Библиотека / Детская Литература / Демиденко Михаил : " На Тихой Заставе " - читать онлайн

Сохранить .

        На Тихой заставе Михаил Иванович Демиденко
        Весёлая история о двух журналистах, которые по заданию редакции отправились в командировку на пограничную заставу.
        М. Демиденко
        На Тихой заставе
        Повесть
        Неожиданная командировка
        Говоря по правде, эта командировка была ожиданная, если так можно выразиться. В том смысле, что мы сами напросились с Мишей Ширмой послать нас на заставу. Очень нам хотелось посмотреть, как живут пограничники, как служат, охраняют границу, а потом написать об этом в газете. Я и название придумал для очерка, даже не одно - «Священные рубежи», «Здесь служат герои». Правда, заголовки не понравились главному редактору. Он сказал:
        - Придумай что-нибудь новое... у тебя не шапки[1 - Шапка - так называют в газетах заголовки.], а штампы. Работай, работай головой.
        Я немножко обиделся на главного редактора, но потом подумал и решил не обижаться - он прав.
        - Скорее пошлите меня на границу, - сказал я. - Тогда не будет избитых заголовков, а будет сплошная романтика подвига...
        Редактор поморщился:
        - «Романтика подвига». Тоже штамп. Старый, как... - тут редактор задумался. И я понял, почему он задумался. Потому, что он хотел сказать свежо, оригинально: «Старый, как...». Как что? Очень интересно у человека голова устроена, в ней откладываются определенные слова, определенные, как бы дежурные, фразы. Нужно, например, сказать: «Мудрый, как...» И тут же в памяти всплывают дежурные слова: «мудрый, как змей», «мудрый, как жизнь», в общем, что-нибудь в этом роде. Это и называется штампами. Их очень не любят в газетах. Из-за них газета получается скучной, серой, как асфальт. Если, конечно, так можно сказать, что газета серая, как асфальт.
        - Старый, как... - повторил главный редактор. Он не мог найти нужного, нового или, как говорят у нас, вкусного сравнения.
        - Как пень, - подсказал я. Кажется, неудачно, потому что главный редактор снова поморщился и странно поглядел на меня.
        - Старый, как море, - подсказал сбоку Миша Ширма.
        - Эх вы! - окончательно рассердился главный редактор. - Выходит, правда, нужно вас послать срочно к пограничникам, чтобы вы увидели жизнь...
        - Наяву, - сказал Миша Ширма.
        - В натуральную величину, - сказал я.
        - В общем, поедете сегодня! - приказал главный редактор.
        - Лучше на той неделе, - сказал Миша.
        - Да мы вообще, может, подождем, - отозвался я.
        - Поедете сегодня, - повторил твердо главный редактор. - С пограничниками я договорюсь. Идите выписывайте командировки, а я пошел звонить пограничникам по телефону.
        Это он правильно решил, потому что одно дело - приказать ехать на границу, совсем другое дело - ехать. Если пограничники не дадут «добро», лучше и не выезжать.
        Граница - штука серьезная, и туда без приглашения, сами понимаете, не пускают. На то она и есть граница, которая (эх, ладно, последний раз употреблю штамп), как известно, на замке.
        Сборы
        Журналист - человек, который умеет собираться в дорогу за пять минут. Иначе в газете лучше и не работать. Иначе ты ничего не успеешь и не сможешь написать. Газета выходит каждый день, и в ней рассказывается, что произошло по всей стране в этот день. А если ты будешь собираться в путь три дня, кому нужны такие новости? Никому. Поэтому у меня дома есть даже специальный портфель. Я его в Москве купил. В магазине «Ванда». Есть такой магазин. Портфель у меня напоминает чемодан. Туда даже подушку положишь - не будет заметно.
        Я пришел домой, взял портфель. В нем уже лежали рубашки, мыло и зубная щетка, блокноты, в общем, все, что понадобится в командировке.
        Потом я вызвал такси и поехал на вокзал. Там мы договорились встретиться с Мишей.
        У него багажа оказалось больше. И дело тут было не в том, что он не умел собираться в дорогу, просто он был фотокорреспондентом. А это значит, что ему в дорогу нужно брать, кроме всего прочего, не меньше двух фотоаппаратов (на случай, если один выйдет из строя), фотопленку, блиц и экспонометр. Такой маленький приборчик. Он всегда у Миши висит на шее, как медальон. Прежде чем кого-нибудь сфотографировать, Миша открывает крышечку прибора, нацеливается на человека и смотрит на шкалу.
        Мне всегда было интересно, зачем он это делает. Дело в том, что я фотографировать не умею.
        Миша объяснил:
        - Для того, чтоб знать силу освещения и поставить правильную выдержку.
        - Понятно, - сказал я, потом подумал и добавил: - Ты особенно не задавайся. Зато я умею водить машину, а ты не умеешь.
        Дорога
        В нашем городе до границы можно доехать на трамвае. Честное слово. Сел на трамвай, который идет в морской порт, прошел на причал, где швартуются иностранные корабли - вот тебе и граница, и если поднимешься по трапу на корабль, уже попадешь за рубеж. Но мы не поехали в порт. Мы поехали на настоящую заставу. Не на каком-нибудь трамвае, а на электричке.
        Целых полтора часа ехали. Устали даже. Миша Ширма всю дорогу смотрел в окно и напевал:
        - На границе тучи ходят хмуро...
        Песня-то хорошая, но если ее поют целых полтора часа, то даже самая замечательная песня надоест. Я не выдержал и сказал:
        - Миша, как ты думаешь, встретится нам хоть какой-нибудь нарушитель?
        - А зачем тебе нарушитель? - удивился Миша.
        - Интересно, - сказал я. - Я тогда, знаешь, какой очерк напишу! Как его ловили, как сказали: «Стой!» Очень интересно.
        - Ничего интересного нет, - ответил Миша. - Я хочу фотографировать пограничников, а не каких-то нарушителей. Еще пленку на них тратить.
        И он опять стал напевать песню про границу, где тучи ходят хмуро.
        - Миша, - сказал я, чтобы он хоть немного помолчал. - А почему у тебя странная фамилия - Ширма? За что тебя так назвали?
        - А твоя разве лучше? - спросил Миша.
        - Конечно, - сказал я. - Моя фамилия просто замечательная - Железкин. Очень редкая и звучная. Железкин! Я смотрел справочник телефонов: с такой фамилией в нашем городе живет всего три человека. И все - мои родственники.
        - Ладно, - сказал Миша. - Не хвастайся. Лучше приготовь билеты и командировку
        Вот это он правильно сказал, потому что в вагон вошли два железнодорожника и стали проверять билеты и разрешения на проезд. Оказывается, мы незаметно въехали в пограничную зону.
        Встреча
        Мы вышли на небольшой станции. Электричка дальше не шла. Станция нам понравилась. Очень она была опрятная, чистая, точно ее специально к нашему приезду выстроили. Но это было не так. Просто порядок здесь был образцовый, потому что рядом граница.
        У входа на вокзал стоял офицер-пограничник. Лейтенант. Мы направились к нему:
        - Простите, вы не нас ожидаете?
        - Вас, - сказал пограничник и поздоровался с нами за руку. - Зовут меня Геннадий Михайлович.
        - Ширма, - сказал Миша.
        - Железкин, - сказал я.
        - Отлично, - сказал лейтенант. - Я за вами на газике приехал.
