Библиотека / Детская Литература / Клёпов Василий : " Лагерь На Озере Чикомасов " - читать онлайн

Сохранить .

        Лагерь на озере чикомасов Василий Степанович Клёпов
        Василий Степанович Клёпов
        Лагерь на озере чикомасов
        Художник Л. Полстовалова
        Средне-Уральское Книжное Издательство
        Свердловск, 1971 г.
        НА ШАРТАШ С ДРУГОМ СЕРЕГОЙ
        Скоро нас отпустят на летние каникулы. Ребята в нашем шестом «Б» размечтались: кто видит себя на Шарташе или на Пышме с удочкой, кто с рюкзаком за плечами в туристском походе, а кто на Чёрном море. И только мой дружок Серёга Лузин не принимает участия в спорах, которые завязываются на каждой перемене, ходит мрачный. Серегу можно понять: у него в последней четверти три двойки: по алгебре, русскому и немецкому.
        - Как думаешь, Брызгалов, переведут меня или не переведут? - то и дело допытывается мой дружок.
        - А что я, директор или завуч? Если их спросить, и они до педсовета не ответят.
        - Ну, все-таки, - не отстаёт Серёга, - ты посуди: в первой четверти у меня ни одной двойки. Правда, по алгебре. Во второй - тоже. В третьей… Ну, в третьей схватил двояка ещё по немецкому…
        - А в четвёртой?
        Вы не подумайте, что я задал этот вопрос с ехидцей или как…
        Просто раз уж Серёга начал перечислять и остановился на третьей четверти, я спросил: «А в четвёртой?»
        Мой друг тут и разошёлся:
        - Эх, ты, товарищ! Получил по всем «хорошо», так уж и зазнался! «А в четвёртой?» Да знаешь ли ты, что мой дядя на площади Пятого года висит?
        - Почему висит?
        - Портрет висит! Мой дядя ещё в пятом году прокламации «товарища Андрея»[1 - Андрей - подпольное имя Я. М. Свердлова.] расклеивал. А твой? Ну, что сделал твой?
        А я, честное слово, не знаю, что делал мой дядя в пятом году. Мой папа и папа моего папы всю жизнь проработали на Верх-Исетском заводе, или ВИЗе, как называют у нас на Урале этот завод. В сорок первом оба отправились с Добровольческим танковым корпусом на фронт. Почти до самого конца войны служили в одном танковом экипаже, но когда стали освобождать Чехословакию, то под городом Банска-Бистрица танк сгорел. После войны папа занял дедушкино место - стал горновым. Тогда-то и встретил Серёгиного отца, который тоже вернулся с фронта.
        - Держись Серёги, - часто говорит мои отец. - Серёга - парень положительный. Да и вся семья у него хорошая.
        С Серёгой нас водой не разольёшь. В школу мы ходим только вместе, сидим на одной парте и к контрольным вместе готовимся. Только вот беда: никак Серёга не может усвоить алгебру! По алгебре он и получил переэкзаменовку на осень.
        После того как нам зачитали отметки за год, мы пошли рыбачить на озеро Шарташ. Добежали до Каменных Палаток.
        - Полезем, Брызгалов?
        Никак не пройти мимо этих Каменных Палаток!
        В лесу на ровном месте поднимаются из земли наложенные один на другой серые камни. И много этих камней, так что высота будет с трёхэтажный дом. Папа мне рассказывал, что Каменные Палатки остались от далёких веков.
        По камням, как по ступенькам, мы взобрались на самый верх.
        - Вот с этих Палаток в пятом году товарищ Андрей говорил с рабочими. И мой дядя тут был… - начал хвастать Серёга.
        Насчёт товарища Андрея я кое-что знал, только о том, что Серёгин дядя здесь был, ни от кого не слышал.
        С Палаток мы, конечно, могли бы увидеть озеро Шарташ, если б не лес. Редкие сосны разбегались отсюда и толпились вдали, оставляя меж собой небольшую дорожку.
        Мы спустились вниз и пошли по этой дорожке. Через несколько минут в просветах между деревьями блеснул Шарташ.
        Огромное озеро в плоских берегах нежилось под солнцем. Была суббота, сверкающая водная гладь пестрела лодками. Какие-то спортсмены, подняв парус, тихо плыли на яхте. У берегов виднелись скрюченные фигурки рыболовов.
        Мы с Серёгой сняли штаны, по тёплой воде перебрались на гранитный валун неподалёку от берега и забросили удочки. Держать удилища было утомительно, но Серёга сходил на берег, притащил два камня. Мы придавили ими удилища и, опустив ноги в воду, уселись на гранитной глыбе.
        И вдруг смотрим - плывут к нам в лодке Люба Векшина и Ленка Белинова - девчонки из нашего класса.
        - Серж, Серж, идите к нам! - кричит Ленка.
        - Вот ещё! Сержа какого-то придумали, - заворчал Серёга. - Подъезжайте!
        Девчонки предложили составить им компанию. И мы, недолго думая, полезли в лодку. Я сел на вёсла, Серёга стал управлять лодкой, опустив с кормы в воду короткую доску.
        Кое-как мы выплыли почти на середину озера.
        - Стой! - скомандовал Серёга. - Давай, Брызгалов, здесь попробуем. В прошлом году мы с батей поймали тут вот таких лещей… Как подносы!
        Бросили якорь. Поставили удочки. Люба и Ленка потихоньку хихикали. Серёга делал большие глаза и шипел:
        - Тише!
        Прошло несколько минут. Девочки начали смеяться громче.
        - Да тише вы! Разве с вами что поймаешь? Да вот ещё прикормки не взяли. Леща, его кормить надо!
        И тут поплавок у меня начал подпрыгивать.
        - Погоди, Брызгалов, погоди, дай заклевать. Лещи, они всегда так…
        Я подсек и вытащил окунька чуть побольше спички. Девочки захохотали.
        - Ну и лещ! Как поднос!
        - Разве с вами что-нибудь поймаешь? - угрюмо повторил Серёга. - Поехали к берегу.
        - А я, как на Дон поеду, вот уж там поймаю рыбу! - воскликнул я.
        - Как нынче леща, - захохотала Люба.
        - Ты? На Дон? - ухмыльнулся недоверчиво Серёга.
        - На Дон! У меня в Ростове брат двоюродный… У них там и сазаны, и лещи…
        …Дон - моя давнишняя мечта. И вот как будто она начала осуществляться.
        Вчера я показал табель отцу - всё пятёрки, только по рисованию тройка.
        - Ты что же, рисование и за предмет не считаешь? - спросил отец.
        - Считаю, - уткнувшись взглядом в пол, ответил я.
        - Почему же в таком случае только по рисованию учишься плохо?
        - Я же не Суриков…
        - А Брызгалов, хочешь ты сказать?
        - Но ведь рисования у нас больше не будет. Дальше пойдёт черчение…
        Я не мог закончить шестой класс на пятёрки, как обещал отцу. Хотя и старался изо всех сил - и преподавателя-то на уроках рисования слушал внимательно, и домашние задания специально для себя просил, - а больше чем на тройку выжать не мог!
        - Ну, ладно, - улыбнулся отец. - Каждому художником быть, что ли?
        Он сказал, что всё равно я добился больших успехов.
        - На Дон-то ещё не раздумал ехать? Завтра же пошлю сестре телеграмму.
        Так получилось, что наконец-то я мог поехать на Дон. И один!
        Вечером родители провожали меня на вокзал. Я бежал впереди с удочками и рюкзаком. Любишь кататься, люби и саночки возить…
        Когда мы подходили к автобусной остановке, я увидел на балконе большого дома Любу и Ленку.
        - Ваня, ты куда? - изумлённо крикнула Ленка.
        - До свидания! На Дон!
        - Привези мне сазана!
        - Только большого… - захохотала Люба. - Как поднос!
        А Сергей мой до того расстроился, что не захотел даже идти меня провожать. Но потом, когда мы были уже на вокзале, вынырнул откуда-то из толпы, подхватил мой рюкзак.
        - Прощай, брат, - угрюмо сказал Серёга, снял кепку и вытащил из неё два самых «уловистых» крючка. - Возьми. Пригодятся.
        С УРАЛА НА БЕРЕГА ДОНА
        Меня усадили в поезд. Мама поручила одному мужчине присматривать за мной и - прощай Свердловск!
        Я долго махал родителям в окно. Потом они исчезли за поворотом, а поезд, разбираясь в стрелках, пошёл быстрее и быстрее, оставляя позади белые и красные здания. Скоро он вырвался на простор, и понеслись мимо телеграфные столбы, побежали, то спускаясь, то поднимаясь, провода. Когда-то я думал, что письма бегут по проводам, прицепившись к ним одним уголком.
        А потом увидел однажды, как на станции отец опустил письмо в почтовый вагон, и очень этому удивился…
        И вот пошли передо мной родные уральские пейзажи. Слева долго тянулся Верх-Исетский пруд, на котором мы рыбачили зимой, потом блеснуло огромное Чусовское водохранилище, умчался в сторону редкий сосновый лесок, вроде того, по которому мы с папой пробирались к речке Ревде. Ого, да это и в самом деле Ревда течёт, извиваясь меж лесами и зелёными полянками! Вон тёмный ольховый куст на подмытом берегу, где стояла когда-то наша палатка и где я ещё чуть не сжёг на костре свои ботинки.
        Потеха! Помню, отец говорил мне, чтобы я убрал от огня ботинки. А мне хотелось их высушить - они же были совсем мокрые! Скоро мы уснули. А ботинки пересохли. Твёрдые, как деревянные, они к утру так задрали носы, что надеть их не было никакой возможности. Пришлось мне босиком возвращаться в Свердловск.
        Поезд мчался и мчался, колеса выстукивали: «тирли-тук-тук, тирли-тук-тук»… Мне казалось, они выговаривают: «а я в Рос-тов, а я в Рос-тов».
        Интересно, почему же птицы не боятся идущего поезда? Сидят на телеграфных проводах, и никакого внимания! Я узнал серую мухоловку и сорокопута. Они только прикидывались, что ничего не замечают, а на самом деле видели всё и срывались с проводов, чтобы схватить мушку или жучка, и снова усаживались на проволоку.
        А что делают сороки? Качаются, качаются на проводах, а хвост-то перетягивает их назад, то, поднятый вверх, толкает вперед, и они, часто махая крыльями, неуклюже улетают на деревья.
        - Скажите, что это за птица? - спросил я у своего соседа по купе. - Вон та, что летит рядом с нашим вагоном… Никак не хочет отстать от поезда!
        Вениамин Георгиевич - так звали дяденьку, которому мама поручила наблюдать за мной в дороге, - уже переоделся в полосатую пижаму. Он укладывал костюм, но сразу оставил чемодан и подошёл к окну.
        - А-а… Это пустельга…
        И Вениамин Георгиевич начал рассказывать о пустельге. Живёт она в рощах и приносит большую пользу полям, так как охотится на жуков, саранчу и кузнечиков, а больше всего на мышей.
        - Откуда вы всё это знаете? - удивился я.
        - Э, милый, да как же не знать, если птицы - моя профессия! Я орнитолог, изучаю пернатых.
        - И вы любую птицу знаете?
        - В наших краях почти любую.
        На следующее утро я встал чуть свет. Пассажиры ещё спали, а я уж сидел перед окном и любовался новыми для меня видами. Мимо пробегали выстроившиеся в один ряд сёла. Домики были такие же, как на Урале, только крыши большей частью устланы камышом.
        Проснулся Вениамин Георгиевич. Живо поднялся, заправил постель, умылся и стоял перед зеркалом, причёсывая русую бородку.
        По ходу поезда летела птица и вдруг остановилась в воздухе и, мелко-мелко трепеща крыльями, что-то стала высматривать на земле. Потом бросилась отвесно вниз и когда снова взмыла вверх, то держала в клюве добычу.
        - Скажите, кто это? - спросил я Вениамина Георгиевича, указав на птицу.
        - Кобчик. Самый маленький из соколов, житель степей. Кажется, мы въезжаем в степную зону…
        Солнце било прямо в окно, в купе стало жарко. Мы попытались отодвинуть стекло, но на нас дунуло таким горячим ветром с песком, что пришлось окно снова закрыть.
        Потом потянулись тихие речки, ползущие между камышами, птичьи фермы, полные белоснежных кур, а иногда, смотришь,- рыбак стоит.
        Мы подъезжали к Ростову.
        Я надел на себя рюкзак, взял свои удочки и стал прощаться с Вениамином Георгиевичем.
        - Не терпится? - спросил он. - До Ростова ещё никак не меньше десяти километров.
        Взял меня за плечи и усадил рядом.
        - Не торопись… Поезд тут стоит долго, так что успеешь. Лучше расскажи, чем будешь заниматься в Ростове.
        - Рыбу буду ловить.
        - Хорошее занятие. А птицы тебя не интересуют? Понаблюдал бы за птицами!
        Вениамин Георгиевич открыл чемодан и достал две книжки. Одна называлась «Определитель птичьих гнезд», другая - «По берегам рек и озёр».
        - Возьми, - протянул он мне книги. - Здесь всё, что требуется.
        Я взглянул на обложки и прочитал: «В. Г. Тамбовцев».
        - А кто такой Тамбовцев?
        К моему удивлению, Вениамин Георгиевич ткнул себя пальцем в грудь:
        - Аз есмь.
        Оказалось, он не только орнитолог, но ещё и писатель. Вроде Бианки. Интересно, знает ли что-нибудь про сороку? В прошлом году я выкормил сорочьего птенца, всё хотел научить его разговаривать, да где там! Птенец орал, как базарная торговка, и всё клянчил чего-нибудь поесть. Мама не выдержала: «Отнеси ты своего забияку куда-нибудь… Так орёт, что у меня голова разламывается». Пришлось отдать его во Дворец пионеров.
        - А можно сороку научить разговаривать? - спросил я Вениамина Георгиевича.
        - Брем что-то писал об этом, - улыбнулся мой сосед, - но мы сколько ни пытались учить сороку, ничего не вышло… Она по-своему умна, но говорить по-человечески… Это не сорочьего ума дело!
        Мы подъезжали к крытому перрону Ростовского вокзала. Вениамин Георгиевич записал мой ростовский адрес. Напомнил, что домой отправимся вместе. Он за мной заедет.
        Я вышел из вагона и сразу же оказался в объятиях тети. Рядом с ней стоял парень одного со мной роста, но полный, широкоплечий, с большой головой, подстриженной ёжиком. В лёгких желтоватых брюках и голубой, с рукавами по локоть, рубашке.
        Парень терпеливо ждал, когда тётя наконец выпустит меня из объятий.
        Это был мой двоюродный брат.
        Мы сразу же заговорили и пока ехали в троллейбусе на тринадцатую линию, всё болтали и болтали. Вскоре я уже знал о своём брате всё. Боря, как и я, окончил шестой класс и теперь не представлял, чем заняться.
        - Ты понимаешь, - говорил он дорогой, и я заметил, что он немного заикается, - меня н-н-направляют в п-пионерский лагерь на Чёрное море. Там отдыхают почти все наши, ростовские. Очень интересно, правда? Но это будет только в августе. А что делать до августа? Юра Спицын - он учится у нас в школе, в седьмом классе, - предлагает идти в н-н-научную э-экспедицию.
        - В научную? - удивился я.
        Боря улыбнулся уголком рта.
        - Ну, может, не в научную. Но вроде. Чтобы жить у озера, делать разные н-наблюдения, вести дневник и… и… всё такое…
        - Ну и что же?
        Он рассмеялся, показав мелкие, как у котёнка, зубы.
        - Да, понимаешь, мы уже всё приготовили, а кроме нас никто не хочет в экспедицию…
        Меня Борин рассказ заинтересовал. Это же замечательно! Жить на берегу и удить - что может быть лучше?
        - А где он, твой Юра, сейчас?
        - Где ж ему быть! Или на Дону с ребятами или дома сидит с книжкой. Он у нас стр-р-рашно учёный! - и снова в уголках Бориного рта появилась снисходительная улыбка, так что я не знал, как ко всему отнестись.
        - Меня бы вы взяли с собой?
        Я сказал это совершенна равнодушно, но знал бы Боря, что делалось в моей душе!
        - Конечно! - вскричал Боря. - А ты… поехал бы?
        - Я о такой экспедиции и мечтаю.
        Когда мы сошли с троллейбуса, всё было решено. Борина мама только рассмеялась:
        - Эх вы, учёные! Когда же собираетесь ехать?
        - Мы сначала с Юрой договоримся, - ответил Боря.
        Через несколько минут мы были уже у Юры. Он сидел в саду за столиком и читал книгу Чарлза Дарвина «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль».
        - Привет молодым учёным! - крикнул Боря. - Знакомься: мой брат.
        Я не ожидал, что друг моего Бори будет таким высоким. Рыжий, с большущими волосами, зачёсанными назад, он был в трусах и такой же голубой рубашке, как у Бори. Длинное горбоносое лицо будто всё время прислушивалось к чему-то, а огромные серые глаза и небольшой рот улыбались.
