Парижский паркур Юлия Кузнецова
        Каникулы! За границей! Без родителей! О чем еще можно мечтать? Но не все так гладко в жизни Гаянэ. Из-за ссоры с парнем она потеряла всякое желание рисовать, с лучшей подругой Никой тоже не ладится... Да и музеи - такие скучные! Все меняется, когда Гаянэ уговаривает соседа по пансиону, трейсера Грея, показать ей приемы паркура... И очень вовремя - она использует эти навыки,чтобы скрыться от неожиданной погони. Похоже, причина - ее усиленное внимание к судьбе маленького мальчика, которого скрывают в соседнем кафе... Теперь она уж точно ему поможет! Но как?
        Юлия Кузнецова
        Парижский паркур
        Автор выражает благодарность Московской Академии паркура, ее руководителю Армену «Fly» Гюлояну, инструктору Роману «Ро Ко» Лысоченко, а также трейсеру Юлии Цветковой за то, что они помогли «проложить путь» в повести «Парижский паркур»
        Автор также благодарен преподавателю французского языка Алине Кузнецовой за оперативный и скрупулезный перевод реплик парижан.
        И спасибо А. П. за сюжет!
        Вступление
        Когда за последним посетителем закрылась дверь, сияющая улыбка женщины исчезла, словно она сняла маску, от которой здорово устала за день. Она вздохнула и наконец-то выключила проигрыватель. Музыка смолкла - на секунду. Тишину прервал кашель - глухой, с надрывом.
        Женщина подошла к мужчине, который стоял у входа, скрестив руки на груди, и бросила взгляд на дверь, из-за которой доносился кашель.
        За дверью снова закашлялись. Громче. Словно там сидели под дверью и подслушивали.
        Женщина приподняла бровь. Но мужчина кивнул и показал на ключ, лежавший на столе.
        Она покачала головой, ее лицо выражало тревогу. Потом вздохнула, надела пальто, взяла зонтик и покинула кафе.
        Глава 1,
        в которой мы с Никой узнаем друг про друга удивительные вещи
        - Так и сказал? - переспросила Ника. - Гайка, твой любимый Зет заявил, что вам нужно сделать перерыв в отношениях?!
        - Не кричи, - попросила я, оглядываясь на пап, которые отправились за кофе, - не то чтобы перерыв...
        - Но просто он не будет тебе звонить и отвечать на твои эсэмэски...
        - Всего пару недель, Ника! Он сказал, что ему надо побыть одному... подумать о наших отношениях.
        Я набросила на голову капюшон толстовки и откинулась в кресле, сцепив руки на коленях в замок. Ника заглянула под капюшон и строго спросила:
        - А Слава тебе не то же самое сказал, перед тем как тебя бросить?!
        - Слава - не Зет. Зет вообще никогда не врет. Ему надо подумать.
        - Хани, я думаю, это конец! Если тебя бросает парень...
        - Потише можно?!
        Я снова показала глазами на наших пап.
        К счастью, они были сосредоточены на том, чтобы поставить на поднос шесть стаканов кофе и ни один из них не опрокинуть.
        Наши с Никой мамы сидели неподалеку. Никина мама что-то со скорбным видом рассказывала моей, моя же горестно кивала, однако иногда оглядывалась на папу, из чего я заключила, что ей не терпится удрать из аэропорта к своим любимым книжкам. Даже в такую рань, в половину шестого утра, мама думала только о научной работе и диссертации, которую ей предстоит защищать весной.
        Однако маминым словарям все-таки придется подождать, пока объявят рейс.
        Родители подарили нам с Никой на Новый год поездку в Париж, с проживанием в пансионе какой-то очень строгой мадам, знакомой Никиного отца. Сопровождать нас будет коллега наших пап, Елена Алексеевна. Она нас довезет до пансиона, сдаст на руки мадам, а потом через неделю вернется и заберет.
        За огромным окном зала ожидания валил снег, словно ребенок великана высыпал его из гигантского ведра, и было очень сложно представить, что в Париже сейчас плюс пять, все в куртках без шапок, и тюльпаны на улицах продают, как сказала строгая мадам, когда Никин отец советовался с ней по поводу теплых вещей.
        Я полетела почти налегке, с маленьким чемоданчиком, который решила не сдавать в багаж. Ника же свой чемоданище, весь в пестрых узорах и заклепках, в салон взять не могла и ждала, когда нас позовут на регистрацию.
        Мой бедный папа споткнулся о него, когда принес кофе.
        - Чуть не пролил твой латте на новые брюки, - сердито сказал он мне, словно я своими руками смастерила этот чемодан и силой воли заставила папу о него споткнуться. - Осторожно, Гаянэ, не обожгись! Ника, это твой.
        - С двойным карамельным сиропом? - уточнила Ника, - и взбитыми сливками?
        Я решила, что ослышалась, ведь Ника вечно на диете. Осенью вообще загремела в больницу для анорексичек, есть отказывалась. А тут, здрасте! Карамельный сироп и взбитые сливки!
        Но папа кивнул, и Ника с кокетливой улыбкой приняла у него пластиковый стакан.
        - Ника, а....
        - Твой папа запрещает тебе встречаться с бойзами? - перебила она меня, наблюдая за тем, как наши папы передают мамам кофе (Никина мама наверняка выбрала что-то без молока и сахара, а моя - самый крепкий, чтобы мозги работали на полную катушку, ведь ее словари ждут) и усаживаются неподалеку, с наслаждением вытягивая ноги.
        Никин отец достал ай-под и что-то показал моему на нем.
        - Папа и так был недоволен тем, что у меня есть парень. А если он узнает, что Зет меня бросил...
        - То он его прирежет, - растягивая слова, проговорила Ника все с той же кокетливой улыбочкой, не отводя взгляда от наших пап.
        - Минимум, - хмыкнула я, - восточная кровь, знаешь ли...
        - Как он тебя только в Париж отпустил?
        - Не одну же. В самолете Елена Алексеевна за нами следить будет. А на месте - мадам Пуарэ. Ты, кстати, ее видела?
        - В жизни - нет. Только на фотках. Дэдди вчера показывал. Похожа на Вивьен Вествуд[1 - Вивьен Вествуд - британский дизайнер, основательница стиля панк в моде.].
        - Такая же рыжая?
        - И такая же старая. Пуарэ... Звучит как «Пуаро». Кстати, думаешь, нам попадется там какое-нибудь преступление? Очень хочется что-нибудь расследовать, - мечтательно протянула она, осторожно подбирая кончиком трубочки взбитые сливки и отправляя их в рот.
        - Если папа услышит твои слова, снимет меня с рейса. Не рассчитывай, подруга! Что можно успеть расследовать за неделю?
        - Велл, тогда мы немного рассеем твою... как это... как у Юджина Онегина? Грусть?
        - Хандру, - вздохнула я, поднимаясь, чтобы выбросить свой стаканчик в урну, - не Юджина, а Евгения. Слышал бы тебя Ботаник. Моя хандра, Ника, не связана с тем, что Зет меня бросил. У меня есть гораздо более серьезная проблема. Я не могу... Ой!
        Ника повернула голову туда, куда смотрела я. По залу бежал парень. Обычный, русоволосый, в черной куртке и свободных серых спортивных штанах. Он направлялся к зоне таможенного контроля и на бегу (вот почему я ойкнула!) перепрыгивал через чемоданы, сумки и даже тележки, нагруженные багажом. При этом у него было абсолютно невозмутимое выражение лица, то есть сосредоточенное, но спокойное. Как будто он участвовал в соревнованиях по бегу с препятствиями.
        - Ты смотри, что он вытворяет! - вырвалось у меня, когда парень перескочил через спину дядьки, нагнувшегося завязать шнурки. А дядька даже ничего не заметил! Когда он распрямился, то первое, что увидел, было изумленное лицо жены. Она что-то сказала дядьке, и тот повернулся, но парень уже достиг воротец, отгораживающих зону таможенного контроля от зала и... не стал их перепрыгивать. А просто вошел внутрь.
        - All show and no go, - пробормотала Ника.
        - В смысле?
        - В смысле - понтуется, - пояснила Ника, - я с таким училась в Америке, тоже все прыгал и в воздухе переворачивался. Это акро-стрит называется. Собираются в кружок и давай прыгать, показывать друг другу всякие... как это? Как в цирке?
        - Трюки?
        - Ну да. Никогда не понимала, зачем им это надо? Слушай, а ты стаканчик с собой в самолет, что ли, потащишь? На память?
        - Нет, - улыбнулась я, бросила его в урну и промазала.
        Скажу честно, не получилось у меня на броске сосредоточиться. Все перед глазами этот парень стоял, то есть бежал. Непохоже было, что он показывал трюки. Да и кому? Дядька со шнурками его вообще не заметил! Казалось, будто парень просто опаздывал на рейс, а через сумки перепрыгивал, потому что хотел расстояние сократить.
        «Вот бы с ним познакомиться», - пришло в голову мне.
        - Эй! Хеллоу! - завопила Ника, дергая меня за рукав, и я очнулась, с удивлением обнаружив себя уже в кресле рядом с ней, - так что у тебя за проблема?
        - А, - вспомнила я, - да. Я не хочу рисовать. Абсолютно. Пропало желание.
        - Кантбишно! - выпалила она, отпуская мой рукав.
        - Серьезно... Уже несколько дней не могу заставить себя взять карандаш.
        - И что, ты не брала свои блокноты с собой?!
        - Зачем?
        - Ну... не знаю. Я не представляю тебя без карандаша в кармашке джинсов.
        - Если честно, я сунула альбом в чемодан. Но пока мне не хочется его даже доставать. Буду ходить по музеям. Мамочка уже неделю забрасывает меня названиями мест, которые мы должны посетить.
        - Ну... не знаю насчет музеев, а я лечу в Париж, чтобы есть.
        - Что ты там планируешь есть? Обезжиренный творог?
        - Велл... Круассаны... багеты... бриоши... Крабов, однозначно!
        - Погоди-ка, - я уставилась на Нику так, словно видела ее в первый раз в жизни, - погоди, хани... они... все-таки... предложили тебе роль?! Да?! О боже! Почему же ты сразу не сказала?
        - Я поддерживала тебя, - скромно потупившись, сказала Ника, - у тебя душевная драма.
        - Да перестань! Моя лучшая подруга скоро получит «Оскар»!
        - «Эмми», Гайка. Сериальным актерам дают «Эмми».
        - А что за сериал?
        - Про толстую-толстую девочку. Которая похудела к концу сериала. И в нее влюбился наконец главный герой.
        - Слушай... Не пойми меня неправильно, я двумя руками за тебя, но все-таки зачем им заставлять толстеть худую девушку? Почему они просто полную на роль не позовут?
        - Во-первых, они же не знают, как эта полная девушка будет выглядеть к концу сериала, если похудеет. Сама понимаешь, можно похудеть и понекрасиветь...
        - Подурнеть, - поправила я ее.
        Ника только вернулась из Америки, и все время приходилось ее поправлять, чтобы она говорила на правильном русском языке. Иногда, правда, мне казалось, что она даже и не пытается запомнить, как надо говорить правильно, потому что так она внимание привлекает, а внимание Ника любит.
        - Надо же, - фыркнула я, - ты всю жизнь худеешь, а тут тебе придется...
        - Потолстеть, да.
        - И как ты на это решилась...
        - Ну знаешь... В процессе потолстения есть и свои плюсы, - улыбнулась Ника, с удовольствием выпивая со дна стаканчика остатки карамельного сиропа.
        - А вы уже заключили контракт?
        - Нет... Все организует маленький продюсерский центр в Нью-Йорке. Мне недавно пришло от них письмо. Сказали, что на кастинге я была лучшей. Поэтому если я потолстею...
        - То с тобой потолстею и я! - улыбнулась я.
        - Это вряд ли. Ты же йогой занималась со своим Зетом.
        - Я ее брошу, - снова помрачнела я, - как он меня.
        - Ты же сказала, он тебя не бросал!
        - Я не признавалась, что он меня бросил, - сдалась я, - но ведь и ежу понятно, что это так.
        - Упс, - проговорила Ника, указывая на мою маму, которая подскочила с места и бросилась к нам.
        Никина мама побежала к папам, и те тоже вскочили.
        - Кажется, кто-то услышал, что тебя бросил парень, - прошептала Ника.
        - И что, из-за меня тарарам? - недоуменно проговорила я, но мама, поправляя съехавшие на нос очки, уже прокричала:
        - Скорее! Объявили посадку на рейс!
        Я наклонилась, чтобы поднять варежки, выпавшие из ее кармана, и придержала маму за руку, чтобы бедняга тоже не споткнулась о Никин чемодан, напоминавший громилу из команды по регби, которого взяли и раскрасили в цветочек.
        Ника подняла его вертикально, выдвинула ручку и покатила к стойке для регистрации, где уже ждали папы.
        - Мамуля, не волнуйся, - попросила я, - посадку только что объявили. Успеем.
        - Но Елены Алексеевны все нет!
        - Сейчас приедет, может, проспала. Она не звонила?
        - Нет. Мы звонили, но она недоступна.
        - Ну, может, батарейка села. Не переживай, мамуль, все будет хорошо!
        - Я не могу не волноваться, - призналась мама, и я заметила, что ее глаза как-то подозрительно заблестели, - ты же в первый раз без нас летишь!
        Если честно, меня ее слова слегка удивили. Я думала, что ей нет ни до чего дела, кроме умных книжек, а оказывается...
        - Папа тоже переживает, - прошептала мама, подводя меня к стойке, где папы уже стояли в очереди, с нашими билетами и паспортами в руках.
        Никин папа прижимал к уху трубку и хмурился. Наверное, пытался дозвониться Елене Алексеевне.
        «Ничего себе новости, - подумала я, - а я решила, что папа меня с радостью сбагривает на каникулы, чтобы не заморачиваться с моими развлечениями. Нет, все-таки родители - совершенно непостижимые люди».
        Я хотела поделиться этим соображением с Никой, но вдруг ее мама кивнула моей, пропустила ее вперед, а сама зачем-то взяла меня под руку.
        - Зайка, у меня к тебе одна просьба...
        Выражение лица у нее опять стало скорбным, словно парикмахер ей сделал не укладку, а панковский ирокез.
        - Зайка, если помнишь, осенью Ника страдала от анорексии.
        - Такое сложно забыть, - пробормотала я и нечаянно наехала ей на белоснежный сапог колесиком чемодана, - ой, извините.
        На секунду ее лицо сделалось куда более скорбным. Она оценила урон сапогу и, вздохнув, продолжила:
        - Я хотела бы, чтобы в Париже ты следила за Никой. Следила, чтобы она получала от жизни удовольствие, понимаешь? Поддерживай любые ее желания, хорошо? Особенно...
        Она понизила голос до шепота:
        - Особенно ее желания поесть, хорошо, Зайка?
        Я хотела сказать, что я Гайка, а не Зайка, но Никина мама тоже не любит запоминать, как говорить правильно, и я просто кивнула. Про себя же подумала, что у Ники явно нет проблем с желанием поесть. Двойной карамельный сироп - это вам не шуточки.
        Никина мама наконец оставила меня в покое, и я собиралась подойти к родителям, как увидела парня, который завязывал шнурки. Невысокого такого. Даже ниже меня, насколько я могла судить по его согнутой фигуре.
        И тут меня захлестнуло странное желание. Я бросила взгляд на родителей. Все четверо что-то бурно обсуждали у стойки регистрации. Наверное, переживали, что Елена Алексеевна опаздывает.
        Я поставила чемоданчик. Глубоко вздохнула. Разбежалась. Внутри у меня все в пружину сжалось от волнения. Я подскочила к парню и занесла ногу, чтобы через него перепрыгнуть. Мне страшно хотелось повторить трюк, который сделал парень в растянутых штанах.
        Однако у этого реакция оказалась быстрее. Он вскочил и неожиданно толкнул меня в плечо.
        - Ты чего? - набросился он на меня, - с ума сошла? Что себе позволяешь?
        - Ничего, - промямлила я, - простите, я... я...
        Так ничего не сообразив ответить (а что тут можно выдумать?!), я ретировалась. Подхватила свой чемоданчик и подбежала к родителям, пытаясь понять: чего вдруг меня понесло через людей-то прыгать? Хорошо, папа не видел! Иначе в жизни бы не отпустил ни в какой Париж.
        - Дозвонился! - громко сказал Никин отец, прижимая трубку к уху. - Что?! Когда? И... почему вы раньше мне не позвонили?!
        Все уставились на него. А он отнял трубку от уха и сказал:
        - Так, все. Никуда не едете.
        - Почему?! - завопила Ника.
        - У Елены Алексеевны вчера ночью воспалился аппендицит. Она в больнице. Только что пришла в себя после наркоза.
        Повисла пауза.
        - Нет! - закричали мы с Никой хором.
        Переглянулись и начали хором уговаривать родителей отпустить нас одних. Никины сдались довольно быстро. А мой папа все сопротивлялся. Мало ли, что случится! А если на нас нападут? Если похитят? Как вообще мы доберемся до мадам?
        - На такси, - пожал плечами Никин папа.
        - Ни за что! - сердито сказал мой папа. - А если их увезут неизвесто куда?
        - Тогда на поезде, - подала голос моя мама, поправив очки. - Мы ездили на конференцию по вопросам французской литературы и прекрасно добрались до места на поезде.
        Папа хмуро посмотрел на нее. Мол, и ты, Брут?
        - Папочка, - проникновенно сказала я, - у меня есть мобильник. Звони хоть пять раз в день. Проверяй, как мои дела. И не беспокойся, все будет хорошо! Обещаю!
        Папа вздохнул и притянул меня к себе.
        - Ладно, - сказал он, - но если что - сразу обращайся к полицейскому!
        - Особенно к симпатичному, - добавила Ника, и все, кроме моего папы, улыбнулись.
        Никин папа поставил шикарный чемодан дочери на черную ленту.
        - Давай свой, Гая!
        - Нет, спасибо, я его в ручную кладь возьму, - отказалась я.
        Никина мама защебетала:
        - Солнышко, улыбайся почаще, гуляя по улицам Парижа! Вдруг тебя увидит какой-нибудь известный фотограф? Или представитель модельного агентства! Это же Париж, хани, центр мира моды!
        - А еще это центр мира искусств, - добавила моя мама.
        - И развлечений! - подмигнул нам Никин папа.
        - И любви, - сказала Никина мама, и мое хорошее настроение испарилось.
        Я подумала, что есть и еще одна причина, по которой нам явно не светит расследование.
        Когда прошлым летом нам повезло найти похищенного мальчика с помощью канарейки, я не хотела ехать в Звенигород[2 - Читайте о приключениях Гаянэ и ее друзей в Звенигороде в повести «Письмо от желтой канарейки» (Кузнецова Ю. «Большая книга приключений и загадок», Эксмо).].
        Когда мне доверили расследовать похищение важной рукописи на кафедре МГУ, я не хотела ходить на занятия в университет.
        То есть оба раза судьба как бы примиряла меня с реальностью. Показывала мне - в любом скучном месте можно обнаружить что-то интересное.
        А сейчас я хочу уехать. Уехать, убраться, умчаться из Москвы, подальше от этого дылды с глазами-озерами, в глупой куртке с тысячью карманов, с дурацкой прической и помешанностью на энергии и карме... Такого дурацкого дылды... Которого я все еще люблю.
        Клянусь, в Париже я постараюсь забыть его навсегда!
        Глава 2,
        в которой я попадаю под гипноз человека-волка
        - На Лувр обязательно оставь целый день, - посоветовала мама, обнимая меня у металлической подставки, отгораживающей зону таможенного контроля, - и не забудьте о выставке Мане в соборе.
        - И если что - сразу к полицейскому, - напомнил папа, взяв меня за руку.
        - Мы же всего на неделю едем, - сказала я, высвобождаясь и хватаясь за ручку чемодана.
        - Вот именно, - сказала мама, - день на собор Сакре-Кер, день на Лувр, день на Монмартр, день на...
        - Варежки, - сказала я, снова поднимая их с пола. - Мам, может, тебе их в сумку убрать? Теряешь все время.
        - И несколько дней на развлечения оставьте, - посоветовал Никин папа, обнимая дочь, - в Диснейленд, что ли, сходите.
        - Или в ночной клуб, - добавила Ника.
        - Что?! - возмутился мой папа. - Ночью вы должны быть в пансионе. Под присмотром мадам Пуарэ.
        - Икзектли, - кивнула Ника и нацепила солцезащитные очки.
        Она вообще выглядела как суперзвезда - темные очки, белая водолазка и меховая жилетка, розовые унты. И накрашена, как всегда - словно уже стоит под софитами. Даже жалко, что ей нужно будет потолстеть. Такая красавица.
        - Не стойте на проходе, - попросил таможенник.
        Он был бледный и небритый, весь какой-то невыспавшийся. Бедняга, начинать работу в шесть утра - это ужас, конечно.
        - Проходите, - сказал он, - а то опоздаете.
        - Идем, - кивнула Ника, но папа придержал меня за локоть.
        - Слушай, - тихо сказал он, - только никаких историй! Хватит того, что вы едете одни! Никаких расследований, поняла?
        - Я...
        - Не волнуйтесь, мистер Арутюнян, - обворожительно улыбнулась Ника, приподняв очки, - мы всю неделю будем залечивать разбитое сердце вашей дочери.
        - Что?!
        - Вы идете или нет? - возмутился таможенник, подавляя зевок.
        Помахав родителям в окошко, отделяющее зону таможенного контроля от зала ожидания (уходя в сторону эскалатора, мама все-таки выронила варежки, и никто, кроме меня, этого так и не заметил), я пробурчала:
        - Обязательно было болтать про мое разбитое сердце?
        - Сорри, хани, - вздохнула Ника, снимая очки, - я все забываю, что у вас с папой не такие открытые отношения, как у нас с моим. Я своему все рассказываю. Он, например, одобрил мое намерение потолстеть. Кстати, как думаешь, дьюти-фри уже открыт?
        Она сняла унты и уложила их в пластиковую коробочку.
        - Думаю - да, - кивнула я, вытаскивая из кармана мобильник и укладывая его рядом с ее унтами. - Ты правда будешь лопать шоколад?
        - А еще марципан, багеты, бриоши...
        - Хорош! Я уже есть хочу!
        - А вот сейчас и ограбим дьюти. Подашь бахилы?
        Я взяла пригоршню синего целлофана, но вдруг почувствовала, как мои пальцы сами собой разжимаются и я роняю бахилы на пол.
        - Могла бы и в руки подать, - проворчала Ника, наклоняясь за бахилами.
        - Я... Я не знаю, как это получилось.
        Я села на лавочку и принялась натягивать бахилы.
        Подняла глаза и столкнулась взглядом с высоким парнем в зеленом свитере. Он стоял у аппарата, просвечивающего чемоданы.
        У парня были темно-рыжие волосы и такие же бакенбарды. Бледное лицо, узкие глаза, под ними - темные круги.
        Он снял с движущейся ленты пластиковую коробку, вытащил из нее ноутбук и уложил его в рюкзак. Все действия парень совершал не глядя. Потому что в упор смотрел на меня.
        - Ты идешь или так и будешь разглядывать этого Пушкина? - поинтересовалась Ника. - Если шоколада мне не достанется, ты будешь в этом виновата!
        - Он больше на дракона Хаку[3 - Хаку - герой мультфильма Хаяо Миядзаки «Унесенные призраками», мальчик-колдун, превращающийся в дракона.] похож, а не на Пушкина, - пробормотала я, поднимаясь и укладывая на движущуюся ленту рюкзак, - или на волка-оборотня.
        Парень уже не смотрел на меня, но я-то знала, что это он мысленно велел уронить бахилы.
        Распознавать гипноз меня научил Зет.
        Я покачала головой, пытаясь вытряхнуть из нее воспоминания о Зете, и вдруг подумала, что папа еще не покинул здание аэропорта, а со мной уже происходит какая-то история.
        Глава 3,
        в которой я спасаю Нику и наши отношения
        Паспортный контроль наконец-то был пройден, и мы понеслись к дьюти-фри за шоколадками.
        - Вон он, - определила Ника, огибая дворик небольшого ресторана, откуда несся смех и пахло жареной картошкой.
        Мы подбежали к магазинчику, однако, подергав ручку стеклянной двери, Ника скривила гримаску.
        - Закрыто! - возмущенно сказала она, - нет, это кантбишно!
        И она приникла к стеклянной стене, пытаясь разглядеть за щитами с рекламой, прислоненными с внутренней стороны, все шоколадки, которые за ними спрятались.
        - Давай пока присядем, - предложила я, кивая в сторону кресел, - у меня есть печенье с шоколадными чипсами, папа засунул в рюкзак перед выходом.
        Она уселась с недовольным видом, заложила ногу за ногу и принялась наблюдать за парой, сидевшей напротив. Он дремал сидя, она, укрытая пледом, лежала на креслах, при этом ее голова покоилась у него на коленях. Я торопливо перерывала вещи, пытаясь найти шоколадное печенье. Я еще не успела забыть встревоженное лицо Никиной мамы. Надо было поскорее накормить Нику, а то она может впасть в депрессию.
        - Вот оно!
        Я наконец-то нащупала на самом дне упаковку и потащила ее наверх.
        - Харри ап, хани!
        - Да я уже... ай! - вскрикнула я, почувствовав, что упаковка рвется у меня в пальцах об угол путеводителя по Парижу, который я прихватила с собой. - Да что же это...
        Я попыталась ухватить печенья, но они высыпались, и у меня в руках осталась легкая упаковка.
        - Тьфу!
        Я оглянулась в поисках урны, чтобы выбросить разорванную упаковку и тут... увидела того самого оборотня! В зеленом свитере с бакенбардами! Он снова, не отрываясь, глядел на меня.
        - Ника! Это все он виноват! Он меня гипнотизирует! Из-за него я уронила бахилы и рассыпала печенье.
        - Ты рассыпала печенье?! Ты крейзи, хани? А что я буду есть?
        - Ну, я же его не на пол рассыпала, - пробормотала я, снова запуская руку в рюкзак, - вот, сейчас поймаю парочку...
        Но, как назло, печенье крошилось под пальцами и не желало вылавливаться.
        Наконец я ухватила хрустящий кусочек.
        - Нет уж, спасибо, - буркнула Ника, - мало ли, какая грязь в твоем рюкзаке.
        - Нет у меня никакой грязи, - обиделась я, - ты сама, похоже, крейзи насчет грязи.
        - Полежи в больнице с мое, тоже будешь крейзи, - отрезала Ника.
        - Спасибо за пожелание!
        Я сгрызла печенье сама, чтобы доказать, что оно чистое и вкусное, но настроение от этого у меня не улучшилось. Как же так? Не виделись с Никой несколько месяцев! Так здоровски болтали по скайпу каждый день! И тут - на тебе. Поссорились, даже не успев вылететь из Москвы.
        А тут, как назло, еще и эта парочка на креслах. Она проснулась, что-то сердито высказала ему, он кивнул и вытащил из кармана повязку для сна, черную с серебристой вышивкой. Она нацепила ее и снова заснула, а он стал играть с прядями ее волос.
        Память тут же услужливо подогнала мне образ Зета. Я покачала головой, чтобы его прогнать, и отвернулась от парочки, чтобы поразглядывать кого поинтереснее.
        Кто-то поинтереснее нашелся. Это был высокий старикан с длинными седыми волосами, заплетенными в косичку, в голубом спортивном костюме с белыми полосками. Самое интересное - он был босиком! Ступни ног у него были загорелыми, с длинными желтыми ногтями. Раньше я бы сразу схватилась за карандаш - где еще встретишь такого любопытного типа, но сейчас меня только передернуло от отвращения.
        Ника молча встала и направилась в зал вылета. Отлично. Она еще и разговаривать со мной не хочет. Как мне тогда сдержать обещание, данное ее маме?!
        - Ваши билеты, - попросила стюардесса, вежливо улыбаясь, - а отделение для ручной клади внизу.
        Я улыбнулась в ответ, хотя настроения не было. Пристроила свой чемодан и, проходя за Никой мимо кабинки в центре салона, я с завистью покосилась на стаканчики с соком, водой или кока-колой на подносах, большие коробки, полные леденцов от укачивания. Везет этим стюардессам! Все у них подчинено порядку: и напитки, и слова, и улыбки, и жесты, и униформа. У меня же везде хаос: и в личной жизни, и в рисовании, и вот теперь даже в отношениях с лучшей подругой. Может, мне пойти в стюардессы?! Все равно рисовать меня больше не тянет.
        От этой мысли стало еще тоскливее. Ника уже нашла наши кресла и уселась у окна. Достала из сетчатого кармана кресла журнал и раскрыла его.
        Я вздохнула и начала расстегивать толстовку, чтобы сразу убрать ее на верхнюю полку, как вдруг заметила, что в крайнем кресле через ряд сидит мой волк-оборотень и глазеет на меня!
        - Этого еще не хватало, - пробормотала я, застегивая молнию обратно и усаживаясь, - опять этот псих пялится. Сейчас точно соком кого-нибудь оболью.
        Ника демонстративно отодвинула колено.
        Стюардессы переглянулись, одна из них нервно посмотрела на часы, но другая сказала: «Да вот они!» И в салон, спотыкаясь на пороге, толкая друг друга и других пассажиров, хохоча, ввалилась команда детей.
        Четыре девчонки и парень с пышными черными волосами и длинным носом, за который он постоянно себя дергал, сняли с себя куртки и плащи и оказались одетыми в белые рубашки, черные жилетки и серые костюмы.
        - Наверное, ученики какой-нибудь французской гимназии, - прошептала я, но Ника по-прежнему молчала.
        Окаменела она, что ли, из-за дурацкого печенья?
        Тем временем галдящие ученики сели, конечно, рядом с нами.
        Одна из девчонок мне показалась особенно противной. Не успели мы взлететь, как она встала на колени, повернулась к своим подружкам, которые сидели за ней, и сунула одной из них наушник от плеера (второй оставила себе). А потом начала трясти головой в такт музыке, закатывать глаза, морщить нос и петь одновременно!
        При этом она умудрялась громко шутить с толстой девочкой-тихоней, сидевшей рядом с ней. Тихоня хихикала и смотрела на свою сумасшедшую подружку со смесью ужаса и восторга. А та разошлась. Вытянула вперед руки и принялась выделывать какие-то дикие танцевальные движения.
        - О Билл! - прокричала она, - какой он лапочка!
        «Каулиц, что ли? - пронеслось у меня в голове, - из „Tokio Hotel”»?
        - Сядьте, пожалуйста, - строго попросила подоспевшая стюардесса, - мы взлетаем.
        - Конечно! Простите! - вскрикнула девица, - ах! Я сажусь! Но Билл - лапочка! Чудо-природы! Инфернальное!
        «Сама ты инфернальное чудо природы, - подумала я, разглядывая кончики ее ушей, торчавшие из распущенных волос, - похожа на эльфа».
        Я мысленно сделала ее набросок в стиле манга. А Эльфиня тем временем толкнула толстушку в бок и завопила:
        - А ты бы согласилась, если бы Билл предложил тебе...
        Дальнейшие ее слова заглушил шум двигателя. Самолет набирал скорость. Но я заметила, как покраснела бедная толстушка, оглядываясь, думая, что слова Эльфини услышаны, и пробормотала:
        - Вот дура-то!
        - Просто она без комплексов, - заметила из-под журнала Ника, - в отличие от некоторых.
        - И какие же у меня комплексы?!
        - Мания преследования, например, - сказала Ника, - валишь свои мистейки на каких-то оборотней!
        Я даже не стала поправлять ее, что не «мистейки», а «ошибки». Я в этот момент так разозлилась на Нику, что готова была пересесть даже к оборотню. Он, по крайней мере, был мною заинтересован. А вот Нике дороже какая-то дура с торчащими ушами.
        Поэтому взлетали мы в гробовом молчании. И ели тоже. Правда, я все-таки иногда поглядывала на Никин поднос. К моему изумлению, она съела все подчистую, даже черствую булочку и сырок «Дружба». И чего ее мама волновалась?! Никаким голодом и не пахло!
        Зато мне кусок в горло не лез. Не только из-за ссоры с Никой. А еще потому, что на меня каждые пять минут оглядывался оборотень. Он достал книгу и нацепил очки в толстой черной оправе, как у Моби. Сам его взгляд тоже напоминал Моби - странный, чуть угрюмый и внимательный. Во время завтрака его заслонял дядька в белом свитере, сидящий в среднем ряду, особенно, когда склонялся над своим подносом, но после еды дядька откинулся на кресло и захрапел, и теперь ничто не мешало оборотню беспрепятственно меня разглядывать. Хотя при этом у него на коленях была раскрытая книга, но он в нее даже не смотрел.
        - Да что ему нужно? - возмутилась я, чуть не пролив на рюкзак апельсиновый сок из пластикового стаканчика.
        - А ты пойди и спроси, - сказала Ника, - слабо?
        - Куда мне - у меня же комплексы.
        - Я и говорю, - кивнула она.
        Я подавила очередной приступ ярости и встала. Ладно. Сейчас я докажу заносчивой Нике, что нет у меня никаких комплексов. Я двинулась к проходу между рядами. Обогнула средний ряд, подошла к креслу оборотня. Глянула на Нику, но она смотрела в иллюминатор и с равнодушным видом обмахивала себя журналом, как веером.
        Зато оборотень глядел во все глаза. Хоть очки снял и захлопнул книгу, которую читал.
        - Извините, - начала я, - но мне не нравится, что вы на меня так смотрите!
        Тетенька в розовой кофте, похожая на Нюшу из «Смешариков», тоже обмахивающаяся журналом, с интересом посмотрела на меня, а потом - на него. А парень, покраснев, подался вперед и сказал:
        - Quoi? Je ne parle pas russe.
        - О, - опешила я.
        Как-то мне не пришло в голову, что он может быть французом. А французского я не знаю.
        Я обернулась на Нику, чтобы взглядом попросить о помощи, но ее в кресле не было! А была она возле той самой дуры в школьной форме, возле этой глупой Эльфини, которая опять встала на колени, как только над выходом погасла табличка «пристегнуть ремни».
        Нависая над креслом Эльфини, Ника со смехом говорила ей:
        - Тебе нравится Билл? А мне больше...
        - Они же близнецы, - удивлялась толстая соседка, и Ника с Эльфиней покатывались от хохота, что та повелась на шутку.
        - Merci, que vous tes approchs. J’ai vous juste demand[4 - Спасибо, что подошли. Я как раз хотел спросить у вас. (франц.)], - забормотал француз-оборотень, а может, и не оборотень, как вдруг я заметила тележку.
        Стюардесса сначала катила ее по проходу, собирая по дороге пустые подносы и коробочки от ланча, но потом тележка вдруг вырвалась у нее из рук и покатилась по проходу! В моей голове пронеслась картинка из детства - как в парке убежала лошадка, катающая тележки, и за ней долго гонялись девочки-наездницы, пока лошадка не сбила с ног какого-то старичка.
        Я проследила взглядом траекторию движения тележки и с ужасом заметила, что на пути у нее - только Ника, согнувшаяся над креслом Эльфини.
        - Ника!
        Но нет, она не слышала, потому что в ее ухо проклятая Эльфиня воткнула наушник!
        - Ника! Берегись!
        Я металась между креслами. Я не успею! Пока буду обходить средний ряд по проходу, тележка уже врежется в Нику! Почему никто не оттолкнет ее или не крикнет! Стюардесса что-то громко говорила, но Ника не слышала.
        Тогда я подбежала к креслам, на которых сидел дядька в белом свитере с семейством, уперлась руками в спинки кресел и неожиданно перемахнула через дядькину жену и его ребенка, приземлившись на колени к главе семейства.
        - Эй, в чем дело? - закричал он.
        Не обращая на него внимания, я выставила ноги, уперев их в противоположное кресло, и прямо в мои колени со всего размаха врезалась тележка. Бамс!
        Ох, как больно!
        Но я выдохнула с облегчением. Я отделаюсь синяками, а вот Нике, такой худенькой от анорексии, досталось бы гораздо сильнее! Подбежал бортпроводник, откатил тележку. Какая-то тетенька помогла мне перебраться с дядькиных коленей на свое место.
