать, что ты никогда не врал!
        - По такому ничтожному поводу - никогда! - гордо заявил Федор и смерил Савченко презрительным взглядом.
        - Да ладно! - громко возмутился Руслан, несколько приободрившись. - А кто на прошлой неделе втюхивал химичке, будто она не предупреждала нас о контрольной работе?!
        - Так это же для общего блага, а не для того, чтобы себя отмазать!
        - Считаешь, что есть разница?
        - Считаю, что есть!
        - Так! Довольно! - прервала наконец перепалку одноклассников Раиса Ивановна. - Займемся-ка лучше русским языком. Если ты, Кудрявцев, в отличие от Савченко сделал домашнее задание, то будь так любезен, составь на доске схемы двух первых предложений из упражнения.
        - Легко! - согласился Федор и, вытащив из учебника тетрадку, пошел к доске.
        - А мне что, все-таки вкатили «пару»? - мрачно спросил Руслан.
        - Само собой, - отмахнулась от него учительница, следившая за тем, что тщательно вырисовывал на доске Кудрявцев.
        Руслан Савченко некоторое время посидел молча, вперив взгляд в стол, а потом обернулся к классу, чтобы призвать всех присутствующих на уроке в свидетели:
        - Нет, вы видели?! Вот если бы не Федька, может быть, меня и пронесло бы! Разве так друзья поступают?!
        - Брось, Руслик, - произнесла Соня Чеботарева, не глядя на Савченко, потому что сверяла свои схемы предложений с теми, которые составил на доске Кудрявцев. - Федор ни при чем. Ты же у нас без фантазии, даже соврать оригинально не можешь. Не только Кудрявцева смешат твои отмазки.
        - Значит, врать только без фантазии плохо, а если с фантазией - то это нормально?! - не мог успокоиться Руслан.
        - Лучше вообще не врать, - буркнула Соня и принялась исправлять в тетради свою схему.
        - Может, скажешь, Чеботарева, что никогда не врешь?!
        - Стараюсь…
        - Но ведь не получается, да? Честно скажи!
        - Руслан, немедленно прекрати дискуссию! - потребовала возмущенная Раиса Ивановна, что позволило Соне не отвечать на вопрос Савченко. - Если ты принесешь мне завтра сегодняшнее домашнее задание вместе с тем, которое я задам в конце урока, я исправлю двойку на то, что ты заслужишь. Такой вариант тебя устраивает?
        - Да ладно! - теперь уже Руслан безнадежно махнул рукой. - Одной парой больше, одной меньше… Меня другой вопрос заинтересовал. Вот скажите, Раиса Ивановна, вы никогда не врете… ну… то есть не обманываете?
        Учительница в задумчивости покачала головой, а потом все же ответила:
        - Пожалуй, я, как Соня… стараюсь не врать…
        - И у вас получается? - не отставал Руслан.
        - Не всегда…
        - Вот!! - Савченко громко хлопнул обеими ладонями по своим коленям. - Что и требовалось доказать! Все врут!!! А я один отдувайся!!
        - Слуууууууушайте!! - сильно растянув «у», вдруг крикнула Кира Мухина по прозвищу Мушка, которое иногда трансформировалось в Муху. - А давайте поклянемся не врать!
        - Ну ты даешь! - вступил в разговор Филипп Доронин. - Как же ты сама-то жить будешь?
        - Можно подумать, что я все время вру! - возмутилась Мушка.
        - Ребята! Довольно! - тоном, в котором уже явно слышались металлические нотки, пресекла разговор Раиса Ивановна. - Если вам хочется поговорить на данную тему, сделайте это на перемене. Ну… или я готова обсуждать с вами сей предмет на классном часе, который у нас сегодня шестым уроком. Кстати, не забудьте о нем!
        Доронин, заметив, как вытянулось личико Киры, расхохотался и крикнул ей:
        - А ты, Муха, скажи, что тебе сразу после пятого урока надо идти в музыкалку! Зачем жить без вранья, если с враньем - гораздо легче! - Потом в ответ на суровый взгляд классной руководительницы Филипп поднял руки вверх и, все еще улыбаясь, пообещал: - Все, с этой минуты я молчу как рыба и даже готов идти к доске! Что-то у меня много трояков накопилось!
        На классном часе, когда были обсуждены главные вопросы, по поводу которых и собирались - дежурство по школе, медосмотр и подготовка к школьной новогодней дискотеке, - со своего места вскочила Мушка и завопила, как всегда, оглушительно и звонко:
        - И все-таки я хочу вернуться к… вранью! Да! Да! Да! Вот ты, Фил, пытался уличить меня в том, что я прикрываюсь музыкалкой, а я на самом деле не прикрываюсь! У меня сегодня нет занятий, а вот завтра есть - и как раз сразу после пятого урока. Так что, если нам что-нибудь назначат на завтрашний шестой урок, все знайте, у меня - сольфеджио! И я на него в любом случае пойду, потому что на следующей неделе у меня зачет за первое полугодие, и провалить его я не хочу!
        - А ведь сочиняешь, Мушка! - отозвался Федор. - Еще в прошлую пятницу Никанор назначил нам на завтрашний шестой урок дополнительное черчение, поскольку ему показалось, будто мы ему сорвали прошлое занятие. А ты, Мухища, просто идти на него не хочешь!
        - Не Никанор, а Владимир Никанорович! - поправила Кудрявцева классная руководительница.
        - Дык я ж не возражаю! - согласился Кудрявцев. - Владимир так Владимир! А только наша Муха сочиняет не более искусно, чем Руслик, а поэтому совершенно непонятно, зачем она призывала к отказу от вранья.
        - Вот и я про то же самое говорил на русском! - встрял Фил.
        Бедная Мушка от возмущения покрылась красными пятнами и явно собралась по своему обыкновению очень темпераментно возразить, но слово вдруг взяла Соня:
        - Я сегодня весь день думала над предложением Мушки, и оно мне в конце концов понравилось! А что нам стоит попробовать не врать хотя бы один день? Даже интересно, что из этого выйдет! Давайте… сыграем в день без вранья!
        - А как проверять будешь? - развалившись на стуле, спросил Фил. - У тебя что, есть детектор лжи?
        - Зачем нам детектор, если все примут условия игры!
        - А если я, например, не хочу в этом участвовать, то что?
        - Конечно, для чистоты эксперимента хотелось бы, чтобы все приняли участие, - отозвалась Соня. - А разве ты, Доронин, такой отчаянный врун, что не можешь без этого один день продержаться?
        - Я-то запросто, - ответил он, - а вот некоторые другие ни за что не продержатся!
        - Это опять в мой огород камешек? - взвился Руслан.
        - Не только.
        - Значит, еще и в мой! - с отчаянием в голосе крикнула Мушка.
        - Ребята! Успокойтесь! - Раиса Ивановна даже стукнула по столу классным журналом, который держала в руках. - Не стоит переходить на личности, поскольку всем в жизни приходилось обманывать. В общем… лично я принимаю предложение Киры и Сони. Я готова говорить только правду.
        - Один день - это же ерунда! Давайте тогда хотя бы неделю! - подал голос Кудрявцев.
        - Нет! - отмела его предложение учительница. - Начнем с одного дня, а там видно будет. Предлагаю днем без вранья назначить следующий понедельник, чтобы все успели морально подготовиться и домашние задания сделать по полной программе.
        - Прямо можно подумать, что мы собираемся целый день не есть и не пить! - усмехнувшись, произнесла Валя Андреева. - Подумаешь, не врать один день! Ерунда какая! Я вообще редко вру, так что - готова!
        - Ну… я тогда тоже - «за»! - поднял руку Кудрявцев.
        За ним поднял руку Фил, а потом один за другим в знак согласия подняли руки остальные одноклассники. Почти все. Похоже, никто и не заметил, что одна рука поднята не была.
        - Значит, так! Предлагаю следующие условия игры! - Соня встала со своего места и вышла к доске. - В следующий понедельник, пятнадцатого декабря, день без вранья начинается в семь часов утра и заканчивается в двенадцать ночи.
        - Почему так поздно? - изумился Руслан.
        - А… пусть… Мало ли что… Вдруг в инете придется списаться ближе к ночи… - отозвалась Соня. - В общем, в этот день никто не должен врать, обманывать, сочинять, фантазировать… и прочее. Нельзя также отвечать на вопрос своим вопросом или отмалчиваться. Будут запрещены выражения: «А сам-то как думаешь?», «А ты не догадываешься?», «Не твое дело!», «А не пошел бы ты…» и подобные им. В общем, только правда, еще раз правда и ничего, кроме правды! Принимаете?
        - Принимаем! - первым отозвался Фил, но тут же с сомнением покачал головой и сказал: - А вообще-то мы ведь можем никогда и не узнать, если кто-то, выражаясь литературно, солжет!
        - В любой игре возможны нарушения правил, - вставил Кудрявцев. - Пожалуй, нужно придумать штрафы тем, кого во вранье мы все же уличим.
        - Что предлагаешь? - деловым тоном спросила Чеботарева.
        - Прямо сейчас ничего умного в голову не приходит, кроме одного: тому, кого мы поймаем, будет запрещено приходить на новогоднюю дискотеку… Как? Годится?
        - Кто «за»? - обратилась к одноклассникам Соня.
        Все проголосовали практически единодушно. Одни подумали, что наказание не такое уж и страшное, если вдруг что… вполне можно сходить поплясать в подростковый клуб «Магнит». Другие решили, что всего-то один день без вранья продержатся легко, поскольку вообще редко прибегают к обману, поэтому дискотека уже у них в кармане. Третьи были уверены, что уж их-то никто никогда не выведет на чистую воду, если все же понадобится приврать. Четвертым почему-то эта затея абсолютно не нравилась, и они даже здорово струхнули, но не проголосовать «за» не смогли, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Один человек по-прежнему руки не поднимал, но этого, кажется, опять никто не заметил.
        Хроника дня без вранья
        О7.30. Мушка
        - Кирюша! Вставай! - Мама стянула с головы дочери одеяло, поцеловала в висок и прошептала в ухо: - Сплюшка ты моя, в школу опоздаешь. Уже половина восьмого.
        Мушка резко села в постели и плаксивым голосом возмутилась:
        - Ма-а-ам… Ты что, не могла меня пораньше разбуди-и-ить? Как я за полчаса все успею-то?
        - А ты поторопись! - ответила мама с порога комнаты, а потом уже из коридора крикнула: - Кирюшка, а ты за музыкалку заплатила? Деньги за ноты отдала? Обещала ведь!
        - Отдала! - машинально ответила Мушка и осеклась. Вот и первое вранье за день, который нужно провести кристально честно. Конечно, никто не узнает, что она обманула маму в семь часов тридцать пять минут, но все равно как-то неприятно. Впрочем, в данный момент соврать было гораздо лучше, чем сказать правду. Для мамы лучше. Если бы она узнала, что деньги так и не отданы, очень огорчилась бы и, пожалуй, понесла бы их сегодня сама, для чего ей пришлось бы отпрашиваться с работы. А так она, Кира, сегодня же сделает все как надо, и никому от ее утреннего вранья плохо не будет. Вчера она просто как-то глупо забыла о маминой просьбе. А деньги никуда не делись, лежат себе тихо и спокойно в новом кошелечке густо-малинового цвета. Впрочем, сейчас не до этого. Сейчас надо быстренько собраться в школу, потому что первым уроком у них геометрия, а математичка Любовь Георгиевна не терпит опозданий. Ссориться с ней - себе дороже!
        Вылетев из подъезда, Мушка увидела впереди Доронина, который шагал довольно лениво и в школу почему-то не слишком торопился, несмотря на то, что до звонка на первый урок оставалось минут семь. Как всегда, при виде этого одноклассника у девочки так затрепетало в груди, что захотелось заплакать. Доронин ей нравился. Очень нравился. Мушка никак не могла понять чем. Внешне он был абсолютно не в ее вкусе. Кира всегда заглядывалась на высоких брюнетов, а Фил имел рыжеватые и кудрявые волосы и весьма средний рост. Все его лицо было усыпано коричневыми веснушками, а глаза окружали слишком светлые и до смешного пушистые ресницы. Иногда Мушка думала, что именно эти трогательные ресницы и сразили ее наповал, когда она наконец соизволила их заметить. Они учились с Филом с самого первого класса, но понравился он ей только в прошлом году. Вся беда была в том, что ее, Мушку, Доронин вообще не замечал. Кира очень удивилась, когда он вдруг сказал о ее занятиях в музыкальной школе. Она была уверена, что он о ней не помнит ничего. Да и зачем о ней помнить? Она ведь совершенно непривлекательна: маленькая, худенькая,
очень смуглая, черноволосая - настоящая Мушка. Кому мухи нравятся-то? Да никому!
        Кира хотела свернуть за угол, чтобы не пришлось обгонять Доронина, а потом вдруг поняла, что вот он - ее шанс. Сегодня день без вранья. Фил сам за него голосовал, поэтому сейчас должен честно ответить на ее вопрос. Боясь передумать, девочка еще прибавила шагу и очень скоро поравнялась с одноклассником.
        - Привет! - начала она. - Ты чего не спешишь? Скоро звонок. Опоздаем, Любаша нам задаст перцу!
        - Успеем, - лениво отозвался Доронин.
        - А что ты будешь говорить, если не успеешь? Сегодня же день без вранья! - напомнила ему Мушка, в очередной раз восхитившись густыми ресницами, которыми Фил взмахивал так же лениво, как говорил и шел.
        - Как это - что? - Парень рассмеялся. - Правду и скажу.
        - Ну… ты же не можешь сказать, что торопился, но все же не успел. Я же видела, что ты не спешил. Что, так и скажешь: «Шел нога за ногу, чтобы опоздать», да?
        Филипп оглядел ее странным взглядом и спросил:
        - А ты что, Муха, собираешься меня сдать?
        - Нет… - Девочка отчаянно замотала головой. - Просто спросила… Мы ведь всем классом договаривались - не врать…
        - Но мы не договаривались друг друга подставлять! Не твое дело, хочу я опоздать или нет! Я шел, никого не трогал! Чего ты ко мне прицепилась?
        Мушка смутилась и даже хотела гордо удалиться, но тут же сообразила, что другой шанс задать ему прямой вопрос, возможно, больше не выпадет, а поэтому ответила:
        - На самом деле мне все равно, опоздаешь ты в школу или нет. А еще мне абсолютно безразлично то, что ты скажешь Любаше, если опоздаешь. Мне нужно задать тебе один вопрос… и я его задам, ладно?
        - Ну?! - рыкнул Доронин и даже остановился посреди тротуара.
        Мушке очень хотелось сбежать или юркнуть в беседку на детской площадке, возле которой они как раз находились, но она пересилила себя и, с трудом удержавшись, чтобы не зажмуриться, спросила:
        - Кто тебе нравится?
        - Это в каком же смысле? - спросил в ответ он.
        - Сегодня запрещено отвечать вопросом на вопрос, особенно тогда, когда точно понимаешь, о чем идет речь. Но если ты вдруг на самом деле не понял, я уточню… пожалуйста… Кто тебе нравится из девочек нашего класса? - Выговорив это, Кира окончательно смешалась и с трудом добавила: - Ты, Фил… не волнуйся… я никому не скажу… мне просто самой надо знать…
        Поскольку Мушка опустила глаза, она не видела, какая буря чувств отразилась на лице Доронина. Она только услышала:
        - А не пошла бы ты…
        - Это тоже запрещенный ответ, - прошептала девочка.
        Фил не успел ничего сказать на этот счет, потому что в здании школы, которое находилось от них шагах в двадцати, прозвенел звонок. Одноклассники охнули в унисон и, одновременно стартовав с места, во весь дух понеслись к школе.
        - Почему опаздываем? - как всегда, строго спросила Любовь Георгиевна, когда Мушка с Филом появились на пороге ее кабинета, конечно же, уже после звонка.
        Кира открыла рот, чтобы, несмотря на все договоренности, выгородить не столько себя, сколько Доронина, но учительница не дала ей сказать ни слова.
        - А ну-ка оба к доске! - велела она и сунула им в руки по карточке с примерами, а сама продолжила проверять у класса домашнее задание.
        Мушка смотрела на свою карточку и ничего не видела. Она думала о том, что напрасно сама заварила кашу с днем без вранья. И кто ее тогда за язык тянул? Не зря мама все время внушает, чтобы она сначала думала и только потом говорила, но у нее все равно сначала слова вылетают, а потом остается лишь сожалеть о сказанном. Но она… понятно… эмоциональная такая, неуравновешенная… ей можно простить… А почему Соня-то вдруг согласилась с ее идиотским предложением? Она, эта Чеботарева, такая правильная, рациональная… Или такие вообще никогда не врут, и им прожить день без вранья - что плюнуть? Наверно, так и есть… А вот у нее, Киры, почему-то никак не получается жить честно. С утра маму обманула, потом хотела математичку… Надо как-то взять себя в руки и - больше ни слова неправды! Жаль, что не удалось получить ответ от Доронина… Или не жаль? А вдруг бы он сказал, что ему нравится Соня? Разве это ей, Кире, было бы приятно?! Впрочем, Чеботарева слишком занудливая… А вот Ирочка Разуваева, ослепительная блондинка, Филу вполне может нравиться. Она ведь многим нравится. Даже суровый историк Альберт Михайлович
никогда к Ирочке не придирается, а физкультурник Сашок разрешает ей не сдавать лазанье по канату, потому что, дескать…
        - Мухина! - раздался над ухом Киры голос Любови Георгиевны. - Почему ты не решаешь?
        Мушка вздрогнула и наконец очнулась от своих дум.
        - Я… я сейчас буду решать… - пролепетала девочка, а Доронин вдруг произнес нечто странное:
        - У нее голова болит. Она мне как раз по пути в школу это сказала… Мы потому и опоздали, что в медкабинет заходили… а он еще закрыт…
        Математичка нервным жестом поправила очки в тонкой щегольской оправе и нехотя произнесла:
        - Ну… тогда садись, Мухина… Впрочем, погоди…
        Кира застыла у доски, не в силах пошевелиться, а Любовь Георгиевна, покопавшись в сумке, достала таблетки и, оторвав одну от упаковки, протянула девочке со словами:
        - Сходи в столовую, там дадут запить… Это анальгин… И возвращайся, Кира, пожалуйста, побыстрей, а то увидят тебя в коридоре - мне попадет…
        Мушка дрожащей рукой взяла таблетку и вылетела из класса. В столовую она, конечно, не пошла, а сразу юркнула в туалет для девочек, находившийся неподалеку от кабинета математики, спустила анальгин в унитаз, уселась на подоконник и задумалась. Да-а-а… Вот вам и день без вранья… Одно вранье… Доронин тоже хорош! И зачем придумал про головную боль? Ну… подумаешь, получила бы она пару… Ему-то что за дело до этого? Или он таким образом ответил ей на вопрос, кто ему нравится? Нет! Не может она ему нравиться! Она вообще никому не нравится… Хотя… в прошлом году тот же Руслик Савченко писал ей всякие записочки и валентинки посылал в День влюбленных. Но кому он нужен, этот Савченко? Дурак дураком! В этом году он, конечно, здорово похорошел, как-то возмужал, но ума у него нисколько не прибавилось. Вот если бы он не стал опять заливать на русском про свою бабушку и «Скорую помощь», она, Кира, не выступила бы с призывом не врать и не был бы назначен день без вранья. А теперь получается полное безобразие: она предложила не врать, а сама только это и делает. Еще и Доронина втянула. Эх…
        Решив, что пора уже идти обратно на математику, Мушка соскочила с подоконника и выскочила в коридор. Когда она проходила мимо дверей, ведущих на лестницу, из них вылетел и столкнулся с ней, чуть не сбив с ног, Егор Карташов из 9-го «Б».
        - Ты чего шляешься? - вместо извинения грубовато спросил он и добавил: - Все хорошие дети сидят на уроках.
        - Сам-то что же не сидишь? - в ответ спросила Мушка.
        - А не твоего ума дело! - ответил Егор и прошел вперед по направлению к кабинету английского языка, потом вдруг остановился и, как-то странно глянув на Киру, спросил: - Слушай, Муха, а может, прикроешь меня?
        - В каком смысле?
        - А в таком… зайди со мной на английский и скажи Манюне, что ты меня гоняла за сменкой, поэтому я и опоздал.
        - С какой стати я стала бы гонять тебя за сменкой? - удивилась Мушка.
        - Если честно, мне было бы наплевать на твои гонения, но сегодня я проспал, понимаешь… А Манюня меня предупредила: как только я еще раз опоздаю, она потащит меня к директору, потому что я своим появлением, видите ли, срываю тщательно подготовленный урок…
        - А я-то тут при чем? - еще больше удивилась Кира.
        - А ты скажешь, что дежурная по школе!
        - Так я же не дежурная…
        - А она-то откуда знает?
        - А может, знает!
        - Откуда ей знать! Эта Манюня дальше своего английского вообще ничего не видит! А классного руководства у нее нет! Она наверняка не знает расписания дежурства классов по школе. Зачем оно ей?
        Мария Ростиславовна Ковязина, учительница английского языка, действительно была не от мира сего. Она любила только английский язык, английскую литературу и английский кинематограф. Несмотря на ее бесконечные рассказы о том, как она тщательно готовится к занятиям, на уроке ее легко было увести, к примеру, от глагольных времен к обсуждению нового английского фильма. К тому же у нее было очень плохое зрение и, как следствие, несколько пар очков для разных нужд. Когда Марии Ростиславовне нужно было вглядеться в лица учеников, она надевала крупные очки в строгой темной оправе. Когда писала в журнале, надевала другие - почти вовсе без оправы, с тоненькими золочеными дужками. Были у нее еще и третьи, как она говорила, - для дали, но в классе учительница ими никогда не пользовалась, так как ее кабинетик был крохотным, все в нем располагалось близко.
        Мушка уже совсем было решилась помочь Егору, но вспомнила, что у одной из групп их класса сегодняшний урок английского будет открытым, и решила не связываться. Она училась в другой группе, у другой учительницы, но своих подводить не хотела.
        - Нет, Карташов! И не проси! Вдруг Манюня как-нибудь узнает, что я никакая не дежурная, и разозлится, а у наших ребят сегодня открытый урок. Не хватало, чтобы она на них отыгрывалась при директоре с завучем!
        - Эх! Ну что вы все за люди!! Только о себе думаете! - обиженно проговорил Егор, в полной безнадежности махнул рукой и скрылся за дверью кабинета английского языка.
        Кира уже собралась идти на математику, как вдруг ее пригвоздила к полу мысль о том, что она опять чуть не соврала. И ведь непременно сделала бы это, если бы не предстоящий открытый урок. Да что же это такое? Неужели она каждый день безбожно врет по любому поводу и даже не замечает этого? Ну не может такого быть!! Она же нормальный человек, а не патологическая лгунья! Пожалуй, стоит последить за собой и вообще перестать врать. Не только сегодня. Не надо врать никогда! А получится ли?
        Мушка тяжело вздохнула и поплелась в класс.
