Тайна «каменного кольца» Нина Владимировна Данилевская
        О борьбе юных подпольщиков против фашистских оккупантов, их помощи крымским партизанам рассказывается в этой повести.
        Книга о защитниках Крыма в годы Великой Отечественной войны во многом перекликается с повестью "Тропою разведчиков", написанной Н.В.Данилевской в содружестве с Г.И.Северским.
        Н.Данилевская
        Тайна «каменного кольца»

        Часть первая. Джо и его друзья

        Глава I. Беспокойная ночь и такое же утро
        Стенные часы торопливо тикали. Стрелки уже подбирались к одиннадцати. Таня, сидя с ногами в кресле, старалась не дремать, следила за движением стрелок. Это плохо удавалось. Веки смыкались сами собой.
        «Бумм... — расслышала она сквозь сон. — Бумм...»
        — Двадцать три ноль-ноль, — подражая любившему точность брату, пробормотала девочка. — Что же с ними случилось?
        Чтобы прогнать сонное оцепенение, она потянулась и пошла в столовую, где белел скатертью нарядно сервированный стол. Крышка соусника оказалась слегка сдвинутой.
        — Василий Никандрыч, — сухо спросила Таня, — совесть у тебя есть?
        Большой белый кот, примостившись на краю стола, медленно, со вкусом умывался.
        — Брысь!
        Не теряя достоинства, кот спустился на стул, всем видом показывая, что считает себя выше вздорных человеческих упреков.
        Дверь приоткрылась.
        — Твои еще не приехали?
        — Все жду. Заходи, Маша, — повернулась Таня к подруге.
        Несмотря на ночную пору, гостья была в светлом, легком сарафанчике. В южном курортном городе ночи стояли жаркие.
        — Чай будешь пить?
        — Давай. Как у тебя сегодня красиво!
        Маше, как и Тане, было двенадцать лет. Она старалась держаться солидно, по-взрослому, но это не всегда удавалось — мешало любопытство ко всему, что творится вокруг. Девочка вертелась на стуле, рассматривала сервированный стол, приодевшуюся подругу, мирно дремавшего Василия Никандрыча. И не забывала о сладостях, расставленных на столе.
        — В общем не волнуйся, — говорила Маша, намазывая булочку вишневым вареньем. — Поезд мог опоздать ужасно намного. Или на автобус не сели. Или мало ли что...
        — Ну, что ты! — презрительно сказала Таня. — Во-первых, дядя Боря летит самолетом. Во-вторых, они с дедушкой сразу возьмут такси. При чем тут автобус?
        Машу нелегко было смутить.
        — А если нелетная погода? Если не встретились или не узнали друг друга? Однажды был такой случай. Может, и дедушка не узнал.
        — Родного сына?! Ты бы думала, что говоришь!
        — Я-то думаю, а ты слова не даешь сказать, — заметила Маша. Точь-в-точь так отвечала ее мать, работница пошивочного ателье, своим клиентам.
        — Таня! — послышался звонкий мальчишеский голос со двора. — Папа тебе записку привез. Захар Игнатьевич в городе остался ночевать. Лови!
        Камень, обернутый бумагой, упал на подоконник. Таня быстро развернула его и прочла записку.
        — Только этого не хватало!..
        Девочка с досадой бросила бумагу на стол, где ее немедленно подхватила Маша.
        — Пишут, что дела задерживают, шлют тебе привет, — сказала Маша с недоумением. — А может, это не от деда письмо?
        Таня не отвечая, поспешно убирала со стола. На Машин вопрос она, конечно, не обратила внимания. Письмо от деда привез сосед, водитель грузового такси, а в окно швырнул его Шурик, сын шофера. Все ясно как на ладони. Придется ночевать одной.
        — До свидания, — сказала Маша. — Смотри в школу не опоздай.
        Таня кивнула и даже не напомнила подруге, что завтра выходной. Обида комом стояла в горле.
        Дедушка и брат Леня, который тоже поехал встречать дядю Борю, наверно, веселятся сейчас. Какие дела могли их задержать? Просто гуляют, осматривают город. Может быть, пошли в театр... А она, Таня, пропадай здесь одна с Василием Никандрычем!
        Таня вымыла чашки, убрала со стола посуду и, готовясь подняться в мезонин, где помещалась ее спальня, бросила взгляд на кота.
        Василий Никандрыч проснулся. Изумрудно-зеленые глаза его вспыхивали лукавыми огоньками, кончик хвоста чуть вздрагивал.
        Проследив за направлением кошачьего взгляда, девочка увидела забытую на столе тарелку с колбасой.
        — Старый воришка, — сказала сердито Таня, — ничего тебе не будет!
        Колбаса исчезла в буфете. Кот не спускал укоризненных глаз с хозяйки.
        «Ведь это ты получила тройку по физике, — казалось, говорили его глаза. — Тебя не взяли в поездку. При чем тут я?»
        Таня громко хлопнула дверью.
        ...Ночь тянулась бесконечно. В комнате было душно, точно в разгар лета, хотя на дворе стоял еще только май. Широкая полоса лунного света медленно передвигалась к Таниной кровати.
        Луна осветила мамин портрет, и глаза на портрете стали совсем живые. Таня не помнила маму. Брат Леня помнил ее чуть-чуть — ведь он был на четыре года старше. Люди говорят, что Таня «вылитая мама». А дедушка спешит добавить: «Но у твоей мамы никогда не было троек».
        Верить ли этому? Тане не хотелось представлять маму похожей на зубрилу Лиду Снежко, «Полынь-траву», как прозвали ее ребята.
        У Лиды вечно кислое лицо. Она не умеет хохотать, плавать, подтягиваться на кольцах. Нет, нет, мама не такая! Наверно, и к ней придирались учителя. И, конечно, мама не позволила бы оставить Таню одну из-за неудачного ответа по физике.
        Таня чуть не заплакала от жалости к себе. Потом стала считать «пятьдесят наоборот». Постепенно кровать под нею начала медленно колебаться, будто готовясь к отплытию в сонный мир.
        Вдруг совсем рядом послышался приглушенный лай и тоненький скрип садовой калитки.
        «Своих собак во дворе нет. Значит, вошел кто-то посторонний», — смутно подумала Таня. Ей даже почудились легкие шаги в саду.
        Все стихло. Потом тишину прорезал слабый свист. Наверно, звали собаку.
        Таня спрыгнула с постели и подбежала к окну. Может, вернулся дедушка? Может, Леня, не желая ее будить, бродит по саду?
        Освещенный луной цветник под окнами был пуст. На покатой крыше сарая маячила одинокая фигура Василия Никандрыча. В лунном свете все предметы принимали неверный, таинственный вид: плоский камень у дорожки казался готовым к прыжку чудовищем, а тень на тропинке от искривленной ветки каштана будто преграждала чудовищу путь...
        Нигде ни души... Со вздохом девочка улеглась спать. Должно быть, близко утро. Луна всходит теперь поздно.
        Таня не заметила, как задремала. Ей приснился удивительный сон.
        Она бежала наперегонки с Машей. Толстенькая подруга не поспевала за ней. Вдруг Таня споткнулась и упала. Маша с громким визгом всей тяжестью навалилась на нее. Почему-то она была мохнатая и ужасно царапалась.
        — Брысь! — не своим голосом крикнула Таня, просыпаясь.
        На окне Таня увидела Василия Никандрыча. Шерсть кота стояла дыбом. Он шипел, глядя во двор.
        Таня снова влезла на подоконник, перегнулась вниз.
        В саду было тихо.
        — Ты что, Никандрыч, голубчик? Иди, ложись в ногах!
        Таня тщетно уговаривала четвероногого друга. Кот гудел на низких нотах, рвался из рук.
        Только на рассвете крепкий сон сморил девочку. Василий Никандрыч не покидал своего поста на окне до солнечного восхода.
        ...Таня проснулась поздно, в плохом настроении. Никто до сих пор еще не вернулся. Предстояло снова возиться с хозяйством. В довершение бед небо после ясного утра затянуло облаками. Того и гляди пойдет дождь.
        Не таким представляла девочка выходной день. Она и Леня заранее строили планы, как повезут дядю Борю смотреть пушкинские места, быть может, побывают в Артеке. Ведь дядя Боря, капитан грузового теплохода, все время уезжающий в дальние рейсы, давно не был в Крыму. Но сегодняшний день для прогулок пропал. В будни о поездках тем более нечего думать, идет последняя четверть. Скоро начнутся экзамены. Дни, оставшиеся до конца школьных занятий, казались Тане бесконечными.
        Девочка выпила чашку холодного кофе и принялась лениво чистить картошку. Мысли ее витали далеко от этого скучного занятия.
        Неожиданно в окне появилась голова Шурика, взобравшегося на старый каштан. Разлапые ветки дерева тянулись вровень с окнами верхнего этажа, где жила семья Кравцовых. Нижний занимала Клавдия Матвеевна, Машина мама.
        — Хозяйничаешь? — чуть насмешливо спросил Шурик.
        Таня не ответила. Будто сам не видит! Василий Никандрыч, дремавший в кресле, вдруг ощетинился, фыркнул. Мальчик сел на подоконник. Кот пружинисто вскочил на ноги, выгнул спину. В глазах его горели злые огоньки.
        — Всю ночь спать не давал, — пожаловалась Таня. — Нет от него покоя.
        — Никандрыч, ты что, сбесился? — Шурик перелез в комнату, подошел к коту. — Дай я тебя обследую.
        Кот не давался. Он стрелой пронесся мимо в окно. Однако не к любимому месту, на крышу сарая, а взлетел опрометью на верхушку каштана.
        — Определенно психует. Может, колбасы объелся, — заявил Шурик и тут же предложил пойти на спортплощадку.
        Таня, как и Шурик, любила гимнастику, сдала все нормы на значок ГТО. Они часто ходили на пришкольную площадку для юных гимнастов, где были установлены лестницы, трапеции, стойки с кольцами. И сейчас девочке очень захотелось бросить надоевшую картошку и помчаться с Шуриком. Но вдруг приедет дедушка?
        Шурик понял ее колебание.
        — Твои скоро не приедут. Отец встретил вчера Захара Игнатьевича возле цирка. Уже поздно было, народ с представления уходил. Дедушка твой сказал, что им придется ночевать в гостинице, так как утром в городе есть еще одно дело. Двадцать раз успеем на площадку!
        — Нет! — Таня тряхнула головой. — Иди сам!
        — Как хочешь.
        Шурик, пожав плечами, исчез.
        Значит, они действительно веселились вовсю, даже были вечером в цирке! А про нее, Таню, забыли. От огорчения девочка не обратила внимания на слова Шурика об «одном деле». Машинально она растопила плиту, вымыла мясо.
        Воды на суп не хватило. Надо идти на колонку, а ведро куда-то запропастилось. Должно быть, вчера осталось в сарае.
        Девочка кинулась в сад. Дверь в старый сарай обычно была полуоткрыта. Сегодня, как нарочно, ее кто-то плотно прикрыл.
        «Наверно, Маша. Вечно ей разбойники мерещатся!»
        Таня с силой дернула тяжелую дверь и тут же отступила. В сарае ясно слышался лай собаки. Звучал он странно, приглушенно, будто собачью челюсть сжимали рукой.
        Удивительно!
        Таня стояла в нерешительности. Вдруг собака злая? Может позвать Машу? Ведь сарай у них общий.
        Однако от этой мысли она сейчас же отказалась — Маша такая трусиха.
        Рычание и лай усилились. В глубине сарая послышался шорох, потом мальчишеский голос:
        — Тубо, Каро!
        Таня не успела опомниться, как из темноты сарая перед ней появился подросток лет пятнадцати.
        У незнакомца было тонкое смуглое лицо. В волосах застряли сухие веточки.
        «Должно быть, спал на земле», — мелькнуло у Тани. С минуту она и незнакомый мальчик пристально смотрели друг на друга.
        — Ты что здесь делаешь? — наконец обрела голос Таня.
        Мальчик смущенно улыбнулся.
        — Я ночевал. Устал очень. Я потом уйду.
        В манере говорить слышалось что-то нерусское. Собака снова залаяла.
        — Не бойся, это Каро! Он умный.
        Однако когда Таня собралась войти в сарай, незнакомец загородил ей дорогу.
        — Не надо. Каро не любит чужих.
        Таня вскипела.
        — Это наш сарай. Чужой ты, а не я. Мне нужно ведро.
        — Вот это? — Подросток протянул ведро, по-прежнему загораживая вход.
        Таню это разозлило.
        — Уходи! Взялся неизвестно откуда и мешаешь. Дедушка вернется, он тебе задаст!
        Мальчик опустил голову.
        — Я только хотел отдохнуть. Сейчас пойду.
        Тане стало стыдно. Она молча следила, как мальчик возился в сарае, отвязывая собаку. Наконец он вышел в сад, ведя на поводке пуделя. Пудель казался вовсе не сердитым и только обнюхал ноги незнакомки.
        — Ой, — восхищенно сказала Таня, — настоящий маленький лев!
        — А ты больших видела? — усмехнулся мальчик.
        — Конечно. В цирке и еще в зоопарке. Дедушка возил нас в Москву.
        — Каро работал в цирке.
        Таня недоверчиво взглянула на собеседника.
        — В цирке собаки ученые. Они умеют танцевать.
        — И Каро умеет. — Мальчик оживился. — Каро, вальс!
        Собака встала на задние лапки и, тщательно выделывая па, закружилась по площадке. Хозяин тихо аккомпанировал ей свистом.
        Таня в восторге оглянулась. Как ей хотелось, чтобы Маша увидела необыкновенное зрелище! Но, будто нарочно, никого поблизости не было.
        — Поблагодари почтеннейшую публику, Каро!
        Пудель склонился в низком поклоне. Девочка засмеялась.
        — А теперь попрощайся! Мы уходим.
        Пес не хотел прощаться. Он сел и жалобно заскулил, оглядываясь на сарай.
        — Каро там понравилось. Не хочет уходить, — поспешно сказал мальчик.
        — Понравилось? Там темно и жестко. Надо было постучать в дом.
        Таня остановилась, представив себе, как бы реагировала на неурочный стук раздражительная мать Маши, Клавдия Матвеевна, и быстро продолжала:
        — Ты и Каро, верно, хотите кушать? Пойдем обедать, ладно? Только я не очень умею стряпать. И суп еще не готов.
        Гостя не пришлось уговаривать.
        — Вместе давай приготовим. Я все привык делать.
        — Как тебя зовут?
        — Ян.
        «Ян — нерусское имя, — размышляла Таня. — Как он очутился в сарае? Насчет обеда хвастается. Обед варить мальчишки не умеют».
        Но Ян не хвастался. Он быстро разжег погасшую плиту, почистил овощи, поставил суп на огонь. Работая, он все насвистывал. Таня не утерпела.
        — Скажи, как ты попал сюда?
        Ян подмигнул ей.
        — Расспрашивают после обеда, когда гости сыты. Не так разве?
        Девочка густо покраснела.
        Наконец они уселись за стол. Каро получил целую миску вчерашней каши, обильно политой супом, и косточки. Собака ела деликатно, облизывалась, поглядывая на мясные косточки.
        Поев, пудель отошел в угол и лег на постеленный ему коврик, не спуская преданных глаз с хозяина.
        После обеда Ян быстро и тщательно вымыл посуду и огляделся, как бы спрашивая, что еще нужно сделать.
        Таня подошла к буфету.
        — Подавай мне тарелки. Будем ставить в буфет, — предложила она.
        — Лови! Алле-ап! — неожиданно крикнул Ян.
        Не успела Таня опомниться, как большое блюдо скользнуло прямо к ней в руки. Хорошо, что оно было эмалевое, небьющееся.
        — Ой, не надо бросать! Мы все разобьем! — Таня сердилась и смеялась.
        Ян высоко подкинул тарелку, за ней другую, третью и, жонглируя всеми тремя, пошел к буфету. Ни одна не выпала из его ловких рук.
        — Вуаля! — задорно крикнул мальчик, когда посуда стала на полку. — Вот как надо обращаться с этими тарелками!
        Таня смотрела на эти чудеса широко открытыми глазами.
        — Похоже, и ты работал в цирке?
        — Конечно. Я вчера участвовал в представлении.
        Девочка удивлялась все больше.
        — Значит, ты артист?
        — Я помощник укротителя. Мы с Отто приехали Россию на гастроли.
        — Отто — твой учитель? — почтительно спросила Таня.
        — Да. Укротитель хищников. Он очень известный. «Отто Берген и его дикие звери», — написано в афишах. — Лицо мальчика вдруг потемнело.
        — А как же ты попал в наш город?
        — Убежал, — коротко ответил Ян. — Не хочу с ним работать. Отто — злой человек. Не любит ни людей, ни зверей. Я хочу жить один.
        Губы Яна упрямо сжались. Таня не решилась расспрашивать дальше. Мальчик внушал ей уважение.
        Ян взглянул на стенные часы.
        — Дзенькую, пани! — Он улыбнулся и протянул девочке руку.
        — Куда ты собираешься? — забеспокоилась Таня. — Останься у нас. Дедушка приедет, обязательно придумает что-нибудь.
        — Нет, Таня. — Юный укротитель стал серьезным. — Дедушка не спрячет меня от Бергена. Мне лучше уйти подальше.
        — Куда? Разве у тебя есть в нашей стране родственники или знакомые?
        — Не пропаду! Мать у меня была русская, я хорошо знаю ваш язык. Есть и знакомые. Один гимнаст из Одессы приглашал в гости.
        Таня всплеснула руками.
        — Одесса не близко. Надо ехать теплоходом. А собака?
        — Куплю ей билет, — беспечно ответил мальчик. — На хлеб мы всегда заработаем, Каро и я. Желаю тебе счастья!
        Ян направился к двери. За ним покорно шел Каро.
        — Здорово, беглец! — послышался вдруг веселый голос. — Вот ты где оказался!
        — Дядя Боря! — радостно воскликнула Таня, бросаясь навстречу высокому загорелому моряку.
        Глава II. Происшествие в цирке
        Накануне, задолго до часа, указанного в телеграмме сына, Захар Игнатьевич стоял на площадке аэровокзала, до боли в глазах вглядываясь в синюю даль неба.
        — Дедушка! — Леня только что вернулся из «справочного», куда десятый раз бегал узнавать, не опаздывает ли самолет. — А вдруг он не прилетит?
        — Не волнуйся! Если дал телеграмму, прилетит. Борис — человек точный.
        Захар Игнатьевич любовным взглядом окинул внука, казавшегося в белом летнем костюме совсем взрослым юношей. «Пожалуй, и не узнает его Борис, ведь три года прошло, как не виделись».
        — Вниманию встречающих, — послышалось из репродуктора. — Идет на посадку пассажирский Москва — Симферополь...
        — Как же это я просмотрел, — огорченно сказал Леня.
        — Да его только сейчас стало видно, — улыбнулся дедушка. — Вон, гляди!
        Большая светлая птица бесшумно снижалась, сверкая на солнце крыльями. Вместе с толпой встречавших дедушка и внук кинулись к выходу на аэродром.
        ...Час спустя они все вместе шагали по улицам родного города. Плечистый Борис Захарович валкой, размашистой походкой моряка то и дело обгонял спутников. Останавливаясь, он жадно всматривался в знакомые, дорогие сердцу места. Сразу же после долгожданной встречи Борис предложил хоть несколько часов посвятить осмотру «города своей юности», как он назвал Симферополь.
        В этом городе Борис Кравцов родился, здесь мальчишкой встретил революцию...
        — Вон в тот переулок, — обратился он к Лене, — я ходил с секретным поручением. Тогда только что создалась подпольная комсомольская организация.
        — Почему подпольная, дядя Боря?
        — В Крыму еще лютовали белогвардейцы. На южном побережье, где вы теперь живете, хозяйничал «черный барон» Врангель. Ох, трудное было время! Но народ победил. Крепко мы были связаны с Москвой, с Лениным...
        Леня с уважением смотрел на Бориса Захаровича. Какой интересной, значительной жизнью жил дядя Боря!
        — Сколько вам тогда было лет?
        Борис Захарович усмехнулся:
        — Пожалуй, чуть поменьше, чем тебе. В комсомол я пошел с четырнадцати. Но паренек был рослый, вроде тебя. Смотри, ты-то какой вымахал, скоро меня перерастешь!
        — А когда вы начали учиться? Когда стали моряком?
        — Морские дела — это, брат, статья отдельная. А учиться по-настоящему пришлось, лишь когда Крым прочно стал советским. Отец подготовил, и сразу я поступил в старший класс. Вместе с твоей мамой, она была годом моложе. Видишь серое двухэтажное здание на той стороне — это наша бывшая школа.
        — Отчего «бывшая»? — вмешался в разговор Захар Игнатьевич. — В этом здании и сейчас средняя школа. Слышишь, как ребята во дворе кричат? Наверно, у них перемена.
        — ЗдОрово! Ну-ка, обследуем!
        Моряк перебежал на другую сторону улицы и легко перепрыгнул через низкую изгородь. Захар Игнатьевич неодобрительно покачал головой: в тридцать пять лет мальчишеские выходки.
        Борис вернулся скоро.
        — Представьте, во дворе мало что изменилось, отец! Даже гигантские шаги уцелели. Скамейка, на которой мы с Верой вырезали свои инициалы, стоит на том же месте.
        Дедушка вдруг помрачнел. Борис осторожно взял его под руку. Пожалуй, напрасно он заговорил о Вере...
        Сестру не пришлось ему больше увидеть после солнечного августовского дня пятнадцать лет назад. В тот день Борис Кравцов, перессорившись со всеми родственниками, уехал в Одессу поступать в мореходное училище.
        Родственники по-своему были правы: все в роду Кравцовых «потомственные учителя». И вдруг — на тебе! — упрямого мальчишку потянуло в море.
        Но Борис остался верен мечте, владевшей им с детских лет. Она вечно звала его в дальние странствия. Он даже семьи не завел.
        Зато Вера вскоре после отъезда брата вышла замуж за молодого врача-бактериолога Росинкина. Прожили они с мужем безоблачно несколько лет, а затем уехали с медицинской экспедицией на восток, оставив малышей, Леню и Таню, у дедушки.
        Вскоре пришло трагическое известие: оба — муж и жена — погибли во время эпидемии азиатской холеры.
        Старый педагог остался с малолетками один. Борис, вернувшись из заграничного плавания, приехал тогда к отцу. Приехал и... не узнал Захара Игнатьевича. Белый как лунь, сгорбленный старик крепко обнял сына и трудно заплакал.
        — Не поднять ему ребятишек. Сдает Захар Игнатьевич, — шептались соседи.
        Однако старый учитель не сдал. Любовь к жизни, внукам придала ему силы. Он настоял, чтобы сын, который решил было остаться с ним, вернулся на флот, а сам переехал с внуками в небольшой курортный город, где продолжал учительствовать.
        Последние годы Борис Захарович, капитан грузового теплохода «Богдан Хмельницкий», часто ходил в заграничные рейсы. Племянники росли без него. Тем радостней были редкие встречи.
        Путники шли теперь по центральной улице. Борис удивлялся, как изменился, украсился город за время его отсутствия.
        — Гляди, дедушка, — вдруг сказал Леня. — Лев!
        С пестро раскрашенной афиши смотрела оскаленная львиная морда. Возле льва стоял мускулистый укротитель, положив руку в открытую пасть зверя. Надпись гласила:
        СПЕШИТЕ УВИДЕТЬ

^20 мая 1941 года^

^последняя гастроль немецкого укротителя.^
        ОТТО БЕРГЕН И ЕГО ДИКИЕ ЗВЕРИ

^На манеже 10 тигров, лев, а также мальчик с дрессированной собакой.^
        СПЕШИТЕ!
        — Завлекательная, хоть и не сильно грамотная афиша. Поспешим, что ли? — предложил Борис Захарович. — Напрасно вы оставили Татьяну дома, синьоры!
        Леня вздохнул.
        — Разленилась девочка, — как-то виновато сказал Захар Игнатьевич. — Вторая тройка в четверти.
        — «Гайда тройка, снег пушистый!» — подхватил Борис, но тут же умолк, вглядываясь в афишу. — Вот штука! Кажется, придется спешить без Тани.
        — Что ты там увидел? — поинтересовался отец.
        — Увидел знакомого среди участников представления. — Борис показал мелко набранную фамилию: «Николай Пятков — соло на скрипке».
        — Какое же ты имеешь отношение к скрипачу?
        — У меня на «Хмельницком» матрос-комсомолец Евгений Пятков. Я обещал передать небольшую посылку его отцу, скрипачу местного оркестра. Теперь не надо ехать по адресу: отец — вот он! В цирке выступает. Удача? — Моряк подмигнул Лене. — «Не журись, дивчина, будет небо ясным!» Посмотрим чудеса со львами и тиграми. Кто «за»?
        Две руки взметнулись вверх. Дедушке осталось только присоединиться.
        — Танюшу ждать не заставим, — весело заявил Борис Кравцов, вернувшись с билетами. — Быстро съездим в камеру хранения, там в чемодане посылка. В цирке я сразу побеседую со скрипачом — и домой! По ходу действия посмотрим немецкого укротителя. Надо же показать тигров мальчику!
        — Еще неизвестно, какому мальчику больше хочется смотреть тигров, — пошутил Захар Игнатьевич.
        Так они очутились в цирке. Найти Николая Пяткова и вручить ему посылку оказалось недолгим делом. Но иностранный гастролер с хищниками выступал только во втором отделении. Пришлось остаться.
        Еще во время антракта на арене начали устанавливать внушительных размеров клетку. Высокие стальные решетки поставили по сторонам тоннеля, ведущего из-за кулис на манеж.
        — Не хотел бы я выступать с такими «артистами», — заметил Борис Кравцов скрипачу, когда тот пришел в антракте навестить своих новых знакомых. — Легко очутиться без головы.
        — Неверно вы судите, — серьезно ответил отец матроса. — Все зависит от обращения с животными. Дикие звери способны так же привязаться к человеку, как домашние.
        — Ну-ну! — с сомнением сказал Борис. — Все-таки спокойней, если во дворе на цепи сидит обыкновенный барбос, а не африканский леопард.
        — Обязательно на цепи? — нахмурился собеседник. — Звери, как и люди, цепей не любят. В укротителе они должны чувствовать друга. Мне, старику, довелось видеть на этой сцене Владимира Дурова. Вот был дрессировщик! Любого зверя приручал. А приручал, как друг, пониманием, лаской...
        - Дружба с тигром? Что вы! — продолжал Кравцов — Такого приятеля лучше в страхе держать.
        — Вы, молодой человек, рассуждаете, как представитель старой школы дрессировщиков. Один из таких, помню, рассказывал мне, что обучение начинает с хлыста: бьет зверя по передним лапам, пока тот от боли не научится, сидя, поднимать их вверх. Потом теми же способами дрессировщик заставлял животных прыгать через горящие обручи, делать «пирамиду». Против особо строптивых он пускал в ход раскаленное железо. Да-с! Этот, с позволения сказать, укротитель до самой своей гибели был убежден в покорности запуганных им хищников.
        — Он погиб? — быстро спросил Леня.
        — Жестокие укротители часто кончают плохо, — уклонился от прямого ответа скрипач. — На месте Отто Бергена...
        Пятков не кончил. В раковине оркестра зажегся свет. Торопливо простившись, Пятков бросился к оркестру.
        Звуки бравурного марша заполнили цирк. Из тоннеля, смеясь и кувыркаясь, вылетела ватага клоунов. Один из них вдруг заметил, что находится с товарищами внутри клетки. Из-за кулис раздался мощный львиный рев.
        Клоуны заметались. Под хохот детворы они пытались прорваться сквозь прутья решеток.
        На арене показался полный, широкоплечий мужчина в традиционном костюме укротителя и в маске. У входа он картинно задержался, показывая восторженно шумевшим зрителям огромного льва с пышной косматой гривой. По всей вероятности, это и был Отто Берген.
        Ведя зверя на цепочке, укротитель пошел с ним по кругу арены. Лев торжественно печатал шаг в такт маршевой музыке, высоко поднимая лапы.
        Оживление в зале усилилось, когда появилась следующая пара.
        Стройный подросток в маске вел на поводке пуделя, напоминавшего маленького льва. Мальчик и собака ритмично вышагивали под марш.
        Клоуны с визгом носились по клетке, вскакивали на плечи друг другу. Лев сел на скамейку рядом с пуделем и равнодушно поглядывал на мелькающие фигуры. Раскрыв огромную пасть, он лениво зевнул. Пудель, как в зеркале, отражал движения соседа и немедленно повторил зевок.
        Юныe зрители хохотали так заразительно, что заулыбался и дедушка.
        — Вижу, Цезарь, такой компания вас не устраивает? И вас, Каро? — с заметным немецким акцентом вскричал укротитель. — Покажите им уход. Прошу!
        По знаку хозяина лев огласил цирк громоподобным рыком, а пудель с лаем накинулся на клоунов. Те молниеносно умчались за кулисы. Отто и его помощник сняли маски.
        — Почтеннейший советский публикум, приветствуем вас! Ян, ком хир! Пирамид «Дружба» — алле!
        Мускулистый укротитель выпрямился, протянул руки. Лев подошел и сел напротив. Затем поднялся на задние лапы, положил передние на плечи укротителя. Мальчик ловко подпрыгнул. Головы зверя и укротителя находились на одном уровне. Ян раздвинутыми ногами стал на них.
        — Каро, иси! — крикнул юный акробат.
        Пудель мигом очутился на плечах мальчика. Осторожно балансируя, он сделал стойку на передних лапах. Зрители бурно аплодировали.
        — Замечательно! — Борис не сдержал восхищения. — Мальчик, вероятно, поляк. Дружный интернационал!
        — Действительно интернационал. Но дружный ли? — пробормотал дедушка, подметив испуганный взгляд Яна, когда Каро несколько раньше, чем следовало, спрыгнул на песок.
        Зоркие глаза Лени тоже увидели, что Ян бледен, грудь его тяжело поднимается.
        «Нелегко, видно, дается «пирамида», — сочувственно подумал Леня.
        ...В клетку один за другим вбегали тигры. Огромные полосатые кошки принюхивались, беспокойно били по бокам хвостами. Отто нахмурился, напрягся.
        — Ап! Зетц! — кричал он, указывая тиграм места.
        Звери, глухо рыча, вскакивали на поставленные для них высокие табуретки. Один, самый большой, присел, пружиня струной хвост, и грозно рявкнул на укротителя. Зрители оцепенели. Но Берген не растерялся.
        — Зетц, Акбар, место! — И бич со страшной силой обрушился на непокорного.
        Заревев от боли, тигр подчинился.
        Представление продолжалось. Леня заметил, что немец не выпускал из виду строптивого тигра, старался не поворачиваться к нему спиной.
        Скоро неприятный инцидент забылся. Тигры прыгали с одной табуретки на другую, скакали сквозь обручи. Лев и Каро вальсировали под музыку.
        Когда номер кончился, немец с широкой улыбкой поднял Каро, посадил на свободную табуретку.
        — Покажи, собак, как надо пригать. Алле-ап!
        По знаку Отто пудель взвился в воздух и, перескочив через соседнего тигра, начал молниеносные прыжки, едва касаясь спин зверей. Сердитому Акбару это не понравилось. Укротитель не успел вмешаться, и тигр грозно зарычал на Каро. Испуганная собака, потеряв равновесие, упала на арену. В ту же минуту хлыст, свистнув, обрушился на нее.
        Каро жалобно завизжал и бросился в ноги мальчику. Тот прикрыл животное собой. Разъяренный Берген, плохо соображая от гнева, снова поднял хлыст. На обнаженной руке Яна вспухла красная полоса. В публике послышались крики, свист.
        Леня, забыв обо всем на свете, бросился к решетке.
        — Не смейте, не смейте бить Яна!
        Юный партнер Бергена обернулся на звонкий голос Лени и благодарно улыбнулся своему защитнику. Другие ребята тоже повскакали с мест. Спас положение униформист — ассистент Бергена.
        Держа наготове железный прут, он вошел в клетку и шепнул укротителю:
        — Успокойте публику, мейн герр!
        Укротитель опомнился. Натянуто улыбаясь, он развел руками, как бы подчеркивая, что готов выполнить волю зрителей, и вместе с беспокойными артистами покинул манеж.
        До тонкого слуха Лени, стоявшего близко к тоннелю, долетел свистящий шепот:
        — Сегодня я за все рассчитаюсь с тобой, бродяга!
        Фраза была сказана по-немецки, но Леня отлично понял ее смысл. Униформисты поспешно убирали с арены клетку и не обращали на мальчика внимания. Пользуясь этим Леня прижался к стенке и осторожно прошел за кулисы.
        Здесь царила своеобразная атмосфера. Служители бегом уносили решетки. Один из клоунов вполголоса репетировал выходную песенку. Вдали заливчато лаяли собаки. Может, среди них был Каро?
        Двери распахнулись, и по дощатому настилу промчалась группа пони. На седле ведущей лошадки стояла юная наездница. Все было интересно и необычно. Но долго задерживаться нельзя: дедушка и дядя Боря будут волноваться.
        Мальчик быстро свернул направо в небольшое фойе. Сюда выходили двери артистических уборных.
        В одной из них Леня увидел Яна. Без усыпанного блестками трико и грима он показался Лене худеньким и печальным.
        Ян куда-то торопливо собирался. Он крепко затягивал веревками большую плетеную корзину с крышкой. На полу сидел Каро. Подняв ухо, он наблюдал за действиями хозяина.
        Вдали слышался мощный бас Отто. Укротитель раздраженно отчитывал шталмейстера.
        Ян вздрогнул и взглянул на Леню. Очевидно, узнал его.
        — Скорей, помоги! — прошептал он, указав на корзину.
        Леня с готовностью подхватил груз. Ян вскинул на плечи заранее приготовленный вещевой мешок, позвал Каро и тоже взялся за ручку корзины. Вдвоем они понесли ее по слабо освещенному коридору. Пудель послушно следовал за ними.
        В конце коридора виднелась дверь с надписью «Запасный выход». Ян толкнул ее, и мальчики очутились на улице. Возле дверей стояла поломанная тачка. С помощью Лени Ян водрузил на тачку корзину, приложил палец к губам. Леня кивнул.
        — Возвращайся через главный ход, а то запутаешься! — Ян стиснул на прощание Ленину руку и исчез с тачкой в темноте.
        Леня повернул обратно в цирк.
        ...Больше часа Ян шагал по шоссе, толкая перед собой тачку. Каро то отставал, то забегал вперед. Высунув язык, пес садился на обочине дороги, поджидая хозяина. Оба, мальчик и собака, изрядно устали. Последние дни перед окончанием гастролей они работали особенно напряженно.
        Вдруг Каро остановился и громко залаял. Казалось, он спрашивал, долго ли еще идти.
        — Иезус-Мария, если б я знал! — вздохнул Ян. — Немного отдохнем — и вперед! Здесь все же лучше, чем у Отто.
        Ян сел на придорожный камень и грустно задумался. Беглецам пока везло, но надолго ли? Берген, конечно, поднимет всех на ноги, а в чужой стране трудно укрыться.
        Мальчик не случайно выбрал направление. Он знал, что шоссе ведет к морю, к пристани, где останавливаются морские суда. На каком-нибудь из них Ян собирался отправиться в иные края, подальше от жестокого Бергена. Кочевая жизнь не пугала юного дрессировщика. Он немало повидал и пережил на своем небольшом веку. Но трудно преодолеть десятки километров с измученной собакой и тяжелым грузом.
        А медлить нельзя. Страшно подумать, что с ними сделают, если догонят...
        Луна еще не взошла. Крупные южные звезды сияли на небе, но светлей от них не становилось. Мальчик напряженно вглядывался в темноту, решая, как быть дальше. Вдали мелькнули фары автомобиля. Мелькнули, скрылись за поворотом и опять блеснули так ярко, что Ян невольно закрыл рукой глаза. Машина замедлила ход.
        Это могла быть погоня. Ян поспешно толкнул тачку в придорожный кювет и спрятался за куст. Свет фары упал на Каро.
        — Гей, хлопец, чего прячешься? — Водитель высунулся из кабины грузового «пикапа».
        Машина была пуста, и это успокоило Яна. Он подошел к автомобилю.
        — Твой пуделек? Занятный пес! Далеко вы ночью собрались?
        У шофера было круглое добродушное лицо. Ян почувствовал к нему доверие. Такому лучше всего говорить правду. Мальчик объяснил, что хочет попасть на теплоход. Может, шофер подвезет его?
        — Я уплачу, - поспешно добавил Ян.
        Водитель нахмурился.
        — С ребятишек денег не беру. До пристани я не еду. До города (он назвал место, но Ян не понял) могу подбросить. Там переночуешь, а утром доберешься до теплохода. Валяй, садись!
        — Алле-гоп, Каро!
        Обрадованный пес прыгнул в кузов. Мальчик с трудом притащил корзину и водрузил ее туда же. Сломанную тачку, давно списанную с реквизита цирка, Ян решил оставить на дороге.
        — Ишь, запасливый! Сколько багажа набрал, — пошутил водитель.
        Машина дрогнула и, набирая ход, помчалась по шоссе.
        Глава III. Ян находит семью
        Окно мезонина было полуоткрыто. Брат и сестра сидели на подоконнике. Таня жадно слушала повествование о вчерашних приключениях в цирке.
        — Представь себе, Берген после представления так орал, что в фойе толпа собралась. Кричал: «Посадить этого негодяя в тюрьму! Вернуть немедленно!» — Леня жестами изобразил гнев укротителя. — Тогда мы трое пошли к директору и все ему рассказали. Я сознался, что помог Яну бежать, так как Отто угрожал расправиться с ним. Директор, молодец, отказался послать погоню за мальчиком, а нас просил остаться до утра, чтобы в нашем присутствии разобрать дело, если Ян не вернется.
        — Ну?
        — Что «ну»? Ясно, мы остались, а тебе дедушка записку послал. Получила?
        Таня с досадой отмахнулась.
        — Ты о деле рассказывай. Что решил директор?
        — Он расспросил работников цирка. Те подтвердили: мальчику жилось не сладко, обращались с ним жестоко. Тогда директор сказал Отто: «Можете подавать в суд, но советский суд защитит несовершеннолетнего. Если будет доказано, что вы издевались над мальчиком, придется отвечать».
        — Так и следует! — в восторге крикнула Таня. — Судить надо этого Бергена!
        — Ты дальше слушай! Когда страсти накалились, вмешался ассистент, помощник укротителя. До этого он все молчал, поглядывал на дядю Борю, любезно улыбался.
