Доктор воровских наук Валерий Гусев
        Дети Шерлока Холмса
        Валерий Гусев
        Доктор воровских наук
        
        Глава I
        ЛЕШАКИ С ВЕДЬМАКАМИ
        Дядя Федор был классный водитель. И когда садился за руль, то сразу становился самым счастливым человеком на свете. Зато когда на дороге показывался пост ГАИ или машина ДПС (дорожно-патрульная служба), он сразу становился самым несчастным человеком. Он съеживался за рулем и поглядывал на дорогу через ветровое стекло, как испуганная птичка из гнездышка. Потому что у дяди Федора не было водительских прав. Вернее, они были, но такие старые, что даже фотография на них была чужая, какой-то женщины. Наверное, его мамы.
        Вот и сейчас дядя Федор спрятался за приборной доской и прошептал нам с Алешкой:
        - Отвлекайте их, отвлекайте…
        Ага, отвлекайте! На прошлом посту Алешка отвлек - показал язык гаишнику. Тот сразу остановил нас и стал делать замечание. Пришлось папе показывать свое милицейское удостоверение. Это нас и спасло. Правда, на прощанье капитан сказал:
        - Все-таки, товарищ полковник, детей надо воспитывать.
        - Сегодня же вечером, - пообещал папа и так посмотрел на Алешку, что тот сразу нырнул под мамино крылышко. А мама сразу за него заступилась:
        - Подумаешь… Язык показал. Ребенок должен развиваться свободно. Раскрепощенно. Расти как…
        - Как крапива под забором, - перебил ее папа.
        Ну тут у них пошел обычный педагогический спор. Мы, конечно, его слушать не стали и с интересом принялись разглядывать окрестности. А дядя Федор, повеселев, когда миновала опасность, стал радостно нас информировать:
        - Не, ну вы чувствуете, друзья, что мы едем по земле древней Смоленщины. - И даже запел, как ворон на суку: - «И на старой Смоленской дороге повстречали незваных гостей…»
        Лучше бы он не пел. Потому что накаркал. Впереди показались эти самые незваные гости. Дорожный патруль, остановивший для проверки громадную фуру, разукрашенную рекламами колы и пепси.
        Дядя Федор тут же прикусил язык и нырнул под руль. Наверное, со стороны казалось, будто машина бежит по дороге сама по себе.
        А внутри воцарилась настороженная тишина. Только мама с папой горячо продолжали свою дискуссию:
        - И вообще! - говорила мама. - Ты за пятнадцать лет нашей совместной жизни ни разу посуду не помыл!
        - За шестнадцать! - гордо уточнил папа. - Я каждый день по минутам помню. - Непонятно только было из его слов, чем он все-таки гордится? Тем, что ему такая хорошая жена досталась, или тем, что у нее такой хороший муж. Который за шестнадцать лет ни разу посуду не помыл.
        Мама тоже задумалась, и поэтому, когда дядя Федор опять зашипел: «Отвлекайте их, отвлекайте!», она машинально высунула в окошко язык. У нее даже это лучше, чем у Алешки, получилось.
        Но напрасно она старалась. Гаишники не обратили на нас никакого внимания. Они были заняты делом, проверяли остановленную фуру. Только один из них - такой маленький росточком, что форма висела на нем, как драный пиджак на огородном пугале, - помахал нам полосатым жезлом, мол, проезжайте, проезжайте, товарищ водитель, не мешайте работать. Проверка, значит, на дороге.
        Дядя Федор обрадовался, снова вырос над рулем и прибавил скорость. Я оглянулся и успел заметить, как водителя фуры и его напарника усаживают в милицейский «жигуленок» с мигалкой на крыше и синими буквами «ДПС-16» на борту. А за руль фуры садится коротышка Пугало.
        Видно, что-то подозрительное углядели бдительные дорожные стражи. Знали бы мы заранее - что именно, наша жизнь в ближайшую неделю прошла бы намного спокойнее. Но скучнее…
        А дядя Федор опять развеселился и продолжил прерванную лекцию:
        - Не, ну вы, соседи, прониклись чувством, а? Мы едем по земле древней Смоленщины.
        Мы изо всех сил глазели по сторонам, но никакой особой древности и Смоленщины не видели. Справа - леса, слева - поля, а среди них - деревеньки.
        Дядя Федор уже приготовился снова запеть свою песню, но что-то остановило его. Он стал ерзать на сиденье, чмокать губами и крякать, будто подгонял уставшую лошадь.
        А она не слушалась его и бежала все медленнее. И, наконец, вообще перешла на шаг. Даже спотыкаться начала.
        Дядя Федор свернул с дороги возле указателя «Рыбхоз», на котором была нарисована золотая рыбка с павлиньим хвостом, и остановился среди травки, на лужайке, сбоку которой журчал в канаве ручеек. Он вышел из машины, поднял капот и покачал головой.
        Дядя Федор был великий мастер по машинам. Вот эту он собрал на свалке и подарил ее нам после совместно пережитых приключений. Машина получилась отличная, похожая на ладный красный «Форд». Она здорово бегала, но иногда вдруг останавливалась. Тем не менее мы отважились поехать всей семьей на землю древней Смоленщины и отдохнуть у какого-то прекрасного лесного озера, где папа в дни своей молодости ловил великолепных окуней и щук.
        До озера оставалось совсем немного…
        - Придется здеся ночевать, Саныч, - сказал дядя Федор папе, потрогав перегревшийся двигатель. - Дальше она не поедет. Отдыхать ей пора. - И он нырнул под капот, пытаясь что-то там наладить.
        Мы с Алешкой немного огорчились, нам хотелось поскорее добраться до озера, а мама обрадовалась.
        - Это чудесно! - сказала она с восторгом. - Вы посмотрите - какая кругом прелесть!
        Местность и вправду была красивая, вся из себя холмистая. По этим склонам, среди мшистых камней, сбегали вниз по зеленой траве березки на белых ножках. За ними высились хмурые елки. А сверху было синее-синее небо, и плыли в нем два прозрачных облачка. В общем, очень похоже на старый сказочный мультфильм про Древнюю Русь. Тем более что за елками высились какие-то живописные развалины вроде старинной крепости.
        …Мы поставили палатку, перетащили в нее одеяла из машины, а папа установил газовую плитку и усадил маму готовить ужин.
        - И зачем я с вами поехала? - вздохнула мама.
        - А я тоже в отпуске, - напомнил папа и пошел помогать дяде Федору.
        Мы с Алешкой переглянулись и улизнули осматривать окрестности. Невдалеке, тоже на холмике, стояла местная деревушка, вся заросшая садами и старыми ветлами - на виду торчали только скворечники, колодезные журавли и печные трубы. В деревне было тихо, лишь орали по очереди горластые петухи да иногда взлаивали собаки.
        Мы шли по густой высокой траве, в которой как заводные стрекотали кузнечики, и чуть не наступили на живого человека.
        Это был старый бородатый дед. Он лежал на подстеленной телогрейке и задумчиво смотрел в небо. Из его бороды и усов поднимался дым папиросы.
        - Однако, завтра дождь будет, - пробормотал он, скосив на нас глаза.
        - Кто сказал? - спросил Алешка.
        - Дед Степа.
        - А это кто такой? - Мы подумали - какой-то знатный метеоролог.
        - А это я! - гордо ответил дед. - Вишь, как дым вьется? И комар зверует. Быть дождю.
        Мы присели рядом.
        - Гуляете? - спросил дед.
        - Отдыхаете? - спросили мы.
        - С ней отдохнешь!
        - С кем?
        - Козочку пасу. Вон она, - дед привстал и показал в сторону небольшого продолговатого холмика. - По самой крыше бродит.
        Холмик, когда мы присмотрелись, оказался каким-то заброшенным строением.
        - Овощехранилище было, - охотно пояснил дед. Ему, видно, здорово хотелось поболтать, скучно весь день одному в траве валяться. - Вот она по нему и лазает. Коза - животное горное. Она у меня в сарае не спит, все норовит на крышу забраться. Бедовая…
        - Как ее зовут? - зачем-то спросил Алешка.
        - Васька, - загадочно ответил дед. - Ну, гуляйте, гуляйте. Тама, - он показал в одну сторону, - прудик есть. Скупаться можно. А тама, - махнул рукой в другую сторону, - на взгорочке земляника вызрела. Гуляйте… Токо к монастырю не ходите. - И показал на развалины.
        - А почему туда нельзя? - спросил Алешка. - Интересно ведь…
        - Плохое там место, - дед покачал головой. - Энтот монастырь с самого начала не удался. То его татаре разорят, то еще кого лихоманка нанесет… Забросили его. Ну и, как надо быть, заселила его всякая нечисть, ведьмаки да лешаки. Черный монах ночами бродит, все что-то ищет. А самая беда - в войну там склад был. Его, конечное дело, прибрали, но чтой-то осталось, нет-нет - и рванет. Надысь тама один бродяга ночевать вздумал. Он здесь всякий боеприпас собирал и торговал им на рынке. Вона, видите, крайняя башня, с дыркой? Вот он там обосновался, костер разложил: как бахнуло - ни костра, ни бродяги. Одна дырка осталась.
        - Убежал со страху? - спросил Алешка.
        - Скорее - улетел, - ехидно уточнил дед. - Ну, гуляйте, гуляйте. А то дождь скоро.
        Мы поднялись на «взгорочек» и набрали маме земляники. А «скупаться» не пошли. Потому что как-то быстро стемнело кругом. Два бывших облачка - мы и не заметили - соединились и разрослись в одну темно-синюю тучу. Она закрыла полнеба. И так плотно, что солнце сквозь нее не просвечивало, только окрашивало ее края в какой-то тревожный бордовый цвет.
        Кругом торопливо заквакали лягушки. Заскрипела где-то в траве ночная птица. Стало как-то неуютно.
        - Наколдовал дед, - сказал Алешка. - И коза у него странная - Васька! Пошли домой, Дим.
        Мы спустились со «взгорочка» и направились к нашей стоянке. По дорожке, в сторону деревни, шустро семенил дед Степа. Коза Васька подталкивала его рогами в зад.
        Совсем стемнело.
        - Дим! - Алешка вдруг схватил меня за руку. - Смотри!
        В дырке крайней башни вдруг мелькнул слабый огонек. И было в этом что-то жуткое.
        Развалины монастыря на фоне черной тучи, которая иногда озарялась беззвучными молниями, выглядели зловеще. Впору было поверить деду, что там и в самом деле гнездятся лешаки с ведьмаками. А кто еще в такую погоду туда полезет?
        В общем, мы здорово прибавили шагу. И мне почему-то почудилась сзади какая-то неведомая опасность. Будто кто-то таинственный и недобрый спешит за нами, чтобы зачем-то догнать…
        С каким облегчением мы увидели свет в нашей палатке!
        - Набегались? - спросил папа. Он устраивал в машине спальные места для себя и дяди Федора, часть которого все еще торчала из-под капота. - Что новенького?
        - В монастыре, - сообщил Алешка, - нечистая сила завелась.
        - Какая прелесть! - сказала мама, высунув голову из палатки. - Как романтично! «Преданья старины глубокой».
        - Ага, - сказал Алешка, отдавая маме землянику, - преданья… Там шляется кто-то. С огоньками.
        - Пацаны небось лазиют, - высказался дядя Федор из-под капота. - Вроде вас.
        Кто бы там ни лазил, подумалось мне, а уж я туда не полезу. Как грянет - одна дырка останется.
        …Не знал я тогда, что в этом монастыре мы с Алешкой проведем далеко не самые лучшие и безопасные дни в своей жизни…
        Ночью мне понадобилось выбраться из палатки. Алешка составил мне компанию. А когда мы уже собрались вернуться под одеяла, вдруг не совсем вдалеке послышался какой-то странный шум. Будто где-то что-то кто-то бормотал во сне. Такой большой и сердитый, вроде грубого людоеда-великана.
        - Слышишь? - шепнул Алешка.
        - Видишь? - шепнул я.
        Развалины монастыря вдруг на короткое мгновенье озарились каким-то странным сильным белым светом, который тут же погас. И тут же заглохло сердитое бормотание великана.
        Будто он повернулся на другой бок.
        Мы шмыгнули в палатку и нырнули под одеяла…
        А утром дядя Федор вздохнул над двигателем, сдвинул набекрень свою ушастую шапку и грустно сказал:
        - Придется нам здеся погостевать малость…
        Глава II
        ВЕСЕННЯЯ СЕЛЕДКА
        После завтрака дядя Федор уехал на попутной машине в город, покупать какие-то запчасти для двигателя. А мы стали обустраиваться на житье. Мама, конечно, немного поворчала, но смирилась и сказала, что здесь нисколько не хуже, чем на озере, которого она никогда не видела, и рядом деревня, где можно купить молока и свежих яиц. Эта идея ей очень понравилась, и она стала собираться на промысел.
        А мы с Алешкой все время с опаской поглядывали в сторону монастыря, на его разрушенные башни и полуразрушенные стены. Все-таки такое заколдованное соседство с лешаками и ведьмаками нас не очень радовало. Хотя полазить в развалинах и поискать в них чего-нибудь древненького, вроде ржавого меча или кривой сабли, было бы неплохо. Тем более что днем, при ярком солнце, монастырь вовсе не казался мрачным и угрожающим. Его скорее было жалко из-за заброшенных развалин, в которых когда-то кипела жизнь, а теперь водится всякая нечисть.
        Лешка, видимо, подумал о том же, потому что спросил маму, которая сидела у палатки и старательно, глядя в зеркальце, разрисовывала себе лицо, будто не в деревню за молоком собиралась, а на фирменную дискотеку:
        - Мам, а что такое монастырь?
        Мама придирчиво рассмотрела свой автопортрет и, занятая творчеством, ответила:
        - Ну… там люди живут и богу молятся.
        - Если бы только это! - хмыкнув, высказался папа.
        - А раз ты такой умный, - обиделась мама, - вот ты им и расскажи.
        - Расскажу, - пообещал папа. - Только сначала тебе. Одну давнюю, но поучительную историю… Жил-был один маленький мальчик. Такой маленький, что еще не умел говорить…
        - А звали его Сереженькой, - подначила мама, имея в виду, что папа рассказывает о себе.
        - Неважно, как его звали. А важно то, что в один прекрасный весенний день мама поднесла его на ручках к окну и сказала: «Смотри, Сереженька, весна!» Сереженька глазками луп-луп и даже засмеялся, когда чихнул от яркого солнечного света…
        - Какие милые подробности, - съехидничала мама и стала доводить до совершенства свои длинные ресницы.
        - И вот прошло довольно много времени, - продолжил папа, - и Сережа, уже прекрасно болтавший на русском языке, забегает в комнату, полную гостей, видит на столе селедку, тычет в нее пальцем и восторженно вопит: «Весна! Весна!»
        - Глупость какая! - почти рассердилась мама. А мы уже хихикали, понемногу догадываясь, где здесь собака зарыта.
        - И вовсе не глупость, - объяснил папа. - Когда мама подносила Сережу к окну и ворковала: «Весна, весна», за окошком висела селедка в пакете.
        - Так! - Мама сначала рассмеялась, а потом грозно блеснула красиво накрашенными очами. - К чему это ты все рассказал?
        - К тому, что, когда что-то объясняешь детям, нужно это делать так, чтобы потом не пришлось их переучивать. Чтобы они весну селедкой не называли.
        - Ах, вот как! - Мама сердито подхватила бидончик для молока и сетку для яиц и пошла по тропинке в деревню.
        - Осторожнее! - крикнул ей вслед Алешка. - Там коза Васька живет! Бодучая.
        А папа присел у затухшего костра, закурил и стал рассказывать нам про монастыри. Обстоятельно и подробно. Чтобы потом нас не переучивать. Чтобы мы весну селедкой не обзывали.
        Но рассказывал он очень скучно, одними фактами. Он только при маме красноречивый, а перед нами-то что стараться? И поэтому мы слушали очень невнимательно, а для вида с умными лицами кивали головами.
        - …Монастырь - это, ребята, государство в государстве, со своим уставом, со своими промыслами и заботами…
        У меня уже голова устала кивать. А Лешка, похоже, дремал с открытыми умными глазами.
        - …Огромную роль выполняли монастыри в качестве оборонительных сооружений. Их и строили в виде крепостей, с башнями и крепкими неприступными стенами…
        Алешка вдруг так кивнул, что чуть не врезался лбом в столик. Он вскинул голову и сказал с ясными глазами:
        - Как интересно! А вон мама идет!
        Но мама не шла. Она бежала. А за ней скакала коза Васька, волоча на веревке деда Степу.
        - Тпру! Стой, оглашенная! - орал дед, семеня за козой. - Тормози!
        Мы бросились маме на помощь. Я подхватил бидончик, Алешка - сетку с яичками, а папа маму. И мы благополучно удрали от агрессора Васьки.
        Коза с сожалением посмотрела нам вслед и повернулась к деду. Ну и началась другая погоня.
        Мы вернулись к себе, отдышались.
        - Ну и коза, - сказал папа. - Настоящий козел! Крутой!
        Мама поправила растрепавшиеся волосы и объяснила:
        - Мне дед рассказал. Когда эта коза была козленком, все думали, что это козлик, и назвали его Васькой. А потом оказалось, что это козочка. И она уже привыкла к своему мужскому имени.
        - И характер себе козлиный оставила, - сказал папа. И спросил, мне показалось, не столько с опасением, сколько с надеждой: - Она тебя не боднула?
        - Не надейся! - сказала мама. - Я увернулась. Давайте молоко пить.
        Молока в бидончике осталось всем по полкружки, а яиц и того меньше.
        - Теперь вы будете за молоком ходить, - сказала нам мама. - Я этого… эту козу с козлиным именем видеть не могу. - Она немного подумала и добавила: - И вообще, у меня есть подозрение, что дед эту Ваську нарочно на меня натравил.
        Тут с обратной попутной машиной вернулся дядя Федор, привез необходимые для ремонта запчасти. Выпил свои полкружки молока и полез под капот.
        - Тебе помочь? - спросил его папа.
        - Ага, - ответил дядя Федор. - Самая твоя главная помощь, Саныч, - не мешаться.
        Папа обрадовался и вытащил из машины свои удочки.
        - Кто со мной на пруд? - весело спросил он.
        Алешка лицемерно вздохнул:
        - Что ж, иди на рыбалку. А мы маме по хозяйству поможем. Кому-то ведь надо…
        - Молодцы! - похвалил нас папа.
        Как только он отошел подальше, Алешка тут же всунул голову в палатку, где мама наводила порядок, и сказал:
        - Ма, мы с папой пойдем, а то он пруд не найдет. Ладно?
        Мама ничего не ответила, только вздохнула.
        И мы помчались к монастырю, который властно чем-то нас притягивал. Наверное, своими жуткими историческими тайнами. И всякой нечистой силой.
        Монастырь оказался гораздо дальше, чем нам казалось. И чем ближе мы к нему подходили, тем выше, неприступнее и величественнее становились его грозные, местами почти развалившиеся стены.
        Дорога к монастырю, на которую мы в конце концов выбрались, тоже была старая, засыпанная мелкой щебенкой, которая похрустывала под ногами и сквозь которую пробивалась всякая зеленая трава. Но мне показалось, что по этой дороге все-таки кто-то проезжал - кое-где трава была явно примята колесами.
        Дорога привела нас к высокой башне с воротами. Самих ворот, конечно, не было, был только широкий проем, а по краям его сохранились мощные ржавые штыри, на которых когда-то висели тяжелые дубовые створки ворот, схваченные стальными полосами.
        Задрав головы, мы постояли перед этой башней, делая вид, что с интересом ее разглядываем. Но это было верно только отчасти. Потому что мы никак не могли решиться пройти внутрь. Побаивались, прямо скажу.
        По верху башни сохранилось несколько массивных зубцов. Среди них росли кудрявые березки, а на них беззаботно щебетали птицы. И это нас как-то успокоило. Раз уж птицы щебечут, значит, никакой опасности поблизости нет.
        Мы вошли под своды башни, и сразу же наши шаги стали громкими и весомыми - так гулко здесь было. А в стенах, напротив друг друга, были пробиты две сводчатые двери, тоже с остатками петель. За дверьми полуразвалившиеся ступени вели наверх. Но туда мы пока не пошли. А вошли на широкий и пустой монастырский двор.
        Он был весь покрыт обвалившимися старинными камнями, среди которых буйно раскустились громадные лопухи.
        Здесь было тихо и как-то торжественно. Дорога от ворот вильнула куда-то в сторону и скрылась среди руин и лопухов.
        Мы осмелели и стали бродить по двору, присматриваясь - не попадется ли на глаза какая-нибудь древняя реликвия.
        Реликвии нам не попадались. Зато полным-полно было симпатичных ящериц. Они грелись на камнях и шустро скрывались в трещинах, как только мы подходили поближе.
        Алешка так ни одной и не поймал. Зато из-за большого камня, заросшего зеленым мхом, вытащил какую-то странную картонку, в которой были прорезаны какие-то странные дырки, похожие на непонятные, небывалые буквы. Алешка повертел ее в руках и хотел было уже зафинтилить куда-нибудь подальше, но случайно перевернул ее другой стороной, измазанной высохшей синей краской. И сразу же загадочные буквы стали совсем обычными: «ДПС-16». Где-то мы их совсем недавно видели.
        - Чего это такое, Дим? - спросил Алешка. - Я думал, какая-то древность.
        И я тут же вспомнил. Эти буквы и цифры мы видели на борту гаишного «жигуленка», когда проезжали мимо остановленной гаишниками для проверки фуры. ДПС - дорожно-патрульная служба.
        - Это трафаретка, - объяснил я Алешке. - С ее помощью буквы наносят. Прикладывают, а прорези краской мажут. Понял?
        - Понял, - сказал он задумчиво. - А как она сюда попала? Что, по-твоему, гаишники сюда загнали свою машину и здесь ее красили, этими буквами, да?
        - Выходит, что так… Только зачем?
        - А чтобы никто не видел, - сказал Алешка.
        Вот это мне уже не понравилось! И стены старого монастыря уже не казались безобидными. Они были молчаливыми свидетелями какой-то тайны. И вовсе не древней.
        - Пошли-ка отсюда, - сказал я. - Пока не поздно.
        Мы засунули эту трафаретку в щель между камнями и, озираясь, выбрались на дорогу.
        И до самого нашего пристанища шли молча, раздумывая. Еще не догадываясь, что эта испачканная краской картонка стала вторым звеном в цепи загадочных и опасных событий.
        Глава III
        НОВОСТИ НА ДОРОГЕ
        Когда мы вернулись к себе, дядя Федор (вернее, только часть его) торчал из-под капота, мама жарила на газовой плитке яичницу, а папа объяснял ей, какие крупные караси все время срывались с его удочки. А вот если бы они не срывались, то мама сейчас жарила бы не яичницу, а рыбу.
        Дядя Федор целиком вылез из-под капота и заметил на это, что вот после обеда они с Санычем пойдут на пруд вместе и уж тогда точно на ужин будут громадные - он даже руки во всю ширь развел - караси.
        - Ага, - с улыбкой соглашалась мама. - Будут караси на ужин. Если опять не сорвутся. А пока ешьте яичницу.
        За обедом дядя Федор рассказал «веселенькую» историю, которую подслушал на посту ГАИ, где ловил обратную попутку. Оказывается, на шоссе, не так далеко отсюда, бесследно исчезла громадная фура, битком набитая телевизорами «Сони».
        - Там этих телевизоров, - рассказывал дядя Федор, наворачивая яичницу, - на огромные тыщи баксов.
        - И как же она исчезла, эта фура? - заинтересовался папа.
        - А никто не знает. Исчезла - и все. На каком-то километре, не запомнил.
        - Если никто не знает, как она исчезла, - встрепенулся Алешка, - то откуда известно, что она исчезла?
        - Не понял, - признался папа.
        - А я понял, - сказал дядя Федор. - Это ее водитель рассказал. Они вместе с напарником пришли на пост. Без документов, вообще - без ничего. И говорят: машина пропала, вместе с грузом. Как пропала? А мы, говорят, ничего не помним.
        - Безобразие! - сказала мама. - За рулем! В дороге!
        - Да нет! - заступился за водителя с напарником дядя Федор. - Ничего они такого не пили. Просто вдруг память потеряли. Говорят, будто неожиданно уснули и проснулись в стороне от дороги, под кустом.
        - Враки! - сказал решительно Алешка. - Небось продали кому-нибудь всю машину со всем грузом. И врут вовсю. Сказки рассказывают.
        - А вот и нет! - опять заступился за водителей дядя Федор. - Их врач осматривал. И сказал: да, временная потеря памяти.
        Папа внимательно слушал этот разговор, но в него не вмешивался, наверное, потому, что был в отпуске. Он задумчиво скреб вилкой в тарелке и немного хмурился. А потом спросил дядю Федора:
        - Это первый такой случай?
        - А я знаю? Что подслушал, то и рассказал. Пошли лучше на рыбалку.
        - И мы с вами, - сказал Алешка.
        - Нет уж, - сказала мама. - Вы-то как раз в деревню пойдете, за молоком.
        - Козы боишься? - засмеялся Алешка.
        - Никого я не боюсь, - рассердилась мама. - Мне посуду надо помыть.
        Дядя Федор и папа забрали удочки и пошли на пруд, а мы забрали бидон и пошли в деревню.
        Она была небольшая. Уютная такая. И называлась почему-то Пеньки. Правда, пеньков в ней почти не было, а были густые сады с яблоками, собаки в каждом дворе и лавочки у калиток. А людей почти не видно. И козы Васьки, к счастью, тоже.
        Наконец, у одного покосившегося дома мы увидели на лавочке бабульку, которая изо всех сил на этой лавочке спала и во сне шустро вязала на спицах длинный носок.
        - Здрасьте! - гаркнул я.
        Бабушка вздрогнула и проснулась.
        - Здравствуй, милок, - сказала она.
        - Вы не скажете, где нам можно молока купить?
        - А где хотите. Только у доктора ни за что не берите. Даже если даром предложит.
        Это интересно.
        - А почему?
        - У них корова странная. Кто ее знает - какое у ней молоко? Может, тоже странное.
        Еще интересней. Бабушка во сне носок вяжет, козу Васькой зовут, а у доктора корова странная.
        - Она чего, - спросил Алешка, - сильно бодучая?
        - Не, мирная. Но она у него, - охотно пояснила бабуля, не переставая вертеть спицами, - в спячку впадает. Как медведь. Но у него такой порядок, а Милка ни с того ни с сего. Идет, бывалоча, с пастбища, вдруг - бух посреди деревни - и спит. Храпит даже.
        Мы переглянулись и пожали плечами.
        - А у вас можно молока купить? - спросил я. - У вас корова не странная?
        - Нормальная, - бабулька беззвучно пошевелила губами, считая петли. - Только колбасу очень любит. Вареную, правда.
        - Ладно, - решил Алешка. - Дальше пойдем. Поищем что-нибудь попроще.
        - Ну и с богом, - сказала бабулька и принялась рассматривать свой безразмерный носок. - Эк я перестаралась. Ладно, пущай теперь чулок будет.
        Чуть мы отошли подальше, Алешка хихикнул:
        - Дим, спорим, когда обратно пойдем, у нее уже не чулок, а целые штаны получатся. Ну и Пеньки!
        Около веселого синего домика с белыми резными наличниками мы снова остановились. Я постучал в окно. Из окна выглянула женщина и спросила, чего нам надо. Мы сказали.
        - Да хоть даром берите, - сказала она и захлопнула окно.
        Мы немного подождали. А потом много подождали. Женщина все не появлялась. Я опять постучал в окно.
        Через некоторое время женщина все-таки выглянула:
        - Чего вам?
        - Молочка. Вы же обещали.
        - Ой! - спохватилась она. - А я заснула. Чего вы смеетесь?
        - Тетенька, - простодушно спросил Алешка, - вас не Милой зовут?
        - С чего ты взял? - удивилась она и смачно зевнула. - Ирина я. Петровна. Давайте бидон-то. Прям вы какие-то сонные.
