Томка, дочь детектива Роман Грачев
        Томка #1
        Она пришла - Томка Данилова, покоряющая сердца! Частный детектив, 38-летний Антон Данилов, в одиночку воспитывает шестилетнюю дочь Тамару. Жена и мать их оставила. Томка - подвижная, шустрая, невероятно жизнелюбивая и стрессоустойчивая девчонка; занимается танцами, любит Майкла Джексона, тяжелый рок и фильмы ужасов.
        Антон трудится в своем детективном агентстве, распутывая дела различной степени сложности, общается с дочкой, открывая для нее мир и одновременно постигая что-то важное для себя. У них есть друзья - соседка по подъезду и воспитательница Томки в детском саду Олеся Лыкова и ее восьмилетний сын Ваня. Между Антоном и Олесей зреет симпатия, которая никак не перерастет в романтические отношения. Есть еще баба Соня, мать Антона, бывшая учительница физики, и много друзей, оставшихся со времен службы в органах.
        Каждый роман серии - это и детектив, и мелодрама, и комедия, и даже триллер. Калейдоскоп событий и эмоций, хроника взросления и энциклопедия счастливого отцовства!
        Итак, история первая. Воспитывать в одиночку шестилетнюю девочку нелегко, но для мужчины это достойный вызов. Антон верит, что справляется. Однако устоявшееся равновесие нарушено. Знакомство с очередным клиентом агентства переворачивает всю историю семьи Даниловых с ног на голову. И далеко не последнюю роль в этой истории играет она - Томка, дочь детектива!
        Роман Грачев
        Томка, дочь детектива
        Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
        
        Суслик, ей-богу.
        Раскидала ногами покрывало, засунула указательный палец в ноздрю и свистит оставшейся половинкой носа.
        Иной раз удивляюсь, как у меня получилось. Отродясь чудес не совершал. Слыл сухим и жестким. Временами жестоким, пусть и без фанатизма. В душе - лирик, снаружи - терминатор. А что делать, служба такая. Дважды два - четыре, солнце вращается вокруг земли, Буратино придумали под кайфом.
        Но нет. Проросло.
        И вот теперь сопит этот суслик на моей половине кровати, сунув палец в нос на целую фалангу, и видит сладкие сны, причмокивая от наслаждения. И завтра будет так. И послезавтра. И через неделю. Через год. До самого совершеннолетия, пока не явится на порог Принц На Белом Коне с безупречной родословной, которому я смогу вручить свою Принцессу с чистой совестью.
        Но до тех пор каждые пять минут - «Пап-чка! Пап-чка! Пап-чка!»…
        Моя жизнь мне давно не принадлежит.
        Она принадлежит - ей.
        Без остатка…
        Черт, куда я задевал чеки на сандалики? Разорвались, недели не проходила.
        1. Параллельная реальность. Вечер трудного дня
        - Том!
        Нет ответа.
        - Том!
        Нет ответа.
        - Тамара!!!
        Шелест журнальной страницы, вялый отзыв:
        - Пап, я занята.
        - Чем?!
        - Читаю.
        - Так увлекательно?
        - Ага.
        - Ну-ка вслух давай!
        - Не буду.
        - Почему? Что ты читаешь?
        - Тут какие-то тёти… и тити.
        - Так, положи на место, это мое!
        - Баба Соня говорила, что такие журналы читать нельзя ни детям, ни взрослым.
        - Если бы баба Соня в молодости читала такие журналы, я вырос бы в полноценной семье, а не с матерью-одиночкой.
        - Чего?
        - Ничего. Спать пора!
        - Я еще немного почитаю.
        - Я тоже посчитаю - до трех, и ты кладешь журнал на тумбочку. Раз…
        Вздох. Даже не вздох - рассерженный рев. Томка бросает свежий номер «Максима» на мою прикроватную тумбочку и шлепает по полу босыми ногами. Прошмыгивает у меня за спиной, скидывает на пол трусики и вскоре исчезает за мутным стеклом душевой кабины. Включается вода, затем почти сразу начинается песня - «Часики» Валерии. Она ее обожает, все время поет; текст, правда, местами прожевывает, но зато в нотах не соврала ни разу. У дочки поразительные музыкальные данные.
        Я заканчиваю бриться. Тамара одновременно со мной выключает воду и открывает дверь кабины. Мордашка розовая, рот раскрыт в довольной улыбке. Не хватает двух зубов. Через прореху Томка высовывает кончик языка.
        - Пап, полотенце дай.
        Протягиваю большое банное полотенце. Дочь пропадает в нем с макушкой, усиленно натирается. Помощи не просит, и это к лучшему, хотя мне порой очень хочется снова возиться с ней, как с пупсиком.
        Вскоре она уже стоит передо мной в голубой пижаме с короткими штанишками.
        - Пап, я лягу с тобой?
        Теперь уже я издаю рассерженный рев. Нет, вру - стон. Мне не хочется, чтобы она спала рядом. Во-первых, я не высыпаюсь; она всю ночь ворочается, кладет ноги мне на грудь, делает немыслимые кульбиты, нередко попадая коленом в пах. Во-вторых, девочка не должна все время спать с отцом. Не так давно детский психолог популярно объяснила мне, чем это чревато. Даже не хочу повторять - жуть.
        Но я ничего не могу поделать, когда она смотрит на меня «честными глазами Кота В Сапогах». Она знает мои слабые места лучше меня самого.
        - Слушай, мышонок. - Я присаживаюсь перед ней на колени и беру за ручки.
        - Вообще-то ты не заслужила моего снисхождения сегодня.
        - В смысле?
        - В смысле ты меня огорчаешь.
        Искреннее изумление:
        - Как?!
        - Бойкотируешь гимнастику.
        Она задумывается. Выражение круглого личика становится еще более трогательным. Иногда ей не понятны сложные термины, но она старается думать.
        Поясняю претензии:
        - Тебе не нравится гимнастика, Том?
        Она опускает голову.
        - Нравится. Там канаты…
        - Тогда в чем дело?
        - Не знаю. - Томка пожимает трогательно плечиками, заглядывает мне в глаза снизу вверх, и я вижу, что тучка улетает. - В общем, я все равно лягу с тобой, да?
        - Если прямо сейчас соберешь с пола своей комнаты все монетки и медальки, тогда я обещаю подумать.
        Она тут же, сверкая пятками, удирает к себе. Вскоре из комнаты доносится звон монет, разбросанных ею час назад по полу. Томыч обожает старые монетки и медальоны, может возиться с ними часами, перекладывая из стопки в стопку, оттирая от пыли и жира. В ее коллекции есть все монеты советского периода, включая несколько юбилейных рублей, посвященных государственным праздникам, пара коллекционных серебряных долларов с изображением орла и кучерявой свободолюбивой женщины; есть даже один старинный медальон с изображением креста, переплетенного с буквой «М» (его подарила Марина, а ей самой он достался в наследство от кого-то еще) и целая пригоршня современных гривенников, от которых отказываются в магазинах. Некоторые раритеты Тамарка постоянно носит в узких джинсах, не желая расставаться с ними ни на минуту, но они все время выпадают из дырявого кармана. У меня никак руки не доходят заштопать дырку.
        Судя по звукам, монеты отправляются на ночь в пластмассовую шкатулку. Через мгновение Томка вновь стоит передо мной. Выражение на лице - как у собачки, ожидающей кусочек печенья. Не хватает виляющего хвостика.
        - Все сделала?
        - Да!
        - Тогда еще одно задание.
        Томка кривится:
        - Пап, ты меня обманываешь!
        - Нет, все честно, я ведь обещал только подумать. Пока я думаю, загадай мне еще одну загадку, и если я ее не отгадаю, так и быть, ляжешь со мной.
        Это наша развивающая игра. Недавно Томка нашла нечто привлекательное в загадывании загадок. С каждым разом получалось все лучше.
        - Та-ак, - говорит дочь, прижав указательный пальчик к щеке и задумчиво глядя в потолок, - он гладкий… умеет улыбаться… стучит маленькими зубками, кушает рыбу и немножко похож на акулу, но не акула, потому что добрый. Кто это?
        Я делаю вид, что для моего скудного умишка эта задача слишком сложна. Тоже прижал указательный палец к щеке и смотрю в потолок.
        - Улыбается, гладкий, с зубами, но добрый. Даже не знаю… осьминог?
        - Неправильно! - искренне радуется дочь моему позорному провалу и удирает в спальню.
        - Если хоть раз пнешь меня, унесу на балкон! - кричу вслед.
        - Не унесешь, на балконе холодно! Ты тоже добрый!
        Я смеюсь, потому что ничем не могу возразить. Она права, я как дельфин - с зубами, но добрый.
        Лишь ближе к полуночи Томка засыпает. Я лежу под светильником, читаю новый детектив Питера Джеймса. По сюжету, одного молодого пьяного идиота за день до свадьбы друзья решили разыграть: положили в гроб и закопали в лесу, а потом все до единого погибли в автокатастрофе; чувак остался в гробу с телефоном, но дозвониться ни до кого не может, и никто не знает, где он находится. Реальная жесть.
        Вскоре у меня слипаются глаза. Я почти проваливаюсь в сон, как вдруг босая пятка, торчащая из штанины пижамки, утыкается мне в щеку.
        - Тамара, блин!
        Она чмокает губами, переворачивается в кровати валетом и припечатывает напоследок:
        - Никуда не пойду… я сказала.
        Так и живем.
        Томке едва исполнилось шесть. Спросите меня, когда она успела повзрослеть и стать такой важной колбасой, и я вам ничего не отвечу. Кажется, будто еще на прошлой неделе я убаюкивал на груди маленький сопящий комок, а вот она уже попастая девица с длиннющими светлыми волосами, красит губы бесцветной помадой и отвечает на мои одергивания вульгарным «Всё, я заткнулась».
        Видимо, я просто замотался. Когда ушла Марина, я работал столько, сколько было нужно для безбедной и комфортной жизни нас двоих - меня и моей дочери. При Маринке я, бывало, пропадал в офисе днем и ночью. Да, я набрал толковых помощников, способных честно работать без надсмотрщика, но у них имеются свои семьи и собственное представление о мировой гармонии. Пару раз они бросятся на амбразуру ради начальника, но на третий сошлются на трудовой кодекс. И будут правы. Каким бы фанатом своего дела ни был я, это только мое дело, а кодекс приходится чтить. Считайте меня социально ответственным леваком.
        Но, повторюсь, это было до ухода Марины. Когда год назад моя жена и мать Томки заявила, что жить так дальше не желает, мне пришлось существенно скорректировать свой распорядок. Теперь нужно было не просто много работать, но и успевать заниматься дочерью. Хочется верить, что я справляюсь.
        Впрочем, я сейчас не о работе. Грусть вызывает другое обстоятельство: шести лет как не бывало! Конечно, с Томкой жизнь не всегда была безмятежной, как и с любым другим маленьким ребенком. Пусть болела она реже остальных (я, признаться, даже не знаю, где находится наша районная поликлиника, потому что нас обслуживают знакомые врачи), но возрастные кризисы мою девочку преследовали так же, как и всех ее сверстников: «Не хочу, не буду, не опоздаю, не потеряю, не упаду!»… миллион отрицаний на каждое разумное предостережение. Все было - и температура под сорок, и подозрение на сотрясение мозга от неудачной встречи с тумбочкой, и конфликты с педагогами. Было все… и ничего не было. Короткий вжик - и ей через год уже в школу, а у меня на макушке назревает лысина.
        Персонаж Билла Мюррея в «Трудностях перевода» с грустью констатировал: когда рождаются дети, ты понимаешь, что твоя собственная жизнь больше не имеет смысла.
        Ужель он прав?
        Ладно, долой самобичевания и самокопания.
        Спать…
        2
        Утром солнце заливало кухню ярким майским напалмом. Голова гудела с недосыпа. Томка всю ночь мутузила меня ногами, а один раз даже заехала локтем в висок. В таких случаях я бываю весьма агрессивен, вырываюсь из плена беспокойного сна с явным желанием разорвать на куски обидчика… и едва удерживаюсь, чтобы не сбросить родную дочь на пол. Утром, конечно, все проходит, но ночью я опасен. Потому и не люблю, когда она спит со мной.
        Я приготовил завтрак. Папе - яичница, дочери - вишневый йогурт и печенье с молоком. Тамара категорически не желает завтракать в садике, хотя иногда там подают неплохие блюда. Воспитательница Олеся Лыкова, наша соседка по подъезду, оставляла для нее тарелку с кашей и бутерброд с маслом, но Томка всегда приходила сытая. Мне оставалось лишь разводить руками. К счастью, Олеся не обижалась.
        Дочь долго не поднималась с кровати. Я включил в ее комнате бумбокс. Услышав «T.N.T» от «AC/DC», Томка открыла глаза, посмотрела сонными и смеющимися глазами.
        - Отнеси.
        - Ага! Давай поднимайся, умывайся, переодевайся. Носки, шортики и футболка в гостиной.
        Я развернулся, но в спину полетело:
        - Отнеси-и-и!
        Я был непреклонен.
        Спустя несколько минут она выплыла в кухню одетая. Села за стол, принялась за завтрак. Я сел напротив.
        Мы кушали и молчали. Томка время от времени бросала заинтересованный взгляд на мою тарелку, где еще оставались ломтики ветчины. Я заподозрил самое худшее.
        - Пап…
        - Да?
        - Я тоже хочу колбаски.
        Я вздохнул. Отломил вилкой кусочек ветчины и переложил в ее блюдце. Она съела молниеносно и вновь ожидающе стала глядеть на меня, точь-в-точь как наша кошка Тика, питающаяся отрезками мяса, которые я бросаю ей во время приготовления ужина.
        - Это последний, - сказал я, - иначе я сам останусь голодный.
        Она проглотила второй кусочек колбаски и честно выполнила условия договора, вернувшись к своему завтраку. Я тем временем налил в чашку свежесваренный кофе. Я бываю очень счастлив теми утрами, когда успеваю заварить настоящий кофе, а не бурду из пакетиков.
        Впрочем, радовался я рано. Зазвонил мой мобильный телефон.
        - Алло?
        Это Олеся. Она была взволнованна и снова извинялась. Она всегда извинялась, когда звонила, и до сих пор, на четвертом году нашего знакомства, продолжала упорно говорить мне «вы» даже без свидетелей.
        - Антон, доброе утро, извините, что беспокою.
        - Привет. Сдается мне, утро уже не очень доброе. Случилось чего?
        - В садике нет воды, всех распускают по домам.
        Я беззвучно чертыхнулся. Томка смотрела на меня со сдержанным любопытством.
        - То есть я ребенка могу не вести?
        - Ага. Извините уж.
        - Перестань извиняться, Олесь, ты здесь ни при чем. Они могли бы и предупредить.
        - Они предупреждали. На двери подъезда два дня висело объявление, что воды не будет во всем квартале. Вы не видели?
        Я снова чертыхнулся, теперь уже вслух. Объявление я видел, но напрочь о нем забыл.
        - Что ж делать-то? Бабушка наша занята.
        - Я могла бы посидеть с Томкой.
        - Нет, спасибо. Возьму ее на работу.
        - Ну, смотрите.
        - Олесь…
        - Да?
        Я кивком велел Томке кушать побыстрее.
        - Хватит мне «выкать». Ты вынуждаешь меня делать то же самое, а я этого не хочу, потому что мы тысячу лет знакомы и живем в одном подъезде.
        Она смутилась еще сильнее. Кажется, даже трубка в моей руке вспотела.
        - Просто я вас… тебя… уважаю.
        - За что, господи?
        - Ну, вообще. Редкие мужчины в наше время способны самостоятельно воспитывать дочь.
        Теперь уже смутился я (хотя, признаться, мне было довольно приятно).
        - Уважай чуть меньше, иначе я лопну от важности.
        - Договорились.
        - Тогда до завтра… надеюсь, завтра вода будет?
        - Завтра суббота.
        - Да что ж такое!.. Ну, тогда до понедельника.
        Томка уже закончила с завтраком и болтала ногами.
        - Сегодня едешь со мной.
        Неописуемый восторг.
        - С тобой?!
        - Ага.
        - На работу?!
        - Да. Но учти, будешь мне мешать…
        - Ладно-ладно, раскомандовался!
        В машине Томка потребовала «Невесту Чаки». Недавно увидела у меня на мониторе компьютера рекламный баннер этого молодежного ужастика, изображающий заштопанную нитками куклу-убийцу, и захотела посмотреть. Обычно я внимательно слежу за тем, что она смотрит и слушает, но вместе с Олесей мы пришли к выводу, что ребенку необходимы самые разные эмоции. Поводов подозревать ее детскую психику в неустойчивости Тамарка не давала: в три года спокойно пересмотрела всю трилогию «Человека-паука» с Тоби Магуайером, выучив наизусть до последней сцены, а в четыре года познакомилась с творчеством Майкла Джексона в самой радикальной его части - посмотрела клип «Триллер» и влюбилась в него с первого взгляда, став фанаткой уже почившего к тому моменту Майкла. Что касается Чаки, кромсающего невинных жертв в капусту, то кукла казалась не страшнее мертвяков Джорджа Ромеро. Особенно Томке нравился саундтрек к фильму - «Ожившая девочка-мертвец» Роба Зомби.
        Более несгибаемого ребенка я в жизни не встречал.
        Мы ехали по умытому дождем проспекту в мой офис. Грохотал Роб Зомби, через щель в окне в салон врывался свежий воздух. Томка бесновалась на заднем сиденье. Жизнь была прекрасна.
        По дороге вновь зазвонил телефон. Если бы не вибросигнал, я бы его не услышал. Пришлось вырубить музыку.
        - Пап!
        - Я говорю по телефону, помолчи. Алло!
        - Антон, доброе утро.
        Это был Петр, мой верный помощник. Я с удовольствием сделал бы его и партнером, если бы он согласился пожертвовать хотя бы рублишко на становление компании, но парень отказался, сославшись на скудость средств и недостаток тщеславия. В самом деле, Петр окончил математический факультет, затем овладел профессией программиста, и его епархия - структурирование, логистика, анализ данных. Остальное ему неинтересно.
        - Слушаю тебя, Петь.
        - У нас важная шишка.
        Я закрыл окна в машине, чтобы не мешал ветер.
        - Что желает?
        - Тебя.
        - Поручить некому?
        - Ребята свободные есть, но он требует директора. Я второй час не могу его выставить.
        - Он уже в офисе?
        - Пришел почти одновременно со мной, даже ожидал на скамейке.
        - Представился?
        - Нет.
        Я начал стучать пальцами по рулю. Впереди на дороге ожидал серьезный затор. Если не предприму никаких маневров, то застряну и потеряю много времени.
        - Ладно, - сказал я, - пусть ждет, буду через десять минут.
        - Добавлю минут пять для верности, - хмыкнул помощник.
        - Валяй.
        Я выключил телефон, выпустил из плена Роба Зомби и утопил педаль газа до упора.
        До офиса в центре города мы долетели за семнадцать минут. По дороге я едва не оцарапал чей-то бампер и вдоволь наматерился. Томка сидела на заднем сиденье притихшая. Она всегда ведет себя подобным образом, когда я начинаю серьезно нервничать. Пожалуй, единственная вещь, которая способна вогнать ее в ступор, это мой безумный крик. При этом ее совсем не задевают матерные слова, словно юное сознание их игнорирует.
        В холле меня встретил Петр. В руках он держал поднос с чашкой кофе и блюдцем с печеньем. Он как раз направлялся из кухни, что располагалась в левом крыле офиса, в приемную моего кабинета, что находилась в правом крыле. Посередине, в просторном холле, у стойки офис-менеджер Настя Голубева дозванивалась до какого-то детектива.
        - Он ждет, - сказал Петя и перевел взгляд ниже, на мою длинноволосую спутницу. - Томыч, привет!
        - Привет, Петрушка! - подмигнула дочь. - Дай пять, как твое ничего?
        Они поздоровались. Чашка с кофе едва не сорвалась с подноса.
        - Завтрак клиенту? - спросил я.
        - Да. Сам затребовал.
        - Крут.
        Мне надо было пристроить куда-то Томку. Рассчитывать на то, что ближайшие несколько часов она проведет как послушный ребенок, рассматривающий картинки в журналах, не приходилось. Более того, не было уверенности, что я располагаю даже получасом рабочего времени.
        - Настя, отвлекись немного.
        Девушка за стойкой, закончившая разговор по телефону, улыбнулась приветливо.
        - Здравствуйте, Антон Васильевич. Присмотреть за Тамарой?
        - Ты умница. Раскраски с прошлого раза остались?
        - Есть пара штук.
        Я присел на корточки, взял Томку за руки.
        - Душа моя, к тебе просьба.
        - Вся внимание, мистер папа.
        - Не дурачься!
        Она попыталась сделать серьезное лицо, но получилось ужасно. Великая трагическая актриса в ней скончалась, не приходя в сознание.
        - Зайди к тете Насте за стойку, возьми фломастеры и раскрась мне все чистые картинки, какие найдешь. Я потом проверю.
        - Все чистые картинки?
        Я вовремя спохватился.
        - Нет, только картинки в журнале для раскрашивания.
        Томка вздохнула.
        - Ладно, пап. Только знаешь, что я хочу тебе сказать…
        Я поднялся. Не люблю таких предисловий.
        - Когда ты закончишь, мы пойдем кататься на роликах. Ты обещал.
        - Когда?!
        - Через вчера.
        - Ты хотела сказать «позавчера»?
        - Да.
        Я задумался. Возможно, я действительно мог сдуру пообещать ей и ролики, и велосипед, и шоколадного кенгуру на палочке, если она окажет мне маленькую любезность быть послушной, но сегодня вечером ролики точно отменялись, потому что вечером нас ожидали занятия по спортивной гимнастике, которых она избегала.
        Я не стал заострять на этом внимание, просто развернулся и ушел. Дочь, также ничего не говоря, исчезла за стойкой, заняла там место за низеньким столиком в углу, и вскоре я услышал звон фломастеров в стеклянной вазе.
        Полчаса есть.
        Моему визитеру на вид было лет сорок пять-пятьдесят. Слегка полноват. Определению «важная шишка» он соответствовал процентов на восемьдесят: дорогой синий костюм, золото на пальцах, блестящие, будто только что из обувного магазина, черные туфли. Мешало лишь чуть напряженное лицо. Впрочем, иным оно и не могло быть, ибо поделиться радостью в мой офис не приходят.
        Он сидел на кожаном диване в приемной, пил кофе и сосредоточенно изучал, как Петр за столом молотит по клавишам компьютера.
        - Это вы меня ожидаете? - спросил я, остановившись сбоку от дивана. Посетитель приподнялся.
        - Да.
        Он протянул руку. Рукопожатие показалось жестковатым.
        - Тогда прошу в кабинет.
        Пока я отпирал дверь, посетитель бросил взгляд на недопитую чашку кофе, и мне показалось, что в этом взгляде было больше красноречия, чем во всех его словах, которые я услышу в следующие полчаса. Мужчина посмотрел на кофе как больной старик на отнятую у него кислородную подушку.
        В кабинете было душно. Я раскрыл окно. К духоте добавился городской шум, потому что окно выходило на центральный проспект, запруженный автомобилями и общественным транспортом. Я давно собирался поставить кондиционер, но все жалел денег.
        Мой визитер, не дожидаясь приглашения, уселся за стол, положил на него руку, стал отбивать пальцами замысловатый ритм. Я решил, что он репетирует предстоящую речь: «Я настаиваю на конфиденциальности, выполнении особых условий, обязательности постоянного отчета»… Для меня в этом не было ничего нового, как и в том, что я не позволю ему чувствовать себя хозяином положения. Пусть он мой клиент, но условия буду ставить я, в противном случае просто не возьмусь за дело. Старого пса не обучишь новым трюкам, а бывших ментов не бывает.
        - Итак, - сказал я, усаживаясь в кресло, - чем могу?
        Он молчал. Смотрел на меня пытливо и взволнованно. Я в долгу не остался, тоже занялся его изучением. Мне казались наиболее вероятными две причины его появления: ему требуется прощупать потенциального партнера, собрать необходимую информацию, оценить риски… либо его привела личная беда.
        - Слу-ша-ю. - Я добавил стальные нотки, чтобы он не думал, будто я могу ждать вечно.
        Гость очнулся.
        - У меня очень деликатная просьба. - Он полез во внутренний карман пиджака. Теперь уже было очевидно, что он не на шутку взволнован. Рука застряла в кармане.
        - Других просьб здесь не озвучивают.
        Рука, наконец, выбралась наружу. Визитер положил на стол фото. Изображением вниз.
        - Меня зовут Виктор, - сказал мужчина. На лбу выступили капельки пота. - Виктор Кормухин. Я хочу, чтобы вы проследили за этой женщиной.
        «Какая пошлость», - подумал я. Для этого он требовал личной аудиенции? Отдать команду проследить за неверной супругой мог любой из тех, кто ошивается утром в офисе. Тот же Петр мог в лучшем виде все оформить.
        - Очень хорошо, Виктор. Вы можете отдать всю необходимую информацию моему помощнику, оплатить расходы, и дело будет…
        Он нетерпеливо закашлялся, и я понял, что сморозил глупость. Никаких помощников, никакой оплаты через бухгалтерию, все настолько важно и конфиденциально, что дело должен курировать лично я.
        Интересно, кто изображен на фотографии?
        - Может, для начала хотя бы перевернете снимок?
        Он кивнул, взял фото за уголок, стал медленно переворачивать. В какое-то краткое мгновение, почти наносекунды, я почувствовал необъяснимое волнение.
        В просьбе Кормухина не было ничего странного. Проследить за неверным супругом, взрослеющими детьми и другими бестолковыми членами семьи нас просят едва ли не каждый день. Большая часть заказов выполняется за два-три часа, ибо частенько за подозрениями клиентов скрывается обычная паранойя. Даже если попадаются интересные экземпляры, они все равно не стоят такого напряжения.
        Почему же я волнуюсь сейчас?
        Спустя еще секунду я понял, что волновался не зря. Когда фотография легла изображением вверх, я едва сдержал вздох. Сохранить беспристрастное выражение лица мне удалось с большим трудом.
        3
        Я привык принимать решения самостоятельно. И не привык их менять. Если решил - назад пути нет.
        Кремень.
        Одно из таких поворотных решений, изменивших всю мою жизнь, было принято чуть больше шести лет назад. Результат сидел сейчас за стойкой секретарши и разукрашивал старыми фломастерами картинки в детском журнале. Я благодарен судьбе за то, что у меня есть Томка. Не будь дочери - я клял бы себя за опрометчивость и самонадеянность.
        …Я дослужился до майора, когда понял, что больше не хочу играть по чужим правилам. Я старый сыскной волк, мне не было дела до мерзостей, которыми пачкали руки некоторые мои сослуживцы. Возможно, я бы служил и по сей день, но, простите за пафос, честь мундира… Чем чаще приходилось отмывать эту самую честь, загаженную кем-то из ближних, тем сильнее я осознавал, что дальше так продолжаться не может. Либо ты остаешься и принимаешь правила игры, либо уходишь, чтобы окончательно не слиться с ландшафтом. Третьего не дано.
        Кое-кто из моего главка повесил убийство на невиновного человека. Точнее, не совсем невиновного - в списке ангелов он тоже не числился. На Николае Чебышеве по прозвищу Чебурашка висело порядочное количество подвигов. Многие из них не удалось доказать, но Чебурашку, так или иначе, взяли на угоне дорогой машины. Мой многолетний подопечный, которого лично я закрывал дважды, уважаемый в своих кругах специалист очень редкой квалификации, вдруг расслабился: гулял по ночному городу с девочкой, решил ее поразить и вскрыл смеха ради припаркованный на обочине одинокий «лексус». И сошло бы ему это с рук, как и многое другое, но совсем чуть-чуть ошибся Чебурашка со временем, в течение которого сигнал спутниковой противоугонной системы «лексуса» позволил обнаружить и локализовать цель. Принял парня душевно экипаж ДПС через несколько кварталов от места угона. Девочка благоразумно исчезла (видимо, великодушный рыцарь прогнал ее от греха подальше).
        Взятого с поличным Чебурашку стали крутить на остальные его прегрешения. Что-то удалось размотать, что-то осталось недоказанным, но некоторым моим коллегам (и бывшим друзьям, к вечному стыду моему) вздумалось повесить на него «глухаря» - зверское убийство хозяев элитного коттеджа, обошедшее страницы всех местных газет и новостные телепрограммы. Достал всех Чебурашка своим независимым характером, и решили его таким образом изолировать до скончания веков.
        Ребята допустили ошибку. Чебышев был добродушный парень, не злой, покушался исключительно на имущество, но никогда - на здоровье и уж тем более человеческую жизнь. Разумеется, мне по долгу службы положено игнорировать эмоции и доверять лишь фактам, но некоторые вещи очевидны, как ни крути: не мог он во время ограбления или даже на разбое хладнокровно покрошить в капусту двух молодых людей, в том числе беременную женщину. Не его фактура. И улик, честно говоря, маловато, только косвенные. Я сразу обратил на это внимание, но меня отодвинули. Убийство молодой семьи предпринимателя Сергея Панина, школьного друга нашего мэра, вызвало серьезный резонанс, сверху требовали результатов, а если таковых не имеется, то их можно нарисовать. Чебышев оказался не в том месте не в то время. Прицепили к парню двух подельников, утяжелив статью, и закрыли на двадцать пять лет. Практически до старости.
        Поганая история.
        Я держался недолго. Через неделю после оглашения приговора подал рапорт. За спиной осталось много порядочных ребят, которые были бы рады уйти со мной, но что-то держало (даже не хочу думать что именно). Наша прослойка трудяг-сыскарей, не ищущих славы и медалей, не крышующих бизнес и не кичащихся своей принадлежностью к касте неприкасаемых, с каждым годом становится тоньше. Скоро расследовать реальные преступления будет просто некому.
        В общем, шесть лет назад я ушел на вольные хлеба. Практически одновременно познакомился с женщиной. Душа моя требовала чего-то постоянного и незыблемого. С той неблагодарной работой, которой я занимался половину жизни, семью не заведешь, а если заведешь - едва ли сохранишь.
        Марина вполне годилась на роль жены и матери. Во всяком случае, я в ней особо не ковырялся. Я где-то читал, что если период ухаживания длится слишком долго - несколько лет, например, - то супружество уже не приносит ожидаемой радости; вы успеваете надоесть друг другу, вы многое испробовали и уже не ждете открытий. Поэтому я долго не думал, полугода мне хватило, чтобы разобраться: Маринка толковая, с юмором, легкая на подъем, в постели очень неплоха… «так чего ж тебе надо, собака?», говорил один киношный царь.
        Взял и женился.
        Правда, Маришка была уже на втором месяце, когда мы оформили наши отношения. В этом не было подвоха. Мы разговаривали только один раз и больше никогда не возвращались к этой теме.
        Я спросил: «Ты хочешь этого ребенка от меня?».
        Она отвела глаза сначала. Я вернул ее милую головку в исходное положение. Спросил еще раз.
        «А ты сам его хочешь?» - спросила она с вызовом.
        Я ответил утвердительно. Сказал, что женюсь, но не благодаря залету, а от чистого сердца и по собственному желанию. И потому что люблю.
        Любил?
        Пожалуй.
        Всяк любит по-разному. Я любил - так. Без надрыва, клятвенных обещаний, прыжков с моста и цветов, украденных с муниципальной клумбы. Наверно, я не романтик. Я просто принял решение и менять его не собирался.
        В общем, поженились. Томка родилась в полной и счастливой семье. Пеленки, подгузники, ночные подъемы, прививки, поносы и насморки - все пережито в полной мере. Предпочитая оставаться ближе к профессии, я открыл собственное детективное агентство. Начинал с маленького дешевого офиса, розыска блудных мужей и слежкой за неверными женами. Днем пропадал в конторе, поднимая и прорабатывая старые служебные контакты в прокуратуре и городском УВД, набирал персонал, а иногда и самостоятельно выполнял заказы клиентов. Вечером и ночью дежурил возле Томки. Честно говоря, в первые пару лет я даже не замечал, как она растет, потому что находился в полуобморочном состоянии.
        А девчонка взяла и выросла.
        Увы, я проглядел не только взросление ребенка. Я проглядел и свою женщину. Понятия не имею, когда и как это произошло. Очевидно, за трехлетний декретный отпуск Маринка накопила достаточный запас глухой ярости. Когда мы устроили ребенка в садик, она пошла работать секретаршей в какую-то фирму. Чем занимается компания, она не сообщила, забыв, очевидно, что ее муж - профессиональный сыщик. Я навел справки и выяснил, что Маришка угодила в подставную коммерческую однодневку. Собрав какие-то темные деньги, фирма лопнула, руководство исчезло в неизвестном направлении. Маришка едва не пошла по статье - помогли мои связи в прокуратуре и ОБЭП.
        Еще полгода пересидела дома, пока я раскручивал бизнес. Потом снова заскучала. Я предлагал ей заняться чем-нибудь в моем агентстве, но она отказалась: «У нормальных жен есть возможность прийти домой и поплакаться мужу на начальника, а у меня такой возможности не будет».
        Она вновь самостоятельно устроилась на работу. На этот раз в очень солидную торговую компанию, давно существующую на рынке. Я по привычке наводил справки, но Маришку это привело в ярость. Ей казалось, что я шпионю за ней, не даю шагу ступить, опутал сетью микрофонов, датчиков, везде рассовал своих тайных осведомителей… чистой воды паранойя, хотя сейчас я иногда задаю себе вопрос: может, я действительно где-то перегнул палку и забрался на территорию, где мне лучше не появляться? Несмотря на упрямство и твердость в принятии решений, я все же довольно часто сомневаюсь в своей правоте.
        С каждым днем Маришка все больше закрывалась, уходила в себя, пропадала на работе и с подругами. Томка ходила в садик, со временем проявляя все большую привязанность ко мне. Обнаружились многочисленные таланты и способности, требующие развития. Как уже упоминалось, дочка отлично воспроизводила услышанные мелодии, неплохо двигалась, не говоря уже о том, что испытывала вполне естественную тягу к письму и чтению. Всем этим необходимо было заниматься, но Марина, кажется, отстранилась от воспитания нашего общего дитя.
        Я решил поговорить.
        - Ты знаешь, кто такой Доктор Осьминог?
        - Что? - не поняла Марина.
        - А сюжет «Аистенка и Пугала» знаешь? Ты в курсе, какие фильмы она смотрит, какие книги читает? Так больше продолжаться не может. Томке не хватает матери.
        - Что предлагаешь? Снова сидеть дома? Спасибо, я чуть не сдурела.
        - А чего ты ожидала? Других способов пока не придумано. Мне казалось, ты хотела этого ребенка.
        И вот тут она взяла паузу, от которой меня до сих пор берет дрожь. Что означало ее молчание? Сожаление?
        Я взял Томку на себя. Старался оптимизировать работу своей конторы так, чтобы снизить собственную нагрузку. Ирония судьбы - я нашел время для семьи в тот самый момент, когда семья перестала во мне нуждаться. Во всяком случае, довольно существенная ее часть. Если ваза разбилась, ее можно склеить, но оставшиеся трещины делают вазу уязвимой до скончания веков. Дома Марина все чаще была неуравновешенной, злой, стала срываться на ребенке. Как следствие, Томка еще больше тянулась ко мне. Я водил ее на танцы во дворец пионеров, на уроки письма и чтения к частному преподавателю. Мы проводили много времени вместе. Марина бесилась еще больше.
        В один прекрасный день она просто не явилась домой. Позвонила и сказала, что останется у подруги. Я смолчал.
        Ничего не сказал и следующим вечером, когда она забежала за вещами. Томки в этот момент дома не было, она гостила у моей матери. Я сидел на диване, молча смотрел на снующую туда-сюда жену и удивлялся своему состоянию: я не испытывал горечи.
        В тот день я задал лишь два вопроса:
        - Надолго?
        Она остановилась с чемоданом посреди гостиной.
        - Не знаю.
        - Что сказать дочери?
        Она пожала плечами.
        - Что хочешь. Вы прекрасно ладите. Думаю, она тебя поймет и поддержит, что бы ты ни наплел.
        И жена ушла.
        Да, Томка все поняла. Я скормил ей какую-то ерунду о командировке, в которой маме надо задержаться, и дочка слопала эту ложь с привычной улыбкой, как печенье с шоколадным сливочным маслом. Марина пару раз звонила, говорила с дочерью, но я заметил, что Томка торопится побыстрее закончить разговор, чтобы вернуться к игрушкам или мультикам.
        После финального звонка жены, когда она сказала, что «нашла себя», я основательно надрался. Впервые за многие месяцы. Просто пришел к матери, уложил дочку спать, а сам сел на кухне и стал пить.
        - Может, оно и к лучшему, - успела сказать матушка, пока я еще не вырубился. - Если вам суждено было расстаться, пусть это случится сейчас, пока Томке всего пять.
        Я кивал, говорил «угу» и все наливал в рюмку коньяк.
        - А у Марины твоей, похоже, действительно отсутствует материнский инстинкт, - продолжала мать. - Я давно это заметила, только не хотела тебя расстраивать. Надеялась, что ошиблась. Не переживай, ты отличный отец, с тобой Томке будет хорошо.
        - А если со мной что-нибудь случится?
        Мать протянула руку к бутылке, чтобы забрать ее, но я вцепился клешнями намертво.
        - Тогда живи так, чтобы с тобой ничего не случилось. Сегодня я за внучкой пригляжу, а дальше - смотри…
        Это было год назад.
        Сейчас я стараюсь жить так, чтобы со мной все было в порядке. Я нужен этой белокурой девчонке с волосами до попы и «окошечком» в частоколе зубов. Кривой, косой, пьяный, уставший, злой, но я должен у нее быть, потому что я для нее - всё.
        Надеюсь, у меня получается…
        4
        …Но сейчас я смотрел на фотографию Марины, лежавшую на моем рабочем столе, и пытался унять дрожь в руках. Никогда не думал, что мы встретимся в подобных обстоятельствах. Последний раз мы говорили по телефону две недели назад. Она сказала, что потеряла какой-то документ и хотела бы его поискать в нашей квартире (бывшей нашей квартире, дорогуша, поскольку ты отказалась от своей доли), но так и не пришла и не удосужилась объяснить, что именно хотела найти.
        И вот она у меня на столе. Улыбается, как ни в чем ни бывало.
        - Хорошо, - сказал я спокойно. - Мне нужны ее имя, фамилия, координаты, где она может находиться. Разумеется, если вам все это известно.
        - Разумеется.
        Виктор обильно потел. Похоже, визит сюда дался ему нелегко.
        - Хотите воды?
        - Нет, все в порядке.
        Я услышал в его голосе нотки раздражения.
        - Дело ваше. Итак…
        - Ее зовут Марина Гамова. Она… - Виктор задумался, сосредоточенно уставившись в одну точку.
        - Вы видели ее документы? - спросил я.
        - Конечно! Хотя… хм, я должен проверять паспорта у женщин, которые мне симпатичны?
        Он замялся. Очевидно, его отношения с Мариной зашли достаточно далеко. Неожиданно для себя я почувствовал укол ревности, и довольно болезненный. Передо мной сидел мой соперник.
        Под моим испытующим взглядом он опустил голову.
        - Вы правы, я довольно мало о ней знаю.
        - Что же вас привело сюда? Точнее, что именно мы должны искать - любовников, тайное место встречи, темные пятна в биографии? Я спрашиваю не из досужего интереса («ой ли, Антоша?»), мне нужно правильно понять задачу, чтобы правильно поставить ее перед своими сотрудниками.
        - Это разумно, - согласился Виктор, впрочем, без особого энтузиазма.
        - Тогда я вас слушаю.
        Он снова полез в карман. Я ожидал новую партию документов, но он всего лишь вынул сигареты.
        - Здесь можно курить?
        Я подставил пепельницу. Он неторопливо закурил, спрятал пачку в кармане, выпустил дым. Меня стало разбирать любопытство: что еще успела натворить моя бывшая?
