Бабочка из Поднебесной Светлана Анатольевна Лубенец
        Ника поехала на каникулы в Китай. Чудесный остров Хайнань встретил ее пальмами, солнцем и ласковым морем. В путешествии девушка надеялась склеить свое разбитое сердце — одноклассник, в которого она была влюблена, не пришел на свидание и сделал вид, что они чужие друг другу. Но Китай приготовил девушке неожиданный сюрприз — на отдыхе Ника встретилась… ну конечно же, с Глебом — красавчиком, который так подло с ней поступил. Правда теперь он вовсе не кажется таким неприступным и готов даже снова приударить за девушкой. Вот только Ника уже начала влюбляться в другого… Выбор оказался чрезвычайно сложен. Решить девушке помогла… нефритовая бабочка!
        Светлана Лубенец
        Бабочка из Поднебесной
        С благодарностью Нине Карапетян
        Китайская притча о хрупких игрушках
        Как-то в одно селение пришел и остался жить старый мудрый человек. Он любил детей и проводил с ними много времени. Еще он любил делать им подарки — прекрасные игрушки. Они были всем хороши, только слишком хрупкие. Как ни старались дети быть аккуратными и осторожными, их новые игрушки часто ломались. Дети огорчались и горько плакали. Проходило какое-то время, мудрец снова дарил им игрушки, но еще более хрупкие, чем предыдущие.
        Однажды родители не выдержали, пришли к нему и спросили:
        - Ты мудр и желаешь нашим детям только добра. Но зачем ты делаешь им странные подарки? Игрушки так прекрасны, что не играть с ними невозможно. Дети изо всех сил стараются их сохранить, но они все равно ломаются, и дети плачут.
        - Пройдет совсем немного лет, — ответил старец и улыбнулся, — и кто-то подарит каждому из них свое сердце. Пусть они заранее научатся беречь прекрасное, дорогое и очень хрупкое!
        Вероника Томилина захлопнула книгу и посмотрела на полочку секретера, где находилась ее коллекция крошечных стеклянных игрушек. Она началась с совенка — пестрого стеклянного шарика, величиной с ягоду вишни. К шарику в виде вытянутых капелек были приделаны маленькие крылышки, ножки и забавные бровки домиком. Прозрачный желтый хвостик был похож на детскую лопаточку, а глазки, белые бусинки с черными точками зрачков, очень лукаво поблескивали. Совенка однажды принес Нике отец, чтобы порадовать — она тогда долго болела ангиной. Потом мама Алла подарила прозрачного слоника с голубоватыми ушами и весело задранным вверх хоботком, величиной куда меньше совенка. А после Ника уже сама покупала на свои карманные деньги разные фигурки. Главным критерием была миниатюрность. На полочке стояла маленькая оранжевая коровка с тонюсенькими рожками, симпатичный черный щеночек с белыми ушками, полосатый кот с самым хитрющим выражением усатой мордочки, пятнистая лягушка и лисичка с хвостом, похожим на оранжевый леденец. Конечно, Ника уже вышла из того возраста, когда играют в зоопарк или цирк, и потому игрушки спокойно
стояли на полке, но даже просто чистить их надо было очень осторожно. Именно стирая пыль, Ника нечаянно обломила у белочки лапки, которыми та сжимала золотой орешек, и хвостик у голубой губастой рыбки. Отец приклеил белочке и рыбке отломанные части, но место склейки прозрачных фигурок все равно бросалось в глаза, и потому увечные игрушки были задвинуты вглубь полки на второй план и, возможно, здорово грустили.
        Ника представила свое собственное сердце в виде леденцово-прозрачной вещицы, которую исполосовывали клеевые шрамы: вроде оно и целое, но в любой момент готово снова развалиться на части. Никино сердце разбил одноклассник Глеб Долинский. На новогодней дискотеке все медляки он танцевал с ней, потом, провожая до дому, долго сжимал в своей ладони ее пальцы и предложил встретиться в следующее воскресенье, чтобы поехать кататься на лыжах в Парголово. Он даже назвал время, когда с вокзала отправляется электричка, и пообещал, что будет ждать Нику возле платформ у киоска с сувенирами. Задыхающаяся от невыразимого счастья Ника не могла не согласиться. Глеб, высокий, спортивный, черноволосый и яркоглазый, нравился ей давно, как, впрочем, и всем остальным девчонкам их класса.
        Два дня до воскресенья в ожидании поездки Ника провела в нечеловеческом напряжении. Занятия в школе в преддверии праздника уже закончились, а номерами телефонов они с Долинским не обменялись. Нике оставалось только ждать. Конечно, можно было поинтересоваться телефоном Глеба у кого-нибудь из одноклассников, но девочке не хотелось никого посвящать в свою тайну. Даже своей задушевной подруге, Томке Звягиной, Ника ничего не говорила о том, что давно уже симпатизирует Долинскому. Конечно, после дискотеки Томка сразу же потребовала от подруги дать объяснения, какие такие отношения у нее завязались с Глебом.
        - Никаких, — ответила Ника, что, в общем-то, было правдой.
        - Да ла-а-а-адно, — насмешливо протянула Звягина. — На дискотеке он от тебя ни на шаг не отходил, а потом вы вообще вместе куда-то смылись.
        - Он просто проводил меня до дома.
        - И все?
        - И все!
        - Не может такого быть!
        - Представь — может!
        - А зачем тогда провожать, если после новой встречи не предложить?
        - Откуда я знаю…
        - Так предложила бы сама!
        - С ума сошла! — возмутилась Ника.
        - А что такого? — не сдавалась Тамара. — На дворе двадцать первый век! Равноправие полов! И потом… ты же знаешь, у нас в классе каждая вторая девчонка умерла бы от восторга, если бы Глеб пошел ее провожать! И, уверяю тебя, ни одна не растерялась бы… А ты — настоящая ворона! Неужели тебе Глеб не нравится?
        - Да так… Вроде он ничего… Я не думала об этом… — жалко пролепетала Ника.
        Потом она хвалила себя за то, что ничего не рассказала подруге. Глеб Долинский не только не пришел на вокзал, где Ника битых два часа прождала его с лыжами в руках и промерзла при этом насквозь, но даже не посчитал нужным за все зимние каникулы как-то найти ее и извиниться. Замерзшая Ника даже легкой простуды не приобрела, но все каникулы чувствовала себя больной. Даже новогодняя ночь была для нее не в радость. Почти сразу после того, как часы пробили двенадцать и наступил новый год, Ника, сославшись на невыносимую головную боль, ушла спать, оставив в полной растерянности родителей и гостившую у них семейную пару — друзей отца и мамы Аллы.
        Ника очень ждала, что в первый же школьный день после каникул Долинский объяснит ей свое непорядочное поведение, но Глеб даже не удостоил ее внимательным взглядом. Девочка поняла, что он не помнил о назначенном ей свидании на вокзале. Это было хуже всего. Она-то придумала для него кучу оправданий, а он банально забыл о том, что ей предлагал. Одноклассница Вероника Томилина ничего для Глеба Долинского не значила. А на дискотеке он, похоже, просто развлекался.
        Вечером того дня Ника рыдала дома в подушку до тех пор, пока не пришли с работы родители. Ей пришлось опять изобразить из себя больную, чтобы не объясняться на предмет красных глаз и носа. Мама Алла совала ей градусник и грозилась вызвать врача, но Ника убедила ее подождать до следующего дня. Утром девочка взяла себя в руки, нос и глаза приобрели нормальный здоровый цвет, и вопрос о враче был снят с повестки дня. Но все внутри Ники так закаменело, что даже мешало дышать. Тогда она не очень понимала причину постоянного дискомфорта внутри собственного организма. Теперь стало ясно, что ее мучило разбитое сердце. Сейчас тупая ноющая боль уже почти ушла. Видимо, раны зарубцевались. Оно и понятно. Ника изо всех сил искала себе занятие, которое могло бы отвлечь ее от печальных размышлений, и увлеклась… китайским языком. Почему китайским? Она специально выбирала язык потрудней, чтобы мозг все время был занят делом и в нем не оставалось места для мыслей о Долинском. Неожиданно для себя Ника увлеклась и языком, и китайской культурой вообще. Вот как раз сейчас закончила читать книгу китайских народных сказок
и притч. Просто так взяла в библиотеке — полистать, а оказалось, в детской, как она думала, книжке полно мудрых мыслей. Одна эта притча о хрупких игрушках чего стоит…
        Ника еще раздумывала о хрупкости бытия вообще, когда услышала, как щелкнул замок входной двери. Она отложила книгу, улыбнулась прозрачным игрушкам из своей коллекции и вышла в коридор. Там переобувался ее отец.
        - Привет, папа! — поздоровалась с ним Ника.
        - И тебя приветствую, дочка! — отозвался Николай Иванович и окинул ее непонятным взглядом.
        - Пап! Ты чего так странно на меня смотришь?
        - Странно? Пожалуй, не странно, а заговорщицки!
        - И в чем же будет состоять наш с тобой заговор? — удивилась девочка.
        - Ну, ты даешь! Забыла, что ли? — притворно возмутился Николай Иванович.
        Ника, боясь поверить собственному счастью, прошептала:
        - Неужели едем?
        - Едем, дочка, едем!!
        - Не может быть…
        - Может! Я уже и путевки на нас переоформил!
        А дело было в том, что сослуживец отца Ники собирался ехать отдыхать всей семьей в Китай, но серьезно заболела его жена, и от поездки им пришлось отказаться. Путевки он предложил Николаю Ивановичу. Поскольку они были выписаны на другие имена, Никиному отцу пришлось побегать, чтобы в короткий срок уладить все формальности.
        - С ума сойти… — Ника все еще была не в силах бурно изъявлять свою радость. — Получается, что мы прямо послезавтра вылетаем?
        - Именно, послезавтра! Так что давай-ка начнем собираться прямо сейчас!
        - И мама с нами? — с надеждой спросила Ника.
        Отец покачал головой, притянул дочь к себе, чмокнул в щеку и ответил:
        - Ты же знаешь, что ей завтра надо лететь на конференцию в Москву!
        - Я надеялась, что она передумает…
        - Как она может передумать, если ей надо там делать доклад?
        Мама преподавала в химико-фармацевтической академии и вместе со своими студентами должна была читать в Москве доклад на тему «Интродукция[1 - Интродукция растений — выведение растений в местности, где они раньше не произрастали.] лекарственных растений». Они так долго добивались приглашения на эту московскую конференцию, что было бы странно, если бы мама вдруг отказалась от нее даже ради поездки в Китай.
        - Выше нос, дочь! — провозгласил Николай Иванович. — Мы еще не раз отдохнем все вместе. А Китай нельзя же было упускать! Мне кажется, тебе иероглифы даже снятся!
        Ника наконец рассмеялась.
        Когда Томилины уже почти доехали до аэропорта, Николай Иванович вдруг обратился к дочери:
        - Я тебе не сказал самого главного, Никуша! Мой сослуживец, ну… Петр Егорович, на путевки которого мы едем, одну все же оставил за своим сыном, Стасом. Очень попросил за ним поприглядывать. Я согласился. Стасик — твой ровесник, думаю, особых проблем с ним не будет, а тебе — веселей. Не так ли?
        Ника пожала плечами.
        - Не знаю, папа. Ты когда-нибудь видел этого Стасика?
        - Нет, не приходилось. Мы же не друзья с Петром. Так… работаем вместе…
        - А вдруг он противный?
        - Ну… уж как-нибудь выдержим…
        - Постараемся… Ведь получается, что его семья устроила нам эту поездку. Мы их должники!
        - Вот именно!
        Как только Ника с Николаем Ивановичем вышли из такси, к ним подошли высокий худощавый мужчина и такой же длинный, худой парнишка.
        - Здравствуйте! — радостно поприветствовал их мужчина. — А мы уж минут пятнадцать вас ждем! Вот, знакомьтесь, мой сын Стасик!
        - Стас, — буркнул Стасик.
        - Стас, так Стас! — легко согласился Никин отец и в свою очередь представился сам, а затем представил и дочь.
        Взрослые тут же заговорили о билетах, контроле, багаже, предоставив Нику и Стаса друг другу.
        - Тебе не нравится, когда тебя зовут Стасиком? — спросила Ника, чтобы как-то завязать разговор. Раз уж им придется провести вместе столько времени, пора начинать дружить.
        - Не нравится, — буркнул парень. — Ясельное имя…
        - Я тебя понимаю. Я тоже не очень люблю свое имя.
        - А ты-то почему? — удивился Стас. — Вероника — очень красиво звучит!
        - Имя-то красивое, согласна, но первая его часть, Вера, меня раздражает.
        - Странно… Почему вдруг? Нормальное имя.
        - Потому что это имя моей настоящей матери…
        - И что?
        - А то, что она нас с отцом бросила, когда мне было четыре года. Я ее почти и не помню. Меня вырастила папина вторая жена. Я ее мамой называю. Мамой Аллой! Смешное бы получилось имя от Аллы и Николая — Алланика.
        Стас скупо улыбнулся и сказал:
        - Вовсе и не смешное, а необычное! Можешь, кстати, Веронику на него и сменить!
        На этом разговор иссяк, но, к счастью, взрослые наконец решили главные вопросы, и все отправились в здание аэропорта.
        В самолете Ника и Стас общались мало. Оказалось, что девочка очень плохо переносит перелет, особенно воздушные ямы. Она так измучилась, что, в конце концов, крепко заснула, укрывшись пледом. В аэропорт города Санья они прилетели в два ночи по московскому времени, и потому отдохнувшая Ника чувствовала себя гораздо лучше, чем отец и Стас, которые здорово утомились. Между тем по местному времени было еще только десять часов вечера.
        Когда Ника вышла из прохладного салона самолета, где работали кондиционеры, ей показалось, что она попала в сауну. Было полное впечатление того, будто лицо облепила теплая влажная салфетка. Девочка вытерла щеки и лоб сначала ладонью, потом носовым платком, но лучше не стало. Духота снова окутала ее плотной влажной тканью. Воздух был неподвижен и казался таким плотным, хоть кусай. Незаметно от других Ника даже сделала кусательное движение. Зубы так громко и смешно клацнули друг о друга, что девочка с опаской посмотрела на своих спутников. Ей не хотелось, чтобы над ней посмеялись, но, похоже, и отцу, и Стасу было не до нее. Они с интересом озирались по сторонам. Посмотреть было на что. Стены терминала украшали светящиеся китайские фонарики из красного и золотого шелка. Они были соединены тонкими переплетающимися между собой нитями, которые тоже светились. Фонарики слегка подрагивали и рвались ввысь, как маленькие монгольфьеры. Ника за неделю до поездки как раз прочитала статью о братьях Монгольфье. Свои летающие шары они называли аэростатическими машинами. Правда, сначала они были вовсе не в виде
шаров, а прямоугольными. Честно говоря, Ника никак не могла этого представить. Для получения газа братья сжигали мокрую солому и шерсть. Надо думать, преотвратительный запах при этом стоял.
        Китайские фонарики на стенах, разумеется, никаких дурных ароматов не испускали. Но духота по-прежнему была не очень приятна. Ника, которая побаивалась высоты, подумала, что сейчас, чтобы глотнуть прохладного воздуха, с удовольствием поднялась бы в самое поднебесье на современном монгольфьере, который наверняка заполняют уже не таким противным газом. Неужели в Китае всегда так душно? Не хотелось бы всю неделю испытывать подобный дискомфорт.
        При виде здания аэровокзала у Ники захватило дух. Оно было сделано в виде пагоды с крышей из листьев пальмы. Понять, настоящие это листья или стилизация, было невозможно. Нике хотелось, чтобы листья были настоящими. Девочка уже знала, что многоярусные башни пагод — главный элемент архитектуры всей Юго-Восточной Азии, а само слово «пагода» образовано от китайского бао-та — башня сокровищ. Раньше в Китае пагоды сооружали в качестве сторожевых башен и в знак добрых предзнаменований. Ника подумала, что китайцы нашли замечательное решение для аэровокзала — всякому прилетающему в Санья — доброе предзнаменование в виде башни сокровищ.
        - Смотрите! Вон там! Вот это ананасище! — крикнул Стас, первым войдя в зал ожидания.
        Идущая следом за ним Ника тут же увидела огромный ананас, вокруг которого толпились туристы и яростно щелкали фотоаппаратами. В его искусственности в отличие от пальмовых листьев на здании аэровокзала никаких сомнений быть не могло, и Ника пожалела, что он несъедобный. Вот бы чудо было! Она так ждала от этой поездки чудес. Девочка тут же вытащила из сумочки свой аппаратик и тоже принялась фотографировать. Стас вынырнул из-под ее руки и так удачно встал перед объективом, что казалось, будто на вытянутой руке он держит огромный ананас, облепленный людьми. Николай Иванович от души посмеялся над этой фотографией, но попросил больше не отвлекаться, так как надо было побыстрей пройти контроль и получить багаж. И Ника уже не фотографировала, лишь с восхищением смотрела по сторонам. В зале было много растений с темно-зелеными, глянцевыми листьями, аквариумов с яркими экзотическими рыбками, а вместо одной из стен — открытая терраса с бассейном и шезлонгами возле него. Устал — садись, отдохни у воды!
        На небольшой площади выходивших из здания аэровокзала встречали китайцы с поднятыми вверх табличками, на которых были написаны названия отелей. Ника не могла не улыбнуться при виде большого скопления низкорослых худеньких людей. На их фоне ее отец почти двухметрового роста казался настоящим Гулливером, да и Стас выглядел вполне героически. На смуглых лицах китайцев цвели улыбки, они выражали такое радушие и приязнь, что у Ники создалось полное впечатление того, что она все-таки попала в добрую китайскую сказку, где с ней будут происходить всяческие волшебства. Даже духота уже донимала меньше.
        Томилиных со Стасом и еще нескольких людей с европейской внешностью встречала очень хорошенькая китаянка с нежным маленьким ртом, высокими скулами и черными, гладко зачесанными назад волосами, свернутыми на затылке в тяжелый узел. Ее волосы так блестели, что казались густо залакированными, будто у исполнительницы бальных танцев. Ко всеобщему изумлению, девушка приветствовала прилетевших из России на прекрасном русском языке.
        - Это где ж вы так научились говорить по-русски? — выразил всеобщее удивление Николай Иванович.
        Девушка рассмеялась и сказала:
        - Каждый раз мне задают этот вопрос! Наверно, мне надо начинать не с приветствия, а сразу объявлять, что я не китаянка! Я из Якутии.
        И девушка кратко рассказала о том, что училась на факультете востоковедения московского университета, а в Санья живет уже пять лет, работает гидом.
        - Настоящее мое имя — Лариса. Правда, здесь все называют меня Лулу. Я уже привыкла к этому, так что прошу и вас называть меня именно так.
        - Лулу — влажный жасмин? — решилась уточнить Ника.
        - Да! А ты откуда знаешь? — удивилась гид.
        - Просто я… — Девочка смутилась. — В общем, я недавно начала изучать китайский язык… Читаю, что попадается… Например, недавно книгу китайских сказок прочла. Разумеется, пока на русском… В одной из сказок героиню звали Лулу. Я запомнила, что это имя означает — влажный жасмин. Красиво… и нежно… Мне понравилось…
        В отель ехали под высокими сводами листвы. Узкая дорога круто шла вверх, петляя между скалами, сплошь увитыми лианами. Внизу можно было видеть ту часть нитки шоссе, по которой только что проехали. Ника с ужасом думала о том, что если водитель сделает одно неосторожное или лишнее движение, то они непременно свалятся вниз, в изумрудную лиановую пропасть, и на этом их китайское путешествие будет закончено. Когда автобус стал спускаться вниз, Никин страх немножко уменьшился. Все-таки по мере спуска высота уменьшается. В конце концов девочка запретила себе смотреть вниз, и стало полегче.
        Окна автобуса были открыты, и с каждым поворотом нарастала свежесть. Лулу объяснила, что это уже ощущается дыхание моря. Ника закрыла глаза, и вся отдалась движению. На какое-то время ей даже показалось, что она парит в душистой невесомости. Девочка стала предполагать, какие ароматы витают в воздухе. В Интернете она прочитала, что в Китае растут всякого рода пальмы, имбирные деревья, многочисленные орхидеи, тот же жасмин и даже раффлезии. Их еще называют трупными лилиями из-за мерзкого запаха разложения, которые источают их крупные и очень красивые венчики. Хорошо, что на склонах скал эти цветы явно не росли, поскольку дышалось легко и с удовольствием. Можно было, конечно, спросить у Лулу, чем так прекрасно пахнет, но Ника неожиданно впала в такое состояние безмятежности и блаженства, что говорить ей было лень. На какое-то время девочка даже задремала. Очнулась тогда, когда Лулу громко призвала всех к вниманию и объявила, что автобус приближается к курорту Ялонг Бэй, что в переводе означает «желтый дракон». Она рассказала, что дракон — это символ императора, а также он символизирует в Китае добро,
процветание и мир. Многие китайцы верят в то, что драконы — это их прямые предки, что человек произошел от драконов, которые основали цивилизацию на Земле и были первыми разумными существами. Потом они нашли себе другой мир для жизни, но ушли не сразу. Долгое время драконы оставались на Земле и учили первых людей ремеслам и наукам. В настоящее время все драконы находятся в ином мире и благополучно там существуют, однако они могут появляться в мире людей, если их позвать или если они сами того захотят.
        Ника подумала, что если вдруг попадет в какую-нибудь нестандартную или, что еще хуже, опасную ситуацию в Китае, непременно попробует позвать какого-нибудь маленького дракончика. Пусть поможет, раз уж драконы такие замечательные существа.
        Когда подъехали к отелю «Золотой бамбук», было уже очень темно. Ника, вздремнувшая в автобусе, опять оказалась бодрее своих спутников.
        - Честно говоря, я уже еле передвигаю ноги, — сказал Николай Иванович. — По нашему времени дело уж к утру идет, а толком поспать ни в самолете, ни в автобусе я так и не сумел. Ох уж эти часовые пояса…
        - Да, я тоже чуть живой, — согласился Стас.
        Ника же изо всех сил крутила головой, но в бархатной темноте толком разглядеть хоть что-то ей не удавалось. В метре от освещенной дорожки уже ничего не было видно.
        Двухкомнатный номер отеля был очень просторным, с балконом во всю стену. Возле входа на него стоял изящный плетеный диванчик, похожий на старинную козетку[2 - Козетка — небольшая кушетка, двухместный диванчик.]. На нее тут же плюхнулся Стас и, устало вытянув ноги, заявил:
        - Я буду спать здесь! Вы меня больше никуда не сдвинете!
        - Брось, Стас! Гляди, какие тут огромные кровати… — Николай Иванович проверил на мягкость матрасы и сделал вывод: — Годится! — и опять обратился к парню: — Ты, конечно, как хочешь, а я ложусь сюда. Обожаю хрустящее постельное белье!
        Стас нехотя сполз со своей «козетки», цапнул из вазочки, стоящей на столе, какой-то фрукт, укусил его, скривился, сказал, что этот неопознанный объект слишком кислый для его нежного организма, бросил его обратно в вазу и сообщил:
        - Чур я в душ первым, если, конечно, наша дама не возражает!
        Ника, которая в это время осматривала вторую комнату, поменьше той, где устраивались отец со Стасом, разрешила ему занять душ. Кровать в этой комнате тоже была такой огромной, что на ней спокойно могли бы уместиться три человека. Выход на лоджию из комнаты также был, и рядом даже стояло плетеное кресло, но обычное, спать в нем было невозможно, да Ника и не собиралась. И ее уже манила чистая, мягкая постель, даже несмотря на то, что, в отличие от своих спутников, большую часть пути из России до самого отеля она проспала.
        Утром Нику разбудил отец:
        - Вставай, соня! Мы со Стасом давно на ногах! Через полчаса — завтрак в ресторане отеля! Прихорашивайся побыстрей!
        Ника надела светлые хлопковые шорты и ярко-оранжевый топик, провела по коротким пышным волосам щеткой и на минуту задумалась: краситься или нет? Вспомнив вчерашнюю духоту на улице, решила не краситься: хороша же она будет, если вдруг косметика потечет. С другой стороны, в отеле, где вовсю работают кондиционеры, прохладно… В конце концов компромиссный вариант был найден. Ника намазала губы гигиенической помадой с перламутровым эффектом и чуть-чуть подкрасила ресницы. Всмотревшись в зеркало, она осталась вполне довольна собой и вышла из комнаты к своим мужчинам со словами:
        - Я готова.
        Отец чмокнул ее в щеку, а Стас поднял вверх большой палец и сказал:
        - А тебе идет этот цвет! Ты как апельсинка!
        Парень уже отвернулся от нее и направился к двери, а Ника ошеломленно стояла посреди номера. Она не собиралась производить впечатление на Стаса, совершенно не рассматривая его как возможного романтического героя. А почему, собственно говоря? Разве он не в ее вкусе? Пожалуй, он очень даже неплохо выглядит: высокий, тоже пышноволосый, как она сама, с яркими карими глазами. Он, пожалуй, несколько худоват, ему бы мускулатуру нарастить — и тогда будет полный порядок. Это нетрудно, было бы у него желание… Так, может быть, сама судьба свела их вместе не на какой-нибудь банальной дискотеке или на питерских улицах, а в Китае, в самой Поднебесной? Надо бы приглядеться к Стасу повнимательней, разобраться, что он за человек, и тогда… А что тогда? Да все! Все! Тогда они вернутся из поездки большими друзьями, а может быть, даже…
        - Дочь! Ты что там застряла? — до девочки донесся из коридора голос отца.
        Когда Ника выскочила из номера, первым делом столкнулась с идущим мимо молодым человеком.
        - Осторожней нельзя?! — недовольно буркнул он, а потом изумленно воскликнул: — Томилина? Ты? Вот так встреча!
        Ника подняла на парня глаза, и ей показалось, что из-под ног уходит пол отеля. Перед ней в снежно-белой майке и таких же белых шортах стоял Глеб Долинский собственной персоной, загорелый и красивый, как киноактер.
        - Не может быть… — проговорила ошеломленная девочка.
        - Да! Я и сам не поверил бы, если бы кто рассказал! — воскликнул Глеб. — На питерских улицах не встречаемся, а тут… нате вам…
        Подошедшему к ним отцу Ника сказала:
        - Папа, познакомься! Это мой одноклассник, Глеб Долинский! Такая удивительная встреча!
        Улыбающийся Николай Иванович представился, пожал руку однокласснику дочери и спросил:
        - Ты тут, конечно же, с родителями?
        - Да! Они уже ушли в ресторан, а я… задержался, в общем…
        - А вы давно в Китае?
        - Шестой день.
        - А надолго приехали?
        - На десять дней! А вы?
        - А мы только на неделю…
        - Это ничего! Тут столько экзотики, что я уже за эти шесть дней дико устал от смены впечатлений! Так что, думаю, вам недели вполне хватит!
        - Ну… а в общем и целом тебе здесь как? Нравится?
        - А то!
        - Тогда, бывалый турист, показывай нам, куда идти на завтрак!
        По пути в ресторан Николай Иванович продолжал задавать Глебу вопросы по организации отдыха в отеле, но Ника плохо слушала как вопросы, так и ответы Долинского. Она бросала взгляды на Глеба, и у нее тревожно билось сердце, а губы, только что намазанные увлажняющей гигиенической помадой, почему-то уже опять стали сухими и шершавыми. Она ведь только что решила для себя, что судьба намеренно столкнула ее в Поднебесной со Стасом, чтобы между ними завязались какие-то отношения, а теперь вдруг опять, откуда ни возьмись, взялся Долинский… Что это? Тоже судьба? И что же эта странная судьба хочет? Кто из молодых людей ею предназначен для нее, Вероники Томилиной? Как разобраться? Или никто не предназначен? Может быть, встречи с этими парнями вовсе не рок, а всего лишь результат череды случайных совпадений и ни к чему не приведут?
        Ника подняла глаза на идущего бок о бок с ней Стаса. Его ответный взгляд заставил ее занервничать еще больше. Он был явно осуждающим. А за что ее осуждать? Что она такого сделала? Она хотела сказать молодому человеку, чтобы он перестал на нее так странно смотреть, поскольку она перед ним ни в чем не провинилась, но Стас вдруг сказал сам:
        - Ты в него влюблена, да?
        Чтобы потянуть время, Ника спросила:
        - В кого?
        - Не надо изображать непонимание! У тебя на лбу написана сумасшедшая любовь к этому… — Он кивнул на впереди идущего Глеба.
        Ника хотела опять спросить «к кому?», но подумала, что это уже будет выглядеть совсем глупо, и сказала:
        - Тебе-то что за дело?
        - Мне тебя жалко — вот и все!
        - Жалко? — Ника даже приостановилась в коридоре. — С какой стати?
        - А с такой! Этот твой одноклассничек не может не видеть, что ты смотришь на него с диким обожанием. А раз видит и не реагирует, значит, ты для него значишь ровно столько же, сколько, к примеру, я!
        - Ты?! — возмутилась Ника. — Да он тебя вообще не знает!
        - Вот именно! Ему нет до меня дела, но и до тебя — тоже, хотя тебя он знает!