        Все затихли. И вдруг - зааплодировали.
        - Что? Приземлились? - громко прокряхтела старушка, проснувшись.
        Тут все захохотали и снова захлопали. Мне все улыбались, даже дядька в белом свитере, хотя он морщился и потирал колени, и его жена, хоть я и прыгнула на колени к ее мужу, и стюардессы, хотя лица у них все еще были испуганные (видно, не все у них, бедолаг, по плану идет), и оборотень (ну еще бы), а самое главное - Ника. Пару секунд она испуганно смотрела на меня, а потом подбежала, села на корточки и попыталась поднять мне штанину.
        - Успокойся, хани, со мной все в порядке, - сказала я, улыбаясь изо всех сил, хотя мне было ужасно больно.
        - You are my hero![5 - Ты мой герой! (англ.).] - провозгласила Ника и, подскочив, бросилась ко мне на шею.
        Стюардесса, упустившая тележку, подбежала с извинениями, но ее слов не было слышно - так громко все мне кричали и хлопали. Эльфиня стояла на коленях на своем кресле и скандировала: «Какая же ты ЛАПОЧКА!»
        А я снова глянула на дядьку, потирающего колени, и вспомнила того парня, который легко перепрыгивал через сумки. Если бы я научилась так владеть своим телом... Наверняка ведь можно этому научиться! Я раньше совсем не дружила со спортом, а вот Зет приучил меня к йоге, и теперь... Тьфу ты! Надо забыть этого Зета с его йогой!
        Я тряхнула головой и улыбнулась Нике. Главное - она не сердится.
        Глава 4,
        в которой не без потерь мы добираемся до колючего домика
        Наконец мы выскочили из самолета в аэропорту Шарля де Голля, написали по эсэмэске родителям о своем благополучном приземлении и побежали искать багажное отделение. Это оказалось не таким-то простым делом! В зале было несколько выходов конвейерной ленты, но у каждой на табло высвечивалось: «Багаж из Мадрида».
        - Пять лент, - посчитала Ника, - и все выкатывают багаж испанцев?! Тут, что ли, футбольная команда приземлилась?
        - Если так, пойдем возьмем автограф у Луиша Фиго? - подхватила я, но никаких футболистов, да и вообще испанцев пока не наблюдалось.
        - Я не понимаю, - начала Ника, - а где же багаж из России?
        Она зачем-то надела розовые перчатки, потом снова сняла их.
        - Погоди, - успокоила ее я, - применим метод дедукции, изобретенный дедушкой Холмсом. Будем мыслить логически. Наверняка кто-нибудь из наших уже был в этом аэропорту и покажет, где выдают российский багаж.
        Мы подошли к окошку, за которым ослепительно сверкало солнце, отражаясь от металлических крыш смежных с аэропортом зданий, и стали ждать. Вот появился дядька в белом свитере, поверх которого он накинул кожаную куртку, но он с семейством тоже принялся метаться у «испанских» конвейерных лент.
        - Девчонки, - обратился он к нам, - вы не знаете...
        - Сами в первый раз, - вздохнула Ника, но тут появились наши школьники во главе с Эльфиней и устремились к лестнице, которая вела на второй этаж. Под лестницей оказалась ниша, и в нее они все нырнули.
        - Эврика! - воскликнула я, и, довольные, вместе с дядькой мы бросились за ними.
        Однако мы рано радовались. Все-все сняли свои чемоданы с ленты, кроме Ники. Ее красавец-чемодан, с заклепками и узорами, потерялся!
        - Отлично, - проговорила с яростью Ника, - превосходно... Просто кантбишно, и не смей меня поправлять!
        - Это кантбишно, - уныло согласилась я, - пойдем заявим о пропаже.
        Мы потратили три километра нервов, чтобы вдолбить администрации аэропорта, какой именно чемодан потеряла Ника. Никиных знаний хватило, чтобы объясняться по-французски, но оказалось, такие шикарные чемоданы теряются довольно часто.
        «Или воруются», - подумала я, но вслух говорить не стала.
        А потом - еще четыре километра нервов ушло, чтобы найти метро. Ну не было в аэропорту Шарля де Голля такой таблички! Кругом была только инфомация о пригородных поездах системы RER. Не знаю, что это за система такая, но нам-то нужно было метро!
        Как назло, в этот момент позвонил папа. Мне пришлось глубоко вздохнуть и защебетать, что у нас «все абсолютно в порядке!» Хотя пока до порядка было далеко.
        Я таскалась повсюду со своим чемоданом, и меня это не радовало, потому что я устала, а Ника таскалась за мной без чемодана, и ее это тоже явно не радовало.
        Все, кто летел с нами, разошлись, и спросить было не у кого, пока я не заметила еще одного знакомого. Высокого старикана с длинной седой косичкой, в спортивном костюме и по-прежнему - босиком.
        - Не ходи к нему, он крейзи, - одернула меня Ника.
        Но мне было уже все равно, так меня запарил мой чемодан. Лучше бы я сдала его в багаж, и он потерялся, как Никин!
        Старикан, оказалось, отлично говорит по-русски, с почти незаметным французским акцентом. Он объяснил, что, оказывается, вот эти самые поезда системы RER - это смесь электрички и поезда метро! То есть сейчас он как пригородный действует, но потом ныряет под землю и становится «метрошным».
        Тут мы с Никой вспомнили, что моя мама и говорила о поезде, а не о метро!
        Он показал, где можно купить билеты, а еще найти станцию, где живет мадам, помог выбрать линию, чтобы нас не унесло куда подальше от Парижа.
        - Она живет в пригороде, - сказал он, разглядывая листок, на котором аккуратными буквами Никин папа вывел адрес своей парижской знакомой, мадам Пуарэ, но заметив, как скривилось при слове «пригород» лицо Ники, добавил, - правда, от центра Парижа недалеко. Сядете на тот же поезд и доберетесь минут за двадцать до своих музеев.
        - А часто он ходит? - спросила я.
        - О, каждые пятнадцать минут. Думаю, вы успеете на поезд в двенадцать тридцать.
        - Спасибо, - с облегчением сказала я. И старикан, кивнув, отошел к автомату, торгующему бутылками с водой.
        - Какой же он классный, - сказала я Нике, пока мы покупали билеты.
        - Фу, - поморщилась Ника, - ты ногти его не видела?
        - Зачем мне его ногти, я говорю, он как человек - классный.
        - Осталось только влюбиться в него, - проворчала Ника, высыпая сдачу в кошелек из светлой кожи, тоже с заклепками и рисунками, как чемодан, - он вполне в твоем вкусе. Ты же любишь психов!
        - Обожаю! - воскликнула я, засовывая свою сдачу просто в карман.
        - О, хани, только не надо...
        - Да я не психов обожаю! А граффити, качественно сделанное! Посмотри!
        Я указала вниз, на поезд, который как раз подъехал к зданию аэропорта.
        Он был весь разрисован граффити: горы, облака, звезды, лучи солнца на нежно-сиреневом или голубом фоне. На некоторых вагонах - короткие лозунги или имена райтеров, выведенные буквами-пузырями.
        - Эта техника называется throw up, - объяснила я Нике, - наброски. Видишь, тут почти каждый рисунок двухцветен, один цвет - контур, другой - заливка. Времени у них было мало, поэтому так работали, эскизами. Я знаю, у меня есть друг в аське, Санни, он райтер из Испании.
        - Я не фанат граффити, хани.
        - А я фанат. Давай поспешим, а? Очень хочется успеть и поехать на таком чудо-поезде.
        - Сдается мне, хани, ты не до конца завязала с рисованием, - пробормотала на бегу Ника.
        Миновав турникеты, мы влетели в вагон, куда нас приглашающими жестами звал темнокожий контролер в вязаной серой шапочке и джинсовой куртке.
        - Чуть билет не выронила, - сказала я, приготовив картонный квадратик, чтобы протянуть его контролеру.
        Но тот не стал ничего собирать, а наоборот, когда поезд со свистом тронулся, раздал пассажирам разноцветные листочки.
        «Я беженец, - было там написано на трех языках: французском, английском и испанском - если вы дадите мне немного денег, четверо моих братьев и сестер не будут голодать».
        Многие вытащили кошельки.
        - Я ничего не дам, - сказала Ника, задрав нос.
        - А я дам, - боязливо сказала я, доставая монетки, которые мне дали на сдачу за билеты, - вдруг он меня по носу щелкнет.
        - Я ему щелкну! - грозно сказала Ника.
        И парень, аккуратно и быстро собиравший деньги у пассажиров, почему-то обошел мои монетки стороной. Наверное, испугался Ники.
        - Вот это да, - прошептала я, склонившись к Нике, - так по-деловому у них тут обставляется это дело. У нас все просят, но тут как-то... нагло, что ли.
        - А чего ты шепчешь, хани? На русском надписи нет на листочке, так что можем ему в лицо сказать, что он хам.
        И парень снова немного испуганно покосился на Нику, словно он понял русскую речь.
        За окном бежали аккуратные домики с небольшими садиками и заброшенные строения, разрисованные самыми чудесными граффити на свете.
        Тут были и герои мультиков, и животные, и виды природы, и просто здоровски выведенные надписи.
        Поскольку я все-таки завязала с рисованием, то достала фотоаппарат и принялась всю эту красоту щелкать, пока Ника не дернула меня за руку:
        - Наша следующая! Харри ап!
        Мы вышли на безлюдной станции и попали в небольшой поселок. У нас дача рядом с таким находится - обычные серые пятиэтажки, несколько магазинов, аптека, школа, старушки на скамейке.
        Правда, тут старушки сидели не на скамейках, а на стульях у кафе, и еще было полно афроамериканских и арабских подростков в джинсовках и пестрых шапках, которые толпились на каждом углу, смеялись и разглядывали нас во все глаза.
        - Так, - сказала Ника, - посмотрим... похоже, нам туда!
        И она указала на несколько двухэтажных домиков. Они напоминали бетонные коробки - из-за плоских крыш.
        Один был побольше, на его первом этаже размещалось кафе, на балконе второго этажа висела чья-то футболка, которую, похоже, забыли еще с лета. Рядом с ним - коробка поменьше, вся замызганная, огорожен-ная забором. На первом этаже справа от входа в два ряда тянулись декоративные крошечные окошки, напоминавшие бойницы. Это оказался дом нашей мадам.
        Железная дорога проходила почти рядом с ним, и я даже представила, как внутри дрожат стекла, когда мимо проезжает поезд. Хм, не слишком-то похоже на респектабельный пансион!
        Забор вокруг домика был оплетен каким-то колючим растением, которое выглядело враждебным.
        За заборчиком была видна заброшенная клумба, лопаты, сваленные в кучу, тачка, в которой лежали ржавые садовые инструменты. Повсюду валялись клубки спутанной прошлогодней травы, похожие на дохлых мышей. Солнце скрылось, задул ветер, и я втянула руки в рукава куртки.
        - Может, попробовать поискать какую-нибудь другую гостиницу? - пришла мне в голову запоздалая мысль.
        Мы уже поднялись на крыльцо, которое когда-то было малиновым, и смотрели на черную железную дверь.
        - Поздно, - завывающим голосом сказала Ника и поднесла руку к звонку.
        Но дверь совершенно неожиданно распахнулась сама. На пороге стояла мадам Пуарэ.
        Глава 5,
        в которой мы знакомимся с мадам Пуарэ
        —Бонжур, - протянула она низким голосом и выдохнула колечко дыма.
        При взгляде на мадам Пуарэ у меня внутри что-то шевельнулось. Какой-то «рисовальный» нерв.
        Она была высокой, выше Ники. Рыжие волосы, отливающие бронзой, натянутая улыбка, открывающая зубы, настолько белоснежные, что в их натуральность не верилось. Потертый зеленый замшевый пиджак, юбка-карандаш, синие колготки и синие бархатные туфли. В изящно отведенной в сторону правой руке она держала мундштук с зажженной сигаретой. На безымянном пальце этой руки я заметила три (!) серебряных кольца[6 - Два обручальных кольца на одном пальце означают вдовство.], на левой руке тихонько позвякивали тонкие серебряные браслеты.
        - Хеллоу, - брякнула я и тут же смутилась, - ой!
        - Бонжур, - кивнула Ника, и мадам посторонилась, пропуская нас внутрь.
        «Ника молодец, никогда не теряется!» - подумала я.
        Внутри все было сизым от дыма, и мы обе закашлялись.
        - Эскюземуа, - усмехнулась она и затушила сигарету о пепельницу, которую держал медведь, в смысле, его чучело. Невысокий, мне по бедро, медведик внимательно разглядывал нас глазами-пуговицами. То же самое делала и мадам.
        - Je vous аi vue par la fentre. Pourquoi аvez-vous lа seule vаlise?[7 - Я вас видела в окно. Почему у вас один чемодан? (франц.)] - заговорила она.
        Я беспомощно оглянулась на Нику.
        - Lost, - коротко сказала Ника и кашлянула.
        Мадам кивнула и знаком пригласила нас проследовать в гостиницу.
        - Я думала, ты знаешь французский, - прошептала я.
        - Знаю всего пару слов, да и не хочу вспоминать их ради этой грымзы, - заявила Ника, ничуть не понижая голоса.
        - Тише! А если она понимает по-русски?
        - Тогда я объясню ей в подробностях, как разозлится мой дэд, если узнает, что это не дом, а ходячая пепельница.
        Я хихикнула и заторопилась за мадам, которая скрылась за зеленой портьерой, отгораживающей вход в гостиную от прихожей. Я не удержалась и потрогала эту портьеру, потому что видела такие только один раз во дворце-музее Санкт-Петербурга. Она оказалась мягкой, а в одном месте я разглядела дырку, явно проеденную молью.
        По правую сторону в гостиной стоял письменный стол, на котором лежала большая черная тетрадь, рядом с ней - серебряная подставка для ручек в форме туфли на очень высоком каблуке, из которой одиноко торчал затупившийся карандаш. Рядом стояла пепельница в форме мужского башмака, тоже, конечно, переполненная.
        Мы уселись на жесткий диванчик напротив стола, обитый синим бархатом. Кое-где бархат протерся, виднелись проплешины.
        За диваном стояла клетка, в ней сидел попугай. Неживой, из розового плюша, однако вода в мисочке на дне клетки была настоящая. Что за бред?
        Рядом с ним в стене помигивал искусственный камин. Я видела такую муру только в магазинах и, если честно, не думала, что встречу нормального человека, купившего эту мигалку. Хотя это еще вопрос - нормальная ли наша мадам?
        Она уселась за стол, открыла тетрадь, достала из ящика стола блестящую черную ручку.
        - Vous аllez hаbiter dаns lа mme chаmbre ou bien dаns les сhаmbres diffrentеs?[8 - Вы будете жить в одной комнате или в разных? (франц.)]
        Ника нахмурилась. Видно, на этот раз она не поняла, о чем идет речь.
        - Double? Single? - повторила мадам с презрительной улыбочкой.
        - Double, - сказала я.
        - Single, - одновременно со мной сказала Ника.
        Я удивленно посмотрела на нее. Что это за новости? Она что же - не хочет жить со мной в одной комнате? Почему?
        Мне сразу вспомнилось страдальческое выражение лица ее мамы. Может, она права, и Ника ест только на публике? А на самом деле она голодает и, чтобы скрыть это, хочет жить отдельно? Тогда ей снова светит больница для анорексичек! А вина будет на мне. Еще чего!
        - Ника, ты что? Давай жить вместе, - зашептала я, - а вдруг эта тетка - маньячка с топором? Посмотри, у нее все искусственное - и камин, и медведь, и попугай! А если медведя с попугаем она укокошила сама?
        Ника фыркнула и махнула рукой.
        - Double, - повторила я, и мадам записала что-то в своей тетрадочке. А потом протянула ключ и кивнула на лестницу, уходящую вверх.
        - Trois, - сказала она, - three.
        Видимо, имелся в виду номер комнаты.
        - Мерси, - выдала я единственное французское слово, которое помнила. Ника же ничего не сказала. Схватила ключ и направилась к лестнице с высоко поднятой головой.
        А я вернулась в прихожую забрать чемодан. Когда я притащила его в гостиную, мадам уже не было.
        Я покатила по протертому ковру чемодан. По дороге бросила взгляд на книжную полку на стене за столом.
        На ней стояли фолианты классиков французской литературы (я смогла прочесть фамилии Бальзака, Золя и Гюго), а еще две фотографии. Обе - в черных рамках. На одной был улыбающийся дядька в бархатном черном пиджаке. В одной руке он сжимал скрипку, а другой махал фотографу, словно прощаясь, и смеялся. На второй - другой дядечка, старше первого, коротко остриженный, с огромным носом. Его сфотографировали рядом с чьим-то бюстом, и у них обоих - и у дядечки, и у каменной головы - были одинаковые суровые взгляды.
        Я вдруг вспомнила три кольца на пальце мадам. Два кольца - это вдова. А три? Дважды вдова? Ого...
        Я снова глянула на медведя, чья мохнатая спина виднелась из гостиной, и на попугая, разглядывающего блюдце с водой, и по спине пополз холодок. Они напоминали дядек с фотографий - серьезного и улыбающегося.
        - Очень надеюсь, что мадам не имела отношения к смерти всех четырех членов этой компании, - пробормотала я, направляясь к лестнице.
        - Pardon? - послышался низкий голос, и мадам вынырнула откуда-то из-под лестницы. Там, похоже, была кладовка.
        В руках мадам держала электрический чайник и фен. Все это она протянула мне, и пришлось взять все одной рукой, потому что другой я тащила чемодан.
        - Ника, - позвала я, но та не откликнулась.
        - Мерси, - выдавила я, балансируя на лестнице с чайником, феном и чемоданом в обнимку, - и боку еще. Merci beаucoup, в общем.
        - De rien[9 - Не за что. (франц.).], - кивнула мадам, - вы отшень гадкие девчонки!
        Я выронила чайник, он стукнулся и покатился вниз. Провод волочился за ним по ступенькам.
        - Ой... С-сори... Па... пардон!
        - Гадкие девчонки, - подтвердила мадам, наклонясь за чайником и снова подавая мне его, - отшень гадкие!
        При этом, конечно, она улыбалась так презрительно, что я решила - еще один промах - и я стану третьим чучелом в этой гостиной.
        Глава 6,
        в которой я гуляю по крыше и узнаю кое-что о паркуре
        Я толкнула дверь плечом и ввалилась в комнату.
        - Ника! Ты не слышала, я тебя звала?! Там меня чуть наша чокнутая тетка не укокошила!
        Ники не было в комнате.
        - Эй, - испугалась я, - хеллоу?
        За моей спиной распахнулась дверь. Это оказался туалет, и Ника выходила оттуда, вытирая руки о бумажную салфетку с брезгливым выражением лица.
        - Там полотенца в бурых пятнах, - поделилась она, - и дверь в туалет не закрывается полностью.
        - Но тут вроде, кроме нас с тобой, никого нет, - сказала я, устраивая чайник на комоде и втыкая вилку в розетку, - а я к тебе ломиться не собираюсь. Ты как насчет пообедать?
        - Попозже, - ответила Ника.
        Она бросила салфетку в пластиковую урну в углу комнаты и, подойдя к трельяжу, достала из своей сумки, стоящей на стуле рядом, косметичку.
        Я скинула рюкзак на кровать у левой стенки, затолкала под нее чемодан и осмотрела комнату.
        Трельяж был самым изысканным предметом интерьера. Остальное все - попроще и довольно обшарпанное. Две кровати, застеленные дешевыми флисовыми покрывалами. Тумбочки с исцарапанными поверхностями. Пара покосившихся стульев, деревянный шкаф и комод. На письменном столе - франко-русский разговорник.
        Немного пахнет сигаретами, однако дышать легче, чем внизу. Наверное, потому, что Ника распахнула форточку. Через форточку доносился шум поезда и стук колес: окно выходило на станцию. Я проследила взглядом за одним из поездов, потом отнесла фен в ванную.
        Там умылась, тщательно вытерла лицо полотенцем (и только потом вспомнила о бурых пятнах), поразглядывала темные круги под глазами (еще бы, сегодня встали раньше шести утра) и крикнула Нике:
        - У тебя зубная щетка в косметичке или в чемодане? Если что, могу поделиться, мне папа сунул запасную.
        Она не ответила. Я вернулась в комнату и обнаружила ее за трельяжем сосредоточенно расставляющей в ряд пузырьки и тюбики из косметички. Брови нахмурены, губы плотно сжаты, спина сгорблена. Меня это насторожило, но я постаралась не выдать беспокойства.
        - Так что? Лопать пойдем?
        Она по-прежнему не отрывала взгляда от своих пузырьков.
        - Я хочу побыть одна.
        - Расстроилась из-за чемодана?
        - Нет.
        - Из-за того, что пришлось со мной жить?
        Она промолчала. И я поняла - что да, она хотела жить одна.
        - Ника, перестань! Это же весело - вдвоем жить! Я лично всю жизнь об этом мечтала! Это же так романтично - приехать в Париж с подругой, спать в одной комнате! Вечером помечтаем вместе.
        Она взяла пузырек с лаком и принялась рассматривать его.
        - Да чем я тебе не угодила? - разозлилась я.
        - Я люблю порядок.
        - В смысле? Я тоже люблю.
        - Я люблю, чтобы все вещи лежали на своих местах. А у тебя в гостинице под Звенигородом был кавардак.
        И она поставила пузырек на место. На то, откуда его взяла.
        - Это творческий кавардак, - попыталась отшутиться я, но мне стало не по себе.
        Ника никогда раньше не упоминала о любви к порядку. И вообще выглядела очень странно. Как будто она была шариком, из которого выпустили воздух.
        Может быть, на нее так подействовала дорога? Или этот странный дом? Ведь до встречи с мадам Ника была абсолютно нормальной. Бодрой, насмешливой - как обычно.
        Я решила дать ей отдохнуть. Если стану давить - ничего хорошего не выйдет. Как у моих родителей не выходит, если они пытаются на меня давить.
        - Приляг, - ласково сказала я, - отдохнешь, а потом уже пойдем поищем, где перекусить. А я пока на балконе займусь йогой.
        Если честно, никакой йогой я заниматься не собиралась. Это была жалкая попытка пошутить. Я надеялась, что Ника язвительно напомнит, что я собиралась бросить йогу, раз уж Зет бросил меня. И какая йога на балконе зимой, пусть даже и во Франции?!
        Но Ника словно и не слышала. Я вздохнула и вышла на балкон. Позвонил папа.
        - Да, папочка, все просто отлично! Пансион прекрасный, и мадам очень строгая! Тебе бы она понравилась!
        Когда папа отключился, я вздохнула. Мне долго еще предстоит изображать радость в голосе? Будет тут хоть что-то радостное?
        Я осмотрелась.
        Балкон как балкон. Железные перила, обшитые желтыми пластиковыми листами, кое-где отошедшими от реек. Не застеклено, конечно. В углу пластиковый стул, на его сиденье - лужица грязной воды, в которой плавают прошлогодние листики.
        По рельсам пронесся очередной состав, и я разглядела на одном из вагонов надпись в стиле граффити: «Love is everywhere!»[10 - Любовь везде! (англ.).]. Красивая такая, волнистая, заливка красная, контур зеленый.
        - Забудешь тут про Зета, - мрачно пробормотала я.
        Настроение у меня тоже здорово испортилось. И из-за Ники, и из-за странной мадам. И из-за того, что рисовать не хотелось. Как-то по-другому я представляла себе путешествие в Париж. Как-то более сказочно, что ли...
        И тут заметила ее. Лестницу. Пожарную лестницу, которая шла по стене прямо рядом с балконом. Вела она на крышу. Что там? Домик французского Карлсона?
        Интересно, есть у них такой герой, как Карлсон? Из французских комиксов я вспомнила только пса Пифа. И то - это очень старые комиксы.
        В любом случае, крыша плоская. Если я на нее заберусь, вдруг удастся разглядеть что-нибудь интересное?
        Я подергала лестницу. Вроде крепкая. Сразу вспомнился Звенигород. Вот здорово мы там повеселились, когда перелезали с балкона на балкон, чтобы подслушать опрос свидетелей. Я улыбнулась, вспомнив, как застрял на одном из балконов Ботаник и как мы напугали знаменитого оперного певца Лопуховского, и полезла наверх. Там перемахнула через невысокое ограждение и оказалась на крыше.
        Она была абсолютно пустой, если не считать сломанного стула, старого выцветшего ковра, который явно не первую сотню лет сушился на перилах, и целлофанового пакета с логотипом какого-то супермаркета, который кружил ветер.
        Сначала я подошла к ковру. Несмотря на почтенный возраст, на нем можно было разглядеть рисунок - по периметру были изображены пляшущие человечки вроде эльфов или гномов, видимо, героев французских сказок. Висел ковер на самом краешке перил, готовый свалиться в любую секунду, но я не стала его поправлять. Кто знает, может, наша чокнутая домоправительница использовала его, чтобы укокошить несчастных муженьков? Не хотелось бы тогда оставить на нем свои отпечатки пальцев.
        С этой стороны виднелась крыша соседнего дома, на которой стояла сушилка с бельем, а рядом с ней - несколько цветочных горшков с засохшими растениями.
        Я перешла на другую сторону крыши. Отсюда было видно кафе, у которого стоял охранник и громко что-то кричал по-французски в мобильник.
        Почему я решила, что он охранник? Сама не знаю. То ли потому, что вся одежда была черной и напоминала униформу, хотя никакого значка нигде и не было видно. То ли взгляд, которым он провожал каждого встречного, не отрываясь от разговора, был таким подозрительным, словно этот парень отвечал не только за порядок в кафе, но и за порядок во всем мире.
        Я наклонилась и отобрала у ветра кружащийся пакет. Распрямила его и прочла название супермаркета. «Карфур». Так, надо спуститься к Нике и предложить ей ультиматум: «Карфур» или кафе напротив? В любом случае надо куда-то пойти и раздобыть еды. Иначе меня укокошит Никина мама. Да и сама я себе не прощу, если получится, что Ника...
        Мои размышления прервал странный звук. Шлеп! Я обернулась. Кто-то летел на меня, кувыркаясь через голову, а потом ловко поднялся на ноги и оказался тем самым парнем, который перепрыгивал через сумки и чемоданы в аэропорту!
        Он бросил на меня взгляд, потом повернулся назад и посмотрел на перила. Ковра на них не было. Видно, он уронил его, когда прыгал с соседней крыши.
        Эта мысль меня просто обожгла. Он что, правда, перепрыгнул на мою крышу с соседней? Как в кино?!
        Дальше дело было точно как в кино. Он развернулся ко мне лицом, перелез через перила.
        - Excusez-moi, je vais du prendre![11 - Извините, я сейчас его подниму! (франц.)] - сказал он.
        - Я русская! - воскликнула я. - Я тебя видела в аэропорту.
        Он кивнул, словно его ни капельки не взволновало ни то, что мы соотечественники, ни то, что я заметила его тогда в Шереметьеве. Ухватившись за перила руками, он повис.
        - Эй! - испугалась я и подбежала к краю крыши, но он уже спрыгнул.
        Прямо на ковер. Шагнул в сторону, наклонился, поднял ковер, сунул его за рюкзак. Потом разбежался, подпрыгнул, толкнулся ногой о стену, поднявшись еще чуть выше, ухватился руками за перила, подтянулся, выставив локти углом, и перелез обратно на крышу.
        - Вот это да! - вырвалось у меня, и я захлопала в ладоши.
        - Никогда трейсеров не видела? - сказал он не слишком-то приветливо, возвращая ковер на место.
        - Кого?!
        - Трейсеров!
        Еле дождавшись, пока он повесит ковер и с отвращением отряхнет руки, я выпалила:
        - Как это называется, акро-стрит?
        Он поморщился, словно я спросила, не называется ли то, что он делает, рыбалкой.
        - Нет! Это паркур!
        - Что это такое?
        - Паркур? Искусство передвижения. И преодоления. А трейсер - это человек, занимающийся паркуром.
        - Ага, - пробормотала я, во все глаза разглядывая этого трейсера.
        Штаны из мягкой ткани оказались прямо нереально растянутыми, как какие-то шаровары. Серая толстовка без рисунков была перетянута лямками и набедренным поясом легкого рюкзака. На ногах - спортивные кеды на тонкой подошве, не слишком подходящие для луж, окружавших наш пансион, но, видимо, вполне годные для прыжков по крышам. Лицо загорелое, чуть обветренное. Русые, чуть вьющиеся волосы. Выражение лица - сосредоточенное, как тогда в аэропорту.
        Но долго рассматривать его мне не пришлось.
        Он стал разбегаться, готовясь к прыжку на следующую крышу. Потом побежал небольшими шагами.
        - А ты можешь меня этому научить? - вдруг спросила я.
        Он остановился. Нахмурился.
        - Чему научить?
        - Этому твоему... паркуру.
        - Чему именно?
        - Ну... по крышам прыгать. Это очень сложно?
        - Это годы тренировок.
        Он снова стал разбегаться, но я не отцеплялась.
        - А ты где тренируешься?
        - В Москве.
        - А тут что делаешь?
        - Приехал на тренировку к друзьям. Они учились у «Маджестик форс». Все? Допрос окончен?
        - Нет! Что такое «Маджестик форс»?
        Любопытство прямо прожигало меня изнутри. Наконец-то что-то увлекательное происходит!
        Он потер лоб. Потом бросил взгляд на крышу кафе. Потом снова на меня. Вздохнул и приблизился.
        Я разглядела у него на шее черный кожаный шнурок, на котором покачивался кулон: два дельфина, один побольше, другой поменьше, прильнули друг к другу. «Подарок? - мелькнуло у меня в голове. - Чей, его девушки?» Тем временем он сел на перила. Скинул рюкзак, достал бутылку воды.
        - Это сооснователи паркура. Они его преподают. Мои друзья учились у них. Тренировки происходят в Эвери, это предместье Парижа. Но мои друзья сами из Парижа, и они покажут мне в городе, чему научились.
        - И когда ты к ним пойдешь?
        - Завтра с утра. В шесть.
        - Слушай...
        У меня захватило дух, когда я представила себе целую команду ребят в такой вот неприметной одежде, молча залезающих на заборы, перепрыгивающих с гаража на гараж, карабкающихся по стенам и бегущих по пустынным улицам.
        - А можно с вами?
        - Это не тренировка для новичков, - терпеливо объяснил он, - это продвинутый уровень.
        - Но....
        Я закусила губу. Только встретила что-то интересное, а оно уже уплывает из рук!
        - Но есть же что-то, чему можно научиться?
        - Всему можно научиться! В Москве есть целая Академия паркура. Найди в Интернете и запишись.
        - А ты не мог бы показать мне пару движений прямо сейчас?
        - Нет. Паркур не начинается с пары движений. Паркур начинается с растяжек и разогрева.
        - Ну, разогрев покажи!
        - Нет!
        - А завтра с утра?
        - Нет! Я не тренирую девушек!
        - Почему?
        Он нахмурился, но тут у него из рюкзака послышался звонок мобильного. «Пип-пип». Обычный гудок, никакого заливистого треньканья. Он достал телефон, глянул на экран, и выражение его лица смягчилась.
        - Да, мам. Долетел, конечно. Все о’кей. Да-да, не волнуйся. Послушай, я помню. Не переживай. Зачем она тебе звонит? Послушай, это не нужно. Все, пока.
        Став невольной свидетельницей этого разговора, я вдруг подумала: «Может, он тоже с кем-то расстался перед поездкой в Париж. Теперь эта его девушка звонит его матери, а ему это не нравится. И поэтому он не хочет тренировать девушек?»
        - Ладно, - сказала я, - проехали. Я поняла, что мне тебя не переубедить. Все. Счастливой тренировки тебе с учениками «Маджестик форс».
        Я отошла на другой край крыши и стала смотреть вниз, на кафе. У входа курил охранник, но я думала не о нем, а о том, что, пожалуй, пора сдаться. Ничего интересного в Париже мне явно не светит.
        - Послушай, - сказал трейсер за моей спиной, - когда ты приедешь в Москву...
        - То найду Академию паркура. Я поняла. Оревуар.
        Надо же. Разозлившись, еще одно французское слово вспомнила.
        - Чего ты обижаешься, а? Чего тебе так дался паркур? Парням ты и так, наверное, нравишься?
        - Очень, - буркнула я, - именно поэтому они так и норовят меня бросить.
        Он замолчал. Видно, вспомнил о своей душевной драме.
        - Ты не думай, мне плевать, - поспешила я, - ну, что меня бросают. У меня другое горе. У меня творческий кризис. Всю жизнь рисую, а тут не хочется.
        - И ты думаешь, паркур поможет тебе этот кризис преодолеть? - сказал он.
        Подумал и добавил:
        - Вообще, такое случается.
        Я с надеждой посмотрела на него.
        - Но для этого надо долго тренироваться, - поспешно сказал он, - а ты на сколько приехала?
        - На неделю.
        - На неделю... Послушай... Паркур - это очень сложный координационный тип деятельности. Вот представь, занимаешься ты боевыми искусствами. Учишься наносить удар. Чтобы довести его до автоматизма, нужно повторить его от пяти до десяти тысяч раз. Одно движение.
        Он сделал паузу, отпил воды. Я кивнула.
        - А паркур - это много движений. То есть, чтобы довести их до автоматизма, нужно много больше десяти тысяч раз. А чему я смогу научить тебя за неделю?
        - Да неважно чему, - воскликнула я, - только бы чему-то новому. Мне нужен новый взгляд, новая точка отсчета, понимаешь?
        - Ладно, - сдался он, - за кафе есть детская площадка. Встретимся на ней завтра. В пять утра.
        - Отлично, - обрадовалась я, чем явно его удивила.
        Однако радовалась я по той причине, потому что в пять утра Ника явно будет спать, и я могу спокойно уйти. Ей ведь не нравится паркур, вдруг из-за него у нее опять настроение испортится?
        - Начнем с разминки. Йогой никогда не занималась?
        - Как раз занималась!
        - Тогда, может, и пойдет дело, - вздохнул он, - штаны есть у тебя спортивные?
        - А джинсы не подойдут?
        - Лучше штаны...
        - Я найду! - пообещала я, пока он не отказался из-за штанов.
        - Широкие. Растянутые, - сказал он, кивнув на свои «шаровары».
        Вид у него все равно был не слишком радостный. Видно, подсчитывал, сколько крыш он мог бы покорить с пяти до шести утра.
        - Вот навязалась, - пробормотал он, совсем как Кальцифер в «Ходячем замке Хаула», когда Софи забралась внутрь замка[12 - Кальцифер - ворчливый демон огня из мультфильма Хаяо Миядзаки «Ходячий замок Хаула».].
        - Можно подумать, за вами никто не увязывается, - сказала я, - да вы небось только и делаете, что позируете туристам для фоток.
        - Вот этого не бывает, - вскинул он голову, - иначе получится как раз акро-стрит. Паркур - это философия свободного перемещения. Просто куда хочу - туда иду. Границ нет, есть препятствия. Никакой показухи, никаких понтов.
        - Расскажи поподробнее, - попросила я, усаживаясь рядом на перила и свешивая вниз ноги.
        Он в сотый раз покосился на соседнюю крышу. Потом вытащил из рюкзака вторую бутылку воды, дал мне, тоже развернулся и свесил ноги вниз. При движении с его бутылки слетела крышечка. Я проследила взглядом траекторию ее падения, а потом повернулась к парню и сказала с самым серьезным видом, какой смогла изобразить:
        - Надо ее поднять.
        Тут он расхохотался. Наконец-то.
        - Ника! - завопила я, вваливаясь через полчаса в нашу комнату, - ты не представляешь, кого я встретила на крыше!
        - Карлсона?
        Я улыбнулась. Ника по-прежнему была у трельяжа. Только теперь она красилась, макая то одну, то другую кисточку в разные баночки и коробочки с тенями, расставленными по полочке. Она глянула на мое отражение в зеркале и изогнула дугой правую бровь.
