Бунт пупсиков Дмитрий Александрович Емец
        Моя большая семья #1
        Знакомьтесь! Петя, Вика, Катя, Алена, Саша, Костя, Рита и, конечно, мама и папа! А еще три собаки, одна кошка, ручные крысы, красноухая черепаха, голуби… Вся эта большая семья живет в небольшом приморском городке, и жизнь ее напоминает веселую чехарду из приключений. Например, к Алене каждую ночь прилетает дракон, Саша все время что-то изобретает, старший Петя проспорил уже целых два миллиарда рублей двухлетней Рите, Вика обожает лошадей и поэтому научилась скакать галопом, как лошадь, Костя чемпион по боданию, Катя знает все на свете и всегда готова дать совет, а все вместе они пытаются вырыть тоннель до центра Земли!
        В ФОРМАТЕ PDF A4 СОХРАНЕН ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДИЗАЙН.
        Дмитрий Емец
        Бунт пупсиков
                

* * *
        Светлой памяти моего папы
        Александра Ивановича

        Глава первая
        Все начинается
        Двое детей - это уже много, а трое - это еще мало.
    Общеизвестный факт
        В городе Москве в двухкомнатной квартире жила-была семья Гавриловых. Семья состояла из папы, мамы и семерых детей.
        Папу звали Николай. Он писал фантастику и боялся даже ненадолго отойти от компьютера, чтобы мелкие дети не впечатали в текст какие-нибудь посторонние буквы. Но буквы еще ладно. Много хуже, когда дети случайно ухитрялись удалить кусок текста, а папа обнаруживал это только месяц спустя, когда начинал править книгу.
        И еще папу все время дергали, потому что он работал дома, а когда человек работает дома, всем кажется, что он всегда свободен. Поэтому папа вставал в четыре утра, прокрадывался с ноутбуком на кухню и замирал, когда слышал, что в соседней комнате по полу начинают стучать детские пятки. Это означало, что ему не удалось выбраться из комнаты незаметно и сейчас на нем повиснут один-два ноющих ребенка.
        Маму звали Анна. Она работала в библиотечном центре главной умелой рукой в кружке «Умелые руки». Правда, чаще она сидела дома, потому что у нее рождался очередной малыш. И еще у мамы одно время был интернет-магазин развивающих игр и учебных пособий. Интернет-магазин находился на застекленном балконе. Там он обитал на множестве полок, которые папа сколотил, попадая молотком себе по пальцам. Детям очень нравилось, что у них есть свой магазин. А еще больше нравилось, когда мама в большой комнате собирает заказы, раскладывая на ковре десятки разных интересных игр.
        Они тогда сидели и говорили друг другу: «Главное - ничего не трогать!» При этом старшие на всякий случай держали младших за руки. Младшие же или кусались, потому что не очень приятно, когда тебя держат, или проникались чувством ответственности и тоже поучали друг друга: «Главное - положить все на место!» и «Главное - если открыл пакетик, потом его аккуратно закрыть!»
        Но все равно, если мама ненадолго отлучалась, чтобы выключить молоко или ответить по телефону, бандероли покупателям уходили с неправильно рассортированными кубиками, выгрызенной мозаикой или совсем без фишек. А один заказчик получил в коробке папину тапку и был недоволен примерно в той же степени, что и папа. Они оба потом долго созванивались, договариваясь, где им встретиться, чтобы вернуть тапку, но так и не встретились. Около полугода папа Гаврилов утаскивал вторую тапку у кого-нибудь из детей или у мамы, а они его все хором разоблачали.
        Кроме детей, умелых рук и игр на маме была работа семейного доедалы. Как только у нее появлялось свободное время, она сразу доедала все с детских тарелок и шла спать.
        - Меня не кантовать! - заявляла она.
        Пете, самому старшему из гавриловских детей, было пятнадцать. Он целыми днями с кем-то таинственно разговаривал по телефону, выскочив на лестничную площадку, где его могли слышать только пять этажей соседей, уроки делал глубокой ночью и дома отгораживался от братьев и сестер мебелью, на которую вешал таблички «НЕ ВХОДИТЬ!». В школьных анкетах Петя писал, что он единственный ребенок в семье, а на улице шел в стороне от всех, чтобы не подумали, что вся эта толпа - его родственники.
        При этом, когда младшие дети иногда на неделю уезжали к бабушке, Петя явно скучал. Ходил по пустой квартире, заглядывал под кровати и задумчиво говорил: «Чего-то тихо как-то! А эти-то когда приедут? Скоро уже?»
        Его сестре Вике было тринадцать. Она не могла сесть за стол, пока на нем была хотя бы одна крошка. И не могла лечь в кровать, пока не разгладит простыню так, что исчезнет последняя складочка. Еще Вика постоянно танцевала сама с собой и принципиально читала только те книги, в которых действуют или хотя бы просто попадаются лошади. Например, в «Войне и мире» лошади встречаются - значит, «Войну и мир» она читала. А в «Горе от ума» лошадей нет - значит, «Горе…» оставалось навеки непрочитанным, хоть бы учительница даже повесилась на шторах. И не важно, что «Горе…» в семь раз короче и в пять раз проще.
        Домашнее задание Вика всегда выполняла с огромной тщательностью и по полчаса страдала, когда строчка подходила к полям, а у нее оставалось еще три буквы или цифры. На новую строчку переносить глупо, а если закончить на этой, то придется залезть за поля!
        Мама и папа не уставали удивляться, как Вика ухитряется совмещать в себе романтика, любящего лошадей, и все эти складочки на простынях, страдание из-за залезания на поля и крошек на столе.
        Кате недавно исполнилось одиннадцать. У нее было прозвище Екатерина Великая. Она единственная из всех детей знала пароль от «большого компьютера», и братьям и сестрам приходилось умолять ее, чтобы она его включила. «Зачем? А ты уроки сделала? Ты руки помыла? Ты вещи свои убрал? Зубы когда ты последний раз чистил?» - строго спрашивала Катя, после чего обличаемый с воплем «у-у-у» и слезами нетерпения на глазах мчался торопливо давиться кашей или чистить зубы.
        Однажды папе это надоело, и он вообще удалил с компьютера пароль. Но от этого всем стало только хуже. Дети ссорились - каждый хотел смотреть или делать на компьютере что-то свое, а малыши сидели перед монитором столько времени, что падали со стульев. Поэтому пришлось вернуться к системе Катиного самовластия, и опять все стало спокойно.
        В свободное от активного руководства время Катя ходила по квартире и расклеивала желтые бумажки с объявлениями: «СТУЛЬЯ НЕ КРАСТЬ! ОНИ ПОСТАВЛЕНЫ ОКОНЧАТЕЛЬНО!» или «ПОИГРАННЫЕ ИГРУШКИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ УБРАНЫ ДО 19.00!».
        Алене было восемь. Она постоянно влюблялась, и это удивляло ее сестер, потому что Катя и Вика, хотя и были старше, влюблялись крайне редко. У Алены было прозвище Девочка Нет. Попросишь ее что-нибудь сделать - она сразу крикнет: «Нет! Ни за что! Фигушки!» И сразу сделает. А другие ответят: «Да-да, сейчас!» - а потом три часа надо ждать. И поэтому получалось, что Девочка Нет помогала с малышами больше всех.
        Шестилетний Саша был великий химик. Он смешивал все подряд с чем попало и смотрел, что из этого выйдет. Например, смешает обувной крем с яблочным соком, пшикнет туда дезодорантом из туалета и проверяет, взорвется это или не взорвется. Больше всего от Сашиных опытов страдали продукты, особенно мука и яйца, и жидкости с верхних полок в ванной. Однажды он случайно открыл, что укус и сода, если все правильно смешать, могут устроить большой бабах, и с тех пор уксус и соду приходилось чуть ли не скотчем приклеивать к потолку, потому что Саша их вечно похищал. Свои таланты Саша скромно характеризовал так: «Теперь меня зовут Сверхспособность! Теперь меня зовут Мегамозг! Теперь меня зовут Летающая Тряпка!»
        У четырехлетнего Кости плохо работала левая рука, и он немного хромал. Но хромота не мешала ему даже бегать, а вот руку приходилось постоянно разрабатывать, что было причиной вечного маминого беспокойства. Зная, что на левую руку он положиться не может, Костя все время ходил с деревянной саблей и мастерски умел бодаться. Саша и Костя могли сосуществовать мирно не больше пяти минут в сутки. Даже в машине их нельзя было сажать рядом, а только еще через какого-нибудь ребенка. Зная твердость Костиной головы, Саша драться с ним боялся и предпочитал взрывать брата издали или обстреливать из катапульт. Заканчивалось все обычно тем, что Саша подбивал Косте глаз кубиком и прятался от его ярости под диваном, а Костя колотил по дивану саблей и кричал: «А-а! Убейте его по попе!»
        Рите недавно исполнилось два. Разговаривала она еще плохо, но была очень круглая и вечно ела. Первый завтрак, второй завтрак, третий завтрак, а там уже и время обеда придет. Если же еду от нее прятали, Рита похищала из ванной мыло и обгрызала края. И еще Рита постоянно хотела заполучить именно те вещи, которые находятся в руках у ее братьев и сестер. Пеналы, рюкзаки, учебники - не важно что. Чтобы добиться своего, она устраивала дикие концерты. Поэтому другие дети вечно придумывали варианты, как ее обхитрить. Возьмут какой-нибудь носок или никому не нужную голову от куклы и притворятся, что ни за что не дадут их Рите. Рита устроит концерт, получит голову куклы и побежит ее прятать. И все уже могут спокойно делать уроки.
        Когда такая большая семья гуляла, то все охали. К ним часто подходили разные люди, особенно пожилые, и спрашивали:
        - Это все ваши?
        - Ну да, наши, - осторожно отвечали папа и мама.
        Дома дети спали на двухэтажных кроватях, стоявших буквой П, а у младших, кроме того, были еще детские кроватки с вынутыми рейками боковой решетки. Потому что когда боковые рейки не мешают, кровать можно поставить вплотную к родительской и вкатывать-выкатывать туда детей как колобков.
        Но, несмотря на все ухищрения, в двухкомнатной квартире Гавриловы уже помещались плохо, ванная была вечно занята, дверь туалета то и дело сносили с петель, а отношения с соседями по подъезду были прохладными. Видимо, из-за внутренних перегородок дома, которые были очень тонкими и легко пропускали звуки. Большинство соседей входили в положение, но на втором этаже обитала одинокая старушка, которую вечно терзали подозрения, что детей ночами пилят тупой пилой.
        - Почему они у вас так орали в час ночи?
        - Потому что Рита хотела пойти в магазин, а другие дети ее успокаивали, - терпеливо объясняла мама.
        - Вы родители! Объясните ей, что в час ночи магазины не работают!
        - Мы объясняли, но она поверила, только когда мы отвезли ее в магазин на машине и показали, что он правда закрыт!
        - Мне это все не нравится! Я буду бдеть! - бледнея, говорила бабушка.
        - Ну и бдите себе! - разрешала ей мама, но настроение у нее портилось.
        Мама ходила из комнаты в комнату и умоляла детей говорить шепотом. Старшие дети ее еще более или менее слушались, но младшие совершенно не умели шептать.
        - МАМ, Я ЖЕ ВЧЕРА ПРАВИЛЬНО ШЕПТАЛ, ДА? - вопили они из ванной через закрытую дверь.
        Мама хваталась за голову, а папа говорил:
        - Знаешь, мне кажется, я понял значение слова «орава»!
        - И какое?
        - Ты уверена, что нужно уточнять?
        Бдительная бабушка очень портила жизнь, не подозревая, что под разными именами и с разной внешностью уже стала популярным персонажем современной литературы. Папа, не зная, как ей еще отомстить, расправлялся с ней в романах. Три раза бдительную бабушку сожгли огнем драконы. Два раза ее съели голодные гоблины, а один раз убийство совершилось в лифте и преступник ухитрился бесследно спрятать тело, пока лифт ехал с пятого этажа на третий.
        Как-то, когда дети в очередной раз расшумелись, бдительная бабушка вызвала полицию по поводу «подпольного производства на дому». Разоблачать производство приехали трое полицейских в бронежилетах и с автоматами. Поначалу они натолкались в коридор все разом и стали что-то выяснять, но мама заявила, что ничего с ними выяснять не будет, потому что один ребенок сидит на горшке, а другой сейчас проснется. Потом заявился Саша и стал просить у полицейского автомат. Он сказал, что стрелять не будет, а только посмотрит на пули. Полицейский автомат не дал, но, пока он спасал свое оружие от Саши, прицел автомата запутался в висевшей на вешалке сетчатой кофте, а выпутать его оказалось непросто, потому что в коридоре была жуткая теснота. Пока полицейские втроем выпутывали один автомат, явился Костя, победно неся перед собой горшок с результатами труда, потом проснулась Рита, и полицейские стали мало-помалу вытесняться на лестницу.
        - А что вы тут хотя бы производите? - безнадежно спросил один, самый молодой.
        - Ты еще не понял? Иди давай, иди! - сказал полицейский постарше и стал подталкивать его в спину вниз по лестнице.
        Но все же отсутствие в квартире подпольной фабрики не улучшило отношений с бдительной бабушкой. Петя даже нарисовал на нее очень похожую карикатуру, под которой жирными буквами было написано: «Я БДИЛА, БДЮ И БУДУ БДИТЬ!»
        Бдительная бабушка продолжала надоедать, хотя все и так уже ходили на цыпочках. Однажды мама села в коридоре на пол, заплакала и сказала:
        - Я так больше не могу!
        - Как «так»? - озадачился папа, выглядывая с ноутбуком из кухни, где он в очередной раз разбирался с бдительной соседкой, отправляя ей в банке с огурцами живых пираний.
        - Нам здесь слишком тесно! Мы как сельди в бочке! Этот город меня съел! - объяснила мама и заплакала еще громче.
        Тогда папа и мама стали мечтать, что переедут жить на море, в отдельный дом, где не будет соседей, а квартиру в большом городе сдадут. Прикинули, посчитали и решили рискнуть.
        - Как хорошо, что тебе не надо работать! - сказала мама.
        - Мне?! Я с утра до ночи работаю, а дети меня все время отрывают! - возмутился папа.
        - Вот и хорошо! В доме у тебя будет свой кабинет! Мы будем ходить на цыпочках и тебе не мешать!
        - Да! - воодушевился папа Гаврилов. - Настоящий кабинет с настоящим столом! Я обкручу дверь колючей проволокой под током, а возле нее поставлю волчьи капканы. Кроме того, в двери будут дырочки, через которые можно будет плеваться отравленными иглами.
        Глава вторая
        Папа ищет дом
        - Пап, ты червяков купил? А еду для червяков купил? А что они будут есть?
    Саша
        В марте папа Гаврилов поехал на море и стал искать дом, который можно было снять на долгий срок. Приморский город был малоэтажный, очень живописный, с крышами, выложенными красной глиняной черепицей. Листва появилась еще не везде, но многие деревья уже цвели, и их мягкие цветы розово расплывались в глазах, так что отдельных цветов было не разглядеть. Чудилось, дерево окутано светящимся облаком.
        У папы с собой имелся список адресов, но, увы, оказалось, что в Интернете все описано совсем не так, как на самом деле, и то, что выставлялось как «отдельный дом с множеством комнат», оказывалось тесной времянкой в хозяйском дворе, разделенной фанерными перегородками и с окнами, выходящими на воющую собаку на цепи. То же, что действительно более или менее походило на дом, стоило столько, что папе никак не подходило.
        Пробродив по городу до вечера, папа отчаялся. Он решил сесть на поезд и уехать. Но до поезда была еще куча времени, и он сел отдохнуть на запутанной улочке, похожей на цифру 8. В эту улочку вело два входа, но они были очень узкие, и, если их не знать, можно было бесконечно ходить по «восьмерке», которая никогда не заканчивалась.
        Папа сел на бровку под почтовыми ящиками, на которой лежала доска и стояла банка с окурками, и стал есть колбасу. Вскоре к нему подошла большая лохматая собака, старательно отлаялась и спокойно уселась рядом. Еще через минуту прибежала средняя собака грязно-белого цвета, тоже облаяла папу и с чувством выполненного долга села. Последней, поджимая переднюю ногу, причапала мелкая, но очень длинная собачонка с лысой спиной, тоже погавкала и разместилась рядом с двумя первыми. Ощущалось, что все три собаки давно между собой знакомы, а вот папу не знают, и он им интересен. Папа покормил собак колбасой и стал ждать четвертую собаку, потому что поблизости еще кто-то лаял.
        Однако четвертая собака не появилась, а вместо нее из ворот вышел сухонький дедушка лет восьмидесяти. Он остановился рядом и стал молча смотреть на папу. Папа вначале не понял, почему он стоит, а потом догадался, что дедушка стоит здесь потому, что это его доска и его банка с окурками. Папа, извинившись, подвинулся, и дедушка сел рядом. Они разговорились, и папа рассказал, что он ищет дом, но ничего не может найти и поэтому идет на вокзал. Дедушка что-то буркнул, и дальше они беседовали уже о чем-то другом.
        Папа Гаврилов доел колбасу и отправился на вокзал. Станция была тихая. Прямые поезда ходили сюда только летом, когда ехали курортники, а в остальные месяцы - только шесть вагонов, которые на узловой станции прицеплялись к более длинному поезду.
        До поезда было еще много времени, двери вагонов не открывали, и папа бродил по перрону. Внезапно он услышал, как его кто-то окликнул. Он оглянулся и увидел худенького дедушку. Дедушка направлялся к нему, очень спешил и задыхался.
        - Я тут подумал! А давайте я вам сдам свой дом! - сказал дедушка.
        - А вы? - спросил папа.
        - Я давно собирался уехать к внучке. Но она живет далеко, в Екатеринбурге. Я не смогу сюда приезжать, а дом бросать не хочу, потому что это ведь дом, с ним надо что-то постоянно делать. Мне нужен был приличный человек, которому я мог бы доверять. Вы же приличный человек?
        Папа сказал, что он не знает, приличный он человек или неприличный.
        - Но ведь кухонный стол вы не продадите? Розетки откручивать не будете?
        Папа пообещал, что стол он точно не продаст, а вот розетки вполне может открутить кто-нибудь из мелких. Или засунуть в них пластилин или скрепки. Но упоминать об этом папа не стал, и они пошли к дедушке смотреть дом.
        Дом папе очень понравился, хотя это оказался не целый дом, а только половина. Но зато половина двухэтажная, с большим чердаком. При доме был свой отдельный участок, по форме напоминавший букву Г. Длинная палочка от «Г» была размером с три легковые машины, а короткая палочка - с одну. На участке имелось даже свое дерево - огромный старый грецкий орех.
        На первом этаже находились одна большая комната, одна маленькая и кухня. А на втором - три маленькие комнаты и одна средняя. Моря из окна видно не было, зато виднелся маяк, стоявший на морском берегу.
        - Он работает? - спросил папа.
        - Конечно! Ночью вращается прожектор. Я прожил здесь сорок два года с женой, а теперь вот семь лет без нее. Работал в военном оркестре, играл на трубе. А дом мы здесь купили, когда жене сказали, что у нее неважные легкие и ей нужны теплые зимы, - сказал дедушка и погладил подоконник, точно тот был живой.
        - Тогда, может, вам не стоит… - начал папа, но старичок торопливо повторил, что уже давно все решил, одному ему жить опасно, потому что сердце пошаливает, и он очень рад, что все наконец сложилось.
        Дедушка с папой договорились, сколько платить и как пересылать деньги, и старичок стал показывать, где лежат книжки оплаты за электричество, где счетчики, как в доме перекрывается вода и какие вредные привычки имеются у газового котла.
        - Он хороший, этот котел, лучше любых новых, но немного упрямый. Его нужно прочувствовать. А зажигается он спичками, вот тут… Только когда зажигаете - держите лицо подальше!
        Папа с подозрением покосился на котел. Тот походил на огромный пушечный снаряд, в который входили трубы разного диаметра. В котле что-то бурлило и пыхтело.
        - А инструкция на него есть? - робко уточнил папа.
        - Какие инструкции? Он почти мой ровесник! Главное - с ним просто дружить, - вздохнув, сказал старичок и стал крутить большой вентиль. - Вот я его выключаю! А теперь зажигаю! Берегите глаза! Осторожно!
        Старичок поднес к котлу спичку, и - ПЫХ!
        Это был самый большой «пых» в мире. Папа даже присел на всякий случай, спасая голову, но котел уже мирно подогревал воду, а рядом стоял крайне довольный старичок.
        - Ну вот! Кажется, я все показал! А теперь бегите на поезд! - поторопил он, и папа поехал к маме и детям.

* * *
        Апрель и май прошли в ужасной суете. Московскую квартиру выставили через агентство и сдали ее семье с двумя детьми, которая должна была заселиться с июня. Дети в этой семье были такими бесшумными, что папа не сомневался: бдительной соседке они понравятся. Хотя, возможно, теперь она решит, что дети квартирантов сидят тихо, потому что во рту у них кляп или родители привязывают их к стульям.
        - За час ни единого звука! Сидели и рисовали фломастерами! Ну не могут дети быть такими послушными! - завистливо сказала мама.
        - Это наши не могут, а другие могут. Мне кажется, наши дети - итальянские шпионы, - отозвался папа.
        - Мы сами с тобой итальянские шпионы! Только итальянцы об этом пока не знают, - добавила мама.
        В последние недели она почти не спала. Никто не понимал, когда она отдыхает. С начала мая мама паковала вещи, которые они забирали с собой, и раздавала то, что с собой было никак не взять.
        За эти два месяца сухонький дедушка трижды передумывал ехать к внучке, а потом опять собирался. Это сбивало папу с толку, но мама все равно продолжала упорно упаковываться, заявив, что она уже настроилась, а раз настроилась, то отступать поздно. Будь что будет - они просто приедут и сядут на вокзале на сумках, а там уж как-нибудь само все устроится.
        Потом дедушка немножко поднял цену и все-таки уехал к внучке. Это произошло за несколько дней до окончания последней школьной четверти. Новый учебный год дети должны были начинать уже в новом городе и в новой школе. И тут все поняли, что переезд действительно состоится, и стали паковаться вчетверо быстрее.
        Дети собирали вещи каждый в свой рюкзак. У самого маленького был самый маленький рюкзак, у самого большого - самый большой, за исключением Риты, которая была такой мелкой, что рюкзак ей заменяла лягушка, рот которой закрывался на молнию.
        Саша набрал себе полный рюкзак игрушек, а когда они в него не поместились, стал колотить по рюкзаку молотком, уминая его, чтобы влезло все остальное. При этом в порядке бескорыстной помощи он «умял» молотком и ту большую сумку, в которую мама собрала посуду, после чего оказалось, что вся уцелевшая посуда легко может поместиться в одном пакете.
        - Ну ничего! - сказала мама, утешая себя. - Ведь мы же могли перебить ее и в дороге, и тогда это было бы гораздо обиднее!
        Катя набила полный рюкзак клетками с животными. На дно рюкзака поставила клетку с морской свинкой, на нее клетку с крысами и на самый верх пирамиды - красноухую черепаху Мафию. Мафией черепаху назвали потому, что когда она жила в аквариуме, то съела тритона, рака и телескопа. Причем лопала она всех ночью и абсолютно бесследно, а днем лежала на дне как добропорядочная личность, так что ее стали подозревать потому только, что не могли же тритон, рак и телескоп просто взять и уйти куда-то по делам. Потом Катя спохватилась, что ехать еще не скоро, и вытащила все клетки обратно, чтобы животные не задохнулись. Но вытащив клетки, Катя опять поддалась настроению всеобщих сборов и запрятала всех обратно. И снова подумала, что они задохнутся, и опять вытащила. Алена ныла и не хотела никуда ехать. Она влюбилась в Вадика из соседнего класса, который на физкультуре все время бросал ей в спину тяжелым медицинболом, а другим девочкам не бросал. И хотя от мяча на спине были синяки, все равно пренебрегать Вадиком не стоило.
        Катя, как старшая сестра, устроила Алене допрос:
        - Вадик! Ха! Как звали мальчика, в которого ты влюбилась на прошлой неделе? Дима?
        - Кирилл. Он залепил мне волосы жвачкой.
        - А Дима не залеплял?
        - Кирилл Диме тоже залепил волосы жвачкой.
        Катя покрутила пальцем у виска:
        - Тьфу! Тут такая драма! Кирилл с Димой залепляют друг другу волосы жвачкой, а она влюбляется в какого-то несчастного Вадика! Все, топай собирай рюкзак!
        Алена взяла веник, смела в совок свое разбитое сердце и отправилась собираться.
        И вот наконец наступил день отъезда. Папа повез маму и детей на вокзал. Сам он должен был потом вернуться, погрузить в микроавтобус вещи, которых набралось гораздо больше семи рюкзаков, и целые сутки провести за рулем. Но и поезд тоже ехал сутки. Так что они должны были оказаться на месте примерно в одно время.
        На вокзал их неожиданно поехала провожать бдительная старушка со второго этажа. Папа с мамой не слишком хотели ее брать, сочиняя про неработающие ремни безопасности на третьем ряду сидений, но отказать ей оказалось совсем непросто. В машине старушка держала Риту на коленях и целовала ее в макушку, а Рита вертела головой, потому что ей было мокро.
        - Смотрите! Она пьет из нее мозг! - прошептал Петя и так дико заржал, что его хотели даже отправить на вокзал на метро.
        На вокзале старушка перецеловала всех детей, не исключая даже и Петю, которого пришлось пригибать, потому что он был выше ее на две головы. Целуемый Петя корчил страшные рожи и пытался поймать на вокзале бесплатный Wi-Fi.
        - Я помню тебя еще вот такусеньким! - сказала бабушка, показывая рукой на уровне своего колена. Потом она подарила детям приемник, который заряжался от солнечной батареи. Рите, конечно, сразу захотелось такой же приемник, и только себе одной, и она прямо на перроне улеглась на асфальт, чтобы всем было видно, как сильно ей необходим приемник.
        - Он будет общий! И твой тоже! - сказала Катя, но Рита хотела приемник только себе и лягалась.
        - Вот видите! Никто ее не пытает! - не удержался папа Гаврилов.
        - Работайте с характером ребенка, работайте! Объясняйте! - сказала бдительная бабушка, но сказала каким-то совсем слабым голосом. Поезд тронулся, а бдительная бабушка все махала им рукой.
        - Катя, Саша, Рита, Костя, Вика, Алена, Петя! Прощайте! Пишите мне! Я же даже адреса вашего не знаю! - кричала она.
        Мама поразилась. Она и не подозревала, что бдительная бабушка знает всех их детей по именам. Поезд отъезжал, и из окна было видно, как соседка идет по перрону и вытирает глаза.
        - Знаете, а она какая-то хорошая! И почему мы раньше этого не замечали? - неуверенно сказала мама.
        - Так можем вернуться! Еще не поздно выскочить из поезда! - предложила Вика.
        - Нет! Возвращаться мы не будем! - торопливо ответила мама. - Но я теперь знаю, что она хорошая, и на сердце у меня легче!
        Вика хихикнула и села читать «Всадника без головы», в котором часто попадались лошади.
        Глава третья
        Виноградная, дом 6
        Пока лягушка барахтается - она не утонет.
    Папин девиз
        Перед тем как выезжать, папа обошел автобус вокруг и покачал его, проверяя, равномерно ли он нагружен и не кренится ли на одну сторону. Автобус был навьючен как ослик. Коробки и вещи заполняли его от пола до потолка даже при сложенных сиденьях.
        - Бедолага! - сказал папа, жалея свой автобус.
        Автобус у Гавриловых был японский, праворульный. Когда-то маленькая Алена, соскребая с него грязь, помыла его кирпичом, а еще через годик уже подросший Саша заботливо обстучал его молотком со всех сторон, зимой сбивая с автобуса лед. И автобус покрылся оспинами. Папа иногда задумывался, что хорошо бы поменять старый автобус на новый, но кто сказал, что новый тоже не помоют кирпичом, а старый хотя и выглядит как бешеный сарай, и лет ему больше десяти, на самом деле вполне себе резвый.
        На примере своего папа научился определять другие многодетные автобусы. Для этого нужно утром в воскресенье, когда в центральных храмах начинается служба, выйти на любой оживленный перекресток и наблюдать, какие автобусы подпрыгивают и раскачиваются, дожидаясь зеленого света. И таких окажется немало.
        Папа сутки провел за рулем, слушая в дороге аудиокниги и стараясь доехать быстрее, но все равно из-за того, что пришлось грузить коробки, опоздал на час. Дети и мама стояли на вокзале, не зная, что им делать, а возле них горой лежали их рюкзаки, коробки и чемоданы. На вершине же горы прыгала Рита, которую мама придерживала, чтобы она не свалилась. Но Рита, разумеется, была уверена, что не свалится, и выдергивала руку, а когда мама отпустила ее, то Рита немедленно грохнулась. Папа едва успел поймать ее за трусы.
        - Это был тихий ужас! - пожаловалась мама. - Мы терроризировали весь вагон! Рита все время бегала, Костя не хотел спать на одной полке с Сашей, сталкивал его ногами, а Вика его к себе брать не хотела!
        - Ляжешь с Костей - проснешься в луже! Он потом опять скажет, что ему приснился горшок, - объяснила Вика.
        - Неправда! - взвыл Костя.
        - …а еще у нас смылись крысы! - меняя тему, добавила мама.
        - Да-да-да! И Шварц тоже! - закричала Катя. - Бегали во всему вагону! И что ты думаешь? Все мужчины боялись крыс, один даже на вторую полку запрыгнул, а женщины их брали в руки!
        - Это потому, что женщины боятся не крыс, а мышей! И то когда им выгодно! - заявил Петя.
        - И где крысы сейчас? - спросил папа, надеясь, что они сбежали с концами.
        - В клетке конечно! Они потом вернулись! - сказала Катя и заглянула в рюкзак, чтобы проверить, не смылись ли крысы повторно.
        Потом все втолкнулись в микроавтобус, ухитрившись разместиться поверх вещей, и папа повез их смотреть дом. Он очень гордился собой, и ему хотелось, чтобы все было торжественно.
        - Сейчас вы увидите! Сейчас!.. - то и дело повторял он, но обещанное «сейчас» почему-то никак не наступало.
        Они раз шесть проехали по набережной, раз десять пересекли трамвайные пути, но улицу-«восьмерку» так и не обнаружили. В очередной раз прокатившись по набережной, дети устроили бунт. Им хотелось купаться, но мама не помнила, в какой коробке плавки и купальники. Да и вообще сомневалась, что вода прогрелась. Пляжи были еще совсем пустые.
        Мама начала уже посматривать на папу с некоторым сомнением.
        - А город хотя бы тот? - осторожно спросила она. - А название улицы ты помнишь?
        - Виноградная, дом шесть! - выпалил папа.
        - Ну так спроси у кого-нибудь!
        Спрашивать папа отказался из принципа. Он уже считал себя местным жителем, а местные жители дороги не спрашивают.
        - Я знаю, как пройти пешком от вокзала! Но я шел дворами, на машине так не проедешь!
        - Так давай бросим автобус и пойдем пешком! - потребовала мама, которой не терпелось увидеть дом.
        - Нет, это глупо. Так мы потеряем автобус и все вещи. Теперь я точно вспомнил: это здесь! - заупрямился папа и, решительно повернув, заехал в тупик, который завершился стеной зеленого кустарника.
        Папа стал разворачиваться, что оказалось непросто, поскольку все заднее стекло было заложено коробками и его лежащими горизонтально родственниками, а улица была только чуть шире их машины. Папа сдал назад, потом сразу поехал вперед и неожиданно для себя врезался в сплошную стену зеленого кустарника.
        - Осторожно! Поцарапаешь! - крикнула мама, но кустарник вдруг расступился, и его ветки только скользнули по стеклам.
        Растерявшийся папа, давя на газ, продолжал ехать непонятно куда, и машина, не испытывая ни малейшего сопротивления, проходила сквозь зеленую стену. По окнам барабанили яркие растрепанные цветы, в которых копошились пчелы, шмели и майские жуки.
        - Мы как Алиса в Зазеркалье! - крикнула Алена.
        А потом кустарник окончательно расступился, и все увидели пыльную дорожку с волнистым асфальтом, потрескавшимся от силы находившихся под ним корней множества акаций. По дорожке навстречу их автобусу с хриплым лаем бежала большая лохматая собака. За лохматой собакой, опять же с лаем, спешила средняя собака грязно-белого цвета. И наконец самой последней ковыляла совсем маленькая коротколапая собака с лысой спиной. Эта собака уже не лаяла, а кашляла.
        Катя выкатилась из остановившейся машины и побежала навстречу собакам. Мама закричала, боясь, что собаки ее разорвут, но две собаки вдруг повернулись и побежали в противоположную сторону, а лысая от ужаса упала на асфальт и, сдаваясь, перевернулась лапами вверх.
        - Видели? Боятся, что Катька их насмерть заобнимает! Я бы тоже испугался! - сказал Петя и опять так дико заржал, что Вика стала требовать высадить Петю из машины, потому что он ее совсем оглушил.
        - Да я и сам уйду! - сказал Петя и выполз из машины через опущенное заднее стекло. За Петей выбрались Алена, Костя, Саша и Рита.
        Все они столпились перед автобусом, и папа уже не мог никуда ехать и заглушил двигатель.
        - И где дом? - спросила мама.
        - А вот! - сказал папа, показывая рукой на то, чего мама из автобуса не могла видеть.
        Мама вышла и увидела дом. Он был с облупившейся штукатуркой, но это не бросалось в глаза, поскольку второй этаж и крыша были обвиты виноградом, а первый этаж, где у винограда были только толстые лысые стволы, обтягивал цветущий шиповник, завивавшийся на решетках окон.
        Ворота у дома были двустворчатые, железные, в два человеческих роста, выкрашенные черной краской. Уже много лет они ржавели и их старательно красили поверх ржавчины. Они опять ржавели, и их снова красили. В результате ворота, как ни странно, получились очень красивой фактуры - неровные такие, шершавые, точно живые. Внизу, где ворота ржавели сильнее, кое-где образовались маленькие дырочки.
        Рита и Саша уже лежали на животе, пытаясь в дырочки подглядеть, что происходит во дворе.
        - Мама, смотри! Смотри! - кричали они.
        - Ну, господи помилуй! - сказала мама.
        Она осторожно подошла и провела рукой по воротам. От солнца черная краска разогрелась и обжигала ладонь. Налетел ветер. Ворота натянулись как парус и загудели. Маме хотелось немного постоять здесь и попытаться поймать в сердце отзвук, который подскажет, тот ли это дом, о котором она мечтала, или будет какой-то другой, но папа уже спешил открыть ворота, а Саша ухитрился залезть на них и сидел, свесив ноги, почти на уровне второго этажа. Все кричали, требуя, чтобы он спускался, но Саше нравилось сидеть так высоко. Он перелез на столбик ворот, а со столбика - на балкон. Карабкался он легко, как обезьянка.