        Ника нервно дернула плечом и поспешила вслед за отцом и Долинским. Мир вокруг нее расплывался от слез, застилающих глаза. Девочка изо всех сил их сдерживала. Во-первых, у нее были накрашены ресницы, и всем будет смешно, если она явится в ресторан с черными разводами на щеках. А во-вторых, она не должна плакать, и все! Зачем доставлять этим радость Стасу? Надо же, какой мерзавец! Второй день знакомы, а он уже считает себя вправе лезть в Никину личную жизнь, делать какие-то выводы, смеяться над ней и жалеть. Ничего у него не выйдет! Она больше не даст ему повода к такого рода издевательствам.
        В ресторане Томилины со Стасом заняли столик рядом с Глебом и его родителями. Взявшая себя в руки Ника отметила, что одноклассник здорово похож на свою маму. Она у него очень моложавая, с глянцевыми завитками пшеничных волос и большими серо-голубыми глазами. Взрослые тут же начали разговаривать друг с другом, сначала о своих детях-одноклассниках, потом Николай Иванович начал расспрашивать Долинских, в какие места лучше купить экскурсии, что и где стоит посмотреть в первую очередь. Ника опять слушала плохо, поскольку ее мысли были заняты совсем другим. Она мучительно раздумывала о том, как ей достойно вести себя, когда придется встречаться в отеле с Глебом. Девочка почти не различала вкуса блюд, которые они взяли себе на завтрак. Даже мороженое с экзотическими фруктами показалось ей безвкусной холодной и неприятно жирной массой. Радостно-приподнятого настроения как не бывало. Стоит признать, что Стас кое в чем прав. Она вся дрожит от присутствия рядом одноклассника, а тому хоть бы что: он весел и… равнодушен. Если бы Ника вздумала напомнить Долинскому о том, как он приглашал ее в зимние каникулы
кататься на лыжах, а сам не пришел на вокзал, он наверняка посчитал бы, что одноклассница на него клевещет. Разве мог он куда-то приглашать Нику Томилину, которая не вызывает у него никаких эмоций?
        После завтрака Николай Иванович предложил в первый день прошвырнуться по территории отеля, чтобы посмотреть, как все устроено, а потом отправиться на пляж. Китайская экзотика подождет. Раз уж приехали к морю, непременно надо искупаться.
        - Что такая кислая, дочь? — спросил он, изучающе на нее глядя.
        - Так… Как-то мне не по себе… — начала мямлить она, а Стас вдруг сказал:
        - Наверно, сказывается разница во времени. Я тоже сегодня чувствую себя точно так же, как однажды в раннем детстве, когда перекатался на карусели. — И он подмигнул Нике.
        - Ну вы даете, молодежь! — удивленно воскликнул Николай Иванович. — А мне вот — хоть бы что! Я выспался и готов к покорению морей и… даже гор… если понадобится…
        - Мы все равно пойдем изучать отель, папа! И искупаемся обязательно! — Ника постаралась произнести это как можно веселей.
        Отель «Золотой бамбук» имел два совершенно одинаковых корпуса, отделанных камнем, деревом и именно бамбуком. За корпусами высились горы. Их вершины тонули в нежно-голубой дымке и казались ненастоящими. Создавалось ощущение декораций, написанных особыми, прозрачными красками.
        - Долинские рассказали, что за корпусами находятся чудесный сад и какое-то удивительное озеро, — сообщил Николай Иванович и предложил: — Пойдемте посмотрим? Лулу, кстати, тоже советовала первым делом отправиться туда!
        - Лулу? — удивилась Ника. — Когда?
        - Как это — когда? Она же приходила в ресторан, когда мы завтракали, и предлагала на сегодня именно такую программу. Ну… чтобы мы отдохнули от перелета, подстроились к новому времени и хоть чуть-чуть загорели.
        - Да? — Ника, занятая в ресторане своими горькими мыслями, Лулу даже не заметила. Зато сейчас она чувствовала, как ее настроение стало заметно улучшаться. Она кивнула отцу, Стас тоже согласился:
        - Конечно, посмотрим.
        От увиденных за отелем красот Ника чуть не задохнулась. Из рационально устроенного места для отдыха они вдруг попали почти в тропические джунгли. С веток деревьев свисали гирлянды цветов немыслимых для европейцев расцветок и величины венчиков.
        - Вот это да! — выразил общее восхищение Стас. — Эти цветочки будто кто опрыскал акриловыми красками из баллончиков! Такие яркие!
        - Ты посмотри, какие чудесные орхидеи между камнями! — тут же предложила ему Ника, забыв, что собиралась держать его на приличном расстоянии от себя, дабы не лез с ненужными вопросами и еще менее нужными выводами.
        - А это именно орхидеи? — спросил Николай Иванович. — Никогда не видел раньше…
        - Конечно, орхидеи, папочка! Посмотри! Они будто и не цветы, а… причудливые безделушки из атласа или фарфора! А еще они похожи на сказочных существ, на время принявших облик цветка! Может быть, они по ночам оживают!
        - И что делают? — спросил Стас и расхохотался.
        Ника сначала смутилась, а потом, глядя ему прямо в глаза, ответила:
        - У них своя собственная жизнь, совершенно не похожая на нашу, понятно?
        - Чего ж непонятного? Вот эти, сиреневые, наверняка превращаются в бабочек — очень уж на них похожи!
        Ника не могла не согласиться:
        - Возможно! А вот эти, малиновые, гляди, как дамские туфельки! Может быть, какие-нибудь тропические феи их обувают по ночам и ездят в них на балы!
        - А эти будто тигриные глаза, — подхватил Николай Иванович, а потом обратился к дочери: — Погляди-ка, Ника, какие удивительные в той стороне деревья! У них будто серебряные стволы!
        - Это баньян, папа! Шагающее дерево!
        - Что значит «шагающее»? — тут же встрял Стас.
        - Вот посмотрите… — Ника подошла к зарослям, — …от ствола и ветвей отходят воздушные корни, опускаются вниз и укореняются. Со временем они утолщаются, превращаются в новые стволы, у которых одна, общая на всех, крона. Видите? А потом от этого ствола опускается вниз новый корень, и дерево как бы осваивает новую территорию.
        - Это ж оно так может «зашагать» всю землю отеля! Как их останавливают-то?
        - Я не знаю… — растерялась Ника. — Наверно, просто вырубают…
        - А ты откуда знаешь про эти деревья? — продолжал допытываться Стас.
        - Я читала… Мне про Китай все интересно…
        - Почему вдруг именно про Китай?
        Девочка лишь пожала плечами. Не рассказывать же ему, что даже ее увлечение Китаем связано с Глебом Долинским.
        - Ну, а вот эти деревья даже я узнаю! — опять начал разговор Стас. — Это пальмы и, похоже, банановые! Вверху вроде даже самые натуральные бананчики! Желтенькие! Спеленькие! Вот бы сбить, а!
        - Отставить! — с притворной суровостью отозвался Николай Иванович. — Это тебе не яблоня в чужом дворе! Не позорься! И потом, разве ты не видел, что в номере, в вазе на столе, каких только фруктов нет, в том числе и бананы!
        - Так украденные-то самые вкусные!
        - Я тебе покажу украденные! — прикрикнул на Стаса Никин отец и тут же вытянул руку вправо. — Глядите, а там прямо водопады!
        За пальмами действительно был сооружен целый каскад искусственных водопадов. Тонкие хрустальные струи переливались на солнце, шуршали по камням и звенели, срываясь в чаши у подножья искусственных скал. Прозрачные ручейки, прихотливо извиваясь и втекая друг в друга, составляли на земле сада целый водный лабиринт.
        За каскадом сквозь пальмовые деревья виднелась гладь озера. Оно оказалось выгнутым полумесяцем и было голубым от отражающегося в нем безоблачного неба. Вокруг озера в шезлонгах отдыхали люди. Тянуло запахом жареной рыбы. Ника увидела рыбаков, сидящих на изящных мостках, отходящих от берега, и вспомнила, как в автобусе Лулу говорила, что в озере на территории отеля можно ловить рыбу, которую тут же на берегу и приготовят китайские повара.
        Все пространство от озера к горам казалось занятым пальмами. Сотни, тысячи, — насколько хватает глаз. Ветви, протянутые в бесконечность, острые, как штыки. Сухие. Обожженные, но будто все равно спешащие к своему божеству — солнцу.
        - Жа-а-арко, однако… — протянул Стас. — Может, теперь к морю?
        - К морю! — в унисон подхватили Ника и Николай Иванович.
        Территория отеля к морю спускалась террасой. Вдоль нее были вырыты пруды, будто неглубокие колодцы с выложенными камнями стенами. На поверхности воды плавали крупные глянцевые листья лотосов и нежно розовели венчики цветов с ярко-желтой, мохнатой от тычинок серединкой.
        Когда Ника со своими спутниками прошла последний пруд, им пришлось вздрогнуть от резкого неприятного звука, похожего на те, что извлекаются, если поскрести по стеклу острым предметом.
        - Что это? — Ника в испуге оглянулась на своих спутников.
        Николай Иванович с удивлением огляделся вокруг, а Стас вернулся к последнему пруду, заглянул внутрь и отпрянул от очередного отвратительного звука. Потом расхохотался и пригласил к прудику Нику и ее отца. Под водой на самом дне сидела огромная пупырчатая лягушка и смотрела на них удивительно красивыми выпуклыми глазами.
        - Вот эта, с позволения сказать, царевна и вопит дурным голосом, — доложил Стас, и лягушка, будто в подтверждение его слов, издала очередной препротивный вопль.
        - Фу ты! — Николай Иванович покачал головой. — Если ночью такое услышишь, с ума сойдешь!
        - Может, они ночью спят, — предположила Ника.
        - Днем тоже можно инфаркт заработать от неожиданности. И зачем в отеле эти твари? Отдыхающих пугать?
        - Понимаешь, папа, китайцы считают, что лягушки охраняют домашний очаг от злых духов! Поверье у них такое…
        - И понятно почему! — Стас опять расхохотался. — У злых духов от этих диких криков тоже случаются инфаркты, и они после этого не в состоянии творить зло!
        Ника не могла удержаться тоже и рассмеялась. Разулыбался и Николай Иванович.
        Дальше на пляж пришлось идти через узкий участок, засаженный кактусами. По форме они напоминали те, что мы любим выращивать на своих подоконниках, но высотой были со взрослого человека. Никин отец был все же повыше кактусов, а Стас — почти вровень с ними.
        - Говорят, что эти штуки красиво цветут, — сказал Стас, разглядывая ветвистые колючие столбы. — Ну и где же их цветики-лютики?
        - Они цветут весной, — объяснила Ника. — Вот именно эти виды выпускают огромные, похожие на лилии, тяжелые цветы, желтые, алые и даже темно-синие. Это написано в рекламных брошюрках, что лежат в номере. Вчера перед сном я успела прочитать. Между прочим, в мае вокруг этих кактусов витает необыкновенный тонкий аромат. Не хуже, чем от дорогого французского парфюма. Так и написано, честное слово!
        - Да-а-а… — протянул Стас. — А сейчас никакого аромата и… жарища…
        На пляже ноги Ники провалились в мягкий и мелкий, как мука, песок. Он и цвета был такого же, почти белого. Из-за этого берег выглядел необычно — в знойный летний день казался заснеженным. По всей протяженности пляжа высились сооружения в виде пагод с крышами из пальмовых листьев, в которых наверняка можно было укрыться от палящего солнца. Ника сразу побежала к морю. Удивительно чистое, прозрачное, оно радовало глаз нежным зеленоватым цветом и походило на жидкий нефрит[3 - Нефрит — минерал, поделочный камень, чаще молочно-зеленого цвета, но бывает самых разнообразных оттенков зеленого (желтоватого, травянистого, изумрудного, болотного), от почти белого до почти черного. Встречается еще голубой и красный нефрит, он очень ценится и очень редок.]. У берега вода была такой теплой, что ноги девочки не почувствовали перехода от воздуха к воде.
        - Ника! Иди к нам! — услышала она голос отца и побрела к своим мужчинам нарочно медленно, загребая ногами белый горячий песок и от души наслаждаясь этим.
        Отец и Стас уже заняли лежаки возле семейства Глеба, отчего у Ники опять испортилось настроение. Неужели отец не мог пройти мимо Долинских? Неужели обязательно нужно кучковаться возле знакомых? Как будто нельзя с ними в Питере общаться!
        Стараясь не смотреть на Глеба, девочка сбросила шорты, топик и опять побежала к морю подальше от Долинского и поближе к прозрачной воде, от которой все же веяло прохладой.
        - Стас, не отпускай ее далеко от себя! — услышала она за спиной голос отца, и молодой человек тут же ее догнал.
        - Слышала, Николай Иванович тебя мне поручил?! — сказал он.
        - Папа сказал это так… для порядка… На самом деле он знает, что я хорошо плаваю — сам учил, — ответила Ника, сразу зашла в воду по пояс и легко поплыла вперед. Она действительно хорошо плавала, да и соленая вода держала отлично.
        Ника плыла и наблюдала за сменой оттенков воды. Ее нефритовая прозрачность сменилась нежно-лавандовой, потом добавился синий цвет, который на глубине приобрел густоту гуаши.
        - Не страшно так далеко заплывать? — услышала Ника, и рядом с ней неожиданно вынырнул Долинский.
        - А она здорово плавает для девчонки, не так ли? — с другой стороны раздались слова Стаса, который все время плыл с ней рядом.
        - Вообще-то, я запрещаю ей уплывать так далеко без мужского сопровождения! — Третьим рядом с Никой уже плыл отец.
        - Да ну вас! — возмутилась девочка, развернулась и поплыла обратно к берегу. Конечно, она была бы не против похвалиться перед Глебом своими способностями записной пловчихи, но не при отце же со Стасом.
        Как ни старалась Ника плыть по возможности быстро, два парня и отец ее все же обогнали. Когда она подплывала к берегу, молодые люди уже стояли на песке и смотрели на нее, а Николай Иванович отправился загорать. Ника сбавила темп, чтобы можно было с воды подольше разглядывать парней. Стас все же несколько проигрывал Глебу. Он был выше Долинского примерно на полголовы, но рядом с ним казался излишне тощим и сутулым. Загорелый мускулистый одноклассник смотрелся куда выгодней бледного Стаса, у которого загорелыми были только ноги до колен — видимо, и в Питере давно ходил в длинных шортах, а специально не загорал. Да уж… Картинка как в плохом кино или таком же плохом романе про любовь. Вот они, два соперника: один плохой, но красивый, другой менее красив, зато хороший. Кого выберет героиня? Разумеется, сначала она непременно выберет плохого, но красивого, а потом поймет, какой он недостойный, и наградит своей любовью не очень красивого, но хорошего. Впрочем, это героиня романа… А Ника кто? Да никто! А парни вовсе не соперники. Долинский ею вообще не интересуется, да и Стас — так только… на безрыбье… Ни
в отеле, ни в ресторане, ни здесь, на пляже, среди отдыхающих почему-то не видно девушек в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет. Какая-то мелкота кругом снует или совсем взрослые девушки фланируют…
        Когда Ника уже сидела рядом с загорающим отцом на песке, мимо них к морю прошла Лулу в ярко-красном купальнике. Она была необыкновенно хороша: стройная, легкая, с длинной шеей и красивой посадкой изящной головки с черными блестящими волосами. Ника была уверена, что увидит, как парни, которые загорают рядом с ней, проводят Лулу восхищенными взглядами, но ни Стас, ни Глеб вслед гиду даже не посмотрели. Сначала девочка вынуждена была отвести глаза от пристального взгляда Стаса, а потом наткнулась на такой же внимательный взгляд одноклассника. Что бы значили эти их взгляды? Она не могла даже предположить. Не спрашивать же их об этом!
        После пляжа Ника и ее два спутника, отец и Стас, решили посетить чайный домик на территории отеля, поскольку Долинские, которые там уже, разумеется, побывали, очень им это советовали, а в первый день долго загорать на таком палящем солнце опасно. Да и Лулу обещала присутствовать на чайной церемонии, чтобы переводить с китайского для русских отдыхающих.
        Домик представлял собой наполовину открытое помещение, крыша которого опять была как у пагоды, многоярусной, но без листьев пальмы. Она была красивой, воздушной, кружевной, с задорно загнутыми вверх кончиками. Через отверстия ее кружев виднелось яркое синее небо. К входу, который сторожили два льва с улыбающимися восточными мордами, надо было пройти через такой же кружевной, как крыша, мостик. Он был перекинут через крошечный прудик, в котором сновали юркие ярко-оранжевые рыбки. В рекламном проспекте Ника читала, что на территории отеля в прудах живут золотые рыбки под названием кои. Наверно, это они и были. Окружающее выглядело настолько изящным и сказочно-прекрасным, что все заботы и невеселые мысли тут же покинули Нику. Все внутри замерло в предвкушении чего-то еще более замечательного, что ждет их внутри домика.
        Внутри него было на удивление прохладно. На раздвижных белых стенах скупыми мазками были изображены то ли цапли, то ли журавли в разных ракурсах. Пришедших встречала хозяйка в национальной китайской одежде. На ней был закрытый шелковый халат с круглым воротом и застежкой в виде небольшого тканевого шара на правом плече у шеи, а также с глубокими разрезами по бокам. Сквозь разрезы виднелась шелковая юбка. Сверху на халат был надет пояс — широкая, расшитая жемчугом лента. Из-под него выглядывал другой, завязанный сзади крупным бантом. Несмотря на свою явную громоздкость, одежда выглядела на удивление гармоничной и женственной. Ника подумала, что с удовольствием примерила бы такой наряд. Вот только волосы у нее были довольно светлыми, чуть вьющимися и короткими, а потому из них невозможно было бы соорудить такую замысловатую прическу.
        Хозяйка домика была очень миловидной с нежно-розовой фарфоровой кожей и чуть удлиненными к вискам карими глазами. Ника уже успела заметить, что китаянки вообще необычайно прелестны: с высокими скулами, точеными европейскими носиками и довольно большими глазами. Хозяйка домика двигалась очень плавно, неторопливо. Движения ее изящных рук притягивали взгляд, завораживали. Она рассказывала о сортах чая, показывала, как его правильно заваривать. Лулу так же неторопливо переводила, и Нике вдруг показалось, что время потекло по-другому или, возможно, даже приостановило свой бег. Девочка смогла ощутить себя здесь и сейчас, как бы наедине с собой, и это ощущение было новым и ошеломляющим. Оказывается, можно никуда не торопиться, целиком отдаваясь сиюминутному, его приятным мгновениям. Все остальное при этом отступает на второй план, делается неважным и малозначимым. За порогом чайного домика, за пределами чаепития остается суета повседневной жизни, а время, проведенное за столиком, целиком принадлежит Нике. Она наблюдала за работой хозяйки домика, слушала чайные истории и легенды, проживала их вместе с
героями, наслаждалась тонкостями вкуса чаев, которые предлагались к дегустации, и чувствовала себя спокойно и умиротворенно. Ника даже забыла, что рядом с ней пьют чай отец со Стасом, и увидела их по-новому, когда пришла пора покидать гостеприимный чайный домик. При этом Стас показался ей очень симпатичным, и она подумала, что совершенно напрасно сравнивала его с Долинским. Он вовсе не хуже, просто не такой, как Глеб, а потому стоит выбросить из головы мысли об однокласснике. Вон какими глазами он смотрит на нее! Да она ему нравится! Нравится!! Это уже не подлежит никаким сомнениям! Он ей тоже очень даже приятен! И, возможно, все у них получится, и они возвратятся в Россию больше, чем друзьями…
        - Ну как вам чайная церемония? — Ника вздрогнула от звуков знакомого голоса. Перед ними неожиданно оказался Долинский, которого она только что собиралась окончательно выкинуть из своих мыслей, и девочка почувствовала, как в лицо ей бросилась краска. Зачем же? Почему же? Она же уж отказалась от него…
        - Очень приятное времяпрепровождение, — ответил за всех Николай Иванович. — Меня так прямо совершенно расслабило и разморило. Пойду-ка я отдохну в номере. А вы можете погулять… Идет?
        Нике ничего не оставалось, как согласиться с отцом, хотя она уже чувствовала, что ее покидает спокойствие, в которое она смогла погрузиться в чайном домике. Отец оставляет ее наедине с двумя парнями, а она никак не может определиться с отношением к ним. А надо ли определяться? Может быть, пусть все течет своим чередом? Ника ведь ощутила во время чайной церемонии удивительное состояние нахождения «здесь и сейчас», надо продолжать его в себе культивировать. Здесь и сейчас с ней два симпатичных молодых человека. Они оба ей приятны. Пусть они как-то проявят себя, и тогда она сможет разобраться, кто же на самом деле ее герой, а кто — так… проходной персонаж сказки ее жизни. Сказки? А что? Она сейчас находится в самой настоящей китайской сказке!
        - Да-а-а… — протянул Стас, когда они уже шли по дорожке к озеру за отелем. — Чаепитие в Китае не просто употребление напитка. Ритуал! Я, конечно, и раньше это знал, но одно дело — знать, и совсем другое — самому участвовать в церемонии. Мне, например, понравилась чаша справедливости!
        - Можно подумать, что ты теперь всегда заварку из чайника будешь переливать в такую специальную посудину, чтобы она перемешалась и стала справедливо однородной для всех… — с насмешкой проговорил Глеб. — Все равно ж будешь быстренько заваривать пакетики! Все эти церемонии — всего лишь игры… и в реальной жизни невозможны.
        - Насчет церемонии ты, конечно, прав. Нам вечно некогда… Хотя… иногда можно выделить вечерок для такого неспешного чаепития. А вот пакетики… Нет! Мои родители их терпеть не могут. Отец говорит, что настой из бумаги не употребляет, и потому у нас их никогда не бывает. Он даже на работу термос берет, а не пакетики.
        - Заварочный чайник все равно на любителя — это ж возня… Да и вообще… Вот скажи: ты можешь выпить за один раз шесть чашек чая?
        - А зачем шесть-то? — удивился Стас.
        - Ну как же? — в свою очередь удивился Глеб. — Разве вас не потчевали такой присказкой: первая чашка освежает, вторая — дает телу легкость, третья — благотворно влияет… кажется… на ум, четвертая — лечит организм, пятая — его очищает, а шестая — сближает человека с небожителями? Я мог, конечно, порядок перепутать, хотя… — Он улыбнулся, — …специально запоминал, чтобы где-нибудь блеснуть!
        - Да, вроде бы и нам такое говорили… — согласилась Ника.
        - Если во время какого-нибудь праздника не нажираться салатом оливье и селедкой под шубой, то вполне можно за вечер выпить и все шесть чашек, — сказал Стас. — Особенно если они небольшие!
        - Но тогда…
        Ника с удивлением поглядывала на двух своих спутников. Они с таким ожесточением бросали друг другу аргументы за и против чайной церемонии, будто важнее этого для них ничего на свете не было. Парни излишне горячились и почти выходили из себя. Ника вынуждена была их остановить:
        - Перестаньте! Нашли тоже из-за чего злиться друг на друга! Из-за какого-то чая! Как хотите, так его и пейте! Или не пейте! Замените его на кофе или, например, компот… из сухофруктов!
        - Да мы и не злимся… — смущенно отозвался Стас.
        - Еще не хватало из-за чая… — подхватил Глеб, но Ника видела, что они продолжают поглядывать друг на друга довольно неприязненно.
        Когда они подошли к озеру, Долинский вдруг сказал, обращаясь к Стасу:
        - Слушай, приятель, ты не мог бы оставить нас с Никой вдвоем? Сходи пока во второй корпус. Там стоит огромнейший аквариум с такими красивыми рыбками, что от них глаз не оторвать! Посмотришь… сфоткаешь… ну а на обеде встретимся…
        Ника не верила своим ушам. Тот самый Долинский, думами о котором она себя совершенно измучила, хочет остаться с ней наедине в таком красивейшем месте. Зачем бы? Ну не для того же, чтобы просто погулять с ней у воды? Для этого второй молодой человек не помеха! Неужели… Нет, не может быть…
        - А я, знаешь ли, не любитель рыб, — довольно спокойно заявил Стас. — И мне плевать, какой они степени красоты. А аквариумы ненавижу с детства.
        - Ну тогда… еще куда-нибудь сходи… Будь человеком!
        - Я не могу оставить Нику!
        - Почему вдруг? Сейчас белый день! Мы на территории отеля. С ней ничего не случится!
        - Мне Николай Иванович Нику поручил. Я за нее отвечаю. А тебя я вовсе не знаю! Неизвестно, что ты за фрукт!
        Девочка уже повернулась к Стасу, чтобы попросить его не лезть не в свое дело, но Глеб ее опередил:
        - Это неизвестно, кто ты такой! А мы с Никой с первого класса вместе учимся! Так что лучше отвали по-хорошему!
        Стас с посеревшим лицом повернулся к Нике. Ей очень хотелось, чтобы он побыстрей ушел, но она заставила себя сказать ему довольно миролюбиво:
        - Не сердись, Стас! Мы просто поговорим с Глебом… и все… А на обеде действительно снова встретимся, а потом… наверно… опять пойдем на море. Уж очень жарко!
        Стас, склонив голову набок, так внимательно оглядел ее с головы до ног, что Ника принялась неконтролируемо поправлять волосы и лямочки на топике. Молодой человек больше ничего не сказал, медленно развернулся и пошел в сторону отеля. Ника загадала: если он свернет в сторону корпуса, в холле которого стоит аквариум, о котором говорил Долинский, то все сложится хорошо. Что подразумевалось под словом «все», Ника решила для себя не определять. Все — это и есть — все!
        Стас свернул к корпусу, где они жили и в холле которого не было никаких аквариумов. На мгновение у Ники пересохло во рту от непонятного страха. Потом она взяла себя в руки и даже внутренне посмеялась над тем, что загадала. Все это глупости, ерунда и, как говорит Глеб, игры. А настоящая жизнь — тут, у чудесного озера, где она осталась один на один с Долинским. Ну… конечно, не совсем один на один. У озера отдыхало, ловило рыбу и потребляло ее с пылу с жару много отдыхающих, но никто из них не знал ни Нику, ни Глеба, а потому можно было считать, что они находились наедине. Девочка повернулась к однокласснику и выпалила:
        - Ну и что ты мне хотел сказать?
        Глеб сорвал с куста ярко-оранжевый цветок, бросил его в воду и ответил:
        - Я… в общем, я хотел тебя пригласить вечером поехать в Санью…
        - В Санью? — удивилась Ника, старательно глядя на брошенный Долинским цветок. Он не уплывал, а лежал на воде, будто озеро было для него самым привычным местом. — Так это ж далеко! Мы так долго ехали… после самолета…
        - Долго ехать из аэропорта, потому что всех туристов по очереди развозят по разным отелям и наш «Золотой бамбук» — самый последний. Разве ты этого не поняла?
        - Нет… Но я чуть ли не весь путь проспала… так что…
        - Ну вот! А если ехать отсюда сразу в город — выйдет не больше пятнадцати минут!
        - Ну и как же мы туда попадем?
        - Очень просто — на такси!
        - Это ж, наверно, жутко дорого!
        - Не-е-е… вполне подъемно!
        - Мы вообще-то с отцом планировали оставить Санью напоследок… Съездить туда перед самым отъездом домой… — с сомнением в голосе проговорила Ника. — Думаю, папа сегодня ни за что не поедет. Он не любит менять планы.
        Глеб улыбнулся и сказал:
        - А я его и не приглашаю… Я тебя приглашаю…
        - Меня? Одну? — не могла не удивиться Ника. — Почему?
        Долинский опять потянулся к цветам на кусте, но потом, видимо, сообразил, что не стоит их обрывать один за другим, и ответил, глядя Нике прямо в глаза:
        - Потому что ты… классная девчонка!
        Ника почувствовала, как при этих словах Глеба ее лицо в очередной раз заливает краска. Надо же, как долго она ждала чего-то подобного от Долинского в школе, а дождалась так далеко от нее и собственного дома, в Китае! Неужели это было предопределено судьбой? Вовсе не в заснеженном лесу, куда он приглашал ее кататься на лыжах, должно было состояться их сближение, а здесь, в Поднебесной! Да, но как же Стас? Он ведь ей уже почти понравился… Вот именно, что почти! Она просто собиралась им лечиться от Долинского. А оказалось, что лечиться и не надо!
        - А раньше… ты этого не замечал? — все же решилась она спросить у Глеба. — Мы ведь действительно с первого класса вместе учимся…
        Он опять улыбнулся и ответил:
        - Похоже, не замечал… Здесь ты как-то приблизилась… что ли… На фоне этих цветов… — Он махнул рукой на куст, у которого они стояли, — …этой изумрудной воды… и вообще всего такого прекрасного, но все-таки чужого… ты своя, наша… какая-то родная… Важная очень…
        - А ты не помнишь, Глеб… — осторожно начала Ника, но он ее перебил:
        - Я все помню… Да, я не пришел зимой на вокзал и потом к тебе не явился с извинениями, потому что… был идиотом… да… Ты мне показалась очень хорошенькой на новогодней дискотеке. Помню, как к тебе лип… домой провожал, свидание с лыжами назначил… А потом вдруг все прошло… неожиданно… как отрезало… Ты прости, Вероника, что я все так прямо… резко… Но мне хочется быть честным… Я на следующий же день после дискотеки подумал, что переборщил со свиданием. Мало ли что в новогоднем празднике может примерещиться! Тебя я сто лет знал, а хотелось встречи с какой-то новой, особенной девушкой. Так и не получилось. Я даже знакомился несколько раз с теми, которые казались особенными. Но при ближайшем рассмотрении ничего особенного в них не было. Один макияж… тоннами… Я потом жалел, что так с тобой поступил, но не подходил, поскольку был уверен, что ты меня ненавидишь. И ведь было за что.