        Узнав о том, что я готов стать участником экспедиции, Юра перебросил длинные ноги через скамейку, потом через стол. Крикнул:
        - Ур-ра! Вот это класс! Ну, сэры, экспедиция на корабле «Бигль» отправляется. Когда едем?
        - Хоть сегодня, - с готовностью ответил я.
        Боря был рассудительнее. Он предложил сначала организовать разведку, выбрать место, а потом отправляться.
        - Ты просто капитан Роберт Фиц-Рой[2 - Роберт Фиц-Рой - капитан, с которым совершал кругосветное путешествие Чарлз Дарвин.] - рассмеялся Юра. - Мы, так и быть, назначим тебя начальником экспедиции.
        День спустя, накопав червей, мы плыли на лёгком пассажирском катере вниз по Дону. Таких рек у нас на Урале я не видел. Дон был широкий-широкий, а течение всё равно быстрое, вряд ли тут поудишь с поплавком. Справа поднимался высокий берег, и на нём громоздились крыша над крышей огромные каменные дома, большими буквами были написаны рекламы.
        - Ну и Ростов! - удивился я. - Пожалуй, больше Свердловска.
        - А ты думал! - подмигнул Юра. - Миллион жителей!
        - Ну, уж скажешь! - возразил Боря. - И всего-то шестьсот тысяч.
        - Только-то? А у нас в Свердловске больше миллиона.
        Кончились дома. Высокий берег сполз в воду и теперь ничто не закрывало от глаз донскую даль. Плоские берега были совсем низкими и густо поросли камышом. Впереди белели донские станицы. Иногда катер останавливался перед ними у дощатых пристаней.
        На берегу виднелись домики, за которыми зеленели небольшие сады. Какие-то высокие стройные деревья стояли в каждом посёлке.
        - Это раины, - объяснил Боря.
        - Ты что голову мутишь, Фиц-Рой? Не раины, а пирамидальные тополя, - поправил Юра. - Раины - местное название, так только казаки говорят.
        - А я не казак, что ли? - сказал Боря, и мы рассмеялись.
        Особенно понравилась нам одна большая станица. Она раскинулась вдоль донского затона, который уходил куда-то вдаль, так что ему конца не видно было.
        Катер остановился, и мы сошли на скрипучий помост. От него длинная дощатая дорога на высоких столбах вела к избушке, где продавали билеты.
        Мы остановились в нерешительности: от избушки отходили две дороги, по какой же идти?
        - Где здесь можно порыбачить? - спросил Боря, подойдя к окошечку, за которым сидел дед - дежурный по пристани.
        - Чудак рыбак, на воде сидит, а пить просит… Да вот тут и рыбачь, - указал дед па пристань.
        - А озеро где у вас?
        - У нас в озёрах не рыбачат… - откликнулся дед. - И в Дону рыбы полно… Ещё утром двое сидели.
        Узнав, когда отходит последний катер, мы пошли вдоль донского затона.
        В отличие от других берегов здесь рос густой ивняк. Дальше виднелись вода и островки камыша.
        - Ох, наверно, и клюёт тут! - сказал я. - Давайте попробуем?
        Но Боря только отмахнулся. Он уже заметил впереди, под кустом, какого-то парня в лёгоньких серых штанах и синей ситцевой рубашке и решил узнать у него, есть ли недалеко озеро. В ответ на наше приветствие парень, оглядывая нас, спросил:
        - Что, на рыбалку идёте?
        Он сбросил широкую соломенную шляпу с белёсых, слегка курчавившихся волос и мастерил что-то из верёвок.
        Боря кивнул и лёг на траву. Я присел рядом, обняв голые колени. Парень посмотрел на меня и улыбнулся; блеснули ровные, красивые, очень белые зубы.
        - Ты издалека приехал?
        - Из Свердловска, - я удивился, откуда парень знает, что я приезжий. - А что?
        - Да так… Вижу, не знаешь нашего донского зверья. Тебя же комары заедят.
        - Не заедят. У нас под Свердловском тоже комары есть.
        - Есть, да не такие. Наши злее. Они так тебе ноги нажгут, что не обрадуешься.
        - А что ты тут плетёшь? - спросил Боря.
        - Да кнут вот вью. Кто-то утащил мой старый вчера, а без кнута мне никак нельзя.
        - Пастух, что ли?
        - Ага… Я телячьей фермой заведую, телят пасу.
        - А не знаешь, есть тут где-нибудь озеро? - не выдержал Юра, который уже давно подталкивал Борю.
        - Есть… Озеро чикомасов. Вон там, где наша ферма. Отсюда километров семь.
        - Семь? - испуганно переспросил Юра.
        - Да вы до него быстро добежите! Вот так всё прямо и прямо, а потом увидите слева камыши… А вправо будет наша ферма…
        Название озера мне очень понравилось. Сразу почему-то вспомнились делавары, ирокезы, могикане. Может быть, чикомасы - это тоже какое-то древнее племя?
        Парень мне чем-то приглянулся. Когда мы пошли, я обернулся и крикнул:
        - Как тебя зовут?
        - Федей.
        - Ну до свидания, Федя!
        Мы быстро направились по краю затона и скоро увидели большое село. Домики весело блестели оконцами на пригорке, и почти против каждого стояли лодки.
        - Ох, рыбаков-то! - удивился я.
        Солнце жгло невыносимо. Кустики помидоров, капуста - всё живое в огородах свёртывало листья, увядало. В садах стояли абрикосовые деревья почти без листьев.
        - Вот так жара! - проговорил я. - Даже всё посохло.
        - Это ничего, сейчас как раз нужно тепло, - солидно ответил Боря. - Пшеницу уже скоро убирать будут.
        Мы вышли за село, а тропинка бежала и бежала впереди нас, почти не сворачивая в сторону.
        - Где же озеро? - бормотал Юра. На его белом, веснушчатом лице появились струйки пота.
        - Всего часа полтора и идём, а ты уж концы отдаёшь, - шутливо прикрикнул Боря. - Да вон оно!
        Впереди, слева, обозначились камыши, а ещё через несколько минут блеснула вода. Я оглянулся и увидел далеко-далеко какое-то строение. Это была, наверно, Федина ферма.
        - Кто скорее соберёт удочку? - Боря стал торопливо сбрасывать рюкзак.
        Ну тут я уж продемонстрировал, что недаром ходил с отцом рыбачить! Насадил червяка и сделал первый заброс, а ребята всё ещё собирали удочки.
        Поплавок лежал на воде неподвижно. Наконец он дернулся, и я вытащил крохотную рыбёшку.
        - Ой, бык, бык! - закричал со смехом Юра. - Вот что значит недалеко телячья ферма. Но почин, Ваня, есть!
        Мы меняли места, бросали насадку на дно и пускали почти поверху, а у нас, кроме этого несчастного бычка, никто не клевал.
        Когда солнце уже начало садиться, Борис вытащил окунька, а потом и у меня поплавок пошёл вдоль берега. Мы стали таскать окуней одного за другим.
        - Вот это чикомас! - говорил Юра.
        - Что у тебя за чикомас? - откликался Боря. - У меня чикомас так чикомас!
        Я растерянно посмотрел на ребят, когда услышал эти словечки.
        - Чикомас?
        - Ну да! Чикомасами у нас называют окуней!
        А я-то думал…
        Снимать рыбу и насаживать на кукан было некогда. Мы складывали её в глубокие ямки, оставшиеся на берегу после того, как здесь побывал лошадиный табун. От комаров не было спасения: они, как собаки, грызли мои голые ноги.
        Солнце садилось, а клёв не прекращался.
        И вот что любопытно: лягушек собралось вокруг нас видимо-невидимо! Со всех сторон, куда ни посмотри, они плыли к нам и, уставив в нашу сторону огромные глазища, устраивались у кромки берега. Сначала я не обращал на этих бесхвостых внимания, но однажды, замешкавшись с удочкой, увидел, как лягушка заглотнула окуня! Я подумал, что это случайно. Но, вытащив несколько раз небольших окуньков и бросив их около берега в воду, заметил, что лягушки тут как тут. Я обернулся: во всех ямках, куда я складывал окуней, копошились лягушки, норовя ухватить рыбок за хвост или голову. Я торопливо стал собирать оставшуюся добычу. Юра и Боря тоже складывали её в карманы, фуражки.
        - Вот это открытие! - смеялся Юра. - Ни в одном учебнике зоологии не сказано, что лягушки едят рыбу. Будет что записать в дневник экспедиции!
        ЭКСПЕДИЦИЯ НА ОЗЕРО ЧИКОМАСОВ
        Итак, я нашёл хороших приятелей, а главное, впереди была интересная «экспедиция». Возвратившись в город, мы закупили всё необходимое, уговорили родных не терять нас, взяли палатку, удочки, какие-то капканы и вернулись на озеро. Долго искали, где поставить палатку. То было очень низко, и нас в осоке могли заесть комары, то стоянка оказывалась слишком далеко от воды. Наконец небольшой бугор между двумя рядами тростниковых зарослей на другой стороне озера вполне подошёл нам.
        - Лучше этого места и не придумаешь! - сказал Боря, сбрасывая с плеч палатку: - Прошу, граждане… Располагайтесь!
        Пока ставили палатку, солнце свернуло к западу. Мы с аппетитом пообедали и решили распределить обязанности. В каждой экспедиции есть начальник и учёный секретарь. Потом есть ещё препаратор. А у нас кто станет препаратором?
        - Мы же задумали научную экспедицию, не так ли? - провозгласил Юра. - Я думаю, сэры, возражений не будет, если начальником экспедиции я назову всеми уважаемого нашего дорогого Бориса Николаевича.
        Мы засмеялись, уж очень «по-научному» говорил Юра.
        - А я предлагаю начальником Ваню, - поспешил заявить Боря.
        Но я то знал, что ему просто не хотелось обижать меня.
        - Что вы, что вы! - сразу начал вежливо спорить я. - Начальником может быть только Боря. Он такой хозяйственный и вообще…
        - Это делает вам честь, сэр, - раскланялся в мою сторону Юра. - Итак, большинство голосов за Борю. Учёным секретарем буду я. Возражений нет? Значит, тебе, Ваня, остаётся быть препаратором.
        - А что он делает, препаратор?
        - Во-первых, должен будешь вскрывать разных птиц, рыб и и вообще, что попадёт. Во-вторых, искать рыб, птиц и животных. Понятно?
        - Очень даже понятно! - вскричал я обрадованно.
        Действительно, что может быть лучше этого дела? Ловить рыбу и узнавать, на что она клюёт…
        - Действуйте! - заключил Юра.
        Мы переглянулись с Борей и фыркнули: «Действуйте!» Легко сказать, а как? Боря вынул блокнот и написал: «План работы научной экспедиции на озере чикомасов».
        - Надо описать всю природу озера, - сказал он. - А это значит, мы должны собирать растения, которые есть на берегу и в воде…
        - И рыб, - торопливо добавил я, так как боялся, что рыб-то и забудет Борис.
        - Да и всех рыб, и всё, что живёт в воде и над водой…
        - А что над водой-то? - не понял я.
        - Про птиц забыл? Птиц обязательно надо.
        Я торопливо стал разматывать удочки - придётся им послужить науке! - и через несколько минут с двумя удочками и банкой червей уже выходил к озеру.
        - Юра, запиши! - кричал я. - Препаратор приступил к работе.
        Но работа у меня не ладилась. Даже чикомасы и те не клевали. Я передвигал поплавки, менял всё время места, а толку не было. Наконец, сбросил штаны и в трусах вошёл в камыш, поближе к чистой воде.
        И вода, и топкое дно были до того тёплые, что, казалось, я ступаю в корыте с нагретой водой. И вдруг…
        Я замер. Почти под ногами у меня, обвившись вокруг камышинки, лежала змея. Она не шевелилась, а только смотрела на меня, и её раздвоенный язык иногда вырывался изо рта. Не спуская глаз с этого страшилища, я выбрался на берег и закричал:
        - Змея! Я чуть на неё не наступил!
        - Где змея? - спокойно спросил Боря.
        Мы осторожно влезли в камыш.
        - Э, да это уж! - проговорил Боря и, не остерегаясь, бросился вперёд.
        Я отпрянул от Бориса. В руках у него извивался уж.
        - Тащи его к палатке! - распорядился Юра. - Я его сейчас зарисую.
        Уж извивался и шипел. Наконец, видимо, утомившись, смирно повис, как плеть. Боря положил его на землю и поддерживал за хвост и голову. А у Юры на бумаге получался постепенно рисунок…
        - Теперь отдай его Ване, - сказал Юра. - Пусть вскроет, и мы узнаем, чем завтракал сегодня уж.
        - Нет, - сморщился я. - И без вскрытия знаю: ел лягушек!
        - Эх ты, препаратор! - засмеялся Юра.
        Я снова отправился к удочкам. Положил удилища на воду и замер, дожидаясь, пока клюнет. Смотрю, а с другой стороны озера ко мне снова плывёт змея. Я взмахнул удилищем - она скрылась. Но это было ещё хуже, так как я всё время боялся, что змея подкрадётся под водой к моим ногам и обовьётся вокруг них. Вот поплавок пошёл в сторону. Попалось что-то очень тяжёлое. Тащу, даже удочка согнулась.
        - Юрка! - кричит у меня за спиной Боря. - Смотри, что препаратор наш поймал! Черепаху!
        Так вот она какая! Спина, как шахматная доска, - в чёрных и жёлтых клеточках, а внизу вся жёлтая.
        Я выбрался на берег и хотел отцепить с удочки черепаху, но она втянула под панцирь голову, так что пришлось обрывать крючок.
        Боря копал около берега небольшую ямку. На дне её была мутная вода, но наш начальник экспедиции продолжал вычерпывать грязь.
        - Что ты делаешь, Боря?
        - Колодец. Вода отстоится и будет совсем чистой. А что у тебя на ногах?
        Я посмотрел на свои ноги и только тут почувствовал лёгкую боль, вроде зуда.
        - Пиявки, - ответил я как можно спокойнее, хотя самого пронизал мороз: пять пиявок присосались к коже.
        Я оторвал их одну за другой. Ничего не клюёт! Вот только черепаху и поймал, да пиявок себе на ноги насажал. Пригодятся… для исследований.
        - Утро вечера мудренее, - успокоил меня Борис. - Завтра на восходе обязательно клюнет.
        Он пошлёпал лопаткой по краям своего колодца, и мы отправились к палатке. Наш учёный секретарь лежал на траве и что-то рисовал. Я посмотрел через его плечо и невольно ахнул: так хорошо получилось озеро, особенно камыши. Я вспомнил свою тройку по рисованию и попросил Юру научить меня рисовать.
        - Пожалуйста, - отозвался он. - Садись около и давай будем работать вместе…
        Юра щурил большие серые глаза, приглядывался к камышу, стоявшему у берега, и действовал то карандашом, то резинкой. Вот встал на колени, изучающе посмотрел на озеро и рисунок и начал стирать резинкой так поразившие меня очертания камышей.
        - Зачем? - невольно вырвалось у меня. - Такой красивый камыш получился, а ты…
        - Вот именно красивый. Как на картинке… Нужно, чтобы он был правильный…
        И Юра вновь начал набрасывать стебли камыша.
        Я подсел к Юре. И, посматривая на рисунок, стал переносить его контуры на свою бумагу.
        - Не так, - сказал Юра, не переставая разглядывать камыш и чиркая по бумаге. - Ты смотри не на мой рисунок, а на озеро. И потом, что это за карандаш у тебя? Химический?
        Он тут же отбросил мой карандаш в сторону и протянул мне другой, чёрный и мягкий.
        Через несколько минут Юра поглядел на мою работу.
        - Озеро у тебя получилось шире, чем на самом деле. Посмотри, - он вытянул перед собой карандаш и, прищурившись, измерил им ширину и длину озера. - И потом, что-то оно больно заглядывает на запад… - Тут же взял резинку и подправил рисунок.
        Наконец отложил в сторону альбом и проговорил:
        - Ну что ж, для первого дня и этого довольно. Слушайте теперь!
        И начал читать нам свою запись в дневнике.
        ПЕРВАЯ ЗАПИСЬ УЧЕНОГО СЕКРЕТАРЯ
        «Сегодня в 15.30 прибыли к месту назначения. День прошел замечательно. Но это слово слишком слабо, чтобы выразить чувства натуралиста, впервые очутившегося в донских степях. Полнейшее безмолвие, густые камыши, красота трав, а главное - солнце, которое кружит и кружит над степью, переполняли меня восторгом…»
        - Вот загнул! Как же солнце кружит, когда оно всего один раз обращается вокруг? - засмеялся Боря.
        - Хорошо, это надо исправить. Слушайте дальше.
        «Наше озеро - огромная вытянутая чаша, берега которой поросли камышом и тростником в два человеческих роста. Изредка встречаются кустики ивы, которые во время ветра становятся совсем белыми. У берегов озеро мелкое и, значит, можно заключить, относится к числу старых, постепенно мелеющих водоёмов.