        - Его зовут Грей, - сказала я, - ну, в смысле, это ник. Это тот парень, который перепрыгнул через дядьку, завязывающего шнурки, в аэропорту...
        Я вдруг испугалась: а если Ника разозлится, вспомнив этот эпизод? Ей он тогда не понравился. Однако она лишь хмыкнула и достала из косметички большую кисточку для румян.
        - Меня он не интересует, - гордо сказала Ника, нанося слой румян на скулы, - меня интересуют только нормальные бойзы, а не психи, которые гуляют по крышам.
        И она фыркнула - совсем как ее кот Супербяка[13 - См. повесть «Письмо от желтой канарейки» (Кузнецова Ю. «Большая книга приключений и загадок», Эксмо).]. Я с облегчением вздохнула. Ника опять стала сама собой, ворчливой и ироничной. Значит, ее мрачное настроение объяснялось усталостью. Как хорошо, что я дала ей возможность передохнуть и побыть наедине с собой. А заодно и узнала кое-что о паркуре.
        - Давай выберемся в город, - возбужденно сказала я, - поедим где-нибудь. Я тебе такое расскажу! У них там целая философия, в этом паркуре.
        - Давай, - согласилась Ника, - а тут пока проветрим.
        - Думаешь, мадам будет не против того, что мы не закрываем окно, когда уходим из дома?
        - Будет против - пожалуюсь дэду. Он ее убьет, если узнает, что она дымит, как протухший вулкан.
        - Потухший!
        - Не важно. Важно то, что я глянула по справочнику «Американцы в Париже», который мне дал с собой дэд, и выяснила, что неподалеку делают хорошую пиццу.
        - А в соседнем доме - кафе, - сказала я, - и никуда ходить не надо.
        - Мы можем сначала пиццы поесть, а потом и в кафе заглянуть, - сказала Ника, поднимаясь. - Не забывай, мне надо работать над будущей ролью, а для этого необходимо...
        - Потолстеть! - сказали мы с ней хором и засмеялись.
        Я лично смеялась с облегчением. Ника пришла в себя, образовалось что-то здоровское на завтра. Кажется, отношения с Парижем начинают налаживаться! Может, и Зета удастся забыть? И... может быть... ко мне снова вернется желание рисовать?
        Глава 7,
        в которой мы встречаем еще одну странную мадам
        В пиццерии было полно народу, в основном студенты и иностранцы; все кучковались за крошечными круглыми столиками, болтали, заглушая популярные американские хиты, несшиеся из динамиков, и лопали пиццу. Официантка в форменной черно-красно-белой одежде дала нам меню, улыбнулась, показав скобку на зубах, и хотела уйти, но мы не позволили ей, потому что у обеих нас уже бурчало в животе от вкусных запахов блюд, проносящихся мимо на круглых деревянных подносах.
        Мы заказали два салата, две пиццы и две колы. Все это нам принесли минут через десять, и все оказалось просто огромным. Салат горой возвышался в миске и был посыпан гигантскими сухарями, а пицца оказалась закрытой и до отказа набитой ветчиной, сыром, овощами и даже креветками.
        - И что, - спросила Ника, принимаясь за салат, - эти твои трейсеры просто бегают?
        - Они не просто бегают. Они везде бегают. Везде, где хотят. Через перила. Балконы. По крышам бегают.
        - В колодец прыгают, - продолжила Ника, - лишь бы на них пялились.
        - Ты не понимаешь! Они, наоборот, не любят, чтобы на них пялились. Они это делают ради самих себя.
        - Анбеливбл, хани... Это как если бы я стала актрисой для самой себя.
        - Это же разные вещи. Понимаешь...
        Я задумалась, наблюдая за пузырьками, поднимающимися по бокалу колы.
        - Этот парень мне объяснил, что больше 80 процентов мозга отвечают за двигательную деятельность. И когда мы учимся совершать новое движение, то развиваем наш мозг.
        - Бред, - фыркнула Ника, - я как-то тусовалась с молодыми теннисистами. Они все из себя крутые. Одежда от-кутюр. Цепи золотые. Денег чемоданы, личные водители. Корты в Майами. Но обычный разговор поддержать не могут. Просто рассказать, какой фильм нравится, а какой - нет.
        - Может, потому что они на корте одни и те же движения совершают, - неуверенно предположила я, но тут же добавила: - Хотя глупость, конечно. Просто, наверное, разные люди есть. Кто-то хочет развиваться, а кто-то нет. Я вот хочу. Поэтому мне интересно узнать о паркуре побольше.
        - И что, предложишь этому Карлсону тебя тренировать? - спросила Ника, запивая колой последний кусок пиццы и оглядываясь на шведский стол, где стояли мисочки с солеными огурцами, помидорами, оливками и грибами.
        - Н-нет, - пробормотала я, опуская глаза и ковыряя вилкой свою пиццу, для которой у меня в животе уже места не было, - просто поищу в Интернете вот эту самую Академию паркура.
        Вот так я соврала Нике. Но это было ради ее блага. Кто знает, как изменится ее настроение, если она узнает, что я пойду на тренировку по паркуру, который ей не нравится?
        Не стоит рисковать ее настроением и аппетитом.
        - Что-то я наелась, - объявила я, делая официантке знак рукой.
        - Вот теперь я тоже, - кивнула Ника, стянув с моей тарелки кусок пиццы и запив его моей колой, потому что ее давно кончилась. - Харри ап, хани, нам еще в кафе зайти надо.
        - Зачем? - испугалась я. - Я ничего уже есть не могу!
        - Я тоже не могу. Пока. Но еще не вечер. А вечером мне может захотеться чего-нибудь вкусного. Не хочу упускать возможность...
        Она хитро улыбнулась.
        - Потолстеть, - вяло отреагировала я, пытаясь вспомнить просьбу Никиной мамы, которую она изложила мне всего несколько часов назад.
        О чем она просила, вообще-то - последить за тем, чтобы Ника ЕЛАили НЕ ЕЛА?!
        Мы решили не ездить в этот день в Париж, а погулять по району, где находился наш пансион. Солнышко выглянуло из-за туч, и, хотя на дорогах кое-где лежали островки грязно-белого снега, выглядело все по-весеннему.
        После прогулки было решено зайти в кафе, купить себе на вечер пирожных и пойти домой - разбирать вещи. Кроме того, я надеялась лечь спать пораньше, чтобы успеть на тренировку к Грею.
        Райончик оказался крошечным, всего две улицы, на одной из которых магазины, включая тот самый супермаркет, пакет из которого я нашла на крыше, на другой - жилые домики.
        С одной стороны от этих улиц - железная дорога, с другой - шоссе, по которому вихрем проносились машины.
        Меня поразило, что даже на этих двух маленьких улицах почти в каждом доме была кафешка, то есть небольшое заведение или в арабском стиле, где смуглые красавцы в белых халатах со следами жира срезали огромными ножами с большого куска мяса на вертеле тонкие пласты и завертывали их в лепешки, или в итальянском, где навесы были полосатыми, в цвет национального флага, а скатерти на столах - в красно-белую клеточку, или во французском, откуда пахло кофе и выпечкой. И везде, везде сидели люди! Откуда они тут все взялись, они что, не работают? Или рано заканчивают? И что, успевают сюда приезжать?
        - Туристы, как и мы, - пожала плечами Ника, заглядываясь на старика под итальянским навесом, который с наслаждением макал кусочки чиабатты в оливковое масло.
        - Ну все, хватит, - решительно сказала я, схватив Нику за руку, - пойдем от еды куда-нибудь. Вон, в тот магазин одежды!
        Да, Никина мама хотела бы, чтобы дочь ела непрерывно, но есть же здравый смысл!
        - Фу, - сказала Ника на пороге магазина, в котором все: и вывеска, и витрина - было оформлено в цвет итальянских скатертей - в красно-белую клетку, - это же «Тати»!
        - Что? - не поняла я.
        - Ну, самый дешевый магазин одежды! Террибл, хани! Я не собираюсь тут ничего покупать!
        Она с отвращением оглядела плохо одетых женщин, роющихся в коробках, куда была свалена вся одежда на продажу. Среди женщин было много американок, которых всегда узнаешь по дутым курткам и желтым ботинкам, а еще по громким окрикам, с которыми они демонстрировали друг другу растянутые футболки и мятые джинсы, вылавливая их из коробок.
        - Погоди-ка! - я схватила Нику за руку. - А вот та дама? Разве она дешево одета?
        Ника прищурилась.
        - Хм, нет... Пальто из кашемира... Шелковый платок на плечах. Сапожки и сумочка из крокодиловой кожи... Слушай, их она точно в Галери Лафайет[14 - Галери Лафайет - популярный фешенебельный универмаг.] приобрела!
        - Может, они поддельные?
        Ника смерила меня презрительным взглядом.
        - Ты думаешь, человек из мира моды не может определить, поддельная сумочка или нет?
        - Ты же ее не щупала.
        - О’кей!
        Ника быстрым шагом пересекла помещение магазина, брезгливо обходя развалы одежды. Я последовала за ней на отдалении. Ника подошла к элегантно одетой даме и спросила громко:
        - Do you speak English? I’m the member of «Greenpeace» organization[15 - Do you speak English? I’m the member of «Greenpeace» organization - (англ.). Вы говорите по-английски? Я член организации «Гринпис».].
        Дама сначала посмотрела на Нику, потом на сумочку, потом снова на Нику и улыбнулась. Так холодно, одними губами.
        - Do you want a certificate?[16 - Do you want a certificate? - (англ.) Вам нужен сертификат?] - спросила она с сильным акцентом.
        Ника кивнула.
        - Ok, - изящным движением дама открыла сумочку и выудила оттуда какую-то бумажку.
        - Thanks, - кивнула Ника.
        - What about your documents?[17 - What about your documents? - (англ.) Как насчет ваших документов?] - спросила дама.
        - Sorry, I forgot them at home,[18 - Sorry, I forgot them at home - (англ.). Извините, я забыла их дома.] - с милой улыбкой заявила Ника, потом развернулась ко мне и скорчила гримаску: «Мол, что, съела?» Она кивнула мне на выход, но я покачала головой. Даже если у дамы есть сертификат на сумку, что она может высматривать в этом дешевом магазине? Может, тут все-таки не слишком плохая одежда, и я смогу выбрать что-то для себя, чтобы щегольнуть новинкой из Парижа в классе после каникул?
        - Я жду тебя у выхода, - бросила Ника, а дама в это время развернулась к куче барахла и снова начала его перебирать, не снимая перчаток. В ее взгляде не было брезгливости, скорее - сосредоточенность. Я подошла к соседнему ящику, выудила огромные мужские трусы-боксеры с крокодилами, подавила смешок, но дама и так не обращала на меня никакого внимания. Она явно искала что-то конкретное.
        Я бросила взгляд на скучающую Нику, опершуюся о дверной косяк, и последовала за дамой. Она переходила от ящика к ящику и наконец выбрала какие-то две белые вещи, которые понесла на кассу. Я глянула в тот же ящик. Там были вещи только белого цвета. Покопавшись, я выбрала блузку, как раз примерно своего размера. Синтетика, конечно, но с другой стороны, можно не гладить после стирки и с джинсами сочетается.
        Стоп! Задумавшись о джинсах, я вспомнила и о штанах! Оглянувшись на Нику, снова приблизилась к ящикам. Покопалась в них немного, и - о, чудо! Мне попались треники из мягкой ткани. Размер был огромный, но я могла затянуть их на поясе. Зато как свободно можно будет двигаться!
        Я заторопилась к кассе, у которой как раз стояла дама, сжимая в руках кошелек, тоже, конечно, из крокодиловой кожи.
        Кассир аккуратно развернула вещи, выбранные дамой (это оказались две маленькие футболки, совсем маленькие, как на ребенка), аккуратно сложила их, упаковала в пакет и вручила даме. На выходе Ника не удержалась:
        - What about the certificate for your money-bag?[19 - What about the certificate for your money-bag? - (англ.) А как насчет сертификата на ваш кошелек?]
        Но дама только смерила ее спокойным презрительным взглядом.
        Пока они переглядывались, я быстренько пробила на кассе свои штаны, заплатила и спрятала к себе в рюкзак, а потом уже протянула блузку. Кассирша особо не удивилась, что я плачу за каждую вещь отдельно. Она зевнула и сказала про блузку:
        - One euro.
        - Один евро? - поразилась я, чуть не выронив кошeлек. - Wow!
        Американка, стоящая в очереди за мной, подмигнула мне и протянула кассиру огромный пиджак.
        - Что, накупила гарбиджа? - спросила Ника, когда мы вышли на улицу.
        - Только блузку. Но, Ника, ты не поверишь, она всего евро стоила! Я еще туда вернусь! Один евро, а?!
        - Мэйби, ее с убитого сняли?
        - Да брось! Та тетка, у которой ты сертификат на подлинность сумки просила, тоже там закупилась!
        - Я просила не сертификат на подлинность. Я просила сертификат, где указано, что аллигатор, из которого сделана сумка, специально выращен на ферме для этой цели. А не пойман в джунглях. Такие правила.
        - Откуда ты знаешь?
        - У моей мамми такая же. У нее даже два сертификата - второй на ручку этой сумки. Она из другой кожи сделана.
        - Вот вы живете!
        - Таков мир моды. А что касается этой вумен... Что она купила?
        - Футболки маленького размера.
        - Велл, это явно не себе. А каким-нибудь... детям-сиротам. Или внукам, которых она не любит. Ты тоже свою блузку сироте подаришь?
        - Сначала примерю, - проворчала я.
        - Сначала купим еды, - покачала головой Ника. - Ты заметила? Они тут все едят багеты! Откусывают прямо на улице от батона! Тоже хочу! Пока ты ковырялась в этом гарбидже, я насчитала трех женщин, двух мужчин и пятерых детей с багетами! И все откусывали! И толстели! А мне надо срочно потолстеть, чтоб мне дали роль. Если ты вдруг забыла.
        Я не забыла. Но, как назло, никаких булочных, где продавали бы багеты, нам не попадалось. А в супермаркете багет был затянут в пленку и на ощупь казался довольно черствым. Ника с горя купила себе улитку с изюмом и ванильным кремом, и мы побрели к себе.
        - Вот! - вдруг закричала она. - Оно даже называется «Багет»!
        Мы остановились у кафе рядом с нашим домом. В витрине его стояла корзинка, из которой торчал целый пучок багетов. Над входом было название: El Baguette. У входа в кафе охранник разговаривал с седым господином в очках и коричневом пальто, сжимавшим в руках небольшой чемоданчик.
        - Пошли купим багет! - Ника бросила голубям, столпившимся у лужи, остатки булочки-улитки и поволокла меня ко входу.
        Вдруг господин в очках оглянулся на нас и вздрогнул. Он поднял воротник пальто, хотя ветер в этот момент как раз стих, и заторопился вверх по лестнице.
        - Docteur, docteur! Attendez-vous![20 - Docteur, docteur! Attendez-vous! - (франц.) Доктор! Доктор! Подождите!] - крикнул охранник, сделав пару шагов за ним, но потом махнул рукой и вернулся на пост.
        - Ника, - пробормотала я, - тот случай с оборотнем в самолете - это у меня приступ паранойи был, конечно.
        - Икзектли, - согласилась Ника.
        - У меня вообще бывают эти приступы. И мания величия.
        - Бывают.
        - Но...
        - Но сейчас я с тобой абсолютно согласна. Этот доктор почему-то испугался нас. Может, побоялся, что ты из магазина «Тати» какую-нибудь инфекцию в пакете несешь?
        Я рассмеялась прямо рядом с хмурым охранником, смотревшим вслед убегающему доктору.
        - Are you open?[21 - Are you open? - (англ.) У вас открыто?] - спросила Ника у него с той же милой улыбочкой, с которой просила сертификат на сумку.
        Он кивнул. Мы зашли. Внутри оказалось довольно просторно: столики, покрытые ткаными скатертями, крепкие деревянные стулья, длинные темные шторы, приглушающие дневной свет, негромкая музыка. Посетители негромко переговаривались, попивая кофе.
        - Est-ce que vous avez demаnd quelque chose?[22 - Est-ce que vous avez demаnd quelque chose? - (франц.) Вы что-то хотели?] - услышали мы за спиной женский голос.
        Я обернулась и ойкнула. Рядом стояла та самая дама из магазина «Тати»! Сейчас она была уже без шляпки и пальто, в джинсах и туфлях-лодочках, но самое потрясающее - на ней была белая футболка. Без сапожек на каблуках она оказалась сильно ниже, буквально одного роста со мной, так что вполне вероятно, что эту футболку она купила для себя. Я бы показала Нике гримаску «Ну что, съела?», но была слишком смущена, поэтому просто потянула подругу к выходу.
        Однако Нику вся ситуация только забавляла.
        - Oui! - с вызовом сказала она. - Oui, nous voulons les baguettes[23 - Oui, nous voulons les baguettes - (франц.). Да, мы хотим багеты.].
        - Сa, c’est juste la dcoration de la vitrine[24 - Сa, c’est juste la dcoration de la vitrine - (франц.). Это только украшение витрины.], - улыбнулась женщина, снова - одними губами.
        - En ce cas, peut-tre, les gteaux? Est-ce que vous avez les gteaux?[25 - En ce cas, peut-tre, les gteaux. Est-ce que vous avez les gteaux? - (франц.) Тогда мы будем пирожные. У вас есть пирожные?] - спросила Ника ехидно.
        Женщина кивнула и проводила нас к витрине, на которой были выставлены десерты.
        - Кафе называется «Багет», а багеты только искусственные, - прошептала Ника, хмыкнув.
        - Может, они их еще не напекли, - прошептала я в ответ, покосившись на дверь кухни, за которой кто-то гремел противнями.
        О, чего только не было на витрине! И крем-брюле с соблазнительной сахарной корочкой, которую так и хотелось надломить ложкой, и крошечные профитроли, политые шоколадом, и булочки-бриоши со смешной «пимпочкой» на макушке, и миндальный торт, и сахарное печенье-черепица, и безешки всех цветов радуги.
        - Qu’est-ce que vous conseillez?[26 - Qu’est-ce que vous conseillez? - (франц.) А что вы посоветуете?] - спросила Ника у женщины в белой футболке.
        Тон у Ники был издевательский. Я думала, что тетка сейчас нас просто пошлет. Отомстит за грубость в магазине. Но она, видимо, обладала особой выдержкой. Как бы Ника ни старалась ее довести, она спокойно улыбнулась и сказала:
        - Macaroons.
        И добавила по-английски:
        - The best pastry in France[27 - The best pastry in France - (англ.). Это лучшие пирожные во Франции.].
        - We shall take them[28 - We take them - (англ.). Мы их берем.], - решительно сказала Ника и указала на коробочку, в которой уместилось двенадцать разноцветных пирожных-макарунс, похожих на медальки с кремом посредине. Стоили они как тридцать моих блузок из магазина «Тати», но моя подруга себе явно не привыкла ни в чем отказывать.
        Женщина кивнула и подошла к кассе. Ника протянула ей деньги и кротко спросила:
        - Are you a waiter in this cafe?[29 - Are you a waiter in this caf? - (англ.) А вы официанткой в этом кафе работаете?]
        И вот тут-то я разглядела, даже в таком полумраке, какой царил в кафе, как она слегка побелела от ярости. И, почти не разжимая губ, произнесла:
        - I’m a director. Here you are. Bon appetite! Bye-bye![30 - I’m a director. Here you are. Bon appetite! Bye-bye - (англ.). Я директор. Вот, держите. Приятного аппетита! Пока!]
        - Ну ты даешь! - воскликнула я на улице, когда мы отсмеялись. - Чем она тебе не угодила, а?
        - Не знаю, - призналась Ника, - что-то мне в ней не понравилось. Что-то у нее во взгляде. Как будто она всех презирает.
        - Ты тоже всех презираешь, - не удержалась я.
        - Я же в шутку. А эта - всерьез.
        - А футболку она все-таки для себя купила, - заметила я, запуская руку в коробку с пирожными.
        Ника шлепнула меня по руке:
        - Дома съедим! Ты забыла, я порядок люблю во всем? Ну, тогда понятно, что мне в ней не понравилось. Что она под такой красивой и дорогой одеждой носит футболки из самого трешевого магазина в мире!
        - Хотя все же странно, - пробормотала я, - размера-то они были явно детского.
        Когда мы подошли к домику мадам, то уже стемнело. У забора помигивал фонарь.
        - Она все-таки закрыла окно в нашей комнате, - прищурилась Ника, - мымра дымящая!
        - Где наше? - спросила я и ойкнула, потому что с размаху наступила в лужу, которая оказалась под тонкой ледяной корочкой.
        - Брр, - сказала я, - счастье, что у меня вторая пара кроссовок есть!
        - Икзектли, - согласилась Ника, - свои сапожки я тебе после таких прыжков вряд ли одолжу. Еще мне есть хочется. И спать.
        - Да, спать сегодня пораньше надо лечь, - вспомнила я, - потому что...
        - Потому что - что?
        - Э-ээ... Ничего. Потому что мы устали.
        В домике было темно, но дверь оказалась незапертой. Мы скользнули внутрь.
        - Не будем зажигать свет, чтоб эта чокнутая не приперлась, - шепнула я Нике, пока мы крались по гостиной.
        Мы бесшумно взобрались по лестнице. Отперли дверь в свою комнату. Я подбежала к кровати и плюхнулась, мечтая об одном - снять насквозь промокшие кроссовки. И тут же подпрыгнула, как ошпаренная. На моей кровати кто-то лежал!
        Глава 8,
        в которой мы знакомимся с остальными обитателями нашего пансиона, а у нас с Никой появляются друг от друга секреты
        Я завопила, и тот, на кого я плюхнулась, тоже вскрикнул и подскочил. Ника сначала щелкнула выключателем люстры, а когда он не сработал, она что-то гневно пробормотала по-английски в адрес мадам и включила лампочку над моей кроватью. Оказалось, что на моей кровати спал Грей!
        - Привет, - пробормотал он, потирая глаза.
        - У вас тут свидание, что ли? - сощурилась Ника. - Я не мешаю?
        - Какое свидание? - завопила я. - Понятия не имею, что он делает в моей комнате.
        - А я, кажется, имею, - сказал Грей, потягиваясь и натягивая куртку, которую поднял с пола. - Я не видел ваших вещей, свет не включал. Решил, что это пустая комната.
        - Так ты тоже снимаешь комнату в этом пансионе? - обрадовалась я.
        - Ага, у мадам Пуарэ. Поленился к ней идти, регистрироваться. Устал.
        - А откуда у тебя ключи от нашей комнаты? - с подозрением спросила Ника.
        - Зачем мне ключи? - хмыкнул он.
        Ника вопросительно посмотрела на меня, но я не ответила. Как завороженная, я смотрела на Грея во все глаза. Раз ему не нужны ключи, он залез через окно!
        Он открыл рюкзак, выложил на тумбочку сначала книгу, потом - документы. Замкнул молнию, нацепил рюкзак на спину.
        - Извините, девчонки, - зевнул он и улыбнулся, - думал, завтра с этим вопросом разберусь, а придется - сегодня. Ладно, пойду я...
        - Через окно? - не выдержала я.
        - Зачем через окно? - удивился он. - В соседней-то комнате окно закрыто.
        - Жалко, - протянула я, - я бы не отказалась еще раз посмотреть...
        Я прикусила язык, но он отмахнулся:
        - Насмотришься еще!
        Он взял с тумбочки документы и книгу. Я успела прочесть название книги: «Философские течения XVIII - XIX веков». А Ника говорила, что все спортсмены тупые...
        - Так он залез через окно? - наконец-то дошло до Ники.
        - Ага. Это паркур, - пожала плечами я, - границ у них нет, есть только препятствия.
        - А почему он сказал: «Насмотришься»?
        - Э-ээ...
        - Ну-ка, отвечай!
        - Хеллоу! - услышали мы высокий неприятный голос, и в комнату вплыла девушка, похожая на шарик.
        Все: и щеки, и руки, и ноги, а пятая точка, туго обтянутая джинсами,тем более - было у нее круглым, как у мультяшной хрюшки. Прилизанные темные волосы собраны в пучок. Прыщавая, с прищуренным взглядом, со сжатыми губами, она встала в позу руки в бока, окончательно превратившись в капризный футбольный мячик.
        - Can’t you speak a little quieter?[31 - Can’t you speak a little quieter? - (англ.) - Не могли бы вы разговаривать чуть тише?] - спросила она сердито, и я безошибочно определила ее акцент.
        Американка. Еще одна наша соседка. Значит, трейсер, пухлая капризуля, сумасшедшая мадам, анорексик —будущая актриса и я, неудавшийся художник. Вот это паноптикум!
        - We can, - поспешила я заверить ее, - sorry![32 - We can. Sorry! - (англ.) Мы можем. Извините!]
        - What are you doing here so late?[33 - What are you doing here so late? - (англ.) А что вы тут делаете так поздно?] - возмущенно спросила она.
        - Studying[34 - Studying - (англ.). Занимаемся.], - не сморгнув, соврала Ника.
        Вот уж кто специалист по выкручиванию из любой ситуации. Потому что американка вдруг улыбнулась и рассказала, что ее зовут Доминик, ей восемнадцать лет (я бы никогда ей не дала столько!), она приехала без родителей. Доминик изучает в Париже французский язык - ездит каждый день в центр города на занятия. Ей преподают грамматику и фонетику, а они с другими студентами общаются между собой по-французски, чтобы практиковаться в устной речи. А тех, кто на занятиях переходит на английский, - штрафуют на конфеты. Судя по округлой фигурке Доминик, она часто нарушала правила на своих занятиях.
        - What’re you studying?[35 - What’re you studying? - (англ.) А что вы изучаете?] - спросила она, раскатисто выделяя звук «р».
        - Philosophy![36 - Philosophy! - (англ.) Философию!] - брякнула я.
        А я, наверное, специалист по тому, как все надо портить. Потому что американка перестала улыбаться и озадаченно посмотрела на меня. А все из-за Грея! Никак он не шел у меня из головы со своими прыжками, дельфинами на шее и книжкой по философии.
        Ника поспешила представить нас, рассказала, что мы тоже жили в Америке, она - так вообще всю жизнь, и еще о том, как она собирается сниматься в сериале про похудевшую толстушку. При упоминании сериала глаза Доминик заблестели, и она сказала, что обязательно будет смотреть этот сериал. Потому что она давно и успешно сидит на диете.
        - Оно и видно, - сказала по-русски Ника без тени улыбки.
        А я не выдержала и фыркнула.
        - No Russian! - строго сказала Доминик, покосившись на меня. - And no philosophy so late! Goodnight![37 - No Russian! And no philosophy so late! Goodnight! - (англ.) Не говорите по-русски! И никакой философии в такой поздний час! Спокойной ночи!]
        И она выкатилась из нашей комнаты. А я повалилась на кровать, дрыгая ногами от смеха, но стараясь смеяться беззвучно, чтобы не обидеть новую соседку. Ника опустилась на свою кровать. Разглядывая ногти на руках, она заметила:
        - А ты видела, как она косилась на наш пакет из кафе? Диета, а?
        Я снова засмеялась.
        Мы быстро расправились с пирожными.
        Пока Ника чистила зубы, я караулила у двери, чтобы ни трейсер, ни Доминик не ворвались в ванную к моей подруге. Из гостиной послышалась грустная фортепьянная музыка. Я прошла несколько шагов по коридору и увидела мадам. Она сидела в гостиной за столом и курила. Рядом с ней стоял патефон (никогда в жизни не видела настоящих!), на котором медленно крутилась пластинка. Перед мадам стояли две фотографии. Она по очереди смотрела то на одну, то на другую и что-то бормотала.
        А потом вдруг подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
        Я отпрянула и столкнулась с Никой.
        - Что там? - спросила она, зевнув.
        - Ничего!
        Я затолкала Нику в комнату и заперла дверь.
        - Мадам танцует с медведем? - спросила она, откидывая одеяло и залезая под него.
        - Нет, - ответила я, - но на сегодня приключений хватит. Надо и на завтра что-нибудь оставить. Ты должна отдохнуть.
        - О’кей, только убери пакет с прохода.
        Я бросила взгляд на пакет из «Тати», который нарочито небрежно бросила у своей кровати, надеясь, что Ника не обратит на него внимания, списав на обычную мою неаккуратность.
        Однако Ника заметила.
        - Пусть лежит, - сказала я, - мало ли, пригодится завтра...
        - Завтра пойдем в музей, - удивленно сказала Ника. - Ты можешь одеваться как угодно, но в Лувр надо надеть что-то соответствующее.
        - Золотой камзол, что ли?
        - Хани, ты смеешься над моим желанием заставить тебя хорошо выглядеть, - огорченно сказала Ника, - но я ведь для тебя стараюсь. Думаешь, мне приятно, что все меня разглядывают с таким восхищением, а потом переводят взгляд на тебя и на лицах - разочарование.
        - Думаю, тебе приятно, - серьезно сказала я, и мы обе засмеялись.
        - Тебе хоть пень на голове теши, - проворчала Ника, осторожно вынимая контактные линзы и укладывая их в коробку на тумбочку.
        - Не пень, а кол! - хихикнула я и щелкнула выключателем своей прикроватной лампы.
        - Завтра только попробуй плохо одеться в Лувр, - пригрозила Ника, развернулась и укрылась одеялом.
        Я нырнула под свое с головой и улыбнулась в темноту. Повезло! Во-первых, удалось развеселить Нику, ведь, судя по голосу, она ни капельки не сердится. А во-вторых, она забыла про пакет, в котором лежали штаны для паркура, готовые к тому, чтобы их надели на тренировку.
        Глава 9,
        в которой я иду на самую настоящую тренировку по паркуру
        Сама я ворочалась всю ночь. Все думала: как мы начнем заниматься паркуром? Лучше бы начать с прыжков по крышам. Наверное, прежде всего важно научиться разбегаться. Он объяснит мне, сколько шагов надо сделать и как подпрыгнуть, а потом...
        Нет, так совершенно невозможно было спать! Я нажала на кнопочку новых электронных часов, и на них высветилась время: 04.00. Остался час. Я глянула на Нику. В темноте вырисовывался ее изогнутый бок под одеялом, но она не шевелилась.
        Я отбросила тяжеленное одеяло, взяла с тумбочки резинку для волос и потихоньку, стараясь не шуршать, подняла с пола пакет из «Тати», в который вчера заранее сунула черный фонарик, легкий и тонкий, чуть толще авторучки. (Подарок Зета. Привет, Зет, все никак тебя не забуду.) Затем на цыпочках стала красться к выходу.
        - Хани, - пробормотала Ника, и мое сердце ухнуло вниз, - хани... тебе синий совсем не идет... возьми красную. Вон с той полки!
        Счастливица Ника предавалась во сне любимому занятию - шопингу. Что ж, и меня ждет интересное занятие. Непонятно только - почему на детской площадке, а не сразу на крыше. Может, мы начнем с прыжков по крышам игрушечных домиков? Или мы только встретимся на площадке, а потом на крышу полезем?
        Старая дверь ванной скрипнула, я опять вздрогнула и прислушалась.
        Дом молчал. Я быстро умылась, прогоняя остатки сна, причесалась и надела спортивные штаны, затянув на талии резинку. Хм, видок у них был еще тот, то ли штаны, то ли широченная юбка. Вряд ли я просто вышла бы в этом погулять на улицу или пошла бы в школу даже на физру. Мне казалось, что я выгляжу довольно глупо, но раз так надо для паркура...
        Я потихоньку спустилась в гостиную и зажгла фонарик. Скользнула светом по стенам. Фотографии дядек были на месте, на полке за креслом мадам.
        Дверь в комнату мадам была закрыта. За второй дверью виднелась кухня. Я зашла туда, плотно закрыла дверь и лишь тогда осмелилась включить свет. Оказалось, что лампа светит дневным светом, и сразу стало заметно, как темно на улице. Просто ночь. Впрочем, мне не привыкать к путешествиям по ночам. В сентябре я штурмовала в одиночку (то есть я сначала думала, что в одиночку) первый гуманитарный корпус в МГУ как раз глубокой ночью. Правда, дело было в центре Москвы и у меня с собой был мобильный, так что папа на самом деле в любую минуту мог примчаться и спасти меня, а тут меня не спасет даже Ника, потому что батарейка у мобильника за вчерашний день села и я оставила его на ночь заряжаться на столе.
        Мне пришло в голову, что я могла бы подождать Грея здесь, на кухне. Он же живет в соседнем номере. Скоро спустится по лестнице. Но гордость взяла верх. Не стоит показывать ему свой страх. Откажется еще тренировать. К тому же с этими трейсерами никогда не знаешь наверняка, через что они решат выбраться из дома - через дверь, как все нормальные люди, или через окно, как... как... как трейсеры.
        Я заметила чайник и решила заварить чай или кофе, позаимствовав пакетик того или другого у соседей, точнее, у соседки: на одном из шкафчиков висела табличка «Доминик». Я открыла его, но там, к моему потрясению, лежал только один предмет. Луковица. Огромная рыжая луковица с чуть проросшими перьями на макушке. Вот это у нее диета! И стоило из-за луковицы табличку на шкафчик вешать? На нее точно никто не позарится.
        Со вздохом я закрыла шкафчик и проверила остальные. Посуда, приборы, кастрюли, горчица, лавровые листики, какие-то чипсы и (неожиданная роскошь) тростниковый сахар. Вообще-то, в стоимость нашего проживания входили завтраки, но что-то слабо представляется, как мадам будет их готовить из такого продуктового набора. Я, конечно, никогда не пробовала жареный сахар с горчицей или отварные чипсы с лавровым листом, но что-то подсказывало мне, что те двое, чьи фотки в траурной рамке стоят в гостиной, не слишком долго протянули на диете мадам.
        Я решила просто выпить горячей воды перед выходом на улицу. Меня слегка знобило то ли от волнения, то ли от недосыпа. Включила чайник, но он вдруг зашумел на весь дом, и я испуганно выключила его, подавляя желание нырнуть под стол, если вдруг кто заявится.
        Чайник стих.
        - Ну и ладно, - пробормотала я, сунула в рот кусок тростникового сахара и только собралась его прожевать, как вдруг из гостиной послышался какой-то звук.
        Я насторожилась. Дверь на кухню не открывали. Я сделала это сама и заморгала, привыкая после светлой кухни к темноте гостиной. Потом достала фонарик. Его свет запрыгал по креслам, стенам, столу, и тут я заметила, что в пепельнице на столе что-то белело.
        Я подошла к столу и вытащила из пепельницы обрывок листка. Расправила его, посветила фонариком. На листке, обугленном со всех сторон, были написаны изящным почерком наши имена. Veronika et Gayane.
        Какое-то нехорошее ощущение, словно липкая змея, поползло по моему позвоночнику. Почему кто-то (скорее всего, мадам!) сжег записку с нашими именами? Я невольно глянула на фотографии дядек и заметила, что под каждой из них тоже что-то белело. Я обошла стол и осторожно вытащила из-под фотографий листочки. Это были два письма, оба на французском, но на разной по качеству бумаге и написанные разным почерком. Письмо под фотографией скрипача было написано размашистым почерком, а второе, под фотографией строгого дядечки, - мелким и убористым. Я без труда соотнесла почерк с фотографиями. Ясно, что первое писал человек творческий, то есть скрипач, а второе - вот этот стриженый педант со строгим взглядом.
        Оба письма начинались одинаково: «Розетт, мон амур». Розетт Пуарэ - так звали мадам. Значит, оба дядьки писали ей.
        Почерк на сожженном листочке отличался от этих двух. Наверное, он принадлежал мадам. Значит, она тоже что-то писала, а потом сожгла? Сожгла наши имена? Может, она колдовала, чтобы отправить нас туда, где педант и скрипач? И скоро на полке появятся новые фотографии улыбающихся девочек?
        Фонарик выпал из моих рук, закатился под стол, и тут я, к своему ужасу, заметила, что дверь в комнату мадам медленно открывается... в проеме уже виден ее силуэт, а в руках у нее свеча.
        Я сжала в кулаке листочек и бросилась к выходу. Бог с ним, с фонариком, тут бы живой остаться!
