Не надо меня прощать Вера и Марина Воробей
        Первый роман
        В класс, где учатся наши герои, пришла новенькая - Зоя Колесниченко.
        Ее появление в классе произвело настоящий переполох: она принесла в школу кота, которого не с кем было оставить дома, а один он орал так, что жаловались соседи.
        Очень скромная и стеснительная по натуре, Зоя неожиданно для себя впервые в жизни влюбилась в Вадика Фишкина, который давно и безнадежно влюблен в признанную красавицу Лу Геранмае. Будет ли Зоина любовь взаимной? Поймет ли Фишкин, что внешность не главное, когда речь идет о любви?
        Вера и Марина Воробей
        Не надо меня прощать
        1
        Приход в класс новенькой - всегда событие, даже если эта новенькая оказывается на первый взгляд скучной и обыденной, как тетрадка в клетку. Во всяком случае, облик Зои Колесниченко ничем не выдавал ее самобытности или яркой индивидуальности, даже если таковые имели место быть. Но ведь часто первое впечатление бывает ох как обманчиво!
        Необычайные вещи начали происходить буквально с первого дня. Нет, поначалу все шло как всегда: Люстра привела Зою в класс, представила ее ребятам и велела ей занять любое свободное место. Никого не удивило, что Зоя решила сесть за последнюю парту, тем более что она оказалась совершенно свободной. Зоя еще не успела ни с кем познакомиться, поэтому ее желание сидеть на уроках в одиночестве было вполне объяснимым. Вот пройдет несколько дней, а может и недель, Зоя присмотрится к ребятам, с кем-нибудь подружится и найдет себе подходящего соседа или соседку. Так или примерно так рассуждали ребята, глядя, как робко и неуверенно пробирается Зоя (потому что слова «идет» или «шагает» тут совершенно неуместны) по проходу к самой последней парте третьего ряда. В руках у новенькой был пестрый пакет - единственное яркое пятно в ее облике, а за спиной болтался обычный, если, конечно, не приглядываться особенно, рюкзак.
        Первым уроком в тот день была литература. Сидя, как обычно, за учительским столом, Люстра монотонным голосом диктовала биографию Гоголя, а ученики делали вид, что записывают в тетрадь столь ценные сведения. В сущности же, каждый был занят своим делом по той простой причине, что биографию великого русского писателя можно узнать из школьного учебника, которым, к слову сказать, и пользовалась Ангелина Валентиновна, не утруждая себя поисками более редких источников.
        Урок успешно перевалил за середину, когда класс буквально вздрогнул от душераздирающего вопля.
        - …свою бессмертную поэ-э-э… - Недосказанное слово так и застряло в горле учительницы. - Ермолаев! - взвизгнула она в следующую секунду, уставившись на предпоследнюю парту третьего ряда. - Немедленно выйди вон!
        Действительно, жуткий, ни на что не похожий звук шел именно оттуда. Но поверить в то, что человеческое существо, даже если оно и носит фамилию Ермолаев, способно исторгнуть из себя нечто подобное, было совершенно невозможно.
        - А я тут при чем? - возмутился Юрка и обернулся назад. - Это там выло! - Он ткнул пальцем в сторону новенькой.
        - Колесниченко! - снова заорала училка. - Встать!
        Зоя обреченно поднялась.
        - Это что еще за… Что еще за… Что за… - Нужные слова никак не приходили на язык учительницы русского языка и литературы.
        - Не «что», а «кто». - Голос Зои звучал на удивление спокойно.
        Не дожидаясь дальнейших вопросов, Зоя водрузила на парту свой рюкзак (тот самый, который выглядел вполне обычным, если, конечно, особенно не приглядываться), расстегнула молнию и под пристальным наблюдением множества глаз вытащила из рюкзака здоровенного дымчатого кота. Только теперь некоторые, да и то немногие, отметили про себя, что форма-то Зоиного рюкзака была не совсем обычной, да и по бокам имелись какие-то непонятного назначения сеточки в виде окошек.
        - Ты зачем это кота в школу притащила? - Ситуация была настолько неординарной, что даже заставила Люстру изменить своему обычному агрессивно-хамскому тону.
        Учительница выглядела обескураженной и даже жалкой. Она беспомощно хлопала рыжими, никогда не знавшими косметики ресницами и по-рыбьи шевелила ненакрашенными губами.
        - А он не может без меня, - последовал спокойный ответ.
        На лице новенькой отразилось смущение, но голос звучал твердо, и это несоответствие как-то обескураживало.
        И как бы в подтверждение хозяйкиных слов, кот протяжно мяукнул и прильнул к Зоиной груди.
        - Чак, маленький мой, - заворковала Зоя и принялась гладить кота по огромной щекастой голове.
        - Это британец? - проявил неожиданный интерес Юрка Ермолаев.
        Он вообще был находчивым и умел быстро осваиваться практически в любой, даже самой необычной ситуации.
        - Да, - с гордостью кивнула Зоя, - британский голубой.
        - К директору! - завопила вдруг Люстра. - Колесниченко, к директору!
        Испугавшись ее неожиданного крика, кот взвыл, затем как-то странно изогнул тело и, с невероятной силой оттолкнувшись от Зои задними лапами, вырвался из ее рук. По классу прошел возбужденный гул. Прижав к голове уши, кот перепрыгивал с пары на парту, с ряда на ряд и стремительно мчался прямо к учительскому столу.
        - Он сейчас накинется на меня! Уберите его! Поймайте! - заорала как резаная Люстра. - Я с детства котов боюсь! Я их ненавижу!
        Еще секунда - и гладкошерстный возмутитель порядка прыгнул бы на учительский стол всеми четырьмя лапами…
        Первым сориентировался Фишка - он успел-таки схватить обезумевшее животное за хвост, а потом за загривок. Люстра была благополучно спасена, но урок оказался сорванным.
        Наконец училка, еще раз провизжав: «Колесниченко, к директору!» - но стараясь держаться степенно, покинула класс. Оставшись без надзирателя, девятый «Б» дал волю чувствам. Голубого красавца кота все еще крепко держал Фишкин, а тот только затравленно урчал, пытаясь освободиться.
        - А можно его погладить? - спросила Каркуша у подошедшей сзади Зои.
        - Ага, погладь, он давненько свежего мяса не ел! А тут само в пасть лезет! - заржал Юрка Ермолаев.
        - Сейчас его лучше не трогать, он сильно напуган. - Зоя протянула руки, намереваясь забрать у Фишкина своего питомца. - Чак, солнышко, не бойся, иди ко мне, дурачок… Спасибо тебе, - застенчиво произнесла она, слабо улыбнувшись. - Если б ты не успел Чака поймать, он наверняка училку исцарапал бы!
        Забирая кота, Зоя невольно прикоснулась к руке Вадима и смутилась окончательно. Сердце забилось неровными толчками, она почувствовала, как вспыхнули ее щеки. К счастью, Фишкин ничего этого не заметил. Он уже оживленно обсуждал с одноклассниками животрепещущую тему: что предпримет Люстра по поводу сорванного урока литературы? Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать. Дверь в класс распахнулась, и на пороге возник Леонид Сергеевич, директор школы. Позади него маячила Люстра, ее бесцветные глаза горели праведным негодованием.
        Задав несколько вопросов, которые в такой ситуации интересовали бы любого уважающего себя директора школы, Леонид Сергеевич покинул девятый «Б», уводя за собой новенькую вместе с британцем, сидевшим теперь очень тихо в рюкзаке.
        - Ну, что делать будем? Ты же понимаешь, что я не могу тебя к занятиям допустить с таким живым приложением? Постарайся его куда-нибудь пристроить, уж будь так добра…
        Разговор происходил в директорском кабинете, где Зоя чувствовала себя немного уверенней, чем среди одноклассников. Леонида Сергеевича она почему-то не боялась. В конце концов он отпустил Зою домой, настоятельно порекомендовав в следующий раз приходить в школу одной.
        Открывая дверь квартиры, Зоя уже знала, что бабушка еще не вернулась из Пскова, потому как они созванивались накануне вечером и бабушка сообщила, что задерживается. Стало быть, впереди свободный день и нужно в срочном порядке решить, куда девать капризное животное, которое совершенно не хотело оставаться одно в квартире. Чак всегда чувствовал, что за хозяевами вот-вот захлопнется дверь, и устраивал целое шоу с истошным мяуканьем, переходящим в жуткий вой, безумными метаниями по всей квартире и царапаньем всего, что попадалось в его острые когти.
        Оказавшись на своей территории, Чак как ни в чем не бывало принялся ластиться к девочке, тереться об ее ноги и мурлыкать, задирая свою круглую морду.
        - Ну что мне с тобой делать, паршивец? - пригорюнилась Зоя.
        Она взяла Чака на руки, села в кресло и устало прикрыла глаза. Перед глазами поплыли картинки: вот Люстра приводит ее в класс, множество глаз устремлены на нее, отчего становится не по себе; вот перепуганный Чак несется по партам прямо к учительскому столу… Руки Вадима Фишкина, крепко сжимающие кота. Ее приятно удивило, что она запомнила эти руки в деталях, хотя времени, чтобы рассмотреть их, у нее не было.
        Зоя хорошо знала свои недостатки: и застенчива она не в меру, и в себе не уверена, и красноречие явно не ее конек. Но в наблюдательности ей отказать было нельзя. Руки этого мальчишки чем-то волновали ее и будили какие-то смутные ощущения. Зое очень нравились длинные тонкие пальцы. Обычно их называют музыкальными. У этого парня, теперь ее одноклассника, были именно такие пальцы, с аккуратно подстриженными красивой формы ногтями, а кисти рук - узкие и вытянутые, «породистые», как сказала бы бабушка.
        Мысленно Зоя удивилась, что запомнила имя и фамилию мальчишки. Как же ей это удалось? Откуда она знает, что его фамилия Фишкин, а имя Вадим? Зоя припомнила, что одноклассники называли его Фишкой, а маленькая черноволосая девочка с короткой стрижкой мимоходом назвала его Вадиком. Возможно, она просто догадалась, что кличка образована от фамилии? Нет. Вспомнила! Люстра, когда привела в класс директора, так и сказала: «Если бы Фишкин его не поймал, этот бешеный кот изуродовал бы мне все лицо!»
        «Не удивлюсь, если окажется, что он играет на чем-нибудь вроде гитары. А может, еще и поет? - неожиданно подумала Зоя, но тут же одернула себя: - Что это я? Может, и поет, что в этом плохого? И вообще мне сейчас не о Фишкине каком-то нужно думать, а о коте! Куда я его завтра дену?»
        Вздохнув, она поплелась в прихожую, открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Ей не хотелось обращаться к соседям, она вообще не любила обременять людей своими проблемами, но другого выхода сейчас не было. На ее робкий звонок дверь соседней квартиры открылась. На пороге стояла полная пожилая женщина в цветастом фартуке. Из глубины квартиры доносился умопомрачительный запах сдобной выпечки, и Зоя вдруг поняла, как она голодна. И неудивительно - с утра ничего не ела.
        - Извините, у меня к вам просьба… Не совсем обычная, правда… - Зоя запнулась, а соседка одобрительно заулыбалась:
        - Да говори уж, не стесняйся! Чем смогу, помогу…
        - Вы не могли бы приютить моего кота, пока я в школе? Бабушка должна вернуться со дня на день, а он не может оставаться в квартире один, никак. Понимаете? Я все принесу - еду, туалет… Он вообще у меня смирный, только вот… - боясь отказа, частила Зоя.
        - Ну что с тобой делать, - еще шире улыбнулась соседка. - Приноси своего толстяка. Я кошек вообще люблю, особенно ласковых.
        - Спасибо вам огромное! - облегченно воскликнула Зоя. - Тогда я завтра перед школой закину вам Чака, хорошо?
        Родители Зои Колесниченко работали инженерами-радиоэлектронщиками на одном из оборонных заводов и в данный момент находились в Алжире на испытаниях какого-то нового шедевра радиотехники. Зою отправили к бабушке, Татьяне Ивановне, которая в свои шестьдесят четыре года обладала подвижной худощавой фигурой, ясным умом, отличной памятью и была, если выражаться молодежным сленгом, весьма продвинутой и легкой на подъем женщиной.
        Получив телеграмму из Пскова, в которой сообщалось о болезни ее единственной сестры Валентины, Татьяна Ивановна не стала причитать и охать, а быстренько собрала вещички и укатила ухаживать за больной.
        - Там я сейчас нужней, - сказала бабушка, справедливо полагая, что Зоя, сколько бы времени Татьяне Ивановне ни пришлось провести с сестрой, прекрасно управится и без нее.