        - Марина увела меня из семьи. Точнее, не увела… слово-то какое идиотское, будто речь идет о племенном бычке… В общем, я был женат. У меня двое детей, они остались с супругой. Мальчик и девочка десяти и тринадцати лет.
        Я чувствовал, как наливаюсь желчью, но старался не подавать виду. Ни один мускул не должен выдать моей заинтересованности.
        - Я человек состоятельный и могу обеспечить своим детям безоблачное детство и относительно безмятежную юность. И с женой мы разошлись мирно, она не предъявила никаких завышенных претензий. В общем, так случилось, влюбился я…
        - Когда это произошло?
        - Что?
        Я смутился. Вопрос был задан слишком эмоционально.
        - Я имею в виду, когда вы встретились и, соответственно, когда приняли решение уйти из семьи?
        - Это важно?
        - Возможно, что и нет.
        - Это случилось, - он посмотрел в потолок, - чуть больше года назад. Да, прошлой зимой нас познакомили на вечеринке общие знакомые. А спустя три месяца, когда наши отношения перешли в более глубокую фазу, я решил обо всем рассказать жене. Обошлось без больших скандалов, к счастью. Мы тогда снимали с Мариной квартиру на окраине, потому что свое жилье я оставил семье. Все вроде бы было хорошо…
        Виктор снова замялся. Наверняка ему казалось, что он один такой несчастный на всем белом свете. Многие клиенты приходят ко мне как к венерологу, стесняются, краснеют. Можно подумать, их проблема уникальна.
        - Мы прожили вместе больше полугода, переехали в центр в хорошую квартиру, а недавно Марина стала настаивать на заключении брачного контракта.
        - Настаивать?
        - Именно так. Она была очень настойчива. Конечно, поначалу я принял это за естественное желание иметь какую-то ясность, стабильность, подтверждение серьезности наших отношений, и я готов был рассмотреть этот вопрос. Но меня насторожила срочность.
        Я задумался. Маришка, конечно, могла быть истеричной, взбалмошной, капризной… но чтобы она настаивала? Не припомню. С другой стороны, она могла измениться. Я все еще чувствовал уколы ревности. Говорят, ревность живет дольше всего. Когда любви уже нет, ревность продолжает трепыхаться, словно рыба на песке, и умирает последней, даже позже надежды.
        Кормухин погасил сигарету в пепельнице, посмотрел на желтеющие пальцы.
        - Мне показалось, что она преследует какую-то определенную цель, будто от заключения этого проклятого контракта что-то зависит.
        - У вас есть догадки?
        Он покачал головой. У него не было никаких идей, в противном случае он не пришел бы сюда.
        Мысли в моей голове начали свои безумные гонки по вертикали. Сталкивались друг с другом, разбивались в мелкие осколки. Я никак не мог собраться.
        - Позвольте поинтересоваться, - наконец сказал я, - какими активами вы располагаете?
        - Это имеет значение?
        - Конечно. Мне нужно знать, на что именно Марина Гамова может рассчитывать.
        - Ну, у меня трехэтажный дом в поселке, с бассейном и участком леса. Двухуровневая квартира в центре. Есть кое-какая недвижимость в Москве. Два автомобиля представительского класса… э-э…
        - Счета в банках? - помог я.
        - Разумеется.
        - С семизначными цифрами?
        Он посмотрел на меня молча. Люди подобного рода должны уметь говорить взглядами, и Виктор вполне владел этим искусством. Я больше не задавал вопросов.
        - Что ж, у вашей женщины хороший аппетит. - Я вынул наладонник, начал с деловым видом нажимать кнопки. На самом деле я лишь пытался скрыть свое волнение.
        Ни с чем подобным я в своей жизни, кажется, еще не сталкивался. Должен ли я принять Виктора как дорогого клиента и обслужить по полной программе? Либо мне предстоит отправить его восвояси и самому серьезно заняться бывшей супругой? У меня были все основания считать, что она вляпалась в какую-то историю, и мне придется это разгребать. Какой бы ни была мать моей дочери, мне бы хотелось, чтобы с ней все было в порядке.
        - Так вы возьметесь? - поторопил Виктор.
        У меня было всего пять секунд на ответ. Я должен излучать уверенность, иначе клиент уйдет.
        - Да. - Я отложил наладонник, включил стоящий на столе ноутбук. - Но прежде чем мы обсудим детали, я бы хотел узнать, почему вы выбрали именно мое агентство?
        Я ждал нового откровения, но он просто рассеянно пожал плечами.
        - По рекомендации друзей.
        5
        Виктор Кормухин, «владелец заводов, газет, пароходов», ушел от меня через двадцать минут. Большего времени переговоры с ним не потребовали, ибо я и так знал о своей бывшей супруге почти все, за исключением ее нынешних мест обитания и новых привычек. Впрочем, как выяснилось, время не сильно ее изменило: от Виктора я узнал, что Маришка посещает тех же мастеров в салоне красоты, покупает одежду в тех же магазинах, питается в тех же ресторанах. Меня это, с одной стороны, несколько удивило, а с другой - я почувствовал себя ровней моему богатому клиенту. Возможно, я был не таким уж плохим мужем.
        Я проводил Кормухина до стойки администратора. Прежде чем покинуть мой офис, он задержался в холле. Его остановила моя дочь.
        Томка несколько секунд молча изучала мужчину. Обычно она сразу и легко идет на контакт, совершенно не фильтруя образы возникающих перед ней людей: она может быть одинаково приветлива с пьянчугой на улице, с милой опрятной тетенькой в очереди к кассе супермаркета, гаишником, проверяющим мои документы на дороге, и прочим случайным людом обоих полов и любого социального статуса. Но перед Виктором Кормухиным на нее напал неожиданный ступор.
        - Привет, - сказал тот.
        Томка молчала, склонив голову в бок. Мне стало неловко.
        - Дочь, поздоровайся.
        Томка кивнула, но продолжала молчать. Виктор улыбнулся.
        - Ребенок просто стесняется, ничего страшного.
        И тут неожиданно девочка подала голос:
        - Ничо подобного! Я просто думаю, где вас видела.
        - Мы встречались?
        Томка пожала плечиками.
        - Все может быть, мистер Долгопупс…
        Я покраснел, а Виктор засмеялся.
        - Как скажешь, юная леди, пусть будет Долгопупс.
        - Кто-то из ее знакомых увлекается Гарри Поттером, - объяснил я. - Для нее это пока слишком сложно.
        - Да, - важно подтвердила Томка, - Гарри Поттер - форева!
        - Хорошо, - смеялся Виктор. Потом его лицо вдруг стало серьезным. Он перевел взгляд вниз, на пол. - Смотрите, юная леди, вы что-то обронили.
        Я проследил за его взглядом. На полу возле левого сандалика Томки лежал блестящий предмет.
        - Это же «моя счастливая монетка»! - воскликнула девочка. - Блин, она опять выпала из кармана! Пап, у меня в джинсах кармашек дырявый, почему ты не видишь!
        Я покраснел, а Томка подняла с пола овальный золоченый медальон, подаренный Мариной, и в одну секунду спрятала его в другом кармане штанов.
        Тут зазвонил мой мобильный телефон.
        Я отошел в сторону. Звонил мой «личный банкир» (так я называл школьного товарища, служившего в коммерческом банке в отделе кредитов и у которого я неоднократно и весьма удачно одалживался). Краем уха я услышал, как Кормухин попросил рассказать ему про счастливую монетку. Томка что-то заверещала в ответ.
        Кормухин покидал офис уже без меня. Разговор с банкиром занял много времени - что-то не срасталось с моими платежами за недавно взятый кредит. Я видел лишь, как Виктор, уходя, сдержанно кивнул мне. В этом кивке я прочел надежду на то, что его просьба останется между нами.
        После ухода клиента я больше получаса крутился в своем кресле в кабинете и размышлял. Томка сидела на кушетке перед телевизором в углу, смотрела детский канал. Одна из немногих вещей, способных отвлечь ее от меня, это проклятый телевизор с детским каналом.
        Я понял, что ничего не понял. Жизнь моя странным образом сделала кружок по стадиону и вернулась к некой исходной точке. Если когда-то моя жена и казалась мне странным существом, то не более, чем все остальные женщины, пронесшиеся в жизни подобно кометам - ослепили, не обогрев, но оставив след. Теперь же я думал о ней в несколько ином ключе. Я снова должен был пережевывать ту же самую мысленную жвачку, которую, казалось, давно выплюнул.
        - Том, - позвал я дочку.
        - Да, пап? - Она даже не оторвалась от телевизора.
        - По маме скучаешь?
        Тамара не ответила. Смотрела на экран, где некий дядя Стив с кретинским выражением лица спрашивал у маленьких зрителей, где спряталась собака Булька.
        - Том…
        Она пожала плечиками, наигранно вздохнула.
        - Пап, я тебе лучше вот что скажу. - Она обернулась. - Поехали в «Макдонлиц»!
        - Ты уже проголодалась? Мы же только что из дома.
        - Ну и что! Гамбургер помогает думать.
        - А тебе надо думать?
        Она цокнула языком.
        - Какой ты балда! Тебе надо думать, неужели не понятно!
        - Ты как с отцом разговариваешь!
        - Ой, да ладно, все равно ты меня любишь.
        С этим я точно не мог спорить.
        - Ладно, Кукрыникса, выключай телевизор и пойдем, перекусим гамбургером.
        - И картошкой! Она помогает не думать!
        Я рассмеялся. Пожалуй, я все время забываю, что моей козявке только шесть.
        И мы поехали. Могли и пешком дойти, тем более что парковаться возле киноцентра, в котором располагалась закусочная, в это время было практически невозможно, но Томка недвусмысленно дала понять, что собирается забраться ко мне на шею, а этого я себе позволить с некоторых пор не могу, потому что от сидячей работы шея моя постепенно становилась совсем уж никудышным седлом. Кроме того, пешком мы вообще рисковали не добраться до кафе, ибо моя любопытная дочь стала бы останавливаться возле каждой витрины и обитаемой скамейки, как пригородная электричка сбрасывает скорость у каждого садово-огородного товарищества.
        В машине Томка заказала своего любимого Майкла Джексона. Я включил «Jam», под который она танцевала на новогоднем утреннике в детском саду. Шесть минут покоя мне гарантированы.
        Всю дорогу до «Макдональдса» я думал, думал, думал. Но ничего путного придумать не сумел, потому что Томка у меня за спиной корчила рожи и подпевала Джексону: «Джем! Е-де, ту-бе! Джем!».
        …Однажды мне пришлось прибегнуть к помощи экстрасенса. Да-да, не смейтесь. Были времена, когда мне приходилось скрывать свои сомнительные связи, ибо правильный сыщик обязан полагаться лишь на факты и улики, но теперь, в своем собственном агентстве, я вправе призывать на помощь хоть колдунов, хоть черта лысого вместе со всей его свитой, и никто мне не скажет ни слова.
        Я искал одного пропавшего мужа. Не вернулся домой в означенный срок молодой парень. В полиции дело не взяли, а женщина уже падала в обморок от страха. Мы вместе проработали несколько вариантов, но ни один не привел нас к пропавшему. Тогда я позвонил знакомой, Ольге Мякуш. Она нашла бедолагу в считанные минуты. Она увидела, что он жив и относительно здоров, описала место, где он мог находиться. Я направил туда людей. Парень пропадал с любовницей за городом. Выяснилось, что накануне они с женой поссорились, и он решил не возвращаться домой и не отвечать на звонки. На мой вкус, он просто изувер, но дело не в том…
        Ольга Мякуш задержалась у меня в офисе. Выпила чаю. Томка вертелась рядом, заигрывала с ней, как почти со всеми взрослыми, попадающими в поле зрения. В какой-то момент седая женщина усадила ребенка на колени и долго с ней говорила. Я не прислушивался, у меня было полно дел.
        Когда пришло время прощаться, Ольга сказала одну вещь, о которой я все время думаю:
        - У тебя уникальный ребенок, Антош. Она чувствует людей и мир вокруг себя. Очень тонкий инструмент.
        - Откуда вы знаете?
        - Я же ведьма, - рассмеялась Ольга, - я все эдакое знаю. Береги свою Зайку.
        По сути, она не сказала мне ничего нового. Я догадывался, что у меня необычный ребенок (когда мы с Томкой входим вечером в ближайшую к дому «Пятерочку», продавцы и кассиры бросают работу, чтобы поздороваться). Но мнением постороннего человека, особенно экстрасенса, я по-настоящему дорожил…
        …«Зайка» доела свой гамбургер и навалилась на картошку. Я пил чай.
        - Пап!
        - Да?
        - Знаешь, что я хочу?
        - Не знаю. И не хочу знать. Для сегодняшнего утра я твоих желаний удовлетворил слишком много.
        Она посмотрела на меня вопросительно. Опять сложная фраза.
        - То есть это «нет»?
        - Ага.
        Томка наигранно вздохнула, запихнула в рот картофельный ломтик и рассеянно огляделась. А я продолжал думать.
        Я уже знал, что возьму дело Кормухина (точнее, «дело Марины»). Никому из своих подчиненных не скажу даже о сути обращения клиента. Впрочем, Петру объяснять ничего не нужно, он парень понятливый, а остальных парней в офисе почти никогда не застанешь, они вечно в работе.
        Я мог бы отказаться выполнять заказ из этических соображений, но очень уж мне интересно стало, что за скелеты могли храниться в шкафу моей бывшей возлюбленной. Тем более что Маришка все еще оставалась матерью моего ребенка, а уж тут никаких белых пятен быть не должно.
        6
        Для начала я набрал номер ее телефона. Марина не отвечала. Я уже начал к этому привыкать. Мне все чаще приходилось буквально гоняться за бывшей женой, чтобы напомнить о материнском долге, но это не могло продолжаться вечно. Не хочет - не надо, тем более что Тамарка вовсе не страдает без нее.
        Я набрал второй ее мобильный номер, затем домашний, который мне оставил Виктор Кормухин. Оба щедро одарили меня длинными гудками, хотя, по данным клиента, объект должен был находиться дома.
        Я обернулся к дочери, сидящей на заднем сиденье.
        - Том, у меня много дел. Сейчас я отвезу тебя в офис, посидишь с тетей Настей.
        - Не-а.
        - В каком смысле?
        - Я поеду с тобой.
        - Уверена?
        - Да. Я лучше тут посижу тихо-тихо, ладно?
        Мне это не нравилось. Вести себя тихо Тамарка не умела с рождения. Кроме того, ее неуемное любопытство могло помешать.
        - Тома, я еще раз говорю…
        - Пап!
        Она посмотрела на меня «честными глазами».
        - Ладно, сиди. Но если услышу хоть один звук…
        - …ты дашь мне пинка!
        Я тронулся с места в полной уверенности, что в ближайшие полчаса услышу за спиной много самых разных звуков.
        Путь к городской квартире Кормухина не занял много времени. Минут через двадцать я уже аккуратно парковался возле изгороди новой высотки. Я купил свою нынешнюю «хонду» уже после ухода Марины, так что она не должна меня узнать. Зато я сам прекрасно видел, что ее машина, подаренная Виктором, стояла на месте. Внезапно я опять почувствовал укол ревности, к счастью, гораздо слабее предыдущих. Мое сердце уже отпустило эту женщину на все четыре стороны, разум вот-вот подтянется и окончательно решит все оставшиеся проблемы. Возможно, Кормухин был мне послан свыше, чтобы я, наконец, расстался со своим прошлым.
        Ярко-красная «тойота» стояла на самом видном месте. Номер соответствовал указанному. Значит, Марина сидела дома. По словам Кормухина, она никуда не отправлялась пешком, даже до ближайшего магазина. Быстро же поменялись ее привычки!
        Я снова набрал ее номер. Длинные гудки.
        - Пап, за кем ты следишь?
        - С чего ты взяла, что я слежу?
        - Разве это не твоя работа - следить?
        - Моя работа - разбирать бумажки на столе в кабинете.
        - А где тогда твой кабинет с бумажками?
        Я обернулся… и расхохотался. На меня с довольно глупым выражением лица смотрело странное существо в очках для подводного плавания. За маленькими стеклами в синей оправе глазки дочери были похожи на две игрушечные бусины. Я целый месяц искал эти очки и даже не подумал, что они могли валяться с прошлого лета в машине.
        Впрочем, смешного на самом деле было мало. Томка смотрела в сторону двора, где в любой момент мог появиться мой «объект».
        - Томыч, я, кажется, просил не мешать мне работать. Тебя отвезти в офис к тете Насте?
        - Не надо.
        - Тогда молчи.
        - Я и молчу.
        - И очки сними! От них на лице следы останутся.
        - Потом.
        Я взглянул на часы. Скоро полдень. Нормально работать с дочерью, сидящей на заднем сиденье, никак не получится, к бабке не ходи. Я решил, что мне все-таки придется подключать кого-то из ребят - тех, кто пришел на работу недавно и еще не успел погрузиться в нюансы моей биографии.
        Только я собрался позвонить Петру, как дверь единственного подъезда распахнулась со страшным визгом. Во двор вышла Марина. В очень красивом летнем платье, обтягивающем ее упругую фигуру, и с сумочкой на плече. Я не видел ее несколько недель. Она изменилась, похудела, отпустила волосы, приоделась. При редких встречах со мной Марина производила впечатление человека, испытывающего постоянную нужду, просила у меня денег, будто не я остался с ребенком на руках, а она. Теперь же я видел перед собой совершенно другую женщину - эффектную, уверенную и вполне довольную жизнью.
        - Пап…
        - Томыч! - Я обернулся. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы мама и дочь встретились хотя бы взглядами. Если Тамара сейчас промолчит, то Марина спокойно сядет в машину и уедет, не обратив на нас внимания. Стекла моей машины тонированы. - Ну-ка, покажи мне свою мордашку!
        Я снял с нее очки, схватил за подбородок и стал крутить, изображая поиски следов шоколада на физиономии. Боковым зрением наблюдал за Мариной. Та не спеша открыла машину, села на водительское сиденье, завела двигатель. Когда дверца красной «тойоты» захлопнулась, я отпустил дочь.
        - Все нормально, страшила.
        - Мог бы просто спросить, - проворчала Томка, - я бы тебе и так сказала, что все чисто.
        Кажется, она ничего не заметила.
        Мы последовали за «тойотой». Моя бывшая жена казалась слишком беспечной, чтобы заметить слежку, поэтому я особо не маскировался. Томка молчала. Я включил «AC/DC», одну из любимых ее групп. Попытки перекричать музыку, чтобы задать мне очередной глупый вопрос, не принесли успеха, и Томка замкнулась в себе, стала задумчиво смотреть в окно.
        «Тойота» шла ровно, не выше шестидесяти километров в час. Я легко удерживал ее на перекрестках и даже мог увидеть лицо Марины, отраженное в боковом зеркале. Лишь однажды «тойота» проскочила на желтый сигнал светофора, а я остался ждать «зеленого», но уже на следующем перекрестке Маринка застряла сама, и я ее догнал.
        Она была вальяжна, расслаблена. Это совсем другая женщина, в том не оставалось никаких сомнений. Я, конечно, удивлялся неожиданной метаморфозе, но не настолько, чтобы перестать соображать. Очевидно, в нашей общей семейной жизни Марина Гамова была каким-то другим человеком. Ведь я до сих пор прекрасно помнил ее реакцию на мой вопрос «Ты хочешь этого ребенка?». Она дернулась… всего на мгновение, но задержка не осталась незамеченной. Подмечать реакцию собеседника - моя профессия.
        «А ты его хочешь?» - спросила она в ответ.
        По сути, на том разговор и закончился.
        «Интересно, - думал я, держась на два корпуса от красной «тойоты», - а как бы сложилась наша жизнь, если бы тот разговор закончился иначе? Она бы сделала аборт, мы разошлись, и сейчас у меня на заднем сиденье не сидела бы эта маленькая чума, по чайной ложечке выпивающая мою драгоценную кровь. Все случилось бы именно так?».
        Если бы да кабы… что-то там про грибы. Смотри вперед, старик, может, и найдешь ответы на все свои вопросы.
        Марина свернула на одну из главных улиц делового центра, узенькую, состоящую из старых домов конца девятнадцатого века и офисных новостроек, стилизованных под старину. Добрую половину проезжей части занимали припаркованные автомобили. «Тойота» притормозила возле длинной галереи бутиков, офисов и уличных кафе, каким-то чудом отыскав место для парковки. Маринке повезло, ее маленькая красная японка сумела втиснуться между китайским джипом и подержанным «мерседесом». Я растерялся. Мне деваться было некуда, пришлось проехать мимо.
        - Зар-раза!
        Томка неожиданно проявила живейшее участие.
        - Пап, вон есть место!
        Она подскочила к спинке переднего кресла, из чего я сделал вывод, что все это время она оставалась не пристегнутой ремнем безопасности. На ругань и разбирательства я времени пожалел. Посмотрел в указанном Томкой направлении. Действительно, там нашлось местечко между «матизом» и «девяткой».
        - Ты просто гений, папа!
        - И ты ничего.
        Заглушив двигатель, я обернулся.
        - Так, дружище, сейчас ты сидишь тихо несколько минут, хорошо? Я скоро вернусь.
        - Я с тобой!
        - Нет!!
        - Тогда оставь музыку.
        - Да ради бога.
        Я снял магнитолу с паузы, прибрал громкость.
        - Наслаждайся.
        - Ты недолго?
        - Как получится.
        На самом деле я даже не представлял, как далеко успела уйти моя бывшая. Я остановился примерно в пяти-шести машинах от места ее парковки. Она могла удрать так далеко, что останется лишь ожидать ее возвращения.
        Впрочем, удача мне улыбнулась. Я увидел Марину за столиком летнего кафе в нескольких метрах от проезжей части. Она сидела ко мне спиной. Пока одна.
        Иногда посматривала влево, на витрину магазина итальянской одежды. Из соседнего кафе вышла молодая официантка в коричневом фартуке с папкой меню в руках. На предложение выбрать блюдо Марина отрицательно покачала головой, сделала какой-то короткий заказ. Наверно, чай или кофе.
        Не сводя с нее глаз, я набрал номер на телефоне.
        Петя откликнулся сразу. Он всегда носил трубку на груди и даже летние футболки выбирал с нагрудным карманом. Я как-то говорил ему, что держать трубку возле сердца вредно, но он лишь пожимал плечами.
        - Да, Антон.
        - Петруша, подбери мне кого-нибудь из молодых для наружки.
        - Насколько молодых?
        - Тех, кто пришел к нам за последние полгода.
        - Таких немного. Свободны сейчас… - он помолчал, сверился с компьютером, - свободен только один, Саша Стадухин. Он на обеде.
        - Вызывай.
        - Хорошо. Кого ведем?
        - Пока без комментариев. Присылай Сашу… - я посмотрел на угол здания, возле которого прятался, - присылай в центр, на Труда 23, я встречу. Только очень быстро, буквально сломя голову.
        - Понял.
        Я хотел дать Петру отбой, но заметил, что на освободившееся место возле летнего кафе подъехал черный джип. Из него вышел мужчина средних лет с длинными вьющимися волосами, в белой рубашке и с сумкой под мышкой. Я почему-то решил, что он усядется за интересующий меня столик.
        И не ошибся.
        - Антон?
        - Да, Петь, я здесь. Еще одна вводная, запиши номер. - Я продиктовал ему госномер «туарега», на котором приехал новый персонаж. - Мне нужен хозяин этой машины.
        - Позвонить Николаеву?
        - Да, скажешь, что от меня.
        Мой давний знакомый Сергей Николаев служил в отделе организационно-аналитической работы областного ГИБДД. Проще говоря, сидел на всей информационной автомобильной базе; мне стыдно признаться, но именно по этой причине он и стал моим знакомым, а позже выяснилось, что и парень он отличный. Серега неоднократно помогал мне в моих скромных изысканиях. Обычно я обращался к нему лично, ибо он не любил афишировать наши отношения, но к Петру гаишник относился лояльно.
        Новый субъект сел вполоборота ко мне. Я закурил, отошел к стене дома номер 23, встал возле водосточной трубы. Рядом круглолицая женщина в синем халате и с панамкой на голове торговала с лотка печатной прессой. Я купил у нее «Экспресс-газету», сделал вид, что читаю.
        Марина и молодой человек беседовали. Марине принесли горячий напиток в чашке. Воспользовавшись моментом, молодой человек тоже что-то заказал. Официантка с улыбкой удалилась.
        Я не умел читать по губам. Сурдопереводчики иногда привлекались к работе на моем прежнем месте службы, но ни с одним из них мне не удалось установить близких отношений. Единственное, что я мог отметить, наблюдая беседу моих подопечных, это достаточную расслабленность парня и суетливость Марины. Судя по всему, он говорил с ней как человек, имевший основания требовать отчета.
        Молодому человеку вскоре принесли бокал янтарной жидкости. Верхний край бокала украшала солидная пенная шапка. Надеюсь, парень заказал безалкогольное пиво, иначе я сдам его своим знакомым не сходя с этого места (прежде, конечно, выясню, что за фрукт).
        Неожиданно из моей машины раздалась серия гулких ударов. Это Томка перелезла через спинки кресел и врубила музыку на полную мощность.
        Маленький бесенок!
        Я махнул ей рукой - «сделай тише!» - но она лишь улыбнулась во весь рот, демонстрируя «окошко» впереди, в которое вылезает длинный язык. Она злила меня нарочно. Мне осталось лишь молча показать кулак, ведь если она решит, что должна меня услышать, и откроет окно, дьявольские колокола «AC/DC» наверняка долетят до летнего кафе.
        Зачем я вообще потащил с собой дочь?! Сдам ее к бабе Соне на неделю, будет знать!
        Я не успел додумать эту мысль. Завибрировал зажатый в кулаке телефон.
        - Алло?
        - Антон…
        Петя колебался. Кажется, раскопал что-то очень важное. Или, напротив, не раскопал ничего.
        - Не мычи!
        - Николаев пробил номер. Долго ругался, конечно, потому что у него сейчас какой-то аврал на службе…
        - Лирику опусти.
        - В общем, хозяин вашего автомобиля - некто Чебышев.
        - Некто? Что за имя такое?
        Петр смутился. Я редко повышаю на него голос, но нынешним утром ваш покорный слуга был явно не в себе.
        - Игорь Владимирович Чебышев, родной брат Николая Владимировича Чебышева, осужденного на двадцать пять лет строгого…
        Тут до меня дошло, и я едва не уронил трубку на асфальт.
        Моя бывшая жена в данную минуту о чем-то беседовала с братом того джентльмена удачи, которого мои коллеги взяли на угоне «лексуса» и на радостях украсили обвинением в зверском убийстве предпринимателя Панина.… и дело которого стало последним фактором, повлиявшим на мой жизненный разворот.
        - Антон, ты со мной?
        - Куда я денусь от тебя, кровосос.
        - Мне размотать объект?
        - Мотай до упора. И еще… - Я понимал, что ввязался во что-то очень странное. - Размотай моего сегодняшнего визитера Виктора Кормухина. Тащи все, что найдешь.
        - Понял, - со вздохом ответил Петя.
        Кажется, я отсрочил его обеденный перерыв.
        Мои подопечные снялись с якоря через пятнадцать минут. За это время я успел сделать своим телефоном несколько фотоснимков, выкурить две сигареты и поссориться с теткой, торгующей газетами.
        - Ваш дым мешает моему бизнесу! - ворчала она.
        Дабы не привлекать к себе лишнего внимания, я бросил на прилавок сто рублей.
        - Это мой вклад в ваше дальнейшее процветание.
        Тетка для порядка еще немного побурчала, но купюру приняла.
        Марина вышла из-за столика первой. Чебышев даже не приподнял зад, чтобы попрощаться. Пялился в принесенный официанткой счет. Судя по всему, моя бывшая его серьезно огорчила. Что ж, дружище, в этом ты не одинок.
        Неожиданно кто-то схватил меня за локоть.
        - Антон.
        Это Саша Стадухин. «Молодым» его можно было назвать с большой натяжкой. Высокий тридцатилетний детинушка с ленинскими проплешинами, чем-то похожий на английского принца - того самого, который женился недавно в прямом эфире, все время забываю его имя. Моя секретарша Настя не могла оторваться от экрана телевизора в приемной, наблюдая пышную церемонию.
        - Вызывали? - спросил Саша.
        - Да.
        Я посмотрел в сторону кафе. Чебышев оставался на месте. Марина садилась в машину.
        Кого из них отдать Стадухину?
        - Саш, возьми женщину, доведи до дома. Она живет на Энтузиастов, в доме за шлагбаумом. Если понадобится помощь, звони Петру.
        Саша кивнул и направился к своей машине, припаркованной на противоположной стороне улицы.
        Я снова следил за Чебышевым. Он успел заказать еще бокал пива и закуску. Отбывать явно не спешил. Я больше не видел смысла приглядывать за ним и вернулся в свою машину.
        Диск в магнитоле закончился. Томка сидела на заднем сиденье обиженная. Врала, конечно. Я могу распознать, когда она на самом деле обижается и реально плачет. И то, и другое она делает крайне редко. Сейчас она просто решила меня поиметь.
        - Чего надулась?
        - Так, просто… жарко тут.
        Я открыл окна.
        - Сейчас поедем с ветерком. К бабе Соне хочешь?
        Томка для приличия немного подулась, но против визита к бабушке уже ничего не имела.
        - Погнали!
        - Тогда пристегнись.
        Когда я уже вырулил со стоянки и остановился на ближайшем светофоре, дочь вновь подала голос:
        - Пап, ты спрашивал, скучаю ли я по маме…
        - Ну? - По спине побежал неприятный холодок. Она всегда выбирала точное время, когда отвечать на ранее заданные вопросы.
        - Даже не знаю, что сказать.
        Я обернулся.
        Томка глядела в окно на мальчишку с велосипедом.
        7
        Софья Андреевна Данилова относилась к числу людей, которые никогда ничему не удивляются - ни схождению Благодатного огня, ни возвращению партсобраний. Если во дворе ее дома приземлится летающая тарелка, пилотируемая вооруженными креветками, как в «Районе № 9», она накормит их обедом и подскажет, как добраться до мэрии. Наверно, живи она во время Великой Отечественной войны, одинаковое гостеприимство в ее доме находили бы и русские партизаны, и эсэсовцы. Всякая живая козявка, попавшая в поле зрения, могла рассчитывать на помощь, поэтому входная дверь в ее доме никогда не закрывалась.
        Когда-то матушка была учительницей физики. Она достигла пенсионного возраста, но могла бы преподавать свою любимую физику и дальше, но что-то ее остановило.
        - Я совсем не понимаю нынешнего школьника, - сетовала она во время тех редких разговоров, что сводили нас на ее кухне за рюмкой домашней вишневой настойки. - Я не могу угнаться за ними, и мой прирожденный артистизм уже не спасает. Им не нужна физика, им нужны экономика, информатика и юриспруденция. Прагматичное поколение, не верящее в чудеса.
        - Какие чудеса на физике, мам! - смеялся я. - Е равно эм-це-квадрат.
        - Физика - самая чудесная наука, балда! Подрастет твоя Томка и спросит: папа, зачем мне эта физика?! А ты ей ответишь: вот ты катишься на велосипеде, прыгаешь через скакалку, давишь диван перед телевизором, бросаешь из окна сырые яйца в прохожих - все это чистой воды физика, самый потрясающий предмет в школе, если не считать пения.
        В свои шестьдесят моя матушка оставалась неисправимой оптимисткой, хотя очень редко улыбалась. Она даже шутила без участия мышц лица. Мне очень жаль, что я так и не видел ни одного ее урока, потому что учился в другой школе - таково было ее принципиальное решение.
        Сегодня, как и в любой другой день, дверь в ее квартиру была не заперта. Войдя, я услышал, как мама копошится на кухне.
        - В деревне живешь? - крикнул я с порога. - Прикрывай калитку хоть иногда!
        - Что со мной может случиться!
        - Сопрут что-нибудь из прихожей. Ко мне недавно обратился один ротозей, который любил оставлять дверь открытой. У него сперли сумочку со всеми документами, ключами от машины и кредитными картами.
        Мама наконец появилась из-за угла. Руки и синяя домашняя футболка были измазаны в муке.
        - Ты нашел негодяя?
        - Разумеется. Это был школьный друг его десятилетнего сына.
        - Ты у меня молодец. - Она присела перед Томкой. - Здравствуй, ангел мой. Снова вместе?
        - Ага. - Томка скинула кроссовки и прошла в гостиную. - Я папе мешаю.
        - В этом нет ничего нового, детка, мы всегда мешаем мужчинам. - Мама чмокнула меня в щеку, разведя в разные стороны испачканные мукой руки. - Обедать будешь?
        - Нет, спасибо. Мне нужно кое-куда съездить.
        - Это я уже поняла. А вечером на тебя рассчитывать? Я приготовлю рыбу.
        - Пока не знаю. Но за Томкой я в любом случае приеду.
        Я посмотрел за ее плечо. Дочь уже не проявляла ко мне никакого интереса. Ее вниманием вновь полностью завладел телевизор, переключенный на детский канал.
        - У тебя что-то случилось? - спросила мать.
        - С чего ты взяла?
        - Вид утомленный… и растерянный, я бы сказала.
        Матушка, как всегда, попала в «десятку», лишив меня возможности отшутиться.
        - Я возьму тебя на полставки к себе, мам. Специалисты по физиогномике мне нужны.
        - На зарплате разоришься. Я - хороший специалист по физиогномике. И по всяким другим «гномикам» тоже.
        - Не сомневаюсь.
        Мы мялись на пороге. Она ждала моих обычных распоряжений насчет дочери, но я и правда выглядел довольно неубедительно. Пора валить, иначе мать схватит меня за пуговицу на пиджаке и заставит колоться.
        - Ладно, пойду.
        Она изучала меня. Просто вгрызалась глазами. Никогда не мог выдерживать этот взгляд и не могу до сих пор, хотя самому уже почти сорок.
        - Пули бандитские не свистят над ухом?
        - Ни в коем разе.
        - Бандитские кулаки не целятся в нос?
        - Насмотрелась дешевых детективов?
        - Крупнобюджетных тоже порядочно видела. Иногда не сплю ночами, знаешь ли, хотя из милиции ты давно ушел.
        - Такая твоя материнская доля.
        Вниз по ступенькам я спустился почти бегом, едва не свалившись на последнем пролете. Тотальное безобразие происходит с моим лицом в последнее время. Я совсем перестал им управлять. Непростительный дефект для старого сыскного пса.
        В машине я не успел завести двигатель, как на меня свалился еще один, второй за сегодняшний день, железобетонный сюрприз.
        - Антон…
        Господи, Петя, когда ж ты перестанешь мямлить!
        - Что-то нарыл?
        - Да. Игорь Чебышев, 32 года, держит сеть авторемонтных мастерских на северо-западе. Не женат, к уголовной ответственности не привлекался, но проходил свидетелем по делу об угоне (Петя хмыкнул). Еще из личной информации, если это важно, можно отметить, что брат Чебышева, сидевший в тюрьме, умер шесть лет назад. После этого Игорь…
        Я не слушал дальше. Рот мой застыл в открытом положении. В салон автомобиля через окно влетела муха. Она ревела как истребитель. Только бы не залетела в рот.
        Скоро я понял, что теряю нить разговора.
        - Петя, стоп! - прервал я его унылый монолог. - Когда и как умер его брат?
        - Около шести лет назад, в колонии. Что случилось, точно не скажу, но очень похоже на конфликт с ворами.
        - Его убили?
        - Нашинковали в капусту. Я говорил, что после его смерти Игорь закрыл бизнес и пропал на несколько лет, а недавно откуда-то вынырнул и довольно неплохо развернулся.
        - Угу, - ответил я. На большее меня пока не хватало. Петр терпеливо висел на проводе, ждал следующих вопросов, но вопросы не последовали. Были лишь соображения, озвучивать которые сейчас не стоило.
        Итак, я познакомился с Мариной, когда принял решение уйти из органов после того дурного дела с Чебурашкой. Смалодушничал, знаю. Мог вмешаться, но махнул рукой, не пошел против системы, предпочел поступить, как сейчас говорят, в соответствии с «теорией малых дел»: если не способен противостоять, то хотя бы не участвуй. Вот и остался вроде бы чистеньким, а парня оформили на полжизни пребывания в нашей курортно-пенитенциарной системе… а теперь выяснилось, что приговорили фактически к смерти. И Марина, на которой я вскоре женился, теперь уже как бывшая моя жена встречается с Игорем Чебышевым. Это можно было бы назвать совпадением - поражающим воображение совпадением, какие иногда все же случаются в жизни, превосходя своей фантастичностью сюжеты авантюрных романов, но едва ли.
        - Антон…
        Я встряхнулся.
        - По Кормухину нашел что-нибудь?
        - Только из открытых источников. Если нужно исподнее…
        - Нужно! Есть свободные люди?
        - Я мог бы и сам заняться, - смутился Петя.
        - Займись, будь добр.
        Он отключился. А я не трогался с места, гонял двигатель вхолостую. У меня появилось ощущение, что вокруг меня что-то затевается. Какой-то маленький вихрь, зародившийся много лет назад, но только сейчас набравший силу.
        8. Параллельная реальность. Утренний ангел
        Голова как в тумане. Подбирается третья стадия опьянения. Предметы и люди, тебя окружающие, превращаются в проекции обрывочных воспоминаний. Ты как будто все еще в строю, но одновременно и в другой галактике. Тебе странно, что собутыльники наутро убеждают и успокаивают, как безнадежного больного, что ты вполне владел языком, смеялся и говорил разумные вещи… но ты-то точно знаешь, что ничего этого быть не могло. Все врут друзья.
        Это один из моих вечеров после дела Чебурашки. Я уже подал рапорт об увольнении. Убеждения и разговоры ни к чему не приведут. Я майор уголовного розыска, я учился своему делу с тщанием и преданностью, я старался быть достойным мундира, а меня - носом в писсуар. Нет, ребята, пока я еще без пивного брюха и с относительно чистой репутацией, так что пойду подобру-поздорову. Хотите выпить со мной напоследок - милости прошу.
        Пьем долго и страшно. Шумим. Разговариваем, пытаясь перекричать музыку - чертов блюз, как в американском кабаке в Техасе, где собираются пятничным вечером водители грузовиков и местные копы. Табачный дым давно застилает не только глаза, но и разум. Где-то бьется посуда, падает стул… или стол. Я уже не знаю, кому я рассказываю на десятый круг свою грустную историю праведника, попавшего в вертеп. Кто-то слушает, но мне уже не важно, я рассказываю самому себе.
        И вот, наконец, долгожданная третья стадия опьянения. Я есть… и в то же время - отсутствую.
        Утром кто-то просыпается рядом со мной. Женского пола. Голая. Точнее, лишь в трусиках. Сосок левой груди глядит в потолок, второй прячется под одеялом. Судя по площади залегания, грудь у моей вечерней знакомой что надо. Впрочем, девушка отнюдь не красуется передо мной, просто одеяло соскользнуло. Ангел спит и не замечает моего озадаченного взгляда.
        Я спать больше не могу. Откуда это чудо? Из бара, где я с оставшимися приятелями пропивал свой уход? Да, кажется, там возле меня сидело нечто белокурое, с длинным бокалом в руке, но ничего конкретного я не помню. Вот сейчас она проснется и в подробностях расскажет о нашем знакомстве, перескажет разговор, но я все равно ничего не вспомню. Мне придется верить ей на слово.
        Такого со мной не случалось. Максимум просыпался в доме приятеля, жена которого разрывалась между желанием обложить нас матюками и врожденным уважением к гостю, пусть даже и непрошенному. Разок, случилось, меня без документов забрали в вытрезвитель; убедительно доказать, что «проклятые мусора» лишили сыщика заслуженного отдыха в теплой постели, мне удалось лишь утром, а до тех пор я лыка не вязал.
        В общем, всякое бывало… но чтобы с голой женщиной?!
        Сползаю с кровати, как медуза, с облегчением обнаруживая по пути, что мое нижнее белье на месте. Это, впрочем, может и ничего не значить, но мне почему-то кажется, что если бы я смог снять трусы перед возможным соитием, то едва ли сумел бы натянуть их после оного. Скорее всего, ничего между нами не было.
