Звери в отпуске Людвик Ежи Керн
        Людвик Ежи Керн
        Звери в отпуске
        Перевод с польского Святослава Свицкого
        Мне и самому непонятно, отчего про эту диковинную историю я ещё никогда ничего не рассказывал. Может, тут дело случая, а может, в глубине души опасался- вдруг не поверят… Вот и молчал. Как бы то ни было, обо всём этом вы узнаете первыми.
        По правде говоря, я и сам забыл бы про это жутковатое приключение, не начни я печатать фотографии со старой плёнки, завалявшейся в ящике моего письменного стола.
        То были снимки, сделанные во время одной из моих столь частых заграничных поездок. Обыкновенные снимки, каких туристы делают сотни тысяч, а может, и миллионы каждый день на всём свете. Если только у вас есть фотоаппарат, то вы прекрасно знаете, как легко и просто делаются снимки во время экскурсий. Щёлк! И готово. Щёлк! И ещё снимок! Щёлк! Вот вам и третий. И вот уже вся плёнка отснята и пора вставлять новую, при условии, разумеется, что вы запаслись ею заранее.
        На снимках всякие там здания, или памятники, или пейзажи, или товарищи из группы, или вообще ничего нет, потому что случается, увы, что, вынимая ролик из фотоаппарата, мы его невзначай засветили.
        Бывает также, что мы случайно делаем два, а в исключительных случаях даже три снимка на одном и том же кадре, и тогда, разумеется, никто не в состоянии сказать, что, собственно, мы фотографировали.
        К счастью, на той плёнке, которую я уже вставил в увеличитель, снимки были более или менее удачные. Я проявил первую фотографию, вторую, собрался печатать третью… Зажёг яркую лампочку внутри увеличителя, подложил белую бумагу, чтоб навести на фокус, и вот здесь-то вся эта история ожила перед моими глазами. Появилось изображение нашего старого уважаемого автомобиля, который стоял на поляне, окружённой высоким лесом. Всё выглядело весьма таинственно. И лес, и поляна, и машина. Впрочем, причиной было, возможно, то обстоятельство, что снимок я рассматривал в негативе, в то время как все фотографы знают: в негативе снимок выглядит совсем не так, как потом, когда он отпечатан на фотографической бумаге, проявлен в проявителе и закреплён в закрепителе.
        И тут я начал вспоминать всё по порядку.
        А было так.
        С рассветом мы мчались на машине по широкому асфальтовому шоссе. Так было не первый день. Мы колесили по далёкой стране. Но её название, как вы сами потом убедитесь, не имеет ни малейшего значения для рассказа. Потому я его и не сообщаю - чего забивать голову сведениями, без которых можно обойтись. Чтоб было понятнее, скажу лишь, что это происходило на юге, там, где круглый год тепло, а поскольку стояло лето, то было тепло вдвойне, кто знает, может, даже в четыре раза…
        Близился вечер. Однообразная езда в раскалённом лучами южного солнца автомобиле всех нас ужасно утомила. Я изнемогал за баранкой, рядом молча томилась жена, а сзади, среди сумок, фотографических принадлежностей и всякого рода барахла примостился Тютюра.
        - Не пора ли подыскать место для ночлега?- спросила жена, с трудом роняя слова. Жара, несомненно, повлияла на её речь.- Скоро стемнеет…
        - Не спорю,- сказал я.- Нет ничего хуже, как ставить палатку в темноте.
        У меня тоже язык с трудом ворочался во рту. Думаю, с той же ленцой заговорил бы и Тютюра, будь у него возможность что-то сказать. Но Тютюра голоса не подавал. Он безмятежно дремал на заднем сиденье, великодушно предоставив нам решать вопрос с ночлегом самостоятельно.
        - Не имею ни малейшего желания ночевать рядом с автострадой,- заявила жена.- Сумасшедшее движение, всю ночь не сомкнешь глаз… А уж выхлопы от двигателей…
        - Подадимся чуть в сторону,- согласился я.- По просёлочной дороге можно иногда попасть и в лесок, а там и тишины, и свежего воздуха на всю ночь в избытке.
        И будьте любезны… Как раз вбок уходила какая-то дорога. Об этом нас заблаговременно известил большой жёлтый знак, со стрелкой направо. Я включил правый поворот, вырвался из череды мчащихся вместе с нами разноцветных автомобилей и свернул на дорогу, уводившую вправо от автострады.
        Дорога, на которой мы очутились, была, конечно, уже шоссе, однако вполне приличная, так что даже наш автомобиль, который мы прозвали Камиллом и который имел привычку нервно взвизгивать, стоило ему попасть на рытвины, не стал на этот раз ни взвизгивать, ни стонать, ни похрюкивать. Мы проехали несколько километров. Солнце уже закатилось, и произошло то, что происходит всегда после заката: сперва; словно пеплом присыпало, а там уже сплошная! серость. В серых сумерках на горизонте обозначился лес.
        - Видишь?- спросила жена. I
        - Вижу,- ответил я.
        - Место, думаю, подходящее.
        - Совершенно с тобой согласен.
        Камилл, утомлённый в тот день, надо полагать, более всех нас, дотянул наконец до вздымавшегося стеной леса. А лес был впечатляющий.
        - На опушке палатку разбивать не будем, подадимся чуть дальше,- сказал я.
        - Вон там между деревьями какой-то просвет,- заметила жена.- Может, полянка?
        - Лучшего не придумаешь!- воскликнул я.- Давай, Камилл, жми на полянку!
        И Камилл тотчас туда направился, умело маневрируя между толстенными стволами деревьев, в чём, откровенно говоря, я тоже ему помогал, покручивая временами туда-сюда баранку.
        При свете фар (а, съехав с дороги на лесную прогалину, я зажёг фары, чтоб не нарваться случайно на острый пенёк или торчащий из земли корень, который мог бы повредить Камиллу покрышку), так вот, при свете фар поляна, на которой мы в конце концов очутились, произвела на нас необыкновенное впечатление. Могучие деревья, росшие по её краям и выхваченные из мрака лучами автомобиля, казались нам великанами. Чёрный бархат длинных теней лишь усиливал ощущение тайны, к которому примешивался какой-то трепет.
        Впрочем, на переживания времени у нас не осталось. Надо было как можно скорее ставить палатку. Я заглушил двигатель и выскочил из машины. Вышла и моя жена. Мы посмотрели в нерешительности по сторонам и произнесли одновременно одно и то же слово:
        - Где?..
        Ответить на этот вопрос сразу было трудно. В общем, это вопрос вопросов. Задают его вечером туристы всего мира. Ведь от того, где будет поставлена палатка, зависит, как пройдёт ночь, спокойно или нет. Да, вопрос важный, и ничего удивительного, что мы задали его друг другу. Можно, к примеру, поставить палатку на муравейнике, и тогда, сами понимаете, во что выльется ночь туриста, который принял столь опрометчивое решение.
        Поглядев по сторонам в молчании, моя жена заявила:
        - Пусть решит Тютюра.
        И разумеется, она была права. Тютюра, надо отдать ему должное, всегда занимался поиском места, и это была одна из причин, по которой мы брали его во все поездки с тех пор, как он у нас появился. Добавлю, что мы оба его обожали, но это я так, мимоходом, а то ещё заподозрите меня, чего доброго, в стремлении к выгоде, к корыстному использованию редких талантов Тютюры.
        - Справедливо,- заметил я.- Это его дело. Пусть и займётся.
        Я направился к автомобилю, нажал на кнопку и распахнул заднюю дверцу пошире.
        - Будьте любезны, Тютюра! Подберите, пожалуйста, местечко для палатки!
        Тютюра слез с усилиями с сиденья, соскочил наземь и принялся быстро, маленькими шажками, бегать взад и вперёд по поляне. А я тем временем открыл багажник, и мы с женой начали вытаскивать палатку и прочее снаряжение.
        Камилл уже задремал. Засыпал он всегда первым. Его ни капельки не смущало то, что кто-то роется в багажнике, хлопает дверцами. Он погружался в дремоту, как только смолкал двигатель. Нынче он до того притомился, что заснул с открытыми, то есть, я бы сказал, зажжёнными глазами. Ночь наступала, и потому я не погасил; глаза Камилла - они помогали нам разобраться в обстановке.
        Всё у нас было уже готово, мы ждали только Тютюру. Наконец появился и он. Вылез, верней, выкарабкался из густых кустов терновника, росших на краю поляны, и пустился по кругу. Глаза Камилла его освещали. Круги сначала были широкие, потом стали сужаться. Минуло две-три минуты, и Тютюра, прервав свою карусель, оторвал нос от земли (забыл упомянуть, что, бегая, Тютюра едва не касался кончиком носа земли) и глянул на нас своими умными глазками.
        Мы с женой сразу, разумеется, его поняли. Тютюра сообщал, что отыскал наконец то самое место, где надо ставить палатку. Теперь требовалась ещё минута, чтоб дать Тютюре возможность подробно обследовать избранное им место.
        Тютюра выполнил без промедления очередную задачу. Сделал он это очень старательно. Осмотрел каждый клочок земли, каждый пучок травы, сунул нос в каждую ямку, изучил мох и лесные растения, всякую песчинку разглядел, словно в лупу.
        Можно было уловить, прислушавшись, тихое щёлканье или, вернее, цоканье. Так Тютюра наводил порядок, подготовляя участок для сна.
        Наконец он замер в центре обозначенного им круга, и это был знак, что мы без опасений можем устанавливать здесь палатку. О змеях, муравьях, пиявках и прочих сюрпризах не могло быть и речи, В этом отношении на Тютюру можно было положиться. Он был специалистом высокого класса и ни разу не подкачал.
        Дальше всё последовало с молниеносной быстротой. Опыт по установлению палатки у нас был, и через несколько минут брезентовый домик уже высился на поляне, готовый принять нас под свою косую крышу. Все колышки были вбиты как полагается, верёвки натянуты как следует, а брезент глаже полированного стекла. Ни одна морщинка, даже крохотный изломчик не нарушал идеальной поверхности ровных стен. Самому требовательному спортивному инструктору и тому не было бы к чему прицепиться. Минуточку… Извините, пожалуйста, тут я малость перехватил. Одного мы всё же ещё не сделали - не окопали нашу палатку соответствующей канавкой. Но погода последние дни была такая замечательная, что все давным-давно забыли про такое не столь уж исключительное явление, как дождь. Это в какой-то мере могло служить нам оправданием.
        - Надуй матрасы, а я приготовлю ужин,- сказала жена.
        И я принялся надувать матрасы. Как раз то самое дело, которое я ненавижу больше всего. Если стоишь лагерем несколько дней на одном и том же месте, то, разумеется, этот вопрос отпадает. Надул матрас - и ни о чём себе не думай. Но если человек в пути, если он перемещается, как кочующий цыган, то надувание матрасов становится предприятием столь же тяжёлым, сколь и безнадёжным. Вечером накачаешь, а утром изволь спустить из матраса воздух. И так до бесконечности. Представляете себе, сколько воздуха переводится впустую?
        Я надул один матрас и принялся за другой. Насосик, которым я когда-то пользовался, давным-давно испортился, и волей-неволей приходилось надувать матрасы ртом. Если есть опыт, получается даже быстрее, чем насосиком. Но я всё дул и дул, а воздуха не прибывало.
        - Чай уже готов!- крикнула жена.- Кончай с матрасами.
        - Одинфф яфф ужефф надулфф,- зашипел я, не выпуская резинового шланга из зубов,- теперьфф надуваюфф другойфф…
        - Ты что-то долго копаешься,- заметила жена.
        - Вот именнофф,- прошипел я в ответ. Пока я говорил, воздух выходил через зажатый в зубах шланг, и оттого речь становилась всё шипучей.- Не представляюфф, почемуфф так дол-гофф,- пояснил я, пожав плечами.
        Жена прикоснулась к матрасу.
        - Ого! Сколько ещё осталось! Дуй быстрее.
        «Тоже мне совет,- подумал я, не желая вынимать изо рта шланг.- Как она, интересно, это себе представляет? Как можно дуть быстрее? Даже если дуть быстрее, всё равно в матрас войдёт ровно столько воздуха, сколько пропустит шланг».
        Жена проверила снова.
        - Совсем не надувается,- сказала она с изумлением.
        - Страннофф,- буркнул я.
        - Может, ты дуешь мимо.
        - Не говори пустякофффф!
        - Ещё вчера всё было в порядке. Ты*надул оба матраса, раз-два, без разговоров. Ты что, может, заболел?- обеспокоилась она всерьёз.
        - Я здороффффф,- прошипел я в ответ.
        - Я знаю!- воскликнула жена вдруг.- Это он!
        - Ктофф?
        - Тютюра!
        - Фюфюра?- удивился я.
        - Да, да, твой обожаемый Тютюра. Утром он изволил валяться на этом матрасе.
        Я вынул шланг изо рта и загнул его, чтоб воздух не выходил наружу.
        - Ну и что из того?- осведомился я.- Он частенько валяется на наших матрасах.
        - Так-то оно так,- согласилась жена.- Но сегодня он валялся таким образом, каким валяться ему не полагается.
        - Он что, лежал на спине?- спросил я в ужасе.
        - Вот именно,- ответила она.- На спине.
        - Теперь всё понятно!- воскликнул я и стал прислушиваться. Из дальнего конца матраса до меня долетело тихое шипение.- Слыхала?- спросил я.
        - Слыхала,- ответила жена.- Дело ясное. К счастью, у нас был клей и запас тонких
        резиновых пластинок. Мы быстро залатали то место, где оказался прокол. Теперь матрас был надут без происшествий.
        Мы выпили чай, съели свой скромный ужин, потому что готовить что-то сложное не было уже сил, и принялись укладываться спать. Я погасил глаза Камилла и влез в палатку. Тютюра немедленно притопал из мрака и занял своё место у входа, как стражник, заступающий на пост. Жена, читавшая на сон при свете фонарика какую-то чрезвычайно интересную книгу, невольно поджала ноги.
        - Он чудесный,- пояснила она,- и очень полезный, только я страшно не люблю, когда он колет меня ночью в пятки…
        Проснулся я оттого, что на лицо падали капли. Сначала я огорчился, .подумал: вот вам и дождь. Во время летнего отдыха это изрядная неприятность, кроме того, ещё не совсем про** снувшись, я вспомнил, что вчера вечером из-за усталости, а может, просто по присущей мне лени, не окопал как полагается канавкой палатку. Значит, теперь мы подмокнем.
        Однако это был не дождь. Одна-две капли упали мне прямо на губы, и я ощутил их солёный привкус. А ведь дождь солёным не бывает. С солёным дождём я пока не встречался, а я немало поездил за свою жизнь, да ещё побывал в таких странах, где не обошлось бы, конечно, без солёного дождя, существуй он на свете.
        - Вставай, соня!
        Это был без всякого сомнения голос моей жены. Через секунду я вновь ощутил на лице солёные капли. Я приоткрыл глаза и увидел у входа в палатку жену в купальном костюме, кожа у неё лоснилась от воды. Она брызгала мне в лицо, как это делают иногда расшалившиеся ребятишки.
        - Какие дурацкие шутки!- воскликнул я, намереваясь повернуться на другой бок и досмотреть свой сон.
        - Вставай!- настойчиво повторяла жена.- Разве можно в такое утро валяться в палатке?
        - Сколько времени?
        - Шесть!
        - Боже милостивый!- жалобно простонал я.- Ещё только шесть, а меня уже будят. Разве это по-человечески?
        - По-человечески, по-человечески,- засмеялась жена.- Ты завалился в девять, а сейчас уже шесть, девять часов храпа вполне достаточно! Встань и выкупайся, это пойдёт тебе на пользу. Я уже купалась…
        - В чём?
        - То есть как в чём? В море.
        - В море?-воскликнул я, сел на матрасе и в изумлении стал скрести затылок.- Извини меня, пожалуйста, но не можешь ли ты мне сообщить, в каком именно море ты изволила купаться?
        - В том, которое за лесом…
        - Не надо сказок, там нет никакого моря! Там не может быть моря!
        - Не может, а есть.
        - Чепуха,- сказал я решительно.
        - Чепуха?- переспросила жена и взглянула на меня с насмешкой.- А это что такое?
        И в третий раз брызнула с руки остатками солёной воды.
        - Что такое? Вода, разумеется…- пробормотал я, зажмуриваясь на всякий случай, чтоб вода не попала в глаз.-«В самом деле,- подумал я,- вода, несомненно, солёная. Не мочила ж она нарочно руки в солёной воде, чтобы подстроить с утра такую штуку… С другой стороны, ни о каком море в этой местности не может быть и речи…»
        Я глянул на жену с подозрением. Нет, держится как обычно, совершенно спокойна. Что-то не похоже на розыгрыш.
        - Может, ты случайно открыла солёную реку или солёное озеро?- спросил я невинным голосом.
        - Я отличу реку от озера, а озеро от моря,- с насмешкой ответила мне жена.
        В ту же секунду я был уже на ногах.
        - Дай немедленно карту!- крикнул я, выбежав из палатки.
        - Какую такую карту?
        - Ту самую, по которой мы вчера ехали. Клянусь китовым усом: километров на четыреста JB любую сторону отсюда нет моря! Я докажу тебе это по карте…
        Жена протянула мне карту, которая ещё со вчерашнего вечера валялась на заднем сиденье машины. Я разложил её на капоте Камилла и, водя по ней пальцем, обозначил проделанный вчера путь.
        - Вот главная автострада,- объяснил я.- Видишь?
        - Вижу,- подтвердила жена.
        - Выехали мы вот отсюда, а потом поехали сюда, вот до этого перекрёстка…
        - Правильно,- согласилась жена.
        - Потом свернули на боковую дорогу, помнишь?
        - Ещё бы!
        - И по этой дороге мы доехали вот досюда… Стой, а это что такое?- забеспокоился я.
        - Это?.. Это пятно.
        - Откуда оно взялось?
        - Наверно, от клея,- сказала жена, рассматривая пятно.- Погляди, налипает…
        - Откуда взяться вдруг клею на моей автомобильной карте?- воскликнул я с возмущением.
        - Насколько я понимаю, ты сам её испачкал,- вновь с ехидством произнесла жена.- Не ты ли пользовался вчера клеем, когда клеил матрас…
        - Верно, верно,- согласился я, вспомнив вечернее происшествие.
        - Не завинченный до конца тюбик с клеем ты бросил на карту, клей вытек, и получилось пятно - большое, белое…
        - Ты только взгляни,- сказал я с огорчением,- из-за этого клея исчезло шоссе, железные дороги, реки и даже кружочки, которыми обозначены населённые пункты… Не представляю себе, где мы теперь находимся.
        - Да и неважно!- заявила жена.- Мы с тобой на летнем отдыхе и пустяков близко к сердцу не принимаем. Мы просто в пятне, понимаешь? Где-то здесь в пятне. Может, в самой серединке, а может, с краю, кто знает… Брось карту и поди выкупайся в море, пока на пляже пусто…
        - Но на карте нет моря!- запротестовал я.