        Воинское знамя
        Вторым пограничником, с которым мы познакомились, был шофер газика рядовой Саша. Мы сели на задние сиденья, Геннадий Михайлович - на переднее. Саша включил зажигание, и мы поехали.
        - Куда? - спросил Ширма.
        - В отряд, - ответил Геннадий Михайлович.
        Больше вопросов мы не задавали. И так было ясно. Отряд - подразделение погранвойск. Ему подчиняются заставы. Само собой понятно - прежде чем поехать на какую-нибудь заставу, надо вначале представиться главному командиру. Рассказать, что мы думаем делать на границе, какое у нас задание, что бы мы хотели увидеть и сфотографировать. А как же иначе? Мы - гости, обязаны уважать хозяев. У них ведь служба четкая, а если каждый корреспондент на границе будет фотографировать, что ему вздумается, совать нос, куда не положено, то пограничникам трудно будет службу нести.
        Саша лихо подрулил к штабу. Мы вылезли из машины, и, хотя с нами был лейтенант Геннадий Михайлович, часовой долго изучал наши документы. И обижаться на часового было нельзя - часовой лицо неприкосновенное, он подчиняется лишь тому, кто поставил его на пост, и приезжай тут хоть сам генерал, - если часовому не приказали пропустить генерала, он имеет право и даже обязан не пропускать. А мы с Мишей вообще два гражданских в кепочках, да еще на одном навешаны разные фотоаппараты, блицы, а на шее, как медальон, висит экспонометр.
        Наконец, часовой прочитал наши документы и разрешил пройти в штаб.
        Мы вошли... И оказались в большом зале. В конце зала стояло знамя. А около знамени замер часовой с автоматом на груди. С первого взгляда могло показаться, что часовой сделан из камня - он стоял навытяжку, по команде смирно. Очень трудно так стоять. Пост у знамени во всех воинских частях называется постом номер один, то есть самым важным, самым ответственным. На него посылают самых дисциплинированных бойцов. Знамя части - символ воинской доблести и верности присяге. Если в бою погибнет половина бойцов и командиров, а знамя сохранится, воинская часть считается понесшей большие потери, однако существующей, но если все бойцы и командиры будут живы и здоровы, а враг захватит знамя, - воинской части уже больше нет. И каждый солдат и офицер знает это. Вот почему, когда хотят поднять солдат в последнюю решительную и опасную атаку, впереди наступающей цепи несут знамя. Оно придает силу и мужество. И, когда захватывают позиции противника, перво-наперво на самом видном месте водружается красное знамя, чтобы видели - наша взяла.
        Геннадий Михайлович, когда вошел в зал, сразу вскинул руку к козырьку фуражки, отдал честь. Мы с Мишей не имели право отдавать честь, мы сняли наши кепочки и, стараясь не топать, прошли мимо часового с автоматом.
        Замполит
        Нас принял в кабинете заместитель командира отряда по политической части или, как говорят сокращенно, замполит. А совсем недавно их называли комиссарами. Это в гражданскую войну и в первые годы Отечественной войны. Они объясняли бойцам и командирам, за что мы воюем, объясняли политику и, когда начинался бой, были первыми помощниками командира. Да вы сами знаете. Вспомните Фурманова у Чапая. Он был комиссаром.
        Замполита звали Константин Алексеевич. Подполковник. Когда мы вошли, он улыбнулся и пригласил садиться.
        Мы сели в кожаное кресло, закурили.
        - Ну, - сказал Константин Алексеевич, - зачем пожаловали?
        - Понимаете, - сказал я, - сейчас все про пограничников пишут. Не только сейчас, раньше тоже писали. Я тоже хочу написать. Потому что читатели, особенно молодежь, очень любят про героев читать.
        - А мне, - сказал Миша Ширма, - надо самого смелого пограничника увидеть. Я его буду фотографировать. И как он охраняет рубежи, и как письмо домой пишет, и как в самодеятельности участвует. Еще собаку бы. Не простую собаку. У нас в городе открылась собачья выставка, так этих псов... И коротконожек, и с ушами до самой земли. Идет собака, а куда - не видит. Спасибо, впереди хозяин двигается, на поводке ее ведет, а то бы заблудилась. Так вот мне хочется заснять пограничную собаку, которая шпиона поймала.
        - Так, так... - сказал задумчиво Константин Алексеевич, - вам, значит, подавай особенного героя. А у нас все герои. Это раз. Будет вам известно, что ЧП (чрезвычайные происшествия) у нас на участке крайне редки. Последнее время не было никаких нарушений, тем более никаких шпионов. И скажу - это замечательно. Это значит, что несем мы службу на совесть. К этому нас и призвала Родина, чтоб на границе было спокойно. Вот о чем бы я вам посоветовал написать.
        - Ага, - сказал я. - Оно, конечно... В общем, да.
        - Еще на выставке была мордастая собака, - вдруг сказал Миша Ширма. - Боксером порода называется. Так вот боксеры магазины охраняют.
        И чего Миша про боксеров начал рассказывать? Ума не приложу.
        - Так, так, - сказал Константин Алексеевич. - Эх, вы, газетчики! Не понимаете главной специфики нашей службы. ЧП вам подавай. А у нас нет ЧП. Нет! И за это нам, между прочим, ордена и медали вручили.
        - Замечательно, - обрадовался я. - Вы нас и отвезите туда, где служит вот такой, недавно награжденный. А там я уж сам придумаю.
        - А насчет собачек как? - спросил Миша. Дались ему четвероногие друзья.
        - Хорошо, будет поисковая собака, - сказал Константин Алексеевич. Потом он встал и отдал приказ Геннадию Михайловичу, лейтенанту. - Свези журналистов на Тихую заставу.
        Мы, конечно, с Мишей сказали спасибо, но в душе, если говорить по-честному, остались очень недовольными - на Тихую... Зачем нам Тихая? Нам бы что ни есть шумную подавай. Эх, если бы хоть один, пусть даже самый захудалый, шпионишка границу перешел. Пострелял бы немножко. Но, конечно, ни в кого не попал бы. Шпиона, конечно, поймали бы, а мы с Мишей... О! Я бы тогда не очерк, роман целый написал. А Миша... Он бы шпиона фотографировал, как тот озирается, как убегает, как у него патроны кончились и как он руки вверх поднял. А у самого глаза туда-сюда зырк-зырк. Очень интересно! Главный редактор наверняка остался бы довольным, сказал бы: «Вот это материал! Гвоздь! На первую полосу. Шапку самыми большими буквами. А внизу напишите: «Наши специальные корреспонденты».
        Обед
        Но прежде чем отвезти на Тихую заставу, нас повели в столовую. В солдатскую. Посадили за широкий стол, поставили по миске борща. Да такого вкусного, что мы его моментально съели. Потом дали рагу. И по такой порции, что одной на двоих хватит. Если бы мне дома жена столько рагу положила, я бы ни за что не съел, а тут... То ли мы в дороге проголодались, то ли солдатский обед был особенным, мы и рагу съели. Выпили еще по кружке компота. И почему-то сразу спать захотелось.
        А Геннадий Михайлович, лейтенант, говорит:
        - Поехали, поехали. Теперь я спокойный - вы сыты. Может, еще добавки хотите?
        - Не надо! - сказали мы с Мишей одновременно. - Мы теперь на три дня наелись.
        - Тогда в путь, - сказал лейтенант.