        За день до разбивки лагеря мы ловили рыбу. Чикомасы выползли откуда-то на отмель и клевали беспрерывно. Недаром озеро так и называют - «Озеро чикомасов». Много здесь особого рода лягушек. Они бросаются на всё живое. Стоит человеку подойти к берегу и взмахнуть рукой, как его окружает целая толпа земноводных. Они с жадностью глотают окуней, которых мы выбрасываем на берег. Пойманы уж и черепаха».
        - Кстати, ребята, черепаху надо тоже зарисовать!
        Я положил черепаху перед Юрой и смотрел, как он рисует. Вот Юра сделал карандашом кружок, вот набрасывает по нему тёмные пятна, рисует узкую, как у змеи, голову и высовывающиеся из-под панциря лапы.
        - Интересная какая, - проговорил я. - Голова всё равно что у змеи, лапы, как… как у ежа…
        - Да, - подхватил Юра. - И яйца будто курица несет, а панцирь такой, что даже машина не раздавит.
        Солнце садилось. От кустиков конского щавеля по степи пролегли четкие тени. Со стороны фермы шагал к нам кто-то большой и длинный. Я закричал:
        - Федя!
        Да, это был он, новый знакомый. Та же синяя рубашка и серые штаны, только на голове сейчас старый, сплющенный картуз…
        - Ну как, рыбаки? - улыбаясь, спросил Федя. - Много чикомасов поймали?
        Я только махнул рукой.
        Мы с Борей быстро накрыли на «стол». Кроме хлеба, колбасы, банки консервов, посредине «стола» лежало несколько кусочков сахара.
        - Всё готово, - проговорил Боря и крикнул: - Федя, Юра! Ужинать!
        - Одну минуту, Фиц-Рой, только несколько штришков.
        Ребята подошли к «столу», и Юра сразу схватил кусок колбасы.
        - Ты что же, порядка не знаешь? - начал отчитывать нашего учёного секретаря Боря. - Иди сейчас же вымой руки!
        - Да они у меня чистые, господин Фиц-Рой…
        - Иди мой руки! - твердо и раздельно повторил Борис.
        - Вот избрали начальника на свою голову! - усмехнулся Юра. - Даже поесть спокойно не даст.
        - А где ваша уха? - спросил Федя.
        Юра, вытирая полотенцем руки, рассмеялся.
        - Знаешь, Федя, перед отъездом я читал книгу Дарвина «Путешествие на корабле «Бигль». У него описана одна южноамериканская гостиница. «Что у вас есть?» - спросил проголодавшийся Дарвин у хозяина. «Все, что угодно, сэр». - «Будьте любезны подать нам рыбы». - «О, нет, сэр». - «Тогда ухи». - «О, нет, сэр»… Вот так же и Ваня с Борей: - О, нет, сэр!
        - Не клюёт, - горько улыбнулся я. - Рыба не клюет. Ловил, ловил - ничего не поймал.
        - Что же так? - удивился Федя. - Рыбы у нас много. Главное, далеко от села - никого почти не бывает. И потом здесь заказник. Вот рыба и водится. Есть сазан, лещ, язь, линь, щука. Я не говорю уже о чикомасах и красноперках - их здесь тьма!
        Федя осмотрел наши снасти. Ему очень понравились мои удочки, но он сказал, что донок у нас нет - вот это плохо. Без донки хорошую рыбу редко поймаешь. И обещал посмотреть у себя: если найдет, даст нам свои закидушки.
        Федя ушёл, и мы стали готовиться ко сну. Натаскали в палатки камыша и побежали к озеру мыться. Искупались и сразу словно воз с себя сбросили - стало легко и весело.
        Солнце уже село за степью и вскоре совсем стемнело. Только на западе, там, где был Ростов, словно из-под земли бил в небо сильный свет, и это зарево освещало всю степь. А на восточной стороне было темно, мрачно, и только на небе, мерцая, горели крупные звёзды.
        Мы с Юрой наломали немного сухих ивовых кореньев, набрали сухого помёта, разожгли костёр и уселись около огня. По ногам у меня из ранок текла кровь. Я стирал её, а она всё текла и текла.
        - Это ничего, - сказал Юра. - Пиявки выпускают слюну, которая разжижает кровь. А в общем-то это полезно. Недаром в аптеке пиявка стоит пять копеек.
        Топливо быстро догорело. Нас начали донимать комары, и пришлось лезть в палатку. В ней уютно пахло полынью, которой наш хозяйственный начальник завесил все углы. Наверно, он считал, что запах полыни будет отпугивать насекомых.
        Я улёгся между Юрой и Борей. Над ухом тонко звенел комар, но сладкая дремота сразу охватила меня, и я начал засыпать. Вдруг чья-то рука протянула к моему лицу пузырёк.
        - Возьми и намажься, - услышал я голос Бориса. - Ни один комар тогда к тебе не подлезет.
        Я привстал и намазал снадобьем - это был диметилфталат - и руки и лицо. И верно, комары меня больше не беспокоили.
        А за палаткой всё время слышались крик дергача и перекличка перепелов: «подь-полоть, подь-полоть».
        - Ать-два, ать-два, - сказал сонным голосом Юра.
        «Что такое он сказал?» - думал я сквозь сон.
        Потом дергач начал кричать где-то около палатки, и я понял, как хорошо скопировал его Юра.
        - Ать-два, ать-два! - кричал дергач, и под этот крик я заснул.
        ГДЕ ЖЕ РЫБА?
        Мы с Борей почти одновременно вскочили и огляделись: в отверстие палатки уже пробивался свет.
        - Учёный секретарь!
        Юра промычал что-то и повернулся на другой бок.
        - Будет теперь спать до восьми часов, - проговорил Боря. - Вот уж никогда не брал бы с собой таких засонь на рыбалку.
        В его голосе мне послышалось ворчание Серёги Лузина, закадычного моего уральского друга.
        Серёга всегда вставал очень рано. Проснётся, заправит койку и начинает прибирать в квартире. По утрам я заставал его с мокрой тряпкой в руках. Он стирал пыль с окон, шкафов, телевизора и радиоприемника. Открыв мне дверь, Серёга прикладывал руку к губам: «Тише! Батя спит».
        Поставит на плитку чайник, вскипятит чай, потом будит отца:
        - Вставай, батя! Уже полседьмого…
        Нет, все-таки хороший у меня друг!
        Мы открыли палатку. Влажная свежесть охватила нас. Пахло водой и гниющими водорослями. В синем сумраке я различил у входа в палатку какой-то узелок. В нём были помидоры. Рядом лежали два коротких камышовых мотка, из которых торчали прочные прутья.
        - А это что такое? - спросил я.
        - Чаканки[3 - Чаканками на Дону называют короткие донные удилища.], - ответил Борис, сматывая с одной длинную леску.
        - Наверное, Федя принёс… Возьмись за конец, - и подал мне большой рыболовный крючок.
        Мы распустили всю лесу. Она оказалась длинной, метров пятнадцать. Недалеко от крючка на особом поводке было привязано тяжёлое грузило. Я понял, что это донка.
        - А почему донка называется чаканкой?
        - Да потому, что удилище донки сделано из чакана, из камыша. А делается это потому, что чакан очень легок. Если рыба даже вырвет чаканку, то чаканка всё время будет всплывать вверх…
        - А времени-то уже полпятого…
        Мы пошли, оставляя за собой следы на росистой траве. Умылись, взяли удочки, червей и сбежали к озеру.
        Над водой стлался белый туман. Дальние островки камыша, перерезанные у основания тонкой пеленой тумана, казалось, висели в воздухе. Где-то недалеко мерно крякал дергач. И снова послышалось, что коростель отсчитывает шаг: «ать-два, ать-два!» Вот раздалось знакомое мне по Уралу хриплое ваваканье перепела, ему через несколько минут ответила перепёлка: «подь-полоть, подь-полоть». Пел соловей, его передразнивала в камышах какая-то птичка, и, наконец, раздалось неожиданное: «ку-ку, ку-ку». Кукушка пожаловала в гости к этим озёрным жителям!
        Тихо переговариваясь, мы наживили удочки и забросили.
        Никогда не забыть мне часов ранней рыбалки! Немного холодит, ноги вымокли от росы, а ты, чуть подрагивая от утренней свежести, не отрываешь взгляда от поплавков, которые лежат неподвижно па сонной воде. Один из поплавков - гусиное перо, до половины окрашенное красной краской, вдруг зашевелится, потом идёт в сторону всё быстрее, быстрее, я подсекаю и тяну на себя. Огромная рыбина торчком выскакивает из воды, и в тот же момент удилище разгибается, и леса со свистом проносится над головой.
        - Ушёл…
        - Вот это был с-сазан! - тихо улыбаясь, говорит Боря. - Мог бы его поводить… Что же ты сразу дёрнул?
        - Да я…
        - Скажешь водил, да? Нет уж, если виноват, так виноват…
        Дрожащими от волнения руками я долго привязываю к лесе самый «уловистый» крючок Серёги (пригодился-таки!), а сам всё гляжу на второй поплавок. Он словно дразнит меня своей неподвижностью.
        - Ну как, Боря? - тихо спрашиваю, чтобы только нарушить молчание, которое уже невмоготу.
        Боря, сделав страшное лицо, тащит что-то из воды.
        - Рак! У, чёрт клешнятый!
        Я вспомнил, как мой отец однажды ловил на рака замечательных окуней. Ох, и окуни были! Каждый по полкило - не меньше. И прошу Борю отдать рака мне. Насаживаю «кусочек» рака на крючок, забрасываю в воду. Через минуту уже тащу окуня, не такого, правда, каких вытаскивал отец, но тоже большого.
        - Ваня, смотри-ка! - Боря показывает мне в сторону камыша.
        Я видел такое только на картинках. В воде стоит цапля. Она поджала под себя одну ногу и, нагнув голову, смотрит и смотрит в воду, словно любуется собой в зеркале.
        У Бори не клюёт. Я предлагаю ему рака, но начальник экспедиции брезгливо отказывается от моей насадки. Собирает удочки и идёт на другое место.
        А клёв только начинается. Я не успеваю снимать с удочки окуней.
        Но вот леса натягивается до отказа, я поднимаю удилище над водой и осторожно вывожу. Большая рыба кувыркается, плещется и, наконец, всплывает на поверхность. Лежит неподвижно. Лещ! Вот здорово!
        - Ай да гусиный поплавок! Это не то, что какая-нибудь пробка. Ну, ну, гусь, давай! Есть! Эх ты, глупая пробка! Что же ты лежишь? Нет, гусь пробке не товарищ!
        Я дошёл до того, что начал уже говорить с поплавками вслух. Вот бы посмотрели сейчас на меня ребята - хохоту было бы! Жаль, от рака остались всего два-три кусочка. Забрасываю крючок снова и с большим трудом вытаскиваю красивого язя килограмма на два.
        Пока я возился с этой большой рыбой, мой замечательный гусиный поплавок растрепался. Я побежал к Боре, но и у него запасного поплавка не было.
        - А ты сделай из камыша, - посоветовал Боря. - Их же из камыша делают. Покрасят, лаком покроют и продают.
        Я представил, как делаются эти камышовые поплавки, нашёл сухую камышинку, вырезал из неё кусочек, перевязал его с обеих сторон и приделал нитяную петлю.
        А на червяка почему-то так никто и не клевал. Две моих донки, насаженные червями, как стояли, так и стоят. Я бросил свои удочки и побежал к Боре, посмотреть, что у него. А у него на кукане всего лишь три окунишки.
        - Напрасно ты отказался от рака, - сказал я. - Знаешь, сколько я натаскал рыбы? О, это замечательное озеро!
        Мы подошли к удочкам. Я показал Боре свой кукан, на котором ворочались десятка полтора крупных окуней, лещ и язь.
        - И все - на рака? - удивился Боря. - Вот здорово!
        Но тут с одной моей удочкой, с той, на которой был пробочный поплавок, стало твориться что-то неладное. Поплавок мелко-мелко дрожал и дёргался то в одну, то в другую сторону. Я взял удилище и готовился подсечь рыбу. Как только она клюнет основательнее.
        - Рак, - сказал со смехом Борис.
        Я потянул, и вдруг меня как рванёт, потом как потянет! Я даже пошатнулся.
        - Вот тебе и рак! - У меня как в лихорадке стучали зубы. - Здоровенный рачище!
        С помощью Бори, засучившего штаны и влезшего в воду, я вытащил наконец толстого, золотистого линя с ярко-красными глазами. Его мы побоялись нацепить на кукан и понесли в руках к палатке.
        Даже Юра удивился, увидев мою рыбу. Он долго стоял перед ней, растопырив пальцы, потом заскакал вокруг как бешеный.
        - А ведь можно сделать исключительное чучело! - крикнул нам. - Это будет такая красота!
        Рассерженный тем, что Юра проспал хорошее утро, Боря огрызнулся:
        - Сам ты чучело! Из линя мы сейчас уху сделаем…
        Над нашим лагерем потянулся дымок. Юра, низко склонив голову, копался в желудке линя, осторожно вытаскивая личинок ручейника, жучков и, наконец, положил передо мной пиявку.
        - Ничего особенного, - сказал он. - Всё это уже давно известно. Вот только пиявка - маленькое открытие.
        Вытащил свой альбом и сел рисовать. Я примостился около. Юра несколькими штрихами нарисовал фигуру Бори, склонившегося над котелком, и начал отделывать. Я невольно фыркнул: до того смешно Боря раскорячил перед котелком ноги.
        - Что, скажешь, не похож? - усмехнулся Юра.
        - Копия! - вскричал я. - Нет, в тысячу раз лучше копии! - Выхватил у Юры листок и подбежал к Боре: - Посмотри! Разве не похож?
        Боря взял у меня листок и, посмотрев на него, сказал:
        - Наш учитель рисования поставил бы двойку.
        - За что же двойку?
        - За то, что заштриховано неправильно. Свет падает вот отсюда, а Юрий штрихует здесь.
        - А ты знаешь, кто тут нарисован?
        - Мне и знать незачем. Штриховка неправильная!
        - Так ведь это ты!
        - Кто? Я? - Боря рассматривал рисунок ещё несколько мгновений, потом опять повторил: - А штриховка неправильная.
        Я сказал Юре про штриховку, а он только пожал плечами:
        - У Фиц-Роя это бывает. Если рассердится, чёрное будет называть белым, и наоборот.
        И сделал под рисунком подпись: «Начальник экспедиции Б. Дёмин готовит уху из линя, пойманного И. Брызгаловым».
        Уху Боря сварил очень вкусную. С лавровым листом, картошкой, да ещё из такой рыбы, как мой линь. Уха вышла очень пахучей, и по бульону даже плавали жёлтые кружочки жира. Мы похлебали её, закусили кусочками сладковатой рыбы с помидорами и все трое отправились к колодцу мыть посуду.
        Озеро уже не дымилось. Камыши стояли в воде, а не плавали в воздухе, и под ними с одной стороны темнело, как будто было глубоко. Но на самом деле около камышей совсем мелко: цапля всё ещё стояла на одной ноге и любовалась своим отражением.
        Солнце поднялось и блестело на поверхности озера, а на середине вода словно зажглась, на неё даже больно было смотреть. Тень от камышей упала на воду, и, казалось, они опрокинулись и растут и вверх и вниз.
        - Смотри-ка, Ваня, вот устроился! - указал Боря на ту сторону озера.
        В нескольких метрах от берега стоял человек и закидывал удочку. Под ногами у него был навален камыш, но нам хорошо были видны палки, воткнутые в дно. Человек сделал себе мостки.
        Я оглядел озеро. Над тростником виднелся ещё один рыбак. Этот взобрался на деревянную лестницу, какие я видел в библиотеке, уселся на верхней перекладине и забрасывал удочку.
        Совсем недалеко от нас послышался плеск воды. Из-за камыша показался зелёный плот, на котором сидел бородатый человек в трусах и, взмахивая веслом то с одной стороны, то с другой, переезжал на новое место.
        - Много поймали, дядя? - крикнул Борис.
        - Поймал, - усмехнулся бородач.
        - Покажите, - сразу закричали мы с Юрой.
        Человек отложил весло и вытащил на толстом кукане шесть огромных сазанов.
        - Ого, вот это да! На что ловили? - крикнул Боря.
        - На хлеб…
        Боря взглянул на меня, и я прочитал в его глазах страстное желание удить на хлеб.
        - Ну и что! - небрежно сказал я и взялся за конец своего кукана. - А вот я поймал…
        Но что это? В руках у меня был пустой кукан с палочкой на конце. Ни окуней, ни леща, ни язя! Куда же девалась рыба? Хорошо хоть Боря видел мой улов, а то подумали бы ребята, что я хвастун. Куда же девалась рыба? Если бы она освободилась, то палочки на конце кукана не было бы. Значит, оставалось думать, что рыбу кто-то снял.