        И действительно, если не считать сегодняшнего инцидента, все у Зои шло отлично: в квартире было убрано, в холодильнике стояла большая кастрюля борща, который Зоя приготовила вчера вечером. Словом, девушка ощущала себя вполне взрослой и независимой, и, если честно, ощущение это ей нравилось.
        2
        - Cлышали новый прикол? Люстра вечер поэзии для старшеклассников решила замутить! Вот уж кое-кому нет покоя! Боже, за что нам это? - И Юрка Ермолаев картинно закатил глаза, воздев руки к потолку.
        - Небось наша поэтесса не упустит случая осчастливить нас своими гениальными творениями! - ехидно заметила Тополян.
        Она намекала на Галю Снегиреву, которая действительно писала талантливые стихи и даже заняла первое место на конкурсе молодых поэтов, став обладательницей гранда на издание собственного поэтического сборника и первой премии в размере двух тысяч долларов.
        - А оценки выставят, или даром будем париться? - спросил меркантильный Фишкин, но его актуальный вопрос повис в воздухе.
        Вскоре слухи подтвердились. Ангелина Валентиновна, она же Люстра, действительно начала урок с объявления: в следующую субботу состоится вечер поэзии. Можно читать стихи любимых поэтов, можно спеть, лишь бы было интересно. По словам Люстры, мероприятие обещало быть грандиозным.
        Всю неделю Зоя провела в переживаниях и сомнениях: придется ли ей на виду у всех декламировать своего любимого Вознесенского? Добровольное ли это дело или Люстра станет тыкать в каждого указкой и тоном, не терпящим возражений, объявлять: «А теперь послушаем тебя…» Если так, то радости от такого мероприятия мало.
        У Вознесенского Зое нравилось почти все; многое, особенно из любовной лирики, она знала наизусть. На ее книжной полке стояло несколько разрозненных сборников поэта, в основном подаренных ей друзьями и родителями, но ей очень хотелось иметь полное собрание, стоившее немалых денег. В стихах Вознесенского Зою восхищали смелость рифм, острый, неординарный взгляд на, казалось бы, простые, обыденные вещи, почти энциклопедическая эрудированность… Пару лет назад Зоя была так потрясена «Мемориалом Микеланджело», что даже хотела написать поэту восторженное письмо, ей казалось, что без ее горячих излияний слава Вознесенского не может быть полной. Как-то ночью она мысленно составила текст письма, но наутро все слова показались ей излишне пафосными, а более подходящих слов на ум не шло, и девушка оставила эту затею, но боготворить поэта не перестала.
        И еще одно обстоятельство не давало Зое покоя. Все чаще девушка ловила себя на том, что взгляд ее с завидным постоянством останавливается… на лице Вадика Фишкина. Зоя мучилась от того, что, в конце концов, это привлечет внимание одноклассников, начнутся насмешки, глупые шуточки, но поделать с собой ничего не могла. Вадик Фишкин неумолимо притягивал к себе ее внимание, и Зоя отчетливо понимала, что ей все труднее противостоять его магнетизму. Иногда она пыталась поймать его взгляд, но, увы, это было невозможно: его в общем-то обыкновенные серые глаза дольше секунды ни на чем и ни на ком не задерживались. Его суетливо бегающий взгляд никогда не бывал спокойным или прямым. Казалось, Фишка постоянно чем-то озабочен или у него что-то болит. На самом же деле Вадим чувствовал себя вполне нормально, никакими особыми заботами обременен не был, а этот бегающий взгляд достался ему по наследству от отца.
        «Что со мной происходит? Неужели я… Да нет… Но почему же тогда я все время думаю о нем?» - мучилась Зоя.
        Она жалела, что до сих пор не обзавелась подругами в новом классе. В силу природной застенчивости Зоя держалась особняком и несколько настороженно. Инстинктивно ощущая это, одноклассницы не лезли к ней в душу и не набивались в друзья.
        В пятницу, в конце урока, Люстра еще раз напомнила ребятам о предстоящем вечере.
        - Надеюсь увидеть всех завтра в восемнадцать часов в актовом зале. От участия в вечере поэзии будут зависеть ваши годовые оценки, - строго сказала она на прощание.
        Зоя пришла к актовому залу в числе первых, она не любила опаздывать. И не потому вовсе, что была так уж пунктуальна, а по причине все той же стеснительности - ведь когда входишь позже остальных, то привлекаешь к своей персоне всеобщее внимание, а вот этого - пристальных взглядов на себе - Зоя не любила больше всего на свете. Лицо ее сразу заливалось краской, в такие минуты она не знала, куда девать руки, и вообще сама себе казалась нелепой и жалкой, испытывая одно-единственное желание: немедленно провалиться сквозь землю.
        Возле актового зала топтались Люся Черепахина, которую Зоя знала по молодежной телепрограмме «Уроки рока», и ее закадычная подруга Луиза Геранмае. Невольно Зоя приостановилась, не в силах отвести восхищенного взгляда от умопомрачительного наряда Лу. На той была короткая белоснежная юбка с поясом в виде серебряной цепочки и розовый пиджачок из тончайшей кожи, едва доходивший до талии. На плече у Лу болталась светло-розовая сумочка, отороченная белым мехом, а стройные ноги, обтянутые ажурными колготками, в серебряных туфельках на довольно высокой шпильке казались нереально длинными. Впрочем, они и на самом деле были таковыми.
        - Привет! Какая ты сегодня красивая! - неуверенно улыбнулась Зоя, подходя к девушкам.
        - А в другие дни я страшная, что ли? - беззлобно проворчала Лу.
        - Да нет, что ты… Я вовсе не то имела в виду… - немедленно покраснела Зоя, но Черепашка ободряюще прикоснулась к ее руке:
        - Не обращай внимания, просто у Лу сегодня настроение плохое, а в таких случаях она всегда уделяет своей внешности максимум внимания. Ну, как бы назло своему мерзопакостному настроению…
        Оглянувшись, Зоя увидела, что народу собралось предостаточно и актовый зал уже начал заполняться старшеклассниками. Она заметила, что те, кто переступал порог зала, почему-то приостанавливались, создавая толчею, отовсюду слышались удивленные возгласы. Зоя твердо решила держаться Черепашки и Лу. Рядом с ними она чувствовала себя как-то спокойнее.
        По всему залу были расставлены столики, очевидно позаимствованные из школьного буфета. На каждом из них горели высокие свечи в простых керамических подсвечниках. Верхний свет отсутствовал, освещена была лишь сцена, и множество крошечных огоньков отражались в только что натертом паркете. Огромные окна были наглухо зашторены тяжелыми темно-красными портьерами. Все это убранство создавало атмосферу таинственности и в то же время уюта. Что и говорить, зрелище впечатляло!
        Ребята оживленно рассаживались, подтаскивая к столикам стулья, стоявшие по периметру зала.
        Черепашка решительно взяла Зою за руку и потащила к уже устроившимся поближе к сцене Кате Андреевой и Ире Наумлинской. Рядом с Катей примостилась Оля Ганичева по прозвищу Незнакомка, она училась в десятом. Не так давно у Незнакомки закончился короткий роман со старшим братом Каркуши, Артемом, но девушки продолжали дружить.
        - Иди сюда! Отсюда все будет видно… Не возражаешь? А ты читать что-нибудь собираешься или к стихам равнодушна? - на ходу расспрашивала Люся послушно идущую за ней Зою.
        - Да нет, наверное, я бы хотела просто послушать… если так можно…
        - Можно, конечно, но лучше не нужно, - подала голос плетущаяся сзади Лу. - Люстра злопамятна, как индийская кобра. Всех воздержавшихся запомнит и начнет потом гнобить…
        Усевшись наконец между девочками и с тоской посматривая на сцену, Зоя приуныла. Вот бы затеряться среди одноклассниц, чтоб никто ее не видел и не слышал. Она попыталась представить себя выступающей перед таким количеством народа и содрогнулась. Нет, никогда она не сможет заставить себя встать и прочесть даже самое короткое стихотворение! От этих мыслей у Зои даже ладошки вспотели, и она незаметно, под столом, вытерла их о джинсы.
        Между тем вечер благополучно начался. Выйдя на сцену и кратко сообщив о цели данного мероприятия - приблизить старшеклассников к непреходящим ценностям и развить в них чувство прекрасного, - Люстра уселась за свой столик и сделала приглашающий жест: дескать, прошу, выходи, кто самый смелый!
        После довольно продолжительной паузы поднялся Паша Леонов из десятого «А» и, глядя в пол, пробубнил себе под нос стихотворение Лермонтова «Смерть поэта». Раздались довольно жиденькие аплодисменты и приглушенные смешки. Люстра поморщилась:
        - Леонов, никогда не поверю, что именно это стихотворение - твое самое любимое. Поймите же наконец, что это не урок литературы! Ни мне, ни вам неинтересно слушать программные произведения! Вот вы же фигурное катание смотрели? Помните, там есть обязательная программа, а есть произвольная? Так вот у вас сейчас произвольная! Давайте читать свои любимые стихи, только не так, как Леонов, а с душой. А кто хочет, может спеть, пожалуйста!
        - А станцевать можно? - попытался сострить Ермолаев, но Люстра, не поддержав шутки, зловеще процедила, даже не взглянув в его сторону:
        - Тебе, Ермолаев, в виде исключения разрешается.
        Старшеклассники отозвались дружным хохотом, и после этого атмосфера в зале заметно разрядилась. Магия поэзии постепенно захватила всех, и в глазах даже самых заядлых скептиков появилась некоторая заинтересованность.
        - Слушай, Лу, тебе не странно слышать от Люстры такие продвинутые речи? Ну, по поводу стихов, - пояснила Черепашка, обнаружив, что подруга не очень внимательно ее слушает. - С каких это пор ей стали небезразличны наши пристрастия в поэзии? Мы ведь можем что-нибудь совсем неординарное выдать…
        - А что, такие речи ей не свойственны? И почему у нее такое странное прозвище - Люстра? - решилась спросить Зоя, пытаясь посторонними разговорами отвлечь себя от изнурительного ожидания собственного позора.
        В том, что ее выступление будет позорным, она нисколько не сомневалась. От страха Зоя позабыла все стихи, которые знала наизусть, даже самые любимые. Стоит ей только открыть рот, как она тут же начнет заикаться, краснеть и бледнеть. Но Черепашка и все остальные, сидевшие за столиком, даже не подозревали о Зоиных мучениях.
        - Просто ты еще, наверно, не заметила, а мы-то все знаем, что у нашей Ангелины Валентиновны взгляд на литературу окостенел еще в младенчестве! - объяснила Люся Черепахина, придвинувшись поближе к Зое. - Меня, например, раздражает, что я почему-то должна повторять мысли и суждения других людей, пусть даже критиков, известных и общепризнанных! А если у меня, у тебя, у каждого есть свое собственное мнение? Короче, тоска… А Люстрой ее Юрка Ермолаев окрестил - он у нас приколист! За чрезмерную любовь к Маяковскому: «Светить всегда, светить везде…» Она их к месту и не к месту просто обожает цитировать.
        Нервно оглядевшись по сторонам, Зоя увидела Вадика Фишкина, и ее сердце, вопреки желанию, болезненно сжалось и ухнуло куда-то вниз. Он сидел поодаль, чуть сгорбившись и опершись локтями о гитару, лежавшую у него на коленях.
        - А что, Фишкин петь будет? - снова подала голос Зоя.
        - Ну да, - презрительно фыркнула черноглазая Лу. - Басков наш доморощенный! Вот увидите, щас как затянет что-нибудь из Есенина, чтоб Люстре угодить…
        - Басков не играет на гитаре, - возразила Каркуша. - Тогда уж, скорее, Малинин или там Окуджава…
        - Да какая на фиг разница! На гитаре, или на шарманке, или на губной гармошке! Ему лишь бы выпендриться и пятерку заработать! - не унималась Лу.
        То и дело Зоя поглядывала в сторону Фишкина, с нетерпением ожидая его выхода. И вот когда между выступлениями чтецов образовалась очередная пауза, она увидела, как он встал со своего места и, сжимая в руке гитару, вразвалочку двинулся к сцене. Его появление перед публикой было встречено всеобщим оживлением, так что бдительная Люстра даже попыталась призвать к порядку развеселившихся старшеклассников:
        - В чем дело? Что это вас так развеселило, хотелось бы мне знать?!
        Но строгий голос Люстры потонул в море оживленных голосов:
        - Давай, Фишка! Сбацай нам что-нибудь, чтоб душа свернулась, а потом развернулась!
        - Фишка, даешь Высоцкого! Нет, лучше БГ!