        Застава
        Рядовой Саша вел газик мастерски. Я-то знаю, сам умею водить. Мотор работал, как часы. Вот опять я сказал то, что называется штампом. И почему они, штампы, сразу на ум приходят? В данном случае я нашел оправдание - после сытного обеда лень думать. Правда, сон скоро прошел, мы выехали на крутой берег. Внизу плескался залив. Дорога шла по самой кромке обрыва. Ветер налетал с залива, пахло морем и солнцем. Честное слово, пахло солнцем. Точно я не могу объяснить этот запах, он теплый, тревожный, и в то же время радостный. Захотелось не спать, а спеть что-нибудь. Я не выдержал и запел:
        - На границе тучи ходят хмуро...
        - Замолчи, - вдруг сказал Миша Ширма. - Надоел со своей песней.
        - Постой, - удивился я. - Ты же ее бубнил всю дорогу, а я молчал.
        - Тем более, - сказал Миша. - Нечего повторяться. Что-нибудь другое придумай.
        Пришлось молчать, но песню-то я про себя пел. Хорошая песня. И ни капельки она, оказывается, не надоела.
        Наш газик сделал крутой поворот, нырнул в низинку, потом с разбега влетел на горушку, и мы оказались на заставе. Пограничной. Самой настоящей.
        Стояли деревянные дома, за ними, на берегу, вышка, на вышке - часовой. Он нас давно заметил и сообщил дежурному офицеру.
        - Нам звонили, - сказал офицер. - Рады гостям. Идите сейчас мойте руки, вам обед оставили.
        - Мы сыты, - сказал Миша.
        - Так дело не пойдет, - сказал дежурный офицер. - Расход оставлен, стол накрыт, вы нашего повара смертельно обидите.
        - А что такое расход? - спросил я.
        - Это когда люди в наряде, а обед оставляют, греют, ждут, когда они с наряда вернутся. Прошу, прошу!
        Пришлось обедать второй раз. Потому что нельзя было смертельно обижать повара, он ведь тоже пограничник. Звали повара Паша Гусев. И что самое интересное, мы все съели, чем он нас угощал.
        На НП
        Погранзастава - это маленькая крепость. Она так построена, чтоб все подступы к ней хорошо просматривались. Здесь люди живут как на передовой в период затишья, - поют соловьи, кто-то спит, кто-то пулемет чистит, но через минуту... Через минуту враг может пойти в атаку, и поэтому наблюдатели безотрывно следят за тем, что происходит вокруг.
        Мы были на берегу залива. Берег круто падал вниз, и там, внизу, тянулась узкая полоска песка. По этой полоске никто, кроме пограничников, не имел права ходить.
        Залив... Другого берега и не видно. Сейчас не война. Сейчас мирное время. Но пограничники живут на самом краю советской земли, и они в ответе за то, чтоб никто без приглашения не смог ступить на нашу землю.
        Мы стояли на наблюдательной вышке. Называлась она сокращенно НП. Нас туда пустили, потому что мы гости. У наблюдателя имелся мощный бинокль. Даже не бинокль, а специальное оптическое приспособление - посмотришь в него и каждую травинку увидишь рядом, каждую волну как бы насквозь просмотришь.
        Я увидел далеко в море что-то черное.
        - А, - сказал наблюдатель. Он даже в оптический прибор не посмотрел, ему достаточно было взглянуть на шкалу с градусами. Шкала была ориентирована по сторонам света.
        - Семьдесят градусов... Бревно плывет. Кто-то упустил. Я его уже занес в журнал.
        Оказывается, даже бревно, если оно плывет в море, берется на заметку.
        - Что-нибудь было интересное? - спросил я.
        - На соседнем участке, - сказал пограничник, - в прошлом году рыбаков прибило. Не нашинских, не советских. После шторма. Заставу подняли в ружье. Рыбаки машут, ветер их несет на скалы... Спасли их. Но суденышко пришлось проверить, произвести осмотр. Действительно, управление у них отказало, ничего подозрительного не обнаружили. Тихая у нас застава.
        - Может быть, все-таки что-нибудь вспомните? - спросил я.
        Настроение у меня было ужасным - что я мог написать в газете, если ничего на заставе не произошло интересного за все лето?
        - Подождите, - вдруг сказал пограничник. Он прильнул к окулярам прибора. - Идет... Задержались на пятнадцать минут.
        Он взял телефонную трубку и позвонил куда-то.
        - Докладывает пост два, - сказал наблюдатель. - Появились, но с опозданием. Все в порядке.
        - Что в порядке? - спросил я.
        - На пирсе задержались.
        - Кто?
        - Да сейнер. За косой - рыбацкий колхоз.
        - И вы каждый выход в море контролируете?
        - Обязательно. У нас птица не пролетит, - сказал пограничник. - Все замечается. Если вот чайки полетели с залива в бухточку - жди ветра сильного. На соседнем участке был случай... Мальчишки сели в лодку без спроса. А тут погода начала портиться. Тревога. Спасли мальчишек.
        - А... - сказал я грустно, - на соседнем участке шпиона, хоть самого захудаленького, не поймали? Очень он мне нужен.
        - Зачем он вам? - спросил строго пограничник.
        - Я бы написал... Книгу или сценарий для кино.
        - Не было, - ответил пограничник. - Не слышал. Может, где-нибудь и пытались перейти границу, а у нас тихо. На соседнем участке в прошлом году один преступник пытался уплыть. Он ограбил сберкассу, сторожа порезал и хотел удрать от суда.
        - Ну и как? - встрепенулись мы с Мишей. - Убежал? Была погоня? Расскажите...
        - Ничего не было, - сказал пограничник. - Его еще у железной дороги задержали. Только он спрыгнул на ходу с товарного поезда, а тут ему: «Руки вверх!» Он даже и опомниться не успел.
        - Да... - сказали мы с Мишей. - Интересно. Веселая жизнь на соседних участках. А вот за что лично вас, если вы никого не ловили, наградили значком «Отличный пограничник»?
        - За службу, - ответил пограничник.
        - Как вас зовут? - робко спросили мы.
        - Фамилия Забиров. Я - сержант, - ответил он четко. - Служу второй год. После демобилизации хочу поступить в строительный институт. Девушка есть. Переписываемся. Родители живы. Переписываемся. Прошу спуститься вниз, потому что нужно колхозный сейнер проследить. Что-то они телепаются еле-еле.
        И мы с Мишей Ширмой осторожно спустились с вышки на землю.
        Наши разговоры
        Сели мы с Мишей на крутой бережок, спустили ноги с кручи. Рядом лейтенант Геннадий Михайлович стоит. Слушает, что мы между собой говорим. А разговоры наши были невеселые.
        - Был я на строительстве электростанции, - вспомнил с чувством Миша. - Сколько сюжетов отснял. Самосвалы в ряд. Главного инженера на объекте. Кадры получились! Видел?
        - Видел, - отвечаю. - А я делал передачу по радио, записывал на магнитофон звуки леса. Зима, а мне про весну нужно писать. Старший лесник часа два свистел на все птичьи голоса. Великий мастер! Природу чувствовал, как мать ребенка чувствует. Талант у человека. Этой фонограммой радио года три пользовалось. Бесценная вещь! Такие трели высвистывал... Ему бы артистом быть.
        - А у меня был случай... - это опять Миша вспомнил.
        - Был да сплыл, - сказал я. - Чего же здесь ничего не фотографируешь?
        - Не знаю, что снимать, - говорит печально Миша. - Сюжетов нет.
        - Вышку можно сфотографировать, - вдруг говорит лейтенант. - Море можно... Чайка на волне. Чем не снимок?