        ТАИНСТВЕННАЯ ЛОДКА
        Боря умудрился проквасить червей. Вот чудак! Оставить червей в железной коробке под солнышком…
        - Подумаешь, черви! Они и так были плохие. Я тебе накопаю свеженьких.
        - Ты, Боря, знаешь кто? - возразил Юра. - Ты - Омбре муй афикто.
        - Это что ещё за штука?
        - Дарвин, когда был в Южной Америке, встретил там одного испанца. Его все называли Омбре муй афикто. В переводе это означает: человек, который всегда остаётся жалким неудачником, но никогда не теряет присутствия духа.
        Боря вдруг побагровел:
        - И-и-иди ты к… к чёрту! С-сам-то хорош, с-спишь до… до десяти…
        - А ты до десяти три партии червей проквасишь…
        - 3-знаешь что? Вари себе обед с-сам. Я для тебя готовить не буду.
        Я, как мог, успокоил Бориса, и мы пошли с ним разыскивать червей. Земля вокруг озера чёрная, черви должны быть.
        Но как мы ни копали - докопались даже до воды - червей не было.
        Мы пошли вдоль озера, тщательно осматривая каждую кучку старой травы.
        - По-моему, вон там есть как раз то, что мы ищем, - Боря указал в сторону озера, где в камышах виднелась бурая кочка прошлогодней завали.
        Я сразу полез в камыш. Из-под ног выбуривала грязная вода. Я проваливался по колено. А когда добрался до кучи… У меня невольно вырвался радостный крик. Передо мной лежало гнездо какой-то птицы, наполненное крупными яйцами. Пока Боря спешил ко мне, я считал яйца. Четырнадцать штук! Интересно, что это за птица? Может, выпь или дергач?
        - Давай поищем. Птица здесь, Боря. Я всё время смотрел сюда, и никто не взлетал.
        Мы стали искать в камыше. Вдруг я вспомнил про книги, которые дал мне Вениамин Георгиевич. «Определитель птичьих гнезд» - вот что нам нужно!
        Я сбегал за книжкой, и мы стали быстро листать её, рассматривая рисунки. Может, это дергач или, как выражаются орнитологи, коростель? Нет, в книге написано, что коростель устраивает гнездо в неглубокой ямке на земле и аккуратно выстилает его сухими стебельками, иногда осокой и мхом. Наконец я нашёл рисунок, очень похожий на то, что лежало перед нами.
        «Лысуха, - прочитал я. - Обитает на водоёмах, густо заросших камышом и тростником. Гнёзда устраивает среди густых прошлогодних зарослей куги, камыша и тростника. Они своим основанием касаются водной поверхности».
        - Боря, это лысуха, - сказал я и протянул Боре книжку.
        - И по срокам подходит, - согласился он. - Видишь, выводит птенцов в конце июня - первой половине июля. Хорошо бы посмотреть лысуху.
        Мы снова принялись за розыски. Вокруг меня всё время вертелась маленькая жёлтая птичка, а лысухи не было.
        Вдруг Боря позвал меня. Я помчался к нему. Забравшись далеко в камыш, Борис рассматривал какую-то лодку. Мы влезли в неё, попытались оттолкнуть и только тут заметили, что она прикована тяжёлой цепью к чему-то лежащему глубоко в няше. Мы долго пыхтели, стараясь вытянуть цепь из тины, но так ничего и не добились.
        - Хороша лодочка, да не возьмёшь, - сказал Боря. - Вот бы на ней порыбачить.
        Червей мы так и не нашли. Я звал Борю пойти за червями на ферму, но он заупрямился: «У, далеко идти. Лучше будем ловить на кузнечиков и стрекоз».
        Я всё же помчался на ферму. До неё было километра два. Без дороги, по колючей сухой траве, из которой то и дело выпархивали птицы, я добежал до кукурузного поля. Оно стояло высокой зелёной стеной. Мне удалось приметить едва заметную тропинку, и я устремился по ней. Шёл, шёл и шёл, а передо мной - только жирные стебли с огромными зелёными листьями да здоровенные початки, завёрнутые в тонкую, чуть просвечивающую кожицу. В довершение ко всему я потерял тропинку.
        Я выбрал едва заметную борозду на земле и стал придерживаться её. Вышел из кукурузы и увидел Федину ферму. Около сарая толпились телята, и какой-то мальчик бегал за ними, щёлкал кнутом и загонял скот в сарай.
        - Каких червей тебе надо? - спросил Федя.
        - Известно, каких. Навозных.
        Мальчик усмехнулся, посмотрел на Федю и, ничего не сказав, отправился в дальний угол сарая.
        - Навозные черви - это чепуха! На них, кроме чикомасов да плотвичек, ничего не выудишь. Зелёные черви - вот это да! На них не только сазана, а и сома ловят.
        Я, конечно, захотел иметь и тех и других червей.
        Наказав мальчику покопаться в навозе, Федя взял лопату, и мы пошли в пологую низину недалеко от сарая.
        - А куда собирать будем? - остановился Федя.
        Я вытащил из кармана коробочку.
        - Ну, что ты, - ухмыльнулся Федя и, передав мне лопату, сходил в сарай и вернулся с порядочным мешком, тряхнул им в воздухе. - Вот в таком их ещё можно держать!
        Федя стал копать под травой, и я удивился: в каждой лопате земли было по нескольку штук больших, каких-то очень крепких, зеленоватых червей.
        Я рассказал Феде о рыбе, которую кто-то украл, а он только рассмеялся:
        - Украл! Да это ондатра лакомится… Она всегда так: то рыбу с кукана снимет, то сетку прогрызет.
        Скоро мы шли обратно. На спине у меня лежал мешок с червями, наполовину перемешанными с землёй.
        - А чья это кукуруза, Федя?
        - Что, хороша? - улыбнулся он. - В этом году решили посеять. Телят будем подкармливать.
        - А сколько их у тебя?
        - Без малого четыре сотни.
        Когда мы вошли в сарай, телята лежали и все, как по команде, жевали.
        У входа в сарай стоял небольшой домик с одним оконцем.
        - Вот здесь мы и живём. Дома-то со Стёпкой почти не бываем, только зимой.
        Из разговора с Федей я узнал, что Фединых отца, мать и старшего брата убили фашисты. До тринадцати лет Федя жил у бабушки, а потом бабушка умерла, и он вернулся в свой дом.
        - В это время я был уже на ногах, - говорил Федя. - В колхозе зарабатывал неплохо. А тут зашёл к нам в село один бездомный мальчишка… Я не выдержал - взял его к себе. Так и живём со Стёпкой до сих пор.
        Я посмотрел на Стёпку. Он сидел в тени около домика, шевеля губами, читал книжку. Вдруг под глазами у него собрались морщинки, и он рассмеялся щербатым ртом.
        - Ты чего смеёшься, Стёпка? - спросил я, невольно улыбаясь.
        - Да очень смешно вот тут… Мать пошла с Геком в лес, а Чука оставила дома. А он спрятался в сундук, - мальчик снова залился хохотом, - да так и уснул. Вот чудак! Который раз уж читаю, а дойду до этого места - смех разбирает.
        В лагерь я возвращался в самый разгар дня. Солнце стояло почти над головой. Было до того жарко, что даже птицы на лугу и те замолкли. У нашей палатки вился дымок. «Ну, Боря кухарничает, - подумал я, - наверно, рыбы наловил».
        Каково же было мое удивление, когда я увидел у костра раскрасневшегося Юру! Он сидел на корточках перед огнём и готовился опускать в котелок картошку.
        - Ты что это варишь, Юра? - спросил я, заглядывая в котелок, и с изумлением воскликнул: - Мясо?
        Юра рассказал, что когда мы с Борей отправились за червяками, мимо палатки прошмыгнул рыжий человек в измятой, приплюснутой к голове кепочке. Потом Юра услышал выстрел и выскочил из палатки. Метрах в двухстах над камышами виднелся дымок. С озера поднялись две утки, одна из них закувыркалась и упала почти у палатки. Юра побежал к месту выстрела, но тот, кто стрелял, уже скрылся в камышах.
        - Ты понимаешь, Иван, ведь это браконьерство! - возмущался Юра, отмахивая локтем волосы со лба. - А ведь есть же закон об охране природы… Нельзя стрелять, когда птица на яйцах сидит! Ох, попался бы мне этот браконьер!
        - А что бы ты с ним сделал? - спросил я.
        - Что? Утопил бы! Нет, не утопил, а повёл бы его в село и сдал в сельсовет…
        - А он не пошёл бы. Наставил бы на тебя ружьё и сказал: «Цыц! Пристрелю!»
        - Э, нет. Не забывай, он все-таки знает, что преступник. Пошёл бы в сельсовет как миленький.
        Я откинул полог палатки, чтобы положить в тень мешок с червями и вскрикнул от неожиданности. В палатке сидели черепаха и зелёная лягушка, а прямо перед ними хищно извивался уж… До того искусно сделал чучела Юра, что можно было подумать, будто и черепаха, и уж, и лягушка живые.
        - Что, хорошо? - подбежал раскрасневшийся то ли от огня, то ли от удовольствия Юра.
        - Замечательно! Где это ты научился?
        - Где! В кружке по зоологии. Года два мучился, наверно.
        - Здорово! А Боря куда ушёл?
        - Да где же быть этому Омбре муй афикто? Наверно, всё ещё червей ищет.
        - Ну, зачем ты так, Юрка? Ни к чему эта твоя поговорка.
        - Что, и пошутить нельзя?
        - Нет, ты должен извиниться… Ты посмотри на него, он даже заикаться стал сильнее…
        Тут мы увидели Бориса. Он торопливо шагал с удочкой, а на кукане у него висели какие-то большие рыбы.
        - Вот это класс! - преувеличенно радуясь, заговорил Юра. - То нет ничего, а то сразу и дичь, и рыба…
        Боря поймал нескольких крупных язей и ещё одну какую-то большую рыбу - не то голавля, не то краснопёрку.
        - Вот тебе и кузнечики! - радостно произнёс Боря. - На кузнечика сильно берёт, только не надо показываться над водой. Я так в камышах и сидел. А ты знаешь, Ваня, как и-интересно? Сидишь, сидишь, а у тебя поплавок даже не качается - замер. Потом как по-поедет! Подсечёшь, а тут язь и пойдет ходить, и пойдет!
        Я всё ждал, что Юра извинится перед Борисом, но он не извинялся, нарочито громко говорил, обращаясь к нам обоим, а Боря словно не слышал его слов.
        Мы сели обедать, и Боря даже не удивился тому, что кто-то без него приготовил обед, только спросил: «А откуда взялась дичь?» И когда я объяснил, равнодушно протянул: «А-а!» Потом мы легли в камыши отдыхать, и Юра всё время балагурил и распевал песни. Боря, ухмыльнувшись, сказал мне:
        - Пойдём, Ваня, рыбачить. Разве тут уснёшь?
        Я взял Федины донки, свою удочку, потом полез в палатку доставать червей. Боря остановился с удочкой около входа, заметил Юрины чучела, и я видел, как в его глазах вспыхнуло оживление, но он тут же отвернулся.
        - Вы что же, друзья, на рыбалку приехали или в экспедицию? - сказал Юра. - Так давайте продолжать эти… изыскания.
        - А ты продолжай, продолжай, - откликнулся Боря. - Веди свой дневник, а мы тебе материал носить будем.
        - Да какой же материал… Вас от рыбалки и за уши не оттянешь.
        - Пошли, Ваня! - торопил меня Боря.
        Так они и не помирились.
        Мы забросили удочки там, где Борис изловил своих язей. Я только сел чуть подальше от камыша, где можно было свободно забрасывать донки.
        Не успел я размотать удочку, как на одной из донок леса натянулась и зазвенел звонок. Я подсек. Леска просто рвалась из рук. После продолжительной возни я вывел к берегу большого золотистого сазана, но он, ткнувшись головой в грязь, ушёл в глубину. У меня даже руки и ноги задрожали. Всё-таки я вывел опять к берегу сазана. Он устал, и я потащил его, как чурбашку, прямо на траву.
        Поймал ещё пару сазанчиков поменьше, да на удочку вытащил полдюжины хороших лещей. А Боря снова отличился: четыре его язя весили никак не меньше шести килограммов.
        Эх, если бы это было в Свердловске, вот порадовал бы я папу и маму! Серёга Лузин с ума бы сошёл от зависти.
        Уже темнело. Юра сидел около палатки и снимал шкурку с какого-то зверя. Наш учёный секретарь сразу бросил работу и подошёл к Боре.
        - Знаешь, Борис, я очень, очень извиняюсь. Неудачником я тебя никогда не считал… Давай помиримся.
        Боря толкнул Юру в бок:
        - Помирились, Юрик. А что это ты за зверя свежуешь?
        - Э, брат… Знаешь, это кто? Ваш утренний вор. Ондатра! Это же она поела утром рыбу на кукане.
        Юра, оказывается, выследил, как ондатра охотится за рыбой, поставил капкан, ондатра и попалась.
        Из палатки Юра вынес, свои трофеи. На плаще расставил черепаху, лягушку, ужа и утку, с которой успел набить чучело.
        - Завтра я ещё добавлю к этой группе ондатру. Весь животный мир озера будет как на ладони.
        Мы разожгли костёр. Я побежал за водой. Юра собирал топливо.
        - А знаешь, Фиц-Рой, что видел в Южной Америке Дарвин? - сказал Юра, возвращаясь с охапкой сухих коровьих котяхов. - Там есть одно интересное животное - гуанако. Так вот у гуанако привычка откладывать свои котяхи в одну и ту же кучку. И индейцы пользуются этим, когда собирают топливо. Вот бы сюда нам гуанако, а? Хорошо! Подъехал к куче и навалил целый воз.
        Боря стал чистить рыбу. Потом, когда костер уже разгорелся и в котелке кипела картошка, Юра достал свою тетрадь и начал читать.
        ВТОРАЯ ЗАПИСЬ УЧЁНОГО СЕКРЕТАРЯ
        «Сегодня я целый час лежал около воды на бугорке и смотрел в бинокль на дно, освещённое солнцем. И вот что я увидел.
        На илистое дно, ровное, как площадь, вышли откуда-то два больших сазана. Они копались в иле, что-то доставали и, приподняв головы, с независимым видом жевали. Потом к ним присоединились линь, много краснопёрок и другой мелочи.
        Линь поднял кверху хвост и, зарывшись головой в ил, стоял так, пока сазан не двинул его рылом.
        Сазан и линь отыскали большую улитку. О, что здесь началось! Они попеременно овладевали улиткой. Втягивали её в рты, выбрасывали, пока наконец сазан не раздавил улитку. Из-под жабр сазана полетели куски раковины, а краснопёрки и другая мелочь быстро растащили хрупкие осколки.
        Я пошёл вдоль берега и недалеко от него увидел кузнечиков. Самых разных: и малых, и больших, и жёлтых, и зелёных, и чёрных. Но вот что интересно: на небольшом участке пашни всё попадались чёрные, с красными подкрылками. В траве же не было чёрных, а только зелёные.
        Или чёрные кузнечики не выходят на траву, чтобы не быть заметными, или в траве их быстро обнаруживают и истребляют птицы. Как бы то ни было, но факт борьбы за существование этим ещё раз доказан. Если ты зелёный - не высовывайся на чёрное, если чёрный - не лезь в траву.
        Много комаров. Для опыта я выставил одну руку минут на десять, и вскоре она была серой от этих кровососов. Мне кажется, их было никак не менее пятидесяти, и все они жадно сосали мою кровь. Но ведь здесь человек бывает очень редко, животных мало. Чем же питаются эти неисчислимые тучи кровопийц?»
        Между тем Боря уже накрывал на «стол»: расставлял миски, резал хлеб, доставал из сумки помидоры.
        Мы поужинали при затухающем свете костра. Комары, противно звеня, садились на шею и лицо. Я оглянулся. Вокруг было темно, свет костра иногда становился ярче, и тогда наша палатка выскакивала из темноты и снова исчезала. Почти рядом раздалось громкое «ать-два» дергача. Ещё один раз из тьмы показалась палатка и окончательно растворилась во мраке.
        - Иди, что ли, Ваня, - послышалось Борино ворчание из палатки.
        А я прислушивался к озеру. Оттуда доносились слабые всплески, словно кто грёб вёслами. Я выпрямился во весь рост и, не мигая, глядел на воду. Она тоже покрылась тьмой, но мне чудилось, что мимо плывёт лодка.
        - Эй, возьмите меня с собой! - на всякий случай крикнул я.
        - Кому ты кричишь, Ваня? - спросил из палатки Юра.
        С озера никто не ответил. Но мне показалось, что лодка пошла быстрее и всплески от вёсел стали глуше. Я влез в палатку и рассказал обо всём ребятам. Юра поднялся с места.
        - Пошли ловить. Это, наверно, браконьеры.
        Мы побежали к берегу. Но сколько ни ходили вокруг камышей, сколько ни кричали, те, кто ехал в лодке, словно провалились.
