Если влюбишься - молчи! Светлана Лубенец
        Дорогие девчонки! Мне очень хочется, чтобы вы узнали себя в героинях моих книг. Они общаются с друзьями и пытаются разобраться в жизни точно так же, как вы. Так же мечтают о любви. Я верю, что вы обязательно встретите ее - любовь, такую же чистую, возвышенную и прекрасную, какую я подарила героиням своих произведений!
        Светлана Лубенец
        Если влюбишься - молчи!
        Глава I
        «Береги, Сеня, руку…»
        Димки Феклистова не было в школе три дня. Его приятель, Кирилл Сергеев, объяснил классной руководительнице, Надежде Ивановне, что Димас несколько приболел, но волноваться по этому поводу совершенно ни к чему, поскольку болезнь не опасная и очень скоро Феклистов в школу явится. Когда Димка наконец появился, одноклассникам было на что посмотреть: его правый глаз жалко мигал в обрамлении огромного желтовато-коричневого синяка, а щеку перечеркивала запекшаяся царапина. Было ясно, что Феклистов надеялся в домашних условиях извести эти знаки отличия, но дело оказалось долгим и хлопотным. На три дня эта процедура явно не потянула, и родители в четыре руки вытолкали его в школу.
        - Замечательно! - всплеснула руками Надежда Ивановна. - Украшение как раз к олимпиаде! Что скажут про нашу школу в районе?
        - Я могу и не ходить, - буркнул Феклистов.
        - Ну, конечно! Что ты можешь еще сказать! - горячилась Надежда Ивановна. - Я вижу, вам всем наплевать на честь родной школы!
        - А он, может быть, как раз ее честь и отстаивал, - предположила Оксана Величко, самая красивая девочка 9-го «А». - Наверняка опять с «плевками» драться пришлось.
        «Плевками» прозывались учащиеся соседней школы со спортивным уклоном. На улице Метростроителей лицом к лицу стояли два разноэтажных здания школы. Одна, в четыре этажа, с двумя крылами, была общеобразовательной, а во второй, маленькой, двухэтажной, кроме основных предметов, преподавалось еще плавание и прыжки в воду. Поначалу ученики обычной школы называли пловцов поплавками, потом длинное неудобное слово сократилось до «плавков», а далее естественным образом трансформировалось в «плевков» и за спортсменами закрепилось.
        Пловцы, или «плевки», совершенно бесплатно посещали бассейн, находящийся на соседней улице, тогда как ученики общеобразовательной школы должны были выкладывать за месячный абонемент кругленькую сумму. Кроме того, пловцы регулярно ездили целыми классами на сборы, соревнования, юниорские олимпиады и, похоже, вообще толком не учились. Общеобразовательники же корпели над учебниками и ненавидели «плевков» страшной ненавистью. «Плевки» платили им тем же, и драки между учащимися обеих школ были не редкостью, а даже, напротив, весьма распространенным явлением.
        - Неужели Оксана права? - опять всплеснула руками Надежда Ивановна. - Сколько можно?! Не понимаю, почему вы так завидуете пловцам? Они же получают ущербное образование - спортивный век так короток. Вы только подумайте, что они будут делать, когда придется навсегда вылезти из бассейна?
        - Тренерами станут, - ответила Оксана.
        - Кому нужно столько тренеров по плаванию? - парировала Надежда Ивановна. - В школе человек триста учится, и каждый год приходят новые и новые первоклассники…
        - Будут в бассейнах у новых русских бабки сшибать, - вставил Борис Доренко и с жалостью посмотрел на классную руководительницу, которая уже четвертый год ходила в школу в одном и том же рябеньком пиджаке и того, что называется хорошими бабками, в руках явно не держала.
        Надежда Ивановна задохнулась от возмущения, в третий раз всплеснула руками, но не нашла, что возразить Борису, а потому подошла к своему столу и решила наконец начать урок. От Феклистова, таким образом, разговор ушел в сторону, чему он несказанно обрадовался и тут же принялся тянуть руку на первый же математический вопрос преподавательницы любимого предмета.
        На перемене Димку окружили одноклассники и наперебой стали расспрашивать, кто ему навесил такой «фингал», и предлагали плечом к плечу встать на защиту его поруганной чести и достоинства. Димка от помощи отказывался, «плевков» ни в чем не обвинял и явно ждал, чтобы одноклассники от него поскорей отвязались.
        - Все ясно! - заключил Леня Пивоваров. - Споткнулся, упал, очнулся - гипс!
        - Вроде того, - смущенно ответил Феклистов.
        - Ну-ну! - процедил Леня. - Бывай здоров! Как говорится, «береги, Сеня, руку!».
        Синяк на лице Феклистова еще не успел окончательно выцвести, как с разбитым лицом в школу пришел Гия Сохадзе. Правда, красавец-грузин, в отличие от Феклистова, догадался скрыть синяки под черными очками и потому выглядел не менее импозантно, чем всегда. Когда же Надежда Ивановна потребовала от него очки снять, то в ужасе от увиденного даже забыла о своей привычке всплескивать руками. Разноцветные синяки украшали сразу оба глаза Сохадзе.
        - Гия! Кто тебя так?
        Сохадзе завел черные глаза под потолок и застыл в позе вынужденного выжидания. Он собрался героически перенести все нравоучения классной руководительницы, не проронив при этом ни звука. Он абсолютно правильно рассчитал свои силы, потому что скоро выдохшаяся Надежда Ивановна махнула на него рукой и начала урок. Димка Феклистов при этом поглядывал на Гию с совершенно необъяснимым выражением.
        Когда с разбитой губой и глубокой царапиной на щеке в класс явился Саша Семенов, в коридоре у окна обсудить создавшуюся ситуацию собрались три подруги.
        - Я, конечно, вам расскажу, - приглушив голос почти до шепота, начала Юлька Акимушкина, худенькая беленькая девушка с ангельским личиком, являющаяся приятельницей избитого Семенова, - но … - Она выразительно оглядела подруг. - Никому ни слова! Саша говорит, что их троих так разукрасили какие-то неизвестные ребята во всем черном.
        - С чего это «неизвестные в черном» полезли именно к нашим парням? - с иронией в голосе спросила Анжела Решетилова, высокая стройная блондинка с короткой мужской стрижкой, длинными ногами и очень решительным лицом. - Что Сашка-то говорит?
        - Ой, девочки, я так ничего и не поняла. Темнит что-то Сашка, про какие-то давние счеты рассказывает. В общем, несет такую ерунду, что противно слушать!
        - И я не понимаю, какие счеты могут быть у неизвестных парней с такими разными людьми, как наши ребята, - с математиком Феклистовым, гуманитарием Сашкой и красавчиком Сохадзе - без определенных пристрастий? - удивилась Оксана Величко.
        - Вот и я ничего не понимаю… - согласилась Юлька, вздохнула и принялась накручивать на палец прядку кудрявых светлых волос.
        - И сколько же этих «черных» было? - спросила Анжела.
        - Трое, и все в черных вязаных шапках, натянутых до подбородка, с прорезями для глаз, - объяснила Юлька. - Прямо как в кино про мафиозные разборки.
        - А автоматов Калашникова или огнеметов при них случайно не было? - съязвила непонятно к чему Анжела.
        Глава II
        Пропавшая Дева и будущий банкир
        Несмотря на то, что по просьбе Юльки Акимушкиной подруги никому не говорили о троице в масках, по классу поползли слухи, - видимо, информация поступила из других источников. Количество нападавших возросло в слухах до десяти человек. Одни считали, что ими были скинхеды (кто-то даже якобы видел свастику у них на рукавах, а у одного, ненароком снявшего шапку, - бритую голову), другие подозревали ребят из соседнего детского дома, третьи, которых было большинство, утверждали, что, кроме «плевков», ни на кого больше и думать не стоит.
        - Они же ненавидят наших ребят! - горячилась Полина Яковлева. - Это же ясно, как день! Им надо унизить их, поэтому и ловят по одному!
        Оксане слова Полины казались похожими на правду.
        Дело в том, что все «плевки» были маленького роста, особенно те, которые занимались прыжками в воду. Как они сами говорили, такова специфика их вида спорта. Неожиданно выросшие парни и девчонки вынуждены были покидать школу плавания. Многие переходили в соседнюю, в ту, которая стояла с их школой рядом, то есть в обычную.
        Поскольку между учащимися обеих школ постоянно происходили мелкие стычки и большие драки, директора одно время пытались подружить ребят и однажды даже устроили совместную дискотеку для старшеклассников. Эта дискотека оказалась большим педагогическим просчетом. На фоне двухметровых акселератов - одиннадцатиклассников общеобразовательной школы пловцы выглядели настоящими «плевками». Та памятная дискотека завершилась небывалым побоищем, и с тех пор никаких совместных мероприятий руководство двух школ не устраивало.
        - Ксанка, - оторвала Оксану от размышлений Полина. - Ты бы поговорила с Кепой.
        Денис Кепарев, по прозвищу Кепа, был «плевком» и одновременно соседом Оксаны по лестничной площадке. Оксана с Кепой с детсадовских времен находились в приятельских отношениях, которые могли бы перерасти в нечто большее, если бы не рост молодого человека. Он очень подходил для прыжков в воду, но не дотягивал до Оксаниных ста семидесяти.
        Оксана согласилась поговорить с Кепой, хотя в успех переговоров не верила. Кепа был мирным, дружелюбным парнем и в драках никогда не участвовал. Может быть, он и знает, кто побил Оксаниных одноклассников, но настучать на своих, наверняка, посчитает невозможным.
        На субботний вечер был назначен КВН между девятыми классами, а потом, как выражалась дремучая Надежда Ивановна, танцульки.
        Три подруги договорились встретиться перед КВНом у Анжелы. Когда Оксана пришла к Решетиловой, Юлька уже прыгала там перед зеркалом в облегающем темно-синем мини-платье и, похоже, была очень довольна собой. Платье имело небольшое декольте, и Оксана сразу заметила Юльке, что на ее голую шею просится какое-нибудь украшение.
        - Точно, - огорчилась и как-то сразу сникла Юлька. - Но… не бежать же домой… Анжел! Дай мне свой кулончик… ну… тот, с Девой. Ты его все равно не надела.
        - Ты же Козерог, а не Дева, - улыбнулась Оксана.
        - Какая разница? Это всего лишь украшение, надо же шею закрыть, сама сказала… Анжелка, ну дай! Не жмись!
        - У меня его нет, - наконец отозвалась Анжела.
        - Ясно, - заключила Юлька. - Жаба душит!
        - Какая жаба! Я его… потеряла.
        - Да ну? - в один голос воскликнули Юлька с Оксаной. - Когда? Как?
        - Если б знала, когда, как и где потеряла, то, может быть, давно уже нашла.
        - Наверно, замочек расстегнулся, - предположила Юлька. - Они такие ненадежные, все время надо следить. От родителей здорово попало?
        - А ты как думаешь! - Анжела покусала пухлые розовые губы, потом вскинула глаза на подруг и резко бросила им: - И больше говорить об этом не хочу. А тебе, Юлька, вполне подойдет вот это. Гляди, - и она достала из шкатулки короткую толстую цепь из перевитых между собой серебристых и голубоватых звеньев.
        - Как раз к платью! - восхитилась Юлька, звонко чмокнула Анжелу в щеку, и потерянная Дева была тут же забыта.
        КВН выиграл 9-й «Б». Все остальные девятые горевали по этому поводу недолго, потому что в зале погасили верхний свет, засветились гирлянды светомузыки, и началась дискотека.
        На первый же медленный танец Оксану пригласил Борис Доренко. Он уже довольно давно оказывал ей всяческие знаки внимания, но впечатления они на девушку не производили никакого. Доренко ей не нравился. Слишком уж он был правильный, причесанный, отглаженный - как с журнальной картинки. Борис собирался после девятого класса поступать в какой-то навороченный коммерческий колледж с изучением банковского дела и весь был в учебе и общественных делах. Для поступления ему, кроме отличного аттестата, еще нужна была какая-то особенная характеристика, и Боря старался вовсю: был старостой 9-го «А», заседал в школьном совете и возглавлял какое-то невыносимо научное общество. Оксане Борина деятельность казалось вымученной и непроходимо скучной.
        - У меня на завтра есть два билета на «Гостей из будущего». В концертном комплексе выступают. А в первом отделении известная группа из Политеха «Сталкеры». Не хочешь пойти? - Доренко приглашал небрежно, чтобы не было слишком обидно, если услышит отказ. Он знал, что Оксана от него не в восторге, и заранее подстраховывался.
        - Спасибо, Боря, - вежливо поблагодарила его Оксана. - Я завтра не могу. У меня… важное дело…
        - Ясно, - усмехнулся Доренко. - Как говорится, было бы предложено.
        Танец кончился. Борис проводил девушку до места, где ее поджидали подруги, и с достоинством удалился.
        - Ну как? - спросила Юлька.
        - Что «как»? - передразнила ее интонацию Оксана.
        - Ну… Доренко?
        - Будто не знаешь! - фыркнула Оксана. - Все так же. Между прочим, на «Гостей из будущего» приглашал и на «Сталкеров».
        - На «Сталкеров»… И ты отказалась?
        - Естественно!
        - Глупая какая! Да на «Сталкеров» еще труднее достать билеты, чем на «Гостей…»! Там один солист Гарик чего стоит… Голубоглазый такой, на скандинава похож. Все девчонки Питера в него влюблены.
        - Неужели ты тоже? - поддела ее Оксана.
        - Я, между прочим, ничем не хуже других, но… - Юлька подняла вверх указательный палец, - но он мне нравится только теоретически, потому что практически, как ты знаешь, мне нужен только Сашка.
        - А мне, Юленька, не нужен ни Доренко, ни ваш Гарик, - рассмеялась Оксана.
        - Не понимаю, - Юлька закатила вверх свои ясные голубые глаза и молитвенно сложила на груди ручки с тоненькими пальчиками, - чем тебе не нравится Борюсик? И высокий, и красивый, и умный, и банкиром будет, помяни мое слово! Вот, клянусь, если бы не Сашка и не Гарик из «Сталкеров», я бы… Ну скажи ей, Анжелка!
        - Обойдется и без Доренко, не умрет, - бросила им Решетилова.
        Юлька рассердилась:
        - Это ты из зависти! Тебе самой Борька нравится, а он на Оксану смотрит, вот ты и злишься.
        - Больно надо!
        - Да все знают, что именно тебе и надо… Ой, смотрите, опять «плевки» просочились! - Юлька забыла про Доренко и показала рукой на стайку пловцов в другом конце зала.
        Все «плевки» были одеты в одинаковые черные куртки до пояса. Поскольку они прошли на дискотеку нелегальным, одним им известным путем, то сдать одежду в гардероб, конечно, не смогли.
        - Юль, - обратилась к Акимушкиной Оксана, - а Сашка не рассказывал, в каких куртках были те, которые ему «фейс» попортили? У «плевков» они особенные: на заказ шьет какая-то фабрика спортивной одежды.
        - И что в них особенного?
        - У Кепы на нагрудном кармане, под «молнией», блестящим шелком вышиты три волнистые дорожки. Ну… вроде как вода… А на рукаве тем же шелком - пиктограмма, изображающая пловца с поднятой над головой рукой.
        - Сашка ничего такого не говорил, - ответила Юлька. - Но, знаешь, Ксана, в темноте черное на черном можно и не заметить.
        Через несколько минут девчонки напрочь забыли о «плевках» с их пиктограммами, потому что были нарасхват: их приглашали танцевать и свои ребята, и одиннадцатиклассники, а с Оксаной умудрился потанцевать даже неизвестно откуда вывернувшийся Кепа.
        Глава III
        Чужая сумка и «шерстяной» голос
        В понедельник с синевой под глазом в школу пришел Илья Веретенников.
        - Ну вот! - торжественно заявила подругам Юлька. - В субботу на дискотеку притащились «плевки», а сегодня Илюха - с та-а-ким фингалом! Не понимаю, почему парни не соберутся все вместе и не взгреют этих негодяев?
        - А кому собираться-то? - как-то не по-доброму улыбнулась Анжела. - Твоему Сашке-интеллигенту да математику Феклистову?
        - Мне кажется, Илья с Сохадзе вполне бы могли…
        - Кишка у них тонка, - вдруг зло процедила Анжела.
        Оксана с удивлением посмотрела на подругу, которая несколько нервно постукивала по парте пальцами, но ничего не сказала. Все знали, что Анжела Решетилова - человек настроения, и иногда ее лучше не трогать. Когда она бывала не в духе, ей боялась возражать даже Надежда Ивановна.
        Оксана решила, что ее «кишка», в отличие от той, какая была у Веретенникова и у Сохадзе, абсолютно не тонка и потому пора начать действовать. Вечером она непременно поговорит с Кепой, и, может быть, уже сегодня что-нибудь выяснится.
        Вечером выяснился только тот факт, что Кепа уехал на очередные сборы, а потому разговор с ним опять был отложен на неопределенное время.
        А в 9-м «А» между тем события продолжали развиваться дальше. Одноклассников начало будоражить странное поведение Олега Сухорукова. Олег был бессменным отличником с первого класса. В 9-м «А» учившихся на «отлично» было трое: Оксана Величко, Борис Доренко и Олег Сухоруков. Но если Оксана с Борисом последнее время начали слегка сдавать позиции и иногда схватывали четверки, то Олег продолжал по всем предметам получать только «отлично». И вдруг самый «прожженный» отличник Сухоруков перестал готовить домашние задания, прогуливал школу и отказывался отвечать на уроках. Надежда Ивановна по нескольку раз на дню проводила с ним воспитательные беседы, таскала к завучу и директору, вызывала родителей, но все предпринятые ею меры успеха не имели. Наконец, отчаявшись, она назначила классное собрание, на котором просила старосту Доренко вызвать Сухорукова на откровенный разговор, чтобы как-то переломить создавшуюся ситуацию.
        На собрании Доренко долго произносил длинные витиеватые фразы о долге учащегося перед государством, предоставившим возможность получения бесплатного образования, перед родителями, которых Сухоруков не сможет прокормить, когда они состарятся, потому что он, не имея хорошего образования, не сможет получить прилично оплачиваемой работы, и так далее. Надежда Ивановна ерзала на стуле за последней партой, куда специально села, решив предоставить детям полную самостоятельность. Она хотела, чтобы они просто поговорили по душам, а староста зачем-то начал стыдить и отчитывать Олега, да еще такими казенными фразами, от которых сводило скулы даже у Надежды Ивановны. Учительница сорвалась с места, чтобы прервать неуместное красноречие Доренко, но было уже поздно: Олег, опередив ее, бросил Борису: «Заткнись!» - и быстро вышел из класса.
        Оксана шла с собрания и думала об Олеге. Что с ним случилось? Не иначе как несчастная любовь. Хотя вот у нее, у Оксаны, можно сказать, тоже несчастная любовь, но она же ничего, учится, как всегда. Таким образом, мысли Оксаны плавно перетекли с Сухорукова на Леню Пивоварова, который ей, в отличие от Доренко, очень нравился. Во-первых, внешне: он был сероглазым брюнетом, не слишком высоким, но пропорционально сложенным и сильным. Во-вторых, ей импонировали его спокойная выдержанность и чувство собственного достоинства, сквозившее во всех его поступках. Ей казалось, что даже «плевки» не вяжутся к нему, как к остальным, вовсе не потому, что он занимается борьбой, а именно из уважения, которое он умеет всем внушать. А еще она немножко лукавила с собой на предмет своей несчастности. На самом деле ей казалось, что она тоже нравится Пивоварову. Его взгляд иногда останавливался на ней, и тогда Леня неизменно улыбался одними уголками губ, незаметно для других, но очень явно для Оксаны. Она каждый день ждала, что он подойдет к ней, пригласит в кино, или проводит до дома, или пригласит на танец на дискотеке,
но ничего такого до сих пор так и не случилось. Навязываться самой Оксане не хотелось. Она подождет еще: все-таки его улыбки что-нибудь да значат.
        Оксана пнула острым носком нового модного сапожка попавшийся под ноги камешек и вошла в подъезд. В почтовом ящике что-то белело. Это «что-то» оказалось письмом в большом нестандартном конверте с лаконичной надписью «Оксане Величко». Тут же, у окна подъезда, Оксана вскрыла конверт и вынула из него две фотографии, явно сделанные с сильным увеличением. На них была изображена она, Оксана, - наклонившись над столом, она, очевидно, что-то искала в сумке. Ее фигура занимала почти весь кадр, поэтому трудно было понять, где она находится.
        Оксана оглядела свой наряд на фотографиях: точь-в-точь такой, как сегодня: серо-голубые джинсы с разводами и золотистый джемперок из ангоры с воротником-хомутиком. И прическа такая же: плетеная колоском толстая коса, извивающаяся по спине. А вот сумка не ее. У нее такой нет. Юлькина, что ли? Нет, у Юльки из заменителя под крокодиловую кожу, а эта гладкая, черная, с боковым карманчиком, из которого торчит какая-то тряпка… Нет, не тряпка… Это шарфик в желто-зеленую клетку. Не может быть…
        Оксана почувствовала, как у нее вспотели ладони, а к горлу подкатил противный комок. Сумка - их биологички, Эммы Петровны, и ее любимый шарфик… И находится Оксана именно в кабинете биологии. Вот же: виден кусок шторы отвратительного розового цвета. Но почему Оксана роется в Эмминой сумке? Она никогда этого не делала! Или… Вспомнив, девушка немного успокоилась. Она вовсе не рылась в сумке биологички, нет! Она засовывала туда свой двойной листок с контрольной работой. Это, конечно, тоже не очень-то красиво, но все же не так отвратительно, как копание в чужих вещах.
        В тот день Оксана не успела дописать ответ на последний вопрос контрольной работы. Впрочем, она не написала бы его, даже если бы времени хватило. Честно говоря, она просто не знала ответа на последний вопрос. И она не сдала свою «контрошку» вместе со всеми, а прихватила листок на перемену. Закрывшись в кабинке туалета, Оксана списала ответ с учебника, в тот момент не очень-то задумываясь над тем, каким образом засунет свой листок в общую пачку.
        Ей позарез нужно было получить за «контрошку» по биологии «пять», потому что в журнале против ее фамилии стояли уже целых четыре четверки, которые могли помешать ей закончить триместр на «отлично». Допустить этого Оксана не могла. С первого класса она, как и Олежка Сухоруков, училась на одни пятерки. Поначалу это было легко и не стоило ей никакого труда, но к восьмому классу она уже начала сбиваться на четверки. В этом году, учась в девятом, Оксана все время балансировала на грани между «четырьмя» и «пятью», что выводило ее из себя. Ей не хотелось ронять марку, она с остервенением зубрила все предметы, но проколы все равно случались. Биология особенно досаждала ей, потому что была не столько трудна, сколько абсолютно неинтересна и даже противна. Они сейчас занимались анатомией человека, и Оксану тошнило от вида вскрытой черепной коробки и системы пищеварения со свернутыми в отвратительный клубок кишками. Она никогда не смогла бы стать врачом или учителем биологии.
        В тот день после уроков она подошла к Эмминому кабинету, совершенно не представляя, что делать дальше, но ей вдруг неожиданно повезло. Биологичка выскочила из кабинета, увидела Оксану и попросила покараулить вверенное ей помещение, поскольку ее срочно вызвали к телефону, а ключ она, как на грех, не может найти. Оксана, сочувственно покивав головой, зашла в кабинет и аккуратно засунула свой листок в сумку биологички. Вот и все! Больше ничего дурного она не делала! Она даже не помнит, что там, в сумке, лежало рядом с контрольными. Так что ничего особенно ужасного в ее поступке нет. И чего она вдруг так испугалась, увидев сейчас фотографию?
        Оксана облегченно вздохнула, но улыбка, которая уже слегка тронула ее губы, застыла кривой гримасой, а противный ком заполнил все горло, мешая дышать. Она вспомнила, что случилось на следующий день.
        На следующий день Эмма, чуть не плача, объявила 9-му «А», что вчера в школе у нее пропал кошелек с зарплатой. Еще она сказала, что никакой класс конкретно не подозревает, но на всякий случай всех своих учеников просит пожалеть ее и вернуть хотя бы часть денег, иначе до другой зарплаты ей не дотянуть.
        - А может быть, у вас не в школе, а в магазине или в автобусе кошелек стянули? - предположила Анжела.
        - Нет, дорогие мои, - печально ответила Эмма. - Я получила зарплату после третьего урока, а после шестого решила отдать долг. Кошелька в сумке уже не было.
        - Я не брала! - вскочила тогда со своего места Оксана. - И никто в класс не входил, пока я вас ждала. Вы мне верите?
        - О чем ты говоришь, Ксана! - отмахнулась от нее Эмма. - У меня и в мыслях не было подозревать тебя!
        И вот теперь на этой фотографии четко видно, как она, Оксана Величко, запустила руку в сумку биологички. Ее сфотографировали, видимо, в тот момент, когда она уже запихнула лист с контрольной и вытаскивала руку обратно из сумки. Кто же это сделал? Зачем? С какой целью прислал ей фотографии? Неужели такие же послали еще и Эмме?
        Кровь отлила от Оксаниного лица, и у нее слегка закружилась голова. Разве можно теперь доказать, что она не брала кошелек биологички? Даже если она начнет рассказывать про листок с контрольной работой, кто ей поверит? Кто поверит, что она, отличница, просто недоучила ненавистную биологию и пыталась обмануть учительницу? Какой кошмар! Что делать? Неспроста ведь ей прислали эти снимки… Что от нее хотят? Кто?
        Оксана вызвала лифт, а когда он приехал, долго стояла перед открывшимися дверями, задумавшись. И они закрылись, и лифт не уехал на другой этаж. Девушка повернула к лестнице и, еле переступая ногами, с трудом добралась до своего пятого этажа. Дома она плюхнулась на пуфик в прихожей и вздрогнула, невзначай увидев в зеркале свою зеленую физиономию. Нечего тут сидеть! Надо срочно что-то делать, куда-то бежать, кому-то доказывать, что она не воровка! Может, к Эмме? Нет… Та ни за что не поверит в рассказ про контрольную работу. Но что же ей тогда делать?
        Оставаться с собой наедине Оксана не могла. Она, рывком поднявшись с пуфика, решила бежать к Юльке. Все-таки она ее лучшая подруга, гораздо ближе Анжелы. Вместе они наверняка что-нибудь придумают.
        - Ксана, это же шантаж! - выслушав подругу, с ходу заявила Юлька.
        - Шантаж? - для чего-то переспросила Оксана, хотя понимала, что все именно так и есть. - Но что с меня взять?
        - Шантажисты - они такие, они знают, с кого чего взять!
        - За что? Что я такого сделала?
        - Не знаю, но, видно, кому-то ты все же перешла дорогу. Вспоминай, кому ты напакостила?
        - Что ты несешь, Юлька? Еще подругой называешься! Какие я кому на твоей памяти делала пакости?
        - Не обязательно специально. Может быть, ненароком, нечаянно?
        - Чушь! - не хотела ничего понимать Оксана. - Как это нечаянно?
        - Ну… например… отбила парня…
        - Отбивают не нечаянно, а целенаправленно. Но ни так, ни эдак я никого ни у кого не отбивала, и ты это знаешь не хуже меня.
        - Да я так сказала… к примеру… - вздохнула Юлька. - Хотя… вот Анжелка, мне кажется, могла бы с тобой поквитаться за Борьку Доренко.
        - Да ты что? - взвилась Оксана. - Мы же с пятого класса дружим!
        - Дружба дружбой, а любовь вполне может быть врозь!
        - С чего ты взяла, что у нее с Борькой любовь?
        - Со стороны Доренко, конечно, никакой любви нет, это ясно, а вот сама Анжелка по нему сохнет уже года два. Будто ты не знаешь!
        - Она в курсе того, что мне Доренко абсолютно не интересен.
        - Ну и что же? Он же с тебя глаз не сводит, вот она и решила на всякий случай тебя обезвредить.