        - А сейчас, Глеб, все может оказаться еще хуже, чем на Новый год!
        - Почему вдруг?
        - Да потому что мы в экзотической стране, будто в сказке! А потом ты приедешь домой, и у тебя снова все как отрежет. Будешь думать: мало ли что может примерещиться среди китайского цветения! И потом… я заметила: сейчас в отеле, кроме меня, нет твоих ровесниц. Тебе просто не к кому подвалить… Уж прости на грубом слове!
        Ника думала, что Долинский обидится, но он рассмеялся.
        - Представь, я этот вариант тоже рассматривал! — сказал он. — Но… в общем, сейчас все по-другому, честно! Я предлагаю не устраивать разборки, а поехать в Санью!
        - А вдруг твои родители будут против? — задала вопрос Ника.
        - А при чем тут родители?
        - Ну как же? Может быть, им хочется побродить по городу семьей, а тут я…
        - Да моя семья уже бродила по Санье! — Глеб опять рассмеялся. — Мы с тобой вдвоем поедем!
        - Вдвоем?! — удивилась Ника. — Как это?
        - Так это! Сядем в такси и поедем!
        - Но… у меня денег нет… А папа не даст! Он не пустит нас вдвоем… одних… в чужой стране… Я язык только-только начала учить…
        - Китайский? Учить?! Ну ты дала! Меня английский-то в школе достал! А тут китайский! От этих иероглифов можно с ума сойти! И вообще… почему вдруг китайский, а не французский, к примеру, или испанский?
        Нике не хотелось признаваться Долинскому, что именно из-за него она взялась за этот сложный язык, и, очень кстати вспомнив Лулу, сказала:
        - А я хочу в будущем поступить в университет на восточное отделение.
        Глеб только развел руками, посмотрел на нее весьма уважительно, а потом опять спросил о том же:
        - Так поедем в Санью? На такси у меня есть! Хватит туда и обратно!
        - Я же сказала: отец меня ни за что не отпустит!
        - А мы ему не скажем!
        - И ты считаешь, что он не заметит моего отсутствия?
        - Я все продумал! — Глеб заговорщически подмигнул девочке. — Мои родители после ужина идут на какое-то экзотическое шоу для взрослых… Наши… ну… русские… из соседнего номера им порекомендовали. Говорят, такого в других местах не увидишь. Что-то очень красивое… но вот… подростков не пускают… Честно говоря, я думал, что все равно как-нибудь пролезу туда, а теперь решил, что лучше с тобой погулять. А родителей я уже подготовил к тому, чтобы они и твоего отца пригласили. Они не против!
        - Зато он вполне может быть против!
        - Да ну! — Глеб махнул рукой. — Мой батя мертвого уговорит!
        - Допустим… — начала сдавать позиции Ника. — А как же Стас?
        - А что Стас?!
        - Он же один останется…
        - И что? Ему не пять лет! Погуляет, искупается! А там и мы приедем!
        - А вдруг он отцу скажет, что нас с тобой в отеле не было?
        - Интересно, и как он докажет, что нас не было? — Долинский усмехнулся. — Мы его отправим прошвырнуться… вот как сейчас… и все!
        - А вдруг проследит?
        - И что? Донесет? Он такой гад?
        - Нет… кажется, что нет… Но… может быть, мы и его возьмем?
        - А деньги? Думаешь, у меня их куры не клюют?
        Нике не очень-то хотелось приглашать в поездку Стаса, и потому этот аргумент показался ей очень уважительным.
        К удивлению дочери, Николай Иванович довольно быстро согласился пойти на шоу с родителями Долинского.
        - И правда, пусть наши дети от нас чуть-чуть отдохнут, — весело сказал он. — В отеле с ними ничего не случится. Только купаться одни не ходите, ладно? — И он оглядел присутствующих подростков.
        - Можно подумать, что мы детсадовского возраста, — буркнул Стас, и Нике показалось, что он доволен тем, что вечер можно будет провести без взрослых.
        - Дело не в этом. И со взрослыми на воде может приключиться неприятность. Не ходите одни, и все! Накупаемся еще!
        - Хорошо, папа, не пойдем! — поспешила заверить его Ника.
        - В общем, такое дело… приятель… не мог бы ты… — обращаясь к Стасу, начал Долинский, когда взрослые ушли на шоу.
        - Прекрати называть меня приятелем! — не дослушав, сразу перебил его тот.
        - А что в этом плохого?
        - Во-первых, это вранье! Мы не приятели! Не были ими и вряд ли станем!
        - А во-вторых?
        - А во-вторых, сдается мне, что ничего хорошего подобное начало мне не обещает.
        - Ну почему вдруг? — задал вопрос Глеб, и фальшивость его голоса, и ненужность этого вопроса резанула уши Ники. Она решила воззвать к дружеским чувствам Стаса:
        - Пожалуйста, не злись! Никто не желает тебе ничего плохого. Просто нужно, чтобы ты нас прикрыл, понимаешь?
        - В каком смысле? — настороженно спросил парень.
        - Ну… мы хотим прогуляться… вдвоем… — Ника постаралась улыбнуться как можно доброжелательней. — А если вдруг отцу шоу не понравится и он вернется раньше, ты скажи, что мы где-нибудь в саду гуляем… у озера… где рыбу ловят… Ладно?
        - А где вы будете на самом деле? — без всякой улыбки спросил Стас.
        - Тут… неподалеку… Выйдем за территорию, но далеко отходить не будем… Не беспокойся… Договорились? Прикроешь, если что?
        Стас помолчал, смерил взглядом сначала Долинского, потом Нику и сказал ей:
        - Ты ставишь меня в очень трудное положение…
        - Почему вдруг? Что здесь такого… трудного? — Ника поймала себя на том, что задавала такие же ненужные вопросы таким же насквозь фальшивым голосом, как Глеб.
        - Думаю, сама догадываешься, но могу и озвучить. С одной стороны, я совсем не хочу тебя подводить, подставлять или сдавать Николаю Ивановичу. С другой — мне не нравится то, что вы затеваете!
        - Мы ничего не затеваем, не надо преувеличивать! — возмущенно проговорил Глеб, потянул Нику за собой за руку и сказал, уже обращаясь только к ней: — Пойдем! А он пусть делает и говорит что хочет…
        Ника бросила на Стаса виноватый взгляд и пошла вслед за Глебом. Ей очень нравилось держаться за его руку. Она ни за что не хотела бы ее отпускать, что бы Стас ни сказал вслед. А он сказал дельную вещь:
        - Не забудьте, что здесь быстро темнеет. Это вам не Питер!
        - Конечно! — обрадованно прокричала ему Ника и даже помахала рукой. Она была огорчена тем, что Стас сердится. У нее было такое приподнятое настроение, когда хочется, чтобы все вокруг тоже радовались.
        Глеб довольно долго пытался что-то изобразить таксисту, странно выворачивая голову набекрень и приставляя к ней руки с растопыренными пальцами. Китаец сначала смотрел на него чуть ли не с ужасом, а потом вдруг посветлел лицом, улыбнулся и почти на чистом русском языке сказал:
        - Понятно… Парк… Олень…
        - Точно! — обрадовался Долинский и в умиротворении откинулся на спинку сиденья. — Поехали!
        - Что за олень? — спросила Ника.
        - Парк у них такой! Называется «Олень повернул голову».
        - Ничего себе названьице!
        - На самом деле оно очень романтическое. Согласно легенде, один охотник хотел подстрелить оленя. Прицелился уже… и все такое… А олень возьми, да и поверни голову. Встретившись с его взглядом, охотник выстрелить не смог. Как думаешь, что произошло дальше?
        - Наверно, они подружились, — предположила Ника.
        - Не-а! Ни за что не догадаешься, если никогда не слышала этой легенды. Хотя… кто тебя знает… Есть еще варианты?
        - Ну… не знаю… Может быть, олень что-нибудь пообещал охотнику… Например, как в наших сказках: не стреляй, я тебе еще пригожусь!
        - Опять не угадала! Даю подсказку — олень кое в кого превратился!
        - Да? Тогда… наверно… в девушку?
        - Так нечестно… — Долинский выглядел расстроенным. — Ты знала!
        - Не знала! Клянусь!
        - А как догадалась? Не олениха же была! Олень! Нелогично!
        - Видишь ли, я много китайских сказок прочитала. В них часто разные существа превращаются в девушек. Представь, есть сказка, где действует девушка-карп!
        - Рыба, что ли?
        - Вот именно! Чем олень хуже?
        - В этом смысле, конечно, не хуже! В общем, парень этот, охотник, женился на девушке и стали они жить-поживать и добра наживать. В парке сейчас есть олений питомник. Оленей можно покормить — они никого не боятся. Но скоро уже начнет темнеть… боюсь, мы их не увидим…
        Ника посмотрела в окно автомобиля, и ей стало не по себе. На землю действительно начали опускаться легкие сумерки.
        - А мы вообще что-нибудь увидим? — спросила она.
        - Конечно! Сейчас, когда стемнеет, особенно красивый вид откроется с горы, которая в центре парка. Санья — как на ладони, вся в огнях. Суперски красиво! Не пожалеешь, что поехала!
        У входа в парк свои услуги навязывали моторикши, но Долинский, виновато взглянув на Нику, сказал:
        - Пойдем ножками. У меня денег в обрез. Надо ж еще назад в отель вернуться.
        - Конечно, — согласилась девочка. Ей не терпелось увидеть монумент охотника с оленем до того, как окончательно стемнеет, и она готова была сама подниматься в гору.
        Ника с Глебом проходили мимо камня, на котором был изображен крупный красный иероглиф.
        - Ой! А я знаю, что он обозначает! — выкрикнула Ника и тут же смутилась.
        - И что же? — с усмешкой спросил Глеб.
        - Я, конечно, могу ошибаться… очень уж замысловато выполнен… но мне кажется, что он обозначает «любовь»… Да?
        - Наверно! Я точно не знаю. Здесь много иероглифов на камнях. Наш гид говорил, что есть даже такой, который обозначает что-то вроде: «море высохнет, камень сгниет, а любовь вечна». Еще в парке есть дерево, на которое все вешают красные ленточки, надеясь, что выпросят себе вечную любовь. В общем, много всякого… такого… Но я тебя привел сюда, чтобы ты посмотрела на вечерний город.
        Ника искоса бросила на него изучающий взгляд. Ей хотелось, чтобы он сейчас говорил неправду. Неужели он действительно привез ее в парк, посвященный любви, только из-за красивого вида с горы? Да не может такого быть! Ему просто неудобно говорить с ней об этом прямо. Действительно сто лет знакомы, и вдруг — любовь! Глеб наверняка боится, что она ему не поверит, высмеет. А она поверила бы! Обязательно бы поверила! И даже красную ленточку привязала бы на то дерево, о котором он говорил! Ведь это так красиво! Так символично! Но парень не выглядел ни смущенным, ни растроганным, ни растерянным. Он с самым деловым видом просто поднимался вверх.
        Монумент состоял из трех фигур. В центре, конечно, находился тот самый олень, повернувший голову. Рядом с ним с одной стороны стоял юноша, с другой — девушка. Небо уже здорово потемнело, но белые фигуры были хорошо видны на его фоне.
        - Высокая скульптура, — сказала Ника.
        - Да! То ли двенадцать, то ли пятнадцать метров… забыл… Пойдем лучше на смотровую площадку!
        Нике хотелось побыть возле каменных влюбленных подольше, но пришлось повиноваться, о чем она не пожалела. Вид с площадки на морскую бухту был таким прекрасным, что захватывало дух. Вечерний город действительно лежал как на ладони. Чуть ли не каждое сооружение, дорога или мост были подсвечены.
        - Какие странные здания! — Ника показала рукой на пять небоскребов необычной формы. Чем-то они напомнили ей раскрывающиеся бутоны.
        - Это отели! — отозвался Глеб. — Видишь, они расположены на острове! Представь, он искусственный! Называется — Феникс!
        - Что значит «искусственный»?
        - Ну… насыпной! Люди его сотворили!
        - Это ж сколько сыпать надо было! — рассмеялась Ника.
        - Да уж! Не пожалели! Смотри! Смотри! Началось!
        Ника хотела спросить, что именно началось, но тут же увидела сама, как на фасадах отелей стало разыгрываться настоящее иллюминационное шоу. Огромные красочные изображения двигались вверх и вниз, перетекали одно в другое и с одного здания на следующее.
        - Ну что, нравится? — спросил Глеб.
        - Еще бы! Здорово! — в восхищении ответила Ника.
        - Не жалеешь, что приехали?
        - Конечно, нет! Но… — Ника вдруг заметила, что окончательно стемнело. — …Но, похоже, нам надо возвращаться…
        - Да, пожалуй, — согласился Долинский.
        Ника бросила прощальный взгляд на удивительной красоты панораму морской бухты и вечернего города и поспешила вслед за одноклассником.
        На выходе из парка, непроизвольно обернувшись, Ника вдруг выхватила из толпы знакомое лицо и обомлела:
        - Стас? Как? Что ты здесь делаешь?
        Парню уже не было смысла прятаться, поскольку его заметили, и он вышел из-за спин молодой китайской пары с маленьким ребенком.
        - И как это называется? — с возмущением произнес Долинский, в один прыжок подскочивший к Стасу и Нике. — Следишь?!
        - Можешь называть это как угодно, — буркнул Стас.
        - Можно еще сказать — шпионишь!
        - Я же сказал, что меня не интересуют названия.
        - А что тебя интересует?
        - Она. — Стас показал на Нику. — Я не мог ее отпустить одну.
        - Что значит «одну»?! — зло выкрикнул Глеб. — Она не одна, а со мной! Сечешь разницу?!
        - Для меня разницы нет. Для меня она — одна. — Стас говорил очень спокойно, и это заставляло Долинского выходить из себя, что его совершенно не красило. Ника посчитала, что должна вмешаться, чтобы одноклассник совсем не потерял лицо от возмущения.
        - Знаешь, Стас, мне твое поведение тоже не очень нравится, — сказала она.
        - Я обещал твоему отцу…
        - Не сочиняй, пожалуйста! Папа всего один раз попросил тебя не позволять мне далеко заплывать в море — и все! Больше он тебя ни о чем не просил!
        - Этого ты не можешь знать, — упрямился Стас.
        - А я у него сегодня же выясню, просил ли он, чтобы ты следил за мной? — Ника уже здорово рассердилась.
        - Выясняй на здоровье, — невозмутимо отозвался Стас.
        - Он сдаст нас Николаю Ивановичу, — в разных вариациях твердил Глеб, когда они с Никой уже ехали в такси обратно в отель.
        За их машиной неотвязно следовала другая, в которой сидел Стас.
        - Не сдаст, — отвечала Ника, хотя совершенно в этом не была уверена и на всякий случай пыталась придумать, как оправдаться перед отцом. Ничего умного в голову не приходило. Как ни крути, получалось, что она обманула его. С другой стороны, с ней ничего плохого не случилось, а Стас как раз может подтвердить, что они с Глебом не делали ничего дурного. Долинский просто показал ей красивый парк — и все…
        Когда Ника с Глебом, по-прежнему преследуемые Стасом, уже почти подошли к своему корпусу, из соседнего как раз повалили отдыхающие, которые явно тоже были на шоу. И действительно, с подростками скоро поравнялись родители Долинского и Николай Иванович.
        - Ну что, молодежь, как погуляли? — спросил он, по-доброму улыбаясь, и Нике вдруг стало невыносимо стыдно. Неужели Стас все расскажет отцу? Он наверняка пока молчит, чтобы не связываться с Долинскими, а когда они втроем окажутся в номере, все и выложит. Ну что ж… Она заслужила гнев отца…
        - Нормально, — Ника постаралась сказать это самым бодрым голосом и поскорей перевести разговор на другое: — А как шоу? Понравилось?
        - Понравилось!
        - Красивое!
        - Отличное! — почти в унисон проговорили взрослые, а Никин отец заметил: — Правда, я не понял, к чему возрастные ограничения?
        - Наверно, из-за того акробатического номера на канате, — предположила мать Глеба. — Позы там были неоднозначные, а так… Думаю, что и нашим детям понравилось бы.
        Весь оставшийся до отхода ко сну вечер Ника провела в страшном напряжении. Она гадала, в какой форме Стас начнет жаловаться на ее неповиновение отцу, но молодой человек молчал. Когда Николай Иванович ушел в душ, Ника не выдержала и спросила:
        - Ну и что же ты помалкиваешь?
        - В каком смысле? — удивился Стас или сделал вид, что удивился.
        - Вот только не надо разыгрывать непонимание! — возмутилась девочка. — Ты хотел донести на меня отцу, так уж поторопись, пожалуйста! У меня уже нет сил ждать!
        - С чего ты взяла, что я собираюсь доносить? — все так же спокойно спросил Стас, и Ника подумала: она дорого дала бы, чтобы узнать — что может вывести его из себя.
        - Как это с чего?! — опять рассердилась она. — Ты же зачем-то за нами поехал!
        - Согласись, чтобы рассказать Николаю Ивановичу о вашей отлучке из отеля, мне вовсе не надо было за вами ехать.
        Ника поперхнулась очередной злой фразой. Для того, чтобы наябедничать, ему действительно не надо было тратиться на такси.
        - Так зачем же ты это сделал-то?! — не унималась она.
        - Я же сказал, что не мог отпустить тебя одну.
        - Но почему?
        - Я боялся, что ты можешь попасть в беду… в чужой стране… почти ночью…
        - В какую еще беду?
        - Да хоть в какую.
        - А что, когда ты рядом, все беды непременно будут обходить меня стороной?
        - Хотелось бы…
        - Но это же бред!
        - Да, наверно… Но если бы вдруг что-то нехорошее случилось, я был бы рядом и, может быть, хоть как-то помог…
        - Но ведь я была не одна, а с Глебом! Он тоже мог бы меня защитить, если вдруг что!
        - Вдвоем легче. Мало ли что…
        На это Ника не нашлась что ответить. К тому же из душевой вышел отец, и разговор пришлось свернуть. Кроме того, ей было несколько не по себе: одежда неприятно беспокоила кожу, тело ломило и даже начала побаливать голова. Посмотрев на себя в зеркало, Ника поняла, что все-таки сгорела на солнце. Лицо, которое она на пляже защищала шляпой с большими полями и темными очками, выглядело нормально, но плечи и спина оказались отвратительно красными. Девочка щедро намазала кожу кремом и даже приняла таблетку аспирина. Отцу она решила ничего не говорить, надеясь, что к утру ей станет легче. Сон врачует, и завтра она наверняка проснется здоровым человеком.
        Заснуть Нике долго не удавалось. Перед глазами почему-то все время всплывало спокойное лицо Стаса. Неужели он на самом деле до такой степени переживал за нее? Или банально ревновал? Может быть, как только они с ним познакомились, парень понадеялся на возникновение романтических отношений, а тут вдруг неожиданно вынырнул Долинский. Ну, так и что ж? Ника вовсе не обязана претворять в жизнь надежды Стаса! Мало ли что ему захочется! Он вообще случайный попутчик… Хотя… это они с отцом для него случайные люди. Стас ведь должен был поехать в Китай с собственной семьей. Но Ника же не виновата, что так получилось… А Глеб ей давно нравился. Ведь даже эта поездка в Китай, как ни крути, тоже связана именно с Долинским. Если бы Ника не заглушала в себе тоску по однокласснику занятием китайским языком, она этой страной никогда не заинтересовалась бы, и родителям Стаса пришлось бы искать сыну в поездку совсем других попутчиков. Таким образом, они со Стасом могли бы вообще никогда не встретиться. Конечно, он очень неплохой парень, и хорошо, что они все-таки познакомились, но… А, собственно, что в нем такого
хорошего? Ну… как что… Он кажется очень надежным… порядочным… Можно подумать, что Глеб ненадежный и непорядочный! Он, между прочим, на свои деньги свозил ее к оленю, показал замечательную круговую панораму Саньи и привез обратно, не сделав ничего плохого, не произнеся ни единого двусмысленного слова. А что, если он все-таки не столько на панораму надеялся, сколько на этот парк, посвященный любви? Он же уже признался, что заинтересовался Никой, и, возможно, этой поездкой хотел дать ей понять, насколько сильно. Ну, тогда мог бы хотя бы взять ее за руку или хоть как-то слегка приобнять, когда они смотрели на город с самой высокой точки острова Хайнань. Потом это можно было бы долго вспоминать. Почему он этого не сделал? Стеснительным Долинский не кажется. А Стас? Он часто опускает глаза, когда Ника на него смотрит. При этом видно, какие у него длинные и густые ресницы… Да? У него длинные ресницы? Надо же, почему-то только сейчас она смогла отметить это. Может быть, ей просто хочется, чтобы у него были красивые ресницы, а на самом деле они обыкновенные? А зачем ей это? Неужели она желает, чтобы он хоть в
чем-то был лучше Долинского? А какие ресницы у Глеба? Что-то она их не помнит… Надо будет завтра повнимательней посмотреть на обоих молодых людей! И что?! Ну… посмотрит… Какой из этого сделать вывод?
        Ника в изнеможении села на постели. Что такое с ней случилось? Почему она обо всем этом размышляет так мучительно? Стас и Глеб… Глеб и Стас… Да что же это такое?! Похоже, что они нравятся ей оба! Вот так вывод! Но так же не бывает! Нравиться должен кто-то один… Быть влюбленной можно только в одного? А что, если ей все-таки сразу понравился Стас, а на Глеба она клюнула просто в память о собственных мечтаниях о нем. Это ведь так здорово, когда мечты сбываются! Вот она и увлеклась! Ведь все девчонки просто обалдеют, если первого сентября Ника придет в школу рука об руку с Долинским! Но разве можно подстраиваться под мнение подружек? Но она же не из-за них? Она же сейчас первый раз подумала о подругах и первом сентября! А за первым сентября, между прочим, последует второе, третье, а потом — вообще ноябрь… Захочет ли она и дальше проводить время с Глебом? А почему бы не захотеть? Да, но как же тогда Стас? Неужели отдать его другой девчонке? Что значит — отдать? И где эта другая девчонка? Допустим, сейчас ее нет, но потом она обязательно появится. Вон какие у Стаса ресницы! А рост! И человек он        О-о-о-о! Ника прихлопнула рот рукой, чтобы не взвыть в голос и не разбудить Стаса с отцом, спящих в другой комнате. Похоже, мысли так и будут сегодня ходить по кругу: Стас — Глеб, Глеб — Стас! Глеб хорош этим, а Стас — другим… Но зато Глеб… А зато Стас… Нет!! Так недолго и свихнуться! Наверно, ей сегодня просто здорово напекло не только спину, но и голову, несмотря на шляпу с полями. Надо просто подумать о чем-нибудь другом и попытаться заснуть.
        Ника легла на спину и еле сдержала стон. Кожа горела огнем. Девочка повернулась на бок и попыталась вспомнить море, его чистоту, прозрачность и нежные краски разных оттенков зеленоватого, голубого и синего. К собственному удивлению, это ей удалось. Она представляла, как плывет вдаль от берега, в пенистую синеву. Ее слегка покачивало на волнах. Нике было очень хорошо и комфортно, но почему-то очень хотелось пить. Каждый знает, что морская вода не пригодна для питья, но, когда жажда мучает, а кругом вода — как не попробовать… И Ника глотнула. Вода оказалась вовсе не горько-соленой, а вкусной и освежающей. И Ника принялась жадно глотать голубоватую морскую воду. Но сколько ни пила, жажда не уменьшалась. Девочка испугалась, что таким образом может выпить все море, и, таким образом, конфликта России с китайской стороной не избежать, но заставить себя не пить не могла. Внутри нее все горело, будто она переела острой, переперченной пищи. А море, между тем, не на шутку разволновалось и принялось поднимать девочку на горами дыбящиеся гребни, а потом сбрасывать ее с этой высоты вниз. У Ники кружилась голова
и заходилось сердце, она уже жалела, что так далеко заплыла. Ей хотелось позвать кого-нибудь на помощь, но изо рта вылетало только странное шипение, как из лопнувшего воздушного шарика. Она уже совсем отчаялась, когда вдруг почувствовала, что кто-то помогает ей плыть. Ника с трудом повернула голову и наткнулась взглядом на чьи-то длинные ресницы. У кого же она недавно видела такие же? Ника никак не могла вспомнить. Но вспоминать уже не надо было, потому что этот кто-то с длинными ресницами как раз в этот момент вытащил ее из воды на белый песок пляжа и оставил одну. Сначала песок казался ей неприятно горячим и колким, но потом она как-то притерпелась, а затем провалилась в темную уютную бездну.
        Утром Ника проснулась с сильной головной болью и такой же дикой жаждой, которая мучила ее во сне. Она встала с постели, и ее тут же повело в сторону. С трудом удержавшись на ногах, девочка сбила рукой с прикроватной тумбочки вазу с фруктами. На звук разлетевшегося на куски стекла в комнату ворвался отец с воплями:
        - Ника! Что такое?! Что происходит?!
        - Н-не знаю… — заплетающимся языком ответила она.
        Николай Иванович подлетел к дочери и тут же все понял:
        - Да ты ж горишь вся! Простудиться не могла, значит, вчера перегрелась! Вот я болван! Надо было раньше уйти с пляжа!
        - Я сама виновата, — пробормотала Ника. — Не надо было сразу раздеваться. Я же весь день проходила в топике, вот и сожгла плечи и спину.
        - Ладно-ладно, ты ложись… Сейчас что-нибудь придумаем. В отеле наверняка есть врач…
        - Пап, ну какой врач? Сгорела… с кем не бывает… Надо еще выпить аспирину, поспать…
        - Помнишь, мама как-то мне плечи сметаной мазала, когда я тоже сгорел на рыбалке?
        - Помню… Купите мне какой-нибудь китайской сметаны или кефира…
        - Не надо кефира, — раздалось за спиной Николая Ивановича, а потом перед Никой появился Стас. — У меня специальная мазь есть от солнечных ожогов. Мне мама дала. Она мне и защитный крем от солнца в дорожную сумку пихнула, уже прямо на выходе из дома. Я вам не предлагал, думал, у вас тоже есть…
        - Да у нас действительно есть… кажется… — Николай Иванович даже чертыхнулся от расстройства. — Но что уж теперь… Тащи свой противоожоговый! Такого вроде мы не взяли…
        Завтракать Ника отказалась наотрез, и после того, как отец намазал ее кремом Стаса, девочка осталась одна. Она тоже ругала себя на чем свет стоит. Ну, надо же быть такой неосторожной! Попасть в Китай и заболеть! Хорошо, если только на день… Ника выпила еще одну таблетку аспирина и снова заснула. Когда проснулась, поняла, что спала без снов. Это было хорошо: такой глубокий сон точно врачует, в отличие от того зыбкого ночного состояния, рождающего странные видения. Ника действительно чувствовала себя уже несколько лучше, хотя температура еще явно держалась — голова была тяжелой. Повернувшись к прикроватной тумбочке, она увидела записку, свернутую в трубочку и засунутую в ручку бокала с водой. Девочка улыбнулась — так всегда ей оставлял послания отец. На листке, вырванном из его записной книжки, было написано: «Отдыхай! Мы со Стасом у моря. За нас не волнуйся — намазались его кремом. Если что — звони, мы мигом прилетим!» Ника улыбнулась и опять откинулась на подушку. Шеи коснулось что-то неприятно холодное. Резко обернувшись к стене, девочка увидела лежащую на подушке ветку орхидеи и ахнула. Таких
красивых цветов она никогда не видела. Венчики были обычных для орхидей форм, а лепестки — необыкновенными. Они казались почти прозрачными, чуть золотистыми. Их покрывал причудливый узор жилок, сверкающих золотом, серебром, бронзой, красной медью. Выпяченные «губки» венчиков были дымчато-розовыми с длинными малиновыми тычинками, густо усыпанными пыльцой. Когда девочка поднесла ветку поближе к лицу, уловила исходящий от цветов ванильный аромат, не приторный, а очень тонкий и нежный.
        - Стас… — Ника отметила, что сказала это вслух. Конечно, никто, кроме него, не мог с утра положить ей на подушку чудесную ветку. Но где он достал такую орхидею? Впрочем, в саду отеля их очень много. Невозможно было сразу рассмотреть их все до единой. Но как Стас сорвал? Не побоялся… Но ведь рвать цветы в саду — нехорошо! Если каждый будет рвать, то… Да… нехорошо… И одновременно — как же это хорошо…
        Ника поставила ветку в бокал с водой, улыбнулась ей и опять заснула. Очередной раз она проснулась от громкого стука в дверь номера.
        - Войдите, — Ника постаралась погромче отозваться из своей комнаты и на всякий случай поправила сбившиеся на одну сторону волосы. Оказалось, что она сделала это очень вовремя, поскольку в дверях показался Глеб. Перед собой он держал пышный букет алых экзотических цветов, прихотливо изогнутые венчики которых, казалось, сделаны были из воска.
        - Вот… тебе… — смущенно произнес Долинский, протянув ей свой букет. — Николай Иванович сказал, что ты вчера перегрелась на солнце и теперь температуришь…
        Ника с зардевшимися щеками приняла букет, буркнула «спасибо», а потом сказала:
        - Мне уже лучше. Думаю, завтра буду в норме.
        - Ну и хорошо!