        И вдруг сказал по-русски: «Господин капитан, волноваться не стоит. Мой хозяин с ребятами не воюет. Завтра мы уезжаем. Если мальчик захочет вернуться в Германию, адрес ему известен. Господин Берген забудет недоразумение».
        — И Берген смолчал?
        Ассистент шепнул ему несколько слов по-немецки. Я расслышал одну фразу: «Не имеете права, вас ждут в Германии». И, знаешь, по-моему, этот Отто здорово боится своего помощника. Сразу скис, начал бормотать комплименты «русский публикум».
        Ребята посмеялись. Потом задумались.
        — Что же будет теперь с Яном? — Таня нетерпеливо откинула прядь волос со лба. — Ты говорил с дедушкой?
        — И я и дядя Боря. Но ты характер дедушки знаешь. Сразу он никогда не решает. Ответил: «Пусть пока Ян будет гостем. Потом посмотрим».
        Таня вздохнула.
        — Хорошо бы Дмитрию Николаевичу рассказать о Яне.
        Леня кивнул: он понял сестру.
        Дмитрий Николаевич Капустин, учитель географии в школе, был давним другом дедушки. Захар Игнатьевич всегда прислушивался к его советам, хотя географ был значительно моложе годами.
        Капустин считался своим в семье Кравцовых. В их квартире у него даже было «собственное» кресло, низенькое, с потертой обивкой, но очень удобное.
        ...День, когда Захар Игнатьевич должен был решить будущее Яна, наконец, наступил. Как нарочно, Таню в этот день задержали в школе после уроков. В гости приехали немецкие друзья из Артека.
        Таня, как и Леня, была отличницей по немецкому языку. Ей поручили прочесть гостям приветственное стихотворение, рассказать о школьных делах.
        По настоянию дедушки, считавшего, что дети должны свободно владеть хоть одним иностранным языком, Таня и Леня с малых лет изучали немецкий, знали этот язык почти как родной. Сегодня Таня очень рассеянно слушала, что говорили немецкие ребята, она еле-еле могла усидеть на месте.
        Как только прочла стихи, шепнула пионервожатой, Насте Кудрявцевой:
        — Можно уходить? Мы потом побеседуем.
        Настя укоризненно прищурила красивые синие глаз!
        — Когда же потом? Ведь они уедут.
        На лице девочки отразилось такое огорчение, что Hастя шутливо дернула ее за косичку.
        — Что такое стряслось, Танюша?
        Однако мучить расспросами не стала. За это и любили девочки старшеклассницу Настю. Душевный человек он и все без слов понимает.
        — Хорошо, беги, — только и сказала Настя.
        Домой Таня не шла — летела. Во дворе она услышала Машин голос:
        — Иси, Каро! Играй мячиком. Почему ты не слушаешься?
        Пудель ничего не понимал. Сидел, насторожив уши, следил за каждым движением Маши.
        — Он разучился, понимаешь? — затараторила Маша при виде подруги. — Может, простыл в дороге?
        — Сама ты простыла! Мяч, Каро, мяч, играй!
        Подражая Яну, она толкнула ногой пестрый резиновый мяч. Пес принялся подталкивать его носом, катать по дорожке. Забыв о неудаче, Маша хохотала.
        — Видишь? Командовать надо, как положено, без лишних слов. Где Ян?
        — Его и Леню позвал дедушка.
        — Неужели в столовую?
        — Нет, в честнопионерскую. Туда и Дмитрий Николаевич прошел.
        — Тогда порядок! — И Таня, подпрыгивая на ходу, умчалась.
        Столовая считалась официальной комнатой. Там принимали гостей, обедали, иногда выслушивали неприятные нотации взрослых.
        «Честнопионерская» — совсем другое. В сущности, это дедушкин кабинет. Он очень маленький — едва помещается письменный стол, два кресла. Здесь дедушка читает газеты, работает.
        В кабинете часто велись самые задушевные беседы о ребячьих делах, об учебе. Считалось позором не выполнить обещание, данное в стенах «честнопионерской», — отсюда и название комнаты.
        Сейчас здесь шел семейный совет, в котором принимал участие Капустин. Таня уселась на сундуке возле открытых дверей — послушать. В самой комнате примоститься было негде. Дедушка и Дмитрий Николаевич сидели на своих излюбленных креслах. Дядя Боря и Леня ютились на табуретках, принесенных из кухни. Ян стоял у входа и говорил.
        Лицо Лени светилось радостью. Таня безошибочно заключила: самое главное решено — Ян остается с ними. Юный артист теперь рассказывал о своей жизни.
        Невеселой была короткая биография мальчика. Отец Яна, чернорабочий фабрики обувного магната в Варшаве, эмигрировал с сыном в Германию, куда позвал их дальний родственник.
        — Я тогда был совсем маленький, — говорил Ян, — мама умерла, и нам очень трудно жилось. Папа поверил пану Стаху. Они в молодости были друзьями. Все оказалось обманом. В Германии даже на кусок хлеба не удалось заработать. Поляков там презирают.
        Голос мальчика дрогнул. Дядя Боря поспешно прервал его:
        — А родственник не помог вам?
        — Ему наплевать было на нас и на свою родину. Когда взяли верх нацисты, пан Стах начал работать с ними. Он стал осведомителем гестапо и неплохо зарабатывал доносами.
        — Почему же вы не уехали? — не вытерпела Таня.
        — Куда? — Ян горько усмехнулся. — Пришла война, у нас не было ни злотых, ни марок. Отец поссорился с паном Стахом, хотел уйти со мной хоть на улицу, только бы не жить у предателя. Пан Стах донес, что отец коммунист и вор. Папу бросили в тюрьму, там он и умер. Отец чужой тряпки никогда не брал и в политику не вмешивался.
        — С кем же ты остался? — спросил Дмитрий Николаевич.
        Худое, с бородкой клинышком лицо его, чем-то напоминавшее лицо Дон-Кихота, было печально.
        — Пан Стах продал меня Бергену.
        — Продал? — Леня не верил своим ушам.
        — За полсотни марок. Я был тощ, как скелет, а скелеты, говорил пан Стах, не приносят добра. И еще добавлял, что я расту смутьяном, как отец. Мой родственник, однако, продешевил. Я и тогда умел жонглировать, выступал по дворам. Ему, уж конечно, не сообщал об этом!
        Капустин поднялся, положил мальчику руку на плечо.
        — Забудь обо всем этом, Ян!
        Ян промолчал, но по выражению его глаз Таня поняла — не забудет!
        Нелегкая жизнь ждала Яна у Бергена: побои, изматывающие тренировки, грубые оскорбления... Однажды Ян нашел у подъезда цирка заброшенного, грязного пуделя. Oн спрятал собаку и потихоньку от Бергена обучал ее разным забавным трюкам.
        — Как-то хозяин застал нас во дворе, хотел выгнать меня и пуделя. Но потом заинтересовался фокусами Каро, включил этот номер в аттракцион со львами и тиграми.
        — Я рад, что спас Каро от Бергена, — закончил Ян. — Отто не нужны звери, нужен только успех. Непокорных или больных животных он убивает. За непослушание пристрелил овчарку Ганну, убил льва Великана, отца Цезаря, когда тот сломал лапу, а Джо...
        Ян осекся, покраснел и быстро продолжал:
        — Не могу видеть, когда обижают животных. Только негодяи мучают их.
        Капустин и Захар Игнатьевич переглянулись.
        — Правильно, Ян! — сказал дедушка. — Станешь хорошим дрессировщиком. Но в Советском Союзе заведено так: какую бы ты ни выбрал профессию, прежде всего будь образованным человеком. Как у тебя с учебой?
        Ян смутился.
        — Я очень мало знаю. Пан Стах не позволял ходить в школу. Берген тоже. Он говорил: «Счет знаешь, читать, писать умеешь — и довольно с тебя!»
        — Что ж, — вставил Капустин, поднимаясь с места, — это поправимое. Летом старшие ребята, которые останутся на каникулах в городе, займутся с тобой. Мы с Захаром Игнатьевичем поможем. Верно, коллега? А с осени пойдешь в школу.
        — Объявлять заседание закрытым? — весело осведомился дядя Боря. — Татьяна, изобрази нам ужин и готовь ночлег новому члену семьи. «Не журись, дивчина, будет небо ясным!» — Он хлопнул Яна по плечу.
        — Спасибо, всем спасибо! Дзенькую! — радостно крикнул Ян. — Но можно мне опять переночевать в сарае? Каро привык со мной. А потом я перейду в комнату.
        Не дожидаясь ответа, мальчик прошелся колесом мимо восхищенной Тани, вспрыгнул на перила и, стоя на них, скользнул по лестнице вниз, во двор. Дедушка только покачал головой.
        Расцеловав дедушку, Таня опрометью кинулась в кухню. Дмитрий Николаевич обещал остаться ужинать, и Тане хотелось накормить его чем-нибудь вкусным.
        Открыв шкаф, Таня ахнула. Кувшин, где она хранила молоко, был почти пуст.
        — Вот те на! Что же мне теперь делать? Ты, противное существо!
        Последние слова относились к Василию Никандрычу, который, жалобно мяукая, появился в кухне. У кота был напуганный, одичавший вид. Таня вспомнила, что не видела его целые сутки.
        — Шляешься по крышам, вылакал хозяйское молоко! На что это похоже?
        Кот не сводил глаз с кувшина и мяукал все сильней. Таня слила остатки в блюдечко. Кот жадно стал пить.
        — Значит, не ты виноват? Неужели Машка кормила молоком Каро? И не сказала... Придется жарить яичницу!
        Таня поспешно поставила сковородку на огонь.
        Ужин вопреки опасениям Тани очень удался. Гости с аппетитом уничтожили салат, яичницу, компот. Дмитрий Николаевич с улыбкой хвалил юную хозяйку. Дедушка притворно хмурился, не забыл вспомнить насчет троек, но настроение у всех было прекрасное.
        ...Скоро в доме все стихло. Не спалось только Тане. Она сидела в своей комнате на подоконнике и обдумывала, как лучше устроить Яна и Каро. Ян, конечно, будет спать с Леней, а Каро придется сделать отдельную конуру.
        И чего Ян привязался к этому сараю? Темно, неудобно. Клавдия Матвеевна, Машина мама, все время ворчит. Xpанит она там всякую рухлядь, и ей, видите ли, мешают! А сама по месяцу не заглядывает в сарай.
        Таня сладко зевнула. Девочка легла и вскоре уснула так крепко, что не слышала ни скрипа отворяемой калитки, ни рекордного прыжка Никандрыча с крыши caрая в открытое окно мезонина.
        ...На рассвете за окном зафыркал «пикап». Отец Шурика, шофер Каратов, собрался в очерёдную поездку. Леня проснулся и вспомнил, что не купил складных удочек в Симферополе. А как они понадобятся на каникулах! Леня, как и отец Шурика, Василий Васильевич Каратов, был страстным рыболовом. Надо попросить Василия Васильевича привезти удочки. Все равно на рыбалку вместе будут ходить.
        Леня наскоро оделся, сбежал вниз. У калитки он чуть не столкнулся с Яном. Мальчик с усталым видом входил во двор. Под глазами его легли синие тени, волосы влажно поблескивали то ли от ночной росы, то ли от купания.
        «Где он был так рано?» — мелькнуло у Лени. Увидев Яна, водитель «пикапа» широко открыл глаза.
        — Вот ты где, паренек? Еще не попал на теплоход?
        — Разве вы знаете Яна? — невольно воскликнул Леня.
        — Еще бы! Мой ночной пассажир. А другой где?
        Каро не заставил себя ждать, отозвался из сарая звонким лаем.
        — Значит, гостишь у дедушки, Захара Игнатьевича. Что ж ты не сказал о таком знакомстве? Я бы тебя вместе с корзиной на место доставил. Живу по соседству. Небось тяжело тащить было?
        — Ничего, спасибо! — Ян, не сказав больше ни слова, прошел в сарай.
        Водитель усмехнулся, переспросил Леню насчет удочек, пообещал купить.
        Когда он уехал, Леня вернулся в мезонин «досыпать». Но уснуть ему не давали назойливые мысли.
        Почему так странно вел себя Ян с Василием Васильевичем? И куда же, в самом деле, девалась корзина, которую они вместе грузили возле цирка на тачку?
        Рассказывая дедушке о своем бегстве, о том, что какой-то шофер подвез его до курорта, Ян умолчал о корзине. Леня не обратил на это внимания. Но теперь решил обязательно узнать всю правду.
        ...Бежали дни. Жизнь в семье Кравцовых постепенно вошла в привычную колею. Ребята усиленно готовились к экзаменам. Захар Игнатьевич проверил знания Яна и выяснил, что они действительно невелики. Сомнительно, удастся ли с ним за лето освоить программу хотя бы первых классов. Об этом он откровенно сказал Яну.
        Самолюбивый подросток нахмурился: не хотелось ему садиться осенью за парты с малышами.
        — Многое зависит от тебя, Ян! — твердо сказал старый педагог. — Кончатся в школе экзамены, провожу сына, и тогда примемся за занятия. Дмитрий Николаевич тоже поможет. Но потрудиться тебе придется!
        — Буду стараться, — коротко ответил Ян.
        На этом и порешили. А пока Ян вместе с дядей Борей чуть ли не ежедневно гуляли по окрестностям. Борис Захарович, которому нравились энергия и пытливый ум подростка, много ему рассказывал о своих поездках, встречах, наблюдениях, знакомил с историей Крыма, с жизнью Советского Союза.
        Тане с Машей приходилось, закончив уроки, браться за хозяйство. Это было явно несправедливо. И скоро в «честнопионерской» вынесли решение: всех членов семьи по очереди назначать дежурными кулинарами. Исключение сделали только для дедушки.
        Лучше всех дежурил Ян. Он изобретал необычные меню, угощал сладкими польскими блюдами. Зато дядя Боря, кроме яичницы по-флотски, готовить ничего не умел.
        — Ужас сколько яиц мужчины изводят, — заметила как-то все наблюдавшая Маша. — Я считала, вчера в этой корзине было тридцать, а сейчас пяток, не больше. Бьют они их, что ли? Как хочешь, тут что-то неладно!
        Таня тоже недоумевала. Яйца, молоко, котлеты таяли не по дням — по часам. Случались удивительные вещи: молоко из кувшина исчезало, а наутро он снова оказывался полным. Яйца то пропадали, то снова появлялись. Не возвращались только котлеты.
        Однажды, не выдержав такой таинственности, Таня рассказала обо всем Борису Захаровичу.
        — Такое случается перед экзаменом по математике, — серьезно ответил тот. — Особенно если учить уроки спустя рукава. Иногда виновные забывают счет в пределах сотни и угощают родных арабскими сказками.
        Таня обиделась и больше к дяде Боре не обращалась
        Леня продолжал внимательно наблюдать за Яном. Честный, прямой, он не мог понять некоторые качества в характере нового товарища. Что это за дурацкая история с корзиной? На днях Леня видел ее в сарае. В пустой корзине с комфортом спал Каро. Почему Ян держится так скрытно, замкнуто?
        Они жили в одной комнате, но Ян умышленно избегал всяких откровенных разговоров с Леней. Ложился поздно, ограничиваясь кратким пожеланием «спокойной ночи». Утром, когда Леня открывал глаза, соседа уже не было. На аккуратно прибранной постели лежала записка: «Beрнусь к завтраку».
        Капустин заметил, что тень упала между ребятами.
        — Ян как дикая лошадка, — сказал он однажды Лене. — Не взнуздывай его. Сам прибежит! Вспомни, в каких условиях рос мальчик.
        Легко сказать «прибежит». Насчет условий Дмитрий Николаевич, конечно, прав. С капиталистами жить не сладко.
        И все же есть поступки, которые трудно простить.
        Как-то раз Леня зашел на физкультурную площадку. Еще издали он заметил толпу малышей, окруживших гимнастические брусья с кольцами. На брусьях, держась за кольца, колесом вертелся Ян. Работал он легко, как настоящий гимнаст. Детишки с восторгом наблюдали за ним.
        На песке сидел Каро, прижав лапой мяч. Должно быть, он тоже участвовал в представлении. Леня, незамеченный, следил за ходом событий.
        Ян раскачался, сделал сальто-мортале и ловко стал на ноги. Зрители аплодировали изо всех сил. Ян вынул из кармана смятую кепку, отдал ее Каро.
        Пес, держа кепку в пасти, обошел собравшихся. Он скреб лапой карманы ребят. недвусмысленно приглашая их раскошеливаться.
        Одни смущенно уходили, другие, смеясь, сыпали в кепку медяки, серебро, конфеты. Какой-то малыш положил плюшевого медвежонка. Кровь прилила к лицу Лени. Он шагнул к Яну.
        — Пойдем поговорим!
        — Пойдем, — спокойно ответил Ян.
        Не торопясь он собрал деньги, рассовал их по карманам, медвежонка оставил на скамейке.
        Леня взорвался.
        — Ломаешься перед ребятишками? Обираешь их?
        — Не ломаюсь, а работаю. Артистам всегда платят за выступления.
        — Какой ты артист, еще даже не учишься! Кончай школу, любую профессию выбирай, — повторил Леня слова дедушки. — Только позоришь себя и нас.
        — Не смеешь так говорить. — Голос Яна прервался. — Я работал. Это нелегко. Я не беру денег даром.
        — Да пойми, — Леня кричал все громче, — в Германии ты, что ли? Там уличные циркачи, частники. А в Советском Союзе...
        — Пан Стах тоже любил орать на меня, — холодно заметил Ян.
        Борис Захарович, проходя мимо, увидел ссору мальчиков. Он отослал Леню домой, обнял Яна за плечи.
        — Расскажи, что произошло?
        Задыхаясь от гнева, Ян рассказал о вмешательстве Лени. Моряк задумался.
        — Сложно все это. Тебе, Ян, мешает груз с того берега. Но «не журись, дивчина, будет небо ясным», — повторил Дядя Боря свою любимую поговорку. — Я верю в тебя. Привыкай дышать нашим воздухом, ощущать друзей. Леня не враг тебе. Его огорчило, что за удовольствие, доставленное ребятам, ты собираешь с них плату. Кстати, Ян, зачем тебе деньги? Понадобилось купить что-нибудь?
        — Просто привык. Мы с Каро зарабатывали и раньше...
        К дому они шли молча.
        Глава IV. Не пугайтесь! Это только тигр
        Началось пионерское лето. Погода стояла прекрасная. Даже днем с моря дул ровный, освежающий ветер, умеряя палящие лучи солнца. Особенно легко и вольно дышалось ранним прохладным утром.
        В один из выходных дней за окном послышался голос шофера Каратова:
        — Молодежь! Кто на Голубое озеро? Собирайтесь!
        Радостный визг раздался в комнате.
        К экскурсии в заповедный лес на Голубое озеро готовились давно. Таня и Маша помчались собирать участников. Скоро двор заполнили нагруженные рюкзаками туристы.
        В горы уходили не только дети. Собралась на прогулку молодежь и «выше среднего возраста», как характеризовал дядя Боря себя, дедушку Захара Игнатьевича и Дмитрия Николаевича Капустина.
        Руководителем похода единогласно избрали водителя «пикапа» Каратова, хорошо знавшего окрестные места. Помощником — дядю Борю.
        — Начальству повиноваться беспрекословно! — кричал моряк, делая страшные глаза. — Нарушителям голову оторву!
        В таких грозных мерах не было никакой необходимости. Путешественники шли цепочкой, соблюдая все походные правила. В середине поставили наименее опытных «скалолазов» — дедушку, Машину маму, Клавдию Матвеевну, рассеянного старшеклассника Женю Медведева. Замыкали шествие Капустин и Шурик.
        Настроение у всех было отличное. Жалобно скулил лишь оставшийся дома Каро. Накануне пес занозил лапу, и дедушка не разрешил его брать в поход. Быть может, поэтому Ян, обычно остроумный и живой, сегодня казался задумчивым, держался поодаль.
        — Хороший мальчишка Ян, — тихо говорила Лене Настя Кудрявцева (оба они учились в девятом классе и были большими друзьями). — А ведь сколько он пережил!
        Леня что-то пробормотал в ответ. Его недоверие к Яну не исчезло. Однако Настя умела разбираться в людях, и Леня никогда с ней не спорил. Недаром ее каждое лето посылали пионервожатой в лагеря. Она мечтала стать педагогом.
        — Знаешь, — задумчиво продолжала Настя, поднимаясь по горной тропке, — нас с тобой десятиклассники на днях приглашают на выпускной бал. Тебя как комсорга, меня просто так. — Она засмеялась. — Придешь?
        Леня кивнул.
        — Девчонки белые платья шьют, чтобы у всех одинаковые. Волнуются — ужас! Ольга Сергеева мне свое показывала. Она в белом будет красивей всех. Впрочем, она в любом наряде лучше всех.
        «Ты лучше», — чуть было не сказал Леня, глядя на смуглую, синеглазую Настю, но вместо этого буркнул:
        — Дуры твои девчонки! О жизни надо думать, не о платьях.
        — А что жизнь? — улыбнулась девушка. — Она такая замечательная! «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — пропела Настя низким грудным голосом. И тут же серьезно добавила: — Но, пожалуй, жаль, что нам на долю не выпало никаких испытаний.
        — Нельзя на дверях комсомольского комитета повесить записку: «Все ушли на фронт», — в тон ей сказал Леня. — Только и осталось — пионеров в лагеря возить...
        — А разве возня с ребятами — нестоящее дело? — вставил шагавший немного позади Женя Медведев. — Давно ли мы сами детьми были?
        Голос Жени прозвучал мудро, как у пожилого человека. Все, даже Клавдия Матвеевна, расхохотались. Рыжие волосы ее запрыгали.
        — Подвигов на каждого хватит, — подшутил, догоняя молодежь, Капустин. — Подождите, будущие поколения еще будут вам завидовать! Ты что, Маша?
        Девочка шла рядом с учителем и внимательно на него поглядывала. Дмитрий Николаевич заметил, что Маша вообще вела себя как-то странно: будто приглядывалась по очереди ко всем.
        Маша сейчас же затараторила:
        — Понимаете, я изучаю характеры. Знаменитые сыщики всегда так поступали.
        — Для чего тебе это? — искренне удивился Капустин. — Ведь кругом старые твои друзья.
        — Ну и что? Все равно интересный опыт. Может быть предрасположение, — девочка запнулась на трудном слове, — к нехорошим поступкам. Я читала, если человек не смотрит на окружающее, значит что-то затеял. Смотрите, Ян идет и ничего не видит. Того гляди споткнется!
        Маша скопировала походку мальчика. Леня невольно оглянулся. Про себя он отметил, что Ян действительно непривычно рассеян. Во взгляде у него беспокойство.
        — Много читаешь всякой ерунды. — Капустин ласково взъерошил Машины кудри.
        Горная тропа, по которой шагали путники, сначала не казалась крутой. Поднимаясь, она причудливо петляла. Но на каждом повороте, когда внизу открывалось море, высота становилась все ощутимей.
        Наконец туристы оказались на ровной, открытой площадке. Горы отвесной стеной спускались к морю. Таня подбежала к краю плато и вскрикнула от восхищения.
        Прибой белой пеной вскипал у изрезанных берегов. Лодки, стоявшие на приколе, с высоты казались совсем маленькими, не больше спичечной коробки.
        - Осторожней, Тань-цзу, не упади, — остановил ее Капустин.
        Они с Шуриком подошли следом за девочками и тоже встали на кромке скалы, вглядываясь в бескрайный простор.
        — Упасть отсюда нельзя, Дмитрий Николаевич. Птицей полететь можно.
        Таня раскинула руки и подошла ближе к обрыву.
        — Попробовать?
        Шурик схватил ее за пояс сарафанчика.
        — Вот еще! За такие выдумки тебя надо вниз отправить. Смотри, отцу скажу.
        — Ябеде-доносчику — первый кнут! — дурачась, пропела Таня и легла под навес большого камня. — Хорошо в тени отдыхать! Иди сюда, Маша.
        — Сигнала на отдых еще не было, — сказал Дмитрий Николаевич.
        Но в это время Каратов, расположившийся со всей группой в тени огромной, искривленной ветром сосны — единственного дерева на площадке, — крикнул:
        — Привал, товарищи! Отдыхаем час.
        Шурик побежал к отцу, а учитель, отойдя на несколько шагов в сторону, раскрыл блокнот. Цветными карандашами он начал набрасывать пейзаж, открывавшийся со скалы. Дмитрий Николаевич в душе был художником. Рисуя, он поглядывал на Таню, которая удобно устроилась в тени. «Летит время, — думал он. — Как выросла Тань-цзу!»
        «Японочкой Тань-цзу» Таню ласкательно называли с детства, сначала мать, потом дедушка. Миндалевидный разрез глаз оправдывал это прозвище.
        Жара набирала силу. У Тани стали невольно закрываться веки.
        Девочку неожиданно разбудила Маша.
        — Смотри, смотри! Ян хочет уйти. Один.
        — Пусть бродит. — Тане лень было шевельнуться. — Мальчишкам жара нипочем.
        — А чего он потихоньку уползает? И глазами вокруг зыркает.
        — Отстань, Маша, от тебя уползешь! — Таня повернулась к подруге спиной.
        Маша обиделась и замолчала. Но она продолжала наблюдать за Яном. Вдруг — как это случилось, Маша не могла понять — мальчик исчез, точно сквозь землю провалился.
        Неистовое любопытство овладело Машей. Не заботясь о том, что пачкает светлый сарафан, она поползла к месту, где исчез Ян. К счастью, Дмитрий Николаевич не смотрел в ее сторону.
        Обогнув камень, Маша привстала на колени и огляделась: теперь она сама боялась, как бы ее не заметили. Но все отдыхавшие под сосной были заняты своими делами. Кто закусывал, кто дремал. Настя мягким контральто пела «Костер». Многие потихоньку подпевали ей. Близорукий Женя Медведев дирижировал хором, не замечая, что держит очки в руке.
        Маша храбро выпрямилась и зашагала по тропе, ведущей к лесу.
        Впереди за деревьями она увидела голубую майку Яна. Маша отступила в тень дерева и замерла: то был не Ян, а Леня. «Как это я забыла, что мальчики одеты одинаково! Но ведь первым ушел Ян».
        Теперь уж надо было обязательно узнать, почему Леня выслеживал Яна. А в этом не было сомнения. Он, как и Маша, укрывался за деревьями, прятался за кустами, стараясь, чтобы Ян не заметил его. Только оглянуться назад ему не приходило в голову.
        Тропа, по которой они шли, вела к пещере под названием «Каменное кольцо». В этой пещере школьники бывали не раз. Она имела редкую кольцеобразную форму с двумя выходами.
        Маша увидела, как Ян нагнулся и проник в неширокий лаз пещеры. Леня уселся неподалеку на камне и с мрачным видом грыз хворостинку. Маша набралась храбрости и подошла к нему.
        — Как бы не убежал, — шепнула она. — Посторожить?
        Леня смерил девочку презрительным взглядом.
        — Тебя каким ветром занесло?
        — А тебя?
        — Просто гуляю. Что, нельзя?
        — Я тоже просто...
        Маша спокойно уселась рядом. В конце концов даже лучше, что они вдвоем. Если в пещере кто прячется и нападет, Леня даст сдачи.
        В пещере звякнуло железо. Следопыты притихли.
        — Может, он клад нашел? — прошептала Маша. — В пещерах в старые годы разбойники любили их зарывать.
        — Не болтай! — Леня прислушался.
        Из пещеры доносились странные звуки: кто-то ворчал, повизгивал...
        Маше не сиделось на месте.
        — Кто тут яйца ел? Смотри! — Девочка указала на площадку, усыпанную яичной скорлупой.
        — Джо, ко мне! — прозвучал голос Яна.
        За спиной Лени послышался мягкий прыжок.
        Леня обернулся. Большой красивый кот, золотистый, с темными полосками, изучающе смотрел на него. Затем поднял лапу и осторожно, как Василий Никандрыч, когда приходит будить по утрам, дотронулся до Лениного колена. Юноша остолбенел.
        Маша вскочила на ноги и начала пятиться, не спуская глаз с пришельца. По дороге она толкнула камень, и тот с грохотом покатился под откос.
        Следом за зверем появился Ян.
        — Ко мне, Джо, ко мне! — позвал он, сразу оценив обстановку. — Ребята, не пугайтесь! Это только тигр. Он ничего не сделает.
        Услышав о тигре, Маша отчаянно взвизгнула и что было силы понеслась по тропе обратно на плато. Леня, весь бледный, прижался спиной к скале.
        — Не бойся! — Ян быстро спускался. — Тигренок ручной, не тронет. Это его я вез в корзине. Иезус-Мария, почему так кричит эта девчонка?
        Виновник переполоха одним прыжком очутился рядом с хозяином. Громко мурлыкая, Джо терся о ноги Яна. Должно быть, рассказывал, как он доволен сегодняшним днем, вкусными яйцами и даже горластой девчонкой, чьи вопли доносились теперь издалека.
        Глава V. Тайна «каменного кольца»
        Начальник погранзаставы, капитан Леонид Росинкин, поднял взвод по тревоге. Пограничники Шурик и Таня отправились в наряд со знаменитым следопытом Машей. Она держала на поводке Каро, который должен был «взять след» нарушителя.
        Очень это трудное дело — неслышно пробираться пограничными тропами. Одно неосторожное движение, и нарушители убегут, скроются в «Кольцевой пещере». Пещера совсем недалеко, надо лишь спуститься с откоса. Там чужеземцев трогать нельзя, они уже на территории «своего» государства. Таково условие игры.
        Тихо крадется Маша. За ней, мелко дрожа высунутым языком, следует Каро. Притаив дыхание, шагают лесом пограничники. Но вот следопыт замирает. Слева, в густой растительности, какой-то подозрительный предмет: может, камень, освещенный солнцем, может, золотистая спина зверя?..
        — Каро, фас!
        Ребята падают от смеха, когда пудель, рыча и лая, бросается на тигренка, а нарушитель — Ян — смущенно поднимает руки. Войдя в роль, Каро хватает друга за лапы. Джо шипит, точно кошка, издавая презрительное «х-х-х-х». Но долго защищаться ему лень, он падает на спину, сдается.
        — Не по правилам, — недовольно ворчит Маша. — Может, он и не тигр вовсе? Вон какие лапы мягкие, без когтей.
        Ян еле заметно улыбнулся. Маша так отчаянно визжала при первом знакомстве с Джо, а теперь ишь как расхрабрилась! Должно быть, об этом думала и Таня. Глаза ее лукаво смеялись.
        В день первой встречи «следопыта» с тигренком было не до улыбок! Маша дикими воплями переполошила всех туристов, отдыхавших над обрывом. Девочка кричала, что в пещере тигр. Наверно, он уже съел и нашего Леню и Яна.
        Поднялась невообразимая суматоха. Первым кинулся на помощь дядя Боря, схватив зачем-то цветной зонтик Клавдии Матвеевны. Та истерически рыдала, держа за руку Машу. «
        Захар Игнатьевич очень сильно рассердился. Он не мог простить мальчику обмана, не желал ничего слышать о тигре.
        — Зверя немедленно вернуть в цирк, — коротко заявил он.
        — Я тоже уйду вместе с Джо. — Ян вспыхнул, сжал кулаки. — Не для того спас ему жизнь, чтобы отдать чужим.
        Кто знает, что случилось бы еще, если б не Дмитрий Николаевич. Он сумел примирить «враждующие стороны». Он попросил Яна рассказать дедушке, как пьяный Берген под горячую руку уничтожил новорожденных тигрят, как удалось спасти и потихоньку выходить одного лишь Джо. И Захар Игнатьевич смягчился.
        — Но я не вижу выхода, — сказал он задумчиво. — Никто не позволит держать хищника дома. Как быть с тигренком, когда он подрастет?
        — Найдем выход, — пообещал Капустин.
        Вместе с дядей Борей он написал администрации московского Уголка имени Дурова письмо, в котором рассказывал о необычной судьбе Яна, о его дрессированных зверях, просил совета и помощи.
        Ответ пришел быстро. Яну предложили обучаться в Уголке по дуровской системе. Там получат «постоянную прописку» Каро и Джо.
        — Как же доберется до Москвы Ян со своими зверями? — колебался дедушка. — Кто поможет ему там устроиться?
        Сын улыбнулся ему.
        — А морские силы на что? «Не журись, дивчина...» Отпуск у меня до июля. Сокращу немного пребывание здесь, и поедем с Яном в Москву. Здорово получится, а?
        Таня радовалась за Яна. Но... как быстро летели дни! До двадцать пятого июня — даты отъезда — осталось совсем немного. Просто невозможно представить жизнь без Яна, Каро и Джо.
        ...Грустно размышляя обо всем этом, девочка машинально поглаживала умную лобастую мордочку Джо.
        Легкий щелчок по носу вывел Таню из задумчивости.
        — Проснись, Тань-цзу! Может, повторим вылазку? — Леня, смеясь, присел рядом на корточки.
        — Я «за»! — обозревавший окрестности Шурик быстро спрыгнул с дерева. — Мне и Джо уже надоело отдыхать.
        Ребята снова направились к сторожке.
        — Теперь назначаю следопытом Шурика, — продолжал Леня. — Он поведет Джо.
        — Вот еще! — надувшись, запротестовала Маша. — Я что, плохой разведчик?
        — Приказы командования обсуждению не подлежат! — Леня строго взглянул на девочку.
        — Правильно, надо всем по очереди, — поддержала Таня.
        — Боюсь только, что Джо не послушает Шурика. Он мало его знает, — сомневался Ян.
        Маша презрительно фыркнула.
        — Такая овечка! Он кого хочешь послушает!
        — Овечка, говоришь? — Ян вдруг рассердился. — Не советовал бы я обидеть эту овечку! Хочешь, дам команду? Увидишь!
        Маша пожала плечами.
        Ян прикрепил к ветке дерева старый мешок — вещь, необходимую для маскировки нарушителя. Предварительно он набил мешок травой, чтобы придать ему форму, напоминающую человека, затем повернулся к Джо. Тигренок беспокойно бил хвостом по полосатым бокам, глухо мяукал.
        Мальчик указал зверю на мешок.
        — Это враг. Фас!
        Маша едва успела посторониться. Раздалось похожее на кашель хриплое рычание. Джо молнией пролетел мимо нее по воздуху, вцепился в мешок. Девочки, побелев, смотрели, как расправляется с «врагом» тигр. Он порвал мешковину в клочки. Упав вместе с ней с дерева, стал с рычанием кататься по земле.
        С большим трудом успокоил Ян зверя.
        ...Пора было возвращаться домой. Леня дал команду собираться и спросил:
        — А где же дядя Боря?
        Все с недоумением переглянулись. Увлеченные игрой, они не заметили, когда исчез дядя Боря.
        — Гуляет, наверно, поблизости. Давайте аукнем! — предложила Таня.
        — Он сказал, чтобы мы, как кончим играть, шли в нашу пещеру, — вмешалась Маша.
        Ребята наперегонки кинулись к «Каменному кольцу». Легкими, точными прыжками Джо обогнал всех. Ему хорошо был знаком путь к прежней квартире.
        — Дядя Боря! — громко крикнула Таня, когда буйная орава ворвалась сквозь тесный лаз в высокий кольцеобразный зал пещеры. — Мы здесь!
        Только эхо в каменных сводах глухо ответило ей. Пещера была пуста.
        Все помолчали прислушиваясь.
        — Придется ждать, — сказал Леня. — Ты не напутала, Пинкертон?
        — И вовсе нет, — затараторила Маша. — Я в зарослях ползла, а он сказал: «Идите в пещеру».
        — Ясно! Предлагаю отдохнуть.
        Ребята расположились на чистом песчаном полу, Джо привычно улегся на плоский камень и сразу задремал. Стоило Яну сделать малейшее движение, как глаза тигра раскрывались, сверкали желтыми огоньками.
        — А если Джо послать по следу, он сможет найти дядю Борю? — спросила Таня.
        — Нет. У тигров, как у всех кошек, обоняние плохое. Каро может.
        — И Каро не пошлем, — сказал Леня. — У нас нет никакой вещи дяди Бори, чтобы дать понюхать.
        — Есть! — коротко сказал Ян. — Компас на твоей руке.
        А ведь и верно! Морской светящийся компас, предмет тайного восхищения Лени, Борис Захарович взял с собой, чтобы научить ребят пользоваться им в лесу, и по дороге вручил племяннику на хранение.
        Леня отстегнул ремешок компаса, передал прибор Яну. Каро понюхал и, когда хозяин приказал ему: «Ищи!» — торжествующе тявкнул в знак понимания.
        — Вот здорово! — Шурик раскраснелся от любопытства. — И найдет?
        — Конечно! — с гордостью ответил Ян. — Он не вернется, не выполнив задания.
        — Давайте пойдем за ним потихоньку. — Шурик вскочил. — Посмотрим, как искать будет!
        — Дядя Боря велел всем ждать в пещере. Я не пойду! И Джо не останется без меня. — Ян не двинулся с места.
        — Вот еще! — Маша всегда была готова противоречить. — Мы же пойдем навстречу.
        — Все равно так не поступают.
        — Пусть старшие мальчики останутся в пещере, — нашла выход Таня, — а мы пойдем!
        Леня не очень охотно согласился остаться. Девочки и Шурик умчались.
        Несколько минут в пещере царила тишина.
        - Знаешь, что иногда самое трудное, — неожиданно заговорил Ян, — ответить на вопрос всю правду. Ты можешь?
        Леня молча кивнул.
        — Почему ты раньше думал обо мне плохо?
        — А почему ты обманывал дедушку? — задал, в свою очередь, вопрос Леня. — Я же чувствовал, ты все время что-то скрываешь.
        — Тебе и сейчас, пожалуй, не понять, — вдруг заволновался Ян. — Вы жили иначе. У вас у всех с детства были друзья, а у меня только зверушки. С ними я делил радость и горе... Разве мог бы я предать Джо?
        — Неужели никто не был добр к тебе до встречи с нами? — спросил растроганный Леня.
        — Отец и мать. — Ян помолчал. — Да еще в детстве, в предместье Варшавы — мы жили не в самом городе, — старый ксендз. Он в шутку называл нас, ребятишек, «плясунами пана Иезуса». Наверно, потому, что за кусок хлеба мы пели и танцевали.
        — А в Германии?
        Ян сухо усмехнулся.
        — Пан Стах величал меня «пся крев». У Отто находились другие прозвища: «польское быдло, бродяга»... Лучше не надо об этом!
        Леня коснулся плеча Яна.