        - А может, просто ты фотографировать разучился? - говорю я Мише, как бы не слыша слов лейтенанта.
        - Я разучился? - возмутился Миша. - Я разучился?.. Да если хочешь знать, если бы фотокорреспондентам давали звания, я бы сейчас был не меньше полковника. Я семнадцать лет держу в руках фотоаппарат. У меня такое впечатление, что я родился с ним.
        - Подумаешь, фотографировать! - говорю я. - Щелкай и щелкай.
        - Товарищ Железкин, - обиделся Миша, - вам-то стыдно быть малограмотным: фотография - искусство! Я из твоего лица бог знает что могу сделать.
        - Ты говори, говори, а рукам волю не давай, - отвечаю.
        - Железкин, - продолжает Миша. - Вы меня удивляете все больше и больше. Используя освещение, подсветку, поворот головы, наконец, точку, с которой снимают... Вот смотрите... Стоит лейтенант. Если его фотографировать снизу, как мы сидим, лицо у него на фотографии будет неправильной формы. Скулы тяжелые, а ноздри...
        - Вы меня так, пожалуйста, не фотографируйте, - сказал Геннадий Михайлович.
        - А тени на лице! - продолжал Миша. - А сюжетные снимки! Это тебе посложнее, чем кино.
        - Да, - сказал я задумчиво, - ты прав! Товарищ лейтенант, - тут уж я обратился к Геннадию Михайловичу. - Видите, как сложна и самоотверженна работа фотокорреспондента. Чего-нибудь придется все-таки придумать. Помогите! Иначе действительно он ничего не сфотографирует.
        - Да я бы рад, - отвечает лейтенант, - но без начальника заставы ничего решить нельзя. Я ведь тоже здесь гость. Вернется начальник заставы...
        - А куда он уехал?
        - На объекты, - отвечает лейтенант. - Но он скоро вернется. Ему уже сообщили. Он вот-вот здесь будет.
        Начальник заставы
        И действительно, вскоре въезжает на горушку газик, а из него выпрыгивает энергичный капитан. С пистолетом на боку. С планшеткой. А навстречу офицер выскакивает, честь отдает и рапортует:
        - Товарищ капитан, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось.
        - Как не случилось? - спрашивает капитан и кивает в нашу сторону.
        - Виноват, - говорит дежурный офицер. - Прибыло два корреспондента.
        - Двое посторонних, - говорит капитан и направляется к нам.
        Переглянулись мы с Мишей...
        - Здравствуйте! - говорит капитан. - Очень рад. Прошу, пойдемте пообедаем.
        - Ни за что, - отвечает Миша.
        - Мы сюда не обедать приехали, - объясняю я, - мы можем и без обеда. У нас работа...
        - Ладно, ладно, - говорит капитан. - Зато я не ел с самого утра. Идемте, чайку попьете, за столом - самое лучшее место беседовать.
        Идем к столовой, я лейтенанта Геннадия Михайловича подталкиваю: мол, скажите за нас слово. Уж больно строгий начальник заставы. Нас ведь понять нужно - мы не для себя стараемся, а для газеты, для читательских масс.
        Сели за стол. Нам с Мишей чаю налили. Капитан обедает. Мы чаи гоняем. И преданно смотрим на капитана. Я под столом ногой толкаю лейтенанта, - что ж молчишь? - а тот в ответ моргает, мол, имей выдержку, помню, знаю, будет сделано. Своего рода беспроволочный телеграф.
        - Знаю я вашу работу, - говорит капитан. - Когда какое-нибудь необыкновенное происшествие, вы тут как тут. Легко писать о необыкновенном: как ни напишешь, все будет хорошо. А вот попробуйте написать о повседневном, вроде бы и неприметном. Например, работает плотник... Топором каждый день тешет бревна, строит избы, колодцы. Написать о его работе надо так, чтобы дух захватило, чтоб красоту его души показать.
        - Спасибо вам! - вдруг говорит Миша Ширма. - Спасибо, что напомнили. Не все золото, что блестит. И как это я забыл!
        - А ведь правильно говорит капитан, - поддакиваю я. - Пишут про невероятные вещи, а вот про какого-нибудь скромного работника прилавка... Сидит человек в ларьке, здоровый парень, кровь с молоком, газированной водой торгует, а про него никто почему-то не хочет написать.
        Капитан есть перестал, отложил ложку, внимательно посмотрел на меня и спросил:
        - Шутите?
        - Что вы! - начал я клясться. - Я вообще шуток не понимаю. Нет от рождения чувства юмора.
        - Ну и орлы! - засмеялся капитан. - Ладно, сдаюсь. Видно, вас голыми руками не возьмешь.
        - И не нужно нас брать, - говорим мы, - тем более голыми руками.
        - Что ж придумать? - говорит начальник заставы. - Честное слово, рады мы, что вы приехали, но сейчас у нас жаркое время. Осень приближается. Осенью будет демобилизация. Придет молодняк, «старички» по домам разъедутся. А работы...
        - Может, про бдительность что-нибудь расскажете? - говорю я и достаю блокнот.
        - Бдительность, - говорит капитан, - это когда не подозревают всех из-за одного, а когда одному не дают спрятаться среди всех.
        - Хорошо сказано, но слишком коротко, - говорю я.
        - Не умею рассусоливать, - отвечает капитан.
        - Может, учебную тревогу сыграем? - вдруг подает голос Геннадий Михайлович. Вспомнил все-таки про нас, выручил.
        - Пожалуй, - сказал капитан. - Завтра. Только молчок.
        - Ух! - вздохнули мы с Мишей. - Спасибо! Мы даже об этом мечтать не могли. Увидим, пусть в учебном плане, настоящее преследование.
        - Ну, а сегодня, - говорит капитан, - поговорите с народом. Народ у нас грамотный, интересуется литературой, искусством. В общем, сегодня сами увидите, какие ребята на заставе.
        Опять двадцать пять
        Вышли мы говорить с народом, а говорить-то и не с кем. Не видно народу. На наблюдательной вышке часовой. При въезде на заставу еще один часовой. С ним особенно не поразговариваешь. Где народ? Скоро два часа дня, а на заставе пусто, точно все куда-то попрятались. Может, нас стесняются? А может, с нами им просто и разговаривать не о чем?
        Слышим, за столовой стук. Мы туда. А это повар, Паша Гусев, дрова колет.
        - Здравствуй, Паша, - говорим мы, точно не виделись суток трое. - Ужин готовишь?
        - Нет, - отвечает Паша. - Обед подогреваю.
        - Опять! - вскрикнул Миша.
        - Постой, - говорю. - У вас что? Все двадцать четыре часа обед продолжается? Да такого и в ресторанах нет. И в столовых тоже нет. Даже в кафе ужины бывают. Какой-то сплошной обед!
        - Удивляться нечего, - спокойно отвечает Паша. - У нас обед тогда, когда имеется возможность. Ребята утром с обхода пришли, патрулировали берег, позавтракали и спать. Они же всю ночь вдоль моря ходили. Продрогли, промерзли. Другие - днем ушли на границу, те уже отобедали. А моя служба - всех накормить.
        - Так, так, - говорю я. - Теперь кой-чего понимаю. Если правильно понял, то народ сейчас спит?
        - Отдыхает, - поправляет Паша.
        - До двух часов?
        - Приблизительно.
        - Ух! - говорю. - Я-то подумал, что на заставе вообще никого нет.
        - У ребят подъем, - поясняет Паша, - вон выходят. Будет утренняя физзарядка.