        Выскочила на крыльцо и выбежала на дорогу, тяжело дыша.
        По дороге медленно катил тележку пожилой бородатый араб в пестрой шапочке и красном фартуке. На тележке было написано «hot», а вместо слова «dog» нарисована сосиска. Араб с интересом оглядел меня, особенно его заинтересовали растянутые штаны, потом улыбнулся и беззвучно что-то проговорил. Насколько я могла разглядеть в свете фонаря, он сказал: «Хеллоу! И это простое доброе слово немного успокоило меня. Я поняла, что сахар все еще у меня за щекой, и прожевала его.
        Грей уже ждал меня на площадке. Сидел на заборчике, слушал плеер. Значит, все-таки вылез через окно.
        - Ты чего такая напуганная? Если боишься...
        - Ничего я не боюсь! - сказала я, раздосадованная. - Погнали!
        Он пожал плечами, вытащил наушники из ушей и сунул плеер в рюкзак.
        - Что ж... Погнали!
        Я хотела перелезть через заборчик, но он остановил меня знаком.
        - Потом туда залезем. Сначала тренируемся тут.
        - Тут? - удивилась я, оглядываясь. У детской площадки стоял только фонарь. И росло несколько деревьев. На них, что ли, будем карабкаться?
        - Тут. Прежде всего - бег. За мной!
        И он побежал вокруг площадки.
        - Какой бег?! А по крышам прыгать?
        Он только ухмыльнулся. Пришлось последовать за ним. Так мы и бегали, как два идиота, вокруг детской площадки, освещаемой только фонарем, пока я не начала задыхаться.
        - Может, хватит?
        - Хватит, - согласился он, но не остановился, - а теперь приставной шаг!
        - Но у меня уже в боку колет!
        - А ты вдыхай и выдыхай на счет. Раз-два - вдох, три-четыре - выдох!
        Я попробовала, стало полегче, но потом я опять сбилась. Потому что задумалась: ладно - бег, но приставными шагами-то зачем скакать? Может, он надо мной издевается?
        - Грей, а зачем все это?
        - Ты же сама сказала: погнали!
        Нет, он точно издевается! Отворачивается и смеется!
        - Бежим спиной вперед!
        Меня взяла злость. Ах, он думает меня уморить? Что ж, посмотрим! Я так просто не сдамся. Спиной вперед?! Пожа-а-алуйста! Не успела я это подумать, как врезалась в фонарный столб.
        - Ты как? - спросил он, подбегая, но мне показалось, что он снова ухмыляется.
        - Чудненько! Погнали дальше!
        - Тогда бег спиной вперед, но смотрим через левое плечо!
        - Это чтобы в фонарь не врезаться?
        - И для этого тоже.
        Некоторое время мы просто молча бежали. Потом он сказал: «Стоп». И встал напротив меня, прохаживаясь туда-сюда, чтобы успокоить дыхание.
        Моя надежда на прыжки с крыши на крышу таяла, как снег в садике нашей мадам, - быстро.
        Потому что мой новый друг (или экзекутор, я пока не поняла) устроил мне самый обычный урок физкультуры (которые я не то чтобы обожаю). Наклоны вперед-назад-вбок, вращения то головой, то кистями.
        - Зачем мы это делаем? - жалобно спросила я.
        - Не останавливайся! Подпрыгивай на месте!
        - Зачем?!
        - Что именно - разминка? Разогреть мышцы. Подготовить их к выполнению...
        - Трюков? - с надеждой спросила я.
        - Элементов, - поправил он меня. - Мы же не в цирке... Отожмемся?
        И он неожиданно наклонился и уперся руками об асфальт.
        - Э-э, - протянула я.
        - Давай-давай. Всего десять раз!
        - А потом еще десять, - добавил он, когда я с грехом пополам выполнила что-то отдаленно напоминающее отжимание.
        - Я не смогу! Извини, но... точно не смогу!
        - Это не катит! Ты сможешь! Давай! Ну! Пять! Шесть! Давай, еще четыре осталось! Всего ничего!
        Я еле поднялась. Скажу честно, задыхалась и пыхтела, как паровоз. Вот физия, наверное, красной стала! Я утерла пот рукавом куртки, потом скинула ее на забор и снова утерла лоб рукавом, на этот раз - толстовки.
        - Физра какая-то, - пробурчала я, - трю... элементы-то будут?
        - Будут. Давай-ка попрыгаем. Руками маши, словно ты птица.
        Это упражнение меня повеселило. А потом он сделал вообще что-то невообразимое. Сел на корточки, подтянул к груди колени и оперся руками о землю. То есть как бы свернулся калачиком. И сказал:
        - Прыгай!
        - На месте?
        - Через меня!
        - Ой, - только и сказала я, - шутишь, что ли? Как же я буду через живого человека прыгать?
        - А ты только через мертвого умеешь?
        - Ну серьезно! Давай лучше через рюкзак.
        - Это не фишка. Фишка - через меня. Вперед! На счет три!
        Я прыгнула, но все-таки слегка струсила - мыски моих ступней двигались не по прямой, а слегка огибая его спину.
        - Теперь я через тебя! А теперь снова ты!
        Через пять или шесть прыжков я взмолилась:
        - Хватит!
        - У тебя что-то болит? - спросил он спокойно, повернув ко мне голову.
        - Все болит!
        - Не мышцы. Суставы болят? Нет? Тогда продолжаем! Резкий выдох! Да нет, во время прыжка!
        Вскоре он позволил мне отдохнуть. Я с облегчением опустилась на заборчик вокруг площадки. Если честно, я уже и не хотела никаких особых трюков. Тьфу, элементов! И поэтому постаралась сделать лицо понесчастнее. Чтобы он сам понял, что с меня на сегодня достаточно. Тем более, начало светать, на улице появились люди. Правда, на нас никто особого внимания не обращал - наверное, из-за этой серой растянутой во все стороны одежды.
        - Ну что, - сказал он, - погнали, как ты говоришь. Первый элемент: «баланс». Забирайся-ка на этот заборчик.
        - Может, хоть руку дашь?
        - Попробуй сама.
        Но ему все-таки пришлось протянуть мне руку, и я оперлась на нее. Но ни за что не хотела отпускать.
        - В этом суть элемента, - объяснил он, - чтобы ты научилась балансировать. Ну, ты руки-то расставь. Поймай равновесие. Вот... Теперь попробуй двигаться. Осторожно... Хорошо... Только, оп!
        Я, конечно, не удержалась и завалилась прямо на него.
        - Еще раз! - невозмутимо скомандовал он.
        После баланса мы занялись «лэндингом», то есть обыкновенным приземлением. Наконец-то перелезли через заборчик вокруг детской площадки, на котором я училась балансировать, и подошли к детской горке. Мы забрались на нее, и он показал, как нужно спрыгивать.
        - Отталкиваешься от поверхности. Сгибаешь колени. Руки расставляешь, балансируя. Потом в прыжке потихоньку распрямляешь ноги и обязательно...
        - Я знаю, - не удержалась я, - приземляться надо на носки. Я умею это делать! Меня в Нью-Йорке один танцор уличный научил. Вот, смотри!
        Не дожидаясь, пока он покажет мне этот «лэндинг», я взяла и сиганула вперед с детской горки.
        - РУКИ! - закричал он мне вслед, когда я уже приземлилась, как положено, на носки, держа колени полусогнутыми, - что ты творишь?
        Он прыгнул рядом со мной, все сделав так же, кроме одного - он выставил вперед руки, согнув их в локтях и как бы спружинив на них.
        - Коленочки не болят? - бросил он мне, поднимаясь. - Впрочем, без разницы. Вот кто у нас настоящий понторез-то оказался!
        - Я, что ли? - не поняла я. - Но почему? Я же все правильно сделала!
        - То есть ты не заметила, что я на руки свой центр тяжести перенес?
        - А зачем?
        - Да будь тут немного повыше, ты бы себе так колени повредила, что хромая отсюда ушла бы! И обвинила бы во всем меня! Все, хватит. Демонстрируй свои навыки кому другому, я пошел.
        И он правда двинулся к своему рюкзаку.
        - Постой! - завопила я, хватая его за рукав куртки. - Ну, прости, прости! Больше не буду. Да это единственное, что я умею. Правильно приземляться. То есть, - добавила я торопливо, - я думала раньше, что это правильно. Ошибалась, признаю. Покажи еще раз, а? Пожа-а-а-алуйста.
        Он кивнул. То ли в воспитательных целях меня ругал, то ли отходчивым оказался. После «лэндинга» он показал мне еще один простой элемент «лэйзи». Это такое ловкое перепрыгивание через забор оказалось. Подбегаешь, опираешься на руку, ногой, близкой к препятствию, делаешь мах, переносишь тело над заборчиком и опираешься на вторую руку.
        «Лэйзи» оказался легким для него, но сложным, конечно, для меня. Я вроде ногу занесла, но «перелететь» не вышло. Потом снова попробовала, и «оседлала» заборчик.
        - Слушай, наверное, пока не смогу...
        - Давай-ка пошагово попробуем.
        - Ты вообще не сдаешься?
        - А чего тут сдаваться? Есть задача - научить тебя делать «лэйзи». Вот я ее и решаю. Это же обычная практика паркура. Смотри: подходишь, кладешь руку на забор. Давай.
        - Это легко!
        - Отлично. А теперь мах! Ближней ногой. Ага. Еще раз. Шаг. Рука. Мах. И...
        - Ой, - вырвалось у меня, когда я перелетела, - а как бы это повторить, а?
        Когда мы закончили, стало уже совсем светло. Мы уселись на заборчик, и он достал из рюкзака воду.
        - Будешь?
        - Я твоя должница, - тяжело дыша, проговорила я и принялась жадно пить.
        Потом глянула на часы. Начало седьмого.
        - Не опоздаешь?
        - Поезд в половину. А там рядом со станцией.
        Он закурил.
        - А как же здоровый образ жизни? - подколола я его, бросая пустую бутылку в урну и, конечно, промахиваясь.
        - Ты не представляешь, как много спортсменов курят, - спокойно сказал он, выдыхая дым в другую сторону, подальше от меня, - просто при моем образе жизни, постоянных тренировках, это не так вредно. При быстром беге смола выветривается. Но это не значит, что можно начинать курить в тринадцать.
        - Мне пятнадцать! Но я и так не собиралась. У меня дедушка от рака легких умер, я даже пробовать не хочу, - покачала головой я, подбирая бутылку и донося ее уже до законного обиталища.
        - Хорошо, что у тебя есть эта причина, но есть люди, которых бы это не остановило. Никогда не знаешь, что к чему тебя подтолкнет.
        - А что тебя подтолкнуло к паркуру?
        - Да я как-то случайно начал им заниматься. С детства любил прыгать. А потом выяснилось, что это паркур. Знаешь, что мне нравится? Я не люблю соревнования. В паркуре их нет. Тут соревнуешься со своими собственными достижениями на каждом этапе. Вроде как встаешь на следующую ступеньку.
        Я кивнула. Это я и ощущала. Переход на следующую ступеньку моей собственной лестницы. Ведь я не сбежала с тренировки, а могла бы, между прочим!
        - А еще меня подтолкнула лень.
        - Лень?!
        - Ага. Трейсеры ведь очень ленивые люди. Им влом обходить препятствия.
        Я засмеялась и распугала голубей, несмело подкравшихся поближе в надежде получить от нас каких-нибудь крошек. Он потушил сигарету, достал плеер и сунул в уши наушники. Я придвинулась, чтобы глянуть на бегущую строку. The Chemical Brothers[38 - The Chemical Brothers - британский музыкальный дуэт, работающий в жанре электронной музыки, один из известнейших коллективов —представителей и основоположников биг-бита.].
        - Саундтрек к «Ханне»[39 - Имеется в виду фильм «Ханна. Совершенное оружие» - остросюжетный боевик о 16-летней девочке, выросшей в лесу и обладающей навыками выживания в экстремальной ситуации.]? - наугад спросила я.
        Он кивнул.
        - Тоже их люблю, - сказала я, - особенно ту, под которую Ханна среди контейнеров от преследователей прячется.
        - The Container Park, - сказал он, - девятнадцатая.
        - Ну да. Классно она в фильме с ними дерется.
        - На всякий случай имей в виду, драться я никого не учу.
        - Больно надо! И вообще... Я после такой тренировки завтра, наверное, и с кровати не встану. А мне сегодня по музеям еще с Никой.
        - Ничего, скоро усталость уйдет. А мышцы завтра размять не забудь.
        Вдруг он глянул на наш дом и вскочил, выронив наушник. Лицо у него стало мрачным.
        - Я очень надеюсь, - проговорил он тихо, - что твоя подружка больше не будет за нами следить.
        - Какая подружка?
        - В красном костюме.
        - Ника?
        Я глянула на балкон, но он был пуст.
        - Там никого нет!
        - Уже нет.
        - А что плохого, что она наблюдает?
        - Ничего. Если потом не попытается повторить то, что видела сама, без контроля! Потому что от незнания своей силы и неправильного ее применения бывают несчастья! - выпалил он, сунул плеер в карман куртки и побежал к станции, перепрыгнув по дороге через огромный валун, на котором ребятишки оставили свои фломастерные письмена.
        Он как будто очень-очень расстроился. Почему? Из-за Ники?
        Из нашего номера неслись кокетливые звуки аккордеона: судя по всему, Ника скачала на ай-фон что-то типично французское. Когда я открыла дверь, она кружилась по комнате во всем черном: кожаная куртка в обтяжку, лосины, идеально облегающие ее все еще стройные ноги, балетки. Не хватает берета и багета, точно получится настоящая француженка. Не успела я спросить, где она взяла новые вещи, как увидела ЕГО - виновника вчерашних волнений и сегодняшнего Никиного приподнятого настроя. Темно-шоколадный чемодан в рисуночках и золотых заклепках.
        - Представляешь, я нашла его у дверей комнаты! - воскликнула Ника, бросаясь мне на шею и обдавая меня нежным цветочным запахом духов.
        А может, это она сама так начала пахнуть от счастья...
        - Я готова к прогулке по Парижу! - пропела Ника мне в ухо, - Лувр, Мувр, Дудувр, я иду к вам!
        Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать, но последние слова Грея насторожили меня.
        - Ника, то, что ты видела на детской площадке...
        - Я ничего не видела на детской площадке, - удивленно сказала она, отрываясь от меня и заглядывая мне в лицо. - А что ты там делала?
        - Ты видела!
        - Да нет же, хани! Чтобы создать такой лук, надо не в окно, а в зеркало целый час смотреть. Это я на всякий случай, если ты вдруг решишь нормально выглядеть.
        Я с подозрением посмотрела на нее, но она только поклацала густо накрашенными, не хуже чем у любой куклы Винкс, ресницами в ответ.
        - Ладно, - сдалась я, - тогда подожди секунду. Я быстро в душ, натяну джинсы, «кенгурушку» новую и готова!
        - Джинсы, «кенгурушку», - передразнила она меня, - а кстати, что ты там делала, хани, в пять утра на детской площадке? Целовалась?
        - Йогой занималась! - прокричала я из-за закрытой двери ванной, включая воду погорячее.
        - Ты же сказала, что бросишь!
        Но я сделала вид, что не слышу. Я быстро оделась, заколола волосы, нацепила любимые кроссовки, разрисованные маркерами, и принялась выбрасывать ненужное из карманов рюкзака, чтобы не таскать с собой целый день лишний груз.
        - Мадам, кажется, снова начала курить, - повела носом Ника, - ладно, жду тебя на улице!
        И она все-таки нацепила кокетливый черный берет. А потом взялась за ручку двери и жалобно сказала:
        - Только харри ап, плиз! Очень хочется багетик!
        Я улыбнулась и покачала головой. Сунула в рюкзак кошелек, фотоаппарат. А потом... Я не знаю, из-за тренировки или нет, но мне страшно захотелось... Нет, не рисовать, но на всякий случай взять с собой блокнот и карандаши. В рюкзаке их не оказалось. Пришлось доставать чемодан и рыскать в нем среди свитеров и футболок.
        «Жаль, что в моем так мало места, - думала я, - а вот в Никином...» Кстати...
        Я встала с колен, подошла к Никиному чемодану, горделиво возвышающемуся над своим бедным родственником - моим обшарпанным другом, осторожно потянула за золотую молнию и заглянула внутрь.
        Внутри чемодана лежал свернутый комком красный спортивный костюм.
        Глава 10,
        в которой на меня наконец-то снисходит озарение!
        Не буду строить из себя Ботаника и скажу честно: самое интересное в Лувре - это вход через гигантскую стеклянную пирамиду. Вокруг нее стояли пирамидки поменьше.
        - Там вход для гномиков, - пошутила я и немедленно сфотографировала славную семейку пирамидок.
        А потом зашла внутрь и просто взвизгнула от восторга, оказавшись под тысячью гигантских сегментов, сквозь которые светило зимнее парижское солнце.
        - Это американцы строили, - подчеркнула довольная Ника, умявшая три багета с кофе, который мы купили в пластиковых стаканах и пили по дороге, пока топали вдоль мутной Сены к Лувру.
        - Здоровский дизайн, - одобрила я, - хорошо, что очередь за билетами такая большая, можно постоять - полюбоваться.
        - Терпеть не могу очереди! - заявила Ника, - к тому же до восемнадцати лет вход бесплатный.
        Она потащила меня внутрь музея.
        Ну, не знаю... Наверное, все эти картины, скульптуры, коллекции королей разных веков, искусство древних стран и религий, Венеры и Афины с отбитыми руками и носами кому-то показались бы божественными. Кому-то, кто разбирается. Мы как-то быстро заскучали.
        - Давай найдем какие-нибудь знаковые вещи, - предложила Ника, заглянув в путеводитель «Американцы в Париже», но и у «знаковых вещей» нас ожидало разочарование - ненавистные Нике очереди, у которых не было не хвостов, ни начал.
        Добила нас «Мона Лиза». Она была окружена настолько плотным кольцом японцев, что приблизиться не получалось ближе чем на пять метров. Ну и зачем, спрашивается, мы приехали в Лувр? На youtube.com и то можно было поближе в каком-нибудь ролике все посмотреть. Один из японцев все пытался выбрать получше ракурс, пятился и в конце концов наступил мне на ногу.
        - Sorry! - подпрыгнул он и поклонился.
        - Ий, - ответила я.
        - Нихонго ханасимаска? - обрадовался японец.
        - Типа, говорю ли я по-японски, - объяснила я Нике, потом покачала головой, ткнула себя пальцем в грудь и сказала:
        - Манга отаку. Аниме отаку.
        - Отаку? - спросила Ника. - Фанат, что ли?
        Я кивнула и добавила:
        - Миядзаки.
        - Миядзаки-сан! - обрадовался японец и сфотографировал нас с Никой на мобильный.
        Вместо «Моны Лизы», как я поняла.
        - Хорошая, кстати, идея, - пробормотала я, когда он наконец откланялся, и тоже достала мобильный.
        - Ботанику пишешь? - спросила Ника, усаживаясь на скамью.
        - Угадала, - кивнула я и показала эсэмэс: «Мы в Лувре, и нам скучно. Мы дуры?»
        Ботаник ответил незамедлительно. «Зачем вы вообще туда пошли? Езжайте в д’Орсе! Там же импрессионисты! Зарядитесь настроением!
        - Мне не хватает Ботаника, - сказала Ника, - а в д’Орсе неохота. Там очередь будет. Может, пора уже пообедать?
        - Мне его тоже не хватает, Ботаника. А в д’Орсе вряд ли будет очередь. Смотри, какие тучи, сейчас дождь пойдет.
        - А насчет ланча?
        - Спросил человек, слопавший три багета!
        - О’кей-о’кей, - проворчала Ника. - Какое счастье, что в Париже на каждом углу киоски с едой! А то я с тобой никогда не получу роль толстушки!
        Японцы образовали уже новый круг, оттеснив нас от «Моны Лизы» еще на два метра, и нам пришлось столько раз извиниться, что в конце концов даже Ника выучила это бодрое японское «Гомен кудасай!», то есть «Простите, пожалуйста!».
        Бросив прощальный взгляд на пирамиду, я подумала, что мне не хватает Ботаника не только потому, что он наверняка устроил бы для нас замечательную экскурсию по Лувру (так и слышу его бодрый голос: «После пожара и разрушения Тюильри, произошедших при осаде Парижской коммуны в мае 1871 года, Лувр приобрел современный вид»), а еще и потому, что Серега никогда не унывает. Так что оптимист сейчас не помешал бы двум барышням, каждая из которых так и норовит поддаться мрачному настроению.
        Мы пересекли Сену по мосту Рояль и подошли к музею д’Орсе, в котором в основном выставляются картины импрессионистов. Как назло, никаких киосков нам по дороге не попалось (кроме одного, за которым стоял парень в грязно-белых рукавицах с обрезанными пальцами и торговал вареной кукурузой, при виде которой Ника только сморщила нос).
        - Ничего! - подбодрила ее я, перебегая рядом дорогу, - может, там внутри будет кафе? Наверняка будет!
        Однако у музея д’Орсе нас ждало кое-что ужасное. Очередь. Да не простая, а змейкой в пять колен!
        - Пошли отсюда!
        - Нет, Ника! Давай хоть немного прикоснемся к прекрасному!
        - Давай! Для этого надо ехать на шопинг в галери Лафайет!
        - Пожалуйста, хани! - взмолилась я, потому что краем глаза засекла на тумбе афишу с репродукцией Моне «Тюльпаны Голландии», и мои ноги теперь отказывались идти куда-либо еще (тем более на шопинг!). - Ника, мне кажется, нас ждет там сюрприз!
        - Только если шоколадный торт из пяти слоев, - мрачно сказала Ника, становясь в хвост очереди. - Нет, ну скажи, я хоть немного потолстела?
        - Да, - соврала я, лишь бы она никуда не сбегала.
        - Врешь, - вздохнула Ника и покосилась на двух мексиканцев, которые сразу заняли место за нами.
        Она с интересом рассматривала их темные вязаные пончо, а они - ее беретик, а потом мексиканцы вдруг достали зонты. И все в очереди достали зонты: розовые, зеленые, прозрачные с кошачьими ушками, огромные зонты с деревянными ручками и логотипами отелей на болоньевой поверхности. И как только все достали зонты, хлынул дождь, словно из поливальной машины. У нас не было никакого зонта. То есть у меня был капюшон, а вот у Ники...
        - Хани! Харри ап!
        - Ника! Я тебя умоляю! Это же импрессионисты!
        - А это - я!
        Я посмотрела на огромные клубы туч, нависшие над музеем, и подумала, что если есть там любое божество, отвечающее за дождь, пусть оно выключит свою поливальную машину и даст мне возможность разбудить внутреннего художника, который заснул во мне крепким сном с тех пор, как меня бросил Зет.
        И вдруг кто-то потянул меня за рукав.
        - Мисс! Мисс! АмбреллА! АмбреллА!
        Это был высокий худощавый индиец с замученным взглядом. На руке у него болтались «амбреллА», то есть зонтики, а у самого на голове был завязан прозрачный пластиковый пакет.
        Но как же я была рада этому смуглому, какому-то засушенному дядьке с пакетом на голове!
        - Two, - выпалила я, протягивая деньги, - please! Thank you![40 - Two! Please! Thank you! - (англ.) Два! Пожалуйста! Спасибо!]
        - Еще скажи «I love you!», «Marry me!»[41 - I love you! Marry me! - (англ.) Я люблю вас! Женитесь на мне!], - буркнула Ника, снова становясь в очередь и принимая от меня маленький черный зонтик. - Вот папе подарочек из Парижа привезешь! Живого индийца с зонтиками!
        Индиец еще долго бродил среди людей, стоящих в очереди, заунывным голосом выкрикивал эти свои: «АмбреллА, амбреллА». Ника умудрилась зацепиться ногой о заборчик, который отгораживал друг от друга разные колена очереди, и слегка покарябала свою черную балетку. Но очередь все-таки двигалась довольно бодро, и в конце концов мы достигли билетной кассы, а пока стояли за билетами, я слегка улучшила настроение Ники, закрасив черным маркером царапину на ее туфле. А потом... Потом я провалилась в другой мир.
        Это действительно был другой мир. Мир талантливых людей, которые зарисовали жизнь вокруг себя так, что каждая картина казалась отдельным волшебным миром, в который хотелось нырнуть и не выныривать.
        Я просто поедала глазами тысячи оттенков, которыми пестрели картины. Настоящее волшебство - когда эти мазки (раз!) и складываются в изображение, но такое, от которого все внутри переворачивается.
        Переворачивается потому, что ты прямо кожей ощущаешь мимолетность этого вида, пройдет секунда - и он изменится, станет другим, но художник успел, ухватил кусочек мира и увековечил его в картине.
        От этих мыслей я начала дрожать (а может, это начал во мне трепетать мой внутренний художник), но я вдруг прониклась этой идеей: зарисовать, пока не изменилось, и лихорадочно принялась вспоминать основы классического рисунка, которые я когда-то изучала в кружке при нашем Доме культуры. Подошла Ника:
        - Как импрешн от импрешионистов?
        Я чуть не брякнула: «Я тоже так хочу!» - но взяла себя в руки и пробормотала:
        - Потрясно... А тебе?
        - Понравилось. Интересно, а у них есть в магазинчике сумочки с такими принтами? - спросила Ника, указав на «Танцовщиц» Эдгара Дега, изогнувшихся в немыслимой позе (тоже они, что ли, йогой занимались?) в своих пышных синих платьях.
        Я не успела ответить. В зале Ренуара, в самом углу я увидела то, ради чего (я уже поняла!) ноги привели меня сюда. В самом углу висел портрет темноволосого мальчика, с бледной, как фарфор, кожей и розовыми ушами. Мальчик смотрел не на художника, а чуть ниже, и создавалось впечатление, что он задумался, а Ренуар его «поймал». Мальчик был аккуратно причесан, в тельняшке, то есть вроде бы позировал, но вышло так, словно этот его задумчивый взгляд и отстраненную вежливую улыбку ухватили абсолютно случайно.
        Я подошла совсем близко. Портрет Фернана Хальфена заставил моего внутреннего художника не просто дрожать, а колотиться, топать ногами и требовать выхода из той клетки, в которую я его загнала.
        Не только потому что мальчик был сероглазый (обожаю сероглазых, Слава, мой первый бойфренд, был именно таким), но и потому что его глаза блестели. Еще секунда - и моргнет.
        Я прямо взвыла от восхищения и проговорила сквозь стиснутые зубы несбыточное свое желание:
        - Я тоже так хочу!
        - Ну, не думаю, что у них есть такие принты, - с сожалением сказала Ника, подойдя поближе, - хотя ничего такой, кул гай!
        Я ответила ей хищным взглядом. Она даже попятилась:
        - Что с тобой, хани?
        - Харри ап, Ника. Нам нужно срочно в кафетерий.
        Через час мы вернулись в центральный зал музея, который сохранил архитектуру железнодорожного вокзала, из которого сделали д’Орсе, как любезно сообщил нам путеводитель «Американцы в Париже».
        Я усадила Нику на каменную скамеечку в кубическом стиле, словно собранную из детского конструктора, рядом со скульптурой - то есть скульптурной группой, как сказал бы Ботаник. Группу эту составляли четыре тетеньки, которые, если верить справочнику, были «Частями света, поддерживающими небесную сферу». Хотя сфера на вид была не очень тяжелая и вся состояла из каких-то скобок, вид у тетенек был сосредоточенный, у некоторых - печальный, а одна вообще была за ногу прикована цепочкой.
        - Мне холодно тут сидеть, - заявила Ника, потрогав ладонью скамеечку.
        - Ничего, - пробормотала я, чиркая карандашом по блокноту, - я недолго. Ты же не хочешь есть?
        Ника задумалась, припоминая, сколько всего она слопала сейчас в кафетерии музея: и сэндвич с курицей, и шоколадный бисквит, и банановое мороженое, и еще горсть леденцов со стойки прихватила. Я закусила губу, молясь, чтобы она оставалась такой задумчивой еще хоть пару минут, чтобы я могла «поймать» ее состояние. Фернан Хальфен стоял у меня перед глазами.
        - Есть я, мейби, не хочу. Но у меня скоро затекут ноги.
        - Не советую тебе ворчать. Посмотри вон, что Жан Батист со своими моделями делал.
        Я кивнула на «Части света», и Ника пару минут задумчиво созерцала ногу одной из них, обмотанную цепью.
        - О’кей, - сдалась она, - немного я посижу. Но вообще, хани, это кантбишно. Пришли в музей, чтобы рисовать самим! Тут и так полно картин.
        - Ничего, - бормотала я, не отрываясь от блокнота, - посмотри вон на тех итальянских парней, что сидят на скамейке напротив.
        - Ну, правый, допустим, разглядывает меня, - обрадовалась Ника, взбивая руками пышные белокурые волосы, - а что делает левый?
        - Разгадывает судоку. Не вертись, я скоро закончу.
        - Ну как? - спросила я, затаив дыхание.
        Ника снова покосилась на итальянцев, теперь они уже оба разгадывали судоку по имени Ника, не отрывая от нее восхищенных взоров и даже выкрикивая что-то вроде «Белла» и «Беллиссима».
        - Хани, тебе честно сказать?
        - А как же?!
        - До Ренуара недотягивает, - Ника сочувственно поджала губы. Так, чтобы это видели итальянцы.
        - Это понятно... На тебя похоже?
        - А! Ну, хани, ты же триста лет рисуешь. Похоже, конечно.
        - То есть момент поймать удалось?!
        - Велл, конечно! Самое главное - что я на твоем портрете - толстенькая. Поэтому он прекрасен! Ну что, пойдем в магазинчик при музее?
        Она грациозно поднялась со скамейки и послала итальянцам воздушный поцелуй.
        Накупив кучу ручек, магнитиков на холодильник, значков, брелоков, футболок и сумочек, Ника наконец позволила мне выйти на воздух. Очередь в музей увеличилась - видимо, подтянулись те, кто только что проснулся. Одна из девочек держала в руке картонный стаканчик с кофе. Услышав, как мы с Никой переговариваемся по-русски, она шагнула из очереди и спросила у меня:
        - Извините! Вам выставка понравилась?
        - Очень! - воскликнула я. - Там такой Ренуар обалденный! А где вы взяли кофе?
        - Вот там, видите, бесплатная дегустация. Значит, Ренуар, да?
        - И итальянцы, - кивнула Ника, - итальянцы там круче всего.
        И мы поспешили к столику, за которым девушка в куртке с логотипом фирмы —производителя кофе разливала по стаканчикам дымящуюся жидкость из термоса. Я подбежала первая, глубоко вбирая в себя кофейный запах, предвкушая первый глоток после долгой и абсолютно счастливой работы над рисунком, схватила стаканчик, и вдруг он сам, клянусь, вывалился у меня из рук. Я еле успела отскочить, но капли кофе попали мне на джинсы, а самое главное (о ужас!) - на светлое пальто дяденьки, который как раз насыпал в свой кофе сахар из пакетика.
        Дяденька заверещал по-итальянски, и его слова никак не напоминали «Белла» и «Беллиссима».
        - Ты что? - удивилась Ника, подбегая ко мне и оттаскивая от дяденьки.
        - Ника... Я клянусь... Он сам вырвался...
        Я огляделась, и меня пронзило током с ног до головы. На набережной через дорогу стоял мотоциклист. Он медленно снимал шлем. Не знаю, как я догадалась, кто под ним будет скрываться, но через секунду я увидела бледное лицо и рыжие бакенбарды. Это был он. Человек-оборотень из самолета.
        Он направился к светофору, чтобы перейти дорогу к музею. К нам.
        - Харри ап, хани! - Ника дернула меня за руку, и по ее лицу я поняла: она наконец-то испугалась его.
        Мы побежали в противоположную сторону, сквозь очередь, на нас вопили на разных языках, Нику даже кто-то ткнул зонтиком, но она крепко держала меня за руку и волокла через забор из людей, а мои ноги все слабели с каждым шагом, и мне казалось, я слышу его голос в голове: «Стой... остановись... дождись меня».
        - Не дождется! - неожиданно крикнула Ника и затащила меня в первый попавшийся вестибюль метрополитена.
        Там, у хлопающих дверей, через которые сновали люди, мы отдышались. Я все не могла отвести взгляда от лестницы - боялась увидеть там сначала черные джинсы, потом черную куртку и шлем в руках, а потом и бледное лицо с бакенбардами.
        - Думаешь, он нас нарочно выслеживает? - прошептала я Нике.
        - Не знаю. Но вид у него точно как у психа.
        - Я тебе говорила, он оборотень!
        - Я не верю во всю эту чушь, - отрезала Ника, - но он явно что-то нехорошее задумал. Может, он хочет нас киднепить? Дэди предупреждал меня о том, чтобы я остерегалась слишком прилипчивых бойзов во Франции. Пойдешь к ним в гости, а они - хоп! И в рабство тебя продадут.
        Мы обе помолчали, с ужасом прокручивая в голове слова отца Ники.
        - А вот и картинка в тему, - сказала Ника и ткнула наманикюренным ногтем в стену за моей спиной. Там висел плакат с анонсом фильма «Глаза Джулии», и изображено женское лицо с завязанными глазами. Меня передернуло.
        - Гильерм Моралес, - прочла я вслух имя режиссера.
        - Ты на продюсера посмотри, - кивнула Ника, - Гильермо дель Торо. Даже страшно представить, что там у бедной Джулии под повязкой. Вот уж кто псих на все сто, так это Гильермо дель Торо. Видела его «Лабиринт Фавна»?
        - Видела его «Приют», - ответила я, снова содрогаясь. - Пошли отсюда, а? Только не надо ничего есть... Мне сейчас кусок в горло не полезет.
        - Я и не собиралась ничего есть, - гордо ответила Ника. - У меня две страсти, ты забыла? Еда и шопинг!
        - Но шопинга-то на сегодня хватит? - с надеждой спросила я, кивая на пакеты с логотипом д’Орсе.
        - Хани, ты крейзи?! Шопинг еще и не начинался. Харри ап, галери Лафайет ждет нас!
        Оставшийся вечер я провела в кафе на диванчиках галери Лафайет, среди унылых папаш с колясками, замученных шопингом бабушек, разглядывающих мозоли на пятках, и детей, перемазанных шоколадом, с визгом гоняющихся друг за другом между столиками. В общем, всех тех, кого достал шопинг, но кто вынужден дожидаться своих мам и подруг (в моем случае), пока они истратят все денежки на туфли, часы и шляпки.
        Я рисовала потихоньку то сердитого карапуза, просящего у бабушки кусочек торта с витрины, то восторженную девочку, которой купили какие-то побрякушки, то двух возмущенных русских тетенек, которые подсчитывали что-то на калькуляторе и вскрикивали каждую секунду: «Не может быть! У нас эти платки дороже в два раза! Надо всем пойти накупить!» Но радость от того, что я снова рисую, уже поблекла.
        «Никогда не понимала, зачем людям столько барахла», - с тоской думала я, а сама все оглядывалась - не вынырнет ли из-за угла мой преследователь с рыжими бакенбардами?
        Глава 11,
        в которой я отказываюсь от расследования и иду на тренировку, где становлюсь свидетелем чего-то очень важного
        Ночью я не могла спать - болело все. Кроме пальцев. Я поворочалась и в четыре утра с кряхтеньем поднялась с кровати. Ника не шелохнулась: ее здорово утомил вчерашний шопинг, она даже забыла поужинать вечером. А я забыла забрать из-под стола фонарик. Если он еще там.
        Попробовала потянуться - больно. Присесть - тоже. Ну и ну...
        Я пошарила рукой на тумбочке, и мне попались только те растянутые штаны, в которых я ходила на тренировку.
        Тоже сойдет, лучше, чем в пижаме, гулять по дому. Я взяла толстовку, телефон и выползла в коридор. Спустилась в гостиную, залитую лунным светом. Подошла к столу, с трудом присела на корточки и принялась шарить руками под столом, стараясь не оборачиваться на клетку с застывшим попугаем, прекрасно вырисовывающуюся на фоне окна, за которым ярко светила луна.