        — Будь по-твоему, не надо. Запомни только: теперь ты с нами, и все верят тебе. «Не журись», как сказал бы дядя Боря.
        — Есть, капитан! — Ян засмеялся. — Джо, ты веришь хозяину? — Он затеял шутливую борьбу с тигренком, потом сказал ему, указывая на Леню: — Это мой друг. Слушайся его, как меня. Понял?..
        Снаружи послышался звонкий лай Каро, голоса ребят.
        — Проголодались, друзья? — дядя Боря шагнул в пещеру. — Прошу извинить — увлекся изысканиями и задержался. Пошли, иначе опоздаем к обеду! Все ждут у входа.
        — Каро нашел вас? — поинтересовался Ян.
        — Встретил, когда я возвращался. Умный пес!
        Борис Захарович приласкал Каро, растянувшегося в траве.
        — Он все нюхал по пути и вывел нас прямо к дяде Боре! — восторженно крикнул Шурик. — С ним не заблудишься!
        Спускаться по знакомой тропе было нетрудно. Маша и все мальчики убежали вперед. Должно быть, и впрямь проголодались.
        Таня шла не торопясь рядом с дядей. Ее мучило любопытство, и Таня молчала.
        — Ян правильно сделал, что остался ждать меня в пещере, — вдруг сказал Борис Захарович. — Молодец! А ты, синьора, хитришь: «Пусть старшие мальчики останутся, а мы пойдем»...
        Таня даже остановилась от неожиданности.
        — Откуда вы знаете, о чем мы говорили? Вас же в пещере не было.
        — Представь, что я человек-невидимка. Не было, а я слышал все, до последнего слова. Как узнал, что вы снарядили Каро на поиски, поторопился сам пойти навстречу.
        — Но как же?
        — Ладно, не буду тебя томить. Ты знаешь, что я люблю бродить по горам. Однажды, странствуя, я разыскал новый ход в пещеру — сверху, через нависшую скалу.
        — И куда же он ведет?
        — В зал рядом с тем, где были вы. О существовании его никто и не подозревает. И вот что интересно: стены между залами так тонки, акустика такая хорошая, что абсолютно все слышно. Во время первого посещения я обратил внимание на эту особенность. Сегодня, каюсь, забрался в пещеру первым, чтобы проверить свои наблюдения и кстати разыграть «бойцов-пограничников».
        Таня захлопала в ладоши.
        — Ой, как здорово! Вы уже всем рассказали?
        — Пока только тебе одной. Не успел.
        — Дядя Боря, миленький! Пусть это будет нашей тайной. Ведь можно придумать замечательную игру в «Человека-невидимку».
        Борис Захарович взглянул на взволнованную племянницу и рассмеялся.
        — Вижу, ты, как Маша, обожаешь тайны. Что с тобой делать! Согласен. Только учти, что попасть в новый зал нелегко. Там лаз длинный, с поворотами, а потом еще надо спуститься в неглубокий колодец — метра три с половиной. Придем сюда перед отъездом, я покажу.
        Таню больно кольнули слова «перед отъездом», но она не показала вида.
        — Хорошо, дядя Боря.
        Не знала тогда Таня, какие необычайные события помешают задуманной ею игре.
        Глава VI. Листок календаря
        День отъезда — двадцать пятое июня — приближался. Срывая перед сном листок календаря, Таня тихонько вздыхала. Тень предстоящей разлуки омрачала веселые летние каникулы. Это чувствовали все в доме, хотя никто не говорил об этом вслух.
        Дяде Боре очень хотелось порадовать племянников, — кто знает, когда теперь с ними встретишься?.. И он предложил :
        — Хотите, поедем в субботу в Севастополь? Осмотрим панораму, музей... Осторожней, синьоры, этак с ног свалить недолго.
        Предупреждение было не лишним. «Синьоры» накинулись с трех сторон. С четвертой Каро, звонко лая, пытался дернуть за брюки.
        — Напрасны твои старания, — подшучивал дядя Боря. — В Севастополь пуделей не берут.
        Накануне поездки в доме царила неимоверная суета. Захар Игнатьевич ехать отказался — здоровье не позволяло, но затею сына одобрил. Пусть молодежь посмотрит замечательный город.
        Не ехала и Маша: мать не пустила. И хоть Маша была очень огорчена, но принимала деятельное участие в приготовлениях к отъезду.
        Квартиру надо было оставить в полном порядке, и ребята просто сбились с ног. Они «надраили палубу» до блеска, наготовили дедушке в запас продуктов. Захар Игнатьевич уверял, что теперь обеспечен вкусными обедами на много лет.
        — За Джо не бойтесь, он будет сыт! — успокаивала Маша Таню и Яна.
        Наконец все собрано. Китель дяди Бори отутюжен. Таня надела только что сшитый сарафан. По старому обычаю перед отъездом посидели.
        — Счастливого плавания! — Захар Игнатьевич крепко пожал руку сыну. — Не гоняйте там очень много. Жарко!
        — Есть не гонять! Будем двигаться со скоростью черепахи. Ну, синьоры, вперед!
        Мальчики бегом ринулись с лестницы. Таня, оставшись одна, обвела глазами комнату: не забыла ли чего? Увидев на календаре вчерашнее число, решила быстро оторвать листок, но захватила по ошибке сразу три. Вот досада: всегда так получается, когда торопишься!
        Пока Таня безуспешно пыталась прикрепить лишние листочки календаря обратно, Маша, задыхаясь, влетела в комнату.
        — Татьяна, автобус ждать не будет. Беги!
        — Понимаешь, на двадцать третье перескочила, а дедушка любит порядок.
        — Ерунда! Он и не заметит, что двадцать второго нет. Это ж не какая-нибудь знаменательная дата.
        Таня сунула листки календаря в карман, и девочки побежали к автобусу. На дворе Таня еще остановилась, погладила скулившего на привязи Каро, ласково взъерошила шелковистую шерсть Джо.
        — До свидания, друзья!
        — Скорей, скорей! — торопила Маша.
        Через минуту в доме все стихло, только пудель продолжал визжать тонко и жалобно.
        ...Целый день путешественники бродили по Севастополю. Присоединились к одной из экскурсий, осмотрели Морской и Краеведческий музеи, знаменитую панораму и, наконец, усталые, но довольные поднялись по лестнице на Малахов Курган.
        Близился вечер. На набережной вспыхивали цепи фонарей. С кораблей на рейде доносилась музыка.
        — Посидим, — опустился на скамейку дядя Боря. — Потрудились честно!
        Ребята охотно уселись рядом.
        — Когда художник Рубо создавал панораму, он, вероятно, отсюда показывал Севастополь. Вон там был четвертый бастион! — И Леня стал рассказывать приятелю о великом сражении.
        Ян молча слушал. Примолкла и Таня.
        В сумерках еще можно было разглядеть надпись на памятнике адмиралу Корнилову: «Отстаивайте же Севастополь!»
        Девочка представила, как грозно выглядел тогда город — грохотали пушки, рвались снаряды... А нынче какой он тихий, ласковый!
        Мимо скамейки прошла группа матросов. Легкий ветер трепал ленточки бескозырок. Моряки торопились.
        — Ходу, братишки! Концерт начался!
        И сразу же поднялся дядя Боря.
        — У меня сюрприз для вас, ребята. — Он похлопал себя по карману. — Билеты на концерт. Если поспешим, успеем!
        Усталости как не бывало! Ребята в восторге помчались следом за матросами.
        Улица, где помещался клуб, звенела смехом, песнями, музыкой. Поток людей в белых форменках бурлил на тротуарах.
        — Сколько моряков! — удивилась Таня, — Можно подумать, сегодня ваш праздник, дядя Боря.
        — Так оно и есть, — ответил Борис Захарович. — Кончились флотские учения, эскадра вернулась в порт. Как не радоваться заслуженному отдыху?
        ...Концерт окончился поздно. Однако лица ребят сияли, и Борис Захарович успокоился. В конце концов завтра выходной. Никто не помешает выспаться как следует.
        Действительно, как только Таня вытянулась на постели в гостинице, Графская пристань, просторные залы музея, огни Малахова Кургана — все тут же перепуталось в сознании, поплыло, поплыло... Засыпая, Таня блаженно прошептала: «Какой чудесный, удивительный был сегодня день!..»
        Проснулась она от глухого удара, качнувшего дом. Таня села на постели, непонимающе осмотрелась. На соседних кроватях ровно дышали спящие. В углу тикали большие часы. Приснилось?
        Дом снова дрогнул. Второй удар был сильней. На этот раз проснулась соседка Тани, пожилая учительница из Магадана. Она что-то невнятно бормотала.
        За окном взвились в воздух ракеты. Стало светло как днем. Удары слились в непонятный для Тани нарастающий гул, от которого, казалось, дрожала земля, дробно звенели оконные стекла.
        — Зенитки бьют, — хрипло сказала учительница.
        Все стали поспешно одеваться.
        Таня вскочила и подбежала к окну. В ночном небе метались лучи прожекторов, будто искали невидимого врага. Стрельба из орудий превратилась в канонаду.
        — Что делается, что делается!.. — прошептал кто-то.
        Звонкий девичий голос негромко проговорил:
        — Напрасно пугаетесь. Это учебная тревога. Нашу готовность проверяют.
        — И правда, — с облегчением подхватила другая девушка. — Флотские маневры кончились. Теперь для города.
        — Теперь для всех, — поправила ее первая. — Что ж, моряки на печке будут сидеть?
        Женщины задвигались, зашумели. У Тани отлегло от сердца. В школе она ходила в кружок ПВХО, умела быстрей всех надевать противогаз. Здесь тоже проверяют военные знания. И нечего трусить!
        Девочка снова прильнула к окну. В яркой точке скрещенных прожекторов Таня рассмотрела маленький темный крестик. Лучи крепко держали его. С кораблей раздавались залпы, сотрясались здания, в небе рвались снаряды. Воздух прошивали цветные пунктиры трассирующих пуль. Снова ахнула от ближнего удара земля.
        — В городе объявлена боевая тревога, — неожиданно близко по радио проговорил мужской голос. — Гражданам — спуститься в укрытия! Внимание! Повторяю...
        — Боевая! — испуганно прошептали в темноте.
        — Что же это? — метнулась пожилая учительница. — У меня дома дети, семья, а я в такую даль заехала. Господи, что же это? Неужели?..
        Учительница боялась кончить фразу. Грозное слово «война» не произносил никто, но оно невидимо сгустилось в воздухе. В комнату вбежала дежурная и, быстро отстранив Таню, опустила шторы.
        В репродукторе голос размеренно повторял: «В городе объявлена боевая тревога...»
        ...Рассвело. Без двадцати пять залпы стихли. Борис Захарович, приказав ребятам ждать его, сам поторопился в горком партии. Севастополь показался другим, неузнаваемым. Все потемнело, люди стали вдруг суровыми.
        Ребятам пришлось долго дожидаться капитана. Они вышли во двор гостиницы и сели на скамейку. Леня и Ян беседовали вполголоса. О чем, Таня не слушала, беспорядочным вихрем проносились в голове ее мысли. Как, наверно, беспокоится о них дедушка!.. Не забыла ли Маша накормить Джо? Что теперь они будут делать? Как жить? Вдруг вспомнила, что так и не успела рассказать ребятам об игре «Человек-невидимка», о пещере...
        «Хотя теперь какая уж пещера!» — с тоской подумала Таня и посторонилась. Беспрерывно сигналя, летела машина «Скорой помощи». Навстречу автомобилю бежали люди с лопатами в руках. Большой дом в конце улицы был до основания разрушен бомбой. Там велись раскопки. Из-под развалин извлекали тяжелораненых и убитых.
        Мимо ребят пронесли закрытые одеялом носилки. Держась за носилки, шла женщина. Глаза ее были сухи, но, встретясь с ней взглядом, Таня вздрогнула...
        Жаркий ветер налетел порывом, поднимая с неполитой улицы пыль. «Отстаивайте же Севастополь!» — вспомнила Таня.
        Борис Захарович вернулся из горкома озабоченным.
        — Плохие новости, друзья! — коротко сказал он. — Придется вам одним ехать домой. Успокойте дедушку — вы теперь его опора. Мне надо немедленно вернуться на корабль. Есть сведения, что с румынского берега по нашей флотилии на Дунае открыт огонь.
        Моряк ласково обнял Таню, не сводившую с него вопрошающего, тревожного взгляда.
        — «Не журись, дивчина, будет небо ясным!» Пойдемте на пристань. Я договорился со знакомым моряком. Он возьмет вас на катер. Скорей!
        Вскоре небольшое судно уносило ребят по неспокойному, взбудораженному порывистым ветром морю. Таня не спускала глаз с берега, с фигуры в белом капитанском кителе. Дядя Боря долго махал им. Потом берег отдалился, исчез в туманной дымке.
        Девочка машинально сунула руку в карман, чтобы достать носовой платок. Что-то зашелестело под пальцами. Листок календаря! Таня крепко стиснула зубами платок.
        Часть вторая. Трудные времена

        Глава VII. Прощай, Джо!
        Из дома доносились громкие голоса. Кто-то кричал по-немецки на высоких нотах, в ответ бубнил покорный басок. Таня шла по двору с ведром воды, не поднимая головы. Она научилась ходить так — равнодушно, с невидящими глазами.
        Какое ей дело, что майор Хеслен изо дня в день распекает своих помощников!
        Дверь хлопнула. Молоденький лейтенант с красными пятнами на щеках пробежал мимо Тани. Здорово, должно быть, досталось ему от майора!
        Декабрьское, еще теплое солнце поднялось из-за прибрежных гор, пригрело на крыше отощавшего Никандрыча. Коротко тявкнул Каро и, загремев цепью, смущенно спрятался за сарай. Лаять теперь не положено.
        Из окна бывшей «честнопионерской» выглянул Хеслен, провел расческой по волосам. Таня знала, что пунктуальный немец ровно в девять часов спустится вниз, направится в здание бывшей школы, где теперь помещается их штаб.
        Все стало «бывшим». В дедушкиных комнатах хозяйничали чужие. Они разместились и в небольшом светлом домике по соседству, в котором раньше жил шофер Василий Васильевич с Шуриком.
        Сейчас Шурик переселился на другой конец города, к дальним родственникам, а его отец перед самым приходом фашистов куда-то исчез. Может, ушел в армию или уехал из Крыма... Кто знает? В этой сумятице многие пропадали, как иголки в стоге сена. Пропал и любимый учитель географии Дмитрий Николаевич Капустин. Даже не пришел проститься с дедушкой. Таня знала, что у Дмитрия Николаевича закрытая форма туберкулеза. Жив ли он? Сумел ли перенести холода и голод?
        Она почувствовала противную слабость в ногах. Поставив ведро на землю, девочка вытерла пот со лба, села на камень. Не стоит показываться дедушке в таком виде.
        Майор спустился, сел в машину, уехал в штаб. Наверно, опять оставил недоеденный завтрак на столе. Таня не раз слышала громкие жалобы Хеслена на то, что «в этой дыре совсем нет аппетита».
        Нет аппетита! А кругом столько голодных!.. Маленький Сеня Ковров, что живет с матерью напротив, похудел, страшно смотреть. Таня гневно сжала кулаки.
        Интересно, что сегодня принесет Ян? По утрам мальчик помогал солдатскому повару «кухарить», и тот разрешал брать кости и объедки домой. Это служило подспорьем не только для четвероногих.
        Как трудно стало жить!
        А ведь когда началась война и ребята вернулись из Севастополя, жизнь шла почти по-старому. Были даже радости. Проездом побывал у них моряк с теплохода «Богдан Хмельницкий». Тот самый Женя Пятков, посылку которого дядя Боря передал в цирк. Женя ехал с каким-то трудным и сложным поручением в Новороссийск. Но, главное, он видел дядю Борю, работал с ним, привез от него весточку.
        Комсомолец рассказывал о капитане с особой душевной теплотой. Оказывается, без капитана корабль был «как без сердца». А когда Борис Захарович вернулся, каждый стал как бы сильнее — готов был драться за троих.
        — Задали мы фашистам перцу по первое число, — говорил матрос, — еще и в запас дали. Товарищ Кравцов такой — где трудно, там и он. Скажешь: «Вам бы отдохнуть, товарищ капитан!» — «После войны, — отвечает, — на перинах».
        Женя вдруг широко улыбнулся.
        — Похвальбы наш капитан не переносит. Однажды был такой случай — это еще до войны. Вызвали нас в море, на помощь рыбакам: сейнер у них загорелся. Операция опасная, что и говорить! Но ребята об этом не думали. Разве товарищей в беде бросишь? В общем спасли рыбаков. А вскоре после того прибыл на «Хмельницкий» корреспондент газеты. Восхвалял мужество капитана, чистоту, порядок на теплоходе. Сразу принялся начальство фотографировать. А товарищ Кравцов поглядел на журналиста и говорит: «Вы мышей не боитесь? Я ужасно боюсь. Прямо в дрожь кидает, как ихнюю породу увижу. Потому и чистоту держим. Какое уж тут мужество! Насчет сейнера вы лучше матросов спросите. Я без них — ноль без палочки. Замечательный народ — ни мышей, ни огня не боятся». Понял корреспондент, покраснел, начал беседовать с народом. Вот он какой, наш капитан!
        «Вот он какой! — про себя повторила Таня. — А мы ничего не знали об этом».
        Впервые тогда девочка задумалась об одном из самых высоких качеств человека — скромности. Ведь так трудно удержаться, когда тебя восхваляют! Когда она, Таня, получала пятерку в школе, сейчас же бежала хвастаться дедушке и Лене. Еще обижалась, если дедушка ответит: «Ну и что? Каждый должен хорошо учиться». А дядя Боря никогда не гордится, хотя столько разных стран видел, столько знает...
        Письмо, которое прислал с Женей Борис Захарович, было полно тревоги за судьбу отца и ребят.
        «Пока не поздно, уезжайте из Крыма, — писал он. — Еще можно устроить, как намечалось, Яна и Джо. Уезжайте все вместе. В Москве есть у меня друзья — помогут!»
        В письмо даже были вложены два московских адреса. Однако старик, прочтя письмо сына, заупрямился.
        — В Крыму я родился, здесь и век доживать, — отвечал он. — Легко ли на старости лет всей семьей тронуться в Москву, стеснять людей? Да и не дойдут сюда гитлеровцы. Кто их пустит?
        Шли дни, известия с фронтов становились все тревожней. Тяжко было слушать по радио, как наши войска оставляли родные города, села. Враг рвался к Киеву, Одессе, Ленинграду...
        Таня видела, как ухудшалось здоровье дедушки, как томила его тоска по сыну. Огнем жгла душу и забота о ребятах: не сделал ли он, старый учитель, на склоне жизни ошибки? Почему не уехал своевременно?..
        В конце сентября Крымский полуостров оказался отрезанным от Большой земли. Немцы заняли Перекопский перешеек, овладели Турецким валом, шли бои на Ишуньских позициях.
        В октябре в Крыму было объявлено осадное положение. Началась героическая оборона Севастополя... За три месяца ни одного слова, ни одной весточки не было больше от дяди Бори. Жив ли?..
        Потом в их город пришли фашисты. «Победители» занимали лучшие дома. С теми, кто не желал признавать «новый порядок», расправлялись круто.
        Маша проболталась, что сын Кравцова — морской офицер. И дедушку переселили в сарай. Квартиру занял работник разведки, майор Хеслен. Даже вещей он не разрешил взять.
        Захар Игнатьевич все сносил молча. Таня не удержалась, заплакала, когда из мезонина швырнули в окно портрет мамы. Ян схватил ее за руку.
        — Не доставляй им удовольствия!
        Девочка собрала старые ящики, устроила из них постели и стол в сарае. Мальчики покрыли земляной пол досками.
        Каро и Никандрыч остались с хозяевами, а Джо удалось ночью отвести на старое место в пещеру. Туда Ян каждый день носил тигренку еду.
        — Татьяна! — Девочку сильно тряхнули за плечо. — Заболела, что ли? Зову — не откликаешься! Возьми, маме сегодня выдали.
        Маша по-прежнему такая же толстенькая, жалостливо смотрела на Таню. В руках у нее была начатая пачка печенья.
        — Возьми, я для тебя стащила. Мама не узнает, у нее много.
        — Не надо, — хрипло проговорила Таня. — У нас тоже всего много.
        Сгибаясь под тяжестью ведра, девочка направилась к сараю. Нет, из запасов Клавдии Матвеевны она не возьмет ничего. Та теперь важная персона — хозяйка ателье мод. Немцы благоволят к ней. Но многие жители переходят на другую сторону улицы, когда навстречу идет рыжеволосая женщина.
        Войдя в сарай, Таня бережно поставила ведро, чтобы не расплескать воду. Дедушка еще спал. Таня легла рядом с пуделем, зарылась лицом в его мохнатую шерсть. Почему так долго не идет Ян?..
        Тучи закрыли солнце, в горах стало холодно. Яну казалось, он слышит чьи-то шаги. Может, ветер шуршит сухими листьями? Ян вплотную прижался к высохшему дереву. Но нет, все стихло. Он с трудом тащил мешок с хлебными корками и костями для Джо. Сегодня едва удалось выпросить у повара обычную порцию.
        С каждым днем гитлеровцы становятся злее. Покорение Крыма оказалось вовсе не увеселительной прогулкой, как обещало высокое начальство. Выматывает силы фашистов героический Севастополь, в лесах появились партизаны.
        Ежедневно командование вывешивает на стенах грозные приказы: населению запрещается выходить на улицу после восемнадцати часов, собираться группами, покидать город без разрешения комендатуры.
        За все нарушения одна мера наказания — расстрел.
        Жители города ведут себя смирно. Но кто знает, что кроется за внешней покорностью? Откуда появляются на стенах рядом с официальными приказами и сообщениями комендатуры листовки с текстом Советского информбюро?
        ...Наконец поляна пройдена. Надвинулся лес. Ян быстро зашагал по тропе, держась в спасительной тени деревьев.
        Поворот, еще поворот... Вот и лаз в пещеру «Каменное кольцо».
        Мальчик свистнул. Из пещеры послышалось сиплое мяукание. Это Джо выражал свою радость. Когда хозяин показался у входа, восторг переполнил душу тигренка. Он подскакивал, катался по земле, старался просунуть голову под рукав дрессировщика. Забавно огрызался на мешавшую ему цепь. За последние месяцы Джо заметно вырос. Морда его потеряла добродушное выражение, мурлыкание стало напоминать рычание.
        Ян высыпал из мешка угощение и, пока тигр грыз могучими клыками кости, грустно смотрел на него. Джо голодает, это ясно. Разве можно насытить такого зверя кормлением один раз в сутки? А скоро и такой возможности не будет. Сам раздобыть пищу тигр не может — мешает цепь.
        Да, пожалуй, решение, которое принял Ян несколько дней назад, единственное...
        Тигр уничтожил все до последней крошки, недовольно рыкнул на пустой мешок. Мальчик напоил зверя водой, ласково потрепал за ушами. Потом снял цепь и вывел четвероногого друга из пещеры.
        Тигренок жадно втянул воздух, принюхиваясь к холодному ветру. Ян вдруг привлек к себе Джо, уткнулся лицом в золотистую шерсть.
        — Прощай, дружище!
        Он ослабил ошейник, расстегнул пряжку.
        — В лесу найдешь поживу. Только от человека держись подальше.
        Юный укротитель отошел в сторону. Джо удивленно озирался. Давно он не чувствовал себя свободным.
        — Что же ты? Уходи!
        Тигренок не хотел уходить. Он сделал несколько шагов к хозяину. Ян поднял мешок, изо всех сил размахнулся, швырнул его в кусты.
        — Алле!
        С коротким рыком тигр прыгнул следом. Цепь не тянула обратно. Еще несколько прыжков, и тигр слился с тенью деревьев.
        Мальчик, спотыкаясь, бросился вниз. Он знал: если позвать Джо, тот вернется. Но нельзя, нельзя! В лесу он может выжить, в пещере пропадет.
        Ян почти бежал, все удлиняя расстояние между собой и своим другом.
        Глава VIII. Ян снова становится артистом
        Редкие снежинки ложились на землю. В этом году стояла не по-южному суровая зима. В дощатом сарае, где жила Таня, стало еще холоднее.
        Дедушка дремал. Он теперь спал очень много, слабость мешала ему двигаться.
        Таня укрыла дедушку всеми одеялами, какие имелись в их несложном хозяйстве, и раскрыла книгу.
        По настоянию Захара Игнатьевича девочка каждый день садилась за учебники, повторяла пройденное, изучала новое. Постепенно часы занятий с дедушкой стали для Тани долгожданной радостью. Они как бы возвращали ее в школу, к любимым учителям. Если б еще Дмитрий Николаевич был здесь!
        Не раз Таня размышляла о том, что не так уж они с дедушкой одиноки. Встречая их, соседи ласково улыбаются, охотно делятся последним куском хлеба.
        Борьба, которую вел народ с незваными пришельцами, усиливалась. Гитлеровцы теперь уже боялись показаться в лесах, немецкие склады взрывались, дома, где квартировало начальство, горели.
        Недавно взлетело на воздух здание комендатуры вместе с комендантом. Теперь ожидали приезда нового.
        Чьими руками все это творилось, Таня не знала. Но, несомненно, эти отважные люди были близко.
        Часто к ним в сарай забегала Настя. И тогда все становилось, как в прежние времена. Дедушка оживлялся. Разговор шел вокруг профессии педагога. Леня подсмеивался над «старыми, заслуженными учителями», пророчил — будущее принадлежит не им, а летчикам.
        — Летчиков кто воспитывает? — возмущались педагоги.
        — Жизнь, — серьезно отвечал Леня. — Вот увидите, какие перед ними откроются просторы! Полетим к дальним звездам, а, Тань-цзу? И Яна со зверушками возьмем.
        — Обязательно, — с улыбкой отзывалась девочка.
        Настя вполголоса запевала свое любимое:
        Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...
        В такие минуты Тане казалось, что нет ни войны, ни фашистов, что она снова в лагере, где Настя была пионервожатой, и озорные шестиклассницы, сидя у костра, распевали :
        От сердитой нашей Насти
        Так и жди себе напасти!..
        Настя, ничуть не обижаясь, подтягивала ребятам. Костер аккомпанировал — трещал. Искры, танцуя, уносились в синюю даль...
        Но однажды Настя пришла не такая, как всегда. Таня только что затопила печку-времянку: погода была холодная. Девушка молча села, протянула озябшие руки к огню. Леня с тревогой смотрел на нее. Потом они вполголоса, чтобы не разбудить дедушку, завели ничего не значащий разговор о занятиях в новой школе, которую немцы собираются открыть для русских детей.
        — Нелегко им будет найти учителей, — заметил Леня.
        Настя согласилась: да, нелегко. И вдруг странным голосом сказала:
        — Люблю огонь. Он сжигает все нечистое. Правда?
        Леня собирался что-то ответить, но во дворе послышался тихий свист. Настя поднялась.
        — Пойду, — бросила она.
        — Подожди! Посмотрим, какой соловей свистит.
        Леня отстранил девушку и вышел. Настя замерла на пороге, стиснув руки. Таня наблюдала за ней из темного угла. Казалось, тень больших событий легла на тесный сарай.
        Брат вернулся скоро.
        — Просят тебя, Тань-цзу! — сказал он. — Пробрал я твоего соловья за свист в чужом дворе. Еще хорошо, что Хеслен уехал.
        Настя вздохнула с заметным облегчением. Таня шагнула за дверь и увидела Шурика. Тот быстро сунул ей в руки сверток.
        — Помнишь, обещал геометрию? Возьми!
        — Что ж так поздно? Зайди погрейся!
        Но Шурик исчез так же внезапно, как появился. Таня, недоумевая, пожала плечами. Идти вечером с другого конца города ради геометрии?
        Возвращаясь, Таня столкнулась с братом и Настей.
        — Пойду провожу, — шепнул Леня. — Возможно, задержусь.
        ...Утром, накинув старенькое пальто, Таня пошла в аптеку за лекарством для дедушки. Частную аптеку держал знакомый провизор, он отпускал девочке капли по старому рецепту врача.
        Таня шла мимо опустевшего павильона с выбитыми стеклами, где раньше курортники играли в шахматы, читали газеты. Ветер трепал обрывки старого плаката, на котором еще можно было разобрать слова:
        «Прогулки на катере — лучший отдых. Билеты за углом».
        Рядом с плакатом белел квадратик бумаги. Таня присмотрелась к нему. На кусочке картона тушью четко написано:
        «ТОВАРИЩИ!
        Севастополь героически держится. Второй штурм отбит. Советская Армия разгромила гитлеровцев под Москвой. Такая участь ждет врага везде. Победа будет за нами!»
        Не первый раз видела девочка такие листовки. Они обычно появлялись вместе с отпечатанными на машинке свежими сводками Совинформбюро.
        Вчера вечером этой бумаги здесь не было — Таня помнила отлично. Она в раздумье стояла возле плаката. Вдруг сзади раздался голос брата:
        — Что ты здесь делаешь?
        — Леня! — Девочка обрадованно повернулась. — Где ты пропадал всю ночь? Я читала...
        — Тсс! — Леня сжал руку сестры и громко, возбужденно заговорил: — Наша команда выиграла со счетом 3 : 0. Дали-таки сухую! Ребята с Пушкинской не футболисты, а одно недоразумение.
        Таня ничего не понимала. Какая команда? Какие футболисты?
        Леня продолжал:
        — Я тебе все расскажу. Потеха, да и только! Они так переживали! — А сам незаметно тянул девочку домой.
        Мимо прошел патруль. Толстый ефрейтор угрюмо покосился на подростков, но они уже стояли возле своей калитки.
        Войдя во двор, Леня другим тоном спросил:
        — Ян дома?
        Таня покачала головой.
        — Ушел на рассвете к нашей пещере за хворостом.
        — Ладно — может, еще придет. Время у меня считанное.
        В сарае он снял куртку, натянул полушубок с продранными локтями. Попросил сестру:
        — Затопи, Танюша, печку.
        Таня поднесла спичку к заранее заготовленным сухим щепочкам, поставила воду в старом чайнике.
        Леня присел возле печки на корточки, сунул в огонь сверток бумаг, вынутый из кармана.
        Лицо его было задумчиво и печально. Таня молча наблюдала за ним.
        Прошло несколько минут. Леня поднялся.
        — Посмотрю, не идет ли Ян.
        Он вышел во двор. Таня взяла веник, подмела мусор. Скомканная бумага с обгорелым краем привлекла ее внимание. Девочка развернула комок, расправила край. Перед ней была та же листовка, что и на стене в павильоне. Так вот что!..
        — Таня! — Голос дедушки звучал еле слышно. — Налей кипятку, озяб я.
        Оставив находку на полу, Таня налила Захару Игнатьевичу отвар шиповника, заменявший чай, поправила подушку. Дедушка снова закрыл глаза.
        — Снилось, письмо Борис прислал. Это ты с кем говорила? — пробормотал он.
        Тане не пришлось отвечать. Брат вошел со двора и плотно прикрыл за собой двери. Он казался бледней обычного.
        — Яна пока нет, — Леня сел возле Тани на ящик. — А мне уходить надо.
        — Из-за этого? — Таня указала на полуобгоревшую листовку.
        Леня кивнул.
        — Сожги ее немедленно, Тань-цзу! Я чуть не попался. Сейчас за забором снова видел патруля. Ищут тех, кто расклеивал ночью листовки.
        — Ты и Настя? — невольно вырвалось у Тани.
        Леня ничего не ответил, но по взгляду его Таня поняла: да.
        — Могут прийти за мной, — продолжал Леня. — Будут спрашивать, скажете — вещи пошел менять. Куда — не знаете. Понятно?
        Захар Игнатьевич вдруг приподнялся на постели.
        — Ты что это, Леонид? — спросил он совсем прежним голосом. — Куда собрался?
        — Надо, дедушка. — Леня подошел к кровати, стиснул руку старика. — Верь мне, надо! Смогу — пришлю весточку.
        Минуту оба они смотрели в глаза друг другу. Тане в этот момент показалось, что Леня стал совсем взрослым, будто и не шестнадцать дет ему. И что дедушка давно все знал о внуке, о его делах...
        Старик с тяжелым вздохом откинулся на подушки. Дрогнувшим голосом сказал:
        — Что ж, если надо, иди!
        Таня опустила голову. Ей было страшно расставаться с братом. Но какое-то новое чувство гордости за таких, как Леня, как Настя, в то же время пробудилось в ней. «Отстаивайте же Севастополь!» Их маленький город был ведь тоже частью родной земли, которую отстаивали советские люди.
        Леня вскинул на плечи вещевой мешок, обнял сестру.
        — Яну тоже скажешь, что ушел менять вещи. Береги дедушку!
        Дверь за братом закрылась. Таня сморгнула слезы, взглянула на дедушку. Захар Игнатьевич лежал спокойный и строгий.
        Поздно вечером вернулся Ян. Молча выслушал рассказ Тани. (О листовках она не сказала ни слова.)
        Так же молча Ян вышел во двор рубить хворост, принялся готовить ужин. Таня удивилась и обиделась. Неужели ему неинтересны подробности?
        За последнее время мальчик вообще стал странно молчаливым, а после ухода Лени совсем замкнулся. Теперь он не ходил в лес, больше возился во дворе, учил Каро новым трюкам. Маша с любопытством глядела на обучение собаки из окна своей комнаты.
        Как-то Ян и Каро ушли на прогулку. Наступил вечер, а их все не было. Таня вышла к калитке, и здесь ее встретила торжествующая Маша.
        — Ты все маму ругаешь, — затараторила она. — Даже печенья нашего не берешь. А мама что — просто служащая! Зато Ян теперь в артисты попал. Его все главные немцы знают. И Каро с ним. Вот!
        — Что ты такое мелешь? — холодея, опросила Таня.
        — И ничуть не мелю. Ян был у коменданта. А я тоже с мамой была и все видела. Знаешь, кто новый комендант? Укротитель тигров, Отто Берген. Мама про Яна все узнала. Струсил твой поляк. Не вернется, не жди!
        Таня не верила. Не мог Ян примириться с ненавистным ему Отто! И потом разве Ян, ее друг, ушел бы из дому без всяких объяснений, не сказав ни слова дедушке, который так много сделал для него?
        Девочка не ложилась спать. Но Ян так и не пришел. Не вернулся он и на следующий день...
        На этот раз Маша не выдумала ЧП, она действительно сказала чистую правду.
        В то утро Ян подошел к комендатуре раньше Клавдии Матвеевны. Часовой сурово окликнул его:
        — Хальт! Куда с собакой?
        Ян по-немецки объяснил, что хочет видеть господина коменданта, что тот знает собаку. Мальчик улыбался.
        — Каро, служи!
        Пес поднялся на задние лапы. На часового это не произвело впечатления.
        — Нихт! Подождешь на дворе. Господин комендант скоро выйдет.
        Яна это устраивало. Лучше ждать здесь, чем в помещении. Кто знает, как поведет себя Отто? На дворе, в присутствии посторонних, он, вероятно, будет сдержанней.
        Подросток сел поодаль на скамейку, не спуская глаз со входной двери.
        Комендатура теперь помещалась в частном особняке, рядом с кино, в самом центре курортного городка. Ян заметил усиленную охрану: солдаты зорко следили за всеми входящими в здание, проверяли их документы.
        «Опасаются нового взрыва, — решил Ян. — Пожалуй, не доберешься до Бергена».
        Но вот двери распахнулись, часовой вытянулся. На крыльцо вышел комендант вместе с высоким худощавым офицером в пенсне. Отто пополнел, выглядел еще внушительней, чем прежде. Элегантный офицер, сопровождавший коменданта, показался Яну знакомым. Мальчик вгляделся — ну, конечно, бывший ассистент укротителя, господин Краузе!
        Отто медленно подошел к ожидавшему его «оппель-капитану». Водитель услужливо открыл дверцу. И тут мальчик шагнул вперед.
        — Господин Берген!
        Комендант обернулся. Полное лицо налилось краской.
        — А-а!..
        Берген сделал движение к Яну. Окружающие расступились. Каро в страхе припал к земле. Бывший укротитель взмахнул стеком, который держал в руке. Но, как не раз случалось и раньше в цирке, Краузе перехватил поднятый хлыст.
        — Подождите, коллега! Сначала узнаем, что хочет мальчик. Зачем ты пришел? — обратился он к Яну.
        — Я... я хотел бы работать, снова стать артистом. Я ведь не мог тогда уехать в Германию. Я... я раскаиваюсь в своем поступке. — Ян заикался, глядя в бесцветные, водянистые глаза «ассистента». Он почему-то всегда боялся этого человека, хотя Краузе не раз защищал его от гнева Бергена.
        — Раскаиваешься? — рявкнул Отто. — Грязная польская свинья! Теперь, когда твои покровители, русские, лижут пыль у ног фюрера, ты снова не прочь работать с нами, а?
        — Я сказал, подождите! — Краузе не повысил голоса, но Берген сразу умолк. — Пройди в комендатуру, Ян. Мы скоро вернемся. Каро можешь взять с собой. О-о, песик! Ты по-прежнему умница. Будешь танцевать?
        Краузе жестом пригласил в машину Отто, сделал знак часовому. Тот посторонился, пропустил мальчика. На пороге Ян обернулся — вслед ему круглыми глазами смотрела Маша, держась за руку Клавдии Матвеевны. Краузе любезно козырнул рыжеволосой модистке. Та почтительно заулыбалась.
        ...Вскоре на столбе возле читального павильона появилась яркая афиша: «В представлении участвует юный дрессировщик Ян Славич со своим ученым пуделем Каро».
        Тане пришлось рассказать дедушке о поступке Яна — все равно он мог бы узнать от Маши. Старик покачал головой, не проронив ни слова. Больше он не вспоминал о мальчике, будто и не было его никогда. Но, ворочаясь ночью без сна, Таня слышала тихий шорох и покашливание деда. Девочка знала: Захар Игнатьевич, как и она, всматривается открытыми глазами в темноту и думает, думает о Яне.
        Не спалось и коту Никандрычу. Он сдружился с пуделем, привык греться в его курчавой шерсти. После исчезновения Каро, то ли от тоски, то ли от ночного холода, он не ложился, сидел у порога и сипло мяукал.
        Таня поднималась.
        — Спи, дурной! Не подавай голоса, а то влетит. Каро скоро вернется.
        Однако дни проходили за днями. Ни пудель, ни его хозяин не возвращались.
        Однажды на рассвете дверь сарая задрожала от тяжелых ударов.
        — Цум тейфель! Открывайте! — требовал раздраженный голос.