        - Нет! - решительно отвергла Юлькины предположения Оксана. - Не верю! Она наша с тобой подруга и на такую подлость не способна.
        - Честно говоря, - улыбнулась Акимушкина, - я и сама не верю. Это я просто… в качестве версии… А может, это такая шутка, Ксанка?
        - Чушь! - опять выкрикнула Оксана. - От таких шуток можно получить сердечный приступ!
        - Я могу тебе валерьянки дать, - вскочив с дивана, живо отреагировала Юлька, - или корвалолу. Очень помогает!
        - Юля! - укоризненно проговорила Оксана. - Сядь! Каким образом валерьянка может помочь против фотографий?
        - Знаешь, Ксана, порви ты их и забудь! - посоветовала Юлька.
        - И что? У того, кто их прислал, наверняка еще есть. И вообще, он, может быть, уже послал второй экземпляр Эмме!
        - А вот тут ты не права, - решительно возразила Акимушкина.
        - Почему ты так уверена?
        - Потому что в этом нет смысла!
        - Как?
        - А так! Шантажисту нужно что-нибудь с шантажируемого получить. Если он пошлет фотки Эмме, вы станете разбираться между собой, а он сбоку окажется. Скажи, какая ему тогда будет польза?
        - Может быть, выгода для него как раз в том и состоит, чтобы опозорить меня и поглубже во всей этой дряни зарыть.
        - Н-не знаю… - нерешительно произнесла Юлька. - Для этого ты все-таки должна была кому-то крепко насолить.
        Домой от подруги Оксана шла, напряженно оглядываясь по сторонам. Ей казалось, что вот-вот из-за какого-нибудь угла выскочит шантажист. Он представлялся ей одетым в черную куртку и вязаную шапку до подбородка с прорезями для глаз. В таком прикиде, кажется, были те уроды, что били Сашку Семенова и других ребят. Оксана тут же одергивала себя, убеждая, что днем при всем честном народе никто не станет бегать в дурацкой маске, но тревога никак не оставляла ее. Даже в собственный подъезд она смогла войти только вместе с соседкой, возвращающейся с огромными сумками из магазина.
        Пока девушка возилась с замком, в квартире надрывался телефон. Захлопнув дверь и скинув туфли, Оксана подбежала к аппарату. Она рассчитывала, что звонит Юлька, которая наверняка придумала какой-нибудь замечательный выход из ситуации.
        - Получила? - прозвучал в трубке странный, какой-то «шерстяной» голос. Оксане показалось, что говоривший специально заглушал его, прикладывая ко рту толстую тряпку.
        От страха Оксана не смогла ничего ответить. Она приросла к полу и была не в силах не только говорить, но даже и двигаться.
        - Значит, получила, - удовлетворенно хмыкнула трубка. - Понравилось?
        - Зачем это? - с трудом просипела Оксана.
        - Скоро узнаешь.
        Вслед за этими словами послышался неестественный смех, а потом раздались короткие гудки зуммера, иглами впивавшиеся в мозг девушки.
        Впервые за всю свою школьную жизнь Оксана не приготовила домашнее задание ни по одному предмету. Весь вечер она просидела, уставившись в учебник по истории, не прочитав при этом ни слова. Перед ее глазами стояла фотография, на которой она, Оксана Величко, словно заправская воровка, смело лезла в чужую сумку. А за кадром этого видения слышался противный «шерстяной» голос, беспрерывно повторяющий: «Понравилось? Понравилось? Понравилось?»
        Глава IV
        Бриллианты к Восьмому марта и черные маски на каждый день
        Бежали дни. Когда история с присланными фотографиями и гадким голосом в телефонной трубке уже начала казаться Оксане не чем иным, как идиотским розыгрышем, когда она перестала шарахаться от каждого человека в черной куртке и даже снова начала выходить на улицу вечерами, случилось то, чего она уже почти перестала сиюминутно ожидать. Однажды вечером, часов в девять, Оксана возвращалась домой от Юльки, с которой вместе готовилась к зачету по химии. На детской площадке, у беседки, куда почти не доходил жидкий свет старого фонаря, ей преградили дорогу трое… в черных куртках и вязаных шапках с прорезями для глаз. У Оксаны мелко-мелко задрожали колени и мгновенно пересохло во рту. Один из преградивших путь втолкнул ее в вонючую загаженную беседку. Оксана от страха уже почти не держалась на ногах и сразу шлепнулась в своем светлом бежевом пальто на грязную скамейку.
        - Что вам надо? - прошептала она.
        - Мы всего лишь хотим тебе кое-что продать, - тем же «шерстяным» голосом сказал втолкнувший ее в беседку. Теперь Оксана видела, что он кутает низ лица в толстый темный шарф.
        - Продать? - Оксану била крупная дрожь. - Что?
        - Фотографии одной воровки.
        - Я не воровка, - жалко просипела Оксана.
        - Этого тебе уже не доказать!
        - Но что вам надо? - Оксанины глаза были полны слез, которые она с трудом сдерживала.
        - Я же сказал, хотим, чтобы ты купила у нас свое изображение.
        - У меня нет денег…
        - Возможно. Зато у тебя есть ювелирные изделия с бриллиантами.
        Оксана задохнулась от ужаса. У нее, действительно, были сережки и колечко с маленькими блескучими бриллиантиками. На прошлое Восьмое марта отец подарил Оксане с мамой на двоих комплект, состоящий из перстенька, сережек и цепочки с крохотной подвеской. Мама взяла себе кулончик, а Оксане достались серьги и тоненькое изящное колечко.
        - А если я не стану покупать фотографии? - звенящим голосом спросила Оксана.
        - Если завтра в это же время ты не принесешь сюда свое золото, то на следующий день вся школа будет увешана твоими фотографиями, увеличенными еще в два раза.
        Оксана еле сдержала готовый вырваться крик, а троица в черных куртках вышла из беседки и, не торопясь, отправилась в глубь двора. На ходу они стянули с себя шапки с прорезями. Оксана дорого дала бы за то, чтобы узнать, чьи лица скрывались под ними.
        Следующий день прошел для Оксаны Величко как в дурмане. Сказавшись больной, она ушла со второго урока домой. Дома, до прихода родителей, ничком пролежала на своей тахте в полуобморочном состоянии. Когда вернулись с работы отец с мамой, Оксане пришлось довольно долго изображать напряженную подготовку к урокам. В 20.50, зажав в кармане футляр с отцовым подарком, она крикнула маме, что сбегает минут на двадцать к Юльке, чтобы отдать тетрадь по физике. Передача украшений произошла быстро, без слов, и Оксана вернулась домой даже раньше, чем обещала родителям.
        Постепенно Оксана съехала с пятерок на абсолютные четверки, а потом стали проскакивать и троечки. Классная руководительница вела с ней воспитательные беседы, как раньше с Сухоруковым, но все мысли бывшей круглой отличницы были заняты только одной думой: что произойдет, когда родители хватятся украшений. Когда Надежда Ивановна пообещала вызвать в школу Оксаниных родителей для решения вопроса с успеваемостью дочери, девушка очнулась. Нет! Никаких родителей! Она сошла с ума! Ей ведь придется оправдываться, а как? Оксана налегла на учебу и выправила положение. Победу над Оксаниными тройками и четверками Надежда Ивановна отнесла исключительно на счет своего умения правильно и вовремя работать с учениками. Правда Олег Сухоруков по-прежнему учился плохо и прогуливал уроки, но Надежда Ивановна считала, что и там не все еще потеряно и победа все-таки не за горами.
        Оксана теперь все чаще и чаще думала о Сухорукове. Может быть, с ним приключилась такая же история, как с ней? Оксане очень хотелось поговорить с Олегом, но она понимала, что в таком случае придется рассказывать подробности своего отвратительного положения, а это не вызывало энтузиазма у нее. Кроме того, если Олег вляпался в подобную же мерзость, он тоже вряд ли захочет рассказывать об этом.
        Глава V
        Фуршет хозтоварной принцессы и ключи от папиной «Волги»
        Однажды, субботним вечером, мама объявила Оксане, что назавтра они всей семьей приглашены к Маркеловым на день рождения тети Нины.
        - Зачем мне туда идти? - тут же заныла Оксана. - Тетя Нина - твоя подруга. Мне там будет скучно!
        - А Иришка?
        Иришкой звали дочку Маркеловых. Она была ровесницей Оксаны и тоже училась в девятом классе. Но сколько мама с тетей Ниной ни пытались подружить дочерей, у них ничего не получалось. Оксана и раньше, в детстве, не находила общего языка с капризной и вздорной Иришкой, а теперь и вовсе терпеть ее не могла.
        Дядя Коля, Николай Петрович Маркелов, был так называемым новым русским. Поначалу он торговал на местном рынке стиральным порошком и шампунями. Постепенно дела его пошли в гору. Он нанял продавщицу, а сам стал заниматься только доставкой товара. Потом продавщиц стало две, потом шесть - в палатках в разных районах города. Года два назад дядя Коля открыл собственный магазин хозтоваров, который назвал именем дочери. Иришка, почувствовав себя кем-то вроде инфанты или цесаревны, обвешалась золотом с платиной, оделась у знаменитого на весь город портного по имени Вадик и с тех пор стала смотреть на Оксану, как на голь перекатную. Оксаниных родителей она воспринимала в качестве жалких попрошаек, разевающих рот на их сладкий маркеловский каравай. Оксана не могла об этом рассказать маме с отцом, и те по-прежнему называли дочь друзей Иришкой и дарили ей на день рождения подарки, невыносимо убогие, с точки зрения хозтоварной принцессы. Оксана соглашалась ходить в гости к Маркеловым только из-за дяди Коли. Возросший материальный достаток на его манеры, в отличие от дочери, никак не повлиял. Он оставался таким
же добряком и весельчаком, и искренне любил Оксану, которую знал с рождения.
        - Тетя Нина задумала какой-то прием по западному образцу, - весело щебетала мама. - Они же теперь бизнесмены - хозяева жизни! Представь: у них будут два стола. Один для взрослых, а другой - для молодежи. Какой-то там фуршет… Тебя очень приглашали. Говорили - не пожалеешь!
        Оксана фыркнула, дернула плечом и ушла в свою комнату. Она поняла, что тащиться на Иришкин фуршет ей все равно придется.
        - Ксанка, ты готова? - в 17.30 спросила мама, заглядывая в комнату дочери.
        Она была одета в узкое черное платье, очень простое и стильное одновременно. Оксана с удовольствием отметила, что и на этот раз мама наверняка будет выглядеть в сто раз элегантнее, чем тетя Нина, которая в праздник всегда напоминает новогоднюю елку по количеству разномастных, часто взаимоисключающих друг друга ювелирных изделий. Мамино платье украшала только тонкая золотая цепочка с подвеской, переливающейся тремя маленькими бриллиантиками, - папин подарок к Восьмому марта.
        - Я смотрю, ты не надела наши сережки. Это хорошо! - мама чмокнула дочку в нос.
        - Почему? - осторожно спросила Оксана, предчувствуя недоброе.
        - Потому что сегодня именно я буду при полном боевом комплекте. Я похудела, так что, может быть, даже колечко налезет. Дай-ка его сюда! И сережки тоже.
        У Оксаны предательски задрожали руки. Она спрятала их за спину и слегка осипшим голосом сказала маме:
        - Их нет… - и быстро добавила: - Временно… Скоро я возьму их назад и…
        - Где они? - перебила ее мама. - Неужели ты кому-то отдала?
        Мама, сама того не подозревая, подсказала дочери выход из ситуации.
        - Да… Юльке… Только на один вечер! У нее сегодня… свидание… Мы же не знали, что и ты их сегодня захочешь надеть…
        - Оксана! Что за странный поступок? Это же папин подарок! При чем тут Юлька? - мама бросила взгляд на часы и раздраженно закончила: - Я бы послала тебя к ней немедленно, но у нас уже совершенно не остается времени.
        Сердитая мама довольно громко хлопнула дверью комнаты, а Оксана перевела дух. Она все-таки получила отсрочку. Мизерную, ничтожную, но все же отсрочку. Она посмотрела на себя в зеркало. Лицо было зеленоватого оттенка. Мама наверняка отнесла появление данного колера на щеках дочери на счет своего строгого тона. На самом же деле… Оксана решила не додумывать эту ужасную мысль до конца. Она закрутила свои тяжелые густые волосы в узел на затылке, слегка тронула губы перламутровым блеском и вышла в коридор к ожидающим ее родителям.
        - Почему ты не надела новый бордовый костюм с розовой блузкой? - все так же сердито спросила мама. - Куда его еще носить, если не на такие приемы!
        Оксана виновато одернула свой любимый желтоватый джемперок из ангорской пряжи, а папа, приобняв ее за плечи, весело пропел:
        - Во всех ты, душечка, нарядах хороша! - и потащил своих женщин к выходу.
        В просторной четырехкомнатной квартире Маркеловых было много народу. Некоторых Оксана знала, потому что они дружили и с ее родителями тоже, других видела впервые. Эти другие почему-то сразу не понравились девушке и рассердили ее, будто именно они были виноваты в ее неприятностях.
        - Ируська! - по своей привычке совершенно оглушительно гаркнул дядя Коля. - Ксана пришла! Забирай!
        Из дальней комнаты выплыла Ирина, натуральным образом разряженная в пух и перья. По вороту и рукавам ее узенькой ярко-малиновой кофточки трепыхались нежные перышки. Концы витого пояска, несколько раз обернутого вокруг талии, украшали перья покрупнее. Пол подметали широченные шелковые снежно-белые брюки с серебристой искрой.
        - Пойдем, - как всегда, недоброжелательно и свысока пригласила она за собой Оксану.
        В Ирининой комнате у большого французского окна, сделанного по специальному заказу дяди Коли, стояли две необычные многоэтажные стойки. На этажах одной из них на ярких подносиках расположились необыкновенной красоты бутерброды, салаты в аппетитных корзиночках из теста, всевозможные деликатесные нарезки, экзотические овощи, фрукты, пирожные и конфеты. Этажи другой стойки были уставлены высокими стаканами, фужерами, креманками, наполненными разноцветными напитками, муссами, желе и уже слегка подтаявшим мороженым.
        Ирина церемонно представила Оксану своим гостям: двум девушкам и трем молодым людям. Когда один из парней повернул к ним лицо от стойки с бутербродами, Оксана вздрогнула. Ей улыбался, что-то жуя при этом, Леня Пивоваров.
        - Привет! Бутербродик хочешь? Там, - он показал рукой на стойку, - этого добра видимо-невидимо! И главное, не сразу и разберешь, что за продукт: все чем-то посыпано, украшено, намазано… Вот гляди, - он показал ей тонкий кусочек белого хлеба с непонятным коричневатым в пеструю крапинку покрытием, - я думал, это мясо, а оказалась рыба, представляешь!
        - Ну, хоть вкусно? - решила поддержать разговор Оксана, а сердце ее при этом быстро-быстро билось в груди. Здорово, что она все-таки согласилась прийти на этот дурацкий прием! Оксана, глядя на улыбающееся лицо Лени, забыла на время все свои беды.
        - То, что я сейчас откусил, даже очень вкусно, хотя вообще-то я рыбу ненавижу. Знаешь, по-моему, - он подмигнул Оксане, - там есть еще лучше! Давай попробуем!
        И они, смеясь и больше не обращая ни на кого внимания, ели бутерброды, пили коктейли, потом танцевали, потом снова поглощали в несметных количествах пирожные и фрукты и были абсолютно счастливы. Несколько раз Оксана ловила на себе полные ненависти взгляды Ирины, но всерьез их не воспринимала: доброжелательностью Маркелова никогда ее не баловала.
        - Леня, - Оксана обратилась к Пивоварову, удивляясь, что ей так долго не приходил в голову этот вопрос, - а откуда ты тут взялся? Я тебя у Ирки никогда раньше не видела.
        - Наши с Ириной родители в институте вместе учились. А я особенно и не ходил сюда: не люблю я эти тусовки. Сегодня предки битых три часа на ухо зудели: то да се, да друзья обидятся, да у Ирочки фуршет… А я, честно говоря, даже и не знал, что это такое. Ладно, думаю, схожу, а то где я еще фуршет увижу… Так серым и помру! - Леня рассмеялся, а потом вынужден был обернуться - Ирина Маркелова приглашала его на танец.
        Леня, виновато покосившись на Оксану, быстро дожевал очередной бутерброд, отряхнул руки и повел Ирину в медленном танце. У Оксаны все ее хорошее настроение моментально испортилось. И чего развеселилась, дурища? Может, Леня и не часто посещал дом Маркеловых, но, видимо, все-таки достаточно. Вон как Ирка виснет у него на шее. Они явно знакомы сто лет. А особые улыбки Пивоварова в свой адрес она, Оксана, наверно, просто придумала.
        И вообще, ей сейчас не стоит думать про Леню. У нее есть заботы поважнее. Сегодня вечером или, в крайнем случае, завтра ей придется-таки держать ответ перед родителями по поводу пропавшего золота. Оксана вздохнула. В конце концов, родители ее, конечно, простят, но кончится ли на этом мрачная история с шантажом? Оксана совершенно не была в этом уверена. Получив свои фотографии, она там же, во дворе, порвала их на мелкие кусочки и выбросила в помойку. Но у тех подонков остались негативы. Оксана требовала их ей отдать, так как считала, что заплатила достаточно высокую цену. Главный из троицы, по-прежнему говоря в шарф, пробурчал, что негативы останутся у них на тот случай, если Оксана начнет себя плохо вести.
        - Что значит «плохо»? - попыталась уточнить Оксана, но отвечать ей никто и не собирался. Негодяи, как и в прошлый раз, очень спокойно удалились в темноту двора.
        Оксана прошла в большую комнату квартиры Маркеловых, где веселились и хохотали взрослые, и шепнула маме, что пойдет домой, поскольку у нее сильно разболелась голова.
        Вечер был довольно теплым, безветренным и мягким. Оксана даже расстегнула пальто и размотала шарф. Она сначала хотела сесть в автобус, а потом решила пройти пешком по усыпанным листьями улицам. В свете ярких фонарей они казались ненастоящими, будто вырезанными детьми из цветной бумаги. На выходе из двора Маркеловых Оксану неожиданно догнал Леня Пивоваров.
        - Может, погуляем? - спросил он и посмотрел ей в глаза тем самым взглядом, в котором она обычно читала интерес к себе.
        Еще несколько дней назад Оксана сочла бы за счастье получить такое предложение от Пивоварова и такой очередной его взгляд, а сегодня призналась ему:
        - Знаешь, у меня такие неприятности, что… ничего не хочется. У Ирки я как-то сумела отвлечься… может быть, благодаря тебе… а теперь все снова навалилось и… - не договорив, Оксана безнадежно махнула рукой.
        - Может быть, я сумею тебе помочь? - спросил Леня.
        - Мне никто не сможет помочь.
        - Так не бывает.
        - Бывает.
        - Из любого положения всегда есть выход. Вдруг я его найду?
        Оксана медленно покачала головой, потом подняла на Пивоварова встревоженные глаза и решилась спросить:
        - Скажи, Леня, как ты думаешь, кто колотит наших ребят?
        - Не знаю, - покачал головой удивленный Пивоваров. - А почему ты вдруг об этом вспомнила?
        - Так, - опять безнадежно махнула рукой Оксана. - Сама не знаю…
        - Вообще-то, меня этот вопрос тоже занимает. Я пытался расспрашивать Феклиста, Сашку Семенова, даже помощь им предлагал. Молчат. Темнят. Ничего не понять. Может, сами виноваты?
        - Может быть, - эхом отозвалась Оксана, тут же подумав о том, что в собственных бедах виновата только сама. - Но это точно не «плевки», я уверена.
        - Почему?
        - Слишком высокие… - сказала Оксана и осеклась, но было уже поздно.
        Пивоваров развернул ее к себе за плечо и спросил:
        - Ты видела что-то?
        - Н-нет… - Оксана запнулась, но потом быстро сообразила, как выкрутиться из положения. - Сашка Юльке рассказывал…
        - Что он ей еще рассказывал?
        - Да, собственно, ничего такого… Черные куртки, маски… И все…
        - А за что получил, не рассказывал?
        - Нет. Юлька говорила, что тоже ничего путного от него добиться не смогла.
        - Странно все это, - заключил Пивоваров. - Прямо-таки разгул терроризма. Ладно, - он улыбнулся, - не хочешь прогуляться, давай до дома доведу, чтобы никакие «черные куртки» не привязались.
        Девушка мысленно усмехнулась.
        Они медленно шли по вечернему городу, наступая на цветные листья, и молчали. Оксане не хотелось портить прекрасную прогулку разговорами о своих неприятностях, а ничего другого в голову не лезло. Леня, будто понимая это, деликатно молчал. И молчание не было тягостно для обоих. Время от времени они смотрели друг другу в глаза, улыбались, и Оксане казалось, что она могла бы так идти долго-долго и далеко-далеко, на тот самый знаменитый край света.
        У Оксаниного подъезда Пивоваров сказал:
        - Любые неприятности когда-нибудь кончаются. Я подожду, - он опять обезоруживающе улыбнулся, - а потом мы, может быть, все-таки погуляем?
        - Ладно, - наконец смогла в ответ улыбнуться Оксана и вступила в подъезд, освещенный на удивление ярко. Она с тревогой заглянула в дырочки почтового ящика, не заметила там ничего подозрительного и облегченно вздохнула.
        В квартире опять надрывался телефон. Оксана не хотела снимать трубку - вдруг она опять услышит тот мерзкий «шерстяной» голос? - но потом все-таки подошла к аппарату: надо решить все вопросы до прихода родителей.
        - Ксанка! - услышала она взволнованный голос Юльки. - Мне тоже пришло письмо!!!
        Оксана съехала по стене на пол:
        - Тоже с фотографиями?
        - Какие фотографии?! - не сразу сообразила подруга, но быстро вспомнила, что имела в виду Оксана. - Нет… просто письмо!
        - И что там?
        - Угрозы!
        - Ты-то в чем провинилась, ангел с крылышками? - Оксана не могла даже представить, по какому поводу можно шантажировать безобидную, беззлобную и добродушную Юльку.
        - Нашли в чем… В общем… это не телефонный разговор… Они такое требуют за молчание, такое требуют!!! - в голосе Юльки слышались уже клокочущие истеричные ноты.
        - Я сейчас! - испуганно закричала Оксана. - Жди! Ничего без меня не предпринимай!
        Она ничего не рассказывала Юльке о том, что откупилась от своих шантажистов папиным золотом: боялась, что та по простоте душевной кому-нибудь проболтается. Оксана просто сказала подруге, что постоянно живет в страхе разоблачения из-за присланных ей фотографий. Глядя на осунувшуюся Оксану, Юлька ей верила.
        - И что они требуют? - спросила Оксана, примчавшись к Акимушкиной.
        - Ключи, - прошептала Юлька сизыми губами.
        - От квартиры?! - испугалась Оксана.
        - Нет, от папиной «Волги».
        - Не может быть…
        - Это так! Ксанка, что же мне делать?!
        - Я… я не знаю…
        - Имей в виду, - Юлька помахала дрожащим пальцем прямо перед самым носом Оксаны, - с тебя тоже что-нибудь потребуют! Они просто почему-то забыли про тебя или… не успели… но… это временно… вот увидишь! Это одни и те же люди, наверняка. Имей в виду!
        - Юль, мы что-нибудь придумаем, но не сейчас, - Оксана бросила тревожный взгляд на часы. - Мне срочно надо бежать домой: хочу до прихода родителей лечь в постель, чтобы они ко мне не вязались, хотя бы сегодня… Надо обо всем подумать… А ты все-таки сама ничего не предпринимай, а то сгоряча еще больше себе напортишь. Обещаешь?
        Акимушкина затравленно кивнула.
        Взгляд с другой стороны…
        На письменном столе веером были разложены маленькие листочки бумаги из тетради в клетку с написанными на них именами и фамилиями.
        Та-а-ак! Эти уже получили свое. Надо их положить отдельно. Оксана Величко - отличница, гордая кареглазая красавица. Когда лицо ее выражает презрение, оно делается еще красивее. Он сначала хотел приударить за Оксаной, попытаться влюбить ее в себя, а потом жестоко бросить, но передумал. Похоже, она нравится Пивоварову, а с ним шутки плохи… И вообще, Леню не стоит сердить: он нужен для дела.
        Он покрутил листочек с фамилией Пивоварова и отложил в сторону. А к листку с фамилией Оксаны положил другой листок, с именем Сохадзе. Волоокий красавчик-грузин тоже уже получил по заслугам. Мобильник отдал без звука. Видимо, здорово испугался. А ведь раньше он был нагл и бесстрашен. Надо же, как люди меняются со временем! Впрочем, это нормально. Он сам тоже здорово изменился. Они его даже не могут узнать.
        Он положил перед собой оставшиеся три листочка. Так: Максим Литвинов. К Сохадзе его? Макс тогда вообще начал плакать. Прямо смешно, честное слово! Но пейджер тут же отцепил. Оказывается, отнюдь не все меняются: этот всегда был трусом. Противнее всех. Пожалуй, стоит ему добавить, да так, что рикошетом отлетит и в Пивоварова. Листок с фамилией Макса лег в другую сторону - к тем, с кем работа еще не закончена.
        А на этом листке стоит имя Борис Доренко. Как же - школьная гордость! Фотография висит на стенде под названием «Наши лучшие ученики»… Будущий банкир… Мечта всех девчонок параллели девятых классов… Его фамилию он написал крупнее других и ядовитым красным маркером. С Доренко сложнее всего: никак не подкопаться. Осторожный… Каждый шаг продуман. Ну, ничего… еще не все потеряно. Не может такого быть, чтобы Борька нигде не прокололся!
        На последнем листочке было написано: «Юля Акимушкина». Неужели, Юленька, ты все же принесешь ключи от папочкиной «Волги»? Неужели стоят того эти дурацкие словари? Неужели не признаешься? Неужели даже ты… такая же, как все? Он ведь только хотел проверить… И… потом… иначе было нельзя…
        Он раздраженно сгреб все листочки в кучу, сложил в пластиковую коробочку из-под арахиса в сахаре и запер в письменном столе.
        Глава VI
        Барсик против словаря Ожегова
        В воскресенье Оксана с Юлькой встретились в десять часов утра в беседке соседнего детского сада. Было так холодно, что подруги сидели на широких перилах, нахохлившись, как воробьи на соседних ветках. Изо рта с каждым словом вылетали клубы пара, но девушки были так взволнованы, что им даже не пришло в голову поискать какое-нибудь, хоть самое простенькое, убежище от холода.
        - Юлька, что ты умудрилась такого натворить? - по-прежнему не могла взять в толк Оксана. - И когда?
        - Я… - начала Юлька и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
        Оксана гладила подругу по плечу и светлым кудрявым волосам, но успокаивать и не пыталась. Что тут скажешь? Отплакавшись, Юлька в последний раз шмыгнула носом и начала рассказывать:
        - Ты ведь помнишь, что в начале года мы тремя девятыми классами сбросились на словари для кабинета русского языка?
        - Конечно. Доренко купил Ожегова и еще… словарь иностранных слов, кажется… А потом они пропали.
        - Ну вот… это я…
        - Что ты?
        - Я… взяла словари… получается, что украла…
        - Ты?! Зачем тебе эти словари?! Что за бред?!
        - Понимаешь, все вышло очень глупо. Я взяла словари домой, потому что хотела ответить на вопросы викторины в одной газете. Многие вопросы там требовали знания лексического значения слова. И иностранные слова там тоже были. Надо было знать их правописание…
        - Юль, но словари тяжелые, как кирпичи! Зачем ты их домой тащила? В школе не могла посмотреть?
        - Не хотела, чтобы спрашивали, что делаю… Вдруг кому-нибудь тоже захотелось бы приз… Газета обещала за первое место - поездку в Эмираты, вот я и взяла словари без спросу…
        - Эмираты? Юлька! Что за блажь? Ты веришь обещаниям газет?