        - Откуда тебе знать, что там под пятном,- захихикала жена.- Там не то что море, там поместится и океан. Это тебе не потёк, не пятнышко, а, можно сказать, пятнище… Понятия не имею, чем нам теперь клеить дырки в матрасах. На это пятно ушел весь клей…
        Ничего в своё оправдание придумать я не мог. Трудно себе представить, до какой степени пустяк способен испортить жизнь человека, мало сказать испортить, просто перевернуть все вверх дном. До чего может довести неплотно завинченный колпачок на тюбике с клеем! Сразу ощущаешь беспомощность. Оказаться вдруг в каком-то месте, которое и на картах не обозначено, к тому же ещё это море, которое не имеет права на существование, и в довершение неприятностей вытек весь клей для матрасов, а это, учитывая близость Тютюры, грозит нам изрядными неприятностями.
        Я заглянул в Камилла. На полу возле сиденья валялся пустой, выжатый до остатка тюбик из-под клея. Наверно, я сел на него или что-то ещё в этом роде. А может, придавил его в темноте сумкой? Нет, не надо больше об этом думать, не то сойдёшь с ума… Голова раскалывается на части. Придётся принять порошок от головной боли… Впрочем, зачем порошок? Может, и в самом деле искупаться в море? В каком таком море? Ведь это сущая чепуха, тут нет никакого моря… Однако моя жена купалась в море. Только купалась ли? Может, ей просто привиделось, что купалась? Частенько людям мерещатся самые невероятные вещи. Но позвольте, ведь она же брызгала в меня солёной водой… Нет, я должен выяснить всё до конца.
        Я скинул пижаму и поспешно натянул плавки.
        - Где оно, твоё море?- спросил я у жены, зажигавшей в этот момент газовую горелку.
        - Море не моё,- ответила равнодушным голосом жена.
        - А чьё?
        - Понятия не имею.
        - Море всегда того, кто его открывает,- заметил я.
        - Но ведь я его не открывала. Просто шла по лесу, увидела и выкупалась.
        - Открыла море, а теперь от него отпираешься. Это не так-то просто, моя дорогая… Придётся отвечать за все последствия своего открытия.
        - Какие ещё последствия?- заволновалась жена.
        - А такие…- пояснил я.- Вот не было моря, во всяком случае не должно было быть, а теперь есть. И оно неизбежно будет связано с твоей личностью,
        - Интересно, как это ты себе представляешь?
        - Как? А очень просто. Отныне море будет называться в твою честь Морем Моей Жены. Ничего не попишешь, моя милая, нельзя безнаказанно совершать великие географические открытия.
        - Свихнулся!- воскликнула жена.
        - Да, да!- подхватил я с насмешкой.- Море Моей Жены - название замечательное. Ты только послушай, как это звучит: Море Моей Жены. И знаешь, это привьётся! Давно уже не было сенсаций на свете! Во всех газетах на первых страницах напечатают сногсшибательное сообщение: «Открытие нового моря!», «Случайное открытие моря во время летнего путешествия!», «Не ведомая никому путешественница открывает море, которое не сумели открыть величайшие мореплаватели!», «Колумб в юбке!» И так далее, и тому подобное, и прочее… Видишь, что ты натворила?
        Я покосился на жену, чтоб выяснить, какое впечатление произвела на неё моя тирада. Но она только покрутила пальцем у виска и сказала:
        - Скорей искупайся. Это пойдёт тебе на пользу.
        Я оставил жену возле горелки и направился к воображаемому морю. Пересёк широкую поляну и заспешил по тропинке, протоптанной среди высоких деревьев. Заметил вдали несколько палаток, но не обратил на них внимания. Может, эти туристы тут уже не первый день. Ведь мы приехали в сумерки и могли их вчера не заметить. А может, их поставили поздно ночью, когда мы спали, утомлённые своим путешествием. Что ж, палатки как палатки - обычное зрелище в пору отпусков, нечему удивляться.
        К тому же лес поредел, и между стволами вековых деревьев замаячило нечто голубое. «Наверное, небо,- мелькнула догадка,- но в ту же минуту до моих ушей донёсся шум.- Насколько я понимаю, небо не шумит… Любопытно…»
        Шум всё усиливался и, проскочив ещё метров двести, я уже не сомневался: Море Моей Жены существует. Лес кончился, и я очутился на широком песчаном пляже. В лучах утреннего солнца песок сиял безупречной белизной. Он сохранял ещё ночную прохладу и был такой мелкий, что ноги уходили в него по щиколотку, словно в порошок.
        В голове у меня закружилось, и, чтоб сохранить душевное равновесие, я сделал кувырок и бросился с разбега в воду.
        Я совершил далёкий заплыв.
        Сам знаю, делать этого не полагается, особенно если купаешься в одиночку и рядом нет никого, кто в случае опасности может прийти на помощь^ Знаю, а вот уплыл.
        Когда я был за двести, а может, за триста метров от берега, я вдруг увидел, что поблизости от меня всплывает из моря что-то большое, белое… Это была одна огромная, как бы лоснящаяся продолговатая голова, а на ней маска аквалангиста.
        Когда-то, очень давно, один знакомый капитан рассказывал мне о белых акулах, которых считают самыми прожорливыми и кровожадными на свете. Теперь вы понимаете, о чём я тут же подумал.
        «Влип,- пронеслось у меня в голове, и я медленно и осторожно стал менять направление, пытаясь направиться к берегу.- Влип. Теперь ничто меня не спасёт!» Я помнил: поблизости от акулы нельзя делать резких движений. Это лишь привлечёт внимание и подтолкнёт хищника к нападению. Всплывшая рядом акула была, как мне показалось, особенно кровожадной. Об этом свидетельствовала маска на морде. Она наверняка сожрала какого-нибудь несчастного аквалангиста и теперь красовалась в маске своей жертвы, похваляясь перед другими акулами.
        Я осторожно обернулся. Белое чудище исчезло. Наверняка поднырнула, в глубине она гораздо проворнее, чем на поверхности. Одному только дьяволу ведомо, где она сейчас! Может, подо мной? Может, наблюдает со стороны?..
        Я плыл брассом. Это самый спокойный из всех стилей, и он меньше других привлекает внимание акул. Когда плывёшь брассом, то кажется, что двигаешься невзначай, а то и вовсе стоишь на месте, в действительности же расстояние всё сокращается. Берег стал понемногу приближаться. Был, однако, всё ещё очень-очень далеко.
        В голову лезли всякие страшные мысли. Тем не менее я старался себя утешить, сохранить как-то остатки самообладания.
        «Если она только что съела аквалангиста,- внушал я себе,- значит, она не такая уж голодная. Это даёт мне кое-какой шанс. Прежде чем у неё вновь разыграется аппетит, я ещё доплыву, может быть, до берега. А уж когда ступлю на берег, то акула, пусть даже самая прожорливая, будет только зубами щёлкать, потому что акулы, насколько я понимаю, на пляж не выходят. По крайней мере, такого я не слыхивал…»
        В ту же секунду на меня напали сомнения, и я облился холодным потом, чего со стороны, разумеется, никто б не заметил, поскольку холодный пот смешивался с морской водой, в которой, к несчастью, я находился. Я был более чем убеждён, что акула явилась не одна. Эти твари плавают обычно стаями. Ужасно!.. Если эта с маской на морде пока сыта, то другие, должно быть, проголодались. К тому же они завидуют, вероятно, обладательнице маски. Откуда им знать, что маски у меня нету? Голова у меня была всё время над водой и оттуда, снизу, откуда они на меня смотрят, трудно было, конечно, разобраться…
        Хотя вода была тёплая, я почувствовал, как по телу прошла ледяная дрожь.
        Берег всё приближался. И когда я было уже ободрился, почувствовал надежду на спасение, я вдруг заметил, как огромная туша вынырнула вновь, на этот раз на полпути к берегу.
        Всё у меня внутри оборвалось. Отступление отрезано, а плыть в противоположном направлении было чистым безумием. Даже если б я нашёл в себе силы повернуть в открытое море, я б всё равно не знал, куда, собственно, я плыву. Я не имел ни малейшего представления, что это за море, какова его ширина и что находится на том берегу. Одно лишь не вызывало сомнения: в открытом море мне грозили встречи с ещё большим количеством акул.
        Молниеносно оценив ситуацию, я принял единственно правильное решение: плыть к берегу, несмотря ни на какие последствия. В конце концов, передо мной была одна-единственная акула, к тому же сытая, что всё-таки имело некоторое значение. Может, удастся проскользнуть рядом? Может, она меня не заметит? Может, разглядит, что маски у меня нету, и махнёт на это дело плавником, даже если она собирает коллекцию масок…
        Стараясь казаться как можно спокойнее, я продолжал плыть брассом к берегу. Любопытно, что акула, которая отрезала мне путь, не стремилась навстречу. Напротив, она тоже направлялась к берегу.
        «Что ж это ещё за тактика такая?- забеспокоился я.- Уж не собирается ли она напасть на меня в последний момент, когда я буду всего на шаг от спасения? Это было бы так жестоко!»
        Я преодолел ещё несколько метров. Белое сверкающее тело было теперь рядом с берегом. В голове у меня мелькнула безумная надежда: «Ещё чуть-чуть - и она сядет на мель! Тогда я обойду её стороной и буду спасён! Спасён!!!»
        В самом деле, акула всё более высовывалась из воды, а очутившись на мелком месте, стала вдруг торчком и как ни в чём не бывало вышла на сушу.
        Я посмотрел внимательней и понял, что акула - это не акула, а белый, представьте себе, медведь. Нет, вы меня понимаете? Медведь! Именно в тот момент, когда я считал, что на все сто процентов спасся от акулы, передо мной другое кровожадное чудище - белый медведь. Акула опасна только в воде. А этот страшен и в воде и на суше. Что прикажете делать? Оставаться по-прежнему в море или рискнуть выйти на берег?
        Медведь отряхнулся, стянул лапой с морды маску и стал прогуливаться по пляжу.
        Я решил плыть к берегу, но с тем, чтоб высадиться как можно дальше от чудовища. Едва он двинулся направо, как я тотчас поплыл наискосок налево. Увы, минуту спустя, он повернулся и пошёл налево, и тогда я, само собой разумеется, изменил направление и поплыл, конечно, направо. Так повторялось несколько раз. Наконец он остановился и* наблюдая, как я барахтаюсь в воде, громко крикнул:
        - Помочь не надо?
        Я оцепенел. Ничего себе помощь, угодить в медвежьи лапы. Впрочем, голос у него был не такой уж противный. В самом деле, ощущалась как бы даже забота о моей особе. Следовало бы что-то ответить, впрочем, я не был уверен, что слова не застрянут у меня в глотке.
        - Ннннет, бббболыпое спаааасибо,- выдавил я из себя.
        - Я думал, вам дурно,- пояснил медведь.- Вы плыли какими-то странными зигзагами…
        - Я ввввсегда ттттак, у меня ттттакой сссстиль.
        - А коли так, то не смею беспокоить. Простите великодушно. До свиданья!
        Он досуха отряхнулся, махнул на прощание лапой, в которой была зажата маска, и ушёл, покинув меня в воде. Как я трясся, как стучал зубами!
        - Ты чего такой бледный?- спросила меня жена, когда я, донельзя взбудораженный и всё ещё мокрый, очутился рядом с палаткой.
        - Бледный?- удивился я.- Тебе, наверно, показалось…
        - Ничего мне не показалось,- возразила жена решительно.- Я вижу, какой ты бледный.
        - Может, это свет так падает мне на лицо. Кажусь бледнее, вот и всё.
        - Дело тут вовсе не в свете. Ты бледный. Может, тебе стало дурно в море, а?
        - Дурно… Тут и самому здоровому станет дурно…
        - Ты что-то скрываешь,- сказала жена, пристально в меня вглядываясь.
        Я не знал, что и делать. Рассказать ли всё начистоту, рискуя подвергнуться насмешкам,- ведь не поверит же она в акулу, которая оказалась белым медведем!- или же промолчать, несмотря на опасность. Так как ясно: через какоето время она вновь пожелает искупаться и тогда… Страшно даже подумать!
        - Чего молчишь?
        - А о чём, собственно, говорить?- начал я.- Всё получилось из-за тебя.
        - Из-за меня?- протянула жена.
        - Да, да, из-за тебя. Не ты ли открыла это опасное море?
        - Опасное?- отозвалась жена.- Я купалась и ничего такого не заметила. Совсем даже напротив, было очень приятно. Вода тёплая, волна небольшая, младенцы могут плавать в таком море.
        - И они мгновенно перестанут быть младенцами…- вставил я без промедления.
        - Что ты выдумываешь?
        Выбора у меня не было. Пришлось рассказать всё начистоту. Едва я кончил, жена расхохоталась.
        - Не вижу ничего смешного,- обиделся я. Меня возмутила та беззаботность, с какой она восприняла моё ужасное приключение.- Выходит, эта история ни капли тебя не удивила?
        - Чему прикажешь тут удивляться?
        - Да хотя бы медведю!
        - Наверняка его кто-то сюда привёз,- заметила жена равнодушно.
        - То есть как это «привёз»?- воскликнул я, чувствуя, что мне не совладать с нервами.
        - А вот так… Приехал и привёз. Люди привозят с собой самых разных животных… Таскаешь же ты с собой Тютюру… Да хватит молоть языком впустую, уже готов завтрак…
        Я уселся на складном стульчике у складного столика и складной ложечкой насыпал сахарного песку в складную чашечку, складным ножиком отрезал себе хлеба и складной вилкой стал ковыряться в яичнице, поджаренной на складной сковородке.
        Но прерванный спор не давал мне тем не менее покоя.
        - Насчёт Тютюры ты права,- сказал я.- Но ведь Тютюра, в конце концов, маленькая зверюшка…
        - Одни любят маленьких, другие - больших. Одни возят с собой кошек, другие путешествуют с собаками, а третьи берут с собой в дорогу обезьяну или попугая…
        - Так-то оно так,- согласился я,- но чтоб путешествовать с медведем?!
        - А что, многие, наверно, удивляются, глядя, как мы путешествуем с ежом. Ты что, считаешь, что путешествовать с ежом - вполне обычное дело, не так ли? Думаешь, найдётся ещё кто-нибудь, кто таскает с собой ежа?
        - Сомневаюсь,- ответил я,- хотя поездка с ежом куда понятнее, чем с медведем. От ежа хоть польза…
        - Очень даже может быть, что польза и от медведя, откуда ты знаешь? Факир, к примеру, и шага не ступит без змеи, а тебе, верно, и в голову не придёт возить в автомобиле змею?
        При одной только мысли об этом меня всего передёрнуло, уж очень я не люблю иметь дело со змеями и подобными им ползучими тварями.
        - А может, этот самый медведь,- развивала свою мысль жена,- добывает в дороге для своего хозяина мёд? Медведи, как тебе известно, прекрасные добытчики, они способны учуять мёд за несколько километров, вдобавок могут вскарабкаться на самое высокое дерево и отобрать мёд у пчёл…
        - Но это был белый медведь,- заметил я с усмешкой.- Белые медведи, насколько мне известно, не лазают по деревьям по той простой причине, что там, где они обитают, деревьев почти что нету.
        - Какое это имеет значение,- пренебрегла моими доводами жена.- Не цепляйся к слову. Ладно, пусть он добывает не мёд, пусть ловит рыбу. Белые медведи превосходные ныряльщики, и вот хозяин по первому же требованию получает свежую рыбу. Нам бы, откровенно сказать, такой мишка не повредил, мы бы питались лучше, а то всё консервы да консервы…
        - Глянула б ты на него сама, тебе б сразу же расхотелось рыбки.
        Жена собралась было что-то возразить, но тут на наш складной туристский стол упала длинная тонкая тень. Казалось, высоченное дерево склонилось над нами.
        Мы одновременно обернулись и онемели от удивления.
        У нас за спиной появился самый что ни на есть настоящий жираф или, вернее, жирафа. Она была в пижаме, а на голове у неё красовался чепчик, словно она только-только встала с постели.
        Жирафы - животные очень пугливые. Но эта была какая-то ненормальная - ни тени страха. Как раз наоборот, именно мы ощутили в это мгновение что-то похожее на тревогу.
        Жирафа со своей высоты нам улыбнулась. Никогда ещё нам не приходилось иметь дело с жирафами, тем более с улыбающимися. Когда видишь улыбающуюся жирафу, кажется, что тебе улыбается кто-то с балкона четвёртого этажа.
        Я ещё как-то улыбнулся в ответ, но у жены ничего не вышло. Выглядели мы, надо полагать, по-дурацки и совершенно не знали, что делать.
        К счастью, жирафа чувствовала себя как ни в чем не бывало. Только она одна была на высоте положения.
        - Извините, пожалуйста,- произнесла она с большим достоинством,- кажется, я нарушила ваш завтрак. Не одолжите ли вы мне щепотку соли?
        - Соли?!- воскликнули мы оба враз.- Какой соли?
        - Обыкновенной, столовой.
        - С величайшим удовольствием,- сказал я поспешно.- Боюсь только, не маловато ли будет, у нас только то, что в солонке.
        - О, этого абсолютно достаточно. Мой муженёк заупрямился, говорит: ни за что на свете не буду есть на завтрак несолёную редиску. Наша палатка тут поблизости… Вы её сразу узнаете - самая высокая. Мы тут вместе с детьми. Очаровательное место, не правда ли? Идеальный отдых. Мы бываем здесь каждый год. А вы тут впервые?
        - Впервые,- пролепетал я.
        - Вы, конечно, привяжетесь к этим местам. А солонку я вам сразу верну, вот только посолю мужу эту его редиску.
        Она взяла солонку и загарцевала по-жирафьи между высокими деревьями рощи.
        Жена посмотрела на меня, я - на жену.
        - Ну, теперь ты веришь в медведя?- осведомился я.
        - Начинаю верить. И в медведя и в жирафу,- ответила жена.- Не кажется ли тебе, что это малость жутковато?
        - Мне кажется, что пора сматываться отсюда…
        - О, не спешите, не спешите,- пророкотал в кустах терновника чей-то бас.- Мы вас отсюда так сразу не выпустим.
        - Ещё какой-то сюрпризец,- шепнул я жене, вскакивая со своего складного стульчика.
        И мы уставились в чащу, сквозь которую продирался незнакомец.
        Спустя несколько секунд он был уже перед нами.
        Кабан! Кабан в плавках.
        - Пожалуйста, не пугайтесь, ничего дурного не случится,- заявил он, появляясь во всём своём великолепии.- Я, разумеется, кабан, но отнюдь не свинья. А уж во время отпуска характер у меня просто ангельский.
        На всякий случай мы оба прыгнули в Камилла и захлопнули дверцы.
        - Это ничего не меняет,- крикнул кабан и от души рассмеялся.- Уехать отсюда вам всё равно не удастся, во всяком случае в ближайшее время. Кто к нам попадает, тому приходится пожить у нас какое-то время. Вы для нас слишком редкие гости. Нет, нет, мы не позволим вот так сразу бежать отсюда. Мы должны как следует насладиться вашим обществом.
        Я невольно включил двигатель. Мотор Камилла тихо заурчал.
        Кабан это услышал и, глянув на нас исподлобья, со странной усмешкой произнёс:
        - Зачем же так опрометчиво? В этом нет ни малейшего смысла. Да и дорога так себе…
        Сказав это, он значительно кашлянул. По правде сказать, он откашливался всё время без остановки, откашливался, а может, он так похрюкивал? Но мы обратили на это внимание только сейчас, когда он заговорил о дороге.