        - Померещилось тебе, - сказал, укладываясь, Борис. - Целый день глядишь на воду - не мудрено.
        Тогда я, ни слова не говоря, побежал туда, где мы с Борей видели днём лодку.
        Лодки не было.
        Мы с Юрой шли вдоль берега и там, где рос ивовый кустарник, собирали сухие веточки, вырывали с землёй корни - это было самое лучшее топливо: оно давало очень много дыма и не горело ярким огнем.
        То и дело перед нами показывались какие-то маленькие птички. Они ловко лазали по камышам, взбирались по тростнику снизу на самый верх, то вдруг исчезали, и мы никак не могли понять, куда они девались.
        - Это знаешь кто? - спросил Юра. - Это береговая камышевка, или трескунчик. Так называет её Брем. Ну, а по-русски говорят проще - камышевка-барсучок.
        МЫ ЗАНИМАЕМСЯ РАССЛЕДОВАНИЕМ
        У меня из-под ног вылетела довольно большая птица, а у самой земли на трёх камышинках лежало маленькое гнёздышко. Мы, раздвинув ветви, склонились над ним. Там лежало пять яичек.
        - Вот так класс! - закричал Юра. - Да это гнездо барсучка, а в нём… яйцо кукушки!
        Кукушка! Так вот что за птица вылетела у меня из-под ног. Юра достал из гнезда два яичка. Одно было совсем небольшое, закруглённое, с острым концом, и словно мраморное, а другое - кукушечье, голубоватое, чуть-чуть побольше.
        - Ну и ну! - не переставая, удивлённо твердил Юра. - Кукушка в гнезде барсучка!
        - Забирай дрова и пойдём, - сказал я. - А то наш начальник, наверно, волнуется.
        У Бори всё было готово для варки ухи.
        - Где вы там запропастились? - ворчал он.
        - Мы, господин Фиц-Рой, сделали сейчас открытие… Вот доказательство, - Юра протянул на ладони яйца. - Надо будет пойти зарисовать гнездо.
        Спустя некоторое время я рассматривал Юрин рисунок. Гнездо было изображено замечательно, особенно хороши были тени от куста, которые падали на искусное сооружение барсучка.
        Мне пришло в голову, что хорошо бы зарисовать то гнездо, которое мы видели в камыше накануне. Я сказал об этом Юре, и он заторопился.
        - Что же ты вчера молчал? Эх вы, чудаки! А ещё в экспедицию отправились!
        Мы шли по траве вдоль берега. Из-под ног то и дело вырывались птицы, которых Юра тут же и называл мне. Он очень много читал, знал книги наших учёных.
        Возле нас бегали по засохшей грязи две белые трясогузки. Они жадно хватали мошек, потом обе помчались за стрекозой. Но стрекоза была хитрее; сделав несколько стремительных поворотов, она улетела, а трясогузки, цивикая, снова пустились бежать.
        - Сроду не видел белой трясогузки в степи, - сказал Юра. - Как они сюда попали? Это, наверно, потому, что здесь недалеко есть стадо. Любит трясогузка ходить за стадом!
        - А ты читал вот эту книжку? - спросил я, доставая из-за пазухи свой «определитель».
        Юра сел на траву и принялся листать книжку.
        - Первый раз вижу. Но автор - человек известный. Где ты её достал?
        И когда я рассказал о своём вагонном знакомстве, Юра даже привскочил:
        - И ты ехал с Тамбовцевым! Да он же будет работать с папой в экспедиции. Вот здорово! Мы их застанем ещё дома, так что можно будет поговорить.
        В густой траве я увидел хорошенькую чёрную птичку с огненно-красной головкой. Толкнул Юру и пальцем показал на эту красавицу. Он побежал за ней, а потом, как коршун, бросился в траву.
        - Вот чертёнок! - сказал, поднимаясь. - И как он улизнул? Это же был птенец болотной курочки! А красавец! Правда?
        Мы поравнялись с тем местом, где вчера обнаружили гнездо. Тихо-тихо, так, чтобы не потревожить птицу, приблизились к кучке жёлтого камыша. Но на камыше уже не было ничего, кроме пустого гнезда.
        - Гнездо лысухи! - жалостно воскликнул Юра.
        - Да, но куда же девались яйца?
        - А вот куда, - указал Юра на глубокий отпечаток ноги в тине. - Смотри-ка, даже след не заплыл, значит, недавно кто-то проходил.
        - И вот, - указал я на маленькое гнездышко, плавающее у самого берега. Рядом закоченели захлебнувшиеся в воде птенцы.
        - Вот изверг! - воскликнул Юра.
        И тут я увидел верёвку. Она была привязана к кусту ивы, а другой её конец уходил в воду. Я схватился за верёвку, но она не поддавалась. Тогда мы потащили верёвку вдвоём с Юрой.
        - Сеть, Юра, сеть!
        - Браконьер пойман с поличным! - вскричал Юра. - Тут удочкой можно прекрасно ловить, так им мало, хищникам, - сети ставят!
        Мы потянули веревку ещё и увидели, что в сеть запутались большие рыбы.
        - Стой, Юра! Давай оставим всё, как есть. А ночью придём и зацапаем браконьера на месте преступления.
        Мы сбросили сеть в воду и замаскировали все наши следы. Я вспомнил о вчерашнем ночном приключении.
        - Пойдём лодку посмотрим!
        Мы полезли в камыш. Кто-то ночью или сегодня утром сюда уже приходил: камыш был поломан, лодка стояла на месте. Я прыгнул в неё и в тот же миг поскользнулся, упал. Дно и борта лодки были в рыбьей слизи и чешуе, а вчера ещё казались чистыми. Юра тоже прыгнул ко мне, огляделся и поднял со дна окурок сигареты. На кончике виднелась надпись «Шипка». Юра молча сунул окурок в карман.
        - Пригодится… Может быть, найдём браконьера.
        - Вот по этой штуке обязательно найдём, - сказал я, поднимая со дна лодки медную пуговицу с изображением якоря. - Сегодня же пойду к Феде. Может, он знает, кто носит одежду с такими пуговицами…
        - …и курит сигареты «Шипка», - добавил Юра.
        Когда мы пришли к лагерю, у Бори готова была уха.
        Сели завтракать, когда Юра вдруг заметил:
        - Идёт кто-то… Интересно, что за человек?
        К нам подходил высокий мужчина в маленькой кепочке, которая чудом держалась на его рыжей всклокоченной голове.
        - Хлеб да соль! - приветствовал нас мужчина, остановившись.
        - Едим, да свой! - буркнул Юра, вглядываясь почему-то в кепочку.
        - Садитесь с нами, - пригласил Боря. - Ухи на всех хватит.
        - Товарищ твой что-то уж очень нелюбезен, - засмеялся рыжий незнакомец, выворачивая в улыбке широкие губы.
        - Значит, есть причина, - снова пробурчал Юра.
        - Что же за причина? - спросил рыжий, сузив свои маленькие глазки в щёлочки.
        - Вы знаете что-нибудь насчёт закона об охране природы?
        - Как же, знаю.
        - Зачем тогда нарушаете его?
        - Кто? Я? - изумился рыжий, широко открывая глаза.
        Я посмотрел, а они у него серые-серые и смотрят на Юру будто с насмешкой.
        - Да, господи, это что ж такое ты говоришь? Никогда, ни в жизнь не был нарушителем. Да я…
        - А кто вчера стрелял утку? - обличающе перебил мужика Юра.
        - Да что ты, господь с тобой! Знаю я, когда надо охотиться. У меня ещё дед был, так он учил меня маленького, вот поменьше его, - кивнул рыжий в мою сторону, - что утку, что всякую другую дичь нельзя стрелять во время гнездования.
        - Не пошла вам впрок наука, - хмуро пробурчал Юра. - Вот возьмём да и сведём вас в сельсовет…
        Мужчина неожиданно лёг на траву и достал из кармана портсигар.
        - Вот уж привязался: чего доброго, и в сельсовет сведёт…
        Хихикая, полез в костёр за угольком, а я ждал, когда рыжий достанет сигарету. Но сигареты лежали у него в портсигаре, так что названия их всё равно определить было нельзя.
        - Дяденька, дайте закурить! - сказал я, набравшись решимости.
        Он полез в портсигар и вытряхнул ещё одну сигарету. Я схватил её и, словно давно не курил, сразу потянулся за угольком. Но не успел затянуться, как меня разобрал кашель.
        - Вот это сигарета! - сказал я, прокашливаясь. Вытер слёзы, осмотрел сигарету и заметил на ней надпись «Шипка». - Как вы её курите?
        - Ну, не знаю, какие ты куришь, - ухмыльнулся мужик. - Это самые лёгкие… Болгарские.
        - Болгарские? - вроде как изумленно вскрикнул Юра. - Ну-ка, Ваня, дай я попробую.
        Юра взял сигарету, долго рассматривал её, потом, пуская дым, небрежно произнёс:
        - Да, сигареты лёгонькие… И много их у вас в селе курят?
        - Не знаю… Всё больше «Прибой» в ходу да ещё «Север»… А иные махоркой балуются.
        Я невольно посмотрел на пиджак мужика. Пуговицы на пиджаке были не медные, а чёрные.
        Мужик посидел, посидел около нас и поднялся:
        - Сиди не сиди, а идти надо. Вы, ребята, случайно не видели здесь корову? И куда она запропастилась?
        Он пошёл от нас, то наклоняя голову, то задирая её, и маленькая кепочка, казалось, вот-вот упадёт с его взлохмаченной головы.
        - Вы, ребята, как хотите, думайте, - сказал Боря, - а мне он не нравится…
        - Браконьер! Я же видел вчера. Такой же рыжий, такая же кепочка на голове и потом… эта папироса.
        Я побежал к Феде. На ферме его не было, и я долго бегал по степи, пока не нашёл его в ложбине, где он вместе со Стёпкой пас телят. Без всяких предисловий я показал Феде пуговицу и спросил, у кого в селе такие. Он пожал плечами, потом позвал Стёпку:
        - А ну, Стёпка, скажи, у кого такие пуговицы?
        Пастушок полез в карман и достал точь-в-точь такую же пуговицу, но только начищенную до блеска.
        - Где ты взял?
        - У Мишки Молчунова выменял на кнут…
        - Верно, верно, - улыбнулся Федя. - У Григория Молчунова точь-в-точь такие пуговицы на пиджаке…
        - А не знаешь, какие папиросы он курит?
        Этого ни Федя, ни Стёпка не знали. И я рассказал им всё, что нам удалось узнать за два дня. Федя насторожился:
        - Не может того быть… - задумчиво произнёс он. - Я же здесь каждого пацана знаю. А впрочем, чем чёрт не шутит!
        Я пас с ними стадо до самого вечера. Федя отдал мне свой кнут, и я им щёлкал без конца, пока Стёпка не научил меня, как надо разворачивать руку, чтобы получалось громкое щёлканье. Потом мы загнали телят в сарай, и Федя, оставив с ними на ночь Стёпку, отправился со мной к нашей палатке.
        ПО СЛЕДАМ БРАКОНЬЕРА
        Поздно вечером мы с Федей пришли в наш лагерь. Ребята улеглись спать, и, когда мы приблизились, из палатки послышался встревоженный голос Бори:
        - Кто?
        - Браконьеры, - басом ответил я. - Где у вас тут Юрий Спицын?
        - Здесь я, - выскочил из палатки наш длинноногий друг. - Это кто с тобой? А, Федя, здравствуй! Ваня тебе уже рассказывал? Вот изверги!
        - Ещё не приходили? - вполголоса спросил Федя.
        Мы решили отправиться к лодке, чтобы посмотреть, не орудуют ли уже браконьеры. Пошли вдоль берега, и в темноте он казался мне совсем незнакомым и таинственным. Кусты ивняка, камыш выглядели сейчас огромными.
        Я шёл впереди. Неожиданно из-под ног, громко хлопая крыльями, вылетела какая-то птица.
        - Не трусь, не трусь! - шептал Федя. - Это дикая утка.
        Мне не хотелось показывать своего страха, и я снова осторожно пробирался сквозь кусты.
        - Тише, - шептал Федя, и мне стало казаться, что в камыше кто-то стоит.
        Федя залез в лодку, что-то там осматривал, потом начал дёргать цепь.
        - Ночью не определишь чья, - вполголоса сказал он.
        Мы постояли, постояли и пошли. По дороге завернули посмотреть сеть. Она была на месте, значит, никто ещё не приходил.
        - Не иначе, будут тянуть на рассвете, - сказал Федя. - На рассвете безопаснее, все спят крепким сном.
        Мы решили караулить всю ночь. Дежурства между собой распределили так: сначала Юра, потом Боря, а потом уже я и Федя. Насчёт Феди, правда, сговорились: если надо будет, то разбудим. Он, наверно, устал - пусть поспит.
        Улеглись в палатке, где так хорошо пахло полынью. Я почти моментально уснул и, наверное, только разоспался, как меня уже стал тянуть за ноги Боря.
        - Не приходили? - шёпотом спросил я.
        Он отрицательно покачал головой. Я сел на расстеленный плащ и посмотрел на небо. Большая Медведица опрокинулась кверху ручкой. А вот Стожар здесь почему-то не было. На краю неба горела и переливалась светом одна большая звезда.
        «Наверно, планета, - подумал я и стал оглядывать небо: - не полетит ли спутник?» Но ничего не двигалось. Звёзды мигали, как будто сигнализировали мне. Сова, переваливаясь с боку на бок, пролетела над моей головой и потом уже издалека крикнула что-то страшным голосом.
        Я посмотрел на озеро. Оно лежало тёмное-тёмное. Лёгкий ветерок пробежал надо мной, зашелестел в камышах. Стало прохладно. Я прилёг на плащ, закрыл им свои ноги и… уснул.
        Когда проснулся, уже светало. Из мрака выступили камыши. Над озером дымился туман. Птицы пробудились, и всё вокруг радостно звенело и трещало. Недалеко разливался соловей, издалека ему отвечал другой. Дергач всё ещё отсчитывал шаги: «ать-два, ать-два», вавакали и перекликались перепёлки.
        До меня докатился глухой звук, точно стукнул кто веслом о лодку. Я поднялся на ноги и прислушался. Где-то далеко-далеко, должно быть в селе, лаяла собака. Слышалось ржание лошади в колхозном табуне. И всё.
        Из палатки вылез заспанный Федя.
        - Ну что? - спросил он, протирая глаза.
        - Да вот, вроде стукнул кто недавно. А никого не видно.
        - Кого же увидишь в таком тумане? Пойдём!
        - Куда?
        - Вдоль берега. Идём скорее, а то мне уже пора на ферму.
        Без труда я нашёл место, где браконьеры прятали лодку и с разочарованием увидел её. Федя прыгнул в лодку, и по его лицу я понял, что мы уже опоздали.
        - Да, хитры, нечего сказать. Лодку-то новенькую совсем притащили, чтобы не узнать. А уже были сегодня, были…
        Он достал из лодки небольшого линька и, протянув его на ладони к воде, выпустил. Рыбка лежала кверху брюхом.
        - Ну, нечего прикидываться, - мягко сказал Федя. - Плыви, пока тебя не подобрали.
        Он ткнул рыбку пальцем в бок, линёк перевернулся и вертикально пошёл ко дну.
        - Видал? Ещё живой… Да, чуть-чуть опоздали мы. Где сеть?
        Молча я повёл его к тому месту, где стояла сеть, но её не было.
        - Да! - и Федя почесал за ухом. - Проспали всё. Эх!
        Я готов был провалиться. Ведь это же я проспал браконьеров!
        С тяжёлым чувством проводил я Федю и двинулся вдоль озера. Незаметно очутился на противоположном берегу и, когда поравнялся с тем местом, где была привязана сеть, подошёл к воде. Да. вот здесь вытаскивали сеть. Вот широкая полоса примятой травы, водоросли, размытая грязь и масса мелкой рыбёшки. Браконьеры не сочли нужным даже бросить её в озеро. Часть рыбы ещё трепыхалась, прыгала. Я собрал её и выбросил в воду.
        - Куда же они спрятали сеть? - мучился я, оглядывая уже очистившееся от тумана озеро.
        Ноги у меня промокли выше колен, а я, как сумасшедший, всё брёл и брёл. Вдруг на траве появился след. Он привёл меня, куда бы вы думали? К сети! Да, она снова была поставлена и привязана к кусту.
        «Ну теперь-то не уйдёте!» - подумал я, и в это время до меня донёсся голос Бори.
        Туман окончательно рассеялся, по озеру побежала мелкая рябь, огромное оранжевое солнце взошло над степью. Уже через несколько минут оно согрело мою спину, потом стало жечь сильнее.
        Боре я сразу же объявил, что проспал браконьеров. Он посмотрел на меня, словно не видя.
        - Но это ничего, Боря, - снова заговорил я. - Сеть я уже нашёл, так что сегодня забарабаем…
        - А что ты сегодня есть будешь? - ворчал Боря.
