Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник) Юлия Кузнецова
        Большая книга приключений
        «Скелет за шкафом»
        В МГУ похищена важная рукопись - результат многолетних научных изысканий. Абитуриентке Гаянэ, по прозвищу Гайка, ничего не остается, как согласиться расследовать это странное происшествие. Подозреваемых трое. Все три девушки - пятикурсницы, у каждой из которых есть очень веская причина пойти на такой рискованный шаг. Но кто же все-таки совершил кражу? Умная и решительная Анжела? Нуждающаяся в деньгах Варя? Или увлекающаяся культурой эмо Рита? Гайка идет по следу, но сможет ли она разобраться в хитросплетениях университетской жизни и найти украденное?
        «Парижский паркур»
        Каникулы! За границей! Без родителей! О чем еще можно мечтать? Но не все так гладко в жизни Гаянэ. Из-за ссоры с парнем она потеряла всякое желание рисовать, с лучшей подругой Никой тоже не ладится… Да и музеи - такие скучные! Все меняется, когда Гаянэ уговаривает соседа по пансиону, трейсера Грея, показать ей приемы паркура… И очень вовремя - она использует эти навыки, чтобы скрыться от неожиданной погони. Похоже, причина - ее внимание к судьбе маленького мальчика, которого скрывают в соседнем кафе… Теперь она уж точно ему поможет! Но как?
        Юлия Кузнецова
        Скелет за шкафом. Парижский паркур
                
        Скелет за шкафом
        Автор выражает благодарность Московской Академии паркура, ее руководителю Армену «Fly» Гюлояну, инструктору Роману «Ро Ко» Лысоченко, а также трейсеру Юлии Цветковой за то, что они помогли «проложить путь» в повести «Парижский паркур».
        Автор также благодарен преподавателю французского языка Алине Кузнецовой за оперативный и скрупулезный перевод реплик парижан.
        И спасибо А. П. за сюжет!
        Вступление
        - Врешь! - с вытаращенными глазами воскликнул Рыжий и чуть не выронил карты.
        - Мамой клянусь, - захихикал дед.
        Он потер небритый подбородок и продолжил:
        - Ирка поклялась. Трет, мол, свеклу в кастрюлю. Башкой туда - нырк! Поелозит. И готово. Так и красится. А ты, Рыжий, отбивай-ка!
        Дед кинул на стол «валета».
        - Да как ты… - пробормотал Рыжий и, оторвав взгляд от своего «веера», заорал: - Ты ко мне подглядел!
        Дед расхохотался на всю охранницкую и закашлялся.
        - А про Ирку все-таки наврал? - сердито спросил Рыжий. - Не красится она свеклой?!
        - Не ори, - сквозь смех и кашель выговорил дед, - старшего разбудишь. Продул - так продул!
        Рыжий раздраженно швырнул на стол свой «веер» и похлопал себя по карманам в поисках сигарет.
        - Если бы я честно продул, - проворчал он, закуривая, - ты чего со мной так, дед, а?
        - А чего ты такой рыжий, а?
        Дед снова начал смеяться и опять закашлялся. Он кашлял и кашлял не переставая.
        - Кончай ржать надо мною! - разозлился Рыжий.
        Но дед не смеялся. Он кашлял, выпучив глаза, и показывал пальцем куда-то за спину Рыжего. Рыжий обернулся. Сигарета выпала у него изо рта.
        За окном на земле горел стул. Откуда он взялся?! Хрипя, дед показал пальцем наверх.
        - Упал? - не поверил Рыжий и выругался - упавшая сигарета прожгла штанину.
        Он сбросил ее, затоптал.
        - Буди старшего! - прохрипел дед, - Наверху горит!
        Рыжий вскочил и помчался в крошечную каморку, где спал старший охранник первого гуманитарного корпуса МГУ. По дороге Рыжий все повторял: «Ну дела… Пожар… Ну ваще…»
        В каморке беззвучно мигал телевизор. Гремел храп старшего, бывшего моряка. Над койкой была растянута веревка с мокрыми носками.
        - Василь! - позвал Рыжий, - Василь Палыч!
        - Слушаю! - бодрым голосом отозвался старший.
        Он научился говорить бодро и продолжать спать еще на флоте.
        - Там пожар!
        - А кто у нас ответственный за пожаробезопасность? - уточнил сквозь сон старший.
        - Так… вы, - промямлил Рыжий.
        - А? Что?! - наконец проснулся старший, и Рыжий вдруг испугался: может, им с дедом привиделось? Все-таки сегодня Иркин день рождения долго отмечали. Ирка еще со стола убирает, кстати. Надо выгнать.
        Он приник к мутному окошку и вдруг увидел в свете горящего стула три убегающие тени. Ирка-гардеробщица? Нет, она толстая.
        - Вон они, - закричал Рыжий, - поджигатели!
        Старший вскочил и запутался в веревке с мокрыми носками. Он взревел, нащупал у подушки дубинку и босиком выбежал в коридор.
        - Кто запер дверь на улицу? - послышался его крик.
        - Мы и заперли!
        - Так какие же они, елки, поджигатели? Ты, Рыжий, кончай галлюцинировать! Звони «01»! Я наверх!
        Рыжий взял трубку телефона и нажал две кнопки. Пока ждал дежурную, качал головой. Он точно видел, что эти тени отделились от корпуса. Две девчонки и один парень. Поджигатели.
        Глава 1, в которой я убеждаюсь, что жизнь - отвратительная штука
        Лифт остановился. Я выскочила на площадку и принялась шарить по карманам «кенгурушки». Моя рука несколько раз нащупывала ключи, но я этого не замечала.
        Жизнь прекрасна! Я счастлива. На уроке информатики мне удалось зайти на любимый сайт «Создай комикс». На своей страничке я прочла долгожданную весть: меня собираются простить.
        В июне я вернулась с родителями из Америки, где прожила полгода, учась в школе при посольстве, и представила своим друзьям-комиксистам новые работы.
        Сколько упреков я услышала в свой адрес! «Попала под влияние бездушных американских картинок», «создала жалкое подражание уродливым героям американских комиксов», «отступила от канонов», даже «предала мангу»!
        Я пыталась объяснить, что это не предательство, а всего лишь новые мотивы в моем творчестве, я по-прежнему рисую «мангу», просто немного по-другому, но меня никто не понял.
        Наконец-то сегодня мне назначил встречу один из супермастеров. Кажется, ему понравились мои работы, и он сможет убедить моих коллег-«мангак», что я не предатель. Ребята-художники тоже должны прийти на встречу, послушать супермастера.
        Я глянула на часы. Без четверти четыре. Встреча назначена на шесть. Собираемся в беседке в Нескучном саду, наша компания давно застолбила ее для встреч «в реале».
        Все, что от меня требуется, это прогулять дурацкое занятие по фонетике. Хорошо, что никого нет дома и никто не проследит, что я одеваюсь и крашусь совсем не так, как если бы я ехала к преподавателю.
        Наконец я нашла ключ. Вставила его в замок. О нет! Дома кто-то есть.
        Хоть бы это была мама! Она так увлечена написанием докторской диссертации, что вряд ли заметит, даже если я пойду на занятие голой.
        - Привет, милая! - весело сказал папа, распахивая дверь.
        - О, - только и выговорила я, - ты… ты ненадолго домой?
        - Надолго! Специально отпросился, чтобы отвезти дочурку в МГУ на занятие по фонетике.
        У меня подкосились ноги. Папа подхватил меня.
        - Это от усталости, - с тревогой сказал он, - вас перегружают в школе. Иди скорее поешь, мама оставила нам обед.
        - Что она приготовила? Как обычно, жареный пластилин?
        Папа засмеялся:
        - Быстренько обедай, и поехали.
        То, что приготовила мама на этот раз, смахивало на вареный картон. Но я ее не виню: докторская полностью захватила ее. Да я бы сжевала и печеный ластик, пока размышляла, как мне начать разговор с папой. Может, так: «Извини, но…» Или так: «Прости, пап, я…» А может, просто резко заявить: «Я не хочу…»
        - Гаечка, скоро? - ласково спросил папа, появившись в кухне.
        Я чуть не подавилась.
        - Пап, ну ты вообще!
        - Как я выгляжу?
        - Хм… если бы не седина, на двадцать лет! А зачем ты надел джинсы и эту студенческую рубашку?
        - Потому что хочу выглядеть студентом, - подмигнул мне папа, - и хочу вспомнить студенческие времена. Какое это было счастливое время!
        Я поникла.
        - Что случилось? Невкусно?
        - Да нет, нормально. Пап, я давно тебе хочу сказать… Я…
        Папа посмотрел на меня, поправляя воротник рубашки.
        - Я сегодня не поеду к Анне Семеновне! - выпалила я, - Я встречаюсь с друзьями в Нескучном.
        Папа замер и нахмурился:
        - Что еще за новости?
        - Это старости, а не новости. Пап, я не хочу поступать в университет. Я не хочу учиться на переводчика.
        Папа сел на табурет рядом со мной:
        - Послушай, Гаянэ. Когда я пытался перевести тебя в гимназию, а ты сказала, что не хочешь, потому что тебе нравится учительница по рисованию, я молчал. Когда в Америке я записал тебя на курсы английского языка, а ты просидела полгода на скамейке в Центральном парке, рисуя Супермена и кота Марфилда…
        - Гарфилда!
        - Гарфилда. Так вот, я молчал. Но моему терпению пришел конец. Ты выросла. Девятый класс! Скоро поступать! Забудь ты о своих игрушках. Пора заняться делом!
        - Комиксы - не игрушки! - обиделась я и выбежала из кухни, чуть не опрокинув на пол кастрюлю супа.
        В комнате я упала на кровать и схватила мобильник. «Так и знала, так и знала!» - бормотала я, печатая своим друзьям-комиксистам эсэмэски о том, что я не смогу прийти в Нескучный. Вместо этого я буду напрягать подбородок и растягивать губы, учась настоящему английскому произношению у бывшей учительницы моего папы, Анны Семеновны Розенталь-Шпигель. Бе-е!
        Я подскочила к мольберту, схватила цветные карандаши. Раз! Два! Вжик! Принцесса Мононоке или Сан[1 - Сан - героиня мультфильма Х. Миядзаки «Принцесса Мононоке», помогающая древним духам и зверям бороться с людьми, вырубающими лес. «Мононоке» переводится как «мстительный дух».] готова. Она прекрасна в своей короткой синей юбке, с накидкой из волчьей шерсти, сжимающая кинжал и сурово взирающая на моего папу.
        «Сан! - взмолилась я. - Умоляю! Оседлай одного из гигантских волков и приезжай меня спасти! Избавь от транскрипций, интонационных контуров и глубокого звука «О»!»
        - За что ты так ее ненавидишь? - спросил папа, снова появившись в дверях.
        - Кого?
        - Анну Семеновну.
        - Мне на нее плевать. Я ненавижу английский. Не хочу быть переводчиком, - ответила я, снимая листок с мольберта и перекладывая на планшет, чтобы показать его друзьям в Сети.
        - А кем ты хочешь быть? - спросил папа, наблюдая за моими действиями. - Комиксистом? Или, как вы говорите, мангакой?
        - Почему обязательно мангакой? - пожала я плечами. - Я просто хочу рисовать. Я этим живу.
        Я залюбовалась Сан. Некоторые мои друзья говорят, что удачный рисунок можно создать только в состоянии пылкой ненависти или страстной любви. Похоже, они правы!
        - Ты этим живешь, - повторил папа. - А ты сможешь этим себя кормить?
        Я нахмурилась.
        - Сможешь достаточно зарабатывать? - продолжал атаку папа. - Мы с мамой не сможем вечно обеспечивать тебя.
        - Я найду работу.
        - Где? Мы не в Америке. У нас не принято зарабатывать на жизнь комиксами.
        - Я буду первой.
        - А если не выйдет? Если прогорит? Будешь побираться? У тебя должна быть нормальная профессия, Гаянэ. А чтобы ее получить, ты должна трудиться уже сейчас.
        - Но почему - синхронный переводчик?! - чуть не заплакала я.
        - Это мечта, а не профессия! Да ты только представь себе! Сделка или переговоры на высшем уровне! И все-все зависит от тебя! Потому что стороны, заключающие сделку, без тебя друг друга не поймут. Это могущество переводчика, понимаешь? В свое время я мечтал стать синхронистом. Но мои родители не могли обеспечить мне подготовку. У них не было средств.
        Я покосилась на конверт с деньгами, приготовленный для Анны Семеновны.
        - А я могу подготовить тебя к поступлению в университет. Знаешь, сколько народу об этом мечтает?
        - Я не мечтаю, - пробормотала я.
        Но спорить не стала. Я и правда была не уверена, что смогу зарабатывать на жизнь рисованием. Возможно, папа и прав.
        - Ладно, - смягчился папа, - рисование можно оставить как хобби. Собирайся. Анна Семеновна не любила опаздывающих студентов еще в мое время.
        Папа вышел. Я вздохнула. Сан показалась мне еще прекраснее. Никогда в жизни я так страстно не желала рисовать.
        - Я такая несчастная, - пожаловалась я принцессе, - все бы отдала, лишь бы не видеть этот дурацкий университет и Анну Семеновну Розенталь-Шпигель. Не фамилия, а песня с припевом. А уроки у нее какие скучные! Англо-русский словарь и то веселее вслух читать. Там хоть картинки имеются…
        Глава 2, в которой мое настроение ухудшается с каждой секундой
        Без десяти шесть папа въехал на своем «фольке» на территорию МГУ. Мы покатили по улице Академика Хохлова, в конце которой высился первый гуманитарный корпус. Я бросила завистливый взгляд на «Кафемакс», куда мы пошли бы с моими друзьями-мангаками после прогулки по Нескучному. Они бы послушались супермастера и приняли мои рисунки, я знаю! А затем мы выпили бы по коктейлю за наши комиксы. А какие в «Кафемаксе» омлеты с сыром, м-м-м! Это вам не мамин супчик.
        Я с трудом оторвалась от созерцания стеклянной витрины «Кафемакса» и уставилась на первый гуманитарный. Ну, привет, страшилище тоскливо-фиолетовое.
        Кстати, для меня фиолетовый - цвет депрессии.
        Здание смотрелось еще более уныло на фоне золотистых кленов и рыжих рябиновых гроздей.
        - Не грусти, - утешил меня папа, паркуя машину у заднего входа в первый гуманитарный, - это у тебя от неуверенности в себе. Ты думаешь, что ты не сможешь. А ты начни работать - и все получится. Даже интересно станет.
        - Угу, как же.
        - Мне было бы интересно, - сказал папа, рассматривая студенток, пробегающих мимо с книгами под мышками.
        - Может, ты двинешь вместо меня? Вот твоя Шпигенталь-Розен обрадуется!
        - Не дерзи. Мне хорошо быть самим собой.
        - Жаль, что мне нельзя быть собой, - прошептала я и выскочила из «фолька».
        Нацепила капюшон «кенгурушки» и двинулась по тропинке в обход здания.
        - Ты куда? - крикнул мне вслед папа.
        - А ты как думаешь?
        - А ты не сбежишь?
        Я обернулась. Две молоденькие студентки, проходящие мимо папы, захихикали и уставились на его «Фольксваген».
        - Как я сбегу? Там же забор!
        - Тогда почему не зайти с заднего входа?
        - Он закрыт. Ты, видно, давно студентом был, ПАПА!
        Студентки перестали хихикать и отошли.
        - До встречи дома, ПАПА! Передай МАМЕ спасибо за суп, - продолжала потешаться я.
        - Сама передашь. Я тебя подожду в «Кафемаксе». Тамошний омлет, говорят, неплох.
        Я воздела руки к небу и побрела ко входу, стараясь надышаться славным осенним запахом свободы. В воздухе ощущалось и что-то еще. Запах костра, вот что. Наверное, жгут кучи листьев за спортивным полем. Я прикрыла глаза и снова глубоко вдохнула. А когда открыла глаза, то подпрыгнула. Впереди шел Прозрачный.
        Несколько недель назад у моих комиксов появился виртуальный поклонник. Вместо имени всего одна буква - «Z». Он подверг мои рисунки, выставленные на «Создай_комикс», тщательному разбору, из которого следовало, что мои комиксы гениальны настолько, что хоть сейчас - в печать.
        Я вежливо поблагодарила, но особого внимания на поклонника не обратила. До тех пор, пока друзья не обозвали меня предательницей за американские мотивы. Меня осудили, кроме этого виртуального поклонника. Z по-прежнему разбирал мои комиксы и находил в них все больше и больше достоинств.
        Устав от перебранки с друзьями, я согласилась на встречу с Z. Мне хотелось подпитаться энергией его комплиментов, почувствовать уверенность в том, что я делаю. Встречу назначили у МГУ, в котором учился мой поклонник.
        Я уточнила у Z по аське: «Ты высокий?»
        «Выше тебя», - уверенно заявил он. На встречу я не шла - летела. Одна из моих основных проблем с мальчишками в том, что я выше любого сверстника на голову.
        Это было мое первое свидание по Интернету. Оно же - последнее.
        Парень, скрывавшийся под ником Z, испугал меня до смерти. Страшно худой, будто после жуткой болезни, он подлетел ко мне у входа в гуманитарный корпус и протянул длинную костлявую руку, торчащую из рукава черного балахона, похожего на кимоно.
        Другой рукой он отбросил с головы капюшон. У меня перехватило дыхание при взгляде на его узкое бледное лицо с острым носом и огромными прозрачно-голубыми глазами.
        Ветер растрепал его светлые волосы. Тонкие губы скривило подобие улыбки. Мое сердце подпрыгнуло. Мне показалось, что сейчас он приблизится и поглотит меня своими глазами-озерами. Он действительно оказался высоким. Высоким вороньим пугалом.
        - Я вижу твою судьбу, - прошептал он и дотронулся до моего лба.
        Страх пронзил меня от макушки до пяток. Я бросилась бежать.
        - Скоро тебе потребуется моя помощь! - донесся до меня его глухой подвывающий голос.
        Я не видела Прозрачного несколько месяцев. Во всех социальных сетях сразу занесла в черный список. И вот - пожалуйста. Ветер несет мне его навстречу. У меня закололо в ладонях от ужаса. Я быстро осмотрелась. Спрятаться негде - деревья слишком редкие, а за ними - действительно забор. За корпусом меня ждет папа.
        Что ж, выхода нет. У меня есть одно странное умение, самое время его использовать.
        Я поспешила к бассейну, установленному перед корпусом. Он был пуст, воду уже слили. Осталась только грязная лужица. Сколько тут глубины, метра два с половиной?
        Я спрыгнула. Грязь полетела во все стороны. Жалко кеды и джинсы. Но умение проверено - все действует.
        Я научилась этому в Америке у одного уличного танцора, выплясывающего на дорожке Центрального парка. Он показал мне, как прыгать с высоты и не отбить пяток. Мой личный рекорд - три с половиной метра. Хотя танцор утверждал, что можно прыгать и с пяти. Главное - правильно сгруппироваться. Большой высоты все-таки побаиваюсь.
        Зато сейчас я спрыгнула очень удачно. В бассейне пережду, пока пройдет Прозрачный. Правда, я опоздаю на занятия, но лучше выслушать выговор Анны Семеновны, чем очередное прорицание (или проклятие?) Прозрачного.
        Наконец, по моим прикидкам, это пугало должно было пройти. Я взялась за лестницу и вдруг, к своему ужасу, обнаружила, что она сломана! Перекладины треснули и отошли от основной части. Ох! Что мне делать?! Прыгать-то я умею, а вот вылезать… Придется звонить папе и терпеть позорный подъем с папиной помощью. Если рядом опять окажутся какие-нибудь студентки - засмеют. Я достала мобильный. Связь не работала.
        - Помочь? - послышался тихий голос сверху.
        Я подняла глаза. На краю бассейна лежал Прозрачный и протягивал мне худую руку. Я нервно хихикнула:
        - Ты? Да ты такой легкий. Я тебя утяну вниз.
        Его рука не дрогнула. Я вздохнула и подпрыгнула. Ухватилась за его руку. Ледяная, как лестница, по которой я собиралась взобраться. Странно, но он вытянул меня одним махом. Ничего себе силач. Я встала, попыталась отряхнуть джинсы. Бесполезно. Он тоже поднялся, легко, как бумажный человечек-оригами. Стараясь не смотреть в его прозрачные глаза-озера, я открыла рот, чтобы поблагодарить.
        - Бойся двуличных людей, - перебил он меня, снова прикоснувшись к моему лбу.
        - Псих! - вырвалось у меня вместо благодарности.
        Я развернулась и помчалась к корпусу. Это все из-за папы! Если бы он не настаивал на подготовительных занятиях по фонетике, я никогда бы больше не встретила это чудовище.
        А знал бы папа, какое унижение ждет меня в корпусе. Папе никогда не приходилось иметь дело с рыжим охранником. Я всегда попадаю в его смену. Вместо того чтобы просто спросить, куда я иду, и записать данные моего паспорта, этот молодчик всегда издевается надо мной:
        - Ты еще не студентка? Абитуриентка? А почему? Вроде немаленькая уже. Какой у тебя рост? Метра два небось?
        Я его ненавижу. Но что я могу ему ответить?! К тому же вдруг он не пустит меня на занятия, если я скажу что-то в ответ.
        В расстроенных чувствах я вошла в гардеробную и закашлялась от густого запаха хлорки.
        - По грязи бегала? - сердито окликнула меня гардеробщица со странным свекольным цветом волос, елозившая щеткой под лавкой, - натоптала-то, ужас! Я только что пол вымыла!
        Она небольно стукнула меня грязной половой тряпкой по новеньким серебристым кедам. Красавица блондинка в красном кожаном плаще, причесывающаяся возле зеркала, глянула на меня и хмыкнула. Я сжала в кулаках шнурки «кенгурушки» и поспешила к лестнице, где на верху, на площадке, стоял стол рыжего охранника.
        У лестницы я поскользнулась на только что вымытом полу и чуть не упала.
        - В облаках витаешь? - крикнула мне гардеробщица вслед, - смотри под ноги! Студентка!
        Вместо того чтобы смотреть под ноги, я зажмурилась и потопала наверх, в ожидании новых насмешек от Рыжего. Но он молчал. Опираясь на перила, я добралась до его стола и открыла глаза. К моему удивлению, Рыжий сидел не один. Рядом с ним устроилась женщина в полицейской форме. Ее глаза были подведены стрелками, а волосы на голове закручены в строгий пучок.
        - Вы уверены, что не разглядели этих людей? - спросила она.
        - Дамочка, я вам восемь раз сказал - нет! - сердито ответил Рыжий.
        - Вы поосторожнее, - предупредила она, - между прочим, охрану тоже можно привлечь за халатность.
        - Меня? - возмутился Рыжий. - За халатность?! Я вам преступников описал, а вы меня привлечь хотите?
        - Вы проявляете неуважение к представителям закона, - угрожающе сказала женщина, - отвечайте на мои вопросы. Больше от вас ничего не требуется! И преступниками этих людей называть не надо.
        - Потому что вы их еще не поймали?
        - Потому что они просто могли мимо идти!
        «Так тебе и надо, - мстительно подумала я про Рыжего, - это тебя судьба за все гадости наказала, которые ты говорил». Мой страх испарился. Я незаметно сунула паспорт обратно в сумку и двинулась к лифту.
        - А вы кто? - строго окликнула меня милиционерша. - Студентка?
        - Студентка! - с вызовом подтвердила я. - Вон, гардеробщица меня знает!
        - Погоди-ка, - начал Рыжий, - какая же ты сту…
        - Вот вы затычка в каждой бочке! - раздраженно сказала милиционерша. - Отвечайте на мои вопросы. Больше от вас ничего не требуется.
        Выйдя из лифта, я почувствовала запах чего-то сгоревшего.
        Свернула в коридор и столкнулась с заведующей кафедрой перевода Лилией Леонтьевной. К запаху гари примешался густой конфетный запах духов, исходивший от кружевного платка, которым Лилия Леонтьевна зажимала нос. Несмотря на нежное имя, эта высокая блондинка в очках-стрекозах, затянутая в леопардовый тренч, слыла самым строгим и придирчивым экзаменатором. Мне поступать в МГУ через два года, но я уже молюсь своим нарисованным богиням из комиксов, чтобы ее не принесло на мой экзамен.
        Я быстро поздоровалась, намереваясь проскочить мимо.
        - Вот она! - неожиданно взвизгнула Лилия, ткнув в меня длинным пальцем с ярко накрашенным алым ногтем.
        «Она что, знает меня, несчастную абитуриентку?» - удивилась я.
        - Да, да, - скрипучим голосом подтвердила Анна Семеновна Розенталь-Шпигель, выплыв из темного коридора.
        Анна Семеновна, похожая на старенькую божью коровку, подплыла к Лилии и убрала ее палец от моего носа. Она погладила Лилию по руке, словно успокаивая.
        - Она, она, - пробормотала Анна Семеновна.
        Лилия вырвала у нее руку и схватила меня за подбородок.
        - Я гарантирую поступление на мой факультет, - прошептала она мне, - без экзаменов! Но найди мне ее!
        - Мы найдем ее, - проскрипела Розенталь-Шпигель, снова убирая руку Лилии от меня, - мы обещаем. Гаянэ, дорогая, идите в конец коридора, в ту аудиторию, которую обычно занимают наши коллеги из Кореи. Подождите меня в ней.
        - А кафедра? - растерянно спросила я.
        - А кафедру обокрали! - завизжала Лилия и схватилась за голову.
        Я испуганно отскочила и помчалась в конец коридора. В голове роились вопросы. Кого мне надо найти? Почему я поступлю без экзаменов? Кто-то обокрал кафедру? И поджег, судя по запаху.
        А еще мне никак не удавалось отвязаться от мысли: как Розенталь-Шпигель читает лекции таким жутким скрипучим голосом?
        Глава 3, в которой занятия по фонетике вдруг становятся потрясающе увлекательными
        Я долго разглядывала надписи иероглифами, оставленные корейцами на доске, а потом не выдержала, взяла мел и нарисовала Пукку в купальнике. А когда я собиралась изобразить ее возлюбленного Гару, вошла Анна Семеновна с двумя пластиковыми стаканчиками, над которыми клубился пар.
        - Будьте любезны, коллега, прикройте дверь и откройте окно, - попросила она, - хочется свежего воздуха.
        Она осторожно поставила один стаканчик на парту, а другой - на преподавательское место.
        - Садитесь, коллега. Чай - вам.
        Я сбросила рюкзак и уселась, переваривая новую загадочную информацию. Университетский преподаватель принес чай абитуриентке?! Ну и ну… Да они только и горазды, что гонять нас за напитками к автомату. С какой стати мне оказан почет? Не связан ли он с просьбой Лилии найти таинственную «ее»?
        - Спасибо, - поблагодарила я и придвинула чай к себе. - А что, Анна Семеновна, мы все время теперь будем заниматься в этой аудитории?
        - Для дифтонгов, которыми я собиралась сегодня заняться с вами, коллега, это место подходит идеально, - сказала Анна Семеновна, размешивая в стаканчике с чаем сахар, - и доска хорошая, и мел у нас…
        Она оглянулась на доску и на секунду задержала взгляд на моей Пукке.
        - И мел у нас есть. Но боюсь, наши занятия придется временно перенести в другое место. У нас в некотором роде сложности на кафедре.
        Я слушала ее вполуха, пытаясь потопить в чае ложкой дольку лимона. Противная долька все всплывала и всплывала, только усиливая мое раздражение. Ненавижу эвфемизмы[2 - Эвфемизм - замена грубых или резких слов и выражений более мягкими.], которыми ученые пересыпают свою речь. «Воздухом дышать не особенно приятно». «В некотором роде сложности у нас». В некотором роде сложности?! А по-моему, кого-то обокрали! И подожгли!
        - Я имею в виду не пожар, - проскрипела Анна Семеновна, словно услышав мои мысли.
        Она отхлебнула чай и вдруг заговорила низким бархатным голосом:
        - В эту ночь из кафедрального сейфа украдена рукопись.
        - Ваша?
        - Лилии. Лилия Леонтьевна писала ее несколько лет. В этой рукописи собран материал о новейших методах преподавания теории перевода. Многие издательства будут готовы заплатить крупную сумму, чтобы получить эту рукопись.
        - А зачем сожгли помещение? Чтобы замести следы?
        Анна Семеновна вытащила ложечку из стакана, уложила ее на салфетку и снова оглянулась на Пукку, нарисованную на доске.
        - Ваш папа говорил мне, что вы увлекаетесь комиксами.
        - Серьезно? - удивилась я. - В смысле жаловался?
        - Еще он говорил, что прошлым летом в Звенигороде вы ловко расследовали дело о похищенном мальчике. Он вами гордится, ваш папа.
        «Ну, это вряд ли», - подумала я.
        - I want you to investigate this case[3 - I want you to investigate this case - (англ.). Я хочу, чтобы вы расследовали это дело.], - объявила Анна Семеновна.
        Эти преподаватели обожают неожиданно переходить на другой язык!
        - Should I count the diphthongs in this phrase?[4 - Should I count the diphthongs in this phrase? - (англ.). Мне надо посчитать, сколько в этой фразе дифтонгов?] - неуверенно переспросила я.
        Анна Семеновна рассмеялась сухим смехом, похожим на скрип половиц у нас на даче. Видно, сладкий чай делал бархатистым только ее голос, но не смех.
        - Расследовать, - повторила она по-русски, - вам нужно узнать, кто выкрал рукопись, сжег стул заведующей кафедрой и… Впрочем, все. Этого будет достаточно.
        Моя рука дрогнула, и долька лимона неожиданно выскочила из стаканчика и упала на стол.
        - Вы серьезно?
        - Да. It’s important to be earnest[5 - It’s important to be earnest - (англ.). Тут важно быть серьезным. Анна Семеновна ссылается на название пьесы английского драматурга Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным».]. Вы понимаете меня?
        - Понимаю.
        Я ничего не понимала.
        - Наверное, вам интересно будет узнать, что у нас имеются подозреваемые, но пока никаких мер мы не можем применить к виновному или виновным.
        - А почему?
        - Потому что у нас не один подозреваемый. Вернее, не одна. А целых три. Все три - наши студентки-пятикурсницы. Нужно выяснить, кто из них виновен.
        - Как я, абитуриентка, могу это сделать? - удивилась я.
        - Я направлю вас к ним на занятия. Скажу, что в качестве практики они должны будут преподавать фонетику и перевод абитуриентке.
        Она покосилась на мои новые серебристые кедики и добавила:
        - Под видом ученицы подошлю к ним Шерлока Холмса в кедах.
        Снова скрипучий смех. Я достала носовой платок, завернула в него несчастную лимонную дольку, отпила чай и сказала:
        - Значит, мне нужно понять, кто из них - вор и поджигатель?
        - И найти рукопись. Лилия Леонтьевна больше всего переживает о своем труде. Она должна представить его в издательство до конца октября. Они уже заключили договор.
        - Когда я могу начать расследование?
        - Прямо сейчас. Я назову вам фамилии, скажу, как с ними можно связаться, а потом…
        - А потом я хотела бы осмотреть место преступления, - перебила я ее, - Василий Ливанов в роли Шерлока Холмса всегда так делал.
        - Нет. В нашем случае это не потребуется.
        - Почему?!
        - Полиция пока не пускает туда.
        - А вы не можете меня туда провести?
        - Не хотелось бы иметь проблем с полицией.
        - Тогда хоть скажите, что сгорело?
        - Стул Лилии Леонтьевны.
        - Надо мне все-таки осмотреть самой. Вдруг я найду какие-то улики?
        - Я уже все осмотрела сама. Поверьте моему пятидесятилетнему опыту экзаменатора, ежегодно проверяющего тысячи письменных работ, осмотрела я все очень внимательно. Нашла только это.
        Она раскрыла ридикюль и вынула зажигалку.
        - Надо проверить отпечатки пальцев! - воскликнула я.
        - Я уже проверила. Вы встретили внизу даму из местного отделения полиции? Она просветила мне эту зажигалку прибором. Она чиста. Преступница, вероятно, была в перчатках. Я нашла зажигалку на кафедральном столе, за которым проводятся заседания.
        - И что, полицейские позволили вам оставить у себя улику?
        - Ну, скажем, я обещала им занести ее позже.
        «Значит, вы на самом деле не слишком боитесь проблем с полицией», - подумала я.
        - Но я думаю, что они уже обо всем забыли. Их не слишком интересует это дело, поверьте. С их точки зрения, ничего особенного не пропало. А для нас - это дело огромной важности. Поэтому я и прошу вас заняться расследованием.
        - У вас есть идеи, кому может принадлежать зажигалка?
        - Одна из подозреваемых курит, - сказала Анна Семеновна, передавая мне зажигалку. - И стиль… Такая зажигалка в ее стиле.
        На черном блестящем боку зажигалки был изображен женский профиль, под ним - красная роза. Я осторожно сунула улику в карманчик рюкзака.
        - Однако если зажигалка и принадлежит нашей подозреваемой, - продолжила Анна Семеновна, - то не кажется ли вам подозрительным, простите за каламбур, что ее забыли на таком видном месте?
        - Это логично.
        - Все тексты для упражнений фонетикой я беру из детективов «Агаты Кристи», - гордо сказала Анна Семеновна.
        - Это замечательно. Но мне все-таки нужно заглянуть на кафедру. Я хочу осмотреть сейф. Я должна знать, как его взломали.
        - А он был не взломан, а вскрыт с помощью кода, - вздохнула Анна Семеновна, - этот факт и указал нам на первую подозреваемую. Анжела Михайловская. Лучшая ученица Лилии Леонтьевны. Ее правая рука и будущая лаборантка кафедры. Единственная из студенток, кому был известен код.
        - Почему именно студентки, - проворчала я, записывая данные в тетрадь, - а не преподаватели?
        - Кроме Анжелы, код известен только мне и Лилии Леонтьевне.
        - А у вас есть алиби? - строго спросила я.
        - Что-то вы осмелели, коллега, - улыбнулась Анна Семеновна.
        - Разумеется. Я теперь не абитуриентка, а Шерлок Холмс в кедах.
        - Поняла, мисс Холмс. У нас с Лилией Леонтьевной есть алиби: почти всю ночь мы отмечали защиту диссертации с кафедры языкознания в кафе в главном здании МГУ. Зря вы улыбаетесь. Преподаватели - тоже люди.
        - Просто я радуюсь тому, что у вас есть алиби и мне не грозят шпионские занятия по фонетике с Лилией Леонтьевной, - сказала я, потирая нос, в который мне совсем недавно ткнули наманикюренным ногтем. - А какие могут быть мотивы у Анжелы?
        - У всех трех девочек сходные мотивы. У всех был конфликт с Лилией. Начнем с Михайловской. Лилии не понравился материал для диплома Анжелы, который та собирала все лето. Возможно, Михайловская захотела отомстить Лилии, украв ее рукопись.
        - И спалив ее стул.
        - Теперь Варя Петрова. Девочка из многодетной семьи, принятая в свое время на льготных условиях. Учится отвратительно. Кажется, она вынуждена самостоятельно вести хозяйство и заботиться о младших детях. Ее фамилию Лилия Леонтьевна на прошлой неделе включила в список на отчисление. Разразился скандал. Варя ворвалась на кафедру во время выступления Лилии Леонтьевны, кричала, что ни за что на свете не уйдет из университета, не получив диплома.
        - А почему вы подозреваете ее?
        - Ключи. Она единственная студентка, у которой есть, то есть был, ключ от кафедры. Она подрабатывает уборщицей.
        - А не будет подозрительным для этой студентки, что вы посоветовали к ней обратиться за помощью? Ведь она плохо учится?
        - Сейчас ей необходимо заслужить доверие кафедры, - веско сказала Анна Семеновна, - так что она ухватится за возможность это сделать, не раздумывая. И последняя подозреваемая…
        «И последняя подозреваемая - Рита Гвоздь, - прочла я в своем блокноте, спускаясь на лифте на первый этаж, - умна, энергична. Студентка с большим нереализованным потенциалом. Страстно увлечена музыкой. Создала группу из двух человек. Мечтает попасть на «Фабрику звезд». Исповедует ценности молодежной субкультуры «эмо». Учеба в МГУ дает ей возможность жить в общежитии и заниматься музыкой (в ДК МГУ). В связи с многочисленными пропусками Риты ее фамилия тоже есть в списке на отчисление. Курит».
        Я порылась в карманчике рюкзака, достала карандаш и подчеркнула слово «курит» двумя чертами.
        Погруженная в свои размышления, я вышла из первого гуманитарного, забыв о рыжем охраннике и о вредной гардеробщице и даже о Прозрачном, наверняка шнырявшем где-то поблизости. Обошла корпус и уже направилась к папиной машине, но тут заметила, что у корпуса стоит та самая милиционерша с пучком и рассматривает какие-то доски, лежащие на земле. Да это же стул!
        Почти сгоревший стул. Я подняла голову. Груда досок находилась как раз под окнами кафедры. Я прищурилась. В одном из окон кафедры не было стекла. Почему Анна Семеновна не сказала мне о разбитом стекле и выкинутом предмете? И все-таки, почему она не разрешила осмотреть кафедру?
        - Я купил тебе сэндвич в «Кафемаксе», - сообщил папа, когда я села рядом с ним в машину.
        - Спасибо.
        Я развернула бутерброд и с аппетитом впилась зубами в мягкий батон.
        - Видел там твоих друзей-мангак. Мне не понравилось, какими словами они обсуждали свои комиксы. «Круто», «реально»… Я был очень рад, что ты находишься на занятии с человеком высокого культурного уровня.
        Папа осторожно вырулил на улицу Академика Хохлова и покосился на меня. Наверное, ожидал, что я начну возмущаться. Но я спокойно ела свой сэндвич.
        - Ничего у них там не сгорело? - заметил папа.
        - Понятия не имею!
        Зря Прозрачный пугал меня двуличными людьми. Я и сама стала двуличной.
        - Выглядишь усталой, - обеспокоился папа, - утомилась на занятии?
        - Ну что ты, папа! Сегодня было потрясающе увлекательное занятие.
        - Да? - удивился и обрадовался папа. - И что же вы проходили?
        - М-м… Дифтонги. Да, именно дифтонги. Это потрясающе увлекательно.
        - Шутишь?
        - Ну что ты, папа. Тут важно быть серьезным.
        - Ты от Анны Семеновны даже словечки перенимаешь! - засмеялся папа.
        Улыбаясь, он повернул на Университетский проспект и слегка притормозил возле главного здания, любуясь башенками и шпилями.
        - Мне никогда не давались дифтонги, - смущенно признался он, - не зря говорят, что дети бывают намного умнее родителей.
        Папа расслабился и откинулся на спинку сиденья. Опустил окно и высунул руку навстречу ветру.
        - Зато я могу открыть тебе один секрет, дочка. Ты ведь любишь всякие детективные штучки.
        - Люблю, - с полным ртом подтвердила я.
        - И наверняка задавалась вопросом: как с таким скрипучим голосом Анна Семеновна читает лекции в больших аудиториях? Я разгадал этот секрет, только когда стал пятикурсником и начал писать у Анны Семеновны диплом.
        Я дожевала бутерброд, сунула в наружный карманчик рюкзака пакетик от сэндвича, мимоходом коснувшись блокнота и зажигалки, и ответила:
        - Думаю, папа, все дело в горячем сладком чае с лимоном. Я разгадала секрет чуть пораньше, прости. Это не потому, что дети умнее своих родителей. А потому, что я и правда люблю всякие детективные штучки.
        Глава 4, в которой все словно сговариваются испортить мне настроение
        Ранним утром в субботу я поехала на троллейбусе к Анжеле. Утро было чистое, умытое нежным сентябрьским дождиком, лужи высыхали прямо на глазах, и прохожие были все какие-то радостные, в светлых плащах и туфлях, словно впереди их ждал не октябрь, а май. В голове у меня крутился мотив песенки «Bad Romance»[6 - Bad Romance - сингл американской певицы Леди Гага.]. И хотя я рассматривала контролершу, пухлыми пальцами сжимающую свою сумку, висевшую на груди, и улыбающуюся своему отражению, думала я о Леди Гага. Не могу сказать, что мне нравятся ее песни, но вот перфоманс у нее на высоте, и я каждый клип разглядываю как картину, столько там необычных визуальных образов.
        И я все думала о том, что тоже хотела бы стать профессионалом в какой-то области, научиться делать какое-то дело так, чтобы без меня обойтись не могли. Только в какой области? Рисунок? Или все-таки перевод текстов, как мечтает папа?
        Наконец мы доехали до улицы Строителей. Вошли два парня, один сказал: «Упс, проездной забыл», но кондукторша не обратила на него никакого внимания. Все разглядывала что-то в окне и улыбалась.
        Насвистывая «Bad Romance», я подошла к дому Анжелы - девятиэтажному, из темного кирпича, с аккуратным двориком и ухоженными старушками, чинно выгуливающими своих пуделей.
        «А если, - вдруг подумала я, - мне стать профессиональным детективом?»
        В прошлом году в Звенигороде мне понравилось играть в сыщиков. Благодаря своему увлечению комиксами я помогла полиции найти мальчика, похищенного преступниками. В этот раз, видно, мое умение рисовать не потребуется.
        Хотя я считаю, для сыщицких дел это умение полезное. Во-первых, когда рисуешь, мозги лучше работают. Во-вторых, расследование похоже на рисование. Важны детали, чтобы создать образ.
        Я протянула руку к домофону, набрала номер квартиры, нажала на кнопку «вызов».
        - Иду-иду!
        - Куда? - не поняла я, но домофон замолчал.
        Я решила, что ошиблась номером. Полезла в рюкзак, достала блокнот. Странно, номер верный.
        Я снова протянула руку к аппарату, но дверь вдруг распахнулась. Я придержала ее, чтобы пропустить выходящего, но никто не появился.
        Я заглянула в подъезд. Поморгала, чтобы глаза привыкли к темноте, и увидела в глубине подъезда невысокого лысоватого человека в огромных очках. Он почесал кончик носа и спросил:
        - Вы - Шаганэ?
        - Гаянэ.
        - Ох, простите, - испугался он, - а я все утро тренировался, запоминал ваше имя по Есенину. «Шаганэ, ты моя Шаганэ». Но в любом случае вы - та самая ученица, которую Анжеле прислала кафедра?
        Я кивнула.
        - Что ж, это честь для нас, - обрадовался человечек, - я очень рад, что на кафедре ценят преподавательские способности моей Анжелы. А я как раз спустился забрать почту. И решил встретить вас заодно. Хочу вас проводить к Анжеле.
        - Вы ее отец? - догадалась я и вошла.
        - Да, да, - закивал он, - и отец, и преподаватель.
        В паузах он так странно шевелил челюстями, как будто что-то жевал.
        - Вы тоже работаете в МГУ?
        - Ой, нет! Пожалуйста, не надо! - заголосил отец Анжелы, видя, что я собираюсь захлопнуть входную дверь.
        Я испугалась и подставила ногу.
        - Что случилось?
        - Я боюсь, когда хлопают дверьми, - шепотом сказал отец Анжелы, - двери могут, э-э, обидеться.
        Он захихикал, но не весело, а с каким-то отчаянием. Да, дяденька был явно со странностями. К груди он прижимал белый пакет, видимо, почту.
        Я потихоньку закрыла дверь и направилась к лестнице.
        - Не наступайте на вторую ступеньку, - страдальческим голосом прошептал отец Анжелы, - только на первую и третью!
        - Вторая может обидеться? - догадалась я.
        - Вы очень сообразительны, - похвалил меня сумасшедший отец Анжелы, - ой, нет, я нажму сам. Я захватил носовой платок. Подержите-ка!
        Он передал мне пакет.
        «Диплом Анжелы Михайловской», - прочла я на нем.
        Отец Анжелы обмотал палец платком и с великой осторожностью, будто к ядовитому пауку, прикоснулся к кнопке. Двери лифта захлопнулись. Он вздохнул с облегчением.
        - Отвечаю на ваш вопрос, Шаганэ. Нет, я не преподаю в МГУ. Я веду семинары в Институте лингвистики. Но я, так сказать, продукт вашей кафедры.
        Он снова засмеялся, и снова в его голосе звенело отчаяние. Лифт остановился, а отец Анжелы все продолжал смеяться.
        - Папа, все в порядке? - послышался голос, и я готова была поклясться, что где-то слышала его.
        Высокая, на голову выше меня и на две - отца, Анжела стояла на площадке, скрестив руки на груди. На ней была белая блузка и темно-синяя юбка до колен. Темные волосы собраны на макушке в тугой пучок. Улыбалась она одними губами, темные глаза продолговатой формы оставались серьезными. Нос тонкий, острый, того и гляди - клюнет в висок.
        - Что-то вы долго, - произнесла Анжела, и я поняла, что мне кажется знакомым.
        Не голос - интонация. Спокойная, вроде бы доброжелательная. Но сразу понимаешь - на уме у человека что-то еще. Так разговаривает госпожа Эбоси[7 - Госпожа Эбоси - героиня мультфильма «Принцесса Мононоке», возглавляющая отряд людей, добывающих руду и уничтожающих лес, властная и умная.] из «Принцессы Мононоке». Не зря мне захотелось недавно изобразить Сан… Я как будто предчувствовала, что мне предстоит встреча с ее главной противницей - жестокой и властной хозяйкой рудника, госпожой Эбоси.
        - Почему так долго? - спросила она у отца.
        - Анжелочка, не сердись, мой ангел. Прости, м-мы заговорились. Ох, я не представился Шаганэ. Меня зовут Генрих Андреевич, и я…
        - Она не нуждается в твоем имени. У нее не будет возможности в нем нуждаться.
        Я растерянно посмотрела на нее. Это она так шутит? Мы вошли в квартиру. Мебель в прихожей, видно, сохранилась еще с советских времен, так же как и ковровая дорожка в коридоре, и большой белый телефон на подзеркальнике. Пахло каким-то лекарством.
        - Анжелочка, диплом пришел по почте, - заискивающе сказал Генрих Андреевич дочери, запирающей за нами дверь.
        - Нам устроить по этому поводу парад-карнавал?
        Еще одна холодная улыбка. Я втянула голову в плечи.
        - Ну зачем ты передергиваешь… Надо защитить авторские права. И гениальную идею.
        - Папа, у моего диплома нет гениальной идеи. Если только гениальный список используемой литературы.
        - А мне жаль даже список литературы, - возразил Генрих, - мне жаль любую часть твоего труда, если он будет присвоен кем-то. Вы даже не представляете, Шаганэ, насколько коварен может быть научный мир.
        «Представляю», - подумала я, вспомнив об украденной рукописи Лилии Леонтьевны.
        - Отнеси мой диплом на кухню, папа! И попей там чай. Часика два с половиной.
        - Да, дорогая… Ой!
        Он что-то выронил. Опустился на колени и стал шарить руками по полу.
        - Вам помочь? - спросила я.
        - Да… Нет… Простите… стеклышко из очков вывалилось… Ах, вот оно. Простите еще раз. Просто недавно я потерял стеклышко и пришлось вставлять новое…
        - ПАПА!
        Генрих Андреевич смущенно улыбнулся мне, раскланялся и попятился к кухне. Настоящий псих.
        Факт, что он псих, подтверждали и ботинки разного цвета. На левой ноге - коричневый, а на правой - черный. Интересно, «госпожа Эбоси» тоже не замечает, что папаша странно выглядит? Я покосилась на ее руки, скрещенные на груди, и не решилась озвучить свои сомнения.
        - А вам, коллега, сюда, - бросила она и выразительно посмотрела на мои кеды.
        «Поразительно! Значит, их она замечает, а папашины ботинки - нет?» - возмутилась я мысленно, разуваясь.
        В прошлом году литераторша водила нас на экскурсию в Дом-музей Толстого. Меня больше всего удивила скромность, с какой было обставлено жилище. Комната Анжелы напоминала девичью в Доме-музее Толстого. Железная кровать, тонкий матрас. Старый, но крепкий письменный стол. Фиолетовые занавески, расшитые узорами, салфетки, связанные вручную. Жесткое кресло с прямой спинкой. А книг много. Ни цветов, ни яркой одежды, никаких девичьих прибамбасов, которые могли бы указать, что в комнате живет молодая студентка. И никакой электроники. Как будто время остановилось в этой комнате.
        - Садитесь за мой стол и доставайте учебники, - сказала Анжела и прикрыла за собой дверь.
        Я посмотрела на нее. В голосе «госпожи Эбоси» вдруг зазвучало настоящее спокойствие, неделаное. У нее и лицо расслабилось, перестало быть таким жестким.
        - Мне приходится быть с ним жесткой, - вздохнула Анжела, опускаясь в кресло рядом со мной, - иначе он совсем теряет ориентиры.
        - Тяжело вам, - посочувствовала я, вытаскивая учебники из рюкзака.
        - Ничего, - улыбнулась она, на этот раз - похоже, искренне, - я привыкла полностью руководить отцом после смерти мамы. Я для него - всё. Он счастлив, что я пошла по его стопам и тоже учусь на переводчика. Он мечтает, чтобы я переводила и преподавала.
        - Вы молодец, Анжела. Я по сравнению с вами плохая дочь. Совсем не хочу идти по стопам отца-переводчика.
        - А что вы хотите?
        - Рисовать комиксы.
        - Я бы никогда не пошла наперекор отцу, - покачала головой Анжела, - у него слабое сердце, и он не выдержит страданий. Совсем недавно у него был приступ.
        «Вот чем пахнет в квартире, - подумала я, - сердечными каплями».
        - Я отвезла его в больницу, - продолжила Анжела, - думала, сойду с ума от волнения. Он вроде бы оправился. Но я не хочу подвергать его новым мучениям. Даже не говорила о происшествии на нашей кафедре. Эта новость его добьет.
        Она расстроенно вздохнула.
        - Добьет? - повторила я.
        - Ну конечно. Вы ведь знаете, что на кафедре украли очень важную рукопись?
        У меня заколотилось сердце. Как ответить? Вдруг Анжела догадается, зачем я тут.
        - Во время пожара? - выкрутилась я.
        - Пожара, - фыркнула Анжела, - сгорел лишь стул заведующей. И это они называют пожаром! Да, в ту ночь украли рукопись. Так вот, если отец узнает об этом… Он будет раздавлен. Он учился на нашей кафедре, несколько лет преподавал, до сих пор поддерживает со многими профессорами теплые отношения. В общем, сами видите, нервы у него слабые, сердце тоже. Не хочу заставлять его нервничать.
        - А что это была за рукопись?
        - Честно сказать, я не в курсе подробностей, - призналась Анжела, - но я знаю, что заведующая кафедрой уже начала переговоры с издательствами, и, в общем-то, есть желающие приобрести на нее права. Моя коллега, лаборант, с которой мы работаем посменно, жаловалась одно время, что представители издательств буквально атакуют ее просьбами выслать хотя бы часть рукописи по факсу.
        - Так вы имеете доступ к рукописи, - сказала я как можно беспечнее, - вас-то не подозревают?
        На всякий случай я хихикнула и подмигнула Анжеле.
        - Если придут допрашивать, у меня, к сожалению, имеется алиби, - вздохнула Анжела, - но не будем о грустном. За работу! Так, дифтонги. Вы уже проходили их с Анной Семеновной?
        - Нет, - вяло ответила я.
        Я напряженно думала, как повернуть беседу вспять, но в голову ничего не лезло. Пришлось сосредоточиться на проклятущих дифтонгах.
        - Не огорчайтесь, - воодушевилась Анжела, - я сейчас объясню вам все тонкости.
        Следующие два часа оказались для меня настоящим мучением. Анжела вцепилась в меня мертвой хваткой, видимо, решив напичкать меня правилами произношения с головы до пят. А я могла думать только об одном - как спросить, что же у нее за грустное алиби такое?
        - Ну что ж, - разочарованно сказала Анжела к концу второго часа, - я вижу, вы действительно думаете не о карьере переводчика, а о чем-то постороннем. Но вы пытайтесь. Не сдавайтесь. Глубокое знание английского языка откроет перед вами гораздо более пространные перспективы, чем умение рисовать.
        - Согласна, - кивнула я и фальшиво улыбнулась.
        Анжела проводила меня до двери. Я села на корточки, чтобы завязать кроссовки, и неожиданно брякнула:
        - А по-вашему мнению, кто мог украсть эту рукопись?
        Анжела повернула голову в сторону. В дверях кухни стоял ее отец. Услышав мой вопрос, он прошел два шага вперед, схватился за тумбочку и свалил телефон.
        - Уходите, - прошипела Анжела под грохот падающего телефонного аппарата.
        Ледяное прикосновение ее руки вдруг обожгло мою шею. Она буквально вытолкала меня взашей и швырнула мне вслед рюкзак.
        Я стояла на площадке, снедаемая чувством вины. Вот дурища! Совсем забыла про несчастного психованного папу, который может упасть в обморок от страшной новости, и разозлила Анжелу. А та только начала мне доверять. И перестала быть похожей на госпожу Эбоси. Когда мы беседовали, я видела не жестокую и решительную Анжелу, а страдающую из-за отца дочь. Простит ли она меня и откроет ли душу в следующий раз?
        - Папа! Я же сказала, все в порядке! Перестань волноваться, пожалуйста.
        Ответа ее отца я не расслышала. Зато снова услышала за дверью голос Анжелы. Четкий, спокойный, хорошо поставленный голос будущей учительницы:
        - Ученица она посредственная. Меня беспокоит другое, папа. Мне кажется, она явилась к нам не из-за занятий.
        Отец опять что-то ответил, а потом и голос Анжелы стал глуше, видимо, она ушла в глубь квартиры.
        Зато я не могла сдвинуться с места. Так Анжела догадалась, что я засланный казачок?! Значит, я совершенно не умею притворяться… А как я расхвасталась перед Анной Семеновной, тьфу! Шерлок Холмс в кедах! А сама провалила первое же задание…
        Теперь Анжела точно не скажет мне правду. Ведь она подозревает, что я вру… М-да, вот уж точно - «Bad Romance».
        - Анжелочка! - снова послышался голос Генриха.
        Я приникла к двери. Может, хоть удастся что-нибудь подслушать?
        - А ты уверена, что Иру надо отослать обратно в деревню?
        - Конечно, папа! Она и на новом рабочем месте продолжает рассказывать небылицы и всех пугать!
        - Неудобно как-то, все-таки родственники…
        - Папа, прекрати! Нужно ее отослать.
        Я покачала головой. Узнать ничего не удалось. Все-таки как хорошо, что я не родственница Анжелы Михайловской.
        На автобусной остановке меня ждал очередной неприятный сюрприз. Застыв, как Безликий Бог Каонаси[8 - Безликий Бог Каонаси - божество, которое не имеет собственного лица, персонаж мультфильма Миядзаки «Унесенные призраками».], под стеклянной крышей стоял Прозрачный в черном балахоне. Я напряглась, но деваться было некуда.
        Сейчас подойдет автобус, который довезет меня до самого дома на Мосфильмовской. Топать до метро «Университет» и искать там другие маршрутки и автобусы из-за какого-то Прозрачного я не собираюсь. Можно притвориться, что я его не знаю.
        Я так и сделала. Подошла с отсутствующим видом к остановке и уставилась на расписание. Хотя расписание я и так знала. Кто-то подошел и встал за моей спиной. Я не стала оборачиваться. Мало ли кому придет в голову посмотреть в расписание?
        - Найди того, - послышался за спиной глухой голос Прозрачного, - кто умеет рисовать.
        - Что ты несешь? - разозлилась я, разворачиваясь к нему.
        - Я не несу. Я вижу тебя…
        Он протянул худую руку и прикоснулся к моему лбу.
        - В своих снах.
        Так, все! На сегодня с меня хватит психов. Я рванулась к подошедшему автобусу. Он был переполнен, но я все-таки влезла на ступеньку, уцепившись за плащ какого-то толстяка, кудрявого, как оперный певец.
        - Девушка, пустите, - взмолился он, - новый плащик-то! Порвете!
        Он был весь красный от натуги, как будто и впрямь только что спел очередную арию.
        - Ничего, - бодро ответила я и обхватила толстяка руками, - не беспокойтесь. Я влезу. А вас за талию возьму. Она-то у вас не новая?
        На самом деле мне было не смешно, а страшно. Вдруг Прозрачный последует моему примеру? Мне совсем не улыбалось ощутить на своей талии его худые цепкие руки.
        Но двери захлопнулись, автобус тронулся, а Прозрачный остался на остановке. Он по-прежнему рассматривал расписание так внимательно, словно там показывают клип Леди Гага.
        Дома меня ждал очередной кулинарный шедевр мамули - горелая зеленая фасоль и котлетки с луком. В целях экономии времени мама не трет его на терке, а лишь крупно и не слишком аккуратно режет.
        Я, не жуя, проглотила все это безобразие и поспешила подключиться к Интернету. Мне не терпелось забыть о бестолковом дне, сумасшедших людях и проваленном допросе первого подозреваемого.
        В аське, к своей радости, я обнаружила Веронику.
        - Салют, подружка, - написала я ей, - переходи на скайп!
        - Хай, хани! Прости, не могу. Место неподходящее.
        Я озадаченно посмотрела на экран. Какое еще «неподходящее место»? Насколько я знаю, веб-камера стоит у Ники прямо на столе. Она обожает снимать себя с разных точек. Неугасшая мечта стать актрисой.
        - В каком смысле - место? Где ты? И скоро ли вернешься в Москву?
        - Э-э, хани… мне придется задержаться в Нью-Йорке. Надо решить пару делишек.
        - Каких делишек?
        - Делишек с самыми странными людьми, которых я когда-либо видела. Я тут в одном месте… Quiet a weird place… Ладно, мне пора! Напишу потом.
        - Скажи сейчас! - взорвалась я.
        Они что, сговорились сегодня меня достать?!
        - Не могу. Тут весело, поверь мне.
        Вероника отключилась. Я яростно нажала кнопку ноутбука, словно он был в чем-то виноват. Вынужденный резко выключиться, ноутбук жалобно пискнул.
        «Ладно-ладно, - сказала я принцессе Мононоке, которую повесила над кроватью, - пусть все веселятся. И Анжела, и Вероника».
        Расстроенная, я легла спать, надеясь, что мне приснится чудесная Лапута[9 - Лапута - легендарный летающий остров из мультфильма Миядзаки «Небесный замок Лапута».], а не отец Анжелы в ботинках разного цвета или худая рука Прозрачного, торчащая из рукава балахона.
        Глава 5, в которой на меня совершается нападение по ошибке
        Утром меня разбудила мама. Подошла к кровати и постучала по голове принцессы Мононоке.
        - А, ты, без пяти минут доктор, - сонно сказала я маме, - я уже и забыла, как ты выглядишь… Спасибо за котлетки…
        - Ты знаешь, что случилось с Вероникой? - с тревогой спросила мама.
        - Что бы с ней ни случилось, ей там весело, - пробурчала я, все еще обиженная загадочным поведением подруги, - так она сказала вчера.
        - Вчера ее перевели из реанимации.
        - Что?!
        Я подскочила на кровати.
        - О чем ты?
        - Звонила ее мать. Веронику госпитализировали неделю назад в нью-йоркскую клинику, в отделение для людей, страдающих анорексией. Ты же знаешь, в последнее время она мечтала заключить контракт с каким-нибудь домом моды и старалась сохранить идеальную фигуру, питаясь крайне скудно.
        - Какое «крайне скудно», мама?! Надоели мне ваши эвфемизмы! Она вообще ничего не ела!
        - Наверное, так, - торопливо согласилась мама, - как бы то ни было, ее пытались кормить через зонд. Это такая трубочка…
        Я содрогнулась.
        - Она попыталась убежать. У клиники упала в обморок и не приходила в сознание несколько часов. Ее отправили в реанимацию. Вчера ее перевели в обычную палату.
        - А она написала, что ей там весело, - прошептала я, потрясенная силой характера Ники.
        - Это все из-за нас, родителей, - вдруг воскликнула мама, - с вами, детьми, происходят неприятности, потому что нам нет до вас дела. Мы занимаемся только собой.
        - Что это с тобой, мам?
        Мама наклонилась, схватила меня за плечи и испуганно спросила:
        - Ты что-нибудь ела сегодня?
        - Э-э. Нет еще.
        - Почему?!
        - Потому что я только что проснулась. Мам, прекрати. Посмотри на меня. Какая анорексия? Показать тебе пакет печенья, припрятанный под моей кроватью?
        - Покажи! - обрадовалась мама. - Если хочешь, я дам тебе денег, и ты спрячешь туда еще один?
        - Мамуль, все хорошо. Я питаюсь нормально и вполне довольна жизнью. Пиши спокойно свою докторскую. А если хочешь потратить на меня деньги, то разреши позвонить в Нью-Йорк и спросить у Вероникиной мамы, чем я могу помочь Нике.
        - Хорошими новостями, - грустно сказала мне мать Вероники, - ей можно помочь только хорошими новостями, которые вызовут в ней интерес к жизни. После того, как сразу два дома моды отказались заключать с ней контракт, потому что она слишком худая для них, Ника… просто не хочет… жить.
        Последние слова она произнесла шепотом.
        «Я буду писать ей отчеты о своем расследовании, - решила я, - это точно отвлечет ее от мрачных мыслей. Буду одновременно и Холмсом, и Ватсоном в кедах. Держись, подруга!»
        Целый день я делала уроки на понедельник, а вечером поехала к Варе, на северо-восток Москвы.
        Часов в пять я вышла из метро «Отрадное» и глубоко вздохнула. Меня слегка укачало в поезде, потому что всю дорогу я читала.
        Я развернула бумажку с адресом. Судя по всему, Варя жила в одном из унылых серых домов, вытянувшихся вдоль сквера, расстилавшегося передо мной. И справа, и слева от центральной аллеи были детские площадки, где весело бегала малышня. Кто-то прыгал на куче сухих листьев, кто-то кидался песком и дрался лопатками, кого-то с ревом волокли домой. Я побрела по центральной аллее, обходя мамаш с колясками и размышляя о той статье, что я читала в метро.
        Статью мне дала Анжела, велев перевести ее к следующему занятию. Речь в ней шла об «активном слушании». Насколько я поняла, если ты хочешь, чтобы собеседник доверял тебе, нужно его активно слушать, то есть его же или своими словами пытаться озвучить, что с ним происходит.
        Например:
        - Я тебя ненавижу!
        - Я понимаю: ты очень расстроилась, потому что нам придется расстаться на время.
        «А неплохой сыщицкий прием, - подумала я, - особенно для меня. Я же не имею права официально допрашивать свидетеля. Да и вопросы в лоб не приводят ни к чему хорошему». Я вздохнула, вспомнив вчерашний «допрос» Анжелы, и решила попрактиковать это «активное слушание».
        Выйдя из сквера, я перешла дорогу и свернула к нужной мне многоэтажке, чей серый фундамент украшало огромное ярко-желтое «ЗАЧЕМ» в стиле граффити. За мной свернул джип серебристого цвета.
        Вот и нужный мне подъезд. Возле него на дереве была прикреплена коробка из-под принтера с прорезанными окошками, в которых виднелись куски батона и семечки. «Оригинальная кормушка», - подумала я, машинально отметив, что перестали шуршать колеса джипа за моей спиной.
        Не решаясь оглянуться, я нажала на кнопку домофона.
        - Открываю! - послышалось из аппаратика, и в это же время за моей спиной хлопнула дверца машины.
        Я дернула за ручку, нырнула в подъезд. «Бух! Бух!» - стучало у меня внутри. «Кто может меня преследовать?» - потрясенно думала я, поднимаясь на шестой этаж, на котором жила Варя.
        Лампочка на площадке мигала. То темно, то светло, то снова темно. Я закашлялась - на площадке было здорово накурено. Массивная дверь, отделяющая квартирный отсек от остальной части площадки, была приоткрыта, но за ней - темнота. Я осторожно приблизилась.
        - Эй… Варя?
        Тишина. Только слышится издалека классическая музыка. И уставший женский голос: «Да сделайте потише!»
        Я приоткрыла дверь и шагнула в темноту. Вытянула руки. Шаг вперед, еще шаг. Вдруг на меня набросились. Кто-то обхватил меня сзади и повис так, что мне пришлось опуститься на колени. На глаза набросили какую-то тряпку. Я чуть не задохнулась от ужаса, когда меня боком опустили на холодный кафельный пол.
        - Только попробуй пикни, - услышала я шепот.
        Мне показалось, что голос детский. Что происходит?
        - Если ты пришла, чтобы опять испугать Сеню, то имей в виду…
        - Тамара! Ира! Сколько раз можно просить, сделайте музыку поти… О боже! Что это такое?! Вы что, с ума сошли?
        Меня рывком подняли на ноги, сдернули повязку.
        В дверном проеме стояла полная женщина в фартуке поверх байкового халата. Выражение лица - усталое, брови сердито сдвинуты. В руках - половая тряпка. Рядом со мной - две девчонки, одна лет восьми-девяти, другая - лет двенадцати. Все трое были похожи - плотно сбитые, со светлыми вьющимися волосами (у женщины - собранные под ободок), с крепкими руками и полными ногами. Все трое сердито взирали друг на друга, пока старшая девчонка не посмотрела на меня и не пробормотала:
        - Ой. Это не та!
        - С ума сошли! - повторила гневно женщина. - Марш к Сеньке, обе! Сделайте ему музыку потише.
        - Я к Варе, - сказала я женщине.
        - Это я, - сказала она, - ты в порядке? Сестры совсем распоясались.
        Я уставилась на нее. Все, я могу возвращаться домой и смело вычеркивать Варю из списка подозреваемых. Не могла эта тетенька поджечь стул завкафедрой. Она похожа на булочницу Асону, приютившую ведьму Кики и всегда готовую прийти на помощь. Полная, веселая, добрая. Ну, может, не слишком веселая…
        - Мы не знали, что это не ТА! - пробурчала старшая девочка.
        - Ты сегодня сделаешь музыку ПОТИШЕ? - гаркнула Варя и шлепнула сестру тряпкой.
        «И не слишком добрая, - подумала я, - надо все-таки провести допрос».
        - Испугалась? - это она уже мне сказала.
        - Д-да так… А кого они хотели поймать?
        - Понятия не имею. У них сейчас период дурацкий. Играют в разбойников. А мне вот извиняться приходится. Прости, пожалуйста. Проходи на кухню. Ты от Анны Семеновны?
        - Да… Она попросила меня, то есть вас, позаниматься со мной, - проговорила я, разуваясь.
        - Кого - вас?
        - Вас, Варя. Это я вежливо.
        - Ой, брось! - отмахнулась тряпкой Варя. - Не надо вежливо. Давай на «ты». Чем заниматься?
        Я прошла на крошечную кухоньку и огляделась. Газовая плита еще советской марки. Табуретки с ножками, прикрученными проволокой. Дешевые тарелки и чашки - я такие видела в сельском магазине у нас на даче. Никогда не думала, что кто-то может купить себе тарелку, украшенную грибом-поганкой. Оказывается, есть такие люди. На столе - заштопанная клеенка, на полу - заклеенный линолеум. В общем, как пишут в книгах, чисто, но бедно. И как они тут умещаются с тремя детьми?
        - Фонетикой. И переводом.
        - Да?! А где я время возьму?
        Варя швырнула тряпку под раковину и включила конфорку под чайником.
        - Кофе будешь?
        Вылитая Асона. Тоже предложила Кики кофе на первой встрече.
        - Лучше чай. То есть ты не будешь со мной заниматься?
        - Придется, - вздохнула Варя, - мне лучше с ними не спорить, выгонят еще.
        Она насыпала себе кофе, в другую чашку кинула пакетик чая, залила обе кипятком.
        - Ничего, что мы на кухне? Наверное, родители скоро придут, - сказала я, усаживаясь у окошка.
        На подоконнике в баночке сидела луковица, она протягивала зеленые стрелки вверх, а белые тонкие корни - вниз, к воде. Из окна виднелась Останкинская башня.
        - У нас их нет, - ответила Варя, открывая дверцу холодильника и исчезая за ней.
        - Как - нет?
        - Папа умер. Мама уехала в Польшу. Ухаживает там за больными старушками и не собирается возвращаться. Денег не присылает.
        Варя выложила на стол упаковку сливок, колбасу, сыр, а еще достала кастрюлю и поставила ее возле раковины.
        - А кто следит за твоими сестрами?
        - Я. Не только за сестрами, но и за братом.
        «Сеня», - вспомнила я, и меня передернуло от воспоминания, какой ужас мне пришлось вытерпеть десять минут назад, во время «игры в разбойников». Варя добавила в свой кофе сливки и принялась готовить бутерброды.
        - Твой брат работает?
        - Да. Дома. Комиксы рисует.
        - Комиксы?! А можно мне глянуть?
        Варя оторвалась от бутербродов и внимательно посмотрела на меня.
        - Так тебя Анна Семеновна прислала? Или кто-то еще?
        - Анна Семеновна… Просто я сама комиксы рисую. У меня целая галерея рисунков на sozdaikomiks.ru. Ник - Соль. А у твоего брата какой?
        - Понятия не имею.
        - Хоть рисунки покажи…
        - Подумаю. Займемся фонетикой? Или переводом?
        - Лучше переводом, - сказала я, - вот тут статья, про «активное слушание».
        - «Активное слушание»? - удивилась Варя. - Так тебя Анжелка подослала?!
        - Почему ты так решила?
        - Она же недавно об этом слушании на паре докладывала. Правда, я не запомнила, в чем там суть.
        - Меня прислала Анна Семеновна, - терпеливо повторила я, - но не только к тебе. И к Анжеле тоже. Что плохого, если я у вас обеих заниматься буду?
        - Ничего. Не пойму, чему я тебя могу научить.
        Я покосилась на Варины руки, сжимающие мою тетрадку. Кожа на руках сухая, потрескавшаяся. Наверное, от домашней работы.
        - Расскажи мне что-нибудь по-английски с хорошей дикцией и интонацией, - попросила я, - например, о своей профессии расскажи. Вот и будет как будто занятие.
        - Хорошо, - вздохнула Варя, - Ничего, если я винегрет при этом резать буду? У нас ужин скоро. Итак. I want to become a synchronist. It’s a good job. It allows to earn a lot of money. My family needs money[10 - I want to become a synchronist. It’s a good job. It allows to earn a lot of money. My family needs money - (англ.). Я хочу стать синхронным переводчиком. Это хорошая работа. Позволяет зарабатывать много денег. Моей семье нужны деньги.].
        - Варька, - прошептала старшая девочка, просунув голову в кухню, - а можно бутер до ужина?
        - Кыш! Ты что, не видишь, мы занимаемся?
        Дверь захлопнулась.
        - Станешь тут переводчиком, - с горечью сказала по-русски Варя, - с этими спиногрызками. Да тут еще и ЧП. Слышала небось?
        «На ловца и зверь бежит, - обрадовалась я, - только бы не спугнуть!» Взгляд мой упал на отодвинутую в сторону тетрадку, в которую была вложена статья об «активном слушании».
        - Я понимаю, - сказала я, - ты боишься, что тебя выгонят из университета…
        Фраза прозвучала по-дурацки, но возымела успех.
        - А ты как думаешь? - воскликнула Варя, вытаскивая из кастрюли огромную свеклу, - Как еще я смогу стать переводчиком и получать кучу денег, чтобы обеспечивать семью?
        - Я понимаю, - начала я очередную дурацкую фразу согласно принципам «активного слушанья», - это ЧП может повлиять на то, останешься ты в университете или нет…
        - Лилия сказала, что не останусь, - заметила Варя, застучав ножом по доске.
