Горячее солнышко. Рассказы Галина Николаевна Демыкина
        В книжку вошли рассказы из повести «Деревня Цапельки, дом один».
        Галина Николаевна Демыкина
        Горячее солнышко. Рассказы


        БАБУШКА
        Эта бабушка прямо молчун.
        Алёна раньше её не знала, хоть и жила в соседней деревне. А теперь вот приехала и удивляется. Проснётся рано
        - Доброе утро, бабушка!
        А бабушка:
        - Угу. Спи ещё.
        А сама печку топит, обед варит, песенку поёт:
        Ах, Шура-Шура-Шура,
        Разудала голова
        Да седая борода!
        И ухватом горшок как ухватит — да в печь его! Один посадит — к другому подбирается:
        Ах, Шура-Шура-Шура!..
        Получается, будто это печной горшок зовут Шура.
        Алёна смотрит, смеётся тихонечко, но ей хочется чтоб бабушка с ней поговорила.
        - Бабушка! А ты уже корову в стадо прогнала?
        - А как же!
        И опять молчок.
        Насыпала крупы в фартук, раскрошила засохший хлеб — и во двор.
        - Цып-цып-цып!
        Цыплята у бабушки уже большие, длинноногие, бегут, толкаются. Ошалелые какие-то. У Алёнкиной мамы цыпляточки ещё маленькие, жёлтенькие, а куры рябенькие.
        - Бабушка, ты мне обещала сказку сказать.
        - Скажу. Вот только все дела переделаю.
        - Я уже два дня у тебя живу, а ты всё никак не переделаешь.
        - Переделаю.
        Взяла старые варежки, ножик, пошла за огород. Там молодую крапиву срезает. Алёна — опять за ней.
        - Бабушка, это для поросёночка?
        - Для него.
        - Бабушка!
        - Ну чего тебе?
        Алёна уж прямо не знает, про что ещё спросить.
        - Бабушк, ты в лото играть умеешь?
        - О господи!
        - Нет? А в карты?
        - Ты пойди с Таней соседской поиграй, — вздыхает бабушка. — Смотри, девочка какая хорошая! И за мной тогда ходить не будешь.
        Будто Алёна ходит. Она и не ходит совсем. Просто ей делать нечего. А на Таню Алёна уже третий день смотрит. Эта девочка Таня всё время дразнится. Алёна ей ничего не говорит, а Таня выйдет на своё крыльцо и кончик косы к верхней губе приставит. Будто у неё такие усы. И Алёну пугает.
        И вот, пока крапиву рвали, она, эта Таня, тоже на свой огород пришла. Ходит за плетнём, большую морковку вырвала, говорит:
        - Здравствуй, бабушкин хвостик!
        Алёна покраснела, обиделась. Глянула из-за плеча. А девочка Таня морковину над головой подняла и с ней разговаривает. Не с Алёнкой, а с ней:
        - Как живёшь? Ты вкусная? Тебя так съесть или в суп положить?
        Нарочно говорит, назло. Она побольше Алёны, эта девочка Таня, и дразнится.
        Но вот, видно, бабушка устала. Разогнулась, сняла с головы платок, лицо вытерла.
        - Ну что, пойдём в избе приберёмся?
        - Приберёмся! — обрадовалась Алёна. Наконец-то дело нашлось.
        В избе бабушка дала ей веник:
        - Мести-то, подметать умеешь?
        - А как же!
        И пока бабушка рубила крапиву, доставала горшок из печи, поросёнку еду готовила, Алёна — раз-раз! — всю избу чистенько вымела. Потом тряпку нашла, со стола крошки собрала в горсточку.
        - Ну ты и хозяйка! — удивилась бабушка. — А я думала, ты маленькая, не умеешь.
        - А то. Я дома и картошку почищу, и луку с грядки принесу, я, баушк, всё могу. Потому что маме некогда. А тебе, баушка, есть когда?
        - Дак ведь я одна.
        - Ты, баушк, потому и молчун?
        - А?
        - Ты, говорю, потому и молчун, что одна?
        - Разве я молчун? — Бабушка обняла Алёну, засмеялась. — Ну-ка, пошли кашу-то есть.