        - Конечно! Жаль дни терять…
        - Это точно! Болеть надо дома или вообще не болеть.
        Разговор повис. Ника мучительно раздумывала, что бы такое сказать Глебу или спросить у него, чтобы разговор как-нибудь потек дальше, но в голову, как назло, ничего умного не приходило. Хорошо, что Глебу пришло.
        - А куда вы завтра собираетесь? — спросил он. — Думаю, после температуры тебе на пляж сразу идти не стоит…
        - Не знаю, мы еще не обсуждали.
        - Предлагаю вам съездить в Центр буддизма. Не могу запомнить, как он называется, но меня эта поездка очень впечатлила. Даже не хочу тебе ничего рассказывать. Это надо видеть!
        - Называется Наньшань! — подсказала Ника. — Я читала об этом месте в Интернете.
        - Точно! Как ты это запоминаешь? — удивился Глеб.
        - Я же язык учу! Мне это интересно запоминать. Мы, конечно, планировали обязательно съездить в Наньшань… Может быть, как раз завтра… А вы что будете делать?
        - Не знаю. Родители что-то запланировали, а мне, если честно, хочется просто поплавать в море. Но, разумеется, подчинюсь маминому решению — она у нас главная в этом вопросе. Когда еще снова попадем в Китай! Конечно, надо побольше посмотреть, сфотографировать, чтобы потом было что вспоминать.
        Ника хотела что-то ответить, но тут дверь опять открылась, и в комнату вошел Стас. Девочка заметила, как при виде Глеба и яркого букета цветов потускнело лицо молодого человека.
        - Что ты тут делаешь? — спросил он Долинского. — Разве не видишь, она болеет!
        - А я и пришел навестить больную! — весело отозвался Глеб.
        - Ну… навестил… и спасибо… Не стоит утомлять…
        - Нет, вы посмотрите на него! — развеселился Долинский. — Ему, видите ли, можно утомлять, а мне нельзя! И где справедливость?
        - Я тут живу…
        - Ну не в этой же комнате?
        - Не в этой. Но как только ты уйдешь, я уйду тоже, чтобы Нике не мешать.
        - А я ей вовсе не мешаю, а… развлекаю. Правда, Вероника? — И Глеб подмигнул своей однокласснице.
        Ника вынуждена была выдавить из себя:
        - Правда… — На самом деле ей почему-то хотелось, чтобы Долинский ушел. Эти два парня не должны находиться рядом. Они как бы взаимоисключают друг друга. Кажется, что на двоих им не хватает воздуха в этой небольшой комнате. Или это ей его не хватает?
        - Ну… ладно, — сказал Стас. — Тогда я уйду.
        - А вот это — пожалуйста! — Глеб развязно ему поклонился. — Скатертью дорога!
        Стас посмотрел в глаза Нике со странным выражением лица и вышел из комнаты.
        - И чего ему от тебя надо? — спросил Долинский, неприятно скривившись. — И вообще, кто он такой?
        - Он… сын папиного сослуживца.
        - И всего-то! Почему же он считает, что имеет на тебя какие-то особые права?
        - Мне кажется, что он ничего не считает… Он просто переживает за меня…
        - А тебе нужны его переживания? — Глеб тоже посмотрел на Нику пристальным взглядом, и она не смогла ответить неправду.
        - Я еще не разобралась, — сказала она.
        - Значит ли это, что он тебе нравится?
        Девочка подумала немного и ответила также максимально честно:
        - Пожалуй, он мне интересен…
        - А я?
        Этого вопроса Ника не ожидала и потому испуганно спросила:
        - Почему ты об этом спрашиваешь?
        - Потому что… В общем, мне кажется, тебе стоит разобраться в себе, чтобы точно определить, кто из нас двоих тебе более интересен. Честно говоря, мне не нравится, что он все время встревает между нами! Похоже, что и я вызываю у него раздражение…
        - Хорошо, я разберусь, — тихо сказала Ника.
        - Ну… ладно… — так же тихо отозвался Глеб. — Я пока пойду, да?
        - Иди…
        Когда Долинский ушел, Ника встала с постели. Ее уже не качало, и потому она смело вышла в комнату, где жили отец со Стасом, чтобы взять вазу для цветов. В длинном плетеном кресле у окна сидел Стас с самым мрачным выражением лица.
        - А где отец? — спросила его Ника, чтобы как-то разрядить обстановку.
        - Он пошел узнавать, какие экскурсии можно заказать. И на какой день… Он хочет список составить.
        - Да, папа — человек основательный.
        - Ника, скажи… — Стас поднялся с кресла. — Этот… ну… Глеб тебе очень нравится?
        Внутри у Ники похолодело. Она не знала, что ему ответить. Они нравились ей оба, но вряд ли парень хочет услышать именно это. Она поставила цветы в вазу и решила и ему сказать честно:
        - Он мне нравится, но очень или нет, я пока не разобралась…
        - А долго ты будешь разбираться?
        - Я… я не знаю…
        Ничего большего ей сказать не удалось, потому что в номер вернулся Николай Иванович.
        - Ну, как здоровье? — спросил он дочь.
        - Почти нормально, — ответила она.
        - Тогда едем завтра в Наньшань?
        Ника вздрогнула. Именно Наньшань советовал посетить Долинский. Что это? Знак судьбы?
        - Что? Не хочется? — испугался Николай Иванович, заметив смятение дочери. — Думаешь, еще не потянешь?
        - Ну что ты, папа! Конечно, потяну! Я еще сегодня полежу, а завтра, уверена, буду в полном порядке.
        - Согласен! Отдыхай! Вставать придется рано утром. Лулу сказала, что завтра обещают очень жаркий день, и с утра, когда попрохладней, нам будет более комфортно, чем днем.
        И остаток дня Ника намеренно провела в постели, поскольку никого не хотела видеть: ни Стаса, ни Глеба. Они оба задавали ей, по сути, один и тот же вопрос, а она никак не может найти на него ответ. Ей очень нравится ветка со сказочными цветами орхидеи, но букет ярко-алых цветов — ничуть не хуже.
        К Наньшаню, Центру буддизма, выехали затемно на автобусе. Еще до конца не рассвело, но Ника чувствовала себя уже совсем выспавшейся, вполне здоровой и находилась в самом приподнятом настроении. Она решила сегодня не зацикливаться на том вопросе, который не давал ей покоя, и целиком отдаться новым впечатлениям. А их будет — много. Девочка ничуть в этом не сомневалась. Она читала: Наньшань, что в переводе означает — Южная гора, — самый большой в Китае экологический парк с храмовым буддийским комплексом. Он даже включен в список ЮНЕСКО как один из лучших рукотворных парков мира, сохранивших в неприкосновенности окружающую среду и олицетворяющих наивысшую гармонию человека и природы. С комфортом откинувшись на спинку сиденья и поглядывая в окно, Ника с удовольствием слушала Лулу, хотя многое знала сама. Например, она читала, что по легенде Наньшань основали монахи, которые чудом спаслись после кораблекрушения в этом районе. Согласно легенде, тонущих в море монахов вынесли на берег дельфины. С тех пор вся эта местность стала считаться священной.
        Когда подъезжали к Центру буддизма, наконец начался рассвет. Встающее солнце окрасило Наньшань в розово-голубые тона. Видимые из автобуса священные башни светились теплыми огнями, словно мозаики из горячих углей. Ника заметила, что все время непроизвольно улыбается.
        Попасть в Наньшань можно только через единственные ворота. Они были очень живописными, но Нике показались какими-то несерьезными, чрезмерно разноцветными, затейливыми и несколько не соответствовали тому, что говорила Лулу. А та объяснила, что эти ворота считаются главным входом не просто в туристическую зону, а в мир буддизма. С внешней стороны остается обывательский, земной мир, а внутри, по ту сторону ворот, начинается мир буддизма. Наверху ворот, в самом центре с обеих сторон начертаны два иероглифа: «пу» и «ер». «Пу» означает — нет, «ер» — два. То есть нет второго пути к истине, кроме буддизма, и все люди независимо от их происхождения и сословия могут идти по этому пути. Он открыт для всех. Главный вход в Наньшань — дверь в высшее и очень надежное счастье. Оно, счастье, в освобождении от страданий, которые подстерегают каждого человека на протяжении всей его жизни. А еще оно — в неограниченной возможности помогать другим на пути к освобождению и просветлению. Буддизм вобрал в себя восемьдесят четыре тысячи различных учений, которые действуют как противоядия против соответствующего числа
всевозможных бед, несчастий и помех. Учение Будды можно сравнивать с гигантской аптекой, где есть лекарства от каждой болезни.
        Пройдя сквозь эдакие ворота не без душевного трепета, Ника приготовилась к общению с чем-то чуть ли не потусторонним, а все окружающее оказалось ярмарочно цветным и веселым. Между тем, Лулу сообщила, что один из монахов по имени Анань, который сорок девять лет изучал буддизм, подвел такой итог: «Не делать плохо, творить добро, стремиться к самоочищению — это и есть буддизм». А если так, то яркие краски сооружений центра, радующие глаз и поднимающие настроение, — есть добро, а потому никак не противоречат философии буддизма.
        Сразу за воротами стоял огромный гонг, который Лулу назвала гонгом счастья. Поскольку его звук был явственно слышен, Ника хотела спросить, можно ли и ей в него ударить, но тут же увидела огромную очередь из желающих таким простым образом обрести счастье.
        - Да тут неделю стоять надо, чтобы осчастли-и-ивиться, — разочарованно протянул Стас.
        - После экскурсии у вас будет свободное время и вы сможете постоять в очереди! — с улыбкой отозвалась Лулу. — Уверяю, она движется быстро! Но хочу предупредить: просить счастья для себя нельзя. Нужно думать обо всем человечестве или как минимум о своих близких и любимых.
        От самых ворот уже было видно огромную, снежно-белую статую трехликой богини милосердия Гуань Инь. Лулу сказала, что ее имя означает — «Та, кто прислушивается к крикам мира». Считается, что Гуань Инь всегда откликается на мольбы страждущих и помогает им. Ее фигура отлита из бронзы и стоит на рукотворном острове, к которому можно пройти через мост.
        Русские туристы начали по дороге спускаться к морю. По обе стороны от нее блестели спокойной водой небольшие озерца. В них отражались расписные беседки-пагоды. Перед белоснежным кружевным мостом группа остановилась. Ника жадно разглядывала богиню. По словам Лулу, эта статуя являлась самым высоким из скульптурных изображений божеств, она превосходила по размерам даже знаменитую статую Свободы в Нью-Йорке, чем китайцы не могли не гордиться. Но, несмотря на свою огромную высоту, статуя вовсе не довлела над людьми. Возможно, потому, что богиня была стройна, ее одежды красиво ниспадали, а лицо выражало полное спокойствие и просветление. Ника подумала, что у милосердия и должно быть такое лицо. В одной руке Гуань Инь держала Священное Писание, а пальцы другой руки были сложены в одном из традиционных буддийских жестов. Эта ипостась трехликой и шестирукой богини олицетворяла мудрость. Лулу сказала, что если посмотреть на богиню справа, со стороны моря, то ее руки держат четки, символизирующие спасение души. Перебирая четки, она помогала людям освободиться от мучений и достигнуть границы свободы. Если
смотреть с левой стороны, в руках богиня держала лотос, священный цветок буддизма, символ чистоты и невинности. Он вырастает прекрасным из не всегда чистых вод. Стоит Гуань Инь на постаменте тоже в виде цветка лотоса, у которого сто восемь лепестков. Лулу объяснила, что число «сто восемь» в буддизме сакральное, то есть священное. Сто восемь бусин имеют классические четки, которые помогают отмолить сто восемь родов нескромных желаний, мешающих человеку достичь просветления. Сборник высказываний Будды тоже состоит из ста восьми томов. Именно поэтому и статую отлили высотой в сто восемь метров.
        Недалеко от статуи находился интересный экспонат Центра буддизма. На отдельном постаменте лежала огромная рука, ладонью вверх, слегка согнув в красивом жесте пальцы.
        - А это еще что? — тут же спросил какой-то молодой парень из группы, одетый в красную футболку и кислотно-желтые шорты. — Как после техасской резни бензопилой! — Он попытался хохотнуть вслед своей незамысловатой шутке, но его тут же осадил Николай Иванович:
        - Ты кончай, брат, пошлить! Красота же!
        - Эта ладонь установлена для того, чтобы посетители Центра могли представить общие размеры трехликой Гуань Инь.
        - То есть это у нее ручки такие? — вперед всех опять успел спросить все тот же парень и как-то нервно подтянул свои цыплячьи шорты.
        - Да, — просто ответила Лулу.
        Ника с большим почтением вгляделась в изваяние руки. Пожалуй, они всей своей русской группой, немножко потеснившись, могли бы уместиться на ладони богини. Потом они видели еще одно подобное изваяние белоснежной руки с пальцами, сложенными в традиционном буддистском жесте, очень изящно выглядевшее.
        - Ну, а вам-то, ребятки, как? Нравится? — спросил Николай Иванович, обняв за плечи Нику и Стаса.
        - Конечно! — с восхищением отозвалась Ника.
        - Мне… в общем-то… тоже нравится, что, честно говоря, странно, — сказал Стас.
        - А что же в этом странного? — удивился Николай Иванович. — Красиво же!
        - Я не люблю ничего чрезмерного, а тут такая огромная скульптура…
        - И…
        - И я удивляюсь тому, что не раздражаюсь.
        - На самом деле, молодой человек, ничего удивительного в этом нет! — неожиданно вступила в разговор Лулу. — В этом месте все гармонично. Сама атмосфера вызывает умиротворение, а в душе произрастает радость, такая же красивая и нежная, как священный лотос! Здесь, как вы видите, целый комплекс храмов. Я надеюсь, что в том, в который мы сейчас пройдем, чувство радости и полного спокойствия вас не покинет! В нем бережно хранится золотая статуя богини Гуань Инь, украшенная драгоценными камнями, высотой почти четыре метра и весом сто сорок килограммов. На создание этого великолепия ушло более ста килограммов золота. Статуя украшена алмазами, изумрудами и рубинами, привезенными сюда из Южной Африки, и стоит на постаменте в виде цветка лотоса, изготовленного из белого драгоценного нефрита. Святыня была занесена в Книгу рекордов Гиннесса как самая большая статуя в Азии. Она также является величайшей буддийской святыней, так как в ней находятся частички праха Будды Шакьи-Муни, основателя буддизма, жившего две тысячи пятьсот лет назад.
        Хотя золотая Гуань Инь имела одно лицо, она оказалась аж восьмирукой, но грациозной, изящной и очень симпатичной. В четырех руках богини находились различные буддистские символы: веревка — символ спасения от беды, цветок — символ красоты, кувшин — символ плодородия, музыкальный инструмент — символ гармонии. Стены храма были отделаны стеклянными ящичками, из каждого на присутствующих глядела маленькая фигурка богини. Глаза Ники слепило от золотого убранства внутреннего помещения храма. Звучала тихая музыка, курились благовония. Девочка опять поймала себя на том, что улыбается богине.
        Если в начале экскурсии по Наньшаню Ника еще надеялась, что они вернутся к гонгу счастья, постоят в очереди, чтобы ударить в эту замечательную штуку, и, кто знает, вдруг и правда станут счастливыми, то по мере продвижения по Центру буддизма поняла, что все, что представляет интерес, за одно посещение охватить невозможно. Они видели и Будду Веселья, пухленького и улыбающегося. Потом Будду Богатства, который находился в отдельном храме. Его стены, так же, как в храме Гуань Инь, отделаны маленькими стеклянными ящичками. Можно купить позолоченную фигурку этого Будды и «забронировать» ей отдельное место: ее поставят в такой ящичек, напишут на нем имя купившего, и местные монахи будут молиться о том, чтобы на него как можно скорее снизошел денежный дождь. А следующий Будда показался Нике куда более важным, чем тот, кто заведовал богатством. Этому молились об исполнении желаний. При входе всем выдали специальные записочки, в которые вдета красная лента — символ благополучия. На записочке можно было написать одно самое сокровенное желание и опустить ее в специальный ящик у ног Будды. Два раза в месяц этот
ящик вскрывается, записочки вынимаются, и местные монахи проводят специальный обряд их ритуального сожжения. Говорят, после этого ритуала желания непременно сбываются. Ника подумала, что записка, пожалуй, надежнее, чем удары в гонг при входе в Наньшань, да и в очереди стоять не надо. Кроме того, в этом храме можно попросить за себя. Потом, правда, оказалось, что очень трудно из всех желаний выделить одно, самое сокровенное. Сначала Ника хотела написать, что очень хочет побыстрей выучить китайский язык. Потом подумала, что в этом желании ничего сокровенного нет. Бери учебник — да и учи! Нельзя на это тратить волшебную записку. А на что можно? Может быть, пожелать, чтобы мама Алла чаще бывала дома? Да, но она же любит свою работу, своих студентов… Разве можно ее этого лишать! Получится, что Никино счастье обернется несчастьем для мамы, а так нельзя. На долгие раздумья времени не было — Лулу уже звала всех на выход из храма. Ника тряхнула головой, написала: «Хочу влюбиться!» — и осторожно опустила записочку в ящик у ног Будды. Когда же вышла из храма, расстроилась. Зачем написала глупость? Разве она не
влюблена? Влюблена! В Глеба! Или не в Глеба? А в кого? В Стаса? Не может быть… Неужели все-таки в обоих? А может быть, если ей кажется, что в обоих, то это означает — ни в кого? Но тогда она написала в записке то, что нужно! Она хочет по-настоящему влюбиться! Наверно, надо было добавить это слово — «по-настоящему»… Но что уж теперь об этом жалеть… Как говорится — поезд ушел… Впрочем, Будда на то и Будда, чтобы во всем самому разбираться с легкостью!
        Хорошее настроение Нике вернули еще три Будды, олицетворяющие прошедшее, настоящее и будущее. Их стерегли добрые демоны с очень злыми выражениями лиц.
        - Видать, у секьюрити во всем мире одинаковые физиономии, — пошутил Стас, показывая на демонов. — Только эти качки без черных костюмов. Но оно и понятно — жарища!
        При выходе из храма Лулу обратила внимание туристов на священный сосуд, в отверстие которого нужно бросить монетку. По преданию, это очищает карму. Отверстия-окошечки, расположенные довольно высоко, были еще и небольшими. Как Ника ни старалась, так и не попала монеткой ни в одно из них.
        - Что ж, дочь, видать, придется тебе ходить с грязной кармой! — весело заметил Николай Иванович и добавил: — Впрочем, я попал два раза. Один тебе дарю!
        - Дар принимаю! — торжественно провозгласила Ника. Она уже была переполнена впечатлениями, а Лулу вела их к следующей достопримечательности — к поляне Двенадцати Архатов. Оказалось, что архаты — это охранники четырех сторон света, двенадцати месяцев, неба и земли. В виде позолоченных скульптур они вольготно расположились на ярко-зеленой поляне в удобных позах. Каждый архат исполняет свою миссию. Один — просящий, другой — скучающий. Есть скорбящий, мудрый, богатый… Наиболее популярным среди верующих считается «Просящий» архат, который просит благо для людей.
        Потом было еще древо желаний, колокол очищения сознания, сосуд чистоты, в котором всегда стоит дождевая вода; парк для медитации, аллея долголетия, по обеим сторонам которой выставлены фотографии хайнаньских долгожителей, переступивших порог столетия; скульптуры черепах, слонов. Когда Лулу объявила, что теперь предоставляет группе свободное время, Ника растерялась. От увиденных диковин у нее чуть ли не кружилась голова, и она никак не могла сообразить, что бы хотела посмотреть еще раз.
        - Николай Иванович! — услышала она обращение Стаса. — Вы не могли бы разрешить нам с Никой побродить здесь вдвоем? Мы обязательно подойдем к выходу в условленное время! Я вам обещаю!
        Отец внимательно посмотрел на Нику, потом на Стаса, поскреб затылок и все же разрешил:
        - Ладно, так и быть… Меня тут уже пригласили в одну кафешку… Но… гляди, парень! — Николай Иванович положил руку на плечо молодого человека. — Я на тебя полагаюсь! Если вдруг заблудитесь или будете опаздывать к условленному времени, что, конечно, нежелательно, звоните! Телефоны, надеюсь, действуют.
        - Действуют! — заверил его Стас.
        Ника не могла решить, довольна она таким поворотом дела или нет. Конечно, от недремлющего ока отца неплохо освободиться хотя бы на время, но то, что придется при этом остаться наедине со Стасом, ее пугало. С тех пор как они встретили в отеле Долинского, их отношения стали напряженными. Как себя с ним лучше вести, она не знала. Но сам Стас, похоже, ни в чем не сомневался. Получив добро от отца Ники, он за локоть потащил ее за собой.
        - Куда ты меня ведешь? — не могла не спросить Ника, когда они отошли на достаточное расстояние от Николая Ивановича.
        - Есть тут одно место… — как-то рассеянно отозвался Стас.
        - Мы там еще не были?
        - Были…
        - А почему ты хочешь опять именно туда?
        - Там поймешь, — все так же односложно ответил парень.
        Они довольно быстрым шагом шли мимо цветущих деревьев, изумрудных газонов, пестрых клумб, красно-желтых пагод, маленьких озер с золотыми рыбками. Когда вдвоем ступили на один из мостов, Стас остановился и сказал:
        - Пришли. Теперь понимаешь, почему именно сюда?
        Ника дорого дала бы, чтобы каким-нибудь образом улетучиться отсюда. Это был мост Правды. Лулу говорила, что каждому, кто ступает на это белокаменное сооружение, можно задавать любые вопросы, но отвечать на них придется только правду. Солгавшего обязательно постигнет несчастье. Девочка понимала, что Стас опять задаст ей вопрос, на который ей не захочется давать правдивый ответ.
        - А тебе не кажется, что это будет нечестно? — спросила Стаса Ника.
        - Что именно? — удивился он.
        - То, что ты хочешь заставить меня отвечать на твои вопросы под страхом несчастья, которое на меня свалится, если я скажу неправду!
        - А ты скажи правду!
        - А ты оглянись и прислушайся!
        - Зачем? — еще больше удивился Стас.
        - Приглядись и увидишь, что, кроме нас, все молчат! Никто на этом мосту никого ни о чем не спрашивает и потому никому не надо отвечать.
        Молодой человек оглянулся вокруг, проводил глазами нескольких человек, которые действительно шли по мосту молча, и растерянно произнес:
        - Не понимаю… Если можно что-то выяснить, почему бы не спросить?
        - Да потому что это — насилие! И я удивляюсь, как ты этого не понимаешь!
        - Ты считаешь, что я не имею права знать правду?
        - Ты имеешь право знать ту правду, которую тебе захотят сообщить!
        - То есть ты считаешь нормальным, что вы меня обманываете?
        - Кто это «мы»?
        - Ты знаешь! Вы с Глебом!!
        - Стас! — возмущенно выкрикнула Ника. — С чего ты взял, что мы тебя обманываем?
        - А разве не обманули, когда поехали в Санью?
        Ника смутилась.
        - Да… Обманули… Но ведь не только тебя. Папу я тоже обманула… То есть это наше с Глебом действие было направлено не конкретно против тебя… Просто… мы хотели прогуляться…
        Стас опять схватил Нику за руку и потащил за собой с моста. Остановился он в сени дерева с яркими малиновыми цветами.
        - А вот здесь… тебя не постигнет никакая кара, если ты скажешь неправду или все-таки отмолчишься… Могу я тебя спросить?
        Ника тяжело вздохнула и ответила:
        - Спрашивай…
        Стас опустил голову, потом зачем-то обвел кроссовкой плитку дорожки и начал говорить:
        - Я уже пытался тебе сказать… ты уже все поняла, но я еще раз… попробую… — Он вскинул на Нику глаза. Она еще раз подивилась длине и густоте его ресниц, а молодой человек продолжил: — Я, как только увидел тебя у нас в аэропорту, подумал, что это судьба… То есть, для того чтобы мы с тобой встретились, мама заболела… Может быть, это цинично звучит, но я так подумал… Ты мне очень понравилась… сразу… И с каждым днем нравишься все больше и больше. Я даже с трудом воспринимаю китайскую экзотику. Все мои мысли заняты тобой… Но если ты… Словом, если я тебе мешаю, не подхожу, не нужен… если тебе нравится Глеб… ты лучше сразу скажи. Пожалуйста, прекрати мои мучения!
        Ника немного помедлила с ответом, а потом решила быть до конца честной, будто они и не уходили с моста Правды:
        - Понимаешь, Стас… Я тоже мучаюсь… Это невероятно, но вы мне нравитесь оба! Глеб этим тоже раздражен… И он просил меня определиться с выбором. А мне — никак!! Ну что я могу сделать? Вот скажи!
        - Да-а-а… Положе-э-э-ньице… — протянул Стас, а потом, грустно улыбнувшись, сказал: — А ты, как сказочная принцесса, у которой много претендентов на ее сердце, придумай нам какое-нибудь испытание! Кто лучше справится с ним, тот и будет достоин твоего внимания…
        - Издеваешься, да?
        - Нет. В сказках заключена мудрость человеческая, хоть в русских, хоть в китайских. Ты подумай… Время еще есть…
        - Какое время? Что ты имеешь в виду?
        - Глеб ведь скоро уезжает. Они на шесть дней раньше нас в Китай приехали, их путевки скоро закончатся. Я должен знать, кем буду тебе, когда он уедет… Обещаешь что-нибудь придумать?
        - Я постараюсь, Стас, — ответила Ника и опять тяжело вздохнула.
        Оставшееся время до отъезда из Наньшаня Ника со Стасом сначала гуляли молча, каждый поглощенный своими невеселыми думами, но потом удивительная чистота и красота этого места развеяли их мысли, и молодые люди принялись с удовольствием фотографировать друг друга. Сначала они запечатлелись возле трех черепах, стоящих друг на друге. Лулу говорила, что они олицетворяли три человеческих поколения. Образы этих черепах в китайских традициях воплощают уважение к старости, мир и благополучие в семье.
        Ника забралась на самую маленькую, верхнюю, и крикнула Стасу:
        - А я — четвертое поколение! Внизу прабабушка, над ней бабушка, самая маленькая — это мама Алла, а я наверху! Снимай!
        Стас щелкнул фотоаппаратом и спросил:
        - А с чего ты взяла, что это женщины?
        - А у них мордуленции умильные и мудрые! Впрочем, если ты заберешься сюда же, то они станут мужчинами! Давай!
        Стас не захотел карабкаться на черепах, и Ника сфотографировала его возле них, в разных позах, а потом предложила:
        - А давай еще у слонов сфоткаемся! Помнишь, Лулу показывала нам целых двенадцать скульптур, по числу месяцев?
        - Помню… Но разве их найдешь…
        - Я помню, где они! Побежали! У нас уже мало времени осталось!
        Скульптуры слонов были еще симпатичнее, чем черепахи, и молодые люди сфотографировались чуть ли не у каждого. Нике особенно понравился слон, согнувший передние ноги, опустивший голову на траву и задорно поднявший хобот.
        Ника уже собиралась направиться к выходу из Наньшаня, когда Стас предложил:
        - А давай кого-нибудь попросим, чтобы нас вместе сфотографировали. На память. Что в этом плохого?
        Развеселившаяся Ника не нашла в этом ничего плохого и, дождавшись людей, говорящих по-русски, попросила их сфотографировать у фигуры слона, опустившего голову на траву. Ника уселась почти ему на голову, пристроив ноги на ушах, а Стас встал сзади и выглянул из-за загнутого хобота. Фотография получилась отличной!
        В автобусе, который вез их из Наньшаня обратно в отель, Ника опять пригорюнилась. Перед ней очередной раз во весь рост встала проблема: как ей быть с двумя симпатичными парнями. Вот тоже Стас придумал — изобрести им испытания! Пойди туда — не знаю куда! Принеси то, не знаю что! А на что Нике «не знаю, что»! Хотя, конечно, эти «не знаю что» бывают разные. Вот ведь путевка в Китай — очень приятный сюрприз, но бывают такие сюрпризы, что… Например, на прошлый день рождения Томка Звягина принесла Нике в подарок торт, и был этот торт аж четвертым. Ника изо всех сил изображала радость от Томкиного подарка, но когда подруга зашла на кухню и увидела склад из тортов, настроение ее тоже здорово испортилось. В общем, жизнь — это вам не сказка!
        На территории отеля, на ограде площадки, где парковались автобусы, верхом сидел Глеб Долинский. Как только Ника вышла из автобуса, он спрыгнул на асфальт и, широко улыбаясь, пошел ей навстречу. При виде одноклассника у Ники упало сердце. Он ведь наверняка ждет именно ее. Неужели она не рада его видеть? Конечно, рада, но ведь сейчас Стас здорово огорчится, когда увидит, как она будет разговаривать с Глебом. Так что ж, ей теперь никогда и не общаться с Долинским? А разве он это заслужил?
        - Ну как Наньшань? Произвел впечатление? — спросил он, как только поравнялся с Никой.
        - Конечно! — с улыбкой отозвалась девочка, непроизвольно отметив, что ресницы у Долинского самые обыкновенные. — Разве он мог не произвести впечатления!
        - Вот! А я что говорил! Хорошо, что вы меня послушались!
        - Ага, прямо так тебя и послушались! — с большой иронией в голосе сказал Стас и добавил: — Эта экскурсия, между прочим, в стоимость путевки входит!