        - Понимаю, Лилия имела с тобой разговор после ЧП.
        - Она не имела разговор! - взорвалась Варя и швырнула тарелку в раковину. - Она ворвалась сюда в шесть утра с криками, разбудила брата и сестер, носилась, как фурия, обзывалась! Ну забрала бы у меня ключ от кафедры, и все. Чего орать-то?
        - Ты расстроилась, что твой брат и сестры были разбужены.
        «До чего же идиотски звучит это «активное слушание», - подумала я, - но какая действенная штука!»
        - А ты бы не расстроилась? Они испугались все. А Лилия стоит и орет: «Это ты пустила преступника! Это ты дала ключ!» А как я могла пустить на кафедру каких-то поджигателей, когда я всю ночь была тут! У меня два свидетеля.
        Варя кивнула на кухонную дверь, за которой слышалась какая-то возня. «Алиби», - отметила я. Варя вздохнула, сняла фартук и села рядом со мной. Опустила голову на руки.
        Ее сестры осторожно вошли на кухню.
        - А можно нам хоть пирожное? - прошептала одна, боязливо глянув на Варю. - Ну то, что тебе тогда подружка привезла.
        - Только не крошите, - кивнула Варя.
        Сестры достали из холодильника продолговатую белую коробку и открыли крышку. Внутри, прижавшись друг к другу, лежали два «наполеона».
        Сестры взвизгнули, вытащили пирожные и умчались прочь.
        Варя послюнила палец и собрала крошечные хлопья слоеного теста со дна коробки.
        - Необычные, - сказала она, - из какой-то кофейни. Крем такой воздушный в них. Анжелка меня угостила. У нее есть деньги на это. А у меня нет.
        - Слушай, Варя, - сказала я, устав от «активного слушания», - а сколько тебе надо денег, чтобы быть счастливой?
        - Шестьдесят тысяч рублей.
        - Почему столько?
        - Мне остался последний год. 12 месяцев. Я бы платила соседке снизу пять тысяч рублей в месяц, и она помогала бы мне с сестрами и братом. На еду моей стипендии и зарплаты уборщицкой хватает. Так что я бы спокойно доучилась и пошла бы работать. Переводчиком.
        - Это мое пирожное! - послышался крик из комнаты, - отдай!
        Варя со вздохом поднялась с места.
        - Я пойду, - сказала я, - а то стемнело уже… спасибо тебе.
        - Не за что. Это считается занятием?
        - Не совсем. Вот если ты рисунки брата покажешь…
        Вообще-то я шутила. Но лицо у Вари стало настороженным.
        - Давай-ка в другой раз?
        Она подошла к окну и нервно оборвала стрелки лука.
        - Почему?
        - Он… он спит.
        Не глядя на меня, Варя принялась рвать зеленые стрелки на мелкие кусочки.
        - А это - мое пирожное! - услышала я в комнате мужской голос. - Отдайте!
        - А по-моему… - начала я.
        - Он спит! - перебила меня Варя, бросив лук в миску с винегретом и закрыв крышкой кастрюлю с овощами, - слушай, можешь просьбу выполнить? Вот тут у меня крошки остались от хлеба… и еще немного пшена. Высыпь, пожалуйста, в кормушку? Она у подъезда висит.
        «Кормушка», - вздрогнула я и вспомнила про джип. Еще и стемнело. Я снова глянула в окно и обнаружила, что Останкинская башня светится в темноте. Зажглись окна-глазки, а самую широкую часть башни, там, где ресторан, опоясала улыбка света. Мне показалось: башня мне подмигивает.
        И тут… на меня снизошло озарение. Варя уже вышла в прихожую. Тогда я аккуратно положила свою тетрадку прямо на закрытую кастрюлю с овощами.
        - Иду, Варя, уже иду!
        Я спустилась в подъезд, но выходить не стала. Прислонилась к холодной стене спиной и принялась ждать. Минута, другая. Лифт дернулся, поехал. Потом снова спустился вниз.
        Из лифта выскочила Тамара с тетрадкой в руках.
        - Ты здесь? - с облегчением сказала она. - Держи, ты забыла!
        - Спасибо, - поблагодарила я. - Больше ничего сказать не хочешь?
        - Ну, извини, - буркнула она, разворачиваясь к лифту.
        - Погоди, Тома! На самом деле мне даже понравилось, как вы меня захватили. Это было почти… профессионально.
        - А ты откуда знаешь, как профессионалы захватывают?
        - Да попала в прошлом году в одну передрягу…
        Я сунула тетрадь в рюкзак и направилась к выходу.
        - Какую передрягу?
        - Пришлось кое-что расследовать.
        - По-настоящему?
        - Ага. Я спасла одного мальчишку. Мальчишки, они такие… их все время спасать надо. Вы ведь тоже хотели меня припугнуть, чтобы я к брату вашему не совалась?
        - Мы думали, ты - Лилия, - призналась девочка, - хотя можно было догадаться. Она же в пальто приходила.
        - Она разве сунулась к Сене? - удивилась я. - Как я поняла, она на Варю кричала.
        - Нет, на Сеньку, - покачала головой Тамара, - она к нему ворвалась и принялась раскидывать его рисунки. А он как раз новый комикс рисовал. Так она порвала его альбом!
        «Бедняга Сенька, - подумала я, - попробовал бы кто-нибудь порвать мой альбом».
        - А еще она его схватила за шиворот и принялась трясти!
        Даже в тусклом освещении подъезда было видно, что у Тамары глаза блестят от слез. Я приблизилась и погладила ее по руке.
        - Он маленький, что ли? Почему он не вырвался?
        - Он большой! Но… слабоумный. Он отстает в развитии. Но рисует здорово. Ему за это деньги платят.
        - Тома… А ты не помнишь, что Лилия приговаривала при этом?
        - Кричала, что он решил ее опозорить! То есть они с Варькой.
        - Каким образом? Он что, про нее комикс сочинил?
        - Да в том-то и дело, что нет! Он ее в жизни не видел!
        - Может, Варя что-то подсказала?
        - Она этой Лилии боится до смерти. Если Варьку выгонят - конец. Нам всем.
        Размышляя о том, что мне рассказала Тома, я вышла из подъезда. Подошла к кормушке, высыпала через боковое отверстие в коробке крошки хлеба. И только потом вспомнила о серебристом джипе. Он так и стоял у подъезда. Я подошла поближе. Водителя нет. На стекле знак: «Ребенок в машине». Внутри - два детских автомобильных кресла.
        «Да вы - параноик, мисс Холмс», - сказала я себе с облегчением и потопала к метро.
        Вечером я описала свой день сначала Веронике - по электронной почте, потом Анне Семеновне - по телефону.
        - Мне кажется, Варя не виновна, - сказала я, - во-первых, она боится потерять работу. А во-вторых… она добрая. Птиц кормит. О родных заботится.
        - Вот именно, коллега. Когда вы поступите в университет и прочтете в оригинале Агату Кристи и Конан Дойла, вы поймете, на какие преступления может толкнуть забота о близких.
        «Не хочу читать Кристи в оригинале, - подумала я сердито, - хочу рисовать! А кстати…»
        - Анна Семеновна! А почему Лилия Леонтьевна так интересовалась рисунками Вариного брата?
        - Вы их видели?
        - Нет пока.
        - Если принесете хотя бы один, я объясню вам, в чем дело.
        «Тук-тук!» - в аську постучалась Ника.
        - Привет! Как ты там?
        - Сколько стоит рукопись? - написала в ответ Ника.
        Ух ты! Значит, уже прочла письмо!
        - Постараюсь, Анна Семеновна. А ответьте и вы на мой вопрос. Сколько денег может получить по контракту с издательством Лилия Леонтьевна?
        - За рукопись?
        - Да, за украденную рукопись.
        - Шестьдесят тысяч рублей. Ровно шестьдесят тысяч.
        Глава 6, в которой я узнаю, что эмо-киды не прикидываются
        В длинном темном коридоре вкусно пахло жареной картошкой. Я подумала, что зря упустила момент маминого покаяния. А надо было вытребовать себе хотя бы какой-нибудь нормальной еды по вечерам вместо горелой фасоли. А то ишь, боится, что я стану анорексичкой, а вместо того, чтобы картошечки пожарить, все листает свои умные книги.
        Кстати, анорексия - дело тяжелое. Ника рассказала по аське. Ее заставляют, грозят, что она умрет от голода, а ей не хочется. «Проблема, - писала Ника, - в моей голове. Не могу убедить свою голову заставить меня поесть».
        «Что ж, хани, надеюсь в этой общаге меня ждет приключение, и я смогу занять твою голову чем-нибудь интересным», - подумала я.
        Я миновала просторную общажную кухню, в которой жарили картошку две пухленькие студентки, и постучала в дверь комнаты Риты Гвоздь.
        - Макс? - выкрикнули из-за двери.
        Я приоткрыла дверь и ответила:
        - Нет.
        - Проходи… - уныло отозвались изнутри, - проходи… Я в ванной…
        Последние слова были произнесены совсем уж умирающим голосом. Я вошла и оказалась посреди совершенно темной комнаты. Памятуя о недавнем захвате в плен, я пощупала стену в поисках выключателя. Нажала и вскрикнула.
        Стены, пол и даже потолок комнаты были выкрашены в черный цвет. На окнах - черные занавески. На фоне этого безумного интерьера пестрят ярко-розовые детали - пуфик, настольная лампа, коврик у кровати. Ну и местечко! Веселый гроб.
        Я отворила скрипучую дверь ванной комнаты и вздрогнула.
        В ванне без воды полулежала девушка. Она здорово напоминала кучу анимешных героев сразу.
        Облегающие черные джинсы и майка. На руках - напульсники с шипами. Черные волосы коротко острижены сзади, один глаз полностью закрыт неровной челкой. Губы - бледного бежевого цвета. Тот глаз, что виден, густо обведен черным карандашом.
        Первый раз в жизни вижу эмо так близко. И ничего хорошего я не заметила: на одном краю ванны сидел плюшевый мишка, на другом - поблескивало лезвие ножа.
        Я запаниковала. Эй! Хеллоу! Я расследую пожар, а не самоубийство!
        - Меня зовут Гайка, - осторожно сказала я и шагнула к ножу.
        Может, я успею схватить его, пока она не перерезала себе вены? Я сбросила рюкзак на пол.
        - Рита, - хрипло отозвалась девушка, не сводя глаз, то есть глаза, с ножа.
        - Рита, можно я возьму нож?
        - Зачем?
        - Э-ээ… Отрежу колбасы докторской на кухне.
        - Нет. Мне он нужен.
        - А мне кажется, не нужен.
        - Нужен! Ты не эмо! Тебе не понять!
        - Не понять чего?
        - Моего горя. У меня стали видны корни!
        Рита оторвала взгляд от ножа и перевела его на меня.
        Какие корни? Тоже, что ли, луковицу на окне выращивает?
        - А! Корни волос, - сообразила я, - и ты из-за этого станешь резать вены? Проще покрасить. Судя по всему, черной краски у тебя хоть отбавляй!
        Я оглянулась на комнату.
        - Это краска для пола, а не для волос. А для волос - закончилась.
        - Хочешь, я тебе гуашь принесу?
        - Издеваешься?!
        - Нет, просто отсутствие краски - не повод резать вены.
        - Я же сказала: ты не поймешь! Только настоящий эмо может оценить мою боль!
        - Боль?
        - Боль от того, что меня будут считать не тру эмо, а проклятым позером!
        - А тебе не все равно? Ты знаешь, что ты эмо. Это самое главное.
        - И правда, - вдруг согласилась девушка, - мне наплевать. Я понимаю, что главное - это то, что ты думаешь о себе сам. Я понимаю это, потому что я и есть тру эмо. Настоящие эмо умеют сочетать эмоции с разумом. Я буду разумной.
        - Будь разумной, - с облегчением согласилась я, но тут, к моему ужасу, Рита подняла нож над головой.
        Другой рукой она взяла мишку и одним махом распорола швы на плюшевом животе. Я ойкнула. Рита вылезла из ванны, достала из шкафчика черные нитки и иголку и зашила медведю пузо крест-накрест.
        - Будет моим талисманом, - объяснила она мне, показав обновленного медведя, - тру эмо всегда имеют талисманы.
        «И этот человек заканчивает в конце года МГУ», - поразилась я, выходя из ванной вслед за Ритой.
        В комнате она улеглась на подоконник, достала черно-розовый портсигар и закурила. По комнате распространился сладкий черничный запах. Я присела на пуфик, обитый искусственным розовым мехом.
        - Вообще-то, тру эмо не курят, - призналась Рита, пуская в воздух клубы, - не пьют и не едят мяса. Но я не могу не курить. Особенно эти, с черничным запахом. Мне их одна фанатка из Австралии прислала. Вместе с зажигалкой.
        Она протянула мне красную зажигалку с черной розой. Под ней белел мужской профиль.
        - Прости, солнышко, я потеряла твою подружку, - сказала Рита ласково зажигалке, а мне объяснила: - Их было две.
        Я напряглась. Подружка зажигалки была у меня в рюкзаке.
        - Давно ты потеряла вторую? - спросила я.
        - Нет, - сказала Рита, выдыхая новую порцию черничного дыма, - совсем недавно.
        Значит, это ее зажигалка! Я уже хотела показать ее Рите, чтобы посмотреть на реакцию, но потом решила не рисковать. Сначала надо порасспросить обо всем. Подберусь к ней поближе, а потом - ошарашу.
        - Откуда у тебя фанатки? - спросила я. - Ты играешь в группе?
        - Ага. Мы с моим другом Максом играем эмо-рок. Мой Максик - тру эмо-бой.
        Она указала на самодельную афишу, на которой была сфотографирована Рита. Она сидела на краю сцены с грустным видом, а за спиной у нее торчали огромные сизые крылья. По краю афиши - надпись «Ее песни гвоздят».
        - Крылья красивые, - одобрила я.
        - Мой сценический костюм!
        - А вот афиша не очень. Можно сделать красивее.
        - Я сама ее делала, - обиженно сказала Рита, - хотя, конечно, согласна. Она не стильная. В ней слишком много позитива. Но ничего, тут один персонаж, брат моей однокурсницы, обещал помочь с оформлением афиши для следующего концерта.
        Я кивнула и покосилась на фоторамку, висевшую на стене рядом с плакатом. В нее был вставлен листок с надписью: «Я хочу встретить тебя, моя любимая смерть!» Я поежилась и поспешила объяснить Рите, зачем к ней пожаловала.
        - Мне в лом с тобой заниматься, - заявила Рита, - скоро Максик придет, мы на репетицию двинем.
        - Хочешь, мы скажем, что занимаемся, а на самом деле…
        - Нет, - перебила она меня, - врать не буду. Эмо-киды не прикидываются. О, идея! Могу с тобой позаниматься так: ты будешь переводить на английский тексты моих песен. Это будет занятие по переводу. А потом начитаешь их мне, тренируя фонетику. Согласна?
        Она докурила, бросила окурок в пустую железную банку и перелезла с подоконника на кровать.
        - Согласна, - ответила я, гадая, удастся ли мне после занятия расспросить Риту о ЧП в университете.
        - Я похожа на умирающего эмо? - с тревогой спросила Рита.
        - Я никогда их не видела, - призналась я, - но ты похожа на заболевшего Хаула из «Ходячего замка». Уборщица Софи нечаянно подменила ему краску для волос, и он стал рыжим. А потом черным. А хотел быть блондином. Короче, он от этого заболел. И все приговаривал: «Нет смысла жить, если ты не красив».
        - Крутой чувак, - восхитилась Рита и, спохватившись, снова сделала несчастное лицо и прошептала: - Тексты на подоконнике… Начинай…
        - Неплохо, - оценила она мои успехи после того, как я начитала ей последний переведенный текст, - фонетика, крошка, у тебя не в отпаде, но переводишь ты клево. Пару лет упорных репетиций - и Лилеша тебя примет без вопросов.
        - Ваша Лилия, случайно, не эмо? В последнее время выглядит расстроенной.
        - Настоящие эмо не расстраиваются из-за ерунды, - презрительно сказала Рита, снова закуривая, - а происшествие на кафедре - ерунда. Я, кстати, была в первом гуманитарном в ту ночь.
        Я ошарашенно посмотрела на нее. Это что, признание?!
        - И что ты там делала?
        - Было у нас одно дельце.
        В задумчивости она пощелкала зажигалкой. Я еле скрывала нетерпение:
        - У кого «у нас»?
        - Погоди… Только что поняла. А я ведь там и потеряла зажигалку! Упс… надеюсь, они меня в поджигатели не запишут?!
        - Так что ты там делала, Рита?
        - Кое-что очень важное.
        - Для Лилеши?
        - Ха! Конечно, нет, крошка. Для культуры эмо. Мы снимали…
        Дверь отворилась без стука, и в комнату вошел парень лет двадцати, весь в черно-розовом.
        - Макс! - обрадовалась Рита, швырнула сигарету в пепельницу и бросилась к нему на шею, забыв, что она «умирающая».
        У парня, как и у Риты, была темная челка, закрывающая один глаз. Он был в куртке, увешанной розово-черными значками, джинсах-дудочках и огромных заношенных кедах с розовыми шнурками. Его рука, украшенная множеством браслетов, придерживала за ремешок объемистую сумку с изображением радиоприемника и надписью: «LOVE MUSIC».
        - Привет, моя эмочка, - ласково сказал Рите Макс, доставая что-то из кармашка сумки, - принес плаги для твоих тоннелей.
        Рита выхватила у него огромные диски сережек и ловко забила их в дырки на мочках ушей, и в самом деле напоминавшие тоннели.
        - Позитивно, - одобрил Макс сережки, - а вот еще и краска. У тебя ведь кончилась.
        Он вытащил из сумки баллончик и направился в ванную.
        - Ты куда? - завопила Рита. - Я хочу тебя чмафкнуть!
        - С удовольствием приму твой чмафк, - ответил Макс из ванной, - только, Гвоздик, мы не одни.
        - Точно! Крошка, тебе пора!
        - Ухожу, - сказала я, но, не в силах сдержаться, тихо спросила: - Так что вы снимали, Рита? И кто - мы…
        - Сейчас расскажу, - пообещала Рита, но в дверях ванной появился Макс.
        - Что расскажешь? - спросил он.
        - О нашем вкладе в эмо-культуру, конечно! Гайка спросила про ту ночь, когда мы…
        Макс подошел к своей подружке, поднял руку и, изобразив пальцами пистолет, приставил «дуло» к Ритиному виску.
        - Bang-bang! - произнес он. - Я убил тебя, эмочка. Ты встретила «любимую смерть».
        Он развернулся ко мне и добавил:
        - Забери, крошка, свой рюкзак из ванной и топай. Меня ожидает чмафк лучшей эмочки на свете.
        «Так, дорогая Ника, и закончилась моя встреча с последней подозреваемой из списка Анны Семеновны, Ритой Гвоздь. Какие выводы я могу сделать…
        Если честно, очень запутанные. Такое ощущение, что они втроем украли рукопись.
        Рита не отказывается, что была в гуманитарном корпусе в ночь пожара. Более того, призналась, что зажигалка принадлежит ей. И еще, они что-то там снимали, но что - Макс не дал ей рассказать. Что они могли снимать? Значки свои эмовские, которыми обвешаны, как елки, что ли?!
        Варе нужны шестьдесят тысяч рублей, а именно столько можно выручить за рукопись.
        Анжела, по-моему, не менее сумасшедшая, чем ее папаша, и легко могла пойти на преступление, введя код в сейфе.
        Я думаю, мне надо разобраться, что связывает девушек между собой. Варя упомянула в разговоре, что Анжела угостила ее дорогими пирожными. А еще она узнала почерк Анжелы в моей тетрадке. Значит, они дружат?
        Рита заявила, что афишу ей обещал оформить брат однокурсницы. Она не назвала имен, но я знаю, что Варин брат хорошо рисует и ему за это платят деньги. А вот что может связывать Риту и Анжелу? Они такие разные… Для меня это сейчас - загадка номер три.
        Загадка номер два - почему Макс не дал Рите сказать, с кем они были в первом гуманитарном в ту ночь? Может, потому что «эмо-киды не прикидываются», то есть не врут, а значит, она могла разболтать что-то важное?
        А вот загадка номер один - это как ты, при своих стальных нервах и крепкой психике, могла сдаться и перестать хотеть есть?! Прекрати-ка это безобразие, хани, и немедленно съешь огромный гамбургер! Ну или хотя бы пей там через трубочку их протертые супы и коктейли. Без пищи ты не сможешь соображать, а мне очень нужна помощь друзей в разгадке тайны похищенной рукописи.
    Чмафкаю тебя,
    твоя Гайка».
        Я нажала на кнопку «отправить». В комнату вошла мама.
        - Солнышко, что-то я заработалась, - зевнула она, - голова разболелась. Ты не против, я зажгу сандаловую палочку?
        - Конечно, мамуль.
        - Не знаешь, где зажигалка?
        - Не-а… Погоди, у меня есть.
        Я сунула руку в карман рюкзака. Зажигалки не было.
        Глава 7, в которой мне недолго удается насладиться любезностью Анжелы Михайловской
        - Хочешь еще чаю? - в третий раз предложила Анжела.
        - Нет, спасибо, - в третий раз отказалась я.
        - Тогда продолжим заниматься. А, вот и ошибка! В слове «fire» ты обвела не дифтонг, а трифтонг!
        «Лучше бы я согласилась на чай», - подумала я, придвигая стул поближе к столу и пытаясь разглядеть на листке слово «fire». Текст был отксерокопирован, и мне досталась какая-то неудачная копия с расплывшимися строками.
        - Но я не зачту тебе этой ошибки, - объявила Анжела.
        - Да? Почему это? То есть в смысле - спасибо.
        - Мы же не проходили с тобой трифтонги. Хотя это увлекательная тема.
        - Верю, - осторожно ответила я.
        Повышенно любезный тон Анжелы пугал меня больше, чем грубость. Госпожа Эбоси тоже была крайне любезна со всеми. А оказалось, что она мечтает «всего лишь» уничтожить весь лес и его обитателей.
        - Почему ты себя со мной так странно ведешь? Тихо отвечаешь на вопросы, удивляешься, что я не зачла тебе ошибку? Будто я чокнутая истеричка? - улыбнулась Анжела.
        «Вообще-то я такой тебя и считаю», - подумала я и тоже улыбнулась.
        - Сердишься, что я в тот раз выгнала тебя из квартиры? - догадалась Анжела. - Но ты сама виновата. Начала говорить о ЧП при папе. Между прочим, после твоего последнего посещения он пролежал весь вечер. Все горевал по поводу неприятностей на любимой кафедре.
        - Но ведь с ней все в порядке, - поддержала я разговор, не решаясь спросить, горевала ли сама Анжела.
        - Я тоже ему это говорю. Конечно, я и сама расстроилась. Я много работаю с кафедральными документами. И теперь вместе с томами важных бумаг нам приходится ютиться в какой-то клетушке у философов. Особенно тяжко мне было в первый день, когда я обо всем узнала. Я ведь практически не спала всю ночь.
        Вопрос «почему?» плясал у меня на кончике языка. Но я сдержалась, решив применить «активное слушание».
        - Вы не спали всю ночь и очень устали…
        - Да. У папы случился приступ в тот вечер. Пришлось везти его в Бакулевку[11 - Бакулевка - Институт сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева.].
        - Пришлось возвращаться одной… Ночью… Приятного мало.
        - Это не слишком далеко. Я пробыла с ним до ночи. Потом поймала такси. Вернулась около часа. Почти не спала. А утром - такое известие. Я поспешила в университет, а затем - снова к папе, у которого опять была часов до двенадцати ночи.
        - Вы очень мужественная.
        Это я честно сказала. Какое счастье, что в моей жизни не было таких испытаний! Пока мое испытание - это мамина готовка. Ну, будем надеяться, она научится жарить мясо, когда станет доктором наук.
        - Ради отца я готова на все. Ладно, давай-ка закончим текст. Скоро к папе приедет мой кузен, завезет книги. Хочу освободиться к этому времени и поболтать с ним. Разговаривать с таким начитанным и умным человеком, как наш Серж, - одно удовольствие.
        Я поежилась, представив себе еще одного психа-ученого в компании Анжелы и ее папаши в разных ботинках. И я тоже хотела бы освободиться от занятия ко времени приезда кузена!
        - А, вижу еще одну ошибку, - возликовала Анжела, - не трифтонг, а дифтонг отмечен неправильно! Дифтонги мы проходили. Засчитываю!
        Я убрала в рюкзак последнюю тетрадь, исчерканную жирными красными линиями и исписанную на полях ядовитыми замечаниями Анжелы, и тут в дверь позвонили.
        - Серж! - выдохнула Анжела.
        Я закусила губу. Раз-два-три! Я невидимка. Меня стерли волшебным ластиком. Психи не видят меня, психи не видят меня, психи не видят…
        - Кого я вижу?! - послышался знакомый голос из коридора.
        Я ахнула и бросилась на шею ученому кузену Анжелы. Это был не кто иной, как Ботаник.
        Он поставил на подзеркальник шлем, положил рядом стопку книг и тоже обнял меня. Даже слегка приподнял. Анжела кашлянула.
        - Прости, Анжела, - засмеялся Ботаник, поставив меня за землю, - это моя старая-старая подруженция. Мы не виделись… Сколько мы не виделись? Да с тех пор, как вы улетели в Америку. Я страшно рад тебя видеть, Гайчонок.
        - И я тебя, - призналась я, отметив, как сильно изменился Ботаник.
        Он подстригся, снял очки, видимо, сменив их на линзы. Лицо слегка загорело или обветрилось. Ботаник перестал горбиться и даже, кажется, накачался. По крайней мере, его плечи обтягивала черная кожаная куртка. Мафиози, ни дать ни взять.
        - Прикольная куртка.
        - Рабочая спецодежда.
        - И где ты работаешь? - спросила я.
        - Фирма «Золотой ключик», - отчеканил Ботаник. - Изготовление ключей и дубликатов, вскрытие сейфов и замков, а еще куча всего, что написано у меня на спине.
        Он повернулся. На черной кожаной спине был нарисован золотой ключ и под ним - куча телефонов.
        - Ты рекламируешь эту фирму! - догадалась я. - Ты просто разгуливаешь повсюду в этой куртке, люди читают рекламу и звонят в «Золотой ключик». Погоди, а как же школа?
        - Учусь в экстернате. Получаю задания, сдаю рефераты. Очень удобно.
        Я отметила про себя, что и речь у Ботаника изменилась. Стала нормальнее, что ли. Ну, в общем, безо всяких этих оборотов научных, от которых я в последнее время успела уже устать.
        - Вы можете пообщаться потом? - раздраженно спросила Анжела, - Серж, ты, кажется, приехал к папе, а не к… м-м-м…
        - Да, конечно, - перебил ее Ботаник, - Гайчонок, подожди меня у подъезда. Я быстро. Только отдам книги. Пять минут.
        Он отправился по коридору в комнату Генриха Андреевича.
        - Пять минут! - гневно повторила Анжела ему вслед. - Уделить своему наставнику паршивые пять минут?!
        - Уже ухожу! - проговорила я.
        Анжела захлопнула за мной дверь, оглушив, наверное, всех соседей.
        В следующий раз опять откажусь от чая. Наверняка он будет с мышьяком. Интересно, мне показалось или Ботаник положил на подоконник мотоциклетный шлем?
        Ботаник действительно вышел из подъезда через пять минут. И он действительно сжимал в руках мотоциклетный шлем.
        - Я тут не один, - смущенно кашлянул Ботаник, - я с другом.
        Он указал куда-то мне за спину. Я обернулась и ахнула. При свете уличного фонаря у тротуара сверкал хромированным корпусом роскошный черный «Кавасаки».
        - Твой?!
        - Он старенький, - пробормотал Ботаник, - но зато у него объем 903, а не 400 кубических сантиметров, как у новичков.
        Я качала головой, не в силах поверить своим глазам. Это не мотоцикл, это мечта!
        - Моей фирме он обошелся меньше чем в две тысячи долларов, - продолжал оправдываться Ботаник, - сейчас не заметно, но при дневном свете видно, что у него рама поцарапана… И заводится не с первого оборота… Хотя, как говорят специалисты, если мотоцикл не заводится с «одного тычка»…
        - Се-ре-га, - выдохнула я, - не превращайся опять в ботаника! Оставайся таким же шикарным мотоциклистом и…
        Я подошла к мотоциклу и погладила его лакированный бок.
        - И?
        - И покатай меня на своей чудо-машине!
        Ботаник улыбнулся и нацепил шлем. Когда мы уселись, он вытянул на себя какую-то штуковину, включил зажигание и ткнул пальцем в кнопку «старт».
        - Тебе удобно, красотка? - спросил он, перекрикивая шум двигателя.
        - Лучше не бывает!
        - Тогда я отвезу тебя в одну забегаловку и накормлю жареной курицей!
        - Ура! - завопила я и обняла Ботаника за пояс.
        Я вопила от радости всю дорогу, пока мы летели по Ленинскому проспекту и мимо нас проносились сверкающие вывески магазинов и ресторанов. Это оказалось невероятным счастьем - вырваться из душной квартиры ученых-психопатов и мчаться, подставив лицо ветру, по центру Москвы.
        - Ты хорошо знаешь Анжелу? - спросила я и откусила кусок жареной курицы.
        Мы сидели с ним прямо на ступеньках забегаловки. Перед нами по Ленинскому пролетали машины. Огоньки их фар отражались на блестящем капоте Ботаниковой «Кавасаки».
        - Конечно. Она же моя двоюродная сестра. Мы часто проводили лето на даче у бабушки, матери Генриха Андреевича. Дядя Генрих приезжал по выходным и занимался с нами языками. А после занятия заставлял меня говорить с Анжелкой по-английски. А ее - отвечать мне по-французски. Чтобы мы практиковали одновременно два языка.
        - Жесткий подход.
        - Да, но человек он мягкий. А после смерти жены совсем сдал…
        - А что с ней случилось?
        - Погибла в автокатастрофе. Ехала в маршрутном такси, водитель выехал на встречную полосу.
        - Да что ты… Неудивительно, что Анжела такая… строгая.
        - Она всегда такой была. И знаешь, когда погибла ее мать, только это их обоих и спасло. Потому что дядя на время стал совсем беспомощным. Ей пришлось его сопровождать повсюду, и в библиотеку, и на прогулки. Готовить, вести хозяйство. А она - совсем подросток, наша с тобой ровесница. Правда, плюсы тоже нашлись. Ей пришлось проводить с отцом много времени, и она больше узнала о его профессии. И сама определилась с тем, чем хочет заниматься.
        - А почему она пошла на кафедру в МГУ, а не в институт, где преподает ее отец?
        - Он сам отправил. Во-первых, в его институте больше внимания практике уделяется. А он хотел, чтобы Анжела и теорию знала в совершенстве. Так, как ее в МГУ дают.
        Ботаник достал из пакета упаковку картофельных долек и баночку с соусом и продолжил:
        - А во-вторых, он же учился с Лилией Леонтьевной на одном курсе. Вроде как доверяет ей обучение своей дочери.
        - Везет Анжеле, - сказала я со вздохом, - ее выбор совпадает с выбором отца. А мой папа против того, чтобы я рисовала комиксы.
        Я отпила «Фанты» и снова принялась за курицу.
        - Зато ты фундаментальное образование получишь, - подтвердил Ботаник, дергая в разные стороны краешек упаковки с картофелем, - МГУ - это МГУ.
        Он с усилием рванул упаковку, и картофельные дольки рассыпались по ступенькам. М-да, а я уж решила, что Ботаник окончательно изменился! Сразу вспомнила, как в Звенигороде он мешал сахар в кофе сосиской.
        - Угощайся из моей пачки, - предложила я, - мою они не стали запечатывать.
        Некоторое время мы молча хрустели жареным картофелем, не забывая окунать его в пачку с соусом, который Ботаник умудрился вскрыть аккуратно.
        - А к Анжелке тебя Лилия направила? - спросил он неожиданно.
        - Нет, - я замялась, - не совсем она. Ее коллега. Анна Семеновна Розенталь-Шпигель.
        - Я ее знаю! Она ведет английский на подготовительных курсах филологического факультета, куда я буду поступать. А почему она сама с тобой не занимается? Все-таки поручать подготовку к поступлению в МГУ пятикурснице, пусть даже такой умной, как Анжелка, это как-то… непрофессионально.
        Я пожала плечами и принялась со свистом втягивать через трубочку «Фанту».
        Какие хорошие у них трубочки, толстенькие и плотные. Свисти через них, сколько влезет.
        Когда я закончила свое супермегаважное занятие и подняла глаза, Ботаник все еще сверлил меня взглядом.
        - Я не могу тебе сказать, - честно ответила я.
        - Почему?
        - Они твои родственники.
        - И что?
        - Ты будешь на их стороне.
        - Их стороне? Ты что-то расследуешь? В таком случае, Гайка, я всегда буду на стороне того, кто ищет преступника, а не кто им является.
        Я поразмыслила немного. Ботаник хорошо знает эту семейку. Он может помочь. А я хорошо знаю Ботаника. Он не проболтается.
        Провожая глазами проносившиеся по проспекту автомобили и мотоциклы, я выложила Ботанику всю историю, не забыв даже о Прозрачном. Когда я говорила про Зета, то зябко ежилась, ощущая противный мороз по коже. Хотя вечер был теплый, один из последних перед наступлением октябрьских холодов. Ботаник слушал, помешивая картофельной долькой соус в пачке, и не перебивал.
        - Значит, она подозреваемая, - подытожил он, когда я закончила. - Может, хочешь спросить, могла ли моя сестра украсть рукопись?
        Я кивнула, отпивая глоток из его стакана с «Фантой» - то ли от жареной картошки, то ли от длинного рассказа горло пересохло.
        - Могла. Ради принципа она готова на многое. Как-то, будучи детьми и живя на даче, мы с ней поспорили, можно ли сломать ногу, спрыгнув с крыши, или нет. Чтобы доказать, что нельзя, она залезла на крышу дачного домика и спрыгнула.
        - Не сломала?
        - Ушибла, - улыбнулся Ботаник, - так что мы не доспорили. Но вообще, чтобы что-то доказать, она может пойти на самые странные поступки. Не знаешь, она ничего не доказывала Лилии?
        - Спрошу у Анны Семеновны.
        - А еще настораживает исчезновение зажигалки.
        - Может, я ее сама потеряла…
        - Ты же не доставала ее.
        - Думаешь, Рита взяла?
        - Возможно. Но значит, ей есть что скрывать? И тогда моя сестра здесь ни при чем…
        - Если добавить сюда еще Вариного брата, на которого почему-то кричала Лилия Леонтьевна в ночь, когда исчезла рукопись, то получится, что и у Вари рыльце в пушку. Как будто они втроем это сделали!
        - Если нужна будет помощь по Анжеле, то я к твоим услугам.
        - Вот бы и у остальных подозреваемых были такие отзывчивые кузены, - вздохнула я. - Ладно, уже поздно. А мне завтра в школу к первому уроку, а потом - на другой конец Москвы, на занятие ко второй подозреваемой.
        - Я отвезу тебя домой, - сказал Ботаник.
        Он встал со ступеней, стряхнул крошки с коленей. Я собрала мусор и выбросила в урну. А когда повернулась к Ботанику, то обнаружила, что он снял куртку и протягивает ее мне.
        - Хочешь, чтобы я вместо тебя рекламировала «Золотой ключик»?
        - Нет. Чтобы ты не простудилась.
        Он посмотрел на меня долгим взглядом, но я ответила дурацкой гримаской.
        Мы немного погонялись с байкерами на Воробьевых горах (мне показалось, что я видела Прозрачного на парапете смотровой площадки, но, может, мне и померещилось).
        Так что Ботаник привез меня домой почти в полночь. Я спрыгнула с мотоцикла, швырнула рюкзак на землю, сняла куртку и поцеловала Ботаника в щеку. Холодная от ветра, немножко колючая щека.
        - Классный парфюм у тебя, - сказала я, поднимая с земли рюкзак, - что это?
        - Не помню… Что-то там с нотками мандарина.
        Я принялась искать в рюкзаке ключ от домофона. Родители наверняка уже легли спать и не смогут открыть мне, если просто позвоню по домофону. Хорошо, что я предупредила их по мобильному Ботаника, что катаюсь с ним у дома. Правда, не уточнила, на чем катаюсь.
        - Обратись в нашу фирму, - посоветовал Ботаник, наблюдая за мной с высоты своего железного коня, - они такие ключи для домофона придумали, которые на голос хозяина откликаются.
        - Может, вы еще и людей на заказ делаете? - пошутила я, продолжая копаться в рюкзаке. - «Электронные возлюбленные по требуемым параметрам!»
        - Кстати, - вспомнил Ботаник, - а как у тебя со Славой?
        - Никак. Мы расстались.
        - Мы с Нонной тоже расстались, - вздохнул Ботаник, - она сказала, что хочет сосредоточиться на карьере журналистки. А у вас какая причина?
        Я внимательно посмотрела на него. Неужели он и правда ничего не подозревает? Спустя неделю после того, как я уехала в Америку, Слава прислал мне письмо, в котором признался, что влюблен в другую. Я сразу догадалась, кто была эта другая. Слишком нежно смотрела на Славу Нонна, когда приезжала с ним в одном автобусе из Звенигорода, чтобы встретиться с Ботаником. Но раз Нонна ничего не объяснила Ботанику, я не стану его расстраивать.
        - И мы решили сосредоточиться каждый на своем деле, - сказала я.
        - Это правильно, - кивнул Ботаник, - я, например, решил пойти работать. Сконцентрируюсь на зарабатывании денег и своем поступлении.
        - И я сконцентрируюсь на своем поступлении, - эхом откликнулась я, - и на расследовании. Вот ключ, нашла!
        Ботаник махнул мне рукой и завел мотор. Когда он отъехал, я поймала себя на мысли, что любуюсь им. Каким симпатичным стал Ботаник за время нашей разлуки! И этот мотоцикл придает ему мужественности. Вот глупая эта Нонна…
        Часы в прихожей показывали начало первого. Я очень надеялась, что родители уже спят. У мамы завтра, кажется, предзащита. Я сбросила кеды и на цыпочках прокралась на кухню. В квартире пахло кофе, папа любит перед сном выпить чашечку. Спать ему это не мешает. Если кофе остался, выпью немного. Мне надо подумать, перед тем как лечь спать. Не только о расследовании, но и об одном сотруднике «Золотого ключика», пахнущем мандаринами.
        Как всегда, мои надежды не оправдались. Папа стоял у плиты и внимательно смотрел на турку.
        - Привет, па!
        - Доброе утро, - буркнул папа, поправив турку на конфорке, - ты сегодня рано!
        - Я же позвонила!
        - Ты сказала, что катаешься возле дома с Травинским. Я тебя не видел. На чем вы катались?
        - На качелях, пап. На площадке за домом.
        Папа удивленно поднял брови.
        - Кофе бежит! - воскликнула я, и он поспешно снял турку с плиты.
        - Ты на занятиях была? - спросил он сердито.
        - Конечно!
        - И что вы проходили?
        - Трифтонги, папочка. Это очень увлекательная тема. А знаешь, где самый главный трифтонг? В слове «fire»!
        Я налила себе полный стакан молока, капнула в него кофе из папиной турки и насыпала сахара и корицы. Папа молча смотрел на меня.
        - Извини, это наши университетские шуточки.
        Я заторопилась со стаканом к выходу. Я придумала, с кем обсудить расследование и Ботаника. И речь, конечно, не о папе.
        У меня - ночь, у Ники - день. Но она все равно отказалась подключить веб-камеру из-за того, что плохо выглядит. Нам пришлось общаться вслепую. Хотя и отвыкла я от аськи, сейчас больше по скайпу со всеми болтаю. Побежали строчки Никиных вопросов, написанные фиолетовыми буквами, и я еле успевала отвечать.
        - И сильно он изменился?
        - Нереально!
        - Втюрилась, хани?
        - ((Он наш старый друг.
        - У нас тут мексиканские сериалы в общей комнате нонстоп, там все время кто-нибудь то за дедушку замуж выйдет, то на сестре женится.
        - (А как насчет подозреваемых?
        - Мне не нравятся эмо. Надави на Гвоздь. Зажигалка не зря исчезла.
        - Как надавить? Эти эмо настоящие психи. Она даже моется с ножом.
        - Тут еще сериал есть. «Закон и порядок». Там полиция часто использует метод «ты мне - я тебе». Мне вчера не спалось, и я полистала пару сайтов, посвященных эмо. Они любят мангу.
        - Подарить ей картинку в стиле манга? Думаешь, за это она расколется?
        - No. Ты должна struck her. Поразить. Сделай футболку с ее собственным изображением. В стиле манга.
        - О! Потрясная идея! Спасибо! Я как раз знаю один киоск в переходе на проспекте Мира. Там переводят на футболки любые картинки. Ты супер!
        - Да уж, конечно. Видела бы ты меня.
        - Включи скайп.
        - No. Я уродина.
        - Спорю на сто баксов, что нет.
        - Да? Смотри.
        Пауза. Неужели и правда подключает камеру? На экране загорелось изображение. Я еле сдержала крик. Кто это? Ника?! С такими скулами, обтянутыми кожей? С еле заметными тонкими губами? А руки такие худые, одни кости! Боже, она совсем, совсем прозрачная.
        - Что-то ты замолчала, хани!
        Я включила свою веб-камеру и широко улыбнулась в нее.
        - Да, подруга. Толстоватая ты. Ночуешь в «Макдоналдсе»?
        Ника улыбнулась в ответ.
        - Чем я могу тебе помочь? - спросила я.
        - Ты уже помогаешь. Рассказываешь о расследовании. Хоть что-то интересное происходит.
        - Слушай, вот раскроем, кто рукопись стащил, а потом съедим перед веб-камерами по шоколадному торту. Имей в виду, тебе придется слопать его целиком. Your big sister will be watching you[12 - Your big sister will be watching you - (англ.). Твоя большая сестра будет за тобой следить - Гаянэ перефразирует название популярного американского реалити-шоу «Большой брат смотрит на тебя». Название русской версии шоу - «Большой брат».].
        Глава 8, в которой я кое-что узнаю о старожилах МГУ и не только о них
        Не стоило мне пить на ночь кофе. А может, не стоило до трех утра болтать с Никой по скайпу.
        Всю ночь я ворочалась. Мне казалось - жарко. Потом - холодно. Затем откуда-то запахло мандаринами. Утром я встала с больной головой и поняла: Ника права.
        Я втюрилась в Ботаника.
        «Этого еще не хватало», - подумала я, умываясь ледяной водой, чтобы прийти в себя. Я не должна отвлекаться. Мне следует сосредоточиться на разгадке тайны.
        - Пап! - крикнула я из ванной. - У тебя найдется шестьсот рублей?
        - На учебные расходы?
        - Угадал!
        - На учебные расходы найдется и тысяча. Посмотри, может, тебе какой-нибудь словарь докупить надо. Ты скоро? Мама уже убежала, у нее предзащита. Так что я сам пожарил тебе омлет. Не хуже, чем в твоем «Кафемаксе».
        - «Кафемакс» теперь и твой, папочка! Уже иду.
        Учебные расходы, хм. Ну что, мистер Прозрачный, вы по-прежнему советуете мне опасаться двуличных людей? А вы видали кого-то более двуличного, чем я?
        Футболки получились превосходными. Я заказала их две штуки. Розовую - для Риты, черную - для Макса. На обеих одна и та же картинка. Огромное сердце, внутри его сидит грустная черноволосая девушка (один глаз закрыт челкой - по всем канонам эмо-культуры) в тельняшке и мини-юбке. За спиной девушки - серые крылья. Их я прорисовала с особой тщательностью, уделяя внимание каждому перышку. Рядом с ней - электрогитара. Но самое главное - сердце, прямо над головой девушки, пронзает огромный гвоздь. Над ним написано: «Гвоздь в моем сердце», под ним - «Навсегда».
        Я выложила этот рисунок в свою галерею на сайте «Создай комикс», и буквально за час набралось двадцать комментариев! Все хвалили мой стиль, радовались тому, что я вернулась в «истинную мангу», рисунок, способный передать страсть и страдание, «забыла про бездушных американских пустышек». Фанаты эмо-стиля вообще взвыли от радости, накидали мне своих ссылок, да и на мой рисунок многие приходили уже по ссылкам в эмо-жж. Я, конечно, поблагодарила каждого комментатора, но старалась объяснить, что я никуда не вернулась (и точно не пришла в эмо, бедный мишка с распоротым животиком до сих пор стоит перед глазами!) и ни от чего не отказываюсь. Просто экспериментирую с разными стилями. Сегодня мне пришел в голову именно такой образ, завтра придет другой.
        Несмотря на наш спор, в душе я была рада. Если таким критиканам, как мои друзья-художники, понравился рисунок, то на Риту он точно произведет впечатление.
        А ссылки на меня пусть будут и на форумах эмо, какому художнику повредит реклама?
        За футболки пришлось выложить по триста рублей. Но благодаря папиному утреннему спонсорству у меня еще и осталось четыреста. Пущу их на расходы по расследованию. Были расходы учебными, станут - сыщицкими.
        Только бы Рите понравились футболки и она раскололась!
        Я уже проскочила мимо общажной кухни, но потом вернулась, заметив там Макса. Надо было с ним поздороваться, тем более у меня и для него подарочек. Только я при Рите его вручу, чтобы ее порадовать.
        Макс сидел на собственной куртке, которую постелил на подоконнике. Вытянув длинные ноги в черных джинсах-дудочках и белых кедах, он курил в форточку. Волосы у него были собраны в хвост, брови сдвинуты, словно он о чем-то напряженно думает. Наверное, и у эмо случаются обычные для остальных людей проблемы с учебой. Увидев меня, он улыбнулся уголком рта.
        - Ритуху жду, - объяснил он мне, - на репу прикидывается. Ты типа на занятия?
        Я вошла в кухню. Голубой стол на тонких железных ножках стоял в углу, на нем высилась пустая подставка для салфеток и баночки для соли и перца, наверное, тоже пустые. В раковине рядом со столом стояла большая желтая кастрюля с надписью «общаж.», сделанной красной краской. Посредине кухни тянулась здоровенная плита, в общем-то чистая, но, приблизившись, я заметила небольшие пятна жира на стекле духовки, да и вокруг конфорок. Словно их терли-терли порошком, а потом плюнули и оставили как есть. Слегка пахло хлоркой, как в школе после мытья полов, да и пол был немножко влажный, подошвы кроссовок поскрипывали.
        Подойдя к Максу, я прочла на белой футболке надпись «Музыка умерла».
        - Не, Макс, сегодня же пятница. Я типа с подарком.
        - А! Крутняк. Посиди со мной, пока она прикидывается.
        Макс выдохнул дым и, откинув назад голову, прикрыл глаза.
        - Рассказать тебе пока что-нибудь?
        «Конечно, расскажи, - подумала я, - о том, что вы с Ритой видели в ту ночь в первом гуманитарном корпусе».
        - Конечно, расскажи. Но только что-нибудь интересное.
        - Может, страшилку? Страшилку про старожилку?
        - Только не очень страшную. А то передумаю поступать.
        Макс открыл глаза, улыбнулся, стряхнул пепел в пустую консервную банку, посмотрел в окно и вдруг закричал:
        - Зет!
        Я вздрогнула. Только не надо говорить, что там… Я вскочила со стула, чуть не опрокинув его. По двору шел Прозрачный! Как обычно, страшно худой, во всем черном. Он остановился и задрал голову вверх. Я вздрогнула при виде его бледного лица. Он прижал ко лбу руку козырьком и стал искать, из какого окна его позвали.
        - Я быстро, - сказал Макс, спрыгивая с подоконника.
        Он обогнул плиту, выскочил из кухни. Я услышала, как он вызвал лифт, но сама не могла оторвать глаз от бледного лица Зета.
        А он наконец нашел взглядом нужное окно и уставился на меня. Меня словно ударило током. Даже в ладонях заныло от страха. Я отпрянула и нечаянно схватила куртку Макса на подоконнике.
        Вдруг мне в голову пришла одна мысль.
        Я положила куртку на место и подкралась к двери комнаты Риты. Оттуда доносилась громкая бешеная музыка:
        Зачем ты обещал мне рай?
        Прошу, не умирай!
        Мне будет сложно
        Искать замерзшие цветы
        Среди заснеженной листвы.
        Все безнадежно.
        Рита подпевала. Голос у нее и правда был неплохим. Я вернулась к окну и осторожно выглянула во двор. Макс уже стоял рядом с Прозрачным и что-то протягивал ему. Что ж, можно действовать.
        Я сунула руку в карман куртки Макса. Нащупала зажигалку, вытащила ее. Женский профиль и красная роза!
        У меня снова заныли ладони и застучало от волнения в висках. Значит, Макс украл эту зажигалку из моего рюкзака! Когда? Я вспомнила, как он кинул мне рюкзак из ванной. Значит, именно в тот день, когда я познакомилась с Ритой. Но зачем?! Он виновен? Или он прикрывал Риту?
        Загудел лифт. Я снова выглянула в окно. Во дворе не было ни Прозрачного, ни Макса! Что делать? Может, забрать зажигалку? Но тогда он обо всем догадается, ведь никого, кроме меня, на кухне нет.
        Я сунула зажигалку обратно в карман и плюхнулась на стул. Двери лифта разъехались. Макс вошел в кухню.
        И тут… Куртка упала с подоконника. Сама не знаю почему. Я ее точно на место положила.
        Макс посмотрел на меня странным взглядом. Его брови снова сдвинулись, и я запаниковала: вдруг мрачный вид Макса был связан с тем, что он обнаружил в моем рюкзаке зажигалку, которую Рита потеряла в ТУ ночь в первом гуманитарном? Макс подошел к холодильнику, открыл его.
        - Колу будешь?
        - Н-нет, - пискнула я, потом откашлялась и добавила: - Спасибо.
        С колой в руке он закрыл холодильник, подошел к подоконнику, поднял куртку. Внутри у меня все дрожало, но я спросила наигранно веселым тоном:
        - Ну так что? Будут страшилки про старожилок?
        На самом деле мне и без страшилок было страшно. Просек он или нет, что я доставала зажигалку?
        - Будет, - спокойно сказал он, открывая колу и отпивая, - видела чувака, с которым я сейчас встречался?
        - Д-да…
        - Это Зет. Учится со мной на философском. Заканчивает. Как и я. Я ему деньги был должен. К счастью, вернул. А знаешь, почему - к счастью?
        Он снова уселся на свою куртку, расстелив ее на подоконнике.
        - Н-нет…
        - Потому что в противном случае мне бы не поздоровилось. Он ведь странный. Умеет читать мысли… Живет один в пустой комнате. На полу - только матрас и компьютер. Он не спит по ночам. Он блуждает по разным пространствам. Он умеет путешествовать сквозь сны. Он влезает в чужие сны. Он влезает в чужие души. Ты хочешь, чтобы в твою душу влезли?
        - Нет…
        - Тогда, крошка, не спрашивай Риту о том, что мы делали в первом гуманитарном в ту ночь, когда ограбили кафедру филфака и устроили на ней пожар. Договорились?
        У меня перехватило дыхание. Макс только что признался: это они все устроили! Как жаль, что я не догадалась взять с собой диктофон, папа как раз недавно подарил мне цифровой, чтобы записывать тексты в исполнении Анны Семеновны. Записала бы сейчас самое настоящее признание!
        - Только не надо думать, что мы виноваты, - продолжил Макс, отхлебывая колу, - я просто хочу закончить универ и не вылететь на пятом курсе. У вашей Лилии связи обширные, и разбираться она не будет.
        - Но если вы не виноваты… - начала я.
        - Не имеет значения, - оборвал меня Макс, - я не хочу, чтобы ты впутала меня или Ритку в эту историю.
        - Вы же единственные свидетели!
        - Свидетели чего, крошка? - делано улыбнулся Макс. - Мы ничего не видели, ничего не слышали и вообще спали каждый у себя дома.
        Он поставил колу у ног, нащупал в кармане куртки зажигалку, достал ее и прикурил сигарету. Ту самую зажигалку, которую нашли на месте преступления.
        - А будешь приставать к Рите, напущу на тебя Зета, - пригрозил он мне.
        «И какой теперь смысл в футболках?» - грустно подумала я.
        Футболки я все-таки оставила Максу для Риты. Мне даже смотреть на них было противно, из-за них пришлось папу обмануть, а главное - совершенно безрезультатно.
        Спустилась вниз, нашла в кармане визитку «Золотого ключика» и позвонила Ботанику.
        Мне было не по себе оттого, что где-то поблизости ошивается Прозрачный, ну и просто снова захотелось прокатиться на блестящем «Кавасаки», ощутить мандариновый аромат, а может, и прижаться к чьей-нибудь колючей щеке…
        Ботаник примчался через час. Но - без байка.
        - Сдал своего друга в ремонт, - объяснил он, - все же не зря он не заводился «с первого тычка».
        К моему огорчению, Ботаник снова надел очки и сменил кожаную куртку на пиджак.
        - Потерял линзы, - смущенно признался он, беря меня под руку.
        И мандаринами от него больше не пахло. Еще одно разочарование… Я чуть не заплакала. Ну что за неудачный денек!
        - Тут в подвале кафетерий, - сказал Ботаник, - перекусим? А то я пропустил обеденную трапезу.
        «О, боже, - подумала я, - он и к лексике своей вернулся. Опять начнет умничать».
        - Что-то мне не хочется трапезничать, - пробурчала я, - проводи меня до остановки, пожалуйста.
        - Хоть до дома, - откликнулся Ботаник, - я сегодня отпросился. Но сначала - поедим, а? У них волшебные пирожные.
        Я вздохнула. Судя по тому, какой у меня день, в «волшебных пирожных» мне обязательно «посчастливится» обнаружить засохшего таракана.
        - Ты звонила Анне Семеновне по поводу Анжелы? - спросил Ботаник, продвигаясь за мной в очереди с пластиковым подносом в руках.
        На ярко-красном подносе темнели следы кофе или чая, в общем, чего-то неотмытого, и меня передернуло от отвращения.
        - Да, утром. Она сказала, что у Анжелы и Лилии Леонтьевны разногласий не было. Так что доказывать ей было нечего. Но еще она сказала, что согласна, что мотив у преступника именно такой: что-то доказать заведующей кафедрой. Правда, про Анжелу она ничего такого не знает.
        - Зато я знаю, - сказал Ботаник, - сейчас займем с тобой место для пиршества - поведаю.
        - Знаешь, Ботаник, - не выдержала я, - мне вчера показалось, что ты освоил нормальный человеческий язык. А сейчас ты опять свою речь заумностями перегружаешь.
        - Да? - растерялся он. - А мне казалось, я нормально разговариваю. Да, я стараюсь говорить так, как парни на работе, но… Мне это непросто дается. Обычная речь не кажется мне привлекательной, мне все время хочется ее приукрасить. Именно поэтому я мечтаю попасть на филологический факультет. Ведь я смогу работать с речью, как твоя мама. Но хоть я и освоил обычные слова, это всего лишь моя маска. Роль. А с тобой я расслабился. Как со старым другом. Прости, если тебе не доставляют мои «заумности» никакой радости.
        Вид у него был довольно жалкий.
        - Ладно, - смилостивилась я, - говори, как хочешь. Хоть с заумностями, хоть без них. В конце концов, мы и правда старые хорошие друзья.
        Когда мы уселись за столик, он придвинул к себе тарелку с рыбными котлетами и горошком и начал:
        - Знаешь, у нас на работе есть некая конструкция. Напоминает бар. Там стоит чайник, пластиковые чашки, сахар, чай и кофе. Кофе - отвратительнейший. Обычно я его не употребляю, но…
        - Ботаник! Ближе к делу!
        - В общем, сегодня я не позавтракал дома, и пришлось выпить этот кошмарнейший кофе. Со мной вместе заварил себе кофе один мастер по ключам, юноша моего возраста. Он все подсыпал сахар, потом подливал молоко, но вкус ему все равно не нравился, и он проворчал: «Что за дрянь? Где банка, которую подарила та ночная клиентка?» Я удивился, поскольку традиционно клиенты нам ничего не дарят. Они заказывают ключи и замки, платят по квитанции и уходят. Тогда мастер рассказал, что ночью некоторое время назад приезжала девушка, попросила сделать ключ. У мастера был перерыв, у них за ночь два перерыва по полчаса - подремать. Он предложил подождать, у него глаза слипались, но она сбегала купила в круглосуточном магазине банку дорогого кофе, и ему пришлось выполнить ее заказ.
        - Ну и что? - не поняла я.
        Ботаник замолчал, словно обдумывая, говорить мне еще что-то или нет.
        - А то, что мастер повысил голос и крикнул: «Где банка, которую мне лично подарила мадам Эль Гато?»
        - Мадам Эль Гато? Иностранка?
        - Нет. Мастер сказал, что она превосходно излагала свои мысли на русском языке. И снабдил меня описанием этой девушки.
        Ботаник опять замолчал, сковыривая панировочную корочку с котлеты.
        - Ты издеваешься, Серега?
        - Да нет же! Я боюсь произнести это вслух.
        Он набрал в грудь воздуха и выпалил:
        - Мадам Эль Гато и мсье The Cat! Это наши с Анжелой детские прозвища, которые мы придумали друг для друга, когда дядя Генрих заставлял нас разговаривать на разных языках одновременно.
        - То есть…
        - Мастер описал мне ее! Высокая, темноволосая, худая, смотрит презрительно!
        - Но послушай…
        - И самое главное, наконец! Я проверил по записям в журнале мастера. Мадам Эль Гато приезжала с ключом ночью 13 сентября. В ночь, когда украли рукопись и устроили поджог.
        Он съел рыбную котлету, очищенную от корочки, слопал весь горошек, а потом подумал и съел панировку. Вид у него был такой, словно он готов и салфетки съесть, лишь бы не произносить больше ни слова. Ни одного слова, указывающего на виновность его кузины.
        - Погоди-ка, - пробормотала я, - но в ту ночь стало плохо ее отцу… Она сопровождала его в Бакулевку. Потом вернулась домой. Она сказала - около часа. А рыжий охранник заметил горящий стул в час ночи. То есть, если она действительно была рядом с отцом…
        - Давай съездим и проверим, - предложил Ботаник, - я знаю, где Бакулевский центр. Как-то мне пришлось навещать там дядю. Мы спросим, во сколько Анжела покинула палату.
        - Думаешь, медперсонал помнит?
        - Не факт, но возможно.
        Я обдумала его слова. Он прав, надо съездить. Вот только меня лично сейчас ждет один человек.
        - Давай ты сам съездишь? Мне нужно домой.
        - Свидание?
        - Ага.
        - Правда? - обрадовался Ботаник. - Признаться, вчера я был несколько ошарашен твоим поведением. Ты так странно на меня смотрела! Поцеловала с какой-то неясной целью… У меня даже возникло ужасное подозрение, что ты в меня… как там принято на молодежном сленге? Втюхалась?
        - «Ужасное подозрение»? - обиженно переспросила я.
        - Конечно. Нет-нет, ты, безусловно, принадлежишь к редкому типу настоящих красавиц. Но я после Нонны стараюсь держаться подальше от серьезных отношений. А еще мне было бы жаль терять нашу дружбу, меняя ее на…
        - Ладно, ладно, - усмехнулась я, - вообще-то, свидание у меня с Никой. По скайпу. Ее сегодня переводят в какое-то особое отделение для обследования.
        - О…
        - Ну, ничего-ничего, приятель! Буду знать, что ты меня боишься! А пирожные, между прочим, тут и правда вкусные. Спасибо.
        Я включила ноут и устроилась поудобнее, когда мама прокричала из соседней комнаты:
        - Солнышко! У тебя куртка вибрирует!
        Звонила Рита. Голос у нее был мрачный-премрачный.
        - Я хотела сказать тебе «спасибо», Гайка. За футболки. Это что-то фантастическое, - провыла она в трубку, - благодарю тебя за вклад в эмо-культуру.
        - На здоровье, Рита. Но почему у тебя такой голос?
        - Прости… Просто я очень-очень несчастна… Мы расстались с Максом.
        - Да? Надеюсь, не из-за меня, - пробормотала я, хотя это и звучало глупо.
        Ведь Макс на меня разозлился, но при чем тут их отношения? К счастью, Рита была слишком занята своим горем, чтобы обратить внимание на мои слова.
        - Нет… Из-за пленки… Он не хочет, чтобы я выкладывала ее на youtube… А там наш клип! Понимаешь, первый клип нашей группы! Которая теперь сократилась до одного человека. У-уу…
        - А почему не хочет?
        - Да какая уж теперь разница. Ладно, Гайка… В моей смерти прошу…
        - Рита! Не смей!
        - А что мне делать?
        - Сочини новую песню… Как в той песне? «Ищи замерзшие цветы среди заснеженной листвы».
        - А это мысль, - помолчав, сказала она, - хм… ладно. Спасибо еще раз.
        Она повесила трубку, а я снова подсела к ноуту, подключила скайп, и вдруг…
        Вдруг я услышала в голове звонок. Как настоящий. Дзынь!
        Это сошлись две фразы. Обе Ритины.
        «Мы снимали…»
        «Не хочет выкладывать клип».
        - Вот! - завопила я. - Вот что они снимали! Они в ту ночь сняли клип! В первом гуманитарном. Вот почему Рита и не скрывала того, что она была там в ту ночь! А Макс не хочет, чтобы она обнародовала клип, потому что тогда они станут свидетелями, и Лилия их достанет.
        - Да ты просто супермозг, хани, - сказала Ника по скайпу.
        - Ох, прости, не заметила, что соединение выполнилось. Послушай, так твои футболки все-таки пригодились! Погоди, но это значит… Что у Риты есть пленка с записью с места преступления!
        - Надо забрать ее.
        - Так она и отдаст. Очень надеюсь, что она ее не уничтожит. Она или Макс. Надо написать ей эсэмэс.
        - Давай потом напишешь? А то меня заберут через несколько минут.
        - А зачем им забирать тебя из палаты, если обследование будет только завтра?
        - Меня переводят в комнату с мониторами. Хотят убедиться в том, что я действительно ем. Не хочу об этом говорить.
        - А о чем хочешь?
        - О расследовании. Мы кое-что упустили, хани.
        - Упустили?!
        - Я читала сегодня детектив, тут, в больнице, их туча на каждом диванчике. Так вот там было сказано, что любое investigation должно начинаться с осмотра crime scene.
        - Crime scene? Место преступления?
        - И допроса свидетелей. Вспомни, мы в Звенигороде первым делом в «Гроссвальд» поехали.
        - Допрос свидетелей я провести не смогу. Единственный свидетель - рыжий охранник, который надо мной все время издевается. Анна Семеновна сказала, что он ничего и не видел, только заметил горящий стул, когда тот грохнулся на землю.
        - А crime scene?
        - Анна Семеновна сказала, что на кафедре нечего смотреть…
        - Подозрительно, - покачала головой Ника, - она по какой-то причине не захотела пускать тебя внутрь. Что-то здесь не так!
        - Но на кафедру никого не пускают. Она заперта. Анжела сказала, все заседания проводятся в комнатушке на философском факультете, он этажом выше.
        - Придумай что-то. Закажи в «Золотом ключике» набор отмычек.
        Я улыбнулась. Но Ника оставалась серьезной:
        - Проникни ночью! Взломай замок, хани!
        - Тебе легко там говорить. Сидишь на кровати, а мне советуешь: взломай! Начиталась детективов…
        - Да. Мне тут очень легко, - с горечью сказала она, отвернулась от экрана и отключилась.
        - Ника!
        Может, пойти набрать номер ее мамы, снова передать извинения? Да нет, не стоит. Разволнуется, что я расстроила Нику.
        К тому же Ника сама виновата. Как я могу взломать кафедру? И проникнуть в первый гуманитарный? Там же охрана.
        Ладно, Ника. Полежишь денек на обследовании и поймешь, как плохо без общения и новостей… Сама, первая, мне напишешь!
        «Не уничтожай клип, - напечатала я Рите эсэмэску, - это огромный вклад в эмо-культуру».
        Глава 9, в которой Прозрачный дает очередной совет
        Все воскресенье я занималась уроками и уборкой в комнате (из-за расследования я здорово запустила и то, и другое), а утром в понедельник я проснулась и поняла, что Ника права. Надо взломать дверь. Но не кафедры.
        Я набрала номер Ботаника.
        - А, Шерлок Холмс в кедах! - бодро отозвался он.
        На заднем фоне был слышен музыкальный проигрыш, который обычно предваряет программы на канале «Культура», но потом все стихло - воспитанный Ботаник выключил телик.
        - Меня так же называет Анна Семеновна.
        - Приятно сходиться в мыслях с таким замечательным ученым. Как раз хотел позвонить тебе, одну программу досматривал…
        - На канале «Культура»?
        - Да ты и правда Шерлок! Вчера я съездил в Бакулевский центр. Очаровательная медсестра помогла мне найти запись о Генрихе Михайловском, он действительно поступил к ним 13 сентября, как и сказала Анжела, вечером. Дочь его привезла, но медсестра подвергла сомнению тот факт, что дочь пробыла с ним до двенадцати ночи. Такие поздние посещения у них разрешены только для тяжелобольных. Дядю Генриха собирались выписывать через несколько дней. Правда, тут она запнулась. Я спросил, когда его выписали. Она сказала, что он ушел под расписку, но когда… Когда - медсестра мне сказать не успела. Ее вызвали в палату. Я ждал-ждал, а потом уехал. На работе надо было подменить одного юношу.
        - Так значит, Анжела соврала. Она не была с отцом до двенадцати ночи! А поехала в ваш «Золотой ключик» делать дубликат ключа! А потом отправилась в первый гуманитарный за рукописью.
        - Насчет рукописи мы не можем знать наверняка. Она действительно не была в больнице и действительно сделала дубликат ключа. А вот по поводу университета… Ее же никто не видел.
        - Где же тогда, по-твоему, она была?
        - Мало ли какие тайны могут быть у человека… И еще, если она действительно вломилась на кафедру, ей должны были потребоваться два ключа, не находишь? Один - от кафедры, другой - от дверей первого гуманитарного корпуса. Так что… продолжай расследование, Шерлок в кедах.
        - Я и продолжаю, - проворчала я, - кстати, хотела попросить тебя о помощи. Что ты делаешь сегодня вечером? Часиков в пять?
        - Помогаю тебе.
        - Превосходно, Ватсон. В таком случае потрудитесь захватить с собой набор отмычек. Найдется у вас такой в «Золотом ключике»?
        - Погоди… Ты серьезно? А у меня не будет проблем с законом? Не хотелось бы лишиться работы.
        - Не знаю, - призналась я, - но очень нужно взломать одну дверь.
        - Какую?
        - В общаге МГУ.
        - Фух, - с облегчением сказал Ботаник, - отмычки не потребуются. Там замки хлипкие, взламываются элементарно, Холмс. Во сколько за тобой заехать?
        Я еще раз постучала в дверь, но и на этот раз никто не открыл.
        - Боишься? - спросил Ботаник.
        - А вдруг она спит?
        - Ты же сама сказала, она в это время на репетиции…
        - Будем надеяться, - прошептала я, - давай начинай!
        Ботаник достал из кармана проволоку и вставил ее в замок. Повозился немного и - щелк! Дверь открылась.
        - Ну, ты мастер, - восхитилась я шепотом.
        - Но это не повод в меня влюбляться, - предупредил Ботаник.
        - И не собиралась!
        Мы зашли внутрь, стараясь ступать тихо.
        - Темно, - прошептал Ботаник, - где у нее выключатель?
        - Справа внизу, но он тебе не поможет.
        Ботаник щелкнул выключателем и ойкнул.
        - Тише ты! Никогда, что ли, не был в комнате тру эмо? Давай лучше кассету искать!
        - К счастью, никогда, - пробормотал Ботаник, оглядывая черный потолок и черные стены, - будем надеяться, что Ритин воздыхатель нас не опередил.
        Я подошла к шкафу, открыла его. Черные джинсы, черные пиджаки, розовые блузки. Внутри левой дверцы - зеркало, все в следах поцелуев (розовой помадой, конечно), под зеркалом - надпись черным маркером: EMO is freedom[13 - Эмо - это свобода (англ.).]. Рядом нарисован медведь, весь в черных сердечках. Бездарно нарисован, надо сказать.
        - Пойду осмотрю ванную, - прошептал Ботаник, покосившись на правую дверцу.
        На ней висел плакат с изображением группы My Chemical Romance:[14 - Американская рок-группа, основанная в 2001 году в Нью-Джерси.] четверо хмурых молодых людей в кожаных пиджаках и жилетах и растрепанный солист с густо забеленным лицом и глазами, обведенными черным карандашом. Он стоял, засунув указательные пальцы за ремень, и презрительно смотрел на меня.
        - Думаешь, мне хочется перебирать ее белье? - огрызнулась я в ответ на его взгляд.
        Я выдвинула ящик и с облегчением вздохнула. Все белье Рита хранила в специальных мешочках, на которых были нарисованы смешные зверьки с выпученными глазами. Я прощупала мешочки. Кассеты не было.
        Я закрыла шкаф с одеждой и подошла к книжному. У Риты книг было не слишком много. В основном - словари и неприметные брошюрки вроде тех, что хранит и страшно ценит моя мама. На столе царил беспорядок, кучей валялись зажигалки, брелоки, ручки, монеты, диски, значки, какие-то фенечки, заколки для волос, засохшая роза.
        «Интересно, - подумала я, осторожно перебирая всю эту ерунду, - о чем свидетельствует такой беспорядок? Вот у мамы примерно то же самое на столе. Но это потому, что она великий ученый и ей дела нет до таких вещей, как уборка и готовка. А Рита? Почему у нее нет желания убраться? Сосредоточена на своем внутреннем мире, таком богатом переживаниями? Или она тоже великий ученый?»
        Отгадка лежала в верхнем ящике Ритиного стола. Я обнаружила там разлохмаченную темно-синюю книжечку, у студентов она называется «зачетка». Я пролистала ее и поняла, что Рита - если и не великий ученый, то вполне может им стать. У нее с первого курса была одна «четверка», по языкознанию!
        Я села на корточки и выдвинула следующий ящик, и вдруг замерла.
        - Берегись девушки в красных кедах! - закричал кто-то в коридоре.
        Ему что-то ответили.
        - В красных кедах!
        Это был голос Зета. Ой…
        - Иди в баню, Зет! - ответили совсем близко.
        У двери Риты. А принадлежал голос… Максу.
        Я задвинула ящик.
        - Иди, иди, - сказал Макс громко, - я еще к Ритухе заскочу.
        И постучал. Я бросилась в ванную. Ботаник замер там, глядя на входную дверь. В руках он сжимал косметичку, из которой торчали щетки для волос.
        - Он сейчас уйдет, - прошептала я, - Риты же нет…
        - Думаешь, он об этом не знает?
        Макс снова стукнул в дверь, а потом… что-то заскрежетало.
        - Так и знал, - буркнул Ботаник и, схватив меня за руку, втащил в ванную.
        Дверь он прикрыл, свет выключил.
        - Если он явился за тем же, что и мы, - прошептала я, - он нас быстро накроет.