        ЭТА ДЕВОЧКА ТАНЯ
        А под вечер пришла девочка Таня. Пришла и говорит:
        - Не скучно тебе тут? Пойдём ко мне в куклы играть.
        И пошли.
        У Тани три куклы. Одна в платьице, совсем ещё новая. Другая голыш. А третья тряпичная. Она уже перемазана вся. И нос, и щёки тоже. И платье старенькое.
        - Чур, мои будут две дочки, — сказала Таня. И взяла себе новую, в платьице, и тряпичную.
        Алёне достался голыш.
        - Как его зовут? — спросила Алёна.
        - Не знаю. Борька, наверно, — ответила Таня. — Пойдём с нашими детками гулять.
        Алёна сняла с головы платок, положила на него Борьку и завернула конвертиком: хочет — уголком платка прикроет ему лицо от солнца, а хочет — откроет, чтобы он вокруг поглядел. И песенку ему спела:
        Спи, мой Боря-мужичок,
        Повернися на бочок.
        А Таня смотрела-смотрела и говорит:
        - Зря я тебе Борьку дала.
        А потом ещё говорит:
        - Мою любимую дочку зовут Эльвира. А эту замарашку — Даша.
        - Ты её не любишь?
        - Нисколечко!
        - Ой! — удивилась Алёна. — Как же так?
        - Надоела она мне. Я её в лес заведу и брошу. — И бросила Дашутку в кусты, что росли возле дома. — Пусть её тут волки съедят.
        А Даша эта упала в траву и, наверно, заплакала.
        Таня и Алёна постояли у крыльца. Помолчали.
        - Она, может, у тебя баловница была? — спросила Алёна.
        - Да нет. Просто грязнуха-замараха.
        - Она, может, грубая?
        - Ничего и не грубая.
        - Наверно, она тебе не помогала?
        - Она мне обед варила, — сказала Таня. — И бельё на речке полоскала. А я её не люблю… Пошли отсюда.
        Она взяла Алёну за руку и повела в огород. В огороде у Тани росли красные маки.
        - Хочешь, доченька, цветок? — спросила Таня куклу Эльвиру. И сорвала ей большой мак.
        Но пока ножку ломала, весь красный бантик и осыпался. Таня бросила зелёную круглую головку, которая осталась на месте цветка, и сказала:
        - Эта Эльвира — всё только «дай» да «дай». А Дашутка меня прямо так любила, всегда перед бабушкой заступалась.
        - У тебя бабушка сердитая? — спросила Алёна.
        - Нет. Ей, бывало, что Даша скажет, то она и делает… Пойдём огурцы польём, мне бабушка велела. Гляди, солнце садится.
        В огороде стояла кадушка с чёрной водой. Алёна заглянула туда и увидела стриженую беленькую девочку с куклёнком-голышом. А рядом — ещё девочку, побольше, с тёмными косами. Красивую.
        Таня дала Алёне черпачок, а себе взяла лейку.
        - Набирай воды.
        Алёна зачерпнула. Девочки в бочке замутились, распались, только белые пятнышки от платьев на воде.
        - Ты очень-то не гляди, там водяной живёт, — сказала Таня. — Так и затянет в бочку.
        Алёна ничего не сказала и поскорее пошла с водой вдоль грядок лука и моркови следом за Таней. Одна луночка от моркови была свежая, утренняя. Это здесь Таня с морковиной разговаривала.
        «Не буду я с ней дружить, — подумала Алёна. — Нет, не буду».
        Земля на грядках была рыхлая и сухая. Листья вяло опустились, но плети были тугие, цепкие, и на них сидели крепенькие, пупырчатые огурчики.
        Девочки аккуратно лили под листья воду, чтоб не сбить огурцы. Алёна увидала, как Таня нагнулась, сорвала огурец и спрятала в карман платья.
        - А тебе не дам, — сказала она кукле Эльвире. — Дашутка одна там, в лесу, а ты за мою юбку держишься!
        Алёна носила, носила воду, черпала её и старалась не смотреть в чёрную кадку. А потом босым ногам стало холодно и плечам тоже. И солнышко ушло за болота, за лес.
        - Мне домой пора, — сказала Алёна.
        - Завтра приходи, — позвала Таня. — Да ты беги через огороды, здесь калиточка есть.