        И точно! Конечно, утренней ее назвать трудно, потому что к вечеру повернуло, но тем не менее пограничники выстроились в ряд, по пояс голые, и давай руками туда-сюда мотать, как и положено во время утренней гимнастики.
        Следы
        Застава ожила к четырем часам, и еще как! Все были заняты. Никто не болтался туда-сюда без цели, не загорал, как на пляже. Загорать-то загорали, но при деле.
        Двое в трусах и в сапогах копали яму. Тела коричневые. Спины лоснятся. Весело и дружно оба работали лопатами.
        Потом я увидел, как отделение под командой старшины изучало на учебных стендах следы диких животных. Я не мог не остановиться.
        Старшина был строг и снисходителен. Он указывал на два совершенно одинаковых следа и требовал отличить, какой настоящий, какой ненастоящий.
        - Простите, - не выдержал я. - Если вы говорите, что это два следа, то как может быть, чтобы один был ненастоящий, а другой - настоящий?
        - Очень просто, - сказал старшина. - Сержант Забиров, объясните корреспонденту.
        Гляжу - старый знакомый, наблюдатель с вышки. Оказывается, он еще и следопыт.
        - Понимаете, - говорит сержант Забиров. - Один след настоящего кабана, второй оставили нарушители.
        - Кабаны нарушители? - спрашиваю.
        - Нет, люди, - поясняет Забиров. - К ногам привязывают такие маленькие ходульки, на них и переходят контрольную полосу.
        - А это что такое? - спрашиваю, а сам строчу в записную книжку вопросы и ответы и прочие примечания.
        - Контрольная полоса... - отвечает Забиров. - Объясню своими словами.
        - Чужими не надо, - говорю я.
        - Значит... Вдоль границы тянется широкая полоса разрыхленной земли. Она такой ширины, что ее перепрыгнуть невозможно. Для чего полоса? Кто с нашей стороны или с чужой пойдет - след оставит. Ты смотришь: кто прошел? Зверь или человек? Старшина и требует определить, какой след настоящий, какой оставил нарушитель.
        - Так это, - говорю, - проще простого.
        - Определите, - предлагает старшина.
        Я смотрю. Внимательно смотрю.
        - Вот, - говорю. И тыкаю пальцем. - Это след нарушителя.
        Слышу - смеются. Дружно. Чего смеются? Я же не анекдот рассказывал.
        - Это же след коровы, - сказал старшина.
        Собачки
        Тут меня кто-то за рукав потянул. Гляжу - Миша Ширма.
        - Идем, - говорит он и таинственно подмаргивает. - Собачек покажу. Настоящих.
        - Кто тебе покажет настоящих? - спрашиваю. - Они на тебе нюх испортят.
        - Идем, идем, - не отстает Миша. - Увидишь. Не твои вислоухие, на которых даже стыдно смотреть.
        - Какие мои? - удивляюсь. - У меня сроду собак не было.
        - Не отпирайся, - продолжает Миша. - Целый час начальнику отряда про какую-то собачью выставку рассказывал.
        - Я? - спрашиваю. - Странная у тебя логика, Ширма. Я ни про каких собак не рассказывал. Это ты... разливался. Я, если хочешь знать, собаконенавистник. На даче и то мимо соседского забора иначе как с дубиной не прохожу, потому что псы норовят вцепиться в меня.
        - Ладно, ладно, - говорит Миша. - Веди себя прилично, на нас смотрят. Скажут, журналисты, интеллигенция, а ведут себя, как...
        - Как кто? - спрашиваю. - Договаривай.
        - Сам знаешь, - говорит Миша. - Кончай базар, пошли собачек смотреть.
        Я пошел. Правильно сделал, что пошел, потому что откопал первосортный материал, ну, значит, нашел материал для газеты, а откопал - это чисто технический термин.
        Было так. Подходим к забору, а за забором - строения, вроде сараев. У ворот сидит младший сержант. Представились.
        - Ширма.
        - Железкин.
        - Толя Иванов, - говорит младший сержант и улыбается.
        Хороший парнишка, рослый, подтянутый. На груди значок с цифрой «1». Значит, какой-то спец по первому разряду. Разговорились... И узнаю я удивительную историю. Оказывается, Толя Иванов - инструктор-собаковод. Это про них, знаете, всегда картины рисуют, скульпторы их лепят, - стоит на колене боец-пограничник, одну руку к глазам приложил, вдаль смотрит, другой рукой поводок держит, а на конце поводка овчарка. Тоже смотрит. Уши торчком. Мне потом Толя объяснил, что подобные картины и скульптуры создают безграмотные люди. Нет, я не говорю, что они читать или расписываться не умеют, просто - не знают пограничной службы. Спрашивается, зачем становиться на колени и вглядываться в горизонт, когда ты работаешь с собакой? Она лучше тебя нарушителя чувствует. Ушами прядает - кто-то идет, чуть привстала - смотри, нарушитель рядом, и незачем на колени становиться, тем более руку козырьком к глазам прикладывать. Но об этом я узнал позднее, а вначале я слушал Толю Иванова и добросовестно записывал его рассказ в блокнот.
        История его жизни, честное слово, необычная. Он увлекся собаководством в седьмом классе. Стал ходить в собачий клуб (есть такой или вроде этого при ДОСААФе), потом упросил родителей купить щенка восточно-европейской овчарки, породистого.
        Воспитал он щенка, названного Буяном, ходил с ним на занятия, на собачьи выставки. А потом, когда пришло время Толе Иванову призываться в ряды Советской Армии, он пришел в военкомат вместе с Буяном. Его сразу зачислили в погранвойска. Потом он с Буяном учился в специальной школе. Сами понимаете, что эта школа была университетом для Буяна. Ну, и Толя Иванов тоже постигал тайны пограничной службы. Затем их прислали на Тихую заставу.
        - И вместе в наряды ходите? - спросил я.
        - Конечно, - ответил он. - Мы с Буяном друг друга без слов понимаем. Нам обоим благодарность объявили.
        - За что? - спрашиваю.
        - Начальству виднее, - отвечает уклончиво Толя Иванов.
        - Понятно, - вмешался в наш разговор Миша Ширма. - Был случай на соседнем участке... Кто-то куда-то шел или кто-то кого-то спас...
        - На соседнем участке было, - улыбаясь, отвечает Толя Иванов. - А на нашем все тихо.
        После этого мы пришли к вольерам смотреть собачек. Вошли, увидели. И это собачки? Львы! Тигры! Сытые, огромные, резвые. Толю Иванова они, конечно, знали, на Мишу почему-то не обратили внимания, а как увидели меня - встали на дыбы. Такая собачка прыгнет на грудь или на холку - с перепугу душу отдашь.
        Ух, как они на меня разъярились... А Миша ничего. И так, и сяк со своим фотоаппаратом. Только в вольер не зашел. Толя Иванов потом объяснил их волнение: собаки по запаху чувствуют, кто их боится. Выходит, от меня такой запах шел, вроде бы я их боюсь. Я не согласился. А Миша Ширма не дремлет, говорит:
        - Молчи, старик, собаки лучше тебя знают, чем от кого пахнет.
        Развод
        Пограничники вышли из казармы в полной боевой форме - с автоматами и сумками с рожками. Рожки - это металлические длинные магазины с патронами.
        Выстроились. Сержант, старшой, проверил у них подготовку снаряжения, обмундирования, воротнички проверил, потом заставил одного солдата попрыгать - проверил, не брякает ли, не стучит что-нибудь, потому что во время движения наряд должен соблюдать полную тишину. Какой же это пограничник, если за версту его слышно, как лошадь, на которую вешают бОтало, чтобы не потерять в лесу...