        Кто-то даже засвистел, не в силах сдержать эмоции.
        Фишкин важно раскланялся и поднял правую руку, как бы прося тишины.
        - Слова Есенина, музыка моя… Так уж вышло, извините, - с преувеличенной скромностью объявил он, ударил по струнам и резко вскинул голову, приготовившись петь.
        - Ну, что я говорила? Я этого Фишкина насквозь вижу! - возмущенно воскликнула Лу.
        Сегодня она явно была не в духе.
        - Чего ты к нему привязалась? Пусть поет себе, тем более парень сам музыку сочинил! - не выдержала сидевшая до этого молча Ира Наумлинская.
        - Уж конечно, так я и поверила! Небось стырил у кого-нибудь, - никак не могла угомониться Лу.
        Фишкин был давним ее поклонником, практически с первого класса, правда Лу никогда не давала ему надежды. Да Вадим и не стремился добиться взаимности, он просто тихо обожал ее издали, что, впрочем, не помешало ему закрутить роман с Каркушей после того, как ее фотографию напечатали на обложке журнала «Крутая девчонка». Лу была уверена, что Фишкиным движет что угодно, но только не искренние чувства к Каркуше, но все-таки их отношения, демонстрируемые всему классу, оставили в ее душе неприятный осадок.
        Тем временем Фишкин тряхнул своими роскошными густыми волосами, доходившими до плеч, и запел красивым, чистым голосом:
        Гой, ты Русь моя родная,
        Хаты - в ризах образа…
        Зал притих. Зоя, завороженная каким-то особенным, чарующим тембром его голоса, не в силах пошевелиться или сказать что-нибудь, не отрываясь, смотрела на Фишкина. Ее большие серые глаза с загнутыми кверху густыми ресницами стали еще огромнее, в них выступили слезы. Почему она вот-вот заплачет, Зоя и сама толком не понимала, да и не хотелось ей размышлять над этим. Вообще, что с ней происходит? Почему она готова всю жизнь вот так сидеть и не отрывать взгляда от его лица, от его изящных рук, легко порхающих по струнам гитары? Почему она мечтает только об одном: слышать его голос каждое мгновение своей жизни?
        - Эй, подруга! Ты чего это, а? На платок, а то глаза потекут! - всполошилась Каркуша, сидевшая напротив Зои и заметившая перемены в ее облике.
        - Да нет, все в порядке… Просто пламя колышется, и у меня глаза стали слезиться…У меня всегда так бывает, когда долго на свечу смотрю, - мгновенно нашлась Зоя.
        Она с ужасом подумала, что кто-нибудь может догадаться об истинной причине ее слез.
        Фишкин уже сел на место, провожаемый дружными аплодисментами и восторженными возгласами, а Зоя никак не могла выйти из странного оцепенения. Ей было комфортно и радостно, она ощущала себя безумно счастливой, и в то же время ей почему-то стало жалко всех собравшихся в этом зале, включая себя саму. Жалко до боли в сердце, и захотелось вдруг разреветься, как в детстве, не сдерживая себя, взахлеб, и чтобы размазывать кулаками по щекам слезы.
        - Зоя, может, тебе пора выступить? - толкнула ее в бок рассудительная Люся. - А то, смотри, Люстра на тебя зубы точит из-за кота, так ты хоть сейчас попробуй хорошую оценку заработать, в любом случае не вредно ведь!
        - Ну-у да… Ты вообще-то права, наверное…
        - Да не наверное, а точно! Ты думаешь, Люстра такая добренькая, что простит сорванный урок? Тобой, между прочим, сорванный! Ты у нее в «черном списке»! Впрочем, я тебя не уговариваю, дело твое.
        - Да уж, Люстра и доброта - вещи несовместимые, - поддакнула Лу.
        Обреченно вздохнув, Зоя собрала все свое мужество и неуверенно поднялась из-за стола.
        «Что я делаю? Сейчас он увидит меня во всей красе - красную, заикающуюся от волнения - и будет снисходительно усмехаться моему жалкому виду».
        Эта печальная мысль пронеслась в голове у Зои, пока Люстра в очередной раз призывала ребят к порядку.
        Зоя вопросительно посмотрела на Люстру и уже открыла рот, чтобы скорее выпалить скороговоркой то, что она приготовила, но вдруг совершенно неожиданно для себя звенящим от волнения, но твердым голосом начала декламировать совсем другое:
        Не исчезай на тысячу лет,
        Не исчезай на какие-то полчаса…
        Вернешься Ты через тысячу лет,
        Но все горит Твоя свеча,
        Не исчезай из жизни моей,
        Не исчезай сгоряча или невзначай,
        Исчезнут все,
        Только Ты не из их числа,
        Будь из всех исключением,
        Не исчезай.
        Зоя отчаянно выкрикивала в полумрак зала эти строки, и ей казалось, будто она сама их написала. Скорее, скорее, пока хватает решимости выплеснуть все то, что она не в силах удержать в себе, что рвется наружу из восторженной души! Мысленно она еще видела Вадима на сцене, его голос еще звучал в ушах, и сейчас Зоя обращалась к нему, вернее, к тому месту, где он стоял пять минут назад.
        «Хорошо еще, хватило ума на него не смотреть… А как хотелось хоть разочек взглянуть, хотя бы украдкой! Боже мой, руки трясутся, сердце колотится… Безумие какое-то!» - мысленно казнила себя Зоя, с невероятным облегчением усаживаясь на место.
        Вообще-то хорошо, что у Зои хватило ума не смотреть на Фишкина, потому что если бы она бросила взгляд в его сторону, то очень огорчилась бы. Похоже, Фишка не слышал ни одного слова из Зоиного выступления. В это время он бурно обсуждал с Кузьминым достоинства и недостатки новенькой «Моторолы», которой тот решил похвастаться перед одноклассниками.
        3
        - Что это ты, Зоенька, последние дни рассеянная какая-то? Посмотри, ты Чаку в миску макароны положила! Он их разве ест? - Татьяна Ивановна стояла на пороге кухни и внимательно разглядывала внучку.
        Вернувшись от сестры, она с удовлетворением убедилась, что Зоя на самом деле самостоятельный, взрослый человек. Только… Вот уже несколько дней на лице внучки частенько появлялось мечтательное и вместе с тем печальное выражение. Будто мысли ее витают где-то далеко-далеко, в каких-то иных мирах и возвращаться к действительности в ближайшем будущем не собираются. Впрочем, так ведь оно и было.
        Возвращаясь домой после того самого вечера поэзии, Зоя уже точно знала, что она любит Вадима. То, о чем она читала в романах, теперь происходило с ней самой и наполняло ее однообразную жизнь новым счастливым содержанием.
        Любовь всегда была для Зои чем-то абсолютным и незыблемым, так уж она была воспитана, вернее, она так сама себя воспитала, с детства зачитываясь любовными романами.
        Теперь по утрам, собираясь в школу, Зоя подолгу стояла перед бабушкиным трюмо пятидесятых годов прошлого века. Придирчиво разглядывая себя в зеркало, она поворачивала боковые створки так и этак, стараясь увидеть одновременно и свой профиль, и затылок. Ничего привлекательного, по ее мнению, она там не находила и очень комплексовала по этому поводу.
        «Ну почему я такая некрасивая? - чуть не плача, думала девушка - Что это за нос с дурацкой горбинкой? А волосы? Какие-то перья торчат в разные стороны, даже стрижка не спасает! Еще и родинка на щеке… Одни глаза ничего, большие и ресницы загнуты кверху. Хотя ресницы могли бы быть и погуще. Ну, и зачем ему смотреть на такую „красавицу“, что он увидит? Жалкую серую мышь! А он… он необыкновенный, ни на кого не похожий, самый-самый лучший! И я так его люблю и всегда буду любить, а он даже не подозревает об этом. И никогда, никогда не узнает…»
        Доведя себя до состояния полной безнадеги, Зоя с тяжелым сердцем отправлялась в школу. Она отчаянно завидовала Лу, ее эффектной экзотической внешности, ее умению независимо и как бы свысока обращаться с мальчиками. Инстинктивно Зоя старалась держаться поближе к красавице Лу. Ей нравилось наблюдать за ней: как та разговаривает, смеется, как сердится, нахмурив брови, - все в ней вызывало у Зои восхищение. Ей безумно хотелось быть такой, как Лу, - уверенной в себе, без комплексов по поводу внешности, независимой и решительной.
        - Зоя, тебя к телефону! - донесся из прихожей бабушкин голос.
        Девушка удивилась: кто бы это в половине десятого?
        Держа в руке чашку с горячим чаем и прихлебывая из нее, Зоя прижала трубку к уху:
        - Алло… Кто это?
        - Привет! Это Вадим…
        Сердце ухнуло куда-то вниз, Зоя едва не выронила из рук чашку, а на том конце провода между тем продолжали как ни в чем не бывало:
        - Я, собственно, вот по какому вопросу… У тебя, случайно, нет какой-нибудь книжонки про Норвегию? Или там про Швецию? Ну, про любую скандинавскую страну, короче.
        - Кажется, что-то такое должно быть… - Зоя судорожно соображала. - А зачем тебе?
        - Да по географии реферат надо сварганить про быт и обычаи скандинавских стран! У меня там пропусков многовато, вот хочу исправить положение. Я уже почти всех обзвонил, везде облом…
        - Да-да, я поищу обязательно и принесу в понедельник в школу. Хорошо?
        - Не, не годится, - решительно возразил Вадим. - Мне завтра нужно. Хочу в выходной этим заняться, а то на неделе некогда будет.
        - Но… как же быть? - спросила Зоя, слушая гулкие удары собственного сердца, оно вот-вот норовило выскочить наружу.
        - Да очень просто, - последовал незамедлительный ответ. - Давай я к тебе забегу завтра с утречка и возьму книжку. О’кей? Адрес-то продиктуешь?
        Зоя не верила своим ушам и своему счастью. Это что же получается? Всего через несколько часов она распахнет дверь, и ее любимый, единственный, самый дорогой на свете человек будет ходить по ее квартире, сидеть в ее кресле, рассматривать ее книги на полках, пить чай с пирожными? И она сможет вот так запросто болтать с ним о пустяках, а может быть, и о серьезных вещах, кто знает? А может, с этого нечаянного визита начнутся у них с Вадимом какие-то отношения, и она, пусть не сразу, конечно, но когда-нибудь все-таки сможет открыться перед ним, рассказать о своей любви? Все это казалось ей нереальным, сказочным сном, чем-то таким, чего в жизни просто не может произойти ни при каких обстоятельствах… В ее жизни, во всяком случае, точно.
        Недавно Зоя, прочитав очередной любовный роман, спросила бабушку:
        - Ба, а почему не принято девушке первой признаваться в любви своему парню? Ведь это несправедливо, ты как считаешь?
        - Ну как тебе сказать, Зоенька… Нередко первая любовь бывает невзаимной… А в таком случае, сама понимаешь, девушка ничего, кроме унижения, а часто и насмешки взамен на свои чувства не получает.
        - Я так не думаю, - возразила тогда Зоя. - Разве любовь - это унижение? Разве любить стыдно? Что-то ты, бабуля, недопонимаешь, прости.
        И вот теперь, после неожиданного звонка Вадима, уже лежа в постели, Зоя представляла, какими словами она расскажет Вадиму о своей бесконечной, невыразимой любви.
        «Он же совсем другой, необыкновенный, я уверена, он все поймет! По-другому просто и быть не может! - думала Зоя, растроганная собственными иллюзиями. - А что, если книжки только предлог? Что, если Вадим сам ищет встречи со мной? И неважно, что в школе он ведет себя так, будто у меня на голове шапка-невидимка!»
        Разбушевавшаяся фантазия уносила девушку все дальше и дальше от реальности.
        Проснувшись на следующее утро в прекраснейшем настроении, Зоя с особой тщательностью оделась и причесалась, дольше обычного вертясь перед зеркалом. После придирчивого изучения своего гардероба она остановилась на бежевых расклешенных брюках и черном блузоне с открытым воротом из красивой переливающейся ткани. Зоя была уверена, что черный цвет ей к лицу, и это в самом деле было так.
        - Куда это ты нарядилась с утра пораньше? - удивилась бабушка.
        Глаза у внучки блестели, а на щеках играл румянец, что являлось верным признаком сильного волнения.
        - Ба, ко мне должны прийти, скоро уже, наверное… У нас есть что-нибудь к чаю? Только уж не печенье твое овсяное, понимаешь? Ну, тортик там или рулет с кремом, а?
        - Да нет ничего такого… Что ж ты не предупредила заранее, я бы хоть пирожков с яблоками напекла!