        - Понимаешь, - хлюпала носом Акимушкина, - на меня что-то нашло… Так хотелось поехать… Сменить эту скучную жизнь, где одни будни, хоть на несколько дней… праздника…
        - Но почему именно Эмираты?
        - Ну, Ксанка, больше ничего не предлагали. Конечно, в Париж лучше бы… Или, например, в Японию…
        - Так! Мы не о том! - спохватилась Оксана и подышала на закоченевшие пальцы. - Ты лучше скажи, почему не вернула словари обратно? Или до сих пор отвечаешь на вопросы?
        - Уже не отвечаю… Ответила и письмо послала. Это же еще в первой четверти было.
        - Так в чем же дело?
        - Не могла я их в таком виде вернуть.
        - В каком?
        - Понимаешь, я писала ответы и пила кофе…
        - Все ясно, опрокинула чашку!
        - Не я… Барсик. Наверно, он за мухой погнался… Видишь ли, зазвонил телефон, и я вышла из комнаты. Не помню, с кем говорила, но долго. Когда вернулась к столу, весь Ожегов уже промок, а у словаря иностранных слов даже расслоилась обложка.
        - Ужас… - пробормотала Оксана, и ей в холодный осенний утренник даже стало жарко. - Но… может быть, надо было вернуть деньги?
        - Где бы я их взяла? Борька говорил, что Ожегов триста с лишним стоил. Второй словарь наверняка не меньше.
        Подруги помолчали, потом Оксана спросила:
        - Эмираты тоже мимо?
        Юлька кивнула.
        - А тебе не кажется, - Оксана с сочувствием посмотрела на заплаканную подругу, - что эти гады зарвались? Словари и «Волга»! Не жирно ли будет?
        - Может, и жирно. Только я не знаю, что делать. Я не хочу, чтобы кто-то узнал про словари. Если я хотя бы сразу призналась…А теперь уже поздно: столько времени прошло. И знаешь, Оксана, - Юлька взяла под руку подругу, - я все-таки думаю, что и от тебя что-нибудь потребуют. Не может быть, чтобы они просто так прислали фотографии…
        - Уже потребовали, - угрюмо проговорила Оксана.
        Юлька испуганно охнула, и Оксана рассказала ей про свои бриллианты.
        - Родители знают? - спросила Юлька.
        Оксана отрицательно покачала головой:
        - Нет. Вернее, мама знает, что их дома нет. Я ей вчера сказала, что дала тебе - надеть на свидание. Сегодня от меня потребуют принести их назад.
        - До сих пор еще не потребовали?
        - Они спят еще… после гостей…
        - И что ты станешь делать, когда они проснутся?
        - Не знаю… Наверно, скажу, что потеряла. По сравнению с вашей «Волгой» - это ерунда! - Оксана поморщилась. - Как бы нам выяснить, кто всем этим занимается? Скажи, кому ты еще про словари рассказывала?
        - В том-то и дело, что никому, честное слово! Тебе первой рассказала.
        - Не может быть! Откуда-то ведь эти гады узнали, не ясновидящие же они…
        - Ксанка, клянусь! Никому не говорила! Это какая-то мистика… Да и сама подумай, кому я могла признаться в том, что воровка?
        - А Сашке?
        - Да ты что! Ты бы могла своему парню признаться в таком? Еще когда кофе залила, сразу можно было бы… посочувствовал бы… А потом-то как? Помнишь ведь, целое следствие было! - Юлька так разволновалась, что чуть не свалилась с перил. Оксана с трудом удержала ее за воротник и рукав куртки.
        - Тогда это действительно мистика! - сказала она, когда Юлька опять прочно угнездилась на перекладине. - Получается, этот шантажист каким-то образом узнает, что мы собираемся совершить безнравственный поступок и заранее устраивается с фотоаппаратом в нужном месте!
        - Меня не фотографировали…
        - Но видели сквозь стены, как Барсик опрокинул кружку с кофе.
        - Издеваешься, да?
        - Шучу. Конечно, тебя видели в школе, когда ты засовывала в сумку словари. Так же, как и меня в кабинете биологии. Знаешь, надо все-таки серьезно поговорить с Сашкой. Мне кажется, что те негодяи, что попортили лицо ему и Феклистову, теперь пристают и к нам.
        - Почему ты так думаешь?
        - Потому что оба они: и Сашка, и Димка - юлят и ничего никому не хотят рассказывать. Наверняка их тоже подловили на чем-нибудь мерзком, вроде моей «контрошки» или твоих словарей.
        - Но нас ведь не трогали…
        - Благородные шантажисты, почти что Робин Гуды нам попались. Женщин не бьют… только грабят…
        Юлька засунула посиневшие от холода кисти рук в рукава куртки и тяжело вздохнула:
        - Возможно, ты и права. Но Сашку я уже сто раз спрашивала. Несет какой-то бред. Может, их побили, потому что они отказывались платить за молчание?
        - Тогда в ближайшее время их страшные тайны должны быть разоблачены, - заключила Оксана.
        - Или… они все-таки после драки расплатились… чтобы никто ничего не узнал.
        - Юль! - встрепенулась вдруг Оксана. - Пошли к Анжелке! Быстрей! Бегом!
        - Зачем?
        - Вспомни ее цепочку с Девой… ну… ту, которую ты просила надеть на дискотеку.
        - Она же сказала, что потеряла ее.
        - Вот именно! Я тоже собираюсь сказать родителям, что потеряла свои украшения.
        - Ты думаешь…
        - Наверняка! У нее такое странное лицо тогда было… Помнишь, она даже сказала, что не хочет больше об этом говорить. А почему бы не поговорить, на несправедливый родительский гнев не пожаловаться лучшим подругам? Тем более если кулончик потеряла нечаянно.
        Глава VII
        Вот это без меня!
        Анжелу, розовую и ленивую со сна, подруги вытащили из постели и сразу приступили к допросу.
        - Колись, Анжелка, где твой кулон с Девой? - налетела на нее Юлька.
        Анжела поперхнулась сладким зевком:
        - Я же сказала… потеряла я его. Замочек расстегнулся и…
        - Это ты родителям можешь втюхивать про замочек, а нам говори правду!
        - С чего вы взяли, что я вру? - сузив глаза, зло спросила Анжела.
        - А хочешь, я скажу, где твой кулон? - вступила в разговор Оксана.
        - Ну! Скажи! - Стального цвета глаза Анжелы метали искры.
        - Ты отдала его парням в черных куртках и масках!
        - В масках? - переспросила Анжела и с некоторым подозрением посмотрела на Оксану. - Зачем… этим, как вы говорите, в масках… мое жалкое золотишко?
        - В уплату за молчание!
        - Какое еще молчание? - Лицо Анжелы покрылось красными пятнами. Особенно рваное и некрасивое пятно расплылось на шее под подбородком.
        - Эти парни знают про тебя такое, что ты ото всех скрываешь! - единым духом выпалила Юлька.
        - Да? - Анжела спросила с такой интонацией, что видно было - она совершенно растерялась.
        - Хватит придуриваться, Анжелка, - рассердилась наконец Оксана. - Мы в такой же ситуации, как и ты. Можешь себе представить?
        - Подождите… - Анжела даже привстала с дивана, на котором лежала, закутавшись до подбородка одеялом. - Вы хотите сказать, что с вами тоже… - она замолчала, переводя взгляд с Юльки на Оксану и обратно.
        - Вот именно! - закивала головой Юлька. - Нас тоже шантажировали!
        - Парни в масках? - Анжела заглянула прямо в глаза сначала одной подруге, потом другой.
        - Ну да! Как, наверняка, и Семенова, и Феклиста, и прочих.
        - А-а-а, - протянула Анжела, - ну да-а-а…
        - Голос ты, конечно, тоже не узнала? - на всякий случай полуутвердительно спросила Оксана. - Тоже через тряпку говорил?
        - Через тряпку? - почему-то испугалась Анжела.
        - Ну да! Тот ведь, главный, все время говорил через толстый шарф.
        - А-а-а, - опять протянула Анжела. - Ну… да, через шарф. Противный такой голос получается…
        - Да проснись ты наконец! Еле соображаешь! - ткнула ее в бок Юлька. - Вспомни, не заметила ли ты в них чего-нибудь такого, что могло бы навести нас на их след.
        Анжела отрицательно помотала головой, а потом, будто действительно проснувшись, твердо сказала:
        - Я считаю, это «плевки». Больше некому!
        - Нет, Анжела, для «плевков» они слишком высокие, особенно тот, что у них за главного.
        - Не знаю, какие к вам приставали, а ко мне - невысокого роста. И с пиктограммами на рукавах! Как ты рассказывала! - голос Анжелы окреп и набрал силу.
        - Тебе, наверно, от страха они показались невысокими. А уж как ты в таком стрессовом состоянии смогла пиктограмму разглядеть, я вообще не понимаю! - громко и недовольно возмутилась Оксана.
        - Ничего мне не показалось! - не менее громко стояла на своем Анжела. - Они все были с меня ростом!
        - Не спорьте, девочки, - вмешалась Юлька. - Их, может быть, целая банда, куда входят и «плевки» тоже, - она внимательно посмотрела на Анжелу и спросила: - Может быть, расскажешь, за какое «преступление» ты расплатилась Девой?
        - Нет! - отрезала Анжела.
        - Понимаю, - согласилась Юлька, - про свои гнусности никому неохота распространяться. Но ты хотя бы будешь нам помогать?
        - А что вы собираетесь делать? - встрепенулась Анжела.
        - Я думаю, их надо выследить! - ответила Оксана.
        - Выследить? - усмехнулась Решетилова. - Если все уже произошло, то за кем следить?
        - Юлька еще с ними не встречалась. Ей только письмо пришло.
        - Письмо?
        - Ну да! А тебе разве письмо не приходило?
        - Н-нет…
        - А как же?
        - Что… как же?
        - Ну… встречалась ты с ними как?
        - Просто… подкараулил… ли… во дворе - и… все…
        - Ясно. У них ко всем разный подход, - Оксана нервно простучала пальцами по деревянному подлокотнику кресла что-то очень ритмичное и продолжила: - Ну так вот! Я предлагаю проследить, куда эти мерзавцы пойдут после разговора с Юлькой.
        - Вот это без меня! - Анжела плюхнулась обратно в постель, снова натянула одеяло до подбородка и уставилась в потолок.
        - Мы осторожно. Они не увидят. А мы…
        - Сказала же: никуда не пойду! - перебила подругу Анжела. - И следить не буду! Ни за что!
        - Анжелка! Неужели тебе не хочется наказать этих гадов?
        - А вы их еще и наказать хотите? - презрительно хмыкнула Анжела.
        - Ну… может, я неправильно выразилась… Не наказывать, конечно… Хотя бы остановить. Они слишком высокую цену с Юльки заломили.
        - А не надо было ей…
        - Что не надо было? - взвилась Юлька. - Ты что-то знаешь? Говори!!!
        Анжела, отбросив одеяло, опять села в постели:
        - Я знаю только то, что ты во что-то вляпалась, и про это кое-кому стало известно, вот и все. И хватит мне рассказывать басни про слежку и прочее… Что бы вы ни сделали, ваше ничтожество, о котором этот кто-то знает, при вас и останется. А не заплатите ему, широкая общественность будет поставлена в известность о вашем «славном» прошлом.
        - Но мы как раз и хотим им в этом помешать!
        - Не выйдет, говорю вам! Впрочем, - Анжела передернула плечами, - вы и сами знаете. К чему передо мной-то комедию разыгрывать, не понимаю.
        - Ладно, Юлька, пошли, - поднялась с кресла Оксана, - и без нее обойдемся.
        Глава VIII
        Разговор с Кепой и явление свежевлюбленного Макса Литвинова
        Дома Оксана с трудом выдержала неравный бой с родителями по поводу пропавшего золота. Мама на самой высокой ноте кричала, что не понимает, как можно потерять кольцо, которое очень плотно сидит на пальце, разве что только вместе с самим пальцем. И сережку, по ее мнению, можно потерять только одну, а не две сразу, да и это проблематично, потому что на замочке там стояли специальные фиксаторы, которые автоматически защелкиваются при нажиме на дужку. Оксане пришлось с ходу сочинить, что она, опаздывая в школу, положила украшения в карман, а потом, видимо, выронила, когда доставала перчатки, а хватилась не сразу. На это мама резонно заметила, что положить золотые вещи в карман демисезонного пальто вместе с перчатками может только абсолютно безответственный человек, который сам денег не зарабатывает и потому не знает, как тяжело они достаются. А те, которые сами зарабатывают деньги, никогда серьги с кольцами в карман не положат, потому что дураку ясно - оттуда их легче всего потерять.
        Зареванная и несчастная, Оксана выскочила на лестничную площадку и столкнулась с Кепой.
        - Ты чего такая всклокоченная? - сочувственно спросил он.
        - Так… с родителями поругалась…
        - Бывает, - философски изрек Денис. Он был в той самой куртке с пиктограммой на рукаве, и Оксана решилась наконец с ним поговорить, не упоминая, конечно, о себе:
        - Скажи, пожалуйста, это не ваши ребята регулярно портят физиономии нашим?
        - Не понял, - остановился Кепа, который уже повернул к лифту.
        - Ну… вы же часто деретесь с ними, а сейчас, по-моему, - Оксана внимательно посмотрела ему прямо в глаза, - вы просто обнаглели!
        - Не понял! - повторил Кепа уже несколько угрожающе. - Как говорится, вот с этого места поподробнее, пожалуйста!
        - Пожалуйста! Сколько угодно! - в тон ему ответила Оксана и перечислила фамилии одноклассников, лица которых за весьма непродолжительный период времени украсились разноцветными синяками. Потом она чуть-чуть подумала и все-таки решилась добавить: - А у девчонок эти негодяи отбирают золотые украшения и требуют… - Оксана запнулась. - Требуют совершенно невозможного…
        - Чего?! - с округлившимися сумасшедшими глазами спросил Денис.
        - Да не того, что ты подумал, - махнула рукой Оксана. - Но кто знает, до чего дойдут. Аппетиты у них растут не по дням, а по часам.
        - Нет. Это не наши. Я мог бы, конечно, не знать, за что отлупили одного пацана или двух, но про такую войну знал бы. И потом, - он исподлобья глянул на Оксану, - чтобы у девчонок золото отбирать… Я даже не могу представить, чтобы кто-то из наших ребят мог до такого опуститься. У нас все-таки люди проверенные: за границу ездим. Всех, кто хоть чуть-чуть был нечист на руку, давно из школы выгнали… в три шеи.
        - Денис, вот куртки ваши… Говорят, что на тех мерзавцах были такие же, с пиктограммами на рукавах… в виде пловцов. Они где-нибудь продаются?
        - Куртки-то? Нет. Нам на заказ шьет фабрика спортивной одежды «Вымпел». Мерку с каждого снимают. Эксклюзивная работа.
        - А вы всегда должны их носить?
        - Не обязательно. Главное, чтобы на сборах выглядеть, как команда. Но почти все носят. Во-первых, беречь глупо: мы же еще растем, они малы становятся. Вернее, это во-вторых. А во-первых, куртки очень удобные и сшиты хорошо, стильные. Меня, кстати, не раз просили продать.
        - Значит, кто-то все же мог свою продать?
        - Вряд ли. Когда выдают новую, старую, из которой вырос, надо сдать.
        - Зачем?
        - Почем я знаю? У них там на складе, наверно, какая-нибудь отчетность. Но ты не сомневайся: терроризм в отношении ваших точно развязали не наши ребята. Слегка помахаться с вашими - это пожалуйста, но такой разбой учинять, о котором ты рассказываешь, никто бы не стал. Если узнают, можно и из школы вылететь в два счета. Никому это не надо!
        Оксана кивнула, и они вдвоем съехали на лифте вниз.
        - Ксан, - уже во дворе обратился к девушке Кепа, - я все-таки еще поговорю с нашими. Может, кто-то что-то слышал. Мне, знаешь, не нравится, что эти бандиты под наших ребят косят.
        Оксана еще раз кивнула, и Кепа зашел в подворотню, откуда был выход из двора на улицу. Оксана хотела побежать к Юльке, так как в сложившихся обстоятельствах разговаривать с ней по телефону при родителях было опасно. Она уже почти подошла к ее дому, как дорогу ей преградил одноклассник Максим Литвинов.
        - Слышь, Оксанка, - развязно начал Макс. - Может быть, погуляем, а? - и он весьма гаденько ей подмигнул.
        Оксана с удивлением уставилась на него. Максим Литвинов никогда раньше не предлагал ей ничего подобного. Наверняка по разным причинам, но одна из главных состояла в том, что ростом он совершенно не удался: был даже ниже Кепы и едва доходил девушке до плеча.
        - Ты, Макс, случаем, не заболел? - осторожно спросила его Оксана.
        - Никак нет! - Литвинов, дурачась, взял под козырек несуществующей фуражки. - Нахожусь в полном здравии и в боевой готовности № 1.
        - И что это означает?
        - Это означает, что я в тебя влюбился и потому готов ради тебя на все! - все с той же интонацией рапортующего старшине рядового выкрикнул на весь двор Макс.
        - И на что же именно? Можно поподробнее? - усмехнулась Оксана.
        - Абсолютно на все без всяких ограничений!
        - Вот даже как… - пробормотала девушка. С большим подозрением она оглядела Макса и решила поддержать неизвестно в каких целях затеянную им игру: - Тогда слушай мою команду, рядовой Литвинов: вали отсюда, пока цел!
        - Оксаночка, ну зачем же так грубо? Я же к тебе со всей душой!
        - Повторяю: чтобы даже духа твоего рядом со мной никогда не было, понял? - И она, смерив его презрительным взглядом, пошла к дому Юльки.
        У подъезда Акимушкиных Оксана обернулась. Вид так и стоящего посреди тротуара Литвинова ей не понравился. Невооруженным глазом было видно, что он страшно огорчен и растерян. Странно… Неужели действительно влюбился? Не может быть… Хотя говорят же, что некоторым мелким молодым людям очень нравятся крупные девушки… Нет, не может быть! Тут что-то не так…
        К Акимушкиной Оксана зашла с таким растерянным лицом, что та решила, будто с подругой произошло еще что-нибудь столь же кошмарное, как история с сумкой Эммы и отцовским подарком к 8 Марта.
        - Что? - в ужасе округлила глаза Юлька и потащила Оксану в свою комнату. Там довольно грубо толкнула ее к дивану, сама уселась на стул напротив и срывающимся голосом потребовала: - Быстро рассказывай, что еще произошло? И не вздумай меня беречь, слышишь! Рассказывай все-все!
        - Собственно говоря, я и не знаю, стоит ли данный эпизод того, чтобы о нем так трагически говорить - «случилось»… Ерунда какая-то, честное слово…
        - Знаешь, Ксана, в нашем деле, любая ерунда важна, так как может навести на след, а поэтому - выкладывай!
        - Дело в том, что сейчас… то есть только что, у твоего дома ко мне приставал Макс Литвинов. Можешь себе такое представить?
        - Как это приставал?
        - Натуральным образом: гулять приглашал, препротивно подмигивал, а потом даже сказал, что влюбился и готов ради меня на все.
        - Да ну… - махнула рукой Юлька. - Прикалывался, наверно… Он же тебе по пояс будет!
        - Я тоже подумала, что он придуривается. И самым презрительным образом дала ему от ворот поворот.
        - А он?
        - А он почему-то так расстроился, чуть ли не до слез…
        - Не может быть!
        - Если бы мне об этом кто-нибудь рассказал - даже ты! - я не поверила бы, но я сама видела его лицо.
        - И ты думаешь…
        - Я даже не знаю, что и думать.
        - Слушай, а может быть, он и вправду влюбился? Ты у нас девушка видная. Вся школа по тебе сохнет, если, конечно, не считать тех, кто вздыхает по Тамаре Соколовой из 11-го «Б».
        - Знаешь, лучше бы он тоже вздыхал по Соколовой.
        - Брось, Ксанка, - успокоилась вдруг Акимушкина. - Еще не хватало дурака Макса подозревать в каких-то двусмысленных намерениях. Влюбился и влюбился, подумаешь! Как влюбился, так и развлюбится. Нечего и переживать.
        - Может, ты и права. В нас уже столько нагнали страху, что скоро мы станем подозревать друг дружку.
        - Ну, я надеюсь, что до этого все-таки не дойдет, - тяжко вздохнула Юлька, потому что на самом деле совершенно не могла представить, до чего еще могут дойти их дела, которые и так зашли уже настолько далеко, что пора бы им, наконец, и остановиться.
        - Вообще-то, Юля, я пришла к тебе совершенно по другому поводу.
        - По какому? - опять испугалась Акимушкина.
        - Да не вздрагивай ты так! - поморщилась Оксана. - Я просто решила, что нам надо привлечь к расследованию Сашку Семенова. Все-таки он считается твоим молодым человеком. Пусть-ка о тебе побеспокоится, если о себе самом неохота!
        - Ни за что! - отрезала Юлька. - Он меня бросит, если узнает, что я… что мне… ну… в общем, про словари.
        - Вот мы и проверим, насколько серьезно он к тебе относится.
        - Ну уж нет! Не надо мне этих проверок! Он ко мне серьезно относится, но если узнает, то сразу начнет по-другому относиться. В общем, я тебе запрещаю ломать мою личную жизнь!
        - Ну ладно… Хотя я не вижу в этом ничего такого… Тогда мы не будем ему все расписывать подробно. Просто скажем, что ты попала в неприятную ситуацию. У него ведь за душой тоже какой-то грех имеется, раз ему так «фейс» разукрасили. Но мы и от него тоже никаких признаний требовать не будем. Расскажем только про ключи от «Волги». Пусть что-нибудь придумает - мужчина все-таки!
        И подружки позвонили Семенову, срочно вызвав его для разговора.
        Сашка пришел через полчаса.
        - Ну, что тут у вас за важное дело? - спросил он, усаживаясь в кресло напротив сидящих на диване Юльки и Оксаны.
        По мере рассказа подруг тонкое Сашкино лицо постепенно приобретало не свойственное ему жесткое выражение.
        - И что вы от меня хотите? - спросил он после того, как девушки закончили.
        - Как это что? Он еще и спрашивает! - возмутилась Оксана. - Неужели тебя не волнует, что Юльку толкают на преступление против собственного отца?
        Сашка сцепил на коленях тонкие пальцы и как-то нехотя ответил:
        - Допустим, волнует… Но что я могу сделать?
        - Хотя бы вместе с нами, для страховки, последить за теми «чернокурточниками», когда они Юльку на разговор вызовут.
        - Зачем?
        - Пока не знаю, но, может быть, мы что-нибудь выясним.
        - А-а-а… - протянул Сашка, и видно было, что ему совершенно не хочется этим заниматься, но он все-таки, пересилив себя, сказал: - Это я, конечно, могу… А когда?
        - Когда… - ядовито передразнила его Оксана. - Когда тем негодяям захочется, вот когда!
        - Саш! Мне страшно! - кинулась к Семенову Юлька.
        Он вскочил со стула и нежно обнял девушку за вздрагивающие плечи. Оксана поняла, что ей лучше уйти.
        Возле своего подъезда она опять увидела Макса Литвинова. Он уже не выглядел таким бодрячком, как пару часов назад. Оксана остановилась перед ним, уперев руки в боки, и даже решила не спрашивать, что ему надо. Она поступила правильно, потому что он сам тут же начал разговор плаксивым тоном младшеклассницы, у которой только что отобрали любимого пупсика сразу со всеми тряпочками, тесемочками и бантиками:
        - Ну что тебе стоит прогуляться со мной, Оксана? Разве тебе трудно?
        У Макса было лицо не влюбленного, а тяжело больного человека: желтоватая кожа и лихорадочно блестящие глаза. К тому же он ежеминутно оглядывался по сторонам. Оксана проследила за его бегающим взглядом, но не обнаружила окрест них ничего интересного и спросила:
        - Ты, Литвинов, боишься, что нас кто-нибудь увидит?
        - Н-нет… Ч-чего мне бояться? - начал заикаться он. - Пусть видят… Даже лучше, если увидят… Ты ведь девушка красивая и м-мне здорово нравишься…
        - А если, Максик, ты мне не нравишься, тогда что?
        - Ну… возможно, что я тебе потом как-нибудь сумею понравиться, когда ты узнаешь меня поближе…
        - Нет, - отрезала Оксана. - Я не хочу с тобой знакомиться ближе. У меня уже есть близкие знакомые, которых мне вполне хватает.
        - Эт-то ты на П-пивов-варова намекаешь, что ли? - став изжелта-коричневым и начав вдруг заикаться, спросил Литвинов.
        - Я не намекаю, а говорю прямо: да, я имею в виду Леню, и никто другой мне не нужен.
        Она прошла мимо Макса в подъезд. Он, отшатнувшись от нее, вжался в стену. Оксана опять подумала, что влюбленные так себя не ведут. Литвинову явно нужно от нее что-то совсем другое, что-то такое, о чем он предпочитает пока не говорить. И это «что-то» ему так позарез необходимо, что он находится в полуобморочном состоянии. Интересно, чем она, Оксана, может ему помочь? И надо ли ему помогать? Не выйдет ли это боком самой Оксане?
        Глава IX
        Мафиози пунктуальностью не отличаются
        На следующий день Юльке позвонили. Измененный голос, будто говоривший кутал нижнюю часть лица в толстый шарф, приказал ей к 22.00 принести ключи от «Волги» к воротам стадиона, который находился за школой «плевков». На отчаянный телефонный зов несчастной Акимушкиной моментально примчались Оксана и Сашка Семенов.
        Юлька горько и безутешно рыдала на Сашкином плече. Оксана напряженно молчала. Семенов успокаивал подругу всякими глупостями, а потом вдруг высказал дельную вещь:
        - Я думаю, их можно обмануть и тем самым несколько выиграть время.
        - Как обмануть? - спросила Оксана, потому что Юлька что-то говорить была совершенно не в состоянии.
        - В десять часов вечера уже очень темно, а возле стадиона вообще освещение плохое.
        - Допустим. И что?
        - Я предлагаю сунуть им какие-нибудь другие ключи. В темноте они не сразу разберутся, что к чему, а мы тем временем еще что-нибудь придумаем.
        Юлька перестала всхлипывать, шмыгнула носом и достаточно утвердительно спросила:
        - Но ведь вы со мной пойдете?! Будете рядом?!
        - Конечно, будем, - пообещала Оксана. - Если ты совсем в обморок завалишься, Сашка тебя домой потащит, а я все же пойду за ними.
        - И не побоишься? - восхищенно прогнусавила в распухший нос Юлька. - Может, пусть Саша за ними пойдет? Мужчина все-таки…
        Оксана видела, что такой поворот Семенову абсолютно не понравился. Она хотела возмутиться его трусостью, но подумала, что Юльке это будет неприятно. К тому же, ей хотелось выследить гадких шантажистов самой, поэтому вместо ответа на вопрос Акимушкиной она предложила:
        - А не взять ли нам с собой Кепу?
        - Это еще зачем? - удивился Сашка.
        - Чтобы меня подстраховал. Что я вам, Джеймс Бонд? Страшно все-таки.
        На место встречи к стадиону друзья пришли заранее, почти за полчаса. Освещение у ворот, действительно, было плохое, и Юльке очень не хотелось оставаться одной на выложенной щербатой плиткой узкой площадке. Со всех сторон на нее наползали тени от шевелящихся веток деревьев, густо посаженных у ограды. Отвратительно скрипели, взвизгивали и хлопали под порывами ветра створки решетчатых ворот с погнутыми прутьями. Шагах в десяти от условленного места мигал зеленоватым светом тусклый фонарь. Весь этот антураж напоминал девушке декорации к фильму о мафиозных разборках. Ей было жутко и страшно еще и потому, что она не видела своих друзей, скрывшихся за кустами и абсолютно слившихся с их темной массой. Она напряженно всматривалась то в шуршащие и шевелящиеся, как живые, кусты, то в глубь дорожки, по которой могли прийти шантажисты, и металась взад-вперед по площадке у ворот, как затравленная собачонка.