        Потом вышел начальник заставы. Сержант отрапортовал:
        - Наряд построен!
        И начальник заставы сказал торжественно в полный голос:
        - Смирно! Слушай задачу на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!
        Представляете - вечер, сосны, крутой берег залива, закат солнца... Казалось, все замерло от слов начальника заставы: «Задачу на охрану государственной границы...» За его словами стояло нечто огромное. Представьте глобус... На одной стороне глобуса раскинулась наша страна. Или как бы с космоса посмотреть. И где-то в неразличимой точке на самом краю страны есть застава. Стоят пограничники. Их не то что из космоса, - отойди на несколько шагов, спустись с горушки - и уже не увидишь. Несколько человек. И вот они сейчас в ответе за спокойствие всей страны.
        Я стоял в стороне. Не решился подойти поближе, послушать, что вполголоса объяснял подчиненным начальник заставы. Я-то не смог подойти, а Миша Ширма... Миша был при деле. Ох, эти фотокорреспонденты! Вообще, знаете, у меня давно накипело на душе. Ну где, спрашивается, справедливость? Делаем одну и ту же работу. Причем, если говорить профессионально, мне, как очеркисту, приходится брать на себя больший груз. Миша щелкнул там три раза, а мне надо расспросить, проверить, перепроверить, обдумать, еще раз уточнить, за каждое слово в ответе. И, казалось бы, нам, пишущей братии, должно отдаваться предпочтение. Куда там!
        Обратите внимание... Например, на аэродром садится самолет, из него выходят космонавты и строевым шагом идут к трибуне рапортовать руководителям страны об удачном полете. Вздумалось бы мне в этот момент подбежать, чуть не лечь им под ноги и спросить: «Как живете? Как настроение?» А фоторепортеры - пожалуйста! Бегают, блицами сверкают, на трибуну лезут. И никто им ничего.
        Я стою в стороне, чтобы не мешать, не слышать, о чем говорит вполголоса начальник заставы, а Миша буквально командует: «Встаньте туда... Поверните так голову...»
        Ребята пошли к площадке, где заряжают оружие - вставляют рожки в автомат. Есть специально площадка в сторонке: если произойдет случайный выстрел при заряжении, так чтобы никто не пострадал.
        И Миша тут как тут. Лег на бруствер, аппарат задрал... А если выстрел? Кто будет отвечать? Я? Не буду. Я его не бросал на бруствер.
        Потом пограничники пошли тропкой к заливу. Миша бросился за ними. Забежал вперед, залез на дерево, метнулся в сторону. Спасибо, упал в старый окоп, а то я даже затрудняюсь сказать, куда бы он залез. Он свободно мог уйти с ними и на охрану государственной границы, хотя ему никто никакой задачи на охрану границы не ставил.
        Разговор по душам
        Вернулся Миша, перепачканный в земле, хромает на левую ногу, а сам улыбается. Довольный. Счастливый.
        - О чем они хоть говорили? - спрашиваю осторожно. Думаю, может, что-нибудь в очерке пригодится. Сам я не слышал, как боевой приказ отдается, так друг выручит.
        - Я не знаю, - отвечает Ширма.
        - Как не знаешь? - удивляюсь. - Ты же рядом был.
        - Я работал, - отвечает Ширма, - фотографировал. В этот момент ничего не слышу. Один раз чуть под «Скорую помощь» не попал, а на стройке чуть в цемент живого не сбросили.
        - Все у тебя хиханьки да хаханьки, - рассердился я. - Несерьезный ты человек. Тут тебе не манеж цирка. Здесь люди служат. Им не до твоих шуточек.
        - Очень ты серьезный, - отвечает Миша. - Великий моралист ты! (Это он меня так поддевает). В армии служат молодые ребята, - говорит. - Веселые, задорные. Я сам служил, но не два года, как сейчас, а три года, как раньше. Без шутки невозможно служить.
        - Ага, - говорю. - Знаю. Ты особенно не задавайся. Между прочим... после окончания факультета журналистики мне присвоено звание младшего лейтенанта запаса. Понял?
        - Курица не птица, а младший лейтенант - не офицер, - вдруг опять шутит Миша. Без стеснения.
        - Отставить! - тут уж я скомандовал на правах старшего. - Распустился тут! Я тебе! Хоть я и в запасе, а могу тебя по команде «смирно» на весь день поставить. Думаешь, не имею права? Мы на территории воинской части, поэтому имею право. Я читал. Вот забыл только, где читал. В какой-то книжке. На военной кафедре в университете говорили, чтоб эту книжку изучали. Такая небольшая, но очень содержательная книга.
        - Устав? - спрашивает Миша.
        - Ой! - говорю. - Точно! Кажется. Будешь ты у меня... Я знаешь какой? Ух!
        - Зря ты Устав-то не читал, - говорит Миша и вздыхает. Печально так вздыхает. - Если б ты внимательно и добросовестно читал Устав, не допустил бы ошибки.
        - Какой? - спрашиваю.
        - Грубейшей.
        - Выходит, я тебя, рядового, не могу поставить по команде «смирно»?
        - Можешь, - отвечает. - Но вначале ты должен спросить разрешение на это у самого главного человека.
        - У кого должен взять разрешение?
        - У ефрейтора.
        - А это кто такой?
        - Ох, жалко мне тебя, - опять вздыхает Миша и делает вид, что смахивает слезу с глаз.
        Разговор с народом
        После ужина начальник заставы пригласил нас пройти в Ленинскую комнату. Пошли. Входим. Из-за столов встают пограничники. Оказывается, вся комната забита народом. Днем-то пограничников не было видно - спали, работали или занимались боевой подготовкой, а вечером... Вечером проводилась политмассовая работа.
        Капитан, начальник заставы, сказал:
        - Садитесь! Познакомьтесь с журналистами. Люди они интересные. У нас будет беседа.
        Первым выступил я. Рассказал, как делается газета, как верстается номер и чем газетный подвал отличается от подвала в доме. В общем, газетную работу я знал и рассказывал о том, что знал и видел. Солдаты слушали, задавали вопросы. Один встал, белобрысенький, весь в веснушках, и четко говорит:
        - Ефрейтор Чижов. Разрешите вопрос задать?
        - Пожалуйста, - говорю, а сам думаю: «Вот, оказывается, кто ефрейтор! Первый чин в армии, точнее, второй чин после рядового. Миша надо мной шутил. Теперь не проведешь. Ефрейтор - не самый главный». И, между прочим, напрасно я так подумал, потому что ефрейтор в армии важнее младшего лейтенанта в запасе. Но об этом я узнал позднее...
        - Какой вопрос? - спрашиваю.
        - Расскажите, на каких больших стройках были, - просит ефрейтор Чижов. - Мы с ребятами решили ехать на самую большую стройку. После демобилизации, осенью.
        Рассказал я о стройках, на которых побывал.
        Затем выступил Ширма. Он рассказывал удивительные вещи. О том, что за одной фотографией в газете стоят десятки неопубликованных. Но это не печаль. У каждого фотокорреспондента есть личная фототека, то есть снимки из всех случаев жизни. Проходят годы, и вдруг появляется где-нибудь в «Огоньке» или в «Правде» фотография. Первый трактор, например, на деревне, или приезд челюскинцев в Москву. Откуда берутся редкие и ставшие бесценными фотографии? Из личных архивов тех же корреспондентов.