        - Бабулечка, миленькая, ну, пожалуйста, сходи в магазин, купи что-нибудь вкусненькое! - запричитала Зоя, нервно поглядывая на круглые настенные часы, висевшие над обеденным столом.
        Ни о чем больше не спрашивая, Татьяна Ивановна взяла сумку и, накинув синюю джинсовую куртку с капюшоном, вышла из квартиры.
        - Так, что еще? Немного духов не помешает… Может, туфли на каблуке надеть? Нет, слишком парадно, ладно, пусть тапочки остаются, я все же дома… Так, чайник поставить, чтобы сразу был горячий… - бормотала Зоя, суетливо носясь по квартире. Нервы ее были взвинчены до предела, глаза горели лихорадочным блеском. - Ой! Я же книжку забыла поискать, вот растяпа! Так, на полках ее нет, в секретере тоже нет. Где же она может быть? Ага, вот она, в тумбочке, вместе со словарями и атласами.
        Зоя присела на корточки и извлекла из-под тяжелого толкового словаря небольшую книгу в темно-зеленом твердом переплете, которая принадлежала ее маме. На обложке был изображен горный пейзаж, а над ним крупными темно-синими буквами написано: «В стране странностей».
        Звонок прозвучал так резко и неожиданно, что Зоя вздрогнула: так всегда - даже если очень ждешь звонка, он все равно застает врасплох.
        Бросив еще раз пристальный взгляд в бабушкино трюмо, она распахнула дверь. Так и есть, на пороге стояла мечта всей ее жизни - Вадик Фишкин собственной персоной.
        - Привет! Ну что, нашла книжку?
        - Нашла… ты проходи… Хочешь, я тебе свою комнату покажу? - бодро воскликнула Зоя, чутко уловив, что как только ее любимый получит желаемое, то немедленно испарится.
        «Стесняется», - с нежностью подумала она, а вслух повторила:
        - Проходи…
        - Зачем? - искренне удивился Фишкин. - Я спешу. Меня внизу Колька Пустошкин из десятого «А» дожидается. Решили в кино махнуть, там клевый боевичок идет… Надо оттянуться после трудовой недели.
        - Ты ж говорил, что сегодня над рефератом работать будешь, - кокетливо сощурилась Зоя.
        - Да ладно, успеется, - отмахнулся Вадим. - Ну, давай тащи свой «источник знаний».
        - А давай чаю попьем? Сейчас бабушка тортик принесет…
        - Какой еще тортик? Слушай, запарила ты меня… Даешь книжку или как? - В голосе Вадима явно слышалось раздражение.
        Зоя почувствовала, как нелепо прозвучало ее предложение, и немедленно залилась краской. «Вот дура, человек говорит, что спешит, а я со своим чаем лезу», - устыдилась она.
        Больше поводов для удерживания Фишкина у нее не было. Секунду помедлив и ничего умного не придумав, Зоя с упавшим сердцем поплелась за книгой.
        - На, держи… Можешь не торопиться, я ее уже много раз читала.
        Фишкин уже собрался выйти на лестничную клетку, когда дверца платяного шкафа, видневшегося из комнаты, скрипнула и из его недр лениво выполз Чак. Видимо, он услышал голоса в прихожей и решил проверить, не собираются ли его оставить одного. Красавец-кот с достоинством прошествовал к хозяйке и стал тереться об ее светлые брюки.
        - Британец! - оживился Фишкин. - Тот самый? Чем ты его кормишь, такого здоровущего?
        Зоя, обрадовавшись, уже открыла было рот, чтобы изложить ежедневный рацион Чака, но тут же поняла, что вопрос был чисто риторическим.
        - Ну, бывай, толстый, покедова! - попрощался с котом Фишкин и, небрежно кивнув Зое, помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
        Захлопнув за Вадимом дверь, Зоя в полнейшем отчаянии плюхнулась в кресло. Она была раздосадована и обозлена. Злилась она в основном на себя саму. Сейчас, взглянув как бы со стороны на разговор с предметом своей тайной, как ей казалось, любви, она придирчиво анализировала каждое слово и каждый взгляд Вадима.
        Правда, «взгляд» - это громко сказано, так как пытаться поймать бегающий взгляд Фишкина - дело безнадежное. Но влюбленную девушку эта не очень-то приятная особенность избранника абсолютно не смущала.
        «Я просто клиническая идиотка! - в полном отчаянии накручивала себя Зоя, еле сдерживая подступившие к глазам слезы. - Навыдумывала какие-то отношения… чай с пирожными… Ему на самом деле нужна была книга и ничего больше! Он и обратился ко мне в самую последнюю очередь, сам же сказал, что всех уже обзвонил… А я, как полная дура, вырядилась, хорошо еще, на каблуки не взгромоздилась, вот прикольно смотрелась бы! Да он вообще не взглянул на меня ни разу, коту больше внимания уделил, чем мне… Еще и бабулю заставила за дурацким тортом бежать, вот стыдобища!»
        Когда вернулась Татьяна Ивановна, держа в руке картонную цветную коробку, перевязанную веревочкой, Зоя находилась в самом разгаре самобичевания. Она мрачно посмотрела на коробку с тортом и, подняв на бабушку покрасневшие от слез глаза, виновато пробубнила:
        - Ба, ты прости меня, ладно? Не нужен никакой торт… уже… Ты лучше скажи, ба, почему меня никто не замечает? Я что, такая неприметная или причина в чем-то другом? Может быть, у меня энергетика какая-нибудь дико отрицательная?
        - Зоенька, девочка моя… - Татьяна Ивановна не смогла сдержать улыбку. Она поставила коробку с тортом на стол, подошла к внучке. - Энергетика у тебя что надо и внешность твоя здесь ни при чем… Помнишь, я говорила тебе, что первая любовь очень часто бывает невзаимной. Да и не первая тоже, если разобраться… - Бабушка провела рукой по Зоиным волосам. - И никакая ты не неприметная, а совсем даже наоборот. Ты достаточно привлекательна, чтобы нравиться ребятам, в тебе есть обаяние, и глаза у тебя хорошие, уж я-то вижу. Просто так бывает в жизни и, к сожалению, ничего с этим не поделаешь.
        - Но если все так, как ты говоришь, почему я для него пустое место? Почему именно я? Почему, ба? - У Зои не было ни сил, ни желания прятать от бабушки свои чувства, тем более что ей было ясно: мудрая бабуля уже все поняла с полуслова.
        - Хочешь совет? - Татьяна Ивановна лукаво посмотрела на Зою, выдержала паузу и продолжила, чуть понизив голос: - Постарайся выделиться из толпы хоть чем-нибудь. Мне кажется, в этом возрасте мальчишки падки на яркость, неординарность. Кстати, а ты уверена, что именно этот человек тебе нужен?
        - Да, бабуля, именно этот! Он самый лучший, самый-самый, понимаешь? - дрожащим от слез голосом заявила Зоя.
        - Ну и хорошо… А теперь давай чай пить. С тортиком. Не зря же я аж в супермаркет за ним бегала! В булочной у нас одни булочки с маком, да и то вчерашние.
        Спокойный тон бабушки, ее непоколебимая уверенность, что с внучкой все в порядке, что никаких таких дефектов ни во внешности, ни в чем-то другом у нее нет, пусть не надолго, но все же успокоили Зою, и, слабо улыбнувшись, она поплелась накрывать на стол.
        Дождавшись, пока бабушка уйдет отдыхать в свою комнату, Зоя принялась бесцельно бродить из угла в угол. Ее мысли разбегались в разные стороны, а порой снова норовили умчаться в заоблачные дали, но усилием воли Зоя возвращала их на грешную землю.
        «Хватит, намечталась уже, фантазерка! Получила по носу и правильно получила!» - снова распаляла себя Зоя, но уже без особой злости. Она схватила с полки первый попавшийся сборник Вознесенского и наугад раскрыла его.
        Стихи не пишутся - случаются,
        Как чувства или же закат.
        Душа - слепая соучастница,
        Не написал - случилось так…
        «Как все-таки здорово он пишет! Максимум смысла при минимуме слов… И слова-то все самые обыденные, каждодневные, а такой грустью веет от них!» - мысленно удивлялась чужому таланту Зоя.
        Ей вдруг захотелось самой выразить свои рвущиеся на свободу чувства в стихотворных строчках. Просто попробовать. А что, если и у нее получится? Зоя уже успела узнать, что ее одноклассница Галя Снегирева пишет хорошие стихи, и позавидовала ей, что называется, белой завистью. Она вообще была уверена, что Бог не дал ей ни одного таланта или просто даже способности к чему-нибудь, поэтому совершенно искренне восхищалась людьми, умеющими петь, играть на музыкальных инструментах, рисовать, танцевать, сочинять стихи и прозу, смешить публику или же, наоборот, заставлять ее рыдать. Неуверенность в себе и природная застенчивость катастрофически мешали Зое попробовать себя в творчестве. Но сейчас она, возможно впервые в жизни, испытала столь сильные эмоции, пусть даже со знаком «минус», которые оттеснили все ее комплексы и неуверенность в себе на задний план.
        Зоя попыталась сосредоточиться, закрыла дверь в комнату и села в кресло. Вадим стоял перед ее мысленным взором, что называется, в полный рост. Она отчетливо «видела» его удлиненное лицо, густые блестящие волосы, даже зеленовато-серые глаза умудрилась разглядеть и запомнить. Наверное, она была единственным человеком в классе, сумевшим это сделать.
        Постепенно процесс сочинительства любовной лирики захватил Зою всерьез. Ей нравилось подыскивать рифмы, эпитеты покрасочнее, слова, как можно точнее соответствующие ее внутреннему состоянию.
        «Если получится плохо, ну, что ж, значит, я бездарь. Во всяком случае, ни одна живая душа о моем графоманстве не узнает. Это ж не танцы и не пение, когда ты весь на виду у публики… Это процесс, так сказать, интимный…» - успокаивала себя Зоя.
        У нее уже появились наброски, которые она быстро записывала на клочке тетрадного листа, подвернувшегося под руку.
        «Обязательно надо купить общую тетрадь, - мелькнула здравая мысль, - а то растеряю все листочки, еще, чего доброго, бабуля найдет, возникнут лишние вопросы. А это мне ни к чему».
        К вечеру уже можно было с уверенностью сказать, что стихотворение «случилось». Зою не волновало его качество с точки зрения профессионализма. Основным критерием было то, насколько точно, по собственным ощущениям, ей удалось выразить свои чувства. На взгляд девушки, стихотворение получилось хорошим, так как отражало именно то, что она и хотела выразить, - тоску по любимому человеку и неизбывное желание быть рядом с ним. С удовлетворением еще раз перечитав свое творение, Зоя усадила перед собой Чака в качестве слушателя и негромко начала читать:
        Я не хочу ни жить, ни умереть,
        Ни по земле, ни по небу скитаться,
        Зари не надо, что должна сгореть,
        Звезды не надо, что должна сорваться…
        Не жажду ни свободы, ни оков,
        Ни славе, ни забвению не рада,
        Я не стремлюсь в объятья сладких снов,
        Не надо слов и жалости не надо…
        Но если ты вдруг вздумаешь прийти,
        Склонюсь устало к твоему плечу я,
        Признаюсь с нежностью тебе, что ты,
        Пожалуй, все, чего сейчас хочу я…
        - Ну как, нравится? - спросила Зоя у Чака, лениво помахивавшего кончиком серого с голубым отливом хвоста.
        Кот оставил свое мнение при себе и, коротко мяукнув, прыгнул Зое на колени.
        4
        - Слышь, Фишка, чего это наша новенькая как-то странно на тебя поглядывает? - поинтересовался любопытный Ермолаев у Вадима.
        Только что началась большая перемена, и они расположились на подоконнике перед кабинетом химии. Сюда не добегала бестолковая и крикливая малышня, что давало возможность двум взрослым людям спокойно поговорить о делах насущных.
        - Да? - вполне искренне удивился Вадим. - Не знаю… Я не замечал. А что, она в натуре смотрит? Может, тебе показалось?
        - Ни фига себе, показалось! Да она с тебя глаз не сводит! Конечно, куда тебе кого-то заметить, кроме своей Лу…
        - Фигню ты городишь, дружище! При чем здесь Лу? Да и не моя она вовсе… У меня, если хочешь знать, в женском внимании недостатка не наблюдается. Иногда даже надоедает все.
        - Хочешь сказать, и Каркуша тебе надоела? А не она ли тебе «досвидос» сказала, а? - подначивал товарища неугомонный Ермолаев.