        Фонарика, конечно, не было. Я сунула руку в карман, чтобы достать телефон и посветить им под столом, и вдруг...
        - Are you looking for this one?[42 - Are you looking for this one? - (англ.) Ты это ищешь?] - раздался шепот с лестницы, и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не заорать.
        Как бледно-розовое привединие, Доминик стояла на лестнице и освещала лицо фонариком. Моим фонариком. Освещенное снизу, ее лицо, особенно выражение глаз и пухлые щеки, приобрело какой-то зловещий оттенок.
        Я кивнула.
        - Have you found it?[43 - Have you found it? - (англ.) Ты его нашла?] - спросила я.
        - No. Madame.
        Доминик объяснила, что вчера утром она спустилась в гостиную и обнаружила там мадам с фонариком в руках. Мадам улыбнулась при встрече и попросила передать фонарик темноволосой русской девочке.
        Я протянула руку, но Доминик не спешила.
        - It seems, - прошептала она, оглядываясь на дверь комнаты мадам, - it was charmed[44 - It seems to me it was charmed - (англ.). Мне кажется, он был заколдован.].
        - Charmed?[45 - Charmed? - (англ.) Заколдован?] - переспросила я.
        - Yeah... Do you know «Harry Potter»? I think Madame can use magic[46 - Yeah... Do you know «Harry Potter»? I think Madame can use magic - (англ.). Да... Ты знаешь «Гарри Поттера»? Я думаю, мадам умеет колдовать.].
        Я больше не могла смотреть в ее круглое, освещенное фонарем лицо и знаком предложила перейти на кухню. Там я достала из холодильника молоко, которое купила накануне, налила в чашку и приготовилась слушать рассказ Доминик. Она устроилась на подоконнике и с расширенными глазами рассказала мне о том, что мадам иногда одна кружится по комнате, будто танцует, под музыку и без, а еще (она сама видела!) залезает на свой письменный стол с ногами и швыряет оттуда бумажные самолетики! И они долго-долго кружатся по комнате. Как будто они с моторчиком. А самое главное волшебство мадам - она печет по утрам прекрасные крепы и подает их с мороженым и кленовым сиропом.
        - I don’t think it’s black magic[47 - I don’t think it’s black magic - (англ.). Я не думаю, что это черная магия.], - покачала я головой, впрочем, думая то же самое и о самолетиках.
        Но Доминик пожаловалась, что не знает, откуда мадам берет ингредиенты. Я хотела ей сказать, что у нее-то в шкафчике вообще один лук, но передумала. Чтобы печь блинчики, нужны яйца, сахар, мука, а в холодильнике нет ничего, кроме моего молока и десяти видов французского сыра, купленного Никой вчера.
        - Maybe she keeps the ingredients in her room?[48 - Maybe she keeps the ingredients in her room? - (англ.) Может быть, она хранит ингредиенты в комнате?]
        Но Доминик покачала головой. Судя по всему, тема еды ее так интересовала, что она проверила и комнату мадам. Мда, загадочно.
        - Yesterday... - начала я, а потом подумала, что не знаю, как по-английски «пепельница», и просто поманила Доминик рукой, снова возвращаясь в гостиную. Доминик освещала путь моим фонариком.
        Я указала ей на пепельницу, но она была пуста. Тогда я показала на фотки дядек, под которыми вчера нашла письма, но теперь под фотографиями лежало что-то другое. Доминик посветила, и я снова еле подавила возглас изумления.
        Под рамками фотографий дядек лежали наши собственные фото! Сделанные «полароидом». На них мы спали.
        Мысли зароились в моей голове. То есть мадам приходила, пока мы спали, и сфотографировала нас. Зачем?!
        Доминик только скорбно покачала головой. Наверное, в душе радовалась, что ее фотографии тут нет. Мне захотелось уйти из дома мадам. Что-то зловещее исходило и от двери в ее комнату, и от фотографий, и даже от фонарика. Наверняка старая ведьма его заколдовала. Иначе зачем ей настаивать, чтобы Доминик передала его именно мне?
        Я снова поманила Доминик, на этот раз мы вышли на крыльцо.
        - Listen! - прошептала она, - don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, like Sherlok Holmes or miss Marple...[49 - Listen! Don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, Sherlok Holmes or miss Marple... - (англ.) Слушай! Ты не хочешь расследовать это дело? Как настоящий детектив. Ну, знаешь, как Шерлок Холмс или мисс Марпл...]
        Я покачала головой. Как ни странно, мне совершенно не хотелось расследовать дело мадам. Во-первых, мне хватило вчерашней погони оборотня за нами. Я в Париж отдыхать приехала. И папа меня просил ни во что не влезать. Во-вторых, раньше я расследовала дела, которые со мной лично никак не связаны. А тут еще неизвестно, до чего доведет такое расследование... Не хотелось бы стать чучелом в гостиной мадам.
        В общем, я отказалась, сославшись на боль в мышцах. Доминик посоветовала мне сделать растяжку, а у самой в глазах явно горела мысль о расследовании.
        Я удивилась, как же мне не пришло в голову сделать растяжку. Пойду-ка я сейчас на детскую площадку. Вдруг и трейсера там встречу своего?
        - I’ll do it myself, - решила Доминик, - I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case[50 - I’ll do it myself. I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case - (англ.). Я все сделаю сама. Я буду Шерлоком Холмсом и расследую это дело.].
        - Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck![51 - Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck! - (англ.) Спасибо, Доминик. Держи меня в курсе. И удачи!]
        Я с облегчением отошла от крыльца домика мадам, перепрыгнула через большой ком земли, валявшийся на дорожке, в предрассветной темноте напоминавший дохлую кошку, и вдруг хихикнула. Просто представила себе нашу пухлую американку в клетчатой шляпе с трубкой во рту. Ну, настоящий Шерлок. Надо будет нарисовать.
        На площадке трейсера не было, и я сначала расстроилась, а потом стала тренироваться в одиночку. Трюки, ой, то есть элементы, я выполнять сама не буду, а вот побегать-попрыгать-подтянуться я смогу и без всяких умников.
        Но, когда я выполнила все, что вспомнила, для разогрева и растяжки мышц, у меня внутри что-то словно зачесалось. Ужасно захотелось куда-нибудь вскарабкаться или откуда-нибудь спрыгнуть.
        Я решила залезть на детскую горку - с которой мы прыгали вчера. Все сделала, как положено, и совсем не забыла про руки: спружинила на них идеально. Ну, с моей точки зрения, конечно.
        Я такую гордость ощутила! Вот это я! Круто же вышло!
        Фыркая, подъехала желтая мусоровозка и принялась выгружать мусор из контейнера, на котором было написало «Cafe «El baguette». Прочитав надпись, я хихикнула, потому что выходило, что кафе «Багет», принадлежащее Злой Тетке с Крокодиловой Сумкой, находилось в мусорном баке.
        Дядька в мусоровозке уставился на меня, и, чтобы повыпендриваться, я решила забраться на бревно. У меня получилось балансировать. Дядька улыбнулся и даже посигналил. Правда, тут же над черной дверью кафе открылось окошко, и кто-то сердито гаркнул по-французски. Дядька помахал мне и поехал дальше, забыв закрыть крышку бака. А может, оставил, чтобы проветрить.
        Когда он отъехал, я решилась походить по бревну туда-сюда и с каждым шагом все сильнее верила в свои силы. Нет, я несоизмеримо крута. Как сказала бы Ника - кантбишно. Интересно, что сказал бы Грей? Наверняка похвалил бы хоть капельку!
        После двух удачно выполненных элементов я решила куда-нибудь вскарабкаться. Для крыш, понятно, еще не доросла. Но дерево-то почему не освоить?
        Возле площадки деревья были все какие-то дурацкие, почти без веток. А удачное стояло на другой стороне дороги, возле черного выхода из кафе, рядом с мусорным баком. Нижние ветки на дереве были толстыми, и на них можно было вскарабкаться безо всякого паркура. А с теми умениями, которые я уже приобрела (балансирование, например), я могу добраться до самой верхушки и осмотреть Париж сверху.
        - Осмотреть Париж сверху, - пробормотала я с удовольствием, перебегая безлюдную дорогу трусцой, потому что помнила, что «останавливаться нельзя».
        Я, правда, забыла, что живу совсем не в Париже, а в пригороде, ну это уже были мелочи.
        Я подбежала к дереву и, ухватившись за ветки, вскарабкалась. Отлично. Полезла выше, хватаясь за ветки, которые становились все тоньше. Вдруг она из них хрустнула под моей ногой, я ухватилась покрепче за другую, но и та сломалась, а я полетела вниз, прямо в пустой мусорный бак.
        Это только Винни-Пух летит долго в мультике, у меня все вышло гораздо быстрее и больнее. Пух, конечно, попал в колючки, но я здорово отбила себе все конечности. А когда грохнулась, то сверху захлопнулась крышка бака. Бам! Хорошо, что я успела прикрыть голову руками.
        Я зажмурилась и пообещала себе, что больше никогда... никогда на свете... ни за что...
        Приподняла головой крышку бака, но тут дверь кафе отворилась. Я так и замерла, с крышкой на голове. Из кафе вышел маленький вьетнамский мальчик в белой футболке. В руке у него был нож.
        На вид ему было лет восемь-девять. Почему я решила, что он вьетнамец? Он был здорово похож на сына Анджелины Джоли, Мэддокса. Тот же печальный взгляд глаз, не совсем узких, похожих на рыбок, широкий нос и плотно сжатые губы, формой напоминающие букву «М». Я наблюдала за ним, чуть приподняв крышку бака. Он не замечал меня, он вообще ничего не замечал: по его лицу текли слезы.
        Вдруг он поднял нож и ткнул им себя в левую руку, с внешней стороны, чуть ниже локтя. Показалась кровь. Тогда он размазал ее пальцем и двинулся вбок, туда, где было пространство между ящиком и стеной кафе.
        Я не осмелилась шелохнуться. Вскоре он снова показался. Подошел к мусорному баку, но смотрел наверх, что-то бормоча. Я затаила дыхание, разглядывая его. Волосы грязные, все спутанные. На щеке - болячки. На шее на кожаном шнурке кулон - серебряный носорог. А по правой руке тянется шрам... Большой, грубый, белесый, какой бывает от ожогов...
        Когда я увидела этот шрам, то все внутри у меня перевернулось, и я уже собиралась вскочить, напряженно вспоминая те французские слова, которыми смогу объяснить, что я делаю в мусорном баке. Скажу «паркур», наверняка он знает! Хотя какое отношение паркур имеет к мусорным бакам?! Ничего, главное - не спугнуть...
        Но тут дверь отворилась, и на лице мальчика отразился такой испуг, что я снова замерла. Он закивал часто-часто, утирая слезы, бросился к двери и исчез за ней.
        Я подождала еще некоторое время, потом тихонько открыла крышку. Легла животом на стенку бака и выбралась, стряхивая с себя прилипшие фантики от конфет и шкурки от фруктов. Раньше меня бы просто вырвало от отвращения, но сейчас мои мысли занимал только маленький вьетнамец. Почему он смотрел на небо? Встречал восход солнца?
        Я зашла за бак.
        На стене, на уровне роста мальчика, было выведено карандашом несколько иероглифов. Они были написаны карандашом. Под надписью темнело пятно засохшей крови.
        Я достала мобильник.
        Глава 12,
        в которой мы пробуем проникнуться духом музея
        - Знаешь, хани, - сказала Ника, разглядывая меня, - я, конечно, понимаю, что ты не любишь пользоваться духами, но...
        - Сейчас умоюсь, - вздохнула я и, отодвинув ее, зашла в ванную.
        Ника оперлась о дверной косяк. В руках ее была здоровая шоколадка, от которой она откусывала огромные куски.
        - Я бы на твоем месте продезинфицировалась еще, - хмыкнула она, - у тебя на спине колбасные очистки. Или так надо?
        - Так не надо, - отрезала я и, включив воду, принялась умываться.
        Я плескала и плескала в лицо холодную воду, словно стараясь проснуться. Проснуться и обнаружить, что зареванный мальчик, который ранил себя в руку и кровью подчеркнул на стене иероглифы, - это сон.
        Но проснуться не получалось. Тем более что в кармане у меня был мобильник, а в его «Галерее фотографий» - картинка с иероглифами.
        - Откуда шоколад? - спросила я, вытирая лицо и руки полотенцем Ники.
        Она проследила взглядом, как я его вешаю, но ничего не сказала.
        - Доминик дала.
        - А я думала, у нее диета. Один лук на уме.
        - Она сказала, что сейчас у нее бурная мозговая деятельность и мозгам нужна подпитка. Не знаешь, что она имела в виду? - спросила Ника.
        - Потом расскажу.
        - Завтракаем сегодня у мадам, - объявила Ника, - она приглашала нас на блинчики.
        Я вздрогнула, вспомнив мутные фотографии нас, спящих.
        - Нет, дорогая, прости, но эти блинчики мы есть не будем! Нет никакой уверенности, что в них нет...
        «Мышьяка», - хотела сказать я, но сказала:
        - Обезжиренного молока или обессахаренного сахара. А нам вроде нужно только жирное и сладкое! Пойдем-ка в кафе «Багет»? Позавтракаем, как аристократы, - пирожными «макарунс». Угощаю!
        «А заодно я попробую что-нибудь о мальчике разузнать», - подумала я. И добавила:
        - Только погоди, я приму душ. Запах-то, и правда, отвратительный.
        Из посетителей был только пожилой лысый дядька, читавший газету и откусывающий от багета (значит, ему они их испекли, а нам нет?), запивая кофе из крошечной чашечки. Ника постаралась и выбрала почти все виды «макарунс» (еще бы, за мои-то денежки) - и с запахом роз, и с карамелью, и с молочным шоколадом, и с чаем матча, и с апельсином, и даже с каким-то пэшн фрут.
        Хозяйка кафе улыбнулась довольно дружелюбно и к кофе, помимо заказанных «макарунс», вынесла еще печенье, ломкое, хрустящее, с поджаренными тонкими краями, и объяснила, что называется оно «черепица».
        - Черепица? - переспросила Ника. - Вау! Пойду помою руки.
        Хозяйка показала знаком, где туалет, а я, воспользовавшись Никиным отсутствием, спросила, как поживает мальчик, который у них живет или работает.
        - What boy? - не поняла хозяйка.
        Я объяснила по-английски, как из кафе утром выходил мальчик и он плакал.
        Но хозяйка, вежливо улыбнувшись, пожала плечами. У них нет мальчиков. Только она и охранник. Она выпекает хлеб и варит кофе. Он охраняет. И никто у них не живет.
        - Sorry, - пробормотала я и принялась скорее за кофе.
        Ника вернулась, а я все была погружена в свои мысли. Может, мальчик все-таки был видением? Эдаким призраком предместья Парижа?
        Я глотала кофе, горячий, сладкий - как лекарство. Мне хотелось, чтобы навязчивая картинка с мальчиком исчезла. Потому что она меня тревожила.
        - А тебе не стыдно? - вдруг спросила Ника, откусывая от своего пирожного.
        - За что? - я чуть не подавилась «черепицей». Ника все-таки следила за моими занятиями паркуром, что ли?
        - Велл, что родители послали нас в Париж, чтобы мы прикоснулись к прекрасному, а мы болтаемся с тобой по великим музеям и ничего прекрасного понять не можем. Ну, ничего нас с тобой не трогает так... До глубины души.
        - Чего это ты задумалась о глубине души? - с подозрением спросила я.
        - Я же без пяти минут актриса. Если завтракать так каждый день, меня однозначно возьмут на роль полной девушки в том сериале!
        - Ну хорошо, - кивнула я, - давай сегодня будем стараться проникнуть в суть музеев. Что там у нас по списку?
        - Музей Науки и Индустрии в парке Ла-Виллет, - проговорила Ника, заглянув в свой справочник.
        - Что ж, попробуем быть серьезными, - кивнула я. - Если папуля позвонит, а он это явно сделает, будет что ему рассказать.
        Я бросила взгляд на хозяйку.
        Она что-то негромко спросила у лысого дядьки, он ей ответил, кивнув на чашку с кофе, а потом она застыла рядом с ним на несколько минут, глядя в окно и думая о чем-то своем.
        Музей Науки и Индустрии находился в огромном современном здании и весь был из стекла и металла, как говорит про такие здания мой папа.
        - Думаешь, это кубизм? - спросила я, поднимаясь по ступенькам. - Или какой-нибудь конструктивизм?
        - Думаю, хай-тек, - важно сказала Ника, но тут же призналась, - в путеводителе прочла. А вообще тут - кул.
        Внутри и правда было «кул», как в космическом корабле, тоже везде металл и пластик, сплошная автоматика и свисающие с потолка серебристые звездочки.
        Мы честно обошли столько экспозиций в Индустриальном музее, сколько смогли, и по дороге все проверяли друг друга, чтобы не забыть, какие факты мы должны запомнить и с придыханием выложить родителям.
        - Как называлась эта экспозиция, хани?
        - «Образование Вселенной».
        - И как та образовалась?
        - Э... ээ... сначала были элементы... упс. Материя. Она...
        - Bang!
        - Икзектли. Взорвалась. Взорвалась и образовались... Планеты.
        - Галактики, Ника.
        - Да, галактики.
        - Потом звезды.
        - Ага!
        - А потом уже планеты...
        - А потом и мы с тобой. Пойдем вот туда! Там показывают нарезку из научно-фантастических фильмов. Хочу посмотреть на молодого Клуни.
        В общем, мы честно старались проникнуться духом Индустриального музея и даже поучаствовали в такой игре: на стену проецировались те самые отрывки из фильмов, а ты подходишь к стене, и камера ловит тебя и транслирует изображение на ту же стену. То есть делает тебя участником фильма. Ника ходила вдоль стены, поднимала и опускала руки, корчила рожи среди монстров, мутантов и инопланетян, а я все снимала на камеру в телефоне.
        Но думали мы обе явно о другом. Ника, похоже, грезила «Макдоналдсом», который заприметила у входа в музей. Я никак не могла выкинуть из головы мальчика.
        Наконец я сдалась. Спустилась в холл, уселась на красную клеенчатую скамейку. Ума не приложу, почему в музеях все время такие странные скамейки - то каменные, то клеенчатые, противно прилипающие к ладоням. Наверное, чтобы посетители не засиживались, а бежали скорее любоваться экспозициями.
        А для таких лентяек, как мы с Никой, сойдет и клеенка. Я достала блокнот, а Ника со вздохом потащилась в кафетерий. Она принесла сэндвичи и чай, а я очень быстро делала набросок мальчика. Это был единственный способ освободить мозг от картинки. Перенести ее на бумагу.
        - Знаешь, - сказала Ника, усаживаясь рядом со мной на скамейку, - а тут неплохо.
        Я оторвалась от рисунка и посмотрела в огромное, во всю стену окно. За ним открывался вид на парк, весь уставленный техникой, слева виднелась черная подводная лодка, справа - белый вертолет, весь облепленный ребятней, гуляющей по парку, а прямо перед нами был огромный сверкающий металлический шар, высотой с пятиэтажный дом. Это был знаменитый кинотеатр «Жиод», в котором показывали документальные научные фильмы. Справа и слева от прохода к кинотеатру располагались маленькие прудики, из которых торчали белые прожекторы, похожие на замерших в испуге куриц.
        Ветер гнал по небу хлопья облаков, по воде мимо «куриц» бежала рябь, а по проходу спешили в кино люди в красных, желтых, синих куртках, особенно ярко выделяющихся на фоне серого дождливого дня.
        Я вдохнула запах кофе и снова принялась за работу. Потом достала мобильник и стала срисовывать с фотографии иероглифы.
        Наконец рисунок был закончен. Я нарисовала мальчика вполоборота, у стены.
        - Ой, - вздрогнула Ника, - где ты такого видела?
        - Сегодня утром у кафе... Я... Я занималась йогой на улице, - соврала я, чувствуя, что краснею.
        Но Ника ничего не заметила: она во все глаза разглядывала рисунок.
        - А что у него за шрам? От ножа?
        - Нет, ножом он себя поцарапал. А шрам такой уже... затянувшийся. У меня был похожий, я сковородкой обожглась.
        - Ножом себя поцарапал?
        - Угу. И вот это название подчеркнул.
        - Ты что, запомнила все эти закорючки?
        - Нет, конечно. Я сфоткала. И перерисовала.
        - А давай Ботанику переправим фотку? Может, он узнает, что это за слово?
        Мы так и сделали. А потом Ника стала рассматривать второй рисунок. На нем я нарисовала мальчика крупным планом: слезы, струящиеся по лицу, плотно сжатые губы.
        Нику снова передернуло.
        - Бедняга... Как же ему плохо...
        - Это точно, - вздохнула я, - а главное - я так и не пойму, привиделся он мне или я его видела на самом деле... Сэндвич не буду, прости. Он отвратительный.
        - И кофе тоже, - поморщилась Ника.
        - Зато рисунок удался, - сказала я.
        - Не Ренуар, но момент пойман! - важно кивнула Ника.
        - Отлично. Ну, пошли. Глянем еще пару экспозиций. Может, все-таки проникнемся этим музеем?!
        Проникаться музеем мы пришли в зал физики. Не знаю, насколько это был правильный выбор, но уж раз решили...
        Я честно прочла три раза объяснение на английском языке, чем классическая физика отличается от квантовой. «Классическая физика рассматривает волны и частицы, а квантовая - это нечто другое. Она рассматривает волны при определенных обстоятельствах и частицы при других». Я хмыкнула, обошла стенд и вдруг увидела чучело утконоса. И продолжение объяснения насчет физики. «Это похоже на то, как первые колонисты обнаружили утконоса. Зайдешь к нему спереди - у него утиные лапы. Зайдешь сзади - хвост и шерсть. Так и квантовая физика, хоть и похожа на обычную, изучает совсем другое».
        И тут я почему-то подумала про мотоциклиста. Я сначала думала, что он - оборотень. И колдует, чтобы у меня из рук все падало. А Ника решила, что он бандит и похищает девушек. А если он, вот как этот утконос или квантовая физика, - ни то и ни другое?
        И, как ни удивительно, стоило мне об этом подумать, из-за стенда, на котором демонстрировался документальный фильм о жизни Эйнштейна, вышел мотоциклист. Бледный, узколицый, с рыжими бакенбардами.
        Ника дернула меня за руку. Но я не сдвинулась с места. Сколько можно от него бегать?
        Мама говорит, что когда человек чувствует, что готов к чему-то, то обычно судьба ему это и подсовывает. Вот она, например, защитила кандидатскую потому, что была к ней внутренне готова. Вот и я сейчас готова встретиться с мотоциклистом и выяснить, что ему от нас надо.
        На лице у парня вдруг отразилось такое облегчение!
        - Don’t run away![52 - Don’t run away! - (англ.) Не убегайте!] - попросил он с сильным французским акцентом, и голос у него немного дрожал, так что Ника подбоченилась и потребовала, чтобы он немедленно объяснил, почему он за нами гоняется.
        Объяснение оказалось просто удивительным. Оказывается, Жером работает здесь, в музее. Составляет коллажи для экспозиций. Он учится на дизайнера, а тут проходит практику. Сейчас он получил задание оформить выставку «Гены человека». На стенде надо расположить фотографии людей разных типов от младенчества до старости.
        Одна из бабулек, которую фотографировали для выставки, отдала единственную свою девичью фотографию, а они ее потеряли! А для экспозиции очень важна именно эта бабулька, она какие-то очень важные гены демонстрирует (я не очень поняла научные объяснения Жерома, произносимые к тому же на плохом английском). Короче, я похожа на бабульку как две капли воды. Когда он увидел меня в аэропорту, то чуть не упал. Все хотел подойти и попросить фото. Но стеснялся. Думал, вдруг мы неправильно его поймем.
        Мы с Никой смущенно переглянулись.
        - In any case, - нетерпеливо сказал Жером, дергая меня за рукав, - if you don’t mind, I’ll take the picture of you[53 - In any case, if you don’t mind, I’ll take the picture of you - (англ.). В любом случае, если не возражаете, я вас сфотографирую.].
        - It’s an honour[54 - It’s an honour - (англ.). Это честь для меня.], - кивнула я и представила, как будут гордиться мною родители, когда я скажу им, что моя фотка висит в музее Науки и Индустрии в самом Париже!
        - Ну вот! - обиженно сказала Ника. - Я тоже хочу прославиться!
        Хотя она говорила по-русски, Жером понял ее и поспешил заверить, что с удовольствием снимет ее для экспозиции следующей недели. Она будет посвящена космическим монстрам.
        - No, thanks, - поморщилась Ника, а мне сказала: - Я без пяти минут актриса. Не хочу портить репутацию фотографиями для сомнительной экспозиции.
        Жером отвел меня в комнату для персонала, сделал несколько снимков, восхищенно щелкая языком. Не потому, что я красавица, а потому что как две капли воды походила на старую француженку с какими-то особыми генами.
        В благодарность Жером подарил нам два билета в кинотеатр на фильм «Хаббл», о космическом телескопе. Еще он попросил Никин телефон, сказав, что она самая красивая девушка в этом музее, и оставил ей свой номер.
        Ника гордо задрала нос, а я испытала облегчение - даже если он сказал это ей в утешение, то слова подействовали. Ника ему поверила, а значит, не расстроится, что сфотографировали меня, а не ее, и лишнего стресса не будет. Я ни на секунду не забывала, что должна беречь подругу от стрессов.
        Когда Жером провожал нас по проходу мимо прудиков с прожекторами-курицами, я все мысленно радовалась, что история с оборотнем закончена, да еще и таким славным образом.
        Правда, я так и не поняла, почему я роняла вещи в его присутствии. Может, когда-нибудь пойму?
        Фильм оказался скучным. Он был не о самом телескопе, а о космонавтах, и вскоре смотреть, как они ме-е-едленно натягивают свои костюмы, надоело. Я достала рисунок.
        - Я сегодня спросила про него у хозяйки кафе. Но она сказала, что у них нет никакого мальчика.
        - А ты его точно видела?
        - А как бы я тогда рисовала?
        - Тогда она врет! Погоди. На нем же белая футболка! Я тебе говорила, она не для себя эти вещи покупала! Значит...
        - Значит, они его скрывают, - прошептала я. - Вот почему он плакал.
        - Нам надо добыть его фото! - возбужденно сказала Ника. - Давай, как вернемся, попробуем проникнуть в кафе с черного хода?
        - А если там эта тетка?
        - Прикинемся дурочками! Нам главное - успеть увидеть мальчика. А лучше бы сфоткать. Тогда можно было бы в полицию идти.
        У меня пикнул телефон. Сообщение от Ботаника. «Это женское вьетнамское имя. Суонг».
        - Вау, - сказала Ника, - зачем же он женское имя там нацарапал?
        - Еще одна загадка! Поехали домой, а?
        Мы вскочили и стали пробираться к выходу, а на нас шикали окружающие, которым нравилось смотреть на медленно плавающих по космической станции людей в скафандрах.
        Глава 13,
        в которой у меня случилось довольно странное знакомство с собором Сакре-Кер
        На двери кафе висела табличка «Ferm», и мы даже без разговорника поняли, что это значит «закрыто». Ну и ладно, нам все равно надо было к черному ходу.
        - Вот, я свалилась в этот бак, а он вышел из этой двери. Погоди...
        Я подбежала к стене за баком. Иероглифов там не было!
        - Ника, - пробормотала я, пятясь, - клянусь тебе...
        - У нас же фотка есть, - откликнулась она, - и к тому же этот кирпич гораздо чище других. На нем белеет пятно. Значит, с него что-то смывали или счищали.
        - Значит, они смыли.
        Ника подошла к двери и тихонько постучала.
        - Телефон приготовь, - скомандовала она, - если он сейчас выглянет - щелкаем. Если удастся, потащим его за собой. Если нет - покажем фото полиции.
        На ее стук никто не ответил. Она постучала посильнее. За дверью послышался какой-то звук.
        Я сжала в руках телефон.
        Дверь распахнулась, и к нам вышел охранник кафе.
        - Qu’est-ce que vous voulez? - спросил недовольно он. - Nous sommes ferms![55 - Qu’est-ce que vous voulez? Nous sommes ferms! - (франц.) Что вы хотите? Мы закрыты!]
        - Там кто-то есть, - прошептала Ника, глядя за его спину.
        Он вышел к нам, захлопнув за собой дверь и скрестив на груди руки.
        - Я отвлеку его, Гайка, от двери, - торопливо сказала Ника, - скажу, что у меня есть кое-что важное для него, отведу от двери, а ты забегай и хватай ребенка. Или фотографируй. Надо по-любому внутрь забраться.
        Она улыбнулась и защебетала что-то по-французски. Но он лишь холодно посмотрел на нее. Ее улыбка стала отчаянной, она вдруг подошла и схватила его за руку, потянув за собой.
        - Ника, не надо...
        Охранник выдернул руку и повторил, растягивая слово по буквам, словно мы были идиотки:
        - Ferm.
        А перед тем, как захлопнуть дверь, процедил:
        - Go to your maman!
        Типа, «бегите к мамочке, детки!» Вот и сфотографировали.
        - Слушай, - сказала я, - а давай постучимся в соседний подъезд? Вдруг кто-то из людей что-то видел.
        Однако подъезд был закрыт. Рядом висела табличка с двумя именами. Я позвонила в первую квартиру. Там ответил визгливый женский голос. Было слышно, как плакал ребенок. Женщина коротко ответила, что не говорит по-английски, и повесила трубку. Тогда я позвонила в квартиру, где, если верить табличке, жила мадам Григорович.
        - Хеллоу, - начала я, но мадам Григорович вдруг перебила меня с мягким акцентом:
        - Дефочки... Уходите... Это отшень опасно... Отшень...
        Она повесила трубку. Я глянула в окно над кафе. Там стояла пожилая женщина в очках. Увидев меня, она отпрянула и задернула занавеску.
        Значит, слышала нашу перепалку с охранником.
        Мы обошли снова этот дом. С одной стороны - вход в кафе. С другой - витрины кафе, занавешенные шторами. С третьей - два окна, через которые мы увидели двух дерущихся светловолосых малышей и уставшую мамашу - ту, что не говорит по-английски.
        С четвертой - две двери, одна - черный вход в кафе, вторая - вход в подъезд. Между ними - небольшое окно, может, тоже декоративное, как в домике нашей мадам?
        - Ты подумай, хани, - бормотала Ника, плетясь за мной, - первый раз в жизни мои чары не сработали.
        - Ну, он же не дурак, - хмуро ответила я, - видел, что мы за его спину пялились.
        Мы остановились у черного входа в кафе. Ходим по кругу, как лошади...
        - А может, я просто некрасивая?! - продолжала зудеть Ника.
        - Хани! Ты самое красивое существо, которое я когда-либо видела! Даже красивее королевского удава, который живет у моих соседей!
        Ника улыбнулась и достала из кармана звенящий телефон.
        - О’кей, - хмыкнула она, - поверю. Звонит доказательство моей неотразимости. Жером.
        Поговорив с ним, она радостно сказала:
        - Отличная новость! Твои фотки спасли экспозицию. Его премировали, и он зовет нас в ресторан.
        - Нет, спасибо, я неголодная!
        - В крабовый ресторан! На Монмартре!
        - Ника, у нас расследование!
        - Но все сыщики в кино и романах чем-то подкрепляются!
        - Не крабами же!
        Ника надулась.
        - Тьфу! - в сердцах сказала я, - с тобой только кулинарные истории расследовать надо.
        - Но кафе все равно закрыто! И неудобно Жерому отказывать!
        - Ладно, - вздохнула я, - все равно у меня нет идеи, как проникнуть внутрь. Поехали. Может, что-нибудь соображу.
        Заодно и Монмартр глянем. Надо же родителям какие-то фотки привезти.
        - Монмартр, - протянула с удовольствием Ника, - там же можно сделать отличный шопинг!
        Вдруг я услышала тихий стук. Обернулась. У окна стоял мальчик. Тот самый! Вьетнамец!
        У меня все перевернулось внутри. Я схватила мобильник и сфотографировала его.
        Вдруг мальчик испуганно оглянулся и отбежал от окна.
        - Это охранник, наверное! Бежим, а то телефон отнимет! - сказала Ника.
        Мы бросились по улице, ведущей к станции, и на полном ходу врезались в высокого лысого дядьку!
        - Сорри! - хором сказали мы ему, и я узнала в нем того посетителя «Багета», с которым говорила мадам.
        Он вежливо улыбнулся и пропустил нас.
        - Где ты договорилась встретиться с Жеромом? - спросила я у Ники, пока мы ехали на Монмартр.
        - Он сказал, возле карусели у Сакре-Кер.
        - Покажем фотку ему. Пусть он посоветует, куда нам с ней обратиться. А Сакре-Кер - это католический собор?
        - Если верить путеводителю, он один из самых крутых католических соборов, - сказала Ника.
        Из метро нас вынесла толпа туристов, галдевших на всех языках мира, и потащила по Монмартру так быстро, что я еле успевала оглядываться.
        Выглянуло солнышко, и люди как-то оживились, послышался смех, заглушаемый выступлениями уличных флейтистов. Дорогу к холму, на котором возвышался собор Сакре-Кер, заполонили тесно прижавшиеся друг к другу магазинчики с самым разным товаром, у которого останавливались и замирали те самые галдящие туристы.
        Тут были и отделы ткани, торгующие разными материалами, от темного бархата до переливчатого шелка, развал с меховыми шапками и беретками, бесконечные стойки с открытками, на которых пестрели виды Парижа, столы с сувенирами (Эйфелевы башенки всех размеров, кружки, пепельницы, зонтики, футболки, палантины), снова ткани (кому нужно столько ткани покупать на Монмартре?!).
        Одна смуглая тетенька продавала полотенца кислотных расцветок, и, чтобы лучше показать свой товар, нацепила себе одно полотенце на голову, а в другое завернулась, словно только что вышла из душа. Причем второе она нацепила прямо на свое теплое черное пальто.
        Магазинчики стояли вперемешку с кафе, где продавались багеты, сэндвичи и картошка фри. Я потянула носом у киоска с крепами, огромными французскими блинами, и уже прикинула себе, с какой начинкой я попрошу (один с вишневым вареньем, другой - с нуттелой!), но Ника поволокла меня дальше. Как же, нас ждал Жером, а еще крабы! Потирали клешнями в ожидании.
        Наконец мы подошли к большой карусели, у которой крутились какие-то дядьки и пытались впихнуть всем какие-то особые французские сувениры. За каруселью начинался подъем по ступенькам каменной лестницы. Она вела к собору, купола которого словно были обвязаны крючком.
        Жерома у карусели не было.
        - Ну что, Ника, шопинг на Монмартре? - поддразнила я подругу.
        Я подскочила к одному из развалов, на котором было в неопрятную кучу свалено разноцветное белье.
        Похоже на «Тати», но там все стояло в коробках, а тут трусы и лифчики даже падали прямо на землю, и их поднимали невозмутимые туристы и тут же покупали, за евро или два.
        - Вот! - я выудила из коробки ярко-красный бюстгальтер огромного размера, - держи!
        Продавец-индус в вельветовой кепке радостно прищелкнул языком. Ника покатилась со смеха.
        - Это же бюстик моей мечты! Когда я потолстею, буду носить!
        - Тогда я тебе его куплю.
        Я полезла за кошельком. Он, как обычно бывает с нужными вещами, спрятался куда-то на дно. Я вытащила портрет мальчика, сунула его под мышку, запихнула телефон в нагрудный карман и вдруг услышала тихий голос:
        - Sorry!
        Я обернулась. Надо мной навис высокий дядька в желтой спортивной куртке, черной бейсболке и солнцезащитных очках.
        - Give it to me![56 - Give it to me! - (англ.) Дайте мне это!] - сказал он.
        Я покосилась на бюстгальтер, который по-прежнему сжимала в руках. Но нет, он смотрел на рисунок, зажатый под мышкой.
        - What for? [57 - What for? - (англ.) Зачем?] - спросила Ника.
        - Do you want to buy this beautiful thing?[58 - Do you want to buy this beautiful thing? - (англ.) Вы будете покупать эту прекрасную вещь?] - осведомился индиец, указывая на бюстгальтер.