        Мама испугалась, что Саша упадет, и стала кричать, чтобы он слез, но Петя заявил, что он Сашу знает. Сам Саша никогда не спустится, потому что прекрасно видит, что его никто не достанет. Он, Петя, сам был в детстве таким же вредным. Это сейчас он мудрый.
        - Мудрый, мудрый! Только не ржи так громко! - сказала Вика и на всякий случай отодвинулась.
        - А если пригрозить, что мы его накажем? - предложила Катя.
        - Тогда он тем более не слезет. Какой смысл слезать, если тебя накажут? Лучше сидеть, пока все забудут, что обещали тебя наказать! - авторитетно продолжал Петя. - Нет, лучший способ спустить Сашу - это начать в него чем-то бросать. Например, кирпичами.
        - Ни за что! - воспротивилась мама.
        - Я не предлагал сразу большими кирпичами. Можно начать с маленьких камешков. Ну не хотите - и не надо! Тогда способ номер два! Спорю на миллиард: сработает!
        Петя наклонился, поднял с асфальта Сашин рюкзак и стал в нем рыться.
        - Ого! - воскликнул он. - Сода! А это что в бутылке такое? Уксус, что ли?..
        - Отдай! Это мое! - донеслось с решетки балкона, и оттуда ловко, как колобок, скатился Саша и, вцепившись в рюкзак, стал отнимать его у Пети.
        - Учитесь у меня, пока я жив! Детская жадность - ключ к сердцу ребенка! - сказал Петя.
        Но учиться у Пети никто не пожелал. Все уже спешили в дом. Первым летел Костя с саблей в правой руке. За Костей - Рита. За Ритой - Вика и Алена. Последней бежала Катя, за которой увязались все три уличные собаки - большая, средняя и маленькая, с лысой спиной. Теперь эти собаки больше не считали себя уличными, а подумали, посоветовались между собой и решили стать домашними.
        Мама замахала на них руками, встала в дверях - и собаки опять стали уличными.
        - Ты жестокая! - сказала Катя. - Кстати, я отдала им наш паштет. Все равно он протух.
        - Мой паштет? Он не мог протухнуть! Он был запакован. Я планировала его на ужин!
        - Это уже неактуально, из собак его все равно не достанешь, - сказала Катя.
        Потом все долго ходили по дому, и папа показывал все, что показал ему в прошлый раз дедушка. Вот большая комната на первом этаже, вот маленькая комнатка, которую он, папа, заберет себе под кабинет, а вот кухня! Там наверху еще три маленькие комнаты и одна средняя. А вот еще какая-то дверь, но он, папа, понятия не имеет, куда она ведет.
        - В комнату Синей Бороды! Там двести задушенных жен! - сказал Петя и открыл дверь.
        За дверью обнаружилась зловещего вида лестница - темная и узкая. Все стали осторожно спускаться, причем старшие на всякий случай придерживали младших. Конечно, никаких задушенных жен там нет, вот уж ерунда какая, но все равно будет лучше, если первым пойдет папа. Безопаснее будет, надежнее. И лучше, если мама будет держаться за папу, а остальные дети вцепятся в маму.
        Чем ниже они спускались, тем ближе становился черный, похожий на распахнутую пасть проход, откуда уже не пробивался вообще никакой свет. Папа пошарил по стене. Нашел выключатель, повернул. Вспыхнула болтавшаяся на проводе лампочка, и все увидели самый уютный в мире подвал. На верстаке стояла недостроенная маленькая яхта, а вдоль стены тянулся деревянный стеллаж с сотнями пыльных банок. Мама и Вика сразу кинулись протирать банки, пальцами проделывая в пыли небольшие окошки. В некоторых банках оказывалось варенье, в других - компот или джем.
        - Мы не можем брать это варенье! Оно чужое! - строго сказал папа.
        - Воровать мы не будем! Но мы можем вежливо спросить у старичка: «Можно мы своруем у вас варенье?» Скорее всего он скажет: «Да запросто!» Вряд ли он будет ехать двое суток на поезде, чтобы съесть три ложки и вернуться обратно! - заявила Катя.
        А потом папа выключил в подвале свет, все поднялись наверх и разбежались по дому. Папа показывал маме, как зажигается газовый котел и как делается самый большой в мире «ПЫХ!». Саша, разумеется, уже стоял рядом навострив уши, и папе приходилось зажимать ему уши пальцами, а заодно и закрывать глаза, чтобы Саша не пронюхал, как делается самый большой «ПЫХ!».
        Пока они изучали котел, на втором этаже поднялся жуткий шум. Пол трясся, дом подпрыгивал, а мама стояла и радовалась, что у них больше нет соседей, которые сейчас прибегут стучать в двери.
        - Ты слышишь? Что они там делают? - спросила она у папы, когда Саша, привлеченный общим шумом, тоже убежал наверх.
        - Думаю, делят комнаты! - предположил папа. - У них же никогда не было своих комнат. Хотя и здесь комнат на всех не хватит.
        - Как не хватит? Комнат - шесть! На втором, ты говорил, три маленькие и одна средняя. На первом одна большая и одна маленькая! - воскликнула мама.
        - Правильно, комнат - шесть. Детей - семь, а всех нас - девять… Плюс большая комната на первом этаже - явно общая. Здесь спать никто не сможет. Значит, минус одна. Даже минус две, потому что в маленькой будет мой кабинет!
        - Погоди: одна комната мне нужна для малышей… Самая тихая и дальняя, чтобы их днем не будили! А если тебе устроить кабинет в подвале? Представляешь, как здорово! Сидишь в замечательном, уютном, сухом подвале, пишешь роман и ешь варенье! - осторожно предложила мама.
        - Нет уж! Лучше укладывай в подвале малышей! В прекрасном, уютном сухом подвале, где полно варенья! - мрачно сказал папа, решивший отстаивать свой кабинет до последнего.
        Некоторое время спустя, когда шум стих, мама и папа поднялись наверх. Второй этаж представлял собой демаркационную зону. Границы каждого сектора отмечались детским рюкзаком и протянутой через комнату полоской выложенных в ряд вещей, причем учтены были даже интересы Риты и Кости. Им старшие дети отвели самую дальнюю левую комнату и в этой же комнате их и заперли, чтобы они не бегали и не хватали все подряд. Комната рядом была великодушно отдана маме и папе под спальню. Вика, Алена, Саша и Катя разделили между собой центральную комнату, где, в принципе, всем могло хватить места, если поставить двухэтажные кровати. На окна центральной комнаты - а их было целых два! - Катя уже ухитрилась поставить клетки с морской свинкой и крысами. Вике это не понравилось.
        - Никаких крыс! Они все время опилки из клетки выбрасывают! Грязь от них одна! Выбирай: или я, твоя родная сестра, или крысы! - закричала она.
        - Не я просила тебя выбирать! - зловеще предупредила Катя.
        Петя отвоевал себе самую дальнюю правую комнату. Он уже ухитрился закрыть в нее дверь и повесить табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ!», которую еще в Москве дальновидно вывел на принтере, наклеил на картон и привез с собой.
        Мама озабоченно бродила по дому и считала кровати. Это оказалось несложно: кровать была всего одна. И еще имелся громадный дряхлый диван. Если стукнуть по нему, даже совсем несильно, к потолку поднимался столб пыли. Первым это обнаружил Костя, когда ударил по дивану саблей. Заметив это, к дивану подошел Саша, за Сашей - Рита, и все трое стали с увлечением по нему колотить.

        Петя некоторое время наблюдал за детскими забавами с высоты своей мудрости, а потом ему тоже захотелось двинуть по дивану. А еще лучше - разбежаться, подпрыгнуть и плюхнуться на него с предельно возможной высоты.
        - А ну, мелочь, разойдись! - небрежно приказал он.
        Однако раньше, чем Петя обрушился на диван и сломал все его ножки, в комнату вбежала мама. Закашлявшись от пыли, она стала вытаскивать из комнаты детей и требовать у папы, чтобы он выволок диван на улицу.
        - Ладно, кровати купим завтра. Хорошо, что мы взяли с собой детские матрасы! Их можно постелить прямо на пол! - сказала мама, и все отправились за матрасами.
        А потом все еще немного побегали и улеглись спать. Первым заснул папа, не спавший больше суток. Он даже не стал выгружать из машины вещи. На одном матрасе с ним спали Рита, Костя и Саша. Папе пришлось лечь на самом краю и поджать колени, потому что иначе они не помещались. Не помещались же они не потому, что матрас был маленьким, а потому, что Рита хотела лежать строго в центре и начинала вертеться и бить ногами всех, кто к ней хотя бы случайно прикасался. Костя и Саша отгородились от Риты подушками как щитами.
        Это был первый их день на новом месте.
        Глава четвертая
        Летающий ботинок
        Легендарный создатель пороха монах Бертольд Шварц погиб при взрыве своего изобретения.
    Детская энциклопедия
        Утро началось с вопля. Вопила Вика. Все сразу проснулись и сбежались к ней. Мало ли что и как. Новый дом, новое место.
        - Мне под матрас залез таракан! - сообщила Вика.
        - И все, что ли? Большой хоть таракан? - зевая, спросила Катя.
        - Огромный! Никогда такого не видела!
        - Положи ему мокрого хлеба, тараканы его любят, - посоветовала Катя и подняла матрас, чтобы посмотреть на таракана.
        - Осторожно! Складки! - закричала Вика, единственная из всех ухитрившаяся постелить себе на ночь простыню.
        Таракан оказался гигантской фиолетовой жужелицей, которая пряталась в трещине деревянного пола. Петя немедленно залез в Интернет и выяснил, что первой жужелица ни на кого не нападает, но, спасаясь от врагов, может выделять желтоватые капли кислоты. Если яд попадет, например, на руку, а потом этой рукой человек потрет глаза, то сетчатка глаза уже не восстановится.
        Алена и Вика сразу стали убегать от жужелицы, а другие, напротив, бегать за ней. Саша пытался посадить жужелицу на лист бумаги, чтобы она выделила яд. Катя кричала: «Не трогайте ее! Она в Красной книге!», а Костя размахивал саблей, пытаясь попасть по жужелице и победить ее. Рита вопила просто за компанию, потому что видела, что все бегают и вопят. При этом она еще громко топала.
        Закончилось все тем, что папа посадил жужелицу на ладонь, унес ее во двор и опустил на траву. И никаких капель яда жужелица не выделила. Она вообще не разобралась, что была на папиной руке. Ей, должно быть, казалось, что это кусок коры.
        - Ты выгнал ее из дома! Ей было хорошо здесь, с нами! Уютно и безопасно! - горестно сказала Катя, а мама стала заставлять папу мыть руки с мылом.
        - Если ты ослепнешь - кто нас будет кормить? Ты работаешь глазами!
        - Очень весело! А о том, что меня жалко, никто как-то не упомянул! - надулся папа и поскорее отправился в свой новый кабинет, пока его не занял какой-нибудь бешеный карапуз.
        Письменного стола в кабинете не оказалось. Стояла только пахнущая валерьянкой тумбочка с прикрепленным к ней светильником, у которого шея была как у шахматного коня. Папа стал двигать тумбочку, чтобы она оказалась ближе к свету. Оторвавшись от стены, светильник немедленно перекосился и рухнул. Оказалось, что места крепления болтов ухитрились подгнить.
        - Ну вот! Первое разрушение! - сказал папа, с грустью вспоминая старичка, который отнесся к ним как к людям приличным.
        - Не первое! Второе! - уточнил Петя. Оказалось, что он уже ухитрился сломать стул, который, по его словам, был сам виноват, потому что кто ж знал, что на него нельзя вставать ногами.
        Стул и светильник папа перенес в подвал, а ноутбук временно поставил на подоконник. Когда он ставил ноутбук на подоконник, ему кто-то громко сказал «га-га!». Он решил, что это Петя, но потом увидел целую толпу гусей, которые длинной цепочкой, как заключенные в фильмах, прогуливались вокруг здоровенного корыта и ужасно галдели.
        Рядом с гусями, спрятав под фартук руки, стояла пожилая женщина и любовалась ими. Все это происходило в каких-нибудь двух метрах от окна папиного кабинета. Если бы папа открыл окно, то через полоску клумбы легко мог бы дотянуться шваброй до гусей и женщины.
        - Разве это не наш двор? - озадаченно спросила мама.
        - Нет, не наш. Это со стороны улицы, - ответил папа. - И что, они целый день будут так гоготать? Это же город! Тут центральная улица в двух шагах! Откуда здесь гуси?
        - Хочешь я заклею тебе окно пленкой и ничего не будет видно? - предложила мама.
        - Ну уж нет, не надо! Я хочу видеть жизнь, а не пленку с цветочками!
        Оставив папу наблюдать жизнь, мама отправилась на кухню готовить завтрак и спасать от Кати остатки продуктов. Где-то близко уже лаяли собаки, и мама подозревала, что без Кати тут не обошлось.
        Выглянув на улицу, мама обнаружила, что так оно и есть. Катя скармливала собакам оставшиеся у них сосиски, а рядом стояла Вика и беличьей кистью, в которой мама узнала одну из своих любимых художественных кистей, мазала лысой длинной собаке спину зеленкой. Лысая собака ела сосиску, и ей было все равно, что на нее льют зеленку и размазывают ее натуральной беличьей кистью. Другие собаки, правда, смотрели на лысую с подозрением и отодвигались от нее.
        - Что ты делаешь?! - закричала мама.
        - А почему она лысая? Если лысая - значит, больная. Если больная - надо лечить! - заявила Вика.
        - Не трогайте ее руками! Вдруг это лишай? - заволновалась мама.
        - Да никто ее руками не трогает! Я ее кистью трогаю! - объяснила Вика, и доевшие сосиски собаки умчались за ворота облаивать одинокого велосипедиста.
        Мама испугалась, что подумают, что это их собаки, потому что они выбежали из их ворот, и помчалась спасать велосипедиста. Велосипедист орал и дрыгал ногой, пытаясь попасть по собакам. Пока он ехал по улице-«восьмерке», собаки бежали рядом и страшно лаяли, а самая большая даже хватала его за штаны. Но едва велосипедист приблизился к выезду с улицы, собаки мгновенно утратили к нему интерес и отправились восвояси. При этом лысая собака ухитрилась поваляться в пыли и все следы зеленки с нее исчезли.
        Когда мама вернулась, папа выгружал из автобуса вещи. Петя и Вика ему помогали, а Саша бродил по двору и выискивал всякое интересное. Интересного обнаружилось довольно много. Ржавые грабли без ручки, лейка в форме фламинго, изначально розовая, но выцветшая от солнца и почти белая, два очень старых автомобильных номера и здоровенный ботинок. Похоже, когда-то ботинок побывал в бетоне, потому что и сейчас он еще был в бетоне, и даже шнурки у него окаменели.
        Саша взял ботинок, подумал, подержал его в руках, а потом со словами «А почему он у нас валяется?» перекинул его через забор к соседям.
        - Не надо! - закричала мама, но опоздала. Она только успела услышать, как ботинок с той стороны свалился на что-то железное, потому что звук был металлоломный.
        - Ну вот! Теперь придется идти к соседям извиняться! - сказала мама, однако прежде чем она сделала хотя бы один шаг, ботинок прилетел обратно и шлепнулся между мамой и Сашей.
        - Ого! - сказал Саша и опять, быстрее, чем мама хотя бы пошевелилась, перекинул его назад.
        На этот раз обошлось без грохота. Значит, ботинок пролетел мимо железного листа. А еще через три секунды ботинок вновь появился над забором, вращаясь в воздухе. Видимо, его запустили за окаменевший шнурок. Петя, шедший через двор с коробками, бросил коробки и кинулся ловить ботинок. Ему удалось перехватить его сразу, едва он появился из-за забора, и наискось забить, точно волейбольный мяч.
        - Ты больной! - сказала Вика.
        - А они здоровые, да? Ботинками швыряются!
        - Мы первые начали!
        - Нам можно! Это не наш ботинок!
        - Как не наш? Он на нашем участке!
        - Все равно не наш. Пусть покажут чек, что он наш!
        В воздухе опять просвистел ботинок. Петр схватился за ухо и стал медленно багроветь.
        - Ай! Он тебя задел? Тебе больно? - воскликнула Вика.
        - Нет. Мне щекотно. Лучше все уйдите, потому что я могу промахнуться! - сказал Петр голосом, страшным в своей тихости.
        Взяв ботинок за шнурок, он раскрутил его и с силой запустил вверх. Немного не достав до солнца, ботинок, набирая скорость, помчался вниз - и благополучно повис на ветках грецкого ореха.
        Петя попытался полезть за ним, но верхние ветки грецкого ореха оказались хрупкими и его веса не держали. Тогда Петя стал отправлять Сашу, заявив, что «на арену выходит главный обезьян!».
        Польщенный «главный обезьян» взлетел на орех, но ветки стали трещать даже под ним, и «обезьян» вернулся ни с чем. Видя, что время идет, а ботинок не прилетает, с той стороны забора разочарованно завозились. Стало слышно, как по железному листу что-то волокут, скорее всего стул, а потом кто-то, вздыхая, на него карабкается. Над забором появилось бледное, в ржавых веснушках лицо. Принадлежало оно мальчику лет одиннадцати.
        - Хотел бы обратить ваше внимание, что бросаться предметами невежливо! - сообщил мальчик. Его голова качалась как маятник, то исчезая, то вновь появляясь.
        - Это ты кидал? Сейчас я тебе в лоб дам! Ты мне в ухо попал! - закричал Петя.
        Бледный мальчик серьезно посмотрел на его ухо:
        - Минуту! Прошу прощения, что отвлекаюсь, но мне нужно срочно завершить одно неприятное дело!
        - Какое дело?
        Мальчик не ответил и исчез, а еще мгновение спустя лист железа страшно загрохотал.
        - Что, убегаешь? - спросил Петя.
        - Нет, - донесся слабый голос с другой стороны забора. - Не совсем так. Я упал со стула.
        Петя сообразил, что это и было то самое неприятное дело, которое мальчику предстояло завершить.
        - Как можно упасть со стула?
        - Я стоял на спинке, а она сломалась. Не могли бы вы меня поднять? Я застрял.
        Петя, Вика, а за ними и Катя перемахнули через забор и спрыгнули на железный лист. Они оказались во дворике, похожем на ракетку для большого тенниса. Ручка ракетки была выложена разноцветной плиткой. Там, где у ракетки находится круглая часть, располагался маленький двор. Во дворе стояли две клетки. В первой томились четыре курицы. Во второй, примыкавшей к стене, были заперты пять или шесть велосипедов.
        На листе железа валялся стул со сломанной спинкой. Возле стула на спине лежал мальчик. Его нога застряла в разветвленном стволе акации, на колючих ветках которой во множестве сохли носки. Мальчик прижимал к груди руку. Его белая майка медленно окрашивалась в розовый цвет.
        - Прощайте! - торжественно сказал мальчик, глядя не на них, а в небо. - Передайте, пожалуйста, моим родителям, что я умер. Хотя, думаю, они и сами догадаются!
        Вика завизжала, а Катя присела на корточки и спросила, почему он решил, что умрет.
        - Я порезался, - сообщил мальчик.
        - Что порезал? Вену?
        - Нет. Я распорол палец об этот железный лист. Теперь, конечно, родители его выбросят, но это уже бесполезно. Человек, порезавшийся ржавым предметом, умирает за несколько часов. У него начинается столбняк.
        Катя вытащил ногу мальчика из развилки акации и подняла его. Мальчик стоял и покачивался. Раненую руку он прижимал к груди и никому не показывал. Майка продолжала окрашиваться в розовый цвет.
        - У тебя дома кто-нибудь есть? - спросила Катя.
        - Да.
        - Ну пошли к тебе! Как тебя зовут?
        - Меня звали Андрей. Андрей Мохов, - представился мальчик.
        Катя и Петр подхватили его под локти и повели. Андрей Мохов шел твердо, но лишь пока не смотрел на свою майку. Тогда он начинал бледнеть и колени его подламывались.
        - Конечно все будет плохо! - говорил он, пробираясь между клеткой с велосипедами и клеткой с курами. - Это ваша машина там стоит? Большая такая? Я из-за забора подсмотрел. Сколько у вас всего детей? Хотя можете не отвечать. Мне это уже не важно!
        - Семь, - сказала Катя.
        - По ряду причин это была бы ценная информация! - признал Андрей. - А у нас детей двое. Нина и Серафим.
        - Тогда почему двое? Ты же вроде Андрей?
        - Правильно. Но когда я умру, останутся только Нина и Серафим. Я подкорректировал число, чтобы не вводить вас в заблуждение.
        - А сколько лет Нине и Серафиму?
        - Нине четырнадцать, Серафиму восемь. Но он сегодня с утра потерялся, так что, возможно, останется одна Нина.
        В конце двора они увидели небольшой потрескавшийся дом. Он был обвит уже не виноградом, а плющом со стволом толщиной в две человеческих руки. Чтобы корни плюща не разрушали стены, под них были подложены деревяшки.
        - Надо же! Еще дом! Откуда он здесь взялся? - удивился Петр.
        - Он здесь всегда был, - важно сказал Андрей. - Даже раньше вашего. Вашему лет шестьдесят. А нашему сто скоро будет. Смотрите, какой ракушник толстый.
        - А почему мы ваших ворот не видели?
        Андрей вздохнул:
        - Потому, что наших ворот тут нет. Есть калитка, но она далеко… Тут все очень сложно в городе. Куча всяких улочек и двориков.
        - Это мы уже поняли, когда свой дом искали, - сказал Петя.
        - Ничего вы не поняли. Восьмерка - она такая вот, - Андрей провел пальцем по воздуху. - А тут еще один переулок, как единичка. Получается, не восемь, а восемнадцать. Мы на «единичке», вы на «восьмерке»! Короче, если через забор, то мы близко. А если пешком идти, то надо все кругом обходить.
        Андрей поднялся на крыльцо и лбом стал стучать в дверь. Андрею никто не открыл, и тогда он нажал на ручку локтем.
        - Открыто, - сказал он. - Идем!
        Они оказались на застекленной веранде, где был установлен такой же, как у Гавриловых, газовый котел. Тут же помещались большой стол и кухонный уголок. Несмотря на то что снаружи был яркий день, плющ настолько затенял окна, что веранда освещалась люстрой с пятью пыльными шарами. В одном из шаров застыла огромная высохшая бабочка.
        - Мы ее специально не вытаскиваем. Ради художественной тени на стене. Папа не разрешает, - объяснил мальчик.
        - Твой папа художник?
        - Фотограф. На набережной работает. И еще по школам ходит.
        Андрей довольно спокойно уселся на стул, но случайно посмотрел на свою руку и, вспомнив, что умирает, стал сползать со стула на пол. Вика посмотрела на него с пониманием. Она сама любила пострадать, когда появлялся подходящий повод.
        - Иди под кран рану промой! - велела Катя.
        - Ни за что! Боюсь!
        - Давай я твою маму позову. Где она?
        - Маму нельзя будить! Она всю ночь в Интернете сидела и только что легла. А Нина на гитару пошла…
        - А папа где? На работе?
        - Нет. Папа ищет Серафима. Серафим потерялся. Он все время теряется…
        - Где у вас лекарства?
        - В белой коробке.
        Катя стала искать белую коробку и обнаружила ее справа от чайника. Все ее стенки, крышка снаружи и даже крышка изнутри были исписаны множеством телефонов. Пока Катя искала коробку, она заметила, что на стенах веранды много икон, в том числе Млекопитательница и Казанская. На окне в подсвечнике торчал огрызок свечи.
        - Тоже в храм ходите?
        - Мама - да. Папа… ну тоже, наверное, да! А я атеист! - сказал Андрей. - Я верю не в Бога, а в то, что люди умрут, а потом разложатся на воду и минеральные элементы.
        Петя посмотрел на Андрея с большим интересом и почесал нос.
        - А как родители относятся к тому, что ты атеист? - спросил он.
        - Нормально. Мама говорит, что атеизм - нормальная такая ступенька к вере и Бога она не пугает. Ой, не лей йод на рану! Йод нельзя на рану, только по краям! Господи! Больно же!!!
        Воспользовавшись тем, что Андрей, дуя на рану, поневоле перестал вцепляться ей в палец, Катя ловко наклеила пластырь и вытерла руку мокрым полотенцем. Потом заставила Андрея переодеть майку. Едва пятна крови исчезли, Андрей сразу успокоился. Даже щеки у него заметно порозовели.
        - Ну как? Жив?
        Андрею неловко было признать, что он жив.
        - Палец дергает! - сказал он, прислушавшись к своим ощущениям.
        - Сильно?
        - Нет, не сильно. Но дергает. Пошли в мою комнату. Только не орите. За дверью мама спит.
        - Тут сейчас некому орать. Малышни нет, - сказала Катя - и ошиблась, потому что, пока они возились, через забор ухитрился перелезть Саша и перетащить за собой Костю. Риту через забор никто не перетаскивал, и она вопила с той стороны, требуя присоединения к коллективу.
        Комната у Андрея оказалась настоящим пиратским уголком с настилом наверху, который держался на четырех деревянных колоннах. С настила свисала веревочная лестница. Правда, выяснилось, Андрей ею не пользуется, потому что ему лень. На захламленном столе лежали учебники за пятый класс, планшет и ноутбук, у которого не было ни единой клавиши. Только две-три резинки уцелели и несколько пластмассовых частей.
        - Не обращайте внимания на клавиатуру! - хмуро сказал Андрей. - Ее Серафим отковырял, когда я на его саранчу сел. Он не поверил, что это было случайно.
        - На саранчу?
        - Ну да. Он саранчу травой кормил, и она тут по всему дому шаталась. И с «Рабочего стола» он мне все поудалял. Теперь у меня пароль - восемнадцать знаков. Я его на глазах у Серафима набираю - он не может запомнить.
        - А как ты пароль набираешь?
        - На выносной клавиатуре. Я ее на всякий случай прячу… Эй! Это тоже ваш брат? Заберите у него мои бумаги!
        «Тоже ваш брат» оказался Костей, который стянул со стола какой-то лист, чтобы на нем порисовать. Костю отловили и лист у него отобрали. Костя хотел было повозмущаться, но сочувствующей публики, на которую можно было поработать, поблизости не оказалось, и он преспокойно занялся исследованием рыболовного поплавка, который светился, когда его встряхивали.
        - Это что за формулы? Химию любишь? - спросил Петя, разглядывая лист, спасенный от рук Кости.
        Андрей торопливо выхватил у него лист, исписанный жирным маркером. Прислушался, выглянул в окно и шепотом спросил:
        - Секреты хранить умеете?
        - Да! - сказал Петя.
        - Тогда вот! Не знаете, где можно купить уран?
        - Какой еще уран?
        - Обогащенный. Я знаю, как сделать атомную бомбу, только у меня нет урана!
        - А в аптеке купить? - наивно спросил Саша.
        - Уран? В аптеке?
        Петя расхохотался своим коронным смехом, однако Андрей посмотрел на Сашу без иронии, что Саша очень оценил.
        - Ты не понимаешь! В аптеках таких вещей не бывает. Они даже марганец мне не продали! Сказали, что он запрещен к продаже.
        Рядом со столом Андрея стояла здоровенная коробка из-под печенья, до краев наполненная всевозможными техническими сокровищами. Здесь были части телефонов, мотки проволоки, инструменты, батарейки, электромоторы от игрушек, детали конструкторов. Стоило Саше все это увидеть, как он прилип к Андрею, точно средневековый мальчик к крысолову с дудочкой. Поэтому, когда мама стала кричать из-за забора и звать их завтракать, старшие дети ушли сразу, а Саша остался вместе с Андреем. И Костя тоже остался. Он вообще все время таскался за Сашей и по тому, чем интересовался Саша, примерно определял, что надо у него отбирать или выкрадывать.
        Саша и Андрей стали возиться в коробке. Временами Андрей охал, пытаясь согнуть порезанный палец. Они делали катапульту, которая должна была метать батарейки с примотанным к ним электрошокером. Электрошокер Андрей выпотрошил из разбитой пластиковой зажигалки. По замыслу, все это должно было взрываться и убивать всех на месте, потому что Андрей где-то прочитал, что батарейки содержат соли металлов, а кроме того выделяют еще и газ, который, конечно, грохнет от электрошокера. Возле них толкался Костя, все хватал и мешал. Тогда они по веревочной лестнице залезли на пиратский настил на колоннах. Костя из-за своей левой руки вскарабкаться по лестнице не смог и скандалил внизу. На него не обращали внимания. Тогда Костя вышел во двор, набрал комьев земли, вернулся и стал бросаться в них землей.
        - Мальчик, ты совсем ку-ку? Чего тебе надо? - возмутился Андрей, когда кусок земли попал ему по носу.
        - Это Костя, - подсказал Саша.
        - Костя! Чего тебе надо?
        Костя не знал, чего ему надо, и сердито надулся.
        - Скажи «стол»! - дрожащим от гнева голосом потребовал он.
        - Стол! - послушно повторил Андрей.
        - Стол! Твоя бабушка боксер!.. - крикнул Костя. - Ха-ха-ха! Скажи «нос»!
        - Нос!
        - Нос! Твоя бабушка боксер!
        Андрей замотал головой:
        - Нет, не в рифму! Тут уже нельзя говорить «твоя бабушка боксер»… Вот скажи «полотенце»!
        - Полотенце! - повторил Костя.
        - Полотенце! Твоя мама любит немца! Запомнил?
        Костя в полном восторге помчался во двор и стал кричать, чтобы его забрали домой. Вначале его никто не слышал, а потом папа послал Петю и тот передал Костю папе через забор. Костя дрожал от возбуждения.
        - Папа, папа! - закричал он. - Скажи «полотенце»!
        - Полотенце!
        - Твоя бабушка боксер! - сказал Костя и радостно расхохотался.
        Глава пятая
        Вечерняя сказка
        Самый важный опыт родительства состоит в том, что иногда ваши дети будут есть много, а иногда не есть ничего. Иногда умнеть, а иногда глупеть. Иногда спать много, а иногда не спать вообще. Иногда огорчать, а иногда радовать. Иногда учиться, а иногда не учиться. Иногда лезть на стену и бегать по потолку, а иногда жутко тормозить. И единственное, что вам действительно нужно, - это любить их, сохранять терпение и понимать, что все это абсолютно нормально.
    Йозеф Эметс, венгерский философ
        Всю вторую половину дня папа занимался поиском кроватей. Мама, которая поначалу хотела выбрать все сама, осталась дома с детьми. Ей надо было уложить Костю и Риту спать.
        В городе оказалось три мебельных магазина. Один - в каком-то подвале, один - на центральной улице и один - в ангаре-стекляшке. Магазин на центральной улице продавал офисную мебель - вертящиеся стулья и громадные столы для руководителей. Папа хотел купить себе такой стол для кабинета, но посмотрел на цену и решил, что оставит его на потом, когда уже напишет гениальный роман.
        Да-да! У папы была мечта - написать гениальный роман. Порой этот роман прямо-таки шевелился в нем - так он рвался в мир. Но папа запихивал его назад в душу обеими руками и говорил ему: сиди тихо, созревай! И поэтому гениальный роман пока пробивался наружу лишь осколками.
        В ангаре-стекляшке было много неплохих диванов, кухонные уголки и спальни. Кровати тоже были, но не короче, чем 200 см. Папа прикинул, что будет, если он всем семерым детям купит кровати по 200 см, и понял, что такой поезд из семи вагонов, протянувшийся на четырнадцать метров, в доме ему не нужен. Поэтому он купил только одну такую кровать для Пети, в котором было метр девяносто. Таким образом, даже остался какой-то запас, чтобы ребенок рос в направлении достойного члена общества. Хотя в прежней их двушке Петр прекрасно помещался и на маленьком диванчике, поджимая колени.
        Больше ничего интересного в стекляшке не оказалось, и папа отправился в магазин-подвал. Здесь он сразу увидел двухэтажную кровать и, обрадованный, бросился к продавщице. Продавщица спрятала в новую тумбочку недоеденное яйцо и вопросительно улыбнулась.
        - А еще две такие можно? - спросил папа.
        Продавщица терпеливо объяснила, что в магазине есть только то, что папа видит. Если папа чего-то не видит, то того и нет. Например, луну он не видит - значит, она в магазине не продается. Однако если папа настаивает, что хочет купить именно три кровати, они готовы совершить невозможное. Получить с папы деньги сейчас, а кровати отдать ему в августе, когда у них будет новый завоз.
        Папа от такой схемы отказался и, купив ту двухэтажную кровать, которая была, стал думать, где ему взять еще две. Под конец он додумался купить городскую газету объявлений и обнаружил там еще одну кровать. Папа позвонил и поехал по городу, отыскивая нужную улицу.
        Улица оказалась на Слободке - так назывался примыкавший к городу район. Множество одинаковых параллельных улочек - и на них одноэтажные, очень похожие друг на друга дома, заросшие виноградом, вишней и еще чем-то южным, цветущим. Папе открыла семейная пара - оба крепенькие, загорелые и тоже, как и дома на их улице, похожие друг на друга. Двухэтажная кровать, которую они показали, немного шаталась, зато к ней прилагалась железная лестница с крючьями, а изнутри и снаружи кровать была обклеена огромным количеством переводилок и вкладышей из жвачки. Некоторые из вкладышей показались папе ужасно знакомыми. Терминатор, Теминатор-3, Рэмбо! Надо же, привет тебе, детство!
        - А вашим детям кровать больше не нужна? - осторожно спросил папа.
        - Да нет. Они уже взрослые. Сын ушел в плавание, а дочка на Камчатке, - сказал кругленький глава семейства и поморщился, потому что жена наступила ему на ногу, чтобы он много не болтал. Она опасалась, что папа не купит кровать, решив, что она древняя.
        - Они тут почти не спали! Мы купили эту кровать, когда они были уже в седьмом классе, - сказала она поспешно. - А еще мы вам дадим к ней матрасы!
        Папа сразу согласился и вместе с хозяином стал разбирать кровать. Крепилась она на таких мощных болтах, что папа сразу успокоился. Кровать с такими болтами просто не может развалиться. Скорее уж развалится все вокруг. А если шатается, так можно что-нибудь подложить под ножки!
        Но больше всего папу удивили матрасы. Один был легкий и все время шуршал, а другой, напротив, ужасно тяжелый. Папу два раза занесло, пока он погрузил его в автобус.
        - А чем набиты матрасы?
        - Один - соломой. А этот - хлопковой ватой, шелухой от семечек и фасолью, - сказал глава семейства.
        - Сколько же тут фасоли?
        - Она уже окаменела. Но много, очень много. Я тогда на базе работал! - в последний раз пошуршав матрасом, хозяин захлопнул багажник. Ему было немножко жалко расставаться с кроватью и матрасами.