        08.20. Фил
        Филипп Доронин, получив четвертак за работу у доски, уже решал примеры небольшой самостоятельной работы, сидя на своем месте у окна, когда в класс вернулась Кира Мухина. Она была до того бледной, что Фил решил: он случайно попал в точку. Похоже, у девчонки действительно что-то разболелось. Да, он обманул учительницу на предмет похода совместно с Мухой в медкабинет, хотя сегодня назначен день без вранья, за который он сам же и голосовал. А чего было не проголосовать? Одноклассничкам захотелось поиграть? Что же, он готов, но при этом вовсе не собирается придерживаться их правил. Он будет играть по своим, то есть: говорить правду, когда захочет, и ложь, когда это необходимо. А кто желает его на этой лжи поймать - на здоровье! Ловите! Пытайтесь! Только кишка у них всех против него тонка! Вот, например, пожалел он Муху и соврал математичке, что они в медкабинет заходили. Разве кто-нибудь догадался? Никто!
        Доронин еще раз бросил взгляд на Киру. Она уже что-то писала в тетрадке, так низко склонив голову, что тощенькие плечики, обтянутые темной блестящей тканью водолазки, некрасиво торчали. Ну настоящая мушка со сложенными за спиной шевелящимися крылышками! И чего Кира сегодня полезла к нему с дурацким вопросом? Зачем ей знать, кто ему нравится? Может, какая-нибудь девчонка подослала? Но кто именно? Хорошо бы Соня… Нет, Чеботарева никогда не стала бы кого-то подсылать. Уж очень она правильная, честная и даже какая-то суровая… С ней непросто… зато… она красивая… У нее высокий чистый лоб… И волос много… Прямые, густые, блестят… Целый русый водопад… Рядом с ней за партой сидит Ирка Разуваева, вся в каких-то кудельках, локонах, завиточках, заколочках… Без слез не взглянешь! И что в ней парням нравится, уму непостижимо? Блондинка - в самом худшем смысле этого слова!
        А что, если поступить сегодня как Мушка: подловить где-нибудь в коридорах школы Соню и спросить напрямую, кто из парней ей нравится? Уж она-то не станет увиливать. Она же сама организовала это мероприятие под названием «День без вранья», поэтому ни врать, ни уклоняться от ответа не станет. Да, а вдруг она скажет, что ей нравится Кудрявцев? По Федьке сохнут девчонки всей их параллели девятых. Ну… скажет, так скажет… Это лучше, чем неизвестность…
        Решив для себя этот вопрос, Фил опять углубился в примеры. Не успел он решить второй, как раздался голос Любови Георгиевны:
        - Разуваева! Ты опять списываешь у Чеботаревой!
        - Я не списываю, - автоматически откликнулась Ира, хотя все знали, что она всегда списывает у Сони математику.
        - Вот и первая нарушительница! - тут же отметил Кудрявцев и рассмеялся. Смешок прокатился по всему классу.
        - Я не нарушаю!! - некрасиво взвизгнула Разуваева и опять добавила свое: - Я не списываю!!
        Учительница математики тут же пожалела, что коснулась того, что изменить все равно невозможно. У нее даже лицо приобрело потерянное выражение. Все знали, что на разуваевское списывание она давно закрывала глаза, поскольку у красотки Ирочки не было никаких способностей ни к алгебре, ни к геометрии. И зачем зря тратить слова? Пусть она спокойно списывает. Все равно больше чем на трояк не сумеет.
        Любовь Георгиевна тяжко вздохнула и призвала класс к порядку:
        - Прекратите смех! У вас осталось всего пятнадцать минут! Работайте!
        Но девятиклассников будто подменили. Всем вдруг разом захотелось поговорить.
        - Вот! Что и требовалось доказать! - подал голос Руслан Савченко. - Абсолютно все врут через каждые пять минут, а я вечно в дураках, будто самый лживый!
        - А у Разуваевой списывание - образ жизни! Она даже не замечает, что списывает, поэтому можно считать, что она не врет! - проговорил Доронин.
        - Ничего я не списываю!! - уже сквозь настоящие слезы прокричала Ирочка.
        - Ира! Уймись! Мы это не будем считать! - вступила в разговор Соня.
        - Вот интересно, почему вдруг Иркино вранье не считается? - спросил Федор.
        - Сам все знаешь, - огрызнулась Чеботарева.
        - Допустим, она сказала, что не списывает, машинально, не подумав, что это может быть приравнено ко лжи, - продолжил Кудрявцев, - но ведь она, списывая, обманывает учителя. Разве это не так, Любовь Георгиевна?
        Любовь Георгиевна с удивлением посмотрела на Федора. Она никак не могла понять, к чему он клонит. Всю жизнь школьники покрывали списывание друг друга, а тут вдруг у Кудрявцева случился такой странный приступ обличения одноклассницы. И зачем бы парню закапывать Ирочку Разуваеву? Что она ему сделала? Неужели не ответила на ухаживания? Не может быть… Вниманию такого красавца, как Федор, была бы рада каждая девочка.
        Учительница взглянула на часы и, громко охнув, вместо ответа сказала:
        - Прекратить посторонние разговоры! Через несколько минут будет звонок!
        Но класс почему-то потерял к самостоятельной всякий интерес.
        - Предлагаю проголосовать: считать ли разуваевское списывание враньем? - заявил Савченко.
        - Ты бы лучше за собой смотрел! - отозвалась Соня.
        - А что я? Я один сижу, и списывать мне не у кого! Если уж четвертак - так мой законный!
        - Да откуда у тебя четвертаки-то? - усмехнулся Фил.
        - Даже если и не четвертаки, так любые другие отметочки - тоже мои собственные! - крикнул Руслан. Последние его слова совпали со звонком с урока.
        - Сдавайте работы! - потребовала учительница после того, как его трели затихли.
        Девятиклассники начали подниматься со своих мест и класть тетради на учительский стол.
        Фил вздрогнул, когда возле него раздался сочный шлепок. Это упала на пол сумка Киры Мухиной. Из нее в беспорядке высыпались школьные принадлежности. Некоторые вещицы, проскользнув по линолеуму, улетели довольно далеко от Кириного стола.
        Доронин нехотя нагнулся, чтобы помочь однокласснице собрать вещи. Один учебник, тетрадь и что-то вроде косметички выгреб из-под своего стола Кудрявцев. Передавая вещи Кире, он сказал:
        - Ну до чего ты, Муха, нескладная! Вечно с тобой что-нибудь случается! Не девчонка, а тридцать три несчастья!
        - Вот именно! - согласился с ним Доронин. - Шла бы ты домой, Кирюха, если у тебя и впрямь голова болит! - добавил он, сунул в сумку девочки дневник в яркой обложке и пошел к выходу из класса, размышляя о мухинской нескладности. Вот ведь что ни начнет делать, все не так. И внешне собой абсолютно ничего не представляет. Прямо не за что взгляду зацепиться. То ли дело Соня! Эх, Соня… И как к ней подкатиться? Да очень просто! Так же, как к нему сегодня зачем-то подкатывалась Мухина! Он же еще до математики решил, что надо застать Соню врасплох прямым вопросом, подобным Кирюхиному! Та-а-а-ак! И где сейчас может быть Чеботарева? По расписанию у них английский… Открытый урок… Фу-у-у… И к чему эти открытые уроки? В маленьком кабинетике и так нечем дышать, так еще посторонние набьются, будто в автобус в час пик… А Соня, конечно, что-нибудь повторяет. Манюня непременно спросит Соню или Валю, чтобы похвалиться перед присутствующими, как она хорошо выучила английскому Софью Чеботареву и Валентину Андрееву. А вокруг Сони с Валей, конечно же, скучковались девчонки. Тоже зубрят. Наверняка к Чеботаревой сейчас
и не подойти. Ну и ладно. Это даже неплохо. Можно все обставить совершенно по-другому.
        Фил оглянулся по сторонам, не заметил рядом ни одного одноклассника и открыл дверь в кабинет английского. Учительница сидела за своим столом и порывистыми движениями листала учебник. Похоже, она здорово нервничала перед открытым уроком.
        - Мария Ростиславовна, можно рюкзак положить? - спросил он.
        - Да, конечно, - даже не взглянув на него, отозвалась учительница, продолжая терзать страницы учебника.
        Доронин бросил рюкзак на стул и опять спросил:
        - Может, доску помыть? Что-то она какая-то грязная…
        - Да… - ответила Манюня с непонятной интонацией. То ли она удивилась, что доска грязная, то ли согласилась с тем, что ее стоит вымыть перед открытым уроком. Фил решил не уточнять, подошел к доске и взялся за тряпку. В этот момент дверь кабинета приоткрылась, и показалась кудрявая головка Ирочки Разуваевой. Она, как только что Филипп, спросила у англичанки:
        - Можно я сумку положу?
        - Иди отсюда, Разуваева! - гаркнул на нее Доронин. - Не видишь, человек к уроку готовится!
        Бедная Ирочка покраснела, и ее белокурые кудряшки тут же исчезли за закрытой дверью кабинета. Фил намочил тряпку под краном маленькой раковины и протер доску, потом сел на свое место и принялся писать в конце тетради по английскому то, что пришло ему в голову после того, как он раздумал на этой перемене искать Соню.
        08.50. Ирочка
        После звонка на урок, как и предполагал Доронин, в маленький кабинетик английского помимо учащихся 9-го «А» набилась тьма народу: учителя гуманитарных предметов, все завучи школы, директор и три незнакомые женщины, очевидно, представляющие районный отдел образования. Воздух в помещении как-то сразу сгустился, накалился, всем присутствующим стало одинаково беспокойно и неуютно. Ирочка Разуваева, которая очень не хотела, чтобы ее спросили при таком количестве чужих людей, подумала, что эти открытые уроки - форменное издевательство и над учениками, и над учителями.
        Тем не менее раскрасневшаяся от волнения Манюня сумела взять себя в руки, и урок шел своим чередом. Неплохо выступил с домашним заданием Филипп Доронин, за что получил от учительницы благодарный взгляд. Потом о Лондоне с большим пафосом и уверенностью рассказала Валя Андреева. А дальше все разладилось. Ирочку все-таки спросили, и она запуталась в глагольных временах, а потом вызванный к доске Юра Пятковский не смог написать на ней ни одного слова. Мел проскальзывал и только царапал по доске. Учительница тут же выдала Юре другой кусок из специально припасенной на такой случай коробочки, но и им Пятковский не смог ничего написать, каким бы боком ни поворачивал. Как-то вмиг скукожившаяся от расстройства Мария Ростиславовна, вырвав резким движением мел из Юриных рук, попыталась расписать его сама, но с тем же плачевным результатом. На доске не оставалось ни одной буквы, не говоря уже о целых предложениях.
        - Что же это… как же… зачем же… - бормотала учительница, ощупывая доску и с ужасом понимая, что написать на ней ничего нельзя.
        Обернувшись к присутствующим с изменившимся лицом и дрожащими губами, она все же попыталась спасти положение:
        - Ну ничего… - жалко пролепетала она. - Мы можем и устно… Сейчас я прикреплю к доске иллюстрации из «Ромео и Джульетты», и мы покажем гостям, как легко строим диалоги по заданной теме…
        Мария Ростиславовна покопалась в бумагах на своем столе и вынула иллюстрацию к эпизоду, в котором Ромео и Джульетта впервые встречаются на балу. Плохо слушающимися пальцами она отрезала кусочек скотча и попыталась с его помощью прикрепить яркую картинку к доске, но у нее опять ничего не получилось. Скотч упрямо не хотел клеиться. Бедная учительница извинилась перед всеми тихим шепотом, который тем не менее все расслышали, поскольку в кабинете повисло тягостное молчание. Со скрежетом, особенно неприятно прозвучавшим в создавшейся тишине, Мария Ростиславовна выдвинула один из ящиков своего стола и достала новую упаковку скотча, но и с его помощью не смогла прикрепить к доске ни одной иллюстрации. Она застыла над изображением легендарных влюбленных, которое лежало у ее ног, с выражением почти животного страха на лице. Видимо, она решила, что с этого момента абсолютно все предметы по неизвестной причине вышли из ее повиновения. Ноги учительницу держали плохо. Она оперлась было на спинку стула, но тут же отдернула руку: кто знает, как в сложившихся обстоятельствах поведет себя стул? Лучше надеяться
только на себя.
        Мария Ростиславовна перевела взгляд на присутствующих в кабинете и жалко пожала плечами. В следующий момент все вздрогнули от резкого звука отодвигаемого стула - со своего места поднялась директриса и громогласно заявила:
        - Ну… пожалуй, на этом есть смысл закончить сегодняшний урок. Мария Ростиславовна, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет в конце рабочего дня. - После этих слов она широко повела рукой в сторону гостей 9-го «А» и предложила им покинуть весьма негостеприимный кабинет английского языка.
        Когда все приглашенные на открытый урок вышли, бедная англичанка, закусив сухонький кулачок, выбежала из класса.
        - Ну и что это было? - спросил в пространство Кудрявцев.
        Поскольку никто ему не ответил, Федор, резко отодвинув стул, встал со своего места и подошел к доске. Он внимательно вгляделся в нее, потом провел по стеклянной поверхности рукой, посмотрел на свои растопыренные пальцы, зачем-то поднес их к носу и изрек:
        - Масло… что ли… Или… Не может быть…
        - Что «не может быть»? - испуганно спросила Валя Андреева.
        - Да так… я хотел сказать, что… В общем, это, конечно же, масло…
        - Какое? - зачем-то решила уточнить Валя.
        - Откуда я знаю… - раздраженно ответил Федор. - Растительное, наверно… Доска жирная, вот мел и не пишет, и скотч не прилепить…
        В классе опять повисла тишина, тяжелая и неприятная. Кудрявцев вытер пальцы о тряпку у доски и сел на место, а к одноклассникам обратился Юра Пятковский:
        - И какая сволочь это сделала? Да еще на открытом уроке! Манюня сейчас, наверно, с инфарктом валяется! - Не дождавшись ответа, Юра гаркнул во всю мощь своих легких: - Чего молчите-то?! У нас сегодня, между прочим, день без вранья! Колитесь! Правду! Правду! И ничего, кроме правды!
        - Ага! Так прямо и расколятся! - отозвался Доронин и усмехнулся. - Держи карман шире! Меня, например, сразу рассмешили эти детские игры в правду.
        - А зачем ты голосовал за день без вранья?
        - А я как все! Чего выпендриваться-то? Надо вам - играйте!
        - А ты, стало быть, только вид делаешь, что играешь? - выкрикнул Пятковский.
        - Ну… вроде того…
        - Так, может, это ты доску-то маслицем смазал? Не пойму только зачем?
        - Потому и не понимаешь, что мне это делать ни к чему! У меня с английским все в порядке! И Манюня мне не враг!
        - Если бы Руслик Савченко не учился в другой группе, я бы решила, что это сделал он, - тихо сказала Валя Андреева.
        - Руслик не стал бы так надрываться! - не согласился Юра. - Он же сегодня сказал на русском: «Одной двойкой больше, одной меньше…» Да Савченко и не сообразил бы, как можно училке навредить. - Он еще раз оглядел класс, усмехнулся почти так же, как Доронин, и сказал: - А я бы решил, что доску намазала Разуваева…
        - Почему вдруг? - выкрикнула Ирочка и вскочила со стула.
        - Да потому, что ты сейчас красней помидорины! К тому же я видел, как на перемене перед уроком ты выходила из кабинета.
        - Я не была в кабинете! И доску не трогала!!
        - Вообще-то я в этом не сомневаюсь… - Пятковский поморщился. - Ты же не дала мне договорить. Глядя на твои излишне румяненькие щечки, я бы тебя заподозрил, если бы…
        Он запнулся, и Ирочка, задыхаясь от волнения, продолжила сама:
        - Если бы, с твоей точки зрения, я не была бы такая же тупая, как Савченко, да?!
        Юра посмотрел на нее с изумлением и ответил:
        - Ну… в твоей тупости с этой минуты я уже начинаю сомневаться…
        - Да пошел ты! - выкрикнула Разуваева и плюхнулась на свое место.
        В кабинете опять стало тихо. Когда раздался звонок, все вздрогнули и начали убирать в сумки и рюкзаки тетради и учебники. Выходили из кабинета одноклассники все в том же тяжелом молчании.
        Ирочка крутила в руках тетрадку, выжидая момент, чтобы остаться один на один с Дорониным, у которого как раз в этот момент заклинило на рюкзаке «молнию». Когда кабинет покинул последний одноклассник, Ирочка громко и четко произнесла:
        - Я знаю, что это сделал ты!
        Фил вздрогнул и обернулся.
        - Фу-ты, ну-ты! Напугала! - сказал он и даже помотал головой. - Однако голос у тебя, оказывается, иногда может быть весьма неслабым!
        - Повторяю: я знаю, что это сделал ты!
        Доронин оставил свою «молнию» и спросил с усмешкой:
        - И какие же у тебя, Ирина Разуваева, есть доказательства моей вины?
        - Такие! Ты же был в кабинете до урока! Еще меня выгнал! Разве нет?!
        - Выгнал, да! Но это вовсе не означает, что я намазал какой-то дрянью доску!
        Ирочка на минуту задержалась с ответной репликой, а потом тихо произнесла:
        - Я все равно никому не скажу…
        - А вот это еще интереснее! Зачем же?! - изумился Доронин и картинно выбросил руку по направлению к выходу из кабинета. - Иди! Доноси! Героиней будешь! У нас же сегодня день без вранья!
        - А мне все равно… Я могу обманывать сегодня сколько хочу…
        - Почему?!
        - Потому что я за день без вранья не голосовала.
        - Как это?
        - Так это… Я не поднимала руки…
        - Все же поднимали…
        - А я нет… Я у стены сижу, за Соней меня вообще не видно…
        - Ну ты, Разуваева, сегодня просто не устаешь меня удивлять! - Фил машинально дернул язычок заклинившей «молнии» и неожиданно застегнул рюкзак. Он радостно присвистнул и опять обратился к Ирочке:
        - Может, расскажешь, почему ты не голосовала?
        - Могу… - Ира присела на краешек стола, так и сжимая в руках тетрадку по английскому языку. - Просто я знаю, что обязательно совру…
        - Да ну? Что, прямо-таки не можешь удержаться?
        - Я не то имела в виду… Не совсем то… Понимаешь, не всегда нужно говорить правду… Мне так кажется…
        - И когда же не надо?
        - Ты разве не знаешь, что бывает ложь во спасение? Еще бывает такая ложь, которую говоришь, чтобы не огорчать человека… Да много всяких вариантов…
        - Погоди, погоди… То есть ты решила меня спасти от позора своей ложью, да? - догадался Филипп и опять присвистнул.
        - Ну… можно и так сказать…
        - А зачем тебе это, госпожа Разуваева?
        - Вот, например, сейчас стоило бы соврать, чтобы не было так… неловко… Но я скажу правду… Ты мне очень нравишься, Фил. Может быть, я даже тебя люблю… тут сразу не разберешься… Но я знаю, что тебе нравится Соня…
        - Откуда? - только и смог выдавить вконец растерявшийся Доронин.
        - Просто вижу… Так вот: я никому не скажу про доску… А Соня… Соне Кудрявцев нравится… Так что у тебя нет шансов…
        - Нет шансов? По крайней мере один шанс у человека всегда есть! - зло ответил Филипп, повесил на одно плечо рюкзак и вышел из кабинета.
        Разуваева тяжело вздохнула, положила тетрадку в сумку и только хотела выйти из кабинета, как в него влетела классная руководительница 9-го «А» Раиса Ивановна.
        - Что?! Все уже ушли?! - взревела она. - Напакостили и ушли! Подлецы!! Еще день без вранья устроили! Лицемеры! Негодяи! - Потом, обратившись к Ирочке, Раиса Ивановна скомандовала: - Живо беги в слесарную мастерскую! Там тебе дадут обезжиривающий раствор и кусок ветоши! И чтобы доска была вылизана!!
        Ирочка, часто кивая, попятилась к двери и облегченно вздохнула, когда оказалась в коридоре.
        Трудовик Игорь Борисович, видимо, был уже в курсе происшедшего, поэтому без всяких просьб со стороны девочки тут же выдал ей пластиковую бутылку, наполненную какой-то голубоватой жидкостью, и тряпку. Когда Ира вернулась в кабинет английского, их классная дама сидела за столом Марии Ростиславовны, подперев голову рукой, с печальным выражением лица. Она что-то хотела сказать вошедшей Ирочке, но ей помешал звонок на урок. Разуваева замерла посреди кабинета, так и не дойдя до доски.
        - Ну вот что, Ира, - начала Раиса Ивановна, - займись все же доской! Я предупрежу, что ты задержишься… Какой у вас сейчас урок по расписанию?
        - География… - пролепетала девочка.
        - География… да… Я предупрежу… - Учительница разжала кулак, положила на стол ключ и добавила: - Вот. Потом закроешь кабинет на ключ, отдашь его мне на русском. Он ведь у вас после географии?
        - Нет… - пролепетала Ирочка. - После физкультуры…
        - Тогда лучше занеси ключ мне в кабинет. А то потеряешь еще…
        Разуваева согласно кивнула.
        Раиса Ивановна подошла к доске, провела по ней рукой и, как это недавно сделал Кудрявцев, поднесла пальцы к носу.
        - Черт знает что такое!! - вырвалось у нее. Учительница с виноватым видом посмотрела на Разуваеву, знакомым Ирочке безнадежным жестом махнула рукой и вышла из класса.
        Ирочка пожала плечами, отвинтила крышку бутылки, намочила голубой жидкостью тряпку и принялась тереть доску. Жидкость неприятно пахла, но девочку это не смущало. Она готова была заниматься этим хоть целый урок. Географию она не любила, запомнить расположение полезных ископаемых никак не могла, путалась в картах, особенно сильно ненавидя контурные. Сегодня ее вполне могли вызвать отвечать у доски, чего ей очень не хотелось бы делать, особенно после позора на английском. От доски в кабинете географии ее спасала доска в кабинете Марии Ростиславовны Ковязиной.
        Ира как раз собралась протереть доску второй раз, когда в кабинет ворвался Савченко.
        - О! Ирка! - крикнул он. - Ну-ка расскажи в подробностях, что тут у вас на английском произошло? Я, понимаешь, всю перемену в столовке просидел, прихожу на географию, а народ шепчется, записками перекидывается. Спрашиваю, что случилось… В общем, толком так и не понял. А тут на урок заявляется Раиса и говорит, что у тебя какое-то спецзадание в кабинете английского. Ну… я сразу к тебе! Колись! Я прямо сгораю от любопытства!
        - Интересно, а как ты с географии ушел? - удивилась Ирочка, вжавшаяся в доску под напором Руслана.
        - Легко! Попросился выйти, да и все! Так что тут у вас стряслось-то?
        - Вот… - Ирочка показала рукой на доску. - Ее чем-то жирным намазали… Мел не писал, скотч не прилеплялся… В общем, открытый урок у Манюни сорвали…
        - Ну вы дали! - восхитился Савченко. - А что, она вас так сильно достала? Вроде беззлобная тетка! Вы же на нее никогда не жаловались!
        - Не жаловались… Мария Ростиславовна… она смешная немного, но хорошая…
        - Чего же вы ее тогда так подставили?
        - Не знаю… - тихо ответила Ирочка и снова принялась тереть доску.
        - А кто это сделал, знаешь?! - не отставал Руслан.
        - Нет…
        - Вот ведь врешь, Разуваева! А сегодня, между прочим, день без вранья! Ты не забыла часом?!
        Ирочка повернулась к однокласснику и сказала:
        - Отстал бы ты от меня, Савченко! Сам ведь только что географиню обманул!
        - Это как?
        - Ты же не сказал ей: «Разрешите мне сходить в кабинет английского, чтобы узнать, что там произошло!»