        Дядька не ответил Нике. Он сверлил меня глазами. Я вздрогнула, словно мне за шиворот сунули кусок льда.
        Как я могла не узнать этого дядьку? Это же был тот самый постоянный посетитель кафе, в которого мы врезались утром. Ему нужен портрет мальчика! Он заодно с охранником!
        - What do you want?[59 - What do you want? - (англ.) Что вам нужно?] - пробормотала я, отступая.
        Он молча наступал. И без его ответа я поняла, что ему нужно. Он хочет забрать рисунок. Даже если я буду против.
        «А он совсем не такой старый, - мелькнуло у меня в голове, - и зачем-то он переоделся в спортивную куртку. Может, у него задание? Отнять у нас рисунок?»
        Я все пятилась, наталкиваясь на туристов, а он шел на меня и в конце концов он сунул руку в карман куртки. Меня словно ошпарило. Что у него там?!
        Обежав туристов, я рванула к карусели. Он двинулся за мной.
        - Hey! - завопил продавец-индус, и я, опустив взгляд, заметила, что так и держу в левой руке красный бюстгальтер.
        Ника поспешила за мной, но он схватил ее за руку.
        Я ухватила это все одним взглядом, но потом в глаза снова бросилась желтая куртка, надвигающаяся на меня.
        Я бросилась к лестнице. Обратиться за помощью к прохожим?
        А вдруг этот дядька, молчаливый и страшный, совсем не старый, а довольно спортивный, догонит меня, наврет людям, что я его дочка, и утащит меня куда-нибудь, раз я свидетель того, как плакал мальчик...
        Страх сдавил мне горло. Не надо было уходить от Ники и от продавца, но теперь - что же делать?! Только бежать вперед!
        Я поскакала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Сердце колотилось как сумасшедшее, ладони вспотели. Я обернулась.
        Он шел за мной наверх.
        У меня загудел мобильный. Негнущимися пальцами я выхватила его из нагрудного кармана.
        Папа!
        Только не сейчас...
        - Алло?
        - Гая, как дела? Все в порядке?
        - Д-да, папуля, - пробормотала я, обегая туристов, - я... я просто...
        - Что, занята?
        На одном из пролетов стоял мальчик и играл на скрипке Бетховена «К Элизе».
        - Я на концерте! - выпалила я. - Перезвоню!
        И побежала дальше.
        Но толпа так плотно окружила мальчика со скрипкой, что негде было пройти. Я обернулась и, решив не терять времени, вскочила на парапет, карабкаясь по нему, как кошка.
        Может, я исполнила какой-то элемент паркура...
        Быстрее, быстрее наверх! «Бух-бух» - отзывалось в груди сердце.
        - Та-там, - выводил на скрипке мальчик, а я спрыгнула на землю, прямо рядом с табличкой «По газону ходить запрещено!».
        - Хоть бы одного полицейского увидеть, - прошептала я, вытирая ладони о толстовку.
        Но никто не обратил на меня особого внимания, кроме пары подростков, которые зачем-то сфотографировали меня на телефон.
        Где Желтая Куртка? Идет? Идет...
        Кошмар, кошмар, куда бежать?!
        Я вскарабкалась по газону. Что теперь? «Лейзи»?
        Ногами бы не зацепить забор!
        Я перепрыгнула.
        Йес, получилось!
        Правда, я чуть не опрокинула зеленый мусорный контейнер. Но Желтую Куртку не было видно.
        Может, он отстал?
        - Пожалуйста, пожалуйста, отвяжись от меня! - прошептала я.
        Перескочив на лестничный пролет, я снова бросилась наверх.
        Только бы хватило дыхалки!
        Наконец я пробежала через ворота и устремилась к собору, снаружи которого была статуя Христа, благословляющего всех, кто подходит ко входу.
        «Там я смогу обратиться за помощью, - сообразила я, - не божественной, а обычной, полицейской!»
        Дышать стало чуть легче.
        Я забежала внутрь, чуть не сбив старушку в драповом пальтом и малиновом шарфе и увидела двух молодых ребят в синих куртках с бейджиками, которые следили за порядком в соборе. Народу тоже было много, кто-то молился, кто-то разглядывал собор, кто-то перешептывался.
        Я обернулась. Желтой Куртки не было. Как хорошо, какое счастье!
        Я попыталась протолкнуться через толпу к этим ребятам, чтобы попытаться объяснить им, что за мной гонятся. Хоть попросить их постоять со мной рядом пять минут, когда я пойму, что погони нет!
        - Эй! Эй! - подпрыгнула я на месте, размахивая руками.
        Но парни с бейджиками только сделали строгие лица и захлопали в ладоши. Типа, чтобы я замолчала.
        И вдруг я почувствовала, что сзади меня кто-то хватает за рукав. Я выдернула руку и, изо всех сил заработав руками, проложила себе дорогу к ближайшей скамье. Обернулась.
        Желтая Куртка.
        Ужас прожег меня изнутри. На глаза навернулись слезы, я быстро вытерла их.
        Он не смотрел на меня. Но двигался ко мне, тоже расталкивая людей. Терминатор какой-то!
        Я заставила себя оглянуться, оторваться от этого жуткого зрелища - человека, который молча преследует тебя повсюду.
        Проходы с обеих сторон были забиты людьми. Куда мне деваться? Перелезать через скамьи?! Но это долго!
        «Трейсер - это человек, который прокладывает путь», - сказал Грей, когда рассказывал о паркуре.
        И стоило мне вспомнить это, как какая-то сила подняла меня на скамью. Я выпрямилась и, сама от себя этого не ожидая, шагнула на спинку следующей скамьи.
        - Баланс! - прозвучал голос Грея в моей голове.
        И я расставила руки, чтобы не упасть. А сама зашагала вперед, со спинки на спинку. Все кругом притихли на секунду, а потом вдруг поднялся ор, парни сзади захлопали в ладоши, закричали. Я спрыгнула, когда увидела свободный проход к алтарю, и оглянулась.
        Парни с бейджами гонятся за мной?
        Они схватят меня и спасут?
        Но как только я оказалась на земле, все снова смолкли и занялись своими делами.
        Я закрыла лицо руками. Потом шлепнула себя по щеке. Я сплю?! Это кошмарный сон? Нет!
        Надо бежать!
        Я проскочила мимо алтаря с огромным Иисусом с распростертыми руками, словно парящим над миром, и выбежала через боковой выход.
        Улочка неожиданно оказалась тихой, народу на ней почти не было. Направо снова начинались сувенирные магазины, а слева было невысокое здание, к которому подъезжали вагончики - известный Монмартрский фуникулер. Они увозили вниз, к подножию Монмартра.
        «Ника», - вспомнила я и похолодела. Хорошо, если она осталась с индусом. А если... если у Желтой Куртки есть сообщники, которые схватили Нику?
        Я бросилась к фуникулеру, лихорадочно ощупывая карманы в поисках кошелька. Может, он в рюкзаке?
        Я остановилась, сбросила рюкзак, но из бокового прохода выскочил Желтая Куртка! Чуть пригнув голову, он направился ко мне.
        Меня замутило от страха. На этой тихой улочке он может сделать со мной все что угодно!
        Даже самое страшное...
        Я побежала к фуникулеру. Внутри здание было похоже на наше метро, те же кассы, те же турникеты. У кассы - очередь, два человека.
        Времени нет! Надо бежать!
        Я приблизилась к турникету, ухватилась руками за шлагбаум и скользнула под него.
        Все повыскакивали, и дядька в форме, и кассирша, и все засвистели, затопали, однако я все-таки успела впрыгнуть в отъезжающий вагончик, прежде чем захлопнулись его двери.
        Вагончик двинулся вниз, когда в здание вошел Желтая Куртка.
        - Нет, - пробормотала я, - нет... не дождешься!
        Полицейский открыл дверь рядом с кассой и заскочил внутрь комнаты. Вскоре вагончики остановились, покачиваясь.
        Мы уже успели выехать из здания и теперь висели над холмом.
        А потом они поехали дальше. Видимо, эти ребята в формах сообразили, что не с руки меня будет им вытаскивать из качающегося над холмом вагончика.
        Наш вагончик двинулся вниз. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Меня била дрожь.
        Надо взять себя в руки, надо взять себя в руки.
        «Тихо! - мысленно приказала я себе, - успокоилась! Расслабилась!»
        Дрожь потихоньку начала проходить, и я наконец-то открыла глаза и осмотрелась.
        На скамье в вагончике сидела семья японцев - папа, мама и две девочки лет пяти и семи - и оторопело смотрела на меня.
        - Спасибо, - сказала я им, - аригато.
        А что я могла еще сказать?
        Они переглянулись.
        Японец-папа тихо спросил по-английски, нет ли тут скрытой камеры. Я покачала головой. Потом отвернулась к окошку и стала выискивать киоск, где оставила Нику.
        - What happened?[60 - What happened? - (англ.) Что случилось?] - вдруг подал голос японец-папа.
        Я задумалась. Как можно объяснить, что со мной случилось? Я себя чувствую как героиня мультфильма! Кстати...
        Все это очень похоже на «Летающий остров Лапута».
        Там ребята убегали от бандитов, которые хотели похитить волшебный камушек.
        - Laputa, - сказала я.
        - Миядзаки-сан! - обрадовался он и мелко-мелко закивал.
        После моего рассказа он поднялся с места, кивнул своим родным и спросил меня, чем он может мне помочь.
        Я глянула наверх. Тип остался там. Глянула вниз. Надо срочно найти Нику. Но наверняка эти в формах наверху уже передали вниз, чтобы там приняли нарушительницу общественного порядка.
        Да, помощь японцев мне не повредит!
        Через некоторое время из вагончика вышла семья японцев. Папа, мама, две девочки и их престарелая тетя. Японка-мама почему-то была в молодежной куртке, вывернутой наизнанку, зато тетя была хороша - в шляпке, с лицом, которое полностью закрывали распущенные волосы, горбатая, в светлом пальто. Тетю вели за руки, оберегая от падения, как и положено в восточных семьях, где к старшим относятся с почетом и уважением.
        Охранники пропустили семью, напряженно вглядываясь в прибывающие вагончики. Самый молодой слегка скривился при виде японской тетеньки с волосами на лице. Видимо, она напомнила ему страшный фильм «Звонок», где из телевизора вылезала девочка с такими же волосами и всех пугала.
        - Аригато! Аригато! - с чувством говорила я уже у карусели, разоблачаясь. Сняла пальто, под которым прятала рюкзак. Передала японке-маме шляпку. Снова убрала волосы в конский хвост.
        Они раскланялись, очень радостно улыбаясь. А девочки так возбужденно переговаривались, словно только что спустились с летающего острова Лапуты.
        Я вздохнула и огляделась. Где тот развал, у которого я оставила Нику?
        Я обошла пару лотков, но Ники негде не было. Я свернула на какую-то улочку, пытаясь вспомнить, как выглядел индус, и вдруг услышала за спиной вкрадчивый голос.
        - Hey!
        Нет. НЕТ!!!
        Как он сумел спуститься так быстро?! Как он меня нашел?!
        Ноги у меня подкосились.
        Он снял очки. И больше не двигался, словно боялся меня спугнуть. Но и я тоже словно приросла к дороге. Просто окаменела от страха.
        Куда бежать, если он везде может меня достать?! И где Ника?! Может, они уже схватили ее? Если так...
        Я протянула ему рисунок.
        Но Желтая Куртка даже не посмотрел на картинку! Он не сводил глаз с моего телефона.
        В моем мозгу сразу вспыхнула картинка - мы врезаемся в него возле кафе. Значит, он видел, как я фоткала мальчишку. И нужен ему не рисунок.
        Вдруг позади меня послышались крики. Русские, английские возгласы смешались в один изумленный гул.
        - Look! Глядите, чего творят, а? Прыгуны! Папа, это как в том кино! «Тринадцатый район»[61 - «Тринадцатый район» - французский художественный фильм по сценарию Люка Бессона, в котором главный герой Лейто передвигается с помощью паркура. В роли Лейто - сооснователь паркура Давид Белль.], да? Как они называются, скалолазы?!
        По дороге неслись трое ребят. Все были в растянутых штанах серого или черного цвета и толстовках. Они бежали по улице, перепрыгивая через скамейки и сумки. Один из них по дороге залез на каменную тумбу, ухватился за столбик, на котором висели часы и указатель «К собору Сакре-Кер», крутанулся вокруг него и спрыгнул вниз. Боже, неужели это...
        - Грей!
        Он подбежал ко мне. Желтая Куртка шагнул ко мне, но я выхватила телефон из нагрудного кармана и сунула Грею, который уже собирался бежать дальше.
        - Зачем? - спросил он на бегу.
        - Унеси его отсюда! - завопила я. - Дома вернешь!
        Так он и сделал, помчавшись догонять своих друзей из «Маджестик форс».
        Выругавшись, Желтая Куртка побежал за ними, но что-то мне подсказывало, что до трейсеров ему далеко...
        Когда трейсеры скрылись за поворотом, за моей спиной образовалась небольшая толпа экскурсантов. В центре толпы стояла женщина-гид в ярко-красном пальто. Высоко подняв зонтик, чтобы все смотрели только на нее, она произнесла:
        - Обратите внимание, что купол базилики очень походит на игрушку, связанную крючком.
        - Связанную крючком? - повторила я автоматически.
        - Вы обратили внимание? - обрадовалась женщина-гид.
        - Ага, - пробормотала я, - обратила.
        Надо найти Нику. И перезвонить папе после «концерта».
        Глава 14,
        в которой у меня выходит схватка с летающей клешней
        - Представляешь, хани? - послышался возмущенный голос Ники. - Мне пришлось заплатить за этот бюстгальтер, который ты уволокла! Где он хоть? Привезу мамми, чтобы пугать ее лишним весом.
        - Я его потеряла где-то возле карусели, - пробормотала я, поворачиваясь к ней и протягивая руки, чтобы пощупать.
        Она жива-здорова? С ней все в порядке? Ох...
        - Что с тобой? - испугалась Ника. - У тебя лицо белое... И даже немного зеленое.
        - Потряси меня, - попросила я.
        - Сорри?
        - Потряси меня из стороны в сторону. Как Буратино трясли, чтобы денежки вытрясти.
        - Я смотрела «Пиноккио», - проворчала Ника, но все-таки схватила меня за плечи и с силой потрясла.
        - Спасибо... Уже легче.
        - Так что с тобой случилось? Где ты была? Мы с Жеромом тебя везде искали!
        - Знаешь, - медленно сказала я, - я не знаю, кто он. Но, кажется, он знает о нас больше, чем мы думаем. А где Жером?
        - Он тебя не дождался. Сказал, что ты могла убежать куда-нибудь с симпатичным французом. И тогда тебя придется ждать вечность.
        - Очень симпатичным, нечего сказать, - пробормотала я.
        - Поэтому он ушел. Хотя я просила его остаться и хотя бы фотку посмотреть.
        - Ничего страшного, - сказала я, - фотки у меня все равно нет.
        - У тебя отнял этот мэн?!
        - Нет. Отдала Грею. Он принесет в пансион.
        - Я видела их, - кивнула Ника, - красавчики прямо. И готова признаться, не слишком понтуются. Поговорим о них по дороге в ресторан.
        - В ресторан?! Жером же ушел!
        - Но перед уходом показал мне, где крабовый ресторан. Сказал, мы обязательно должны попробовать этот деликатес. Мне же нужно килограммы для роли набирать, помнишь?
        - Ладно, - уныло согласилась я, - тогда хоть телефон дай. Позвоню папе, скажу, что куда-то сунула свой, а то он так распсихуется, что примчится уже вечером.
        - Слушай, - сказала я у дверей ресторана, - а у меня денег только на одного краба хватит.
        - Они сытные, - отмахнулась Ника и потянула на себя тяжелую дверь.
        В полумраке виднелся гардеробщик в форменной красной куртке, рукава которой были расшиты золотыми полосками, а из воротника торчал черный воротник-стойка. Он слегка поклонился, получилось, что в такт какой-то классической мелодии, звучавшей в фойе. Из зала слышался женский смех, пахло духами. Я посмотрела на свое отражение в огромном, окантованном золоченой рамой зеркале и поежилась.
        - Может, двинем, пока не поздно, куда-нибудь еще?
        - Хани, ты крейзи? Я умираю от голода!
        И Ника, сбросив на руки гардеробщику свой кожаный пиджак, прошла в зал, задрав нос.
        Я извинилась перед гардеробщиком, отдала ему свою куртку, еще раз извинилась за отсутствие на ней петельки и поплелась следом. Ника уже сидела с независимым видом за столом, накрытым скатертью такой белизны, что даже резало глаза.
        В зале сидела еще одна пара - старый растрепанный дядька в растянутой серой рубашке (тоже паркуром, что ли, занимается?) и черноволосая загорелая девица. Он, облизываясь, выуживал из горшочка кусочки мяса и отправлял их в рот, запивая вином. Она с рассеянным видом жевала кусочки багета, доставая их из корзинки. У меня сразу забурчало в животе.
        Ника тем временем уже диктовала официанту заказ: два краба и две воды.
        - И хлеба, - прошептала я, подсаживаясь.
        - Хлеб в ресторане - это для плебеев, - гордо сказала Ника, захлопывая меню.
        Девица бросила на нее хмурый взгляд.
        - А вот второй портрет мне совершенно не понравился, - громко сказал дядька по-русски, облизывая вилку, - сразу видно, что он схалтурил. Я бы так не стал делать... Я бы...
        И он пустился в рассуждения о том, как правильно рисовать портрет, а мне было и стыдно за Никино высказывание, и как-то неловко в таком пафосном месте, где обедают русские художники со своими скучающими подружками, и еще страшновато из-за крабов.
        - А ты их умеешь есть, вообще?
        - А что там уметь, - хмыкнула Ника, игнорируя взгляды девицы, - берешь за лапку, обмакиваешь в соус и высасываешь мякоть.
        Меня слегка передернуло от слова «мякоть».
        - А вкус? - с надеждой спросила я. - Похоже на крабовые палочки?
        Ника посмотрела на меня как на самого последнего плебея в мире.
        - Если ты не в курсе, - язвительно сказала она, - в крабовых палочках нет крабов. Они делаются из рыбы.
        - Но лучше бы это было похоже на палочки, - пробормотала я, поеживаясь, - а то вдруг они невкусные? Что мне тогда, одну воду на обед пить?
        Официант принес и поставил передо мной мисочку с водой, в которой плавал лимон.
        - Это соус к клешням? - попыталась пошутить я.
        Девица за соседним столом фыркнула, а Ника метнула в меня такой взгляд, что я только пробормотала:
        - Молчу, молчу. Я знаю, это для рук.
        А вот когда принесли приборы для краба, мне стало не до шуток. Нам дали по узкой двузубой вилке и еще по штуковине, похожей на орехокол. А потом подали блюда. Как и положено в шикарном ресторане (я такое раньше только в кино видела) - накрытые сверху металлическим куполом. Официант поставил передо мной тарелку, с улыбкой взялся за пимпочку на куполе, поднял ее и...
        Я подпрыгнула, завопив:
        - Он живой?!
        Девица как-то странно хрюкнула, прикрыв рот салфеткой.
        - Что ты вопишь? - возмутилась Ника, хотя у нее на лице тоже сначала отобразилось удивление, - он просто... неразделанный.
        - А чем мы будем его разделывать?!
        - Но вот же, - Ника взяла со стола увесистый орехокол.
        - Can I help you?[62 - Can I help you? - (англ.) Вам помочь?] - спросил официант.
        - No, thanks, - гордо сказала Ника, - мы же не плебеи какие-нибудь....
        Девица, забыв о художнике, который по-прежнему что-то бормотал о картинах, уставилась на нас. А я - на краба. Он был большой, красный, пухлый, с торчащими во все стороны клешнями, покрытыми короткими волосками. На лбу поблескивали черные глазки. Я взяла вилочку и осторожно постучала по его панцирю.
        - Думаешь, он скажет тебе «bon apptit»? - прошептала Ника.
        - Нет, но...
        - Да что такого страшного?!
        Ника схватила краба, прищемила ему клешню «орехоколом». Щелк!
        - Упс, - пробормотала Ника, заглядывая внутрь клешни, - что-то тут ничего нет. Никакой мякоти!
        Я вздохнула. Взяла свой орехокол.
        - Прости, друг, - пробормотала я, - но уж очень есть хочется.
        И попыталась оторвать клешню. Орехокол скользнул по влажной клешне вниз. Ну-ка, еще разок! Я надавила. Без толку. Он из бетона, этот краб, что ли?!
        Я снова надавила, клешня хрустнула, и вдруг брызнул сок - прямо мне на белую толстовку. Я с ужасом посмотрела на розовое пятно. Ника пожала плечами. На ее груди болталась салфетка. Сама Ника успешно оторвала вторую клешню и теперь оглядывалась в поисках соуса. Я посмотрела на обломки своей клешни, отложила. Заглянула крабу под панцирь.
        Там оказались мерзкого вида коричневые пластины. Меня даже передернуло. Вдобавок так вкусно пахло мясом из горшочка художника, который, позабыв о всех приличиях, вымазывал соус остатками багета, который не доела девица.
        Сама девица смотрела на нас во все глаза.
        Я снова взяла клешню и вилку. Попыталась выковырять из нее хоть что-то. У меня получилось, и я поскорее отправила в рот бело-розовый кусочек. Он был таким крошечным, что я проглотила его, не ощутив вкуса. Поняла только, что он был соленым. М-да, наши крабовые палочки гораздо вкуснее, а главное - их так много в упаковке!
        Но делать подобные заявления при Нике я не решилась. Так и не найдя соуса, она с сосредоточенным видом тоже вытащила микрокусочек и теперь занялась второй клешней.
        Я тоже взялась за вторую. Орехокол не сдавался. Он скользил, хрустел не в тех местах, а как только я нашла правильное место, клешня, щелкнув, отскочила и вдруг отлетела в сторону, попав на колени к дядьке-художнику.
        Девица расхохоталась. Я вскочила и в сердцах завопила:
        - Хватит! Я больше так не могу!
        Выхватила кошелек, бросила деньги и побежала к выходу. Вслед мне несся крик художника:
        - Ты находишь это смешным?! Может, и меня ты находишь смешным? Я давно заметил, что ты не слушаешь меня!
        - Да тебя скучно слушать! И кормить меня лучше надо! - ответила девица. - А хлеб я могу и сама купить.
        И она, цокая каблуками, выскочила из ресторана вслед за мной и скрылась в магазине напротив.
        Последней вышла Ника.
        - Между прочим, - начала она, - у краба много клешней. И в конце концов...
        - И в конце концов можно было съесть панцирь и мягкие мерзкие пластины! Но я этого делать не буду! А еще из-за нас люди поссорились, слышала? Сплошное огорчение - эти твои крабы!
        Ника поджала губы, но возразить ей было нечего. И тут отворилась дверь магазина напротив, и вышла та самая девица художника. Она откусывала от огромного багета, завернутого в бумагу. Под мышкой она держала еще два. Увидев нас, она улыбнулась и подмигнула:
        - Спасибо, девчонки! Давно я мечтала избавиться от этого зануды, да только не хватало как-то запалу. А вы классные! Вот, это я вам купила.
        И она протянула нам хлеб. Сказать, что мы набросились на него с жадностью - ничего не сказать.
        Глава 15,
        в которой Грей уезжает в Лисс
        На дверях «Багета» по-прежнему висела табличка «Закрыто». Обеденный перерыв у них явно затянулся.
        - Давай-ка не будем к ним ломиться, - решила я, с содроганием вспомнив погоню на Монмартре, - дождемся Грея, заберем телефон, позвоним Жерому. А потом решим, что делать.
        На лестнице нас ждал сюрприз. Доминик, одетая в бежевый плащ и какую-то идиотскую кепку с ушками, сидела на лестнице с блокнотом. Я присвистнула. Доминик и правда превратилась в Шерлока Холмса!
        Она объяснила, что следит за передвижениями мадам по дому.
        Пока, правда, неясно, зачем мадам наши фотографии и откуда (что гораздо важнее!) она берет по утрам вкусные теплые крепы! Но пока Доминик записывает, что и во сколько она делает. Вот, если мы хотим посмотреть...
        Но мы отказались, сославшись на усталость, и попросили Доминик продолжить расследование, а если она найдет что-то действительно важное - пусть разбудит нас хоть посреди ночи.
        - С ума сошла? - пробормотала я, поднимаясь за Никой. - Она ведь правда разбудит.
        - Да ничего она не найдет, - отмахнулась Ника. - Мадам - не дура, чтобы проворачивать свои делишки при этой Шерли Холмс. О, классный был фильм о Шерли, жалко, что старый, я бы туда на пробы сходила. Хочу скорее попасть в кино!
        - А я хочу принять душ, - сказала я.
        Мы открыли дверь в комнату и ахнули.
        Наши вещи валялись на полу. Одеяла скомканы, простыни содраны с кроватей. На столах - и на письменном, и на трельяже - куча мала из вещей.
        - Мадам совсем свихнулась?! - завопила Ника, бросая сумочку и кидаясь к выходу.
        - Это не она, - мрачно сказала я, придерживая Нику за руку и подводя к своей кровати. На ней валялся мой альбом для рисования. Он был раскрыт, страницы - выдраны.
        - Им нужен был рисунок, - сказала я, - и они его нашли. Я же дважды рисовала того мальчишку. Первый рисунок, вполоборота у стены, они забрали.
        Ника села на кровать, уставившись на папку.
        - Террибл. Импосибл.
        - Это точно.
        - Что будем делать, хани?
        Я не успела ответить.
        Доминик вошла к нам без стука и завопила, увидев беспорядок.
        - What happened?!
        Я пожала плечами. Вопрос был такой же идиотский, как и ее наряд. Разве не видно, что нас обыскали?!
        - Have you seen somebody suspicious?[63 - Have you seen somebody suspicious? - (англ.) Ты заметила кого-нибудь подозрительного?] - подала голос Ника.
        Доминик задумчиво нахмурилась. Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Даже сейчас, в такой вот непростой момент, меня очень смешила эта пухляшка в плаще и кепке. Где она их только взяла?
        Доминик подумала и сказала, что видела высокого дядьку в желтой куртке, который как раз отходил от нашего дома, когда к нему подошла мадам.
        Доминик в это время следила за мадам и пряталась за деревьями.
        - Наш бандит, - сказала я Нике мрачно, - а все ты со своими крабами! Вернулись бы сразу домой, ничего бы не случилось!
        - Еще неизвестно. Кто знает, что бы случилось, если бы он нас в комнате застал, - ответила Ника.
        Снизу послышался голос мадам, и Доминик умчалась следить дальше.
        - Будем надеяться, что он не догнал Грея, - сказала Ника.
        - Раз обыскал нас - не догнал, - сказала я, поднимая с пола одеяла и футболки. - Да и как его догонишь? Ты же видела, как они несутся.
        Мы стали молча убираться.
        - Твой Грей не выходит у меня из головы, - призналась Ника, выстроив на трельяже ровным строем свои флакончики.
        - У меня тоже... Я даже думаю...
        - Привет, девчонки! - послышалось из окна.
        - Грей! - крикнули мы хором и бросились раскрывать раму.
        Потом втащили Грея. Руки у него были холодные, но он довольно улыбался:
        - Сегодня побывал на лучших спотах Парижа, - сообщил он.
        - Спот - это где практикуют паркур? - спросила я.
        Он кивнул и присвистнул:
        - Ну и порядок у вас тут, загляденье просто. Всегда думал, что девушки гораздо аккуратнее парней.
        Он бросил выразительный взгляд на розовое пятно на моей толстовке, оставшееся на память от схватки с крабом.
        - Когда вы успели-то? Я заходил час назад, у вас чисто было.
        - Заходил? - повторила я.
        - Ну да. Телефон положил на тумбочку.
        Мы втроем повернули головы. Телефона на тумбочке не было.
        - Конец, - сказала я.
        Ника села на кровать.
        - У нас есть рисунок, - сказала она.
        - Кто поверит в рисунок, - уныло сказала я, садясь рядом, - мало ли что рисуют подростки.
        - Так что с телефоном? - спросил Грей, - его украли?
        - Да... У нас тут такая, знаешь, заварушка образовалась, - начала я, но Грей как-то странно дернул головой и направился к выходу.
        - Извини, я не понял насчет телефона. Ты не сказала, что его надо было отдать в руки.
        - Дело не в телефоне, а скорее в завару...
        - Мне пора, - перебил он, - извините, опаздываю на поезд. Уезжаю на два дня в Лисс. На тренировку.
        - А где это - Лисс? - опешила я.
        - На севере Франции. Там есть парк для скалолазания. Можно там паркуром заниматься, - он проговорил это скороговоркой и быстро выскочил из комнаты.
        - Что я такого сказала? - спросила я у Ники.
        Она пожала плечами. Подняла последние вещи, налила себе соку и со стаканом подошла к окну. Там как раз со свистом проносился мимо очередной поезд.
        - А вот и он, - сказала Ника, отпивая сок.
        - Грей?
        - Нет. Твой друг в желтой куртке.
        Она отступила в центр комнаты.
        - Видел тебя?
        - Нет.
        - Мне что-то страшно, - призналась я. - А если он решит нас как свидетелей - того...
        - Надо попросить Грея об одолжении.
        - По-моему, он не хочет делать нам одолжений.
        - Он вздрогнул при слове «заварушка», - напомнила Ника, - так что постарайся, не употребляя этого слова, упросить его позволить нам ночевать в его комнате.
        - А мне опять нужен твой телефон, - вздохнула я, - сказать папе, что свой я безвозвратно потеряла.
        Глава 16,
        в которой появляется ружье
        Ночью нас разбудил крик. Гневный, возмущенный.
        Мы вылетели на лестницу и застыли. В гостиной ярким победным светом горела огромная хрустальная люстра. Посреди гостиной стояла мадам. Ее черное пальто было расстегнуто, под ним виднелся зеленый, переливающийся, как змеиная кожа, костюм - юбка и пиджак. На голове - черная шляпка, на ногах - колготы в сеточку, но главное, в руках она сжимала ружье! Самое настоящее!
        И что-то кричала по-французски в дверь, повернувшись к нам спиной. За спинкой дивана я заметила скорчившуюся Доминик. Она прижимала ко рту палец.
        Наконец мадам замолчала и повернулась к нам.
        - Are you ok?[64 - Are you ok? - (англ.) С вами все в порядке?] - коротко спросила она.
        Мы кивнули.
        - Robbery,[65 - Robbery - (англ.). Ограбление.] - пояснила она нам.
        Она положила ружье на стол, сняла шляпку, бросила ее на диван, за которым пряталась Доминик. Подошла к клетке с попугаем. Открыла дверцы и, сунув в клетку руку, провела пальцем по крылу попугая. Потом вытащила руку, захлопнула дверцу. Села за свой стол. Закурила. Снова глянула на нас и бросила:
        - Go to sleep![66 - Go to sleep! - (англ.) Идите спать!]
        Мы вернулись в комнату Грея и сели на кровать. Ни о каком сне, конечно, речь не шла. Свет тоже было страшновато зажигать. Ника включила в телефоне режим постоянной подсветки. Сам телефон она поставила заряжаться - подсветка съедает кучу энергии.
        Так мы и сидели, освещаемые зеленоватым светом с экрана.
        Вскоре поскреблась Доминик. Она вкатилась в комнату, пугливо оглядываясь, плюхнулась рядом со мной и рассказала с дрожью в голосе, что сегодня слежка за мадам чуть не довела ее до нервного приступа.
        Мадам ходила на кладбище. Она постояла у одной могилы, потом положила на нее какую-то бумажку, и перешла к другой, неподалеку.
        Тоже положила бумажку. А потом вышла на центральную аллею и пошла к выходу. В это время Доминик переписала имена. Я посветила телефоном на бумажку и прочла: «Ксавье Арно» и «Луи Пуарэ». Я предположила, что это те двое, с фотографий в гостиной, и Доминик кивнула, добавив, что завтра собирается в библиотеку возле сада Люксембург, чтобы уточнить, кто они такие.
        - What’s about robbery?[67 - What’s about robbery? - (англ.) А что с ограблением?] - нетерпеливо спросила Ника, но американка знала очень мало. Когда они с мадам вернулись к домику после кладбища, то из замка на калитке торчала проволока, дверь в домик распахнута, хотя мадам ее запирала. Мы с Никой переглянулись. Желтая Куртка или охранник проникли в дом! Какое счастье, что мы ночевали у Грея!
        Мадам бросилась к сарайчику за домом. Тут с крыльца сбежала какая-то темная фигура, Доминик (вот уж сыщик так сыщик! Наблюдательный!) не разглядела, кто это был.
        А потом из сарая выскочила мадам с ружьем и стала выкрикивать какие-то ругательства. Она даже побежала за тем человеком, и Доминик в это время скользнула внутрь. Подняться в свою комнату она не успела и поэтому спряталась за диваном.
        - Weren’t you afraid?[68 - Weren’t you afraid? - (англ.) Ты не испугалась?] - с уважением спросила я.
        - It was more scary outside[69 - It was more scary outside - (англ.). Снаружи было страшнее.], - поделилась Доминик,
        Она поежилась и попросила проводить ее утром в библиотеку.
        - Если доживем все до утра, проводим, - сказала Ника, плюхаясь на подушку и накрываясь одеялом с головой.
        - What did she say?[70 - What did she say? - (англ.) Что она сказала?] - спросила Доминик.
        - It’s philosophy[71 - It’s philosophy! - (англ.) Это философия.], - отмахнулась я, чтобы не пугать и без того до смерти испуганную толстушку в самом глупом в мире наряде.
        Глава 17,
        в которой мы кое-что узнаем о мадам и принимаем важное решение
        Над садом Люксембург кружили чайки и кричали что-то друг другу дурными голосами.
        - Может, это они нам кричат? Предупреждают об опасности? - спросила я у Ники.
        Мы сидели возле прудика на белых пластиковых стульях, поставленных кем-то добрым для посетителей сада, оперев ноги на бортик, окружающий пруд, и ждали Доминик, которая ушла в библиотеку.
        В центре пруда был фонтан, у основания которого стояли три грязноватых каменных купидона. Рядом с ними - маленький деревянный домик, у которого прохаживались краснолапые чайки.
        Дети бегали вокруг пруда и запускали по очереди кораблик с белым парусом. Ветер гонял его туда-сюда, опрокидывал, но кораблик все равно умудрялся выплыть обратно к детям.
        - Может, и нам, - мрачно ответила Ника. - Не знаю, как ты, хани, а я что-то теперь везде слежку вижу.
        Она покосилась на немолодую пару немцев, мужа и жену, сидевших на стульях рядом с нами и мирно жевавших корейскую морковку, подцепляя ее вилкой из пластиковой баночки.
        - «Багет» был открыт, видела? - сказала я Нике.
        - Видела.
        - Я про мальчика все думаю, - призналась я, - он же плакал. И шрам у него был... огого. Если он там...
        - Мы не можем туда пойти после вчерашнего, - отрезала Ника. - Давно не видела своего друга в желтой куртке, хани? Соскучилась? Так не волнуйся. Тут ему нашлась замена.
        И она так зыркнула в сторону немцев, что жена подавилась морковкой и закашлялась.
        - Отстань от людей, а? - попросила я. - А если в полицию пойти?
        - С чем? С твоим рисуночком? Хани, ты крейзи? Ты прости за прямоту, но ты же не Ренуар, чтобы так вот прямо один в один икзектли людей рисовать. А вот тебя саму они с удовольствием схватят за твои выкрутасы на Монмартре. Скажут: ага, попалась нарушительница злобная!
        - Злостная, - невесело поправила я, а сама подумала, может, и правда, меня тогда, на Монмартре, сфотографировали и фотку в полицию передали? Ну и попала я тогда...
        Вздохнув, я достала фотоаппарат и попыталась сфотографировать стайку голубей, рассевшихся на ветке тополя и готовых к тому, чтобы спикировать вниз, как только кто-нибудь бросит им горсть хлебных крошек.