        Я, правда, не очень уже верил, что эта Ирина Петровна в самом деле вынесет нам молока. Но все-таки вынесла. Отдала бидончик и спросила:
        - А яблочек не надо?
        - А почем? - спросил я.
        - А как и молоко - даром. У нас яблок - тоже завались. - Она опять исчезла и вернулась с полным ведром громадных краснощеких яблок. - Только ведро потом занесите.
        Мы поблагодарили ее и пошли к себе. А сзади опять раздался сочный зевок и лязгнули зубы. Алешка даже подскочил. И сказал:
        - Не хватало нам еще козу Ваську встретить.
        Когда мы вернулись, мама варила на ужин кашу, а дядя Федор и папа в два голоса мечтали:
        - Эх! У меня такой карась сорвался, кило на два…
        - Это у меня на два, твой на полтора тянул… Хороша бы жаренка была!… Не то что каша… Завтра на утреннюю зорьку пойдем…
        - Ага, утром знатный клев!
        Мама слушала, улыбалась и помешивала варево ложкой. А наши великие рыболовы жадно принюхивались к аромату разварившейся гречневой каши.
        Нас, конечно, похвалили за молоко и особенно за краснощекие яблоки, которые пришлись очень кстати.
        Мы поужинали гречневой кашей, напились молока. А дядя Федор молоко пить не стал и опять полез под капот нашей малышки.
        - Тута работы, братцы, на два дня, - «обрадовал» он нас, позвенев инструментами.
        А папа в ответ заливисто, как Ирина Петровна, зевнул. И даже зубами лязгнул. И объяснил:
        - Это от свежего воздуха.
        Тут и мама подключилась и объяснила по-своему:
        - Это у меня от готовки и от посуды. До зевоты надоели.
        Мы с Лешкой в это время отошли в ближайшие кустики, и он мне сказал:
        - Здорово. Они все сейчас уснут, а мы с тобой будем наблюдать за монастырем, что там за свет такой? И кто там по ночам бродит? - И он зевнул почище дяди Федора.
        Я согласился и тоже зевнул.
        Мы забрались в палатку, где уже вовсю спала мама, уставшая от посуды, хорошенько укутались в одеяла и через две минуты совершенно забыли про таинственный свет в монастыре…
        Глава IV
        ЧЕРНЫЙ МОНАХ
        Утром меня разбудили звон инструментов и ворчание дяди Федора под капотом, пение птиц и мамин голос:
        - Давно я так хорошо не спала. Прямо как в детстве.
        А папа ей ответил:
        - И я здорово выспался. Даже весь вчерашний день забыл. Мы очень много рыбы наловили?
        Мама помолчала, вспоминая, и ответила:
        - Очень. Две бочки.
        - А где они?
        - Не помню.
        Тут дядя Федор отозвался от машины:
        - Будет вам. Вы прямо как эти водилы с фуры, ничего не помните. Никакой рыбы мы не наловили. Все еще впереди.
        - Правильно, - сказал папа. - Пошли?
        Я выглянул из палатки. И успел заметить, как за кустами движутся к пруду два длинных удилища, и услышал теряющийся вдали голос дяди Федора:
        - Не, Саныч, мы сейчас этих карасей тыщу штук на завтрак наловим.
        - Не, - ответил далекий папин голос. - Так много не надо, нам столько не съесть. Сотню-две - и хватит.
        - Годится, - согласился дядя Федор. - А что не съедим, то на запчасти сменяем.
        Я разбудил Лешку, и мы выбрались из палатки.
        Кругом было здорово. Над головой - чистое небо и в нем мелькают ласточки. В траве блестит роса такими радужными капельками. В деревне лают собаки, звенят ведра и орут петухи. А мама жарит на плитке картошку.
        - Доброе утро, - сказала она, откидывая со лба прядь своих красивых волос. - Как спали?
        - Как дети, - сказал Алешка. - Мне самолет с крыльями приснился.
        - А мне, - добавил я, - машина с колесами.
        - Удивительные сны, - засмеялась мама. - Садитесь завтракать. Только умойтесь хорошенько.
        Мы сбегали к ручью и так хорошо умылись, что вернулись мокрые с головы до ног.
        - А чего ты картошку жаришь? - спросил Алешка. - Давай карасей подождем. Сто штук. Хватит?
        - Долго ждать придется, - вздохнула мама. - А если уж дождемся, то мы их лучше продадим и купим на эти деньги колбасы.
        - А кто продавать будет? - спросил Алешка.
        - Ты, - ответила мама, накладывая ему полную миску поджаристой картошки. - Выйдешь на дорогу, сядешь на обочине и запоешь: «Сами мы люди не местные…»
        Алешке идея понравилась. Но он внес свои коррективы:
        - Лучше вы с папой сядете на обочине, у вас все равно отпуск. А дядя Федор будет бегать вокруг и приговаривать: «Ах, какие рыбки! Прямо золотые. По два кило штука!»
        Мы посмеялись, доели картошку и пошли на ручей мыть посуду. И поняли, что не такая уж это беда, что мы тут застряли. Даже наоборот. Место очень красивое. Деревня Пеньки веселая. В пруду все время караси с удочек срываются. А совсем рядом - старинный монастырь, полный загадок и тайн.
        Когда мы вернулись, папа и дядя Федор наворачивали картошку и хвалились, сколько бы они наловили карасей, если бы…
        - Подсекаешь слабо, Саныч, - ворчал дядя Федор. - Карась - рыба не простая, он только ловкому рыбаку дается.
        - А ты много подсек? - спросил папа.
        - Не считал, - отмахнулся дядя Федор. - Но поболе твоего.
        - А где рыба-то? - спросил Алешка, заглядывая в пустое ведро.
        - В пруду, - сказала мама. - Отныне и навеки.
        - Не преувеличивай, - обиделся папа. - Все хорошее еще впереди.
        У дяди Федора научился.
        - Зато поспали хорошо, - поддержал его дядя Федор. - А я вот долго не засыпал. Все мечтал. О новой машине.
        Эти мечты у дяди Федора - постоянные. В нашем доме, а может - и во всем районе, дядя Федор самый лучший автомеханик. А свою машину никак в порядок не приведет. Все у него времени не хватает. Потому что он всем другим водителям без конца помогает. Как во двор ни выйдешь, дядя Федор то под чьей-нибудь чужой машиной лежит, то из-под капота попой торчит. И главное - всем бесплатно машины ремонтирует. Как он говорит, из любви к искусству.
        А дядей Федором его прозвали за доброту и простодушие. И за то, что все время ходит в шапке с ушами. Одно ухо у нее висит, а другое вверх задралось. В общем, здорово на симпатичную дворнягу похоже. Но, конечно, Шариком его называть неудобно, а «дядя Федор» прижилось.
        В общем, он очень хороший человек. Только вот рыба у него все время с крючка срывается.
        Тут мама все мечты прервала, дала нам пустое ведро из-под яблок и велела отнести его в деревню.
        - Там коза, - попытался упереться Алешка.
        - Она уже давно в самые дальние леса убежала, - сказала мама. - Как только узнала, что ты здесь объявился.
        Мы взяли ведро и, как послушные дети, пошли по тропке в деревню Пеньки. А как только скрылись от маминых глаз, сразу, как непослушные дети, свернули к монастырю, который здорово нас привлекал своими тайнами. И романтической стариной, как сказала бы мама.
        …В этот раз монастырь нам еще больше понравился. Всем своим видом. Он, хоть и был разрушен веками, все равно красовался своей мощью. Толстенные и высокие стены, угрюмые башни с бойницами, из которых выглядывали не пушки и всякие самострелы, а кудрявые приветливые березки, которые неизвестно на чем там растут.
        - Во! - сказал Алешка. - Попробуй такую крепость взять, да? Просто так на стену не залезешь, а уж когда в тебя стрелы летят и кипяток на голову льют… Ты бы полез?
        Мы согласились - что да, не полезли бы. Но тем не менее, войдя в ворота, заглянули в боковые ходы воротной башни.
        Там шли наверх крутые, развалившиеся ступени, заваленные обломками камней и какими-то железяками.
        Недолго думая, мы полезли по ступеням. Они уже все расшатались и гулко постукивали под нашими ногами.
        На самом верху у этой воротной башни была площадка, огражденная каменными зубцами. И здесь тоже березки росли. И ящерицы на зубцах грелись.
        - Здорово, да? - сказал Алешка, когда мы подошли к самому краю и стали обозревать окрестности.
        Вокруг, во все стороны и во все дали, лежала земля древней Смоленщины. Кругом были просторы. Леса, поля, деревни. Блестели под солнцем изгибы рек. Сверкали пруды и озера. Тянулось невдалеке неутомимое шоссе, по которому бежали и бежали всякие машины.
        Кругом было безлюдье… Но не во дворе монастыря. Мы вдруг услышали какой-то стук и, повернувшись, увидели, как неизвестно откуда появился человек в черной куртке с капюшоном на голове.
        - Черный монах! - шепнул Алешка и присел за каменным зубцом.
        Я тоже пригнулся и стал наблюдать.
        Человек в черной куртке, откинув на спину капюшон, вытащил из кармана блокнот и стал, поглядывая по сторонам, что-то в нем рисовать и записывать.
        - Шпион? - спросил меня Алешка.
        Ну да - шпион. Тоже мне, объект для разведки - старые развалины. Я об этом нашептал Алешке в ухо. А он мне в ответ:
        - Ну и что? Может, он здесь старинный клад ищет? И на свою родину его увезет? Нет, что ли?
        Тем временем неопознанный «шпион» стал замерять рулеткой разбросанные камни и записывать замеры в блокнот. Ну уж камни-то он на родину не потащит…
        Я неосторожно переступил с ноги на ногу, со стены сорвался камушек, шмыгнул между зубцами и звонко упал вниз. Черный монах поднял голову и спросил:
        - Ну и что?
        Мы, затаившись, промолчали. А потом все-таки выглянули из-за зубцов.
        - Нашли что-нибудь интересненькое? - спросил незнакомец. - А я нашел. Спускайтесь - покажу.
        Вид у него был вполне безобидный. На шпиона не очень похож. Узенькая бородка с редкой сединой, очки на кончике носа и веселые глаза. Впрочем, как выглядят шпионы, мы все равно не знали, не видели их живьем ни разу. Ни одного.
        Мы спустились в монастырский двор и подошли к незнакомцу.
        Он с интересом оглядел нас поверх очков и сказал, слегка наклонив голову:
        - Афанасий Ильич. А вас я уже знаю по именам. Дима и Алеша, верно?
        - Откуда вы знаете? - насторожился Алешка, подозревая все-таки в нем шпиона.
        - От вас самих. Вы так звонко перекликались…
        - А чего вы нашли? - спросил я.
        - Много чего! - Он снял с плеча сумку и раздвинул «молнию». И стал доставать свои находки.
        Ничего там особенного не оказалось, на первый взгляд: какие-то камешки, черепки, железячки. Но у нашего нового знакомого блестели глаза и даже подрагивали пальцы, когда он перебирал свои «сокровища».
        - Вот это, - он показал нам замысловатый черепок с загогулинкой, - это фрагмент глиняной кружки. Лет четыреста ей, не меньше.
        - Я таких фрагментов, - пренебрежительно сказал Алешка, - сто штук вам на свалке наберу. Даже поновее, чем четыреста лет.
        Но Афанасий Ильич только снисходительно улыбнулся.
        - А вот это, - и он протянул Алешке круглый черный камень, величиной с теннисный мячик, - это настоящее пушечное ядро шестнадцатого века, кованое.
        - Булыжник, - поморщился Алексей и, принимая камень, едва не уронил его мне на ногу - такой он оказался тяжелый.
        - Чугун, - пояснил Афанасий Ильич. - Я это ядро из западной стены выковырял. О чем это говорит? - и он ткнул Алешку пальцем в грудь.
        - О чем, о чем? - проворчал Алешка, возвращая ядро. - Что стены из ядер строили, что ли? Чтобы покрепче были…
        Афанасий Ильич улыбнулся. Улыбка у него хорошая была - снисходительная такая, но не обидная. От такой улыбки дураком себя не чувствуешь.
        - Это говорит, ребята, о том, что монастырь в далекие времена подвергался осаде. Враги обстреливали его из пушек, вели подкопы под стены и взрывали их бочками с порохом, шли на приступ… Вы вообще-то знаете, что такое монастырь?
        - А как же! - заносчиво похвалился Алешка. - Это государство в государстве. Там монахи живут. Богу молятся. Промыслы всякие…
        Афанасий Ильич внимательно и даже с некоторым почтением посмотрел на него:
        - Откуда такие сведения, коллега?
        - Из разных источников, - уклонился Алешка от прямого ответа, чтобы не подвести папу - вдруг эти самые сведения не соответствуют действительности.
        - В целом ты прав, - согласился Афанасий Ильич. И достал еще одну реликвию, бережно завернутую в мягкую чистую тряпочку. - Самая главная находка, - пояснил он и, развернув тряпочку, показал нам большой красивый медный крест, весь позеленевший от древности. - Не исключено, что этот крест носил на груди сам настоятель монастыря.
        И еще он показал нам два здоровенных гвоздя. Очень необычных. У них были мощные квадратные шляпки, и сами гвозди в сечении тоже были квадратные. Ну очень старинные…
        Мы уселись на теплый гладкий камень, согнав с него пригревшихся на солнышке ящериц, и Афанасий Ильич, набив и раскурив трубку, стал нам рассказывать про монастыри. Хотя мы об этом его и не просили…
        Глава V
        «ПРЕДАНЬЯ СТАРИНЫ ГЛУБОКОЙ…»
        Афанасий Ильич не был никаким шпионом и никаким археологом. Он был архитектором, знатоком старинных зданий и сооружений и специалистом по их восстановлению и реставрации.
        Сюда, на землю древней Смоленщины, он приехал, чтобы составить описание монастыря и подготовить свои научные соображения по его восстановлению. Потому что этот монастырь, заброшенный и полуразрушенный, представлял собой необыкновенную историческую ценность. Он был типичным монастырем - крепостью на смоленской земле и ограждал всю Русь от всяких нашествий с Запада: от литовцев, поляков, шведов и других завоевателей. Недаром город Смоленск, обнесенный высокой стеной, издавна называли «ключом государства Московского». Он стоял на пути всяких интервентов, с самой глубокой древности и до наших дней.
        - Ведь не случайно, - говорил, попыхивая трубкой, дядя Афоня, - монастырская архитектура чаще всего была крепостной. Высоченные стены, почти в пятнадцать метров; крепкие, толстые. У основания они достигали пяти метров толщины, представляете?
        - Ага, - сказал Алешка. - У нас в Москве самая большая комната как раз пять метров в длину.
        Это он хорошо запомнил, когда еще совсем мальцом мечтал достать где-нибудь небольшого динозаврика. Но папа его быстренько разочаровал. Он сказал, что пять метров - это даже на один динозаврий хвост маловато.
        - …А башни строили, - продолжал архитектор, - высотой в тридцать метров. Это десятиэтажный дом!
        - Знаем, - сказал Алешка. - Уже полазили, по зубцам попрыгали. Только они что-то не крепкие, шатаются. От старости, наверное.
        - А вот и нет! - воскликнул Афоня. - Вы думаете - что?
        - Что мы думаем? - спросил недоуменно Алешка.
        - Вы небось думаете, что зубцы на стенах и башнях нужны были при обороне только для того, чтобы за ними стрелки прятались, да?…
        Да, подумал я, не белье же между ними сушиться вешали.
        - А вот и нет! - Архитектор увлекся рассказом, как ребенок, даже трубка у него погасла. - Зубцы эти нужны были на самый крайний, критический случай. Представляете, нападающие преодолели обстрел, перебрались через глубокий ров у самой стены и ринулись на приступ. - Он вскочил и, размахивая трубкой, стал прямо-таки изображать этот самый приступ. - Они приставляют к стенам штурмовые лестницы и лезут наверх, как муравьи. Прикрываясь щитами от стрел и камней, а то и от кипятка, которым нещадно поливают их защитники крепости… Врагов все больше и больше. Они облепили все стены и лезут все выше и выше. Иные уже добрались до самого верха, до гребня стены; кричат, визжат, машут саблями…
        Мы сидели с Алешкой, как в театре, на сцене которого очень образно дядя Афоня разыгрывал сцену осады старинной крепости. Здорово у него получалось. Мы даже на всякий случай отодвинулись подальше, чтобы он в пылу боя не зацепил нас своей трубкой, которой размахивал, как острой саблей с окровавленным клинком.
        - …Защитники крепости копьями и специальными шестами, вроде двузубых вил, пытаются опрокинуть лестницы, оттолкнуть их от стены. Но - поздно! Они все усеяны врагами, тяжесть их велика, опрокинуть лестницы не хватает сил. И тогда бородатый воевода, в кольчуге и шлеме, кричит громовым голосом: «Навались, робяты!» И «робяты» наваливаются, подсовывают под зубцы кто копья, кто мечи и сбрасывают их со стены. Огромные тяжеленные камни обрушиваются и летят вниз, сметая все на своем пути. Шум, треск, вопли… Обломки лестниц, вражеские воины, оружие - все обрывается и грохается на дно рва…
        - Здорово, - сказал Алешка. - Ни за что бы на стены не полез.
        - Да я бы тоже, - усмехнулся дядя Афоня. - Хотя, конечно, кто знает… Смотря, коллега, зачем лезть. Если по зубцам попрыгать, это одно. А вот если…
        - Ну да, - сказал Алешка. - Если за свободу и независимость… Тогда, конечно. Но я бы все равно что-нибудь другое придумал. - Он немного призадумался, будто ему прямо сейчас на приступ идти, но сказал совсем другое: - Афанасий Ильич, я вот только не совсем вас понял про монахов. Они ведь мирные люди. Молятся богу, никого не обижают… Как же они в своих… этих… капюшонах до пят еще и сражаются?
        - Ты хотел сказать - в рясах? А вот и сражаются. Вы здесь, коллега, немного заблуждаетесь. Уж если монах взял в руки вместо посоха острый меч - берегись, супостат! Монахи - лихие воины, они даже специальную подготовку проходили. Александра Пересвета помнишь?
        Алешка важно кивнул:
        - Куликовская битва. Тыща триста восьмидесятый год.
        - Он ведь тоже монах был. Из Троице-Сергиева монастыря. А как сражался в поединке!… О! - архитектор взглянул на часы. - Мне пора, коллеги.
        Он собрал свои находки в сумку, снова раскурил трубку и пошел к воротам, дымя как паровоз.
        Оказалось, что Афанасий Ильич живет рядом, в Пеньках. Снимает там комнату с окнами в сад. У той самой бабули, которая вяжет во сне всякие шерстяные изделия.
        Мы пошли его проводить, очень кстати вспомнив про ведро из-под яблок. Оно так и стояло в воротах, одинокое такое, пустое, с мятыми боками.
        - Козу Ваську, - говорил уже на местные темы Афанасий Ильич по дороге в деревню, - я тоже очень боюсь. Беспринципная какая-то. Ей все равно, кого бодать. Однажды даже на мотоцикл участкового напала. Бак ему пробила.
        - Участковому? - ахнул Алешка, наверное, бак с боком спутав.
        - Мотоциклу. Участковый деда Степу за это оштрафовал и теперь в деревню ездить боится - вдруг дед козе пожаловался… А вот местный доктор, Иван Павлович, - интересный человек. Творческая натура. Он не ограничивает свою врачебную деятельность горчичниками, градусниками и клизмами. Он все время что-то изобретает, всякие новые лекарственные препараты. Он у себя в саду, в самом дальнем тенистом уголке целую научную лабораторию организовал, в сарайчике. И создает там новые лекарства…
        - И на своей корове их испытывает? - вдруг догадался Алешка.
        - Когда на корове, когда на жене. Она его преданный соратник.
        - Корова? - спросил Алешка.
        Архитектор рассмеялся:
        - Пожалуй, и корова тоже. Но я в данном случае Ирину Петровну имел в виду.
        Что-то тут в моей голове забрезжило, какая-то смутная догадка. Но как забрезжила, так же быстро увяла и загасла.
        Мы попрощались с архитектором у бабулькиной калитки, договорились о новой встрече в монастыре, и он подарил «коллеге» Алешке свое бесценное ядро с пожеланием новых археологических открытий. И мы пошли к синему дому с белыми наличниками, гремя ведром, в котором с грохотом катался тяжелый чугунный шар, вспоминая, наверное, свою боевую горячую молодость.
        Глава VI
        ГРАНАТЫ К БОЮ!
        И рина Петровна, когда мы к ней пришли, на этот раз не спала и даже не зевала. Она стояла в глубине двора и держала за рога симпатичную, пеструю, как спаниель, корову. А человек в белом халате и белой шапочке делал ей (корове, конечно) укол в… заднюю ногу, можно сказать. Корова, повернув к нему печальную морду с карими очами в длинных ресницах, молча и грустно смотрела на него, будто хотела сказать: «Когда же это кончится, Ваня?»
        Попробовал бы он козе Ваське какой-нибудь укол сделать!
        - Все, все, Милка, - сказал доктор и похлопал корову по круглому пятнистому боку. - Иди спать.
        Корова легонько, вежливо так выпростала свои рога из рук Ирины Петровны, повернулась и, вздохнув, послушно побрела в сарай.
        Оказывается, мы брали молоко и яблоки там, где делать этого нам не советовали - в доме доктора.
        - Сегодня Милку не доить! - распорядился доктор. - А утреннее молоко - мне в лабораторию, на анализ. А вы чего? - он повернулся к нам. - Простудились?
        - Мы ведро принесли, - сказал я.
        - Зачем нам ведро? - удивился доктор. - У нас своих полно.
        - Это я им давала, - объяснила Ирина Петровна. - С яблоками. Еще возьмете? - Это она нас спросила.
        Мы подумали и согласились.
        - Только ведро верните, - опять напомнила она на прощанье.
        Мы поблагодарили, попрощались и потащили ведро к своей любимой палатке.
        Алешка был задумчив. Он машинально грыз яблоко за яблоком и о чем-то усиленно размышлял, даже лоб морщил.
        Не зря папа говорит, что у Алешки какой-то там аналитический ум. Он, говорит папа, мыслит нестандартно. И делает всегда свои выводы - дикие, но симпатичные, как сказал Карлсон. Если, к примеру, прилетают птицы, то кто-то скажет: «Весна!», а Лешка подумает и скажет: «А может, их просто кто-то спугнул?» И чаще всего оказывается прав…
        На самом краю деревни, из густых кустов, появилось вдруг на нашем пути непреодолимое препятствие. В виде козы Васьки. Она и не думала удирать в далекие леса.
        Коза стояла посреди дороги в боксерской стойке. Или как бегун на старте. Голова опущена рогами вперед, ноги напряжены, хвостик подрагивает от предвкушения большого удовольствия.
        Мы остановились и огляделись - где же ее хозяин, дед Степа? И не сразу заметили, что он сидит, свесив ноги, на толстой ветке придорожной ветлы. Дед болтал ногами - ветка поскрипывала - и хихикал, тоже очень довольный. Ну и Пеньки!
        - Ща она вам задаст! - сказал дед. Ему Васька, видно, уже задала. - И скомандовал: - Фас!
        Коза ринулась на нас, как камень из рогатки. Но Алешка не растерялся. Выбрал из ведра самое большое и крепкое яблоко, взвесил его в руке. И когда Васька, пыля копытами и азартно задрав хвост, приблизилась на хорошее расстояние, Алешка точно и смачно влепил ей в нахальный лоб, прямо между рогами, зеленое яблоко. Оно брызнуло во все стороны, словно взорвалось. А Васька, от неожиданности затормозив сразу всеми копытами, позорно вильнула в сторону и скрылась в кустах.
        Хорошо еще, что Алешке в ведре яблоко попалось, а не чугунное ядро XVI века.
        - Так ей и надо! - взвизгнул предатель-дед и так подскочил на ветке, что она треснула и рухнула на землю.
        Справедливость восторжествовала!
        Мы помогли деду выбраться из ветвей. Он оглядел себя, ощупал и остался доволен:
        - Во грохнулся, да? Давно я так не падал.
        Мы тоже подумали, что давно, лет шестьдесят, не меньше.
        - И что с ей делать? - дед развел руками. - Продать, что ли?
        - А вы ее к доктору сводите, - посоветовал я. - Пусть он ей какой-нибудь усмирительный укол сделает.
        - Еще чего! - взвыл дед. - Она и так с придурью. Чего он ей там вколет? Еще лаять начнет! Или песни петь! Ну его, обойдемся. Яблочком-то угости, - попросил он Алешку.
        По глазам братца я понял, что за такие шуточки он и впрямь с удовольствием угостил бы деда яблочком. Как и его козу. Прямо в лоб. С удобного расстояния… Но пожалел все-таки - то ли дедов лоб, то ли красивое яблоко.
        Мы забрали ведро и постарались поскорее удрать из этих одичавших Пеньков с их лающими козами и поющими коровами.
        - Добытчики явились! - провозгласил папа.
        Они с дядей Федором занимались благоустройством нашего походного лагеря. Даже ямку для мусора выкопали. Похоже, что мы застряли здесь надолго. Потому что дядя Федор, поворчав под нос, сказал:
        - Обратно в город ехать надо. Вкладыши купить.
        - У меня их полно, - сказал Алешка.
        - Откуда? - обрадовался дядя Федор. - Тащи!
        Но вкладыши у Алешки оказались совсем не те. Дядя Федор имел в виду такие подшипники, а у Алешки были вкладыши-картинки от жвачек. Он их зачем-то собирал.
        Дядя Федор поскреб макушку, вернул Алешке вкладыши и пошел к шоссе. А мы захватили удочки и отправились на пруд. Сейчас мы им покажем, как надо рыбу ловить. И какие мы добытчики.
        Пруд был красивый. Обросший по берегам кустами. На той стороне его стояли стройные камыши и покачивали своими коричневыми головками. А на нашей стороне были устроены мостки из гнилых досок. Мы уселись на них, забросили удочки и замерли.
        А пруд словно спал под солнцем. Даже в его береговых кустах не чирикали птицы. А над водой не висели стрекозы. И не плескались двухкилограммовые караси.
        Все тут спало. И наши поплавки, с которых мы не сводили напряженных глаз, - тоже.
        Мы просидели на пруду довольно долго. И ни один карась не сорвался с наших удочек. И ни один карась не шевельнул застывшие на гладкой воде поплавки.
        - Не зря они спят, - вдруг проговорил Алешка.
        - Кто? Караси?
        - Водители, - ответил он. - И коровы.
        Да, нестандартно мыслит молодой человек. На солнышке перегрелся.
        - Ничего я не перегрелся! Это жулики их усыпляют, чтобы они ничего не помнили, и угоняют их фуры с дорогими вещами. Понял? Потом где-нибудь их прячут…
        - Водителей?
        Алешка фыркнул:
        - Фуры прячут. А потом на других машинах эти товары вывозят в безопасное место и сдают в какой-нибудь магазин. Где-нибудь в других краях.
        А что? Похоже на правду. Только вот - кто эти жулики и где они прячут эти громадные грузовики?
        - В каком-нибудь гараже, - предположил Алешка. - Или на стоянке. Надо папе сказать. - И вздохнул легонько: - Сам-то ведь не догадается.
        Мы смотали удочки и пошли домой.
        - А где рыба? - спросил папа.
        - Спит, - сказал Алешка. - Как водители.
        И он высказал папе свои соображения. Папа не удивился. Похоже, он все-таки сам догадался.
        - Тут вообще какое-то сонное царство, - добавил Алешка. - Особенно в Пеньках. Бабки спят, коровы посреди дороги засыпают…
        - Что-что? - заинтересовался папа. А когда мы ему рассказали про доктора и его спящую красавицу Милку, вдруг спросил: - А вы его фамилию не знаете?
        - Иван Павлович его зовут, а фамилию мы не спрашивали.
        - А вы спросите, - как-то серьезно посоветовал папа. - Только не у него самого.
        - У Милки, что ли? - фыркнул Алешка.
        - Мы у архитектора спросим, - сказал я. - Он человек посторонний.
        - А это еще кто? - удивился папа. - Я смотрю, вы быстро обрастаете знакомствами на новом месте.