        На Виноградную улицу папа вернулся только вечером. Стащив со всего дома в кухню табуретки, стулья и даже один крепкий ящик, вся семья мирно сидела за столом и пила чай. Чаепития редко обходились без приключений, потому что чашек обычно не хватало. Как только счастливый обладатель чая, особенно с лимоном и сахаром, вставал, чтобы достать что-нибудь из холодильника, его чай моментально кто-нибудь похищал. Прежний собственник мгновенно обнаруживал похитителя по рисунку на чашке и бросался отнимать.

        - Я думал, ты не хочешь! - оправдывался похититель.
        - Ничего ты не думал! А ну отдай!!!
        - Поздно! Я в него уже плюнул! - вздыхал похититель и чашку так и не возвращал.
        В другой раз, разумеется, обворованный всюду ходил со своей чашкой и иногда в приступе подозрительности даже утаскивал ее с собой в туалет.
        Мама звякала в чае ложечкой, растворяя упавшую крошку овсяного печенья, и о чем-то напряженно размышляла.
        - Сколько ты купил двухэтажных кроватей? - спросила она у папы.
        - Две.
        - Ура! Я очень рада! Я тут подумала, что Косте и Рите пока хватит детских кроватей.
        - А Катя?
        - А Катя будет спать на шкафу.
        - ЧТО?! ГДЕ?!
        Папа уставился на маму, а потом на Катю. Катя не поднимала глаз, но ощущалось, что она очень довольна.
        - Это ее идея! - объяснила мама. - Помнишь, на втором этаже огромный такой шкаф? Ну ты еще не понимал, зачем там железные уголки, которые выдержат слона? Мы приколотили к нему перила, чтобы никто не упал, и матрас как раз на него лег. Все равно на шкафу собирается пыль и надо ее все время протирать.
        - А так мы будем протирать пыль Катей! А как она, интересно, будет залезать на шкаф? Он же высокий!
        - Да запросто! Пока что Катя залезает со стола. А потом мы сделаем веревочную лестницу, как у соседей. Кстати, мы с ними познакомились… Очень хорошие люди! Правда, мы говорили буквально несколько минут. У них Серафим потом снова потерялся.
        - Он же уже вроде терялся?
        - Тогда их папа его нашел. А потом с нашим Сашей они сделали огнемет из дезодоранта и втихую отправились поджигать одуванчики. Потерялись оба, но Сашу потом привели, а Серафима еще ищут, - сообщил Петя и щелчком указательного пальца отправил Вике в чай кусок свеклы из винегрета, чтобы чай достался ему. Он знал, что Вика чай со свеклой пить не будет. Вика пнула его под столом в коленную чашечку и вылила свой чай в раковину. Только лимон оставила и съела.
        - Ну и глупо! Ты эгоистка! - заявил Петя.
        - А ты не эгоист?
        - Я еще молодой. Мне можно.
        - Вчера ты был мудрый! - ехидно напомнила Катя.
        - Я вот тут вот мудрый, - сказал Петя, накрывая ладонью одну часть головы, - а вот тут вот молодой! - и он накрыл ладонью другую часть черепа.
        - Так ты разрешаешь Кате спать на шкафу? - спросила мама.
        Папа посмотрел на Катю, которая сияла как новые пять копеек. Она была очень довольна, что будет спать выше всех, почти у потолка, где всякая мелочь ее не достанет. Ну кроме Саши, который способен бегать по потолку и вместо лампочки ввинтиться в патрон.
        - Ну хорошо, - уступил папа. - Только я сам проверю перила. А у нас с тобой, мама, кровати пока нет. Только огромный матрас!
        - Это очень хорошо, - сказала мама. - Я и не хотела никакой кровати. Малыши все равно часто спят с нами и постоянно скатываются на пол. А с матраса никуда не скатишься!
        После ужина папа собирал кровати. Петя ему помогал, а Костя и Саша вертелись под ногами и ужасно мешали, но им тоже нельзя было отказывать, потому что мама говорила, что тогда они не вырастут мужчинами. Пока же будущие мужчины утащили все болты и гайки, подрались из-за них и рассыпали их по всей комнате. В результате найти удалось не все, и папе пришлось очень мудрить, а реечное дно даже примотать проволокой. Наконец все было собрано, матрасы выбиты на балконе палкой, и комната обрела жилой вид.
        К тому времени совсем уже наступила ночь. За завитым виноградом окном вращал прожектором маяк, гремела музыка и лопались салюты. Папа закрыл окно, и все лишние звуки исчезли.
        - Отец, иди сюда! - позвал из соседней комнаты Петя. - Они, кажется, кого-то режут!
        - Кого?
        Все кинулись к Пете. Петя стоял с биноклем и смотрел на блочную четырехэтажку, которая была от них совсем недалеко. Самое большее - через два ряда малоэтажных домиков. Все ее окна были темными или если горели, то тускло-желтыми, обычными, кроме верхнего этажа, залитого ярко-голубым, почти потусторонним светом. Видно было, как за средним из окон медленно, как влекомые сквозняком тени, проплывают фигуры и собираются в центре. Выглядело это зловеще.
        Папа отобрал у Пети бинокль и рассмотрел, что все фигуры, кроме двух, в синих халатах.
        - Там, похоже, больница, а верхний этаж - хирургия. Или, может, реанимация - потому что где еще ночью будут операции делать?
        - Мои нервы этого не выдержат! Мы будем тут жить, а они там будут кого-то кромсать! - жалобно сказала мама.
        - Memento mori![1 - Memento mori (лат.) - помни о смерти.] Молиться будет проще. Ты Риту собираешься укладывать? - спросил папа.
        Мама озабоченно посмотрела на Риту, которая, монотонно ноя, уже свисала с ее плеча как шарфик, и согласилась сойти с ума немного позднее.
        - Все! Объявляю ночь! - сказал папа и задернул штору.
        Больница сразу исчезла. И синие халаты, залитые потусторонним светом. Все лишнее исчезло.
        Мама отправилась укладывать Риту. Петя заперся у себя в комнате и принялся подбирать пароль к соседскому Wi-Fi. При этом он демонически хохотал и стучал локтями по столешнице. Вика расправляла простыню и стонала, что возле подушки складка, а матрас топорщится.
        - Крысой брошу! - серьезно предупредила Катя, менявшая клетки.
        Перед тем как забраться на верхний ярус кровати, Алена отправилась в ванную и набрала в таз воды. Этот таз она принесла в комнату и поставила под кровать. Дети наблюдали за установкой таза довольно ехидно, но помалкивали, а Костя даже шел рядом с Аленой и, помогая ей, придерживал таз правой рукой.
        Все знали, что ночью к Алене прилетает невидимый дракон и пьет из таза воду. Если забыть и воду в тазу не поставить, дракон обязательно умрет, потому что драконам надо очень много пить. Они, как известно, горячие, а вода их остужает. Однажды, года два назад, Петя решил пошутить. Он бросил в таз шипучую таблетку аспирина и заявил, что это отравленная таблетка и что дракон теперь обязательно подохнет.
        И хотя воду в тазу потом сто раз поменяли, Алена проплакала всю ночь и успокоилась только в восемь утра. С тех пор ее дракона никто не трогал и на его воду никто не покушался. Только Катя изредка решалась пустить в таз красноухую черепаху Мафию, которая хотя и пожирала все живое, однако дракону, как огнедышащему, была не опасна.
        Позаботившись о драконе, Алена забралась в кровать. Папа лег на свободную кровать под Аленой. К нему сразу пришли Костя и Саша, пару раз для порядка пнули друг друга и подоткнулись один под правый папин бок, а другой под левый. Держать их нужно было абсолютно одинаково, и голова каждого должна была быть строго на уровне папиной подмышки, иначе начиналась дикая ревность.
        - Расскажи сказку! - потребовала Алена.
        - Я хочу спать! - возмутился папа.
        - Ты вчера спал! Саша и Костя, орите: «Сказку!» - велела сверху Алена.
        - Сказку, сказку! - закричали Костя и Саша, которые делали все, что им велела Алена, за исключением тех случаев, когда это было им невыгодно.
        Папа приподнял голову и почесал свой лоб о лоб Кости, потому что руки у него были заняты.
        - Ну хорошо, - сказал он, начиная сочинять на ходу. - Ну, в общем, жила-была девочка. Звали ее Оляляка.
        Папа говорил вялым голосом, то и дело зевая, а Алена следила, чтобы он не уснул, потому что когда папа засыпал хотя бы на тридцать секунд, у него перегружался процессор и он забывал сказку, которую рассказывал до этого. Тогда дети расталкивали его и спрашивали: а что дальше?
        - А? Ну как что? Ежик пошел дальше! - наугад отвечал папа.
        - Ты же сказал, что ежик умер!
        - Что, правда, что ли? И вы поверили? Надо читать между строк, прозревая тайный замысел автора! Ну значит, он съел волшебный гриб. Или это был ежик-зомби!
        Услышав, что девочку звали Оляляка, Алена свесилась с кровати и осветила папу фонариком из телефона.
        - Как-как ее звали? - подозрительно спросила она. Алена терпеть не могла, когда героев называли ее именем. Папа же, зная это, любил ее поддразнивать.
        - Ну пусть не Оляляка, пусть Олюлюка! - исправился папа.
        - Это точно не я?
        - Ты конечно! Кто же еще? - сказала со своего шкафа Катя.
        - Не я! Не я!
        - Ну не ты так не ты! - уступил папа. - Мало ли на свете Олюлюк! Одним словом, Олюлюка (не ты, не ты!) шла по улице. Видит - грязное, развалившееся пальто, мокрое такое, противное, но с новыми блестящими пуговицами! Олюлюке жалко стало пуговиц. Она их отпорола маникюрными ножницами и забрала с собой.
        - А откуда она взяла маникюрные ножницы? Что, прямо с собой таскала? - опять влезла Катя, которой нравилось создавать папе литературные проблемы.
        - Ножницы были в кармане пальто. Тупые и ржавые. И с подозрительными бурыми следами! - парировал папа.
        - И это, конечно, оказались волшебные пуговицы? - спросила Алена.
        - Ну да. Всего их было пять. Четыре большие и одна маленькая. Олюлюка пришла домой и пришила две пуговицы игрушечному зайцу с оторванным ухом. А другие две пуговицы пришила чудовищу, которое сделала из старого свитера, засунув в него диванные пружины.
        - Зачем?
        - А так! Нравилось ей пришивать! И засовывать пружины.
        - А совсем маленькую пуговицу она куда дела? - спросила Алена.
        - Маленькую она пришила мышке, которую сделала из носка, набив его ватой. Потом Олюлюка легла спать, а когда проснулась утром, ни зайца, ни страшилища, ни мышки не было. Все они ожили и убежали. И тогда Олюлюке стало страшно! Она пожалела, что сделала чудовищу страшное лицо и что засунула в него жуткие диванные пружины!
        Под правой подмышкой у папы что-то всхлипнуло. Это был Саша, про которого папа думал, что он давно спит, потому что под левой подмышкой давно сопело.
        - Не надо! - пискнул Саша. - Мне страшно!
        - Надо! - сказала со шкафа Катя. - Страшно - уши зажми!
        - Я все равно слышу.
        - Рассказывай! Пап, алло! Пап!
        - Не надо!
        Саша стал спорить, а Катя и Алена - требовать продолжения. Но папа почему-то подозрительно молчал, а потом Катя спустилась и, осветив папу телефоном, убедилась, что он спит. Зная, что его теперь не растолкать, она залезла на шкаф, и вскоре весь дом погрузился в сон.
        Глава шестая
        Страшная тайна Риты
        - У меня… ну как это называется… слово такое… склероз, короче!
    Катя
        Шли дни. Папа, мама и семеро детей постепенно обживались на новом месте.
        Маму недаром считали в библиотеке самой умелой рукой. Дом с каждым днем становился все уютнее. С собой мама привезла швейную машинку и мигом сшила для всех комнат шторы, потому что старые настолько пропитались табачным дымом, что у всех болела голова.
        Мамины шторы не были похожи на магазинные. Она сама подбирала для них подходящие ткани, куски простыней, пододеяльники, а в эти ткани встрачивала определенным образом обрезанные части детской одежды. Например, Катино любимое платье, которое она непоправимо прожгла утюгом, оказалось на первом этаже в гостиной рядом с пестрыми Ритиными ползунками, которые были той уже малы. Катя смотрела на свое платье и скорбела. Рита тоже показывала на свои ползунки и, пытаясь объяснить, что узнает их, визжала как поросенок. В папином же кабинете на шторах оказались папины же перчатки, при этом из двух перчаток мама ухитрилась сделать четыре, разрезав их пополам. В результате папе все время казалось, что по его шторам кто-то лезет.
        Старые карнизы маму тоже чем-то не устроили, и она сама сделала новые - из толстых, в руку, спиленных виноградных стволов, которые кто-то бросил у школы на соседней улице. Мама не понимала, как можно было бросить такие красивые «дизайнерские» ветки.
        Соседи, напротив, удивлялись, зачем мама тащит домой этот мусор, подметая им асфальт. Лишь один сосед, дядя Вова, который кормил всех уличных собак и целыми днями возился у себя в палисаднике, сажая огурцы и помидоры, сообразил:
        - А, шашлык хотите сделать! Только зеленые не жгите, а то дым будет!
        Новые виноградные карнизы получились много живописнее прежних, правда, из-за их шершавости шторы на них не сдвигались и их приходилось просто подвязывать. Из тонких же зеленых побегов мама сплела большие шары и повесила их вместо люстр. Вечерами шары отбрасывали на стены шевелящиеся, очень таинственные тени.
        - Как же я довольна! - говорила мама. - У меня наконец появился стол, на который я могу поставить швейную машинку! И есть большой матрас, на котором я могу лежать, чтобы никто не прыгал у меня на лице!
        За те дни, пока мама возилась со шторами и люстрами, папа научился понимать капризы котла и покрасил черной краской ржавеющие ворота. Правда, Костя потом засунул в банку с черной краской руку и оставил много-много ее отпечатков на заборе и на папиной машине. Папа хотел огорчиться, но мама два смазанных отпечатка стерла, а остальные, напротив, усилила, так что получилось красиво.
        В тот же период в доме появилось пять новых табуреток, а три старые табуретки и один стул переселились в подвал. Каждый день дети что-нибудь ломали, а одна из сбежавших крыс ухитрилась перегрызть провод электрочайника и остаться в живых.
        - Надо же! - сказала Катя. - А в Интернете написано, что крысу можно убить одним вольтом из батарейки!
        - Ну это, наверное, если она на мокром сидит! - предположила Вика, а Саша нашел батарейку, набрал в клизму воды и побежал гоняться за крысами. Закончилось все тем, что у него застрял в клетке палец и папа разгибал прутья клетки плоскогубцами.
        Пока папа спасал Сашу, Рита что-то быстро схватила со стола на кухне и забежала в туалет. А потом все услышали звук сливающейся воды. Первой к Рите подбежала мама. За ней поспешил папа, который вообще-то шел за перекисью, чтобы лечить Саше палец.
        Саша, истекающий одной-единственной капелькой крови, тащился за ним и старался проявлять мужество. Он внушал себе и окружающим, что он солдат. И как солдата его волновали важные военные вопросы:
        - А что будет, если солдат начнет без трусов воевать?
        - Ну, другие солдаты будут над ним смеяться! - рассеянно ответил папа.
        Саша взмахнул раненой рукой.
        - А он будет, пока они будут над ним смеяться, бить их! - крикнул он.
        Когда раненый Саша и папа появились в ванной, Рита стояла рядом с унитазом и смеялась.
        - Что ты туда бросила? - строго спросила мама.
        - Кыкыкыкы! - сказала Рита и засмеялась еще радостнее.
        Она была очень довольна, что на нее обращают внимание. Внимание, как известно, измеряется во внимомах, а Рита любила получать очень много внимом.
        - Что это было? - повторила мама, но Рита только смотрела на нее огромными глазами.
        - Молчит! - сказала мама с отчаянием.
        - Что она сделала? - спросил папа.
        - Выбросила что-то со стола и смыла!
        - Что выбросила?
        - Откуда я знаю? Что-то!
        Папа философски хмыкнул и отправился промывать перекисью палец солдату Саше. А еще через десять минут папе потребовалось срочно ехать на машине, чтобы записывать Катю и Вику в художественную школу. Папа стал искать ключи от машины и не смог их найти. И тут он вспомнил, что Рита выкинула что-то в унитаз, и метнулся к маме:
        - Ключи от машины! Она смыла мои ключи!
        - Возьми запасной.
        - Ты что, забыла? У нас нет запасного!
        - Я же тебе говорила, чтобы ты сделал! - сразу заявила мама. - Говорила?
        Она обожала говорить что-нибудь полезное и правильное, с большим государственным значением. Ну там «дети должны вести себя хорошо» или «страна должна жить богато!». Если же дети потом дрались или страна не жила богато, мама сразу вспоминала, что она же предупреждала, как надо правильно, а ее не послушались.
        - Вспомни: ты оставлял ключи на столе? - спросила мама.
        - Да не помню я, где их оставлял! Но на окне их точно нет!
        - Не паникуй! Иди ищи!
        Папа отправился искать ключи. Он посмотрел на всех окнах, вообще везде. Когда он вернулся, маме по выражению его лица стало ясно, что он вернулся с пустыми руками.
        - Может, в карманах? - спросила она.
        Папа похлопал себя по карманам, присел на корточки и оказался на одном уровне с Ритой.
        - Давай вспомним! Что ты выбросила? Ключики, да? - спросил он пугающе ласковым голосом.
        - Да! - выпалила Рита.
        - Ага! - торжествующе закричал папа. - Я так и знал! Созналась! Ты слышала?
        - Погоди! - охладила его подошедшая Катя. - Ты неправильно спрашиваешь!
        - Как неправильно? Она говорит «да»!
        - Она всегда отвечает «да». На все вопросы. Вот смотри! - Катя тоже села на корточки рядом с Ритой. - Ты выбросила динамит? Динамит, да?
        - Да! - охотно признала Рита.
        - Не динамит, а многоэтажный дом? Ты его выбросила?
        - Да! - признала Рита еще охотнее.
        - Вот видишь! - сказала Катя. - Она просто, кроме «да», ничего говорить не может!
        - Нет! - вдруг сказала Рита. - Кыкыкы-пып!
        Папа схватился за голову.
        - Кыкыкы-пып - это ключи! Слова похожи! Все ясно! Мы остались без машины!
        - Вызови мастера! - сказала мама.
        - Знаешь, во сколько это обойдется? Машина японская, там тысячи проводов. Сдерут втридорога, а потом ничего не будет работать. Дешевле будет разбить унитаз. Где у нас топор?
        Саша и Костя радостно бросились за топором. Они знали, что инструменты лежат в самодельных ящиках под деревянной ступенькой, хотя это от них и скрывали. Но чем сильнее от них скрывали, тем больше они знали.
        Мама поймала обоих за шиворот:
        - А ну перестаньте! Зачем трогать унитаз, когда ключи уже в трубе? Как ты себе представляешь дом без унитаза?
        - А как ты себе представляешь дом без машины?
        - Запросто. Лучше дом без машины, чем дом без унитаза. Будем ездить на велосипедах!
        - У нас нет велосипедов!
        - А мы купим! - сказала мама, и дети сразу навострили уши. Идея им понравилась. Ради такого случая очень даже стоило смыть ключи от автобуса в унитаз.
        - Хочу велосипед!
        - И я!
        - И я!
        Папа представил, что ему придется покупать девять велосипедов, и дипломатично ответил:
        - Я обдумаю ваше предложение.
        - Когда ты говоришь «обдумаю», это значит «нет», - заявил с лестницы Петя.
        - Хорошо. Мы сделаем это постепенно.
        - Ага, постепенно! Сегодня седло, завтра руль, через две недели педали?
        - Так! - сказал папа мрачно. - Это что, бунт пупсиков?! Велосипеды мы будем покупать по мере появления денег. И желательно бэушные, по газете! Бэушные велики иногда лучше новых, потому что люди часто устанавливают на них кучу оборудования, а потом отдают его просто так.
        Прошел час. Ключи уже никто не пытался искать. Уверенный, что их смыли, папа собрался идти разыскивать механика, но перед этим мама надумала накормить его пельменями, чтобы он был добрее.
        Она открыла морозильник, и первое, на что наткнулась, были ключи от машины, покрытые белым слоем изморози.
        - Ты это видел? Кто их туда засунул? - пораженно спросила мама.
        - О нет! - воскликнул папа. - Это, кажется, я положил! Хотел лед достать, когда Саша себе палец поранил. А ключи, видимо, в руке были. Ну я их и положил машинально, чтобы не мешались.
        - А что же тогда Рита смыла? Рита, что ты смыла? Что такое «кыкыкы-пып»? А? - спросила мама.
        Все уставились на Риту, а она расхохоталась и куда-то убежала, гулко топая по лестнице пухлыми ножками.
        Глава седьмая
        Зверье мое
        - Давайте заведем у нас в подвале мышей, тогда и кошку надо будет заводить! А что, мой план не гениальный? Ответь: почему?
    Саша
        В семье у Гавриловых всегда было много домашних животных. Это шло от мамы, которая в детстве водила бездомных собак на резинке от трусов. При этом мама все время притворялась, что животных терпеть не может, что они ей только навязались на голову, но при этом никогда не мешала детям заводить новую живность.
        Это была мамина тактика. Вначале скажет: «Ой, какой милый бегемот!» - потом поощрит Катю привести бегемота домой на веревочке от ключей, а потом, когда бегемот что-нибудь разнесет, будет ворчать, что не она завела бегемота и что она была против.
        Большинство животных считались Катиными. Говорили: «Катины крысы», «Катина морская свинка», «Катина черепаха». Это было выгодно: остальным можно было ныть, что вот у Кати есть крысы и черепаха, а у меня нету… Нечестно! Давайте заведем еще сорок крыс и черепах, но они будут уже не Катины, а мои! И каждая черепаха, конечно, запомнит, кому она принадлежит, и, возможно, даже станет носить выгравированную на панцире у сердца фотографию хозяина.
        Как-то утром мама купала Риту и Костю, а Саша бегал и забрасывал в ванну резиновые тапки. Потом он попытался напустить в воду уксуса, чтобы проверить, растворятся Рита и Костя или нет.
        Папа посадил Сашу на стул думать над своим поведением, а сам отправился дописывать повесть. Саша сидел на стуле и подвывал. Потом стал двигать стул по деревянному полу, производя кошмарные звуки. Папа выносил эти звуки минут пять. Потом вышел и строго сказал:
        - Ты подумал?
        - Подумал.
        - И что ты подумал? Какое у тебя поведение?
        - Плохое.
        - А выводы какие?
        Саша сопел. Выводов у него не оказалось.
        - Вывод, что ты больше не будешь так делать! Согласен?
        С таким выводом Саша согласился, и папа с облегчением поручил его Кате и Вике, которые как раз собрались гулять:
        - Только держите его за руки и переходите улицу на зеленый свет!
        - На зеленый нельзя! - мгновенно заявил Саша.
        - Почему?
        - Машины на какой свет едут? На зеленый! Значит, люди должны идти на красный!
        - Машины едут на свой зеленый, а у людей в это время свой красный.
        - А если люди подумают, что зеленый машин - это их зеленый? А машины подумают, что их красный - это красный людей? - уточнил Саша, любивший во всем строгую системность.
        Папа вконец запутался, потому что вспомнил, что ведь бывает еще зеленая стрелка, на которую автомобили поворачивают. И что некоторые машины не пропускают пешеходов, и тут уже совсем не ясно, как объяснять.
        - Знаешь, ты просто держи сестер за руки и делай все как они! - сказал он.
        Саша взял Катю и Вику за руки, и они отправились бродить по городу. За ними увязались три собаки, жившие на Виноградной улице, - Табуретка, Мальчик и Малыш.
        Табуретка была очень длинная собака на коротких ножках. Такая длинная, что порой казалось, что в ней объединились все таксы в мире. Малыш - среднего размера, грязно-белый, а Мальчик - тот лохматый теленок, который лаял басом. Убеждая собак не составлять им компанию, Катя и Вика топали на них ногами и бросались землей, но собаки сделали вид, что ничего не заметили, и все равно увязались.
        Обычно Табуретка, Мальчик и Малыш сидели на Виноградной и покидали ее редко, потому что город был разделен между враждующими кланами собак, которые чужакам могли и уши отгрызть. Но когда кто-то из детей шел в город, Табуретка, Мальчик и Малыш решали, что вот, наша стая идет на охоту, нас теперь много, мы крутые, и отправлялись следом. Они перебегали дорогу, облаивали машины, влезали в драки с посторонними собаками, и детям то и дело кричали со всех сторон «Уберите ваших псов!», хотя это были вовсе не их псы.
        Вот и сегодня все закончилось тем, что Мальчик утащил у торговки селедку с весов и, спасаясь от погони, метнулся через дорогу. За Мальчиком, поджав хвосты, кинулись Табуретка и Малыш. Саша хотел было последовать за ними, но Катя и Вика не выпустили его рук.
        - Спокойно! Идем дальше, как будто ничего не случилось! - сказала Катя, быстро утаскивая Сашу за угол. Выглянув из-за угла, она с облегчением убедилась, что торговка смеется и, кажется, готова простить Мальчику селедку.
        - Это свинство! Не надо было брать с собой этих собак! - сказала Вика.
        - А мы брали? Я, между прочим, в них землей кидалась! Вон у меня ногти грязные! - возразила Катя.
        Город они знали еще плохо, но с каждым днем узнавали все лучше. Он делился трамвайной линией на две части - курортную и некурортную. Они жили в некурортной. Все главные улицы сохранили прежние названия: Крупской, Дмитрия Ульянова, Интернациональная, 60-летия Октября. А между бесконечными родственниками Ульяновых и прочими Марксами разбегалось множество переулков и улочек - Персиковые, Дачные, Яблочные, Вишневые, Вольные, Морские.
        Первым, как ориентироваться в городе, придумал Петя:
        - Если рельсы - значит, близко море! Это раз! Если улица называется как-нибудь типа Октябрьская или проспект Ленина - значит, она главная. Идешь по ней - и выходишь в знакомое место! Это два. В мелкие улочки не сворачиваешь. Носишь с собой телефон. Это три!
        Вот и сейчас Катя и Вика шли вначале по главной улице, затем свернули на полуглавную, названную именем украинского поэта, и внезапно увидели зоомагазин. Это был очень большой зоомагазин. Он занимал весь первый этаж в небольшом трехэтажном доме.
        Первым в зоомагазин отважно забежала Катя, за ней осторожно просочились Саша и Вика. Саша сразу вцепился Вике в руку. От неожиданности ему показалось, что он очутился в джунглях или в тропиках. В клетках кричали сотни попугаев, в аквариумах плавали тысячи рыбок, крутили колеса хомяки, закапывались в опилки тушканчики, а в углу в огромном террариуме сидел большущий метровый питон. И все это среди множества кадок с растениями. Катя сразу заблудилась среди клеток, а следом за ней куда-то юркнул и Саша, отпустивший Викину руку.
        Через минуту стало слышно, как кто-то крикнул:
        - Мальчик, ты по-русски понимаешь? Ау, мальчик! Не трогай гнома!
        И сразу же Сашу вывела за руку какая-то девушка. Она была в очках, в халате, в самодельном переднике из медицинской клеенки и, на взгляд Кати, уже престарелая, лет двадцати. С виду это была самая суровая девушка на свете, коротко стриженная, решительная, с голосом, режущим как скальпель. Ей можно было смело доверять командовать армией. В правой руке у нее болтался загрызенный кем-то хомяк, которого она небрежно держала за заднюю лапку, покачивая им из стороны в сторону, другой она придерживала за ворот Сашу:
        - Это ваш брат?
        Вика внимательно, даже с некоторым подозрением оглядела Сашу и признала, что брат ее.
        - Он трогал гнома! Лез ему руками прямо в рот! - обвиняюще сказала девушка.
        - А гном - это… - осторожно начала Вика, пытаясь понять, что это за животное такое - гном.
        - Гном - это гном! А в гноме ток! - закончила девушка и вручила Вике Сашу с требованием либо примотать ему руки скотчем, либо увести из магазина.
        Вика взяла Сашу за руку и с ним вместе стала пробираться вдоль стены к выходу. Катя пропадала где-то в недрах магазина. Маршруты ее перемещений можно было отслеживать по крикам попугаев и писку грызунов. Но на Катю девушка в халате почему-то не покушалась, видимо ощущая в ней родственную душу.
        Вика была уже почти у выхода, когда Саша вдруг присел и потянул ее вниз. Между двумя кадками Вика увидела похожий на банку аквариум с обогревателем. В аквариуме на песке сидели три крошечные белые мышки с черными пятнами на спинках. Самая крупная из мышей вполне поместилась бы в столовой ложке. Мышки сидели и умывались лапками.
        Увидев, как они умываются, Вика испытала зашкаливающую родственность. Ей сразу захотелось их заполучить. Время исчезло. Вика смотрела на мышей, а мыши спокойно и очень тщательно умывались. Одна из трех мышей была значительно толще остальных. Видимо, ждала мышат.
        Саша воспользовался ослаблением внимания к своей персоне и сбежал. Вика вспомнила о нем, только услышав крик:
        - Опять этот гиперактивный мальчик! Не лезь к паукам! Они ядовитые! Я же просила за ним следить!
        Рядом снова появилась суровая девушка, цепко державшая Сашу за ворот. Обнаружив Вику у аквариума с мышами, девушка слегка нахмурилась. В левой руке у нее был уже не дохлый хомяк, а живой кролик, которого она держала за уши.
        - Чего тебе здесь надо?
        - Я смотрю. Купить же можно?
        Вика лихорадочно пыталась вспомнить, сколько у нее в копилке денег. В любом случае на мышей должно хватить. А клетку, поилку и все прочее можно взять у Кати.
        - Они не продаются! Это японские мыши! Они для змей! - отрезала девушка и качнула кролика. Кролик попытался пнуть ее задними лапами, но девушка позволила ему повиснуть на ушах и ловко подхватила под живот.
        - Как - для змей?
        - Так - для змей! Ими кормят змей! - с раздражением ответила девушка.
        Откуда-то выскочила Катя и сразу вникла в ситуацию:
        - И этой будете змей кормить? Она же беременная!
        Девушка присела на корточки и деловито заглянула в аквариум:
        - Точно - беременная! Нет, этой не буду. Слишком крупная. Подожду, пока родит. Потом ее детьми покормлю.
        Вика издала звук «а-а-а-а!», причем на вдохе, и собралась падать в обморок, но в тесно заставленном магазине падать в обморок было негде, и она только побледнела.
        - Кончай скулить! А нельзя змей чем-нибудь другим накормить?! Колбасой там какой-нибудь? - деловито спросила Катя, которую в обморок можно было уложить только лопатой.
        - Нельзя! Сдохнут они. Змеи стоят дорого, двух в месяц продашь - уже выручку сделаешь! Хотите - покупайте у хозяина всех змей и кормите их колбасой! Все, идите отсюда! - недовольно сказала девушка и вытолкала их из магазина.
        - Плохая ты! Очень плохая глупая дурочка! Я тебя содой взорву! - закричал Саша.
        - Иди-иди, гиперактивный! Под ноги смотри, а то упадешь! - буркнула девушка и вернулась в магазин.
        Она стояла скрестив на груди руки и смотрела на них через витрину.
        Катя и Вика тащили за собой упирающегося Сашу. Вика плакала. Катя ругала девушку. Они прошли уже половину улицы, когда кто-то их окликнул. Незнакомый парень догонял их на велосипеде:
        - Эй, народ, погодите! Держите! Это вам передали!
        - Нам?
        - Вы же две девочки и мелочь в синей майке?
        - Мы. Чего нам передали? - деловито спросила Катя.
        - Вот! Велели крышку открывать по дороге, чтобы не задохнулись! И рукой там страхуйте сверху, а то выпрыгнут!
        Парень сунул что-то Вике и уехал. Вика испуганно проводила глазами велосипед и только потом посмотрела на то, что держала в руках. Банка. Пол-литровая, с синей крышкой. В крышке - маленькое отверстие. Видимо, кто-то ткнул ее ножом, но прорезать не стал, не имея для этого времени. Вика подняла банку немного выше. В банке сидели…
        - Мыши! Мыши! - закричал Саша.
        - Молчи, мелочь в синей майке! - сказала Катя.
        Очень довольные, они возвращались домой. Вика прижимала банку к груди, а мелочь в синей майке подпрыгивал и пытался заглянуть внутрь.
        Так в доме на Виноградной улице поселились японские мыши. Вначале их было три. Потом стало шесть, потом двенадцать, потом Катя и Вика даже стали раздавать мышат в школе или продавать их через газету, но всегда перед этим узнавали, нет ли у человека, который их покупает, дома змей.
        Глава восьмая
        Самая глубокая яма в мире
        Женщин надо регулярно дразнить, чтобы у них не портился характер. Если женщину долго не дразнить, она зазнается, начнет слушать саму себя, самой себе верить и станет важной и скучной.
    Петя
        Гавриловы, уставшие от Москвы, старались ездить на море каждый день. Все соседи - и тетя Клава с гусями, и дядя Вова, кормящий собак и возящийся с виноградом и помидорами, - смотрели на них как на ненормальных.
        Среди местных жителей даже спорт такой существовал - хвалиться, кто сколько времени не был на море. Дядя Вова утверждал, что не выбирался на море лет десять, потому что «оно ему не сильно надо». Тетя Клава вспоминала, что в последний раз купалась в позапрошлом году, когда они ездили на лиман на шашлыки.
        Однако и дядю Вову, и тетю Клаву укладывал на лопатки старичок Абрамцев, который жил в самом начале улицы и, по его утверждению, не купался лет сорок, потому что в его детстве море было прозрачнее слезы, а песчаные пляжи такие длинные, что пока дойдешь до воды - ноги устанут. А сейчас и море плавками выцедили, и песок с пляжей смыло, и понастроили черт-те че, и потому Абрамцев сидит дома и смотрит сериалы.
        Но большой семье было все равно. Каждый день около полудня, когда рано вставший папа переставал работать, а еще точнее - когда все дети начинали шуметь так, что папа переставал работать, все они выходили из дома и шли на море.
        Так было и в то майское утро. Рита сидела в коляске. Костя стоял сзади на багажнике коляски, опираясь о ее ручку локтями. Саша иногда забирался к нему, а иногда отбегал и смотрел, не увязались ли за ними Мальчик, Табуретка и Малыш. Остальные дети шли уже сами.