        И по тому, как он смотрел на рыбу, я понял, что она испортилась. Зелёные мухи тучей вились и жужжали вокруг неё.
        - Ни хлеба, ни рыбы, - продолжал ворчать Боря. - Сходил бы ты, Ваня, в село. Купишь хлеба, а я попробую поймать что-нибудь.
        Я выбрался на тропу и свернул к селу. Но что такое? Следы колёс… Примятая трава повалена в одну сторону. Я нагнулся и заметил: одна травинка внезапно выпрямилась и закачалась. «Значит, недавно кто-то ехал», - подумал я и вдруг увидел линя. Он лежал сбоку от тропинки и ещё подпрыгивал.
        Вот оно что! Это же след браконьера! Он совсем недавно проехал здесь с рыбой.
        Я оглянулся. До нашей палатки было уже далеко: если кричать, никто не услышит. До Фединой фермы тоже неблизко. Тропинка огибала заросший осокой низ, а следы колёс свернули прямо к станице. Я пошёл по следам. Вот и кукуруза, по которой я бегал к ферме. Вдруг из кукурузы выскочила собака, за ней следовал Стёпка. Он шёл тоже в село и на мой вопрос, зачем идёт, ответил:
        - От телят - ни шерсти, ни молока, а пить, есть хочется. Вот и иду: надо хлеба принести да картошки.
        - У кого в селе есть лошадь? - спросил я.
        - Ни у кого нет. Но в колхозе большущий косяк ходит… во-он, видишь? Не туда смотришь… Во-он… в степи, вон за гривкой.
        На небольшой возвышенности виднелось несколько тёмных пятен.
        - Кто же тогда здесь ехал? - указал я на следы.
        - Кто-нибудь из колхоза…
        - …и вёз с озера рыбу? - Я поднял с травы линя и помахал им в воздухе.
        Стёпка задумался, лицо у него стало строгое.
        - Берта, сюда! - крикнул Стёпка.
        И когда собака, навострив уши и уставившись в его лицо, остановилась рядом, нагнулся к колёсному следу и похлопал по нему рукой:
        - Берта, ищи, ищи!
        Собака быстро взяла след и помчалась впереди нас. Мы бежали за ней до самого конца донского затона. Здесь телега останавливалась, на песке отчётливо видны были следы колёс, отпечатки больших резиновых сапог и ещё поменьше. Я увидел втоптанную в мокрый песок сигарету. Мне живо припомнились окурок, найденный в лодке, вчерашний рыжий мужчина, его красные губы и щёлочки глаз. Я быстро нагнулся и поднял окурок.
        - «Шипка!» - вскричал я. - Опять «Шипка»!
        Телега, приблизившись к самой воде, круто свернула на высокий берег…
        - Что же они здесь лошадей, что ли, поили? - рассуждал я, но, приглядевшись к следам, неожиданно представил себе всё, что здесь происходило часа два-три назад.
        Люди выгружали рыбу, точнее, перегружали её в лодку. Вон даже в воде видно, как кто-то, упираясь ногами, отпихивал лодку.
        - Ищи, Берта! - радостно закричал я.
        - Ищи! - сказал Стёпка, и собака, нагнув голову, снова помчалась по следу колёс.
        След вывел на улицу села и затерялся в многочисленных колеях на песчаной почве. Собака пошла тише, несколько раз возвращалась назад, потом снова вела носом по земле.
        Свернув с дороги, Берта подбежала к широким воротам, закрытым на внутренний запор. Она лаяла и прыгала на эти ворота, пока мы не подошли к ней.
        - Кого нелёгкая несёт? - послышалось из-за ворот.
        Они открылись, и я увидел перед собой небольшого старичка, одетого, несмотря на жару, совсем по-зимнему - в полушубок и валенки.
        Собака, чуть не сбив старичка с ног, проскочила во двор, а старик, оглядев свой полушубок, сказал:
        - Вот сатана… Чуть шубу не порвала… Твоя, что ль, собака, тёзка?
        - Это же Берта, дядя Стёпа! Или забыл, как давал щенка?
        - Ну и выросла, сатана!..
        Собака вертелась под сараем вокруг большой телеги. Пастушок погладил её, собака обрадовалась и ещё больше запрыгала.
        - А кто сегодня ездил на этой телеге?
        - На этой? На этой, тёзка, приехал недавно парнишка Молчунова… Как его зовут-то? Ну, да, Мишка!
        - А он не сказал, куда ездил, дедушка? - спросил я.
        - Сатана тебе дедушка, - проворчал старик и отвернулся.
        Стёпка быстро дёрнул меня за рукав и шепнул:
        - Не любит, когда дедом называют… Зови его дядя Стёпа.
        Я быстро поправился:
        - Извините, пожалуйста, дядя Стёпа… Но, может, Мишка сказал вам, куда ездил?
        Дядя Степа посмотрел на меня быстрыми серыми глазами и, хитро улыбнувшись, сообщил:
        - Говорит, за сеном ездил… А поди-ка узнай, куда он, сатана, ездил!
        Я наклонился. От телеги очень сильно пахло рыбой.
        - Подите сюда, дядя Степа! - позвал я. - Не сможете разобрать, чем так пахнет от телеги?
        - Рыбой? - удивился старик. - Ах, сатана его возьми! Да где же он её натягал? Чур, ни слова, ребята! Никому! Если Молчунов начнёт расспрашивать, ничего не говорите…
        - Докуда ж молчать? - улыбнулись мы. - Да, может, его сразу надо забрать?
        - Немного помолчать придётся. Ну, денька два… А там мы найдём на него управу.
        Старик некоторое время смотрел на меня, потом подмигнул и засмеялся меленьким смешком.
        - Кто ж вы такие?
        Старик видел меня в первый раз, пришлось рассказать, кто я и как познакомился с Федей.
        - Вот хоть его спросите, - указал я на Стёпку. - Федя с нами заодно.
        - Пионеры? - уже серьёзно произнёс старик.
        - Конечно!
        И тогда он вдруг поднял руку и шутливо и торжественно провозгласил:
        - Будь готов!
        - Всегда готов! - отдал я салют.
        Старик заулыбался и похлопал меня по плечу.
        - День-два ещё подождём. А то разве можно терпеть такое? Вот сатана-то! Ах, сатана, ну и сатана!
        Мы уже закрывали за собой ворота, когда старик крикнул:
        - А Федьку-то тоже, что ли, в пионеры записали?
        Я отрицательно покачал головой. Он подмигнул и засмеялся:
        - То-то! А то ведь он вроде у нас в партии состоял…
        Я спросил Стёпку:
        - Как думаешь, сам-то не скажет?
        - Убей, не проговорится. Ну, а сейчас в магазин, потом живо домой, и - к Феде.
        Добежав до магазина, мы стали подниматься по широкой каменной лестнице. На ступеньках сидел человек без шапки, в синей рваной рубашке и грязных солдатских штанах. Перед ним стояла бутылка водки и лежал солёный огурец. Человек время от времени отпивал из горлышка, тащил в рот огурец, но, так и не дотянув, опускал руку.
        - Ты что, дядя Гриша, так рано? - сказал Стёпка. - Работать надо, а ты уже пьёшь…
        - Сынок! - нараспев прохрипел пьяный, окинув нас масляными глазами. - Да я поработал… Видишь, на пол-литра и зашиб…
        - Где ты поработал? Колхозники ещё только в поле выходят…
        - Эх, сынок! - ухмыльнулся пьяный. - В колхозе разве получишь под расчёт? А я в другом месте…
        - Где?
        - Где был, там теперь меня нет, - человек снова поднял голову и, наклонив бутылку горлышком вниз, допил остатки.
        Через несколько минут мы услышали какую-то песню.
        - Это Молчунов, - прошептал Стёпка, - тот самый, что брал лошадь…
        Я осмотрел прилавок. Собственно меня интересовали только сигареты. Но здесь были «Беломорканал», «Прибой», «Север» и никаких сигарет. Я спросил у продавщицы сигареты «Шппка». Она ответила, что таких у неё нет и никогда не было.
        - Никогда? - удивился я.
        - Да. А вы запишите вот сюда, - протянула она мне книгу записей предложений.
        - Нет, зачем же… Вы дайте нам хлеба.
        Мы купили хлеба и вышли на улицу. Молчунов всё сидел на той же ступеньке, но уже совсем пьяный. Его голова свесилась к коленям, в руке он всё ещё держал непочатый огурец.
        - Ну, теперь будет сидеть здесь целый день, - усмехнулся Стёпка…
        Боря уже заждался меня.
        - Где ты всё ходишь? - заворчал он, но когда я рассказал ему всё про следы, про Молчунова, сразу посветлел и закричал:
        - Юра! Юра, ты слышишь?
        - Я всё слышал… Молодец, Ваня!
        Я заглянул в палатку, где устроился наш учёный секретарь.
        - Вот это да!
        В палатке на раскинутом плаще сидела лягушка. Её окружили черепаха, ондатра, утка. Лягушку замораживал своими глазами приподнявший голову уж.
        Юра доделывал чучело болотного луня. Серая птица, распушив хвост и хищно вытянув голову, мчалась за кем-то на распластанных крыльях…
        - Я помещу его на тоненькую незаметную проволочку и повешу вот так над всей группой… Как будто лунь сейчас бросится. А на кого - это вопрос. Потому что лунь ловит не только лягушек, но может убить ужа и утку, если она опростоволосится, - сказал Юра.
        Я попросил Юру прочитать, что он ещё записал в дневнике.
        - Понравилось? - обрадованно рассмеялся Юра. - Ну слушайте!
        ТРЕТЬЯ ЗАПИСЬ УЧЁНОГО СЕКРЕТАРЯ
        «Итак, мы можем утверждать, что наш мир сплошь обитаем, - воскликнул Дарвин в 1832 году. - В солёных озёрах, в горячих минеральных источниках, в глубинах океана, в верхних областях атмосферы - повсюду живут органические существа».
        Наблюдал за крошечным участком (в 1,5 - 2 кв. м) нашего озера. Когда я уселся на кучу камыша, на поверхности вертелись два водяных паучка. Я отгородил их палкой. Один паучок ловко перепрыгнул через неё и, как опытный конькобежец, помчался по воде. Второго я не стал выпускать, тогда он поднялся и тяжело полетел. Вот я вижу, как плывёт прудовик и, прицепившись к поверхности воды, слизывает с неё всякую мелочь. Со дна поднялся жук-плавунец, несколько мгновений висел наверху, потом так же внезапно, шевеля лапками, быстро пошёл ко дну. Я приник глазом к воде и увидел массу водяных блох - дафний, за которыми охотились малюсенькие рыбки. Потом по дну проползла в своём домике личинка ручейника. Тут на неё набросился рак, но личинка моментально спряталась в свой домик.
        Я опустил руку, и к ней мигом присосались две пиявки. Так, на крохотном участке озера я насчитал свыше десятка разных существ, которые жили, дышали, питались. И подумал, как же жалки наши наживки, которыми мы пытаемся привлечь рыбу!
        Потом я увидел камышевку-барсучка и гонялся за ней по зарослям тростника. Но эта птичка умеет, не поднимаясь в воздух, уходить от человека. Она с ловкостью мыши пролезает в любой чаще, перелетает с одной тростинки на другую. «Шарр, шарр» - только по этому её крику, выражающему, очевидно, неудовольствие, я и находил её. Удивляюсь, почему камышевку назвали барсучком. В ней нет ничего похожего на барсука. Если уж называть как-нибудь, то лучше всего назвать «камышевка-мышка».
        Дарвин пишет, что мы не всегда отдаём себе отчёт в той великой пользе, какую приносят нам понижения и повышения почвы. В этом убедился я сегодня, когда ушёл довольно далеко от озера. Передо мной лежала терра инкогнита (неизвестная земля). Нигде ни посевов, ни пашни, ни воды. А пить страшно хотелось. Неожиданно в одной низине я увидел чёрную кучу, выделявшуюся на зелёном фоне. Подхожу, а это ямка, которую кто-то вырыл, сняв две-три лопаты земли. Вода! Хорошая чистая вода!»
        Мы заслушались нашего учёного секретаря и не заметили, как к нам подкрался Федя.
        - Ну, что, засони? - спросил он. - Проспали браконьеров?
        - Они ни при чем, Федя, - храбро доложил я. - Это я проснулся уже после того, как ты встал… Зато…
        - Зато сделал большое дело.
        - Нет, ты ещё не всё знаешь. Я нашёл, где они вытаскивали сеть…
        Я вскочил на ноги и повёл всех к тому месту, где удалось обнаружить следы браконьеров.
        - Ну, так вот, ребята, - сказал Федя, обводя нас чёрными, как уголь, глазами. - Сегодня чтобы не было ничего подозрительного. Понятно? А то будут следить. Ловите себе рыбку и будто вроде больше вас ничего не интересует. Вечером я приду и, как только стемнеет, пойдём на ту сторону, к сети. Мы их сегодня поймаем!
        - Обязательно поймаем, Федя, - подтвердил я. - Теперь, да не поймать!
        Федя улыбнулся и полез за пазуху.
        - Ну, а вот это, я думаю, будет вам интересно…
        Мы увидели маленького, покрытого чёрным пухом цыплёнка.
        - Хорош?
        Юра вскрикнул:
        - Коростелёк! Дергачишка!
        Федя посадил птенца на землю, но дергачишка моментально, быстро, как мышь, побежал. Его мог поймать только Юра.
        - Как хоть его изловил-то? - спросил он Федю.
        - Понимаешь, иду сейчас по лугу, вдруг как выскочит у меня из-под ног птица и, не поднимаясь, сразу в кукурузу. Я даже оторопел. Потом смотрю, а эти, чёрненькие, как мыши, улепётывают кто куда. Да ещё и пищат. Ну, я одного сцапал всё-таки.
        - Это же большая редкость! Их очень трудно поймать. А этого я живьём привезу. Хоть папа посмотрит.
        Юра всё ещё не мог оторваться от своего коростелька.
        - Ну ты, король перепелов! - со смехом сказал Боря. - Будешь рыбачить?
        - Нет, надо зарисовать вот этого типа, - указал Юра на чёрненького птенца.
        Мы с Борей взяли удочки и отправились на озеро.
        - Итак, до вечера, - попрощался с нами Федя. - Давайте рыбачьте. А что потом будет - увидим.
        В ЗАСАДЕ
        Поздно вечером явился Федя. Видно, он собрался ждать браконьеров до утра: надел тёплую ватную куртку и сапоги. Я бросился вперёд, чтобы указывать дорогу, но Федя остановил:
        - Подожди, Ваня… Надо решить, кто же останется около лодки?
        - А зачем?
        - Кто-нибудь из браконьеров обязательно придёт за лодкой, и надо, чтобы у нас тоже был кто-то здесь. Как только лодка отчалит, надо дать сигнал.
        - А какой сигнал давать? - спросил Юра.
        - Главное, чтобы не было подозрительно. Ну крик ночной птицы, что ли…
        - А вот такой хорош будет? - Юра отвернулся и, зажав пальцами нос, дунул.
        Мы услышали, как над озером прокатился страшный крик: «и-прумб! и-прумб!»
        - Очень хорошо! - воскликнул Федя. - Здесь водится выпь. Точь-в-точь так кричит. Значит, Юра, ты и будешь следить за лодкой. Как только закричишь выпью, мы будет знать, что браконьеры пришли.
        Мы оставили Юру в камышах около лодки. Он неожиданно засмеялся:
        - Остался один, как выпь на болоте…
        С большим трудом я отыскал сеть, и мы легли недалеко от неё за ивовым кустарником. Ночь в июне короткая. Мы изредка перешёптывались, отбивались от комаров и всё время прислушивались. Вдруг я услышал такой же звук, как накануне, - стук о лодку.
        - Тс-с!
        Федя тоже что-то услышал. В тот же миг с той стороны до нас докатился крик выпи:
        - И-прумб!
        И потом снова:
        - И-прумб!
        Федя чуть приподнялся и стал смотреть на тот берег.
        - Сядь, Федя, сядь!
        Это Боря теребил Федю за куртку и показывал рукой вдоль берега. По берегу шли двое. Они поравнялись с нами, и мы услышали разговор.
        - Кто это так крикнул? - вполголоса басом спросил один.
        - Водяной выпью кричит, с лешим переговаривается, - захихикал второй.
        - Нет, в самом деле? - снова спросил бас.
        - Чудак, не знаешь, что ли? Водяной бык. По-учёному - выпь. Где у тебя сеть-то?
        - Ищу, - снова ответил бас. - Вот верёвка. Ну, давай тащи.
        Мы услышали, как ритмично заплескалась вода, - браконьеры вытаскивали сеть.
        - Смотри, какой! Кило на пять будет…
        - Тащи, тебе говорят…
        - Да не тащится. Зацепилась, однако.
        - Гриша, посмотри, - потихоньку взывал тот, который хихикал. - Где-то зацепилась. Вот чёрт, не слышит…
        - Молчунов! - гаркнул басом второй.