        Пришлось рассказать и об Афанасии Ильиче и показать его подарок. Даже мама очень этим ядром заинтересовалась:
        - Хорошая штучка, - сказала она. - Цыплят под ней удобно жарить. А то я все булыжником крышку сковороды прижимаю. Подарите?
        - Мы тебе другое найдем, - поторопился Алешка, - еще тяжелее. - И утащил ядро в палатку.
        Назревающий конфликт отцов и детей предотвратил вовремя вернувшийся дядя Федор.
        - Вкладыши достал, - сообщил он. - Завтра, Саныч, движок снимать будем. И юнцов наших к этому делу припашем.
        - Их припашешь, - проворчала мама. - Железку ржавую родной матери пожалели.
        Дядя Федор и тут нас выручил:
        - А тута, неподалеку, еще одну фуру угнали. А водилу пока не нашли. Спит где-нибудь.
        Мы с Алешкой переглянулись. Но ничего не стали больше говорить. Все равно любой разговор перейдет на ржавую железяку, по опыту знаем.
        …Стемнело. Мы поужинали при свете керосинового фонаря, вокруг которого вились мошки и ночные бабочки.
        - Пейте молоко - и спать, - сказала мама.
        Я молоко на ночь пить не стал. От него ночью бегать приходится. И первым забрался в палатку. Послушал, как за столом обсуждались завтрашние дела, как папа и дядя Федор устраивались на ночлег в машине. Задремал немного, но меня разбудили шмыгнувшие в палатку мама с Алешкой.
        И долго не мог заснуть. И вовсе не из-за молока, которого я не пил. Какие-то мысли, связанные с этими фурами, беспокоили меня. И еще что-то мне мешало. Оказалось, это самое ядро. Оно как-то выкатилось из Алешкиного тайника - наверное, когда они с мамой укладывались, - и подкатилось мне под бок.
        Я откатил его подальше, в ноги, повертелся еще и вышел из палатки.
        Ночь уже разыгралась вовсю. Светили звезды в небе. Край его, там, где за лесом скрылось солнце, еще розовел, постепенно густел цветом и темнел. Трещали кузнечики и заливисто квакали лягушки. А на шоссе шумели машины и пробегали пятна света от их фар.
        И вдруг мне опять послышался какой-то не очень далекий, то ровный, то прерывистый гул, и где-то за монастырем блеснул и погас мощный свет.
        Я еще постоял у палатки, вслушиваясь и вглядываясь, пытаясь найти объяснение этому загадочному явлению. Но ничего у меня не вышло. Нет, не аналитический у меня ум. Стандартное мышление. Что ж тут поделаешь?
        Я зевнул и забрался в теплую палатку, укутался поплотнее. А ядро XVI века опять подкатилось мне под одеяло. Но я не почувствовал, узнал об этом только утром…
        Глава VII
        ТАЙНЫ МРАЧНЫХ ПОДЗЕМЕЛИЙ
        Утром я чуть не проспал интересное событие - скандал, который Алешка закатил маме, подозревая, что ночью она «скрала» его ядро.
        - На исторических экспонатах цыплят не жарят! - орал он в запальчивости. - Куда ты его закатила?
        - Да никуда я его не катала, - возмущенно отзывалась мама. - Сам где-то спрятал и забыл!
        Я стал выбираться из-под одеяла и нащупал ногой это самое злосчастное ядро. И выкатил его из палатки, под ноги Алешке.
        Тот на секунду замолк и тут же сделал свой вывод - дикий, но симпатичный:
        - Ах, это ты, Дима! Совесть замучила? - И понеслось все по новой.
        В конце концов он угомонился и запрятал ядро где-то в машине.
        - Ты только не забудь, - посоветовала ему обиженная мама.
        - А он уже кое-что забыл, - сказал папа, вытирая тряпкой измазанные в машинном масле руки. Они уже с усмехающимся дядей Федором подготовили двигатель к разборке. - Он забыл, что ему нужно извиниться.
        Заставить Алешку извиниться мог только папа, да и то - с трудом.
        Алешка задом выбрался из машины и что-то пробурчал, уставившись себе под ноги.
        - Не понял, - сказал папа. - Очень невнятно ты высказался.
        Алешка опять что-то пробурчал. Еще более невнятно.
        - Вот это совсем другое дело! - похвалил его папа. - Пошли завтракать.
        За столом все дружно нахваливали маму: она напекла оладьев и открыла к ним банку варенья. Особенно дядя Федор старался:
        - Ох, и хозяйка у тебя, Саныч. И умна, и приветлива. И собой хороша.
        Папа был так доволен, будто это его нахваливали, а не маму. Но маме тоже это нравилось, она раскраснелась от удовольствия и добавила в тарелку дяди Федора еще оладьев, самых больших и зажаристых.
        Папа скосил на них глаза и тоже подключился, с тайной надеждой:
        - Особенно глаза у тебя хороши! - сказал он маме.
        - Как у коровы! - ляпнул Алешка.
        За столом нависла страшная тишина. Только закашлялся дядя Федор, подавившись от неожиданности оладышком. Но я-то сразу понял, что Алешка не имел в виду ничего обидного. У коров действительно очень красивые глаза. Большие, карие, задумчивые и с длинными густыми ресницами. Совсем как у мамы.
        И мама, кстати, тоже правильно поняла его и не только не обиделась, а еще больше расцвела. И, потрепав Алешку по голове, сказала папе:
        - Учись, как комплименты говорить. Я от тебя за все пятнадцать совместных лет такой прелести не слышала.
        - У них многому можно научиться, - смущенно сказал папа и сам положил себе добавку оладьев. - Мне бы не пришло в голову тебя с коровой сравнивать.
        - Смотря как сравнить, - мудро заметила мама. - Вот если бы ты что-нибудь про походку сказал…
        После завтрака мы с Алешкой повертелись возле машины, поделали вид, что очень здорово помогаем в ремонте и очень здорово от него устали. И сказали, что пройдемся в поле, соберем маме букет полевых цветов.
        - И правильно! - обрадовался дядя Федор. И загадочно добавил: - Пользы будет больше, а вреда - меньше.
        …Через полчаса мы уже входили в ворота монастыря. И нас приветствовал неугомонный архитектор.
        - Смотрите-ка, - с какой-то непонятной улыбкой встретил он нас. - Смотрите-ка, коллеги, что я обнаружил. - И показал нам небольшую медную табличку, на которой были выпуклые буквы: «Монастырь XV века. Памятник старины. Охраняется государством».
        - Здорово охраняется, да? - и он грустно осмотрел печальные развалины. - А ведь когда-то вот здесь, посреди двора, стоял прекрасный собор. А вдоль западной стены - монашеские кельи. А какие здесь были подвалы!
        - А подвалы-то зачем? - спросил Алешка.
        - А как же! - изумился его невежеству Афанасий Ильич и даже наклонил голову, разглядывая такого неуча поверх очков. - А как же! Для всяких припасов. Знаете, какое хозяйство у монастырей было? Первоклассное! По тем временам - даже передовое.
        И он опять стал изо всех сил рассказывать нам про старинные годы. Вообще было довольно интересно. В школе мы, конечно, кое-что об этом по истории проходили, но как-то скучно и как-то все это не очень запомнилось…
        - Проходили, - проворчал архитектор. - Вот именно - проходили. Мимо.
        А Афанасий Ильич умел рассказывать. У него получалось так, будто он читал нам увлекательный исторический роман с яркими картинками в самых нужных местах.
        - Монастырское землевладение, - рассказывал он, - включало в себя пашни, луга, леса, сады и огороды. У монастырей были охотничьи промыслы, рыбные ловли. Монахи собирали дикий мед в лесах, содержали пасеки. Выращивали прекрасные овощи, даже в северных районах собирали урожаи апельсинов и других южных фруктов. Монастырские огурчики, вино славились по всей Руси. А в том самом пруду, где вы ловили рыбу, они разводили карасей…
        - По два кэгэ, - вставил Алешка. - Только они все, видно, кончились.
        - Если бы только караси, - вздохнул архитектор. - И все эти плоды своих трудов монахи хранили в громадных подвалах. Кстати, эти подвалы сохранились до наших дней. Я знаю местечко, как туда попасть. И, надеюсь, что в ближайшее время мы совершим с вами, коллеги, небольшой экскурс в таинственные подземелья. И, между прочим, - он понизил голос и нахмурился, - в этих подземельях нередко организовывались тайные монастырские тюрьмы. Там десятилетиями сидели без света и человеческого голоса те, кто совершил преступления против церкви и государства. Это были ужасные камеры - глубоко под землей, крохотные, сырые и холодные. Несчастных узников там приковывали тяжелыми цепями к железному кольцу в стене…
        - Жуть какая-то, - вздрогнул Алешка.
        - Конечно, жуть, - согласился Афанасий Ильич. - Но вообще-то монастыри играли положительную роль в развитии государства.
        - Тем, что людей на цепи сажали, да? - язвительно усмехнулся Алешка.
        - Не только этим, конечно… Но ведь в монастырях, как правило, были больницы для бедных людей, школы, богатые библиотеки. А главное - монахи вели летописи. И теми знаниями прошлого, нашей истории, какими обладает сейчас современность, мы обязаны этим летописцам.
        Афанасий Ильич набил трубку и выпустил клуб дыма.
        - А когда в подземелья-то полезем? - спросил Алешка. - Цепи ржавые смотреть?
        - Ну… К этому надо подготовиться. Это не так просто. Завтра я в город съезжу, привезу план подземелья. Фонарики нам будут нужны, теплая одежда.
        - Пища и вода, - добавил Алешка. - А то вдруг заблудимся.
        Он с таким интересом стал обсуждать с архитектором предстоящий «экскурс», что мне подумалось - вовсе Алешку не ржавые цепи интересуют, а что-то другое, более современное.
        Мы, в самом деле, набрали в поле всяких цветов и принесли их маме. Она обрадовалась, разобрала их и поставила на стол в самую большую банку с водой. И в нашем стойбище стало еще уютнее и приветливей.
        Папа с дядей Федором уже вытащили из машины двигатель, уложили его на брезент и приступили к разборке. А чтобы было «больше пользы и меньше вреда», мы им помогать не стали, а, забрав ведро, понесли его в Пеньки, чтобы вернуть Ирине Петровне. И захватили с собой по паре яблок на случай столкновения с козой Васькой.
        Но коза оказалась не глупой. Едва завидев нас, она тут же спряталась в кустах и злобно мекала оттуда, но напасть не решилась.
        Мы подошли к дому доктора, и тут из его калитки вышел, как нам показалось, мелкий суворовец. Но это был взрослый человек в милицейской форме. Тот самый гаишник, который разбирался на дороге с водителями фуры. Форма на нем висела, как на пугале, видно, нужного маленького размера в милиции не нашлось.
        Он прошел мимо нас по своим делам, а я подумал - чего ему здесь надо? Ведь его дела - не здесь, а на шоссе. Обеспечивать безопасность дорожного движения.
        Чуть в сторонке, возле какого-то бревенчатого сооружения, вроде бани, стояла машина с буквами «ДПС» на борту. Гаишник сел в нее и будто исчез, его из-за руля не стало видно - такой он был маленький. Как он поедет-то? Ему, при его росточке, стоя надо машину водить.
        Но ничего, справился. И умчался, напылив колесами на яблони и другие окрестные деревья.
        Мы отдали ведро Ирине Петровне, еще раз поблагодарили ее за яблоки.
        - Кончатся - опять приходите, - радушно сказала она. - У нас их полно, не выбрасывать же.
        - К вам даже гаишники за яблоками ездят, - с фальшивым уважением сказал хитрец Алешка.
        - Это не ко мне, - отмахнулась Ирина Петровна, - не за яблоками. Это к мужу. По делам. Пациент. У него хронический насморк.
        У него еще и насморк, с жалостью подумал я.
        - И бессонница, - вдруг добавил вполголоса Алешка, словно прочитав мои мысли. - Мелкий и болезненный.
        Но в голосе его не было сочувствия.
        Глава VIII
        СВЕТ В НОЧИ
        - Знаешь, что? - сказал Алешка. - Мне в голову мысль пришла.
        Пусть уйдет, хотелось мне сказать, не держи ее. Потому что я знал: за мыслью у Алешки сразу идет действие. И, как правило, решительное и не всегда похвальное. С точки зрения родителей.
        Не дождавшись ответа, Алешка продолжил:
        - Давай проверим, кто по ночам в монастыре ревет, а? Боишься? Прямо скажи.
        Ну как старший брат прямо скажет младшему, что он чего-то боится? Вот и я так же.
        - А как мы проверим? - спросил я.
        - Я уже все придумал. Ты только поддержи меня, ладно?
        …К вечеру Алешка деловито намял кусок хлеба для наживки и сказал:
        - Мы пойдем на пруд. Посидим вечернюю зорьку. Чтобы на завтрак у нас рыбка была. Утром она что-то не ловится. - И посмотрел на меня многозначительно.
        - Да! - сказал я. - Надо вам показать, кто у нас рыболовы, а кто нет!
        - Это мы - нет? - возмутился папа. - Ладно, посмотрим, что вы там высидите. На вечерней зорьке.
        - Комаров покормят - и все, - поддержал его дядя Федор. - Да пущай идут. Меньше вреда…
        - Только не купаться, - сказала мама. - Обещаете?
        Мы пообещали и, забрав удочки и хлеб, отправились на красивый пруд, который никак не хотел расставаться со своей рыбой.
        На пруду Алешка воткнул обе удочки в песок и отошел полюбоваться.
        - Нормально, - сказал он. - Родители посмотрят - а мы вроде как на берегу сидим. Здорово придумал?
        - Здорово, - согласился я. - А если они нас звать начнут?
        - Ну и что? Мы сидим, молчим, не отзываемся. Чтобы клев не спугнуть. Здорово?
        Все предусмотрел!
        …На тропочке, что шла к деревне, мы пересеклись с возвращающимся из города Афанасием Ильичом. Он тащил на спине огромный рюкзак, а в руках еще по сумке.
        - Ну что, коллеги? - обрадовался он. - Совершим завтра экскурс по таинственным подземельям? Вы готовы?
        - А вы? - спросили мы.
        - Во! - он встряхнул рюкзак. - Все, что нужно, привез. Жду вас завтра во дворе монастыря. В десять утра.
        Обговорив еще кое-какие детали предстоящего обследования подвалов, мы разошлись по своим делам. Алешка, правда, углядев в одной из сумок связку воблы, беззастенчиво выпросил две самые крупные. И засунул их за пояс. Со стороны поглядишь - бравый горец с кинжалами.
        - Тебе не стыдно? - спросил я, когда мы отошли подальше.
        - Не очень. Но ведь я для дела их выпросил.
        Что ж, я тоже не против такого дела: посидеть на камушке во дворе монастыря и полущить воблу. Но, как оказалось, у Алешки были на нее свои виды. Совсем другие…
        Когда мы добрались до монастыря, уже смеркалось. Солнце скрылось за лесом, похолодало. Монастырь мрачными черными развалинами рисовался на фоне красного неба. Ночью он совсем другой, не такой приветливый, как днем. Мягко говоря.
        Вечно меня младший брат во всякие приключения втягивает. Не может он жить спокойно. Всюду ему тайны мерещатся, которые он обязательно должен разгадать. Будто, кроме него, некому.
        Небо над монастырем, по мере нашего приближения к нему, все больше темнело. И над ним вдруг замелькали какие-то быстрые, неровные тени.
        - Это еще что? - спросил я, даже приостановившись.
        - Летучие мыши, - махнул рукой Алешка. - Они не кусаются.
        Успокоил.
        У него всегда так. «Это змеи, они не ядовитые». «Это злая собака, но она не бешеная». «Это настоящий бандит, но мы ему покажем!»
        Мы вошли в ворота и поднялись по шатким ступеням наверх. В этом проходе было уже совсем темно. Молодец Алешка - догадался папин фонарик прихватить. А то мы бы тут и ноги поломали, и шеи свернули. В этой древней тьме.
        На башне мы устроились у самого крепкого зубца и стали ждать. Вот только чего? Бешеной собаки или настоящего бандита?
        - Давай воблу, - сказал я. - Почищу.
        - Щас! - возразил Алешка. - Я для того, что ли, унижался?
        - А для чего? - удивился я, не представляя, на что еще нужна вобла.
        - Узнаешь, - сказал Алешка.
        Мы долго сидели на башне, любовались небом, в котором начали появляться еще слабенькие звездочки, болтали о всякой ерунде, вздрагивали, когда рядом с нами беззвучно, а то и с тонким свистом (или писком) мелькали и шарахались летучие мыши - единственные, кроме ящериц, обитатели заброшенного монастыря.
        …Впрочем, не такой уж он оказался заброшенный. Вдалеке, где-то у шоссе, возник свет; вскоре послышался шум двигателей. Он не прерывался, только громче становился, а свет фар то исчезал, то вновь вспыхивал в темной ночи.
        Мы затаились - похоже, сюда ехали какие-то машины. И похоже - почему-то стараясь оставаться незамеченными, раз уж они то включали, то выключали свои фары.
        Вскоре приблизились два не очень больших фургончика. Они проехали под нами, через ворота башни, свернули во дворе, двинулись вдоль стены, посверкивая фарами и габаритками, и исчезли. Только еще долго слышался шум их моторов, постепенно затихая.
        Ну вот, что им тут надо, скажите? Ночью, в заброшенных развалинах.
        - Может, они ночевать здесь будут? - предположил я. - Боятся ночевать на шоссе: вдруг их тоже ограбят.
        - Может, - задумчиво сказал Алешка. - А может, совсем наоборот.
        - Это как? - удивился я.
        Но ответа не получил. Алешка, пока свои дикие, но симпатичные выводы до конца не сделает, ни за что не скажет.
        - Пошли домой? - спросил я с надеждой. - Наши родители рыбки заждались.
        - Мне кажется, - сказал Алешка, - нужно немного подождать.
        Он сказал это таким тоном, будто чего-то опасался или в чем-то хотел убедиться.
        И он оказался прав. И в том, и в другом.
        Долго ли, коротко ли, а вдали, там, где скрылись в загадочных глубинах монастыря загадочные машины, снова послышался шум моторов и показался кратковременный блеск фар.
        На этот раз моторы гудели тяжело, надрывно, будто машины были сильно нагружены. Они появились во дворе, проехали воротами и постепенно исчезли в дали, совсем уже по-ночному глухой и темной. Только довольно долго еще в этой темноте помигивали рубиновым светом их задние габаритные огоньки…
        Вот вам и загадка: приехали ночью в развалины, исчезли там и снова уехали. Почему, зачем? Темное дело.
        Мы спустились вниз и торопливо зашагали домой. Было свежо и прохладно. Особенно когда мы шли тропкой через поле. Трава была вся в росе, и мы скоро промокли по колена. Будто шли не тропкой, а по руслу узенького ручья.
        - Никому ничего не рассказываем, - предупредил меня Алешка. - Мы весь вечер рыбу ловили, понял?
        - Понял. А почему мокрые?
        - Крючки зацепились, лазили в пруд отцеплять.
        На все у него ответы есть. Мне бы его сообразительность, я бы вполне мог бы стать кем-нибудь вроде депутата.
        Когда мы подходили к нашей стоянке, она смотрелась очень уютно. На столике коптил керосиновый фонарь, тускло освещая блестящий бок машины и краешек палатки. Слышались разговоры, немного чем-то озабоченные.
        - Да я же хорошо помню, - разобрали мы недовольный голос папы, - что положил его в кармашек палатки. А тут только одна губная помада попадается.
        - Ну и куда он мог деться? - ворчала мама. - Мне он вообще не нужен. Под машиной посмотри.
        - Чего ему там делать? - спросил дядя Федор.
        - О! - увидел нас папа. - Рыбаки с моря вернулись. Как улов? План выполнили?
        - А чего это вы ищете? - ушли мы от прямого ответа.
        - Да фонарик куда-то делся, - сказал папа. - Вы не брали?
        - А зачем? - удивился Алешка. - Мы на хлеб рыбу ловим, а не на свет.
        - Ловцы… - пробормотал папа. - А как улов-то? - В голосе его была насмешка вместе с неуверенностью - а вдруг мы, и правда, чего-нибудь поймали.
        - Да так себе, - небрежно сказал Алешка. И бросил в ведро из-под яблок две рыбины.
        - Ого! - позавидовал папа. - Молодцы! - И наклонился над ведром.
        Лешка тем временем незаметно положил фонарик на стол.
        - Федя, гляди-ка, - сказал папа. - Обставила нас молодежь.
        Дядя Федор тоже глянул в ведро и поморщился с презрением.
        - Да ну! По полкило каждая. А мы с тобой, Саныч, завтра…
        - Не знаю, как завтра, - сказала мама, убирая со стола, - а сегодня спать давно пора. Вы со своим фонариком… Так! Хорошо же вы его ищете! - И передразнила папу: - В палатке, в кармашке! Губная помада! Что-то ты, отец, забывчив становишься.
        Папа оторвался от ведра, подошел к столу и уставился на фонарик. Потом посмотрел на маму, на дядю Федора, перевел испытующий взгляд на нас с Алешкой. Мы сделали совершенно невинные лица.
        Папа покачал головой, подержал фонарик в руке, словно не веря, что он нашелся, и сунул его в карман:
        - Пошли, Федор, спать. Нас тут не понимают.
        Утром, сквозь сон, я услышал, как дядя Федор сказал:
        - Хороша рыбка. К ней пивка бы!
        Потом было долгое молчание и, как я догадывался, переглядывание.
        - Это вобла, - сказал неуверенно папа. - Что же это за пруд такой, в котором караси срываются, а вяленая рыба ловится?
        - Они что-то замышляют, - лучше всех разобралась мама. - Ты приглядывай за ними.
        - Я их в машине запру, - сурово пообещал папа.
        Алешка сквозь сон хихикнул.
        Глава IX
        «А ГДЕ ТУТ ИВАНОВЫ?»
        Двигателя нашего «фордика» фактически уже не было. На брезенте лежали отдельные кучки разных деталей.
        - Дядя Федор, - спросил Алешка, - а вы все запомнили, как раньше было? А то соберете задом наперед…
        - А пущай, - беспечно согласился наш великий механик. - Задом наперед и поедем.
        Он сложил в сумку какие-то оставшиеся железки и пошел на шоссе, ловить попутку. Оказалось, что в нашем двигателе не только что-то испортилось, вкладыши какие-то, но и вообще не было каких-то нужных деталей. И дядя Федор снова поехал на техстанцию.
        - А как же мотор работал? - крикнул Алешка ему вслед.
        - А я знаю? - вопросом же ответил великий автомеханик.
        До десяти часов, до встречи с архитектором, у нас еще оставалось время, и мы решили по-быстрому смотаться в деревню, чтобы узнать у кого-нибудь фамилию доктора. Раз уж папа попросил, значит, это ему нужно.
        Первым в Пеньках мы встретили деда Степу (Васька, с окурком в зубах, сразу же шарахнулась от нас в кусты - умная скотина, памятливая, к тому же и курящая). А дед почему-то очень внимательно (я бы сказал, с какой-то тайной надеждой) нас осмотрел и спросил:
        - Ну как наш прудик? Скупались?
        - Времени не было. Мы рыбу ловили.
        - Рыбу? - захихикал дед. - Ну-ну. Ни хвоста вам, ни чешуи.
        На том мы с ним и расстались.
        Что-то мне этот дед перестал нравиться. Козу на нас натравил, в пруд зачем-то гонит… И мы не стали у него спрашивать фамилию доктора, соврет еще зачем-нибудь. Странные жители в этих Пеньках.
        Спящую с вязаньем бабулю мы тоже тревожить не стали. И тоже по той причине, что спросонья она могла дать нам неверную информацию. А нам были нужны безупречно точные сведения. Раз уж папа попросил. А то действительно запрет еще в машине. На все время ее ремонта, до глубокой, значит, осени.
        План у нас был такой. Подходим к Ирине Петровне и говорим:
        - Здрасьте.
        Она отвечает:
        - Здрасьте.
        - Скажите, пожалуйста, а где Ивановы живут?
        - А у нас в селе Ивановых нет, - отвечает Ирина Петровна.
        - А вы разве не Ивановы? - спрашиваем мы.
        - Нет, - отвечает она. - Вы ошиблись, мы Сидоровы.
        План хороший. Безобидный такой. Не подозрительный.
        - А вдруг у них фамилии с мужем разные? - спросил Алешка. - Так ведь бывает. Муж - Иванов, жена - Сидорова. Скажешь, нет?
        - Так бывает, - согласился я. - В городе. А в деревне все под одной фамилией живут. Иногда даже вся деревня.
        …Ирина Петровна развешивала во дворе стираные белые халаты доктора. Она обернулась на наше громкое «Здрасьте» и ответила:
        - Здрасьте. Чего орете?
        - Скажите, пожалуйста, а где Ивановы живут?
        - А у нас их полно. Вам какие нужны?
        Тут мы немного растерялись. Откуда нам знать, какие нам Ивановы нужны? Да никакие.
        Но план есть план. И я продолжил:
        - А вы разве не Ивановы?
        - Вот еще! - почему-то обиделась Ирина Петровна и скрылась в доме.
        Вот и весь наш план. Но у Алешки тут же созрел другой:
        - Заходим в любой дом, хоть к Ивановым, и спрашиваем: «А где здесь доктор живет? Фамилию мы, правда, забыли». А Ивановы отвечают: «А, вам доктор Петров нужен? Да вон в том синем доме с белыми наличниками».
        Годится, почему бы и нет? И мы уже было направились к соседнему дому, как с дальнего края села примчалась, вздымая пыль, белая иномарка.
        Она остановилась возле докторского дома, и из нее вышел наш старый знакомый - маленький гаишник, похожий на огородное пугало. Только он был сейчас не в милицейской форме, а в цветных штанах, вроде длинных трусов, и в футболке с чьей-то веселой физиономией. А половину его лица скрывали черные очки - как два блюдечка.
        Он закрыл машину, пикнул сигнализацией и, не глядя на нас, прошел в дом доктора.
        Само собой получилось, что мы с Алешкой присели на скамеечку, стоявшую под самым открытым окном. Нас из дома не было видно, а нам все было хорошо слышно.
        - Здорово, лепила! - прозвучал нахальный голос мелкого пугала.
        - Во, - шепнул мне прямо в ухо Алешка, - и фамилию узнали: гражданин Лепило.
        Я потряс головой и приложил палец к губам.
        - Здравия желаю, товарищ капитан, - послышался насмешливый голос доктора. - С чем пожаловали? Как ваш насморк?…
        - Не придуривайся, - оборвал его гаишник. - Держи. Здесь пятьсот баксов. И гони новую дозу.
        - Она еще не готова, - ответил доктор, и мы услышали, как шелестят в его руке пересчитываемые доллары.
        - Гражданин Ложкин, - шутливо, но с заметным раздражением сказал гаишник, - вы срываете нам мероприятие! Нельзя ли работать побыстрее? Мы вам неплохо платим.
        - Гражданин Чашкин, - в тон ему ответил доктор Ложкин. - Этот препарат за два дня не приготовишь. Это вам не яичница.
        - Поторопись, поторопись. Хороший куш нам светит. Хороший груз идет. Разбогатеешь, частную клинику откроешь.
        - Где? - грустно спросил доктор. - В Пеньках? Тут клиентов мало, да и здоровые все.
        Гаишник засмеялся противным голосом:
        - А ты их больными делай. И лечи от сонливости.
        Мы с Алешкой все время переглядывались и пытались понять - о чем же все-таки идет речь? Ответ был совсем рядом, мы это чувствовали, но никак не могли догадаться. Я - во всяком случае. Про Алешку не скажу, он у нас непредсказуемый. Аналитик.
        - Ладно, будь здоров, - сказал гаишник. - Я поехал, сегодня нужно еще два фургона отправить… А кстати, что это за хмырь в монастыре бродит?
        - Ученый. Архитектор. Монастырь восстанавливать будут.
        - Да ты что! - взвизгнул гаишник Чашкин, пугало огородное. - Этого еще не хватало! Нет, это дело не пройдет. Я приму меры.