        Дрожа от холода, девочка вскочила, набросила пальто. Дверь от толчка ногой раскрылась настежь. Никандрыч с воплем умчался во двор. В сарай вошли немецкие солдаты.
        — Ти есть гроссфатер, Захарий Крафцов? — спросил огромный ефрейтор.
        В лицо дедушки он направил луч карманного фонаря — в сарае было темно.
        — Да, это мое имя. — Старик приподнялся на постели, поглаживая худенькую руку Тани.
        — Одевать себя! Вставай шнелль! Где есть твой сын, — ефрейтор заглянул в записную книжку, — Борис? Официр русский флот?
        — Ничего не знаю о нем. Борис уехал, когда началась война. — Дедушка не спеша одевался.
        — Где есть, — ефрейтор опять раскрыл свои записи, — внук, Леня Росинкейн? — запинаясь, назвал он трудно произносимую русскую фамилию.
        Захар Игнатьевич покачал головой.
        — Не знаю. Ушел менять вещи и не вернулся, пропал.
        — Пропаль? — яростно завопил ефрейтор. — Ти пропаль, стари дурак! Разведка узнает, где есть твои. Партизанен, да?
        Он размахнулся и наотмашь ударил Кравцова. Тот охнул и сел на кровать.
        — Дедушка! — вскрикнула Таня. — Ой, что вы делаете? Он ведь больной.
        — Будет здорови, фрейлейн, — загадочно пообещал фашист. Повернувшись к конвоирам, он резко приказал по-немецки: — Старика взять! Быстрее!
        Солдаты вывели Захара Игнатьевича во двор, грубо втолкнули в ожидавшую машину, захлопнули дверцы. Таня, оцепенев, смотрела вслед.
        Глава IX. По городу идут слухи
        Наутро пришла настоящая зима. На горных склонах, в лесу в одну ночь выпал глубокий снег.
        Горной тропой к городу спускались трое. Идти им было нелегко, особенно тому, кто шел впереди и, видимо, был ранен. Надетая на раненом телогрейка, из-под которой виднелась морская тельняшка, висела клочьями. Кровь с виска тонкой струйкой стекала по лицу. Он шатался, точно пьяный, спотыкался о корни деревьев, скользил, падал в снег.
        — Шнелль! Вставать! — понукали двое других, держа наперевес автоматы.
        Несмотря на тяжелую дорогу, солдаты были в прекрасном настроении. Один из них, длинный верзила, говорил:
        — Не удивлюсь, Ганс, если за эту пташечку, — он кивнул на раненого моряка, — я получу внеочередной отпуск.
        — Что говорить, тебе повезло, Карл! — с завистью откликнулся его приятель. — А что случилось с другим моряком?
        Длинный засмеялся.
        — Другого пришлось отправить к праотцам. Я недаром считаюсь снайпером. Но главное — было взять начальника.
        — Думаешь, он не простой матрос? — спросил спутник Карла, которого в полку звали «коротышка Ганс».
        — О-о! — снайпер свистнул. — По хватке всегда можно узнать командира. Я ничуть не удивлюсь, если он окажется тем самым лихим капитаном из Одессы, которого давно разыскивают наши. Впрочем, в гестапо разберутся. От Краузе ничего не скроешь.
        — Как ты думаешь, Карл, моряки шли к партизанам?
        — А куда же? И уж, наверно, не пустые — с важными сведениями...
        Моряк споткнулся, с трудом удержался на ногах, охватив дерево. Карл, ругаясь, ударил его в спину. В этот момент за деревом что-то мелькнуло, затаилось. Солдат остановился, вытаращил глаза.
        — Смотри, Ганс! Какая огромная кошка, да еще полосатая!
        Коротышка Ганс вдруг попятился.
        — Бежим, — хрипло выдохнул он. — Это тигр!
        Забыв о пленном, конвойные кинулись вниз наутек.
        Моряк отпустил дерево, сделал несколько неверных шагов и упал. Будто сквозь сон, он ощущал прикосновение шершавого языка, усердно лизавшего лицо. Потом мутная пелена перед глазами сгустилась.
        Чьи-то заботливые руки, стараясь не причинить боли, укладывали раненого на носилки. Моряку чудилось, что его окликают по имени, виделось склоненное над ним знакомое лицо. Но, может, это в бреду?
        Он окончательно потерял сознание.
        ...Январские дни после ареста дедушки казались Тане особенно холодными. Столбик ртути в термометре падал все ниже и ниже, пока не упал до девяти градусов ниже нуля.
        Печку Таня топила редко — нечем было. Жители города подбирали на улицах каждую щепку. Изношенная одежда не грела. Хорошо, что Шурик изредка навещал ее, каждый раз появляясь с вязанкой хвороста или щепок. Мальчик приходил обычно к вечеру, стараясь не встречаться с жильцами нижнего этажа.
        — Не люблю Пинкертонов, — коротко пояснил он.
        Таня в душе была согласна с ним. С Машей она окончательно разошлась после того, как взяли дедушку.
        Сегодня Шурик пришел раньше. Ребята беседовали в затишке возле сарая, когда мимо них спешно прошагал солдат с забинтованной головой и руками. Он постучал в дверь квартиры майора. Вилли, денщик Хеслена, вышел на стук и с изумлением отступил, пропуская мимо себя посетителя. Скоро в кухне наверху вспыхнул свет.
        — Это пришли не к майору, а к Вилли, — прошептала Таня. — Майор вернется только завтра, а Вилли не вредный. Ты не уходи.
        — Откуда ты знаешь, что Вилли не вредный?
        — Он всегда хорошо относился к нам с дедушкой.
        И Таня рассказала, что Вилли никогда не кричал на нее и других детей, никогда не держал себя, как представитель «нового порядка». Однажды в отсутствие Хеслена даже поправил протекавшую крышу сарая.
        Как-то раз, Таня слышала, Вилли ответил пьяному солдату, кричавшему, что русские «смотрят волком» :
        — А ты бы не смотрел? Тебе бы понравилось, если б в твой дом пришли чужие?
        В тот страшный день, когда дедушку увезли и Таня осталась одна, Вилли, пробегая мимо сарая, сунул ей в руку горячую картофелину и прошептал:
        — Возьми! Плакать не надо. Все будет карош!
        — Видишь, и немцы не все одинаковые... — сказал Шурик, выслушав Таню.
        Но странно, почему гость Вилли в бинтах? Ведь поблизости никаких сражений нет.
        ...Этот же самый вопрос задал Вилли своему приятелю, шоферу грузовика Максу Лаубергу.
        — Почему забинтован? — вопросом на вопрос ответил тот. — Удивляйся лучше тому, что голова на плечах осталась.
        Вилли и Макс были давно и хорошо знакомы — не раз встречались до войны у себя на родине, в тихом немецком городке. Не предполагали тогда друзья, что жизнь забросит их в далекую, чужую страну, столкнет с холодами, ненавистью непокоренного народа.
        Наедине друг с другом Макс и Вилли по-прежнему отводили душу, хотя беседовать откровенно было теперь не безопасно. И сегодня, когда они вместе уселись за стол, Макс рассказал такую странную историю, что денщик просто не верил своим ушам.
        Оказывается, шоферу пришлось недавно вести одну из машин с продовольствием по горной лесной дороге. Транспорт полз медленно — мешал гололед. Грузовики то и дело заносило на спусках и поворотах.
        Трехтонка Макса шла в конце колонны. В ее кузове верещало несколько тощих свиней, «реквизированных» у жителей горного селения.
        Начало темнеть. Того и гляди из леса покажутся партизаны... А тут еще передняя машина забуксовала на подъеме. Остановились и остальные. Свиньи вопили все громче. Макс с раздражением пробормотал: «К черту!» И точно в ответ вдруг какая-то таинственная тень молниеносно метнулась с пригорка в кузов грузовика.
        Шофер открыл кабину, спрыгнул в снег. Он увидел, как из кузова на обочину дороги вылетел полосатый зверь. В пасти у него судорожно бился и верещал поросенок.
        Немец выхватил револьвер и несколько раз выстрелил в диковинное существо. Зверь заревел и, бросив добычу, кинулся на человека. Макс упал лицом в снег. Только это и спасло его.
        Водитель был одет в плотную кожанку. Пока хищник царапал и рвал ее когтями, сбежались солдаты и стали стрелять в воздух, чтобы не ранить товарища. Напуганный выстрелами тигр умчался в лес, оставляя за собой кровавый след.
        — Я не трус, ты знаешь, — закончил Макс, размахивая вилкой. — В России можно ждать любого нападения из-за угла. Но тигры... Да еще в Крыму! — Макс стукнул по столу кулаком.
        — Может, тебе показалось?
        Шофер рассмеялся.
        — Казаться может лишь после бутылки русского шнапса, а я в тот день не пробовал ни капли. Напрасно я не поверил Коротышке Гансу, который накануне уверял, что они с Карлом видели тигра в лесу и едва спаслись бегством. Как хочешь, это выдумки проклятых партизан. Такие люди способны на все...
        — Даже превратиться в тигра? — пошутил Вилли. Потом, взглянув в окно, серьезно сказал: — Вон там, на дворе, дети. Девочку я знаю. Она живет здесь в сарае и говорит по-нашему. Позвать ее?
        — На что нам русская девчонка?
        — Она может знать про твоих тигров. Брат ее ушел к партизанам.
        — О-о! Тогда она ничего не скажет.
        — Нас с тобой интересуют не партизаны, а тигры. Девчонку мне жаль. Моей Марте столько же лет. Смотри, как посинела от холода! Я иногда ее зову погреться в кухню. Дед ее в лапах Краузе.
        Макс присвистнул.
        — Как же твой хозяин разрешает приглашать девчонку? Ведь он заместитель Краузе и, говорят, боится «шефа» как огня.
        — Он не знает об этом, — поспешно сказал Вилли. — К тому же сегодня уехал.
        — Тогда зови!
        Таня обернулась на голос звавшего ее из окна Вилли. Тот крикнул:
        — Будешь греться. Мальчик тоже может войти!
        Девочка вопросительно взглянула на Шурика. К ее удивлению, приятель кивнул:
        — Идем!
        Войдя в кухню, ребята сразу кинулись к пылающей печке. Вилли пододвинул детям остатки ужина, и они набросились на еду. Утолив первый голод, Таня внимательно посмотрела на другого солдата.
        Простоватое и в то же время самоуверенное лкцо Макса с лихо закрученными усиками не понравилось ей. Вилли заметил это.
        — Макс хороший, не бойся! Его ранил зверь. Видишь бинты? Твой друг, — он указал на Шурика, — говорит по-немецки?
        — Плохо, — подбирая слова, ответил мальчик, — но понимать могу.
        — Зер гут! — кивнул Вилли. — Объясните вы оба, откуда в ваших лесах тигры?
        Тигры? Ребята переглянулись. Речь, конечне, идет о Джо. Значит, он жив?
        — Пусть солдат расскажет, что с ним случилось, — шепнул Шурик.
        Таня повторила его просьбу.
        Макс, не жалея красок, снова приступил к повествованию о лесном приключении. Ребята слушали затаив дыхание.
        — Тигры убежали из заповедника! — неожиданно вмешался Шурик, когда Макс умолк. Глядя на Таню, он твердо, раздельно произнес: — Звери сидели в железных клетках, и наши ученые изучали их. А теперь сторожа, наверно, открыли клетки, потому что тигров нечем кормить.
        Таня послушно перевела.
        — Их много? — с ужасом спросил Макс.
        — Тигров? Около двух десятков. Перед войной их взяли из Московского зоопарка для опытов. Хотели отвезти обратно, да не успели.
        — Для каких опытов? — Таня встретилась взглядом с Вилли, задавшим этот вопрос, и поняла, что немец сомневается в правильности всего сказанного.
        — Кажется, хищников хотели акклиматизировать, приучить к крымскому климату, — поспешил вмешаться Шурик.
        — Доннерветтер! — Макс бегал взад и вперед по комнате. — Но сторожа, открывшие клетки? Они же погибнут первыми.
        — У них есть оружие, и они, наверно, ушли в партизаны, — уже от себя фантазировала Таня. — Они каждую тропку в лесу знают.
        — Я говорил тебе, Вилли. Увидишь, партизаны еще натравят тигров на город!
        — Очень опасные звери, — подтвердила девочка. — Мы все теперь будем бояться выйти на улицу.
        ...Вернувшись в сарай, где было уже совсем темно, Таня схватила Шурика за руку.
        — Зачем ты сочинял им сказки насчет тигров?
        Мальчик засмеялся.
        — Почему сочинял? Джо ведь тигр. И он наверняка бродит по лесу. А потом... — Шурик понизил голос. — Мне пришла мысль. Что, если они поверят? Хоть чуть-чуть. Понимаешь? Ведь это пойдет на пользу нашим.
        Правильно! Таня с уважением взглянула на Шурика.
        — В общем так и давай действовать, — сказал на прощание Шурик. — Увидишь подходящего — валяй насчет тигров. Я тоже не подкачаю, даже притворюсь, что встретил их и страшно испугался.
        ...По городу поползли слухи. В лесу, оказывается, бродили голодные тигры. Один из них накинулся на шофера Макса Лауберга, и тот, весь израненный, долго лежал в больнице. Хищники до того осмелели, что их видели даже в окрестностях города.
        Солдаты, в том числе Коротышка Ганс, раньше всех встретивший полосатую кошку, клялись и божились, что все это штуки проклятых партизан. Лично он, Ганс, лучше вытерпит любой гнев начальства, чем выйдет в одиночку за пределы города. Уж и так сколько солдат пропало без вести!
        Паникеры еще больше уверились в правдивости слухов, когда услышали рассказ одного из солдат, недавно сбежавшего из партизанского плена.
        Тот сам своими глазами видел в лагере прикованного к цепи тигра. Если б не смекалка и быстрые ноги, попал бы пленник в пасть зверя!
        Глава X. Встреча в лесу
        Таня шла и считала деревья от развилки дорог. Третье, четвертое, пятое... Кажется, вон та сосна, склонившаяся над большим камнем. Камень напоминает спину двугорбого верблюда.
        Так и есть — нижние ветки лежат на камне крест-накрест, образуя большой икс. Именно здесь должен быть спрятан пакет, за которым послал ее Шурик.
        Девочка рукавичкой смахнула с веток снег, приподняла их. В углублении между «горбами» виднелся сверток, обернутый клеенкой. Таня быстро сунула его за пазуху и опять тщательно замаскировала ложбинку.
        Надо было возвращаться, но Таня медлила. Хорошо в заснеженном лесу! Снег пахнет арбузом, скоро уже весна. Февраль! Таня глубоко вздохнула и вполголоса запела новую песню о Севастополе, которой научил ее Шурик.
        Песня звучала еле слышно, и все же на нее откликнулась красногрудая птичка с глазами-бусинками. Птичка сидела на сухом пеньке, купаясь в солнечном свете. Завидев Таню, она расправила крылья и весело подсвистнула.
        Несколько секунд девочка и птица рассматривали друг друга. Вдруг красногрудка пулей метнулась в сторону. Навстречу, со стороны города, шагал по насту мужчина. Девочке он показался старым, сгорбленным то ли от мешка за плечами, то ли из-за неровной, усталой походки. Лица Таня не могла рассмотреть. Низко на лоб была надвинута меховая ушанка..
        Таня замерла на месте, прижав локтем заветный сверток. Потом, с большим усилием заставила себя двинуться к городу. Она старалась идти спокойно, не прибавляя шаг. Ее не оставляло тревожное чувство, что старик смотрит ей вслед.
        Таня не выдержала, обернулась и... вскрикнула.
        Это был дядя Боря!
        Борис Захарович стоял на пригорке. Он выпрямился, держа шапку в руке. Волосы его поседели, лицо осунулось, но улыбка была совсем прежней.
        Таня сама не помнила, как кинулась на шею моряку, что говорила ему. Он молча слушал бессвязный лепет, тихо поглаживал Таню по голове.
        Потом, обняв девочку за плечи, сел вместе с ней на поваленное ветром дерево в стороне от дороги. Таня постепенно пришла в себя.
        — Где вы живете, дядя Боря? Почему не пришли домой?
        Спросила и сейчас же обругала себя за глупость. Разве мог открыто показаться капитан советского корабля Борис Кравцов в оккупированном городе?
        — Живу хоть и не дома, но под крышей, Тань-цзу! Здоров, как видишь. Расскажи-ка подробней о своей жизни. Об отце... как его арестовали, — добавил с трудом Кравцов.
        Рассказ Тани моряк слушал молча. Только скрипнул зубами, когда она сказала о том, что толстый ефрейтор ударил старика.
        — Ничего, — произнес он тихо, когда Таня закончила. — Они ответят нам за все.
        Таня подняла глаза и испугалась. Таким она еще не видела дядю Борю. Капитан взглянул на наручные часы и тяжело поднялся.
        — Пора идти, меня ждут.
        Таня не спросила, кто ждет. Она знала: дядя Боря, конечно, там же, где и Леня, в горах у партизан. Когда теперь увидишь его? Девочка стояла, вся сжавшись, опустив голову.
        Борис Захарович понял ее состояние.
        — Не горюй! Мы еще встретимся, Тань-цзу!
        Она крепко прижалась к пахнущему дымком лесных костров полушубку моряка, отчаянно зашептала:
        — Возьмите меня с собой, дядя Боря! Я не хочу возвращаться. Я все буду делать, что мне скажут, я могу воевать, вот увидите! Только возьмите меня.
        Грустная улыбка осветила лицо моряка.
        — Нельзя, родная! Не разрешит командование. Детям в лесу не место. Не унывай, ты тоже на переднем крае, как весь наш народ.
        Он приподнял заплаканное лицо Тани, твердо сказал:
        — Не плачь! Твой дедушка не любит, когда плачут. Сейчас у меня важное дело, но, как только освобожусь, обещаю — устроим тебя у наших людей в городе. Потерпеть осталось немного. Потерпишь?
        Таня кивнула.
        — Молодец! — Кравцов крепко сжал руку девочки. — Леня и Джо не знают, что я встретил тебя, а то прислали бы привет.
        Лицо Тани просияло.
        — Леня и Джо? Они с вами? Леня здоров?
        — Вполне! Оба в хорошей форме, — моряк улыбнулся. — Ты знаешь, Джо сам пришел в наш лагерь. Ну, до свидания, Таня! Будет небо ясным... Помни! А обо мне ни гугу!..
        Кравцов торопливо зашагал в горы. Таня чуть не бегом кинулась к городу. Ее ведь тоже ждали.
        — Принесла? — нетерпеливо спросил Шурик, давно уже поджидавший Таню в условленном месте, за старой баней.
        Когда сверток исчез в обширных карманах приятеля, Таня пытливо взглянула на мальчика.
        — Шурик, там листовки, да? Можно мне помочь их расклеивать?
        Шурик пожал плечами.
        — Мне поручили, чтобы верный человек доставил пакет. Тебе я верю. А что в пакете, ни мне, ни тебе не нужно знать...
        Таня умолкла. Ну ничего! Теперь и у нее, Тани, есть тайна, да еще какая!
        — Ты продолжаешь видеться с Вилли? — спрашивал между тем мальчик. — Не сообщал он что-нибудь нового о встречах с тиграми?
        — Нет, о тиграх ничего я не слышала. — Таня с радостью подумала, что Джо сейчас у партизан и, значит, в безопасности. — А Вилли скоро уезжает. Хеслен берет его с собой на аэродром.
        — На аэродром? — Шурик насторожился. — Зачем туда едет Хеслен, не слышала?
        — Туда, кажется, прилетают новые эскадрильи. Постой-ка... (Волнение мальчика передалось и Тане.) Их называют «голубые кресты». Вилли говорит, что летчиков, конечно, бросят на Севастополь. И знаешь, что он еще сказал: «Этот чертов город никакими крестами не сломить. Под крестами скоро будем лежать мы».
        — Ты не перепутала название эскадрильи? Там все летчики — асы. Я слышал. Очень важные сведения. А когда уедет Хеслен?
        — На днях. Потом он будет жить в другом доме. У нас поселится Краузе.
        — Ого! Будь осторожна. Это опасный человек.
        — Я знаю. — Таня сжала губы.
        Еще бы ей не знать о человеке, который отнял у нее дедушку!
        Девочка простилась с другом и поспешила домой.
        ...В этот день Краузе уже входил в новую квартиру. Отъезд Хеслена произошел быстрей, чем предполагала Таня. Распахнув дверь бывшего кабинета дедушки, офицер брезгливо поморщился. На полу сиротливо белел окурок. Один жест «шефа», и денщик быстро навел порядок. Вскоре комната засверкала чистотой. Краузе славился своей аккуратностью, и денщики у него были вымуштрованы.
        Бывший ассистент Отто Бергена остановился возле окна и принялся обозревать свои владения. Взгляд его упал на Машу, которая сидела на садовой скамейке и с увлечением читала Конан Дойля. Мать, хлопотавшая в кухне, несколько раз окликала Машу, но та и ухом не вела.
        — Гутен таг! Должно быть, фрейлейн читает интересный книга? — Краузе вежливо приподнял фуражку над лысеющим лбом, глядя на рыжеволосую женщину, — модистка в этот момент показалась на дворе.
        Клавдия Матвеевна вспыхнула от удовольствия. В последнее время ателье приносило одни убытки. А гестаповец был неограниченным властелином города. Даже Хеслен дрожал перед ним. Стоит Краузе приказать, и клиентов будет хоть отбавляй!
        Сейчас «властелин» находился в прекрасном настроении. Он спустился во двор, погладил затянутой в перчатку рукой Никандрыча. Кот фыркнул и стремительно отскочил в сторону. Улыбка на лице эсэсовца стала еще лучезарней.
        — О мейн катце, мой котик! Он есть худой. Кормите его, фрейлейн!
        Маша встала и сделала, как учила мать, книксен. Она почему-то очень боялась этого немца с бесцветными глазами.
        — Это не мой, Танин, — тихо сказала Маша.
        — Таня — ваш подруга? Девочка из сарая? Надо помогать ей. Дети должны дружить. Не так ли, фрейлейн?
        Маша, ничего не поняв, стояла и смотрела круглыми глазами. Клавдия Матвеевна поспешила вмешаться:
        — Машенька ко всем ребятам ласкова, но эта девочка — настоящий волчонок.
        — Волчонок можно дрессировать, — засмеялся Краузе и вдруг вздохнул. — Война — большой несчасти, гнедиге фрау! Мы с вами это понимаем, дети — нет. Они не виновны, о, нейн! Девочка из сарай озлоблен. Возьмите ее, приласкайте! Ребенок нехорошо сарай.
        Краузе взял в руки книгу, взглянул на раскрытую страницу.
        — О-о! Ви читайт великий сыщик? Умел раскрыть любую тайн!
        Немец подумал и решительно сказал:
        — В жизни много тайн, фрейлейн. Ви тоже любит их разгадывать?
        Маша радостно кивнула. Клавдия Матвеевна насторожилась.
        — Нужно наблюдать... Анализ, как у мистер Холмс. — Краузе прищелкнул пальцами. — Ви меня понимайт? Сделаем опыт. Почему вон тот... маленький кнабе лезет на криша?
        Он указал на улицу, где чумазый мальчишка лет четырех-пяти с трудом влезал по приставленной к стене стремянке.
        — Это Сеня Ковров, — без запинки ответила Маша. — У них на чердаке белье развешано. Мать послала проверить.
        — Гут! Но, может быть, чердак есть что-нибудь спрятан? Почтовый голубь?
        — Что вы! — Клавдия Матвеевна расхохоталась. — Они бы всех голубей поели. Голодные сидят! Мать при советской власти работала кассиршей кино, а теперь, видите ли, не желает. Считает себя умней всех!
        Краузе холодно взглянул на модистку, и та сразу умолкла.
        — А куда идет девочка, фрейлейн?
        «Девочкой» оказался Шурик, закутанный в женскую шубу. Он собирался помочь малышу вскарабкаться на лестницу, но, услышав окрик Маши, остановился. Пожав плечами, мальчик продолжал путь.
        — Видите? — Маша горестно вздохнула. — Даже не поздоровался. А раньше был соседом, дружил...
        По своему обыкновению девочка затараторила, торопясь разъяснить, как дружно все они жили раньше.
        — Теперь Шурик не стал к нам ходить и Таню научил не разговаривать. А я все равно про них знаю. Сами-то небось встречаются! Однажды Шурик удрал, а я догнала и вижу — они за старой баней шепчутся. Таня чего-то сказала: «Ладно, я согласна». Потом увидела меня и громко так: «Шляются всякие Пинкертоны». А я вовсе Пинкертона не люблю. Конан Дойль интересней, правда?
        Краузе довольно улыбнулся.
        — Ви есть талант, фрейлейн! Глупий ребята хотел вас обмануть, но это не есть возможно.
        Он протянул Маше шоколадку, и та, краснея, снова присела. Краузе любезно склонился перед Клавдией Матвеевной, потрепал девочку по щеке.
        — Продолжайте опыт, мейн киндерхен! За каждый — как это? — рейс будет иметь вкусный блюдо.
        Немец шагнул к дому и вдруг резко бросил:
        — Мы вместе открывать тайна. За это имеете много шоколат. Но болтать никому нельзя. Ферштеен?
        Он пристально посмотрел на смутившуюся Клавдию Матвеевну.
        ...Шли дни. И хотя солнце пригревало сильней, а море сияло почти летней голубизной, настроение Маши падало.
        И это несмотря на то, что новый квартирант приносил книжки, от которых просто дух захватывало. В них действовали бесстрашные герои, сыщики, разоблачавшие преступников, благородные разбойники.
        Необыкновенные переплетения событий, причуды добрых миллионеров, проницательность героев поражали Машу. Мир иностранных лубочных детективов, переведенных на русский язык, был совсем не похож на тот простой и ясный мир, который окружал ее до войны. Все в нем было, как в царстве кривых зеркал, наоборот.
        Живет, например, человек в безвестности — вдруг на него сваливается огромное богатство и с ним почти царственная власть. Вовсе для этого не надо работать, завоевывать уважение окружающих. Деньги приходят к тому, кто ловок и находчив, даже если он овладел богатством не очень красивыми путями. А деньги и удача — главное в жизни.
        Машу захватывали эти увлекательные истории, но... рядом в жизни она видела совсем другое. Возникали десятки вопросов.
        Почему золотоволосая певунья и хохотунья, мама Сени Коврова, превратилась в истощенную женщину с землистым лицом, а работать на немцев отказывается? Почему все жители их улицы всегда поддерживают друг друга, а когда мама попросила однажды у соседки коробку спичек, та с презрением захлопнула дверь.
        А Таня? Таня, которая не пошла в немецкую школу для русских детей, где теперь учится Маша. Она голодает, зябнет. Даже обуви крепкой нет, чуть не босиком ходит по снегу. Зато держится так, будто не Краузе, а ее дедушка по-прежнему хозяйничает в квартире.
        Однако вопросы эти недолго мучили Машу, игра в сыщики была занятной, а сладкие «премии» вкусными. Когда Маша рассказала Краузе о существовании пещеры «Каменное кольцо», то получила в награду большой ореховый торт.
        «И ведь я никому вреда не делаю, — рассуждала Маша. — Жалко, что ли, если немцы посмотрят «Каменное кольцо»?»
        ...Номер Яна закончился под бурные аплодисменты. Посетители довольно грязного ресторанчика без умолку кричали «бис!».
        Пришлось заставить Каро повторить «Танец на передних лапах». Больше всех веселилась и хлопала в ладоши Маша. Вместе с нарядно одетой матерью она сидела за столиком рядом с Краузе и чувствовала себя совсем взрослой. Еще бы, первый раз на вечернем представлении!
        Ян весело улыбался, кланялся. Маше он отдельно послал воздушный поцелуй, и девочка сразу простила поляку прежнее холодное отношение.
        Когда выступление кончилось, Краузе жестом подозвал юного артиста.
        — Посиди со мной и дамами, — он подвинул мальчику стул, а Каро бросил жирную кость. — Вы ведь старые знакомые с фрейлейн.
        Ян низко поклонился Клавдии Матвеевне. Девочке он подмигнул и принялся жонглировать соусником и вилками, да так ловко, что ни одной капли подливки не пролил на скатерть. Маша хохотала.
        Публика за соседними столиками принялась аплодировать, забыв об эстраде, на которой пара эксцентриков исполняла акробатический танец.
        — Не отнимай — как это? — хлеб-соль других артистов, — пошутил Краузе. — Кушай с нами. Битте!
        Ян с аппетитом уничтожал жаркое, весело болтая с Машей.
        Краузе с улыбкой наблюдал за ребятами.
        — Ви есть счастливая мать, фрау Клавдия, — галантно обратился он к соседке.
        Посетителей за соседним столиком обслуживал сутулый, слегка прихрамывающий официант, густо посеребренный сединой. Несмотря на солидный возраст, работал он легко, ловко. Подавая блюдо котлет, официант наклонился к столу и Маша заметила, что усы у него странно обвисли.
        — Ой, смотрите, у этого дядьки сейчас оторвется ус! — воскликнула Маша.
        В ресторане было шумно. Никто не обращал внимания на седого человека. Официант поставил дымящееся блюдо на стол и пошел к выходу. Услышав возглас Маши, Краузе пристально вгляделся в пожилого человека:
        — Вот этот, фрейлейн?
        Маша хотела ответить, но вдруг отчаянно закричала: Каро зубами впился ей в ногу, обутую в шелковый чулок. Поднялся переполох. Девочка рыдала. Испуганная мать поила ее холодной водой. Ян сурово отчитывал Каро:
        — Будешь наказан! Разве фрейлейн виновата, что наступила на кость? Ей не нужна твоя еда. Фу!
        Краузе поспешно вышел из ресторана, дал знак ожидавшей возле машины охране. Солдаты окружили помещение.
        Между тем «официант» скрылся в маленькой каморке недалеко от выхода, сбросил с себя сюртук, сорвал усы, натянул овчинный полушубок...
        А спустя несколько минут мимо гестаповца, внимательно осматривавшего улицу, прошел дворник в шапке-ушанке и овчинном полушубке, с метлой в руках.
        И в тот же момент из дверей выскочил Краузе с револьвером в руках. Дворник обернулся.
        — Капитан Кравцов? Герой Одесса? — нацеливая револьвер, насмешливо спросил Краузе. — Мы, кажется, встречались, а?
        Три солдата уже бежали на помощь Краузе. Кинулся и шофер машины, ожидавшей «шефа». Но тут произошло неожиданное. «Дворник» выбил оружие из рук Краузе, раскидал в стороны двоих солдат и очутился в автомобиле.
        Прежде чем Краузе и остолбеневший от неожиданности шофер успели прийти в себя, машина взревела и ринулась во тьму путаных переулков.
        — Огонь! — заорал фашист, бросаясь следом. — Стреляйте, негодяи! Цельтесь в колеса. Шнелль!
        Но пули не смогли догнать автомобиль. Торжествующий рокот мотора замер в отдалении.
        Глава XI. Джо переносит операцию
        В лесу полная тишина. Изредка треснет сухая ветка бука, надломившись под тяжестью снега. В ночном полете тяжело захлопает крыльями сова. И снова все стихнет.
        Лунный свет искрится на заснеженных полянах, неподвижны черные тени деревьев...
        Человеку, попавшему в спящее лесное царство, наверняка покажется, что на многие километры вокруг нет ни жилья, ни одной человеческой души.
        Но если пристально, очень пристально вглядеться в прогалину между великанами буками, можно увидеть неопределенные очертания утонувшей в сугробах землянки. Дощатая дверь замаскирована хворостом.
        Вот она приоткрылась. Слабый огонек блеснул изнутри. Сидящий за столом мужчина в кожанке поднял голову.
        — Дмитрий, ты?
        — Он самый!
        В землянку вошел, топая валенками, плотно закутанный партизан. Расстегнув телогрейку, облегченно вздохнул:
        — Теплынь у тебя, командир.
        Командир оглянулся на самодельную печку из старого автомобильного бака, в которой весело потрескивало пламя. Блеснули в улыбке ровные зубы.
        — Иначе чернила мерзнут. Не одолеть писанины. — Он стукнул рукой по сводке, куда заносил последние боевые операции отряда, и вопросительно взглянул на вошедшего.
        Тот нахмурился:
        — Ничего нового. Пока не вернулся.
        Оба помолчали. Командир склонился над сводкой.
        — Кого послал в разведку, товарищ Капустин? — спросил он тихо.
        — Каратова и Росинкина. Оба хорошо знают окрестности.
        — Леня Росинкин еще мальчик. Поручение опасно. — Командир недовольно отбросил ручку. — Гитлеровцы поднялись выше. Есть сведения, что район пещеры занят немцами.
        Капустин сел ближе к огню, раскрыл планшет.
        — Здесь у меня предварительные донесения о продвижении гитлеровцев. Подробней выяснит наш шофер, Василий Васильевич. А насчет Лени — взрослый может поучиться у него хладнокровию и выдержке.
        — Придется, наверно, отходить глубже в горы. Такое соседство...
        Командир не успел договорить. Волна холодного воздуха взметнула пламя в печурке. На пороге стоял запорошенный снегом Каратов.
        — Прибыли, — доложил он. — Порядок.
        Почти тотчас же показался Борис Захарович Кравцов в овчинном полушубке и рядом — его племянник.
        — Благополучно? — Спокойный тон командира не вязался с торопливым, взволнованным рукопожатием, которым он обменялся с моряком.
        — Вполне! Только машину у Краузе пришлось позаимствовать. Оставил ее внизу. Пригодится!
        Командир повернулся к шоферу и Лене.
        — Спасибо, товарищи! Отдыхайте. У кашевара оставлен ужин.
        Когда разведчики вышли из землянки, Кравцов коротко рассказал о происшествии в ресторане.
        Командир покачал головой.
        — Рисковать, Борис, не годится! Гитлеровцам лестно захватить начальника партизанской разведки.
        — Ты знаешь, почему я пошел на риск. Необходимо было лично проверить, когда ждут фашисты посланца из Берлина с чрезвычайными полномочиями, о котором доносил «Незнакомец».
        — Удалось установить день? — спросил Капустин.
        — Нет, комиссар. Краузе — хитрая лиса. Но ждут скоро — это несомненно. Надо наладить оперативную слежку за всеми прибывающими в город гитлеровцами.
        — А как насчет твоего отца? — осторожно поинтересовался командир.
        Лицо моряка потемнело.
        — Со дня на день должны были перевести в главную тюрьму. Но отправка заключенных откладывается. И единственная возможность — отбить арестованных в дороге. Однако пока это неосуществимо.
        — Точные ли это сведения?
        — У «Незнакомца» всегда точные сведения. — Борис Захарович поднялся. — Разреши идти, командир!
        Командир кивнул. Капустин молча проводил глазами Кравцова.
        — Волнуется наш капитан, — тихо проговорил он, когда остался вдвоем с командиром. — Боится за судьбу отца... Кстати, я давно хотел спросить, товарищ командир, кто такой «Незнакомец», которому вы так доверяете?
        — Он заслуживает доверия. Кто, не обижайся, — сказать не могу. О «Незнакомце» знает только командующий партизанскими соединениями и я. Для пользы дела так лучше.
        — Всего два человека? — Дмитрий Николаевич Капустин беспокойно мерил шагами землянку. — Можно ли так поступать, Валерий? Ведь война!
        — Ты хочешь сказать, что двое могут быть убиты? — спокойно заметил командир. — Что ж! Тогда «Незнакомца» честные люди будут продолжать считать предателем. Он идет на это...
        Командир взглянул на часы и добавил:
        — Поздно, друг, не грех и поспать! Маневры гитлеровцев не обещают спокойных ночей. Переведи часть бойцов в госпитальный барак. Там тепло. Раненых и больных сейчас нет?
        — Только тигр Джо, — улыбнулся Капустин.
        — Как его лапа? Не зажила?
        — Наоборот. Джо стало хуже. Эх, найти бы ветеринара!
        — Надо помочь бедняге, — задумчиво сказал командир. — Утром навестим его.
        ...Утром Джо стало хуже. Рана его — результат выстрела Макса Лауберга — сначала не казалась серьезной. Однако пуля, застрявшая в бедре, через несколько дней вызвала нагноение.
        Жизнь одиночкой в лесу трудна. К людям Джо тянула давняя привычка, желание получить помощь, корм. После ранения Джо бродил возле партизанского лагеря, не решаясь приблизиться, пока однажды не натолкнулся на Леню.
        Юноша не поверил глазам, когда из-за сугроба выскочил полосатый зверь. Джо катался по снегу, терся о сапоги, мурлыкал.
        — Джо, милый, узнал? — Леня присел на корточки, обнял лобастую морду и только тут заметил раненую лапу.
        Он обвязал шею тигренка ремнем, привел его в лагерь. Джо, прихрамывая, покорно следовал за старым знакомым.
        Весть о необычном спутнике Лени Росинкина сразу облетела лагерь. Все наперебой расспрашивали Леню о «биографии» тигра.
        — Нашего полку прибыло! — подшучивал шофер Каратов. — Придется зачислить Джо на довольствие. Из города уже передавали, что немцы в панике — по крымским лесам бродят десятки голодных тигров, а виноваты во всем партизаны. Теперь немецкие разведчики донесут о тигре в нашем лагере — и те окончательно уверятся в правдивости слухов.
        Тигра устроили в пустующем бараке, отведенном под госпиталь. Нашлась даже клетка. Когда-то в музее заповедного хозяйства держали в ней хищных птиц. Бывший завхоз музея сумел раздобыть ее для Джо.
        Спереди «квартира Джо» была защищена тонкой металлической сеткой, позволявшей все время следить за поведением животного. Тигр подпускал к себе только Кравцова и Леню. Остальных отгонял коротким, внушительным рычанием.
        Прошло несколько дней, и Джо перестал есть. Нога у него распухла. Он стал раздражительным, жадно пил. Иногда, опустив голову, тихонько стонал, точно больной котенок.
        «Пропадет», — с тоской думал Леня, наблюдая утром за исхудавшим зверем. Об этом же, очевидно, думал и командир, тихо подошедший к клетке.
        — Что, браток, плохо? — Шофер Каратов, сопровождавший командира, осторожно присел на корточки. Джо вопреки обыкновению даже не зарычал, только устало прикрыл глаза: «Да, плохо».
        — Товарищ командир, — Леня волновался. — Ветеринара бы разыскать!
        — Где ты его возьмешь? В отряде, кроме фельдшера, никого нет.
        — Зачем Джо ветеринара? — вдруг громко сказал Каратов, поднимаясь. — Ему хирурга надо. Пулю извлечь. Потом лапу сам залижет. У кошек это просто...
