Место в кабине Михаил Наумович Герчик
        Рассказ Михаила Герчика «Место в кабине» был опубликован в журнале «Искорка» № 12 в 1964 году.
        Михаил Наумович Герчик
        Место в кабине
        1.
        Старый грузовик, обтянутый брезентом, назывался важно и значительно — грузовое такси. Слово «грузовое» для краткости опускалось и раз в день, в шестнадцать часов, диспетчер торжественно объявлял в хриплый репродуктор: «Через пять минут с привокзальной площади отправится такси по маршруту Мелов — Рыбин».
        Грузовик давно уже собирались отправить на свалку и однажды даже отправили: в Рыбин пустили новенький синий автобус. Но дорога туда была такой, что из пятого рейса автобус в гараж притащила на буксире ремонтная летучка, и несколько месяцев после этого синий красавец простоял на приколе: его не могла отремонтировать целая бригада слесарей. Тогда вспомнили про старенькое такси, немного подлатали его, и оно снова начало исправно совершать свой нелёгкий путь.
        Водил грузовое такси шофёр дядя Вася. Был он уже немолод, замкнут и угрюм. Огромный, длиннорукий, он с трудом помещался в небольшой кабине, сидел в ней, низко склонившись над рулём, и от этого всегда сутулился. Насмешки над своей машиной он переносил молча и только иногда одаривал не в меру расходившихся шутников таким взглядом, что они тут же прикусывали язык.
        Несколько раз дяде Васе предлагали перейти на другую машину — на автобус или даже на «Волгу», но он неизменно отказывался. «Я эту чёртову дорогу лучше всех изучил, — хрипло говорил он, втянув голову в плечи. — Других пускать — только машины гробить. Вот проложат на будущий год асфальт — уйду». И все с ним соглашались: действительно, дядя Вася, как никто, знал на этой дороге каждую рытвину, каждый ухаб, а было их там столько, что даже электронная машина не смогла бы сосчитать и за день.
        В шестнадцать часов с минутами дядя Вася отправлялся в Рыбин и, если дело было летом, уже в восемнадцать был на месте: невелико расстояние — шестьдесят километров. В остальные времена года этот путь занимал у него, в зависимости от погоды, от трёх до шести часов. Назавтра в семь утра он отправлялся из Рыбина назад в Мелов, чтобы к шестнадцати ноль-ноль снова подать такси на привокзальную площадь.
        Трудная была работа у дяди Васи, но он не жаловался. В кабину к себе сажал обычно только старух, женщин с маленькими детьми или больных. И больше никого. Если таких не было, оставался один. Те, кому не однажды приходилось ездить с дядей Васей, знали это и даже не напрашивались.
        Особые пассажиры занимали место в кабине у дяди Васи, когда он ехал один, — школьники. Много их было, ребятишек из маленьких деревень, стоявших при дороге, кому приходилось по километру, по три, а то и по пять шагать в большие сёла на занятия. Завидев их, дядя Вася притормаживал, забирал двух-трёх малышей в кабину, а остальные в это время горохом сыпались в кузов. Все школы на дороге дядя Вася знал наперечёт.
        Ребята, которых подвозил дядя Вася, не насмехались над старым грузовым такси. Оно казалось им самой лучшей машиной в мире. Оно появлялось из Рыбина как раз тогда, когда ты, поёживаясь после тёплой постели, выходил с портфелем в непроглядную темень зимнего утра, а на дворе кружила метель и мороз обжигал щёки. А надо было идти да идти. Обязательно надо, потому что нельзя не идти в школу. И этот старенький грузовичок останавливался возле тебя, завизжав тормозами, и хлопала дверца, и сильные руки втаскивали тебя в кабину.
        Так скажите же сами — разве можно было шутить над видавшим виды грузовым такси, над вечно угрюмым дядей Васей, если они за пять — десять минут в любую погоду переносили тебя, как добрые волшебники, в школу, а вечером, случалось, подвозили домой, ничего с тебя за это не спрашивая?!
        2.