        Я сидел и думал. Вот мы приехали на заставу, напишем о ней, поместим фотографии, пройдут годы. И когда-нибудь кто-нибудь захочет узнать, как было на границе, как служили на границе в наше время. Он возьмет газетную подшивку в библиотеке и узнает. Выходит, мы с Мишей вроде летописцев - создаем хронику жизни.
        Тревога
        Учебные тревоги необходимы, чтобы проверить боеготовность любого воинского подразделения и пограничной заставы тоже. Как бойцы готовы к неожиданности? Могут ли за несколько минут приготовиться к бою или им нужны няньки, чтоб сапоги надеть, автомат взять?..
        На заставе сыграли, если так можно сказать, малую тревогу - у дежурного заревел бурун, сигнальное приспособление, загорелся красный глазок на доске приборов. Дежурный сразу определил место нарушения.
        В ружье подняли поисковую группу, четырех бойцов и младшего сержанта Толю Иванова с поисковой собакой.
        Нас с Мишей подняли задолго до тревоги. Покормили. Мы сидели наготове - я с блокнотом и шариковой ручкой, Миша - с фотоаппаратом, заряженным чувствительной пленкой.
        - Придется щелкать на бегу, - сказал Миша.
        - Младший сержант Иванов! - крикнул начальник заставы. - Возьмите с собой на машине журналистов. Пускай посмотрят, как ведется преследование.
        Миша просто прирос к фотоаппарату. Он снял кадров двадцать: как во двор вбежала поисковая группа, как подкатил газик, как Буян привычно прыгнул за нами в машину. Я забился в угол на заднем сиденье, меня не прельщало сидеть рядом с Буяном. Если тряхнет и человеку на ногу наступишь, можно извиниться. Человек поймет и не будет кусаться, а если Буяну наступишь на хвост... Лучше сидеть от него подальше.
        Ехали молча. Пограничники держали автоматы между колен, сидели, как приклеенные к сидениям, а меня бросало: головой брезент чуть не проткнул. Наконец, я догадался, в чем секрет, - к потолку были прикреплены петли, одной рукой требовалось держаться за петлю, чтоб не бросало.
        - Как думаете, - спросил я, - кто нарушил границу?
        - Увидим, - ответили пограничники.
        Я-то знал, что «нарушил» границу их товарищ, сержант Забиров. При мне начальник заставы приказал ему надеть специальный тренировочный ватный халат, чтоб собака не укусила его по-настоящему, и на карте показал маршрут.
        - Действуйте скрытно, - сказал начальник заставы. - Берите хороший темп. Чтоб по-настоящему за вами погоню организовали. Вот ручей. Двигайтесь на поселок. В поселке тоже поднимем дружинников. Давно у них учебы не было.
        - Есть! - ответил Забиров и вышел.
        Мы подкатили на газике к низинке. Шофер резко затормозил. Пограничники выскочили из машины, мы с Мишей тоже вылезли.
        Низинка была зажата с двух сторон крутыми обрывами с густым кустарником. Журчал ручей. Я лег на землю и напился. Самая вкусная вода из родника - чистая, сладкая.
        Пограничники прочесали низину. Бегом, цепью. Мы с Мишей не двигались, мы наблюдали, мы собирали материал. Изредка Миша вскидывал фотоаппарат, запечатлевал очередной кадр, а я запоминал каждую мелочь. Вот поваленное дерево, ветки на нем обрублены, чтоб удобнее было перебираться на тот берег через ручей, вот пограничники по неуловимому сигналу собрались, кажется, что-то обнаружили, нашли след. Толя Иванов подвел Буяна, ткнул рукой в землю, крикнул: «Ищи!» Буян рванулся туда, сюда, взял след и побежал вниз.
        - Не отставайте, - крикнул Иванов. - Учебная тревога!
        - Как догадались? - на бегу спросил я, изо всех сил пытаясь не отставать.
        - По следу догадался. По подковке на сапоге. Забирова след.
        - Тогда чего бежим, как на пожар? - удивился Миша.
        Бежать было трудно за пограничниками. Они были натренированными, сильными. Мы с Мишей начали сдавать, но еще пытались изобразить из себя марафонцев.
        - Время учитывается! - крикнул нам Толя Иванов. - Учеба! Если он успеет дойти до железной дороги, мы проиграли...
        Поисковая группа неожиданно повернула назад. Буян выскочил на меня. Я спрятался за дерево, но пес не обратил внимания на мои поспешные движения. Он рыскал вдоль ручья. Искал след.
        - Забиров опытный! След запутал, - крикнул один пограничник.
        - Найдем! - крикнул второй.
        - Не уйдет! - крикнул третий.
        - Мы за вами не поспеваем! - крикнул Миша Ширма.
        - И не стыдно, - сказал я. - Возьми волю в кулак.
        - Я взял, - ответил Миша. - Держу ее двумя руками, но все равно задыхаюсь.
        - Вот что значит не любить физкультуру, - сказал я наставительно. - Еще хвастался, что в армии служил. Смотри, как я, младший лейтенант запаса. Еще бегать могу.
        На самом-то деле я тоже выдохся. Попробуй бегом по крутым берегам! Сучки за ноги цепляются, ветки по лицу бьют. Ручей раз десять пришлось перейти, я ноги промочил. Миша тоже. Ему продвигаться было еще хуже - ремешки фотоаппарата почему-то захлестывало вокруг каждого ствола.
        А кругом была прекрасная осенняя природа. Листья клена начали пламенеть, орешник почти осыпался, а гроздья рябины... Так и хотелось сорвать ягоду.
        Помогая друг другу, мы выбрались из оврага. Кругом было убранное картофельное поле, и почему-то от вида перерытого поля нам стало грустно. Опираясь на мое плечо, Миша вздохнул и сказал:
        - Все ясно. Но неясно одно - где застава? Ты знаешь?
        Я подумал и ответил:
        - Нет, я не знаю. Но где-то она должна быть.
        - Нужно сориентироваться, - сказал Миша, - залив у нас за спиной. Значит, мы идем правильной дорогой - все глубже и глубже в тыл. Вперед! Главное - не терять присутствия духа.
        Приветливая старушка
        Первым встреченным человеком была старушка. Она куда-то торопилась по шоссе, но, увидев нас, перестала торопиться. Подошла, вежливо улыбнулась и сказала:
        - Доброе утро!
        - Здравствуйте, - сказали мы. Нам старушка понравилась. Была она очень симпатичная, очень приветливая.
        - Заблудились, что ли? - спросила старушка.
        - Точно, бабуся, - сказали мы. - Не то чтобы заблудились, а так.
        - А куда шли, сыночки? - поинтересовалась бабуся.
        - Никуда, - ответили мы.
        - Как так? - не поверила приветливая старушка. - С неба, что ли, свалились?
        - Не с неба, а вроде этого, - отвечаем. - Мы машину ищем.
        - Чью?
        - Пограничников.
        - А, - говорит старушка. - Вы тоже пограничники?
        - Не совсем, - отвечаем. - Мы приехали в гости.
        - Фотографы? - спрашивает бабуся и косится на аппараты Миши.
        - Не совсем, - отвечаем. - Вроде этого. Не знаете, случайно, в какой стороне застава?
        - Значит, вы заблудились, заставу ищете, - говорит старушка. - Я тоже в ту сторону иду... Могу дорогу показать.
        - Не возражаем, - говорим. - Покажите.