        …Когда он вышел на крыльцо, мы уже были далеко от докторского дома. И как ни в чем не бывало шагали вдоль деревни.
        - У него что, две фамилии? - вдруг спросил Алешка.
        - У кого? - не понял я.
        - Ну, у доктора.
        - Почему - две?
        - Ну как же: Лепило и Ложкин.
        - Чудак! - засмеялся я. - Лепила - это на воровском языке означает - врач, доктор.
        - Интересно, - протянул Алешка, - милиционер, а на бандитском языке разговаривает. Очень интересно.
        И он глубоко задумался.
        Архитектор Афанасий уже ожидал нас во дворе монастыря, сидя с трубкой на большом камне. Он был в куртке с капюшоном, с небольшой сумкой и коротким ломиком.
        - Здрасьте, - дуэтом сказали мы и чуть было не добавили: «Скажите, пожалуйста, а где Ивановы живут?»
        - Здравствуйте, коллеги, - архитектор прочистил трубку и встал. - Готовы? Не боязно?
        Я ответил: да, Алешка - нет.
        - Ну-с, следуйте за мной. И помните: без моего согласия - ни шагу в сторону, ничего руками не трогать, громко не визжать. Все ясно? Пошли.
        И он повел нас куда-то в глубь двора, где среди камней и развалин густо поднялись деревья и разные сорные травы, вроде лопухов и крапивы.
        - Раньше, - говорил архитектор, - вот там, за оврагом, где протекала небольшая речка, был въезд в подвалы. Туда завозили припасы прямо в телегах, разгружали их, размещали по закромам. Но с годами этот въезд немного обрушился, немного зарос и найти его очень трудно. Но я знаю другой проход, через одно из зданий, где находились кельи монахов.
        Говоря все это, он уверенно шагал меж камней, поглядывая по сторонам и все замечая своим архитекторским взглядом.
        - Да, работы здесь предстоит огромный объем, - время от времени бормотал он себе под нос. - Но она того стоит.
        Мы довольно долго пробирались среди развалин вдоль стены и, наконец, вышли еще к одной башне. Она была круглая, не очень высокая, совсем без верхней части. Но у нее были узкие бойницы, которые грозно смотрели по сторонам, как внимательные, прищуренные глаза воина.
        - А в этой башне, - сообщил Алешка, - у одного бродяги граната грохнула.
        - Да ты что! - удивился и встревожился архитектор.
        А Лешка еще и добавил:
        - Нам дед Степа рассказывал, что здесь во время войны склад боеприпасов был. И кое-что еще осталось.
        - Вот это беда! - расстроился наш архитектор и сдвинул на нос очки. - Придется саперов вызывать.
        Мы прошли еще немного вдоль другой стены, и здесь появились пристроенные к ней какие-то каморки. Вернее, их остатки.
        - Здесь кельи были, - пояснил архитектор. - Вот сюда, к самой крайней.
        Крайняя келья сохранилась лучше всех. Она состояла из общей монастырской стены и двух стенок, потоньше. В одной из них даже было что-то вроде двери - проем такой, сводчатый.
        Он шагнул в этот проем, мы - за ним.
        - Где-то здесь, - архитектор огляделся и указал на груду камней у толстой стены. - Вот за ними должен быть вход. - Он достал из сумки листок бумаги и стал его рассматривать, все время поворачивая. - Ага, здесь.
        Убрал листок и начал ломиком отваливать от стены камни. Мы взялись ему помогать.
        Верхние камни были сухие и теплые, поросшие курчавым мхом. А те, что под ними, становились все более влажными и холодными.
        - Ага! - вдруг обрадованно воскликнул архитектор. - Мы на верном пути. - И он показал нам появившуюся в стене дырку.
        Мы стали еще веселее отбрасывать камни, и вскоре за этой дыркой, уже вполне годной для прохода, показалась деревянная дверь. Она была еще крепкая, но вся изъеденная жучками. А поперек нее были набиты две фигурные железные полосы, похожие на неизвестные ветки неизвестных деревьев. И на них, как диковинные ягоды, торчали квадратные шляпки гвоздей.
        Мы отгребли остальные камни. И посредине двери увидели ржавый, но еще мощный засов.
        Архитектор отжал его ломиком, засов со скрипом отошел в сторону. И тут же дубовая дверь сама по себе чуть повернулась на петлях. Афанасий Ильич налег на нее плечом. Петли взвизгнули - дверь распахнулась. Оттуда дохнуло на нас холодом и сыростью.
        Глава X
        ПОДЗЕМНЫЕ СТРАШИЛКИ
        Афанасий Ильич включил фонарик и шагнул внутрь. Мы - за ним. С интересом и немножечко со страхом. Мало ли что может ожидать нас в древнем подземелье? Например, скелет со ржавыми цепями на костях.
        Сразу за дверью находилось что-то вроде небольшой каменной площадки. А от нее винтом уходили вниз каменные ступени.
        Архитектор достал из кармана свечу, зажег ее и отдал мне.
        - Толку-то от нее, - фыркнул Алешка.
        - Толку от нее очень много, - поучительно сказал Афанасий Ильич. - Если внизу скопился плохой воздух, свеча сразу это покажет. У нее изменится цвет пламени или она вовсе погаснет.
        - И что тогда? - спросил я с невольной тревогой в голосе.
        - Тогда - удирать, - спокойно ответил архитектор и стал спускаться по ступеням. Даже через подошвы кроссовок я чувствовал, какие они холодные.
        Спустившись вниз, мы опять остановились. Здесь было знобко, как в погребе. Даже - как в холодильнике. Впрочем, кто его знает - как там? Не пробовали. Но догадаться можно.
        Архитектор светил в разные стороны фонариком, а я держал свечу над головой.
        И в этом слабом свете мы видели длинный сводчатый коридор, довольно широкий. А в его стенах, по бокам, были какие-то комнатушки, без дверей.
        - Это кладовки, - объяснил архитектор, и его голос гулко прозвучал - будто пробежал по коридору - и отозвался глухим эхом. - В одних картошку хранили, в других - зерно. Овощи, мед.
        И мы двинулись по коридору, спотыкаясь все об те же камни, железяки и всякий мусор.
        Архитектор все время восхищался этим мрачным подземельем, ахал, губами чмокал. Все ему здесь нравилось. А мне здесь ничего не нравилось. Темно, холодно, сыро. Вот бы где заблудиться не хотелось бы. И я с тревогой посматривал на луч фонарика, который становился все тусклее и тусклее.
        А Лешка, похоже, разделял интерес архитектора. Таращил вовсю свои глазища и задавал всякие вопросы.
        - А это что за кольца? - спрашивал он. - К ним узников приковывали, да?
        - Нет, что ты, - с готовностью отвечал архитектор. - Эти кольца, коллега, для освещения.
        - А чего же они сейчас не светятся?
        - А они и раньше не светились, - усмехнулся архитектор. - В них вставляли факелы.
        - Понятно, - деловито соглашался Алешка. - А вот эти дырки в стенах?
        - Ниши? Тоже для света. В них стояли толстые восковые свечи.
        - А вот эти дырки… то есть ниши?
        - Я полагаю, для крепления полок, на которые складывали припасы.
        - А вот это… - И Алешка вдруг замолчал. Нагнулся. Что-то подобрал с пола и сунул в карман. Не гранату ли нашел?
        - Ты о чем? - спросил его архитектор. Ему, видно, очень нравилось отвечать на вопросы такого любознательного мальца.
        - Да ни о чем. Споткнулся просто.
        А вот я действительно ни о чем не спрашивал. Потому что мне хотелось задать один-единственный вопрос: «Когда мы, наконец, отсюда выберемся?»
        Хотя, конечно, интересно было. Так и представлялось, как по всей длине этого сводчатого коридора коптят его потолки дымные факелы, как в нишах твердо стоят ярко-желтые язычки толстых свечей. Как снуют туда-сюда, будто трудолюбивые муравьи, монахи в длиннополых, с капюшонами, рясах. Один несет на спине мешок с мукой, другой катит по полу дубовый бочонок с солеными монастырскими огурчиками. Этот устанавливает на полку колоды с медом, а тот вешает в соседней каморке связки вяленой рыбы… Приятная картина. Но тут звучит над головой тревожный колокол. И все бросают свои мешки и бочки, хватают луки, мечи и сабли и взбегают на стены, отражать натиск врага… Веселая жизнь.
        - Кажется, пришли, - пробормотал архитектор. И луч его фонарика забегал по поперечной стене, преградившей нам путь.
        Он снова достал план подземелья, рассмотрел его и хмыкнул:
        - Кажется, это позднейшее вкрапление. Тут никакой стены не должно быть. А я-то надеялся, что мы к оврагу путь отыщем. Жаль…
        Стена, в самом деле, была не из самых древних камней. А из современных бетонных плит, схваченных современным цементом.
        - Ну вот… - разочаровался и Алешка. - А я думал, мы парочку скелетов найдем. В цепях.
        - Скелеты пониже должны быть, - деловитым тоном сказал архитектор, сдвигая очки на нос. - Во втором подземном ярусе. - Он это так проговорил, будто о дровяном складе сообщил. А у меня мурашки по спине забегали. Только скелетов нам не хватало.
        А архитектор все водил своим носом по плану и что-то ворчал неразборчиво.
        - Ага! - сказал он. - Вот! Здесь был спуск в подземные узилища. - Он топнул ногой в то место, где никакого спуска, кроме битых камней, не было. - Разгребем?
        - Может, в другой раз? - предложил я.
        И Лешка меня неожиданно поддержал:
        - Фонарик кончается.
        Фонарик уже светил сам для себя. Если бы не свеча, которая тоже уже превратилась в огарок, мы бы обратной дороги не нашли. До самой осени.
        …Расставаясь с архитектором, мы договорились, что в следующий раз обязательно разгребем завалы и найдем спуск в подземные узилища.
        - Коллеги! Нас ждут там необычайные находки!
        И он оказался прав. Не совсем, конечно. Потому что нашли мы там вовсе не то, на что надеялись. Но и не намного лучше, чем скелеты в ржавых цепях. Правда, скелеты… Впрочем - обо всем в свое время. И в своем месте…
        А вот когда архитектор скрылся в направлении Пеньков, Алешка достал из кармана и показал мне свою таинственную находку.
        Сначала я фыркнул, а потом призадумался.
        - То-то! - сказал Алешка. Очень как-то весомо и даже встревоженно. И опять убрал в карман этикетку с надписью «SONY». - Папе пока не говори, а то он нас в машине запрет.
        - Не, попутчики, вы помогать-то думаете? - спросил нас дядя Федор. - Или дале не поедем? Здеся будем жить, до зимы?
        - Интересно! - возмутился Алешка. - Вы же сами сказали, что от нас вреда больше, чем пользы!
        - Это я когда сказал? Три дня назад. А сегодня я совсем другое говорю. Имею право на мнение.
        У них, у взрослых, всегда так. Особенно у родителей. Сначала: «Какие вы умненькие и благоразумненькие. Сразу видно - наши дети». А потом: «Просто хулиганье какое-то растет, совершенно неуправляемое. И откуда такие берутся?»
        Дядя Федор налил полведра керосина, бухнул туда какие-то железки и распорядился:
        - Отмыть до блеска! - и положил рядом с ведром поддончик. - Сюда складывайте готовое. Возле ведра не курить!
        - А мы и вдали от ведер не курим, - проворчал Алешка.
        Мы тяжело вздохнули, сели рядом с вонючим ведром и взялись за тряпки. А дядя Федор полез под машину.
        - А родители-то где? - спросил Алешка.
        - Мои? - глухо отозвался дядя Федор. - В Курске. Или еще где.
        - А наши? - хмыкнул Алешка.
        - В магазин пошли, продуктов подкупить. Говорят, вы едите больно много. Не напасешься.
        - Вот врет-то, - шепнул мне Алешка.
        Мы поваландались в ведре, отмыли какую-то кривую скобочку с дырочками и, вытерев руки, развалились на травке.
        Алешка что-то сказал. Я что-то ответил.
        Солнышко грело вовсю. По лицу пробегал легкий пахучий ветерок. Птички щебетали. Глаза закрывались.
        Я что-то сказал. Алешка не ответил…
        - Во дают! - разбудил нас папин голос. - Ночи им мало! - Он стоял над нами, заслоняя солнце, а у ног его стояли набитые провизией сумки. - Где бегали-то?
        - В монастыре, - сказал Алешка. - Там монахи выращивают всякие продукты: варенье, вино, огурцы соленые. И сражаются на стенах.
        - Классная информация, - сказала мама и стала разбирать сумки.
        - Пап, - сказал Алешка, поднимаясь, - я вспомнил, у этого доктора фамилия Лепило… Ой, обознался! Чашкин - его фамилия.
        - Ложкин, - немного уточнил я. - Иван Павлович Ложкин.
        - Поварешкин, - вставил и свое слово из-под машины дядя Федор. - Детали готовы? - И стал, кряхтя, выбираться на волю.
        Он увидел на поддоне чисто вымытую скобочку, но в восторг от нашего усердия почему-то не пришел:
        - Это все? - Повертел скобочку в руках. - Отмыто знатно. Только зачем? - и зашвырнул скобочку в кусты. - Это, попутчики мои, дверная ручка. От старой избы. И как она в ведро попала?
        Ну и механик! Великий, как Кулибин.
        - Значит, Ложкин? - уточнил папа и, достав из кармана свой сотовый, скрылся в машине.
        А Лешка скрылся за машиной, сзади. У нее был открыт багажник, и ему все было прекрасно слышно.
        - Семенов? - спросил папа, набрав номер. - Оболенский беспокоит. Пробей-ка быстренько мне одну личность. Записывай: Ложкин Иван Павлович, врач по профессии. Да. И звякни мне на сотовый. Жду.
        Ждал ответа он в машине. Его сотрудники были очень дисциплинированные и выполняли его просьбы (приказы, точнее) быстро и точно.
        - Обедать! - позвала мама.
        - Идем! - отозвался папа и схватился за пикающий телефон. - Слушаю. Оболенский. - Помолчал и, видимо, повторил полученную информацию: - Так, понял. Подозревается в изготовлении наркотиков… В настоящее время местонахождение неизвестно… Хорошо, спасибо. - И сказал уже совсем другим тоном, Алешке: - А тебе уши заклею, чтобы не подслушивал.
        - А как ты догадался? - спросил Алешка.
        - Ты сопел здорово, - объяснил папа. - Наверное, от любопытства.
        Но я-то сразу сообразил, что он просто разглядел Алешкины любопытные глаза в зеркальце над лобовым стеклом.
        - Вот что, друзья, - сказал папа очень серьезно. - Держитесь от этого Ложкина подальше. Он наркотиками занимался. Но как-то вывернулся, ушел от ответственности. И молоко у него больше не брать! Категорически. И яблоки тоже.
        Дядя Федор уже нетерпеливо сидел за столом. Мама разливала по мискам суп. Из пакетиков, конечно. Мы плюхнулись на свои места, а мама вдруг поморщилась:
        - Фу! Как эта лампа керосином воняет.
        - Это не лампа, - сказал дядя Федор, берясь за ложку. - Это ваши дети.
        Пришлось идти на ручей, отмываться.
        - Ты понял? - спросил меня Алешка, когда мы мыли руки. - Этот Ложкин нам сонные яблоки подсунул. Помнишь, как в «Спящей красавице»?
        - В «Мертвой царевне», - поправил я.
        - А при чем здесь яблоки? - Опять у него дикие выводы.
        - У него там лаборатория, так? Он там изготавливает всякие препараты, так? Испытывает их на жене, на корове, так? И, наверное, прививки деревьям делает. Помнишь, мы яблок наелись и все спать повалились, до самого утра без просыпа?
        Наконец-то что-то прояснилось. Но Алешка ошибся.
        - Молоко! - Меня просто осенило. - Дядя Федор на бессонницу жаловался. А он молока в тот вечер не пил!
        - Теперь, - не смутился мой младший братец, - я все-все про них знаю!
        - Про кого? - Мы уже подходили к столу, и я спросил об этом шепотом.
        - Про бандитов!
        Глава XI
        ПОУЧИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
        Вторая половина дня прошла довольно скучно. Нам пришлось помыть на ручье посуду (и мама потом долго ее обнюхивала - не пахнет ли она керосином), прибраться в палатке и целых полчаса подавать дяде Федору ключи под машину. Мне даже кажется, что под машиной его самое любимое место в жизни.
        Дядя Федор лежал там в комфорте и не столько работал, сколько болтал.
        - Саныч! - говорил он, кряхтя и позвякивая ключами. - А на шоссейке-то - паника! Посты усиленные, проверки. Водилы боятся, что их тоже ограбют. А надысь вижу - идут по трассе два фургончика, а их гаишный «жигуленок» сопровождает. Во как!
        - «ДПС-16»? - спросил Алешка, заглядывая под машину.
        - Чего шишнацать? - переспросил дядя Федор.
        - «Жигуленок»!
        - Откель мне знать? Что я их, считал, что ли? Может, и шишнацать. Обыкновенный, с надписями. За рулем - инспектор.
        - Чашкин? - опять сунулся под машину Алешка.
        - Плошкин! - рассердился дядя Федор. - Он мне документ не предъявлял. Давай лучше ключ на двенадцать. Прямо не малец, а вопросник какой-то. «Что, где, когда?»
        Папа в разговоре участвовал молча. Слушал и поглядывал на Алешку. А потом взял его за плечо и спросил:
        - А при чем здесь Чашкин? Это кто такой?
        - Так просто, - невинно хлопая глазами, ответил Алешка. - Это гаишник. Мы его сперва на дороге, а потом в Пеньках видели. Он к доктору заходил.
        - Зачем? - строго спросил папа.
        - А мы знаем? - Алешкины глаза стали круглыми. - Какие-то деньги ему приносил. Какое-то лекарство просил. У него хронический насморк.
        - Откуда такие подробности? - спросил папа. - Подслушивали? Под окошком сидели?
        Интересно, а у папочки откуда такие подробности?
        - Значит, Чашкин, говоришь? - спросил он Алешку. - Не перепутал? - И взялся за телефон, своему Семенову звонить. Несмотря на отпуск.
        О чем он его спрашивал, мы не услышали: папа предусмотрительно отошел от машины и разговаривал на открытом месте. Скрытно не подслушаешь.
        Тут из-под машины вылез наш главный механик, вытер руки, поскреб затылок и торжественно объявил:
        - Все, попутчики, ремонт закончен. В срок и качественно. Ща испытания проведем.
        Он сел за руль и запустил двигатель. Машина заработала хорошо - ровно и устойчиво. Дядя Федор прогрел мотор и, высунувшись в окошко, заорал:
        - От винта! Даю первую скорость. Вперед!
        Но машина почему-то пронеслась задним ходом и едва не врезалась в дерево. Потом медленно поехала вперед и остановилась. Дядя Федор вышел и смущенно сказал, скребя затылок:
        - Однако, малость перепутал.
        Алешкины опасения оправдались: дядя Федор что-то неправильно собрал. Задом наперед. И теперь наш «фордик» имел четыре скорости назад, а вперед только одну - бывшую заднюю, неторопливую.
        - Вообще-то, - все еще смущенно предложил дядя Федор, - можно и так ехать. Не спеша. Зато задним ходом можно быстро… Если нужно.
        - Я задом наперед не поеду, - поспешила мама. - Очень надо!
        - Я - тоже, - сказал папа.
        - А нам все равно, - сказал Алешка. - И чего теперь делать?
        - Делов-то, - снова расхрабрился дядя Федор. - Разобрать да собрать. Саныч, поможешь?
        Папа кивнул, а мы кивать не стали. Еще неизвестно, от кого вреда больше. И пользы меньше.
        Лешка толкнул меня локтем в бок и шепнул:
        - Вот здорово! А я уж испугался, что мы отсюда уедем и не успеем ничего расследовать.
        А я-то как раз на это и надеялся…
        После ужина быстро наступила ночь. Наползли на все небо тучи, скрыли звезды; вдали засверкали молнии и негромко иногда рокотал гром.
        Все затихло. Даже кузнечики смолкли. Только на шоссе шумели машины.
        Мы сидели возле палатки, вокруг небольшого костерчика и болтали обо всем подряд. А потом Алешка стал рассказывать о монастыре, о жизни монахов и их полезной для государства деятельности. В общем, пересказал все, что услышал от архитектора. Правда, про наш «экскурс» в подземелье не проболтался.
        Рассказывал он интересно, мама даже заслушалась, а дядя Федор все время поддакивал: «Ишь ты! Во как! Да ну!» Зато папа все выше задирал нос от гордости. Он, наивный, полагал, что это от него Алешка получил такие интересные сведения. Хотя всю папину «лекцию» мы нахально пропустили мимо ушей. Ну не получилось у него. Бывает. Зато, когда он рассказывает какие-нибудь случаи из своей милицейской работы, - заслушаешься. Правда, рассказывает он всегда что-нибудь веселое. Хотя мы прекрасно знаем, что в его работе веселого очень мало. Почти нет.
        Ну и конечно, когда папа похвалил Алешку: «Молодец, как хорошо запомнил то, что я вам рассказывал», Алешка не стал его огорчать, а попросил рассказать что-нибудь интересное из «криминальной области».
        И папа рассказал про одного квартирного жулика. Этот жулик был очень опытный и осторожный. Он никогда не забирался в чужую квартиру просто так, а всегда заранее все разведывал про ее жильцов, чтобы уж наверняка попасть туда, где можно хорошо поживиться. И вот один раз он ошибся. Не в ту квартиру попал. Думал - уж тут-то я и денежек схаваю, и всякие золотые ценности, и дорогую аппаратуру. А когда вскрыл замок, то был сильно разочарован. Квартира оказалась очень бедной. В ней была старая мебель, никаких хрусталей, а только битая посуда. Даже часы на стене были такие старые, что еле тикали. Даже в холодильнике, куда он заглянул, ничего не было - только две пачки просроченных пельменей.
        С горя забрал он эти пельмени - не уходить же с пустыми руками, примета плохая - и поехал домой. А утром вспомнил, что с расстройства ничего не купил себе на завтрак. Взял и открыл одну пачку. Но никаких пельменей там не было…
        Там были… двадцать пять тысяч долларов. Жулик настолько обалдел, что тут же открыл вторую пачку. Ну и в ней оказалось столько же баксов. И ни одной штучки пельменей…
        - А дальше? - спросил Алешка.
        - А дальше он побежал от радости в ресторан и так повеселился, что проснулся утром в милиции. Тут его удача и кончилась.
        - Поучительная история, - сказала мама. - Я тоже один раз залезла в старый чемодан на антресолях, зонтик искала. А там!… Знаете, чего нашла?
        - Чего? - Алешка в ожидании так вытаращил глаза, что даже в темноте они заблестели.
        - Твой дневник с двойками. Который ты туда спрятал.
        Алешка хихикнул, а папа серьезно сказал:
        - Вообще-то я считаю: гораздо лучше, когда мои дети дневники прячут, а не деньги.
        Тут над самой головой изо всех сил трахнул гром, и мы не смогли оценить папину мысль по достоинству. Похвалил он нас или на что-то намекнул?
        Мы быстренько собрали вещи, покидали их в палатку, загасили костер. И разбежались по своим спальным местам.
        Гром больше не гремел, тишина настала, только дождик зашуршал. А в машине запиликал папин телефон. И хотя он (папа) говорил очень тихо, мы с Алешкой поняли, что это звонит неугомонный Семенов и передает сведения о капитане ГАИ Чашкине.
        И по папиным ответам мы однозначно поняли, что никакого маленького капитана Чашкина в местной ГАИ нет и никогда не было…
        Глава XII
        НАХОДКА В МОНАСТЫРЕ
        Утром мы незаметно забросили в кусты самую большую монтировку и самый большой молоток, стянув их из багажника.
        Тихо-мирно забрали удочки и пошли на пруд:
        - После ночного дождя очень хороший клев.
        Папа посмотрел нам вслед и сказал:
        - Постарайтесь севрюжки наловить. Желательно горячего копчения.
        - А я бы ветчинке обрадовалась, - добавила мама.
        - Тогда уж и по паре пивка, - попросил дядя Федор.
        Будто мы не на пруд, а в гастроном пошли. Шутники!
        Мы разыскали в кустах свои инструменты, воткнули, как обычно, удочки на берегу и дунули в монастырь. Алешке не терпелось раньше архитектора найти проход в нижний ярус подвалов и раскрыть какую-нибудь тайну.
        После ночного дождя вся природа кругом еще больше ожила и посвежела. Даже развалины выглядели такими чистенькими, что так и хотелось заняться их реставрацией.
        В ворота башни мы уже вошли как в родной дом. Быстренько отыскали откопанную дверь и остановились перед ней. Было, конечно, страшновато. Вчера мы спускались в подземелье со взрослым и знающим человеком, а сегодня одни. И никто, кстати, не знает, куда мы пошли. И где нас искать, если мы вдруг исчезнем.
        У Алешки, правда, подобных сомнений не было. Он деловито проверил фонарик, показал мне фляжку с водой и плитку шоколада и объяснил:
        - Чтобы не умереть от голода и жажды, когда заблудимся.
        Еще чего! Заблудимся! Тут я категорически против. Если такое случится - попадет в основном мне. Как старшему. А Лешке только сочувствие достанется, без всякой меры.
        - Я еще и компас взял, - похвалился Алешка.
        Я чуть не расхохотался. Компас нам, конечно, в подвале больше всего нужен. Чтобы, умирая от голода и жажды, знать при этом, где север, а где юг.
        Забегая вперед, скажу, что этот компас нам все-таки сослужил свою службу. Правда, не совсем такую, на которую он рассчитан.
        - Вперед! - сказал решительно Алешка и включил фонарик.
        Точнее, не вперед, а вниз.
        …Знакомый участок подвала мы прошли быстро и без приключений. Только время от времени вздрагивали, когда с шумом, вызывая вдали неясное эхо, осыпется какой-нибудь камень или метнется по стене моя и Алешкина неузнаваемая, диковатая, зловещая тень.
        Вот и груда камней. Молоток мы, пожалуй, зря взяли - камни разбивать нам не придется, они мелкие, рассыпчатые. Впрочем, вполне возможно, что молоток нам пригодится для других целей.
        - Мало ли какие подземные чудища на нас нападут, - шепнул мне Алешка. - Или лешаки с ведьмаками.
        Да, молоток против неизвестных подземных чудищ - очень грозное оружие.
        Алешка вручил мне монтировку, а сам с молотком стал на страже и светил фонариком. Камни разгребались легко. Было похоже, что их совсем недавно здесь навалили. Они не слежались в плотные кучи и легко отлетали в стороны, будто им самим надоело валяться без дела.
        Довольно скоро монтировка глухо стукнулась обо что-то, похожее на дерево.
        - Может, еще и клад разроем, - помечтал Алешка. - Наверное, это сундук с древними сокровищами. Монахи запрятали. Копай скорей.
        Ага, копай… Очень ему сокровищ захотелось. А вдруг это ящик с гранатами! Будут нам тогда сокровища, мало не покажется.
        Я отложил монтировку и стал осторожно разгребать камни руками. И вскоре, к Алешкиному восторгу, обнажился какой-то деревянный щит, вроде крышки ящика. Я снова взял монтировку и поддел ею край щита, приподнял. Алешка мне помог, и мы эту крышку откинули в сторону.
        Никакого ящика там не было. Ни с сокровищами, ни с гранатами. А была черная дыра, из которой дохнуло на нас холодом и какой-то болотной гнилью.
        Алешка посветил в дыру - круто вниз уходили каменные ступени.
        - Открытие сделали! - восторженно выдохнул мне в ухо Алешка. - Там небось скелетов!…
        «Тебе это надо?» - подумал я. И малодушно стал искать в голове серьезную причину, чтобы не спускаться по этим грязным ступеням в эту черную дыру. И еще я подумал, что эту дыру кто-то нашел раньше нас, не так давно. И зачем-то снова закрыл щитом и замаскировал камнями.
        Но Алешку никакая опасность не остановит. Он вооружил меня молотком и сказал:
        - Если кто-нибудь нападет, я буду светить, а ты их по башке!