        Только почему же она лежит с голой грудью? Не носит бюстгальтер?
        Стакан воды из-под крана в кухне медленно возвращает меня к жизни. На часах электроплиты - 08:30. Мне сегодня спешить уже некуда. Заскочу в отдел после обеда, пройду обходную - и досвидос.
        Опохмелиться нечем. Холодильник пуст, в шкафах кухонного гарнитура лишь пакеты с крупами, вермишелью и консервные банки (сердобольная матушка иногда наведывается с продуктами, переворачивая с ног на голову теорию, согласно которой дееспособные молодые граждане должны таскать продукты пенсионерам-родителям). Грустно. Надо бежать в магазинчик за углом.
        Слышу мягкие шаги за спиной. Это моя гостья. Она надела рубашку, больше никакой обнаженной плоти, если не считать длинных и красивых ног. Она останавливается у дверного проема, смотрит на меня так, что у меня в груди разливается что-то теплое и одновременно тревожное. Я никогда не был женат, я не знаю, как смотрят поутру жены на своих мужиков, притащившихся из бара за полночь и заблевавших туалет, но если они смотрят так - то я, пожалуй, женюсь немедленно. Вот только вспомню, как ее зовут…
        Хм, не получается.
        - Марина, - говорит она с грустной улыбкой.
        - Очень приятно. Антон.
        - Я знаю.
        Наливаю еще один стакан, но пить уже не могу. Смотрю на босые ноги женщины. Они красивы, с педикюром.
        - У нас что-то было?
        Марина качает головой.
        - Я подобрала тебя возле бара.
        - Подобрала?
        - Ты задремал на скамейке. Я взяла такси, довезла тебя до дома. Чудо, что ты выдавил из себя адрес.
        Картина никак не укладывается в моей голове. Подобрала на скамейке, взяла такси, довезла до дома, легла рядом, оставшись в одних трусиках. Что это значит?
        - А ты… - пытаюсь сформулировать вопрос, - ты вообще как… в смысле, кто?
        Она усмехается и входит в кухню, на ходу снимая с сушилки над раковиной чистую чашку.
        - Я совесть твоя. Кофе сделать?
        - Лучше чай.
        Она делает мне чай. Жарит два яйца. Сидит и смотрит, как я ем. Все время - молча. Потом моет посуду, прибирает постель, принимает душ, стараясь на маячить передо мной обнаженной натурой. Все очень скромно. Между нами ночью действительно ничего не было, просто ей в моем гардеробе не нашлось женской ночной рубашки… да и кровать лишь одна, зато двуспальная. В те годы я жил в однокомнатной служебной квартире и роскошью похвастаться не мог.
        Через час она уходит. Задерживается в прихожей. Снова долго смотрит на меня. Наверно, женщины всегда так смотрят, если нет смысла ругать, как нет смысла пытаться переделать мужчину, которому уже за тридцать.
        Наконец, она вздыхает со снисхождением, находит на полке какой-то старый чек и пишет на обороте номер телефона. Я еще не знаю, буду ли звонить, но ее жест видится мне довольно трогательным. Опять что-то теплое разливается в груди. И тревожное.
        - Ладно, пока, - говорит Марина.
        - Ага.
        Так мы с ней и познакомились. Явилась в мою жизнь вместе с утренним похмельем и осталась на годы.
        Но у меня ощущение, что настоящее похмелье меня настигло лишь сейчас.
        9
        Саша Стадухин довел объект до дома. По дороге дважды терял (в чем не преминул сознаться, честный мой), но, к счастью, нагонял. Ни в какие особо интересные места девушка в красной «тойоте» не заезжала - магазин, фотомастерская, почта. На почте задержалась несколько дольше, но Саша проверил - никакого криминала, просто к операционистке выстроилась большая очередь. Девушка получила два больших заказных письма, вернулась в машину, там же распечатала письма и несколько минут вчитывалась в текст на нескольких страницах.
        «Я заглянул к ней через плечо, проходя мимо, - оправдывался Саша, - но там что-то похожее на письма из налоговой или пенсионного фонда. У меня такие дома пачками валяются».
        Ближе к двум часам дама припарковалась во дворе дома по улице Энтузиастов, поставила машину на сигнализацию и скрылась в подъезде. Согласно распоряжениям, Стадухин отметил время, немного подождал и вскоре покинул место наблюдения.
        «Могу вернуться, если хотите» - добавил Саша, но я отменил дальнейшие распоряжения относительно данного объекта.
        Итак, часть работы была выполнена. Информации для размышления набралось целый вагон. Не знаю, придется ли она по вкусу моему заказчику, но лично я уже который час пребывал в раздумьях. Я плеснул немного коньяка в кофе и уселся в кабинете перед включенным телевизором.
        Я отчетливо понимал, что нужно выходить на прямой контакт. Иного выхода нет. Прячась в засаде и собирая сведения о своей бывшей жене буквально по крупицам, я потеряю драгоценное время. Почему-то мне казалось, что здесь нужно действовать быстрее. Тот напор, с которым к Марине обращался брат Чебышева в летнем кафе, меня откровенно беспокоил. Парень говорил с ней грубо и явно к чему-то склонял. Требовал чего-то, торопил. Если сопоставить с рассказом Кормухина об ее спешке в заключении брачного контракта, получается весьма пренеприятная картина.
        Мои размышления прервал звонок мобильника. Звонила матушка.
        - Сынок, прости, если отвлекаю…
        Голос у нее не сказать чтобы взволнованный, но и не беспечный, каким она обычно сообщает, что дочка плотно поужинала.
        - Что-то случилось?
        - Нет. Просто дочь требует тебя.
        - Прям требует?
        - Да. Так и сказала - дай мне папу. Я объясняла, что папа занят, но она была очень настойчива.
        - Знаю, - вздохнул я. - Сам бессилен, если что-то втемяшиться в голову. Ладно, давай.
        Трубка недолго шуршала у меня в ухе. Потом зазвучал голос Томки. Странный голос.
        - Пап… - Она чуть не плакала. Больше всего не люблю и даже боюсь такого голоса дочери в телефонной трубке. Томка плачет крайне редко, но в те минуты, когда она действительно плачет, весь мир переворачивается с ног на голову. Я готов бросить все и примчаться, чтобы осушить слезки.
        - Что случилось, моя хорошая? Что-то болит?
        - Нет.
        Шмыг носом.
        - Ты что-то хотела мне сказать?
        - Да.
        Шмыг снова.
        - Говори, Томыч, не томи.
        Шмыг, шмыг. Вздох.
        - Мне приснилось, что кто-то умер. Я испугалась, что это ты…
        В трубке на заднем плане громко вздохнула мать.
        - Приснилось? Доченька, ты спала?
        - Да, я уснула перед телевизором. Опять показывали Стива и Бульку. Булька загадала три загадки, и Стив все их угадал, а потом началась Даша-следопыт…
        В дверь моего кабинета постучали. Сразу вслед за стуком дверь открылась. В проеме появился Петр. Он был растерян.
        - … а потом я уснула, - продолжала шмыгать Томка, - и мне приснилось, что кого-то убили… пап, тебя ведь не убили?
        - Ну, милая, ты же меня слышишь?
        - Да.
        - Значит, все в порядке.
        Я выдохнул. От детских страшилок порой бывает не по себе. Томка уже начинала бояться меня потерять. Детский психолог, рекомендованный нашей воспитательницей Олесей, сказала, что в ее нынешнем возрасте Тамара начинает задумываться о жизни и смерти, пока лишь в теоретическом плане, но страх потерять кого-то из родителей уже незримо присутствует, и с этим нужно поступать очень аккуратно.
        - Не волнуйся, Томчик, - сказал я, а сам не сводил взгляда с Петра, который жестами дал понять, что у него имеется крайне важная, не терпящая отлагательств, информация. - Можешь прилечь отдохнуть, я вечером приеду. Не забывай, что у нас вечером еще гимнастика.
        Она шмыгнула носом еще раз. Напоминание о занятиях по гимнастике не прибавили ей оптимизма.
        - А теперь дай трубочку бабе.
        - Хорошо, пап. Я тебя люблю! Пока!
        Петр, воспользовавшись паузой, бросился на перехват, но меня снова засосала телефонная трубка.
        - Да, сын мой?
        - Мам, успокой ее. Со мной всегда все будет в порядке, никуда я не денусь.
        - Ты не можешь жить вечно, сынок.
        - На ее детский век меня хватит! Все, мам, у меня дела.
        Я отключил телефон и наконец обратил пламенный взор на помощника.
        - Ну?
        - Сиди где сидишь, Антон. Кормухин разбился. Буквально только что. Если поторопишься, можешь успеть.
        Петр виновато развел руками…
        …а я вспомнил сцену из «Кавказской пленницы», в которой герой Владимира Этуша, выходя от предполагаемой невесты Нины, мокрый и с гвоздикой на голове, говорит: «Ничего не сделал, только вошел»…
        10
        Виктор Кормухин был из тех русских, что быструю езду не жалуют, предпочитая двигаться медленно, но верно. Водителей к себе нанимал лишь тех, кто не имел вопиющих нарушений. Для пущей уверенности обращался к знакомым в ГИБДД, располагающим соответствующей информацией о кандидатах. Причина такой осторожности, несмотря на тривиальность, у меня вызывала уважение.
        Как он сам успел мне рассказать еще при встрече в офисе, несколько лет назад джип Кормухина угодил в страшную аварию на междугородной трассе. Он сам сидел за рулем, а за спиной дремала в детском кресле шестилетняя старшая дочь. Виктор очень устал в длительном переезде и едва не заснул. Этого «едва» хватило, чтобы выжить ему самому и дочери, но явно оказалось недостаточно для ребят в «шестерке», которую вынесло на встречную полосу. Кормухин мог сбросить скорость и относительно безопасно разъехаться с препятствием, но усталость дала о себе знать. Он не успел среагировать достаточным образом. Скользящий удар пришелся в левый бок, джип занесло вправо, но он удержался на дороге. А вот второму участнику дорожного спарринга пришлось несладко - «шестерку» крутануло и опрокинуло, потом в нее со всего маху ударил кто-то еще… в общем, пьяные идиоты не уцелели.
        Шестилетняя дочь Кормухина долго пребывала в шоке. Как, собственно, и сам Виктор. Он надеялся, что после небольшой психологической реабилитации вновь сможет сесть за руль, но ошибся. Пришлось нанимать водителя.
        Увы, костлявая сволочь с косой уж если приметила добычу, едва ли отступится.
        Неожиданная автокатастрофа моего клиента в день обращения не выглядела странной, вот в чем петрушка. Если опустить известные мне детали, это было самое тривиальное для городской среды ДТП, какое только можно себе представить. Водитель Кормухина решил проскочить на мигающий желтый свет на довольно тесном перекрестке, но откуда ни возьмись крупная иномарка, кажется, широкозадая кремовая «камри», со встречной левой полосы резко пошла налево, не предпринимая ни малейших попыток пропустить препятствие, как того требовали правила дорожного движения. Водителю Кормухина пришлось маневрировать, потому что тормозить он уже не успевал, и маневры привели к тому, что джип налетел на осветительный столб. Удар пришелся на правую сторону, где сидел не пристегнувшийся ремнем безопасности Виктор Кормухин, владелец заводов, газет, пароходов. Он вылетел через лобовое стекло. Водитель отделался ушибами.
        Так выглядела эта скверная история в изложении работавшего на месте старшего лейтенанта ДПС. Я не был с ним знаком лично (если верить создателям милицейских сериалов, мы все, менты действующие и бывшие, из разных районных отделов и управлений, знакомы друг с другом тысячу лет и охотно делимся информацией, когда в ней возникает нужда; так вот - ничего подобного!), но, к счастью, я был знаком с Сережей Николаевым из городской ГИБДД, а старлей слышал эту фамилию, и сей факт значительно упростил коммутацию.
        Закончив унылое описание, парень отдал несколько распоряжений бригаде, проводил карету «скорой помощи», затем вернулся ко мне. Сдвинув фуражку на затылок, глубокомысленно заметил:
        - Жарко, блин… а подушки безопасности у него не сработали. - Он взглянул на меня вопросительно. - Ты с таким сталкивался? Машина-то почти новая, только что первое ТО прошла.
        - Все, что сделано руками, может сломаться.
        - Ну да. Не говоря уже о том, что сделано другими частями тела. - Он ухмыльнулся и кивнул в сторону разбитой машины, возле которой стоял личный водитель Кормухина. Ему уже оказали помощь, и теперь потерянный и нелепый седовласый мужчина задумчиво смотрел на битое железо.
        - Можно с ним поговорить?
        Старлей внимательно посмотрел на меня из-под козырька. По круглой розовой физиономии стекал пот. Погода сегодня была совсем не майская, практически палящее лето.
        - Есть интерес?
        - Есть.
        - Ну, валяй. Выяснишь чего - расскажешь.
        - Всенепременно.
        Я подошел к водителю. Мужчина не обратил на меня внимания. Разумеется, весь окружающий мир ушел в тень. Жизнь простого водилы, стройную, логичную и предсказуемую, сильно тряхнуло. Он смотрел на свою служебную машину как зачарованный. Мне по долгу службы часто приходилось видеть подобные взгляды, и могу компетентно утверждать, что в такие минуты человек не способен на адекватные действия. Тем не менее, мне требовалась информация.
        - Извините…
        Он не отреагировал. Пальцы правой руки, прижатой к бедру, теребили брюки. Губы едва заметно подрагивали. Внешне он не пострадал, но в душе у человека зияла гигантская гематома.
        - Я прошу прощения!
        Он, наконец, повернулся на голос. В глазах сверкнул испуг, как у ребенка, на которого накричали.
        - А?
        - Вы были за рулем?
        Он снова оглядел машину. Обреченно кивнул. Я протянул ему свою визитную карточку. Жест совершенно лишний, потому что мужик даже не смотрел на меня. Я убрал карточку в бумажник.
        - Что случилось, вы можете сказать?
        - Так я… вроде все сказал уж.
        - Я понимаю. Но тем не менее.
        Водитель пожал плечами. Ему нечего добавить. Авария проста, как божий день. Два идиота с разных сторон перекрестка мчались на «желтый» свет, а один из них еще и проигнорировал препятствие справа. Кстати, встречная «камри» даже не остановилась, удрала с перекрестка. Ее еще предстоит разыскивать.
        - Подушки не сработали, - повторил уже известный мне факт водитель. - И еще… - он провел тыльной стороной ладони по подбородку. - Что-то с рулем. Я хотел на ТО посмотреть, но не успел.
        - Вы уклонились от удара, значит, руль не подвел.
        Мужчина перевел взгляд на меня. Впервые на его потухшем лице появилась какая-то яркая эмоция - раздражение.
        - Я взял чуть вправо, чуть-чуть всего… а обратно влево уже не смог!
        - Хм…
        У меня закончились вопросы. С несчастного больше ничего не возьмешь. Нужно проводить техническую экспертизу, опрашивать свидетелей, а это уже не моя епархия.
        - Ну? - спросил розовощекий старший лейтенант, когда я вернулся.
        - Утверждает, что неисправен руль.
        - Они все так говорят. Подвела педалька, заклинило прикуриватель, умерла стрелка. Просто варежкой не надо щелкать.
        Я не стал спорить. Сдержанно поблагодарил за содействие, еще раз бегло осмотрел место происшествия и убрался восвояси.
        Я ехал в контору по запруженному автомобилями центру. Передвигался со скоростью не больше тридцати километров в час. В этом душном городе в пробках бензин палишь, как «колу» выпиваешь - цистернами. Достало все, в отпуск хочу. Не взять ли мне Томку и не уехать ли куда-нибудь на выходные? Можно Олеську с сыном захватить…
        Телефон задрожал в кармане, но я не услышал звонка. В салоне ревел Роб Зомби. Я почувствовал, что дико скучаю по своему маленькому ангелочку.
        «Пап, тебя же не убили?».
        Дрожь по спине.
        Нет, деточка, не убили. Не повезло другому дяденьке, с которым ты столкнулась сегодня в офисе. И каким-то образом ты это почувствовала. К счастью, ошиблась с объектом.
        11. Параллельная реальность. Белка
        Никаких особых аномалий я за ней не замечал. Дети-экстрасенсы, реинкарнации Ванги, летающие тарелки и падающие чашки - это не про меня. Конечно, я допускаю существование необъяснимых явлений (тем более что мне приходилось прибегать к помощи настоящего экстрасенса, чем я остался весьма доволен), но мне и в голову не приходило, что я сам или мои близкие могут иметь отношение к этому странному миру.
        Но шила в мешке не утаишь, она девчонка действительно необычная. Сгусток положительной энергии. Томка практически не плачет. Обязательно чем-то увлечена каждую минуту своего существования - голубем, сидящим на карнизе, стариком, читающим газету на скамейке возле песочницы, алкашами, пьющими там же возле песочницы пиво; ее одинаково радуют палящее солнце и проливной, сносящий деревья, дождь; рано утром она может приползти ко мне в постель с включенным переносным детским компьютером, хотя сама еще толком не проснулась, а вечером перед сном притащит за хвост нашу кошку Тику; она бросается за чужим футбольным мячиком, как игривый песик, или стоит за спиной престарелых шахматистов в парке, внимательно изучая расклад на доске. Ей всегда все интересно и она ничего не слышит, если чем-то увлечена. И мне не удается ее как следует отругать - она лишь вздрогнет от окрика, но тут же начнет шкодливо ухмыляться, поглядывая на меня исподлобья. А эта ее любовь к ужастикам, от которых волосы дыбом встают не только у сверстников, но и ребят постарше? А тяга к экспрессивной музыке в диапазоне от Майкла Джексона до
Мэрилина Мэнсона? Какие там «Облака, белокрылые лошадки», господь с вами…
        В общем, Томка - мой резиновый утенок: его сжимаешь, он крякает и тут же принимает прежнюю форму; опускаешь в воду - усиленно работает лапками, отплывая от обжитого берега в неизведанные дали. Я привык к этой мысли и уже почти не задаю никаких вопросов соответствующим специалистам, но иногда…
        Иногда случается так, что я просто не знаю что думать и чего ожидать…
        Весна прошлого года. Марина еще член нашей семьи, но почти на излете. Мы с Томкой гуляем в парке. Тает снег, журчат ручьи, сосны трещат на ветру. Аттракционы в парке не работают, готовятся к сезону. На краю аллеи унылая девушка в тонких джинсах и легкой курточке торгует с лотка хот-догами. Тамара обожает фаст-фуд, раньше она называла их «хоть ток». Мы оголодали, и я покупаю пару штук. Съедаю свой молниеносно, а дочка тянет удовольствие.
        Это один из тех тихих вечеров, когда на дочку нападает детская меланхолия. Я подобные моменты могу пересчитать по пальцам.
        - Что такая грустная? - спрашиваю.
        Томка молча откусывает кусок булки с сосиской (капля кетчупа застывает под нижней губой), сосредоточенно жует и смотрит в сторону от аллеи, на пожухлую прошлогоднюю траву, выглядывающую из-под снега.
        - Том!
        - Я думаю.
        - О чем, если не секрет?
        Тамара наигранно вздыхает.
        - Я думаю, что же ты такого сделал, что мама не хочет с тобой жить.
        Я останавливаюсь как вкопанный.
        Психологи рассказывали, что при разводе родителей дети часто берут всю вину на себя. Это вполне вписывается в рамки детской логики: «Если мама или папа не хотят быть дома, значит они не хотят быть со мной. Стало быть, во мне что-то не так». Шрам на сердце почти гарантирован.
        Но Томка выворачивает теорию наизнанку. Как уже упоминалось, она никогда и ни в чем не обвиняет себя и, разумеется, никогда не раскаивается. Ее невозможно пристыдить.
        - Думаешь, причина кроется во мне? - От неожиданности я забываю, что говорю с пятилетним ребенком, и начинаю оперировать сложными терминами. Томка вместо ответа указывает рукой в траву.
        - Смотри, пап, подснежник.
        Переходы с предмета на предмет молниеносны. Я не успеваю собраться.
        - Нет, это фантик от конфеты, балда, какие подснежники…
        - Сам балда, пап.
        - Ты не ответила. Думаешь, мама хочет уйти от меня, потому что я плохой?
        Не знаю, почему я докопался до нее в тот вечер, но слова ребенка задели меня за живое.
        Но Томка только молча доедает сосиску. В ладошке остается кусочек булки. Девочка отдает мне испачканную в кетчупе и майонезе обертку и бежит по мокрой траве к соснам. Сначала я ничего не понимаю, но потом вижу.
        Белки! Томка обожает белок.
        Шустрые маленькие зверьки шныряют между деревьями, взбираются на стволы и внимательно смотрят на нас. Радости ребенка нет предела. Томка приседает на корточки и вытягивает ладошку с хлебными крошками.
        - Тома, белки не едят хлеб!
        - Они голодные!
        - Какими бы голодными ни были, они не станут есть хлеб!
        Один из грызунов спускается чуть ниже, оставаясь на уровне моего лица, и внимательно смотрит на девочку. Я уже начинаю сомневаться в гастрономических предпочтениях животного: он смотрит на ладошки ребенка так, словно не ел по меньшей мере последние полгода и с удовольствием сожрет булку вместе с рукой.
        - Пап, смотри!
        - Смотрю, смотрю.
        Я невольно втягиваюсь в процесс и забываю о том, что говорила Томка минуту назад. Белка спускается еще ниже, опасливо поглядывая на меня. Очевидно, ребенок не вызывает у нее вопросов, а вот взрослый, стоящий рядом, серьезно напрягает.
        - Иди, иди, - бурчу я и отступаю назад.
        Белка спрыгивает на траву. Замирает. Несколько секунд смотрит то на меня, то на дочку. Маленькая головка двигается как у робота - туда-сюда, туда-сюда. Она колеблется. Ей очень хочется поглядеть, что прячется в ладошке маленькой девочки. Сидящая на корточках Томка покачивается, будто присела справить нужду. Ладошки подрагивают, ножки начинают уставать, но упорству, с каким маленькие дети добиваются цели, могут позавидовать иные взрослые. Если дети чего-то хотят - они это получат, а к моей белокурой бестии это относится в наивысшей степени.
        - Иди ко мне, маленькая, - ласково говорит Томка, - я тебя не обижу, я тебя покормлю.
        Не знаю, верит ли ей бельчонок, но я от ее заискивающего голоска едва не впадаю в транс и сам готов двигаться к ней с вытянутыми вперед руками, словно лунатик.
        - Ну, маленький…
        Томка кряхтит и переминается с ноги на ногу. Этого достаточно, чтобы бельчонок вновь сиганул на дерево. Меня это огорчает.
        - Все, дочь, ты его уже не поймаешь.
        Томка не реагирует, продолжает сидеть. Я смотрю на ее балансирующую попку, облаченную в темно-синие джинсы, и уже верю, что ребенок будет сидеть здесь ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы накормить бельчонка.
        Гвозди бы делать из наших детей.
        Когда я уже начинаю терять терпение и готов взять ребенка за плечи и оттащить, зверек спускается вниз, смело подходит к сложенным лодочкой ладошкам и зарывается в них носом.
        Обалдеть!
        Я жалею, что не взял с собой фотоаппарат. Не было у меня тогда такой привычки - снимать все, что происходит вокруг моей дочери. Но именно в тот вечер, когда Тамарка приручила избалованного угощениями грызуна, я решил купить мобильный телефон подороже, с хорошей камерой, чтобы фиксировать бесценные минуты нашей с Томкой дружбы.
        Увы, бельчонок не проявляет особого интереса к булке. Он тычется в нее носом, нюхает, задерживает в лапках и, бросив, убегает прочь, но уже не на родное дерево, а в другую часть соснового леса. Пушистый бежевый хвост долго мелькает в траве, затем сливается с ландшафтом. Томка провожает его восхищенным взглядом.
        - Обалдеть! - повторяю я вслух, и совершенно искренне.
        - Ага. - Томка поворачивается ко мне. На лице светится неописуемый восторг. - Пап, ты классный! Мама ничего в тебе не понимает!
        12
        …Мама ничего не понимает… как в воду глядела, дочь. Только ведь и папа тоже не далеко оторвался.
        За годы работы моего агентства я никогда не оказывался в подобной ситуации. Начинал бизнес со слежки за неверными возлюбленными, а сейчас мои люди способны справиться с задачей практически любой сложности: сопровождением ценных грузов и документации, охраной важных персон, экономической контрразведкой и безопасностью, поиском и наблюдением. Все работает почти как часы.
        Однако я никогда не думал, что стану клиентом собственного агентства. Наверно, мне полагается скидка.
        «У вас не стройке несчастные случаи были?» - спрашивал персонаж Смирнова в знаменитой гайдаевской комедии.
        «Не было», - отвечал Шурик.
        «Значит, будут».
        Если ты чего-то не делал раньше, старик, это не значит, что не придется этого делать и в будущем. А проблемы с Мариной у тебя были всегда, не так ли?
        Я решил, что мне нужно немедленно ехать к ней и попытаться распутать этот странный клубок, пока его не распутал кто-то другой.
        Красная «тойота» все еще стояла во дворе элитной многоэтажки. Учитывая обстоятельства, это можно было считать удачей. Если Марина уже знала о трагедии, она вполне могла сорваться с места и скрыться в неизвестном направлении. Сдается мне, у нее имеются веские причины суетиться. Осталось только выяснить, в чем эти причины заключаются.
        Я подошел к двери подъезда. Дворик тесный, внутрь влезают только автомобили самых богатых обитателей (или самых наглых, что, впрочем, одно и то же). Новый дом выстроили на месте снесенного ветхого барака, буквально с боем вырвав у местных жителей несколько соток освободившейся площади. Я слышал, что жильцы соседних пятиэтажек хотели устроить здесь небольшой сквер для прогулок с детьми, но, как у нас теперь почти повсеместно случается, бабло побеждает всякое иное зло.
        У запертой двери подъезда я слегка замешкался. Номер квартиры не помню, но он у меня где-то был записан. Я вынул наладонник, полистал записную книжку. Отчего-то похолодели икры и пальцы на ногах. Я ощущал себя так, будто, семнадцатилетний, явился на первое свидание с девушкой, которая намного старше меня и опытнее. Пока я стоял, придумывая причины, чтобы отменить встречу и убежать, капли пота в моих подмышках превратились в хрусталики льда. У меня похолодело все. Вот сейчас я поднимусь наверх, а она, грудастая леди в коротком домашнем халате и с сигаретой в зубах, затащит меня в свой будуар и изнасилует, и запомню я на всю жизнь этот чудовищный первый сексуальный опыт, напоминающий скорее надругательство, нежели любовь.
        Господи, чушь какая! Я просто боюсь узнать что-то новое о своем прошлом…
        Наконец, я нашел нужную запись. Квартира номер сорок восемь. Наверно, мне стоило для начала позвонить по телефону, но внутренний голос твердил, что и на этот раз моя строптивая бывшая жена не соизволит снять трубку, если уж до сих пор не перезвонила в ответ на мои настойчивые утренние домогательства.
        Я набрал на домофоне ледяными пальцами «4», потом «8» и кнопку вызова.
        Тррр, тррр… пауза. Тррр, тррр… пауза. Тррр, тррр… пауза.
        Романс напрасных ожиданий.
        Мне пришлось набрать ту же комбинацию цифр еще раз, прежде чем глухой голос обитательницы квартиры вопросил:
        - Да?
        - Марин…
        Я закашлялся. В горле осипло. Ничего не могу поделать с волнением. Неужели я все еще люблю эту женщину?
        - Алло! - не поняла она. - Кто это?
        Я привел голос в порядок и повторил более отчетливо:
        - Это я, Марин.
        - Кто? - Она произнесла эту фразу с удивленным вздохом, не позволяющим обмануться: она меня узнала.
        - Антон.
        Пауза. В динамике что-то зашуршало. Романс напрасных ожиданий сменился блюзом неожиданного потрясения.
        - Что ты здесь делаешь?
        Она была искренне удивлена. Я точно знал, что подделывать эмоции Маришка не умеет. Вы можете возразить, что этим талантом обладают все женщины без исключения, но я осмелюсь положиться на свой служебный и семейный опыт. Из ее реакции я извлек и другую полезную информацию: Марина ничего не знала о последних телодвижениях Кормухина.
        - Впустишь?
        Замешательство. Едва ли она стеснялась своего неглиже или неприбранной квартиры. Все-таки мы были женаты много лет, и я видал ее в таких разобранных состояниях, что не приведи господи.
        - Антон, мне сейчас не до тебя. Мой… - Снова пауза. Конечно, она хотела сказать «муж», но решила, что я ничего не знаю о ее личной жизни. Впрочем, на поиски синонима не было времени. - Мой муж разбился на машине, мне сейчас ни до чего нет дела.
        - Я знаю, Марин. Именно поэтому я тебя и беспокою.
        Шмыг носом. Совсем как Томка.
        - Открой, пожалуйста, я не могу говорить у двери.
        Секундная пауза, и замок, издав электронный зум, слегка оттолкнул дверь.
        Внутри было темно и прохладно. Чисто, но как-то слишком казенно, словно это не дорогой домик с двухуровневыми квартирами, а типовая бюджетная многоэтажка. Лифт я не вызвал - предпочитал ходить пешком даже в высоких офисных центрах. Я следовал рекомендациям врачей: на активные занятия спортом в тренажерном зале или бассейне время найдется не всегда, а вот лестничных пролетов каждый день хватает с избытком.
        По три квартиры на этаже. Значит, мне предстояло топать на двенадцатый. Фигня вопрос.
        Я шел наверх. Размышлял. Продумывать тактику ведения разговора в отсутствие собеседника - занятие пустое. Для начала мне нужно было узнать, в каком состоянии Марина. Захочет ли она говорить? Что она скрывает? Почему наши судьбы так странно пересеклись?
        Пятый этаж. Я остановился, чтобы отдышаться. Стареешь, брат. Твоей дочке шесть, надо держать себя в форме. Бросить курить, например. Друзья подарили на последний день рождения книжку английского бухгалтера Алена Карра «Легкий способ бросить курить». Говорят, с пагубной привычкой расстаются девяносто процентов читателей этого шедевра (процентов тридцать лоботрясов, не способных усваивать информацию, начинают смолить снова, но зато все оставшиеся бросают курить навсегда). Я никак не мог ею овладеть, меня хватало лишь страниц на двадцать-тридцать. Матушка утверждала, что рано или поздно я к этому приду, потому что Томка все равно заставит. Тут она права, моя дочь может заставить черта выплясывать под ее плетку…
        На последнем пролете я снова остановился, чтобы стабилизировать дыхание. Мне было немного стыдно перед супругой, пусть и бывшей. Если она увидит меня такого - с брюшком и одышкой, что подумает?
        Но я не успел отдышаться. Дверь сорок восьмой квартиры открылась. У порога стояла Марина.
        13
        Случись мне опоздать на час или два, вместо озадаченной (не могу сказать, что убитой горем - это уж чересчур) и растерянной женщины я застал бы пьяную в хлам стерву, готовую кусаться. Я знаю, какой бывает Маришка. Я ее такой не люблю.
        Квартира оказалась просторная, больше похожая на студию. Один уровень, почти без внутренних стен, если не считать одной перегородки, отделяющей санузел и кухню. В центре гостиной стоял белый кожаный диван с какой-то толстой пушистой накидкой, перед диваном пристроился низкий стеклянный стол. У стены напротив дивана - большой плазменный экран, плейер, полка с дисками, еще кое-какая аппаратура. Истинный минимализм человека, которому не нужны мебель и вещи, потерявшие актуальность. Что ж, наверно, это правильно.
        Я вспомнил, что хозяин этого скромного жилища совсем недавно отправился в царство теней, и почувствовал легкий укол стыда.
        Марина села на диван, протянула руку к пузатой бутылке бренди. Наполнила бокал и залпом его осушила. Она была одета в белую домашнюю рубашку, оканчивающуюся чуть ниже трусиков. Я бегло глянул на ее ноги. Над коленом правой ноги заметил два темных пятна, похожих на синяки от пальцев.
        Кто-то хватал ее за ноги?
        - Каким ветром занесло? - спросила Марина. В голосе по-прежнему звучало удивление, но уже значительно меньше. Слез на лице я не обнаружил. Вообще она очень мало изменилась за последние пару часов, когда я видел ее на улице вместе с Игорем Чебышевым. Но она совершенно точно была растерянна.
        - Виктор был у меня сегодня в офисе, - сказал я, остановившись перед столиком. - Просил о помощи.
        Марина напряглась. Глаза изучали бутылку. Она сделала вид, что раздумывает - выпить ли еще - но меня не обманешь. В глазах плясал другой, более важный, вопрос.
        Ну, задай его, дорогая, задай.
        Однако Марина молчала.
        - Ты ничего не хочешь мне рассказать?
        - О чем?
        - О своих чудесных отношениях с новым мужем?
        Она хмыкнула.
        - Чудесные отношения… он наверняка бегал к тебе поплакаться и просил шпионить за мной. Ничего нового для тебя, верно?
        Она посмотрела с вызовом.
        - Оставим сарказм, дорогая. Он явился ко мне за помощью, это так, но я принял заказ не потому, что он мне щедро заплатил, и не из желания покопаться в твоем грязном белье…
        Она тут же перебила меня - задрала рубашку, продемонстрировав белоснежные трусики.
        - С бельем все в порядке.
        - Очень остроумно. Я лично взялся за это дело потому, что у нас растет общая дочь и мне бы не хотелось в ближайшие несколько лет объяснять ей, что добрый мамик застряла в тюряге или вообще гниет в земле.
        - Какой ты добрый.
        - Как аукнется. Я присяду?
        - Валяй.
        Я придвинул ногой к столику квадратный пуфик с такой же лохматой накидкой, что и на диване. Присел. Марина тем временем вновь наполнила бокал. Мне следовало поторопиться - такими темпами она отключит разум уже в ближайшие полчаса.
        - Что тебя связывает с Чебышевым?
        Таков был мой первый вопрос. Вопрос главный, который волновал меня больше всего, даже больше горемычной судьбы моего сегодняшнего клиента. От этого вопроса я надеялся размотать все остальное.
        Марина старалась скрыть реакцию, отвлекшись на содержимое бокала, но ее выдали ресницы.
        - Вижу, тебе есть что сказать.
        Марина приподняла бутылку.
        - Выпьешь?
        Без удивления я обнаружил в себе желание хлебнуть из горлышка. Возможно, выпью вечером.
        - Знаю, что хочешь, - заметила Марина. - Но ты же на слу-ужбе…
        - Сейчас я не на службе. Сейчас я разговариваю с тобой как бывший муж и отец твоей дочери… о которой ты, кстати, начала забывать.
        - Нет, ты не муж. Ты ищейка. И не поддержать меня ты явился, а вынюхивать. Ты всегда все вынюхивал и никак не мог остановиться.
        Она говорила и одновременно прикладывалась к бокалу. Я держал себя в руках.
        - Думай что хочешь, но я пришел сюда как друг, а не враг. И я хочу понять, что тебя связывает с Игорем Чебышевым.
        - Отчего такой интерес?
        - Есть основания.
        - Ах да! - Марина ухмыльнулась и посмотрела в потолок. Когда ее взгляд снова вперился в меня, веселья в нем как не бывало. - А ты не задумывался, дорогой, почему я никогда не спрашивала, почему ты ушел из милиции? Согласись, это слишком серьезный шаг, чтобы ни разу не заговорить об этом даже за ужином.
        Вопрос попал в точку. Мы действительно ни разу не обсуждали эту тему. Она не проявила интереса к причине моего загула в то памятное утро, проснувшись рядом; ни о чем не спросила неделей позже, назначив по телефону первое свидание (у меня самого смелости набрать номер не хватило, врать не стану). Не поинтересовалась ни в одну из последующих встреч, ни во время традиционных тихих разговоров после секса, когда мы лежали в постели и курили.
        Ни разу.
        И ты успешно проморгал этот факт, сыщик!
        - Хочешь сказать… - начал я.
        - Да! Вы взяли Колю на «лексусе», но потеряли подружку, правда? Он ведь так и не раскололся, с кем провел вечер и кто сидел на пассажирском сиденье.
        Я глядел в пол.
        - Мы с Колькой росли вместе. Он всегда был хулиганом. В третьем классе спер для меня в учительской журнал, чтобы исправить двойку. Получил от завуча… - Марина шмыгнула носом. Я не стал поднимать на нее глаза, потому что не хотел видеть как она плачет из-за другого мужчины. Особенно из-за того, кого мои товарищи (не без моей помощи) упекли в тюрьму, приговорив к смерти.
        - В седьмом классе, помню, ему сломали нос, когда он пытался защитить меня от хулиганов. У нас во дворе старшие пацаны каждый вечер устраивали попойки и драки. Я в те годы резко похорошела… ты понимаешь о чем я. Ну, грудь выросла, ноги в длину пошли, косметика хорошая появилась. Только что бегала по двору пацанкой, а тут - такая цаца. Ну, эти гады однажды захотели меня потискать по старой памяти. Колька вышел один на четверых. Его поломали, конечно, но через несколько дней он привел своих приятелей из какого-то ПТУ. Была разборка, весь столик во дворе залили кровью, так что разнимали их уже менты. Зато ко мне больше никто не приставал. Рыцарь Колька…
        Марина грустно усмехнулась, плеснула в бокал немного и поставила бутылку на стол. Возможно, пить она больше не собиралась. Она хотела выговориться. Уж не знаю, что бы я сейчас предпочел.
        - Нет, мы не были любовниками, если тебя это беспокоит. Мы были просто друзьями. Мне в нем нравилось, что он всегда знал чего хотел. Вот я никогда не знала, плыла по течению, как щепка, а он - знал. Говорил, что к двадцати годам у него будет квартира и машина, к тридцати появится дом за городом, много денег, классная жена… В шутку звал замуж меня, но я никогда не воспринимала его как мужа. Скорее, как брата. Разве можно выйти замуж за брата? Ты не поверишь… - она взяла небольшую паузу, в которую я успел мельком взглянуть на нее. Лицо Марины светилось приятными воспоминаниями. - …Не поверишь, но мы даже не спали. Точнее, попробовали однажды, когда нам было… дай бог памяти… лет по девятнадцать… ничего не вышло. Как-то не пошло, а он не стал настаивать, хотя и испытывал ко мне как к женщине желание, я знаю. В общем, этот тест мы не прошли, так что Колька оставался для меня только другом и больше никем.
        Марина умолкла.
        Разные мысли вращались у меня в голове, но я воздерживался от вопросов. Мне показалось, что вопросы только помешают. Раз уж на нее напал приступ откровенности, то не следует сбивать. Сейчас она расскажет все… ну, или почти все.
        Марина допила бренди, поставила бокал на стол. Вытерла лицо тыльной стороной ладони.
        - Мне никогда не нравилась воровская романтика, но я догадывалась, что Колька поступать в университет с такой хулиганской натурой не станет. Я не люблю шансон, а он сходил с ума от всех этих жиганов, пацанов… не знаю, кто там еще у них. После школы пошла работать. Мать совсем сдала, не могла тянуть не только меня, но уже и себя обеспечивала с трудом. Я работала официанткой в ресторанах, закройщицей в ателье, продавцом в магазине. Где только не крутилась, а денег все равно не хватало. Пробовала поступить в институт на экономический, не добрала баллов на бюджетное место, а на коммерческой основе учиться у меня пупок развяжется. В общем, так и жила несколько лет, плывя по течению и ни о чем не мечтая. Не знаю, не научилась я мечтать, чего-то хотеть и к чему-то стремиться. Это мое проклятие такое… да что я тебе рассказываю, ты все это знаешь сам.
        Я кивнул. Марина повернулась ко мне. На мгновение мы пересеклись взглядами. Я прочел в глазах облегчение.