        - Уинстон Черчилль говорил: «Если тебе попался лимон, сделай из него лимонад», - прошептал Ботаник, - мы в выигрышном положении - мы о нем знаем, а он о нас - нет. Вдруг он как-нибудь себя выдаст?
        Дверь отворилась. Макс вошел в комнату. Скрипнула дверь одежного шкафа. Послышался звук выдвигаемой полки.
        - Тоже ищет кассету, - в отчаянии прошептала я, - в чем тут лимонад?
        - В том, что он ее еще не нашел, - тихо сказал Ботаник.
        Макс замер. «Вдруг он услышал наши голоса?» - испугалась я. Он снова задвигал полками. Я ругала себя за то, что не успела осмотреть нижний ящик стола. Наверняка кассета там!
        - Вот коза! - сердито сказал Макс. - Куда ты ее дела?!
        Он подошел к двери ванной и толкнул ее. «Он ничего нам не сделает, он ничего нам не сделает», - про себя повторяла я, но сердце все равно прыгало как сумасшедшее.
        Вдруг снова послышался звук открываемой двери.
        - Зет! Напугал. Чего тебе?
        - А тебе?
        - Это комната моей девушки.
        - Бывшей девушки.
        - Я кое-что забыл. Значок с Антоном Лиссовым[15 - Антон Лиссов - вокалист «ane Air» российской альтернативной группы.].
        - Это не он, на кровати? Держи.
        - Д-да… Спасибо, Зет! Еще какое-нибудь предостережение изречешь? «Берегись девушки в желтых валенках», например? - раздраженно спросил Макс.
        - Берегись опоздать в библиотеку. Через пятнадцать минут закроется.
        - Да, точно. Спасибо, дорогой мой однокурсник. Уже бегу.
        Дверь за ними захлопнулась.
        - Фух, - выдохнул Ботаник и сел на пол.
        Я последовала его примеру и прижалась лбом к холодной кафельной стене.
        - Продолжим поиски?
        - Погоди, Ботаник. Что-то у меня коленки дрожат.
        Я подняла голову и встретилась взглядом с медвежонком, сидящим на ванне. Тем самым, которому Рита вспорола живот. Мне показалось, медведь смотрит на меня с укором.
        - Извини, приятель, - сказала я вслух, - не получилось уберечь тебя от кинжала эмо-кида.
        - Ты с кем? - испугался Ботаник.
        - А вот с ним.
        Я взяла медвежонка в руки и… замерла. В животе у него явно прощупывалась твердая коробочка. Я вскочила, включила свет, открыла шкафчик, висящий над раковиной, достала маникюрный набор. Из него вытащила ножницы и снова вспорола бедняге-медведю живот.
        Внутри была кассета.
        - О-хо-хо, - пробормотал Ботаник.
        - Ну да, - сказала я, - на случай, если ты не заметил, на мне красные кеды. Судя по всему, предсказания Зета сбываются!
        Глава 10, в которой я вычеркиваю одну подозреваемую
        Бывают такие странные вещи. Тебе нужно сделать что-то очень важное. Но не получается по каким-то совершенно идиотским причинам.
        У нас в руках оказался главный козырь. Кассета с видеозаписью с места преступления. А просмотреть ее было негде! Ситуация бредовая.
        У наших с Ботаником пап были видеокамеры, в которые вставляются диски, а не кассеты.
        Мы потеряли целый час в пробке на Ленинском проспекте, пробиваясь среди гудящих автомобилей к магазину видеоаппаратуры, но оттуда нас прогнали. Мало ли, мол, что. Может, у вас бомба в вашей кассете. Не будем, мол, ставить.
        - Неужели мы похожи на террористов? - удивился Ботаник.
        - Наверное, да, - пробурчала я, - особенно я. Спасибо папочкиным восточным корням. Слушай, а у твоих коллег нет нормальной камеры?
        - Попробую опросить их завтра.
        - Если что узнаешь, скинь эсэмэску. После уроков перезвоню.
        - Ты свободна после школы?
        - Нет, поеду к Варе. Кстати, может, у нее есть камера?
        Дома я вспомнила, что в одном из соседних зданий есть видеопрокат. Я глянула на часы с Пуккой. Стрелка показывала на картинку, где Пукка чистит зубы перед сном. Девять часов вечера. В видеопрокате они, наверное, тоже уже чистят зубы. Эх, сообрази я чуть раньше, может, успела бы к ним забежать.
        Моя голова так была забита поиском камеры, что, вернувшись, я не обратила особого внимания на то, что от Ники нет сообщений. Может, обследование затянулось. А может, все еще злится.
        Я подсела к компьютеру, чтобы написать Нике, что мне удалось заполучить кассету. Но тут в комнату постучался папа.
        - Ты сегодня опять поздно, - с укором сказал он.
        Но настроение у него явно было неплохое. Он поставил у компьютерного столика чай с лимоном и уселся в кресло рядом.
        - Извини, пап. Фонетика требует жертв, - виновато улыбнулась я и взяла кружку.
        - Кстати, не покажешь тетрадку?
        - К-какую? - поперхнулась я.
        Откашлялась и поставила кружку на компьютерный столик.
        - Переставь лучше на письменный, - посоветовал папа, - не дай бог, опрокинешь на ноут. А тетрадку - по фонетике. И переводу. Хочу глянуть, на каком вы теперь материале тренируетесь.
        - Я не знаю, я, кажется, оставила ее у Анны Семеновны…
        - А разве это не она? - спросил папа и выудил тетрадку из стопки на столе.
        Я отвернулась к ноутбуку. Ну, сейчас начнется.
        - Странно, - сказал папа, рассматривая Анжелины замечания, - у Анны Семеновны сильно изменился почерк.
        - Почерк может измениться с возрастом, - пробубнила я, глядя на плавающие по экрану часы (моя любимая заставка с героями мультика «Девочка, покорившая время»).
        - Почерк - может быть. Но не подпись.
        Папа протянул мне тетрадь и ткнул пальцем в ярко-красную строчку на последней странице: «А. Михайл.». Я судорожно сглотнула. Вот бы перепрыгнуть сейчас через пару дней, чтобы папа уже забыл о дурацкой тетрадке!
        - Чья это подпись?
        - Анжелы Михайловской.
        - Михайловская? Знакомая фамилия.
        - Ее папа, Генрих Андреевич, тоже учился у Анны Семеновны, - сказала я, бросив на папу осторожный взгляд.
        Может, бури удастся избежать?
        - А, вспомнил! Генрих учился в пятой английской. Я в восьмой. Значит, он отдал дочь на переводческий… Хорошо она учится?
        - Великолепно. Она любимая ученица заведующей кафедрой, Лилии Леонтьевны. И работает лаборанткой на полставки.
        - Повезло Генриху. Ему не нужно уговаривать дочь заниматься нужной профессией, а не всякой ерундой.
        - Но я и занимаюсь профессией, папа!
        - А почему ты не сказала, что вместо Анны Семеновны с тобой занимается студентка? Чему может научить человек, который сам еще не доучился?
        - Пап, но Анжела - ужасно строгая, - пролепетала я, чувствуя, что беседа опять съехала куда-то не туда.
        - Это не делает ее профессионалом. Она лаборант, а не профессор. Анжела не сможет тебя подготовить!
        - Пап, это временно! Я буду заниматься с ней, только пока…
        Я прикусила язык.
        - Только пока что? - с подозрением спросил папа.
        - Ничего.
        Мы помолчали.
        - Слушай, Гая. В прошлом году, в Звенигороде тебе пришлось много мне врать. Потом мы разобрались с этой проблемой. Но мне не хотелось бы думать…
        - Не думай, папа, не думай. Я поступлю в МГУ, вот увидишь. Мне сказала это сама Лилия Леонтьевна.
        - И как же, интересно, ты…
        - Потом. Я объясню все потом. И спасибо за чай. Пойду-ка бутербродик к нему сделаю. Сыр остался?
        - Остался. Но имей в виду, если ты опять меня обманываешь, выключу Интернет, - бросил папа мне вслед.
        - Очень он мне нужен, - буркнула я.
        Но это как раз было самое настоящее вранье.
        У подъезда снова стоял серебристый джип, на заднем сиденье которого были укреплены два детских кресла, но внутри снова никого не оказалось. Надо же, а я думала, что этот джип меня преследует… Вот я параноик. Просто человек в этом подъезде живет, поэтому и следовал за мной всю дорогу.
        Кормушка для птиц тихонько покачивалась на ветру. Я заглянула в нее: там было полно кусочков хлеба и зерен подсолнуха.
        Должно быть, сестры Вари недавно ее наполнили. Я вытащила два желто-красных кленовых листа, залетевших внутрь, чтобы они не мешали птицам обедать.
        Варя встретила меня с лицом еще более измученным, чем обычно. Веки у нее покраснели, как будто она плакала.
        - Проходи, - буркнула она.
        - Что-то случилось? - спросила я, скидывая кеды и топая за ней на кухню.
        - Еще нет, но случится. Завтра. Они меня завтра выгонят.
        - Кто?
        - Заведующая и ее присные.
        - За плохую учебу?
        - А ты откуда знаешь, что я плохо учусь? - с подозрением спросила Варя.
        - Да просто предположила…
        Варя вздохнула и села, подперев рукой голову.
        - Может, и за учебу. У меня интуиция, понимаешь, развита хорошо. И у меня ощущение, что меня завтра выгонят из МГУ.
        - Заниматься не будем? - с надеждой спросила я.
        - Будем, - твердо сказала Варя, снимая фартук, - это мой последний шанс заслужить доверие кафедры. И я буду дурой, если за него не ухвачусь.
        Я достала тетради, но тут вошла Тома. Она тащила большой рыжий портфель.
        - Варь, смотри, что в коридоре стояло.
        - Зачем ты это притащила? - сердито сказала Варя, поднимаясь из-за стола. - Верни в коридор! Это же соседский.
        - Ладно. А можно пирожное?
        Ворча, Варя достала из холодильника знакомую белую коробку.
        - Опять Анжела к тебе приходила?
        - Да, утром. Сегодня не было занятий в универе, препод по языкознанию заболел.
        - А что она от тебя хотела?
        - Просто навестила, - пожала Варя плечами. - Да, кстати, тебя хотел видеть мой брат.
        - Я думала, ты к нему не пускаешь никого.
        - Так и есть. Но он очень просил, чтобы ты зашла к нему. Я сказала ему твой ник, и он нашел тебя на сайте… «Создай мультик», кажется.
        - «Создай комикс». «Sozdaikomiks.ru».
        - Ну да. В общем, зайди к нему.
        - Может, прямо сейчас зайду?
        - Нет! - рявкнула Варя. - Сейчас мы будем с тобой заслуживать доверие кафедры!
        Через час Варя наконец от меня отвязалась и занялась чисткой картошки и проверкой тетрадей у сестер.
        Я пересекла гостиную и приоткрыла дверь в комнату Сени.
        Он стоял у книжного шкафа, ко мне спиной. Ниже меня, с крупной головой, маленькими руками, он пытался снять с полки какую-то книгу. Моим первым порывом было подойти и помочь, но я сдержалась. Наконец он подставил табуретку, влез на нее и достал книгу. Я постучалась, чтобы он не думал, что я за ним подглядываю. Бедный Сеня обернулся и чуть не свалился. Он ухватился за книжный шкаф и осторожно слез.
        - Привет!
        - Здравствуйте…
        - Я Соль.
        - А, Соль…
        Он расплылся в улыбке и стал совсем похож на мальчишку. Хотя на самом деле у него было лицо взрослого человека.
        - Классный Спаун[16 - Спаун - персонаж из одноименной серии комиксов, придуманный Тоддом Макфарлейном, автором «Человека-паука».] у тебя вышел, - подмигнул он мне, кивая на компьютер в углу комнаты, - я как раз сегодня его разглядывал. Только…
        - Что - только? - заинтересовалась я, присаживаясь на стул у компьютерного столика.
        - Анатомии ему не хватает.
        - Что? - возмутилась я.
        Он подсел к компу и быстро вышел на форум комиксистов. Нашел там мою галерею, кликнул.
        - Вот, смотри. Тут руки надо подправить. А вот тут - поворот головы. Не обижайся, я просто улучшить твою картинку хочу.
        - На конструктивную критику я не обижаюсь, - пробормотала я, приглядываясь к супергерою, - ты ведь прав. Что-то у меня тут анатомия поехала. А Повелительницу Тьмы видел мою?
        - О! Она отличная. Прикольное смешение манги с классическим американским комиксом.
        - Меня за это смешение все осуждают, - пробормотала я.
        - По-моему, у тебя свой стиль. Просто не все понимают. Хочешь, я покажу твои рисунки издателю?
        - А что, кто-то публикует русские комиксы?
        Я сразу вспомнила о папе. Вот бы была возможность доказать ему, что, рисуя комиксы, я смогу заработать на жизнь!
        - Нет, они переводят всяких бэтменов, экзорсистов и капитанов Америка, но на последней странице печатают картинки с таких вот, как ваш, форумов. Даже платят за публикацию.
        - Сеня… Здорово! Покажи, пожалуйста! А сам-то ты что рисуешь?
        - Сейчас покажу.
        Мы сидели с ним у компа два часа, и они пролетели незаметно. А еще я совсем забыла, что на самом деле Сеня - взрослый, который в чем-то там отстает. Что до меня - то как комиксиста меня он здорово обгоняет.
        Картошка булькала на плите, брызгая кипятком во все стороны. Варя стояла у окна, глядя на Останкинскую башню, и плакала. Я накрыла кастрюлю крышкой, тихонько подошла к Варе и положила руку на плечо.
        - Ты чего? Из-за заседания кафедры?
        - Из-за всего. Из-за Сеньки. Я ведь к нему никого не пускала. С кем ему общаться? Ровесники давно работают. А дети его боятся. А тут пришла ты и…
        Она снова зарыдала. Повинуясь внезапному порыву, я ее обняла.
        - Они, - плакала Варя, - меня еще подозревают. Что это я украла рукопись и подожгла кафедру. Боже, разве я стала бы заниматься такой чушью? А?
        - Нет, конечно, - пробормотала я и вдруг поверила своим словам.
        Абсолютно поверила! Не знаю, может, в настоящих детективах, которые читала Ника в больнице, так выводы и не делают, но я сердцем почуяла - не виновата эта полная, замученная, пахнущая борщом, добрая девушка. Надо исключить ее из подозреваемых.
        - Не плачь, - попросила я ее, - смотри, Останкинская башня тебе улыбается!
        - И правда, - улыбнулась она сквозь слезы, - ой, картошку посолить забыла!
        Мы расставались с Варей тепло, как друзья. Она сунула мне кусок пирога с яблоками, завернутый в фольгу, и кипу журналов.
        - Вот этот комикс в его переводе. И вот этот, про Капитана Америку.
        - Спасибо, Варь! Я обязательно все посмотрю, - заверила ее я и, вспомнив кое-что, спросила: - А у тебя нет видеокамеры, случайно? Такой, чтобы кассета внутрь вставлялась, а не диск.
        - Когда у меня будет много денег, я куплю себе видеокамеру и приглашу тебя в гости, - грустно улыбнулась Варя, - но боюсь, что ждать этого приглашения тебе придется очень долго. Осторожно, не споткнись о рыжий портфель. Томка! Зачем ты его у нашего порога оставила, я же сказала, он соседский!
        В маршрутке по дороге домой я прочла эсэмэску от Ботаника.
        «У родителей одного из коллег такая камера. Они живут за городом. 30 км по Дмитровскому шоссе. Поедем завтра? На работе отпрошусь».
        «Отлично, - обрадованно написала я, - я завтра после трех свободна».
        Дома, умяв Варин вкуснющий пирог, я уселась в кресло и поставила себе на колени телефонный аппарат, намереваясь позвонить Анне Семеновне и рассказать, что мы можем смело вычеркивать из списка подозреваемых Варю Петрову. Дверь в комнату я плотно прикрыла, чтобы папа не услышал мой разговор. Вдруг телефон затрезвонил сам.
        - Анна Семеновна! - обрадовалась я, схватив трубку. - А я как раз собиралась набрать ваш номер!
        - Добрый вечер, коллега! Это замечательно. Как говорят, у великих умов мысли сходятся.
        Я улыбнулась. Ботаник так же говорит. А еще у великих ученых умов похожий юмор.
        - У меня для вас новости, Анна Семеновна!
        - И у меня для вас, коллега! Боюсь, по важности ваши новости уступают моим.
        - Да?
        - Я уверена в этом. Дело в том, что я хочу поблагодарить вас за помощь в расследовании.
        - Не поняла. Оно ведь еще не завершено!
        - Завершено, моя дорогая. Мы нашли преступницу. Завтра решением кафедры мы ее покараем.
        - И кто она? - недоуменно спросила я.
        - О, не обижайтесь. But I can’t share this piece of information with you[17 - But I can’t share this piece of information with you - (англ.). Но я не могу поделиться этой информацией с вами.].
        - Почему?!
        - Видите ли, коллега. Подозреваю, за эти два месяца вы сильно сблизились с подозреваемыми. Простите за каламбур. Все трое отзываются о вас очень тепло. I can’t admit the leak of information[18 - I can’t admit the leak of information - (англ.). Не могу допустить утечки информации.]. Срыв заседания кафедры кафедре ни к чему.
        - Но я…
        - Имейте терпение, коллега. Завтра все тайное станет явным. See you tomorrow![19 - See you tomorrow! - (англ.). Увидимся завтра!] И еще раз - спасибо.
        Глава 11, в которой все летит прахом
        На истории я получила выговор за то, что сижу с таким видом, будто окаменела за пять веков до нашей эры. На биологии только к концу занятия я обнаружила, что причина истерического хохота окружающих - рядом со мной: в начале урока одноклассники усадили за мою парту чучело обезьяны, а я ничего и не заметила.
        Все мое существо дрожало и сгорало в ожидании большой перемены.
        Наконец, спрятавшись в школьном туалете, я дрожащими пальцами набрала на мобильном нужный номер.
        - Алло, кафедра перевода, - протяжно прогудела в трубку лаборантка Анечка.
        - Аня, извините. Здравствуйте. Извините. Это ученица Анны Семеновны Розенталь-Тригель.
        - Шпигель!
        - Ой, извините. Ог-говорилась. Простите. Я Г-Гаянэ. Ар-рутюнян. Ск-кажите, а можно Анну Сем-меновну?
        - Нет. Все ушли на семинары.
        - Извините. Давно?
        - Да, заседание закончилось пару часов назад.
        - Простите, а кого отчислили?
        «Бух! Бух!» - застучало мое сердце.
        - Много кого.
        Анечка зевнула. Ане все по барабану. Через пару месяцев она уходит в декрет. Кажется, на ее место заступит Анжела. Будет работать на полную ставку. Во втором полугодии пятого курса экзамены сдавать не нужно, надо только заниматься дипломом. А с дипломом у Анжелы проблем явно не будет. Раз он уже написан и один психопат в тапочках разного цвета пытается его защитить от плагиата. Так что быть Анжеле лаборанткой кафедры. Если, конечно, не ее отчислили сегодня.
        - Посмотреть, кого отчислили? - спросила Аня.
        - Конечно!
        - Подожди.
        Зашелестели бумаги.
        - Тихомирову. Селезневу. Волкова. Петрову.
        - Кого?!
        - Варвару Петрову. Отчислена с сегодняшнего дня без права восстановления.
        - Что-о?
        Мобильный выскользнул из моих рук, грохнулся на пол. С него слетела крышка, выскочила батарейка.
        Я сползла по стене и уставилась на давно сломанную сушилку для рук, всю исписанную признаниями в любви.
        За дверью слышались крики одноклассников, переобувавшихся перед физрой - пока не зарядили осенние дожди, физрук проводит занятия на футбольном поле.
        - Это невозможно, - пробормотала я, - за что ее отчислили?!
        Надо встать… Проморгать слезы.
        Найти батарейку.
        Бедная Варя… Получается, она не зря переживала. А я даже ей не посочувствовала. Думала, у нее просто мандраж…
        Оглушенная, я вышла и присела на скамью у гардероба, пытаясь приладить к телефону батарейку и крышку.
        - Арутюнян! - прогремел над ухом физрук. - Быстро на улицу!
        И добавил негромко:
        - К нам методисты сегодня пожаловали. А по прыжкам, кроме тебя, и показать-то некого.
        Я попыталась ответить ему, но не смогла. Я будто онемела.
        - Вставай! И чтобы в последний раз в кедах! Сколько раз предупреждал - кеды, да еще и красные, - неспортивная обувь. Кроссовки и только кроссовки.
        Я сунула телефон в карман «кенгурушки», закинула на плечо рюкзак и пошла за ним. Но, выйдя на школьное крыльцо, повернула не направо - к школьному полю, а налево.
        - Ты куда? - поразился физрук.
        Я не обернулась.
        - За прогул влеплю «двояк»! - крикнул физрук вслед, но мне было все равно.
        Я должна объяснить им, что они совершили ошибку.
        Маршрутное такси. Троллейбус номер «семь».
        Все - на автомате. Все - как в тумане.
        Вот ворвусь сейчас на семинар к Лилии, а лучше к Анне Семеновне, и расплачусь. Нет, лучше закричу: «Вы идиоты! У нее брат-инвалид! Зачем ей ваша дурацкая рукопись?!»
        Главное - добраться до МГУ и броситься в бой.
        К счастью, я вспомнила, что договорилась после школы о встрече с Ботаником, и быстро напечатала ему эсэмэс: «Прости, поездку надо отложить, у меня срочное дело».
        Все время, пока я ехала, меня не покидало ощущение, что кто-то пытается пробраться ко мне в мысли. Очень странное ощущение. Будто ты в своей голове не одна. Будто кто-то сидит внутри тебя и что-то бормочет. Повторяет какое-то слово: «Берегись, берегись!». Кто это?
        Наверное, у меня от переживания немного съехала крыша. Нельзя поддаваться панике.
        Надо взять себя в руки.
        Начну считать.
        Ну-ка. Один, два, три… Четыре. Ой!
        Я проехала мимо. Я села не на тот троллейбус! Что со мной? Как я могла забыть, что «семерка» идет не к МГУ, а на Воробьевы горы! Проклиная себя, я выскочила на остановке на улице Косыгина возле стоянки байкеров.
        До первого гуманитарного теперь еще пара километров. Если я не потороплюсь, Лилия закончит свой семинар и уйдет! «Берегись, берегись!» - забормотал кто-то снова в моей голове.
        - Отвали! - со злостью ответила я ему и шагнула на шоссе, не дождавшись, пока мимо пройдет троллейбус.
        - Берегись! - послышался крик.
        Из-за троллейбуса вдруг вылетел парень на велике. Я успела заметить на нем только красную бейсболку, прежде чем он врезался в меня на полной скорости. Бум! Я отлетела назад, упала и со страшной силой ударилась головой о тротуар. Адская боль в затылке. Тошнота. Топот, крики, женский визг. Пронзительный.
        - В девчонку велосипед врезался!
        - Она жива?
        - Сотрясение!
        - Живая хоть?
        - Белая вся!
        - Стой, парень!
        Надо мной склонились лица. Парень в красной бейсболке, с перекошенным от ужаса лицом. Полная женщина в мужском пиджаке. И… этот откуда взялся?! Протянул длинную бледную руку, которая выползала, как змея, из черного рукава куртки. Дотронулся до лба. И я потеряла сознание.
        Это был сильный пряный запах. Он будил, беспокоил, тревожил сознание, будто пробивая к нему дорогу.
        «Сандал», - вспомнила я название этой ароматной палочки, которую мама иногда поджигает, чтобы расслабиться после работы, и очнулась. Мама подожгла ароматную палочку? Значит, я дома?
        Как бы не так.
        Я лежала на полу посреди совершенно пустой комнаты.
        По окнам я поняла - я в общаге. Но эта комната совершенно не похожа на комнату Риты Гвоздь. В ней - никакой мебели, если не считать татами, на котором я лежала. На окнах - льняные занавески, но стекол в окнах нет! Занавески колыхались, приподнимаемые ветром, солнечный свет, проникавший через щели, оставлял на полу яркие рисунки, которые исчезали, стоило занавеске колыхнуться. Возле татами стоял поднос, на нем - глиняный чайник, две пиалы и крошечная деревянная лягушка, в спинку которой воткнута тлеющая ароматная палочка. Голые стены, выкрашенные в белый цвет, были покрыты иероглифами.
        Уголком глаза я ухватила у двери какое-то движение. Я развернула голову, чуть не вскрикнув от боли в шее. Ко мне подплывал Прозрачный в черном кимоно, расшитом красными драконами. Волосы собраны в пучок, длинные руки вытянуты вперед.
        - Я же говорил тебе - берегись, - тихо сказал он и прикоснулся к моему лбу, - ну ничего. Теперь все наладится.
        Он склонился надо мной низко-низко, словно втягивая меня в себя своими глубокими глазами-озерами.
        - У тебя нет сотрясения. Можешь мне поверить. Я был в твоей голове.
        Он не шевелил губами. Но я слышала его слова. Это было последнее, что я слышала, перед тем как снова провалиться в темноту.
        На этот раз я очнулась не на мягком мате, а на чем-то жестком. Легкий ветерок обдувал мое лицо. Я на улице?
        - Просыпается, - сказал кто-то рядом со мной строго.
        Я открыла глаза. Я лежала на скамейке возле первого гуманитарного у бассейна. Рядом со мной с прямой спиной сидела Лилия Леонтьевна и рассматривала меня. На лбу у нее поблескивали очки-стрекозы. Черная водолазка, красный кожаный пиджак, черная мини-юбка. Что-то угрожающее было в расцветке ее одежды, в ее плотно сжатых губах, подведенных алой помадой.
        - Наконец-то! - сказала она с закрытым ртом голосом моего отца.
        - Ой, - пробормотала я, но тут увидела склонившегося надо мной папу.
        - Тебе плохо?
        - Да нет, - прокряхтела я, протягивая ему руку.
        Он резко поднял меня, и движение отразилось в затылке болезненным эхом.
        - Лилия Леонтьевна меня вызвала, когда обнаружила тебя здесь на скамейке. Ты в порядке?
        Папа присел на корточки и, взяв меня за руки, с тревогой посмотрел мне в глаза.
        - Папа, все хорошо, я просто заснула.
        Я огляделась, но Прозрачного не было видно. Он что, принес меня сюда на руках?!
        - Заснула?
        - Физрук сегодня загонял нас на поле. У него методисты были на уроке, хвастался тем, как мы бегаем. И прыгаем, - лихорадочно врала я, пытаясь выиграть время и понять: что же произошло?
        - Но почему ты сюда пришла спать?
        - Какая разница, почему? - вмешалась Лилия Леонтьевна, которой явно наскучило слушать наши разборки. - Главное - что я могу, Гая, лично вас поблагодарить за помощь.
        И тут я вспомнила все.
        - Какую помощь? - сердито сказала я. - Наоборот, я…
        - Вы помогли обнаружить преступницу!
        - Варя не преступница! Вы совершили ошибку! Наказали не того человека!
        - Люблю, когда студенты начинают учить меня жизни, - хмыкнула Лилия Леонтьевна, обращаясь к папе, и продолжила: - Я наказываю только того, кого нужно. Того, кого я поймала с поличным.
        - С каким еще поличным?
        - С рукописью, Гаянэ. Вчера я обнаружила у Варвары Петровой свою рукопись.
        - У Вари? Она ее прятала?
        - Нет. Выставила на всеобщее обозрение в коридоре. Но я вовремя появилась и нашла ее.
        - Погодите! Вы о рыжем портфеле? Но Варя думала, что он соседский!
        - Анна Семеновна говорила мне, что вы подружились с подозреваемыми и будете их защищать, - ласково, как ребенку, сказала Лилия, - впрочем, спасибо за помощь в любом случае.
        - Да какую помощь-то?! - разозлилась я.
        - Большую помощь. Именно вы указали нам, что брат Петровой - карикатурист.
        - А это тут при чем?
        - Не важно. - Лилия опустила на нос свои очки-стрекозы и отвернулась: - Теперь вы сможете вернуться к вашим занятиям с Анной Семеновной и продолжать усердно готовиться к поступлению. Поскольку мне пришлось самой ехать к преступнице и уличать ее в воровстве, я считаю справедливым аннулировать свое обещание принять вас без экзаменов.
        - Я это считаю справедливым, - кивнул папа, вставая с корточек и усаживаясь рядом на скамью.
        Лилия засмеялась.
        - А в наше время ты спорил со мной по поводу моих методов преподавания, - кокетливо сказала она моему папе через мою голову.
        - Ты спорила не со мной, а с Генрихом, - поправил ее папа, - он считал, что ты пользуешься устаревшими методами. Но теперь, когда ты защитила докторскую, то доказала всем нам, что права.
        - А твоя жена защитила докторскую?
        - Пока нет.
        Папа поджал губы и изобразил сожаление.
        - Скоро защитит, - буркнула я.
        - Обязательно, - проворковала Лилия.
        - Будем надеяться, - пожал плечами папа.
        Да что с ним? Вид такой, словно он намекает, что Лилия гораздо круче мамы.
        - А ты, Гаянэ, вместо того чтобы испепелять меня взглядом, - сказал папа, смотря не на меня, а на Лилию, - давно бы рассказала, что ты помогаешь в расследовании университетским преподавателям. Если бы я знал, что речь идет о Лилии Леонтьевне, моей бывшей однокурснице, профессоре МГУ и докторе наук, я бы вовсе не стал тебя ругать.
        - Ну что ты! - засмеялась Лилия. - Мисс Арутюнян блестяще справилась с заданием. Не следует ее ругать!
        Меня затошнило от их любезностей. Или это последствия сотрясения мозга?
        - Я хочу домой, - сердито сказала я папе, поднимаясь со скамейки.
        - «Всего доброго, Лилия Леонтьевна, спасибо, что позволили помочь кафедре», - передразнивая мой голос, сказал папа. - Прости, Лиля, у нас сейчас трудный возраст. Переходный.
        - Не волнуйся! - весело ответствовала Лилия Леонтьевна, - как только она поступит к нам, кафедра ею займется.
        Всю дорогу, пока мы ехали, я размышляла о Прозрачном. Может, он мне все-таки приснился? Не хотелось бы мне, чтобы он нес меня от Воробьевых гор к первому гуманитарному на руках. А с другой стороны, кто же нес-то?!
        Дома я швырнула на пол рюкзак и закричала:
        - Ты зачем с ней кокетничал?
        - Ты о чем?
        - Не притворяйся! И не смей кокетничать ни с кем, кроме мамы!
        - Тише!
        В коридор вышла мама.
        - Ругаетесь?
        Она потерла глаза и повертела головой, разминая шею.
        - Да! - с вызовом сказала я. - Потому что папа…
        - Потому что папа заботится о твоем будущем, бестолковая девчонка! - перебил меня отец. - Я не кокетничал с ней! Я добивался для тебя расположения кафедры, если ты не в состоянии добиться его сама!
        - Вот бы для меня кто добился расположения кафедры перед защитой докторской, - вздохнула мама, бросив взгляд на письменный стол, заваленный бумагами.
        - Об этом я и говорю! - воскликнул папа. - А некоторые моих усилий совершенно не ценят!
        Я растерянно посмотрела на маму. Она что, согласна с папой?! Рехнулась совсем со своей докторской! Сказать мне на это было нечего, кроме одного:
        - Вы меня достали!
        Я влетела в свою комнату и захлопнула дверь.
        Опустилась на пол и заплакала.
        Я оставила за дверью упрямых родителей. Но как отсечь все мои неудачи? Как избавиться от мысли о том, что наказан невинный человек? И что я бессильна что-либо изменить! И что мне все равно придется поступать в ненавистный университет и получать ненавистную профессию. Потому что я полностью завишу от своих родителей.
        Ладно. Надо срочно нырнуть в единственную отдушину - Интернет. Надо помириться с Никой, вот что. Срочно!
        В ящике, к своей радости, я обнаружила письмо от Ники. Умничка Ника меня простила и написала первая!
        Но радость моя угасла, как только я щелкнула по нему курсором. Оно было послано с Никиного адреса, но не от Ники. И еще - оно было на английском.
        «Привет. Меня зовут Джеки, я медсестра Вероники. Ей стало плохо во время обследования, и она переведена в палату интенсивной терапии. Просила передать тебе, что не сердится».
        Я схватилась за голову. Что за день?! Все летит прахом…
        А может… Может, ничего не было? И сегодняшний день мне приснился? Просто дурной сон - и Варино отчисление, и мой прогул физкультуры, и авария, и комната Прозрачного, и дурацкий разговор папы и Лилии Леонтьевны, и Никино ухудшение самочувствия? А?
        Я все всматривалась в письмо медсестры Джеки, чтобы обнаружить хоть крошечный намек, что оно - ненастоящее. А потом пощупала шишку на затылке и поняла: увы, все - правда.
        Ника, бедная Ника! Бедная Варя! Бедный Сенька!
        Все они пострадали из-за меня. Потому что я не могу хорошо расследовать это дело. Доказать, что Варя не виновата.
        Дурацкий рыжий портфель. Как он попал к Варе?! Может, его кто-то подкинул?
        Вдруг я вспомнила: к Варе вчера утром заходила Анжела. Принесла очередные пирожные. А не она ли подкинула тот самый рыжий портфель?
        Я закрыла глаза.
        Как мне проверить Анжелу? Как доказать Варину невиновность?
        Как объяснить родителям, что я не хочу учиться на переводчика? Как помочь Нике?!
        Ненавижу бессилие. Ненавижу безысходность. Это как тонуть в болоте.
        Вспомнилась фраза из какой-то книжки: «Когда достигаешь дна, надо оттолкнуться и всплывать наверх». И сразу вспомнился Звенигород. Тот момент, когда аниматор Тая сбросила меня в воду, и я стала тонуть, облепленная тиной. Но тогда меня вытащили братья-рыболовы, а сейчас? Кто меня может вытащить?
        Словно в ответ на мой вопрос загудел телефон. Эсэмэска. От Ботаника.
        «Я все-таки съездил. Камеру привез. Стою у твоего подъезда. Впустишь?»
        Глава 12, в которой я становлюсь Дыханием осени
        Ботаник закончил возиться с проводами и наконец уселся рядом со мной на диван.
        - Может, откроем дверь? - спросил он. - У твоего папы был такой странный вид, когда ты сказала ему, что мы собираемся готовиться к поступлению.
        - Это не странный, это довольный вид, - мрачно сказала я, - он теперь будет всем доволен. Ведь я помогла его любимой кафедре. Отчислить невинного человека. Варя, ну же! Бери трубку!
        Это я не Ботанику сказала, это я в мобильный телефон произнесла после пятого гудка.
        - Не хочешь позвонить с городского? - спросил Ботаник, покосившись на тарелку с бутербродами, которые неожиданно догадалась принести моя мама. Правда, бутерброды были почему-то с морковкой по-корейски, но Ботаника никогда не волновали бытовые мелочи.
        - Уже пробовала. Она швыряет трубку, услышав мой голос. Нет, она должна сама захотеть со мной разговаривать.
        - На тебя она за что злится?
        - Может, думает, что это я подкинула ей рукопись? Ладно, позвоню позже. Ты наладил камеру?
        - Да. Но звук не работает. Я уже все провода опробовал.
        - Ничего, нам главное - картинка. Не из-за Ритиных же песен Макс охотился на эту кассету. Хотя… кто их разберет, этих эмо… Бутер будешь?
        - С удовольствием. Еле отбился от родителей моего коллеги, норовивших напоить меня чаем. Так торопился к тебе. Так что теперь меня терзает голод.
        - Тогда бери оба бутерброда. И сок. У меня никакого аппетита после всех событий. Включай скорее, а?
        Ботаник нажал на кнопку на пульте и сунул в рот горсть морковки. Через секунду он закашлялся:
        - Это же…
        - Это Анжела, - произнесла я, - в одной из аудиторий первого гуманитарного.
        Не отрывая взгляда от экрана, я постучала по его спине и протянула салфетку, чтобы он вытер руки.
        - Вот кто с ними был в ту ночь, - сказала я, - твоя кузина. Поздравляю, дружище!
        - В том, что это именно та ночь, сомневаться не приходится, - проговорил Ботаник, указав на цифры в уголке экрана.
        13 сентября. Половина первого ночи. В час ночи рыжий охранник обнаружил на улице горящий стул.
        - А в чем сомневаться приходится? В том, что она украла рукопись и подкинула ее Варе?!
        - А где видно, что она ее крадет? - возразил Ботаник, следя за передвижениями Анжелы на экране.
        Она переходила от стола к столу, потом подошла к окну. Она как будто старалась выглядеть грустной, но получалось скорее - сосредоточенной.
        - Она же не на кафедре.
        - Но мы близко, Ботаник! - в отчаянии воскликнула я, - согласись!
        - Надеюсь, - вздохнул Ботаник и принялся за хлеб, с которого стянул морковку. Запахло чесноком, и я порадовалась, что отдала бутерброд Ботанику. Ему бытовые мелочи не важны, а я терпеть не могу чеснок.
        На экране появились Рита и Макс. Рита была в обычном облачении - что-то черное, испещренное, словно дырками, ярко-розовыми значками. Она, судя по всему, пела, то присаживаясь на столы, то обнимая Макса. На Максе были черные джинсы и футболка в черно-белую полоску, челка закрывала глаз по всем эмовским правилам. Он эту челку откидывал и косился по очереди то на Риту, то на Анжелу. Потом подошел к Анжеле. Рита изобразила страдание, затем показала что-то, похожее на харакири, и разлеглась прямо на парте. Петь она при этом не переставала.
        - Песня о несчастной любви, как я понимаю, - произнес Ботаник.
        - Ага. С эмовским смыслом. Смотри, она типа при смерти, и он к ней возвращается.
        - И они сливаются в прощальном поцелуе. Вообще-то сюжет не нов. Еще в античной литературе…
        - Погоди-ка! А это что?!
        Пока Рита и Макс целовались, Анжела быстрыми шагами направилась к камере и на что-то нажала. Изображение стало черно-белым. Бросив взгляд на парочку, Анжела выскочила из аудитории.
        - Может, часть сценария?
        - Нет! - воскликнул Ботаник.
        Он так сдавил пачку сока, что часть пролилась прямо на мой белоснежный ковер.
        - Анжела никогда не дружила с техникой. Знаешь, что это?! Она решила, что выключила камеру! А на самом деле перевела в режим ночной съемки!
        - Ботаник, - прошептала я, - вот зачем она сделала в ту ночь ключ в вашем «Ключике»! Это был ключ от кафедры! А взяла она его у Вари! Именно за этим она приезжала к ней вечером. Усыпила ее бдительность пирожными, а сама тем временем свистнула ключ. Хотя… стоп, тут нестыковка. Тамара, младшая сестра Вари, рассказала, что Лилия Леонтьевна ворвалась к ним в шесть утра и забрала ключ от кафедры. Когда же Анжела успела его вернуть?
        - Да, непонятно, - кивнул Ботаник, вставая с дивана, - не возражаешь, если я перемотаю запись вперед? Как-то неловко смотреть на двух людей, столь поглощенных друг другом, и жевать бутерброды…
        - Да, надо было запастись попкорном!
        - Ты снова шутишь, хороший признак. А то такая мрачная была при встрече.
        - У меня был сложный день, Ботаничек. Но теперь мы напали на такой след! Вот, Анжела появилась, не промотай ее!
        Анжела вернулась в аудиторию. Ее глаза были расширены, она оглядывала помещение, словно что-то искала. Вдруг она подошла к своей сумке. Вытащила перчатки. Натянула их. И бросилась к рюкзаку Риты. Схватила его и что-то взяла или положила внутрь. Я не поняла, потому что, как назло, Анжела стояла спиной к камере. Она бросила рюкзак и снова выскочила.
        - Что она из него вытащила? - завопила я.
        - Кажется, я знаю что, - пробормотал Ботаник, - посмотри, час ночи. Вот сейчас за окном Рыжий увидел горящий стул.
        - Зажигалка…
        Я чуть не упала в обморок от волнения.
        - Она свистнула у Риты зажигалку! В перчатках! Поэтому на ней не осталось следов! Ботаник! Это же прямое доказательство вины Анжелы!
        - Увы, - прошептал Ботаник, тоже не отрывая взгляда от экрана, - мы же не видели, что она вытащила! Если ей предъявить эту запись, она может сказать, что вытащила помаду и пошла подкрасить губы!
        Минут через десять Анжела появилась снова. Перчатки она несла в руках. Рита и Макс все целовались. Не глядя на них, Анжела сунула перчатки в сумку, подошла к камере, включила обычный режим. Картинка снова стала цветной.
        Лицо у Анжелы было несчастным, то ли потому, что она хотела сыграть огорчение из-за потери Макса, то ли потому, что ее что-то расстроило за пределами аудитории.
        - Но рукописи у нее в руках нет, - разочарованно протянула я, - если она подкинула Варе тот рыжий портфель, то именно сейчас он должен был оказаться у нее в руках.
        Рита наконец оторвалась от Макса, увидела, что камера все работает, и засмеялась. Макс вскочил и встревоженно глянул на дверь. Его ноздри раздувались.
        - Запах, - догадался Ботаник, - он почуял запах гари!
        Догадка была верной, потому что Анжела и Макс бросились к двери, а Рита приблизилась к камере и выключила ее. Все.
        Мы по-прежнему сидели на диване, уставившись на экран.
        - Итак, - начал Ботаник, - выжимаем из наших лимонов лимонад. Прежде всего Рита и Макс невиновны. Это очевидно.
        - Очевидно и то, что виновна Анжела, - сказала я, - ты уж прости, но твоя кузина…
        - Я не против. Но как доказать? Даже эта съемка ничего не доказывает. То есть у нее всегда будет возможность оправдаться.
        - Нам не хватает улик, Ботаник. Надо их найти.
        - И как?
        - Есть одна мыслишка…
        - Что ты собираешься делать? - заволновался Ботаник. - Надеюсь, ничего противозаконного?
        - Ну что… Я собираюсь немного… порисовать.
        - Порисовать?!
        - Да. Так я смогу собраться с мыслями.
        - Если что, звони в любое время дня и ночи, - сказал Ботаник, отцепляя провода камеры от телевизора.
        На прощание он поцеловал меня в щеку, и папа это видел, но у меня не было времени разбираться с папиными эмоциями. У меня было срочное дело.
        Я с детства выражаю свои эмоции рисунками. Рисунки помогают мне обрести веру в себя, найти выход из ситуации. Если в школе у меня что-то не получалось, например, решать задачи, то дома я рисовала какого-нибудь математического гения, крепила рисунок к письменному столу и начинала грызть алгебраический гранит. С нарисованным помощником дела шли гораздо быстрее!
        Сейчас я нарисовала девушку с темными короткими волосами. Трудно сказать, в каком стиле был выполнен ее портрет. Было в ней что-то от героинь американских комиксов. По крайней мере, ее фигура, стройная, но крепкая, напоминала и Электру (особенно в исполнении Дженнифер Гарнер), и Чудо-женщину (если не мощью, то талией - точно), и Женщину-Кошку (уж я постаралась сделать ее гибкой).
        Но глаза… Глаза у нее были печальные и сосредоточенные. Как будто ей нанесли удар, но она собралась и готова его отразить. Это были глаза в стиле манга.
        В целом, наверное, и получался мой собственный стиль, который похвалил Сеня, сам довольно талантливый художник-комиксист.
        Рисовала я под «Morcheeba». Я знаю, многие мои одноклассники считают эту группу старьем, предпочитая какой-нибудь особый вид современного рока или там хауз. Или что-нибудь русское, где в качестве припева - туфтовая фразочка со словом «беби, беби». А я про «беби-беби» слушать не могу. Песня должна иметь смысл. Вот как «Morcheeba» поет в «Slow Down»:
        When the day is through
        All you got to do is slowdown[20 - When the day is through All you got to do is slowdown - (англ.). Когда день закончен, все, что тебе нужно, - это успокоиться.].
        И я с ними полностью согласна. Раскрашивая свою героиню, я вспомнила свой сегодняшний день.
        Такой сложный и важный, полный провалов и находок. В течение дня мне было не до природы, но сейчас, рисуя, погружаясь в мир фантазий и грез, мне припомнилось, что погода была по-настоящему осенней. Пасмурно, тихо. Моросит мелкий дождик, и сквозь капли, наполняющие воздух, особенно заметны фонари. Осень медленно вступает в свои права. После лета, проскочившего быстро, как праздник, надо очистить землю. Осень грустит, но при этом сосредоточенна.
        Я и раскрасила свою героиню по-настоящему осенними красками. Не золотым и багряным или как там у классика… Светлая охра для джемпера. Ореховый для брюк. Каштановый для сапог из мягкой кожи. Добавим тени. И детали, конечно… На шее - украшение. Кулон в виде глаза, но никто, кроме меня, пока не знает, что он светится в темноте. В руках - ключ. У меня ключа пока нет, но пусть он будет у нее. Вдруг и у меня появится, так, как появлялись знания по алгебре благодаря моему математическому гению?
        «Worries vanish within my dream»[21 - Worries vanish within my dream - (англ.). Заботы исчезают в моих мечтах.], - подпевала я вслед за «Morcheeba», и с каждым штрихом мне действительно становилось легче.
        А когда был нанесен последний, я встала и отошла к стене, чтобы полюбоваться на свою новую подругу.
        - Ну, привет, Дыхание осени, - прошептала я.
        Мне показалось, она кивнула - спокойно, с достоинством.
        - Я хочу стать тобой, - сказала я, - и мы вместе с тобой сделаем то, что должны были сделать давно. Следующей ночью.
        Глава 13, в которой я готовлюсь к штурму
        Утром случилось маленькое чудо. Мобильный загудел, и на экране высветился номер телефона Вари. Но голос оказался не Варин. Сенин. Точнее, не голос, а шепот:
        - Привет, ты звонила вчера…
        - Да. Сеня, Варя не хочет со мной говорить?
        - Нет. Она сердится. Я поэтому шепотом говорю. Она сказала, ты - шпионка Лилии. Ты правда ее шпионка?
        Я подумала, прежде чем ответить:
        - Я не совсем шпионка, Сень. Я сыщик. И прислала к вам меня не Лилия. Я расследовала это дело для другого преподавателя. А теперь меня устранили. Но я все равно хочу продолжить расследование. Мне надо докопаться до правды.
        - Как Роршарх в «Хранителях»?
        - Ну, спасибо за сравнение, друг. Роршарха же доктор Манхэттен прикончил в конце. Но да… Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы доказать, что твоя сестра невиновна. Как вы вообще? Держитесь?
        - Я нормально. Мне вчера деньги на карточку пришли, за перевод «Женщины-кошки». Так что деньги пока есть… А потом… Знаешь, мама наша любила говорить: «Будут бить, будем плакать». Варьке это выражение никогда не нравилось. Ведь мама нас бросила. И Варя ей не верит.
        - Мне тоже не верит?
        - Не знаю. Зато я тебе верю. Я же видел твои рисунки. А еще… это самое… тебе, случайно, ключ от кафедры не нужен?
        - Что? - опешила я, - откуда у тебя ключ от кафедры?
        - У меня дубликат. Варька давно сделала его. На случай, если потеряет первый.
        - А Лилия не отобрала дубликат?!
        - Она про него не знала.
        - Обалдеть. Эх, Сенька, почему ты раньше не сказал?
        - Я же не знал, что ты сыщик.
        «И я не знала, что решусь на то, чтобы ночью проникнуть на кафедру, - подумала я, - до того, как все это безобразие случилось».
        Впрочем, к ночному рейду еще надо было подготовиться. Прежде всего я поцеловала родителей перед школой, помахала им ручкой, да только направилась совсем не в школу. А в парикмахерскую. Отстригла там свои косы. Затем съездила в Отрадное. Вари не было дома, она, бедная, уехала в МГУ забирать документы. Сеня выдал мне ключ от кафедры. А затем я поехала в первый гуманитарный. Обследовать территорию.
        В первом гуманитарном корпусе МГУ два вестибюля, большой и маленький.
        В большом на посту сидел дед-охранник. «Значит, во втором - Рыжий», - подумала я, протягивая деду документы.
        Тот равнодушно скользнул взглядом по фотографии и вернул мне паспорт.
        Посредине вестибюля, у колонны, была установлена доска, обитая темно-красным бархатом. На ней фотография пожилого дяденьки, внизу, на столике, лежали две гвоздики.
        От души сочувствуя дяденьке, который оказался профессором философского факультета, точнее, он им был, потому что вчера вечером - умер, я обошла колонну и нашла с другой стороны расписание работы охраны.
        Прочитав его, выяснила, что в большом вестибюле дверь запирается в девять часов вечера. Я вспомнила, что видела запертую дверь большого вестибюля, возвращаясь как-то после о-очень позднего занятия с Анной Семеновной. Ручка двери была обмотана такой петлей, которую способен перегрызть только дракон. Я сразу отмела этот вариант.
        Пробежать мимо поста во втором вестибюле тоже не получится. Наверняка Рыжий сидит там вместе с дедом. После ЧП на кафедре они никуда не уходят, сидят на посту. Я же не невидимка…
        Оставались два запасных выхода. В большом вестибюле этот выход находился за книжным ларьком. Я улыбнулась кудрявому, с прыщеватым лицом, продавцу в стариковской клетчатой рубашке и притворилась, что интересуюсь собранием сочинений Борхеса, а потом проникла за стенд, чтобы обследовать дверь.
        - Погодите, - вдруг сказал продавец, тоже зайдя за стенд, - там замок сломан!
        - Упс, - сказала я, изобразив смущение.
        - Упс, - повторил он, смутившись по-настоящему.
        Достал платок из кармана своей жуткой рубашки, вытер лоб, а потом указал куда-то вперед.
        - Ой, - сказала я.
        Оказывается, я нечаянно прихватила с собой пятый том Борхеса!
        - Я… Я не хотела, извините… Надеюсь, вы не подумали, что я…
        - Я не подумал, - сказал продавец, - да вы бы и не смогли с книгой далеко уйти. С той стороны дверь подперта мусорным баком.
        - Ага, - сказала я, - вот за информацию - большое спасибо.
        По коридору, подталкиваемая со всех сторон студентами, спешащими на лекции, я направилась во второй, малый вестибюль. Вдруг какой-то высоченный парень в шляпе и плаще толкнул меня в бок, и я наскочила на двух красавиц старшекурсниц, одетых с иголочки - высокие сапоги, мини-юбки, у одной на спине пиджака вышито «Валентин Юдашкин», вторая поигрывает на пальце ключами с брелоком «БМВ».
        - Осторожнее! - сердито воскликнула красавица с ключами.
        - Простите, - пробормотала я, входя во второй вестибюль.
        Как я и думала, на посту сидел Рыжий охранник. Увидев «моих» красавиц, он вскочил, снял с крючка ключ и отправился отпирать запасный выход.
        «Значит, этот вход заперт, но для особых людей его готовы отпереть», - сообразила я, наблюдая, как красавицы выплывают через запасный выход, не забыв сунуть Рыжему в руку банкноту.
        Он огляделся, сунул деньги в карман куртки и вернулся на место.
        Так. Превосходно. У меня созрел план «А». Я решила дождаться, пока Рыжий отойдет за чем-нибудь еще, и похитить ключ.
        Когда он отходит, то ставит поперек прохода стул. А гардеробщица следит, чтобы никто не пролез внутрь, пока Рыжего нет. Поэтому мне нужно дожидаться где-то рядом. К счастью, прямо за постом охраны стоял киоск, который торговал пиццей, хот-догами и шоколадками. Рядом с ним, как раз за спиной Рыжего, стояло несколько столиков. Я заняла один из них, купила себе пиццу для отвода глаз и принялась ждать.
        Как назло, Рыжему никуда не хотелось. Ни покурить, ни в туалет. Он сидел и проверял документы, а я, поедая третью пиццу, разнервничалась. А что, если где-то спрятаны камеры, которые заснимут, пока я краду ключ? Или, обнаружив пропажу, они срочно, до вечера, поменяют замок?
        Наконец Рыжий поднялся, поставил в проходе стул и, сделав знак гардеробщице, пошел в курилку.
        Сердце у меня забилось часто-часто. Я проглотила, чуть не подавившись, последний кусок пиццы и вышла из-за столика. Но не дойдя двух шагов до поста охраны, я замерла. Гардеробщица, не спуская глаз с выхода, распустила длинные, странного свекольного цвета волосы и кинула шпильки на стойку. Мне показалось, я слышу их звон. Или звон зазвучал у меня в голове. Дзынь! У меня созрел новый план «А»!
        Я снова ринулась в главный вестибюль. Нашла там киоск, торгующий всякой всячиной вроде щеток для волос и лейкопластырей. Купила упаковку шпилек. Достала одну, остальные сунула в рюкзак.
        К счастью, кудрявого продавца в жуткой рубашке на месте не было, вместо него девица с не менее прыщавым лицом возилась с копировальным аппаратом.
        Без помех я скользнула за стенд с несчастным Борхесом, которого чуть не похитила полчаса назад.
        Сунула шпильку в поломанный замок, покрутила. Что-то щелкнуло. Я толкнула дверь. Она не шевельнулась. Тогда я осторожно поддела ее ногтями на себя. Она поддалась! Я чуть не закричала от радости. Я обеспечила себе вход в первый гуманитарный! Конечно, вход загорожен мусорным баком, но с той стороны ведь можно его сдвинуть! И проникнуть внутрь!
        Я прикрыла дверь и вытащила шпильку. Но дверь теперь не хотела плотно закрываться. Ведь язычок замка торчал.
        Оставлять ее в таком виде было опасно. Охранники могли заметить. Я снова вставила шпильку. Убрала язычок. И прикрыла дверь. Вот теперь она была закрыта, но не заперта. Идеально.
        Покидала я гуманитарный корпус через малый вестибюль. Он расположен ближе не только к стоянке автомобилей, но и к моей автобусной остановке. По дороге я нечаянно подслушала разговор фиолетововолосой гардеробщицы с напарницей.
        - Так тебе звонил тот пожарник-то? - спросила напарница.
        - Представляешь, нет! А я так надеялась… Меня-то выгоняют отсюда… Придется в деревню возвращаться…
        - И за что тебя, Ир, выпирают, а?
        - Говорят, чушь порю, - мрачно отозвалась гардеробщица, - небылицы рассказываю. А какие я небылицы рассказываю, Тань? А? Ну, правда если я свеклой крашусь?!
        «Где-то я слышала эту историю про Иру, которую надо выслать в деревню, потому что она сочиняет небылицы», - подумала я, потянув на себя тяжелую дверь.
        Вечерело. Надо было торопиться домой. Однако я успела заскочить к Рите. Видеозапись клипа полностью доказывала невиновность ее и Макса. Поэтому я без колебаний посвятила ее в свой план. По крайней мере, в ту его часть, где будет сложно обойтись без Ритиной помощи.
        Вообще-то и на Риту в этой ситуации полагаться было трудно, но другого способа обеспечить себе алиби у меня не было.
        - Не волнуйся, - подмигнула мне Рита на прощание, - все сделаем, как надо.
        Я кивнула, но то ли действительно от волнения, то ли от трех съеденных за спиной Рыжего пицц у меня здорово разболелся живот.
        Надо было поспешить домой - напиться таблеток от боли в животе, объяснить родителям свою новую странную прическу и выспаться перед штурмом первого гуманитарного.
        Глава 14, в которой у папы в бульоне размокают сухарики, а я вспоминаю о свитере-талисмане
        - Когда ты постриглась? - опешил папа.
        В кружке с бульоном стремительно размокали сухарики, но папа забыл о них, с изумлением разглядывая мои короткие волосы. Я глянула на свое отражение в стекле кухонного шкафа и вздохнула. Я еще не научилась обращаться с новой прической, да и времени сегодня не было, и волосы торчали в разные стороны, как перья у галчонка.
        - После школы, - сказала я, не глядя на папу.
        Уселась рядом и налила себе бульон.
        - А… Почему ты это сделала?
        - Новая прическа - новый этап в жизни, - ответила я, и это, в общем-то, было правдой.
        У прежней Гайки явно не хватило бы смелости на то, что собиралась устроить мисс «Дыхание осени».
        - Надеюсь, твой этап связан с кафедрой перевода, - проговорил папа.
        - Однозначно, папочка!
        Папа повеселел и протянул мне кружку с супом.
        - Нет, спасибо, - вздрогнула я, - хватит с меня и трех пицц…
        - Три пиццы?! И где ты их ела?
        - Э-ээ… В школьной столовой. Да, совсем забыла… Сегодня мне нужно… Ну, в общем, я тебе ее наберу, а ты сам с ней поговори.
        - С кем это? - снова напрягся папа.
        - О, с первой ученицей в группе переводчиков-пятикурсников, - сказала я, доставая мобильник, - после Анжелы Михайловской. Мне нужно с ней позаниматься.
        - Ну… занимайся! Почему я должен с ней разговаривать?
        - Просто мне с ней надо заниматься сегодня ночью…
        - Что-о?
        Но Рита уже кричала в трубке «Алло!», и папе пришлось ее взять, а когда они закончили, лицо у папы посветлело.
        - Отпускаешь? - затаив дыхание, спросила я.
        - Да… Она на меня произвела впечатление, - с уважением проговорил папа, - хотелось бы мне, чтобы ты на пятом курсе была хоть наполовину такая умная, как эта Рита Гвоздь. Раз уж у нее нет другого времени, занимайтесь ночью.
        Я усмехнулась, вспомнив медвежонка со вспоротым пузиком и другие прелести эмо-жизни Риты Гвоздь. Но что она умная - это правда. Я это поняла, изучив ее зачетку, и поэтому воспользовалась ее помощью.
        - Слушай, - задумчиво сказал папа, погоняв в кружке с бульоном разбухшие, абсолютно несъедобные на вид сухарики, - а что такое метасемиотический анализ, которым вы с Ритой собираетесь заниматься?
        - Ну, папа… как можно такие важные вещи объяснить за пять минут? Один семиотический анализ надо целый час обсуждать, а уж метасемиотический… Нет. Объясню завтра.
        - Хорошо. Только на это ваше ночное занятие я тебя отвезу!
        - Не надо. Меня проводит Сережка Травинский.
        «Только бы папа не позвонил Ботанику, чтобы это проверить», - мысленно взмолилась я, но папа этого и не сделал. Хоть какая-то польза есть от поцелуя, которым Ботаник наградил меня в прихожей при папе. Папа теперь стесняется про него спрашивать. Вот и хорошо. Потому что Ботаника я с собой брать не собиралась. Я ведь планировала кое-что противозаконное, и мне не нужны сейчас были люди, которые начнут меня отговаривать.
        От Ники по-прежнему не было новостей. Но меня это даже воодушевляло. Ведь я собиралась сделать то, к чему она меня подталкивала. Поэтому мое возвращение с любым результатом наверняка должно будет ее обрадовать.
        Сборы не заняли много времени. Дольше всего я провозилась с волосами, пытаясь уложить их разными способами. Вот где пригодилась бы Никина помощь! Она ведь работала фотомоделью и знает все про искусство макияжа и прически. Эх!
        В девять я попрощалась с родителями (соврав, что Ботаник уже ждет внизу) и покинула квартиру. Внизу под лестницей я сменила свои джинсы и «кенгурушку» на удобные мягкие брюки темно-орехового цвета и коричневую футболку с длинными рукавами. Все это я купила утром в спортивном магазине у дома Вари. И то, и другое отлично отвечало стилю мисс Дыхание осени. Из моей собственной одежды в этот стиль вписывался только жуткий свитер бурого цвета.
        Позапрошлым летом мама купила его мне перед поездкой в Звенигород. У меня эта страхолюдина вызвала тогда лишь отвращение, но именно благодаря этому свитеру меня выудили из речки мальчишки-рыбаки. После того случая я даже не стала штопать дырки, оставшиеся от рыболовных крючков. Пусть напоминают мне о том, как неказистый свитерочек спас мне жизнь.
        «Если удастся сегодня что-нибудь раскопать, станешь моим талисманом», - пообещала я свитеру, расправляя его на плечах.
        Потом перебрала содержимое рюкзака: фонарик, ключ, блокнот, фотоаппарат, мобильный и коробочка мятных леденцов. Джинсы, «кенгурушку» и конспекты с уже готовым «метасемиотическим анализом», заранее выданным мне Ритой, я спрятала под лестницей на первом этаже. Будет что предъявить папе утром.
        Выйдя из подъезда, я поежилась. Сыпал противный мелкий дождик. Меня охватило страшное волнение.
        - Надеюсь, вылазка будет более удачной, чем погода, - пробормотала я.
        Завела руку за голову, намереваясь накинуть капюшон «кенгурушки», но, спохватившись, вспомнила, что на мне - талисман без капюшона, зато с дырками на спине.
        - Что ж, давай, талисман, начинай приносить мне удачу, - вздохнула я.
        Ощущение у меня было - словно мне предстоит прыжок с парашютом.
        Я воткнула в уши наушники от плеера. «It ain’t gonna hurt now/If you open up your eyes»[22 - It ain’t gonna hurt now/If you open up your eyes - (англ.). «Больно не будет, если ты откроешь глаза».], - пропела нежным низким голосом Скай Эдвардс.
        Что ж, мои глаза открыты. И я прыгаю.
        Глава 15, в которой я попадаю в «девушкины слезки»
        - Ну что, красотка? Как тебя зовут?
        У этого типа в тельняшке, выглядывающей из распахнутой куртки, были желтые кривые зубы и ногти с черными каемками, а еще довольно гадкодорант. Однако сообщить ему об этом я не решилась. Он нависал над моим сиденьем, держась за поручень. Мы с ним в троллейбусе были одни.
        - Так что, малышка? Куда едем?
        В животе у меня заныло от страха. Надо было пересесть поближе к водителю. Или все-таки вызвать Ботаника. Тоже мне, самостоятельная нашлась!
        - А чего у тебя за дырки на свитере? - поинтересовался типчик.
        - От пуль, - буркнула я.
        - Чего?
        - Да попала вот в одну перестрелку, братан…
        - Ну и девушки пошли… Ладно, подруга…
        Троллейбус остановился, и вошла девица в серебристой куртке и короткой юбке, в туфлях на высоких каблуках.
        - О! - сказал тип, совсем как Волк в «Ну, погоди!», и побежал к ней в начало вагона.
        Я сошла на остановке возле метро «Университет». Метро освещалось, и это как-то успокаивало. Тут же находился трамвайный круг, и вид темных трамваев, застывших на блестящих от дождя рельсах, тоже вызывал у меня умиротворяющие чувства. Я перешла проспект и оказалась на дороге, ведущей к первому гуманитарному. Мне показалось, я вижу свет внутри киоска у забора, огораживающего территорию МГУ. Днем там торговали шаурмой и пирожками с мясом, но мне сейчас было важно, что где-то рядом - люди. Однако, подойдя, я обнаружила, что в окошке киоска просто отражается свет фар.
        Жалобно мяукнув, из-за киоска выскочила мокрая черная кошка, перебежала дорогу и исчезла в кустах. Я попыталась сосредоточиться на том, что кошка была мокрая, а не черная. Однако при виде темной аллеи в голову полезли жуткие мысли.
        «Ты - Дыхание осени! - напомнила я себе. - Во-первых, ты непобедима, во-вторых, невидима!»
        Аутотренинг здорово помог мне, пока я шла по аллее, еле сдерживаясь, чтобы не помчаться быстро и трусливо вперед.
        К счастью, мне встретился только дедуля, выгуливавший мопса. Но и он спросил у меня, который час, и это заставило меня усомниться в моей невидимости.
        Я ответила дрожащим голосом, после чего мопс чихнул мне прямо на кеды, и я заторопилась дальше.
        Вдоль гуманитарного я кралась осторожно, прижимаясь к стенам, ощущая прохладное спокойствие камня.
        Как тихо кругом… Только листья шуршат под ногами.
        Вот и мусорный бак. Надо было захватить перчатки, грязный он ужасно. Я подошла к двери и прислушалась. Тихо. Потом навалилась на бак, стараясь сдвинуть его с места. На удивление легко он отъехал от двери. Я скользнула в образовавшуюся щель между баком и дверью и снова прислушалась. А затем тихонько толкнула дверь. Она не поддалась. Я толкнула посильнее. Дверь не двинулась. Я толкнула снова, а потом еще раз, и только в пятый раз до меня дошло - заперто. Кто-то нашел мою шпильку, вытащил ее и запер дверь. Или шпилька сама выпала, а дверь защелкнулась.
        Как бы то ни было - мой план провалился. Я чуть не взвыла! Что - все зря?! Зря соврала папе, отбивалась от типа с желтыми зубами, рисовала Дыхание осени, в конце концов?!
        Что мне, возвращаться к Нике ни с чем?
        Я вспомнила лицо Сени. «Будут бить, будем плакать». Нет, уж плакать я вам не позволю, ребята. Надо доделать дело до конца.
        А что, если… Пойти к Рыжему и попросить его показать мне кафедру?
        Я направилась ко входу во второй вестибюль. Для этого обошла здание, миновав вход в главный вестибюль (он был заперт, а ручка двери, как я и думала, перевязана цепью).
        Однако чем ближе я подходила к фонарю у второго входа, тем быстрее таяла моя решимость.
        С чего я взяла, что Рыжий покажет мне кафедру? Во-первых, не факт, что у него есть ключ. Ключ, конечно, есть у меня, но разве это не вызовет подозрения охранника? А если он вызовет полицию?
        Вряд ли получится складно врать папе про метасемиотический анализ, когда он будет вызволять меня из отделения…
        Вся в сомнениях, я забралась в кусты напротив второго входа и там затаилась. Глянула на часы. Обе стрелки показывали на Пукку, спящую в обнимку со своим котом Яни. Почти полночь.
        Я раздвинула мокрые холодные кусты. Через стеклянную дверь был виден пост охраны, за ним - Рыжий.
        - Ага, - пробормотала я.
        Рыжий один. Скоро двинется в обход здания. Судя по тому, что было написано на стенде, возле обитой бархатом доски, обход ночная охрана совершает каждые два часа.
        Значит, пока он бродит вокруг гуманитарного с фонариком, я смогу проникнуть внутрь. Конечно, существовала опасность столкнуться с дедом внутри. Но этот вариант - единственный.
        Я сунула в рот леденец из коробочки, кинула рюкзак на землю и села сверху, не спуская взгляда со стеклянной двери. Дождик прекратился, но все равно было холодно. Я обхватила себя руками. Очень хотелось надеяться, что Рыжий не станет тянуть с обходом слишком долго. Иначе я закоченею и скоро составлю компанию тому дядечке с фотографии на бархатной доске. Я раскусила леденец на две половинки и вдруг замерла. За моей спиной послышался шум. Я обернулась, и мне показалось, что кусты зашевелились.
        Я чуть не подавилась леденцом.
        «Ты - Дыхание осени!» - напомнила я себе снова, но это уже было похоже не на внушение, а на крик внутри меня.
        Ко всему прочему я вспомнила название этих кустов. «Девушкины слезки».
        Кусты снова зашевелились.
        - Кто там? - не выдержала я.
        Как пискляво прозвучал мой голос! Мне не ответили. Ноги у меня просто ватные от страха сделались. Бешено стучало сердце. Ладони вспотели, по спине побежали мурашки. Я с трудом поднялась.
        Надо бежать к охранникам…
        Кто-то набросился на меня сзади и закрыл мне рукой рот. Хотела бы я потерять сознание, да что-то оно никак не терялось! Видно, для того чтобы я потеряла сознание, надо было, чтобы в меня врезался велосипед. А меня «всего лишь» волокли в темные кусты, зажимая мне рот…
        - Тихо, я тебе помогу…
        О боже, только не это!
        Голос принадлежал Прозрачному.
        - Сейчас я уберу руку ото рта, но ты не кричи. Поняла?
        Я кивнула. Он осторожно усадил меня снова на рюкзак. Потом раздвинул кусты и посмотрел на вход во второй вестибюль. Я старалась успокоить дыхание. Но все равно ощущала и боль в груди от ударов сердца, и дрожь в руках и ногах. Ведь совершенно непонятно, что на уме у этого психа!
        Он по-прежнему не сводил глаз с двери в гуманитарный, и я имела возможность рассмотреть его. На нем были мягкая черная куртка, темные джинсы, странные тапочки, похожие на чешки, в каких девочки ходят на гимнастику. Тонкий профиль, почти прозрачный кончик носа.
        Он откинул капюшон куртки, и я ахнула. Прозрачный стал лысым! Он внимательно посмотрел на меня, потом понял причину моего удивления и слегка улыбнулся. Провел рукой по бритому черепу и снова накинул капюшон.
        - Зачем ты… это…
        - Что? Постригся? Чистил карму.
        - Чего-о?
        - Понимаешь, волосы накапливают информацию. В какой-то момент ее становится слишком много. Карма перегружена. Надо ее чистить. Я просто убираю все лишнее с головы и из головы.
        - И как же ты убираешь все из головы?
        - Медитацией. Очень действенный способ. Попробуй.
        - Обязательно. Ну, все? Я могу идти?
        - Нет. Мы пойдем вместе.
        - Куда?!
        - Туда, куда тебе нужно. Я тебе помогу.
        - Откуда ты знаешь, что я собираюсь делать? Взломал мою почту, что ли?
        - Нет. Взломал твои мысли.
        - Ты о чем?
        При свете фонаря его глаза казались темными озерами.
        - Я умею читать мысли, - пожал он плечами.
        - Врешь. Вот о чем я сейчас подумала?
        Он улыбнулся:
        - Все не так банально. Я просто улавливаю… Ну, хорошо, не мысли… А токи, которые от тебя исходят. Этому несложно научиться. Просто надо попрактиковаться в медитации.
        - Как я могу тебе верить? - пробормотала я, глядя вниз, на мокрую траву, на испачканные кеды.
        - Просто поверь, - попросил Прозрачный.
        - Как тебя зовут вообще? Не Зет же?
        - Почему же. Зет.
        - Зет, я хочу понять. Ты поможешь мне проникнуть в первый гуманитарный и попасть на кафедру, с которой недавно украли рукопись?
        - Ага.
        - А в кустах зачем прятался? Рот мне зачем зажимал?
        - Но если бы ты увидела меня в кустах за собой, разве не побежала бы с воплями к охране?
        Я хмыкнула.
        - А почему ты утром ко мне не подошел? Я с утра, между прочим, готовлюсь к штурму гуманитарного.
        Он не ответил. И я почувствовала себя идиоткой. И ежу понятно: подойди он ко мне днем, я шарахнулась бы от него, как всегда. Однако мог бы и ответить! Я слегка разозлилась. Кого он из себя корчит? Супергероя американских комиксов?
        - Я все-таки думаю, помощь мне не нужна, - проговорила я, - справлюсь сама. Не хочу никого втягивать в это.
        - У тебя есть план?
        - Конечно.
        - Изложи его.
        - Дождусь, пока Рыжий выйдет обходить здание. И проникну внутрь.
        - А тебе не приходило в голову, что он запрет за собой дверь? Он ведь не такой дурак, каким кажется.
        Зато я снова почувствовала себя идиоткой! Почему я сама не сообразила, что Рыжий запрет за собой дверь? Зет развернулся, положил мне руку на плечо и, прежде чем я успела снова на него разозлиться, сказал:
        - Не волнуйся. Мы все сделаем по твоему плану. Просто немного его усовершенствуем. Слушай внимательно.