        Примерно за сорок минут со всеми бесконечными остановками, разглядыванием козявок и «Ой! А я забыла дома купальник!» или «А где сумка с полотенцами? Кажется, я забыла ее, когда брала купальник!» они добрели до моря. Здесь мама, которая не спала ночью, потому что у Кости болело ухо, рухнула на подстилку и предупредила: ее не кантовать. Папа пошел в холодную воду купаться, вышел синий и заявил, что это запас здоровья и он закаляется. Остальные от запаса здоровья воздержались. Саша, намочив трусы, ходил по пояс в воде и искал крабов. Нашел одного дохлого и расковырял его гвоздем, чтобы выяснить, как краб устроен.
        - Папа! - сказал он важно. - Краб не устроен никак! У него нет ни сердца, ни легких, ни внутренних органов! Я их не нашел. У него есть только мясо и желтая вонючка!
        Петя, нацепивший темные, как у мафиози, очки, стоял на берегу и равнодушно смотрел вдаль, изредка поплевывая в воду или бросая камешки. По представлению Пети, каждый, кто проходил мимо, должен был сейчас смотреть на него и думать: «Какой крутой! Какой величественный молодой человек!»
        Остальные шестеро детей пока мало беспокоились, как выглядят со стороны. С громкими воплями они бегали по пляжу, изредка выуживая из воды Риту. Рита целенаправленно забегала в море и шла на глубину. Алена и Катя вытаскивали ее за руки и за ноги и аккуратно сгружали на песок. Рита решительно вставала, отряхивалась и опять чухала в море. Под конец Алена и Катя потеряли терпение и подтащили Риту к папе:
        - На, возьми свою дочь! Она какая-то упрямая! Я никогда не была такой! - заявила Катя.
        - Да уж! А как ты чупсик в метро захотела, помнишь? И как тебя успокаивала дежурная по эскалатору?
        Катя покраснела.
        - Это были ошибки молодости, - сказала она, неосторожно выпуская Ритину ногу.
        Рита сразу вскочила и помчалась к морю. При этом она оборачивалась и громко хохотала, показывая, что прекрасно знает, что за ней сейчас побегут. Но папа за ней не побежал. Он издал изумленный звук и стал быстро рыть песок руками:
        - Катя, смотри! Не показывай Рите! Тут пиратский клад!
        Рита, уже добежавшая до воды, оглянулась. Папа и Катя рыли песок. Рита недоверчиво разглядывала их издали. На ее лице было написано: мол, знаю я вас! Приманить меня хотите!
        Но папа и Катя на нее даже не смотрели, а рыли песок в четыре руки. А потом к ним присоединилась и Алена. Она рыла песок как собачка, выбрасывая его двумя передними лапами. То есть, конечно, руками. А потом папа сунул в яму зажатую в кулак руку, вытащил ее, разжал пальцы, и Рита увидела на ладони у него конфету.
        КЛАД!!!
        Тут уже все сомнения отпали. Рита бросилась к папе и, схватив лопатку, приняла самое деятельное участие в поисках клада. Очень скоро к ним с криком «Копа-а-а-а-ать!» присоединились Саша и Костя. Чем дольше они искали, тем больше конфет находили. При этом никто почему-то не удивлялся, что конфеты возникают лишь тогда, когда в яме оказывается рука папы.
        Катя, Вика и Алена, конечно, знали, что никакого клада нет, но рыли с ничуть не меньшим увлечением. Катя и Алена - руками, а Вика - куском шифера с пляжного навеса. При этом Вика то и дело проверяла, не попал ли песок ей под ногти, и, откладывая шифер, чистила ногти краем бумажки.
        Не рыл один Петя. Он прохаживался рядом, засунув руки в карманы шортов. Изредка он посматривал в яму, и становилось заметно, что ему тоже хочется копать. Но потом Пете приходило в голову, что это будет недостаточно величественно, и он брал себя в руки и отворачивался.
        Постепенно конфеты стали попадаться реже, а потом Саша откопал скомканную бумажку, на которой кривыми печатными буквами было написано:
        «КОНФЕТ БОЛЬШЕ НЕТ. ВАШ КЛАД».
        - Что тут написано? - жадно спросил Саша.
        - Сам читай! Не знаю! - сказал папа.
        - Я не умею читать!
        - Ну тогда никогда не узнаешь, что тебе написали!
        Промучившись минут пять, Саша все же одолел текст и, уяснив содержание записки, назвал ее глупой.
        - Почему глупая? - удивилась Алена.
        - Потому что тут написано, что это клад написал! А это написали пираты! Клад писать не умеет, - авторитетно заявил Саша.
        Костя закивал, впечатленный его железной логикой. Проснулась мама, которая не смогла спать, потому что ее закидали песком. Она была убеждена, что раз конфет нет, яму забросят, но ничего подобного. Яма была уже так велика, что у детей пробудился спортивный интерес сделать ее еще глубже. Копал даже Костя. Правой рукой вбивал в мокрый песок лопату, а левой колотил по ней сверху, точно забивал сваи.
        - А что будет, когда яма дойдет до центра земли? - спросил Саша.
        - Лава полезет! - сказал Петя. - Даже можно не до центра! Пробурись километров на десять - и уже может полезть. Тут море, континентальные плиты тонкие!
        Саша от радости забыл как дышать, но не умер, а, простояв секунд пять в полном ошеломлении, спросил:
        - А лава - это взрыв?
        - Не совсем. Но если будет извержение вулкана - тогда да! Дым на пять километров, облака пепла и все такое!
        Саша вырвал у Вики кусок шифера, спрыгнул в яму, и оттуда стали вылетать фонтаны песка.
        - Ты сам-то успей убежать, когда лава полезет! - предупредил папа.
        - Ничего! Мы его за трусы вытащим! - пообещала Вика.
        Петя, в сотый раз прошедший мимо, наконец не выдержал. С криком «Да уйдите все! Вы все неправильно копаете!» он спустился в яму со здоровенной доской, которую выбросило морем. Петя вонзал ее в мокрое дно, выворачивал песок, а «мелкие», как он называл братьев и сестер - выгребали песок наружу.
        Через полчаса, когда яма стала много глубже и Саша разочарованно подвывал, потому что извержением вулкана пока не пахло, к ним приблудился робкий мальчик в синих шортиках, которые то и дело с него соскакивали. Тогда мальчик говорил: «Извините! У меня проблема!» - останавливался и подтягивал шорты. Алена моментально вовлекла мальчика в ямокопательный процесс.
        Через пять минут мальчик в шортиках уже мало чем отличался от остальных семерых детей. Так же бегал, так же толкался, так же выбрасывал наружу песок, и на него так же кричали, когда он осыпал края ямы.
        Мама даже сказала папе, что мальчика можно забрать с собой. Главное - чтобы он мыл за собой посуду. А потом со временем женить его на Рите.
        - Он богатый наследник, глупо такого упускать! У него даже свое ведро есть! И целых две лопаты! - сказала она.
        Едва мама это сказала, как к ней откуда ни возьмись подскочила решительная маленькая женщина в темных очках. Видимо, накануне она обгорела, потому что плечи у нее были красные, с белыми полосками от купальника. И нос тоже был красный и торчал задорной кнопкой.
        - Я все слышала! - крикнула она.
        - Что? - не поняла мама.
        - Вы хотели забрать моего Павлика с собой и на ком-то там его женить!
        - Это была шутка! - смутилась мама.
        - Я понимаю, что шутка! Но все равно хочу сказать, тоже, разумеется, в шутку: много детей - это не штучный товар! Это массовое производство! Понимаете, нельзя уделить каждому ребенку достаточно внимания!
        - Ну и где сейчас ваш штучный товар? Социализируется? - спросила мама.
        Маленькая женщина с тревогой обернулась. Ее штучный товар совершенно счастливый бегал между детьми и не желал никуда уходить. Ему хотелось зарыть в песке Петю, который забрал у него ведро.
        - А ну иди сюда! Павлик! Кому я сказала? Подойди ко мне!
        Павлик не сдвинулся с места, только втянул голову в плечи. Женщину бросило в краску:
        - Не слушаться?! Я кому говорю?! А ну!
        Она наклонилась, за руку вытащила сына из ямы и стала его утаскивать. Павлик сопротивлялся. От его ног в песке оставались две борозды. Папе и маме было жалко его, но они понимали, что если сейчас влезть, то Павлику будет только хуже.
        После ухода Павлика из ямы продолжал вылетать песок, но уже не так активно, как раньше. Дети подустали. К тому же им было грустно, что у них забрали богатого наследника с ведром и двумя лопатами.
        Первым надоело копать Пете. Он вспомнил, что уже взрослый и что заниматься такой ерундой несолидно.
        - А-а! Вулкан извергается! - завопил он и, отбросив доску, торопливо стал выбираться из ямы, которая доставала ему до середины груди.
        За ним в панике полезли Рита, Костя и Саша. Им яма была уже с головой. Рите и Косте Петя великодушно помог вылезти, а Сашу со словами «Прощайся в жизнью!» столкнул в жерло вулкана. Саша в ужасе закрыл глаза и приготовился вариться заживо, но папа вовремя подхватил его под мышки, и Саша благополучно спасся.
        - Ты что, болящий, что ли, брата пугать? - возмутилась мама. - Все! Собираемся! Пора укладывать малышей спать!
        И она стала пятиться, вытаскивая из песка увязающие колеса коляски, на которую уже забралась зевающая Рита. Они еще не выехали на асфальт, а Рита уже спала. Костя, вспомнивший, что когда-то эта коляска была его, улегся на Риту и коленями стал выталкивать ее на асфальт.
        - Это нехорошо! - сказала мама.
        - Хорошо! Моя коляска! - сказал Костя, но все-таки задумался, а задумавшись, огорчился, а огорчившись, уснул. Он спал, и голова его лежала у Риты на плече как на подушке.
        Саша тоже уснул, но на плечах у папы, куда напросился, заявив, что у него устали ноги. Так он и спал, положив щеку папе на макушку, а папа держал его за руки, чтобы он не завалился назад.
        И то, что все малыши уснули, было неудивительно. Все-таки они вырыли очень большую яму. Буквально до центра земли.
        Глава девятая
        Любовь и голуби
        - Почему вы так думаете?
        - Я вам это докажу логически, исторически, философически, географически, математически, политически…
        - Да верю, верю.
        - Да нет-с, позвольте! Грамматически, драматически, критически и т. д.
    Афанасий Фет. «Воспоминания»
        Утром Катя вышла из дома. На заборе, свесив ноги на их сторону и болтая ими, сидел их сосед Андрей. Рядом с ним на том же заборе сидела девушка с задумчивым лицом и длинной косой. Катя сразу догадалась, что это сестра Андрея Нина, чей голос она много раз слышала с соседнего участка.
        - Доброе утро! - сказала Катя, останавливаясь шагах в пяти.
        - И чего в нем доброго? Обычное июньское утро, - сказал Андрей.
        - Не ворчи! - сказала его сестра.
        - Я не ворчу. Я указываю. Если бы был дождь, она тоже сказала бы «доброе», хотя оно было бы «мокрое».
        - Она говорит из вежливости!
        - Зачем говорить из вежливости то, чего не думаешь?
        Девушка с косой толкнула Андрея локтем:
        - Не обращай на него внимания! Он хочет быть другим, но не может, потому что он такой, какой есть! Залезай к нам! Ты Катя?
        Катя залезла на забор и устроилась рядом с девушкой:
        - Откуда ты знаешь, что я Катя?
        - Ну, с Викой я знакома. Мы с ней про лошадей разговаривали, и волосы у нее такие волнистые, да? А Рита и Алена у вас еще маленькие. Значит, ты Катя, - девушка говорила серьезно и одновременно просто. Она не подстраивалась под Катю, которая была младше, и Кате это было лестно, потому что такое не часто встречается.
        - А ты Нина?
        - Да! - девушка перебросила косу за спину.
        - А где ваш Серафим? Сегодня он, случайно, не потерялся? - спросила Катя.
        - Откуда ты знаешь? - удивился Андрей.
        - Снова? И папа его ищет?
        - Папа работает. Сезон начался.
        - Это ваш папа обезьянку по пляжу носит?
        - Нет, это один его знакомый. Папа когда-то давно орла носил, но с орлом невыгодно. Люди боятся с ним детей фотографировать. Клюнет еще, - со знанием дела сказал Андрей.
        Катя задумалась:
        - Вашему Серафиму восемь лет. Почему он теряется? Он же город должен хорошо знать!
        - Он теряется, потому что мечтает, - объяснила Нина. - Ему нужно все время напоминать, куда он идет, зачем идет и что его дома ждут. А то он иногда идет в школу, а ноги несут его к морю. Или там еще куда-нибудь. Он просто задумывается.
        - А ты не задумываешься? - спросила Катя у Андрея.
        - Зачем мне думать? Я и так все знаю! - уверенно заявил Андрей. - А Серафим даже не может объяснить, о чем он думает! Просто думает, и все! Разве так можно: думать и не знать, о чем думаешь?
        Катя взглянула на Нину. Та пожала плечами, показывая, что, конечно, все знает Андрей или не все - судить трудно, но вообще-то да, они с Серафимом абсолютно разные.
        - А если Серафиму телефон купить, чтобы искать его проще было? - предложила Катя.
        - Бесполезно. Ему уже три покупали. Он их или теряет, или забывает заряжать! - сказал Андрей с чувством превосходства.
        Тут Катя вспомнила, что вообще-то она вышла утром из дома не просто так, а у нее было дело, и, извинившись, спрыгнула с забора.
        - Ты куда? - спросила Нина.
        - В зоомагазин.
        Катя очень сдружилась с «мышиной девушкой» и бывала у нее почти каждый день, помогая ей чистить клетки. Всякий раз, как она приходила, девушка подавала ей знак, чтобы Катя остановилась возле аквариумов. Катя останавливалась.
        Девушка с разбегу толкала бедром железный стеллаж, на котором стояло клеток двадцать. От толчка стеллаж сдвигался на несколько сантиметров, и сотни мышей, крыс, тушканов, попугаев начинали в панике бегать, зарываться в опилки или летать. Но девушку это не смущало.
        - Теперь можно! Теперь не увидит, хитрюга! - говорила она, грозя кулаком кому-то невидимому, и Катя выходила из своего убежища.
        «Хитрюгой» был хозяин магазина, который, отрастив живот, сидел у себя дома, а за магазином наблюдал через установленную на потолке камеру. Когда девушка толкала стеллаж, камера загораживалась, и максимум, что хозяин мог видеть, - это двух-трех попугаев. Микрофона у камеры не было, и говорить можно было все что угодно. Например, продав очередную морскую свинку, махать камере рукой, улыбаться и желать «Чтоб ты со стула упал!».
        «Мышиная девушка» это регулярно делала. И Катя тоже временами за ней повторяла, но «мышиная девушка» опускала ей на плечо тяжелую руку и торжественно говорила: «Это не твоя война, подруга!»
        Сегодня Катя не вышла еще с Виноградной улицы, когда ее догнали Андрей и Нина:
        - Все равно делать нечего! Можно мы с тобой?
        Катя ответила, что она не против. Они шагали по улице-«восьмерке», и Андрей бросался землей в Мальчика и Малыша, которые пытались за ними увязаться, чтобы что-нибудь стянуть в городе. Табуретка последние дни где-то пропадала, и это было странно. Иногда вечерами был слышен ее лай и повизгивания, но откуда - никто понять не мог.
        У дороги несколько раз подбитые комьями земли Мальчик и Малыш отстали. Повернулись и спокойно потрусили назад. Обиды в их беге не было никакой. Напротив, они, кажется, были довольны, что наконец поняли намек.
        - Уф! - сказала Катя с облегчением. - А то я боялась, что они в зоомагазин забегут. Мне за это влетает.
        - А ты их на улице оставляй! - посоветовал Андрей.
        - Ну ты просто гений! А где, ты думаешь, я их оставляю?! Но кто-нибудь дверь открывает, и они врываются. А знаешь, что такое два глупых пса в зоомагазине?
        Они перешли дорогу и дворами коротким путем направились к зоомагазину. Здесь Андрей оцарапал большой палец ноги, ударившись о бровку, и впал в уныние.
        - Все будет плохо! - повторял он, сидя на бровке и раскачиваясь. - Животные умрут от старости или от чумки, я - от заражения крови, а Серафима, конечно, раздавит машина. И другие люди тоже умрут. Кто-то раньше, кто-то позже.
        Кате захотелось что-нибудь ляпнуть с просьбой закрыть кран и перестать слезоточить, но Нина недаром была Ниной. Она присела рядом с Андреем на корточки и положила руку ему на плечо.
        - Андрей, ты не прав! Бессмертие изобретут! - серьезно сказала она.
        - Бессмертие? Это еще хуже! - уверенно заявил Андрей.
        - Почему?
        - Еды на всех не хватит. И вообще - старики станут ходить и ныть, что им все надоело.
        Катя хотела ляпнуть, что ноют не только старики, но Нина незаметно ткнула ее пальцем.
        - Ну хорошо! А если люди поумнеют?
        - Им нет смысла умнеть. Пусть лучше добреют. Хотя все равно Солнце через семь миллиардов лет погаснет и взорвется.
        - Через пять! - сказала Нина.
        - Нет! Через семь целых и две десятые! Я проверял. А потом пройдет восемь минут - и Земля сгорит. Я тоже проверял! - трагически заявил Андрей.
        - А люди улетят на другую планету!
        - Что им делать на другой планете? Там вместо воздуха будет какой-нибудь метан. Лучше уж сразу погибнуть! - Андрей, охая, встал с бровки и, часто останавливаясь, чтобы посмотреть на палец, поплелся за остальными. Он быстро отстал, и Катя смогла нормально поговорить с Ниной, которая с каждой минутой нравилась ей все больше.
        - Он у вас всегда такой был?
        - Да. Он хочет до всего докопаться, до самого основания. Он в воскресной школе спросил у отца Александра, почему нельзя изобрести таблетку, которая позволила бы человеку всегда быть хорошим. Ну там, проглотил таблетку - и не объедаешься, не врешь, не завидуешь и так далее.
        - А тот?
        - Отец Александр сказал, что тогда не будет усилия человека. Собственной его воли. Борьбы. А потом попросил Андрея помочь ему яйца покрасить. Андрею ужасно понравилось. Он покрасил почти четыреста яиц. Деревянные такие. Ты их в краску окунаешь, они высыхают, а потом на них рисуют.
        - А-а! А Серафим ваш в Бога верит? - спросила Катя.
        Нина пожала плечами:
        - Не знаю. Я не спрашивала. Но иногда он голову задерет и минут на пятнадцать задумается. Мне тогда кажется, что он что-то такое видит в воздухе. Они разные совсем и вечно дерутся. Мама говорит: Андрей - он по шею в землю врос, а Серафим ушами хлопает, летит и земли вообще не касается.
        - А у нас к Алене дракон прилетает! Она ему в таз воду наливает! - похвасталась Катя.
        - А! Ну ясное дело, куда ж еще воду наливать? - сказала Нина без малейшего удивления, будто речь шла о мухе.
        Они поговорили еще о чем-то незначительном, а потом Нина спросила:
        - А ты со всеми своими братьями и сестрами дружишь?
        - Кроме Петьки. Он противный очень. Ходит в полотенца сморкается. Днем спит, ночью в Интернете сидит, - пожаловалась Катя.
        - Он не противный. Мы с ним познакомились недавно. Он у вас хороший, - сказала Нина.
        - У тебя все хорошие! Он вредный!
        - Вредных людей нет. Я об этом думала, - серьезно ответила Нина. - Всякий человек хочет быть любимым. Хочет внимания. А чем больше человек хочет быть любимым, тем противнее себя ведет. А чем противнее себя ведет, тем больше его надо любить. Но любить правильно, чтобы навык противного поведения не закрепился, а, наоборот, распутался.
        Если навык распутался, то Катя, напротив, совсем запуталась. Для нее это было слишком сложно.
        - А если он ведет себя совсем противно? Просто как тошнот? - спросила она с досадой.
        - Тогда надо любить его еще больше, но это не всегда получается. Андрей вот тоже недавно довел Серафима до слез - заявил ему, что соседский шашлык был из нашей кошки. Серафим ревел, ревел, никак не успокоить. Ему говорили, что не из кошки, шутка это, а он все равно не верил. Пришлось всем бегать кошку искать. А она у нас всегда на три дня пропадает.
        Они дошли до зоомагазина. Андрей внутрь не пошел - заявил, что ненавидит животных. Хотя на самом деле, как объяснила Нина, он просто стеснялся. «Мышиная девушка», которую, кстати, звали Любой, замахала руками, прося их подождать снаружи. Катя была уверена, что сейчас она снова будет толкать стеллаж, чтобы закрыть камеру, но Люба выскочила из магазина, бросилась к фургончику и, открыв задние двери, достала здоровенную, очень грязную клетку, в которой легко поместился бы ребенок размером с Риту.
        В клетке на жердочках, нахохлившись, сидели четыре голубя.
        - Возьмешь? Бесплатно, конечно! - предложила «мышиная девушка».
        - А откуда они?
        - Да из Мамаевки. Один дед в больницу попал. Инсульт. Всех голубей продали, а эти бракованные.
        - Как «бракованные»?
        - Ну что-то с ними не так. Их знатоки не купят, но голубям это все равно. Хорошие голуби. Если возьмешь, я тебя на машине отвезу, а то вы их так не дотащите.
        Кате, разумеется, сразу захотелось голубей:
        - А родители разрешат?
        - А ты маме позвони!
        Катя позвонила маме. У мамы в трубке кто-то вопил, а кто-то рядом оправдывался и не желал признавать свою вину и говорить «Прости!». Хотя Кате никто ничего не объяснял, она в три секунды поняла, что Костя укусил Риту и мама разруливает ситуацию.
        - Нет-нет-нет! Никаких голубей! Это мое последнее твердое слово! - заявила мама. - Нам только голубей не хватает! У меня никто на голове не прыгает, все послушные, все мне помогают, круглосуточно моют посуду, сидят с малышами, когда их просят! Прекрасная, лучшая в мире семья!
        - Ма-а-ам!
        - И где мы их будем держать? Учти, я за ними ухаживать не буду! Даже пальцем не прикоснусь. Заведешь - сама их будешь кормить! Сколько их? Они хоть красивые? Поилки есть?
        - Очень красивые! Я тебе попозже перезвоню! - сказала Катя, которой неудобно было разговаривать при Нине и «мышиной девушке», тем более что динамик телефона был очень громким.
        Поняв, что Кате разрешили взять птиц, Люба закрыла магазин и стала вталкивать в фургончик Катю, Андрея и Нину.
        - Только очень быстро! А то ЭТОТ может прочухать, что я магазин бросила! - сказала она.
        Уже в дороге Катя поняла, что не знает о голубях совершенно ничего:
        - А чем их кормить?
        - На рынке видела - мужик с мешками стоит? Слева от входа? Дядя Толя его зовут. Вот ему скажешь «для голубей», он тебе все даст. Только не говори «денег нет», а сделай такое вот лицо и повторяй: «Грошей нема!» Он тогда цену сбросит!
        - А жить им где?
        - Здрасьте-подвинься! Где жить! У вас чердак есть?
        - Не знаю.
        - Как не знаешь? А крыша-то есть? Так под дождиком и спите?
        - Крыша есть.
        - Значит, и чердак есть! А чтобы не улетели - ты им три-четыре пера между собой скрепи. Скотчем или ниткой. Лучше скотчем. Я тебе покажу как. Они будут по подоконнику ходить и осматриваться, а улететь на старое место не смогут. А через пару-тройку недель привыкнут, яйца отложат, тут уже можно будет и скотч размотать. Они никуда не денутся.
        - Они и яйца отложат? И птенцы будут? - охнула Катя.
        - Нет! Крокодилы! - сердито отозвалась «мышиная девушка» и принялась колотить по гудку, потому что какому-то велосипедисту, молодому и довольно симпатичному парню, вздумалось слезть со своего велосипеда и завязывать шнурок прямо посреди улицы.
        Велосипедист поднял голову, посмотрел на фургон и на того, кто был за рулем, и, отвернувшись, спокойно продолжил завязывать шнурок. «Мышиная» Люба снова яростно загудела, вывернула руль и объехала велосипедиста по соседней полосе, попутно обдав его грязью из лужи. Причем в лужу она заехала специально.
        - Ты что?! Он же нас убьет! - ужаснулась Катя. Она была уверена, что велосипедист сейчас прыгнет в седло и догонит их фургончик на ближайшем светофоре. Однако он почему-то в седло не прыгнул, а только вытер майкой с лица грязь и долгим взглядом посмотрел вслед фургончику.
        - Номер запоминает! Он тебя найдет! - сказала Катя.
        - Кошмар! Он меня найдет! Я сдохну от ужаса! А то он не догадывается, где меня искать! - воскликнула Люба.
        - Ты его знаешь?
        - Да где ж мне его знать? Это мой одноклассник Покровский! Влюблен в меня был.
        - А сейчас?
        - А сейчас не видишь? Вот шнурки на дороге завязывает! - сказала «мышиная девушка».
        Она была чем-то очень довольна. Просто зашкаливающе довольна.
        Глава десятая
        Музейные фанаты
        Как тяжело любить кого-нибудь, кроме себя! А остальное все ужасно легко.
    Папа Гаврилов
        Периодически маму посещала буйная муза ремонтов. Происходило это обычно ночами. Мама начинала переклеивать обои, шить шторы или что-нибудь сверлить. Одно время папа пытался ей помогать, но вскоре разобрался, что маме нравится клеить, пилить и сверлить самой и глупо лишать человека удовольствия, особенно если этот человек - самая умелая рука библиотечного центра.
        Вот и в ту июльскую ночь папа спокойно спал, пока дом не содрогнулся от грохота. Папа спустился и обнаружил, что мама свалилась, пытаясь поставить два стула один на другой и что-то достать с верхней полки. Вместе с мамой упали банка с клеем и рулон обоев.
        - А нельзя было взять стремянку? Вот она, рядом? - уточнил папа.
        - На стремянке стоял тазик с гипсом. Мне было лень его снимать, - объяснила мама. - Я собиралась отливать барельефы!
        - Это которые в духовке?
        - Нет. В духовке обычная глина. Ты ничего не понимаешь! - Мама потерла коленку и попросила папу приготовить ей яичницу.
        Съев яичницу, мама отправилась спать, а папа пошел работать, пока не проснулись дети. Дети спали долго, потом долго завтракали, и ему удалось поработать почти до полудня.
        В полдень папа посмотрел в окно. За окном, как два солдата, на солнцепеке сидели в ряд Мальчик и Малыш и неотрывно глядели на ворота тети Клавы, за которыми ходили гуси. Изредка какой-нибудь гусь просовывал под ворота голову, предупреждающе шипел и сразу же убирал ее обратно.
        Из-за ворот вышла тетя Клава, лениво закричала: «Гусят караулите? Вот я вас!» - и бросила в Мальчика и Малыша доской от ящика. Мальчик и Малыш преспокойно поднялись и, поджав хвосты, побрели к почтовым ящикам. Казалось, всем своим видом они говорили: мы смертельно обиделись и удаляемся. Но если нас позовут, мы вас мгновенно простим.
        - Почему они опять вдвоем? Куда делась Табуретка? - крикнул папа через дверь.
        - Я ее не брала… Погоди, ты о какой табуретке говоришь? - не поняла Катя.
        - Которая собака!
        - Понятия не имею. Но вчера мы опять слышали, как она где-то повизгивает. Ну там, знаешь, где ульи стоят. Я туда не полезу! - заявила Катя.
        Она окунала ватную палочку в зеленку и мазала голубю под крылом, одновременно крепко держа его за лапки. Почему-то у голубя на боку были параллельные царапины, точно он изодрался о доску с гвоздями. Голуби жили на чердаке уже две недели. Чердак был низкий, но голубям в самый раз. Днем они ходили по чердаку и ворковали, а в перерывах с аппетитом клевали пшеницу. Гнездо им папа сделал сам. Оно походило на деревянную рамку из четырех дощечек, между которыми бросили пучок сухой травы. По три маховых пера на каждом крыле по-прежнему были обмотаны скотчем, но Катя собралась его снимать, едва голуби отложат яйца. Ей не нравилось, что птицы не могут летать.
        Папа еще немного поработал, но текст шел уже вяло. За дверью кто-то подвывал, что ему «ску-у-у-учно!», и требовал включить мультики. Это явно был Саша.
        - Нельзя тебе мультики! Вчера весь день смотрел! - сказала Вика.
        Саша куда-то ушел и подговорил Костю и Риту выть под дверью и требовать мультиков. Рита слова «мультики» выговорить не могла, вместо этого она кричала «Му!» и громко стучала по двери ботинком. Поняв, что поработать в ближайшие часы не удастся, папа перевел компьютер в режим сна и открыл двери.
        - Давайте куда-нибудь поедем, пока мама спит! - предложил он.
        - Куда?
        - Решайте сами. Может, в музей какой-нибудь?
        Когда папа это предложил, четверо младших сразу посмотрели на троих старших, чтобы понять, какое выражение примут их лица. Если бы у Кати, Вики или Пети написалось на лице, что музеи - это ерунда, Алена, Саша, Костя и Рита, получив подсказку, стали бы вопить, что они ненавидят музеи и никуда не пойдут. Но тут мнения старших разделились. Катя заявила, что в музей не хочет. Вика осторожно сказала, что ей все равно, из чего Алена заключила, что Вика не против, поскольку Вика, как истинная леди, вообще никогда не говорила «да». Теперь малышам осталось узнать только мнение Пети, семейного серого кардинала. Кардинал почесал нос, почесал ногу и хотел уже сказать «нет», но тут вдруг сообразил, что сможет проложить маршрут по гугл-карте, и загорелся.
        - Только пойдем как я скажу! - заявил Петя, зарываясь в телефон. - Значится, так! Здесь три музея! Музей восковых фигур, краеведческий и музей средневековых замков.
        - В какой направимся? - спросил папа.
        - Во все! Они все рядом, почти на одной улице. - Петя не отрываясь смотрел в телефон.
        - Рита испугается идти в музей средневековых замков! Там всякие привидения! - сказала Алена, которая на самом деле боялась сама.
        Петя хитро посмотрел на Риту и присел на корточки.
        - Рита, ты не испугаешься? - спросил он ласково, зная, что к вопросу «ты не испугаешься?» подойдет любой ответ: как «да», так и «нет».
        - Нет! - сказала Рита.
        - Видишь: она не испугается!
        - Она не понимает! - закричала Алена. - Рита, ты ведь не хочешь в музей, да? Ты боишься, да?
        - Нет, - сказала Рита, с чувством превосходства глядя на Алену.
        Это было абсолютное поражение.
        Папа посадил Риту в коляску, Костя привычно подлез под ручку и уперся локтями, а Саша, которому не хватило места повиснуть сзади, потому что Костя бодал его и кусал, забрался под коляску на багажник и разлегся на нем.
        - Что ты там делаешь? - спросил папа.
        - Я смертельно устал! - заявил он.
        - Когда ты смертельно устал? Тебе же было «ску-у-учно!» - передразнила Катя.
        - Я устал оттого, что мне скучно! - объяснил Саша.
        - Ехать на багажнике коляски нельзя! Про нас подумают, что мы чокнутые! - сказала Вика.
        - Про нас и так все думают, что мы чокнутые. Главное - не ехать по лужам, чтобы Саша не намок, - сказал папа.
        Папа, Алена и Катя повезли коляску, которая от перегруза едва катилась. Вика и Петя шли чуть в стороне и притворялись, что они всю эту компашку в первый раз видят.
        - А это наши родственники! Ау! - орал снизу Саша, подученный Катей.
        Вика стеснялась и пряталась за кусты.
        Петины гугл-карты один раз зависли, а в другой раз вывели их прямиком в забор, но все равно музеи они нашли быстро. Вход в музей стоил для взрослого двести рублей, для детей от пяти лет - сто, а младше пяти лет шли бесплатно, но папа не платил ничего, потому что показал в паспорте страницу, где у него были записаны все семеро детей.
        Эта страничка паспорта была самая странная - без всяких штампов. В ЗАГСе при получении свидетельства о рождении ее иногда заполняли, а иногда махали рукой и не заполняли, и папа дописывал детей сам. Пиши хоть целую толпу, если есть желание. Но все равно почему-то кассирши больше верили этой странице в паспорте, чем удостоверению многодетной семьи, которое они всегда долго и с подозрением изучали. Видимо, понимали, что любое удостоверение - всего лишь корочка, которая может быть и липовой, а лишних детей в паспорт себе никто вписывать не будет для того только, чтобы ходить в музеи и зоопарк.
        Музей средневековых замков размещался в трех больших комнатах, где были расставлены всякие клетки и дыбы, а по углам хрипели динамики. По музею бродил мрачный бородатый человек в фартуке палача и продавал магнитики. Саша стал выпрашивать у него магнитик бесплатно. Палачу стало жалко магнитика, и он спрятался за дыбу.
        Папа опасался, что Рита испугается всех этих топоров и клеток, но она не испугалась, зато Алена отказалась даже переступать порог. Папа вышел с ней вместе, захватив с собой Риту. Еще через минуту к нему выскочили Катя, Вика и Костя, за которыми гнался палач и кричал «Они сломали мне нос!».
        Оказалось, правда, что нос был не совсем палача, а Саша отодрал его у гипсовой головы в корзине под гильотиной. Саша утверждал, что нос отвалился сам. Чтобы успокоить палача, папа купил у него магнитик.
        Последним из музея, засунув руки в карманы, вышел Петя.
        - Ну как тебе? - спросила Вика.
        - Норм! Мы посмотрели его за четыре минуты тридцать секунд. А сэкономили двести рэ плюс сто рэ умножить на четыре. Неплохой результат! - заявил Петя и повел всех в музей восковых фигур.
        Здесь они пробыли почти полчаса, хотя музей занимал всего один зал. Попутно выяснилось, что Петр Первый был огромного роста, Екатерина II - весьма упитанная коротенькая дама, а Нестор Махно вообще карлик, чуть крупнее своего маузера. Пока Саша пытался выяснить, можно ли потрогать пистолет в руке у Жоржа Дантеса и заряжен ли он, Петя изучал усы Тараса Шевченко. Эти усы произвели на него огромное, просто неизгладимое впечатление. Они были во всех местах такие длинные, что, свисая с верхней губы, закрывали поэту весь рот и половину подбородка. Папа и Петя долго спорили, как величайший украинский поэт ел, и пришли к выводу, что Тарас Шевченко либо совсем не ел, либо пил молоко через соломинку, пропуская ее сквозь усы.
        Девочкам больше всего понравилась смотрительница Лена, которая спала на втором этаже на стуле, положив голову на спинку, и тоже оказалась восковой фигурой. Рита долго не верила, что смотрительница не живая. Она трогала ее за ногу и отскакивала с легким дразнящим визгом. Потом, убедившись, что она действительно не живая, Рита точно так же вцепилась в чулок настоящей смотрительницы и села на пол, когда та недовольно спросила: «Чего тебе, девочка? Ты чья?»