        - Коля выпал из моего круга после школы. Время от времени встречались, сидели в баре с пивом, разговаривали. Он хвастался успехами: раздели с братом левую тачку, перебили номера на движке, продали, заработали. Потом снова перегнали, разобрали, продали. Пошли какие-то шальные деньги, кабаки, дорогие игрушки. Думаю, это Игорь его сломал… хм, там и ломать-то особо нечего, Колька сам любил приключения - только позови, вперед штанов побежит. В общем, как-то раз он проболтался, что сам удачно взял машину. Я была в шоке, пыталась его как-то вразумить, что-то общими фразами: типа, этого делать нельзя, это плохо, неправильно, это тюрьма. Одно дело, когда ты дерешься во дворе, тыришь яблоки из чужого сада или цветы с клумбы, и совсем другое - угоняешь тачки. Но с таким же успехом я могла рассказывать ему о жизни во Христе.
        После той встречи он надолго пропал. У меня умерла мама, я осталась совсем одна. Работала, общалась с подругами, иногда встречалась с мужчинами, от которых ничего не ждала. А потом…
        Пауза. Марина протянула руку к бутылке, но остановилась. Вернулась в исходное положение, подогнула ноги под себя, обнажив бедра.
        - Потом ты встретила меня? - спросил я, чтобы просто не молчать. Вопрос был глупым.
        Марина отрицательно покачала головой.
        - Нет, дорогой, все было гораздо сложнее…
        14. Параллельная реальность. Черный «Лексус».
        - Коля! Ты?!
        Она окликает его и сразу прикусывает язык, испугавшись, что обозналась. Но нет, это точно он - старый друг, который лучше двух десятков новых, Николай Чебышев по прозвищу Чебурашка (его еще во дворе так звали за созвучность фамилии и гигантские уши, похожие на блюдца). Правда, он сильно изменился за те годы, что она его не видела: черты лица огрубели, появились морщины, шрамы, сексуальная киношная щетина. Тело стало подтянутым, походка упругой, жесты резковатыми. Он возмужал, это несомненно, и Марине не хочется знать, в какой школе жизни он обрел новый опыт. Впрочем, она догадывается, что в университет он так и не поступил.
        - Маринка? - Он улыбается. Улыбка - единственное, что осталось прежним. Все тот же старый добрый Чебурашка. - Ты откуда тут?
        - Так я живу рядом.
        Они обнимаются. Озабоченные прохожие, спешащие по своим делам, недовольно ворчат из-за того, что двое голубков перегородили и без того узкий тротуар. Марина и Коля столкнулись почти нос к носу в деревянном переходе возле строительства гигантского супермаркета.
        - Где живешь? - не понимает Николай.
        - Так вот здесь. - Она кивает в сторону дома по другую сторону улицы. Это высотка, построенная в семидесятых годах, первый этаж которой занимал торговый центр. - Я переехала, когда мама умерла. Продала нашу трехкомнатную квартиру и купила здесь «двушку». Я всегда хотела в центр, ты же помнишь.
        - Мама умерла? - Коля искренне огорчен. Он был знаком с родителями Марины и в свое время даже помогал с похоронами отца, умершего от сердечного приступа. Мама и папа Марины всю жизнь страдали различными заболеваниями, а вот дочка у них вышла жизнестойкой.
        - Мне жаль.
        Они стоят и смотрят друг на друга. Марина протягивает руку, чтобы коснуться его лица. Он не отстраняется. Она проводит пальцами по щетине.
        - Колька, Колька, где ж ты пропадал…
        Он не успевает ответить. Кто-то грубо толкает парня в плечо, отодвигая с дороги. На короткое (и ужасное!) мгновение Николай преображается, и Марина видит не улыбчивого друга детства, с которым когда-то сидела на качелях, а зверя… разъяренного зверя, готового разорвать на куски. Пешеход, крупный потеющий мужчина, не извинившись, шагает дальше. Николай, заметив, что на него смотрят, пытается справиться с эмоциями. Отчасти удается, но Марина успела увидеть все, что было нужно.
        - Козел, - ворчит Коля. - Слушай, давай посидим где-нибудь, поболтаем. У тебя есть время?
        - Есть. Я как раз только что освободилась, шла в магазин за продуктами на ужин.
        Коля заговорщически подмигивает.
        - Домашние тефтели отменяются! Я приглашаю тебя в ресторан. Ты готова?
        Марина осматривает свое платье. Пожалуй, скромненькое, но жарким летом даже обычное легкое платье вполне сгодится за вечернее. Нужно лишь принять душ, немного привести в порядок мордашку.
        - Я готова. Только дай мне часок времени.
        Марина приглашает его к себе. Пока принимает душ, Коля сидит в кресле и листает фотоальбом. Находит много общих знакомых, ведь они вместе учились. Потом он ходит, сунув руки в брюки, по квартире, разглядывает старые спортивные дипломы (Марина в школьном возрасте неплохо бегала на коньках и сумела завоевать несколько наград на районных и городских соревнованиях), останавливается возле фотографий, вставленных в рамки. В общем, он что-то такое делает… Марина могла лишь предполагать, чем он занимался в ее отсутствие, но когда она выходит из ванной комнаты, Коля останавливается перед ней и долго молчит.
        - Что-то не так? - с улыбкой спрашивает она.
        Он отрицательно качает головой. В глазах, окаймленных сетью морщин, залегла печаль.
        - Ты классная, - говорит он наконец, и в этой интонации гораздо больше смысла, чем во всех последующих рассказах.
        «Ты не для меня, - как бы говорит он. - Держись от меня подальше».
        Но вслух он ничего такого не изрекает. Берет ее за руку и выводит в горящий огнями город.
        За столиком в ресторане он рассказывает колоссальное количество веселых историй. Оказалось, что он даже выходил в море, когда жил недолгое время в Крыму. В Севастополе подрядился матросом на баркас, ходил в небольшие плавания. В основном, больше валял дурака, нежели «вдыхал вольный морской воздух». Часто сильно выпивал и просыпался в самых разных местах. Однажды очнулся на причале, обняв брошенный кем-то сломанный штурвал.
        - Было жутко холодно, - смеется он, подливая водки в обе рюмки, - но весело.
        Вскоре Марина понимает, что «весело» - главное жизненное кредо старого друга. Это, наверно, не очень хорошо для мужчины, готовящегося разменять четвертый десяток, но Марина чувствует, что именно этого ей сейчас не хватает. Ей тоже хочется быть веселой, беззаботной, неприкаянной. Она не знает, как ей дальше жить, с кем жить, она совершенно запуталась и потерялась, как маленький котенок в складках одеяла… и пусть хотя бы несколько часов она вновь станет прежней девчонкой с тем парнем, который защищал ее от дворовых хулиганов, рискуя здоровьем, и воровал классный журнал из учительской, чтобы исправить двойку.
        Пусть она хоть недолго вновь будет «такой классной» для него…
        Потом он рассказывает о своих женщинах. Эту часть биографии Марина слушает молча, не перебивая и не поднимая глаз. Лишь пальцем водит по краю бокала с соком.
        Женщин было немного. В основном, случайные встречи, точно такие же, какие устраивала для себя сама Марина - для секса, не более того. Как это забавно, что они могут друг другу рассказывать такие истории, ничего не боясь и не краснея.
        Лишь на одной даме он задержался чуть дольше:
        - Ее звали Лена… ей было под сорок. Внешне супер, а вот голова - как ведро с мусором. Капризная какая-то, неуравновешенная, обиженная на всех. Оказалось, мужик бросил, грубо бросил, а с такими брошенными, знаешь, всегда сложно, у них рана на всю жизнь… Ну, пожил я с ней пару месяцев, потом ушел. Не смог… она все время о своем бывшем рассказывала и пыталась найти, что во мне было похожего. Терпеть не могу, когда меня с кем-то сравнивают.
        - Я знаю, - улыбается Марина. - Пригласи меня на танец.
        Коля смущается. Он не умеет танцевать, и они никогда не делали этого вместе.
        - Тут нечего уметь, дурачок, просто обними меня и двигайся…
        Они танцуют. Оба уже достаточно пьяные, чтобы «чушь прекрасную нести». И они несут. Коля шепчет, что всегда любил ее одну. Говорит, как скучал по ней все эти годы… уверяет, что готов все бросить ради нее - и брата-идиота с его «бизнесом», и подельников («отдам им свою долю - и все, уйду, заживу нормально! С тобой - заживу, веришь, нет?»). Она кивает, улыбается и даже верит. Конечно, она в тот вечер верит всему - в том числе и тому, что жизнь чудесным образом наладится без какого-либо усилия, что прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино со счастливым концом… чудесный танец, волшебные мгновения.
        Потом они идут, пьяные, по набережной. Николай устраивает аттракцион неслыханной щедрости, уподобляясь не то Григорию Ганже из «Большой перемены», не то «бывшему депутату Государственной думы» Воробьянинову, только вместо бубликов и ассигнаций швыряет в реку монеты, золотые браслеты и перстни.
        - Ничего не жаль ради тебя! - кричит он в темноту над спокойной водой. - Все отдам, лишь бы остаться с тобой на всю жизнь… надоело бегать от ментов, завяжу… так и скажу им всем, что у меня классная женщина, ради которой и умереть не жалко… веришь, Марин!
        Она верит…
        Уже за полночь они сворачивают с набережной, идут по узким центральным улочкам, ночью необычайно просторным. Недавно прошел дождь, асфальт блестит в отсветах фонарей.
        Возле ночного магазина с гигантской мерцающей вывеской «Кока-кола» Николай видит черный джип.
        - Прокатить напоследок?
        Она смеется.
        - На чем, дурачок ты мой сладкий?
        - Да вот хоть на этом черном гробу!
        - Прям на нем?
        - Да запросто! Не веришь?
        Марина смеется. Она, конечно, верит. В ту ночь она верит всему, что он говорит. И тому, что увезет на край света и подарит самую яркую звезду, и даже клятвам завязать с темными делишками.
        - Тогда иди вон к тому углу за светофором, сверни направо и жди меня.
        - Мне там будет страшно одной.
        - Ты недолго пробудешь одна, моя принцесса.
        Николай толкает ее вперед, а сам направляется к машине. Он уже видит, что это «лексус». Весьма аппетитная тачка. Ребята были бы довольны.
        Но нет, сегодня он желает лишь прокатить любимую женщину. Только раз. Последний раз. А потом он все бросит.
        Марина скрывается за углом…
        15
        Дальше я мог бы и не слушать. Точнее, не хотел. Я был уверен, что услышу нечто такое, отчего содержимое моего желудка без всякого алкогольного или иного допинга непременно попросится обратно. В смысле, во мне все перевернется.
        Марина притихла. Наверно, понимала мои чувства, хотя и возникало стойкое ощущение, что они ее беспокоят в наименьшей степени. Что-то с ней происходило, и, боюсь, это касалось не только наших отношений.
        Я уже хотел подать голос, но тут зазвонил мой телефон. Мелодия звонка свидетельствовала о неподдельном интересе ко мне родимой матушки.
        Марина лишь мельком взглянула в мою сторону и вновь уставилась в стену.
        - Алло?
        - Сынок, у нас проблемки.
        - Какие? Что случилось?
        - Мы обкакались.
        - Обкакались?! - От неожиданности я забыл, что нахожусь в квартире не один. Марина встрепенулась, спустила ноги с дивана. Я стал говорить тише. - Как вы умудрились?! Она уже год не какала в штаны. У меня сменных трусов с собой нет!
        - У меня с прошлого раза остались. Кхм… - Мама сбавила тон. - Антош, мне кажется, она сделала это назло. Я сказала ей, чтобы она собиралась на гимнастику, она надулась, ушла в спальню и там сделала свое черное дело.
        - Свое коричневое дело! - фыркнул я. - Опять эти проблемы с гимнастикой! Мне уже надоело с ней спорить.
        - Ничего не поделаешь, придется что-то решать. Когда следующее занятие?
        - Сегодня в пять.
        - Ты ее заберешь?
        - Обязательно. А сейчас дай ей трубку.
        Я притворился, что не вижу, как подобралась Марина. Ей тоже хотелось поговорить с дочерью, но это сейчас не входило в мои планы. Наверно, жестоко с моей стороны, но жестокость имела причины.
        Томка зашуршала трубкой, тяжело вздохнула.
        - Пап…
        - Ну, и что это было?
        - Где?
        - У тебя в трусах!
        Томка хихикнула. Я предположил, что сейчас начнется примитивный развод папы. И не ошибся.
        - Пап, а знаешь, что я видела…
        - Так, милая, послушай меня. - Боковым зрением я заметил, как Марина встала возле меня и потянула руку к телефону, требовательно шевеля пальцами. Я поднялся на ноги, отошел к окну. - Сейчас ты прекращаешь свою глупую демонстрацию и извиняешься перед бабушкой. Через полчаса я приезжаю и мы едем на гимнастику.
        - Па-ап…
        - Ничего не хочу слышать, мадемуазель! - Я начинал нервничать. Масла в огонь подливала Марина, решившая переговорить с дочерью. Пока что она терпеливо стояла у меня за спиной, но я боялся, что она может проявить настойчивость. Отказать ей в разговоре с Томкой я не имел морального права… но просто не хотел, чтобы они говорили.
        - А теперь дай трубку бабе Соне.
        Томка всхлипнула. Вскоре я снова услышал свою матушку.
        - Антон, с ней действительно творится что-то странное. Разберись.
        - Ладно. Собери ее, я скоро подъеду.
        Я выключил телефон как можно скорее, чтобы Марина не успела перехватить. Обернувшись, я наткнулся на ее ненавидящий взгляд.
        - Набери снова! - прошипела она.
        - Зачем?
        - Я хочу с ней поговорить!
        - Поговорить? - Я посмотрел на часы. Ее рассказ занял времени больше, чем я ожидал. Впрочем, она рассказала главное, а детали могли подождать. Я узнал, что она была той самой женщиной, которую тщетно искали после задержания Чебурашки. Он ее так и не сдал, сказав, что девчонка не имеет ни малейшего отношения к делу и просто попала в машину случайно. Не пытками же выбивать у него признания.
        - Дай мне дочь, - потребовала Марина, вытянув руку ладонью вверх. В голосе появилась настойчивость, какой я раньше не слышал. И еще раздражение. Она еще смела раздражаться?!
        - Зачем?
        Я посмотрел с вызовом. Я хотел, чтобы она сказала те самые слова, которых дожидался целый год.
        Но Марина неожиданно сникла. Опустила руки. Тушь с ресниц пошла черными разводами. Она смахнула слезы тыльной стороной ладони. В какой-то момент мне стало ее даже жалко. Женщина, которая не знает чего хочет и зачем живет. Плывущий по течению лепесток. Чем мы могли ей помочь? Научить чего-то хотеть? Подарить заветную мечту?
        - Тебе счастья на пять минут, - сказал я, - а Томка потом будет маму звать. Не надо, мы привыкли жить без тебя…
        Она обреченно кивнула, села на диван.
        - Не знаю, что сказать, - произнес я, остановившись напротив. - Как будто из семейного альбома украли несколько дорогих фотографий… Ты любила его?
        Марина усмехнулась.
        - Как у вас все просто…
        - Зато у вас все сложнее некуда. Любила?
        - Нет. - Она повернулась ко мне. - Мой ответ - нет. Я полюбила тебя… Я не знала, что делать, просто металась, как загнанная. Он выбросил меня из джипа за несколько секунд до того, как его взяли. Я видела из-за угла. Дура, зачем вообще позволила ему…
        - Думаешь, могла спасти? В его биографии и без «лексуса» хватало подвигов. Ты знала, как он жил?
        Марина покачала головой.
        - Четыре угнанных иномарки представительского класса по полтора миллиона каждая; участие в разбое, правда, недоказанное; перепродажа угнанного транспорта, торговля наркотиками…
        - Для полноты картины не хватало только убийства. Но вы восполнили пробел, верно?
        Я вздрогнул.
        - Я сделал все, что мог. Это дело стоило мне карьеры.
        - Знаю… и не виню тебя. Я нашла тогда Игоря Чебышева, хотела узнать у него, что будет с Колей. Он говорил, что попытается вытащить брата, но когда услыхал, что Чебурашку закрыли за двойное зверское убийство, опустил руки и сказал, что шансов нет даже с большими деньгами. Я была в курсе всего, Игорь рассказывал. Я знала фамилии оперов, которые брали Колю. Я была в том баре, где ты обмывал свой рапорт, разговаривала с тобой, слушала тебя весь вечер… Знаю, что ты чист. Потом ушла, но обнаружила тебя на скамейке. Ты нажрался, дорогой… - Она неожиданно улыбнулась. - Я не могла тебя бросить, потому что друзья твои разошлись. Кое-как привела в чувство, чтобы узнать адрес, отвезла домой, уложила спать, уснула рядом сама. Что было дальше, ты знаешь. Я не планировала с тобой встречаться, но что-то меня в тебе зацепило. Наверно, впервые в жизни у меня появилось какое-то осознанное желание. А потом…
        Марина махнула рукой: дескать, не о чем говорить.
        - Но почему ты бросила нас?
        Она молчала с минуту, не меньше. Я словно слышал стрелки часов, стучащие мне по голове. За последний год, наверно, не было ни одного дня, когда я не задавал себе этот проклятый вопрос. Меня волновало даже не то, почему женщины уходят от таких «прекрасных мужчин». Я пытался понять, почему они могут уходить от своих детей!
        - Потому что устала.
        - Устала?!
        Марина отвернулась. Я понял, что больше не вытащу из нее ни слова. Скоро мы с Томкой должны быть во дворце спорта «Салют» на занятиях по художественной гимнастике.
        - Ладно, пойду. У тебя, наверно, сейчас полно забот.
        - Не знаю. Кормухиным занимается его бывшая жена. Они так и не развелись… он тебе говорил?
        - Нет.
        - Все его юридические и личные контакты все еще там, в прежней семье. Я даже не знаю… - Она обвела рукой вокруг, - …не знаю, куда все это денется.
        - Ну да, брачный контракт ты с ним заключить тоже не успела.
        Марина метнула на меня острый взгляд. Будь он ножом, я бы порезался.
        - Он и об этом успел тебе рассказать.
        - Он боялся, что ты его облапошишь. Не знаю, прав ли был. Тебе виднее.
        Я направился в прихожую. У двери остановился. Наверно, требовалось еще что-то сказать, но слова закончились. По крайней мере, сейчас их точно не было.
        16
        Томка надулась. Врала, конечно, потому что так не дуются - едва не лопаясь от смеха. Но я не склонен был поддерживать игру. К дворцу спорта мы ехали молча. Даже без музыки. Мне требовалась тишина.
        Но зато на парковке дворца завязался очередной, и довольно неприятный для нас обоих, разговор. Я уж думал, что больше никогда не придется в чем-либо убеждать мою понятливую девочку.
        - Том, рядом с тобой на заднем сиденье сумка с гимнастическим купальником и чешки. Забирай и беги.
        - Нет.
        - Что? Повтори, милая, я не расслышал.
        - Пап, я не пойду.
        Она стала серьезной. То есть уже не притворялась. Она собиралась отстаивать свое право на принятие самостоятельных решений. Не рано ли?
        - Том, в чем дело? Тебе всегда нравилась гимнастика.
        - Никогда не нравилась.
        Я начал злиться. Впрочем, совершенно напрасно. Я видел, что она не капризничает.
        Я отдал ее в гимнастику пару месяцев назад. Ее энергия била через край, одних танцевальных занятий во дворце пионеров и частных уроков по русскому языку явно не хватало - после них Томка целый вечер могла носиться по квартире или во дворе, сшибая коленки. Кто-то из знакомых родителей в садике обратил мое внимание на художественную гимнастику. Я отвез Томку в любительскую группу. Поначалу все шло хорошо, а потом дочка стала брыкаться. В каждый новый приезд покидала машину все менее энергично. В последний раз мне пришлось вытащить ее за локоть. Она едва не плакала.
        Я ничего не понимал. Ведь ей всегда нравились подвижные игры.
        - Тома, что не так?
        - Все так, пап. Просто я не хочу на гимнастику. - Она привстала на ноги. В глазах появился блеск. Томка придумала, как отвлечь мое внимание. Увы, она не знала, что папа сегодня не склонен либеральничать. Хватит с меня женской дури на сегодня, ей-богу. - Знаешь, пап, что я придумала…
        - Нет! - крикнул я и ударил кулаком по спинке соседнего кресла. - Выметайся из машины бегом, у меня нет времени спорить! Быстро!!!
        Томка отпрянула. Личико, секунду назад озарившееся радостью, съежилось, как сушеный финик. Томка заплакала. Совершенно искренне и очень горючими слезами.
        - Блин…
        Лавина сожаления и злости накрыла меня в один миг. Одной своей половиной я безумно жалел ее, эту маленькую пичужку, стойкую, но удивительно ранимую, а другой чувствовал, что нельзя все время потакать ее капризам и исполнять малейшие желания: сегодня она хочет заниматься, завтра не хочет, а ты изволь прогибаться под ее изменчивый мир. Так тоже никуда не годится.
        - Тома…
        Рыдания. Всхлипы. Душа моя разбивается на мелкие кусочки.
        Я вышел из машины, хлопнув дверью. Томка, испугавшись, что я собираюсь оставить ее одну внутри, заревела еще громче, бросилась к стеклу, прижала к нему ладошки и личико.
        «Папааааа!» - шевелились губы.
        Нет, я не выдержу…
        Я открыл заднюю дверцу, мягко отодвинул дочку. Сел рядом. Она тут же прижалась ко мне, уткнулась носом в грудь, обняла так крепко, что дух вон. Стала потихоньку успокаиваться. Я решил выждать немного, чтобы дать ей утихнуть настолько, чтобы можно было поговорить.
        Да, пожалуй, надо чаще говорить с ней. Просто разговаривать, а не окрикивать, распоряжаться или зачитывать инструкции. Я знаю, что порой бываю чудовищной задницей, которая только и может, что издавать громкие и неприличные звуки. Будь на месте Томки другой ребенок, менее устойчивый к стрессам и более чувствительный, я нанес бы ему уже не одну душевную травму - господи, сделал бы ребенка психом на всю жизнь! Но моя принцесса Тамарка каким-то невероятным образом ухитрялась игнорировать и оставлять без внимания большинство моих приступов ярости. Чудо ты мое белокурое…
        - Ну, мы успокоились? - спросил я после нескольких минут молчания. Она кивнула, не поднимая головы. - Хорошо, милая. А теперь скажи мне, что случилось? Что-то не так?
        Новый кивок.
        - Тебе не нравится гимнастика?
        Томка, наконец, отняла личико от моей пропитанной слезами рубашки.
        - Мне нравится гимнастика, пап. Я люблю висеть на канате, на перекладине, ходить по бревну. Ты повесишь мне дома канат?
        - Обязательно. Только скажи, почему плачешь?
        Легкая тучка вновь заслонила вспыхнувшее было солнышко.
        - Мне не нравится она.
        - Кто?
        - Наталья Игоревна.
        Где-то с пару секунд я тупил, пытаясь вспомнить, где слышал это имя. Но Томка сразу подсказала:
        - Это наш тренер. Она меня обижает.
        Я онемел.
        - Обижает?!
        Томка вновь спрятала личико.
        Наталья Игоревна была молодым педагогом. Репутации снискать не успела, но жалоб я пока не слышал. Кроме того, мне ее рекомендовал кто-то из родителей. Неужели ошиблись?
        - А как она тебя обижает?
        - Она толкнула меня в спину, когда я была здесь на той неделе. Я упала… и плакала. И еще она обзывалась.
        - Как?
        - Я не помню. Плохо.
        Я крепче обнял дочь.
        - Пап, поехали домой.
        - Поехали, родная.
        Я похлопал ее по попке. Разбираться с гадским тренером мы сейчас не станем. Мы это сделаем позже. А сейчас требовалась срочная психологическая реабилитация. Причем нам обоим.
        - Том, хочешь в гости к Олесе Петровне и Ваньке?
        Крик радости был такой силы, что я на время оглох…
        …И еще я, наверно, ослеп и отупел, в противном случае заметил бы, как со стоянки дворца сразу вслед за нами отъехала серенькая «десятка» с тонированными стеклами. Всю дорогу до супермаркета она держалась в паре корпусов от меня и оторвалась лишь когда я свернул в родной квартал.
        Об этом «хвосте» я узнал значительно позже, чем следовало.
        17
        Не нужно заканчивать факультет психологии в университете, чтобы понять, что сближало нас с Олесей.
        Мы оба были разведены.
        У 33-летней воспитательницы после восьми лет счастливого брака остался сын Ванька, ныне ученик второго класса начальной школы. Муж два года назад влюбился в другую женщину и навсегда оставил родной порог. Вообще все оставил - двухкомнатную квартиру, машину (немолодую «девятку», которую мне однажды довелось чинить), кое-какую бытовую технику, включая большущий жидкокристаллический телевизор и компьютер для сына. Не могу сказать, что я одобрял его поступок, тем более что не имел чести знать лично - мы лишь встречались иногда в детском саду и приветствовали друг друга сдержанными кивками. Но и презирать его я не спешил. Парень честно сказал, что полюбил, и ушел, не устраивая слезливых мелодрам и не распиливая мебель. Его, наверно, можно осуждать за то, что оставил сына, но едва ли парнишка вырос бы счастливым в атмосфере лжи и лицемерия, пусть и с полным комплектом родителей. А так у него и мама сохранилась в относительно добром здравии, и папа навещает. Мне ли кого-то осуждать?
        А дружба наша с Олеськой началась с просьб присмотреть за Томкой, когда ни я, ни моя матушка не успевали вовремя забрать ее из детского сада. Несколько раз я приносил Олесе в качестве благодарности конфеты и торт. Мы вчетвером же его и съедали. Томка и Ванька подружились, хотя их отделяли почти три года возрастной разницы. Ванька был меланхоличный увалень, вдумчивый и рассудительный, и моя вертлявая непоседа, видимо, потянулась к нему как к противоположности, подтверждая один известный физический закон (моя матушка, в прошлом учитель физики, скажет точнее, какой именно).
        Так и сблизились. Впрочем, Олеся упорно продолжала звать меня на «вы» и часто краснела при моем появлении, будто не были мы знакомы уже больше четырех лет - с тех самых пор, как моя дочь Тамарка сделала первые шаги по ковру ясельной группы. Застенчивость Олеси наводила на интересные (и, возможно, не совсем своевременные) мысли. Наверно, придет время, и мне придется всерьез задуматься, как удаву в мультике про 38 попугаев пришлось озадачиться измерением собственной длины. Честно говоря, эти мысли меня пугали…
        Нашему визиту они искренне обрадовались. Предварительно я позвонил и предложил отметить окончание трудовой недели. Труд воспитателя тяжел, а труд хорошего воспитателя, отдающего детям много времени и сил, каковой и являлась Олеся, тяжел вдвойне. Я бы на ее месте каждую пятницу напивался, как хрюшка, радуясь двухдневной свободе от грязных носов, криков, слез, тетрадей с кривыми детскими буковками и обгрызенных карандашей. Ой, как бы я надирался, не приведи господи!
        Но Олеся держалась. И выглядела пусть не на все сто, но на восемьдесят пять - точно. Невысокая, худенькая, глядящая на собеседника томно, как хрестоматийная «Аленушка» Васнецова, могла в считанные секунды превратиться в прекрасную фурию, останавливающую на скаку бешеного коня.
        Дети ее обожали.
        - Проходите, проходите! - с улыбкой сказал Олеся, распахивая дверь. - Ванька уже заждался.
        Я развел руки в стороны. В правой красовалась бутылка красного вина, на левой висел мешок со сладостями и фруктами.
        - Антон Васильевич, ну что вы!
        - Еще раз напомнишь мне отчество, заставлю выпить эту бутылку целиком!
        Олеся козырнула, но щеки залились румянцем.
        В десять вечера, когда солнце уже стелило мягкое ложе на северо-западе, заливая Ванькину комнату кислотным оранжевым светом, мы принялись за вторую бутылку вина. Первую, принесенную мной, опустошили довольно быстро, но потом просто разговаривали, закусывая колбасой и фруктами. Впрочем, «разговаривали» - это сильно сказано. Олеся больше слушала, чем говорила сама. Кроме того, дети, устроившие в квартире небольшую репетицию Армагеддона, постоянно сбивали нас с мыслей. В комнате у Ваньки стоял велосипедный тренажер, и Томка все время норовила побить мировой рекорд на велогонке. Педали для ее балетных ножек оказались великоваты, и резвая дочура постоянно проваливалась, рискуя в один ужасный момент вывихнуть ступню. В конце концов, я ей запретил влезать на тренажер. В отместку она утащила Ваню в гостиную и на полную громкость врубила мультфильмы на своем любимом канале, где трудилась неутомимая Даша-следопыт и придурковатый Стив разговаривал с голубой собакой.
        - Мы, наверно, тебя уже достали? - спросил я, вынимая пробку из второй бутылки белого полусладкого, которую Олеся вынула из буфета. От вина мне стало одновременно и хорошо, и тревожно.
        - Ну что ты, перестань. Томка же мне как родная почти.
        - Да, тебе она почти как родная, а вот матери своей… Я слышал, что бывают такие женщины, у которых отсутствует материнский инстинкт, но никогда не думал, что сам встречу такую да еще и жить с ней буду. Вот объясни мне, Олесь, как это может быть? Вот Томка… пусть она и не страдала так уж сильно, но все равно спрашивала, а где мама, а почему ее нет. Ведь Маринка не позвонит, не спросит о здоровье, не отведет ее в кино, в кафе или зоопарк. Купила пару мягких игрушек, сводила на новогодний утренник в театре кукол - и вся радость за целый год! Скажи мне, как такое возможно?
        Олеся понимающе кивнула.
        - Такие встречаются, Антон, и гораздо чаще, чем тебе кажется. Они сами себе наказание, поверь. Ни к чему не стремиться, ничего не хотеть, ничего не чувствовать - в этом хорошего мало. А у вас с Тамарой все наладится и образуется, я это точно знаю.
        Она с угасающей улыбкой смотрела, как я наполняю бокалы. Когда я поставил бутылку на стол, Олеся проговорила, не сводя глаз со своего бокала:
        - Когда мой ушел, я думала, что умираю. Ощущения, будто жизнь из меня вся вытекла, как из упавшей бутылки. У меня ведь больше никого всерьез и не было, только мимолетные увлечения на два-три месяца. Привыкла к нему, как часть себя самой уже воспринимала. А он…
        Она взяла бокал и, не дожидаясь тостов (впрочем, какие уже тосты на второй бутылке), отпила треть. Я воздержался от комментариев, молча последовал ее примеру. Мы прекрасно понимали друг друга, хотя и говорили о своих личных жизнях едва ли не впервые с момента моего расставания с Мариной. Пожалуй, мы вообще впервые разговаривали о личном без участия третьего лица.
        - И ладно бы он был пьющим или бабником, - продолжила Олеся. - Ничего подобного. Хороший человек. А вот взял и ушел. И что ему скажешь в спину? Плевать не стану, даже если бы заслуживал.
        Я посмотрел на Олесю. Хрупкая женщина… ей очень шло это имя. Я робко перегнулся через стол. Она подняла глаза. Тонкие розовые губки подрагивали в сантиметрах от моих. Мне показалось, что Олеся не станет возражать. Нам обоим не хватало тепла, и кто бы нас осудил? Никаких препятствий.
        Хм, почти никаких.
        - Пап!!!
        - Мам!!!
        Мы отпрянули друг от друга. Я схватился за бутылку и стал снова наливать вино, а Олеся так и осталась нависать над столом с разомкнутыми губами. Не знаю, правильно ли мы поняли ситуацию, но проверить это уже не было возможности.
        Дети ураганом влетели в кухню. Ванька надул щеки, упер руки в бока, а Томка отчаянно жестикулировала.
        - Папочка, а Ваня не разрешает мне… ну… ну… - Она замялась, подбирая слова. Мысль ее работала стремительно, а речевой аппарат не поспевал.
        - Чего ты ей не разрешаешь? - спросила Олеся. Ванька надулся еще больше, став похожим на индюка, но промолчал.
        - Он не разрешает мне… - предприняла вторую попытку Томка, но вновь неудачно. Я улыбнулся. Если дочь испытывала трудности с формулировками, значит, мысль ее витала где-то вдалеке от предмета спора. Беспокоиться не о чем.
        - Ничего страшного, Том, сами разберетесь.
        Взгляд девочки переместился на стол, где в самом центре стояла коробка конфет с ликером.
        - О, пап… - Она начала хитренько улыбаться. - А знаешь, что я хочу?
        - Догадываюсь. Вынужден тебя разочаровать, они с ликером.
        - С чем?
        - Это выпивка.
        - О, классно! - Томка хлопнула в ладошки. - Сразу и попью!
        - Нет, милая, это взрослые конфеты, от которых у детей бывают понос и золотуха. Давай-ка лучше я принесу тебе из дома печенье с орехами. Там немного осталось.
        - Давай!!
        Я кивнул Олесе:
        - Не пей без меня, я быстро.
        На самом деле печенье было здесь ни при чем. Мне требовался моральный и физический перекур. Дети появились на кухне как нельзя вовремя. Если бы не Томка, возмущенная неуступчивостью друга, мы с Олесей могли бы поцеловаться.
        И что в этом плохого? Взрослые иногда целуются и даже спят вместе, касаясь друг друга ногами. В чем проблема?
        Может, проблем и нет. Просто я был не готов. Вопреки устойчивому мнению, что мужчины способны в любую минуту с любой более-менее симпатичной женщиной устроить романтическое свидание, мне для романтики требовались определенные условия. Ну, во-первых, я больше не флиртовал под воздействием алкоголя. Ни к чему хорошему это, как правило, не приводит, даже если ты холост и раскрепощен. В таких контактах нет свободной воли, нет искренности, ты следуешь позывам расслабленного тела и размягченного мозга. Во-вторых, с Олесей все было не так просто. Даже не знаю как объяснить, в чем подвох. Наверно, близость могла что-то изменить в наших отношениях, а мне пока нравилось видеть в ней воспитателя и педагога в детском саду, который посещает моя дочь, человека, к которому я могу обратиться за помощью. Довольно потребительское отношение с моей стороны, хоть я и не спорю, что Олеся мне симпатична и как женщина…
        Ладно, не буду врать, есть еще и третья причина. Я панически боялся новых отношений. С дочкой мне было комфортно. Я волновался за нее, заботился о ней, знал, что я у нее самый главный, но хлопоты и волнения мои, связанные с ребенком, не шли ни в какое сравнение с теми, что доставляют отношения с женщиной. Я больше не стремился любить, не торопился ревновать и не желал вновь разбивать свое сердце. Мне пока достаточно одной раны на нем.
        Выйдя из квартиры Олеси на втором этаже, я направился не в свою квартиру на шестой этаж, а на улицу. Постоял на крыльце, закурил, посмотрел в серое небо. Проклятые дожди лили каждый день. Вроде тепло и даже жарко, но обязательно в конце дня - ливень, смывающий все и вся. Надоело.
        Я вспомнил, как подрагивали губы у Олеси, когда она нависла над столом. Как она смотрела на мои губы. Хотела ли она сама поцеловать?
        Не знаю. И не хочу знать.
        Выбросив сигарету в урну, я вошел в подъезд, пешком поднялся на шестой этаж, не отказывая себе лишний раз в удовольствии испытать физическую нагрузку. Не спеша отпер дверь. Войдя в прихожую, сразу остановился. Точнее, замер с отвисшей челюстью.
        Господи, когда же этот дурацкий день закончится…
        18
        Люди, проникшие в наш дом, с замком обошлись довольно любезно, хотя наверняка на счету была каждая минута. Из этого я сделал вывод, что проблем с проникновением у них не возникло. Внутри квартиры, впрочем, грабители вели себя уже не по-джентльменски. Они не стали сбрасывать на пол предметы со всех ровных поверхностей, но бесцеремонно вытряхнули содержимое ящиков и шкафов. Досталось даже детской комнате, для которой непроходимый бардак и так был обыденностью. Я понял, что парни целенаправленно что-то искали, не отвлекаясь на «мелочи» типа дорогого LED-телевизора, компьютера и золотых изделий в шкатулке в спальне. Они вообще ничего не тронули, если уж говорить начистоту, и сие обстоятельство меня весьма озадачило.
        Что они искали?
        Где-то к двум часам ночи мы с Олесей закончили наводить порядок. Я долго и нудно отказывался от ее помощи, едва не срываясь на крик, но Олеся убедила меня, что в одиночку я буду ползать до утра, а днем Томка не даст отдохнуть. Олеся уговаривала позвонить в полицию и едва не сделала это сама, однако я вовремя перехватил телефонную трубку.
        - Я сам себе коп, и поверь мне, справлюсь с этой проблемой лучше и быстрее.
        Здесь я был прав. Полиция только все усложнит.
        Детей уложили спать дома у Олеси, в комнате Ваньки. Тихонько заперли квартиру и оставили ребят одних. Олеся трудилась в поте лица, прибирала мои вещи, не решаясь разложить их по полкам и лишь группируя небольшими кучками на полу. Наткнувшись на мои свежевыстиранные трусы, смущенно отодвинула, полагая, что я этого не заметил, и сделала вид, что занимается чем-то другим. «Детский сад, - подумал я, - мужских трусов никогда не трогала, они же чистые…».
        В начале третьего я уселся на пол возле дивана в гостиной. Все вернулось в почти первозданное состояние, если не считать пыли и мелкого мусора.
        - Никогда не думал, что у меня столько барахла, - сказал я.
        Олеся присела рядом.
        - Наверно, тебе все это нужно.
        - Сомневаюсь. Это мое прошлое. Нужно выбрасывать все, что остается невостребованным хотя бы в течение года, да никак рука не поднимается. Там какие-то вещи, которые даже не мне принадлежат… - Я замялся. В такую «романтичную» минуту как-то не хотелось упоминать о сбежавшей жене.
        - Я понимаю.
        - Спасибо. Рано или поздно все равно нужно все выбросить. Дурная психология. Невозможно жить счастливо, собирая и храня все прошлое, что у тебя когда-то было. Избавляешься от невостребованных вещей - значит очищаешь свое настоящее для чего-то нового.
        Она посмотрела на меня.
        - Откуда ты такой умный взялся?
        - Думаешь, я всегда был ментом? Я ведь по первому образованию филолог. Русский язык и литература…
        У Олеси округлились глаза. Я нигде не упоминал о своем образовании, даже в родительском журнале в детском саду. Олеся действительно могла не знать.
        - Хочешь спросить, как меня занесло в органы?
        - Ага.
        Я вздохнул, оглядел комнату. В стеклянной секции гарнитура стояла одна моя фотография в рамке. На ней я, молодой чудик в милицейской фуражке, выгляжу необъяснимо счастливым. Даже не помню, кому я позировал.
        - Детская мечта.
        Мы рассмеялись.
        - Выпить хочешь? - предложил я напоследок.
        - Чуть-чуть, и я пойду, пока ребята случайно не проснулись.
        Я достал из той же стеклянной секции початую бутылку коньяка и две рюмки. Закрыв стеклянную дверцу, замер. Холодок озарения медленно поднимался от пяток к пояснице.
        Черт меня задери… они же действительно довольно просто и легко открыли дверь. Не взломали - отперли!
        Ключи?
        Я взглянул на часы, висевшие на стене над телевизором. Половина третьего. Нет, звонить сейчас я не стану. Нужно успокоиться и все как следует обдумать.
        Олеся ушла от меня в три. Мы допили весь коньяк и съели последнюю закуску, остававшуюся в холодильнике. Совершенно опустошенный, я уснул на диване.
        19
        Если Томки нет рядом в тот момент, когда она должна быть, я чувствую себя так, будто у меня отсутствует какая-либо из конечностей. Конечно, я привык к отсутствию ребенка в рабочее время, когда она находится в детском саду, но в моем субботнем утреннем пробуждении на диване с головной болью, появившейся вследствие смешивания коньяка, красного и белого вин, крылась какая-то аномалия. Томка сейчас должна быть рядом. Она была мне просто необходима, особенно ее звонкий беззаботный голосок с повизгивающими ударными гласными.