        Я опустил стекло и заметил:
        - Она уж вовсе не такая плохая. Вчера мы тут проехали, и всё было в порядке. Даже Камилл - это наш автомобиль - почти не жаловался, а он весьма чувствителен к дороге…
        - Между вчера и сегодня может быть великая разница,- философски заметил кабан и иронически хрюкнул.- То, что было хорошим вчера, может испортиться сегодня. То, что вчера казалось лакомством, сегодня превратилось в помои. Могу привести примеры, случаи, факты…
        - Но дороги так быстро не меняются,- вмешалась в разговор жена, оттолкнув меня от окна и сама высовываясь наружу.
        - Вы заблуждаетесь,- всё с той же небрежной усмешкой обронил кабан.- В самом деле, вчера дорога была ничего себе, а сегодня - это сплошной ужас.
        - А что такое случилось?- спросили мы оба одновременно.
        - Мы её испортили. Наше семейство трудилось ночь напролёт. Вам, конечно, известно, как умеют рыть кабаны. На тракторе теперь не проедешь. Перепахана и перерыта…
        - А я всё-таки не верю,- сказал я,- не верю. Я не хочу, разумеется, обидеть вашу семью и усомниться в её талантах, но чтоб вы в течение одной только ночи могли испортить асфальтовую дорогу…
        - Ну, мы были не одни,- пояснил кабан.- Нам помогало семейство носорогов. Носороги в таком деле незаменимы.
        При этом сообщении жена так подскочила на сиденье, что Камилл закачался на рессорах.
        - Носорогов нам только не хватало!- воскликнула она в отчаянии.
        Я же старался держать себя в руках.
        - Ну хорошо,- сказал я,- а как же мы выберемся отсюда, когда получим ваше великодушное согласие покинуть этот очаровательный уголок?
        - О, осложнений не предвидится!- заметил кабан.- Это дело слонов. Они утрамбуют дорогу не хуже любого катка.
        - И слоны у них тоже есть!- зарыдала моя жена и под бременем горя навалилась на баранку Камилла, отчего тот издал, разумеется, долгий пронзительный вопль, который подхватило окрестное эхо, изрядно его при этом усилив.
        Сигнал нашего автомобиля произвёл на кабана наилучшее впечатление.
        - Замечательная музыка,- хрюкнул он.- Если придётся устроить костёр, мы попросим, чтоб вы на этом инструменте аккомпанировали нам для танца.
        Затем он изысканно поклонился и направился в те самые кусты, откуда только что вышел. Впрочем, хрюкнул ещё из зарослей на прощание:
        - До встречи на пляже!
        Едва кабан скрылся в чаще, как мы принялись думать, как же нам, собственно, теперь быть. С одной стороны, мы были напуганы, с другой - нам не очень-то хотелось отправляться в дорогу. Погода стояла великолепная, в самый раз понежиться на пляже, позагорать, пока не кончился отпуск, покупаться в море, тем более что это море нам точно с неба свалилось.
        Казалось бы, такая вещь, как море, с неба свалиться не может, и тем не менее это не совсем так. Нам оно, вне всякого сомнения, свалилось с неба. Стоило ли пренебречь такой возможностью?
        Обычно, собираясь на море, надо долго складывать чемоданы, потом долго ехать, потом искать место, где б можно поставить машину, и когда наконец человек уже без сил ступает на берег, то выясняется, что погода испортилась, хлещет дождь, воет ветер, перекатываются волны высотой с автобус, и о том, чтобы войти в воду, не может быть и речи.
        А тут море, говорю, точно с неба свалилось. Безо всяких Хлопот. Вдобавок ещё чудесная безоблачная погода!
        Мы разом выскочили из машины и захлопнули дверцы. Будь что будет, мы - на пляж!
        - Возьмём с собой Тютюру?- спросила жена.
        - Хочет, пусть идёт с нами,- ответил я.
        Но Тютюра идти на пляж не пожелал. Вероятно, он спал, забившись куда-то в угол. Впрочем, после ночной караульной службы отдых, разумеется, нужен. «Пусть себе поспит,- подумал я,- пусть ему приснятся самые замечательные сны, какие только могут присниться ёжику».
        Мы привели в порядок наш небольшой лагерь, убрали недоеденный завтрак, который прервался, как вы, конечно, помните, из-за неожиданного появления жирафы, искавшей соли, с тем чтобы посолить мужу редиску (объясните мне, пожалуйста, что за странная блажь есть с утра пораньше редиску?), и, закинув за спину сумки с пляжными принадлежностями, нахлобучив большие соломенные шляпы, мы двинулись на пляж.
        Пляж был совсем не тот, что рано утром. Тогда было тихо и пусто, а теперь издалека, перебивая шум прибоя, разносился галдёж, какого мы ещё в жизни не слыхивали. Такие звуки раздавались, быть может, в древности на Ноевом ковчеге (корабле, о котором рассказывает библейское предание), когда во время знаменитого потопа, случившегося вскоре после сотворения мира, там были собраны все существующие на свете животные.
        По дороге на пляж мы обратили теперь внимание на множество мелочей, которые нас прежде не интересовали.
        Заметили палатку возле тропинки, а рядом с ней на верёвке шкуру зебры.
        Нам стало как-то не по себе, оба мы, и жена и я, очень любим зебр, а тут пожалуйста - такое зрелище.
        - Наверно, кто-то её убил,- сказала жена.
        - Да, похоже…
        - Бедное животное,- вздохнула жена.
        - Можно сделать предположение,- заметил я,- что в палатке поселился охотник.
        - Не исключено,- согласилась жена.
        - Как это жестоко - стрелять в беззащитных зверей. И зачем только ему эта шкура?
        - Может, на манто.
        - Но ведь чёрно-белых никто не носит.
        - На коврик у кровати…
        - Непрактично,- заметил я.- Белые полоски испачкаются раньше чёрных. И что тогда? Чёрные будут хоть куда, а белые уже ни на что не сгодятся…
        В ту же минуту из входа в палатку, возле которой мы остановились, высунулась голова зебры. Только одна голова и больше ничего.
        - Она отлично стирается,- сказала голова и захихикала.
        Мы глянули друг на друга в изумлении.
        - Нет, правда! Можете поверить, стирается великолепно,- повторила голова всё с тем же хихиканьем.
        Я смутился и залепетал:
        - Простите, пожалуйста… Мы думали, что это… Что она… Ну вот то, что здесь на верёвке…
        - А, моё платье?- захихикала опять зебра.- Час назад я его выстирала, и теперь оно сушится… К сожалению, взяла с собой в отпуск одно-единственное платье, и вот приходится сидеть нагишом в палатке и ждать, когда высохнет.
        - А, так вот почему вы высовываете одну только голову,- сказала, вздохнув с облегчением, моя жена.
        - Ну разумеется!- подхватила зебра.
        - Прелестный узорчик,- заметила жена, рассматривая шкуру вблизи.- И качество, знаете, превосходное.
        Зебре, как видно, это доставило большое удовольствие.
        - Ещё моя мама покупала. С самого детства она одевала меня с чёрно-белой полосочкой.
        - Полосочки всегда в моде,- улыбнулась зебре моя жена.- Вам они, конечно, к лицу…
        - Надеюсь, мы ещё встретимся,- сказала зебра.- Я буду в платье, и вы скажете ещё своё мнение… А вы на пляж?
        - Да,- подтвердили мы оба.
        - Ну так я приду,- произнесла, вновь захихикав, зебра и спрятала голову в палатку.
        Мы двинулись дальше.
        Неподалёку от пляжа, в тени деревьев-великанов, сидели на цветастом пледе два старых бегемота и, громко сопя, резались в карты. Сопели они, вероятно, из-за жары. Однако нас ничто уже не дивило.
        Не удивились мы и тогда, когда мимо пролетели по тропинке три велосипедиста, едва не сбив нас при этом. То обстоятельство, что это были три крикливых павиана, не произвело уже ни малейшего впечатления. Притерпелись!.. Мы делали вид, будто всё это в порядке вещей, будто ничего особенного не происходит.
        Ноги вязли в пушистом песке пляжа. Мы ощущали, что становимся центром всеобщего внимания. Сколько пар глаз, с самым разным разрезом, следило за нами, пока мы шагали через пляж! А мы уже присмотрели пустое местечко вблизи берега. Мы старались не глядеть по сторонам и как ни в чём не бывало вполголоса беседовали друг с другом.
        - Ну, как ты себя чувствуешь?- осведомился я у жены.
        - Да так себе,- ответила она.
        - Страшновато, а?
        - А тебе?
        - Страшновато.
        - И мне тоже.
        - Надеюсь, ничего худого они с нами не сделают…
        - Если б хотели, давно б сделали…
        - Вот, вот…
        - Послушай!- воскликнула вдруг жена, хватая меня за руку.- Может, они считают нас своими?
        - Но это же невозможно!
        - Почему?
        - Потому что мы люди.
        - Тоже верно,- согласилась жена.- Не кажется ли тебе, впрочем, что мы люди только друг для друга, а для них мы то же самое, что они для нас?
        - Ты полагаешь, они считают нас зверями?
        - Ну, может, не зверями, но какими-то такими существами…
        Мы разлеглись на облюбованном нами местечке. Подставили спины под солнце и принялись всерьёз загорать. Однако краешком глаза всё время следили за тем, что происходит вокруг.
        А происходило много чего всякого..
        Ближайшими нашими соседями справа была семья ленивцев. Она состояла из папы-ленивца, мамы-ленивицы и двух детишек.
        - Я их сразу узнал,- буркнул я жене, кивнув в их сторону.
        - Кто такие?- спросила она шёпотом.
        - Ленивцы.
        - Ленивцы…- протянула она.- Вот не думала, что они так выглядят.
        - Обычно они выглядят капельку по-другому. Висят целыми днями на ветке головой вниз. Ужасно ленивые…
        - Чего ж они теперь не висят?
        - Теперь они в отпуске. Могут позволить себе и побездельничать. Впрочем, это вполне естественно: во время отпуска никто ничего не делает.
        - Так ты считаешь, висеть вниз головой - это что-то вроде серьёзного занятия?- удивилась жена.
        - Точно такая же работа, как тебе сидеть целый день в учреждении.
        - Но я не сижу в учреждении головой вниз, кроме того, у меня много всякого дела. Нет,- продолжала она с возмущением,- это уж, право, слишком: целый год бездельничать, да ещё приезжать сюда в отпуск…
        - Каждому гарантировано право на отдых,- заметил я.
        - Но у ленивцев такого права быть не должно…
        - Имей хоть чуточку снисхождения,- сказал я вполголоса.- Впрочем, это выгодное соседство. Они будут дремать и ничем нас не потревожат. Смотри, как разлеглись…
        На ленивцах были пёстрые купальные костюмы, и лежали они в самом деле без движения. Похоже было даже, не дышат. Но это, разумеется, только казалось.
        Слева от нас расположилась семья верблюдов. Папа, мама и маленький верблюжонок. Малыш то и дело пробовал лечь на спину, чтоб загорел животик, но все попытки были безуспешны. Он перекатывался то на один, то на другой бок. Родители с улыбкой снисхождения наблюдали за малышом. Они знали: никакие усилия ему не помогут. Гордость верблюдов - их горб - приносит порой и затруднения. Верблюды, кстати, в отличие от людей очень любят, когда их дети горбятся, они твердят без устали: «Горбись! Горбись! Горбись! Не будешь горбиться, пропадёт вся осанка». И едва замечают, что кто-то из верблюдиков перестал горбиться, тут же тащат его к своему верблюжьему доктору на лечение.
        За ними расположилась чета пантер. Муж подрёмывал, усыплённый горячими лучами солнца, а жена, облачённая в длинный зелёный халат, что-то вязала на спицах.
        - Ты случайно не знаешь, почему она напялила на себя этот халат?- спросила жена.- Холодно ей, что ли?
        - Не думаю. Прячется от солнца, опасается, наверно, веснушек.
        - Веснушек?- удивилась жена.
        - Да, веснушек… Сама знаешь, шкура у пантер в крапинку.
        - Крапинки - ещё не веснушки.
        - Некоторые учёные, представь себе,- ответил я жене,- склонны в свете новейших исследований считать крапинки веснушками.
        - Вот уж никогда б не подумала, что у зверей бывают веснушки.
        - Веснушки появляются только у зверей, которые подолгу бывают на солнце. Вот тебе доказательство: чёрная пантера, двоюродная сестра пятнистой, ведёт из-за цвета шкуры исключительно ночной образ жизни. Так вот веснушек у неё не наблюдается. От луны их не бывает.
        - Тогда неудивительно, что она в халате. И тут мы перевели взгляд на другую группку
        отдыхающих. Этих было не только видно, но и очень даже слышно. Группка состояла из молоденьких козочек и козликов. Козлики, желая выглядеть посолиднее, отпустили себе бородку. Они то и дело включали магнитофон с модными записями, дрыгали ногами в такт и выкидывали забавные коленца. Одна из песенок особенно мне понравилась, она то и дело повторялась, и припев гремел на весь пляж:
        Сегодня знает свет
        Об этой личной драме,
        Мой лоб во цвете лет
        Украшен был рогами.
        Жена, у которой был абсолютный слух, тут же подхватила мотивчик и стала его напевать, хотя, в сущности, петь надлежало, может быть, нам обоим.
        Но вернёмся к нашему рассказу, к описанию этого необычайного пляжа. Кроме тех, о ком я уже говорил, в отдалении разлеглись и другие семейства, каждое в своей берложке. Берложка - это такая яма в песке, которую иногда целыми днями роют со знанием дела, желая в ней затем удобно устроиться. Занимать чужую берложку неприлично. Конечно, бывает, что кто-то уедет, и тогда его берложка освободится, но в этом необходимо всякий раз удостовериться. Таков обычай на всех пляжах мира, и тот, кто им пренебрёг, совершил бестактность.
        Внезапно произошло нечто непредвиденное. Все посрывались с мест. Одни в страшном волнении бросились в воду, другие стали разбегаться по берегу в поисках укрытия. В несколько секунд пляж опустел. Остались только мы двое.
        Мы глядели друг на друга в недоумении. Что предпринять?
        - Может, и нам бежать, а?- шёпотом спросила жена.
        - Чтоб бежать,- возразил я,- надо знать, из-за чего бежишь. Ты вот, например, знаешь, из-за чего тебе бежать?
        - Понятия не имею. Но раз все убегают…
        - Это ещё не повод,- заметил я.- Они испугались, вот и убегают. Почему же должны пугаться мы?
        - Самые храбрые убежали!- воскликнула жена.
        - Какие самые храбрые?
        - Ну вот, скажем, львы. Ты обратил внимание, лев первый дал тягу в кусты?
        - Справедливо,- согласился я.- Давай понаблюдаем, может, и выясним, отчего весь этот переполох. Ты наблюдаешь?
        - Наблюдаю.
        - Ну и что?
        - Ничего не вижу.
        - Я тоже не вижу. Слушай, а вдруг - гроза и они почувствовали это заранее?
        - Исключено,- заявила решительно жена.- Гроза отпадает. Посмотри: небо безоблачное.
        Я пока ещё не слыхивала о грозах при чистом небе.
        - Раз в жизни может случиться…
        - Не думаю. Раз уж гроза, должен быть гром.
        - А если это первая в истории Вселенной гроза без грома, что тогда, а?
        - Придумал какую-то несуразицу.
        - И всё же они чего-то испугались. Это несомненно.
        - Смотри!- воскликнула жена и вцепилась мне в руку.- Что-то идёт по пляжу.
        - Где?- спросил я, нервно озираясь.
        - Да вот, выходит из лесу! Видишь?
        - Ничего не вижу,- ответил я, вглядываясь в указанном мне направлении.- Не вижу, во всяком случае, чтоб что-то шло.
        - Потому что оно вовсе даже и не идёт.
        - Что же тогда делает?
        - Да вроде как бы ползёт…
        И тут я увидел странный предмет, который хоть и медленно, но все же продвигался в нашу сторону. Было это что-то не очень большое, но таинственное, и потому внушало ужас.
        - Знаешь,- сказала жена,- оно вроде бы круглое.
        - Вот и мне так кажется. Может, это летающая тарелка?
        - Но ведь она ж не летит - ползёт.
        - Тогда, может, ползучая?
        - Не знаю, про ползучие тарелки ничего не слыхала.
        - Я тоже. Но это ещё не значит, что они не существуют. Может, мы будем первыми, кто открыл ползучие тарелки?
        - Не лучше ли нам спрятаться?
        - Только где?
        - Спрячемся вон за ту дюну, может, оно нас не найдёт… Кто знает, какая нам грозит опасность.
        Три-четыре прыжка, и мы были уже за дюной и поглядывали из-за гребня, пытаясь выяснить, что же будет делать таинственный предмет, вызвавший на пляже такой переполох.
        Стоило нам укрыться за дюной, как предмет замер на мгновение, словно соображая, кк ему дальше быть, а затем, движимый, может быть, каким-то сверхъестественным чутьём, развернулся в сторону дюны, то есть в сторону нашего укрытия, и стал понемногу приближаться.
        - Придётся зарываться в песок,- сказал я.- Иного выхода нет. Кто знает, может, оно нас не заметит, пройдёт мимо, и мы спасёмся. Бежать всё равно поздно.
        Песок был сыпучий, и мы без особого труда погрузились в него целиком. Остались только дырочки для носа, чтобы не задохнуться.
        Так мы лежали три-четыре минуты, а может, и три-четыре часа. Известно, что в таких ситуациях время движется не так, как обычно. Мы ничего друг о друге не знали, потому что каждый из нас лежал отдельно, сам по себе, засыпанный с головы до ног песком. Мы надеялись, что ползучая тарелка нас не заметит и поползёт себе дальше.
        Кто знает, может, я лежал бы до бесконечности, если бы не пронзительный крик моей жены, который заставил меня, пренебрегая опасностью, в одно мгновение разгрести груду песка и броситься ей на помощь.
        - Он меня щекочет!- кричала с какими-то дрожащими нотками в голосе моя жена.- Он меня щекочет!
        Я метнул в сторону полный ужаса взгляд и увидел у её ног свою старую соломенную шляпу, которую когда-то закинул на всякий случай в машину. Вот тебе и ползучая тарелка.
        - Это шляпа,- сказал я, чтоб её успокоить.- Это всего лишь моя соломенная шляпа.
        И нагнулся, чтобы поднять её, но в тот же момент в голове блеснула мысль: ног у шляпы не бывает. И протянутая рука замерла в нерешительности. Я принялся соображать: «Брать или не брать?» Это было таинственное и не очень чистое дело. Может, духи? Может, чёрная магия? С другой стороны, надо было принять какие-то меры, тем более что шляпа вновь пришла в движение. «Ничего не поделаешь,- сказал я сам себе,- будь что будет!» И рывком приподнял шляпу.
        Тут-то всё и прояснилось.
        В моей шляпе приполз на берег Тютюра, он смотрел на меня снизу своими лукаво улыбающимися глазками.