        — Мощный совет, что и говорить! — Командир усмехнулся. — Может, профессора поищем?
        — Можно и профессора, — не смущаясь, продолжал шофер. — Рядовому хирургу с таким зверем, пожалуй, не справиться. У гитлеровцев, я слышал, есть подходящая кандидатура. Обслуживает ихнее начальство...
        Командир, поскучнев, отвернулся.
        — Нашел время для шуток!
        Леня жадно слушал, ища спасительную идею.
        — Как же доставить этого самого... профессора?
        — Спрашиваешь! Как «языка» берут? Хирург, кстати, живет на отшибе, в особняке, у моря. Если разрешит товарищ командир...
        ...Поздно вечером возле небольшого особняка на окраине города остановился автомобиль.
        — Господин профессор, за вами машина, — доложил охранявший входные двери часовой.
        Седой грузный врач раздраженно повернулся к солдату.
        — Сколько раз повторять, что во время работы меня нельзя беспокоить! Отправьте автомобиль обратно.
        Стройный лейтенант, почти мальчик, обойдя солдата, почтительно вытянулся перед профессором.
        — Ваше время драгоценно, герр профессор, но майору Хеслену очень плохо. Он только что вернулся с аэродрома и безотлагательно нуждается в вашей помощи.
        — Что случилось? — спросил хирург.
        — Беспокоит старое ранение, — словоохотливо продолжал лейтенант. — Разболелась нога. Майор кричит от боли. Герр Краузе выслал за вами личную машину.
        Врач задумался. Отказать в помощи заместителю всесильного Краузе было рискованно.
        — Хорошо, сейчас еду!
        На дворе бушевала метель. Неистово завывал норд-ост, залепляя снегом ветровые стекла изящного «бенца».
        Порыв ветра чуть не сорвал с профессора меховую шапку с наушниками. Лейтенант поспешил открыть дверцу.
        — В автомобиле тепло, работает отопление, — заметил он.
        Однако немца не покидало дурное настроение. Сердито оттолкнув руку лейтенанта, он стал усаживаться, сотрясая грузным телом машину.
        Лейтенант собирался занять место рядом с водителем, как вдруг до его слуха долетел крик. Профессора звали. Кто-то бежал к машине.
        — Трогай, — шепнул офицер, наклоняясь к водителю. — Не медли, Василий Васильевич!
        Автомобиль рванулся. Крик замер в отдалении.
        — Остановите авто, — врач беспокойно дотронулся до плеча водителя. — Кажется, меня звали.
        — Это торопит Краузе, — ответил молодой офицер. — Он предупреждал, что, если майору станет хуже, вам, профессор, будут звонить из комендатуры.
        — Удивительная бесцеремонность! — пробурчал под нос врач. — Я в конце концов не русский участковый доктор, обязанный кидаться по первому вызову. Закройте щель в окне, здесь дует!
        Пока лейтенант выполнял приказание, профессор плотно закутался в пальто. В полумраке он напоминал большую рассерженную птицу. Из поднятого воротника виднелся крутой, с горбинкой нос, поблескивали круглые стекла очков.
        Несколько минут прошло в полном молчании. Затем автомобиль начало сильно подбрасывать на ухабах, и врач очнулся.
        — Дорога! — прошипел он. — Неужели нельзя расчистить? Вы слишком церемонитесь с русским населением, герр лейтенант!
        Машина вдруг подпрыгнула так, что профессор ударился головой о потолок, и натужно загудела, беря подъем.
        Таких ухабов и подъема не было на пути к комендатуре — это профессор знал. Внезапное подозрение заставило его вздрогнуть. Хирург тщательно протер носовым платком запотевшие очки и приник к окну. Но там была черная темнота. Ни одного огня.
        — Стойте! — хрипло крикнул профессор. — Куда вы меня везете?
        С неожиданной для старика энергией он вскочил, пытаясь достать из кармана оружие.
        — Спокойно, герр профессор. — Лейтенант перегнулся через спинку сиденья, в его руках блеснула сталь револьвера. — Спокойно! Это в ваших интересах. Вы только окажете врачебную помощь — и будете свободны.
        — Что за шутки? — Немец, задыхаясь, опустился на место. — Где пациент?
        — Скоро узнаете. А пока сдайте оружие. Врачу оно не нужно.
        Хирург молча повиновался.
        Наконец бег машины замедлился. Водитель дал несколько резких сигналов и затормозил. К автомобилю бежали люди с фонарями. Лейтенант спрыгнул прямо в глубокий снег и открыл дверцу. Диковато озираясь, немец вышел следом. Тотчас же к нему приблизился мужчина в кожанке, в сопровождении бойцов с автоматами.
        — Гутен абенд! Хорошо ли доехали, господин профессор? — чуть насмешливо спросил он.
        Тот не мог выдавить ни слова. Не дождавшись ответа, человек в кожанке продолжал:
        — К сожалению, ваше путешествие еще не кончено. Выше подняться машина не может. К пациенту придется идти пешком. Переведи, Леня!
        — Следуйте за нами, — коротко приказал командир, когда лейтенант перевел немцу его слова.
        Профессор повиновался. Да и что ему оставалось делать? Молодой лейтенант (неизвестно, впрочем, кто он такой, думал гитлеровец) взял чемоданчик и поддерживал старика под руку, чтобы тот не поскользнулся в дороге. Профессору пришлось принять эту любезность.
        Со страхом присматривался хирург к мрачному величию леса молча шагавшим по заснеженной тропе людям. Он уже догадался, что попал к партизанам.
        Шли около часа. Несмотря на теплую одежду, у профессора заледенели ноги. Самые мрачные мысли давили его. Кто знает, может, его бросят тут на морозе на съедение лесным зверям? Или повесят на первом дереве?
        — Ваш пациент недалеко. Сейчас вы его увидите, — громко сказал командир. — Сначала зайдем в землянку погреться.
        Отдых, однако, был недолгим. Отдав распоряжения Капустину и Кравцову, которые вместе с шофером пошли вперед, командир сурово взглянул на хирурга.
        — Мы пригласили вас несколько необычным способом, другого выхода не было. Подтверждаю то, что вы уже знаете: выполните ваш долг врача — вас не только отпустят, но и доставят обратно. В противном случае...
        По коже врача пробежал неприятный озноб. Возле «госпиталя» они на минуту задержались. Командир сказал бойцам с автоматами:
        — Не следует волновать тигра. Подождите здесь.
        В бараке горела единственная в отряде лампа-«молния». Она ярко освещала комнату и лежавшего в клетке Джо. Зверю было так плохо, что он даже не поднял головы, когда в барак вошли партизаны. Но, заметив укутанного в шубу незнакомца, глухо зарычал.
        — Мейн готт, — гитлеровец попятился. — Это тигр!
        — Дрессированный тигренок, — успокоил его офицер в немецкой форме. — Справиться с ним нетрудно. У него пуля в бедре. Посмотрите!
        Леня поднял лампу, поднес ее ближе к клетке. Свет ослепил Джо. Он прикрыл глаза и застонал. Повинуясь знаку командира, профессор приблизился к решетке. Увидев чужого, Джо неожиданно приподнялся на передних лапах, оскалил зубы и угрожающе зарычал. Побелевший профессор отскочил.
        — Нихт! Я не оперировал зверей.
        — Придется поучиться, — холодно проговорил командир и взглянул на часы. — Даю пять минут на размышление.
        — Но я...
        — Пять минут!
        Наступило молчание. Пленник понуро сел, опустил голову.
        Снова послышался голос командира:
        — Время истекло. Надумали?
        — Яволь! — Пленный поднялся с решительным выражением. — Тигр должен быть абсолютно безопасен. Ферштеен?
        Врач обращался к Лене.
        — Вы хорошо знаете наш язык. Переводите внимательно. Хищники, когда им причиняют боль, забывают о дрессировке, о друзьях. Они защищаются. Нападают. Понятно вам это?
        — Что же вы предлагаете? — спросил командир.
        — Скажите вашему начальнику — сейчас командует врач. Тигра надо взнуздать металлическим прутом, поместить в специальную клетку с зажимами, чтобы не мог двигаться. Так делают в лучших зоопарках Европы. Иначе хищник убьет меня и погибнет сам. Вы ничего не выиграете. Переведите!
        — Но у нас не лучший зоопарк Европы, а партизанский лагерь, — сказал командир. — Где мы возьмем клетку с зажимами?
        Профессор развел руками, как бы говоря, что в таком случае он бессилен.
        Леня перевел взгляд на тигренка, который снова впал в состояние равнодушного покоя. Неужели нет выхода? Вдруг он вскрикнул:
        — Сетка!
        Все обернулись,
        — Что ты хочешь сказать, Леонид? — спросил Кравцов. (Он тоже поспешил сюда.)
        — Сетка, дядя Боря, сетка! — Леня в волнении указывал на тонкую проволочную сетку, за которой находился Джо. — Я вспомнил, что Ян... я хочу сказать, один укротитель рассказывал — когда в цирке однажды вынимали занозу из лапы медведя, его запутали сеткой. Он не мог ни царапаться, ни кусаться.
        Капитан Кравцов внимательно посмотрел на племянника.
        — Сумеем ли мы снять сетку и взнуздать Джо?
        — Попробуем, — ответил Леня.
        Стали готовиться к операции.
        Шофер принес крепкую и легкую палку из дюралюминия, которой обычно пользовался во время горных походов.
        Потом наступило самое трудное.
        Выполняя просьбу Кравцова, все покинули барак. Леня и Борис Захарович вдвоем должны были опутать тигренка сетью.
        Партизаны и врач-немец ожидали в небольшой пристройке, где работал фельдшер и помещалась аптечка отряда. Через тонкие стенки было хорошо слышно все, что делалось внутри.
        'Слышался легкий стук молотка, позвякивание металла. Вполголоса чертыхался Борис Захарович, — должно быть, сетка нелегко снималась с гвоздей. Джо не издавал ни звука.
        Наконец сетка со звоном упала на пол, и вскоре ожидавшие услышали недовольное ворчание Джо. Оно усиливалось, стало захлебывающимся, злым. Капустин сжал приготовленный на всякий случай револьвер. Профессор, испуганно озираясь, сделал несколько шагов к дверям.
        Рычание вдруг стихло, будто пасть Джо заткнули кляпом. Раздались странные звуки — кто-то царапал пол, гудел, точно рассерженный шмель.
        — Готово! Ждем! — послышался голос Бориса Захаровича.
        Командир отворил двери.
        На полу, опутанный металлической сеткой, лежал Джо. Вид у него был жалкий. Большая лобастая голова осталась на свободе, тело же все было опутано. Крепко зажав зубами палку, закрепленную на затылке ремнями, Джо налитыми кровью глазами косился на людей, не понимая, что с ним хотят делать.
        Из предосторожности Борис Захарович обмотал Джо поверх сетки еще и цепью, так что тигренок напоминал спеленатую куклу. Только больное бедро осталось неприкрытым.
        — Гм! Искусная упаковка! — пробормотал, войдя, профессор. — Белый халат найдется у вас?
        Халат нашелся у фельдшера. Принесли и горячую воду. Надев тонкие резиновые перчатки, хирург прокипятил на спиртовке имевшиеся в его чемодане инструменты.
        — Вы, вы и вы! — Он поочередно ткнул пальцем в командира, Леню и Кравцова. Профессор сделал знак Лене подойти ближе.
        — Вы будете ассистентом. Битте! Сейчас снимем зверю боль.
        — Хотите дать Джо наркоз? — спросил Леня.
        — Только местное обезболивание. Хлороформ кошачьей породе не дают. Трудно установить дозу. Зверь может не проснуться. — Хирург быстро и умело сделал Джо укол в больную лапу.
        Тот жалобно рявкнул.
        — Лежать смирно! Так. — Врач сделал неуловимое движение скальпелем.
        Из разреза потоком хлынул гной. Тигренок взвизгнул, дернулся всем телом.
        — Спокойно, моя кошечка. — Немец захватил щипчиками пулю, вынул ее. — Теперь будешь здоров.
        Рану обильно залили йодом. Бинтовать профессор не советовал.
        — Через полчаса освободите зверя — и покой.
        Профессор вымыл руки, вопросительно оглянулся на окружающих. Командир понял этот взгляд.
        — Позовите Каратова! Пусть доставит профессора обратно, к городу, пока не наступило утро, — сказал он Лене.
        Не слушая благодарностей хирурга, командир подошел к Джо.
        — Ну, поправляйся, теперь твоя очередь оказать нам услугу, полосатый брат. Так, кажется, зовут тебя охотники в Индии?
        И «госпиталь» опустел.
        Глава XII. Тигр возвращает партизанам долг
        Удивительные дни бывают в Крыму ранней весной. Сразу после снежных заносов и вьюжного холодного ветра вдруг дохнет теплом, вспыхнет огненным пожаром над горами солнце, и без всяких переходов наступает почти летняя жара.
        Бурливым потоком устремляются в низины подтаявшие снега, зеленым покрывалом одевается лес, белым и розовым цветением — сады. В зимней одежде становится невмоготу.
        Именно такой день выпал однажды в крымских горах, хотя по календарю числилось всего лишь десятое марта 1942 года.
        Мотоцикл с коляской, с огромной скоростью огибавший повороты Симферопольского шоссе, неожиданно затормозил, остановился. Мотоциклист в форме эсэсовского офицера поднял защитные очки на лоб, огляделся.
        — Тепло! Объезд, вероятно, здесь, ефрейтор? — Он указал на знак, запрещающий проезд автомашинам ввиду ремонта пути. Дорога впереди была совершенно пустынна.
        — Точно так, господин гауптштурмфюрер! — почтительно отозвался сидевший в коляске гитлеровец. — Именно здесь бомбили вражеские самолеты.
        — Куда же надо свернуть?
        — Чуть подальше, направо. Дорога пойдет в гору. Километра два придется ехать лесной тропой. Только... (ефрейтор смущенно запнулся) придется сбавить скорость, господин гауптштурмфюрер.
        Офицер презрительно покосился на своего спутника.
        — Вы что, боитесь быстрой езды? Ползти черепахой не собираюсь. Шифровка должна быть вручена безотлагательно. Именно поэтому я не мог ждать, пока пойдут автомашины, и вынужден был воспользоваться мотоциклом. Впрочем, — улыбка зсэсовца стала еще более презрительной, — вы можете не бояться за вашу драгоценную жизнь. Я в Берлине получил первый приз на гонках.
        — Что вы, господин гауптштурмфюрер! Вы изумительно ведете машину. Теперь я понимаю, почему вы отказались от водителя. Я имел в виду другое. Дорога в лесу труднопроходима и не безопасна...
        — Вот как? Что же там — дикие звери? Это меня обрадует. Я ведь не только спортсмен, но и страстный охотник. А партизан в этом районе нет — я имею сведения.
        Ефрейтор понизил голос:
        — Ходят всякие слухи...
        Офицер громко засмеялся.
        — Слухам, уважаемый, верить не следует. Это так же верно, как то, что меня зовут барон фон Шредер. Мы, немцы, точно знаем не только, какое вооружение у противника, но даже количество поголовья в их бывшем заповеднике. Я сам видел справку наших ученых. Не считая птиц, в заповеднике лишь олени, косули, из хищников — лисы.
        — Что ж, возможно, речь шла о лисе... Осторожней, — вдруг вскрикнул ефрейтор. — Вон там, в кустарнике, шевелятся ветви!
        Но офицер и сам заметил странную дрожь кустарника. Что-то золотистое, полосатое мелькнуло в зелени хвои. Мелькнуло и скрылось. Шредер прикусил губу: «Не уйдешь!» Он выключил мотор, вынул парабеллум, бесшумно отошел от мотоцикла, не спуская глаз с подозрительного кустарника. Зверь, видимо, и не собирался убегать. Фон Шредер опытным взглядом охватил очертания его небольшого гибкого тела, скрытого густой растительностью.
        «Черт возьми, кто бы это мог быть? Для лисы слишком велик...»
        Из зарослей показалась крупная лобастая морда. «Тигр! Откуда он здесь?» — От неожиданности эсэсовец присел. Но тут же обернулся к ефрейтору:
        — Ждите меня здесь! Это чудо! Краузе получит тигровую шкуру.
        — Что вы хотите делать, господин гауптштурмфюрер? — дрожащим голосом спросил сопровождающий.
        — Проследить немного за этим тигром. Через пять минут вернусь. Тише! Вы спугнете... — Офицер легким шагом, сжимая оружие, направился в лесную глубь.
        — Ваше превосходительство! Барон! — Голос ефрейтора звучал моляще и жалобно. — Не делайте этого. Тигр очень опасен. Я вам расскажу...
        Фон Шредер исчез за поворотом. Конечно, терять время на охоту сейчас нельзя. Слишком важные поручения даны в Берлине. Но если удастся обнаружить логово хищника, затратив на это всего лишь пять-восемь минут?
        Охотник ступал неслышно, стараясь не спугнуть зверя. Однако странный тигр явно не спешил. Прячась в кустарнике, он наблюдал за человеком, как и человек за ним. Откуда-то издалека донесся еле слышный свист, напоминавший птичью трель. Но фон Шредер даже не обратил на него внимания. Тигр чутко повел ушами и мягко прыгнул вверх, по горному склону. Освещенный солнцем, он был хорошо виден охотнику. Подняв голову, большая кошка точно принюхивалась к ветру.
        Несколько мгновений зверь неподвижно стоял, прижавшись к скале. Нельзя было упускать такой случай. Фон Шредер приблизился еще на несколько шагов и поднял парабеллум. Первая пуля должна достигнуть цели...
        Еле слышно хрустнул сучок под ногой. Этого было достаточно, чтобы Джо повернулся и увидел человека с оружием. Металлический предмет, который эсэсовец держал в руках, был хорошо знаком тигру. Он нес с собой боль — быть может, смерть.
        Дуло все поднималось, пока не поравнялось с головой зверя.
        Тигр молниеносно кинулся навстречу охотнику. Почти одновременно прогремел выстрел. Раздался крик ужаса, многократно повторенный горным эхом.
        С горы тоже послышались крики. Бежали люди с автоматами.
        — Джо, Джо, сюда! — настойчиво звал один из них.
        Но разъяренный зверь никого не слышал, он рвал свою жертву когтями, пока тот, кто звал его, набросив тяжелую цепь, не оттащил хищника.
        — Помощь немецкой знаменитости была бы сейчас весьма кстати, — невесело пошутил Борис Захарович. — Жаль, что вторично «в гости» его уже не заманишь.
        — Но все же мы поймали «языка», — сказал Леня.
        — «Поймали»! Нужно было взять его живым, — сухо отозвался Кравцов.
        Леня опустил голову.
        — Джо всегда возвращается по первому зову, — еле слышно пробормотал он. — А тут он рассвирепел. Но, дядя Боря, ведь все-таки мы бы не смогли так заманить немца, как Джо.
        — Ладно, ладно. Счастье, что твой промах не стоил зверю жизни...
        Оба умолкли. Кравцов оглянулся.
        — Идут с носилками.
        Сверху действительно почти бегом спускались партизаны с самодельными носилками. Незадачливого охотника уложили на них, подобрали его фуражку с высокой тульей, отлетевшую далеко в сторону.
        — Джо приведешь следом за нами, Леонид! — распорядился Кравцов. — Сегодня не выпускай его из клетки.
        Когда люди вместе со своей ношей скрылись за поворотом, юноша осторожно отвязал Джо и тоже двинулся к лагерю. По дороге он сокрушался: «Эх ты, Джо, что же ты подвел нас? Ведь немец должен был с нами заговорить, а ты... лишил его дара речи». Тигр, все еще глухо рыча, шел за своим хозяином.
        Благополучно доставленный в партизанский лагерь эсэсовец не приходил в себя. Раны, нанесенные тигром, были настолько тяжелы, что без вмешательства хирурга обойтись было невозможно.
        — Придется отправить немца на Большую землю, в госпиталь, — подвел итог командир. — По рации принято сообщение, что завтра в лесу будет наш самолет: доставит продукты и, возможно, новые указания. Гитлеровца надо перебросить к месту посадки самолета. В тылу его подлечат допросят. Он многое знает.
        Капустин кивнул. Они с командиром только что закончили разбор документов пленного. Несомненно, это был тот самый «представитель высшего немецкого командования», о приезде которого сообщал «Незнакомец».
        Командировка на имя гауптштурмфюрера барона фон Шредера была подписана заместителем Гиммлера. Предлагалось привлечь офицера «к наиболее важной и секретной работе в Крыму». Был найден запечатанный пакет с надписью: «Совершенно секретно. Вскрыть только адресату».
        Адресатом оказался Краузе.
        — Пригласите начальника разведки, — приказал командир. — Послание к Краузе.
        Через несколько минут Борис Захарович вошел в землянку командира.
        — Без тебя не решились вскрыть письмо твоему старому знакомому, — улыбнулся командир. — Читай!
        Пакет вскрыли. Кроме небольшой сопроводительной записки, там оказался лист бумаги, испещренный цифрами.
        — Шифр, конечно, — определил командир. — Записка поможет нам разобраться.
        Моряк внимательно прочел небольшое послание и пожал плечами.
        — На первый взгляд — глупость, притом ей старались придать видимость частного письма. Вот слушайте:
        «Премьера нового кинофильма пойдет на экране не раньше шестого. Советую посмотреть. Актеры, исполняющие главные роли, великолепны. Даже исполнители в эпизодах играют неплохо. Приглашайте других знакомых зрителей. После просмотра можем все вместе предаться любимому занятию — поудить рыбу. Подробности фильма расскажет Вам барон фон Шредер, которого рекомендую Вашему вниманию как знающего искусствоведа и умного человека».
        Подпись была неразборчива. Партизаны переглянулись.
        — Никогда не слышал о любви Краузе к кино, — сказал командир.
        — Увлечение рыбной ловлей тоже сомнительно, — в тон ему ответил Борис Захарович.
        — Записка — вероятно, ключ к шифру, — задумчиво произнес Капустин.
        — Или сигнал к началу совместной операции. — Кравцов снова внимательно перечитал письмо, отчеркнул некоторые места красным карандашом. — Обратите внимание: «Премьера пойдет... не раньше шестого». Возможно, на шестое число немецкое командование намечает свою операцию.
        — Какую? — спросил комиссар.
        Моряк усмехнулся.
        — Если б мы знали, не было бы нужды разгадывать шифровку. В ней, конечно, изложен детальный план фашистского командования. Но можно предполагать, что план этот, как и приезд Шредера, связан с усилением боев за Севастополь. Так говорил и «Незнакомец».
        — Шестое число, — задумчиво произнес командир. — Какого же месяца?
        — Логически рассуждая, это не март, так как сегодня десятое... Май, думаю, тоже отпадает. Вряд ли фашисты будут отодвигать выполнение оперативного задания на такой долгий срок.
        — Значит, апрель?
        Кравцов молча пожал плечами.
        — Если апрель, — проговорил Капустин, — то остается утешение, что у нас есть время для расшифровки. Кроме того, Шредер ведь не попал к Краузе.
        — Ну, это плохое утешение, — проговорил командир. — Начальство свяжется с Краузе другим путем. Действовать следует оперативно.
        Он помолчал и добавил:
        — Возможно, в расшифровке поможет «Незнакомец». Но полагаться на это нельзя. Краузе хитер и осторожен. Тайна шифра, вероятно, известна только ему. Смотрите! — Командир понизил голос.
        Все трое склонились над картой, следя за карандашом командира.
        Глава XIII. Снова в пещере
        Ночью на запад с ровным гудением шли самолеты. Таня не отрывала глаз от далеких точек в небе. Опять на Севастополь!
        Девочка знала, что бои возле города возобновились. Временному затишью наступал конец. Сегодня в воздух поднялось уже третье соединение.
        Ужасно сидеть одной и просто смотреть на все это! Нельзя ничего сделать! Таню начинала злить ее никчемность. Шурик перестал появляться с тех пор, как к ним в дом переселился Краузе. Обещал прислать связного, но до сих пор никакой связной не приходил. Дядя Боря больше не давал о себе знать. Забыть о Тане он не мог — значит, мешают дела или... Девочке становилось страшно при одной мысли — ранен, быть может, убит.
        Клавдию Матвеевну и Машу Таня по-прежнему избегала. Они часто появлялись в обществе Краузе. Этого человека Таня не могла видеть без содрогания.
        Чтобы не падать духом, Таня старалась занять работой каждый свой день. Дедушка когда-то рассказывал, что революционеры даже в тюрьме умели находить себе занятия, учились, читали. «Дедушка не любит, когда плачут», — вспоминала Таня слова дяди Бори.
        Днем Таня готовила уроки, вечером сама отвечала их, воображая, что она в прежнем своем любимом классе.
        Когда наступили весенние солнечные дни, Таня стала ходить в горы собирать весенние цветы и продавала небольшие букетики на городской площади — надо было чем-то жить.
        Вилли, денщик Хеслена, первым стал покупать у нее цветы; он же устроил так, что в цветочном магазине брали ее букеты и даже стали заказывать девочке искусственные цветы. «Цветочница» зарабатывала теперь достаточно, чтобы прокормить себя и Никандрыча.
        Однажды Вилли остановил девочку и посоветовал ей больше не ходить за цветами в сторону пещеры «Каменное кольцо». Дорога туда строго охраняется. В пещере расположен важный пост.
        — Если тебя задержат, не посмотрят, что девочка, посадят в тюрьму, — сказал Вилли и добавил: — Спорить не надо. Марта всегда меня слушалась.
        — А что такое в пещере? — спросила Таня, глядя в открытое лицо Вилли.
        Немец отвел глаза.
        — Откуда знать денщику? Я человек маленький.
        У Тани сложилось впечатление: Вилли знает, но не хочет сказать. «Значит, — решила девочка, — в пещере хранится что-то важное».
        С тех пор одна мысль овладела Таней: как бы узнать, что в пещере, и передать через Шурика партизанам? Ведь ей известно, где живет мальчик. И нельзя же бесконечно ждать связного.
        Вот когда могла пригодиться известная только Тане тайна «Каменного кольца»! Надо незамеченной проникнуть в зал, когда-то открытый дядей Борей, и оттуда подслушать, что говорят гитлеровцы! Немцы наверняка не знают о существовании второго хода.
        Еще до прихода в город фашистов Таня раза два побывала в пещере, обследовала потайной ход. Если б не подробный рассказ дяди Бори, ни за что бы ей не найти его. Внутри пробираться трудно — извилистые, низкие коридоры, глубокий спуск. Однако память у девочки была цепкая; она точно подсчитала количество поворотов, запомнила выбоины в колодце, куда можно ставить ногу при спуске.
        Несколько ночей Таня обдумывала план. Действовать она решила, когда Краузе уедет из города. Выезжал он довольно часто: то в штаб армии «отчитываться», то проверять свой район.
        Однажды утром Краузе сел в поданную ему машину, попрощался с Клавдией Матвеевной, бросил несколько слов, из которых Таня поняла — вернется он лишь на следующий день.
        Погода стояла пасмурная, облачная. Значит, ночь предстояла темная — это хорошо.
        Вечером Таня вышла на предгорье, ведущее к лесу. Но если в городе темная ночь была помощницей, то в горах, в лесу двигаться во тьме почти невозможно. Хотя местность была знакома, девочка шла буквально ощупью. Таня взяла с собой необходимое: веревку для спуска в лаз, электрический фонарик. Однако включала фонарик лишь в самых трудных случаях — даже слабый свет мог выдать ее.
        К одиннадцати часам, на Танино счастье, поднялся ветер, разогнал облака, и яркая луна осветила окрестности. Через залитое лунным светом плато Таня почти бежала. Скоро опять деревья приняли ее под спасительную тень.
        Вилли говорил, что смена караула происходит в полночь и утром. Значит, сейчас можно не опасаться налететь на солдат. В одиночку они сами боялись выходить за черту города.
        Дорога шла лесом. К верхнему входу в пещеру можно было пройти, не выходя на площадку, где когда-то отдыхали над обрывом участники похода к Голубому озеру. Знакомая тропа петляла вдоль опушки, поднимаясь все выше. Тишина нарушалась только заунывным призывом птицы «сплюшки».
        Вдруг до слуха девочки донеслись приглушенные голоса. Похолодев от испуга, Таня прижалась к старому дереву. Неподалеку спускалась вниз группа людей. Но они говорили по-русски.
        — Начальник разведки останется доволен. Знатный будет фейерверк!
        — Тише, Василий! Еще б не быть довольным! Небось опять скажет: «Не журись, дивчина, будет небо ясным!»
        Идущие тихо засмеялись. Не заметив девочки, три человека, ступая след в след, скрылись за поворотом.
        «Партизаны, — с восторгом подумала Таня. — Какие смелые!» Душа ее наполнилась счастьем. Теперь она точно знала: дядя Боря жив, здоров, работает начальником партизанской разведки. Это придало ей силы. Таня летела как на крыльях.
        Вот и знакомая скала. Осторожно девочка взобралась наверх. Сейчас в углублении будет неизвестный гитлеровцам вход.
        Миновав небольшую площадку, камни на которой почти закрывали узкое отверстие, Таня ползком проникла в тесный, трубообразный ход. Ох, как здесь было темно! Руки колол острый щебень, голова то и дело стукалась о каменные выступы.
        Девочка помнила: после четырех поворотов ход начнет расширяться. А может быть, камни завалились, засыпали ход?
        Таня ползла, сдерживая дыхание. Сердце билось так сильно, что ей казалось, удары гулко отдаются в каменных сводах.
        Повороты благополучно кончились. Коридор стал шире. Таня села и выпрямилась. Можно немного отдохнуть. Теперь ход шел под уклон и заканчивался ровной площадкой. Отсюда начинался крутой спуск вниз. Таня прислушалась. По-прежнему темно и тихо. Девочка рискнула включить фонарь. Слабый свет озарил неровные стены пещеры. Луч выхватил из мрака круглое отверстие, похожее на колодец. Это и был спуск.
        Таня быстро размотала длинную веревку, которой обвязалась еще дома, прикрепила ее к опоре, высокому, напоминающему сталактит камню, и начала спускаться.
        Это было нетрудно: шероховатые стенки «колодца» служили надежной опорой для ног. Больше всего Таня боялась шума — и не зря. Под тяжестью ее тела порода крошилась и сыпалась на дно. Шуршание камешков было еле слышным, и все же неожиданно совсем рядом чей-то сонный голос спросил:
        — Вер да?
        Таня, уже ступившая на дно, замерла.
        После паузы другой голос пробормотал:
        — Кому тут быть? Тебе мерещится, Макс! Спи! До смены далеко.
        — Спать на посту не положено, — отозвались в глубине. — Узнают, попадет нам.
        В пещере задвигались.
        — Надо проверить. Может, пришли проклятые партизаны? — произнес тот, кого назвали Максом.
        — Ступай. Ты даже охрип со страху. Да прихвати кусок свинины. Наверно, опять тебя тигр разыскивает.
        Грянул хохот. Таня поняла. Солдат, вызывавший насмешки, — тот самый Макс Лауберг, на которого зимой напал Джо.
        Группа людей вышла из пещеры. Таня узнала об этом по насмешливым прощальным возгласам. Дозор скоро вернулся.
        — Темно и тихо, — объявил Макс. — Ничего подозрительного не обнаружили.
        — Что же это был за шум?
        — Камень упал, наверно.
        Солдаты за стеной больше не спали, но разговаривали так тихо, что ни одного слова нельзя было расслышать.
        Таня устроилась поудобней, стараясь сидеть неподвижно. Камешки предательски шуршали при малейшем движении. Время тянулось невыносимо долго. Ноги затекли.
        Как хорошо было когда-то играть в этой пещере! Ян и Леня были тогда друзьями. Давно это было... Да, в тот самый день, когда дядя Боря рассказал ей о тайне второго зала и они решили затеять игру в «Человека-невидимку». В тот самый день, когда она, Леня и Ян до поздней ночи сидели вместе и беседовали. Ян больше рассказывал о прошлом, а Леня мечтал о будущем — о фантастических звездных кораблях, о мужественных покорителях вселенной. Ян ласково прозвал брата и сестру «звездолетами». Таня почувствовала, что без всякой злобы думает о Яне, и рассердилась на себя, вспомнив его поведение при немцах.
        Очень хочется слать. Очень хочется уйти. Но ведь она еще ничего не узнала.
        До рассвета далеко...
        Неожиданно в пещере раздался шум — очевидно, явилась смена. Послышались разговоры. Таня затаила дыхание. Воскресла надежда, что затея с подслушиванием удастся.
        Но, как нарочно, гитлеровцы говорили о чем угодно, только не о делах. Слышались шуточки, смех. Солдаты грубовато разыгрывали друг друга.
        Наконец прозвучала одна фраза, которая привлекла внимание девочки:
        — Макса спроси, как он ночью перепугался, — басил кто-то. — Совсем приготовился партизан встречать, да они весточку прислали, что задержатся.
        — Эх, был бы веселый танцкласс! — вставил язвительный тенорок. — И гостям и хозяевам пришлось бы жарко!
        — Молчать, Зингер! — прозвучал повелительный окрик.
        — А что, неправда, господин ефрейтор? — заливался тенорок. — Разве наши каленые орешки им по зубам?
        Ефрейтор гневно цыкнул, и шутник умолк.
        Девочка сообразила, что «орешки» имеют прямое отношение к тому, что хранится в пещере, а гитлеровцы больше всего боятся налета партизан. Значит, надо сообщить об этом партизанам. Вероятно, пора уходить. С рассветом трудно будет ускользнуть незамеченной. Не успела Таня об этом подумать, как ее внимание привлекли новые звуки. Ей показалось, будто к пещере подъехала автомашина. За стеной сразу все стихло.
        В напряженной тишине Таня услышала чей-то знакомый голос:
        — Почему медлите? Ефрейтор Козиц!
        — Слушаю, господин Краузе!
        «Краузе!» — ахнула девочка.
        — Разделите солдат на группы. Сдавайте пост. Выставить дозор наверху.
        — Есть! — Ефрейтор пошел выполнять приказание.
        Тотчас возле пещеры послышался людской топот, передвижение. Внутри, очевидно, осталось только начальство.
        — Господин Краузе! — К офицеру обратился юноша. Сердце Тани снова забилось с бешеной силой. Ей ли не узнать, кто это! — Я бы не советовал вам долго задерживаться в складе боеприпасов. Я получил сведения, что партизаны проявляют активность. Они, видимо, узнали, что здесь близко засекреченный аэродром.
        — Ты прав, Ян! Часто твои сведения бывают верными. Я усилил охрану, но следует предупредить Хеслена. Именно сейчас нам важно держать летные силы наготове! Идем!
        Они двинулись к выходу. Таня сидела как оглушенная. Ян!.. Гитлеровский шпион!
        Усилием воли она взяла себя в руки. Размышлять было некогда. Таня приподнялась и начала осторожно подниматься по веревке.
        ...Когда девочка вышла на свежий воздух, у нее закружилась голова. Весенний голубой рассвет был напоен ароматами. Еще час — и станет совсем светло.
        Таня подползла к знакомой тропе. Веревку и фонарик она забыла в пещере, но теперь они ей были не нужны.
        Скорей, скорей, только бы не настигли солдаты, только бы успеть домой до того, как его обитатели начнут просыпаться! Краузе, наверно, проедет прямо в комендатуру. Таня представляла себе, как сообщит Шурику о засекреченном аэродроме, о складе боеприпасов в пещере, о новом немецком шпионе. Шурик уж сумеет передать все партизанам. Дядя Боря, как начальник разведки, конечно, узнает об этом. Кто знает, может, командир разрешит ему взять Таню в лес.
        Но мысль о Яне остро ранила ее сердце. Рос в их доме, жил вместе с дедушкой — и вот... Из своего сарайчика Таня не раз видела, как Ян проходил по двору, направляясь в квартиру Краузе. Но ей не хотелось думать, какие «дела» связывают его с ненавистным фашистом. Теперь все стало ясно.
        Таня споткнулась о корень сосны и остановилась, задыхаясь от стремительного бега.
        И вдруг страшный взрыв потряс воздух. Земля заколебалась. Взрывная волна отбросила Таню далеко в сторону. Она потеряла сознание.
        Глава XIV. У чужих
        Когда Таня открыла глаза, все вокруг показалось ей неузнаваемым. Она лежала в небольшой комнате на раскладушке. Комната была сплошь уставлена самыми разнообразными вещами: ящики, полки с книгами, старые стулья и кресла громоздились чуть не до потолка.
        Напротив на стене висели дедушкины часы. Они пробили шесть. Их мелодичный бой был так хорошо знаком девочке, что она даже прикрыла веки. Может, никакой войны и не было? В столовой бьют часы, а она, Таня, ждет прихода дедушки в «честнопионерской».
        Однако комната, кроме часов, ничем не напоминала дедушкин кабинет. Таня вспомнила — в нижнем этаже, у Клавдии Матвеевны, была такая же. В ней модистка держала, как и в сарае, ненужные в обиходе вещи. Машина мама отличалась бережливостью, переходившей в скупость, даже щепочки не выкидывала зря.
        А часы? Наверно, вместе с другими вещами верхних квартирантов хозяйка получила их в дар от немцев. Конечно! Вон там, в углу, кресло Дмитрия Николаевича. Таня сразу узнала мягкое, продавленное сиденье, выгнутую спинку, на которую так удобно облокачивался учитель географии.
        Но как же она сама попала сюда?
        Бегство из пещеры... Взрыв... Дальше девочка ничего не помчила. Кто-то, наверно, подобрал ее, привез домой. Но почему все-таки она у Клавдии Матвеевны?
        Дверь тихонько скрипнула. На пороге появилась Маша. Встретив взгляд Тани, она радостно затараторила:
        — Тебе лучше, да? Краузе велел маме тебя взять. Ой, какая ты была бледная, на руках царапины, кровь! Но теперь обязательно поправишься. Доктор сказал: надо питаться. Подожди, сейчас я принесу тебе бульон.
        Маша исчезла. Таня выслушала ее молча и повернулась к стене.
        Значит, Краузе распорядился, чтобы она жила у Клавдии Матвеевны? Зачем?.. Таня мучительно напрягала память, чтобы припомнить, где ее нашли, как доставили из леса? Маша своей болтовней помогла ей.
        Она появилась с чашкой горячего бульона и, расположившись возле подруги, сразу закидала ее вопросами. Зачем Таня ходила в лес? Не болит ли у нее что-нибудь? Громкий ли был взрыв?
        Таня отвечала односложно. Она знала, что бывшая подруга по первому требованию Краузе передаст ему весь разговор.
