Карасёнки-Поросёнки Юрий Лигун
        Если вы думаете, что детский мир - это магазин, то, похоже, у вас всё давно за сорок: от размера ноги до температуры, не считая количества годовых колец на талии. Но всё поправимо! Во всяком случае эта книжка сможет поправить. Ведь она про нас тогда и про наших детей теперь. Она объединяет больших и маленьких как одно мороженое на двоих. Откройте её со своими детками и внучатами, и вы почувствуете, как разглаживаются морщины, рассасывается целлюлит, а спина становится упругой, как струна. Потому что детство не проходит бесследно. Детство - это приданое, которое мы получаем от Бога, когда въезжаем во взрослую жизнь…
        Юрий ЛИГУН
        КАРАСЁНКИ-ПОРОСЁНКИ
        рассказы про детей и взрослых
        …если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное…
    (Матф.18:3)
        САМЫЙ БОЛЬШОЙ ПИСТОЛЕТ
        Жорик точно знал, кем станет, когда вырастет. На этот вопрос он отвечал чётко: «Когда я вырасту, я стану Егором Поликарповичем».
        Взрослым такой ответ нравился. Они одобрительно хлопали Егорку-Жорика по плечу и смеялись. А громче всех смеялся папа Жорика - Поликарп Николаевич. «Слыхали? - с гордостью говорил он. - Второй начальник в семье растёт!»
        Из папиных слов сразу становилось ясно, кто у них в семье первый начальник. И не только в семье, потому что каждое утро за папой приезжала длинная машина с чёрными стёклами. «Хорошая у папы работа, - думал Жорик, - только у дяди Кости лучше». Дядя Костя был папиным водителем. На зависть всему двору он разрешал Жорику близко подходить к машине. А однажды даже дал побибикать. Егорке бибикать понравилось, и он решил, что когда станет Егором Поликарповичем, будет сам крутить баранку, а дядя Костя пускай сидит рядом и показывает дорогу.

* * *
        …В тот день у Жорика с самого утра как-то не заладилось. Папа отругал его за мыло, а мама за папу. Ну, подумаешь, уронил мыло, когда умывался! А как его не уронить, если оно скользкое. Жорик специально несколько раз пытался ухватить мыло покрепче, а оно все равно выпрыгивало и пыталось ускользнуть под ванную. А тут бабушка взяла и позвала его завтракать. Егорка едва успел ладошки сполоснуть, так ему есть захотелось! Честно говоря, ему всегда есть хотелось, даже во сне, а наяву и подавно.
        Но сегодня еды не получилось. Не успел Жорик ложку с кашей в рот вставить, как из ванной раздался папин грохот. Это папа на подвернувшееся мыло наступил: вроде, не знал, что оно скользкое.
        Что тут началось! И главное, вместо мыла все на Жорика накинулись. Кроме бабушки Лизы, которая не дала растерзать его на мелкие кусочки. Ещё повезло, что папа зубную щётку сломал, а не ногу…
        Только когда мама с папой успокоились и ушли на работу, ещё хуже стало. Подруга к бабушке пришла - тоже бабушка, хотя с виду не скажешь. Потому что она всё время ходила в узких брюках и при этом всё время сидела на диете, чтобы в них влезть.
        С подругой вышло совсем по-дурацки. Не успев поздороваться, она сразу бухнулась своими узкими брюками именно в то кресло, куда Жорик кактус поставил, чтобы играть в индейцев. Крику было! А что он виноват, что у них на подоконнике не одуванчики, а мексиканские кактусы растут? Тут уже Жорику сразу от двух бабушек досталось. Особенно, когда он сказал, что сзади брюк кактусового пятна почти не видно…
        Чтобы больше никого не калечить, Жорик попросился на улицу. На удивление бабушка Лиза тут же его отпустила, только велела из песочницы носа не высовывать. На радостях Жорик так по лестнице разогнался, что дверью немного пришиб входившего в подъезд сантехника Еремушкина с новым унитазом.
        Чт? Еремушкин сказал, повторять не будем, потому что он сам не понял. Зато подзатыльник у него вышел таким понятным, что в глазах зазвенело…

* * *
        Короче, день начался хуже некуда. «Эх, был бы у меня пистолет, - подумал Жорик, тоскливо высыпая песок через дырочку в кулаке, - я б им показал!» Вообще-то, пистолет у него был и даже не один, а штуки четыре. Но это не считалось, потому что пистолеты были маленькими и пластмассовыми. А ему хотелось настоящий и такой большой, чтоб держать его двумя руками, и чтоб уши закладывало, и чтоб дуло задиралось при отдаче…
        Песчинки тонкой струйкой стекали на голую коленку и щекотали ладошку. Получалось красиво. Жорик надувал щёки и фукал на песочную струю. Она дрожала и пыталась увернуться. «Здорово! - подумал он. - Жалко, что никто не видит…»
        Жорик покрутил головой, выискивая, кому бы показать, как он умеет. Да некому было. Двор был безнадёжно пуст. Только на скамейке у подъезда о чём-то судачили старушки. В доминошной беседке незнакомые дядьки громко пили квас. Здоровенный третьеклассник Вовка Семякин науськивал на фонарный столб волосатую собаку непонятной системы. Собака науськиваться не хотела, и, чтоб её пристыдить, Вовка лаял на столб сам.
        Короче, все нормальные люди сидели дома: и его подружка Капа, и её подружка Нина, и даже Нинин хомяк Шуша. Жорик тяжело вздохнул и зачерпнул новую пригоршню. Когда песка в кулаке осталось чуть-чуть, в руке что-то шевельнулось. Наверное, жук или муравей. Нет, всё-таки жук, потому что муравей не мог быть таким твёрдым. Жорик досыпал песок и раскрыл ладошку, но вместо жука увидел жёлтую монетку…

* * *
        Если честно, денег у Жорика ещё ни разу не было. А своих тем более. Поэтому он монетку не выбросил, а сдул с неё песок и положил в карман. Но тут же вынул и стал смотреть. У монетки оказалось две стороны: на одной были непонятные закорючки, а на другой колоски.
        «Вот это да!» - подумал Жорик и вдруг ощутил страшное волнение. Ведь если у него есть деньги, он может что-нибудь купить. Сам! Без папы и мамы! И тем более без бабушки, у которой на всё был один ответ: «Вот получу пенсию, тогда посмотрим…»
        Жорик снова спрятал монетку и, как настоящий японский ниндзя, скосил глаза на балкон. Бабушки-подружки о чём-то оживлённо говорили, но не забывали глядеть, как он гуляет. Обычно, если что-то было не так, бабушка Лиза кричала, как пожарная сирена: «Жорик, вернись!» или «Егор, положи кирпич на место!» Но при подружке она вслух стеснялась и кричала про себя.
        Дождавшись, когда подружка зачем-то начала примерять бабушки-Лизины очки, он тихонько выбрался из песочницы, прокрался через дворовую арку на улицу и бросился к высокой оранжевой будке под названием «киоск», где продавалось всё, что хочешь. Командовал будкой высокий усатый продавец, которого, если честно, Жорик побаивался и всегда прятался за бабушку. Но найденная монетка придавала смелости, поэтому, подбежав поближе, он бодро выдохнул:
        - Мне пистолет!
        Окошко было высоко, однако Жорика услышали. Из будки выглянул усатый и лениво спросил:
        - Какой тебе пистолет, командир?
        - Самый большой! - захлёбываясь от волнения, крикнул Жорик и протянул деньги.
        - Муха по полю пошла, муха денежку нашла… - задумчиво проговорил продавец, рассматривая монетку. - Пошла муха в туалет и купила пистолет… Не, не получается. За десять копеек большой пистолет не получается.
        - Почему? - спросил Жорик.
        - Потому, что кончается на «У»! Ты где денег взял?
        - Бабушка дала, - сказал Жорик и покраснел.
        - Вот с бабушкой и приходи.
        - Бабушка плохо ходит, - ещё сильнее покраснел Жорик.
        - Плохо ходит, плохо видит, но внучонка не обидит, - снова заговорил стихами усатый. - А ты чего такой красный? У тебя, случайно, не краснуха?
        - Нет, не краснуха. Я, когда вру, всегда краснею, - честно признался Жорик. - А бабушка у меня нормально ходит. Мы с ней вчера за картошкой ходили…
        Похоже, усатый обрадовался, что бабушка снова стала ходячей.
        - Жили у бабуси три весёлых гуся! - радостно пропел он. - Один серый, другой белый, третий - дядя Кузя…
        «Какой дядя Кузя?» - удивился Жорик, но виду не подал. Мало ли какие гуси жили у бабуси? И вообще, он за пистолетом пришёл, а ему гусей подсовывают.
        - Дядя, а что я без бабушки могу купить?
        - На десять копеек? На десять копеек ты у меня и без дедушки ничего не купишь.
        - Совсем ниче-е-е-го! - пробормотал Жорик и почувствовал, что у него сильно защекоталось в носу.
        - Только не реветь! Слезами морю не поможешь! Держи…
        Из окошка вылетел кулак. На нём был нарисован синий паровоз, бегущий по синим рельсам. Кулак сжимал кулёк.
        - Что это? - всхлипнул Жорик.
        - Это из набора. Некомплект, - непонятно объяснил усатый. - Бери и беги.
        В кульке оказался сдутый воздушный шарик. От шарика у Жорика сразу поднялось настроение. Шарики он любил. У него было много шариков. Только они быстро лопались. Особенно если их прокалывать гвоздиком.
        - Он проколотый? - спросил Жорик.
        - Зачем проколотый? - обиделся усатый. - Целый, как день!
        - А вы можете его надуть?
        - Надуть? - оживился продавец. - Запросто! Я кого хочешь могу надуть. А тебя как зовут?
        - Жорик…
        - Жорик-обжорик, - засмеялся усатый, но не обидно, а весело. - Наверное, ешь много?
        - Много, - признался Жорик. - У меня аппетит зверский. Только на самом деле я Егор.
        - Егор спустился с гор! - сказал усатый и быстро надул шарик: - Ну вот, теперь порядок. Ехали комарики на воздушном шарике!
        Смешной был этот усатый. Жорик подумал, что надо пригласить его в гости. А то папа вечно наприглашает неизвестно кого, и весь вечер только и слышно: бу-бу-бу, бу-бу-бу. Со скуки умереть можно…
        - Да… дела! - озадаченно проговорил усатый. - Завяз, как танк в аптеке!
        Жорик поднял голову и увидел, что его шарик застрял в окошке и жалобно поскрипывает резиновыми боками. Он снова хотел расстроиться, но не успел. Усатый затащил шарик внутрь и вынес его через дверь.
        - Шарики-кошмарики! - сказал он, вручая шарик Жорику. - Нравится?
        - Угу, - ответил Жорик.
        - Тогда дуй к бабушке, а то мне товар принимать надо. Организм требует.
        - Спасибо!
        - Спасибо с Турксиба! - хохотнул усатый и скрылся в киоске.

* * *
        Жорик развернулся и плавно, чтобы не лопнуть шарик-кошмарик, побрёл домой. «Интересно, - размышлял он, - а для чего нужна монетка, на которую ничего не купишь?».
        - Мороженое! Мороженое! - заглушая уличный шум, заскрипел простуженный голос мороженщицы.
        Жорик тут же забыл про пистолет и бросился к разукрашенной тележке под зелёным зонтиком. Возле тележки стоял толстый дядька и складывал в толстый портфель замороженные пачки с мороженым. Жорик протянул продавщице монетку и шмыгнул носом.
        - Ты чё, простуженный? - осипшим голосом спросила мороженщица.
        - Ещё нет, - ответил Жорик. - Мне пломбир!
        - На пломбир девяносто копеек надо, а у тебя всего десять.
        - Ого! А я думал, одной монетки хватит…
        - Держи! - буркнул толстяк и протянул Жорику холодную пачку.
        Похоже, эта пачка была лишней. Потому что без неё толстый дядька легко застегнул портфель и, смахнув пот, покатился в сторону троллейбусной остановки.
        - Профессор математики! - уважительно прохрипела мороженщица, провожая толстяка ласковым взглядом. - Всегда берёт ровно десять пачек! Знает, что у нас мороженое самое замороженное… А ты как считаешь?
        Считал Жорик плохо, поэтому не ответил, а только пошевелил замороженными пальцами.

* * *
        Когда он вернулся, во дворе уже было полно народу. Народ катался на качелях, ползал в песочнице, играл в жмурки и громко кричал. Но громче всех кричала бабушка. Она бегала по балкону и, сложив ладони рупором, повторяла на все лады:
        - Жорик, вернись! Вернись, Жорик! Жооорик, верни-ись!
        - Бабушка, я здесь!
        - Быстро домой! Еда на столе.
        - Бабушка, ну, ещё пять минут… ну, пожалуйста!
        - Хорошо, - сразу успокоилась бабушка. - Три минуты - и домой!
        Чтобы не тратить время, Жорик побежал к песочнице. Там сидела Капа и пекла пирожки.
        - Ух ты! - увидев шарик и мороженое, обрадовалась она.
        Егор протянул Капе пачку и сказал:
        - Кусать по очереди. Только по-честному.
        - Где взял? - откусив, спросила Капа.
        - Купил!
        - Купил?
        - Да, купил! У меня монетка есть. Волшебная.
        - Как это волшебная? - удивилась Капа и от удивления откусила ещё раз.
        Жорик выхватил у неё пачку и в одно кусание отъел половину.
        - Так! - с трудом промычал он.
        - Как так?
        - Так и всё!
        - Врёшь.
        - Не вру! Я купил шарик с мороженым, а она не потратилась.
        - Не верю.
        - Спорим?
        - Спорим!
        - Хорошо. Тогда держи…
        Отдав Капе шарик, Жорик сунул руку в карман и похолодел. Монетки в кармане не было. Он хотел посмотреть в другом, но вспомнил, что других карманов у него нету.
        - Кажется, потерял…
        - Проспорил! Проспорил! - закричала Капа, и народ, моментально побросав все свои дела, обступил спорщиков плотным кольцом.
        - Ладно, я пойду, - сказал Жорик и, сгорбив плечи, поплёлся к дому.
        Когда он входил в подъезд, сзади громко бумкнуло. «Шарик», - тоскливо подумал Жорик, но даже не обернулся…

* * *
        Весь день он ходил мрачнее тучи, а вечером не выдержал и спросил у бабушки, что такое «спасибо с Турксиба».
        - Турксиб - это Туркестано-Сибирская железная дорога. Её построили ещё в прошлом веке, - объяснила бабушка Лиза и подозрительно посмотрела на Жорика. - А почему ты спрашиваешь?
        Пришлось всё рассказать. Бабушка, конечно, разволновалась, что он без спросу выходил на улицу. Но когда Жорик залез к ней на колени и ткнулся носом в щёку, бабушка сразу успокоилась и сказала:
        - Не горюй. Если эта монетка волшебная, то она не потеряется. Её обязательно кто-нибудь найдёт. Может быть, такой же замечательный мальчик, как ты.
        Бабушка потрепала Егорку по голове и добавила таинственным шёпотом:
        - Завтра у меня пенсия. И знаешь, что мы с тобой сделаем?
        - Что? - тоже шёпотом спросил Жорик.
        - Мы пойдём к усатому и купим самый большой пистолет!
        От этих слов у Жорика защекоталось в глазах, словно там завелась слезинка. Но не горькая, а сладкая. Он вдруг почувствовал, что радость растёт в нём, словно воздушный шарик. Чтобы этот радостный шарик не лопнул, он покрепче прижался к бабушке, которую любил так, что и слов не было. Из-за этого Жорик сказал совсем про другое:
        - Не надо мне никакого пистолета!
        - Почему? - удивилась бабушка.
        - А в кого стрелять, если все хорошие? - спросил Жорик и шмыгнул носом…
        ТОРТ НА ПОЛВТОРОГО
        Капа подошла к тумбочке и посмотрела на старый будильник. Его стрелки не шевелились. Она крутнулась на одной ножке и снова взглянула на циферблат. Это не помогло: стрелки стояли на том же самом месте.
        «Сломался, что ли?» - подумала Капа и прижалась ухом к стеклу. Внутри будильника что-то простужено хрипело:
        - Грипп-хрип… Грипп-хрип…
        Капа повернула будильник боком и покрутила колёсико на его железной спине. Стрелки вздрогнули и побежали. Маленькая бежала еле-еле, а большая летела, как угорелая.
        - Не отставай, - точь-в-точь как папа говорила большая стрелка.
        - Ну, пожалуйста, не иди так быстро, - хныкала маленькая, - я за тобой не успеваю…
        - А ты постарайся. Нашла время хныкать. На нас люди смотрят.
        Стрелка-папа торопился сдать стрелку-Капу в детский сад, чтобы успеть на работу. Он шагал широко, и его ботинки сердито скрипели: «Грипп-хрип… Грипп-хрип…»
        - Капитолина! Капитолина! - послышался голос бабушки Тони.
        Бабушка Тоня лежала в спальне и хворала. Выйти она не могла, и ей казалось, что, если в доме тихо, значит, с Капой что-то случилось. Из-за этого она, как могла, боролась с тишиной и чуть что громко кричала, кашляла или скрипела пружинами.
        - Капитолина! Капитолина!

* * *
        Капитолиной Капу назвали в честь бабушки, только не этой, а другой, которую Капа ни разу в жизни не видела. Невидимая бабушка жила в деревне со смешным названием Поросёнки. Этим летом папа обещал свозить Капу в Поросёнки, чтобы познакомиться с поросёнковской бабушкой, хотя она не понимала, зачем папе знакомиться. Ведь он был знаком с ней ещё тогда, когда бабушка Капитолина была никакой не бабушкой, а папиной мамой.

* * *
        - Капитолина! Кхе-кхе! Отзовись! Не хватало, чтоб ты выпала с балкона…
        Кроме бабушки Тони, полным именем Капу никто не называл. До Капитолины она ещё не доросла. Имя Капитолина было похожим на капитальный дом с колоннами, а Капа была маленькой, как кустик у подъезда…
        - Бабушка, не волнуйся. Ни с какого балкона я не выпадаю. Просто жду, когда будет полвторого.
        - Полкакого? - не расслышала бабушка.
        - Полвторого, - повторила Капа, тихонько ставя будильник на место.
        - Долго же тебе ждать придётся. Уже почти два.
        Но Капа не могла долго ждать. Ровно в полвторого к ней обещали прийти гости: Михаил Иванович, Настя и старый доктор, который ещё лечил её маму, когда та была маленькой. Капа схватила будильник и покрутила колёсико в обратную сторону. Развернувшись, большая стрелка побежала назад. Маленькая всхлипнула и поплелась следом.
        - Вот так! - сказала Капа и пошла на кухню, которую они построили с папой из картонной коробки.
        Достав ведёрко и лопатку, она аккуратно пересыпала муку в большую миску - так, что мимо просыпалось совсем чуть-чуть. Хорошо, что мукой Капа запаслась заранее, а то пришлось бы сейчас мучиться. Замесив тесто, она переложила его в алюминиевую форму-ромашку, поставила в духовку и вытерла руки об живот. Когда торт испёкся, Капа вытряхнула его на тарелку, намазала кремом и воткнула сверху жёлтый одуванчик. Не для вкуса, а просто так.
        - Вот! - сказала Капа и вернулась в комнату.