        Краеведческий музей занимал целый дом. Перед ним стеклянным треугольником была огорожена часть раскопок с огромными глиняными амфорами и каменными жерновами. По сторонам треугольника стояли скифские бабы и воины из могильных памятников. Костя сразу полез на старинное корабельное орудие, где кроме него торчали еще три карапуза разной степени мелкости и бросали в дуло пушки монеты. Считалось, что это приносит счастье. У Кости не было монет, и он стал просить у папы.
        - Это примета! И никакого счастья не приносит! - сказал папа. - Вон смотри, там дядька стоит с отрезанной бутылкой на палке, а когда на него смотрят, отворачивается. Как ты думаешь, что он тут делает?
        Но Косте все равно хотелось бросить монету. Ради этого он соглашался висеть на пушке, помогая себе левой рукой. У папы нашлось только пять железных рублей.
        - Давай я передам! - вызвалась Катя. Пять рублей она незаметно опустила себе в карман, а Косте дала рубль. Костя пока разницы не понимал, но заметил, что монетка стала меньше, чем та, которую дал папа, и начал качать права.
        - Деньги надо беречь, а не в пушку бросать! - строго сказала Катя, и Косте пришлось ограничиться рублем.
        Краеведческий музей оказался внутри больше, чем ожидалось снаружи. В нем был даже буфет, в котором продавались бутерброды с сыром, обмотанные пленкой. Рита сразу захотела этих бутербродов, хотя три раза ела дома.
        - Я тебе вечером сделаю! Тут они по цене вертолета! - заявила Катя и закрыла Рите глаза руками.
        Множество залов шло по периметру. В каждом было по две камеры. Саша носился кругами. Ему интересно было встать так, чтобы не попасть ни под одну камеру и нигде не засветиться. Для этого он приседал, перебегал на корточках, прижимался к стене, а когда в зал входила смотрительница, делал такое каменное лицо, что Вика едва не рыдала от смеха.
        Такое количество камер просто не могло не навести Петю на мысль ограбить музей. Он стал фотографировать планы всех залов и зловеще шептать:
        - Надо пробить потолок. Нет, там наверняка есть датчики! Лучше спрятаться в эту большую вазу, ночью вылезти, потом снова залезть в вазу и просидеть до открытия музея! Потом выйти с толпой! А вместо настоящего бриллианта подложить муляж!
        - Где ты здесь видишь настоящий бриллиант? Здесь даже директору нечего своровать. Ерунда какая-то. Камни, кости, каменные топоры… - зевнув, сказала Катя.
        Петя сердито замахал на нее рукой и стал искать по карманам темные очки, чтобы выглядеть на камерах охраны совсем зловеще. За Петей, высунув язык, бегал Саша.
        - А гробница под сигнализацией? Трогать нельзя, нет? А если гайку в нее бросить? Завоет? - уточнял он.
        - А у тебя что, есть гайка? - с подозрением спросила Катя.
        - Нет. Но есть такая вот железка! - Саша показал непонятно что впечатляющих размеров, что могло быть внутренней частью трактора. Имея такую железку в кармане, любой бы терял шорты через каждые пятьдесят метров, что, в общем-то, и происходило.
        - Нельзя железку! Убери ее скорее, а то подумают, что ты ее тут своровал!
        Саша убрал железку:
        - А чучело лисы под сигнализацией? А куда ей сигнализацию засунули? А этот дядька под сигнализацией?
        - Это чучело скифа.
        - Это не чучело скифа! Он вообще не живой!
        - А лиса что, живая?
        - Лиса хотя бы настоящая.
        - А копье у него под сигнализацией? А лук? А где они ее к луку прицепили?.. А это чучело тетеньки под сигнализацией? Его потрогать можно?
        - Мальчик! Где твои родители? - отрываясь от газеты, сердито сказало потроганное чучело тетеньки.
        Саша испуганно отскочил к папе.
        - Держите его, пожалуйста, за руку!
        - Вика, держи его, пожалуйста, за шкирку! - попросил папа, который уже держал за руку Костю, а Риту так и вообще на руках. При этом папа подозрительно принюхивался, поскольку у него имелись в отношении Риты некоторые смутные сомнения.
        В соседнем зале выставлялось немало пулеметов, минометов, военной техники и снарядов, поднятых с морского дна. Саше сразу захотелось взорвать большую авиабомбу. Пока Сашу оттаскивали, Костя ухитрился выкрутиться из папиной руки и сесть прямо в снаряды, которые завалились в разные стороны, как расставленные костяшки домино.
        К счастью, смотрительница в зале оказалась доброй и сказала, что ничего страшного, она все расставит. Единственное, чего здесь нельзя трогать, это вот ту торпеду, потому что она точно не знает, разминировали ее или нет. Получив такую наводку, Саша и Костя сразу кинулись трогать торпеду и убедились, что она не взрывается. Правда, после этого их выгнали из зала в фойе.
        В фойе Рита увидела стол с сувенирами и устроила сцену на тему «Купи, купи!». К ней присоединились Саша с Костей и морально нестойкая Алена. К счастью, все они побаивались Катю, которая заявила, что тогда им не купят мороженое, которое им и так, скорее всего, не купят, потому что у всех болит горло.
        На обратном пути Рита уснула в коляске. Костя тоже уснул, а потом оказалось, что уснул и Саша, улегшийся на нижний багажник. Везти спящих детей было значительно проще, не считая того, что Костя теперь сваливался, не помещаясь в коляске вместе с Ритой. Его пришлось взять на руки.
        Вика всю дорогу скакала как лошадь. Показывала рысь, галоп, полугалоп и иноходь. Она настолько увлекалась лошадями, что даже в школе на физкультуре бегала как лошадь, выводя из себя учителя. Катя ворчала и поучала папу, что надо покупать не много маленьких мороженых, а одно большое, потому что так выгоднее.
        Петя опять шел по навигатору в телефоне и пытался доказать, что навигатор неправильно считает метры, потому что не понимает разницы между газоном и тротуаром. И вообще думает, что тут есть дом, а на самом деле нет.
        Папа внезапно остановился.
        - Стоп! - сказал он. - Мне просто интересно! Хоть кто-нибудь из вас запомнил, что он видел в музее? Ну, кроме мин и пушек? Ну хоть когда был основан город? Или хоть какими народами?
        Петя озадаченно умолк, после чего буркнул, что да, он видел вазу, в которую спрятаться хотел. И пулеметы всякие. А другое - да, действительно просмотрел.
        Потом они пришли домой и стали сгружать детей с коляски, стараясь никого не разбудить, поскольку разбуженные дети скандалят всегда громче тех, которые вообще не спали. Оказалось, что мама уже проснулась и, пока они ходили, ухитрилась наклеить обои еще на целую стену и приготовить обед.
        - Как хорошо! Завтра вы тоже уйдете в музей на целый день! - мечтательно сказала она.
        - Ага! Уже бежим! - ответила Катя. - Ну, в смысле, я хотела сказать, что мы обдумаем твое предложение!
        Глава одиннадцатая
        Рита записывается в щеночки
        Лучший способ проверить, искренне ли страдает человек, - уйти от страдающего в другую комнату. Если страдающий пойдет за тобой и там продолжит орать или будет укладываться на полу, выгибаясь и стуча ногами, то это повод задуматься.
    Йозеф Эметс, венгерский философ
        Утром Алена стояла у кухонного стола и, глядя в растрепанный молитвослов, громко бубнила:
        - Да приедет Царствие Твое!
        Саша перестал бегать на четвереньках и заинтересованно задрал голову.
        - Куда-куда приедет? - спросил он.
        - Не «приедет», а «приидет». Придет, в смысле! - объяснила находившаяся рядом Вика.
        - А почему она вот сказала «приедет»? Она совсем глупая, да? - допытывался Саша.
        У Алены слезы брызнули из глаз:
        - Чего ты ко мне пристал, малявка? Ты вообще читать не умеешь!
        - Бе-бе-бе!
        Алена не выдержала и бросилась на Сашу с кулаками. Саша втянул голову в плечи, закрыл глаза и стал отмахиваться.
        - Ну-ну, спокойно! Брек! - сказал Петя, разнимая их.
        Алена затопала ногами и убежала наверх. Жалостливая Вика хотела побежать за ней, но Петя увидел проблему под другим углом:
        - Ей сейчас выгодно обижаться, потому что молитвы можно не дочитывать. Она через две минуты вернется, спорим на штуку?
        Петя обожал спорить, и, как правило, почему-то «на штуку», но с ним никто никогда не спорил, потому что денег ни у кого не было. Ну, кроме Саши и Кости, которые уже проспорили Пете многие миллионы, но пока не отдавали. Видимо, Петя ждал момента, пока они вырастут и разбогатеют, чтобы напомнить им о долге.
        Хлопнули ворота. Это мама приехала на велосипеде с рынка. Все сразу бросились к ней смотреть, что она купила. Мама прыгала на одной ноге, пытаясь перекинуть другую через раму велосипеда. Все висли у нее на пакетах и засовывали туда руки, а некоторые даже и головы.
        Алена тоже бросилась проверять, что мама привезла.
        - Минуту! Ты обижена! - напомнил ей Петя, но Алена только ногой от него отмахнулась. Нашла горячую французскую булку и стала делить ее с Сашей. Остальные прыгали на них сверху, крича «Отломи и мне!».
        - Давайте я поделю честно! Вы даже ломать не умеете! - вызвался Петя, отнимая у них булку. - Ну вот! Теперь совсем другое дело! Так хорошо?
        - Лучше не бывает! А теперь дай мне то, что ты сам себе поделил честно! - сказала Катя, отбирая у него корку.
        Пока дети делили горячий хлеб, мама выкладывала из сумки продукты.
        - Можно подумать, вас неделю не кормили. А потом ничего не будете есть! - ворчливо сказала она и тотчас, вспомнив о чем-то, радостно добавила: - Там у вашей Табуретки щенки! Она их гулять вывела.
        - Почему это Табуретка наша? Ты не разрешила ее взять! - возмутилась Катя, не успев толком дослушать. Потом смысл слов дошел до нее и с криком «ЧТО?! ЩЕНКИ?!» она сорвалась с места, не подумав даже обуться. За Катей летели Костя, Вика, Алена и Саша. Последним, сунув руки в карманы, шел Петя и притворялся, что ему неинтересно и он выше этого.
        - Возьми с собой Риту, раз ты себя все равно заставляешь идти! - сказала мама.
        - Ну ладно, мелочь, пошли! - великодушно согласился Петя и посадил Риту на плечи.
        Рите на плечах ужасно понравилось, и она радостно завизжала, на всякий случай для страховки вцепившись Пете в волосы. Мама, правда, опасалась, что Петя снесет Риту о верх ворот, но он присел. В окно было слышно, как Петя снисходительно поучает Риту:
        - За уши держи! За уши мной можно управлять! Поняла? Вправо тянешь - я вправо иду! Влево - влево… Что ты делаешь? Не плюй мне на голову, а то дам по лбу!
        - По лбу! По лбу! - радостно закричала Рита.
        Она вечно так делала. Когда ей было хорошо, она ходила за кем-нибудь следом и, не зная, как выразить свой восторг, повторяла за ним какое-нибудь слово. Часто самое нелепое и случайное из сказанных. Например, «нос» или «шторы».
        Мама смотрела из окна, как дети бегут мимо почтовых ящиков. На семь человек было четыре пары шорт, одно платье, одна юбка, одни памперсы, одна сабля, четыре пары тапок, одни резиновые сапоги, одна бейсболка и одни босые ноги.
        Они добежали до узкого въезда, который папа когда-то не мог найти на машине, и остановились. Здесь на улице-«восьмерке» была маленькая пасека, огороженная трехметровым забором из ржавого железа. За забором стоял трактор, который уже много лет никуда не выезжал, и три или четыре улья. Если смотреть в щелку, можно было увидеть, как гудят у ульев пчелы.
        - Тут баба Мила с мужем живет! Они тупакам мед продают! - громко заявил Саша.
        - Кому-у продают? Язык с мылом помою! - возмутилась Катя, которая хотя сама и знала кучу плохих слов, вечно требовала от братьев и сестер их не знать.
        - Ну отдыхающим!
        - Вот и говори: «курортникам»! Откуда ты такое слово знаешь?
        - «Курортник»? Ты сказала! А оно совсем плохое? Совсем-совсем? - жадно спросил Саша, просчитывая открывающиеся возможности.
        - Я с тобой с ума сойду! Нет, другое!
        Поняв, что «курортник» слово нормальное, Саша потускнел, утрачивая к нему интерес:
        - А-а! Я слышал, как они с тетей Клавой ругаются. Тетя Клава им говорит, что у них мед из сахара и что у них пчелы кусаются, а они отвечают, что у них ихние голуби белье во дворе обгадили.
        - Не «ихние», а «их»!
        - Я и говорю «их». Ихние голуби обгадили, гуси гогочут, а эти отмораживаются!
        Вика и Алена вертели головами, высматривая щенков. Поблизости кто-то повизгивал, а потом из-под отогнутого листа железа полезли щенки, довольно уже взрослые, недель четырех. Было странно, что у лысой, страшной, бесконечно длинной Табуретки такие красивые, толстые и пушистые щенки, похожие на котлеты на лапках.
        Вокруг «котлет» с встревоженным лаем носилась Табуретка и пыталась заставить их ее слушаться. Одну «котлету», сунувшуюся к ногам Вики, она даже завалила на землю и слегка покусала. Заодно попыталась зарычать и на Вику.
        - Это еще что такое?! - строго сказала Вика, и Табуретка, опомнившись, завиляла хвостом. Минуту спустя она уже ела холодную гречку с мясной подливкой, которую притащила Алена. Один из щенков упал в гречку, и остальные его облизывали.
        Когда щенки поели, Катя громко сообщила, что жить на улице они, разумеется, больше не будут. На улице полно опасностей. Микробы, вирусы, машины, другие собаки. Пчелы, наконец, могут покусать.
        - А до этого не кусали? Вон они какие огромные! - сказала Вика.
        - А ты молчи! Вот скажи, у щенков есть прививки? У них есть противоблошиные ошейники? Их ветеринар смотрел? Вот у этого из глаза течет! - закричала Катя, и Вика отступила, потому что крайне сложно спорить с человеком, который во всем прав.
        - Ну началось! - простонал Петя и потопал домой. На плечах у него подпрыгивала Рита, дергая его за уши во все стороны и требуя у своей лошади возвращаться.
        Щенков было шесть. Катя, Алена и Вика взяли каждая по два и, сопровождаемые переживающей Табуреткой, отправились домой. Катя планировала сложные формы лечения и строительство многоэтажной будки, но папа неожиданно воспротивился.
        - Или я, или эти щенки! - заявил он.
        Катя посмотрела на папу и на щенков, делая непростой выбор.
        - А где ты будешь жить? - спросила она у папы.
        Но за папу вступилась мама, и его пришлось оставить, а щенков вернуть на пасеку. Катя и Алена дулись на папу часа два, а потом обнаружили в коробке с лекарствами глазные капли и отправились лечить щенка с текущим глазом.
        - Куда вы мне собак обратно притащили? А ну забирайте! Взяли - так забирайте! Всех перетоплю! - кричала на них из-за забора баба Мила.
        Потом баба Мила ушла домой, и девочки решили, что за ведром, чтобы топить, но, видимо, ведра баба Мила не нашла и вернулась с макаронами. Макароны были холодные, но зато их было очень много. И тут только девочкам стало ясно, почему щенки и Табуретка такие толстые.
        Закончилось все тем, что Алену ужалила в ладонь пчела, а щенки забились под улей и рычали на Катю, когда она пыталась вытащить их обломком швабры. Глазные капли так и остались неиспользованными, и их в тот же день перевел Саша, пытаясь выяснить, горят они или нет.
        Самое большое впечатление щенки произвели на Риту. Говорила Рита еще неважно, но, пытаясь показать, как поразили ее щенки, весь день пробегала на четвереньках и даже суп потребовала себе в миску, чтобы есть как собачка, стоя на четвереньках. Мама ей дала, но это оказалось неудобно, и Рита была вынуждена сесть за стол и взять ложку, потому что оставаться голодной было не в ее правилах.
        После обеда Рита опять опустилась на четвереньки и, отрывисто лая, принялась бегать по лестнице и чесаться, как это делают собаки, когда их мучают блохи, а добрая Алена надела ей ошейник из папиного галстука и водила ее за собой.
        Катя путем долгих уговоров убедила папу, что возьмет на ночь самого больного щеночка для оказания ему неотложной медицинской помощи, а утром вернет его Табуретке, потому что понимает, что он еще нуждается в материнском молоке. Табуретка похищения своего младенца не заметила, поскольку коварная Катя отвлекла ее внимание сосиской и, схватив щенка, убежала раньше, чем он начал скулить.
        Заинтересованные этим явлением, Саша с Петей записали скулеж оставшихся щенков на телефон и принялись ставить опыты. Оказалось, что считать Табуретка не умеет. Можно разворовать у нее всех детей, не давая им скулить, и ей будет все равно, но если все щенки на месте, а телефон продолжает поскуливать, то Табуретка сходит с ума и ищет источник звука. Эксперименты продолжались бы до вечера, но на помощь Табуретке пришли пчелы. Одна из них залетела Пете в рот, и хотя Петя загрыз ее раньше, чем она его укусила, он все равно предпочел ретироваться и оставить собак в покое.
        Тем временем Катя занималась больным щенком. Он был безобразно толст и, возможно от слабости, все время напускал лужи. Катя вымыла его шампунем, потом сняла с него двух раздувшихся клещей и бросила их на газовую конфорку. Это очень рассердило Костю. Закричав Кате «Злая! Злая!», он стал бить ее по ноге саблей.
        - Там у него еще третий клещ! Давай на тебя посажу? - предложила Катя и стала гоняться с клещом за визжавшим Костей.
        Пожалев брата, Петя отобрал у Кати клеща, хотел бросить его в унитаз, но передумал и ради интереса скормил его крысам.
        - Они теперь умрут! - сказала Катя.
        - Не умрут! - сказал Петя и предложил поспорить на штуку. Катя отказалась, и Петя поспорил с Костей и Сашей, увеличив их и без того неоплатный долг.
        Костя и Саша просидели у клетки минут пятнадцать, но жадный Шварц, слопавший клеща в одиночестве, так и не умер. Тогда Саша и Костя, огорченные, отправились во двор, спрятались за угол дома и принялись комбинировать.
        Мама сразу заподозрила, что они комбинируют, потому что их долго было не видно и не слышно. Обычно Сашу и Костю было слышно всегда. Она вышла из дома и незаметно подкралась к ним. Саша и Костя сидели на корточках, почти соприкасаясь головами. Между ними на земле были навалены палочки, ватки и куски бумаги, змеящиеся белым дымком. Пыхтя от усердия, мальчики наваливали в эту кучу все, что могло гореть.
        - Что вы тут делаете? - спросила мама.
        Саша подскочил и торопливо спрятал что-то в сухие листья.
        - Мы делаем пожар! - радостно сообщил Костя.
        - Что-о?!
        - Костя, я же тебе говорил! Костер, костер! - зашипел Саша.
        - Ах да, костер! - поправился Костя, но было уже поздно. Мама отобрала у Саши спички и, потушив огонь, ушла с ними в дом.
        Саша, требуя спички назад, потащился за ней, но по дороге сунул руку в карман и что-то там нашарил:
        - Ой, мам! Зуб! Ты можешь мой молочный зуб положить в банку?
        - Зачем?
        - Я буду каждый день его чистить. Он будет чистый-чистый.
        - А ты не мог бы чистить те зубы, которые у тебя во рту?
        - Нет, это неинтересно, - сказал Саша и отправился в ванную чистить свой молочный зуб. Костя, завидуя, прыгал рядом и раскачивал свои зубы в надежде, что у него тоже чего-нибудь выпадет. Но, увы, зубы держались крепко.
        Алена водила Риту на поводке до вечера. Рита до того впечатлилась щенками, что мама никак не могла уложить ее спать. Носила по комнате, укачивала, опускала ее голову к себе на плечо, подпрыгивала, пела «а-а-а!», но Рита все равно вскидывала голову, хваталась за шторы и, отодвигая их, смотрела на горящие окна соседних домов и залитый потусторонним светом этаж больницы.
        - Не ночь! Не ночь! - твердила она, показывая на свет пальцем.
        - Ночь, - говорила мама, положив ее в кроватку. - Ночь. Спи!
        - Не ночь! Не ночь! - упрямилась Рита и снова протягивала палец, мучительно пытаясь объяснить, что разве ты не видишь: там свет! там жизнь! там кто-то ходит!
        Но мама упрямо задвигала шторы и продолжала настаивать, что все-таки ночь. Наконец мама прилегла на стоявшую рядом кушетку и, качая кроватку ногой, незаметно уснула. Рита быстро выкатилась из кроватки и на цыпочках прокралась по коридору. Все уже спали. Она спустилась по скрипучей лестнице, придвинула табуретку и, забравшись на нее, включила свет.
        - Не ночь! Не ночь! - повторила Рита с торжеством.
        Кто-то ткнулся Рите в ногу. Щенок! Все это время он скулил у лестницы и пытался забраться по ступенькам. Оставив свет внизу включенным, Рита взяла щеночка на руки, отнесла его наверх и положила маме под бок. Мама во сне сперва оттолкнула его, а потом, ощутив что-то теплое, прижала к себе локтем. Уставший щенок успокоился и уснул.
        Рита осталась довольна. Маме же все равно, кого кормить и укладывать спать. Вот пусть и будет мамой щенка! А сама Рита завтра возьмет себе мамой собаку и сможет не ложиться спать - ведь собаки не укладывают своих детей. Мечтая о том, как завтра пойдет искать себе новую маму, Рита всего на секунду свернулась на коврике, закрыла глаза и начала тихонько скулить. Она скулила все тише и тише. А через полчаса мама встала и переложила щеночка Риту в ее кровать. Рита в полусне потрогала маму рукой, потом ногой, удовлетворенно вздохнула и, перевернувшись на живот, уснула уже окончательно.
        Глава двенадцатая
        «Скоро кончится лето, скоро лету конец…»
        - Ладно, люди! Я понимаю, что мое общение бесценно, но я пошла в школу!
    Катя
        Шла последняя неделя лета. Город пустел, курортники разъезжались. Тихий маленький вокзал распух и переполнился людьми. На площади под часами таксисты сердито сигналили друг другу. Дни у них были золотые. Поезда тянулись один за другим, почти без перерыва. Ночами было слышно, как грохочут сцепки и дежурная по станции требует убрать локомотив с первого пути.
        - Пора думать о школе! - озабоченно говорил папа. - Как нам узнать про школы?
        - Мамский телеграф - лучший способ системного информирования. И еще храм. Что мамочки в храме знают сегодня, разведка узнает только через год, - хладнокровно отвечала мама.
        Она уже обошла несколько городских школ и остановилась на самой ближней, которая недавно была английской, а теперь осталась просто хорошей школой.
        Младшие Гавриловы относились к приближению учебы по-разному. Робкая Вика нервничала, как ее примут в новом классе, грызла ногти и скачивала в Сети всякие самоучители, типа «УЧЕБНИК ЛИДЕРСТВА» или «КАК СТАТЬ СВОЕЙ В ЛЮБОМ КОЛЛЕКТИВЕ». Катя заранее знала, что и без самоучителя разберется, ни о чем не беспокоилась и только требовала себе новый рюкзак.
        - Твой прошлогодний лучше! - возражала мама.
        - Он старый. С ним еще Петя ходил.
        - Хоть старый, но не Китай. Он неубиваемый. Смотри: тройной шов и парашютная нитка. А все эти висюльки отдерутся в две недели.
        - Все равно хочу новый! А Алена пусть ходит с некитаем!
        Алене было безразлично, какой у нее будет рюкзак, лишь бы там присутствовал карман для телефона. Она вертелась перед зеркалом и все решала, что лучше - две косички или одна? Одна или две? Потом скрылась в ванной с ножницами, отрезала себе челку и долго выла, потому что получилось криво. Вика стала отстригать ей второй кусок челки, и получилось еще кривее. Пришлось прибегнуть к помощи мамы. Мама сделала хорошо, но от челки, увы, вообще ничего не осталось.
        Петя тоже готовился к школе. Он проходил мимо зеркал задрав подбородок и все решал, крут он или не крут. Потом решил, что крут, и купил себе темные очки как у спецагента. Это были его пятые по счету темные очки.
        А тридцать первого августа прогремел гром.
        Позвонил телефон. Мама сняла трубку. Это был хозяин дома из Екатеринбурга, который сообщил, что поссорился с внучкой и, скорее всего, вернется.
        - А мы? - спросила мама.
        Старичок с другой стороны трубки вздохнул.
        - Ей не нравится, что я стачиваю ногти пемзой. И одежду свою в их белье мне класть нельзя! И курить запрещает! - пожаловался он на внучку.
        В душе у мамы все обрушилось. С такой кучей детей и с вещами они больше нигде не поместятся. Цены за лето выросли. Московская квартира сдана на год. И куда они теперь денутся? Кто им что сдаст? Придется возвращаться в Москву и проситься жить к бабушке.
        - Так нам съезжать? - спросила мама.
        Дедушка в трубке опять вздохнул:
        - Я еще не знаю. Не совсем еще решил, вернусь я или нет. Может, мы с внучкой еще притремся друг к другу, и тогда вы сможете остаться.
        - Так как же нам быть? - спросила мама.
        - Я вам позвоню, - ответил дедушка и попрощался.
        Мама долго еще стояла с трубкой в руке, а потом побежала к папе. Папа сидел перед компьютером и гладил клавиши. Где-то там, в клавишах, притаился гениальный роман, и все, что требовалось сделать, - это нажать их в правильной последовательности. Вот только кто знает, какая последовательность правильная?!
        - Тридцать первое августа! - крикнула мама. - Мы только что записались в школу! А теперь, получается, и со школой обвал, и вообще не пойми что! Мы как на вулкане!
        Папа посмотрел на деревянный пол. Вулкана под ними явно не было, зато под полом жила мышь. Ночью слышно было, как она бегает и шуршит, а по утрам иногда на полу появлялись небольшие кучки опилок, выброшенные мышкой наружу.
        Папа посадил маму к себе на колени и погладил ее по голове.
        - Все как-нибудь разрулится! - пообещал он. - Помнишь, сколько раз все было тяжело и плохо, а потом все разруливалось?
        - Так значит, идем в школу? - спросила мама.
        - А куда мы денемся?
        И мама побежала гладить форму, протирать мокрой тряпкой с порошком запылившиеся при переезде рюкзаки и делать другие важные дела, без которых 1 сентября ни за что не наступит.
        Больше всего возни было со школьной формой. В прежней школе ее не требовали. Просили только приходить в чем-то «нормальном». В этой же школе нужно было что-то обязательно темное, делового стиля, ни в коем случае не свитер и не джинсы. Петя же являлся приверженцем именно джинсов. Джинсов у него было примерно столько же, сколько и очков.
        - Отдадим ему твои брюки! Ты их почти не носил, а выглядят они очень прилично! - сказала мама папе.
        Папа сомневался, что Петя согласится пойти в школу в брюках, особенно в тех, которые кто-то носил до него. Петя очень долго привыкал к вещам, неделями мог ходить в одном и очень ругался, если появлялось что-то другое.
        - Ты ему вообще не упоминай про эти штаны! Он будет говорить, что они гадость и дрянь. Ты старые джинсы постирай, а эти незаметно подложи. Он их тогда сам наденет, не голый же пойдет. Только не вступай с ним ни в какие споры! - посоветовал папа.
        - А как же педагогика? Как там у Макаренко? - жалобно спросила мама.
        - Воспитанники Макаренко ходили в спортивных трусах, - парировал папа.
        Ночь с 31 августа на 1 сентября выдалась тяжелой. Рита безостановочно ныла. У нее резался очередной зуб, а из носа длинной тягучей рекой текли прозрачные сопли.
        По этому случаю Рита не спала большую часть ночи, и мама с папой караулили ее по очереди. В какой-то момент, в дежурство мамы, папа услышал сквозь сон крики «Алло! Алло!».
        Папа ощутил подвох и проснулся. Оказалось, что мама пытается сплести из виноградной лозы кресло-качалку, используя деревянные основания старого кресла, которое нашла в подвале. Рита же ходит с папиным телефоном, звонит по нему кому попало и кричит «Алло! Это я! Алло! Это я!». И слышно, как в трубке отзываются недовольные голоса разбуженных людей. Рите весело, и она заливается смехом.
        Папа побежал ловить Риту. Заметив, что ее ловят, Рита с хохотом помчалась в противоположном направлении. Забежала в ванную и застыла, весело оглядываясь и подпрыгивая на месте. Папа стал осторожно к ней подкрадываться. Обнаружив, что папа подкрадывается, Рита еще больше развеселилась и принялась бегать от папы вокруг стоявшей на полу детской ванночки, в которой было примерно на треть воды и стояли резиновые сапоги.
        - Зачем ты дала ей мой телефон? Она звонит кому попало! - закричал папа маме.
        - Прости! Я не видела!
        - Не верю! А-а! Лови ее! Роняет!
        Папа метнулся вперед. Телефон выскользнул у Риты из руки, подпрыгнул, отскочил от края раковины и свалился в детскую ванночку. Папа издал жалобный крик, бросился к ванночке и увидел, что телефон упал прямо в сапог и лежит в нем целый и невредимый.
        Папа торопливо достал его вместе с сапогом, а Рите сказал, что телефон растворился. Нету. И Рита все заглядывала в ванночку, разводила руками и удивленно повторяла: «Нету! Нету!»

* * *
        Первого сентября утром, пока папа кормил завтраком других детей, мама стояла у двери Пети и слушала. Вот Петя толкнул коленом табуретку, вот ищет джинсы. Вот, шмыгая носом, решительно направляется к двери. Мама уже успела скрыться в своей комнате и нырнуть под одеяло.
        - Я сплю! Меня не кантовать! - крикнула она раньше, чем Петя успел постучать.
        Петя задумчиво остановился, посмотрел на часы, надел брюки, убедился, что они сидят на нем нормально, и смирился. А внизу дети уже получали карманные деньги на всякие булки в школьном буфере. Даже Рита, глядя на остальных, требовала денег, хотя смутно представляла, что с ними делать. Папа попытался дать ей монетку, но Рите хотелось именно бумажных денег, потому что она видела, что всем остальным папа дает бумажные.
        А у папы осталась только крупная купюра, и отдавать ее Рите в его планы не входило. Но Рита этого не понимала и начала уже опасно надуваться. К счастью, Алена догадалась взять фломастер и нарисовала Рите деньги с таким количеством нулей, что можно было бы купить на них весь город, если бы их только приняли к оплате. Она даже вполне похоже изобразила на купюре портрет мамы, так что деньги получились вполне себе официальные.
        - Сто рублей в сотой степени! Это мощь! - оценил Петя и отправился в школу.
        Папа стоял у окна и смотрел, как Петя идет в школу, а с ним вместе идет его крутизна. Петю догнала Алена, которой было все-таки боязно идти в новый класс, где неизвестно еще, как ее примут. Некоторое время она шагала рядом, а потом будто случайно протянула брату руку. Петя посовещался со своей крутизной, оглянулся на окна, проверяя, не видят ли родители, и взял Алену за руку. Алена шла, и на плечо у нее как дубина народной войны был заброшен огромный букет гладиолусов. За Аленой на некотором отдалении следовали Вика и Катя. Катя шла без гладиолусов, скрестив руки на груди, и выглядела как Наполеон, направляющийся на совет маршалов. Вика двигалась короткими перебежками, прижимая к груди цветы.
        Замыкали шествие мама и Саша. Тоже с гладиолусами. Мама цепко держала Сашу за руку, зная, что иначе он будет залезать на заборы и деревья и моментально испачкается.
        В девять утра мама вернулась домой.
        - Кажется, все нормально. Я смотрела на них на линейке. Алена и Катя моментально влились в коллектив, а Вика пока стоит в сторонке и грустит. Но с ней всегда так. Дня через два привыкнет, - сообщила она.
        - А Петя?
        - Я его не видела. Там куча классов, все бегают, оркестр грохочет… Кстати, Сашу надо уже через час забирать! - сказала мама.
        - М-да. Хорошо учиться в первом классе! - сказал папа.
        Мама стояла и, глядя в окно, о чем-то думала.
        - Странно, что все наши дети такие разные! Разные характеры, привычки, желания… Все разное! А ведь растут вместе! - сказала она.
        - Ничего удивительного. В роддомах иногда путают! - отозвался папа. У него уже начал сплетаться сюжет. - Может, мой идеальный ребенок сейчас у турецкого султана? Да, точно у него!
        - Каким образом?
        - Да запросто! Султан мог приехать со всеми женами в Москву смотреть Красную площадь. И тут - ах! - одна из его жен хватается за живот. Султан скрежещет зубами, потому что не успел посмотреть Лобное место. Но делать нечего. Султан вскакивает в лимузин и везет бедолагу в тот роддом в Капотне, где ты рожала Петю и где готовы принять иногороднюю женщину без прописки… Охрана размахивает пистолетами, султан рвет на себе бороду, сотрудники роддома нервничают и неправильно привязывают бирки! Мой идеальный ребенок оказывается в Турции, а у нас всего-навсего наследник их престола!
        - Угу. Семь твоих идеальных детей у королей и королев, которые не успели посмотреть Лобное место! А у нас семь наследников правящих династий Европы, - согласилась мама и пошла за Сашей.
        Саша и толстый мальчик Вова на корточках сидели у батареи и пытались вытащить из нее застрявший пенал девочки Мадины, которая рыдала тут же рядом.
        - Это вы засунули? - строго спросила мама.
        - Нет! - хором закричали Саша и мальчик Вова.
        - Точно не вы?
        - Нет! Она сама виновата! Она сказала: «Спорим, у вас не хватит сил!»
        - Я папе расскажу! Он вас отругает! - пообещала Мадина.
        - Ты сама нам помогала пенал заталкивать! Коленом толкала! - возмутился Саша.
        - Я папе скажу! - упрямо повторила Мадина, решившая до конца держаться этой выигрышной линии.
        Выручив пенал, мама повела Сашу к выходу из школы. Вова бежал впереди. Мама, тащившая Сашин портфель, обнаружила, что мальчик Вова не столько даже толстый, сколько широкий и крепкий. Казалось, он сумел бы протолкнуть пенал и в замочную скважину. Богатырь Вова довел их до школьных дверей и повернул на лестницу, раздвигая плечами третьеклашек, как ледокол льдины.
        - Пойду перекушу, а то с утра ничего не ел! - сказал он, хотя было еще, в общем-то, утро.
        - Один? Ты так хорошо школу знаешь?
        - Немного знаю, - заявил Вова. Потом подумал и добавил: - У меня мама здесь в столовой работает!