        - Если ты не в курсе, так и нечего языком молоть, - надулся Фишка, но все же счел своим долгом объяснить: - С Катей у нас характеры разные оказались. Слышал, такое бывает у людей? И вообще я не собираюсь обсуждать ни с тобой, ни с кем-либо другим свои отношения с девушками. Ты лучше мне вот что поведай, - сменил он тему разговора, - тебя Наумлинская на свой день рождения приглашала?
        - Приглашала. Да она, по-моему, почти весь класс позвала. Классно оттянемся… Ты, кстати, в курсе, что сие празднество не у нее дома будет, а в «Гараже»?
        Вадим поморщился. Новомодная пиццерия под названием «Гараж» ему не очень нравилась, он чувствовал себя комфортней в более спокойном, романтическом интерьере или уж, на крайний случай, в привычном минималистическом интерьере кафе «Два клона». Но тут уж выбирать не приходилось.
        Следующим уроком была химия. Фишкин неплохо разбирался в ее премудростях, поэтому позволил себе слушать вполуха. Намерения на этот раз у него были иные - проверить, что там насочинял приколист Ермолаев. Лично он, Фишка, был на все сто уверен, что все это - плод Юркиной безудержной фантазии, но в душе все же зародились сомнения… А вдруг правда? Хотя, с другой стороны, ну и что с того, даже если Зоя и пожирает его глазами? Ему-то без разницы. Ну влюбилась девочка, что тут особенного? В него-то еще как можно влюбиться! Но она-то ему совершенно безразлична. Нет, как одноклассница новенькая, конечно, ничего - отзывчивая, невредная. Ну и все, не более того!
        Так или примерно так рассуждал Фишкин, украдкой наблюдая за Зоей. Она сидела через проход от него, на одну парту ближе к учительскому столу, чем он сам. Делая вид, что смотрит в окно, Вадим то и дело косился в ее сторону, однако ничего интересного не заметил, поэтому в его голове возникло два вполне разумных предположения: либо Зое неудобно сидеть, повернувшись назад, либо Ермолаев, как обычно это с ним происходило, все выдумал. Просто так, от скуки.
        Другой бы на месте Фишкина после первой же неудачи бросил эту затею и думать бы о Зое забыл через минуту, но Вадим был не таков. В нем проснулся охотничий азарт, и он стал потихоньку наблюдать за новенькой на всех уроках и каждый раз, когда ловил на себе ее робкий и в то же время восхищенный взгляд, ставил в уме плюс, а в конце дня все эти плюсы подсчитывал.
        «Да, надо признать, у нее в глазах есть что-то такое… Неужто втюрилась в меня на самом деле? - не без самодовольства размышлял Фишкин. - Ладно, мне-то что! Пусть себе любит на здоровье. Жалко, что ли? Мне-то ее чувства параллельны, хотя, конечно, если быть уж до конца честным, то мне это скорее приятно, чем наоборот».
        Вскоре Фишкин как бы привык к почти постоянному вниманию Зои и благосклонно принимал ее молчаливую, робкую влюбленность. Это изрядно льстило его самолюбию и, ко всему прочему, служило лишним поводом позлить надменную Лу.
        - Ну что, убедился, что я не вру? - поинтересовался Юрка Ермолаев у Вадима, когда они столкнулись после уроков возле раздевалки.
        Там было пусто, почти все разошлись по домам, только три сиротливые, возможно даже забытые кем-то куртки безжизненно повисли на крючках.
        - Ну, допустим…Что это меняет? - сухо поинтересовался Вадим, застегивая молнию на своей модной, синей с желтыми полосами куртке.
        - Тебе что, по барабану? - изумился Юрка. - Да если б Черепашка на меня хоть раз так посмотрела, я бы, наверное, умер от счастья!
        - Не гони, Ермол, - остудил товарища Вадим. - Терпеть не могу этих слезовыжимательных базаров!
        - Знаешь, а на меня никто никогда не смотрел такими глазами… Это же офигенно приятно, наверное, да? - не унимался Юрка.
        - Слушай, чего ты вдруг сопли распустил? Насмотрелся мексиканских сериалов, что ли? - не поддавался на провокацию Фишкин. А в том, что с Юркиной стороны это была именно провокация, подвох, Вадим почему-то не сомневался. - Вообще-то мне все это глубоко фиолетово, - развязным тоном продолжал он. - Ну, подумаешь, одной втюренной больше, одной меньше, какая, блин, разница?
        Фишкину нравилось быть таким вот циничным дон-жуаном, и он только усмехался, глядя на погрустневшего Ермолаева. Причина грусти Вадиму была ясна: коварный Юрка с какой-то целью хотел вывести его на разговор по душам. А теперь вот взгрустнул, когда Вадим так лихо его обломал. И хотя Фишкин чувствовал себя победителем, разговор этот почему-то оставил неприятный осадок в его душе, который, впрочем, очень скоро выветрился начисто.
        «Кстати, - вспомнил Вадим по дороге домой, - книжку надо бы отдать».
        Но и эта мысль не задержалась надолго в его голове. Таким уж человеком был Вадим Фишкин: не особенно обязательным, не особенно глубоким, не особенно содержательным; не особенно добрым, но и не особенно злым… Каким-то во всех смыслах и во всех отношениях неособенным человеком был Вадим Фишкин.
        5
        - Бабуль, я сегодня поздно приду. У Иры Наумлинской день рождения, так что не волнуйся! - прокричала Зоя из ванной, где наносила последние штрихи вечернего макияжа.
        Татьяна Ивановна оторвалась от приготовления ужина и придирчиво осмотрела внучку.
        - Хороша! Картинка просто! - восхищенно покачала она головой.
        - Да ладно тебе! - отмахнулась Зоя, чувствуя, как щеки запылали огнем.
        - А где она живет, эта Ира? - нахмурилась бабушка. - Не очень далеко, надеюсь?
        - Да нет, ба! Мы же не дома будем, а в «Гараже». Это далековато, но я ведь не одна. Доберемся на маршрутке, не переживай.
        - В гараже? - Татьяна Ивановна так и застыла с чашкой недопитого чая в руке. - Это кто ж такое придумал, в гараже день рождения отмечать? Вот, я помню, когда мы были школьниками…
        - Бабуля-я-я… «Гараж» - это не гараж, а пиццерия, - недослушала она, - ну, кафе такое молодежное! А ты что, подумала, что мы будем сидеть на пыльных покрышках среди канистр с бензином и дышать выхлопными газами? - расхохоталась Зоя, на секунду оторвавшись от зеркала.
        - Ну, не знаю, выдумаете вечно что-нибудь… А почему тогда «Гараж» называется, если это кафе?
        - Ну, назвали, и все, откуда я знаю… Просто там интерьер такой, в стиле хайтек, машины всякие, правда макеты, но в натуральную величину. А подают там не бензин и не машинное масло, как ты могла бы подумать, а очень вкусную пиццу и коктейли разные легонькие, салатики…
        - Ну ладно, вам виднее. - Бабушка залпом допила остывший чай и с чашкой в руках возвратилась на кухню.
        Натянув свою любимую черную кожаную курточку с множеством молний и металлических заклепок, Зоя чмокнула бабушку в щеку и выбежала на улицу. Настроение у нее было превосходное. В таком настроении она пребывала уже два дня. И было отчего. Два дня назад, когда Зоя после уроков выходила из школы, ее догнала Света Тополян. Шагая рядом с Зоей и для приличия поговорив с ней о грядущей контрольной по алгебре, Света неожиданно выдала:
        - Слушай, а ты замечаешь что-либо вокруг себя или нет?
        Зоя мгновенно насторожилась:
        - В каком смысле? Что ты имеешь в виду?
        - Да так… - На лице Тополян появилась загадочная ухмылка.
        - Ну все-таки? - Зою начинало распирать любопытство, и одновременно с этим в душе возникла смутная тревога. - Говори, раз уж начала! По-твоему, я что-то интересное упустила, да?
        - Хм… весьма и весьма интересное… для тебя. - Тополян немного отстранилась от Зои и смерила ее покровительственным взглядом, в котором сквозило наигранное сочувствие. - Мне кажется, ты стала очередной жертвой нашего классного сердцееда! Не догадываешься, кого я имею в виду?
        - Н-нет… про кого ты говоришь? - в смятении пробормотала Зоя, чувствуя, что сейчас услышит нечто безумно важное для себя.
        - Ну да, так уж и не догадываешься! - язвительно протянула Тополян. - А с кем же ты на каждом уроке в гляделки играешь? Оч-ч-ч-ень, знаешь ли, забавно за вами наблюдать, сплошное удовольствие…
        Тополян выдержала красноречивую паузу и, поскольку Зоя продолжала потрясенно молчать, доверительно прикоснулась к ее руке:
        - Только, знаешь, он тебе не пара. Слишком непостоянен. И еще расчетлив. Ты, вероятно, слышала о его скоропалительном романе с Катей Андреевой? Все бы ничего, только встречаться с ней он стал после того, как она имела неосторожность поместить свой портрет на обложке какого-то журнальчика. Не помню названия… Кажется, - картинно наморщила лоб Тополян, - «Крутые ребята» или что-то в этом духе… Вспомнила! - Она подняла вверх указательный палец. - «Крутая девчонка». Впрочем, это неважно, - небрежно махнула рукой Света и продолжила: - Важно то, что чуть ли не на следующий день после этого события Фишкин уже был у ее ног! Простой расчет и ничего больше, - с непередаваемым сарказмом в голосе заявила Тополян. - Наш мальчик обожает тереться около знаменитостей… Да и то долго не продержался, сейчас они практически не разговаривают. А теперь ты вот… - И Тополян смерила Зою таким взглядом, что у той мурашки по спине пробежали. - Хотя ты-то ему зачем, не представляю даже. Для коллекции, что ли? - Света отвернулась и, глядя куда-то в сторону, заговорила вдруг отстраненно и как бы нехотя: - И вообще
Фишка влюблен в Лу с первого класса. Так все привыкли считать. А мое мнение такое: ему и на Лу, по большому счету, плевать. По той банальной причине, что Вадик Фишкин любит одного себя, драгоценного и ненаглядного. И все вы для него вроде марионеток…
        - А ты… себя ты марионеткой не считаешь? - наконец вышла из ступора Зоя. Ноги ее стали ватными, сердце гулко и учащенно колотилось.
        «А я-то, глупая, уверена была, что никто и не подозревает о моей тайне», - с горечью подумала она.
        - Я-а? Нет, конечно. Я не такая дура, чтобы вестись на его томные взгляды и завывания под три гитарных аккорда, - резко высказалась Тополян. - Фишка для меня прозрачен, как… как свежевымытое окно. Ни одного темного пятнышка, уж можешь мне поверить. Впрочем, можешь и не верить, дело твое.
        - Света, что же мне делать? Я же… безумно люблю его… - Эта фраза вырвалась у Зои помимо ее воли; то был, наверное, крик отчаяния.
        Тополян же усмехнулась, в упор взглянула на Зою и протянула с ленцой:
        - У-у-у, как все запущено… Не знаю, право, что тебе делать.
        В этот миг Зое показалось, что она хотела добавить слово «милочка». Но, к счастью, это унизительное словечко не сорвалось с губ Тополян. Она лишь презрительно фыркнула и заметила как бы вскользь:
        - Да и знать не хочу, если честно. Разбирайтесь сами, кто кого любит. Я тебя просто предупредила. По дружбе. Ну, пока, мне еще в книжный надо забежать. Котику своему привет передавай, он у тебя клевый!
        И Тополян, помахав рукой совершенно потерянной Зое, неспешно поплыла в сторону торгового центра.
        В прихожей Зоя скинула ботинки, куртку и без сил опустилась на пуфик. На руки к ней тут же прыгнул невесть откуда взявшийся Чак, который, мурча и ласкаясь, незамедлительно начал устраиваться у хозяйки на коленях. Зоя машинально перебирала пальцами густую шелковистую шерстку своего любимца.
        - Тебе привет передавали, - зачем-то пробормотала она и поцеловала Чака между ушей.
        Ее мысли беспорядочно метались, и надо было сделать невероятное усилие, чтобы придать им хоть слабое подобие стройности. То, что поведала Зое Тополян, не являлось для нее такой уж неожиданностью. Зоя не могла не заметить, что ее влюбленные взгляды на уроках находят у Вадима ответный отклик. Но она совсем не была уверена в том, что смогла вызвать в душе Вадима ответное чувство. Девушка просто боялась поверить в это. Ведь его странные глаза ни на секунду не останавливались, и понять, куда именно Фишкин смотрит, было совершенно невозможно, а Зоя была так не уверена в себе, что привыкла подвергать сомнению все, что касается интереса кого бы то ни было к своей персоне.