        - Не сказал, да! Но я же вообще ничего не сказал, кроме «Разрешите выйти». А умолчание - не есть вранье!
        - Вот и я промолчу о своих соображениях, понял! И вообще… иди-ка ты, Руслик, обратно на географию!
        - Ага! Значит, ты все знаешь, но молчишь! Может, это ты сама и сделала? - заподозрил Ирочку Савченко, но тут же отмел свое предположение: - Впрочем, нет… Ты не можешь… Значит, кого-то покрываешь! А кого может покрывать Ирина Разуваева?
        - Кого?! - Испуганная Ирочка повернулась от доски к Руслану.
        - Дык догадаться - это же проще пареной репы!
        - Ну?!
        - Вот смотри сама! Конечно же, девчонка станет защищать только парня, в которого втрескалась! В вашей группе английского всего трое ребят: Фил, Федька и Юрка Пятковский. Пятковский отпадает сразу, поскольку девчонок эта математическая зануда вообще не интересует. Остаются Фил и Федька. Ежели сравнивать эти два «Ф», то мой выбор падает на Кудрявцева, ибо он красив, как древнегреческий бог! Это нам еще в пятом классе историчка сказала, помнишь? Все девчонки от Федьки торчат! И ты, Разуваева, конечно, не исключение. Поэтому я делаю вывод, что доску намазал Федор!
        Ирочка рассмеялась:
        - А вот и не угадал! Кудрявцев на английском первым выскочил проверять, чем доска испачкана. Если бы он сам мазал, чего проверять-то?
        - Так это он сделал специально для того, чтобы отвести от себя подозрение! - сразу нашелся Савченко. - Давно известно, что лучший способ защиты - нападение!
        - Думай как хочешь! - Ирочка опять отвернулась от Савченко и принялась тереть доску.
        - Эх, вот бы кто-нибудь меня так выгораживал! - сказал Руслан, обращаясь к Ирочкиной спине. - Может, мне тоже доску кому-нибудь испортить, а? Например, химичке, которая Федьку обожает! Что скажешь, Ирка?
        - Скажу, что ты идиот!
        - Возможно… Кстати, Разуваева, а если оставить в покое историчкину доску… Скажи, я и впрямь кажусь таким идиотом, что даже никому понравиться не могу?
        Ирочка повернулась к нему лицом и, несколько помедлив с ответом, все же сказала:
        - Ну почему не можешь? Конечно, можешь…
        - Ирка!! Сегодня день без вранья! Мне твоя жалость не нужна! Говори правду! Быстро отвечай: могу ли я, Руслан Савченко, понравится хоть какой-нибудь девчонке из нашего класса?
        Ирочка улыбнулась и ответила:
        - А ты, Руслик, сначала тоже скажи чистую правду: тебя все девочки интересуют или какая-то одна?
        Савченко смутился, поправил чуть задравшуюся толстовку и, посмотрев на Разуваеву, тихо сказал:
        - Ну… если честно, то меня, конечно, интересует одна… В общем… Мушка… Кира…
        Ира с сожалением покачала головой.
        - И что это значит? - взвился Савченко. - Чего ты головой-то качаешь?
        - Просто… В общем, я знаю, кто Мушке нравится.
        - И кто же?
        - Я не могу чужие тайны выдавать. Но это не ты, Руслан…
        - Вот так и знал! - Савченко от огорчения настолько сильно стукнул рукой по ближайшему столу, что он слегка качнулся, и из его ящика на пол выпал сложенный в несколько раз листок. Руслан, не обратив на него внимания, сказал: - Пойду я на географию, раз такое дело… - и исчез за дверью кабинета.
        Ирочка подняла листок, развернула его, прочитала написанный на нем текст и подумала, что лучше бы ей этого не знать.
        09.50. Мушка
        Кира Мухина сидела на географии в состоянии полной прострации. Она даже не пыталась вникнуть в историю, которая на предыдущем уроке произошла в другой группе английского языка. Одноклассники обсуждали это таким громким шепотом, что географиня Валентина Федоровна уже несколько раз грозилась влепить каждому шептуну по колу за поведение.
        Мушка уловила, что Манюне Ростиславовне зачем-то сорвали открытый урок, удивилась этому и тут же забыла. Еще бы! Ее собственные переживания были куда серьезнее. На перемене перед географией Кира пошла в столовую, отстояла в буфете небольшую очередь за любимыми ореховыми булочками, попросила аж три штуки, но расплатиться за них не смогла, так как не нашла в сумке кошелек. Девочка попросила буфетчицу тетю Люду отложить булочки, уже упакованные в полиэтиленовый пакет, и понеслась в кабинет математики, где после первого урока уронила на пол сумку, рассыпав по полу все ее содержимое. Наверняка кошелек из гладкой, скользкой кожи залетел под какой-нибудь из дальних столов, а она этого не заметила.
        Кабинет, как назло, был закрыт на ключ. Мушка, изнывая от нетерпения, остаток перемены провела под его дверью. Когда же Любовь Георгиевна перед самым уроком впустила ее в класс перед 7-м «В», самым отвратительным образом орущим в коридоре, кошелек обнаружен там не был.
        - Нет, Кира, мне никто ничего не передавал, - заверила девочку учительница математики, и несчастная Мухина поплелась на географию. Булочек с орехами ей, конечно, очень хотелось, но дело было вовсе не в них: в стильном кошельке из малиновой кожи лежали немалые деньги. Она еще вчера должна была заплатить за обучение в музыкальной школе и за ноты, которые для нее купила преподавательница. Если бы она не забыла, если бы еще вчера это сделала, то сейчас сожалела бы только о потере симпатичной вещицы. Даже на булочку можно было бы занять деньги у девчонок. Занять же деньги на оплату занятий в музыкальной школе и комплект нот у одноклассников невозможно - вряд ли кто-нибудь из них располагает такой суммой. Можно даже и не спрашивать. Самое неприятное заключается в том, что утром Кира обманула маму в полной уверенности, что все сегодня уладит. Вот и уладила. Да еще в день без вранья. Впрочем, ей больше нет никакого дела до этого дня. Дурацкие детские игры! Жизнь - это совсем другое! Вот она, Кира, сейчас готова соврать на любую тему, если от этого в ее сумке вдруг появится кошелек с мамиными деньгами. Но
он не появится… Не появится! И что же теперь делать?
        Кира уже намеривалась всплакнуть прямо на географии, как говорится, не откладывая это дело в долгий ящик, но тут ее пребольно толкнула в бок соседка Валя Андреева:
        - Кирюха! Да проснись же наконец! Тебя вызывают!
        Мушка встала со своего места, взяла дневник и пошла к доске. Валентина Федоровна подала ей указку, но девочка покачала головой, положила дневник на учительский стол и сказала:
        - Ставьте «два»…
        - Почему? - удивилась учительница.
        Кире вдруг захотелось посмотреть, что будет, если она сейчас возьмет и скажет ту самую правду, за которую сама же и голосовала. Ей сейчас так плохо, что хуже уже все равно не будет. Она вздохнула и, глядя прямо в глаза учительнице, четко произнесла:
        - Потому что я не хочу отвечать.
        - Как это? - растерялась Валентина Федоровна, ибо подобных речей от ученицы Мухиной ей никогда слышать не приходилось.
        - Так. У меня нет настроения.
        - Вот как? - несколько однообразно среагировала потрясенная учительница.
        - Валентина Федоровна! Дело совсем в другом, - Кира услышала голос Доронина. - Мухина сегодня просто больна. Мы ее… в общем, с утра лечим… Вот хоть у Любови Георгиевны спросите, она даже свое лекарство Кирюхе давала. Давайте-ка я лучше провожу ее домой. Видно же, что ей все хуже и хуже…
        - Ну… что же… Бывает, конечно… - Все еще растерянная Валентина Федоровна сунула в руки Кире дневник и, обратившись к Доронину, сказала: - Проводи ее, Филипп… Я сейчас напишу записку для охранника… ну… чтобы он выпустил вас из школы…
        Мушка взяла дневник, подошла к своему столу, покидала вещи в сумку и направилась к двери, даже не глядя на Доронина. Он тем не менее поспешил вслед за ней. Когда они отошли на безопасное расстояние от кабинета географии, Фил, затащив девочку за руку за разросшийся розовый куст в огромной деревянной кадке, спросил:
        - Ты чё, Муха? В самом деле больна?
        - А ты чё?! - в тон ему ответила девочка. - Что ты все время вмешиваешься? Утром, когда мы шли в школу, тебе не было до меня никакого дела, а тут вдруг прямо чудеса сострадания проявляешь…
        - Сам не знаю, - ответил Доронин, рассмеялся, а потом сказал: - Впрочем, все не совсем так. Не врать - так уж не врать, да, Кирюха?
        - Мне все равно! - буркнула она. - Хочешь - ври, не хочешь - не надо!
        - Понял! Одобряю! Так вот - не вру! Во-первых, твое состояние меня и в самом деле что-то беспокоит. Причину я сам не пойму. Второе: ты утром спрашивала, кто мне нравится. Зачем? Я решил узнать прямо сейчас.
        Кира посмотрела на его светлые с золотистым оттенком круто загнутые вверх ресницы, от созерцания которых у нее последнее время заходилось сердце, и подумала, что в данный момент пропажа денег почему-то занимает ее гораздо больше. Получается, что ее чувство к нему вовсе не так сильно, как казалось. Люди ради любви жизнью готовы жертвовать, а она думает о деньгах. Это Мушке не понравилось.
        - Ну и что ты молчишь? - нетерпеливо спросил Доронин.
        Кира раздумывала, что ему сказать, когда Фил начал говорить сам:
        - Ну… ладно… Признаю твое право на молчание, несмотря на всякие сегодняшние договоренности. Наверно, ты кому-то обещала молчать. Скорее всего, мне нет до этого человека никакого дела, так что мучить тебя расспросами я больше не собираюсь. Просто задам встречный вопрос: не знаешь ли ты, Кира, кто из парней нашего класса нравится Соне?
        У Мушки упало сердце. На некоторое время она даже забыла о пропавшем кошельке. Нет, все-таки она к этому однокласснику сильно неравнодушна… У нее даже коленки затряслись, когда она наконец убедилась в том, что Доронину нравится именно Соня Чеботарева. У нее, Киры Мухиной, нет никаких шансов. Никаких! У нее нет шансов и нет денег! У нее ничего нет!
        Кира вовсе не хотела плакать при Доронине. Но слезы уже на географии подобрались слишком близко к глазам, поэтому совершенно неконтролируемо из них и брызнули.
        - Ты чё? - опять спросил Филипп. - Все-таки что-то болит?
        - Кретин ты, Доронин! - Мушка пару раз всхлипнула и заявила: - Да! Да! Да! Болит! Только не голова! И анальгин мне не поможет! Хочешь правду - получи! Душа у меня болит… ну… или что-то похожее на душу… Я не знаю, как это называется… И кто нравится Соне, я тоже не знаю. Мы с ней не подруги! У Разуваевой узнай насчет Чеботаревой! А свой вопрос я утром задавала потому… потому… потому, что ты мне очень нравишься, Филипп Доронин, хотя, похоже, этого совершенно не заслуживаешь! Во всем остальном я совершенно здорова, и провожать меня не надо!
        - Ба… Вот это номер… - растерянно пробормотал Фил. - Не может быть…
        Мушка тряхнула головой так сильно, что ее темные гладкие волосы задели рядом стоящего Филиппа по щеке, и сказала:
        - Совершенно с тобой согласна, что не может быть… Но почему-то есть… Только ты имей в виду, Доронин, что это не накладывает на тебя никаких обязательств. Ты мне ничего не должен, понял?
        - Как не понять… - буркнул Фил.
        - Ну… ну и все… Пошла я…
        - Куда?
        - Домой! Куда еще! Я же типа больна…
        - Слушай, Кира, а я тебе что, только сегодня понравился?
        Удивленная вопросом Мушка вскинула на одноклассника непонимающие глаза.
        - Ну… я решил уточнить… - продолжил Доронин. - Вчера ты была нормальная… а сегодня явно не в себе… Не из-за меня же?
        - Даже не знаю, что тебе сказать… Как-то все разом навалилось… Этот день без вранья… дурацкий… Сама же его придумала… И еще… В общем, кошелек у меня пропал. С большой суммой денег. Деньги чужие, и я прямо не знаю, что делать… Думала, что в кабинете математики выронила, когда из сумки все выпало, но Любовь Георгиевна ничего не находила…
        - Большая сумма - это сколько?
        Мушка ответила, Филипп присвистнул, а потом сказал:
        - Можно, конечно, заработать… В «Макдоналдсе», например…
        - Мне сегодня надо деньги отдать. Заработать я не успею.
        - Ну… прямо и не знаю, что тебе посоветовать… У меня, к сожалению, денег нет…
        - Я у тебя и не прошу. Так просто… пожаловалась. Ты спросил, что со мной… Вот я и ответила.
        Доронин сморщил нос, потом почесал его согнутым пальцем и несколько виновато произнес:
        - Ну… я, в общем, рад тому, что ты не из-за меня сегодня такая несчастная. Может… это… того… я не так уж сильно тебе нравлюсь?
        Мушка усмехнулась и ответила:
        - К сожалению, этого я не могу определить. Мне сравнить не с чем, потому что раньше такого со мной не случалось. Но ты ничего мне не должен, понимаешь?
        От необходимости отвечать Фила спас звонок с урока. С окончанием его оглушительных трелей резко распахнулась дверь кабинета географии, и первым из нее вылетел Руслан Савченко. Он зорким глазом сразу засек стоящих за розовым кустом Филиппа с Мушкой и тут же направился к ним.
        - Слышь, Фил, - обратился он к Доронину, - а не мог бы ты отвалить? Мне, понимаешь, позарез нужно поговорить с Кирой…
        - Пожалуйста! - охотно согласился Филипп и, бросив очередной виноватый взгляд на Мухину, смешался со школьниками.
        - Ну? - Кира вопросительно посмотрела в глаза однокласснику. Он сунул руку в рюкзак, покопался в нем и вытащил аккуратный девичий кошелек из яркой малиновой кожи.
        - Твой? - спросила Руслан.
        - Мой!! - Кира выхватила кошелек из рук Савченко, открыла и на его глазах пересчитала деньги. Все было на месте. Счастливо улыбнувшись, девочка спрятала кошелек поглубже в сумку, тщательно закрыла «молнию» и сказала: - Спасибо, Руслик! Ты даже не представляешь, что для меня сделал! А где ты его взял?
        - Понимаешь… - несколько смутившись, начал он, - …бегу я на прошлой перемене из столовой, а возле входа на лестницу… ну… где ниша такая… два пацана… из мелких… крутят в руках кошелек, охают, деньги достают… немалые, между прочим… Я сразу подумал, что это не их кошель. А потом в голове всплыло, как ты недавно платила за пособие по физике. У тебя в руках был точь-в-точь такой же кошелек, яркий, малиновый. Я тут же вспомнил, что ты сегодня весь день сама на себя не похожа. Наверняка из-за потери денег! Я планировал тебе после географии отдать, а тебя отпустили домой. Даже не представляешь, как я просился выйти, но Валентина сказала, что ей надоели мои отлучки с урока, и, если я немедленно не угомонюсь, она меня к директрисе потащит. А оно мне надо?
        - Понятно, что не надо! - весело согласилась Мушка.
        - Ну вот… Хорошо, что ты еще не ушла… Хотя я и домой бы к тебе зашел, за мной бы не заржавело! - так же весело отозвался Савченко.
        - Ну еще раз спасибо тебе, Руслан!
        - Да не за что! Каждый так поступил бы на моем месте! Ну что, айда на физру?!
        Кира отрицательно покачала головой и сказала:
        - Нет, Руслик! Раз уж меня отпустили, надо этим воспользоваться: отнесу деньги, они не мои, отдать надо. Как бы снова не потерять. Так что… пока! До завтра!
        Мушка прижала для надежности сумку к груди и, оставив возле розового куста несколько опешившего Савченко, побежала к выходу на лестницу.
        10.22. Фил
        Выйдя из кабинета географии, Филипп Доронин поежился. Что-то холодновато стало в школе. Видимо, по сравнению с утром мороз на улице усилился. Пожалуй, стоит спуститься на первый этаж и взять в гардеробе джемпер, который он утром снял и засунул в рукав куртки. Кстати, и для физры пригодится. Сейчас ведь физкультурник Сашок всех на лыжи поставит.
        Фил слетел по лестнице, забежал в ту часть гардероба, где стояли вешалки 9-го «А», и чуть не растянулся на бетонном полу в полный рост. Чертыхнувшись, он посмотрел вниз и увидел, что наступил на развязавшийся шнурок собственного кроссовка. Фил бросил рюкзак прямо на пол, присел, чтобы завязать шнурок, и вдруг услышал голос Федора Кудрявцева (металлическая решетка, отделявшая гардероб от вестибюля, разумеется, звук пропускала):
        - Ну и как это называется?
        Филипп уже хотел встать из неудобной позы и рассказать Федьке про то, как его чуть не подвел шнурок, но понял, что Кудрявцев обращается вовсе не к нему. Фил узнал голос Сони Чеботаревой, которая ответила Федору:
        - Ты знаешь название…
        - Не понял… - проговорил Кудрявцев настолько зловеще, что Доронину сразу расхотелось показываться на глаза одноклассникам. Он, наоборот, наклонился еще ниже, осторожно подобрался поближе к загородке гардероба, чтобы говорящие его не увидели, и принялся слушать.
        - Это называется расплата, - сказала Соня.
        - А не слишком ли она велика? - спросил Федор еще более сурово.
        - В самый раз.
        - Я не знал, что ты так мстительна!
        - Теперь знаешь… Но… словом, это все потому, что я не смогу поехать вместе с тобой…
        - Я и сам никуда не поеду!
        - Из-за меня? - В голосе Сони Филипп явственно уловил радостные нотки.
        - Не совсем, - ответил ей Кудрявцев.
        - То есть?
        - А то и есть, что у меня совершенно пропало желание.
        - А что же ты скажешь родителям?
        - Найду что! - резко ответил Федор, и Доронин понял, что одноклассник уходит.
        - Куда же ты?! - крикнула ему вслед Соня. - А как же сегодня?
        - Никак!
        - А когда?
        Ответа Кудрявцева Фил не расслышал. А Соня вдруг привалилась лбом к решетке, вцепившись в ее звенья побелевшими пальчиками с аккуратными жемчужными ноготками. Она могла бы увидеть притаившегося по ту сторону загородки гардероба Доронина, но глаза ее были полны слез. Она пару раз всхлипнула, потом отпустила решетку, вытерла глаза и пошла по направлению к спортивному залу. Видимо, даже в самом несчастном состоянии она не могла себе позволить прогулять урок физкультуры.
        После ее ухода Фил, по-стариковски крякнув, поднялся и несколько раз выгнул онемевшую спину, одновременно потирая поясницу. Ему очень не понравилось то, что он услышал. Во-первых, потому что суть разговора не была ему ясна и рождала подозрения. Во-вторых, стало совершенно очевидно, что блондинка Разуваева не ошибалась: он, Филипп Доронин, явно не герой Сониного романа. Чеботаревой нравится Кудрявцев.
        Фил, забыв о джемпере, вышел из гардероба и вслед за Соней побрел к спортивному залу. Он изо всех сил пытался найти в случившемся что-нибудь положительное, и нашел. Теперь не надо задавать Соне вопрос, который не вызвал бы у нее никакого восторга. Зато можно задать пару вопросов Федьке и кое-что прояснить.
        В раздевалке спортивного зала, где одноклассники переодевались для лыжной пробежки, Федор Кудрявцев с непонятным выражением лица сидел на скамейке, уставившись в пол.
        - Федька, прикинь, - обратился к нему Доронин, - я сейчас иду мимо гардероба, а там Чеботарева слезки утирает.
        - И что? - Федор задал дурацкий вопрос, не поднимая на Филиппа глаз.
        - Ничего. Просто я удивлен, - ответил Фил. - Она же у нас такая железная леди, и вдруг слезы. Странно… Плачет…
        - Пусть поплачет, ей это полезно.
        - А почему ты считаешь, что ей полезно? Может, ее кто-нибудь обидел.
        - Ну так и утешил бы! Чего ты ко мне-то с этим лезешь?
        В другой ситуации Доронин сказал бы Федьке что-нибудь резкое и обидное, но на этот раз решил прикинуться валенком и опять спросил:
        - А тебе что, разве Чеботарева не нравится? Мне казалось, что нравится, поэтому ты и должен ее утешать, а вовсе не я.
        Кудрявцев неожиданно резко вскочил со скамейки и зло процедил:
        - А не пошел бы ты со своими вопросами куда подальше?!
        - Нуууууу, - протянул Доронин. - Это ты зря! Сегодня же запрещены подобные ответы! Ведь день без вранья! И Соня…
        - Да провались ты вместе с Соней и вашим днем без вранья!! - выкрикнул Федор, подхватил свой рюкзак и быстро вышел из раздевалки, вместо того чтобы переодеться для урока на улице. Пораскинув мозгами, Доронин и в этом нашел нечто положительное: Кудрявцеву Соня не нравится. Значит, у него все же есть шанс.
        10.25. Мушка
        Прежде чем бежать в музыкальную школу, Кира решила сначала сдать две книги в библиотеку, которая как раз только что открылась, уж очень они были тяжелые. Сдав книги, Мушка спустилась в гардероб, чтобы успеть уйти из школы на перемене. Во время урока обязательно привяжется охранник Олег Михайлович: что? куда? где письменное разрешение? А записка географини так и осталась у Доронина. Вообще-то Олег Петрович и на перемене не должен никого выпускать на улицу, но, если привяжется, вполне можно сказать, что у них сегодня всего четыре урока. Не пойдет же охранник проверять! Да и не будет он у нее ничего спрашивать. Вон весь вестибюль уже забит младшеклассниками и их родителями.
        Возле вешалки 9-го «А» Мушка столкнулась с Кудрявцевым, который уже намотал на шею толстый серый шарф и надевал куртку.
        - О! А ты куда? - машинально и очень весело спросила его девочка. После того, как нашелся кошелек, у нее резко поднялось настроение, и все вокруг казались ей такими же радостными.
        - На кудыкину гору! - мрачно буркнул Федор и так громко вжикнул «молнией» на куртке, что Кира даже вздрогнула.
        - Ну… извини. Я не подумала, что этот вопрос может тебе быть неприятен.
        - Да ладно, - Кудрявцев махнул рукой, в которой была зажата вязаная шапочка. - Ты тут ни при чем. Настроения что-то нет. Не хочу идти на физру. Пойду просто проветрюсь. А ты, Муха… - Федор внимательно оглядел одноклассницу, - …что-то не слишком похожа на больную…
        - И что? - с вызовом спросила Кира.
        - Ничего. Просто день сегодня странный какой-то. Договорились не врать, а лжи кругом, мне кажется, даже больше, чем обычно.
        Мушка застегнула пуховик и отозвалась:
        - А может, его… ну… вранья… такое же количество, просто обычно мы его вообще не замечаем.
        - Возможно. Врем, будто так и надо. А может, так и надо?
        - Если честно… я не знаю…
        Когда одноклассники вышли из школы, Кудрявцев спросил Киру:
        - А ты домой?
        - Нет, - ответила она. - Мне надо деньги отдать, мама просила. Я их сегодня уже один раз чуть не потеряла. Надо от них побыстрее избавиться… от греха подальше…
        - А давай я тебя провожу, что ли… Не хочется домой идти. Бабуля сразу пристанет: что так рано? Что случилось?