* * *
        Гости уже сидели за столом и дружно показывали вымытые руки.
        - Здравствуйте, - поздоровалась Капа, ставя песочный торт на середину. - Я не сильно опоздала?
        - Нет, - пробасил Михаил Иванович. - Сейчас ровно полвторого.
        - А бабушка говорит, что уже два.
        - Это она надвое сказала, - буркнул Михаил Иванович. - Как по мне, ты пришла вовремя…
        - Смотрите, какое у меня платье! - вмешалась в разговор Настя.
        Она крутнулась на одной ножке, и все увидели, что платье у неё просто замечательное. Капа подумала, что обязательно сошьёт себе такое, когда вырастет.
        - Что-то вы сегодня бледный, - стараясь быть вежливой хозяйкой, обратилась Капа к старичку в белом халате.
        - Кхе, кхе… Какой там бедный? - не расслышал доктор. - На болячки я богатый: колени скрипят, борода выпадает. Надо бы к доктору сходить, а не могу.
        - Почему? - спросил Михаил Иванович, не отрывая глаз от торта.
        - Потому что я и есть доктор, - ответил доктор. - Как же я сам к себе пойду?
        - И то верно, - кивнул головой Михаил Иванович и быстро спросил: - А он с мёдом?
        - С мёдом, с мёдом, - успокоила его Капа, - Сама собирала. У нас липа прямо под балконом.
        - Липовый мёд - это хорошо! Правда, доктор?
        - Правда, - подтвердил доктор. - Правда, если им не злоупотреблять.
        - А как им злоупотребишь, если его пчёлы охраняют? - обиженно загудел Михаил Иванович. - Пчёлы мёд жалеют. У меня уже вся спина пережаленная.
        - Так у вас же мех кругом, - удивилась Настя - Разве такой мех пчела прокусит?
        - Был мех, а теперь - смех… Где моль побила, где сам протёрся…
        Капе стало стыдно. Она давно хотела нащипать нового меха из маминой шубы, да всё забывала. Чтобы загладить вину, она подвинула Михаилу Ивановичу блюдце с самым большим куском. Михаил Иванович радостно зарычал, и кусок исчез. Можно было подумать, что его вообще не было, если бы не кучка песочных крошек на ковре. Доктор хмыкнул и, выдернув из торта одуванчик, начал его разнюхивать. В последнее время старик ел совсем мало, потому что у него шатались зубы.
        - Настя, а ты почему не ешь? - спросила Капа.
        - Я худею. Ну, разве что совсем чуть-чуть… Буквально пару маленьких кусочков.
        - От торта не толстеют. От торта поправляются, - прогудел Михаил Иванович. - А хозяюшка у нас - молодец! Вкусно готовит. Надо бы нам чаще собираться. И не по выходным, а каждый день. Как раньше…
        - Как раньше, я не могу. Бабушка заболела, и меня теперь сдают в садик.
        - А что говорит медицина? - спросил у доктора Михаил Иванович.
        - Кхе, кхе… Я бы в два счёта вылечил старушку, но вы же знаете, что я детский доктор. Вот если бы она болела свинкой…
        - У бабушки радикулит, - сказала Капа.
        - Радикулит - это когда спина болит, - с видом знатока пробасил Михаил Иванович. - Ей надо в дупло залезть: пчёлы радикулит в один счёт вылечивают.
        - Капитолина! Где ты? - заскрипела пружинами бабушка. - Что-то я тебя совсем не слышу. Кажется, я очки потеряла.
        - Бабушка, я сейчас! Только вы не уходите, - попросила гостей Капа.
        - Не получится, - взглянув на будильник, сказал доктор. - У меня в полвторого приём. Если опоздаю, дети всю больницу разнесут.
        - Посидели и хватит, - прогудел Михаил Иванович.
        - Всё было очень вкусно, - прощебетала Настя, доедая третью порцию.
        - Ну, пожалуйста! Вон ещё сколько торта осталось, - сказала Капа и бросилась в спальню.

* * *
        Бабушка лежала на кровати. В одной руке она держала очки, а другой рукой шарила под подушкой.
        - Вот так всегда. На минутку сняла, а теперь не найду никак.
        - Бабушка, да они же у тебя в руке!
        - Точно! Вот голова садовая! Нет чтобы сразу в руке поглядеть.
        Бабушка надела очки и внимательно осмотрела внучку. Руки-ноги у Капитолины были на месте, но бабушка всё равно недовольно поджала губы:
        - А почему ты вся в песке? Опять торт делала? Лучше бы цветы полила.
        - Ну, бабушка, - захныкала Капа, - я их уже сто раз поливала. И потом мне надо одно дело сделать…
        - Какие у тебя могут быть дела? Не понимаю…
        Ответа она не дождалась, потому что Капы в комнате уже не было.
        - Руки помой! И колени! Всю квартиру пропесочила! - крикнула вдогонку бабушка и погрозила пальцем дверной ручке.

* * *
        Капа очень торопилась, но всё равно опоздала. Гости ушли, даже не попрощавшись. Она обвела комнату взглядом. Всё было, как обычно. У кресла валялся потёртый плюшевый медведь, на подоконнике сидел пластмассовый доктор, из ящика с игрушками выглядывала кукла Настя.
        - Эх, вы! Не могли подождать… - прошептала Капа.
        Она посмотрела на будильник. Было ровно полвторого.
        На столе стоял недоеденный песочный торт.
        БАНДИТ СЕМЯКИН И СТЕСНИТЕЛЬНАЯ СОБАКА
        Здоровенный третьеклассник Вовка Семякин уже и не помнил, кто первым назвал его бандитом. Кажется, тренер по фигурному катанию. В секцию фигурного катания его привела старшая сестра Катя, когда Вовке стукнуло пять лет и он ещё не был таким здоровенным.
        - Фактура хорошая! - повертев Семякина, сказал Катькин тренер. - На коньках умеешь?
        - А чего тут уметь? - буркнул Вовка и достал коньки.
        - Ну, покажи, покажи, - благодушно проговорил тренер и подмигнул Кате. - Только возле бортика, чтоб тебя не зацепили.
        В ледовой коробке со зверскими лицами носились взрослые фигуристы. Они подпрыгивали, махали руками и по-всякому раскорячивали ноги. Из-под коньков с противным скрежетом летели белые брызги. Семякин вздохнул и вышел на лёд.
        - Ну, давай, - сказал тренер.
        И Семякин дал. Он оттолкнулся от бортика, и его сразу понесло к центру площадки. Какая-то тётя в блестящем купальнике, увидев Вовку, резко свернула и с разгону врезалась в раскрученную пару. Пара тут же распалась и поехала лёжа, сбивая всех подряд. В секунду каток превратился в ледовое побоище. Он был сплошь усеян разрядниками, кандидатами и мастерами фигурного катания, и только будущий здоровенный третьеклассник невозмутимо катился дальше…
        Тренер долго ловил ртом воздух, а когда поймал, закричал на весь Ледовый дворец то ли с досадой, то ли с восхищением:
        - Ну, ты и бандит!
        Больше Семякина на фигурное катание не водили, но слово «бандит» к нему прилепилось прочно.
        А может быть, виноват был вовсе не тренер, а твёрдый характер Семякина. Несговорчивый и упрямый был у Вовки характер. Вот, скажем, любой знает, что когда тебе делают замечания, надо низко-низко опустить голову и уныло бубнить «я больше не буду». Семякин тоже опускал голову и смотрел в пол или в землю, если его замечали во дворе, однако никогда - слышите, никогда! - не говорил «я больше не буду». Это очень расстраивало взрослых, но, как они ни старались, а заставить Семякина говорить неправду у них не получалось.
        - Смотри, Валентина, смотри! - говорила Вовкиной маме зловредная бабушка Бабарыкина. - Смотри, кабы беды не вышло. Бандит у тебя растёт.
        - Но почему? - виноватым голосом спрашивала мама. - Он же ещё совсем ребёнок.
        - Во-во, я и говорю - вылитый бандит. Весь пододеяльник мне землёй иззюзюкал, - зловредная бабушка Бабарыкина сердито поджимала губы и твёрдо повторяла. - Смотри, Валентина, а то поздно будет.
        Ну, и скажите, при чём тут Семякин? А лучше не говорите, потому что при чём тут была зловредная бабушка, у которой развелось слишком много пододеяльников. Вот она их и сушила с утра до вечера на верёвке возле детской площадки. Ну, и как тут успеешь вовремя затормозить, когда за тобой гонится Толик Гусев по прозвищу Гусь? Может, зловредная бабушка Бабарыкина и успела бы, а вот Семякин не успел и ещё метров пять бежал в пододеяльнике, пока не забежал в лужу, которая у них даже зимой не просыхала.

* * *
        Из-за своего твёрдого характера он ещё в детском саду страдал. Однажды к ним в сад должна была приехать комиссия по проверке чего-то там такого. Заведующая сильно нервничала. По пять раз в день она забегала в их группу и повторяла одно и тоже: «воспитательный процесс» и «провести мероприятие на уровне». От заведующей пахло краской, потому что она всё время подкрашивала стены малярной кисточкой, которая торчала из кармана халата. Воспитательница тоже нервничала и в два раза чаще проверяла уши. Один Семякин был спокойным: уши у него были на месте, только от краски чесался нос.
        Чтобы «провести мероприятие на уровне», всех заставили выучить наизусть какой-нибудь стишок. Вовка выучил про мишку, ну, там, где мишке шишка - прямо в лоб, а он рассердился и ногою - топ!
        Комиссией оказалась толстая тётенька с портфелем в очках. Нет, это тётенька была в очках, а при ней был толстый портфель. Она строго посмотрела на детей и сказала бодрым голосом:
        - Ну, а теперь посмотрим, на каком уровне у вас идёт воспитательный процесс.
        Все сразу начали читать стихи. Последним был Семякин. Он надул щёки и протрубил:
        - Мишка косолапый по лесу идёт. Шишки собирает, песенку поёт. Вдруг упала шишка прямо мишке в лоб. Мишка рассердился и поехал спать.
        - Куда поехал? - переспросила комиссия Вовку.
        - Спать! - твёрдо ответил Семякин.
        - Мишка рассердился и ногою - топ! - судорожным шёпотом подсказала воспитательница.
        - Мишка рассердился, - угрюмо повторил Семякин, - и поехал спать!
        - Но почему? - удивилась комиссия.
        - Потому что вместо тихого часа мы стихи повторяли, - объяснил Вовка и потёр слипающиеся глаза.
        Когда комиссия уехала, заведующая вызвала воспитательницу и долго кричала:
        - Возмутительно! Теперь придется объяснительную в районо писать. Этот Семякин просто бандит какой-то!.. У него, случайно, в семье никто не сидел?
        Это был глупый вопрос, потому что в Вовкиной семье сидели все. Папа в кресле, мама на диване, Катька за письменным столом, а Семякин на горшке перед телевизором…

* * *
        А ещё был случай в Херсоне. Это город такой есть, Херсоном называется. Туда Вовку каждый август отправляли. В Херсоне в августе арбузы вкусные. А ещё там много рыбы. Кстати, знаете, чем рыба похожа на арбуз? - В ней тоже много косточек!
        Каждую пятницу, а то и раньше, бабушка Наташа бегала на базар и притаскивала оттуда пузатый арбуз и рыбу с коротким названием «сом», хотя сама рыба была длинной и толстой. Бабушка с дедушкой вовсю нахваливали сома, потому что в нём не было мелких костей.
        - Хорошо, что в рыбе сом нету мелких костей, - говорила бабушка, - а только крупные.
        - Крупной костью не подавишься, - добавлял дедушка. - Крупную кость далеко видно.
        А Вовка Семякин взял и подавился. Самой крупной костью. Если не верите, поезжайте в Херсон и спросите у врача скорой помощи, который эту кость из Семякина вынимал. Да только не вынул, потому что Семякин его всё время кусал. Как доктор ему пальцы в рот положит, так Семякин его и укусит. Вот такой твёрдый характер!
        Вовку уже усыпить хотели, но бабушка не дала.
        - Нет уж, - сказала она, - усыплять не дам, может, она и без вас рассосётся.
        Покусанный доктор очень этому обрадовался, он прямо так и сказал: правильно, говорит, а то ваш бандит мне всю руку под наркозом оттяпает, а у меня их и без вас всего две осталось. Забирайте, говорит, его домой и дайте ему чёрствую корку.
        И действительно, когда Семякин проглотил чёрствую хлебную корку, кость прошла. Горло только потом чуть-чуть чесалось.

* * *
        В общем, разные случались истории, но после каждой Вовку называли бандитом. И когда он полбанки сырой фасоли съел, и когда померил глубину воды в яме за гаражами прямо в кроличьей шапке, и когда лампочку от карманного фонарика к розетке проволочками подключил. Да разве всё перечислишь?
        Его даже к нервному врачу водили. Но тот его и смотреть не стал. Только издалека молоточком помахал. Видно, ему из Херсона телеграмму дали, что Семякин кусается, вот он и перепугался близко подходить. А родителям сказал, что Вовка нормальный, здоровый ребёнок, и не надо так сильно волноваться, потому что в школе это пройдёт.
        Но как раз в школе его бандитская натура ещё больше проявилась.
        Всё началось с того, что Семякин оказался самым здоровым в классе. А чего ему быть не здоровым, когда ему в прошлом году гланды вырезали? Все остальные ребята были маленькими, и половина в очках. Они почему-то сразу решили, что он будет их бить, и сбились в кучу. Вовка обиделся и незаметно показал куче кулак.
        Только учительница кулак заметила и посадила Семякина на самую заднюю парту. Как говорится, от греха подальше, тем более, что с задней парты очкарики всё равно ничего не видели. А когда на следующий день выяснилось, что читать и считать в классе умеют всего три человека: Света Бурашникова, Ира Стрижко и бандит Семякин, - пересаживать его всё равно не стали, потому что он ухитрился на переменке съесть кусок розового мела. Странные люди! Ведь он всего-навсего хотел попробовать, чем отличается розовый мел от белого.
        Оказалось - такая же гадость.

* * *
        Короче, бандитское прошлое преследовало Вовку Семякина и в школе. И даже лёгкость, с которой он грыз не только мел, но и школьные науки, учительницу сильно настораживала. Притворяется, думала она, или бдительность усыпить хочет. Поэтому и спрашивала с Семякина строже, чем с других. Если кто-то разбивал горшок с цветком, это считалось мелким хулиганством. А если Семякин случайно засыпал на скучном уроке, это уже был бандитизм.
        К третьему классу Вовка научился драться. А как тут не научишься, если от тебя всё время чего-то такого ждут. Однажды он даже стукнул по шее тихоню Бурашникову за то, что она обозвала его каланчой. Учительница сильно ругалась, но больше всего её возмутило, что Вовка стукнул Светку не кулаком, а учебником русского языка.
        - Русский язык - велик и могуч! - кричала она. - На нём говорили Пушкин и Маяковский! Тебе должно быть стыдно за это!
        Вовка так и не понял, почему ему должно быть стыдно за то, что Пушкин говорил с Маяковским на русском языке. Ему было стыдно совсем за другое. Придя домой, Семякин полез в словарь и узнал, что каланча - это вовсе не жена калача, как он подумал, а высокая башня над пожарной частью.

* * *
        Вскоре с ним начали дружить все школьные хулиганы, и даже Толик Гусев, по прозвищу Гусь, одобрительно хлопал по плечу.
        - Надо что-то делать, - говорила учительница родителям, которых вызывала в школу чуть ли не каждый день.
        - А чтобы вы посоветовали? - испуганно спрашивала семякинская мама.
        - Я бы посоветовала перевести его в другую школу.
        - Нет, мы не будем его никуда переводить, - возражал семякинский папа. - У меня вот друг перевёлся в Америку, а толку?
        - В каком смысле? - спрашивала учительница.
        - В таком, что у него тут долги были, и там долги. Только тут в рублях, а там в долларах!
        - От судьбы не уйдёшь, - тяжело вздыхала мама.
        - Тогда займите его чем-нибудь. А то он на переменках кирпичами кидается. Купите ему мяч, что ли? Мячом он хоть голову никому не расшибёт…
        Этот совет папе понравился, и он купил Семякину футбольный мяч. Настоящий! Белый, в чёрную крапинку.
        Только от этого стало ещё хуже. Теперь с Вовкой, кроме местных бандитов, начали дружить и соседские. А что поделаешь, если футбол игра коллективная? Из-за этого футбола зловредная бабушка Бабарыкина умаялась пододеяльники стирать и, ложась спать, укрывалась ковриком.
        А тут как раз передача шла: «В мире животных». Специальный выпуск для бандитов. И один кандидат педагогических наук по фамилии, кажется, Скворцов сказал, что для воспитания начинающих бандитов лучше всего завести щенка. Бандит начнёт его воспитывать и незаметно сам превратится в воспитателя. А воспитатель с воспитателем всегда договорятся.

* * *
        В воскресенье папа побежал на собачий рынок. Там ему сказали, что лучшая порода для воспитания детей, конечно же, доберман-пинчер, потому что в Германии этими собаками охраняют тюрьмы. Услышав про такое, папа даже торговаться не стал и купил щенка за десятку, хотя просили пятёрку.
        Щенок всем понравился. Он был маленький, чёрный и очень стеснительный. Если он делал лужу в коридоре, то ложился рядом и закрывал лапками мордочку. А если сгрызал мамины туфли, то не только закрывал лапками мордочку, а ещё и виновато повизгивал.
        - Ничего, - говорил папа, - эта стеснительность скоро пройдёт. Просто надо набраться терпения и ждать.
        Но сколько они ни ждали, стеснительность не проходила. Наоборот, она даже усилилась. Когда Бузьке исполнилось пять месяцев, он уже не помещался на кухне. А если заходил в большую комнату, обойти его можно было только по дивану.
        - Да, стеснительный пёсик, - говорила мама, протискиваясь между Бузькой и холодильником. - А ты точно знаешь, что это доберман?
        - Конечно! - уверенно отвечал папа. - Ведь я же его покупал.
        - Тогда объясни, почему из него всё время лезет шерсть, - спрашивала мама и доставала совок.

* * *
        С появлением Бузьки Семякину совсем житья не стало.
        - Во! Идёт бандюга, - шипела зловредная бабушка Бабарыкина, когда Вовка выводил щенка во двор. - Ишь, и собаку себе завёл под стать. Такая укусит и не подавится.
        Старушки на скамейке дружно кивали головами. И хотя не все были согласны со зловредной бабушкой, перечить ей никто не решался.
        - Что ж это за порода такая? - спрашивала дворничиха тётя Маша. - Ты глянь, ростом с телёнка, а кучерявый.
        - Самая что ни на есть бандитская порода, - радостно объясняла зловредная бабушка Бабарыкина. - Злоберман-гавчер называется.
        Старушки ёрзали на скамейке и испуганно охали, а добрейший Бузька виновато шевелил мохнатыми ушами.

* * *
        Каждый день Семякин воспитывал Бузьку «на злость». Он выносил из дома старый плащ и вешал его на ветку. На ветру плащ раскачивался, махал руками и зловеще шуршал.
        - Фас! - орал Вовка, спуская караульную собаку с поводка.
        Бузька реагировал моментально. Он оборачивался и лизал Семякина в нос. От этого нос у Семякина всегда сверкал, не то что всё остальное…
        Так было до тех пор, пока Вовка не положил в карман плаща кусочек колбасы. Плащ с колбасой понравился Бузьке больше. По команде «фас» он бросился к дереву и съел кусочек вместе с карманом.
        Это уже было что-то. Оставалось только придумать, как незаметно подложить колбасу в карман зловредной бабушке Бабарыкиной.

* * *
        Семякин крепко привязался к Бузьке, но иногда Бузька здорово мешал.
        - Вовка! Пошли в подъезд серу взрывать, - звал Толик Гусев, по прозвищу Гусь. - Я её в ключ набил. Жахнет так, что стёкла повылетают!
        Семякин дёргался, но его держала привязь, на другом конце которой болтался Бузька. Не любил Бузька гулять в подъезде, и, как Вовка ни старался, сдвинуть с места щенка ростом с телёнка не удавалось.
        - Подожди, я сейчас, - пыхтел красный от натуги Семякин.
        - Да ну тебя! - отмахивался Гусь и скрывался за дверями.
        Через минуту раздавался страшный взрыв, а через две - Гуся увозила скорая помощь. Ещё через полчаса он появлялся во дворе весь в бинтах, как герой войны, и шепелявил через щёлочку в повязке:
        - Ну, как? Ш-ш-шила?
        - Гав-гав! - вместо Семякина отвечал щенок, потому что у Вовки от зависти перехватывало дыхание.