        - Таа-а-а-ак, значит, да-а-а-а?! — протянул Долинский, неприятно сощурившись. — Знаешь, парень, мне кажется, нам пора поговорить!
        - Мальчики! Я прошу вас: не надо ничего выяснять! — испуганно крикнула Ника, радуясь тому, что отец, который разговорился с соседями по этажу в отеле, ушел уже далеко вперед. — Вы только поссоритесь — и все! А кому это надо?
        - А, пожалуй, это не повредит! — не обращая внимания на Нику, ответил ему Стас, и два соперника пошли в сторону моря. Девочка долго глядела им вслед, пока они не скрылись за гигантскими кактусами.
        На ужин молодые люди не пришли.
        - Папа, ты не знаешь, где Стас? — осторожно спросила Ника.
        - Он сказал, что Глеб пригласил его поужинать с ними в каком-то экзотическом ресторанчике. Видишь, всей семьи Долинских тоже нет за ужином. Я разрешил. Подумал, что ничего плохого не будет, Стасик же со взрослыми.
        Ника чуть не подавилась остро замаринованной курицей. Она не могла даже представить, чтобы Стас пошел куда-то ужинать с Долинскими. Но не обсуждать же это с отцом!
        Весь вечер Ника провела в напряжении. Стаса долго не было. Когда девочка уже решила во всем признаться отцу и пойти с ним вместе искать парня, он вдруг явился в номер.
        - Ну как ресторан? — спросила Ника, глядя на Стаса страшными глазами. Он должен понять, что она не верит ни в какие рестораны.
        - Так себе, — равнодушно ответил молодой человек, но девочка понимала, что равнодушие деланое, искусственное. — Мне больше наша русская кухня нравится. — Он стянул с себя футболку и, открыв дверь в душ, добавил: — Что-то устал я сегодня… Столько впечатлений… Спать сейчас лягу.
        - Завтра-то что будем делать? — спросил Николай Иванович. — На море день проведем или на очередную экскурсию двинем?
        Ника не дала Стасу ответить.
        - Пап, я лучше поплавала бы! Сегодня по впечатлениям явный перебор! Действительно голова кругом. Надо передохнуть.
        - Но весь день на такой жаре даже на море вынести непросто! Может, все-таки съездим на остров обезьян? Говорят, там уморительный обезьяний цирк!
        - Ну, папа! — Ника даже надула губы. — Ты же знаешь, что я цирк терпеть не могу! И зоопарк, кстати, тоже…
        - Вообще-то… я, конечно, знаю… — Николай Иванович шмыгнул носом, как обиженный ребенок. — Но, честно говоря, не понимаю почему! Цирк — это же весело! Да и в зоопарках обычно есть на что посмотреть, особенно в тех, где звери живут в условиях, приближенных к природным. А на острове обезьян, говорят, вообще нет никаких вольеров. Макак можно кормить, сколько хочешь…
        - Папа, ты меня не уговоришь!
        Николай Иванович повернулся к Стасу, который так и замер, приоткрыв дверь в душевую, и спросил его:
        - А ты как? Тоже против обезьян?
        - Я — нет… Я видел фотографии — там здорово! Настоящий рай! На фуникулере можно прокатиться…
        - Слушайте! — Ника воодушевилась. — А давайте вы поедете смотреть на любезных вашим сердцам макак, кататься на фуникулере, а я здесь останусь!
        - И что будешь делать? — спросил Николай Иванович.
        - Не знаю пока… В любом случае — море, пляж… Да и просто погулять на территории отеля — одно удовольствие! К тому же у меня электронная книга есть. Я кучу книг закачала, а не прочитала еще ни строчки!
        - Ну нет… Я не могу тебя оставить… Меня мать убьет…
        - Она ж не узнает!
        - Она всегда все знает, ты ж в курсе…
        Ника не могла не рассмеяться, глядя на огорченное лицо отца, который при всем своем огромном росте больше всего сейчас походил на Карлсона в момент, когда тот расстроенным голосом говорил: «Ну, нет… Я так не играю…»
        - Пап! Тогда я предлагаю другой вариант! С утра мы загораем, купаемся, а после обеда вы со Стасом едете к своим обезьянам, а я остаюсь в отеле. Клянусь, на море без вас не пойду! Как тебе такой расклад?
        Предлагая это, Ника была уверена, что Стас тут же решит тоже остаться в отеле, но, к ее удивлению, он сказал совсем другое:
        - А что? Это выход! Давайте и вправду поедем к обезьянам вдвоем! Ника уже не маленькая деточка, ничего с ней в отеле не случится!
        - Да? Ты так думаешь? — с сомнением произнес Николай Иванович, но Ника чувствовала, что в душе он уже согласился с этим вариантом.
        - Конечно! Она же обещала не купаться без нас, а все остальное здесь совершенно безопасно!
        - Ну ладно… Утром все решим окончательно. Оно, как известно, вечера мудренее.
        Уже лежа в постели, Ника раздумывала над тем, что произошло. Стас не захотел остаться с ней вдвоем. Почему? Действительно не захотел или заявил это в знак протеста? Или просто понял, что Никин отец один в обезьяний парк не поедет: все-таки он и за Стаса отвечает перед его родителями. А что она сама, Ника? Она надеялась провести послеобеденное время с Глебом? Это, конечно, был бы лучший вариант… Но родители могут и его куда-нибудь увезти. Последние дни в Китае надо провести как можно насыщеннее — когда еще сюда выберешься! В общем, отец прав! Утро вечера мудренее, и не стоит забивать себе голову неразрешимыми вопросами. Хотя бы сейчас. Пора спать…
        Утром на пляже Ника проглядела все глаза — Долинских нигде не было.
        - Не трать энергию зря, — посоветовал ей Стас. — Твой одноклассник с родителями уехал на какую-то экскурсию.
        - А ты откуда знаешь?
        - Видел из окна, как они садились в автобус.
        Ника рассердилась на себя, что очередной раз так откровенно выдала свой интерес к Глебу, а потому поспешила сказать:
        - На самом деле я вовсе и не Долинского высматривала.
        - А кого же? — Стас усмехнулся.
        - Знаешь, я удивляюсь китайцам! Они так странно экипируются для купания. Вон посмотри на девушку: на ней и купальник чересчур закрытый, и шапочка, и маска, и на ногах какие-то тапки, и что-то вроде перчаток. И не на ней одной! Да и вообще, китайцы мало купаются почему-то. Привыкли, наверно, к морю.
        - Они купаются больше вечером, когда начинает смеркаться и не так жарко, — вступил в разговор Николай Иванович. — Мы-то с вами пожаримся, покупаемся и уедем в свою питерскую промозглость, а у них всегда жара и соленое море — вот они и берегут кожу, хотя, казалось бы, должны уж привыкнуть. Китайцы… вон посмотрите… даже на пляже в основном одетые… В общем, я и вам советую поменьше высовываться из-под зонтика!
        - А море тут чрезмерно соленое… Вот та девушка в маске и перчатках бережет глаза и руки… — добавил Стас.
        - Ну, а я, пожалуй, пойду-ка и окунусь в это чрезмерно соленое море и ничего не буду беречь! — улыбнувшись, заявила Ника. — Даже под этим огромным зонтом, в тени, и то душно…
        - Это ты зря! — Стас покачал головой. — Я уж не стал жаловаться, но, когда мы прошлый раз купались, мне какая-то капля в глаз залетела. Я думал — выжжет напрочь! Если бы не вода из фонтанчика, которой промыл, точно без глаза бы остался!
        - Дети мои, пойдемте все же искупнемся, но давайте будем осторожными! — подытожил Николай Иванович.
        И они купались, коротали время в тенечке зонта и болтали о всякой ерунде. Потом купили у китайского подростка кокос. Тот резким и точным движением отсек верхушку с помощью мачете. Так называемое кокосовое молоко всем настолько понравилось, что кликнули паренька еще раз и «распили» на всех еще один орех. После, устав от палящего солнца, гуляли в тенистом саду отеля возле озера и даже съели по маленькой золотистой рыбке, которую зажарили тут же при них. Всем хотелось повторить вкуснейшую трапезу, но, посовещавшись, решили не перебивать окончательно аппетит перед обедом.
        Стас все это время вел себя очень отстраненно. Сам с Никой не заговаривал, на нее не смотрел. Девочке казалось, что она совершенно перестала его интересовать, что почему-то было неприятно. Все-таки каждой женщине, даже такой юной, очень приятно находиться внутри облака восхищения. Похоже, с самого утра это облако унесло морским бризом. Хотя… может быть, это случилось уже прошлым вечером, когда Стас решил променять Нику на обезьяний парк. Девочка не знала, что и думать. Ей казалось, что даже отец посматривает на нее с иронией. К чему бы это? Но не спрашивать же его об этом…
        Когда после обеда Ника осталась одна, у нее окончательно упало настроение. И чего она не поехала с отцом и Стасом? Наверняка в Китае все не так, как в России, и парк обезьян не имеет ничего общего с обыкновенным зоопарком! Там наверняка очень красиво: тропические деревья, экзотические цветы, беседки в виде пагод, может быть, даже маленькие озерца, как у китайцев принято. Обезьяны никогда не казались Нике симпатичными животными, но иногда они и правда бывают очень уморительными.
        В конце концов, девочка решила перестать себя травить и, взяв электронную книгу, пошла на улицу, чтобы почитать в тени какого-нибудь развесистого дерева все у того же озера, возле которого они сегодня лакомились жареной рыбкой. Не успела Ника вникнуть в хитросплетения детектива, как услышала знакомый голос:
        - Фу! Нашел! Думал, что вы куда-то уехали!
        Девочка оторвала голову от электронной книги и сразу встретилась взглядом с глазами Долинского. Они лучились радостью. Неужели он так был доволен тем, что видел Нику?
        - Папа со Стасом действительно уехали в обезьяний парк, — отозвалась она.
        - А ты?
        - А я не люблю обезьян…
        - Сейчас я не могу не порадоваться этому… — Глеб сказал это с большим значением, но Ника сделала вид, будто не уловила особых нот в его голосе, и поспешила задать свой вопрос:
        - А где вы сегодня были?
        - Сначала мы ездили в музей бабочек.
        - И как?
        - Да та-а-ак… Как ты не любишь обезьян, так я не люблю насекомых!
        - Но бабочки же красивые!
        - Крылья красивые — это да, а тельца — бррррррр! И лапки у них как у мух… И эти их хоботки… Фу! Не люблю! А сушеные бабочки на булавках — еще хуже!
        - Зачем же тогда поехал? — удивилась Ника.
        - Ради мамы, конечно. Обещал ей. Но, правда, вторая часть музея — «Сад бабочек» — получше… Это такое небольшое ущелье, поросшее тропическим лесом. И везде бабочки, бабочки… Разноцветные… Некоторые прямо-таки огромные!
        - И что, они не улетают?
        - Они, может быть, и хотели бы улететь… Но над ними тент. А ты разве у нас в Питере не была на выставках тропических бабочек?
        - Не была…
        - Принцип и у нас, и здесь одинаковый: натянутая сетка — бабочкам не улететь. Правда, здесь, в «Саду бабочек», говорят, есть эндемики, стоимость которых на международных аукционах достигает двадцати тысяч долларов!
        - А эндемики — это дорогие бабочки?
        - Не обязательно. Могут быть бабочки, а могут быть растения или животные, которые больше нигде не встречаются, кроме как в этом месте.
        - И что, ты видел таких дорогущих бабочек?
        - Не знаю… Я экскурсовода почти и не слушал! Но одна бабочка мне, правда, понравилась… Не знаю уж, сколько стоит… Называется, кажется, Павлиноглазка.
        - А какие у павлинов глаза? — с изумлением спросила Ника. — Ты когда-нибудь видел?
        - Конечно, нет… Посмотрел бы я на того, кто при виде павлина вместо хвоста стал бы пялиться на его глаза! Но эта Павлиноглазка, представь, величиной — с ладонь! А крылья будто бархатные, с коричневым кантом, с пятнами… Не умею я описывать… В общем… — Глеб почему-то смутился, полез в карман шорт, вытащил оттуда руку, сжатую в кулак, и очень тихо сказал: — Закрой глаза и протяни мне свою ладонь… пожалуйста…
        - Зачем? — так же тихо спросила Ника.
        - Не бойся, ничего плохого не будет…
        - Я и не боюсь… — тоже почти прошептала Ника и протянула Долинскому руку. Он опустил в нее что-то холодное, похожее на остроугольный камешек, сам сжал ее пальцы в кулак, а потом сказал:
        - Ну… можешь посмотреть…
        Ника открыла глаза, но разжимать пальцы сразу не стала. Она попыталась предположить, что мог вложить ей в руку Глеб. Может быть, красивый морской камешек? Но они, обкатанные волнами, обычно круглые, без острых углов… Да и их почти нет на побережье, один песок…
        - Ну что же ты? Посмотри… — попросил одноклассник.
        Ника осторожно разжала ладонь. На ней лежала маленькая бабочка, мастерски выточенная из полупрозрачного зеленоватого камня.
        - Ой… — только и смогла произнести Ника.
        - Это нефрит… Тебе нравится?
        - Конечно! Как такое чудо может не нравиться?
        - Ну вот… Это тебе на память… Мы завтра уже улетаем.
        - Как завтра? — огорченно воскликнула Ника. Разумеется, она знала, что Долинские должны скоро уехать. Недавно ей об этом и Стас напоминал, но девочке почему-то казалось, что времени у них с Глебом еще много. Крепко сжав подаренную бабочку, она спросила: — В какое время?
        - После обеда уезжаем из отеля.
        - Жаль…
        - Ну… ничего… — по-прежнему тихо сказал Долинский. — Мы же скоро снова увидимся — как-никак одноклассники! Да и живем недалеко друг от друга!
        - Да, конечно… — пролепетала Ника.
        Глеб окинул ее взглядом, нервно сглотнул и еле слышно спросил:
        - Ну, так что? Ты наконец выбрала одного из нас?
        Ника не узнавала обычно самоуверенного и, как ей казалось раньше, несколько нагловатого одноклассника. Девчонки на него, что называется, гроздьями вешались, но ни на одну он никогда не смотрел таким трогательным, незащищенным взглядом. Неужели она ему так понравилась? Но почему? За те несколько недель, которые прошли с конца учебного года, она не могла кардинально измениться. Она все та же Вероника Томилина, которую он запросто подвел в зимние каникулы.
        - Что же ты молчишь? — опять спросил Долинский и, будто угадав ее мысли, задал еще один вопрос: — Неужели все еще вспоминаешь, как я не пришел на вокзал?
        Ника кивнула.
        - Не надо… — Глеб обхватил своими ладонями ее кулак, в котором была зажата бабочка, и сказал: — Понимаешь, все изменилось… Я уже другой… А эта бабочка… — Долинский разжал Никины пальцы и коснулся полупрозрачных нефритовых крылышек, — …она не просто подарок из Поднебесной… Она символ! Только я не буду говорить, чего… ты потом сама узнаешь. В Интернете посмотришь или еще где… Кстати, ты не знаешь, почему китайцы называют свою страну Поднебесной? Нам, наверно, гид рассказывал, но я, по своему обыкновению, прослушал!
        Ника обрадовалась, что можно было отложить ответ на тяжелый вопрос, и сказала:
        - Конечно, знаю! Я много читала о Китае. Это название связано с древней религией, в которой высшим божеством считалось Небо. В Пекине даже есть древний храм Неба, там сам император в исключительно трудных государственных ситуациях советовался с Небом. Это, между прочим, была шикарная церемония — длилась недели две, с участием множества жрецов, чиновников и войск. Ну а вся громадная страна, руководимая Небом, естественно, называлась Поднебесной империей.
        - Красиво — Поднебесная империя!
        - Пожалуй…
        - Вот тебе останется на память — бабочка из Поднебесной! — Глебу, видимо, уже и самому захотелось как-то отдалить окончательное объяснение, и он принялся рассказывать дальше: — А после музея бабочек мы отправились в музей раковин! Он, кстати, мне понравился гораздо больше. Оказывается, каких только раковин не бывает: и круглые, и в виде трубочек, и свитые в спирали, и колючие, и со всякими наростами! И расцветки удивительные! От нежно-перламутровых до ядовито-красных! Некоторые похожи на фантастических существ или пришельцев с других планет. Мама купила на память рогатую перламутровую раковину размером с кокос. Отец ругался… Но мне раковина тоже понравилась…
        Долинский замолчал, и Ника поняла, что увиливать от ответа больше нельзя. Да и незачем! Стас сегодня самым демонстративным образом от нее отказался, так что ей не из кого теперь выбирать.
        - Ты мне тоже очень нравишься, Глеб, — тихо произнесла Ника.
        Лицо молодого человека просветлело. Он широко улыбнулся и сказал:
        - Тогда я приглашаю тебя сегодня вечером, когда стемнеет, на ловлю крабов!
        - Крабов?! Ловить?! — в голосе Ники звучало такое удивление, что Долинский расхохотался.
        - Понимаешь, мне сейчас надо идти… Родители меня наверняка потеряли. Странно, что не звонят… — Глеб вытащил из кармана мобильник и понял, что села батарея. — Вот! Отключился! Мама вполне может кинуться меня искать… В общем, я понимаю, что одну в такую темень тебя не отпустят, так что зови с собой своих мужчин. Только захватите с собой фонарь.
        - Какой еще фонарь?
        - В каждом номере есть фонарь. Большой такой! Поищите в каком-нибудь шкафу. Здесь вечерами освещение скудное, а на пляже его вообще нет. Фонарь для тех, кто хочет искупаться вечером или ночью. А мы с фонарями пойдем по крабы!
        - Как по грибы? — Ника наконец тоже смогла рассмеяться.
        - Вроде того! За ужином еще поговорим об этом с Николаем Ивановичем. Ну а сейчас мне надо бежать!
        - Беги! — Ника даже помахала ему рукой.
        Когда Долинский скрылся за деревьями, Ника разжала руку и еще раз полюбовалась бабочкой. Вроде бы Глеб говорил, что бабочки — это какой-то особый символ… Девочка достала из кармана шорт мобильник и подключилась к Интернету. На ее запрос Сеть выдала такой ответ: «Бабочка — символ веры, надежды и любви. Древняя легенда гласит: свое желание надо так тихо прошептать бабочке, чтобы для всех земных существ оно осталось тайной, и отпустить ее. Бабочка не умеет говорить, поэтому на своих крылышках она доставит просьбу прямо на небеса, и желание обязательно сбудется. В Китае до сих пор жених перед свадьбой дарит невесте живую или нефритовую бабочку — символ неизменной любви».
        Прочитав, Ника едва не выронила телефон. Неужели отношение Глеба к ней так серьезно? Он подарил ей бабочку как невесте? Нет, это ерунда… Им по пятнадцать… И все же он преподнес ей именно символ неизменной любви! А если она останется неизменной, то будет продолжаться и в шестнадцать, и в двадцать, а в таком возрасте можно и…
        Щеки девочки стали пунцовыми, и она была рада, что ее в таком трепетном состоянии сейчас никто не видит…
        Ну… допустим, что Долинский всерьез влюблен… А она, Ника? Зимой она была просто больна им, а сейчас? А что сейчас? Ее и сейчас бросает в дрожь каждый раз, когда она его видит. Вот Стаса, например, видит — и хоть бы что! Никакой дрожи! А при Глебе она даже с трудом подбирает слова. Конечно же, она тоже в него влюблена! Неужели желание, опущенное в ящик у ног Будды, сбылось так быстро? А что?! Для того записочки с желаниями и опускают в него, чтобы сбывались! И как же это здорово, что их сближение с Глебом произошло в Поднебесной! Это очень красиво и действительно символично! И эта бабочка…
        Ника еще раз разжала ладонь, чтобы полюбоваться тонко вырезанными крылышками. И тут же на ее ладонь рядом с нефритовой опустилась живая бабочка, такая же небольшая, но не зеленоватая, а лимонно-желтая с красивыми синими пятнами. Ника разглядела непрошеную гостью и, улыбнувшись ей, махнула рукой, чтобы бабочка улетела. Та действительно взлетела, чуть повилась в воздухе и уселась уже на Никину коленку.
        - Ну и что тебе надо? — по-прежнему улыбаясь, спросила девочка.
        Бабочка, разумеется, молчала, слегка царапая кожу зазубринками на лапках. Ника вдруг вспомнила, что несколько минут назад прочитала в Интернете. Надо прошептать свое желание бабочке, она унесет его к небу, и тогда желание сбудется. Но она же только что вспоминала, как опустила записку с желанием в ящик Будды в Наньшане! Да что же это за страна такая! Прямо готова все желания исполнить, знай только загадывай! Ника просила у Будды дать ей возможность влюбиться. Желание сбылось! А за следующим желанием прилетела бабочка… И ведь ждет, что попросит Ника, не улетает…
        Что бы такое попросить? А-а-а!! Вот что! Стас явно обиделся, хотя Ника перед ним ни в чем не виновата! Но пусть он ее простит! Девочка нагнулась к бабочке, которая этого движения совершенно не испугалась, и прошептала в ее распахнутые крылышки:
        - Бабочка-бабочка, пусть Стас на меня не сердится, не обижается! Пусть у него будет все хорошо! Пусть как можно быстрее найдется девочка, в которую он влюбится сильнее, чем в меня, а она непременно ответит ему взаимностью! Стас этого достоин! — проговорив это, Ника осторожно прогнала бабочку со своей коленки. Бабочка взлетела, немного покружилась над Никиной головой и полетела вверх, унося ее желание к небу.
        Девочка с нетерпением ожидала возвращения в отель отца и Стаса. Ей хотелось побыстрей увидеть, произошло ли какое-нибудь преображение с молодым человеком. Конечно, не факт, что во все эти легенды стоит верить. А если все-таки верить, то можно предположить, что желания исполняются не прямо в этот же день. И все же Ника в приподнятом настроении ждала Стаса. И он вернулся довольно-таки веселым.
        - Ну как вам обезьяний парк? — спросила она.
        - Ну-у-у… зря ты не поехала! — сразу отозвался именно Стас, а отец в подтверждение яростно закивал головой. — Одна канатная дорога чего стоит! Она тянется над проливом. Мы ехали в вагончиках на высоте птичьего полета! Страшновато, я тебе скажу… Трос раскачивается, а внизу скалы, поросшие чем-то ярко-зеленым, синяя вода пролива… Там рыбацкие селения, плантации жемчуга. Дальше видно открытое море! Мне кажется, я на всю жизнь это запомню!!
        - А в парке, представь, дочь… — инициативу перехватил Николай Иванович, — …установлен памятник обезьяньему царю! Я, конечно, тут же забыл, как его зовут! А на жертвеннике у памятника написано пожелание, чтобы люди были добрее, не разрушали мир, природу и красоту. Палочки ароматные дымятся… А недалеко, под навесом, как на карауле, стоят десять макак! Представь, живых! И каждая держит в руке шест с флагом. Когда подходит очередная группа туристов, по команде экскурсовода обезьяны застывают с ними по стойке «смирно». Мы от души нахохотались!
        - Я вот такого смеющегося Будду сфотографировал! Уморительная физиономия! — И Стас защелкал кнопками фотоаппарата. — Вот Будда, а тут, гляди, как меня обезьяны облепили!
        На фотографии в Стаса вцепились три небольшие обезьянки, одна из которых устроилась прямо на голове.
        - И что им от тебя надо было? — со смехом спросила Ника.
        - Да, понимаешь, нас предупредили, что не стоит держать руки в карманах, а я забыл! Эти ушлые обезьяны уверены: если у человека руки в карманах, значит, там лежит что-нибудь вкусненькое, и прибегают, чтобы успеть это побыстрей получить!
        - А ты припас им вкусненькое?
        - Нет, нам сказали, чтобы ничего съестного не было ни в руках, ни в карманах — отберут обязательно!
        - Как я понимаю, ты этих милашек разочаровал?
        - Вот именно! Пришлось руки задрать вверх и долго демонстрировать им, что у меня ничего нет! Но одна наглая особь все же карманы проверила! Представь, у одного парня из нашей группы обезьяна утащила бейсболку! Говорят, они могут даже кошельки вытаскивать!
        - Интересно, на что же они деньги тратят? — Ника уже в голос расхохоталась.
        - Мало ли… Там недалеко есть ресторанчик на воде! — тоже смеясь, отозвался Николай Иванович. — Может, они постоянные его посетители! А мы, кстати, дочь, в ресторанчик без тебя не пошли, хотя там какая-то экзотическая кухня!
        - Ну и правильно! Все равно эти постоянные посетители у вас все из тарелок повытаскали бы!
        - Вот видишь, Ника, ты даже от наших рассказов повеселела! Представь, как бы там ты хорошо отдохнула!
        - Нет уж, папочка! Я вовсе не хочу, чтобы обезьяны в прямом смысле садились мне на голову и лазили в карманы!
        - А ты выполняй инструкции персонала, и все будет в порядке!
        - Да? А как же бейсболка?
        - Подумаешь, какая-то бейсболка! Поди не бриллиантовая диадема! А той макаке кепочка очень к лицу была! То есть к морде!! Хозяин бейсболки, между прочим, совершенно не расстроился! Хохотал вместе со всеми!
        - А обезьянье шоу видели? — спросила Ника.
        - Видели! Здорово! Все время тебя вспоминали!
        - Для тебя… я вот наснимал… — Стас опять стал щелкать фотоаппаратом. — Там рядом парк орхидей. Аж в пятьдесят гектаров! Конечно, все обойти невозможно, но я всю память в фотике истратил на цветы. Вот посмотри…
        Молодой человек отдал Нике фотоаппарат, и она долго рассматривала прекрасные орхидеи самых удивительных форм и расцветок. Венчики некоторых были похожи на бабочек, другие — на фантастических жар-птиц, третьи свивались в самые немыслимые формы. Потрясенная Ника, с благодарностью отдавая фотоаппарат, спросила:
        - А как же ты теперь, если память закончилась?
        - А я предусмотрительный! — Стас опять рассмеялся. — У меня еще целых две карты есть. Кстати, я могу скинуть орхидеи в твою электронную книгу. Хочешь?
        - Конечно, хочу!
        Перед тем как идти на ужин, Ника крепко задумалась. У нее сегодня два неожиданных подарка: нефритовая бабочка и целый парк экзотических орхидей в прекрасных снимках. Она не знала, какому отдать предпочтение. Да и Стас, которого она уже в который раз решила вычеркнуть из жизни как романтического героя, почему-то опять потряс ее своими длинными ресницами и общим благородством облика. Долинский при всем своем шарме сейчас казался ей куда проще.
        За ужином родители Глеба уговорили отца Ники прогуляться всем вместе у моря и посмотреть на ловлю крабов.
        - А где их ловят-то? — спросил Николай Иванович. — Это не запрещено? Тут же территория отеля.
        - Китайцы отели не обносят оградами. По крайней мере, на этой части побережья. Если пройти подальше, за последним отелем находится деревушка, где живут самые обыкновенные люди. Они и ловят. Там можно за символическую цену даже попробовать свежее крабовое мясо. Очень вкусное!
        - Да мы вроде наелись…
        - Мы же не в ресторан вас приглашаем, а взглянуть на очередное экзотическое действо! Соглашайтесь! Мы завтра улетаем, так что это будет прощальная совместная прогулка!
        Последний довод показался Николаю Ивановичу убедительным, и он согласился!
        Если бы не взяли с собой фонарь, который действительно нашелся в номере, то дойти до моря, где договорились встретиться с Долинскими, было бы невозможно — темень, хоть глаз выколи. Ника пыталась держаться около Стаса. Она уверяла себя, что делает это только лишь потому, что ей тревожно в темноте. Конечно, можно было бы идти рядом с отцом, но в пятнадцать лет это как-то несолидно. Стас, разумеется, не выказывал недовольства территориальной близостью к нему Ники, но и особой радости на его лице написано не было. А когда встретились с Долинскими, он сразу уступил свое место Глебу, и тот намертво прилепился к Нике.
        - Ну как тебе прогулочка? — спросил он, освещая фонарем путь. — Гляди, как красиво, если на море направить.
        Ника не могла с ним не согласиться. В рассеянном свете фонаря лениво плещущиеся волны казались тяжелыми и маслянистыми, будто расплавленное золото. На берегу и в море, на удивление, было много китайцев. Днем на пляже, кроме специального персонала и безмолвных уборщиков, малайцев или филиппинцев, местных почти не было. Видимо, у них действительно, как раньше предположил Николай Иванович, было принято отдыхать на море, когда наступает вечерняя прохлада. Конечно, если сравнивать с питерской летней прохладой, то было очень тепло, но, конечно, с дневным пеклом не сравнить.
        - Не понимаю, зачем они… — Ника показала рукой на отдыхающих китайцев, — …так громко переговариваются? Будто в лесу заблудились…
        - Они не переговариваются! Они специально кричат! Я читал, что так жители Китая освобождаются от негатива, карму чистят… — отозвался Стас и рассмеялся. — В общем, сплошной фэн-шуй!
        - Вот дают! Себе карму чистят, а других вздрагивать заставляют!
        - А может, вздрагивание тоже на пользу? — предположил Николай Иванович и раскатисто крикнул: — Э-э-э-э-эх!!!
        - Надо не «эх» кричать, а «хао»! — посоветовал Стас.
        - А-а-а! Ну тогда давай вместе: три-четыре… — И они в два горла рявкнули: — Ха-а-а-ао!!!