        - Пошли! Это недалеко. Отсюда до музыкалки одна остановка на троллейбусе. Я должна заплатить за учебу и за сборники нот.
        - Тебе нравится заниматься музыкой? - спросил Федор.
        Мушка с минуту подумала и ответила:
        - Не всегда. Чаще всего не хочется. Особенно разучивать новые вещи не люблю. Нудно, не получается… Тянет к компу, или к телику, или книжку почитать. Но, понимаешь… когда я все же заставляю себя сосредоточиться, то все идет как по маслу. Я даже теряю ощущение времени. Бывает, брошу нечаянно взгляд на часы и удивлюсь: любимый сериал проворонила.
        - Будешь пианисткой?
        - Пианисткой? - удивилась Кира. Она никогда себя не представляла в таком качестве, поэтому ответила: - Не знаю… Как выйдет. Мне кажется, что каких-то выдающихся способностей у меня нет. Наверное, просто буду играть для себя, для друзей. Это красиво…
        - А мне когда-нибудь сыграешь? - неожиданно спросил Федор.
        - Тебе? - еще больше удивилась девочка. - Зачем?
        - Странный вопрос! - Кудрявцев рассмеялся. - Ты так живописно рассказывала, как не замечаешь времени, сидя за инструментом. Мне интересно стало…
        - Ну что же… - Кира чуть задержалась на крылечке музыкальной школы. - Сейчас и сыграю. У нас на первом этаже находится комнатка для родителей, которые ждут с занятий малышей. Там есть пианино. Старенькое, правда, звук у него не очень хороший…
        - Да ладно! Я в этом не разбираюсь!
        - Я как раз на это и рассчитываю! - Теперь уже рассмеялась Кира. - Вот! Проходи! - Через светлый вестибюль, стены которого были увешаны портретами композиторов и музыкантов, девочка провела одноклассника в небольшую комнатку. В ней, уютно привалившись боком к старинному пианино с серебристой, но сильно потертой инкрустацией на крышке, дремала пожилая женщина, видимо, ожидавшая внука или внучку. Мушка показала рукой на кожаное кресло у окна и пообещала Федору: - Я сейчас внесу деньги за учебу, потом заплачу преподавательнице за два сборника нот и быстро вернусь. Ты подожди.
        Кира со всех ног бросилась по лестнице на второй этаж, где была расположена касса. Она почему-то боялась, что Федор вдруг опомнится и уйдет. Ну что хорошего она может ему сыграть? Какой-нибудь этюд, пьесу, сонатину или сарабанду… Разве это интересно парням? Популярную современную музыку Кира не исполняет, только классику. Впрочем, классика тоже есть популярная. Что бы такое сыграть Кудрявцеву, чтобы ему понравилось? Может быть, он еще как-нибудь захочет послушать. Можно будет пригласить его домой. Там у нее много нот, она же не все разученные музыкальные произведения помнит наизусть. А вот дома… Стоп! Стоп!
        Мушка остановилась посреди коридора второго этажа. Что это она так раздухарилась? Во-первых, не факт, что Кудрявцев вообще ее дождется. Во-вторых, вовсе не обязательно ему понравится то, что она сыграет. В-третьих, он, скорее всего, вовсе не горит желанием посетить ее дом в качестве гостя. В-четвертых, вообще непонятно, почему она вдруг так о нем забеспокоилась. Ей же нравится вовсе не Федор, а Филипп Доронин?! Да, но Фил никогда не интересовался ни ею, Кирой, ни ее музыкальными занятиями. Даже сегодня, когда она призналась ему в своих чувствах, он остался к ней совершенно равнодушен. Ему нужна только Соня Чеботарева. А Кудрявцеву? Вряд ли ему нужна она, Кира Мухина, посредственная пианистка. Он сейчас просто убивает с ней время, которое некуда деть. Ну и ладно. Она не станет никуда спешить. Захочет Федор уйти, пусть уходит. Она не будет ради него надрываться. Она специально пойдет по коридору самым медленным шагом.
        Мушка сделала два очень медленных шага, а потом все же сорвалась и пулей влетела в кассу. Заплатив деньги, она с такой же скоростью побежала к классу своей преподавательницы Ольги Сергеевны, вытаскивая на ходу сначала кошелек из сумки, а потом - деньги из него.
        Пару раз стукнув костяшками пальцев в дверь класса и не дождавшись ответа, Кира сунула голову в щель. За пианино сидела крохотная девчушка с трогательной тоненькой косичкой на спине. Преподавательница ставила ей руки.
        - Ольга Сергеевна, извините, я деньги принесла, спасибо, можно я войду и уйду сразу, - скороговоркой без всякой интонации выпалила Кира.
        Опешившая от такого напора преподавательница молча кивнула. Мушка заскочила в кабинет и сунула деньги ей в руки. При этом несколько купюр упали на пол. Быстро извинившись, Кира подняла деньги, уже аккуратно вложила их в руки Ольге Сергеевне и поспешила к выходу. Обернувшись на пороге, она попрощалась. Девчушка с косичкой с удивлением смотрела на нее широко открытыми серыми глазами, Ольга Сергеевна выглядела растерянной. Но Кире было не до объяснений. Внизу ее ждал одноклассник, она хотела удивить его своей игрой. Кира уже придумала, что будет играть: «К Элизе» Бетховена. Конечно, вещь хрестоматийная, но она такая нежная, красивая, Федору обязательно понравится. Ольга Сергеевна говорит, что эта пьеса у Киры получается очень хорошо, классически.
        У дверей комнаты ожидания Кира остановилась. Сердце замерло на минуту и будто переместилось со своего законного места куда-то к желудку, который иногда у Киры побаливал. Может, конечно, это не слишком здоровый желудок дал о себе знать? Или все-таки сердце? Оно замерло от испуга - вдруг Кудрявцев ушел… Почему-то Кире очень этого не хотелось. Она с некоторой опаской открыла дверь комнаты ожидания. В ней все было по-прежнему. Старушка мирно дремала у старенького пианино. Видимо, девчушка с трогательной косичкой была ее внучкой. Федор Кудрявцев спокойно сидел в кресле и листал какой-то журнал.
        - Ну вот! Я пришла! - Мушка сказала это, наверно, излишне громко. Бабулька у пианино встрепенулась, открыла глаза, посмотрела на настенные часы, видимо, успокоилась, поняв, что ничего не проспала, удовлетворенно кивнула и хотела было опять погрузиться в дремоту, но Кира к ней обратилась:
        - Простите, пожалуйста, но мне надо сыграть одну вещь… Потренироваться, в общем… Вы позволите?
        Пожилая женщина пожала полными плечами, закутанными в серый пуховый платок, потом приветливо улыбнулась и ответила:
        - Конечно-конечно, какой разговор…
        Она пересела чуть дальше от пианино, а Кира опустилась на крутящийся стул и провела рукой по полустершимся от времени серебряным цветам, потом откинула крышку, положила руки на клавиши, и в комнатке зазвучала простая и нежная мелодия знаменитой бетховенской багатели [1 - Багатель - небольшая, легкая в исполнении пьеса, в основном для фортепиано.].
        Девочка впервые играла для молодого человека. Только для него одного. Бабулька была не в счет. Мушке почему-то хотелось, чтобы Федор запомнил ее исполнение надолго. Она вся отдалась музыке. За пианино, как часто с ней случалось и раньше, Кира потеряла ощущение времени и пространства, только сидящий в кресле юноша с журналом на коленях все время был перед ее глазами, хотя на самом деле находился за спиной. Клавиши старенького пианино, казалось, сами льнули к пальцам девочки, не позволяя ей промахнуться. Она не должна была сделать ни одной ошибки. Торжество гармонии, воцарившееся в комнате ожидания, не могло быть испорчено ничем. И Кира справилась со своей задачей. Она сыграла так задушевно, тонко и артистично, как у нее не получалось никогда раньше.
        Когда затихли последние звуки пьесы, бабушка девочки с большими глазами и тоненькой косичкой захлопала в ладоши.
        - Изумительно! - восхищенно проговорила она. - А скажите, уважаемая, кто ваш педагог?
        - Ольга Сергеевна Малышева, - ответила Кира.
        - Деточка! Это же просто замечательно! Наша Танечка тоже занимается у Ольги Сергеевны. Неужели и она будет со временем так играть?! Прямо трудно поверить!!
        - Конечно, будет! - заверила ее Кира, но при этом подумала, что Танечка сможет сыграть так, как она сейчас, только тогда, когда захочет своим исполнением понравиться молодому человеку. От этой мысли Мушка смутилась. Разве она хочет понравиться Кудрявцеву? Зачем? Он же не Филипп…
        - И правда здорово! - согласился с бабулькой Федор, подойдя к пианино. - Ты что-то знакомое играла, но я не могу вспомнить ни названия, ни автора… Впрочем, может, я и не знал этого никогда…
        - Это Бетховен, «К Элизе». Очень популярная пьеса.
        - Да? Все же я не знал, как она называется… Теперь буду.
        Мушка закрыла крышку пианино, посмотрела на часы и ужаснулась. До начала следующего урока оставалось десять минут. Большая четвертая перемена могла выручить Федора. Ее, Киру, отпустили домой, а однокласснику надо обязательно успеть на русский, чтобы не оправдываться перед классной руководительницей. Девочка поспешно схватила пуховик и крикнула Кудрявцеву:
        - Федя! Поехали быстрей! Может, не опоздаешь на русский!
        Кудрявцев тоже бросил взгляд на часы и усомнился:
        - Вряд ли… Но можно попробовать… Вдруг троллейбус сразу подойдет… Уж очень не хочется с Раисой объясняться!
        Когда Мушка с Федором подбежали к переходу через улицу, рядом с ним вдруг остановилась «Ауди».
        - Отец… - каким-то севшим голосом пробормотал Кудрявцев. - Вот ведь непруха какая…
        Отворилась дверца машины, из нее высунулся черноволосый мужчина.
        - Федька! - крикнул он. - А ну быстро сюда! Тут стоять нельзя!
        Кудрявцев сначала на автомате дернулся к отцу один, потом за рукав потянул за собой и Киру:
        - Давай с нами!
        Мушка, обрадовавшись тому, что их сейчас подбросят прямо до школы, откуда и до дома недалеко, с радостью согласилась. Они с Федором уселись на заднее сиденье, и машина сорвалась с места.
        - Та-а-ак! - протянул отец Федора. - И почему это вы, молодые люди, не в школе? Очень хотелось бы знать.
        Поскольку Кира посчитала себя виноватой в том, что Кудрявцев-старший застукал сына в определенный час в неположенном месте, она хотела пуститься в объяснения, но Федор вдруг сказал:
        - А у нас нет пятого урока… Вот мы… это… и гуляем…
        Кира вскинула на него удивленные глаза, но, разумеется, промолчала.
        - А что так? - спросил отец молодого человека.
        - Не знаю… Куда-то нашу классную послали… На какое-то важное совещание…
        - Что же… Бывает… Тогда, барышня… - Мужчина в зеркальце заднего вида заглянул Мушке в глаза. - …Давайте знакомиться. Меня зовут Алексеем Федоровичем. А вас?
        - А меня Кирой… - смущенно ответила девочка.
        - А скажите, пожалуйста, Кира, не откажетесь ли вы прямо сейчас отобедать с нами? Вы же наверняка еще не обедали.
        - Я? - Мушка совсем растерялась. Она не знала, как правильно поступить: то ли отказаться, чтобы ее не посчитали голодной и несчастной, то ли согласиться, так как отказываться вроде бы не очень вежливо.
        - Конечно, она пообедает с нами, - подал голос Федор, избавив Киру от необходимости самой принимать решение.
        - Ну и отлично, - резюмировал Кудрявцев-старший и больше не отвлекался от дороги до самого ресторана под названием «Садко».
        Кира никогда в жизни не была в ресторане, поэтому почувствовала себя неловко уже в вестибюле. Он был богато декорирован причудливыми светильниками и зеркалами разного размера и формы. Девочка боялась бросить взгляд в какое-нибудь из зеркал, ей почему-то казалось, что она увидит себя гнусно перекошенной и препротивно растянутой, как это бывает в комнате смеха. Но когда она все же вынуждена была подойти к зеркальной стене, чтобы причесаться и привести себя в порядок, из стеклянной глубины на нее посмотрела все та же Кира, тощенькая и невзрачная, в узеньких темно-синих джинсиках и черной скользкой водолазке. Лицо девочки перекосила гримаса, как будто обычное зеркало вдруг стало кривым.
        «Какая же я страхолюдина! Мне не место в этом шикарном заведении…» - подумала Мушка и обреченно поплелась вслед за Алексеем Федоровичем в зал ресторана. Ей казалось, что там отец Кудрявцева разглядит ее хорошенько и очень пожалеет, что пригласил столь мерзкую уродину в такое потрясающее место, которому она абсолютно не соответствует.
        Зал Киру потряс. Она, онемев, остановилась, и Федор, замыкавший их маленькое шествие, налетел на нее сзади.
        - Что случилось? - спросил он.
        - Красота какая… - только и смогла выговорить Мушка.
        Зал был оформлен так, что создавалось полное впечатление, как будто посетители находятся на морском дне. Настенные светильники, спрятанные в полураскрытые раковины, давали призрачный, чуть дрожащий голубоватый свет. Каждый столик окружали заборчики из разноцветных стеклянных кристаллов, сверкающих, будто драгоценные камни. Посреди зала возвышался огромный, красиво подсвеченный аквариум, в котором плавали живые рыбы, крупные и причудливые, настоящие обитатели моря. Кире очень хотелось подойти к аквариуму, чтобы рассмотреть рыб получше, но она не посмела и покорно опустилась на стул, который для нее отодвинул от стола Кудрявцев-старший. Девочка порадовалась, что сдержалась и не побежала к аквариуму, когда Алексей Федорович сказал, протягивая ей меню:
        - Выбирайте побыстрее, Кира, так как на все про все у нас не больше сорока минут. Обеденный перерыв у меня небольшой.
        - Нет-нет… - Мушка жестом отказалась от меню. - Я… я как вы…
        - Ну хорошо. Тогда не обессудьте, если что будет не так… - И отец Федора улыбнулся девочке, как ей показалось, несколько презрительно. Она совсем смешалась и съежилась на стуле, а Алексей Федорович, сделав заказ, обратился к сыну:
        - Путевки взяли на третье января. Ты рад?
        Федор, не глядя на отца, ответил:
        - Я не поеду, папа…
        - Вот еще новости! Почему вдруг?!
        - Так… Не хочу, и все.
        - Ну, знаешь?!! - возмущенный ответом сына Алексей Федорович сделал резкий жест рукой и случайно подтолкнул под локоть официанта, который чуть не пролил на стол горячий грибной суп. Извинившись, Кудрявцев-старший продолжил разговор с Федором: - Мы ведь специально выбирали с Чеботаревыми! Для вас с Соней… Что случилось? Вы поссорились? Или… - и мужчина с большим подозрением посмотрел на Киру, которой тут же очень захотелось спрятаться под стол, застеленный длинной синей скатертью, а оттуда по какому-нибудь подземному ходу рвануть прямо домой. Жаль, подземных ходов в ресторанах не предусмотрено. Мушка была ни при чем, но почему-то ощущала себя виновной в том, что Алексей Федорович разгневался.
        - Мы… мы не ссорились, - начал Федор, - но я… в общем, я не обязан ехать туда, куда вы с мамой захотите. Мне и здесь хорошо. На новогодних каникулах у нас в школе устраивают всякие развлечения: дискотеки… в театр пойдем… на турбазу съездим… В общем, я останусь с бабушкой, а вы поезжайте! Никто вам не мешает!
        - Но я уже заказал трехместный номер! - довольно громко сказал его отец.
        - А ты позвони в турагентство и попроси поменять на двухместный!
        - Ага! Сейчас! Прямо побежал звонить! Я специально выпрашивал именно такой, а теперь менять!! Мужчины - не флюгеры! И тебе не советую им быть! Раз сказал, что поедешь, значит, поезжай! И никого не нервируй! Еще не хватало, чтобы мама расстроилась!
        - Может, она и не расстроится… Вы прекрасно отдохнете без меня и… от меня. - Федор попытался улыбнуться, но отец на его улыбку не ответил. Он так резко бросил на стол ложку, что она, чуть покачавшись на краю стола, с неприятным звоном свалилась на пол.
        Кира вздрогнула и, как на грех, тоже уронила свою ложку, залив супом джинсы. Вышколенный официант, мгновенно откуда-то материализовавшись, поднял упавшие приборы и через минуту принес две чистые ложки, но есть Мушка уже не могла. Она чувствовала себя лишней при семейной разборке и самым мучительным образом искала повод, чтобы уйти. Повод, к сожалению, никак не находился.
        - Ну вот что, - попытался подвести итог Алексей Федорович, - никакие отговорки не принимаются! Ты едешь с нами, и точка!
        - Я не ваш раб и имею право с чем-то не соглашаться, - тихо сказал Федор, но Кира видела, что он весь напрягся. Обычно смеющиеся губы превратились в тонкую линию, перечеркивающую нижнюю часть лица.
        - Ты будешь иметь право соглашаться или не соглашаться, когда повзрослеешь и станешь сам зарабатывать на жизнь! - гаркнул Алексей Федорович, лицо которого сделалось бордовым.
        - Это родительский шовинизм и ничего больше, - все так же тихо произнес Федор. Его лицо порозовело, а рука непроизвольно мяла и комкала бумажную салфетку.
        Мушка сидела неподвижно, ей хотелось бы сделаться совершенно незаметной. Она понимала, что Алексею Федоровичу очень не нравится, что сын противоречит ему при посторонних. Она, Кира, и есть эта самая посторонняя. Но если она встанет и уйдет прямо сейчас, это будет выглядеть настоящей демонстрацией, и Федору после ее ухода может вообще не поздоровиться.
        Между тем Кудрявцев-старший неожиданно обратился к Кире:
        - А может быть, вы, сударыня, подскажете, что случилось с моим сыном? Не из-за вашей ли персоны Федор отказывается ехать во Францию?
        - Во Францию… - эхом повторила изумленная до крайности Кира. Она даже не могла предположить, что кто-то может отказаться от поездки во Францию.
        - Вот именно! Во Францию! Знаете, наверно, выражение: увидеть Париж - и умереть!!
        - Кира ни при чем! - довольно громко ответил Федор.
        - Я надеюсь! Их ведь даже нельзя сравнивать!!
        - Папа! Ты… ты не то говоришь… Нехорошо…
        - Почему вдруг не то? Ты же рассказывал, что у вас сегодня день без вранья. Я просто к нему присоединился. Буду говорить правду и только правду! - Алексей Федорович усмехнулся и опять обратился к Мушке: - Понимаете, деточка… как вас там…
        - Кира, - подсказала испуганная Мушка.
        - Да-да! Кира! Так вот! Федор собирался ехать во Францию со своей девушкой, с вашей одноклассницей Соней Чеботаревой! Знаете такую?
        Девочка затравленно кивнула.
        - Так вот! Мы купили две семейные путевки! Мы и Чеботаревы! Ради Федьки и Сони купили! А сын теперь вон что вытворяет! Все ведь лежит на поверхности! Если молодой человек отказывается ехать с одной девушкой и гуляет по городу с другой, не надо быть мудрецом, чтобы догадаться, ради кого он отказывается от поездки во Францию!
        - Но я… - начала Кира, но Кудрявцев-старший ее перебил:
        - В общем, так: я требую, деточка, чтобы вы оставили моего сына в покое! У нас на него совершенно другие планы! Да и его планы до сегодняшнего дня были точно такими же, как наши! Вы тут выскочили, как чертик из табакерки, совершенно не ко времени!
        Этого Мушка вынести уже не могла. Она вскочила с места, нечаянно потянув за собой скатерть. Тарелка с супом накренилась, а потом опрокинулась на пол. Кирины джинсы были испорчены окончательно, но это ее уже ничуть не волновало. Ее уже вообще ничего больше взволновать не могло. Ее унизили, посчитали недостойной и этого супа, и этого ресторана, и Федора… Можно подумать, что она навязывалась семейству Кудрявцевых. Она и Федору-то не навязывалась, он сам навязался ей. Она его в музыкалку не звала.
        Вылетев в зеркальный вестибюль ресторана, Кира чуть не расплакалась. Номерка-то у нее нет. Кто же отдаст ей пуховик! Она уже собралась было бежать вон отсюда раздетой, но ее схватил за руку Федор Кудрявцев.
        - Погоди! - крикнул он. - Я сейчас одежду получу!
        Кира не хотела ждать, поэтому все же выскочила на крыльцо, скатилась с лестницы и на полном ходу столкнулась со случайным прохожим. Она упала прямо возле крыльца ресторана, пребольно ударившись коленкой о ступеньку, и наконец горько заплакала. Что за день сегодня такой неудачный! Все наперекосяк!
        - Вставай, Кира! - услышала она голос Федора. - Не сиди на снегу!
        Кудрявцев потянул одноклассницу за руку, и ей пришлось подняться, хотя она с удовольствием бы замерзла здесь насмерть. Федор помог ей надеть пуховик, а потом, потянув за собой к остановке троллейбуса, сказал:
        - Ты прости отца, Мушка! Он всегда всех оскорбляет, когда разозлится. У него такой способ защиты от неприятностей и неудач. Я согласен, что способ отвратительный, но все мы не идеальны… А разозлился он здорово… Понимаешь, путевки дорогущие: Париж, отель «пять звезд», дополнительные экскурсии, Французские Альпы, горные лыжи…
        - Почему же ты отказываешься? - буркнула Кира, вытирая слезы варежкой.
        - Так… Не хочу, чтобы мной манипулировали.
        - Кто? Родители? Они, к сожалению, так и будут нами манипулировать, пока мы действительно не станем от них независимы, хотя бы материально.
        - К сожалению, манипулировать пытаются не только родители… Но… В общем, я не хочу об этом говорить… - Федор махнул рукой и сменил тему: - Ты почти ничего не съела… Хочешь, зайдем в пирожковую? За углом есть отличное маленькое кафе, так и называется - «Пирожок». Там обалденные пирожки! Всякие: и с капустой, и с мясом, и сладкие… Пойдем?
        - Нет, я не пойду, - не согласилась Кира. - Мне надо домой. Видишь, все джинсы в супе… Мокро и противно…
        - Да… Видок не очень… Тогда давай на троллейбус. Вон он как раз идет!
        11.30. 9-й «А» на уроке русского языка
        - Ну вы молодцы! Постарались! - начала Раиса Ивановна, когда ученики 9-го «А» после приветствия в начале урока сели на свои места. - Марии Ростиславовне пришлось «Скорую помощь» вызывать - так у нее поднялось давление! Она же этот открытый урок давала, чтобы повысить свою учительскую категорию и, соответственно, зарплату! И что теперь?
        - А что? - тут же откликнулся Руслан Савченко. - Теперь не повысят?
        - Теперь все сначала начинать… Очень все непросто… Но вы-то каковы! Зачем вы это сделали? Чем вам Мария Ростиславовна навредила? Она же милейшая женщина!
        Разумеется, никто из девятиклассников на эти слова не откликнулся. В классе повисла неприятная, гнетущая тишина.
        - Что вы молчите?! - опять обратилась к ученикам Раиса Ивановна. - Вы ведь сегодня сами решили жить без вранья!