        После такого решительного приказа оставалось только, тяжело вздохнув, ступить на скользкие ступени. По которым, возможно, сотни лет не шагала человеческая нога.
        В общем, я готов был ко всяким ужасам, от скелетов до «подземных чудищ». А больше всего я был готов при малейшей опасности схватить Алешку за шиворот и вытащить его из этого мрачного подвала на прекрасный, теплый и мирный, белый свет.
        Да разве его оттащишь от опасностей?
        А они уже начались с первых шагов по ступеням. Они оказались покрытыми какой-то липкой и скользкой слизью, и спускаться по ним было очень трудно. Того и гляди - скатишься вниз на заднем месте.
        Мы осторожно спустились до самого низа и остановились на последней ступеньке. Луч фонарика скользил по черной поверхности пола. Но это был не пол. Это была какая-то грязь, пахнущая тиной. Ил какой-то. И я вспомнил, как архитектор говорил, что в подвалы был когда-то въезд со стороны оврага. Теперь этот овраг зарос и заболотился. И, наверное, сюда просочилась и скопилась здесь болотная жижа.
        Алешка подобрал камешек и бросил его в ил. Он булькнул и утонул, пустив короткие, быстро загасшие круги.
        - Пошли дальше? - спросил Алешка.
        - По этой грязи? - спросил я.
        - По доскам. Не видишь, что ли?
        И правда - я сразу и не разглядел - от лестницы к противоположной стене были проложены толстые доски. Это здорово, конечно. Но кто их проложил?
        Мы пошли по ним. Под досками хлюпало и пузырилось, и болотная вонь становилась еще сильнее. Я уже в который раз пожалел, что мы сюда забрались.
        Доски кончились у другой лестницы. Такой же каменной и скользкой. Алешка посветил вверх, и мы увидели там еще одну дверь. Тоже в глубоком проеме, тоже дубовую и с мощным ржавым засовом.
        - Дим! - шепнул Алешка, когда мы поднялись по ступеням и остановились у двери. - Странно. Мы шли по доскам все время на юг, я по компасу смотрел, а пришли на север. Почему так получилось?
        Я оглянулся во тьму. Хотя прекрасно знал, что мы шли все время в одном направлении, никуда не сворачивая. Что за шуточки?
        Я взял у Алешки фонарик и компас, вернулся к исходной точке. А потом пошел назад, не сводя глаз со стрелки компаса. И она стала поворачиваться. И ее северный конец уперся в дверь.
        И тут меня осенило. Вспомнил уроки географии и физики. И сказал Алешке:
        - Все ясно. За этой дверью что-то большое и железное. Оно и притягивает стрелку. Понял?
        - Конечно. Там склад оружия военных лет. Может, даже настоящие танки стоят. И мы с тобой с одного танка себе пулеметик снимем. Пригодится. Открывай дверь.
        Ну что с ним поделаешь? Теперь ему уже сокровища и скелеты не нужны. Ему пулеметик с танка захотелось.
        Я подцепил монтировкой ушко засова и выдвинул его из скобок. Он коротко взвизгнул, но дверь не открылась. Я толкнул ее посильнее - никак. Пригляделся, осветив фонариком. Дверь была забита. Но гвозди были совсем не такие старинные, кованые, какие показывал нам архитектор. Они были совсем новые и блестели своими шляпками в луче фонарика.
        Ну не останавливаться же на полпути из-за такой ерунды!
        И я принялся выковыривать гвозди монтировкой. И справился с этой задачей! И приоткрыл дверь. И увидел в щелочку свет. Не яркий, но достаточный, чтобы разглядеть в широком помещении большое и железное. То самое, что упорно притягивало к себе магнитную стрелку Алешкиного компаса.
        Это была фура! Та самая, которую проверяли на шоссе гаишники во главе с маленьким Пугалом…
        Мы протиснулись в дверную щель и огляделись. Здесь тоже было что-то, похожее на подвал, но он был широкий, сухой и с трещинами наверху. В трещинах гнездились березки, и оттуда просачивался в подвал веселый вольный свет.
        Фура стояла, как большое животное в своей большой норе. Задние дверцы ее были распахнуты. И в кузове было пусто. Не было там уже никаких коробок с этикетками «SONY» на боку.
        Мы обошли фуру и пошли вдоль каменных стен. Впереди становилось все светлее. И, наконец, показался выход на поверхность. Он был весь скрыт деревьями и кустами. И находился на самом краю заболоченного оврага, в сторону от которого отходила чуть заметная колея.
        - Мы с тобой раскрыли тайное убежище бандитов! - гордо сказал Алешка.
        - И поэтому, - сказал я, - нужно поскорее отсюда сматываться. Годится?
        - Годится, - согласился Алешка. И спокойно добавил: - Только поздно уже. Скелеты идут.
        И я это тоже понял: совсем рядом послышался шум машины…
        Глава XIII
        БАНДИТСКИЕ ШТУЧКИ
        Мы рванули в глубь подвала, протиснулись в дверь и затаились.
        Машина остановилась у въезда в подвал. Хлопнули дверцы, послышались еще неразборчивые голоса. И шаги. Которые все приближались.
        Мы приникли к щелочке и увидели, как к фуре подошли двое. Совсем не скелеты. Один - маленький, второй - наоборот, длинный и сутулый. Маленький был в своих цветных трусах, а длинный - в милицейской форме. Старые знакомые.
        Гаишник похлопал фуру по боку и сказал:
        - Ее надо срочно отсюда убрать. Место освободить. На подходе новый товар. Очень хороший. Распорядись, чтобы Таксист ее отогнал.
        - Куда, шеф?
        - Ну в овраг, что ли? Не мне же об этом думать.
        - Сделаем.
        - И еще. Самое главное. Нужно этих архитекторов отсюда пугануть как следует. Они нам все испортят. Мы такое место нашли, а они ведь здесь все облазают, всюду свои ученые носы сунут.
        - Ладно, шеф. Я их встречу и припугну.
        - Ну ты дурак, Длинный! Ты их припугнешь, а они на нас ментов погонят. Соображать надо!
        - Я соображаю, - прогудел Длинный.
        - Что-то незаметно, - усмехнулся Пугало-Чашкин.
        - А чего сделать-то? - Этот Длинный, видно, туповат был.
        - Бомжа помнишь? Которого мы отсюда наладили.
        - Ну…
        - Повтори. Только покруче. И деду напомни - пусть побольше об этом складе болтает. Мол, валяются тут и снаряды, и бомбы - под ногами прямо катаются. Понял?
        - Вроде…
        - А потом рванешь.
        - Так… это, шеф. Археологи эти, они саперов вызовут.
        - Дурачина ты. Пока саперы соберутся, мы товар возьмем, баксы получим и разбежимся. Как зайцы в чистом поле.
        - А Доктор?
        Чашкин противно засмеялся:
        - А мы ему его же препарат вколем - и он все забудет. Даже как его корову зовут. Понял?
        - Вроде…
        Чашкин забрался в кабину фуры, что-то там поделал и сказал в окошко Длинному:
        - Сходи-ка, дверь проверь. Тут пацаны какие-то шастают.
        Мы едва успели плотно прикрыть дверь и задвинуть засов. Он опять завизжал. А мы - похолодели. Но услышали испуганный голос остановившегося Длинного:
        - Шеф! Тут крысы, видать. Пищат!
        Что ему ответил шеф, мы не разобрали - мы таких слов не знаем. И рядом с керосином не курим.
        Мы только услышали шаги Длинного и его слабый толчок в дверь:
        - Порядок, шеф! Запёрто!
        И вскоре все стихло.
        Я уже начал было спускаться по ступеням, как вдруг Алешка сказал странным голосом:
        - Дим, посвети сюда! - Не иначе все-таки какой-нибудь клад почуял.
        Лучик фонаря обежал темноту и уперся в стену, недалеко от двери.
        - Свети, свети, - запыхтел Алешка, и мне показалось, что он выковыривает из стены камень. - Иди сюда!
        Я поднялся к нему и увидел в стене дырку. Алешка вытащил еще один камень, смело запустил руку в отверстие…
        - Вот! - сказал он. - Я так и знал. Недаром Чашкин за эту дверь трясется.
        - А что там? - спросил я.
        - Сумка с баксами, - спокойно ответил Алешка. - Тыща штук, не меньше. Ясно, здесь Чашкин свою добычу прячет.
        И он снова вложил камни в стену.
        А я все еще стоял, разинув рот.
        - Как же ты догадался? - наконец спросил я.
        - Очень просто.
        Все у него просто!
        - Тут на полу бумажка валялась, я ее подобрал: сто долларов! Наверное, в темноте из сумки выпала.
        - Покажи, - я все еще не мог поверить в случившееся.
        - А я ее обратно в сумку сунул.
        Честный какой!
        - Ты пока никому не говори об этом, - посоветовал Алешка. - Они нам пригодятся.
        Еще бы! Тыща штук баксов!
        Но честный Алешка имел в виду совсем другое…
        Мы быстренько выбрались тем же путем, закрыли крышку люка и забросали ее камнями.
        А потом, поднявшись наверх, решили все-таки сходить к оврагу.
        И как же хорошо было наверху! И небо сияло, и ласточки прочеркивали его своим стремительным полетом, и березки на древних стенах, как флаги, трепетали своей свежей листвой. И ящерицы грелись на камнях.
        Ну их, эти подземелья! С сокровищами, скелетами и танками.
        Не дойдя немного до воротной башни, мы отыскали чуть приметный след автомобильных колес и пошли по нему. Он вел нас сначала по двору монастыря, а потом свернул в пролом в стене и стал спускаться среди леса к оврагу. Опять свернул в еще большую гущу деревьев и, петляя между ними, вывел нас к совсем незаметному въезду в подвал.
        Мы заглянули туда, встретились глазами с тоскливыми фарами грузовика и пошли домой.
        Вот теперь действительно все ясно.
        По дороге мы разломили шоколадку и запили ее водой из фляжки. Вот и хорошо - не пришлось умирать от голода и жажды в вонючем подземном болоте.
        Мы, из-за пережитых приключений, чуть не забыли про свои удочки. А возле них топтался дед Степа. И в бороде его пряталась усмешка.
        - Это тайный агент Чашкина, - напомнил мне Алешка. - Ты с ним поосторожнее. Не откровенничай.
        Я незаметно положил в траву монтировку и молоток и поздоровался с дедом. Алешка тоже что-то буркнул.
        - Иде рыбка-то? - хихикнул ехидный дед. - Иль не ловится?
        - Почему не ловится? - удивился я. - Мы вчера целое ведро натаскали.
        - Вот такие вот караси! - Алешка пошире развел руки. - Монастырские!
        Дед недоверчиво вытаращил глаза:
        - Не врете?
        - Мы никогда не врем и не курим! - сказал я.
        - Особенно, - добавил Лешка, - возле бочки с бензином.
        - Это почему? - совсем запутался дед.
        - Дядя Федор не велит.
        - Большой начальник?
        - Не знаем, - сказал Алешка. - Мы его ни разу не видели.
        - Тьфу! - плюнул дед себе на бороду. - Совсем старика запутали! Дали б мне лучше удочку, тоже охота карася поймать.
        - Нельзя, - отказал я. - Папина очередь пришла. У него карась на два кэгэ сорвался.
        - А на что ловил-то? - полюбопытствовал дед.
        - На гайку, - сказал Алешка. - Ему дядя Федор дал.
        - Очень уловистая, - добавил я.
        Дед ошалело смотрел то на меня, то на Алешку.
        Мы смотали удочки и направились к себе. Дед помолчал, потом спросил нам вслед:
        - А вы где были-то?
        - В монастыре, - сказал я. - Боеприпасы искали. Вы ж говорили нам, что их там целый склад остался.
        - Да сбрехал я, - признался дед. - Один человек попросил - я и сбрехал, чтобы туда бомжи не лазили.
        - Какой человек? Большой начальник?
        - Дядя Федор… Тьфу! Милиционер один. А никакого там боеприпаса и нет.
        - А вот и есть! - сказал я. - Мы там гранату нашли.
        - Где? Покажь! - загорелся любопытством дед.
        - Уже нету, - сказал я. - Она взорвалась.
        - Ага, - небрежно добавил Алешка. - Мы ее только в руки взяли - она и рванула.
        И мы безжалостно повернулись и пошли.
        А дед как-то жалобно и растерянно пробормотал нам вслед:
        - Вы б в пруду всеж-ки скупались бы.
        Дался ему этот пруд!
        В нашем стойбище было все спокойно. Мама лежала с книгой возле палатки. Папа с дядей Федором, большим начальником, - под машиной. С одного края машины торчали их ноги, с другого - головы.
        Мама нашего прихода не заметила - она крепко спала. Мы по-тихому вернули на место инструменты и фонарик. А потом заглянули под машину - что они там делают? А они ничего не делали. Они тоже спали.
        Сонного молока, что ли, опять напились?
        Ну, мы не стали их будить, посчитали свои наличные деньги и сбегали на шоссе. Там, мы уже знали, под указателем «Рыбхоз» одна бабуля постоянно торговала живой рыбой.
        Правда, на этот раз рыба у нее была не живая, а мороженая. Но мы все равно купили какую-то здоровенную на все наши деньги. А вернувшись, засунули ее в ведро с водой. Она была такая длинная, что ее пришлось свернуть в кольцо.
        Мы поставили ведро на самое видное место и забрались в палатку. Здесь было душновато, тепло и уютно. И тишина кругом стояла летняя. Только муха где-то жужжала. Да время от времени шуршали страницы маминой книги. Но это не она их листала, а легкий летний ветерок.
        А мы, уткнувшись головами, обсудили наши дела. И высказали друг другу свои предположения по этому загадочному делу.
        Картина нарисовалась такая. Преступная группа во главе с маленьким Пугалом присмотрела монастырь для своих темных дел. А чтобы никто им не мешал, они пустили слух через деда Степу о том, что в монастыре остались всякие взрывчатые вещества со времен войны.
        Потом они достали милицейскую форму, нарисовали на своем «жигуленке» гаишные знаки и стали останавливать на дороге большегрузные машины с дорогими товарами.
        Придравшись к какой-нибудь ерунде в документах водителей, они отгоняли фуру в сторонку и… Вот тут полной ясности пока не было. Понятно одно - они каким-то образом вводили им сонный препарат, изготовленный Доктором. Водители засыпали, а проснувшись, ничего не помнили. Фуру с товаром тем временем бандиты перегоняли в подвал монастыря - этот шум ночью и свет мы и увидели в первую же свою ночевку.
        Потом товар перегружали в другие машины и увозили на продажу. А чтобы не вызвать подозрения, эти машины сопровождал маленький Чашкин на будто бы гаишном «жигуленке».
        Вот и вся их преступная механика. Простая, но хитрая.
        А сейчас они получили сведения, что скоро на шоссе появится еще одна фура с дорогими вещами. И бандиты готовятся и ее похитить.
        - Вот фиг им! - сказал Алешка.
        И я знал - так и будет.
        Едва мы закончили свое совещание, как зашелестели, уже по-настоящему, страницы маминой книги. И зазвенели гаечные ключи под машиной.
        - Что-то ребят долго нет, - сказала мама.
        - Клев, наверное, хороший, - ответил папа. - Увлеклись.
        - Какой клев? - удивился дядя Федор. И по его кряхтенью мы догадались, что он выползает из-под машины. - Какой клев? Вон удочки-то, стоят себе!
        Тут мы услышали, как папа подошел к ведру и присвистнул. В ту же секунду Алешка поехал на спине из палатки. А я - следом. Это папа вытащил нас за ноги.
        И поставил перед нами ведро с рыбиной. Дядя Федор тоже на нее уставился. А мама сразу же нацепила фартук и достала рыбочистку.
        - Где? - коротко спросил нас папа.
        - В пруду, - коротко ответили мы.
        - На что?
        - На гайку… - по инерции брякнул Алешка. - Тьфу… На шайбу… Ой, опять напутал… На лягушку.
        Папа подцепил рыбу за жабры и поднял над ведром. Присмотрелся. Задумался.
        - Ничего не понимаю, - признался он. - Это же треска!
        - Треска, - согласились мы, хотя только что об этом узнали.
        - Треска - морская рыба, - уверенно сказал папа. - Она в пресных водоемах, тем более - в прудах, не водится.
        Мы растерялись, но никто этого не заметил.
        - Значит, водится, - спокойно сказал Алешка. - Сам видишь!
        А мама нас поддержала и упрекнула папу:
        - Если ты не можешь поймать такую рыбу, это не значит, что ее не бывает.
        - Не бывает! - разгорячился папа. - Треска бывает только в море.
        - Ну и что? - сказал Алешка. - Нам архитектор говорил, что на смоленской земле сколько-то миллионов лет назад было море.
        - Точно! - подтвердил дядя Федор. - Я тоже где-то слыхал. В Курске, кажется.
        - Может, эта треска и сохранилась, - рассудительно предположил Алешка. - До наших дней.
        Папа секунду соображал. Потом схватил удочку и спросил:
        - Лягушка есть?
        - У нас всего одна была, - «признался» я.
        - Федор, лови лягушку. - И папа помчался на пруд.
        Дядя Федор схватил другую удочку и бросился его обгонять.
        Их долго не было. А когда они вернулись, даже без лягушки, на столе лежала жареная пресноводная треска, прекрасно сохранившаяся до наших дней за сколько-то сотен миллионов лет…
        Глава XIV
        ХЛЯСТИК В ЛЕСУ
        Когда после завтрака мама улеглась с книгой, а папа с дядей Федором забрались под машину, мы сказали, что пойдем в поход, на разведку - может, обнаружим что-нибудь еще примечательное в этих местах. На самом деле мы хотели обойти монастырь со стороны леса, чтобы получше изучить обстановку, в которой нам предстояло действовать.
        - Сходили бы лучше на рыбалку, - посоветовал папа.
        - А еще лучше - за молоком, - помечтала мама. - И за свежими деревенскими огурчиками.
        Чем это лучше, мы не поняли, но ретиво пообещали, что обязательно сходим. Как только, так сразу.
        Мы собрали в сумку походные припасы и пошли в сторону монастыря.
        - Дим, - озабоченно сказал Алешка. - Дядя Федор сегодня машину соберет.
        - Ну и что? Это здорово.
        - Чем здорово-то? Значит, завтра дальше поедем.
        - Давно пора. Мы так до этого озера и до зимы не доберемся.
        - А бандиты? Кто их разоблачит? Пусть себе и дальше на дороге разбойничают, да?
        - Ну и что ты предлагаешь?
        - Надо задержаться здесь еще на два денька.
        - А как?
        Алешка не ответил. И я понял, что он уже все придумал. Только не хочет раньше времени об этом рассказывать. Чтобы я случайно не проговорился. Или его не отговорил.
        - И вообще я в этом монастыре хочу раскопки провести. Вдруг тоже какую-нибудь историческую древность найду.
        Да, с этими планами, подумал я, мы точно до зимы здесь просидим. Пока Алешка весь монастырь не перекопает.
        Тем временем мы подошли к монастырю. Молчаливому и загадочному. Но уже не такому враждебному и зловещему, каким он выглядел вначале. Мне даже показалось, что мы с ним как-то сдружились. Наверное, потому, что у нас с ним теперь была общая тайна.
        Миновав воротную башню, мы пошли вдоль «лесной» стены. Она сохранилась лучше других. Даже бойницы для стрелков остались целыми - узкими, настороженными. Задрав головы и спотыкаясь на камнях и корнях деревьев, мы медленно шли вдоль стены, которая даже сейчас казалась готовой к отражению неприятеля.
        Прошли мимо въезда в подвал, совершенно незаметного между деревьями. Только кое-где примятая трава и сломленный кустик да отпечаток колеса на влажной земле могли подсказать, что здесь проезжала машина.
        Овраг нам не понравился, весь заболоченный, покрытый по дну какой-то вязкой зеленью и заросший по склонам мелким, будто нездоровым кустарником; листья у него были съежившиеся и ржавые.
        Ничего нового мы тут не разглядели и по толстому стволу упавшего дерева перебрались через овраг в лес.
        А вот здесь было здорово. Стояли золотистые сосны, было сухо и жарко, пахло разогретой солнцем смолой и хвоей.
        Алешка вдруг нашел прекрасный гриб с красной шляпкой, рядом - еще два, и пошла лесная охота. Мне пришлось снять куртку, и мы в нее, как в мешок, набрали грибов. И совершенно забыли, зачем сюда забрались.
        Но что-то вдруг нам напомнило, что даже в самом прекрасном мире остается место для опасностей и тревог. Это что-то был легкий запах дымка. От лесного костра.
        Мы спрятали куртку с грибами под деревом и, крадучись, пошли в глубину леса. Сами не зная - зачем нам это надо.
        Вскоре показался чуть заметный среди ветвей прозрачный голубоватый дымок. Мы пошли еще осторожнее, перебегая от дерева к дереву, прячась за кустиками.
        За густым орешником открылась светлая полянка, заросшая густой невысокой травкой. Посреди полянки стоял шалашик, сложенный из еловых веток, возле него горел костер, над огнем висел закопченный котелок.
        У костра сидел человек, очень похожий на одичавшего Айртона из «Таинственного острова». У него была борода до пояса и волосы до плеч, схваченные по лбу зеленой ленточкой. Он помешивал в котелке варево ложкой, привязанной к палочке, и что-то хрипло, вполголоса напевал.
        - На Робинзона похож, - шепнул мне Алешка в ухо. - Иностранец, наверное.
        - Откуда ты взял? - тоже шепотом удивился я такому неожиданному выводу.
        - По-английски поет. Ни одного слова не разберешь.
        Мы разговаривали очень тихо, почти беззвучно - как шелест листьев в лунную ночь. Но дикий иностранец все равно нас услышал. И, не оборачиваясь, сказал совершенно по-русски:
        - Чего прячетесь? Выходи к огню гостевать.
        Делать нечего - мы выбрались из кустов и подошли к костру.
        - Кушать будете? - Незнакомец снял с огня котелок.
        - Спасибо, мы сыты, - вежливо отказался Алешка, но на всякий случай уточнил: - А что у вас на обед?
        - Греческая каша, - похвалился Робинзон, - с мясом. Наваристая.
        - Обидно, - с сожалением вздохнул Алешка. - Греческую кашу мы уже три дня едим.
        А я подумал - нет уж, кто его знает, какое там у него мясо? Может, он летучих мышей сварил?
        - Ну, коли так, чай пейте. - И он показал на другой котелок - маленький, который стоял у огня и вовсю парил заваркой. - Только кружка у меня одна. Вы из нее пейте, а я буду из котелка хлебать.
        Мы достали из сумки бутерброды и предложили незнакомцу. Он с удовольствием согласился.
        - А как вас зовут? - спросил Алешка, взявшись за кружку.
        - Хлястик, - ответил незнакомец.
        Алешка чуть не поперхнулся чаем.
        - Это фамилия такая? - вежливо уточнил он.
        - Не, зовут так. - И пояснил: - Наверное, потому, что от моей прежней жизни один хлястик остался. - И, видя недоумение в наших глазах, продолжил: - У меня раньше все было, и дом, и жена, и имущество всякое. А теперь - вот оно, все мое достояние. - Хлястик повел рукой, показывая на костер и шалашик. А может, и на весь лес. - Да и не так уж мало, - он вздохнул. - Хорошему человеку не много нужно.
        И он, не торопясь, прихлебывая чай, рассказал нам свою грустную историю.
        - …Жена у меня хорошая была. И к одному богатому жулику ушла. Потом они меня из дома выжили. Ну и ладно, я не испугался. И поначалу хорошо устроился. В монастыре. В круглой башне, на самом третьем этаже. Там славно. Окошки узкие, не холодно. Печку себе сложил, мебель построил. Так и перезимовал…
        - Так это вы, - вдруг вспомнил я, - раскапываете здесь старые боеприпасы и на рынок их носите?
        - Брехня! - рассердился Хлястик. И так взмахнул рукой, что чуть не расплескал чай из котелка. - Это меня тот богатый жулик достал. Он надумал в монастыре свой какой-то склад устроить. Помещение-то дармовое, платить не надо. Ну, чтоб пацанов отвадить, стали навирать: мол, тут склад в войну был, опасно и все такое. А я куда пойду? Заупрямился: что ж вы меня отовсюду гоните? Вот они тогда про меня слух пустили, тут есть один вредный дед, трепливый такой. А потом гранату в башне рванули и участкового на меня наслали.
        Хлястик допил чай, закурил.
        - Но я опять не испугался. В лесу устроился. Из лесу уж не выгонят. Да и народ тут славный…
        - Какой народ? - удивился Алешка.
        - Ну какой… Всякий. Дерева кругом, птички опять же. От них одно добро исходит и никакой пакости. Но вот как зимовать буду? - Он покачал головой, и его седая борода печально заколыхалась.
        Да, не зря мы сюда забрели. Неплохую информацию сняли.
        Загадочная картинка все больше проясняется.
        Мы допили чай и стали собираться домой.
        - Чего заспешили? - спросил Хлястик. - Посидели бы еще.
        - На рыбалку торопимся, - сказал я. - Обещали родителям, что рыбы наловим.
        - Где ж вы ее наловите? - удивился Хлястик. - Тута негде ее ловить.
        - В пруду. Там караси монастырские водятся. Полтора-два кэгэ. Только все время с крючка срываются.
        - В пруду? - ахнул Хлястик и даже шлепнул ладонями по коленям. - Да вы что? В том пруду ничего живого давно нет. Не то что рыбы, пиявки не водятся!
        - А как же… Дед Степа нам говорил…
        - Дед Степа - вредный брехун.
        И Хлястик рассказал нам, что когда здесь был колхоз, то в старое овощехранилище свалили всякие химические удобрения. И была однажды очень бурная весна, и талые воды все эти химикаты размыли и смыли в пруд.
        - В той воде никто не выживет. И купаться там не вздумайте. От этой воды алегри… аллергия наступает. Человек потом целую неделю чихает и чешется во всех местах.
        Вот это дед! Провокатор! Он ведь нас все время уговаривает: «Скупайтесь в пруду, скупайтесь».
        - Надо этого деда, - сказал Алешка, - самого по самую шейку в этот пруд макнуть! Пусть знает!
        - Надо бы, - согласился Хлястик. - Да некому.
        - Найдется кому, - сердито пообещал Лешка, вставая.
        - Заходите еще, - сказал на прощанье Хлястик. - Приятно было побеседовать.
        - И нам - тоже, - вежливо отозвался Алешка.
        Мы разыскали куртку с грибами и пошли домой напрямик, другой стороной оврага. И там увидели в его сумрачной глубине старую знакомую фуру. Она по самый капот увязла в болотистой грязи. Спрятали, значит, ее. Освободили место для новой жертвы.
        Ничего у вас не выйдет, господа бандиты! Уж если за это дело Лешка взялся, вам несдобровать…
        Глава XV
        «ОПЯТЬ НЕ ЗАВОДИТСЯ!»
        Мама очень обрадовалась, что мы набрели на такую приятную и полезную достопримечательность, как целая куртка грибов.
        - Молодцы! - сказала она. - Пожарим их с картошечкой, раз уж рыбка у вас не очень ловится. И, кстати, о рыбке. Придется мне, видно, самой за удочки взяться. Горе-рыбаки!
        Я уже было открыл рот, но Алешка пихнул меня локтем и усмехнулся. Тоже вредный, вроде деда Степы.
        Мама почистила грибы, сложила их в кастрюлю и залила водой. А потом решительно взяла удочку и ведро.
        - Ох, и ужин у нас сегодня будет! - похвалилась она. - Прекрасная жаренка. Из двух блюд - грибного и рыбного! Учитесь, мужики, у слабых женщин, как добывать пропитание в экстремальных условиях.
        Папа и дядя Федор на это никак не отозвались. А только перемигнулись. Да им и не до этого было - приближался торжественный момент запуска отремонтированного двигателя.
        Мама ушла на пруд. Алешка повертелся возле машины, но его безжалостно отогнали. Наши великие мастера ни с кем не хотели делиться своей славой.