        Жизнь на пляже входила понемногу в прежнюю колею. Беглецы стали возвращаться на свои места. Они убедились, что таинственное существо, нагнавшее на них такого страху, находится в нашем обществе и не только не нанесло нам никакого ущерба, но, напротив, играет с нами в песке.
        Вернулся пантера-муж с пантерой-женой в зелёном халате, который она надевала на солнце, спасаясь от лишних веснушек. Вышли из кустов лев со львицей, сделав при этом вид, будто были на прогулке. Вернулись, подпрыгивая на бегу, козы и козлики, и тотчас закрутилась плёнка в магнитофоне. Труднее всего было проследить, как возвращаются ленивцы со своими детишками, так лениво они возвращались. Остальные тоже повылезали, успокоившись, из кустов и из воды. Самыми последними из морской пучины вынырнули наши ближайшие соседи - верблюды. Все с нескрываемым любопытством смотрели в нашу сторону, но дивились отнюдь не нам, а моей старой соломенной шляпе, которая в перевёрнутом виде валялась на песке. Раз уж она их всех так напугала, то в их представлении это было какое-то необыкновенное существо. Чувствовалось, что все испытывают к ней уважение. Тютюра, правда, крутился возле шляпы, но никому и в голову не взбрело, что именно он был единственной движущей силой этого предмета.
        Верблюд и верблюдица долго и старательно отряхивались от воды и велели хорошенько отряхнуться и верблюжонку. Тот сразу попытался лечь на спину, мечтая подставить под солнечные лучи живот, но, как и прежде, у него ничего не вышло. Малыш то и дело валился на бок - таким уж свойством обладает верблюжий горб.
        У жены глаза полезли на лоб, ›едва она увидела, как из воды вылезают верблюд с верблюдицей. Теперь, когда они как ни в чём не бывало вновь разлеглись на песке, жена не удержалась и полным волнения голосом сказала:
        - Если б не видела сама, ни за что б не поверила.
        - Во что бы вы не поверили, во что?- вежливо осведомилась верблюдица.
        - В то, что вы купаетесь.
        - Отчего бы нам не купаться?- отозвалась верблюдица, и физиономия у неё вытянулась от обиды.- Вы что считаете, мы грязнули?
        - Нет, нет,- попыталась оправдаться моя жена.- Просто вы живёте в безводной пустыне, вот, значит, я и подумала: вряд ли вам часто предоставляется случай искупаться. Припоминаю даже какие-то истории школьных времён о верблюдах, которые долго-долго живут без воды и в этих самых… ну в ваших…
        - В горбах,- досказала за жену, которая вдруг застеснялась, верблюдица.- Совершенно верно, они у нас есть и стыдиться горбов нам не приходится. О наших горбах вы можете говорить безбоязненно, этим вы нас не оскорбите. Больше того, благодаря горбам мы можем плавать даже в пустыне.
        - Неслыханно!- воскликнула моя жена, а я навострил уши: меня заинтересовало то, что говорила верблюдица.
        - Да, да!- подтвердила она.- Способ открыл давным-давно один из моих предков. Прежде редкий верблюд умел плавать, но с тех пор, как прадедушка совершил открытие, даже в самой засушливой пустыне организовали секции плавания.
        - Интересно, в чём заключается способ?- спросила жена, всем этим ужасно заинтригованная.
        - Это так называемый многогорбовый метод,- равнодушным голосом пояснила верблюдица.
        - Многогорбовый?- повторила вслед за ней моя жена.
        - Да, многогорбовый.
        - Ив чём же его сущность?
        - Метод основан на наблюдениях и расчётах. И наблюдения, и расчёты имели место давным-давно, но лишь изобретение складного бассейна из резины или искусственного материала дало шансы на его осуществление.
        - Ой, до чего же интересно!- пробормотала жена, не спуская с верблюдицы восхищённого взгляда.
        - Видите ли,- невозмутимо продолжала своё удивительное повествование верблюдица,- то, что в наших горбах содержится вода, было давным-давно всем известно. Но один-единственный верблюд, разумеется, не в состоянии выкупаться в воде, которую он скопил про запас. Даже двугорбый верблюд со своей двойной порцией. И вот мой прадед начал в один прекрасный день размышлять над проблемой, и размышлять всерьёз. Размышлял он, размышлял и в конце концов пришёл к такому выводу: если воду из десяти, из ста, а ещё лучше из нескольких сотен верблюжьих горбов собрать в один большой сосуд, то наберётся изрядное её количество. Может, пруд, а может, и целое озеро…
        - Всё понятно!- воскликнула моя жена, и её лицо засияло улыбкой, как у человека, который вдруг в долю секунды постиг некую тайну или решил, скажем, запутанную математическую задачу.
        - Вот именно,- поддержала её верблюдица.- Всё оказалось так просто, не правда ли?
        - Разумеется.
        - И вот поэтому, как только мы, верблюды, собираемся в достаточном количестве, то даже в самой засушливой точке земли мы можем при желании искупаться.
        - Всё понятно, всё понятно,- твердила моя жена, потрясённая сообщением верблюдицы.
        Разумеется, ей хотелось, чтоб и я ничего не упустил из этого удивительного рассказа, и потому она ткнула меня локтем в бок, спросив:
        - Нет, ты слыхал, слыхал?
        - Слыхал,- ответил я.
        - Сидишь, уставясь в газету…
        - Я читаю, но я всё внимательно слушаю. - Ну и что скажешь?
        - Хм, в самом деле сенсация,- буркнул я в ответ.
        На языке у меня так и вертелся вопрос, что, собственно, делают верблюды с водой, когда купание уже кончено. Пьют ли её и препровождают таким образом обратно в свой горб или же поливают ею произрастающие в пустыне пальмы, но пришёл к выводу, что такой вопрос могут счесть нескромностью, а быть нескромным мне не хотелось, тем более что мы очутились в наименее исследованном месте земного шара.
        Впрочем, меня разморило. Так уж действует на меня солнце. Сам знаю, спать на солнцепёке - лишиться здоровья, однако я бессилен что-либо с собой сделать. Я закрыл газетой голову, но, прежде чем заснуть, увидел краешком глаза трёх мчащихся по пляжу юных павианов, тех самых, которые ехали раньше на велосипедах по тропке. На этот раз они перемещались пешком, перескакивая на бегу через лежащие на пляже тела. С дикими воплями они неслись к морю, и каждый размахивал при этом надутой камерой от автомобильного колеса.
        «Какие славные,- подумал я, уже засыпая.- Эти юные обезьянки ведут себя точь-в-точь как мальчишки, которые тоже обожают плавать на автомобильных камерах… весьма безопасно… всем стоит порекомендовать… с такой камерой не утонешь…»
        И тут меня сморил сон.
        - Я всё уже знаю,- сказала моя супруга, видя, что я пробуждаюсь после своего роскошного сна.- Я всё уже знаю и, представь себе, знаю абсолютно точно. Дамы мне всё рассказали.
        - Какие дамы?- спросил я, не вполне ещё понимая, где я и что со мной происходит.
        - То есть как какие? Наши соседки. Верблюдица, пантера, львица, жирафа и мадемуазель зебра… Пока ты тут храпел, мы побеседовали на разные темы.
        - Привет, соня!- хихикнула зебра. С ней, как вы помните, я имел уже возможность отчасти познакомиться. Теперь я мог рассмотреть её целиком: голову вместе с полосатым одеянием, в котором она небрежно развалилась поблизости на песке.
        Я вежливо хихикнул ей в ответ, как пристало воспитанному человеку. Затем, понизив голос, с подковыркой сказал жене:
        - Ну и что тебе твои «дамы» рассказали?
        - Много всякого разного. Мне уже известно, где мы находимся.
        - Слава тебе господи. Ну и как называется местность?
        - Этого я ещё не знаю,- ответила жена.
        - Так ведь ты сказала, что знаешь, где мы находимся.
        - Да, знаю. Но названия местности пока не выяснила.
        - Ничего не понимаю,- сказал я со вздохом и перевалился на другой бок,
        - О, это так просто,- сказала, сердясь, жена.- Мы находимся в самом большом на свете Летнем Парке Отдыха и Культуры для Зверей…
        - А что, есть, значит, и такой парк?- спросил я в изумлении.
        - Представь, есть.
        - Первый раз слышу.
        - И я не предполагала, что что-то такое существует, но теперь знаю - существует. И знаю уйму подробностей. Ты только послушай…
        - Минуточку,- прервал я,- а эти твои соседки, они часом не издеваются над тобой?
        - Глупости!- возмутилась моя жена.- Ты ведь, наверно, и сам считаешь, что всякий трудящийся имеет право на отдых?
        - Само собой разумеется.
        - Каждое работающее существо, да?
        - Да.
        - А значит, и каждый зверь, правильно?
        - Правильно. Я всегда так думал. Понятно, что, скажем, лошадь после всех своих трудов имеет право отдохнуть в конюшне или на лужайке…
        - Знаешь что?- сказала жена, смерив меня взглядом.- Точка зрения у тебя старомодная.
        - Почему старомодная?
        - Ты не принял во внимание, что всё движется, развивается, что меняются формы отдыха. Некогда люди садились на пороге своих домов, и это был их отдых. А теперь ездят в горы, на море, за границу или в санаторий, если, скажем, хотят не только отдохнуть, но и подлечиться. Ты считаешь, это нормально?
        - Абсолютно нормально.
        - А животным ты в этом отказываешь, да? А ведь они тоже целый год работают в поте лица, не покладая лап, кто знает, может, ещё больше нашего…
        - Я не отказываю, не отказываю!- закричал я.- Но я пока ещё не слыхивал, чтоб существовал такой животный отдых…
        - Ага!- воскликнула жена.- Он, видите ли, не слыхивал! Ну разумеется, ты не слыхивал! Потому что все люди такие же, как ты! Ничего удивительного, что животным приходится беречь тайну, чтоб не нарваться на какую-нибудь неприятность со стороны человека. Со стороны вот таких толстокожих, как ты. Потому-то ты никогда не узнаешь названия этой местности. И я тоже никогда не узнаю.
        - Выходит, эта местность как-то всё-таки называется?
        - Да уж, конечно, называется. Всякая местность как-то называется. Но звери хотят соблюдать осторожность, и я отлично их понимаю. Да и так ли важно, в самом деле, знать, как называется местность? Главное, чтоб нам было тут хорошо, правильно?
        - Хорошо, хорошо…- повторил я вслед за женой.- Дело только вот в чём: если знаешь, как называется местность, то из этой местности легче выбраться…
        - Мы ещё пока никуда не едем. Лежим себе на пляже, самочувствие великолепное, покой и тишина, и все отдыхающие, или однопляжники, называй их как хочешь, ведут себя безукоризненно.
        - Это верно,- согласился я.- Этот пляж сделает честь любому человечьему пляжу. Вот только козы с козликами…
        - Этим можно простить. Молодые и дурашливые. Играют. Вечером пойдут наверняка на танцплощадку. Что ж особенного, если…
        - Погоди,- воскликнул я.- Значит, танцплощадка у них тоже есть?
        - Конечно, есть. И рестораны, и кафе, и кино, и даже театр на открытом воздухе.
        - И всё исключительно для зверей?
        - А то ещё для кого же? Кроме них, больше никто здесь не бывает. Ни у кого нет возможности сюда приезжать, понятно? Необходима специальная путёвка…
        - А ведь путёвку, я думаю, достанешь не вдруг,- заметил я.
        - Ещё бы! Прежде всего надо быть четвероногим. Можно не пользоваться другой парой ног, но необходимо, чтобы они были в наличии. Без этого не может быть и речи.
        - Выходит, нам такой путёвки не предоставят, а?
        - Ясное дело. Разве что поискать обходных путей.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ну вот ты, скажем, стал бы ходить на четвереньках,- пояснила жена и тут же расхохоталась, представив себе, как я иду в своё учреждение и разговариваю, стоя на четвереньках, с директором.
        - Само по себе хождение на четвереньках ещё ничего не даст. Из-за одного только хождения мы четвероногими не делаемся. А ты говоришь: только четвероногий имеет шанс получить путёвку на этот курорт, где мы с тобой очутились и названия которого, кстати, так и не знаем.
        - А у Тютюры шансы есть?
        - У Тютюры, да. Тютюра получил бы путёвку без хлопот. Он ведь четвероногий.
        - Послушай!- воскликнула в волнении жена.- А ты убеждён, что Тютюра - четвероногий?
        - А то как же,- ответил я, и тут же в душу закралось сомнение.
        - Ты хоть раз считал у него ноги?
        - Считал ли у него ноги?- воскликнул я.- Ну знаешь, довольно странный вопрос. С чего б это мне считать у него ноги?
        - Не отвлекайся, говори прямо: считал или не считал?
        - Не считал.
        - И я тоже не считала. Что же теперь будет?
        - А что может быть? Ничего не будет.
        - А если у него больше четырёх ног или меньше? Если, например, шесть, девять или три?
        - Ну и что из этого?
        - Но ведь это же ужасно,- трагическим шёпотом произнесла моя жена,- ужасно. Тогда, выходит, Тютюра не четвероногое. А нам в нашем положении необходимо иметь близкого четвероногого. Придётся пересчитать у него ноги. Другого выхода нету.
        Не вздумайте, однако, над нами смеяться. Хотел бы я знать, ответит ли без запинки большинство из вас, сколько ног у ежа. Я полагаю, вы не очень-то знаете, как с этим обстоит дело. Ёж с точки зрения ног животное загадочное. Мы рассматриваем его скорей с той стороны, где у него иглы, то есть сверху, а не снизу, где у него ноги. Черепаху, скажем, можно взять на руки, перевернуть брюхом кверху и выяснить, как там у неё с лапами. С ёжиком же из-за его иголок обстоит куда сложнее. Ведь ежа не схватите, правда? Значит, можно иметь какие-то сомнения? Можно.
        Бедный Тютюра был, вероятно, ошеломлён, когда мы выхватили его из-под соломенной шляпы, под которой он, спасаясь от зноя, притащился на пляж, и одним движением опрокинули на спину.
        Беглого взгляда оказалось достаточно. Выяснилось, что всё в порядке. Ноги у Тютюры было четыре. Скорее это были даже не ноги, а ножки, тем не менее они были, вдобавок четыре, а ведь только этого нам и требовалось. Со вздохом облегчения мы перевернули Тютюру брюхом вниз снова и накрыли шляпой.
        - Тютюра, вне всякого сомнения, четвероногое,- сказала, повеселев, жена.- Нам повезло. В случае чего можем сказать, что именно он привёз нас сюда на отдых.
        - Это ты здорово придумала,- отозвался я, почувствовав прилив уверенности.- А раз так, пошли купаться.
        Я разогнался и бросился в воду поблизости от плававших на своих камерах трёх юных павианов.
        - Гей, гей!- загалдели, увидев меня, расшалившиеся юнцы.- Плавайте на камере! Одно удовольствие! У вас нету камеры?
        - Нету!- крикнул я в ответ и принялся загребать руками. А они подплыли ко мне и стали наперебой расхваливать автомобильные камеры - наилучшее, как они считают, приспособление в помощь купальщику.
        - Самый смак!- крикнул первый.
        - Самый сок!- крикнул второй.
        - Величайшее открытие столетия!- поддержал братьев третий павианчик.
        - Каждый камерой рулит, каждый с камерой шалит, каждый камеру хвалит!
        - Надо «хвалит», а не «хвалит»,- поправил я павианчика.
        - Подумаешь…- небрежно бросил юный поэт.- Важно иметь камеру. Только тогда вы испытаете настоящее удовольствие.
        - Слишком много болтовни,- прервал его брат.- Слетай лучше куда надо и принеси ещё одну камеру. Пусть наслаждается.
        - Есть там ещё камеры?
        - Одна, вроде, где-то валяется.
        - Так я побежал.
        И, выскочив из воды, он помчался по пляжу. Вскоре павианчик вернулся с камерой. Он набросил мне её на голову. Теперь и у меня была камера, и я мог проделывать то же, что и они.
        Должен, впрочем, признаться, что павианчики были куда проворнее. Однако удовольствие получил и я. Я перелетал вместе с камерой с волны на волну, скатывался с камеры в воду, пытался втянуть её поглубже в море, но она ни за что не желала погружаться и тотчас вместе со мной выскакивала на поверхность и так далее, и так далее… Я уж и сам теперь не могу вспомнить, какие штуки я тогда вытворял. Продолжалось это час, а может, и больше, в конце концов я умаялся и решил выйти на берег.
        - Кому отдать камеру?- спросил я. Павианчики всё ещё резвились со своими камерами в воде.
        - Берите её себе!- крикнул один из них.- Нам она не нужна.
        - Оставьте на память!- крикнул второй.
        - Веселитесь на здоровье!- поддержал братьев третий.
        Я вылез из воды. Усталый, потащился к нашей берложке, бросил камеру в песок и сказал жене:
        - Ну вот, теперь у нас на одну камеру больше.
        Едва я растянулся на песке, желая отдохнуть от этих безумств, как послышался пронзительный вопль:
        - Помогите! Помогите!
        Мы с женой тотчас вскочили и стали смотреть по сторонам, чтоб выяснить, кто кричит и кому какая опасность угрожает.
        - Помогите! Помогите! Он тонет!- повторил мгновение спустя тот же трагический голос. Все наши соседи, за исключением ленивцев, тоже вскочили с мест и уставились на море.
        - Помогите! Помогите! Спасите малыша!- послышалось в третий раз.
        Я глянул в том направлении, откуда доносился голос, и сразу понял, что это жирафа. Она приставила ко рту мегафон и кричала изо всех сил.
        - Жирафа тут, кажется, вместо наблюдательной вышки,- шёпотом сообщила мне жена.
        - Но ведь это не пожар, правда?
        - Не в пожаре дело,- ответила мне жена.- Она следит, чтоб кто-нибудь случайно не утонул. Высокая, вот ей издалека всё и видно.
        - Ты права. Бежим к жирафе!
        Мы бросились к жирафе, а за нами устремилась вся пёстрая пляжная публика.
        - Что случилось, жирафа?- спросил я, запыхавшись.
        - Он тонет! Тонет!..
        - Кто, кто?..
        - Да этот сопляк-ленивец! Каждый раз одно и то же!
        - Он что, плавать не умеет?
        - Да умеет.
        - Отчего ж он тонет?
        - От лени. Считает: лучше утонуть, чем сделать одно лишнее движение.
        - Надо спасать, пока не поздно!- воскликнул я и бросился в воду, а следом все остальные.
        Броситься-то бросился, но куда плыть, я не знал, потому что не видел утопающего. Обычно, если кто-то тонет, он изо всех сил барахтается, взмахивает руками, мечется и так далее. А тут - пустое море.
        Жирафа побежала за мной следом, и, стоя на берегу в мелкой воде, стала руководить.
        - Плывите, пожалуйста, прямо… Теперь чуть левее… Так, а теперь посмотрите на дно… Я вижу его, вон он лежит…
        Я нырнул до самого дна и наконец в кристально прозрачной воде заметил простёртое на зеленовато-золотистом песке тело в пёстрых плавках. Я схватил ленивца за плавки и мгновенно вытянул на поверхность.
        - Причитается тебе от отца порка, сопляк,- сказал я сердитым голосом, укладывая несостоявшегося утопленника на песке.