        «Значит, я все же не ошиблась, - с замиранием сердца думала Зоя, машинально поглаживая засыпающего Чака. - Если Света заметила, а может, и не только она, значит, Вадим действительно смотрит на меня. Только зачем? Я же отчетливо понимаю, что он не может меня любить… И никто не может… Только вот Чак… И бабушка… И мама с папой, но они далеко…»
        О характеристике Фишкина, данной Тополян, Зоя старалась не думать. Просто пропустила эти неприятные слова мимо ушей, и все. Такой уж у нее был характер: Зоя умела даже в самом плохом человеке видеть что-то положительное и всегда думала о людях хорошо. А если человек оказывался так плох, что не заметить этого было просто нельзя, Зоя по доброте своей все же умудрялась найти оправдание его неблаговидным поступкам. Так случилось и сейчас - она предпочла забыть все, что наговорила ей Тополян, оставив в памяти только одно: Фишкин часто на нее смотрит, именно на нее, Зою. От этого открытия ей вдруг стало так тепло и благостно на душе! Осознание своей малюсенькой победы окрылило девушку. Совсем недавно она ощущала, что для Вадима она пустое место, нуль, и вот вдруг, в одночасье, все переменилось. Вся ее жизнь круто переменилась! Она почувствовала небывалый прилив сил, ей захотелось вытворить что-нибудь этакое… Для начала, например, пойти на кухню к бабуле и затеять какое-нибудь умопомрачительное экзотическое блюдо. А потом устроить романтический ужин при свечах.
        И теперь, ощущая за спиной все те же легкие, но сильные крылья, Зоя неслась к остановке, чтобы скорее добраться до пиццерии и снова увидеть своего единственного, милого, ни на кого не похожего Фишкина и услышать его голос.
        6
        Пиццерия «Гараж» располагалась на втором этаже двухэтажного кирпичного здания, стоящего особняком среди старых деревьев небольшого тенистого скверика. Раньше, годах в восьмидесятых прошлого века, там находилась обыкновенная городская столовая, ну а теперь «Гараж» привлекал к себе внимание молодежи необычным интерьером, хорошей музыкой и сравнительно недорогими ценами при достаточно большом ассортименте блюд.
        Пройдя мимо огромного, во всю стену, зеркала, Зоя поднялась на второй этаж по металлической лестнице с узкими ступенями и попала в небольшой, но уютный зал, имеющий форму буквы «Г» и заполненный прямоугольными металлическими столиками с блестящей поверхностью. Слева от входа вдоль стены тянулась барная стойка - там официантки заказывали еду и разносили ее клиентам на широких алюминиевых подносах. Сам интерьер пиццерии был прост: стены - сочетание кирпичной кладки с бетоном, простенки между окнами украшали обыкновенные автомобильные покрышки. Рядом с каждым столиком в стену были вмонтированы светильники в виде фар. В довершение всего в специально оборудованной нише красовался муляж автомобиля красного цвета в натуральную величину. Обслуживающий персонал был одет в кофейного цвета бриджи, белые майки навыпуск с логотипом «Гараж» и белесые джинсовые бейсболки.
        Когда Зоя появилась в пиццерии, основная часть гостей во главе с самой именинницей уже оккупировала три столика, сдвинув их вместе. Ира Наумлинская возбужденно носилась между стойкой и приглашенными, выясняя гастрономические пристрастия последних.
        - Всем привет! И от Чака тоже! - улыбнулась Зоя присутствующим.
        Она поздравила именинницу, бросила куртку на свободный стул и огляделась. Да, почти все в сборе - неразлучные Лу с Черепашкой, Каркуша, строгая Снегирева, Володя Надыкто, трогательно пытающийся помочь Ире, неугомонный Ермолаев и Вадим. Он тоже здесь, сидит в торце стола в обнимку со своей гитарой, значит, будет петь…
        Все уже расселись по местам и подняли над столом фужеры, когда в зал величаво вплыла Света Тополян. Вид у нее был загадочный.
        - А вы знаете, кто сегодня будет услаждать наш слух? - спросила она, усаживаясь между Надыкто и Галей Снегиревой с таким видом, будто имела в виду себя. - Не знаете? Ну, так и быть, скажу. Сейчас здесь будет выступать группа «Смех»! Прикольно, да? - И Тополян смерила всех присутствующих таким горделивым взглядом, будто выступление вышеозначенной группы являлось не чьей-нибудь, а лично ее, Светы, заслугой.
        - Клево! А ты откуда знаешь? Гонишь, что ли? Они же никогда заранее не афишируют, кого приглашают! - усомнился Ермолаев и добавил со знанием дела: - Элемент неожиданности, так сказать, входит в меню заведения.
        - Да какая разница, откуда знаю! - раздраженно махнула рукой Тополян. - Знаю, и все. Одна сорока шепнула, устраивает?
        За нее неожиданно вступилась Черепашка:
        - Это скорей всего правда. Я тоже краем уха недавно на телевидении об этом слышала. Правда, название не упоминалось, просто было сказано: «В одном из молодежных кафе столицы выступит рок-группа „Смех“».
        - Ну, раз Люся говорит… Значит, у нас сегодня будет «Смех» в «Гараже»! Прикольно, да? - моментально сдался Ермолаев, вздыхавший по Черепашке чуть ли не с первого класса.
        Пока шли дебаты по поводу «Смеха», молоденькие официантки принесли ребятам дымящуюся ароматную пиццу с разными начинками, сладкую воду, коктейли и даже три бутылки шампанского с романтическим названием «Белый танец».
        Зоя про себя решила, что спиртного она не будет пить категорически, разве что пригубит шампанского за виновницу торжества. Она почти не имела опыта таких застолий. Один только раз родители налили ей немного сухого вина на Новый год. И теперь Зое очень не хотелось экспериментировать со спиртным, да еще в присутствии Вадима. Ведь кто может знать, как на нее подействуют коктейли вперемешку с шампанским?
        «Вот сижу и выделяюсь из толпы, - с усмешкой подумала Зоя, вспомнив бабушкин совет. - Только ОН этого совершенно не замечает».
        Фишкин действительно не обращал на Зою никакого внимания, будто бы ее и вовсе не существовало. Но сейчас ей не было от этого горько. Она же понимала, что присутствие тесного круга одноклассников полностью исключало их с Вадимом игру «в гляделки».
        «На уроках - другое дело, а здесь мы оба на виду», - старательно успокаивала себя Зоя.
        К общему восторгу, Тополян оказалась права. К восьми часам вечера на маленьком возвышении в глубине зала, которое Зоя вначале даже не заметила, началось оживление, и вскоре весь зал загудел, зааплодировал, затопал ногами и даже засвистел от избытка чувств. На сцене появилась суперпопулярная рок-группа «Смех». Первые аккорды оглушили Зою, она поморщилась и поднесла было руки к ушам, но вовремя спохватилась. Еще не хватало уши затыкать, что подумает о ней Вадим! Что она только с веток спустилась?
        День рождения был в самом разгаре. Ребятам даже удалось потанцевать под зажигательные ритмы «Смеха», хотя свободного места катастрофически не хватало - зал был полон, и танцевать хотелось всем. Зоя почти совсем освоилась и временами даже забывала, что привыкла стесняться, зажиматься и комплексовать.
        «А вот интересно, если вдруг объявят медленный танец, пригласит меня Вадим? Или, может, сама решусь его пригласить? А вот возьму и приглашу, что тут такого?» - пришла в голову Зое убийственная по своей смелости мысль. Но «медляк» не объявляли, и ребята самозабвенно и конвульсивно дрыгались в бешеном ритме.
        Боковым зрением Зоя вдруг увидела, что Тополян о чем-то беседует с Вадимом. Вид у нее был заговорщический, и Зою в самое сердце кольнуло смутное беспокойство.
        «Зачем я с ней откровенничала? Я же ее совсем не знаю. Просто она тогда использовала мою растерянность, а я, как последняя дура, ей все сразу выложила… Люблю, мол, безумно…Фу, бред какой-то! Стыдно! Стыдно и страшно! Узнать бы, что она там ему нашептывает? В следующий раз умнее надо быть! Тоже мне - душа нараспашку! В наше время только у дураков души нараспашку!» - казнила себя Зоя, то и дело посматривая в сторону Тополян и Фишкина.
        Внезапно ей очень жгуче, почти непреодолимо захотелось домой. Или хотя бы на улицу, на свежий воздух. Голова казалась чугунным котлом от дикого грохота, шума, от внутреннего напряжения, не покидавшего Зою с той самой минуты, как она увидела Вадима рядом с Тополян.
        Пока Зоя раздумывала, уйти ей или остаться, музыканты объявили перерыв и покинули сцену.
        - Фишка, а когда же ты нам споешь? Или ты гитару прихватил, чтоб за нее на обратном пути держаться? - сострил Юрка Ермолаев и сам же первый захохотал.
        - Чего ржешь? Спою, конечно, только не ради твоих не особенно прекрасных глаз… У нас есть именинница, если ты помнишь, - беззлобно огрызнулся Фишкин и галантно обратился к Наумлинской: - Милая Ирочка! Позволь мне преподнести тебе сей скромный подарок: мои песни звучат сегодня для одной тебя! Надеюсь, остальные дамы меня простят…
        - Давай, Фишка, не тяни! А то не успеешь всю программу выполнить - у музыкантов перерыв минут пятнадцать, не больше, а ты уже пять минут мозги паришь! - снова вклинился Юрка.
        Володя Надыкто не произнес ни слова, но по его мрачному виду можно было догадаться, что он не одобряет ни поздравительной речи Фишкина, ни самого подарка. Зоя с любопытством взглянула на Володю. «Ревнует небось… А меня вот никто еще не ревновал», - вздохнула она.
        А между Тополян и Фишкиным происходил примерно такой разговор:
        - Что ж ты Зоечке внимания не оказываешь? Девочка вон аж извелась вся, сидит как потерянная, - вкрадчивым голосом начала Тополян.
        - С какой это радости я должен ей внимание оказывать? - возмутился Фишкин.
        - А на уроках с какой радости на нее пялишься? Я же все вижу! А между прочим, Зоечка, к тебе очень и очень неровно дышит. Может, хоть потанцуешь с ней, проявишь великодушие?
        - Ты чего, Светка, пиццы переела? Вообще ты верно подметила: да, я смотрю иногда на Зойку, но это совершенно не то, что ты подумала. Я, видишь ли, в Художке учусь… Ну, там живопись, графика, скульптура и все такое. - Вадим издал тяжелый вздох. - Дело это нелегкое, конечно, но мне оно по вкусу пришлось, да и препод хвалит, говорит, способности у меня немалые… Да, так вот… - Фишкин картинно почесал указательным пальцем правую бровь и продолжил усталым тоном: - А в задачу художников, Светочка, если ты не в курсе, помимо прочих упражнений, входит тренировка зрительной памяти. Надо запомнить, например, чье-нибудь лицо детально, а потом сесть и портрет написать. Только лучше, чтоб лицо было заурядное, неяркое, из толпы, чтоб задачу, так сказать, усложнить. Усекла? Вот я и выбрал Колесниченко. С такой внешностью ее год можно запоминать - не запомнишь. Но тем интереснее…
        - Ну и как, портрет получился или ты еще в процессе изучения объекта? - проворковала Тополян, мучительно соображая, правду ли сказал ей Фишкин или же виртуозно выкрутился.
        - Да как сказать… - замялся Вадим. - Если честно, не очень получается, времени нет серьезно поработать. Но получится обязательно, уж будь спок!
        - А покажешь, когда нарисуешь? - не отставала Тополян.
        - Заметано, - отрезал Фишкин и демонстративно отвернулся от девушки.
        Ему основательно надоел этот дурацкий разговор. Вадим устал от собственного вранья. Ни в какой Художке он не учился, слишком для этого был ленив и необязателен, хотя по настроению иногда рисовал, и довольно неплохо, особенно портреты. Вообще врать Вадим не любил, утомительное это занятие, потому и врал только в крайних случаях. В таких, например, как этот.
        «Глупо, конечно, оправдываться… Какое ей дело, блин, на кого я смотрю? Ну, кажется, поверила, а то еще разнесет по всему классу, что я в эту мышку закомплексованную втюрился. Вот это будет прикол!» - Фишкин представил себе эту нелепую ситуацию в лицах и даже прыснул от внезапного приступа смеха.
        К счастью, Ермолаев напомнил ему, что наступил подходящий момент для пения, и Вадим не без удовольствия переключился на Наумлинскую. Ему нравилось дразнить ревнивого Надыкто.