        Всю обратную дорогу до дома Саша сбивал палкой головки цветов и рассуждал:
        - Знаешь, как человек растет? - Взмах палкой. - У человека есть щитоветка! Щитоветка посылает антитела. - Взмах палкой. - Антитела размножаются, и руки с ногами растут!
        - Это тебе учительница сказала?
        - Нет. Это я сам вспомнил, - похвастался Саша.
        - Ясно. А тебе цветы не жалко? Они вообще-то живые! - сказала мама.
        - Я же корень оставляю.
        - А если бы тебе кто-то руку оторвал, а ноги оставил? Или сорвал бы тебя и выбросил?
        - Ха-ха-ха! - неуверенно сказал Саша и взмахнул палкой уже над цветами. Потом быстро оглянулся на маму, проверяя, заметила ли она, что он сам принял решение пожалеть цветы. Мама смотрела в сторону и в решение Саши не вмешивалась.
        Около часа дня из школы вернулись Катя, Алена и Вика.
        На вопрос мамы, как ей школа и новые классы, Катя кратко ответила:
        - Да никак! Нормально. Раздавали учебники, подписывали тетради, потом устроили урок добра и орали на нем на какого-то мальчика - в общем, ерунда, даже на дом ничего не задали.
        - А дети как?
        - Какие они дети - в шестом классе? Есть совсем ку-ку, есть нормальные. Как везде, - сказала Катя, пожимая плечами.
        Алене в новой школе понравилось. Она сообщила, что в нее влюбились два мальчика, ну она так думает, что влюбились, потому что они постоянно за ней гонялись, а она колотила их мокрой тряпкой, которой вытирают доску.
        - А у тебя как? - спросила мама у Вики.
        У Вики, разумеется, все оказалось ужасно. Все в классе ужасно бегали и ужасно шумели, а сама она тихо читала на телефоне.
        После обеда Катя ушла на чердак к своим голубям. За лето голубей из четырех стало три, потому что, запуская с балкона одного из них, дети забыли развязать ему летные перья. Голубь ударился о землю. Когда к нему подбежали, он был совершенно целым, только на клюве дрожал красный шарик. Шарик был очень ярким, густым, идеально круглым и не менял форму, и это было особенно страшно. Катя взяла голубя на руки, и через минуту он умер у нее на руках, уронив голову.
        Папа похоронил его там, где они хоронили все умирающее зверье, - в стороне от почтовых ящиков, у забора. Катя потом проплакала два дня, и Алена тоже какое-то время. Но Катя плакала всегда долго и тихо, забившись к себе на шкаф и накрывшись с головой одеялом. Это был такой долгий накрапывающий осенний дождь. Алена же рыдала как летний дождь-ливень: с раскатами грома и с большим количеством слез. Когда она плакала, то была способна промочить даже шерстяное одеяло.
        Выплакавшись, Алена стала бродить вокруг Кати и повторять: «Вот я же говорила! Я же говорила!» Причем что именно она говорила и по какому поводу, никто не помнил, потому что вообще-то высказывалась Алена немало. Катя рассердилась и сказала, что выльет у ее дракона воду, причем на голову самой Алене, если она не замолчит. Алена обиделась и ушла.
        Остальные три голубя, которым маховые перья давно распутали, летали уже совершенно свободно и чердак считали своим домом. Временами к ним присоединялся какой-нибудь соседский голубь, и сосед иногда за ним приходил, а иногда не приходил. В общем, на чердаке быстро образовалась голубиная тусовка. В гнезде-рамке появились три маленьких яйца, из которых вывелись два птенца. Птенцы мало походили на птиц и больше напоминали небритые розоватые картофелины.
        Сейчас Катя провела на чердаке совсем немного времени и примчалась с криком, что на голубей кто-то напал. Исчез приблудный соседский и тот, у которого не было пары. Видимо, они просто улетели. Те же два, что остались, были исцарапаны. Из птенцов уцелел только один.
        Папа и мама поднялись на чердак и осмотрели голубей. За ними потащилась Рита - оказывается, она неплохо научилась взбираться по крутой лесенке в люк, который она с разгону толкала лбом.
        - Похоже на нападение хищника! - сказал папа, осмотрев голубей. - Они от кого-то защищались, но он все равно утащил птенца. Но какой хищник сможет подняться на наш чердак? Это нереально!
        - Конечно нереально! Кошек же еще не изобрели! - сказала мама.
        - Исключено. Здесь только одно окно, вот это. Но под ним голая стена. Кошке не залезть по штукатурке.
        - А с грецкого ореха прыгнуть?
        Папа высунулся и прикинул расстояние:
        - С листвы на четыре метра? Это что за кошка такая должна быть? Причем прыгать пришлось бы наискосок вдоль дома.
        За спиной у папы кто-то чихнул. Папа обернулся. У дальней стеночки тихо и скромно стояла Рита. Это был самый бесшумный ребенок в мире, с которого можно было писать книги про послушных детей. С плеча у Риты свисал грязно-белый шарфик. Папа взглянул на этот шарфик раз, другой, третий. Почему-то шарфик не давал ему покоя, но папа отвлекался и думал о чем-то другом. Потом шарфик снова начинал его беспокоить, и он опять скашивал на него глаза.
        Посмотрев на шарфик в четвертый раз, папа обнаружил, что тот шевелится. Причем шевелится как-то частично. Бросившись к Рите, папа обнаружил, что с плеча у нее свисает тощий соседский кот, провиснувший так, будто у него никогда не было позвоночника. На голубей кот даже не смотрел, но сами голуби вели себя так, будто были с ним давно знакомы. Взлетая, они бестолково метались по чердаку, пытаясь защитить своего нелетающего птенца.
        - Рита! Ты раньше приходила сюда с кошкой? - строго спросил папа.
        Рита замотала головой.
        - А ну я в твоих глазах прочитаю! Приходила или нет?
        Рита торопливо закрыла глаза ладошками.
        - Все ясно! - сказал папа. - Больше этого кота у нас в доме не будет! А на чердачной двери появится замок!
        Он ощущал себя величайшим детективом в мире.
        Глава тринадцатая
        Дядя Бубубу
        Неспание перед сном - это тяжелый случай!
    Алена
        Прошел день, потом два дня, потом неделя, а старичок все не звонил. Но мама все равно смотрела на телефон с ужасом, как смотрят на заложенную мину, которая когда-нибудь обязательно рванет. Порой она даже порывалась - незаметно совсем, будто бы случайно - прикрыть телефон подушкой.
        - Может быть, сами ему позвоним? - предложил папа.
        Мама схватила его за руку:
        - Нет! Ты что?! Вдруг он помирился с внучкой, а ты своим звонком его взбаламутишь, они снова поругаются, и он сразу приедет!
        Папа посмотрел на телефон и вздохнул:
        - Грустно быть старым. Человек он хороший, а живет в трешке с внучкой, которая не разрешает ему курить и стачивать ногти пемзой. А ведь он ко всему этому привык.
        - Да, - согласилась мама. - Я думала об этом. Представляешь, и мы тоже будем так страдать от внучки.
        - Ничего, - сказал папа. - Выше нос! Одна надежда, что у нас будет много внучек и среди них можно будет найти наименее вредную. Ту, которая разрешит нам стачивать ногти пемзой.
        Осень на море - бархатный сезон. Пора поэтов, художников, красивых бородатых стариков с худыми ногами и дам в шляпках. Солнце уже не превращает плечи в бифштекс, вечера холодноваты, но море еще теплое, мамы с детьми разъехались, и сонные пляжи будоражат криками только чайки.
        Гавриловы, жившие на побережье первый год, раньше воспринимали это как киноштамп, но, оказывается, все так и было и все их прежние знакомые это знали. Дождавшись середины сентября, к ним приехал их давний знакомый - дядя Бубубу. Дядей Бубубу его звали потому, что он мог двадцать минут объяснять то, что нормальный человек понимал за четыре с половиной секунды.
        Дядя Бубубу был бывший юрист, который ушел с работы и писал детективы и сценарии для милицейских сериалов. Детективы у него были немного затянутые и слишком назидательные, но их очень любили работники внутренних дел, потому что там все было предельно досконально. То есть не как у папы Гаврилова, у которого герои летали по небу, прицепившись подтяжками к солнцу, и влюблялись во все подряд. У дяди Бубубу, если в книге участвовала лавочка, обязательно указывался материал, из которого она изготовлена, ее длина, вес, количество гвоздей, боевые возможности в драке и масса других подробностей. Причем впоследствии эта лавочка могла вообще не упоминаться.
        Кроме сценариев и детективов дядя Бубубу писал еще стихи, не содержащие знаков препинания. Стихов его нигде не печатали, но папа считал их хорошими и советовал дяде Бубубу, как выпускать его стихотворения в свет:
        - Ты либо исполняй их под гитару, либо дари свои стихи своим героям!
        - Это еще как - дарить?
        - Ну пусть у тебя будет криминалист или старший следователь, который пишет стихи! Тогда их можно будет вставлять прямо в основной текст, а читатель разберется!
        - О! Это мысль! - радостно восклицал дядя Бубубу, и в книгах у него появлялся глава убойного отдела, который, отложив пулемет (следовало описание пулемета на две страницы), писал стихи.
        Узнав о приезде дяди Бубубу, мама заохала, что им негде его положить:
        - Он же может снять номер в любой гостинице!
        - Во-первых, он не любит лишних трат. Во-вторых, он хочет пообщаться со мной и показать свои новые стихи. В-третьих, он собирается оздоровиться и позагорать, - возразил папа.
        - Пусть загорает в другом месте! Не хочу, чтобы по моему дому ходил юрист и следил, как у нас все разбросано! - сказала мама, но уступила.
        На следующий день папа встречал дядю Бубубу на вокзале. Дядя Бубубу появился из СВ, хотя по почте писал папе, что поедет в плацкарте. Выскочив из вагона, дядя Бубубу пожал папе руку и немедленно бросился к клумбе нюхать цветочки. Он нюхал цветочки где угодно и пугал этим непривычных людей.
        - Я тебя у другого вагона ждал, - сказал папа.
        - Ты про СВ? - спросил дядя Бубубу. - А, ну да! Такие милые люди оказались! Видишь ли, какое дело: я указал проводникам на кое-какие мелкие злоупотребления. В совершенно дружеской форме. Они обиделись и позвали начальника поезда. Он примчался, красный как рак, но мы с ним побеседовали, и оказалось, что у них есть свободное СВ. Дорого, понимаешь, мало кто может себе позволить.
        - Бесплатно? - поинтересовался папа, знавший, что дядя Бубубу не переплатит лишних трех копеек.
        - Почему бесплатно? Как-то ты узко мыслишь! - возмутился дядя Бубубу, подхватывая ручку своего чемодана на колесиках. - Ты в курсе, что у каждого поезда есть книга жалоб и предложений? Я написал туда благодарность и свои стихи!
        Гавриловы поселили дядю Бубубу в папином кабинете на первом этаже. Ноутбук папы по такому случаю переехал в соседнюю комнату, а на папином столе прописался компьютер дяди Бубубу. Впрочем, на компьютере он работал редко. Чаще писал быстрым почерком в толстой тетради с железными пружинами.
        Дядя Бубубу был кругленький и упитанный, вел здоровый образ жизни и каждое утро ездил на велосипеде на море, где обливался водой из детского ведерка, считая купание для себя неполезным. Потом дядя Бубубу возвращался к Гавриловым и ходил по комнате, изредка прерываясь, чтобы понюхать цветущую герань.
        Вечерами дядя Бубубу щипал струны гитары и морщился, когда мимо пробегали дети.
        - А почему они, собственно, не спят? Поздно уже! - говорил он.
        - Их привлекает свет. Когда где-то горит свет, дети слетаются на него как мотыльки. Поэтому мы обычно устраиваем «ночь», - отвечал папа.
        - Как это?
        - Во всем доме одновременно гасится свет. Дети видят, что бежать некуда, всюду тьма, и с горя укладываются спать, - объяснил папа, отлавливая за голую пятку Костю, который явился сверху, чтобы поглазеть на дядю Бубубу.
        - Дядя Бубубу! - громко крикнул Костя.
        - Это он о ком? - напрягся дядя Бубубу, который не знал, что он дядя Бубубу. Он наивно считал, что он Валентин Сергеевич.
        Спустилась мама, взвалила Костю на плечо и унесла его. В кухне остались папа, дядя Бубубу, Катя и Петя. Поев, Петя встал из-за стола и потащился к себе в комнату. Он надеялся проскользнуть незамеченным, но не тут-то было.
        - А ну куда?! Посуду помыл за собой! Раз-два! - сказала Катя своим обычным, даже не самым еще командирским голосом. Она сказала это Пете, но дядя Бубубу решил, что ему, и вначале испугался, а потом восхитился:
        - Вот это женщина будет лет через десять! Правильную женщину далеко должно быть слышно! Она должна быть помесью диктатора, матери, музы и жертвы. Именно так!
        - Очень смешно! - пасмурно сказала Катя и тут же издала очередной сердитый возглас. Оказалось, что Петя не туда повернул гусак крана и залил кафель.
        - Вот она - истинная забота о ближнем! Все женщины должны брать с нее пример! - с восторгом продолжал дядя Бубубу.
        - Ага… уже бегут… И где ваша жена? - спросила Катя.
        - Она меня бросила. Ей не суждено было понять мою сложную душу, - горько сказал дядя Бубубу и пошел в папин кабинет дописывать повесть.
        Он работал всю ночь, а когда утром дети спустились вниз, чтобы собираться в школу, то увидели, что дядя Бубубу жарит яичницу с салом. Сало шкворчало на сковороде, а рядом стоял очень довольный дядя Бубубу.
        - Я думал о вас всю ночь! - сказал он очень торжественно. - Вы люди творческие, фрилансеры, так сказать, и жизнь ваша хаотична! Вам не хватает системы, дисциплины! Это возможно в маленькой семье, что все бегут куда хотят, но в большой семье устройство должно быть монархично! И вот что я для вас придумал, дорогие Гавриловы!
        Дядя Бубубу вбежал в папин кабинет, и почти сразу там загудел принтер. Потом из кабинета вышел дядя Бубубу и четырьмя магнитами прикрепил на холодильник лист бумаги.
        - Вот! - сказал он. - Плод моих ночных размышлений! Как-то в Интернете я видел нечто похожее. Это послужило отправной точкой, но, разумеется, я все переделал.
        
        
        
        
        
        Папе и маме правила дяди Бубубу понравились. Дети их тоже оценили. Петя даже попросил сбросить их ему на почту, а Рита и Костя долго хохотали, но не потому, что что-либо поняли, а потому, что видели, что другие тоже смеются. Одна Катя отнеслась к семейному уставу скептически.
        - Папа, он что, гениальный?.. - спросила она после завтрака, когда все пили чай.
        Дядя Бубубу подумал, что речь идет о нем, и скромно зарделся.
        - …в сахарницу мокрой ложкой лезет! - закончила Катя.
        Поздно вечером, когда остальные дети уже спали, Катя залезла на шкаф, долго ворочалась, устраивая берлогу, потом перевернулась на живот и высунулась из-под одеяла. Это означало, что Кате хочется разговаривать с мамой. Мама это почувствовала и осталась внизу. Она стояла одним коленом на вертящемся стуле. А Катя свесила вниз голову, касаясь ее волосами.
        - Я буду ворчать, - предупредила Катя.
        - Ну ворчи уж, - разрешила мама.
        - Ты слишком добрая! Тебя всегда можно продавить или переупрямить. Говоришь Косте: «Ни за что не куплю шоколадное яйцо!», а потом раз - и купила. Или вечером сегодня сказала: «Конфеты есть только после ужина!» А все их слопали еще до ужина - и ничего им за это не было.
        - А надо было с бензопилой гоняться?
        - Нет! Но руку же ты Косте разрабатываешь, когда он не хочет? Вот и тут: когда ты говоришь «нет», это должно быть сразу «нет», а не «нет-да-нет-да». Если ты знала, что уступишь с конфетами, тогда надо было сказать: «Мне все равно, когда вы съедите конфеты. Сами решайте!» Тогда не было бы непослушания!
        Мама вздохнула. Она прекрасно знала, что Катя права, но одно дело быть строгой в теории и совсем другое - видеть перемазанные шоколадом рожицы и притворяться, что тебе крайне важно, когда там чего съели - до ужина или после.
        - Хорошо… В другой раз так и сделаю! Ты, кстати, тоже конфеты ела!.. - сказала мама.
        Катя смущенно почесала нос.
        - Про меня мы не будем! - сказала она быстро. - Я ела их экспериментально! Чтобы проверить: пропадет аппетит или нет.
        - И он пропал? - спросила мама.
        - Он не пропал, - сказала Катя. - Но про это мы тоже не будем. Мы будем про то, что детей не должно быть жалко! Их надо любить, но жалко быть не должно!
        - Это еще почему? - удивилась мама.
        - А потому! У нас в старой школе Оксана Тимофеевна такая была. Она вначале всех в музеи водила бабочек смотреть, а когда ей класс на шею сел, она на Смирнову банку воды вылила, Апресяну нахлобучила мусорную корзину на голову и удрала из школы, потому что у Апресяна родители крутые.
        Мама тихо засмеялась.
        - Ничего смешного! - сказала Катя. - Все дети - маленькие пройдохи.
        - И ты пройдоха?
        - И я немножко пройдоха, - призналась Катя. - Каждый из нас продавливает тебя по-разному.
        - Вика умирает, а Костя сабелькой машет?
        - Ну да. Примерно.
        - Хм… А у Моховых как? - спросила мама.
        - Там все наоборот. Там здорово! Там дети - мамы своей маме! - с восторгом сказала Катя, и мама даже немного приревновала, потому что Катя редко кого-то хвалила.
        - Как это?
        - Ну не знаю, как тебе объяснить… Тетя Таня у компьютера сидит, а они ей сосиски на палочках носят. Над газом жарят и носят! У них детям вообще все можно. Хочешь в три часа спать ложиться - ложись. Хочешь вообще не ложиться - вообще не ложись. Но утром в школу-то все равно надо? Поэтому они ложатся где-то в двенадцать, а так и читают сколько хотят, и фильмы какие хотят смотрят.
        - А контроль?
        - А зачем их контролировать, если они нормальные? Ведь все родители только притворяются, что кого-то там контролируют. На самом деле, чтобы кого-то контролировать, надо быть прирожденной держимордой. А так просто люди накручивают себя, орут на детей из-за пятна кетчупа на рубашке, а дети над ними втихую посмеиваются, и ничего от этого не меняется.
        Мама положила ладонь себе на лоб:
        - И что ты советуешь?
        - Два варианта! - сказала Катя. - Вариант А. Ты будешь совсем строгая. Но вариант А у тебя не прокатит, потому что мы уже знаем, что ты не строгая. Вариант Б. Ты будешь просто спокойно рисовать, лепить из глины и читать вслух. Тогда ты будешь радостная, потому что все это тебе нравится, и мы это будем чувствовать, и тогда во всем доме будет радостно! Это сказала я, Екатерина Великая! Спокойной ночи!
        Глава четырнадцатая
        Как Петя проиграл Рите миллиард
        Чем хуже цирк, тем больше клоунов.
    Петя
        Дядя Бубубу прожил у Гавриловых неделю, после чего не выдержал шума и снял комнату у старушки, которая жила у моря в доме дореволюционной постройки. Эту старушку затопила старушка с верхнего этажа, и она желала написать такую бумагу, чтобы в суде аж прослезились. Дядя Бубубу, потерев ладони, пообещал, что в суде прослезятся, и покатил к старушке свой чемоданчик на колесиках.
        Теперь дядя Бубубу вечером и ночью ваял нетленку. Утром он загорал на пляже, обливаясь из детского ведерка, затем спал, вкусно обедал и сочинял хозяйке слезоточивый иск с душераздирающими подробностями, как старушка сверху в ответ на вежливую просьбу принять меры по прекращению заливания злодейски захохотала, в результате чего нижняя старушка получила еще и моральную травму.
        Петя несколько раз ходил к дяде Бубубу в гости после школы, потому что старушка, у которой тот жил, пекла замечательные шарлотки.
        Однажды Петя вернулся из гостей и с порога возбужденно крикнул:
        - Знаете, а дядя Бубубу переселился к старушке сверху!
        - Как? Почему? - удивилась мама.
        - А, не знаю! Кажется, сочиняет иск на старушку снизу!.. Старушка сверху тоже ничего. Хорошо готовит мясо, а вот блины у нее подгорают! И телевизор у нее огромный, на стене висит, а у той, первой, на столе стоял и принимал только сорок каналов.
        Мама посмотрела на Петю озабоченно. У самих Гавриловых телевизора не было уже лет пятнадцать, но его, к сожалению, с успехом заменял компьютер.
        Через несколько дней после этого Алена прибежала из школы в большом волнении, размахивая яркими листовками.
        - К нам в класс приходила тетя из цирка! Приглашала всех в цирк! Вот посмотрите! Три плюс один равняется трем! - закричала она.
        Петя с подозрением стал изучать листовки.
        - «ПРИ ПОКУПКЕ ТРЕХ БИЛЕТОВ ЧЕТВЕРТЫЙ БЕСПЛАТНО. ДЕТИ ДО ШЕСТИ ЛЕТ БЕСПЛАТНО!» - прочитал он и начал считать.
        Петя - раз, Вика - два, Катя - три, Алена - четыре. Рита, Костя и Саша еще маленькие, их и так пустят. Получается, покупаешь три билета, а в цирк попадают семь человек. Хм… Хм… Арифметика! На всякий случай Петя несколько раз повторил, что, конечно, бесплатно никого не пропустят, но после отправился советоваться к папе. Папе он еще раз озвучил свои сомнения в честности рекламщиков и только после этого вручил ему листовку.
        Папа позвонил по телефону и подтвердил, что да, он говорил с кассиром и все верно. Четвертый билет бесплатно, и дети младше шести бесплатно, если идут с человеком, имеющим билет, а так как трое билет иметь будут, то получается, что все в порядке.
        - Ну тогда, значит, цирк дрянь, раз туда так просто попасть! Я не пойду!.. - заявил Петя.
        Представление начиналось в 18:00. До пяти часов дети решали, кто пойдет в цирк, а кто не пойдет. Младшие хотели идти все, а старшие каждые полчаса передумывали, а потом, видя, что их не уговаривают, снова загорались. Вику и Петю больше всего смущало, что придется идти с малышами и все станут говорить, что вот - ха-ха! - демонстрация какая-то, а старушки будут бросаться на Костю и подтягивать ему штаны.
        - А самим штаны ему подтянуть слаб??
        - Они все равно падают. Он выбирает самые большие, чтобы быть как Саша! - возмутилась Катя.
        - Сегодня не упадут! Мы снабдим Костю подтяжками! - пообещала мама.
        В цирк папа повез детей на автобусе, не забыв рассадить их в шахматном порядке, чтобы все было мирно и в дороге обошлось без ссор. Почему-то всегда так бывало: соседние по возрасту ссорятся, а через одного дружат. Дети ехали на представление серьезные, как на войну. Катя отобрала у всех телефоны и оставила их в машине.
        - Читали, что на афише написано? Снимать на видео нельзя! Кто будет снимать, у того отнимут телефон! А всякие там точно будут снимать! - сказала она и строго посмотрела на Алену, главную мишень своего воспитательства.
        - Я не буду! - возмутилась Алена.
        - Тогда ты свой телефон вообще потеряешь. Ты уже теряла!
        - А ты два утопила! - пискнула Алена.
        - Утопить - это не потерять! - отрезала Катя, голосом показывая, что всякое сравнение тут неуместно.
        Потом Катя переключилась на Сашу и стала учить его говорить, что ему пять лет.
        - Мне семь летом исполнилось! - заупрямился Саша.
        - Только проколись, что тебе семь! Хочешь, чтобы папа платил за билет? Хочешь? У нас лишние деньги есть? - накинулась на него Катя.
        - Деньги есть! Тут! Тут! - стала кричать Рита, показывая на папину сумку.
        - Ябеда! - сказал папа.
        Шатер цирка был раскинут в городском парке рядом с низкой каменной оградой. У шатра стояли несколько цирковых фургонов, две легковые машины с рупорами на крышах и переделанный в кассу автоприцеп.
        У шатра собралась толпа, и два мускулистых гимнаста, временно ставших билетерами, по очереди пропускали всех внутрь. Папа купил три билета и, вооружив ими свое семейство, двинул его вперед. Сам он остался снаружи, у натянутой веревки, потому что если бы прошел за нее, не смог бы протолкаться назад. Он видел, как один из гимнастов, взяв билеты, долго разглядывал их, а потом начал считать детей, показывая на каждого пальцем.
        Наконец он присел перед Сашей на корточки и строго спросил:
        - Мальчик! Сколько тебе лет?
        - Восемь! - с перепугу выпалил Саша.
        - Сколько-сколько?
        - Пять! - зашипела Катя, дергая его за руку.
        - Десять! - повторил Саша.
        - Так-так! - сказал гимнаст и, начиная тотально подозревать всех подряд, перевел взгляд на Костю.
        - А тебе?
        - Десять десять десять! - выпалил Костя, не желавший смиряться, что Саша старше.
        - Ему четыре! Вы что, не видите, что он совсем карапуз? - закричала Катя. - Может, вы еще скажете, что ей сорок? - и она показала на Риту, которая меланхолично ела яблоко.
        Гимнаст внимательно посмотрел на Риту и осмыслил, что ей не сорок, а, возможно, только тридцать пять с половиной.
        - А где твои родители, девочка? - спросил он у Риты.
        Рита довольно метко показала пальцем на папу, но в той же стороне находился и Петя, и получилось, что она показала на Петю. Гимнаст озадаченно посмотрел на юного отца шестерых детей, который, не снимая темных очков, мафиозно гонял во рту спичку, и, отчаявшись что-то понять, махнул рукой:
        - Все! Идите, папа! Малышей возьмете на колени! А если будут свободные места, посадите так!
        Дети пошли в цирк. Внутри шатра было темновато, особенно для Пети, который упорно не желал снимать очки.
        - Видели, как он меня испугался? Ну здоровый этот? - самодовольно спросил он.
        - Ага. Дрожал весь! Только ты почему-то даже рта не раскрыл, - сказала Катя.
        Вскоре загремел оркестр и на арену выбежали клоуны. Один был рыжий, а другой притворялся, что он случайный человек из зрительного зала. Этого второго раз пять облили водой и еще столько же раз пнули, когда он пробовал возмущаться.
        - Интересно, им платят одинаково? - спросил Петя. - А то одного все время бьют и водой обливают, а другой стоит себе не при делах и только глупо хихикает!
        В этот момент рыжему клоуну нахлобучили на голову торт, и справедливость более или менее была восстановлена. Тогда Петина мысль потекла в другом направлении.
        - Спорю на штуку: торт просроченный! Свежий торт невыгодно покупать! Вот бы дату на коробке посмотреть! - заявил Петя, который находил нерациональным нахлобучивать на головы клоунам непросроченные торты.
        Разумеется, спорить с Петей никто из старших детей не стал, и он поспорил с Сашей, Костей и Ритой.
        После клоунов выступили жонглеры, после жонглеров - дрессировщик с пятью пуделями и персидской кошкой и снова клоуны. Клоуны занимали все время, пока за кулисами или на арене что-нибудь готовилось или устанавливалось. Случайный человек из зрительного зала к тому времени успел переодеться, и его опять немножко побили и побрызгали, чтобы он не чувствовал себя слишком счастливым.
        Костя, Саша и Рита смеялись не переставая. Вика, Алена и Катя жалели беднягу, которого все время пинают, а Петя недоверчиво хмыкал, высчитывая, какую зарплату может получать клоун и, следовательно, выгодно ли быть клоуном.
        Наконец клоуны ушли, и появилась женщина с двумя маленькими обезьянками. Обезьянок звали Гаврила и Марина. Гаврила был в черном смокинге и шляпе, а Марина - в розовом платье с короткой юбочкой.
        Обезьяны скакали по барабанам, кувыркались, ездили на велосипеде, прятали в карманы конфеты, говорили по телефону и вели себя точно так же, как и люди, разве что не грубили и не обманывали друг друга. Но эту мелочь им вполне можно было простить. Рите и Косте обезьянки так понравились, что они едва не убежали за ними за кулисы, но Катя сказала им, что за кулисами их съест бегемот. Рита в бегемота поверила, а Костя несколько раз повторил, что никакого бегемота там нет, но за кулисы все равно не пошел, потому что идти одному было страшновато, а Риту Вика крепко держала на коленях.
        В антракте дети потратили все карманные деньги на развертывающиеся языки, в которые надо было дуть, и сок с трубочками. При этом Катя сложно интриговала, чтобы тот, кто уже получил язык, не получал бы сока. Но все равно вышло так, что кто-то получил и язык и сок, а кому-то не досталось вообще ничего.
        В начале второй части конферансье страшным голосом объявил, что сейчас на арене будут тигры. Нельзя шевелиться, громко дышать и вообще ничего нельзя, потому что тигры могут повести себя непредсказуемо. Сразу после этого объявления в зале погас свет, конферансье испуганно вскрикнул, а вслед за этим за кулисами раздалось страшное, просто жуткое рычание. Женщины стали визжать, кто-то рванул к выходу, а потом вдруг вспыхнули прожекторы, и все увидели на арене двух морских свинок.
        - Я же говорил, что у них нет тигров! Одни клоуны с просроченными тортиками! - громко заявил Петя.
        Все зрители с облегчением засмеялись, кроме Риты, которая так испугалась тигриного рычания в темноте, что разревелась и не пожелала больше ни минуты оставаться в цирке. Катя попыталась ее успокоить - но куда там! Рита ревела как сирена и показывала рукой, что ее надо срочно спасать из этого ужасного места. Пришлось Пете перекинуть ее через плечо и нести к выходу. За Петей спешили Вика, Катя, Алена, Костя и Саша. Болтаясь на плече, Рита не переставала орать, одновременно ухитряясь контролировать передвижения Пети и указывать ему рукой, в какую сторону осуществлять ее спасение.
        На них недовольно косились. Проходы в цирке были узкие, и чтобы выпустить одного зрителя, всему ряду приходилось вставать. А тут шли целых шестеро, да еще на плече у одного болтался орущий седьмой.
        Наконец они выбрались из шатра, и Петя сгрузил Риту на посыпанную песком площадку.
        - Уф! Чтобы я еще раз… с этой мелочью!.. Да ее в клетку надо сажать! Как мы все опозорились! - отдуваясь, сказал Петя.
        Рита пнула его по ноге.
        - А ну перестань! Я такой не был! - сказал Петя.
        - Да уж! Ты, конечно, был идеальный! А кто супом из шприца обливался? - Вика была всего на два года младше Пети и отлично помнила все его мелкие грешки.
        - Суп - это другое. А здесь просто бешеная каракатица! - твердо сказал Петя.
        Рита каким-то образом определила, что речь идет о ней, и бросила в Петю песком.
        - Надо же! - удивился Петя. - Как она могла обидеться? Ведь она не знает, что такое «бешеная каракатица»!
        - Она по тону понимает! Не говори с ней грубым голосом! - попросила Вика. - Вот смотри! Риточка, маленькая! Иди сюда! Обними меня!
        Рита сразу подбежала к ней и пухлыми ручками обняла ее за шею. Худенькая Вика от такого якоря сразу начала заваливаться, а Рита хохотала и обнимала ее еще сильнее.
        - Отпусти меня, чудовище! Ты меня задушишь! - прохрипела Вика.
        Они еще немного постояли, а потом попытались вернуться в цирк, но Рита вспомнила о тиграх и забастовала. Костя, одетый в рубашку с коротким рукавом, громко чихнул.
        - Первый кандидат на простуду уже есть! - хмуро сказала Катя. - Папа еще не скоро приедет, а все наши телефоны в машине!
        - Ну тогда пошли пешком! - решил Петя. - Здесь можно срезать, если через парк!
        - Нет, надо ждать! Папа сказал: ждать! - сказала Вика.
        - А я говорю: пошли! Ждать еще час, а дойдем мы быстрее! Ну что? Идете, или я один пошел?! - грозно сказал Петя.
        И они пошли. Первые минуты Рита летела как молния, и это было хорошо, потому что она задавала темп всей компании.
        - Бегом! Еще бегомее! - кричала ей Катя.
        Но тут молнии пришло в голову, что лететь можно не только в сторону дома, но вообще в любую сторону, куда повернута ее голова. Голова же вертелась совершенно непредсказуемо. Несколько раз Вике, Пете и Кате приходилось бросаться за Ритой в глубь парка, пугая ее разбойниками, а один раз Петя с воплем «Осторожно! Тут маньяки!» вытащил ее из-под скамейки, на которой, держась за ручки, сидела скромная влюбленная парочка.
        Через четверть часа Рите пришло в голову, что она смертельно устала. Она легла на землю и стала хныкать. Катя присела с ней рядом.
        - Ты что, пешком ходить не умеешь? Спокойненько так? Топ-топ? - спросила она.
        Рита замотала головой.
        - Ты неправильно спрашиваешь! - заявил Петя. - Тут нужен вопрос со скрытым отрицанием. Спроси: «Ты же пешком не разучилась ходить, да?»
        Рита опять замотала головой, и снова почему-то оказалось, что такой вариант ответа подходит. Но Петя не сдался.
        - У тебя же ноги уже не болят? - коварно спросил он, просчитав, что на такой вопрос точно нельзя ответить ни «да», ни «нет». Однако Петя только сам себе навредил, поскольку Рита теперь точно знала, почему она валяется на земле. У нее, оказывается, болят ноги! Вот ужас! Она показывала на них пальцем и с хитрым лицом повторяла «Ой-ой-ой!».
        - Еще бы не устать! Она пятьдесят километров вокруг нас пробежала! - сказала Вика.
        Петя поднял Риту и посадил ее себе на плечи. Рита со знанием дела ухмыльнулась и, для контроля за ситуацией вцепившись Пете в уши, стала обозревать окрестности. И они опять пошли, но прошли совсем немного, потому что Костя вдруг заметил, что он почему-то идет пешком, а Рита едет на Пете, и разлегся на асфальте.
        Минут пять Костю увещевали, пугали всем подряд и ставили горизонтально, но Костя заваливался как ватная кукла. Тащить на себе еще и Костю Петя отказался, потому что, сказал он, Рита и так тяжелая, как мешок. Это папа может сразу двоих-троих таскать, а у него, у Пети, выпадет грыжа и ударит его по ногам.
        После экстренного совещания было решено, что Петя понесет Костю, а Риту потащат Алена, Вика и Катя. Так и сделали. Довольный Костя перекочевал к Пете за спину, а Риту девочки взяли за руки за ноги и поволокли. Рита хихикала и дрыгала ногами, отчего Алену и Катю шатало из стороны в сторону. Каждые несколько метров они останавливались и, сгружая Риту на асфальт, отдыхали. Пока они отдыхали, их догонял Саша, который ухитрился найти пакет, надеть его на палку, поджечь и теперь капал горящим пакетом на все подряд.