        - Ты потише, - остановил его первый, он, должно быть, был главным. - Чего доброго, услышат эти городские…
        Мы увидели на тёмной воде что-то вроде лодки, крутившейся на одном месте. Потом кто-то выругался, и чёрный предмет поплыл к берегу. Из лодки выпрыгнул человек, и неизвестные все втроём потянули сеть. Мы услышали, как тяжёлые рыбы зашлёпали о корзину.
        - Федя, - прошептал я и подтолкнул его.
        - Тс-с! - приложил он палец к губам.
        Мы выждали, пока рыбу не побросали в лодку. Двое тихо погнали её по озеру. Третий стал удаляться берегом.
        - Тихонько, за мной! - приказал Федя.
        Глядя на него, пригнувшись, мы шли за браконьером. В кустах стояла запряжённая в телегу лошадь. Неизвестные подтянули лодку к берегу и стали корзинами выгружать рыбу.
        - Скорей, скорей! - торопил один из них. - Светать начинает…
        В это время Федя поднялся с земли и, как мне показалось, крикнул во всё горло:
        - А ну, граждане, стойте!
        Браконьеры опешили. Один побежал к камышам, но остановился, когда Федя крикнул:
        - Не бегай, Молчунов… Всё равно приметили…
        Второй кинулся к лошади, но там уже стоял и держал её под уздцы человек, которого я сразу узнал по голосу:
        - Нет, сатана, не уедешь! Ах ты, пёс тебя возьми! На колхозной лошади безобразничать?
        - Стой! - закричал откуда-то Юра. - Стой, стрелять буду!
        - Ишь, сатана, ещё и вожжи отнимать вздумал!
        Мы с Федей подошли к телеге.
        - А, это ты, Хлюстов, - проговорил Федя. - Ну что ж, придётся тебе отвечать…
        Мне и Боре он велел ехать за сетью. Мы сели в лодку, нашли сеть, сложили её на решётчатый подножник и доставили к повозке.
        Уже начинало светать. На востоке разгорелась бледно-розовая полоса зари: там словно раздувал кто-то угли - полосы горели всё ярче. В бледном свете всё выглядело смутным. Ненастоящими казались озеро, подёрнутое плотным туманом, камыши на берегу, браконьеры, топчущиеся у самой кромки воды. Высокий дядя с маленькой кепочкой на взлохмаченной голове (это был Хлюстов, тот самый, что приходил к нам спрашивать про корову) шептался о чём-то со своим широкоплечим напарником. Мокрый до пояса Молчунов, одетый почему-то в будёновку, боязливо водил головой из стороны в сторону и всё время повторял:
        - Я что ж? Я - ничего.
        - Поехали, дядя Стёпа! - сказал Федя. - Погоняй!
        Телега тронулась.
        - Юра, а ты почему здесь? - спросил Боря.
        - А я крикнул и побежал… к вам… Бегу, а на берегу стоит подвода и около неё этот, который всё сатаной ругается. Я и решил, что он - браконьер… Подкрался да как прыгну к нему на шею. А он отмахнулся от меня рукой, коленом придавил и приказывает: «Нишкни! Если только пикнешь, сатана, враз убью!» И вот я лежу, он - на мне. Потом уж услышал я крик Феди, и старик меня отпустил. Смотрю, а он заодно с нами…
        Мы захохотали, Федя оглянулся. Он шёл за возом, а старик сидел па телеге, свесив ноги в валенках и помахивая концами вожжей.
        Хлюстов нагнал Федю и заговорил с ним.
        - Молчи, вредина! - закричал Федя. - Видал, дядя Стёпа? Обещает отдать нам рыбу и сеть, если мы замнём дело. Да знаешь ли ты, что у тебя уже нет ни сети, ни рыбы?
        - Ну, сатана! - громко возмутился старик. - Теперь этим не отделаешься! Ишь ведь что удумал: рыбку ловить да на колхозной лошади её на базар вывозить!
        Хлюстов ухмыльнулся и сказал что-то своим друзьям, но что сказал, я не понял, лишь услышал одно слово «попляшешь».
        Когда мы въехали в село, браконьеры отстали от нас, потом куда-то исчезли - должно быть, стыдно было идти за телегой на глазах у всего села.
        - Куда они? - спросил Юра.
        - Не бойся… Сейчас милиционер их вызовет, и они придут как миленькие, - успокоил Юру Федя.
        Подъехав к крыльцу сельсовета, дядя Стёпа закричал:
        - Эй, председатель, выйди на минутку!
        Высокий, тонкий длинноногий мужчина - председатель Совета - в ту же минуту появился на крыльце, окинув глазами воз, подошёл к телеге, взял одну рыбу, другую и спросил:
        - Где это ты рыбки наловил, Степан Петрович?
        Старик пожал ему руку и ответил:
        - Это, Василь Васильич, трафеи! Поймали сатану! Хлюстовы оказались да ещё Гришка Молчунов. Ведь ты подумай, Василь Васильич! Они ж на колхозной лошади рыбу-то возили, пёс их возьми!
        - Где поймали?
        - На озере. Вот пионеры выследили.
        Председатель вызвал из Совета рассыльную и приказал сбегать за милиционером. Подавая ему руку, кивнул на воз:
        - Принимай подарок, товарищ Саакян! Вот пионеры изловили браконьеров с рыбой… Составляй протокол, да в суд их надо. Показательным надо судить, чтобы никому неповадно было!
        Милиционер, маленький чёрный армянин с огромными чёрными глазами, рассмеялся, показав белые крупные зубы.
        - А ну, пионеры, за мной!
        Он вбежал, гремя сапогами и потряхивая кобурой от пистолета, по ступенькам крыльца, усадил нас всех в коридоре, а потом стал вызывать в кабинет по одному.
        Я рассказал ему всё, и он, протягивая мне через стол протокол для подписи, усмехнулся:
        - Значит, изучили озеро и весь его подводный и надводный мир. Особенно интересен, конечно, мир надводный… - и засмеялся таким весёлым и открытым смехом, что и я не мог не улыбнуться.
        Милиционер вызвал Борю, а мы с Юрой вышли из сельсовета. На лавочке сидели в тени Федя и дядя Стёпа, а чуть подальше - Молчунов, Хлюстов и брат Хлюстова, такой же рыжий, но только немного шире в плечах и полнее.
        Юра остановился перед Хлюстовым:
        - Ну как, прав я был или нет, когда спрашивал вас насчёт стрельбы? Сегодня я обязательно скажу насчёт уток и лысухи.
        - Какой такой лысухи? - буркнул, сощурив глаза, Хлюстов.
        - А вот какой… В тот день, когда вы убили утку, вам попалось гнездо в камыше. В нём было ещё четырнадцать яиц.
        - С цыплятами… - хмуро откликнулся второй Хлюстов.
        - С вас спросят за эти четырнадцать яиц! - гневно воскликнул Юра. - Вы ещё пожалеете, что стали разорителем гнёзд.
        Я посмотрел на Федю и понял, что он нервничает. Он то садился, то вставал, выбегал за дом сельсовета и смотрел на свою ферму. Наконец подошёл ко мне и попросил, чтобы я помог Стёпке управиться со стадом. Как мне ни хотелось присутствовать при допросе, я вынужден был оставить товарищей.
        Стёпка уже выгнал в луг стадо и ходил за ним со своей Бертой. Собака заметила меня издалека и, когда я подошёл, обнюхала мои ноги, посмотрела па меня коричневыми глазами и улеглась рядом со Стёпкиным кнутом.
        - Где Федя? - сразу спросил Стёпка.
        - В сельсовете… Он там беспокоится о тебе. Даже меня послал на помощь. Часа через два придёт…
        Я рассказал всё, что видел и слышал в это утро. Больше всего Стёпку рассмешила Юрина схватка с дядей Стёпой:
        - Своя своих не узнала… А меня вчера Федя ещё раз гонял в село. Это я сказал дяде Стёпе, чтобы он следил за своими лошадьми.
        Какая-то чёрная тёлочка с белой головой, воспользовавшись нашим разговором, закрыв глаза, с наслаждением жевала выбившийся из-под брюк конец моей рубашки.
        - Пошла! Пошла! - расхохотался Стёпка. - Смотри-ка, что сделала.
        - Ух ты, белоголовая! - приласкал я тёлку, а она, шевельнув своими ушками-лопушками, всё тянулась, раздувая розовые ноздри, к моим рукам. Я снова погладил её, и она доверчиво вытянула шейку.
        Стадо вело себя смирно, и я подумал, что нечего смотреть за ним двоим. Но по мере того как становилось жарко, над телятами всё больше кружило мух и оводов, и то один телёнок, то другой, подняв хвост, бежал из стада. Тогда я или Стёпка гнались за ним. Хорошо ещё, что со Стёпкой была такая умная собака - она тоже бегала за упрямыми телятами и с лаем возвращала их обратно. Мы хотели уже собирать стадо, когда появился Федя. И вот что интересно: стоило ему показаться, как телята повели себя мирно и как миленькие пошли в сарай.
        - Рассказывай, Федя! - попросил я, когда мы закрыли ворота.
        Оказывается, этот Хлюстов - порядочный негодяй. Нигде не работает. Дома - и ковры, и хрусталь, и всякие вещи - от холодильника до телевизора. Последнее время только тем и жил, что браконьерничал: круглый год ловил рыбу в заказнике, бил дичь и сплавлял на базар в Ростов. А лошадей брал из колхоза потому, что имел сделку с завхозом Иваном Колтуном. Брал их не сам, а через Молчунова: Молчунову выписывали лошадь, а он уже подвозил на ней рыбу к Дону, где у Хлюстова была своя лодка с мотором.
        - Как копнут в Ростове, так многое откроется, - заключил Федя. - Ведь он же сам рыбу не продавал, а сдавал кому-то. Тут уж пахнет не одним браконьерством, за ним целая артель тунеядцев.
        - А где сейчас Хлюстов?
        - Пока дома… Где же ему быть? Суд, наверно, будет через неделю-две.
        - Ну, это уже не дело, - разочарованно протянул я. - Он за эти две недели ещё столько натворит… Его надо сразу садить - и всё. Что церемониться с браконьером?
        ПОЖА Р НА ФЕРМЕ
        Я едва добрался до своей палатки. Никогда мне не казалось, что от фермы до нашего лагеря так далеко. Солнце припекало как-то особенно сильно, было очень душно, голова болела, хотелось пить.
        - Есть будешь, Ваня? - спросил Боря.
        Мне не хотелось ни есть, ни разговаривать, ноги отяжелели, глаза слипались.
        - Давайте лучше спать, - сказал я и вынес из палатки плащи, чтобы расстелить их в тростнике.
        Юра быстро уснул, а я вертелся с боку на бок, закрывая лицо плащом, и всё мне было то неудобно лежать, то комары жужжали и жалили. Я вспомнил Юрины слова о том, как он дал руку на съедение комарам, и начал повторять его опыт. Вот один комар уселся на руку. Я посмотрел на часы - пять часов девятнадцать минут. Второй сел. А первый уже с красным брюшком всё сосёт и сосёт. В пять часов двадцать пять минут на руке сидели четыре комара. Ладонью смазал их - рука окрасилась кровью. Откуда же Юрий взял, что за десять минут собирается на руке пятьдесят комаров?
        Я снова захотел пить. Пришлось вставать, но в котелке воды уже не было. Боря с хрустом потянулся и пробормотал:
        - Спать хочется, а не могу.
        - Очень душно.
        - Всё-таки целую ночь не спали. Надо бы вздремнуть, а не спится.
        - Задохнуться можно…
        - А Юрка храпит… После схватки с дедом Сатаной. - Боря улыбнулся краешком рта, но и смеяться не хотелось.
        Попили чаю и снова улеглись. Я вспомнил, как кто-то, чтобы уснуть, считал до тысячи. Насчитал до 397 и снова поднялся… Юра бормотал что-то во сне, а Боря лежал и смотрел на меня.
        - Спал? - спросил он. - Всё равно не уснешь. Пошли рыбачить…
        Мы отправились на рыбалку. Сели на своих излюбленных местах. Боря на «язевое», в камышах, я - чуть поближе. Поставил донки, забросил удочку.
        Сидим полчаса, час, и хоть бы кто нарочно пошевелил леску.
        - У тебя, Боря, клюёт? Почему-то ни одной поклёвки…
        - У меня тоже. Что такое - не пойму. Ещё никогда так не было.
        Озеро лежало как наполненное свинцом, ослепительно белое и тихое. Если бы ветерок дунул! Тогда хоть чикомасы да плотва клевали бы.
        - На закате всё равно клюнет… - успокаивал меня Борис.
        - Да уже закат! - я посмотрел на небо.
        Со стороны Ростова на нас надвигалась мутная жёлтая стена. Вот уже померкло солнце, вода стала жёлтой и какой-то безжизненной.
        - Боря, что же это такое.
        - Наверное, пыльная буря…
        Цапля, долгое время стоявшая в воде неподвижно, вдруг широко распластала крылья и тяжело полетела. Две трясогузки, переговариваясь о чем-то, быстро промчались мимо. Стало так тихо, что даже капли воды, стекавшие с удилищ, громко шлёпали в озеро.
        Дохнул ветер. Над озером полетели сухая трава, ветки, я вынужден был закрыть глаза, чтобы уберечься от пыли и песка, остро бьющего в лицо.
        - Собирай удочки, Ваня, сейчас пойдёт дождь.
        Словно в подтверждение, вдали сверкнула молния, и гром покатился над тучами, гремя всё сильнее, сильнее, пока не разразился страшным ударом. Ещё молния, ещё… Кто-то вверху словно торопился чиркнуть спичкой, но вместо огня получались синие линии. Гром гремел, ветер шумел в камышах, со свистом проносился мимо. Мы прибежали к палатке. Юра, укладывавший плащи и пиджаки, крикнул, чтобы мы скорее залезали в палатку и застёгивали вход.
        Снова дунул резкий ветер. В окошечко я увидел, как он покатился вдоль озера, пригибая книзу камыш и побелевшие ивовые кусты. Оглушительно треснуло, как мне показалось, у нас в палатке. В брезент что-то ударило снаружи, потом ещё и ещё, и палатка присела под обрушившимся потоком воды.
        Я высунул голову наружу. Шум, грохот, темень. Камыши и белые кустарники, выхваченные из темноты, словно подпрыгивали при вспышках молний. По озеру мчалась пустая лодка Хлюстовых - её гнал ветер.
        - Эй, товарищи, поплыли! - крикнул Юра.
        Дно палатки намокло. Мы сели на корточки.
        - Ну-ка, как тут поживает дергачишка? - сказал Юра, сунув руку в один из карманов палатки. - Э, да он удрал!
        Дождь продолжал хлестать в палатку. Я не выдержал и, закрывшись плащом с головой, выскочил на воздух. Совсем стемнело. Молнии слились в сплошной клубок, гром гремел не переставая. Я посмотрел в сторону фермы и вскрикнул:
        - Пожар! Ребята, Федина ферма горит…
        Накинув на себя плащи, мы помчались, не разбирая ни дорог, ни ям. Молнии слепили глаза. Когда поравнялись с бешено раскачивающейся кукурузой, из неё навстречу нам выбежал человек. Я сразу узнал Молчунова.
        - Молчунов! Давно горит?
        Он нелепо взмахнул руками и снова скрылся в кукурузе.
        Через мокрое поле, хлеставшее початками по моему лицу, я выскочил к сараю. Он горел с одного конца. Рёв пожара смешался с шумом дождя и мычанием телят.
        Я подбежал к воротам. В тот же миг метнулись мимо меня фигуры Бори и Юры, скрылись в дыму: «Там же телята!»
        Я кинулся за ребятами. На первых же шагах наскочил на телёнка. Схватил его за уши, но он мотал головой, ревел и пятился от меня. Тогда я сбросил с головы плащ, забежал сзади и стал хлестать телка плащом. Задыхаясь от дыма, выгнал телёнка и у самых дверей почти налетел на Федю. Он вытаскивал за уши сразу двух телят.
        - А, Ваня, - только и пробормотал Федя и снова исчез в дыму.
        Мы добежали почти до огня, и я увидел на полу ту белоголовую тёлочку, что изжевала у меня рубашку. Тёлка тяжело кашляла и ревела. Она подобрала ноги, хотела подняться, но снова упала. Я схватил белоголовую за передние ноги и потащил. Тащить было трудно. Тёлочка упиралась задними ногами в землю. Меня обожгло жаром - с крыши упала горящая слега и подкатилась прямо ко мне. Я снова схватил тёлку. Подскочил Юра, и мы, задыхаясь, выволокли её.
        - Ну, теперь всё! - облегчённо вздохнул Федя, выбегая из ворот.
        - А где же Боря? Боря! Борис! - закричал Юра.
        Вместе с Федей мы бросились в горящий сарай.
        Боря лежал, закрыв руками лицо. Задыхаясь, мы вынесли его из дыма.