        - А давайте покончим с этим днем без вранья! - опять отозвался Савченко. - Все равно ничего не получается. Я прямо сам удивляюсь…
        - Нет уж! - не согласилась учительница. - Давайте попытаемся завершить учебный день правдиво. Тот, кто испортил доску, может быть, все-таки сам признается?
        - Не признается, - подала голос Валя Андреева. - Промолчать - это ведь не соврать…
        - Допустим… - Учительница тяжело вздохнула, поправила агатовые бусы, которые и без того ровно лежали на груди, и опять обратилась к классу: - Тогда, может быть, у кого-то есть предположения: кто это сделал и зачем?
        - Если у кого-то они и есть, то он тоже промолчит, потому что это будет уже стукачество, а не честность, - опять сказала Валя.
        - Ах, вам не нравится стукачество! А довести учителя до вызова «Скорой помощи» - это норма поведения, да?
        - Никто не говорит, что это норма… - тихо проговорила Валя. - Но я, например, даже предположить не могу, кому и зачем надо было устраивать такую подлянку Мане… то есть Марии Ростиславовне. Да еще в этот несчастный день без вранья…
        - А вот если включить дедукцию с индукцией, то можно сделать вывод, что день без вранья к случаю с англичанкой вообще отношения не имеет, - изрек неугомонный Руслан. - Я думаю…
        - Индукция, чтоб ты знал, - прервал его Юра Пятковский, - это явление возникновения электрического тока в замкнутом контуре при изменении магнитного потока, проходящего через него! Физику надо учить, двоечник!
        - Отличникам тоже неплохо бы немного повысить свою эрудицию! - весело парировал Руслан, совершенно не обидевшись. - Может, в вашей драгоценной физике какая-то там индукция и связана с электрическим током, а вот индукция, которую сыщики применяют при раскрытии преступлений, - это совсем другое!
        - И что именно? - с некоторой насмешкой в голосе спросил Пятковский.
        - Это метод такой, Юрка, при котором сыщик путем логических умозаключений идет от отдельных фактов, которые ему открылись, к общей картине преступления. А дедукция - наоборот, когда размышления идут от общей картины к разным частностям: кто убил, кто украл. А в нашем случае - кто доску маслом намазал!
        - Ну и что же тебе подсказывают твои дедукция с индукцией? - не желая сдаваться, все так же насмешливо спросил Юра.
        - А подсказывают они мне, что преступление это было задумано еще до того, как мы организовали день без вранья. Я даже думаю, что день без вранья преступнику здорово мешал, но он, видимо, не мог перенести свое преступление на другое время.
        - Что ты имеешь в виду, Руслан? - рассуждениями Савченко заинтересовалась и Раиса Ивановна, которая уже поняла, что как минимум часть урока русского языка сегодня пропадет. Хорошо, если не весь.
        - Понимаете, испоганить доску в кабинете английского можно ведь и в любой другой день, если бы это была просто глупая шутка. Но раз доску измазали сегодня, значит, цель нашего преступника состояла именно в том, чтобы сорвать Манюне…
        - Марии Ростиславовне, - поправила его классная руководительница.
        - Ну да… Я так и говорю, что кто-то хотел именно сорвать Марии Ростиславовне открытый урок, а вовсе не пошутить. В другие дни англичанка просто позлилась бы немного, и все, а сегодня ее подставили по полной программе. Это означает, что Мария Ростиславовна круто провинилась перед кем-то из двенадцати человек той группы английского, в которой я, к счастью, не состою. А то ведь непременно меня бы во всем и обвинили! По привычке!
        - Ну, допустим, что твой логический вывод верен: нашу англичанку действительно хотели подставить, - задумчиво проговорил Пятковский, - но все равно остается неизвестным, кто это сделал.
        - Из списка подозреваемых я предлагаю сразу исключить Чеботареву с Андреевой как отличниц, которым нет никакого резона ссориться с Ковязиной. К их компании, кстати, можно причислить и тебя, Юрка. Твои мозги заняты только индукцией, которая что-то такое делает с электрическим током - я не очень понял. В общем, ты сумасшедший математический физик, и на остальное тебе наплевать. Таким образом, двенадцать человек минус три - это девять. Далее… - Савченко продолжил, загибая пальцы. - …Ребров с Кочетковой болеют. Еще минус два человека, остается семь. Думаю, можно еще исключить Разуваеву по причине общей незлобивости организма и Федьку Кудрявцева, который, как рассказывают, аж к доске выскочил, чтобы проверить, чем она намазана. Если бы сам мазал, знал бы чем! Итого подозреваемых остается всего пять. Не так уж и много.
        - А где, кстати, Кудрявцев? - спросила Раиса Ивановна.
        Девятиклассники обернулись к последней парте, где обычно сидел Федор, и, разумеется, тоже его не увидели.
        - Ага! Смылся! - заключил Пятковский. - Зря ты, Руслик, исключил его из списка! Может, он проверкой как раз и отводил от себя подозрение!
        - Но Киры Мухиной тоже нет, - отозвалась Валя Андреева. - Хотя… ее с географии отпустили… Неужели доску испачкал Федька? Не может быть! Зачем это ему? Не верю!
        - Слушайте! - Савченко прямо подскочил на своем стуле. - А может, это вообще дело рук не наших ребят?
        - То есть? - уточнила Раиса Ивановна.
        - Ну… Может, это 9-й «Б»? У них урок английского был как раз перед нашим.
        - Думаю, Мария Ростиславовна обнаружила бы, что с доской не все в порядке, прямо на их уроке.
        - А может, они на перемене это сделали! Долго ли доску протереть масляной тряпкой, тем более если она была заранее заготовлена!
        - Ты гений дедукции, Руслик, - вступила в разговор Соня. - Наверняка это 9-й «Б» и постарался.
        - Ну… в принципе… такое возможно… - согласилась Раиса Ивановна. - Мне очень неприятно думать, что это вытворили вы. Ладно… Думаю, мы еще вернемся к этому вопросу, а сейчас все-таки начнем урок русского языка.
        9-й «А» занимался сложносочиненными предложениями неохотно. Гораздо интереснее было перебрасываться записками, в которых строились самые различные предположения на предмет происшествия на уроке английского. В конце концов одноклассники договорились, что после последнего урока по домам сразу разбегаться не станут, а обсудят итоги дня без вранья в кафе «Северянка», которое находилось недалеко от школы.
        13.20. 9-й «А» в кафе «Северянка»
        - Ну и что мы имеем? - как всегда, первым начал разговор Руслан Савченко после того, как выпил сразу целый стакан апельсинового сока. - По-моему, ничего хорошего. В день без вранья все врали еще пуще, чем в обычные дни.
        - Ты всех по себе-то не равняй, - насмешливо произнесла Валя. - Я, например, сегодня не сказала ни слова неправды, как и договаривались!
        - Да просто обстоятельства складывались так, что тебе не пришлось обманывать! А надо было бы, так и соврала бы не моргнув глазом. Кстати, Андреева… - Руслан с хитрым выражением лица посмотрел Вале в глаза. - День без вранья еще не закончился! Давай-ка тебя протестируем!
        - Как это? - Валя бросила быстрый, неприязненный взгляд на Руслана.
        - А так! Скажи-ка нам, уважаемая Валентина, почему рукав твоей замечательной серой водолазки украшает пренеприятное жирррррррное пятно? Не от того ли оно масла, которым мазали доску несчастной Манюне?
        Валя резко согнула обе руки в локтях и принялась обследовать рукава. На одном из них действительно расплылось противное жирное пятно.
        - Нет… я не трогала доску… - почти со слезами проговорила Валя и вскинула на одноклассников испуганные глаза. - Я не знаю, откуда это пятно… Вы мне верите?
        - Эх, Валенти-и-и-ина! - весело протянул Руслан. - Не в полицию же нести твою водолазку вместе с пробой с доски, чтобы установить идентичность жирного вещества там и здесь. Колись лучше сама!
        - Да вы что?! - Валя с побледневшим лицом обвела взглядом одноклассников. - Чтобы я… Никогда!! Да зачем мне? Это пятно… Я не знаю, откуда оно… В столовой, наверно, испачкалась…
        - Брось переживать, Валюшка! - попытался успокоить ее Филипп. - Руслик у нас так шуткует! Никто на тебя и не думает! И что за день сегодня? Одни неприятности. Представляете, у нашей Мухищи кошелек пропал, с немалыми деньгами, между прочим… Тут не хочешь, а заболеешь! Неудивительно, что она сегодня была совершенно не в себе…
        - Как пропал?! - удивленно воскликнула Ирочка Разуваева. - Не может быть!
        - Почему вдруг этого не может быть? Как будто ты никогда кошелек не теряла! И потом… потеря - это еще лучший вариант!
        - В каком смысле?
        - А в таком, что лучше потерять, чем быть обворованной!
        Ирочка вдруг вскочила со своего места, обежала стол, за которым сидели одноклассники, вцепилась в толстовку Руслана и горячо заговорила:
        - Это ты! Я видела, как после математики у Мушки все содержимое из сумки высыпалось, а кошелек прямо к твоим ногам шлепнулся! Я была уверена, что ты ей отдашь, а ты… Разыгрываешь из себя детектива, за правду радеешь, а сам… А сам - вор!! Ты присвоил Мушкин кошелек, а она теперь больна из-за этого!
        - Лучше отцепись, Ирка! - Резким движением Руслан оторвал от своей одежды тоненькие ручки Разуваевой.
        - Ира! Сядь немедленно на место! - скомандовала Чеботарева. Ирочка по привычке сразу подчинилась, а Соня обратилась к Савченко: - Итак! Что вы на это скажете, господин обвинитель других?!
        Руслан поправил толстовку и сказал:
        - Ну да… Я взял кошелек! Тихо! Тихо!!! Дать мне в глаз ты всегда успеешь! - Он жестом усадил на место поднявшегося со стула Доронина. - Я ведь зачем взял? Чтобы Мушке отдать!
        - Что же не отдал?! - с угрозой в голосе спросил Фил. - Она мне жаловалась как раз перед тем, как домой пошла. У нее кошелька не было!
        - Но ты помнишь, как я к вам подошел? Тогда и отдал…
        - Врешь! У нее кошелек после первого урока пропал, после математики! Если он был у тебя, почему сразу не отдал?
        - Ну ладно… Скажу… - согласился Руслан. - Все-таки день без вранья… В общем, нравится мне Мушка… Да вы и так это знаете… А она на меня даже не смотрит. Так вот… героем захотелось перед ней выглядеть… Я сказал ей, что отнял кошель у двух злодеев, которые как раз собирались ее деньгами попользоваться. Не верите - позвоните Кире, она подтвердит мои слова. А больше… господа присяжные заседатели, мне добавить нечего… Рубите мою голову, ешьте с маслом.
        - Соврал Мушке, значицца, - подвел итог Пятковский. - Не видать тебе, Руслик, новогодней дискотеки. Это тебе наказание такое будет вместо усекновения головы и поедания ее с маслом!
        - Думаю, мы все пролетим мимо дискотеки за срыв английского, - парировал Савченко. - И это при том, что наша группа вообще ни в чем не провинилась!
        - Ну и кретин ты, Савченко, - подала голос Валя. - Разве так завоевывают симпатию?
        - Если ты знаешь, как ее завоевать по-другому, подскажи!
        Андреева лишь пожала плечами, а Ирочка воскликнула:
        - А я Руслика понимаю и беру все свои слова назад! Ради любви чего только не сделаешь!
        - А вот с этого места, как говорится, поподробнее! - изрек Пятковский. - Может, и ты, Разуваева, что-то такое сделала ради любви? Ты же наверняка, как и все наши девчонки, по Федьке сохнешь! А этот Федя… съел медведя… Вот где он сейчас находится?
        - Я не знаю, где он, - ответила Ирочка. - Но я к нему… равнодушна… Ну, то есть не совсем, конечно… Я к нему хорошо отношусь, но вовсе не так, как ты подумал.
        - Допустим. А к кому же ты неравнодушна?
        - Не твое дело!
        - Ну ладно, согласен. Не мое! Если ты, конечно, никого не покрываешь по большой любви… А вот куда и почему слинял Кудрявцев, мне очень хотелось бы знать! А ты, Софья Чеботарева, случаем, не в курсе?
        Соня, вздрогнув от неожиданного вопроса, спросила:
        - А почему я должна знать?
        - Да потому что вы встречаетесь! Разве нет?
        - Откуда… С чего ты взял? - Девочка нервно поправила волосы, которые и без того были в полном порядке.
        - С того, что я пару раз видел вашу сладкую парочку в парке, где обычно выгуливаю свою собаку. Так что отрицать бесполезно! Так где же нынче находится твой возлюбленный Федечка?
        - Я… я не знаю… - Соня совсем смешалась и опустила голову к креманке, в которой таяли и превращались в кашу шарики мороженого крем-брюле. - Сама хотела бы знать…
        - А разве ты не знаешь? - вступил в разговор Доронин. - Федька же ушел из школы после того, как поговорил с тобой!
        - Тебе-то откуда это известно? - Соня совсем растерялась.
        - Случайно слышал ваш разговор в вестибюле возле гардероба. И вел себя Кудрявцев весьма не по-джентльменски. Я бы даже сказал, что он говорил с тобой по-хамски. И если ты его покрываешь из-за этой самой любви, за которую стоит горой наша Ирочка, то зря! Он этого не достоин!
        Соня потерянно молчала, машинально помешивая в креманке жижу из растаявшего мороженого.
        - Сонька! Ну что ты молчишь! - Валя тряхнула одноклассницу за плечо. - Если Федька по-дурацки пошутил, измазав доску, ты скажи… Ну не мог же он по-настоящему желать зла англичанке! Ну… повинится… накажут как-нибудь… Переживет! Да Манюня все равно повышенную категорию получит - она же хорошая училка и ни в чем не виновата! А на дискотеку наплевать! Пойдем все вместе в «Магнит», там и напляшемся до упаду в честь Нового года! Да не молчи ты, Соня!!
        Но Чеботарева продолжала молча мешать мороженое. Потом она отложила ложечку, покачала головой и сказала, не поднимая головы:
        - Я ничего не знаю…
        - Ну ладно! Пойду я, пожалуй, - объявил Юра Пятковский. - Дело, похоже, темное. Признаваться никто ни в чем не желает, если, конечно, не считать Руслика, за что ему отдельное спасибо. Меня дома пес мой, Герцог, ждет не дождется! Пока, ребята… До завтра! Хорошо, хоть день будет обыкновенный: ври - не хочу, никто и слова не скажет!
        Вслед за Пятковским разошлись и остальные.
        13.30. Мушка
        - Ну, вот мы и пришли, - сказала Мушка, останавливаясь возле своего подъезда. - Пока!
        Федор смешно прищурился, потоптался на месте и спросил:
        - А может, не будем пока прощаться? Может, ты переоденешь джинсы, и мы погуляем еще? Что-то очень не хочется идти домой… Я тебя могу подождать, вот хоть здесь! - И Кудрявцев уселся прямо в снег, который шапкой лежал на скамейке у входа в подъезд.
        Кира улыбнулась и ответила:
        - Ладно, давай погуляем. Только, чем в снегу сидеть, пошли лучше к нам. Мама вчера сырников нажарила. Вку-у-усные! Я тебя угощу. Ты же тоже не успел даже суп доесть. Голодный, конечно…
        - А твоя мама не рассердится, если я с голодухи все сырники съем? - Кудрявцев сделал страшные глаза.
        - А ты не жадничай! Нам оставь! - И Мушка рассмеялась уже во весь голос.
        - Ты пока посиди здесь. - Кира проводила Федора в свою комнату. - Я переоденусь и заодно сырники разогрею. Они гораздо вкуснее, когда горячие. Можешь комп включить, если хочешь. Ну… чтобы не скучно было… Я быстро.
        Когда Мушка вернулась в комнату, Кудрявцев слушал «К Элизе» в исполнении оркестра лондонских «Променад-Концертов».
        - Ты ведь разрешила, я и включил, - сказал он, - и сразу попал на твою страницу на сайте «Друзья-товарищи». Взглянул на музыкальные записи, а у тебя тут куча вариантов «К Элизе».
        - Да, я специально собирала. Мне, кстати, очень нравится этот симфонический вариант. А тебе?
        - Мощно, но когда только одно пианино, как-то душевнее получается.
        - Согласна. А вот дальше, смотри, идут современные обработки. Даже хеви-метал есть, немцы постарались и норвежцы. Но я вообще не понимаю стиль хеви-метал. Для меня это шум и какофония… Мне нравится еще вариант в исполнении оркестра русских народных инструментов. Необычно!
        - Слушай, Кира, а кем была эта Элиза? - спросил Кудрявцев. - Небось и не думала, что ее Бетховен так прославит.
        - Точно, наверное, уже никто не скажет, - ответила Мушка. - Есть несколько версий. По одной из них, Бетховен просто так назвал свою пьесу, а на самом деле посвятил ее вовсе не Элизе, а своей ученице Терезе… [2 - Тереза Малфатти фон Роренбах цу Децца.] У нее такие длинные полное имя и фамилия, что я запомнить не могу, хотя на экзамене по теории музыки мне как-то достался этот вопрос. - Мушка смущенно улыбнулась и продолжила: - Кстати, эта Тереза виртуозно исполняла произведения Бетховена. Композитор будто бы даже сватался к ней, но получил отказ. У Терезы, между прочим, и хранилась рукопись этой пьесы.
        - А что по другой версии?
        - А по другой версии - пьеса была посвящена немецкой певице Элизабет Рёкель. Это я смогла запомнить. - Кира опять улыбнулась. - Пишут, что у нее было чудесное, божественное сопрано. Друзья звали ее Элизой. Когда Элизабет уезжала из Вены, Бетховен сделал ей прощальный подарок в виде этой пьесы. Правда, остается неясным, каким образом рукопись попала к Терезе еще при жизни Рёкель.
        - Это все вам в музыкальной школе рассказывали?
        - Ну да… А еще я читаю много… Мне интересно про композиторов, музыку…
        - Увлечение такое?
        - Да.
        - А мою сестрицу Нюську силком заставляют за фоно сидеть. Она его ненавидит лютой ненавистью. Говорит, что мечтает музыкалку сжечь! Представляешь?
        - Очень даже представляю! - Кира расхохоталась. - Я тоже довольно долго ненавидела пианино и все, что связано с музыкалкой. До тех пор, пока у меня не стало получаться. Сколько лет уже занимается твоя Нюська?
        - Да первый год всего! - ответил Федор.
        - Ну, тогда у нее все впереди! Пойдем скорее есть сырники, а то опять остынут!
        За едой одноклассники болтали о всякой ерунде, веселились и хохотали, пока наконец Кира не вспомнила о том, что случилось на английском.
        - Федор, как ты думаешь, кто из вашей группы мог испортить доску Манюне? - спросила она. - Так ее жалко…
        Улыбка на лице Кудрявцева сразу погасла. Он помолчал немного и нехотя ответил:
        - Не знаю…
        - Что, даже предположений нет?
        - Нет…
        Мушка внимательно посмотрела на него и задумчиво произнесла:
        - Мне почему-то кажется, что ты знаешь…
        - Ты думаешь, что это сделал я? - взвился парень.
        - Нет! Нет! - поспешила разуверить его Кира. - Просто у тебя такое лицо…
        - Какое?!
        - Такое… Будто ты все знаешь, и тебе это очень не нравится…
        - Поглядите, какая прозорливая нашлась! - вдруг возмутился Кудрявцев и вскочил со стула. - Да что ты о себе возомнила? Думаешь, ты умнее всех, да?!
        Потрясенная его реакцией Мушка молча смотрела на него снизу вверх. Федор хотел бросить ей в лицо еще что-нибудь обидное, но не смог, до того беззащитно выглядела эта хрупкая темноволосая девочка. Он совсем смешался, снова уселся за стол и буркнул:
        - Прости… Вырвалось… Ты тут вообще ни при чем…
        Кира продолжала молчать. И Кудрявцев начал опять:
        - Да, сегодня день без вранья… Я сам за него голосовал, но… здесь, с тобой… может, я все же не обязан рассказывать всю правду?
        - Конечно, не обязан, - согласилась Мушка. - Но и я не обязана выслушивать твои грубости. Я вообще тебя сегодня с собой никуда не звала…
        - Ну да… Да! Я же говорю - прости!
        Кира ковыряла вилкой оставшийся кусок сырника и думала о том, как, оказывается, просто все разрушить, сломать, порвать. А что «все»? Да то, что вдруг неожиданно возникло между ней и Кудрявцевым. А разве что-то возникло? Ну… ей показалось, что между ней и Федором возникла какая-то странная связь… будто протянулись тонкие нити от нее к нему. Нет, не так… Наоборот: от него к ней… Еще сегодня утром она о Кудрявцеве вообще не думала. Она думала о пушистых ресницах Фила, а потом вдруг Федор захотел пойти с ней в музыкалку, и началось… Да что началось-то? А то и началось: Федор Кудрявцев будто начал опутывать ее этими невидимыми нитями, и она с большим удовольствием в них запутывалась, запутывалась… Нет, совсем не как муха в сети паука, хотя у нее и фамилия подходящая… Она не чувствовала себя пленницей, она ощущала какую-то необъяснимую щемящую радость. И вот все разрушено. И кем? Все тем же Федором…
        - Кира, ну не молчи! - опять услышала она голос Кудрявцева. - Я понимаю, что обидел тебя… Но… В общем, хочешь, я все расскажу?
        Мушка подняла глаза от тарелки и ничего не ответила, потому что сразу не могла решить, хочет она этого или нет. Потом отложила вилку, вздохнула и сказала:
        - Пожалуй, не надо. Раз спрашиваешь, значит, не надо рассказывать. Но если вдруг поймешь, что хочешь все рассказать именно мне, тогда приходи. Я… я выслушаю…
        - То есть мне сейчас уйти?
        - Наверно, так будет лучше всего…
        - Ну что же… - Федор встал со стула и пошел в прихожую. Там он схватил с вешалки свою куртку и, зажав ее под мышкой, выскочил за дверь квартиры.
        Кира, привалившись к стене коридора, задумалась. А ведь, пожалуй, связавшие ее с Кудрявцевым невидимые нити вовсе не порвались. Она теперь каждую минуту будет ждать Федора. А если он больше не придет? Придет. Он должен прийти. Он все ей расскажет, а она разведет его беду руками. Она обнимет его и скажет: «Все будет хорошо, вот увидишь!» Ну конечно! Кудрявцев прямо ждет не дождется ее объятий! Впрочем, она и сама не посмеет вдруг ни с того ни с сего полезть к нему обниматься. Но это она сейчас не посмеет, а потом… Все возможно… Да, но как же Фил? А никак! Филипп Доронин теперь сам по себе!
        14.20. Соня
        Вернувшись из школы, Соня Чеботарева очень удивилась, застав дома маму.
        - Почему ты не на работе? - спросила она.
        - Отпросилась, - ответила Людмила Максимовна. - Наши загранпаспорта готовы, нужно их забрать. Я решила это сделать сегодня, а то потом мне нужно будет готовить годовой отчет - с работы и захочешь, да не уйдешь. В общем, сейчас мы с тобой пообедаем, и я поеду в ОВИР.
        - А меня вы оставите здесь, в городе, или придется ехать к бабушке в Брусничное? - спросила Соня, с трудом сдерживая подступившие слезы.