* * *
        И всё-таки однажды Бузька вспомнил свои немецкие корни. В тот день после уроков они гуляли по двору. Было тихо. В песочнице ковырялась Капа. Жорика забрали обедать. Доминошники ещё не вышли. Зловредная бабушка Бабарыкина, вооружённая большой кошёлкой, ускакала на базар. Старушки без своей атаманши разлетелись по домам.
        Семякин безнадёжно науськивал Бузьку на фонарный столб. Бузька молча вилял хвостом. Столб ему явно нравился, и он не хотел на него науськиваться. Чтобы разбудить злость, Семякин зарычал и дёрнул щенка за хвост. Это помогло: Бузька оглянулся и клацнул зубами. Вовка тоже оглянулся и увидел, как в их подъезд входят двое. У одного в руках был чемоданчик, как у водопроводчика, а другой держал под мышкой мешок.
        «Странно, - подумал Семякин, - зачем нам чужие водопроводчики, если у нас есть свой сантехник Ерёмушкин?» Бузьку это тоже удивило: он зарычал и потащил Вовку к подъезду. Семякин хотел его удержать, да куда там! Бузька грёб ногами, как морж в проруби. Возле подъезда щенок остановился, понюхал асфальт и на цыпочках, в смысле очень тихо, проскользнул внутрь. Семякин зашёл за ним и ахнул. Тот, что с чемоданчиком, стоял на коленях и ковырялся отвёрткой в замке зловредной бабушки Бабарыкиной, а тот, что с мешком, сидел на ступеньках и полировал носовым платком нож с наборной ручкой.
        - Иди гулять, пацан, - тихо сказал он и сплюнул себе под ноги. - Мы тут замок ремонтируем, но ты нас не видел. Пон?л?
        - Пон?л, - прошептал Семякин и попятился к дверям.
        Но Бузька упёрся лапами и не пускал. Тогда Вовка бросил поводок и выскочил из подъезда. Ему было очень стыдно оставлять Бузьку одного, но он не мог ничего с собой поделать, потому что был обычным третьеклассником и настоящих бандитов сильно испугался.
        Тем временем в подъезде происходило что-то страшное. Бузька рычал и лаял. Что-то падало и звенело. Подъезд усиливал эти звуки, и казалось, что сейчас разлетятся оконные стёкла, как от Толькиной серы. Но вдруг всё стихло, и тишину прорезал отчаянный вопль: «А-а-а!». С перепугу Семякин подумал, что это кричит его Бузька, и бросился в подъезд.
        Кричал тот, который был с чемоданчиком. Он лежал на полу, а над ним, растопырив лапы, стоял огромный злоберман-гавчер и щерил клыки. Ступеньки были усеяны отвёртками, ключами и мотками проволоки. Тут же валялся нож с наборной ручкой. Он был в крови.
        - Мальчик, убери собачку. Мы тебе рубль дадим, - проблеял жалобный голос.
        Это говорил тот, который был с мешком. Он стоял, прислонившись к стене, и держался за правую руку, с которой капало красное.
        Подъезд наполнился звуками открывающихся дверей, и вскоре на лестнице стало так тесно, что даже стеснительного Бузьку оттеснили в сторону. А когда приехала милиция, выяснилось, что эти двое - опасные бандиты, которые лет сто уже грабят квартиры и их столько же ловят. Но в этот раз им трижды не повезло. Сначала они перепутали двери и полезли к зловредной, но бедной бабушке Бабарыкиной вместо богатого профессора Лазорина, который уехал читать лекции во Францию. Второй раз им не повезло, когда они встретили Бузьку…
        А в третий раз, - когда с базара прискакала зловредная бабушка Бабарыкина и надавала им по шее кошёлкой с арбузом. Её милиция еле оттащила. А она всё кричала, чтоб ей выдали пистолет, а то арбуза жалко…

* * *
        Зато после этого случая бабушка Бабарыкина перестала обзывать Семякина бандитом и даже один раз угостила конфетой. Да и Вовка понял, что бабушка Бабарыкина никакая не зловредная, а просто старенькая и одинокая.
        А Бузьку полюбил весь двор, и каждый норовил его погладить и дать косточку.
        А Вовкина учительница взяла и перевелась в другую школу.

* * *
        Теперь Семякину хорошо…
        КАРАСЁНКИ-ПОРОСЁНКИ
        - Завтра едем! - сказал папа за ужином и сделал загадочное лицо.
        - В Поросёнки? - догадалась Капа, незаметно отодвигая от себя тарелку.
        - Почему в «поросёнки»? - удивился папа.
        - Потому, что ты обещал.
        Папа и вправду давно обещал свозить её в деревню со смешным названием Поросёнки, чтобы познакомить с бабушкой, которую Капа ещё ни разу в жизни не видела.
        - Капочка, тебе, наверное, послышалось. Деревня называется не Поросёнки, а Карасёнки, - сказала мама. - В Карасёнках живёт твоя тёзка.
        - Тётка? А я думала бабушка.
        - Ты правильно думала, - рассмеялся папа. - Просто карасёнковскую бабушку тоже зовут Капитолиной. А людей с одинаковыми именами называют тёзками.
        - А почему деревня называется Карасёнки?
        - Потому что она стоит на речке Караське. А в Караське водятся вот такие караси! - объяснил папа и раскинул руки в разные стороны.
        Кухня у них была маленькой, поэтому одна папина рука упёрлась в стенку, а другая вылезла в окно.
        - Ух, ты! - сказала Капа, представляя, как карасёнковский карась лежит на сковородке, а его хвост болтается на улице.
        - Андрюша, - засмеялась мама, - если бы там водились двухметровые караси, деревня называлась бы Китёнки.
        Папа подмигнул Капе и сказал:
        - Кажется, мама нам завидует.
        - Конечно, завидую. Вы там отдыхать будете, а я тут - работать. Но, если вы поймаете в Караське двухметрового карася, я буду только рада. Нам его на целый месяц хватит, а из чешуи я сошью себе кольчугу. Хоть не страшно будет после работы домой возвращаться.
        - Как бы этот карась сам их не поймал, - забеспокоилась бабушка Тоня.
        - Не поймает, - успокоила бабушку мама. - Он их даже не заметит. Такому карасю нужна добыча покрупнее, - вроде нашего Барбарисовича.
        Тут уже рассмеялись все. Барбарисович был маминым начальником и врачом каких-то там экономических наук. Вообще-то, его звали Борис Борисович, а своё прозвище он получил за любовь к леденцам «барбарис». Он мог съесть их целый мешок, тем более, что зарплата позволяла. Мама говорила, что Барбарисович имеет большой вес в министерстве, не то что их папа, который хуже спички…
        - Твой Барбарисович такой карась, что и сам, кого хочешь, съест, - сказал папа. - Жалко, что он тебя не отпускает. Лично я буду скучать.
        - И я тоже, - сказала Капа.
        - Ничего, зато мама от вас хоть немного отдохнёт, - сказала бабушка Тоня, которая недавно посмотрела фильм «ОДИН ДОМА» и жуть как боялась оставаться дома одна.

* * *
        Деревня Карасёнки оказалась совсем рядом: два часа езды на самолёте, полчаса на автобусе и пять минут пешком.
        Бабушкин дом стоял на пригорке, только сразу его можно было и не заметить. Неприметный был домик, с маленькими окошками и плоской крышей. На окошках висели деревянные дверцы, которые назывались ставнями, а сверху торчала кирпичная труба. Когда папа подошёл к калитке, из-за трубы вышла чёрная бородатая коза и сердито застучала по крыше копытом.
        - Бодун, ты чего? - послышалось из-за забора.
        - Беее-е-е, - закричала коза Бодун.
        - Открывайте, свои! - забарабанил в калитку папа.
        - Батюшки-светы! Андрюша! А я вас к завтрему жду…
        Калитка распахнулась, и на улицу выскочила маленькая старушка в белом платочке.
        - Мама! - тихо сказал папа.
        - Андрюша! - ещё тише ответила старушка и залилась горючими слезами.
        Капа сначала испугалась, а потом поняла, что старушка плачет от радости, потому что глаза у неё улыбались.
        - Вот, - сказал папа и сел на чемодан. - Приехали…
        - Внученька! - ещё сильнее зарыдала бабушка Капитолина Ивановна. - Какая ты большая!.. Да что ж это я? Вы, поди, голодные с дороги? А я вас на улице держу…
        Хотя бабушка ждала их только к завтрему, в комнате на столе стояли цветы, кастрюля с борщом, чугунок с кашей, миска с помидорами, яблочный пирог и четыре куриных ноги. Правда, ноги не стояли, а лежали кучкой на тарелке.
        Борщ был густой и красный-прекрасный. Бабушка положила в него горку желтоватой сметаны и посыпала сверху зелёным укропом. Капа ела борщ за обе щёки, а бабушка рассказывала последние новости. Новости были смутные. На почте кончились конверты, Семёновна третий день мается зубами, у Митейкиных снова пополнение, а Витькин Колька совсем дурной стал, бегает с вилами по деревне и песни орёт, а как тверёзый - так его вилы сроду в руки взять не заставишь.
        После каждой новой новости папа удивлённо говорил:
        - И кто бы мог подумать?…
        - Ой! - вдруг вскрикнула бабушка. - Я же хотела салата накрошить. Внученька, сбегай за огурчиками.
        Капа вопросительно посмотрела на папу. Дома ей не то что за огурцами, а даже за помидорами в магазин бегать не позволяли.
        - Иди-иди, - разрешил папа.
        - А деньги? - спросила Капа.
        - Зачем деньги в огороде? - не поняла бабушка.
        - Она думает, что огурцы растут в магазине, - объяснил папа. - Но мы затем и приехали в деревню, чтобы рассеять некоторые городские иллюзии.
        - Ты бы, Андрюша, попроще объяснялся, - сказала бабушка, - а то тебя народ не поймёт. Народ нынче шибко нервный: чуть что - за вилы хватается.
        - Не переживай, мы тоже народ, - усмехнулся папа и повёл Капу в огород.
        Капа знала, что такое огород. У городской бабушки Тони на балконе в фанерном ящичке рос зелёный лук. Но деревенский огород в ящичек точно бы не поместился. У бабушки Капитолины огород был капитальным. Тут росли помидоры, баклажаны, кабачки, картошка и другие продукты, названия которых Капа не запомнила. Правда, если честно, картошку Капа не видела, потому что картошка растёт вверх тормашками: сверху несъедобные листья, а под землёй всё остальное. Папа сказал, что картошку собирают лопатой. Капа привезла с собой лопатку, но папа сказал, что каждому овощу - своё время, и время картошки наступит осенью.
        А вот огурцы нашлись быстро. Они были украшены жёлтыми цветочками и росли на палочках, воткнутых в грядку. Огородные огурцы были маленькими, твёрдыми и колючими. Папа взял один, вытер об штанину и с хрустом съел. В воздухе запахло свежестью и прохладой.
        - Красота! - сказал папа, жмурясь от удовольствия.
        - Красота! - сказала Капа и тоже съела огурчик.

* * *
        После обеда папа с бабушкой сели во дворе на скамеечку, а Капа пошла осматривать хозяйство. Кроме огорода у бабушки был сад с деревьями и много всякой живности. В загородках кудахтали куры и крякали утки. По двору вразвалочку ходили большие гуси и перекатывались маленькие, похожие на пушистые шарики. Капа хотела положить одного гусёнка в карман, но взрослым гусям стало жалко: они поднялись на цыпочки, захлопали крыльями и зашипели.
        Чтобы не дразнить гусей, Капа пошла знакомиться с Марсиком. Марсик был рыжим, как апельсин. Он сразу полез кусаться, но бабушка крикнула: «Марсик, псыть!» Марсик завилял хвостом, похожим на кудрявый бублик, и ушёл в будку, громко волоча за собой железную цепь.
        Потом Капа встретила козу, только не Бодуна, а другую - белую, с чёрным козлёнком. Козлёнок сразу полез бодаться. Он взбрыкивал задними ножками и смешно мотал головой.
        - Нюрка, брысь! - закричала бабушка, и коза с козлёнком ускакали за дерево.
        Потом Капа встретила кошку. Кошка лежала на правом боку и щурилась на солнце.
        - Кис-кис-кис, - сказала Капа.
        - Мяу, - лениво ответила кошка и дрыгнула передней лапкой.
        Незаметно Капа дошла до дырки в заборе. За забором начиналась лужайка. Посреди лужайки в высокой траве лежало что-то коричневое и большое. Капа подобралась ближе и тихо сказала: «Эй!»
        Коричневая гора зашевелилась и встала на ноги. Это была корова. Капа знала, что коровы бывают, но она не знала, что они бывают такими большими. Корова задумчиво пошевелила губами и сказала: «Мууу-у». У неё это получилось даже громче, чем у парохода, на котором они в прошлую субботу ездили на пляж. Капа попятилась. Корова подумала и шагнула к ней. Капа развернулась и побежала. Она бежала быстро-быстро, но всё равно успевала кричать «бабушка-бабушка-бабушка-бабушка!»
        Маленькая бабушка, как ястреб, бросилась на большую корову и быстро вытолкала её на дальний край лужайки.
        - Ты зачем коровы испугалась? - спросил подоспевший папа. - Она просто хотела познакомиться поближе.
        - Я ей познакомлюсь, - рассердилась бабушка и погрозила корове маленьким, но твёрдым кулачком: - Тебе что было велено? - Пастись! Вот и пасись!.. А ты по сторонам ходить, глаза твои бесстыжие…
        Капе стало жалко корову, и она спросила:
        - А как её зовут?
        - Корову-то? Нюркой.
        - Так ведь и коза тоже Нюрка, - удивился папа. - Что ж это у тебя две Нюрки на одном огороде?
        - Три, - подумав, ответила бабушка. - Ещё кошка Нюрка.
        - Ну, кино! Три Нюрки! И как ты в них не путаешься?
        - Такое скажешь! Что ж я кошку от козы не отличу?
        - Логично, - согласился папа, а Капе сказал: - Мы за обедом Нюркину сметану ели… Я имею в виду Нюрку, которая корова.
        Ещё папа сказал, что корова Нюрка только с виду корова, а на самом деле - это настоящий завод по переработке травы в молоко. И хотя люди научились делать из молока вареники со сметаной и мороженое с изюмом, до коровы им ещё ой как далеко.
        «Мууу-у», - одобрительно прогудела Нюрка и начала пастись, то есть запасаться травой для производства молока. По Нюркиным глазам было видно, что папины слова ей понравились и если бы она была не коровой, а кошкой, то с удовольствием потёрлась бы о папину ногу.

* * *
        Чтобы не мешать корове, все пошли спать. Кроме папы и бабушки. Бабушка собралась к Семёновне узнать про зубы, а папа решил сбегать на почту - дать маме телеграмму, что у них пока всё в порядке.
        Спать Капу положили в гамак, но не сразу, а с третьей попытки, потому что гамак попался какой-то крученный. Он постоянно перекручивался и вытряхивал на траву всё, что в нём лежало. А лежало в нём много чего: подушка, подстилка, простынка, покрывало, лопатка, кукла Настя, пряник и миска с венгерскими сливами. Не вытряхивалась из гамака только Нюрка, потому что успевала выпрыгивать. Но не та Нюрка, что коза, а которая кошка…
        Пока Капа вываливалась, папа успел рассказать, что спать в сетке, подвешенной высоко над землёй, придумали индейцы из Южной Америки, потому что в тамошних тропических лесах полным-полно ядовитых змей. Правда, вскоре выяснилось, что гамак не спасает от укусов хищных птиц, которых в тропических лесах ещё больше, чем кусючих змей. Поэтому спящие индейцы научились спать враскачку, чтобы сбивать птицам прицел. Рассказывая про это, папа шипел и махал крыльями, причём так похоже, что Капа не могла понять, когда он шутит, а когда говорит серьёзно…

* * *
        Когда взрослые ушли, сад наполнился новыми звуками. В траве стрекотали невидимые кузнечики. Над клумбой жужжали полосатые шмели, похожие на шерстяные носочки. В расплавленном, как асфальт, воздухе буксовали мелкие мушки и звенели перегретыми моторчиками. Огромные стрекозы с вертолётными кабинами вместо голов шуршали перепончатыми крыльями. Божьи коровки, похожие на горбатых мопсов, деловито шаркали ногами. И только одинокая мохнатая гусеница молча ползла по листу, то и дело превращаясь из восклицательного знака в вопросительный и наоборот…
        Капа лежала и смотрела вверх. Сквозь густые ветки просвечивались синие пятна неба. Змеи ещё не появились, но в небе уже кружили птицы. Капа потянула верёвку, специально привязанную к забору. Гамак качнулся и поплыл над травой, а в листве заметался солнечный лучик, скользнул по невидимой паутинке и вдруг брызнул в глаза неожиданно и ярко. Капа засмеялась, но не над лучиком, а просто так…
        Потом к ней подошла подружка Нюра из соседнего подъезда и, жуя траву, промычала:
        - Вставай, пора карасей ловить!
        Капа открыла глаза и увидела папу.
        Он теребил её за плечо и говорил:
        - Вставай, пора карасей ловить…
        Услыхав про карасей, Капа обрадовалась и встала так быстро, что даже кошка не успела выпрыгнуть и тоже шлёпнулась на траву.
        Сборы были недолгими. Капа стёрла землю с коленок, папа сорвал огурец, а бабушка завернула в белое полотенце краюху хлеба, оставшуюся от обеда, и четвёртую куриную ногу. Ещё они взяли ведро для карасей и удочки. Удочки оказались обыкновенными палками, которые надо носить длинным концом назад, чтобы не натыкаться на встречные деревья. К концу каждой палки папа привязал леску, поплавок, грузило и крючок, потому что на удочку без лески, поплавка, грузила и крючка карася поймать трудно.

* * *
        К речке Караське вели две дороги: через поле и через лес.
        - Пойдём через лес, - сказал папа. - Покажу тебе муравьёв.
        Капа удивилась: муравьёв она что ли не видела? Да сто раз она их видела, а если считать каждого по отдельности, то, может, и тысячу. Муравьи жили в норке возле песочницы, на дереве возле подъезда и в хлебнице на кухне. Бабушка Тоня с ними боролась, но муравьи всегда побеждали. Так что Капа не очень-то обрадовалась муравьям, но вслух промолчала, а про себя подумала, что, если повезёт, в лесу они встретят какого-нибудь зверя покрупнее, например, ежа или зайца. А если не повезёт, - то волка или медведя.
        Только лес оказался совсем безлюдным. Хотя в нём, конечно, попадались разлапистые деревья, которые вырывали из рук удочки, а вот ежи и зайцы - нет. Капа немного затосковала, но тут деревья расступились и открыли большую поляну. Она была завалена огромными земляными кучами, чуть ли не с папу ростом, словно тут недавно побывали строители. Капа подошла поближе и вдруг заметила, что кучи шевелятся.
        - Ой! Что это? - вскрикнула Капа, отпрыгивая назад.
        - Это муравейники, - объяснил папа. - Их строят рыжие лесные муравьи. Если приглядишься, сама всё увидишь.
        Капа сразу начала приглядываться. Сначала муравьи просто бегали туда-сюда, но потом стало видно, что одни тащат в муравейник листики и палочки, другие - жучков и мушек, а третьи грозно шевелят усами и кричат. Папа объяснил, что в муравейнике у каждого своя профессия. Одни строят, другие их кормят, третьи руководят. Капе тут же захотелось стать муравьём и освоить какую-нибудь муравьиную профессию, но папа сказал, что не согласен ловить карасей в одиночку.
        - Ладно, - вздохнула Капа и помахала муравьям удочкой.
        Дальше они шли без остановок. Только съели на ходу огурец и четвёртую куриную ногу. Огурец от ходьбы стал ещё вкусней, чем в огороде.
        - Красота! - сказала Капа.
        - Красота! - согласился папа.