        Ходила за цветами, заблудилась, и пришлось ночевать в лесу. Ничего не болит, только немного голова. Взрыва не слышала — должно быть, сразу потеряла сознание. Все время ужасно хочется спать.
        Маша настойчиво продолжала выпытывать, но, так и не узнав ничего особенного, принялась выкладывать свои «новости».
        — Взрыв был ужасно громкий. А тебя, наверно, перевернуло и ударило о камень. Так на фронте бывает, когда бомбят...
        — Да никто не бомбил.
        — Ого! Это партизаны пещеру взорвали. Там, говорят, запрятаны были бомбы и разное оружие. Партизанам теперь достанется. Мама сказала...
        Маша осеклась и перешла на другую тему.
        — Тебя нашли недалеко от пещеры. И знаешь, кто тебя сюда привез? Солдаты и Ян.
        Таня молчала, крепко стиснув зубы. А Маша продолжала болтать:
        — Я так рада, что ты будешь жить у нас! Когда поправишься, пойдем вместе в кино. Ладно? У нас весело. Ко мне в гости приходят ученики из школы — мама позволила. Даже из старших классов бывают. Один мальчик есть — Фред. Интересный — ужас! Девчонки с ума сходят! Я тебя познакомлю. Ладно?
        И тут же без всякого перехода:
        — А где теперь Джо? Говорят, у партизан? Не знаешь?
        — Не знаю, — устало ответила Таня и закрыла глаза.
        Маша болтала, пока не вернулась с работы мать. Тут ей пришлось почему-то уйти. Оставшись одна, Таня с трудом встала, заперла дверь на крючок. Было невмоготу слушать, отвечать...
        В это время Краузе наверху метался по своей комнате, кусая губы от бессильной ярости. Он только что получил весьма неприятное «предупреждение» от высокого начальства.
        И было за что! Бесследно исчез барон Шредер, посланный с важными инструкциями штабом армии. Только что взлетел на воздух склад боеприпасов, находившийся в пещере.
        А самое скверное — прочес леса после взрыва ни к чему не привел. Партизанам опять удалось ускользнуть.
        Слава о находчивости и боевых удачах гестаповца меркла. Надо во что бы то ни стало ее восстановить! Прежде всего следует обезвредить начальника партизанской разведки капитана Кравцова. Именно он причина последних неудач. Черт побери, как удалось тогда ему улизнуть! Дьявол какой-то!
        — Ну ничего, ты еще будешь в моих руках, — почему-то по-русски бормотал Краузе, сжимая кулаки. — А эта девчонка из сарая... Что она делала ночью в лесу? Наверняка держит связь со своими родственниками у партизан. Жестокостью тут ничего не добьешься. Если б удалось приручить «волчонка»!.. Попробуем, попробуем, — шептал гестаповец. — Попадет на этот крючок золотая рыбка.
        Он считал себя великим знатоком детской психологии.
        ...Однажды вечером в квартиру модистки позвонили. Клавдия Матвеевна открыла дверь — и замерла на пороге. «Гостем» оказался Краузе.
        — Пришел пробовать ваш пироги, — заявил он любезно. — Дочка говорил — ви есть искусный хозяйка.
        — Пожалуйста! Битте! — бормотала, залившись краской хозяйка. — Извините, в комнатах не прибрано.
        — Незваний человек есть татарин, — пошутил Краузе. — Так по-русски? Не извиняйте.
        Клавдия Матвеевна волновалась напрасно. Она действительно была хорошая хозяйка. Заглянув в полуоткрытую дверь спальной с белоснежными кроватями и подушками горкой, Краузе прочитал вышитое на коврике изречение: «Аккуратность и уют счастье к нам в семью зовут».
        — О, как это есть верно, — вздохнул немец. — Здесь отдыхает вы и две юных фрейлейн?
        — Нет, — неожиданно вмешалась Маша. — Таня живет в другой комнате.
        — Пожалуйте в столовую, закусить, — поспешно пригласила Клавдия Матвеевна.
        Но офицер пожелал сначала осмотреть комнату Машиной подруги.
        Таня в потертом коричневом платьице сидела и читала растрепанный томик Пушкина. Увидев Краузе, она встала и хмуро посмотрела на вошедшую следом Машу. Гестаповец внимательно оглядел помещение. Да, здесь не было уюта. Комната больше походила на склад старых вещей. В углах, над сваленной мебелью — пыль, паутина. Раскладушка покрыта стареньким одеялом...
        Садясь за уставленный вкусной снедью стол, офицер поджал тонкие губы и бросил на Клавдию Матвеевну взгляд, от которого у подчиненных начинало сосать под ложечкой.
        — Ви, простите, — как это по-русски? — мать и мачеха. Когда я говориль взять заброшенный ребенок из сарай, разве надо грязь, ди швейнери, — недовольно проговорил немец. — Таня подруга фрейлейн Мария. Почему она нет за ваш стол? Почему плохой удобства? Она должна быть полноправный член вашей семьи. Ферштеен?
        После ухода Краузе комнату Тани освободили от хлама, вымыли и выскребли до блеска. Вместо раскладушки поставили кровать, тоже с горкой подушек. Стены украсили цветными олеографиями.
        Тане было все равно. Она молча подчинилась переменам.
        Клавдия Матвеевна заставила девочку надеть одно из нарядных платьев Маши.
        На другой день Краузе снова появился у модистки. Увидев нарядную Таню, шеф одобрительно кивнул.
        — Ваша история есть Сандрильона, мейн киндерхен! Ви увидит красивую жизнь. Прошу!
        Он угостил Таню шоколадом, сухо сказал Клавдии Матвеевне:
        — Подругам не мешайт! Дружба молодых — великий дело.
        С этого дня Таня начала ощущать постоянную, даже навязчивую заботу о себе со стороны обитателей квартиры. То и дело Клавдия Матвеевна или ее дочь приглашали девочку в кино, на вечеринки, которые еженедельно устраивала у себя модистка, на прогулки. Маша часто рассказывала о своих успехах в школе.
        — Ты бы хоть послушать пришла, хоть на один урок, — уговаривала она подругу. — Не понравится, никто не заставит учиться. У нас в классе, знаешь, сколько учениц? День занимаемся мы, день — мальчики. Удобно, правда? Не то что раньше — только по воскресеньям свободны.
        Но Таня решительно отказывалась.
        Как-то Краузе принес подругам контрамарки в кино. Маша при этом сделала глубокий книксен. Таня же стояла молча.
        — Этот фильм есть приключения, — сказал, улыбаясь, Краузе. — Зер гут! Пойдете вместе.
        — Таня не захочет, — огорченно заметила Маша. — Она не любит кино.
        Краузе улыбнулся.
        — Две баришня не могут иметь — как это? — одна мечта. Фрейлейн Таня любит другое: цветы, птичка... Не так ли?
        — Я говорю по-немецки, — неожиданно сказала Таня.
        — Великолепно! — обрадовался гитлеровец. — Нам будет удобней беседовать.
        И он начал длинную речь о том, как хотел бы быть полезен молодежи, как понимает ее стремления. Машу позвала мать, и девочка, плохо понимавшая немецкий, торопливо убежала. Таня с тоской слушала.
        — Мне жаль, — закончил Краузе, — что вы, фрейлейн Таня, чувствуете себя, как птица в клетке. — Офицер вкрадчиво улыбнулся. — Никто не стесняет вашей свободы. Я слышал, вы любите цветы, любите гулять. Когда произошел, э-э, несчастный случай, вы ведь ходили за цветами, правда?
        Таня исподлобья посмотрела на собеседника.
        — Цветы ночью не рвут. Я с вечера пошла в лес и заблудилась. Пришлось там ночевать.
        — О-о! Получилась неудача, — посочувствовал Краузе. — Вы — смелая фрейлейн! Вы хорошо знаете лесные тропинки и другой раз будете осторожней, не так ли? Можете снова гулять, где хотите. Красиво, когда молодая девочка любит цветы. Сейчас весна. Я бы сам смотрел на чудесную природу, — Краузе вздохнул, — если б не задерживали дела. Я не такой сухарь, как иногда кажется. Хотите, могу дать пропуск, чтобы вас не задержали часовые?
        Он встал, осторожно коснулся руки Тани и продолжал по-немецки: .
        — Мы еще поймем друг друга, я верю. Вы считаете меня повинным в ваших несчастьях. Увы, повинна война! Я только слепой исполнитель и очень люблю детей. Ауфвидерзейн! — И Краузе вышел.
        Девочка вытерла платком руку, которую трогал гестаповец, и, задыхаясь от слез, прошептала:
        — Дедушка, милый дедушка, я больше не буду плакать, честное пионерское! Им ничего не узнать от меня никогда!
        ...Шли дни. Таня по-прежнему держалась с обитателями квартиры вежливо, но замкнуто. О многом она передумала за это время. Ей стала ясна собственная ошибка. Нельзя было на свой риск предпринимать поход в пещеру. Партизаны обошлись без нее, а она чуть было не погубила себя и теперь попала под пристальное наблюдение Краузе.
        Но Таня верила, что скоро уйдет из ненавистной квартиры. Друзья не забудут о ней. Надо только набраться терпения. И девочка терпеливо ждала.
        — Эта девчонка действует мне на нервы, — жаловалась знакомой мастерице-надомнице Клавдия Матвеевна. — Сидит, как барыня, с книжкой в руках. В школу не идет, дома не помогает. А вы знаете, лишний рот сейчас какая обуза?
        Мастерица сочувственно вздыхала.
        — Вы бы, Клавдия Матвеевна, приохотили девочку к рукоделию.
        — Приохотишь ее, волчонка! — ворчала модистка.
        А Мария Яковлевна, незаметная, худенькая швея-надомница, в это время разворачивала очередную партию «пошива».
        Таня встречала Марию Яковлевну еще до войны. Она была хромая и потому работала дома — выполняла заказы для мастерских горпромкомбината.
        Несмотря на слабое здоровье, никто не шил быстрей и лучше, чем она. Несколько любимых Таниных сарафанов были сшиты Марией Яковлевной.
        К другим посетителям модистки Таня относилась равнодушно или неприязненно. Но Мария Яковлевна вызывала в ней чувство, похожее на симпатию. То ли потому, что не докучала девочке расспросами, то ли из-за ласкового, немного насмешливого взгляда узеньких глаз.
        ...Краузе не оставлял попыток выпытать у Тани нужные сведения. Он только избрал другой метод. Он попробовал действовать через Яна.
        — Надо узнать, встречается ли Таня с братом или с Кравцовым. Ты ведь раньше был ее другом, — усмехнулся он. — Можешь намекнуть девочке, что мы насильно заставили тебя служить нам и ты жалеешь об этом. Я не против.
        Ян пожал плечами.
        Однажды, когда в доме стояла тишина, Таня раскрыла старые учебники и погрузилась в чтение. Вдруг в дверь ее комнаты слегка постучали. Девочка открыла дверь и отпрянула назад. За порогом стояли Ян и Каро. Не успела Таня опомниться, как пес радостно взвизгнул и бросился к ней Он прыгнул к ней на грудь, облизал нос, губы...
        Таня гневно выпрямилась. Нет уж, с предателем она церемониться не станет! Она отогнала Каро, заперла дверь. Слышала, как заскулила обиженная собака, как позвал пуделя Ян. По лестнице зазвучали шаги, и все стихло. Очевидно, Ян пошел к «хозяину».
        В другой раз Тане пришлось труднее. Клавдия Матвеевна передала девочке просьбу Краузе подняться к нему наверх.
        Отказаться было нельзя. Таня шла, не оглядываясь, стараясь не видеть комнат, в которых прошло ее детство. Впрочем, все здесь стало непохожим, чужим.
        Отворив дверь в бывшую столовую, теперь кабинет Краузе, Таня увидела Яна. Она догадалась, что Краузе умышленно устроил встречу, и это заставило ее сдержаться.
        Ян вежливо поклонился. Девочка кивнула в ответ. Гестаповец зорко наблюдал за обоими. Он приказал Яну принести папку с бумагами, попросил Таню сесть.
        — Прошу вас помочь Яну, фрейлейн! Совсем немного, — засмеялся он, видя недоумение девочки. — Я поручил ему разобрать кое-какие бумаги по алфавиту адресатов, а он запутался. Разберите вместе. Вы оба хорошо знаете немецкий. Но, я вижу, вы недовольны. Разве вы в ссоре с Яном Славичем?
        — Я его давно не встречала, — спокойно ответила Таня. — И вообще не люблю поляков.
        — О-о! — Краузе усмехнулся. — Вы рассуждаете, как истая немка. Но, как видите, национальность не помешала Яну стать нам полезным. — Гестаповец спохватился, что сказал лишнее, и сухо добавил уже по-русски: — Дети — как это? — не должны заносить себя вверх. Помните об этом, фрейлейн!
        Краузе подождал, пока вернулся Ян, потом сказал, улыбнувшись: «Работайте», — и вышел.
        Настала неловкая пауза. Таня придвинула к себе папку и молча начала сортировать бумаги. Ян, составлявший список, вдруг положил ручку.
        — Не можете ли вы сказать, где сейчас Леня? У меня есть для него интересные новости.
        Таня прикусила губу и произнесла ледяным тоном:
        — Вам, по-моему, сообщили, что брат пошел менять вещи. С тех пор мы потеряли его из виду.
        Больше их беседа не возобновлялась. Лишь тихо шелестели бумаги.
        Краузе, как только вошел в комнату, сразу увидел, что «дружба» не получилась. Выполнив порученное, Таня поднялась.
        — Можно идти?
        — О, разумеется! Данке зер, фрейлейн!
        Он молча указал Яну глазами на уходившую девочку. Тот поспешно подошел к Тане.
        — Одну минуту! Покажите руки.
        Таня, ничего не поняв, повиновалась.
        — Так полагается, — вежливо сказал Ян. — Иногда посетители могут унести нужную бумагу.
        У Тани потемнело в глазах. Она не помнила, как очутилась в своей комнате. Душу ее терзали противоречивые чувства, но самым сильным была ненависть к Яну.
        Тяжелыми были все последующие дни. Совсем захандрила Таня, если бы однажды, наконец, не встретила Шурика. Идти к нему она боялась, возможно, за ней следили. Фашист вряд ли разрешил ей свободно «гулять» без какого-то тайного намерения.
        Встреча эта произошла в аптеке, куда зашла как-то Таня.
        Шурик, увидев ее, приложил палец к губам и первым вышел из аптеки. На улице, внимательно оглядевшись, он приблизился к Тане.
        — Не надо, чтобы нас видели вместе, — шепнул он. — Сама понимаешь! Но замечательно, что я встретил тебя. Не падай духом, Тань-цзу! Наши все знают о тебе. Скоро придет связной. Тебе помогут... Пароль связного — «Семь плюс пять». Он скажет эту фразу в разговоре с тобой. А пока будь осторожна, очень осторожна. Если увидишь кого из знакомых людей, не узнавай их. Сюда идут! До свидания!
        И мальчик свернул в ближайший переулок.
        Часть третья. Небо будет ясным

        Глава XV. «Семь плюс пять»
        На другой день Таня отказалась от прогулки с Машей. Та повздыхала, но скоро утешилась — решила пойти в кино.
        Однако вскоре за дверью послышались чьи-то голоса, смех. Маша появилась снова. Вид у нее был смущенный и таинственный.
        — Ой, Танечка! — зашептала она. — Только, пожалуйста, не отказывайся. Знаешь, кто пришел? Фред! Он такой шикарный мальчик. Вы ведь знакомы. Он хочет...
        Но тут «шикарный мальчик» сам вошел в комнату, приветливо улыбаясь Тане.
        — Спасибо, фрейлейн! — кивнул он Маше. — Хочу просить вас, Танечка, немного позаниматься со мной немецким. Я слышал, что вы отлично знаете язык, а я... — Он развел руками и добавил: — У меня есть возможность немного платить. Надоело, знаете ли, числиться в школе в отстающих.
        «Что это ему вздумалось?» — Таня неприязненно смотрела на неожиданного «ученика». Она не раз встречала юношу на вечеринках у Маши и кое-что о нем знала. Настоящее имя подростка было Федор, но при немцах он стал Фредом. Таня терпеть не могла этого до слащавости вежливого мальчишку, которым в школе и у Клавдии Матвеевны восхищались все.
        Она собиралась отказаться, несмотря на умоляющий вид Маши. Но Фред решительно сел рядом.
        — От меня не так легко отделаться, — засмеялся он. — Вы подумайте, и, надеюсь, что согласитесь, хоть в будущем. А сейчас проверьте мои познания, проэкзаменуйте. Не будьте жестоки с бедным незнайкой, фрейлейн! Быть может, я когда-нибудь пригожусь.
        Что-то в голосе подростка насторожило Таню. Вдруг этого «общего любимца» подослал Краузе?
        — Хорошо, посмотрим, что вы знаете. Но почему вы хотите репетировать непременно со мной? Ведь я не учусь в школе.
        — Ну, все знают, как свободно вы владеете немецким. А мне надо говорить, писать для практики...
        — Битте! Прочтите мне из этой книги. Вас, кажется, зовут Федя? — Она подвинула к собеседнику немецкий учебник.
        Фред, запинаясь, начал читать. Таня сурово поправляла его. Маша взглянула на часы.
        — Ну, я пойду, а то в кино опоздаю!
        Как только она вышла, Фред закрыл книгу.
        — Ох, давайте лучше по-русски!
        — Вы пришли заниматься, — с достоинством сказала Таня. — Отвечайте по-немецки. Давно вы приехали в Крым?
        — «Семь плюс пять» — вот сколько месяцев я уже живу здесь. — Фред расхохотался и озорно подмигнул.
        Таня от неожиданности замерла. Что это, пароль? Или какое-то совпадение?
        — Ну, — совсем другим тоном проговорил он. — Не будем терять золотого времени, дожидаться, пока явятся твои сторожа. Во-первых, тебе привет от Шурика; во-вторых, — он оглянулся и понизил голос, — разреши представиться: партизанский связной, которого ты так давно ждала.
        Таня молчала. Она не знала, верить ей или нет. Фред почувствовал колебание девочки.
        — Слушай внимательно, а то могут войти. Имею к тебе поручение. Швею Марию Яковлевну знаешь?
        Девочка кивнула.
        — На днях она возьмет тебя к себе. Не вздумай противоречить. Этого хотят твои друзья. Мария Яковлевна такой же друг модистке, как я фашистам. Смекаешь?
        И Фред тихо добавил:
        — «Не журись, дивчина, будет небо ясным!»
        Глава XVI. Огоньки в ночи
        В один из ближайших вечеров Клавдия Матвеевна, узнав от денщика, что господин Краузе дома, поднялась по лестнице на второй этаж. Постояв у закрытых дверей, она быстро перекрестилась и лишь потом тихо постучала.
        Но страх ее был напрасен. Краузе встретил модистку любезно и, казалось, был в прекрасном настроении.
        Зная, что гестаповец не любит длинных разговоров, Клавдия Матвеевна сразу перешла к делу. Она сообщила, что хотела бы отдать квартирантку в ученье швее, что пора бы ей приучаться к делу.
        — Конечно, за обучение придется платить, — приврала модистка, — но я за этим не постою. Пусть девочка научится шить и живет у нее, у швеи.
        — О чем ви? — удивился Краузе. — Ах, это... ребенок из сарай? Да, он не есть подходящий друг фрейлейн Мария. Но зачем спрашивайт? Я не гроссфатер, не опекун. — Немец засмеялся. — Действует ваш усмотрение!
        «Скользкий ты, как лягушка!» — подумала, уходя, Клавдия Матвеевна и вспомнила «разнос» Краузе за невнимание к Тане. В душе она была очень довольна: наконец-то избавится от «волчонка»!
        А Краузе, оставшись один, пробормотал:
        — Так будет лучше. Простая швея — безвредный человек. Там скорей можно поймать золотую рыбку, чем в моей квартире.
        На следующий же вечер Таня, придерживая в корзинке Никандрыча, робко постучалась в двери своей новой квартиры. Ей открыла Мария Яковлевна.
        — Хочешь есть? — опросила она таким тоном, точно в появлении девочки с котом не было ничего особенного.
        Таня отрицательно покачала головой. Мария Яковлевна, не уговаривая, постелила на двух сдвинутых креслах одеяло, принесла подушку. Никандрыча она устроила на коврике, поближе к теплой печке. Кот сразу улегся и довольно замурлыкал.
        — До утра еще долго. Федя зайдет к тебе утром, в восемь, — сказала швея. — Что кошку принесла, хорошо. Без мышей будем. Спи! — Мария Яковлевна прикрутила фитиль лампы.
        А Таня, лежа в полутьме с закрытыми глазами, думала, как удивительно, что Фред оказался связным и как хорошо, что больше не надо видеть ненавистного Краузе!
        Мария Яковлевна вязала шерстяной шарф, изредка поглядывая в ее сторону. Как потом убедилась Таня, руки швеи всегда были заняты работой. Покоем и уютом веяло от бедной, но чистой комнатки.
        Засыпая, Таня вздрогнула и тихо застонала. Ей показалось, что она летит с высокого обрыва.
        Мария Яковлевна подошла к ней, поправила подушку, с жалостью посмотрела на худенькое личико. Ресницы бросали тень на бледные щеки.
        — Диты, мои диты, бедолаги мои! — сказала женщина с певучим украинским акцентом. — Тяжко вам пришлось в лихую годыну.
        ...Ровно в восемь, когда Таня уже встала, а швея вышла по хозяйству, явился Федя.
        Таня, понизив голос, стала жадно расспрашивать о Шурике, партизанах...
        — Все сразу хочешь узнать, — засмеялся Федя. — Прыткая! А помнишь, фрейлейн Татьяна, как ты меня за человека не считала? «Вас, кажется, зовут Федя?» Помнишь?
        Таня покраснела.
        — Я же не знала...
        — Ладно, я понимаю. Хороших людей много, Таня. Только не все и не обо всех можно говорить. Во всяком случае, твои друзья здоровы, радуются за тебя. Отдыхай пока у Марии Яковлевны. Можешь ей верить во всем.
        Уходя, юноша шутливо дернул Таню за косичку.
        — Не скучай, товарищ! Скоро еще увидимся.
        Таня схватила его за руку.
        — Федя, а о Насте можно говорить?
        — Предположим. А что именно?
        Таня, волнуясь, рассказала, как однажды Краузе взял ее в кафе и как там она встретила Настю, работавшую официанткой. И Тане показалось, что немец хотел выпытать сведения о Насте. Но Таня не подала вида, что знает девушку.
        — Да-а! — протянул Федя. — Ты, пожалуй, права. Фашист ничего не делает зря. Но за Настю не беспокойся. Она молодец! К тому же, возможно, на днях уедет. Понятно, конспиратор? Принимайся лучше за свои новые обязанности. Ведь тебя, так сказать, официально отдали обучаться шить у мастера. Не так ли?
        — Я бы с радостью, — грустно сказала Таня. — Только я, наверное, не сумею.
        — Научишься! В жизни пригодится.
        Вскоре после ухода Феди вернулась новая Танина хозяйка.
        Они позавтракали, а потом Мария Яковлевна принялась обучать Таню несложному искусству подрубать швы.
        Таня удивилась, когда швея, окончив срочный заказ, вынула из рабочей корзинки кипу тщательно выстиранного мужского белья и принялась латать рубашки, штопать носки.
        — Чье это белье, Мария Яковлевна?
        — Наших отцов, братьев да мужей — вот чье! — тихо ответила собеседница. — Люди родную землю защищают. Тряпьем некогда им заняться. А мы, женщины, на что? Когда руки добрым делом заняты, то и сердцу легче. Правда?
        — Правда!
        Мария Яковлевна нравилась Тане все больше. Очень хотелось спросить, как попало к ней это белье, но слова Феди «не все и обо всех можно говорить» останавливали ее.
        ...Дни на новом месте текли незаметно. Таня стала спокойней. Мария Яковлевна дала ей то, чего так давно не хватало девочке, — ласку и заботу.
        Однажды вечером хлынул проливной дождь. Было уже совсем поздно, когда неожиданно раздался условный стук в дверь.
        — Федя! — Таня вскочила.
        Мария Яковлевна вышла в сени. Она долго не возвращалась. Таня слышала тихий разговор в темной передней. Ей показалось, что со швеей беседует не один человек. Потом входную дверь закрыли. Сквозь стенку Таня услышала шаги и голоса в соседней большой комнате.
        Девочка сидела, сжавшись в комочек. Кто знает, что за люди явились так поздно? Ей почудилось, что очень знакомый голос сказал: «Ничего, пусть остается».
        Скоро дверь в Танину комнату открылась, вошли Мария Яковлевна и Федя. Пальто его было мокрое от дождя.
        — Здравствуй, — сказал он Тане. — Я только поздороваться. Мария Яковлевна объяснит тебе.
        С этими не очень вразумительными словами Федя удалился. Таня вопросительно посмотрела на швею.
        — Что объяснять-то? — поспешно отозвалась та. — Гости к соседям пришли и Федю позвали. Он к тебе зайдет.
        Она, улыбаясь, вышла. Таня по давней привычке забралась с ногами в старое кресло, на котором спала.
        — Гости! — шептала она. — Разве в проливной дождь в пустую комнату ходят в гости? — Она знала, что соседи давно уехали. — Нет, нет, это, наверно, друзья, наши друзья!
        Сердце девочки забилось от гордости. На улице ливень, ветер, кругом страшные враги. А в тысячах таких квартир, как эта, советские люди живут, борются, готовятся к победе. И она придет, обязательно придет!
        ...Если б Таня могла заглянуть к соседям, то сначала подумала бы, что ошиблась: все здесь было подготовлено к вечеринке. На столе, покрытом чистой скатертью, стояло угощенье, правда, довольно скудное. Но ведь в войну пиров задавать не на что.
        На тарелках были разложены тонкие ломтики хлеба, жареная рыба. Уютно кипел самовар. Даже бутылка вина красовалась на видном месте. Принимал «гостей» немолодой худощавый человек с бородкой клинышком, комиссар партизанского отряда Капустин.
        — Все собрались? — спросила Настя Кудрявцева, когда места за столом были заняты.
        — Все, товарищ комсорг!
        — Тогда считаю заседание подпольного комсомольского бюро открытым.
        Сощурив по привычке синие глаза, Настя Кудрявцева стала рассказывать о деятельности комсомольцев города за последнее время, о планах на будущее.
        — Сейчас срочное сообщение сделает от имени командования партизанского отряда товарищ Капустин, — добавила девушка.
        Комиссар встал.
        — Шифровку удалось прочитать. Надо срочно послать связного к севастопольцам. К сожалению, несколько дней тому назад рация отряда вышла из строя. У нас нет радиосвязи ни с Севастополем, ни с Москвой. А дело, повторяю, очень срочное. Командование отряда решило послать связной секретаря бюро Кудрявцеву. Она дала согласие.
        Комиссар ласково взглянул на девушку.
        — Лучшей кандидатуры быть не может. Настя человек осторожный, опытный. Мы полностью ей доверяем. Да и у немцев она пока вне подозрений. «Официантка» в кафе! — он горько усмехнулся. — На время ее отсутствия партийная организация рекомендует поручить руководство комсомолом Жене Медведеву, заместителю Насти. Есть вопросы?
        Медведев поднял руку. В этом собранном, волевом юноше трудно было бы теперь узнать прежнего добродушного, рассеянного приятеля Лени.
        — Давай!
        — А если?.. — Медведев слегка замялся. — Если Насте все-таки не удастся?
        — Тогда пойдет тоже член бюро, Леня Росинкин. Он здесь не присутствует, так как ему слишком опасно показываться сейчас в городе. Еще вопросы?
        — У меня! — Красивая девушка, по имени Оля Сергеева, сидевшая рядом с Настей, вскинула глаза на Капустина. — Какое задание должны выполнить связные?
        — Связные об этом знают, — суховато сказал комиссар. — Докладывать на бюро нет надобности.
        — Я только потому спросила, — огорченно сказала Оля, — что мне бы тоже хотелось пойти связной.
        — Это не нужно, — комиссар тепло улыбнулся. — Я знаю о вашей дружбе с Настей, но за нее не бойся — все продумано. А для пользы дела Насте даже лучше временно исчезнуть из города.
        Оля испуганно посмотрела на подругу, но промолчала.
        — Ну, друзья, — Капустин широким жестом хлебосольного хозяина обвел накрытый стол, — прошу чаевничать. Налей нам, Настенька!
        Настя подсела к самовару. Бутылку с вином Федя с комическим вздохом убрал «до после войны». Молодежь оживилась, послышались шутки, смех.
        Оля, видно, тоже не могла быть долго серьезной. Кокетливо покачивая красивой головой, она обратилась к Феде:
        — Здорово придумали провести здесь собрание, да еще такое «вкусное»! Кому мы обязаны?
        — История умалчивает! — скромно ответил юноша. — Впрочем, могу принять от восхищенных посетителей благодарность. Действительно здорово, что мои давние знакомые Михайловы сбежали в связи с нехваткой продуктов в селение, а ключ от комнаты оставили мне.
        — Это тем более удачно, — сказал Женя Медведев, — что никому не придет в голову следить за этим тихим домом.
        — Не будь слишком мнительным, — улыбнулась Ольга. — В городе не так уж опасно. А вот Насте... — Она вздохнула, прижавшись к подруге. — Ты настоящий герой, Настя!
        — Полно, Оленька! — Настя шутливо хлопнула ее по руке. — Все мы делаем, что можем. А я могу не так уж много. Съешь-ка вот эту рыбку, специально для тебя выбрала. И будь умницей, завтра меня уже здесь не будет.
        Глава XVII. Связные уходят в путь
        Настя стояла неподалеку от комендатуры под старым, раскидистым тополем. Густые, опушенные свежими листьями ветки скрывали девушку от немногочисленных прохожих.
        Изредка она с беспокойством посматривала на часы. Все шло так хорошо сначала! Пропуск к больной тетке в Бахчисарай выдали в комендатуре без всяких препятствий. Знакомый шофер, который обычно подвозил продукты в кафе, согласился взять ее на грузовую машину. Но вот плохо — шофер должен был заехать за грузом в комендатуру.
        В ожидании распоряжений водитель стал мыть свою двухтонку. Ему помогал весь перемазанный автолом мальчишка.
        — «Ах, ду мейн либер Аугустин!» — насвистывал мальчик, ловко орудуя шлангом.
        Настя не выдержала, подошла к водителю, протиравшему ветровые стекла.
        — Скоро поедем?
        — Кончу умывать свою старуху — узнаю! — засмеялся шофер. — Не забыли взять в дорогу подкрепление, фрейлейн?
        Когда Настя сообщила, что взяла «для всех» самые вкусные пирожки, шофер просиял.
        — Но вы устали стоять. Садитесь в кабину, фрейлейн!
        Настя села, облегченно вздохнула. В кабине ей показалось, что все опасности уже миновали: ведь она едет с пропуском, «официально». А ее тайные документы на тонкой бумаге спрятаны в одном из пирожков: записка севастопольскому командованию, цифровая шифровка. В случае провала их надо уничтожить или съесть.
        Настя тряхнула головой. Не надо думать о провале! Она должна во что бы то ни стало выполнить задание!
        Девушка знала, что в Севастополе фашисты готовят диверсию. Комиссар партизанского отряда подробно ознакомил ее и Леню с документами, отобранными у барона фон Шредера. Диверсию немецкие фашисты собирались совершить шестого апреля, то есть через несколько дней, но могли и изменить свои планы после того, как исчез барон.
        Медлить больше нельзя.
        Шофер, наконец, вымыл машину, нетерпеливо воскликнул:
        — Что они так возятся с путевкой? — и пошел в комендатуру.
        Прошло пятнадцать минут, полчаса...
        Тревога девушки все возрастала. Но вот ворота распахнулись. Вышли шофер и... Краузе.
        — Минуту, фрейлейн! — Голос Краузе звучал сухо и повелительно. — Выйдите из кабины. Подождите у нас во дворе.
        Ноги с трудом повиновались Насте. Гестаповец продолжал :
        — Мы проверим пропуск, и, возможно, вы поедете со следующей машиной. Пока отдохните! — Он показал на скамейку в глубине двора и, повелительно бросив шоферу: — Поезжайте по назначению! — сам опять пошел в комендатуру.
        Настя без сил опустилась на скамейку. Что теперь делать?
        Шофер с угрюмым видом крутил ручку мотора — очевидно, не действовал стартер.
        Вдруг Настя услышала рядом с собой нахальный голос:
        — Тетенька, отдай нам пирожки!
        Девушка подняла глаза. Из-под лихо заломленной кепки чумазого паренька, помогавшего шоферу, на нее пристально смотрел... Шурик.
        — Возьми! — Настя поспешно протянула пирожок с документами. — Передай комиссару, — еле слышно добавила она.
        Шурик быстро спрятал угощение в карман.
        — Еще! — потребовал он. — Мне и водителю.
        Настя сунула в руки смельчака остальные пирожки. Тот выбежал на улицу, к кузову машины. Девушка встала и пошла к воротам. Тотчас же возле ворот встал часовой.
        Настя поняла: кончено!
        И все же ей не верилось. Один только шаг отделял от свободы. Она окинула взглядом залитую солнцем улицу, старый тополь напротив. Когда опять увидишь все это? Настя сделала еще шаг. Тяжелый окрик «хальт!» пригвоздил ее к месту.
        ...В кабинете начальника гестапо, затененном тяжелыми матерчатыми занавесями, было прохладно. Стены прикрыты плотными коврами. Ни один звук не долетал снаружи, с улицы.
        — Люблю тишину, — сказал Краузе. — Помогает мыслить.
        Он небрежным жестом указал Насте на стул, опустился в кожаное кресло, закурил.
        Следующей реплики Насте пришлось ждать долго. Краузе со скучающим видом листал журнал, делал в блокнот выписки. Может быть, забыл о ней?
        — Итак, — услышала, наконец, Настя, — вы решили сообщить о некоторых наших планах севастопольскому командованию? Где шифровка?
        Внезапный натиск на подследственного был любимым методом Краузе. От неожиданности у девушки перехватило дыхание. Только бы не растеряться! Усилием воли она заставила себя спокойно взглянуть на гестаповца.
        — Тут какое-то недоразумение, господин Краузе. Я маленькая служащая кафе и ничего не знаю о планах и шифровке.
        — О, должность ваша совсем не маленькая, — язвительно усмехнулся Краузе. — Вы есть руководитель... нет, секретарь подпольных комсомольцев. Так называется ваша организация? Как видите, нам тоже кое-что известно. Куда же вы дели шифровку? О каких планах сообщаете севастопольцам?
        Впервые за эти мучительные минуты Настя почувствовала облегчение. «Не знает. Тот, кто выдал меня, сам ничего не знает. Какое счастье, что Шурик взял документы!»
        Настя прямо и смело взглянула в лицо Краузе.
        — От меня вы ничего не узнаете.
        — А вот посмотрим! — срывающимся голосом крикнул Краузе и нажал кнопку настольного звонка.
        — Взять! — крикнул он вбежавшим гестаповцам, указывая на девушку.
        ...Начинало смеркаться, когда второй связной, Леня Росинкин, углубился в лес. Партизанский лагерь остался у него за плечами. Местность Росинкин знал хорошо. Зимой не раз приходилось делать вылазки вместе с отрядом.
        Час назад Шурик принес тяжелую весть об аресте Насти. Мальчик без устали мчался тайными лесными тропами, чтобы вовремя предупредить партизан.
        Капустин выслушал, лицо его потемнело. Он коротко сказал Лене:
        — Иди!
        Борис Захарович проводил племянника до выхода из лагеря. Быстро, по-мужски обнялись на прощание; Борис Захарович сказал:
        — Будь осторожен. Береги себя.
        — Я выполню задание, дядя Боря, — просто ответил Леонид.
        Шел Леня неслышным шагом самой короткой лесной тропинкой. До ночи надо успеть.
        Задача его состояла в том, чтобы за Байдарскими воротами спуститься к морю, к условленному месту связи партизан с защитниками города-героя. Туда по средам поздно ночью приходил катер «морской охотник» из Севастополя. Несмотря на колоссальные трудности, отважным морякам удавалось поддерживать связь почти бесперебойно. Правда, две последние среды партизаны напрасно ждали катер. Сегодня тоже среда. Вся надежда на нее...
        Но до этого места предстояло пройти почти двадцать километров, а вечером в горах двигаться быстро нельзя.
        Леня ощупал запрятанный во внутреннем кармане гимнастерки револьвер и прибавил шагу.
        Спускалась ночь, а он был пока только на вершине, неподалеку от места, где следовало начать спуск. Последний переход по неровной, пересеченной оврагами местности оказался особенно тяжелым. Ноги в износившихся сандалиях горели. Кружилась голова, хотелось пить.
        Темнота все сгущалась. Вместе с нею в горах поднимался липкий туман. Через час уже не стало видно, куда ставить ногу, и он шел, глядя на светившийся во тьме компас, давний подарок дяди Бори.
        Недалеко —он знал — должно проходить шоссе Ялта — Севастополь. Отдаленный шум машин убедил Леню в верности этой догадки. Шоссе при спуске придется пересекать. Обхода нет. И лучше сделать это скорей. Ниже шоссе можно не опасаться встреч с немецкими патрулями: в пустынных местах бродить они не любят.
        Нащупывая дорогу суковатой палкой, Леня продолжал спуск.
        Вскоре за поворотом он увидел ленту шоссе, смутно белевшую в темноте. Вдали блеснули огоньки притушенных фар. Пронеслась легковая машина. За ней, натужно ревя мотором, шла на подъем другая.
        Несмотря на поздний час, движение по шоссе не прекращалось.
        Леня спустился еще ниже и укрылся за большим валуном. Линия шоссе просматривалась отсюда далеко.
        Когда наступила полная тишина, юноша двинулся дальше. Однако едва он вышел на кромку асфальтированной дороги, как длинный лимузин почти бесшумно пролетел мимо. К счастью, никто не заметил Леню: автомобиль шел на огромной скорости.
        Холодный пот выступил на висках Лени. Бегом он пересек шоссе и по-прежнему ощупью стал спускаться еще ниже. Тьма стала почти чернильной. Дальше идти было очень опасно. Глубоко внизу глухо шумело море. Один неверный шаг — и можно скатиться в бездну.
        Леня остановился отдохнуть на небольшой каменистой площадке, перед крутым спуском к морю. Он опустился на камни и несколько минут лежал неподвижно. Туман плотной пеленой окутал юношу.
        Как это бывает с очень усталыми людьми, Леня вдруг вздрогнул, точно от внезапного толчка. Он ясно вспомнил все, что произошло за этот день. Настя!.. Кто же предал ее?