        Я спустился на пол, протер глаза и только тогда вспомнил, что Томка осталась у Олеси. А еще я вспомнил, что меня вчера пытались обокрасть. Воры ушли, ничего не взяв.
        - С добрым утром, - пробурчал я своему отражению в серванте.
        В течение следующих двадцати минут я принял холодный душ, выпил крепкого чаю, включил телевизор, посидел на диване с чашкой, наблюдая за незнакомым субботним телепутешественником с залысинами на голове и пышными усами, который инспектировал какие-то горшки на рынке то ли в Египте, то ли в Турции. Звук я выключил. Без звука происходящее на экране приобретало необходимую глубину.
        Итак, меня вчера вскрыли. Сделали это довольно аккуратно. Они что-то искали, потому что не взяли абсолютно ничего из весьма дорогостоящего оборудования в кабинете. Они выследили меня и улучили момент, когда я ушел, не поставив дом на охрану. Моя четырехкомнатная квартира находилась в закрытом кармане, общую дверь в который можно было вскрыть пилкой для ногтей. Но иногда я не включаю сигнализацию. Не знаю почему, хотя уж мне-то не понаслышке были знакомы статистика квартирных краж и процент их раскрываемости.
        Из всего произошедшего я мог сделать лишь один, и весьма болезненный, вывод: меня подставил кто-то из знакомых. Я даже догадываюсь кто. Но не понимаю зачем. Мне необходимо это выяснить немедленно, пока она не подослала ко мне киллеров.
        Водить машину с похмелья - удовольствие сомнительное. Свое состояние по «десятибалльной шкале Антона Данилова» я в то утро оценил на «семерку». Для воспитания шестилетней дочери этого вполне хватало, но для достойного прохождения фейс-контроля перед инспектором ГИБДД явно было недостаточно. Я не стал рисковать, вызвал служебную машину.
        Сегодня на колесах дежурил молодой парень по имени Матвей. Его нанял на работу Петр с моего небрежного согласия. Матвей приходился ему то ли сватом, то ли кумом - я плохо разбираюсь в этих генеалогических премудростях. Петя поручился за него, сказал, что Матвей - настоящий ас, работал каскадером на одной из столичных киностудий. На вопрос, почему «ас» завязал с такой впечатляющей карьерой, Петя лишь пожал плечами, а Матвей хмуро отмолчался, сославшись на личное. Лишь позже я узнал эту забавную историю (сам Петя за рюмкой чая и проболтался).
        Матвей влюбился в ассистентку режиссера, женщину замужнюю и обремененную двумя маленькими детьми. Более того, она ответила ему взаимностью, хотя муж ее постоянно находился поблизости - он, собственно и был тем режиссером, которому она ассистировала, стуча хлопушкой перед объективом камеры при каждом новом дубле. Матвей и Нина встречались в гримерных и костюмерных, в трейлерах, предназначенных для специально приглашенных звезд, в многочисленных командировках на предполагаемую натуру. Однажды они занимались любовью даже в автомобиле, которому суждено было через несколько часов взорваться на съемочной площадке детективного сериала. Как любовники ухитрились поддерживать длительные романтические и сексуальные отношения в таких нечеловеческих условиях, одному Купидону известно, однако продолжаться вечно это, разумеется, не могло. Кто-то из случайных свидетелей настучал режиссеру. Тот, вместо того чтобы уволить подлеца или хотя бы набить ему морду (второе было практически невозможно в силу серьезного дисбаланса весовых категорий), ушел в глубокий запой, наплевав на съемки нового фильма. Работа
остановилась, производящая компания стала нести убытки от многодневного простоя, и тогда продюсеры срочно подыскали убитому горем режиссеру замену. Причем к такому решению их подвинуло не столько пьянство постановщика, сколько его личностные характеристики: если в режиссере нет ни капли от тирана, способного обуздать собственную жену, то едва ли он сумеет справиться с крупнобюджетной постановкой.
        Матвея, разумеется, убрали с глаз долой, несмотря на то, что он лично ставил и должен был выполнять в кадре несколько сложных автомобильных трюков. Компания пошла на это ради спокойствия на съемочной площадке. Нина ушла сама. Дальнейшая судьба этого любовного треугольника не известна. Лишь Матвей вернулся в родные палестины, чтобы зализать раны и вновь почувствовать вкус к авантюрной жизни. Ровно месяц у него ушел на психологическое восстановление, а позже Петя привел его в мое агентство. Я не глядя подписал трудовой договор и отдал Матвею в безраздельное владение нашу служебную «спектру». Вот уже несколько недель безмолвный и загадочный детинушка катал по городским улицам моих сотрудников, не занятых в непосредственной деятельности - бухгалтера, офис-менеджера Настю Голубеву (которая все чаще норовила использовать служебный транспорт в личных целях, гоняя Матвея то в салон красоты, то в бутик на распродажу лифчиков), а также некоторых особо важных клиентов. Ни разу он не дал повод подозревать в нем крутого столичного автогонщика: ездил аккуратно, без изыска. Я уж хотел было бросить его на
оперативную работу, но он скромно отказался…
        Ехал я с Матвеем по свободным субботним улицам и размышлял. Я убеждал себя, что Марина не могла так поступить. С другой стороны, ей в считанные минуты удалось переписать довольно значительную часть моей биографии. Наверно, теперь я мог ожидать чего угодно, в том числе и откровенного предательства. От этой мысли снова захотелось выпить. А может, просто похмелье терзало мою потрепанную душу.
        Из безмолвия меня вытащил Матвей. Повернув в мою сторону массивный лоб, нависавший над остальной частью лица как козырек над подъездом, он без эмоций пробурчал:
        - Мне ждать?
        Я задумался. Неизвестно, застану ли я Марину на месте - пусть вокруг Кормухина теперь суетилась его супруга, Марина все же не могла оставаться в стороне. В конце концов, на Викторе записана квартира в престижном доме, которую он делил именно с ней.
        - Пока не знаю, - ответил я. - Ты ограничен во времени?
        - Есть немного. У нас сегодня заезд.
        - Кхм… у кого у вас? И какой заезд, если не секрет?
        Черты лица его немного смягчились.
        - Картинги, - пробурчал Матвей. - Племянник занимается. По субботам у нас заезды на северо-западе.
        - Племянник? Не знал… Сколько лет?
        - Двенадцать.
        - Делает успехи в автоспорте?
        - Да так… больше дурака валяет. Но я его уму-разуму научу.
        - Не сомневаюсь.
        Я поглядел на часы. Отнимать у сотрудников право на личную жизнь в выходные дни не входило в число моих любимых занятий, но иногда того требовала производственная необходимость.
        - Что ж, я сожалею, Матвейка, но, возможно, мне потребуется сегодня твоя помощь. Ограничен во времени, зато не стеснен в средствах, верно?
        Матвей вздохнул, но ничего не сказал. Настоящий полковник.
        Когда впереди показался шлагбаум элитной высотки, в которой обитала Марина, мне пришлось дать Матвею команду «срочно прятаться». Я не знал, как он это сделает, - просто крикнул, чтобы мы убирались. Но Матвей прекрасно понял и предпринял такой маневр, какие раньше я видел только в кино. В считанные секунды наша неприметная «спектра» нырнула с широкой асфальтированной дороги, ведущей к шлагбауму, вправо на зеленый газон, с него перепрыгнула через бордюр и замерла на углу стальной изгороди. Я тут же повернул к себе зеркало заднего вида.
        Со двора выезжал черный мерседес. Минутой раньше двое мужчин посадили в салон этой мрачной машины мою бывшую жену, встретив ее у подъезда. Пожалуй, с ней не обращались как с наложницей арабского шейха, осмелившейся бежать из гарема, но особой любезности в манерах я не заметил. Именно в тот самый момент я и дал команду Матвею уйти в сторону.
        «Мерс» вырулил на проезжую часть и помчался туда, откуда мы только что приехали.
        - Везет как утопленнику, - фыркнул я. - Матвейка, брат мой, давай-ка за ним, быстренько, но аккуратно…
        Матвей снова лишь молча вздохнул. Субботний заезд племянника на картинге пройдет без него.
        Мы не потеряли объект. Держались довольно близко. За несколько кварталов Матвей его нагнал, пристроился в паре корпусов позади и чуть левее.
        Впрочем, мерседес не пытался скрыться или оторваться. Скорее всего, слежку за собой он и не заметил.
        - Не увлекайся, держи дистанцию, - командовал я.
        В моей ладони покоился мобильный телефон. Я хотел набрать номер Марины. У меня не было особых надежд на то, что ей позволят снять трубку и ответить, но необходимо отрабатывать все имеющиеся возможности и лишь в случае неудачи прибегать к крайним мерам. Я все-таки решился сделать звонок, но не со своей обычной сим-карты, с которой делаю подавляющее большинство деловых и обычных звонков, а со второй, предназначенной для особых случаев. Я настроил эту карту таким образом, чтобы телефоны абонентов не могли определить мой номер.
        Я выслушал три или четыре длинных гудка, прежде чем Марина ответила. В ее голосе звенели перетянутые струны.
        - Да?
        - Ты не на громкой связи?
        - Нет.
        Я подумал, что это могло быть и ложью, но уж какая теперь разница.
        - Тогда отвечай коротко и по возможности односложно. Это они вошли в мою квартиру?
        - Ну, не совсем точно, но мыслишь в верном направлении, плюс-минус…
        Я вздохнул. «Господи, во что ты вляпалась!». Я не знал, какой вопрос ей задать, чтобы не выдать свое присутствие. Я совершенно не мог соображать в то сумасшедшее похмельное утро. Но нужно было что-то делать.
        - Если у тебя вообще есть возможность говорить, сделай милость, веди какую-нибудь беззаботную беседу со старым приятелем.
        Марина ухмыльнулась. Это добрый знак.
        - Ладно, договорились, - сказала она игриво. - Только учти, что у меня не очень много времени. Я малость занята. Если ты перезвонишь чуть позже…
        Внезапно ее голос пропал, зато на заднем плане стало слышно какого-то мужчину. Он говорил спокойно, но настойчиво. Наверно, велел прекращать разговор. Марина что-то прошипела в ответ. Молодец, не теряет присутствия духа. Все оказалось не так кошмарно, как виделось несколько минут назад.
        - Слушай, дорогой, - снова заговорила Марина, - у меня сейчас нет времени болтать, давай позже.
        - Дай хоть какую-нибудь наводку. Где мне искать?
        - Ну, точно не там. - Она усмехнулась. - Помнишь, Томка позвонила и сказала, что обкакалась?
        Я напрягся:
        - Ну.
        - Купи ей за это машинку побольше. И крокодила Гену, она просила. И вообще не парься, все будет нормально. Отдыхай, я тебе перезвоню в ближайшее время. Может, через полчасика-час.
        - Блин…
        - Все, пока, целую. Привет Софье Андреевне!
        Она отключилась.
        Я сполз по спинке кресла. Пошлепал губами. Томка вчера обкакалась, и за это я должен был купить ей большую машину с крокодилом Геной. Отличный шифр.
        Я вспомнил наш вчерашний разговор. Марина пила бренди, а я терзал ее вопросами. В какой-то момент нас прервали. Позвонила мама и сказалась, что дочка в знак протеста наложила в единственные чистые трусы. Что было потом?
        Я закрыл глаза. Потер виски. Эх, надо было принять утром чуть-чуть для ясности ума!
        - Антон Васильевич, - подал голос флегматичный Матвей. Я, не открывая глаз, жестом велел ему помолчать.
        Итак, мы говорим о ее прошлом. О том, как мы познакомились. Вспоминаем Чебышева и то, что объединяет нас троих (я не очень рад этому обстоятельству, но моего мнения никто не спрашивает). «Крокодил Гена» - это очевидный отсыл к Чебурашке. Только при чем здесь Чебышев?
        Я вспомнил еще кое-что. Вчера утром Марина встречалась с Игорем, братом Николая. Он чего-то требовал. Можно ли предполагать, что сейчас эти люди везли ее на стрелку? Исключать ничего нельзя.
        Итак, что мы имеем? Крокодил Гена - это Чебышев. Его надо как-то связать с большой черной машинкой…
        - Антон Васильевич! - повторил Матвей уже более настойчиво.
        Я открыл глаза.
        - Что?
        - Пошли в отрыв. - Он указал рукой вперед. - Догонять?
        - Подожди! - Я хлопнул его по плечу. - Сначала выброси меня.
        Он взял вправо и, ювелирно протиснувшись между двумя потоками машин, отчего у меня захватило дух, прибился к обочине. Я открыл дверцу, поставил ногу на бордюр.
        - Матвейка, тебе двойную ставку сегодня, если доведешь «мерина» до места и отзвонишь мне. Справишься?
        Матвей кивнул, абсолютно не меняясь в лице. Я поверил, что он способен на многое.
        - Все, удачи!
        Я захлопнул дверцу. Вишневая «спектра» тут же рванула с места. В ста метрах впереди был перекресток с очень задумчивым светофором.
        Преследуемый мерседес свернул направо. Матвей, недолго думая, направил машину наперерез, через дворы.
        Я не сомневался, что он догонит.
        20
        Когда-то я мечтал написать книгу об уголовном розыске. Не детектив в мягкой обложке с выдуманными персонажами, а документальную книгу, в которой рассказал бы правду о том, как служат реальные люди, с какими трудностями сталкиваются, о чем мечтают и чего добиваются. Не о шантрапе, перепутавшей окопы, а о настоящих ментах, в которых иногда стреляют. Мне говорили, что у меня получится, да я и сам чувствовал, что рука еще помнит перо, а мозги не разучились складывать слова в красивые предложения.
        Я бы написал эту книгу уже давно, честное слово, ведь никаких трудностей с материалом я не испытывал. Меня удерживала лишь необходимость переступить порог родного райотдела. Там остались не только дорогие моему сердцу люди. Там остались подонки, продолжавшие заниматься тем же, чем и занимались, получая «звезды» и продвижение по службе. Я не хотел сталкиваться с ними в коридорах, потому что тогда пришлось бы либо пожимать руки, либо демонстративно отворачиваться.
        Как следствие, в работе над мемуарами я до сих пор не продвинулся дальше титульной страницы.
        Не смогла меня загнать в райотдел и иная, более насущная, необходимость. Мне срочно требовалось полистать одно важное дело семилетней давности. Я стоял на тротуаре возле старого, давно не ремонтированного четырехэтажного здания, и смотрел на окна. По спине под футболкой стекал пот, но я не мог бы сказать однозначно, от духоты или от волнения. Я видел свое окно на третьем этаже, рядом с отделом по борьбе с экономическими преступлениями. На окнах новые шторы, какие-то гламурные, с оборочками. А может, мне просто показалось. Когда я там работал, штор не было вообще, потому что они постоянно становились серыми от табачного дыма и добавляли кабинету мрачности. А кроме того, мои сослуживцы, простые опера, имели привычку присаживаться на подоконник и задницами отрывать шторы от карниза.
        Хороший был у меня кабинет в райотделе, уютный, функциональный. Я сам его ремонтировал в свободное время, дождешься от этих толстяков милости…
        - Ностальгируешь? - услышал я за спиной женский голос. Чуть не подпрыгнул. Обернулся. На меня смотрела Наталья Самигуллина, следователь, которой я однажды сдавал Николая Чебышева. Невысокая татарка с конским хвостиком черных волос и узкими чертами лица улыбалась мне так, будто все прошедшие годы мечтала влепить пощечину. Самигуллина была жестким человеком, никогда не шла на поводу у наших желаний, поэтому из всех знакомых следователей я больше всех любил именно ее. Она не пачкала руки. Во всяком случае, другой информации о ней у меня нет.
        - Привет, радость моя!
        Она протянула руку, но я решил чмокнуть в щечку.
        - Почему ты позвал меня сюда? - спросила она, кивнув в сторону райотдела.
        - Я давно здесь не работаю и тоже не горю желанием заходить. Тем более, что сегодня выходной.
        Я пожал плечами. Причина лежала на поверхности. Во-первых, Самигуллина жила прямо напротив РОВД, хотя и трудилась теперь в областном следственном управлении, и оказалась дома: в субботу утром она обычно готовила завтрак своему мужу и неугомонным мальчишкам-близнецам; во-вторых, близость к месту, нас некогда объединявшему, могла оказать благотворное воздействие на ее память.
        - Что ж, ладно, давай присядем.
        Здание ОВД стояло на широкой улице, перераставшей в некое подобие сквера с дорожками и скамейками. Наталья сошла с тротуара, присела на ближайшую скамейку. Я опустился рядом.
        - Как поживаешь?
        - Не трать время, Антош. По телефону ты так спешил, что я с трудом разобралась в твоих формулировках. Тебе интересует «лексус», на котором погорел Чебышев?
        - Угу. - Я покраснел. Никогда не умел вести светские беседы, и Наталья знала это лучше многих. Когда-то я пытался за ней ухаживать, но из-за моего вопиющего непрофессионализма рабочим отношениям не суждено было перерасти во что-то большее.
        - Что конкретно тебе нужно?
        - Хозяин машины.
        Наталья задумчиво окинула взглядом пустынную по случаю выходного дня автостоянку перед РОВД.
        - Если ты помнишь, у меня это дело отобрали и передали другому следователю.
        - Ну, ты же начала с ним работать. Что-нибудь запомнила наверняка.
        - Забудешь тут… Это дело весь район помнит. Кстати, ты знаешь, что Чебышев не отсидел свой срок?
        - Слышал. Грустная история.
        Мне не хотелось тратиться на лирику. Несколько минут назад Матвей, отправленный мной в слежку, отзвонился и сообщил, что черный «мерседес» въехал в коттеджный поселок на Уфимском тракте. Следом Матвей не поехал, дабы не обнаружить себя, и теперь стоял на обочине шоссе, ожидая дальнейших распоряжений. Я велел ему выпить газировки.
        - В общем так, - произнесла Наталья, - «лексус» принадлежал Владимиру Валуйскому. Известный в городе антиквар и скупщик. Перегнал за границу не один десяток раритетов.
        - С таким счастьем - и на свободе?
        - Сейчас и более счастливые люди на свободе разгуливают, - усмехнулась Наталья. - Валуйский имеет много полезных контактов, в том числе на таможне… да и в наших кругах. С ним работали и, наверно, продолжают работать перекупщики, ювелиры. Для него скупают у стариков за бесценок предметы старины, он приводит их в товарный вид и перепродает. К нему не всегда попадают чистые вещи, но Валуйский не наглеет, поэтому и живет относительно спокойно.
        Наталья умолкла. Я понял, что она предоставила самую общую информацию, и чтобы продвинуться дальше, нужно задавать наводящие вопросы. Но я пока не знал, что спросить.
        Итак, выходит, что Чебышев развлечения ради дернул машину серьезного человека, чем совершил не только уголовное преступление в глазах правоохранительных органов - он допустил проступок куда более значительный, раз уж эта странная история тянется до наших дней.
        - У меня есть ощущения, что с этой машиной что-то не так. Что думаешь?
        Наташа улыбнулась. Я попал в яблочко.
        - Валуйский сначала хотел лично переговорить с угонщиком. Когда ему было отказано, он заявил, что Чебышев украл из салона какую-то очень важную вещь. На допросе Чебурашка включил дурака и нужных показаний не дал. Дескать, ничего не знаю, в бардачке не рылся, по карманам не шуровал, просто взял машинку, чтобы покатать девочку и бросить в переулке. Валуйский пытался настаивать на допросе с пристрастием, но потом резко передумал и сказал, что, возможно, ошибся и ничего ценного у него в машине не было.
        - Ты поверила?
        - Не видела оснований не верить. В конце концов, передо мной был банальный угон, причем очень глупый, и взятый с поличным угонщик. До безделушек ли, тем более что при обыске у парня ничего не нашли.
        Сердце мое начало биться с удвоенной скоростью, потому что сейчас я собирался задать очень важный вопрос.
        - А как насчет подружки, которая была с Чебышевым? Так никого и не нашли?
        Наталья даже не напряглась, отрицательно покачала головой.
        - Дохлый номер. Если и была с ним в тот вечер девчонка, то он ее не сдал. Джентльмены среди этих парней еще встречаются.
        Она положила руки на колени, погладила джинсы и поднялась.
        - Если у тебя больше нет вопросов, Антош…
        - Как живешь-то хоть?
        Она повернулась ко мне, сидящему, посмотрела сверху вниз.
        - Живу и живу. Не волнуйся, все нормально.
        - Точно?
        - Абсолютно. И ты бы тоже не ворошил. А то ведь знаешь как бывает… лежит себе кусок, никому не мешает. А тронешь - вонь до небес.
        - Да, пожалуй. - Я тоже встал со скамейки. От прощального поцелуя решил воздержаться. Что-то мне в Наталье не понравилось, но я не мог понять что именно. - Огромное тебе спасибо и удачи.
        - И тебе не хворать. Антошка. Звони, если что.
        Она направилась к своему дому, стоявшему на противоположной стороне сквера. Я дал себе ровно полминуты, чтобы насладиться ее задним видом (в свои сорок Наталья была очень ничего), а потом набрал номер телефона Петра.
        - Петя, доброе утро!
        Мой верный помощник, очевидно, только что проснулся и едва ворочал языком.
        - Да, Антон.
        - Нужна информация.
        Петя дунул в трубку, прошуршал чем-то, потом нехотя известил:
        - Записываю…
        В этот момент я боковым зрением увидел движение справа.
        - Петь, задание откладывается. Перезвоню.
        21
        Я мог не беспокоиться за жизнь и здоровье моей бывшей жены Марины. Она сказала, что с ней все в порядке. Судя по голосу, она говорила чистую правду. Я бы даже сказал, что она была слишком в порядке, и не в последнюю очередь благодаря алкоголю.
        Еще она добавила, что люди, любезно передавшие мне трубку, отвезут меня туда, где со мной страстно желают пообщаться некие важные персоны. Возражения не принимались. Я, впрочем, даже не успел их озвучить. Мрачные ребята сразу пригласили в машину. Они обращались со мной довольно любезно, но не позволяли забыть, что отвертеться от встречи не удастся.
        Ребят к зданию райотдела притащил на хвосте Матвей, этот задумчивый бамбук, который был настолько уверен в своих водительских навыках, что не обременял себя элементарной внимательностью. Приехав за мной к зданию РОВД, он даже не успел гостеприимно распахнуть дверцу служебной «Спектры». Черный «мерседес» обогнал его и остановился перед моей скамейкой.
        - Антон Данилов?
        - Он самый. С кем имею?
        - Не надо лишних вопросов.
        Один из ребят показал служебную корочку. Я не успел ее прочесть, но, богом клянусь, оформление документа явно отсылало к ФСБ.
        «Вот и подвела ты меня под монастырь, дорогая».
        Переговорив с Мариной по телефону, я дал знак Матвею следовать за нами, а сам прыгнул в черную машину.
        В салоне на заднем сиденье я чувствовал себя довольно вольготно. Рядом со мной сидел лишь один сопровождающий. Никто не запирал двери, ожидая моего постыдного бегства, не держал за руки, не завязывал глаза. Главное - никто не угрожал. Я тоже помалкивал. Наше обоюдное молчание говорило само за себя: я знал, куда еду и зачем, а они знали, что я это знаю.
        Я отвлекся лишь однажды. Позвонила доча.
        - Папочка! - заверещала Томка. - Олеся Петровна приготовила мне кашу, и я ее всю съела, и теперь мы смотрим мультики! Каша манная, вкусная, и Олеся лучше ее готовит, чем ты.
        - Я рад за вас, доченька! Чем ты еще занимаешься?
        - Мы скоро пойдем гулять. Олеся Петровна обещала сводить нас в парк, чтобы мы покатались на каруселях и попрыгали на батуте.
        Сидевшие впереди водитель и пассажир обернулись вполоборота. Их забавлял мой слащавый голосок.
        - Папочка! Ты когда приедешь?
        - Скоро, не переживай.
        - А мы посмотрим «Трансформеры-2»? Ты давно обещал.
        - Обязательно.
        - Пап, а ты знаешь, почему Оптимус-Прайм решил остаться на земле?
        - Ну, видишь ли…
        - Пап, не говори, я сама скажу! - Томка кричала так, что мои сопровождающие слышали каждое ее слово. Парни едва не ржали. - Они остались на земле, потому что Оптимус убил Мегатрона и сломал Искру, поэтому его планета погибла, им некуда было лететь! Вот!
        - Все верно, - вздохнул я, сам едва удерживаясь от смеха. Я раскрыл рот, чтобы отдать пару традиционных распоряжений, но дочь молниеносно свернула разговор: - Пока, пап!
        - Э-э, милая…
        Связь прервалась.
        Я сунул телефон в карман и уставился на спутников. На меня смотрели два скалящихся лица, включая лицо водителя. Он забыл о том, что надо смотреть на дорогу.
        - Ну, и чего? - буркнул я.
        - Папочка, - протянул пассажир с переднего сиденья.
        - А ты не завидуй.
        Мы приехали в коттеджный поселок возле городского водохранилища. Вода шумела за полосой хвойного леса. Я вспомнил, что всю зиму обещал ребенку рыбалку и плавание. Точнее, она всю зиму требовала от меня обещаний. Привязалась как репей. Каждое лето мы уезжали втроем (еще с Мариной) на местный курорт за сто километров от города, снимали на несколько дней благоустроенный финский домик и отдыхали, плавали к Острову, загорали на пляже и рыбачили с понтона. В прошлый раз папа был в ударе - наловил целый мешок маленьких окуней, колючих и злых. Повезло и Томке, она лично подцепила двоих, правда, с визгом отскакивала в сторону каждый раз, когда пойманный бедолага начинал извиваться на крючке и скакать по деревянному настилу пирса. Весь улов пропал - готовить уху с окунем моей жене было лень, а наша кошка Тика, толстое вредное существо британской породы, от колючей рыбки презрительно отвернулась. Помню, Томка тогда сказала мне: «Пап, давай купим другую кошку, не такую сердитую! Тика со мной играть не хочет»…
        Услышав далекий шум волны, потянув ноздрями свежий влажный воздух, я представил себе целых три летних месяца впереди и на короткий миг испытал невероятное воодушевление. Правда, настроение мое тут же изменилось, когда один из сопровождавших «людей в черном» вежливо попросил предоставить ему возможность для обыска.
        - Ничего личного, сэр, - ухмыльнулся он. Я с каменным лицом кивнул. После обращения «сэр» трудно было возражать.
        Я огляделся. Трехэтажный дом из красного кирпича с остроконечной крышей стоял на окраине поселка, у самого леса. Его окружал высокий забор из профнастила. Хозяин не пытался скрыться от чужих глаз, но и демонстрировать свое благополучие не стремился. Все было довольно скромно, аккуратно и почти без пафоса.
        - Может, мы уже скажем, куда приехали? - спросил я у своего «джентльмена».
        - Всему свое время.
        Он закончил осмотр ощупыванием щиколоток. Поднялся, удовлетворенно кивнул.
        - Действительно ФСБ? - спросил я.
        - Угу. И Наркоконтроль, и санэпиднадзор, и пожарная охрана, и даже общество защиты осликов. Постоянным клиентам скидки.
        - Остроумно.
        Меня проводили в дом. Обстановка во дворе также не оставила сомнений в том, что хозяин дома любил порядок, но чурался нелепой роскоши. Скромная лужайка перед особняком, цветочная клумба, в тени пары елок обустроен небольшой квадратный бассейн. Дача моих родителей в прежние годы едва ли выглядела хуже, если не считать шести соток, усаженных петрушкой, луком и редиской.
        На крыльце дома стоял еще один человек, но уже не в черном, а в белом. Футболка и джинсы ослепительно сияли на солнце. Аккуратная борода обрамляла задумчивое лицо. Пузатый мужчина напоминал мне какого-то актера - лицо его было неуловимо знакомо, будто я уже видел его на экране. Я несколько секунд пристально вглядывался, пока мой Джентльмен не предложил двигаться вперед. Так же вежливо, как и прежде.
        Человек в белом сам развеял мои сомнения:
        - Да-да, - произнес он красивым низким голосом, - вы не можете вспомнить, где меня видели. Такова особенность моей профессии.
        Он не без труда спустился по ступенькам крыльца, держась за перила. Очевидно, испытывал проблемы с излишним весом.
        - Владимир Валуйский, - протянул он руку для пожатия, - искусствовед, эксперт и консультант по антиквару и ювелирным изделиям. Часто попадаю в телевизор, но никто не запоминает ни имени, ни фамилии - только лицо и голос.
        - Да, пожалуй. - Я указал рукой на своих спутников. - Зачем эскорт? Могли бы и позвонить.
        Валуйский развел руками: дескать, раскаиваюсь. Врал, конечно, ни в чем и никогда он не раскаивался, иначе не снискал бы такой репутации.
        - У меня нет лишнего времени на уговоры. Согласитесь, аббревиатура солидного федерального учреждения действует порой самым волшебным образом.
        - Спору нет, но все же…
        Валуйский поднял руку.
        - Пройдемте в дом и там проясним все волнующие вас вопросы. Прошу.
        В доме меня встретила долгожданная прохлада. Первый этаж представлял собой просторный холл с двумя диванами, стоящими друг перед другом и разделенными большим стеклянным столом. На торцевой стене висел большущий телевизор. Он был настроен на канал «Евроньюс», но показывал без звука. Винтовая лестница в углу вела на второй этаж, рядом с ней располагалась кухня, отделенная от общего помещения высокой обеденной стойкой.
        На одном из диванов сидела Марина. Я испытал дежавю: точно также она сидела сутки назад, на диване перед стеклянным столиком, попивая бренди из горлышка. Сейчас перед ней на столике стояли две бутылки - шампанское и виски - и несколько стаканов различной емкости, а также тарелка с фруктами, нарезанными тонкими ломтиками.
        - Ты уже оплакала любимого? - спросил я, даже не пытаясь скрыть раздражение. - Кого оплакиваешь сейчас?
        Марина отвернулась.
        - У нее есть причина, будь покойны, - сказал Валуйский. Теперь, когда он стоял в шаге от меня, я услышал одышку. Он действительно имел проблемы со здоровьем. - Присаживайтесь, не стесняйтесь. Что будете пить?
        - Виски.
        - Очень хорошо. Угощайтесь, там есть чистые бокалы.
        Я прошел, сел на диван рядом с Мариной, но в противоположный угол. Она грустно усмехнулась.
        Порция виски приятно обожгла внутренности. Я посидел молча с минуту, прислушался к ощущениям. Мне никто не мешал. Валуйский сидел напротив, смотрел на экран телевизора. Его люди рассредоточились по комнате. Человек, обращавшийся ко мне «сэр», отошел к кухне, стал возиться с кофе-машиной. Второй присел в кресло у окна за моей спиной.
        - Что ж, - произнес я, - потрудитесь объяснить причину, по которой меня так грубо лишили выходного.
        Валуйский слушал, склонив голову в бок.
        - Законное желание. Вся сегодняшняя история закручивается вокруг инцидента семилетней давности. Угнали мою машину.
        - Это я помню.
        - Угонщика взяли вы и ваши люди.
        Я покачал головой.
        - Не совсем точная информация. Да, я лично несколько раз задерживал Николая Чебышева. Иногда пришлось отпускать, но однажды благодаря мне он получил срок. Потом его, правда, скостили. Что касается инцидента с вашей машиной, я к нему не имею ни малейшего отношения.
        Валуйский помолчал, пошлепал губами, потом обернулся к Джентльмену.
        - Слава?
        Тот равнодушно пожал плечами.
        - Что ж, ладно, - согласился Валуйский, - спасибо за уточнение. Тем не менее, вы имеете непосредственное отношение к тому, что произошло в ту ночь и происходит до сих пор.
        - Каким образом? - Я предпочитал до последнего играть «в темную», изображая идиота, хотя и понимал, что присутствие здесь Марины не оставляло от моей игры камня на камне. Но мне требовалась максимально полная информация, и пусть лучше они предоставят ее мне, а не наоборот.
        - В моей машине той ночью находилась очень дорогая для меня вещь. Она пропала, когда машину вернули.
        - То есть?
        - То есть она пропала в период времени между моим посещением ночного магазина и моментом возвращения мне автомобиля во дворе городского управления внутренних дел.
        - Ее могли украсть десятки людей. При чем здесь я?
        - Антон…
        Я повернулся. Марина смотрела на меня с усталым раздражением. Она хотела сказать мне, чтобы я прекращал ломать комедию. Ненавижу этот ее взгляд и эту противную интонацию!
        - Да, дорогая? Слушаю тебя очень внимательно.
        Она отвернулась, отпила из своего бокала.
        - Позвольте, я закончу рассказ за нее. - Валуйский медленно протянул руку к столу, взял с тарелки банан и столь же неторопливо принялся снимать с него кожуру. Если он и пытался изображать Дона Корлеоне, то делал это с изрядной долей самоиронии. - Ценную для меня вещь Николай Чебышев по прозвищу Чебурашка передал на хранение девушке, которая составляла ему компанию в ту ночь. Уж не знаю, зачем он вообще прихватил вещицу, но каким-то шестым чувством, присущим всем хулиганам, он определил, что она представляет ценность. Когда стало очевидно, что задержания и ареста не избежать, он в спешном порядке отдал безделушку своей пассажирке, а та, в свою очередь, скрылась с места преступления и канула в лету. Николай так и не назвал следствию ее имя.
        Я слушал молча, глядя на бутылку. Душа жаждала еще одной рюмки. «Живи так, чтобы с тобой ничего не случилось», - говорила мне матушка в тот вечер, когда я понял, что остался один с ребенком на руках. Всё верно, мамуля… но не сегодня.
        Валуйский, очистив банан, вонзил в него свои здоровые зубы. Пока он жевал, я смотрел на Марину. Она игнорировала мой взгляд.
        - В общем, - продолжил хозяин, прожевав кусочек, - все последующие годы я искал эту дорогую для меня вещь, но искал тщетно, поскольку о существовании пассажирки знал только Николай. Не помогли ни мои собственные связи, ни связи моих друзей. Мы уж думали, что удастся силой выбить из человека информацию, но Чебурашка не сдался до самого конца. Есть вопросы, которые, увы, не уладишь ни деньгами, ни насилием, это я вам говорю как искусствовед. Семь долгих лет я думал, что вещица потеряна безвозвратно, и даже прекратил поиски, но вдруг случилось чудо: обладательница и хранительница объявилась сама. Марина Данилова, в девичестве Гамова, собственной персоной. Бинго!
        Валуйский смотрел на нас с наигранным торжеством. Даже улыбался. А я не мог определить свои ощущения. С одной стороны, он не говорил мне ничего, за что я мог бы его возненавидеть. Даже убийство Николая Чебышева в колонии, организованное, судя по всему, кем-то из друзей этого «искусствоведа в белом», не очень меня тронуло. С другой стороны, он приоткрыл мне еще одну старую тайну моей семьи, о которой я не имел представления. Одно дело, когда ты сам вынимаешь скелет из шкафа, и совсем другое - когда его вынимает какой-то хрен с горы.
        - Ну-с, - сказал Валуйский, поднимаясь с дивана, - вот теперь вам, кажется, имеет смысл поговорить без свидетелей.
        Он направился к двери. Джентльмен с чашкой кофе увязался следом. Человек, сидевший в кресле у меня за спиной, какое-то время колебался, но хозяин знаком велел ему удалиться.
        Мы с Мариной остались наедине.
        - Почему ты не рассказала все сразу? - спросил я, продолжая изучать наклейку на бутылке.
        - Тогда пришлось бы рассказывать всё.
        - И что?
        - Ничего.
        Я кивнул.
        - Хауз прав, все лгут.
        - Не надо так. Я честно пыталась просто жить. Хотела быть с мужчиной, который меня любит. Прости, не вышло. И мои тайны тут уже ни при чем.
        - Что же случилось сейчас?
        Марина поставила пустой бокал на стол, повернулась ко мне. Расслабленности как ни бывало.
        - Игорь Чебышев достал меня. Я думала, что он навсегда исчез, но он появился. Стал требовать, чтобы я вернула эту чертовую штуку. Назвал сумму, которая могла бы ее заменить, но у меня никогда не было таких денег. У тебя их тоже не было, но даже если бы были, я бы никогда не обратилась к тебе с такой просьбой.
        У меня в груди стучал молот. Новая информация второй день просто сшибала с ног. Я уже ни в чем не был уверен, кроме одного - я безумно скучал по Томке. Наверно, как ей страстно хочется «к папе» в трудные минуты жизни, так и меня тянет к ней.
        - Игорь решил, что вещь принадлежит ему?
        - Да. Раз брата замели и убили, значит, он теперь его наследник. Он ничего не хотел слушать, велел срочно решить этот вопрос, поставил срок - два месяца. Где я еще могла найти деньги за два месяца?
        - У своего нового мужчины. - Я усмехнулся. - Потому и торопила Кормухина с заключением брачного контракта, не так ли? Ему твоя спешка показалась очень подозрительной. Интересно, что бы ты сделала после подписания документа? Устроила бы автокатастрофу?
        Марина вздрогнула. Лицо перекосила гримаса ужаса.
        - Никто не собирался его убивать!!! Это совпадение! Черт, я вчера чуть с ума не сошла, мы же так ничего и не решили! Он вообще собирался вернуться к жене, чертов импотент!!! А тут взял и разбился… дебил…
        Марина пустила слезу. Я же обхватил голову руками. Боже, и почему мужчина думает членом?! За что ты нас так наказал, господи?! Неужели мало нам проблем!
        Мы сидели молча несколько минут. Марина всхлипывала, а я думал о прошедших годах. Наверно, в какой-то степени бесцельно прожитых годах.
        - Как ты нашла Валуйского? - спросил я наконец.
        Марина перестала шмыгать.
        - Сорока на хвосте принесла.
        - Какая?
        - Я не хочу сдавать человека, потому что это не имеет никакого отношения к делу. Я вообще никого не хотела привлекать и беспокоить. Пришлось.
        - Ладно, дело ваше. Меня вскрыли люди Игоря?
        - Да. - Марина опустила глаза. - Я отдала ему свой ключ. Он ничего не нашел и разозлился, поставил ультиматум. У меня не было другого выхода… поэтому я здесь…
        - Угу. Осталось узнать лишь одно.
        Марина подняла глаза. В них стояли слезы, но меня они не тронули.
        - Что это за вещь, которую все так хотят?
        22
        Поначалу я не поверил своим глазам. Думал, может, это алкогольный дурман (хотя выпил я к тому моменту лишь два раза по пятьдесят) или галлюцинации от переутомления. Но когда Валуйский нажал кнопку «пауза» на плеере, зафиксировав изображение на экране, и начал рассказывать, сомнения улетучились. Я видел именно то, что видел.
        - Так называемый «Чудесный медальон», или «Медальон Непорочного зачатия». Согласно легенде, первый экземпляр появился на свет благодаря чудесному явлению на улице Лю Бак в Париже в 1830 году. Некая Пресвятая Дева Мария… я говорю «некая», друзья, ибо полагаю, что вы достаточно далеки от христианства и связанной с ним мифологии… так вот, некая Пресвятая Дева Мария явилась однажды сестре милосердия Екатерине Лябур. Эта женщина была монашкой, ухаживала за стариками, заведовала курятником и прачечной в приюте, основанном герцогиней Бурбонской. Она всю жизнь прослужила в этом приюте, исключая период войны Франции с Пруссией и случившейся впоследствии парижской Коммуны, и даже стала его настоятельницей. Умерла она в 1876 году. Прославилась Екатерина Лябур своими видениями. Она всю жизнь утверждала, что общается со святыми. Одна из святых, упомянутая мной выше Пресвятая Богородица, поручила сестре милосердия изготовить чудодейственный медальон, который подарит благодать всякому, кто будет носить его. Изображение медальона Пресвятая Дева продемонстрировала там же, на месте. По эскизам Екатерины через год
медальон начали изготавливать массовым тиражом. В Париже тогда властвовала холера, и медальон действительно оказывал чудесное воздействие, исцелял больных, дарил надежду и веру страждущим, приносил свет в души тех людей, кто носил его со смирением и почитанием. Такова официальная история экспоната.