* * *
        Речка Караська оказалась такой маленькой, что Капа чуть в неё не вступила. Речка лежала прямо на земле, присыпанная сверху белыми кувшинками. Она напоминала картинку из книжки, а не настоящую реку с мостами и пароходами. Да что там пароходы, - на Караське не поместился бы даже речной велосипед, на котором они с папой и мамой катались на пляже.
        - Вот! - бодро сказал папа, снимая с плеча удочку. - Пришли.
        Было видно, что он тоже удивился, какая Караська маленькая, хотя на самом деле это не Караська была маленькой, а просто папа стал большим…
        Потом они пошли вдоль берега, выбирая место, где больше всего карасей, а выбрав, стали делать приманку. Для этого надо было жевать хлеб, но не глотать, а выплёвывать и лепить из мякиша шарики. Лично Капа на такую приманку в жизни бы не клюнула, но папа сказал, что для карасей хлебные шарики, всё равно что для Барбарисовича «барбариски», и сейчас караси начнут клевать так, что только держись. Капа представила себе острые карасиные клювы и поёжилась. Но папа был спокоен, и она поняла, что ловить карасей не опасно.
        Когда Капе надоело смотреть на неподвижный поплавок, она стала ходить по мокрому песку и разговаривать с лягушками, которые загорали на солнце. Лягушки удивлённо квакали и громко плюхались в воду.
        - Тише! - шёпотом говорил папа. - Всю рыбу распугаешь.
        Капа бросила лягушек и стала гоняться за водомерками. У водомерок были длинные ноги, которыми они бегали по воде и не проваливались. Капа тоже старалась не проваливаться, но у неё плохо получалось.
        - Тише! - громче говорил папа. - Карась не любит, когда мутят воду.
        Капа перестала мутить воду и начала ловить кузнечиков. Накрыв кузнечика ладошкой, она ложилась животом на мягкую траву и заглядывала в щёлочку. Кузнечик под ладошкой косил выпуклым глазом и недоверчиво шевелил усиками. Но как только Капа отрывала руку от земли, чтобы ухватить кузнечика за коленки, тот высоко подпрыгивал и бывал таков. Все остальные кузнечики поднимали при этом такой радостный стрёкот, что папа начинал нервничать.
        - Капитолина! - кричал он, распугивая последних карасей. - Если ты не посидишь хоть минутку спокойно, придётся возвращаться с пустым ведром.
        Чтобы не мешать папе, Капа стала подкрадываться к густому кусту, который рос на лесной опушке. С ног до головы куст был усыпан красными ягодами. Капа сорвала самую красную и открыла рот.
        - Не ешь! - сказала ягода хриплым голосом. - Не ешь, а то коньки отбросишь.
        От удивления Капа выронила говорящую ягоду и растерянно пробормотала:
        - А у меня нет коньков…
        - Тогда ласты склеишь! - прохрипела ягода из травы.
        Неожиданно куст зашевелился, и из него вылез огромный лысый дядька в рваных штанах на босу ногу. В правой руке он сжимал ржавые вилы, а в левой держал помятый алюминиевый бидон.
        - Ты чё по лесу ходишь? - спросил лысый, поудобнее перехватывая вилы.
        Капа замерла, как кузнечик под ладошкой, и испуганно захлопала ресницами.
        - Ты чё ходишь, спрашиваю, одна без привязи?
        - Я… мы…
        - Я… мы… - передразнил лысый. - Ты чё, вообще глухонемая или наполовину?
        - Папа! Папа! - закричала Капа так, что где-то за лесом испуганно отозвались все бабушкины Нюрки.
        На крики с берега прибежал запыханный папа. Он даже не успел выпустить из рук удочку. Загородив Капу спиной, папа встал перед лысым и тяжело задышал. Так они и стояли: лысый с вилами и папа с удочкой, леской, грузилом и крючком.
        Капе стало страшно. Она поняла, что лысый вовсе не лысый, а самый настоящий маяк. Про маяков ей рассказывала мама. Капа знала, что маяков надо бояться, потому что они охотятся на маленьких детей. А бабушка добавляла, что маяки любят ходить с топорами. Только у этого топор, наверное, затупился, и он прихватил с собой вилы. Капа зажмурилась и почувствовала, как по её спине забегали рыжие лесные муравьи…
        …Скажем прямо: с маяками Капа немножко напутала. Если бы рядом оказался здоровенный третьеклассник Вовка Семякин, который чуть что - лазил в словарь, он бы объяснил, что маяк - это высокая башня с фонарём, чтобы ночью показывать кораблям дорогу. А вот если с вилами и в лесу, то это не маяк, а маньяк, или разбойник, от которого надо держаться подальше…
        - А-ааа! - вдруг заорал лысый.
        - А-ааа! - звонко ответил папа.
        Капа осторожно приоткрыла один глаз и увидела, что вилы и удочка валяются на земле, а папа и лысый что есть силы колошматят друг друга по спинам.
        - Андрюха! - хрипло орал лысый.
        - Колька! - звонко кричал папа.
        - А я гляжу, ты или не ты? А потом думаю: раз с удочкой и худой, значит, как пить дать, Андрюха!
        - А я сначала подумал, что мы на маньяка напоролись. А потом смотрю - бидон знакомый. Мы с ним ещё за клубникой к Семёновне лазили.
        - Точно! А Катьку конопатую помнишь?
        - Помню! Ты ей лягушек за шиворот совал, а она кричала на всю школу.
        - Так она до сих пор кричит. Только на всю деревню - натренировал на свою голову! Как домой приду, так и кричит А твоя как?
        - Моя тихая.
        - Везёт же людям! - лысый поднял с земли бидончик, заглянул внутрь и снова заорал: - Андрюха!
        - Колька!
        Капа наконец-то сообразила, что лысый никакой не маяк-маньяк, а тот самый Витькин Колька, про которого рассказывала бабушка. Витькин Колька потрепал её по голове и весело сказал:
        - Была б пацаном - точь-в-точь папка… Андрюха, а может, возьмём бидончик за встречу? У Егорыча как раз медовуха подоспела.
        - Да, нет, нам карасей ловить надо.
        - Какие караси? Нету тут никаких карасей. Как завод в Волчанске поставили, так они и кончились. За карасём надо на ставок ехать. Хочешь, завтра поедем? Мотоцикл у Егорыча возьмём, всё равно я ему трёшник должен.
        - Поехать можно, - сказал папа. - Заодно и потолкуем.
        - Ну, тогда я пошёл. Вилы вот надо домой отнесть после вчерашнего, - Витькин Колька снова потрепал Капу по голове и ласково прохрипел. - С куста не ешь, волк?м станешь.
        - А ты разве ела? - забеспокоился папа. - Это же волчьи ягоды! Ядовитые!
        - Да не, - успокоил папу Витькин Колька, - не успела она. Я как раз в кусте спал, ну и спугнул на всякий случай. Ладно, пойду…
        Лысый подобрал вилы и ушёл в кусты, ломая ветки голыми пятками. Папа печально посмотрел на свои кеды и пробормотал:
        - Эх, ушло босоногое детство!.. Ну да ладно, раз карасей нет, сматываем удочки.
        Смотав удочки, они пошли домой. Но перед тем, как совсем уйти, Капа оглянулась и увидела, что посреди речки Караськи, некогда знаменитой своими карасями, по колено в воде стоит маленький поросёнок. Почувствовав, что на него смотрят, поросёнок вынул из воды розовый пятачок и громко хрюкнул.
        У Капы тоже что-то хрюкнуло в душе. От радости. Ведь завтра её ждал целый день новых приключений в замечательной деревне под названием Карасёнки.
        Или всё-таки - Поросёнки?…
        СПОКОЙНАЯ ИГРА
        Жорик никогда не ругал маму и папу. Зато мама с папой ругали его часто. Они ругали его за нечищеные зубы, немытые руки, следы на ковре, разбитый стакан, усы на фотографиях, перевёрнутое варенье, форточку, спички и всякое такое.
        Бабушка Лиза, наоборот, Егорку защищала:
        - Подумаешь, уронил человек ложку с балкона. Ну и что? Ложку всё равно кто-нибудь найдёт и спасибо скажет. Так что нечего ребёнку нервную систему расшатывать!
        Жорик не знал, что такое «нервная система». Зато он знал, что такое «расшатывать». Они с Капой любили расшатывать загородку возле детской площадки. Зацеплялись пальцами за железную сетку, повисали и расшатывали. Когда Жорик представлял, как мама с папой расшатывают его нервную систему, ему делалось смешно.
        - Вот видите, - говорила бабушка, - от ваших придирок у ребёнка смех на нервной почве начинается. Бедный мальчик…
        Бабушка гладила «бедного мальчика» по голове, а Жорик размышлял: почему почва нервная? Хотя чего тут удивительного: любой станет нервным, если по нему всё время ходить ногами…
        Но больше всего Жорику попадало за футбол. За футбол его ругала даже бабушка. С футбола он всегда приходил с каким-нибудь сюрпризом. Сюрприз, если кто не знает, это такая неожиданность для родителей. Вроде синяка под глазом, поцарапанных коленок или порванных сандалий. Чего-чего, а этого в футболе хватало. Поэтому Жорик часто приносил домой синяки и царапины.
        А вот с сандалиями вышло как-то по-дурацки. Он их даже порвать не успел. Чтобы не расстраивать маму порванными сандалиями, Жорик их специально снимал и гонялся за мячом босиком, хотя пятки сильно кололись. Но это поначалу. Постепенно пятки привыкли и бегали себе, как ни в чём не бывало. И Жорик привык. Да так сильно, что однажды пришёл домой в одних пятках. Бабушка потом два дня бегала по двору с фонариком, но сандалии как сквозь землю провалились. Наверное, их собака утащила. Или кошка. А может, нашёл кто и спасибо сказал.
        Неудивительно, что, когда Жорик заводил разговоры про футбольный мяч, его никто не хотел слушать. А Жорику так хотелось иметь свой собственный мяч! Белый, в чёрную крапинку. Как у третьеклассника Вовки Семякина. Семякину вообще везёт. Во-первых, он уже большой, просто здоровенный. Во-вторых, у него есть собака. А в-третьих, - настоящий футбольный мяч.
        Из-за этого все с Вовкой хотели дружить. Но на всех места на площадке никогда не хватало. Жорику ещё повезло. Он играл «заворотним беком». В переводе с футбольного языка «заворотний бек» - это игрок, который стоит за воротами и подаёт вратарю мячи, которые пролетают мимо. Не ахти что, но всё равно многие люди Жорику сильно завидовали. Они бы и сами не прочь поподавать мячи, да только здоровенный Семякин не разрешал…
        Но если бы у Жорика был собственный футбольный мяч, он не то что на «заворотнего бека», он бы даже на защитника не согласился. Эх, да что там говорить: свой мяч - это, как свой собственный самолёт. Летишь по полю, и все тебя видят!
        Жорик надеялся, что в одно прекрасное утро он тоже увидит возле кровати круглый футбольный мяч. Но вместо этого каждое утро возле кровати он видел круглое лицо бабушки Лизы.
        - Жорик, вставай! Вставай, Жорик! Жооорик, встава-ай! - кричала бабушка Лиза ему в ухо, пытаясь стянуть одеяло…
        Нет, что ни говорите, а собственный мяч в сто раз лучше утренней бабушки!
        Так бы и состарился Жорик без футбольного мяча, если бы не день рождения. За неделю до дня рождения он специально только и говорил про мяч. Он вворачивал его всюду, куда мяч мог ввернуться.
        - Ты помыл руки? - спрашивала мама перед ужином.
        - Нет, - отвечал Жорик. - Вот если бы у меня был мяч…
        Это говорилось печально и протяжно, чтобы мама сразу поняла, что при наличии мяча он смылит всё мыло в доме.
        - Жорик, ты случайно не видел мои домашние тапочки? - кричал из прихожей папа.
        - Видел, - отвечал Жорик. - Я их положил в коробку из-под мяча.
        Папа бросался искать коробку, пока не вспоминал, что никакой коробки из-под мяча у них нет и быть не может. «Смышленый мальчик», - бормотал папа и шлёпал по полу босиком.
        Жорику, конечно, влетало, но он знал, что страдать осталось недолго. У родителей обязательно лопнет терпение, и на день рождения они подарят ему мяч. Белый, в черную крапинку. Как у Вовки Семякина. Или даже лучше!

* * *
        И вот торжественный день наступил. Подарков было много. Бабушка подарила книжку. Мама подарила новые сандалии. Гости, кроме всякой чепухи, вроде свитера и панамки, подарили пистолетные пистоны, ненастоящий бинокль и пластмассовую муху, которую можно подбрасывать в компот. От этих подарков Жорик немного загрустил, но тут пришла тётя Тома с дядей Семёном Абрамовичем и прямо с порога закричала: «Расти настоящим защитником!»
        Услышав про защитника, Жорик оживился, но вместо футбольного мяча тётя с дядей подарили ему алюминиевый морской кортик, отчего Жорик снова заскучал. Хотя, если разобраться, настоящему футбольному защитнику кортик не помешает, ведь кортиком можно остановить любого нападающего, если незаметно проколоть мяч.
        В самом конце пришла Капа и подарила альбом для рисования. Жорик в один момент изрисовал все страницы футбольными мячами и засунул альбом в шкаф. Чтобы не расстраивать гостей, он изо всех сил изображал весёлую улыбку, хотя его нервная система начала сильно расшатываться. Неизвестно, чем бы это кончилось, но тут двери с шумом распахнулись, и в комнату вбежал взмыленный папа с большой картонной коробкой.
        - Поликарп Николаевич, опаздываете! - радостно загалдели гости и сделали шаг к столу.
        «Мяч!» - щёлкнуло у Жорика в голове, и от этого щелчка с его плеч свалилась целая гора. Опрокинув стул, он бросился к папе и закричал:
        - Папа! Это мне?!!
        - Тебе, тебе! Играй на здоровье…
        Дрожащими руками Жорик сорвал крышку и замер. В коробке мяча не было. Ни белого. Ни чёрного. Ни в крапинку.
        - Что это? - прошептал Жорик, и у него предательски задрожал подбородок.
        - Это бадминтон, сынок, - сказала мама.
        - Замечательная игра! - подхватила тётя Тома.
        - А главное, спокойная, - добавила бабушка Лиза.
        Жорику показалось, что пол запрыгал у него под ногами. Не пол, а какая-то нервная почва! Жорик шмыгнул носом и переспросил:
        - Что это?
        - Это ракетки, - сказала мама.
        - Ракетки и волан, - подхватила тётя Тома.
        - Волааан… - мечтательно пропела бабушка Лиза, и стёкла её очков затуманились.
        - А где мой мяч? - спросил Жорик, всё ещё отказываясь верить, что его так жестоко обманули.
        - Да вот же он, - сказал папа и достал из коробки штучку с хвостиком из гусиных перьев. - Это мяч, только бадминтонный. Он называется «волан».
        - …Волааан… - снова пропела бабушка.
        Протерев очки, она строго посмотрела на гостей, и те наперебой закричали:
        …что нет игры красивей бадминтона…
        …что, имея такие хорошие ракетки (…и волааан!), можно запросто стать чемпионом Европы, мира и даже Олимпийских игр…
        …что мяч с перьями, пущенный рукой мастера, набивает синяки не хуже футбольного, зато не рвёт сандалии…
        …что для партии в бадминтон Жорику не придётся собирать целую команду бандитов, хватит и одного…
        …что если играть с тихими и воспитанными девочками, Вовке Семякину останется только подавать воланчики…
        …что если быстро-быстро повторять «футболист - бадминтонист», никто и не заметит разницы…
        Гости махали руками и бегали вокруг стола, словно там вот-вот должен был начаться чемпионат мира. Это продолжалось до тех пор, пока один гость в очках не предложил тут же испытать замечательную игру.
        - «Тут же» не надо, - сказала мама, - лучше на улице.
        Гости немного заволновались и даже показали очкастому кулак, но всё-таки отошли от стола и гуськом потянулись на улицу. Там все по очереди брали ракетки и били по волану. Волан взмывал вверх и шипел гусиными перьями. Самый сильный удар оказался у бабушки, потому что раз в неделю она выбивала ковры палкой, очень похожей на бадминтонную ракетку. После бабушкиных ударов ни один из гостей не успевал увернуться, хотя обошлось без синяков.
        - Вот видишь, какая спокойная игра, - сказала бабушка Жорику, - не то что твой футбол.
        Жорик спорить не стал, потому что ему уже тоже захотелось попробовать. Он не без труда вырвал у бабушки ракетку, а вторую протянул Капе.
        - Ладно, - сказала мама. - Вы тут немножко поиграйте, а мы пока начнём…
        От этих слов гости снова повеселели и дружно бросились к подъезду.

* * *
        - Подавай, - сказала Капа, когда они остались одни.
        - Почему я?
        - Потому что ты именинник!
        Жорик взял волан за хвостик, подбросил вверх и сильно ударил. Волан увернулся и клюнул его в голову, зато ракетка со свистом улетела в кусты за Капой.
        - Ух ты! - сказала Капа и бросилась за ракеткой.
        Кусты зашевелились и зашуршали, словно через них продирался медведь. Было даже странно, что такая маленькая девочка может наделать столько шороха. Прошла целая минута, а Капа всё не появлялась.
        - Капа, вылазь! - сказал Жорик.
        - Не могу.
        - Почему?
        - Я зацепилась.
        - Чем?
        - Головой.
        - Головой нельзя, - немного подумав, сказал Жорик. - Голова круглая.
        - Значит, бантом. А ещё я платье порвала. Тут полно колючек. Лезь скорей меня отцеплять.
        Если бы Капа сказала «тут полно мороженого», он всё равно бы не полез. Не любил он по кустам лазить. Но как ни крути, а за ракетку его будет ругать даже бабушка. Да ещё и за Капу влетит. Жорик набрал полный рот воздуха и нырнул в кусты. Как и было обещано, со всех сторон в него вцепились острые колючки. Жорик дёрнулся, и, разодрав футболку, пополз вперёд. Ракетка нашлась быстро, потому что Капа держала её в руках. А вот саму Капу он искал долго. Это ж надо было такое придумать: надеть зелёное платье с красным бантом и полезть в зелёные кусты с красными розами. Если бы Капа не орала, Жорик в жизни бы её не нашёл.
        Когда они выбрались наружу, у Капы из головы торчали веточки и листочки, а на платье вместо кармана болталась большущая дырка. У Егорки дырок не было, потому что его футболка застряла в колючках. Наслюнявив голый живот, чтобы царапины не пеклись, Жорик немного подумал и сказал:
        - Лучше ты подавай!
        - Почему?
        - Потому что у меня сзади кусты не растут.
        Капа размахнулась и, чтобы никого не убить летающей ракеткой, ударила по волану снизу. Бадминтонный мячик со свистом улетел вверх, но назад почему-то не вернулся. Они немного подождали, но через пять минут стало ясно, что волан улетел насовсем.
        - Кажется, я его на дерево забила. Давай потрясём.
        Жорик посмотрел на могучий ствол и решительно заявил:
        - Будем сбивать. Он на первой ветке застрял. Видишь перья?
        Жорик поднял с земли корявую палку, зажмурил глаз и швырнул. С дерева с диким криком вспорхнул воробей, зато палка застряла на ветке. Теперь волан был хорошо виден. Он висел перьями вниз и, похоже, не думал улетать.
        - Эх, жалко палку на воробья потратили, - вздохнул Жорик.
        - Я сама думала, что это волан. У них хвосты похожие, - успокоила товарища Капа.
        - Ничего, я его ракеткой собью.
        Жорик долго целился и почти попал: ракетка повисла чуть-чуть ближе.
        - Можно, я попробую? - спросила Капа.
        - Нельзя, - отрезал Жорик, - а то мы вообще без ничего останемся.
        Он сел на траву и стал расстёгивать левую сандалию. Новые замки были тугими, так что пришлось повозиться. На этот раз Жорик решил бросать с разгона, ведь одним ударом надо было сбить волан, ракетку и, если получится, палку. Разбежавшись, он размахнулся и швырнул.
        - Ух ты! - сказала Капа.
        Теперь на ветке, слева от волана и палки, висела ракетка, а справа покачивалась левая сандалия.
        Жорик задумчиво обошёл ствол и сказал:
        - Надо лезть.
        - Давай, - сразу согласилась Капа, обожавшая лазить по деревьям.
        Жорик поплевал на ладони и встал на четвереньки, а Капитолина залезла ему на спину. Немножко попрыгав, она ухватилась руками за нижнюю ветку, потом подтянулась и, перебирая ногами по стволу, начала карабкаться вверх. У неё это здорово получалось, если бы не сучок. Этот сучок зацепился за дырку от кармана, и Капа застряла на полпути.
        - Держись! - крикнул Жорик, отскакивая от дерева.
        - Держусь! - ответила Капа, падая в траву.
        Теперь палка, воланчик, ракетка, сандалия и платье висели на ветке, как новогодние игрушки, - не хватало только Деда Мороза и Снегурочки.
        - Ух, ты! - сказала Капа, рассматривая перепачканный травой живот. - А как же я теперь домой пойду? Без платья?
        - Чепуха! - успокоил её Жорик и побежал к подъезду.
        Вскоре он вернулся с охапкой газет.
        - Вот! Достал из почтовых ящиков.
        - Ну и что?
        - А то! Под газетами не будет видно, что у тебя платья нету.
        Жорик быстро обмотал Капу свежей почтой и перетянул проволочкой, которая валялась под деревом. Получилось очень даже ничего. Впереди были надписи, а сзади - фотография певца Филиппа Киркорова, которому Жорик с удовольствием пририсовал бы усы, да не было карандаша.
        - Порядок, - сказал Жорик и поднял с земли обломок кирпича. - А ну-ка, отойди.
        Он размахнулся и швырнул кирпич в волан. Капа думала, что кирпич тоже повиснет на ветке, но на этот раз Жорик промазал. Раздался звон, и окно на первом этаже разлетелось вдребезги.
        - Бежим! - закричал Жорик и рванул через двор в сторону гаражей.
        В его ушах свистел ветер, а за спиной громко шелестела Капа. Бежать в одной сандалии было неудобно: правая нога получалась чуть-чуть длиннее, поэтому Жорика слегка заваливало влево. Но Капе было ещё хуже. Она бежала, держа руки по швам, чтобы ветер не сдул газеты. А бежать, держа руки по швам, совсем не так просто, как это может показаться со стороны.