        Ведь только члены подпольного бюро комсомола да руководство партизанского отряда знали о готовящемся отъезде девушки в Бахчисарай.
        Комсомолец лихорадочно перебирал в памяти всех этих людей. Командир партизанского отряда, комиссар Капустин, дядя Боря. Даже подумать о ком-нибудь из них плохое было бы оскорблением.
        Еще члены бюро — Женя Медведев, Ольга Сергеева, лучший друг Насти. Нет, и члены бюро вне подозрений!
        Но кто же, кто?..
        Леня вспоминал выражение лиц, характер каждого... Недавно из кандидатов перевели в члены бюро прямого, отважного Петра Лебедева, а вот Федю оставили по-прежнему кандидатом, и он, кажется, обиделся.
        Федя... Фред... Росинкин дрогнул. Что тогда сказал о нем Дмитрий Николаевич? «Молодой товарищ, хорошо работает с пионерами. Но самый молодой по комсомольскому стажу. Не всегда дисциплинирован. Любит иной раз покрасоваться».
        Что за чепуха! Как он, Леня, смеет думать такое!
        Но мысль не уходила, как раскаленная игла, она вонзилась в мозг. В конце концов разве много они знают о Феде? Леня вспомнил слухи, которые ходили о побеге Фреда из детдома. А его положение «любимчика» в немецкой школе!
        Но тут же Леня нахмурился. Еще дедушка остерегал от поспешных суждений. Тогда кто же?
        Внезапно Леня услышал немецкую речь. «Патрули», — холодея, подумал он. Луч сигнального электрического фонаря осветил камни возле Лени.
        — Хальт! — услышал он совсем близко.
        Леня вскочил. Со стороны шоссе к нему быстро приближались огненные точки. Гитлеровцы. А укрыться на небольшой площадке негде.
        Решение пришло мгновенно. У ног юноши начинался обрывистый скат к морю. Прыгнуть!.. Не размышляя, Леня кинулся под откос. Гитлеровцы что-то кричали, пустили автоматную очередь.
        Падая, цепляясь за камни, Леня ощутил жгучую боль в правом плече. Задержаться он не мог. Перевертывался и катился все ниже. Голоса преследователей умолкли.
        Скат стал более отлогим. Падение задержал густой можжевельник, выросший в ложбине. Леня со стоном приподнялся, попробовал сесть.
        Все тело мучительно болело. Из ссадин на лице и руках сочилась кровь. Ныло и дергало плечо. Рукав гимнастерки взмок от крови.
        Прикусив от боли губу, Леня перочинным ножом разрезал и снял гимнастерку. Все равно от нее остались одни лохмотья. Револьвер и документы он на ощупь переложил в карманы брюк. К счастью, в кармане оказался индивидуальный пакет. Леня крепко забинтовал рану и встал на ноги.
        Сразу перед глазами поплыли темные пятна, от слабости тошнило. Все же удержать равновесие удалось.
        Леня вгляделся в ночной мрак. Совсем близко шумело море.
        Ночь была звездная. Когда глаза привыкли к темноте, юноше показалось, что две звездочки упали в море и покачиваются на воде. Галлюцинация, что ли?
        И вдруг Леня сообразил — катер. Он здесь, еще не ушел...
        Откуда-то взялись силы. В полубреду Леня продолжал спуск, сжав почерневшие губы, чтобы не вскрикнуть от боли. Перед ним черным пятном кружился и тявкал Каро, Настя на школьной веранде пела о смелых летчиках, протягивала к нему руки...
        Земля как будто заколебалась. Леня упал. Он лежал в неудобной позе, подвернув раненую руку, но не мог изменить положения, пошевелиться. «Больше не встану», — подумал юноша.
        И все-таки приподнялся. Ветер с моря дул ровно, освежающе. Одна за другой набегали волны, ударялись о берег, растекались пеной.
        Соленые брызги смочили лицо, вернули сознание. Что, если катер уйдет?
        — Эй, на катере! — крикнул Леня. — Ко мне! Сюда!
        Голос звучал слабо, но на судне услышали.
        — Женя! — позвали оттуда. — Осмотри берег.
        Только сейчас Леня заметил идущую по берегу фигуру человека.
        Он попытался подняться и мешком перевалился через камни.
        Человек кинулся к нему. Он прислонил Леню спиной к скале, набрал в море воды, плеснул раненому в лицо. Увидев, что Леня открыл глаза, влил ему из фляжки в рот немного коньяка.
        — Теперь будет лучше, браток, — пробормотал он.
        Леня судорожно глотнул, нащупал в кармане документы, тихо спросил:
        — Откуда?
        — Из Севастополя! — ответил моряк.
        Он осветил Леню фонарем и опять свистнул, уже изумленно.
        — Неужели племянник капитана Кравцова? Как ты сюда попал?
        Леня широко раскрыл глаза.
        — Женя Пятков, ты?!
        — Узнал? Значит, пойдешь на поправку! — засмеялся Пятков, сев рядом. Он погасил фонарь, ловкими руками ощупал юношу.
        — Перелома нет. Крови потерял много.
        — В кармане возьми, — точно во сне говорил Леня. — Шифровка, письмо командованию. Сегодня же... передать...
        Он то терял сознание, то приходил в себя. Матрос заставил его еще отхлебнуть из фляжки.
        Затем снял с себя теплую куртку, надетую поверх тельняшки, набросил на Леню.
        — Не беспокойся, все сделаю, — сказал он, пряча пакет. — А теперь слушай меня, браток. Времени нет. Сейчас отправляемся. Пересиди здесь, в укрытии, день. Сверху тут ничего не видно. Завтра ночью иди береговой кромкой до первого селения. За день отдохнешь, дойти сумеешь. В селении спроси огородницу Горпину. То моя бабка. Ей все расскажешь, она тебя приютит. Вот, подкрепление возьми!
        Матрос сунул Лене хлеб, банку консервов и побежал к катеру.
        Глава XVIII. Так кто же?
        После обеда Федя сидел на бульваре в беседке и наблюдал за прогуливавшимися немцами. Несколько гитлеровцев в штатской одежде остановились как раз около беседки, показывая на кого-то. Юноша тоже посмотрел в том направлении.
        Не спеша шел одетый с иголочки эсэсовец, а рядом с ним очень красивая девушка. Золотистые волосы были свернуты жгутом, длинные ресницы затеняли темно-серые глаза. На девушке был белый спортивный свитер, и внешне она походила на спортсменку из кинофильма.
        — Кто это? — шепотом спросил один из зевак. — Хороша!
        — Русская девчонка, — чуть презрительно ответил другой. — Герр Форстер от нее без ума. Какая-то фрейлейн Ольга.
        Феде стало смешно. Какая-то! Вот были бы ошарашены господа офицеры, если б узнали, кто на самом деле эта девушка. Молодец Сергеева! Бесстрашно действует. Недаром у нее всегда точная информация о том, что творится в фашистской комендатуре.
        Юноша зашел домой, переоделся в коричневый школьный костюм. Через полчаса на занятия.
        По дороге в школу Федя заглянул в цветочный магазин, где, он знал, в эти часы бывала Таня. Там он взял букетик фиалок в петлицу и улыбнулся девочке.
        Таня была странная, не смотрела на него.
        — Ты что? — не выдержал Федя. — Что-то случилось?
        Девочка подняла на него полные боли глаза.
        — Выйдем отсюда, Федя, разве не знаешь — Настю арестовали? — сказала Таня, когда они остановились снаружи, возле витрины.
        — Что?! — Федя замер. — Что ты говоришь! Когда?
        — Вчера. Она должна была выполнить одно поручение и... не успела.
        — Как же это получилось? — Федя взволновался. — Настя осторожна и опытна.
        — Тсс! Спроси у Марии Яковлевны, — тихо сказала девочка, оглядываясь.
        — Я приду вечером, — бросил Федя и смешался с уличной толпой.
        ...Он едва досидел в школе до конца занятий. Одноклассники не слышали от него обычных шуточек. Даже фрау Минна обратила внимание на необычное поведение своего любимца.
        — Фред, у вас болят зубы? — участливо спросила она.
        Федя помотал головой.
        — Нет, горло! Простудился, наверно.
        — Мейн готт! — всполошилась фрау Минна. — Идите сейчас же домой, меряйте температуру.
        Федю не надо было упрашивать.
        Скорей, скорей к Марии Яковлевне!
        Через несколько минут он был возле хорошо знакомого ему дома. Не переводя дыхания, взбежал он на лестницу и остановился разочарованный. На дверях висел замок.
        Швея и Таня редко уходили по вечерам. «Пошли, наверно, по соседству, скоро вернутся, — заключил Федя. — Подожду».
        Но ждать пришлось довольно долго. Лишь когда Федя потерял всякую надежду и готовился уйти, внизу послышались знакомые шаги.
        Мария Яковлевна поднималась не спеша — мешала хромота. Она была одна. Увидев на лестничной площадке человека, она остановилась.
        — Мария Яковлевна, это я! — окликнул ее Федя, думая, что в полутьме его не узнали.
        — Вижу! — коротко отозвалась та, приближаясь.
        Минута прошла в молчании. Потом швея, будто придя к определенному решению, достала из сумочки ключ и отомкнула замок.
        Так же молча вошла она в комнату. Федя, недоумевая, следовал за нею.
        В комнате женщина, по-прежнему не обращая внимания на посетителя, налила воды в чайник, разожгла примус, поставила чайник на огонь. Потом открыла корзинку с шитьем и принялась за работу. На Федю она даже глаз не подняла.
        — Мария Яковлевна, что с вами? Почему вы такая? — спросил взволнованно Федя.
        — Какая такая? — холодно переспросила швея. — Делами по дому занимаюсь. Если есть что ко мне, говорите!
        Никогда она не обращалась к нему на «вы». Федя даже отступил. От обиды у него перехватило горло. Справившись с собой, он сухо сказал:
        — Зря бы не стал вас беспокоить. Я слышал, что арестована Настя. Не расскажете ли, когда, при каких обстоятельствах это случилось?
        — Вот что, голубчик, — швея поднялась, решительно воткнула иголку в шитье, — время у меня считанное, заказ надо отнести. Пустыми разговорами заниматься некогда.
        — Пустыми? — Федя не верил своим ушам. — Да ведь это Настя, наш секретарь, лучший товарищ.
        — Не знаю, — лицо Марии Яковлевны будто окаменело. — Я хозяйством да шитьем занята. Недосуг чужими делами интересоваться.
        — Слушайте! — в голосе юноши звучало отчаяние. — Ну, что вы такое говорите, Мария Яковлевна? Настю, нашу Настю фашисты забрали, может, пытают ее, может, у нее жизнь на волоске висит, а вы...
        Голос Феди прервался.
        Мария Яковлевна пристально взглянула на него и, встретив открытый взгляд, немного смягчилась.
        — Что я могу сделать? Сами говорите, фашисты взяли.
        — Да как же это случилось? — воскликнул юноша. — Настя была вне подозрений: работала в кафе, ехала к больной тетке... Неужели... Неужели выдал кто-нибудь?
        Швея снова отвела глаза в сторону.
        — Ничего не знаю. Про это надо в немецкой охранке спросить, а я там не служу.
        Странная интонация последней фразы изумила Федю.
        — Я бы хотел... — начал он.
        Мария Яковлевна поднялась с места.
        — Извините, некогда. Заказ не успею сдать.
        Федя схватил шляпу.
        — Не беспокойтесь — уйду!
        Мгновенно он очутился на лестнице. Это уж слишком! Его просто-напросто выпроводили!
        ...На улице совсем стемнело, поднялся резкий, холодный ветер. Но Федя не замечал перемены погоды, не думал, что за нарушение комендантского часа его может остановить патруль.
        Ему припомнились слова швеи: «Я не работаю в немецкой охранке», — и странный взгляд, их сопровождавший. Тяжкая догадка дошла до сознания Феди. Настю предали, и товарищи считают предателем его!
        Мария Яковлевна, затемнив лампу, как всегда, коротала время за работой. На этот раз ее искусные пальцы часто останавливались. Швея задумалась вздыхая.
        Вчера товарищи передали через Шурика, что надо остерегаться Фреда. Есть подозрения, что он выдал Настю. Об этом сообщила Ольга Сергеева.
        И все-таки, все-таки... Сердце швеи было неспокойно.
        Входную дверь вдруг рванули с такой силой, что внутренний крючок слетел с петли. Хозяйка вскочила. На пороге стоял Федя.
        — Теперь я знаю, что вы подумали, Мария Яковлевна, — хрипло произнес он. — Я вернулся, чтобы сказать: вы ошибаетесь. Но я найду виновника. Жизнью клянусь! Любыми способами найду!
        И Федя стремглав сбежал по лестнице.
        Глава XIX. За кулисами
        Федя провел бессонную ночь, обдумывая, как теперь действовать. Было ясно — только в гестапо могут быть сведения о человеке, предавшем Настю Кудрявцеву. Краузе опирался на отбросы общества — доносчиков, изменников Родины, хулиганов. Таких было немного, но тяжесть преступлений, совершаемых ими, огромна.
        Итак, основная нить поисков ведет к Краузе. Как же вырвать у него тайну? Следовало встретиться с Краузе вне стен в узком кругу, познакомиться неофициально. Но где? Юноша вспомнил рассказы о дрессировщике Яне, теперешнем любимце немецкого начальства: «Шеф» частенько посещает ресторан, где выступает артист Ян с ученым пуделем.
        «Надо завязать дружбу с этим мерзавцем», — невесело размышлял Федя. И он решил в ближайшее воскресенье пойти в ресторан. По слухам, в воскресные дни в ресторан обязательно приходил Краузе.
        ...Красноносый швейцар сначала не хотел пускать Федю и смилостивился, лишь ощутив в руке монету.
        Юноша заказал сосиски и пиво, внимательно оглядел зал. Он был переполнен, но того, кого искал Федя, здесь не было. Внимательно разглядывая посетителей, Федя заметил неподалеку от эстрады Ольгу Сергееву все с тем же статным эсэсовцем.
        В ресторане стоял монотонный шум, нарушаемый иногда пьяными выкриками.
        Вскоре на эстраде показался Ян. Он жонглировал блестящими шарами, тарелками, которые бросал ему официант. Потом дрессировщик свистнул. На сцену выскочил Каро. Густая шерсть собаки была тщательно расчесана, шею украшал голубой бант. Хозяин и пудель в ритме музыки, сопровождавшей эстрадные номера, перекидывали друг другу цветной мяч. Каро ловко отбивал его носом.
        «Здорово работают!» — невольно отметил Федя.
        Каро танцевал, «пел», отыскивал спрятанные вещи. В заключение, отвечая лаем, он решил несколько несложных задач на сложение и вычитание, которые предлагали ему посетители.
        Выступление кончилось. Взяв в зубы шапочку Яна, Каро на задних лапках шел между столиками. В шапочку сыпались монеты, сладости. Если клиент не раскошеливался, пудель под общий смех дергал его за рукав, настойчиво повизгивал.
        Федя бросил «сборщику» несколько марок и только тут, обернувшись, заметил, что за соседний столик сел Краузе. Каро направился к нему. Краузе снисходительно улыбнулся, бросил четвероногому артисту конфету.
        Федя не спускал глаз с офицера.
        Когда Ян и Каро покинули сцену, в зале начались танцы. Краузе поднялся. Федя незаметно следовал за ним.
        Гестаповец открыл маленькую дверку, ведущую, должно быть, за кулисы, и скрылся за нею. Федя оглянулся. С уходом Краузе публика сразу оживилась. Столики сдвинули в сторону. Несколько голосов нестройно затянули «Дейчланд убер аллес».
        Федя решительно перешагнул порог и очутился в полутемном коридорчике, который вел к артистической уборной. Оттуда падал свет, слышались голоса, дверь была открыта. Федя прислушался.
        — Надо переменить программу, — властно говорил Краузе. — Старые штучки приедаются публике, а сюда следует привлечь еще больше людей. Этому участку работы мы придаем большое значение.
        — Изменить программу, господин Краузе, нелегко, — ответил мягкий юношеский тенор, — у меня нет помощников, нет других животных. Мы с Каро делаем, что можем.
        — Я пришел не для того, чтобы слушать возражения. Если говорю «надо», это должно быть сделано! Вер да? — вдруг прервал себя Краузе, услышав сзади шаги.
        Федя выступил на освещенное пространство, сказав по-немецки :
        — Я хотел вас видеть, господин Краузе!
        Гестаповец нахмурился.
        — Вы избрали странный путь, молодой человек. Для бесед есть приемные дни в комендатуре. Вы знаете, что делают тут с теми, у кого слишком длинные уши?.. Впрочем, что вы имеете мне сказать? — Голос немца звучал насмешливо.
        Федя нерешительно оглянулся на Яна, убиравшего грим в ящики туалетного стола. Каро сидел тут же, возле ног хозяина. Забавно склонив голову, подняв одно ухо, он прислушивался к разговору.
        — О-о... — протянул Краузе, заметив взгляд Феди. — Артистов нечего стесняться.
        Ян, будто не слыша, продолжал спокойно заниматься своим делом.
        — Я... я хотел бы работать с вами, быть полезным вам, господин Краузе.
        — Вот как! Похвальное желание... — Немец сел, скрестив длинные ноги. — Кто ты? Что делаешь?
        — В последнем классе школы. Учительница, фрау Нейман, может дать мне характеристику.
        — Школьные характеристики мне неинтересны. Я не есть педагог. С кем ты живешь? Кто ты? Не вздумай лгать! Со мной это опасно.
        — Фред хорошо знает партизанского комиссара Капустина, — неожиданно вмешался Ян.
        Федя вздрогнул. Он не ожидал такой осведомленности, но отступать было поздно.
        — Это так, — решительно подтвердил он. — Я и других партизан знаю. Ваш артист сказал правду.
        По лицу Краузе видно было, что он заинтересован, но бы офицера по-прежнему иронически улыбались.
        — Не знал я, что фрау Нейман симпатизирует друзьям большевистских комиссаров. Расскажи-ка подробней о своем прошлом.
        — Рос я сиротой, — рассказывал Федя. — Попал в детский дом, а потом бежал и пожил на волюшке. Сошелся с такими же, как и я, ребятами. Денег у нас на кино и карты хватало.
        — Вы, конечно, зарабатывали их «честным трудом»? Подбирали, что плохо лежит?
        Федя засмеялся.
        — Угадали, господин начальник! С детства не уважаю ротозеев.
        Краузе со скучающим видом вынул из кармана часы, взглянул на них.
        — Дальше — ясно. Вы попались. Ваши воспитатели требовали послушания, которое вам не нравилось. Так?
        — Нет, не так. — Федя пожал плечами. — Я не попался. Но учиться целый день, слушать нотации я не люблю. Вот в вашей школе учусь охотно. Фрау Минна скажет.
        — Ну вот что, молодой висельник! — Краузе поднялся. — Я проверю ваш рассказ. Возможно, вызову. Посмотрим, на что вы способны.
        — На многое. — Федя наглел все больше. — Зачем терять время на проверки, господин Краузе? Давайте решим сразу. Тем более — ваши часы спешат.
        Краузе, гордившийся точностью своего хронометра, пожал плечами. Он машинально сунул руку в карман, чтобы уличить дерзкого мальчишку во лжи, но часов не было. Несколько минут Краузе растерянно шарил по карманам, потом перевел взгляд на Фреда. Тот внимательно рассматривал его часы.
        — Негодная мальчишка! — почему-то по-русски воскликнул офицер. — Отдать чужая вещь!
        — Очень хорошая фирма «Мозер», старинная, — заметил Федя, возвращая хронометр владельцу. — У одного профессора были такие...
        — Я тебе дам «профессор»! В тюрьму посажу за воровство!
        — Что вы, господин начальник! Я такими делами теперь не занимаюсь. Вот фрау Минна скажет! Просто хотел убедить вас в правильности моей биографии.
        Гестаповец положил часы на место, на всякий случай проверил, цел ли кошелек в боковом кармане, и вдруг громко расхохотался.
        — Как это по-русски, брави храбрец, да? Я вижу, с тобой можно иметь дружба. Оставайся найти общий слова с Яном. Ему нужны помощники. Потом придешь комендатура получать задания. Ауфвидерзейн, мальчики!
        Краузе вышел за дверь.
        Когда его шаги замерли в отдалении, Федя повернулся к Яну.
        — Ты будешь давать мне задания?
        Тот молча взглянул на юношу и надел пальто.
        — Какие задания? Уже поздно. Завтра придешь в комендатуру.
        — Но тебе же сказали, чтобы ты ввел меня в курс дела.
        Ян холодно взглянул на Федю.
        — Какой тебе нужен «курс»? Ты и сам на все руки мастер.
        Федя смерил собеседника взглядом.
        — Только без нотаций! Подумаешь, невинное дитя!
        Ян сжал кулаки, но вдруг закинул голову и весело расхохотался.
        — Чудак! Зачем нам ссориться? Смотри, даже Каро тебя приветствует.
        Пес, обеспокоенно следивший за мальчиками, встал на задние лапы перед Федей. Тот протянул ему кусок пирожного.
        — Возьми! — разрешил хозяин. И миролюбиво заметил Феде: — Нам не мешает подружиться. Завтра приходи на представление.
        ...Задания, которые получал первое время Федя, были более чем легкими. Краузе поручил ему ежедневно бывать днем в кафе и «прислушиваться» к разговорам посетителей. Все интересное, подозрительное он должен был сообщать Краузе.
        Федя посещал кафе, но сообщать было нечего. Клиентов приходило немного, хозяин ни с кем в беседы не вступал, ограничиваясь быстрым и точным выполнением заказов. Федя начинал побаиваться, что впадет в немилость у начальства. Как-то он поделился своими опасениями с Яном.
        — Обращай внимание на молодежь, на девушек, — посоветовал тот. — Видел, там бывает красивая фрейлейн? Фрейлейн Ольга, кажется? Она в подпольной организации молодежи. Проследи за ней!
        Юноша внутренне содрогнулся. Этот проклятый дрессировщик всюду сует свой нос. Еще не хватает, чтобы ему, Феде, поручили следить за своими. Ян, будто читая мысли Феди, продолжал:
        — Если хочешь выдвинуться, постарайся раскрыть эту организацию. Мы знаем, что она существует. А может, ты и сам знаешь о ней? Может, состоял ее членом?
        — Ничего я не знаю, — угрюмо пробормотал Федя. — Меня бы туда не допустили.
        — Это верно, — охотно согласился Ян. — Такого прохвоста раскусить нетрудно.
        — Ты! — кинулся Федя. — Полегче на поворотах, а то...
        — А то в драку? — Ян легко отскочил в сторону. — Попробуй!
        — Было бы с кем драться! — язвительно усмехнулся Федя. — Разве мы с тобой не одного поля ягоды?
        — На одном поле бывают разные на вкус ягоды. Ну ладно, прекратим! Не хочешь следовать дельному совету — твоя воля!
        «Еще донесет Краузе», — подумал юноша и сказал примирительно :
        — Не задавайся, Ян. Я, конечно, постараюсь узнать про эту самую... организацию, если она существует.
        — Правильно сделаешь. И начинай с фрейлейн Ольги.
        Наутро девушка, о которой шла речь, пришла в кафе одной из первых. Увидев Федю, Ольга ласково кивнула ему. «Она одна со мной здоровается, одна верит мне, а этот негодяй думает, что я смогу предать ее и товарищей. Дудки! Обведу вокруг пальца лисицу Краузе и всех его прихвостней». Придя к такому решению, Федя с аппетитом принялся за еду. Зная, что в гестапо принята система «наблюдать за наблюдателями» и что у Яна обширные знакомства, юноша изредка поглядывал на Ольгу, которая, видимо, нервничала, то и дело поворачивалась к дверям. Должно быть, тот, кого она ждала, задержался. Наконец девушка встала, расплатилась и пошла к выходу. Фред решил для вида проводить немного Ольгу, а затем свернуть в сторону. Не успели они дойти до первого переулка, как Ольга радостно вскрикнула и остановилась. Навстречу из-за угла вышел высокий подтянутый офицер. Фред сразу узнал в нем постоянного спутника Ольги, Форстера. Девушка так и кинулась навстречу ему. До Феди долетели слова:
        — Я ждала тебя, ждала! Думала, не придешь.
        Что ответил капитан, юноша не расслышал. Офицер взял под руку Ольгу и направился к сверкающему новому автомобилю. Шофер кивнул девушке, как старой знакомой. Она повернула счастливое лицо к капитану. «В нашу рощу», — услышал Федя.
        Проводив машину взглядом, юноша пошел дальше, раздумывая о трудной роли Ольги. «Переигрывает, пожалуй, — размышлял он. — С этими фрицами нечего влюбленных изображать. Пусть бы они за ней бегали. Впрочем, ей виднее. Должно быть, неплохой улов этот эсэсовец». Скоро эпизод с Ольгой вылетел у Феди из головы. Со вздохом подумал он о том, с чем завтра явится к Краузе, — докладывать опять нечего. «Пожалуй, надо зайти вечером к Яну, посоветоваться...»
        Сейчас же после конца представления юноша пошел к Яну. Тот выглядел усталым и недовольным. Сегодня выступление было неудачным. В стойке на плечах хозяина Каро потерял равновесие и упал. В зале осуждающе свистнули. Как нарочно, на представление принесло «шефа».
        — Ну, ты что? — неласково спросил Ян, взглянув на Федю.
        Тот решил не обращать внимания на неприветливый тон артиста.
        — Не получается с работой.
        — За Ольгой вел наблюдение?
        — Она... как бы это сказать, — Федя замялся. — Она часто бывает с немецкими офицерами. Особенно с господином Форстером. Высокий такой, красивый.
        Ян усмехнулся.
        — Открыл Америку! За офицерами нечего наблюдать. Надо узнать, с кем из русских она встречается. Уж будь верен, находясь с немцами, она выполняет задание своей организации, комсомола.
        «Много ты знаешь о комсомоле», — гневно подумал Федя, но промолчал.
        Дверь резко отворилась. В комнату вошел Краузе.
        — О-о! Молодежь ведет интересную беседу, — слащаво протянул он. И сразу обратился к Яну: — Программу надо менять. Я подумал за тебя, как это сделать. Необходимо выступать с тигром.
        — С тигром? — воскликнул Федя.
        Гестаповец холодно посмотрел на него.
        — Так вот, приказываю, — шеф сделал ударение на этом слове, — чтобы не позднее чем через неделю афиша возвещала гастроли укротителя диких зверей Яна Славича. Пудель, само собой, может участвовать, — он ткнул носком сапога Каро, виновато смотревшего из-под стула, — если научится новым штучкам.
        — Но как же я достану Джо?
        — Сам думай. Ты упустил тигра и обязан его вернуть. Довольно он наделал шуму среди солдат.
        — Я слышал, партизаны держат его на привязи.
        — Не мне тебя учить, что с любой привязи тигра можно снять. Он безоговорочно подчинится укротителю. Кроме того, — углы губ гестаповца дрогнула в язвительной улыбке, — среди партизан у Фреда немало хороших знакомых...
        Оба юноши отвели глаза. Потом Ян произнес:
        — Помещение ресторана для гастролей с тигром не приспособлено.
        — Теперь ты начинаешь деловую речь, — улыбнулся офицер. — Я думал об этом. Перед эстрадой установим стальную сетку. Джо будет в клетке. Она уже заказана.
        Краузе, наконец, взглянул на Федю и обратился к нему:
        — Неважно работаете, молодой человек! Плохой разведчик. Назначаю тебя рабочим по сцене и помощником укротителя тигра. Разъясни ему, Славич, обязанности. Когда тигр будет на месте, вы оба придете в комендатуру и доложите мне. Не забывайте о сроке!
        ...Несколько дней Яна не было. Вернулся он с тигром.
        — Готовься! Скоро познакомишься с твоим подшефным, — подмигнул Ян, встретившись с Федей.
        — Как тебе удалось раздобыть это чудовище? — без всякого энтузиазма осведомился Федя.
        Ян промолчал. На другой день вместе они пошли в комендатуру.
        Дрессировщика сразу позвали к Краузе. А Фред, оставшись в одиночестве, углубился в чтение старых газет, крикливо повествовавших об успехах гитлеровцев под Севастополем. Ян долго не возвращался. Юноша нетерпеливо мерил шагами приемную, поглядывая на стенные часы. Уж не забыли ли о нем?
        Наконец Ян вышел.
        — Придется тебе еще посидеть, — насмешливо сказал он Феде. — Господин Краузе ждет кого-то. — И Ян, ничего не объяснив, вышел.
        Федя задумался. Невеселые мысли теснились в голове. Дверь открылась, и в кабинет гестаповца поспешно прошла женщина в шляпке и густой вуали.
        Часы мерно тикали. Казалось, ожиданию не будет конца.
        Но вот дверь кабинета бесшумно открылась. Женский голос произнес еле слышно: «Все будет так же точно, как в истории с Кудрявцевой». Фред обернулся. На пороге стояли Краузе и... Ольга Сергеева.
        В первую минуту юноше показалось, что Ольга опешила, увидев его. Но Краузе не дал никому опомниться.
        — Ждете? Это хорошо, — сказал он и ласково взглянул на Ольгу. — Познакомьтесь, фрейлейн Ольга, неопытный еще разведчик Фред. Будьте любезны, поучите его тайнам вашего ремесла. Гутен абенд!
        Дверь за Краузе закрылась. Ольга, улыбаясь, подошла к Феде.
        — Не смотри с таким изумлением, Фред.
        — Я... я просто не ожидал, что ты... — пробормотал Федя.
        Ольга громко засмеялась.
        — Не сомневаюсь! В нашем деле главное — маскировка. Поработаем вместе, и ты поймешь.
        — О да! — произнес юноша, беря себя в руки.
        Глава XX. Ошибка капитана Кравцова
        Федя, войдя к себе в комнату, бросился ничком на кровать и долго лежал неподвижно.
        Он должен был идти на свидание с Ольгой, к ней домой. «Нам никто не помешает, — говорила девушка. — Мама моими делами не интересуется».
        Федя знал, где жила Ольга, — не раз передавал ей конспиративные поручения. Помнил и мать ее, безликую женщину, всецело занятую домашним хозяйством. В присутствии посторонних Ольга всегда обращалась с матерью ласково, вежливо. Но мать говорила с дочерью робко, будто слегка побаивалась ее. Отец девушки, зубной врач, давно умер.
        ...Федя взглянул на часы. До условленного времени оставался час. Не идти нельзя — сразу вызовешь подозрение. Но как разговаривать с Ольгой, когда всем существом владеет одно желание — немедленно разоблачить ее, убрать с дороги, пока не преданы остальные друзья?
        Разоблачить? Разве это так просто? Ведь изобличающих документов нет. Ольга достаточно хитра, чтобы не оставлять никаких следов. Недаром сам Краузе считает ее способной и опытной шпионкой.
        Один неосторожный шаг, и его, Федю, быстро «уберут». В глазах товарищей он по-прежнему останется предателем. А Ольга... Страшно подумать, сколько зла она может причинить! Да, выход один. Надо играть роль до конца. Надо следить за каждым шагом Ольги, найти уличающие ее доказательства. Главное — помешать новым провокациям. Будет трудно, очень трудно, но надо.
        ...Ольга встретила юношу весело и приветливо, будто ровно ничего не произошло.
        — Садись, Фред, мама сейчас принесет чай. — Она отложила роман в желтой обложке, протянула руку. Сказала чуть капризно: — Право, я предпочла бы просто поболтать с тобой о разных интересных вещах. Но дело есть дело. После чая прочту тебе небольшую лекцию. — Оля засмеялась. — Не бойся, она не будет скучной.
        В соседней комнате звенели чашки, шумел примус. Ольга прислушивалась к этим звукам с легким нетерпением.
        — Уж очень ты долго, мама. Подожди, помогу!
        Она вскочила и вышла, неплотно прикрыв дверь. Оставшись один, Федя обвел глазами комнату. Она была обставлена со вкусом, ничего кричащего. Против входа висела большая фотография Ольги в скромной ученической форме. Девушка смотрела немного исподлобья, тонкие губы загадочно улыбались. Точно такой же портрет юноша видел у Насти Кудрявцевой. «Оленька перед выпуском снималась и подарила мне. Прелесть какая она красивая, правда?» — говорила тогда Настя.
        «Эх, если б освободить Настю! Это можно сделать, когда ее будут переводить из комендатуры в постоянную тюрьму. Надо попробовать узнать через Ольгу, когда это будет».
        Ольга вернулась и заметила, что Федя с большим вниманием рассматривает ее портрет. Девушка довольно улыбнулась.
        — Удачный снимок, правда? Только форма безобразная. В то время мы ведь с мамой едва сводили концы с концами, где тут прилично одеваться! Даже выпускное платье пришлось из старья перешивать. Хорошо, что мне все к лицу, — болтала Ольга.
        — Почему вы жили так бедно? — машинально спросил Федя.
        — Ничего мама не получала, всегда была домашней хозяйкой. Таким советская власть не платила.
        — А за отца? Ведь он был врачом?
        — Папа был арестован... еще до нашего переезда в Крым. В тюрьме и умер. Нас многие жалели, хотя кое-кто и боялся замарать себя. — Она вдруг засмеялась.
        Феде было не по себе: отец арестован, а Ольга смеется!
        Девушка откинулась на спинку стула, закурила сигарету.
        — Не знал, что я курю? При подпольщиках я была скромной девицей, иначе кто бы мне поверил? Учти и ты на будущее, что талантливый разведчик должен безукоризненно играть любую роль.
        — Учту, — ответил Федя.
        — Мне, как ты знаешь, роль удавалась. Отца я «целиком и полностью» осудила, еще когда вступала в комсомол. Жаль, что мы не учились вместе, иначе ты бы сам убедился, какой я была примерной активисткой.
        — Но зачем же ты?.. — не выдержал Федя.
        — Пошла к немцам? — беспечно откликнулась Ольга. — А ты зачем? Видно, не сладко нам жилось при прежнем режиме, не так ли?
        Девушка отбросила сигарету, понизила голос:
        — Я хочу тебе кое-что рассказать, пока мама возится. Теперь уже можно — мы свои. Мы с тобой молоды, но ведь молодежь не только историю партии да политграмоту читает, которыми забивают мозги со школьной скамьи. Ты, кажется, вырос в детдоме, значит, не видел обеспеченной жизни, а я, — Ольга заговорила совсем тихо, — видела. Пока отец был с нами, у меня было сколько угодно нарядных платьев, разных побрякушек. Все, кроме птичьего молока.
        Девушка умолкла и, оглянувшись на дверь, продолжала:
        — При маме я этого не рассказываю — любит лить слезы. А отцу с ней скучно было. Зато меня он обожал, ни в чем отказа не было. Только дурак был мой папаша, — неожиданно закончила Ольга и снова засмеялась, встретив изумленный взгляд собеседника. — Не считай меня непочтительной дочерью, но, право же, попался он глупо, да еще дернуло сознаться...
        — Попался? В чем? — пришлось спросить Феде.
        — Он был... как бы выразиться?.. неосторожен с золотым имуществом клиентов. Как большому «зубных дел мастеру» ему несли для коронок царские червонцы, обручальные кольца и прочее. Кое-что из этого золотого дождя оставалось в его руках. Поэтому мы так хорошо и жили — не на зарплату же! Отец под хмельком был не очень сдержан на язык. Один из приятелей донес на него. А он испугался — и признался во всем. Тогда здорово преследовали за укрытие золота. Да, дурак и трус был мой папаша, — закончила Ольга. — А что касается меня, то я к нищей жизни не приспособлена. Кончится война — уеду за границу!
        — Думаешь, там лучше?
        Ольга лукаво прищурила глаза.
        — Да уж будь уверен! Мне капитан Форстер все рассказал. С моей наружностью можно устроить красивую жизнь. Ну, вот и мама, — прервала себя Ольга. — Приготовила домашнее печенье, хочет им похвастаться. Правда, мамочка?
        Ольга принялась разливать чай.
        ...Ольга с Федей встречались часто. Юноше удалось найти верный тон. Это только при первой беседе с ней он растерялся. Теперь же внимательно выслушивал все инструкции девушки, делал вид, что восхищается ее умением и знаниями, а в свободные часы дурачился, слегка ухаживал за Ольгой, против чего та отнюдь не возражала.
        Однажды Ольга вышла навстречу Феде в новом, нарядном платье. Вишневый бархат подчеркивал ее яркую красоту.
        — Ты просто ослепительна, — восхищенно сказал Федя.
        — Нравится? — довольно усмехнулась Ольга. — Я недавно разбогатела.
        Федя прочитал записку Краузе, которую швырнула Ольга: «Выдать фрейлейн Ольге дополнительно тысячу марок на туалеты».
        Лицо у Феди потемнело. Продажная тварь! Так же, любуясь собой, она продала и Настю.
        - Не хмурься, — расценила это по-своему Ольга. — Со временем и тебе будут платить щедро.
        О дальнейших планах Краузе Ольга умалчивала (видимо, «шеф» дал ей указание пока не посвящать в них Фреда), прошлой своей «работы» также не касалась.
        Осторожный вопрос Феди о судьбе Насти Ольга встретила холодно:
        — Никто из нас не знает, что делается в стенах гестапо. Да и зачем этим интересоваться? Только их восстановишь против себя. В свою деятельность немцы никому вмешиваться не позволяют.
        — Тебе Краузе позволит что угодно, — неуклюже польстил Фред.
        — Ошибаешься! В нашем деле не должно быть места личным симпатиям и антипатиям. Единственное исключение я сделала для тебя. — Ольга озорно засмеялась.
        — Как это?
        — Очень просто. Неужто ты думаешь, что Краузе стал бы готовить из тебя квалифицированного разведчика только потому, что ты ловко вытащил часы из его кармана? Нет, милый! Ты был обречен, убирать навоз за тигром.
        Федя все еще не понимал.
        — Не прикидывайся дурачком, — с досадой сказала Ольга. — Я сообщила шефу, что мы оба числимся членами подпольной организации. Ясно? Он удивился, почему ты сразу не рассказал об этом.
        — Ну? — не выдержал Федя.
        — Пришлось пояснить — мальчишка хотел набить себе цену. Ты ведь и впрямь сглупил. Зато теперь карьера обеспечена. Только действуй умело.
        — Ты же не даешь мне действовать. — У Фреда был обиженный вид.
        — Терпение! Завтра получишь задание. Надо поймать важную птицу.