        Ни в 22.00, ни в 22.15 к Юльке так никто и не подошел. Оксана в неверном свете зеленого фонаря видела, что подруга близка к истерике, но выйти к ней все же не решилась.
        - Что-то запаздывают ваши мафиози, - в 22.20 довольно громко сказал Кепа.
        - Да, - согласился Сашка. - Пунктуальностью они явно не отличаются.
        Заслышав громкие голоса друзей, к кустам подбежала Юлька, которая была уже почти в невменяемом состоянии.
        - Юлька! Марш на место! - сердито прошипела Оксана. - Потерпи еще минут десять. Если никто не придет, двинем домой.
        - Нет! - дрожащим голосом отказалась Юлька. - Я больше не могу. Мне страшно. Там какая-то собака… сначала лаяла, а теперь воет… рядом с воротами. Я боюсь!
        - Ладно, стой здесь, - сжалилась Оксана. - Увидим, если кто придет.
        Но ни через десять, ни через двадцать минут никто так и не пришел.
        - Все ясно, - сделал вывод Кепа. - Они нас видели. Связываться с четырьмя не захотели.
        - Но мы же рано пришли, почти за полчаса, - еще подрагивающим от пережитого волнения голосом сказала Юлька.
        - Они, значит, еще раньше пришли, - заключил Сашка. - Не понимаю только, где здесь еще спрятаться можно.
        Кепа оглядел площадку у ворот и изрек:
        - Видать, знают, где. Диспозицию небось заранее изучили. Но не исключено, между прочим, что Юльку поджидали у ее дома. Когда увидели, что она не одна, за ней решили не идти вовсе. Сидят сейчас ваши шантажисты дома и «Терминатора» смотрят. Сегодня опять показывают. Вторую серию… А завтра «Терминатор-3» будет. Вы не видели, как фильм-то, интересный?
        - Денис, - Оксана пропустила мимо ушей вопрос Кепы о «Терминаторе-3», - ты обещал с вашими ребятами поговорить. Узнал что-нибудь?
        - Я опросил всех, кого имело смысл спрашивать. Пацаны даже оскорбились, что их в таких гнусностях подозревают.
        - Неужели ты думал, что кто-нибудь сам признается? - усмехнулся Сашка.
        - Могли и признаться, если считают себя правыми, а могли и просто выдать себя ненароком. Этого не произошло, а такого возмущения своим рассказом я, честно говоря, и не надеялся вызвать. Многие свои услуги предлагали, если этих гадов надо отлупить.
        - Их сначала вычислить бы неплохо! - довольно нервно отреагировал Сашка, и Оксана решила, что у него тоже большой счет к шантажистам.
        Глава X
        «Забудь его, иначе пожалеешь…»
        Оксана шла домой из книжного магазина, где купила себе пачку тетрадей и новое пособие по ненавистной анатомии, и думала о том, как ее достал Макс Литвинов. Причем теперь каждый день где-нибудь подкарауливает ее, надоедает со словами о своей сумасшедшей неземной любви и даже лезет целоваться. Он по-прежнему без конца оглядывается вокруг. Но Оксана уже поняла, что свидетели ему не только не страшны, а как раз наоборот - желательны. И чем их больше, тем лучше. Максово поведение доводило ее до бешенства, потому что она, в отличие от него, очень боялась глаз, и не множества случайных, а только одних - Лениных. Что будет, если он увидит, как Литвинов пытается обнять ее и поцеловать? У нее и без того хватало проблем - и своих, и Юлькиных, а тут еще тяжелой гирей повисла на шее история с Максом. Давно ли Оксана мечтала о свидании с Леней, а теперь ей даже видеть его не хотелось. Ей почему-то казалось, что при встрече с ним придется давать какие-то объяснения на предмет Макса Литвинова. Наверняка все в классе уже обсуждают неожиданно возросший его интерес к Оксане. Она вздохнула, но тут же забыла и про
Литвинова, и про все свои неприятности, потому что увидела идущих навстречу ей Ирину Маркелову и Пивоварова. Они ели мороженое и смеялись чему-то. Маркелова была в умопомрачительной замшевой куртке с модными в нынешнем сезоне «рваными» рукавами и подолом, в сапожках на высоченных тонюсеньких каблуках и с навороченной сумкой с десятком ремешков, пряжек и «молний». Оксана с трудом поборола в себе желание ухватиться за неровный треугольник Иркиного подола и разодрать ее сногсшибательную куртку снизу доверху. Она лишь сухо кивнула им обоим и гордо прошла мимо.
        - Оксана, постой! - услышала она за спиной голос Пивоварова, но продолжила упорно идти вперед, не оборачиваясь.
        - Постой, говорю, - Леня догнал Оксану, и ей пришлось все же остановиться.
        Она тут же бросила быстрый взгляд на Маркелову. Та стояла со своим мороженым посреди тротуара и выглядела довольно глупо.
        - Извини, Ира, - крикнул ей Пивоваров, - мы потом договорим! У меня к Оксане важное дело!
        - Важное дело? - переспросила Оксана, искоса поглядывая на Маркелову и радуясь ее растерянному виду.
        - Нет у меня никакого важного дела, - заговорщицки подмигнул ей Леня. - Я просто никак не мог от Ирки отвязаться, а тут ты… Так кстати!
        - Кстати? И только? - не смогла скрыть огорчения Оксана.
        - Ну… нет, конечно. Не только… Как твои неприятности? Отступили?
        - Продолжают наступать широким фронтом, - вздохнула Оксана и вдруг, сама не зная почему, рассказала Пивоварову все: про Эммину сумку, про свои украшения, про Анжелкину Деву, про то, как они попытались выследить терроризирующих их негодяев и как ничего из этого не получилось.
        - Одно могу сказать, - заметил Леня. - Действуют хорошо знакомые вам люди.
        - Потому что все про нас знают?
        - Не только. Незнакомым незачем менять голос.
        - Пожалуй, ты прав… Нам кажется, что эти же самые «чернокурточники» наставили синяков и Феклистову, и Гие, и Семенову с Веретенниковым.
        - Тогда это и впрямь мафия какая-то!
        - И главное, в каждом из нас нашли какую-то червоточину, какой-то изъян… И мучают нас этим, и мучают… Прямо американский триллер!
        - По-моему, так это самая настоящая русская пакость!
        - Возможно.
        - Если Юльке еще раз назначат место встречи, ты уж меня зови, а не Семенова, ладно?
        - Ладно, - с радостью откликнулась Оксана, которой почему-то сразу стало легче, хотя Пивоваров еще ничем не помог. От Лени, как всегда, веяло силой, спокойствием и уверенностью. Рядом с ним Оксане казалось, что все проблемы действительно можно решить наилучшим для всех образом и в ближайшее же время.
        - Завтра я, пожалуй, потрясу Веретенникова, Сохадзе и Феклиста, - решил Пивоваров. - Может, все-таки поделятся какими-нибудь подробностями о том, что с ними произошло. А сейчас, - Леня просительно заглянул Оксане в глаза, - давай временно забудем про все это безобразие и просто погуляем! - и он протянул девушке руку.
        Оксана сначала не поняла, чего он от нее хочет, а потом, догадавшись, покраснела всем лицом, но все же вложила свою руку в его ладонь.
        Когда после прогулки они подходили к дому Оксаны, то столкнулись с неожиданно вынырнувшим из-за угла Литвиновым. У Оксаны упало сердце. Неужели этот ненормальный Макс станет привязываться к ней прямо перед Леней? Неужели у него совсем мозги набекрень? Неизвестно, конечно, что сделал бы Литвинов, но Пивоваров первым бросил ему «Привет!» и провел Оксану мимо него к подъезду.
        Через несколько дней после уроков Леня Пивоваров опять провожал Оксану домой. Она видела, что сзади по-прежнему плетется Макс. Она готова была его убить, но делала вид, что Литвинов не имеет к ней никакого отношения, а просто идет себе по своим делам случайно в ту же сторону. Она решила, что в первый же удобный момент потребует от Макса объяснений на предмет того, зачем он все-таки к ней привязался, а пока изо всех сил старалась не обращать на него внимания. Леня, похоже, ничего подозрительного в плетущемся позади Литвинове не находил и спокойно рассказывал о том, что ему удалось узнать у одноклассников:
        - Все, кроме Веретенникова, лепечут нечто маловразумительное про маски и черные куртки. Семенов еще шепелявый голос упоминал. А больше никаких подробностей выяснить так и не удалось. Темнят они что-то. Себя выгораживают и вообще… путаются.
        - Это как?
        - Да понимаешь, то у нападавших были кожаные куртки, то пуховики… Один про пиктограммы на рукавах упоминал, другой про свастику, а третий вообще ничего такого будто бы не заметил…
        - А Веретенников?
        - А Веретенников просто послал меня… подальше и предложил не лезть в чужие дела.
        - Да-а-а… Не густо у нас сведений, - огорчилась в очередной раз Оксана.
        - Не густо, - согласился Леня.
        Они остановились у подъезда Оксаниного дома.
        - Ой, гляди! Веретенников! - Оксана показала глазами на приближающуюся к ним пару, чтобы Пивоваров случайно не обратил внимания на тоже остановившегося невдалеке Литвинова.
        К ним действительно приближался Илюха Веретенников, несший на плече, кроме своего школьного рюкзака, еще и яркую спортивную сумку. Хозяйка сумки гордо вышагивала рядом и являла собой очень хорошенькую пловчиху Олю Звонареву. Оксана с Леней проводили их взглядом и хотели уже попрощаться друг с другом до вечера, как заметили идущих вслед за Илюхой и Олей троих «плевков» в фирменных куртках и черных вязаных шапочках с отворотами. Конечно, надеты шапки были самым обыкновенным образом, но в отворотах вполне могли скрываться те самые прорези для глаз.
        Оксана охнула и схватила Леню за руку:
        - Неужели это все же «плевки»?
        - Не похоже. Слишком открыто идут.
        - А чего им бояться? Всех уже так запугали, что дальше некуда. Особенно плохо сейчас Юльке. Ее отец только-только старую «Ладу» на новенькую «Волгу» поменял. Такая красивая машина: современного дизайна, серебристо-серая… На иномарку похожа.
        - Я видел такие, - Леня прислонился к толстому тополю, росшему у крыльца. - Скажи, Ксана, неужели Юлька совершила что-то настолько серьезное, что равно по цене «Волге»? Конечно, это далеко не самая престижная машина, но все-таки не «Жигули».
        - Не очень. На «Волгу» не тянет, я тебя уверяю.
        - Может быть, тогда ей лучше признаться отцу?
        - Она никогда этого не сделает. Я ведь тоже ни за что никому не расскажу про Эммину сумку, в которую лазила в тот самый день, когда у нее пропали деньги.
        - Слушай! - начал вспоминать Пивоваров. - Деньги… деньги… Совсем недавно у меня просили в долг. Я тогда абсолютно не связал это с Эмминой пропажей, потому что человек просил нормальный… ну… на которого ничего плохого не подумаешь… Знаешь, кто?
        - Кто?
        - Сохадзе.
        - Гийка? Не может быть! У него всегда полны карманы денег. Не зря ведь его папахен - фруктово-овощной король нашего района.
        - Вот именно. Поэтому я тогда ничего такого не подумал. Мало ли… может, он деньги в другой куртке забыл. Этих курток у него, как грязи! Немудрено и перепутать, что где лежит.
        - Может, так и было?
        - Может, и так. Но почему-то сейчас вспомнилось…
        - Ты в долг-то дал? - Оксана присела на краешек скамейки, развернувшись лицом к Лене. Разговор принимал интересный поворот, и домой ей идти расхотелось, даже несмотря на маячившего невдалеке Литвинова.
        - Не дал. Откуда у меня деньги? Я предложил тридцатку. Он не взял. Сказал, что мало и ему не поможет.
        - А сколько он у тебя просил?
        - Сумму не называл. Просил помочь, чем могу. Я ничем не смог.
        - И ты думаешь… Гийка украл у Эммы деньги? - с сомнением в голосе спросила Оксана.
        - Не знаю, - Леня шлепнул кулаком по корявой коре дерева. - Мне совсем не хочется на него думать, но он искал деньги накануне кражи.
        - Лень! - Оксана залилась румянцем от догадки. - А может, из него вытрясли деньги, как из меня бриллианты?
        - Ага! А на сдачу синяк навесили! Ты же сама знаешь, что у Сохадзе всегда денег куры не клюют. Папахен дает столько, сколько любимый сыночек запросит.
        - А может быть, Леня, он не мог спросить их у отца, как я не могла честно рассказать родителям про свои украшения?
        - Никогда не подумал бы, что Гийка отчитывается перед папенькой, сколько он потратил.
        - Как выясняется, мы вообще друг про друга очень мало знаем. А ты Лень, - Оксана встала со скамейки и приблизилась к Пивоварову, - а ты имеешь что-нибудь темное за душой, чем тебя можно было бы шантажировать?
        Леня с сомнением покачал головой:
        - Даже не знаю. Мелочей, как и у всех, наберется, наверно, немало, но чтобы… вот как вы… - он надолго замолчал, подбирая подходящее выражение.
        - Что «как мы»? - нетерпеливо переспросила Оксана. - Договаривай!
        - В общем… мне кажется, что я все-таки не совершал таких поступков, которых стыдился бы до такой степени, чтобы покупать молчание о них за любую цену.
        - Я тоже о себе так думала до получения тех фотографий… Глядя на них, можно подумать, что я профессиональная воровка.
        Леня ответил виноватым взглядом и поправил на лбу девушки сбившуюся набок челку. Оксана замерла от этого неожиданного ласкового прикосновения. Ей хотелось бы стоять так вечно, но надо было заниматься другим, и она спросила:
        - Может быть, ты попытаешься поговорить о деньгах с Сохадзе?
        - Конечно, попытаюсь и позвоню тебе часов в восемь. Договорились?
        Оксана кивнула и прошла в подъезд.
        В прорезях почтового ящика опять виднелась белая бумага конверта. Оксана вытащила его с бешено бьющимся сердцем. На этот раз конверт был стандартного размера, но тоже без адреса, с не менее лаконичной надписью, выполненной незнакомой рукой: «Величко Окс.»
        Трясущиеся руки мешали Оксане аккуратно вскрыть конверт. Она почти пополам разорвала находящийся там лист, на котором было написано всего две фразы: «Не лезь в чужие дела. Забудь его, иначе пожалеешь.»
        Вот так номер! Ей предлагают что-то забыть… или кого-то… Если бы не первая фраза, Оксана решила бы, что от нее требуют забыть Леню, с которым они последнее время проводили много времени. Но чужие дела? Наверное, это письмо все же связано с «чернокурточниками», с Юлькой и «Волгой» ее родителей. Не понравилось им, что Юлька не одна пришла к стадиону.
        Оксана бросила конверт с письмом на подоконник подъезда и обеими руками крепко обняла себя за плечи. Успокоиться! Надо немедленно успокоиться! Взять себя в руки! Она невольно улыбнулась своим мыслям. В руки-то она себя взяла, а вот успокоиться что-то никак не удается. Но этим письмом они все равно ничего от нее не добьются. Кто «они», Оксана не знала. Если это те, которые преследуют ее, Юльку и Сашку, то они скоро поймут, что Оксана на полпути не остановится. Она сделает все, что в ее силах, чтобы покончить с этим издевательством над хорошими людьми. А если письмо касается Лени, то… - Оксана вспомнила легкое прикосновение его руки к своему лбу - то… тем более! Она не собирается забывать Леню! Пусть и не надеются!
        - Оксана, - услышала она знакомый ненавистный голос, спрятала письмо в карман и с перекошенным от бешенства лицом обернулась к Литвинову.
        - Все, Макс! - раздраженно прокричала она. - Ты меня достал! Говори, что тебе от меня нужно!
        - Я уже говорил, - пролепетал Литвинов. - Я тебя люблю…
        - Врешь! - Оксана так рявкнула, что Макс вздрогнул. - Я тебе не верю! И если ты сейчас же не объяснишь мне, в чем дело, то я… я пожалуюсь Пивоварову! Видел, он меня провожал?
        - Видел…
        - Хочешь, чтобы он тебе всыпал?
        - За свою любовь я могу и пострадать, - тихо сказал Литвинов, и Оксане показалось, что он сейчас заплачет.
        - Тогда приготовься! - безжалостно бросила ему она и вызвала лифт. - Пострадаешь! Непременно! Очень и очень скоро!
        Она шагнула в приехавшую кабинку, а Литвинов вжал голову в плечи, и из его глаз действительно выкатились пара слезинок. Оксана этого не видела, потому что смотреть на осточертевшего Макса ей абсолютно не хотелось.
        Взгляд с другой стороны…
        Он ел ананас, который принес Сохадзе. Пришлось порезать его на кусочки, положить в полиэтиленовый пакет и запихнуть в ящик письменного стола. Когда он резал ананас, вся комната пропиталась его экзотическим ароматом, и он боялся, что придется объяснять матери его происхождение. Конечно, можно честно сказать, что ананас принес Сохадзе. Все знают, что его отец какой-то крупный начальник на овощебазе. Мог Гийка угостить товарища? Мог! Это нормально. Но все же привлекать внимание к фруктам не хотелось. У него в столе лежали еще два персика, несколько штук киви и коробочка с клубникой. Он уже наелся этим добром под завязку, а Сохадзе каждый день исправно приносил все новые и новые.
        Ишь перепугался! А ведь как поначалу сопротивлялся! Пришлось навесить ему парочку радужных синячков. Молодец Заяц, постарался. Еще и дружбана своего привлек. Пожалуй, стоит поощрить его парочкой киви. Хотя, что киви? Зайцу плевать на все эти киви с ананасами. Ему в наслаждение - иконописное лицо Гийки попортить. Его вообще хлебом не корми, дай кулачищами помахать. Смеется еще, говорит - растет число синяков на душу населения: у Феклиста - один, у Гийки - два. Жаль, что трех глаз не бывает. Так что обойдется он и без киви, тем более что работы для него пока что нет. А дружку его, если потребует, придется заплатить. Что ж! Заплатим! Для такого дела не жалко.
        С Семеновым еще предстоит разборка, но там дело тонкое… Там надо не кулаками… Это еще предстоит обдумать. Спешить ни к чему, иначе можно все испортить.
        Вот Пивоваров - настоящая головная боль! Драться с ним Заяц не станет и будет прав - себе дороже. Ленчику известны такие приемчики, куда там Зайцу… Но не позволять же Пивоварову… Впрочем, и на него найдется управа. У каждого за душонкой есть что-нибудь такое… И это настоящее наслаждение - найти в человеке слабину и жать из него масло.
        А клубнику, пожалуй, можно отдать матери. Скажет, что купил на сэкономленные карманные деньги. Она обрадуется. Целоваться полезет, а потом будет хвастаться отчиму, этому кретину в синих трениках и детской футболке. Конечно, где ему купить матери в октябре клубнику! Его жалкой инженерской зарплаты в лучшем случае на «чупа-чупс» хватит. И то без палочки.
        Глава XI
        «Следующий на очереди ты!»
        - Это не твое дело, - монотонно бубнил Сохадзе на все вопросы Пивоварова.
        За черными очками глаз Гии было не разглядеть, а смуглое лицо его кривилось так, будто у него болел зуб и уже довольно давно.
        - Да ты что, Гийка, очнись! - Леня схватил его за куртку и потряс. - Эти сволочи с наших девчонок золото снимают! А какое оно у них, сам знаешь: подарки родителей да бабушек с дедушками!
        - С кого снимают, те, я думаю, заслужили, - процедил Сохадзе, резко отбросив от себя руки Пивоварова.
        - Я, конечно, знаю только, чем одна заслужила, но, честное слово, плата - абсолютно несоразмерна «преступлению».
        - Да мне-то какое до всего этого дело?!
        - Видать, Гийка, ты слишком легко отделался! Лицо - оно, конечно, заживет, я понимаю…
        - Да что ты там понимаешь?! Откуда тебе знать, чем я заплатил… - Гия нервно сглотнул. - И чем продолжаю расплачиваться…
        - Даже так? - брови Пивоварова подпрыгнули вверх.
        - Представь себе!
        - И ты согласен это терпеть? - Леня намеренно вложил в свои слова как можно больше презрения, чтобы сделать Гийке побольнее, нанести удар по его и без того уязвленному самолюбию.
        - У меня нет выбора, - не среагировал на провокацию Сохадзе.
        - Почему?
        - Если ты знаешь, за что твоя дама сердца заплатила родительским золотом, то нечего и спрашивать!
        - Ты хочешь сказать… тебя тоже на чем-то таком поймали, в чем ты никогда не захочешь признаться?
        - Что-то вроде того…
        - А это, случайно, не Эммины деньги?
        - Нет, - Гия отвел глаза, что Пивоварову не понравилось.
        - А вязались к тебе, как и к остальным, парни в черных куртках и масках? - продолжал наступать Леня.
        Гия помолчал немного и выдавил из себя:
        - Н-ну… допустим…
        - И тоже через тряпку вещали?
        - Что-что? - переспросил Сохадзе.
        - Ну… через тряпку говорили?
        - А-а-а… ну да… через шарф.
        - И ты их, конечно, не узнал?
        - Конечно, нет…
        - Слушай, Гийка, как-то ты странно разговариваешь. Говоришь «нет», а мне кажется, что «да».
        - А мне плевать на то, что тебе кажется. Я тебе лучше скажу про другое. Приготовься: следующий на очереди ты!
        - На какой очереди? - Леня почувствовал, как по спине его пробежал легкий холодок. Ему совсем не хотелось оказаться на месте Сохадзе, когда, похоже, приходится выбирать между подлым поступком и… очень подлым.
        - На такой! Узнаешь, на какой!
        - Бить, что ли, будут? - презрительно скривился Леня, поскольку это его не очень волновало.
        - Кто с тобой связываться станет? У них другие способы найдутся.
        - Какие же?
        - Все те же самые!
        - А если у меня грехов нет?
        - Ангел, значит? - Сохадзе усмехнулся. - Архангел Гавриил?
        - Ну, хорошо… Может, и найдут чего… Ты-то откуда об этом знаешь?
        - Случайно слышал. Совершенно случайно, честное слово. Но знаю даже, за что поплатишься.
        - За что? - Леня напрягся.
        - За Величко.
        - За Оксану? Это и есть мой грех?
        - Это твоя вина перед одним из них… И тебя заставят от Оксаны отвалить. Такой за тобой грех найдут, мало не покажется.
        - Гийка, гад! Ты ведь что-то знаешь! Или кого-то! Почему не говоришь? Чем же тебя так запугали?!
        - Я сказал тебе все, что знал.
        - Врешь!
        - Мне все равно, веришь ты мне или нет, - Сохадзе опять отвел глаза в сторону.
        - И сколько мне ждать? - Леня заметно занервничал.
        - Вот этого, извини, не знаю, не доложились, - развел руками Сохадзе. - Не иначе, как до первой звезды.
        Глава XII
        Они уже пришли и по мою душу…
        Юльке больше никто не звонил и ключи от «Волги» не требовал, но лучше она себя от этого не чувствовала. Она постоянно ждала звонка и от бесконечного ожидания совершенно изнемогла. Юлькина мама решила, что девочка перезанималась, неделю не пускала ее в школу и кормила американскими супервитаминами. Своего волшебного действия эти оранжевые капсулы не произвели, поскольку и произвести не могли. Девушка вздрагивала от каждого звонка, как телефонного, так и электрического, у входной двери.
        Когда Оксана с Анжелой, решившие ее навестить, вошли в комнату, то натолкнулись на такой напряженный взгляд подруги, что наперебой кинулись ее успокаивать. Юлька слушала их плохо и твердила:
        - Перестаньте! Я не могу быть спокойна! Я не буду спокойна до тех пор, пока мне не позвонят! Тогда я отнесу им ключи, а потом… - она запнулась и беспомощным взглядом посмотрела на подруг: - Пусть отец убьет меня или… я сама…
        - Сама? - Анжела вдруг сменила сочувствующий тон на насмешливый. - Ну-ну! А чего ждать? Давай прямо сейчас, и «Волга» цела будет!
        - Анжелка! С ума сошла! - дернула ее за рукав Оксана, глядя, как Юлькино лицо приобрело совсем синюшный оттенок. - Юль! - бросилась она к подруге. - Не слушай ее, она пошутила. А ты, - со злостью обратилась она к Решетиловой, - неужели не видишь разницы между машиной и кулоном?
        - А неужели вы не видите, что я, как и вы, тоже нервничаю и боюсь? - Анжела закусила губу, и Оксана поняла, что так оно и есть. - Я тоже могу слечь в постель, потому что подозреваю - ему может показаться мало моего кулона.
        - Ему? - переспросила Юлька. - Ты его знаешь?!!
        - Н-нет, - решительно помотала головой Анжела, - я имею в виду… ну… того, главного… Вон, Ксанке уже второе письмо прислали… почему бы и с меня еще чего-нибудь не запросить. Ключи от квартиры тети Наташи, например. Все знают, что мамина родная сестра - крупный предприниматель, бизнеследи.
        - Ну тебя, Анжелка! - махнула рукой Оксана. - Придумаешь тоже… Юль, а Сашке больше никто не угрожал?
        Теперь уже Юлька отрицательно помотала головой, а потом спросила Оксану:
        - Помнишь, ты рассказывала, как за Веретенниковым шли «плевки»? Илюху опять избили?
        - Нет, - Оксана хотела продолжить, но Юлька печально перебила ее:
        - Но это еще ничего не значит. Могут и попозже отлупить.
        - Нет, девчонки. Тут как раз оказалось все в порядке. Я Кепу расспросила. Он даже скрывать не стал. Тут, милые мои, любовь! Звонарева в своей спортшколе - первая красавица. В нее чуть ли не все «плевки» влюблены. Кепа, кстати, тоже. А тут наш Илюха встрял. Конечно, Оленька дала ему зеленый свет. Еще бы: голубоглазый, высокий, самый крутой «плевок» ему по пояс будет. В общем, Веретенников действительно дрался с целой кучей «плевков», но из-за пламенной любви к Ольге Звонаревой.
        Анжела расхохоталась:
        - Представляю это зрелище! Илюха и «плевки» - просто Гулливер среди лилипутов!
        - Но, между прочим, ему здорово от них досталось, как и настоящему Гулливеру.
        - Значит, наши «чернокурточники» не «плевки»… - проговорила задумчиво Юлька.
        - Это пока не доказано окончательно, - возразила Оксана.
        Анжела промолчала, глядя в окно.
        Оксана с Пивоваровым, гуляя по городу, забрели в парк. Оксана, отщипывая от купленного для дома батона, кормила несчастных уток, которые последнее время, прибившись к людям, по своей утиной глупости почему-то не улетали на юг. Стояла уже самая поздняя осень, ввиду чего вода у берега была покрыта тонким ледком. Выбираясь на берег, утки ломали его лапами, которые наверняка при этом мерзли, но улетать в теплые края не спешили.
        - Лень, как ты думаешь, они все-таки улетят или так и погибнут под снегом? - спросила Оксана, перевесившись через перила мостика поближе к уткам.
        Пивоваров не ответил. Оксана вернула тело в нормальное положение и спросила снова:
        - Ты зимой видел здесь уток?
        У Лени было такое отрешенное от птичьих проблем лицо, что Оксана возмутилась:
        - Да ты меня не слушаешь! О чем ты все время думаешь?
        Пивоваров виновато посмотрел на нее, но ничего не сказал.
        - Не молчи! - обиженно выкрикнула Оксана. - Я не сдвинусь с этого места и буду жить среди уток до тех пор, пока ты не расскажешь мне, что с тобой случилось.
        Леня помолчал немного, потом невесело усмехнулся и сказал:
        - Ладно, скажу. Это наше общее дело. Но… честно говоря, я в нем совершенно запутался, - и он пересказал ей разговор с Сохадзе.