        Валуйский со сдержанной улыбкой посмотрел на нас. Мы оба - я и Марина - не сводили глаз с экрана.
        - Должен отметить, что медальон этот чрезвычайно распространился и ныне известен всему христианскому миру. Католики относятся к нему с большим почитанием. По сути, если разобраться, то он сейчас как разменная монета и для коллекционеров вроде меня не представляет особой ценности. Если бы не одно «но»…
        Он сел на свое место, сомкнул ладони, опустив локти на колени. Он хотел привлечь наше внимание к своим следующим словам, и ему это удалось. Не зря Валуйского так часто приглашают на телевидение.
        - Медальон, который пропал из моей машины, имеет почти непосредственное отношение к создательнице, самой Екатерине Лябур. Есть все основания полагать, что она держала его в руках, а позже передала кому-то из своих ближних. У него очень грубая чеканка. Он ходил по самым разным рукам, много лет прятался в сейфах и хранилищах, пылился в частных коллекциях, пока в конечном итоге не попал к нам в страну и в наш город, а все самое ценное, что попадает в наш город, так или иначе проходит через мои руки. - Он сделал паузу. - В силу известных обстоятельств сейчас медальон находится у вас. Хотите вы того или нет, но я собираюсь вернуть его обратно.
        Валуйский посмотрел на меня. Он ждал реакции. И он ее дождался. Я не сумел скрыть свои истинные эмоции, потому что был потрясен не меньше, чем французская монашка, узревшая Богородицу. На экране телевизора была изображена «счастливая монетка» моей дочери Томки - желтый овал с изображением женщины в широких одеяниях и с нимбом над головой; обратная сторона изображала крест, переплетенный с большой буквой «М», и два сердечка, одно из которых почему-то было пронзено неким подобием шпаги. Этот медальон Марина несколько лет назад подарила дочери как красивую безделушку, сообщив, что нашла ее в старой шкатулке матери, и позже забыла о ней.
        Просто удивительно, как этот кусочек желтого металла уцелел до сего дня - это у моей-то маленькой разбойницы, чьи игрушки живут не более двух-трех дней после покупки и в лучшем случае находят вечный приют в шкафу, в худшем ломаются и летят в мусорное ведро!
        Я шумно выдохнул.
        - Вы уверены в его подлинности? - спросил я.
        - Абсолютно. У него имеются особые приметы, которые нельзя увидеть невооруженным и неподготовленным глазом. Во всяком случае, вы их не распознаете.
        - Насколько велика его ценность?
        - Чертовски велика. Сомневаюсь, что у вас хватит денег откупиться.
        - И поэтому вы оставили его в машине на видном месте, пока бегали за пивом?
        Губы антиквара дрогнули. Очевидно, он уже не раз вынес смертный приговор самому себе за головотяпство и в моих порицаниях не нуждался.
        - Мне и в голову не могло прийти, что в таком маленьком, пусть даже и миллионном, городе, как наш, найдется идиот, способный угнать машину Владимира Валуйского!
        - Однако, он нашелся…
        - …и поплатился за это!
        Хозяин коттеджа хлопнул ладонью по колену. Я же старался вести себя спокойно. Первый шок постепенно проходил. Негоже нам сейчас устраивать перепалку, тем более что мы находились на чужой территории и мне еще предстояло выяснить, кем для нас является Антиквар - врагом или союзником. В иных обстоятельствах я бы плюнул и растер каблуком, но сейчас приходилось изображать почтение, потому что речь шла о моей дочери.
        Ну, Томка, зараза маленькая, дай только добраться до тебя!
        - Почему вы так уверены, что вещица по-прежнему у нас?
        - Я вовсе не уверен, вот в чем дело. Потому мне и требуется ваша помощь. Я хочу, чтобы вы поняли, Антон, к вам у меня нет претензий. Если я и могу предъявлять кому-то счет, то этого человека давно нет в живых. Итак…
        Он взглянул на меня торжественно. В ответ на такой призывный взгляд я мог лишь положить руку на грудь и поклясться в верности Ордену и Ложе.
        - Сделаю все, что в моих силах.
        Про себя я подумал, что будет трудно отнять у ребенка ее «счастливую монетку». Она с ней, знаете ли, сроднилась.
        23
        Томкины игрушки… целая история. Точнее, биография. Многие игрушки, какие только были в ее жизни, остались в том или ином обличье в детской комнате, из-за чего комната Тамары Даниловой напоминала забитый ненужным хламом вагон «Полярного экспресса», в котором на главного героя, мальчика, разуверившегося в волшебстве, набросилась марионетка с лицом Эбенезера Скруджа: «Ты не веришь в Рождество! Ты не веришь в Рождество! Не ве-еришь!..». (Томка на этом эпизоде всегда пряталась за угол моей комнаты, хотя видала ужасы и похлеще).
        От некоторых кукол остались ноги, от других - головы с ободранными волосами, а иным не везло настолько, что на память о них оставались лишь туфли, да и то без пары. Там и сям в комнате валялись обломки игрушек, извлеченных из шоколадных яиц - пластмассовые палочки, шляпки, крылья, ботинки, винтики. Одним только разнокалиберным шарикам и мячикам несть числа, они закатывались мне под ноги до сих пор, хотя, казалось, я выбросил последний еще год назад (наверно, они прячутся под диванами и креслами, а туда я не залезал уже очень давно и не полезу ни при каких условиях).
        Особую любовь Томка питала к мягким игрушкам. Мы их выигрывали в автомате в ближайшем к дому супермаркете чуть ли не каждый день, пока хозяева автомата не подсчитали убытки и не пришли к выводу, что машина ведет себя с покупателями слишком уж доброжелательно. Они перепрограммировали ее, и теперь удачным оказывался лишь каждый десятый захват железной трехпалой клешни. Мы прекратили играть. Но и за прошедшее время успели вытащить из стеклянной камеры три десятка зайцев, медвежат, мышек, кошек и прочей пушистой живности, и все они теперь облюбовали нашу квартиру согласно своим представлениям о комфорте. Проще говоря, они были везде.
        Следует признать, что такой неразборчивой я сделал Томку сам. Благодаря моей неслыханной отцовской щедрости она перестала ценить то, что имела. Какой смысл плакать над сломанной игрушкой, если точно знаешь, что завтра папа найдет ей замену - просто купит в магазине, а не станет чинить. Это мой косяк, признаю, как говорили у нас в отделе. Радовало лишь то, что Томка не стала жадной или завистливой и с легкостью дарила игрушки всем, кто в них нуждался. Она вообще не зацикливалась ни на чем, и именно благодаря этой своей особенности росла девочкой счастливой и добродушной.
        Но со «счастливой монеткой» все было иначе. Раньше я не обращал внимания, но теперь, после рассказа Валуйского, я вспомнил, что Томка редко расставалась с этой вещью. Даже если не носила ее в кармане штанов, она старалась держать ее в поле зрения, на видном месте. Я не пробовал отнять у девочки медальон, но если бы и предпринял такую попытку, боюсь, на меня обрушился бы поток горючих слез.
        Я вспомнил слова экстрасенса Ольги Мякуш: «У тебя необыкновенная девочка. У нее звездочка в голове, яркая сверкающая звездочка, от которой много света и тепла. Она себя еще покажет».
        Ольга была права. С тех самых пор, как Томка осознала себя личностью, она вся просто светится. Дни, когда она была не в духе или больна, я могу пересчитать по пальцам. И в поликлинике мы бывали только дважды - ставили плановые прививки.
        Неужели все это - влияние медальона? Или просто они нашли друг друга, если я хоть что-нибудь понимаю в оккультизме?
        В любом случае, разлучить их будет очень трудно. И еще труднее - объяснить это Валуйскому.
        Впрочем, объяснения пока не требовались. Я сидел в кресле на веранде (как оказалось, за толстыми голубыми портьерами у меня за спиной скрывалась дверь) и смотрел на мохнатые сосны за забором. Мне отчаянно хотелось бросить все, пробежаться по лесной тропинке, выйти к водохранилищу и постоять, закрыв глаза, где-нибудь полчаса-час. Тогда, возможно, ко мне и придет озарение, как уже неоднократно бывало. Как бывший филолог скажу вам: чтобы найти сюжет, нужно его НЕ искать. Этот нехитрый метод всегда приносил результаты.
        Я сидел на веранде и потирал трубкой телефона небритый подбородок. Я заметил, что уже два дня не брился. Томка обязательно сделает выговор - она терпеть не любит тереться об этот абразив.
        - О чем задумался? - спросила Марина. Она стояла у деревянных перил, прислонившись к ним задом. Она была напряжена. Я молчал. Молчал по двум причинам: во-первых, не хотел делиться с нею своими планами, да и не только планами - вообще ничем больше не хотел делиться после всего, что узнал за последние сутки; во-вторых, у меня не было никакого плана. Юридическая справедливость требовала, чтобы мы вернули медальон его законному владельцу… ну, номинально законному, уж как Валуйский на самом деле завладел Чудесным Медальоном, мне неведомо… но мне очень не хотелось этого делать. Я чувствовал какой-то подвох, ощущал себя так, будто у меня хотят забрать какую-то важную часть меня самого.
        Впрочем, если уж совсем проще…
        …они хотели обидеть моего ребенка. Вот в чем проблема.
        - Ты не хочешь говорить или у тебя нет никаких идей?
        - У меня нет идей, а если бы и были, я бы оставил их при себе.
        Марина проигнорировала резкость.
        - Чебышев не остановится. Он хочет заполучить эту штуку любой ценой.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Только то, что сказала. - Марина повернулась ко мне спиной.
        Мне очень не понравилось ее заявление. Тот факт, что Игорь Чебышев, с которым я не имел сомнительной чести быть знакомым, ради достижения цели позволил себе проникнуть в чужое жилище, пусть и с ключом, на короткое время выпал из моего сознания, но теперь завладел им почти полностью. За годы частной практики я как-то отвык от общения с совсем уж отпетыми негодяями с уголовной родословной. Похоже, мне придется вспомнить, что они существуют и действуют лишь согласно своим представлениям о справедливости.
        Я стиснул телефон в руке.
        - Спасибо тебе, дорогая, за роскошные подарки к ее шестилетию!
        Я набрал номер телефона Олеси. На третьем гудке понял, что нервничаю. Пульс подскочил до непотребных цифр. Поясница покрылась льдом, ноги тоже. «Где ты шляешься, воспитательница, возьми же трубку!».
        Я ждал с десяток гудков, потом раздался писк и женский голос на двух языках посоветовал мне позвонить позже.
        - С кем сейчас наша дочь? - спросила Марина. Я уловил в ее голосе требовательные интонации.
        - Моя дочь сейчас с Олесей и ее сыном!
        - Они не отвечают?
        - Как видишь!
        - Тогда нужно ехать!
        Я смерил ее холодным взглядом. Набрал номер домашнего телефона Олеси. Сохранялась высокая вероятность, что она просто не услышала звонок мобильного, потому что была в ванной, туалете или просто мыла посуду на кухне. Такое бывает. Она вообще отвечает лишь на каждый второй звонок. Это ее профессиональная «болезнь», спровоцированная постоянным присутствием рядом шумных детей.
        Однако и домашний телефон не отвечал. Аппаратура сбросила звонок уже после пятого гудка. Этому тоже можно было найти разумное объяснение. Томка говорила, что они собирались пойти гулять. Возможно, Олеся взяла детей и ушла с ними в парк, забыв дома мобильник.
        - Ну, что?! - спросила Марина. Она едва не кричала. Я готов был убить ее за эту показную истерику, на которую она не имела никакого морального права.
        - Ничего! - Я оглянулся. Стеклянная дверь в комнату была приоткрыта. Я сбавил тон. - Что знает Чебышев?
        Марина осеклась.
        - Какой информацией он располагает? Что ты ему сказала?
        - Только то, что медальон уже много лет валяется где-то дома и вообще мог потеряться. Знает, что мы с тобой в разводе и я не могу просто так прийти и рыться в вещах.
        - Поэтому любезно подарила ему ключик! - Я вскочил с кресла. Руки сами собой сжались в кулаки. Я подошел к Марине на расстояние дыхания и прошипел: - Если с Томкой что-нибудь случится…
        Ее ресницы дрогнули.
        - Это и моя дочь тоже…
        - Была твоей!! Мы не видим тебя неделями, и она, поверь мне, чувствует себя в твое отсутствие все лучше и лучше! Пропади еще на год, и она вообще забудет, что у детей бывают мамы!
        Я оставил ее, снова стал терзать мобильник. Олеся не отвечала ни по одному из известных мне номеров. Что же это такое!!
        - Решил подыскать мне замену? Думаешь, она будет лучшей мамой, чем я?
        Я спиной почувствовал ее злость. Обернулся.
        - Батюшки мои, да мы ревнуем! С чего вдруг!
        Она проигнорировала сарказм.
        - Думаешь, я не видела, как ты все время смотрел на Олеську?! Думаешь, не замечала ничего? Ты же слюной давился, когда она задом к тебе поворачивалась!
        «Господи, какой бред!» - подумал я.
        Когда мы с Мариной еще жили вместе, в аналогичные моменты у меня опускались руки. Сейчас я вновь почувствовал бессилие. Взрослый мужик, способный постоять за себя и своих близких, принимающий самостоятельные решения и отвечающий за их реализацию, наткнувшись на нелепые и лишенные логики инсинуации, вдруг рассыпается, как Песочный Человек из комиксов «Марвел».
        Это было бы смешно, кабы не было так паршиво.
        Марина, как и следовало ожидать, неправильно трактовала мое молчание.
        - Я права, да? Хочешь Томке подарить новую маму, эту пигалицу с сиськами нулевками?
        - У нее третий размер, - сказал я задумчиво, глядя в пустоту за перилами веранды.
        Лес шумел, небо затянулось серыми облаками. Мыслями я уже отдалялся. Я прорабатывал возможные варианты местонахождения Олеси и ребятишек. Обычно они гуляли в сквере на Набережной, где есть фонтан, батут и лотки с мороженым и воздушными шарами. До него от нашего дома можно было дойти пешком минут за двадцать. Но Олеся могла сесть с детьми в троллейбус или на маршрутку и доехать до городского парка, где есть большие аттракционы, столь любимые моей дочуркой; могла укатить в зоопарк или в какой-нибудь игровой развлекательный центр с автоматами. Олеся в этом смысле была очень щедрая женщина и никогда не ждала особого разрешения, чтобы порадовать детей.
        - Не сиди сиднем, надо что-то делать!
        - Не ори. С Томкой все в порядке.
        Я покинул веранду.
        Валуйский в углу холла разговаривал со своим человеком. Я надеялся, что он нас не слышал. Парень, назвавший меня «сэром», получал какие-то инструкции и молча кивал. Увидев меня, они прекратили разговор.
        - Я поехал.
        Валуйский кивнул Джентльмену. Тот сразу ушел, оставив нас наедине.
        - Могу я полюбопытствовать, - сказал антиквар, - каковы ваши дальнейшие действия?
        - Нет, не можете.
        Он потемнел:
        - Сурово, однако…
        Я прервал его речь взмахом руки.
        - Я понимаю ваш интерес и признаю за вами законное право получить утерянную собственность. Только и вы меня поймите… если говорить юридическим языком, я - добросовестный приобретатель и в этой ситуации могу лишь пообещать сделать все, что в моих силах. И прошу вас и ваших людей мне не помогать.
        На Валуйского мой пламенный спич, кажется, не произвел ожидаемого действия.
        - Вы пообещаете мне, что вещь вернется обратно?
        - Я обещаю, что сделаю для этого…
        - Но она должна быть здесь!
        Он не выдержал. Сбросил маску. Желваки ходили ходуном. Валуйский смотрел на меня как на жалкого придворного шута, который взял на себя смелость лечить своего короля от невроза. Что ж, мне так даже удобнее. Если ты надел белые штаны и рубашку, это еще не значит, что ты зайчик.
        - Повторяю, - сказал я размеренно, - что сделаю все от меня зависящее. И еще раз предостерегаю от необдуманных поступков. Если в вашей гонке за утраченным раритетом пострадает кто-либо из моих близких, то вещь, которая вам так дорога, проложит путь к вашему сердцу через вашу задницу. Это я могу гарантировать.
        Валуйский уставился на меня. Я уставился на него. Если бы я был Гарри Поттером, а он - Волан-де-Мортом, то сейчас из наших волшебных палочек ударили бы молнии. Я постоял так немного, убедился, что моя решимость не осталась незамеченной, и, развернувшись на каблуках, направился к выходу.
        У самой двери обернулся вполоборота и бросил:
        - Женщину можете оставить себе, если нужно. Хотя я бы на вашем месте отправил ее от греха подальше.
        Я не был уверен, что мне дадут спокойно уйти, но с другой стороны не видел никакого смысла мне мешать, потому что им был нужен медальон, а не моя намыленная шея. Я оказался прав. Парни спокойно покуривали во дворе. Посмотрели на меня с любопытством, не более того, и вскоре вернулись к своему разговору. Ворота были открыты.
        Я покинул двор, вышел на гравийную площадку перед домом. Увидел на углу улицы, сворачивающей прямиком в лес и ведущей, скорее всего, к озеру, свою служебную «Спектру». За бликующим на солнце лобовым стеклом мелькнуло бледное лицо Матвея. Может, он и глупый детинушка, но команды выполняет беспрекословно. Едва завидев меня, он завел машину и хотел тронуться, но я махнул рукой, предлагая подождать.
        Солнце выглянуло из облаков. Я пошел по широкой лесной тропе, проложенной колесами автомобилей. Голубая полоска водохранилища мелькала за деревьями. Воздух здесь был потрясающий, и я дышал полной грудью. По дороге я продолжал звонить. С сигналом все было в порядке - три деления на шкале - но Олеся по-прежнему не отвечала ни на один мой звонок. Найду их - убью всех троих!
        Я вышел к водохранилищу. Необъятное пространство воды, в которой отражалось небо, беспокойно шелестело волнами. Я пересек узкий песчаный пляж, присел на одно колено возле самой кромки, зачерпнул воды, брызнул в лицо. Потом еще раз. Ко мне потихоньку возвращалась способность действовать спокойно и рассудительно. Ничего ужасного не происходит, все в порядке вещей, все будет хорошо…
        Однако в ту минуту я ужасно скучал по Томке. Сильнее, наверно, только она могла скучать по своему папе.
        24
        Дома их не оказалось. Я звонил и стучал в дверь. Если верить Марине, Чебышев не догадывается о том, что Медальон стал любимой игрушкой моей дочери. Меня эта мысль успокаивала (как часто мы верим в то, во что хотим верить, игнорируя доводы рассудка!).
        Впрочем, чтобы ни происходило, всю эту святую троицу - Олесю, Томку и Ваньку - нужно было найти как можно скорее, а уж потом начинать куда-то отплясывать. Вернувшись к машине, я велел Матвею гнать в сквер на Набережной. Парень промолчал, но в плотно сжатых губах залегло недовольство: приближалось время заезда на картингах, в котором участвовал его племянник, и Матвей еще не расстался с надеждой успеть к началу. Я сделал вид, что ничего не заметил. Пусть сегодня я буду страшным узурпатором и самодуром, так и быть.
        До сквера мы долетели за десять минут. Застряли в пути, хотя дорога, особенно в субботу, не предполагала серьезных препятствий. Один недоумок на старой «Волге» пытался развернуться на узком участке улицы и, не рассчитав скорости при маневрах, передними колесами перескочил через высокий бордюр. Обратно выбраться без посторонней помощи он уже не мог. В результате машина загородила дорогу, оставив лишь узкий проход на встречной полосе. Матвей долго смотрел на его тщетные потуги и виноватую улыбку, потом вышел из машины. Я с интересом наблюдал, как он выговаривает хозяину «Волги». Молчаливый и несгибаемый Матвей вдруг обнаружил удивительную способность говорить много и экспрессивно. Я мог лишь догадываться, какими титулами и званиями награждал он застрявшего бедолагу. В какой-то момент мне даже показалось, что сейчас мой крепкий детинушка поднимет «Волгу» за задний бампер и отшвырнет с дороги еще дальше, но он неожиданно быстро затих. Повернулся ко мне и скрестил две руки: «Дохлый номер».
        Придется идти пешком.
        До сквера оставалось метров триста. Я шел быстрым шагом по тротуару вдоль парапета, ограждавшего русло реки. Солнце то пропадало, то выглядывало вновь. Город обволакивала предгрозовая духота. Черт бы побрал эту погоду, ни одного дня без дождя! Я вспотел, меня потихоньку начинала колотить дрожь. Если детей нет на площадке перед фонтаном, они могут быть еще в десятке самых разных мест… но мне стало казаться, что развязка уже близка. Профессиональное чутье не пропьешь.
        Я уже почти у цели. Вот небольшой трехсторонний перекресток, за ним начинается парк. Вот уже черная ограда с острыми пиками, недалеко от угла - калитка, тропинка, ведущая к фонтану. Сейчас я все узнаю…
        Вокруг фонтана в центре парка было полно детей и взрослых. Точнее, дети в большинстве своем находились внутри, плескаясь в воде, а родители топтались вокруг. От фонтана в разные стороны лучами расходились вымощенные плиткой дорожки, вдоль них стояли скамейки и лотки с мороженым и сладостями. Я шел по тротуару и пристально вглядывался в разноцветье маек, шортиков, футболок, брючек и платочков. Пытался вспомнить, какую одежду передал ночью Олесе, чтобы она переодела Томку. Кажется, я выкопал в шкафу оранжевую маечку на тоненьких лямках-шнурках и такие же шорты. Этот костюмчик подарила моя матушка чуть меньше года назад, когда я еще слабо ориентировался в нуждах и потребностях моего ребенка и постоянно забывал приобрести какие-то элементарные вещи. Баба Соня тогда подарила нам несколько летних костюмчиков, комплект трусов и маек, голубую пижамку, в которой Томка любила щеголять передо мной вечерами, носки, колготки и еще много всякой всячины. Со временем я научился и сам разбираться в одежде и тысяче других мелочей.
        Итак, оранжевый костюмчик и белая бейсболка. Я всматривался, прикрывая глаза рукой от солнца…
        Нашел! Вон оно, пляшущее оранжевое пятнышко с длинной золотистой косой на фоне грязного батута! Томка не могла пройти мимо. Она наверняка уже опробовала фонтан, а теперь, мокрая и довольная, добавляет к своему очаровательному костюмчику немного серых пятен. Папа будет счастлив.
        Я замедлил ход, вздохнул с облегчением, присел на ближайшую свободную лавочку. Решил, что стоит все-таки позвонить Марине. Какой бы матерью она ни была, сейчас она волнуется. Я набрал номер, долго ждал соединения. Подумал уже, что ничего не выйдет, но потом появились длинные гудки и почти сразу Марина откликнулась:
        - Да, Антон! Ты ее нашел?
        - Нашел. Они, похоже, все-таки забыли телефон дома, потому и не отвечали. Вижу всех троих.
        - Слава богу.
        - Угу.
        Я не видел смысла продолжать разговор. Сказать было нечего. Она узнала, что с Томкой все в порядке, это главное, а остальное меня не волнует. Но я почему-то держал трубку возле уха, будто ждал чего-то. Марина тоже не отключалась.
        - Антон…
        - Да?
        Она вздохнула. Я ожидал чего угодно, только не того, что услышал:
        - Простите меня…
        Короткие гудки. Сброс.
        Я убрал телефон. Оглянулся в сторону батута.
        Оранжевое пятнышко исчезло.
        Я привстал, прикрыл глаза рукой. Еще ничего ужасного не произошло, а я уже чувствовал тревогу. Томка часто исчезала, не поставив в известность никого из взрослых. Однажды мы с Мариной потеряли ее, двухлетнюю и малоразговорчивую девочку, в городском парке: на детском участке, в котором за сотню рублей можно было находиться хоть весь день, она перебежала с одного небольшого аттракциона на другой без предупреждения, а мы решили, что она убежала за пределы участка и затерялась в огромной толпе отдыхающих. В тот день я впервые в жизни почувствовал всеми своими поджилками, что значит потерять ребенка. Ощущения, леденящие кровь…
        Сейчас начиналось нечто похожее. Оранжевый костюмчик дочери пропал из моего поля зрения. Не видел я и Олеси с Ванькой. Может, покинули сквер с другой стороны? За батутом находилась небольшая площадка для парковки автомобилей, они вполне могли уйти этой дорогой.
        Я прибавил шагу. Озирался вокруг, но ничего не видел. Мелькающее пятнышко родного ребенка, которое я узнал бы в любой пестроте, выпало из моего поля зрения. Я почувствовал пульсирующий страх… нет, ничего страшного не произошло, ничего не должно произойти, все в пределах допустимого…
        До батута я уже просто добежал. Десяток сорванцов прыгали на надутой резиновой подушке, отталкивая друг друга и радостно визжа. Перед батутом лежал коврик с детскими сандаликами. Дежурила на аттракционе низкая и сухонькая женщина лет шестидесяти в старом халате и с жутким хвостом длинных, давно не мытых черных волос. В одной руке у нее была тетрадка в клетку, исписанная карандашом, а в другой - старый будильник.
        Явно нездешняя.
        - Где… - заговорил я, отчаянно жестикулируя и с трудом подбирая слова, чтобы описать проблему. - Где ребенок… тут была маленькая девочка в оранжевом костюме… шортики, футболочка, бейсболка белая на голове… косичка такая длинная…
        Женщина посмотрела на меня испуганно, будто я потребовал у нее документы и регистрацию.
        - Видели или нет?!
        - Быль девочка оранжевый, - закивала женщина, - она и малчик. Их женщина привёль, потом ушель куда-то… а потом девочка сама убежаль…
        Она указала рукой за батут, на автостоянку.
        - Туда в машину сель все с мужчиной и уехаль…
        Я обомлел.
        - С каким мужчиной? Кто их забирал?!
        - Мужчина забираль… из машины… туда вон и уехаль. Только что совсем уехаль, можешь догонять…
        Я бросился к автостоянке. Там стояли два автомобиля. В одном из них, белой «шестерке», немолодой водитель читал газету. Он едва не отпрянул, когда я подлетел к нему и в открытое окошко покричал:
        - Вы не видели здесь машину, в которой уехали двое детей и женщина?
        - Тут стояла, - он указал на свободное место рядом.
        - Марка! Марка машины!!!!
        Мужчина не на шутку испугался.
        - «Туарег»… черный. А что?
        Я ударил ладонью по крыше его машины.
        - Э! - воскликнул мужчина.
        - Спасибо, добрый человек! На твоих глазах похитили детей, а ты и не хрюкнул!
        Он раскрыл рот. Я бы не удостоил его больше вниманием, кабы он не бросил мне в спину:
        - Да не похоже было… Девчонка веселая, болтала все время.
        «Вот коза!» - подумал я.
        25. Параллельная реальность. Конфетка от незнакомца
        Томку легко обмануть. Ее доверчивость и открытость сыграли с ней злую шутку. Она с легкостью ответила на вопрос дяденьки из черной машины: «Где папа?» - «Он на работе, а мы с Олесей Петровной!». В результате мой ребенок оказывается в чужой машине в незнакомой компании. Стал явью миллион раз описанный родительский кошмар о «дяденьке с конфеткой, которому нельзя верить».
        К счастью, рядом с Томкой в машине сидят Ванька и Олеся Петровна, и никто не строит страшные рожи. Правда, на Олесе вообще лица нет. Она воспитательница со стажем и первая расскажет детям, кого следует бояться на улице, однако жизнь бросила ее в ситуацию, изученную лишь в теории. На нее «конфетку» тратить не стали - аккуратно отвели в сторонку под предлогом важного разговора без свидетелей, посадили в машину, а уж затем спокойно отработали малышей. Олеся не сумела противостоять натиску и теперь сидит на заднем сиденье, поглаживает ребятишек, пытаясь их успокоить.
        Впрочем, успокаивать следует лишь Ваньку. Он озирается вокруг ошалевшими глазами и не выпускает мамкину руку. Рядом с ним шестилетняя Томка выглядит старшей пионервожатой, познавшей жизнь.
        - А куда мы едем? - спрашивает ребенок. Олеся ответить не успевает, вместо нее это делает дяденька с переднего пассажирского сиденья.
        - Перепугались? - Он весело подмигивает. Вокруг глаз складываются смешные морщинки, однако в самих глазах застыло напряженное ожидание. - Ничего страшного, ребятки. Сейчас съездим кое-куда, а потом вас заберет папа.
        - У нас нет папы, - говорит Ванька.
        - Зато у меня есть! - успокаивает его Томка. - Он и меня заберет, и тебя заберет, и Олесю Петровну заберет. Правда же?
        Олеся гладит ее по голове и кивает, хотя сама едва удерживает себя в руках.
        - Куда мы едем? - спрашивает она как можно спокойнее. Игорь Чебышев неторопливо переводит взгляд на нее. Марина была права, Игорь, в отличие от брата, полный отморозок, способный средь бела дня украсть двух детей и взрослую женщину ради того, чтобы получить за них выкуп. Либо у него есть мощнейшее прикрытие и подготовленные пути отхода, позволяющие чувствовать себя уверенно, либо у него просто нет мозгов.
        - С вами все будет в порядке, - говорит Чебышев. - Нужно просто вести себя тихо.
        - Это вы вчера что-то искали в его квартире?
        Олеся не уточняет, в чьей квартире. Да это и не нужно, они прекрасно понимают друг друга.
        - Как только найдем то, что ищем, мы сразу вас отпустим и исчезнем из вашей жизни навсегда. Развеемся, как дурное воспоминание.
        Олеся ничего не отвечает.
        - А знаете что! - радостно говорит Томка, подаваясь вперед. Чебышев не успевает отвернуться и, как следствие, тут же попадает под чары белокурой принцессы. - Мне папа говорил, что если я хорошо буду заниматься летом на роликах, то зимой он поставит меня на коньки, чтобы на льду кататься!
        Олеся могла бы одернуть ее, попросить (не заставить - это фиг вам - а именно попросить!) быть немного сдержаннее, но она почему-то этого не делает. Наверно, какое-то волшебное женское чутье подсказывает ей не мешать ребенку делать свою работу. Она лишь молча наблюдает, как Игорь Чебышев слушает болтовню ребенка и медленно выходит из себя.
        - А вы знаете, что такое поставить на лед? - продолжает мутузить похитителя Томка. - Это когда… ну… вот когда надеваешь настоящие коньки с лезвиями и встаешь ногами на лед и начинаешь катиться и не падаешь! Чтобы хорошо кататься зимой на льду, надо летом много тренироваться на роликах. Я катаюсь каждое лето на роликах… когда мне было только пять годиков, я каталась, а когда мне четыре, я кататься не умела и все время падала… У меня есть шлем на голову, защита для локоточков и коленок…
        Она продолжала бы верещать и дальше, но Чебышев отворачивается. Включает музыку, думая заглушить Тамару Данилову рок-н-роллом. Наивный…
        - Ой! - кричит девчонка, услышав знакомые гитарные наигрыши. - Это «Моя Шарона»! Сделайте погромче!
        Чебышев не заставляет просить себя дважды. Он включает звук до упора и на какое-то время получает долгожданное отдохновение. А Томка на заднем сиденье кривляется и машет руками. Она обожает песню «My Sharona» и всегда просит сделать ее погромче. Олеся и Ванька смотрят на нее расширенными от ужаса (или потрясения) глазами.
        Томка и в плену у злодеев не теряет присутствия духа. Она пока еще не знает, что значит потерять присутствие духа.
        Они приезжают почти на окраину города, где заканчиваются жилые дома и начинаются бетонные коробки оптовых торговых комплексов. Машина останавливается у изгороди небольшого заброшенного парка. Игорь Чебышев предлагает пленникам проследовать за его водителем на территорию к приземистому одноэтажному зданию, похожему на какое-то увеселительное заведение средней руки. И точно, подойдя ближе, Олеся констатирует, что их привезли в ночной клуб «Астра». С виду довольно некомфортное и, наверно, небезопасное место, если посещать его в поздний час без сопровождения. Чуть дальше стоит еще одно одноэтажное здание, в нем размещается зал для передвижных выставок. Разделяет эти два бункера игровая площадка - качели-карусели, горка, перекладины. Все давно заржавело и скрипит на ветру.
        - Олеся Петровна, можно я покачаюсь! - просит Томка.
        - Нет! - шепчет та.
        - Я немножко.
        - Нет! - Олеся начинает терять выдержку. Томке очень трудно противостоять, когда на нее нападает какое-либо сильное желание.
        - Ну, чуть-чуть, пожалуйста… я просто качнусь разок и все, а?
        Олеся хватает Томку за руку и кивает на провожатого.
        - Спроси у дяди!
        Томка кидается за разрешением к дяде, уверенная, что его удастся легко раскрутить, но тут же резко тормозит. Водитель смотрит так, будто всю жизнь выплачивал в качестве алиментов на ее содержание половину своих доходов.
        - Уймите ребенка, - говорит он сухо.
        Между тем, к черному «туарегу» за изгородью парка подъезжает еще одна машина, «опель астра» цвета металлик. Из него выходят два короткостриженых типа. Олеся понимает, что у нее и детей гораздо более серьезное сопровождение, чем она думала до сих пор. Эти новые парни будто соскочили прямо с экрана телевизора во время показа криминальной хроники.
        - Не волнуйтесь, - говорит Чебышев. - Если ваш спаситель проявит благоразумие, вы недолго пробудете в этой компании.
        - Может, для начала стоит позвонить спасителю? - предлагает Олеся.
        - Обязательно, но позже.
        Они огибают здание клуба, заходят к нему со стороны небольшой березовой рощицы и останавливаются перед глухой железной дверью служебного входа. У двери есть камера видеонаблюдения и переговорное устройство на уровне человеческого роста. Олеся опасливо вертит головой и не видит ни одного свидетеля, который мог бы подтвердить, что несколько мужчин завели в здание женщину с детьми.
        Водитель «туарега» нажимает кнопку. Раздается противный электронный звук, потом грубоватый мужской голос спрашивает:
        - Чего?
        - Впускай.
        Без лишних слов невидимый хозяин отпирает дверь. Водитель тянет ручку на себя. Олеся видит коридор, уходящий в темноту.
        - А куда мы приехали? - интересуется Томка, выглядывая из-за дяденьки.
        - Посмотреть мультики, - сквозь зубы отвечает Чебышев. - Идем аккуратно и не останавливаемся.
        Предостережений не требуется, ибо при одном только взгляде в темноту даже детки прикусывают язычки. Ванька по-прежнему не отлипает от мамы. Томка пытается найти руку поближе, но упирается лишь в клешни водителя. Олеся перехватывает Томку и, держа обоих детей, шагает вперед.
        Чем дальше они продвигаются, тем прохладнее становится. Ванька одет неплохо - в плотный джинсовый костюм, а вот Томка отнеслась к туалету легкомысленно, у нее лишь праздничный легкий оранжевый костюмчик - блузка на веревочках и шортики. Остается лишь надеяться, что в помещении, где их будут держать ближайшее время (часы? дни?), температура повыше, чем в коридоре.
        Наконец, тьма рассеивается. Коридор поворачивает налево. Там еще одна дверь, но уже попроще, деревянная и без замков. Водитель открывает ее ногой.
        Внутри - две комнаты без окон, расположенные одна за другой, то есть во вторую можно пройти лишь через первую. Во второй комнате есть еще один выход через дверь с тонированным стеклом. Она слегка приоткрыта, и если судить по звукам, доносящимся оттуда (играет танцевальная музыка), дверь ведет в кухню и обеденный зал. Детей и Олесю размещают как раз в этой комнате, но предварительно плотно прикрыв дверь. Музыка сразу стихает, слышатся лишь глухие раскаты ритма.
        Если «предбанник», через который их только что провели, не отличается изысканным убранством - его наполняют какие-то коробки, стеллажи и ящики с цветными тряпками, похожими на артистический реквизит, - то во второй комнате есть удобный диван, столик, телевизор с плейером на широкой тумбочке, пара стульев. Стены отделаны симпатичными светло-серыми панелями. Над телевизором и диваном висят репродукции безвестных художников-авангардистов. Олеся приходит к выводу, что эту комнату используют для приватных переговоров (или содержания пленников, ха-ха).
        Встречает прибывших молодой белобрысый парень в черной футболке с символикой альбома «Стена» группы «Пинк Флойд». Точнее, не совсем встречает: кажется, ему нет никакого дела до гостей, он лишь коротко здоровается с Чебышевым, отдает связку ключей и исчезает за тонированной дверью.
        - Располагайтесь, - говорит Чебышев. Особого гостеприимства в голосе не слышно. В этот момент из-за его ног вальяжно выходит толстый рыжий кот. Он здоровается протяжным зевком одновременно с «мяу» и запрыгивает на диван.
        - Киска! - кричит Томка и сразу хватает животное под передние лапы, чтобы понять, можно ли будет с ним подружиться. Кот настроен благодушно, позволяет себя мучить и тискать. Очевидно, именно такого общества ему здесь не хватало.
        - Следите за детьми, - приказывает Чебышев Олесе, - иначе передам другому воспитателю.
        - Только посмейте, - отвечает Олеся, подтягивая Томку ближе к себе.
        - Ой, боюсь… Что вы сделаете? Позовете милицию? - Чебышев указывает на диван, потом на телевизор. - Можете включить мультики, можете не включать… как вам угодно.
        Он напоследок осматривается и почти уходит из комнаты, но следующая реплика Олеси его задерживает:
        - А мешки на голову? Скотч на губах? Совсем не страшно, да?
        Она говорит тихо и спокойно, чтобы не нервировать детей, как будто речь идет о чем-то совсем обыденном. Чебышев отвечает в тон:
        - Не советую кричать об этом. Хозяин клуба и его люди не вмешиваются в наши дела. Можете считать, что мы просто ненадолго арендовали это комфортное помещение. Как только все закончится, я исчезну.
        - И вам все равно, что здесь будет потом?
        Чебышев смотрит на нее, сосредоточенно прищурившись. Затем коротко отвечает:
        - Да, все равно.
        …и уходит.
        На присмотре остается один из тех, кто приехал позже на «опеле». Этот парень с короткой стрижкой, в джинсах и красной майке-алкоголичке, пугает не только Олесю, но и детей. Даже бесстрашная Томка затихает, сев на краешек дивана, и с напряженной улыбкой, залегшей в уголках рта, посматривает на странных взрослых.
        26
        Разумеется, я ждал скорого звонка. И дождался. Призвал на помощь всю свою выдержку и навыки, полученные за годы службы в уголовке. С похищениями людей мне сталкиваться приходилось, и технология была отработана. Разумеется, когда ты сам - жертва шантажа, это несколько меняет дело, но я надеялся, что еще могу управлять ситуацией.
        - Алло?
        - Уверен, вы знаете, с кем говорите. - Звонивший не спрашивал, а утверждал. Он старался держаться высокомерно. Наверно, видел в кино, как это делается, и пытался подражать.
        Дешевка.
        - Я знаю, кто ты, - ответил я спокойно (и едва ли не до крови сжимая кулак). - И знаю, кем ты будешь, если не вернешь моих ребят. Чтобы оба твоих яйца остались на месте и с волосами, ты должен привезти детей обратно, на то же самое место. Даже оставить в тех же позах.
        Чебышев ухмыльнулся. Впрочем, сквозь ухмылку пробилось волнение. Дрожь дилетанта ни с чем не спутаешь. Чебышев никогда не похищал людей и понятия не имеет, как работают похитители.
        Дешевка еще раз.
        Впрочем, сейчас в его руках находились дорогие мне люди. Более того, Томка держала при себе Чудесный Медальон, явленный святой Екатерине Лябур в далеком мать-его-за-ногу 1830-м году. Она никогда с ним не расстается, а вчера он точно был у нее. Понятия не имею, сколько он стоит, и плевать я на него хотел, честно говоря… но мне нужна моя дочь, а если моей дочери необходима эта маленькая медалька, то я заберу их обеих.