        - Почему вдруг к бабушке? Зачем тебя оставлять? - удивилась Людмила Максимовна. - Что за чушь ты городишь, Сонюшка?
        - Почему же чушь? Я же ваши условия не выполнила!
        - Какие еще условия?
        - Ну… папа же говорил, что возьмет меня только в том случае, если… Так вот: у меня не получается.
        - Ерунда какая!
        - Почему вдруг ерунда? Я из кожи вон лезла, но не получилось…
        - Ну и ладно! Потом наверстаешь! Тебе упорства не занимать! Давай-ка лучше переодевайся, мой руки и - за стол! Не задерживай меня. Я хочу еще заехать к тете Лене, она обещала рассказать о Париже, куда лучше сходить и что сделать, а чего, наоборот, делать ни в коем случае не надо.
        - Мама! - истерично выкрикнула Соня. - А ты не могла бы мне ни о чем таком не говорить, раз я не еду с вами?! Зачем меня мучить?!
        Людмила Максимовна шлепнула на стол кастрюльку с супом, повернула изумленное лицо к дочери и спросила:
        - Почему вдруг ты не едешь? Я ничего не понимаю…
        - Как это - почему!! Я же сказала, что папино условие не выполнила!!
        - Фу ты… - отмахнулась от Сони Людмила Максимовна. - Прямо напугала… Что, думаю, случилось… А папа… Папа просто пошутил… Ну… поставил условие… Это для того, чтобы у тебя стимул был… Я ничего плохого в этом не вижу.
        - Как пошутил? - прошептала потрясенная Соня. - Я же помню его лицо. Он был абсолютно серьезен…
        - Ну, а как еще он должен разговаривать с дочерью? Ему хочется тобой гордиться - вот он и поставил условие… Но ты же наша единственная любимая доченька, поэтому, естественно, мы возьмем тебя с собой в любом случае! Уже и путевки давно куплены. Еще, между прочим, до этого серьезного… как ты его называешь… - Людмила Максимовна улыбнулась и даже подмигнула дочери, - …разговора с тобой! Да и с Кудрявцевыми мы уже давно обо всем договорились. Поедешь вместе со своим ненаглядным Феденькой! Ну что, ты рада? - И женщина опять взялась за кастрюльку с супом, чтобы поставить ее на плиту.
        - Как? - совершенно опешила Соня. - То есть вы со мной, как с маленькой девочкой, играете?
        - Соня! Ну хватит! - не оборачиваясь, но уже довольно строго произнесла Людмила Максимовна. - Это уже ни в какие ворота не лезет! Из-за чего сыр-бор? Не понимаю!
        - Не понимаешь?! - всхлипнула Соня, но от плача все же удержалась. - Да я же все за чистую монету приняла! Я же тоже хотела и папу порадовать, и тебя, и себя… Заслужить поездку хотела… А этого, оказывается, и не надо было делать! Да что же вы за люди такие, взрослые?! Ваши слова ничего не значат! Мы, дети, для вас только объекты воспитательного процесса! Мы обязаны с вами быть правдивыми, честными, послушными, а вы… вы… А вы делаете, что хотите! Эх вы!
        Девочка зажала рот руками, чтобы не зарыдать в голос, выскочила из кухни, а потом - за дверь квартиры. Растерянная Людмила Максимовна опустилась на табуретку. Быстро закипевший в маленькой кастрюльке суп бесконтрольно выливался на плиту.
        Выбежав из подъезда собственного дома, Соня налетела на молодого человека.
        - Фил? - удивилась она, вытирая с лица слезы. - Ты что тут делаешь?
        - Ну… вообще-то… тебя жду, - смущенно ответил он.
        - Меня? А если бы я не вышла?
        - Тогда бы я, наверное, зашел в гости…
        - Но… зачем?
        - Поговорить хотел.
        Соня быстрым движением вытерла ладошками щеки и сказала:
        - Ну… говори. Я тебя слушаю.
        Доронин пнул ногой ледышку, упавшую с козырька подъезда, и спросил:
        - А ты готова говорить одну лишь правду в день без вранья?
        Девочке в лицо бросилась краска. Она опять потерла щеки ладонями, будто пыталась убрать излишний румянец, и ответила:
        - Боюсь, что нет… Но… мы ведь уже не в школе, не так ли?
        - Но ты же сама назначила окончание дня без вранья на двенадцать ночи! Так что… до начала обычного дня, когда можно завираться по-черному, у нас еще куча времени!
        - Послушай, Доронин, - уже раздраженно проговорила Соня, - я никак не пойму, куда ты клонишь. Что тебе от меня надо?
        - Всего лишь честный ответ на вопрос: не могла бы ты послать Кудрявцева подальше и начать встречаться со мной?
        Удивленная таким поворотом разговора Соня застыла перед Филиппом, закусив в полном отчаянии губу. Она смотрела на рыжеволосого веснушчатого Доронина и ничем не могла его обрадовать, он откровенно проигрывал красавцу Кудрявцеву. А сейчас, когда Федор не захотел ее понять и ушел, не назначив свидания, она хочет с ним встречаться еще больше. И поэтому Филиппу Доронину просто нет места рядом с ней.
        Поскольку Соня молчала, Фил опять начал говорить сам:
        - Я понимаю, что тебе сейчас мое предложение кажется странным, но со временем, может быть, я сумею понравиться тебе.
        - Нет! Вряд ли! - мгновенно отреагировала Чеботарева.
        - Ты не отказывайся так уж сразу… Кудрявцев все равно к тебе больше не подойдет.
        - С чего ты это взял? - прошептала Соня. - Почему?
        - Ну… мне показалось, что он очень тобой недоволен, - ответил Доронин.
        - Ты ничего не можешь знать наверняка!!
        - Да, стопроцентной уверенности у меня нет, это так…. Но я кое о чем догадываюсь! И, заметь, это меня от тебя совершенно не отталкивает. В отличие от Федьки. Разве это не может пойти мне в плюс?
        - В плюс… да, но и только… Ты просто не знаешь, что такое…
        Соня замолчала, и Филипп продолжил за нее:
        - …любовь? Ты это хотела сказать?
        - Допустим…
        Филипп хмыкнул, пнул еще одну ледышку, оказавшуюся под ногой, и проговорил:
        - Но, возможно, это не я, а ты не знаешь, что такое любовь.
        - Бред! - раздраженно крикнула Соня и натянула на голову капюшон пушистой шубки. Потом, слегка оттолкнув Доронина, она добежала до соседнего подъезда, где жила ее лучшая подруга Оксана, и скрылась за его дверями.
        Филипп чертыхнулся и побрел к своему дому.
        Часам к четырем дня все учащиеся 9-го «А» окончательно забыли о том, что у них сегодня день без вранья. Кто-то по привычке легко соврал родителям, что в школе им почти ничего не задали, кто-то скрыл полученную двойку, кто-то попросил денег на косметику в два раза больше, чем стоили тени для век, которые хотелось купить, кто-то сказал, что поехал на тренировку, а сам отправился к приятелю, чтобы посмотреть новый фантастический фильм. Оно и понятно. Кто проверит-то? Врать, не краснея, - это норма жизни… Самозащита… Оборона…
        Но так ли это?
        Первый день после дня без вранья
        Первым уроком в этот день был русский. Раиса Ивановна начала с неприятного:
        - Хочу сообщить вам, что Мария Ростиславовна совсем разболелась. Давление так и не понизилось… В общем, она в больнице с гипертоническим кризом. Может быть, тот, кто виноват в ее болезни, все же признается? Чистосердечное признание, как известно, смягчает вину… Можно к ней в больницу сходить, извиниться за шалость… Ну… если это, конечно, шалость. Хотелось бы верить, что это сделано не из каких-то принципиальных соображений. Ну… то есть не для того, чтобы специально сорвать урок.
        - Получается, что вы, Раиса Ивановна, призываете нас соврать? - как всегда, первым задал вопрос Савченко. - Это потому, что день без вранья закончился, да?
        - Почему вдруг соврать? - растерялась учительница.
        - Потому что мы же еще вчера уяснили, что никакой шалости не было. Кто-то действовал осознанно и расчетливо. Но лучше об этом Марии Ростиславовне не говорить, не так ли?
        - Ну… я думаю, что рассказ о расчетливой подлости не прибавит ей здоровья.
        - Тогда получается, что врать все же иногда надо, так?
        Раиса Ивановна шумно выдохнула и тяжело опустилась на стул. Она еще размышляла о том, как лучше объяснить своим ученикам то, что она думает по этому вопросу, когда со своего места поднялся Филипп Доронин и сказал:
        - Ну ладно… Хватит уже об этом. Надоело. Я доску испортил, сознаюсь.
        - Как? - Раиса Ивановна недоуменно вскинула брови. - Ты? Не может быть? Зачем?
        - Назло.
        - Кому назло? - продолжала недоумевать учительница.
        - Как это кому? Само собой, Манюне… то есть Марии Ростиславовне Ковязиной, учительнице английского языка, - четко произнес Фил, глядя на доску.
        - Не может быть…
        - Почему это не может? Меня вон… Ирина Разуваева видела… Я был в кабинете английского языка на перемене, перед самым уроком, и никому не давал в него войти. А Мария Ростиславовна была занята, читала свои записи, готовилась и на меня даже не смотрела. Да если бы посмотрела, могла и не узнать. На ней очки были те, в которых она только читает и пишет.
        - Но… зачем ты это сделал? Почему вдруг назло? За что? Чем Мария Ростиславовна перед тобой провинилась?
        - А вот об этом я имею право умолчать. Вы не можете заставить меня рассказать еще и о причинах. У меня могут быть свои счеты с англичанкой. Только в больницу к ней я не пойду. Без моего посещения она скорей поправится. Я так думаю… А теперь делайте что хотите. Если надо пойти к директору - я готов. Хотите родителей вызвать - вызывайте… - И Филипп сел на место, все так же не сводя глаз с доски.
        Некоторое время в кабинете русского языка стояла абсолютная тишина. Потом Савченко выронил линейку, которую крутил в руках. Класс дружно вздрогнул. Потом все внимательно следили за тем, как Руслан свою линейку поднимал. Она подниматься не хотела, пару раз выскальзывала из пальцев мальчика. Слежка за схваткой Савченко и его линейки являлась неким занятием, за которым можно было не думать о том, что сказал Доронин. Девятиклассники усердно отводили глаза от Филиппа. В конце концов непослушная линейка была положена Русланом на стол подальше от края, и ученики 9-го «А» опять дружно отвернули головы от Савченко и обратили свои взоры к классной руководительнице. Кому, как не ей, теперь решать, что делать дальше.
        Раисе Ивановне тоже очень хотелось бы, чтобы этот вопрос был как-нибудь улажен без ее участия. Она не могла сообразить, что ей сейчас лучше всего предпринять, поэтому решила начать урок. В данной ситуации это, пожалуй, был единственно правильный ход. Разбираться с Дорониным она будет потом, один на один.
        - Предлагаю все же начать урок, - сказала она, будто кто-то из девятиклассников мог не согласиться с ее предложением. - Для всех остальных обсуждений и разборок существует классный час. Итак, открываем тетради…
        Учительница решила пропустить проверку домашнего задания, поскольку приличная часть времени уже была потеряна, и хотела назвать новую тему урока, но в это время со своего места вскочила Ирочка Разуваева. Ее лицо было неприятно розовым, будто воспаленным, белокурые локоны некрасиво сбились на одну сторону, а заколка в виде бабочки собиралась упасть на пол и стать новым объектом, который поглотит внимание ее одноклассников, после линейки Савченко.
        - Это все неправда! - выкрикнула она. - Филипп ни при чем! Он этого не делал!!
        - Что ты несешь? - тут же откликнулся Доронин, который тоже покраснел сразу всем лицом и шеей, как часто бывает с рыжеволосыми людьми. - Ты же сама меня видела!!
        - Да! Я видела тебя в кабинете, но я знаю, что это сделал не ты!
        - Откуда тебе знать? Я же сам выставил тебя из кабинета английского!
        - Ну и что! У меня есть доказательства…
        - Какие еще доказательства?!
        Ирочка стояла возле своего стола, и ее губы, накрашенные бледно-розовой помадой, дрожали.
        - Ну что же ты молчишь, Ира? - вынуждена была спросить Раиса Ивановна. - Какие у тебя есть доказательства?
        - Я… я не могу их предъявить… - почти прошептала девочка, но во вновь воцарившейся напряженной тишине все ее прекрасно расслышали. - Это подло… подло сдавать человека… И я этого не стану делать… Пусть сам признается…
        - Я уже признался, Разуваева! - крикнул ей Доронин. - Что тебе еще надо?!
        - Это не он… не он… - все так же шепотом проговорила Ирочка, опустилась на стул и заплакала, закрыв лицо ладонями.
        - Вот так номер, - произнес Савченко. - Тут даже дедукция не срабатывает. Что-то я ничего не понимаю…
        - Да уж! Там, где любофф, дедукции делать нечего! - насмешливо провозгласил Юра Пятковский.
        - Ты так думаешь? - с сомнением произнес Руслан.
        - А то! Ты же сам ради этого, с позволения сказать, святого чувства… - Пятковский хихикнул, - …практически спер…
        - Э! Ты, полегче! Не все в курсе!
        - Ах, да! Ну прости…
        - Так! Что-то мне совсем не нравится ваш диалог! - сказала Раиса Ивановна. - Вы еще чего-нибудь не отчебучили? А то я со вчерашним еще не разобралась!
        - Что вы, что вы, Раиса Ивановна! - уже с настоящим смехом отозвался Пятковский. - Это мы так… о своем, о девичьем…
        - Тогда, молодые люди, сворачивайте свои девичьи разговоры! - в тон ему ответила учительница. - Ты, Ира, пойди-ка умойся, приведи себя в порядок и побыстрей возвращайся. А мы все же начнем урок!
        Ирочка вскочила с места и выбежала из класса, закрыв лицо. Когда за ней захлопнулась дверь, Савченко обратился к классной руководительнице:
        - Как бы Ирка там не навернулась с закрытыми-то глазами! Сломает еще себе шею на нервной почве… Раиса Ивановна! Может, мне Разуваеву все-таки проконтролировать?
        Учительница с обессиленным видом опустилась на стул и сказала:
        - Ладно, сходи. Только не пропадайте оба надолго!
        - Само собой, - ответил Руслан и вышел за дверь.
        Ирочки в коридоре не было. Савченко подошел к двери девичьего туалета и прислушался к шуму льющейся воды.
        - Ирка-а-а! - позвал он. - Это я, Руслан! Выходи!
        Какое-то время по-прежнему слышен был только плеск воды, потом дверь чуть приоткрылась, и в щели показалось мокрое лицо Разуваевой, перечеркнутое от губ до уха полосой перламутровой розовой помады.
        - Что тебе надо? - спросила Ира и вытерла лицо ладонью. Розовая полоса несколько утратила свою яркость, но окончательно не исчезла с девичьей щеки.
        - Я поговорить хочу.
        - Ну… говори…
        - Не здесь же! Того и гляди завуч выскочит, мы чуть ли не напротив ее кабинета находимся.
        - А где тогда? - спросила Ирочка. - Урок же…
        - Рванем на лестницу, потом на четвертый этаж! Там, около чердака, есть какое-то странное помещение без окон, без дверей. Даже не знаю, для чего оно нужно. Там пацаны иногда курят, когда обежешника в школе нет. Он всегда оттуда гоняет…
        - Погоди, я сейчас… - отозвалась Разуваева и опять скрылась за дверью туалета.
        Руслан нервно озирался по сторонам, боясь быть отловленным завучем и водворенным обратно на русский, но Ирочка не заставила себя долго ждать. Видимо, она вытерла лицо носовым платком, поскольку оно выглядело почти сухим и довольно чистым, только около одного глаза была слегка размазана тушь для ресниц. Руслану показалось, что легкая небрежность даже несколько украсила кукольную Разуваеву. Он схватил девочку за влажную ладонь и потащил к лестнице. Одноклассникам повезло: по пути на четвертый этаж им не встретились ни завуч, которая вполне могла отправиться с инспекцией в какой-нибудь уголок школы, ни учителя, свободные от уроков, ни самая суровая техничка тетя Таня, которая именно во время занятий мыла коридоры и лестничные пролеты.
        Возле двери на чердак, которая была закрыта на смешной старый висячий замок, действительно находилось странное, непонятного назначения углубление в стене, похожее на чулан без дверей. Руслан легонечко подтолкнул в него Иру. Потом на всякий случай посмотрел в лестничный пролет, никого там не обнаружил и прошел вслед за Разуваевой.
        - Ну вот что, Ирка, колись давай, чего разнюнилась! Если что-то знаешь про Манюнину доску, скажи. Может, вместе придумаем, что делать, а то, я гляжу, даже наша Раиса в полном ступоре. Наверняка директриса велела ей выявить и обезвредить преступника, а она не знает, как обезвредить, потому что не может сообразить, как выявить.
        Ирочка опять всхлипнула, но уже без слез. Покопавшись в кармане нежно-голубых узеньких джинсиков, она вытащила сложенный в несколько раз листок из тетради в полоску и протянула его Савченко. Руслан развернул его и прочел:
        - «Ты мне очень нравишься. Я обо всем догадался, но это не изменит моего отношения к тебе».
        - Во как! - восхитился Савченко. - И где же тут написано, что Доронин ни при чем?
        - Да это же его почерк! - выкрикнула Ирочка, и Руслан вынужден был зажать ей рот рукой.
        - Потише! Будешь так орать, нас в два счета обнаружат! - недовольно проговорил он свистящим шепотом, потом убрал руку от лица одноклассницы и решил уточнить: - А ты это точно знаешь?
        - Да. - Ирочка кивнула и добавила: - Я все про него знаю. У него буква «д» со смешным крючком, так больше никто не пишет.
        - Ну… возможно. Это он тебе написал?
        Лицо Разуваевой сморщилось. Она явно снова собиралась заплакать, и Руслан как-то сразу все понял.
        - Он нравится тебе, да? А записка написана другой девчонке, так?
        Ира опять кивнула, потому что сказать ничего не могла. По щекам все же покатились слезы.
        - Тогда мне непонятно, откуда у тебя эта записка, если она предназначена другой?
        Ира так шумно высморкалась в кружевной розовый платочек, что Руслан вынужден был опять выскользнуть из убежища и посмотреть в лестничный пролет. Им с Разуваевой все еще везло: на лестнице никого так и не было. Вернувшись к девочке, Савченко повторил свой вопрос в усеченном варианте:
        - Откуда у тебя эта записка?
        - Понимаешь… уходя из кабинета английского, ты так толкнул один стол, что из него выпала эта записка. За этим столом всегда сидит Филипп.
        - Интересно, почему он эту записку не отдал? Зачем такой компромат в столе оставил?
        - Я не знаю. Наверное, он просто забыл о ней, когда начались эти штуки с доской… Мы все тогда растерялись.
        - Та-а-ак… Интере-э-э-эсненько, - протянул Савченко, - кому же наш Филипок написал сию любовную записочку? Ты не в курсе?
        Ирочка вытерла кружевным платочком раскрасневшийся носик и сказала:
        - Мне кажется, что Филиппу нравится Соня. Он все время на нее смотрит.
        - Что-то я не замечал…
        - Тебе незачем. А я… А мне… Словом, я сама на него все время смотрю, а он… А он - на Соню… Но если он так пишет Соне, что обо всем догадался, но не изменил к ней своего отношения, то… - Ирочка замолчала, беспомощно глядя на Руслана.
        - Не хочешь же ты сказать, госпожа Разуваева, - начал Савченко, с подозрением поглядывая на одноклассницу, - что доску намазала какой-то дрянью сама Чеботарева? Этого ж не может быть!
        - Ничего я точно не знаю, Руслик, кроме того, что Доронину нравится Соня. А в то, что Соня могла… В общем, мне и самой в это не верится…
        - Знаешь, Ирка, вообще очень трудно поверить, что это сделал кто-то из наших. Мы же с первого класса вместе учимся, и никто раньше ни в каких подлостях уличен не был. Так только… ерунда всякая… детство в некоторых играло, поэтому….
        - Но ведь Фил может и ошибаться, - прервала ход его размышлений Ирочка.
        - В смысле? - не понял Руслан.
        - Ну, ты же видишь… он пишет, что все знает, но это его не слишком беспокоит…
        - Ну и?
        - Ну… он же может ошибаться в своих догадках. Нам вот с тобой обоим кажется, что Соня на такое не способна…
        - Да-а-а… - озабоченно протянул Руслан. - Пожалуй, придется спросить Чеботареву об этом в лоб… Фил-то вряд ли расколется…
        Савченко посмотрел на несчастное личико Ирочки, потом протянул руку к ее голове и легко снял с волос поникшую бабочку. Расстроенная девочка совершенно не замечала, что ажурные пластиковые крылышки то и дело царапают ей висок.
        - Слышь, Ирка, а ты никогда не пробовала отцепить свои дурацкие заколочки и ходить без них? - спросил молодой человек. - Вечно у тебя на голове такое наверчено, что диву даешься! Сколько же ты времени по утрам на это тратишь? Наверное, часа за два до начала уроков встаешь, да?
        - Нет… как все встаю, - отозвалась Ирочка, посмотрела на свою бабочку и сказала: - Она же красивая…
        - Кто? Вот это ядовитое насекомое?
        - Почему вдруг ядовитое? Бабочки вовсе не ядовитые! Как будто не знаешь!
        - Да я не про бабочек вообще! Я про эту твою дешевку!
        - Почему дешевку-то! Она, между прочим, двести рублей стоит! - обиделась за заколку Ирочка.
        - Дешевка - потому что уродливая! Посмотри, какой отвратительный розовый цвет!
        - Тебе не нравится? - удивилась Разуваева, крутя в руках заколку.
        - Кому такое понравится-то? Кстати, может быть, поэтому на тебя Доронин и не смотрит. Он, может, не любит розовых насекомых. И еще ему, возможно, вообще неприятны все эти твои штуковины в волосах… Раз, два… - Савченко принялся считать заколки одноклассницы, - …три, четыре… Четыре! И это, заметь, я не посчитал бабочку! Вот для чего тебе столько: и голубенькая заколочка, и золотая, и облепленная какими-то стекляшками? У тебя что, без них волосы от головы оторвутся?
        Ира потерянно молчала, но бабочку крутить в руках перестала и засунула в карман джинсиков, безжалостно смяв ее крылышки, а разошедшийся не на шутку Руслан продолжал ее поучать:
        - Да и вообще, Ирка, зачем ты под глупую Барби косишь? Вот посмотри на Чеботареву. У нее ни одной заколочки, ни одной кудряшечки и в голубенькое с розовеньким она не одевается, а Доронину нравится! Сама говоришь! А что, если тебе поменять имидж, а, Разуваева?
        - Думаешь, поможет? - с надеждой спросила Ира.
        Руслан тяжело вздохнул и сказала:
        - Откуда мне знать? Это я так… Прости, что разговорился не в меру. Вот я бы согласился имидж сменить, только все равно не уверен, что Мушка на меня внимание обратит… И потом… не знаю я, что менять… Может, ты подскажешь, Ирка?
        Вконец расстроенная Ира отрицательно покачала головой.
        - Ничего я не знаю… - сказала она. - Мне казалось, что я хорошо одета и причесана, а ты говоришь, что… В общем, не мне давать тебе советы. Впрочем, если прекратишь врать, Руслик, и подтянешь успеваемость по некоторым предметам, может, Кира заинтересуется тобой.