        - И ты… - Оксана встревоженно посмотрела ему в глаза. - Ты теперь ждешь, когда придут по твою душу?
        - Дело в том, что я уже дождался.
        - Чего? - у Оксаны от страха за него перехватило дыхание.
        - Письма.
        Оксана охнула и выронила в воду ощипанный батон. Утки радостно загомонили и всем выводком набросились на него. Они моментально растащили его на куски, а остатки выхватила у них из-под клювов огромная серо-черная ворона. Она уселась с куском размокшей уже булки на мостике прямо перед Оксаной, прижала его лапой к земле и, вместо того, чтобы есть, не мигая смотрела на девушку черной с белым ободком бусинкой глаза. Боясь поднять на Леню взгляд, Оксана спросила, как будто у вороны:
        - Там что-нибудь ужасное?
        Ворона, которая не знала ответа на ее вопрос, смущенно крякнула, видимо, научившись этому у уток, и опустила голову к булке.
        - Для меня, конечно, ужасное, но и странное тоже, - тяжело вздохнув, ответил Пивоваров. - Сохадзе говорил, что от меня потребуют отказаться от тебя, а в письме почему-то другое.
        - Ну что там? Не томи, Леня!
        - Не поверишь… В письме говорится, что я должен как следует избить… Борьку Доренко.
        - Доренко? Не может быть! Зачем?
        - Я бы тоже хотел знать, но этого в письме не написано.
        - Лень… А если ты не станешь его бить, тогда что? Впрочем, - Оксана выставила перед собой руки, будто заслоняясь, - если не хочешь, то не говори.
        - Я могу сказать, потому что… ну… потому что… сама, в общем, поймешь. Ты ведь знаешь, что я занимаюсь борьбой… самбо…. Так вот, нам запрещено вступать в драки и использовать вне клуба изученные приемы.
        - Ясно. Тебе нельзя, а тебя заставляют драться с Доренко.
        - Не в том дело, - нетерпеливо перебил ее Пивоваров. - Этим летом я оказался втянутым в крупную драку на пляже с ребятами из соседнего двора. Я и не собирался драться. Я просто выдернул из-под дерущихся парней свое полотенце, а один из них вдруг… - да ты его знаешь, Серега Павлов из 10-го «Б», - накинулся на меня с кулаками. Я защищался! Ты веришь?
        Оксана с готовностью кивнула.
        - Ну вот! - продолжал Леня. - Драка приняла такие угрожающие размеры, что нас всех тогда прямо с пляжа забрали в милицию. А там этот гад… ну, Павлов, сказал, что я против него садистски использовал приемы самбо.
        - Зачем ему это надо было?
        - Пацанам, которые развязали драку, давно не нравилось, что я спокойно хожу через их двор, не платя дани…
        - Дани? - перебила его Оксана. - Какой еще дани?
        - Обыкновенной… деньгами или другим чем-нибудь… в общем, даже говорить об этом не хочется…
        - А что это за двор? У школы? Где хозяйственный магазин?
        - Вот именно, у школы, там, где хозяйственный.
        - Но мы же все там ходим. Иначе целый квартал обходить пришлось бы… Кому охота? - Оксана поежилась. - С меня никогда ничего не требовали…
        - Девчонок они не трогают. Благородные! А почти все наши пацаны им уже чем-нибудь заплатили или, как ни прискорбно мне об этом тебе сообщать, бывали биты и неоднократно.
        - Лень! Так, может, это они нас и терроризируют?
        - Нет, там ребята простые, без выкрутасов. Фонарь под глазом навесить они могут, а выдумать умопомрачительную комбинацию с фотографиями и Эммой - на такое у них мозгов не хватит. Для них главное, чтобы на их территорию даром не заходили, и поэтому до Борьки Доренко, например, им дела нет, поскольку он живет в другой стороне и через их двор вообще никогда не ходит.
        - А зачем они на пляже драку развязали?
        - Понятия не имею. Только она разрослась тогда до невероятных размеров, а Серега Павлов с соседнего двора сразу догадался, как мне отплатить за то, что подраться со мной у них никак не получается. Мент, который нас обрабатывал, очень обрадовался его заявлению про самбо и заявил, что клуба мне больше не видать, как собственных ушей, - Леня замолчал, заново переживая старые неприятности.
        - И что? - Оксана хотела знать, что было дальше.
        - А то, что мои родители ходили в ментовку… с деньгами… с коньяком… Уладили… А теперь этот проклятый шантажист в письме пишет, что собирается сообщить о летней драке в клуб, если я не побью Борьку.
        - Но ведь ему могут не поверить…
        - Поверят. Вернее, проверят. Наш тренер, Николай Ильич, по этой части до такой степени щепетильный, что сам пойдет в милицию протоколы задержаний проверять.
        - И что же ты будешь делать?
        - Точно знаю только одно: с Доренко драться я не собираюсь. Он мне ничего плохого не сделал.
        - А как же клуб?
        - Не знаю… Может, как-нибудь обойдется… Объясню Ильичу, как дело было. Но, может быть, и вышибут из клуба.
        - Огорчишься?
        - Еще бы! Я привык проводить там почти все свое свободное время. Это сейчас, - Леня приблизился к Оксане, - почти все мое свободное время занимаешь ты. - Он нагнулся к лицу девушки и тронул ее губы своими.
        Оксана вздрогнула и на некоторое время забыла и про Сохадзе, и про Доренко, и про Юльку с Сашкой, и про свои собственные проблемы с фотографиями, и даже про надоевшего хуже горькой редьки Макса Литвинова.
        Забытый Литвинов оставался таковым весьма недолго. Когда Оксана с Леней возвращались из парка домой, он собственной персоной вырулил из-за угла школы. Девушка надеялась, что он, как и раньше, пройдет мимо, а если и отправится следом, то будет держаться на безопасном расстоянии, но сильно ошиблась. Макс прямо на виду у Пивоварова сменил вялое волочение за Оксаной на бурный натиск, а именно: самым наглым образом полез к ней целоваться. Девушка попыталась оттолкнуть его от себя, но Литвинов вцепился ей в плечи клещом.
        - Э! Макс! Ты чего? - только и мог проговорить пораженный Леня, потом за шиворот оторвал его от Оксаны, развернул к себе лицом и нанес такой удар под челюсть, что Литвинов, клацнув зубами, мешком рухнул ему под ноги.
        - Ничего не понимаю, - растерянно и виновато проронил Пивоваров, глядя на застывшую Оксану, и опять-таки за шиворот резко рванул Макса вверх, заставив таким образом встать. - У тебя что, совсем крыша поехала?
        Литвинов не отвечал, а вид у него был такой, будто он, вроде какого-нибудь сурка, собирается впасть в долгий зимний анабиоз. На ногах он стоял только потому, что его с силой держал за шиворот Пивоваров.
        - Слушай, может, он нанюхался чего? - Леня совершенно сумасшедшими глазами посмотрел на Оксану.
        - Если и нанюхался, то давно, - девушка вздохнула и вкратце рассказала Лене про приставания Литвинова, который с безучастным лицом с трудом стоял рядом.
        - Почему же ты молчала?
        - Как бы я тебе сказала, если сама ничего не понимала… Не влюбился же он в меня на самом деле…
        - А может, все-таки влюбился?
        - Тогда это психопатическая влюбленность, которую лечить надо.
        - Да-а-а… И, главное, на моих глазах к тебе полез, идиот…
        - Знаешь, Леня, у меня такое чувство, будто ему надо было, чтобы его побили.
        - Мазохист, что ли? Сходил бы в соседний двор, его там отделали бы в лучшем виде.
        - А может… - Оксана округлила в догадке глаза. - Точно! Ему зачем-то надо было, чтобы именно ты его побил!
        - По-моему, это уже перебор. Одному надо, чтобы я Доренко отлупил, другой - сам на рожон лезет. Прямо фильм ужасов, честное слово!
        Они говорили о Литвинове, будто его рядом не было, а он стоял с таким лицом, будто речь шла вовсе не о нем.
        - Слышь, Макс, очнись! - Пивоваров изо всех сил тряхнул Литвинова. - В чем дело? Как это все понимать?
        - Отстаньте вы все от меня, - непослушными губами пролепетал Максим, вывернулся из рук Лени и нетвердыми шагами пошел прочь.
        - Это уже вообще ни на что не похоже, - развел руками Леня. - Что происходит с нашими пацанами, никак не пойму…
        Глава XIII
        Снова «шерстяной» голос
        Пивоваров приглядывался к Доренко. Почему его хотят избить? Конечно, Борька всех достал своим занудством на собраниях, бесконечными общественными делами, но ведь это не повод. Ну, нравится парню всеми руководить, так что из того? Может, он потом президентом будет! Если не страны, то банка уж точно. И как все это связано с диким поступком Макса Литвинова? За ним Леня тоже на всякий случай приглядывал. Ничего странного за ним больше не наблюдалось. После того памятного удара в зубы, вместо того чтобы огорчиться, Макс замечательным образом повеселел и перестал приставать к Оксане. Он не только больше не ходил за ней, не говорил о любви, но, казалось, абсолютно перестал замечать ее. В общем, совершенно непонятно было, что происходит. Кому мог помешать тихий математик Феклистов или Юлькин книжный червь Сашка Семенов? А сама Юлька, тоненькое, нежное, добродушное создание? И при чем тут Оксана? Почему Сохадзе говорил о ней? Почему Феклистову с Сохадзе и Семенову синяки навесили без его участия, а Доренко должен бить именно он, Леня? Как они умудрились справиться с Сохадзе? Гийка силен физически да еще и
наделен тем самым южным темпераментом, при котором люди мгновенно звереют, если их рассердить или обидеть. Доренко, кстати, тоже не слабак. При всей своей углубленности в учебу и общественную работу, он всегда успевал еще и спортом заниматься. А лыжником является, вообще, лучшим из всех школ района. Но, конечно, не по этой причине он, Леня Пивоваров, не станет драться с Борькой. Во-первых, как он уже говорил Оксане, у него нет к Доренко никаких претензий, а во вторых, он решил дождаться от негодяя-шантажиста второго напоминания о себе, и тогда уже, по результатам переговоров, соображать, что лучше предпринять.
        Для начала Леня доломал собственный почтовый ящик, чтобы туда невозможно было опустить письмо. Ящика было не жалко, потому что он и так держался на честном слове. В их подъезде, как и во многих других, тусовались вечерами подростки. Они испортили и изгадили почти все почтовые ящики. Жители подъезда поначалу пытались их восстанавливать: ремонтировали, перекрашивали, ставили новые замки, но потом прекратили это бесполезное занятие. Те, кто выписывал газеты и журналы, теперь получали их на почте. На почтовое отделение приходили и письма от Лениных родственников. Так что ущерба от окончательной потери ящика семья Пивоваровых не понесла. Теперь «заказчик», как Леня начал называть про себя шантажиста, должен будет либо придумать другой способ связи, либо все-таки донести на него в клуб.
        Ждать пришлось не слишком долго. Видно, Доренко здорово насолил этому самому «заказчику». Лене позвонили. Он сразу узнал «шерстяной» голос, о котором ему рассказывали девчонки, и немедленно взял инициативу в свои руки, хотя волновался при этом довольно сильно:
        - По телефону не буду ни о чем говорить. Назначай встречу, если есть вопросы.
        - Мне это не подходит, - «заказчик» по-прежнему говорил в шарф.
        - А мне по телефону не подходит.
        В трубке немного помолчали, а потом тот же голос произнес:
        - Николай Ильич узнает о тебе сегодня же.
        - Ну и что? Отдохну наконец от занятий - всего и делов! - Леня чувствовал, что человеку на другом конце телефонного провода гораздо важнее отлупить Доренко, чем лишить его спортивного клуба, поэтому он решил не сдаваться. - А тебе тут же придется искать другую кандидатуру для расправы с Доренко.
        - Так ты, значит, в принципе согласен им заняться?
        - Я же сказал, все переговоры только с глазу на глаз: надо обсудить условия и… некоторые детали.
        - Хорошо, - сдался «шерстяной» голос, - встретимся завтра в десять вечера, где строится новый универсам, за вагончиками для рабочих. Имей в виду, я буду не один, а вот тебе не стоит приводить друзей, иначе встреча не получится.
        - А мне-то что! По-моему, встреча нужна тебе больше, чем мне, - бодро сказал Леня и тут же пожалел об этом.
        В трубке рассмеялись:
        - Я допускал, что ты можешь пожертвовать спортом. И еще допускал, что в клубе тебя могут простить.
        Леня ничего не понимал, но предчувствовал, что разговор подводится к чему-то очень нехорошему, а в трубке между тем продолжили:
        - Если ты притащишь с собой дружков, я на встречу не выйду, а на следующий же день фотографии воровки Величко будут украшать все стены школы. Самый лучший экземпляр ляжет на стол Эммы Петровны.
        «Заказчик» отключился, а Леня от охватившего его волнения никак не мог ровно уложить на рычаг пищащую зуммером трубку.
        Надо что-то делать! Надо срочно обезвредить эту сволочь! Леня действительно готов пожертвовать очень многим, только бы дать в зубы дряни-«заказчику», а вовсе не Доренко! Но доверенных лиц все равно с собой надо взять. Одному не выследить гадов. Только надо все до деталей продумать, чтобы не проколоться, как тогда Оксана с Семеновым у стадиона. Надо все предусмотреть. С кем же пойти? Все пострадавшие, кроме Гийки, хлипкие маменькины сынки, а на стройке наверняка придется драться. И не с одним, а как минимум с тремя. Значит, Лене тоже нужно взять с собой несколько человек. Не хочется посвящать в эту историю посторонних, но Сохадзе, похоже, не помощник… Пожалуй, стоит опять обратиться к Кепе и еще… может быть, к Веретенникову. Оба они - ребята проверенные, не подведут.
        Оксана, конечно, настаивала на том, чтобы идти на встречу вместе с Леней.
        - Понимаешь, мне так хочется ему в лицо плюнуть, - горячилась она. - Бедная Юлька совсем разболелась. Анжелка вся на нервах: слова ей не скажи. Знаешь, мне кажется, что «пары» нашего гения Сухорукова - тоже работа этого гада.
        - Возможно, - согласился Пивоваров.
        - Леня, может быть, тебе все-таки взять с собой Сашку Семенова? Во-первых, он и сам пострадавший, а во-вторых, за Юльку, думаю, не прочь будет рассчитаться.
        - Оксана! Там, скорее всего, всерьез драться придется! А ты видела пальцы Семенова? Ими только на скрипке играть или на фортепьяно. И потом… он же очень плохо видит.
        - Сашка? С чего ты взял?
        - Так у него ж линзы.
        - Линзы? - переспросила Оксана. - Он никогда не говорил, что у него плохое зрение.
        - А зачем ему говорить? Может быть, ему кажется, что это дефект и Юлька его разлюбит.
        - А ты не перепутал? Плохое зрение - такая обычная вещь, что его как-то не принято скрывать.
        - Ну, я не знаю, какие у него для этого причины, только он на «физре» однажды одну линзу потерял. Мы обыскались. С тех пор он в спортзал линз не надевает, зато не видит при этом ничего, как говорится, дальше своего носа. У него какая-то дикая близорукость… или дальнозоркость… В общем, я этого не понимаю.
        - Ну тогда Сохадзе с собой возьми. Все-таки трое на трое - это опасно. Надо, чтобы у вас был явный перевес сил.
        - Так он и пошел, как же! По-моему, из него эти твари всю душу вынули.
        - Видишь, Леня, тебе с собой взять абсолютно некого! Я не могу тебя отпустить одного! Я пойду с тобой, и не вздумай мне не разрешать!
        - Я не могу тебе что-нибудь разрешать или не разрешать, - сказал Пивоваров, подойдя вплотную к Оксане. - Я могу только просить… И я прошу: пожалуйста… не ходи… - Он заглянул ей в глаза. - Я не знаю, как там сложатся обстоятельства, и потому боюсь за тебя…
        - А я за тебя, - эхом отозвалась девушка и, расхрабрившись, положила руки ему на плечи. Ей почему-то казалось, что она провожает Леню чуть ли не на фронт и потому уже не имеет права стесняться, а, наоборот, должна дать ему понять, как трогательно и серьезно к нему относится.
        Пивоваров обнял ее. Поцелуй был сладок, но после него Оксане почему-то захотелось плакать. Очень может быть, что от счастья, которое сумело-таки пробить брешь в неприятностях.
        Когда Леня обрисовал сложившуюся ситуацию Илье Веретенникову, тот довольно быстро согласился участвовать в мероприятии. Кепа, который, как все знали, драки не приветствовал, когда узнал, как далеко зашло все дело, мало того, что согласился пойти вечером на стройку, но еще предложил заранее разведать диспозицию.
        После двукратной вылазки на стройку он долго и занудливо объяснял Веретенникову, где им лучше спрятаться, как лучше вести себя в ходе переговоров, и вообще взял эту операцию под свой личный контроль.
        Тем вечером, на который была назначена операция, Оксана, чистым взором глядя в глаза Пивоварова, клятвенно обещала на стройку не ходить, сидеть дома и ждать результата. Надо сказать, что она ничуть не лукавила. Она действительно собиралась ждать Леню дома. Но по мере приближения часовых стрелок к назначенному времени чувствовала, что нервничает все больше и больше. Ей мерещились самая кровавая разборка, какую только можно представить, гора трупов в строительном котловане и Пивоваров, который один лишь остался в живых, но истекает кровью и тщетно дожидается помощи. Когда стрелки часов показали 21.45, ждать Оксане стало совсем невмоготу, она сорвалась с места и побежала для начала к Юльке.
        Глава XIV
        Ластоногий Жабик из детского оздоровительного лагеря
        Вечер, как и полагается глубокой осенью, был темным, холодным, да еще и дождливым. Строительная площадка практически не была освещена, если не считать жалкой желтой лампы, качающейся на тонком проводе над одним из вагончиков. Под порывами ветра она роняла свой тусклый свет то на штабель каких-то стройматериалов и мотки кабеля, то на недостроенные ступеньки универсама. Идти по мокрой земле было трудно. Ноги разъезжались в стороны. Один раз Леня не сумел удержать равновесия и упал на большой полиэтиленовый мешок, бок которого моментально лопнул, и из него вылетело целое облако серого в полутьме порошка, тут же под дождем осевшего на одежду липкой грязью. В другом месте стройплощадки он зацепился брючиной за торчащий из земли металлический крюк и вырвал из нее приличный кусок джинсы. Размышляя над тем, как объяснить матери появление на новенькой куртке строительной грязи и происхождение свежей прорехи на джинсах, Леня Пивоваров зашел за вагончики строительной площадки. Ноги опять разъехались в стороны, но он сумел удержаться, схватившись за гнутую мокрую трубу непонятного назначения.
        Заставив себя оторваться от трубы, Леня огляделся. Слишком уж темно. Впереди торчит еще какая-то арматура, а за ней вроде бы, котлован. Не навернуться бы туда… Лампа, качающаяся с мерзостным визгом, периодически освещала щербатую лестницу и кусок стены будущего универсама с темным проемом посередине. Наверняка этот урод покажется оттуда. Интересно, где устроились Кепа с Веретенниковым? Из-под ног Лени неожиданно выскочила кошка. Задрав хвост, она взлетела по ступенькам и скрылась в темном проеме. Тут же послышалось ее раздраженное шипение, потом захлебнувшийся на истошной ноте мявк. Ясно, что нарвалась на кого-то из противоборствующих сторон. Судя по звукам, которые издало бедное животное, на входе в будущий универсам притаился как раз шантажист и вымогатель. Видимо, он к тому же еще садист и…
        Не успел Леня додумать мысль до конца, как в темном проеме шевельнулась чья-то тень, а потом из тьмы выступила фигура в черной куртке и в шапке с прорезями для глаз.
        - Стой там и не двигайся! - крикнула фигура Лене, и позади нее появились два оруженосца. Если бы прорези для глаз на их шапках были поменьше, то парни казались бы безголовыми, потому что черные шапки сливались с осенним мраком. Чуть сверкали глаза, когда в их сторону долетал слабый свет качающейся лампы да белели тонкие ободки кожи вокруг глаз. Их куртки оказались кожаными и тоже слегка поблескивали. Это были не «плевки».
        - Ближе подойти боишься? - тоже крикнул Пивоваров.
        - Проявляю осторожность.
        - А шапочку слабо снять?
        - Не вижу необходимости.
        - Все-таки хотелось бы познакомиться.
        - Мы знакомы.
        - Я догадываюсь, но хотелось бы видеть лицо и слышать настоящий голос.
        - Перебьешься. Не тяни резину. Ты уверял, что у тебя есть ко мне вопросы. Задавай. Слушаю.
        Леня шагнул вперед, но «чернокурточник» тут же резко остановил его:
        - Стой, где стоишь!
        Его «секьюрити» спустились вниз на две ступеньки и стали по бокам, картинно расставив ноги шире плеч.
        - Стою, - усмехнулся Леня. - Антураж, как в идиотском сериале, честное слово!
        - Быстро спрашивай, что хотел, или проваливай отсюда!
        - Ну хорошо: скажи, зачем тебе все это надо?
        - Что именно?
        - Ну… вот это: шантаж, синяки, девчачьи украшения?
        - Спрашивай по существу!
        - Это по существу! Что тебе от нас надо?
        - Вы должны заплатить!
        - За то, что ты будешь молчать о наших мелких грешках?
        - Какими бы мелкими они ни были, никто не хочет их оглашения, ведь так?
        - А если мы все-таки пошлем тебя подальше? Всего лишь день-два позора, зато потом спокойная жизнь!
        - Не пошлете. Вернее, кроме тебя, этого никто больше не сделает. А на ваши, как ты выразился, грешки мне наплевать. Они всего лишь инструмент для работы с вами. Заплатить вы должны за более крупный грех, если уж тебе нравится подобная терминология.
        - И перед кем же мы так провинились?
        - Передо мной.
        - Да ну! - Пивоваров расхохотался. - У всех вместе - и один грех перед тобой: и у меня, и у Гийки, у Феклиста, у Семенова, и у Оксаны с Анжелкой, и даже у Юльки?
        - Ты приплел лишних, но все так и есть: вы все виноваты передо мной.
        - И чем же? Расскажи, пожалуйста! Тебе же наверняка хочется рассказать… уличить… Пригвоздить… Ну, расслабься! Приступай!
        - Пожалуй, ты прав! Мне действительно надоело носить это в себе. Вспомни, Пивоваров, детский оздоровительный лагерь в Серове.
        - Чего-чего? - растерялся Леня. - Какой еще лагерь? Ты что спятил?
        - А разве ты не был в оздоровительном лагере в поселке Серово на Финском заливе?
        - Был пару раз… в сопливом детстве… Классе в третьем…
        - Правильно! Мы все как раз перешли из начальной школы в пятый…
        - Н-ну… возможно… И что? Какой-то лагерь… В чем дело-то?
        - Вспомни пятый отряд. Июль. Тогда было еще очень холодное и сырое лето. Сплошные дожди. Некоторых ребят родители даже домой забрали. Ну, вспомни! С потолка дачи текло в большой алюминиевый таз. Сначала звук капель мешал нам спать, а потом все привыкли и уже не замечали его…
        Парню в маске так хотелось, чтобы Пивоваров вспомнил, что он даже неосторожно спустился на пару ступенек ниже своей охраны. Пожалуй, можно было бы сделать молниеносный выпад и… Но Леня вдруг вспомнил лагерь в Серове… Такое в его жизни, действительно, было. Он вспомнил тот старый погнутый таз и даже бесконечный звук плюхающихся в него капель. Гадкое, мокрое лето. Загорать и купаться, и даже играть в футбол было нельзя. На территории лагеря непроходимые лужи и грязь, а на футбольном поле во вмятинах у ворот - коричневые канавы. В дачах такая сырость, что на стенах выступили разводы буро-зеленой плесени. Постельное белье было постоянно влажным и холодным. Обогреватель не спасал. Лене тогда тоже хотелось домой, но родители отдыхали в пансионате на юге и знать не знали про его житье-бытье в Серове.
        - Вспомнил! - понял «чернокурточник». - А теперь еще немного напрягись! Помнишь, как вы развлекались в тот месяц?
        Парень заметно нервничал, и от этого волнения толстый шарф на его лице сбился в сторону. В его голосе стали проскальзывать знакомые ноты, но чьи, Пивоваров все-таки никак не мог понять.
        - Развлекались? - переспросил Леня. - Чем в лагере можно развлекаться: настольный теннис, игры всякие, морской бой, телевизор, КВН. Ты давай ближе к делу!
        - Я очень близко. Постарайся вспомнить Жабика!
        Парень уже почти кричал, и Леня действительно все вспомнил.
        Жабик! Такое прозвище было у худенького, почти прозрачного мальчика с острыми коленками и почему-то непропорционально большими, как ласты, ступнями. Именно за них он и получил свою кличку. Иногда его называли и злее - Жабой, но чаще все-таки Жабиком - за очень маленький рост. Еще Жабик отличался тем, что на его крошечном носике сидели чудовищной величины очки в темно-коричневой оправе. Два зеленоватых глаза плавали за толстыми стеклами, как рыбки в банках. Леня силился вспомнить фамилию или хотя бы имя Жабика, но ему это почему-то не удавалось. Тот парнишка в памяти Пивоварова навсегда слился со своим прозвищем. И потом… то лето было так давно, уже больше четырех лет назад.
        Тогда над Жабиком потешались все кому не лень. Даже парнишка с прооперированной, но все равно довольно-таки уродливой заячьей губой. Он, кстати, иногда усердствовал больше других, может быть, мстя ни в чем не повинному ластоногому гномику за свои прошлые унижения и радуясь тому, что в отряде нашелся еще более презираемый человек, чем он. Жабику с его нестандартной внешностью и в теплое лето было бы несладко. Но все-таки ребята, занятые купанием, спортивными соревнованиями и прочими развлечениями, вязались бы к нему реже. А в то лето все изнывали от скуки, были злыми от холода и сырости. Жабику запускали в постель настоящих лягушек. «Это же твои родные братья! Гляди, у них точь-в-точь такие же ласты, - веселились ребята, когда видели слезы за стеклами очков несчастного мальчишки. - Ты плачешь, что не все смогли прискакать к тебе в гости? Завтра компания будет веселее! Прискачут все, кто сегодня не успел!» По ночам Жабика мазали зубной пастой, привязывали за ноги к прутьям кровати, а в столовой выпивали его порцию компота и съедали его фрукты.
        - Слушай! - крикнул повзрослевшему Жабику Леня. - Но ведь я-то тебя не трогал! Точно помню! Чего тебе от меня-то надо?
        - Не трогал, - усмехнулся Жабик. - Ну и что? Ты не мешал это делать другим. Ты не лучше их! Ты хохотал вместе с ними!
        - Допустим… хотя я не очень помню… Это сейчас легко говорить «мешал - не мешал»… А тогда нам всего-то по девять-десять лет было. Я мог и не сообразить, что надо помешать. И… При чем тут девчонки? Оксанка? В нашем отряде не было девчонок! Только ребята!
        - Были! - из тени от вагончика вдруг выступила Оксана. За ней жалась Юлька. - Ты просто забыл. У девочек была отдельная палата, но отрядом мы были одним.
        Леня, увидев Оксану, досадливо поморщился, а парень в черной шапке с прорезями для глаз нервно дернулся:
        - Ты все-таки ее привел?
        - Нет! Я сама пришла! Он не знал! - Оксана во все глаза смотрела на парня в маске, потом вдруг охнула и пробормотала: - Не может быть…
        - Сматываемся! - крикнул парень, но вовремя вынырнувшие из темноты, из засады, Кепа с Веретенниковым сработали быстро, скрутив за спинами руки его «секьюрити».
        Леня молниеносным выпадом схватил за кисти Жабика. Подскочившая Оксана сдернула с него шапку с прорезями.
        - Не-е-ет! - взрезал темноту отчаянный Юлькин крик.