        Вокруг сгрудилась изрядная толпа, над которой возвышалась многоэтажная фигура жирафы.
        - Насчёт отца можете быть спокойны,- произнесла со своей высоты жирафа.- Они как две капли воды. Сынок - вылитый папаша. Думаете, это впервые?
        - А что отец? Ничего?
        - Абсолютно ничего. Даже пальцем не шевельнёт. Его отец считается самым ленивым ленивцем в мире. Но сынок, кажется, его перещеголял.
        - Попробовал бы мой, ему б не поздоровилось!- пророкотал своим могучим басом лев.
        - И моему б не поздоровилось!- промяукала, щеря зубы, пантера, вся по-прежнему с головы до пят в зелёном халате.
        - Я б с отца и не спрашивала,- вмешалась львица.- Кругом виновата мать. Не ей ли следить за детишками на пляже?
        - Ленивиха такая же ленивая, как муженёк,- сказала сверху жирафа.- С завтрашнего дня этого сопляка придётся держать на привязи. Да и сестричку тоже. Яблоко от яблони недалеко падает. Не зря папаша занимает свой пост.
        - Да что вы говорите?- удивился я до крайности, потому что впервые в жизни слышал нечто подобное.
        - Да, да,- продолжала жирафа.- Его отец среди ленивцев самый ленивый, и они избрали его президентом,
        - Даже президентом?- изумился я и, повернувшись к жене, добавил:- Вот ведь какая штука. Ни за что б не поверил, что лень может обернуться такой выгодой.
        Жена поспешила взять на руки юного утопленника и отнесла его в берложку к родителям. Она была уверена: вести упрямого малыша за ручку потребует куда больше времени и сил, и потому лучше снести его на руках. Однако ни отец, ни мать, ни их дочурка даже не потрудились издать хоть какой-нибудь звук, чтоб выразить свои чувства.
        - Я принесла вам сынка…- сказала моя жена.
        Ленивец ни мур-мур,
        - Ещё бы немножко, и он бы утонул…- продолжала она.
        Ленивец ничего.
        - Следите, пожалуйста, за ним, а то в один прекрасный день произойдёт несчастье.
        Ленивец не дрогнул.
        - Мой муж вытащил его с глубокого места… Не шелохнулся.
        - Может, вы не в курсе: он лежал на самом дне…
        Ленивец хоть бы что.
        - Откровенно говоря, ваше равнодушие меня удивляет…
        Именно в этот момент ленивец приоткрыл один глаз и бросил на мою жену какой-то странный взгляд. В то же время ей показалось, будто до слуха донёсся один-единственный слог, исторгнутый ленивым движением губ. Ей показалось, ленивец произнёс:
        - Спа…
        И ничего больше. Всего только «спа», и конец. Поскольку моя жена ничего такого пока ещё не слышала, она не представляла себе, что, в сущности, это могло бы значить. Она уже было погрузилась в размышления, как вдруг послышался неожиданный звук - вой работающего на высоких оборотах двигателя, который раздавался со стороны моря. Она положила юнца рядом с неподвижной мамашей и вернулась обратно.
        - Слышишь?
        - Ещё бы!
        - Что бы это могло значить?
        - Понятия не имею.
        - Может, реактивный самолёт?
        - Нет, скорее моторная лодка.
        - Чтоб моторка так выла?-удивилась моя жена.
        - Дорогая моя, моторки как раз и относятся к самым воющим изобретениям нашей эпохи. В этом смысле они превосходят даже мотоциклы. Сто мотоциклов воют слабее, чем одна моторка.
        Мои предположения подтвердились. Вой усилился, и минуту спустя мы увидели мчащийся в направлении берега катер, который, едва касаясь воды, тянул за собой на длинном фале спортсмена на водных лыжах.
        Всё общество в то же мгновение оживилось.
        - Едет! Едет!
        - Ищите бумагу, ручки, может, даст.кому автограф!
        - Это он! Он!
        - Какой красавец!
        ч - Точно такой же, как по телевизору! Не могло быть сомнения: это была чрезвычайно популярная личность. И тут моя жена, успевшая, как вы, вероятно, смогли заметить, завести на пляже кое-какие знакомства, обратилась к пантере:
        - Не скажете ли вы, кто это такой?
        - Вон тот, на водных лыжах? Знаменитость!
        - Киноартист.
        - Да, да, киноартист. Но чаще всего его показывают по телевизору. Знаете, бывают такие фильмы сериями…
        - А какие роли он исполняет?
        - Да уж, разумеется, только те, где может блеснуть талантами и красотой…
        - Это значит какие?
        - Собачьи.
        - Простите, не поняла,- переспросила жена, полагая, что ослышалась.
        - Собачьи, я говорю, собачьи.
        - Выходит, этот интересный молодой человек играет собак?
        - Ну что вы… Этот интересный молодой человек и есть собака. Выдающийся пёс-киноартист. В настоящий момент в отпуске. Он зарабатывает кучу денег. Имеет яхту, водные лыжи, сюда он наведывается довольно часто…
        - Так, так, поняла,- пробурчала моя жена. Пересказывать мне всего этого необходимости
        не было, я стоял рядом и слышал каждое слово. Ничто меня уже не поражало, способность дивиться я давно утратил. Высохни даже в секунду всё это море и превратись возникшая на его месте котловина в припорошенное снегом поле, по которому покатятся санки, я б и тогда це испытал никаких чувств. Я уже закалился.
        Тем временем завывающий катер приблизился к берегу. Когда, казалось, он вот-вот выскочит на песок, моторист круто переложил руль и пошёл вдоль пляжа. Тут от катера оторвалась фигурка и, прежде чем лишённые скорости лыжи погрузились в воду, спортсмен-киноартист легко и красиво впорхнул на берег. А моторка помчалась дальше.
        Итак, это был о н.
        Следом за ним из воды повыскакивали, не выпуская из рук камер, всё ещё барахтавшиеся на волнах обезьяны, за обезьянами ринулись козы и козлики и вообще всё младшее поколение. Все вытянули неизвестно откуда альбомы, блокноты, записные книжки, календарики или же просто разлинованные в клетку тетрадные листки и, нагоняя артиста, закричали умоляющими голосами:
        - Маэстро, хотя бы два слова!
        - Маэстро, хоть что-нибудь на память!
        - Я ваша старая поклонница, дайте, дайте автограф!
        - Я пересмотрел все ваши фильмы! Словечко…
        - Маэстро, будьте великодушны!
        - Мне хватит и фамилии!
        - А мне имени!
        - Вы такой чудный!
        - У меня в коллекции все великие актёры!
        - У меня тоже! Только вас недостаёт!
        - Маэстро, поставьте хотя бы крестик!
        Мы с женой стояли всё время в отдалении, и, должен сказать, наблюдая это, я почувствовал, как у меня появилось вдруг желание подскочить самому и попросить автограф. Случай был исключительный. Ведь не каждый день встречаешься с такой знаменитостью. Но поскольку автографы я не коллекционирую, я быстро подавил в себе мгновенный порыв. Моя жена тоже была потрясена этим зрелищем, как и я.
        - Любопытно, женат ли он и есть ли у него дети?- сказала она.
        - Не могу сообщить тебе никаких подробностей,- ответил я в полном соответствии с правдой, потому что и в самом деле не интересуюсь карьерой кинозвёзд, в особенности четвероногих.
        Но был ли и в самом деле маэстро четвероногим актёром? Казалось бы, да. Но в этот момент он шествовал по пляжу на двух задних лапах. И шествовал с величайшей небрежностью, не обращая внимания на обступающую его толпу. Время от времени он вытягивал лишь то левую, то правую лапу, и, не глядя на подсунутые ему листочки, выводил на них что-то вроде своей подписи. Было очевидно, что он с одинаковой свободой владеет как левой, так и правой лапой. И эта лёгкость… Чувствовалось, автографов на своём веку он раздал десятки, а то и сотни тысяч.
        - Я выяснила!- воскликнула моя жена, успевшая меж тем побеседовать кое с кем из окружающих.- Я выяснила. Он до сих пор не женат. У него была невеста, они даже играли вместе в одном фильме. Прелестная юная борзая. Изящная-изящная, с красивыми длинными ногами.
        - Ну и что с ней случилось?- спросил я, заинтригованный.
        - Пока не выяснили.
        - Пропала, да?
        - Что-то в этом роде… А было так: они, то есть он и эта борзая, были на натурных съёмках, участвовали в каком-то очень важном эпизоде. Они гуляли по цветущей лужайке, а позади высился лес. Он читал ей лирическое стихотворение, а она рвала цветы и составляла из них живописный букет. По требованию режиссёра они повторили эту сцену уже дважды, но oneратору на его операторском кране всё-таки что-то не понравилось, и он попросил отснять эпизод ещё разок. Условия в тот день были идеальные, и все вновь принялись за работу. Он и она медленно побрели по цветущему лугу, камера зажужжала, он восторженно задекламировал стихотворение, а она то и дело склонялась, чтоб сорвать цветок, как вдруг из леса неожиданно выскочил… заяц.
        - Это не был заяц-актёр?- осведомился я на всякий случай.
        - Разумеется, нет,- ответила жена.- Это был обычный заяц. Заяц, проживающий в соседнем лесу. Поскольку появление зайца сценарием не предусматривалось…
        - Съёмку пришлось прекратить!- воскликнул я, гордясь своей догадливостью.
        - Совершенно верно. Но беда была не в этом. Случается, что во время съёмки в кадре появляется посторонний. Тогда эпизод приходится отснять заново. И потому сам по себе заяц не означал ещё несчастья. Хуже было то, что заяц, напуганный большим количеством людей, жужжанием камеры и всей этой суматохой, потерял голову и, не сделав того, что сделал бы любой заяц на его месте, то есть не бросившись со всех ног обратно в лес, запрыгал в сторону красавицы борзой. Борзая, как рассказывают, не обратила на него внимания, потому что кинозвезде не пристало гоняться за зайцами, но заяц, на беду, заприметил замечательный букет в её лапе и в букете душистые цветы клевера, на которые, как я слышала, зайцы реагируют самым удивительным образом.
        - Похитил у неё букет, да?- осведомился я всё с той же проницательностью.
        - Опять в самую точку,- подтвердила жена. - Вырвал у неё букет и бросился наутёк.
        - И нервы у неё сдали?
        - Вот в том-то и дело. Она не выдержала и кинулась следом. Вначале все с интересом наблюдали за этой погоней, но в конце концов и заяц, и борзая исчезли из виду. Предполагали, что борзая, поймав зайца, вернётся на план, чтоб завершить съёмку, но она, представь себе, не вернулась.
        - Как, не вернулась вообще?
        - Вообще.
        - И до сих пор её нету?
        - До сих пор нету.
        - Ну а что с кинокартиной?
        - Она так и не отснята.
        - Потрясающая история. Ну и что же её жених?
        - Сначала он целыми днями ожидал на лужайке её возвращения, вперяя взор в то самое место, где она пропала в момент погони. Но когда в бесплодном ожидании прошла неделя, а потом вторая, он повернулся в другую сторону и стал вглядываться в направлении, противоположном тому, в котором исчезла его возлюбленная.
        - Почему? Тут я чего-то не понимаю…
        - Потому что он пришёл к выводу, что, обежав земной шар (раз они так долго не появлялись, то, следовательно, стали пересекать земной шар, это и ребёнку понятно), заяц вместе с борзой появятся с противоположной стороны.
        - Но ведь зайцы, как известно, бегают не по прямой,- заметил я.
        - Как же они бегают?
        - Зигзагами. Благодаря устройству задних лап они в состоянии повернуть под прямым углом.
        - Тогда ничего удивительного, что он так и не дождался невесты. Знаешь, где они могли оказаться, петляя?
        - . Ну где?
        - Да на Северном полюсе.
        - На Северном полюсе ни зайцы, ни борзые не водятся,- пробурчал я.
        - Тем более,- ответила жена.
        - Что «тем более»?
        - Тем более им быстро оттуда не выбраться. Их станут там чествовать как редких гостей, а бедный женишок будет всё ждать да ждать…
        Пока мы с женой обсуждали эту, согласитесь, невероятно романтическую историю, к нам совершенно незаметно подполз ленивец и, явно обращаясь к моей жене, произнёс:
        - …сибо.
        Я посмотрел на жену, жена посмотрела на меня, совершенно не зная, как реагировать на это. И просто кивнула, как на улице вы киваете какому-нибудь человеку, ещё не разобрав, кто он такой, киваете только потому, что он вам поклонился. Довольный собой, ленивец пополз не спеша в сторону своего семейства.
        - Что же оно означало, это его «сибо»?- спросил я.
        - Не имею ни малейшего представления.
        - «Сибо»- это, наверно, начало какого-нибудь слова. Только слово, наверно, иностранное. Впрочем, вряд ли эти ленивые ленивцы изучают иностранные языки.
        - Должна тебе заметить,- сказала жена,- ленивец вообще выражается весьма туманно. Помнишь, когда я отнесла к ним их малыша, он только сказал мне «спа»…
        - Погоди, погоди!- воскликнул я.- «Сибо»…
        «Спа»… «Сибо»… «Спа»… «Сибо»… «Спа»… Попробуй сказать это подряд, соображаешь?
        - Сибоспасибоспасибоспасибоспасибо… Ну да! Всё сходится! Он поблагодарил нас за спасение малыша!
        - В самом деле! Вот бы никогда не подумал, что слово «спасибо» можно растянуть на целую вечность.
        Огромный шар раскалённого солнца медленно, сантиметр за сантиметром, погружался в сверкающую гладь моря. В первую секунду, пока он ещё не коснулся поверхности, казалось, вот-вот послышится громкое шипение, какое испускает железо, когда, вынув из калильной печи, его суют в воду. Но ничего такого не случилось. Солнце погружалось в морскую пучину в абсолютной тишине.
        Мы собрали вещи и двинулись к своему лагерю. Впереди шествовал я в портупее из трофейной камеры, за мной - моя жена, а за нами полз Тютюра, волоча на себе старую соломенную шляпу, что вновь вызвало сенсацию, потому что казалось, что шляпа приобрела вдруг ноги и передвигается собственным ходом.
        Мне это было, признаться, на руку. Пусть все знают: мы сами с усами. Почему это только нам удивляться да удивляться? Пусть и они разинут пасти от удивления. Ходячая соломенная шляпа - это вам не пустяк! Не каждому дано похвастаться шляпой с ногами.
        - Тютюра, быстрее, Тютюра,- торопил я тихонько ёжика, но наш дорогой Тютюра скороходом не был.
        В конце концов мы добрались до поляны. Пошёл своим чередом обычный вечер автотуристов. В густеющих сумерках Камилл, наша машина, показался мне чуточку ниже обычного, но я подумал, что на него так повлияла темнота, и больше не обращал на это внимания. И только крик моей жены подействовал на меня* как укол пикадора на быка.
        - Слушай,- закричала она не своим голосом,- у Камилла нет колёс!
        - Как это так нет?- спросил я, подпрыгнув на месте.
        - А вот так: нету, и всё. Нету!
        - Быть этого не может!- воскликнул я, заглянув всё-таки под крыло, в то место, где у каждого нормального автомобиля находится колесо. В самом деле, колёс не было. Бедный Камилл стоял на тормозных колодках. Оттого-то он и показался мне ниже обычного. Нет, я не ошибся в своей первой оценке, чутьё не подвело. Камилл действительно стал на добрых десять сантиметров ниже. Теряя десять - пятнадцать сантиметров, современный автомобиль, который и так не слишком высок, превращается в автокарлика.
        - Кто мог выкинуть такую штуку?- принялась соображать моя жена.
        - Наверняка какой-нибудь хулиган.
        - Ты полагаешь, тут водятся хулиганы?
        - О, хулиганов хватает где угодно,- ответил я с убеждением.- Думаю, даже в небесах.
        - В небесах одни только ангелы,- запротестовала жена.
        - Ну так среди них попадаются и хулиганы.
        - Вот ещё! Интересно, как это они там хулиганят?
        - Да мало ли как? Крылья, например, у других ангелов подрежут, покорёжат у святого нимб над головой, дёрнут ангелицу за косу, притаятся за тучкой и подставят ножку старому заслуженному ангелу со стажем или, например, заорав благим матом, перепугают маленьких невинных ангелочков. Должен же кто-то выделывать все эти безобразия в небе…
        - Было б лучше, если б ты знал, кто занимается хулиганством здесь, на земле, а не в небе, - отрезала жена.- Что нам теперь делать? -Что может быть хуже, чем автомобиль без колёс?
        - А вот я знаю,- ответил я решительно.
        - Ну что? - осведомилась с усмешкой жена.
        - Колёса без автомобиля. Здесь была бы загадка куда сложнее той, которую нам предстоит разгадать. Согласись со мной: проще забрать колёса и оставить автомобиль, чем забрать автомобиль и оставить колёса.
        - Не слишком ли ты разговорился? Я думаю, стоит поискать, нет ли где поблизости колёс.
        И она была права.
        Мы достали фонарики и принялись прочёсывать местность, описывая вокруг Камилла круги, которые становились всё шире.
        Поиски принесли кое-какие плоды. В лощине мы обнаружили два диска, под можжевельником - несколько болтов, в черничнике валялись все четыре покрышки, третий диск был прислонён к толстому стволу сосны, а четвёртый мы извлекли из густо разросшегося терновника, изрядно поцарапав о шипы руки. На подстилке из мягкого моха валялись остальные болты, и наше счастье не имело бы границ, если б мы обнаружили ещё и камеры. Но камер как не бывало.
        - Послушай, у нас в самом деле были камеры?- спросила, всё более волнуясь, моя жена.
        - А ты как считаешь?- осведомился я.- Как бы мы иначе, интересно, ехали?
        - О…- фыркнула она в ответ,-у многих машин уже бескамерные покрышки…
        - Только не у Камилла.
        - Что тебе мешает,- сказала жена.- Представь себе, что они бескамерные.
        - Ничего не получится,- отрезал я.- Для бескамерной покрышки нужен специальный диск… Да что я с тобой буду говорить на эту тему, ты и так ничего не понимаешь.
        - Ты должен что-то предпринять. Не можем же мы оставаться тут на зимовку. Да и отпуск кончается. Через несколько дней нам обоим на работу. Самое позднее завтра вечером необходимо уехать отсюда. Не то опоздаем на службу.
        - Легко говорить: уехать… А как? Без камер?..
        - Может, одолжить у кого-нибудь?- задумалась жена.
        - Одолжить? Кто одолжит тебе камеру, если путешествует сам? Таких добряков не бывает. А потом нам нужна не одна камера, а целых четыре.
        - Три.
        - Не три, а четыре,- втолковывал я жене.
        - А я тебе говорю: три. Одна камера у нас ость.
        - Где?- осведомился я с интересом.
        - Да на тебе.
        - На мне?
        - На тебе, на тебе…
        - В самом деле…- подтвердил я, притронувшись к надетой через плечо камере. Я так и не снял её, придя с пляжа.- В самом деле, камера у пае есть, но ещё вопрос, подойдёт ли она к нашим колёсам.
        - Сперва проверь, потом говори,- заметила! жена.
        Я стянул с себя камеру, включил фары Камилла и стал внимательно рассматривать камеру.