        Очень любили школьники дядю Васю, хотя далеко не каждый мог похвастать, что услышал от него десяток слов: неразговорчив был шофёр. Подхватит под мышки — посадит, подхватит — высадит. И только Васька Кныш из деревни Ельники был исключением. Если верить ему, о чём только не успевал переговорить с ним дядя Вася за те двадцать, а иногда даже меньше минут, которые нужны были машине, чтобы преодолеть шесть километров совсем плохой дороги от Ельников до деревни Сухари, где была средняя школа. О космосе и отметках, о телевизорах и автомобилях с реактивными двигателями, о том, какую замечательную проложат в будущем году от Мелова до Рыбина дорогу, и дядя Вася будет водить по ней не грузовое такси, а голубой автобус с большущими стёклами. Кнышу приходилось верить, потому что проверить его нельзя было никак: из Ельников в Сухари ходило только трое — Васька, Алесь Микулич и Костик Сакович. Васька был младшим, пятиклассником, и место в кабине принадлежало ему по неписаному, установленному дядей Васей закону. И к тому же ребята слышали, как всякий раз, открывая перед Васькой дверцу, дядя Вася хрипло говорил:
«Здорово, тёзка!»
        3.
        В это утро Васька Кныш, Алесь Микулич и Костик Сакович вышли на дорогу, как всегда, в восемь. Всё вокруг — деревня, старый ветряк на бугре, лес, подступавший к самой околице, — утонуло в густом вязком тумане. Лишь глубокая, пропаханная в осенней грязи и скованная морозом колея подсказывала ребятам, что они не сбились, с пути.
        - Трудно будет сегодня дяде Васе, — вздохнул Васька, вглядываясь туда, откуда, по его предположению, должна была показаться машина. — Вот это туман! Даже огней в деревне не видно. Как пить дать, с дороги можно сбиться.
        - Факт, можно, — солидно вздохнул Алесь. — Одна надежда — колеи держаться. А то, может, пойдём, ребята, не будем дядю Васю ждать? Может, и не выедет он в такую погоду вовсе? Вчера вон как отпустило: возле Волчьего оврага скользота!
        - Выедет дядя Вася, — горячо возразил Васька. — Ну, может, задержится чуток, а выедет непременно. Он фары губной помадой намажет, а с красным светом никакой туман нипочём.
        - Губной помадой? — переспросил Костик и засмеялся. — Сочиняешь!
        - Честное пионерское! — обиделся Васька. — Мне дядя Вася сам рассказывал. Шофёры от тумана только этой помадой и спасаются, если хочешь знать.
        Помолчали, настороженно вслушиваясь в тишину. Костик зябко поёжился, поднял воротник пальто.
        - Пошли, ребята, холодно, — жалобно сказал он. — Точно вам говорю: не придёт машина.
        И в это время вдалеке послышался тонкий, щемящий звук мотора: надрываясь, машина лезла на осклизлый подъём, который начинался километрах в трёх от деревни.
        - А что я говорил! — воскликнул Васька. — Идёт!
        Мальчишки сошли на обочину. Гул мотора нарастал, машина приближалась. Вскоре в тумане заколыхались два расплывчатых блёклых пятна: ослепшими фарами машина осторожно нащупывала дорогу. Никакой губной помадой закрашены они не были.
        - Видал? — засмеялся Костик. — Я же говорил: сочиняешь!
        Васька промолчал.
        Машина приближалась. В глубоких выбоинах пятна света исчезали, на буграх втыкались в серое месиво неба. Озябшие ребята, не сговариваясь, побежали ей навстречу.
        Они бежали по колее, спотыкаясь на каждом шагу, и машина медленно ползла им навстречу. Расплывчатый, струящийся в тумане свет фар ослепил их, и тогда они свернули на обочину и остановились. Пора было тормозить и машине. Широко улыбаясь, Ваську как обычно, поднял руку. Но машина не остановилась. Сердито рявкнув на ребят гудком, она прошла мимо, переваливаясь с боку на бок, и, набирая скорость, покатила по деревне. В короткое мгновение, пока машина проплывала мимо Васьки, он увидел, что его место в кабине занято. И заняли его не женщина с ребёнком, не больной старик; откинувшись на спинку, в кабине сидел какой-то грузный дядька, прижимая к груди пузатый портфель. Дядька равнодушно повернул голову, посмотрел на Ваську, и машина проехала. Только рубиновый огонёк, похожий на раскалённый уголь, вверх-вниз взлетал над дорогой.
        Машина не остановилась и через десяток метров, как надеялся Васька, всё дальше и дальше уходил огонёк фонарика. Тогда Васька сорвался с места и побежал за ней.
        - Дядя Вася! — кричал он, давясь от обиды. — Дядя Ва-а-а-ся!