* * *
        За гаражами они остановились. Дальше бежать было некуда. Жорик сел на землю и принялся вытряхивать камушки из правой сандалии. В левой камушков не было, потому что она осталась на ветке. Егор печально шмыгнул носом, а вот Капа держалась молодцом, хотя Киркорова чуть-чуть перекосило.
        - А где твоя ракетка? - спросил Жорик.
        - Кажется, я её под деревом забыла.
        - Поиграли, называется! - буркнул Жорик.
        Чтобы не расстраивать именинника, Капа решила сбегать за ракеткой, но тут с той стороны гаражей послышались шаги и голоса. Один голос был тонким, а другой - толстым.
        - Кажись, они сюда побежали, - шёпотом говорил тонкий голос, явно принадлежавший зловредной бабушке Бабарыкиной.
        - А вы уверены, что они не из вашего двора? - гудел толстый.
        - А то как! Что ж я наших не различу? Наши тихие. Только эти ещё хуже. Думаете, я не знаю, зачем они стекло разбили? - Хотели устроить этот… как его… грабёж со звоном!
        - Со взломом. Но это ещё надо доказать.
        - А чего тут доказывать? И так всё ясно: один босой на одну ногу, чтобы следы путать, а другой в газеты замотанный, чтоб об стёкла не зарезаться. Видно, матёрые… Так что вы, гражданин милиционер, за гаражи сами идите, а я тут покараулю. Только в пистолетик-то пульки положите…
        Капа сделала круглые глаза и открыла рот, чтобы закричать. Не теряя времени, Жорик схватил её за руку и потащил с гаражного откоса. Но не удержался и покатился вниз. Туда, где была большая яма с водой. Та самая, про которую страшным голосом рассказывал здоровенный третьеклассник Вовка Семякин и клялся, что видел в ней утопленника…

* * *
        - Что-то наших долго нет, - забеспокоилась мама, когда гости прикончили салат.
        - Ничего удивительного, - сказал папа, подмигивая очкастому, - бадминтон - увлекательная игра.
        - И, главное, спокойная, - поддержала Поликарпа Николаевича бабушка Лиза. - Вы пока закусывайте, а я за ними схожу и сама пару раз ударю.
        Но ударить бабушке Лизе не пришлось, потому что в двери громко позвонили.
        - Открыто! - закричали гости, радуясь поводу поднять бокалы за здоровье именинника.
        Только радовались они недолго. В комнату с пистолетом наперевес вошёл милиционер. Его брюки были по колени в грязи, а ботинки громко квакали, оставляя на полу мутные лужицы.
        - Ваши? - строго спросил милиционер, выталкивая вперёд двух маленьких оборванцев.
        Один из них шмыгал носом и водил по исцарапанному животу исцарапанным пальцем. К его правой ноге прилип кусок глины, по форме напоминавший сандалию. Другой выглядел не лучше. Вместо одежды с него свисали мокрые газеты, а из головы торчали веточки и листики.
        - Ваши? - переспросил строгий милиционер и, не дождавшись ответа, сказал: - Говорят, что в бадминтон играли. Хорошо, хоть живы остались. Но за стекло всё равно заплатить придётся…
        Милиционер кашлянул в кулак и собрался ещё чего-нибудь добавить для острастки, но, увидев лица взрослых, особенно Поликарпа Николаевича и бабушки Лизы, передумал.

* * *
        На следующий день Жорику подарили новый футбольный мяч.
        ОБЕЩАНИЕ ДЛИННОГО ЛЕТА
        Возле дома, где жили Жорик, Капа, здоровенный третьеклассник Вовка Семякин, добрейший Бузька, зловредная бабушка Бабарыкина и ещё два подъезда людей, лежала лужа. Она была такая большая, что не просыхала даже зимой. Иногда в средине лета, если не было дождя, а солнце шпарило, как угорелое, она исчезала. Но такое случалось редко, потому что только солнце принималось шпарить, как из-под земли начинал бить фонтан. Это прорывало питьевую трубу, которую так часто чинили, что она привыкла и не обращала внимания.
        Пока воды фонтана наполняли лужу, краны шипели и всасывали в себя воздух, а зловредная бабушка Бабарыкина бегала вокруг песочницы с пустым чайником и кричала, что будет жаловаться куда надо или пусть они сами пододеяльники стирают.
        Капин папа называл это круговоротом воды в природе.

* * *
        Взрослые боролись с лужей, как могли. Во время особо сильных разливов папа Жорика, Поликарп Николаевич, вызывал с работы самосвал. Бравый самосвальщик, похожий на боцмана дальнего плавания, ездил по воде с задранным кузовом и посыпал её острыми камушками с кондитерским названием «щебёнка». Из-под огромных колёс выскакивали мутные волны. Поликарп Николаевич, похожий на сухопутного адмирала, стоял на берегу и командовал. Ему помогал Бузька, который лаял на самосвал, зато мешал Семякин, который путался под ногами и пачкал кремовые брюки адмирала бузькиным поводком.
        Когда самосвал уплывал, лужа становилась мельче, но шире. Одним боком она наезжала на клумбу, а другим - на край детской площадки, где словно рваные пиратские паруса шуршали пододеяльники зловредной бабушки Бабарыкиной.
        - Ёлы-палы! Да кто ж так делает? - волновался с другого берега сантехник Ерёмушкин, маленький и колючий, как ёжик. - Лужу насыпью не возьмёшь. Лужа - это ж…
        На этом месте Ерёмушкин щёлкал пальцами и выстреливал научным словом:
        - Лужа - это ж гидротехническое сооружение! Понимать надо!
        - И что ты предлагаешь, профессор? - мрачно спрашивал Поликарп Николаевич, рассматривая грязное пятно на кремовой штанине. - Мост построить или тучи палкой разогнать?
        - Зачем палкой? - не сдавался колючий Ерёмушкин. - Надо выдать населению лопаты и быстренько прорыть канаву в соседний двор. А там пусть думают дальше…
        - Ага, так она туда и потечёт, - встревал в разговор пенсионер государственного значения по фамилии Кошкис, а по дедушке грек. - У них двор выше. От них в нашу лужу вода, наоборот, стекает.
        Грек по дедушке знал, что говорил. До пенсии Кошкис строил рисовые каналы в городе Скадовске, потому что рис, в отличие от манной каши, не растёт, пока его не воткнут в воду.
        - Как это не потечёт? - ощетинивался сантехник Ерёмушкин, у которого каждый день что-то текло. - Глубже надо рыть - и потечёт аж со свистом!
        С высоты своего балкона полугрек Кошкис метал презрительные взгляды в маленького Ерёмушкина и грозно шевелил усами, ясно давая понять, что не собирается опускаться до споров с санитарными техниками, которые ни бельмеса не смыслят в инженерном деле.
        Но сильнее всех с лужей боролась дворничиха тётя Маша. Раз в неделю, а то и чаще, она запрыгивала в чёрные резиновые сапоги и начинала яростно подметать воду. Перед тётей Машей лужа неохотно расступалась, но за её спиной сливалась снова, как металлический киборг-убийца из фильма «Терминатор-2». Многие жильцы этот фильм видели, поэтому старались обходить лужу стороной.

* * *
        Зато простой народ лужи не боялся. Простой народ лужу любил и даже ею гордился. Конечно, за гаражами была большая яма, в которой водились утопленники. Но в том-то и дело, что яма считалась общей, а лужа была своя собственная. Не лужа, а мечта! Такой даже у Толика Гусева, по прозвищу Гусь, не было. Поэтому Гусь часто приходил в их двор на морские бои. В морском бою, если кто не знает, надо посильней лупить палкой по воде и кричать: «О-па! о-па! о-па!» Победителем считался тот, кто в конце оказывался самым мокрым. Его называли «морской волк». Один раз самым мокрым волком оказался Вовка Семякин, но ему не засчитали, потому что он бил по воде лёжа.
        Когда Гусев уходил, оставляя на асфальте растопыренные гусиные следы, лужу занимали мирные люди. В жаркие дни они ходили по ней босиком, специально не сгибая коленок, чтобы волна получалась выше. Или запускали наперегонки кораблики. Их делали из спичечных коробков, старых мыльниц, ореховых скорлупок, а Капа как-то даже смастерила парусник из пластмассовой туфельки куклы Насти. Обычно первым к финишу приходил кораблик Жорика, потому что вместо паруса у него был моторчик на батарейке. Но не всегда Жорику везло. Иногда батарейка у него кончалась и приходилось толкать кораблик палкой, потому что по правилам руками было нельзя. Кораблик изо всех сил увёртывался, а Жорик злился и кричал на весь двор, пока из подъезда не выбегала бабушка Лиза с новой батарейкой.
        Но самым интересным было переехать лужу на велосипеде. Только без педалей. Для этого надо было разогнаться на сухом, а потом, растопырив ноги, въехать в лужу и дотянуть до другого берега. Думаете, легко? А вот и нет! Лужа-то была длинней удава из мультфильма «Тридцать восемь попугаев». У Жорика получалось часто, а у Капы - ни разу. Наверное, потому что она не умела кричать, как реактивный самолёт. Даже когда её разгоняло полдвора, всё равно велосипед останавливался на самом глубоком месте. Немного постояв, он начинал заваливаться набок. И как Капа ни цеплялась за руль, он всё равно заваливался и заваливался, пока не сваливал её в воду. Народ от смеха просто падал на землю и дрыгал ногами, а Капа выжимала красный бант и говорила:
        - Ничего не больно, курица довольна!

* * *
        Осенью в луже плавали жёлтые листья, и она становилась печальной. Когда заряжали дожди, её лицо покрывалось оспинками, а в мокрых глазах совсем не отражалось небо.
        С приходом зимы лужа хорошела. Она лежала, отороченная по краям белым бархатом, и дышала паром, словно густой чай, налитый в белое блюдце. Снежинки растворялись в ней, как сахарная крупа, но всё равно падали и падали, будто хотели укутать её пушистым одеялом. Сантехник Ерёмушкин обзывал снежинки научным словом «метрологические осадки», хотя всем известно, что в метро снега не бывает.
        - Вот, дождались метрологических осадков! - гремел сантехник Ерёмушкин, буравя колючим глазом балкон пенсионера Кошкиса. - А я предупреждал - канаву надо рыть! А они - «не потечёт, не потечёт»… Академики грецкие! У меня всё потечёт, было бы откуда! Только теперь копать поздно: по вечной мерзлоте много не накопаешь…
        На этом месте Ерёмушкин пинал сапогом сугроб и отправлялся на поиски какого-нибудь поломанного крана. Лужа провожала колючего сантехника понимающим взглядом.

* * *
        В январе, когда ударяли настоящие морозы, воду прихватывал ледок. С каждым днём он становился прочнее, но до дна никогда не доставал. Отчаянный народ с разгону пробегал по остывающей луже, холодея от громкого треска, который летел вдогонку. Но это было неправильно, потому что лёд покрывался чёрными водяными дырками и приходилось ждать, пока они затянутся.
        Правильно было ходить по луже в лыжах. Капе и Жорику это страшно нравилось. Если идти осторожно, то лёд не проваливался, а гнулся, как картон, и хрипло дышал. Там, где он просвечивался, было видно, как в чёрной воде, словно белые медузы, плавают застрявшие куски воздуха и бьются о лёд с обратной стороны.

* * *
        В марте снег по краям лужи чернел и скукоживался, как свалявшийся войлок. Из-за туч выползало солнце, и капали с крыш сосульки. После зимней спячки лужа казалась обессилевшей и тусклой.
        Но тут прорывало трубу, и, напившись свежей воды, лужа веселела и снова начинала отражать небо. Первые весенние бабушки, которых сантехник Ерёмушкин называл нетрудовыми резервами, слетались на скамейку и испуганно хлопали крыльями.
        - Перепад температуры! Вот труба и лопается, - научно успокаивал старушек неугомонный сантехник. - Значит, будем действовать по плану «барбоса». В смысле «молниеносно и беспощадно».
        - Не «барбоса», а «Барбаросса», - робко поправляла Ерёмушкина бывшая учительница истории Клавдия Ивановна. - Но, если вы помните, этот план у Гитлера провалился…
        - Нам Гитлер не указ! Нам главное - быстренько дождаться лета!
        - А что летом? - спрашивала дворничиха тётя Маша.
        - А летом берём лопаты и роем канаву соседям. А то я в эту лужу уже вступил по случаю праздника коммунального работника и слабой освещенности подведомственной территории. Чуть воспалением лёгких не заразился. У меня до сих пор в ухе трещит.
        - Расскажешь! Знаем, от чего у тебя трещит, - перебивала Ерёмушкина зловредная бабушка Бабарыкина и ехидно добавляла: - Знаем, знаем!
        - Знаем, знаем! - радостно подчирикивала скамейка.
        - Да чего вы знаете? Может, у меня не ухо, а душа трещит? Целый день воду перекрываешь-перекрываешь, а тут эта лужа поперёк дороги… Прямо сантехнический парадокс какой-то. Эх, да что с вами разговаривать! Одно слово - пенсионный фонд…
        Ерёмушкин разворачивался и, сердито шаркая колючими ногами, уходил в соседний двор, где было сухо даже после дождя.
        Лужа смотрела ему вслед и расплывалась в улыбке. Только улыбалась она не Ерёмушкину, а маленькому народу, который стоял на берегу и во все глаза глядел на первую весеннюю рябь.
        Взрослые проходили мимо, ничего не замечая. Но если бы они хоть на минуту остановились, то обязательно бы увидели, как в луже отражается солнце, обещая длинное лето.
        ЗУБ ГЛУПОСТИ
        Ночью у Жорика заныл зуб. Он ныл тихо, но мама с бабушкой Лизой всё равно услышали.
        - Ты не заболел? - раздался голос у кровати.
        - Заболел… Только не я, а зуб, - цепляясь за недосмотренный сон, пробормотал Жорик.
        Сквозь щёлку в ресницах он увидел над собой четыре перепуганных глаза. Два из них были мамины, а остальные - бабушкины. Жорик открыл рот, чтобы поздороваться, но не успел, потому что ему сразу начали светить внутрь настольной лампой.
        - Десна припухла, - озабоченно сказала мама.
        Бабушка охнула и выскочила из комнаты. Через минуту она вернулась с махровым полотенцем и ловко обмотала зуб вместе с ушами.
        - Тёплый компресс, - объяснила она. - Утром всё как рукой снимет.
        - А теперь - спать! - сказала мама.
        «Ага, заснёшь тут! - сердито подумал Жорик. - Лучше б вместо полотенца дали варенья с чаем или с этой, с как её… с ХАВЛОЙ…»
        Он так и не вспомнил, как правильно называется халва, потому что уже крепко спал, зарывшись тёплым полотенцем в мягкую подушку.

* * *
        Утром зуб прошёл, но левую щёку сильно раздуло. В зеркале Жорик стал похож на хомяка. Хомяк жил в соседнем подъезде на четвёртом этаже в железной клетке, которую подарили Капиной подружке Нюре на Восьмое марта. У хомяка были толстые щёчки, потому что он тащил в рот что попало и назывался «грызун».
        - Видали? - во время чая сказал папа Жорика Поликарп Николаевич. - Не ребёнок, а мечта стоматолога! Весь в меня!
        Когда у папы болели зубы, он ложился на диван и начинал терпеть, пока за ним не приезжал водитель дядя Костя и не увозил в больницу.
        - Медицина полна загадок, - задумчиво говорил папа, когда дядя Костя привозил его обратно.
        - Почему? - спрашивали мама и бабушка Лиза.
        - Потому что, когда мне вставляют зуб, я плач?. А когда мне вырывают зуб, я опять плач?. Вот такая арифметика… Так что, Жорик, запомни: больные зубы едят деньги в сто раз быстрей здоровых.

* * *
        Когда под окном забибикала машина, папа надел галстук и скомандовал:
        - Свистать всех наверх! Едем к доктору.
        От доктора у Жорика в животе ёкнул чай. К доктору ему не хотелось. Ему и хомяком было неплохо. Он скривил нос и начал тереть глаза, чтобы выдавить из себя хотя бы одну слезинку.
        - Нет, вы только на него посмотрите! - укоризненно проговорил папа, не переносивший сырости. - А ещё моряк!
        «При чём тут моряк?», - удивился Жорик, но потом вспомнил дразнилку «моряк - с печки бряк!» - и слёзы покатились из него сами.
        Повеселел он только возле длинной машины, потому что дядя Костя дал ему побибикать целых четыре раза. Машину быстро обступил народ, изо всех сил завидуя Жорику, который сидел за рулём и надувал щёки. Вернее одну, потому что вторая уже была надута.
        - Ты куда? - спросила Капа.
        - В больницу, зубы рвать, - ответил Жорик, для солидности прибавив к больному зубу ещё парочку здоровых.
        - Ух ты! - восторженно загудели люди.
        - Страшно? - шёпотом спросила Капа.
        - Не-а… Подумаешь, зубы! - бодро ответил Жорик и покраснел.
        Он всегда краснел, когда врал, но в машине было темно, и никто не заметил.

* * *
        Зато в больнице можно было бояться смело, потому что людей там не было. На дворе стояла середина лета, и все больные вместо больницы лежали на пляже и ели мороженое. Очередь была только в зубной кабинет. Первым в очереди стоял папа, за ним - мама, потом - бабушка, за бабушкой - дядя Костя, а за дядей Костей - Капа. Её взяли с собой как бы на экскурсию, чтобы Жорику было веселее… Только какое тут, скажите, веселье, когда ты стоишь в конце зубной очереди и дрожишь, как хомяк перед холодильником? Чтобы отвлечь Жорика от страшных мыслей, бабушка Лиза с бодрым выражением на лице прочитала стихи, нарисованные на стенке под пузатым малышом с пол-литровой кружкой: «Тот, кто пьёт молоко, будет бегать далеко…»
        Жорик терпеть не мог молока, но сейчас он бы с удовольствием выпил пару-тройку вёдер, лишь бы убежать подальше. Да не тут-то было! В коридор из зубного кабинета выплыл толстый доктор в белоснежном халате. Своими размерами он напоминал айсберг, потопивший непотопляемый пароход «Титаник», и Жорик наконец-то понял, почему папа назвал его моряком. От волнения он слизнул с губ солёные морские брызги и незаметно закрыл глаза, чтобы его не сразу заметили.
        Доктор-айсберг подплыл поближе и закачался на пятках, осматривая очередь. Похоже, он был удивлён, что к нему прибило волной сразу столько народу.
        - Ну, и кто тут у нас первый? - насмотревшись, спросил зубной врач.
        - Он! - хором закричала очередь.
        Один Жорик не закричал, и сразу стало понятно, что «он» - это он.
        - Замечательно! - помрачнел зубник и строго добавил: - Остальным ждать!
        Остальные облегчённо вздохнули, а мама виновато прошептала:
        - Доктор, у нас зуб…
        - Нашли чем удивить! Можно подумать, от вас чего другого дождёшься…
        Доктор укоризненно крякнул и, не без усилий оторвав дрожащего пациента от стенки, повёл его в кабинет.
        - Не дрожи: ты же моряк, а моряки ничего не боятся!
        Услышав про моряка, Жорик затосковал. Ведь если тебя второй раз за одно утро называют моряком, значит, дела совсем плохи.
        - Никакой я не моряк, я плавать не умею…
        - Тогда будешь космонавтом, им плавать не обязательно. Видишь кресло? В космическом корабле такое же, только хуже. Садись, пока другие не заняли.
        Ватными ногами Жорик взобрался на космическое кресло с длинным сиденьем до самого пола. Кресло окружали разные приборы: вентилятор, круглая лампа, какие-то трубочки-проводочки и гранёный стакан на подставке.
        - Что это? - спросил Жорик.
        - Хороший вопрос! - похвалил доктор. - Действительно, чт?? Екатерина Матвеевна, вы нам не объясните?
        Из боковой комнаты вышла тётя с обиженным куриным лицом и кривой тарелочкой.
        - Как это что? - закудахтала она. - Зубной инструмент. Всё стерильное… Я два раза руки мылом мыла… А если вам опять не нравится…
        - Ладно-ладно, - перебил её доктор, - лучше проверьте топливо в баках, а нашему космонавту я сам всё объясню.
        Доктор нажал ногой какую-то педаль, и кресло с жужжанием поползло вверх. Потом оно остановилось, и в глаза ударил яркий свет.
        - Это космическая фара, чтобы было видно, куда лететь. Открывай рот.
        Ночью в Жорика уже светили, и он знал что это не больно. Но когда в руках доктора появилась какая-то блестящая штучка, рот сам собой закрылся и начал испуганно мычать.
        - Чудак! Это же специальное космическое зеркало. С ним можно заглянуть за любой угол. Без него в космос - не ходи. Мало ли кто там за углом сидит?
        Жорик даже не заметил, как его рот снова открылся и доктор залез туда своим космическим зеркалом и ещё одной палочкой с загнутым остриём. Наверное, это было специальное космическое копьё, чтобы колоть врагов из-за угла.
        - Ага! - наконец-то проговорил доктор, вылезая наружу с таким видом, словно нашёл десять рублей. - Ты тут посиди минутку, а я пока скажу пару слов твоей маме…
        Чтобы не скучать, Жорик стал смотреть в окно. За окном росла ветка, на которой весело чирикал воробей. «Да… - печально подумал Жорик, - хорошая штука клюв! А с зубами сильно не почирикаешь»