        - Вот тебе на,- сказал я минуту спустя.-: Представь себе, это наш размер. И что самой удивительное, на ней красная заплата как раз возле ниппеля.
        - Ничего удивительного не вижу,- заявила жена.
        - Ты не видишь, а я вижу. У одной из наших камер была точь-в-точь такая заплата.
        - Наверняка у многих камер на свете такие заплаты…
        - Да ведь я сам её клеил. Готов поклясться, что это моя камера и моя заплата.
        - Просто случай, совпадение обстоятельств.
        - Как хочешь, так и думай,- сказал я примирительно,- Надо ещё пораскинуть мозгами, как найти три остальные камеры.
        - Лучше всего известить округу.
        - Как же ты это сделаешь?
        - Соберу собрание.
        - Собрание? Кто, интересно, явится на собрание летом, в отпускное время?
        - Придумала!- воскликнула моя жена.- Догадалась! Мы устроим завлекательное собрание, на которое явятся все!
        - Завлекательное… Что это значит?
        - Завлекательное собрание - это такое собрание, которое собранием вовсе не называется, а называется как-нибудь иначе.
        - Ну например?
        - Например, костёр!
        - А что, пожалуй, мысль.
        - Назовём это «Костёр с автомобильным сигналом». Нравится?
        - Нравится. Но почему с автомобильным сигналом?
        - Музыки у нас нет, есть только сигнал Камилла. Вот он и будет вместо музыки.
        - Знаешь, а это оригинально. Тогда за работу. Я собираю хворост для костра, а ты иди приглашай гостей. Чем больше, тем лучше.
        Жена взяла фонарик и углубилась в лес. Проходила она, наверно, с полчаса. А я тем временем выбрал место для костра и собрал веток. Могу по секрету сообщить: я не переутомился. Мне удалось обнаружить поблизости кучу хворосту, собранную, надо полагать, кем-то, кто раздумал разводить костёр, а может, просто спешно уехал.
        «Везение - вот что главное в жизни,- рассуждал я сам с собой.- Если везёт, всё идёт как по маслу».
        Стоило мне это подумать, как я тут же взвыл от боли. Тютюра, которому всегда хотелось нам помочь, влез в хворост, а я, не заметив этого, наклонился, сунул руку изо всей силы глубже в кучу, чтоб захватить охапку побольше, и напоролся на его иглы.
        - Чтоб тебе пусто было!- завопил я в ярости.- Что за дурацкие шутки! Если опять повторится, возьму машинку и остригу тебя наголо! Вот будет видок! Ёж, подстриженный под нулёвку! Такого ещё не бывало! Все ежи умрут со смеху.
        Тютюра не на шутку перепугался и потопал к палатке, а я вновь принялся за хворост.
        Когда в темноте захрустели шаги моей жены, ветки были уложены как полагается. Только поджечь, и всё.
        - Слушай,- сказала взволнованная до крайности жена,- ты не можешь себе представить, как все заинтересовались нашим костром. Все, ну буквально все, придут сюда, чтобы принять участие. Такого сюрприза, говорят, они не ожидали. Какие будут выступления?
        - То есть как «выступления»?- спросил я, изумлённый.
        - А как же! На костре полагаются выступления. Здесь отдыхает множество всяких знаменитостей из артистического мира, из цирка… Можно воспользоваться…
        - Только о выступлениях мне и думать,- пробурчал я.
        - А что?- удивилась жена.- Выйдет очень даже мило.
        - Возможно. Но у меня в голове не выступления. Это просто глупости.
        - А что у тебя в голове?
        - Камеры. Три камеры, без которых нам не выбраться отсюда.
        - А, верно… О камерах я и забыла…
        - Надо так повернуть всё дело, чтоб добиться успеха.
        - Да, да,- поддакнула жена.
        - Лучше всего, если вопрос с камерами выскочит сам собой.
        - Ты рассчитываешь на внезапный манёвр?
        - Вот именно. Внезапность - это испытанный способ.
        - А если не получится?
        - Тогда придумаем что-то другое.
        - А что?
        - Понятия не имею.
        - Может, какой-нибудь конкурс?
        - Конкурс?- подхватил я.- Правильно! Прекрасная мысль. Конечно, конкурс! Гип-гип-ура, мы устраиваем конкурс!
        - Тогда скажи, что это будет за конкурс?
        - И скажу. Это будет гениальный конкурс. Конкурс, который даст нам возможность осмотреть все камеры, какие только найдутся в округе. Это будет конкурс «надуй камеру».
        - «Надуй камеру»?
        - «Надуй камеру». Надо их известить, пока не пришли… Надо дать объявление: пусть каждый явится на костёр с автомобильной камерой. Сбегай ещё разок. Там у них в посёлке наверняка радиоузел или хотя бы мегафон… Пусть объявят конкурс и пусть повторяют объявление каждые пять минут. Мы охватим массы.
        Костёр был великолепен. Хворост ярко пылал, озаряя пёструю компанию вокруг. Мне кажется, никогда, ни на какой поляне мира не было и наверняка не будет такого костра, как наш. Пришли, как я думаю, все отдыхающие, во всяком случае все, кто был поблизости. Со многими мы были уже знакомы по пляжу и по утренним встречам. Однако в большинстве это были незнакомые звери. Чтоб долго не распространяться, скажу только: мне всё время казалось, что это обитатели знаменитого Ноева ковчега расселись на корточках вокруг нашего костра. Впрочем, какой там ковчег, там было добрых три ковчега!
        - Не затеяли б только они между собой драки,- шепнула мне жена, напуганная пестротой этого сборища.
        - Не беспокойся,- ответил я тоже шёпотом.- Не забывай: все они тут в отпуске. А теперь пожелай мне удачи, я начинаю!
        Я вышел на средину, откашлялся и самым непринуждённым тоном сказал:
        - Рад приветствовать вас на нашем скромном костре. Извините, встреча у нас импровизированная.
        Гул одобрения прокатился по рядам.
        - У нас, то есть у меня и у моей жены, появилась мысль,- продолжал я,- отметить сегодняшний вечер, увенчавший столь очаровательный день, который мы имели честь провести, причём совершенно неожиданно, в этом прекрасном уголке нашей планеты. Скажу откровенно: даже в самых смелых мечтах не мог я себе представить, что может существовать нечто подобное.
        Очередная волна одобрения утвердила меня в мысли, что тон избран правильный и я нахожусь на верном пути.
        - Пора нашего отдыха,- продолжал я,- это время безоблачного, абсолютного счастья, пора внутренней просветлённости. Но и у этой поры есть один серьёзный недостаток…
        И тут я заметил: все навострили уши, ловя каждое слово. Даже уши моей жены стали как бы длиннее.
        - А недостаток заключается в том, что она быстро пролетает.
        Все одобрительно заурчали и закивали головами. Значит, попал в десятку.
        - Месяц отдыха - это ничтожно мало. Мне думается, ситуацию следует коренным образом изменить и поменять вещи местами. Нужен одиннадцатимесячный отпуск!
        Послышался рык одобрения. Я уже успокоился, почувствовав: да, я совладал с аудиторией.
        Я покосился на жену и увидел у нее в глазах изумление.
        - Высокий класс,- пробурчала она,- высокий. Жми дальше.
        Используя настроение, я решил втянуть немедленно всех в игру, чтоб потом никто не заприметил, что конкурс придуман нами для достижения личной цели - найти, похищенные, быть может ради* шутки, и спрятанные в неизвестном месте камеры.
        - Для начала мне хочется предложить вам два-три конкурса. Пусть каждый примет участие. Первый конкурс - хождение на двух ногах. В этом конкурсе имеют право участвовать только те, кто ходит на четвереньках. Согласны?
        - Согласны!- рявкнули все в один голос
        - Следующий конкурс - это будет конкурс хождения на четвереньках, причём к участию допускаются только те, кто передвигается на двух ногах. Все одобряют?
        - Не все!- послышался чей-то незнакомый голос.
        - А кто против?
        - Я, - ответил страус, протискиваясь из задних рядов вперёд.- Я против, и моя жена против, и мои дети против.
        - Это отчего же?- осведомился я самым изысканным образом, не желая ни в коем случае рассердить страуса.
        - А оттого, что в этих конкурсах мы, страусы, не имеем абсолютно никаких шансов на победу.
        - Не понимаю…
        - Но ведь всё так просто. Мы ходим на двух ногах и, рассуждая теоретически, могли бы принять участие в конкурсе тех, кто будет соревноваться в ходьбе на четвереньках. Всё было бы прекрасно, но у нас нет дополнительной пары рук или ног. Вот вы, например^ и ваша уважаемая жена можете прогуляться на четвереньках и тем самым принять участие в конкурсе. Ведь вы ходите обычно на двух ногах. А мы - нет. Мы обойдены природой. Нам и в первом конкурсе не участвовать. Мы протестуем.
        «Вот тебе и на!- подумал я про себя.- Так хорошо всё началось, и вдруг… Почему я не предвидел этого заранее? Что теперь делать? Что делать?! Надо немедленно что-то предпринять, иначе настроение у зверей испортится, и тогда всё насмарку…»
        Две-три секунды я вглядывался в глубину, костра, и, словно перескочив оттуда в мою голову в прозрачной пламенной упаковке, явилась гениальная мысль.
        - Ни вы лично,- сказал я,- ни ваша семья не примут участия в наших конкурсах. Но для вас я предусмотрел иную роль. Вы будете судьями.
        Последнее слово я процедил медленно-медленно, рассчитывая на максимальный эффект.
        - Вы принимаете эту миссию?
        - Принимаю, принимаю!- торопливо закричал страус.- Это для меня, знаете ли, честь. Вот чего не ожидал, того не ожидал.
        - О, я счастлив,- заметил я,- что вам по сердцу эта задача. Прошу вас,- обратился я к присутствующим,- поприветствуем эту единственную в своём роде семейную судейскую коллегию. Прошу судей занять места в первом ряду.
        Под громовые аплодисменты страусы протолкались в первый ряд, а я приступил к осуществлению конкурса хождения на двух ногах, предназначенного исключительно для четвероногих.
        От желающих не было отбоя. После отборочных соревнований в финале оказалась тройка соперников: зебра, муравьед и старик бегемот, один из тех картёжников, на которых мы обратили внимание, когда шли утром на пляж.
        Трудно было решить, кто из троих лучше ходит на задних ногах. Под сигналы нашего Камилла, которые ритмически подавала моя жена, сидя за баранкой, финалисты совершали круг за кругом вокруг костра, а судейская коллегия всё не могла решить, кому из них следует отдать предпочтение. Наконец слово взял главный судья - страус:
        - Если говорить об искусстве хождения на двух ногах,- начал он,- то вся тройка владеет им в совершенстве. Изящество и грация у всех безукоризненны. Но поскольку мы должны объявить победителя, то на семейном совете мы пришли к выводу, что первое место следует присудить бегемоту. Наше решение основано на том, что именно ему, как личности с большим весом, труднее всего ходить на двух задних конечностях.
        Решение было встречено бурей аплодисментов и приветственными кликами в честь бегемота. Смущённый триумфом победитель стоял, скромно потупившись, и время от времени приподнимал свой чёрный котелок, который красовался по вечерам на его голове. Так он выражал свое волнение и признательность.
        Во втором конкурсе - хождение на четвереньках - победителем оказался… я. Произошло это, вероятно, потому, что я был единственным его участником. Больше желающих не оказалось. То есть был, собственно, ещё один желающий - моя жена, но ей пришлось выбыть из конкурса, так как иначе некому было бы играть на сигнале.
        Итак, я стал победителем, и вместе с бегемотом мы совершили круг почёта.
        Когда приветственные клики в нашу честь отзвучали, я вновь выступил на средину и, дав жене знак, чтоб она изо всех сил нажала на сигнал, крикнул как можно громче:
        - А теперь, уважаемая публика,- гвоздь нашего вечера! Конкурс, каких ещё не бывало! Забава забав! Шутка шуток! Сюрприз сюрпризов! Вершина вершин! Вы ещё не знаете, о чём речь… Даже ещё не представляете… Вам даже не вообразить, что может существовать такое состязание… Итак, мы начинаем! Прошу приготовиться к конкурсу под названием «Надуй камеру»!
        - Ооооооо!- вырвалось из десятков уст, так что эхо пошло гулять по округе.
        - Кто принёс с собой камеру, шаг вперёд!
        На площадку у костра выскочило сразу зверей пятнадцать. Нечто вроде смотра туристов и парада камер, начиная с велосипедной и кончая камерой от тракторного колеса.
        - Великолепно!- воскликнул я, молниеносным взглядом оценив всю коллекцию.- А теперь разделимся по категориям. Отдельно те, кто с велосипедными, отдельно, кто с мотоциклетными, отдельно, кто с лично-автомобильными, и отдельно, кто с тракторно-трейлерными.
        Участники вели себя безупречно, и все указания выполнялись без разговоров. Не стоит пояснять, что меня словно магнитом тянуло к автомобильным камерам, только они меня и интересовали. Но проявлять любопытство в этот момент было бы опрометчиво. И я решил: буду как можно осторожнее. Во имя пользы дела. Камеры, впрочем, не были ещё наполнены воздухом, а ведь известно, что об их размерах* и форме можно судить только тогда, когда они надуты.
        - Чтоб выровнять шансы,- воскликнул я,- мы разыграем конкурс в разных категориях! Прошу сунуть в рот ниппель и по моему знаку начать надувание. Раз, два… О, извините, пожалуйста,- обратился я к леопарду,- вы совершили фальстарт. Начали дуть, прежде чем я произнёс «три». Так не полагается. Прошу немедленно выпустить воздух из камеры. В противном случае я буду вынужден вас дисквалифицировать.
        Леопард зарделся от стыда и тут же стал выдавливать из камеры свой выдох, который он уже впустил в ниппель, прежде чем я подал команду.
        - Начинаем ещё раз!- воскликнул я.- Все готовы? Отлично. Итак, раз, два, три!
        Все принялись дуть, как сумасшедшие. Набирали как можно больше воздуха в лёгкие, надували щёки и изо всех сил вдували этот воздух в камеру. Некоторые побагровели от натуги и, казалось, вот-вот лопнут.
        С самого начала было ясно, что всего быстрей будут надуты велосипедные камеры, но мне и не снилось, что это произойдёт мгновенно. Едва началось соревнование, как прогремел чей-то бас:
        - Готово!
        - Кто сказал «готово»?- осведомился я.
        - Я, - прогудел бас.
        Я глянул туда, откуда доносился голос, и всё сразу стало ясно. Бас принадлежал огромному респектабельного вида слону. Если ко всему прочему принять во внимание, что он надувал велосипедную камеру, то ничего удивительного, что он оказался первым. Чтоб надутая камера стала твёрже кремня, ему хватило вздоха, какое там, всего четверти вздоха оказалось достаточно.
        Сработано было чисто. Не оставалось ничего другого, как только сказать:
        - Поздравляю. Вы победитель в классе велосипедных камер.
        Остальные меж тем дули и дули напропалую. В тишине, которая воцарилась над поляной, слышалось лишь шипение вдуваемого в ниппели^ воздуха. Камеры увеличивались в размерах, медленно, но неуклонно разбухая.
        Моя жена, чтоб не создавать помех участникам соревнования, перестала нажимать на сигнал. Она подошла ко мне и спросила:
        - Слышишь, какой пронзительный свист?
        - Слышу,- ответил я.- Ну и что?
        - Наверно, кто-то из соревнующихся.
        - Да, но кто?
        - Хорошо бы выяснить.
        - Попробуй.
        Она прошлась вдоль шеренги участников и вскоре вернулась.
        - Один такой зверь, не очень большой. Приехал сюда с гор. Суслик. Говорят, фамилия у него Свистун.
        - Да, да, знакомая фамилия,- отозвался я.- У тех, которые так свищут, глотка на уровне. Может и победить.
        - Сомневаюсь,- покачала головой жена.- У него, по-моему, самая большая камера, то ли от экскаватора, то ли от чего-то еще. Он такую и в две недели не надует.
        - Мы не виноваты, что он себе такую выбрал. Во всяком случае, Свистуна со счетов сбрасываем.
        - В каком смысле сбрасываем?
        - А в том смысле, что камера, в которую он дует, наверняка не от нашего Камилла.
        - Ни малейшего сомнения,- согласилась со мной жена.
        Над автомобильными камерами предстояло еще потрудиться, зато мотоциклетные были, я бы сказал, на подходе. «Еще небольшое усилие,- подумал я, -и мы получим победителя в очередном классе». Участники финишировали, если можно так выразиться, на последнем издыхании. Наконец послышался ликующий голос:
        - У меня всё!
        Этим счастливчиком оказался тигр.
        - Браво!- воскликнул я.- Вы победитель в классе мотоциклетных камер. Может, желаете поделиться с нами какими-нибудь соображениями?
        - С удовольствием,- отозвался тигр, щеря в улыбке свои великолепные зубы.
        - Не расскажете ли нам, давно ли вы стали обладателем этой мотоциклетной камеры?
        - С позавчерашнего дня. Она досталась мне по чистой случайности.
        - Наверняка сожрал мотоциклиста,- шепнула мне жена, которая, надо сказать, отличается порой излишней мнительностью.
        По телу у меня невольно прошла дрожь, но, не подав вида, я громко крикнул:
        - Привет нашему второму победителю!
        Мой крик тотчас подхватили, а тигр принялся раскланиваться во все стороны.
        - Он с трудом сгибается,- стояла на своем моя жена.- Посмотри, посмотри… Наверняка там в желудке мотоциклист.
        - Это уж ты слишком… Кто станет питаться в отпуске мотоциклистами? В отпуске едят клубнику, мороженое, черничные вареники, но никак не мотоциклистов. Мотоциклиста трудно переварить, особенно в наши дни из-за этих шлемов…
        Но времени на разговоры было в обрез, так как близился финиш автомобильных камер, а они-то, как вы знаете, интересовали меня в первую очередь.
        Тишины уже не существовало. Под оглушительные крики публики состязание близилось к концу. Казалось, взять приз предстояло носорогу, но перед последним, решающим выдохом, который должен был принести ему победу, он так неловко коснулся камеры своим рогом, что располосовал её чуть ли не надвое, и из пробоины вышел мгновенно весь воздух, с такими усилиями туда вдутый. Происшествия на финише в спорте не редкость. Ничего не поделаешь.
        При случае я бросил внимательный взгляд на камеру. Не наша.
        Трагедия носорога облегчила победу бобру. Поздравив его с успехом, я убедился, что бобёр дул в нашу камеру. Разумеется, это польстило моему самолюбию, но вместе с тем в груди шевельнулось нехорошее чувство.
        - Камера у вас изумительная,- сказал я бобру.
        - Нет, правда?- обрадовался победитель. Я вижу, вы в этом деле знаток.
        - Да, пожалуй…- улыбнулся я двусмысленной улыбкой и одновременно кивнул жене, подзывая её поближе.- Любопытно, где вы её раздобыли? - спросшг я у бобра.
        - В море…
        - Вот не знал, что в море есть склад с автомобильными камерами…
        - Какой там склад! Она просто плавала на волнах. Я обнаружил её сегодня во время вечернего купания,- невозмутимо пояснил бобёр.- Впрочем, она была не одна, она плавала в обществе подруги. Точно такой же камеры.