        Глава XV
        Как же теперь верить людям?
        В свете жалкой качающейся лампы по-прежнему чуть посверкивали мелкие капли дождя. Мокрые лица присутствующих с прилипшими к вискам, лбу или щекам волосами выражали полную растерянность. С закушенной губой, с сухим зеленоватым лицом перед ними стоял Книжный Червь - Саша Семенов.
        - Сашка? Ты? Жабик? Как же это? - Оксана роняла вопросы, на которые совершенно не нужны были ответы.
        От прежнего Жабика, кроме тонких, нервных, прозрачных пальцев, в Сашке не осталось ничего. Ластоногий жалкий мальчишка превратился в высокого, стройного молодого человека с зеленоватыми глазами и пушистой пепельной шевелюрой.
        - Отпустите их, - Семенов кивнул на своих охранников, с которых еще не успели снять черные маскировочные шапки. - Они ничего толком не знают. Пусть уйдут. Я им просто платил, чтобы стояли рядом.
        Не поверив, Оксана по очереди сдернула с парней шапки. Их лица действительно были никому не знакомы.
        - Кто ж они такие? - спросил Леня.
        - Эти ребята из школы, в которой я заканчивал восьмой класс. Повторяю: отпустите их. Они ни при чем. Просто стояли рядом.
        - Просто стояли рядом? - Оксана с презрением оглядела Сашку. - Ты хочешь сказать, что лично, вот этими самыми своими музыкальными пальцами отдубасил наших парней?
        Семенов не успел ничего ответить, так как к нему наконец подошла бледная до синевы Юлька и жалобно спросила:
        - Сашенька, что происходит? Что еще за Жабик? Я ничего не понимаю… Тебя ведь тоже избили… Ну, скажи что-нибудь, чтобы я начала понимать! Тебя били, а потом заставили писать эти гнусные письма и…
        - Никто меня не бил и ничего не заставлял делать, - не глядя на нее, перебил свою подругу Сашка.
        - Но как же? Я действительно ничего не понимаю… - Юлька обвела всех присутствующих беспомощным взглядом, словно прося помощи.
        - Что тут понимать… - тихо отозвался Сашка. - На даче я щеку с губой повредил… доской… Мы с отцом дыры в заборе заделывали. Никто меня не бил…
        - Правда, Сашка, - вмешался Леня, - хватит из нас дураков делать! Скажешь, не твои адъютанты наставили синяков Гийке с Феклистом?
        - Не мои.
        - А кто?
        - Не знаю. Я просто воспользовался тем, что витало в воздухе.
        - То есть?
        - То есть… я Юльке, чтобы отвязалась, сказал про черные куртки, маски… а всем понравилось… Раздули до абсурда… Я и решил воспользоваться уже практически готовым имиджем.
        - Та-ак! - разъяренная Оксана уперла руки в бока. - Здрасте, пожалуйста! Чистенький, беленький, пушистенький! А кто с Анжелки золотой кулон снял?
        - Нужна мне ваша Анжелка!
        - Вот гады! - Оксана подлетела к двум совершенно растерянным незнакомым парням. - Неужели вы будете отрицать, что Анжела вам отдала свою Деву - знак зодиака на цепочке? Ей родители подарили на прошлый день рождения!
        - Не знаю никакую Анжелку, - буркнул один из парней. - Сашка ж говорит, мы просто рядом стояли.
        - Нет, вы посмотрите на этих мерзавцев! - горячилась Оксана. - Меня вы тоже не знаете? Не помните? И моих золотых украшений тоже не видели?
        - Почему? Тебя помним, - отозвался второй из парней. - В беседке во дворе двадцать седьмого дома дело было. А больше ни с какими девчонками не связывались. Слово даю!
        - Да кто поверит вашему слову? - продолжала возмущаться Оксана.
        - Послушайте! - взмолился Семенов. - В третий раз прошу, отпустите Пашку с Ромкой. Они ни при чем! Я и так все скажу, потому что… в общем… хочу сказать… Действительно надоело в себе носить, да и вам неплохо бы, наконец, дать оценку кое-чему…
        - Ладно. Илья, Кепа, отпустите их, - Леня кивнул на уже здорово напуганных Пашку с Ромкой. - Пусть катятся. И подальше. И быстрее, пока мы не передумали!
        Когда парни, не оглядываясь, быстро скрылись за вагончиками, Пивоваров опять обратился к Семенову:
        - Я все-таки ничего не понимаю. Допустим, я такой гад - смеялся над тобой, хотя и не помню этого. А Оксана при чем?
        - Не надо, Леня, - Оксана умоляюще посмотрела сначала на Пивоварова, а потом на Сашку. - Я знаю, при чем… Не надо говорить…
        - Отчего же не говорить? - криво улыбнулся Семенов. - Скажу! Не все, конечно, не бойся… - Он оценивающе оглядел Оксану, будто видел ее впервые, и девушка поняла, что оценка была явно не в ее пользу. - Ленечка твой тебя, скорее всего, не бросит. Во всяком случае, будем надеяться… Так вот: ты думаешь, мне нужны твои бриллианты? Нисколько! Мои родители хорошо зарабатывают, и я, думаю, буду не хуже. Плевать мне на твои бриллианты! Я брошу их тебе в лицо! Они у меня дома лежат - тебя дожидаются. Я хотел, чтобы ты помучилась, как я, пожила бы месячишко-другой в страхе. - Он горько рассмеялся. - И сдается мне, что это удалось, не так ли, Оксана Величко, первая красавица 9-го «А»?
        - Сашка! - содрогнулась Оксана. - Неужели ты столько лет хранил в себе обиду? Ты что, специально перешел в девятый класс в нашу школу, чтобы отомстить?
        - Слишком много чести столько лет вас помнить! Мне казалось, что я вытравил из себя эти жуткие воспоминания, тем более что Жабиком меня нынче называть затруднительно… - голос Семенова зазвенел. - Со школой получилось случайно… В вашей школе, единственной в районе, информатику преподают на высоком уровне. Мне нужно… хочу стать программистом… или историком… не решил еще… Я и сам вас с трудом узнал. За четыре года все здорово изменились. Может быть, я бы и не вспомнил, если бы не Гийка. Грузин, да еще таких красавцев, не так много в русских школах. Кроме того, Семенов - все равно, что Иванов: таких в каждой школе навалом, а Сохадзе - пойди поищи! Я как увидел его, покой потерял. Перед глазами без конца всплывала картина, как он в лагере сидит передо мной на моей же кровати и нагло, демонстративно ест коржики, которые испекла моя мама и в посылке прислала. Не мигая, достает коржик - и в рот, почти целиком. Когда наелся, другим стал раздавать. Коржики кончились, все за конфеты принялись. Есть уже не могли, кидаться начали. Потом мамино письмо достали и взялись вслух читать. Мама, между прочем,
писала: «Сыночек, угости товарищей», - а «товарищи» сами… и не спросили… и мне ничего не оставили… а я… - Сашку передернуло, - твердил про себя только одно: «Мамочка, прости, мамочка, прости…»
        - Замолчи… - прошептала Оксана.
        - Не буду молчать! Это я тогда молчал, потому что вас было больше, а я был слабее каждого из вас в отдельности. Вас и сейчас больше, - Семенов подавил в себе всхлип, - поэтому пришлось устроить этот маскарад с масками. Стоило вам только идею кинуть - вы и ухватились: черные куртки… прорези для глаз… скинхеды… мафиози… мистика… Вы получили, что хотели! Почему же не нравится?
        - Саш, а как же Юлька? Нам после окончания начальной школы путевки в лагерь за хорошую учебу вручили, а она с нами тогда еще не училась. В чем она-то перед тобой провинилась? Или… - Оксана повернулась к подруге. Та с отсутствующим видом, ни жива ни мертва, сидела на холодной ступеньке недостроенного универсама. - Или ты тоже знаешь, за что, Юль?
        Юлька молчала.
        - Встань сейчас же! Простудишься! - Оксана стащила подругу со ступеньки. - Юль, ты что, тоже знала Сашку раньше?
        - Оставь ее, - хрипло сказал Сашка, - мы не были знакомы. Я ей написал про ключи, чтобы от себя подозрение отвести. Я боялся, что после того, как я линзу потерял в спортзале, вы наконец проведете какие-нибудь аналогии и догадаетесь…
        - Саша, как ты мог? - наконец с трудом разлепила губы Юлька. - Говорил, что любишь… Все обман? Как же теперь верить людям?
        - Ну ты и сволочь! - вставил до сих пор молчавший Кепа, плюнул в сторону Семенова, но не попал.
        - Да уж, - согласился Веретенников, который вообще с трудом разбирался в ситуации, поскольку знал далеко не все.
        - Юль, - Сашка взял девушку за плечи. Она не пыталась вырваться, только в изнеможении отвернула от него лицо. - Я не врал. Все правда. Я никогда бы не взял у тебя ключи. Это все только ширма. Блеф. Прости…
        Юлька молчала, из ее глаз медленно катились слезы. Она дрожала всем телом.
        - Ничего себе - простить! Как ты мог ее использовать в своих… странных целях?! - Оксана сама чуть не плакала. - Да Юлька чуть на тот свет не отправилась! Ты можешь это понять, придурок?! Я виновата, согласна! Но Юльку-то за что?
        Семенов разжал руки. Оксана была вынуждена подхватить полубезжизненное тело подруги, которая чуть не упала на ступеньки.
        - Знаете что, - Оксана показала глазами на Юльку. - Ей надо домой, в постель. Я отведу. Лень, ты мне после все расскажешь, ладно?
        Пивоваров кивнул.
        - А ты, Сашка, можешь все сказать про меня Лене. Пожалуй, я даже хочу, чтобы ты сказал. Пусть знает, какая я… дрянь…
        Глава XVI
        «Гляделки» и красная футболка
        Присутствующие безмолвно проводили девушек глазами. Когда они скрылись за вагончиками, Пивоваров быстро сказал Семенову:
        - Я ничего не хочу знать про нее, ясно? Если что и было… когда-нибудь… не то… теперь она другая. И не смей ничего никому про нее говорить! Убью! Мне плевать, куда потом на меня донесут!
        - Может, нам уйти? - деликатно предложил Веретенников.
        - Вообще-то… хорошо бы. Мне неловко было вам предложить, поскольку вы здорово помогли. Но теперь нам с Семеновым надо выяснить то, что касается только нас и никого больше, - согласился Пивоваров.
        - Ясно, - Веретенников развернулся к вагончикам и потащил за собой Кепу, которому совершенно не хотелось уходить, поскольку разговор принимал очень интересное направление.
        Когда и эти двое скрылись за мокрыми вагончиками, Сашка в изнеможении опустился на ступеньку и обхватил голову руками.
        - Неужели ты всерьез думаешь, что я донес бы на тебя в клуб? - спросил он.
        - А почему бы нет? Ты ведь на полном серьезе отобрал у Оксаны золото и до полусмерти запугал свою Юльку!
        - Ничего я не сделал бы, - горько сказал Сашка. - И золото ее в целости и сохранности. Мне, знаешь ли, очень хотелось, чтобы вы испытали что-нибудь похожее на то, что я чувствовал тогда, чтобы вы боялись, как я тогда, чтобы были так же унижены! То, что вы выделывали со мной в то ненастное лето, я никогда не смогу забыть. Иногда мне казалось, что я уже забыл, но вы приходили ко мне в снах и опять напоминали… и травили, травили… И в снах порой еще страшней, чем наяву. Я, когда вас всех окончательно узнал, сначала сразу хотел перевестись в другую школу, а потом вдруг решил отомстить… Знаю, знаю, - остановил он попытавшегося что-то сказать Леню, - грамотный, не хуже тебя. Может быть, ты помнишь, что я единственный в классе пятерку за сочинение о Гамлете получил? А сочинение у меня потому, наверно, и получилось лучшим, что я очень хорошо понимал принца Датского - я находился в его шкуре, ощущал себя «в чумном дыму», «в скоплении паров». Ваш 9-й «А» для меня… как мрачный замок Эльсинора, а вы все - мерзкие клавдии, полонии, розенкранцы и гильденстерны… О женской половине класса, так и быть, умолчу
по твоей личной просьбе.
        - Знаешь, Сашка, я, конечно, не такой спец по Шекспиру, как ты, но мне кажется, что Гамлет действовал другими методами.
        - Похожими. Просто принято его оправдывать, положительного героя из него делать, а по мне, так он - кровавый убийца, хотя, повторяю, я его понимаю. Не оправдываю, но понимаю. Я и себя не оправдываю. И даже, знаешь, думаю, что если бы у меня, как у него, была бы рапира, то… страшное дело, что я мог бы натворить…
        - Насколько я помню, принц Гамлет за все заплатил жизнью, - вздохнув, сказал Леня.
        - Тогда в лагере я тоже чуть не заплатил жизнью, хотя на самом деле платить надо было бы вам. Представляешь, вы так меня достали, что я однажды даже попытался утопиться… Физрук некстати подвернулся, вытащил, а я кричал: «Зачем? Оставьте меня в покое!» Теперь, конечно, благодарен ему…
        - Сашка! Я понимаю… Вернее, не могу сейчас понять, как мы все, в общем-то нормальные люди, оказались способными на такое… Честно говоря, мне, если тебя это может хоть как-то утешить, стыдно о том, что мы творили тогда, вспоминать… Но скажи, зачем я должен был бить Доренко? Разве он тоже был в лагере?
        - Не помнишь? Еще бы… Какое тебе тогда было дело до Жабика… и до этого отморозка Доренко?! - Сашка поднял на Леню злые глаза, а его руки сами собой сжались в изящные кулаки, которыми никого невозможно ни избить, ни испугать. - Доренко - самый гад! Самая сволочь! Староста! Будущий банкир! Обложка с журнала «Банковское дело»! Неужели вы не видите, какой он негодяй?
        - Вообще-то я не в восторге от Борьки, но ничего сволочного за ним не замечал… Мне даже странно…
        - Неужели? - Семенов всем корпусом развернулся к Лене. - Ну вспомни! Ты же присутствовал при этом! Ты еще раздавил мои очки… Возможно, нечаянно… Не знаю. Только я без них вообще потерял всякую ориентацию… Ну, вспомни!! Дождь. Темнеет. Мы на берегу залива. Я против Доренко… Неужели все стерлось из твоей памяти?
        Леня все-таки вспомнил. И то, что тогда, четыре года назад, казалось ему всего лишь не слишком умной детской шалостью, теперь выросло до размеров дикого преступления. Он, сидя на грязных ступеньках недостроенного универсама, даже перестал замечать надоедливо бьющие по лицу капли холодного осеннего дождя, потому что очень живо вспомнил дождь другой, летний, но тоже холодный и, главное, до ужаса нескончаемый.
        Тогда, в лагере, тот бесконечный июльский дождь довел их до исступления. Двенадцать живых темпераментных мальчишек оказались заперты в даче, в палате, большую часть которой занимали кровати и тумбочки. Под шум нескончаемого ливня при постоянном электрическом свете они перечитали вслух все имеющиеся в наличии книги, переиграли во все возможные игры, пересказали друг другу все анекдоты и страшные случаи из своей и чужой жизни. Телевизор в холле работал плохо, и его почти не включали. Настольный теннис так безжалостно эксплуатировали, что вышли из строя все шарики, и играть вскоре стало нечем. Надоело и рисование, и «морской бой», и «крестики-нолики», и «города», и другие бесхитростные бумажные игры. Все реже и реже мальчишки вязались к девчонкам, перестали заглядывать к ним в палату или в умывальную комнату. Под бесконечным дождем растаяла и улетучилась всякая детская любовь, симпатия и любопытство.
        Леня вспомнил, как обрадовался, когда увидел, что в одном с ним отряде оказалась Таня Васильева из параллельного класса. Она ему всегда нравилась, и он намеревался как-нибудь подружиться с ней за лагерную смену. Он даже предпринял кое-какие шаги в этом направлении, и Таня среагировала на них самым положительным образом, но потом все зачахло и заглохло, так и не развившись. И девочек, и мальчиков одинаково довел до отупения каждый день льющийся дождь. Все мечтали только о том, чтобы их забрали из лагеря, и с завистью провожали уезжающих. Какая уж тут любовь? Тут и дружба-то давала трещины и полностью сходила на нет. Леня тогда рассорился насмерть со своим лучшим другом Серегой, потому что тому показалось, будто бы он, Леня, зачем-то подменил его сухую простыню на свою влажную. К концу смены, правда, вообще не осталось ни одной не влажной простыни, но с Серегой Леня так и не помирился, и даже сейчас они так и не смогли найти с ним общего языка.
        Воспитатели уже затруднялись выжать из себя еще какие-нибудь новые способы детского развлечения. Поход в столовую, находящуюся в главном корпусе лагеря, был целым событием, да и то не из приятных. За пять минут все успевали вымокнуть настолько, что с трудом согревались от горячего супа и кружки чая.
        Леня, наконец, вспомнил и Борьку Доренко. Тогда он еще не мечтал о банковском деле, но уже был похож на сегодняшнего Бориса тем, что желал всеми руководить и быть первым во всем. Именно он говорил: «А давайте сыграем в «балду». Или: «Чур, я первый в «крестики-нолики». Или: «Кто со мной телик смотреть?» Подчинять себе он умел и тогда. Например, все знали, что телевизор работает плохо, но почему-то очень многие шли с ним в холл и пялились в полутемный экран до тех пор, пока это не надоедало самому Доренко.
        И в тот самый момент полного отупения от скуки и сырости он выдумал новую игру под названием «гляделки». Она, в общем-то, ни для кого новой не была, но Доренко ее весьма изощренно усложнил. Суть ее заключалась в следующем: все рассаживались на две рядом стоящие кровати, разбивались на пары и смотрели друг другу в глаза, стараясь не мигать. Кто первым моргнет, становится на сутки рабом своего напарника. Таким образом, за первый тур из двенадцати мальчишек получалось шесть рабов и шесть рабовладельцев, то есть, у каждого одного рабовладельца имелся один собственный раб. Следующие три победителя назывались Королями и имели уже больше прав: они могли по своему усмотрению повелевать всеми девятерыми выбывшими. Того, кто оставался последним, Борька придумал величать Тузом. Этот самый Туз получал полную и безграничную власть над всеми мальчишками пятого отряда.
        Уклониться от этой игры было нельзя. Все, независимо от желания и настроения, должны были в ней участвовать. Почему так получилось, Леня не помнил. Он тоже играл вместе со всеми. Может быть, тогда ему эта игра даже нравилась, поскольку и в случае проигрыша он не очень-то позволял собой повелевать? Жабик, естественно, тоже был вынужден играть и, конечно же, всегда проигрывал от волнения и страха, что проиграет.
        Поначалу из игры выбывали разные лица, и задания не шли дальше кукареканья, сидения под кроватью, пугания девчонок и съедания рабами ненавистных рабовладельцам геркулесовой каши-размазни или странного сладкого рисового супа с сухофруктами. Постепенно, то ли натренировавшись в немигании, то ли просто волевым усилием (Леня теперь этого тоже никак не мог вспомнить) бессменным Тузом стал Доренко, а Королями два паренька, фамилии которых сейчас уже не были важны. Туз с Королями Леню особо не донимали, так как он уже тогда занимался борьбой и, по сравнению с другими, был достаточно тренированным и сильным. А Жабик, конечно, прошел путь унижений бесправного раба от начала и до конца. Он бесконечно дежурил за представителей привилегированного класса в столовой, мыл за них полы в палате, взбивал подушки, помогал переобуваться, получая при этом мокрым грязным носком в лицо. Сейчас Леня никак не мог понять, почему тогда не возмущался этим, а только посмеивался, называл Доренко с компанией придурками и предлагал Жабику послать их подальше. Мысленно Жабик, возможно, и посылал их в известное место, но в
реальности противиться им совершенно не мог. Туз с Королями уже не только пили его порции компота, но ели его булочки, оладьи с вареньем, печенье, фрукты, а иногда даже котлеты, порции жареной рыбы или любимый всеми грибной суп. Как существовал полуголодный Жабик в условиях постоянных сырости и холода, Лене теперь было совершенно непонятно. Почему этого не замечали воспитатели, тоже было не ясно. Пивоварову не казалось, что в лагере Доренко зверствовал больше других, но, возможно, замечать это ему тогда было ни к чему. А вот в тот вечер, о котором говорил Семенов, Борька, действительно, проявил себя с самой худшей стороны, хотя все остальные тоже выглядели не лучшим образом.
        В палате, как всегда, было сыро и темновато. Светильники летнего лагеря вовсе не рассчитывались на то, что ими всерьез будут пользоваться днем. Предполагалось, что дети, проводящие все время на природе, будут зажигать свет только для того, чтобы перед сном аккуратно повесить свою одежду на спинки кроватей, да и то только в августе, когда окончательно завершатся северные белые ночи. Под единственным бра сидели местные рабовладельцы и помыкали некоторыми из особо презираемых и приниженных рабов. Леня тогда еще заметил тем, что пора поднимать восстание или сказал что-то другое в этом роде, что могло прийти на ум будущему пятикласснику. На это Доренко погрозил ему кулаком, потом крикнул Жабика и велел ему почистить свою ветровку. Дело было в том, что после ужина, примерно на часик, небо прояснилось, и отряд после столовой прошел к заливу. По пути Борька поскользнулся, упал и выпачкался в грязи. Солнышко в тот час припекло так, будто пыталось наверстать упущенное за лето. Ребята посбрасывали куртки и плащи, подставив под его горячие лучи свои не по-летнему белые лица, шеи и руки. Видимо, там, на
заливе, Доренко и оставил свою куртку, поскольку ни в палате, ни в гардеробной комнате ее не оказалось.
        - Та-а-ак! - Борька барабанил пальцами по спинке кровати и жестко смотрел в очки самому презренному рабу Жабику. - Придется тебе, парень, если, конечно, можно тебя так назвать, сбегать на залив и принести куртку, потом ее вычистить и высушить, а то мне не в чем завтра будет пойти в столовую. Марш! Быстро! Две минуты туда и две - обратно. Время пошло!
        Несмотря на то, что тяжелые черные тучи, сплошняком закрывали небо, отчего на улице было довольно темно, Жабик без лишних слов повиновался и действительно довольно быстро принес Борькину ветровку. Доренко эта оперативность не понравилась. Ему, видимо, хотелось насладиться страхом Жабика: как тот будет отказываться идти почти в темноте на залив, станет умолять пощадить его. Быстротой Жабик подписал себе приговор. Когда он вернулся, Борька, даже не посмотрев на куртку, заявил, что Жабик очередной раз проиграл ему в «гляделки» еще вчера, потому обязан выполнить и следующее задание. Он, взглянув в уже абсолютно черное окно, заявил, что Жабик должен опять вернуться на залив и искупаться для тренировки своей воли и храбрости. Один из Королей заметил, что Жабику не надо будет до залива и переться. Если он простоит всего лишь пару минут за дачей под проливным дождем, то добьется абсолютно полного впечатления, будто только что выкупался.
        - Верно, - неохотно согласился Доренко, но тут же придумал выход из положения: - А мы все вместе пойдем и посмотрим, как он будет купаться. Хоть развлечемся!
        - Брось, Борька, холодно. И дождь как из ведра. Жабка наша простудится - отвечай за нее! - высказал сомнение другой Король. - И потом… сейчас Бяка припрется с «ночной сказкой».
        Бякой называли Беллу Яковлевну, воспитательницу их отряда, и вовсе не со зла на нее. На двери ее крохотной отдельной комнатки висела табличка с надписью: «Воспитатель Б.Я.Каширина». По первым буквам инициалов с добавкой второй «а» ее фамилии получалась как раз Бяка. Бяка действительно, как неграмотным малышам, всегда читала им на ночь книги. Иногда и в самом деле сказки, но чаще приключения. В Бякином исполнении - к слову сказать, весьма артистическом - Леня впервые услышал, например, «Всадника без головы». Что им Бяка читала именно в тот вечер, Леня, конечно, не помнил. Может быть, за четыре года это стерлось из памяти, а может быть, они все в тот вечер были невнимательны в ожидании похода на залив.
        Тогда Лене нравилась воспитательница: она казалась веселой, незанудливой и добродушной. Теперь он не мог понять, почему она, дипломированный педагог, которому на целый месяц были доверены еще совсем маленькие дети, была до такой степени слепа, что не замечала кошмара, творящегося в отряде? Жабик худел и бледнел, но она почему-то этого не замечала. Вот сейчас: они все учатся в девятом классе и вполне могут сами о себе позаботиться, но классная - Надежда Ивановна, до сих пор всегда зорким стражем стоит над их столами в школьной столовке и заставляет все съедать, как малышей. Почему же Бяка была к ним так равнодушна? Сказки - сказками, но одной лишь литературой сыт не будешь. Леню неожиданно пронзила простая мысль о том, что смешная и дремучая, как считает абсолютно весь 9-й «А», Надежда Ивановна, оказывается, их любит и всегда любила, как собственных детей. Она с пятого класса всегда провожала их домой, даже если последний урок был не ее. Она застегивала им пуговицы, заматывала шарфы, а в случае нужды коршуном налетала на их обидчиков. Она всегда улаживала конфликты своего класса с другими
преподавателями, выпрашивала им повышенные отметки и дополнительные порции в столовке. А что же Бяка? Красивая изящная женщина, артистично читающая художественную литературу… - и все? Ей, оказывается, не было до них никакого дела! Скорее всего, она просто поехала отдохнуть на Финском заливе, а в придачу чуть-чуть, слегка, присмотреть за жалкой, никому не нужной мелкотой. А ведь тогда они гордились перед другими отрядами красотой и легким характером своей «воспиталки». Леня передернул плечами. Надо же, какие вещи нынче открываются ему!
        Наверно, в тот вечер мальчишки пятого отряда вылезали через окно, потому что вряд ли удалось бы выйти через дверь. Вот за этим Бяка строго следила: в десять вечера всегда запирала дачу на ключ, и просочиться на улицу через нее возможности не было.
        Леня вспомнил, что, когда они оказались на улице, было уже совсем темно. С залива дул сильный ветер, и под его порывами громко и тревожно шелестела мокрая листва кустов, наползающих на дачу черными многолапыми чудищами. Дождь бросал ребятам в лицо то холодные жгучие жалящие капли, то покрывал щеки липкой мельчайшей изморосью, будто влажной ватой. Все мгновенно промокли и продрогли, что называется, до костей.
        - Может, не пойдем? - вяло предложил Борьке один из Королей. - Простудимся, да и одежда до завтра не высохнет.
        - Подумаешь, не высохнет! Все равно все мокрое! - резко возразил Доренко. - Лучше простудиться, чем дохнуть от скуки! - и он, не оглядываясь, резво пошел к заливу, скользя на мокрой раскисшей земле. И, как всегда, все остальные, ежась от холода, тоже скользя в грязи и неумеренно чертыхаясь, отправились за ним. Жабик шел последним. На него никто даже не оглядывался, потому что все знали - ослушаться он не посмеет. И он действительно не посмел…
        - Сашка! - Пивоваров повернулся к Семенову. - А почему ты ни разу не пожаловался Бяке. Помнишь ее?
        - Конечно, - презрительно бросил Семенов.
        - Уже тогда разобрался в ней?
        Сашка кивнул.
        - А я вот только сейчас начинаю кое-что понимать… - вздохнул Пивоваров.
        - Я сразу понял, что ей нет до меня никакого дела. Какой смысл было ей жаловаться, если тот же Сохадзе на ее глазах сжирал мое второе? Она только один раз довольно равнодушно сказала мне, что если я буду плохо есть, то никогда не вырасту. Заметь, это она мне сказала, а не Гийке - хотя бы что-нибудь осуждающее.
        …Жабик стоял против всех спиной к заливу. Дождь хлестал ему прямо в лицо. Мокрые волосы облепили и без того маленькую головку, и мальчишка еще больше, чем когда-нибудь, напоминал только что вынутого из воды головастика. Залитые влагой стекла очков скрывали его взгляд, и это было хорошо, потому что никому не хотелось в тот момент его встретить.