        Машина миновала деревню и исчезла за поворотом. А Васька споткнулся и упал. Ну пусть не в кабине, пусть в кузове… Пусть бы совсем не взял — дойдём и пешком, невелика беда! Но почему не притормозил, не сказал ни единого слова?
        Ребята помогли ему встать.
        - Пошли, — грустно сказал Алесь.
        - Не пойду, — глухо ответил Васька. — Идите без меня!
        Он размазал на лице грязь, подхватил портфель и медленно побрёл к дому. Алесь и Костик переглянулись и побежали в школу.
        4.
        Дядя Вася заболел. Вернувшись из рейса, он зашёл к диспетчеру, тяжело опустился на табурет и негромко сказал:
        - Завтра выехать не смогу, назначь кого-нибудь. Так руки ломит — спасу нет. И температура высокая. Грипп проклятый, не иначе.
        - Похоже, — согласился диспетчер. — Красный ты весь, как из бани. Врача вызови, полежи пару деньков. А на твою машину, — он озабоченно полистал какие-то списки, уткнулся коротким пальцем в чью-то фамилию, — поставим пока Виктора Семёнова. Его машина на ремонте стоит, чего ему без дела болтаться?..
        - Не надо бы Виктора, — слабо возразил дядя Вася. — Там контролёров по всей линии нет, а у парня совести — кот наплакал. Будет людей обирать.
        - Некого больше, — вздохнул диспетчер. — Егоров болен, Марочкин в командировке, у других — свои маршруты, свои машины. На твою не всякий пойдёт.
        - Это верно, — пробормотал дядя Вася, чувствуя, как охватывает его озноб, а всё в насмерть прокуренной комнатке диспетчера начинает покачиваться перед глазами. — Ладно, я с ним сам поговорю…
        Он встал, шагнул к двери, и диспетчер торопливо подхватил его под локоть.
        - Э-э, брат, да ты совсем плох, — проворчал он и заботливо усадил дядю Васю на табурет. — Погоди, я машину вызову.
        Диспетчер усаживал дядю Васю в директорскую машину, когда к ней подошёл Виктор. В щегольской кожаной куртке на молниях, в коричневом берете, подтянутый, ловкий, он помог диспетчеру усадить дядю Васю, сам сел рядом.
        - Будешь работать на моей машине, — глядя воспалёнными глазами на Семёнова, прохрипел дядя Вася. — Там пацанов много, школьников. Ты их подбирай, слышишь? Обязательно подбирай. По всей дороге. Понял? А ещё за Сухарями спуск крутой… Там не гони, в два счёта в кювет занесёт.
        Виктор слушал и согласно кивал.
        Утром он вышел в рейс. Место в кабине за рублёвку занял толстый заготовитель. Старая учительница молча забралась в кузов. Ни одного школьника Виктор не подобрал: у ребят не было денег, тормозить, жечь зря бензин… Ну, это уж извините!
        5.
        Несколько дней выходили ещё ребята к дороге, поджидая машину, но она проходила на большой скорости, обдавая самых отчаянных, стоявших прямо у колеи, грязью из-под колёс. Васьки среди этих ребят не было. Он теперь вставал на час раньше и отправлялся в школу пешком. Шёл полем, чтоб не слышать гула мотора, не видеть острых, как ножи, лучей фар.
        Однажды Васькина мама поехала в город за покупками. Вернувшись, она с возмущением говорила:
        - Ну и выжига этот новый шофёр. Ты подумай: взял рубль, а билет оторвал на двадцать копеек. Вот ворюга!
        - Какой шофёр? — не понял Васька.
        - Молодой такой, нахальный, — ответила мама. — Тот наш шофёр, дядя Вася, заболел, вот нового и поставили. Ну и человек! Старуха в больницу ехала, в кабину посадить не хотел. Давай, мол, трояк — посажу.
        Новый шофёр! Так вот почему перестала подбирать ребят машина! Васька сжал кулаки. Ладно. Мы с тобой рассчитаемся…
        А дядя Вася заболел. Васька почувствовал, что у него горят уши. Как он мог подумать даже, что дядя Вася проехал бы мимо, тогда, в тумане? Как мог таить на него обиду, не попытавшись узнать, почему перестала машина подвозить идущих в школу ребят?!
        Вечером Васька пошёл в сарай. Взял два толстых бруска, горсть длинных гвоздей и приступил к работе. Примерно через час два страшных «ежа», растопыривших вместо иголок острые гвозди, были готовы.
        Ночью подморозило, и глубокая колея застыла вздыбившейся грязью. Васька знал: вывернуть на ходу из неё невозможно.