        - И где же теперь эта её подруга? - спросил я, волнуясь всё больше и больше,
        - Жена выловила её и забрала с собой. Вон сидит на ней. Боится простыть.
        - А третьей камеры вам не попадалось?
        Но ответа так и не последовало. Раздался оглушительный грохот, и ослепительная молния озарила поляну таким светом, словно вспыхнули миллионы бенгальских огней. В ту же секунду хлынул ливень. Все мгновенно разбежались. Костёр, зашипев, погас, а мы с женой бросились рысью к палатке.
        У самого входа спал Тютюра. Мы впихнули его как можно глубже в угол, чтоб он не притянул своими иглами, как громоотводом, какую-нибудь случайную молнию.
        После этой первой столь потрясающей и никем не ожидаемой молнии на поляне воцарился мрак. Фары Камилла уже во время второго конкурса начали понемногу тускнеть, а теперь и вовсе погасли.
        - Почему они не горят? - с беспокойством спросила моя жена.- Не ударила ли в Камилла случайно молния?
        - Чепуха,- ответил я,- молнии никогда не бьют в автомобили. Не могу объяснить, чем, собственно, это вызвано, но суть, вероятно, в каком-то законе физики. Машина молний не притягивает.
        - Я знаю,- ответила жена.- Знаю. Такой закон существует, но действует, по-моему, только тогда, когда на колёса надеты покрышки. Ведь резина - это изолятор, не так ли?
        Скажу откровенно, здорово она это изложила. Можно сказать, посрамила меня. Я глянул на жену с изумлением.
        - В самом деле,- подтвердил я,- не исключено, что ты права. Может, именно из-за покрышек автомобиль защищен от молний. Но это значит, что Камилл сейчас беззащитен. Хотя скажу: не от молнии погасли фары Камилла, Да и молния ударила далековато.
        - Почему же так темно? Почему не горят фары?
        - Это из-за тебя, моя дорогая, из-за тебя.
        - Из-за меня? - поразилась жена.
        - Да, да, из-за этого твоего музицирования.
        - Какого музицирования?
        - А кто без конца жал на сигнал, кто веселил всех? Кто выдумал этот «Костёр при сигнале»?
        - Не вижу никакой связи,
        - А я вижу. Дело в аккумуляторе. Аккумулятор Камилла и так был не в блестящем состоянии, а теперь эта игра на сигнале и полный свет на фарах его прикончили. Аккумулятора у нас уже нету,
        - Как же нам завтра ехать?
        - Представления не имею. Нет аккумулятора, нет камер, нет ещё многого другого, но проверить уже невозможно, потому что, во-первых, дождь как из ведра, а, во-вторых, никакого освещения у нас нету.
        - Фонарика тоже нет?
        - Нет. Я оставил его где-то у костра.
        - Славная история.
        Мы сидели, скрючившись, на матрасах и слушали в страхе, как потоки воды с шумом обрушиваются над нашими головами на полотняный верх палатки и со стремительностью Ниагары стекают на землю. Ситуация казалась безнадёжной.
        И вдруг в палатке стало светло как днём. Это ещё одна молния разрезала небеса, озарив всё вокруг. Потом вновь наступила темнота, но в ту долю секунды, пока сиял свет, моя жена заметила лежащую сбоку на матрасе бумажку. Кто-то, несомненно, её подбросил, потому что в тот момент, когда мы уходили, записки там не было.
        - Любопытно, что это за бумажка? - сказала жена.
        - Возьми её в руку, держи и не выпускай.
        - А что при этом изменится? Мне её в темноте всё равно не прочесть.
        - Неважно. Держи перед глазами. Как только сверкнёт следующая молния, что-нибудь да прочтёшь.
        Создалось нелепое положение. Мы с надеждой ждали очередной молнии. А ведь обычно бывает не так - люди боятся, как правило, грозы.
        - Что за порядочки,- заворчал я.- Безобразие! Так долго никакой молнии! Что у них там в небесах стряслось? Две молнии и всё? И это называется гроза? Надо будет написать в газету.
        Едва я это сказал, как тут же сверкнуло, загремело со страшной силой, и мы затаили дыхание.
        - Скорей читай! - крикнул я.
        - «Ува-жа-емые гра-жда-не…» - забормотала жена.
        - Да ты скорее, скорее… Вот тебе и на! Молния кончилась.
        В самом деле, молния, хоть и сияла на этот раз долго, закончила своё существование столь же внезапно, как её предшественница, и вновь стало темно, будто в подземелье.
        - Тебе кажется, что всё просто,- стала оправдываться жена. - А записка нацарапана каракулями, словно писал малограмотный. И вспышка всего секунду. Не рассчитаешься…
        Трудно было не согласиться.
        - В таком случае сиди наготове. В любой момент может сверкнуть следующая.
        Гроза, к счастью, шла прямо на нас, и молнии над нашими головами сверкали всё чаще, заливая своим золотистым сиянием внутренность палатки. Моя жена показала себя с наилучшей стороны. Она прочитывала теперь таинственную записку, можно сказать, с опережением по графику. Каждая вспышка - и ещё несколько слов, вырванных, не побоюсь этого выражения, из бездны мрака.
        - «При-ди-те, по-жа-луй-ста…» - разбирала по складам жена.
        - Ну вот. Куда прийти, во сколько? - я дрожал как в лихорадке.
        - Я не успела.
        Молния уже кончилась. Но в тучах вспыхнула следующая.
        - «В двад-цать…» - прочитала при её свете моя жена.
        - Так-так, значит, в восемь часов вечера.
        - Не уверена, там дальше есть, кажется, что-то ещё. Ну да,- продолжала она, когда вновь вспыхнула молния.- «В двадцать один час…».
        - Так-так… В девять.
        - «Бу-ду ждать в ка-фе на мо-ле».
        - Какая тебе ещё моль? - Меня это не на шутку рассердило.- Моли в отпускное время сидят в городе, у них там по шкафам полно работы.
        - Да тут речь вовсе не о моли, а о моле. Такое сооружение, которое вдаётся в море. Где-то там должен быть ресторан. «В ва-ших соб-ствен-ных…»
        - Что в ваших собственных?
        - Ещё не знаю. Придется ждать следующей молнии. Ага, есть. «Ин-те-ре-сах. Де-ло се-се…»
        - Дело се! Дело се! - заговорил я сердито, потому что молния опять погасла.
        - «Се-рьёз-ное,- закончила жена при еледующей вспышке.- В бу-то-ньер-ке у ме-ня будет под-сол-неч-ник».
        - И это всё? - спросил я.
        - Кажется, да,- ответила жена.- Вроде, есть ещё подпись. Потерпи капельку, проверю при следующей молнии.
        Прошла минута, вновь сверкнуло, и она добавила:
        - В самом деле, подпись.
        - Какая?
        - «Ка-мер-ный».
        - Камерный?
        - Да, Камерный.
        - Любопытно. Что это, простое совпадение обстоятельств или же таинственное приглашение, связанное с пропажей наших камер?
        - Не знаю, может, и так.
        - Тогда надо пойти на встречу. Который час? Я взглянул на часы. Светящиеся стрелки показывали полдевятого.
        - Осталось полчаса,- заметил я.- Гроза пошла, похоже, на убыль.
        В это время года грозы столь же внезапно начинаются, сколь внезапно стихают. Так произошло и с этой грозой. Дождь прекратился, молнии сверкали всё реже, гром урчал глуше и, наконец, утих где-то вдали.
        Я надел резиновые сапоги и отправился искать фонарик. К счастью, он тут же нашёлся, я нажал на выключатель и - о чудо! - лампочка вспыхнула. Вода не попала вовнутрь и не повредила батарейки. Я направил луч света на костер. Он уже угас, и над ним вился голубоватый дымок. Я обошёл вокруг костра и, к своему удивлению, обнаружил, что всюду валяются камеры, все надутые, одни немного, другие - почти полностью. Я без труда отыскал камеру бобра, а потом и её подругу - ту самую, на которой сидела бобриха. Но третьей камеры, столь необходимой, нигде не было.
        Неудержимо ползущие вперёд стрелки часов побуждали нас к действию.
        - Пошли на мол,- сказал я.
        - Пошли,- отозвалась жена.- Вот только где он находится?
        - Да уж, наверное, в море.
        - Без сомнения. Но в какую сторону идти?
        - Видишь, вон там как бы зарево. Не пойти ли нам в ту сторону?
        - Попробуем. Что мы при этом теряем?
        Мы пересекли лес, дошли до пляжа, а потом направились берегом в сторону огней.
        Так мы очутились у мола, в ярко освещенном центре необыкновенного курорта. Время приближалось к девяти. На широких улицах, в кафе и в тенистых аллейках - всюду полно отдыхающих, однако лишь мы двое были людьми. Время от времени нас приветствовали знакомые - и по пляжу, и по костру. Да, мы не ощущали здесь себя чужаками.
        У самого мола мы обнаружили построенный в современном стиле ресторан.
        - Наверное, здесь,- предположил я.
        - Наверное,- подтвердила моя жена. Мы переступили порог.
        Оркестр наигрывал какую-то весёлую мелодию, и на паркете было множество пар, оригинально составленных. Я умирал от смеха, глядя на танцевальные конвульсии дородного медведя рядом с убранной в свой серебристый мех ламой, наблюдая за отчаянием тапира, когда идущая с ним в паре кенгуриха бросала его, чтоб удивить мир своим австралийским подскоком. Увы, нам не дано было насладиться этим зрелищем. Мы пришли сюда с совсем иной целью.
        - Ищи подсолнечник,- шепнул я жене.
        - Я сама смотрю во все глаза,- отозвалась жена,- но пока ничего не вижу.
        - Придётся пройтись вдоль столиков,- пробормотал я.
        - Слушай, а что, если он пришёл намного раньше нас, а?
        - Какое это может иметь значение?
        - А вот какое,- втолковывала мне жена.- Представь себе, он пришёл задолго до нас с этим своим подсолнечником и, не зная, как убить время, стал со скуки выковыривать и лузгать семечки…
        - Ну и фантазии у тебя,- не удержался я.
        - А что, вполне обоснованные. Розу или, скажем, гвоздику жевать не станешь, ну а подсолнечник? А раз он его подрастрепал, он уже не оставит обгрызанный подсолнечник в бутоньерке. Ты бы, например, оставил?
        - Я без бутоньерки,- ответил я.- Я в спортивной рубашке, а у спортивных рубашек бутоньерок не бывает.
        - Неважно,- прервала жена.- Ищем.
        - Ищем.
        Мы ходили от столика к столику, рассматривая в особенности тех, кто сидел к нам спиной. Но подсолнечника как не бывало.
        - Я думаю, рост у него должен быть приличный,- сказала жена.
        - Почему ты так считаешь?
        - Будь он маленького роста, он не стал бы вставлять в бутоньерку подсолнечник. Можешь ты себе, например, представить хомяка с подсолнечником в бутоньерке?
        - Да, трудновато. Обойдётся маргариткой или незабудкой.
        И вдруг жена схватила меня за руку.
        - Видишь, там, в углу?
        Я глянул в указанном направлении и увидел нечто рыжее, такое рыжее, что в глазах у меня зарябило. В бутоньерке у рыжего субъекта красовался огромных размеров подсолнечник.
        Мы подошли к столу.
        Завидев нас, рыжий сорвался с места, зашаркал ногами, как офицер австрийской кавалерии, запрыгал и, кланяясь, произнёс:
        - Рад вас приветствовать! Я был уверен - вы придёте! Разрешите представиться: Камерный,
        Едва мы уселись, как наш новый знакомец, подкрутив рыжий ус, спросил:
        - Что прикажете заказать?
        Мы взглянули друг на друга и в ту же секунду поняли, как здорово мы проголодались. С самого завтрака во рту - ни крошки. Да, случается, что во время отпуска, наслаждаясь летом и радостями погоды, вы забываете о пище. Но рано или поздно аппетит берёт своё.
        - Мы с удовольствием перекусим,- отозвался я.
        Камерный протянул моей жене меню. Пробежав его глазами, она сказала:
        - Мне бы хотелось цыплёнка табака, а тебе? Я не такой уж поклонник этого блюда, но, чтоб
        не создавать повару трудностей, я ответил:
        - Ладно, и мне цыплёнка.
        Щёлкнув пальцами, Камерный подозвал официанта. Переваливаясь с боку на бок, к нашему столику характерной походочкой подкатился официант. Это был рослый пожилой пингвин. В своём вечернем чёрно-белом туалете он выглядел импозантно.
        - Слушаю,- сказал он, склонив набок голову и с любопытством на нас поглядывая.
        - Пожалуйста, три цыплёнка табака,- сказал Камерный.- Только чтоб были как следует ощипаны!
        - Можете не беспокоиться. У нас ощиплют что надо.
        Официант исчез, а Камерный, понизив голос, заметил:
        - Я полагаю, вы уже догадались, с какой именно целью я назначил вам здесь свидание.
        Мы оба закивали головами.
        - Лично я ни за что не хотел бы оказаться на вашем месте. Что может быть хуже непригодной к употреблению машины?
        - Верно,- согласился я с нашим новым знакомцем,;- тем более что речь идёт всего лишь о какой-то дурацкой камере.
        - Ну не такая уж она дурацкая,- возразил Камерный. - Без этой камеры вы далеко не уедете.
        Наступило тягостное молчание, которое прервал в конце концов наш новый знакомый:
        - Не будем тратить попусту времени. Я изложу суть дела. Мне известно, где находится эта камера.
        - Где?- воскликнули мы с женой.
        - О, совсем близко. Она в целости и сохранности, можете быть спокойны.
        - Прошу вас, скажите где, мы пойдём и возьмём её,- загорячилась жена.
        - О, это не так просто!- отозвался наш рыжий приятель.
        - Вас, вероятно, интересует вознаграждение?- поинтересовался я не слишком любезно.
        - Вы угадали.
        - Сколько?- спросил я резко.
        - О, дело не в деньгах.
        - Тогда в чём же?
        - Речь идёт об услуге.
        - Мы можем оказать вам какую-то услугу?
        - Вот именно. Вы мне услугу, и я вам тоже. Услуга за услугу.
        - Что ж это за услуга?
        - Так, ерунда, пустячок…
        - Ну а конкретно?- стал настаивать я.
        - Конкретно… конкретно…- забормотал наш собеседник.- Конкретно это… Как бы это сказать… Речь идёт об автостопе.
        - Забрать вас автостопом?
        - Вот именно.
        - Куда?
        - О, это безразлично. Лишь бы покинуть это место.
        - Вам здесь наскучило?
        - Ещё бы! Торчу здесь уже почти полгода.
        - Отчего же не уезжаете?
        - Не пускают. Я тут выдающаяся личность. Чуть приезжает новая смена, начинают требовать, чтоб я их развлекал. Скажу по секрету, моя фамилия вовсе не Камерный. Я написал так только для того, чтоб вы скорее сюда явились. Я иллюзионист и совершаю трюки, которые здешняя публика обожает. Потому-то за мной и следят, но я не могу больше видеть этого моря, этого леса, этого мола, ресторана…
        - Здесь так очаровательно!- не утерпела моя жена.
        - Разве я спорю?- заметил Камерный.- Но и очарование может приесться.
        Этот важный разговор был прерван официантом-пингвином, который явился с заказанными цыплятами.
        Выглядели они великолепно: с золотистой корочкой, подрумяненные, а потрясающий запах сам собой проникал в ваше нутро.
        Перед каждым из нас пингвин поставил тарелку с жареным цыплёнком. Гарниром служил картофель во фритюре и тёмно-красная салатная капуста, искусно разложенная вдоль поджаристого крылышка.
        Не теряя ни секунды, мы схватились за ножи и вилки.
        Ещё мгновение, и лезвия вонзились бы в аппетитную корочку этого лакомого блюда, как вдруг у нас на глазах цыплята стали молниеносно обрастать перьями. Едва они обросли перьями, как появились головы, гребни, шпоры, когти. Они ожили, зашевелились и, весело кудахтая, принялись копаться каждый в своей тарелке.
        Мы с женой онемели от ужаса. Взглянули на нашего соседа. А у того плясали в глазах искорки смеха.
        - Я люблю их больше именно в таком виде,- заметил он.- Этим ещё повезло, что я не голодный. Не то я б их всех съел.
        И, обратясь к официанту, добавил:
        - И это вы называете хорошо ощипанными цыплятами? Прошу немедленно отослать их повару.
        Официант-пингвин стоял поодаль и только качал головой.
        - Ох, дорогой лис, уж если вы отмочите какую шутку…
        Когда пингвин с кудахтающими и трепыхающимися цыплятами исчез на кухне, лис, улыбаясь от удовольствия, поднялся со стула и сказал:
        - Извините, я только на минуту. Пойду и позвоню. Распоряжусь, чтоб камеру прислали мне телефонным способом…
        - Телефонным?- удивился я.- Разве можно прислать что-то телефонным способом?
        - Можно. Если не верите, прошу со мной,- предложил мне лис
        - Что же,- откликнулся я.- Схожу с удовольствием.
        По дороге в гардероб, где находился телефон, я внимательно разглядывал иллюзиониста. Надо же, как это я клюнул на этого Камерного? А ведь с первого взгляда видно: лиса лисой.
        Да и потом вся эта его не поддающаяся сомнению рыжина.
        Лис снял трубку, набрал номер и минуту спустя сказал:
        - Китя? Это Фуня. Возьми в кармашке моего старого жилетика ключ от буфета. Там, на третьей полке справа, найдёшь ключ от письменного стола. Открой стол и в левом тайнике обнаружишь ключик на розовой ленточке. Открой им копилку, там несколько монеток и ключ от висячего замка в подвале. Спустись вниз, отопри подвал и в углу под картошкой ты нащупаешь ключ от сейфа, который стоит у тебя в комнате под портретом твоего дедушки-песца. Открой сейф, на верхней полке - автомобильная камера. Возьми и немедленно пришли телефонным способом. Я буду у аппарата.
        Всё услышанное меня ошеломило. Думаю, впрочем, на кого угодно это произвело бы сильнейшее впечатление. Какая бестия, как он всё устроил!
        А лис стоял у стены и, равнодушно уставясь на телефон, погрузился в ожидание.
        - У вас здесь квартира?- осведомился я.
        - Откуда!- возразил он.- Я живу у сестры.
        - У сестры Кити?
        - Да.
        - Отчего же не в гостинице или не в пансионате?
        - Не люблю. Домашняя атмосфера мне ближе. Что может быть лучше семейной норы?
        - Здорово вы потрудились, пока прятали эту камеру.
        - Я не имел права рисковать. Вся моя надежда, вы понимаете…
        Тут он замолк и стал прислушиваться.
        - Ты готова? Отлично. Начинай передачу.
        Он жестом извинился и прервал наш разговор, а я, не веря собственным глазам, стал наблюдать, как из телефонной трубки понемногу что-то вылезает. Не было никаких сомнений: оттуда с величайшим трудом вытискивается моя автомобильная камера.
        Передача отняла много времени. До сих пор для меня остаётся загадкой, на каком принципе основывалась эта операция, но факт остаётся фактом: примерно через четверть часа вся камера вылезла из телефонной трубки.