        Он положил мне руку на лоб и принялся рассказывать. А я сидела и слушала, совсем как Тихиро, когда в городе призраков настала ночь, ее папу и маму превратили в свиней, ноги и руки у нее сделались прозрачными, и все, что ей оставалось делать, - это слушать колдуна Хаку, который обещал ей помочь[23 - Имеется в виду эпизод мультфильма Х. Миядзаки «Унесенные призраками».].
        Глава 16, в которой я, то есть мы штурмуем гуманитарный корпус
        Из кармана на рукаве куртки Зет извлек коврик, расстелил его и только собрался сесть, как тут же вскочил.
        - Мокро? - спросила я.
        - Рыжий к выходу идет!
        Я тоже вскочила, подождала, пока Зет спрячет коврик, и дернула его за рукав. У меня появилась забавная мысль.
        - Слушай! А можешь ты кричать: «Пожар! Горим!» Вот он перепугается!
        - Я собираюсь его отвлечь. Зачем его пугать?
        - Хочу отомстить кое за что. Он столько раз смеялся надо мной, когда я подавала документы.
        Зет снял мою руку с плеча и сжал ее обеими руками, чуть согнувшись, словно играя со мной в «колечко».
        - Месть опустошает, - сказал он, - забирает энергию. А нам потребуется много энергии.
        Он кивнул, поправил на голове капюшон, практически закрыв им лицо, и бесшумно выбрался из кустов.
        «Позер», - подумала я, наблюдая, как он крадется в своих чешках по газону, навстречу рыжему охраннику, который вышел на крыльцо и теперь хлопал себя по карманам, очевидно, в поиске сигарет. Вот Рыжий приоткрыл дверь и крикнул: «Дед!» Ответа не было. Рыжий покачал головой и вернулся к своему столу. Взял из ящика пачку. Зет замер неподалеку от крыльца.
        Мое дыхание участилось. «Хороший знак, хороший знак, что дед ему не ответил, - повторяла я себе, - это значит, что он не услышит, а точнее, не увидит, как я…»
        Додумать я не успела. Рыжий вышел на крыльцо, зажег сигарету, сунул ее в рот и тут… заметил Зета.
        - Эй! - крикнул он. - Ты кто там? Иди сюда.
        Зет развернулся и направился по аллее вдоль футбольного поля к главному зданию.
        - Эй, стой! - крикнул Рыжий и бросился за ним.
        Я выскочила из кустов и кинулась к крыльцу. «Только бы дед не услышал, только бы дед…» Я посмотрела на часы. Зет сказал: «Ровно пять с половиной минут». Он добежит до главного здания, свернет на параллельную аллею и через четыре минуты будет в гуманитарном. Через пять с половиной тут будет Рыжий.
        Я приоткрыла дверь в гуманитарный и прислушалась. Никаких звуков. Тогда я вбежала внутрь, проскочила мимо пустого поста охраны и спряталась за киоском, продающим пиццу.
        - Рыжий! - крикнул дед, - звал?
        Я обмерла. Только бы не вышел! Ведь мне надо наискосок пересечь вестибюль и попасть на лестницу на противоположной от входа стороне! Я снова посмотрела на часы. Прошло пятнадцать секунд.
        Я осторожно выглянула из-за киоска. Дед не появлялся. Я зажмурилась на секунду, потом открыла глаза и бросилась к лестнице.
        - Рыж!
        Голос деда звучал совсем близко! Он вышел в вестибюль! Как же Зет проберется, ведь дед будет у него на пути. Проклятый Рыжий, вызвал деда! Не мог обойтись без своих сигарет! Ему не говорили, что курение - вредно?!
        Я запрыгнула на лестницу и понеслась наверх. Мысли мои скакали, как какие-то сумасшедшие зайцы.
        Надо что-то придумать. Надо как-то выручить Зета. Дать ему возможность проникнуть в гуманитарный и не попасться деду.
        Я миновала первый этаж, за ним - второй, даже сейчас, глубокой ночью, хранивший запахи столовки. Потом третий, и у меня наконец сперло дыхание. На четвертом этаже закололо в боку.
        Я с отвращением вспомнила любимое упражнение нашего физрука. «Паровозик». Обегаешь круг с эстафетной палочкой, передаешь ее другому, но не садишься на скамейку рядом с остальными, а бежишь с тем, у кого палочка, взявшись с ним за руку. И так - сто кругов. Ну, не сто, а пять или шесть. По количеству тех, кто в команде. Я на третьем круге уже валилась с ног, но боялась ослушаться физрука и носилась до тех пор, пока не начиналась жуткая боль в боку и в груди.
        А потом падала без сил.
        Сейчас упасть не удастся. Надо быть предельно сконцентрированной. Пока я забиралась все выше и выше, я мысленно кляла всех на свете. И папу, который пытается определить меня в этот вуз. И Анну Семеновну, которая не разрешила обследовать кафедру. И Зета, придумавшего такой сложный план!
        Однако, когда я достигла десятого этажа и, глянув на часы, обнаружила, что еще полминуты до конца срока, меня охватила такая радость, что, будь рядом физрук, я бы его расцеловала в обе щеки!
        Я могу! Я смогла! И тут же, вместе с радостью, мне пришел в голову план, как спасти Зета. Я бросилась по коридору, вдоль пустых темных аудиторий в другую часть здания, под которой был большой вестибюль. И вызвала там лифт.
        «Очень надеюсь, что дед не вышел на улицу», - пробормотала я, возвращаясь обратно и вызывая лифт над малым вестибюлем, следуя инструктажу Зета. Ровно пять с половиной минут. Я гений.
        Через несколько минут послышались шаги деда.
        - Эй! - крикнул он. - Кто здесь?
        Я молчала и очень надеялась, что сердце не выскочит у меня из груди. Скоро послышался еще один звук раздвигающихся дверей.
        - Дед! Ты лифт вызвал?
        - Сдурел?! Кто-то вызвал на десятый со стороны большого.
        - И с этой стороны кто-то вызвал. Слушай, дед, я тут только что одного головореза преследовал.
        - Головореза?
        - Ну, такого… в капюшоне.
        - Где преследовал?
        - Да по парку. Он все от меня бегал, вроде к нашему гуманитарному повернул, а потом… испарился.
        - Может, он и вызвал?
        - Не… он бы не успел. Как он за минуту поднимется по лестнице?
        - Ну, не знаю… Давай-ка аудитории осмотрим. И лестницы потом.
        - И кафедру, - добавил Рыжий.
        «А-аа!» - чуть не закричала я, и пришлось самой себе зажать рот.
        Вот они, переговариваясь, шли по коридору, освещая путь фонариками. Иногда слышно было, как они дергают ручки запертых аудиторий. Наконец дошли до кафедры. Подергали ручку.
        - Дед, ключ у тебя с собой?
        - Да откуда, Рыж? У старшого остался. Лилия эта сумасшедшая. Ключи теперь только старшому доверяет. Может, она золото там прячет, а?
        Дед хрипло засмеялся и закашлялся:
        - Ладно, Рыж, хорош. С лифтами бывает такое. Клинит их иногда. Сами включаются.
        - А, точно. У моей тетки микроволновка сама как-то включаться начала. Прикинь? Тетка спать легла, а микроволновка - давай крутиться. Что-то там с контактами не так было. Близко к плите, что ли, стояла.
        - Надо электрика завтра вызвать. Но лестницу обследуем.
        Я вздохнула. Разжала ладонь и посмотрела на ключ от кафедры, которым только что открыла дверь и заперла ее за собой. Ох, Сенечка, ты даже не представляешь, как ты меня выручил!
        Все стихло. Я напряженно смотрела на дверь. Вот наконец раздался стук. Раз-два-три. Раз-два-три.
        Я отперла дверь.
        - Зет…
        Я практически упала в его объятия.
        - Молодчина, - прошептал он, усаживая меня на пол и опускаясь сам, - я в тебе не ошибся!
        Его слова меня насторожили. Что он имел в виду?
        Глава 17, в которой я вижу кое-кого невидимого
        Я достала из рюкзака фонарик и коробочку с леденцами. Сунула конфету в рот, но дрожь в коленях не проходила.
        - Сейчас бы шоколадку, - проворчала я, - помнишь, как в «Гарри Поттере» Снегг дал Гарри шоколад и тот сразу успокоился?
        - Я читаю другую литературу, - без тени улыбки сказал Зет, - но думаю, могу предложить тебе кое-что получше шоколада.
        - Что может быть лучше шоколада?
        Он похлопал себя по груди, и только сейчас, приглядевшись, я поняла, что на его куртке полным-полно карманов! На груди только штук десять. И на рукаве один. Вроде маленький карман, а там помещается целый коврик.
        - Что это за куртка, сам шил?
        - Шить не умею, - с сожалением сказал он, - а куртка японская. Сосед по общаге сшил.
        - Не общага у вас, а поле чудес, - пробормотала я.
        - О, я тебе еще покажу такое!
        Эти слова меня снова насторожили. Когда это он собирается показывать мне общагу?
        Зет вытащил из одного кармана какой-то темный сморщенный комок.
        - Это чернослив?
        - Финик.
        - Финик лучше шоколада? Ты с ума сошел?
        - Нет. В шоколаде вредный сахар. Он дает энергию, но только на время. А в финике природный сахар.
        - И от него я буду бегать, как на батарейках? - проворчала я. - Ладно, давай сюда. Все равно так есть хочется, что я готова этот стол у них сгрызть.
        Зет тем временем встал и осмотрелся. Я несколько раз была на кафедре до пожара, но ночью все выглядело немного по-другому.
        Большие шкафы с книгами и словарями отбрасывали на стены комнаты зловещие тени. Стол, за которым собирались все члены кафедры на свои заседания, казался в темноте огромным, как корабль призраков. Стулья были отодвинуты и повернуты в разные стороны, словно члены кафедры только что покинули свое место заседания.
        А может, так и есть? Может, тут только что провел очередное собрание бывший заведующий кафедрой? У меня по спине побежали мурашки. Я ощутила холод, который шел от неплотно прикрытого окна. Зет неслышно двигался по кафедре, пробегая фонариком по корешкам книг, опускаясь на колени и заглядывая под шкафы и диваны вдоль стены.
        «Стоп, - подумала я, - а как же так вышло, что Рыжий и дед не обнаружили Зета? Они ведь сначала обследовали аудитории… А потом прошли по лестнице… Он пришел слишком быстро, чтобы успеть подняться или спуститься с другого этажа. Значит, прятался на десятом… Он что, прозрачный?!»
        Словно услышав мои мысли (а ведь он говорил, что слышит их!), Зет встал у окна и внимательно посмотрел на меня. А я уставилась на его темный силуэт. Зет не был прозрачным. Но… видит ли его кто-то, кроме меня?!
        - Ты чего, присохла к полу?
        Я поднялась, не сводя с него взгляда.
        - Тебе в туалет надо? - спросил он.
        - Да! - выпалила я, - Я… сейчас… приду…
        Зет шагнул ко мне, разглядывая меня, словно я была странным насекомым, которое нельзя выпускать.
        - А мне кажется, ты хочешь сбежать.
        - Ерунда какая. Я вернусь минут через пять.
        Я лихорадочно шарила по карманам. Где ключ от кафедры?! Может, в рюкзаке?
        - Ты не это ищешь?
        Он указал на дверь кафедры, из замка которой торчал ключ. И сделал к ней шаг.
        Теперь расстояние от нас обоих до двери было одинаковым. Два шага.
        Сердце мое ушло в пятки. Как там было в старом сериале, от которого фанатеет моя мама? «Берегись опасного Боба». А может, берегись опасного Зета?!
        Я рванулась к двери. Он тоже. Преградил мне дорогу.
        - Ты что?!
        - Пусти! Ты ненормальный! Псих! Призрак!
        - Я - призрак? - удивился он. - С чего ты взяла? У меня вроде все человеческое.
        - Да?! А имя? Имя тоже человеческое? Зет…
        - Зет - это сокращение. Зотов Евгений Тимофеевич.
        - Зотов? - пробормотала я. - Как рабочий из советского фильма.
        - Вот именно, - кивнул он, - поэтому я переименовался в Зета.
        - А почему ты так бесшумно двигаешься?
        - Обувь такая. Движения тоже. Я их специально отрабатывал. Я стараюсь не причинять зла окружающей среде. Как можно меньше ее трогать, понимаешь.
        - Нет. Не понимаю. Ты бледный… Глазастый. Вампир какой-то!
        - Да не вампир я!
        Он схватил меня за руку и подтащил к зеркалу, висевшему на шкафу у входа в кабинет заведующей кафедрой.
        - Вот, смотри! Отражение!
        - Ну хорошо, а почему Рыжий и дед тебя не нашли на… - Я оборвала себя на полуслове. - Зет, дай фонарик.
        - Ты меня больше не боишься?
        - Не знаю. Но тут что-то интересное.
        Он подал мне фонарик, какой-то непростой, вытянутый, с кучей кнопок, наверняка японский, и на солнечных батарейках небось, но я только мельком бросила на него взгляд. Главное мое внимание было приковано к тому, что пряталось за шкафом. Там была рука. Нарисованная на стене. Женская.
        - Слушай, Зетушка. Ты хоть и двигаешься тихонько, чтобы там… водный баланс в мире не нарушить…
        - Не водный баланс, а…
        - Неважно! Шкаф сможешь отодвинуть?
        Мы навалились на шкаф вместе. Оказался страшно тяжелым, и все из-за словарей, которыми он был битком набит.
        За шкафом на полу было полно пыли, а на стене… была нарисована светловолосая девушка в синем костюме. Костюм так обтягивал ее фигуру, что казалось, все сейчас треснет на ней. Взгляд у девушки был кокетливый, губы - ярко-красные, приоткрытые. Одной рукой она как бы махала: «Привет!» А другой держала прядь своих пышных белокурых волос.
        Зет посмотрел на нее и отвернулся. Мне показалось, смущенно. Так отворачивается папа, когда мама на прогулке по торговому центру тащит меня за руку в магазин белья.
        - Знаешь, кто это? - спросил он, так и не поворачиваясь.
        - Смеешься? - буркнула я. - Я же полгода в Америке проторчала. Это Невидимая Леди. Из комикса про «Фантастическую четверку».
        - Невидимая Леди? - удивился Зет.
        Он снова поднял глаза на девушку, и теперь в его взгляде не было смущения.
        - А ты думал кто?
        - Я… да…
        - Говори давай!
        - Вообще, похоже на вашу Лилию. Заведующую кафедрой.
        Я скользнула по рисунку фонариком.
        - Слушай… А ведь ты прав! Невидимую Леди никогда не изображают в такой завлекательной позе. Обычно она боксирует… И помада у нее не красная. А вот у Лилии… Зет! Ты гений! Это же Лилия в образе Невидимой Леди! Вот почему Анна Семеновна и Лилия не хотели меня сюда пускать! Потому что это позор - показать кому-то такую картинку! Даже ты застеснялся!
        - Почему - даже «я»? - возмутился Зет. - Я что, не человек?
        - Только… кто же это нарисовал? - Я задумалась. - Не Рита с Анжелой. За то время, пока Анжела отсутствовала, такую картинку не нарисуешь.
        Я потрогала пальцем рисунок.
        - Вечный маркер. Смотри, тут, у руки, чистый кусок стены. Бедолаги, они пытались оттереть эту Леди. А ничего не вышло. Пришлось задвинуть шкафом. Итак, девочки не рисовали ее.
        - Надо идти от мотива.
        Зет снова расстелил коврик, уселся на него и уставился на рисунок.
        - Что ты видишь в этом рисунке? - спросил он.
        - Насмешку. Издевательство. Это что-то в духе шаржа. Кто-то хотел задеть Лилию. Обидеть ее.
        Я сфотографировала рисунок на камеру своего телефона. Потом подошла к окнам. Все они были заклеены на зиму, кроме одного, слева.
        - Ага, - пробормотала я, - вот из него и выкинули горящий стул.
        Я посмотрела повнимательнее на стол. Теперь, после того как Зет признался, что на самом деле он Женя Зотов, мне в голову уже не лезли всякие ужасы про бывших членов кафедры, и я могла сосредоточиться.
        - Зет! А ты заметил, что все стулья за столом одинаковые, кроме…
        - Кроме стула в торце, - кивнул Зет, повернувшись на своем коврике, - а на стуле в торце стола во время заседаний обычно восседает заведующий кафедрой.
        - Может, на нем тоже был рисунок? - возбужденно сказала я. - Только неясно, почему его подожгли и выкинули в окно.
        - Может, рисунок был неудачным, - пожал плечами Зет, - ты же уничтожаешь свои неудачные рисунки.
        - Мне показалось, судя по видеозаписи Ритиного клипа, что Анжела взяла у нее зажигалку. А после того, как Анжела вернулась, начался пожар. Но если Анжела не рисовала эту Леди и не портила стул, зачем ей было его сжигать?! Никакого смысла.
        - Давай-ка еще раз тут все осмотрим, - предложил Зет, - вдруг найдутся новые улики?
        Целый час мы ползали по пыльной кафедре, но так ничего и не обнаружили. Я посмотрела на часы. Половина четвертого.
        - Так, - сказала я, - хватит. Мне надо выспаться, чтобы хорошенько подумать. Пошли, проводишь меня в общагу. Только не к тебе в комнату, а к Рите. Я договорилась с ней, что переночую у нее.
        - О’кей, - в тон мне ответил Зет, сворачивая коврик, - только давай мы кое-что сделаем на прощанье.
        - Задвинем шкаф?
        - Обязательно. И еще кое-что.
        - Целоваться с тобой я не буду, - предупредила я.
        - Я тоже. Поцелуй - это слишком сильный обмен энергией, мы пока не готовы к такому. Я хочу помочь тебе отпустить себя.
        - Что?
        Он взял меня за локоть, подвел к тому окну, из которого выпал горящий стул. Рама скрипела, пока он открывал ее. Меня снова кольнул страх.
        - Надеюсь, ты не хочешь меня сбросить вниз, как горящий стул?
        - Вот именно, - сказал Зет, приобнимая меня, а другой рукой что-то доставая из кармана.
        - Что?!
        - Ты слишком напряжена. Зажата. Энергия не циркулирует в тебе свободно. На тебя что-то давит. Надо отпустить себя.
        И он протянул мне что-то на ладони. Это была бумажная фигурка. Утка с большим носом и растопыренными крыльями.
        - Это что за птеродактиль?
        - Японский журавлик. А это мой. Давай отпустим их. И все наладится.
        Мы бросили вниз журавликов. Легко планируя, они опустились на раскидистый клен.
        - Flocking to the sea, crowds of people wait for me, - пробормотал Зет.
        - Sea gulls scavenge, steal ice cream, worries vanish within my dream[24 - Текст пести «The Sea».], - допела я шепотом. - Ты знаешь песни «Morcheeba»?
        - Я знаю все хорошие песни, - сказал Зет, - ну, полетели отсюда?
        Однако нас ждал неприятный сюрприз. Когда мы заперли кафедру и двинулись к лестнице, оттуда послышались голоса. Рыжий. И…
        - Макс? - удивился Зет, прислушиваясь.
        - Да это точно он от вас бегал, - говорил Макс Рыжему, - я следил за ним сегодня. В черной куртке с капюшоном, да?
        - А чего ты за ним следил? - спросил Рыжий, отдуваясь.
        - Он кое-что похитил у моей девушки, Риты. Кое-что важное.
        - Откуда ты знаешь, что это он?
        - Потому что он меня из ее комнаты выманил, а когда я вернулся, то этой вещи уже не было. Понимаете?
        - Не-а. Как ты сегодня-то на него вышел?
        Рыжий остановился на лестничном пролете, стараясь отдышаться.
        - Они уже близко, - шепнул Зет, - надо прятаться!
        - Сижу на кухне… Курю… Ночь уже настала. И вдруг смотрю - Зотов вышел из общаги и к первому гуманитарному пошел. Ну, думаю, неспроста. Что-то мутит он. А потом я видел, как вы за ним гонялись. И как он в первый гуманитарный забежал.
        - Давай вернемся на кафедру? - прошептала я. - Спрячемся там.
        - Значит, это он лифты вызывал? - недоуменно сказал Рыжий. - Как он успел-то за минуту подняться? И дед его не видел…
        - Не знаю… Он вообще странные штуки умеет делать. Гипноз всякий.
        - Со мной гипноз не пройдет! - разозлился Рыжий. - Все, пошли проверим каждую аудиторию. Я и от всех кафедр ключи прихватил у старшого.
        Я с ужасом посмотрела на Зета.
        - Может, сдадимся? - прошептала я. - Что они нам сделают?
        - Примут за поджигателей и вандалов, - ответил Зет, - которые пришли полюбоваться на свои деяния снова. Нет, мы спрячемся. Есть тут одно место.
        - И что это за место?
        - Отличное место. «Крематорий».
        Глава 18, в которой я медитирую в «Крематории»
        - Как думаешь, тут крысы есть? - прошептала я, придвигаясь поближе к Зету.
        - Вряд ли. Я бы уже ощутил их присутствие.
        - А т-тараканы?
        - Почему ты боишься крыс и тараканов? Они часть экосистемы, такая же, как и ты.
        - Все ясно, колдун Фудзимото, - проворчала я, - вопросов больше не имею. Обязательно поцелую какого-нибудь таракана, который сейчас спрыгнет мне на шею.
        - Ты хочешь кого-нибудь поцеловать?
        - А ты залезь мне в голову и узнай, - мстительно сказала я, - ты же умеешь читать мысли.
        Правда, я тут же испугалась, что он может прочитать в моей голове что-нибудь не то, и поспешила добавить:
        - А откуда ты знаешь об этой комнате?
        - Я много общался со старожилами. Один из них мне рассказал, что в каждом здании университета есть дверь, которая почти невидима в стене. Ее даже не запирают, потому что ее не видно. Попасть в нее может только тот, кто знает о ее существовании. Надо толкнуть ее от себя - и все, ты на месте. Для других - это просто часть стены. Или бывшая кладовка, которую заколотили изнутри. А чтобы узнать, где именно надо толкнуть, на двери написано «Крематорий».
        - И почему твои старожилы не назвали ее повеселее, а? «Цирк», например? Или «Детский сад».
        - Во-первых, тот, кто эту комнату открыл, был фанатом группы «Крематорий». И на самом деле было гениальным писать именно название группы. Их же постоянно пишут на стенах. И внимания это название, в отличие от «Цирка» или «Детского сада», не привлечет никакого.
        Я вспомнила, что у нас в подъезде нацарапано «Tokyo Hotel». Может, за названием скрывается потайная комната?
        - Зря ты не читал «Гарри Поттера». Там была «Выручай-комната». Очень похоже на нашу. Слушай! А вдруг Рыжий о ней знает?
        - Вряд ли. Я ни разу не видел, чтобы он со студентами общался. Он обычно посмеивается над ними. Вот как над тобой.
        - А Макс? Он-то может знать!
        - Есть только один способ это проверить, - тихо сказал Зет.
        Я хотела сказать, что это тоже цитата из «Рыбки Поньо», мне вообще очень хотелось что-то умное ему сказать, потому что он такой спокойный, такой умный, что прямо бесит. Но я промолчала. Потому что к той части коридора, где располагалась наша тихая крошечная комната, без окон, площадью всего в пару метров, приближался свет фонариков.
        - Ну что, - сказал Рыжий, - нет твоего другана тут.
        - Давайте еще там посмотрим, - упорствовал Макс.
        Вот они подошли совсем близко.
        - Погодите…
        - Ты чего на стенку уставился?
        - Да я… вспомнил одну историю. Говорят, за надписью «Крематорий»…
        Макс быстро подошел и толкнул нашу дверь.
        - Ты чего? - опешил Рыжий, - сквозь стену решил пройти?
        - Нет! Вы что, дверь не видите?
        - Вижу, конечно… Это не дверь. Это была дверь. Сто лет назад. Ее заколотили. Кладовка там была или что-то еще. Смотри, даже в цвет стены покрасили.
        Макс снова толкнул. Я закрыла глаза, хотя и так ничего особо не было видно.
        - Хорош, а? Ты как этот… Как его? Ну… который через стену проходил, а потом на поезде ехал… в школу. Ну, волшебник, который…
        - Гарри Поттер, - процедил Макс, - ладно… Пойдемте. На кафедре еще глянем. Вы же взяли ключ.
        Их шаги и голоса удалились. Я открыла глаза.
        - Ловко придумано, - прошептал Зет, - замок только изнутри.
        - Я не выдержу еще одно испытание сегодня, - вздохнула я, - как же расслабиться уже хочется… Думаешь, мы скоро сможем выйти?
        - Сейчас четыре утра. Можно дождаться, когда появятся первые студенты, и смешаться с толпой.
        - Это в девять?!
        - Почему, в восемь.
        - Четыре часа на твоем коврике с полусогнутыми ногами без еды и воды?
        - На коврике для медитаций, заметь. А медитация - хороший способ расслабиться.
        - О боже, - простонала я, - а почему нам не попробовать еще раз трюк с лифтами? Вызвать на одном этаже, а самим выскочить потом?
        - Они будут начеку. И поймают нас. Давай лучше медитировать.
        - Я не умею.
        Я покрутила головой, потерла плечи. У меня здорово ломило спину, затекли ноги.
        - Закрой глаза, - скомандовал Зет, - и сосредоточься на каком-нибудь прекрасном предмете… Представь себе парус на море… Или дерево в прохладном лесу.
        - У меня не медитация, а зависть сплошная получится, - пробормотала я, - оттого, что я не могу посмотреть на парус или на дерево по-настоящему!
        - Вот именно! Тебе надо отвлечься от настоящего. Погоди, у меня где-то плеер был. Он поможет тебе настроиться. Я тут гигабайт музыки для медитации закачал.
        Мне снова стало не по себе. Все-таки этот Зет ненормальный какой-то. Вообще, он у меня очень сложный букет чувств вызывал. Я то ненавидела его, потому что он умнее меня и все время это показывает. То боялась, вот как сейчас.
        Странно, я еще ни к кому не чувствовала столько разных чувств…
        - Вот, нашел… Держи… Слушай…
        Я послушно засунула наушник в ухо, хотя и терпеть не могу слушать музыку с одним наушником, в школе всегда отказываюсь, если одноклассницы предлагают.
        Я услышала шум океана, а потом какой-то заунывный струнный инструмент, похожий на гусли. А затем - тишина. Я подвинулась, чтобы устроиться поудобнее, и наушник вдруг выпал у меня из уха.
        - Зет, я…
        - Тихо… надо сосредоточиться… ты видишь парус?
        - Ага, - соврала я, не рискуя ему возражать.
        - Да перестань елозить!
        А я все щупала коврик в поисках наушника.
        - Сейчас… Вижу, вижу, он плывет… По морю…
        На коврике его не было. Я протянула руку вперед, ощупала пол. Да где же проклятый наушник?
        - Хорошо, что плывет. Теперь не болтай. Смотри на него и…
        - Ай!
        - Просил же, не болтай!
        - Да на полу!
        - Что там? Таракан?
        - Да нет…
        Зет достал из кармана фонарик. Я схватила его и нетерпеливо осветила свою находку. Это было стеклышко от очков.
        - Кто-то прятался тут до нас, - сказал Зет, забирая фонарик и выключая его, - давай дальше слушать…
        - Нет уж, дружище, - проговорила я, доставая собственный фонарик и снова освещая стеклышко, заблестевшее таким ярким, победным светом, - мне не до музыки теперь.
        Мой страх перед Зетом как рукой сняло. И злость на то, что он такой умный, - тоже. Потому что я-то тоже оказалась не лыком шита.
        - И что ты хочешь сейчас делать? - спокойно спросил Зет.
        - Сообщить тебе, кто наш художник и похититель рукописи.
        Выслушав меня, он, конечно, в обморок от удивления не упал. Наоборот, еще и заметил:
        - Мотива-то нет.
        - Слушай, дружище, - я снова начала злиться, - я тебе сейчас добуду мотив! Вот прямо сейчас!
        Я вскочила, с удовольствием потянувшись.
        - Еще рано, - начал Зет, но я уже щелкнула замком.
        Воздух в коридоре был гораздо свежее. Я прислушалась. Никаких голосов и шагов.
        - Что ты хочешь делать? - спросил Зет, выглядывая из «Крематория».
        - Спуститься на второй этаж. Я вспомнила, окна столовки выходят как раз на задний двор. А там, если помнишь, стоит огромный мусорный бак, подпирающий дверь запасного выхода. А дальше, по-моему, понятно и тому, кто не умеет читать мысли.
        - Это опасно.
        - Знаешь, если боишься, я могу и без тебя спрыгнуть со второго этажа в мусорный бак и отправиться добывать мотив преступления этого психа.
        - Нет. Одну я тебя не оставлю.
        И он шагнул за мной в коридор.
        Мы прислушивались к каждому шороху. Моему обостренному слуху казалось, что наши шаги звучат слишком громко, однако, к счастью, охранники ничего не заметили. Мы добрались до второго этажа, который, собственно, был одним большим залом с высокими столиками (видно, те, кто столовку проектировал, считали, что студентам нечего рассиживаться, поел стоя - и марш на занятия!). Пробежали мимо кассового аппарата и пустых прилавков, на которых обычно выставляются пластиковые тарелки с майонезными салатами и общепитовскими пирожными. Линолеум противно прилипал к обуви, словно по нему разлили сок и забыли вытереть.
        Я нашла нужное окно.
        - Вот!
        - Высоко, - прикинул Зет.
        - Да ладно. Там мягко падать. Смотри, сколько мусора в баке.
        - Я не о том. Я об окнах. Как ты собираешься их открыть?
        - Встану к тебе на плечи. Давай-ка помоги!
        Я сама не ожидала от себя такой прыти, но я была вся в предвкушении того, что собираюсь сделать.
        Подоконника не было, окна были высоченные, как двери.
        Я залезла на батарею, потом ухватилась за столик и с содроганием ощутила, что внутренняя поверхность залеплена жвачкой. Много-много жвачки под столом. Тьфу! На какие только жертвы не приходится идти ради поставленной цели!
        Зет чуть улыбнулся, видимо, поняв причину моей гримасы.
        - Только не надо говорить, что жвачка - это часть экосистемы, - попросила я, перебираясь к нему на плечи.
        Какой он все-таки мускулистый и сильный. А под этой мешковатой курткой с тысячью карманов и не разглядишь… Интересно, а если он кого-нибудь обнимет своими сильными руками… Ну вот, опять лишние мысли! Что со мной делает этот Зет!
        - Готова? Давай! - скомандовал он, и я, держась за стекло, отперла окно.
        Оно отворилось со страшным скрипом, и я, вздрогнув, чуть не грохнулась. Зет вовремя подхватил меня, и если у меня и возник вопрос, что будет с человеком, которого обнимут такими крепкими руками, то ответ я получила. А может… он просто прочел мои мысли?!
        - Ты первая, - сказал Зет, перешагнув через батарею и заглядывая вниз, на мусорный бак.
        - Нет. Спрыгни ты. Подстрахуешь меня.
        Он кивнул. Чуть присел и спрыгнул. Я перелезла через батарею и посмотрела вниз. Бедолага! Выглядит неказисто, барахтаясь в куче мусора и объедков из этой самой столовой. А запах-то от него какой сейчас будет… Я чуть не хихикнула. Ладно. Представление начинается.
        Я шагнула чуть правее.
        - Ты куда? - приглушенно крикнул Зет, который уже уселся на куче мусора поудобнее, чтобы меня поймать в свои объятия.
        - А вот куда, - пробормотала я, собираясь внутри так, как меня учил Джонни. Танцор-афроамериканец в Центральном парке.
        - Ты сломаешь но…
        И я прыгнула. Бум! Слегка отбила пятки. Надо чаще тренироваться. А то кого физрук будет показывать своим методистам?
        Я посмотрела на Зета и чуть не рассмеялась. Весь в каких-то объедках, в банановой кожуре. Ну что, Капитан Невозмутимость?! Вы растерялись?
        - Что ты творишь? - сердито воскликнул он, выбираясь из бака.
        - Очень хотелось посмотреть на твою истинную сущность, - засмеялась я.
        - Очень глупо! - со злостью сказал он. - Ты могла ногу сломать! Это по-детски!
        - Это того стоило, - улыбнулась я, - зато теперь я верю, что ты живой человек, а не маг, йог или вампир какой-то!
        - Да? А ты меня правда испугалась? - спросил он, снимая с уха банановую кожуру.
        - Конечно. Особенно когда ты своими предсказаниями меня пугал.
        Он довольно улыбнулся, а потом бросил кожуру обратно в бак и расхохотался.
        - Действительно, смешной получился у меня прыжок. А я и забыл, что ты чемпион по прыжкам. Я же видел, как ты сиганула в бассейн.
        - А ты чемпион предсказаний. Ну, предскажи что-нибудь…
        - Тебе предстоит…
        - Вот они! - закричал Макс.
        Он выскочил из запасного выхода маленького вестибюля, который Рыжий как-то открывал девушкам в мини-юбках. Макс бросился к нам, но Зет схватил меня за руку и пробормотал:
        - Предстоит бежать, кажется!
        А Максу крикнул:
        - Извини, дружище! На самолет опаздываем!
        Я даже на секунду в него влюбилась. Повторю, на секунду.
        Глава 19, в которой я немного говорю по-английски
        - Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пошел с тобой? - спросил Зет, когда мы добежали до дома Анны Семеновны.
        К счастью, она жила совсем недалеко от Воробьевых гор. В обычной хрущевке-пятиэтажке за цирком. Где-то у цирка Макс от нас отстал. Видимо, понял, что, даже если догонит, какие он нам предъявит обвинения? Что мы сидели в мусорном баке у первого гуманитарного? А что в этом такого?!
        Тем более что прыжков наших он не видел.
        - Да. Сейчас пять утра. Меня она еще, может быть, и пустит, а вот вдвоем с тобой - вряд ли. И Макс может еще догнать нас.
        - Ну, пусть приходит, - сказал Зет с делано свирепым видом, а потом улыбнулся и добавил: - Я буду медитировать на скамейке. Спать не хочешь?
        - Ну что ты… Такой адреналин в крови…
        Я поднялась на пятый этаж, где жила Анна Семеновна, позвонила в дверь.
        - Оливер, фу! - крикнула она совершенно обычным, не скрипучим голосом.
        Потом все стихло, видимо, она смотрела в глазок.
        Дверь открылась, и мне в ноги сунулся ее ужасно пушистый «двор-терьер» Оливер с хитрой, немного лисьей мордочкой.
        - Что случилось? - с тревогой спросила Анна Семеновна.
        На ней была плотная белая ночнушка без намека на кружево и розовый халат а-ля мисс Марпл. Она укуталась в него, скрестив руки на груди. Я поморщилась от голоса, который зачем-то снова стал скрипучим.
        - Все в порядке, извините за ранний визит. У меня срочный вопрос. Дело…
        Я запнулась. Села на корточки, чтобы погладить Оливера. И уже глядя на нее снизу вверх, сказала:
        - Дело касается украденной рукописи.
        - Это дело решено, - строго сказала Анна Семеновна.
        - Не совсем… И я вам докажу это. Если у вас есть альбом с фотографиями выпускников.
        - Выпускников какого года?
        - Перестаньте, пожалуйста, скрипеть! - не выдержала я. - Того года, когда выпускался мой папа!
        - Гаянэ! - с возмущением произнесла Анна Семеновна. - Вы вламываетесь в чужой дом в пять утра, просите об услуге, да еще и оскорбляете хозяйку!
        - Я не оскорбляю. Я прошу не притворяться.
        - Это особенности голосовых связок! Если выпить чай…
        - Я слышала, как вы отозвали Оливера обычным голосом, - устало произнесла я, разуваясь и проходя в гостиную.
        - Я выпила чаю до того… - начала Анна Семеновна и осеклась.
        Поняла, какую глупость чуть не сказала. Я давно подозревала, что Анна Семеновна притворяется. Ей нравится манипулировать людьми. И еще удивлять их. Надо же, какой волшебный голос! Скрипит-скрипит, а выпьешь чаю (в лучших английских традициях!) - не скрипит. Милая деталь, работает на образ преподавателя-легенды. Но меня сейчас интересует только правда!
        Гостиная была тоже в духе мисс Марпл. Круглый столик на львиных лапах, за которым она, наверное, чаевничает с престарелыми подружками.
        На подоконнике - ваза, в ней - веточки лаванды.
        Диван, обитый бордовой тканью, на подлокотнике которого (ну, конечно, как же иначе?) - раскрытый том Агаты Кристи, с пожелтевшими страницами. Спинка дивана густо усеяна шерстью Оливера.
        Я вздохнула, села на черный лакированный стул у подоконника. Ощутила запах цветочного мыла, исходящий от лаванды.
        Анна Семеновна по-прежнему стояла в дверях, скрестив руки. Оливер тоже не приближался ко мне, угадывая настроение хозяйки.
        - Я никому не скажу про ваш голос, - пообещала я. - Вы альбом принесете?
        Она подумала немного, а потом вышла. Через некоторое время она вернулась с фотокарточкой. На ней несколько студентов стояли, обнявшись, на фоне главного здания МГУ.
        - Вот ваш папа, - сказала Анна Семеновна обычным голосом, усаживаясь рядом со мной, - а рядом с ним…
        - Генрих Андреевич, отец Анжелы, - вздохнула я, - а вот эта красавица в светлом плаще - это же Лилия Леонтьевна?
        - Да, она всегда выглядела превосходно, - улыбнулась Анна Семеновна. - Все? Are you satisfied?[25 - Are you satisfied? - (англ.). Вы довольны?]
        - Не совсем. Скажите, какие отношения были у Лилии Леонтьевны и Генриха Андреевича?
        - О чем это вы? - насторожилась она и погладила Оливера.
        - Ну, может, он был в нее влюблен?
        - В нее была влюблена половина курса, коллега. Половина мужской части курса, конечно. А она всегда была гордой и неприступной. Уверенной в себе. Умела настоять на своем. Они с Генрихом, например, часто спорили, что важнее в переводе - теория или практика? Сейчас, когда они уже являются профессионалами каждый в своей области, они понимают, что это спор о курице и яйце. В переводе важны и теория, и практика. Но тогда… Генрих ратовал за реальный язык. Язык газет. Журналов. Комиксов.
        - Комиксов?
        - Да, коллеги из Бостонского университета лингвистики снабжали нас классическими американскими комиксами, чтобы студенты могли погрузиться в реальный язык, на котором разговаривают англичане и американцы. Лилия эти комиксы терпеть не могла.
        - А Генрих любил, - сказала я.
        - Да. Он даже учился рисовать в таком стиле…
        - Рисовать? - переспросила я.
        И вот тут-то мой гениальный профессор, моя без пяти минут мисс Марпл наконец сообразила, к чему я клоню. Сейчас она была похожа на вытащенную из воды рыбу, то раскрывающую, то закрывающую рот. Не хватил бы удар от волнения!
        - Погодите, Гаянэ! Вы… вы были на кафедре?! Когда? Видели эту ужасную картинку?! О боже! Какой позор!
        - Я видела эту картинку, - произнесла я спокойно, подражая Зету.
        Я могла бы ей сказать, что никакого позора в этом нет. Что я художник и что в Сети я навидалась всяких рисунков. Что Генрих Андреевич (а в том, что это был он, я уверена) хотел задеть Лилию Леонтьевну. Он за что-то ей мстил и выбрал такой странный способ. Но не стала я ей этого говорить. Потому что не могла простить ей, что она наказала невиновного человека.
        - Картинку нарисовала Варя Петрова, - упрямо сказала Анна Семеновна, поджав губы.
        Я встала. Выдохнула навязчивый запах лаванды. Положила фотографию на стол. Из окна я видела Зета. Он больше не медитировал на детской площадке. Качался на качелях.
        - No, - сказала я, - Petrova is innocent. And I’ll prove that[26 - No Petrova is innocent. And I’ll prove that - (англ.). Нет… Петрова невиновна. И я докажу это.]. А секрет вашего голоса я никому не выдам. Don’t worry[27 - Don’t worry - (англ.). Не беспокойтесь!].
        Глава 20, в которой я все гадаю - будет драка или нет?
        Мы устроились на рюкзаках между бассейном и входом в первый гуманитарный. Справа от меня сидел Ботаник, слева Зет. В хорошем романе про девочек они бы недовольно косились друг на друга, ревнуя меня, но эти двое, похоже, спелись.
        Я, правда, тоже не была похожа на героиню традиционного романа для девочек. Прежде всего потому, что на мне был бурый свитер с дырками. Я надела его в надежде, что мой талисман поможет нам провести встречу.
        А спелись ребята в прямом смысле. Зет протянул Ботанику наушник, и оба с удовольствием погрузились в прослушивание классической музыки.
        - Вальс номер 58? - переспросил Ботаник за моей спиной.
        Зет кивнул.
        - Чей вальс-то? - проворчала я, стряхивая со спины ползающий туда-сюда проводок, скрепляющий их наушники.
        Оба улыбнулись, и я в очередной раз почувствовала себя дурой.
        - Мы, к вашему сведению, ловим здесь преступника, - напомнила я этим двоим гениям.
        - Шопен этому занятию не помеха, - сказал Ботаник.
        - Точно, - поддержал Зет, - классическая музыка помогает структурировать реальность, понимаешь? Она помогает находить ответы на вопросы.
        - Тем более что некоторые вопросы так и остались без ответов, - добавил Ботаник.
        - Имей совесть! - воскликнула я сердито. - Стеклышко подошло!
        - Все равно, - упорствовал он, - он сможет отпереться.
        - Ладно, - вздохнула я, собирая остатки терпения, - знаете, какое между вами самое большое сходство? Не то, что вам обоим нравится Шопен и нравится умничать. А то, что на протяжении всего расследования вы постоянно требуете от меня доказательств!
        - Мы - твой голос разума, - сообщил Зет, а Ботаник почему-то расхохотался.
        Я с подозрением посмотрела на него. Может, на самом деле все эти зетовские примочки, типа «я читаю мысли» и «знаю твою судьбу», - это юмор такой, а я его не поняла? То есть Зет всю дорогу надо мной подшучивал?!
        - Ну, прости-прости, - пробормотал Ботаник, заметив, что я надулась, - конечно, если он придет сюда, то это будет прямым доказательством его вины. Ведь ты не подписывала рисунок. Просто написала: «Ты прав. Жду в пять у бассейна». Если он придет сюда, к Лилии, значит, это он изобразил ее в образе Невидимой Леди. Кстати, подпись гениальна. Лаконично и в точку.
        - Это была идея Зета.
        - Я же говорю, мы твой голос разума, - откликнулся Зет, и они оба хихикнули.
        Мне было не до смеха. Я все гадала, чем закончится встреча Лилии и Генриха. А вдруг этот сумасшедший набросится на нее? Вообще-то любая хорошая история в комиксах должна заканчиваться столкновением главных персонажей. Но что-то я слабо представляю себе, как они будут… «сталкиваться». А самое главное - узнаем ли мы, что они оба не поделили?
        - Лилия… - подскочил Ботаник и еще издалека раскланялся с заведующей кафедрой перевода, выбегавшей из первого гуманитарного.
        Вот уж кто выглядел как героиня женского романа. Лилия была в розовом брючном костюме и белых туфлях, в руках сжимала белую сумочку. На лбу - солнцезащитные очки. На лице - тревога и волнение.
        - Что случилось? - бросилась она к нам, - Анна Семеновна сказала, что мне необходимо быть свидетелем в поимке настоящего преступника, оскорбившего нашу кафедру.
        Я кивнула, подумав, что сама Анна Семеновна в это не верит и поэтому не согласилась участвовать в операции.
        - Но я считаю, что… - начала Лилия Леонтьевна.
        - Анжела идет! - воскликнул Ботаник. - Ой, простите, Лилия Леонтьевна, перебил вас.
        К нам действительно приближалась Анжела. Она была во всем черном. Шла она быстрыми шагами, одну руку завела за спину, словно пряча там меч, которым она нас собиралась поразить. Или другое оружие. Помнится, госпожа Эбоси ловко палила по жителям леса из огромного такого пулемета.
        - Анжела, - пробормотала я, - значит, она выудила письмо раньше Генриха и обо всем догадалась! И драка все-таки будет.
        Анжела вытащила из-за спины руку. В руке она сжимала бутылку.
        - Надеюсь, у нее там не соляная кислота, - вздрогнула я.
        - Вода, - сказал Зет.
        Действительно, Анжела замедлила шаг и отпила из бутылки. Потом продолжила идти. Похоже, у нее от волнения в горле пересохло. А может, таким образом пытается дать нам понять, что ей плевать? Госпожа Эбоси тоже делала вид, что равнодушна ко всему. И только в драке с принцессой Мононоке проявилась ее сущность.
        - Эй вы! - крикнула Анжела.
        Голос - точь-в-точь как у Эбоси.
        - Что вы задумали? Довести моего отца до нервного приступа?! Зачем эти идиотские рисунки, а? Вы что, Лилия Леонтьевна, не знаете, как он к вам относится?! Что у него сердце разорвется, прочитай он вашу записку!
        - Что за тон, Анжела? - возмущенно сказала Лилия Леонтьевна. - И о какой записке идет речь?
        - Зачем вы притворяетесь? - взбешенно спросила Анжела.
        Она подошла совсем близко. Ее глаза горели, и она с ненавистью оглядывала всю нашу группку.
        - Успокойся, Анж, - попросил Ботаник, - мы не хотели пугать дядю Генриха… Просто нам надо было проверить…
        - Проверить что, Серж?! Ты-то как затесался в эту группу предателей? Ах, понимаю… Твоя старая подружка… Гайчонок.
        Она выплюнула мне в лицо мое имя, однако я не испугалась. Потому что припомнила заплаканное лицо Вари. И я знала, что правда - за мной.
        - Да, Анжела, - сказала я тихо, - старая подружка Ботаника испортила вам ваш гениальный план. Вы ведь так ловко позаимствовали зажигалку у Риты. И даже оставили ее на месте преступления, чтобы свалить на Риту вину. А когда этот план не сработал, вы довольно ловко подкинули Варе рукопись. Чтобы ее поймали с поличным.
        - Ничего не понимаю, - пробормотала Лилия Леонтьевна, - Анжела, вы же сами сказали мне в тот день, что видели у Петровой мою рукопись. Я поехала к ней и нашла ее.
        - Это она вас так навела, - объяснила я, - и этот план был удачным. Правда, не для Вари. Ее, бедолагу, ни за что исключили из университета. Лишили возможности получить профессию. Зарабатывать деньги, кормить семью. Зато Генрих Андреевич спасен. Что там было на стуле, который вы подожгли и выбросили из окна, Анжела? Автограф вашего папы, который на самом деле гордился своим злодеянием?
        - Так это… Генрих нарисовал меня? - потрясенно спросила Лилия.
        Ее губы, тщательно накрашенные розовой помадой, задрожали. Она сжала виски ладонями, манерно оттопырив мизинчики.
        - За что… Анжела… за что он меня так ненавидит? - спросила она дрожащим голосом.
        - За воровство! - бросила Анжела и с независимым видом отпила из бутылочки.
        Вот тут-то она и случилась. Драка. Лилия цокнула каблучком и схватила Анжелу за воротник плаща.
        - Что?! Что вы сказали?! Повторите! Да я!.. Я!.. Ай!
        В попытках вывернуться Анжела сжала свою бутылочку, и вода пролилась прямо на чудесный розовый костюм.
        От этого Лилия разозлилась по-настоящему. Я думала, она вцепится перламутровыми ногтями в бледное лицо Анжелы, но тут мы услышали знакомый скрипучий голос:
        - Лилия Леонтьевна! Отпустите нашу лаборантку!
        - Бывшую, Анна Семеновна, - прошипела Лилия.
        - Может, и бывшую, но…
        - Нет, вы слышали?! Она назвала меня воровкой!
        - Я все слышала, Лилия Леонтьевна… И я, если честно, понимаю, о чем идет речь.
        Анна Семеновна скрестила руки на груди и смотрела с вызовом. Так же - как на меня утром. Только теперь на Лилию.
        - Анжела, - сдержанно сказала Анна Семеновна, - я приношу вам извинения. От имени всей кафедры. За то, что наша заведующая… использовала в своей рукописи ваши с Генрихом Андреевичем разработки, касающиеся практики перевода и изложенные в вашем дипломе.
        - Использовала! - подтвердила Анжела. - А мой диплом раскритиковала на заседании кафедры в пух и прах!
        Губы ее побелели от ярости.
        - Но методы, которыми вы решили наказать Лилию Леонтьевну… возмутительны.
        - Признаться, мне наплевать было на то, что сделала Лилия Леонтьевна, - процедила Анжела, отбрасывая в сторону пустую бутылку, - а вот отец схватился за сердце. И я даже отвезла его в больницу, потому что заподозрила приступ. Однако мне позвонили оттуда вечером и сказали, что он сбежал! Я сразу догадалась, куда он отправился! Поэтому не следует меня упрекать в тщательно продуманном плане! Потому что его не было! Я просто защищала отца!
        - И поэтому поехала к Варе, взяла у нее ключ от кафедры и взяла с собой Риту с Максом для прикрытия, - добавила я, - а когда обнаружила, что случилось на кафедре, то решила, что вина прекрасно ляжет на двух эмо-кидов!
        - А как Генрих попал на кафедру? - спросила Лилия Леонтьевна ни у кого-то конкретно, так, в воздух.
        - Я знаю как, - мрачно отозвалась Анна Семеновна, - он приходил ко мне тем вечером. Зашел спросить, как успехи Анжелы. А сегодня утром, после того как Гаянэ изложила мне свою теорию, я проверила, на месте ли ключ от кафедры. Ключ был на месте, только это не тот ключ. Генрих подменил его в тот вечер, когда собирался на кафедру. А вот откуда он узнал код сейфа?
        - Вы думаете, его так сложно было подобрать? - язвительно сказала Анжела. - Он же хорошо знал нашу самовлюбленную заведующую! Какой еще может быть код, если не дата ее рождения?!
        - Слушайте, Анжела, раз вы взялись все объяснять, - воодушевилась я, - так скажите, кто пустил вашего отца в корпус так поздно? - спросила я, и тут Анжела сломалась. Она закрыла лицо руками и закричала:
        - Хватит! Перестаньте! Мне противно все это слушать!
        Развернулась и побежала прочь. Ботаник проговорил:
        - Прости, Гайчонок, не смогу тебя прокатить на байке, мне надо проводить кузину домой.
        - Мы тоже пойдем, - сказала Анна Семеновна и взяла под руку Лилию Леонтьевну.
        Та не сказала ничего. Просто молча повиновалась. Так они и потопали к своему первому гуманитарному.
        Я повернулась к Зету. Он вытащил наушники из ушей.
        - Ты что, так и слушал Шопена всю дорогу? - возмущенно спросила я.
        - Нет. Я переключил на Грига. «В пещере горного короля». «Пер Гюнт» очень хорошо аккомпанировал вашей встрече. Вот, послушай!
        После нескольких секунд громкой воинственной музыки я заметила:
        - А драки так и не было!
        - Сейчас будет, - успокаивающе сказал Зет.
        - В смысле? - опешила я, и у меня вывалился наушник.
        - А вот!
        И он указал на Макса, который несся к нам вдоль футбольного поля со стороны общаги.
        - А-а! - кричал он издалека. - Попались, ворюги! Отдавайте кассету!
        Он налетел так стремительно, что я испугалась. С размаху он двинул Зету под дых.
        Я ахнула. Но Зет даже не шелохнулся.
        - Прекрати! - крикнула я Максу. - Оставь нас в покое!
        - Разбежалась, - ответил Макс и ударил снова.
        Зет усмехнулся и вдруг схватил Макса за кисть, сжав большой и средний пальцы.
        - Эй, одурел! - завопил Макс. - Больно! Пусти!
        Зет выкрутил ему кисть, а потом, обняв, будто для танца, кинул Макса на газон. Тот со стоном выдернул руку и попытался пнуть Прозрачного под колено ногой. Зет отскочил в сторону, ухватил ноги Макса и перевернул его на живот. Согнув Максу ноги, он придавил одну коленом и выкрутил пятку. Макс заорал.
        - Еще двадцать секунд, и нога сломана, - тихо сказал Зет. - Ты готов нас слушать?
        - Нет! Ворюга! Гад!
        - Ты готов нас слушать?
        - Ай… да…
        - Так вот. Кассету у тебя изъял не я. Но забрали ее для дела. Чтобы оправдать невиновного. Мы готовы тебе ее вернуть.
        - Да можете подавиться, - вдруг спокойным голосом произнес Макс, - плевал я на этот клип. Мне важно было, чтобы меня виноватым не сделали.
        - Ну, тогда мы оставим кассету себе, - торопливо сказала я.
        Я не горела желанием снова встречаться с Максом и передавать кассету от его камеры. Зет кивнул и выпустил Макса. Тот вскочил на ноги. «Они бы хорошую пару с Анжелой составили, - подумала я, - команда людей, которые готовы сжечь нас взглядом». Макс шагнул ко мне, но Зет схватил его за кисть и сказал:
        - Есть не только болевые приемы. Но и удушающие.
        - Психи! - буркнул Макс и сбежал.
        - Что это было? - спросила я, глядя ему вслед.
        - Баритсу. Тайная японская борьба. Ее приемы использовал Шерлок Холмс, когда скинул со скалы профессора Мориарти.
        - Ну, хорош! - разозлилась я. - Я не Ботаник, но знаю, что баритсу вообще не существует. Это название сценаристы придумали. Исказили слово «джиу-джитсу».
        - Тогда пусть это будет «джиу-джитсу», - согласился Зет. - Проводить тебя до дома? Только не смотри на меня таким взглядом, как будто ты в меня влюбилась!
        Глава 21, в которой клубничная шарлотка все-таки немного подгорает
        Мамочка расстаралась. У нее благополучно закончилась предзащита диссертации, а защита назначена только на май. Так что мамуля вспомнила, что она - жена и мать. И поэтому с утра шумела пылесосом, бегала по квартире с тряпкой, пыталась отобрать у меня футболки, чтобы постирать их (бедняга совсем забыла, что я давно стираю все сама). А потом она с таинственным видом скрылась на кухне и что-то там взбивала и смешивала. Мы с папой переглянулись, когда она нас позвала.
        - Лучше бы уж докторской своей занималась, - вздохнул папа, плетясь на кухню, - тогда бы продукты не портила в таком количестве.
        - Клубничная шарлотка! - объявила мама с торжественным видом, комкая в волнении фартук. - По рецепту еще десять минут должна провести в духовке.
        - Надеюсь, не больше, - проворчал папа, усаживаясь за стол, - а не то Гая опоздает на занятие к Анне Семеновне.
        Я вздохнула. Как жаль, что кончилось расследование. Во-первых, началась рутина. Во-вторых, у меня нет интересных новостей для Ники. А они ведь нужны ей постоянно, чтобы вызывать у нее интерес к жизни.
        - Девять минут, - пробормотала мама, наклоняясь к духовке.
        Папа знаком показал мне, чтобы я достала нам с ним из холодильника йогурты. Я открыла холодильник, но тут зазвонил телефон. Папа взял трубку.
        - Анна Семеновна? Надеюсь, вы в добром здравии. Мы уже выезжаем на занятия. Что? Почему?
        Я захлопнула холодильник и плюхнулась на табуретку.
        - Да? Она говорила, конечно, но… Вы уверены? Что за молодой человек? Во сколько? Хм… Ну, если вы уверены… Благодарю.
        Папа положил трубку. Вид у него был озадаченный.
        - Пять минут, - прошептала мама, усаживаясь за стол рядом с ним.
        - Йогурт будешь? - спросила я у папы.
        - Что? Да-да, конечно. Слушай, звонил твой педагог.
        - Я уже поняла. Она заболела?
        - К счастью - нет. Но она звонила по поводу занятий. Она не хочет больше заниматься с тобой.
        - Какой ужас, - пробормотала я, с трудом скрывая счастливую улыбку, - а почему?
        - Не видит в тебе способностей к переводу, - огорченно сказал папа, - однако твоя слава художника-комиксиста дошла до молодого человека, который руководит Школой альтернативного рисунка. Этот молодой человек - ее бывший выпускник.
        - Ее знакомый руководит ШАРом? - потрясенно спросила я.
        Тысячу раз мы с друзьями-мангаками обсуждали на форуме, как здорово было бы хоть разок попасть в этот ШАР. Но просто так, с улицы, туда не берут, нужна рекомендация, а где ее взять? И я даже не ожидала, что рекомендация может поступить от Анны Семеновны.
        - Да, - сказал папа, - и руководитель ШАРа хочет пригласить тебя на семинар.
        - Ой, - сказала я, - сейчас в обморок упаду.
        - Школа находится в Подмосковье. Но этот руководитель сегодня туда поедет и…
        Я сорвалась с места и бросилась папе на шею.
        - Папуля! Ты разрешишь?
        - Если бы инициатива исходила от кого-то другого, а не от Анны Семеновны, я бы не позволил. Но тут…
        - Я тебя обожаю!
        - Только к этому руководителю я отвезу тебя сам.
        - Спасибо! Мамуля, ты слышала?
        - Две минуты, - проговорила мама, подскакивая.
        - Какое счастье, - пробормотала я, снова усаживаясь на место.
        В кармане пикнул мой мобильник. Эсэмэска от Зета.
        «Ну как тебе? Жду у МГУ через час».
        Вот тут я и правда чуть не хлопнулась в обморок от удивления. Так это все устроил Зет? Маг-йог - и руководитель Школы альтернативного рисунка вдобавок?
        «На байке поедем?» - написала я.
        «Обязательно», - ответил он.
        Как же я счастлива! Однако папа моего счастья не разделял. Сидел грустный у окна, смотрел в одну точку. Даже о йогуртах забыл. Нет, не могу я радоваться жизни, когда папа так огорчен.
        - Папочка…
        Я взяла его за руку.
        - Это я виноват, - пробормотал он, - слишком давил на тебя с этим переводом. Вот он тебе и опротивел.
        - Папочка, он мне давно опротивел, пойми же.
        - Как ты будешь жить, когда вырастешь? На что?
        - Пап, я еще не выросла. Будут бить, будем плакать.
        - Что за поколение? - вздохнул папа. - Яйца курицу учат.
        - И курица яйца учит, - возразила я, - кстати, я изменила свое отношение к английскому. И понимаю, что нужно его знать. И уметь переводить…
        Лицо у папы посветлело. Он накрыл мою руку своей.
        - В любом случае я буду им заниматься, обещаю, - сказала я, вдруг подумав, что переводить-то можно что-то интересное.
        Комиксы, например!
        - Сгорело! - вдруг закричала мама. - Я задумалась, и она сгорела.
        Мы втроем подпрыгнули и принялись вытаскивать клубничное чудо из духовки. Снизу оно действительно подгорело. И по краям тоже. А внутри мама даже не тыкала спичкой. Значит, вполне могло остаться сырым.
        Однако я все-таки взяла лопатку, отрезала себе кусочек пирога прямо в форме. Вынула его. Чуть не уронила, потому что обожгла пальцы. Подула. А потом откусила и проговорила:
        - Вкуснотища, мамуля.
        И я не врала. Шарлотка и правда была вполне съедобной. То ли потому, что мама очень старалась. То ли потому, что меня переполняла любовь к ним обоим - и к маме, и к папе.
        Глава 22, в которой я разгадываю последнюю загадку
        Машины гудели мне со всех сторон. Как только мы выехали на проселочную дорогу, я закричала:
        - Вообще-то я думала, что байк - это байк!
        - А я думал, ты английский язык хорошо знаешь, - делано удивился Зет.
        Он держал руль одной рукой и смотрел куда-то в небо, а не на дорогу, а я изо всех сил крутила педали, чтобы его догнать.
        - Разве не помнишь великую песню Меркури? «Bicycle, Bicycle, I want to ride my bicycle, I want to ride my bike!»[28 - «Велосипед, велосипед, я хочу гнать на моем велосипеде, я хочу гнать на своем велике!»]
        - Тьфу, - с досадой сказала я, останавливаясь, чтобы вытащить ветку, попавшую в цепь.
        Вокруг было красиво: ночью выпал первый снег, и золотистые осенние листья лежали припорошенные им, как сахарной пудрой. Холодно, но солнечно - моя любимая погода. На самом деле - классно ехать на велике по деревенской дороге в такой холод, но Зету я не признаюсь, пусть не воображает.
        Зет остановился чуть впереди.
        - Кроме того, - продолжил он, наблюдая за тем, как я силюсь вытянуть колючий прутик, - мне очень уж хотелось произвести на тебя впечатление.
        - То есть ты не думал, что я разочаруюсь, когда вместо крутейшего хромированного байка увижу вот этот транспорт для детсадовцев, - съязвила я, залезая обратно на велосипед.
        - Думал, конечно! Брал напрокат в общаге и думал - поэтому и провернул к этому времени трюк с твоим папой!
        - Что-о?!
        Я догнала его и схватила за капюшон.
        - Так я и знала, что здесь что-то не так! Папа в жизни не отпустил бы меня с тобой! Значит, ты все-таки использовал гипноз!
        - Нет-нет!
        Зет со смехом прикрыл голову, которая уже слегка успела обрасти трогательным ежиком волос.
        - Ты же сказала, чтобы я не гипнотизировал твоего папу! Пришлось гипнотизировать кого-то другого.
        - Анну Семеновну, - пробормотала я, пораженная, - ты ее загипнотизировал?!
        - Я повлиял на нее силой мысли, - хмыкнул Зет.
        - Так вот почему она сегодня позвонила папе и сказала, что моя слава комиксиста дошла до человека, который руководит Школой альтернативного рисунка, и он хочет пригласить меня на семинар?!
        - Да, тут прокол вышел, - нахмурился Зет, - я не руковожу ШАРом. Это мои друзья делают. Но я не настолько силен в гипнозе, чтобы такие сложные вещи ей передать мысленно.
        - Школа альтернативного рисунка, - мечтательно произнесла я. - Мы скоро доедем?
        - Судя по указателям, до деревни Усачево еще километров двадцать.
        - Хорошо, что мы хоть из Москвы на электричке выбирались, - вздохнула я. - А расскажи еще раз про них. Мне до сих пор не верится.
        - А что такого странного? Ребята снимают здоровенный дом и приглашают по выходным знаменитых мангак, комиксистов, райтеров, это художники, которые рисуют…
        - Я знаю, что рисуют райтеры! Дальше!
        - А дальше, поскольку они предпочитают классике эксперимент, они пригласили тебя, чтобы ты рассказала о своих достижениях, о том, как ловко тебе удается скрещивать традиционный американский комикс и мангу.
        - Обалдеть, - прошептала я себе под нос, - слушай, да чему я могу их научить?! Скорее я бы с удовольствием у них чему-нибудь поучилась!
        - Так и будет, - кивнул Зет, - у них нет строгого разделения на учителей и учеников. Каждый и учит, и учится.
        - С ума сойти… Ох, Зет, я тебя просто…
        - Слушай, - перебил он меня, - а меня вот все мучает одна загадка. Как Генрих попал в первый гуманитарный? Судя по тому, что пришлось проделать нам с тобой, это не так просто!
        - А прочитать его мысли слабо? - не удержалась я.
        - Я могу прочесть мысли в настоящем. Ну то есть о чем думает человек сейчас.
        - Типа - онлайн?
        - Ну да… А прошлое мне неподвластно.
        - Ладно, расскажу. В первом гуманитарном работала гардеробщица. С фиолетовыми волосами. Ирина зовут. Она - двоюродная сестра Генриха Андреевича, приехала из деревни. Анжела устроила ее работать в первый гуманитарный. В тот вечер у нее был день рождения. Она и пропустила Генриха. А заодно и Анжелу с друзьями. И не выдала их.
        - Да, у них там все друг за друга горой!
        - Все, кроме Анжелы. Она боялась, что Ирина все-таки выдаст их, и постаралась, чтобы ее уволили с работы.
        - И получилось.
        - Ирина сама ушла. А Анжелу выгнали из МГУ.
        - Так ей и надо. Она безобразно поступила с Варей. Да и со всеми остальными тоже.
        - Да, в МГУ ей дорога закрыта. Она устроилась в Институт лингвистики, где работает Генрих Андреевич, но и там к ней относятся с подозрением. А ее отец, мне Ботаник рассказывал, послал Лилии Леонтьевне еще один рисунок Невидимой Леди в своем стиле, с подписью «Прости». Не думаю, что она простит. Да, совсем забыла! Папе нужен был человек в секретариат, который бы владел переводом и мог работать с бумагами. На неполный день.
        - Он уговаривает тебя?
        - Нет! Он уже взял на это место кое-кого. Можешь себе представить, Варю Петрову! Она счастлива невероятно!
        - Кстати, ее брат классно рисует. Надо будет арендовать машину в следующий раз и отвезти его в ШАР.
        - Правда?!
        - Конечно. А как там твоя подруга Ника?
        - Ее выписывают завтра. А еще, представляешь? Ее родители предложили моим отправить нас на зимние каникулы за границу вдвоем! Так что скорей бы зима!
        - Зима скоро начнется, - пообещал Зет, глядя на огромную тучу, которая вдруг закрыла солнце, - мне кажется, сейчас снег опять повалит. А что, папа отпускает тебя с Никой?
        - Думает пока. Но очень надеюсь его убедить. Я согласна даже с сопровождающим ехать.
        - И куда вы поедете?
        - Ника очень хочет в Париж. Типа столица моды и красоты. Молодцы ее родители, нашли правильный способ вызвать в ней интерес к жизни.
        - А ты куда хочешь?
        - А мне все равно. Везде и всегда есть что-то интересное. Что-то, что дарит нам энергию. Правильно, Зет?
        - Кстати! Я ведь кое-что забыл!
        Он похлопал себя по карманам и выудил нечто продолговатое и блестящее.
        - Вот! Тебе подарок.
        - Остановись!
        - Еще чего. Развивай разные навыки, а не только прыжки с сумасшедшей высоты.
        - Не можешь мне простить своего барахтанья в мусоре? Ну ладно!
        Я протянула руку и схватила у него с ладони блестящий предмет. Это был плеер. Вот это да! У меня уже есть один, но он обычный, а этот - MP3.
        - Это мне?
        - Да! Ты же не любишь делить с кем-нибудь наушники. Вот тебе твои собственные. Но имей в виду, я закачал туда только классику.
        - И мне обязательно слушать твоих Дворжаков и Шопенов?
        - Конечно. Это волшебная музыка. Она структурирует реальность, поверь мне. Кстати, именно Дворжака я включал у Анны Семеновны, когда она уговаривала твоего папу отвязаться от тебя с переводами. Я ставил «Юмореску», она у тебя под номером…
        - Стоп! - закричала я, и он съехал на обочину, резко затормозив.
        Я тоже. Спрыгнула с велика. Подбежала к нему.
        - Так ты мне врал! Про гипноз! Никакого гипноза! Ты просто пришел к Анне Семеновне и поговорил с ней! Да?!
        - Ну… - замялся он, но в его глазах плясали веселые искорки.
        - Зет! С тобой - как на американских горках! Я вообще не понимаю, как ты ко мне относишься!
        - Я тобой восхищаюсь, - сказал он очень серьезно и провел рукой по моим волосам.
        - Восхищаешься?
        - Да. Потому что ты очень талантлива.
        Это было самое лучшее признание в моей жизни. И я наконец-то отгадала главную тайну последних дней. Тайну моего отношения к Зету.
        Скажу честно - я его обожаю.
        Парижский паркур
        Вступление
        Когда за последним посетителем закрылась дверь, сияющая улыбка женщины исчезла, словно она сняла маску, от которой здорово устала за день. Она вздохнула и наконец-то выключила проигрыватель. Музыка смолкла - на секунду. Тишину прервал кашель - глухой, с надрывом.
        Женщина подошла к мужчине, который стоял у входа, скрестив руки на груди, и бросила взгляд на дверь, из-за которой доносился кашель.
        За дверью снова закашлялись. Громче. Словно там сидели под дверью и подслушивали.
        Женщина приподняла бровь. Но мужчина кивнул и показал на ключ, лежавший на столе.
        Она покачала головой, ее лицо выражало тревогу. Потом вздохнула, надела пальто, взяла зонтик и покинула кафе.
        Глава 1, в которой мы с Никой узнаем друг про друга удивительные вещи
        - Так и сказал? - переспросила Ника. - Гайка, твой любимый Зет заявил, что вам нужно сделать перерыв в отношениях?!
        - Не кричи, - попросила я, оглядываясь на пап, которые отправились за кофе, - не то чтобы перерыв…
        - Но просто он не будет тебе звонить и отвечать на твои эсэмэски…
        - Всего пару недель, Ника! Он сказал, что ему надо побыть одному… подумать о наших отношениях.
        Я набросила на голову капюшон толстовки и откинулась в кресле, сцепив руки на коленях в замок. Ника заглянула под капюшон и строго спросила:
        - А Слава тебе не то же самое сказал, перед тем как тебя бросить?!
        - Слава - не Зет. Зет вообще никогда не врет. Ему надо подумать.
        - Хани, я думаю, это конец! Если тебя бросает парень…
        - Потише можно?!
        Я снова показала глазами на наших пап.
        К счастью, они были сосредоточены на том, чтобы поставить на поднос шесть стаканов кофе и ни один из них не опрокинуть.
        Наши с Никой мамы сидели неподалеку. Никина мама что-то со скорбным видом рассказывала моей, моя же горестно кивала, однако иногда оглядывалась на папу, из чего я заключила, что ей не терпится удрать из аэропорта к своим любимым книжкам. Даже в такую рань, в половину шестого утра, мама думала только о научной работе и диссертации, которую ей предстоит защищать весной.
        Однако маминым словарям все-таки придется подождать, пока объявят рейс.
        Родители подарили нам с Никой на Новый год поездку в Париж, с проживанием в пансионе какой-то очень строгой мадам, знакомой Никиного отца. Сопровождать нас будет коллега наших пап, Елена Алексеевна. Она нас довезет до пансиона, сдаст на руки мадам, а потом через неделю вернется и заберет.
        За огромным окном зала ожидания валил снег, словно ребенок великана высыпал его из гигантского ведра, и было очень сложно представить, что в Париже сейчас плюс пять, все в куртках без шапок, и тюльпаны на улицах продают, как сказала строгая мадам, когда Никин отец советовался с ней по поводу теплых вещей.
        Я полетела почти налегке, с маленьким чемоданчиком, который решила не сдавать в багаж. Ника же свой чемоданище, весь в пестрых узорах и заклепках, в салон взять не могла и ждала, когда нас позовут на регистрацию.
        Мой бедный папа споткнулся о него, когда принес кофе.
        - Чуть не пролил твой латте на новые брюки, - сердито сказал он мне, словно я своими руками смастерила этот чемодан и силой воли заставила папу о него споткнуться. - Осторожно, Гаянэ, не обожгись! Ника, это твой.
        - С двойным карамельным сиропом? - уточнила Ника. - И взбитыми сливками?
        Я решила, что ослышалась, ведь Ника вечно на диете. Осенью вообще загремела в больницу для анорексичек, есть отказывалась. А тут, здрасте! Карамельный сироп и взбитые сливки!
        Но папа кивнул, и Ника с кокетливой улыбкой приняла у него пластиковый стакан.
        - Ника, а…
        - Твой папа запрещает тебе встречаться с бойзами? - перебила она меня, наблюдая за тем, как наши папы передают мамам кофе (Никина мама наверняка выбрала что-то без молока и сахара, а моя - самый крепкий, чтобы мозги работали на полную катушку, ведь ее словари ждут) и усаживаются неподалеку, с наслаждением вытягивая ноги.