        - Где ты спички взял? - мрачно спросила у него Катя.
        Саша с честным видом заявил, что спичек он нигде не брал, но тут майка выбилась у него из-под ремня, и из-под нее высыпалось штук пять прозрачных зажигалок, которые он насобирал, пока они шли через парк. Одни зажигалки он оставлял себе, а другие шарахал об асфальт, устраивая бабах.
        Рассерженная Катя отобрала у Саши все зажигалки и протолкнула их в мелкую решетку водостока:
        - Вот! Доставай теперь!
        - Заче-е-ем?! - закричал Саша.
        - Чтобы ты дом поджег? Да?
        - Отда-а-ай! - Саша попытался вырвать у Кати последнюю зажигалку, но она надвинула ему на глаза бейсболку и, погрозив кулаком, сказала строгим голосом:
        - Мужчина! Держите себя в руках!
        Мужчина держать себя в руках отказался и запрыгал на месте, бросая в Катю песком и листьями. Потом Катя, Алена и Вика снова взяли Риту и потащили ее дальше.
        Городской парк был спроектирован очень сложно. С кучей всяких строений, летним кинотеатром, детской железной дорогой, зверинцем и даже с колесом обозрения. И все это, имевшее свои заборчики, приходилось обходить. Все аллеи шли как будто в верную сторону, но вскоре начинали петлять, и становилось ясно, что ты идешь совсем не туда. Другим свойством парка были специально устроенные тупики. Ты шел-шел-шел в зарослях самшита - и вдруг утыкался в веселенькую желтенькую табличку
        «ЗАБЛУДИЛИСЬ? ИДИТЕ ОБРАТНО!»
        И поневоле приходилось идти обратно, так как вокруг оказывались заборы или колючий кустарник. После третьей такой шутки Вика, которая тащила Риту за ноги, в самой тяжелой ее части, начала умирать:
        - Я больше не могу!
        - Тащи давай! Не ной! Раз родили, надо переть! - сквозь зубы сказала Катя и сразу же малодушно добавила: - Лучше было у цирка ждать. Здесь нас папа точно не найдет.
        - Он на машине приедет, - сказал Саша.
        - Как? Через забор ее перетащит? Тащи, говорю!
        - Не могу! Я умираю! - заохала Вика.
        - Умираешь? Правда? - жадно спросил Саша.
        - Правда, Сашенька, правда! - простонала Вика, обрадованная, что хоть кто-то ее жалеет.
        - А когда ты умрешь, я твой фонарик возьму, хорошо?
        - А я твой телефон, планшет и красную юбку! - сказала Алена.
        - А я твой рюкзак и письменный стол! И твоих японских мышей! - добавила Катя.
        Петя понял, что и ему надо что-нибудь застолбить как память о сестре. Он некоторое время вспоминал, что из ее имущества представляет ценность, после чего заявил, что он забирает себе зарядник от старой «Нокиа» и вертящийся стул.
        Вика опасливо посмотрела на четыре пары обращенных к ней глаз, перехватила Риту за подмышки и торопливо понесла ее.
        Быстро смеркалось. Где-то в глубине парка лаяли собаки, а они все шли и шли. Тащить Риту за руки и за ноги оказалось неудобно. Постепенно выработалась новая техника переноски, при которой руки не так уставали. Теперь Катя несла ее на закорках, а Вика и Алена придерживали Риту с боков. Временами они менялись, и тогда Вика несла, а Катя и Алена придерживали.
        Петя, которого никто не подменял, устал и все чаще сгружал Костю на землю. Потом и сгружать перестал, потому что отрывать брата от земли было еще тяжелее, а просто приваливался к какому-нибудь дереву. Самое невероятное, что Костя ухитрился еще и заснуть, положив щеку Пете на макушку.
        Наконец, почти выбившись из сил, они уткнулись в шлагбаум взрослой поликлиники, обогнули его и оказались на соседней улице совсем недалеко от дома.
        Тут Рита, сидевшая на спине у Вики, подняла голову и бодро сказала:
        - Папа!
        - Спорим на миллиард, что не папа! - проворчал Петя, даже не пытаясь повернуть голову. Рите вечно мерещился папа - даже там, где его не могло быть.
        - Папа! - упрямо повторила Рита.
        Петя неохотно скосил глаза и увидел серебристый автобус, сворачивающий с большой дороги к шлагбауму. Автобус устало отдувался и гудел вентилятором. Видимо, ему пришлось долго ездить туда-сюда вдоль парка.
        - Папа, - произнес Петя тупо.
        Так он признал, что проиграл Рите миллиард.
        Глава пятнадцатая
        Приезд комбинирующей тети
        Три месяца назад в подвале технического строения парка «Клены» была найдена молодая беременная кошечка серого цвета, страдавшая блохами. Котята были пристроены, кошечка вылечена, стерилизована, привита, чипована, на нее получен ветеринарный паспорт. Сейчас я уезжаю на дачу, и мне некогда больше с ней возиться! Хозяева, заберите ее, пожалуйста!
    Объявление на столбе
        В среду после школы Катя, Вика и Алена решили придумать свой секретный язык, который никто больше не будет понимать. Иметь такой язык казалось им очень удобным: разговаривай о чем хочешь - и никто не узнает о чем.
        Вика взяла толстую тетрадь и аккуратно разлиновала ее на колонки, как в школьном словаре: слово - транскрипция - перевод.
        - Как у нас будет «кошка»? - спросила Вика.
        - Пшыгль! - сказала Катя.
        - Почему «пшыгль»?
        - А почему нет?
        Примерно так же были наречены имена и всему прочему - живому и неживому, что обитало или просто случайно оказалось в доме Гавриловых. Сложность состояла в том, что эти новые слова, конечно, были сразу забыты и, чтобы разговаривать, приходилось то и дело заглядывать в тетрадь, а потом передавать ее другому, с кем ты только что беседовал. Он брал тетрадь, а ты начинал показывать пальцем, какие слова только что сказал.
        Теперь главная забота состояла в том, чтобы спрятать эту тетрадь от остальных четырех детей, которым было интересно ее выкрасть. Поначалу Катя, Вика и Алена прятали тетрадь по очереди, а потом уже прятала одна Вика, обладавшая даром расположить предмет на самом видном месте так, что его трудно было обнаружить. Например, между двумя вставленными одна в другую кастрюлями или прямо у себя в ящике, обернув его в обложку школьного дневника, который, разумеется, сразу сбрасывался со счетов, потому что все видели, что это же дневник.
        Больше всего в поисках усердствовал Петя. Он буквально весь дом перерывал, подозревая, что надпись, появившаяся на дверях его комнаты - «ЭННЕЙ И УРЛИНКЛЬ!», - означает «Петя дурак». Наконец Кате это надоело.
        - Нет, - сказала Катя. - «Урлинкль» - это другое. Из рук вырывать не будешь? Честное слово? Нет, я твоему честному слову не верю! Ты скажешь, что давал честное слово не вырывать из рук, а вырвал из одной руки! Или из пальцев! Ведь ты так хотел сказать, да?
        Петя запыхтел, потому что Катя, разумеется, угадала.
        - И как теперь быть? - спросил он.
        - А никак! Мы тебя привяжем!
        Петя охотно согласился, и три девочки тщательно примотали его веревками к стулу. Петя втайне ухмылялся, потому что напряг правую руку так, что легко мог ее вытащить.
        - Готово! Тогда смотри! - Катя старательно закрыла страницу пальцами, оставив единственную строчку. - Вот! Дурак - это «шмурк»!..
        - А «урлинкль» - осел? Покажи «урлинкля»! - и освобожденная рука вцепилась в тетрадь.
        - Ай! Ты обещал не вырывать! Отбирайте у него!
        Три девочки вцепились в одну часть тетради, а Петина рука в другую. Девочки, пыхтя, тянули к себе, а Алена даже пыталась напугать Петю клацаньем зубов рядом с его рукой, но Петя все равно победил бы, но тут у мамы телефон сыграл военный марш.
        Мама никак на него не прореагировала, потому что не поняла, что это ее телефон. Звонки ей вечно менял Петя, считавший остроумным, когда телефон мамы начинал то грохотать как трактор, то визжать, то стрелять одиночными со звуком откатывающейся гильзы.
        - Телефон! Ты что, не слышишь? - закричал Петя и, отпустив тетрадь, вместе со стулом запрыгал передавать маме трубку.
        - Алло! Добрый вечер! - осторожно сказала мама. Она всегда откликалась по телефону очень ласково, особенно когда звонили с незнакомых номеров.
        - Когда ты так отвечаешь, можно подумать, что ты очень добрая! - говорил Петя.
        - А я что, не добрая?
        - Я же не спорю! Я говорю: можно подумать, что ты очень добрая!
        Однако сегодня ласковый голос сохранился у мамы куда дольше первых двух фраз. Он сохранился даже тогда, когда лицо у мамы совсем вытянулось, а щеки побледнели.
        Дети прыгали рядом, стараясь понять, с кем мама может говорить с таким лицом, а мама, чтобы они не мешали, забралась с ногами на стул. Тогда дети притащили другие стулья и влезли на них, чтобы быть повыше и опять-таки лезть ушами в телефонную трубку.
        - Кто это был? - спросил Петя, когда мама наконец отключилась.
        - Тетя Света купила новую симку! - сказала мама, все еще сохраняя на лице виноватую улыбку.
        - Тетя Света? Где она? - напрягся папа.
        - Говорит, с местной симки звонить дешевле. Но это и правда дешевле, - продолжала мама, уклоняясь от прямого ответа.
        - ГДЕ ОНА??!
        - Ну… э-э… тетя Света прилетела на самолете, потом пересела на автобус и теперь идет к нам с автовокзала!
        - Комбинирующая тетя! - разом выдохнули папа и Петя.
        - Кто-кто? - спросила мама.
        - Ты что, забыла? Та самая тетя, которая сдает фольгу из шоколадок в металлолом и мотает нервы тем, кто так не делает! - напомнил Петя, и папа, хмыкнув, дернул его за рукав.
        Двадцать минут спустя кто-то позвонил в домофон. Загрохотали ворота. На крыльце появилась маленькая хрупкая женщина в бейсболке, повернутой козырьком назад. В руках у нее был прозрачный пакет с желтыми тюбиками.
        - Дети, привет! Аня, привет! Всем привет! Кстати, Николай, ты мне должен четыреста рублей, и лучше сразу, потому что потом мы забудем! - сказала она папе.
        - За что? - напрягся папа.
        - Я купила вам по дороге крем от загара!
        - В конце сентября?
        - Да! Но я купила четыре крема по цене двух. Там распродажа! А крем вам пригодится и на будущий год!
        Маленькая женщина прошла на кухню и деловито осмотрелась.
        - Неплохо! - одобрила она. - Простенько, но просторно! Есть поле для деятельности. Это что у вас?
        - Холодильник, - сказал Петя.
        - Умница! Все знаешь! - похвалила тетя Света. - Но почему он стоит здесь? На него падает солнце из окна. На холодильник не должно падать солнце! Срочно убираем его отсюда!
        Тетя Света налегла плечом на холодильник и, надрываясь, стала его раскачивать. Папа и мама переглянулись. Они не собирались трогать чужой холодильник, стоявший тут явно лет сто, - но что сделаешь, когда у тебя на глазах хрупкая женщина вот-вот заработает позвоночную грыжу, причем явно из лучших побуждений.
        Папа и Петя вдвоем навалились на холодильник и сдвинули его на метр в сторону. При этом они случайно забыли вытащить шнур, и от стены отлетела розетка. Кроме того, за холодильником не оказалось кафеля, а была просто крашеная стена.
        - Это мелочи! Кафель, не кафель! Мы здесь все переделаем! - утешила папу тетя Света. - И вообще для такой большой семьи этот холодильник слишком маленький и слишком шумный! Я предлагаю вот что… Мы его продадим, выбросим или отнесем в подвал! А вам я недорого, за чисто символические деньги отдам свой черный. Пришлю из Москвы контейнером.
        - В черном-черном доме стоял черный-черный холодильник… - тихо сказал папа.
        - Ты не понимаешь! Мой холодильник - профессиональный! - обиделась комбинирующая тетя. - Не холодильник, а громадная морозильная камера! Туда можно затолкать половину коровьей туши! Вы согласны?
        Папа осторожно заметил, что они не покупают коров тушами.
        - А вот это напрасно! Тушами много дешевле, а у тебя большая семья. Кроме того, можно заморозить много овощей и фруктов и есть их зимой! - сказала тетя Света.
        Мама, разумеется, сразу воодушевилась, что у детей будут витамины, и стала дергать за руку папу, который уже понял, что никогда не сдаст рукопись, потому что ему придется гоняться за теткиными морозильными камерами по всей стране. У тети Светы завибрировал телефон, который она, не выпуская, держала в руках, так как на него постоянно приходили сообщения, письма и уведомления из всевозможных соцсетей. Тетя Света строго посмотрела на папу, впечатывая в него светлую мечту о морозильной камере, и поднесла трубку к уху.
        - Встать лицом! - сказала она строго. И все Гавриловы пугливо встали к комбинирующей тете лицом, потому что было непонятно, с кем она разговаривает: с трубкой или с ними.
        - Как к чему? - продолжала тетя Света, глядя на всех сразу. - Лицо у тебя где? Молодец! Непрерывно помня, где у тебя находится лицо, иди в ту сторону! Пррр! Минуту! А куда ты лицом стоишь? Какие деревья? Срочно иди в другую сторону! Почему я ошиблась? Не путай понятия «лицо» и «голова»! На какой ты вообще улице? Давай начнем с этого!
        Тете Свете что-то ответили. Она кинулась к окну:
        - Вот-вот! Стой на месте! Я тебя вижу! Помаши мне рукой! Да, это точно ты! Замри и никуда не уходи!
        И тетя Света метнулась к выходу.
        - Кто это? - спросил папа, помогая ей открыть ворота, потому что замок открывался с рядом хитростей, порожденных его древностью.
        - Носильщик! Ну не совсем официальный носильщик, а так… - сказала тетя Света.
        - И где ты его нашла?
        - Я его нигде не находила! Молодой человек попросил у меня на автовокзале денег на сигареты, но я не поощряю бездельников, так же как я не поощряю таксистов! Я сказала, что он получит энную сумму, если донесет мой багаж! Дала ему ваш адрес, а сама пошла налегке!
        - А если бы он…
        - Исключено! Я забрала у него паспорт! И вообще меня никто никогда не обманывал! - тетя Света сказала это так грозно, что все Гавриловы почувствовали: чтобы обмануть тетю Свету, надо иметь очень много мужества. По улице-«восьмерке», цепляясь за кусты, в их сторону направлялся долговязый молодой человек. Руки у него отвисали под тяжестью немыслимого количества сумок. Каждые три метра он останавливался и приседал на корточки. Тетя Света дала ему деньги на сигареты, вернула паспорт, и носильщик ушел.
        - Да-да-да! - сказала тетя Света. - Я знаю, что вы хотите спросить! Как я все это провезла? У меня четыре места багажа! Каждый по пятнадцать кэгэ, а в самолет без доплаты можно всего двадцать! Но я натолкала все в вашу старую коляску, в пару пакетов и в сумку от ноутбука и пронесла с собой как ручную кладь!
        - А самолетную еду ты с собой взяла? - жадно спросила Алена.
        - Разумеется! - сказала тетя и, точно фокусник, колдующий с пятым измерением, достала из своей сумочки целых два контейнера с самолетной едой.
        - Это мой, а это моего соседа! Он отказался есть, потому что я запретила ему раскладывать столик!
        - Почему запретила?
        - Потому что мои ноги стояли на багаже, а он бил меня столиком прямо по колену! - отрезала тетя. - А соседка справа, очень милая женщина, кстати, отказалась от джема! А тут вот ложечки и салфетки!
        - А это что?
        - Наушники, - сказала тетя Света. - Подарок авиакомпании. Они там лежали в кармашке.
        - Наушники - это не подарок! Это кино в полете смотреть! - сказал Петя, восхищенный тем, что комбинирующая тетя свистнула в самолете наушники.
        - Разве? - холодно спросила тетя Света. - Раз лежит и не привязано - значит, подарок! Ну хорошо, я узнаю по Интернету и, если ты прав, на обратном пути верну!
        - А когда обратный путь? - заикнулся было папа, но мама так строго на него посмотрела, что он замолчал.
        Поселилась тетя Света там же, где раньше жил дядя Бубубу, а именно - в кабинете папы. На папином столе разместились ее планшет, плеер, электронная книга, нетбук, телефон и фотоаппарат, а папин ноутбук был вытеснен в другую комнату. Попутно тетя Света попыталась доказать, что ноутбук у папы старый и надо срочно его поменять или хотя бы обновить в нем некоторые программы, потому что современные, действительно талантливые и самобытные писатели работают «не в жалком заюзанном «Ворде», а в…», но папа, не дав ей договорить, вцепился в свой ноутбук и был оставлен в покое.
        Дети относились к тете Свете по-разному. Алена и Катя прилипли к ней как два магнита и вместе с ней хотели все преобразовывать, ремонтировать и ломать. Вика умело ускользала, потому что тетя Света мешала ей умирать. Ну сами подумайте! Ты без сил сползаешь на пол, чтобы показать, что тебе нереально помыть пять чашек, а в это время из комнаты через тебя тащат двухметровую стремянку или огромную дубовую столешницу, проточенную жуками, которую тетя Света собирается покрыть морилкой.
        Рита хохотала и постоянно ела, потому что тетя Света хорошо готовила. Правда, она требовала, чтобы ели только за столом, а руки детям мыла не мылом, а какой-то пшикалкой, после чего протирала их ватными дисками. Саша и Костя охотились за тетей Светой с пистолетами, выкрадывали у нее всякие булки и ели их под столом, чтобы не мыть руки, а тетя Света стучала по столу вилкой и грозила, что они никогда не вырастут достойными членами общества.
        Петя и папа бегали от комбинирующей тети по всему дому, потому что она, как только их видела, сразу подзывала к себе и строго говорила:
        - Мальчики, вы должны срочно вкопать на улице сваи и сделать беседку!
        - Зачем? У нас и земли нет. Аппендикс какой-то! - торопливо возражал папа. - И вообще, вы в курсе, что тут все не наше? Нас могут вот-вот отсюда выселить!
        - Спокойно, Николай! Не программируй себя на неудачу! Если правильно вкопать сваи, земля не нужна. Беседка будет наверху. Мы станем сидеть в беседке и пить чай!
        - Чай можно пить и на кухне.
        - Уж не знаю, где лучше воздух - у вас на душной кухне, где в аквариуме плавает вонючая черепаха, или в беседке, где открывается чудесный вид на глиняные крыши!
        Папа представлял себе длинный-длинный шест, на котором торчит беседка, а в беседке сидит комбинирующая тетя с двухлитровым термосом, любуется на крыши и каждую минуту отсылает фотографии в Инстаграм и Фейсбук.
        Глава шестнадцатая
        Рита мирит старушек
        Хотите не спать ночью? Посмотрите, какие у ваших детей статусы Вконтакте.
    Папа
        Тетя Света жила у Гавриловых всего две недели, а дом уже напоминал стройку. У папы получалось работать только урывками, прячась на чердаке с ноутбуком, где по его плечам и голове ходили голуби.
        Однажды он печатал текст и слушал, как на лестнице Петя уговаривает маму:
        - Не говори ей, что нам нужен шкаф!
        - Почему?
        - Она будет комбинировать! Я и так уже уроки в ванной делаю, потому что повсюду ремонт!
        Тетя каким-то чудом через три стены уловила слово «шкаф», и в ее сознании запустилась сложная цепочка из множества звеньев.
        - Да-да-да! Шкаф! - воскликнула она, возникая невесть откуда. - У вас вещи уже на полу лежат! Мы отдадим Пауткиным вашу полку для обуви, у них заберем пластиковые ящики для Федосовых, а они взамен отдадут вам шкаф Аркадия Петровича, который хранится у них на даче!
        - Это тот, который в дачный дом не затолкался? - осторожно спросила мама.
        - Да. И, по правде говоря, к Аркадию Петровичу он тоже не поместился. Но зато в него влезает абсолютно все!
        - Но он и к нам не войдет! Тут все узкое!
        - Это уже другой вопрос, как сделать, чтобы в ваш дом залез шкаф, в который помещается абсолютно все! - отрезала тетя.
        - Так, может, просто засунем наш дом внутрь шкафа и не будем заморачиваться? И кстати, до шкафа отсюда тысяча четыреста километров! Он что, по небу перелетит? - крикнул с чердака папа, забыв, что он прячется.
        - Это уже третий вопрос! А вопросы решаются по мере поступления! - отрубила комбинирующая тетя. - Все, Николай, едем! Теперь я знаю, где ты от меня скрываешься! Нужен твой автобус, чтобы перевезти корыто!
        - Какое корыто?
        - Строительное. Я договорилась с одним человеком. Мы перевозим ему ваше корыто для приготовления раствора, а он взамен отдает нам почти новую балконную дверь!
        - У нас есть балконная дверь!
        - У нее маленькая площадь остекления! Больше стекла - больше света! К тому же из-под нее дует! - И комбинирующая тетя начала победно спускаться по лестнице.
        - Я скажу! Я не могу! Я скажу! - донеслось из детской.
        Оттуда выскочил раскрасневшийся Саша и, подпрыгивая, задорно воскликнул:
        - Ты не тетя Света! Ты… ты… ты… тетя Мрака!
        Комбинирующая тетя остановилась и окинула Сашу сканирующим взглядом с головы и до больших пальцев на ногах.
        - Почему без тапок? Попрошу вернуться за тапками и во время их поиска составить внятную аргументированную речь, почему я тетя Мрака и кто внушает тебе такие мысли!

* * *
        К середине октября от комбинирующей тети подустала даже мама, любимый матрас которой, занимавший половину комнаты и вмещавший кроме мамы еще троих-четверых детей, променяли на диван, у которого было множество недостатков и всего два достоинства: он складывался и в его деревянное нутро дети незаметно могли наталкивать фантики и прочий мусор.
        - Зато теперь ваш дом выглядит прилично! Теперь вы можете без стыда приглашать в гости всяких философов! - сказала тетя.
        - У меня нет знакомых философов! А если бы были, философам плевать на матрасы. Они выше этого, - убито возразил папа.
        - Можно быть выше матраса, но нельзя быть выше дивана! - сказала тетя, одной фразой внося себя в ряды классиков.
        - Можно быть и выше дивана! - возразил папа.
        - Я слабая женщина! Мне тебя не понять! - сказала тетя Света.
        - Я так больше не могу! Давай ей скажем, что больше не надо ничего предпринимать! - сказал папа вечером, когда вместе с мамой они купали Риту и Костю.
        - Нельзя обижать человека, если он что-то делает из лучших побуждений! - вздохнула мама, пытаясь угадать детей по очертаниям, поскольку Костя набулькал столько пены, что она поднималась над ванной на полметра.
        На другое утро к Гавриловым приехал в гости дядя Бубубу. Он был на велосипеде, в тельняшке и в соломенной шляпе, а на ногах имел шлепанцы.
        - Простите, что я так надолго пропал! Я писал поэму о любви. Сюжет поэмы такой: драматург не хочет платить жене алименты. Точнее, он хочет платить их по минимальной ставке, как лицо творческое и без постоянных доходов. Жена, разумеется, против, что усиливает драматический конфликт!
        Все это дядя Бубубу выпалил, прыгая на одной ноге, потому что ему было лень слезать с велосипеда и он хотел закатить его так, но мешала перекладина железных ворот. Ставя велосипед, дядя Бубубу наткнулся на комбинирующую тетю, которая кувалдой вбивала в землю четыре железных стержня, чтобы повесить на них платформу для горшочка с плющом.
        - Здесь мне велосипед не нужен! - сказала тетя Света непререкаемым голосом.
        - Мотивы? - спросил дядя Бубубу, даже не поведя бровью.
        - Он мне здесь не нужен!
        - Это не мотивы. Это эмоциональная составляющая, - возразил дядя Бубубу.
        - У велосипеда грязные колеса!
        - Это субъективная составляющая. Где грань, отделяющая чистые колеса от грязных? Одна пылинка - это еще чистые, а две пылинки - уже грязные?
        - Здесь сто пылинок! И куча грязи! По лужам не надо ездить!
        - Экспертизу, пожалуйста! С четким разграничением грязи и пылинок! А также первоначального состояния двора! - насупившись, потребовал дядя Бубубу. Когда дядя Бубубу сердился, он никогда не кричал, а как-то чуть ссутуливался, прижимал подбородок к груди и начинал свое «бубубу».
        Комбинирующая тетя качнула в руке кувалду. Мама испугалась, что она сейчас шарахнет ею дядю Бубубу. Но вместо этого тетя Света махнула свободной от кувалды рукой и сказала:
        - Мы еще вернемся к этому разговору!
        Дядя Бубубу понял, что победил.
        - Валентин! - сказал он голосом триумфатора.
        - Светлана! - буркнула комбинирующая тетя.
        Мама мыла на кухне полы, и в дом входить было нельзя, поэтому тетя Света и дядя Бубубу отправились на площадку ближайшей школы. За ними увязались Рита, Костя, Саша и Алена. Алена была на роликах, потому что на площадке был хороший асфальт.
        Гулять с тетей Светой и дядей Бубубу было непросто, потому что они с непривычки очень волновались. Требовали, чтобы дети держали их за руки, не поднимали шишки, не перелезали через забор и вообще вели себя как маленькие лорды. У Саши дядя Бубубу конфисковал целый химический склад: истолченные таблетки глюконата кальция, стиральный порошок, подкрашенный растворенным в одеколоне фломастером; спички, стекла, шприцы без иголок и банку из-под витаминов, наполненную дохлыми жуками. Не забрал он только большую лупу и крайне удивился, когда, используя эту лупу и солнце, Саша вскоре взорвал найденную в кустах зажигалку.
        Катаясь на роликах, Алена оборачивалась и видела, как тетя Света спорит о чем-то с дядей Бубубу. Со стороны их общение - слов Алена слышать не могла - выглядело так. Дядя Бубубу крутил комбинирующей тете пуговицу на кофте и тихо тарахтел:
        - Бубу-бубу-бубубу!
        - Парарах-тарарах! - взрывалась тетя Света со звуком новогоднего салюта.
        - Бубубубубу-бу-бу-бу-бу!
        - Пух-пах!
        - Бубубубубубубубубубубубубубубу!
        - Пух!
        - Бубубуббубубубубубубубубубубубубубуббубу!
        - Ух!
        - Бубубубубубубубубуббббубубубубубубубубубубубубубу!
        И по тому, что «бубубу» с каждым разом становилось все длиннее, а ответные взрывы все короче, Алена заключала, что дядя Бубубу берет верх. А рядом стояли Костя, Саша и Рита и, открыв рты, смотрели, кто победит: носорог льва или лев носорога.
        Объехав очередной круг, Алена остановилась и присела на бровку, чтобы поправить в ботинке сморщившуюся стельку. Случайно получилось так, что она оказалась рядом с дядей Бубубу, который строго говорил комбинирующей тете:
        - Женщины - зло. Они все разбрасывают! Я первый раз женился из-за удлинителя!
        - Как - из-за удлинителя? - не верила тетя.
        - Просто. Одна девушка, занимавшаяся римским правом, попросила у меня удлинитель. Я ей его дал как честный благородный человек. Потом он мне стал нужен. Я напомнил ей три раза. Она все равно забывала. Тогда я к ней поехал, чтобы его забрать. У нее был ужасный беспорядок. Я стал убирать. Пока я убирал, она ухитрилась сломать себе мизинец. Мы повезли ее к травматологу, на нее чихнули в троллейбусе, и она заболела гриппом. И так до бесконечности! Я сумел вырваться только через восемь лет.
        - А удлинитель?
        Дядя Бубубу махнул рукой, показывая, что свой удлинитель назад он так и не получил. Он был очень сердит на женщин. Погуляв с детьми, тетя Света и дядя Бубубу вернули их домой.
        - Какие-то они подозрительно чистые. Вы что, в кафе сидели, что ли? - удивился папа.
        - Нет! Мы гуляли кругами, заложив руки за спину! - сказал Саша.
        Папа вопросительно посмотрел на дядю Бубубу. Дядя Бубубу смущенно крякнул. Комбинирующая тетя отправилась отвечать на почту, потому что, пока она гуляла, ей пришло восемь писем, из которых четыре были важными.
        - Интересная женщина! Очень четко формулирует свои мысли. И у нее множество разных идей, - похвалил дядя Бубубу.
        - Зашкаливающе много идей, - согласился папа, но дядя Бубубу иронии, кажется, не уловил, потому что кивнул очень серьезно.
        Зато сам дядя Бубубу комбинирующей тете не понравился. Она заявила, что этот Валентин - самодовольный тип, а она ненавидит самодовольных типов.

* * *
        Вечером старшие дети делали уроки, а младшие им мешали, и поэтому папа взял Риту, Костю и Сашу на прогулку к морю. Всю дорогу Костя и Саша дразнили Риту, говоря, что у нее некрасивые сандалики. У Риты вообще не было никаких сандаликов, а были легкие ботиночки, но Костя и Саша обнаружили, что, когда Рите говоришь, что у нее некрасивые сандалики, она злится и гоняется за ними.
        Больше всего их веселило, что сама Рита дразнится одним способом бесчисленное количество раз и никак не может сообразить, что ее дразнят именно потому, что она дразнится.
        Под конец папа сделал Косте и Саше суровое внушение, а Риту посадил к себе на плечи, чтобы она не слушала «всяких глупостев». Гуляя, они оказались у дома, в котором жил дядя Бубубу. Рита узнала дом, стала показывать на него пальцем, кричать и всячески сообщать папе, что вот смотри, это же тот самый дом! Услышав ее голос, в окне второго этажа возник дядя Бубубу и пригласил Риту к себе в гости, пообещав, что он за ней присмотрит.
        Рита, разумеется, сразу согласилась, потому что в руках у дяди Бубубу была булка, а Рита не ела уже целый час и потеряла много энергии во время дразнения. Папа спустил Риту с плеч, она забежала в подъезд и стала подниматься по лестнице.
        На первом этаже у своей квартиры стояла нижняя старушка. Увидев, что маленькая девочка одна поднимается по высоким ступенькам, старушка протянула ей указательный палец и стала помогать. Вместе с Ритой они поднялись на второй этаж, а там дверь оказалась открытой и на пороге стояли верхняя старушка и дядя Бубубу.
        Нижняя старушка никак не ожидала, что маленькая девочка, такая упитанная и приличная с виду, окажется из неприятельского лагеря. Ей стало неудобно, она покраснела и попыталась убежать, но Рита не отпускала ее палец и тянула в квартиру. Нижняя старушка замерла, но Рита, упираясь обеими ногами, тащила как трактор. Вырывать палец нижняя старушка постеснялась, а верхняя старушка постеснялась прогонять старушку снизу и поневоле пригласила ее на чай.
        Нижняя старушка подумала, что вот она будет пить чужой чай, а ей потом скажут, что она нахлебница и у нее своего чая нет. Она побежала к себе домой и принесла плетеную корзинку с выпечкой. А старушка сверху тем временем выставила множество паштетов, копченых куриных ножек и других вкусностей.
        Поначалу обе старушки дичились и смотрели друг на друга как мафиози из враждующих кланов, но между ними сидели Рита и дядя Валентин, ни на секунду не прекращавший своих «бубубубу».
        Мало-помалу старушки успокоились и, перестав обмениваться колкостями, взялись кормить Риту. Рита взяла в одну ручку ватрушку, в другую - бутерброд с паштетом и откусывала от них по очереди, а чай вообще не пила - потому что какой смысл пить чай, когда есть паштет и ватрушки?
        К концу обеда старушки настолько примирились, что дядя Бубубу уговорил их отозвать свои иски. И старушки согласились. В конце концов, они были знакомы больше сорока лет и все это время жили в одном подъезде.
        - А потолок? - вспомнила нижняя старушка.
        - А за потолок я сам заплачу! Я же живу здесь просто так, и мне неудобно! - сказал дядя Бубубу.
        - Нет! За потолок заплачу я. Потому что это я затопила! - сказала верхняя старушка. - Но заплачу только за штукатурку, без всякой там покраски, и ни копейкой больше!
        Но тут дядя Бубубу опять развел свои «бубубу», потому что ощутил, что тема становится скользкой и старушки легко могут рассориться.
        Когда через полтора часа, погуляв с Сашей и Костей, папа вернулся за Ритой, дядя Бубубу уже преспокойно писал свою алиментную поэму, а Рита уже была на улице. Она гуляла вместе со старушками, которые держали ее за руки.
        Нижняя старушка была маленькая и круглая. Верхняя - большая, суровая, с ядовито накрашенными губами и ярко-рыжими волосами. Между старушками Рита казалась кнопкой. Но в конце концов, это именно она их примирила.
        Глава семнадцатая
        Сердце и дрель
        - Лично я любого ребенка сердцем бы отследила! Глазами бы не видела, а сердце бы подсказало, что он что-то не то делает! - заявила тетя Света после того, как Рита у всех на глазах с грохотом свалилась со стула и никто не успел ее поймать.
        - Сердцем? Ну-ну… Оглянись! - сказал папа.
        Комбинирующая тетя оглянулась. За ней стоял Костя с электродрелью в руках, в которую было вставлено очень большое сверло, и целился в нее как из автомата. Тетя Света подпрыгнула на полметра:
        - Ты все это видел и молчал?! Он меня чуть в стену не всверлил!
        - Не всверлил бы. До розетки у него тридцати сантиметров шнура не хватило!.. А теперь смотри туда!

        Тетя Света повернулась уже намного стремительнее. Саша стоял у стола и хладнокровно поливал зеленкой кусок шоколада.
        - Микробов убиваю! Я его уронил! - объяснил он.
        Тетя Света вырвала у него шоколад и, испачкав зеленкой руку, с омерзением выбросила его в ведро. Саша, которого папа подхватил поперек туловища, бросался на тетю с кулаками и сквозь слезы кричал:
        - Ты не понимаешь! Ты глупая! Зеленка убивает девяносто два процента микробов!
        - Где он этого набрался? - подозрительно спросила тетя.
        - Андрей, - объяснил папа.
        - Что «Андрей»?
        - Наш череззаборный сосед Андрей. Они вместе мастерят атомную бомбу. У тебя, кстати, случайно нет обогащенного урана?
        Тетя Света вздохнула и, покрутив пальцем у виска, сказала:
        - Вы все, Гавриловы, немного того! Если бы у меня были дети, то, во-первых, не больше двух. А во-вторых, это были бы воспитанные дети, которые не ходили бы с дрелью, не лизали качели и не убивали бы микробов зеленкой!