        - Все, Саныч! - Дядя Федор с грохотом опустил капот. - Завтра - в путь! Эх, и какой мы с тобой ремонт осилили. Как в техцентре! Ай да мы! - Он вытер руки и сел за руль. - От винта! Пущаю двигатель!
        Стартер взвизгнул, двигатель вздрогнул - и не «пустился». Дядя Федор повторил запуск. И опять без результата.
        Он снова поднял капот, покопался под ним и застыл над мотором в раздумье.
        - Топливо идет, искра есть… - Дядя Федор сдвинул на лоб шапку и поскреб затылок. - И чего ей не хватает, а?
        - Молодости, наверное, - вздохнул папа.
        - Ну, чё, Саныч? Все по новой? Надо неисправность устранять…
        - Чтобы ее устранить, - вмешался Алешка, - ее сначала найти надо.
        И по его хитрому виду я понял, что это очень непросто.
        - Значит, так, Саныч. Нынешний день я с ей еще повожусь, - дядя Федор положил ладонь на капот. - А ежели не справлюсь, завтра беру буксир и гоню ее в мастерскую. Лады?
        - Лады, - вместо папы ответил Алешка.
        Его эти «лады» очень даже устраивали. Не сомневаюсь, он их и подстроил.
        Тут пришла мама с усталым видом. Поставила в сторонке ведро и прислонила к машине удочку. Мама выглядела так, будто не с удочкой на бережке сидела, а таскала по дну морскому громадный невод.
        - Ну, что с «фордиком»? - Она кивнула на машину.
        - Порядок, - соврал дядя Федор. - Завтра-послезавтра дале поедем. Без остановок.
        - Что-то я устала, - мама демонстративно потянулась и зевнула. - Вздремнуть, что ли?
        - Наверное, рыбы много наловила? - ехидно высказался папа.
        - Да ну, какая там рыба, - равнодушно отозвалась мама, скрываясь в палатке. - Ерунда какая-то. Мелочь.
        - То-то же! - усмехнулся папа и шагнул к ведру. И остолбенел. И тут же пришел в себя: - На что ловила?
        - На губную помаду, - послышался сонный мамин голос.
        - Давай сюда! - Папа подскочил к палатке.
        - Она кончилась, - вздохнула мама. - Ты ж и так меня все время за косметику упрекаешь.
        Но папа все равно схватил удочку и побежал на пруд. Дядя Федор заглянул в ведро и бросился за ним. Даже про удочку забыл.
        Мы с Алешкой тоже глянули в ведро. Там, в чистой воде, лениво пошевеливали плавниками два здоровенных карпа.
        Похоже, мама разгадала секрет уловистой рыбалки…
        Мы с Алешкой пошли на ручей. Уселись на камушках, чтобы обсудить свои дела без свидетелей.
        - Значит, Дим, - сказал Алешка, - у нас еще два дня есть. Чтобы навредить этим жуликам.
        - И деду Степе отомстить, - добавил я.
        - И Хлястику помочь, - твердо сказал Алешка. - Квартиру ему вернуть.
        - Как же мы ему поможем?
        - А папа на что? Надо его на участкового натравить. Пусть он разберется в этом деле. Исправит свою ошибку.
        - Правильно. А то гонять человека с места на место он умеет. А заступиться за него - ума не хватает.
        - Ничего, - зловредно сказал Алешка. - Папа ему ума добавит. Мало не покажется.
        Мы еще немного посоветовались и почти все придумали. Только как деду отомстить, ничего путного в голову не пришло.
        И мы вернулись в свой лагерь.
        Мама уже отдохнула и чистила рыбу. А наших рыбаков еще не было. Наверное, очень большая рыба у них с крючков срывается.
        Наконец, они пришли, без рыбы, но с новостями.
        - Не удалось сегодня половить, - сказал папа с сожалением. - Приходим, а на пруду дед какой-то сидит. С удочкой. Помогите, говорит, сынки. Мы сначала подумали, что он никак рыбу вытащить не может, но, оказывается, его радикулит схватил. Да так здорово, что дед пополам согнулся, а выпрямиться не может. Ну, оказали ему первую помощь…
        - Выпрямили? - перебил папу Алешка.
        - Выпрямили, - усмехнулся папа. - И в Пеньки его отвели. Там и с козой его поближе познакомились…
        - Ага! - завопил Алешка. - Это дед Степа был! На гайку рыбу ловил!
        - Не знаю, - проворчал дядя Федор, - на что он там ловил, а коза у него вредная, - и он почесал себя пониже спины.
        - А он и сам вредный, - сказал Алешка. - Еще больше, чем его коза. Она хоть яблок боится, а он…
        - Каких яблок? - удивилась мама.
        - Ну… этих… которые в лоб.
        - Кому в лоб? - нахмурилась мама. - Бедному животному?
        - Ну и правильно! - заступился пострадавший от козы дядя Федор. - Алексей по закону поступил. Как это, Саныч? Про оборону-то?
        Папа усмехнулся:
        - Действовал, не превышая пределов необходимой обороны.
        - Во-во! - подхватил дядя Федор. - Ты, Алеха, и вперед так поступай. А то взяли моду живого человека под зад копытами. Тьфу! Ногами!
        - Рогами! - засмеялся Алешка и вдруг замолчал. И в глазах его мелькнула интересная мысль. Я сразу понял - он догадался, как отомстить деду Степе. Его же монетой, как выяснилось позже. Когда уже ничего исправить было нельзя. Да и не нужно…
        За ужином мы насели на папу. Рассказали ему, перебивая друг друга, печальную историю Хлястика. Но, видно, рассказали не очень понятно, потому что папа переспросил:
        - Хлястик - это собака? Ее из дома выгнали? Богатые хозяева?
        - Ну, пап! - завопил Алешка. - Хлястик - это человек! - И он снова, уже очень подробно повторил наш рассказ.
        И папа разделил наше возмущение.
        - Гнусность! - сказал он и позвонил своему Семенову. - Триста пятый километр Минского шоссе. Установи, кто здесь участковый. Пусть разыщет меня, срочно. И построже с ним. Ну, сам знаешь: полковник из МВД, зам. начальника главка. Накрути побольше. Понятно? Действуй.
        Семенов, видно, здорово накрутил. Мы еще не убрали со стола, как послышался шум мотоцикла со стороны шоссе, и вскоре к нашей палатке подошел молодой милиционер с мотоциклетным шлемом в руке. Он безошибочно обратился к папе:
        - Участковый уполномоченный лейтенант Воробьев по вашему приказанию прибыл, товарищ полковник.
        - Здравствуйте, - сказал папа. И пригласил его в машину, объяснив с усмешкой: - А то тут кругом очень много любопытных ушей.
        Они поговорили не очень долго, но, видимо, обо всем договорились.
        - Понял, товарищ полковник, - говорил участковый Воробьев, прощаясь. - Разберусь. И приму меры. До свиданья, товарищ полковник. Желаю хорошего отдыха, - это он нам всем сказал.
        И пошел к своему мотоциклу.
        - Толковый парень, - сказал папа. - Он недавно здесь. Так что это не он вашего Хлястика гонял. Того участкового уже уволили.
        - А за что? - спросил Алешка.
        - За то, что не справлялся со своими обязанностями. А с Воробьевым я и насчет буксира договорился. Он послезавтра «уазик» пришлет. Так что, дядя Федор, завтра еще можешь с машиной повозиться.
        - Да ну ее! - отмахнулся дядя Федор. - Капризная. Лучше на рыбалку сходим.
        Глава XVI
        СТРАШНАЯ МЕСТЬ
        Утром мама затеяла стирку, собрала белье и пошла на ручей. Папа с дядей Федором ушли на рыбалку. А мы, ни слова не говоря, дунули в Пеньки. Приводить в действие свою плановую месть.
        В Пеньках за это время ничего не изменилось. Так же орали петухи, все вместе и по очереди, так же лаяли собаки и висели на яблонях яблоки. И так же спала на своей скамеечке бабуля с вязаньем.
        Деда Степу мы «случайно» увидели возле его дома. Он сидел на лавке, опершись обеими руками на клюку. Васьки поблизости не было. Где-то пряталась. Курила, наверное, тайком.
        - Здрасьте, - сказали мы деду, когда проходили мимо. - Как здоровье?
        - Ой, беда, ребятки, - заскулил дед, - радикулит скрутил. Шагу не сделать.
        Мы посочувствовали.
        - Плохая болезнь, - сказал Алешка.
        - Как у дяди Федора, - добавил и я.
        - Он один раз полежал на сырой земле под машиной - и все! - сообщил Алешка.
        - Чего - все? - насторожился дед.
        - Вылезти не смог. Мы его за ноги вытаскивали.
        - А потом целый месяц хромал. На две ноги сразу.
        - Во как! - сказал дед.
        - А сейчас уже бегает, - сообщил Алешка. - Ну, мы пошли. Выздоравливайте.
        - Постой, постой, - засуетился дед. - Чего он бегает-то? С какой радости?
        - С большой. У него все прошло, - сказал я. - Ну мы пошли. Выздоравливайте.
        - А чем лечился-то? - Дед прямо завопил нам вслед.
        И мы вернулись.
        - А вы разве не знаете? - спросил я. - Мы ведь его специально сюда привезли. В ваши целебные края.
        - Да ну? - Дед Степа даже привстал немного, правда, со скрипом. - Чтой-то я и не слыхал.
        - Ну как же. Мы в газете прочитали. Там прямо написано, что на древней земле Смоленщины есть монастырский пруд с целебной водой. И этой водой лечились еще в глубокой древности.
        - Да ну? - опять подивился дед. - И от чего лечит-то?
        - Да от всего. От радикулита, от среднего уха, от ветрянки, от кори, от скарлатины… - Лешка добросовестно перечислял все детские болезни. Взрослые-то он еще не очень знал.
        - Ага, - сказал я. - Вот дядя Федор посидел в пруду пять минут по шейку - и все. От пруда уже побежал. А ведь к пруду мы его на себе тащили.
        - Вот оказия! - расстроился и одновременно обрадовался дед. - Рядом сколько лет живу, а такой радости не знал. Я-то думал, - немного проговорился он, - что это от химии в пруде вода-то кислая стала… А она, знать, целебная! Вона как! Все, ребята, как слегчает - на пруд пойду. По шейку, говорите, да?
        - Обязательно, - тоном знатока-доктора подтвердил Алешка. - Чтобы весь позвоночник пропитался. И седалищный нерв.
        И откуда он, паршивец, таких терминов нахватался? Да, ушки у нас любопытные. И головки - что надо!
        С сознанием выполненного долга мы отправились домой. Но только вышли на край села, как в монастыре грохнул взрыв, и над башней расцвел султанчик белого дыма.
        - Они тоже по плану действуют, - усмехнулся Алешка.
        Мы забежали за старое овощехранилище и залегли на его крыше - очень удобное место для скрытного наблюдения. Не зря коза Васька его облюбовала. Жертвы свои высматривала.
        Не успели мы выставить из-за заросшего травой конька свои хитрые головы, как из-за монастыря выехала желтая легковая машина с шашечками на борту и запылила полевой дорогой прямо в Пеньки.
        Все было ясно: сейчас дед Степа получит очередное задание. Придется проверить. И мы вернулись в село. На подходе к нему мы разминулись с этой машиной (она уже мчалась к шоссе) и успели разглядеть за рулем пожилого человека с усами и в очках.
        - Вот, - сказал Алешка. - Третий бандит. Таксист по кличке. Значит, - он стал сгибать пальцы на руке, - первый - маленькое огородное Пугало, второй - Длинный, третий - Таксист. Одного не хватает. Даже двух, - поправился он.
        Я подумал, что Алешка, по какой-то своей логике, решил, что бандитов должно быть ровно пять. По числу пальцев на руке. Однако логика его оказалась намного сильнее.
        - Неужели непонятно? - возмутился он моей тупостью. - Должны быть еще двое. Один, который им сообщает, когда на шоссе выходит фура с дорогими вещами. Так?
        Трудно было возразить.
        - А второй, - продолжил Алешка, - точнее, пятый - он у них принимает краденый товар, отстегивает баксы, а товар пускает в продажу. Так?
        Лешка, наверное, следователем все-таки будет. Или учителем. Уж очень понятно все объясняет.
        - Значит, - подвел он итог, - почти вся банда у нас как на ладони. Устанавливаем еще двоих и другой ладонью их всех прихлопываем. - И он показал, как это сделает. Очень здорово получилось - звонко и просто.
        Действительно, чего уж проще? Пятеро бандитов, а против них двое пацанов. Вот только кто кого прихлопнет?
        …Дед все так же сидел на лавочке, под деревцем, опираясь руками на клюку.
        - Во! - обрадовался он нам. - Слыхали? Опять в монастыре рвануло. Одну башню снесло. В лохмотья. Я ж скольки говорю: нечего туда лазить. Без головы останешься.
        - А вы откуда знаете, - с интересом спросил я, - что там башню снесло?
        - А я все знаю! - похвалился дед. - Мне свидетель рассказал. Он как раз мимо ехал. Тут и рвануло. Эй! Кузьмич! - окликнул дед проходившего мимо дядьку. - Слыхал? Опять рвануло. Ты Акимовне тоже расскажи. А то ведь она повадилась возле монастыря своих овец пасти. Наступит вот так-то на боеприпас, никаких овец посля не соберет.
        Дед работал, как хорошее радио. Как добросовестный диктор, который многократно предупреждает доверчивых слушателей о том, что вот-вот над страной пронесется ураган с иностранной кличкой и что в целях безопасности нужно закрыть окна и отключить электроприборы. Ураган, правда, как правило, проходит где-то стороной, над пустынными районами и не наносит им никакого ущерба. А доверчивые слушатели три дня сидят за закрытыми окнами и без света…
        Словом, скоро вся деревня знала о том, что в монастыре взорвался громадный склад боеприпасов, на три тонны снарядов. И что монастырь устоял («во как раньше строили!»), а в соседнем городе, за сто кэмэ, вылетели в домах все стекла и рухнула как подкошенная, телевизионная мачта. Но никто не пострадал.
        Дед врал так убедительно, и так ему верили пеньковцы, и столько добавляли от себя, что даже мы с Алешкой немного поверили. И, конечно, дунули в монастырь, посмотреть, как он устоял.
        …Во дворе монастыря еще чувствовался запах сгоревшего пороха. Мы забрались на ту самую, круглую башню. По лестнице, которая проходила внутри ее стен. Здесь, в самом деле, был обжитой уголок. Даже маленькая печка притулилась в углу. И железная, вся гнутая кровать стояла напротив узкой бойницы. Здесь, наверное, и жил бедный Хлястик. Пока его не выгнали.
        Но никаких разрушений от взрыва «на три тонны снарядов» мы не обнаружили. Потому что их не было. Вообще не было никаких следов взрыва. Только валялись местами по углам башни какие-то бумажные обрывки и лохмотья.
        Алешка присмотрелся, принюхался и презрительно сказал:
        - Петарда.
        А уж он-то знает! У него-то опыт есть! Он со своими одноклассниками на Новый год что-то подобное устроил. Грохнуло так, что даже «Дорожный патруль» примчался. И вечером по телевизору рассказывал, что во дворе одной московской школы была совершена попытка теракта. Алешка так при этом хмыкнул, что папа сразу же догадался, в чем дело. Но мама, правда, успела за Алешку заступиться. У них, у родителей, всегда так. Но бывает и наоборот: мама на нас нападает, а папа заступается. И мы никак не можем понять: все-таки плохо мы поступили или очень плохо?
        - Дед свою задачу выполнил, - сказал Алешка, когда мы поглазели через бойницу на Пеньки и убедились, что никто из их жителей сюда не торопится.
        - Надо домой идти, - сказал я. - Родителей успокоить. Они наверняка решили, что это мы что-нибудь здесь рванули.
        Мы спустились по хитрой лестнице, которая освещалась небольшими дырками в стенах, и пошли домой. По дороге я спросил Алешку:
        - Как думаешь, с машиной что-нибудь серьезное?
        - Ерунда какая-нибудь, - отмахнулся Алешка. - У опытных механиков так всегда бывает.
        - Как?
        - Ну, ищут какую-нибудь серьезную поломку, всю машину разберут, все детали заменят, а оказывается - просто в баке бензина нет.
        - Но у нас-то есть, - осторожно заметил я.
        - Ну, мало ли… - Алешка упорно уходил от обсуждения этого вопроса. - Ну… там… например, в выхлопную трубу что-нибудь попало. Закатилось. Вот она и не заводится.
        Так! И мне стало ясно не только это. Мне вспомнилась аналогичная подозрительная история с Вадиком-Гадиком. Это наш дворовый бизнесмен. И к тому же жулик. Его никто не любит. И когда он в нашем дворе на детской площадке поставил пивной ларек, то у него почему-то три дня не заводилась его нехилая иномарка. К Вадику приезжали лучшие автомеханики столицы. Они обследовали машину, как толпа профессоров сложного больного. А диагноз оказался самый простой: кто-то засунул в выхлопную трубу помидор. И теперь я знаю - кто! Но не скажу.
        - И чего же в нашу выхлопную трубу закатилось? - прямо спросил я Алешку.
        - Откуда я знаю? - невинно пожал он плечами. - Может, яблоко. Может, еще что… Что ты ко мне пристал?
        …Когда мы вернулись в наш стан, то застали там великую картину.
        Папа и дядя Федор торжественно стояли рядом - удочки, как винтовки, на плече, - а между ними - ведро, полное живой рыбы. Она вовсю хлестала своими хвостами. А мама задумчиво улыбалась.
        - Вот так вот! - сказал папа, когда мы подошли к ним. - И не на какую-то там губную помаду, а на самый обычный хлеб. И еще штук десять, самых крупных, сорвалось.
        Так, в нашем стане завелись еще одни обманщики. Это меня успокоило, история с выхлопной трубой уже не казалась мне такой криминальной. Уж если полковник милиции, сотрудник российского Бюро Интерпола позволяет себе такие хитрости, то что уж говорить о его жене и детях!
        - Где ж вы столько надергали? - для приличия спросил я.
        - Все тама, - ответил дядя Федор. - В пруде.
        - А вам чек не дали? - спросил его Алешка.
        - Иде? - растерялся простодушный дядя Федор.
        - В пруде!
        За ужином мы объелись рыбы.
        - У меня уже плавники вместо рук, - признался Алешка. - Надо теперь на охоту сходить.
        - В гастроном, - сказал дядя Федор.
        - Кстати, об охоте, - совсем некстати вспомнил папа. - Это вы что-то в монастыре хлопнули?
        - Неужели ядро взорвалось? - всплеснула руками мама.
        - Ядра не взрываются, - буркнул Алешка и почему-то смутился.
        Глава XVII
        ЯДРА ВСЕ-ТАКИ ВЗРЫВАЮТСЯ!
        Мы еще спали, а мама уже успела сбегать в Пеньки и принести оттуда яички, редисочку, огурчики, всякие зеленушечки, молочко и две свежие новости. Свежей, чем огурчики.
        Сквозь сон мы слушали, как она эти новости рассказывает папе и дяде Федору. Мама их кормила пораньше завтраком, потому что скоро должен был приехать обещанный участковым «уазик», чтобы отбуксировать нашу капризную малышку в мастерскую.
        Первая новость нас не заинтересовала. Для нас она уже не была новостью, и мы ее чуть только прослушали сквозь сладкую дремоту.
        - Слышали, вчера грохнуло? - говорила мама. - Редисочки возьми, дядя Федор, отличная редиска, красная с белым кончиком называется. Так это в монастыре взорвался склад боеприпасов. Мальчишек туда не пускать, слышишь, отец? Давай я тебе огурчик посолю. Взрыв был страшной силы. В соседнем городе несколько кварталов снесло. Но жертв и пострадавших нет. Яичницу будете или всмятку вам сварить?
        - Ничего не понимаю, - признался папа. - Редисочка грохнула… Огурчики всмятку… Яичница страшной силы. Дядя Федор, ты врубился?
        - А чего тут понимать-то? - удивился дядя Федор. - Все ясно. Два квартала всмятку. Целая яичница боеприпасов. Все ясно. Это наши пацаны натворили. Больше некому такой ущерб создать. - И он так громко хрустнул редиской, что я даже вздрогнул.
        - Вот вредина, - пробормотал Алешка, не открывая глаз.
        - Но самое интересное, - взахлеб продолжала мама, - иду я полем, еще в Пеньки…
        - Ты только по порядку, - попросил папа. - И не увлекайся подробностями, вроде редисок всмятку.
        Мама помолчала. То ли обиделась, то ли собиралась с мыслями.
        - Иду я, значит, в Пеньки. Утро такое славное. Солнышко светит…
        - Птички щебечут, - подсказал папа.
        - Да, - удивилась мама. - А ты откуда знаешь?
        - По радио говорили, - буркнул дядя Федор и хрустнул редиской. - Еще третьего дня. В Курске.
        - Я могу и не рассказывать, - пригрозила мама. - Вам же хуже.
        - Кто его знает, - задумчиво изрек дядя Федор, - от чего вреда меньше, а пользы больше?
        - Ты только про взрыв больше не рассказывай, ладно? - тихонько так попросил папа. - А то страшно очень.
        Тут они все рассмеялись, а мама звонче всех. Она умеет не обижаться на шутки.
        - Иду я, значит, в Пеньки…
        - Рассказывала уже, - хихикнул и Алешка. - Два раза.
        - …А навстречу мне плетется дед Степа с клюкой. На пруд, говорит, пошел, лечиться. Грязевые ванны принимать. И что вы думаете? Иду уже из Пеньков - опять дед Степа навстречу. Бегом. Мчится как сумасшедший спортсмен. Я сначала испугалась, думала, за ним Васька гонится. Нет, сам по себе дед мчится. И на бегу чихает во все горло.
        - Я ж говорил, - опять хихикнул Алешка, - что он забегает. Как миленький. Еще и чесаться начнет. Во всех местах.
        В общем, интересно день начался. А тут еще участковый приехал, на «уазике». Вежливо со всеми поздоровался, а папе доложил:
        - Товарищ полковник, я все необходимые документы собрал и подготовил. Завтра в суд передаем. Так что, думаю, очень скоро гражданину Чашкину придется потесниться с чужой площади.
        - Чего-чего? - взвыли мы с Алешкой так, что участковый даже немного в сторону от нас отскочил. - Какой Чашкин? Гаишник?
        - Вы что-то путаете, ребята, - сказал участковый. - Я здесь всех инспекторов ГАИ знаю. Никакого Чашкина среди них нет. - Он немного подумал, а потом добавил: - А этот Чашкин, он владелец автомастерской. И к ГАИ никакого отношения не имеет.
        - А он какой из себя? - спросил Алешка. - Мелковатый такой? Вроде меня?
        - Чуть побольше, - улыбнулся участковый. - На два пальца.
        Вот это номер! Значит, это мелкое Пугало вовсе не милиционер. Он только мундир позорит. И значит, это он выгнал Хлястика из его квартиры и из его монастырской башни. Вот гад! Тут уж я полностью одобрил Алешкин фокус с машиной. Не уедем мы отсюда, пока не разберемся с этим негодяем. Мелким, но злобным.
        - Ну, что, вы готовы? - спросил участковый дядю Федора. - Едем?
        - Ага, - сказал дядя Федор, цепляя трос. - Давно пора. Я уже соскучился без руля.
        Он сель за руль «фордика», а папа зачем-то забрался в «уазик». И вдруг мы там увидели знакомый облик нашего архитектора. Он улыбнулся нам и помахал рукой.
        - А это кто с вами? - нахально спросил Алешка участкового.
        Участковый подумал и сказал:
        - Попутчик. - И сел за руль «уазика».
        И они медленно, включив аварийные мигалки, поехали к шоссе. А мы с Алешкой задумчиво смотрели им вслед.
        - Жаль, они нас не взяли, - сказал Алешка. - Мы бы там пригодились.
        Что он имел в виду, я понял позднее.
        Папа вернулся довольно скоро, а дядя Федор остался с машиной, в мастерской.
        Мы позанимались всякими хозяйственными делами. Попробовали удрать в монастырь, но мама категорически нас не пустила.
        - Он и так разрушен веками и людьми, - сказала она. - Пусть еще постоит.
        И она пошла к шоссе, на рыбалку.
        Вернулась мама вместе с дядей Федором. Мы еще издали увидели, что он задумчиво скребет в затылке. Чем-то очень озабоченный. Вернее - озадаченный.
        - Ну дела, Саныч, - сказал он папе. - Ну и машина у вас. - Он, видно, забыл, что эту машину сам построил. На свалке.
        - А что такое?
        - Взорвалась, вот что.
        - Как взорвалась? - вырвалось у мамы. - Совсем?
        - Не, даже как бы не взорвалась, а как бы выстрелила. Так ахнула! Одну стенку в мастерской насквозь пробила. Во такая дыра, - и он показал свой кулак.
        Мама и папа переглянулись, а потом уставились на нас. В их глазах застыл немой вопрос. Даже два.
        - Может, хватит? - спросила нас мама. - Монастырь, машина… Террористы какие-то.
        - Да не, - выручил нас дядя Федор. - Ребята ни при чем.
        - Расскажи подробнее, - попросил папа.
        - Ну че? Пригнали мы ее в мастерскую. Стали смотреть. Никто ничего не поймет. Не крутится движок - и все. Один умник говорит: давай его на стенде крутанем, может, он в мертвой точке стал. Ну и крутанули. Как она из выхлопа жахнет - полстены долой! Вот такая вот дыра, - и он уже не кулак показал, а руки во всю ширь развел.
        - Бред какой-то, - сказал папа.
        - Да не, - задумчиво проговорил дядя Федор. - Я думаю, Саныч, машина старая, в выхлопной трубе нагар собрался, уплотнился. Она им и жахнула. Полстены долой…
        - И чего теперь будет? - спросил Алешка.
        - Да чего… Завтра заберу тачку. Обещали еще посмотреть, подладить.
        - А если она в дороге взорвется? - испугалась мама. - Вместе с нами?
        - Да не… - как-то не очень уверенно возразил совершенно сбитый с толку дядя Федор. - Может, и не взорвется.
        - Я так не играю, - решительно сказала мама. - Взорвется, не взорвется…
        А папа внимательно посмотрел на Алешку и спросил:
        - А ты как думаешь?
        - Не взорвется, - уверенно ответил Алешка.
        - Я ему верю, - сказал папа.
        - А я - нет! - сказала мама. - Я даже его подозреваю.
        Алешка сделал вид, что сильно обиделся. И отошел в сторонку. Я - за ним.
        - Дим, - шепнул он мне, - нам надо обязательно в эту мастерскую съездить.
        - Зачем?
        - Ну надо…
        - Ты что в трубу засандалил? - строго спросил я. - Яблоко?
        - Ага, - он покаянно вздохнул. - Яблоко. Шестнадцатого века. Чугунное.
        Я вытаращил глаза, одновременно потеряв дар речи.
        - Я, правда, - проскулил Алешка, - сначала яблоко хотел засунуть. А потом подумал, что ядро понадежнее будет.
        Уж куда надежнее - полстены долой!
        - Поехали, Дим? Надо ядро выручать. Оно где-нибудь там валяется.
        - Ну и пусть валяется! - отрезал я.
        - Дим, я хотел маме приятный сюрприз сделать…
        - Ты уже сделал. И не только маме.
        - Нет, я другой хотел. Я хотел маме это ядро на день рождения подарить. Чтоб она под ним цыплят жарила. Поехали, а?
        Я твердо покачал головой, чувствуя, что вот-вот - и он меня уговорит.
        - Заодно и Чашкина повидаем.
        Этот довод стал решающим. И я сдался.
        - А что соврем?
        - Чего-нибудь придумаем.
        - А деньги где возьмем? На дорогу?
        - Чего-нибудь придумаем. Поехали?
        Глава XVIII
        СУСЛИК ЛОДКИН
        Мама сказала: если мы не починим машину, то она остается здесь, в этом очаровательном уголке древней смоленской земли и будет наслаждаться ее дарами.
        - Какими? - удивился Алешка.
        - Всякими, - улыбнулась мама. - Прекрасной рыбалкой, например…
        - Редиской, - подсказал папа. - Козой Васькой.
        - …Памятниками старины, - продолжила мама.