        Сидя сфотографировать не вышло, и я поднялась, нашла нужный ракурс, щелкнула кнопкой, а потом огляделась и... мои ноги снова стали ватными. На скамейке неподалеку сидел охранник из кафе «Багет»!
        Он просто сидел на скамейке, смотрел вперед на детей, с визгом носящихся туда-сюда.
        Солнце зашло за тучу, посыпал мелкий дождик. Родители расхватали детей, раскрыв над ними зонтики, а забытый кораблик одиноко болтался на волнах.
        Я подбежала к Нике и схватила ее за руку.
        - Вот там, видишь? Узнаешь?
        - Кого? Бежим, дождь!
        - Хорошая мысль, - пробормотала я, и мы помчались подальше от прудика.
        Дождь усилился, в парке не было никаких навесов, только статуи грязно-белого цвета, обреченно замершие под дождем. Наконец показалась синяя будочка общественного туалета. Я толкнула в нее Нику и заперлась изнутри. А потом объяснила ей, от кого мы убегали.
        - Отлично, - резюмировала Ника, - ты дала ему возможность нас подкараулить, как волку в «Трех поросятах». Это раз. И возможность схватить Доминик - это два.
        - Что-то я не подумала, - пробормотала я, вытирая свитером лицо и стряхивая капли с рюкзака, - надо было в кафе бежать... или куда-то в людное место.
        Ника с отвращением покосилась на унитаз и замызганную раковину и взялась за ручку двери.
        - Ты как хочешь, а я выхожу. Ненавижу чувствовать себя... как это? В капкане?
        - В западне. Но погоди, хоть осторожнее выглядывай!
        Ника приоткрыла дверь, выглянула. И вдруг ее руку накрыла рука в бежевом рукаве. «Но на охраннике была черная куртка», - мелькнуло у меня в голове, а Ника уже вопила:
        - Dominique! Are you crazy to grasp me this way?![72 - Dominique! Are you crazy to grasp me this way?! - (англ.) Доменик! Ты с ума сошла - так меня хватать?!]
        Толстушка испуганно поправила кепку, по которой стекал дождь. Я тоже выскочила из кабинки.
        - Have you seen a man in a black jacket nearby?[73 - Have you seen a man in a black jacket nearby? - (англ.) Ты не видела неподалеку человека в черной куртке?] - прокричала я на ухо Доминик.
        - Yeah, - растерянно кивнула она, - he was running away with a girl![74 - He was running away with a girl! - (англ.) Он убегал с девушкой!]
        «Убегал с девушкой? - удивилась я мысленно, - значит, я ошиблась, и это был не он».
        А Ника уже волокла нас за руки дальше по парку, мимо клумб, статуй, детской площадки, каменных скамеек и пластиковых стульев, щедро поливаемых дождем.
        Мы вбежали под навес кафе, у которого здорово пахло горячим шоколадом, а Доминик уставилась на бублики, выставленные на витрине, когда у Ники пикнул телефон.
        - Эсэмэска, - сказала она, доставая его из кармана куртки, - может, от твоего папы? Ой, нет... от тебя.
        - От меня?
        «No police. Or the boy will be killed»[75 - »No police. Or the boy will be killed» - (англ.). Никакой полиции. Или мальчику конец.].
        - Перезвонить им? - растерянно спросила я.
        - А смысл? - сдавленно ответила Ника, забирая свой телефон.
        После двух бубликов, политых горячим шоколадом, и огромного капучино с корицей мы с Никой слегка пришли в себя.
        Я ведь не слишком пугливая, в разные попадала переделки, и под Звенигородом, и в МГУ, но тут нападение было очень неожиданным. И еще никто никогда не грозил смертью ни мне, ни тому, кого я знаю.
        - Как они узнали мой номер телефона? - спросила Ника, надкусывая пятый бублик.
        Доминик отошла к стойке с администратором и на повышенных тонах попыталась донести до него, что в приличном кафе в меню обязательно должен быть лук.
        - Ты у меня «любимый номер», - мрачно сказала я, - и фотки твои там есть.
        - Что будем делать? Может, переселимся в другой пансион?
        - Если захотят, найдут нас везде. Нет. Надо совершить ночную вылазку. Сейчас едем домой, начинаем следить. Если увидим, что охранник ушел из «Багета», значит, мальчик один. Попробуем постучаться в дверь черного хода ночью.
        - Слишком опасно, - покачала головой Ника.
        Доминик вернулась мрачная, но на тарелке у нее была луковица.
        - Did they give up?[76 - Did they give up? - (англ.) Они сдались?] - спросила Ника.
        - No, it’s my own. But they permitted me to eat it here[77 - No, it’s my own. But they permitted me to eat it here - (англ.). Нет, это моя собственная. Но они разрешили мне съесть ее тут.], - угрюмо ответила толстушка.
        И с задорным хрустом, от которого мы с Никой морщились, она рассказала, что ей удалось узнать в библиотеке. Ксавье Арно был знаменитым музыкантом, лауреатом всяких премий и мужем нашей мадам. Он разбился, возвращаясь с очередного концерта, в авиакатастрофе шесть лет назад. Луи Пуарэ был бизнесменом, занимался цветными металлами, о нем Доминик нашла крошечную заметку в какой-то деловой газете. Он скончался от сердечного приступа, возвращаясь домой с конференции. В самолете. Четыре года назад. Оба случая происходили в декабре.
        - Думаешь, мадам их отравила? - сказала мне Ника, хотя Доминик и сердито глянула на нее, пробормотав что-то про русский язык.
        - Не знаю, но что-то тут нечисто. Они умерли оба зимой, в самолетах. Оба возвращались с профессиональных мероприятий. То есть мадам вряд ли была с ними. Но зачем она сделала наши фото, я все-таки понять не могу.
        - English! - завопила Доминик, замахиваясь на меня луковицей.
        Я извинилась. И заодно попросила американку не надевать этот жуткий плащ. А Ника спросила, кто ей его дал.
        - Madame, - пожала плечами Доминик, заталкивая остатки луковицы в рот.
        Мы с Никой переглянулись.
        - Ну и ну, - сказала я, - так мадам в курсе слежки?
        - Я и не сомневалась, - ответила Ника, - в таком-то виде!
        - Мадам как будто хочет, чтобы за ней следили, - пробормотала я, - все, все, Доминик, перехожу на английский. Жуй, жуй, а то подавишься.
        Нам действительно пришлось перейти на английский, потому что мы посвятили Доминик в эту историю с мальчиком.
        И придумали вот что. Следят за нами или нет - непонятно. Но если следят - слежку надо увести. Этим займутся Доминик и Ника.
        Доминик наденет куртку и каблуки Ники, а Ника - мою («Неужели я уже такая толстая, как Доминик? - с восторгом спросила у меня Ника, - о, это же значит, что я получу роль!»). Они выйдут ночью на улицу и пойдут в одну сторону («В ту сторону, где много людей», - строго добавила я).
        А я попробую подобраться к «Багету». Ника сначала отказывалась наотрез пускать меня туда одну, но мне удалось убедить ее, что, во-первых, мы втроем привлечем ненужное внимание (я выразительно покосилась на Доминик, так и не снявшую дурацкую кепку с ушками), а во-вторых, нужно, чтобы кто-то был на свободе. Я возьму Никин мобильный, и если что - буду звонить на телефон Доминик.
        Вот такой получился план, и хотя мы, взбодренные кофе, бубликами и луковицей, обсуждали его бодро, было нам страшно.
        В напряженном состоянии мы покинули кафе.
        Солнышко снова выглянуло и старалось высушить лужи, но пока ему, конечно, было это не под силу. Мы спустились в метро, сунули узкие картонные билетики в щель турникета, прошли по переходу мимо «Глаз Джулии», зловеще прикрытых повязкой. Забежали вместе с толпой в вагон. Вдруг Ника схватила меня за рукав:
        - Смотри!
        Оказывается, мы и не заметили, что на перроне, прямо на скамейке расположился просто замечательный бомж.
        Вид у него был очень солидный, как у профессора, который только что покинул библиотеку возле сада Люксембург, - короткая стрижка, очки и бородка. Он полулежал на боку на скамейке, укрытый хорошим белым одеялом, похожим на мое собственное, из ИКЕИ. Перед ним на скамейке стояли бутылки с водой и соком, баночка с открытым йогуртом, из которой торчала ложка, и коробочка печенья. Он читал газету, не обращая внимания на суетящихся людей вокруг, и иногда что-то черкал в ней ручкой, может быть, разгадывал кроссворд.
        Поезд двинулся.
        - Классный чел, - сказала я Нике, провожая бомжа взглядом.
        И Доминик засмеялась, не требуя перевода этой фразы на английский. Всем стало вроде не так страшно.
        Глава 18,
        в которой нам помогает другая мадам
        Ника надела мою куртку, Доминик с трудом влезла в Никино пальто, и они вышли в коридор.
        Вдруг Доминик сказала: «Ш-ш-ш!» Я выглянула.
        - Мадам, - тихо пояснила Ника, - выходит из дома.
        Как только входная дверь захлопнулась, Доминик кивнула мне и потянула Нику за собой - следить за мадам.
        Ника с сомнением посмотрела на меня.
        - Не хочу отпускать тебя одну!
        - Но кто-то должен увести слежку.
        - Все равно они не поверят, что Доминик - это я. Я тебя чуть выше, а она - ниже.
        - Пусть наденет твои сапоги.
        - Если влезет, - буркнула Ника.
        Доминик влезла. Пока она, кряхтя, застегивала молнию, Ника смотрела на меня так, словно провожала в последний путь.
        - Ты будешь осторожна?
        - Перестань! Конечно, буду! В первый раз, что ли? Мобильник с собой, так что успокойся. Мы же сами видели, как ушел охранник. И хозяйка кафе уехала.
        - Зато мы не видели твоего друга в желтой куртке!
        - Но ведь ради него весь этот маскарад! Его-то вы и уведете подальше.
        - Hurry up! - поторопила ее Доминик и заковыляла в Никиных сапогах, как на ходулях, к лестнице.
        Я включила лампу над кроватью и открыла чемодан. Что же надеть мне, если девчонки забрали всю верхнюю одежду?
        И тут я увидела ЕГО. Бурый свитер, который я надевала во все ночные вылазки и который уже два раза приносил мне удачу! Надо же, а я думала, что забыла его дома. Может, мне подложила его в чемодан мама?
        Я выудила из чемодана любимую страхолюдину и полюбовалась на дырки, оставленные рыболовными крючками ребят, которые «выловили» меня из Москвы-реки ночью, под Звенигородом. А в той ночной вылазке в МГУ я прыгала в этом свитере из окна столовой на втором этаже! Я вспомнила, как изумился Зет, и улыбнулась. Сам-то он спланировал прямо в мусорный бак и потом долго вытаскивал из волос яблочную кожуру и липкие фантики.
        «Кстати! - сказала я себе, - мусорный бак! Начну-ка я свою ночную вылазку с него. Противно, конечно, но там могут быть улики».
        Я нацепила бурый свитер сверх черной толстовки, как кольчугу, сунула в рюкзак фонарик и мобильный и потихоньку выбралась из дома.
        На улице уже стемнело. Луна пряталась за тучами. Ветер дул так, словно хотел продуть меня насквозь. Завывание ветра изредка заглушалось шумом поезда со станции.
        Я шла вдоль забора, стараясь держаться поближе к деревьям и не наступить в лужу. Слежки вроде не было, но надо удостовериться. Я достала мобильный Ники, кинула эсэмэску:
        «Он идет за вами?»
        «Да».
        «Идите в многолюдное место!»
        «О’кей, мамуля!»
        Я быстро перебежала дорогу от детской площадки ко входу в кафе и, снова оглянувшись, приоткрыла мусорный бак. А потом легла животом на бортик и перебралась внутрь. Там было несколько пакетов. Я включила фонарик и стала осматривать их. В одном оказались старые журналы и газеты. В другом - какое-то грязное тряпье. Пересилив отвращение, я просмотрела его, но не обнаружила ничего, достойного внимания.
        В третьем пакете были какие-то очистки и коробочка из-под лапши. На ней было написано «Сделано во Вьетнаме», но я решила, что это совпадение. Держать взаперти детей из Вьетнама и кормить их вьетнамской лапшой - это уж как-то слишком. Ложная улика.
        Зато с четвертым пакетом мне повезло. Там были снова какие-то тряпки, которые я мужественно перебрала и, к своей радости обнаружила настоящую улику! Из горы тряпья к моим ногам что-то выкатилось и зазвенело. Я посветила фонариком. Носорог! Он болтался у мальчика на шее.
        Я сунула носорога в карман джинсов. Сначала в задний, потом, вспомнив о том, как потеряла дома сто рублей, переложила в передний. Потом снова тщательно перебрала тряпки, зажав фонарик в зубах. Грязные губки, рубашки, кусок салфетки... Стоп!
        Я выудила какую-то бумажку. Инструкция к лекарству. На французском. Что ж, прихвачу тоже с собой. Доминик переведет, не зря же она приехала изучать французский. Раз бумажка была в пакете с носорогом, она может иметь отношение к мальчику. Вдруг он болен и поэтому плакал?
        Я в последний раз просмотрела мешок. Больше ничего ценного не обнаружила.
        Я выбралась из контейнера и, снова оглянувшись, подошла к двери кафе. Она, конечно, была закрыта. Я тихонько постучалась. Бесполезно. Заперто, и никто не открывает.
        Я глянула на дверь подъезда. Интересно, может, там еще одна дверь есть, внутри?
        Я подошла к подъезду. Глянула на табличку и, подумав, набрала номер мадам Григорович. Она отозвалась мгновенно. Может, она снова дежурила у окна и видела, как я лазаю в бак?
        - Кто там? - спросила она по-русски, с мягким, наверное, польским акцентом.
        - Мадам, простите, это девочка, которая спорила с охранником «Багета».
        - Я же сказала вам...
        - Я знаю! Извините! Я не буду вас в это втягивать. Просто я хочу попасть в ваш подъезд. Там ведь есть дверь, которая ведет в кафе.
        - Да, но...
        - Не могли бы вы открыть мне? Пожалуйста.
        Замок пикнул. Я потянула дверь на себя, скользнула в подъезд. Там было темно и прохладно. Вдруг сердце у меня зашлось так, что чуть не выскочило.
        Что со мной? Чего я так испугалась?
        Наверное, замкнутые стены подъезда так подействовали. Я вроде бы как в ловушке оказалась.
        Я сделала глубокий вдох. Поднялась по ступенькам. Справа был лифт. Впереди дверь, которая, очевидно, вела в кафе.
        Я постучала.
        Вдруг мне пришло в голову, что, кроме охранника, Желтой Куртки и хозяйки кафе, могут быть еще люди, которые не хотят, чтобы кто-то видел мальчика!
        Я отступила. Одно дело, если кто-то выскочит ко мне на улицу, где я всегда могу позвать на помощь, а совсем другое - столкнуться с ним тут, в закрытом подъезде, где неярко горит лампочка. Откроют ли соседи, если я заору? Или никто не обратит внимания?!
        Что делать?
        Я подумала и решилась. Плохо, конечно, нарушать свое же обещание, но...
        Мадам Григорович открыла сразу, после первого звонка.
        - Я так и думала, что вы подниметесь, - сказала она.
        Ей было лет шестьдесят. Седые волосы убраны в пучок, на лбу очки. На ней был вязаный крючком светлый кружевной джемпер, бордовая юбка. На руке - браслет из янтарных камушков. Выглядела мадам так, словно готовилась к встрече со мной.
        - Мне не хотелось бы с вами говорить, - она сказала это как-то умоляюще.
        Словно мне надо было убедить ее в обратном.
        И я сунула руку под свитер, нащупала нагрудный карман толстовки. Достала - нет, не инструкцию к лекарству, а портрет мальчика, за которым охотился Желтая Куртка. И показала его мадам.
        Она порывисто вздохнула и посторонилась. Я прошла в прихожую, затем - в гостиную, маленькую, уютную, с диванчиком и креслом-качалкой у старенького телевизора. У окна стояло пианино, накрытое вязаной салфеткой. На нем - несколько фотографий в рамках.
        Мадам Григорович подошла к окну, задернула шторы. В свете ночника, стоявшего на тумбочке у дивана, ее волосы чуть отливали золотом. Она указала мне на диванчик, села рядом.
        У мадам были карие, очень выразительные и грустные глаза и белая кожа, лишь кое-где тронутая коричными пятнышками. Она сцепила руки на коленях в замок.
        - Мадам, вы догадываетесь, почему я к вам пришла, - начала я.
        - Возможно, - кивнула она, - но видите ли... Вы приезжая. Вы уезжая.
        - В смысле - скоро уеду?
        - Да. А я останусь тут. Поэтому...
        Она сглотнула.
        - Поэтому если бы я даже хотела помочь этим бедным...
        Она снова замолчала и отвернулась.
        «Может, попробовать на нее надавить?» - подумала я.
        - Так вы ничего не собираетесь говорить? Зачем же вы меня позвали?
        - Вы сами попросились. Я подумала, может, вам нужно спрятаться от них, - она испуганно глянула на дверь.
        - Нет! Мне нужно, чтобы вы объяснили мне, что тут происходит!
        - А...
        Она открыла рот, но тут же сдержала себя. Я видела, она борется с собой. Того и гляди, расплачется.
        Но как вытянуть из нее правду?!
        Я встала с диванчика, подошла к окну, поймала очередной испуганный взгляд мадам и села на гладкий крутящийся стульчик возле пианино.
        Подняла крышку. Нажала на клавишу. Она молчала! Я нажала на следующую. Никаких звуков.
        - Зачем вам такое пианино?!
        - Оно мой старый боевой товарищ, - грустно сказала мадам Григорович, - помнит моего мужа.
        Тут до меня дошло.
        - Пианино - это вы, мадам! Вы понимаете? Вы все помните, знаете и молчите!
        По ее лицу потекли слезы. Это было ужасно - видеть, как плачет пожилой человек. Она взяла с тумбочки коробку с салфетками, вытащила одну.
        - Ваш муж давно скончался?
        - Десять лет назад.
        - А дети? У вас есть дети? - с надеждой спросила я.
        - Нет!
        Да что же это такое!
        - Мадам! А свое детство вы помните?!
        - Да, - она улыбнулась сквозь слезы и зашелестела, - я жила на хуторе... у бабушки... у нее была чудесная коллекция керамики, знаете, такие глиняные вазы, расписанные вручную павлиньими перышками...
        - Так вот представьте, - закричала я, хлопая крышкой от пианино так, что задрожали фотографии, - что в вашем детстве вместо керамики было ВОТ ЭТО! Как у этого мальчика!
        Я кивнула на дверь.
        Она замерла.
        - Скажите же наконец, что вы знаете об этом мальчике?! Я не хочу подвергать вашу жизнь опасности, но есть же слова, которыми можно все описать. Ну хоть одно слово! Есть?
        Она кивнула.
        - Прицеп, - проговорила она с таким сильным шелестящим акцентом, что я даже решила, что она от волнения перешла на польский.
        Но слово оказалось русским.
        - А еще я слышала, как один из них сказал «этуаль», - добавила мадам Григорович, - это означает «звезда».
        Ника ждала меня у забора возле домика мадам.
        - Ну что? - набросилась она на меня.
        - Сначала ты расскажи. Где, кстати, Доминик?
        - Осталась на месте преступления, - фыркнула Ника. - Мы раскрыли тайну мадам, поздравь. Знаешь, где она берет блинчики к завтраку? В обычной крепери! И почему мы раньше не догадались, а? Она сделала заказ и ушла. Я направилась за ней. А Доминик решила остаться - поговорить с продавщицей. Видела бы ты, как она при этом смотрела на блинчики, политые шоколадом!
        - А что насчет кладбища?
        - Ничего. Это, видимо, просто дурацкая причуда мадам. Как и фотографировать спящих постояльцев.
        - А что с Желтой Курткой?
        - Он шел за нами до крепери. Когда я вышла - его уже не было.
        - Но он мог спрятаться и напасть на тебя! Ты рисковала! Да еще и ждешь меня тут, на отшибе. Без телефона!
        - Теперь с телефоном, - сказала она, забирая у меня мобильник. - А что, как тебе - так можно рисковать и идти прямо во вражеский... Как это по-русски?
        - Стан!
        - Да. А мне нет? Расскажи лучше, что тебе удалось узнать в этом стану.
        - Не стану, а стане!
        - Мальчик вышел?
        - Мне кажется, его там нет. Там, похоже, вообще никого нет. Однако мне удалось узнать кое-что очень важное. Звони Жерому.
        Жером не спал. Завтра у него начиналась выставка, посвященная космическим монстрам, и, по его словам, он как раз делал последние снимки для экспозиции. На заднем фоне слышался женский смех, из чего можно было заключить, что монстры Жерому попались веселые.
        На вопрос, где в Париже можно найти стоянку трейлеров, он ответил, не задумываясь.
        - Arc de triomphe de l’toile! - сказала Ника, - Триумфальная арка.
        - Триумфальная арка? - повторила я. - Погодите-ка... Этуаль! Это то слово, что услышала мадам Григорович! Это название арки! Где она? Ника, ты взяла своих «Американцев в Париже»?
        - Сбегаю, возьму, ноу проблем. Что, едем на экскурсию?
        - Что-то в этом духе. Веселья не обещаю, но ехать надо.
        Пока мы ехали в поезде, я рассказала Нике все, что мне передала мадам Григорович, прежде чем она окончательно разрыдалась. Ночью, незадолго до моего прихода, к выходу из кафе подъехал грузовик с прицепом. С таким прицепом, в котором можно жить.
        - Знаю, - кивнула Ника, - в Америке многие живут в трейлерах. Мэттью Макконахи, например, путешествовал в нем, когда встречался с Пенелопой Крус.
        - Так вот, она наблюдать не стала, отошла от окон. Но она ясно расслышала кашель на улице. Приглушенный кашель. Она все же глянула осторожно. За кем-то захлопывалась дверь прицепа.
        - За кем-то кашляющим?
        - Понимаешь, мадам сказала, что слышала кашель постоянно. А я нашла в пакете инструкцию к лекарству. Мадам сказала, оно от бронхита. Плачущий мальчик вышел на минутку, подчеркнул кровью женское вьетнамское имя и вернулся, не сбежал. Значит, его кто-то там ждал. Кто-то, кто кашляет. Может, мама. Ведь Суонг - это женское имя.
        Ника достала тренькающий мобильник и молча сунула мне.
        Боже мой, это папа! Почему он звонит ночью? Проверяет, ночую ли я у мадам? Но если он услышит шум поезда, то мне явно не удастся соврать про глубокий сон.
        - Отключи звук, - сказала я Нике, и она кивнула, все поняв.
        - Зачем им держать эту маму взаперти? - проговорила Ника, глядя в окно. - И мальчика тоже?
        - Не знаю. Но хочу узнать. И освободить их. Жером сказал, что трейлеров полно у Триумфальной арки. Выходим, наша!
        Мы выскочили из вагона и замерли. Прямо перед нами висел плакат «Глаза Джулии» великого и ужасного продюсера дель Торо, однако поверх повязки, которая скрывала неизвестно что, были нарисованы каким-то вандалом огромные распахнутые и очень глупые глаза.
        Мы расхохотались.
        - Это нервное, - проговорила я, утирая слезы и бросая последний взгляд на испорченную маркером афишу, - но вот за это я и люблю уличное искусство! Оно готово поддержать тебя в любую секунду!
        Глава 19,
        в которой дверь вдруг захлопывается
        Ночной Париж шумел не хуже дневного. Сверкали вывески ресторанов, слышались музыка, смех, звон бокалов, пахло жареным мясом. Потеплело, и кое-кто даже устроился на террасах ресторанов, укутавшись в плед.
        - Arc de Triomphe de l’toile, - прочла Ника на указателе, хотя арку и так было видно уже от метро, - л’Этуаль - это еще магазин косметики. Хотя, конечно, хани, откуда тебе знать о магазинах косметики. Интересно, мы увидим хоть один?
        Я хмуро посмотрела на нее, но она тут же сдалась:
        - Да шучу, шучу. Сорри. Думала тебя развеселить. У того плаката получилось же!
        В один из ресторанов дверь была распахнута, в проеме висели тяжелые малиновые шторы с кистями и звучала «Калинка-малинка» в современной обработке. «Rasputin» - прочла я название, выведенное латинскими буквами на вывеске.
        На углу у «Распутина» стоял плохо одетый парень и методично перемешивал лопаткой каштаны на большой жаровне, похожей на барабан на колесиках.
        Мы тихонько проскочили шумные места и свернули на одну из аллей, где скопились вагончики-трейлеры. Ярко светила луна. Арка осталась позади, на круглой площади, куда стекали все аллеи, включая нашу, образуя подобие лучей. Она высилась над площадью, как какие-то гигантские футбольные ворота.
        Ника замедлила шаг.
        - Она сказала, какого он цвета?
        - Синего. На боку два окна.
        - Мы тут всю ночь будем искать, - проворчала Ника.
        - Да еще и не знаем наверняка, тут ли этот прицеп. Но Жером сказал, что самое большое скопление трейлеров здесь.
        - Ш-ш, - сказала Ника, прижимая палец ко рту.
        Первый трейлер оказался бежевым. Во втором не было окон. Мы побрели дальше, в поисках нужного.
        Вдруг я услышала кашель. Сильный. Но какой-то странный. Словно кашляли в плотно зажатый рот.
        Я дернула Нику за руку. Покосилась на трейлер. Занавески в нем были плотно задернуты.
        - Он же не синий, - прошептала Ника, почти не разжимая губ, - он же голубой.
        Я махнула рукой. Может, мадам не знала, как называть этот цвет. В английском же blue - это и синий, и голубой.
        Я подкралась к окошку. Стукнула в него тихонько. Минута, другая и вдруг...
        В окно выглянул тот самый мальчик! Которого я видела, когда сидела в мусорном баке! Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Вдруг он сложил ладони и молитвенно прижал их к груди.
        - Это он! Ника!
        - Думаешь, он один? - прошептала она.
        - Надо спросить...
        - Только не показывай ему указательный палец! У меня в классе учились вьетнамцы, они сказали, что это очень неприличный жест! Покажи лучше большой!
        Я показала мальчику большой палец. Он кивнул. Значит, он один...
        Мы направились к двери. Мальчик забарабанил в окно, словно поторапливая нас.
        - Сейчас, - пробормотала я, берясь за ручку двери, - погоди, парень...
        - Если он один, там заперто, - сказала Ника.
        Оказалось - открыто. Луна зашла за тучу.
        Кто-то шагнул мне навстречу из темного вагончика.
        Кто-то высокий.
        Это был мистер Желтая Куртка собственной персоной.
        Он вытянул руки и схватил меня за плечи. Прежде чем я успела заорать, он втащил меня внутрь и швырнул на пол. Я упала на что-то мягкое. Сзади послышался приглушенный вскрик Ники. Она тоже рухнула где-то рядом. А потом дверь захлопнулась.
        Кто-то зажег фонарик. Подошел ко мне и быстро заклеил рот. То же самое он сделал с Никой. Желтая Куртка в это время связывал наши руки за спиной веревками.
        Мы с ужасом смотрели друг на друга. Мое сердце прыгало в груди. Бух-бух-бух - оно лупило прямо в уши. К глазам подступили слезы злости.
        Идиотки, идиотки, зачем мы полезли сюда, надо было бежать за помощью! Надо было оставить кого-то одного на воле! Надо было предупредить Жерома и Доминик!
        Почему все эти мысли пришли мне в голову только сейчас?! Я закрыла глаза, пытаясь успокоить дыхание.
        Есть и плюсы... Например, в том, что я не одна, а вдвоем с Никой.
        Однако против нас - двое взрослых разозленных дядек. В темноте я разглядела того, кто заклеил нам рты. Это был охранник из кафе «Багет»!
        Трейлер был пустой, только кучи тряпок на полу. В углу кто-то зашевелился и закашлял. Я открыла глаза, но охранник погасил фонарик. Но и в лунном свете, который снова полился из окна, я увидела, что он сделал. Он подошел к тому, кто кашлял в углу, и с размаху пнул его ногой.
        Мальчик, скорчившийся у окна, негромко вскрикнул, но и он через секунду получил свой пинок. Он закрыл лицо руками и уткнулся в колени. Охранник задернул шторы, раскрытые мальчиком.
        Ника следила за ним широко раскрытыми глазами.
        Охранник подошел ко мне и вопросительно кивнул. Содрогаясь от отвращения, я показала на карман толстовки. Он сунул руку под мою «кольчугу» и вытащил из кармана рисунок мальчика.
        Если бы рот не был заклеен, я бы укусила его!
        Тут же, сидя на корточках, прямо в полуметре от моего лица, он чиркнул зажигалкой и сжег рисунок, перекладывая его по мере сгорания из руки в руку.
        Я смотрела на его лицо, освещаемое пламенем. Никакого злорадства на нем не было. Скорее сосредоточенность.
        Мне вдруг пришло в голову, что с таким вот сосредоточенным выражением лица он вполне может избавляться от ненужных свидетелей. Таких, как две глупые девочки, забредшие ночью в их трейлер.
        Меня передернуло.
        Желтая Куртка стоял у двери, сунув руки в карманы, и тоже смотрел на пламя. Вдруг что-то загудело. Охранник глянул на Куртку. Тот достал из кармана мобильный, приложил к уху. Что-то ответил негромко. Потом громче, словно возражая. Потом отнял от уха трубку и кивнул охраннику. Тот поднялся, подошел. Тоже заговорил в телефон. Фонарик он снова включил и положил на пол, рядом с нами.
        Ника подползла ко мне, оглядываясь на их лица, освещенные экраном телефона. Но они не обращали внимания на наши перемещения.
        Я лежала на боку на куче каких-то тряпок. Ника положила голову мне на бедро. Я чуть сдвинула руки вбок, пытаясь прикоснуться к ней, успокоить. Бедная моя подруга, во что я тебя втравила...
        Вдруг она провела заклеенным ртом по моей руке. Уголок отошел и слегка царапнул меня. Не сводя глаз с охранника, я попыталась ухватиться за уголок.
        Секунда, другая. Я вытерла руки о джинсы. Снова нащупала Никино лицо. Р-раз! Получилось!
        - Что мне делать? - прошептала Ника.
        Охранник замолчал. «Заподозрил!» - запаниковала я.
        - Спасите! Помогите! Пожалуйста! Хелп! Хелп! - вдруг закричала Ника так, что у меня заложило уши.
        Охранник с Курткой бросились к ней, она увернулась, отползла, продолжая кричать, как ненормальная. Наконец они поймали ее. Охранник ударил. Куртка подхватил с пола что-то и затолкал ей в рот, как кляп. Ника закашлялась. Я зажмурилась. Все, теперь конец! Точно конец!
        Меня схватили за руку, приподняли и бросили вперед, туда, где кто-то кашлял. Я упала, стараясь вжать голову в плечи. На меня рухнула Ника. Фонарик покатился, освещая дрожащим светом ботинки мужчин, которыми они запинывали к нам в угол мальчика.
        Охранник вытащил из кармана ключи, кинул Куртке.
        Они собирались нас увезти!
        Куртка выглянул в окно, потом вышел, осторожно прикрыв дверь. Охранник при этом не отрывал от нас взгляда. Но даже если бы у меня не был заклеен рот, ужас настолько сдавил мне горло, что я бы не произнесла ни звука.
        Как глупо, как все глупо... Бедный мой папа... Если я смогу выбраться, то никогда, никогда больше...
        Куртка постучал в дверь.
        - Quoi? - раздраженно сказал охранник.
        А дальше... дверь открылась.
        На пороге стояли... бояре! Самые настоящие! В расшитых золотом кафтанах с длинными рукавами, в высоких шапках, с посохами в руках!
        Охранник опешил и отступил. Один боярин вбежал в трейлер, увидел нас с Никой на полу и ткнул охранника посохом в грудь! Охранник повернулся и ударил ногой по окну. Раздался звон, посыпались осколки, и мальчик, сидевший к окну ближе всех, завывая, прикрыл голову руками.
        Выскочить охранник не успел. Вбежали ребята в белых рубахах, подвязанных поясками, и скрутили его. Потом передали его другому боярину, в соболиной шубе, и подбежали к нам. Один из ребят наклонился и содрал наклейку с моего рта.
        - Говорить можешь? Parle!
        - Лапти, - только и выговорила я.
        Потому что на ногах у ребят были лапти. Самые настоящие.
        «Я сошла с ума», - успела подумать я, прежде чем куда-то ухнуть.
        Глава 20,
        в которой все становится ясно
        - Очнись, солнышко, - ласково попросили меня, и я послушалась.
        Открыла глаза и увидела перед собой... девушку в белой блузе с пышными рукавами, красном сарафане и кокошнике! На плече у нее лежала толстая русая коса. Сумасшествие продолжалось.
        - А мне нельзя обратно? - спросила я с надеждой.
        Мне очень хотелось попасть в ту, нормальную жизнь, где не бегают бояре с посохами и девушки в кокошниках.
        Она испуганно оглянулась и пробормотала:
        - Нет. Трейлер сейчас осматривает полиция.
        Я подняла голову и обнаружила, что лежу на земле, на каком-то одеяле. Впереди стоял трейлер, вокруг которого столпились люди. Среди них были бояре, но обнадеживало то, что я увидела и нормальных людей в современной одежде. Особенно меня успокоило то, что там действительно были полицейские в форме и с рациями. Рядом стояла белая машина с синими «мигалками» и синими же буквами на боку. «Скорая».
        - А где Ника? - рванулась я.
        - С ней все хорошо. Ее осматривает врач. Но ничего серьезного, только ушиб. Самая больная из вас девочка маленькая. У нее воспаление легких в очень тяжелой степени.
        - Мальчик, а не девочка!
        - Да нет же, девочка. Суонг. Куан - ее старший брат. Он так плакал, когда мы вас нашли. Все повторял: «Доктор, доктор» и показывал на сестру.
        На глазах у девушки заблестели слезы.
        - А вы вообще кто? - сообразила я наконец спросить.
        - Официанты. Из ресторана «Распутин». Меня зовут Оля.
        - Уф! - воскликнула я.
        Кажется, все начало становиться на свои места. Я попыталась подняться. Оля помогла мне. У меня сильно дрожали коленки, но идти я смогла. Здорово болел рот. То есть кожа вокруг рта.
        Вообще боль наваливалась постепенно во всем теле, словно я медленно просыпалась и ощущала ее.
        Я ухватила Олю под руку, и мы доковыляли до «Скорой». Оттуда, чуть шатаясь, вышла Ника, и мы бросились друг другу на шею, плача.
        - Как дистрофики из анекдота, - сквозь слезы пошутила я, когда Ника чуть не рухнула от моих крепких объятий.
        - Ну нет, - проговорила она, утирая слезы тыльной стороной ладони, - меня вы в дистрофики теперь не запишете!
        Потом нас позвали полицейские и еще около часа расспрашивали обо всем, что произошло. Ника отвечала, а добрая Оля помогала, несмотря на то, что один из «бояр» выразительно поглядывал на часы.
        - Оль, а тебе не попадет за то, что ты работу прогуливаешь? - спросила я.
        - Ерунда! - отмахнулась она, - не каждый день такие истории происходят!
        - А где этот паренек, Куан? - спросила Ника, оглядываясь. - И вообще, что с ними случилось, откуда они?
        - Я не знаю, - вздохнула Оля, - но я постараюсь выведать.
        И она кокетливо улыбнулась молодому кудрявому полицейскому, который нас допрашивал. Он тоже ответил улыбкой. А потом подъехал черный «Мерседес», из которого вылез невысокий дядька восточной внешности. Вид у него был представительный - костюм, дорогие часы, «дипломат».
        - Это представитель вьетнамского посольства, - объяснила Оля после того, как кудрявый полицейский прошептал ей это на ухо. - Сейчас все узнаем!