        И Алёна пошла. Она тихо поднялась по ступеням в избу, села с бабушкой ужинать. А потом вдруг вспомнила: «Дашутка-то как?» — и прямо холодно ей стало.
        Выбежала на улицу.
        - Ты куда? — крикнула вслед бабушка.
        - Я сейчас!
        Подошла к Таниному дому, а уже темно и кусты тёмные. Вдруг что-то там, в кустах, задвигалось, забелело… А потом ступеньки Таниного крылечка скрипнули, будто по ним поднимался кто-то. Подобралась Алёна к кустам, потянулась за куклой… а её и нет. Нет и нет. Только в Таниной избе дверь хлопнула.
        «Ну и хорошо, — подумала Алёна. — Может, я с этой девочкой Таней ещё буду дружить. Там посмотрим».
        ЖЕНЯ СОЛОМАТИН
        Алёна проснулась утром, а под окном Женя Соломатин. Стоит, босой ногой землю ковыряет. Алёна обрадовалась:
        - Женя! Ты откуда взялся?
        - Из Марьина…
        Этот Женя Соломатин очень медленно говорит, прямо не дождёшься. Он дома, в Марьине, по соседству с Алёной живёт. И они играют вместе.
        - Ты теперь тоже здесь, в Цапельках, будешь жить?
        - Нет, мы на покос… Полянки выкашивать…
        - Кто это «мы»?
        - Ну… мы… мужики…
        - «Мужики»! — передразнила Алёна. — Ты-то что, косил?
        - А то…
        - И получилось?
        Женя ничего не ответил, опять землю ногой немножко раскопал. Женя Соломатин врать никогда не будет. Раз говорит — косил, значит, так и есть. Только вот не получалось.
        Женя в этом году в школу идёт. Он большой. Он много чего знает. А говорит медленно.
        - Жень, заходи в избу-то, бабушка нас кашей накормит. Ты меня как нашёл?
        - Спросил…
        Бабушка Женю прогонять не стала, посадила за стол:
        - Давай, жених, ешь за двоих!
        - Бабушка! — удивилась Алёна. — Ты откуда знаешь, что Женьку моим женихом дразнят?
        - Так ведь вот догадалась.
        Женя поел, обтёр ладошкой рот и собрался уходить.
        - Ты чего ж так сразу? — заволновалась Алёна. — Мы бы в мячик поиграли.
        - Пора, — ответил Женя. — Я ведь при лошади. Обед на покос повезу.
        Обидно Алёне: ишь деловой какой! А бабушка и говорит:
        - Мы завтра сено сушить на этот покос пойдём.
        - А я, баушк? Возьми меня! — закричала Алёна.
        - Не проспишь, так и возьму.
        - А ты разбуди. Я мигом встану!
        ГОРЯЧЕЕ СОЛНЫШКО
        Утром бабушка подняла Алёну рано:
        - Вставай потихоньку. Сбираться будем. Ай отдумала?
        - Что ты, баушк!
        Алёна умылась в сенях у рукомойника, белые волосы частым гребнем пригладила.
        - На #769; вот платочек. Наденешь потом, — сказала бабушка. — И платье с длинными рукавами бери, руки-то не обгорели бы.
        - Зачем, баушк, я ведь и так всё по солнышку бегаю.
        - Слушай меня, уж я знаю.
        Поели они, попили молока — и в путь. Бабушка кошёлку с собой взяла — яиц положила, картошки, огурчиков. И вот уж шагают по лесной дорожке.
        Вскоре свернули в сторону и по мокрым болотным кочкам еле видной тропинкой выбрались к тому месту, где стояли шалаши косарей.
        Возле шалаша уже собрались женщины. Грабли, привезённые на телеге, лежали тут же. Кто-то заметил Алёну с бабушкой:
        - Ну вот, помощь пришла, теперь и начинать можно!
        Алёна оглянулась: Женьки нигде не было. Может, уехали косари? Потом, когда немного стихли женщины, услышала неподалёку:
        Вж-их! Вж-их!.. Это косили-выкашивали соседнюю лесную поляну.
        - Не разучились ещё! — похвалила бабушка. — А то всё машины да машины, мужикам и силу приложить негде.
        - Машины — оно хорошо, — подхватили другие, — да на наших полянах им не развернуться.
        - Ничего, пускай мужики кости разомнут.