        - Дед Степа тоже, - озабоченно высказался Алешка.
        - А при чем здесь дед Степа? - удивилась мама. - Тоже мне - достопримечательность.
        - Памятник старины, - брякнул Алешка. - Государством не охраняется. Разрушается тоже…
        - А что с ним еще? - забеспокоилась мама.
        - У него… эта… агле… аллергия!
        - Аллергия? На вас, что ли?
        - Нет. Он, кажется, в химическом пруду искупался. Теперь чихает и чешется. Надо его проведать.
        - Отец, видишь, - сказала мама, - какие у нас чуткие дети? - Но в ее голосе мне послышалось не искреннее восхищение, а искреннее подозрение.
        - Да, - сказал я. - Надо проведать деда. Гостинцы ему отнести. Он обрадуется.
        - Ну-ну, - прищурилась мама. - Порадуйте деда. - И она собрала в пакет некоторые вкусности. И проводила нас доброжелательным взглядом.
        Пока нас могли видеть родители, мы бодро шагали по тропинке в сторону Пеньков. А потом «чуткие дети» свернули к шоссе и помчались, размахивая пакетом с гостинцами.
        - Тормозим попутку, - сказал Алешка, когда мы вышли на обочину.
        - У нас денег нет, - охладил его я.
        - Зато есть чуткие люди, которые не оставят в беде маленьких мальчиков.
        - Каких еще мальчиков?
        - Нас с тобой, чудак!
        И брат стал вылавливать глазами из потока машин наиболее для нас подходящую.
        - Так, - бормотал он, - иномарки не берем. Да они и не остановятся. Ищем дачника. Дачники - добрые люди…
        Господи, подумал я прямо-таки мамиными словами, как быстро взрослеют нынешние дети, как они быстро набираются житейского опыта. Себя я к нынешним детям уже не относил.
        Алешка поднял руку, и возле нас затормозил старенький «Москвич», на верхнем багажнике которого лежал привязанный бельевой веревкой велосипед. И детская ванночка.
        - Что случилось? - высунулась в правое окошко озабоченная своими делами пожилая дачница с добрым лицом.
        Я уже было открыл рот, но Алешка меня опередил.
        - Извините, пожалуйста, - жалобно заныл он. - Нас папа потерял…
        - Как потерял?! - ужаснулась дачница. - Котя, ты слышишь? - она повернулась к водителю. И повторила Алешке: - Как потерял?
        - У нас испортилась машина, и папа на буксире поехал в мастерскую. А нам велел дожидаться его здесь. Мы ждем-ждем, а его все нет и нет…
        - Уже три дня, - зачем-то буркнул я.
        - Он шутит, - поспешил Алешка. - С горя. Вы не подбросите нас до мастерской? Но у нас денег нет.
        Дачница опять повернулась к водителю:
        - Как, Котя? Надо выручить деток.
        Особенно таких чутких, некстати подумал я.
        - А если вы разминетесь? - спросил Котя. - Папа приедет, а вас нет!
        - Ну, если мы не застанем его в мастерской, - наконец-то кстати вставил я, - мы сюда вернемся.
        - Садитесь, - сказал Котя. - Если поместитесь.
        Все заднее сиденье было завалено узлами, коробками и всякими дачными вещами. Но мы втиснулись среди них и поехали.
        Мастерская находилась недалеко. Вскоре на обочине показался большой разноцветный щит, на котором был нарисован гаечный ключ. И написано: «Любой ремонт. Шиномонтаж. Круглосуточно».
        Котя остановил машину.
        - Так уж и быть, - сказал он. - Пройду с вами. Если вашего папы там уже нет, отвезу вас обратно.
        Этого нам только не хватало! Чрезмерная доброта тоже, оказывается, не всегда полезна.
        Но Алешка, современный ребенок, быстро нашелся:
        - Вон! - радостно заорал он. - Вон наша машина! - И указал на такой навороченный джип, что бедный дачник Котя с изумлением оглядел нас и пробормотал:
        - А по виду и не скажешь…
        Мы сердечно поблагодарили добрых дачников и помчались к джипу.
        - Здорово? - спросил меня на бегу Алешка. - И почти ничего не соврали!
        - Эй! - послышалось сзади. - Стойте, ребята!
        Мы оглянулись - за нами бежал дачник и чем-то размахивал. Мне показалось, что палкой.
        - Ходу! - приказал Алешка. - Удираем!
        Мы прибавили скорости, обежали злосчастный джип, завернули за угол мастерской и под непрекращающиеся крики: «Стойте! Куда же вы!» заметались между кузовами старых машин.
        Добегались до того, что на одном вираже чуть не врезались в живот дачника.
        - Что же вы! - Он никак не мог отдышаться. - Я за вами бегу-бегу, ору-ору… Вы свой пакет в машине оставили. - Он одной рукой держался за сердце, а другой протягивал нам пакет с гостинцами.
        Нам стало стыдно.
        Алешка достал из пакета шоколадку и протянул ее Коте:
        - Передайте, пожалуйста, вашей супруге с нашей благодарностью.
        И где он только нахватался таких манер?
        - Спасибо, - растрогался Котя. - Правда, это не моя супруга, а моя мама, но я все равно передам. - И он устало пошел к своему «Москвичу».
        Так, теперь наша задача - не попасться на глаза дяде Федору, который наверняка уже где-то здесь «контролирует» ремонт «фордика». Нашли мы его в одном из боксов, где вокруг нашей машины сгрудились автомеханики в красивых комбинезонах, среди них мелькала облезлая шапка дяди Федора и слышались некоторые реплики:
        - И какой сапожник движок перебирал?
        - За такую работу руки оторвать мало.
        - Не, это уж слишком… круто, - это смущенный дядя Федор пробормотал.
        Мы выскользнули из бокса.
        - Пошли ядро искать, - сказал Алешка.
        - Где ж его искать? - спросил я безнадежно. - И как?
        - Как-как… Очень просто, по дырке в стене.
        Мы обошли боксы и, плутая между бывшими машинами, бродили вдоль стен, высматривая подходящую дырку.
        - Вот она! - шепнул Алешка и показал на ровное круглое отверстие в металлической стене. В той самой, у которой «всю половину снесло», по рассказу дяди Федора.
        Мы подошли поближе, чтобы примериться - куда это вредное ядро полетело после стены, и вдруг прямо над нами раздался до боли знакомый голос:
        - Это точно?
        Я чуть было машинально не ответил:
        - Да, точно!
        Но вместо меня нашлось кому ответить.
        Незнакомый голос, уверенный и напористый, но какой-то свистящий:
        - Точнее не бывает, Малыш. Сам оформлял груз, сам отправлял. Французская косметика. Представляешь, какие это баксы? Заберем - и можно сворачивать лавочку. Деньжат нам, Малыш, до пенсии хватит.
        - Не называй меня Малышом, - раздраженно ответил Чашкин. - Сколько раз тебя просить? Мне неприятно.
        В ответ раздался злой смешок:
        - А как тебя называть? Гулливером? Еще обиднее.
        - Я же не называю тебя Сусликом…
        - Попробовал бы! - опять рассмеялся незнакомец. - Я для тебя всегда был и буду уважаемый человек - Иван Иванович Лодкин.
        Мы, конечно, слушали вовсю, со всем усердием. Не зря мы сюда приехали!
        - Так, - серьезно присвистнул этот Лодкин. - Доза готова? Не подведет лепила?
        - Обещал сегодня. Я заеду к нему.
        - Добро. Значит, останавливаете фуру, как всегда, на двести семидесятом километре. Место удобное, тихое, постов поблизости нет. И гоните ее в монастырь. Перегрузку сделать сразу же.
        - А куда отправлять?
        - Как обычно - Фирсу, в его маркет.
        Мы с Алешкой чуть в ладоши не захлопали. Такая удача!
        - Значит, Малыш, фура будет на месте встречи где-то в девятнадцать часов. Пост выставляйте пораньше, не ровен час - пропустите. Все головы вам оторву.
        - Где тебя искать, если что? - спросил Чашкин.
        - У себя буду, в офисе. На Луговой. Все ясно, Малыш?
        - Не называй меня Малышом, - опять раздраженно попросил Чашкин.
        - Ладно, Малыш. Буду Гулливером звать. Ну - будь! Желаю удачи. - Он помолчал и со свистливым смешком добавил: - Гулливер…
        Во время этого разговора мы поняли, как нам повезло. Как мы узнали позже, накануне в кабинете Чашкина прорвало какие-то трубы и он перебрался в каморку как раз в том боксе, где «взорвался» наш «фордик». И где в гофрированной алюминиевой стене он пробил Алешкиным ядром очень полезную дырку. Чашкин и Лодкин и не подозревали, что весь их секретный разговор прекрасно слышно на улице.
        Мы на цыпочках обогнули бокс и немного высунулись из-за угла. В воротах появился Лодкин, и вправду чем-то очень похожий на суслика. Рыжеватый, шустрый такой, из-под верхней губы два зуба торчат, и присвистывает, к тому же.
        Он сел в голубую «БМВ», включил на всю мощь музыку и уехал. Алешка хихикнул ему вслед:
        - Надо было его попросить, чтобы он нас подбросил. Пошли ядро искать.
        Далось ему это ядро! Хотя, с другой стороны, оно сослужило нам хорошую службу. (Тогда я и не догадывался, что это ядро еще одну службу сослужит. Нам-то хорошую…)
        «Оттолкнувшись» от дырки, мы проследили глазами предполагаемый дальнейший полет ядра и вскоре увидели старую машину, в ветровом стекле которой зияла (сияла, как сказал Алешка) подходящая по калибру дырень. Ядро смирно лежало в этой машине на заднем сиденье. Утратив свою силу.
        Мы забрали его и пошли на шоссе. Там Алешка пропел свою жалобную песню про потерявшего нас папу, и другие дачники любезно подбросили нас до триста пятого километра.
        Но вот что интересно. Когда мы уже подъезжали к месту, Алешка вдруг шепнул мне:
        - Пригнись!
        И шепнул это настолько серьезно, что я так безропотно выполнил его приказ, аж едва не врубился лбом в спинку переднего сиденья.
        Алешка ничего не стал мне объяснять в машине, и я понял, почему.
        Когда мы, поблагодарив дачников, покинули их гостеприимный «жигуленок», Алешка сказал:
        - Нам навстречу пронеслась иномарка. С мигалками.
        - Ну и что?
        - То! В ней сидел участковый. И архитектор Афоня.
        - Подумаешь!
        - И наш папочка!
        Действительно - подумаешь…
        Глава XIX
        ГРАЖДАНИН ЛЕПИЛО
        Обогнув сторонкой наше стойбище, над которым курился дымок костра - газ у нас кончился, и мама готовила пищу на живом огне, - мы в резвом темпе понеслись в Пеньки, чтобы вручить деду Степе наши гостинцы.
        Мы застали его на обычном месте - на лавочке под деревом, но уже без клюшки.
        - Здрасьте, - сказали мы. - Как ваше здоровье?
        - Отменное! - похвалился дед и почесался. - Никаких радикулитов. Только вот чох напал. Неначе простудился, когда в пруде сидел.
        - Неначе, - посочувствовал коварный Алешка. - А вы бы к доктору сходили.
        - Да был, - отмахнулся дед. - Рассказал ему… эти… сим-омы. А он говорит - не мой профиль. Тебе, говорит, дед, к психопату надо.
        - К психиатру, - уточнил я.
        - Ну! А чего я там не видел? - Дед чихнул и почесался. - Само пройдет.
        Мы передали деду гостинцы (он очень обрадовался) и пожелали скорейшего выздоровления.
        Дед кивнул, чихнул, залез одной рукой в пакет, а другой почесался.
        - Пошли к доктору, - сказал мне Алешка.
        - Зачем? - удивился я. - Мы ведь не чешемся.
        - Вот именно, - как-то странно улыбнулся он. - Не чешемся. А в девятнадцать ноль-ноль, на двести семидесятом километре… В общем, Дим, операция начинается.
        И он поделился своими разработками по ее осуществлению. Мне понравилось. Опасно, конечно, но здорово.
        Доктор, в домашнем костюме, сидел в саду за столиком под кустом калины и пил чай из красивого подстаканника. Ну… из стакана, конечно. Из подстаканника-то не больно попьешь.
        Мы прошли прямо к нему, сели напротив, поставили локти на стол и уставились ему в глаза. Своими пронзительными взглядами. Молча.
        Доктор, похоже, немного испугался. Он, наверное, подумал, что к нему явились еще два клиента-психопата.
        - Вам что? - наконец неуверенно спросил он.
        - Гражданин Лепило, - строго проговорил я. - Нам все известно!
        - Вы счастливые люди, если так, - пробормотал он. - А вот я…
        - А вот вы, преступно используя полученные в институте знания, изготавливаете усыпляющие и отбивающие память препараты, которыми жулики Чашкин, Таксист и Длинный выводят из строя невинных водителей и забирают их дорогой груз. - Я немного перевел дыхание. - А вам за это платят грязные баксы.
        Вот тут он испугался по-настоящему. Глаза его забегали, он побледнел и нервно пытался нащупать на столе чайную ложечку. Но вместо этого попал пальцами в розетку с вареньем.
        - Откуда… вы… знаете?… - еле-еле выговорил он.
        - Оттуда, - сказал я намекающим тоном.
        А Лешка пояснил:
        - Наш папа, полковник милиции, занимается расследованием этого дела.
        Вторая рука доктора тоже вляпалась в варенье.
        - И… что… вы… хотите?…
        - Мы хотим, - твердо сказал я, - чтобы вы искупили свою вину и оказали помощь следствию.
        - Это облегчит вашу участь в суде, - добавил Алешка. - Вы получите меньше, чем заслуживаете.
        Доктор после этих слов немного пришел в себя. Все-таки какой-то выход ему обещали.
        - Что я должен сделать? И почему ко мне пришли вы, а не ваш папа полковник?
        Алешка толкнул меня ногой под столом.
        - Здесь вопросы задаем мы! - совсем уж строго заявил я. И поставил его этой фразой на место. - Сначала ответьте, каким образом вы расправляетесь с водителями?
        Доктор даже не сообразил от страха, что первой нашей фразой было: «Нам все известно!» Выходит, не все…
        - Хорошо, я расскажу. Мой препарат уникальный. При его приеме человек быстро засыпает, а потом теряет память. Но не совсем, - заторопился он. - И не навсегда, не думайте, что я такой жестокий. Человек забывает только последние события.
        - Этим самым, - сказал я, - вы помогаете уйти преступникам от ответственности.
        - Помогаю, - печально согласился доктор, опустив голову. - Да я и сам преступник.
        - Хорошо, что вы это осознали, - сказал я, вспомнив подходящую фразу из фильма. - От чистосердечного признания своей вины всего один шаг до ее искупления. Еще один вопрос: как вы вводите препарат?
        - Очень просто. Это Чашкин придумал. Под видом автоинспектора он со своими сообщниками останавливает нужный грузовик и делает вид, что проверяет документы. А потом говорит: «Что-то от вас, товарищ водитель, спиртным напитком попахивает. Пройдемте в нашу машину для проверки на наличие алкоголя». А в машине объясняет: «Мы теперь делаем анализ новым способом. Он очень надежный, никто не отвертится. Выпейте глоток этой жидкости, а через две минуты мы проверим ваш пульс». Доверчивый водитель послушно выпивает и через две минуты спит сладким сном. А когда просыпается, ничего не помнит.
        - Все ясно! - объявил я. И понял, что нужно сделать. - Сегодня за препаратом к вам приедет Чашкин…
        Доктор кивнул и, наверное, подумал: действительно они все знают.
        - …И вы вместо своего препарата дадите ему другой. Понятно? Не такой вредный. Чтобы водитель не потерял память. А прекрасно все помнил. И на суде он будет главным свидетелем.
        При этих словах доктор поежился. А потом сказал:
        - Но ведь Чашкин мне за это…
        - Ничего он вам не сделает. Потому что его арестуют. А вот если вы откажетесь, то знайте: Чашкин после очередного ограбления решил и вас усыпить, чтобы вы ничего не помнили и чтобы не платить вам денег.
        - Негодяи! - вырвалось у него.
        Ну да, подумал я, а вы сами - чуткий ребенок.
        - Хорошо, - сказал доктор. - Я дам им очень легкое снотворное. Оно даже полезное. Но, надеюсь, мне зачтется помощь следствию?
        - Зачтется, зачтется, - покивал Алешка. - А вы руки помойте, они у вас все в варенье.
        - И лицо - тоже, - добавил я. Потому что доктор в волнении время от времени то прижимал ладони к щекам, то трогал, в задумчивости, свой мудрый лоб.
        Мы откланялись. Алешка в калитке чихнул, а я почесался. Наверное, тоже от волненья.
        И наверное, от волненья мы не догадались спросить у доктора, в каком виде будет это самое «легкое полезное снотворное»? О чем в свое время нам пришлось очень пожалеть…
        - Ну, наконец-то хоть вы явились! - сердито встретила нас мама. - Все мои мужики разбежались. Даже кормить некого. Мойте руки и - за стол!
        Не успели мы вымыть руки, как приехали папа с дядей Федором. На нашем «фордике».
        - Ура, - сказала мама. - Но он будет правильно ехать? Не задом и не боком? И взрываться не будет?
        - Все путем! - хвастливо сказал дядя Федор. - Я им там всем показал, как надо работать! Подумаешь, мастера! Ну, конечно, они меня признали. Зауважали. Говорят: если бы не Федор Ваныч, ни за что бы не справились!
        Вот это да! Вот это завирает «сапожник, которому надо руки оторвать»!
        Мы с Алешкой не выдержали и расхохотались. От всей души. А дядя Федор глянул на нас с подозрением.
        - Что ж, - сказал папа. - Завтра в путь. На озеро. Давайте-ка потихоньку собираться. Доделаем все и пораньше ляжем. Мне вот только надо вечерком в одно место съездить. Но это не надолго.
        - По делу Хлястика? - спросил я.
        - Естественно, - ответил папа.
        И мы сели обедать.
        А после обеда Алешка объявил:
        - Сегодня мы с Димой посуду моем.
        Я понял, что это неспроста, покорно собрал грязные тарелки, и мы пошли на ручей, сопровождаемые гордым и ласковым взглядом нашей мамы.
        Я опустил тарелки в воду и стал намыливать губку. Алешка сидел рядом на камушке и говорил:
        - Дим, надо сбегать в монастырь. Понимаешь, я хочу на всякий случай ловушку там поставить, для Чашкина. Ты мой, мой как следует. Не отвлекайся.
        - Какую еще ловушку? - недоверчиво спросил я. Как бы нам самим там в ловушку не угодить.
        - Понимаешь, этот Чашкин - он хитрец великий. Вдруг как-нибудь вывернется? Но деньги он в тайнике не оставит. Он за ними обязательно прибежит. А ловушка - бац! - и захлопнется. Тогда уж он никуда не денется. Ты мой, мой как следует, не отвлекайся.
        Короче говоря, когда мы вернулись с чистой посудой, Алешка, в точности как папа, сказал:
        - Нам нужно вечерком в одно место сбегать.
        Дядя Федор не совсем нас понял и посоветовал:
        - Чего далеко бежать в одно место? Вона, за кустиками…
        А мама сказала:
        - Только не долго. У нас еще много дел.
        - Мы на полчасика, - пообещали мы и помчались в монастырь, незаметно захватив фонарик.
        Глава XX
        ЛОВУШКА ДЛЯ МАЛЫША
        Когда мы вернулись, папа уже был готов отлучиться в какое-то там свое местечко.
        - Тебя отвезть, Саныч? - с готовностью вскочил дядя Федор.
        - За мной заедут, - коротко ответил папа. - А вы что скажете? - спросил он нас. - По глазам вижу - не терпится.
        Оно так и было.
        - Дим, ты рассказывай, - сказал Алешка, - пап, а ты не перебивай.
        И я рассказал все по порядку и во всех подробностях. Только постарался обойти стороной наши путешествия по подвалам, особенно сегодняшнее. А в завершение рассказа доложил:
        - Ценный груз оформляет, отправляет и потом сообщает Чашкину Иван Иванович Лодкин. По кличке Суслик. Особые приметы - посвистывает и два зуба над губой торчат. Его офис находится на Луговой улице. Город не знаем.
        Папа кивнул:
        - Это не проблема.
        - Машина у него, - вставил Алешка, - марки МВД… ошибся - «БМВ». Номер 177, буквы не запомнил.
        - Тоже не проблема, - опять кивнул папа.
        - А грузы, похищенные с фуры, они всегда сдают в супермаркет какого-то Фирса.
        Папа и на это кивнул довольно спокойно. Мне вообще почему-то показалось, что ничего особо нового он от нас не узнал. И к тому же не очень хмурился, видно, уже начал смиряться с нашими фокусами.
        Мама, правда, все время ахала и прижимала ладони к щекам - то ли пугалась, то ли радовалась - каких ловких, умных и отважных детей она воспитала.
        Зато дядя Федор своего восторга не скрывал.
        - Не, ну вы молодцы, робяты! Бравые сыщики! Орлы! Вот как я великий автомеханик, так и вы тоже великие сыщики. Ну, может, чуть помене. Не, ну точно - от вас пользы больше, чем вреда.
        Знал бы он, кто запихнул в выхлопную трубу чугунное ядро XVI века, он наверняка последнюю фразу сказал бы наоборот.
        Но дядя Федор об этом не знал тогда, не знает и теперь.
        Тут подъехал наш знакомый «уазик» с участковым, и папа куда-то с ним уехал. Наверное, по делам Хлястика. Надеюсь, он при этом не забудет принять соответствующие меры и к Чашкину, и его компании. Чтобы взять их, как говорится, с поличным.
        Как только папа уехал, мама нас запрягла по полной программе. Мы все привели в порядок, упаковали и уложили в машину все вещи, оставив только чайник и по кружке каждому на утренний чай. Даже закопали ямку для мусора. Еще чего-то там поделали.
        И стали маяться. Время неумолимо приближалось к девятнадцати ноль-ноль.
        - Мам, - не выдержал Алешка. - Мы прогуляемся немного, ладно?
        - Попрощаемся с окрестностями, - включился и я.
        Мама подняла голову от книги и не очень охотно согласилась:
        - Ну сходите. Деда Степу повидайте. Передайте ему привет и пожелания скорейшего выздоровления.
        Щас! Как же! Два раза!
        - С козой там поосторожнее, - напутствовала нас мама, вновь опуская глаза в книгу.
        - Яблочко захватите, - посоветовал дядя Федор. - Чуть взбрыкнет - вы ей яблоком в лоб!
        - Ладно, - сказал Алешка и действительно, как мне показалось, взял яблоко.
        - Дим, а правда грустно, когда откуда-то уезжаешь, да? - сказал Алешка по дороге. - Только привык и надо расставаться. Я этот монастырь очень полюбил. Может, я даже архитектором стану. Или археологом.
        - Да, - согласился я. - Мне этот монастырь тоже очень полюбился. Сначала страшновато было, а потом интересно. Ты чего прихрамываешь?
        - Яблоко в кармане мешается, - ответил Алешка. - И раскопки я не успел сделать.
        - А давай уговорим родителей. Заедем сюда на обратном пути. Покопаемся.
        Мы подошли к монастырю. Он высоко вознес свои разрушенные, но все равно неприступные стены и башни. И вечерний свет так удачно их окрашивал, что они показались нам целыми и невредимыми. И очень красивыми. Наверное, такими они были в древности и такими станут после реставрации.
        Мы забрались на воротную башню и сели за своим любимым зубцом, прислонясь к нему спинами. От камня шло приятное дневное тепло. Чуть шевелилась листва березок, с таким трудом выросших на этих камнях. Было тихо-тихо, только гудело вдали неустанное шоссе.
        Солнце потихоньку садилось. От монастыря, от деревьев потянулись через все поле длинные синие тени. Стало немного прохладнее, но камни все еще отдавали свое тепло.
        - Скоро мышки летать начнут, - проговорил Алешка.
        - А за ними кошки, - добавил я, и мы немного посмеялись, хотя на душе, конечно, было сумрачно и тревожно.
        - Тебе деда Степу не жалко? - спросил Алешка.
        - Есть немного, - признался я.
        - А мне - нет. Вот Хлястика мне жалко. Потому что он пострадал за свою доброту, а дед - за свою вредность.
        Что ж, какая-то логика в его словах есть. Когда человек целится из рогатки в стекло проезжающего автомобиля, а резинка вдруг лопнет, и он схлопочет себе в лоб - нужно его жалеть? А дед ведь не только целился, он ведь и стрелял. Образно говоря, как сказала бы мама.
        - Интересно, - сказал Алешка, - где-то сейчас этот Хлястик? - И сам ответил: - Сидит, наверное, у своего костра и печет картошку, да?
        - А может, уже спит в своем шалаше.
        - Одинокий такой… - проговорил Алексей.
        Да, быстро наши детки взрослеют.
        …Начало темнеть. По шоссе уже забегали фары. А по небу уже замелькали в своем полете мышки.
        А за ними - кошки… Послышался вдали тяжелый шум большой машины. Мы привстали и увидели, как от шоссе ползет к нам пятно яркого света. Сейчас они уже не таились, убежище свое им теперь скрывать без надобности. Перегрузят по-быстрому награбленную французскую косметику в несколько машин и в сопровождении гаишного «жигуленка» «ДПС-16» отправятся в маркет Фирса. А сюда уже никогда не вернутся. В любом случае, надо сказать.
        Вскоре выползла к монастырю громадная фура - мы нырнули за свой надежный зубец, - прошла в ворота и скрылась в подземелье, где уже ждали ее фургончики. А за фурой проскользнул следом хитрый «жигуленок», за рулем которого почти не видно было Малыша-Чашкина.
        Алешка попытался покачать зубец. Не получилось - он стоял твердо.
        - Ты чего? - спросил я.
        - На всякий случай, - объяснил Алешка очень деловито. - Вдруг они удерут.
        Тут до меня дошло, что Алешка вспомнил рассказ архитектора о том, как осажденные сбрасывали со стен на врагов каменные зубцы. Вот уж не хотел бы в это время оказаться в машине, возле башни.
        И тут вдруг в подземелье что-то случилось. Потому что оттуда вылетел «ДПС-16» и, петляя среди камней, устремился к воротам. Вслед ему загремели автоматные очереди. И когда «жигуленок» уже почти доехал до башни, ветровое стекло его будто взорвалось. Оно разлетелось на мелкие дребезги, а из машины выскочил Малыш-Чашкин и, пригибаясь, помчался в глубь монастырского двора.
        - Ничего, - сквозь зубы сказал Алешка. - Он сейчас обратно побежит. Прямо в пруд.
        - А из пруда, - хихикнул я, - к психиатру. Где его будут с наручниками ждать. А здорово граната рванула, да? - сказал я. - Из подствольника по нему жахнули.
        - Ага, - хихикнул теперь Алешка. - Граната. Чугунная. XVI века. Под которой цыплят жарят.
        Ну, предусмотрительный пацан! Вот, значит, какое яблоко он тащил в монастырь, прихрамывая. И бросил-то как точно. Есть чему поучиться старшему брату.
        А теперь я расскажу, как все было там, на двести семидесятом километре шоссе, и как все получилось здесь, в старинном монастыре.
        Это была целая операция, давно подготовленная. Не без участия нашего папочки. Хотя он и находился в отпуске.
        Они вместе с участковым перехватили заранее обреченную фуру, объяснили все, что надо, ее водителям. Фуру поставили на стоянку. А вместо нее на шоссе пошла точно такая же, с теми же номерами, но внутри ее была вовсе не французская косметика, а кое-что другое. Ну, совсем-совсем другое. А на руках у папы были самые настоящие документы.
        И вот едет себе и едет по шоссе громадный крытый грузовик. Отсчитывает километры.
        - Притормаживай, - говорит один водитель другому. - Проверка.
        - Вижу, - отвечает другой. - ДПС.
        И они неслышно посмеиваются.
        Машина плавно сворачивает к обочине и останавливается возле патрульного «жигуленка», повинуясь жезлу автоинспектора очень невысокого роста.