        - Нет, ну вы посмотрите на нее! - возмутился Савченко. - Я, видите ли, не должен врать, а остальные врут еще покруче, и ничего! Им, выходит, можно? Даже в день без вранья?
        - Понимаешь… ты уж очень смешно врешь, нелепо: про больную бабушку, про «Скорую помощь». Всем уже и правда противно слушать одно и то же. Получается, что ты вроде глуповат… типа меня…
        Савченко смерил одноклассницу удивленным взглядом и сказал:
        - Ну ты даешь! Я никогда не слышал, чтобы человек сам признавался в собственной глупости. Ты зачем на себя наговариваешь-то? Не глупее ты остальных!
        - Нет, Руслик, я все про себя знаю, - ответила Ирочка. - Математика мне не дается, физика с химией тоже. Даже по русскому с английским только хлипкие трояки… Мне казалось, что я хоть внешне неплохо выгляжу, а ты вон мне сколько всего наговорил…
        - А знаешь что, Ирина Батьковна, ты ведь можешь, например, завтра всех поразить!
        - Чем?
        - А ты приди в школу в обычных черных джинсах. У тебя есть черные джинсы?
        - У меня есть темно-синие…
        - Тоже годятся! Кофточку какую-нибудь надень… ну… не знаю какую… только не розовую… и не голубую… Бабочек своих выбрось… Вот увидишь, все прямо офигеют! Может, и Доронин свои взгляды пересмотрит!
        - Вот это вряд ли…
        - Как знать… как знать… Ладно, Ирка, пошли на русский! Раиса, конечно, вставит нам по полной программе за долгое отсутствие, но будем валить на то, что ты никак не могла успокоиться. Согласна?
        Ирочка кивнула, и одноклассники поскакали по лестнице вниз, на второй этаж, где находился кабинет их классной руководительницы.

* * *
        - Ну и к чему такие жертвы? - спросила Соня Филиппа Доронина, когда они вместе шли из школы домой. - Как ты станешь объясняться, когда тебя к директрисе притащат? Раиса - человек подневольный. Она нас любит, я знаю, но ежели прикажут призвать тебя к ответу, деваться ей будет некуда. И родителей вызовет, если заставят. Похоже, она еще не решила, как действовать, поэтому и тебя пока домой без разборок отпустила. Но все еще впереди, Доронин. Что ты будешь говорить?
        Фил искоса смотрел на Соню и удивлялся спокойствию одноклассницы. Ее глаза смотрели строго вперед, под меховой шапочкой белел высокий чистый, не омраченный никакими переживаниями лоб. Доронин подумал, что на самом деле он вовсе не знает, как должен выглядеть омраченный лоб, но ему почему-то хотелось, чтобы на лице девочки отражались хоть какие-то следы беспокойства по поводу происшедшего. Еще ему хотелось, чтобы Соня восхитилась его поступком, чтобы была благодарна, но прекрасная Софья Чеботарева, похоже, оставалась совершенно равнодушной и к нему самому, и к его благородному поступку.
        - Придумаю что-нибудь, - ответил он. - Сориентируюсь. Сейчас даже думать об этом не хочу.
        - Ну и правильно! Надо решать проблемы по мере их поступления!
        Одноклассники немного помолчали, а потом Соня спросила:
        - А как ты догадался?
        - В классе немного пахло лимоном.
        - И что?
        - А то, что ты часто достаешь из такой… не знаю, как назвать… ну… из маленькой синей сумочки…
        - Из косметички, - подсказала Чеботарева.
        - Ну да, из косметички… наверное, это так называется, - согласился Фил. - Так вот… ты часто достаешь тюбик с кремом и мажешь им руки…
        - Да, у меня очень сухая кожа, а когда в зданиях включено паровое отопление, она сохнет еще больше. Особенно руки делаются неприятно шершавыми, я их и мажу.
        - Ну вот… Я же недалеко от тебя сижу, всегда чувствовал этот легкий лимонный запах. В кабинете английского пахло точно так же. А ты не боишься, что кто-нибудь еще, как говорится, сложит два и два?
        - Нет. Никому это не нужно.
        - Не скажи! Руслик со своей дедукцией вполне может сообразить. Мне он, знаешь, в этой ситуации даже понравился. Оказалось, что он вовсе не так туп, как мы привыкли считать.
        - Руслику до меня нет никакого дела, поэтому он никогда не обращал внимания на то, что я часто мажу руки кремом. И потом, ты же все взял на себя?! Не станешь же ты отказываться?
        Чеботарева остановилась и посмотрела Доронину прямо в глаза. Под этим пронзительным взглядом ему стало не по себе, но он вынужден был ответить:
        - Конечно, не стану. Это несерьезно, как-то не по-мужски.
        - Я так и думала, - ответила Соня и опять пошла вперед. Когда ее снова догнал Филипп, она сказала: - Странно, что ты не задаешь вопрос о том, зачем я это сделала.
        - Я и так знаю.
        - Да ну? Откуда?
        - Я слышал ваш разговор с Манюней. Я в тот день самым первым решил самостоялку по матеше и раньше всех пришел в кабинет английского. От нечего делать я смотрел в окно, стоял у самого учительского стола: на улице две собаки… смешные такие… отбирали друг у друга какую-то тряпку… баловались, как дети… Я вовсе не собирался прятаться, просто меня скрывала штора. Она в кабинете Манюни тяжелая, темно-синяя… Потом пришла ты, а остальных ребят тогда задержала Раиса, которая явилась в кабинет математики, чтобы все записали в дневниках информацию о школьном родительском собрании. Ну вот… Я слышал, как ты умоляла англичанку поставить тебе в полугодии пятак, а она не соглашалась. Манюня говорила, что какого-нибудь слабенького ученика она всегда рада поддержать пятеркой или четверкой, а тебя не будет, потому что ты расслабилась, а надо собраться… то да се… А ты просила… а она ни в какую… Тогда ты сказала про Париж. Я сразу понял, что зря. Вот если бы речь шла о Лондоне, может, Манюня и смилостивилась бы. А Париж ее окончательно разозлил.
        - Да, ты прав, она стала мне выговаривать, что непорядочно выпрашивать отметку ради Парижа и все такое… Что у меня, дескать, все вояжи еще впереди, а она не станет поступаться своими принципами ради какого-то Парижа, который вовсе не так хорош, как все думают. В общем, я унижалась перед ней по-всякому, обещала даже на самые дорогие курсы английского записаться, чтобы оправдать пятерку, которую она мне поставит по доброте своей.
        - Придумала тоже аргумент! - усмехнулся Фил. - Получалось, что она, Мария Ростиславовна, так плохо учит тебя английскому, что для пятерки тебе просто необходимо на дорогие курсы записываться.
        - Я потом это тоже поняла, но тогда… в общем, я говорила и говорила, что в голову приходило, просила, умоляла, а эта Манюня, которая всегда казалась мягкой и доброй, почему-то вдруг уперлась рогом - и все! Я не ожидала от нее такого упрямства…
        - И в конце концов тоже разозлилась, - продолжил за Соню Филипп. - Я все вспомнил. Ты даже сказала ей, что она еще пожалеет об этом…
        - Да, сказала… что-то вроде этого… - Соня опять остановилась и в очередной раз посмотрела на Доронина таким холодным взглядом, что ему стало совсем не по себе рядом с этой девочкой, ради благополучия которой он решил подставить себя. - Я не могла ей простить, что она лишила меня поездки в Париж просто так, из принципа. Она ведь действительно часто ставит липовые четверки, например, той же Ирке Разуваевой. Это у нее называется - поддержать слабенькую ученицу. А сильную она, видите ли, не станет поддерживать. Разве это справедливо?
        Филипп промолчал, поскольку сразу не мог решить, что справедливо, а что нет, но Чеботарева не нуждалась в его ответе. Она продолжила говорить:
        - И очень скоро мне представился случай показать Ростиславовне, что ее, милую и трогательную Манюню, тоже кто-то не захочет поддержать на таком важном этапе ее жизни, как открытый урок для повышения категории и, соответственно, зарплаты! Мне плевать на ее доходы, понял? Я хотела, чтобы она, как говорится, на себя костюмчик примерила, чтобы прочувствовала, каково это, когда рушатся твои намечтанные планы!
        - Намеченные планы? Вроде так говорят…
        - Намечтанные! От слова «мечта»!
        Доронину вдруг стало рядом с Соней очень неуютно. Он сначала не мог понять, что именно ему не нравится. Ему казалось, что он уже принял Соню такой, какая она есть. Он ведь на перемене перед этим злосчастным уроком английского написал Чеботаревой в записке, что она ему нравится, а потом, уже когда Манюня выбежала из класса, добавил, что не изменил своего отношения, даже когда все про нее понял. Записку, правда, он потом на нервной почве забыл в столе, но дела это не меняло. В ней не было имен, поэтому Фил не волновался, что нашедший ее поднимет его на смех.
        Еще утром Филипп был готов для Чеботаревой на все. Что же случилось теперь? Что не так? А-а-а… Вот что… Теперь уже Фил пристально посмотрел Соне в глаза и сказал:
        - Но ведь Манюня ни от кого не пряталась. Она ничего не делала исподтишка, за твоей спиной. Она все то же самое сказала бы тебе при полном классе народу.
        - Ну и что? - совершенно искренне удивилась Соня.
        - Как это - что?! Тебе твой поступок не кажется подлым?
        - Не кажется! Каждый защищает себя как умеет!
        - Да, но получается, что Манюня так и не знает, кто и за что ее проучил. Это же неправильно! Преступник ведь должен, понеся наказание, исправлять свои ошибки, а англичанка и дальше принципиально не будет натягивать отметки сильным ученикам и тебе в том числе.
        - А мне, Доронин, на это наплевать! Будет она что-то исправлять или не будет - это только ее проблемы! Я на следующий год ухожу в финансово-экономический колледж! Я туда даже с четверкой по английскому поступлю элементарно!
        - То есть ты признаваться и не собиралась? Даже если бы я не выступил со своим, как я теперь понимаю, абсолютно ненужным тебе признанием, да?
        - Конечно, не собиралась! Зачем? Меня никто даже не подозревает, кроме тебя, дурака! А ты еще себя сам подставил! Ну иди, доноси на меня! - Чеботарева неприятно рассмеялась в лицо однокласснику. - Никто все равно не поверит! Да и как ты будешь выглядеть: то «это я сделал», то вдруг - «я не делал»? Смешно! А я специально поддержала Муху на предмет дня без вранья! Я решила, что это меня тоже подстрахует, и не ошиблась! Ну кому придет в голову, что добропорядочная отличница и правдолюбка Чеботарева пойдет чем-то мазать доску Манюне? Да никому!
        - Кстати, когда ты успела? Я же опять первым пришел в кабинет английского! Даже доску вымыть решил, мне она грязной показалась. Потом-то я понял, почему вода с тряпки в шарики скатывалась, а тогда… не догадался, в общем.
        - С чего ты взял, что пришел первым? Первой была я. Манюня сидела в отключке, читала свои книжки перед открытым уроком. Я, как и ты, предложила ей помыть доску. Мне кажется, она даже не поняла, о чем я речь веду. Я все сделала быстро, а потом ушла. Вот и все.
        Доронин растерянно смотрел на Чеботареву. Ему казалось, что все в мире как-то странно изменилось. Только что он казался себе героем, пожертвовавшим репутацией ради девочки, которая так сильно ему нравилась, что он думал о ней постоянно. И что же теперь получается? Получается, что никой жертвенности, никакого геройства в его поступке нет. Он, Филипп Доронин, не кто иной, как соучастник преступления. А девочка с чистым белоснежным лбом, яркими карими глазами и нежным ртом - настоящий монстр. Может быть, придя домой, она снимает маску, и тогда открывается черное лицо с провалившимся носом и зловонным ртом? Фила передернуло, и он, избегая смотреть на одноклассницу, спросил:
        - А что, Чеботарева, мимо Парижа-то ты все же пролетела, как пресловутая фанера?
        Соня так расхохоталась, что Доронин, больше не желая ничего о ней знать, сделал, как солдат, разворот кругом на месте и быстрым шагом пошел по направлению к своему дому. Смех Чеботаревой Фил слышал еще долго, он звучал в ушах, даже когда мальчик ехал в лифте. Чтобы заглушить этот смех, дома он сразу включил компьютер, выбрал любимую композицию и врубил звук на полную мощность.

* * *
        В то же самое время, когда Доронин разговаривал с Соней, по дороге от здания школы к другому микрорайону, где жили многие учащиеся 9-го «А», шли вместе Федор Кудрявцев и Мушка.
        - Ну… я, пожалуй, готов… - не слишком уверенно проговорил Федор.
        - К чему? - спросила Кира, хотя точно знала: он хочет рассказать ей о том, что томит и мучает его со вчерашнего ужасного дня без вранья. Но пусть он сам скажет об этом, она ни за что не будет его подталкивать.
        И Федор начал:
        - Ты тогда спросила, знаю ли я, кто испортил доску Манюне. Так вот… ты была права: я знаю, кто это сделал, и никак не могу сообразить, как мне вести себя с этим человеком, да с остальными тоже… с нашими ребятами, с классной… Может, ты подскажешь…
        Мушка молчала. Она чувствовала, что Федора сейчас не стоит прерывать ни ободряющими словами, ни наводящими вопросами. Пусть говорит так, как получается, и только то, что хочет сказать. Если у нее получится, она обязательно поможет ему. Нет, пожалуй, излишне самонадеянно так думать. Она постарается помочь. А Кудрявцев между тем продолжал:
        - Я, пожалуй, начну издалека. В прошлом году в отдел, где работает мой отец, пришел новый сотрудник по фамилии Чеботарев. Ты наверняка сразу догадалась, что это отец нашей Сони. В общем, наши родители подружились, начали в гости друг к другу ходить. Нас с Соней обязательно с собой брали. Мы все праздники вместе проводили, за город ездили. Однажды Соня мне призналась, что я ей… ну… нравлюсь, что она давно хотела мне это сказать, но ей было неловко… начать первой… А, дескать, теперь, когда мы дружим семьями, она может мне говорить что угодно, потому что мы все равно все время вместе. Еще она предложила встречаться без родителей. А я… Ну… почему было не согласиться? Соня красивая, умная, хорошая… Во всяком случае, мне так казалось. Но я не испытывал к ней тех чувств, которые она питала ко мне. Понимаешь, Мушка, я никогда не скучал без нее, никогда первым не звонил, никуда не приглашал. Она это делала сама, а я просто соглашался. Скучно с Соней не было, выглядела она всегда хорошо. Где бы мы ни были, на нее всегда все парни оглядывались. Мне это было приятно, не стану скрывать… В классе мы наши
отношения особенно не афишировали, Соня сама не хотела. Может быть, она чувствовала, что я недостаточно… прямо не знаю, как сказать… ну… недостаточно в ней заинтересован… не горю, в общем… не Ромео, короче…
        В эти зимние каникулы родители собрались отвезти нас в Париж, а потом во Французские Альпы. Виктор Иванович, Сонин отец, поставил ей условие, что она поедет, если окончит полугодие на все пятерки. А Манюня не хочет Соне пятак ставить, даже пересдать ничего не разрешила. Сказала, что, с ее точки зрения, пятерки не могут быть натянутыми. Четвертак, дескать, она еще может авансом поставить или после пересдачи, а пятерку - никогда. Соня просила Марию Ростиславовну, умоляла, унижалась. Теперь Чеботарева, правда, утверждает, что унижалась не из-за Парижа, а из-за того, чтобы со мной поехать, а куда - ей все равно… Я не уверен, что это так, потому что в Париж она все-таки едет, хотя я от поездки отказался. Родители меня уговаривают, а я не хочу. Не поеду! Понимаешь, Кира, я не хочу никуда ехать с Соней! Она мне, мягко говоря, неприятна…
        Кудрявцев замолчал, а потом с отчаянием в голосе крикнул:
        - Ну что же ты ничего не говоришь, Кира?!
        Мушка чуть подрагивающей рукой поправила волосы, выбившиеся из-под вязаной шапочки, и спросила:
        - Значит, Соня, отомстила вашей Манюне за унижение, которое ей пришлось испытать?
        - Ну… так, наверно…
        - А ты не ошибаешься? Чеботарева всегда была такой правильной, справедливой… Трудно поверить, что она могла так поступить…
        - В том-то и дело! Она так прямо и сказала мне, что ее никто и никогда не заподозрит! И день без вранья ей в этом тоже здорово помог. Ты его придумала, а она уговорила всех принять в нем участие. Разве может человек, который сам предлагает не врать, совершать подлости? Никому такое даже в голову не придет.
        - Но Филу же пришло… - сказала Мушка. - Он не стал бы просто так, ни с того ни с сего признаваться в том, чего не совершал. Значит, он догадался и захотел Соню спасти. Наверно, она ему нравится…
        Кудрявцев согласился:
        - Да, нравится. Я видел, что он, где бы ни был, всегда поворачивал голову в сторону Сони. Но ей, понимаешь, Мушка, совершенно не интересен Филипп! Она абсолютно равнодушна к тому, что он взял ее вину на себя! Это ее вообще не колышет! А я не знаю, как мне поступить, что сделать! Даже несмотря на то, что не хочу, чтобы Доронин отвечал за чужой проступок, не могу же я пойти к Раисе и заложить Чеботареву! Стучать на кого-то - мерзко… Не могу, тем более на Соню…
        - Может быть, она признается сама?
        - Нет, не признается. Соня так и сказала, а слов на ветер она не бросает.
        - А ради тебя? Если ты скажешь Чеботаревой, что поедешь с ней в Париж, может быть, при таком условии она спасет Фила?
        В этот момент одноклассники подошли к подъезду Киры. Они повернулись друг к другу лицом, и Федор тихо спросил:
        - А ты… Тебе разве хочется, чтобы я поехал с Соней в Париж?
        Мушке в лицо бросилась краска. Кудрявцев спросил именно о том, о чем она только что думала. Пожалуй, она скажет ему правду, несмотря на то, что сегодня самый обыкновенный день и вполне можно слукавить.
        - Не хочу, - сказала Кира. - Я не хочу, чтобы ты с ней не только в Париж ехал, но даже в соседний район. - Потом девочка немножко подумала и добавила: - И дело не в Чеботаревой. Я не хочу, чтобы ты куда-то ездил или ходил… с кем-то… кроме… меня…
        - Я и сам почему-то теперь не хочу ни с кем, кроме тебя…
        Кира смущенно и счастливо улыбнулась, прижала ладони к пылающим щекам и сказала:
        - Тогда пошли чай пить?
        - С сырниками? - Кудрявцев рассмеялся.
        - Ну нет! Сырники мы с папой доели! Зато у нас есть оладьи! И, между прочим, я сама их пекла! Меня мама вчера вечером этому учила! Получилось очень даже ничего! Целая гора! Попробуешь?
        - Конечно!
        - Отличные, кстати, оладьи, - заявил Федор, приканчивая шестой.
        - Спасибо! - Мушка обрадовалась его похвале и добавила: - Ты ешь, не стесняйся! Видишь, сколько еще осталось!
        Кудрявцев охотно положил себе на тарелку еще две штуки, обильно смазал сметаной и хотел было откусить, но так и застыл с поднятой вилкой. Потом положил ее и очень серьезно сказал:
        - Вот мы тут с тобой смеемся, а главный вопрос так еще и не решили.
        - Ты имеешь в виду историю с Манюниной доской?
        - Да. Я не знаю, как быть… Может быть, поговорить с Филом?
        Мушка повозила в сметане своим блинчиком, подумала, а потом ответила:
        - Я думаю, не надо. Ты не хочешь закладывать Соню. Он ведь тоже не захочет, если нормальный, порядочный человек. Во всяком случае, мне он всегда таким казался. И потом, как он будет выглядеть и перед Соней, и перед всеми нами, если вдруг откажется от своих слов? Как говорится, назвался груздем - полезай в кузов, хоть и не очень в этом кузове уютно!
        - Но это же полный идиотизм - отвечать за чужую подлость!
        - В данном случае, может, и не идиотизм. Может быть, Соня этот самоотверженный поступок оценит… позже… и… у них все получится…
        - Не оценит, понимаешь ты?! Не оценит! - Кудрявцев вскочил с табуретки и нервно заходил по кухне. - В том-то все и дело! Для нее поступок Доронина вовсе не самоотверженный, а именно идиотский. Особенно потому, что, как я уже тебе говорил, она абсолютно уверена: ее и без доронинского признания никто не заподозрил бы. Похоже, она была бы не прочь в этом убедиться, а Филипп все испортил!
        - Сядь, Федя, пожалуйста, - попросила Мушка. - И так как-то не по себе…
        Кудрявцев плюхнулся на табуретку, воскликнув:
        - Ну что же делать-то, Кира?!
        - Может быть, ничего и не надо делать? - отозвалась она. - Пусть все идет своим чередом? Знаешь, мне мама всегда говорит, что безнаказного зла не бывает. И не обязательно человек получит возмездие сразу. Возможно, только через несколько лет и с той стороны, откуда ответного удара ожидает меньше всего, но обязательно получит! Давай в это верить!
        - А Фил?
        - А Филу, возможно, надо было через это пройти. Он сам захотел. Соня ведь его ни о чем не просила. Будет у Доронина такой вот жизненный опыт.
        - Но ведь ему же у Манюни учиться, когда она поправится! Как это все будет выглядеть?
        - Мария Ростиславовна хорошая женщина. Можно будет с ней поговорить…
        - О чем?!
        - Ну… о том, что Фил не виноват, что взял чужую вину на себя.
        - Думаешь, она не захочет знать правду, от кого еще пакостей ждать, с кем надо быть поосторожней? Хотя… Соня собирается после девятого класса уйти в колледж… Но до конца учебного года еще целых две четверти, если не считать, что эта еще не закончилась… В общем, я по-прежнему в полной растерянности. Как быть? Что делать?
        Вид у Кудрявцева был такой несчастный, что Мушка встала со своей табуретки, подошла к однокласснику и обняла его сзади за шею, уткнувшись носом в блестящие густые волосы, пахнущие незнакомым мужским шампунем. Она сделала то, о чем мечтала день назад. И Федор не отстранился, он осторожно взял ее руку и поцеловал в ладонь. И больше ничего между ними не было. Кира разомкнула руки и села на свое место. Молодые люди просто смотрели друг на друга с выражением необъяснимого счастья на лицах, и ничего другого им сейчас не хотелось. Вполне достаточно было ощущения единения и нужности друг другу. Потом Кудрявцев сказал:
        - Ладно. Пусть будет как будет. Положимся на судьбу. Может, мы и правда не имеем права вмешиваться. Манюня от нашей честности все равно быстрей не поправится, а Фил действительно на все пошел сам, ему и выпутываться. Впредь будет осторожнее… - Федор рассмеялся и добавил: - С девушками! Они бывают очень коварными!
        - Я не коварная, - улыбнувшись, сказала Мушка.
        - Я знаю. Если бы я был Бетховеном, написал бы пьесу «К Кире…». А поскольку я даже нот не знаю, то приглашаю тебя в это воскресенье к нам на дачу в Белкино. Мы всей семьей едем на лыжах кататься.
        Мушкино лицо погасло. Она опустила глаза и сказала:
        - Я не поеду. Твоему отцу я явно не понравилась. Он считает, что из-за меня ты отказываешься от поездки во Францию. Зачем мне его раздражать?