        Так что мне придется вести себя крайне осторожно. Пусть Чебышев никогда не крал детей, но репутация кретина не должна усыплять мою бдительность.
        - Предлагаю сделку, - сказал похититель. - У вас находится одна штука, которая вам не принадлежит. Давайте обменяем ее на двоих замечательных ребятишек и сопровождающую их девушку. Что скажете?
        Я взял небольшую паузу. Соблазн сообщить, что Медальон находится в паре метров от него, был очень велик. Может, Чебышев окажется человеком слова, раз уж вчера не взял ничего из моей квартиры, получит железку и свалит. Но оставалась вероятность, что этим дело не закончится. Если свалит Чебышев, то уж Валуйский живой с меня точно не слезет…
        …А кроме всего прочего, мне действительно не хотелось отдавать им Медальон. Мне казалось, что с ним связано что-то очень важное в жизни моей дочери.
        «У нее звездочка в голове, - говорила Ольга Мякуш. - Она себя еще проявит».
        - Надо встретиться и поговорить, - буркнул я.
        - Не о чем говорить. Либо вы принимаете мои условия, либо не принимаете.
        - А если я не принимаю твои условия, то что?
        Он не ответил. Колебался. Я слышал даже в тишине, как колотится его трусливое сердечко.
        - Что будет в противном случае?!
        - Лучше вам этого не знать! - гаркнул Чебышев и сразу отключился.
        Первый раунд за мной.
        Так или иначе, мозаика складывалась не очень красивая. По всему выходило, что Марина сдала ему собственного ребенка. Или похититель знал что-то такое, чего не знал даже я? Как он мог пронюхать об этой роскошной безделушке, случайно прихваченной братом в угнанном «лексусе»? За что убили парня на зоне?
        Впрочем, едва ли все это сейчас важно, и я догадывался, что ответы лежат на поверхности. Валуйский не переставал искать свой «священный Грааль» с того самого дня, когда получил назад угнанную тачку. Он зашел достаточно далеко, и Чебышев наверняка попадал в его поле зрения. В результате их пересечения Игорь получил полную информацию относительно раритета. Кстати, вскоре после гибели брата на зоне он на несколько лет исчез. Выходит, что Валуйский своими не очень аккуратными действиями создал себе конкурента в поисках Медальона. Отлежавшись на дне, Игорь всплыл и сам начал искать вещицу. Вышел на подругу детства, поставил ультиматум… а теперь у него моя дочка, и сие обстоятельство позволяет ему ставить мне условия.
        Он не просто дешевка. Он покойник.
        В течение получаса, прошедшего с момента первого звонка, я собрал всех своих ключевых сотрудников, лишив их законного выходного. Я не стал корчить из себя самодура и деспота, а честно признался: «Ребята, у вашего босса личная проблема, поможете?»
        Откликнулись все, кого я сумел найти.
        Первым в офис приехал Петр. Сказал, что сбежал от жены, бросил ее наматывать километры по коридорам торгового центра. В ответ на мои извинения он тактично заметил, что даже рад, что его выдернули. Вслед за Петей подъехал Саша Стадухин, хотя я его, кажется, даже не звал. Почти одновременно с ним приехали мои старые сыщики - Дмитрий Картамышев и Олег Артамонов, которых мы звали Двойняшками за созвучность фамилий и внешнее сходство - оба были невысокого роста, неприметные, подвижные, отчего с легкостью могли затеряться в любой толпе.
        Позже в офис подскочили техник Федор, специалист по прослушке и другим шпионским штучкам. Еще каким-то неведомым для меня образом о случившемся прознал Серега Николаев из ГИБДД. Его появление стало для меня приятным сюрпризом, особенно сегодня, в субботу, которую заядлый рыбак и экстремал обычно проводил на свежем воздухе вдали от города. Он сказал, что сделает для меня все возможное.
        Офис бурлил. Молчаливый бывший каскадер Матвей, почти бесполезный в интеллектуальной работе, сделал для всех кофе, правда, не очень крепкий, но на кратковременный заряд бодрости его хватило. За стойкой, где обычно трудилась Настя Голубева, суетился Петр. Он что-то искал в компьютере и ни на кого не отвлекался. Я смотрел на парней, и сердце мое переполняло чувство благодарности. Я поднял руку, привлекая к себе внимание.
        - Ребята!
        Они приостановились, посмотрели на меня.
        - Хочу сказать вам большущее спасибо за то, что вы бросили все дела и приехали. Я с удовольствием выписал бы вам всем премиальные за сегодняшний день, но что-то подсказывает мне, что вы откажетесь от такой благодарности. Поэтому когда все закончится - а я уверен, что все закончится благополучно - всех приглашаю в кабак.
        Предложение было встречено сдержанными, но искренними овациями. Лишь Матвей нахмурился. Ему больше пришлась по вкусу идея насчет премиальных. Что ж, персонально ему я уже пообещал двойную ставку за проваленную субботу.
        Николаев отвел меня в сторону.
        - Я так понял, что профессионалов привлекать ты не собираешься?
        - Пока нет. Только на финальный выход, если потребуется.
        - Наверно, это разумно.
        - Что ты можешь для меня сделать?
        Он посмотрел на часы, висящие на стене в холле.
        - Через полчасика на твой электронный адрес придут вырезки с наших камер слежения на Набережной. Я их посмотрю с твоего позволения. Дашь какой-нибудь свободный комп?
        - Не вопрос. Это что-то даст?
        - Пока не знаю. Можно было бы определить номер машины, но твой «туарег» от Набережной мог уйти в любом направлении, а камеры у нас не везде. Не расстраивайся, я ориентировку уже разослал.
        Я положил руку ему на плечо. Учитывая его немалый рост и крепость, выглядела эта скульптурная композиция довольно нелепо.
        - Старик, ты-то как узнал? - спросил я.
        - Твой адъютант настучал.
        Я посмотрел на Петра. Из-за стойки торчала только его макушка. Петя усиленно молотил по клавиатуре компьютера.
        - Что они хотят? - спросил Николаев.
        - Одну вещь, которая им не принадлежит.
        - Она принадлежит тебе?
        - Моей дочери… отчасти.
        Серега хмыкнул.
        - То, что попадает в руки твоей Тамары, как правило, там и остается…
        - …И это все усложняет. Вещица при ней.
        Второй звонок раздался спустя сорок минут после появления ребят в офисе. За прошедшее время Петр вместе с техником позаботились о технической возможности проследить местоположение звонящего по сигналу его мобильника. Я никогда не понимал, как это делается, даже во времена своей службы в органах, но любезно разрешил ребятам устанавливать любые легальные (и особенно нелегальные) связи со всеми мобильными операторами. Насколько я знаю, работа в этом направлении велась давно и довольно успешно, хотя еще не все провайдеры были вовлечены. К счастью, Чебышев звонил с номера, принадлежащего оператору - нашему давнему партнеру. Несмотря на некоторые законодательные ограничения на использование шпионской техники и новейших технологий, я ничем этим не брезговал. Я не был настолько щепетилен в вопросах морали, как наше правительство.
        Я попросил тишины, вопросительно посмотрел на Петра. Тот кивнул в ответ.
        - Алло?
        - Ну что? - поинтересовался Чебышев. - Мы уже пришли к осознанию факта?
        За прошедшее время он научился владеть своим голосом. А может, просто выпил.
        - Тон сбавь, - ответил я. - Ты многих разозлил сегодня, и народ жаждет твоей крови. Понимаешь это?
        - Предпочитаете грубить? - Чебышев хихикнул. - Валяйте, грубите… а потом мы поговорим о крови, если вам так хочется.
        Я отвел трубку в сторону. Стабилизировал дыхание. Когда вновь заговорил, я уже держал себя в руках.
        - Чтобы тебя принимали за серьезного человека, ты должен соблюдать какие-то правила.
        - Например?
        - Докажи, что не блефуешь. Дай мне услышать голос моей дочери.
        - Что ж…
        Несколько долгих мгновений не происходило ровным счетом ничего, как будто он отключил связь. Ни одного звука не просочилось с другого конца провода. Я с беспокойством глянул на техников. Петя снова кивнул - «все нормально, не волнуйся». Я уже начал сомневаться в продолжении разговора, когда в трубке вновь появился живой фон, и сладенький голосок моей козюльки заворковал:
        - Папочка!
        У меня одновременно и отлегло от сердца, и защемило в нем. Томка была в полном порядке, это несомненно… но она была так далеко!
        - Да, милая? Как твои дела? Как ты себя чувствуешь?
        - Папочка, мы с Олесей Петровной пошли гулять в парк, а потом… вот, потом с двумя дяденьками на большой красивой машине ехали… а я тут вспомнила енота… о, пап! - Она моментально оживилась. - Пап, ты помнишь, как в «Лесной братве» Эр-Джей запускал катамаран… ой, то есть бумеранг, забыла совсем, голова садовая!..
        Томка продолжала верещать. Господи, Беззубик… ты никогда не отвечаешь на поставленный вопрос!
        Дочка взахлеб пересказывала сюжет мультфильма «Лесная братва», впервые увиденного ею три года назад, потом переключилась на свою прогулку в парке с Олесей и Ваней, лишая меня возможности вставить хоть звук. Не знаю, сколько бы это продолжалось, но вскоре верещание ребенка надоело самому Чебышеву. Видимо, он вмешался, потому что Томка вдруг замолчала. Я слышал их переговоры вдали. Похититель говорил, что разговор окончен, а дочь просила его «ну, еще немножко, я еще чуть-чуть, последний раз и все, ладно?».
        Я едва не плакал от умиления и тоски.
        - Ну? - спросил Чебышев.
        - Дай еще пол-минуты, изувер, и мы с тобой поговорим.
        - Двадцать секунд. И постарайся, чтобы она уложилась.
        Я стиснул зубы.
        - Папочка, ты когда нас заберешь? Ваня уже плачет, и Олеся Петровна тоже говорит, что очень устала. Тут так грустно без тебя.
        - Я скоро тебя заберу, милая…
        Мне хотелось сказать ей, чтобы ни в коем случае не вытаскивала Медальон и вообще держала язык за зубами, но моя просьба произвела бы обратный эффект. Томка никогда в точности не следовала моим просьбам и инструкциям. Скорее, поступала наоборот.
        - Я тебя целую, доченька. Будь умничкой, не балуйся, слушайся дядю («а лучше дай ему под дых»). И не теряй… - Я едва не сказал «не теряй свои игрушки».
        - Ничего не потеряю! Пока, пап!
        - Пока, милая!
        Она отдала трубку дяде и убежала. Я услышал на заднем плане звук работающего телевизора. Шла какая-то детская программа. Что ж, они смотрят мультики, пока все в порядке.
        - Ну? - повторил свой вопрос Чебышев. - Мы договоримся?
        Не отнимая трубки от уха, я в который уж раз посмотрел на Петра. Он с улыбкой поднял вверх большой палец.
        Звонок отслежен.
        - Предлагай, - любезно разрешил я, чувствуя, как в груди моей разливается теплая волна облегчения. Чебышев же, напротив, весь подобрался.
        - Мне нужно, чтобы вы привезли Медальон туда, куда я укажу. Когда я получу подтверждение, что вещица у нас, мои люди отвезут пленников обратно… хм, так и быть, оставят в тех же позах, если хотите. Устраивает такой вариант?
        Я глядел на своих оживших помощников. Николаев вышел в предбанник моего кабинета и кого-то вызванивал по телефону. Петр, получив интересующие его данные, щелкал кнопкой компьютерной мыши. Картамышев и Артамонов почти одновременно нахлобучили бейсболки с символикой какой-то американской баскетбольной команды и покинули офис. Наверняка поехали на объект.
        «Все молодцы!».
        - Называй место и время, - сказал я.
        Чебышев помолчал немного. Я слышал его дыхание. Он снова начал волноваться. Трижды дешевка, блин!
        - Мне тоже нужны гарантии, - выдавил он наконец.
        - Чего?!
        - Когда все закончится… хм, закончится благополучно для обеих сторон… вы откажетесь от мести.
        Я обалдел. Брат Чебурашки внес в классический жанр что-то новое.
        - Ты хочешь узнать, не собираюсь ли я охотиться за твоими яйцами?
        - А хоть бы и так?
        Я едва не расхохотался.
        - Какой же ты все-таки говнюк, парень. Мелкий трусливый говнюк! Хочешь заполучить понравившуюся тебе игрушку, но не придумал способа лучше, чем грубый шантаж с похищением детей, а теперь еще и просишь, чтобы тебя потом не отшлепали! Похитителей не любят, юноша!
        - Мне плевать, - пропыхтел Чебышев. - Я должен беспрепятственно покинуть город.
        - Я подумаю.
        - Подумаешь?! - взвизгнул похититель. - Это ты будешь думать?!
        - Да, я буду думать над твоим поведением, Бармалей. Ты вообще понимаешь, на кого ты лапку свою тщедушную поднял?
        Меня что-то понесло. Я наступал на него, как фриц под Москвой своей многотонной танковой армадой на вооруженных винтовками кремлевских курсантов. Мои коллеги стали посматривать на меня с любопытством и удивлением. Им неведомо было, что я чувствовал. Мною двигала злость, ненависть, обида за ту паутину лжи, которой меня окутывали шесть лет семейной жизни. В конце концов, во мне пульсировала обычная мужская ревность.
        - Ты знаешь, что на бывшего мента наехал, мелочь ты пузатая? Я же когда тебя найду, я тебя не просто по стенке размажу. Я пересчитаю все волосики на голове моей дочери и за каждый недосчитанный порву тебя как туалетную бумагу…
        Чебышев не дрогнул. Вместо того, чтобы пятиться в воображаемый угол, он сам пошел в атаку. Но как-то мелко, подленько.
        - Ты, похоже, сам хлебнул, да, майор? Ты знаешь, что это я познакомил твою жену с Кормухиным? Я ее практически подложил под него, чтобы она смогла рассчитаться. Но эта дура все провалила. Облажался ты с супругой, майор, серьезно облажался. Правда, в постели она супер, тут ничего не могу сказать…
        Он попытался рассмеяться, но напряжение не позволило сделать это убедительно.
        - Послушай, ты… - начал я, но договорить не успел. На плечо мне легла рука. Я обернулся.
        Это Николаев.
        - Что, майор? Несладко? - пыхтел похититель.
        Серега смотрел мне в глаза, как питон на бандерлога. Он запрещал мне втягиваться в схватку самцов. Я, не сводя глаз с этого гипнотизера, мысленно досчитал до десяти, потом спокойно сказал в трубку:
        - Позже переговорим. Озвучивай свой гениальный план.
        - В другой раз.
        Чебышев отключился.
        Я едва не метнул телефон в стенку.
        - Успокаиваемся, - тихо сказал Николаев, сжимая мое плечо и даже начиная его массировать. - У тебя еще будет возможность.
        27. Параллельная реальность. В заточении
        Томка и Ванька сидят на диване, смотрят мультики. Они немного устали, но поскольку других развлечений в этой странной комнате нет, они предпочитают помалкивать. Томка, возможно, и рада бы поболтать с дяденькой, который их стережет, но очень уж он угрюм и неразговорчив. Он сидит на стуле и играет в игру на телефоне. Томке очень интересно, во что он играет, но спросить страшно.
        - Олеся Петровна, - шепчет она, - а попросите дяденьку дать мне поиграть.
        Олеся, у которой от волнения не только затекли конечности, но и парализовало речевой аппарат, находит силы лишь на слово «нет». Впрочем, она знает, что никакое «нет» Тамару Данилову не остановит, даже если произнести его пятнадцать раз.
        - Ну, я немножко… я только кубики там пособираю или тетрис… скажите ему, что когда он попросит вернуть телефон, я сразу верну. Ну, пожалуйста…
        Олеся обреченно отворачивается. Парень с телефоном слышит их разговор. Он поднимает угрюмый взгляд на ребенка, раздумывает. Томка тоже смотрит на него, уже предвкушая согласие, но парень вновь опускает голову и продолжает нажимать на клавиши.
        - Ну вот, - сокрушается ребенок, - а я хотела…
        Продолжить она не успевает. В комнату входит главный похититель. Останавливается на пороге, смотрит на экран телевизора. Олеся видит, что он крайне взволнован и даже, кажется, растерян. Вероятно, что-то у него не склеивается. Парень, игравший в телефон, поворачивается к нему.
        - Чего там?
        Чебышев, не отвечая, обращается сразу к пленникам.
        - Ваш папа, юная леди, упрямится и валяет дурака. С этим нужно что-то делать. - Он в растерянности отворачивается и заканчивает мысль, глядя куда-то в пустоту: - Иначе Медальон точно уйдет…
        Томка вдруг замирает. Теперь она смотрит на мужчину очень внимательно. Ротик слегка приоткрывается. Она, разумеется, мало что понимает из сказанного, но слов «папа» и «медальон» вполне достаточно. Она пошлепывает губами в размышлении, потом оглядывается на Олесю Петровну, словно ища у нее поддержки. А потом начинает вещать, как неотключаемое проводное радио, смешно повизгивая на ударных гласных:
        - Папа валяет дурака! Вы ему позвоните и скажите, чтобы он быстрее нас забрал, а то я уже проголодалась! Я бы сейчас чего-нибудь съела… пельмени! У вас есть пельмени?
        Олеся едва не проваливается сквозь землю одновременно и от стыда, и от ужаса. Чебышев, в свою очередь, с любопытством изучает ребенка. Вдвоем они могли бы составить прекрасный диптих о чудовищной пропасти непонимания, пролегающей между взрослыми и детьми.
        - Я уже голодная! - повторяет Томка. Она не требует, просто обозначает свое желание, но Чебышев не знает, что просьбы и требования в ее исполнении едва отличимы друг от друга. Распознавать эти тонкости могу только я, но меня, по понятным причинам, в данный момент рядом нет. Я сейчас нахожусь в нескольких километрах от клуба «Астра» и жду звонка от своих людей, отправившихся по координатам поисковой системы.
        - Хочешь есть? - вкрадчиво спрашивает Чебышев.
        - Да, я очень голодная. - Томка делает круговые движения по животу. - Я уже очень давно не ела. Олеся Петровна утром давала нам с Ваней кашу и сырники вкусные… я запила их чаем с молоком, но теперь уже так давно прошло, что я снова проголодалась. Дайте мне поесть! Ваня, ты будешь есть?
        Восьмилетний Ваня в полуобморочном состоянии прижимается к матери, прячет лицо у нее где-то в подмышках.
        - Ваня!
        Чебышев теряет терпение.
        - Так, хватит орать, мелочь! - Он поворачивается к бойцу в красной майке. Тот все никак не может оторваться от телефонной игры. Чебышев ударом ноги вышибает аппарат. Телефон отлетает, ударяется в дверь, ведущую в кухню, и разваливается на две части. Лишь этот энергичный жест заставляет, наконец, и притихнуть детей, и дисциплинировать взрослых. Даже Томка прижимается к спинке дивана. Телевизор в тишине бубнит что-то о леопардах в зоопарке Лондона…
        - С ума все посходили?! - кричит Чебышев. - Детский сад тут устроили! Мне слюнки за всеми подтирать?!
        Он гневно озирается, переводит взгляд с детей на своего человека.
        - Кхм…
        Это Олеся. Она решает подать голос.
        - Кричать не нужно… дети напуганы и проголодались, а вы должны вернуть их назад в целости и сохранности. Если этого не случится…
        Чебышев бросается к ней. Протягивает руку, чтобы схватить Олесю за подбородок, но в последний момент останавливается. До него доходит правота женщины. Дети выполняют функцию товара, а товар должен сохранять свои свойства.
        Он выпрямляется. Вынимает из кармана джинсов бумажник, протягивает своему парню несколько купюр.
        - Сходи на угол, возьми пожрать.
        - Может, здесь взять, на кухне?
        - Ага, ты еще официантка местного позови! Дойди до магазина бегом!
        - Что купить-то?
        На вопрос отвечает Томка:
        - Купите мне соку… и мороженку… и чипсы… А может, у вас есть супик с курочкой?
        Очумевший парень в красной майке вопросительно глядит на босса. Тот машет рукой. Парень уходит. Чебышев тоже собирается покинуть помещение через дверь в кухню.
        Но Томка его останавливает:
        - Дяденька!
        Чебышев, схватившийся за дверную ручку, оборачивается:
        - Еще что? Пописить?
        - Нет. - Томка медленно спускается на пол и чуть ли не на цыпочках подходит к похитителю. - Вы сказали про Медальон. Вы ищете мою счастливую монетку?
        Чебышев раскрывает рот. Рука разжимается…
        28
        Мои агенты Картамышев и Артамонов остались ни с чем. Идея поймать похитителей на звонке не принесла ожидаемых результатов.
        - Здесь чертова уйма боксов, больших и маленьких, - доложил Артамонов по телефону. - А рядом какой-то пустынный парк.
        - Вы уверены, что Петя не ошибся направлением? - в свою очередь поинтересовался Картамышев. Поскольку они говорили по громкой связи, то Петя их услышал.
        - Я никогда не ошибаюсь! - крикнул он из-за стойки.
        - Петя возмущен, - прокомментировал я.
        Ребята помолчали.
        - Что дальше?
        - Оставайтесь на месте. Я подумаю.
        Я выключил телефон и ушел в свой кабинет, оставив за спиной возбужденный муравейник сотрудников. Серега Николаев хотел было увязаться следом, но я закрыл за собой дверь.
        Мне нужно несколько минут тишины. Как говорила моя доча, «тебе нужно думать, папа, это твоя работа».
        Да, милая, думать - моя работа. И чем больше я думаю, тем горше становится на душе. Я уже не первый раз ловил себя на мысли, что людям, не привыкшим все время думать и анализировать, на этом свете живется гораздо веселее. Не факт, что лучше, но по крайней мере спокойнее. Пресловутое горе от ума, прах его побери.
        Почему Марина так поступила со мной? Почему не поговорила? Не открылась, не присела рядом, взяв за руку, и не облегчила душу? Ведь насколько все было бы проще, найди мы время для откровенного разговора!
        Я знаю, что все люди разные. То, что мне кажется элементарным, другому не по зубам, и наоборот. Чтобы прийти к этому не бог весть какому озарению, нужно прожить половину жизни и набить большое количество шишек. Пока человек научится хоть чему-нибудь, он превратится в один сплошной кровоподтек.
        Я вертелся на стуле перед выключенным телевизором, созерцал абсолютно черный экран. Сутки назад Томка сидела на моем месте и смотрела детский канал. Она, словно маленький наркоман, подсела на эти чертовы мультяшные кабельные каналы, подавляющий процент репертуара которых составляли плохо прорисованные и совершенно тупые мультфильмы! Она включала телевизор утром, собираясь в детский сад, и выключала поздно вечером, отправляясь спать. Я неоднократно грозился закрыть доступ к этой разновидности педофилии, но рука не поднималась. Томка совершенно обезоруживала меня своими «честными глазами», обещаниями сделать уборку в комнате и уроки, заданные Олесей Петровной. Она, разумеется, почти никогда не выполняла свои обещания, как и я - свои угрозы, однако мультики, нарисованные художниками, сидящими на марихуане, меня бесили. Раньше Томка была более разборчива, смотрела только диски - «Смешарики», «Король-лев», «История Игрушек», «Элвин и бурундуки», «Ледниковый период», та же «Лесная братва» с пронырливым енотом Эр-Джеем, упомянутым ею в телефонном разговоре…
        О-па!
        Я замер. Потер подбородок. Яркая мысль лизнула и улетела… Стоять, иди сюда!
        Поймал… и подскочил в кресле. Меня словно ударило током.
        Примерно полгода назад, еще в начале зимы, я закупал на оптовой базе на окраине стройматериалы для ремонта офиса. Мы с дочкой провели в душном и тесном ангаре много времени, Томка ужасно устала, начала ныть, поэтому после шоппинга мы решили немного прогуляться на свежем воздухе. Рядом с базой работала передвижная выставка диковинных животных, которых не увидишь в зоопарках: какие-то скунсы, игуаны, лемуры (с одним из них Томка даже фотографировалась, и во время фотосессии он пытался откусить ей палец). В числе прочих был и енот. Томка весь день верещала: «Это Эр-Джей! Он похож на Эр-Джея!». А после выставки, надышавшись тяжелым запахом животного мира, мы играли на детской площадке недалеко от павильона. Томка не пропускала ни одной мало-мальски удобной и интересной детской площадки. Несмотря на холод, мы проторчали на воздухе добрый час. Бросались друг в друга снежками, зарывались в свежие сугробы, слепили из снега чудовище, лишь отдаленно напоминающее снежную бабу. Потом тут же пообедали в небольшом кафе «Астра». Томка за милую душу слупила солянку и две котлеты. Это был счастливый день для нас
обоих.
        Тамара узнала это место и ненароком выболтала мне. Иногда болтливый язык только на пользу.
        Я одним прыжком выскочил в холл, велел связаться с агентами и почти прокричал им в трубку:
        - Они рядом! В парке! Оставайтесь на месте, мы выезжаем!
        Ребята засуетились, а я еще не конца пришел в себя. Тот факт, что Чебышев привез похищенных детей именно в это место, казался фантастикой, но я был уверен, что ничего просто так не бывает.
        Это все Медальон, чтоб мне лопнуть.
        29
        Сюжет скатился до уровня фарса. История начиналась как иронический детектив, позже переросла в мелодраму, полную горьких откровений, затем к мелодраме примешалось немножко кровавой трагедии, а теперь Чебышев-старший совсем испортил песню, как тот хрестоматийный «дурак» из горьковской пьесы (хотя, в отличие от Актера, оставался жив-здоров и, наверно, даже упитан).
        Я не боялся его угроз. Я им не верил. Киношные мамочки и папочки в аналогичных ситуациях начинают реветь и умолять пощадить ребенка, готовы выполнить все условия, даже самые бесчеловечные, ради спасения близкого. Человек, которого шантажируют жизнью и здоровьем родных, похож на медвежонка, выполняющего сальто по мановению палочки дрессировщика. В обычной жизни психически здоровый медведь порвал бы ублюдка на куски, однако на манеже даже самое жестокое животное - всего лишь марионетка.
        Но я-то, хм, бывший опер. Дела о похищениях и шантаже мы раскручивали в два счета. К счастью, без потерь. Пока посиневшие от ужаса родственники жертв заламывают руки и выполняют требования похитителей, умоляя их проявить милосердие, мы обязаны сохранять хладнокровие и решать проблему. На эмоциях такую работу не сделаешь.
        Теперь, когда в заложниках оказалась моя собственная дочь и наши с ней друзья, я не мог позволить себе раскваситься. Я мог позволить себе импровизировать - послать к чертовой матери, например, или начать контр-шантаж.
        Чужими детьми я бы так рисковать не стал, а вот своей…
        Итак, почти в тот самый момент, когда Сергей Николаев уже готов был посоветовать мне подключить к расследованию бывших коллег из органов, я определил местонахождение похитителя. Я был уверен в своих выводах настолько, что даже не стал подбирать запасной вариант. Забрал всех, кто был в офисе, включая технарей. Мы свернули оборудование и поехали на указанный адрес.
        По дороге позвонила Марина, о существовании которой я уже подзабыл. Боевой задор тут же сошел на нет. В последнее время я заметил некую закономерность: когда Марина покидает мою голову и сердце, я чувствую себя бодрым и собранным. Проще говоря, не болею. Профессиональные психологи смогли бы подробнее рассказать о пагубном воздействии любви на способность мужчины быть Мужчиной, но я пока воздержусь, если вы не против.
        - Алло?
        - Ну, как там у вас дела?
        - Нормально.
        - Нормально?! - Она чуть не взвизгнула. И только сейчас я вспомнил, что даже не сообщил ей о похищении. - Как именно нормально? Вы дома? Ты нашел Медальон?
        Я подавил в себе желание сказать ей разрушительную гадость.
        - Скажи мне лучше, как там Валуйский? Ждет и нервничает?
        - Не знаю… ничего уже не знаю.
        - А что в этом нового?
        - Хочешь устроить новую сцену?
        - Я ничего не хочу, Марин. Мы уже почти год в разводе… в официальном разводе, заметь, и у меня больше нет ни малейшего желания думать за троих. Твоя жизнь теперь в твоих руках, а меня - уволь.
        - Уверен?
        - Да.
        Она промолчала. Я молчал тоже. Потом просто отключился.
        - Все нормально? - спросил Серега.
        - Более чем.
        Я отвернулся к окну.
        Мы остановились на углу заброшенного парка, почти у самого входа, откуда открывался замечательный вид на главную аллею. Только что прошел легкий дождь, асфальт был мокрый, небо хмурилось тучами. Я огляделся. Парк пустовал, как и в прошлый наш приезд. Даже на качелях никто не качался. Павильон, где проходили выставки, был закрыт. Здесь моя Томка познакомилась с енотом Эр-Джеем. Я ощутил в сердце тоску. Моя дочь так быстро взрослеет, что я не успеваю насладиться…
        - Как дела? - спросил я у Артамонова. Олег крутился у центрального входа, подняв ворот джинсовой куртки, сильно смахивая на Промокашку из говорухинского «Места встречи». Дима Картамышев прогуливался по тротуару за углом изгороди, прикрывая возможный путь отхода возле второй калитки.
        - Тишина, - сообщил Олег.
        - Совсем никого?
        - Дождь прошел, ветер поднялся. А в парке ремонт, все скамейки окрашены. За пятнадцать минут прошли две тетки с сумками и компания с пивом.
        - А где наш «туарег»?
        - Отъехал, дежурит у противоположного выхода. Вон там, метров двести отсюда…
        Итак, у нас несколько вариантов. Похитители наверняка скрываются на территории парка. Здесь всего два крупных объекта. Я знал, что чуть дальше вдоль аллеи есть пара старых шашлычных под деревянными крышами и несколько совсем уж маленьких кирпичных строений, используемых как хозяйственные боксы. Таким образом, нам следовало остановиться на ночном клубе «Астра» и выставочном павильоне. Окна последнего были покрыты слоем извести, на крыльце стояли деревянные козлы маляров.
        - Штурмовать думаешь? - спросил Николаев.
        - Нет. С ними дети и Олеська. Я уверен, ничего плохого им не сделают, но нельзя исключать нелепые случайности.
        - Ты хорошо знаешь этого упыря?
        Я снова отрицательно покачал головой.
        - Знавал его брата. Говорят, они разные.
        Я посмотрел на часы. Подходило время очередного звонка. Последний раз мы беседовали тридцать семь минут назад. Чебышев не может пропадать надолго, потому что он торопится, и нагнетать атмосферу долгим ожиданием не в его интересах. Он знает, что я настроен решительно. Скорее всего, Чебышев сейчас в растерянности. Он сообразил, что Медальон я ему не отдам (надо быть полным кретином, чтобы не понять), и таскать с собой детей как тяжелый груз смысла нет. Однако и проигрывать тоже ох как не хочется. В шахматах эта ситуация называется «пат».
        - Оружие при себе? - спросил Николаев.
        Я молча кивнул. Под пиджаком в кобуре покоился Макаров. Огнестрельное оружие по закону разрешается иметь при себе лишь охранникам при исполнении, но не частным детективам, однако сейчас я был сам себе и частный детектив, и охранник, и Господь Бог.
        - Только не дури.
        - Не переживай. Возьму урода и сразу позвоню своему Лестрейду.
        - Ну, тогда флаг тебе в руки, - пробормотал Николаев каким-то странным голосом. Он не сводил глаз с некоего движущегося объекта в парке. Я проследил за его взглядом.
        От ближнего угла клуба «Астра» назад пятился бритоголовый шкет в джинсах и красной майке-алкоголичке. Мгновение назад он куда-то спешил, выскочил из-за угла, но засек нас и теперь хотел незаметно исчезнуть. Парень напоминал Винни-пуха, пытавшегося убедить пчел, что он не медведь, а просто маленькая тучка.
        - Бери чувака, - процедил Николаев. - Быстрее!
        Я уже и сам понял, что от меня удирает мой «язык».
        - Стоять! - заорал я. Ментовские интонации так и перли. Обычно их бывало достаточно, чтобы жертва, парализованная ужасом, тут же останавливалась, но парень в красной майке, напротив, развернулся, уже не маскируясь, и дал деру в противоположную сторону, прямиком в березовую рощу позади здания. Он уже не пытался вернуться в клуб, а просто спасался бегством.
        Я побежал за ним. Промчался по аллее, потом соскочил на зеленый газон, перепрыгнул через желтую скамейку, к которой был приклеен лист бумаги с надписью «Окрашено». Парень в майке добавил скорости. Я понял, куда он метит. Он собирался добежать до ограды и перемахнуть на другую сторону, чтобы затеряться в лабиринте торговых складов и павильонов. До конечной цели ему оставалось преодолеть всего пару десятков метров. Если он проскочит, то о поимке можно будет забыть.
        Я припустил. Запнулся о корягу, чудом удержался на ногах. Подняв голову, с удовлетворением заметил, что преследуемому повезло меньше - он не сумел преодолеть торчащий из березы отломанный сук и полетел вперед головой. Полетел страшно. Я услышал, как что-то треснуло, а потом рощу огласил крик боли.
        Добегался, придурок.
        Я добежал до Красной Майки в пять секунд, на ходу вынув из-за пазухи ствол. Услышал позади дыхание Димы Картамышева. Бритоголовый лежал на животе, прижавшись щекой к траве. Лицо перекосила гримаса, он стонал. Я оглядел тело, но повреждений не обнаружил. Очевидно, он просто ушиб ногу. У футболистов такие травмы случаются чуть ли не на каждой игре.
        - Где они? - процедил я, прижав ствол к щеке и заломив правую руку жертвы за спину. - Не слышу!!
        - Клуб… подсобка…
        - Сколько человек с ним?
        - А-а!!! - Парень взвыл и сразу захныкал. Наверно, от обиды.
        - Сколько человек с ним?!
        - Один.
        - То есть всего двое?
        - Да-а… еще один в джипе.
        - Оружие?
        - Два… ааа!
        Наверно, я слишком сильно загнул его руку. Бритый ерзал подо мной, как кот, сопротивляющийся кастрации. Я кивнул Картамышеву:
        - Пакуй.
        Теперь моя цель - клуб «Астра». Теоретически Чебышев мог увидеть мою погоню, но если Красная Майка не обманул и они действительно прятались в подсобке, то там окон нет. Я пробежал глазами по окрестностям. Ничего не изменилось, все так же пустынно и тихо.
        Николаев и Артамонов уже двигались к массивной задней железной двери. Серега на ходу что-то вытаскивал из-под пиджака.
        «Соскучился по оперативной работе, - подумал я, - казаки-разбойники, блин».
        Вдруг зазвонил мой мобильный телефон. Я чертыхнулся, вспомнив, что забыл отключить звук. Вынул трубку на ходу.
        - Слушаю вас, Наталья Игоревна.
        - Антон Васильевич Данилов, если не ошибаюсь? - проворковала тренер по гимнастике.
        Терпеть не могу, когда женщины обращаются ко мне по имени-отчеству, а уж если добавляют фамилию…
        - Да, вроде того.
        - Антон Васильевич, ваша дочь Тамара вчера вновь пропустила занятия. Это… - Она решила добавить побольше строгости. - Это недопустимо. Мой курс предполагает обязательное посещение всеми детьми независимо от уровня подготовки. Пропуск хотя бы одного занятия может повлечь…
        - Мы обязательно решим этот вопрос! - обрубил я. Не хватало еще, чтобы эта цапля, едва окончившая институт физкультуры, учила меня Родину любить. - У меня к вам встречное предложение, во искупление, так сказать, наших с Тамарой грехов: давайте мы в зал повесим видеокамеры. Что скажете?
        Она озадаченно помолчала, потом протянула «ээ». Наконец, выдавила вопрос:
        - Зачем камеры?
        - Ну как зачем… чтобы, так сказать, наглядно запечатлеть для истории ваш невероятный курс. Вы, кстати, сегодня работаете?
        - Ну… да, конечно. По расписанию у меня старшая группа в семь часов.
        - Замечательно. Мы с Тамарой… - Я посмотрел на парней, ожидавших команды. Махнул рукой, разрешив приступать. Стадухин, Николаев и Артамонов окружили железную дверь. Сам я обошел здание, возвращаясь к парадному входу. - Мы с Тамарой подъедем сегодня и обо всем с вами поговорим. Хорошо?
        - Хорошо, прекрасно.
        - Тогда не смею вас больше задерживать.
        Я отключил связь, не попрощавшись, и застыл напротив главного входа в клуб. Рука с телефоном безвольно опустилась вниз. Я не ожидал увидеть то, что увидел.
        Из небольшого окна справа (очевидно, из гардероба), на меня смотрело бледное лицо, обрамленное черными волнистыми волосами. Знакомое лицо. Именно этот человек разговаривал с моей бывшей женой вчера в летнем кафе, когда я, словно ревнивый старец, следил за ней из-за укрытия. Именно с ним я пикировал сегодня по телефону. Чебышев Игорь Владимирович, старший брат Николая Чебышева, человека, который сыграл в моей судьбе такую странную, но такую важную роль. Ведь если подумать, кабы не эти олухи, семь лет назад угнавшие забавы ради дорогую машину, у меня бы сейчас не было такой замечательной дочери! Чудны дела твои, Господи.
        Я показал Чебышеву жест, не предполагавший двоякой трактовки.
        «Ты покойник».
        Он лишь усмехнулся… и что-то мне в его усмешке не понравилось.
        30
        У Чебышева действительно не было достаточного опыта для столь сложных многоходовых операций. Он всего лишь мелкий торгаш, шпана, владелец автосервисов, в которых перебиваются номера агрегатов. Похищение человека с целью шантажа - не его жанр. Он понятия не имел, как это делается… и вот, кажется, ему придется поплатиться за эту глупость.
        Он не знает, плакать ему или смеяться.
        Нужно было довериться профессионалам с самого начала. Чебышев и сам говорил себе, что с профессионалами будет надежнее и быстрее, но он не захотел делиться, не захотел, чтобы кто-то знал о Медальоне. Он и так рисковал, когда решил вынырнуть из небытия и попытаться найти раритет, пойти наперерез самому Валуйскому, этому жирному борову, о котором говорят с каким-то неприятным пиететом. Игорь догадывался, где могла скрываться «безделушка»: если она не исчезла бесследно, то могла храниться только у Марины, школьной подруги Николая. Если Медальон не нашли при задержании и не вернули хозяину, стало быть, он у нее… либо вообще нигде. И Игорь не ошибся. Он не поверил Марине, даже когда она уверяла: Медальон пропал, она понятия не имела о его ценности, поэтому отнеслась так легкомысленно. «Валяется где-то дома, если не выбросили, - сказала она. - У нас этих старых монеток полно».
        Тогда он попытался надавить. Убедил ее в том, что она обязана вернуть вещь, оказавшуюся в руках брата. Шантаж - универсальное средство, позволяющее быстро добиться нужных результатов, и бабы ведутся на него очень хорошо, особенно те, кто неплохо устроился: дом, муж, семья, достаток… им есть что терять. Стоит немного припугнуть дамочку чем-нибудь тайным и дурно пахнущим (а добра такого у каждого из нас найдется достаточно - только копни), как тут же дамочка становится податливой и шелковой, вынесет из дома все, да еще и приласкает, если попросишь.
        Но с Мариной вышел облом. Она сказала, что при расставании с мужем оставила всё и материальных претензий не имеет, стало быть игрушку найти не сможет. Она предложила денежный эквивалент, сказала, что соберет необходимую сумму, если Игорь предоставит ей достаточно времени. Дура… У нее в жизни не будет таких сумм, а променять бесценное сокровище, способное, по слухам, преобразить твою жизнь, на кучку денежных знаков, которые он пропьет и потратит на баб за несколько месяцев, - верх глупости.
        Однако Марина все равно его обошла. Несмотря на сложность отношений с бывшим мужем, вовлекать свою семью в это гнилое дело она не желала до самого последнего момента. Пришлось действовать самому - быстро и грубо. Никого не стал посвящать в свои тайны Игорь, боясь за собственную шкуру, и вот результат!