        Мы узнали все не сейчас, а через два часа, которые мы провели в кафе рядом с метро, на терассе, кутаясь в пледы. Мы пили крепкий черный чай с сахаром и кофе, но все равно обе ужасно мерзли. Люди, сидящие вокруг с бокалами вина, косились на нас с подозрением, нам было плевать. Внутрь заходить не хотелось, как-то не тянуло нас обеих в замкнутые пространства после трейлера.
        Наконец вернулась Оля, уже без кокошника, в джинсах и голубой куртке, с сумкой, ремень которой был натянут через грудь.
        - Пойдемте, посажу вас на такси, - сказала она, - а по дороге расскажу всю историю.
        История Куана и его сестры Суонг была простой и страшной.
        Они жили с родителями во Вьетнаме, в небольшом городке под Хошимином. Родители работали в национальном парке Катьен, присматривали за несколькими яванскими носорогами. Это такой особый вид носорогов, вымирающий. Куан помогал родителям, но кроме этой работы, у них в городке не было почти никакой, и они жили очень-очень бедно.
        Поэтому родители очень обрадовались, когда тетя Куана распечатала из Интернета объявление, что во Францию приглашаются дети - на «учебу» и даже, возможно, трудоустройство официантами, горничными, поварами в рестораны и гостиницы. Больше всего родителей потрясло, что их детям оплачивается билет на самолет.
        - Значит, это честные люди, - сказал отец Куану и Суонг, провожая их на самолет.
        Это было год назад, и больше они родителей не видели.
        Куан и Суонг вышли в зал ожидания, где мадам Дарбо уже стояла с табличкой. Она взяла у них паспорта. В машине их ждали еще двое - охранник «Багета» и один человек, которого они называли «Исполнителем».
        - Желтая Куртка, - пробормотала я, ужасаясь от мысли о том, какие планы бандитов мог провести в жизнь этот «Исполнитель».
        Детей привезли в «Багет» и свалили на них самую тяжелую работу. Они мыли посуду, драили полы, выпекали багеты. Хлеб привозили в замороженном виде, то есть месить его не надо было, но как ребенок мог доставать из духовки раскаленные...
        Я вздрогнула, вспомнив шрам на руке Куана. Большой, белесый...
        - Они спали на полу, и Суонг заболела, - грустно сказала Оля, подводя нас к стоянке такси. - Сначала они позвали доктора, но тот отказался лечить детей, которых незаконно удерживают и заставляют работать.
        - Мы видели этого мужчину, - сказала Ника, - он прямо бежал из «Багета».
        - Да, и Куан понял, что осталось только просить Бога Неба, чтобы он помог сестре.
        - Как раз когда он стоял и на небо смотрел, я увидела его в первый раз, - перебила я.
        - Значит, ты его спасла.
        - А нас кто спас? - спросила Ника.
        - Я, - улыбнулась Оля, - бежала на работу в «Распутин» и услышала крик из трейлера.
        - Молодец ты, - сказала я Нике.
        Она обняла Олю. Я тоже шагнула к ней, но тут на стоянке остановилась машина. Не такси. Полицейская.
        Из нее вылез кудрявый полицейский, улыбнулся Оле, а за ним выскочил Куан!
        Он подбежал к нам и сказал:
        - Камон!
        «Иногда перевод бывает совсем не нужен», - подумала я и обняла его. Ох, чуть не забыла - носорог! Сунула руку в карман джинсов и извлекла кулон.
        - Камон, - снова прошептал благодарный Куан, прижимая свой талисман к груди.
        - Ты сможешь узнать, удастся им разыскать родителей? - спросила я у Оли.
        - Думаю, смогу, - сказала Оля, улыбнувшись кудрявому полицейскому в ответ.
        Глава 21,
        в которой мы пишем письма с того света
        Когда мы добрались до дома, уже светало.
        На потертом диванчике в гостиной калачиком свернулась Доминик.
        - You never guess what I know, you never guess what I know, - кричала она, вскакивая и подпрыгивая, как резиновый мячик, - the madame’s secret’s revealed![78 - You never guess what I know, you never guess what I know! The Madame’s secret’s revealed! - (англ.) Вы никогда не догадаетесь, что я знаю! Тайна мадам раскрыта!]
        Мы с Никой одновременно посмотрели на дверь в комнату мадам, но Доминик мотнула головой, мол, нет ее, и потащила нас на кухню.
        - Я вообще-то спать до смерти хочу, - пробормотала я.
        После наших ночных приключений хотелось только рухнуть в кровать. К тому же мы с Никой не слишком-то верили в существование тайны мадам.
        Оказалось - зря.
        Американка уселась на стол (тот жалобно скрипнул) и выложила все, что ей рассказала продавщица в ночном кафе, в котором мадам договаривалась о блинчиках.
        Доминик заявила продавщице, что живет у мадам и хочет узнать, что с ней не так. А продавщица спросила, написали ли мы письма с того света. Доминик опешила.
        И тогда продавщица рассказала ей, что оба мужа мадам погибли (абсолютно случайно) в то время, когда она принимала у себя двух девочек из России. Когда умер второй муж, у мадам что-то щелкнуло внутри, и с тех пор она всегда приглашает на каникулы двух девочек из России.
        И считает, что пока они гостят, она возвращается в то время, в те последние секунды, когда ее мужья были живы, и она может общаться с ними. Поэтому она посылает им письма (которые то сжигает, то запускает самолетиками, то относит на кладбище), фотографирует постоялиц, чтобы «показать» мужьям.
        Но самое главное - она ждет ответа.
        - Интересно, как она его получает, - пробормотала я.
        Оказалось, очень просто. Пару лет назад наши соотечественницы, узнавшие о трагедии мадам, взяли и написали письма от этих мужей. Мадам чуть не умерла от счастья! С тех пор она считает, что в приезд девочек она может получать письма с того света!
        - Но как им удалось подделать почерк? - удивилась Ника.
        - Мадам же оставляет письма своих мужей везде, - пожала я плечами.
        - То есть она в курсе того, что письма пишут девочки?
        - Думаю, да. Но заставляет себя поверить в то, что это мужья. Знаешь, мы ведь легко верим в то, что хотим.
        - No Russian! - завопила Доминик обиженно.
        - Это скорее философия, - хмыкнула Ника, - philosophy, Dominique.
        - Вот почему мадам не обращала внимания на слежку Доминик и даже сама выдала ей этот дурацкий костюм, - сказала я и осеклась.
        На пороге появилась мадам. В красном костюме с сигаретой в зубах.
        - А-а, отшень гадкие девчонки!
        В руках у нее был поднос, на котором высилась гора блинчиков, а также мисочки с вареньем и шоколадным кремом.
        - Crpes, - сказала она.
        И стала раскладывать свои крепы по тарелкам.
        Вдруг меня осенило. Она же не плохая, мадам! Не сумасшедшая, не злая! Почему же она называет нас гадкими?! А потому, что она просто не понимает значения этих слов! Кто-то подшутил над ней, сказав, что «гадкие» - это «милые».
        Я смотрела на мадам, а она, напряженно, на нас. Раньше я бы подумала, что она смотрит на нас, потому что презирает (мы гадкие!). Или хочет заколдовать.
        Но теперь я знала, она смотрит так потому, что пытается понять - мы разгадали ее секрет?
        Да, разгадали. Поэтому вместо сна провели следующие два часа, сочиняя письма.
        Я придумывала, что мог сказать мадам перед смертью скрипач, Ника сочиняла, что написал бы бизнесмен, а Доминик, высунув кончик языка от старательности, записывала наши мысли, переводя их с английского на французский и старательно копируя почерк мужей мадам с писем, любезно оставленных на полочке с фотографиями.
        Мы писали о любви, о благодарности, о радости проведенных вместе лет. Очень хотелось подбодрить беднягу мадам, два раза попавшую в такие жуткие ситуации.
        Начинались письма одинаково: «Розетт, мон амур...»
        Наконец письма были готовы, и Доминик понесла их в гостиную. Мы решили оставить письма на подносе у медведя.
        Я растянулась на кровати, блаженно улыбаясь.
        - Как хорошо... нет, как же мне сейчас хорошо! Слу-ушай, Ника! А знаешь, почему мадам называет нас гадкими?
        Я изложила свою версию.
        - Хани, ты гений, - сказала Ника, - надо не забыть завтра объяснить ей.
        - Или оставить еще одну записку медведику, чтобы не смущать Розетт, мон амур!
        - А я еще одну загадку разгадала, - помолчав, сказала Ника. - Почему, когда ты видела Жерома, у тебя все валилось из рук.
        - И почему же?
        - СЛУЧАЙНО. Безо всякой причины. Просто так.
        Я на секунду замерла, а потом засмеялась. Ника присоединилась к моему смеху.
        - А я потолстела?
        - Ага! Но до Доминик еще далеко.
        - Это не важно. Главное, я поняла, что могу это делать. Толстеть. А значит, анорексия мне больше не грозит! Я выздоравливаю!
        - Угу, - сонно отозвалась я, - уф... как же спать хочется!
        - Боюсь, тебе не дадут это сделать.
        - Почему?!
        - А ты не слышишь, как гудит мой мобильный? Оу, твой папа - просто ФСБ. Отслеживает каждый наш шаг.
        - Он же звонил, когда мы ехали к Триумфальной арке, а я не подошла! - испугалась я, подскакивая и кидаясь к мобильнику.
        Но это оказался не папа. Это была мама.
        Голос у нее был очень грустным.
        Глава 22,
        в которой я узнаю ужасные новости, а Грей показывает, как можно наилучшим способом применить в жизни паркур
        Я вышла на балкон и прижала к уху трубку.
        - Гаечка....
        - Что случилось, мамуль, почему похоронный голос? Тебя выгнали из МГУ?
        - Хуже...
        Я заволновалась. Что может быть хуже?! Мама же молится на свой универ.
        - Что-то с папой?! Он не дозвонился до меня ночью, и ему теперь плохо?!
        - Нет, дорогая. Это я звонила с его телефона. Не могла удержаться. Новости связаны с Никой.
        - Может, поговорим дома? Мы же завтра уже прилетаем.
        - Солнышко, я... Вечером я звонила Никиной маме, чтобы договориться о том, кто вас поедет встречать. А она мне выложила одну вещь...
        - Мамуль, не томи. Что там у нее? Сумочку не того цвета купила? Или тональный крем потеряла?
        - Они соврали Нике, - мрачно сказала мама, - нет никакой роли. Это было вранье от начала до конца.
        Я опустилась прямо на пластиковый стул, в котором по-прежнему плавали листья. И подскочила, потому что промочила джинсы.
        - Они договорились с агентом. Придумали всю эту историю с девушкой, которая должна потолстеть для роли. Нет ни роли, ни сериала.
        - Когда они собирались сказать ей? - выговорила я.
        - Не знаю...
        - А я знаю. Я скажу сегодня, - прошептала я, оглянувшись на Нику через балконную дверь.
        Она спала.
        - Ты что? Зачем? А если она перестанет есть! Вы хотя бы вернитесь оттуда!
        - Но ты ведь не стала ждать, пока мы вернемся! Ты же зачем-то мне об этом рассказала?!
        - Просто хотела тебя подготовить! Она поправилась?
        - Да, немного...
        - А вдруг они так обрадуются, что выложат ей прямо в аэропорту?
        - Не надо, - прошептала я, - она... с ума сойдет. Она ведь какая-то странная. Нервная, вспыльчивая.
        - Вот-вот, - грустно сказала мама, - я попыталась объяснить им, что не стоит ей говорить, пока она не придет в норму не физически, а психически, но...
        - Ладно, мам. Я решу эту проблему.
        - Дорогая, но ты ведь не знаешь, как Ника может отреагировать на...
        - На правду? Не знаю. Но она уже должна к ней привыкать. Она должна знать, что родители ее обманули. Что никакой роли в сериале нет. И сериала нет. Она имеет право знать.
        Последние слова я произнесла громко. Слишком громко. Потому что Ника открыла глаза. И подошла к балкону.
        - Да, Елену Алексеевну выписали, но, боюсь, она не сможет приехать, как думаешь, вы доберетесь сами?
        - Да, мама... - автоматически сказала я, - мы все сделаем сами.
        Я повесила трубку. Ника открыла балконную дверь.
        - Ника...
        Я потерла подбородок. Что ж, я все равно собиралась ей обо всем рассказать.
        - Не надо, - прервала меня Ника, - не нужно.
        Она подошла к трельяжу и сбросила свои пузырьки с лаками и кремами. Они попадали, один скатился прямо на пол, но Ника перешагнула через него и снова двинулась к балкону.
        Я смотрела на пузырек с красным лаком на полу, все терла подбородок, словно собираясь стереть его с лица, и никак не могла подобрать слова. Да и как можно утешить человека, который родителям верил, как дурак, а они все наврали.
        Причем не про себя наврали, а про тебя, про то, что у тебя главное в жизни есть. Это как если бы мне они сказали, что мои комиксы напечатали отдельной книгой и продают в книжном магазине у нашего дома, а потом признались, что все - вранье.
        Брр! Меня даже передернуло. Что же сказать Нике? Любые слова кажутся нелепыми и искусственными. Вроде того, как в кино говорят после смерти героя: «Я соболезную», вместо того чтобы брякнуть: «Ох, ужас какой и кошмарный кошмар!»
        Но Ника решила мою проблему со словами. Она вышла на балкон и, опершись на перила, посмотрела вниз.
        Меня обжег страх с ног до головы, словно в меня кипятком плеснули.
        - Ника! Ника! Ты! Куда?!
        - А туда же, куда и ты, - сквозь зубы сказала она, перелезая на пожарную лестницу, - тебе можно, а мне нельзя?
        - Что - нельзя?
        - Паркуром заниматься!
        - Каким паркуром?! Я никогда не занималась паркуром на крыше! Я же новичок!
        - Это ты так говоришь. А может, ты врешь?! Если папа с мамой врут, то чего вдруг я должна поверить тебе?
        Она зло посмотрела на меня и стала подниматься по лестнице. Вдруг ахнула. Ее рука соскользнула с перекладины. Видимо, ладони стали влажными.
        - Ника!
        Она резким движением вытерла руку о джемпер и продолжила карабкаться. Я последовала за ней, прямо задыхаясь от страха.
        На крыше Ника огляделась.
        - Ну, что, с чего начнем? - спросила она ядовито, - с прыжков по крышам?
        - Да какие прыжки! Ника! Грей же сказал, по крышам запрещено прыгать. Могут вызвать полицию.
        - В моем случае им надо будет вызвать катафалк, - пробормотала Ника, подходя к перилам на той стороне, что кафе.
        - Что-о?
        - Не подходи! Иначе я прыгну вниз!
        - Ты и так прыгнешь!
        - Прыгну. Но с крыши на крышу.
        - Зачем?! Это же абсолютное идиотство!
        - Пусть! Они же считали меня идиоткой! Я докажу, что я абсолютная идиотка. Я привыкла во всем быть лучшей, знаешь ли, хани.
        Она сказала это с гордостью, но я видела - она готова расплакаться.
        - Ника, - я тоже боролась с подступающими к горлу слезами, - Ника, пожалуйста... Ты покалечишься... Придется возвращаться в больницу.
        - А мне и так придется! - зло крикнула она, утирая глаза рукавом. - Ты еще не поняла, почему я так много ем?! Я знала это с самого начала! Я просто прикрывалась ролью! У меня булимия! Это обратная сторона анорексии! Тоже болезнь! Теперь я ем не мало, а много, но это не значит, что я счастлива! Это значит, что я схожу с ума! Раньше у меня была причина, понимаешь? Я сходила с ума и знала, что подстрахована. Ролью. Что ожирение, к которому приведет булимия, пригодится для чего-то важного. Самого важного в моей жизни... А теперь...
        Она попятилась к краю крыши спиной.
        - Хоть развернись! - крикнула я, не замечая слез, струящихся по моему лицу. - Посмотри, куда будешь прыгать!
        - А зачем? - она словно была не в себе. - Какой в этом смысл?
        Она вдруг села на перила.
        - Не смей! - бросилась я к ней изо всех сил, с ужасом видя, как она откидывается на спину и...
        И вдруг валится обратно.
        Грей!
        Он обхватил ее руками и толкнул вперед. Ника, к моему изумлению, вытянула руки и идеально спружинила на них, перенеся массу тела.
        А потом она упала ничком на землю. То есть на крышу. Грей по-прежнему крепко держал ее в кольце своих мощных рук, чтобы она не дернулась.
        Я медленно опустилась на колени.
        Он поднял на меня глаза.
        - Вот это совпаденьице, - пробормотал он, - я вообще-то с тренировки шел. В последний раз решил на крышу вскарабкаться. Думал, мадам наша не будет против...
        Я подползла к ним и приняла на колени Нику. Она закрыла лицо руками и дрожала.
        Грей смотрел на нее несколько минут.
        - Брошу-ка я курить, - сказал он неожиданно.
        - Здорово, - проговорила я.
        Надо было что-то сказать. Ника убрала руки от лица и посмотрела на меня.
        - А ты - дура! - набросилась я, одновременно обнимая и целуя ее. - Настоящая дура! Удушу тебя сейчас!
        Вечером мы молча упаковали вещи. Потом сели каждая на своей кровати. Ника уткнулась в телефон, я рисовала. Точнее, срисовывала собор Сакре-Кер с открытки. Иногда поглядывала на Нику, но она на меня не смотрела. Напряжение висело в нашей комнате, как сизый дым в гостиной мадам - плотно.
        - Привет!
        В комнату постучался Грей.
        - Вы завтра улетаете?
        Он сел на кровать рядом со мной. Ника вздернула нос и поднялась, собираясь выйти.
        - Погоди, - остановила я ее, подаваясь вперед, - до Москвы все время будешь рядом со мной.
        - Я же ему мешаю, - язвительно сказала она, указав подбородком на Грея.
        - Мне? - искренне удивился он. - Почему?
        Она отмахнулась. Достала из сумочки наушники, заткнула уши со словами: «Не собираюсь я ваши секреты подслушивать». Подсела к трельяжу и стала перебирать косметичку.
        - Я просто хотел сказать спасибо, - Грей тоже подался вперед, чтобы сидеть вровень со мной.
        - Кому?
        - Тебе. Ты меня вытащила. Вы вместе меня вытащили.
        Он посмотрел на Нику. Потом - прямо перед собой, на сцепленные в замок руки.
        - Я тебе говорил, я не тренирую девушек.
        Напряжение в нашей комнате достигло такой концентрации, что я, казалось, ощущала его кожей, даже мурашки волной побежали от запястий до локтей.
        - Я преподаю паркур в одной группе. У нас классические тренировки по два часа. Занимаемся и в залах, и на улице. Летом...
        Он помолчал, словно пересиливая себя.
        - Летом в группу пришла девочка. Девушка, - поправил он сам себя, - старше тебя и...
        Он посмотрел на Нику.
        - Короче, она занималась, как обычный новичок. Потихоньку делала прогресс. Что-то где-то не получалось. Она училась преодолевать. Работать. Ей сначала не давались роллы. Помню ее счастливую улыбку, когда они ей дались.
        Он снова замолчал. Я боялась сказать хоть слово. Мне казалось, что все взорвется от напряжения.
        - А потом на тренировку пришел ее папа. С серым лицом. И сказал, что я во всем виноват.
        Я посмотрела на Нику. Она уставилась в косметичку, явно забыв, зачем ее взяла. И музыки в наушниках не было слышно.
        - Она прыгнула с балкона, - наконец сказал Грей.
        - Куда?
        - Вниз. Три этажа.
        - И что это был за элемент?!
        - Самоубийство, - горько усмехнулся он, - но он у нее не получился. Она выжила. Теперь передвигается на коляске. Травма позвоночника.
        - Но почему тебя-то обвинили?
        - Ну, меня никто не обвинял. Кроме ее отца. И... меня самого. Она хотела поговорить со мной в тот день, понимаешь? Сказала, у нее в личной жизни «заварушка». Но у меня времени не было, да и странно было бы слушать любовные переживания кого-то, кого ты просто тренируешь. А ей хоть кто-то нужен был. Чтобы выслушать.
        - Вот почему ты так напрягся при слове «заварушка»! - воскликнула я, а сама подумала, что если бы Грей выслушал меня тогда, то все могло бы произойти по-другому.
        Он мог пойти с нами, и тогда мы не провалялись бы связанными и с заклеенными ртами в трейлере. А может, он бы отговорил нас от вылазки, и тогда страшно себе представить, что было бы сейчас с Куаном и его сестрой.
        - Да, - сказал Грей, - я чувствую свою вину. Хотя она оставила записку. Что-то вроде «никого не винить». В паркуре она научилась преодолевать себя, а в личной жизни - нет...
        - Как ты это пережил?
        - Начал курить, - он снова усмехнулся, - а из того болота мама вытащила. Вот, смотри!
        И он показал на свой кулон. Большой дельфин в обнимку с маленьким.
        - Так это мама с ребенком? - потрясенно сказала я. - А я думала, девушка тебе подарила!
        - Мама выволокла меня и отправила сюда. В твоем возрасте, наверное, не понтово признаваться в любви к родителям, но я ей здорово благодарен. Ладно. Я так зашел, попрощаться. Сам уже выезжаю.
        Он протянул руку, я пожала ее.
        - Спасибо тебе, - сказала я, - но как понять - выезжаешь? Я думала, ты, как истинный трейсер, по крышам до аэропорта поскачешь.
        - Вот именно, что я трейсер, - засмеялся он, - а не псих, насмотревшийся киношек про паркур. Паркур - это совсем не экстрим, каким его там выставляют. Я просто прокладываю свой путь. Ну, давай. Пиши, если надумаешь заниматься.
        Я кивнула. И добавила с хитрой улыбкой:
        - Так значит, ты все-таки тренируешь девушек?
        Когда за ним закрылась дверь, я подошла к Нике. Она сидела как окаменевшая за столом и по-прежнему смотрела в косметичку. Я погладила ее по голове.
        - Я видела, что вы паркуром занимаетесь, - вдруг призналась она, - даже костюм спортивный нацепила. Видела, красный такой, от-кутюр? Думала, к вам присоединиться. А потом решила, что буду тебе мешать охмурять этого красавца.
        - Какого красавца?! Он просто друг. Я по-прежнему не могу выкинуть Зета из головы. Такая вот несчастная влюбленная дурочка.
        Ника развернулась ко мне, прижала мои ладони к щекам и проговорила:
        - Жизнь - штука хрупкая, да?
        Я обняла ее и прошептала:
        - Все будет хорошо. Только вот если еще хоть раз на крышу залезешь... Я тебя собственноручно с нее сброшу!
        Глава 23,
        в которой все просят друг у друга прощения
        Утром мы сердечно попрощались с сияющей мадам, обнялись с Доминик, оставив ей на память «заколдованный фонарик», и поехали в аэропорт на самом красивом поезде на свете, разрисованном граффити.
        Перед самым вылетом нам позвонила Оля. Полиция нашла родителей Куана и Суонг! Дети возвращаются домой. Их будет сопровождать представитель посольства.
        Преступников, которых поймали благодаря нам, будут судить. Их обвиняют в похищении и принуждении к незаконному труду. Обвинение серьезное, так что на свободу мадам Дарбо и ее приспешники выйдут не скоро.
        Мы с Никой бросили чемоданы и обнялись.
        А еще Оля рассказала забавную вещь.
        - Куан очень переживал, что вы подумаете, что это он заманил вас в трейлер! Сказал, вы показали ему большой палец.
        - Ну да, я имела в виду, один он там или нет, - сказала я, - я бы указательный показала, но Ника была уверена, что это неприличное что-то.
        - Указательный у них неприлично показывать, - согласилась Оля, - но большой тоже имеет значение не «один», а «давай сюда»! Вот он и кивнул. Он же хотел выйти!
        Я засмеялась и пересказала историю Нике.
        Потом позвонил Жером и попросил прощения за то, что вчера дал лишь адрес, где много трейлеров, а не поехал с нами. Потому что утром он открыл газету и прочел о наших приключениях у Триумфальной арки. Больше всего он испугался за Нику, в газете написали, что ее избили, но мы успокоили Жерома и пообещали приехать к нему в гости, если он придумает с нами какую-нибудь экспозицию.
        С Жерома все и началось - каждый час перед нами кто-нибудь да извинялся. Сначала моя мама. Прислала эсэмэску (при том, что она даже слово-то это неправильно выговаривает, говорит «сэмээска») на мой новый телефон: «Прости, что взвалила все это на тебя». Потом пришло сообщение Нике: «Детка! Прости нас! Мама и папа».
        - Если еще мадам напишет, что извиняется за то, что сфотографировала нас ночью, то это уже ни в какие ворота не залезет, - проворчала Ника.
        - Тем более мы знаем, зачем она это делала на самом деле. Очередной раз привлекала наше внимание, - вздохнула я, - мы ведь могли и не догадаться обо всем, и тогда она не получила бы писем. Ой, хани! Харри ап, посадку объявили!
        Мы сели в самолет и еще не успели взлететь, как я достала альбом. Срочно, срочно надо было все зарисовать! Грея, Куана, нашу мадам, Доминик в костюме Шерлока Холмса, Жерома, Олю и ее кудрявого полицейского! И не забыть про бояр!
        Мои мысли заметались. Как? В виде комикса? Тогда какого - японского или американского? Или вообще - сделать классический рисунок?
        У меня руки дрожали от нетерпения. Как же я соскучилась по своему любимому занятию!
        Неужели всего неделю назад мне не хотелось рисовать?! Не верится.
        Принесли еду, и мы дружно от нее отказались. Ника теперь мечтала привести себя в норму. А я не хотела портить впечатление от парижских бриошей и улиток с изюмом. Впрочем, багеты я теперь не скоро смогу есть.
        Родители долго нас обнимали и трясли. Никины - все извинялись и прижимали ее к груди, любуясь ее округлой фигурой. А мой папа обнял меня и сказал:
        - Что? Не обошлись все-таки без ЧП?
        - Т-ты о чем? - растерялась я.
        - Как о чем?! А телефон кто потерял?
        - А! Точно, пап, прости, - пробормотала я.
        А моя мама спросила:
        - Ну что? Какие вы посетили достопримечательности? Что запомнилось?
        - Триумфальная арка, - ответили мы хором с Никой.
        И переглянулись.
        - Вот дают, - удивился папа, - я бы скорее Лувр запомнил!
        - В Лувре, пап, ничего интересного, - искренне сказала я, - разве что только вход через пирамиду.
        - Пирамидам с древности приписывали магические свойства, - послышался голос за спиной моих родителей, и к нам подошел Зет!
        Я ахнула:
        - Откуда ты узнал, во сколько я прилетаю?!
        - Твои родители сказали.
        Папа недовольно покосился на него, словно намекая, что была бы его воля, он ни за что не сказал бы Зету про мое прибытие.
        Но я отвела друга в сторонку.
        - Прости меня, - выпалил он, - я вел себя как дурак! Мне совсем не хотелось с тобой расходиться! Просто у меня были сложности, я не мог устроиться на работу. И я решил сосредоточиться только на одной цели.
        - И как работа?
        - Она у меня в кармане. Но я понял, что... сделал страшную глупость. Упустил из вида тебя. Скажи мне... ты там ни в кого не влюбилась?
        Я улыбнулась. У нас в Париже такое приключение вышло, не до влюбленностей!
        - Стоило бы тебя помучить, - проворчала я, - но... нет!
        - Ура! - воскликнул он и обнял меня, несмотря на мрачный вид моего папы.
        У меня в кармане пикнул мобильный. Эсэмэска от Грея. «Да. Я все-таки тренирую девушек». Я улыбнулась и напечатала: «Когда тренировка?»
        - Ты кому? - спросил Зет, заглядывая через мое плечо.
        - Так, - махнула рукой я, - потом объясню.
        Странно, но мне пока не хотелось рассказывать Зету о том, что я решила заняться паркуром. Странно - потому что еще недавно я бы растрезвонила об этом на весь свет, заявила бы в каждой социальной сети, в которой зарегистрирована, и уж точно бы похвасталась перед Зетом, чтобы доказать, что не один он такой крутой со своими медитациями и чтением мыслей.
        Однако у меня внутри что-то немного изменилось. Мне совершенно не хотелось понтоваться. Ведь в паркуре нет соревнований. А свои личные достижения я могу оценить и сама.
        - Твои родители разрешили довезти тебя от аэропорта до дома, - сказал Зет, все поглядывая ревниво на мой мобильник.
        - На велике, я надеюсь? - съязвила я, убирая телефон в рюкзак.
        - Конечно.
        - Чего?! Ты спятил?
        - Ага. Еще когда в первый раз увидел тебя.
        Я снова обняла его, вдыхая такой знакомый запах его куртки, и вдруг снова услышала пиканье телефона.
        И не стала доставать его, чтобы не расстраивать Зета, но все-таки подумала: «Интересно, где сейчас Грей прокладывает свой путь?»
        notes
        Примечания
        1
        Вивьен Вествуд - британский дизайнер, основательница стиля панк в моде.
        2
        Читайте о приключениях Гаянэ и ее друзей в Звенигороде в повести «Письмо от желтой канарейки» (Кузнецова Ю. «Большая книга приключений и загадок», Эксмо).
        3
        Хаку - герой мультфильма Хаяо Миядзаки «Унесенные призраками», мальчик-колдун, превращающийся в дракона.
        4
        Спасибо, что подошли. Я как раз хотел спросить у вас. (франц.)
        5
        Ты мой герой! (англ.).
        6
        Два обручальных кольца на одном пальце означают вдовство.
        7
        Я вас видела в окно. Почему у вас один чемодан? (франц.)
        8
        Вы будете жить в одной комнате или в разных? (франц.)
        9
        Не за что. (франц.).
        10
        Любовь везде! (англ.).
        11
        Извините, я сейчас его подниму! (франц.)
        12
        Кальцифер - ворчливый демон огня из мультфильма Хаяо Миядзаки «Ходячий замок Хаула».
        13
        См. повесть «Письмо от желтой канарейки» (Кузнецова Ю. «Большая книга приключений и загадок», Эксмо).
        14
        Галери Лафайет - популярный фешенебельный универмаг.
        15
        Do you speak English? I’m the member of «Greenpeace» organization - (англ.). Вы говорите по-английски? Я член организации «Гринпис».
        16
        Do you want a certificate? - (англ.) Вам нужен сертификат?
        17
        What about your documents? - (англ.) Как насчет ваших документов?
        18
        Sorry, I forgot them at home - (англ.). Извините, я забыла их дома.
        19
        What about the certificate for your money-bag? - (англ.) А как насчет сертификата на ваш кошелек?
        20
        Docteur, docteur! Attendez-vous! - (франц.) Доктор! Доктор! Подождите!
        21
        Are you open? - (англ.) У вас открыто?
        22
        Est-ce que vous avez demаnd quelque chose? - (франц.) Вы что-то хотели?
        23
        Oui, nous voulons les baguettes - (франц.). Да, мы хотим багеты.
        24
        Сa, c’est juste la dcoration de la vitrine - (франц.). Это только украшение витрины.
        25
        En ce cas, peut-tre, les gteaux. Est-ce que vous avez les gteaux? - (франц.) Тогда мы будем пирожные. У вас есть пирожные?
        26
        Qu’est-ce que vous conseillez? - (франц.) А что вы посоветуете?
        27
        The best pastry in France - (англ.). Это лучшие пирожные во Франции.
        28
        We take them - (англ.). Мы их берем.
        29
        Are you a waiter in this caf? - (англ.) А вы официанткой в этом кафе работаете?
        30
        I’m a director. Here you are. Bon appetite! Bye-bye - (англ.). Я директор. Вот, держите. Приятного аппетита! Пока!
        31
        Can’t you speak a little quieter? - (англ.) - Не могли бы вы разговаривать чуть тише?
        32
        We can. Sorry! - (англ.) Мы можем. Извините!
        33
        What are you doing here so late? - (англ.) А что вы тут делаете так поздно?
        34
        Studying - (англ.). Занимаемся.
        35
        What’re you studying? - (англ.) А что вы изучаете?
        36
        Philosophy! - (англ.) Философию!
        37
        No Russian! And no philosophy so late! Goodnight! - (англ.) Не говорите по-русски! И никакой философии в такой поздний час! Спокойной ночи!
        38
        The Chemical Brothers - британский музыкальный дуэт, работающий в жанре электронной музыки, один из известнейших коллективов —представителей и основоположников биг-бита.
        39
        Имеется в виду фильм «Ханна. Совершенное оружие» - остросюжетный боевик о 16-летней девочке, выросшей в лесу и обладающей навыками выживания в экстремальной ситуации.
        40
        Two! Please! Thank you! - (англ.) Два! Пожалуйста! Спасибо!
        41
        I love you! Marry me! - (англ.) Я люблю вас! Женитесь на мне!
        42
        Are you looking for this one? - (англ.) Ты это ищешь?
        43
        Have you found it? - (англ.) Ты его нашла?
        44
        It seems to me it was charmed - (англ.). Мне кажется, он был заколдован.
        45
        Charmed? - (англ.) Заколдован?
        46
        Yeah... Do you know «Harry Potter»? I think Madame can use magic - (англ.). Да... Ты знаешь «Гарри Поттера»? Я думаю, мадам умеет колдовать.
        47
        I don’t think it’s black magic - (англ.). Я не думаю, что это черная магия.
        48
        Maybe she keeps the ingredients in her room? - (англ.) Может быть, она хранит ингредиенты в комнате?
        49
        Listen! Don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, Sherlok Holmes or miss Marple... - (англ.) Слушай! Ты не хочешь расследовать это дело? Как настоящий детектив. Ну, знаешь, как Шерлок Холмс или мисс Марпл...
        50
        I’ll do it myself. I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case - (англ.). Я все сделаю сама. Я буду Шерлоком Холмсом и расследую это дело.
        51
        Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck! - (англ.) Спасибо, Доминик. Держи меня в курсе. И удачи!
        52
        Don’t run away! - (англ.) Не убегайте!
        53
        In any case, if you don’t mind, I’ll take the picture of you - (англ.). В любом случае, если не возражаете, я вас сфотографирую.
        54
        It’s an honour - (англ.). Это честь для меня.
        55
        Qu’est-ce que vous voulez? Nous sommes ferms! - (франц.) Что вы хотите? Мы закрыты!
        56
        Give it to me! - (англ.) Дайте мне это!
        57
        What for? - (англ.) Зачем?
        58
        Do you want to buy this beautiful thing? - (англ.) Вы будете покупать эту прекрасную вещь?
        59
        What do you want? - (англ.) Что вам нужно?
        60
        What happened? - (англ.) Что случилось?
        61
        «Тринадцатый район» - французский художественный фильм по сценарию Люка Бессона, в котором главный герой Лейто передвигается с помощью паркура. В роли Лейто - сооснователь паркура Давид Белль.
        62
        Can I help you? - (англ.) Вам помочь?
        63
        Have you seen somebody suspicious? - (англ.) Ты заметила кого-нибудь подозрительного?
        64
        Are you ok? - (англ.) С вами все в порядке?
        65
        Robbery - (англ.). Ограбление.
        66
        Go to sleep! - (англ.) Идите спать!
        67
        What’s about robbery? - (англ.) А что с ограблением?
        68
        Weren’t you afraid? - (англ.) Ты не испугалась?
        69
        It was more scary outside - (англ.). Снаружи было страшнее.
        70
        What did she say? - (англ.) Что она сказала?
        71
        It’s philosophy! - (англ.) Это философия.
        72
        Dominique! Are you crazy to grasp me this way?! - (англ.) Доменик! Ты с ума сошла - так меня хватать?!
        73
        Have you seen a man in a black jacket nearby? - (англ.) Ты не видела неподалеку человека в черной куртке?
        74
        He was running away with a girl! - (англ.) Он убегал с девушкой!
        75
        »No police. Or the boy will be killed» - (англ.). Никакой полиции. Или мальчику конец.
        76
        Did they give up? - (англ.) Они сдались?
        77
        No, it’s my own. But they permitted me to eat it here - (англ.). Нет, это моя собственная. Но они разрешили мне съесть ее тут.
        78
        You never guess what I know, you never guess what I know! The Madame’s secret’s revealed! - (англ.) Вы никогда не догадаетесь, что я знаю! Тайна мадам раскрыта!