        - Ну, вы прямо как дети! — возмутилась Ника. — Папа, как тебе не стыдно! Еще Стаса подбиваешь! Вот выдворят нас из страны за то, что вы их фэн-шуй разрушаете!
        - А мы не разрушаем! Мы тоже свои кармы чистим!! Кстати, Стас, а почему мы кричали именно «хао»!
        - А это вроде кусок от их приветствия — Ни Хао!
        - А куда мы дели «ни»?
        - Так без «ни» легче кричать!
        - Точно! — И Стас с Николаем Ивановичем расхохотались.
        Ника только осуждающе покачала головой.
        В отдалении от моря были видны ресторанчики и кафе, из которых доносилась музыка и взрывы смеха, но у воды было спокойно. Китайцы явно отдыхали после трудового дня.
        Когда позади осталась территория последнего отеля, стало еще темнее. Фонари освещали только небольшие островки песчаного пляжа. Очень скоро вся компания дошла до небольшого поселения. Домики терялись в темноте. Скудный свет из окон не пробивал мрак. Но у моря было много китайцев с фонарями. Они дружелюбно встретили компанию Ники, видимо привыкли к любопытству русских туристов.
        - Вон они, гляди, Ника! — крикнул Глеб, показав в сторону трех китайцев с фонарями.
        - Ой! — вскрикнула девочка.
        В свете фонарей, которые держали мужчины, из моря выползали маленькие крабики, быстро-быстро перебирая своими многочисленными лапками. Плоские и очень темные на светлом песке, они походили на детские электронные игрушки. Некоторые из них были совсем крошечными, но двигались так же шустро, как остальные.
        - Берегитесь, люди! — еще громче и пафоснее прокричал Долинский. — Это только свита! Сейчас из морских глубин покажется сам повелитель крабов и своими огромными клешнями порешит здесь всех до единого!
        Китайцы, которые, разумеется, ничего не поняли из вопля Глеба, улыбаясь, закивали головами. Ника тоже улыбнулась. А ловцы крабов вдруг начали делать молниеносные выпады вниз, и в их руках оказывались самые крупные из крабов. Их складывали в плетеные корзинки.
        - А можно я попробую? — спросил Глеб.
        Видимо, туристы из России не раз задавали ловцам крабов подобные вопросы, поэтому они поняли его сразу.
        - Лови… — по-русски разрешил самый рослый и крепкий из них.
        Долинский прицелился и попытался таким же молниеносным движением схватить краба, который подбежал к нему ближе всех. Результат был нулевой. Краб оказался проворнее. Все присутствующие рассмеялись. Ни вторая, ни третья попытки Глеба успехом также не увенчались.
        - У китайцев же безусловный рефлекс: их деды и прадеды таким способом ловили крабов, и ты зря решил, что у тебя сразу получится! — улыбаясь, сказал Долинский-старший.
        - Может, ты попробуешь? — предложил отцу сын.
        - Нет, у меня вообще плохая реакция.
        Ника смотрела на выбегающих из воды крабов, и ей почему-то их было жаль. Как ночные бабочки летят на свет горящей лампы и погибают, обжигая крылышки, так и эти существа шли из моря на свет, а их ловили и собирались съесть.
        Все тот же самый крепкий китаец жестом позвал русских за собой к костру, который был разведен прямо на берегу. На специальном приспособлении над огнем висел котелок с уже кипящей водой. Китаец вытащил из корзинки довольно крупного краба, который, как показалось Нике, в полной безнадеге сгибал и разгибал лапы, и бросил его в кипяток. Девочка вздрогнула — краб же был живым! Как можно?! Но в кипящую воду были отправлены и другие крабы.
        Угощаться ими Ника не могла. Ей напоминали, что точно так же едят, например, раков, свежую рыбу, но она ничего не могла с собой поделать. Она отошла от костра к морю, села на песок и стала смотреть на черные лоснящиеся воды моря.
        - Да, я тоже не смог… — услышала она голос Стаса. Тот присел рядом с ней на песок. — Хотя это, конечно, глупо…
        - Почему глупо? — спросила Ника.
        - Ну… мы ведь едим и мясо, и птицу… и прочих… Они ведь тоже были живыми…
        - Но… мы хотя бы не видим, как их умерщвляют…
        - Да… Наверно, в этом все дело… Я когда в Китай собирался, в инете много роликов об этой стране пересмотрел. Случайно один попался под названием «Китаянка учит, как правильно готовить и разделывать крабов». Зачем-то решил глянуть… В общем, этих бедолаг и в торговую сеть поставляют живыми. Чтобы не убежали, перевязывают бечевочками — такой аккуратненький сувенирный сверточек получается. А потом прежде, чем готовить их себе на обед, надо постучать по панцирю между глаз. Если краб глазами завращает, значит, его можно есть. Мертвых не едят. И вот представь, хорошенькая юная китаяночка стучит по панцирю, краб глаза на нее эдак доверчиво вытаращивает. Может, думает, она его освободить собирается, а она его — раз — и в пароварку! Видимо, на пару вкуснее получается, чем здесь, на костре…
        Ника хотела сказать, теперь, наверно, никогда не сможет даже консервированных крабов есть, но в этот момент к ним подошел Глеб, сел с другой стороны от Ники и с воодушевлением сказал:
        - Супервкусно! Зря вы отказались! Это вам не крабовые палочки! Мясо нежнейшее! А Хэй показал, как правильно разделывать краба! Это, между прочим, настоящее искусство!
        - Хэй? — переспросила Ника.
        - Ну да! Самого высокого парня так зовут!
        - Мне кажется, его имя означает — море…
        - Ну… если так, то оно для него вполне подходящее! И вообще, он нормальный мужик! Отец хотел заплатить за трапезу, но тот отказался. Тогда мама подарила ему платок. Она обожает всякие шарфики, платочки на шее. Даже в жару носит — я только удивляюсь… На этом платке у нее роспись — питерские виды: Исаакий, Медный всадник… Хэй очень обрадовался и в ответ наложил нам сваренных крабов в корзинку. В номере отвальную отпразднуем! Прямо сейчас уже возвращаемся… Приглашаю!
        - Нет уж… — отозвалась Ника. — Не могу забыть, как доверчиво они выбегали на берег… Смешные такие, будто заводные самоходики…
        - Брось ты эту сентиментальщину! Охота — на то и охота! Все зверье приманивают, обманывают… Рыбы на блесну идут, для дичи подсадных уток используют. Ну… и прочее… А еще, знаешь ли, Вероника Николаевна, ставят капканы, роют ямы и утыкают их острыми кольями! Ты ж не вегетарианка?
        - Нет…
        - Вот и глупо ею становиться из-за каких-то безмозглых крабов! Согласись!
        - Ты, наверное, прав, Глеб, но именно сейчас мне совсем не хочется пробовать их мясо, и к вам в номер я не пойду. Ты уж извини.
        - Я опять повторю, что это глупо! — уже раздраженно выпалил Глеб.
        Ника пожала плечами. Долинский шумно выдохнул и обратился к Стасу:
        - Будь другом, отойди! Меня завтра здесь уже не будет, и я хочу кое-что сказать Нике… на прощанье…
        - Пожалуйста, — равнодушно (что совершенно не понравилось девочке) отозвался Стас и пошел в сторону костра, около которого все еще сидели взрослые.
        Долинский проводил глазами Стаса, а потом, повернувшись к Нике, спросил:
        - Помнишь, я тебе говорил, что бабочка — символ?
        Ника кивнула.
        - Хочешь, объясню какой?
        - Не надо… Я знаю. Я посмотрела в Интернете.
        - Ну… и что скажешь? Ты ведь мне так и не дала ответа…
        - Как же не дала? Мы же договорились встретиться в Питере… дома…
        - Встретиться? Или встречаться? — решил уточнить парень. — Согласись, это разные вещи!
        Ника смотрела на одноклассника и по-прежнему удивлялась происходящему. Надо же! Он вымаливает у нее свидания! Недоступный красавец Долинский! Все девчонки изойдут завистью, когда увидят их вместе. У Ники даже мурашки по коже поползли от предчувствия собственного торжества. А когда она предъявит одноклассницам еще и нефритовую бабочку и объяснит, в чем состоит ее символический смысл, их восторгам не будет конца! Жаль только, что на каникулы многие разъехались отдыхать и увидеть Нику с Долинским смогут не раньше конца августа. Ну да ничего! До августа они с Глебом смогут стать друг для друга очень нужными людьми, и тогда никто не сможет усомниться в крепости их отношений.
        - Ну, конечно, встречаться! — на подъеме сказала она.
        В этот момент Долинский старший крикнул:
        - Глебка! Мы уходим!
        И тогда Глеб сделал шаг к Нике, поцеловал ее в щеку и побежал к родителям. Ника медленно пошла за ним, как ей казалось, осторожно неся на щеке его поцелуй.
        - До встречи в Питере! — шепнул девочке одноклассник, когда они окончательно попрощались в коридоре отеля, поскольку и Николай Иванович, и Стас разделить с Долинскими крабовую трапезу отказались.
        На следующее утро Ника с Николаем Ивановичем собирались на экскурсию в этническую деревню. Теперь уже Стас наотрез отказался ехать, ссылаясь на головную боль. Ника предлагала ему таблетки, которые им с отцом как раз на такой случай дала с собой мама Алла. Молодой человек только отмахивался, утверждая, что у него есть свои таблетки, которые ничуть не хуже, но они не помогают и вряд ли помогут какие-то другие, поскольку его просто-напросто измотала жара, и он хочет от нее отдохнуть в прохладном номере. В конце концов Ника оставила его в покое, и они с Николаем Ивановичем пошли на автобус.
        По дороге Лулу рассказала, что деревня народностей Ли и Мяо — крупный этнографический туристический комплекс, рассказывающий о быте, танцах, еде и укладах народностей древнего Хайнаня. Люди народности Ли жили тут еще до того, как на остров попали китайцы. Позже к Ли присоединились первые переселенцы с материка — Мяо. В одном из преданий говорится, что один из юношей, сумевших переплыть Южное море, нашел в горах яйцо. Из яйца вылупилась прекрасная девушка, которая стала его женой. От этой пары произошли люди племени Ли. С тех самых пор главный хребет острова называется «Горная мать Ли». А Мяо рассказывают о себе, получая от этого огромное удовольствие, что они произошли от… собаки. Однажды один могучий правитель никак не мог победить своего не менее могучего противника. Все-таки надеясь на победу, он объявил, что тому, кто победит вождя врагов, он отдаст в жены принцессу — свою любимую дочь. Вскоре перед дворцом легкомысленного императора с головой его врага появилась дворовая пятицветная собака Паньх. Императору пришлось отдать дочь в жены этой собаке. Пес увел жену далеко на юг, в горы, где и
появились потомки Мяо. В честь предка — собаки — до сих пор устраиваются весьма зрелищные праздники, а женщины и сегодня носят головной убор, напоминающий морду собаки. Деревни сейчас не являются жилыми, однако представители народностей каждый день приходят сюда на работу.
        Вход в деревню Мяо сторожил часовой, вооруженный копьем и рогом буйвола. Встретив группу, в которой были Ника с Николаем Ивановичем, он что есть силы задул в свой рог. Лулу сказала, чтобы задобрить часового и пройти в деревню Мяо, надо три раза прокричать приветствие этой народности «Хоха!», что туристы с удовольствием и сделали. Правда, не все. Ника посчитала, что вопящей будет очень некрасиво выглядеть, и кричать не стала. А Николай Иванович, как ей показалось, перекрыл своим басом все остальные голоса.
        Когда группа прошла вглубь деревни, Нике показалось, что она перенеслась на много лет назад и в том времени остановилась. Ей очень понравились национальные домики, крытые соломой, в окружении кокосовых пальм, небольшие прудики, целый выводок каменных лягушек и шаманский трон. А дом-черепаха — по-настоящему развеселил. Он был плетеный, круглый, а из-под плоской крыши в виде панциря торчала огромная голова черепахи, похожей на мудрую сказочную Тортилу.
        При входе в один домик всем туристам выдали деревянные палки, которыми нужно было стучать в бубны, дощечки и прочие подвешенные в домике предметы, стараясь создать как можно больше шума. Оказывается, таким образом привлекается счастье. У входа в другой домик находились аж восемь черепов буйволов. Если коснуться каждого, то по поверью это могло принести богатство. Ника подумала, что Китай — страна обещаний. Хорошо бы, чтобы хоть что-нибудь сбылось из обещанного. Тем не менее, она решила, что без богатства обойдется, поскольку черепа противные и трогать их не хочется.
        В следующем домике Ника увидела живописную бабушку, сидящую на специальном постаменте и ткущую необычайно яркую ткань. Лицо старой женщины было покрыто татуировками. Ника даже спросила у Лулу, настоящие они или нарисованные. Гид ответила, что они настоящие, и рассказала легенду. Она гласила, что девушки Ли всегда были необычайно красивы и привлекали к себе внимание мужчин — и своих, и чужестранцев. Много веков назад одному гостю из далеких краев очень понравилась девушка-лийка. Он долго просил ее выйти за него замуж, но сердце красавицы было уже занято, и она ответила отказом. Жестоко обиженный чужестранец темной ночью выкрал девушку, утащил далеко в горы и надругался над ней. Вора поймали потом, казнили, да что толку. Опозоренная девушка бросилась со скал в море и погибла. Лийцы — мирный народ, и они были потрясены случившимся настолько, что всех своих девушек стали уродовать татуировками специально, чтобы не искушать больше чужих мужчин. Так и появился обычай наносить татуировки по всему телу.
        Изготовление серебряных украшений — еще одна страсть всех женщин из древней деревни Ли. Ника подумала, что, если бы была постарше, обязательно попросила бы отца купить ей на память о Китае серьги. Но, очень изящные, с затейливым иероглифическим орнаментом, они были слишком крупными и потому, как показалось Нике, не подходили пятнадцатилетней девочке. Зато расческу из затвердевшего пальмового волокна Николай Иванович ей купил. Ника даже смогла объяснить мастерице, что хочет, чтобы на ручке была вырезана бабочка, что тут же и было сделано.
        Потом русские туристы смотрели, как местные жители ходят по стеклу и облизывают раскаленный металл, видели спектакль, в котором под барабанный бой китайцы представляли различные религиозные ритуалы. В свободное от экскурсии время Николай Иванович пострелял из старинного арбалета и пометал дротики. Он предлагал Нике поучаствовать в национальном танце с бамбуковыми палками, куда приглашались все желающие, но она отказалась. Девочка долго не могла понять, что мешает ей сегодня веселиться от души. Она завидовала отцу — он походил на любознательного подростка, который всюду сует свой нос, все хочет испытать на себе и все попробовать. Ника смогла по-настоящему обрадоваться только холодному и очень вкусному фрэшу из сахарного тростника с добавлением лимона, да и то, наверное, только потому, что было очень жарко.
        Уже в автобусе по пути к отелю девочка вдруг поняла, что переживает за Стаса. Как он там один со своей головной болью? Они развлекались, а он там лежит в номере один. А они с отцом даже не догадались купить ему в деревне Ли и Мяо какой-нибудь сувенир! Пожалуй, она не станет пить вторую бутылочку фрэша, а отдаст ее Стасу. Такой напиток они еще в Китае не пробовали. Он наверняка обрадуется.
        Ника очень удивилась, когда не обнаружила Стаса в номере. Сначала она почувствовала себя неприятно уязвленной. Она о нем переживала, а парень наверняка развлекается где-нибудь на территории отеля, благо этих самых развлечений хватает. А голова его, конечно же, уже давно прошла. Когда Стас не появился к ужину, Ника заволновалась и была удивлена, что отца совершенно не беспокоит его отсутствие. Наконец она не выдержала и спросила:
        - Папа, как ты думаешь, куда делся Стас? Скоро же идти на ужин…
        - Видишь ли, дочь моя, — отозвался Николай Иванович, — Стаса на ужине не будет. А также его не будет на завтраке, обеде… ну… и так далее…
        - В каком смысле?
        - А в прямом!
        - Папа! Ну, хватит! — возмутилась Ника. — Зачем ты говоришь ерунду?
        - Это не ерунда. Его действительно не будет!
        - Папа… — Ника настороженно посмотрела на отца, — …что-то мне кажется, ты знаешь, где Стас…
        - Знаю, дочь, знаю…
        - И где же он?
        - Думаю, что сейчас он в аэропорту известного тебе города Санья.
        - Как? — растерялась Ника. — Почему?
        - Я думаю, тебе лучше знать! — Николай Иванович усмехнулся.
        - Папа! — крикнула девочка. — Перестань меня мучить! Объясни, что случилось! Зачем Стас поехал в аэропорт?! Не Долинских же провожать!!
        - Конечно, не провожать. Он с ними летит в Санкт-Петербург.
        - Зачем?!
        - Затем, что тут ему осточертело!
        - Не понимаю…
        - Вот ведь неправда, дочь моя! Ты же знаешь, что он в тебя по уши влюбился! А ты что?
        - А что я…
        - А ты предпочла ему этого… Глеба… плейбоя вашего…
        - Ничего не понимаю… — потерянно произнесла Ника. — Как можно было уехать, когда по путевке еще завтра день… Мы собирались в джунгли, самые настоящие… тропические…
        - А он скоро вернется в питерские каменные джунгли!
        - Но как ты мог его отпустить, папа?! Одного? Разве ты за Стаса не отвечаешь перед его родителями! В конце концов, ему всего лишь пятнадцать лет! Неужели ты за него не переживаешь?
        - Ну… переживаю, конечно, немного. Но он летит вовсе не один! За него поручились родители Долинского!
        - А его родители? Ну… Стасовы… Что они скажут?
        - Мы им звонили, Ника. Стас сказал, что больше не может выносить жару, и они дали добро на то, чтобы мы обменяли его билет на самолет на сегодняшний день, что, милая моя, было очень непросто сделать.
        Растерянная Ника опустилась в кресло. Она никак не могла осознать происшедшего. Наконец, после длительного молчания, спросила:
        - А почему все это делалось втайне от меня?
        - Стас не хотел тебе ничего говорить, — ответил Николай Иванович.
        - А ты?! Почему ты мне ничего не сказал?
        - Я не мог выдать чужую тайну!
        - То есть он тебе во всем признался?
        - А ему и признаваться особенно было не в чем. Только слепой смог бы не увидеть, с каким обожанием он на тебя смотрел. Я просто ни во что не вмешивался. Я же видел, что тебе больше нравится Долинский. Тут ничего сделать было нельзя. И когда Стас решил от тебя уехать, я его как-то сразу понял.
        - И даже не пытался отговорить?
        - Почему не пытался? Еще как пытался! Я, знаешь ли, даже говорил ему, что на тебе свет клином не сошелся, хотя мне не очень-то приятно было говорить такое о собственной дочери!
        - А он?
        - А он уперся — и все… И вообще… — Николай Иванович сел в кресло напротив дочери и испытующе на нее посмотрел. — Чего ты вдруг так за него распереживалась? Какое тебе до этого Стаса дело?
        - Ну как же… Из-за меня он уехал… Целый день у него пропал…
        - Ага! Еще скажи — оплаченный!
        - Но родители Стаса действительно за этот день заплатили! — с отчаяньем выкрикнула Ника.
        - А то ты не знаешь, что не все на этом свете измеряется деньгами!
        С трудом сдержав неожиданно вдруг подступившие слезы, девочка спросила:
        - Папа… ты считаешь меня виноватой, да?!
        Николай Иванович тяжело вздохнул и ответил:
        - Да не так чтобы очень… Сердцу ведь не прикажешь — давно известно…
        - Но ведь он мог как-то… побороться, что ли…
        - За что?
        - Ну… за меня… Почему он так быстро сдался?
        - Конечно, вы совсем немного времени провели вместе, но когда при этом тобой откровенно пренебрегают… В общем, это несколько унижает… И потом… когда человек любит… по-настоящему… он своему предмету обожания хочет только добра. И если тебе нравится Долинский, значит, Глеб для тебя и есть добро. Вот Стас и решил оставить вас вдвоем…
        - Как вдвоем, если и Глеб уехал!
        - Ты же понимаешь, что не в этом дело…
        - Стас мне не говорил, что любит… — прошептала Ника.
        - Ну, это я так… обобщил… Любовь — дело серьезное. Стас, скорее всего, пока только влюблен, но даже в состоянии влюбленности он оказался способен на серьезный поступок — уйти, чтобы не мешать двум другим.
        - Ты считаешь уход поступком? А как же борьба за любимого человека? Разве не она — поступок?
        - Видишь ли, Ника… все не так однозначно. Бороться можно с обстоятельствами, с людьми, которые мешают, запрещают, разводят. Ради любимого человека можно пренебречь разницей в социальном положении, сменить вероисповедание, можно отдать все деньги и остаться нищим, да много на что еще можно пойти… Но преследовать своей любовью, навязывать ее взамен той, что у человека уже есть — бесполезно и… никого не украшает… Так что, я думаю, Стас все правильно сделал.
        Ника вытащила из кармана шорт нефритовую бабочку и показала отцу.
        - Вот… Ее мне подарил Глеб! И я не могла… — она надолго замолчала.
        - Чего ты не могла? — вынужден был спросить Николай Иванович.
        Вместо ответа Ника задала свой вопрос:
        - Папа! Тебе так не нравится Глеб?
        Отец пожал плечами, а потом ответил:
        - Да я его и не знаю совсем… Может, он и хороший парень… Тебе же нравится…
        - А Стас? Стас тебе нравится?
        - Все то время, что был с нами, он вел себя вполне достойно — это все, что я могу сказать. Выбирать все равно придется тебе. Но ты ведь, кажется, уже выбрала?
        - Я не знаю, папа… — Ника сунула бабочку обратно в карман и повторила: — Я ничего не знаю… Я совершенно запуталась…
        - Ладно, дочь… Пойдем-ка лучше на ужин… А все, что тебя томит, еще может быть распутано, пересмотрено или оставлено как есть. Думаю, тебе просто нужно время, чтобы разобраться в себе.
        За ужином Ника немного отвлеклась от мыслей о себе, Стасе и Глебе. Очень миловидная и миниатюрная китаяночка устроила для их группы дегустацию местных фруктов. Сначала она представилась. Ее имя — Джу — означало «хризантема» и очень ей подходило. Лицо девушки с чистой розовой кожей, ясными медовыми глазами, нежными розовыми губами действительно напоминало экзотический цветок.
        Конечно, бананы трудно было бы перепутать с чем-то другим, но те, которые предложила им попробовать Джу, отличались от тех, к которым русские уже привыкли в России. Китайские бананы этого вида были совсем зелеными и очень мелкими (что вовсе не говорило об их незрелости), сладкими, но не приторными. Манго тоже отличались от тех плодов, которые продавались в Санкт-Петербурге. Их вкус был более густым и насыщенным.
        Нике понравились рамбутаны, хотя выглядели они совершенно несъедобными. Небольшие плодики в виде ореха были покрыты многочисленными волосками, чем живо напоминали маленьких ежиков. Джу очень ловко сделала круговые надрезы на нескольких «ежиках» и сняла часть кожицы, при этом белая студенистая мякоть осталась лежать в оставшихся волосатых шкурках, как в чашечках. Девушка раздала разделанные рамбутаны на пробу, предупредив, чтобы были осторожны с несъедобной косточкой. Мякоть оказалась с очень приятным сладковатым вкусом.
        Питахайя, или, как его еще называют, драконий фрукт, Нике не понравился. Белая мякоть с мелкими черными зернышками показалась ей совершенно безвкусной. А вот драконий глаз — личи — Ника съела с удовольствием. Плод в разрезе действительно напоминал глаз — легко отделяющаяся красная пупырчатая кожица, будто веко, под ней белая желеобразная мякоть с коричневой косточкой — зрачком. Вкус у мякоти очень приятный и освежающий — кисло-сладкий, и аромат ему не уступает. Ника пыталась сообразить, на что похож запах, но так и не придумала. Видимо, раньше не приходилось вдыхать ничего подобного.
        Потом Джу предложила попробовать гуаву, похожую на зеленое бугристое яблоко. Девушка сказала, что гуава очень полезный фрукт, в нем витамина С содержится в пять раз больше, чем в апельсине. На вкус фрукт тоже был чем-то похож на яблоко, но с насыщенным тропическим ароматом — смесью клубничного запаха с айвовым.
        Крупный зеленый плод анноны чешуйчатой тоже Нике понравился, по вкусу он напоминал смесь манго с ананасом.
        Девочка с удовольствием пробовала бы и пробовала фрукты, но они в конце концов закончились, и ей опять пришлось остаться наедине со своими мыслями. Отец пытался ее развлечь, рассказывая разные забавные истории, но Ника слушала плохо. Тогда Николай Иванович предложил дочери искупаться.
        - Уже темно, — мрачно заметила она.
        - А мы возьмем фонарь, с которым ходили смотреть, как ловили крабов! Помнишь, когда мы шли по побережью, многие купались как раз в свете таких фонарей.
        - Я не пойду, папа, — все же заявила Ника.
        - По-прежнему в печали? Драконьи фрукты тебя не привели в норму?
        - Не привели… Они только отвлекли на время. Так что я пойду, пожалуй, в номер…
        - Ну… как хочешь… А я пройдусь, ладно?
        - Обещаешь, что не будешь в темноте купаться даже и с фонарем? А то я буду еще и за тебя волноваться…
        - Ладно, так и быть, — согласился Николай Иванович. — Просто посижу у озера.
        В номере Нике стало еще хуже. Вина навалилась на нее тяжелой каменной глыбой, хотя девочка никак не могла определить, в чем же, собственно, виновата. Два приятных молодых человека симпатизировали ей и добивались взаимности. Она охотно проводила бы время с обоими, но они на подобный вариант не соглашались, и ей пришлось выбрать одного. Если бы Ника выбрала Стаса, так же плохо сейчас было бы Долинскому. Ника вспомнила рассказанную Лулу легенду о драконах, которые в тяжелых ситуациях помогают людям. С ее ситуацией не справился бы ни один самый разволшебный дракон! Как бы он ни дышал пламенем, ни махал своим хвостом, один из молодых людей все равно остался бы ни с чем! Возможно, дракон мог бы сделать так, чтобы в отель приехала еще одна симпатичная юная россиянка, но Ника по себе знает, что, если ты в человека влюблен, никто другой его заменить не может… В общем, любой китайский дракон расписался бы в своей неспособности ей помочь — это не подлежит никакому сомнению!
        Девочка представила, в каком состоянии сейчас может находиться Стас. Да в таком же, в каком была она, когда Долинский не пришел на вокзал. Ей вспомнилась притча о хрупких игрушках, которую она прочитала перед самой поездкой. Она, Ника, разбила хрупкое сердце Стаса, как зимой ей его разбил Долинский. Сейчас парень летит в самолете, а все сердце его в осколках, которые наверняка здорово впиваются в грудную клетку.
        С другой стороны… Она же, в отличие от Глеба, никогда ничего не обещала Стасу и никуда его не приглашала. Она не обманывала его, не предавала, не передумывала. А Глеб ей нравился давно…
        Ника сунула руку в карман шорт и вскрикнула от острой боли. Вытащив ладонь, она увидела, что в подушечку указательного пальца воткнулся острый нежно-зеленый осколок, уже окруженный капелькой крови. Другой рукой Ника тут же стащила шорты и осторожно вытрясла содержимое кармана на покрывало своей кровати. Нефритовая бабочка превратилась в кучку острых обломков. Ника громко охнула. Она пыталась понять, когда это могло случиться, но так и не смогла сообразить. Ей казалось, что бабочке очень уютно и спокойно в кармане, а вон что вышло…
        Нике хотелось плакать, и она наверняка от души разрыдалась бы, если бы не перспектива объяснения с отцом. Девочке совсем не хотелось обсуждать с ним утрату подарка одноклассника. И чего она вдруг так разбеспокоилась о Стасе? Куда важнее отношения с Глебом! Кстати, вполне возможно, что Долинский тоже читал ту китайскую притчу и специально подарил ей такую хрупкую вещицу, чтобы она помнила, как уязвимо влюбленное сердце. А она не сумела сохранить его бабочку… Что она стоит после этого? Что скажет Глебу в Петербурге? Как объяснит? А надо ли объяснять? Разве он станет спрашивать о своем подарке? Это же не принято… Тот, кому что-то подарили, имеет право поступать с подарком как хочет. Но не разбивать же на кусочки!!
        Ника собрала осколки в салфетку, сунула безобразный сверток в сумку и ничком упала на кровать, с еще большим трудом сдерживая слезы. Ее рука почувствовала под подушкой что-то приятно скользкое. Девочка села по-турецки и отбросила подушку прочь. На светлом покрывале алел изящно завязанный симметричный узел из шелкового шнура. Если бы Ника не интересовалась китайской культурой ранее, то, скорее всего, посчитала бы его просто сувениром для украшения интерьера, но она знала, что перед ней так называемый узел счастья, древний талисман, амулет, который приносит удачу, защищает от злых сил, способствует преодолению невзгод. Его красный цвет символизировал удачу и процветание. У девочки не возникло никакого сомнения в том, каким образом узел счастья оказался под ее подушкой. Конечно же, перед отъездом в аэропорт его положил туда Стас. Ника схватила красный шелковый шнур, прижала к груди и все-таки расплакалась навзрыд.
        Когда в номер вернулся отец, лицо Ники уже походило на распухший блин, глаза сузились до щелочек, нос отливал малиновым, а из груди вырывались судорожные рыдания пополам с неудержимой мучительной икотой.