        А чего нам возражать? Мы даже рады, что такая приветливая старушка встретилась. Без нее мы бы и не знали, что делать. Она улыбалась, расспрашивала, рассказывала. И какой у нее внук, пионер, и как она в Ригу ездила к дочке погостить, и каких грибов на зиму насолила.
        - Я вам грибочков наложу, - пообещала старушка. - Вот видите - поселок начинается, моя хата с краю. Заходите, я грибочков наложу. В город отвезете. Подарок.
        - Спасибо! - говорим. - Просто не знаем, как вас и отблагодарить.
        - Что вы! - улыбается старушка. - Для хороших людей не жалко. Заходите, заходите.
        Зашли мы. Сели на крыльце, сидим. Старушка сказала, что грибков солененьких вынесет.
        - Какая добрая старушка! - говорит Миша. - Мы ей за грибы тоже что-нибудь в подарок по почте пришлем.
        Сидим мы, разговариваем, как вдруг открывается калитка, вбегают человек пять мужчин с красными повязками на рукавах и сразу к нам:
        - Предъявите документы!
        - Пожалуйста, - отвечаем.
        Сунули руки в карманы. А документов нет. Мы их на заставе оставили, чтоб в лесу не обронить, не потерять.
        - Забыли документы, - объясняем.
        - Мы так и думали, - отвечают мужчины с красными повязками на рукавах.
        Гляжу, входит во двор еще одна старушка, ну точь-в-точь как наша.
        - Проверьте их, проверьте, - говорит она. - Очень подозрительные. Дороги не знают. Фотоаппараты носят.
        - Извините, - говорю. - Это вы нас сюда привели?
        - Я, - отвечает, - не привела, а задержала.
        - Так вы же в погребе грибочков накладываете!
        - Я грибочков даю тем, кто по законному приехал, а вы неизвестно кто.
        - Мы - журналисты, - отвечаю.
        - Надо вначале выяснить!
        - Влипли, - сказал Миша. - Как оно обернулось! Я теперь на всю жизнь запомню, что такое учебная тревога.
        - Пройдемте в сельсовет, - говорят мужчины с красными повязками на рукавах. - Аппараты позвольте у вас забрать. Временно.
        Ведут нас по улице, народ смотрит и не улыбается.
        Привели в сельсовет. Посадили на лавку. Сидим, ждем. Куда-то по телефону звонят. Люди входят и выходят. Но глаз с нас не спускают. Очень неприятно сидеть, вроде ты настоящий нарушитель.
        Через полчаса приехал на машине вчерашний наш знакомый, ефрейтор Чижов. Вошел, поздоровался, рассмеялся и говорит:
        - Это, действительно, журналисты. Я беру их под свою ответственность. Можете отпустить.
        Отпустили нас. Только все смеялись и говорили:
        - Теперь знаете, что такое граница. Не обижайтесь. Учебная тревога.
        Мы и не обижались. Мы тоже смеялись. Миша всех сфотографировал и пообещал приветливой старушке обязательно портрет прислать по почте.
        Разбор учебной тревоги
        Начальник заставы построил поисковую группу. Первым стоял Забиров в зеленом ватном малахае, рядом - Буян, потом Толя Иванов, пограничники, дружинники из поселка. Начальник заставы поглядел на нас и приказал:
        - Становитесь тоже. Вы принимали участие в боевой учебе. Смирно! Вольно! Подготовка поисковой группы хорошая. Я рассчитывал, правда, что сержант Забиров уйдет дальше. Нужно было ему побольше времени дать. Рановато объявили сигнал тревоги. Хорошо действовали дружинники. Марии Ивановне передайте благодарность (это значит, приветливой старушке, которая нас в поселок привела). А журналистам, во-первых, нельзя было отставать от группы. Во-вторых, нельзя было документы оставлять на заставе. Учтите на будущее.
        - Разрешите обратиться? - вдруг говорит Миша. По всем правилам обратился, видно, не зря служил три года.
        - Слушаю, - сказал начальник заставы.
        - Рядовой запаса Ширма, - говорит Миша. - Товарищ начальник, по-моему, ошибка есть, и поисковой группе нельзя было нас одних оставлять в низине.
        - Ах, нянька нужна, - говорит начальник заставы.
        - Никак нет, - говорит Миша. - А если бы мы пошли не в ту сторону, граница рядом, сбились бы и по-настоящему границу нарушили?
        - Этого не могло случиться, - ответил начальник заставы.
        - Почему, товарищ капитан? - не поверил Миша.
        - Мы специально завезли вас поглубже в тыл.
        - Как? - подал голос и я. - Я думал...
        - Товарищи, - отвечает командир заставы. - Тревога была учебная. Чтобы показать, как бывает, когда тревога настоящая. Не мог же я из-за вас настоящую тревогу поднять. Это же сразу по всей границе тревога. У нас - не театр оперы и балета. Мария Ивановна на вас случайно вышла, и тем более она молодец, задержала вас по-настоящему.
        - Вопросов больше нет, - отозвался Миша.
        - Тогда разойдись, - скомандовал капитан.
        И мы разошлись. В том смысле, что пограничники и дружинники окружили нас, стали утешать, рассказывать, как однажды произошла настоящая тревога на настоящем участке. А потом нас позвали к воротам заставы. Часовой доложил, что пришли к журналистам, то есть ко мне и Мише Ширме.
        - Кто бы это? - удивились мы и побежали к воротам.
        Оказывается, пришла приветливая старушка. Принесла по банке соленых грибов, а еще по мешочку сушеной черники. Мы с Мишей смутились. А Мария Ивановна чуть не обиделась:
        - Я от всего сердца... Домой привезете. Вспомните наш поселок.
        - Большое спасибо, - сказали мы. - Будете в городе, заходите в гости. Очень будем рады.
        И мы дали Марии Ивановне свои адреса.
        Возвращение
        Провожали нас в четыре часа, после обеда. Пограничники жали нам руки, приглашали еще приезжать. Геннадий Михайлович возвращался вместе с нами, он был офицером штаба отряда.
        - Как материал? - спросил лейтенант. - Не зря ездили?
        - Нашли, - ответили мы. - Много интересного узнали.
        - Вы же вроде хотели нарушителя увидеть, - сказал мягко Геннадий Михайлович.
        - Мы видели, - сказал Миша. - Сразу двух. Старушка задержала. И самое главное - видели, что пограничники всегда начеку.
        В штабе отряда мы простились с замполитом, подполковником Константином Алексеевичем.
        - Довольны? - спросил он.
        - Еще как!
        - Поняли, какая наша служба? В чем главная задача?
        - Почувствовали, - отвечаем.
        - Так в чем? - спрашивает.
        - В добросовестности, четком отношении к своим обязанностям, - отвечаем.
        - Вы правы, - говорит Константин Алексеевич. - Но есть еще один закон границы.
        - Какой?
        - Дружба... Без настоящей дружбы у нас невозможно. Вот об этом и напишите.
        - Есть! - ответили мы. - Будет сделано.
        Когда мы вернулись в редакцию, главный редактор так спросил:
        - Ну, придумали заголовок к очерку?
        - Конечно, - сказал я.
        - Какой?
        - Граница на замке, - ответил я. - Самый лучший заголовок.
        А Миша Ширма подумал и добавил:
        - Между прочим, это не штамп, а истина.
        И ничего зазорного нет в повторении истины, потому что повторение - мать учения.
        notes
        Примечания
        1
        Шапка - так называют в газетах заголовки.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к