* * *
        - Ну и ладно! - оторвал Жорика от печальных мыслей вернувшийся доктор. - Будем рвать!
        - Куда?
        - Конечно, к звёздам! Екатерина Матвеевна, где наш пульт управления?
        Из боковой комнаты снова вышла та же тётя и с грохотом поставила на стеклянный столик новую тарелочку.
        - Это пульт? - недоверчиво спросил Жорик.
        - Конечно, пульт! - уверенно сказал доктор и начал отдавать быстрые команды. - Рот открыть!.. Дышать носом!.. Смотреть вперёд!.. Включить космическую фару!.. Поехали!
        Не успел Жорик испугаться, как за щекой что-то кольнуло, и он услышал радостный голос:
        - Всё! Приехали!
        - Всё? А я думал, будет долго…
        - Зачем долго, если в космосе время идёт быстрее? Зато смотри, что мы оттуда привезли.
        Жорик открыл глаза и увидел на большой докторской ладони какую-то маленькую штучку.
        - Что это?
        - Это твой зуб. Он заболел, но мы его вылечили.
        - Значит, теперь вы мне его назад вставите?
        - Зачем? Теперь у тебя новый вырастет. И мне кажется, что это будет не простой зуб, а зуб мудрости.
        - Такое скажете! - обиженно закудахтала Екатерина Матвеевна. - Зубы мудрости у детей не растут!
        - Растут, растут… Просто потихонечку…
        - Вот вы доктор, а не знаете! Зубы мудрости растут только у взрослых.
        - А, по-моему, у взрослых они как раз и выпадают, - задумчиво проговорил доктор.
        Жорик смотрел на него и не узнавал. Вместо холодной ледяной горы перед ним сидел добродушный толстяк, только чуть-чуть грустный и немножко усталый. Доктор молча смотрел в окно на пустую ветку, словно хотел увидеть на ней давно улетевшего воробья. Жорик поёрзал в кресле и спросил:
        - А что, мой зуб был зубом глупости?
        - Ха-ха! - встрепенулся доктор. - Несомненно, это был самый настоящий зуб глупости, который очень любил конфеты и терпеть не мог зубную пасту…
        Поправив на ледяной верхушке белую шапочку, доктор-айсберг распахнул двери и громко закричал: - Встречающие, забирайте своего космонавта.
        В кабинет, весело галдя, ворвались встречающие. Жорик сполз с кресла и приветственно помахал им рукой, как и подобает настоящему покорителю космоса.
        - Ну? - шёпотом спросила Капа.
        - Нормально! - ответил Жорик, чувствуя, как его переполняет смелость…

* * *
        После больницы Егора целых два часа морили голодом и жаждой. От этого у него даже опухшая щека обратно спухла. Зато потом мама повела его к киоску с мороженым и купила сразу шесть порций эскимо на палочке. Правда, ему досталась всего одна эскимосина, а остальные роздали народу в песочнице. Это было нечестно: в космос-то он летал сам, а как мороженое - так всем! Поначалу Жорик хотел обидеться, но потом передумал.
        И знаете почему? Потому что глупо обижаться, когда в тебе потихонечку начинает прорастать зуб настоящей человеческой мудрости. Тут чем обижаться, лучше побыстрее становиться умным, а то ведь и без зубов можно остаться…
        ДРУГ ПАПИНОГО ДЕТСТВА
        В воскресенье, когда все пили утренний чай, в дверь громко постучали.
        - И чего стучать, когда звонок есть? - пробурчала бабушка Тоня и сильно посмотрела на папу, хотя папа сидел тихонечко, как мышка, и грыз бутерброд с сыром.
        - Это Жорик, - догадалась мама. - Пришёл за Капой, а до звонка не достаё…
        Она не успела договорить букву «тэ», потому что в двери грохнули так, что в Капиной чашке звякнула ложка.
        - Нет, это не Жорик. Это из милиции! - сказал папа и тоже сильно посмотрел на бабушку. - Из отдела по борьбе с домашним терроризмом…
        Папа подмигнул маме и пошёл открывать. Капа вместе с блюдцем бросилась за ним. Она подумала, что если милиционеры пришли с овчаркой, можно незаметно скормить им бутерброд с сыром, который никак не хотел скармливаться.
        Но это была не милиция. За дверью на одной ноге стоял огромный лысый дядька. Вторую ногу он отвёл назад и мог бы запросто сойти за футболиста перед ударом, если бы не фанерный чемодан, перетянутый бельевой верёвкой, и бидон с помидорами. Бидон был помятым, поэтому Капа сразу его узнала. Это был Витькин Колька из деревни Карасёнки, с которым они ловили карасей, когда ездили к бабушке Капитолине.
        - Здоров, Андрюха! - закричал Витькин Колька, ставя ногу на место.
        - Коля?! Ты?
        - А то кто? Два часа во все двери стучу, пока тебя нашёл.
        - Зачем стучать, когда звонок есть? - спросил папа точь-в-точь, как бабушка.
        - А чем звонить, когда руки помидорами заняты? Еле доволок… Держи!
        Освободившимися руками Витькин Колька соскрёб с себя кирзовые сапоги, измазанные глиной, и поставил их у лестницы.
        - Ну ты даёшь! - удивился папа. - Лето же на дворе!
        - Лето летом, а в сапогах кости целее.
        - Это почему?
        - Потому что пар костей не ломит. Тем более, я на курсы трактористов приехал. Классификацию повышать.
        - Квалификацию, - поправил гостя папа и специально для Капы объяснил: - Квалификация - это когда ты научишься читать, а классификация - когда расставишь по местам свои игрушки.
        - Ну, Андрей Семёнович, ты прям профессор! Хуже нашего председателя. Вроде говоришь словами, а ничего не понятно.
        - Коля, ты бы сапоги с площадки забрал, а то утащат.
        - Не утащат. Они у меня с секретом. Я их и в Карасёнках завсегда снаружи держу, чтоб внутри запах не портить, - объяснил Витькин Колька и достал из кармана колокольчик размером с большой помидор.
        За колокольчиком потянулась леска. Гость ловко обмотал леской сапоги и захлопнул двери. Потом он повесил колокольчик на вешалку и потёр ладони. Раздался скрежет, словно кто-то провёл кирпичом по железной тёрке.
        - Во, а это кто тут нас хлебом-сыром встречает! Никак Капитолина Андреевна?
        Витькин Колька потрепал Капу кирпичной ладонью по голове и быстро съел бутерброд.
        - Вкусно, - похвалил он, - только хлеба мало. Но это ничего: я с собой две буханки прихватил.
        - Ты, наверное, есть хочешь? - догадался папа. - А мы как раз завтракаем. Чай пьём…
        - Нашли чем завтракать! Организму с утра крепкая еда требуется, чтобы зубы не шатались. Типа - борщ. Борщу никакой карась не страшен!
        - Не карась, а кариес, - поправил папа и, посмотрев на Капу, с нажимом добавил: - Кариес - это болезнь такая, которая дырки в зубах прогрызает, если их, конечно, не чистить.
        - Правильно, - согласился Витькин Колька. - Я Егорычу раз начистил… Так у него теперь заместо старых дырок новая челюсть. Железная! Он ей гвоздь перекусывает: хрясь - и нету… Ну да ладно, чего мы стоим, как неродные? Наливай!

* * *
        Витькин Колька оказался галантным кавалером. Махнув кружку чая, он ткнул пальцем в бабушку и сказал:
        - Моя похуже будет. Главное, на том конце деревни живёт, а слышно, как за стенкой. Так что тебе, Андрюха, с тёщей ещё повезло, хотя время, как говорится, своё возьмёт…
        От этих слов бабушка Тоня покрылась густым румянцем и сразу помолодела лет на десять. Папа хотел что-то сказать, но не успел, потому что Витькин Колька повернулся к маме и аж присвистнул от восхищения:
        - Хорошая! Только чего она у тебя худая, как решето? Вот у меня Катька пудов на шесть тянет, хотя рука, конечно, тяжёлая - сразу не увернёшься…
        После этих слов наступила длинная пауза. Первым пришёл в себя папа.
        - Знакомьтесь, - сказал он. - Это Николай Викторович из деревни Карасёнки. Друг детства. Приехал на курсы трактористов, помидоры привёз.
        - Вот именно, друг с самого детства! - оживился Витькин Колька. - Мы с Андрюхой давали жару! Один раз, было, сарай спичками подожгли. Вся деревня тушила, а он всё равно на свиноферму перекинулся. Председатель за мной полдня с граблями гонялся. А Андрюху сразу поймали, потому как он на кизяке поскользнулся…
        - А что такое кизяк? - спросила Капа, потому что на кухне опять стало тихо-тихо.
        - Коровья какашка, - охотно объяснил Витькин Колька и быстро допил Капин чай. - Смышлёная девка. Вся в папку. Андрюха у нас в школе самый умный был, не считая поведения.
        - Капитолина, иди к себе, - строго сказала красная бабушка. - Нечего тут взрослые разговоры слушать.
        - Ну, бабушка… - заканючила Капа.
        - Ничего, пускай сидит - ума набирается. Боевая девка! Помнишь, как ты на рыбалке потонула?
        - Как потонула? - хором закричали мама и бабушка.
        - А так: бульк - и всё! Хорошо, что у меня багор был.
        От такого объяснения бабушка из красной стала белой, а мама тихо прошептала:
        - Андрюша, но ты ничего про это не рассказывал…
        - А чего он расскажет, когда сам на повороте с мотоцикла выпал.
        - Ой! - сказала мама.
        - Ай! - взмахнула руками бабушка.
        - И ничего страшного: он в кустах застрял, хотя мог, конечно, и мимо промазать.
        - Так, Коля, хватит воспоминаний! - сказал папа дрогнувшим голосом. - Лучше расскажи, что ты делать собираешься.
        - Да я ж тебе уже сто раз говорил: буду экзамен на трактор сдавать. Мы как раз два новых получили, а тракторист один - дед Кондрат. Да и тот спит в оглоблях. Он в том году на Первое мая задрых чуток, а трактор не выключил… Ну и снёс столб вместе с репродуктором и наглядной агитацией.
        - Куда снёс? - спросила Капа.
        - Известно куда - в клуб! Всю крышу разворотил к свинь?м собачьим. Крыша-то деревянная, а столб-то бетонный. Хорошо хоть не прибил никого до полной смерти, хотя завклуба потом два месяца глазом дёргала.
        - Николай Викторович, вы такие жуткие истории рассказываете, что даже страшно слушать, - заёрзала на табуретке бабушка Тоня.
        - Почему жуткие? У нас в Карасёнках житуха, наоборот, спокойная. Правда, Андрюха?
        - Правда. Особенно когда ты по деревне с вилами бегаешь.
        - Тоже сравнил. Я ж эти вилы для равновесья беру. Чтоб не упасть лицом в грязь. А так ни разу никого и не зашиб толком. Это у вас тут пуляют в кого ни попадя. Как новости включишь - так одни покойники. А у нас из бандитов разве что Егорыч. Всё пристаёт, когда три рубля верну? А вот этого не хочешь?
        Витькин Колька вынул из кармана кулак, похожий на арбуз, и помахал им перед бабушкиным носом. Бабушка дёрнулась назад, поэтому галантный гость моментально разжал кулак и ухватил её за ворот халата, чтоб, значит, она не упала, хотя бабушка и не собиралась.
        - Хлипкая работа, - сказал друг детства, рассматривая оторванный воротник. - Вот мне Катька брезентуху сшила - трактором не отдерёшь!
        Витькин Колька рванул рукав куртки, но вместо треска материи раздался какой-то посторонний грохот.
        - Да… Тесновато у вас, - озадаченно проговорил друг детства, рассматривая осколки керамической вазы. - Зато у меня хоть на тракторе гуляй. Можете у деда Кондрата спросить. Он мне недавно подпол на летней кухне рыл. Он роет, а я сижу и борщом завтракаю. Красота! И, главное, душа поёт, а организм усиливается!.. Заднюю стенку, правда, чуток зацепил. Так и то под конец, когда заснул малость. А у вас тут и без трактора не развернёшься. Я тебе, Андрюха, как другу скажу, выкинь шкаф - сразу сколько места будет! Да и стол тоже. На кой тебе стол? Чай можно и в руках пить…
        - Вот что, Коля, - наконец очнулся папа, - тебе когда на курсы?
        - Так ясное дело, в понедельник. Я ж специально на день раньше приехал, чтоб у тебя пожить. Щас осколки соберём и будем Карасёнки вспоминать… Где у вас тут руки помыть, а то они у меня по уши в мазуте. Катька мыло об портянки смылила, а чего даром новое покупать, когда я всё равно к вам приехал?
        - Логично! - сказал папа и повёл гостя в ванную.
        Через секунду за стенкой раздался звон разбитого стекла.
        - Тьфу ты, не при детях будет сказано! Не рассчитал малость… А воняет, хоть уши затыкай! Это чё, от тараканов?
        - Коля, это был французский одеколон… Мне его на день рождения сотрудники подарили… Да ладно, не переживай! Если честно, мне самому этот запах не нравился.

* * *
        Выйдя из ванной, Витькин Колька пошёл осматривать квартиру. Впереди шагал папа, а по бокам пристроились мама и бабушка, чтобы мешать гостю ломать предметы. От этого Витькин Колька съёжился и перед каждым шагом ощупывал глазами пол, словно сапёр на минном поле. Повеселел он только в Капиной комнате, где всё и так было как после взрыва.
        - Вот это по-л?дски! Молодец, Капитолина! А то у твоих как в музее - плюнуть некуда. Книжки и те под стёклами стоят. А у меня они где хотят, там и валяются: даже, извиняюсь, в уборной. Зато читать можно, без отрыва от производства. Недавно курочка Ряба подвернулась, так до того проняло, что я мышеловку в курятнике поставил. А то, думаю, мыша яйца поколотит, а мне убыток.
        Мама, папа и бабушка хором заулыбались, радуясь, что разговор вошёл в спокойную колею…
        И тут зазвенел колокольчик.
        Витькин Колька подпрыгнул на месте и, сбивая плечами плохо прикреплённые предметы, бросился в коридор. Хлопнула входная дверь, и с площадки стали доноситься очень нехорошие звуки.
        - Пустите, что вы делаете? - удивлённо спрашивал придушенный голос.
        - Куда сапоги дел, гад? - грозно раздавалось в ответ.
        Папа, мама, бабушка и Капа бросились в прихожую и увидели, что на площадке борются два огромных человека. Витькин Колька сжимал горло противника, похожее на бетонный столб, а тот, красный от натуги, пытался ослабить стальную хватку. Капа сразу его узнала. Это был мамин начальник Барбарисович, прозванный так за любовь к леденцам «Барбарис». Похоже, и сейчас за его щекой была конфетка, потому что он всё время шевелил губами, как карась на берегу Карасёнковского ставка, и громко булькал.
        - Борис Борисович! - заволновалась мама. - Что случилось?
        - Душат… - прохрипел мамин начальник и начал оседать на пол.
        - Коля! Отпусти сейчас же! - закричал папа. - Это же Борис Борисович - крупный учёный и друг нашей семьи!
        - Сам вижу, что крупный, - озадаченно проговорил Витькин Колька, разжимая хватку. - Только кто ж знал, что он учёный. Как сперва посмотреть - так от бандита не отличишь… И размер ноги подходящий…
        - Нечего было сапогами народ дразнить, - примирительно сказал папа. - Ты бы ещё чемодан на площадке оставил.
        - Они мимо меня пробежали, - прохрипел Барбарисович, потирая шею. - Я ещё подумал: зачем люди сапоги в руках несут?… Собственно, я к Ирине Георгиевне шёл, поздравить с повышением. Она у нас с понедельника - заведующая лабораторией. Приказ уже подписан… А тут этот - и душить…
        - Борис Борисович, он к нам из деревни приехал. Просто ещё не совсем освоился, - быстро заговорила мама.
        - Это ничего, - через силу улыбнулся мамин начальник. - А то, когда освоится, всех соседей вам передушит.
        - И запросто! - согласился Витькин Колька. - Вы только покажите кого.
        Взрослые тревожно переглянулись, а Капа подумала, что Витькиному Кольке надо показать зловредную бабушку Бабарыкину. Не чтоб душить, а так - на всякий пожарный случай.

* * *
        Когда Барбарисович ушёл, мама о чём-то пошепталась с папой и тот бодро сказал:
        - Чем дома сидеть, лучше пошли на улицу: хоть город тебе покажу.
        - Лады, - согласился папин друг. - Посмотрим, чем тут люди маются.
        Он быстро размотал верёвку и вытащил из чемодана ещё одни сапоги. Они тоже были в глине. Витькин Колька деловито сколупнул глину ногтем, но, заметив суровый взгляд бабушки Тони, собрал кусочки с пола и сунул в карман.
        - А можно, я с вами? - спросила Капа.
        - Можно! - обрадовался папа, который, похоже, побаивался оставаться с другом детства один на один.
        - Только вы там аккуратно, без эксцессов, - сказала мама.
        По маминому тону Капа поняла, что эксцессы - это когда поджигают сараи, отрывают воротники и душат Барбарисовичей.
        - Никаких эксцессов! - пообещал папа. - Правда, Коля?
        - Да не переживай! Я сам этих эксцэсовцев не перевариваю…

* * *
        Для начала Капа с папой повели гостя в летнее кафе-мороженое. Они сели за свободный столик возле искусственного озера, дно которого было усеяно монетками.
        - Это кто ж тут деньгами швыряется? - спросил Витькин Колька и шагнул сапогами в воду.
        Засучив рукава куртки, он начал деловито сгребать монеты в ладонь, похожую на экскаваторный ковш.
        - Коля, прекрати! Люди специально бросают монетки в фонтан, чтобы снова сюда вернуться. Примета такая, понимаешь?
        - А-а-а, тогда другое дело, - разочарованно протянул Витькин Колька, высыпая добычу в воду. - Только я в эти приметы не верю. А то у нас полдеревни чёрных кошек, прямо плюнуть некуда, так что ж мне теперь и на улицу не выйти?
        - Что будем заказывать? - спросила подошедшая официантка.
        - Чашечку кофе, - сказал папа.
        - Пломбир с вареньем, - сказала Капа.
        - Полтора борща и котлету!
        Заметив, что официантка нахмурилась, Витькин Колька оглядел соседние столики и сказал:
        - Понятно: котлетов не держим. Тогда тащи сосисков.
        - У нас кафе-мороженое, - ледяным голосом ответила официантка.
        - Ладно, пускай мороженое, только с хлебом. Без хлеба оно ж никак…
        Официантка вздёрнула брови и ушла. Её худая спина напряглась, как струна, а накрахмаленный чепчик презрительно растопырился. Витькиному Кольке это очень не понравилось. Он насупился и пробурчал:
        - Вот ещё муха в тюбетейке! Может, у меня от мороженого гланды болят? Мороженое-корёженное… Тьфу!
        Он ещё долго рифмовал мороженное с разными словами, а папа его успокаивал. А Капа смотрела под стол и тихонько хихикала.
        Самое смешное, что пломбир с вареньем Витькиному Кольке понравился. И хотя вместо хлеба ему дали бумажную салфетку, он съел три порции и попросил четвёртую.
        - Хватит! - сказал папа, заглянув в кошелёк. - У тебя же гланды болят.
        - Не болят, - успокоил папу Витькин Колька. - Ты чё забыл, что мне их ещё в школе вырезали на п?ру с аппендицитом. А нет денег, так и скажи. Мы ж друзья, что я не понимаю…

* * *
        После мороженого Капа повела гостя в детский парк с каруселями и лебединым озером. Лебеди Витькиному Кольке не приглянулись.
        - Вот головы еловые! Лучше б они гусей в пруд запустили. Гусь - птица промышленная! А лебеди только воду каламутят.
        Зато карусель он одобрил и даже прокатился вместе с Капой. Капа села на красного верблюда, а Витькин Колька - на синий трактор, чтобы потренироваться перед курсами. Хотя и без курсов он был отменным трактористом. Не успела карусель тронуться, как Витькин Колька зарычал «дыр-дыр-дыр», замолотил сапогами в дощатый пол и раскатисто засмеялся. На третьем круге он заразил смехом всех малышей, а на четвёртом - их родителей. На смех сбежались люди, которые проходили мимо парка, и возле кассы сразу образовалась длинная очередь. Когда карусель остановилась, к Витькиному Кольке подошёл начальник в военной фуражке и больших увеличительных очках.
        - Уважаемый, не хотите ли ещё? - тихо спросил он. - Бесплатно, разумеется…
        - Бесплатно хочу, но без неё не буду, - сказал Витькин Колька и ткнул пальцем в красного верблюда.
        Начальник карусели заговорщицки подмигнул увеличенным глазом и помчался успокаивать толпу.
        - Граждане, только без паники! Сейчас закрутим быстрее - и все успеют!