        - Раздевайся! - приказал Борька и мерзко хохотнул. - Догола! Быстро!
        Остальные молчали. Сейчас Леня никак не мог понять и это: почему все без возражений смотрели на явное издевательство. Боялись Доренко? За себя Леня ручался: Борька был ему абсолютно не страшен. Так в чем же дело? Неужели от скуки они все, в общем-то, нормальные ребята, превратились в зверей? Ведь сейчас ни за одним из своих одноклассников Леня, как ни напрягался, не смог припомнить ни одного поступка, похожего своей мерзостью на тот, летний.
        В ответ на распоряжение Доренко Жабик первым делом почему-то снял очки и бережно положил их на мокрый песок. Потом рядом бросил куртку, на нее - джинсы, стянул футболку. Леня даже не мог подумать, что вид маленького, тощего, дрожащего всем телом Жабика так врежется ему в память.
        Видимо, что-то екнуло и в Борькиной груди, потому что он вдруг сплюнул и сказал:
        - Ладно, купайся один. Поверим. Пошли, ребята. Холодно что-то, - он еще раз хохотнул, но его опять никто не поддержал. Доренко пожал плечами и опять первым пошел по направлению к дачам. Мальчишки, стараясь не смотреть на полуголого Жабика, с большим облегчением отправились за своим предводителем. Наверно, в тот момент Леня и наступил на очки Жабика. Он не помнил этого. Он просто вместе со всеми ушел с залива, а Жабик остался почти в полной темноте один и, как сейчас выяснилось, без очков.
        - Сашка, - Пивоваров обратился к Семенову, - как же ты дошел тогда с залива до дачи… без очков… в темноте?
        - Я не пошел к даче. Я… - Сашка нервно облизал губы, вновь переживая весь ужас тогдашнего своего положения. - Я тебе уже говорил, что хотел умереть… Так вот: я тогда всерьез собрался утопиться… не мог перенести унижения… Я прямо в обуви побрел в глубину залива, но разве в нем утопишься… Можно километра два идти - и все мелко. Я шел, шел по воде, измучился и повернул обратно, решив, что, в общем-то, топиться совершенно не обязательно. Можно и как-нибудь по-другому лишить себя жизни, надо только хорошенько подумать. Я почти ничего не видел в темноте и при дожде, очков не было, меня била дрожь от холода и от омерзения к самому себе. Видимо, я не заметил какой-то торчащий из воды камень и, споткнувшись, упал лицом вниз. Я, наверно, все-таки захлебнулся бы в этом мелком заливе, потому что вода была всюду: и сверху, и снизу… Дождь к тому времени полил с такой ужасающей силой, что я никак не мог подняться… Я, представляешь, даже этому обрадовался… ну… что все сейчас само собой решится ко всеобщему удовольствию, но меня вытащил из воды физрук. Почему он поздним вечером в такую собачью погоду оказался на
берегу, не знаю, но только он меня спас. Тогда я злился на него и кричал, чтобы он немедленно от меня отвязался… Теперь-то я, конечно, ему благодарен, но почему-то не могу вспомнить, как его звали…
        - Игорем Ивановичем.
        - Точно! Игорем Ивановичем… Меня спас Игорь Иванович Нестеров… Вот, даже фамилию вспомнил…
        - А потом что? - спросил Леня.
        - А потом я все-таки заболел. Простудился. Меня забрали домой. Ты, конечно, этого не заметил.
        - Я, действительно, не заметил, но тогда из-за мерзкой погоды забирали многих. К концу смены осталось всего человек десять. Кстати, мне все-таки кажется, что Решетиловой не было с нами в лагере.
        - При чем тут Анжелка?
        - Ну… ты же с нее тоже… снял кулон…
        - Не надо вешать на меня всех собак! Анжелка, наверняка, сама потеряла свое украшение, а теперь нашла на кого свалить… Вот Величко… это я признаю.
        - А как ты сумел сделать фотографии?
        - Случайно. Дуракам иногда везет. Мне поручили сфотографировать учителей для стенгазеты к их празднику… ну… ко Дню учителя. Мне не нравятся фото, где люди напряженно глядят в объектив, и я старался подловить училок как-нибудь неожиданно. Надежду Ивановну в столовке заснял, когда она Феклистова чуть ли не с ложечки геркулесовой кашей кормила. Помнишь, все потом смеялись, когда эту фотографию в газету поместили?
        - А Оксану-то как сфотографировал, - Пивоваров нетерпеливо вернул Сашку к гораздо более интересному для себя предмету.
        - Случайно. Вообще-то, у меня тогда еще и мысли о шантаже не было. Просто шел по коридору и увидел, что дверь в кабинет биологии приоткрыта. Я подошел к щели, навел фотик и сфотографировал. Я даже не сразу понял, что там не Эмма. А когда увидел, что это Ксанка, второй снимок сделал уже целенаправленно: сразу понял, что получу компромат на нее. И вообще… тогда как-то сама собой и зародилась мысль, как вас всех можно… ну, в общем… ты понимаешь…
        - Но… ты же не думаешь, что Оксана в самом деле украла деньги?
        - Зачем мне что-то думать, если я точно знаю, кто их взял.
        - Кто?
        Семенов молчал. Леня в волнении даже привстал со ступеньки.
        - Сашка! Неужели все-таки Гийка?
        - Ну… раз ты сам догадался… - Семенов кивнул. - Да, их взял Сохадзе.
        - Но зачем ему? - выкрикнул Леня. - Не понимаю! У него всегда денег - полны карманы!
        Сашка молча смотрел на Пивоварова, и тот вынужден был опять спросить:
        - Но… с чего ты взял, что это Сохадзе? Ты не мог ошибиться? Может, все-таки не он?
        - Ошибиться я не мог, потому что… словом… я его видел…
        - Как? - Леня совершенно растерялся. - Где видел?
        - В кабинете биологии. Я видел, как он вытаскивал из кошелька Эммы ее зарплату.
        - Не может быть… Где же ты сам был? Неужели он на твоих глазах тащил деньги?
        - Конечно, не на моих. Говорю же, дуракам везет… Это я про себя… Все произошло в один и тот же день, когда я бегал за учителями с фотоаппаратом. Я все никак не мог сфотографировать Эмму. После нашего урока я незаметно проскользнул в лаборантскую, надеясь ее снять оттуда в какой-нибудь непринужденной позе. Когда все наши ушли, Эмму из кабинета напротив позвала англичанка. Эмма выскочила, оставив дверь открытой. Я уже хотел выйти из лаборантской, чтобы сфотографировать одновременно англичанку и Эмму, когда в кабинет влетел Сохадзе.
        - Влетел… И что? - Леня все еще надеялся, что Сашка расскажет как-нибудь так, что Гийка окажется ни в чем не виноват, но надежды эти не оправдались.
        - Я уже сказал: он полез к Эмме в сумку, вытащил кошелек, а из него…
        - Ты его тоже заснял? - раздраженно перебил его Пивоваров. - У тебя есть неопровержимые доказательства?
        - Я его не снимал, и никаких неопровержимых доказательств у меня нет, но… я все видел.
        - Может, ты специально наговариваешь на него из мести? - хватался за соломинку Леня, потому что Сохадзе всегда был ему симпатичен, хотя задушевными друзьями они с ним никогда не были.
        - Возможно, я - мерзкий шантажист, но не… сволочь… - дрогнувшим голосом ответил Сашка.
        - Гийка знает, что ты его видел?
        - Естественно.
        - Ты сразу вышел к нему из лаборантской?
        - Еще чего? Разве Сохадзе меня испугался бы? Я поступил с ним почти, как с Оксаной… И теперь он тоже живет в постоянном страхе разоблачения. Это моя месть ему. - Губы Семенова нервно дернулись.
        - За посылку?
        - И за нее тоже. А еще он меня в лагере по ночам мазал зубной пастой и не скрывал этого, между прочим. Презирал… как бессловесное земноводное… Чувствовал свою полную безнаказанность. Еще бы! Разве можно бояться какого-то… Жабика! - Сашкино лицо опять исказила судорога прошлых переживаний.
        Леня помолчал немного, а потом опять спросил:
        - А про моих родителей с коньяком откуда узнал?
        - Удивляюсь, что ты, Пивоваров, ничего не помнишь и, соответственно, не можешь сопоставить события. Впрочем, ты меня никогда не замечал. Я для тебя пустое место.
        - Ладно тебе, - отмахнулся Леня. - Скажи, как узнал?
        - Прошлым летом, в отличие от того… - Сашка опять нервно дернулся. - Такая жарища стояла, что весь город был на пляже, у Петропавловки. Я, знаешь, тоже. И даже в ментовку попал вместе со всеми вами, как свидетель драки. Изо всех сил упирался, чтобы не идти, но все было бесполезно: чуть ли не за шкирку приволокли.
        - И что? - удивился Леня. - Летом мы только восьмой класс закончили. К нам в школу ты еще не перешел…. Как ты мог меня узнать или тем более моих родителей?
        - Да нас с тобой вместе расспрашивали… или… как там у них называется… допрашивали. Мы даже по очереди одной ручкой объяснение писали. Неужели не помнишь?
        - Да… пожалуй… - вынужден был согласиться Леня. - Что-то такое вспоминается… У тебя еще была ярко-красная футболка? Фирмы «Nike», кажется?
        - Вот-вот! Именно ярко-красная. Аж фирму футболкину помнишь, а меня нет. Удивительное дело!
        - Ну хорошо, допустим, все так и было. А родители?
        - Нас, если ты помнишь, в ментовку таскали несколько раз. Видел тебя с родителями, а потом их одних, без тебя, но с большим пакетом. Я видел, как они с этим пакетом в дверь к нашему менту зашли, а потом без пакета вышли. Я, конечно, не знал, что в пакете, но предположил и, как видишь, попал в точку, хотя большого ума, чтобы догадаться, не надо… А про то, что вам вне клуба драться запрещают, ты и сам в школе не раз рассказывал.
        - Да… В логике тебе не откажешь… Слушай, принц Датский, а Сухоруков - тоже твоя работа? Неужели даже суперправильный Олежек в чем-то провинился? Чем же надо было его прижать, чтобы он учиться перестал?
        - Ничего не знаю про Сухорукова. У него свои заморочки. На моей совести еще только Макс Литвинов. Тоже гад еще тот…
        - Макс? Гад? Не замечал! - сказал Леня и тут же вспомнил, как он полез к Оксане с поцелуями.
        - Он трус! Хуже меня… Он в лагере особо угодливо прислуживал Доренко и с подобострастием выполнял самые гадкие поручения. Сам даже придумывал, как перед этими сволочами лучше выслужиться. А сейчас он меня так испугался, что аж расплакался. Хуже девчонок, честное слово! Я даже не успел с него ничего потребовать. Сам стал совать мне свой пейджер, чтобы я молчал.
        - И ты взял?
        - Взял. А чтобы ему жизнь после этого медом не казалась, я все-таки кое-что с него запросил за молчание.
        - Так это ты его к Оксане подослал? - догадался вдруг Леня.
        - Да.
        - Зачем?
        - А чтобы вам всем троим одновременно отомстить, - опустил голову в колени Семенов.
        - И после этого ты будешь продолжать утверждать, что сволочью не являешься? - рассвирепел Леня, с трудом удерживаясь, чтобы не наброситься на Семенова с кулаками.
        - Буду продолжать! Я скорее склонен согласиться, что действительно действую, как принц Датский. Ты сам только что изволил меня так назвать. Ведь твой Максик мог бы не исполнять моего приказания, не так ли? Но он побежал! Полетел!
        - Ты что, специально потребовал, чтобы он лез к Оксане на моих глазах?
        - Я сказал, что это желательно, но не обязательно, потому что Величко наверняка сама тебе пожалуется.
        - Она не жаловалась…
        - Вот Максику и пришлось - на твоих глазах, чтобы ты поскорее ему в челюсть заехал к полному моему удовольствию. Таким образом все и сложилось, как я задумал: Литвинову - больно и унизительно, вам с Ксанкой - неловко и противно, и у всех троих вместе - полный душевный разлад и дискомфорт!
        - Ну ты, Семенов, и интриган! Куда там бедолаге Гамлету! Да он рядом с тобой просто отдыхает! А скажи, пожалуйста, на чем ты Литвинова подловил? Он ведь, вроде, абсолютно безобидный парняга. Неужели ты тоже в нужный момент рядом оказался, везунчик?
        - Представь, его подловить оказалось гораздо проще, чем других. Мы с ним часто вечерами в интернетклубе «Файл» пропадаем. Я материалы по истории и юриспруденции собираю, а он порнушные сайты разыскивает. Мне сам признался, что деньги ему родители дают на репетитора по английскому языку, а он их на Интернет тратит. Ну… я ему и пригрозил, что матери расскажу.
        - Неужели он тебе за это пейджер?
        - Я же говорю, что он трус. Хотя… его мамашу любой испугался бы. Помнишь, как она приходила в класс, чтобы выяснить, кто у ее Максика какой-то там навороченный калькулятор спер? Чуть школу по камешкам не разнесла!
        - Это тоже ты?
        - Что?
        - Калькулятор?
        - Он его продал. Сам признался, хотя я и не расспрашивал. Мне и порносайтов для шантажа вполне хватало. Мне кажется, если бы я поднажал, то мог бы такое о Литвинове узнать, хоть роман пиши.
        - Чего ж не поднажал?
        Семенов резко выпрямился и с вызовом посмотрел в лицо Лене.
        - За кого ты меня принимаешь? - спросил он.
        - На кого тянешь, за того и принимаю. Ты, Сашка, страшный человек, - заключил Пивоваров, помолчал немного, будто раздумывая, стоит ли дальше разговаривать, а потом все же спросил: - А Доренко ты моими руками хотел проучить за лагерь?
        Лицо Семенова передернула ненависть:
        - Само собой, но… не только. Он оказался единственным, кто меня узнал.
        - Узнал? - удивился Леня.
        - Вот именно. Однажды на «физре» у меня линза выпала. Помнишь, все еще искали? Вторую я сам снял. Доренко подошел ко мне и сказал, что мой беспомощный взгляд ему что-то очень сильно напоминает, а потом… он узнал… Жабика…
        - И что?
        - Что от этого гада можно ждать? Он меня начал шантажировать…
        - Ну, прямо «вор у вора дубинку украл» - шантаж шантажирующего! Умрешь со смеху! И чем же Доренко тебя взял?
        - Представь, тем же самым, чем я пытался взять вас. Он обещал всем рассказать, кто я есть, и научить тех, кто не знает, как играть со мной в «гляделки».
        - Класс! Ты даже на пару со своим приятелем Гамлетом Борьке и в подметки не годишься! И что ты ему обещал делать, чтобы он молчал?
        - Я ему пишу сочинения.
        - Не понял…
        - Ну… обыкновенные сочинения по литературе. Недавно по «Мещанину во дворянстве» ему писал. Доренко нужно «пять» в аттестате, а тянуть на эту отметку он перестал. Не может. Не получается. Ума не хватает. Кстати, и то сочинение по русскому, про мемориальный комплекс, тоже я ему написал. Помнишь, его еще вслух читали? И ведь у него при этом, что называется, ни один мускул не дрогнул. Артист! Даже рассказывать пытался, как такой замечательный памятник отыскал…
        - Та-а-ак! - Лене казалось, что он вот-вот нащупает в этой истории еще одну нить. - Погоди-погоди… Димас Феклистов у нас свихнутый на математике. Если наш отличник Доренко не тянет литературу, может быть, и с «матешей» у него напряг? Кстати! Борька вчера на физике никак не мог решить у доски задачу, ерундовую такую… Пал Игнатьич от удивления даже не стал ему «пару» ставить. Может быть, наш банкир и Димаса за какую-нибудь провинность запряг «контрошки» с «домашками» по математике писать?
        - Все может быть. Феклиста не обязательно и ловить на чем-то. Разик лицо разбили - и достаточно. Чтобы не быть больше битым, он может и постоянно на него батрачить… как, впрочем, и я…
        - Ладно, - встал со ступеньки Леня. - Это мы узнаем. А сейчас давай домой. Поздно уже, да и мокрые мы, по-моему, насквозь, не хуже, чем в то лето… И родители наверняка волнуются…
        - Погоди, Леня, - Семенов смотрел на Пивоварова с растерянностью. - А как же со мной?
        - Что с тобой? - не понял Леня.
        - Ну… как мне теперь быть… после этого… разоблачения?
        - За Юльку с Оксаной я тебе ничего не скажу. Не знаю. А с остальным… потом… Сначала надо разобраться с Доренко. Может быть, тебе придется помочь. Ты не против?
        - Н-е знаю… смогу ли… но я постараюсь…
        Глава XVII
        «Я не хотел. Ты мне веришь?»
        После похода на стройку нового универсама Юльке было так плохо, что ее чуть не забрали в больницу, в нервное отделение. Нина Алексеевна, ее мама, еле отбила дочку от людей в белых халатах. Сказала, что сама поставит ее на ноги. Под сильнейшим родительским прессингом Юльке пришлось кое-что им рассказать. Про Сашку она не могла, поэтому они узнали только про словари. Отец до того расстроился, что дочь так долго таила от них свою беду, что его самого впору было увозить в больницу. На следующий же день, несколько отойдя от полученного потрясения, он побежал на знаменитую на весь город книжную ярмарку в Доме культуры имени Крупской и купил не только словарь Ожегова и иностранных слов, но еще и Даля, и на всякий случай «Словарь синонимов русского языка».
        Анжела Решетилова, которая была не в курсе происшедшего на стройке, продолжала находиться в мрачном и взвинченном состоянии. Оксане надоели ее резкие телодвижения, ничем не оправданная грубость, и она решила ей рассказать, что преступник наконец разоблачен и больше никому не опасен.
        - Ты представляешь, Анжелка, этим шантажистом оказался Юлькин Сашка, - сказала она подруге.
        - Да ладно, - засмеялась Анжела. - С ума сошла?
        - Ничего не сошла. Я с него лично шапку содрала.
        - Какую еще шапку?
        - Да ты что, Анжелка?! Ту самую, черную, вязаную, с прорезями для глаз!
        - Не может быть… - Анжела выглядела совершенно сбитой с толку. - Какая ерунда…
        - Да… Вот такая мрачная история… Но ты наверняка сможешь получить назад свой кулон.
        - Да? - промямлила Анжела.
        - Представь, он сказал, что все отдаст.
        - Кто отдаст?
        - Да Сашка же!
        - Каким образом у Сашки оказался мой кулон?
        - Я же говорю, что золото, оказывается, с нас снимал не кто иной, как Юлькин Семенов, больше известный в нашем обществе под прозвищем Книжный Червь.
        - Это не он… - Лицо Решетиловой по цвету напоминало Юлькино в тот момент, когда мама решила начать откармливать ее американскими витаминами.
        - Ну тебя, Анжелка! - отмахнулась Оксана. - Я понимаю, в это трудно поверить, но никуда не денешься. Все доказано. Он признался. Обещал отдать мне мое золото.
        - Нет, это не он, клянусь тебе! Сашку заставили все взять на себя! - со странной горячностью почти прокричала Решетилова.
        - С чего ты взяла? - Оксане было совершенно непонятна эта Анжелкина взволнованность.
        - Мне так кажется…
        - Нет, Анжела, ты просто не знаешь… Это давняя история. Я здорово виновата перед Сашкой.
        - Ты?? - вся фигура Решетиловой изображала вопрос.
        Оксана вкратце, щадя Семенова, рассказала подруге про поход на стройку и про Жабика.
        - Жабик какой-то… - в задумчивости протянула Анжела - При чем тут Жабик? Я ничего не понимаю, - и она закрыла лицо руками, будто собиралась зарыдать.
        - Не расстраивайся ты так! - погладила подругу по плечу Оксана. - Мне надо расстраиваться. Так стыдно…
        - Ты-то здесь при чем? - удивилась Анжела и отняла руки от лица. Оксана увидела, что она совершенно не собирается плакать. Наоборот - глаза ее сузились, как бывало всегда, когда Решетилова отваживалась на какое-нибудь решительное действие. И Оксана решила это предупредить:
        - Анжелка! Я тебя прошу, никуда не ввязывайся, а то наломаешь дров, как всегда. Все уже и так решилось…
        - Решилось? - усмехнулась Анжела. - Ошибаешься, подруга! Все еще только начинается!
        - Ну, вообще-то… ты, конечно, права: нам всем придется иначе строить свои отношения с Сашкой. Особенно мне… Прямо не знаю, как и вымолить у него прощения… какими словами…
        - Прощения? Совсем с ума сошла?
        - Ничего не сошла… Понимаешь, мы с Жабиком, то есть с Сашкой, в детстве дружили, потому что дружили наши родители. Мы часто ходили друг к другу в гости. Я одно время даже думала, что он мне брат какой-нибудь троюродный…
        - Почему ты раньше не говорила об этом?
        - Какая же ты непонятливая, Анжелка! Прошло больше четырех лет! Сашка страшно вырос с тех пор и так изменился… Ты даже не представляешь, насколько… Я, когда узнала про Семенова, специально достала наши фотографии… ну… выпускные из начальной школы. Помнишь, нам потом их еще в альбомчик переплели, синенький такой, с золотыми буквами?
        - Ну!
        - Так вот, на них я и себя-то с трудом узнала - одуванчик с бантиками.
        - Допустим. Ну… дружили вы… И что дальше?
        - А дальше мы поехали в тот лагерь, и я… - Оксана вздохнула. - И я его… предала.
        - То есть?
        - А то и есть, что предала! Я же сказала: над ним все издевались, и мне стало стыдно, что я с ним знакома. Я сделала вид, что не знаю его. Ума не приложу, как я могла… Ни разу не заступилась. Даже смеялась вместе со всеми, а девчонкам рассказывала про него всякие гадкие истории.
        - Врала, что ли?
        - Нет… просто преувеличивала, переворачивала. Разве ты не замечала, что при желании можно извратить любую информацию и приспособить ее к обстоятельствам?
        - Что-то я за тобой, подруга, до сегодняшнего дня не замечала подобных качеств.
        - Я же говорю, что сейчас сама не могу понять, как тогда до такого докатилась. Когда мы в то лето вернулись из лагеря домой, я под всякими предлогами отказывалась ходить к Семеновым в гости. А потом наши родители почему-то раздружились, и Сашка Жабик исчез из моей жизни, как мне казалось, навсегда.
        - Может быть, это всего лишь совпадение?
        - Какое же тут может быть совпадение? - не поняла Оксана. - Жабика и нарочно не придумаешь…
        - Да я про другое… Может быть, ваша с Сашкой история сама по себе, а шантаж и золото - история совсем другая?
        - Нет, Анжела! Про Юлькин грех со словарями никто, кроме Сашки, знать не мог. Никто из нашего класса в дом к Акимушкиным больше не ходит.
        - С какими еще словарями?
        - О-о-ой! - протянула расстроившаяся Оксана и закусила губу, поняв, что проболталась.
        - Колись, Ксанка! Все равно уже начала! Не бойся, никому не выдам. Юлька мне подруга, и я хочу знать, за что та сволочь могла так мстить ангелоподобной Акимушкиной. Мне это обязательно надо знать, понимаешь? Потому что, если он и к ней… с этим… я его задушу собственными руками! - лицо Решетиловой побелело от гнева.
        - Знаешь, Анжела, я рада, что ты так близко к сердцу принимаешь Юлькины проблемы, потому что, честно говоря, не думала, что ты к нам с ней так хорошо относишься. Ладно, я расскажу тебе, что с Юлькой приключилось, тем более, что это не такой уж великий грех. - И Оксана рассказала Анжеле про испорченные словари.
        - Ничего не понимаю, - мотнула головой Анжела. - Откуда он узнал? Зачем Юлька ему рассказала? Чем он ее взял? Вот дурища! Сказала бы нам! Набрали бы денег!
        - Она ему ничего не рассказывала, но эти дурацкие словари у нее в комнате лежали под стопкой газет. Ума не хватило уничтожить следы своего преступления. Там Сашка и мог их увидеть.
        - Сашка?
        - Ну да!
        - Если так, то мы с тобой тоже могли бы их увидеть, но почему-то не увидели!
        - Может, мы их и видели, только внимания не обратили. А Семенова не зря Книжным Червем зовут. Он от книг, да еще таких толстых, как энциклопедия, сам не свой. Заинтересовался наверняка.
        - Да, похоже, что это не он… - пробормотала Решетилова.
        - Ну, как же не он, когда он! Я тебе битый час вдалбливаю! Какая ты непонятливая! Больше некому!
        - Ну и сволочь же тогда этот ваш… Жабик! В любовь с Юлькой играл, а сам…
        - Я с тобой согласна, что хорошего во всей этой истории мало. Более того, в ней вообще все отвратительно, но… Знаешь, Анжелка, мне кажется, что, несмотря на этот кошмар, Сашка Юльку все-таки любит. Да и Юлька его тоже, потому из шока никак и не выйдет. Страдает, плачет. Но, мне кажется, она его простит. Мы еще через несколько лет на их свадьбе погуляем, вот увидишь!
        - Никогда бы такого не простила, - жестко заключила Анжела.
        Леня Пивоваров долго караулил Феклистова, чтобы он остался один без своего приятеля Кирилла Сергеева. После «пары», которую Сергеев получил за контрольную по математике, Надежда Ивановна оставила его после уроков ее переписывать, и Лене наконец удалось встретиться с Димкой один на один.
        - Димас! - Леня догнал Феклистова почти у самого его дома. - У меня к тебе пара вопросов.
        Димка внимательно посмотрел на Леню, ожидая продолжения разговора, и тот спросил:
        - Скажи, пожалуйста, как ты относишься к Доренко?
        Феклистов замер на месте и глянул на Пивоварова такими дикими глазами, что стало ясно: Леня попал в самую десятку, в самое яблочко.
        - И давно ты на него батрачишь? - спросил он.
        - Я не понимаю, о чем ты говоришь, - выдавил из себя Феклистов.
        - Все ты понимаешь. На чем он тебя подловил?
        - Я не понимаю, о чем ты говоришь, - продолжал упорствовать Димка.
        - Брось, Димас! Я хочу тебе помочь. Нам еще больше полугода до выпуска из девятого вместе учиться. Неужели ты собираешься все это время перед Борькой прогибаться? Свихнуться же можно и дойти до суицидных настроений!
        Феклистов смотрел в сторону, нервно теребил замочек «молнии» на куртке и молчал.
        - Хочешь, я скажу, что ты для него делаешь? - спросил Леня и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Ты решаешь ему контрольные по математике, а, может быть, еще и «домашки» за него делаешь! Я угадал?
        Феклистов кивнул, по-прежнему не глядя на Леню.
        - Но почему, Димка? Чем он тебя прижал, не понимаю. Ты же нормальный парень!
        Феклистов наконец повернул лицо к Пивоварову и нехотя сказал:
        - Этим и прижал… тем, что я нормальный и на подлость неспособный. Он все очень хорошо рассчитал.
        - Расскажи, Димка, - попросил Леня. - Догадываюсь, что это не очень приятно, но… Понимаешь, надо с этим кончать, потому что… ну, словом, ты не один… пострадавший…
        - Не может быть! - ужаснулся Феклистов.
        - Оказывается, может. Так что рассказывай, я никому не скажу, честное слово.
        - Дело в том, - все-таки не очень уверенно начал рассказывать Феклистов, - что не так давно Надежда Ивановна со мной прорабатывала задания городского тура олимпиады по математике. Узнала откуда-то… Я не хотел! Ты мне веришь?! - Димка заглянул Лене в глаза, и тот тут же утвердительно кивнул. - Я бы мог это все сам решить, но не хотел ее обидеть. Ей казалось, что она для меня такую жертву приносит… на сделку с собственной совестью идет…
        - А Доренко случайно об этом узнал?