        Никин отец достал айпод и что-то показал моему на нем.
        - Папа и так был недоволен тем, что у меня есть парень. А если он узнает, что Зет меня бросил…
        - То он его прирежет, - растягивая слова, проговорила Ника все с той же кокетливой улыбочкой, не отводя взгляда от наших пап.
        - Минимум, - хмыкнула я, - восточная кровь, знаешь ли…
        - Как он тебя только в Париж отпустил?
        - Не одну же. В самолете Елена Алексеевна за нами следить будет. А на месте - мадам Пуарэ. Ты, кстати, ее видела?
        - В жизни - нет. Только на фотках. Дэдди вчера показывал. Похожа на Вивьен Вествуд[29 - Вивьен Вествуд - британский дизайнер, основательница стиля панк в моде.].
        - Такая же рыжая?
        - И такая же старая. Пуарэ… Звучит как «Пуаро». Кстати, думаешь, нам попадется там какое-нибудь преступление? Очень хочется что-нибудь расследовать, - мечтательно протянула она, осторожно подбирая кончиком трубочки взбитые сливки и отправляя их в рот.
        - Если папа услышит твои слова, снимет меня с рейса. Не рассчитывай, подруга! Что можно успеть расследовать за неделю?
        - Велл, тогда мы немного рассеем твою… как это… как у Юджина Онегина? Грусть?
        - Хандру, - вздохнула я, поднимаясь, чтобы выбросить свой стаканчик в урну, - не Юджина, а Евгения. Слышал бы тебя Ботаник. Моя хандра, Ника, не связана с тем, что Зет меня бросил. У меня есть гораздо более серьезная проблема. Я не могу… Ой!
        Ника повернула голову туда, куда смотрела я. По залу бежал парень. Обычный, русоволосый, в черной куртке и свободных серых спортивных штанах. Он направлялся к зоне таможенного контроля и на бегу (вот почему я ойкнула!) перепрыгивал через чемоданы, сумки и даже тележки, нагруженные багажом. При этом у него было абсолютно невозмутимое выражение лица, то есть сосредоточенное, но спокойное. Как будто он участвовал в соревнованиях по бегу с препятствиями.
        - Ты смотри, что он вытворяет! - вырвалось у меня, когда парень перескочил через спину дядьки, нагнувшегося завязать шнурки. А дядька даже ничего не заметил! Когда он распрямился, то первое, что увидел, было изумленное лицо жены. Она что-то сказала дядьке, и тот повернулся, но парень уже достиг воротец, отгораживающих зону таможенного контроля от зала, и… не стал их перепрыгивать. А просто вошел внутрь.
        - All show and no go, - пробормотала Ника.
        - В смысле?
        - В смысле - понтуется, - пояснила Ника, - я с таким училась в Америке, тоже все прыгал и в воздухе переворачивался. Это акро-стрит называется. Собираются в кружок и давай прыгать, показывать друг другу всякие… как это? Как в цирке?
        - Трюки?
        - Ну да. Никогда не понимала, зачем им это надо? Слушай, а ты стаканчик с собой в самолет, что ли, потащишь? На память?
        - Нет, - улыбнулась я, бросила его в урну и промазала.
        Скажу честно, не получилось у меня на броске сосредоточиться. Все перед глазами этот парень стоял, то есть бежал. Непохоже было, что он показывал трюки. Да и кому? Дядька со шнурками его вообще не заметил! Казалось, будто парень просто опаздывал на рейс, а через сумки перепрыгивал, потому что хотел расстояние сократить.
        «Вот бы с ним познакомиться», - пришло в голову мне.
        - Эй! Хеллоу! - завопила Ника, дергая меня за рукав, и я очнулась, с удивлением обнаружив себя уже в кресле рядом с ней, - Так что у тебя за проблема?
        - А, - вспомнила я, - да. Я не хочу рисовать. Абсолютно. Пропало желание.
        - Кантбишно! - выпалила она, отпуская мой рукав.
        - Серьезно… Уже несколько дней не могу заставить себя взять карандаш.
        - И что, ты не брала свои блокноты с собой?!
        - Зачем?
        - Ну… не знаю. Я не представляю тебя без карандаша в кармашке джинсов.
        - Если честно, я сунула альбом в чемодан. Но пока мне не хочется его даже доставать. Буду ходить по музеям. Мамочка уже неделю забрасывает меня названиями мест, которые мы должны посетить.
        - Ну… не знаю насчет музеев, а я лечу в Париж, чтобы есть.
        - Что ты там планируешь есть? Обезжиренный творог?
        - Велл… Круассаны… багеты… бриоши… Крабов однозначно!
        - Погоди-ка, - я уставилась на Нику так, словно видела ее в первый раз в жизни, - погоди, хани… они… все-таки… предложили тебе роль?! Да?! О боже! Почему же ты сразу не сказала?
        - Я поддерживала тебя, - скромно потупившись, сказала Ника, - у тебя душевная драма.
        - Да перестань! Моя лучшая подруга скоро получит «Оскар»!
        - «Эмми», Гайка. Сериальным актерам дают «Эмми».
        - А что за сериал?
        - Про толстую-толстую девочку. Которая похудела к концу сериала. И в нее влюбился наконец главный герой.
        - Слушай… Не пойми меня неправильно, я двумя руками за тебя, но все-таки зачем им заставлять толстеть худую девушку? Почему они просто полную на роль не позовут?
        - Во-первых, они же не знают, как эта полная девушка будет выглядеть к концу сериала, если похудеет. Сама понимаешь, можно похудеть и понекрасиветь…
        - Подурнеть, - поправила я ее.
        Ника только вернулась из Америки, и все время приходилось ее поправлять, чтобы она говорила на правильном русском языке. Иногда, правда, мне казалось, что она даже и не пытается запомнить, как надо говорить правильно, потому что так она внимание привлекает, а внимание Ника любит.
        - Надо же, - фыркнула я, - ты всю жизнь худеешь, а тут тебе придется…
        - Потолстеть, да.
        - И как ты на это решилась…
        - Ну знаешь… В процессе потолстения есть и свои плюсы, - улыбнулась Ника, с удовольствием выпивая со дна стаканчика остатки карамельного сиропа.
        - А вы уже заключили контракт?
        - Нет… Все организует маленький продюсерский центр в Нью-Йорке. Мне недавно пришло от них письмо. Сказали, что на кастинге я была лучшей. Поэтому, если я потолстею…
        - То с тобой потолстею и я! - улыбнулась я.
        - Это вряд ли. Ты же йогой занималась со своим Зетом.
        - Я ее брошу, - снова помрачнела я, - как он меня.
        - Ты же сказала, он тебя не бросал!
        - Я не признавалась, что он меня бросил, - сдалась я, - но ведь и ежу понятно, что это так.
        - Упс, - проговорила Ника, указывая на мою маму, которая подскочила с места и бросилась к нам.
        Никина мама побежала к папам, и те тоже вскочили.
        - Кажется, кто-то услышал, что тебя бросил парень, - прошептала Ника.
        - И что, из-за меня тарарам? - недоуменно проговорила я, но мама, поправляя съехавшие на нос очки, уже прокричала:
        - Скорее! Объявили посадку на рейс!
        Я наклонилась, чтобы поднять варежки, выпавшие из ее кармана, и придержала маму за руку, чтобы бедняга тоже не споткнулась о Никин чемодан, напоминавший громилу из команды по регби, которого взяли и раскрасили в цветочек.
        Ника подняла его вертикально, выдвинула ручку и покатила к стойке для регистрации, где уже ждали папы.
        - Мамуля, не волнуйся, - попросила я, - посадку только что объявили. Успеем.
        - Но Елены Алексеевны все нет!
        - Сейчас приедет, может, проспала. Она не звонила?
        - Нет. Мы звонили, но она недоступна.
        - Ну, может, батарейка села. Не переживай, мамуль, все будет хорошо!
        - Я не могу не волноваться, - призналась мама, и я заметила, что ее глаза как-то подозрительно заблестели, - ты же в первый раз без нас летишь!
        Если честно, меня ее слова слегка удивили. Я думала, что ей нет ни до чего дела, кроме умных книжек, а оказывается…
        - Папа тоже переживает, - прошептала мама, подводя меня к стойке, где папы уже стояли в очереди, с нашими билетами и паспортами в руках.
        Никин папа прижимал к уху трубку и хмурился. Наверное, пытался дозвониться Елене Алексеевне.
        «Ничего себе новости, - подумала я, - а я решила, что папа меня с радостью сбагривает на каникулы, чтобы не заморачиваться с моими развлечениями. Нет, все-таки родители - совершенно непостижимые люди».
        Я хотела поделиться этим соображением с Никой, но вдруг ее мама кивнула моей, пропустила ее вперед, а сама зачем-то взяла меня под руку.
        - Зайка, у меня к тебе одна просьба…
        Выражение лица у нее опять стало скорбным, словно парикмахер ей сделал не укладку, а панковский ирокез.
        - Зайка, если помнишь, осенью Ника страдала от анорексии.
        - Такое трудно забыть, - пробормотала я и нечаянно наехала ей на белоснежный сапог колесиком чемодана, - ой, извините.
        На секунду ее лицо сделалось куда более скорбным. Она оценила урон сапогу и, вздохнув, продолжила:
        - Я хотела бы, чтобы в Париже ты следила за Никой. Следила, чтобы она получала от жизни удовольствие, понимаешь? Поддерживай любые ее желания, хорошо? Особенно…
        Она понизила голос до шепота:
        - Особенно ее желания поесть, хорошо, Зайка?
        Я хотела сказать, что я Гайка, а не Зайка, но Никина мама тоже не любит запоминать, как говорить правильно, и я просто кивнула. Про себя же подумала, что у Ники явно нет проблем с желанием поесть. Двойной карамельный сироп - это вам не шуточки.
        Никина мама наконец оставила меня в покое, и я собиралась подойти к родителям, когда увидела парня, который завязывал шнурки. Невысокого такого. Даже ниже меня, насколько я могла судить по его согнутой фигуре.
        И тут меня захлестнуло странное желание. Я бросила взгляд на родителей. Все четверо что-то бурно обсуждали у стойки регистрации. Наверное, переживали, что Елена Алексеевна опаздывает.
        Я поставила чемоданчик. Глубоко вздохнула. Разбежалась. Внутри у меня все в пружину сжалось от волнения. Я подскочила к парню и занесла ногу, чтобы через него перепрыгнуть. Мне страшно хотелось повторить трюк, который сделал парень в растянутых штанах.
        Однако у этого реакция оказалась быстрее. Он вскочил и неожиданно толкнул меня в плечо.
        - Ты чего? - набросился он на меня. - С ума сошла? Что себе позволяешь?
        - Ничего, - промямлила я, - простите, я… я…
        Так ничего не сообразив ответить (а что тут можно выдумать?!), я ретировалась. Подхватила свой чемоданчик и подбежала к родителям, пытаясь понять: чего вдруг меня понесло через людей-то прыгать? Хорошо, папа не видел! Иначе в жизни бы не отпустил ни в какой Париж.
        - Дозвонился! - громко сказал Никин отец, прижимая трубку к уху. - Что?! Когда? И… почему вы раньше мне не позвонили?!
        Все уставились на него. А он отнял трубку от уха и сказал:
        - Так, все. Никуда не едете.
        - Почему?! - завопила Ника.
        - У Елены Алексеевны вчера ночью воспалился аппендицит. Она в больнице. Только что пришла в себя после наркоза.
        Повисла пауза.
        - Нет! - закричали мы с Никой хором.
        Переглянулись и начали хором уговаривать родителей отпустить нас одних. Никины сдались довольно быстро. А мой папа все сопротивлялся. Мало ли что случится! А если на нас нападут? Если похитят? Как вообще мы доберемся до мадам?
        - На такси, - пожал плечами Никин папа.
        - Ни за что! - сердито сказал мой папа. - А если их увезут неизвесто куда?
        - Тогда на поезде, - подала голос моя мама, поправив очки. - Мы ездили на конференцию по вопросам французской литературы и прекрасно добрались до места на поезде.
        Папа хмуро посмотрел на нее. Мол, и ты, Брут?
        - Папочка, - проникновенно сказала я, - у меня есть мобильник. Звони хоть пять раз в день. Проверяй, как мои дела. И не беспокойся, все будет хорошо! Обещаю!
        Папа вздохнул и притянул меня к себе.
        - Ладно, - сказал он, - но если что - сразу обращайся к полицейскому!
        - Особенно к симпатичному, - добавила Ника, и все, кроме моего папы, улыбнулись.
        Никин папа поставил шикарный чемодан дочери на черную ленту.
        - Давай свой, Гая!
        - Нет, спасибо, я его в ручную кладь возьму, - отказалась я.
        Никина мама защебетала:
        - Солнышко, улыбайся почаще, гуляя по улицам Парижа! Вдруг тебя увидит какой-нибудь известный фотограф? Или представитель модельного агентства! Это же Париж, хани, центр мира моды!
        - А еще это центр мира искусств, - добавила моя мама.
        - И развлечений! - подмигнул нам Никин папа.
        - И любви, - сказала Никина мама, и мое хорошее настроение испарилось.
        Я подумала, что есть и еще одна причина, по которой нам явно не светит расследование.
        Когда прошлым летом нам повезло найти похищенного мальчика с помощью канарейки, я не хотела ехать в Звенигород[30 - Читайте о приключениях Гаянэ и ее друзей в Звенигороде в повести «Письмо от желтой канарейки» (Кузнецова Ю. Большая книга приключений и загадок, Эксмо).].
        Когда мне доверили расследовать похищение важной рукописи на кафедре МГУ, я не хотела ходить на занятия в университет.
        То есть оба раза судьба как бы примиряла меня с реальностью. Показывала мне: в любом скучном месте можно обнаружить что-то интересное.
        А сейчас я хочу уехать. Уехать, убраться, умчаться из Москвы, подальше от этого дылды с глазами-озерами, в глупой куртке с тысячью карманов, с дурацкой прической и помешанностью на энергии и карме… Такого дурацкого дылды… Которого я все еще люблю.
        Клянусь, в Париже я постараюсь забыть его навсегда!
        Глава 2, в которой я попадаю под гипноз человека-волка
        - На Лувр обязательно оставь целый день, - посоветовала мама, обнимая меня у металлической подставки, отгораживающей зону таможенного контроля, - и не забудьте о выставке Мане в соборе.
        - И если что - сразу к полицейскому, - напомнил папа, взяв меня за руку.
        - Мы же всего на неделю едем, - сказала я, высвобождаясь и хватаясь за ручку чемодана.
        - Вот именно, - сказала мама, - день на собор Сакре-Кер, день на Лувр, день на Монмартр, день на…
        - Варежки, - сказала я, снова поднимая их с пола. - Мам, может, тебе их в сумку убрать? Теряешь все время.
        - И несколько дней на развлечения оставьте, - посоветовал Никин папа, обнимая дочь, - в Диснейленд, что ли, сходите.
        - Или в ночной клуб, - добавила Ника.
        - Что?! - возмутился мой папа. - Ночью вы должны быть в пансионе. Под присмотром мадам Пуарэ.
        - Икзектли, - кивнула Ника и нацепила солцезащитные очки.
        Она вообще выглядела как суперзвезда: темные очки, белая водолазка и меховая жилетка, розовые унты. И накрашена, как всегда, - словно уже стоит под софитами. Даже жалко, что ей нужно будет потолстеть. Такая красавица.
        - Не стойте на проходе, - попросил таможенник.
        Он был бледный и небритый, весь какой-то невыспавшийся. Бедняга, начинать работу в шесть утра - это ужас, конечно.
        - Проходите, - сказал он, - а то опоздаете.
        - Идем, - кивнула Ника, но папа придержал меня за локоть.
        - Слушай, - тихо сказал он, - только никаких историй! Хватит того, что вы едете одни! Никаких расследований, поняла?
        - Я…
        - Не волнуйтесь, мистер Арутюнян, - обворожительно улыбнулась Ника, приподняв очки, - мы всю неделю будем залечивать разбитое сердце вашей дочери.
        - Что?!
        - Вы идете или нет? - возмутился таможенник, подавляя зевок.
        Помахав родителям в окошко, отделяющее зону таможенного контроля от зала ожидания (уходя в сторону эскалатора, мама все-таки выронила варежки, и никто, кроме меня, этого так и не заметил), я пробурчала:
        - Обязательно было болтать про мое разбитое сердце?
        - Сорри, хани, - вздохнула Ника, снимая очки, - я все забываю, что у вас с папой не такие открытые отношения, как у нас с моим. Я своему все рассказываю. Он, например, одобрил мое намерение потолстеть. Кстати, как думаешь, дьюти-фри уже открыт?
        Она сняла унты и уложила их в пластиковую коробку.
        - Думаю - да, - кивнула я, вытаскивая из кармана мобильник и укладывая его рядом с ее унтами. - Ты правда будешь лопать шоколад?
        - А еще марципан, багеты, бриоши…
        - Хорош! Я уже есть хочу!
        - А вот сейчас и ограбим дьюти. Подашь бахилы?
        Я взяла пригоршню синего целлофана, но вдруг почувствовала, как мои пальцы сами собой разжимаются и я роняю бахилы на пол.
        - Могла бы и в руки подать, - проворчала Ника, наклоняясь за бахилами.
        - Я… Я не знаю, как это получилось.
        Я села на лавочку и принялась натягивать бахилы.
        Подняла глаза и столкнулась взглядом с высоким парнем в зеленом свитере. Он стоял у аппарата, просвечивающего чемоданы.
        У парня были темно-рыжие волосы и такие же бакенбарды. Бледное лицо, узкие глаза, под ними - темные круги.
        Он снял с движущейся ленты пластиковую коробку, вытащил из нее ноутбук и уложил его в рюкзак. Все действия парень совершал не глядя. Потому что в упор смотрел на меня.
        - Ты идешь или так и будешь разглядывать этого Пушкина? - поинтересовалась Ника. - Если шоколада мне не достанется, ты будешь в этом виновата!
        - Он больше на дракона Хаку[31 - Хаку - герой мультфильма Хаяо Миядзаки «Унесенные призраками», мальчик-колдун, превращающийся в дракона.] похож, а не на Пушкина, - пробормотала я, поднимаясь и укладывая на движущуюся ленту рюкзак, - или на волка-оборотня.
        Парень уже не смотрел на меня, но я-то знала, что это он мысленно велел уронить бахилы.
        Распознавать гипноз меня научил Зет.
        Я покачала головой, пытаясь вытряхнуть из нее воспоминания о Зете, и вдруг подумала, что папа еще не покинул здание аэропорта, а со мной уже происходит какая-то история.
        Глава 3, в которой я спасаю Нику и наши отношения
        Паспортный контроль наконец-то был пройден, и мы понеслись к дьюти-фри за шоколадками.
        - Вон он, - определила Ника, огибая дворик небольшого ресторана, откуда несся смех и пахло жареной картошкой.
        Мы подбежали к магазинчику, однако, подергав ручку стеклянной двери, Ника скривила гримаску.
        - Закрыто! - возмущенно сказала она. - Нет, это кантбишно!
        И она приникла к стеклянной стене, пытаясь разглядеть за щитами с рекламой, прислоненными с внутренней стороны, все шоколадки, которые за ними спрятались.
        - Давай пока присядем, - предложила я, кивая в сторону кресел, - у меня есть печенье с шоколадными чипсами, папа засунул в рюкзак перед выходом.
        Она уселась с недовольным видом, заложила ногу на ногу и принялась наблюдать за парой, сидевшей напротив. Он дремал сидя, она, укрытая пледом, лежала на креслах, при этом ее голова покоилась у него на коленях. Я торопливо перерывала вещи, пытаясь найти шоколадное печенье. Я еще не успела забыть встревоженное лицо Никиной мамы. Надо было поскорее накормить Нику, а то она может впасть в депрессию.
        - Вот оно!
        Я наконец-то нащупала на самом дне упаковку и потащила ее наверх.
        - Харри ап, хани!
        - Да я уже… ай! - вскрикнула я, почувствовав, что упаковка рвется у меня в пальцах об угол путеводителя по Парижу, который я прихватила с собой. - Да что же это…
        Я попыталась ухватить печенья, но они высыпались, и у меня в руках осталась легкая упаковка.
        - Тьфу!
        Я оглянулась в поисках урны, чтобы выбросить разорванную упаковку, и тут… увидела того самого оборотня! В зеленом свитере с бакенбардами! Он снова, не отрываясь, глядел на меня.
        - Ника! Это все он виноват! Он меня гипнотизирует! Из-за него я уронила бахилы и рассыпала печенье.
        - Ты рассыпала печенье?! Ты крейзи, хани! А что я буду есть?
        - Ну, я же его не на пол рассыпала, - пробормотала я, снова запуская руку в рюкзак, - вот, сейчас поймаю парочку…
        Но, как назло, печенье крошилось под пальцами и не желало вылавливаться.
        Наконец я ухватила хрустящий кусочек.
        - Нет уж, спасибо, - буркнула Ника, - мало ли какая грязь в твоем рюкзаке.
        - Нет у меня никакой грязи, - обиделась я, - ты сама, похоже, крейзи насчет грязи.
        - Полежи в больнице с мое, тоже будешь крейзи, - отрезала Ника.
        - Спасибо за пожелание!
        Я сгрызла печенье сама, чтобы доказать, что оно чистое и вкусное, но настроение от этого у меня не улучшилось. Как же так? Не виделись с Никой несколько месяцев! Так здоровски болтали по скайпу каждый день! И тут - на тебе. Поссорились, даже не успев вылететь из Москвы.
        А тут, как назло, еще и эта парочка на креслах. Она проснулась, что-то сердито высказала ему, он кивнул и вытащил из кармана повязку для сна, черную, с серебристой вышивкой. Она нацепила ее и снова заснула, а он стал играть с прядями ее волос.
        Память тут же услужливо подогнала мне образ Зета. Я покачала головой, чтобы его прогнать, и отвернулась от парочки, чтобы поразглядывать кого поинтереснее.
        Кто-то поинтереснее нашелся. Это был высокий старикан с длинными седыми волосами, заплетенными в косичку, в голубом спортивном костюме с белыми полосками. Самое интересное - он был босиком! Ступни ног у него были загорелыми, с длинными желтыми ногтями. Раньше я бы сразу схватилась за карандаш - где еще встретишь такого любопытного типа, но сейчас меня только передернуло от отвращения.
        Ника молча встала и направилась в зал вылета. Отлично. Она еще и разговаривать со мной не хочет. Как мне тогда сдержать обещание, данное ее маме?!
        - Ваши билеты, - попросила стюардесса, вежливо улыбаясь, - а отделение для ручной клади внизу.
        Я улыбнулась в ответ, хотя настроения не было. Пристроила свой чемодан и, проходя за Никой мимо кабинки в центре салона, с завистью покосилась на стаканчики с соком, водой или кока-колой на подносах, большие коробки, полные леденцов от укачивания. Везет этим стюардессам! Все у них подчинено порядку: и напитки, и слова, и улыбки, и жесты, и униформа. У меня же везде хаос: и в личной жизни, и в рисовании, и вот теперь даже в отношениях с лучшей подругой. Может, мне пойти в стюардессы?! Все равно рисовать меня больше не тянет.
        От этой мысли стало еще тоскливее. Ника уже нашла наши кресла и уселась у окна. Достала из сетчатого кармана кресла журнал и раскрыла его.
        Я вздохнула и начала расстегивать толстовку, чтобы сразу убрать ее на верхнюю полку, как вдруг заметила, что в крайнем кресле через ряд сидит мой волк-оборотень и глазеет на меня!
        - Этого еще не хватало, - пробормотала я, застегивая «молнию» обратно и усаживаясь, - опять этот псих пялится. Сейчас точно соком кого-нибудь оболью.
        Ника демонстративно отодвинула колено.
        Стюардессы переглянулись, одна из них нервно посмотрела на часы, но другая сказала: «Да вот они!» И в салон, спотыкаясь на пороге, толкая друг друга и других пассажиров, хохоча, ввалилась команда детей.
        Четыре девчонки и парень с пышными черными волосами и длинным носом, за который он постоянно себя дергал, сняли с себя куртки и плащи и оказались одетыми в белые рубашки, черные жилетки и серые костюмы.
        - Наверное, ученики какой-нибудь французской гимназии, - прошептала я, но Ника по-прежнему молчала.
        Окаменела она, что ли, из-за дурацкого печенья?
        Тем временем галдящие ученики сели, конечно, рядом с нами.
        Одна из девчонок мне показалась особенно противной. Не успели мы взлететь, как она встала на колени, повернулась к своим подружкам, которые сидели за ней, и сунула одной из них наушник от плеера (второй оставила себе). А потом начала трясти головой в такт музыке, закатывать глаза, морщить нос и петь одновременно!
        При этом она умудрялась громко шутить с толстой девочкой-тихоней, сидевшей рядом с ней. Тихоня хихикала и смотрела на свою сумасшедшую подружку со смесью ужаса и восторга. А та разошлась. Вытянула вперед руки и принялась выделывать какие-то дикие танцевальные движения.
        - О Билл! - прокричала она. - Какой он лапочка!
        «Каулиц, что ли? - пронеслось у меня в голове. - Из «Tokio Hotel»?»
        - Сядьте, пожалуйста, - строго попросила подоспевшая стюардесса, - мы взлетаем.
        - Конечно! Простите! - вскрикнула девица. - Ах! Я сажусь! Но Билл - лапочка! Чудо-природы! Инфернальное!
        «Сама ты инфернальное чудо природы, - подумала я, разглядывая кончики ее ушей, торчавшие из распущенных волос, - похожа на эльфа».
        Я мысленно сделала ее набросок в стиле манга. А Эльфиня тем временем толкнула толстушку в бок и завопила:
        - А ты бы согласилась, если бы Билл предложил тебе…
        Дальнейшие ее слова заглушил шум двигателя. Самолет набирал скорость. Но я заметила, как покраснела бедная толстушка, оглядываясь, думая, что слова Эльфини услышаны, и пробормотала:
        - Вот дура-то!
        - Просто она без комплексов, - заметила из-под журнала Ника, - в отличие от некоторых.
        - И какие же у меня комплексы?!
        - Мания преследования, например, - сказала Ника, - валишь свои мистейки на каких-то оборотней!
        Я даже не стала поправлять ее, что не «мистейки», а «ошибки». Я в этот момент так разозлилась на Нику, что готова была пересесть даже к оборотню. Он, по крайней мере, был мною заинтересован. А вот Нике дороже какая-то дура с торчащими ушами.
        Поэтому взлетали мы в гробовом молчании. И ели тоже. Правда, я все-таки иногда поглядывала на Никин поднос. К моему изумлению, она съела все подчистую, даже черствую булочку и сырок «Дружба». И чего ее мама волновалась?! Никаким голодом и не пахло!
        Зато мне кусок в горло не лез. Не только из-за ссоры с Никой. А еще потому, что на меня каждые пять минут оглядывался оборотень. Он достал книгу и нацепил очки в толстой черной оправе, как у Моби. Сам его взгляд тоже напоминал Моби - странный, чуть угрюмый и внимательный. Во время завтрака его заслонял дядька в белом свитере, сидящий в среднем ряду, особенно когда склонялся над своим подносом, но после еды дядька откинулся на кресло и захрапел, и теперь ничто не мешало оборотню беспрепятственно меня разглядывать. Хотя при этом у него на коленях была раскрытая книга, но он в нее даже не смотрел.
        - Да что ему нужно? - возмутилась я, чуть не пролив на рюкзак апельсиновый сок из пластикового стаканчика.
        - А ты пойди и спроси, - сказала Ника. - Слабо?
        - Куда мне - у меня же комплексы.
        - Я и говорю, - кивнула она.
        Я подавила очередной приступ ярости и встала. Ладно. Сейчас я докажу заносчивой Нике, что нет у меня никаких комплексов. Я двинулась к проходу между рядами. Обогнула средний ряд, подошла к креслу оборотня. Глянула на Нику, но она смотрела в иллюминатор и с равнодушным видом обмахивала себя журналом, как веером.
        Зато оборотень глядел во все глаза. Хоть очки снял и захлопнул книгу, которую читал.
        - Извините, - начала я, - но мне не нравится, что вы на меня так смотрите!
        Тетенька в розовой кофте, похожая на Нюшу из «Смешариков», тоже обмахивающаяся журналом, с интересом посмотрела на меня, а потом - на него. А парень, покраснев, подался вперед и сказал:
        - Quoi? Je ne parle pas russe.
        - О, - опешила я.
        Как-то мне не пришло в голову, что он может быть французом. А французского я не знаю.
        Я обернулась на Нику, чтобы взглядом попросить о помощи, но ее в кресле не было! А была она возле той самой дуры в школьной форме, возле этой глупой Эльфини, которая опять встала на колени, как только над выходом погасла табличка «Пристегнуть ремни».
        Нависая над креслом Эльфини, Ника со смехом говорила ей:
        - Тебе нравится Билл? А мне больше…
        - Они же близнецы, - удивлялась толстая соседка, и Ника с Эльфиней покатывались от хохота, что та повелась на шутку.
        - Merci, que vous etes approches. J’ai vous juste demande[32 - Merci, que vous vous etes approches. J’ai vous juste demande - (франц.). Спасибо, что подошли. Я как раз хотел спросить у вас.], - забормотал француз-оборотень, а может, и не оборотень, как вдруг я заметила тележку.
        Стюардесса сначала катила ее по проходу, собирая по дороге пустые подносы и коробочки от ланча, но потом тележка вдруг вырвалась у нее из рук и покатилась по проходу! В моей голове пронеслась картинка из детства - как в парке убежала лошадка, катающая тележки, и за ней долго гонялись девочки-наездницы, пока лошадка не сбила с ног какого-то старичка.
        Я проследила взглядом траекторию движения тележки и с ужасом заметила, что на пути у нее - только Ника, согнувшаяся над креслом Эльфини.
        - Ника!
        Но нет, она не слышала, потому что в ее ухо проклятая Эльфиня воткнула наушник!
        - Ника! Берегись!
        Я металась между креслами. Я не успею! Пока буду обходить средний ряд по проходу, тележка уже врежется в Нику! Почему никто не оттолкнет ее или не крикнет! Стюардесса что-то громко говорила, но Ника не слышала.
        Тогда я подбежала к креслам, на которых сидел дядька в белом свитере с семейством, уперлась руками в спинки кресел и неожиданно перемахнула через дядькину жену и его ребенка, приземлившись на колени к главе семейства.
        - Эй, в чем дело? - закричал он.
        Не обращая на него внимания, я выставила ноги, уперев их в противоположное кресло, и прямо в мои колени со всего размаха врезалась тележка. Бамс!
        Ох, как больно!
        Но я выдохнула с облегчением. Я отделаюсь синяками, а вот Нике, такой худенькой от анорексии, досталось бы гораздо сильнее! Подбежал бортпроводник, откатил тележку. Какая-то тетенька помогла мне перебраться с дядькиных коленей на свое место.
        Все затихли. И вдруг - зааплодировали.
        - Что? Приземлились? - громко прокряхтела старушка, проснувшись.
        Тут все захохотали и снова захлопали. Мне все улыбались, даже дядька в белом свитере, хотя он морщился и потирал колени, и его жена, хоть я и прыгнула на колени к ее мужу, и стюардессы, хотя лица у них все еще были испуганные (видно, не все у них, бедолаг, по плану идет), и оборотень (ну еще бы), а самое главное - Ника. Пару секунд она испуганно смотрела на меня, а потом подбежала, села на корточки и попыталась поднять мне штанину.
        - Успокойся, хани, со мной все в порядке, - сказала я, улыбаясь изо всех сил, хотя мне было ужасно больно.
        - You are my hero![33 - You are my hero! (англ.). Ты мой герой!] - провозгласила Ника и, подскочив, бросилась ко мне на шею.
        Стюардесса, упустившая тележку, подбежала с извинениями, но ее слов не было слышно - так громко все мне кричали и хлопали. Эльфиня стояла на коленях на своем кресле и скандировала: «Какая же ты ЛАПОЧКА!»
        А я снова глянула на дядьку, потирающего колени, и вспомнила того парня, который легко перепрыгивал через сумки. Если бы я научилась так владеть своим телом… Наверняка ведь можно этому научиться! Я раньше совсем не дружила со спортом, а вот Зет приучил меня к йоге, и теперь… Тьфу ты! Надо забыть этого Зета с его йогой!
        Я тряхнула головой и улыбнулась Нике. Главное - она не сердится.
        Глава 4, в которой не без потерь мы добираемся до колючего домика
        Наконец мы выскочили из самолета в аэропорту Шарля де Голля, написали по эсэмэске родителям о своем благополучном приземлении и побежали искать багажное отделение. Это оказалось не таким-то простым делом! В зале было несколько выходов конвейерной ленты, но у каждой на табло высвечивалось: «Багаж из Мадрида».
        - Пять лент, - посчитала Ника, - и все выкатывают багаж испанцев?! Тут, что ли, футбольная команда приземлилась?
        - Если так, пойдем возьмем автограф у Луиша Фиго? - подхватила я, но никаких футболистов, да и вообще испанцев пока не наблюдалось.
        - Я не понимаю, - начала Ника, - а где же багаж из России?
        Она зачем-то надела розовые перчатки, потом снова сняла их.
        - Погоди, - успокоила ее я, - применим метод дедукции, изобретенный дедушкой Холмсом. Будем мыслить логически. Наверняка кто-нибудь из наших уже был в этом аэропорту и покажет, где выдают российский багаж.
        Мы подошли к окошку, за которым ослепительно сверкало солнце, отражаясь от металлических крыш смежных с аэропортом зданий, и стали ждать. Вот появился дядька в белом свитере, поверх которого он накинул кожаную куртку, но он с семейством тоже принялся метаться у «испанских» конвейерных лент.
        - Девчонки, - обратился он к нам, - вы не знаете…
        - Сами в первый раз, - вздохнула Ника, но тут появились наши школьники во главе с Эльфиней и устремились к лестнице, которая вела на второй этаж. Под лестницей оказалась ниша, и в нее они все нырнули.
        - Эврика! - воскликнула я, и, довольные, вместе с дядькой мы бросились за ними.
        Однако мы рано радовались. Все-все сняли свои чемоданы с ленты, кроме Ники. Ее красавец чемодан, с заклепками и узорами, потерялся!
        - Отлично, - проговорила с яростью Ника, - превосходно… Просто кантбишно, и не смей меня поправлять!
        - Это кантбишно, - уныло согласилась я, - пойдем заявим о пропаже.
        Мы потратили три километра нервов, чтобы вдолбить администрации аэропорта, какой именно чемодан потеряла Ника. Никиных знаний хватило, чтобы объясняться по-французски, но оказалось, такие шикарные чемоданы теряются довольно часто.
        «Или воруются», - подумала я, но вслух говорить не стала.
        А потом - еще четыре километра нервов ушло, чтобы найти метро. Ну не было в аэропорту Шарля де Голля такой таблички! Кругом была только инфомация о пригородных поездах системы RER. Не знаю, что это за система такая, но нам-то нужно было метро!
        Как назло, в этот момент позвонил папа. Мне пришлось глубоко вздохнуть и защебетать, что у нас «все абсолютно в порядке!». Хотя пока до порядка было далеко.
        Я таскалась повсюду со своим чемоданом, и меня это не радовало, потому что я устала, а Ника таскалась за мной без чемодана, и ее это тоже явно не радовало.
        Все, кто летел с нами, разошлись, и спросить было не у кого, пока я не заметила еще одного знакомого. Высокого старикана с длинной седой косичкой, в спортивном костюме и по-прежнему - босиком.
        - Не ходи к нему, он крейзи, - одернула меня Ника.
        Но мне было уже все равно, так меня запарил мой чемодан. Лучше бы я сдала его в багаж, и он потерялся, как Никин!
        Старикан, оказалось, отлично говорит по-русски, с почти незаметным французским акцентом. Он объяснил, что, оказывается, вот эти самые поезда системы RER - это смесь электрички и поезда метро! То есть сейчас он как пригородный действует, но потом ныряет под землю и становится «метрошным».
        Тут мы с Никой вспомнили, что моя мама и говорила о поезде, а не о метро!
        Он показал, где можно купить билеты, а еще найти станцию, где живет мадам, помог выбрать линию, чтобы нас не унесло куда подальше от Парижа.
        - Она живет в пригороде, - сказал он, разглядывая листок, на котором аккуратными буквами Никин папа вывел адрес своей парижской знакомой, мадам Пуарэ, но, заметив, как скривилось при слове «пригород» лицо Ники, добавил: - Правда, от центра Парижа недалеко. Сядете на тот же поезд и доберетесь минут за двадцать до своих музеев.
        - А часто он ходит? - спросила я.
        - О, каждые пятнадцать минут. Думаю, вы успеете на поезд в двенадцать тридцать.
        - Спасибо, - с облегчением сказала я. И старикан, кивнув, отошел к автомату, торгующему бутылками с водой.
        - Какой же он классный, - сказала я Нике, пока мы покупали билеты.
        - Фу, - поморщилась Ника, - ты ногти его не видела?
        - Зачем мне его ногти, я говорю, он как человек - классный.
        - Осталось только влюбиться в него, - проворчала Ника, высыпая сдачу в кошелек из светлой кожи, тоже с заклепками и рисунками, как чемодан, - он вполне в твоем вкусе. Ты же любишь психов!
        - Обожаю! - воскликнула я, засовывая свою сдачу просто в карман.
        - О, хани, только не надо…
        - Да я не психов обожаю! А граффити, качественно сделанное! Посмотри!
        Я указала вниз, на поезд, который как раз подъехал к зданию аэропорта.
        Он был весь разрисован граффити: горы, облака, звезды, лучи солнца на нежно-сиреневом или голубом фоне. На некоторых вагонах - короткие лозунги или имена райтеров, выведенные буквами-пузырями.
        - Эта техника называется throw up, - объяснила я Нике, - наброски. Видишь, тут почти каждый рисунок двухцветен, один цвет - контур, другой - заливка. Времени у них было мало, поэтому так работали, эскизами. Я знаю, у меня есть друг в аське, Санни, он райтер из Испании.
        - Я не фанат граффити, хани.
        - А я фанат. Давай поспешим, а? Очень хочется успеть и поехать на таком чудо-поезде.
        - Сдается мне, хани, ты не до конца завязала с рисованием, - пробормотала на бегу Ника.
        Миновав турникеты, мы влетели в вагон, куда нас приглашающими жестами звал темнокожий контролер в вязаной серой шапочке и джинсовой куртке.
        - Чуть билет не выронила, - сказала я, приготовив картонный квадратик, чтобы протянуть его контролеру.
        Но тот не стал ничего собирать, а, наоборот, когда поезд со свистом тронулся, раздал пассажирам разноцветные листочки.
        «Я беженец, - было там написано на трех языках: французском, английском и испанском, - если вы дадите мне немного денег, четверо моих братьев и сестер не будут голодать».
        Многие вытащили кошельки.
        - Я ничего не дам, - сказала Ника, задрав нос.
        - А я дам, - боязливо сказала я, доставая монетки, которые мне дали на сдачу за билеты, - вдруг он меня по носу щелкнет.
        - Я ему щелкну! - грозно сказала Ника.
        И парень, аккуратно и быстро собиравший деньги у пассажиров, почему-то обошел мои монетки стороной. Наверное, испугался Ники.
        - Вот это да, - прошептала я, склонившись к Нике, - так по-деловому у них тут обставляется это дело. У нас все просят, но тут как-то… нагло, что ли.
        - А чего ты шепчешь, хани? На русском надписи нет на листочке, так что можем ему в лицо сказать, что он хам.
        И парень снова немного испуганно покосился на Нику, словно он понял русскую речь.
        За окном бежали аккуратные домики с небольшими садиками и заброшенные строения, разрисованные самыми чудесными граффити на свете.
        Тут были и герои мультиков, и животные, и виды природы, и просто здоровски выведенные надписи.
        Поскольку я все-таки завязала с рисованием, то достала фотоаппарат и принялась всю эту красоту щелкать, пока Ника не дернула меня за руку:
        - Наша следующая! Харри ап!
        Мы вышли на безлюдной станции и попали в небольшой поселок. У нас дача рядом с таким находится: обычные серые пятиэтажки, несколько магазинов, аптека, школа, старушки на скамейке.
        Правда, тут старушки сидели не на скамейках, а на стульях у кафе, и еще было полно афроамериканских и арабских подростков в джинсовках и пестрых шапках, которые толпились на каждом углу, смеялись и разглядывали нас во все глаза.
        - Так, - сказала Ника, - посмотрим… похоже, нам туда!
        И она указала на несколько двухэтажных домиков. Они напоминали бетонные коробки - из-за плоских крыш.
        Один был побольше, на его первом этаже размещалось кафе, на балконе второго этажа висела чья-то футболка, которую, похоже, забыли еще с лета. Рядом с ним - коробка поменьше, вся замызганная, огороженная забором. На первом этаже справа от входа в два ряда тянулись декоративные крошечные окошки, напоминавшие бойницы. Это оказался дом нашей мадам.
        Железная дорога проходила почти рядом с ним, и я даже представила, как внутри дрожат стекла, когда мимо проезжает поезд. Хм, не слишком-то похоже на респектабельный пансион!
        Забор вокруг домика был оплетен каким-то колючим растением, которое выглядело враждебным.
        За заборчиком была видна заброшенная клумба, лопаты, сваленные в кучу, тачка, в которой лежали ржавые садовые инструменты. Повсюду валялись клубки спутанной прошлогодней травы, похожие на дохлых мышей. Солнце скрылось, задул ветер, и я втянула руки в рукава куртки.
        - Может, попробовать поискать какую-нибудь другую гостиницу? - пришла мне в голову запоздалая мысль.
        Мы уже поднялись на крыльцо, которое когда-то было малиновым, и смотрели на черную железную дверь.
        - Поздно, - завывающим голосом сказала Ника и поднесла руку к звонку.
        Но дверь совершенно неожиданно распахнулась сама. На пороге стояла мадам Пуарэ.
        Глава 5, в которой мы знакомимся с мадам Пуарэ
        - Бонжур, - протянула она низким голосом и выдохнула колечко дыма.
        При взгляде на мадам Пуарэ у меня внутри что-то шевельнулось. Какой-то «рисовальный» нерв.
        Она была высокой, выше Ники. Рыжие волосы, отливающие бронзой, натянутая улыбка, открывающая зубы, настолько белоснежные, что в их натуральность не верилось. Потертый зеленый замшевый пиджак, юбка-карандаш, синие колготки и синие бархатные туфли. В изящно отведенной в сторону правой руке она держала мундштук с зажженной сигаретой. На безымянном пальце этой руки я заметила три (!) серебряных кольца[34 - Два обручальных кольца на одном пальце означают вдовство.], на левой руке тихонько позвякивали тонкие серебряные браслеты.
        - Хеллоу, - брякнула я и тут же смутилась: - Ой!
        - Бонжур, - кивнула Ника, и мадам посторонилась, пропуская нас внутрь.
        «Ника молодец, никогда не теряется!» - подумала я.
        Внутри все было сизым от дыма, и мы обе закашлялись.
        - Эскюземуа, - усмехнулась она и затушила сигарету о пепельницу, которую держал медведь, в смысле, его чучело. Невысокий, мне по бедро, медведик внимательно разглядывал нас глазами-пуговицами. То же самое делала и мадам.
        - Je vous ai vue par la fenetre. Pourquoi avez-vous la seule valise?[35 - Je vous ai vue par la fenetre. Pourquoi avez-vous la seule valise? - (франц.) Я вас видела в окно. Почему у вас один чемодан?] - заговорила она.
        Я беспомощно оглянулась на Нику.
        - Lost, - коротко сказала Ника и кашлянула.
        Мадам кивнула и знаком пригласила нас проследовать в гостиную.
        - Я думала, ты знаешь французский, - прошептала я.
        - Знаю всего пару слов, да и не хочу вспоминать их ради этой грымзы, - заявила Ника, ничуть не понижая голоса.
        - Тише! А если она понимает по-русски?
        - Тогда я объясню ей в подробностях, как разозлится мой дэд, если узнает, что это не дом, а ходячая пепельница.
        Я хихикнула и заторопилась за мадам, которая скрылась за зеленой портьерой, отгораживающей вход в гостиную от прихожей. Я не удержалась и потрогала эту портьеру, потому что видела такие только один раз во дворце-музее Санкт-Петербурга. Она оказалась мягкой, а в одном месте я разглядела дырку, явно проеденную молью.
        По правую сторону в гостиной стоял письменный стол, на котором лежала большая черная тетрадь, рядом с ней - серебряная подставка для ручек в форме туфли на очень высоком каблуке, из которой одиноко торчал затупившийся карандаш. Рядом стояла пепельница в форме мужского башмака, тоже, конечно, переполненная.
        Мы уселись на жесткий диванчик напротив стола, обитый синим бархатом. Кое-где бархат протерся, виднелись проплешины.
        За диваном стояла клетка, в ней сидел попугай. Неживой, из розового плюша, однако вода в мисочке на дне клетки была настоящая. Что за бред?
        Рядом с ним в стене помигивал искусственный камин. Я видела такую муру только в магазинах и, если честно, не думала, что встречу нормального человека, купившего эту мигалку. Хотя это еще вопрос - нормальная ли наша мадам?
        Она уселась за стол, открыла тетрадь, достала из ящика стола блестящую черную ручку.
        - Vous allez habiter dans la meme chambre ou bien dans les chambres differentes?[36 - Vous allez habiter dans la meme chambre ou bien dans les chambres differentes? - (франц.) Вы будете жить в одной комнате или в разных?]
        Ника нахмурилась. Видно, на этот раз она не поняла, о чем идет речь.
        - Double? Single? - повторила мадам с презрительной улыбочкой.
        - Double, - сказала я.
        - Single, - одновременно со мной сказала Ника.
        Я удивленно посмотрела на нее. Что это за новости? Она что же - не хочет жить со мной в одной комнате? Почему?
        Мне сразу вспомнилось страдальческое выражение лица ее мамы. Может, она права и Ника ест только на публике? А на самом деле она голодает и, чтобы скрыть это, хочет жить отдельно? Тогда ей снова светит больница для анорексичек! А вина будет на мне. Еще чего!
        - Ника, ты что? Давай жить вместе, - зашептала я, - а вдруг эта тетка - маньячка с топором? Посмотри, у нее все искусственное - и камин, и медведь, и попугай! А если медведя с попугаем она укокошила сама?
        Ника фыркнула и махнула рукой.
        - Double, - повторила я, и мадам записала что-то в своей тетрадочке. А потом протянула ключ и кивнула на лестницу, уходящую вверх.
        - Trois, - сказала она, - three.
        Видимо, имелся в виду номер комнаты.
        - Мерси, - выдала я единственное французское слово, которое помнила. Ника же ничего не сказала. Схватила ключ и направилась к лестнице с высоко поднятой головой.
        А я вернулась в прихожую забрать чемодан. Когда я притащила его в гостиную, мадам уже не было.
        Я покатила по протертому ковру чемодан. По дороге бросила взгляд на книжную полку на стене за столом.
        На ней стояли фолианты классиков французской литературы (я смогла прочесть фамилии Бальзака, Золя и Гюго), а еще две фотографии. Обе - в черных рамках. На одной был улыбающийся дядька в бархатном черном пиджаке. В одной руке он сжимал скрипку, а другой махал фотографу, словно прощаясь, и смеялся. На второй - другой дядечка, старше первого, коротко остриженный, с огромным носом. Его сфотографировали рядом с чьим-то бюстом, и у них обоих - и у дядечки, и у каменной головы - были одинаковые суровые взгляды.
        Я вдруг вспомнила три кольца на пальце мадам. Два кольца - это вдова. А три? Дважды вдова? Ого…
        Я снова глянула на медведя, чья мохнатая спина виднелась из гостиной, и на попугая, разглядывающего блюдце с водой, и по спине пополз холодок. Они напоминали дядек с фотографий - серьезного и улыбающегося.
        - Очень надеюсь, что мадам не имела отношения к смерти всех четырех членов этой компании, - пробормотала я, направляясь к лестнице.
        - Pardon? - послышался низкий голос, и мадам вынырнула откуда-то из-под лестницы. Там, похоже, была кладовка.
        В руках мадам держала электрический чайник и фен. Все это она протянула мне, и пришлось взять все одной рукой, потому что другой я тащила чемодан.
        - Ника, - позвала я, но та не откликнулась.
        - Мерси, - выдавила я, балансируя на лестнице с чайником, феном и чемоданом в обнимку, - и боку еще. Merci beaucoup, в общем.
        - De rien[37 - De rien - (франц.). Не за что.], - кивнула мадам, - вы отшень гадкие девчонки!
        Я выронила чайник, он стукнулся и покатился вниз. Провод волочился за ним по ступенькам.
        - Ой… С-сори… Па… пардон!
        - Гадкие девчонки, - подтвердила мадам, наклонясь за чайником и снова подавая мне его, - отшень гадкие!
        При этом, конечно, она улыбалась так презрительно, что я решила: еще один промах - и я стану третьим чучелом в этой гостиной.
        Глава 6, в которой я гуляю по крыше и узнаю кое-что о паркуре
        Я толкнула дверь плечом и ввалилась в комнату.
        - Ника! Ты не слышала, я тебя звала?! Там меня чуть наша чокнутая тетка не укокошила!
        Ники не было в комнате.
        - Эй, - испугалась я, - хеллоу?
        За моей спиной распахнулась дверь. Это оказался туалет, и Ника выходила оттуда, вытирая руки о бумажную салфетку с брезгливым выражением лица.
        - Там полотенца в бурых пятнах, - поделилась она, - и дверь в туалет не закрывается полностью.
        - Но тут вроде, кроме нас с тобой, никого нет, - сказала я, устраивая чайник на комоде и втыкая вилку в розетку, - а я к тебе ломиться не собираюсь. Ты как насчет пообедать?
        - Попозже, - ответила Ника.
        Она бросила салфетку в пластиковую урну в углу комнаты и, подойдя к трельяжу, достала из своей сумки, стоящей на стуле рядом, косметичку.
        Я скинула рюкзак на кровать у левой стенки, затолкала под нее чемодан и осмотрела комнату.
        Трельяж был самым изысканным предметом интерьера. Остальное все - попроще и довольно обшарпанное. Две кровати, застеленные дешевыми флисовыми покрывалами. Тумбочки с исцарапанными поверхностями. Пара покосившихся стульев, деревянный шкаф и комод. На письменном столе - франко-русский разговорник.
        Немного пахнет сигаретами, однако дышать легче, чем внизу. Наверное, потому, что Ника распахнула форточку. Через форточку доносился шум поезда и стук колес: окно выходило на станцию. Я проследила взглядом за одним из поездов, потом отнесла фен в ванную.
        Там умылась, тщательно вытерла лицо полотенцем (и только потом вспомнила о бурых пятнах), поразглядывала темные круги под глазами (еще бы, сегодня встали раньше шести утра) и крикнула Нике:
        - У тебя зубная щетка в косметичке или в чемодане? Если что, могу поделиться, мне папа сунул запасную.
        Она не ответила. Я вернулась в комнату и обнаружила ее за трельяжем сосредоточенно расставляющей в ряд пузырьки и тюбики из косметички. Брови нахмурены, губы плотно сжаты, спина сгорблена. Меня это насторожило, но я постаралась не выдать беспокойства.
        - Так что? Лопать пойдем?
        Она по-прежнему не отрывала взгляда от своих пузырьков.
        - Я хочу побыть одна.
        - Расстроилась из-за чемодана?
        - Нет.
        - Из-за того, что пришлось со мной жить?
        Она промолчала. И я поняла - что да, она хотела жить одна.
        - Ника, перестань! Это же весело - вдвоем жить! Я лично всю жизнь об этом мечтала! Это же так романтично - приехать в Париж с подругой, спать в одной комнате! Вечером помечтаем вместе.
        Она взяла пузырек с лаком и принялась рассматривать его.
        - Да чем я тебе не угодила? - разозлилась я.
        - Я люблю порядок.
        - В смысле? Я тоже люблю.
        - Я люблю, чтобы все вещи лежали на своих местах. А у тебя в гостинице под Звенигородом был кавардак.
        И она поставила пузырек на место. На то, откуда его взяла.
        - Это творческий кавардак, - попыталась отшутиться я, но мне стало не по себе.
        Ника никогда раньше не упоминала о любви к порядку. И вообще выглядела очень странно. Как будто она была шариком, из которого выпустили воздух.
        Может быть, на нее так подействовала дорога? Или этот странный дом? Ведь до встречи с мадам Ника была абсолютно нормальной. Бодрой, насмешливой - как обычно.
        Я решила дать ей отдохнуть. Если стану давить - ничего хорошего не выйдет. Как у моих родителей не выходит, если они пытаются на меня давить.
        - Приляг, - ласково сказала я, - отдохнешь, а потом уже пойдем поищем, где перекусить. А я пока на балконе займусь йогой.
        Если честно, никакой йогой я заниматься не собиралась. Это была жалкая попытка пошутить. Я надеялась, что Ника язвительно напомнит, что я собиралась бросить йогу, раз уж Зет бросил меня. И какая йога на балконе зимой, пусть даже и во Франции?!
        Но Ника словно и не слышала. Я вздохнула и вышла на балкон. Позвонил папа.
        - Да, папочка, все просто отлично! Пансион прекрасный, и мадам очень строгая! Тебе бы она понравилась!
        Когда папа отключился, я вздохнула. Мне долго еще предстоит изображать радость в голосе? Будет тут хоть что-то радостное?
        Я осмотрелась.
        Балкон как балкон. Железные перила, обшитые желтыми пластиковыми листами, кое-где отошедшими от реек. Не застеклено, конечно. В углу пластиковый стул, на его сиденье - лужица грязной воды, в которой плавают прошлогодние листики.
        По рельсам пронесся очередной состав, и я разглядела на одном из вагонов надпись в стиле граффити: «Love is everywhere!»[38 - Love is everywhere! - (англ.). Любовь везде!]. Красивая такая, волнистая, заливка красная, контур зеленый.
        - Забудешь тут про Зета, - мрачно пробормотала я.
        Настроение у меня тоже здорово испортилось. И из-за Ники, и из-за странной мадам. И из-за того, что рисовать не хотелось. Как-то по-другому я представляла себе путешествие в Париж. Как-то более сказочно, что ли…
        И тут заметила ее. Лестницу. Пожарную лестницу, которая шла по стене прямо рядом с балконом. Вела она на крышу. Что там? Домик французского Карлсона?
        Интересно, есть у них такой герой, как Карлсон? Из французских комиксов я вспомнила только пса Пифа. И то - это очень старые комиксы.
        В любом случае крыша плоская. Если я на нее заберусь, вдруг удастся разглядеть что-нибудь интересное?
        Я подергала лестницу. Вроде крепкая. Сразу вспомнился Звенигород. Вот здорово мы там повеселились, когда перелезали с балкона на балкон, чтобы подслушать опрос свидетелей. Я улыбнулась, вспомнив, как застрял на одном из балконов Ботаник и как мы напугали знаменитого оперного певца Лопуховского, и полезла наверх. Там перемахнула через невысокое ограждение и оказалась на крыше.
        Она была абсолютно пустой, если не считать сломанного стула, старого выцветшего ковра, который явно не первую сотню лет сушился на перилах, и целлофанового пакета с логотипом какого-то супермаркета, который кружил ветер.
        Сначала я подошла к ковру. Несмотря на почтенный возраст, на нем можно было разглядеть рисунок: по периметру были изображены пляшущие человечки вроде эльфов или гномов, видимо, героев французских сказок. Висел ковер на самом краешке перил, готовый свалиться в любую секунду, но я не стала его поправлять. Кто знает, может, наша чокнутая домоправительница использовала его, чтобы укокошить несчастных муженьков? Не хотелось бы тогда оставить на нем свои отпечатки пальцев.
        С этой стороны виднелась крыша соседнего дома, на которой стояла сушилка с бельем, а рядом с ней - несколько цветочных горшков с засохшими растениями.
        Я перешла на другую сторону крыши. Отсюда было видно кафе, у которого стоял охранник и громко что-то кричал по-французски в мобильник.
        Почему я решила, что он охранник? Сама не знаю. То ли потому, что вся одежда была черной и напоминала униформу, хотя никакого значка нигде и не было видно. То ли взгляд, которым он провожал каждого встречного, не отрываясь от разговора, был таким подозрительным, словно этот парень отвечал не только за порядок в кафе, но и за порядок во всем мире.
        Я наклонилась и отобрала у ветра кружащийся пакет. Распрямила его и прочла название супермаркета. «Карфур». Так, надо спуститься к Нике и предложить ей ультиматум: «Карфур» или кафе напротив? В любом случае надо куда-то пойти и раздобыть еды. Иначе меня укокошит Никина мама. Да и сама я себе не прощу, если получится, что Ника…
        Мои размышления прервал странный звук. Шлеп! Я обернулась. Кто-то летел на меня, кувыркаясь через голову, а потом ловко поднялся на ноги и оказался тем самым парнем, который перепрыгивал через сумки и чемоданы в аэропорту!
        Он бросил на меня взгляд, потом повернулся назад и посмотрел на перила. Ковра на них не было. Видно, он уронил его, когда прыгал с соседней крыши.
        Эта мысль меня просто обожгла. Он что, правда перепрыгнул на мою крышу с соседней? Как в кино?!
        Дальше дело было точно как в кино. Он развернулся ко мне лицом, перелез через перила.
        - Excusez-moi, je vais du prendre![39 - Excusez-moi, je vais du prendre! - (франц.) Извините, я сейчас его подниму!] - сказал он.
        - Я русская! - воскликнула я. - Я тебя видела в аэропорту.
        Он кивнул, словно его ни капельки не взволновало ни то, что мы соотечественники, ни то, что я заметила его тогда в Шереметьево. Ухватившись за перила руками, он повис.
        - Эй! - испугалась я и подбежала к краю крыши, но он уже спрыгнул.
        Прямо на ковер. Шагнул в сторону, наклонился, поднял ковер, сунул его за рюкзак. Потом разбежался, подпрыгнул, толкнулся ногой о стену, поднявшись еще чуть выше, ухватился руками за перила, подтянулся, выставив локти углом, и перелез обратно на крышу.
        - Вот это да! - вырвалось у меня, и я захлопала в ладоши.
        - Никогда трейсеров не видела? - сказал он не слишком-то приветливо, возвращая ковер на место.
        - Кого?!
        - Трейсеров!
        Еле дождавшись, пока он повесит ковер и с отвращением отряхнет руки, я выпалила:
        - Как это называется, акро-стрит?
        Он поморщился, словно я спросила, не называется ли то, что он делает, рыбалкой.
        - Нет! Это паркур!
        - Что это такое?
        - Паркур? Искусство передвижения. И преодоления. А трейсер - это человек, занимающийся паркуром.
        - Ага, - пробормотала я, во все глаза разглядывая этого трейсера.
        Штаны из мягкой ткани оказались прямо нереально растянутыми, как какие-то шаровары. Серая толстовка без рисунков была перетянута лямками и набедренным поясом легкого рюкзака. На ногах - спортивные кеды на тонкой подошве, не слишком подходящие для луж, окружавших наш пансион, но, видимо, вполне годные для прыжков по крышам. Лицо загорелое, чуть обветренное. Русые, чуть вьющиеся волосы. Выражение лица - сосредоточенное, как тогда в аэропорту.
        Но долго рассматривать его мне не пришлось.
        Он стал разбегаться, готовясь к прыжку на следующую крышу. Потом побежал небольшими шагами.
        - А ты можешь меня этому научить? - вдруг спросила я.
        Он остановился. Нахмурился.
        - Чему научить?
        - Этому твоему… паркуру.
        - Чему именно?
        - Ну… по крышам прыгать. Это очень сложно?
        - Это годы тренировок.
        Он снова стал разбегаться, но я не отцеплялась.
        - А ты где тренируешься?
        - В Москве.
        - А тут что делаешь?
        - Приехал на тренировку к друзьям. Они учились у «Маджестик форс». Все? Допрос окончен?
        - Нет! Что такое «Маджестик форс»?
        Любопытство прямо прожигало меня изнутри. Наконец-то что-то увлекательное происходит!
        Он потер лоб. Потом бросил взгляд на крышу кафе. Потом снова на меня. Вздохнул и приблизился.
        Я разглядела у него на шее черный кожаный шнурок, на котором покачивался кулон: два дельфина, один побольше, другой поменьше, прильнули друг к другу. «Подарок? - мелькнуло у меня в голове. - Чей, его девушки?» Тем временем он сел на перила. Скинул рюкзак, достал бутылку воды.
        - Это сооснователи паркура. Они его преподают. Мои друзья учились у них. Тренировки происходят в Эвери, это предместье Парижа. Но мои друзья сами из Парижа, и они покажут мне в городе, чему научились.
        - И когда ты к ним пойдешь?
        - Завтра с утра. В шесть.
        - Слушай…
        У меня захватило дух, когда я представила себе целую команду ребят в такой вот неприметной одежде, молча залезающих на заборы, перепрыгивающих с гаража на гараж, карабкающихся по стенам и бегущих по пустынным улицам.
        - А можно с вами?
        - Это не тренировка для новичков, - терпеливо объяснил он, - это продвинутый уровень.
        - Но…
        Я закусила губу. Только встретила что-то интересное, а оно уже уплывает из рук!
        - Но есть же что-то, чему можно научиться?
        - Всему можно научиться! В Москве есть целая Академия паркура. Найди в Интернете и запишись.
        - А ты не мог бы показать мне пару движений прямо сейчас?
        - Нет. Паркур не начинается с пары движений. Паркур начинается с растяжек и разогрева.
        - Ну, разогрев покажи!
        - Нет!
        - А завтра с утра?
        - Нет! Я не тренирую девушек!
        - Почему?
        Он нахмурился, но тут у него из рюкзака послышался звонок мобильного. «Пип-пип». Обычный гудок, никакого заливистого треньканья. Он достал телефон, глянул на экран, и выражение его лица смягчилось.
        - Да, мам. Долетел, конечно. Все о’кей. Да-да, не волнуйся. Послушай, я помню. Не переживай. Зачем она тебе звонит? Послушай, это не нужно. Все, пока.
        Став невольной свидетельницей этого разговора, я вдруг подумала: «Может, он тоже с кем-то расстался перед поездкой в Париж. Теперь эта его девушка звонит его матери, а ему это не нравится. И поэтому он не хочет тренировать девушек?»
        - Ладно, - сказала я, - проехали. Я поняла, что мне тебя не переубедить. Все. Счастливой тренировки тебе с учениками «Маджестик форс».
        Я отошла на другой край крыши и стала смотреть вниз, на кафе. У входа курил охранник, но я думала не о нем, а о том, что, пожалуй, пора сдаться. Ничего интересного в Париже мне явно не светит.
        - Послушай, - сказал трейсер за моей спиной, - когда ты приедешь в Москву…
        - То найду Академию паркура. Я поняла. Оревуар.
        Надо же. Разозлившись, еще одно французское слово вспомнила.
        - Чего ты обижаешься, а? Чего тебе так дался паркур? Парням ты и так, наверное, нравишься?
        - Очень, - буркнула я, - именно поэтому они так и норовят меня бросить.
        Он замолчал. Видно, вспомнил о своей душевной драме.
        - Ты не думай, мне плевать, - поспешила я, - ну, что меня бросают. У меня другое горе. У меня творческий кризис. Всю жизнь рисую, а тут не хочется.
        - И ты думаешь, паркур поможет тебе этот кризис преодолеть? - сказал он.
        Подумал и добавил:
        - Вообще такое случается.
        Я с надеждой посмотрела на него.
        - Но для этого надо долго тренироваться, - поспешно сказал он, - а ты на сколько приехала?
        - На неделю.
        - На неделю… Послушай… Паркур - это очень сложный координационный тип деятельности. Вот представь, занимаешься ты боевыми искусствами. Учишься наносить удар. Чтобы довести его до автоматизма, нужно повторить его от пяти до десяти тысяч раз. Одно движение.
        Он сделал паузу, отпил воды. Я кивнула.
        - А паркур - это много движений. То есть, чтобы довести их до автоматизма, нужно много больше десяти тысяч раз. А чему я смогу научить тебя за неделю?
        - Да неважно чему, - воскликнула я, - только бы чему-то новому. Мне нужен новый взгляд, новая точка отсчета, понимаешь?
        - Ладно, - сдался он, - за кафе есть детская площадка. Встретимся на ней завтра. В пять утра.
        - Отлично, - обрадовалась я, чем явно его удивила.
        Однако радовалась я по той причине, что в пять утра Ника явно будет спать, и я могу спокойно уйти. Ей ведь не нравится паркур, вдруг из-за него у нее опять настроение испортится?
        - Начнем с разминки. Йогой никогда не занималась?
        - Как раз занималась!
        - Тогда, может, и пойдет дело, - вздохнул он, - штаны есть у тебя спортивные?
        - А джинсы не подойдут?
        - Лучше штаны…
        - Я найду! - пообещала я, пока он не отказался из-за штанов.
        - Широкие. Растянутые, - сказал он, кивнув на свои «шаровары».
        Вид у него все равно был не слишком радостный. Видно, подсчитывал, сколько крыш он мог бы покорить с пяти до шести утра.
        - Вот навязалась, - пробормотал он, совсем как Кальцифер в «Ходячем замке Хаула», когда Софи забралась внутрь замка[40 - Кальцифер - ворчливый демон огня из мультфильма Хаяо Миядзаки «Ходячий замок Хаула».].
        - Можно подумать, за вами никто не увязывается, - сказала я, - да вы небось только и делаете, что позируете туристам для фоток.
        - Вот этого не бывает, - вскинул он голову, - иначе получится как раз акро-стрит. Паркур - это философия свободного перемещения. Просто куда хочу - туда иду. Границ нет, есть препятствия. Никакой показухи, никаких понтов.
        - Расскажи поподробнее, - попросила я, усаживаясь рядом на перила и свешивая вниз ноги.
        Он в сотый раз покосился на соседнюю крышу. Потом вытащил из рюкзака вторую бутылку воды, дал мне, тоже развернулся и свесил ноги вниз. При движении с его бутылки слетела крышечка. Я проследила взглядом траекторию ее падения, а потом повернулась к парню и сказала с самым серьезным видом, какой смогла изобразить:
        - Надо ее поднять.
        Тут он расхохотался. Наконец-то.
        - Ника! - завопила я, вваливаясь через полчаса в нашу комнату, - ты не представляешь, кого я встретила на крыше!
        - Карлсона?
        Я улыбнулась. Ника по-прежнему была у трельяжа. Только теперь она красилась, макая то одну, то другую кисточку в разные баночки и коробочки с тенями, расставленными по полочке. Она глянула на мое отражение в зеркале и изогнула дугой правую бровь.
        - Его зовут Грей, - сказала я, - ну, в смысле, это ник. Это тот парень, который перепрыгнул через дядьку, завязывающего шнурки, в аэропорту…
        Я вдруг испугалась: а если Ника разозлится, вспомнив этот эпизод? Ей он тогда не понравился. Однако она лишь хмыкнула и достала из косметички большую кисточку для румян.
        - Меня он не интересует, - гордо сказала Ника, нанося слой румян на скулы, - меня интересуют только нормальные бойзы, а не психи, которые гуляют по крышам.
        И она фыркнула - совсем как ее кот Супербяка[41 - См. повесть «Письмо от желтой канарейки» (Кузнецова Ю. Большая книга приключений и загадок, Эксмо).]. Я с облегчением вздохнула. Ника опять стала сама собой, ворчливой и ироничной. Значит, ее мрачное настроение объяснялось усталостью. Как хорошо, что я дала ей возможность передохнуть и побыть наедине с собой. А заодно и узнала кое-что о паркуре.
        - Давай выберемся в город, - возбужденно сказала я, - поедим где-нибудь. Я тебе такое расскажу! У них там целая философия, в этом паркуре.
        - Давай, - согласилась Ника, - а тут пока проветрим.
        - Думаешь, мадам будет не против того, что мы не закрываем окно, когда уходим из дома?
        - Будет против - пожалуюсь дэду. Он ее убьет, если узнает, что она дымит, как протухший вулкан.
        - Потухший!
        - Не важно. Важно то, что я глянула по справочнику «Американцы в Париже», который мне дал с собой дэд, и выяснила, что неподалеку делают хорошую пиццу.
        - А в соседнем доме - кафе, - сказала я, - и никуда ходить не надо.
        - Мы можем сначала пиццы поесть, а потом и в кафе заглянуть, - сказала Ника, поднимаясь. - Не забывай, мне надо работать над будущей ролью, а для этого необходимо…
        - Потолстеть! - сказали мы с ней хором и засмеялись.
        Я лично смеялась с облегчением. Ника пришла в себя, образовалось что-то здоровское на завтра. Кажется, отношения с Парижем начинают налаживаться! Может, и Зета удастся забыть? И… может быть… ко мне снова вернется желание рисовать?
        Глава 7, в которой мы встречаем еще одну странную мадам
        В пиццерии было полно народу, в основном студенты и иностранцы; все кучковались за крошечными круглыми столиками, болтали, заглушая популярные американские хиты, несшиеся из динамиков, и лопали пиццу. Официантка в форменной черно-красно-белой одежде дала нам меню, улыбнулась, показав скобку на зубах, и хотела уйти, но мы не позволили ей, потому что у обеих нас уже бурчало в животе от вкусных запахов блюд, проносящихся мимо на круглых деревянных подносах.
        Мы заказали два салата, две пиццы и две колы. Все это нам принесли минут через десять, и все оказалось просто огромным. Салат горой возвышался в миске и был посыпан гигантскими сухарями, а пицца оказалась закрытой и до отказа набитой ветчиной, сыром, овощами и даже креветками.
        - И что, - спросила Ника, принимаясь за салат, - эти твои трейсеры просто бегают?
        - Они не просто бегают. Они везде бегают. Везде, где хотят. Через перила. Балконы. По крышам бегают.
        - В колодец прыгают, - продолжила Ника, - лишь бы на них пялились.
        - Ты не понимаешь! Они, наоборот, не любят, чтобы на них пялились. Они это делают ради самих себя.
        - Анбеливбл, хани… Это как если бы я стала актрисой для самой себя.
        - Это же разные вещи. Понимаешь…
        Я задумалась, наблюдая за пузырьками, поднимающимися по бокалу колы.
        - Этот парень мне объяснил, что больше 80 процентов мозга отвечает за двигательную деятельность. И когда мы учимся совершать новое движение, то развиваем наш мозг.
        - Бред, - фыркнула Ника, - я как-то тусовалась с молодыми теннисистами. Они все из себя крутые. Одежда от кутюр. Цепи золотые. Денег чемоданы, личные водители. Корты в Майами. Но обычный разговор поддержать не могут. Просто рассказать, какой фильм нравится, а какой - нет.
        - Может, потому что они на корте одни и те же движения совершают, - неуверенно предположила я, но тут же добавила: - Хотя глупость, конечно. Просто, наверное, разные люди есть. Кто-то хочет развиваться, а кто-то нет. Я вот хочу. Поэтому мне интересно узнать о паркуре побольше.
        - И что, предложишь этому Карлсону тебя тренировать? - спросила Ника, запивая колой последний кусок пиццы и оглядываясь на шведский стол, где стояли мисочки с солеными огурцами, помидорами, оливками и грибами.