* * *
        После карусели они решили сходить в зверинец. Шли медленно, потому что Витькиного Кольку всё время шатало из стороны в сторону. Один раз его даже занесло на клумбу с гладиолусами.
        - Во дела! - удивлялся он. - Карусель детская, а качает по-взрослому!
        В зоопарке друг папиного детства неожиданно загрустил.
        - Ёлы-палы! Ты смотри, какая у великана морда грустная.
        - У пеликана, - поправил папа.
        - Да хоть у барабана! Это ж птаха Божья, ей на верхотуре чирикать надо, а не на полу сидеть и клювом щёлкать… Как ты думаешь, он солёного карася будет? Я к пиву прихватил на всякий случай.
        - Кормить животных строго запрещается! - ответил вместо папы строгий женский голос.
        Капа оглянулась и увидела тётю в служебном халате.
        - Как это запрещается? - возмутился Витькин Колька. - А если тебя в клетку посадить и рыбы не давать - небось, по-другому запоёшь… Молоко употребляешь?
        - Употребляю… - испуганно ответила тётя, пытаясь спрятаться в толпе, которая быстренько сбежалась на Витькиного Кольку.
        - А потому употребляешь, что коровы пока сидят на воле. А сунь корову за решётку - от неё и кефира не дождёшься. Если уж кого держать в клетках, то только вредных насекомых, вроде мышей и тараканов. От них всё равно ноль удоев, а народу развлеченье.
        - Правильно говорит! - раздался голос из толпы. - Я, как представитель зелёных, такое мнение поддерживаю.
        Несмотря на поддержку, Витькин Колька неожиданно притих, втянул голову в плечи и быстро зашагал прочь. Капа с папой еле-еле его догнали.
        - Ты куда? - спросил папа. - Устроил революцию - и бежать.
        - Слышь, Андрюха, а он чего и вправду зелёный?
        - Наверное. Их сейчас много развелось.
        - Ну всё, приплыли! У нас механик был - золотые руки, так эти зелёные ему всю жизнь испоганили.
        - Какие зелёные? - спросила Капа.
        - Известно какие - с рогами и копытами.
        - Коровы?
        - Сами вы коровы! - Витькин Колька испуганно оглянулся и прошептал: - Черти натуральные! Один раз после получки так навалились, что он со своими золотыми руками прямо из ресторана в лес утёк. Хорошо, лес - не степь, а то б до сих пор искали.
        - Да погоди ты, - расхохотался папа. - Какие черти? Зелёными себя называют люди, которые, наоборот, с чертями воюют, чтоб те природу не портили.
        - Ну, тогда я тоже зелёный! - повеселел Витькин Колька и, подхватив Капу, посадил себе на шею. - Чего зря землю топтать четырьмя копытами? Держись за уши!
        Друг папиного детства заржал, как боевой конь, и галопом поскакал по дорожке.
        - Подождите! Не так быстро! - кричал сзади папа.
        А Капа смеялась так, что на неё напала икота.

* * *
        День прошёл весело. Капа сидела на широкой Колькиной шее и рулила большими Колькиными ушами. Когда надо было дать сигнал, она давила на мягкий Колькин нос. Прохожие смешно отпрыгивали в разные стороны. Папа извинялся и пытался отвлечь друга детства городскими достопримечательностями. Но магазины, троллейбусы и заводы гостя совершенно не интересовали. Его интересовали горожане, которых он рассматривал в упор и громко удивлялся.
        - Ты глянь! Это чё у неё на ногах такое? Глину месить, что ли?
        - Это называется платформа, - тихо объяснял папа. - Мода такая.
        - Слышь, а вон тот - с виду мужик, а в серьгах. Тоже мода?
        - Тоже.
        - Андрюха, гляди - пацаны стриженые. Они чё, в армию собрались?
        - Коля, тише - это скинхеды!
        - Скинь кеды? А чего - правильно! В кедах ноги потеют.
        - Какие кеды? Это бандиты, которые не дают житья нормальным людям.
        - Лысый, купи кирпич! Хороший кирпич - быка с ног валит! Бери, пока отдаю по дешёвке, - раздался сзади насмешливый голос бритоголового дебошира.
        - Бандиты говоришь? - переспросил Витькин Колька.
        Он молча снял Капу с шеи и пошёл на стриженых, как трактор деда Кондрата на столб. Но не дошёл, потому что бандиты попятились и вместе с непроданным кирпичом скрылись в ближайшей подворотне.
        - А то! - крикнул им вслед Витькин Колька, а Капе сказал: - Залазь в кабину, едем дальше.
        Дальше они поехали искать борщ с котлетами, потом сходили в кино, покрошили голубям булку, взвесились на весах, постреляли в тире и прокатились на старинном трамвайчике, украшенном флажками. В самом конце они зашли на базар, где Витькин Колька купил Капе жёлтый цветок-подсолнух, утыканный сверху семечками, а себе - большую соломенную шляпу. В шляпе он стал похож на толстого кота в сапогах. Причём так сильно, что из-под шляпного прилавка тут же выполз крохотный рыжий котёнок и начал тереться об его ногу.
        Витькин Колька нагнулся и осторожно сгрёб котёнка в ладонь.
        - Хороша котейка! - одобрил он и спросил у продавца: - Твой?
        - Да нет, с утра приблудился, целый день пищит, покупателей отпугивает, - недовольно ответил шляпник.
        - Раз не твой, будет мой. В хозяйстве сгодится. А пока, Андрюха, пускай у вас недельку поживёт.
        - Коля, но…
        - Чего «но»? Не видишь, он жрать хочет!
        - Пи-пи… - подтвердил котёнок.
        - Папа, ну пусть поживёт. Мы ему молочка дадим. Барсик, хочешь молочка?
        Котёнок перестал пищать и с благодарностью посмотрел на Капу.
        - Барсик… Хорошая фамилия! Вырастет - барсом будет. Против барса ни один мыш не устоит! Берём, Андрюха, даже не сомневайся.
        А папа и не сомневался, потому что уже стоял в очереди за молоком.

* * *
        Как ни странно, Барсик маме понравился, особенно когда она узнала, что после тракторных курсов он уедет жить в Карасёнки. Только бабушка немного поворчала, когда Витькин Колька напоил котёнка молоком из её любимого блюдца. Она потом его часа два оттирала наждачной бумагой. А под конец махнула рукой и снова налила Барсику молока, чтобы не видеть царапин.
        В общем, вечер прошёл спокойно. Папа с Витькиным Колькой сидели на кухне и вспоминали детство. Мама размораживала холодильник в прихожей и иногда покрикивала через кухонную дверь:
        - Андрюша, вы там хоть ешьте!
        - Не переживай, мать, - отвечал Витькин Колька. - Закусь - дело святое… А ну брысь отсюдова!.. Это я не тебе. Это мне Барсик на штаны наделал.
        Бабушка фыркала, но глаза у неё были весёлые. А Капа с ушами зарывалась в подушку, чтобы никто не слышал, как она хихикает.
        В девять вечера Витькиному Кольке захотелось спать. Он, видите ли, в Карасёнках привык ложиться рано, а вставать ещё раньше. Поэтому ему быстренько постелили в гостиной, и вскоре стены задрожали от богатырского храпа…
        Ночью храп сменился грохотом. Капа проснулась и бросилась в гостиную. Все уже были в сборе. Папа с мамой стояли в дверях. Бабушка Тоня лежала на полу и тихо охала. Витькин Колька сидел рядом и удивлённо крутил головой.
        Оказывается, ночью бабушка встала попить водички и в темноте споткнулась о папиного друга, который почему-то вместо дивана валялся поперёк комнаты.
        - Да не люблю я эти диваны! - оправдывался гость. - Я и в Карасёнках завсегда на полу стелю. С полу, как ни верти, не свалишься, опять же ногам свисать не надо. Так что, Андрюха, извиняй… Я ж в темноте не видел, что она идёт, а то б отполз, конечно.
        Общими усилиями бабушку успокоили, напоили и уложили. А Витькин Колька даже поставил возле её кровати кастрюлю с компотом, чтоб она больше об него не спотыкалась.

* * *
        Рано утром друг папиного детства обмотал чемодан верёвкой и уехал на курсы. Там его ждала комната в тракторном общежитии.
        - Ну, не скучайте! - сказал он на прощанье. - Я всё равно через неделю за котейкой зайду. Так что ещё, не дай Бог, свидимся.
        Проводив гостя, мама с папой ушли на работу. Папа - на старую, а мама - на новую: заведовать лабораторией.
        Целый день Капа игралась с Барсиком, а бабушка поила его молоком и ставила компрессы на ушибленный бок.
        Вечером, когда после ужина все сели смотреть телевизор, мама вдруг сказала:
        - Что-то у нас тихо.
        - Да, тиховато, - согласился папа.
        - Ничего, привыкнем, - сказала бабушка.
        - А Витькин Колька такой смешной… - сказала Капа.
        - Мяу, - сказал Барсик.
        И всем сразу стало ясно, что они будут делать завтра.
        Завтра они пойдут забирать друга папиного детства из тракторного общежития!
        СОЛЁНЫЕ ЗВЁЗДЫ
        В августе во двор пришла жара.
        - Охо-хонюшки-хо-хо! - жаловалась бабушка Бабарыкина. - Не успеешь пододеяльник до верёвки донести, а он уже сухой!
        - С ухой - это ещё ничего, - успокаивала её дворничиха тётя Маша. - Хуже, когда с борщом…
        - Ты, Маня, от жары вконец оглохла: не с «ухой», а «сухой»! Я его потом обратно водой размачиваю, чтобы он трещинами не пошёл.
        На этом разговор заканчивался, потому что на солнцепёке много не наговоришь…

* * *
        От жары взрослые прятались в шорты и отличались от детей только тем, что ругали солнце. Один сантехник Ерёмушкин, упрямо не менявший резиновые сапоги на сандалеты, радовался жаре, потому что от лужи, с которой он воевал целый год, не осталось даже мокрого места.
        - Теперь главное, чтоб тебя не прорвало… - ласково говорил он ржавой трубе у забора, - …или, может, воду перекрыть для полной уверенности?
        - Я тебе перекрою! Завтра сорок градусов обещают! - кипел и булькал на своём персональном балконе персональный пенсионер Кошкис.
        - Где? - вскидывался Ерёмушкин.
        - В Караганде! Эх, попался бы ты мне раньше…
        - А что? - мрачно интересовался Ерёмушкин, теребя гаечный ключ.
        - А шлёпнул бы тебя за вредительство, - охотно объяснял Кошкис, потирая маленькие, но твёрдые ладошки…

* * *
        В тот день Капа, Жорик и здоровенный третьеклассник Вовка Семякин, который недавно вернулся из Херсона, скучали под липой, потому что песок в песочнице жёг коленки, а играть в футбол на жаре - это ж сколько воды надо выпить! Они уже решили расходиться, но тут во дворе появился Поликарп Николаевич. Он был в белых шортах, из-под которых торчали ноги в жёлтых сандалетах, так что его нельзя было сразу не заметить.
        - Папа, мы здесь! - закричал Жорик.
        - Ага! - сказал Поликарп Николаевич, подходя поближе. - Над чем потеем?
        - Да так… - уклончиво буркнул Семякин.
        - Фуф! - фукнул Жорик, сдувая с кончика носа потную каплю.
        - Жарковато! - сказала Капа.
        - Тогда есть предложение махнуть на Тарханкут.
        - Это где? - спросили все.
        - На Чёрном море.
        - На Чёрном море - Крым, - блеснул географическими познаниями Семякин.
        - Правильно, - улыбнулся Поликарп Николаевич, - а сбоку Тарханкут, самый западный мыс Крыма. Там солнце прямо в море садится, а вода чистая-чистая…
        - Ух ты! - сказала Капа.
        - Молодец, соображаешь! С твоим папой я уже договорился: он едет с нами.
        - А я? - спросил Жорик.
        - Не вопрос! И Семякина прихватим. Семякин, хочешь на море?
        - Что я, дурак? - обиделся здоровенный третьеклассник. - А можно с Бузькой?
        Поликарп Николаевич надолго задумался, сравнивая размеры стеснительного щенка с габаритами автомобилей, которые имелись в его распоряжении, а потом неуверенно протянул:
        - Да-а-а…
        - Ура! - обрадовался Семякин и побежал собираться.

* * *
        Автобус, который пришлось взять из-за Бузьки, назывался «Мерседес-Бенц». Снаружи он казался большим, а внутри был теснее «Запорожца». Потому что кроме двух пап, Капы, Жорика, здоровенного третьеклассника и стеснительного щенка, в него набились бабушка Лиза, старшая сестра Семякина Катя и сантехник Ерёмушкин, который упросил взять его на случай починки автомобиля, потому что всё равно он в отпуске и чем даром по жаре ходить, лучше бесплатно приносить пользу. В самом конце пришёл водитель Поликарпа Николаевича дядя Костя, и все подумали, что их начнут высаживать, потому что свободных мест в автобусе не осталось. Но дядя Костя высадил только Жорика, да и то с водительского сиденья, и все снова вздохнули с облегчением, особенно сантехник Ерёмушкин, который ещё ни разу жизни не был на море, хотя почти всю жизнь провёл в воде.

* * *
        Всю дорогу Капа, Жорик и Вовка Семякин не отрываясь смотрели вперёд, словно спрашивая: когда же оно начнётся? Дорога увиливала от ответа. Как только впереди выскакивало что-то похожее на море, она резко сворачивала в сторону и снова упиралась в горизонт. От этого путешественники начали клевать носом, а сантехник Ерёмушкин даже выронил из кулака гаечный ключ.
        Наконец, автобус тоже клюнул носом и остановился. Все моментально проснулись и увидели слева выжженную холмистую местность, а справа - сине-зелёную скатерть, усыпанную серебряными блёстками.
        Это было море.
        Все сразу начали выпрыгивать. Первым выпрыгнул Бузька, а последним - Ерёмушкин. Он обвёл море колючим сантехническим глазом и сказал:
        - Во, воды набуровили! За жизнь не расхлебаешь!..
        - Цыц! И хватит критику наводить, - понарошку рассердился Поликарп Николаевич и пошёл доставать палатки.

* * *
        Палаток было три. В одной поселились Жорик, Капа и бабушка Лиза, в другой Бузька и остальные Семякины, третью заняли папы, а сантехник Ерёмушкин и водитель дядя Костя остались жить в автобусе, причём Ерёмушкин сразу ухитрился что-то починить, за что дядя Костя долго его благодарил: «Ну, спасибо! Ну, удружил!»
        Пока все думали, что делать дальше, Жорик ухитрился съесть один пакетик с растворимой лапшой, потому что второй у него успели отобрать. Поликарп Николаевич понарошку погрозил Жорику пальцем и вытащил из машины газовый баллончик с походной плиткой, на которой бабушка Лиза быстро приготовила еду. Она бы сделала это ещё быстрей, если бы не Ерёмушкин, который бегал вокруг неё с гаечным ключом и кричал, что надо подтянуть газовый клапан.
        На запах еды пришёл человек в военной форме и спросил, чётко выговаривая буквы:
        - О-т-д-ы-х-а-т-ь?
        - Отдыхать, товарищ капитан, - ответил Поликарп Николаевич.
        - Отдыхайте, - разрешил военный, - только пустую посуду не разбрасывайте.
        - Не будем, - пообещал Поликарп Николаевич. - А вы с маяка?
        - С него, родимого, - согласился военный и грустно добавил: - Маяк светит, но не греет…
        - Так может, согреемся?
        - Не могу - служба! Вот вечером сменюсь, тогда другое дело. Если что, спросите капитана Славина Александра Петровича. Или Сашу, хотя практически это одно и то же…
        Военный развернулся и красиво зашагал прочь - туда, где белел маяк, а проще - высокая башня со стеклянным колпаком.
        Когда капитан отошёл подальше, Капа прыснула в ладошку. Но смеялась она не над Славиным, а над собой, потому что совсем недавно, в Карасёнках, она думала, что маяк - это такой бандит, который охотится на детей с топором и вилами…
        - Славный этот Славин, - мечтательно проговорила бабушка Лиза, и стёкла её очков затуманились.
        - А у него пистолет есть? - быстро спросил Семякин.
        - И думать не смей! - оборвала бандитские мысли Катя.
        - Нам пистолеты ни к чему, - поддержал Катю Ерёмушкин, - нам лучше краны…
        - Отставить разговоры! - скомандовал Поликарп Николаевич. - Кто купаться - за мной!

* * *
        До моря было шагов сто по прямой, и все уже предвкушали, как они с разгона плюхнутся в воду, но берег внезапно кончился каким-то нечеловеческим обрывом. Его стенки, сложенные из желтоватых каменных коржей, напоминали криво разрезанный торт-наполеон, у подножья которого валялись крошки - огромные каменные глыбы. Море накатывалось на них и с шипеньем отступало, наводняя воздух мокрой пылью.
        Все растерялись, кроме сантехника Ерёмушкина. Прикинув расстояние до воды намётанным глазом, он плюнул в обрыв и начал загибать пальцы. Загнув восьмой, сантехник крякнул и произнёс научным голосом:
        - Расстояние несовместимое с существованием. Значит, уедем, несолоно купавши… Интересно, а водопровод у них есть?
        - Есть! - раздался сзади звонкий голос. - От водопровода стиральная машина работает. И утюг есть, работает от розетки…
        Все оглянулись и увидели маленького белобрысого мальчика. Не переставая говорить, он шагнул в обрыв, но не разбился, а, пробежав по отвесной стенке, очутился на огромном валуне. Волны, как ни старались, не могли заглушить его звонкий голос:
        - А лодка работает от вёсел… А компас работает от… - белобрысый наморщил лоб, вспоминая, от чего работает компас, чем сразу воспользовался Поликарп Николаевич.
        - Прекрати бубнить! Лучше покажи, как ты спустился, только медленно.
        - Муха покажет… Вспомнил! Компас работает от магнита… Муха, ко мне!
        Мухой оказалась белобрысая собачка размером с кулак. Быстро перебирая лапками, она пробежала по стене, а потом подняла лохматую головку и сказала «гав-гав-гав!», что в переводе на человечий, вероятно, означало: «видите, как просто!»
        - Во даёт! - снова крякнул Ерёмушкин. - Точно что муха: у неё на лапах присоски.
        - Не присоски, а ступеньки, - сказал Капин папа. - Смотрите!
        И точно, на боку каменного наполеона были выбиты едва заметные ступеньки. Первым решился Бузька, которому очень хотелось произвести на Муху сногсшибательное впечатление. Перепрыгивая через пять ступенек, он так разогнался, что в конце спуска сбил с ног обоих белобрысых. За это Муха громко облаяла щенка, а тот стоял, опустив голову, и виновато шевелил мохнатыми ушами.
        Потихоньку спустились и остальные путешественники. Внизу они выстроились друг за дружкой и пошли вдоль моря за белобрысым, которого звали Лёшкой. Лёшка был местным, из-за чего знал все места, где можно нырять со скал, не опасаясь разбить голову об дно. А ещё он был очень разговорчивым. Он успевал говорить со всеми сразу, а когда все, карабкаясь на очередную каменную крошку, отставали, говорил сам с собой:
        - У нас летом на Маяке отдыхающих много… Человек тридцать, а то и двадцать… Вчера краб одному палец откусил… А мне сто раз откусывал… А вас медузы щипали?… А меня раз двести… Отсюда надо в волну прыгать, а то тут глубина мелкая… Только из волны вылезать трудно… Один три дня вылезал, пока вылез… У моего папы машина есть… Она сама ездит, если кирпич из-под колеса выбить… А как девочку зовут? А собаку? А бабушку? А дядю? А у вас трамваи есть?… А мы пешком на море ходим… Я уже первый класс закончил… А что со вторым делать, сам не знаю - больно школа далеко… Это бухта офицерская называется… А тут под водой ступеньки, чтобы ноги не переломать…
        Не переставая говорить, Лёшка сиганул с самой высокой скалы и докричал уже из воды, потирая белобрысую макушку:
        - …а кто плавать не умеет, пускай сюда идут: тута по колено…

* * *
        Первое впечатление от офицерской бухты, окружённой ребристыми скалами и от этого похожей на гранёный стакан, было пугающим. Зато второе!.. Второе было что надо! Покрытые ковровым узором плоские каменные плиты грели пятки. Под тенистыми каменными козырьками, остужая горячие головы, гулял прохладный ветерок. Велюровая вода ласкала кожу и была такой прозрачной, что на дне, позолоченном солнцем, можно было увидеть свою тень. В небесной лазури лениво кружили белоснежные чайки, вкусно шипела газированная морская пена, а привыкшие к городской суете глаза дышали и не могли надышаться бесконечным спокойствием сине-зелёного простора. Эту величественную картину не портили даже резиновые сапоги Ерёмушкина, которые он поставил сушиться на плоский уступ вровень с горизонтом…

* * *
        Несмотря на усилия белобрысого, заставившего прыгнуть со скалы всех взрослых, включая бабушку Лизу, которую он незаметно подтолкнул в спину, день прошёл спокойно: никто не утонул. Даже наоборот: людей к ужину пришло больше, чем было вначале. Сначала в облаке пыли прилетела Муха. За ней на дребезжащем велосипеде подкатил разговорчивый Лёшка. Следом приковыляла его двоюродная сестра Светка, увидев которую, белобрысый сильно удивился, потому что возле дома сам сажал её на багажник.
        Чуть позже на огонёк заглянули капитан Славин и лейтенант Серёга. Вскоре на шум пришли ещё несколько военных с жёнами и детьми. Военные были из русского и украинского гарнизонов. Русские охраняли маяк, который ночью показывал кораблям, куда плыть. А украинцы охраняли радары, которые показывали самолётам, куда лететь. И хотя военные служили в армиях разных стран, это не мешало им дружить и стрелять друг у друга сигареты.