        Он удобно и основательно устроился на стуле, проверил, устойчиво ли лежит инструмент на коленях, прежде чем начал тихонько, как бы нехотя перебирать гитарные струны.
        Лу, обведя взглядом присутствующих, толкнула Черепашку в бок и прошептала ей на ухо:
        - Слышь, Че, на Зою погляди! А ты еще сомневалась. У нее же все на лице написано. Значит, Светка не врала, когда туманно намекала на ее особое отношение к Фишке! Как думаешь, а?
        - Я думаю, что это не ее дело и не наше тоже. Тополян-то чего парится на эту тему? Не понимаю! Разве что из вредности… Хотя, наверно, предупредить Зою не мешало бы.
        - О чем ты ее предупреждать собираешься? - вскинула свои тонкие, словно нарисованные брови Лу.
        - Как это «о чем»? - уставилась на нее Черепашка. - Зоя наверняка думает, что Фишка - сказочный принц, весь такой белый и пушистый! Только как бы это сделать, ну-у… поделикатнее, что ли…
        - Да чего тут деликатничать! - возразила Лу. - Или говорить прямо, или вообще пусть все идет своим чередом! Пусть сама разбирается.
        - Нехорошо как-то получается, - покрутила головой Черепашка. - Мы с тобой, как две сплетницы, обсуждаем личную жизнь человека за его спиной… Я так не люблю.
        - Ну вот и не запаривайся! - не без ехидства заметила Лу. - Зое же не десять лет - со временем сама поймет, что к чему.
        - Так-то оно так, - неуверенно пожала плечами Люся. - А если ей в голову что-нибудь экстремальное придет? Ну, вроде суицида… Всякое же бывает…
        В эту секунду она вспомнила Женю Кочевника, который забрался на крышу девятиэтажки и грозился прыгнуть вниз, если его девушка Маша к нему не вернется. Тогда все закончилось благополучно, хотя Женя заставил попереживать за себя многих людей, включая Черепашку.
        - Ладно, посмотрим, - сдалась наконец Лу.
        7
        Этой ночью Зое плохо спалось, точнее, совсем не спалось. В сотый раз она прокручивала в памяти события последних дней, особенно сегодняшние. Любимый голос, грохот музыки, лица Вадима и Тополян, все смешалось в ее сознании…
        «Господи, как же он пел сегодня! - думала она, лежа в постели с открытыми глазами. - Его голос просто завораживает, неужели другие этого не чувствуют? Как можно болтать, жевать, вообще на что-то отвлекаться, когда поет Вадим? Не понимаю…»
        Она помнила, что была не в силах оторвать влюбленных глаз от лица Вадима. Она всматривалась в него так, будто видит его последний раз в жизни и хочет запомнить это лицо навсегда.
        «Наверно, все уже заметили, как я смотрю на него! - запаниковала было Зоя, но тут же ее губы сами расплылись в счастливой улыбке. - Да ладно, и пусть! Что толку скрывать, Тополян вон на раз нас вычислила, а может, и не она одна».
        Зоя невольно мысленно объединила себя с Вадимом, будто они оба посвящены в какую-то сокровенную тайну, и ей понравилось это единство. Оно как бы приближало ее к любимому, уравнивало с ним, пусть только лишь в воображении. Ну и что с того? Она вспоминала его бегающий взгляд, обращенный к ней во время уроков, удивлялась и радовалась перемене, произошедшей в Вадиме по отношению к ней.
        Однажды Зое попался небольшой рассказ из какого-то журнала вроде «Юности» или «Нового мира», который выписывали ее родители еще в молодости. Зоя прочла этот рассказ на одном дыхании. Естественно, речь там шла о любви. Героиней рассказа была такая же девушка, как она, и она была так же, как Зоя, безответно влюблена в парня, который хоть и учился с героиней рассказа в одной школе, но был на два года старше. Правда, та девушка рассуждала и действовала решительнее и жестче: «Разве стыдно, когда ты голоден и хочешь хлеба? Если не дадут - умрешь. Или нужно взять самой?» Зоя сейчас вспомнила эти незамысловатые на первый взгляд слова и снова согласилась с ними.
        «Да-да, это правда, любовь - пища для души, как хлеб для желудка. И Вадик (ах, как ласково и певуче звучит: Ва-а-ди-ик!) должен знать, как я его люблю. Просто за то, что он есть. Просто есть на свете. И я никогда его не предам и все ему прощу. Что бы он ни сделал! Да он и не может сделать ничего плохого, я уверена!» - такие счастливые мысли возникали в уставшей Зоиной голове.
        Заснула она под утро. С блаженной улыбкой на лице, правой рукой обнимая пушистого, теплого Чака, примостившегося рядом с хозяйкой.
        Этой ночью Зое приснились стихи. Вернее, несколько строчек, но и во сне она уже знала, что это хорошие стихи и их обязательно надо запомнить и записать, проснувшись. Так Зоя и сделала. Открыв глаза и осознав, что стрелки будильника показывают девять часов двадцать две минуты утра, она поняла, что на первый урок безнадежно опоздала.
        «Что там у нас на первое? А-а, химия, по-моему… Ладно, забью, я все равно задачки не решила, совсем из головы вылетело!» - Зоя с удовольствием потянулась, зажмурившись, и тут же в сознании вспыхнули приснившиеся стихотворные строки.
        Она схватила первый попавшийся под руку листок бумаги и стала быстро записывать приснившиеся стихи. После не очень продолжительных творческих мук у Зои вышло вот что:
        Не спи, прошу тебя, не спи,
        Будь в ожиданье, будь в тревоге,
        Когда я где-нибудь в дороге
        И нет конца еще пути.
        Не спи, прошу тебя, не спи…
        Не пожалей своей тоски,
        Своей такой мужской печали,
        Когда вдруг на моем причале
        Нет теплоты твоей руки.
        Не пожалей своей тоски…
        Не позабудь, что я слабей,
        И, когда трудно мне и больно,
        Придай мне силы своей скорбью,
        Последний страх во мне убей,
        Не позабудь, что я слабей…
        Прижми к груди и не молчи.
        Прильну к тебе, свой плач доверив,
        Запри скорей за мною двери,
        Чтоб вновь я не смогла уйти,
        Прижми к груди и не молчи…
        Вообще у Зои имелось уже пять стихотворений: одни нравились ей, другие чуть огорчали сомнительными рифмами или неярко выраженной мыслью, но все они были ей бесконечно дороги. Как мать больше любит слабенького или неблагополучного ребенка, так и она не могла перечеркнуть ни одной даже самой неудачной строчки. Потому что каждое слово в ее стихах буквально кричало об огромной, захватившей целиком все ее существо любви. И выносить этот безмолвный крик в одиночку Зоя больше не могла.
        - Зоенька, а ты что же, в школу не идешь? Бледная какая-то… Ты, часом, не заболела? - всполошилась Татьяна Ивановна, заглядывая в комнату внучки.
        - Не-а, бабуля, все нормально! Я просто про-спа-ла! Ну, как Алиса Фрейндлих, помнишь, в «Служебном романе»? Вот так и я…
        Зоя уже хотела вылезти из-под одеяла, чтобы успеть попасть хотя бы ко второму уроку, но тут ее осенила смелая мысль, которую она немедленно и озвучила:
        - Ба, а можно, я сегодня вообще в школу не пойду? Ну, пожалуйста, ба! Я что-то так утомилась за последние дни, просто ужас! Сама же говоришь, бледная… А я тебе помогу обед приготовить и в магазин сбегаю, а то все ты да ты. А, ба?
        - Ну что с тобой делать, хитрая лиса? - улыбнулась Татьяна Ивановна. - Так и быть, отдыхай.
        Чем больше Зоя раздумывала над своей затеей, тем больше укреплялась в мысли, что это должно произойти. Так тому и быть: Вадик обязательно должен узнать, как сильно и преданно она его любит! Сейчас Зое казалось непоправимой ошибкой то, что она так долго, непростительно долго молчала.
        «Впрочем, почему же непоправимой? К счастью, все еще можно исправить, и не когда-нибудь, а прямо сегодня!» - Зоя легко улыбнулась, план действий родился в ее голове молниеносно, только надо было все хорошенько обдумать.
        Сгорая от нетерпения, она то и дело посматривала на часы. До окончания уроков оставалось еще три часа. За это время Зое предстояло красивым разборчивым почерком переписать свои стихи в новенькую тетрадку в клеточку, нет, лучше в блокнот с яркой обложкой! Где-то у нее лежал как раз такой блокнотик, она точно помнила. Что же там на обложке нарисовано? Кажется, какой-то пейзаж… Ну да, точно! Река с еще заснеженными кое-где берегами и деревья, растущие вдоль берега… На их ветках пока еще не распустились почки… Зоя это точно помнила, потому что с детства имела привычку подолгу рассматривать картинки и запоминать их детально, в мельчайших подробностях.
        «Вот и отлично, что без всяких там кошечек слащавых, кукол Барби и супермоделей в бикини! Просто весенний пейзаж… Очень, так сказать, ранневесенний, - про себя улыбнулась Зоя изобретенному только что слову. - Как и моя любовь, которая только и ждет ответного отклика, одного только слова, произнесенного тихим родным голосом, чтобы расцвести во всей красе, вспыхнуть буйством неповторимых красок и растопить снег!»
        Она торопливыми движениями стала рыться в своем секретере и вскоре извлекла из-под стопки тетрадей и книг небольшой блокнотик. Однако, к великому разочарованию девушки, на обложке блокнота был изображен не «ранневесенний пейзаж», а синяя ваза с букетом ярко-красных роз. А где же тот, с речкой? Видимо, в нем она записывала стихи и в порыве вдохновения даже не обратила внимания на обложку. Зоя выдвинула верхний ящик стола - именно туда она складывала все сочиненные за эти несколько дней стихи. Так и есть! Блокнот был безнадежно испорчен - неровные края вырванных листков, а те, что остались, были сплошь исписаны размашистыми строчками, кое-где перечеркнутыми и замалеванными. Как же она могла позабыть? Ну да ладно, что теперь делать! Зоя разочарованно рассматривала второй, чистый блокнот: «Фу-у, пошлятина какая, розочки-цветочки, еще бы закапать страницы слезами или надушить чем-нибудь термоядерным вроде „Красной Москвы“, как в старых сентиментальных романах…»
        Духи «Красная Москва» принадлежали Татьяне Ивановне, она питала к ним слабость, так как их запах напоминал ей собственную молодость, полную поклонников, невинных романов, судьбоносных встреч и расставаний. Не исключено, что и этот флакончик подарил бабуле один из пылких возлюбленных лет этак сорок назад. Зоя не переносила стойкий, навязчивый запах этого шедевра отечественной парфюмерии, сохранившийся до сих пор, да и бабуля, надо заметить, практически никогда ими не пользовалась, щадя внучку.
        «Ладно, другого все равно нет, а в магазин бежать некогда… В конце концов, красные розы символизируют любовь, так что не так уж и плохо… И потом, главное - содержание, а не обложка!» - уговаривала себя Зоя, продолжая морщиться. Внезапно ее взгляд упал на валявшийся на диване предпоследний номер журнала «Все звезды». Озаренная удачной идеей, Зоя принялась лихорадочно перелистывать его и вскоре наткнулась на подходящую по размерам цветную фотографию группы «Уматурман». Аккуратно вырезав фотку, Зоя полностью заклеила ею ненавистный букет.
        «Ну вот, так-то гораздо лучше, - удовлетворенно вздохнула она. - Даже прикольней, чем пейзаж!»
        Следующим пунктом программы являлось переписывание стихов в блокнот. Тут дело пошло без заминок. Переписывание стихов для своего любимого доставляло девушке неподдельное удовольствие. Она живо представила, как он будет читать их где-нибудь в укромном уголке, и уж после этого обязательно посмотрит на нее, Зою, совершенно другими глазами. Иначе и быть не может! А потом…Что будет потом, Зоя не очень четко представляла, да и запрещала себе думать об этом, помня о своих несбывшихся фантазиях, когда Вадим приходил к ней за книжкой. Одно она чувствовала абсолютно точно: ничего плохого в результате ее признания не случится. Не должно случиться, никогда!
        Закончив переписывать, она еще раз перелистала странички и, убедившись, что написанное выглядит аккуратно и красиво, закрыла блокнот с чувством выполненного долга.
        «Так, пора звонить, Вадим наверняка уже дома, - подумала девушка, но никак не могла заставить себя подойти к телефонному аппарату и набрать заветный номер. - Ну чего же ты испугалась? - уговаривала она саму себя. - Все будет хорошо! Вадику обязательно понравятся стихи! Ведь каждая строчка так и дышит моей любовью к нему!»