        - Н-нет, - пробормотала я, опуская глаза и ковыряя вилкой свою пиццу, для которой у меня в животе уже места не было, - просто поищу в Интернете вот эту самую Академию паркура.
        Вот так я соврала Нике. Но это было ради ее блага. Кто знает, как изменится ее настроение, если она узнает, что я пойду на тренировку по паркуру, который ей не нравится?
        Не стоит рисковать ее настроением и аппетитом.
        - Что-то я наелась, - объявила я, делая официантке знак рукой.
        - Вот теперь я тоже, - кивнула Ника, стянув с моей тарелки кусок пиццы и запив его моей колой, потому что ее давно кончилась. - Харри ап, хани, нам еще в кафе зайти надо.
        - Зачем? - испугалась я. - Я ничего уже есть не могу!
        - Я тоже не могу. Пока. Но еще не вечер. А вечером мне может захотеться чего-нибудь вкусного. Не хочу упускать возможность…
        Она хитро улыбнулась.
        - Потолстеть, - вяло отреагировала я, пытаясь вспомнить просьбу Никиной мамы, которую она изложила мне всего несколько часов назад.
        О чем она просила, вообще-то - последить за тем, чтобы Ника ела или не ела?!
        Мы решили не ездить в этот день в Париж, а погулять по району, где находился наш пансион. Солнышко выглянуло из-за туч, и, хотя на дорогах кое-где лежали островки грязно-белого снега, выглядело все по-весеннему.
        После прогулки было решено зайти в кафе, купить себе на вечер пирожных и пойти домой - разбирать вещи. Кроме того, я надеялась лечь спать пораньше, чтобы успеть на тренировку к Грею.
        Райончик оказался крошечным, всего две улицы, на одной из которых магазины, включая тот самый супермаркет, пакет из которого я нашла на крыше, на другой - жилые домики.
        С одной стороны от этих улиц - железная дорога, с другой - шоссе, по которому вихрем проносились машины.
        Меня поразило, что даже на этих двух маленьких улицах почти в каждом доме была кафешка, то есть небольшое заведение или в арабском стиле, где смуглые красавцы в белых халатах со следами жира срезали огромными ножами с большого куска мяса на вертеле тонкие пласты и завертывали их в лепешки, или в итальянском, где навесы были полосатыми, в цвет национального флага, а скатерти на столах - в красно-белую клеточку, или во французском, откуда пахло кофе и выпечкой. И везде, везде сидели люди! Откуда они тут все взялись, они что, не работают? Или рано заканчивают? И что, успевают сюда приезжать?
        - Туристы, как и мы, - пожала плечами Ника, заглядываясь на старика под итальянским навесом, который с наслаждением макал кусочки чиабатты в оливковое масло.
        - Ну все, хватит, - решительно сказала я, схватив Нику за руку, - пойдем от еды куда-нибудь. Вон, в тот магазин одежды!
        Да, Никина мама хотела бы, чтобы дочь ела непрерывно, но есть же здравый смысл!
        - Фу, - сказала Ника на пороге магазина, в котором все: и вывеска, и витрина - было оформлено в цвет итальянских скатертей - в красно-белую клетку, - это же «Тати»!
        - Что? - не поняла я.
        - Ну, самый дешевый магазин одежды! Террибл, хани! Я не собираюсь тут ничего покупать!
        Она с отвращением оглядела плохо одетых женщин, роющихся в коробках, куда была свалена вся одежда на продажу. Среди женщин было много американок, которых всегда узнаешь по дутым курткам и желтым ботинкам, а еще по громким окрикам, с которыми они демонстрировали друг другу растянутые футболки и мятые джинсы, вылавливая их из коробок.
        - Погоди-ка! - Я схватила Нику за руку. - А вот та дама? Разве она дешево одета?
        Ника прищурилась.
        - Хм, нет… Пальто из кашемира… Шелковый платок на плечах. Сапожки и сумочка из крокодиловой кожи… Слушай, их она точно в Галери Лафайет[42 - Галери Лафайет - популярный фешенебельный универмаг.] приобрела!
        - Может, они поддельные?
        Ника смерила меня презрительным взглядом:
        - Ты думаешь, человек из мира моды не может определить, поддельная сумочка или нет?
        - Ты же ее не щупала.
        - О’кей!
        Ника быстрым шагом пересекла помещение магазина, брезгливо обходя развалы одежды. Я последовала за ней на отдалении. Ника подошла к элегантно одетой даме и спросила громко:
        - Do you speak English? I’m the member of «Greenpeace» organization[43 - Do you speak English? I’m the member of «Greenpeace» organization - (англ.). Вы говорите по-английски? Я член организации «Гринпис».].
        Дама сначала посмотрела на Нику, потом на сумочку, потом снова на Нику и улыбнулась. Так холодно, одними губами.
        - Do you want a certificate?[44 - Do you want a certificate? - (англ.) Вам нужен сертификат?] - спросила она с сильным акцентом.
        Ника кивнула.
        - Ok. - Изящным движением дама открыла сумочку и выудила оттуда какую-то бумажку.
        - Thanks, - кивнула Ника.
        - What about your documents?[45 - What about your documents? - (англ.) Как насчет ваших документов?] - спросила дама.
        - Sorry, I forgot them at home[46 - Sorry, I forgot them at home - (англ.). Извините, я забыла их дома.], - с милой улыбкой заявила Ника, потом развернулась ко мне и скорчила гримаску: «Мол, что, съела?» Она кивнула мне на выход, но я покачала головой. Даже если у дамы есть сертификат на сумку, что она может высматривать в этом дешевом магазине? Может, тут все-таки не слишком плохая одежда, и я смогу выбрать что-то для себя, чтобы щегольнуть новинкой из Парижа в классе после каникул?
        - Я жду тебя у выхода, - бросила Ника, а дама в это время развернулась к куче барахла и снова начала его перебирать, не снимая перчаток. В ее взгляде не было брезгливости, скорее - сосредоточенность. Я подошла к соседнему ящику, выудила огромные мужские трусы-боксеры с крокодилами, подавила смешок, но дама и так не обращала на меня никакого внимания. Она явно искала что-то конкретное.
        Я бросила взгляд на скучающую Нику, опершуюся о дверной косяк, и последовала за дамой. Она переходила от ящика к ящику и наконец выбрала какие-то две белые вещи, которые понесла на кассу. Я глянула в тот же ящик. Там были вещи только белого цвета. Покопавшись, я выбрала блузку, как раз примерно своего размера. Синтетика, конечно, но, с другой стороны, можно не гладить после стирки и с джинсами сочетается.
        Стоп! Задумавшись о джинсах, я вспомнила и о штанах! Оглянувшись на Нику, снова приблизилась к ящикам. Покопалась в них немного, и - о, чудо! Мне попались треники из мягкой ткани. Размер был огромный, но я могла затянуть их на поясе. Зато как свободно можно будет двигаться!
        Я заторопилась к кассе, у которой как раз стояла дама, сжимая в руках кошелек, тоже, конечно, из крокодиловой кожи.
        Кассир аккуратно развернула вещи, выбранные дамой (это оказались две маленькие футболки, совсем маленькие, как на ребенка), аккуратно сложила их, упаковала в пакет и вручила даме. На выходе Ника не удержалась:
        - What about the certificate for your money-bag?[47 - What about the certificate for your money-bag? - (англ.) А как насчет сертификата на ваш кошелек?]
        Но дама только смерила ее спокойным презрительным взглядом.
        Пока они переглядывались, я быстренько пробила на кассе свои штаны, заплатила и спрятала к себе в рюкзак, а потом уже протянула блузку. Кассирша особо не удивилась, что я плачу за каждую вещь отдельно. Она зевнула и сказала про блузку:
        - One euro.
        - Один евро? - поразилась я, чуть не выронив кошелек. - Wow!
        Американка, стоящая в очереди за мной, подмигнула мне и протянула кассиру огромный пиджак.
        - Что, накупила гарбиджа? - спросила Ника, когда мы вышли на улицу.
        - Только блузку. Но, Ника, ты не поверишь, она всего евро стоила! Я еще туда вернусь! Один евро, а?!
        - Мэйби, ее с убитого сняли?
        - Да брось! Та тетка, у которой ты сертификат на подлинность сумки просила, тоже там закупилась!
        - Я просила не сертификат на подлинность. Я просила сертификат, где указано, что аллигатор, из которого сделана сумка, специально выращен на ферме для этой цели. А не пойман в джунглях. Такие правила.
        - Откуда ты знаешь?
        - У моей мамми такая же. У нее даже два сертификата - второй на ручку этой сумки. Она из другой кожи сделана.
        - Вот вы живете!
        - Таков мир моды. А что касается этой вумен… Что она купила?
        - Футболки маленького размера.
        - Велл, это явно не себе. А каким-нибудь… детям-сиротам. Или внукам, которых она не любит. Ты тоже свою блузку сироте подаришь?
        - Сначала примерю, - проворчала я.
        - Сначала купим еды, - покачала головой Ника. - Ты заметила? Они тут все едят багеты! Откусывают прямо на улице от батона! Тоже хочу! Пока ты ковырялась в этом гарбидже, я насчитала трех женщин, двух мужчин и пятерых детей с багетами! И все откусывали! И толстели! А мне надо срочно потолстеть, чтоб мне дали роль. Если ты вдруг забыла.
        Я не забыла. Но, как назло, никаких булочных, где продавали бы багеты, нам не попадалось. А в супермаркете багет был затянут в пленку и на ощупь казался довольно черствым. Ника с горя купила себе улитку с изюмом и ванильным кремом, и мы побрели к себе.
        - Вот! - вдруг закричала она. - Оно даже называется «Багет»!
        Мы остановились у кафе рядом с нашим домом. В витрине его стояла корзинка, из которой торчал целый пучок багетов. Над входом было название: El Baguette. У входа в кафе охранник разговаривал с седым господином в очках и коричневом пальто, сжимавшим в руках небольшой чемоданчик.
        - Пошли купим багет! - Ника бросила голубям, столпившимся у лужи, остатки булочки-улитки и поволокла меня ко входу.
        Вдруг господин в очках оглянулся на нас и вздрогнул. Он поднял воротник пальто, хотя ветер в этот момент как раз стих, и заторопился вверх по лестнице.
        - Docteur, docteur! Attendez-vous![48 - Docteur, docteur! Attendez-vous! - (франц.) Доктор! Доктор! Подождите!] - крикнул охранник, сделав пару шагов за ним, но потом махнул рукой и вернулся на пост.
        - Ника, - пробормотала я, - тот случай с оборотнем в самолете - это у меня приступ паранойи был, конечно.
        - Икзектли, - согласилась Ника.
        - У меня вообще бывают эти приступы. И мания величия.
        - Бывают.
        - Но…
        - Но сейчас я с тобой абсолютно согласна. Этот доктор почему-то испугался нас. Может, побоялся, что ты из магазина «Тати» какую-нибудь инфекцию в пакете несешь?
        Я рассмеялась прямо рядом с хмурым охранником, смотревшим вслед убегающему доктору.
        - Are you open?[49 - Are you open? - (англ.) У вас открыто?] - спросила Ника у него с той же милой улыбочкой, с которой просила сертификат на сумку.
        Он кивнул. Мы зашли. Внутри оказалось довольно просторно: столики, покрытые ткаными скатертями, крепкие деревянные стулья, длинные темные шторы, приглушающие дневной свет, негромкая музыка. Посетители негромко переговаривались, попивая кофе.
        - Est-ce que vous avez demande quelque chose?[50 - Est-ce que vous avez demande quelque chose? - (франц.) Вы что-то хотели?] - услышали мы за спиной женский голос.
        Я обернулась и ойкнула. Рядом стояла та самая дама из магазина «Тати»! Сейчас она была уже без шляпки и пальто, в джинсах и туфлях-лодочках, но самое потрясающее - на ней была белая футболка. Без сапожек на каблуках она оказалась сильно ниже, буквально одного роста со мной, так что вполне вероятно, что эту футболку она купила для себя. Я бы показала Нике гримаску «Ну что, съела?», но была слишком смущена, поэтому просто потянула подругу к выходу.
        Однако Нику вся ситуация только забавляла.
        - Oui! - с вызовом сказала она. - Oui, nous voulons les baguettea[51 - Oui, nous voulons les baguettes - (франц.). Да, мы хотим багеты.].
        - a, c’est juste la decoration de la vitrine[52 - A, c’est juste la decoration de la vitrine - (франц.). Это только украшение витрины.], - улыбнулась женщина, снова - одними губами.
        - En ce cas, peut-etre, les gateaux? Est-ce que vous avez les gateaux?[53 - En ce cas, peut-etre, les gateaux. Est-ce que vous avez les gateaux? - (франц.) Тогда мы будем пирожные. У вас есть пирожные?] - спросила Ника ехидно.
        Женщина кивнула и проводила нас к витрине, на которой были выставлены десерты.
        - Кафе называется «Багет», а багеты только искусственные, - прошептала Ника, хмыкнув.
        - Может, они их еще не напекли, - прошептала я в ответ, покосившись на дверь кухни, за которой кто-то гремел противнями.
        О, чего только не было на витрине! И крем-брюле с соблазнительной сахарной корочкой, которую так и хотелось надломить ложкой, и крошечные профитроли, политые шоколадом, и булочки-бриоши со смешной «пимпочкой» на макушке, и миндальный торт, и сахарное печенье-черепица, и безешки всех цветов радуги.
        - Qu’est-ce que vous conseillez?[54 - Qu’est-ce que vous conseillez? - (франц.) А что вы посоветуете?] - спросила Ника у женщины в белой футболке.
        Тон у Ники был издевательский. Я думала, что тетка сейчас нас просто пошлет. Отомстит за грубость в магазине. Но она, видимо, обладала особой выдержкой. Как бы Ника ни старалась ее довести, она спокойно улыбнулась и сказала:
        - Macaroons.
        И добавила по-английски:
        - The best pastry in France[55 - The best pastry in France - (англ.). Это лучшие пирожные во Франции.].
        - We shall take them[56 - We shall take them - (англ.). Мы их берем.], - решительно сказала Ника и указала на коробочку, в которой уместилось двенадцать разноцветных пирожных-макарунс, похожих на медальки с кремом посредине. Стоили они как тридцать моих блузок из магазина «Тати», но моя подруга себе явно не привыкла ни в чем отказывать.
        Женщина кивнула и подошла к кассе. Ника протянула ей деньги и кротко спросила:
        - Are you a waiter in this cafe?[57 - Are you a waiter in this cafe? - (англ.) А вы официанткой в этом кафе работаете?]
        И вот тут-то я разглядела, даже в таком полумраке, какой царил в кафе, как она слегка побелела от ярости. И, почти не разжимая губ, произнесла:
        - I’m a director. Here you are. Bon appetite! Bye-bye![58 - I’m a director. Here you are. Bon appetite! Bye-bye - (англ.). Я директор. Вот, держите. Приятного аппетита! Пока!]
        - Ну ты даешь! - воскликнула я на улице, когда мы отсмеялись. - Чем она тебе не угодила, а?
        - Не знаю, - призналась Ника, - что-то мне в ней не понравилось. Что-то у нее во взгляде. Как будто она всех презирает.
        - Ты тоже всех презираешь, - не удержалась я.
        - Я же в шутку. А эта - всерьез.
        - А футболку она все-таки для себя купила, - заметила я, запуская руку в коробку с пирожными.
        Ника шлепнула меня по руке:
        - Дома съедим! Ты забыла, я порядок люблю во всем? Ну, тогда понятно, что мне в ней не понравилось. Что она под такой красивой и дорогой одеждой носит футболки из самого трешевого магазина в мире!
        - Хотя все же странно, - пробормотала я, - размера-то они были явно детского.
        Когда мы подошли к домику мадам, то уже стемнело. У забора помигивал фонарь.
        - Она все-таки закрыла окно в нашей комнате, - прищурилась Ника, - мымра дымящая!
        - Где наше? - спросила я и ойкнула, потому что с размаху наступила в лужу, которая оказалась под тонкой ледяной корочкой.
        - Брр, - сказала я, - счастье, что у меня вторая пара кроссовок есть!
        - Икзектли, - согласилась Ника, - свои сапожки я тебе после таких прыжков вряд ли одолжу. Еще мне есть хочется. И спать.
        - Да, спать сегодня пораньше надо лечь, - вспомнила я, - потому что…
        - Потому что - что?
        - Э-ээ… Ничего. Потому что мы устали.
        В домике было темно, но дверь оказалась незапертой. Мы скользнули внутрь.
        - Не будем зажигать свет, чтоб эта чокнутая не приперлась, - шепнула я Нике, пока мы крались по гостиной.
        Мы бесшумно взобрались по лестнице. Отперли дверь в свою комнату. Я подбежала к кровати и плюхнулась, мечтая об одном - снять насквозь промокшие кроссовки. И тут же подпрыгнула, как ошпаренная. На моей кровати кто-то лежал!
        Глава 8, в которой мы знакомимся с остальными обитателями нашего пансиона, а у нас с Никой появляются друг от друга секреты
        Я завопила, и тот, на кого я плюхнулась, тоже вскрикнул и подскочил. Ника сначала щелкнула выключателем люстры, а когда он не сработал, она что-то гневно пробормотала по-английски в адрес мадам и включила лампочку над моей кроватью. Оказалось, что на моей кровати спал Грей!
        - Привет, - пробормотал он, потирая глаза.
        - У вас тут свидание, что ли? - сощурилась Ника. - Я не мешаю?
        - Какое свидание? - завопила я. - Понятия не имею, что он делает в моей комнате.
        - А я, кажется, имею, - сказал Грей, потягиваясь и натягивая куртку, которую поднял с пола. - Я не видел ваших вещей, свет не включал. Решил, что это пустая комната.
        - Так ты тоже снимаешь комнату в этом пансионе? - обрадовалась я.
        - Ага, у мадам Пуарэ. Поленился к ней идти, регистрироваться. Устал.
        - А откуда у тебя ключи от нашей комнаты? - с подозрением спросила Ника.
        - Зачем мне ключи? - хмыкнул он.
        Ника вопросительно посмотрела на меня, но я не ответила. Как завороженная, я смотрела на Грея во все глаза. Раз ему не нужны ключи, он залез через окно!
        Он открыл рюкзак, выложил на тумбочку сначала книгу, потом - документы. Замкнул «молнию», нацепил рюкзак на спину.
        - Извините, девчонки, - зевнул он и улыбнулся, - думал, завтра с этим вопросом разберусь, а придется - сегодня. Ладно, пойду я…
        - Через окно? - не выдержала я.
        - Зачем через окно? - удивился он. - В соседней-то комнате окно закрыто.
        - Жалко, - протянула я, - я бы не отказалась еще раз посмотреть…
        Я прикусила язык, но он отмахнулся:
        - Насмотришься еще!
        Он взял с тумбочки документы и книгу. Я успела прочесть название книги: «Философские течения XVIII -XIX веков». А Ника говорила, что все спортсмены тупые…
        - Так он залез через окно? - наконец-то дошло до Ники.
        - Ага. Это паркур, - пожала плечами я, - границ у них нет, есть только препятствия.
        - А почему он сказал: «Насмотришься»?
        - Э-ээ…
        - Ну-ка, отвечай!
        - Хеллоу! - услышали мы высокий неприятный голос, и в комнату вплыла девушка, похожая на шарик.
        Все: и щеки, и руки, и ноги, а пятая точка, туго обтянутая джинсами, тем более - было у нее круглым, как у мультяшной хрюшки. Прилизанные темные волосы собраны в пучок. Прыщавая, с прищуренным взглядом, со сжатыми губами, она встала в позу руки в бока, окончательно превратившись в капризный футбольный мячик.
        - Can’t you speak a little quieter?[59 - Can’t you speak a little quieter? - (англ.) - Не могли бы вы разговаривать чуть тише?] - спросила она сердито, и я безошибочно определила ее акцент.
        Американка. Еще одна наша соседка. Значит, трейсер, пухлая капризуля, сумасшедшая мадам, анорексик - будущая актриса и я, неудавшийся художник. Вот это паноптикум!
        - We can, - поспешила я заверить ее, - sorry!
        - What are you doing here so late?[60 - What are you doing here so late? - (англ.) А что вы тут делаете так поздно?] - возмущенно спросила она.
        - Studying[61 - Studying - (англ.). Занимаемся.], - не сморгнув, соврала Ника.
        Вот уж кто специалист по выкручиванию из любой ситуации. Потому что американка вдруг улыбнулась и рассказала, что ее зовут Доминик, ей восемнадцать лет (я бы никогда ей не дала столько!), она приехала без родителей. Доминик изучает в Париже французский язык - ездит каждый день в центр города на занятия. Ей преподают грамматику и фонетику, а они с другими студентами общаются между собой по-французски, чтобы практиковаться в устной речи. А тех, кто на занятиях переходит на английский, штрафуют на конфеты. Судя по округлой фигурке Доминик, она часто нарушала правила на своих занятиях.
        - What’re you studying?[62 - What’re you studying? - (англ.) А что вы изучаете?] - спросила она, раскатисто выделяя звук «р».
        - Philosophy![63 - Philosophy! - (англ.) Философию!] - брякнула я.
        А я, наверное, специалист по тому, как все надо портить. Потому что американка перестала улыбаться и озадаченно посмотрела на меня. А все из-за Грея! Никак он не шел у меня из головы со своими прыжками, дельфинами на шее и книжкой по философии.
        Ника поспешила представить нас, рассказала, что мы тоже жили в Америке, она - так вообще всю жизнь, и еще о том, как она собирается сниматься в сериале про похудевшую толстушку. При упоминании сериала глаза Доминик заблестели, и она сказала, что обязательно будет смотреть этот сериал. Потому что она давно и успешно сидит на диете.
        - Оно и видно, - сказала по-русски Ника без тени улыбки.
        А я не выдержала и фыркнула.
        - No Russian! - строго сказала Доминик, покосившись на меня. - And no philosophy so late! Goodnight![64 - No Russian! And no philosophy so late! Goodnight! - (англ.) Не говорите по-русски! И никакой философии в такой поздний час! Спокойной ночи!]
        И она выкатилась из нашей комнаты. А я повалилась на кровать, дрыгая ногами от смеха, но стараясь смеяться беззвучно, чтобы не обидеть новую соседку. Ника опустилась на свою кровать. Разглядывая ногти на руках, она заметила:
        - А ты видела, как она косилась на наш пакет из кафе? Диета, а?
        Я снова засмеялась.
        Мы быстро расправились с пирожными.
        Пока Ника чистила зубы, я караулила у двери, чтобы ни трейсер, ни Доминик не ворвались в ванную к моей подруге. Из гостиной послышалась грустная фортепьянная музыка. Я прошла несколько шагов по коридору и увидела мадам. Она сидела в гостиной за столом и курила. Рядом с ней стоял патефон (никогда в жизни не видела настоящих!), на котором медленно крутилась пластинка. Перед мадам стояли две фотографии. Она по очереди смотрела то на одну, то на другую и что-то бормотала.
        А потом вдруг подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
        Я отпрянула и столкнулась с Никой.
        - Что там? - спросила она, зевнув.
        - Ничего!
        Я затолкала Нику в комнату и заперла дверь.
        - Мадам танцует с медведем? - спросила она, откидывая одеяло и залезая под него.
        - Нет, - ответила я, - но на сегодня приключений хватит. Надо и на завтра что-нибудь оставить. Ты должна отдохнуть.
        - О’кей, только убери пакет с прохода.
        Я бросила взгляд на пакет из «Тати», который нарочито небрежно бросила у своей кровати, надеясь, что Ника не обратит на него внимания, списав на обычную мою неаккуратность.
        Однако Ника заметила.
        - Пусть лежит, - сказала я, - мало ли, пригодится завтра…
        - Завтра пойдем в музей, - удивленно сказала Ника. - Ты можешь одеваться как угодно, но в Лувр надо надеть что-то соответствующее.
        - Золотой камзол, что ли?
        - Хани, ты смеешься над моим желанием заставить тебя хорошо выглядеть, - огорченно сказала Ника, - но я ведь для тебя стараюсь. Думаешь, мне приятно, что все меня разглядывают с таким восхищением, а потом переводят взгляд на тебя и на лицах - разочарование.
        - Думаю, тебе приятно, - серьезно сказала я, и мы обе засмеялись.
        - Тебе хоть пень на голове теши, - проворчала Ника, осторожно вынимая контактные линзы и укладывая их в коробку на тумбочку.
        - Не пень, а кол! - хихикнула я и щелкнула выключателем своей прикроватной лампы.
        - Завтра только попробуй плохо одеться в Лувр, - пригрозила Ника, развернулась и укрылась одеялом.
        Я нырнула под свое с головой и улыбнулась в темноту. Повезло! Во-первых, удалось развеселить Нику, ведь, судя по голосу, она ни капельки не сердится. А во-вторых, она забыла про пакет, в котором лежали штаны для паркура, готовые к тому, чтобы их надели на тренировку.
        Глава 9, в которой я иду на самую настоящую тренировку по паркуру
        Сама я ворочалась всю ночь. Все думала: как мы начнем заниматься паркуром? Лучше бы начать с прыжков по крышам. Наверное, прежде всего важно научиться разбегаться. Он объяснит мне, сколько шагов надо сделать и как подпрыгнуть, а потом…
        Нет, так совершенно невозможно было спать! Я нажала на кнопочку новых электронных часов, и на них высветилось время: 4.00. Остался час. Я глянула на Нику. В темноте вырисовывался ее изогнутый бок под одеялом, но она не шевелилась.
        Я отбросила тяжеленное одеяло, взяла с тумбочки резинку для волос и потихоньку, стараясь не шуршать, подняла с пола пакет из «Тати», в который вчера заранее сунула черный фонарик, легкий и тонкий, чуть толще авторучки. (Подарок Зета. Привет, Зет, все никак тебя не забуду.) Затем на цыпочках стала красться к выходу.
        - Хани, - пробормотала Ника, и мое сердце ухнуло вниз, - хани… тебе синий совсем не идет… возьми красную. Вон с той полки!
        Счастливица Ника предавалась во сне любимому занятию - шопингу. Что ж, и меня ждет интересное занятие. Непонятно только - почему на детской площадке, а не сразу на крыше. Может, мы начнем с прыжков по крышам игрушечных домиков? Или мы только встретимся на площадке, а потом на крышу полезем?
        Старая дверь ванной скрипнула, я опять вздрогнула и прислушалась.
        Дом молчал. Я быстро умылась, прогоняя остатки сна, причесалась и надела спортивные штаны, затянув на талии резинку. Хм, видок у них был еще тот, то ли штаны, то ли широченная юбка. Вряд ли я просто вышла бы в этом погулять на улицу или пошла бы в школу даже на физру. Мне казалось, что я выгляжу довольно глупо, но раз так надо для паркура…
        Я потихоньку спустилась в гостиную и зажгла фонарик. Скользнула светом по стенам. Фотографии дядек были на месте, на полке за креслом мадам.
        Дверь в комнату мадам была закрыта. За второй дверью виднелась кухня. Я зашла туда, плотно закрыла дверь и лишь тогда осмелилась включить свет. Оказалось, что лампа светит дневным светом, и сразу стало заметно, как темно на улице. Просто ночь. Впрочем, мне не привыкать к путешествиям по ночам. В сентябре я штурмовала в одиночку (то есть я сначала думала, что в одиночку) первый гуманитарный корпус МГУ как раз глубокой ночью. Правда, дело было в центре Москвы и у меня с собой был мобильный, так что папа на самом деле в любую минуту мог примчаться и спасти меня, а тут меня не спасет даже Ника, потому что батарейка у мобильника за вчерашний день села и я оставила его на ночь заряжаться на столе.
        Мне пришло в голову, что я могла бы подождать Грея здесь, на кухне. Он же живет в соседнем номере. Скоро спустится по лестнице. Но гордость взяла верх. Не стоит показывать ему свой страх. Откажется еще тренировать. К тому же с этими трейсерами никогда не знаешь наверняка, через что они решат выбраться из дома - через дверь, как все нормальные люди, или через окно, как… как… как трейсеры.
        Я заметила чайник и решила заварить чай или кофе, позаимствовав пакетик того или другого у соседей, точнее, у соседки: на одном из шкафчиков висела табличка «Доминик». Я открыла его, но там, к моему потрясению, лежал только один предмет. Луковица. Огромная рыжая луковица с чуть проросшими перьями на макушке. Вот это у нее диета! И стоило из-за луковицы табличку на шкафчик вешать? На нее точно никто не позарится.
        Со вздохом я закрыла шкафчик и проверила остальные. Посуда, приборы, кастрюли, горчица, лавровые листики, какие-то чипсы и (неожиданная роскошь) тростниковый сахар. Вообще-то в стоимость нашего проживания входили завтраки, но что-то слабо представляется, как мадам будет их готовить из такого продуктового набора. Я, конечно, никогда не пробовала жареный сахар с горчицей или отварные чипсы с лавровым листом, но что-то подсказывало мне, что те двое, чьи фотки в траурной рамке стоят в гостиной, не слишком долго протянули на диете мадам.
        Я решила просто выпить горячей воды перед выходом на улицу. Меня слегка знобило то ли от волнения, то ли от недосыпа. Включила чайник, но он вдруг зашумел на весь дом, и я испуганно выключила его, подавляя желание нырнуть под стол, если вдруг кто заявится.
        Чайник стих.
        - Ну и ладно, - пробормотала я, сунула в рот кусок тростникового сахара и только собралась его прожевать, как вдруг из гостиной послышался какой-то звук.
        Я насторожилась. Дверь на кухню не открывали. Я сделала это сама и заморгала, привыкая после светлой кухни к темноте гостиной. Потом достала фонарик. Его свет запрыгал по креслам, стенам, столу, и тут я заметила, что в пепельнице на столе что-то белело.
        Я подошла к столу и вытащила из пепельницы обрывок листка. Расправила его, посветила фонариком. На листке, обугленном со всех сторон, были написаны изящным почерком наши имена. Veronika et Gayane.
        Какое-то нехорошее ощущение, словно липкая змея, поползло по моему позвоночнику. Почему кто-то (скорее всего, мадам!) сжег записку с нашими именами? Я невольно глянула на фотографии дядек и заметила, что под каждой из них тоже что-то белело. Я обошла стол и осторожно вытащила из-под фотографий листочки. Это были два письма, оба на французском, но на разной по качеству бумаге и написанные разным почерком. Письмо под фотографией скрипача было написано размашистым почерком, а второе, под фотографией строгого дядечки, - мелким и убористым. Я без труда соотнесла почерк с фотографиями. Ясно, что первое писал человек творческий, то есть скрипач, а второе - вот этот стриженый педант со строгим взглядом.
        Оба письма начинались одинаково: «Розетт, мон амур». Розетт Пуарэ - так звали мадам. Значит, оба дядьки писали ей.
        Почерк на сожженном листочке отличался от этих двух. Наверное, он принадлежал мадам. Значит, она тоже что-то писала, а потом сожгла? Сожгла наши имена? Может, она колдовала, чтобы отправить нас туда, где педант и скрипач? И скоро на полке появятся новые фотографии улыбающихся девочек?
        Фонарик выпал из моих рук, закатился под стол, и тут я, к своему ужасу, заметила, что дверь в комнату мадам медленно открывается… в проеме уже виден ее силуэт, а в руках у нее свеча.
        Я сжала в кулаке листочек и бросилась к выходу. Бог с ним, с фонариком, тут бы живой остаться!
        Выскочила на крыльцо и выбежала на дорогу, тяжело дыша.
        По дороге медленно катил тележку пожилой бородатый араб в пестрой шапочке и красном фартуке. На тележке было написано «hot», а вместо слова «dog» нарисована сосиска. Араб с интересом оглядел меня, особенно его заинтересовали растянутые штаны, потом улыбнулся и беззвучно что-то проговорил. Насколько я могла разглядеть в свете фонаря, он сказал: «Хеллоу!» И это простое доброе слово немного успокоило меня. Я поняла, что сахар все еще у меня за щекой, и прожевала его.
        Грей уже ждал меня на площадке. Сидел на заборчике, слушал плеер. Значит, все-таки вылез через окно.
        - Ты чего такая напуганная? Если боишься…
        - Ничего я не боюсь! - сказала я, раздосадованная. - Погнали!
        Он пожал плечами, вытащил наушники из ушей и сунул плеер в рюкзак.
        - Что ж… Погнали!
        Я хотела перелезть через заборчик, но он остановил меня знаком:
        - Потом туда залезем. Сначала тренируемся тут.
        - Тут? - удивилась я, оглядываясь. У детской площадки стоял только фонарь. И росло несколько деревьев. На них, что ли, будем карабкаться?
        - Тут. Прежде всего - бег. За мной!
        И он побежал вокруг площадки.
        - Какой бег?! А по крышам прыгать?
        Он только ухмыльнулся. Пришлось последовать за ним. Так мы и бегали, как два идиота, вокруг детской площадки, освещаемой только фонарем, пока я не начала задыхаться.
        - Может, хватит?
        - Хватит, - согласился он, но не остановился, - а теперь приставной шаг!
        - Но у меня уже в боку колет!
        - А ты вдыхай и выдыхай на счет. Раз-два - вдох, три-четыре - выдох!
        Я попробовала, стало полегче, но потом я опять сбилась. Потому что задумалась: ладно - бег, но приставными шагами-то зачем скакать? Может, он надо мной издевается?
        - Грей, а зачем все это?
        - Ты же сама сказала: погнали!
        Нет, он точно издевается! Отворачивается и смеется!
        - Бежим спиной вперед!
        Меня взяла злость. Ах, он думает меня уморить? Что ж, посмотрим! Я так просто не сдамся. Спиной вперед?! Пожа-а-алуйста! Не успела я это подумать, как врезалась в фонарный столб.
        - Ты как? - спросил он, подбегая, но мне показалось, что он снова ухмыляется.
        - Чудненько! Погнали дальше!
        - Тогда бег спиной вперед, но смотрим через левое плечо!
        - Это чтобы в фонарь не врезаться?
        - И для этого тоже.
        Некоторое время мы просто молча бежали. Потом он сказал: «Стоп». И встал напротив меня, прохаживаясь туда-сюда, чтобы успокоить дыхание.
        Моя надежда на прыжки с крыши на крышу таяла, как снег в садике нашей мадам, - быстро.
        Потому что мой новый друг (или экзекутор, я пока не поняла) устроил мне самый обычный урок физкультуры (которые я не то чтобы обожаю). Наклоны вперед-назад-вбок, вращения то головой, то кистями.
        - Зачем мы это делаем? - жалобно спросила я.
        - Не останавливайся! Подпрыгивай на месте!
        - Зачем?!
        - Что именно - разминка? Разогреть мышцы. Подготовить их к выполнению…
        - Трюков? - с надеждой спросила я.
        - Элементов, - поправил он меня. - Мы же не в цирке… Отожмемся?
        И он неожиданно наклонился и уперся руками об асфальт.
        - Э-э, - протянула я.
        - Давай-давай. Всего десять раз!
        - А потом еще десять, - добавил он, когда я с грехом пополам выполнила что-то отдаленно напоминающее отжимание.
        - Я не смогу! Извини, но… точно не смогу!
        - Это не катит! Ты сможешь! Давай! Ну! Пять! Шесть! Давай, еще четыре осталось! Всего ничего!
        Я еле поднялась. Скажу честно, задыхалась и пыхтела, как паровоз. Вот физия, наверное, красной стала! Я утерла пот рукавом куртки, потом скинула ее на забор и снова утерла лоб рукавом, на этот раз - толстовки.
        - Физра какая-то, - пробурчала я, - трю… элементы-то будут?
        - Будут. Давай-ка попрыгаем. Руками маши, словно ты птица.
        Это упражнение меня повеселило. А потом он сделал вообще что-то невообразимое. Сел на корточки, подтянул к груди колени и оперся руками о землю. То есть как бы свернулся калачиком. И сказал:
        - Прыгай!
        - На месте?
        - Через меня!
        - Ой, - только и сказала я, - шутишь, что ли? Как же я буду через живого человека прыгать?
        - А ты только через мертвого умеешь?
        - Ну серьезно! Давай лучше через рюкзак.
        - Это не фишка. Фишка - через меня. Вперед! На счет три!
        Я прыгнула, но все-таки слегка струсила - мыски моих ступней двигались не по прямой, а слегка огибая его спину.
        - Теперь я через тебя! А теперь снова ты!
        Через пять или шесть прыжков я взмолилась:
        - Хватит!
        - У тебя что-то болит? - спросил он спокойно, повернув ко мне голову.
        - Все болит!
        - Не мышцы. Суставы болят? Нет? Тогда продолжаем! Резкий выдох! Да нет, во время прыжка!
        Вскоре он позволил мне отдохнуть. Я с облегчением опустилась на заборчик вокруг площадки. Если честно, я уже и не хотела никаких особых трюков. Тьфу, элементов! И поэтому постаралась сделать лицо понесчастнее. Чтобы он сам понял, что с меня на сегодня достаточно. Тем более начало светать, на улице появились люди. Правда, на нас никто особого внимания не обращал - наверное, из-за этой серой, растянутой во все стороны одежды.
        - Ну что, - сказал он, - погнали, как ты говоришь. Первый элемент: «баланс». Забирайся-ка на этот заборчик.
        - Может, хоть руку дашь?
        - Попробуй сама.
        Но ему все-таки пришлось протянуть мне руку, и я оперлась на нее. Но ни за что не хотела отпускать.
        - В этом суть элемента, - объяснил он, - чтобы ты научилась балансировать. Ну, ты руки-то расставь. Поймай равновесие. Вот… Теперь попробуй двигаться. Осторожно… Хорошо… Только, оп!
        Я, конечно, не удержалась и завалилась прямо на него.
        - Еще раз! - невозмутимо скомандовал он.
        После баланса мы занялись «лэндингом», то есть обыкновенным приземлением. Наконец-то перелезли через заборчик вокруг детской площадки, на котором я училась балансировать, и подошли к детской горке. Мы забрались на нее, и он показал, как нужно спрыгивать.
        - Отталкиваешься от поверхности. Сгибаешь колени. Руки расставляешь, балансируя. Потом в прыжке потихоньку распрямляешь ноги и обязательно…
        - Я знаю, - не удержалась я, - приземляться надо на носки. Я умею это делать! Меня в Нью-Йорке один танцор уличный научил. Вот, смотри!
        Не дожидаясь, пока он покажет мне этот «лэндинг», я взяла и сиганула вперед с детской горки.
        - РУКИ! - закричал он мне вслед, когда я уже приземлилась, как положено, на носки, держа колени полусогнутыми. - Что ты творишь?
        Он прыгнул рядом со мной, все сделав так же, кроме одного - он выставил вперед руки, согнув их в локтях и как бы спружинив на них.
        - Коленочки не болят? - бросил он мне, поднимаясь. - Впрочем, без разницы. Вот кто у нас настоящий понторез-то оказался!
        - Я, что ли? - не поняла я. - Но почему? Я же все правильно сделала!
        - То есть ты не заметила, что я на руки свой центр тяжести перенес?
        - А зачем?
        - Да будь тут немного повыше, ты бы себе так колени повредила, что хромая отсюда ушла бы! И обвинила бы во всем меня! Все, хватит. Демонстрируй свои навыки кому другому, я пошел.
        И он правда двинулся к своему рюкзаку.
        - Постой! - завопила я, хватая его за рукав куртки. - Ну, прости, прости! Больше не буду. Да это единственное, что я умею. Правильно приземляться. То есть, - добавила я торопливо, - я думала раньше, что это правильно. Ошибалась, признаю. Покажи еще раз, а? Пожа-а-а-алуйста.
        Он кивнул. То ли в воспитательных целях меня ругал, то ли отходчивым оказался. После «лэндинга» он показал мне еще один простой элемент - «лэйзи». Это такое ловкое перепрыгивание через забор оказалось. Подбегаешь, опираешься на руку, ногой, близкой к препятствию, делаешь мах, переносишь тело над заборчиком и опираешься на вторую руку.
        «Лэйзи» оказался легким для него, но сложным, конечно, для меня. Я вроде ногу занесла, но «перелететь» не вышло. Потом снова попробовала, и «оседлала» заборчик.
        - Слушай, наверное, пока не смогу…
        - Давай-ка пошагово попробуем.
        - Ты вообще не сдаешься?
        - А чего тут сдаваться? Есть задача - научить тебя делать «лэйзи». Вот я ее и решаю. Это же обычная практика паркура. Смотри: подходишь, кладешь руку на забор. Давай.
        - Это легко!
        - Отлично. А теперь мах! Ближней ногой. Ага. Еще раз. Шаг. Рука. Мах. И…
        - Ой, - вырвалось у меня, когда я перелетела, - а как бы это повторить, а?
        Когда мы закончили, стало уже совсем светло. Мы уселись на заборчик, и он достал из рюкзака воду.
        - Будешь?
        - Я твоя должница, - тяжело дыша, проговорила я и принялась жадно пить.
        Потом глянула на часы. Начало седьмого.
        - Не опоздаешь?
        - Поезд в половину. А там рядом со станцией.
        Он закурил.
        - А как же здоровый образ жизни? - подколола я его, бросая пустую бутылку в урну и, конечно, промахиваясь.
        - Ты не представляешь, как много спортсменов курят, - спокойно сказал он, выдыхая дым в другую сторону, подальше от меня, - просто при моем образе жизни, постоянных тренировках, это не так вредно. При быстром беге смола выветривается. Но это не значит, что можно начинать курить в тринадцать.
        - Мне пятнадцать! Но я и так не собиралась. У меня дедушка от рака легких умер, я даже пробовать не хочу, - покачала головой я, подбирая бутылку и донося ее уже до законного обиталища.
        - Хорошо, что у тебя есть эта причина, но есть люди, которых бы это не остановило. Никогда не знаешь, что к чему тебя подтолкнет.
        - А что тебя подтолкнуло к паркуру?
        - Да я как-то случайно начал им заниматься. С детства любил прыгать. А потом выяснилось, что это паркур. Знаешь, что мне нравится? Я не люблю соревнования. В паркуре их нет. Тут соревнуешься со своими собственными достижениями на каждом этапе. Вроде как встаешь на следующую ступеньку.
        Я кивнула. Это я и ощущала. Переход на следующую ступеньку моей собственной лестницы. Ведь я не сбежала с тренировки, а могла бы, между прочим!
        - А еще меня подтолкнула лень.
        - Лень?!
        - Ага. Трейсеры ведь очень ленивые люди. Им влом обходить препятствия.
        Я засмеялась и распугала голубей, несмело подкравшихся поближе в надежде получить от нас каких-нибудь крошек. Он потушил сигарету, достал плеер и сунул в уши наушники. Я придвинулась, чтобы глянуть на бегущую строку. The Chemical Brothers[65 - The Chemical Brothers - британский музыкальный дуэт, работающий в жанре электронной музыки, один из известнейших коллективов - представителей и основоположников биг-бита.].
        - Саундтрек к «Ханне»?[66 - Имеется в виду фильм «Ханна. Совершенное оружие» - остросюжетный боевик о 16-летней девочке, выросшей в лесу и обладающей навыками выживания в экстремальной ситуации.] - наугад спросила я.
        Он кивнул.
        - Тоже их люблю, - сказала я, - особенно ту, под которую Ханна среди контейнеров от преследователей прячется.
        - The Container Park, - сказал он, - девятнадцатая.
        - Ну да. Классно она в фильме с ними дерется.
        - На всякий случай имей в виду, драться я никого не учу.
        - Больно надо! И вообще… Я после такой тренировки завтра, наверное, и с кровати не встану. А мне сегодня по музеям еще с Никой.
        - Ничего, скоро усталость уйдет. А мышцы завтра размять не забудь.
        Вдруг он глянул на наш дом и вскочил, выронив наушник. Лицо у него стало мрачным.
        - Я очень надеюсь, - проговорил он тихо, - что твоя подружка больше не будет за нами следить.
        - Какая подружка?
        - В красном костюме.
        - Ника?
        Я глянула на балкон, но он был пуст.
        - Там никого нет!
        - Уже нет.
        - А что плохого, что она наблюдает?
        - Ничего. Если потом не попытается повторить то, что видела, сама, без контроля! Потому что от незнания своей силы и неправильного ее применения бывают несчастья! - выпалил он, сунул плеер в карман куртки и побежал к станции, перепрыгнув по дороге через огромный валун, на котором ребятишки оставили свои фломастерные письмена.
        Он как будто очень-очень расстроился. Почему? Из-за Ники?
        Из нашего номера неслись кокетливые звуки аккордеона: судя по всему, Ника скачала на айфон что-то типично французское. Когда я открыла дверь, она кружилась по комнате во всем черном: кожаная куртка в обтяжку, лосины, идеально облегающие ее все еще стройные ноги, балетки. Не хватает берета и багета, точно получится настоящая француженка. Не успела я спросить, где она взяла новые вещи, как увидела ЕГО - виновника вчерашних волнений и сегодняшнего Никиного приподнятого настроя. Темно-шоколадный чемодан в рисуночках и золотых заклепках.
        - Представляешь, я нашла его у дверей комнаты! - воскликнула Ника, бросаясь мне на шею и обдавая меня нежным цветочным запахом духов.
        А может, это она сама так начала пахнуть от счастья…
        - Я готова к прогулке по Парижу! - пропела Ника мне в ухо, - Лувр, Мувр, Дудувр, я иду к вам!
        Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать, но последние слова Грея насторожили меня.
        - Ника, то, что ты видела на детской площадке…
        - Я ничего не видела на детской площадке, - удивленно сказала она, отрываясь от меня и заглядывая мне в лицо. - А что ты там делала?
        - Ты видела!
        - Да нет же, хани! Чтобы создать такой лук, надо не в окно, а в зеркало целый час смотреть. Это я на всякий случай, если ты вдруг решишь нормально выглядеть.
        Я с подозрением посмотрела на нее, но она только поклацала густо накрашенными, не хуже, чем у любой куклы Винкс, ресницами в ответ.
        - Ладно, - сдалась я, - тогда подожди секунду. Я быстро в душ, натяну джинсы, «кенгурушку» новую и готова!
        - Джинсы, «кенгурушку», - передразнила она меня. - А кстати, что ты там делала, хани, в пять утра на детской площадке? Целовалась?
        - Йогой занималась! - прокричала я из-за закрытой двери ванной, включая воду погорячее.
        - Ты же сказала, что бросишь!
        Но я сделала вид, что не слышу. Я быстро оделась, заколола волосы, нацепила любимые кроссовки, разрисованные маркерами, и принялась выбрасывать ненужное из карманов рюкзака, чтобы не таскать с собой целый день лишний груз.
        - Мадам, кажется, снова начала курить, - повела носом Ника. - Ладно, жду тебя на улице!
        И она все-таки нацепила кокетливый черный берет. А потом взялась за ручку двери и жалобно сказала:
        - Только харри ап, плиз! Очень хочется багетик!
        Я улыбнулась и покачала головой. Сунула в рюкзак кошелек, фотоаппарат. А потом… Я не знаю, из-за тренировки или нет, но мне страшно захотелось… Нет, не рисовать, но на всякий случай взять с собой блокнот и карандаши. В рюкзаке их не оказалось. Пришлось доставать чемодан и рыскать в нем среди свитеров и футболок.
        «Жаль, что в моем так мало места, - думала я, - а вот в Никином…» Кстати…
        Я встала с колен, подошла к Никиному чемодану, горделиво возвышающемуся над своим бедным родственником - моим обшарпанным другом, осторожно потянула за золотую «молнию» и заглянула внутрь.
        Внутри чемодана лежал свернутый комком красный спортивный костюм.
        Глава 10, в которой на меня наконец-то снисходит озарение!
        Не буду строить из себя Ботаника и скажу честно: самое интересное в Лувре - это вход через гигантскую стеклянную пирамиду. Вокруг нее стояли пирамидки поменьше.
        - Там вход для гномиков, - пошутила я и немедленно сфотографировала славную семейку пирамидок.
        А потом зашла внутрь и просто взвизгнула от восторга, оказавшись под тысячью гигантских сегментов, сквозь которые светило зимнее парижское солнце.
        - Это американцы строили, - подчеркнула довольная Ника, умявшая три багета с кофе, который мы купили в пластиковых стаканах и пили по дороге, пока топали вдоль мутной Сены к Лувру.
        - Здоровский дизайн, - одобрила я, - хорошо, что очередь за билетами такая большая, можно постоять - полюбоваться.
        - Терпеть не могу очереди! - заявила Ника. - К тому же до восемнадцати лет вход бесплатный.
        Она потащила меня внутрь музея.
        Ну, не знаю… Наверное, все эти картины, скульптуры, коллекции королей разных веков, искусство древних стран и религий, Венеры и Афины с отбитыми руками и носами кому-то показались бы божественными. Кому-то, кто разбирается. Мы как-то быстро заскучали.
        - Давай найдем какие-нибудь знаковые вещи, - предложила Ника, заглянув в путеводитель «Американцы в Париже», но и у «знаковых вещей» нас ожидало разочарование - ненавистные Нике очереди, у которых не было ни хвостов, ни начал.
        Добила нас «Мона Лиза». Она была окружена настолько плотным кольцом японцев, что приблизиться не получалось ближе чем на пять метров. Ну и зачем, спрашивается, мы приехали в Лувр? На youtube.com и то можно было поближе в каком-нибудь ролике все посмотреть. Один из японцев все пытался выбрать получше ракурс, пятился и в конце концов наступил мне на ногу.
        - Sorry! - подпрыгнул он и поклонился.
        - Ий, - ответила я.
        - Нихонго ханасимаска? - обрадовался японец.
        - Типа, говорю ли я по-японски, - объяснила я Нике, потом покачала головой, ткнула себя пальцем в грудь и сказала:
        - Манга отаку. Аниме отаку.
        - Отаку? - спросила Ника. - Фанат, что ли?
        Я кивнула и добавила:
        - Миядзаки.
        - Миядзаки-сан! - обрадовался японец и сфотографировал нас с Никой на мобильный.
        Вместо «Моны Лизы», как я поняла.
        - Хорошая, кстати, идея, - пробормотала я, когда он наконец откланялся, и тоже достала мобильный.
        - Ботанику пишешь? - спросила Ника, усаживаясь на скамью.
        - Угадала, - кивнула я и показала эсэмэс: «Мы в Лувре, и нам скучно. Мы дуры?»
        Ботаник ответил незамедлительно: «Зачем вы вообще туда пошли? Езжайте в д’Орсе! Там же импрессионисты! Зарядитесь настроением!
        - Мне не хватает Ботаника, - сказала Ника, - а в д’Орсе неохота. Там очередь будет. Может, пора уже пообедать?
        - Мне его тоже не хватает, Ботаника. А в д’Орсе вряд ли будет очередь. Смотри, какие тучи, сейчас дождь пойдет.
        - А насчет ланча?
        - Спросил человек, слопавший три багета!
        - О’кей-о’кей, - проворчала Ника. - Какое счастье, что в Париже на каждом углу киоски с едой! А то я с тобой никогда не получу роль толстушки!
        Японцы образовали уже новый круг, оттеснив нас от «Моны Лизы» еще на два метра, и нам пришлось столько раз извиниться, что в конце концов даже Ника выучила это бодрое японское «Гомен кудасай!», то есть «Простите, пожалуйста!».
        Бросив прощальный взгляд на пирамиду, я подумала, что мне не хватает Ботаника не только потому, что он наверняка устроил бы для нас замечательную экскурсию по Лувру (так и слышу его бодрый голос: «После пожара и разрушения Тюильри, произошедших при осаде Парижской коммуны в мае 1871 года, Лувр приобрел современный вид»), а еще и потому, что Серега никогда не унывает. Так что оптимист сейчас не помешал бы двум барышням, каждая из которых так и норовит поддаться мрачному настроению.
        Мы пересекли Сену по мосту Рояль и подошли к музею д’Орсе, в котором в основном выставляются картины импрессионистов. Как назло, никаких киосков нам по дороге не попалось (кроме одного, за которым стоял парень в грязно-белых рукавицах с обрезанными пальцами и торговал вареной кукурузой, при виде которой Ника только сморщила нос).
        - Ничего, - подбодрила ее я, перебегая рядом дорогу, - может, там внутри будет кафе? Наверняка будет!
        Однако у музея д’Орсе нас ждало кое-что ужасное. Очередь. Да не простая, а змейкой в пять колен!
        - Пошли отсюда!
        - Нет, Ника! Давай хоть немного прикоснемся к прекрасному!
        - Давай! Для этого надо ехать на шопинг в Галери Лафайет!
        - Пожалуйста, хани! - взмолилась я, потому что краем глаза засекла на тумбе афишу с репродукцией Моне «Тюльпаны Голландии», и мои ноги теперь отказывались идти куда-либо еще (тем более на шопинг!). - Ника, мне кажется, нас ждет там сюрприз!
        - Только если шоколадный торт из пяти слоев, - мрачно сказала Ника, становясь в хвост очереди. - Нет, ну скажи, я хоть немного потолстела?
        - Да, - соврала я, лишь бы она никуда не сбегала.
        - Врешь, - вздохнула Ника и покосилась на двух мексиканцев, которые сразу заняли место за нами.
        Она с интересом рассматривала их темные вязаные пончо, а они - ее беретик, а потом мексиканцы вдруг достали зонты. И все в очереди достали зонты: розовые, зеленые, прозрачные с кошачьими ушками, огромные зонты с деревянными ручками и логотипами отелей на болоньевой поверхности. И как только все достали зонты, хлынул дождь, словно из поливальной машины. У нас не было никакого зонта. То есть у меня был капюшон, а вот у Ники…
        - Хани! Харри ап!
        - Ника! Я тебя умоляю! Это же импрессионисты!
        - А это - я!
        Я посмотрела на огромные клубы туч, нависшие над музеем, и подумала, что если есть там любое божество, отвечающее за дождь, пусть оно выключит свою поливальную машину и даст мне возможность разбудить внутреннего художника, который заснул во мне крепким сном с тех пор, как меня бросил Зет.
        И вдруг кто-то потянул меня за рукав:
        - Мисс! Мисс! Амбрелл?! Амбрелл?!
        Это был высокий худощавый индиец с замученным взглядом. На руке у него болтались «амбрелл?», то есть зонтики, а у самого на голове был завязан прозрачный пластиковый пакет.
        Но как же я была рада этому смуглому, какому-то засушенному дядьке с пакетом на голове!
        - Two, - выпалила я, протягивая деньги, - please! Thank you![67 - Two! Please! Thank you! - (англ.) Два! Пожалуйста! Спасибо!]
        - Еще скажи «I love you!», «Marry me!»[68 - I love you! Marry me! - (англ.) Я люблю вас! Женитесь на мне!] - буркнула Ника, снова становясь в очередь и принимая от меня маленький черный зонтик. - Вот папе подарочек из Парижа привезешь! Живого индийца с зонтиками!
        Индиец еще долго бродил среди людей, стоящих в очереди, заунывным голосом выкрикивал эти свои: «Амбрелл?, амбрелл?». Ника умудрилась зацепиться ногой о заборчик, который отгораживал друг от друга разные колена очереди, и слегка покорябала свою черную балетку. Но очередь все-таки двигалась довольно бодро, и в конце концов мы достигли билетной кассы, а пока стояли за билетами, я слегка улучшила настроение Ники, закрасив черным маркером царапину на ее туфле. А потом… Потом я провалилась в другой мир.
        Это действительно был другой мир. Мир талантливых людей, которые зарисовали жизнь вокруг себя так, что каждая картина казалась отдельным волшебным миром, в который хотелось нырнуть и не выныривать.
        Я просто поедала глазами тысячи оттенков, которыми пестрели картины. Настоящее волшебство, когда эти мазки (раз!) - и складываются в изображение, но такое, от которого все внутри переворачивается.
        Переворачивается потому, что ты прямо кожей ощущаешь мимолетность этого вида, пройдет секунда - и он изменится, станет другим, но художник успел, ухватил кусочек мира и увековечил его в картине.
        От этих мыслей я начала дрожать (а может, это начал во мне трепетать мой внутренний художник), но я вдруг прониклась этой идеей: зарисовать, пока не изменилось, и лихорадочно принялась вспоминать основы классического рисунка, которые я когда-то изучала в кружке при нашем Доме культуры. Подошла Ника:
        - Как импрешн от импрешионистов?
        Я чуть не брякнула: «Я тоже так хочу!» - но взяла себя в руки и пробормотала:
        - Потрясно… А тебе?
        - Понравилось. Интересно, а у них есть в магазинчике сумочки с такими принтами? - спросила Ника, указав на «Танцовщиц» Эдгара Дега, изогнувшихся в немыслимой позе (тоже они, что ли, йогой занимались?) в своих пышных синих платьях.
        Я не успела ответить. В зале Ренуара, в самом углу я увидела то, ради чего (я уже поняла!) ноги привели меня сюда. В самом углу висел портрет темноволосого мальчика, с бледной, как фарфор, кожей и розовыми ушами. Мальчик смотрел не на художника, а чуть ниже, и создавалось впечатление, что он задумался, а Ренуар его «поймал». Мальчик был аккуратно причесан, в тельняшке, то есть вроде бы позировал, но вышло так, словно этот его задумчивый взгляд и отстраненную вежливую улыбку ухватили абсолютно случайно.
        Я подошла совсем близко. Портрет Фернана Хальфена заставил моего внутреннего художника не просто дрожать, а колотиться, топать ногами и требовать выхода из той клетки, в которую я его загнала.
        Не только потому, что мальчик был сероглазый (обожаю сероглазых, Слава, мой первый бойфренд, был именно таким), но и потому, что его глаза блестели. Еще секунда - и моргнет.
        Я прямо взвыла от восхищения и проговорила сквозь стиснутые зубы несбыточное свое желание:
        - Я тоже так хочу!
        - Ну, не думаю, что у них есть такие принты, - с сожалением сказала Ника, подойдя поближе, - хотя ничего такой, кул гай!
        Я ответила ей хищным взглядом. Она даже попятилась:
        - Что с тобой, хани?
        - Харри ап, Ника. Нам нужно срочно в кафетерий.
        Через час мы вернулись в центральный зал музея, который сохранил архитектуру железнодорожного вокзала, из которого сделали д’Орсе, как любезно сообщил нам путеводитель «Американцы в Париже».
        Я усадила Нику на каменную скамеечку в кубическом стиле, словно собранную из детского конструктора, рядом со скульптурой - то есть скульптурной группой, как сказал бы Ботаник. Группу эту составляли четыре тетеньки, которые, если верить справочнику, были «Частями света, поддерживающими небесную сферу». Хотя сфера на вид была не очень тяжелая и вся состояла из каких-то скобок, вид у тетенек был сосредоточенный, у некоторых - печальный, а одна вообще была за ногу прикована цепочкой.
        - Мне холодно тут сидеть, - заявила Ника, потрогав ладонью скамеечку.
        - Ничего, - пробормотала я, чиркая карандашом по блокноту, - я недолго. Ты же не хочешь есть?
        Ника задумалась, припоминая, сколько всего она слопала сейчас в кафетерии музея: и сэндвич с курицей, и шоколадный бисквит, и банановое мороженое, и еще горсть леденцов со стойки прихватила. Я закусила губу, молясь, чтобы она оставалась такой задумчивой еще хоть пару минут, чтобы я могла «поймать» ее состояние. Фернан Хальфен стоял у меня перед глазами.
        - Есть я, мейби, не хочу. Но у меня скоро затекут ноги.
        - Не советую тебе ворчать. Посмотри вон, что Жан Батист со своими моделями делал.
        Я кивнула на «Части света», и Ника пару минут задумчиво созерцала ногу одной из них, обмотанную цепью.
        - О’кей, - сдалась она, - немного я посижу. Но вообще, хани, это кантбишно. Пришли в музей, чтобы рисовать самим! Тут и так полно картин.
        - Ничего, - бормотала я, не отрываясь от блокнота, - посмотри вон на тех итальянских парней, что сидят на скамейке напротив.
        - Ну, правый, допустим, разглядывает меня, - обрадовалась Ника, взбивая руками пышные белокурые волосы, - а что делает левый?
        - Разгадывает судоку. Не вертись, я скоро закончу.
        - Ну как? - спросила я, затаив дыхание.
        Ника снова покосилась на итальянцев, теперь они уже оба разгадывали судоку по имени Ника, не отрывая от нее восхищенных взоров и даже выкрикивая что-то вроде «Белла» и «Беллиссима».
        - Хани, тебе честно сказать?
        - А как же?!
        - До Ренуара недотягивает. - Ника сочувственно поджала губы. Так, чтобы это видели итальянцы.
        - Это понятно… На тебя похоже?
        - А! Ну, хани, ты же триста лет рисуешь. Похоже, конечно.
        - То есть момент поймать удалось?!
        - Велл, конечно! Самое главное - что я на твоем портрете - толстенькая. Поэтому он прекрасен! Ну что, пойдем в магазинчик при музее?
        Она грациозно поднялась со скамейки и послала итальянцам воздушный поцелуй.
        Накупив кучу ручек, магнитиков на холодильник, значков, брелоков, футболок и сумочек, Ника наконец позволила мне выйти на воздух. Очередь в музей увеличилась - видимо, подтянулись те, кто только что проснулся. Одна из девочек держала в руке картонный стаканчик с кофе. Услышав, как мы с Никой переговариваемся по-русски, она шагнула из очереди и спросила у меня:
        - Извините! Вам выставка понравилась?
        - Очень! - воскликнула я. - Там такой Ренуар обалденный! А где вы взяли кофе?
        - Вот там, видите, бесплатная дегустация. Значит, Ренуар, да?
        - И итальянцы, - кивнула Ника, - итальянцы там круче всего.
        И мы поспешили к столику, за которым девушка в куртке с логотипом фирмы - производителя кофе разливала по стаканчикам дымящуюся жидкость из термоса. Я подбежала первая, глубоко вбирая в себя кофейный запах, предвкушая первый глоток после долгой и абсолютно счастливой работы над рисунком, схватила стаканчик, и вдруг он сам, клянусь, вывалился у меня из рук. Я еле успела отскочить, но капли кофе попали мне на джинсы, а самое главное (о, ужас!) - на светлое пальто дяденьки, который как раз насыпал в свой кофе сахар из пакетика.
        Дяденька заверещал по-итальянски, и его слова никак не напоминали «Белла» и «Беллиссима».
        - Ты что? - удивилась Ника, подбегая ко мне и оттаскивая от дяденьки.
        - Ника… Я клянусь… Он сам вырвался…
        Я огляделась, и меня пронзило током с ног до головы. На набережной через дорогу стоял мотоциклист. Он медленно снимал шлем. Не знаю, как я догадалась, кто под ним будет скрываться, но через секунду я увидела бледное лицо и рыжие бакенбарды. Это был он. Человек-оборотень из самолета.
        Он направился к светофору, чтобы перейти дорогу к музею. К нам.
        - Харри ап, хани! - Ника дернула меня за руку, и по ее лицу я поняла: она наконец-то испугалась его.
        Мы побежали в противоположную сторону, сквозь очередь, на нас вопили на разных языках, Нику даже кто-то ткнул зонтиком, но она крепко держала меня за руку и волокла через забор из людей, а мои ноги все слабели с каждым шагом, и мне казалось, я слышу его голос в голове: «Стой… остановись… дождись меня».
        - Не дождется! - неожиданно крикнула Ника и затащила меня в первый попавшийся вестибюль метрополитена.
        Там, у хлопающих дверей, через которые сновали люди, мы отдышались. Я все не могла отвести взгляда от лестницы - боялась увидеть там сначала черные джинсы, потом черную куртку и шлем в руках, а потом и бледное лицо с бакенбардами.
        - Думаешь, он нас нарочно выслеживает? - прошептала я Нике.
        - Не знаю. Но вид у него точно как у психа.
        - Я тебе говорила, он оборотень!
        - Я не верю во всю эту чушь, - отрезала Ника, - но он явно что-то нехорошее задумал. Может, он хочет нас киднепить? Дэди предупреждал меня о том, чтобы я остерегалась слишком прилипчивых бойзов во Франции. Пойдешь к ним в гости, а они - хоп! И в рабство тебя продадут.
        Мы обе помолчали, с ужасом прокручивая в голове слова отца Ники.
        - А вот и картинка в тему, - сказала Ника и ткнула наманикюренным ногтем в стену за моей спиной. Там висел плакат с анонсом фильма «Глаза Джулии», и изображено женское лицо с завязанными глазами. Меня передернуло.
        - Гильерм Моралес, - прочла я вслух имя режиссера.
        - Ты на продюсера посмотри, - кивнула Ника, - Гильермо дель Торо. Даже страшно представить, что там у бедной Джулии под повязкой. Вот уж кто псих на все сто, так это Гильермо дель Торо. Видела его «Лабиринт Фавна»?
        - Видела его «Приют», - ответила я, снова содрогаясь. - Пошли отсюда, а? Только не надо ничего есть… Мне сейчас кусок в горло не полезет.
        - Я и не собиралась ничего есть, - гордо ответила Ника. - У меня две страсти, ты забыла? Еда и шопинг!
        - Но шопинга-то на сегодня хватит? - с надеждой спросила я, кивая на пакеты с логотипом д’Орсе.
        - Хани, ты крейзи?! Шопинг еще и не начинался. Харри ап, Галери Лафайет ждет нас!
        Оставшийся вечер я провела в кафе на диванчиках Галери Лафайет, среди унылых папаш с колясками, замученных шопингом бабушек, разглядывающих мозоли на пятках, и детей, перемазанных шоколадом, с визгом гоняющихся друг за другом между столиками. В общем, всех тех, кого достал шопинг, но кто вынужден дожидаться своих мам и подруг (в моем случае), пока они истратят все денежки на туфли, часы и шляпки.
        Я рисовала потихоньку то сердитого карапуза, просящего у бабушки кусочек торта с витрины, то восторженную девочку, которой купили какие-то побрякушки, то двух возмущенных русских тетенек, которые подсчитывали что-то на калькуляторе и вскрикивали каждую секунду: «Не может быть! У нас эти платки дороже в два раза! Надо всем пойти накупить!» Но радость от того, что я снова рисую, уже поблекла.
        «Никогда не понимала, зачем людям столько барахла», - с тоской думала я, а сама все оглядывалась - не вынырнет ли из-за угла мой преследователь с рыжими бакенбардами?
        Глава 11, в которой я отказываюсь от расследования и иду на тренировку, где становлюсь свидетелем чего-то очень важного
        Ночью я не могла спать - болело все. Кроме пальцев. Я поворочалась и в четыре утра с кряхтеньем поднялась с кровати. Ника не шелохнулась: ее здорово утомил вчерашний шопинг, она даже забыла поужинать вечером. А я забыла забрать из-под стола фонарик. Если он еще там.
        Попробовала потянуться - больно. Присесть - тоже. Ну и ну…
        Я пошарила рукой на тумбочке, и мне попались только те растянутые штаны, в которых я ходила на тренировку.
        Тоже сойдет, лучше, чем в пижаме, гулять по дому. Я взяла толстовку, телефон и выползла в коридор. Спустилась в гостиную, залитую лунным светом. Подошла к столу, с трудом присела на корточки и принялась шарить руками под столом, стараясь не оборачиваться на клетку с застывшим попугаем, прекрасно вырисовывающуюся на фоне окна, за которым ярко светила луна.
        Фонарика, конечно, не было. Я сунула руку в карман, чтобы достать телефон и посветить им под столом, и вдруг…
        - Are you looking for this one?[69 - Are you looking for this one? - (англ.) Ты это ищешь?] - раздался шепот с лестницы, и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не заорать.
        Как бледно-розовое привидиние, Доминик стояла на лестнице и освещала лицо фонариком. Моим фонариком. Освещенное снизу, ее лицо, особенно выражение глаз и пухлые щеки, приобрело какой-то зловещий оттенок.
        Я кивнула.
        - Have you found it?[70 - Have you found it? - (англ.) Ты его нашла?] - спросила я.
        - No. Madame.
        Доминик объяснила, что вчера утром она спустилась в гостиную и обнаружила там мадам с фонариком в руках. Мадам улыбнулась при встрече и попросила передать фонарик темноволосой русской девочке.
        Я протянула руку, но Доминик не спешила.
        - It seems, - прошептала она, оглядываясь на дверь комнаты мадам, - it was charmed[71 - It seems to me it was charmed - (англ.). Мне кажется, он был заколдован.].
        - Charmed?[72 - Charmed? - (англ.) Заколдован?] - переспросила я.
        - Yeah… Do you know «Harry Potter»? I think Madame can use magic[73 - Yeah… Do you know «Harry Potter»? I think Madame can use magic - (англ.). Да… Ты знаешь «Гарри Поттера»? Я думаю, мадам умеет колдовать.].
        Я больше не могла смотреть в ее круглое, освещенное фонарем лицо и знаком предложила перейти на кухню. Там я достала из холодильника молоко, которое купила накануне, налила в чашку и приготовилась слушать рассказ Доминик. Она устроилась на подоконнике и с расширенными глазами рассказала мне о том, что мадам иногда одна кружится по комнате, будто танцует, под музыку и без, а еще (она сама видела!) залезает на свой письменный стол с ногами и швыряет оттуда бумажные самолетики! И они долго-долго кружатся по комнате. Как будто они с моторчиком. А самое главное волшебство мадам - она печет по утрам прекрасные крепы и подает их с мороженым и кленовым сиропом.
        - I don’t think it’s black magic[74 - Don’t think it’s black magic - (англ.). Я не думаю, что это черная магия.], - покачала я головой, впрочем, думая то же самое и о самолетиках.
        Но Доминик пожаловалась, что не знает, откуда мадам берет ингредиенты. Я хотела ей сказать, что у нее-то в шкафчике вообще один лук, но передумала. Чтобы печь блинчики, нужны яйца, сахар, мука, а в холодильнике нет ничего, кроме моего молока и десяти видов французского сыра, купленного Никой вчера.
        - Maybe she keeps the ingredients in her room?[75 - Maybe she keeps the ingredients in her room? - (англ.) Может быть, она хранит ингредиенты в комнате?]
        Но Доминик покачала головой. Судя по всему, тема еды ее так интересовала, что она проверила и комнату мадам. Мда, загадочно.
        - Yesterday… - начала я, а потом подумала, что не знаю, как по-английски «пепельница», и просто поманила Доминик рукой, снова возвращаясь в гостиную. Доминик освещала путь моим фонариком.
        Я указала ей на пепельницу, но она была пуста. Тогда я показала на фотки дядек, под которыми вчера нашла письма, но теперь под фотографиями лежало что-то другое. Доминик посветила, и я снова еле подавила возглас изумления.
        Под рамками фотографий дядек лежали наши собственные фото! Сделанные «Полароидом». На них мы спали.
        Мысли зароились в моей голове. То есть мадам приходила, пока мы спали, и сфотографировала нас. Зачем?!
        Доминик только скорбно покачала головой. Наверное, в душе радовалась, что ее фотографии тут нет. Мне захотелось уйти из дома мадам. Что-то зловещее исходило и от двери в ее комнату, и от фотографий, и даже от фонарика. Наверняка старая ведьма его заколдовала. Иначе зачем ей настаивать, чтобы Доминик передала его именно мне?
        Я снова поманила Доминик, на этот раз мы вышли на крыльцо.