        Ольга вынула из кармана записку, сухо заговорила:
        — Это послание надо немедленно передать начальнику партизанской разведки Кравцову. Ты знаешь, через кого его найти. Я тут пишу, что тяжело заболела его племянница Таня. Он может навестить ее сегодня в шесть часов вечера. Девочка будет дома одна. Кравцову не грозит опасность. Мне, как члену бюро, он поверит. Но действовать нужно срочно. Иначе не успеешь.
        Федя зажал в руке тонкий клочок бумаги.
        — Таня действительно больна? — спросил он неуверенно.
        — Ты не отвык от привычки задавать ненужные вопросы. Важно, что это твой последний шанс, чтобы Краузе тебе поверил. Кравцов должен прийти к шести. Старайся!
        Наконец-то в руках у Феди оказался документ, изобличающий Ольгу. Надо было немедленно известить обо всем партизан.
        ...В лесу на повороте к лагерю на лесной дороге Федя услышал шум автомашины. Когда он выскочил на дорогу, машина уже спускалась вниз. Феде показалось, что там сидит Борис Захарович. Юноша отчаянно замахал руками.
        — Остановитесь! Стойте!
        Но в машине на него не обратили внимания.
        ...Отправив Федю, Ольга ощутила смутное беспокойство. Правильно ли она поступила? Конечно, Фред разобьется в лепешку, чтобы спасти себя, — в этом девушка была уверена, но вдруг он не найдет Кравцова или тот не захочет с ним разговаривать. А это может быть. Ведь она сама передала Медведеву, что, по всей вероятности, Фред предатель.
        Если план не удастся, весь гнев Краузе обрушится на нее. Ольга машинально оделась, подрумянилась. Пожалуй, стоит пойти посоветоваться с капитаном Форстером. С ним не раз приходилось консультироваться в трудных случаях.
        Ольге неожиданно повезло. Проходя соседним переулком, она увидела человека в сером плаще. Остроконечная бородка, тщательно подбритые усики. Но что-то в его облике показалось очень знакомым. Ольга вгляделась: так и есть, Кравцов! Редкое совпадение!
        — Борис Захарович, — тихо окликнула девушка, поравнявшись с моряком. — Вы получили мою записку?
        Кравцов остановился.
        — Вашу записку? — спросил он с недоумением. — Нет.
        — Но я же послала через Фреда. Вам не передали?
        — С Фредом? Зачем же вы посылаете с ним?
        Ольга сделала грустное лицо.
        — Но у меня не было времени думать, с кем пересыпать записку. Очень больна Таня, Борис Захарович!
        — Таня? — нахмурился Кравцов. — Что с ней?
        — Высокая температура. Бред. Все время зовет вас. Может, вы сможете подойти к ней сегодня от шести до семи вечера? Никто не помешает.
        — Конечно, приду. Но Мария Яковлевна...
        Кравцов остановился. Он не имел права выдавать связную даже Ольге.
        — Никого не будет. В эти часы девочка будет одна, я узнала. — И они расстались.
        ...Ровно в шесть Борис Захарович подошел к квартире швеи. На осторожный условленный стук ему открыла дверь Таня.
        — Ты здорова? — Кравцов с удивлением отступил. — Зачем же ты меня вызывала?
        — Я? Я не вызывала вас, дядя Боря!
        Кравцов все понял.
        — Я должен сейчас же уйти, Тань-цзу! Случилось недоразумение. Если спросят, говори, что меня не было. До свидания!
        Моряк бросился к выходу. У двери он увидел машину.
        — Прошу вас, капитан! — проговорил знакомый голос. — Наконец-то мы с вами сможем побеседовать свободно.
        Перед ним стояли Краузе и несколько солдат.
        Глава XXI. Приговор народа
        Люди молча шли с площади, избегая оглядываться. Ветер слегка раскачивал тело повешенной девушки, жестяную дощечку с надписью: «Казнена за связь с партизанами».
        Перед смертью, задержав руку палача, Настя громко крикнула:
        — Не горюйте о нас, друзья! Продолжайте борьбу. Не одолеть врагам русскую землю!
        Слова эти, казалось, до сих пор звучали над пустынной площадью. Не о них ли думали свидетели зверской расправы? На угрюмых лицах спешивших по домам прохожих нельзя было прочесть ничего.
        Низко надвинув выгоревшую от солнца шапку, бородатый крестьянин с мешком за плечами свернул в переулок.
        — Дмитрий Николаевич! — послышался тихий голос.
        Крестьянин, не останавливаясь, шел мимо. Федя тронул его за рукав, продолжая шагать рядом.
        — Выслушайте меня! Я узнал... — Он понизил голос до шепота.
        Капустин, сначала делавший вид, что не замечает спутника, остановился.
        — Ты не ошибся? Есть доказательства?
        — Есть, — твердо ответил юноша. — Она не сможет отрицать. Я хочу, чтобы об этом знали наши.
        Капустин стоял молча. Известие об аресте Кравцова потрясло его.
        — Созовем сегодня членов бюро в обычное время, — сказал он наконец. — Медведева пригласи и ее.
        Юноша кивнул. Потом спросил с некоторым сомнением:
        — А если... если мы поставим организацию под удар? Она опытна.
        Капустин горько усмехнулся.
        — Что ж, примем меры! На самом деле встреча состоится в другом месте. Связная будет ожидать вас в аптеке и сообщит, где. Пойдете по ее указанию.
        Они расстались. Федя зашагал к комендатуре.
        ...Ольга сидела в своей комнате перед зеркалом и причесывалась. Несколько раз она перекладывала косы, но оставалась недовольна. Без привычного легкого слоя румян лицо выглядело бледным, глаза потускнели. «Не расхвораться бы! — озабоченно думала она. — С утра голова болит».
        Ольга приняла уже две таблетки пирамидона, но боль не проходила, странное нервное состояние не покидало ее. Когда на туалетный столик, ярко освещенный солнечными лучами, упала чья-то тень, она вздрогнула. Сегодня, после казни Насти, ей было как-то страшно.
        — Это ты, Фред? — Подняв глаза, Ольга натянуто засмеялась. — Почему не идешь, как все люди, в дверь?
        — Вот еще! — Федя легко вспрыгнул на подоконник, свесил ноги в комнату. — У тебя же первый этаж. Нет ничего скучнее действовать «как все люди»!
        — Но меня могло не оказаться дома, — возразила Ольга, умалчивая, что предупредила мать не впускать никого, кроме Форстера.
        — Тогда и окно было бы закрыто, — подмигнул Федя. — в комендатуре мне сказали, что ты дома. Есть срочное дело.
        — Не очень-то хочется заниматься сегодня делами. Действуй сам!
        — Нет, без тебя не обойтись. — И Федя сообщил о предстоящем собрании.
        Ольга вздохнула.
        — Соберутся ли? .
        — Соберутся обязательно, я ведь помирился с ребятами, — заверил Федя. — Знаю о собрании из самых достоверных источников, от Капустина. Мне поручено известить тебя.
        Девушка взглянула на часы и встала.
        — Хорошо. А теперь извини. Ко мне придут... по делу. Жду тебя вечером.
        Федя кивнул и удалился тем же путем, что и пришел. Уходя, он бросил взгляд на крыльцо. К нему подъехала знакомая машина. Капитан Форстер дернул колокольчик у входа. В полуденной тишине тот звякнул тонко и жалобно.
        ...Около восьми часов Федя и Ольга подходили к зданию аптеки. Не заходя в дом, они прошли во двор к сараю. Ольга нервно оглядывалась. Тишина, царившая вокруг, гнетуще действовала на нее. Сейчас, в скромном коричневом платье, она была похожа на школьницу.
        Юноша тихо приоткрыл дверь. В сарае никого не было.
        Попросив спутницу немного подождать, Федя постучался в квартиру аптекаря. На условленный стук дверь открыла Мария Яковлевна. Не дожидаясь вопроса, она прошептала:
        — Встреча, в лесной сторожке. Легковая машина № 2442 ждет за углом, возле бывшего кино «Чайка». Не медлите! Я пока останусь здесь.
        Федя понял: Мария Яковлевна решила проверить, не явятся ли за ними «хвосты». Нельзя было мешкать ни минуты.
        — Они изменили место сбора, — поспешно сказал он, выйдя во двор. — Тем лучше! Узнаем новую точку. Идем!
        Не давая опомниться Ольге, Федя взял ее под руку, свернул за угол. Дверца легковой машины была приоткрыта. Водитель, в котором Ольга узнала отца Шурика, поднял руку.
        Возле машины девушка оглянулась, замедлила шаг. Вокруг по-прежнему было тихо. Федя ловко подсадил Ольгу, пропустив ее вперед. Машина рывком тронулась с места и помчалась, набирая скорость.
        — Куда мы едем? — не отрывая глаз от мелькавших мимо улиц и переулков, осведомилась Ольга.
        — За город, — коротко ответил водитель.
        — Нас не выпустят. Нужен специальный пропуск!
        — Пропуск есть. Все предусмотрено. — Василий Васильевич все ускорял ход.
        Они уже выехали за городскую заставу. Должно быть, шофер говорил правду. Караульный пост не сделал даже попытки задержать мчавшийся автомобиль.
        Асфальт кончился. Хорошо укатанная дорога скоро сменилась тряским грейдером. Машину бросало из стороны в сторону.
        — Эту лесную дорожку любила Настя Кудрявцева, — пробормотал Федя.
        Ольга вздрогнула. С какой стати ее сосед вспомнил о Насте? Впрочем, в ее глазах Фред всегда был каким-то «чудаком».
        Не доезжая поворота к разрушенной взрывом пещере «Каменное кольцо», машина свернула налево в лес. Умело лавируя между деревьями, шофер вел ее на подъем к заброшенной лесной сторожке. Ольга внимательно смотрела в зеленую лесную глубь. В этих местах она не была ни разу.
        Василий Васильевич затормозил. Дальше ехать было невозможно. Сторожка пряталась за непроницаемой стеной густо разросшихся буков, на горе.
        — Несколько шагов пройдете пешком. Федя знает дорогу. — Василий Васильевич вышел из кабины, открыл пассажирам дверцу. — Я возвращу автомобиль хозяину и вернусь.
        — Разве мы пробудем здесь долго? — шепнула спутнику Ольга, когда они начали подниматься по тропе. — Как же я попаду в город без машины? Мои туфли не для ходьбы в лесу.
        Федя взглянул на черные лакированные «лодочки» на ногах Ольги и промолчал.
        — Не нравится мне эта затея. — Голос девушки дрожал. — Зачем забираться так далеко? Почему нас никто не встречает? Может, их опять нет?
        — Все на месте и ждут вас, — раздался мужской голос. На крыльце сторожки стоял Капустин.
        — Дмитрий Николаевич, — обрадованно крикнула Ольга, — я уж думала, мы не найдем вас в лесных дебрях!
        Капустин молча посторонился, пропуская приехавших.
        — Здравствуйте, друзья! — весело сказала Ольга, войдя в полутемное помещение.
        Острые глаза ее сразу разглядели присутствующих. Здесь были члены подпольного бюро, возвратившийся к партизанам Леня Росинкин и еще несколько незнакомых людей в защитных гимнастерках — должно быть, партизаны из отряда Капустина. Среди них сидела пожилая женщина, низко, до бровей, повязанная выцветшим от солнца платком. Ее Ольга смутно припомнила: кажется, до оккупации она работала поваром в детском саду, а потом куда-то исчезла.
        Никто не ответил на приветствие девушки. Ей стало не по себе. Ольга невольно обернулась, ища Фреда. Но и он показался ей другим. Губы юноши были плотно сжаты. Глаза смотрели сурово и печально.
        Капустин сел на плоский камень у входа. Рядом с ним пристроился Федя. Все места были теперь заняты.
        — Куда же мне сесть? — с невольной робостью спросила Ольга.
        Один из партизан молча подкатил к ней валявшийся в глубине помещения пенек и жестом пригласил ее сесть.
        Прошло несколько минут тягостного молчания. Капустин поднялся.
        — Сегодня на рассвете фашисты казнили нашего боевого товарища, секретаря подпольной комсомольской организации Настю Кудрявцеву, арестованную во время выполнения партийного задания. Предлагаю почтить память героически погибшей девушки вставанием.
        Все поднялись. Встала и Ольга. В ушах у нее звенело. Тело сотрясала противная мелкая дрожь.
        По знаку Дмитрия Николаевича все опять сели. Он тихо сказал:
        — Веди собрание, Медведев! Ты являешься заместителем Насти...
        — На повестке сегодняшнего собрания у нас один вопрос. — Голос Жени звучал сухо. — Суд над предателем! Над человеком, по вине которого погибла Настя, арестован начальник партизанской разведки капитан Кравцов, давно находится в застенках гестапо дедушка Захар Игнатьевич... Они, как и другие, которых мы потеряли, до последних дней считали предательницу Ольгу Сергееву своим единомышленником и другом.
        — Нет! — прозвучал отчаянный крик. — Нет, это неправда, это не я! — В голосе Ольги слышался животный страх. Лицо ее побелело, она с мольбой смотрела на Капустина.
        — Товарищ Федор, — жестко сказал Капустин, обходя взглядом Ольгу, — расскажите, что вы знаете по этому делу.
        Федя встал и рассказал о том, как после ареста Насти, когда тень недоверия упала на него, он поклялся, что узнает правду, разоблачит предателя.
        Неожиданным ударом было для него появление девушки в кабинете шефа гестапо.
        — Сомнений не оставалось. Да и сама Ольга не стала скрывать, считая меня гитлеровским шпионом.
        — Он лжет, лжет! — снова вскрикнула Ольга. — Не верьте, товарищи! Сам же говорит, что работал у немцев осведомителем.
        Федя горько усмехнулся.
        — Значит, записка, которая погубила Кравцова, тоже ложь? Ведь это вы писали ее?
        Он достал из кармана сложенный вчетверо квадратик бумаги, передал его Капустину.
        — Я бежал, чтобы предупредить Бориса Захаровича, но... опоздал. К несчастью, он был в городе и встретился с Ольгой.
        Гневный шум пронесся по рядам присутствующих. Записку передавали из рук в руки. Текст ее, подписанный условным паролем членов бюро подпольного комсомола, гласил:
        «Ваша племянница очень больна. На выздоровление нет надежды. Ничем не рискуя, можете навестить ее сегодня от шести до семи вечера. Хозяйки дома не будет».
        — Сергеева не знала, что Мария Яковлевна наша связная, — добавил Федя. — Только это и спасло ее от неизбежного ареста. Что произошло с Кравцовым, вы знаете.
        Федя умолк. Потом презрительно добавил:
        — Ольге все равно, кого продать, лишь бы выгодно. Она недавно получила тысячу марок на туалеты...
        Ольга вдруг истерически зарыдала, упала на колени перед Капустиным.
        — Выслушайте меня, умоляю... Я не виновата.
        Она пыталась поймать руку Капустина. Тот брезгливо отстранился.
        — Мы не вынесем приговора, не выслушав вас. Но перед судом народа надо говорить правду.
        — Приговор? Какой приговор? — Ольга захлебывалась от слез. — Вы же меня давно знаете, милые, дорогие! Я здесь росла и училась. Школу раньше Лени кончила. Он еще смеялся — «без двух пятерок отличница». Помнишь? Ты же с Настей был на нашем выпускном балу...
        Сердце Лени пронзила острая боль. Как смеет она говорить о Насте! Он невольно шагнул к Ольге, а та торопилась, будто в бреду:
        — Я виновата, но совсем немного, чуть-чуть... Они обманули меня, проклятые фашисты, они обещали, что не причинят никому вреда, просто поучат немного молодежь.
        — Поучат в тюрьме? — гневно спросил паренек, сидевший на земле. — Зачем ты это сделала? Ради денег, ради легкой жизни?
        Ольга взглянула на него полными слез глазами.
        — Я... я полюбила капитана Форстера. Он казался мне порядочным человеком. Он говорил, что понимает русскую молодежь, поможет ей. А потом Краузе узнал о нашем знакомстве и заставил меня...
        — Доносить на товарищей, обмануть Кравцова? — Капустин выпрямился. — Вы были комсомолкой, Ольга Сергеева, членом бюро, вы видели столько примеров чистоты, самоотверженности. Неужели вы ни о чем не думали, предавая бывших друзей?
        — Я не знала, клянусь, я не знала, что так будет, — рыдала Ольга. — Вот Фред свидетель, сюда я пошла добровольно, я хотела сама рассказать все, освободиться от невыносимой тяжести. Когда казнили Настю, я потеряла покой. Поверьте мне только раз, только один последний раз! Я все искуплю, никогда не опозорю себя и товарищей.
        Наступила тишина. Слышались только судорожные всхлипывания Ольги.
        — Це дило продумать бы надо, хлопцы! — медленно заговорила женщина в платке. — Дивчина, может, с пути сбилась. Всякое бывает, молоденька еще. Может, и впрямь искупит тяжку вину свою, может, и верно обману поверила?..
        — Спасибо вам, спасибо! — повернулась девушка к говорившей. — Я не забуду того, что произошло. Уже сегодня я сказала капитану Форстеру — никогда больше не вернусь к ним, пусть делают со мной, что угодно... Сказала, что последний раз вижусь с ним.
        — Ложь! — раздался вдруг голос. — Вы действительно видели сегодня капитана, но сказали ему совсем не это. Я спешил, я боялся, что опоздаю, и вправду чуть не опоздал. Все снова были бы обмануты.
        У двери стоял шофер Василий Васильевич Каратов, с трудом переводя дыхание, — наверно, бегом поднимался в гору. Заметив, что Ольга пытается что-то сказать, он предостерегающе поднял руку.
        — Выслушайте меня, товарищи! Возвращаясь в город, я встретил связную. Из последних сил она торопилась сюда. В аптеку, где мы должны были собраться, нагрянули фашисты. Связной только чудом удалось ускользнуть. Не найдя подпольщиков, гестаповцы схватили старика аптекаря. Кто указал путь вражеской облаве, догадаться нетрудно!
        Шофер с ненавистью взглянул на притихшую Ольгу. Она не сказала ни слова, только сжалась на полу в комок, опустив голову.
        — Достаточно, — с трудом произнес Капустин. — Решайте, товарищи, какой кары заслуживает предательница.
        — Смерти, — будто во сне услышала Ольга.
        — Вы слышали приговор народа? — обратился к неподвижной Ольге комиссар. — Он будет приведен в исполнение немедленно.
        Ольга вскочила. Глаза ее горели безумным блеском. Прежде чем присутствующие опомнились, она рывком выскочила за дверь и помчалась вниз, не разбирая дороги. Все оцепенели. Придя в себя, Федя кинулся следом.
        Ольга бежала, натыкаясь на деревья, падала, поднималась и снова бежала... Федя настиг ее уже на нижней тропе.
        — Стой! — окликнул он. — Ты жила трусом. Умей хоть умереть. Я не хочу стрелять в спину.
        Ольга знала, что недалеко, возле пещеры, был раньше немецкий караульный пост.
        — Спасите! — изо всех сил закричала она. — Солдаты, ко мне! Убивают!
        Раздался сухой щелчок револьверного выстрела. Предательница упала на землю.
        Глава XXII. Ян готовится
        Ян отомкнул дверцу стальной клетки и вошел внутрь. Сторож, стоявший неподалеку, опасливо попятился.
        Джо, как всегда, кинулся навстречу хозяину. По старой привычке он пытался, ласкаясь, просунуть голову под рукав, обнимал лапами ногу Яна.
        Мальчик провел рукой по блестящей спине тигра.
        — Спокойно, спокойно, маленький!
        Каждый день, ровно в одиннадцать, Ян начинал репетицию. Сейчас он взял доску, лежавшую на полу клетки, поставил ее на попа, задрапировал старым плащом, который принес с собой. Джо внимательно следил за всеми движениями укротителя, волновался, глухо рычал.
        — Внимание! — Ян закончил приготовления. — Начинаем...
        Тигр припал к полу, вытянул хвост струной.
        — Фас! — крикнул дрессировщик.
        Зверь молниеносно прыгнул. Доска с грохотом упала. Джо рвал в клочки висевший на ней плащ.
        — Довольно, — приказал Ян. — Враг убит.
        Он с трудом успокоил разъяренного тигра. Бросил ему в награду кусок мяса. Джо проглотил угощение на лету и стал просить еще.
        — Хватит! — решительно сказал хозяин. — Ты становишься чересчур свирепым, малыш!
        Это была правда. Куски сырого мяса, которые Джо получал за каждый удачный номер, сделали свое дело. В глазах тигра во время работы горел опасный огонь.
        Служащие ресторана старались держаться дальше от клетки. Завидев людей, Джо с грозным ревом бросался на стальную решетку. В такие минуты даже любивший животных Коротышка Ганс не решался кормить тигра, протягивал ему еду на длинном железном шомполе.
        Ганса, который был до войны рабочим зоопарка в Гамбурге, назначили помощником Яну взамен исчезнувшего Фреда. Ищейки гестапо с ног сбились, разыскивая оставшихся на свободе подпольщиков. Те как в воду канули.
        К «шефу» страшно было подступиться. Говорили, что он избил хлыстом коменданта Отто Бергена, когда тот доложил ему о новом происшествии на городской площади. Ян слышал об этом деле от офицеров, посещавших ресторан.
        Вскоре после казни Насти Кудрявцевой возле виселицы обнаружили неизвестно кем подброшенный ночью труп молодой девушки. К ее платью была приколота бумага с надписью: «Ольга Сергеева, выдавшая гестаповским палачам своих товарищей, казнена по приговору народа за измену Родине».
        Допросы ранее арестованных подпольщиков, самые тщательные поиски виновных не дали никаких результатов. Женя Медведев, так же как и Фред, бесследно исчез. Озверевшие гестаповцы хватали жителей города по первому доносу, по первому подозрению. Но узнать не удалось ничего.
        Впервые Краузе ясно ощутил глухую стену между фашистским командованием и непонятным русским народом: не помогали ни посулы, ни обещания, ни угрозы.
        Особенно обидно было, что его, матерого волка разведки, провел семнадцатилетний мальчишка, ловко разыграв роль сообщника Ольги Сергеевой.
        Карьера гестаповца висела на волоске. Его уже дважды вызывал командующий армией генерал фон Манштейн в связи с провалом севастопольской диверсии. Кто-то предупредил севастопольцев.
        Только новые успешные методы разведки могли выручить Краузе.
        Однажды на репетицию к Яну пожаловал сам Краузе в сопровождении Отто. Ян репетировал с Каро «верховую езду». Коня изображал Джо. Он медленно бежал по кругу, стараясь не стряхнуть со спины старого приятеля.
        Краузе наблюдал эту сцену, презрительно сощурив глаза.
        — Хальт! — остановил он Яна, когда тот снова вывел животных на манеж. — Так не может идти. Зритель не полюбит тигра в юбке. Ферштеен?
        — Пусть мальчишка готовит другие трюки, — выступил вперед Отто.
        Со странным звуком, похожим на хриплый кашель, Джо вдруг бросился на решетку с такой силой, что вся клетка заходила ходуном. Он узнал своего недруга.
        Комендант мгновенно отскочил. Краузе расхохотался и, уходя, одобрительно кивнул Яну.
        — Зер гут, мальчик! Тебя ждет успех...
        ...Уже почти два месяца Мария Яковлевна и Таня скрывались на окраине города, у надежных людей. О связях швеи с подпольем и партизанами немцы пока не подозревали, но предосторожность была не лишней. Коварство Краузе было известно Марии Яковлевне. Особенно тревожилась она за Таню, которая долго и тяжело болела, узнав об аресте дяди Бори.
        Положение в городе было напряженным. Третьего июля по приказу Верховного командования советские войска оставили Севастополь.
        250 дней город-герой сковывал силы вражеских армий. Мужество севастопольцев изумляло даже врагов. Дорогой ценой досталась гитлеровцам «победа», о которой, не переставая, трубила фашистская печать.
        Захватчики видели, какое море ненависти окружает их. Именно поэтому усилились репрессии. Не только за проступок — за неосторожное слово люди платились тюремным заключением, жизнью.
        Мария Яковлевна не зря боялась за Таню. Краузе громогласно заявлял, что немецкая армия не воюет с детьми. Однако все знали, что в тюрьмах рядом со взрослыми томятся и дети. Казненной Насте Кудрявцевой только что исполнилось шестнадцать лет. На набережной «для устрашения жителей» повесили мать и дочь, помогавших партизанам. Дочери было всего двенадцать лет.
        У Тани брат оставался в партизанском отряде. Краузе мог устроить ему ловушку, снова выдвинув Таню в качестве приманки.
        Девочке разрешали гулять только по вечерам, не отходя от дома.
        Однажды над городом разразилась гроза. После засушливых, душных дней ливень шел стеной. Таня стояла в арке ворот, жадно вдыхая влажную свежесть дождя. Брызги мочили ей платье, тонкие тапочки промокли, но девочка не уходила.
        Дождь постепенно утихал, гром успокоенно перекатывался в небе. Таня решила немного пройтись.
        Медленно она шла по переулку, выискивая в просветах облаков редкие звезды. Вдруг чуткий слух девочки уловил в другом конце переулка быстрые шаги. Таня сейчас же повернула обратно. Но прятаться было уже поздно. Неизвестный в широком плаще, низко надвинутом капюшоне, поравнялся с девочкой.
        — Таня Росинкина? — шепнул он чуть слышно.
        — В чем дело? — Таня от удивления остановилась. Голос показался знакомым.
        — Возьми! Прочтешь дома.
        Неизвестный сунул в руку Тане записку. Не успела Таня опомниться, как он будто растаял в темноте.
        Девочка поднялась к себе, дрожащими руками зажгла лампу и прочла коротенькое послание, написанное печатными буквами.
        «Завтра, в двенадцать дня, над обрывом по дороге к бывшей пещере «Каменное кольцо» назначена казнь пленных партизан и подпольщиков, в том числе твоего дедушки. Найди способ как можно скорей известить командира партизанского отряда.
    Незнакомец».
        Все завертелось перед глазами Тани.
        — Завтра! Как же это? — машинально повторила она.
        Как нарочно, Марии Яковлевны нет дома.
        Терять нельзя ни минуты. Вдруг это правда?
        Еще не зная, что предпринять, Таня лихорадочно собиралась. Сейчас совсем темно. В черном пальто ей удастся проскользнуть незамеченной.
        Но куда идти? Где искать командира? Отряд — в горах. Дороги туда она не знает. Из скупых сообщений Марии Яковлевны девочка знала, что ни Фреда, ни Шурика нет в городе.
        Что же делать?
        Она догадывалась, что родственники Шурика, у которых он последнее время жил, связаны с партизанами.
        — Только бы дойти, застать их дома!
        Таня погасила лампу, положила ключ в условное место и выбежала на улицу.
        Сколько времени она шла, Таня не могла сказать даже приблизительно. Два раза счастливо миновала патрулей. Снова начался ливень. Это было к лучшему. Равномерный шум дождя заглушал звуки.
        Родственники Шурика жили далеко, на другом конце города. В переулках, которыми шел путь девочки, царила мертвая тишина. По приказу гитлеровцев давно были уничтожены все собаки.
        Вот и дом, где жил Шурик. Только один раз была Таня у мальчика. Следовало быть очень осторожной. Тане стало жутко при мысли, что ее могут обнаружить.
        Входная дверь была не заперта. Девочка толкнула ее и вошла в темный коридор. Неровные половицы скрипнули под ногами, и в ту же минуту суровый голос спросил:
        — Вер ист да?
        Таня замерла. Наступило молчание. Послышались тяжелые шаги, и сноп света из ручного фонаря на мгновение ослепил девочку.
        — Танюша, ты?
        Сильная рука обняла ее за плечи, втолкнула в слабо освещенную комнату.
        — Почему ты пришла ночью? Что случилось?
        Голос уже не казался суровым. Он был хорошо знаком. Таня подняла глаза. Человек с черной окладистой бородой смотрел на нее.
        — Не узнаешь?
        Человек ловко снял бороду. Серые глаза его улыбались. Отец Шурика! Какое счастье, что он оказался здесь!
        — Василий Васильевич! — Таня крепко прижалась к шоферу.
        После темноты и сырости этой ночи было так отрадно ощутить близость родного человека. Шофер встревоженно провел рукой по спутанным мокрым волосам девочки.
        — Ты промокла. Что стряслось?
        Он внимательно вглядывался в поникшее, измученное лицо Тани.
        — Ты что-нибудь узнала?
        Таня выпрямилась.
        — Когда вы вернетесь в отряд, дядя Вася?
        — В чем дело? — нетерпеливо спросил шофер.
        Таня протянула записку.
        — Спасите их, дядя Вася! Ведь дедушку и всех пленных расстреляют, если не помогут партизаны...
        Собеседник уже не слушал ее. Он быстро одевался. Сунул в карман револьвер, положил ей на плечо сразу потяжелевшую руку.
        — Я иду к нашим, Татьяна. «Незнакомец» всегда сообщает правду. Останься здесь до рассвета. Потом уходи к Марии Яковлевне. Прощай! Я верю, мы успеем помочь!
        Шофер поцеловал девочку и быстро вышел. Хлопнула дверь, вокруг снова воцарилось безмолвие.
        Назойливо и торопливо тикали старенькие ходики.
        Глава XXIII. Цена спасения
        — Машина ждет. Быстрей! — К клетке бежал солдат. — Торопи свою кошечку. Сейчас придут парни поднимать клетку.
        Ян нахмурился.
        — Клетку я не возьму. Джо поедет со мной в кузове. Я отвечаю за тигра.
        Солдат и сторож с опаской переглянулись.
        — Никто не разрешит, — пробормотал сторож.
        Ян хлопнул себя по карману.
        — Разрешение господина Краузе имеется.
        Джо без всяких протестов позволил взять себя на цепь. Спокойно, точно умная овчарка, он вышел рядом с хозяином на улицу, где ждала машина. Увидев полосатого пассажира, водитель побелевшими пальцами стиснул баранку. Вероятно, он с радостью удрал бы за сотни километров, если б не страх перед Краузе.
        — Алле, Джо!
        Тигр мягко прыгнул в кузов, следом вскочил Ян. Из конуры во дворе донесся жалобный визг Каро. Собака чувствовала, что хозяин уезжает.
        — Покорми его, Ганс, — попросил Ян, перегнувшись через борт. — Каро привязан к тебе.
        Коротышка Ганс весело кивнул. Он любил зверей, не раз говорил, что с удовольствием взял бы Каро в Гамбург.
        — Будет веселить ребятишек в зверинце. — Тут же Ганс вздыхал: — Какие уж зверинцы в эту чертову войну!
        К подъезду ресторана, мягко шурша шинами, подкатил «мерседес». В автомобиле сидели офицеры — Краузе, комендант Отто, майор Хеслен, обычно приводивший в исполнение приговоры гестапо. «Шеф» хлопнул дверцей авто и направился к Яну.
        — Надеюсь, ты в хорошей форме, артист? Твоему Джо сегодня придется показать лучшие номера. Держись за нашей машиной на приличном расстоянии, — приказал Краузе водителю.
        У Яна невольно сжалось сердце. Он даже не ощутил, как дрогнул, снимаясь с места, грузовик. Выполняя приказ Краузе, водитель осторожно вел его следом за «мерседесом». Шофер тщательно объезжал все выбоины, должно быть, опасаясь гнева четвероногого пассажира. В другое время это позабавило бы Яна, но сейчас иные мысли занимали дрессировщика.
        Мальчик сидел, задумавшись, не обращая внимания на открывающийся перед ним знакомый путь к пещере «Каменное кольцо». Почему Краузе отдал приказ сопровождать команду, которая должна расстрелять пленных? Зачем им Джо? Какую роль должен выполнить укротитель? Ян крепко сжал губы.
        ...Машины обогнали колонну пленных, конвоируемую солдатами. Двенадцать человек, для которых этот путь должен был стать последним, шли молча. Те, кто сильнее, помогали двигаться слабым. Ян не мог отвести глаз от этих измученных голодом, пытками, но непокоренных, сильных людей.
        Во втором ряду, возле незнакомого мальчику седого человека, с трудом двигалась женщина. Только по золотистым вьющимся волосам можно было признать в ней мать маленького Сени Коврова, веселую певунью, кассиршу кино.
        В середине колонны шел дедушка Захар Игнатьевич. Старик еле передвигал ноги, но старался держаться прямо. Шофер прибавил газу, обгоняя пленных. Легковая машина с офицерами уже взлетела на подъем.
        Вскоре все они остановились на площадке, над крутым, спадающим в море каменистым обрывом. Площадка была памятна Яну: здесь они когда-то по пути на Голубое озеро устраивали привал. Тогда, как и теперь, стояла жара. Угрюмо дышало далеко внизу море.
        Ян прикрепил цепь Джо к стволу старого дерева и тоскливо осмотрелся. Пленные подходили. Их цепочкой выстраивали над обрывом. Когда скомандуют «огонь!», даже легкораненые не смогут удержаться наверху, покатятся вниз и разобьются об острые камни. Об этом, наверно, думали и солдаты-автоматчики. Лица многих были невеселы.
        Кассирша вдруг выпрямилась.
        — Споемте, товарищи! — И тут же ломким голосом начала: — «Пусть ярость благородная вскипает, как волна...»
        — «Идет война народная, священная война!» — подхватили голоса.
        Пели, не сводя сурового взгляда с фашистов, моряк Борис Кравцов, старый Захар Игнатьевич, пели комсомольцы, стоявшие в шеренге обреченных.
        Где-то рядом Ян услышал детский голос. Он обернулся. В зарослях дикого кустарника стояла Таня. Девочка с презрением смотрела на Яна.
        — Тебя увидят, беги! — со страхом шепнул Ян.
        Таня медленно покачала головой. К счастью, никто не смотрел в ее сторону.
        Взбешенный Краузе шагнул к пленным.
        — Молчать! Слушай меня, Борис Кравцов! Ты еще можешь спасти больной отец!
        Песня смолкла. Дядя Боря спокойно смотрел в водянистые глаза Краузе.
        — Что я должен сделать?
        Краузе засмеялся.
        — Тебе это известно. Назови, кто в городе помогал вам, кто связан с партизанен.
        Кравцов лишь улыбнулся.
        — Берегитесь, — Краузе разъярился. — В цирке ви смотрель представление, я покажу вам лучше. Ян, ком хир!
        Шепот пронесся среди пленных и конвоиров, когда белый как стена мальчик, ведя на цепи тигра, подошел к Краузе. Отто с восхищением смотрел на эту сцену.
        — Укротитель подаст команда — и вашему старику конец. Ферштеен зи? Джо любит играть. Ви, господин Кравцов, кажется, воспитываль тигра и Ян? Они дадут вам честь!
        Все молчали. Форстер с отвращением шепнул соседу:
        — Зрелище, достойное устроителей боя быков.
        — Тс-с! На тебя смотрит Хеслен.
        В тишине прозвучал твердый голос моряка:
        — Кончайте эту комедию, господин палач! Я ничего не скажу.
        — Комедий? — взвизгнул Краузе. — Нихт, голюбшик, это трагедий! Поставьте старика дальше от обрыва, спиной к скале.
        Солдаты повиновались.
        — А теперь, — в голосе Краузе звучало нескрываемое торжество. — Твой Джо, мальчик, получит хорошую игрушку. Давай команду, спускай с цепи. Ну!
        Таня, по-прежнему стоявшая в зарослях, закрыла глаза.
        «Почему, почему опаздывают партизаны? Неужели Джо послушается?»
        Послышался резкий щелчок отстегиваемого кольца ошейника. Джо получил свободу. Мгновение тигр стоял неподвижно, только кончик хвоста еле заметно вздрагивал. Все оцепенели.
        Неожиданно Ян повернулся к группе офицеров.
        — Это враг. Фас! — громко произнес он, указывая на Краузе.
        Тигр присел, пружиня хвост, потом всей тяжестью обрушился на гестаповца. Раздался дикий крик ужаса и боли. Конвойные, офицеры бросились врассыпную. В противоположном направлении, к лесу, побежали пленные. Навстречу им из-за деревьев показались партизаны. Борис Кравцов поднял потерявшего сознание отца и кинулся следом за товарищами, кричавшими ему:
        — Скорее! В «Каменное кольцо»!
        Ян с силой дернул Таню за руку:
        — Скорее! За мной!
        Ребята бежали, не разбирая дороги. Ян на бегу звал Джо. Тигр бросил свою жертву и могучими прыжками летел вдогонку. Таня знала, что в пещере они будут спасены. Там их ждут партизаны. Только бы добраться!
        Цель была уже недалека. Часть пленных скрылась в лесу, под прикрытием огня партизан, которые вступили в бой с фашистами. Борис Кравцов передал отца друзьям, обернулся.
        Вдруг сильная очередь автомата раздалась рядом. Жгучая боль обожгла плечо Тани. Джо, нелепо подпрыгнув, покатился под откос. Ян вскрикнул.
        Автомат трещал в руках Отто Бергена.
        Будто сквозь дымку, Таня видела упавшего Яна. Мальчик не шевелился, хотя Таня, напрягая все силы, звала его. Потом снова началась стрельба. Партизаны усилили огонь по гитлеровцам. Отто Берген выронил автомат, меткая пуля уложила его. Чьи-то руки подняли и понесли девочку.
        ...Когда Таня пришла в себя, она лежала тепло укрытая на походных носилках. Раненое плечо невыносимо ныло. Лоб охлаждала смоченная водой повязка.
        Совсем близко девочка увидела тревожные глаза брата и доброе лицо человека в военной форме.
        — Леня! — простонала Таня. — Ты жив? А дедушка? А дядя Боря?
        — Все с нами, в партизанском отряде. Ты молодец! — Военный ласково погладил руку девочки. Таня поняла — это командир отряда. — Не беспокойся! Захару Игнатьевичу лучше, мы поставим его на ноги. Постараемся отправить тебя и дедушку самолетом на Большую землю.
        Таня счастливо вздохнула. Она повернула голову и увидела лежащего тигра. Он тихо скулил. И вдруг лицо ее исказилось. Она привстала.
        — Где Ян?
        Леня отвел глаза. Командир помолчал, потом просто сказал:
        — Таня, наш друг погиб. Можешь гордиться им. Это он был «Незнакомцем», помогавшим нам в борьбе.
        Таня откинулась на подушку. Слезы боли и обиды залили ее лицо.
        — Не плачь, Таня, — тихо сказал командир. — Тебе предстоит жить во имя таких, как этот мальчик. Ян умел бороться. Сумей и ты!
        Сквозь стены землянки, где лежала Таня, доносился смутный гул. Леня взглянул на командира и, повинуясь его знаку, вышел.
        — Что это, — спросила Таня, — куда идут люди?
        Командир ответил:
        — Партизаны уходят в бой.