        - Не случайно. Многие были тогда в классе. Надежда Ивановна не скрывала. Ей казалось, что мы все свои люди, ну… вроде… как одна семья. Все заодно. Глупо, конечно, так думать, но она же всех нас любит…
        - Ты это понимаешь? - удивился Леня.
        - Еще бы! Она же на все для нас готова… вот даже с этими олимпиадными заданиями…
        - А Борька?
        - А Доренко сказал, что донесет на меня в Олимпиадную комиссию.
        - И ты испугался?
        - Нет…
        - Потому и синяк?
        - Да…
        - Больше синяка не хотелось?
        - Не в том дело. Когда он понял, что меня не слишком волнует олимпиада с синяком, тогда…
        - Что тогда?
        - Тогда он сказал, что донесет на Надежду Ивановну в РОНО или куда-то повыше. Я не очень понял.
        - Ясно! Отморозок!
        - Я? - Феклистов вздрогнул.
        - Да не ты, - усмехнулся Леня, - Доренко, конечно!
        - А-а-а… Да… Понимаешь, он ведь думал, что Надежда для себя это делала, чтобы ее хвалили за то, что она олимпиадного победителя подготовила. По себе мерил, понимаешь?
        - Понимаю.
        - А она - для меня… Думала, что это мне как-то в жизни пригодится. И теперь, Леня, я совершенно не знаю, как лучше себя повести, чтобы ей не навредить.
        - Вот что, Димас, ты пока виду не подавай, что в чем-то там засомневался: решай ему задачки как ни в чем не бывало. Клянусь, я придумаю, как этого гада обезвредить. Недолго уж теперь осталось, потерпи.
        Леня подмигнул Феклистову и повернул к дому Гии Сохадзе.
        Глава XVIII
        «Я мог бы и Швейцарский банк ограбить…»
        - Колись, Гийка, - начал Пивоваров, когда Сохадзе провел его в свою комнату, - зачем ты спер у Эммы зарплату?
        Смуглое, оливковое лицо Сохадзе стало бледно-фиолетовым.
        - Он все-таки рассказал, гад! - сквозь зубы проговорил Гия. - И что Эмма?
        - Она не знает.
        - Да ну? Этого не может быть!
        - Может. У нас завтра как раз первым уроком биология - увидишь, что она не в курсе.
        - Я не собираюсь больше идти на биологию, - Сохадзе сел на диван, положил ногу на ногу и стал ритмично покачивать носком в мягкой домашней тапочке вверх-вниз, вверх-вниз.
        - Я клянусь тебе, что Эмма ничего не знает!
        - Не клянись зря! Если уж ты знаешь, то ей он должен был рассказать в первую очередь.
        - Понимаешь, это ему не нужно. На самом деле Жабик просто хотел помучить нас за то свинство в лагере. Помнишь?
        - Что еще за Жабик? - лицо Сохадзе стало из фиолетового голубоватым. - Погоди-погоди… что-то такое припоминаю… Жабик… Это маленький такой, ластоногий, в очках?
        - Ну да! Вспомнил?
        - Вспомнил. Но при чем тут тот Жабик? Мне и раньше-то до него не было никакого дела, а сейчас и подавно!
        - Ты же сожрал его посылку тогда!
        - Сожрал посылку?
        - Ага, с коржиками, которые его мать прислала.
        - Да? - пожал плечами Гия. - Вообще-то, очень даже может быть. Что-то такое припоминаю. Мы еще его компоты по очереди пили. Из сухофруктов. Дрянь такая, а мы за эти стаканы чуть ли не дрались, дураки. Но тогда, Леня, все над ним издевались. Я, наверно, исключением не был. Впрочем, как и ты, а?
        - Разумеется, что я тоже не лучше всех, - кивнул Леня.
        - Ну и при чем же в нашем деле Жабик?
        - Представь, этот Жабик вырос, что в общем-то совершенно естественно, и перешел к нам в школу, в наш 9-й «А». Узнать его практически, невозможно. Гадкий утенок, вернее, лягушонок, превратился в настоящего лебедя, как в известной сказке.
        - И кто же это? - настороженно спросил Гия.
        - Сашка Семенов.
        - Не может быть…
        - И все-таки это он. Доказано. Под черной маской с прорезями для глаз скрывался бывший Жабик, ныне знаменитый Книжный Червь Сашка Семенов, любимый человек Юльки Акимушкиной.
        Гия выглядел испуганным и вконец запутавшимся.
        - Неужели это разные люди? - наконец произнес Сохадзе, достал из кармана измятую сигарету и нервно закурил.
        - Ты про что? - удивился Леня.
        - Я никак не мог понять, что этой сволочи все неймется: то в маске, то без маски. Карнавал разыгрывает. Я, признаться, думал: у него от злости совсем крыша поехала. А в маске, оказывается, был Семенов. И, главное, с одним и тем же. Свихнуться можно. Или он тоже его человек? - Сохадзе рассуждал как бы сам с собой, а Пивоваров ничего не понимал.
        - Ты говоришь, то в маске, то без маски. Значит, ты давно знал, что это Семенов? - совсем растерялся Леня.
        - Ничего я не знал… Я вообще думал, что это один человек… с большим сдвигом в мозгу.
        - Теперь, Гийка, я ничего не понимаю, - признался Леня. - Ты не мог бы изъясняться понятнее?
        - Сначала ты ответь мне, откуда Семенов знает, что Эммины деньги взял я? Кто ему сказал?
        - Никто ему не говорил. Он сам тебя видел. Из лаборантской. Он там с фотоаппаратом сидел, хотел Эмму в естественных условиях заснять для стенгазеты ко Дню учителя.
        - Ясно! - с перекошенным от злобы лицом констатировал Сохадзе. - Мало мы этого Жабика в детстве мучили. Так и продолжает в раба играть!
        - Что ты говоришь, Гийка! Для Сашки хуже того лета ничего в жизни не было! Я видел, как он до сих пор это переживает.
        - Может, и переживает. Кто спорит? Когда это рабы любили своих хозяев? Твой Жабик, Червь нынешний, по-прежнему под Тузом ходит!
        - Под Тузом? Под Доренко? Ты так считаешь…
        - Да я уверен, - перебил Леню Сохадзе, - что Семенов на Доренко работает! Небось, он ему «гляделками» до сих пор угрожает! Как пить дать!
        - Знаешь, Гийка, - Пивоваров плюхнулся рядом с ним на диван, - с «гляделками» - ты, конечно, попал в точку, но в остальном сильно ошибаешься. Давай-ка рассказывай все по порядку, а то у меня уже мозги опухли.
        - Да что тут рассказывать! Ты и так уже наверняка все правильно понял: этот отморозок Доренко заставил меня стянуть у Эммы деньги.
        - Зачем?
        - А я почем знаю, на что у него не хватало!
        - Но почему ты на это согласился? Ты ему был должен?
        - Нет. Это… из-за Нади…
        Все знали, что жгучему брюнету Гие Сохадзе нравится Надя Тихомирова из 9-го «Б». Она была натуральной блондинкой с прозрачной розовой кожей и небесного цвета глазами. Кому-то Надя могла показаться блеклой и бесцветной, но Гия, сам очень яркий, просто млел от пастельных красок ее лица и длинных белокурых волос.
        - И что с Надей? - Леня в нетерпении даже потеребил Сохадзе за рукав.
        - Эта сволочь Доренко сказал, что у него есть знакомые, которые подловят Надю на темной улице и… сам понимаешь… что дальше.
        - Брось, Гийка, это же подсудное дело.
        - А кто что докажет? Я ведь не могу везде сопровождать Надю! Она и не позволит… Кто я ей? И потом… знаешь, что он, это, - Гию передернуло от отвращения, - чудовище придумал?
        - Ну?
        - Он сказал, что все обставят так, будто это сделал я, что все поверят, сказал, поскольку я как лицо кавказской национальности имею неуемный темперамент и давно на Надю, как он выразился, губу раскатал.
        - И ты поверил, что он на такое способен?
        - Он мне доказал.
        - Как?
        - Неужели не помнишь, какие мне фонари на оба глаза навесили?
        - Это он?
        - Станет он ручки марать, как же! Наверно, нанял…
        - Да ну тебя, Гийка! Можно подумать, что Борька Доренко из 9-го «А» ни больше ни меньше - крестный отец русской мафии! Эдакий дон Борис!
        - За всю мафию не скажу, но размах у него не маленький! Ты бы видел этих амбалов… Может быть, он им как раз Эммину зарплату пообещал. Он на многое способен. Поэтому я очень испугался за Надю. Я не мог ему позволить… Я бы не только Эмму, я бы… Швейцарский банк ограбил, если бы Надя… если бы он Наде… Ну, в общем, ты понимаешь.
        - Понимаю, - согласился Леня, - но ты бы мог вернуть Эмме деньги потихоньку. Ты ведь у нас богатенький Буратино.
        - Папахен, конечно, денег на меня не жалеет, это верно, но все же я не получаю от него ежемесячный учительский оклад. Деньги, говорят, учителя получают небольшие, но мне все же не потянуть. Не мог же я папахену сказать, на что мне нужно.
        Леня вскочил с дивана и начал мерить шагами комнату.
        - Я все больше поражаюсь тому, что узнаю про Доренко, - заметил он. - Каждый раз что-нибудь новенькое. И главное - одно гаже другого! Его надо немедленно остановить!
        - И как ты себе это представляешь?
        - Не знаю. Пока. Но я придумаю! И ты тоже думай, поскольку из того, что я за последнее время узнал о Доренко, следует, что ему может показаться мало Эмминых денег. Понимаешь?
        - Понимаю, конечно. Я и так уже устал ему фрукты-овощи носить. Но первым делом, - Гия опять зло скривился, - я урою эту… Жабу - Семенова! Он наверняка следил за мной по заданию Доренко, а тебе теперь сказки жалостливые рассказывает.
        - Вот уж нет! - Леня с грохотом опустился на стул. - За Жабика… то есть за Сашку, я ручаюсь. Он сам перегрыз бы Борьке горло, если б смог. А мобильник свой ты получишь обратно. Не сомневайся!
        - Плевал я на этот мобильник. Скажу отцу, что потерял. Он проорется и другой купит. А вот если ты придумаешь, как Доренко достать, по-моему, весь класс целиком тебе в ножки поклонится.
        Глава XIX
        Последние точки над «i»
        - Ну что, Олег, отвечать ты, конечно, не пойдешь? - на очередной математике обратилась к Сухорукову Надежда Ивановна и вздохнула так горестно, как умела вздыхать только она одна.
        - Зря вы так думаете, - Сухоруков поднялся со стула. - Пойду.
        Класс удивленно замер. Пивоваров следил за Доренко. Тот застыл над открытой сумкой, из которой собирался что-то вытащить, потом усмехнулся и развернулся к Сухорукову. Олег, ни на кого ни глядя, прошел к доске и, как в былые времена, мгновенно решил длиннющий алгебраический пример.
        - Ну наконец-то ты, Олеженька, одумался. Пятерка! - Надежда Ивановна чуть не плакала от счастья. Руки ее заметно дрожали. - Я всегда знала, что ты обязательно возьмешься за ум. Давай дневник. Я выставлю отметку туда, чтобы и родители наконец обрадовались, а то мама твоя прямо сама на себя не похожа.
        - Это на Сухорукова наше собрание подействовало, - в абсолютной тишине отчеканил Доренко. - Запишите мне в актив, Надежда Ивановна.
        - Непременно, Боря, непременно, - частила классная руководительница. - Это такая радость! Такая радость! Я так переживала, а теперь все встало на свои места! И тебе в характеристике я, разумеется, все что надо напишу. Не сомневайся.
        - Надежда Ивановна права, Сухоруков! Все встало на свои места, - многозначительно произнес Доренко, следя глазами за идущим между столами Олегом. - Сегодня еще кое-что встанет на место.
        Сухоруков метнул на Доренко уничтожающий взгляд, но ничего не сказал.
        - О чем ты, Боря? - спросила Надежда Ивановна, поднимая голову от журнала, в котором она только что старательно вывела очень красивую бокастую пятерку напротив фамилии Сухорукова.
        - Я говорю, Надежда Ивановна, что наш Олеженька сегодня наверняка еще и по литературе «пять» получит, и тогда… - Доренко не договорил, потому что со своего места вдруг вскочила Анжела Решетилова.
        - И что тогда? Договаривай, мерзавец! - крикнула она и моментально оказалась подле Доренко.
        Пивоваров вздрогнул. Такого поворота событий он не ожидал. С Сухоруковым они, конечно, накануне договорились, что тот начнет отвечать на уроках, но Анжелкино выступление запланировано не было. Леня посмотрел на Оксану. Та в ответ удивленно пожимала плечами. Димка Феклиcтов застыл на своем месте безмолвным изваянием, Сохадзе нервно грыз ручку, а Семенов крутил на карандаше треугольник.
        - Анжела! Что такое? - Надежда Ивановна хотела посадить девушку на место, но ту было уже не унять.
        - Я так и знала, что это ты! - Анжела жгущим взглядом уставилась в лицо Доренко. - Я так и знала, что Олег из-за тебя! Мразь! - Решетилова скривилась и залепила Борису звонкую пощечину. - Я тебя больше не боюсь! - крикнула она. - Говори обо мне, что хочешь! Кому хочешь!
        Доренко медленно поднялся со стула. Губы его побелели. Он схватил Анжелу за запястья и выдохнул ей в лицо:
        - Ты еще пожалеешь! Со мной так нельзя… Так со мной никто не должен…
        Надежда Ивановна тоненько, по-поросячьи взвизгнула. Леня, опрокинув стул, подскочил к Борису, с другой стороны подбежал гигант Веретенников. Доренко ничего не оставалось делать, как отпустить руки Анжелы и усесться на свое место.
        - Дети! Что вы делаете? - Надежда Ивановна с расширившимися от ужаса глазами смотрела на свой 9-й «А» и ничего не понимала. - Что случилось? Анжелочка? Боря? Леня? Объясните же мне наконец!
        - Не такие уж мы дети, как вы думаете, - ответил классной руководительнице Леня, - а этот, - он указал на Бориса, - заслуживает не только пощечины.
        Доренко хотел что-то ответить, но его голос заглушил звонок с урока. Надежда Ивановна металась у доски.
        - Урок, конечно, закончен, - лепетала она, - но я не знаю, как вас отпустить домой. Дайте мне слово, что больше не будете драться!
        - Не будем, даю вам честное слово! - пообещал ей Леня и взглядом показал Веретенникову, чтобы он блокировал Доренко со своей стороны.
        Одноклассники расположились в небольшой комнате Гии Сохадзе. Доренко, которого привели туда насильно, как под конвоем, стоял против них у окна. Губы его все еще были бледны, но в остальном он держался уже достаточно непринужденно.
        - Ну и что вам от меня надо? - Он обвел всех презрительным взглядом, а потом довольно развязно уселся на подоконник рядом с сохадзовским котом Леопольдом и даже начал почесывать его за ушком.
        - Скажи, Борис, - начала Оксана, - зачем тебе это надо?
        - Что именно? - снисходительно спросил ее Доренко.
        - Ну… я даже не знаю, каким словом назвать то, что ты делал…
        - Чему нет названия, то не существует!
        - А ты еще и философ, - усмехнулся Сухоруков.
        - А вы все, - Доренко обвел одноклассников указательным пальцем, - трусы. А трусов нужно учить! Трусы - не люди!
        - По себе судишь! - возмутился Леня. - Твои жертвы не за себя боялись!
        - Жертвы? Надо же, какое слово придумал! За кого же это они боялись? - Доренко задал последний вопрос с таким презрением, что с места сорвался Сохадзе. Веретенников едва успел его перехватить. Гия, красный от гнева, выкрикнул из-под руки Ильи:
        - Тебя убить мало за Надю!
        - Это ты сейчас такой храбрый, - невозмутимо ответил Доренко, - когда вас такая куча против меня. А после того, как мы поговорили один на один, ты без лишних слов полез в Эммину сумку. Где тогда была твоя храбрость? Нечего тут оскорбленное достоинство разыгрывать. Ты - трус и вор, и ничего больше! И все теперь это знают! Осталось Эмме рассказать. Как ты на это смотришь, храбрый генацвале? Витязь в тигровой шкуре… Или ты нынче в заячьей?
        Гия от бешенства ударил ни в чем не повинного Веретенникова, державшего его, но того, почти двухметрового, сокрушить было трудно. Он ловко скрутил Сохадзе и запихнул в кресло рядом с Семеновым.
        - Видишь, Борька! Не за себя, любимого, Гийка боялся, а за Надю Тихомирову. А Димас, - Леня кивнул на Феклистова, - за Надежду Ивановну, а Олег - за мать.
        - Да его мамаше, между прочим, было бы полезно узнать, чем ее муженек со своей секретаршей занимается прямо напротив нашей дачи.
        - Заткнись! - крикнул ему Сухоруков. - Не твое дело!
        Оксана успокаивающим жестом положила руку Олегу на плечо.
        - А эта что пыхтит? - Борис кивнул на тяжело дышащую Решетилову. - Эта-то за кого боялась?
        - Я тоже боялась за маму, негодяй! - выкрикнула Анжела. - Ты мог бы довести ее до болезни! Все же было совсем не так, как ты собирался ей представить!
        - Ой-ой-ой! «Было не так…» Какие нежности! Все было так! Нечего было устраивать оргии в ее отсутствие!
        - Какие оргии? Ты что? Я же… Ты же мне нравился… Я же тебя пригласила, потому что думала, что я тебе тоже нравлюсь… Ты же говорил об этом…
        - Бабам все так говорят! Спроси их, - Доренко опять обвел взглядом присутствующих ребят.
        - Не верь этому скоту, Анжела, - тихо возразил Семенов.
        - А ты вообще молчи! Юльку вспомни! - Это было последнее, что смогла выкрикнуть Решетилова. После этого она тяжело и громко разрыдалась.
        - Неужели ты, Борька, с девушки, которой что-то про чувства говорил, смог снять золотой кулон? - удивился Леня.
        - Сама отдала, чтобы ее мамочка не узнала, чем мы в ее отсутствие занимались. Вы что? - он опять обвел презрительным взглядом присутствующих. - Неужели вы думаете, что мне нужен ее кулон, эта дешевка? Да я так… проверял просто, на что люди способны.
        - И какой вывод сделал? - спросил Сухоруков.
        - Я же сказал: все трусы. Все готовы быть рабами, как этот, - он показал на Семенова, - Жабик ластоногий! А уж девчонки… даже говорить неохота… и так догадываетесь…
        - Не знаю, Борька, чего ты тут хорохоришься, - Леня посмотрел старосте в глаза. - Разве ты не понял, что мы нашли способ борьбы с тобой?
        - И какой же? - губы Доренко наконец начали подрагивать.
        - Наипримитивнейший. Феклист перестает тебе решать математику с физикой, Семенов - писать сочинения… И все: тебе крышка, знаменитый медный таз! Судя по всему, весь твой хваленый интеллект ушел на борьбу с нами, а на программу девятого класса его, увы, не хватило. Я думаю, прогорит твое банковское дело, не начавшись. И в Финляндию ты не поедешь. Сухоруков все наверстает и поедет. Время у него еще есть, чтобы все свои «пары» на «пятаки» переправить. Да ему все преподаватели навстречу пойдут, ты же знаешь. Такие гении, как он, редко встречаются.
        - Олег, так ты из-за Финляндии отвечать отказывался? - наконец догадалась Оксана.
        В начале учебного года директор собрала на общее собрание в актовом зале старшую школу, кроме выпускных одиннадцатых, которым идти в институты. На собрании она объявила, что лучшие ученики 9 —10-х классов в качестве награды летом поедут в Финляндию, в молодежный лагерь. Там они будут всячески развлекаться, а кто хочет, сможет еще и подзаработать на сборе ягод. На следующий год в зимние каникулы в школу с ответным визитом приедут финские ребята.
        От каждого класса в Финляндию планировали взять по одному учащемуся. Из 9-го «А» могли пригласить Сухорукова, Оксану или Доренко. Оксана с Борисом со своими четверками несколько сдали позиции, и лидером оставался Олег.
        - За молчание про отца он потребовал от тебя снизить успеваемость? - спросила у Сухорукова Оксана.
        Олег мрачно кивнул.
        - Но зачем же так? Мог хотя бы на четверки. Этого бы было достаточно, чтобы Доренко поехал в Финляндию.
        Олег усмехнулся:
        - Не умею я, Оксана, по-другому учиться. У меня память очень хорошая. Я почти все с уроков запоминаю. Я могу получать либо «пять», либо вообще не отвечать.
        - Ну… тогда ты мог бы подарить ему эту поездку, - возразила Оксана. - Сказал бы летом, что не сможешь поехать по какой-нибудь причине. Зачем надо было на «пары» сползать?
        - А этот гад, - Олег смерил несколько сникшего Доренко ненавидящим взглядом, - так не хотел. Ему же надо казаться лучшим из всех. Чтобы все им восхищались. Подачек, видите ли, от меня не хотел.
        - Знаешь, Борюсик, - Пивоваров уже с трудом сохранял самообладание. - Катись-ка ты отсюда! И мой тебе совет - как можно дальше! Желательно, в другую школу. Может быть, оттуда ты и сумеешь пробиться в банкиры. Здесь тебе ничего не светит! И скажи спасибо, что я нашей Надежде обещал обойтись без драки, а то от тебя сейчас только мокрое место осталось бы.
        - А что она такое эта ваша Надежда? Неумная, вульгарная математичка, которая дальше своих перпендикуляров и биссектрис ничего не видит. Чего пред ней так прогибаться? Подумаешь, обещал! - пытался еще держать марку Доренко, но лицо его было бледным, а лоб покрылся испариной.
        - Наша Надежда со своими перпендикулярами и биссектрисами - она именно НАША! - Леня намеренно выделил голосом последнее слово. - А ты - чужой, и потому тебе этого никогда не понять!
        Оксана с Леней хотели навестить Юльку, которая в школу еще не ходила, но чувствовала себя уже гораздо лучше. Когда они вошли в комнату девушки, то поняли, что сделали это не вовремя. С дивана им навстречу поднялся Сашка Семенов с таким взволнованным лицом, что Леня тут же потащил Оксану к выходу.
        - Мы, Юля, после зайдем… завтра, - закивал он головой, всем своим видом демонстрируя полное понимание ситуации.
        Юлька ничего не ответила, но по лицу было видно, что присутствие третьих лиц при ее разговоре с Семеновым действительно нежелательно.
        - Как хорошо, что все наконец закончилось, - улыбнулась Лене Оксана, когда они вышли на залитый холодным осенним солнцем двор и отправились в небольшой парк за домами, где Оксана так любила кормить глупых уток. - Я столько времени прожила в напряжении, что удивляюсь, как не заболела вроде Юльки.
        Утки так и не улетели. Парочка птиц качалась в тяжелых маслянистых волнах пруда, а остальные жались друг к другу на голом берегу. Они даже не сидели на пожухлой траве, а, закаменев, стояли друг подле друга. Некоторые положили свои головы с тяжелыми клювами соседкам на спины.
        - Мне кажется, что у них совершенно замерзли лапы, - кивнула на уток Оксана и крикнула им: - Улетайте, глупые, пока не поздно!
        Пивоваров, не глядя на замерзающих птиц, сказал совершенно к ним не относящееся:
        - Мне кажется, что сегодня эта парочка помирится.
        - Ты про Юльку с Семеновым?
        - Ага. У Сашки было такое лицо, будто он с минуты на минуту собирается прыгнуть с парашютом, а мы пришли его от этого дела отговаривать.
        - А ты разве против, чтобы они помирились? - улыбаясь, спросила Оксана и сунула свою руку в Ленину ладонь.
        Пивоваров, осторожно пожав девичьи пальцы, улыбнулся ей в ответ и сказал:
        - Как я могу быть против? Это их дело. Но все же Сашкино поведение мне отвратительно. Мог хотя бы Акимушкину не вовлекать в свои интриги. Нас вполне хватило бы.
        - Ты просто не был в его ситуации! Я как вспомню его… в виде Жабика… Так сразу себя ненавижу… поэтому, наверно, готова все ему простить.
        - И Юльку?
        - Ну… тут он, конечно, перебрал… Но если Юлька простит, а она, мне кажется, простит, то все будет нормально. Кстати, Лень, ты не знаешь, в какую школу перевелся Доренко?
        - Понятия не имею. Да мне, признаться, это глубоко безразлично.
        - У меня подруга учится в 147-й гимназии, тоже в 9-м. Говорит, что в параллельный класс пришел какой-то новый потрясающий парень. Все девчонки балдеют. А вдруг это Борька? Он ведь красавец!
        - А ты ей глаза открой на этого красавца, чтобы она в подобную же историю ненароком не вляпалась.
        - Нет, Леня, не буду. Вдруг он там начнет новую жизнь, как говорится, с чистого листа?
        - Верится, прямо скажем, с трудом. Он свою линию гнет с той самой лагерной смены. Мы просто не замечали или делали вид, что не замечаем. К чему? У нас и своих дел по горло.
        - Да-а-а, - согласилась Оксана, - и у каждого за душой осталось столько всего… темного… Хочешь, расскажу тебе, за что Сашка мне хотел отомстить?
        - Нет, - быстро ответил Леня.
        - Почему?
        - Потому что… ты мне очень нравишься такая, какая есть сейчас. Ничего другого я про тебя знать не хочу.
        - Ты рискуешь! - счастливо рассмеялась Оксана. - А вдруг во мне скрывается второй Доренко?
        - Давай наконец забудем про него, - ответил Леня, коснулся губами щеки девушки, и на некоторое время эти двое выпали из окружающего мира.
        Одна из уток, подняв голову со спины своей подруги, покосилась круглым глазом на Оксану с Пивоваровым, осуждающе крякнула простуженным голосом и с презрением отвернулась.
        - До завтра, - наконец проговорила Оксана, легонько оттолкнула Леню и быстро юркнула в подъезд.
        У нее похолодело внутри, когда в прорези почтового ящика она опять заметила что-то белое. Неужели еще не конец? Неужели она рано обрадовалась? Оксана дрожащими пальцами вытащила конверт. Поперек него опять шла лаконичная надпись: «Оксане Величко». Почерк незнакомый. Кто же это прислал? Семенов еще не все сказал или Доренко мстит и из другой школы? Может, догнать Леню? Нет… надо самой… Неизвестно, что там. Может быть, что-нибудь еще похлестче Эмминой сумки…
        Оксана собралась с силами, вскрыла конверт и прочитала: «Видимо, ты не поняла, что оставить Леонида тебя просили всерьез! Придется срочно действовать. На те курсы при университете, на которые нас с тобой на следующий год собирался устроить мой отец, ты не попадешь. Можешь и не рассчитывать! И приходить тебе к нам домой больше не стоит!»
        На этот раз письмо было подписано «И.М.». Ирина Маркелова - поняла Оксана и громко рассмеялась вслух. Вот, оказывается, от кого было второе письмо! От Ирки - хозтоварной принцессы! Зря старается. Конечно, Оксаниным родителям не потянуть те дорогущие двухгодичные курсы, но она сама поступит в университет и без всяких курсов! Во всяком случае, постарается. И на ненавистную биологию поднажмет изо всех сил. А Леня… Как бы Ирка ни злилась, какие бы козни ни строила, Леня будет с ней, с Оксаной. Он еще не говорил с ней о любви, но девушка чувствовала, как много она значит для него. Да и он сам для нее значит так много, что никакие Ирки Маркеловы ей не страшны!
        Оксана скомкала письмо и еще раз рассмеялась на весь подъезд.
        - Ксанка, ты в порядке? - к почтовым ящикам подошел Кепа. - Хихикаешь тут сама с собой. Не заболела?
        - У меня просто хорошее настроение, - отозвалась Оксана. - А у тебя?
        - У меня тоже классное! Я выиграл областные соревнования по прыжкам в воду.
        - Да ну! Поздравляю! - Оксана чмокнула Кепу в щеку и помчалась к себе на пятый этаж, опять забыв про лифт.