        - Он должен знать, что в этом вопросе я никогда не стану жить его умом. Я сам имею право выбирать друзей и…
        Кира подняла на него глаза. Ей было интересно, что он скажет дальше.
        Федор несколько смутился под ее пристальным взглядом, но все же продолжил:
        - …и девушек, с которыми мне хорошо. Но, может быть, ты и права. Не стоит нам всем вместе ехать сейчас. Давай покатаемся у нас, в парке за комбинатом стройматериалов! Там отличная лыжня! Мы с ребятами уже давно открыли сезон!
        - Давай! - с радостью согласилась Кира.
        Второй день после дня без вранья
        Когда в кабинет истории вошла Ирочка Разуваева, Руслан Савченко сидел на подоконнике возле своего стола и пересказывал Юре Пятковскому детектив, который вчера посмотрел по телевизору и которым остался весьма недоволен в виду примитивных действий сыщика. У Савченко, что называется, слова застряли в горле от удивления, смешанного с восхищением. На Ирочке, как он и советовал, были надеты темные джинсы и классического вида серый джемпер с синими ромбами на груди. Но не только одежда кардинально переменила облик девочки. На ее лице совсем не было косметики. Чистые глаза Иры без густого черного забора накрашенных ресниц казались глубже и синее, прямо в тон с ромбами на джемпере. Губы ее и без помады были нежными, жемчужно-розовыми. Но самыми чудесными оказались абсолютно прямые волосы без единой заколочки, свободно лежащие на спине. Эти самые многочисленные заколочки, а также локоны и
        кудряшки, которые обычно завивала на своей голове Разуваева, оказывается, мешали увидеть их по-настоящему золотой цвет. В общем, Ирочка оказалась классической красавицей.
        - Ба… - проронил удивленный Пятковский. - И где же вы, мадемуазель Разуваева, потеряли все свои прибамбасы… ну… для этого?.. - Юра выразительно покрутил руками вокруг своей головы. - Я готов туда сбегать, собрать ваши дурацкие заколочки и сжечь все до единой, как Иван-царевич сжег лягушачью шкуру!
        - Я просто их не надела и волосы не закрутила, - бесхитростно отозвалась Ирочка.
        - И ведь как правильно поступили, мадемуазель! Ведь мы могли окончить девять классов, разойтись по колледжам и так никогда и не узнать, как же на самом деле выглядит наша Ирэн!
        Ирочка довольно рассмеялась и села на свое место рядом с Соней Чеботаревой. Потом она нашла взглядом Савченко, который изо всех сил тянул вверх большой палец правой руки. Он был откровенно счастлив: это же с его подачи Разуваева из не в меру размалеванной и завитой куклы Барби превратилась в очаровательную нежную девушку. Поскольку Руслан мало чего в своей жизни прочитал, то не мог ощущать себя Пигмалионом [3 - Пигмалион - царь и скульптор с о. Кипр, влюбившийся в изваянную им статую девушки Галатеи, которую, вняв его мольбам, оживила Афродита.]. Он чувствовал свое родство, пожалуй, с папой Карло, который из обыкновенного полена вытесал симпатичного парнишку. Во время урока истории, который вскоре начался, он то и дело поворачивал голову в сторону Ирочки, улыбался и все так же показывал большие пальцы то правой, то левой руки. Ира смущалась, краснела и в ответ бросала на Савченко такие теплые взгляды, что он вознамерился пригласить ее прямо сегодня же в кафе «Василек», которое находилось примерно в квартале от здания школы и имело богатый ассортимент пирожных. По меркам среднего учебного
заведения, Руслан как раз сегодня был сказочно богат, поскольку мать дала ему приличную сумму на новый школьный рюкзак. Молодой человек правильно рассчитал, что старый рюкзак вполне еще может послужить, а вот такие Ирочки Разуваевы, с которыми не стыдно показаться даже в «Васильке», на дороге не валяются. Конечно, еще вчера он был бы несказанно счастлив, если бы в тот же «Василек» с ним согласилась сходить Кира Мухина, но сегодня он совершенно отчетливо увидел, что Мушка даже в подметки не годится преображенной Разуваевой. А если учесть, что Кира на него вообще не смотрит, а Ирочка прямо тает от его взглядов, то, похоже, посещение кафе принесет ему сегодня массу ни с чем не сравнимых ощущений.
        Филипп Доронин тоже совершенно растерялся, когда увидел Иру Разуваеву. Она сегодня совершенно не походила на глупую куклу, к семейству которых он ее всегда относил. В класс вошла совершеннейшая девушка из всех, кого он знал до настоящего момента, но на него она даже не подумала посмотреть, как бывало раньше. Фил проследил за взглядами Ирочки и заметил, что она чуть ли не перемигивается с Русланом Савченко. Девичье непостоянство его неприятно поразило. Давно ли Ирина Разуваева со слезами на глазах уверяла его в своих самых нежных чувствах, и вдруг взяла, да и переоделась не для него, а явно для Руслика Савченко. А разве Савченко достоин такой красавицы? Впрочем, разве не он, Филипп Доронин, сам отказался от Ирочки, когда она смотрела на него умоляющими глазами и готова была защитить от всех неприятностей с такой же самоотверженностью, с которой он бросился на защиту Сони Чеботаревой? Да, придется признать, что он не сказал Разуваевой ни одного ободряющего слова, не подарил никакой надежды, просто проигнорировал ее признание, и все. Разве Ирочка обязана была ждать, пока он передумает, разглядит ее,
заинтересуется ею? Нет, конечно, не должна! Какой девчонке не хочется взаимной любви и желательно сейчас и сразу! А разве дело в любви? А в чем? Да кто его знает!
        Филипп очень осторожно скосил глаза в сторону Киры Мухиной. Он отметил, что она сегодня пришла в кабинет истории практически рука об руку с Кудрявцевым, но никаких далекоидущих выводов не сделал. Мало ли о чем могли разговориться столкнувшиеся на лестнице одноклассники. Одна история с английским чего стоит: говори не хочу! Странным было то, что Мушка, видимо, так и не наговорилась до начала урока с Федькой, поскольку они вместе уселись на кудрявцевскую последнюю парту в среднем ряду. Конечно, на истории не очень-то поговоришь, но попереписываться вполне можно. Правда, что-то было не заметно, чтобы Мухина с Кудрявцевым переписывались. Эти двое спокойно слушали историка Альберта Михайловича. Они сидели на приличном расстоянии друг от друга и все равно как будто вместе. Их словно что-то неразрывно связывало, какие-то невидимые нити, которые держали крепче самых толстых видимых канатов, если бы вдруг одноклассники решили ими воспользоваться.
        Осторожно поглядывая через собственное плечо, Филипп пытался рассмотреть Мушку. Конечно, она не выглядела так сногсшибательно, как Разуваева, но некоторые изменения произошли и с ней. Во-первых, она сняла свою черную блестящую водолазку, которая делала ее действительно похожей на мушку с плотно сложенными за спиной крылышками. Сегодня на девочке была надета светлая блузка с аккуратным круглым воротничком, который делал ее совершенно незащищенной и трогательной. Лицо Киры Филипп назвал бы благостным, если бы его попросили дать ему определение. Из Мушкиных глаз будто лился свет. Доронин понимал, что Кирина благость и струящийся из глаз свет вовсе не имели к нему отношения точно так же, как и разуваевское преображение. Похоже, он опоздал и здесь. Мухина, как и Ирочка, всего пару дней назад признавалась ему, Филиппу, в романтических чувствах, а сегодня уже сидит за одним столом с Кудрявцевым и светится явно из-за него. Конечно, Федька бесспорный красавчик. Его портреты могли бы украсить любой девичий глянцевый журнал, но ведь Кира раньше на него никогда не заглядывалась. Что же произошло? Впрочем,
многое ясно даже без применения ставшей знаменитой в их классе, любимой савченковской дедукции. Из подслушанного в гардеробе разговора понятно, что между Чеботаревой и Кудрявцевым были определенные отношения, которые распались из-за Сониного поступка. Да, он ее не украсил, но разве любовь не всепрощающая штука? Но, может быть, между Федькой и Соней и не было любви? Так… встречались просто, да и все… Любовь ведь невозможно скрыть! Все бы видели, что Соня с Федькой любят друг друга. Ну… пусть не любят… пусть влюблены… Вон Кира сидит и сияет… Да и Федька весь какой-то взъерошенный, удивленный, просветленный…
        Филипп перевел взгляд на Чеботареву. После того, как Мушка пересела к Федору, Соня осталась за столом одна. Было не похоже, чтобы это ее как-то обеспокоило, огорчило. То ли она замечательным образом владела собой, то ли на самом деле первая ученица их класса совершенно бесчувственная, ничем не пробиваемая особа, которая, как говорится, пойдет по головам, если это понадобится. Впрочем, все не так просто… Соня ведь плакала в гардеробе после того, как Кудрявцев ее оставил… Как же все запутанно…
        Вот если посмотреть на него, Филиппа Доронина… Ему ведь Соня нравилась, очень нравилась. Он думал о ней постоянно, как только голова освобождалась от учебы и других жизненно важных насущных дел. И что теперь? Чеботарева стала ему неприятна. Значит, это была не любовь? Ведь только что приходила в его голову мысль о том, что любовь может простить все… Или на самом деле вовсе не все можно простить даже любимому человеку? Разве можно простить подлость, предательство? Наверно, единичные можно… Если человек совершил что-то не слишком порядочное, но мучается от того, что оказался на это способен, раскаивается и никогда больше этого не сделает, тогда почему бы и не простить… А вот если как Соня… Ее совершенно не волнует, что за все отвечать придется ему, Филиппу. С другой стороны, она не просила его о жертве… Он сам на все пошел ради любви, которая, к сожалению, так быстро развеялась… Нет, не к сожалению! К счастью! Раз Чеботарева способна на мерзкие поступки, то непременно эта ее мерзость проявилась бы в другом месте. Не в школе, а там, где кто-нибудь посмел бы ее огорчить, уязвить, обидеть…
        Филипп со страхом во взгляде опять обернулся к Мушке и Кудрявцеву, которые не смотрели друг на друга, но были прочно и счастливо связаны взаимным чувством симпатии. А что, если Соня не простит Федьку и Киру? А она, конечно, не простит, раз Манюню не простила… Но что она может сделать? Да разве можно предугадать шаги негодяев и подлецов? Для этого самому надо быть таким же… Ну нет… Он, Филипп Доронин, конечно, далеко не идеал, но уподобляться Чеботаревой никогда не будет. То есть он мог бы, конечно, ради прикола намазать доску маслом, чтобы урок у ненавистного всему классу учителя сорвался, но у них, к счастью, нет таких учителей. И потом, он сам и ответил бы за свой поступок, никогда не стал бы скрываться за чьей-то спиной… Или даже не за чьей-то спиной, а в надежде, что до сих пор ничем не подмоченная репутация прикроет еще лучше чьей-то спины. Филипп в очередной раз взглянул в сторону Сони. Она все так же прямо сидела за своим столом, устремив внимательный и безмятежный взгляд на учителя истории Альберта Михайловича.
        Да, Соня Чеботарева действительно смотрела на Альберта Михайловича. Ей стоило большого труда сохранять спокойствие и изображать невозмутимость. Она побаивалась, что учитель спросит ее о чем-нибудь, а она не сможет ответить, так как мысли от истории отечества постоянно возвращались к истории собственной жизни. Девочка не жалела ни о чем. Виновные должны нести наказание, вот Манюня и понесла. И не ее, Сонина, вина, что у Ростиславовны гипертония. С гипертонией надо работать в тихой библиотеке, а не в школе. И ничего ужасного с англичанкой не произошло, отдохнет пару недель от школы, да и вернется на работу как ни в чем не бывало. Самое смешное, что этой безмозглой Манюне даже в голову не придет, кто ее наказал! Ни Кудрявцев, ни Доронин ее, Соню, конечно же, не выдадут. Вон Фил на нее то и дело поглядывает. Он думает, что она этого не замечает, а она все видит боковым зрением. Зря старается, дурачок! Она никогда в жизни не опустится до такого, как он! Просто смешно! Рыжий! Веснушчатый! Просто доктор Ватсон какой-то! Она, конечно, знает, что Доронин нравится глупышке Ирке Разуваевой, они-то как раз и
есть два сапога пара. А рядом с ней, Софьей Чеботаревой, всегда будут самые блестящие молодые люди! В их классе таким был Федор Кудрявцев, и она сделала все, чтобы начать с ним встречаться. Даже если бы их родители не подружились, она все равно добилась бы его расположения. Собственно говоря, особенно и добиваться-то не пришлось. В их 9-м «А» она, Соня, - самая блестящая девушка. Учится она лучше всех, даже умница Валька Андреева до нее не во всем дотягивает. А уж внешне ей равных во всей параллели девятых нет. Разуваева сегодня, конечно, несколько преобразилась, но от нее за версту несет тупостью. Таким, как Федор, тупые никогда не понравятся. Не очень понятно, правда, что у него с Мухиной… Может, и ничего… Скорее всего, он таким образом выражает протест против того, что назвал подлостью. Нашел тоже подлость… Не подлость это, а восстановление справедливости. Ладно, пусть попротестует немного, да и перестанет. Не может же он серьезно увлечься этой Мушкой, безликой черной дрозофилой! И потом… Париж - это вам не Саратов какой-нибудь! И даже не Москва, столица нашей Родины! Ну… повыпендривается Федор
немного, но все равно поедет! Кто сможет отказаться от Парижа и от горнолыжного курорта? Да никто! Вот она, Соня, помучила немного родителей отказом от каникул во Франции за то, что ради этой поездки ей пришлось так напрягаться с Манюней, но в конце концов - согласилась. Папочка еще и колечко с изумрудиком купил, чтобы доченька его простила. Вот и Кудрявцев не сможет отказаться от Французских Альп, слишком уж он увлечен лыжами. Ну а там, во Франции… В общем, совсем скоро Федор Кудрявцев и думать забудет о своей дрозофиле, которой сейчас так призывно улыбается.

* * *
        Историк Альберт Михайлович чувствовал, что большая часть учащихся 9-го «А» его не слушает, но посчитал отсутствие внимания девятиклассников вполне нормальным явлением. Впереди Новый год, чудесный волшебный праздник. Подростки уже наверняка размечтались о том, как и с кем будут его праздновать. Вон Федор Кудрявцев сегодня сидит с Кирой Мухиной и совершеннейшим образом балдеет от этого. Разве ему до истории? Конечно, нет! И Кире, разумеется, тоже не до политических метаморфоз государства российского! А Иришка Разуваева, чудесная нежная девочка, сегодня как-то по-особенному красива. Руслан Савченко скоро шею вывихнет, оглядываясь на нее.
        Альберт Михайлович оглядел своих учеников веселым взглядом и раздал листки с кроссвордами, которые всегда припасал к Новому году. Пусть ребята расслабятся. Программа полугодия пройдена, с отметками все ясно. В общем, с наступающим Новым годом, уважаемые девятиклассники!
        Эпилог
        Я, автор этой книги, вообще-то не люблю писать эпилоги, но понимаю, что в данном случае без него никак не обойтись. История, которую я рассказала, закончена, но мне понятно, что читателям очень захочется узнать, что же произошло дальше с ее участниками, поэтому я решила удовлетворить их любопытство, заглянув достаточно далеко в будущее главных героев.
        Итак!
        Приверженец дедуктивного метода Руслан Савченко, как вы наверняка догадались, подружился с Ирочкой Разуваевой. После девятого класса родители Руслана, обеспокоенные его безалаберностью и несобранностью, отправили сына учиться в кадетский корпус. Поскольку это заведение закрытого типа, виделись наши влюбленные редко, чаще по скайпу, чем вживую. Ну… иногда они встречались по выходным. После кадетского корпуса Руслан, который во время учебы действительно сумел избавиться от многих своих недостатков, поступил в военную академию связи. Он очень гордился Ирочкой. Она неизменно производила фурор своей внешностью на дискотеках, которые к праздникам устраивало для курсантов руководство училища. Друзья завидовали Руслану, кое-кто даже пытался отбить у него девушку, но ничего путного из этого не выходило.
        А Ирочка, между прочим, с отличием окончила лицей ресторанного и гостиничного сервиса по специальности «шеф-повар ресторанной группы». Директор рекомендовал лучшую выпускницу своего учебного заведения другу, удачливому ресторатору. Девушка выбрала цех выпечки и кондитерских изделий. Очень скоро ресторан «Русский шик» прославился на весь город Ирочкиными пирогами, тортами и пирожными.
        После окончания академии Руслана Савченко послали служить на Дальний Восток. Он сказал Ирочке, что, как только устроится, непременно сразу с ней свяжется, и она к нему приедет, а там они и свадьбу сыграют. Поначалу Руслан, несмотря на дороговизну мобильной связи, каждый день звонил Ирочке с Дальнего Востока и писал самые нежные эсэмэски. Потом звонки стали реже, а речи молодого человека начали отличаться немногословием и даже некоторой сухостью. Вскоре присылать эсэмэски он вообще перестал, а через некоторое время прекратились и его звонки. Месяца через три Ирочка узнала, что ее бывший одноклассник и возлюбленный женился на медсестре воинской части, в которой служил. Сказать, что девушка огорчилась, значит ничего не сказать. Какое-то время Ире казалось, что жизнь ее кончена. Однажды она даже наглоталась снотворных таблеток, но, видимо, препарат был не слишком сильным, и Ирочка отделалась испугом и гастритом, который с течением времени благополучно прошел. Спасло Ирочку дело. Хозяин ресторана, у которого она работала, задумал продать свое кафе. Ему некогда было заниматься им всерьез без ущерба для
ресторана, поэтому оно не приносило доход. Ирочка же упросила продать кафе ей. Конечно, у нее не было необходимой суммы на столь серьезную покупку, но она надеялась, что сможет выплатить деньги, когда кафе развернет свою деятельность и станет приносить доход. Ресторатору очень не хотелось отпускать талантливого кондитера, который прославил его «Русский шик», но отдавать свое кафе в чужие руки тоже было жаль, поэтому все устроилось к Ирочкиному удовольствию. Она с головой ушла в дела кафе, которое назвала своим именем - «Ирина».
        Однажды в кафе забрел бывший Ирочкин одноклассник Федор Кудрявцев. У него в тот вечер было очень плохое настроение, поскольку начальник конструкторского бюро, где он работал, вернул его проект с таким количеством замечаний и мелких исправлений, что Федору казалось легче сделать новые расчеты, чем исправлять написанное. Кудрявцев заказал стейк с овощами и не на шутку рассердился, когда ему вместо мяса средней прожарки принесли, как ему показалось, нечто совершенно пережаренное. Ему захотелось бросить этот стейк в лицо его создателю, то есть повару, точно с таким же презрением, с каким сегодня начальник бросил на стол его проект. Он потребовал вызвать повара, и немедленно. Разумеется, вместо повара к разгневанному посетителю вышла сама Ирочка, чтобы ликвидировать конфликт в самом зародыше. Федор, который не видел одноклассницу с тех пор, как они окончили девятый класс, при виде нее совершенно онемел и забыл не только про то, что собирался прилюдно расправиться с нерадивым поваром, но даже и про собственную сегодняшнюю неприятность на работе. В школе Ирочка Разуваева была, как ему казалось, всего
лишь хорошенькой куколкой без изюминки. Сейчас перед ним стояла классической красоты блондинка. И вовсе не такая, о которых слагают анекдоты. Голубые глаза хозяйки кафе (о том, что Ирочка является хозяйкой, он узнал, конечно, несколько позже) были мудры и внимательны. Нежные губы, почти не тронутые помадой, красиво изогнулись в приветливой улыбке. Одета молодая женщина была строго и изысканно, как и полагается руководителю заведения. Федор Кудрявцев смог только растерянно протянуть:
        - И-и-ира-а-а…
        Думаю, вы, дорогие читатели, уже догадались, что с ними случилось дальше. Конечно! Вы правы! В тот вечер Федор не стал жаловаться на пережаренный стейк. Но гораздо позже, в те моменты жизни, когда у него случались неприятности, только своей Ирочке он и жаловался, и она всегда умела утешить, развести беды руками и даже снять боль. Хочу вам сказать, что это умеет каждая любящая жена, что предлагаю вам, девчонки, намотать себе на ус!
        Вы, конечно, спросите, что же случилось с Мушкой? Я охотно отвечу: ничего плохого! Просто не сложились у них с Федором отношения, да и все. Так тоже бывает. Они были вместе года полтора, а потом полюбовно, без ссор и драм разошлись в разные стороны. В тот момент, когда Федор Кудрявцев женился на Ирочке Разуваевой, пианистка Кира Мухина, лауреат нескольких международных музыкальных конкурсов, была на гастролях в Париже. Да, в Париже, где Федор так и не побывал. Но какие его годы! Он непременно съездит и в Париж, и, возможно, даже во Французские Альпы вместе со своей женой, любимой, ненаглядной Ирочкой.
        А вот Соня Чеботарева побывала и в Париже, и в Лондоне, и в Мадриде. Долго и неинтересно перечислять страны и города, где она пыталась спастись от скуки. Соня окончила университет экономики и финансов, но не работала по полученной специальности ни одного дня. Красавица и умница, она сразу после университета удачно вышла замуж за очень состоятельного бизнесмена, с которым познакомилась в одном из заграничных вояжей. У нее было все: богатый дом, деньги, бриллианты и даже любящий муж. Не было только счастья. Соня так и не сумела никого полюбить и мужа своего в том числе. После того как в школе от нее отказался Федор Кудрявцев, она плакала недолго. Ей казалось, что уж на ее-то пути таких Федоров будет пруд пруди - знай только выбирай. Но никого лучше Кудрявцева она так и не встретила. Первая, сильная и несчастная любовь осталась самым лучшим ее воспоминанием.
        Что касается Филиппа Доронина, то у него в жизни все сложилось неплохо. Манюня, то есть Мария Ростиславовна Ковязина, оправившись от болезни, его извинений не приняла. Она сказала, что догадывается, кто и почему сорвал ей открытый урок на самом деле, и даже посочувствовала Филу, который решил, как она выразилась, взять на себя чужой грех. Несколько позже Мария Ростиславовна, конечно, все же провела блестящий открытый урок, после чего ей не только прибавили зарплату, а еще послали на месячную стажировку в так любимый ею Лондон. А Филипп Доронин окончил горный институт и сейчас работает главным маркшейдером на одном из горно-обогатительных комбинатов страны. После того как он ошибся в Соне Чеботаревой, Филипп стал очень настороженно относиться к девушкам и очень долго не мог найти себе подругу. Но сейчас, скажу вам по секрету, у него назревает роман с одной прехорошенькой особой, которая работает на том же комбинате в экономическом отделе. Давайте пожелаем ему успеха! Ну и, конечно же, счастья в личной жизни!
        Последнее слово автора
        Вопрос о том, стоит ли целиком и полностью отказаться от вранья, или, выражаясь литературно, обмана, так и остался открытым. Вы можете сами подумать об этом на досуге и даже написать свои соображения автору этой повести в социальную сеть «ВКонтакте».
        notes
        Примечания
        1
        Багатель - небольшая, легкая в исполнении пьеса, в основном для фортепиано.
        2
        Тереза Малфатти фон Роренбах цу Децца.
        3
        Пигмалион - царь и скульптор с о. Кипр, влюбившийся в изваянную им статую девушки Галатеи, которую, вняв его мольбам, оживила Афродита.