        - Что случилось, девочка моя?! — Николай Иванович с порога бросился к дочери и прижал ее голову к себе. — Что такое? Кто посмел тебя обидеть?! Я его сейчас порву в куски!!!
        - Вот… вот… — с трудом пролепетала Ника, показывая отцу смятый, скособоченный и мокрый от слез узел счастья.
        - Что это? Зачем? Откуда? Кто тебе дал? — забросал ее вопросами Николай Иванович.
        - Это… это… амулет такой…
        - Что-то вредное?! Опасное?! Черная магия?!!
        - Нет, ну что ты… — Ника даже стала реже всхлипывать. — Это наоборот… Это видишь… — девочка расправила на покрывале мокрый подарок, — …магический узел…
        - И что же в нем магического?! — все еще в большой тревоге спросил Николай Иванович.
        - Он плетется так, чтобы не было видно начала и конца шнура… Символизирует бесконечность…
        - Бесконечность чего?
        - Это зависит от того, что хотел пожелать человек, который его подарил. Если желает богатства — значит, узел символизирует бесконечность притока денег, если здоровья, то тоже бесконечного… — Ника тяжко вздохнула и дрожащим голосом продолжила: — А если счастья — тоже бесконечного и любви — бесконечной… — И она опять разрыдалась, прижавшись к груди отца.
        - Все понял… — сказал он, поглаживая дочь по спутанным волосам. — Это Стас тебе оставил… Да-а-а… В вашем возрасте все эти чувства налетают, как ураган, а вы… не знаете, что со всем этим делать… Хотя, знаешь, Никушка, любовь — такая штука, что с ней и взрослые не всегда достойно справляются, что уж говорить про вас, пятнадцатилетних… Ты поплачь, поплачь… Со слезами уйдет печаль и останется радость.
        - Папа! Какая еще р-р-радость?! — проплакала Ника.
        - Ну как же?! Вон какие в тебя замечательные парни влюбились! Это ж здорово!
        - Ничего здорового! Я н-н-не знаю, что д-д-делать, а ты-ы-ы…
        - А что я? Я тебе советую успокоиться. Вот увидишь, скоро все само определится!
        - Что определится?
        - То, что тебя мучает! Твое сердце само выберет одного из этих двух молодых людей.
        - Да! Но сердце другого при этом разобьется, как хрупкая стеклянная игрушка… Помнишь, ты мне склеивал рыбку и белочку? Вроде и целые, а трещины все равно видны…
        Николай Иванович отстранил от себя дочь, отбросил от ее лица мокрые пряди волос, заглянул в глаза и сказал:
        - Люди — не игрушечные белочки и рыбки, хотя с человеческими чувствами надо быть вдвое осторожнее, чем со стеклянными безделушками. Если влюбленных трое, то у кого-то на сердце обязательно останется шрам. От этого никуда не деться! Но ты еще просто не знаешь, что он, этот шрам, оставленный на сердце первой любовью, редко долго кровоточит. Первую любовь, особенно неразделенную, помнят всю жизнь и вовсе не желают избавиться от этого шрама. Нет более сладкого воспоминания, чем первая любовь.
        Ника перестала плакать и испуганно спросила:
        - То есть первая любовь не навсегда?
        - По-всякому бывает… Бывает, что и навсегда… Чаще — это просто проба чувств… Но это вовсе не значит, что первая любовь менее значима и менее серьезна, чем та другая, которая впоследствии свяжет двух людей в единое целое, в семью! Определяйся с выбором, девочка моя! И люби! Любить — это прекрасно! А разбившуюся бабочку можно заменить другой… Они здесь на каждом углу продаются. Уверяю тебя, Глеб не заметит подмены.
        - Но это же будет совсем другая бабочка!
        - Но если ты будешь относиться к ней так же, как к разбившейся, к ней перейдут все свойства подарка Глеба!
        - Ты так думаешь?
        - Я в этом уверен! Сила человеческой мысли и сила самовнушения очень велики! Захочешь сама, чтобы бабочка приносила счастье, она и будет его приносить! Вот увидишь! Ведь в конечном счете дело не в бабочке, а в тебе!
        Уставшая на экскурсии и измученная переживаниями Ника очень быстро заснула, положив узел счастья обратно под подушку, чтобы с ним не случилось ничего столь же дурного, как с нефритовой бабочкой. Под утро ей приснился удивительный сон. Будто бы она в национальном платье-ципао, нежно-золотистом, с тонким рисунком в виде веточек цветущей сливы, участвует в чайной церемонии вместе с другими девушками-китаянками. И сама Ника — вылитая китаянка, с гладкими черными волосами, уложенными в замысловатую прическу, с чуть раскосыми глазами, с губами, накрашенными ярко-красной помадой. Девушки, которые рядом разливают чай, ничем от нее не отличаются, ни одеждой, ни прической, ни макияжем. Нике делается тревожно: ее ведь никто не узнает среди девушек-китаянок, и она навсегда останется в чайном домике разливать чай. А кто же ее должен узнать? Конечно же, вот тот молодой человек! Не зря же он так пристально вглядывается в девушек! Ника тоже не может узнать парня, но знает, что он пришел за ней. Она хочет подать ему какой-нибудь знак, но у нее ничего не получается: она не может махнуть ему рукой, потому что пальцы
не разжимаются, и она никак не может поставить на столик чайник. Тогда она решает крикнуть парню: «Я здесь! Вот она я!», но и губы не размыкаются, и никаких слов Ника ни крикнуть, ни произнести не может. А парень подходит по очереди к каждой девушке, берет за руку, вглядывается в лицо, потом разочарованно качает головой и идет к следующей. Вот он уже совсем близко. Нике хочется плакать, потому что она уверена — он ее ни за что не узнает — она точь-в-точь такая же, как остальные. Но молодой человек вдруг радостно улыбается ей и кричит: «Это она!», и подводит ее к зеркалу. Ника вглядывается в отражение и не может понять, как он смог ее узнать, но вдруг видит на собственной щеке выполненный красной тушью китайский иероглиф «ай», обозначающий «любовь». Она его хорошо знает. Он состоит из нескольких частей, обозначающих когти, покрывало, сердце и друга — ведь любовь очень похожа на дружбу, но гораздо сильней; она будто когтями вцепляется в сердце и полностью окутывает человека, как покрывалом.
        Ника поворачивается к парню, чтобы спросить, кто он такой, но его уже нет рядом, в руках у нее красный шелковый шнур, изящно свитый в узел счастья, а в ушах звучит китайское «во ай ни» — «я люблю тебя»…
        Ника так металась во сне, что проснулась чуть ли не поперек кровати. Первым делом она сунула руку под подушку. Шелкового шнура там не было. Девочке показалось, что у нее остановилось сердце. Не хватало еще потерять и этот подарок. Она стала судорожно перетряхивать постель и в конце концов нашла подарок Стаса. Она улыбнулась ему, как живому существу, и отправилась в ванную комнату. Каково же было ее удивление, когда, посмотревшись в зеркало, обнаружила на собственной щеке… нет, конечно, не иероглиф «ай», а розовый след от отпечатавшегося узла счастья. Похоже, что последние ночные часы она проспала расположившись щекой прямо на нем. Что же такое случилось? Свитый затейливым образом шелковый шнур давил на щеку, и потому приснился такой странный сон? Или Нике таким образом свыше был дан особый знак? Конечно, второе предположение верней! Она так мучилась выбором, и ей помогли разобраться, чей подарок важнее: бабочка разбилась, а узел счастья родил в ней потрясающий по красоте сон под девизом «во ай ни» — «я люблю тебя»…
        Ника села на изящную скамеечку в ванной. Ведь если все-таки быть до конца честной с собой, то выбор ею был сделан уже давно. Похоже, в тот самый момент, когда Стас поехал за ними с Глебом в Санью. Ника тогда уже сразу поверила в то, что он не следил за ними, а переживал за нее. Он вообще все время беспокоился о ней. Перед девочкой, будто на кинопленке, стали прокручиваться воспоминания о днях, проведенных в Китае вместе со Стасом. Он все время был рядом не только потому, что этого хотелось ему, но и потому, что всегда готов был помочь Нике: подать руку, поддержать, взять на себя ее тяжелую ношу. Он отдавал ей за завтраком, обедом и ужином самые вкусные фрукты и напитки. Девочка вспомнила, что Стас снился ей уже не первый раз. В одном из снов он помог ей справиться с разбушевавшимися волнами и выплыть из моря. Видимо, в Никином подсознании этот парень уже давно закрепился в образе защитника и помощника. Кроме того, Стас был близок ей по духу: им нравилось одно и то же и не нравилось тоже одинаковое: они оба, например, пожалели бедных крабиков и не согласились их есть. И в конце концов Стас
пожертвовал собой, когда понял, что Ника хочет остаться с Глебом. А действительно ли она этого хотела? Скорее всего, она просто хотела уесть одноклассниц, заявившись в школу рука об руку с недоступным красавцем Долинским. Это было бы престижно, это стразу возвысило бы Нику в глазах школьных подруг. А на самом деле ей было с ним скучновато даже и в парке «Олень повернул голову». Если бы не красоты, которые не могли не восхитить, возможно, она уже тогда поняла бы, что не очень-то ей комфортно с Глебом. И никаких притчей Долинский, конечно же, не читал… Ему это вряд ли интересно… Он все время говорит, что не может сконцентрироваться даже на рассказах экскурсоводов. А чтение притчей требует еще большей сосредоточенности и работы ума. Что-то Глеб, конечно, запоминал и даже рассказывал Нике со Стасом, но не потому, что это было близко ему по духу, а чтобы потом, как говорил он сам, где-нибудь блеснуть своим знанием.
        Ника поднялась со скамеечки, забыв умыться, забыв про то, что на щеке розовел знак бесконечного счастья. Когда она вышла в комнату к отцу, тот сообщил:
        - Пока ты спала как сурок, я прогулялся в соседний корпус. Там магазинчик сувениров работает все двадцать четыре часа. Гляди, что я тебе купил!
        Николай Иванович разжал кулак, и Ника увидела на его ладони маленькую нефритовую бабочку, почти такую же, какую ей подарил Долинский, разве что более сочного зеленого цвета. Взяв в свою руку бабочку, девочка улыбнулась и сказала:
        - Давай будем считать, что это подарок от тебя!
        Отец посмотрел на нее с интересом, потом с расстановкой произнес:
        - Вот так… да?
        Ника кивнула, и тут Николай Иванович заметил на ее щеке отпечаток узла счастья.
        - А это еще что за фокусы? — спросил он с удивлением. — Татуировки — это я знаю, а у тебя на щеке вообще что-то необыкновенное!
        - Пап! Это пройдет! Это я спала на подарке Стаса!
        Отец удивленно приподнял брови, и Ника поспешила объяснить:
        - Не специально! Нет! Так получилось… Шнур лежал под подушкой, потом я его, видимо, рукой вытолкнула и улеглась на него щекой!
        - Я сказал бы, что это символично! — Николай Иванович расхохотался.
        - Я тоже так бы сказала! — ответно рассмеялась Ника. — Но в этом Китае вокруг сплошные символы!
        - И не говори, дочь!! Ну что ж, теперь мы со спокойными душами можем идти на завтрак, а потом — в джунгли!
        - В тропические! Настоящие!!
        - Вот именно!
        После завтрака за русскими туристами пришел автобус и повез их вглубь острова Хайнань. Дорога оказалась долгой. Ника смотрела в окно, и у нее медленно портилось настроение. Она увидела совсем другой Китай, без парадных желтых и пурпурных красок, без помпезных белоснежных статуй и золотых изваяний, украшенных самоцветами. Здесь не курились ароматические палочки, не гремели буддийские барабаны, не журчали искусственные ручейки, не низвергались такие же рукотворные водопады. Автобус вез Нику мимо нищих провинций, где вместо сверкающих стеклом и дизайнерскими украшениями отелей лепились друг к другу жалкие хижины с покосившимися стенами и дырявыми крышами. На кособоких причалах теснились утлые лодчонки, а жители этих мест, которые шли по дорогам навстречу автобусу, имели до черноты пропеченные на солнце, изможденные, изрезанные морщинами лица. Их одежда была похожа на европейскую, незамысловата, проста и очень заношена. Иногда вдоль дороги сидели торговцы, желающие хоть что-нибудь продать туристам. Автобус ни разу не остановился возле них, но вынужден был сбавлять ход, чтобы ненароком никого не сбить.
Ника успевала заметить и потертые, грязные циновки, на которых был разложен товар, и дешевые, излишне блестящие на солнце украшения, аляповатые ткани, многочисленные безвкусно выполненные сувенирные дракончики и легионы многоруких будд со зловещими улыбками. Иногда в открытые окна автобуса назойливо лез чад тут же при дороге готовящихся лепешек и риса с острым соусом. Похоже, покупали эту пищу тоже только местные жители. У Ники, которая плоховато подкрепилась за завтраком, кисло-сладкий запах приправ и прогорклый — перегретого масла — вызвать аппетита не смог.
        - Как же они так живут? — спросила она отца. — Это же невозможно!
        - Может быть, тут-то как раз настоящая жизнь и есть! — с грустью отозвался Николай Иванович.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Те китайцы, которых мы с тобой видели в отеле и на экскурсиях, работают, обслуживают туристов, а тут они просто живут…
        - Не хочешь же ты сказать, что наша Лулу живет в такой же лачуге! — и Ника показала рукой на удручающего вида домик, который они проезжали.
        - Нет, конечно… Но и в больших городах, уверяю тебя, есть улочки, на которые без слез не взглянешь. Причем не только в Китае. У нас, в России, таких трущоб — хоть отбавляй. А в нашей глубинке, в деревнях, люди живут примерно так же. Там только климат суровее, а потому дома покрепче.
        - Но это же грустно!
        - Это очень грустно, моя девочка! А потому, чтобы хотя бы в отпуске не сосредотачиваться на неприятном, давай поговорим о тебе. Мне кажется, что сегодня утром, которое, как и положено, оказалось мудренее вчерашнего вечера, ты все же разрешила свой мучительный вопрос. Так?
        - Похоже, что разрешила…
        - И кто же этот счастливчик? — Николай Иванович легонько щелкнул дочь по носу.
        - Ну, па-а-а-апа… — с притворным недовольством протянула Ника. — Может быть, он уже вообще про меня и думать забыл…
        - Это Стас-то?!
        - Почему ты решил, что именно Стас?
        - Мне так показалось… Разве нет?
        - Ну, да… Да! Да! Да!
        - А позвольте-ка узнать, сударыня, что оказалось решающим? Или это просто сердечный толчок?
        - Я не могу сказать точно, что именно перевесило… Мне кажется, что на самом деле Стас мне понравился сразу… Видимо, тогда и произошел, как ты говоришь, сердечный толчок… А Глеб… Понимаешь, папа, Долинский — это мечта, которая вдруг неожиданно осуществилась! Да, не скрываю, я была в него влюблена… впрочем, как и все девчонки нашего класса… А тут вдруг он сам ко мне с чувствами, с бабочкой — символом любви… Красиво же… Ну как было не поддаться?!
        - Это я как раз понимаю…
        - Ну вот… А Стас… он мне близок во всем… И я ему, как мне показалось, по-настоящему нужна. Ему нравилось не только быть со мной рядом, но и постоянно заботиться обо мне. — Ника вдруг вспомнила, как Стас предлагал ей придумать для них с Глебом испытание. Она тогда отказалась, но получилось, что это испытание они придумали себе сами — преподнесли ей по подарку. И Ника продолжила: — Знаешь, папа, даже подарки Стаса и Глеба — разные… Они тоже характеризуют их отношение ко мне.
        - Ну-ка, ну-ка! Как говорится, вот с этого места и поподробнее! У нас времени — навалом!
        - Пожалуйста… Я начну издалека… Перед поездкой я прочитала книгу китайских сказок и притчей. В одной сказке девушка никак не могла выбрать из трех молодых людей, которые предлагали ей руку и сердце. Она попросила их сделать ей по подарку. Один подарил волшебное зеркало. В нем можно было увидеть разные страны, всякие диковинные вещи. Молодой человек сказал, что после свадьбы они будут вместе наслаждаться тем, что показывает зеркало.
        - Ну… это он ей подарил что-то вроде телевизора, — заметил Николай Иванович.
        - Пожалуй, — согласилась Ника и продолжила: — Второй подарил девушке волшебного верблюда. Если на него сесть верхом, то он в два прыжка донесет их до любой страны, где они, таким образом, могут побывать в реальности, а не разглядывая красивые картинки в зеркале.
        - Хороший подарок! Ну а что третий?
        - А третий подарил волшебное яблоко. Если заболеешь, стоит от него только откусить и сразу поправишься. Вот ты, папочка, какой бы подарок посчитал самым лучшим?
        - Безусловно, когда болеешь, нет ничего лучше того, что принесет здоровье, но я, наверно, выбрал бы верблюда. А девушка, конечно же, яблоко, да? Чтобы никогда не болеть? Здоровый-то может и не на волшебном, а на простом верблюде куда-нибудь съездить, не так ли? Я логично рассуждаю?
        - Да, девушка выбрала яблоко и того юношу, который ей его подарил, но совсем по другой причине.
        - И по какой же!
        - Видишь ли, папа, два первых молодых человека думали не столько о девушке, сколько о себе. Один собирался с ней вместе рассматривать в зеркале заморские страны, другой хотел вместе с ней эти страны посетить с помощью дареного верблюда. А третий ничего для себя не хотел. Главным его желанием было благополучие девушки. Вот его она и выбрала!
        - Сказка, конечно, мудрая, но как же любовь девушки? Похоже, она действовала не из любви, а по холодному расчету!
        - А девушка и полюбила того, кто ее любил сильнее. Это ж сказка!
        - Ну и ты… — Взгляд Николая Ивановича сделался вопросительным.
        - И я подумала, что бабочку Долинский мне подарил как бы и для себя тоже: она символ счастья и любви для двоих. А Стас, уже не надеясь на взаимность, подарил мне узел счастья только для меня одной, чтобы не он со мной, а я была бы счастлива с тем, кого выбрала.
        - Красиво, конечно… Но любовь не может быть наградой за хорошее поведение, за шикарный подарок или какой-то особый поступок. Она — особое чувство, которое спускается на человека свыше вне зависимости от того, насколько хорош избранник! Ты не поторопилась с выводами, дочь моя?
        Ника задумалась, а потом ответила:
        - Мне кажется, не поторопилась, но… В общем, у меня еще есть время все осознать окончательно!
        - И то верно, — согласился Николай Иванович, глянул в окно и сообщил Нике: — По-моему, мы наконец приехали!
        Джунгли оказались самыми настоящими, несмотря на то что для туристов в некоторых местах проложили деревянные мостки и дорожки. Конечно, все растения в Китае были тропическими, сад в отеле тоже напоминал джунгли, но они были рукотворными, как регулярные парки Европы. Сейчас же Нику со всех сторон обступал сотворенный природой густой тропический лес, точь-в-точь такой, какой ей приходилось видеть в приключенческих кинофильмах. Многие деревья имели глянцевые, будто лакированные ярко-зеленые листья, их оплетали разного рода лианы. Некоторые из них очень пышно цвели и одуряюще пахли.
        Лулу обратила внимание своей группы на удивительные растения, которые назвала эпифитами. Эпифиты селятся на стволах и на ветвях других растений. Похожи они на зеленые ажурные шары или карликовые деревья — и вместе со своими «хозяевами» представляли собой необыкновенно красивое зрелище. Кое-где попадались сосны с кривыми, узловатыми стволами и огромное множество самых разнообразных видов бамбука и диких бананов. Самыми необычными Нике показались дисковидные корни некоторых деревьев. Они напоминали именно поставленные на ребра диски. Деревья с воздушными корнями она уже видела раньше в саду отеля, но не такие огромные. Лулу сказала, что здесь некоторые из них достигают в высоту до тридцати-сорока метров. Природа, дав им воздушные корни, таким образом позаботилась о них. Используя эти корни как подпорки, высоченные деревья могут выдержать сильные порывы ветра и не ломаться. Поразили воображение Ники корни, которые хищными многопалыми лапами вцепились в огромные валуны, будто боялись, что без их тяжести взлетят вверх. Воздушные корни других деревьев, безвольно повисшие в воздухе, казались ощипанными,
поникшими крыльями гигантских птиц. Некоторые корни так необыкновенно переплелись, что напоминали собой творения скульпторов-авангардистов. Ника не могла удержаться, чтобы не забраться внутрь одной из таких воздушных скульптур. Николай Иванович тут же ее сфотографировал.
        В лесу было душно и влажно. Ника даже сняла футболку, благо на ней был надет купальник. Вслед за Никой стали раздеваться и остальные. Лулу улыбнулась и торжественно продекламировала:
        Так жарко мне —
        Лень веером взмахнуть.
        Но дотяну до ночи
        Как-нибудь.
        Давно я сбросил
        Все свои одежды —
        Сосновый ветер
        Льется мне на грудь.
        - Ой! А я знаю, чьи это стихи! — не смогла сдержаться Ника. — Ли Бо! Я не ошиблась?
        - Да, правда! — обрадованно согласилась Лулу. — Это стихи великого Ли Бо, классика китайской литературы! Как правило, русским туристам это имя ничего не говорит. Но вы, девушка, уже второй раз поражаете меня своими знаниями!
        - Я же говорила, что просто увлекаюсь китайской культурой, — смущенно объяснила Ника.
        - Это здорово! Вот вам в подарок еще одно стихотворение Ли Бо! — И Лулу так же вдохновенно прочла:
        Словно затканный в пряди тумана,
        Лес вдали, различимый едва.
        Бередит в моем сердце раны
        Гор холодная синева.
        Я на башню поднялся высоко,
        Где скопился сумрак густой.
        Там стою и стою одиноко
        Со своею тоской.
        И на мрамор белый ступеней
        Устремляю свой взгляд.
        Шум внезапно возник в отдалении —
        Это птицы в гнезда спешат.
        А моя где нынче дорога,
        Та, что к дому родному ведет?
        И беседок еще как много
        По дороге путника ждет?
        Туристы поаплодировали своему гиду, а Ника дала себе слово еще раз найти стихи Ли Бо в Интернете и более внимательно их перечитать.
        После экскурсии Лулу привела всех в ресторанчик, чтобы пообедать. К морепродуктам Ника уже привыкла и ела их с удовольствием, а вот попробовать мясо змеи отказалась наотрез и даже специально зажмуривала глаза, когда эту бедную змею разделывали для приготовления прямо перед туристами, устроив из этого действа настоящий аттракцион. Но даже взвизгивание женщин и оханье мужчин не заставило Нику открыть глаза. Такие развлечения не для нее.
        Когда глаза все-таки пришлось открыть, чтобы ненароком не запустить свою ложку в чужую миску или тарелку, Нике показалось, что яркие краски знойного дня будто несколько поблекли, как-то неприятно засосало под ложечкой, и даже захотелось всплакнуть. С чего бы это? Может, она устала от переизбытка экзотики? Может быть, ей хочется домой? Как там Лулу читала из Ли Бо:
        А моя где нынче дорога,
        Та, что к дому родному ведет?
        Да! Да! Уже тогда, когда Лулу произносила эти слова, Ника почувствовала, что пора домой. Хорошо, что они завтра улетают. В Питере их с отцом ждет не дождется мама Алла. А ее, Нику, может быть, все же ждет Стас? Как-то без него неуютно стало… Солнце будто закрыло серой пеленой…
        Я на башню поднялся высоко,
        Где скопился сумрак густой.
        Там стою и стою одиноко
        Со своею тоской.
        Вечер Ника с отцом провели на море. Девочка фотографировала волны, блики солнечного света в воде, мелких рыбешек, вьющихся у ног. Когда стали сгущаться сумерки, Ника хотела запечатлеть фосфоресцирующие краски последнего для них заката в этой стране, но пока возилась с фотоаппаратом, сделать это оказалось невозможным. Темнота в Китае наступала почти мгновенно, медленно закатывающееся солнце в конце концов будто уставало держаться на небе и стремительно падало за горизонт, как мяч.
        - Ну что, дочь моя, довольна ли ты поездкой? — утром следующего, последнего, дня в Китае спросил Нику Николай Иванович.
        - Можно подумать, что ты сомневаешься, — с хитрым прищуром ответила девочка.
        - Ну… кто тебя знает… Тебя тут такие переживания мучили…
        - Этим-то как раз еще больше запомнится эта чудесная страна!
        - А что, Никуш, язык-то дальше учить будешь?
        - Конечно, папочка! Ну… если, конечно, вы с мамой Аллой оплатите настоящие курсы… Онлайн обучение все же какое-то неживое… Если я два года до окончания школы прилежно отзанимаюсь на курсах, думаю, мне гораздо легче будет учиться в вузе.
        - В него еще поступить надо!
        - Если есть цель, это как-то настраивает… Понимаешь, папа, многие мои одноклассники еще вообще не представляют, чем будут заниматься во взрослой жизни. Наверно, им потому и учиться не очень хочется — не знают, ради чего. А я знаю! Я мечтаю приехать в Китай, уже полностью владея языком. Мы ведь с тобой в Пекине не были, Великую китайскую стену не видели, да и вообще… страна-то огромная… наверняка еще полным-полно чудес…
        - Ладно, девочка моя! — Николай Иванович привлек Нику к себе и чмокнул в щеку. — Думаю, мама Алла не будет против. Ты же знаешь — она за тебя всегда горой стоит! А тут даже меня уламывать не надо! Так что все получится! Но! Ты будешь нам должна!
        - Что? — испугалась Ника. — Я же еще не скоро стану зарабатывать деньги!
        - Да я не о них! Пообещай: когда мы с мамой выйдем на пенсию, ты уже сама повезешь нас в Китай в качестве гида!
        Раскрасневшаяся Ника рассмеялась и сказала:
        - Заметано!
        - То-то! — И отец легонечко щелкнул ее по носу.
        Томилины прощались с морем утром. Оно было спокойным и величавым. Прозрачные волны с определенной периодичностью набегали на берег, и казалось, будто море дышало. А кто знает, может быть, море и есть огромный живой организм, жидкий мозг, как фантастический Солярис! Оно просто позволяет животным и людям пользоваться своими водами…
        Ника очередной раз поразилась нежным краскам воды и белизне песчаного пляжа. Она никак не могла окончательно определиться, чего бы ей хотелось больше: остаться в этой чудесной стране еще на несколько дней или побыстрей уехать домой, и от этого щемило в груди. В конце концов она взяла себя в руки. Зачем грустить! Она непременно вернется в Китай! А дома… Дома тоже очень хорошо! Как приедет в родной Питер, обязательно сходит в Летний сад. Жутко по нему соскучилась!
        Из отеля выехали специально пораньше, сдали багаж в камеру хранения аэропорта, чтобы вернуться в Санью и напоследок налегке побродить по городу. Чего только не продавалось на главной улице с многочисленных лотков и лоточков: разнообразная еда, травы, лекарства, косметика, одежда, украшения и даже кусочки кожи и гвозди для починки ботинок. К Николаю Ивановичу несколько раз обращались продавцы-китайцы, пытаясь объяснить жестами, что они от него хотят.
        - По-моему, тот дядя непременно хочет починить тебе обувь! — догадалась Ника и рассмеялась.
        - Да? А мне показалось, что он хочет сшить мне брюки! — весело подхватил отец.
        - А не прокатиться ли нам на моторикше? — предложила Ника. — Так ведь и не сподобились!
        - Брось, дочь! Жарко же! Да и куда нам ехать!
        - Ну… вообще-то некуда…
        - То-то и оно!
        Свернув в сторону порта, к морю, Ника с Николаем Ивановичем оказались на маленькой улочке, где расположился центральный базар. Чего там только не было! Ника поразилась женщинам, продающим фрукты, которые были разложены на циновках прямо на земле. Эти женщины сидели на корточках, что, похоже, им было очень удобно, поскольку вставать они не торопились. Кроме фруктов они продавали еще какие-то травы, наверно, пряные или лекарственные, поскольку возле них пахло особенно экзотично.
        Довольно рослые для китайцев молодые парни продавали рыбу, крабов и других обитателей моря, наверняка только что пойманных, поскольку запах был приятным — возле их лавок пахло морем. Ника удивилась огромному раку и, обращаясь к отцу, сказала:
        - А я не знала, что в море тоже водятся раки!
        - Это не рак, Никушка! Это омар или лобстер! — пояснил Николай Иванович. — Мы ж с тобой пробовали в отеле. Тебе понравилось!
        Продавец, видимо, понял, что иностранцы заинтересовались омаром, и попытался всучить Нике особенно крупного морского рака. Она в страхе спрятала руки за спину. Молодой китаец рассмеялся и бросил его обратно к сотоварищам. Разомлевшие на солнце омары только лениво шевелили длинными скользкими усами.
        Седые китайцы с прокопченными на солнце лицами, торговавшие кокосовыми орехами в тени пальмы, совмещали торговлю с игрой в шашки.
        - Удивительно, — показав на них, сказала Ника. — Мне казалось, что китайцы должны играть в какие-то свои игры… но никак не в европейские шашки.
        Николай Иванович заглянул на игровое поле через голову одного китайца и сказал:
        - А они играют вовсе и не в шашки, а в шахматы!
        - Папа! Ну какие же это шахматы? Круглые фишки, черные и красные… Красные — это, видимо, вместо белых… Может быть, чтобы ярче было на доске, красивее?