        - Верно!
        Алёна боялась — не достанется грабель, разберут женщины. Они, как бы между делом, осматривают их, меняют, всё ищут получше. Но и Алёне остались одни. Ручка у них сухая, тёплая — на солнце нагрелась — и гладенькая, многими руками отглажена. Лёгкие грабельки, ничего.
        Выбрала Алёна рядок — раз граблями! Повезла к себе чуть повядшую, ещё зелёную, тяжёлую траву. А трава сбирается вокруг грабель, вон уж сколько!
        - Ты с мамкой-то сено сушить не ходила? — спросила бабушка.
        - Нет!
        - Ну, гляди тогда.
        Бабушка прихватила грабельными зубьями охапочку сена, приподняла и растрясла.
        - Видишь как? Понемножечку, чтобы солнышко каждую травинку достало…
        Подняла и Алёна грабли. А они тяжёлые стали от травы. Тряхнула ими — грабли пустые, а трава опять вся в кучке. Не высохнет так.
        - Ну, давай вместе, — сказала бабушка. — Положи свои грабли, берись за мои.
        Вместе хорошо пошло!
        - Уж ты и молодец! — похвалила бабушка.
        - А что, баушк, я смышлёная! Верно?
        - Ну иди теперь своим рядком.
        Алёнка пошла. И тоже всё получилось. Где поднять не может, так раскидает, чтоб трава сохла. Стала она бабушку догонять. А потом и перегнала. Дошла до конца поляны, а там уж женщины собрались.
        - Вот и полянку пораскидали, — говорят, — на другую теперь можно. — И Алёну хвалят: — Ладная ты у нас помощница. Не устала? Дальше-то с нами пойдёшь?
        Алёна рада.
        - А как же. Пойду! — и за ними следом.
        Потом оглянулась, а бабушка не управилась. Приустала, видно. Лицо рукавом вытирает.
        Стыдно Алёне. И как это убежать хотела? На похвалу польстилась?!
        - Мы с бабушкой вас догоним, — сказала Алёна женщинам. И пошла по бабушкиному ряду ей навстречу.
        Так они до обеда сено трясли.
        А солнышко горячее.
        Алёне жарко в платке да в платье с рукавами. А лицу, хоть ничего и нет на нём, ещё жарче.
        И грабли потяжелей стали, и спину заломило.
        Но вот по лесу задребезжало, застучало.
        - Обедать!.. — закричал кто-то.
        Другие, может, не знают — кто это закричал, только Алёна сразу распознала: Женин голос. Он обед привёз. На телеге, значит, ехал, один правил лошадью.
        Все сразу пошли к той поляне, где шалаши. А там на телеге бидон стоит. И Женька гордый такой. Всё возле лошади ходит, гладит, хлеб ей даёт. К Алёне не подошёл. И она не подошла. Села с. бабушкой в тени, за шалашом. Потом легла в траву, глаза прикрыла, а чуть-чуть все же глядит. Там небо почти белое — раскалилось. Травинки у горячих щёк тоже в небо подымаются. Птица пролетела высоко…
        Но как-то незаметно крутанулось колесо, небо внизу оказалось, в нём птица плывёт, а рядом песочек — разбегись да прыгай, как в речку! Разбежалась Алёна, вот сейчас забултыхается, нырнёт в прохладу. А Женя Соломатин (и откуда взялся?) говорит:
        «Нельзя здесь купаться… Здесь омуты…»
        И отпрянула Алёна. И проснулась.
        Уж не так ей жарко — отлежалась в тени. Рядом бабушка. Тоже, видно, заснула. А на земле стоит пшённая каша в мисочке. Пожалели женщины будить их, поесть оставили, а сами дальше пошли.
        Села Алена. Распрямила спину — ничего!
        Прислушалась. Тихо как! Только и слышно: пчела пролетит — жужжанёт, птица одна другой с ветки что-то крикнет. В деревне сроду такой тишины нет. А запах — травяной дух! Не сено ещё и уж не трава. Мёдом не мёдом, земляникой не земляникой пахнет. Алёна вспомнила, как Женя Соломатин ходил возле телеги, гладил лошадь, давал ей хлеба. И обрадовалась чему-то. Сама не знает чему, а только обрадовалась.