        А возле сарая хлопотали уже колхозники с топорами и вёдрами, стояла пожарная машина. Огонь осветил её, и я узнал дядю Стёпу. Он крикнул кому-то возле того конца сарая, где било особенно яркое пламя:
        - Разворачивайте рукав! Миша, Никанор, давайте качать, сатаны!
        Пока я лежал на земле, откашливался и приходил в себя, машина работала, по крыше бежала хлопающая водяная струя.
        - Отпрягай! - доносилось до меня. - Да скачи быстрее.
        - Молока! Молока привези!
        Около меня суетились женщины. Одна торопливо вытирала мне лицо, другая принесла воды, и я почувствовал, как холодная влага освежает, пробуждает к жизни.
        Приехал какой-то мужчина. Вспышки огня, теперь уже редкие, позволили рассмотреть чемоданчик в его руках. Блеснули очки.
        - Где? - спросил мужчина.
        - Вот здесь, Николай Александрович. Один очень уж плох.
        Я понял: привезли доктора.
        - Кто очень плох? - спросил я у женщины, прикладывающей мне к голове холодную повязку.
        - Да, пионер какой-то…
        - Боря! - вскричал я и хотел подняться, но женщина взяла меня за плечи и с силой прижала к земле.
        - Ты, мальчик, лежи, лежи! Ничего, всё обойдётся.
        - Пу-устите! - пытался я вырваться.
        - Лежи, лежи! - строго приказывала женщина.
        С неё текла вода, и я только сейчас заметил, что и сам тоже мокрый насквозь, и подо мной грязная земля, и от моих рук пахнет дымом.
        Яркий свет фонаря ударил в лицо. Чья-то рука взяла кисть, нашупывая пульс, потом прошлась по моей голове и остановилась на лбу.
        - Подводу, живо! - услышал я голос доктора. - В больницу!
        Началась суматоха, меня понесли. Я почувствовал на лице мокрый полог. Двинулась телега, и мы поехали быстро-быстро.
        Очнулся я в больнице. И первый, кого увидел, был Федя с перевязанной головой. Из-под повязки смотрели на меня с сочувствием чёрные Федины глаза.
        - Что у тебя, Федя? - спросил я, кивая на повязку.
        - Ерунда! Ты лежи, лежи. Сейчас тебе дадут горячего молока, и всё будет в порядке.
        - Лучше бы холодненького…
        - Что, горячее надоело? - Федя, как показалось мне, грустно улыбнулся и добавил. - Да, горячо было. Но всё-таки мы телят спасли…
        - Главное - белоголовую, - сказал я, вспомнив, как тёлочка не хотела идти и как мы с Юрой её тащили. - А где Юра?
        Оказывается, он тоже был здесь, в палате.
        Сидел на постели у Бори и что-то говорил.
        Боря пострадал сильнее всех. Горящая слега свалилась и ударила его по голове. Он упал без сознания. Если бы мы не подоспели…
        У Бори всё лицо было в бинтах, кроме глаз, носа и рта, - ему сделали такую повязку, что он мог через неё только глядеть и дышать.
        Няня принесла мне горячего молока.
        - Да что вы в самом деле. Думаете, я маленький, что ли?
        - Пей, вояка! - улыбнулась она и поставила передо мной на стуле стакан с молоком.
        Я стал потихоньку пить молоко, но вдруг, словно обжёгшись, уставился на Федю:
        - А кто поджёг ферму, известно?
        - Грозой подожгло, - вяло ответил он.
        - Нет, не грозой!
        И я рассказал, что видел во время грозы Молчунова, выскочившего из кукурузы.
        Через полчаса против меня уже сидел милиционер и записывал с моих слов некоторые события вчерашней ночи.
        ПОСЛЕДНЯЯ РЫБАЛКА
        Из больницы нас вскоре выписали. Голова моя больше не болела, мы были здоровы. Только у Бори на щеке красовалась белая марлевая наклейка: ему смазали ожог какой-то мазью и приклеили марлю, чтобы не отрывалась.
        Ещё в селе, по пути к лагерю, мы встретили милиционера. Товарищ Саакян шёл с наганом в руке, а впереди него семенили Молчунов и оба Хлюстовы. Они прошли мимо, не поднимая глаз, и только Григорий Хлюстов обжёг нас колючим взглядом.
        После грозы установилась хорошая погода. По яркому синему небу тихо плыли небольшие белые облака. Трава, омытая дождём, весело зеленела.
        - Давайте сегодня подольше порыбачим, чтобы домой рыбы привезти, - сказал Боря.
        Мы ещё раньше решили, что завтра поедем домой.
        - Вот правильно, господин Фиц-Рой. А я пока буду доделывать всё незаконченное по экспедиции.
        - А я…
        - А ты, - перебил Боря, - сбегай за червями.
        Я побежал на Федину ферму. Чёрные обуглившиеся брёвна колхозники раскатали, и на месте сарая лежала теперь куча обгорелого леса. Дядя Стёпа в полушубке и валенках, подвязав волосы на голове, чтобы они ему не мешали, сидел на бревне и, высоко поднимая топор, с геканьем опускал его, отдирая от бревна щепку за щепкой. Федя, разукрашенный уже потемневшими повязками, тащил здоровенную лесину к дяде Стёпе. Поодаль ещё две группы колхозников тесали брёвна. И так весело стучали топоры, так хорошо пахло сосновыми щепками, что я невольно залюбовался.
        - Ты чего, пацан? - спросил меня здоровый, голый по пояс колхозник, воткнув в бревно топор.
        - Хорошо у вас получается… Вот и смотрю…
        - А ты не смотри, а делай, сынок, - подхватил второй колхозник в белой рубашке навыпуск.
        - Иди-ка сюда!
        И бросил мне длинный шнур. Указав на большой кусок мела, попросил намелить бечёвку. Я начал водить мелом по шнуру, потом зажал мел между колен и стал как бы перепиливать его, отчего шнур сразу стал белым.
        - Соображает парнишка! - крикнул колхозник. - А теперь держи! - он приподнял шнур и отпустил, как струну, отчего полетела белая пыль. На бревне отпечаталась ровная линия. Колхозник тут же стал тесать бревно по этой линии.
        Он тесал, почти не глядя, а топор падал как раз на белую линию - не ближе, не дальше.
        - Дайте я попробую, - сказал я.
        Колхозник посмотрел, посмотрел на мою работу и одобрил:
        - А ведь получается у тебя… Попрактикуешься немного и будешь плотником. А пока давай топор, а то не успеем сегодня поставить.
        С сожалением я отдал топор.
        - Иди-ка сюда, пионер, - услышал я голос второго парня в белой рубашке.
        - Давай, - сказал он, протягивая мне пилу.
        Мы отпилили обгоревший конец бревна.
        - Вот так! Молодец! Хорошо пилить умеешь!
        Дядя Стёпа сидел уже на пятом или шестом венце и говорил что-то Феде, который стоял на другом углу сруба. Дядя Стёпа взмахнул несколько раз топором. Повернули бревно, и оно легло, как влитое.
        - Ваня! - закричал Федя, поднимаясь во весь рост. - Иди помоги Стёпке… Что-то он там не сладит. Возьми кнут…
        Я побежал к табуну. Стёпка стоял в середине стада и с криком хлестал кнутом. Отирая рукавом пот с веснушчатого лица, пастушок сказал:
        - Это бесы какие-то… Привыкли в это время спать! Вот и беснуются. А где спать, если сарай сгорел? Помоги мне отогнать их вон туда, в лужу…
        Он забежал вперёд стада и, поманив белоголовую тёлочку, повел её за собой. Телята двинулись. Я шёл позади и громко хлопал кнутом. Мы стали загонять телят в большую лужу вроде пруда. Телята бродили в воде, пригнув головы, пили её и останавливались, махая хвостами.
        - Теперь пусть отдыхают, - умиротворённо произнёс пастушок. - Можно и нам отдохнуть.
        Он лёг на траву и, с наслаждением раскинув руки, сладко зевнул.
        - Поспи немного, Стёпка. Ведь ты же сегодня устал…
        - Угу, - пробормотал он и сразу засопел.
        Я сидел и думал, как там наши ребята? Вот и принёс им червей! И что у меня за характер: как увижу, где что-нибудь делают, так обязательно мне надо туда!
        Телята уже отдохнули, выходили на берег и щипали траву. Стёпка проснулся. Быстро вскочив на ноги и утерев рукавом глаза, улыбнулся:
        - Вот так соснул! Ты иди, Ваня.
        Я забежал на ферму, взял лопату, накопал червей и спросил у Феди:
        - Придёшь к нам?
        Он кивнул, и я помчался к своей палатке.
        Боря и Юра уже варили уху.
        - Тебя посылать только за смертью, - проворчал Борис.
        - Да понимаешь, Стёпке помогал.
        - Червей принёс?
        Я кивнул, Юра глянул в мешок и рассмеялся.
        - Тут, Фиц-Рой, их хватит на целую неделю. А нам нужно всего лишь на утро…
        Я подумал, что, пожалуй, сегодня вечером удить уже поздно. Ещё дорогой мне пришла в голову мысль - хорошо бы порыбачить с лодки. Наверное, ока стоит где-нибудь в камышах около берега. Солнце уже садилось, поэтому я заторопился. Вспомнив, куда ветер гнал лодку, пошёл в том направлении и вскоре наткнулся на неё. Одно весло болталось в уключине, так что я смог пригнать лодку к палатке.
        Утром, чуть свет, мы все трое выехали на середину озера. Тянул лёгкий ветерок, над водой поднимались струйки пара.
        - Ох и клёв сегодня будет! - весело говорил Боря.
        - Почему ты так думаешь, Фиц-Рой? - спросил Юра.
        - А ты посмотри, какой ветерок… Когда ветер с юга, всегда клюёт…
        Боря поймал язя, Юра подсёк хорошего леща, хотел взять его в руки, а он - как дёрнет! - и оборвал леску. Боря вытащил ещё одного язя. А у меня не клевало ни на донки, ни на поплавочную удочку. Наконец кто-то дёрнул поплавок. И под общий хохот я вытащил маленького чикомаса.
        Пока я смотрел, как отпущенный окунёк уплывает под лодку, Боря закричал:
        - Гляди, гляди чаканку!..
        Чаканка загремела, вывалилась из лодки и помчалась по воде, то ныряя, то снова всплывая.
        Я оглянулся на друзей, они смотрели на меня, готовые прыгнуть в воду. Но я сам быстро разделся и поплыл за чаканкой. Гонялся за ней очень долго, пока, наконец, не ухватил. Рыба сильно рвалась. Несколько раз мне пришлось погружаться в воду с головой.
        Почувствовав под ногами дно, пятясь, я стал выходить на берег. Далеко от меня вывернула на поверхности воды большой круг рыба. Ого! Да это, наверно, щука! Когда я подтащил рыбу к берегу, то даже глазам не поверил. Вот сазан, так сазан!
        Коричневый, с жёлтым брюхом, он сверкал крупной, в пятак, чешуёй и жадно хлопал большими вывороченными губами. И только сейчас дошло до меня, что это ведь я его вытащил на берег! Поднявшись на ноги, едва переводя дыхание от дрожи, я закричал:
        - Юра! Боря! Плывите сюда!
        Ребята причалили, и Боря заворчал, что я мог бы и приплыть к ним. Вон как клюёт! Но, увидев сазана, оторопел и долго ничего не мог сказать.
        - Что замолчал, Фиц-Рой? - усмехнулся Юра. - Это будет побольше твоего леща.
        Подошёл и приподнял рыбу над землёй.
        - Да, как же ты вытащил его? В нём, наверно, пуд будет.
        Я оделся и, заглянув в лодку, увидел в ней ещё с десяток рыб.
        - А не хватит ли?
        - И я думаю, что хватит… - сказал Юра. - А то скажут про нас колхозники, что мы и сами-то браконьеры, вроде Хлюстова.
        Мы сварили последнюю уху, поели и начали сворачиваться. Но вот беда: у нас не входили в багаж ни рыба, ни Юрины трофеи, - все эти черепахи, ужи и лягушки.
        Показался Федя. Он помог нам взять вещи. Мы увидели на дорожке подводу.
        - Где же вы, сатаны, прохлаждаетесь? - встретил нас дядя Стёпа. Он был по-прежнему в полушубке и валенках. - Садитесь, а то опоздаем к катеру.
        И быстро погнал лошадей. Мы подъехали к берегу Дона, когда вдали уже показался катер. Быстро разобрали вещи. Впереди нас шёл дядя Стёпа и нёс на плече сазана.
        - Это неужто ты поймал, Степан? - спросил удивлённо старичок-сторож, который и на этот раз дежурил на пристани.
        - Не… Это вот наши пионеры поймали. Они у нас много кое-чего поймали.
        - А, те самые… Ох, да я их помню, - сказал старичок. - Как же, как же, они у меня ещё насчет рыбалки узнавали.
        Мы распрощались. Катер отошёл и, набирая скорость, понёсся вверх по течению. Мы долго махали руками, пока дядя Стёпа и Федя были видны на пристани.
        ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ
        Прошли две недели. Я жил в Ростове, ходил с Борей в затон, который все здесь называют ковшом, на озеро Цыганку, напоминавшее нам озеро чикомасов. Рыбы, правда, мы много не ловили, но так, чтобы возвращаться с пустыми руками, - этого не было. Юра сидел дома и писал свои дневники, отделывая рисунки, приводил в порядок коллекции. Я смеялся над ним, а он, не то шутя, не то всерьёз, говорил:
        - Смейтесь, смейтесь, а вот лет через двадцать вдруг ты найдёшь в книжном магазине книгу «Юношеские дневники Юрия Спицина». Что ты тогда скажешь?
        Как-то мы пришли с Юрой с пляжа - и кого же увидели? За столом, рядом с Юриным папой, сидел Вениамин Георгиевич.
        - Да это, кажется, юный орнитолог! - воскликнул он, увидев меня. - Ну, как твои успехи?
        Узнав, что мы были на озере чикомасов, Вениамин Георгиевич начал расспрашивать о нём. Юра, конечно, стал показывать свои зарисовки, выволок всю собранную им коллекцию и разложил на полу. Чучела птиц и животных особенно понравились Вениамину Георгиевичу.
        - До чего хорош! - сказал он, разглядывая луня, которому Юра вместо глаз уже вставил жёлтые блестящие камешки.
        - Напрасно, Юра, загубил ты эту птицу, - укоризненно заметил его отец.
        - Почему напрасно? - заспорил профессор. - Это хищник, а хищников надо уничтожать.
        - Ну, хищник хищнику рознь. Лунь - очень полезный хищник. Он столько уничтожает мышей, что…
        - Это - разбойник! - с жаром возразил Вениамин Георгиевич. - Я не знаю другого врага, более опасного для птиц.
        - Папа, ты ошибаешься, а Вениамин Георгиевич прав, - сказал Юра. - У этого луня я нашёл в желудке мелкие кости - наверно, он ел маленьких птичек.
        И тут я впервые понял, что Юра не напрасно занимается собиранием своей коллекции…
        Пока мы сидели и слушали спор, в комнату влетел Боря и с порога сказал:
        - Знаете, кто пришёл? Федя!
        Мы выскочили во двор. Под акацией стоял человек в белом, хорошо отутюженном костюме и белой шляпе. Больше во дворе никого не было.
        - А где же Федя? - спросил я.
        И вдруг человек обернулся и с добродушной улыбкой проговорил:
        - Ты что, Ваня, не узнал меня? - И подал мне узелок:
        - Стёпка тебе посылает.
        В узелке были спелые абрикосы.
        Мы окружили Федю и стали вспоминать всё, что пережили на озере чикомасов. От Феди мы узнали, что суд над браконьерами закончился, Хлюстовы и Молчунов получили по заслугам.
        Мы очень тепло простились с Федей. Он взял с меня слово, что в будущем году я обязательно приеду к ним на озеро чикомасов.
        Скоро Вениамин Георгиевич закончил свои дела, и мы покинули Ростов.
        Подъезжали к Свердловску вечером. С замиранием сердца смотрел я на неясный свет за окном, а свет становился всё ярче и ярче, пока не вспыхнуло огромное зарево. Несколько минут - и заиграли, заискрились вокруг нас бежавшие навстречу огни.
        Нет, всё-таки как ни хорош Ростов, а лучше нашего родного Свердловска нет города на всём земном шаре!
        Под окнами уже забелел свердловский перрон. Проскочила тележка с ящиками, мелькнул дежурный в красной фуражке, и вот уже люди, люди, люди бегут за вагонами, машут фуражками, цветами. А вот и мама в своей излюбленной жёлтой кофте бежит за нашим вагоном. Красное вспотевшее лицо папы улыбается под широкой шляпой… А впереди несется Серёга Лузин.
        notes
        1
        Андрей - подпольное имя Я. М. Свердлова.
        2
        Роберт Фиц-Рой - капитан, с которым совершал кругосветное путешествие Чарлз Дарвин.
        3
        Чаканками на Дону называют короткие донные удилища.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к