        - Listen! - прошептала она, - don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, like Sherlok Holmes or miss Marple…[76 - Listen! Don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, Sherlok Holmes or miss Marple… - (англ.) Слушай! Ты не хочешь расследовать это дело? Как настоящий детектив. Ну, знаешь, как Шерлок Холмс или мисс Марпл…]
        Я покачала головой. Как ни странно, мне совершенно не хотелось расследовать дело мадам. Во-первых, мне хватило вчерашней погони оборотня за нами. Я в Париж отдыхать приехала. И папа меня просил ни во что не влезать. Во-вторых, раньше я расследовала дела, которые со мной лично никак не связаны. А тут еще неизвестно, до чего доведет такое расследование… Не хотелось бы стать чучелом в гостиной мадам.
        В общем, я отказалась, сославшись на боль в мышцах. Доминик посоветовала мне сделать растяжку, а у самой в глазах явно горела мысль о расследовании.
        Я удивилась: как же мне не пришло в голову сделать растяжку? Пойду-ка я сейчас на детскую площадку. Вдруг и трейсера там встречу своего?
        - I’ll do it myself, - решила Доминик, - I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case[77 - I’ll do it myself. I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case - (англ.). Я все сделаю сама. Я буду Шерлоком Холмсом и расследую это дело.].
        - Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck![78 - Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck! - (англ.) Спасибо, Доминик. Держи меня в курсе. И удачи!]
        Я с облегчением отошла от крыльца домика мадам, перепрыгнула через большой ком земли, валявшийся на дорожке, в предрассветной темноте напоминавший дохлую кошку, и вдруг хихикнула. Просто представила себе нашу пухлую американку в клетчатой шляпе с трубкой во рту. Ну настоящий Шерлок. Надо будет нарисовать.
        На площадке трейсера не было, и я сначала расстроилась, а потом стала тренироваться в одиночку. Трюки, ой, то есть элементы, я выполнять сама не буду, а вот побегать-попрыгать-подтянуться я смогу и без всяких умников.
        Но, когда я выполнила все, что вспомнила, для разогрева и растяжки мышц, у меня внутри что-то словно зачесалось. Ужасно захотелось куда-нибудь вскарабкаться или откуда-нибудь спрыгнуть.
        Я решила залезть на детскую горку - с которой мы прыгали вчера. Все сделала, как положено и совсем не забыла про руки: спружинила на них идеально. Ну, с моей точки зрения, конечно.
        Я такую гордость ощутила! Вот это я! Круто же вышло!
        Фыркая, подъехала желтая мусоровозка и принялась выгружать мусор из контейнера, на котором было написано «Cafe «El baguette». Прочитав надпись, я хихикнула, потому что выходило, что кафе «Багет», принадлежащее Злой Тетке с Крокодиловой Сумкой, находилось в мусорном баке.
        Дядька в мусоровозке уставился на меня, и, чтобы повыпендриваться, я решила забраться на бревно. У меня получилось балансировать. Дядька улыбнулся и даже посигналил. Правда, тут же над черной дверью кафе открылось окошко, и кто-то сердито гаркнул по-французски. Дядька помахал мне и поехал дальше, забыв закрыть крышку бака. А может, оставил, чтобы проветрить.
        Когда он отъехал, я решилась походить по бревну туда-сюда и с каждым шагом все сильнее верила в свои силы. Нет, я несоизмеримо крута. Как сказала бы Ника - кантбишно. Интересно, что сказал бы Грей? Наверняка похвалил бы хоть капельку!
        После двух удачно выполненных элементов я решила куда-нибудь вскарабкаться. Для крыш, понятно, еще не доросла. Но дерево-то почему не освоить?
        Возле площадки деревья были все какие-то дурацкие, почти без веток. А удачное стояло на другой стороне дороги, возле черного выхода из кафе, рядом с мусорным баком. Нижние ветки на дереве были толстыми, и на них можно было вскарабкаться безо всякого паркура. А с теми умениями, которые я уже приобрела (балансирование, например), я могу добраться до самой верхушки и осмотреть Париж сверху.
        - Осмотреть Париж сверху, - пробормотала я с удовольствием, перебегая безлюдную дорогу трусцой, потому что помнила, что «останавливаться нельзя».
        Я, правда, забыла, что живу совсем не в Париже, а в пригороде, ну это уже были мелочи.
        Я подбежала к дереву и, ухватившись за ветки, вскарабкалась. Отлично. Полезла выше, хватаясь за ветки, которые становились все тоньше. Вдруг одна из них хрустнула под моей ногой, я ухватилась покрепче за другую, но и та сломалась, а я полетела вниз, прямо в пустой мусорный бак.
        Это только Винни-Пух летит долго в мультике, у меня все вышло гораздо быстрее и больнее. Пух, конечно, попал в колючки, но я здорово отбила себе все конечности. А когда грохнулась, то сверху захлопнулась крышка бака. Бам! Хорошо, что я успела прикрыть голову руками.
        Я зажмурилась и пообещала себе, что больше никогда… никогда на свете… ни за что…
        Приподняла головой крышку бака, но тут дверь кафе отворилась. Я так и замерла, с крышкой на голове. Из кафе вышел маленький вьетнамский мальчик в белой футболке. В руке у него был нож.
        На вид ему было лет восемь-девять. Почему я решила, что он вьетнамец? Он был здорово похож на сына Анджелины Джоли, Мэддокса. Тот же печальный взгляд глаз, не совсем узких, похожих на рыбок, широкий нос и плотно сжатые губы, формой напоминающие букву «М». Я наблюдала за ним, чуть приподняв крышку бака. Он не замечал меня, он вообще ничего не замечал: по его лицу текли слезы.
        Вдруг он поднял нож и ткнул им себя в левую руку, с внешней стороны, чуть ниже локтя. Показалась кровь. Тогда он размазал ее пальцем и двинулся вбок, туда, где было пространство между ящиком и стеной кафе.
        Я не осмелилась шелохнуться. Вскоре он снова показался. Подошел к мусорному баку, но смотрел наверх, что-то бормоча. Я затаила дыхание, разглядывая его. Волосы грязные, все спутанные. На щеке - болячки. На шее на кожаном шнурке кулон - серебряный носорог. А по правой руке тянется шрам… Большой, грубый, белесый, какой бывает от ожогов…
        Когда я увидела этот шрам, то все внутри у меня перевернулось, и я уже собиралась вскочить, напряженно вспоминая те французские слова, которыми смогу объяснить, что я делаю в мусорном баке. Скажу «паркур», наверняка он знает! Хотя какое отношение паркур имеет к мусорным бакам?! Ничего, главное - не спугнуть…
        Но тут дверь отворилась, и на лице мальчика отразился такой испуг, что я снова замерла. Он закивал часто-часто, утирая слезы, бросился к двери и исчез за ней.
        Я подождала еще некоторое время, потом тихонько открыла крышку. Легла животом на стенку бака и выбралась, стряхивая с себя прилипшие фантики от конфет и шкурки от фруктов. Раньше меня бы просто вырвало от отвращения, но сейчас мои мысли занимал только маленький вьетнамец. Почему он смотрел на небо? Встречал восход солнца?
        Я зашла за бак.
        На стене, на уровне роста мальчика, было выведено карандашом несколько иероглифов. Они были написаны карандашом. Под надписью темнело пятно засохшей крови.
        Я достала мобильник.
        Глава 12, в которой мы пробуем проникнуться духом музея
        - Знаешь, хани, - сказала Ника, разглядывая меня, - я, конечно, понимаю, что ты не любишь пользоваться духами, но…
        - Сейчас умоюсь, - вздохнула я и, отодвинув ее, зашла в ванную.
        Ника оперлась о дверной косяк. В руках ее была здоровая шоколадка, от которой она откусывала огромные куски.
        - Я бы на твоем месте продезинфицировалась еще, - хмыкнула она, - у тебя на спине колбасные очистки. Или так надо?
        - Так не надо, - отрезала я и, включив воду, принялась умываться.
        Я плескала и плескала в лицо холодную воду, словно стараясь проснуться. Проснуться и обнаружить, что зареванный мальчик, который ранил себя в руку и кровью подчеркнул на стене иероглифы, - это сон.
        Но проснуться не получалось. Тем более что в кармане у меня был мобильник, а в его «Галерее фотографий» - картинка с иероглифами.
        - Откуда шоколад? - спросила я, вытирая лицо и руки полотенцем Ники.
        Она проследила взглядом, как я его вешаю, но ничего не сказала.
        - Доминик дала.
        - А я думала, у нее диета. Один лук на уме.
        - Она сказала, что сейчас у нее бурная мозговая деятельность и мозгам нужна подпитка. Не знаешь, что она имела в виду? - спросила Ника.
        - Потом расскажу.
        - Завтракаем сегодня у мадам, - объявила Ника, - она приглашала нас на блинчики.
        Я вздрогнула, вспомнив мутные фотографии нас, спящих.
        - Нет, дорогая, прости, но эти блинчики мы есть не будем! Нет никакой уверенности, что в них нет…
        «Мышьяка», - хотела сказать я, но сказала:
        - Обезжиренного молока или обессахаренного сахара. А нам вроде нужно только жирное и сладкое! Пойдем-ка в кафе «Багет»? Позавтракаем, как аристократы, - пирожными «макарунс». Угощаю!
        «А заодно я попробую что-нибудь о мальчике разузнать», - подумала я. И добавила:
        - Только погоди, я приму душ. Запах-то, и правда, отвратительный.
        Из посетителей был только пожилой лысый дядька, читавший газету и откусывающий от багета (значит, ему они их испекли, а нам нет?), запивая кофе из крошечной чашечки. Ника постаралась и выбрала почти все виды «макарунс» (еще бы, за мои-то денежки) - и с запахом роз, и с карамелью, и с молочным шоколадом, и с чаем матча, и с апельсином, и даже с каким-то пэшн фрут.
        Хозяйка кафе улыбнулась довольно дружелюбно и к кофе, помимо заказанных «макарунс», вынесла еще печенье, ломкое, хрустящее, с поджаренными тонкими краями, и объяснила, что называется оно «черепица».
        - Черепица? - переспросила Ника. - Вау! Пойду помою руки.
        Хозяйка показала знаком, где туалет, а я, воспользовавшись Никиным отсутствием, спросила, как поживает мальчик, который у них живет или работает.
        - What boy? - не поняла хозяйка.
        Я объяснила по-английски, как из кафе утром выходил мальчик и он плакал.
        Но хозяйка, вежливо улыбнувшись, пожала плечами. У них нет мальчиков. Только она и охранник. Она выпекает хлеб и варит кофе. Он охраняет. И никто у них не живет.
        - Sorry, - пробормотала я и принялась скорее за кофе.
        Ника вернулась, а я все была погружена в свои мысли. Может, мальчик все-таки был видением? Эдаким призраком предместья Парижа?
        Я глотала кофе, горячий, сладкий - как лекарство. Мне хотелось, чтобы навязчивая картинка с мальчиком исчезла. Потому что она меня тревожила.
        - А тебе не стыдно? - вдруг спросила Ника, откусывая от своего пирожного.
        - За что? - Я чуть не подавилась «черепицей». Ника все-таки следила за моими занятиями паркуром, что ли?
        - Велл, что родители послали нас в Париж, чтобы мы прикоснулись к прекрасному, а мы болтаемся с тобой по великим музеям и ничего прекрасного понять не можем. Ну, ничего нас с тобой не трогает так… До глубины души.
        - Чего это ты задумалась о глубине души? - с подозрением спросила я.
        - Я же без пяти минут актриса. Если завтракать так каждый день, меня однозначно возьмут на роль полной девушки в том сериале!
        - Ну хорошо, - кивнула я, - давай сегодня будем стараться проникнуть в суть музеев. Что там у нас по списку?
        - Музей науки и индустрии в парке Ла-Виллет, - проговорила Ника, заглянув в свой справочник.
        - Что ж, попробуем быть серьезными, - кивнула я. - Если папуля позвонит, а он это явно сделает, будет что ему рассказать.
        Я бросила взгляд на хозяйку.
        Она что-то негромко спросила у лысого дядьки, он ей ответил, кивнув на чашку с кофе, а потом она застыла рядом с ним на несколько минут, глядя в окно и думая о чем-то своем.
        Музей науки и индустрии находился в огромном современном здании и весь был из стекла и металла, как говорит про такие здания мой папа.
        - Думаешь, это кубизм? - спросила я, поднимаясь по ступенькам. - Или какой-нибудь конструктивизм?
        - Думаю, хай-тек, - важно сказала Ника, но тут же призналась: - В путеводителе прочла. А вообще тут - кул.
        Внутри и правда было «кул», как в космическом корабле, тоже везде металл и пластик, сплошная автоматика и свисающие с потолка серебристые звездочки.
        Мы честно обошли столько экспозиций в Индустриальном музее, сколько смогли, и по дороге все проверяли друг друга, чтобы не забыть, какие факты мы должны запомнить и с придыханием выложить родителям.
        - Как называлась эта экспозиция, хани?
        - «Образование Вселенной».
        - И как та образовалась?
        - Э… ээ… сначала были элементы… упс. Материя. Она…
        - Bang!
        - Икзектли. Взорвалась. Взорвалась и образовались… Планеты.
        - Галактики, Ника.
        - Да, галактики.
        - Потом звезды.
        - Ага!
        - А потом уже планеты…
        - А потом и мы с тобой. Пойдем вот туда! Там показывают нарезку из научно-фантастических фильмов. Хочу посмотреть на молодого Клуни.
        В общем, мы честно старались проникнуться духом Индустриального музея и даже поучаствовали в такой игре: на стену проецировались те самые отрывки из фильмов, а ты подходишь к стене, и камера ловит тебя и транслирует изображение на ту же стену. То есть делает тебя участником фильма. Ника ходила вдоль стены, поднимала и опускала руки, корчила рожи среди монстров, мутантов и инопланетян, а я все снимала на камеру в телефоне.
        Но думали мы обе явно о другом. Ника, похоже, грезила «Макдоналдсом», который заприметила у входа в музей. Я никак не могла выкинуть из головы мальчика.
        Наконец я сдалась. Спустилась в холл, уселась на красную клеенчатую скамейку. Ума не приложу, почему в музеях все время такие странные скамейки - то каменные, то клеенчатые, противно прилипающие к ладоням. Наверное, чтобы посетители не засиживались, а бежали скорее любоваться экспозициями.
        А для таких лентяек, как мы с Никой, сойдет и клеенка. Я достала блокнот, а Ника со вздохом потащилась в кафетерий. Она принесла сэндвичи и чай, а я очень быстро делала набросок мальчика. Это был единственный способ освободить мозг от картинки. Перенести ее на бумагу.
        - Знаешь, - сказала Ника, усаживаясь рядом со мной на скамейку, - а тут неплохо.
        Я оторвалась от рисунка и посмотрела в огромное, во всю стену окно. За ним открывался вид на парк, весь уставленный техникой, слева виднелась черная подводная лодка, справа - белый вертолет, весь облепленный ребятней, гуляющей по парку, а прямо перед нами был огромный сверкающий металлический шар, высотой с пятиэтажный дом. Это был знаменитый кинотеатр «Жиод», в котором показывали документальные научные фильмы. Справа и слева от прохода к кинотеатру располагались маленькие прудики, из которых торчали белые прожекторы, похожие на замерших в испуге куриц.
        Ветер гнал по небу хлопья облаков, по воде мимо «куриц» бежала рябь, а по проходу спешили в кино люди в красных, желтых, синих куртках, особенно ярко выделяющихся на фоне серого дождливого дня.
        Я вдохнула запах кофе и снова принялась за работу. Потом достала мобильник и стала срисовывать с фотографии иероглифы.
        Наконец рисунок был закончен. Я нарисовала мальчика вполоборота, у стены.
        - Ой, - вздрогнула Ника, - где ты такого видела?
        - Сегодня утром у кафе… Я… Я занималась йогой на улице, - соврала я, чувствуя, что краснею.
        Но Ника ничего не заметила: она во все глаза разглядывала рисунок.
        - А что у него за шрам? От ножа?
        - Нет, ножом он себя поцарапал. А шрам такой уже… затянувшийся. У меня был похожий, я сковородкой обожглась.
        - Ножом себя поцарапал?
        - Угу. И вот это название подчеркнул.
        - Ты что, запомнила все эти закорючки?
        - Нет, конечно. Я сфоткала. И перерисовала.
        - А давай Ботанику переправим фотку? Может, он узнает, что это за слово?
        Мы так и сделали. А потом Ника стала рассматривать второй рисунок. На нем я нарисовала мальчика крупным планом: слезы, струящиеся по лицу, плотно сжатые губы.
        Нику снова передернуло.
        - Бедняга… Как же ему плохо…
        - Это точно, - вздохнула я, - а главное - я так и не пойму, привиделся он мне или я его видела на самом деле… Сэндвич не буду, прости. Он отвратительный.
        - И кофе тоже, - поморщилась Ника.
        - Зато рисунок удался, - сказала я.
        - Не Ренуар, но момент пойман! - важно кивнула Ника.
        - Отлично. Ну, пошли. Глянем еще пару экспозиций. Может, все-таки проникнемся этим музеем?!
        Проникаться музеем мы пришли в зал физики. Не знаю, насколько это был правильный выбор, но уж раз решили…
        Я честно прочла три раза объяснение на английском языке, чем классическая физика отличается от квантовой. «Классическая физика рассматривает волны и частицы, а квантовая - это нечто другое. Она рассматривает волны при определенных обстоятельствах и частицы при других». Я хмыкнула, обошла стенд и вдруг увидела чучело утконоса. И продолжение объяснения насчет физики. «Это похоже на то, как первые колонисты обнаружили утконоса. Зайдешь к нему спереди - у него утиные лапы. Зайдешь сзади - хвост и шерсть. Так и квантовая физика, хоть и похожа на обычную, изучает совсем другое».
        И тут я почему-то подумала про мотоциклиста. Я сначала думала, что он - оборотень. И колдует, чтобы у меня из рук все падало. А Ника решила, что он бандит и похищает девушек. А если он, вот как этот утконос или квантовая физика, - ни то и ни другое?
        И, как ни удивительно, стоило мне об этом подумать, из-за стенда, на котором демонстрировался документальный фильм о жизни Эйнштейна, вышел мотоциклист. Бледный, узколицый, с рыжими бакенбардами.
        Ника дернула меня за руку. Но я не сдвинулась с места. Сколько можно от него бегать?
        Мама говорит, что когда человек чувствует, что готов к чему-то, то обычно судьба ему это и подсовывает. Вот она, например, защитила кандидатскую потому, что была к ней внутренне готова. Вот и я сейчас готова встретиться с мотоциклистом и выяснить, что ему от нас надо.
        На лице у парня вдруг отразилось такое облегчение!
        - Don’t run away![79 - Don’t run away! - (англ.) Не убегайте!] - попросил он с сильным французским акцентом, и голос у него немного дрожал, так что Ника подбоченилась и потребовала, чтобы он немедленно объяснил, почему он за нами гоняется.
        Объяснение оказалось просто удивительным. Оказывается, Жером работает здесь, в музее. Составляет коллажи для экспозиций. Он учится на дизайнера, а тут проходит практику. Сейчас он получил задание оформить выставку «Гены человека». На стенде надо расположить фотографии людей разных типов от младенчества до старости.
        Одна из бабулек, которую фотографировали для выставки, отдала единственную свою девичью фотографию, а они ее потеряли! А для экспозиции очень важна именно эта бабулька, она какие-то очень важные гены демонстрирует (я не очень поняла научные объяснения Жерома, произносимые к тому же на плохом английском). Короче, я похожа на бабульку как две капли воды. Когда он увидел меня в аэропорту, то чуть не упал. Все хотел подойти и попросить фото. Но стеснялся. Думал, вдруг мы неправильно его поймем.
        Мы с Никой смущенно переглянулись.
        - In any case, - нетерпеливо сказал Жером, дергая меня за рукав, - if you don’t mind, I’ll take the picture of you[80 - In any case, if you don’t mind, I’ll take the picture of you - (англ.). В любом случае, если не возражаете, я вас сфотографирую.].
        - It’s an honour[81 - It’s an honour - (англ.). Это честь для меня.], - кивнула я и представила, как будут гордиться мною родители, когда я скажу им, что моя фотка висит в Музее науки и индустрии в самом Париже!
        - Ну вот! - обиженно сказала Ника. - Я тоже хочу прославиться!
        Хотя она говорила по-русски, Жером понял ее и поспешил заверить, что с удовольствием снимет ее для экспозиции следующей недели. Она будет посвящена космическим монстрам.
        - No, thanks, - поморщилась Ника, а мне сказала: - Я без пяти минут актриса. Не хочу портить репутацию фотографиями для сомнительной экспозиции.
        Жером отвел меня в комнату для персонала, сделал несколько снимков, восхищенно щелкая языком. Не потому, что я красавица, а потому, что как две капли воды походила на старую француженку с какими-то особыми генами.
        В благодарность Жером подарил нам два билета в кинотеатр на фильм «Хаббл», о космическом телескопе. Еще он попросил Никин телефон, сказав, что она самая красивая девушка в этом музее, и оставил ей свой номер.
        Ника гордо задрала нос, а я испытала облегчение - даже если он сказал это ей в утешение, то слова подействовали. Ника ему поверила, а значит, не расстроится, что сфотографировали меня, а не ее, и лишнего стресса не будет. Я ни на секунду не забывала, что должна беречь подругу от стрессов.
        Когда Жером провожал нас по проходу мимо прудиков с прожекторами-курицами, я все мысленно радовалась, что история с оборотнем закончена, да еще и таким славным образом.
        Правда, я так и не поняла, почему я роняла вещи в его присутствии. Может, когда-нибудь пойму?
        Фильм оказался скучным. Он был не о самом телескопе, а о космонавтах, и вскоре смотреть, как они ме-е-едленно натягивают свои костюмы, надоело. Я достала рисунок.
        - Я сегодня спросила про него у хозяйки кафе. Но она сказала, что у них нет никакого мальчика.
        - А ты его точно видела?
        - А как бы я тогда рисовала?
        - Тогда она врет! Погоди. На нем же белая футболка! Я тебе говорила, она не для себя эти вещи покупала! Значит…
        - Значит, они его скрывают, - прошептала я. - Вот почему он плакал.
        - Нам надо добыть его фото! - возбужденно сказала Ника. - Давай, как вернемся, попробуем проникнуть в кафе с черного хода?
        - А если там эта тетка?
        - Прикинемся дурочками! Нам главное - успеть увидеть мальчика. А лучше бы сфоткать. Тогда можно было бы в полицию идти.
        У меня пикнул телефон. Сообщение от Ботаника. «Это женское вьетнамское имя. Суонг».
        - Вау, - сказала Ника, - зачем же он женское имя там нацарапал?
        - Еще одна загадка! Поехали домой, а?
        Мы вскочили и стали пробираться к выходу, а на нас шикали окружающие, которым нравилось смотреть на медленно плавающих по космической станции людей в скафандрах.
        Глава 13, в которой у меня случилось довольно странное знакомство с собором Сакре-Кер
        На двери кафе висела табличка «Ferme», и мы даже без разговорника поняли, что это значит «закрыто». Ну и ладно, нам все равно надо было к черному ходу.
        - Вот, я свалилась в этот бак, а он вышел из этой двери. Погоди…
        Я подбежала к стене за баком. Иероглифов там не было!
        - Ника, - пробормотала я, пятясь, - клянусь тебе…
        - У нас же фотка есть, - откликнулась она, - и к тому же этот кирпич гораздо чище других. На нем белеет пятно. Значит, с него что-то смывали или счищали.
        - Значит, они смыли.
        Ника подошла к двери и тихонько постучала.
        - Телефон приготовь, - скомандовала она, - если он сейчас выглянет - щелкаем. Если удастся, потащим его за собой. Если нет - покажем фото полиции.
        На ее стук никто не ответил. Она постучала посильнее. За дверью послышался какой-то звук.
        Я сжала в руках телефон.
        Дверь распахнулась, и к нам вышел охранник кафе.
        - Qu’est-ce que vous voulez? - спросил недовольно он. - Nous sommes fermes![82 - Qu’est-ce que vous voulez? Nous sommes fermes! - (франц.) Что вы хотите? Мы закрыты!]
        - Там кто-то есть, - прошептала Ника, глядя за его спину.
        Он вышел к нам, захлопнув за собой дверь и скрестив на груди руки.
        - Я отвлеку его, Гайка, от двери, - торопливо сказала Ника, - скажу, что у меня есть кое-что важное для него, отведу от двери, а ты забегай и хватай ребенка. Или фотографируй. Надо по-любому внутрь забраться.
        Она улыбнулась и защебетала что-то по-французски. Но он лишь холодно посмотрел на нее. Ее улыбка стала отчаянной, она вдруг подошла и схватила его за руку, потянув за собой.
        - Ника, не надо…
        Охранник выдернул руку и повторил, растягивая слово по буквам, словно мы были идиотки:
        - Ferme.
        А перед тем, как захлопнуть дверь, процедил:
        - Go to your maman!
        Типа «бегите к мамочке, детки!» Вот и сфотографировали.
        - Слушай, - сказала я, - а давай постучимся в соседний подъезд? Вдруг кто-то из людей что-то видел.
        Однако подъезд был закрыт. Рядом висела табличка с двумя именами. Я позвонила в первую квартиру. Там ответил визгливый женский голос. Было слышно, как плакал ребенок. Женщина коротко ответила, что не говорит по-английски, и повесила трубку. Тогда я позвонила в квартиру, где, если верить табличке, жила мадам Григорович.
        - Хеллоу, - начала я, но мадам Григорович вдруг перебила меня с мягким акцентом:
        - Дефочки… Уходите… Это отшень опасно… Отшень…
        Она повесила трубку. Я глянула в окно над кафе. Там стояла пожилая женщина в очках. Увидев меня, она отпрянула и задернула занавеску.
        Значит, слышала нашу перепалку с охранником.
        Мы обошли снова этот дом. С одной стороны - вход в кафе. С другой - витрины кафе, занавешенные шторами. С третьей - два окна, через которые мы увидели двух дерущихся светловолосых малышей и уставшую мамашу - ту, что не говорит по-английски.
        С четвертой - две двери, одна - черный вход в кафе, вторая - вход в подъезд. Между ними - небольшое окно, может, тоже декоративное, как в домике нашей мадам?
        - Ты подумай, хани, - бормотала Ника, плетясь за мной, - первый раз в жизни мои чары не сработали.
        - Ну, он же не дурак, - хмуро ответила я, - видел, что мы за его спину пялились.
        Мы остановились у черного входа в кафе. Ходим по кругу, как лошади…
        - А может, я просто некрасивая?! - продолжала зудеть Ника.
        - Хани! Ты самое красивое существо, которое я когда-либо видела! Даже красивее королевского удава, который живет у моих соседей!
        Ника улыбнулась и достала из кармана звенящий телефон.
        - О’кей, - хмыкнула она, - поверю. Звонит доказательство моей неотразимости. Жером.
        Поговорив с ним, она радостно сказала:
        - Отличная новость! Твои фотки спасли экспозицию. Его премировали, и он зовет нас в ресторан.
        - Нет, спасибо, я не голодная!
        - В крабовый ресторан! На Монмартре!
        - Ника, у нас расследование!
        - Но все сыщики в кино и романах чем-то подкрепляются!
        - Не крабами же!
        Ника надулась.
        - Тьфу! - в сердцах сказала я. - С тобой только кулинарные истории расследовать надо.
        - Но кафе все равно закрыто! И неудобно Жерому отказывать!
        - Ладно, - вздохнула я, - все равно у меня нет идеи, как проникнуть внутрь. Поехали. Может, что-нибудь соображу.
        Заодно и Монмартр глянем. Надо же родителям какие-то фотки привезти.
        - Монмартр, - протянула с удовольствием Ника, - там же можно сделать отличный шопинг!
        Вдруг я услышала тихий стук. Обернулась. У окна стоял мальчик. Тот самый! Вьетнамец!
        У меня все перевернулось внутри. Я схватила мобильник и сфотографировала его.
        Вдруг мальчик испуганно оглянулся и отбежал от окна.
        - Это охранник, наверное! Бежим, а то телефон отнимет! - сказала Ника.
        Мы бросились по улице, ведущей к станции, и на полном ходу врезались в высокого лысого дядьку!
        - Сорри! - хором сказали мы ему, и я узнала в нем того посетителя «Багета», с которым говорила мадам.
        Он вежливо улыбнулся и пропустил нас.
        - Где ты договорилась встретиться с Жеромом? - спросила я у Ники, пока мы ехали на Монмартр.
        - Он сказал, возле карусели у Сакре-Кер.
        - Покажем фотку ему. Пусть он посоветует, куда нам с ней обратиться. А Сакре-Кер - это католический собор?
        - Если верить путеводителю, он один из самых крутых католических соборов, - сказала Ника.
        Из метро нас вынесла толпа туристов, галдевших на всех языках мира, и потащила по Монмартру так быстро, что я еле успевала оглядываться.
        Выглянуло солнышко, и люди как-то оживились, послышался смех, заглушаемый выступлениями уличных флейтистов. Дорогу к холму, на котором возвышался собор Сакре-Кер, заполонили тесно прижавшиеся друг к другу магазинчики с самым разным товаром, у которого останавливались и замирали те самые галдящие туристы.
        Тут были и отделы ткани, торгующие разными материалами, от темного бархата до переливчатого шелка, развал с меховыми шапками и беретками, бесконечные стойки с открытками, на которых пестрели виды Парижа, столы с сувенирами (Эйфелевы башенки всех размеров, кружки, пепельницы, зонтики, футболки, палантины), снова ткани (кому нужно столько ткани покупать на Монмартре?!).
        Одна смуглая тетенька продавала полотенца кислотных расцветок, и, чтобы лучше показать свой товар, нацепила себе одно полотенце на голову, а в другое завернулась, словно только что вышла из душа. Причем второе она нацепила прямо на свое теплое черное пальто.
        Магазинчики стояли вперемешку с кафе, где продавались багеты, сэндвичи и картошка фри. Я потянула носом у киоска с крепами, огромными французскими блинами, и уже прикинула себе, с какой начинкой я попрошу (один с вишневым вареньем, другой - с нутеллой!), но Ника поволокла меня дальше. Как же, нас ждал Жером, а еще крабы! Потирали клешнями в ожидании.
        Наконец мы подошли к большой карусели, у которой крутились какие-то дядьки и пытались впихнуть всем какие-то особые французские сувениры. За каруселью начинался подъем по ступенькам каменной лестницы. Она вела к собору, купола которого словно были обвязаны крючком.
        Жерома у карусели не было.
        - Ну что, Ника, шопинг на Монмартре? - поддразнила я подругу.
        Я подскочила к одному из развалов, на котором было в неопрятную кучу свалено разноцветное белье.
        Похоже на «Тати», но там все стояло в коробках, а тут трусы и лифчики даже падали прямо на землю, и их поднимали невозмутимые туристы и тут же покупали, за евро или два.
        - Вот! - Я выудила из коробки ярко-красный бюстгальтер огромного размера. - Держи!
        Продавец-индус в вельветовой кепке радостно прищелкнул языком. Ника покатилась со смеха:
        - Это же бюстик моей мечты! Когда я потолстею, буду носить!
        - Тогда я тебе его куплю.
        Я полезла за кошельком. Он, как обычно бывает с нужными вещами, спрятался куда-то на дно. Я вытащила портрет мальчика, сунула его под мышку, запихнула телефон в нагрудный карман и вдруг услышала тихий голос:
        - Sorry!
        Я обернулась. Надо мной навис высокий дядька в желтой спортивной куртке, черной бейсболке и солнцезащитных очках.
        - Give it to me![83 - Give it to me! - (англ.) Дайте мне это!] - сказал он.
        Я покосилась на бюстгальтер, который по-прежнему сжимала в руках. Но нет, он смотрел на рисунок, зажатый под мышкой.
        - What for?[84 - What for? - (англ.) Зачем?] - спросила Ника.
        - Do you want to buy this beautiful thing?[85 - Do you want to buy this beautiful thing? - (англ.) Вы будете покупать эту прекрасную вещь?] - осведомился индиец, указывая на бюстгальтер.
        Дядька не ответил Нике. Он сверлил меня глазами. Я вздрогнула, словно мне за шиворот сунули кусок льда.
        Как я могла не узнать этого дядьку? Это же был тот самый постоянный посетитель кафе, в которого мы врезались утром. Ему нужен портрет мальчика! Он заодно с охранником!
        - What do you want?[86 - What do you want? - (англ.) Что вам нужно?] - пробормотала я, отступая.
        Он молча наступал. И без его ответа я поняла, что ему нужно. Он хочет забрать рисунок. Даже если я буду против.
        «А он совсем не такой старый, - мелькнуло у меня в голове, - и зачем-то он переоделся в спортивную куртку. Может, у него задание? Отнять у нас рисунок?»
        Я все пятилась, наталкиваясь на туристов, а он шел на меня и в конце концов сунул руку в карман куртки. Меня словно ошпарило. Что у него там?!
        Обежав туристов, я рванула к карусели. Он двинулся за мной.
        - Hey! - завопил продавец-индус, и я, опустив взгляд, заметила, что так и держу в левой руке красный бюстгальтер.
        Ника поспешила за мной, но он схватил ее за руку.
        Я ухватила это все одним взглядом, но потом в глаза снова бросилась желтая куртка, надвигающаяся на меня.
        Я бросилась к лестнице. Обратиться за помощью к прохожим?
        А вдруг этот дядька, молчаливый и страшный, совсем не старый, а довольно спортивный, догонит меня, наврет людям, что я его дочка, и утащит меня куда-нибудь, раз я свидетель того, как плакал мальчик…
        Страх сдавил мне горло. Не надо было уходить от Ники и от продавца, но теперь - что же делать?! Только бежать вперед!
        Я поскакала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Сердце колотилось как сумасшедшее, ладони вспотели. Я обернулась.
        Он шел за мной наверх.
        У меня загудел мобильный. Негнущимися пальцами я выхватила его из нагрудного кармана.
        Папа!
        Только не сейчас…
        - Алло?
        - Гая, как дела? Все в порядке?
        - Д-да, папуля, - пробормотала я, обегая туристов, - я… я просто…
        - Что, занята?
        На одном из пролетов стоял мальчик и играл на скрипке Бетховена «К Элизе».
        - Я на концерте! - выпалила я. - Перезвоню!
        И побежала дальше.
        Но толпа так плотно окружила мальчика со скрипкой, что негде было пройти. Я обернулась и, решив не терять времени, вскочила на парапет, карабкаясь по нему, как кошка.
        Может, я исполнила какой-то элемент паркура…
        Быстрее, быстрее наверх! «Бух-бух» - отзывалось в груди сердце.
        - Та-там, - выводил на скрипке мальчик, а я спрыгнула на землю, прямо рядом с табличкой «По газону ходить запрещено!».
        - Хоть бы одного полицейского увидеть, - прошептала я, вытирая ладони о толстовку.
        Но никто не обратил на меня особого внимания, кроме пары подростков, которые зачем-то сфотографировали меня на телефон.
        Где Желтая Куртка? Идет? Идет…
        Кошмар, кошмар, куда бежать?!
        Я вскарабкалась по газону. Что теперь? «Лэйзи»?
        Ногами бы не зацепить забор!
        Я перепрыгнула.
        Йес, получилось!
        Правда, я чуть не опрокинула зеленый мусорный контейнер. Но Желтую Куртку не было видно.
        Может, он отстал?
        - Пожалуйста, пожалуйста, отвяжись от меня! - прошептала я.
        Перескочив на лестничный пролет, я снова бросилась наверх.
        Только бы хватило дыхалки!
        Наконец я пробежала через ворота и устремилась к собору, снаружи которого была статуя Христа, благословляющего всех, кто подходит ко входу.
        «Там я смогу обратиться за помощью, - сообразила я, - не божественной, а обычной, полицейской!»
        Дышать стало чуть легче.
        Я забежала внутрь, чуть не сбив старушку в драповом пальтом и малиновом шарфе, и увидела двух молодых ребят в синих куртках с бейджиками, которые следили за порядком в соборе. Народу тоже было много, кто-то молился, кто-то разглядывал собор, кто-то перешептывался.
        Я обернулась. Желтой Куртки не было. Как хорошо, какое счастье!
        Я попыталась протолкнуться через толпу к этим ребятам, чтобы попытаться объяснить им, что за мной гонятся. Хоть попросить их постоять со мной рядом пять минут, когда я пойму, что погони нет!
        - Эй! Эй! - подпрыгнула я на месте, размахивая руками.
        Но парни с бейджиками только сделали строгие лица и захлопали в ладоши. Типа чтобы я замолчала.
        И вдруг я почувствовала, что сзади меня кто-то хватает за рукав. Я выдернула руку и, изо всех сил заработав руками, проложила себе дорогу к ближайшей скамье. Обернулась.
        Желтая Куртка.
        Ужас прожег меня изнутри. На глаза навернулись слезы, я быстро вытерла их.
        Он не смотрел на меня. Но двигался ко мне, тоже расталкивая людей. Терминатор какой-то!
        Я заставила себя оглянуться, оторваться от этого жуткого зрелища - человека, который молча преследует тебя повсюду.
        Проходы с обеих сторон были забиты людьми. Куда мне деваться? Перелезать через скамьи?! Но это долго!
        «Трейсер - это человек, который прокладывает путь», - сказал Грей, когда рассказывал о паркуре.
        И стоило мне вспомнить это, как какая-то сила подняла меня на скамью. Я выпрямилась и, сама от себя этого не ожидая, шагнула на спинку следующей скамьи.
        - Баланс! - прозвучал голос Грея в моей голове.
        И я расставила руки, чтобы не упасть. А сама зашагала вперед, со спинки на спинку. Все кругом притихли на секунду, а потом вдруг поднялся ор, парни сзади захлопали в ладоши, закричали. Я спрыгнула, когда увидела свободный проход к алтарю, и оглянулась.
        Парни с бейджами гонятся за мной?
        Они схватят меня и спасут?
        Но как только я оказалась на земле, все снова смолкли и занялись своими делами.
        Я закрыла лицо руками. Потом шлепнула себя по щеке. Я сплю?! Это кошмарный сон? Нет!
        Надо бежать!
        Я проскочила мимо алтаря с огромным Иисусом с распростертыми руками, словно парящим над миром, и выбежала через боковой выход.
        Улочка неожиданно оказалась тихой, народу на ней почти не было. Направо снова начинались сувенирные магазины, а слева было невысокое здание, к которому подъезжали вагончики - известный Монмартрский фуникулер. Они увозили вниз, к подножию Монмартра.
        «Ника», - вспомнила я и похолодела. Хорошо, если она осталась с индусом. А если… если у Желтой Куртки есть сообщники, которые схватили Нику?
        Я бросилась к фуникулеру, лихорадочно ощупывая карманы в поисках кошелька. Может, он в рюкзаке?
        Я остановилась, сбросила рюкзак, но из бокового прохода выскочил Желтая Куртка! Чуть пригнув голову, он направился ко мне.
        Меня замутило от страха. На этой тихой улочке он может сделать со мной все что угодно!
        Даже самое страшное…
        Я побежала к фуникулеру. Внутри здание было похоже на наше метро, те же кассы, те же турникеты. У кассы - очередь, два человека.
        Времени нет! Надо бежать!
        Я приблизилась к турникету, ухватилась руками за шлагбаум и скользнула под него.
        Все повыскакивали, и дядька в форме, и кассирша, и все засвистели, затопали, однако я все-таки успела впрыгнуть в отъезжающий вагончик, прежде чем захлопнулись его двери.
        Вагончик двинулся вниз, когда в здание вошел Желтая Куртка.
        - Нет, - пробормотала я, - нет… не дождешься!
        Полицейский открыл дверь рядом с кассой и заскочил внутрь комнаты. Вскоре вагончики остановились, покачиваясь.
        Мы уже успели выехать из здания и теперь висели над холмом.
        А потом они поехали дальше. Видимо, эти ребята в формах сообразили, что не с руки будет им вытаскивать меня из качающегося над холмом вагончика.
        Наш вагончик двинулся вниз. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Меня била дрожь.
        Надо взять себя в руки, надо взять себя в руки.
        «Тихо! - мысленно приказала я себе, - успокоилась! Расслабилась!»
        Дрожь потихоньку начала проходить, и я наконец-то открыла глаза и осмотрелась.
        На скамье в вагончике сидела семья японцев - папа, мама и две девочки лет пяти и семи - и оторопело смотрела на меня.
        - Спасибо, - сказала я им, - аригато.
        А что я могла еще сказать?
        Они переглянулись.
        Японец-папа тихо спросил по-английски, нет ли тут скрытой камеры. Я покачала головой. Потом отвернулась к окошку и стала выискивать киоск, где оставила Нику.
        - What happened?[87 - What happened? - (англ.) Что случилось?] - вдруг подал голос японец-папа.
        Я задумалась. Как можно объяснить, что со мной случилось? Я себя чувствую как героиня мультфильма! Кстати…
        Все это очень похоже на «Летающий остров Лапута».
        Там ребята убегали от бандитов, которые хотели похитить волшебный камушек.
        - Laputa, - сказала я.
        - Миядзаки-сан! - обрадовался он и мелко-мелко закивал.
        После моего рассказа он поднялся с места, кивнул своим родным и спросил меня, чем он может мне помочь.
        Я глянула наверх. Тип остался там. Глянула вниз. Надо срочно найти Нику. Но наверняка эти в формах наверху уже передали вниз, чтобы там приняли нарушительницу общественного порядка.
        Да, помощь японцев мне не повредит!
        Через некоторое время из вагончика вышла семья японцев. Папа, мама, две девочки и их престарелая тетя. Японка-мама почему-то была в молодежной куртке, вывернутой наизнанку, зато тетя была хороша - в шляпке, с лицом, которое полностью закрывали распущенные волосы, горбатая, в светлом пальто. Тетю вели за руки, оберегая от падения, как и положено в восточных семьях, где к старшим относятся с почетом и уважением.
        Охранники пропустили семью, напряженно вглядываясь в прибывающие вагончики. Самый молодой слегка скривился при виде японской тетеньки с волосами на лице. Видимо, она напомнила ему страшный фильм «Звонок», где из телевизора вылезала девочка с такими же волосами и всех пугала.
        - Аригато! Аригато! - с чувством говорила я уже у карусели, разоблачаясь. Сняла пальто, под которым прятала рюкзак. Передала японке-маме шляпку. Снова убрала волосы в конский хвост.
        Они раскланялись, очень радостно улыбаясь. А девочки так возбужденно переговаривались, словно только что спустились с летающего острова Лапуты.
        Я вздохнула и огляделась. Где тот развал, у которого я оставила Нику?
        Я обошла пару лотков, но Ники негде не было. Я свернула на какую-то улочку, пытаясь вспомнить, как выглядел индус, и вдруг услышала за спиной вкрадчивый голос:
        - Hey!
        Нет. НЕТ!!!
        Как он сумел спуститься так быстро?! Как он меня нашел?!
        Ноги у меня подкосились.
        Он снял очки. И больше не двигался, словно боялся меня спугнуть. Но и я тоже словно приросла к дороге. Просто окаменела от страха.
        Куда бежать, если он везде может меня достать?! И где Ника?! Может, они уже схватили ее? Если так…
        Я протянула ему рисунок.
        Но Желтая Куртка даже не посмотрел на картинку! Он не сводил глаз с моего телефона.
        В моем мозгу сразу вспыхнула картинка - мы врезаемся в него возле кафе. Значит, он видел, как я фоткала мальчишку. И нужен ему не рисунок.
        Вдруг позади меня послышались крики. Русские, английские возгласы смешались в один изумленный гул:
        - Look! Глядите, чего творят, а? Прыгуны! Папа, это как в том кино! «Тринадцатый район»[88 - «Тринадцатый район» - французский художественный фильм по сценарию Люка Бессона, в котором главный герой Лейто передвигается с помощью паркура. В роли Лейто - сооснователь паркура Давид Белль.], да? Как они называются, скалолазы?!
        По дороге неслись трое ребят. Все были в растянутых штанах серого или черного цвета и толстовках. Они бежали по улице, перепрыгивая через скамейки и сумки. Один из них по дороге залез на каменную тумбу, ухватился за столбик, на котором висели часы и указатель «К собору Сакре-Кер», крутанулся вокруг него и спрыгнул вниз. Боже, неужели это…
        - Грей!
        Он подбежал ко мне. Желтая Куртка шагнул ко мне, но я выхватила телефон из нагрудного кармана и сунула Грею, который уже собирался бежать дальше.
        - Зачем? - спросил он на бегу.
        - Унеси его отсюда! - завопила я. - Дома вернешь!
        Так он и сделал, помчавшись догонять своих друзей из «Маджестик форс».
        Выругавшись, Желтая Куртка побежал за ними, но что-то мне подсказывало, что до трейсеров ему далеко…
        Когда трейсеры скрылись за поворотом, за моей спиной образовалась небольшая толпа экскурсантов. В центре толпы стояла женщина-гид в ярко-красном пальто. Высоко подняв зонтик, чтобы все смотрели только на нее, она произнесла:
        - Обратите внимание, что купол базилики очень походит на игрушку, связанную крючком.
        - Связанную крючком? - повторила я автоматически.
        - Вы обратили внимание? - обрадовалась женщина-гид.
        - Ага, - пробормотала я, - обратила.
        Надо найти Нику. И перезвонить папе после «концерта».
        Глава 14, в которой у меня происходит схватка с летающей клешней
        - Представляешь, хани? - послышался возмущенный голос Ники. - Мне пришлось заплатить за этот бюстгальтер, который ты уволокла! Где он хоть? Привезу мамми, чтобы пугать ее лишним весом.
        - Я его потеряла где-то возле карусели, - пробормотала я, поворачиваясь к ней и протягивая руки, чтобы пощупать.
        Она жива-здорова? С ней все в порядке? Ох…
        - Что с тобой? - испугалась Ника. - У тебя лицо белое… И даже немного зеленое.
        - Потряси меня, - попросила я.
        - Сорри?
        - Потряси меня из стороны в сторону. Как Буратино трясли, чтобы денежки вытрясти.
        - Я смотрела «Пиноккио», - проворчала Ника, но все-таки схватила меня за плечи и с силой потрясла.
        - Спасибо… Уже легче.
        - Так что с тобой случилось? Где ты была? Мы с Жеромом тебя везде искали!
        - Знаешь, - медленно сказала я, - я не знаю, кто он. Но, кажется, он знает о нас больше, чем мы думаем. А где Жером?
        - Он тебя не дождался. Сказал, что ты могла убежать куда-нибудь с симпатичным французом. И тогда тебя придется ждать вечность.
        - Очень симпатичным, нечего сказать, - пробормотала я.
        - Поэтому он ушел. Хотя я просила его остаться и хотя бы фотку посмотреть.
        - Ничего страшного, - сказала я, - фотки у меня все равно нет.
        - У тебя отнял этот мэн?!
        - Нет. Отдала Грею. Он принесет в пансион.
        - Я видела их, - кивнула Ника, - красавчики прямо. И готова признаться, не слишком понтуются. Поговорим о них по дороге в ресторан.
        - В ресторан?! Жером же ушел!
        - Но перед уходом показал мне, где крабовый ресторан. Сказал, мы обязательно должны попробовать этот деликатес. Мне же нужно килограммы для роли набирать, помнишь?
        - Ладно, - уныло согласилась я, - тогда хоть телефон дай. Позвоню папе, скажу, что куда-то сунула свой, а то он так распсихуется, что примчится уже вечером.
        - Слушай, - сказала я у дверей ресторана, - а у меня денег только на одного краба хватит.
        - Они сытные, - отмахнулась Ника и потянула на себя тяжелую дверь.
        В полумраке виднелся гардеробщик в форменной красной куртке, рукава которой были расшиты золотыми полосками, а из воротника торчал черный воротник-стойка. Он слегка поклонился, получилось, что в такт какой-то классической мелодии, звучавшей в фойе. Из зала слышался женский смех, пахло духами. Я посмотрела на свое отражение в огромном, окантованном золоченой рамой зеркале и поежилась.
        - Может, двинем, пока не поздно, куда-нибудь еще?
        - Хани, ты крейзи? Я умираю от голода!
        И Ника, сбросив на руки гардеробщику свой кожаный пиджак, прошла в зал, задрав нос.
        Я извинилась перед гардеробщиком, отдала ему свою куртку, еще раз извинилась за отсутствие на ней петельки и поплелась следом. Ника уже сидела с независимым видом за столом, накрытым скатертью такой белизны, что даже резало глаза.
        В зале сидела еще одна пара - старый растрепанный дядька в растянутой серой рубашке (тоже паркуром, что ли, занимается?) и черноволосая загорелая девица. Он, облизываясь, выуживал из горшочка кусочки мяса и отправлял их в рот, запивая вином. Она с рассеянным видом жевала кусочки багета, доставая их из корзинки. У меня сразу забурчало в животе.
        Ника тем временем уже диктовала официанту заказ: два краба и две воды.
        - И хлеба, - прошептала я, подсаживаясь.
        - Хлеб в ресторане - это для плебеев, - гордо сказала Ника, захлопывая меню.
        Девица бросила на нее хмурый взгляд.
        - А вот второй портрет мне совершенно не понравился, - громко сказал дядька по-русски, облизывая вилку, - сразу видно, что он схалтурил. Я бы так не стал делать… Я бы…
        И он пустился в рассуждения о том, как правильно рисовать портрет, а мне было и стыдно за Никино высказывание, и как-то неловко в таком пафосном месте, где обедают русские художники со своими скучающими подружками, и еще страшновато из-за крабов.
        - А ты их умеешь есть, вообще?
        - А что там уметь, - хмыкнула Ника, игнорируя взгляды девицы, - берешь за лапку, обмакиваешь в соус и высасываешь мякоть.
        Меня слегка передернуло от слова «мякоть».
        - А вкус? - с надеждой спросила я. - Похоже на крабовые палочки?
        Ника посмотрела на меня, как на самого последнего плебея в мире.
        - Если ты не в курсе, - язвительно сказала она, - в крабовых палочках нет крабов. Они делаются из рыбы.
        - Но лучше бы это было похоже на палочки, - пробормотала я, поеживаясь, - а то вдруг они невкусные? Что мне тогда, одну воду на обед пить?
        Официант принес и поставил передо мной мисочку с водой, в которой плавал лимон.
        - Это соус к клешням? - попыталась пошутить я.
        Девица за соседним столом фыркнула, а Ника метнула в меня такой взгляд, что я только пробормотала:
        - Молчу, молчу. Я знаю, это для рук.
        А вот когда принесли приборы для краба, мне стало не до шуток. Нам дали по узкой двузубой вилке и еще по штуковине, похожей на орехокол. А потом подали блюда. Как и положено в шикарном ресторане (я такое раньше только в кино видела) - накрытые сверху металлическим куполом. Официант поставил передо мной тарелку, с улыбкой взялся за пимпочку на куполе, поднял ее и…
        Я подпрыгнула, завопив:
        - Он живой?!
        Девица как-то странно хрюкнула, прикрыв рот салфеткой.
        - Что ты вопишь? - возмутилась Ника, хотя у нее на лице тоже сначала отобразилось удивление. - Он просто… неразделанный.
        - А чем мы будем его разделывать?!
        - Но вот же, - Ника взяла со стола увесистый орехокол.
        - Can I help you?[89 - Can I help you? - (англ.) Вам помочь?] - спросил официант.
        - No, thanks, - гордо сказала Ника, - мы же не плебеи какие-нибудь…
        Девица, забыв о художнике, который по-прежнему что-то бормотал о картинах, уставилась на нас. А я - на краба. Он был большой, красный, пухлый, с торчащими во все стороны клешнями, покрытыми короткими волосками. На лбу поблескивали черные глазки. Я взяла вилочку и осторожно постучала по его панцирю.
        - Думаешь, он скажет тебе «bon appйtit»? - прошептала Ника.
        - Нет, но…
        - Да что такого страшного?!
        Ника схватила краба, прищемила ему клешню «орехоколом». Щелк!
        - Упс, - пробормотала Ника, заглядывая внутрь клешни, - что-то тут ничего нет. Никакой мякоти!
        Я вздохнула. Взяла свой орехокол.
        - Прости, друг, - пробормотала я, - но уж очень есть хочется.
        И попыталась оторвать клешню. Орехокол скользнул по влажной клешне вниз. Ну-ка, еще разок! Я надавила. Без толку. Он из бетона, этот краб, что ли?!
        Я снова надавила, клешня хрустнула, и вдруг брызнул сок - прямо мне на белую толстовку. Я с ужасом посмотрела на розовое пятно. Ника пожала плечами. На ее груди болталась салфетка. Сама Ника успешно оторвала вторую клешню и теперь оглядывалась в поисках соуса. Я посмотрела на обломки своей клешни, отложила. Заглянула крабу под панцирь.
        Там оказались мерзкого вида коричневые пластины. Меня даже передернуло. Вдобавок так вкусно пахло мясом из горшочка художника, который, позабыв о всех приличиях, вымазывал соус остатками багета, который не доела девица.
        Сама девица смотрела на нас во все глаза.
        Я снова взяла клешню и вилку. Попыталась выковырять из нее хоть что-то. У меня получилось, и я поскорее отправила в рот бело-розовый кусочек. Он был таким крошечным, что я проглотила его, не ощутив вкуса. Поняла только, что он был соленым. М-да, наши крабовые палочки гораздо вкуснее, а главное - их так много в упаковке!
        Но делать подобные заявления при Нике я не решилась. Так и не найдя соуса, она с сосредоточенным видом тоже вытащила микрокусочек и теперь занялась второй клешней.
        Я тоже взялась за вторую. Орехокол не сдавался. Он скользил, хрустел не в тех местах, а как только я нашла правильное место, клешня, щелкнув, отскочила и вдруг отлетела в сторону, попав на колени к дядьке-художнику.
        Девица расхохоталась. Я вскочила и в сердцах завопила:
        - Хватит! Я больше так не могу!
        Выхватила кошелек, бросила деньги и побежала к выходу. Вслед мне несся крик художника:
        - Ты находишь это смешным?! Может, и меня ты находишь смешным? Я давно заметил, что ты не слушаешь меня!
        - Да тебя скучно слушать! И кормить меня лучше надо! - ответила девица. - А хлеб я могу и сама купить.
        И она, цокая каблуками, выскочила из ресторана вслед за мной и скрылась в магазине напротив.
        Последней вышла Ника.
        - Между прочим, - начала она, - у краба много клешней. И в конце концов…
        - И в конце концов можно было съесть панцирь и мягкие мерзкие пластины! Но я этого делать не буду! А еще из-за нас люди поссорились, слышала? Сплошное огорчение - эти твои крабы!
        Ника поджала губы, но возразить ей было нечего. И тут отворилась дверь магазина напротив, и вышла та самая девица художника. Она откусывала от огромного багета, завернутого в бумагу. Под мышкой она держала еще два. Увидев нас, она улыбнулась и подмигнула:
        - Спасибо, девчонки! Давно я мечтала избавиться от этого зануды, да только не хватало как-то запалу. А вы классные! Вот, это я вам купила.
        И она протянула нам хлеб. Сказать, что мы набросились на него с жадностью, - ничего не сказать.
        Глава 15, в которой Грей уезжает в Лисс
        На дверях «Багета» по-прежнему висела табличка «Закрыто». Обеденный перерыв у них явно затянулся.
        - Давай-ка не будем к ним ломиться, - решила я, с содроганием вспомнив погоню на Монмартре, - дождемся Грея, заберем телефон, позвоним Жерому. А потом решим, что делать.
        На лестнице нас ждал сюрприз. Доминик, одетая в бежевый плащ и какую-то идиотскую кепку с ушками, сидела на лестнице с блокнотом. Я присвистнула. Доминик и правда превратилась в Шерлока Холмса!
        Она объяснила, что следит за передвижениями мадам по дому.
        Пока, правда, неясно, зачем мадам наши фотографии и откуда (что гораздо важнее!) она берет по утрам вкусные теплые крепы! Но пока Доминик записывает, что и во сколько она делает. Вот, если мы хотим посмотреть…
        Но мы отказались, сославшись на усталость, и попросили Доминик продолжить расследование, а если она найдет что-то действительно важное - пусть разбудит нас хоть посреди ночи.
        - С ума сошла? - пробормотала я, поднимаясь за Никой. - Она ведь правда разбудит.
        - Да ничего она не найдет, - отмахнулась Ника. - Мадам - не дура, чтобы проворачивать свои делишки при этой Шерли Холмс. О, классный был фильм о Шерли, жалко, что старый, я бы туда на пробы сходила. Хочу скорее попасть в кино!
        - А я хочу принять душ, - сказала я.
        Мы открыли дверь в комнату и ахнули.
        Наши вещи валялись на полу. Одеяла скомканы, простыни содраны с кроватей. На столах - и на письменном, и на трельяже - куча мала из вещей.
        - Мадам совсем свихнулась?! - завопила Ника, бросая сумочку и кидаясь к выходу.
        - Это не она, - мрачно сказала я, придерживая Нику за руку и подводя к своей кровати. На ней валялся мой альбом для рисования. Он был раскрыт, страницы - выдраны.
        - Им нужен был рисунок, - сказала я, - и они его нашли. Я же дважды рисовала того мальчишку. Первый рисунок, вполоборота у стены, они забрали.
        Ника села на кровать, уставившись на папку.
        - Террибл. Импосибл.
        - Это точно.
        - Что будем делать, хани?
        Я не успела ответить.
        Доминик вошла к нам без стука и завопила, увидев беспорядок.
        - What happened?!
        Я пожала плечами. Вопрос был такой же идиотский, как и ее наряд. Разве не видно, что нас обыскали?!
        - Have you seen somebody suspicious?[90 - Have you seen somebody suspicious? - (англ.) Ты заметила кого-нибудь подозрительного?] - подала голос Ника.
        Доминик задумчиво нахмурилась. Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Даже сейчас, в такой вот непростой момент, меня очень смешила эта пухляшка в плаще и кепке. Где она их только взяла?
        Доминик подумала и сказала, что видела высокого дядьку в желтой куртке, который как раз отходил от нашего дома, когда к нему подошла мадам.
        Доминик в это время следила за мадам и пряталась за деревьями.
        - Наш бандит, - сказала я Нике мрачно, - а все ты со своими крабами! Вернулись бы сразу домой, ничего бы не случилось!
        - Еще неизвестно. Кто знает, что бы случилось, если бы он нас в комнате застал, - ответила Ника.
        Снизу послышался голос мадам, и Доминик умчалась следить дальше.
        - Будем надеяться, что он не догнал Грея, - сказала Ника.
        - Раз обыскал нас - не догнал, - сказала я, поднимая с пола одеяла и футболки. - Да и как его догонишь? Ты же видела, как они несутся.
        Мы стали молча убираться.
        - Твой Грей не выходит у меня из головы, - призналась Ника, выстроив на трельяже ровным строем свои флакончики.
        - У меня тоже… Я даже думаю…
        - Привет, девчонки! - послышалось из окна.
        - Грей! - крикнули мы хором и бросились раскрывать раму.
        Потом втащили Грея. Руки у него были холодные, но он довольно улыбался:
        - Сегодня побывал на лучших спотах Парижа, - сообщил он.
        - Спот - это где практикуют паркур? - спросила я.
        Он кивнул и присвистнул:
        - Ну и порядок у вас тут, загляденье просто. Всегда думал, что девушки гораздо аккуратнее парней.
        Он бросил выразительный взгляд на розовое пятно на моей толстовке, оставшееся на память от схватки с крабом.
        - Когда вы успели-то? Я заходил час назад, у вас чисто было.
        - Заходил? - повторила я.
        - Ну да. Телефон положил на тумбочку.
        Мы втроем повернули головы. Телефона на тумбочке не было.
        - Конец, - сказала я.
        Ника села на кровать.
        - У нас есть рисунок, - сказала она.
        - Кто поверит в рисунок, - уныло сказала я, садясь рядом, - мало ли что рисуют подростки.
        - Так что с телефоном? - спросил Грей: - Его украли?
        - Да… У нас тут такая, знаешь, заварушка образовалась, - начала я, но Грей как-то странно дернул головой и направился к выходу.
        - Извини, я не понял насчет телефона. Ты не сказала, что его надо было отдать в руки.
        - Дело не в телефоне, а скорее в завару…
        - Мне пора, - перебил он, - извините, опаздываю на поезд. Уезжаю на два дня в Лисс. На тренировку.
        - А где это - Лисс? - опешила я.
        - На севере Франции. Там есть парк для скалолазания. Можно там паркуром заниматься, - он проговорил это скороговоркой и быстро выскочил из комнаты.
        - Что я такого сказала? - спросила я у Ники.
        Она пожала плечами. Подняла последние вещи, налила себе соку и со стаканом подошла к окну. Там как раз со свистом проносился мимо очередной поезд.
        - А вот и он, - сказала Ника, отпивая сок.
        - Грей?
        - Нет. Твой друг в желтой куртке.
        Она отступила в центр комнаты.
        - Видел тебя?
        - Нет.
        - Мне что-то страшно, - призналась я. - А если он решит нас как свидетелей - того…
        - Надо попросить Грея об одолжении.
        - По-моему, он не хочет делать нам одолжений.
        - Он вздрогнул при слове «заварушка», - напомнила Ника, - так что постарайся, не употребляя этого слова, упросить его позволить нам ночевать в его комнате.
        - А мне опять нужен твой телефон, - вздохнула я, - сказать папе, что свой я безвозвратно потеряла.
        Глава 16, в которой появляется ружье
        Ночью нас разбудил крик. Гневный, возмущенный.
        Мы вылетели на лестницу и застыли. В гостиной ярким победным светом горела огромная хрустальная люстра. Посреди гостиной стояла мадам. Ее черное пальто было расстегнуто, под ним виднелся зеленый, переливающийся, как змеиная кожа, костюм - юбка и пиджак. На голове - черная шляпка, на ногах - колготы в сеточку, но главное, в руках она сжимала ружье! Самое настоящее!
        И что-то кричала по-французски в дверь, повернувшись к нам спиной. За спинкой дивана я заметила скорчившуюся Доминик. Она прижимала ко рту палец.
        Наконец мадам замолчала и повернулась к нам.
        - Are you ok?[91 - Are you ok? - (англ.) С вами все в порядке?] - коротко спросила она.
        Мы кивнули.
        - Robbery[92 - Robbery - (англ.). Ограбление.], - пояснила она нам.
        Она положила ружье на стол, сняла шляпку, бросила ее на диван, за которым пряталась Доминик. Подошла к клетке с попугаем. Открыла дверцы и, сунув в клетку руку, провела пальцем по крылу попугая. Потом вытащила руку, захлопнула дверцу. Села за свой стол. Закурила. Снова глянула на нас и бросила:
        - Go to sleep![93 - Go to sleep! - (англ.) Идите спать!]
        Мы вернулись в комнату Грея и сели на кровать. Ни о каком сне, конечно, речь не шла. Свет тоже было страшновато зажигать. Ника включила в телефоне режим постоянной подсветки. Сам телефон она поставила заряжаться - подсветка съедает кучу энергии.
        Так мы и сидели, освещаемые зеленоватым светом с экрана.
        Вскоре поскреблась Доминик. Она вкатилась в комнату, пугливо оглядываясь, плюхнулась рядом со мной и рассказала с дрожью в голосе, что сегодня слежка за мадам чуть не довела ее до нервного приступа.
        Мадам ходила на кладбище. Она постояла у одной могилы, потом положила на нее какую-то бумажку, и перешла к другой, неподалеку.
        Тоже положила бумажку. А потом вышла на центральную аллею и пошла к выходу. В это время Доминик переписала имена. Я посветила телефоном на бумажку и прочла: «Ксавье Арно» и «Луи Пуарэ». Я предположила, что это те двое, с фотографий в гостиной, и Доминик кивнула, добавив, что завтра собирается в библиотеку возле сада Люксембург, чтобы уточнить, кто они такие.
        - What’s about robbery?[94 - What’s about robbery? - (англ.) А что с ограблением?] - нетерпеливо спросила Ника, но американка знала очень мало. Когда они с мадам вернулись к домику после кладбища, то из замка на калитке торчала проволока, дверь в домик распахнута, хотя мадам ее запирала. Мы с Никой переглянулись. Желтая Куртка или охранник проникли в дом! Какое счастье, что мы ночевали у Грея!
        Мадам бросилась к сарайчику за домом. Тут с крыльца сбежала какая-то темная фигура, Доминик (вот уж сыщик так сыщик! Наблюдательный!) не разглядела, кто это был.
        А потом из сарая выскочила мадам с ружьем и стала выкрикивать какие-то ругательства. Она даже побежала за тем человеком, и Доминик в это время скользнула внутрь. Подняться в свою комнату она не успела и поэтому спряталась за диваном.
        - Weren’t you afraid?[95 - Weren’t you afraid? - (англ.) Ты не испугалась?] - с уважением спросила я.
        - It was more scary outside[96 - It was more scary outside - (англ.). Снаружи было страшнее.], - поделилась Доминик.
        Она поежилась и попросила проводить ее утром в библиотеку.
        - Если доживем все до утра, проводим, - сказала Ника, плюхаясь на подушку и накрываясь одеялом с головой.
        - What did she say?[97 - What did she say? - (англ.) Что она сказала?] - спросила Доминик.
        - It’s philosophy[98 - It’s philosophy! - (англ.) Это философия.], - отмахнулась я, чтобы не пугать и без того до смерти испуганную толстушку в самом глупом в мире наряде.
        Глава 17, в которой мы кое-что узнаем о мадам и принимаем важное решение
        Над садом Люксембург кружили чайки и кричали что-то друг другу дурными голосами.
        - Может, это они нам кричат? Предупреждают об опасности? - спросила я у Ники.
        Мы сидели возле прудика на белых пластиковых стульях, поставленных кем-то добрым для посетителей сада, оперев ноги на бортик, окружающий пруд, и ждали Доминик, которая ушла в библиотеку.
        В центре пруда был фонтан, у основания которого стояли три грязноватых каменных купидона. Рядом с ними - маленький деревянный домик, у которого прохаживались краснолапые чайки.
        Дети бегали вокруг пруда и запускали по очереди кораблик с белым парусом. Ветер гонял его туда-сюда, опрокидывал, но кораблик все равно умудрялся выплыть обратно к детям.
        - Может, и нам, - мрачно ответила Ника. - Не знаю, как ты, хани, а я что-то теперь везде слежку вижу.
        Она покосилась на немолодую пару немцев, мужа и жену, сидевших на стульях рядом с нами и мирно жевавших корейскую морковку, подцепляя ее вилкой из пластиковой баночки.
        - «Багет» был открыт, видела? - сказала я Нике.
        - Видела.
        - Я про мальчика все думаю, - призналась я, - он же плакал. И шрам у него был… ого-го. Если он там…
        - Мы не можем туда пойти после вчерашнего, - отрезала Ника. - Давно не видела своего друга в желтой куртке, хани? Соскучилась? Так не волнуйся. Тут ему нашлась замена.
        И она так зыркнула в сторону немцев, что жена подавилась морковкой и закашлялась.
        - Отстань от людей, а? - попросила я. - А если в полицию пойти?
        - С чем? С твоим рисуночком? Хани, ты крейзи? Ты прости за прямоту, но ты же не Ренуар, чтобы так вот прямо один в один икзектли людей рисовать. А вот тебя саму они с удовольствием схватят за твои выкрутасы на Монмартре. Скажут: ага, попалась нарушительница злобная!
        - Злостная, - невесело поправила я, а сама подумала, может, и правда, меня тогда, на Монмартре, сфотографировали и фотку в полицию передали? Ну и попала я тогда…
        Вздохнув, я достала фотоаппарат и попыталась сфотографировать стайку голубей, рассевшихся на ветке тополя и готовых к тому, чтобы спикировать вниз, как только кто-нибудь бросит им горсть хлебных крошек.
        Сидя сфотографировать не вышло, и я поднялась, нашла нужный ракурс, щелкнула кнопкой, а потом огляделась и… мои ноги снова стали ватными. На скамейке неподалеку сидел охранник из кафе «Багет»!
        Он просто сидел на скамейке, смотрел вперед на детей, с визгом носящихся туда-сюда.
        Солнце зашло за тучу, посыпал мелкий дождик. Родители расхватали детей, раскрыв над ними зонтики, а забытый кораблик одиноко болтался на волнах.
        Я подбежала к Нике и схватила ее за руку.
        - Вот там, видишь? Узнаешь?
        - Кого? Бежим, дождь!
        - Хорошая мысль, - пробормотала я, и мы помчались подальше от прудика.
        Дождь усилился, в парке не было никаких навесов, только статуи грязно-белого цвета, обреченно замершие под дождем. Наконец показалась синяя будочка общественного туалета. Я толкнула в нее Нику и заперлась изнутри. А потом объяснила ей, от кого мы убегали.
        - Отлично, - резюмировала Ника, - ты дала ему возможность нас подкараулить, как волку в «Трех поросятах». Это раз. И возможность схватить Доминик - это два.
        - Что-то я не подумала, - пробормотала я, вытирая свитером лицо и стряхивая капли с рюкзака, - надо было в кафе бежать… или куда-то в людное место.
        Ника с отвращением покосилась на унитаз и замызганную раковину и взялась за ручку двери.
        - Ты как хочешь, а я выхожу. Ненавижу чувствовать себя… как это? В капкане?
        - В западне. Но погоди, хоть осторожнее выглядывай!
        Ника приоткрыла дверь, выглянула. И вдруг ее руку накрыла рука в бежевом рукаве. «Но на охраннике была черная куртка», - мелькнуло у меня в голове, а Ника уже вопила:
        - Dominique! Are you crazy to grasp me this way?![99 - Dominique! Are you crazy to grasp me this way?! - (англ.) Доменик! Ты с ума сошла - так меня хватать?!]
        Толстушка испуганно поправила кепку, по которой стекал дождь. Я тоже выскочила из кабинки.
        - Have you seen a man in a black jacket nearby?[100 - Have you seen a man in a black jacket nearby? - (англ.) Ты не видела неподалеку человека в черной куртке?] - прокричала я на ухо Доминик.
        - Yeah, - растерянно кивнула она, - he was running away with a girl![101 - He was running away with a girl! - (англ.) Он убегал с девушкой!]
        «Убегал с девушкой? - удивилась я мысленно, - значит, я ошиблась, и это был не он».
        А Ника уже волокла нас за руки дальше по парку, мимо клумб, статуй, детской площадки, каменных скамеек и пластиковых стульев, щедро поливаемых дождем.
        Мы вбежали под навес кафе, у которого здорово пахло горячим шоколадом, а Доминик уставилась на бублики, выставленные на витрине, когда у Ники пикнул телефон.
        - Эсэмэска, - сказала она, доставая его из кармана куртки, - может, от твоего папы? Ой, нет… от тебя.
        - От меня?
        «No police. Or the boy will be killed»[102 - «No police. Or the boy will be killed» - (англ.). Никакой полиции. Или мальчику конец.].
        - Перезвонить им? - растерянно спросила я.
        - А смысл? - сдавленно ответила Ника, забирая свой телефон.
        После двух бубликов, политых горячим шоколадом, и огромного капучино с корицей мы с Никой слегка пришли в себя.
        Я ведь не слишком пугливая, в разные попадала переделки, и под Звенигородом, и в МГУ, но тут нападение было очень неожиданным. И еще никто никогда не грозил смертью ни мне, ни тому, кого я знаю.
        - Как они узнали мой номер телефона? - спросила Ника, надкусывая пятый бублик.
        Доминик отошла к стойке с администратором и на повышенных тонах попыталась донести до него, что в приличном кафе в меню обязательно должен быть лук.