        Лис тут же мне её вручил со словами:
        - Будьте любезны. Теперь у вас комплект.
        Мы возвратились к столику. Жена тем временем заказала оладьи и уже почти справилась со своей порцией.
        - Я хотела заказать свиную отбивную, но решила воздержаться. А вдруг, думаю,- сказала моя жена,- отбивная прямо на тарелке превратится в свинью. Да ещё завизжит. О, я вижу, у тебя камера…
        - Да,- ответил я,- у меня камера.
        - Где ты её раздобыл?
        - Её передали телефонным способом.
        - Телефонным способом? Не может быть!
        - Очень даже может. Я видел собственными глазами.
        - Ты надо мной издеваешься.
        - Отнюдь.
        - Всё равно я тебе не верю.
        - Но я клянусь, клянусь… Если тебя интересуют технические детали, спроси у нашего друга… Он даст профессиональные объяснения.
        Лис откашлялся, глянул глубоким взором моей жене в глаза и сказал:
        - Ни о каких технических деталях пока не может быть речи. Изобретение находится в стадии испытания и строго засекречено.
        - Всё ли возможно пересылать телефонным способом?
        - В будущем телефонным способом можно будет переслать любую вещь,- уклончиво ответил лис.
        - А сейчас?- не отступалась жена.
        - А сейчас? Сейчас только некоторые, наиболее, так сказать, растяжимые.
        - И вы изобретатель этого способа?
        - Да, я,- не без самодовольства подтвердил наш рыжий знакомец, и в хитрых глазках промелькнуло удовлетворение.
        Радость, испытанная в связи с находкой камеры, не позволяла мне раздумывать над необъятными возможностями этого изобретения. Хотелось как можно скорее вернуться в палатку, выспаться, чтобы с рассветом приступить к монтировке колёс. У меня даже аппетит пропал.
        Я показал знаком жене, что пора уходить. Она кивнула в ответ.
        - Очень приятно было провести время в вашем обществе,- сказал я, поднимаясь со стула,- но нам пора.
        - Как? Вы уже уходите?
        - Завтра нам в дорогу,- пояснила жена,- а день, знаете ли, был сегодня у нас необыкновенный и, я бы сказала, утомительный.
        - Понимаю,- отозвался на это лис.- Очень даже понимаю. Однако своим уходом вы сильно меня огорчите. Тем более что настоящая забава только ещё начинается.
        - Мне кажется, публика и без того неплохо развлекается.
        Оркестр и в самом деле играл с необычайным азартом, а единственная в своём роде толпа танцоров безумствовала на паркете. Плясали под модную песенку, знакомую нам по пляжу:
        Сегодня знает свет
        Об этой личной драме,
        Мой лоб во цвете лет
        Украшен был рогами.
        Более всего неистовствовали, разумеется, юные козочки, вертевшиеся в танце с бородатыми козликами. Время от времени в толпе мелькал и кое-кто из павианчиков, тех самых, с которыми я сегодня купался.
        В какой-то момент мне даже показалось, что один из них иронически улыбнулся, заметив зажатую у меня в руке камеру. Она была, конечно, изрядно помята вследствие передачи её по телефону, но оказалась тем не менее в полном порядке. Я не понял, что, собственно, означала эта его ироническая усмешка.
        Наш официант, пингвин, видя, что мы собираемся уходить, подскочил к столику.
        - Сколько с нас за оладьи?- спросил я.
        - Вы ничего-ничего не платите,- ответил, низко кланяясь, официант,
        - То есть как ничего?- поразился я. Такое происходило со мной впервые.
        - Вы ничего не платите, абсолютно ничего,- заволновался пингвин и, достав блокнот, стал писать какие-то цифры.
        - Тем не менее я всё-таки попросил бы счёт.
        - Одну секундочку,- отозвался пингвин.- Секундочку. Вот, пожалуйста!
        И протянул мне листок бумаги с нацарапанными на нём каракулями.
        - 4 у, 2 с, 9 ч,- прочитал я.- Что это такое?
        - Это итог,- любезно пояснил официант.
        - В каком смысле?
        - В нашем.
        - Но что это значит?
        - Это значит в нашей валюте. Она имеет хождение на нашей территории. Счёт за съеденные вашей высокочтимой супругой оладьи равен 4 у, 2 с, 9 ч, или, иначе говоря, четырём удодам, двум снегирям и девяти чижикам.
        - Удоды… снегири… чижики…- пробормотала жена.- Так ведь это же птицы!
        - Весьма возможно,- поспешил согласиться официант, который был хорошо воспитан и считал, что клиент всегда прав.- Весьма возможно. Но это прежде всего наша валюта.
        - Откуда ж мне взять такие диковинные деньги?- воскликнул я, не на шутку взволнованный, опасаясь, что произойдёт конфуз: воспользовался услугами ресторана, и вдруг выяснилось, что не в состоянии заплатить по счёту. Получается, что ты аферист.
        - Да вы не волнуйтесь,- принялся успокаивать меня официант.- Не вы должны мне платить, а я вам.
        - Вы мне? Но за что?- спросил я вне себя от удивления.
        - То есть как за что? За оладьи.
        - Так ведь оладьи съела моя жена.
        - Вот именно,- подхватил официант.- Ваша жена оказала нам честь, съев наши оладьи. За это ей причитается вознаграждение. Принцип нашей фирмы заключается в следующем: если кто-то что-то у нас съел, он должен запомнить это на всю жизнь.
        - Должна признаться, оладьи были потрясающие,- заметила моя жена.- Уж не упомню, ела ли я когда-нибудь такие оладьи!
        - Вот видите!- радостно воскликнул официант и, достав объёмистый кожаный кошелёк, принялся отсчитывать названную сумму.- Вот вам: 4 у, 2 с, 9 ч. Жаль только, что заказали такое скромное блюдо. Потому и счёт небольшой. Но мы надеемся, в следующий раз…
        - Я этих денег не возьму!- воскликнул я, считая, что тут затронута моя честь.
        Лис, слушавший до сих пор с улыбкой весь наш разговор, стал вдруг очень серьёзен.
        - Ни в коем случае не спорьте!- раздался в моём ухе его свистящий шёпот.- Это будет тяжёлое оскорбление. Ещё неизвестно, чем всё это кончится.
        - Вы полагаете?..
        - Да. Спрячьте, пожалуйста, немедленно деньги.
        Поняв, что иного выхода нет, я собрал положенные на столик монетки и сунул в карман.
        Официант был на седьмом небе от счастья и заулыбался, а затем, отвесив на прощание низкий поклон, ушёл всё той же походочкой в глубину зала.
        Мы встали и направились к двери,
        - Жаль, что вы уже уходите,- твердил лис.- В самом деле жаль,- Только сейчас, как я уже говорил,- начинается самое интересное. Такой забавы вы наверняка ещё не видали.
        - А какая забава?- осведомилась моя жена, которая всегда была почему-то любопытнее меня.
        - Игра в апельсины.
        вило, ничего не делал, а я меж тем качал* да качал до потери сознания.
        Даже вылезший из палатки Тютюра, которого разбудило шипение насоса, присел поблизости и следил сочувственно за моей деятельностью. Он попытался даже мне помочь. Несколько раз пробовал сунуть свою мордочку в ниппель, чтобы дыхнуть вместе с насосом.
        Около восьми всё было уже готово. Камилл стоял вновь на своих четырёх колёсах, зато я свалился под сосну, чтоб прийти в себя.
        Две или три минуты мне суждено было полежать в покое, как вдруг прилетела большая пёстрая птица и, точно прилепившись к сосне, принялась стучать по стволу. Удары были то реже, то чаще, совсем как у радиотелеграфиста.
        Моя жена, в прошлом харцерка (Харцеры - скауты в современной Польше), разбирается в азбуке Морзе, владеет как звуковой, так и световой сигнализацией. Услыхав этот стук, она тут же закричала:
        - Слушай, он что-то сообщает.
        - Кто?
        - Ну дятел, который сидит у тебя над головой.
        - Что именно?
        - Минуточку, надо послушать внимательней.
        - Ну так послушай и переведи мне, если что-то ещё помнишь.
        - Конечно, помню,- ответила жена и обратилась вся в слух.
        Ещё несколько ударов эхо разнесло по поляне.
        - Ну что он там говорит?- спросил я, заинтригованный.
        - Он говорит: «Доброе утро, вот и я».
        - Пока ничего особенного. Продолжай приём.
        Дятел вновь долбанул несколько раз по стволу, а жена перевела:
        - Говорит, что уже восемь.
        Я взглянул на часы. В самом деле, восемь.
        - Это и без него известно,- буркнул я, нимало этим не взволнованный.
        Теперь постукивание шло без пауз,
        - Он сообщает, что договаривался с нами на восемь и что явился без опоздания.
        - Я с ним не договаривался,- бросил я угрюмо.
        - И я тоже. Может, Тютюра?
        - Сомневаюсь.
        - Но он настаивает,- продолжала жена,- уверяет, что договорился.
        - Это выше всякого понимания!- воскликнул я.- Я не только ни с каким дятлом не договаривался, больше того, у меня в жизни ни одного знакомого дятла не было. Не помню даже, чтоб у кого-то из родственников был знакомый дятел».. Может, в твоей семье?
        - Откуда!- запротестовала жена.- Я и слыхом не слыхала. А он всё долбит да долбит, что договаривался…
        - Требуй разъяснений.
        - Каким образом?
        - Постучи так же, как он. Умеешь или не умеешь?
        - Конечно, умею. Но ведь клюва у меня нету.
        - Что правда, то правда,- согласился я.- Знаешь что, возьми из багажника молоток или клещи и постучи о ствол. Я думаю, этого будет достаточно.
        Жена вынула из багажника молоток, и минуту спустя поляна огласилась двойным перестуком. Теперь это был уже разговор. Сперва слышался молоток, стучавший внизу по стволу, затем j сверху ему отвечал клюв.
        Продолжалось так минут десять. Наконец моя жена, изрядно настучавшись, сказала:
        - Ну, кажется, я всё выяснила. Ты знаешь, кто это?
        - Понятия не имею,- ответил я, поскольку и в самом деле не имел ни малейшего понятия.
        - Это наш вчерашний знакомец.
        - - Какой?- переспросил я, по-прежнему недоумевали- Мы вчера перезнакомились с такой уймой всякого зверья… Но дятла я что-то не припомню.
        - Это тот, самый последний, который достал нам четвёртую камеру… которого мы обещали взять автостопом. Ну, вспомнил или нет?
        - Ещё бы!- воскликнул я,- но тот был совсем другой.
        - Совершенно верно. Однако, прощаясь, он сказал, что переоденется.
        - Переоденется?.. Но ведь это уже называется преобразиться, а не переодеться. Переодеться - это, скажем, надеть другой костюм, ну, приклеить бороду… Вот что значит переодеться. Женщина может переодеться мужчиной, ребёнок - стариком, волк - бабушкой, мельник - трубочистом. Всё это известно. Но здесь…
        - Кто знает, может, это и есть высшее искусство переодевания, а? Впрочем, тебе-то что? Пусть с нами едет, раз так напрашивается. В виде птицы его и брать удобнее: займёт меньше места.
        - Ладно,- ответил я, махнув рукой,- Мне всё равно. Постучи ему, что мы его забираем. Только пусть подождёт и посидит на сосне, пока я завожу машину.
        Жена стукнула раз пятнадцать по дереву, сообщив дятлу моё решение. Это, по-видимому, его удовлетворило. Он закивал мне в знак согласия своей маленькой головкой.
        Время меж тем шло своим чередом. Вылезшее из дальних зарослей солнце стало взбираться по веткам сосен всё выше в прозрачно-голубое, очищенное от облаков утренним ветром небо.
        - Пакуй вещи,- сказал я жене.- Пора.
        - А как, интересно, ты сдвинешься с места, раз аккумулятор сел?- засомневалась не без причин жена.
        - Попытаемся завести на ходу.
        - Кто же, скажи, пожалуйста, нас будет толкать? Тютюра?
        - Придётся сходить и поискать кого-нибудь, кто нам поможет. Лучше всего сходить тебе.
        - Кто ж будет без меня паковаться?
        - Не беспокойся. Я сделаю это в два счета,- заверил я.
        Несколько привычных движений, и палатка лежала на земле. Я сложил её как полагается и затолкал в чехол. Потом выпустил воздух из матрасов, собрал всякую мелочь и впихнул в багажник баллончик с газом и переносную плитку.
        Дятел беспрерывно что-то выстукивал, но, поскольку жена ушла, а сам я азбукой Морзе не владею, я до сих пор так и не выяснил, чего он мне там втолковывал. Во всяком случае, через каждые две-три минуты он спускался всё ниже, словно желая тем самым напомнить о моём обещании. В конце концов не постеснялся сесть на Камилла и принялся долбить клювом кузов.
        Это было уж слишком. Терпеть не могу, когда ковыряют лак. Я отворил заднюю дверцу и пригласил его жестом в салон.
        Там сидел уже Тютюра, готовый к дороге. Они только мельком взглянули друг на друга и молча замерли каждый в своём углу. Именно так ведут себя путешественники в самом начале. Потом, по прошествии какого-то времени, атмосфера меняется, становится дружеской. Я знал об этом по опыту и был уверен: отчуждение исчезнет.
        Жена не подкачала. Она явилась во главе огромной толпы отдыхающих. Все готовы были толкать наш автомобиль даже несколько километров подряд, пока двигатель не заведётся. Это представлялось им упоительным развлечением.
        Кого только в этой толпе не было! Друзья по пляжу, приятели по ресторану, были те, кто знал нас просто в лицо, и те, кто был знаком с нами понаслышке. Явился даже кабан, с которым я не встречался со вчерашнего утра.
        - С дорогой всё в порядке,- шепнул он мне, потёршись о меня боком.- Утрамбована. Можете быть спокойны.
        Только сейчас мне пришло в голову, что, по его словам, вскоре после нашего приезда дорога на поляну была перекопана, чтобы не выпустить нас отсюда. Но времени на размышления у меня не оставалось, потому что жена кричала:
        - Ты только посмотри, какая любезность! Все пришли нам помочь! Сумеешь ли ты хоть как-то отблагодарить их за это?
        - В самом деле,- заметил я со смущением,- какие у нас для этого возможности?.. Что бы такое придумать…
        - А я знаю! Возьми фотоаппарат и сделай общий снимок. Всем на память!
        - А что? Прекрасная мысль!- поддержала жирафа,
        - Да, да, да, сфотографируйте нас, пожалуйста!- пробасил лев.
        - Восхитительно!- принялась твердить зебра,- восхитительно!
        - Фо-то-гра-фия!- стали скандировать все.- Да здравствует фо-то-гра-фия!
        Я достал из рюкзака аппарат. К счастью, я недавно вставил в него новую плёнку. На ней было не более двух снимков.
        - Прошу сгруппироваться,- сказал я.- Может быть, лучше всего вокруг машины.
        Все с готовностью заняли места, а я отошёл немного назад, так, чтобы вместить всех желающих в кадр. Глянул в видоискатель, навёл на резкость, проверил, всё ли в порядке.
        Композиция была отличная. В центре находился Камилл, вокруг Камилла наши гости, среди них моя жена, и всё в обрамлении высоких сосен. Освещение прекрасное. Не оставалось ни малейшего сомнения, что и снимок получится великолепный.
        - Внимание!- сказал я.- Не шевелиться! И щёлкнул.
        - Спасибо,- сказал я зверям.- Надеюсь, фотография будет удачной.
        По толпе, как это всегда бывает в таких случаях, пронёсся вздох удовлетворения, а моя жена, взглянув на часы, заметила:
        - Было очень приятно, но пора. Можно уже садиться?
        - Разумеется!!!- гаркнула толпа, напирая со всех сторон на машину.- Уж мы толканём!
        Я отвесил прощальный поклон и сел за баранку. Рядом устроилась жена. Хлопнули дверцы. Я выжал сцепление и включил первую скорость.
        - Начинайте, прошу!- крикнул я, высунувшись в окно.
        Толпа поднажала. Камилл покатился по поляне, сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее. Я включил зажигание и, когда те, кто толкал, разогнались почти до бега, рывком отпустил сцепление. В двигателе у Камилла что-то забулькало, и он отозвался ровным.. привычным стуком.
        Мы были спасены.
        На прощание мы не менее трёх раз объехали поляну и без четверти одиннадцать очутились на той самой просеке, по которой прибыли в этот лес Звери дружески нам махали.
        - Счастливого пути! Счастливого пути! Счастливого пути!
        В конце концов всё стихло, слышался лишь шум двигателя да скрип амортизаторов на ухабах.
        Прежде чем свернуть на автостраду, я остановился.
        - Где у тебя эта карта?- спросил я у жены. Та протянула руку назад и без слова подала
        мне карту.
        - Надо выяснить, правильно ли мы едем,- заметил я.- Сейчас, сейчас, дай-ка посмотрю… Ага, вот автострада… Вот боковая дорога… А вот пятно… Представь себе, из пятна мы уже выехали.
        - Выехали из пятна?
        - Да. Только что. Сию минуту.
        - Всё это так похоже на сон. Хорошо, что ты сделал перед отъездом снимок. По крайней мере останется что-то на память от приключения.
        Я сидел, запершись в своей тёмной фотографической каморке, и всматривался в только что проявленную фотографию. Там была поляна, высокие деревья, был наш Камилл, и… всё. Ни намёка на яркую, я бы даже сказал, многоцветную толпу зверей. Не было даже моей жены, которая там среди них стояла. Просто поляна, деревья и машина. Самая что ни на есть заурядная фотография, какие делают сотнями тысяч каждое лето в отпуске досужие туристы.
        Может, я плохо проявил? Недодержал снимок в проявителе? Может, ещё какая ошибка?
        И я решил попробовать ещё раз. «Подержу подольше в проявителе,- подумал я,- вот тогда всё и увижу».
        Увы! Я пробовал несколько раз подряд. Но чем дольше держал снимок в проявителе, тем больше он чернел, и в конце концов изображение исчезало. Ни поляны, ни деревьев, ни Камилла.
        «Такое впечатление,- пробурчал я,- будто этого приключения в пятне так и не было. Но ведь это же невозможно! Я всё отлично помню, всякую подробность… А на фотографии - ничего. Ну совсем ничего. Удивительная история. Может, не изобрели пока проявителя на волшебство? Впрочем, было ли волшебство?»
        Жена, отдавая в стирку мой летний костюм, обнаружила в кармане брюк пятнадцать странных, не наших монеток.
        - Это что ещё за деньги?- спросила она.
        Я глянул на пятнадцать маленьких металлических кружочков, и мне сразу вспомнились оладьи в ресторане около мола.
        - Это за твои оладьи,- пояснил я.- Те самые 4 у, 2 с и 9 ч.
        - Глупости какие!- оторопела жена.- Это старинные монеты, оставшиеся от дедушки.
        «Монеты от дедушки… А стук в соседней комнате? Тоже от дедушки? Ничего подобного. Так стучать может только дятел. Этот дятел приехал с нами оттуда, из Пятна. Хоть, может, это и в самом деле долбит не дятел, а стучит на пишущей машинке моя жена, которая перепечатывает эту книжку? Нет, правда, я и сам не знаю, как разобраться во всей этой истории…»