        Мама сидела за столом и, слушая разговор, заправляла в лобзик новую пилку. Она только что закончила абажур из дерева, но у нее что-то не состыковалось, и потребовался лобзик.
        - Как-то ты регулярно заговорила про детей! И вообще стала мягче и ленивее. Мы уже неделю не двигали ночами шкафы. Даже, знаешь, непривычно! - сказала она.
        Тетя Света вспыхнула. Она и правда изменилась. Недавно Вика, делавшая допоздна математику, спустилась вниз и увидела, что тетя Света стоит у кухонного уголка на коленях и плачет, а мама гладит ее по рукам и по волосам и что-то говорит, говорит. От удивления Вика застыла с разинутым ртом и забыла, зачем спускалась.
        Но сейчас комбинирующая тетя не была склонна плакать. Она была настроена по-деловому:
        - Ерунда, Аня! Вам, кстати, котел надо менять! Он когда вспыхивает, пламя в первую секунду - до середины кухни! Я себе брови обожгла!
        - Так можно же лицом туда не лезть. Спичка зажигается на вытянутую руку, - сказал папа.
        - Чушь и бред! Буду я у какого-то котла спрашивать, куда мне лицом лезть! - фыркнула тетя.
        Из-под стула ей откликнулся Ритин щенок. Щенок еще не знал, что он Ритин, и, приставая ко всем без исключения, острыми, как гвоздики, зубами хватал всех за носки и колготки.
        В стекло постучали палкой, просунутой сквозь шиповник. Это пришел дядя Бубубу. Ему открыл Петя. Дядя Бубубу был в шлепках и майке, но почему-то с бабочкой на шее.
        - А где Светлана? - спросил он у Пети. - Мы договорились пойти в восточное кафе. Говорят, там делают пельмени размером с ноготь!
        Петя ушам своим не поверил, потому что считал дядю Бубубу скрягой, который способен ходить в кафе только за чужой счет, маскируя это под деловой ужин с клиентом.
        - Я сейчас иду! - крикнула тетя Светлана через окно.
        - Да-да! Жду! - ласково отозвался дядя Бубубу.
        В нем проснулся поэт. Поэт стал нюхать цветочки и умиляться небу. Потом увидел чайку и растаял:
        - Ах! Чудная белая птица! Прекрасные крылья! Чайка - это символ свободы, Чехова, Художественного театра! Кстати, что она тут делает?
        - Мусорные мешки расковыривает. Кто-то рыбу тухлую выбросил! - сказал Петя.
        - Ах-ах-ах! Как мило! - восхитился дядя Бубубу, в восторге замахал руками, и поэт в нем подпрыгнул до самой крыши.
        Кто-то засигналил с улицы.
        - О, такси! - сказал дядя Бубубу.
        - Вы едете на такси?
        - А ты предлагаешь, чтобы я вез женщину на багажнике велосипеда? Мне сорок лет! Я член литфонда. И почетный работник юстиции. Да что же он сигналит? Пошли посмотрим!
        Таксист вылез из машины и сидел перед ней на корточках, что-то разглядывая и изредка привставая, чтобы в очередной раз нажать на гудок. Заметив дядю Бубубу, он стал ворчать, что поцарапал машину, когда продирался через кустарник на эту проклятую улицу. Его о кустарнике предупреждали? Нет! За это он возьмет дороже. В дяде Бубубу мгновенно уснул поэт и проснулся юрист:
        - Прекрасно! У вас есть лицензия на перевозку? Как не с собой? Вы передали свой документ другому лицу?
        Присмиревший таксист втянул голову в плечи, спрятался в машину и стал играть в игру «Меня не трогать! Я в домике!».
        Тетя Света появилась только через пять минут, и не одна. На руках у нее была счастливая Рита, держащая в руках самый большой телефон тети, а за ней, как два солдата, шли Костя и Саша, выдиравшие друг у друга тетин же планшет.
        - Они идут с нами? - удивился дядя Бубубу.
        - Конечно! - подтвердила тетя Света. - Дети сегодня не гуляли, а Аня хочет помыть голову!
        - А с детьми нельзя помыть голову? - уточнил дядя Бубубу.
        - С этого места, пожалуйста, подробнее. Расскажи, как ты это видишь, в малейших деталях! - попросила тетя Света очень вежливо.
        Дядя Бубубу быстро спрятался к таксисту в машину, и теперь они уже вдвоем стали играть в игру «Меня не трогать! Я в домике!». Тетя Света и дети погрузились в машину. Таксист угрюмо поехал через колючие кусты. На его лице было написано сильное желание поворчать. Когда это желание добралось до речевого аппарата, комбинирующая тетя радостно воскликнула:
        - О! Еще один наш! Остановите!
        «Еще один наш» оказался Аленой. Алена возвращалась со школьной площадки с двумя близнецами и громко хохотала:
        - Ха-ха! Мелочь! Ха-ха-ха! Козявки!
        Мальчики сердито пыхтели, не зная, что возразить.
        - Залезай к нам! Что у вас тут такое? - спросила тетя Света, когда таксист остановился.
        - Тшш! Я им сказала, что мне девять лет! - зашептала Алена, сдвигая с сиденья Костю.
        - А тебе сколько?
        - Тшш! Нисколько! Они оба на три месяца меня старше! Поехали!
        Таксист запетлял по узким улочкам старого татарского города, на многих из которых едва разминулись бы два ослика с поклажей.
        - Перекресток, перекресток! Мы с Катей видели, как красному человеку здесь руку и ногу отрезало! - вдруг закричала Алена.
        Костя и Саша навострили уши, а тетя Света торопливо сказала, что не надо рассказывать детям все эти ужасы.
        - Почему ужасы? Просто у светофора половина лампочки перегорела! - удивилась Алена.
        В старом городе они с полчаса погуляли, а потом отправились в кафе, которое размещалось во вросшем в землю доме, где ничего не менялось уже лет триста. Съев по большой порции пельменей, Саша и Костя опьянели от сытости и начали безостановочно болтать, причем несли зашкаливающую ахинею. Дядя Бубубу даже позвал официантку, чтобы спросить, обычным ли способом была приготовлена еда.
        - А! Ерунда! Они всегда так после еды! Папа говорит, что у них кровь отливает от головы к желудку! - заявила Алена.
        Костя оставил в покое Сашу и дразнил Риту.
        - Рита, ты глупая! - говорил он.
        - Нет! Не гупая! - кричала Рита.
        - Толстая!
        - Нет! Не тосая! - еще громче кричала Рита.
        - Рита, ты красивая!
        - Нет! Не касивая! Не касивая! - возмущалась Рита, не замечая, что хитрый Костя изменил тактику.
        Но возмущалась она недолго, потому что уснула тут же на восточном диванчике. Но несмотря на это, а может, именно поэтому, тетя Света и дядя Бубубу провели вечер хорошо и долго о чем-то разговаривали. И опять было похоже, что дядя Бубубу говорит непрерывное «бубубубубубубубу!», а тетя Света отвечает ему пушечными «тарарах-тах-тах!». Но эти «тарах-тах-тахи» были какие-то присмиревшие, точно артиллерия работала где-то очень далеко.
        Костя и Саша так и не поняли, что побывали в дорогом кафе, и ничего не запомнили, потому что весь вечер играли в планшет. И Алена тоже играла, пока не уронила телефон тети Светы в салат.
        - Понимаете, там был бесплатный Wi-Fi! - объясняла позже Алена.
        - А ты хоть видела, какая там лепнина на потолке? - разочарованно спросила мама, которой никак не удавалось побывать в восточном кафе.
        - Нет. Зато я стянула целую кучу зубочисток в форме шпаг! - сказала Алена.
        После возвращения из кафе тетя Света вела себя странно. Она металась по комнате, то и дело кому-то звонила, но бросала трубку. Начинала отвечать на письма и тоже не заканчивала, потому что не понимала, что пишет.
        - Ну что с тобой такое? - спросила мама.
        - Ничего! - быстро ответила тетя Света, но потом, не выдержав, подскочила к маме и срывающимся шепотом сказала: - Валентин сделал мне предложение!
        - И ты согласилась?
        - Я сказала, что подумаю, а теперь не знаю, сколько я должна думать и когда отвечать!
        Мама с папой понимающе переглянулись. Они знали, что тетя Света думает всегда очень быстро. А дядя Бубубу, напротив, думает гораздо медленнее. И поэтому тете Свете придется выждать хотя бы два дня, чтобы не прослыть торопыгой.
        - И что ты ответишь?
        - Конечно я отвечу «нет», - твердо заявила тетя Света. - Что я еще могу ответить? Мы совершенно разные люди!
        - Правильно! - весело сказала мама. - Абсолютно разные! Однозначно надо отказываться!
        Тетя Света недовольно посмотрела на маму.
        - Но он же страдает! - сказала она.
        - Разве? - спросила мама. - Я как-то не заметила!
        - Нет! Он страдает! - крикнула тетя Света, потому что ей было очень важно, чтобы дядя Бубубу страдал и она смогла бы чуточку его пожалеть.
        Катя и Вика, разумеется, узнали все уже через пять минут. Катя подошла к тете Свете и, не в силах сдержать любопытство, спросила:
        - А какое у тебя будет платье? Белое?
        - Нет, бежевое! Верх чуть светлее, - машинально ответила тетя Света и тотчас, опомнившись, добавила: - Я же скажу «нет»!
        - А туфли какие будут? - спросила Катя.
        Тетя Света махнула рукой и убежала от нее.
        - Вы, Гавриловы, невыносимы! Я вас на свадьбу не приглашу! Ну, может, несколько штучек самых спокойных детей, чтобы нести фату! - крикнула она издали.
        Глава восемнадцатая
        Ура! Шум!
        Мамы не должны бить детей и кричать на них, как бы сильно те их ни раздражали. Потому что когда детей бьют или кричат на них - дети инстинктивно бросаются искать спасения у мамы же. И это тупиковый расклад.
    Йозеф Эметс, венгерский философ
        Мама уехала на несколько дней в Москву. Утром следующего дня папа крадучись встал и осторожно сдвинул вместе Сашу и Костю, которые укладывались теперь с ним под предлогом, что им страшно. Сдвигал же их папа потому, что, сдвинутые, они чувствовали рядом что-то теплое и считали, что рядом лежит папа. Если же не сдвинуть, через какое-то время кто-нибудь обязательно просыпался и начинал бродить по дому, разыскивая взрослых.
        В полной темноте, подсвечивая себе лишь экраном телефона, папа пошел работать. Было темно и холодно. В неосвещенной комнате слышались непрерывные шорохи, писки, шуршание бумажек и короткие яростные свары. Это огромный крыс Шварц с толстым, как безымянный палец, хвостом, воспитывал своих жен. Крысам откликались просыпающиеся попугаи. Еще через полчаса, когда за окном слабо забрезжил рассвет, к крысино-попугайному хору добавились непрерывные высокие мелодичные звуки. Это, требуя еды, повизгивали морские свинки.
        Кутаясь в плед, папа сварил кофе, сел перед компьютером и стал работать сразу в трех окнах, в каждом из которых жила своя отдельная глава или сюжетная линия. В семь у папы в телефоне зазвенел будильник. Он поднялся по лестнице, и, пока он поднимался, наверху срабатывали все новые будильники. Все с разными мелодиями, а некоторые даже с паровозным гудком. Это были уже детские будильники на телефонах, смартфонах и планшетах.
        Будильники старались изо всех сил, но все равно никто не просыпался. Папа бегал и сердился, сдергивая со всех одеяла, и монотонно повторял: «Школа-школа-школа!» Изредка кто-нибудь из детей привставал на кровати, смотрел на папу ничего не видящими глазами и опять откидывался на подушку.
        Наконец проснулась Вика, за ней Катя и Алена, и тут папа уже спустился вниз, зная, что дальше все пойдет своим чередом. Он промыл, залил водой и поставил на плиту гречневую кашу, которую ценил за то, что ее можно есть в любом виде: с молоком и без молока, с сосисками и без сосисок, с сахаром и без сахара. И даже через двое суток после приготовления гречневая каша была вполне себе съедобна.
        Было слышно, как наверху дети кричат друг на друга:
        - Выключи свой будильник!
        - Да не могу я! Он не выключается!
        - Ну тогда хоть под матрас засунь!
        Где-то в процессе общего шума Костя подрался с Сашей, а потом подошел к зеркалу и, задрав майку, принялся деловито изучать свою грудь. Когда-то мама сказала ему: «У тебя черное сердце, когда ты дерешься!» И теперь, подравшись, Костя всегда задирал майку, смотрел, а потом кричал: «Не черное! Не черное!» Но все равно было заметно, что этот вопрос его тревожит.
        Крикнув несколько раз «Не черное!», Костя на всякий случай вернул на место обувь, которую разбросала Рита, подошел к папе и шепотом спросил:
        - А теперь у меня сердце красное? Посмотри! - И, не дождавшись ответа, быстро убежал.
        Наконец папа довел главу до поворота, где можно было безопасно прерваться. Он посадил Костю и Риту на велосипед и отвез в детский сад, где толпа мам, горячась, обсуждала, что покупать на день рождения воспитательнице: шампунь или вазочку. Пока папа пытался улизнуть от обсуждения, дети ушли в школу и прицепом забрали с собой Сашу. С ними вместе в школу шагали Нина, Андрей и потеряшка Серафим, тихий мальчик с длинными пшеничными волосами, которого Нина вела за руку, чтобы он вообще добрался до класса. Андрей шел рядом с Сашей и авторитетно рассуждал, что школа хуже садика, институт хуже школы, работа хуже института, семейная жизнь хуже работы, а хуже всего пенсия, после которой надо уже и помирать. Саша важно кивал, соглашаясь с ним.
        На крыльце школы Нина спохватилась, что Серафим не взял с собой рюкзак с учебниками, и, крича на него, бегом потащила его домой. Серафим несся за сестрой, на бегу ухитряясь задирать голову и смотреть на небо. Уже на обратном пути обнаружилось, что во время бега он потерял ботинок и не помнит даже, в каком месте тот соскочил.
        Вернувшись из садика, папа походил по кухне, удивляясь тишине, прерываемой лишь мерными ударами по стеклу. Это, стукаясь панцирем, плавала в аквариуме черепаха. Папа некоторое время осмысливал непривычную тишину, а потом осознал, что дома он ОДИН-ОДИНЕШЕНЕК.
        Наконец-то! Какое счастье - писать книгу, когда тебя не дергают! Когда не грохочет мультиками компьютер и никто не ноет в ухо! Когда в доме ТИШИНА! Теперь-то у него появилась возможность работать!
        - Вот! - вслух сказал папа Гаврилов, обращаясь к черепахе. - Давно пора!
        Потирая руки, папа еще немного походил, мечтая, как сейчас потрудится, и сел к компьютеру. Написал строчек пять, но почему-то застрял и сварил себе кофе. Потом написал еще строчки две, сделал бутерброд и удалил строчек десять. Потом опять встал и принялся ходить, пытаясь понять, почему ему не работается.
        Что-то было неправильно. Но что?
        Папа покормил черепаху. Поменял опилки у морских свинок. Отсадил в свободную клетку крыса Шварца. В отдельной клетке Шварц тряс решетку и верещал как заключенный в темницу тиран.
        - Вот так! Я буду писать! Трудиться я буду! А вы свободны, женщины Востока! - сообщил папа женам Шварца и вернулся к компьютеру.
        И опять ему не работалось. Сначала папа удалял отдельные слова, потом предложения, затем абзацы, а под конец едва не удалил целую сюжетную линию.
        Но тут он спохватился, что сейчас удалит всю книгу, и торопливо поднялся. Из крысиной клетки доносились ужасные визги. Оставленные без тирании Шварца, его жены передрались между собой и стали воровать друг у друга еду и детей. Одного из крысят они ухитрились засунуть головой между прутьями решетки, и, не появись папа вовремя, все закончилось бы плохо. Папа торопливо пересадил к ним Шварца. Разгневанный Шварц мигом задал всем своим женам трепку, забрал у них всю еду, задними лапами расшвырял детей - каждой жене примерно по равной кучке, и опять в клетке воцарился хрупкий семейный мир.
        Папа стал бродить по дому, собирая по углам забытые чашки. Но и в пустых чашках вдохновения не обнаружилось. Он поднялся к голубям и шуганул их веником, надеясь, что они поднимутся в небесную безграничность, но голуби обленились и, едва отлетев от дома, вернулись на чердак. Пришлось папе снова пускать в ход веник.
        - Вот вы какие! Заелись! - сказал голубям папа. - Вы прямо как люди! Чтобы заставить вас летать, кто-то должен непрерывно колотить вас веником!
        Он насыпал голубям пшеницы и опять попытался работать, но даже не дошел до ноутбука, почувствовав, что бесполезно. Не зная, чем себя занять, он перемыл всю посуду и фломастером написал на холодильнике «Ну как?», поставив внизу дату.
        Это была «временная бомба» - робкая попытка папы сегодняшнего протянуть руку папе завтрашнему, который уже все будет знать. Таких временных маячков у папы было по всему дому десятка два. Папа постоянно забрасывал их себе, когда долго не выходили книги или больше двух лет не рождались новые дети.
        Так папа Гаврилов промаялся до часу дня, а потом ему пришлось идти за Сашей. В два явился Петя, вернулись Вика, Катя и Алена, и дом наполнился шумом. Что-то падало, грохотало, лезло в холодильник, ставило разогревать суп, ворчало, взгромождалось на табуретки, отыскивая Катины заначки.
        Петя бродил по дому и, вознаграждая себя за то, что все утро притворялся в школе приличным человеком, трогал все смартфоны, планшеты и компьютеры. Обновлял, менял системы, подключал и отключал от Wi-Fi, ограничивал доступ, запароливал. Алена и Катя стонали, потому что Петя поставил программу, каждые десять минут выбрасывающую их из Интернета, и требовал за каждый следующий вход в Сеть что-нибудь вкусное из их тайников.
        В половине шестого папа привез из сада Костю и Риту и стал разрабатывать Косте левую руку, потому что, хотя мамы не было, левая рука-то никуда не делась. Костя повторял, что левая рука ему не нужна, у него правая сильная, и пытался сбежать.
        - Женский подход - делать все по схеме! - сказал папа. - А мужской подход…
        - …вообще ничего не делать! - влезла Катя.
        - Нет! Мужской подход - творческая импровизация! - оспорил папа и, предложив Косте поиграть в пиратов и пленников, прикрутил его правую руку веревкой к туловищу. Левую же руку папа, как невнимательный пират, прикрутить забыл. Теперь, чтобы освободиться, Косте нужно было развязать узел левой рукой. Пропыхтев пятнадцать минут, он с этим справился и потом очень гордился собой.
        - А вот я развяжу любой узел! - сказал Петя и велел Косте и Саше себя связать.
        Они его связали, и Петя, разумеется, легко освободился. Тогда Петя стал требовать у Алены и Кати, чтобы и они его связали, и тоже освободился.
        - Теперь ты! - сказал он Вике, и Вика связала Петю таким количеством мелких узелков, что он уже не освободился и стал кричать, что она связывает неправильно, только веревку портит, и разводить другую похожую критику.
        Пока все связывали Петю, папа машинально проверял, работает ли у остальных детей левая рука, и очень удивлялся, что работает. Например, Саша даже ухитрялся пропеллером прокручивать между пальцами левой руки карандаш, потому что так делал в кино один метатель ножей.
        Костя соскучился и стал баловаться. Все-таки бедняге было непривычно без мамы, которая занимала его лепкой из глины, аппликацией и много чем еще. Саша ходил в велосипедном шлеме, потому что Костя бил его по голове ботинком.
        - Не больно! Не больно! - кричал Саша и сам подставлял шлем, пока Костя не попал ему по носу. Тогда Саша вырвал у него ботинок и быстро куда-то с ним убежал. Нашли ботинок только через час - в морозильнике. Это была страшная месть Саши. Правда, Саша уже не помнил, что это он его спрятал, и удивлялся не меньше остальных.
        Костя продолжал вредничать. Он хватал у девочек вещи, куда-нибудь их засовывал и не говорил куда. Вика попыталась поговорить с ним по-хорошему:
        - ТЫ БРАЛ МОИ ВЕЩИ? Скажи, пожалуйста!
        - «Пожалуйста»! - хитро повторил Костя.
        Вика отправилась жаловаться на Костю папе.
        - Он глупый! Давай включим компьютер, пусть прилипнет к нему и зомбируется! - закричала она.
        - Нет. Лучше почитай ему, - сказал папа.
        Вика поворчала, а потом перебросила Костю через плечо и потащила его в комнату читать. Вместе с Костей наверх отправился и Саша, хотя Вика несколько раз ему напомнила, что он за ней не закреплен и пусть идет к Кате. Но Саша к Кате не пошел, да Катя вскоре и сама пришла - якобы для того, чтобы искать что-то у себя в столе. Очень скоро стало ясно, что она ничего не ищет, потому что она разлеглась на туристическом коврике за шторкой и тоже слушала, как Вика читает. А потом совсем осмелела и принялась поправлять ударения:
        - Дерёвня! Не «позв?нишь», а «позвон?шь»! Не «шинэль», а «шинель»!
        Тем временем Петя настраивал роутер и никак не мог его настроить, хотя раньше делал это десятки раз. Он и в инструкцию залезал, и менял настройки - все было бесполезно. Рита прыгала рядом и, что-то оживленно болтая, рвалась помогать.
        - Пусть она уйдет! Она мне мешает! - уронил Петя с королевской небрежностью. Кто был он - и кто Рита! Толстый животик в натянутых до груди колготках.
        Но Рита не уходила. Она подпрыгивала и что-то пыталась сообщить, но слова путались.
        - Нет, ну вы видели эту мелочь? Спорю на миллиард, что она его не починит! Тут разбирать все целиком надо! - воскликнул Петя, откидываясь на спинку стула.
        Тут Рита, продолжая что-то бубнить, протянула палец - и все увидели, что один из проводов в роутере вставлен не до конца. Никто этого не заметил, а Рита заметила. Так Петя проиграл Рите второй миллиард.
        Однако папа всего этого не слышал. Он сидел у себя в кабинете и быстро и жадно печатал. Мысли обгоняли одна другую, и пальцы едва успевали набирать текст. Изредка папа отрывался посреди предложения, и оно оставалось незаконченным, потому что мысль уже спешила дальше. Ничего, закончит потом.
        Зато теперь папа знал, что мешало ему работать днем. Для работы ему нужен был ШУМ, непрерывный, как звук морских волн. Да здравствует шум!
        Глава девятнадцатая
        Фото на память
        Субботним утром Катя, у которой накануне кто-то из оставшихся неизвестным карапузов залил компотом телефон, встала поздно и не с той ноги. Она пошаталась по дому, некоторое время постояла у стены, бодая ее лбом, и отправилась на улицу отыскивать беспорядки. Беспорядки Катя нашла довольно быстро. Под грецким орехом сидел Саша и начинял серой от спичек пустотелого солдатика. Рядом с Сашей на корточках притулились Андрей и Серафим.
        - Они меня заставляют в комнате убираться! А у меня вотанная манта сделанная! - жаловался Саша, подбородком указывая на руке крошечную точку.
        Серафим и Андрей со знанием дела посмотрели на его точку.
        - Не стоило тебе этого делать. Скорее всего, ты теперь заболеешь и умрешь… Но ты не волнуйся, в детстве умирать не страшно! - сказал Андрей.
        Серафим грустно закивал. Ему было жалко Сашу, всех жалко. Катя вечно закапывала своих умерших крысят и голубят где попало, а Серафим находил это место, клал сверху камешек, сидел рядом и о чем-то думал.
        Саше умирать не хотелось. Он огорчился, но не настолько, чтобы перестать начинять солдатика головками от спичек. Ему хотелось взорвать его так, чтобы он взлетел выше грецкого ореха.
        Катя стала подкрадываться, чтобы схватить Сашу за ухо. Но под ногой у Кати лязгнул лист железа. Серафим, Андрей и Саша вскинули головы и торопливо взлетели на забор.
        - Нечего тут бомбы мастерить! У себя мастерите! - крикнула Катя и вернулась домой, решив залезть в Интернет. Но и тут не сложилось. Перед компьютером она обнаружила Вику. Та сидела в социальной сети и десятками помещала себе на стену лошадей. Потом сама себе ставила лайки и любовалась.
        - Поставь мне лайк, а? Ну с твоего аккаунта! Позязя! - попросила она у Кати.
        - Не могу, - буркнула Катя.
        - Почему?
        - Забыла? Ты у меня в черном списке! Я тебя расфрендила и забанила! - напомнила Катя.
        Вика вспомнила и огорчилась:
        - А можешь меня снова добавить, а? Пожалуйста!
        - Я подумаю! - пообещала Катя и заглянула в папин кабинет.
        Там Костя и мама разрабатывали левую руку, которую уже разогрели озокеритом. Озокерит - горный воск. При закипании он булькает и воняет, а потом затвердевает и становится так похож на шоколад, что хочется его съесть.
        Теперь мама заставляла Костю брать мелкие предметы и бросать их в коробку. У Кости не получалось. Он пытался хватать предметы правой, но его правую руку мама крепко держала в своей. Костя злился и кусал пальцы левой руки. Ему хотелось поскорее все закончить. Разрабатывать левую руку он ненавидел. Зачем левая, когда можно все делать правой? Даже поднимать тяжелый стул и волочь его за собой к мультикам.
        Как-то мама даже загипсовала ему правую руку до локтя, чтобы Костя работал левой. Но Костя ухитрялся работать кончиками правой руки даже в гипсе. К тому же он быстро сообразил, что гипсом можно больно драться, и разгуливал по дому королем, разгоняя с дороги братьев и сестер.
        Катя стояла и смотрела, как мама и Костя воюют с маленькими фигурками.
        - Работай! Тебя никто взамуж не возьмет! - назидательно произнес кто-то за спиной у Кати.
        Катя обернулась. Это Алена подкралась и просунула в комнату голову. Вынести еще и Алену Катя никак не могла и, забыв, что только что прогнала Андрея и Серафима, перелезла через забор к Моховым.
        Все Моховы были дома. Даже папа Марат Мохов, что вообще-то случалось редко. Обычно с утра и до ночи он носился по городу и фотографировал свадьбы, школьников, детские сады, утренники и другие подобные вещи. Но иногда папе Мохову хотелось поработать с душой, потому что он был все-таки хороший фотограф, а не халтурщик, бродящий по пляжу с полуживой обезьянкой. Тогда он забрасывал всю поденщину, брал фотоаппарат и ехал в горы снимать пейзажи.
        Вот и сейчас у папы Мохова был такой период. Вернувшись, он лихим, но на самом деле очень осторожным движением ноги зафутболил под диван сумку со своим рабочим «Никоном» и достал со шкафа коробочку со старым японским объективом. Мама Мохова шестым чувством угадала из комнаты, где сейчас ее супруг и что он делает. Она оторвалась от Интернета и спросила:
        - Марат! Вы едете в горы?
        Она всегда называла мужа на «вы».
        - Да! - ответил папа Мохов, любуясь объективом.
        Объектив был размером с небольшое блюдце и на цифровые фотоаппараты устанавливался через переходник. Папа Мохов очень им гордился и утверждал, что он содержит то ли ртуть, то ли цезий, то ли что-то не менее опасное, и что если его уронить, всем будет очень весело. Как минимум придется обеззораживать весь дом.
        Катя и Саша стояли рядом и глазели, как папа Мохов любовно протирает объектив. Тот заметил это и весело сказал:
        - Японцы, понимаете, люди высокой цели! Это сейчас они на поток все делают. А лет сорок назад, если им нужен был объектив, они хоть дохлую кошку туда сунут, хоть цианистого калия нальют - лишь бы получился хороший объектив! А еще он очень капризный! Вот за что я его люблю!
        - Капризный? - повторил Саша.
        - Да! С электронными мозгами современных цифровиков он не стыкуется. Ну то есть вообще никак! Девять фотографий из десяти он тупо бракует, зато десятую делает совершенно гениально! Ну просто зачерпывает жизнь как тазиком! Всякие автофокусы, размывания - это все не про него!
        Дядя Марат постоял, задумчиво глядя на объектив. В нем медленно дозревала какая-то мысль:
        - Я хочу в горы поехать, но нет смысла ехать в горы сегодня. Пока автобуса дождешься, пока доберешься - совсем не то освещение будет. Ведь так?
        - Да, - послушно сказала Катя, понимая, что именно этого ответа от нее ждут.
        - Но снимать-то мне хочется СЕЙЧАС! - продолжал проводить свою мысль дядя Марат. - И вот что я придумал: я сфотографирую вашу семью, и именно этим объективом! Он не портретный, но это и интересно… У вас есть хотя бы одна общая семейная фотография?
        - Нет, - сказала Катя. - По кусочкам есть, а вместе всех никогда не соберешь!
        - Ну и отлично! Бери Сашу, пошли к вам!
        И дядя Марат резво перемахнул через забор. Спрыгивая, он бережно прижимал фотоаппарат к животу.
        Катя, настроение которой резко улучшилось, побежала всех звать. Мама, конечно, сказала, что не успела помыть голову и что она всегда плохо получается, но ее уговорили. Петя заявил, что сниматься не будет и что все это сюсю-муму и сентиментальщина. Но и его уломали. Алена помчалась за щенком. Что это за групповой снимок без щенка, который тоже член семьи? И черепаха Мафия член семьи, и крысы во главе со Шварцем, и свинки. И все должны быть на фотографии!
        Наконец все собрались, включая черепаху, свинок, крыс и голубей, которых раздали всем в руки, и дядя Марат принялся всех расставлять. Алена лезла вперед, Костя пытался трогать линзу фотоаппарата, Саша хотел в туалет, потому что, оказывается, он не знал, как у Моховых открывается туда дверь, а спросить постеснялся.
        - Подайте голос, кого здесь нет! Пусть тот, кого здесь нет, откликнется! Рита! - кричала мама. - Где она? Приведите кто-нибудь Риту!
        Кто-нибудь пошел приводить Риту, но пока кто-нибудь ходил, Рита обнаружилась у кого-то под ногами, зато кто-нибудь потерялся с концами. Но дядя Марат недаром часто снимал большие группы и проявлял невероятное терпение:
        - Нет, вы, конечно, не пожарная команда и не коллектив горбольницы! Те все птичку так ждут, аж умиляешься! Чистые души!.. Все смотрим на меня и не напрягаемся! Сейчас вылетит сто птичек подряд!
        - Зачем так много?
        - Иначе нельзя. Большая часть птичек все равно разлетится кто куда… Внимание! Пли!
        И дальше аппарат дяди Марата щелкал уже непрерывно. Дядя Марат то отбегал, то приближался, то вставал на одно колено, то вскидывал фотоаппарат над головой. Даже Петя, поворачивающийся затылком, несколько раз случайно попал в кадр, потому что неосторожно повернул голову, чтобы проверить, закончился ли этот дурдом. А через забор лезли все новые и новые дети. Перелез потеряшка Серафим, перелезла Нина, перелез Андрей, и даже их мама высунулась, чтобы грустно сообщить, что у нее завис компьютер.
        А дядя Марат все щелкал, выпуская все новых птичек. Рите надоело сидеть неподвижно. Она прыгала у папы на плечах и раскачивалась, а вместе с ней раскачивался и папа, потому что Рита умела раскачиваться так, что с ней вместе расшатался бы и бетонный столб.
        - А можно я встану так, чтобы мне солнце в глаза не било? - попросила Алена.
        - Можно, но тогда ничего не получится! Все идет к солнышку! - ответил дядя Марат.
        Эти простые слова, сказанные совсем по другому поводу, поразили папу Гаврилова. Он вдруг понял, что все действительно идет к солнышку и больше никуда и ни к чему. И потом еще долго стоя шептал:
        - Все идет к солнышку! Все идет к солнышку!
        А вечером позвонил городской телефон. Мама вздрогнула. Городской звонил у них редко. Друг другу же они чаще звонили на мобильный.
        - Алло! - сказала мама осторожно, и по тому, как вдруг напряглась ее спина и как вся она повернулась к окну, все ощутили, что позвонил хозяин дома, - потому что кто же еще?
        Все семеро детей и папа столпились вокруг мамы и притихли так, что слышно было, как скребется в клетке Шварц. Почему-то дети всегда улавливали, когда звонок был действительно важный. Когда же они чувствовали, что звонок не важный, то шум обычно стоял такой, что маме приходилось зажимать другое ухо пальцем, чтобы можно было хоть что-нибудь услышать, или убегать в ванную.
        Мама отвечала односложно, и из ее ответов было совершенно непонятно, чего именно старичок хочет и не пытается ли он выселить их из дома.
        - Все пропало! Я знаю, что все пропало! - громко сказала Алена.
        И именно в эту секунду мама повесила трубку и повернулась к ним.
        - Ну! Ну! Что?! - закричали все.
        Несколько секунд мама выдерживала паузу, но все уже видели, что глаза у нее сияют.
        - У его внучки родилась дочка! - сообщила мама. - Прадедушка очень рад и больше уже не хочет никуда уезжать! Говорит, что правнучка - просто вылитый он.
        - Что, тоже курит табак и стачивает ногти пемзой? - спросил папа.
        Мама махнула на него рукой, а Петя захохотал. А Алена стала бегать по комнатам, гладить стены и, целуя их, повторять:
        - Наш домик! Наш! Мы будем тут долго жить!
        А дальше был обычный суетливый день, но день счастливый, потому что мама, папа и семеро детей уже точно знали, что останутся здесь. Кто-то дрался, кто-то мирился, кто-то напустил в ванной воды на пол, кто-то ныл, что не будет делать уроки. У папы - работа, у мамы - беготня, стирка, посуда. Вечером мама, как всегда, читала малышам вслух.
        Потом началось долгое укладывание спать. Кто-то кого-то будил, кто-то вскакивал и начинал прыгать. Костя, о котором думали, что он уже спит, вдруг заявил, что хочет пить. Рита тоже пошла пить и захотела есть, и вечер продлился еще на полчаса.
        Но вот наконец чудо произошло и все уснули, включая папу, который, укладывая Сашу и Костю, и сам незаметно провалился в сон.
        Мама обошла все комнаты, на всех посмотрела, всех укрыла, у всех детей вытащила из ушей наушники и везде выключила свет. Потом осторожно спустилась по лестнице на первый этаж. Отыскала закопченный чайник и поставила его на газ. Чайник закипел со странным, немного смущенным звуком, с которым обычно бурчит в животе у культурных людей. Чайнику откликался котел, в котором что-то ухало и гудело. Чувствовалось, что чайник и котел хорошо знакомы и давно друг друга знают.
        Мама сидела на краешке стула, пила чай, грызла найденные в кухонном шкафчике очень твердые баранки и размышляла, что самое большое счастье любой матери - это когда все дома и все спят.
        notes
        Сноски
        1
        Memento mori (лат.) - помни о смерти.