        - Ты у меня «любимый номер», - мрачно сказала я, - и фотки твои там есть.
        - Что будем делать? Может, переселимся в другой пансион?
        - Если захотят, найдут нас везде. Нет. Надо совершить ночную вылазку. Сейчас едем домой, начинаем следить. Если увидим, что охранник ушел из «Багета», значит, мальчик один. Попробуем постучаться в дверь черного хода ночью.
        - Слишком опасно, - покачала головой Ника.
        Доминик вернулась мрачная, но на тарелке у нее была луковица.
        - Did they give up?[103 - Did they give up? - (англ.) Они сдались?] - спросила Ника.
        - No, it’s my own. But they permitted me to eat it here[104 - No, it’s my own. But they permitted me to eat it here - (англ.). Нет, это моя собственная. Но они разрешили мне съесть ее тут.], - угрюмо ответила толстушка.
        И с задорным хрустом, от которого мы с Никой морщились, она рассказала, что ей удалось узнать в библиотеке. Ксавье Арно был знаменитым музыкантом, лауреатом всяких премий и мужем нашей мадам. Он разбился, возвращаясь с очередного концерта, в авиакатастрофе шесть лет назад. Луи Пуарэ был бизнесменом, занимался цветными металлами, о нем Доминик нашла крошечную заметку в какой-то деловой газете. Он скончался от сердечного приступа, возвращаясь домой с конференции. В самолете. Четыре года назад. Оба случая происходили в декабре.
        - Думаешь, мадам их отравила? - сказала мне Ника, хотя Доминик и сердито глянула на нее, пробормотав что-то про русский язык.
        - Не знаю, но что-то тут нечисто. Они умерли оба зимой, в самолетах. Оба возвращались с профессиональных мероприятий. То есть мадам вряд ли была с ними. Но зачем она сделала наши фото, я все-таки понять не могу.
        - English! - завопила Доминик, замахиваясь на меня луковицей.
        Я извинилась. И заодно попросила американку не надевать этот жуткий плащ. А Ника спросила, кто ей его дал.
        - Madame, - пожала плечами Доминик, заталкивая остатки луковицы в рот.
        Мы с Никой переглянулись.
        - Ну и ну, - сказала я, - так мадам в курсе слежки?
        - Я и не сомневалась, - ответила Ника, - в таком-то виде!
        - Мадам как будто хочет, чтобы за ней следили, - пробормотала я, - все, все, Доминик, перехожу на английский. Жуй, жуй, а то подавишься.
        Нам действительно пришлось перейти на английский, потому что мы посвятили Доминик в эту историю с мальчиком.
        И придумали вот что. Следят за нами или нет - непонятно. Но если следят - слежку надо увести. Этим займутся Доминик и Ника.
        Доминик наденет куртку и каблуки Ники, а Ника - мою («Неужели я уже такая толстая, как Доминик? - с восторгом спросила у меня Ника. - О, это же значит, что я получу роль!»). Они выйдут ночью на улицу и пойдут в одну сторону («В ту сторону, где много людей», - строго добавила я).
        А я попробую подобраться к «Багету». Ника сначала отказывалась наотрез пускать меня туда одну, но мне удалось убедить ее, что, во-первых, мы втроем привлечем ненужное внимание (я выразительно покосилась на Доминик, так и не снявшую дурацкую кепку с ушками), а во-вторых, нужно, чтобы кто-то был на свободе. Я возьму Никин мобильный, и если что - буду звонить на телефон Доминик.
        Вот такой получился план, и хотя мы, взбодренные кофе, бубликами и луковицей, обсуждали его бодро, было нам страшно.
        В напряженном состоянии мы покинули кафе.
        Солнышко снова выглянуло и старалось высушить лужи, но пока ему, конечно, было это не под силу. Мы спустились в метро, сунули узкие картонные билетики в щель турникета, прошли по переходу мимо «Глаз Джулии», зловеще прикрытых повязкой. Забежали вместе с толпой в вагон. Вдруг Ника схватила меня за рукав:
        - Смотри!
        Оказывается, мы и не заметили, что на перроне, прямо на скамейке расположился просто замечательный бомж.
        Вид у него был очень солидный, как у профессора, который только что покинул библиотеку возле сада Люксембург: короткая стрижка, очки и бородка. Он полулежал на боку на скамейке, укрытый хорошим белым одеялом, похожим на мое собственное, из ИКЕИ. Перед ним на скамейке стояли бутылки с водой и соком, баночка с открытым йогуртом, из которой торчала ложка, и коробочка печенья. Он читал газету, не обращая внимания на суетящихся людей вокруг, и иногда что-то черкал в ней ручкой, может быть, разгадывал кроссворд.
        Поезд двинулся.
        - Классный чел, - сказала я Нике, провожая бомжа взглядом.
        И Доминик засмеялась, не требуя перевода этой фразы на английский. Всем стало вроде не так страшно.
        Глава 18, в которой нам помогает другая мадам
        Ника надела мою куртку, Доминик с трудом влезла в Никино пальто, и они вышли в коридор.
        Вдруг Доминик сказала: «Ш-ш-ш!» Я выглянула.
        - Мадам, - тихо пояснила Ника, - выходит из дома.
        Как только входная дверь захлопнулась, Доминик кивнула мне и потянула Нику за собой - следить за мадам.
        Ника с сомнением посмотрела на меня.
        - Не хочу отпускать тебя одну!
        - Но кто-то должен увести слежку.
        - Все равно они не поверят, что Доминик - это я. Я чуть выше тебя, а она - ниже.
        - Пусть наденет твои сапоги.
        - Если влезет, - буркнула Ника.
        Доминик влезла. Пока она, кряхтя, застегивала «молнию», Ника смотрела на меня так, словно провожала в последний путь.
        - Ты будешь осторожна?
        - Перестань! Конечно, буду! В первый раз, что ли? Мобильник с собой, так что успокойся. Мы же сами видели, как ушел охранник. И хозяйка кафе уехала.
        - Зато мы не видели твоего друга в желтой куртке!
        - Но ведь ради него весь этот маскарад! Его-то вы и уведете подальше.
        - Hurry up! - поторопила ее Доминик и заковыляла в Никиных сапогах, как на ходулях, к лестнице.
        Я включила лампу над кроватью и открыла чемодан. Что же надеть мне, если девчонки забрали всю верхнюю одежду?
        И тут я увидела ЕГО. Бурый свитер, который я надевала во все ночные вылазки и который уже два раза приносил мне удачу! Надо же, а я думала, что забыла его дома. Может, мне подложила его в чемодан мама?
        Я выудила из чемодана любимую страхолюдину и полюбовалась на дырки, оставленные рыболовными крючками ребят, которые «выловили» меня из Москвы-реки ночью, под Звенигородом. А в той ночной вылазке в МГУ я прыгала в этом свитере из окна столовой на втором этаже! Я вспомнила, как изумился Зет, и улыбнулась. Сам-то он спланировал прямо в мусорный бак и потом долго вытаскивал из волос яблочную кожуру и липкие фантики.
        «Кстати! - сказала я себе, - мусорный бак! Начну-ка я свою ночную вылазку с него. Противно, конечно, но там могут быть улики».
        Я нацепила бурый свитер сверх черной толстовки, как кольчугу, сунула в рюкзак фонарик и мобильный и потихоньку выбралась из дома.
        На улице уже стемнело. Луна пряталась за тучами. Ветер дул так, словно хотел продуть меня насквозь. Завывание ветра изредка заглушалось шумом поезда со станции.
        Я шла вдоль забора, стараясь держаться поближе к деревьям и не наступить в лужу. Слежки вроде не было, но надо удостовериться. Я достала мобильный Ники, кинула эсэмэску:
        «Он идет за вами?»
        «Да».
        «Идите в многолюдное место!»
        «О’кей, мамуля!»
        Я быстро перебежала дорогу от детской площадки ко входу в кафе и, снова оглянувшись, приоткрыла мусорный бак. А потом легла животом на бортик и перебралась внутрь. Там было несколько пакетов. Я включила фонарик и стала осматривать их. В одном оказались старые журналы и газеты. В другом - какое-то грязное тряпье. Пересилив отвращение, я просмотрела его, но не обнаружила ничего, достойного внимания.
        В третьем пакете были какие-то очистки и коробочка из-под лапши. На ней было написано «Сделано во Вьетнаме», но я решила, что это совпадение. Держать взаперти детей из Вьетнама и кормить их вьетнамской лапшой - это уж как-то слишком. Ложная улика.
        Зато с четвертым пакетом мне повезло. Там были снова какие-то тряпки, которые я мужественно перебрала и, к своей радости, обнаружила настоящую улику! Из горы тряпья к моим ногам что-то выкатилось и зазвенело. Я посветила фонариком. Носорог! Он болтался у мальчика на шее.
        Я сунула носорога в карман джинсов. Сначала в задний, потом, вспомнив о том, как потеряла дома сто рублей, переложила в передний. Потом снова тщательно перебрала тряпки, зажав фонарик в зубах. Грязные губки, рубашки, кусок салфетки… Стоп!
        Я выудила какую-то бумажку. Инструкция к лекарству. На французском. Что ж, прихвачу тоже с собой. Доминик переведет, не зря же она приехала изучать французский. Раз бумажка была в пакете с носорогом, она может иметь отношение к мальчику. Вдруг он болен и поэтому плакал?
        Я в последний раз просмотрела мешок. Больше ничего ценного не обнаружила.
        Я выбралась из контейнера и, снова оглянувшись, подошла к двери кафе. Она, конечно, была закрыта. Я тихонько постучалась. Бесполезно. Заперто, и никто не открывает.
        Я глянула на дверь подъезда. Интересно, может, там еще одна дверь есть, внутри?
        Я подошла к подъезду. Глянула на табличку и, подумав, набрала номер мадам Григорович. Она отозвалась мгновенно. Может, она снова дежурила у окна и видела, как я лазаю в бак?
        - Кто там? - спросила она по-русски, с мягким, наверное, польским акцентом.
        - Мадам, простите, это девочка, которая спорила с охранником «Багета».
        - Я же сказала вам…
        - Я знаю! Извините! Я не буду вас в это втягивать. Просто я хочу попасть в ваш подъезд. Там ведь есть дверь, которая ведет в кафе.
        - Да, но…
        - Не могли бы вы открыть мне? Пожалуйста.
        Замок пикнул. Я потянула дверь на себя, скользнула в подъезд. Там было темно и прохладно. Вдруг сердце у меня зашлось так, что чуть не выскочило.
        Что со мной? Чего я так испугалась?
        Наверное, замкнутые стены подъезда так подействовали. Я вроде бы как в ловушке оказалась.
        Я сделала глубокий вдох. Поднялась по ступенькам. Справа был лифт. Впереди дверь, которая, очевидно, вела в кафе.
        Я постучала.
        Вдруг мне пришло в голову, что, кроме охранника, Желтой Куртки и хозяйки кафе, могут быть еще люди, которые не хотят, чтобы кто-то видел мальчика!
        Я отступила. Одно дело, если кто-то выскочит ко мне на улицу, где я всегда могу позвать на помощь, а совсем другое - столкнуться с ним тут, в закрытом подъезде, где неярко горит лампочка. Откроют ли соседи, если я заору? Или никто не обратит внимания?!
        Что делать?
        Я подумала и решилась. Плохо, конечно, нарушать свое же обещание, но…
        Мадам Григорович открыла сразу, после первого звонка.
        - Я так и думала, что вы подниметесь, - сказала она.
        Ей было лет шестьдесят. Седые волосы убраны в пучок, на лбу очки. На ней был вязанный крючком светлый кружевной джемпер, бордовая юбка. На руке - браслет из янтарных камушков. Выглядела мадам так, словно готовилась к встрече со мной.
        - Мне не хотелось бы с вами говорить, - она сказала это как-то умоляюще.
        Словно мне надо было убедить ее в обратном.
        И я сунула руку под свитер, нащупала нагрудный карман толстовки. Достала - нет, не инструкцию к лекарству, а портрет мальчика, за которым охотился Желтая Куртка. И показала его мадам.
        Она порывисто вздохнула и посторонилась. Я прошла в прихожую, затем - в гостиную, маленькую, уютную, с диванчиком и креслом-качалкой у старенького телевизора. У окна стояло пианино, накрытое вязаной салфеткой. На нем - несколько фотографий в рамках.
        Мадам Григорович подошла к окну, задернула шторы. В свете ночника, стоявшего на тумбочке у дивана, ее волосы чуть отливали золотом. Она указала мне на диванчик, села рядом.
        У мадам были карие, очень выразительные и грустные глаза и белая кожа, лишь кое-где тронутая коричневыми пятнышками. Она сцепила руки на коленях в замок.
        - Мадам, вы догадываетесь, почему я к вам пришла, - начала я.
        - Возможно, - кивнула она, - но видите ли… Вы приезжая. Вы уезжая.
        - В смысле - скоро уеду?
        - Да. А я останусь тут. Поэтому…
        Она сглотнула.
        - Поэтому если бы я даже хотела помочь этим бедным…
        Она снова замолчала и отвернулась.
        «Может, попробовать на нее надавить?» - подумала я.
        - Так вы ничего не собираетесь говорить? Зачем же вы меня позвали?
        - Вы сами попросились. Я подумала, может, вам нужно спрятаться от них. - Она испуганно глянула на дверь.
        - Нет! Мне нужно, чтобы вы объяснили мне, что тут происходит!
        - А…
        Она открыла рот, но тут же сдержала себя. Я видела, она борется с собой. Того и гляди, расплачется.
        Но как вытянуть из нее правду?!
        Я встала с диванчика, подошла к окну, поймала очередной испуганный взгляд мадам и села на гладкий крутящийся стульчик возле пианино.
        Подняла крышку. Нажала на клавишу. Она молчала! Я нажала на следующую. Никаких звуков.
        - Зачем вам такое пианино?!
        - Оно мой старый боевой товарищ, - грустно сказала мадам Григорович, - помнит моего мужа.
        Тут до меня дошло.
        - Пианино - это вы, мадам! Вы понимаете? Вы все помните, знаете и молчите!
        По ее лицу потекли слезы. Это было ужасно - видеть, как плачет пожилой человек. Она взяла с тумбочки коробку с салфетками, вытащила одну.
        - Ваш муж давно скончался?
        - Десять лет назад.
        - А дети? У вас есть дети? - с надеждой спросила я.
        - Нет!
        Да что же это такое!
        - Мадам! А свое детство вы помните?!
        - Да. - Она улыбнулась сквозь слезы и зашелестела: - Я жила на хуторе… у бабушки… у нее была чудесная коллекция керамики, знаете, такие глиняные вазы, расписанные вручную павлиньими перышками…
        - Так вот представьте, - закричала я, хлопая крышкой от пианино так, что задрожали фотографии, - что в вашем детстве вместо керамики было ВОТ ЭТО! Как у этого мальчика!
        Я кивнула на дверь.
        Она замерла.
        - Скажите же наконец, что вы знаете об этом мальчике?! Я не хочу подвергать вашу жизнь опасности, но есть же слова, которыми можно все описать. Ну хоть одно слово! Есть?
        Она кивнула.
        - Прицеп, - проговорила она с таким сильным шелестящим акцентом, что я даже решила, что она от волнения перешла на польский.
        Но слово оказалось русским.
        - А еще я слышала, как один из них сказал «этуаль», - добавила мадам Григорович, - это означает «звезда».
        Ника ждала меня у забора возле домика мадам.
        - Ну что? - набросилась она на меня.
        - Сначала ты расскажи. Где, кстати, Доминик?
        - Осталась на месте преступления, - фыркнула Ника. - Мы раскрыли тайну мадам, поздравь. Знаешь, где она берет блинчики к завтраку? В обычной крепери! И почему мы раньше не догадались, а? Она сделала заказ и ушла. Я направилась за ней. А Доминик решила остаться - поговорить с продавщицей. Видела бы ты, как она при этом смотрела на блинчики, политые шоколадом!
        - А что насчет кладбища?
        - Ничего. Это, видимо, просто дурацкая причуда мадам. Как и фотографировать спящих постояльцев.
        - А что с Желтой Курткой?
        - Он шел за нами до крепери. Когда я вышла - его уже не было.
        - Но он мог спрятаться и напасть на тебя! Ты рисковала! Да еще и ждешь меня тут, на отшибе. Без телефона!
        - Теперь с телефоном, - сказала она, забирая у меня мобильник. - А что, как тебе - так можно рисковать и идти прямо во вражеский… Как это по-русски?
        - Стан!
        - Да. А мне нет? Расскажи лучше, что тебе удалось узнать в этом стану.
        - Не стану, а стане!
        - Мальчик вышел?
        - Мне кажется, его там нет. Там, похоже, вообще никого нет. Однако мне удалось узнать кое-что очень важное. Звони Жерому.
        Жером не спал. Завтра у него начиналась выставка, посвященная космическим монстрам, и, по его словам, он как раз делал последние снимки для экспозиции. На заднем фоне слышался женский смех, из чего можно было заключить, что монстры Жерому попались веселые.
        На вопрос, где в Париже можно найти стоянку трейлеров, он ответил, не задумываясь.
        - Arc de triomphe de l’Etoile! - сказала Ника, - Триумфальная арка.
        - Триумфальная арка? - повторила я. - Погодите-ка… Этуаль! Это то слово, что услышала мадам Григорович! Это название арки! Где она? Ника, ты взяла своих «Американцев в Париже»?
        - Сбегаю, возьму, ноу проблем. Что, едем на экскурсию?
        - Что-то в этом духе. Веселья не обещаю, но ехать надо.
        Пока мы ехали в поезде, я рассказала Нике все, что мне передала мадам Григорович, прежде чем она окончательно разрыдалась. Ночью, незадолго до моего прихода, к выходу из кафе подъехал грузовик с прицепом. С таким прицепом, в котором можно жить.
        - Знаю, - кивнула Ника, - в Америке многие живут в трейлерах. Мэттью Макконахи, например, путешествовал в нем, когда встречался с Пенелопой Крус.
        - Так вот, она наблюдать не стала, отошла от окон. Но она ясно расслышала кашель на улице. Приглушенный кашель. Она все же глянула осторожно. За кем-то захлопывалась дверь прицепа.
        - За кем-то кашляющим?
        - Понимаешь, мадам сказала, что слышала кашель постоянно. А я нашла в пакете инструкцию к лекарству. Мадам сказала, оно от бронхита. Плачущий мальчик вышел на минутку, подчеркнул кровью женское вьетнамское имя и вернулся, не сбежал. Значит, его кто-то там ждал. Кто-то, кто кашляет. Может, мама. Ведь Суонг - это женское имя.
        Ника достала тренькающий мобильник и молча сунула мне.
        Боже мой, это папа! Почему он звонит ночью? Проверяет, ночую ли я у мадам? Но если он услышит шум поезда, то мне явно не удастся соврать про глубокий сон.
        - Отключи звук, - сказала я Нике, и она кивнула, все поняв.
        - Зачем им держать эту маму взаперти? - проговорила Ника, глядя в окно. - И мальчика тоже?
        - Не знаю. Но хочу узнать. И освободить их. Жером сказал, что трейлеров полно у Триумфальной арки. Выходим, наша!
        Мы выскочили из вагона и замерли. Прямо перед нами висел плакат «Глаза Джулии» великого и ужасного продюсера дель Торо, однако поверх повязки, которая скрывала неизвестно что, были нарисованы каким-то вандалом огромные распахнутые и очень глупые глаза.
        Мы расхохотались.
        - Это нервное, - проговорила я, утирая слезы и бросая последний взгляд на испорченную маркером афишу, - но вот за это я и люблю уличное искусство! Оно готово поддержать тебя в любую секунду!
        Глава 19, в которой дверь вдруг захлопывается
        Ночной Париж шумел не хуже дневного. Сверкали вывески ресторанов, слышались музыка, смех, звон бокалов, пахло жареным мясом. Потеплело, и кое-кто даже устроился на террасах ресторанов, укутавшись в плед.
        - Arc de Triomphe de l’Etoile, - прочла Ника на указателе, хотя арку и так было видно уже от метро, - Л’Этуаль - это еще магазин косметики. Хотя, конечно, хани, откуда тебе знать о магазинах косметики. Интересно, мы увидим хоть один?
        Я хмуро посмотрела на нее, но она тут же сдалась:
        - Да шучу, шучу. Сорри. Думала тебя развеселить. У того плаката получилось же!
        В один из ресторанов дверь была распахнута, в проеме висели тяжелые малиновые шторы с кистями и звучала «Калинка-малинка» в современной обработке. «Rasputin» - прочла я название, выведенное латинскими буквами на вывеске.
        На углу у «Распутина» стоял плохо одетый парень и методично перемешивал лопаткой каштаны на большой жаровне, похожей на барабан на колесиках.
        Мы тихонько проскочили шумные места и свернули на одну из аллей, где скопились вагончики-трейлеры. Ярко светила луна. Арка осталась позади, на круглой площади, куда стекали все аллеи, включая нашу, образуя подобие лучей. Она высилась над площадью, как какие-то гигантские футбольные ворота.
        Ника замедлила шаг.
        - Она сказала, какого он цвета?
        - Синего. На боку два окна.
        - Мы тут всю ночь будем искать, - проворчала Ника.
        - Да еще и не знаем наверняка, тут ли этот прицеп. Но Жером сказал, что самое большое скопление трейлеров здесь.
        - Ш-ш, - сказала Ника, прижимая палец ко рту.
        Первый трейлер оказался бежевым. Во втором не было окон. Мы побрели дальше, в поисках нужного.
        Вдруг я услышала кашель. Сильный. Но какой-то странный. Словно кашляли в плотно зажатый рот.
        Я дернула Нику за руку. Покосилась на трейлер. Занавески в нем были плотно задернуты.
        - Он же не синий, - прошептала Ника, почти не разжимая губ, - он же голубой.
        Я махнула рукой. Может, мадам не знала, как называть этот цвет. В английском же blue - это и синий, и голубой.
        Я подкралась к окошку. Стукнула в него тихонько. Минута, другая и вдруг…
        В окно выглянул тот самый мальчик! Которого я видела, когда сидела в мусорном баке! Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Вдруг он сложил ладони и молитвенно прижал их к груди.
        - Это он! Ника!
        - Думаешь, он один? - прошептала она.
        - Надо спросить…
        - Только не показывай ему указательный палец! У меня в классе учились вьетнамцы, они сказали, что это очень неприличный жест! Покажи лучше большой!
        Я показала мальчику большой палец. Он кивнул. Значит, он один…
        Мы направились к двери. Мальчик забарабанил в окно, словно поторапливая нас.
        - Сейчас, - пробормотала я, берясь за ручку двери, - погоди, парень…
        - Если он один, там заперто, - сказала Ника.
        Оказалось - открыто. Луна зашла за тучу.
        Кто-то шагнул мне навстречу из темного вагончика.
        Кто-то высокий.
        Это был мистер Желтая Куртка собственной персоной.
        Он вытянул руки и схватил меня за плечи. Прежде чем я успела заорать, он втащил меня внутрь и швырнул на пол. Я упала на что-то мягкое. Сзади послышался приглушенный вскрик Ники. Она тоже рухнула где-то рядом. А потом дверь захлопнулась.
        Кто-то зажег фонарик. Подошел ко мне и быстро заклеил рот. То же самое он сделал с Никой. Желтая Куртка в это время связывал наши руки за спиной веревками.
        Мы с ужасом смотрели друг на друга. Мое сердце прыгало в груди. Бух-бух-бух - оно лупило прямо в уши. К глазам подступили слезы злости.
        Идиотки, идиотки, зачем мы полезли сюда, надо было бежать за помощью! Надо было оставить кого-то одного на воле! Надо было предупредить Жерома и Доминик!
        Почему все эти мысли пришли мне в голову только сейчас?! Я закрыла глаза, пытаясь успокоить дыхание.
        Есть и плюсы… Например, в том, что я не одна, а вдвоем с Никой.
        Однако против нас - двое взрослых разозленных дядек. В темноте я разглядела того, кто заклеил нам рты. Это был охранник из кафе «Багет»!
        Трейлер был пустой, только кучи тряпок на полу. В углу кто-то зашевелился и закашлял. Я открыла глаза, но охранник погасил фонарик. Но и в лунном свете, который снова полился из окна, я увидела, что он сделал. Он подошел к тому, кто кашлял в углу, и с размаху пнул его ногой.
        Мальчик, скорчившийся у окна, негромко вскрикнул, но и он через секунду получил свой пинок. Он закрыл лицо руками и уткнулся в колени. Охранник задернул шторы, раскрытые мальчиком.
        Ника следила за ним широко раскрытыми глазами.
        Охранник подошел ко мне и вопросительно кивнул. Содрогаясь от отвращения, я показала на карман толстовки. Он сунул руку под мою «кольчугу» и вытащил из кармана рисунок мальчика.
        Если бы рот не был заклеен, я бы укусила его!
        Тут же, сидя на корточках, прямо в полуметре от моего лица, он чиркнул зажигалкой и сжег рисунок, перекладывая его по мере сгорания из руки в руку.
        Я смотрела на его лицо, освещаемое пламенем. Никакого злорадства на нем не было. Скорее сосредоточенность.
        Мне вдруг пришло в голову, что с таким вот сосредоточенным выражением лица он вполне может избавляться от ненужных свидетелей. Таких, как две глупые девочки, забредшие ночью в их трейлер.
        Меня передернуло.
        Желтая Куртка стоял у двери, сунув руки в карманы, и тоже смотрел на пламя. Вдруг что-то загудело. Охранник глянул на Куртку. Тот достал из кармана мобильный, приложил к уху. Что-то ответил негромко. Потом громче, словно возражая. Потом отнял от уха трубку и кивнул охраннику. Тот поднялся, подошел. Тоже заговорил в телефон. Фонарик он снова включил и положил на пол, рядом с нами.
        Ника подползла ко мне, оглядываясь на их лица, освещенные экраном телефона. Но они не обращали внимания на наши перемещения.
        Я лежала на боку на куче каких-то тряпок. Ника положила голову мне на бедро. Я чуть сдвинула руки вбок, пытаясь прикоснуться к ней, успокоить. Бедная моя подруга, во что я тебя втравила…
        Вдруг она провела заклеенным ртом по моей руке. Уголок отошел и слегка царапнул меня. Не сводя глаз с охранника, я попыталась ухватиться за уголок.
        Секунда, другая. Я вытерла руки о джинсы. Снова нащупала Никино лицо. Р-раз! Получилось!
        - Что мне делать? - прошептала Ника.
        Охранник замолчал. «Заподозрил!» - запаниковала я.
        - Спасите! Помогите! Пожалуйста! Хелп! Хелп! - вдруг закричала Ника так, что у меня заложило уши.
        Охранник с Курткой бросились к ней, она увернулась, отползла, продолжая кричать, как ненормальная. Наконец они поймали ее. Охранник ударил. Куртка подхватил с пола что-то и затолкал ей в рот, как кляп. Ника закашлялась. Я зажмурилась. Все, теперь конец! Точно конец!
        Меня схватили за руку, приподняли и бросили вперед, туда, где кто-то кашлял. Я упала, стараясь вжать голову в плечи. На меня рухнула Ника. Фонарик покатился, освещая дрожащим светом ботинки мужчин, которыми они запинывали к нам в угол мальчика.
        Охранник вытащил из кармана ключи, кинул Куртке.
        Они собирались нас увезти!
        Куртка выглянул в окно, потом вышел, осторожно прикрыв дверь. Охранник при этом не отрывал от нас взгляда. Но даже если бы у меня не был заклеен рот, ужас настолько сдавил мне горло, что я бы не произнесла ни звука.
        Как глупо, как все глупо… Бедный мой папа… Если я смогу выбраться, то никогда, никогда больше…
        Куртка постучал в дверь.
        - Quoi? - раздраженно сказал охранник.
        А дальше… дверь открылась.
        На пороге стояли… бояре! Самые настоящие! В расшитых золотом кафтанах с длинными рукавами, в высоких шапках, с посохами в руках!
        Охранник опешил и отступил. Один боярин вбежал в трейлер, увидел нас с Никой на полу и ткнул охранника посохом в грудь! Охранник повернулся и ударил ногой по окну. Раздался звон, посыпались осколки, и мальчик, сидевший к окну ближе всех, завывая, прикрыл голову руками.
        Выскочить охранник не успел. Вбежали ребята в белых рубахах, подвязанных поясками, и скрутили его. Потом передали его другому боярину, в соболиной шубе, и подбежали к нам. Один из ребят наклонился и содрал наклейку с моего рта.
        - Говорить можешь? Parle!
        - Лапти, - только и выговорила я.
        Потому что на ногах у ребят были лапти. Самые настоящие.
        «Я сошла с ума», - успела подумать я, прежде чем куда-то ухнуть.
        Глава 20, в которой все становится ясно
        - Очнись, солнышко, - ласково попросили меня, и я послушалась.
        Открыла глаза и увидела перед собой… девушку в белой блузе с пышными рукавами, красном сарафане и кокошнике! На плече у нее лежала толстая русая коса. Сумасшествие продолжалось.
        - А мне нельзя обратно? - спросила я с надеждой.
        Мне очень хотелось попасть в ту, нормальную жизнь, где не бегают бояре с посохами и девушки в кокошниках.
        Она испуганно оглянулась и пробормотала:
        - Нет. Трейлер сейчас осматривает полиция.
        Я подняла голову и обнаружила, что лежу на земле, на каком-то одеяле. Впереди стоял трейлер, вокруг которого столпились люди. Среди них были бояре, но обнадеживало то, что я увидела и нормальных людей в современной одежде. Особенно меня успокоило то, что там действительно были полицейские в форме и с рациями. Рядом стояла белая машина с синими «мигалками» и синими же буквами на боку. «Скорая».
        - А где Ника? - рванулась я.
        - С ней все хорошо. Ее осматривает врач. Но ничего серьезного, только ушиб. Самая больная из вас девочка маленькая. У нее воспаление легких в очень тяжелой степени.
        - Мальчик, а не девочка!
        - Да нет же, девочка. Суонг. Куан - ее старший брат. Он так плакал, когда мы вас нашли. Все повторял: «Доктор, доктор» - и показывал на сестру.
        На глазах у девушки заблестели слезы.
        - А вы вообще кто? - сообразила я наконец спросить.
        - Официанты. Из ресторана «Распутин». Меня зовут Оля.
        - Уф! - воскликнула я.
        Кажется, все начало становиться на свои места. Я попыталась подняться. Оля помогла мне. У меня сильно дрожали коленки, но идти я смогла. Здорово болел рот. То есть кожа вокруг рта.
        Вообще боль наваливалась постепенно во всем теле, словно я медленно просыпалась и ощущала ее.
        Я ухватила Олю под руку, и мы доковыляли до «Скорой». Оттуда, чуть шатаясь, вышла Ника, и мы бросились друг другу на шею, плача.
        - Как дистрофики из анекдота, - сквозь слезы пошутила я, когда Ника чуть не рухнула от моих крепких объятий.
        - Ну нет, - проговорила она, утирая слезы тыльной стороной ладони, - меня вы в дистрофики теперь не запишете!
        Потом нас позвали полицейские и еще около часа расспрашивали обо всем, что произошло. Ника отвечала, а добрая Оля помогала, несмотря на то что один из «бояр» выразительно поглядывал на часы.
        - Оль, а тебе не попадет за то что ты работу прогуливаешь? - спросила я.
        - Ерунда! - отмахнулась она. - Не каждый день такие истории происходят!
        - А где этот паренек, Куан? - спросила Ника, оглядываясь. - И вообще, что с ними случилось, откуда они?
        - Я не знаю, - вздохнула Оля, - но я постараюсь выведать.
        И она кокетливо улыбнулась молодому кудрявому полицейскому, который нас допрашивал. Он тоже ответил улыбкой. А потом подъехал черный «Мерседес», из которого вылез невысокий дядька восточной внешности. Вид у него был представительный - костюм, дорогие часы, «дипломат».
        - Это представитель вьетнамского посольства, - объяснила Оля после того, как кудрявый полицейский прошептал ей это на ухо. - Сейчас все узнаем!
        Мы узнали все не сейчас, а через два часа, которые мы провели в кафе рядом с метро, на террасе, кутаясь в пледы. Мы пили крепкий черный чай с сахаром и кофе, но все равно обе ужасно мерзли. Люди, сидящие вокруг с бокалами вина, косились на нас с подозрением. Нам было плевать. Внутрь заходить не хотелось, как-то не тянуло нас обеих в замкнутые пространства после трейлера.
        Наконец вернулась Оля, уже без кокошника, в джинсах и голубой куртке, с сумкой, ремень которой был натянут через грудь.
        - Пойдемте, посажу вас на такси, - сказала она, - а по дороге расскажу всю историю.
        История Куана и его сестры Суонг была простой и страшной.
        Они жили с родителями во Вьетнаме, в небольшом городке под Хошимином. Родители работали в национальном парке Катьен, присматривали за несколькими яванскими носорогами. Это такой особый вид носорогов, вымирающий. Куан помогал родителям, но, кроме этой работы, у них в городке не было почти никакой, и они жили очень-очень бедно.
        Поэтому родители очень обрадовались, когда тетя Куана распечатала из Интернета объявление, что во Францию приглашаются дети - на «учебу», и даже возможно трудоустройство официантами, горничными, поварами в рестораны и гостиницы. Больше всего родителей потрясло, что их детям оплачивается билет на самолет.
        - Значит, это честные люди, - сказал отец Куану и Суонг, провожая их на самолет.
        Это было год назад, и больше они родителей не видели.
        Куан и Суонг вышли в зал ожидания, где мадам Дарбо уже стояла с табличкой. Она взяла у них паспорта. В машине их ждали еще двое - охранник «Багета» и один человек, которого они называли «Исполнителем».
        - Желтая Куртка, - пробормотала я, ужасаясь от мысли о том, какие планы бандитов мог провести в жизнь этот «Исполнитель».
        Детей привезли в «Багет» и свалили на них самую тяжелую работу. Они мыли посуду, драили полы, выпекали багеты. Хлеб привозили в замороженном виде, то есть месить его не надо было, но как ребенок мог доставать из духовки раскаленные…
        Я вздрогнула, вспомнив шрам на руке Куана. Большой, белесый…
        - Они спали на полу, и Суонг заболела, - грустно сказала Оля, подводя нас к стоянке такси. - Сначала они позвали доктора, но тот отказался лечить детей, которых незаконно удерживают и заставляют работать.
        - Мы видели этого мужчину, - сказала Ника, - он прямо бежал из «Багета».
        - Да, и Куан понял, что осталось только просить Бога Неба, чтобы он помог сестре.
        - Как раз когда он стоял и на небо смотрел, я увидела его в первый раз, - перебила я.
        - Значит, ты его спасла.
        - А нас кто спас? - спросила Ника.
        - Я, - улыбнулась Оля, - бежала на работу в «Распутин» и услышала крик из трейлера.
        - Молодец ты, - сказала я Нике.
        Она обняла Олю. Я тоже шагнула к ней, но тут на стоянке остановилась машина. Не такси. Полицейская.
        Из нее вылез кудрявый полицейский, улыбнулся Оле, а за ним выскочил Куан!
        Он подбежал к нам и сказал:
        - Камон!
        «Иногда перевод бывает совсем не нужен», - подумала я и обняла его. Ох, чуть не забыла - носорог! Сунула руку в карман джинсов и извлекла кулон.
        - Камон, - снова прошептал благодарный Куан, прижимая свой талисман к груди.
        - Ты сможешь узнать, удастся им разыскать родителей? - спросила я у Оли.
        - Думаю, смогу, - сказала Оля, улыбнувшись кудрявому полицейскому в ответ.
        Глава 21, в которой мы пишем письма с того света
        Когда мы добрались до дома, уже светало.
        На потертом диванчике в гостиной калачиком свернулась Доминик.
        - You never guess what I know, you never guess what I know, - закричала она, вскакивая и подпрыгивая, как резиновый мячик, - the madame’s secret’s revealed![105 - You never guess what I know, you never guess what I know! The Madame’s secret’s revealed! - (англ.) Вы никогда не догадаетесь, что я знаю! Тайна мадам раскрыта!]
        Мы с Никой одновременно посмотрели на дверь в комнату мадам, но Доминик мотнула головой, мол, нет ее, и потащила нас на кухню.
        - Я вообще-то спать до смерти хочу, - пробормотала я.
        После наших ночных приключений хотелось только рухнуть в кровать. К тому же мы с Никой не слишком-то верили в существование тайны мадам.
        Оказалось - зря.
        Американка уселась на стол (тот жалобно скрипнул) и выложила все, что ей рассказала продавщица в ночном кафе, в котором мадам договаривалась о блинчиках.
        Доминик заявила продавщице, что живет у мадам и хочет узнать, что с ней не так. А продавщица спросила, написали ли мы письма с того света. Доминик опешила.
        И тогда продавщица рассказала ей, что оба мужа мадам погибли (абсолютно случайно) в то время, когда она принимала у себя двух девочек из России. Когда умер второй муж, у мадам что-то щелкнуло внутри, и с тех пор она всегда приглашает на каникулы двух девочек из России.
        И считает, что, пока они гостят, она возвращается в то время, в те последние секунды, когда ее мужья были живы, и она может общаться с ними. Поэтому она посылает им письма (которые то сжигает, то запускает самолетиками, то относит на кладбище), фотографирует постоялиц, чтобы «показать» мужьям.
        Но самое главное - она ждет ответа.
        - Интересно, как она его получает, - пробормотала я.
        Оказалось, очень просто. Пару лет назад наши соотечественницы, узнавшие о трагедии мадам, взяли и написали письма от этих мужей. Мадам чуть не умерла от счастья! С тех пор она считает, что в приезд девочек она может получать письма с того света!
        - Но как им удалось подделать почерк? - удивилась Ника.
        - Мадам же оставляет письма своих мужей везде, - пожала я плечами.
        - То есть она в курсе того, что письма пишут девочки?
        - Думаю, да. Но заставляет себя поверить в то, что это мужья. Знаешь, мы ведь легко верим в то, что хотим.
        - No Russian! - завопила Доминик обиженно.
        - Это скорее философия, - хмыкнула Ника, - philosophy, Dominique.
        - Вот почему мадам не обращала внимания на слежку Доминик и даже сама выдала ей этот дурацкий костюм, - сказала я и осеклась.
        На пороге появилась мадам. В красном костюме, с сигаретой в зубах.
        - А-а, отшень гадкие девчонки!
        В руках у нее был поднос, на котором высилась гора блинчиков, а также мисочки с вареньем и шоколадным кремом.
        - Crepes, - сказала она.
        И стала раскладывать свои крепы по тарелкам.
        Вдруг меня осенило. Она же не плохая, мадам! Не сумасшедшая, не злая! Почему же она называет нас гадкими?! А потому, что она просто не понимает значения этих слов! Кто-то подшутил над ней, сказав, что «гадкие» - это «милые».
        Я смотрела на мадам, а она, напряженно, на нас. Раньше я бы подумала, что она смотрит на нас, потому что презирает (мы гадкие!). Или хочет заколдовать.
        Но теперь я знала, она смотрит так потому, что пытается понять - мы разгадали ее секрет?
        Да, разгадали. Поэтому вместо сна провели следующие два часа, сочиняя письма.
        Я придумывала, что мог сказать мадам перед смертью скрипач, Ника сочиняла, что написал бы бизнесмен, а Доминик, высунув кончик языка от старательности, записывала наши мысли, переводя их с английского на французский и старательно копируя почерк мужей мадам с писем, любезно оставленных на полочке с фотографиями.
        Мы писали о любви, о благодарности, о радости проведенных вместе лет. Очень хотелось подбодрить беднягу мадам, два раза попавшую в такие жуткие ситуации.
        Начинались письма одинаково: «Розетт, мон амур…»
        Наконец письма были готовы, и Доминик понесла их в гостиную. Мы решили оставить письма на подносе у медведя.
        Я растянулась на кровати, блаженно улыбаясь.
        - Как хорошо… нет, как же мне сейчас хорошо! Слу-ушай, Ника! А знаешь, почему мадам называет нас гадкими?
        Я изложила свою версию.
        - Хани, ты гений, - сказала Ника, - надо не забыть завтра объяснить ей.
        - Или оставить еще одну записку медведику, чтобы не смущать Розетт, мон амур!
        - А я еще одну загадку разгадала, - помолчав, сказала Ника. - Почему, когда ты видела Жерома, у тебя все валилось из рук.
        - И почему же?
        - СЛУЧАЙНО. Безо всякой причины. Просто так.
        Я на секунду замерла, а потом засмеялась. Ника присоединилась к моему смеху.
        - А я потолстела?
        - Ага! Но до Доминик еще далеко.
        - Это не важно. Главное, я поняла, что могу это делать. Толстеть. А значит, анорексия мне больше не грозит! Я выздоравливаю!
        - Угу, - сонно отозвалась я, - уф… как же спать хочется!
        - Боюсь, тебе не дадут это сделать.
        - Почему?!
        - А ты не слышишь, как гудит мой мобильный? Оу, твой папа - просто ФСБ. Отслеживает каждый наш шаг.
        - Он же звонил, когда мы ехали к Триумфальной арке, а я не подошла! - испугалась я, подскакивая и кидаясь к мобильнику.
        Но это оказался не папа. Это была мама.
        Голос у нее был очень грустным.
        Глава 22, в которой я узнаю ужасные новости, а Грей показывает, как можно наилучшим способом применить в жизни паркур
        Я вышла на балкон и прижала к уху трубку.
        - Гаечка…
        - Что случилось, мамуль, почему похоронный голос? Тебя выгнали из МГУ?
        - Хуже…
        Я заволновалась. Что может быть хуже?! Мама же молится на свой универ.
        - Что-то с папой?! Он не дозвонился до меня ночью, и ему теперь плохо?!
        - Нет, дорогая. Это я звонила с его телефона. Не могла удержаться. Новости связаны с Никой.
        - Может, поговорим дома? Мы же завтра уже прилетаем.
        - Солнышко, я… Вечером я звонила Никиной маме, чтобы договориться о том, кто вас поедет встречать. А она мне выложила одну вещь…
        - Мамуль, не томи. Что там у нее? Сумочку не того цвета купила? Или тональный крем потеряла?
        - Они соврали Нике, - мрачно сказала мама, - нет никакой роли. Это было вранье от начала до конца.
        Я опустилась прямо на пластиковый стул, в котором по-прежнему плавали листья. И подскочила, потому что промочила джинсы.
        - Они договорились с агентом. Придумали всю эту историю с девушкой, которая должна потолстеть для роли. Нет ни роли, ни сериала.
        - Когда они собирались сказать ей? - выговорила я.
        - Не знаю…
        - А я знаю. Я скажу сегодня, - прошептала я, оглянувшись на Нику через балконную дверь.
        Она спала.
        - Ты что? Зачем? А если она перестанет есть! Вы хотя бы вернитесь оттуда!
        - Но ты ведь не стала ждать, пока мы вернемся! Ты же зачем-то мне об этом рассказала?!
        - Просто хотела тебя подготовить! Она поправилась?
        - Да, немного…
        - А вдруг они так обрадуются, что выложат ей прямо в аэропорту?
        - Не надо, - прошептала я, - она… с ума сойдет. Она ведь какая-то странная. Нервная, вспыльчивая.
        - Вот-вот, - грустно сказала мама, - я попыталась объяснить им, что не стоит ей говорить, пока она не придет в норму не физически, а психически, но…
        - Ладно, мам. Я решу эту проблему.
        - Дорогая, но ты ведь не знаешь, как Ника может отреагировать на…
        - На правду? Не знаю. Но она уже должна к ней привыкать. Она должна знать, что родители ее обманули. Что никакой роли в сериале нет. И сериала нет. Она имеет право знать.
        Последние слова я произнесла громко. Слишком громко. Потому что Ника открыла глаза. И подошла к балкону.
        - Да, Елену Алексеевну выписали, но, боюсь, она не сможет приехать. Как думаешь, вы доберетесь сами?
        - Да, мама… - автоматически сказала я, - мы все сделаем сами.
        Я повесила трубку. Ника открыла балконную дверь.
        - Ника…
        Я потерла подбородок. Что ж, я все равно собиралась ей обо всем рассказать.
        - Не надо, - прервала меня Ника, - не нужно.
        Она подошла к трельяжу и сбросила свои пузырьки с лаками и кремами. Они попадали, один скатился прямо на пол, но Ника перешагнула через него и снова двинулась к балкону.
        Я смотрела на пузырек с красным лаком на полу, все терла подбородок, словно собираясь стереть его с лица, и никак не могла подобрать слова. Да и как можно утешить человека, который родителям верил, как дурак, а они все наврали.
        Причем не про себя наврали, а про тебя, про то, что у тебя главное в жизни есть. Это как если бы мне они сказали, что мои комиксы напечатали отдельной книгой и продают в книжном магазине у нашего дома, а потом признались, что все - вранье.
        Брр! Меня даже передернуло. Что же сказать Нике? Любые слова кажутся нелепыми и искусственными. Вроде того, как в кино говорят после смерти героя: «Я соболезную», вместо того чтобы брякнуть: «Ох, ужас какой и кошмарный кошмар!»
        Но Ника решила мою проблему со словами. Она вышла на балкон и, опершись на перила, посмотрела вниз.
        Меня обжег страх с ног до головы, словно в меня кипятком плеснули.
        - Ника! Ника! Ты! Куда?!
        - А туда же, куда и ты, - сквозь зубы сказала она, перелезая на пожарную лестницу, - тебе можно, а мне нельзя?
        - Что - нельзя?
        - Паркуром заниматься!
        - Каким паркуром?! Я никогда не занималась паркуром на крыше! Я же новичок!
        - Это ты так говоришь. А может, ты врешь?! Если папа с мамой врут, то чего вдруг я должна поверить тебе?
        Она зло посмотрела на меня и стала подниматься по лестнице. Вдруг ахнула. Ее рука соскользнула с перекладины. Видимо, ладони стали влажными.
        - Ника!
        Она резким движением вытерла руку о джемпер и продолжила карабкаться. Я последовала за ней, прямо задыхаясь от страха.
        На крыше Ника огляделась.
        - Ну, что, с чего начнем? - спросила она ядовито. - С прыжков по крышам?
        - Да какие прыжки! Ника! Грей же сказал, по крышам запрещено прыгать. Могут вызвать полицию.
        - В моем случае им надо будет вызвать катафалк, - пробормотала Ника, подходя к перилам на той стороне, что кафе.
        - Что-о?
        - Не подходи! Иначе я прыгну вниз!
        - Ты и так прыгнешь!
        - Прыгну. Но с крыши на крышу.
        - Зачем?! Это же абсолютное идиотство!
        - Пусть! Они же считали меня идиоткой! Я докажу, что я абсолютная идиотка. Я привыкла во всем быть лучшей, знаешь ли, хани.
        Она сказала это с гордостью, но я видела - она готова расплакаться.
        - Ника, - я тоже боролась с подступающими к горлу слезами, - Ника, пожалуйста… Ты покалечишься… Придется возвращаться в больницу.
        - А мне и так придется! - зло крикнула она, утирая глаза рукавом. - Ты еще не поняла, почему я так много ем?! Я знала это с самого начала! Я просто прикрывалась ролью! У меня булимия! Это обратная сторона анорексии! Тоже болезнь! Теперь я ем не мало, а много, но это не значит, что я счастлива! Это значит, что я схожу с ума! Раньше у меня была причина, понимаешь? Я сходила с ума и знала, что подстрахована. Ролью. Что ожирение, к которому приведет булимия, пригодится для чего-то важного. Самого важного в моей жизни… А теперь…
        Она попятилась к краю крыши спиной.
        - Хоть развернись! - крикнула я, не замечая слез, струящихся по моему лицу. - Посмотри, куда будешь прыгать!
        - А зачем? - Она словно была не в себе. - Какой в этом смысл?
        Она вдруг села на перила.
        - Не смей! - бросилась я к ней изо всех сил, с ужасом видя, как она откидывается на спину и…
        И вдруг валится обратно.
        Грей!
        Он обхватил ее руками и толкнул вперед. Ника, к моему изумлению, вытянула руки и идеально спружинила на них, перенеся массу тела.
        А потом она упала ничком на землю. То есть на крышу. Грей по-прежнему крепко держал ее в кольце своих мощных рук, чтобы она не дернулась.
        Я медленно опустилась на колени.
        Он поднял на меня глаза.
        - Вот это совпаденьице, - пробормотал он, - я вообще-то с тренировки шел. В последний раз решил на крышу вскарабкаться. Думал, мадам наша не будет против…
        Я подползла к ним и приняла на колени Нику. Она закрыла лицо руками и дрожала.
        Грей смотрел на нее несколько минут.
        - Брошу-ка я курить, - сказал он неожиданно.
        - Здорово, - проговорила я.
        Надо было что-то сказать. Ника убрала руки от лица и посмотрела на меня.
        - А ты - дура! - набросилась я, одновременно обнимая и целуя ее. - Настоящая дура! Удушу тебя сейчас!
        Вечером мы молча упаковали вещи. Потом сели каждая на своей кровати. Ника уткнулась в телефон, я рисовала. Точнее, срисовывала собор Сакре-Кер с открытки. Иногда поглядывала на Нику, но она на меня не смотрела. Напряжение висело в нашей комнате, как сизый дым в гостиной мадам - плотно.
        - Привет! - В комнату постучался Грей. - Вы завтра улетаете?
        Он сел на кровать рядом со мной. Ника вздернула нос и поднялась, собираясь выйти.
        - Погоди, - остановила я ее, подаваясь вперед, - до Москвы все время будешь рядом со мной.
        - Я же ему мешаю, - язвительно сказала она, указав подбородком на Грея.
        - Мне? - искренне удивился он. - Почему?
        Она отмахнулась. Достала из сумочки наушники, заткнула уши со словами: «Не собираюсь я ваши секреты подслушивать». Подсела к трельяжу и стала перебирать косметичку.
        - Я просто хотел сказать спасибо, - Грей тоже подался вперед, чтобы сидеть вровень со мной.
        - Кому?
        - Тебе. Ты меня вытащила. Вы вместе меня вытащили.
        Он посмотрел на Нику. Потом - прямо перед собой, на сцепленные в замок руки.
        - Я тебе говорил, я не тренирую девушек.
        Напряжение в нашей комнате достигло такой концентрации, что я, казалось, ощущала его кожей, даже мурашки волной побежали от запястий до локтей.
        - Я преподаю паркур в одной группе. У нас классические тренировки по два часа. Занимаемся и в залах, и на улице. Летом…
        Он помолчал, словно пересиливая себя.
        - Летом в группу пришла девочка. Девушка, - поправил он сам себя, - старше тебя и…
        Он посмотрел на Нику.
        - Короче, она занималась, как обычный новичок. Потихоньку делала успехи. Что-то где-то не получалось. Она училась преодолевать сложности. Работать. Ей сначала не давались роллы. Помню ее счастливую улыбку, когда они ей дались.
        Он снова замолчал. Я боялась сказать хоть слово. Мне казалось, что все взорвется от напряжения.
        - А потом на тренировку пришел ее папа. С серым лицом. И сказал, что я во всем виноват.
        Я посмотрела на Нику. Она уставилась в косметичку, явно забыв, зачем ее взяла. И музыки в наушниках не было слышно.
        - Она прыгнула с балкона, - наконец сказал Грей.
        - Куда?
        - Вниз. Три этажа.
        - И что это был за элемент?!
        - Самоубийство, - горько усмехнулся он, - но он у нее не получился. Она выжила. Теперь передвигается на коляске. Травма позвоночника.
        - Но почему тебя-то обвинили?
        - Ну, меня никто не обвинял. Кроме ее отца. И… меня самого. Она хотела поговорить со мной в тот день, понимаешь? Сказала, у нее в личной жизни «заварушка». Но у меня времени не было, да и странно было бы слушать любовные переживания кого-то, кого ты просто тренируешь. А ей хоть кто-то нужен был. Чтобы выслушать.
        - Вот почему ты так напрягся при слове «заварушка»! - воскликнула я, а сама подумала, что если бы Грей выслушал меня тогда, то все могло бы произойти по-другому.
        Он мог пойти с нами, и тогда мы не провалялись бы связанными и с заклеенными ртами в трейлере. А может, он бы отговорил нас от вылазки, и тогда страшно себе представить, что было бы сейчас с Куаном и его сестрой.
        - Да, - сказал Грей, - я чувствую свою вину. Хотя она оставила записку. Что-то вроде «никого не винить». В паркуре она научилась преодолевать себя, а в личной жизни - нет…
        - Как ты это пережил?
        - Начал курить, - он снова усмехнулся, - а из того болота мама вытащила. Вот, смотри!
        И он показал на свой кулон. Большой дельфин в обнимку с маленьким.
        - Так это мама с ребенком? - потрясенно сказала я. - А я думала, девушка тебе подарила!
        - Мама выволокла меня и отправила сюда. В твоем возрасте, наверное, не понтово признаваться в любви к родителям, но я ей здорово благодарен. Ладно. Я так зашел, попрощаться. Сам уже выезжаю.
        Он протянул руку, я пожала ее.
        - Спасибо тебе, - сказала я, - но как понять - выезжаешь? Я думала, ты, как истинный трейсер, по крышам до аэропорта поскачешь.
        - Вот именно, что я трейсер, - засмеялся он, - а не псих, насмотревшийся киношек про паркур. Паркур - это совсем не экстрим, каким его там выставляют. Я просто прокладываю свой путь. Ну, давай. Пиши, если надумаешь заниматься.
        Я кивнула. И добавила с хитрой улыбкой:
        - Так, значит, ты все-таки тренируешь девушек?
        Когда за ним закрылась дверь, я подошла к Нике. Она сидела как окаменевшая за столом и по-прежнему смотрела в косметичку. Я погладила ее по голове.
        - Я видела, что вы паркуром занимаетесь, - вдруг призналась она, - даже костюм спортивный нацепила. Видела, красный такой, от кутюр? Думала к вам присоединиться. А потом решила, что буду тебе мешать охмурять этого красавца.
        - Какого красавца?! Он просто друг. Я по-прежнему не могу выкинуть Зета из головы. Такая вот несчастная влюбленная дурочка.
        Ника развернулась ко мне, прижала мои ладони к щекам и проговорила:
        - Жизнь - штука хрупкая, да?
        Я обняла ее и прошептала:
        - Все будет хорошо. Только вот если еще хоть раз на крышу залезешь… Я тебя собственноручно с нее сброшу!
        Глава 23, в которой все просят друг у друга прощения
        Утром мы сердечно попрощались с сияющей мадам, обнялись с Доминик, оставив ей на память «заколдованный фонарик», и поехали в аэропорт на самом красивом поезде на свете, разрисованном граффити.
        Перед самым вылетом нам позвонила Оля. Полиция нашла родителей Куана и Суонг! Дети возвращаются домой. Их будет сопровождать представитель посольства.
        Преступников, которых поймали благодаря нам, будут судить. Их обвиняют в похищении и принуждении к незаконному труду. Обвинение серьезное, так что на свободу мадам Дарбо и ее приспешники выйдут не скоро.
        Мы с Никой бросили чемоданы и обнялись.
        А еще Оля рассказала забавную вещь:
        - Куан очень переживал, что вы подумаете, что это он заманил вас в трейлер! Сказал, вы показали ему большой палец.
        - Ну да, я имела в виду, один он там или нет, - сказала я, - Я бы указательный показала, но Ника была уверена, что это неприличное что-то.
        - Указательный у них неприлично показывать, - согласилась Оля, - но большой тоже имеет значение не «один», а «давай сюда»! Вот он и кивнул. Он же хотел выйти!
        Я засмеялась и пересказала историю Нике.
        Потом позвонил Жером и попросил прощения за то, что вчера дал лишь адрес, где много трейлеров, а не поехал с нами. Потому что утром он открыл газету и прочел о наших приключениях у Триумфальной арки. Больше всего он испугался за Нику, в газете написали, что ее избили, но мы успокоили Жерома и пообещали приехать к нему в гости, если он придумает с нами какую-нибудь экспозицию.
        С Жерома все и началось: каждый час перед нами кто-нибудь да извинялся. Сначала моя мама. Прислала эсэмэску (при том что она даже слово-то это неправильно выговаривает, говорит «сэмээска») на мой новый телефон: «Прости, что взвалила все это на тебя». Потом пришло сообщение Нике: «Детка! Прости нас! Мама и папа».
        - Если еще мадам напишет, что извиняется за то, что сфотографировала нас ночью, то это уже ни в какие ворота не залезет, - проворчала Ника.
        - Тем более мы знаем, зачем она это делала на самом деле. Очередной раз привлекала наше внимание, - вздохнула я, - мы ведь могли и не догадаться обо всем, и тогда она не получила бы писем. Ой, хани! Харри ап, посадку объявили!
        Мы сели в самолет и еще не успели взлететь, как я достала альбом. Срочно, срочно надо было все зарисовать! Грея, Куана, нашу мадам, Доминик в костюме Шерлока Холмса, Жерома, Олю и ее кудрявого полицейского! И не забыть про бояр!
        Мои мысли заметались. Как? В виде комикса? Тогда какого - японского или американского? Или вообще - сделать классический рисунок?
        У меня руки дрожали от нетерпения. Как же я соскучилась по своему любимому занятию!
        Неужели всего неделю назад мне не хотелось рисовать?! Не верится.
        Принесли еду, и мы дружно от нее отказались. Ника теперь мечтала привести себя в норму. А я не хотела портить впечатление от парижских бриошей и улиток с изюмом. Впрочем, багеты я теперь не скоро смогу есть.
        Родители долго нас обнимали и трясли. Никины - все извинялись и прижимали ее к груди, любуясь ее округлой фигурой. А мой папа обнял меня и сказал:
        - Что? Не обошлись все-таки без ЧП?
        - Т-ты о чем? - растерялась я.
        - Как о чем?! А телефон кто потерял?
        - А! Точно, пап, прости, - пробормотала я.
        А моя мама спросила:
        - Ну что? Какие вы посетили достопримечательности? Что запомнилось?
        - Триумфальная арка, - ответили мы хором с Никой.
        И переглянулись.
        - Вот дают, - удивился папа, - я бы скорее Лувр запомнил!
        - В Лувре, пап, ничего интересного, - искренне сказала я, - разве что только вход через пирамиду.
        - Пирамидам с древности приписывали магические свойства, - послышался голос за спиной моих родителей, и к нам подошел Зет!
        Я ахнула:
        - Откуда ты узнал, во сколько я прилетаю?!
        - Твои родители сказали.
        Папа недовольно покосился на него, словно намекая, что, была бы его воля, он ни за что не сказал бы Зету про мое прибытие.
        Но я отвела друга в сторонку.
        - Прости меня, - выпалил он, - я вел себя как дурак! Мне совсем не хотелось с тобой расходиться! Просто у меня были сложности, я не мог устроиться на работу. И я решил сосредоточиться только на одной цели.
        - И как работа?
        - Она у меня в кармане. Но я понял, что… сделал страшную глупость. Упустил из виду тебя. Скажи мне… ты там ни в кого не влюбилась?
        Я улыбнулась. У нас в Париже такое приключение вышло, не до влюбленностей!
        - Стоило бы тебя помучить, - проворчала я, - но… нет!
        - Ура! - воскликнул он и обнял меня, несмотря на мрачный вид моего папы.
        У меня в кармане пикнул мобильный. Эсэмэска от Грея. «Да. Я все-таки тренирую девушек». Я улыбнулась и напечатала: «Когда тренировка?»
        - Ты кому? - спросил Зет, заглядывая через мое плечо.
        - Так, - махнула рукой я, - потом объясню.
        Странно, но мне пока не хотелось рассказывать Зету о том, что я решила заняться паркуром. Странно - потому что еще недавно я бы растрезвонила об этом на весь свет, заявила бы в каждой социальной сети, в которой зарегистрирована, и уж точно бы похвасталась перед Зетом, чтобы доказать, что не один он такой крутой со своими медитациями и чтением мыслей.
        Однако у меня внутри что-то немного изменилось. Мне совершенно не хотелось понтоваться. Ведь в паркуре нет соревнований. А свои личные достижения я могу оценить и сама.
        - Твои родители разрешили довезти тебя от аэропорта до дома, - сказал Зет, все поглядывая ревниво на мой мобильник.
        - На велике, я надеюсь? - съязвила я, убирая телефон в рюкзак.
        - Конечно.
        - Чего?! Ты спятил?
        - Ага. Еще когда в первый раз увидел тебя.
        Я снова обняла его, вдыхая такой знакомый запах его куртки, и вдруг снова услышала пиканье телефона.
        И не стала доставать его, чтобы не расстраивать Зета, но все-таки подумала: «Интересно, где сейчас Грей прокладывает свой путь?»
        notes
        Примечания
        1
        Сан - героиня мультфильма Х. Миядзаки «Принцесса Мононоке», помогающая древним духам и зверям бороться с людьми, вырубающими лес. «Мононоке» переводится как «мстительный дух».
        2
        Эвфемизм - замена грубых или резких слов и выражений более мягкими.
        3
        I want you to investigate this case - (англ.). Я хочу, чтобы вы расследовали это дело.
        4
        Should I count the diphthongs in this phrase? - (англ.). Мне надо посчитать, сколько в этой фразе дифтонгов?
        5
        It’s important to be earnest - (англ.). Тут важно быть серьезным. Анна Семеновна ссылается на название пьесы английского драматурга Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным».
        6
        Bad Romance - сингл американской певицы Леди Гага.
        7
        Госпожа Эбоси - героиня мультфильма «Принцесса Мононоке», возглавляющая отряд людей, добывающих руду и уничтожающих лес, властная и умная.
        8
        Безликий Бог Каонаси - божество, которое не имеет собственного лица, персонаж мультфильма Миядзаки «Унесенные призраками».
        9
        Лапута - легендарный летающий остров из мультфильма Миядзаки «Небесный замок Лапута».
        10
        I want to become a synchronist. It’s a good job. It allows to earn a lot of money. My family needs money - (англ.). Я хочу стать синхронным переводчиком. Это хорошая работа. Позволяет зарабатывать много денег. Моей семье нужны деньги.
        11
        Бакулевка - Институт сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева.
        12
        Your big sister will be watching you - (англ.). Твоя большая сестра будет за тобой следить - Гаянэ перефразирует название популярного американского реалити-шоу «Большой брат смотрит на тебя». Название русской версии шоу - «Большой брат».
        13
        Эмо - это свобода (англ.).
        14
        Американская рок-группа, основанная в 2001 году в Нью-Джерси.
        15
        Антон Лиссов - вокалист «ane Air» российской альтернативной группы.
        16
        Спаун - персонаж из одноименной серии комиксов, придуманный Тоддом Макфарлейном, автором «Человека-паука».
        17
        But I can’t share this piece of information with you - (англ.). Но я не могу поделиться этой информацией с вами.
        18
        I can’t admit the leak of information - (англ.). Не могу допустить утечки информации.
        19
        See you tomorrow! - (англ.). Увидимся завтра!
        20
        When the day is through All you got to do is slowdown - (англ.). Когда день закончен, все, что тебе нужно, - это успокоиться.
        21
        Worries vanish within my dream - (англ.). Заботы исчезают в моих мечтах.
        22
        It ain’t gonna hurt now/If you open up your eyes - (англ.). «Больно не будет, если ты откроешь глаза».
        23
        Имеется в виду эпизод мультфильма Х. Миядзаки «Унесенные призраками».
        24
        Текст пести «The Sea».
        25
        Are you satisfied? - (англ.). Вы довольны?
        26
        No Petrova is innocent. And I’ll prove that - (англ.). Нет… Петрова невиновна. И я докажу это.
        27
        Don’t worry - (англ.). Не беспокойтесь!
        28
        «Велосипед, велосипед, я хочу гнать на моем велосипеде, я хочу гнать на своем велике!»
        29
        Вивьен Вествуд - британский дизайнер, основательница стиля панк в моде.
        30
        Читайте о приключениях Гаянэ и ее друзей в Звенигороде в повести «Письмо от желтой канарейки» (Кузнецова Ю. Большая книга приключений и загадок, Эксмо).
        31
        Хаку - герой мультфильма Хаяо Миядзаки «Унесенные призраками», мальчик-колдун, превращающийся в дракона.
        32
        Merci, que vous vous etes approches. J’ai vous juste demande - (франц.). Спасибо, что подошли. Я как раз хотел спросить у вас.
        33
        You are my hero! (англ.). Ты мой герой!
        34
        Два обручальных кольца на одном пальце означают вдовство.
        35
        Je vous ai vue par la fenetre. Pourquoi avez-vous la seule valise? - (франц.) Я вас видела в окно. Почему у вас один чемодан?
        36
        Vous allez habiter dans la meme chambre ou bien dans les chambres differentes? - (франц.) Вы будете жить в одной комнате или в разных?
        37
        De rien - (франц.). Не за что.
        38
        Love is everywhere! - (англ.). Любовь везде!
        39
        Excusez-moi, je vais du prendre! - (франц.) Извините, я сейчас его подниму!
        40
        Кальцифер - ворчливый демон огня из мультфильма Хаяо Миядзаки «Ходячий замок Хаула».
        41
        См. повесть «Письмо от желтой канарейки» (Кузнецова Ю. Большая книга приключений и загадок, Эксмо).
        42
        Галери Лафайет - популярный фешенебельный универмаг.
        43
        Do you speak English? I’m the member of «Greenpeace» organization - (англ.). Вы говорите по-английски? Я член организации «Гринпис».
        44
        Do you want a certificate? - (англ.) Вам нужен сертификат?
        45
        What about your documents? - (англ.) Как насчет ваших документов?
        46
        Sorry, I forgot them at home - (англ.). Извините, я забыла их дома.
        47
        What about the certificate for your money-bag? - (англ.) А как насчет сертификата на ваш кошелек?
        48
        Docteur, docteur! Attendez-vous! - (франц.) Доктор! Доктор! Подождите!
        49
        Are you open? - (англ.) У вас открыто?
        50
        Est-ce que vous avez demande quelque chose? - (франц.) Вы что-то хотели?
        51
        Oui, nous voulons les baguettes - (франц.). Да, мы хотим багеты.
        52
        A, c’est juste la decoration de la vitrine - (франц.). Это только украшение витрины.
        53
        En ce cas, peut-etre, les gateaux. Est-ce que vous avez les gateaux? - (франц.) Тогда мы будем пирожные. У вас есть пирожные?
        54
        Qu’est-ce que vous conseillez? - (франц.) А что вы посоветуете?
        55
        The best pastry in France - (англ.). Это лучшие пирожные во Франции.
        56
        We shall take them - (англ.). Мы их берем.
        57
        Are you a waiter in this cafe? - (англ.) А вы официанткой в этом кафе работаете?
        58
        I’m a director. Here you are. Bon appetite! Bye-bye - (англ.). Я директор. Вот, держите. Приятного аппетита! Пока!
        59
        Can’t you speak a little quieter? - (англ.) - Не могли бы вы разговаривать чуть тише?
        60
        What are you doing here so late? - (англ.) А что вы тут делаете так поздно?
        61
        Studying - (англ.). Занимаемся.
        62
        What’re you studying? - (англ.) А что вы изучаете?
        63
        Philosophy! - (англ.) Философию!
        64
        No Russian! And no philosophy so late! Goodnight! - (англ.) Не говорите по-русски! И никакой философии в такой поздний час! Спокойной ночи!
        65
        The Chemical Brothers - британский музыкальный дуэт, работающий в жанре электронной музыки, один из известнейших коллективов - представителей и основоположников биг-бита.
        66
        Имеется в виду фильм «Ханна. Совершенное оружие» - остросюжетный боевик о 16-летней девочке, выросшей в лесу и обладающей навыками выживания в экстремальной ситуации.
        67
        Two! Please! Thank you! - (англ.) Два! Пожалуйста! Спасибо!
        68
        I love you! Marry me! - (англ.) Я люблю вас! Женитесь на мне!
        69
        Are you looking for this one? - (англ.) Ты это ищешь?
        70
        Have you found it? - (англ.) Ты его нашла?
        71
        It seems to me it was charmed - (англ.). Мне кажется, он был заколдован.
        72
        Charmed? - (англ.) Заколдован?
        73
        Yeah… Do you know «Harry Potter»? I think Madame can use magic - (англ.). Да… Ты знаешь «Гарри Поттера»? Я думаю, мадам умеет колдовать.
        74
        Don’t think it’s black magic - (англ.). Я не думаю, что это черная магия.
        75
        Maybe she keeps the ingredients in her room? - (англ.) Может быть, она хранит ингредиенты в комнате?
        76
        Listen! Don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, Sherlok Holmes or miss Marple… - (англ.) Слушай! Ты не хочешь расследовать это дело? Как настоящий детектив. Ну, знаешь, как Шерлок Холмс или мисс Марпл…
        77
        I’ll do it myself. I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case - (англ.). Я все сделаю сама. Я буду Шерлоком Холмсом и расследую это дело.
        78
        Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck! - (англ.) Спасибо, Доминик. Держи меня в курсе. И удачи!
        79
        Don’t run away! - (англ.) Не убегайте!
        80
        In any case, if you don’t mind, I’ll take the picture of you - (англ.). В любом случае, если не возражаете, я вас сфотографирую.
        81
        It’s an honour - (англ.). Это честь для меня.
        82
        Qu’est-ce que vous voulez? Nous sommes fermes! - (франц.) Что вы хотите? Мы закрыты!
        83
        Give it to me! - (англ.) Дайте мне это!
        84
        What for? - (англ.) Зачем?
        85
        Do you want to buy this beautiful thing? - (англ.) Вы будете покупать эту прекрасную вещь?
        86
        What do you want? - (англ.) Что вам нужно?
        87
        What happened? - (англ.) Что случилось?
        88
        «Тринадцатый район» - французский художественный фильм по сценарию Люка Бессона, в котором главный герой Лейто передвигается с помощью паркура. В роли Лейто - сооснователь паркура Давид Белль.
        89
        Can I help you? - (англ.) Вам помочь?
        90
        Have you seen somebody suspicious? - (англ.) Ты заметила кого-нибудь подозрительного?
        91
        Are you ok? - (англ.) С вами все в порядке?
        92
        Robbery - (англ.). Ограбление.
        93
        Go to sleep! - (англ.) Идите спать!
        94
        What’s about robbery? - (англ.) А что с ограблением?
        95
        Weren’t you afraid? - (англ.) Ты не испугалась?
        96
        It was more scary outside - (англ.). Снаружи было страшнее.
        97
        What did she say? - (англ.) Что она сказала?
        98
        It’s philosophy! - (англ.) Это философия.
        99
        Dominique! Are you crazy to grasp me this way?! - (англ.) Доменик! Ты с ума сошла - так меня хватать?!
        100
        Have you seen a man in a black jacket nearby? - (англ.) Ты не видела неподалеку человека в черной куртке?
        101
        He was running away with a girl! - (англ.) Он убегал с девушкой!
        102
        «No police. Or the boy will be killed» - (англ.). Никакой полиции. Или мальчику конец.
        103
        Did they give up? - (англ.) Они сдались?
        104
        No, it’s my own. But they permitted me to eat it here - (англ.). Нет, это моя собственная. Но они разрешили мне съесть ее тут.
        105
        You never guess what I know, you never guess what I know! The Madame’s secret’s revealed! - (англ.) Вы никогда не догадаетесь, что я знаю! Тайна мадам раскрыта!