        Игорь смотрит в окно. С улицы на него глядит Очень Злой Мужчина. Если и не Смерть, то в любом случае Переломанные Кости и много других проблем. Финита ля, собственно…
        В гардероб вбегает последний свободный сообщник.
        - Валим?
        - Да.
        31
        Чебышев снова уставился на меня. Я знаком велел ему разомкнуть створки. Мои сыщики Николаев и Артамонов в этот момент суетились у служебного входа. Картамышев засунул пойманную Красную Майку в машину, приковав браслетом к дверце, и теперь спешил к нам на помощь. Без присмотра оставался лишь водитель «туарега», загоравший на улице с другой стороны парка, но им можно было пренебречь.
        Чебышев высунулся из окна.
        - Ну, здравствуй, - сказал я. - Выходи, пообщаемся.
        - Общаться не будем.
        - Чего вдруг?
        - Не о чем говорить.
        Я удивился. Сказано это было таким тоном, словно Чебышев уже сам себе вынес приговор.
        - Слушай, дурашка, - сказал я, - куда ты денешься? Я заберу заложников, начну штурмовать здание и вышибу тебе мозги, ты понимаешь?
        Чебышев осклабился. Вышло как-то неубедительно.
        - Тогда у меня нет вообще никакого резона их выпускать. Вот покрошу их сейчас на салат…
        Где-то у меня внутри, где-то очень глубоко, маленький зародыш страха вцепился зубками в плоть, но я не дал ему ни единого шанса.
        - Ты этого не сделаешь, потому что ты не убийца. Тем более, там дети и женщина. Ты же старый фарцовщик, Игорек, классовый враг всякой мокрухе. Это не твое. Давай отпускай заложников и выходи сюда, поговорим по-пацански, как вы любите.
        Чебышев вздохнул, опустил голову. Он колебался.
        Я ему не мешал.
        - Гарантии, - выдавил он наконец.
        - Я не Жеглов, год общего режима обещать не могу. Но замолвлю словечко перед следователем. Расскажу, как ты любишь детей.
        Чебышев замер. В его вихрастой голове происходили какие-то очень сложные мыслительные процессы. Он постоял как истукан, потом отвернулся, посмотрел вглубь помещения. Я сразу услышал до боли знакомое детское верещание. Это Томка. Она, как обычно, начинает спорить и выступать. Совершенно неуправляемый ребенок, не способный адекватно реагировать на обстановку. Когда все это закончится, надо будет заглянуть к детскому психологу и выяснить, чего мне стоит опасаться.
        Чебышев повернулся ко мне боком, отдал распоряжение своему человеку.
        - Игорь, - позвал я.
        Тот повернулся.
        - Чего тебе, майор?
        - Отпусти их и можешь валить, пока я добрый.
        Секундная заминка, блеск в глазах.
        - Только мальчишку с матерью. А с твоей дочкой мы пока чайку попьем. Ты можешь чуть позже присоединиться.
        Я сделал несколько шагов назад. Чебышев вновь повернулся ко мне спиной, произнес несколько слов тем, кто был внутри. Я присел на корточки, опустил голову, стиснул виски. Что-то голова разболелась, хотя хмель уже весь вышел.
        Все так и есть: сначала детектив, потом трагедия, напоследок - фарс. В течение суток я познакомился почти со всеми возможными жанрами, коими балует нас жизнь.
        Несколько минут спустя я услышал металлический щелчок, поднял голову. Массивная деревянная дверь клуба открылась. На площадку вышли Олеся и Ванька. Я улыбнулся. Одновременно со стороны улицы ко мне направлялся Петр.
        Олеся выглядела неплохо - совсем не так, как могут выглядеть заложники, проведшие, например, сутки без воды, пищи и в компании вооруженных бандитов, требующих вертолета и миллион долларов. Но тем не менее, Олеся была подавлена.
        Я приобнял ее, потрепал по волосам Ваньку.
        - Это и есть твоя работа? - с усталой улыбкой спросила Олеся.
        - Угу.
        - Кошмар.
        - Сегодня, пожалуй, аврал… но в целом ты права. Как там моя?
        - Лучше всех. Что-то там у них интересное происходит.
        - Что именно?
        - Я не поняла.
        - Ладно, разберемся.
        Я повел их к машине.
        Еще через некоторое время я снова стоял перед фасадом клуба «Астра». Вновь - томительные минуты ожидания. Солнце выглянуло из-за туч, стало припекать. Воздух замер. Я слышал, как вокруг меня жужжат насекомые. Бесконечный денек…
        - Заходи, - услышал я голос.
        В квадрате окна торчал один из помощников Чебышева, поразительно похожий на того парня в красной майке, которого я уже поймал.
        - Иду, - сказал я и полез в карман, чтобы проверить боезаряд.
        32
        Топ-топ, бум-бум, шлеп-шлеп…
        Томка топает по нашим ступенькам в подъезде - мокрая, грязная, с какой-нибудь новой вещицей в руках. Почти обязательно падает. Редкий случай, когда она добирается до нашего шестого этажа, не зацепившись блузкой за острый конец перил, не уронив конфету на пол или кусок мороженого на сандалии. Месяц назад она помогала папе тащить домой продукты, несла бутылку с минералкой и упала, не успев защититься. Ушибла ноготь на руке, горько и долго плакала. Ни одна косточка не была сломана, но Томка еще долго сгибала и разгибала пальчик и все переживала из-за того, что ноготь стал темно-синим, почти черным. Сейчас старый ноготок отслоился, стал расти новый…
        Странные воспоминания на меня обрушиваются порой в самый неожиданный момент. Я привык к тому, что дочка всегда со мной. Довольно редки случаи, когда я вечером возвращаюсь домой, поднимаюсь по ступеням своего подъезда и рядом не скачет эта маленькая верещалка. Без нее жить невозможно категорически.
        Сейчас она ждет меня в этом одноэтажном здании. Рядом с ней торчат два незнакомых человека, которые чего-то требуют. Мне оставалось лишь удивляться, что Томка, щедрая душа, до сих пор сама не отдала им Медальон. Может, что-то чувствует? У нее редкое чутье, как я уже и говорил: она удивительным образом фильтрует матерные слова и прочие экспрессивные выражения, не повторяя их ни при мне, ни в мое отсутствие; угадывает моменты, когда нужно подойти к отцу и приобнять его, чувствует, когда папе жизненно необходимы слова поддержки (подойдет, бывало, дома или в офисе, когда я сижу за компьютером, прижмет голову к плечу и скажет: «Я люблю тебя, пап»; с чего вдруг, какими ветрами надуло, кто знает).
        Мне льстит мысль, что это у меня - Антона Васильевича Данилова, малопримечательного типа, неудавшегося филолога и струсившего сыщика - есть эдакое редкое явление, как тройная радуга, например, или шаровая молния. Но после последних событий я начинаю думать, что без Чудесного Медальона не обошлось. Поверьте, я всегда был довольно далек от мистики и уж тем более не склонен углубляться в богословие (при моей профессии стать добропорядочным христианином светит лишь на смертном одре, в двух шагах от чистилища), но, как говорил один известный писатель, полутора миллиардам красных китайцев это глубоко до фени. Незнание законов мироздания не защищает от их воздействия.
        Едва моя нога коснулась первой ступеньки крыльца, из-за угла показался Николаев. Разумеется, у них там ничего не вышло, железная дверь на задней площадке казалась неприступной.
        - Пошел? - спросил Сергей.
        Я кивнул.
        - Плохо выглядишь.
        - Думаешь, буду рвать его на куски?
        - Я не об этом. Взяли бы вы с Томкой себе каникулы да уехали подальше. У тебя круги под глазами, кожа какая-то дряблая. Пьешь, паршивец?
        - Нет, папочка, капли в рот не беру.
        Николаев ухмыльнулся.
        - Ладно, иди, отшлепай урода. Лестрейду твоему звонить?
        - Погоди пока…
        Когда гаишник удалился, замок щелкнул, дверь оттолкнулась от косяка, открыв небольшую щель. Я услышал далекие глухие удары танцевальных ритмов. Потянул дверь на себя, вошел в полумрак вестибюля.
        Меня никто не встречал. Репутация клуба «Астра» была мне известна, кое-кто из моих прежних сослуживцев брал здесь с поличным драг-дилеров и встречался с осведомителями. Я слышал также, что точку эту прикрывает кое-кто из местных оперов. Впрочем, владельцы клуба по нашим картотекам не проходили, предпочитали занимать позицию невмешательства, изображая из себя швейцарских банкиров во время Второй мировой, но такая политика рано или поздно могла привести к совершенно непредсказуемым результатам. Мне даже подумалось, что глупая выходка Игоря Чебышева может стать тем недоразумением, после которого «Астру» окончательно запишут либо в тот, либо в другой лагерь.
        Я прошел по пустому прохладному холлу, остановился возле стойки гардероба. Ощущение глупости не покидало. В какое-то мгновение даже показалось, что и присутствие моего Лестрейда из городского управления здесь не требуется: я, как упомянутый Жеглов, оформлю Кирпича с повинной, и пусть он через год отсидки в общем режиме летит домой белым лебедем… Чушь, конечно, парень похитил моего ребенка и наверняка собирается трясти оружием перед его носом.
        В тесном и полутемном холле с одним окном, кроме гардероба, располагались еще две двери - в женский и мужской туалеты. Узкий проход между туалетами и гардеробом вел в большой зал. Метров десять всего. В конце коридора - свет. И именно оттуда доносился музыкальный ритм. Я узнал Валерию с ее «Часиками». На оригинальную фонограмму накладывался посторонний голос.
        Хм, караоке.
        Я двинулся вперед по коридору. Воображение рисовало картину: Чебышев держит мою девочку за косичку, приставив к виску пистолет, и требует отдать ему вещицу (которая, ха-ха, у него под носом); я стою перед ним, тоже с оружием, и металлическим голосом предлагаю отпустить заложницу; он требует положить пушку на пол, и я послушно выполняю просьбу. Потом следует короткий обмен дерзостями о наших матушках и, наконец, счастливая развязка: Томка бьет своего мучителя ногой в пах и тут же приседает, я хватаюсь за пистолет, выпускаю пулю прямо в глупую башку бандита, он отлетает к стене, забрызгивая все вокруг фонтанами крови и мозгов, но дочка бросается ко мне со счастливыми слезами на глазах. Дальше идет песня о любви и честной службе…
        Именно так заканчивается большинство выдуманных историй о захвате заложников. Киношный штамп, уже не только набивший оскомину, но уже и вызывающий смех.
        Обеденный зал был пуст и темен. Полтора десятка столиков со стульями стояли у стен. Сегодня в «Астре» определенно не день посещений, хотя в субботу в любой забегаловке всегда полно народу. За барной стойкой возле дальней стены суетился молодой светловолосый бармен. Увидев меня, парнишка почти не отреагировал, лишь глянул уныло и вернулся к своему занятию - натиранию бокалов. По другую сторону стойки спиной ко мне, сидел человек. Я видел лишь темный силуэт. Он пил что-то из маленьких рюмок.
        Я перевел взгляд в левый угол зала. Там расположилась маленькая треугольная сцена, на которой с трудом смогли бы уместиться небольшая ударная установка и пара-тройка музыкантов с гитарами. Посередине сцены, на самом краю, стояла микрофонная стойка. Перед стойкой…
        Я улыбнулся. Качнул головой. У микрофона стояла моя дочь. Она пританцовывала и пела вместе с Валерией:
        - Девочкой своею ты меня назови, а потом обними, а потом обмани…
        Хорошо пела. Громко.
        33
        Сидевший за стойкой Чебышев обернулся. Не знаю, сколько он успел вылакать, пока я медитировал перед крыльцом клуба, но глазки его уже блестели. Он поглядел на меня, сощурившись, затем молча кивнул и вернулся к напиткам.
        Странное дело: всего час назад я готов был разорвать его на куски, но теперь чувствовал лишь усталость.
        Поскольку Томка продолжала пританцовывать на сцене, не бросаясь ко мне с распахнутыми объятиями (ей хотелось покрасоваться перед папой), я тоже решил пока не торопиться и занял место за стойкой. Бармен сразу угодливо посмотрел на меня.
        - Лошадку, - сказал я.
        Он кивнул, принялся неторопливо наполнять новый бокал коньяком.
        - Что, майор, кошки на душе скребут?
        Чебышев лениво перекатывал во рту зубочистку. Он совсем потух. Что тут у них произошло?
        - Ты победил, - сказал он. - Вы все победили… а я проиграл. Точнее, проиграю, если не уберусь сейчас отсюда, пока ты добрый. Предложение в силе?
        Я не ответил. Бармен протянул бокал. Я выпил залпом. Жидкость меня разогрела. Пусть я не понимал своих ощущений, но коньяк мой организм идентифицировал безошибочно. Первые сто граммов этого зелья оказывают определенно благотворное воздействие.
        - Ты уже ни на что не претендуешь? - спросил я.
        - Уже нет. Твоя… - Он посмотрел мимо меня в сторону сцены, - …твоя юная леди обставила меня как лоха. Бестия та еще, майор, попомни мое слово. Вырастет - парней в жгуты будет сворачивать.
        - Спасибо. Ты давай дело говори, пока время позволяет.
        Чебышев сморщился, крикнул бармену:
        - Семен, выруби музыку, тошнит уже.
        Тот нажал кнопку на дистанционном пульте. Тишина ударила в барабанные перепонки. Томка не стала протестовать, тут же переключилась на другое. Точнее, на меня.
        - Папа!!!
        Я развернулся на стуле, развел руки. Дочка буквально влетела в меня, едва не столкнув на пол. Я усадил ее на колени, расцеловал в обе щеки. Она погладила меня по подбородку.
        - Бриться, пап!
        - Знаю, малыш. Приедем домой, обязательно побреюсь.
        Чебышев смотрел на наши любезности со странным выражением лица: то ли брезгливо, то ли с завистью. Томка, впрочем, тоже глядела на него довольно необычно. Так она смотрит на человека, с которым у нее организован какой-то заговор.
        Загадочное молчание продолжалось, наверно, с минуту.
        - Может, кто-нибудь начнет? - предложил я.
        - Пап, мне дядя Игорь все рассказал… и я ему тоже все объяснила.
        - Что именно, милая?
        - Ему была очень нужна моя счастливая монетка, но у меня ее больше нет.
        Я перевел вопросительный взгляд на Чебышева.
        - Увы, майор, облажались мы с тобой. Весь свет сошел с ума по этой безделушке, черт бы ее побрал. А Николаша вообще меня подставил. - Чебышев наблюдал, как бармен наполняет ему еще одну рюмку бесцветной жидкостью. - И не только меня. Он подставил самого Валуйского. Ты думаешь, наш авторитетный антиквар ищет Медальон для себя?
        Я удивленно вскинул брови.
        - Ха, ты не в теме, майор? Да-да, в этой истории с Медальоном сильнее всех попал именно он. Наш толстый потный друг взял вещицу на экспертизу… - Игорь рассмеялся, - …и потерял!!!
        Он смеялся долго. Томка во все глаза таращилась на него, потом тихонько прошептала мне на ухо:
        - Пап, а этому дяденьке правда очень плохо?
        - Пожалуй, - в тон ответил я.
        - А почему тогда он смеется?
        - Ну, как тебе сказать… Иногда взрослые смеются, чтобы не расплакаться.
        Томка задумалась.
        Я дождался, когда Чебышев вдоволь отсмеется, и задал волнующий меня вопрос:
        - Так, друзья, а теперь рассказывайте, где находится сейчас наша «счастливая монетка».
        Чебышев в ответ лишь молча растопырил пальцы: «Не ко мне вопрос». Тогда я посмотрел на Томку. Дочка в свою очередь стала разглядывать коллекцию бутылок за спиной бармена. Я очень хорошо знал этот взгляд.
        - Тома!
        - Да, пап?
        - Где твоя монетка?
        - Я ее отдала.
        - Кому? Когда?
        - Вчера… у тебя на работе… тому дяденьке, которого я назвала мистер Долгопупс, помнишь?
        У меня отвисла челюсть.
        Она отдала Чудесный Медальон моему вчерашнему клиенту Виктору Кормухину?! Не может быть! Она не подарила бы его даже мне!
        - Господи, Том, зачем?!
        Она как-то неожиданно погрустнела, опустила голову.
        - Ну, я хотела, чтобы он передал его маме. Это ведь ее монетка… чтобы она не грустила без нас.
        Я напряг память. Вчера утром Томка остановила Кормухина в холле моего офиса, пристально смотрела на него, а потом сказала: «Кажется, я вас где-то видела!». «Разве мы встречались?» - якобы удивился Кормухин, явно недооценивая способности моей дочурки. Затем Виктор увидел упавший на пол Медальон. Они с Тамарой еще о чем-то беседовали, пока я разговаривал по телефону со знакомым банкиром.
        Кажется, я в тот момент пропустил что-то очень важное.
        - Ты знала этого дядю? - спросил я.
        - Да… он привозил маму на машине, когда мы с ней гуляли в парке. Еще весной… Я его запомнила.
        Я сощурился. Получается, в этой мозаике последние кусочки стекла встают на место лишь сейчас. Предыдущий финал был ложным, почти как у Вивальди.
        Чебышев подтвердил мои выводы:
        - Отправь ребенка. Я все расскажу.
        Томка пыталась протестовать, но я ссадил ее с коленей:
        - Иди, погуляй по залу.
        - Ну, пап…
        - Дай мне пять минут, доча, и поедем домой. Обещаю.
        Когда она отошла к полутемной сцене и вновь стала изучать микрофонную стойку, Чебышев заговорил:
        - Виктор Кормухин - настоящий владелец Чудесного Медальона. Не знаю, где он его купил и за какие деньги, но на экспертизу отдал Валуйскому… Валуйский же, самоуверенный болван, оставил вещицу в машине, пока бегал в ларек за жратвой. Мой братец машину дернул, но тут же попался ментам. Медальон пропал. Точнее, как я выяснил позже, попал к Марине, которая вышла замуж и родила дочь. Дальше на меня вышел Валуйский. От него я узнал про владельца. Хм, я понимал, что Медальон, если он окончательно не потерялся, рано или поздно может вернуться к Кормухину. Я познакомил с ним Марину на вечеринке, после которой у них завязались отношения. Меня это, кстати, вполне устраивало, потому что я присматривал за обоими - и за хозяином Медальона, и за его временной хранительницей.
        Увидев, как я нахмурился, Чебышев прервался, вздохнул.
        - Ничего личного, майор. Хоть и косвенно, но она причастна к гибели моего брата на зоне. За все нужно платить. Короче, я думал, что либо Маринка найдет Медальон у тебя дома и отдаст мне, либо уже потом как-нибудь вытянет у самого Кормухина. Между нами, майор, я вас обоих понимаю, она классная, правда, без компаса в башке, сама не знает чего хочет. С такими хуже всего.
        Чебышев снова вздохнул, развел руками. Перед ним стояла наполненная рюмка, но он к ней не прикоснулся. Кажется, он даже немного протрезвел, пока говорил.
        - И вот, майор, нас с тобой ожидает чудовищный облом. Тамара отдала свою «счастливую монетку» хозяину, а тот разбился на машине, придурок!!!
        Чебышев попытался рассмеяться, но уже не было сил. Получилось жалкое блеянье.
        - Значит, Марина продолжала лгать мне до последнего момента, - пробормотал я.
        - Чего?
        - Ничего. Кому нужно было убрать Кормухина?
        - Убрать? Господь с тобой, кому он нужен!
        Я промолчал. У меня не было никаких мнений на этот счет. Я уже ни в чем не был уверен. Эти трое - Чебышев, Валуйский и Марина - устроили вокруг меня и моей дочки порядочную свистопляску.
        - А Медальон ему не помог, - с усмешкой констатировал Чебышев. - Может, врут об этой штуке?
        Я поступил почти как Глеб Жеглов, мною уже сегодня упомянутый. Я не стал сдавать Чебышева. Я был настроен настолько миролюбиво, что позволил ему попрощаться с Томкой. Она запрыгнула к нему на колени и сказала, что он «прикольный чувак». Мы с Игорем выпили на двоих бутылку пятизвездочного коньяка буквально за двадцать минут. В бутылке еще оставалось на донышке, когда в зал спустился Сергей Николаев. Оглядев нас очумевшим взглядом и отказавшись от угощения, он бросил мне: «Будешь должен за ложный вызов», - и ушел.
        Пожимать друг другу руки на прощание мы не стали. Я отдавал себе отчет, что несмотря на счастливое разрешение ситуации с Медальоном, передо мной стоял уголовник. В иных обстоятельствах я бы его убил (в крайнем случае покалечил так, что ему целый год оставалось бы лишь мечтать о безболезненной дефекации), но в последних сценах этой буффонады у меня просто сдали нервы… точнее, весь боевой дух ушел в свисток.
        - Не попадайся мне больше на глаза, - предупредил я на прощание.
        - Была б нужда, - буркнул Чебышев. - Мне от Валуйского надо ноги унести. Ты хорошо его знаешь?
        - Начинаю узнавать.
        - О, тебя еще много открытий ожидает. Лучше бы тебе с ним не пересекаться.
        - Учту.
        Он качнул головой и цокнул языком.
        - Значит, кинула меня Маринка? Вот зараза…
        Я ничего не сказал, оставил его в одиночестве размышлять о туманных перспективах.
        Прежде чем подняться со мной наверх, Томка устроила небольшой концерт. По ее просьбе бармен на полную мощность включил Джексона. Томка вышла на середину зала и начала накручивать попкой такие фортеля, что я не смог удержаться от истеричного хохота. На звук из кухни вышел оставшийся на свободе бритоголовый подельник Чебышева и девушка в белом фартуке. Сам Чебышев сидел у стойки и задумчиво грыз зубочистку. Томка, почувствовав внимание публики, принялась отплясывать с удвоенной энергией.
        Я прослезился.
        Наверху у ворот парка нас ожидали Петр со своим «фордом» и Матвей на «спектре». Все остальные уехали. Я отпустил Матвея, сам сел на переднее пассажирское сиденье «форда».
        - Все обошлось? - спросила Олеся. Она выглядела уставшей, но нашла силы для улыбки. Идеальная боевая подруга.
        - Угу. Едем домой, ребята. С меня праздничный ужин.
        Томка запрыгнула на заднее сиденье и сразу стала обниматься с Ванькой, а потом требовательно сказала:
        - Давай!
        - Так сразу и давай, - буркнул Ванька. - Можно мне поносить немножко?
        - Нет, давай прямо сюда. Потом поносишь.
        Я заинтересовался странным диалогом. Обернулся.
        Ванька нехотя вынимал из штанов Чудесный Медальон.
        - Тамара!!!
        Она посмотрела на меня виновато, но в то же время с каким-то торжеством.
        - Я ему не соврала, пап. Я просто пошутила.
        Я едва не сполз в своем кресле на пол.
        Виктору Кормухину Медальон не помог, потому что Медальона с ним не было.
        34. Два часа спустя
        - Пап, куда мы едем?
        - По делу.
        - По какому?
        - По важному.
        - А, я поняла! Ты хочешь угостить меня чем-нибудь вкусненьким!
        - Это само собой разумеется и даже не обсуждается, милая. Но сначала нам нужно сделать одну важную вещь.
        - Какую? Для тебя важную или для меня важную?
        - Пожалуй, для нас обоих.
        - Эээ, пап, ты загнул… ой, кажется, я поняла куда мы едем…
        - И что думаешь?
        - Я думаю, что это плохая идея. Правда, пап, это очень плохая идея, я не хочу, чтобы мы сюда ехали.
        - Поздно пить боржоми, детка, мы уже здесь.
        - Какое еще боржоми, поехали обратно!
        - Не волнуйся, дочь, я тебя в обиду не дам. Ты мне веришь?
        - Ммм…
        - Доча, ну-ка посмотри на меня… Вот, умница. Ты мне веришь?
        - Да…
        - А веселее?
        - Да, папуля… блин!
        - Умница. Все, давай вынимай свою пушистую попу из кресла и пошли.
        - Это у тебя пушистая попа, а у меня - гладкая!
        - Много ты понимаешь в попах!
        Пока мы поднимались по лестнице на третий этаж дворца спорта «Салют», Томка не проронила ни словечка. С каждым новым пролетом она становилась все мрачнее и мрачнее. Меня это озадачило, потому что дочка даже болезненных прививок боялась значительно меньше, а стоматолога вообще обожала. Каким же педагогом надо быть, чтобы так напугать ребенка?
        - Томыч, не трясись, я с тобой.
        Она прижалась к моему бедру так, что мы едва не свалились с лестницы.
        На площадке третьего этажа курила белокурая молодая леди в обтягивающем трико и белой блузке. Когда Томка во всеуслышание заявила, «как противно пахнет на этом этаже», девица смерила нас презрительным взглядом, отвела сигарету чуть в сторону, пропуская нас к дверям спортивного зала.
        - Ррряз-двааа! Ррряз-двааа! - доносилось из зала. - Шевелитесь, доходяги, я не собираюсь тут до утра сидеть!
        Мы с Томкой переглянулись. Ее взгляд говорил: «Ну, пап, теперь ты веришь?».
        Да, милая, верю. И мы не ошиблись адресом, это тот самый зал и та самая Наталья Игоревна.
        Я взял ребенка за руку, подвел к двери. Коньяк, выпитый в «Астре», еще не выветрился, потому я все еще ощущал эйфорию. В таком состоянии мужчина способен на многое.
        Зал был большой. Правая стена с окнами от пола до потолка была затянута крупноячеистой сеткой. В дальнем конце зала стоял боксерский ринг. У левой стены, без окон, тянулся ряд зеркал с балетным станком. В центре зала с мячами и лентами занимались несколько девчонок лет восьми-десяти. Наталья Игоревна, невысокая блондинка с жидкими волосами и длинным носом, стояла перед ними, уперев руки в бока, и зычным голосом повторяла свой незамысловатый счет: «Ррряз-двааа, ррряз-двааа! Веселее, каракатицы!».
        Если это нормальный гимнастический зал, то мое детективное агентство - филиал ЦРУ.
        Мы с Томкой недолго мялись на пороге. Наталья Игоревна заметила нас и изменилась в лице. Не скажу, что смутилась, но ритм сбился. Она подняла руку, скомандовала девочкам:
        - Пять минут перерыв!
        …и направилась к нам.
        Томка прижалась ко мне еще сильнее. Давно не припомню, чтобы она как тисками обхватывала мою талию. Я смотрел, как приближается Наталья Игоревна, и уже представлял ее себе ужасным чудовищем, которое я, отважный рыцарь, сейчас покрошу мечом на мелкие кусочки.
        - Томыч, мне уже больно…
        Дочка не отреагировала.
        - Тома…
        Протяжный вздох снизу.
        - Здравствуйте, - сказала тренерша. - Очень хорошо, что вы пришли.
        Судя по интонациям и выражению лица, она собиралась доминировать и вести разговор в том русле, в каком считала необходимым, но я не дал ей ни малейшей возможности.
        - Действительно, очень хорошо, что мы пришли.
        Она приоткрыла рот.
        - Значит, доходяги, говорите? - наседал я. - Каракатицы? Интересный педагогический ход.
        Тренерша молчала. Я сбил ее дыхание. Какой же ты тренер, елки-палки, если не умеешь держать удар. Тем более, не удар даже, а так - легкая разведка боем. Я еще не начинал бить.
        - Томыч… - Я взял дочку за руку, подтолкнул внутрь зала. - Присядь на скамейку, подожди пару минут.
        - Не хочу.
        - Не бойся, тебя больше никто не тронет. Просто посиди. Можешь взять мячик. Она может взять мячик, правда?
        Наталья Игоревна кивнула:
        - Да, конечно… можно и мячик.
        Тамара отошла на безопасное расстояние, стала присматриваться к девчонкам, ожидавшим продолжения тренировки. Томка никогда не будет сидеть спокойно на скамейке, если есть с кем потрепаться.
        - Итак, - я вернулся к собеседнице, - вы хотели мне что-то сообщить?
        - Да.
        - Можете не продолжать, я сам скажу. Вы только что закончили институт физкультуры. Закончили с отличием, я знаю. Учились неплохо. Успехов в большом спорте не достигли, но в этом нет ничего предосудительного, вы не подумайте, что я расставляю людей по ранжиру в зависимости от их успехов… вовсе нет. Друзей и подруг у вас немного. Вы также не замужем…
        Она вспыхнула, открыла рот, чтобы дать отповедь, но я продолжил с нажимом:
        - Мне нет абсолютно никакого дела до вашей личной жизни - замужем вы или нет, меня беспокоит ровно в той степени, в какой это влияет на ваши взаимоотношения с учащимися и методику преподавания. И вынужден вас огорчить: я совсем не убежден, что ваши проблемы должны отражаться на моей дочке, которая всегда любила заниматься физкультурой. Понимаете, о чем я?
        Глазки ее, и без того узкие, стали еще уже.
        - Физкультурой можете заниматься в детском саду, а сюда ходят за достижениями.
        - За какими?
        - Спортивными.
        - Хотите сказать, что можете подготовить этих ребятишек к Олимпиаде?
        Она приосанилась. Видимо, такая мысль приходила ей в голову.
        - А хотя бы!
        Я кивнул. Поискал глазами дочь. Томчик уже залезла на боксерский ринг и что-то пыталась проделать с канатами - то ли опоясаться ими, то ли растянуть, как резинки рогатки, и взлететь. Нормальный, веселый, физически развитый и психически здоровый ребенок…
        - Что ж, - произнес я, - цель ваша благая, слов нет. Олимпиада - это круто. Но едва ли она стоит тех унижений и оскорблений, которые обрушиваются на шестилетних ребятишек. Мы понимаем друг друга?
        - Нет, вы не понимаете. Мой курс требует полной самоотдачи. Сюда нельзя ходить как на кружок вязания, таких заведений полно в школах и дворцах пионеров. Возможно, я бываю резка с ними, но тренер должен быть…
        - Я не знаю, каким должен быть тренер. Наверно, он должен быть диктатором, но это справедливо в том случае, если он показывает результат. У вас от диктатора пока лишь зычный голос, уж простите за грубость.
        Я склонил голову, пытаясь изобразить запоздалую учтивость. Не люблю грубить женщинам, но порой они не оставляют выбора.
        - Я так понимаю, что посещать мои занятия вы отказываетесь? - спросила Наталья Игоревна.
        - Все верно.
        - Жаль. У вашей дочки хорошие данные.
        - Да, спасибо. Именно поэтому я и хочу, чтобы она оставалась счастливым ребенком, а не обрастала комплексами. Жизнь и без нас добавит ей проблем. Всего хорошего.
        Я тронул пальцами воображаемую шляпу и прошел в зал.
        - Тома, пойдем!
        Дочка не отреагировала. Ее не на шутку заинтересовали канаты боксерского ринга.
        - Том!
        Нет ответа.
        - Том!
        Нет ответа.
        - Тамара, блин!
        Она повернулась, отпустила натянутый канат.
        Канат ударил ей в подбородок.
        Томка шлепнулась на ринг.
        - О, господи, чудо-юдо! - Я бросился к дочери.
        Тамара не плакала. Уселась в центре ринга и стала озадаченно поглаживать подбородок.
        Я остановился у канатов.
        - Ты в порядке?
        - Ага… Пап!
        По блеску в глазах я понял, что сейчас прозвучит одна из ее неожиданных просьб. И не ошибся.
        - Пап, купи мне перчатки.
        35
        Валуйский стойко воспринял известие о том, что Медальон окончательно потерялся. Когда я сказал, что знаю о происхождении раритета, он резко сник и залег в свою загородную берлогу. У него не было формальных оснований требовать возврата дорогой вещицы. Один из помощников ювелира так обрисовал в телефонном разговоре состояние босса:
        - Затаил печаль.
        Из этих слов было ясно, что мне следовало впредь быть осторожным. С Валуйским шутки плохи, а что-то мне подсказывало, что наше с ним общение не принесло никому большой выгоды.
        Чебышев тоже исчез. Скорее всего, навсегда. Трудно было подозревать в нем человека чести, но грусть и отчаяние, написанные на его лице в момент нашего расставания, казались искренними.
        С Мариной мы, разумеется, не сошлись, вопреки некоторым законам мелодраматического жанра. Я не видел смысла поддерживать тесные отношения после всего, что произошло. Я не знаю, где она сейчас и с кем. С Тамарой они так и не встретились. Я бы не возражал против встречи, но Томка не заикнулась об этом, предположив лишь, что «у мамы, наверно, все в порядке». А самой Марине, надеюсь, просто хватило такта не повиснуть на нашей шее тяжелым камнем. Она понимает, что нам с Тамарой хорошо.
        Да-да, знаю наперед все, что вы скажете: отец и шестилетняя дочка - это неправильно, это даже где-то противоестественно, ведь у девочки должна быть мать…
        Все знаю.
        Но не все в моей власти.
        Вместо эпилога. Настоящая параллельная реальность
        А еще я стал писать для нее сказку. На большую книгу о моей жизни в милиции (или о жизни милиции во мне) я, наверно, так и не замахнусь, но первое образование филолога требовало хоть какой-то реализации.
        Однажды я где-то услышал, как один мальчик сказал маме: «Ты у меня будешь пушистая зайка, а я буду твой самолетик», - и эта фраза застряла в моей голове. Зайка и самолетик, зайка и самолетик… что может быть общего между этими двумя существами? Поди разбери. Дети порой отыскивают такие невероятные связи и выстраивают такие логические цепочки, что у иного взрослого очки на лоб лезут. И спорить бесполезно.
        Как говорила экстрасенс Ольга Мякуш, дети общаются напрямую со всей Вселенной.
        В общем, достал меня этот Зайка со своим Самолетиком так, что сел я однажды вечером за компьютер, когда Тамарка уснула, свернувшись клубком на диване перед работающим телевизором, и за несколько минут написал сказку.
        Зайка и самолетик. Мечта о небе
        Зайка жил в дремучем лесу и всегда мечтал о небе. Но сквозь верхушки пушистых сосен он видел только голубые клочки, да и то не всегда, а лишь когда облака расступались в стороны под напором ветра. Зайке казалось, что небо - бескрайнее и далекое.
        И еще ему казалось, что он готов на все, чтобы увидеть его.
        Однажды Зайка отошел слишком далеко от своей норки. Он услышал какой-то странный звук. Зайка слышал его и раньше, но никак не мог понять, что же могло так громко реветь. Рев появлялся где-то у самой земли, а потом уходил вверх и пропадал за деревьями. На медведя это было не похоже, а уж на волков тем более, потому что волки и вовсе реветь не умеют. Они только рычат и стучат зубами.
        Всякий раз, когда он слышал рев, Зайка прятался в норке, дрожал, словно осиновый лист, и не выходил наружу, пока не опускалась тишина. Но однажды он решил, что нельзя все время бояться, нужно обязательно выяснить, что же это так ревет. Вдруг это поможет приблизить его мечту?
        И Зайка, набравшись храбрости, пошел на странный звук.
        Лес неохотно расступался перед ним. Ветки папоротника больно хлестали по ушам, страшные и колючие корни деревьев хватали за задние лапы и не пускали.
        «Останься здесь, - шелестел старый лес, - останься с нами. Ты там пропадешь, пропадешь, пропадешь…».
        Но Зайка бежал вперед. Он твердо решил узнать, что же это так громко ревет, улетая ввысь.
        И вот наконец лес закончился. И Зайка от страха прижал уши. Прямо перед ним раскинулось большое зеленое поле. С него взлетали самолеты. Они разбегались от дальней кромки и с ревом взмывали в небо - один за другим, как трудолюбивые пчелки. Зайка заворожено смотрел, как они превращаются в маленькие точки где-то далеко наверху.
        Но не это поразило Зайку больше всего. Он увидел Небо. И он узнал, какое оно бескрайнее…
        - Эй! - вдруг услышал он голос. - Ты что это здесь делаешь?
        Зайка оглянулся. Рядом с ним стоял Самолетик. Он деловито пофыркивал, и пропеллер крутился на его смешном, похожем на маленькую картошечку, носу.
        - Я… - растерялся Зайка, не зная, что сказать, - я только…
        - Тебе здесь нельзя находиться, - сказал Самолетик. Впрочем, он вовсе не сердился. Ему даже было интересно посмотреть на настоящего зайца, который выбрался из дремучего леса.
        - Я только хотел узнать, что же это так ревет, - собравшись с духом, ответил Зайка.
        - А, - сказал Самолетик. - Это я реву. Я и мои друзья. Ты, наверно, никогда не летал?
        - Не-а, - ответил Зайка и страшно смутился. - Я всю жизнь прожил в этом лесу и никогда ничего подобного не видел.
        - Хочешь посмотреть поближе?
        - Я?!
        - Конечно, ты! Здесь же нет других зайчиков?
        - Есть… но они прячутся в лесу и никуда не выходят.
        Зайка со вздохом обернулся назад. Он говорил правду: в лесу жили и другие зайчики, но они никогда не спрашивали друг друга, что же это так загадочно ревет на краю леса. Им было неинтересно.
        - Значит, ты самый любопытный? - догадался Самолетик. - Ладно, садись!
        Зайка в ответ лишь хлопал ушами и смотрел во все глаза на своего нового знакомого.
        - Садись, садись, не бойся. - Самолетик подставил крыло.
        Зайка не заставил просить себя дважды. Он ловко запрыгнул на крыло и вцепился в него всеми четырьмя лапками. Ему было страшно… но желание взлететь оказалось сильнее.
        - Держись крепче! - крикнул Самолетик и покатился по полю.
        Зайка еще сильнее прижал уши к спине, когда услышал тот самый рев, что будил его по утрам. Оказывается, так ревел Самолетик, когда отрывался от земли и улетал ввысь.
        Но теперь Зайка летел вместе с ним!
        Они летели над лесом и речкой. Зайка увидел, каким маленьким был лес, в котором он живет. Там, внизу, он казался ему бесконечным и непроходимым, а сверху походил на пучок травы.
        - Нравится? - спросил Самолетик. Точнее, громко прокричал, потому что из-за шума никто бы его не услышал.
        - Очень! - так же громко ответил ему Зайка. - Такая красотища!
        Они летели над полем, потом снова над лесом и речкой. Ветер бил в лицо, свистел в ушах, но Зайке было хорошо и легко. Перед ним раскинулся весь мир, и он узнал, что этот мир на самом деле гораздо больше, чем ему всегда казалось. И где-то в этом большом и безграничном мире - его дом.
        Зайка понял: чтобы увидеть, где ты живешь, нужно подняться вверх.
        - Хорошего помаленьку, - сказал Самолетик, снижаясь. - Если захочешь, полетаем еще.
        - Конечно, захочу!
        Они приземлились у кромки леса, в том самом месте, где познакомились. Зайка ловко соскочил с крыла.
        - Спасибо тебе! - сказал он.
        - Не за что! - ответил Самолетик. - Я летаю тут каждый день. Приходи. Я покажу тебе много интересного. Пока!
        И, взмахнув крылом на прощание, он покатился по полю к себе домой. А Зайка все стоял на краю леса и смотрел в небо.
        Небо действительно было бескрайним.
        Но теперь оно стало гораздо ближе…
        Томка отрубилась, не дослушав сказку до конца. Так всегда: самое интересное и важное она уже не слышит - дрыхнет, посвистывая носом. А в сказках, между тем, самое главное случается в финале.
        Впрочем, как и в жизни.
        Я снял ее руку со своей груди, скинул ее ногу с моего живота, натянул покрывало повыше. Уже собирался погасить ночник, как зазвонил мобильный телефон. Точнее, молча завертелся волчком на гладкой поверхности тумбочки.
        «Оставьте меня в покое хоть на один вечер, черти!».
        - Петь, ты на часы смотришь? Мы уже спим практически.
        Петр по обыкновению мялся.
        - Хм… могу и не рассказывать ничего, но тогда вы точно не уснете до утра.
        - Вот утром бы и звонил. - Моя ладонь, сжимавшая телефон, вспотела от волнения. - Что стряслось?
        - Ничего страшного, ей-богу. Виктор Кормухин вышел из комы и попросил куриный супик.