        - Капитан Стечкин, - представляется он. - Попрошу ваши документы.
        Водитель протягивает ему все нужные бумаги, всякие накладные, сопроводительные и прочие. В том числе и водительское удостоверение.
        Капитан внимательно их изучает, время от времени задает вопросы и получает на них ответы.
        - Что ж, все в порядке, - говорит он, протягивает документы папе. - Ну-ка, ну-ка, - он вдруг подходит ближе на шаг и шевелит носом. - Товарищ водитель, а ведь вы, кажется, употребляли алкоголь.
        - Что вы, товарищ инспектор! - возмущается папа. - Какой алкоголь? Мы себе не враги! Пятнадцать лет за рулем.
        Его напарник тоже выражает недовольство и возмущение.
        Капитан без лишних слов убирает в свой планшет документы и строго говорит:
        - Прошу в машину. Пройдете тест на алкоголь. Это минутное дело.
        Двое других «инспекторов» - Таксист и Длинный - подходят поближе.
        Что ж делать? Папа пожимает плечами и идет к «патрульной» машине. Участковый, ворча, - следом.
        Длинный распахивает им заднюю дверцу. Папа и участковый забираются на заднее сиденье. Длинный мгновенно брызгает что-то в салон вроде как из клизмы и захлопывает дверцу.
        Это, конечно, наша с Алешкой промашка. Не догадались спросить у доктора, каким способом будет использоваться его «легкое полезное снотворное».
        - Подождем немного, - усмехается Малыш-Чашкин. - Здорово лепила придумал. Мы его этой же штучкой спать уложим.
        …Темное шоссе. Проносящиеся машины выхватывают светом стоящие на обочине фуру и патрульную машину ГАИ. И никто не догадывается, что там происходит. Только все водители радуются, что остановили не их.
        - Ну все, - командует Чашкин, взглянув на часы. - Хватит.
        Жулики широко распахивают все дверцы своей машины, чтобы она хорошо проветрилась и им самим не пришлось уснуть по дороге. Участковый и папа мирно спят спокойным детским сном. Жулики вытаскивают их из машины и укладывают на травку.
        - Отдохните, ребятки, - смеется Чашкин. - До утра.
        Он садится за руль, а его сообщники забираются в фуру. И вскоре она ровно идет по шоссе в сопровождении патрульной машины. А настоящему патрулю и в голову не придет остановить их и проверить. Да и что останавливать? Нормальная картина: идет грузовик с ценным грузом, а его подстраховывает милиция.
        А папа и участковый спят на обочине…
        Глава XXI
        «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»
        Фура, а за ней «ДПС-16» вползают в подземелье. Здесь уже дожидаются фургоны с распахнутыми настежь дверцами, их водители и двое грузчиков.
        - Славно сработали, ребята! - хвалится Малыш-Чашкин. - Быстренько делаем перегруз и - ходу. Расчет на месте. - И он направляется к потайной дверце, за которой, как он думал, дожидаются его еще раньше награбленные денежки.
        Все бандиты и жулики собираются возле задних дверей фуры. Один из грузчиков срывает пломбы, ломает замки и широко распахивает дверцы. Внутри фуры вспыхивает яркий свет. А в дверях стоит, широко расставив ноги… наш архитектор. Но сейчас он уже без бородки и без очков, но зато в бронежилете, в каске и с автоматом. А за его спиной рассредоточились грозные бойцы спецназа.
        - Добро пожаловать, - широко улыбается архитектор.
        У бандитов подкашиваются ноги, и они плюхаются на задницы.
        - Нечего рассиживаться! - командует архитектор. - Быстренько загружаемся и - ходу. Расчет на месте. Мало не покажется.
        Часть бойцов спрыгивает на землю и начинает ловко забрасывать бандитов в машину. Другая часть так же ловко надевает им наручники и сгоняет в глубь кузова.
        И вот тут-то вынырнувший из темноты Малыш-Чашкин прыгает в свой фальшивый «ДПС» и гонит его к воротам. Вслед ему гремит автоматная очередь. Ну, а возле воротной башни, как вы знаете, машину решительно останавливает Лешкино чугунное яблоко.
        Малыш-Чашкин, не задумываясь, бросился к другому входу в нижнее подземелье. Он, наверное, все-таки рассчитывал там спрятаться и забрать деньги. Но не получилось у него ни того, ни другого. Ловушка наша сработала.
        Она была проста, как пряник. Там, где были проложены в болотистой грязи доски для перехода, мы одну доску - среднюю - убрали. И Малыш-Чашкин с разбега, да еще почти в темноте, вмазался по самые уши в липкую вонючую жижу.
        Сначала он немного затаился, вдыхая обильную болотную вонь, а потом, как и предусмотрел Алешка, помчался, когда опасность миновала, к пруду, разбрызгивая с себя по всему полю липкие черные шмотья густого ила.
        А скажите, куда еще ему было бежать в таком виде? Конечно же, только к воде. Там он плюхнулся в пруд, весь-весь искупался, вылез на берег и на некоторое время затерялся в лесу…
        А в фуре, между тем, архитектор взял за шиворот Длинного и, хорошенько встряхнув его, грозно спросил:
        - Где водители фуры? Отвечать! Быстро!
        - В порядке, начальник, - залепетал Длинный. - Спят себе на травке. Мы с ними - вежливо и культурно. Не обижали.
        - Где спят?
        - А там же, на двести семидесятом… Я их и укрыл одеяльцем, и подушечки под головы устроил… Ну, может, подушечки и затерялись.
        Одну из машин архитектор послал на двести семидесятый километр, а все остальные потянулись в город, в Управление внутренних дел.
        Как только колонна машин выбралась из монастыря и, сияя фарами и габаритками, направилась к шоссе, мы с Алешкой разыскали в машине Чашкина ядро и направились в свое родное стойбище.
        - Как вам не стыдно? - встретила нас мама. - Отпросились на полчаса. А уже ночь на дворе.
        - Ты им наподдай как следоват, - посоветовал из машины сонным голосом дядя Федор. - В другой раз пораньше придут.
        - И отца до сих пор нет! - бушевала мама. - А завтра рано вставать! Где вы шлялись?
        - С дедом Степой прощались, - ответили мы. - Привет ему передавали от тебя и наилучшие пожелания. А он сказал, что от такой интеллигентной женщины он другого и не ожидал.
        Мама удовлетворенно фыркнула и ушла в палатку. Она так перенервничала, что сразу заснула.
        И тут с шоссе свернула машина и подъехала к нам. Из нее вышли спецназовцы и осторожно вынесли папу и участкового.
        - Принимайте, - сказал один. - Где их сложить?
        Мы сначала чуть не умерли со страха. А потом, когда поняли, что папа и участковый просто спят, чуть не умерли от смеха. Нервного.
        Бойцы разбудили и быстренько выгнали дядю Федора из машины, разложили заднее сиденье и заботливо уложили на них наших сонных боевых милиционеров.
        - Вы их до утра не тревожьте, - сказали они. - Пусть солдаты немного поспят. - Попрощались и уехали.
        Дядя Федор уселся за руль.
        - Мне - что? - пробормотал он. - Я и сидя могу. - И тут же заснул.
        Мы забрались в палатку, к маме под бочок, и тоже, после всех волнений, быстренько вырубились. И спали до утра довольно крепко. Только всю ночь под меня подкатывалось наше боевое ядро, с которым Алешка не расстался даже во сне.
        Но я на них уже не сердился - ни на Алешку, ни на его чугунное яблоко.
        Я крепко-крепко спал в ночной тишине, которая ничем не нарушалась. Только иногда доносился из Пеньков могучий «чох» деда Степы.
        Проснулись мы раньше всех. Заглянули в машину. «Солдаты» все еще спали. И дядя Федор - тоже. Мне кажется, он не только сидя, он и стоя может спать. Такой уж он мастер.
        - Слушай, Дим, - предложил Алешка. - Пока они все спят, сгоняем в лес. Может, Хлястика там найдем. А то ведь даже не попрощались с ним.
        И мы пошли в лес. И в самом деле, на том же самом месте нашли шалашик Хлястика и его самого, сидящего у костра, где уже булькал с чем-то вкусным закопченный котелок.
        Хлястик нам очень обрадовался. Видно, не ожидал, что мы его навестим.
        - Кушать будете? - улыбнулся он. - И чай уже поспел.
        Ну как можно отказать такому радушному человеку? Тем более - ранним утром, еще до завтрака.
        - Вчера вечером, - произнес Хлястик, налив нам чаю, - в монастыре стрельбу слышал. И шум всякий. - Он сказал это так, будто ждал продолжения от нас. - Что-то там стряслось.
        - Там бандитов и жуликов загребли, - сказал Алешка, дуя в кружку. - Один только удрал. Грязный, как свинья.
        - Вот как? - чуть призадумался Хлястик. - Говорите - грязный? Нет, грязного не видел. А мокрый был. В поздний час к костру вышел. Я уж было в шалаш собрался, у огонька курил. А тут он. Из кустов. Мокрый, аж текет с него. Но я его все равно узнал. Это, ребятки, тот самый богатей, который мне жизнь спортил. Один хлястик от нее оставил…
        Вот что мы узнали.
        Было уже темно. Хлястик сидел у огонька, собираясь спать.
        Мокрый до последней нитки Чашкин долго блуждал по лесу, стараясь найти местечко поукромнее. Там он рассчитывал пересидеть какое-то время, подождать, а потом все-таки вернуться в нижний подвал за деньгами. При мысли об этом его передергивало. Он до сих пор, хотя и выкупался, ощущал на себе липкий вонючий ил, да к тому же, видно, и простудился в пруду - чихать начал. Да так громко, что опасался привлечь ненужное ему внимание.
        Костер он разжечь не сумел, спички промокли так, что даже коробок развалился. Чашкин присел под деревом, обхватил руками колени, пытаясь согреться. Его била мелкая дрожь, стучали друг о дружку зубы.
        Наверное, он в это время не раз пожалел, что стал на бандитскую дорогу. Сидел бы сейчас в своем доме - сухой и чистый, в тепле - и никого не боялся.
        Чашкин вскинул голову и так оглушительно чихнул, что с дерева сорвалась испуганная птица.
        И тут он увидел в ночи слабый свет. Это мог быть только костер. Чашкин обрадованно заспешил к нему, спотыкаясь в темноте, цепляясь мокрой одеждой за ветки кустов.
        И осторожно вышел к костру.
        У огня сидел какой-то человек. Он поднял голову и посмотрел на Чашкина. Они узнали друг друга.
        Вот как странно получилось. Чашкин выгнал Хлястика из его дома, из башни, а теперь, сам бездомный, вынужден просить у него приюта.
        - Дозволь обсушиться, - глухо попросил он.
        - Грейся, - Хлястик протянул руку за спину и подложил в костер сухих дров.
        Костер оживился, от него пошло бурное тепло. Чашкин стал поближе к огню. И, поворачиваясь к нему то одним боком, то другим, старательно грелся.
        - Так не обсохнешь, - сказал добряк Хлястик. - Снимай одежу и суши.
        Он воткнул вокруг костра несколько палок и помог Чашкину развесить на них одежду. От нее сразу повалил обильный пар.
        Чашкин согрелся, даже чихать стал реже. Хлястик молча приглядывался к нему и вдруг сказал с брезгливостью:
        - Какой ты, однако, мелкий. Я б тебя одним щелчком прибил.
        Полуголый Чашкин отскочил от костра и визгливо вскрикнул:
        - У меня пистолет есть!
        - Иде ж он у тебя? - усмехнулся Хлястик. - В трусах, что ли? Ну-к, давай его сюда.
        И Чашкин покорно вытащил из форменной куртки пистолет и отдал его Хлястику.
        - Обсушился? - спросил тот. - Теперь иди отсель. И боле не приходи.
        Чашкин оделся, чихнул и ушел, почесываясь…
        Вот такая история.
        И мы тоже кое-что рассказали Хлястику. В том числе и про задание, которое папа дал участковому.
        - Вы сегодня сходите к нему, - сказал я. - У вас теперь другой участковый, хороший. Он вам квартиру вернет.
        Хлястик очень растрогался, даже носом шмыгнул и сказал:
        - Меня Вовой зовут.
        Мы допили его вкусный, с дымком, чай, сказали «спасибо» и стали собираться домой.
        Дядя Вова Хлястик проводил нас до края леса, а потом протянул пистолет, завернутый в тряпочку:
        - Бате своему отдайте. Раз уж он у вас полковник. Только не балуйте с ним.
        - Передадим, не беспокойтесь, - пообещал Алешка.
        - А это - вам, - сказал дядя Вова и достал из-за пазухи самый настоящий кинжал. - Это я в башне нашел.
        Кинжал был весь ржавый, совершенно безопасный, но совершенно старинный. Да еще дядя Вова высыпал Алешке в ладонь целую горсть наконечников для стрел.
        - В стенах наковырял, - объяснил он. - Меж камней застряли.
        Алешка едва не задохнулся от счастья. И тут же попытался вручить дяде Вове в качестве ответного дара свое боевое ядро. С которым теперь не расставался.
        Дядя Вова взвесил его в руке и вернул Алешке:
        - Не, малец. Ты его лучше мамке своей подари. Под им цыплят хорошо жарить.
        …Мы шли по полю и все время оглядывались. Дядя Вова стоял под деревом и смотрел нам вслед.
        Глава XXII
        МИЛЛИОН В ПЕЧКЕ
        В нашем стойбище уже кипела утренняя жизнь. За столом было полно народа. Все пили чай. В том числе и наш архитектор. Он был в форме командира спецназа, без бородки и очков. Теперь-то мы поняли, почему он все время сдвигал их на нос.
        Мы его сразу и не узнали, пока он не улыбнулся и не сказал:
        - Доброе утро, коллеги.
        Оказалось, что наш архитектор вовсе не архитектор, а самый настоящий милиционер. В нашей милиции полно всяких специалистов. И архитектор занимался раскрытием всяких краж старинных вещей. А в монастырь он ходил на разведку, под видом ученого, чтобы не спугнуть Чашкина и его компанию. Он там разведал все ходы-выходы, которые Чашкин разыскал, и разработал операцию по его задержанию.
        Алешка похвалился «ученому» своими сокровищами, и архитектор спецназа очень их одобрил, даже позавидовал немного. И Алешка, конечно, пару наконечников ему подарил. И, конечно, самых кривых и ржавых.
        Папа слушал наши разговоры и все время посмеивался. Он вообще был в хорошем настроении.
        - Здорово выспался, - смеялся он. - Как от сонных яблок.
        - Да, - вспомнил я. - А доктор? Его тоже задержали?
        - Нет, - ответил архитектор. - Он сам в милицию пришел. С повинной. Говорит, очень я за водителей беспокоюсь. За состояние их здоровья. Но мне кажется, он больше всего за себя беспокоился.
        - А ему чего-нибудь будет? - спросил Алешка.
        - Обязательно. Как соучастнику преступления. Но поменьше, чем другим. С учетом его раскаяния. И кстати, - вспомнил архитектор, - у Чашкина еще пособник есть. Дед там один, из Пеньков.
        - Он уже свое получил, - хмыкнул Алешка. Но подробности излагать не стал - попадет еще. А чтобы посильнее отвлечь внимание от этого скользкого вопроса, небрежно положил на стол тряпочку. С пистолетом.
        - Что это ты подобрал? - спросил папа.
        - Вещественное доказательство.
        Папа опасливо развернул тряпицу.
        - Где ты взял?
        - Чашкина обезоружил, - соврал Алешка. И опять сделал отвлекающий маневр: - Там еще один вещдок.
        Под пистолетом лежала скомканная трафаретка «ДПС-16».
        И когда он ее туда засунул?
        Бывший архитектор почему-то с огромным уважением посмотрел не на Алешку, а на папу. Видела бы мама этот взгляд.
        А папа уже пришел в себя, он все-таки профессионал в своем деле.
        - Да, - он отодвинул пустую кружку. - Операция проведена отлично. Вот только Чашкина не удалось задержать. Теперь это будет трудно.
        - И ничего не трудно, - сказал Алешка, любуясь разложенными на столе своими историческими реликвиями. - У него, у этого мелкого Чашкина, особые приметы есть. Ну, кроме роста, конечно.
        - Ну-ну? - заинтересовался папа.
        - Он все время чихает и чешется.
        За столом началось молчание. А потом оно прекратилось папиным вопросом:
        - Откуда вам это известно? Он что - болен? Алексей! Не виляй глазками.
        - Ну… Он… Он в пруду искупался. Где у тебя все время караси с крючка срывались.
        - Искупался, это я понял. А при чем здесь - чешется?
        Пришлось все рассказать. Мне показалось, что взрослые едва сдержали улыбки, но из педагогических соображений, правда, посмеиваясь, нас все-таки поругали.
        И папа сразу взял свой мобильник:
        - Семенов? Оболенский на связи. Передай шефу, чтобы объявили в розыск гражданина Чашкина. Да, подозреваемого в ряде тяжких преступлений. Приметы? Невысокого роста, среднего телосложения… Особые приметы? - Папа помедлил. - Есть особые приметы. Чихает и чешется. Да! Да! Именно так, ты правильно понял. Что? Сейчас уточню. - Папа прикрыл ладонью микрофон и спросил нас: - Долго он будет чесаться?
        - Пока не поймают, - буркнул Алешка.
        А наша мама в этом интересном разговоре не участвовала. Она лежала около палатки на надувном матрасе и увлеченно читала свою книгу. Только странички порхали.
        - Да, с его задержанием надо поторопиться, - сказал бывший архитектор. - Деньги ведь, которые он награбил, мы так и не нашли.
        - Это вы не нашли, - опять буркнул Алешка, вертя в руках кинжал.
        И опять застыла над столом тишина. А потом папа осторожно так спросил, будто боялся спугнуть Алешку, как соловья с ветки:
        - А кто нашел?
        - Я, - простенько так и скромно ответил Алешка и попытался воткнуть кинжал в стол. Как пират.
        - Алешка, положи нож, - не отрывая глаз от книги, произнесла мама и сдула со лба прядь волос. - Не балуйся.
        - И где эти деньги? - Это папа спросил.
        Алешка засунул кинжал за пояс.
        - А я их на всякий случай в другое место перепрятал. Чтобы Чашкин не нашел.
        - Алексей, - опять не глядя, предостерегла его мама. - Пупок не проткни.
        - Да подождите вы со своими пупками! - не выдержал папа. - Речь идет об огромной сумме. - И опять взялся за Алешку: - Где деньги?
        - Там, - небрежно махнул Алешка кинжалом, - в монастыре.
        - Лейтенант! - вскочил папа. - Быстро организуйте понятых и - в монастырь. Лешку - в машину!
        А я и не знал, что Лешка деньги перепрятал. Он ни словом об этом не обмолвился. То-то он около двери повертелся, когда мы ловушку устраивали. Я-то подумал, что он просто проверяет - цела ли сумка…
        - Эх ты! - сорвалось у меня. - Мне-то мог бы сказать.
        На что Лешка спокойно, по-взрослому ответил:
        - Боялся, что ты проболтаешься раньше времени. Ты у нас такой простодушный.
        Да, быстро наши нахальные детки взрослеют.
        По дороге в монастырь мы заехали в Пеньки и прихватили деда Степу в качестве понятого. Вторым понятым вызвался дядя Федор.
        Подъехали мы на двух машинах - на нашей и милицейской, - и мне показалось, что старинный монастырь встретил нас с затаенным вздохом: мол, как же вы мне надоели. Не даете спокойно подремать под летним солнышком, повспоминать прежние боевые и трудовые годы.
        Машины мы оставили у воротной башни и вошли во двор монастыря, где все еще торчала чашкинская фальшивая «ДПС» с крошевом ветрового стекла на капоте. Папа оглядел эту картину и сказал архитектору:
        - Здорово твои ребята вмазали!
        - Это не мои ребята, - улыбнулся архитектор. - Это твои ребята. Моим подарком.
        Мы с Алешкой на всякий случай обошли машину так, чтобы она надежно отгородила нас от папы. Но он только вздохнул:
        - Мать знает?
        - Что ты, папочка, - залебезил Алешка. - Мы что - дураки?
        - Вы-то нет, - опять вздохнул папа. Наверное, пожалел, что очень мало из-за своей работы уделял внимания нашему воспитанию. Это же надо - такую машину грохнули.
        А дед Степа зачем-то просунул руку в салон через пустую рамку ветрового стекла и мудро заметил:
        - Граната рванула. Ить я говорил: тута этих гранат ровно грибов в лесу.
        Когда мы всей толпой проникли в первое подземелье, папа еще ничего, только посмотрел на нас и сморщился. А вот когда мы откинули крышку люка, и из него дохнуло холодным болотным смрадом, и когда по черному илу забегали лучи фонариков, папа опять вздохнул, длинно так, протяжно и прерывисто:
        - Мать знает?
        - Что ты, папочка, - запел свою песенку Лешка, - мы дураки, что ли?
        - Вот уже не уверен - раз вы сюда полезли.
        Неожиданное осложнение возникло, когда мы начали спускаться. Дед Степа категорически заупрямился:
        - Не, граждане милиция, я туды не полезу. Тама всяко может быть. И нечисть какая злобная, и чудище подземное.
        Что старый, что малый - одни фантазии.
        Архитектор твердо взял деда за локоть и, не говоря ни слова, помог ему спуститься по скользким и шатким ступеням.
        - Осторожно! - вовремя крикнул Алешка. - Там ловушка!
        Дед вырвал руку и прытко взлетел на верхнюю ступеньку.
        - Что за ловушка? - спросил папа.
        - Для Чашкина.
        - Мать знает? - машинально спросил папа. Хотя, наверное, хотел спросить совсем другое. У него, наверное, уже голова кружилась от Лешкиных фокусов. Ему, наверное, легче бандитов ловить, чем Лешкины сюрпризы осваивать.
        А Лешка между тем вытащил из угла доску и положил ее на место.
        - Прошу вас, - сказал он. - Слева от лестницы - дыра в стене. А в дыре - сумка с деньгами.
        Все участники изъятия денег цепочкой перебрались через подземное болото.
        - Здесь? - спросил папа Лешку. - Граждане понятые, внимательно наблюдайте за моими действиями. - И папа засунул руку в дыру.
        И вытащил обратно: в дыре не было ни сумки, ни денег.
        На всякий случай папа посветил фонарем в другую дырку, справа от двери - туда, где Алешка нашел эти деньги.
        Пусто…
        - Ну? - Папа обернулся к Алешке. - Что это значит, Алексей?
        - Плохо ищешь, - Алешка уверенно протолкался к дырке, сунул туда руку. Правая бровь его медленно и удивленно поползла вверх. Он задумался. Все молчали. Только дед Степа тихонько икал - у него «чох» икотой сменился.
        Тут Лешка шлепнул себя ладонью в лоб:
        - Перепутал! Забыл! Я их на всякий случай еще раз в другое место перепрятал. Пошли!
        Опять гуськом преодолели болото, поднялись, выбрались. Вышли во двор, где приятно сияло солнце и сразу стало тепло.
        - Вспомнил? - спросил папа Алешку.
        - Ага. Они вон в той башне. На третьем ярусе. Пошли!
        - Ну, Алексей, - грозно сказал папа. - Если их и там нет, то…
        - То я тогда не знаю, где они, - спокойно закончил за него Алешка.
        Взобрались на башню. Остановились, отдышались. Огляделись. Это была та самая каморка, в которой когда-то проживал Хлястик.
        - Где? - Это папа.
        - В печке, - это Алешка.
        - Граждане понятые, - снова повторил папа, уже не так уверенно. - Прошу вас внимательно наблюдать за моими действиями. - Он открыл дверцу печки, заглянул внутрь и, медленно повернувшись, уставился на Алешку.
        - И тут нет? - удивился тот.
        Денег в печке не было.
        Папа выпрямился, шагнул к Алешке и протянул руку к его уху…
        НАКОНЕЦ-ТО!
        - Здравствуйте, люди добрые, - вдруг послышалось у нас за спиной в этот драматический момент.
        В дверном сводчатом проеме стоял Хлястик. Он обошел всех присутствующих, каждому протянул руку и назвался: Вова. И никому не сказал: Хлястик. А к деду Степе вообще не подошел.
        - За деньгами пришли? - спросил Вова, перездоровавшись со всеми. - А я их переклал. Зашел как-то в свою бывшую жилищу. Хотел печку стопить по старой памяти, ан в ней сумка с деньгами. Я их и переклал. Так и понял, что ваш малец их тут складывал. Видал, что он тут лазил.
        Вова подошел к железной кровати, приподнял ее и вытащил средних размеров спортивную сумку.
        - Вот оне. Забирай, Леха, свои капиталы.
        - Граждане понятые, - вышел из оцепенения папа, - прошу вас внимательно наблюдать за моими действиями.
        А какие там особые действия? Жикнул «молнией» и распахнул сумку, доверху набитую пачками баксов.
        - Эк! - вздохнул дед Степа. - Вот я не знал-то! Козу б новую купил. Безрогую.
        Сумку отнесли вниз, поставили в машину, туда же усадили понятых. Пересчитали на их глазах деньги, оформили протокол. Вот и все.
        Потом завезли деда Степу в Пеньки. Вылезая из машины, он спросил архитектора:
        - А мне за участие какие баксы положены?
        - А вам, гражданин, за участие, - ответил архитектор, - а точнее за соучастие, общественное порицание положено.
        Что это такое, дед не понял, но на всякий случай шмыгнул поскорее в калитку и на вертушку ее закрыл.
        Архитектор и участковый повезли деньги в милицию, дядя Федор тоже поехал с ними, а мы стали собираться в дорогу.
        - Ну что? - спросил папа, разваливаясь на травке. - Передохнем чуточку и - в путь?
        - Нет уж, - вдруг сказала мама. - Завтра с утра поедем. Мне надо книгу дочитать. Чуточка осталась - никак не оторвусь. Такой увлекательный детектив!
        И она села на своем надувном матрасе, обняла колени и взялась пересказывать.
        - Там одни жулики переодевались в милицейскую форму и останавливали на дороге грузовики с ценным грузом. Потом усыпляли водителей и угоняли фуру в тайное место. Разгружали и продавали в одном магазине. И все никак их не могли поймать, потому что - кто ж на милиционеров подумает. - Мама перевела дух и убрала со лба прядку волос. - Так, конечно, не бывает, но очень интересно.
        Никогда мы еще так не смеялись!
        А когда отсмеялись, вдруг увидели, что папа опять спит. Алешка притащил из палатки одеяло и укрыл его.
        Наверное, он тоже подумал, что наш папа, даже когда в отпуске, всегда на своей работе.
        На следующий день рано утром мы сложили столик, сдули мамин матрас и свернули палатку. И сразу наше обжитое место стало каким-то чужим и далеким.
        Мы уложили вещи в машину, уселись сами.
        - Эх! - сказал дядя Федор. - Ща как помчимся.
        Не помчались. Машина опять не завелась. Я покосился на Алешку, но все оказалось проще - кончился бензин.
        Дядя Федор сбегал с канистрой на шоссе, вернулся, заправил бак. Сел за руль.
        - Эх! - сказал он. - Ща как… Не, ну чего там мчаться. Нормально поедем. Как люди.
        И мы, наконец, поехали как люди.
        Машина вела себя нормально - не взрывалась и не пятилась. И вскоре, за большим поворотом, когда мы с Алешкой обернулись, уже чуть-чуть виднелись вдали белые стены старинного монастыря. Отсюда не видно было его разрушений, и казалось, что он стоит твердо, красиво и нерушимо и простоит еще тыщу лет. Особенно если будет охраняться государством.
        …На следующий день, попетляв проселочной дорогой среди мощного соснового леса, мы выехали к озеру. Оно было огромное, гладкое и синее. Все в чистых песчаных берегах. Мы подъехали к самой воде и вышли из машины. Озеро чуть-чуть плескало в берег свои маленькие волны, будто спокойно дышало под синим небом в белых курчавых облаках. А из воды весело выпрыгивала всякая красноперая рыба, которая очень редко срывается с крючка.
        И вот на этом озере мы с Алешкой такое натворили! Впрочем, об этом - в следующий раз…