* * *
        Подготовка к ужину прошла отлично. Дядя Костя протёр тряпочкой фары. Поликарп Николаевич разжёг спиральку от комаров. Бабушка Лиза поджарила котлеты. Ерёмушкин, пользуясь темнотой, подтянул газовый клапан. Капин папа расставил стулья. Военные распределили посуду. Их жёны нарезали салат. А их дети поймали ящерицу.
        Наконец все сели за стол, и капитан Славин предоставил слово для приветствия лейтенанту Серёге. Тот встал и долго морщил лоб, подбирая подходящие выражения, а потом сказал: «Ну, за встречу!» - и ловко подцепил вилкой помидор.
        - Принимается! - ответил Поликарп Николаевич, и все сразу начали есть.
        Из окна автобуса лилась тихая музыка. Военные рассказывали анекдоты. Муха и Бузька напряжённо молчали, не спуская глаз со стола. Где-то за холмами выл от обиды невидимый пёс. В чёрном небе мигали звёзды…
        Покончив с едой, народ стал играть в прятки. На ровном месте спрятаться можно было только в темноте, густо залившей всё, кроме яркого жёлтого круга от переносной лампочки. Когда искать выпало Жорику, он перешагнул границу света и тут же потерялся. Ровно через пять минут бабушка Лиза подняла тревогу. Офицеры с жёнами и детьми выстроились цепочкой и по всем правилам военного искусства пошли прочёсывать местность. Только на местности Жорик не обнаружился, потому что вместо этого стоял у сковороды и бесшумно доедал котлету…
        Но в общем вечер прошёл хорошо.

* * *
        На следующий день после завтрака Поликарп Николаевич постучал чайной ложечкой по чайнику и объявил, что через неделю ему надо быть на работе, потому что там и с ним всё трещит по швам, а без него - сами можете себе представить…
        Все поняли, что времени в обрез, и начали быстро отдыхать. Семякинская сестра Катя бросилась загорать как угорелая, отчего к вечеру сделалась красной. Увидев сестру при электрическом свете, Семякин долго смеялся, а потом обозвал её «красной девицей», за что вместо обещанного рубля на мороженое получил крепкий подзатыльник.
        Капин папа тоже не терял времени зря: с утра он закидывал в море все крючки, поплавки и грузила и ловил рыбу. Первые четыре дня рыба его боялась, а потом привыкла, и он её поймал. Рыбу положили в пластмассовый стаканчик с морской водой, но через полчаса она заскучала и пришлось её отпустить.
        Бабушка Лиза, пристроившись под каменным козырьком, вязала коврик. Ей приходилось делать это на ощупь, потому что её глаза были заняты Жориком. Каждые пять минут скалы сотрясал крик, похожий на сирену: «Егор, вернись!» или «Жорик, положи медузу на место!» Из-за этого чайки испуганно галдели, а коврик выходил каким-то нервным.
        Капа плавала на прозрачном матрасе возле берега, но это так казалось взрослым. На самом деле она была очень далеко. Чтобы быть далеко, Капа ложилась на спину и, развернув матрас головой к скалам, а ногами к горизонту, представляла себя посредине моря. Вокруг плавали волны и дельфины. Волны гладили пятки, а дельфины тыкались резиновыми клювами в ладошки. Ладошкам становилось щекотно, и Капа всё время смеялась.
        Зато мальчишки дельфинов не замечали: они играли в морской бой. В морском бою главное - посильней лупить руками по воде и кричать: «О-па! о-па! о-па!» Победителем считался тот, кто оказывался самым мокрым. Только попробуй тут разбери, кто самый мокрый, если у Семякина вода выливалась из ушей, а у Жорика из глаз, особенно когда Вовка промахивался и лупил его по спине.

* * *
        Поликарп Николаевич для солидности плавал в костюме. Правда, костюм был не настоящим и заканчивался не ботинками, а ластами. По тротуару в таком не полазишь, а по воде - запросто! Поэтому костюм так и назывался - водолазным. Его Поликарп Николаевич купил за такую цену, что никто не верил, хотя, наверное, он стоил ещё дороже, потому что, кроме ласт, у костюма были наколенники и налокотники, чтобы не стукаться о камни, толстые перчатки, чтобы крабы не пооткусывали пальцы, зазубренный нож, чтобы отбиваться от акул, какая-то особенная маска, через которую можно смотреть вбок и даже назад, огромный баллон с воздухом, жилетка для плавучести и грузы для тонучести, а ещё подводный фонарь, видеокамера и фотоаппарат, не считая трёх компьютеров на руке, животе и баллоне, которые следили, чтоб всё это не отцепилось.
        Когда Поликарп Николаевич первый раз заползал в свой костюм, то и дело сверяясь с инструкцией, к нему начали подтягиваться отдыхающие с ближайших скал. А спустя полтора часа, когда он шагнул к воде, зевак набежало столько, что Ерёмушкину было некуда плюнуть. Толпа волновалась и перекидывалась загадочными словечками: «посейдон», «марес», «скуба-про», «гермошлем» и даже какой-то «триламинат». Жорик и Капа ничего не поняли, но умный Семякин объяснил, что это, скорее всего, названия костюмных запчастей.

* * *
        Зайдя по грудь, Поликарп Николаевич нырнул и замолотил ластами, чтобы побыстрей спрятаться от посторонних глаз и насладиться красотой подводного мира. Но побыстрей не получилось. Минут пятнадцать дорогущие итальянские ласты «Марес» вздымали пену и гнали волну, но затолкать водолаза под воду так и не сумели. Следующие пятнадцать минут ослабевший Поликарп Николаевич неподвижно лежал на животе и смотрел на недосягаемое дно, до которого было чуть больше метра. Собравшись с силами, он снова забил ластами, а потом снова залёг. После пятой попытки Поликарп Николаевич вскочил на ноги и судорожным движением содрал с себя маску вместе с трубой от заплечного баллона. Его лицо отдавало синевой.
        - Карпуша, что случилось? - спросил с берега Капин папа.
        - Воздух кончился, - ответил Поликарп Николаевич, жадно дыша. - Похоже, мало груза взял. Надо было шестнадцать кило, а я сэкономил, чтоб тащить меньше. Прямо не знаю, как теперь погружаться.
        - Не переживай, Николаич, щас погрузишься! - успокоил его неугомонный сантехник, натягивая сапоги. - Я быстро. А ты пока воздуха побольше набери, чтоб мы тебя выловить успели.
        Ерёмушкин исчез, но вскоре объявился, волоча за собой кусок ржавой трубы, замотанный в грязную тряпку.
        - Это, чтоб костюм не поцарапать, - объяснил он. - А внутрь я болтов с гайками наложил: ровно шестнадцать кэгэ, или пуд по-научному.
        Крякнув от натуги, Ерёмушкин сунул трубу в корзинку для крабов, болтавшуюся на водолазном костюме. От этого Поликарпа Николаевича немного согнуло, зато под воду он ушёл без единого всплеска, даже ласты не пригодились.

* * *
        Капа, Жорик и Семякин тоже ныряли. В общем, это легко: главное, утопить попу. Ведь в сухопутной жизни она ничего хорошего не видит, а тут сразу - и солнце, и небо, и чайки! Из-за этой красоты попа всё время всплывает, как буёк. Чтобы перехитрить её умный Семякин зажимал пальцами нос и уши и с размаху садился на корточки. Но всё равно через пять секунд его переворачивало, и на поверхности рядом с Капиным и Егоркиным появлялся третий буёк, только размером побольше.

* * *
        В отличие от других Ерёмушкин отдыхал медленно. Он задумчиво бродил по берегу в синей майке и чёрных трусах и буравил воду колючим глазом. Когда его звали окунуться, сантехник вздрагивал и невпопад отвечал: «Вас много, а я один!» Видно было, что его гложет мысль, но какая, никто не знал.
        Наконец Ерёмушкина прорвало. Это случилось за обедом. С шумом отодвинув от себя миску с борщом, сантехник обвёл всех колючим взглядом и мрачно сказал:
        - Не понимаю!
        - Неужели пересолила? - всплеснула руками бабушка Лиза.
        - Вот именно! Если его не солят, то почему оно солёное? И почему там оно синее, а тут голубое?… Опять же в серёдке тихо, а у берега волна?… Не понимаю, как оно работает!
        - Что «оно»? - спросил Поликарп Николаевич.
        - Да море это самое! То ли дело наша лужа! С нашей лужей всё ясно: чтобы по ней волна пошла, надо самосвалом проехать. И цвет у неё правильный… - Ерёмушкин защёлкал пальцами, подыскивая подходящее научное слово, - пёсье-мистический…
        - Пессимистический, - автоматически поправил Капин папа и тут же перевёл: - Унылый…
        - Я и говорю, собачий цвет! Зато всё понятно. Луже для сосуществования или дождь нужен, или чтоб трубу прорвало. Только чт? морю дождь? Так - мелкие брызги. А труб тут сметой не предусмотрено. Откуда вода, спрашивается?
        Поликарп Николаевич открыл рот, чтобы перевести всё в шутку, но осёкся, сообразив, что Ерёмушкин говорит серьёзно и шутками тут не отделаешься. Заметив это, Капин папа отложил ложку и сказал:
        - А этого никто не знает, хотя люди написали тысячи учёных книг, пытаясь объяснить, откуда взялись моря и как они устроены. Но так до конца и не объяснили. Потому что в нашем мире существуют вещи, недоступные человеческому разуму. Лично мне понадобилось закончить два института, чтобы это понять. Но если говорить серьёзно, то есть одна книга, которая даёт ответы… Она называется Библией, и в ней говорится, что не только моря и океаны, но и звёзды, и Землю, и человека создал мудрый Творец.
        - Но ведь есть вполне разумная научная теория, что в самом начале был Большой взрыв, после которого появилась Вселенная, - возразил Поликарп Николаевич.
        - Если эта теория подтвердится, она станет самым неопровержимым доказательством правоты Библии.
        - Это почему?
        - Потому что, если был взрыв, значит, кто-то его подготовил и нажал на кнопку.
        Услышав это, Семякин заёрзал, вспомнив, как Толик Гусев по прозвищу Гусь звал его взрывать серу. И ведь точно, если бы Гусь заранее не набил серу в ключ, то и взрыва бы никакого не было. Семякин открыл рот, но его опередил Ерёмушкин.
        - И кто нажал? - подозрительно спросил он.
        - Творец, Который создал мир по определённому плану, как люди по чертежам создают машины и строят дома.
        - Бог, что ли? - выдохнул сантехник.
        - Да, Бог, хотя некоторые стыдливо называют Его природой.
        - А разве это не одно и то же? - всё-таки встрял во взрослый разговор Семякин, который из тысячи учёных книжек уже успел прочитать штуки три.
        - Нет, потому что природу тоже создал Творец.
        - Но ведь человек покоряет природу, - не сдавался Семякин.
        - А зачем покорять то, что и так тебе служит. Ведь ты же не покоряешь свой велосипед, а просто на нём катаешься. И если делаешь это аккуратно, то и ездить он будет долго.
        - Послушай, Андрюша, - удивился Поликарп Николаевич, - мне кажется, что в последнее время ты зд?рово изменился…
        - Тебе кажется, а я в этом уверен! Ведь на то мы и люди, чтобы меняться. Правда, некоторые меняются не в ту сторону, а потом удивляются: почему всё так плохо?
        - А мне хорошо! - сказал Жорик.
        - И мне! - сказала Капа.
        - И мне! - поддакнул Семякин.
        - Потому что - дети! - хмыкнул колючий сантехник. - С вас и спрос такой. А вот хлебнёте с моё, тогда посмотрим…
        - Для Творца все мы дети, - задумчиво проговорил Капин папа. - Жаль, что взрослые об этом быстро забывают… Кстати, мне в голову пришла одна забавная мысль: если бы море делал наш Ерёмушкин, оно бы не проработало и недели. Или синяя краска закончилась бы, или трубы забило…
        - …или краб палец откусил, - неожиданно закончил Жорик.
        Все расхохотались, но громче всех смеялся Ерёмушкин, который понял, что зря он сушил голову над тем, как устроено море, вместо того, чтобы взять и просто окунуть её в велюровую воду.

* * *
        А вот у Бузьки голова всегда была мокрой, потому что оказался настоящей водоплавающей собакой. Выманить его из моря можно было только приличным куском колбасы, да и то на полминуты.
        - Мне кажется, что в его жилах течёт кровь не доберманов, а ньюфаундлендов, - говорил Поликарп Николаевич, который тоже выныривал не часто.
        - Нью… кого? - переспрашивал Ерёмушкин, рассматривая солнце через отшлифованное морем бутылочное стекло.
        - Ньюфаундлендов - знаменитой породы собак-пловцов. У нас их называют водолазами, - говоря это, Поликарп Николаевич одной рукой кормил Бузьку колбасой, а другой чесал за мохнатым ухом, и было видно, что он давно простил щенку свои кремовые брюки, ведь тогда Бузька был обыкновенным злоберманом-гавчером, а теперь стал необыкновенным водолазом, что в корне меняло дело.

* * *
        В последний день за завтраком Поликарп Николаевич снова постучал чайной ложечкой по чайнику и сказал:
        - Итак, подведём предварительные итоги. На мой взгляд, отдых пошёл на пользу. Батарейки заряжены, можно работать дальше. Кстати, сколько набрал Жорик?
        - Семьсот двадцать грамм! - доложила бабушка Лиза, которая каждый день взвешивала Жорика на напольных весах.
        - Недурно, недурно. А я, благодаря нырянию, сбросил два лишних килограмма. Значит, имеем почти три кило чистой прибыли. Кто ещё хочет высказаться?
        - Я! - раздался из-за кустов звонкий голос.
        Конечно же, это был белобрысый Лёшка, который не упускал случая высказаться, тем более, когда просили. Он шмыгнул носом и объявил, что вечером его папа приглашает всех на жареных мидий, потому что нельзя взять и уехать, так и не попробовав жареных мидий, которых полным-полно на подводных скалах. Так что вечером можно не ужинать, тем более что некоторых от жареных мидий выворачивает наружу и чем добро переводить, лучше есть жареных мидий натощак. Продолжая говорить, Лёшка сел на велосипед и поехал помогать папе ловить жареных мидий.
        - А что такое жареные мидии? - спросила Капа, которую после Лёшкиных слов начало слегка поташнивать.
        - Это ракушки, которыми обрастают затонувшие корабли, - объяснил Семякин.
        - Понятно, - сказала Капа, хотя поняла она только то, что никакая сила в мире не заставить её съесть хотя бы одну жареную мидию.

* * *
        Уезжать никому не хотелось. Все с грустью смотрели на море, отчего оно немного разволновалось. И только семякинская сестра Катя говорила, что рада отъезду, потому что ей одиноко. Капа не понимала, как может быть одиноко, если за тобой всё время ходит толпа солдат.
        - Не толпа, а рота, - поправлял Семякин, который во всём любил точность.
        Но Капа и сама знала, что рота, потому что, встречая Катю, покрытую загаром, любой тарханкутский солдат, как по команде, открывал рот.
        - Зря стараются, - говорил Семякин, - у Катьки в городе пять женихов осталось или даже шесть. Не рота, конечно, но зато все морально обеспеченные. А один вообще умеет играть на скрипке с оркестром. Раз сыграл Катьке симфонию, так соседи чуть не свихнулись…
        Несмотря на лёгкую грусть, день прошёл замечательно. Капин папа выудил вторую рыбу. Катя получила пачку писем и снова стала весёлой. Бабушка Лиза довязала коврик и подарила его капитану Славину. Поликарп Николаевич вынырнул с таким огромным крабом, что было непонятно, кто кого поймал. Ерёмушкин окончательно помирился с дядей Костей и пообещал больше ничего не чинить, кроме кухонного крана у бабушки Бабарыкиной, которая уже месяц сидит без воды…
        В полвосьмого все пошли последний раз прощаться с солнцем. Багровый круг медленно тонул в воде, и это было так красиво, что и рассказывать бесполезно. Когда солнечная макушка скрылась за горизонтом, проснулся маяк, и за его стеклянным колпаком плавно замигала огромная лампа, луч которой запросто бил на тридцать два километра!
        Ровно в восемь прибежал Лёшка и озабоченно спросил:
        - Все не ужинали?
        - Так точно, командир! Хотя попытки были, - по-военному отрапортовал Поликарп Николаевич и незаметно показал Жорику кулак.
        - Жалко, - расстроился белобрысый.
        - Почему? - удивились все.
        - Потому что волна. А в волну мидий не наловишь. Я раз пошёл, так меня об камень шарахнуло. Вот такая шишка была. Мне папка за это хотел вторую набить, только не догнал, - охотно объяснил Лёшка и, немного подумав, добавил: - Придётся колбасу есть. Мы уже дров на костёр натаскали. Только вы это… хлеба возьмите, а то мы свой ещё вчера поели… Ну и колбасы, конечно…
        На удивление, из-за жареных мидий никто особо не расстроился, а Капа от счастья даже тихонько засмеялась.

* * *
        Одолжив у Жорика конфету, Лёшка повёл отряд по берегу, туда, где уже разгорался костёр. Возле него метались тени капитана Славина, лейтенанта Серёги и других военных, свободных от дежурства. Командовал ими улыбчивый белобрысый крепыш, в котором без труда можно было узнать Лёшкиного папу.
        - Колбасу взяли? - спросил он и на всякий случай дал Лёшке подзатыльник.
        - Взяли! - отскакивая ответил Лёшка. - Толька она у них какая-то сухая, не ужуёшь.
        - Ничего, размочим! А пока мечите на стол, что у кого есть.
        Через минуту клеёнка, расстеленная у костра, скрылась под горой еды. Кроме колбасы и хлеба, тут были кильки в томате, варёные яйца, виноград, помидоры, печенье, кусок курицы, тыквенные семечки, надкушенное яблоко, плавленый сырок «Дружба», бутылка лимонада и ещё много чего. А над всем этим богатством возвышался красавец-арбуз, поблёскивая в пламени костра полосатым боком.
        Так питательно Жорик ещё никогда не ел, да и все остальные тоже.

* * *
        А потом пошли вкусные разговоры, когда даже не важно, о чём говоришь, а важно слышать голоса собеседников, с которыми, вроде бы, знаком всю жизнь и, кажется, уже никогда не расстанешься…
        Улучив небольшую паузу, капитан Славин сказал:
        - Серёга, давай…
        - Нашу? - спросил лейтенант Серёга, доставая из темноты потрёпанную гитару.
        - Нашу! - словно эхо повторил капитан.
        Серёга, пробежал пальцами по струнам, застенчиво кашлянул и вдруг запел неожиданно чистым голосом
        Ветер полощет палатку,
        Трётся о камни прибой.
        Синее небо в белых заплатках
        Плещется над головой.
        Вновь над скалистой грядою
        Чайки лениво плывут,
        И, оставляя печаль за кормою,
        Режет волну Тарханкут.
        Тарханкут, Тарханкут,
        Твои скалы надёжный приют.
        Твои ночи плывут не спеша,
        Чтоб наполнилась бризом душа.
        Вечер настроит гитару,
        Ветер напомнит мотив.
        Что нам года? Мы с песенкой старой
        Юность свою возвратим.
        Солнце багряное тонет,
        Тлеет кровавый лоскут.
        Белый маяк, как свечу на ладони,
        Снова зажёг Тарханкут.
        Тарханкут, Тарханкут,
        Твои скалы надёжный приют.
        Твои ночи плывут не спеша,
        Чтоб с волной волновалась душа.
        Слушают чаши радаров
        Чашу бездонную звёзд,
        И до утра в степи за казармой
        Лает невидимый пёс.
        Дни, как страницы, мелькают,
        Снова дела нас зовут.
        Но каждый год друзей собирает
        Солнечный мыс Тарханкут.
        Тарханкут, Тарханкут,
        Твои скалы надёжный приют.
        Твои ночи плывут не спеша,
        Чтоб запомнила звёзды душа.

* * *
        Сгущалась ночь. На небе разгорались мириады крохотных лампочек. Казалось, они совсем рядом. Капа протянула руку к одной и тут же отдёрнула, чтобы не обжечься. На всякий случай она лизнула палец. Он был солёным. «Значит, звёзды солёные?» - подумала Капа и улыбнулась.
        Где-то внизу шумели волны. Мокрая пыль холодила щёки и щекотала ресницы. Одноглазый маяк нащупывал невидимый горизонт. Радары на холмах слушали небо.
        Как-то сами собой затихли разговоры. Последним замолчал Лёшка. Но и без разговоров было хорошо и уютно. Что-то сближало и роднило этих разных людей - детей и взрослых, оказавшихся на самом острие мыса, устремлённого в звёздную бездну. Задрав головы, они смотрели и смотрели в огромный иллюминатор, не в силах отвести взгляда от неизбежной и запредельной высоты, где их ждал Тот, Кто умеет просолить звёзды и души, чтобы они жили вечно и мир имели между собою… [1 - …Имейте в себе соль, и мир имейте между собою. (Мк.9:50)]
        notes
        Примечания
        1
        …Имейте в себе соль, и мир имейте между собою. (Мк.9:50)