        - Нет, дочь моя, это именно китайские шахматы под названием сянци.
        - А ты откуда знаешь? — Ника прищурилась, а ее отец рассмеялся и ответил:
        - А ты думала, что только ты у нас знаток китайской культуры, да?
        - Ну, папа! Откуда ты знаешь?
        - Как откуда?! Для тебя ж не новость, что я всегда с удовольствием играл в шахматы. Сколько мы только с тобой игр провели! А по молодости я вообще очень интересовался всем, связанным с шахматами, их видами.
        - Ну, и чем же китайские отличаются от наших?
        - Честно говоря, я многое уже забыл. Ну… вот… формой, как видишь… На фишках должны быть иероглифы, чтобы отличать одну фигуру от другой. Еще помню, что фигуры ставят не в центрах квадратов, а на точках пересечения вертикальных и горизонтальных линий. Остальное, уж извините, вылетело из памяти…
        Томилины купили на рынке немного фруктов, парочку кокосов для мамы Аллы и для нее же — оригинальное ожерелье все из того же нежно-зеленого нефрита. Для Ники этот поделочный камень теперь навсегда будет связан с Поднебесной.
        Уже сидя в салоне самолета, Ника после долгих раздумий решилась спросить отца:
        - Пап, а как ты думаешь, прилично будет, если я… ну… как бы это сказать… В общем, если, например, я сама позвоню Стасу?
        - А почему это вдруг может быть неприличным? — удивился Николай Иванович.
        - Ну… ведь считается, что в таких делах должны первыми проявлять инициативу мужчины… молодые люди… Разве нет?
        - Это раньше так было, дочь моя. Сейчас другое время.
        - Ага! Мне даже Томка Звягина все время говорит о полном равноправии полов!
        - Честно говоря, Никуш, мне не очень нравится это полное равноправие.
        - Почему?
        - В любой уравниловке ничего хорошего нет! Мне кажется, что всем мужчинам и молодым людям любой степени юности больше нравятся женщины или девушки, не похожие на них, из другого, женского мира, который им никогда не удастся до конца постичь, понять… Впрочем, это и не нужно — пусть тайна остается… Клянусь, что из двух очень красивых девушек, одна из которых будет в суперджинсах и кожаной косухе с шипами, а другая — в бальном платье с открытыми плечами, каждый юноша выберет ту, что в платье.
        - Тогда получается, что мне не надо звонить? — огорченно произнесла Ника.
        - Ну почему же? Стас ведь уже проявлял инициативу, сделал первый шаг, а ты его отвергла. Так что вполне можешь реабилитироваться! Ничего в этом стыдного нет!
        - Да… но у меня нет его телефона…
        - Не беда… Мы же с его отцом сослуживцы. У меня есть все телефоны Петра Егоровича Ткачева. Я дам. Хоть сейчас… Хочешь?
        - Нет… Лучше когда уже будем дома…
        - Согласен, это лучше!
        - Значит, Стас — Ткачев… — задумчиво произнесла Ника.
        - Не нравится фамилия? У Долинского, конечно, красивее будет! — Николай Иванович расхохотался.
        - Ну, папа! Вечно ты что-нибудь придумаешь… Нормальная фамилия… Я просто так сказала… Не знаю зачем… Новое узнала о Стасе, вот и все!
        - Я удивляюсь тому, что для тебя его фамилия — новость! Мы же в отеле оформлялись… и вообще…
        - Я не прислушивалась, папа… Представляешь, я даже не могла вообразить, что мне когда-нибудь понадобится фамилия Стаса!
        - Но ведь жизнь и интересна своей непредсказуемостью, не так ли, Никуш?
        - Пожалуй…
        Уже дома, в Санкт-Петербурге, Ника получила от отца домашний телефон Ткачевых, но никак не могла себя заставить позвонить Стасу, хотя даже придумала повод: можно попросить сбросить ей китайские снимки с его фотоаппарата. Конечно, несмотря на этот повод, девочка испытывала неопределенную неловкость, но дело было не только в этом. Ей казалось, что сначала она должна закончить отношения с Долинским и вернуть ему нефритовую бабочку. Можно будет даже признать, что она — не та самая, которую подарил он. Захочет — оставит себе в качестве еще одной памятной вещицы из Китая, не захочет — Ника устроит бабочку на полочке среди своих любимых стеклянных фигурок. Девочка не исключала, правда, и третий вариант. Раздосадованный ее предательством, Глеб может в отчаянье разбить бабочку, например, об асфальт… Что ж, значит, такова ее судьба…
        Телефона Долинского у Ники тоже не было, но имелись номера других одноклассников, у которых можно спросить о Глебе. Ника медлила и никому не звонила, поскольку понимала — каждый из них будет и ее расспрашивать, зачем да почему ей понадобился Долинский. Можно было бы, конечно, сочинить что-нибудь правдоподобное, но почему-то совсем не хотелось. Вскоре девочка поняла, что мешало ей найти телефон Глеба. Одноклассник точно знал, когда у Ники заканчивается путевка и когда она вернется в Петербург. Ему тоже совсем несложно узнать номера ее телефонов, хоть домашнего, хоть мобильного. Он мог бы уже позвонить сам, но почему-то не звонил…
        Прошла неделя. Глеб так и не позвонил. Ника с виноватым лицом посматривала на отца, который дал ей номер домашнего телефона Ткачевых. Она боялась, что он станет расспрашивать, звонила ли она Стасу и как у них идут дела, но Николай Иванович ни разу даже не посмотрел на нее вопросительно. Видимо, он решил дать ей возможность во всем разобраться самой. Ну, показалось ей, будучи еще в Китае, что Стас ей более симпатичен, чем Глеб, а приехала — и наваждение прошло. Такое ведь бывает. Мало ли что примерещится в экзотической стране. Чувства обостряются, преувеличиваются… Здесь, в Питере, все другое…
        Ника любила читать обычные, бумажные книги, а не электронные. Ей нравился особый типографский запах новых книг, доставляло удовольствие переворачивать страницы, оставлять закладки в понравившихся местах. Она сама делала эти закладки. Нарезала полоски из твердой бумаги для черчения и разрисовывала их цветами и птицами. Книги, из которых топорщилось большое число закладок, были самыми любимыми. Перечитав все, что можно, в домашней библиотеке, Ника со вкусом поглощала книги библиотеки районной. Чаще всего они уже не пахли типографией, имели пожелтевшие, захватанные страницы, но от них веяло тайнами душ других читателей, которые держали в руках книги до нее. Это было соприкосновение с неизвестными людьми на особом эмоциональном уровне и потому волновало.
        Однажды, возвращаясь из библиотеки в предвкушении интересного чтения, на остановке автобуса Ника вдруг столкнулась с Долинским. Ей показалось, что он ее испугался и вроде бы даже сделал шаг назад. Но бежать было некуда — позади него стоял газетный киоск, и Глеб, как-то натужно улыбнувшись, вынужден был начать разговор:
        - Привет! Как дела?
        - Хорошо, — односложно ответила Ника и замолчала. Все же первым об их отношениях должен заговорить он. Так она чувствовала в этот момент, хотя дома несколько раз пыталась заготовить речь, в которой станет извиняться перед ним.
        - Давно приехали? — вынужден был опять спросить Долинский. Оно и понятно, вопросы задавать легче, чем определяться с настоящим положением вещей.
        - Да уж почти две недели.
        - А-а-а… Ну и как?
        - Что как?
        - Ну… понятно же что… Китай как?.. Понравился?
        - Понравился.
        Возможно, Долинский ждал, что она спросит «А тебе?», и тогда можно будет непринужденно поговорить о Китае, но Ника молчала.
        - Мне тоже, — промямлил он, и тут от киоска отошла яркая рыжеволосая девушка с несколькими глянцевыми журналами в руках и встала рядом с Долинским.
        - Это кто? — спросила она, неприязненно поглядывая на Нику.
        - Э-э-э-это? Да та-а-ак… однокла-а-а-ассница… — непривычно растягивая слова, отозвался Глеб, делая суетливые беспорядочные движения руками. — Учимся мы с ней вместе… то есть в одном классе… В школе одной, значит… Правда же? — И он стал отчаянно и смешно подмигивать Нике, что ее здорово развеселило. Она рассмеялась и, глядя прямо в глаза рыжеволосой красавице, сказала:
        - Правда-правда! Не сомневайтесь, девушка! Мы с ним только учимся вместе, а ничего более между нами нет, никогда не было и не будет!
        Ей казалось, что Долинский должен был бы после этих ее слов совершенно расслабиться, еще раз, но уже довольно, подмигнуть ей и удалиться со своей новой подругой, но он почему-то ошарашенно глядел на Нику и не трогался с места. К счастью, как раз в этот момент к остановке подрулил Никин автобус. Она помахала Долинскому рукой, сказала: «Пока!» — и вслед за другими пассажирами зашла в транспорт. Она встала на задней площадке, обернувшись к стеклу, и потому, когда автобус отъезжал от остановки, видела, как Долинский, размахивая руками, что-то объяснял девушке. Ее лица Нике видно не было, но она поняла по напряженной позе юной красавицы, что с Глебом они сейчас поскандалят, возможно, до самой настоящей ссоры. Впрочем, отношения Глеба с этой девушкой ее абсолютно не интересовали. Рыжеволосая особа была ярче и интереснее Ники, и девочка должна была бы чувствовать себя уязвленной, но почему-то не чувствовала. Ника обрадовалась этому, но крепко задумалась. Что же такое случилось? Неужели с Долинским произошло то, о чем она размышляла от лица отца применительно к себе и Стасу — в ярком экзотическом Китае с
его пряными ароматами и сказочными восточными красотами Глебу только показалось, что он наконец по-настоящему (а не как после новогодней дискотеки) влюбился в одноклассницу Веронику Томилину? Похоже, что так… А сейчас ему мучительно стыдно, что он очередной раз так влип. И нефритовую бабочку он, скорее всего, вовсе не стал бы разбивать об асфальт, а таким же суетливым движением сунул бы ее в карман, чтобы потом… А что он сделал бы с ней потом? Скорее всего, выбросил бы в помойку… Или нет… Это как-то неэстетично! Наверно, он забросил бы ее в Неву! Пусть камнем идет ко дну несостоявшаяся любовь…
        Ника об этом не сожалела, но весь день и вечер размышляла над странностью и зыбкостью человеческих отношений. Видимо, ее необычную задумчивость заметили Николай Иванович с мамой Аллой, но выяснять, что приключилось с Никой, как всегда, в ее комнату пришел отец.
        Он сел на диван рядом с дочерью и спросил:
        - Что ты сегодня такая смурная, Никуша?
        Ника подумала с минуту и решила рассказать отцу о сегодняшней встрече с Долинским. Отец всегда был ее лучшим другом, а кроме того, о ее метаниях между Глебом и Стасом знал почти все, и потому кто, как не он, может дать ей хоть какие-то пояснения по поводу происходящего.
        Николай Иванович стал говорить не сразу. Он тоже помолчал немного, смешно попыхтел, а потом спросил:
        - Глеб ведь у вас в классе лидер?
        - Не только в классе. У него в школе вообще рейтинг очень высокий.
        - И все девочки, конечно, хотят с ним дружить и все такое, да? Я не знаю, как это у вас сейчас называется…
        - Мне кажется, что это всегда называлось одинаково: все девчонки ему прямо на шею вешаются.
        - Даже самые красивые?
        - Не только! Он даже старшеклассницам нравится!
        - То есть он привык, что все девочки… условно говоря… его, так?
        - Так.
        - Ну вот! А в Китае вас, одного возраста, в отеле было всего трое: одна девочка и два парня. И тому второму, то есть Стасу, девочка Ника очень нравилась, и он всячески это демонстрировал.
        - И что?
        - И то! Как мог Долинский допустить, чтобы победа досталась другому? Он к этому не привык! Он всегда и во всем был первым! Он нравился всем! Ты обязана была выбрать его, и он все сделал для того, чтобы так и случилось. И ведь преуспел в этом! Ты согласна?
        - Ну… в общем… — промямлила Ника.
        - Да не «в общем», а так оно и есть! Ты смогла выйти из-под его обаяния и оценить Стаса только тогда, когда Долинский уехал! Никак не раньше!
        - Нет, все вовсе не так! Я просто сомневалась… немного! Вот ведь сегодня я вообще не поддалась обаянию Долинского! Глаза в глаза — между прочим! — обиженно заявила Ника.
        - Ну, тогда будь настороже!
        - Что ты имеешь в виду?
        - Думается мне: раз ты сумела выскользнуть, этот твой Долинский наверняка захочет вернуть тебя в свою свиту!
        - Но зачем?
        - Да ни за чем! Он наверняка даже отчета себе в этом не отдает! Ему надо, чтобы все вокруг были в него влюблены, так ему комфортно. А если кто-то вышел из-под контроля — это непорядок! Надо, чтобы девчонки вздыхали, плакали и умоляли о любви!
        - А если я не буду?
        - Тогда он бросит свою рыжеволосую красотку и опять будет добиваться твоего расположения.
        - Да ладно…
        - Вот помяни мое слово!
        На удивление Ники, отец оказался прав. Через пару дней ей действительно позвонил Долинский и зачастил в трубку:
        - Ну, ты уж извини меня, Вероника, пожалуйста! Мерзко получилось, я понимаю… Мне стыдно, конечно, но… видишь ли… Лизка… ты ее видела… она дочь лучшей маминой подруги, и мне приходится иногда ее развлекать! А она… Лизка… влюблена в меня! Ты, главное, не бери в голову! Все, что было между нами в Китае, конечно же, остается в силе. Я уже давно хочу сказать матери, чтобы она как-нибудь со своей подругой и ее дочерью разобралась! На что мне Лизка, если у меня есть ты…
        Ника не поняла, было ли последнее предложение, конец которого Глеб несколько скомкал, вопросительным или утвердительным. Она не захотела вникать или переспрашивать. Она вообще с трудом хранила молчание, хотя ей очень хотелось рассмеяться. Как же этот парень оказался предсказуем! Это только она, Ника, у которой еще никогда не было опыта романтических отношений, принимала его всерьез, а отец — просчитал с ходу.
        - Ну что ты молчишь? — не выдержал молчания Долинский. — Ты же помнишь, как все у нас было хорошо на Хайнане?
        Несмотря на то что китайская поездка теперь ассоциировалась у нее только со Стасом, Ника посчитала, что должна быть честной с одноклассником и ответила:
        - Я все помню, Глеб!
        - Вот и отлично! — обрадовался он. — А как мой подарок? Бабочка наша, надеюсь, жива?
        Ника обрадовалась, что он вовремя спросил об этом символе счастливой любви, и с ходу, особенно не раздумывая, ответила:
        - Нет больше бабочки, Глеб! Я ее разбила! Нет символа — нет любви!
        - Не понял… — после некоторого молчания проговорил Долинский.
        - Чего уж тут непонятного? Я твой подарок разбила!
        - Специально?! Из-за Лизки? Ну, это же глупо, потому что…
        - Не из-за нее, — перебила Ника. — Я разбила бабочку еще в Китае, случайно…
        - Случайно — не считается!
        - Возможно, это не считалось бы, если бы между нами были настоящие чувства, а их нет!
        - Что за ерунда? Почему вдруг нет?
        - Потому что у тебя всякие Лизки… Может, ты все же сможешь влюбиться в одну из этих Лизок по-настоящему. А у меня… Словом, у меня тоже другой человек…
        Конечно, Стаса рядом с Никой еще не было, но она почему-то верила, что они обязательно встретятся, а потому ее слова вовсе не являются обманом.
        - Друго-о-о-ой?!! — с удивлением протянул Долинский, который, похоже, действительно не мог такого даже представить. Все юные девушки Санкт-Петербурга должны были вращаться вокруг него, как вокруг солнца.
        - Да, другой, — подтвердила Ника, — и потому, Глеб, я предлагаю остаться друзьями. Нам ведь еще два года учиться вместе.
        - Нет, погоди, давай разберемся… Кто этот другой? И вообще…
        - Мы не будем с тобой ни в чем разбираться! — опять оборвала его девочка. — Моя жизнь — это моя жизнь! Ты прости меня, если я как-то нарушила твои планы, но… так уж получилось… До встречи осенью в школе! — И она отключилась.
        Долинский тут же перезвонил снова, но Ника не стала отзываться. Глеб между тем звонил и звонил, и в конце концов ей пришлось отключить телефон окончательно. Поскольку в отношениях с Долинским девочка поставила точку, она хотела сразу же сделать звонок Стасу на домашний телефон, но так и не смогла набраться для этого поступка храбрости. Как только она подходила к столику, на котором стоял телефонный аппарат, ее сердце трепетало и стремительно ухало вниз, как при катании на аттракционах Крестовского острова. Некстати девочка вспомнила, как в саду отеля «Золотой бамбук» прошептала бабочке пожелание о том, чтобы Стас как можно быстрее влюбился в другую девушку, которая сможет оценить его по достоинству. Бабочка улетела от Ники, унося это ее пожелание на своих нежных крылышках. А вдруг то самое, обожествляемое в Китае Небо, исполнило ее просьбу? Тогда ведь Нике казалось, что она просит очень искренне. Вот ведь… Никогда не надо что-то делать, хорошенечко не обдумав!
        Прометавшись какое-то время между телефоном и креслом, куда то и дело опускалась, вскакивала и садилась снова, Ника все же разрешила себе этим вечером не звонить, а еще раз получше отрепетировать речь, которую она уже заготовила для Стаса, чтобы завтра вечером она звучала убедительней.
        Когда наступил завтрашний вечер, став сегодняшним, Ника решительно подошла к телефону, сказала себе: «Или сейчас, или никогда!» — и поднесла трубку к уху. Зычно аллекнул густой мужской голос. Больше всего Нике хотелось швырнуть трубку обратно на рычаг, но она заставила себя проговорить:
        - Здравствуйте, попросите, пожалуйста, к телефону Стаса…
        - Здравствуйте, барышня! Сейчас позову! — и мужчина, который, конечно же, был отцом молодого человека, Петром Егоровичем, так же зычно крикнул в глубину квартиры:
        - Стасии-и-ик! Тебя-а-а-а к телефо-о-ону!!
        После этого что-то клацнуло прямо Нике в ухо, и она поняла, что трубку положили возле аппарата. Дурнота подступила к самому горлу, когда она услышала, как Стас пеняет отцу:
        - Сколько можно просить не называть меня Стасиком?! Мне не пять лет! И даже не десять!
        - Ой, да ладно! Я ж любя! — весело отозвался отец.
        Ника была уже почти в обморочном состоянии, когда Стас наконец взял трубку и сказал:
        - Алло!
        Невероятным усилием воли заставив свой голос не дрожать, Ника произнесла:
        - Здравствуй, Стас… Я… Вероника Томилина… Ты меня не забыл? Мы вместе были в Китае…
        Некоторое время трубка молчала, потом молодой человек глухим голосом, совсем не таким, каким пенял отцу, ответил:
        - Я помню…
        - Ну… если помнишь, то… может быть… мы сможем как-нибудь встретиться? — Ника почувствовала, что готова разрыдаться, если он вдруг откажет, а такое вполне могло случиться, ежели принять во внимание бабочкин полет в небо с ее пожеланием для Стаса.
        Опять-таки после весьма продолжительного молчания, за время которого вся Ника покрылась отвратительным липким потом, Стас настороженно спросил:
        - А зачем? Что-то случилось?
        - Случилось… Да… Только давай встретимся, и тогда я тебе об этом расскажу…
        - Это обязательно нужно? Без меня… тебе никак?
        Сам того не подозревая, Стас нашел очень верное определение происходящему с Вероникой, и она поспешно за него ухватилась:
        - Да! Именно! Мне без тебя… никак…
        - Ну, что же… Где и когда?
        - А когда ты можешь?
        - Да хоть когда… Сейчас ведь каникулы…
        - Тогда давай встретимся завтра… в Летнем саду… у порфировой вазы… Годится?
        - Ну, хорошо, я приду… А в какое время?
        - В двенадцать дня тебя устроит?
        - Устроит…
        - Тогда до встречи завтра?
        - До встречи…
        В эту ночь Ника никак не могла уснуть. На разные лады она представляла себе, как они встретятся со Стасом, и в конце концов с ужасом поняла, что заготовленная ею речь никуда не годится. Она начала придумывать новую, но все время сбивалась на мысли о том, что ей лучше надеть, чтобы не разочаровать молодого человека. Как там папа говорил? Любой мужчина или молодой человек девушке в джинсах предпочтет девушку в платье… Но у нее почти нет платьев. Она чаще всего ходит в джинсах и футболке, а в жару — в топике и шортах. У нее, конечно, есть совершенно открытый сарафанчик в мелкий красный цветочек и длинное платье с выпускного. Ни то, ни другое, явно не годилось. И чего она не позаботилась о платье раньше? Мама Алла ей обязательно купила бы. Она и так без конца предлагает купить Нике, как она говорит, «нежное девичье платьице». Как бы оно сейчас пригодилось! Но его нет как нет…
        В результате мучительных раздумий Ника заснула около двух часов ночи совершенно измученной, так и не найдя ни нужных слов в своем воспалившемся мозгу, ни достойной такого свидания одежды в собственном шкафу.
        Утром она проснулась поздно, почти в десять часов, и первым делом вынула из шкафа сарафанчик в цветочек, благо день обещали жарким. Покрутившись в нем перед зеркалом, Ника обозвала себя барышней-крестьянкой и быстро стащила его с себя через голову. В голубом выпускном платье без нарядной прически она выглядела смешно, как та же крепостная крестьянка, нарядившаяся в туалет своей госпожи. Но будет еще смешнее, если она заявится в Летний сад вся в локонах. С трудом сдержав слезы, в состоянии полного отчаяния Ника перемерила чуть ли не весь свой летний гардероб, но так ни на чем остановиться и не смогла. Все казалось ей блеклым, невыразительным, а главное — в стиле унисекс, который обругал отец. В конце концов времени на сборы и поездку в троллейбусе осталось так мало, что Ника вынуждена была все же нырнуть в сарафанчик, который не надо было гладить, поскольку он не мялся, быстро почистила зубы, провела щеткой по волосам и выскочила на улицу, так и не позавтракав.
        В троллейбусе девочка начала успокаиваться: ну и пусть она сегодня не в лучшем своем виде! Стас в Китае видел ее по утрам вообще нечесаной и в халате. Да, но тогда она не хотела ему понравиться, а сейчас — хочет… Впрочем, если он еще по-прежнему в нее влюблен, то ему все равно, какой на ней сарафан и есть ли на лице косметика. А если влюбленность прошла? А если прошла, то одежда вообще не сыграет никакой роли. Ника приуныла. Может быть, она вообще зря пригласила Стаса на эту встречу? Если он даст понять, что она его больше не интересует, то ей только и останется что броситься в воды Лебяжьей канавки. Девочка передернула плечами, вслух сказала: «Бр-р-р!», потом покрутила головой, дабы удостовериться, что никто из пассажиров ее восклицания не слышал, поскольку она по своей привычке ехала стоя на задней площадке у окна. Нику действительно никто не слышал, так как у окна она находилась одна.
        Переходя к Летнему саду по Нижнему Лебяжьему мосту, Ника посмотрела в воды канавки, опять сказала себе: «Бр-р-р!» и, уже не оглядываясь на прохожих, которые могли слышать это ее «Бр-р-р!», со всех ног поспешила к входу. В этот момент прогремел залп пушки с Петропавловки[4 - В Санкт-Петербурге выстрелом пушки с бастиона Петропавловской крепости каждый день возвещают о наступлении полудня.], Ника поняла, что не опаздывает, и перешла на спокойный шаг — не надо, чтобы Стас видел, как она летит сломя голову.
        У порфировой вазы стояли два молодых человека, но Стаса среди них не было. Ника взглянула на часы — она шла от мостика до входа в сад всего две минуты. Две минуты — это ерунда… Стас просто немножко опаздывает… Совсем чуть-чуть… Он, конечно же, сейчас придет, волноваться не стоит…
        И, тем не менее, она волновалась. Очень волновалась, кусала губы и бесконечно заправляла волосы за уши, хотя знала, что такой вариант прически ей совсем не идет. Сначала пришла девушка к одному молодому человеку, стоящему рядом с ней, потом — к другому, после этого возле вазы воссоединилась семья с двумя детьми-близнецами, а Ника так и стояла одна.
        Неужели Стас не придет? Но почему? Мог бы отказаться от встречи, она бы ни за что не стала настаивать… А так — разве можно? Так нельзя… Так слишком обидно… Унизительно… Горько… Может быть, Стас хотел ее проучить? Она отказалась от него в Китае, и он теперь решил таким образом ее за это наказать? Но это как-то не по-мужски… А по-мужски выглядел Долинский со своей Лизкой? Неужели парни все такие? Это ж какие? Такие! Непостоянные! Лживые! Подлые!
        Ника почувствовала, как в ее глазах закипают слезы. Пожалуй, стоит отказаться от Лебяжьей канавки, выйти из сада на другую сторону, прямо на набережную Невы, пройти подальше и бултыхнуться в канавку Зимнюю — аккурат с Эрмитажного мостика, как Лизе из оперы Чайковского «Пиковая дама»[5 - В повести А.С. Пушкина «Пиковая дама» Лизавета Ивановна вышла замуж.]. Будет очень символично! И второе название «Мостик Лизы» наверняка тут же переделают в «Мостик Вероники».
        Девочка поймала себя на том, что вместо того, чтобы просто броситься в те воды, которые ближе всего, она рассуждает об оперной Лизе и символах. Очень неуместно! А потому она больше не станет рассуждать, а пойдет да и бросится! Все равно жизнь кончена!
        Ника очередной раз заправила волосы за уши, проглотила слезы и успела сделать всего лишь один шаг к выходу. Именно в этот момент через турникет прорвался Стас с таким душераздирающим криком: «Ни-и-и-ика-а-а!», что от него во все стороны шарахнулись отдыхающие и туристы. Он будто почувствовал, что без него она решилась на последнее. Ника вздрогнула, увидела его смущенное лицо, сделала второй неуверенный шаг и, сорвавшись, побежала к нему навстречу. Он поймал ее в свои объятия, приподнял и закружил вокруг вазы в каком-то папуасском танце.
        - И то дело! Девчонка уж заждалась совсем! — прокричала им вслед старушка, которая ела мороженое, уютно устроившись у пьедестала вазы. — И что за парни нынче пошли! Какие-то малахольные! То ли дело в наше время! В наше время девки опаздывали, а не парни!
        Стас поставил Нику на ноги и сказал:
        - Ты прости меня за такое опоздание! Я решил на метро доехать, а потом пешком дойти до сада, а нашу станцию, представь, перекрыли. Что-то там случилось… Возвратился на остановку троллейбуса и прождал его почти двадцать минут. Ну, думаю, все пропало… Ника уйдет… А ты не ушла…
        Ника смотрела на него снизу вверх, и по щекам ее текли слезы. Это были те самые слезы обиды и унижения, которые она только что загнала поглубже внутрь себя. Теперь они просто вытекали из глаз освобожденной от боли девочки. Им не было места в ее организме.
        - Почему ты плачешь? — спросил Стас.
        - Я думала, ты не придешь… — размазывая по щекам горько-соленую, как морская вода, влагу, ответила Лиза.
        - Я не мог не прийти… Я вроде и не знал, зачем ты меня позвала, и, одновременно… знал… Я еще в Китае понял, что настроен на тебя, как камертон, — я тебя чувствую…
        - А я тебя только тогда почувствовала, когда ты уехал… Мне без тебя стало темно в солнечном Китае…
        - Видимо, так тоже бывает…
        - Но теперь ведь будет по-другому?
        - Конечно!
        - Это ведь ты сунул мне под подушку узел счастья?
        - Я!
        - Оно у нас теперь будет одно на двоих?
        - Очень надеюсь на это!
        - Представь, в храме Наньшаня я опустила в ящик Будды записку, где написала: «Хочу влюбиться!» — улыбаясь сквозь все еще струящиеся слезы, сказала Ника.
        - Видимо, монахи уже сожгли записки и провели священный ритуал! — отозвался Стас, тоже улыбаясь.
        - А ты что написал?
        - А я попросил, чтобы меня… полюбила Вероника Томилина из Санкт-Петербурга!
        - Специально так подробно, чтобы Будда не перепутал меня с какой-нибудь другой Вероникой?
        - Конечно! А то, кто их знает, этих Будд!
        Счастливые Стас и Ника громко расхохотались и, взявшись за руки, пошли вглубь Летнего сада. Ни он, ни она еще ни разу не видели недавно восстановленные фонтаны. Кому-то из питерцев новый облик Летнего сада не нравился, другие приняли его с определенными оговорками. Нике и Стасу в этот день нравилось все!
        notes
        Примечания
        1
        Интродукция растений — выведение растений в местности, где они раньше не произрастали.
        2
        Козетка — небольшая кушетка, двухместный диванчик.
        3
        Нефрит — минерал, поделочный камень, чаще молочно-зеленого цвета, но бывает самых разнообразных оттенков зеленого (желтоватого, травянистого, изумрудного, болотного), от почти белого до почти черного. Встречается еще голубой и красный нефрит, он очень ценится и очень редок.
        4
        В Санкт-Петербурге выстрелом пушки с бастиона Петропавловской крепости каждый день возвещают о наступлении полудня.
        5
        В повести А.С. Пушкина «Пиковая дама» Лизавета Ивановна вышла замуж.