        Сосны подступали к самой дороге. Васька остановился и осмотрелся. Дорога чёрной лентой, чуть присыпанной снежком, лезла на бугор, за которым начиналось село. Ни души не было на ней, на холодной, неуютной дороге, Васька оставил под сосной портфель, достал из-под полы «ежи» и побежал, пригнувшись, к дороге.
        Всё было кончено в несколько минут: бруски установлены в колее гвоздями вверх и присыпаны снегом. Васька метнулся к сосне, подхватил портфель. Надо было убегать. И он помчался в лес, спотыкаясь о перепутанные корни деревьев, но потом остановился и бросился назад. Он подбежал к сосне, стоявшей у самой дороги, повалился на снег и стал жадно лизать его запёкшимися губами.
        Машина взбиралась на бугор, и до дрожи знакомый натужный гул мотора послышался вдалеке. Васька вздрогнул и весь подался вперёд.
        Машина приближалась. Грязь подмёрзла, грузовичок с хрустом подминал под себя дорогу, обшаривая её колючими фарами. Васька съёжился под деревом. Вместо отчаянной злости стал стремительно заползать под рубашку липкий противный страх. Эти «ежи» на дороге… Машина идёт прямо на них. Ей не свернуть, слишком глубокая здесь колея. Да и с чего это станет она сворачивать! Шофёр не заметит «ежей», они присыпаны снегом, поставлены по всем правилам партизанской науки. Недаром Васька прочитал столько книг про партизан. Но ведь партизаны ставили «ежи» против вражеских машин, против фашистских, а этот разбитый старенький грузовичок — он же свой, он же дядин Васин, его ж дядя Вася чуть не по винтику собирал… Сколько раз Васька спасался в его тёплой надёжной кабине от проливных дождей, от леденящего мороза, от метели, забивающей дыхание! Каждая царапинка в ней, в этой кабине, знакома Ваське, и вот сейчас машина «умрёт», наткнувшись на замаскированных по всем правилам «ежей». И шофёр, которого так ненавидит Васька, будет загорать на дороге, пока не привезут новые колёса или тягач не оттащит на буксире грузовичок в
Мелов… Ну и пусть загорает, так ему и надо!
        А машина приближалась, и ровно гудел мотор, и в кузове, обтянутом старым брезентом, сидели люди. Они спешили по своим делам, и, видно, очень важными были эти дела, если погнали их в такую рань из тёплых постелей на тряскую дорогу. Эти люди тоже будут «загорать» вместе с шофёром, и даже если уйдут в деревню, под крыши, они всё равно потеряют целый день, потеряют из-за него, Васьки. А вдруг среди них есть больные, те, кто спешит в больницу?
        Машина уже совсем близко, совсем рядом. Старенькая добрая машина…
        Похолодев, Васька бросился на дорогу, прямо под колёса. Он не слышал, как испуганно вскрикнул гудок, не видел, как побелел за стеклом дядя Вася, как рванул он влево руль и нажал на тормоза. Царапая в кровь на острых гвоздях руки, Васька успел отбросить «ежи» далеко в сторону. И в это же мгновение что-то толкнуло его, подмяло, понесло…
        6.
        Рано утром, когда по деревне рассыпаются первые огоньки и серый дым над трубами хат начинает медленно ввинчиваться в небо, Васька выходит из дому. Мимо магазина, мимо почты топчет он тропку к дороге, а потом стоит на обочине, зябко поёживаясь, и вглядывается в занесённую снегом даль. Проходит совсем немного времени, и на ней зажигаются два жёлтых пятна — автомобильные фары. Всё сильней и сильней гудит мотор, и вот из-за бугра появляется старенький, обтянутый брезентом грузовичок. Васька бежит ему навстречу, грузовичок мягко тормозит, и дядя Вася открывает дверцу. Васька усаживается, шмыгает носом и весело спрашивает:
        - Как дела, дядя Вася?
        - Нормально, — густым басом отвечает шофёр, скосив насмешливые глаза на своего пассажира. — Как там дорога впереди — не заминирована?
        Васька густо краснеет.
        - Дорога свободна, — пытается он шутить, а у самого вздрагивают губы.
        - Тогда поехали, — говорит дядя Вася и добавляет газу.
        Грузовое такси рвётся в рассвет, неся перед собой дрожащие огни фар. И Васька дремлет в тепле, прижавшись к широкому плечу шофёра.