        Казалось бы, такие простые действия вызывали в ней непреодолимый страх. После минутного раздумья Зоя решительно вытерла о джинсы вспотевшие ладошки и взяла в руки трубку. Удары сердца отзывались повсюду - в ушах, горле, пальцах и даже ногах. Зоя всерьез опасалась, что из-за биения собственного сердца может не услышать голос Вадима.
        Заполучить номер домашнего телефона Фишкина стоило бы ей определенных трудностей, если бы не вмешался счастливый случай или провидение, которое частенько помогает влюбленным. О том, чтобы выяснять номер любимого у одноклассников, не могло быть и речи. Зоя и так постоянно мучилась вопросом, не слишком ли открыто она показывает им свое неравнодушие к Фишкину. А если она еще станет выспрашивать его телефон, пусть даже у такой серьезной и располагающей к себе Черепашки… Нет, этого она не могла себе позволить. Но вот тут мудрое провидение практически вложило номер телефона любимого прямо Зое в руки.
        Недавно, недели полторы назад, Люстра, то есть Ангелина Валентиновна, торопясь на урок в девятый «Б», впопыхах забыла в учительской классный журнал. Обнаружив сей досадный факт, она недолго думая ткнула указкой в Зою, которая, замешкавшись на перемене, чуть припоздала к началу урока и смущенно пробиралась между партами к своему месту.
        - Колесниченко! Сбегай-ка в учительскую за журналом! Там на стеллаже, увидишь… И побыстрей!
        Зоя не могла поверить в такую удачу. Разыскав желаемое, она не спешила возвратиться в класс, а, приостановившись у окна, открыла журнал на последней странице. Так и есть, вот они, адреса и телефоны всех учащихся их класса, а также места работы родителей. Запомнить заветный номер и адрес Фишкина не составило труда - Зоя с детства отличалась прекрасной памятью на числа.
        И вот теперь она, заглушаемая ударами своего влюбленного сердца, слушала длинные гудки, где-то глубоко-глубоко в душе трусливо надеясь, что Вадима не окажется дома. Но Вадим был дома. И, как показалось Зое по его раздраженному «алло!», настроение его оставляло желать лучшего.
        - Привет! Это Зоя… Я тут приболела немного, а мне очень нужна книжка, ну, та, что у тебя… Помнишь, я тебе давала? Ты не мог бы… - зачастила Зоя, заикаясь от волнения.
        - Что не мог бы? - рявкнул Фишкин, не заботясь о приличиях. - Тебе ее в зубах на задних лапках притащить? Завтра в школу принесу!
        - Зачем же в зубах? - опешила от такого напора Зоя. - Просто она мне очень нужна… именно сегодня… Я человеку одному обещала… - Не слишком убедительно пролепетала Зоя, ощущая сильное головокружение.
        Фишкин, видимо, тоже почувствовал, что перегнул палку. Его тон немного смягчился, но скрыть раздражения он все же не смог:
        - Ну, блин, что за дела? Можно мне отдохнуть после шести уроков или как? Ты там в тепле валяешься, а мне по новой в эту мокротень вылазить, да?
        Зоя была окончательно сбита с толку. Не ожидая такого поворота в разговоре, она теперь не знала, как себя вести. Настаивать на том, что книжка нужна немедленно, значит, вызвать еще больший гнев Вадима, согласиться на его условия - означало, что она лукавит и человек, которому она якобы обещала книжку, действительно может подождать.
        На секунду запнувшись, Зоя приняла решение. Мягким тоном она миролюбиво предложила:
        - Пожалуйста, Вадик, не сердись. А давай я сама сейчас к тебе зайду, о’кей? И тебе не надо…
        - Что-о? Этого еще не хватало! - недослушал Вадим. - Нет уж, спасибочки… - В голосе Фишкина звучал теперь неподдельный ужас. - Ладно, фиг с тобой, щас принесу! Блин, знал бы, что такая заморочка получится, не связывался бы с тобой!
        Фишкину едва не стало дурно, когда он на секунду представил, что кто-нибудь из одноклассников увидит счастливую Зою, вбегающую в его подъезд. Что она будет выглядеть именно счастливой, он не сомневался. А как иначе может выглядеть влюбленная в него девушка, которой он милостиво разрешил зайти к нему домой?
        Зоя не сразу положила трубку на рычаг. Несколько минут она оцепенело сидела на полу в прихожей и прокручивала в голове весь только что состоявшийся разговор.
        «Как он грубо со мной разговаривал… Будто я в чем-то провинилась. Странно, сам ведь на уроках смотрит, значит, я все же вызываю у него интерес, а тут… Может, в школе что-нибудь или с предками поцапался, а я с этой книжкой дурацкой привязалась…» - тут же нашла оправдание Зоя хамскому тону Фишкина.
        «Дурацкая книжка» была частью ее плана. А как иначе она сможет передать ему блокнот со стихами? Не в школе же, где и он, и она постоянно на виду у ребят. Нет, все должно быть только с глазу на глаз, тэт-а-тэт, как любит говорить мама, очень неплохо знающая французский язык. Только заманить любимого на этот самый тэт-а-тэт оказывается ох как непросто!
        «Эх мама, мама! Ты там в своем Алжире испытываешь какие-то секретные радиоустановки и не подозреваешь даже, что твоя единственная дочь влюбилась до потери пульса… Настолько, что даже занялась на этой почве стихоплетством, чего никогда ранее за ней не наблюдалось», - внезапно Зоя с грустью подумала о маме, почувствовав, как ей не хватает сейчас ее поддержки.
        Резкий звонок в дверь вывел девушку из оцепенения. Она не знала, сколько времени просидела в прихожей, предаваясь печальным мыслям. Видимо, достаточно долго, если Вадим уже стоял перед дверью ее квартиры. В том, что это был именно он, Зоя почему-то не сомневалась.
        Взяв себя в руки и почти не волнуясь, Зоя повернула ключ в замке. На пороге стоял мальчишка лет десяти, белобрысый и щуплый. Нахохлившись, как цыпленок, он смотрел на Зою снизу вверх. С его тонкой ветровки струйками стекала вода.
        - Ты, что ли, Зоя? - спросил мальчишка, моргая мокрыми белесыми ресницами.
        - Да… А ты кто?
        - Я сосед Вадькин, Мишка. Он меня послал тебе книжку какую-то отнести. На, держи! - И мальчишка вытащил из-за пазухи знакомую книгу в темно-зеленом переплете.
        - А… зачем же ты согласился? Там же дождь, а ты без зонта, заболеешь…
        - Да ладно… Он мне полтинник обещал, а это деньги, на них много чего купить можно, если по-умному тратить. - Мишка неопределенно махнул рукой и вприпрыжку помчался вниз по ступеням.
        А Зоя все стояла на пороге с открытой дверью, невидящим взглядом вперившись в одну точку. Она не знала, как отнестись к произошедшему. Весь ее план рухнул, едва начав осуществляться.
        «Все-таки жаль, что я не настояла, надо было самой к нему зайти. Правда, он так испугался почему-то… - никак не могла успокоиться Зоя. - Но не пацану же этому отдавать блокнот! - горько усмехнулась она. - Ну, и как же теперь быть? А что, если подбросить блокнот Вадиму в рюкзак? Нет, я никогда не смогу этого сделать. Кто-нибудь обязательно увидит, как я роюсь в чужих вещах, та же Тополян. Доказывай потом, что я не украсть хотела, а наоборот… - Зою даже передернуло от мысли, что при таком раскладе ее блокнот с сокровенными стихами непременно станет достоянием всех. - Просить кого-то передать стихи Вадиму, пусть даже Люсю, я не стану. Несолидно это и трусостью попахивает, - продолжала она обдумывать проблему. - Я сама и только сама должна это сделать. Нет, как ни крути, а все же придется идти к Вадику домой! Адрес я знаю… Ну не выгонит же он меня, в самом деле! Если гора не идет к Магомету, то придется мне стать Магометом!»
        Существует очень красивая и мудрая притча. Кто ее автор, нам неведомо, да не так уж это и важно. Важно то, что автор, кем бы он ни был, абсолютно прав и жизнь ежеминутно доказывает его правоту.
        А смысл притчи вот в чем. Собрались все человеческие чувства и качества вместе и решили поиграть в прятки. Водить выпало сумасшествию, а остальные попрятались. Ну, к примеру, лень укрылась за ближайшим камнем, вера поднялась в небеса и так далее. А вот любовь спряталась в розовом кусте. Сумасшествие долго искало ее, пока не догадалось раздвинуть ветки куста. Но при этом острые шипы поранили любви глаза, и она ослепла. Сумасшествие сильно раскаивалось и в конце концов предложило любви быть ее поводырем. И вот с тех пор любовь слепа, а сумасшествие водит ее за руку. Не правда ли, красивая притча? А главное, ведь так оно и есть!
        Зоина любовь действительно была совершенно слепой, она не замечала ни откровенного хамства по отношению к себе, ни пренебрежения, ни равнодушия. Как не видела она тех качеств, из которых был слеплен ее любимый - эгоизм, самолюбование, хвастовство, меркантильность, да если покопаться, нарыть можно еще о-го-го! И только сумасшествие могло заставить ее наивно открыть свои самые сокровенные чувства такому человеку. Но так уж устроены влюбленные! И ничего с этим не поделаешь.
        8
        У Вадика Фишкина настроение было действительно мерзкое. По нескольким причинам сразу. Во-первых, с утра на небе сгустились такие зловещие тучи, что было ясно - противный холодный дождь зарядит на весь день. Так оно и случилось, а Фишкин терпеть не мог пасмурной погоды, а уж тем более такой, когда на тебя сверху льются потоки воды. Впрочем, кому же это может понравиться?
        Во-вторых, Юрка Ермолаев просто достал его своими подколками по поводу Зойки. Вадим уже был не рад, что затеял эти переглядывания с новенькой: от нечего делать он пялился на Зойку и самодовольно считал, сколько раз она на него, любимого, с обожанием посмотрит. Теперь, похоже, ему придется оправдываться перед каждым встречным-поперечным и рассказывать им выдуманную историю про Художку и тренировку памяти.
        «Хватит того, что я от Тополян еле отделался, - мрачно раздумывал Фишкин, с тоской глядя в исполосованное косыми струями дождя окно, - так теперь и Ермол, блин, проходу не дает, чего да почему, все ему расскажи, клоуну этому! Плакат мне, что ли, вывесить: „Мне не нравится Зоя Колесниченко, отвалите от меня все!“ - или что-то в этом роде».
        Но, как оказалось буквально через несколько минут, с Тополян Фишкин явно погорячился, когда наивно решил, что от нее отделался. От Светы отделаться было не так-то легко. Как раз сегодня на большой перемене она снова подошла к нему все с тем же вопросом, почему-то не дающим ей покоя:
        - Ну как, портрет кисти великого Фишкина близок к завершению? Долго ли ты будешь скрывать от нас свое бессмертное творение, а, Вадик?
        - Слушай, отвянь от меня, а? Запарила конкретно…
        - У-у-у, какие мы нервные… А хочешь, скажу почему? По той простой причине, что на самом деле… - сладким голосом начала Тополян, но договорить не успела.
        Фишкин резко схватил ее за руку выше локтя и грубо отшвырнул к стене. Изумленная Тополян увидела, что его вечно бегающие глаза вдруг остановились неподвижно на ее лице. В них пылала неприкрытая ярость.
        «А глаза у него темно-серые…» - не к месту подумала Тополян, пытаясь высвободиться из цепких рук Фишкина.
        - Послушай, ты! Чего тебе надо, а? Что ты хочешь услышать? Что мне нравится Зоя Колесниченко? - Фишкин в бешенстве тряс Тополян за плечи, свистящим шепотом выкрикивая в лицо потрясенной Светлане: - Да, она мне нравится! Очень! Офигенно нравится! Жить без нее не могу! Ну, что? Устраивает?
        Он собирался еще что-то произнести, но внезапно на Фишкина накатил приступ сильнейшего кашля, и он вынужден был выпустить перепуганную Тополян.
        Воспользовавшись нежданной свободой, она отлепилась от стены, к которой была прижата сильными руками Фишкина, и, выразительно покрутив пальцем у виска, исчезла.
        Кашель отпустил, и теперь Фишкин глубоко дышал, пытаясь восстановить дыхание. Он выглядел скорее растерянным и напуганным, нежели разъяренным. Наблюдавшие издали всю эту сцену Снегирева и Наумлинская осторожно приблизились к Фишкину.
        - Вадик, что с тобой? Что от тебя хотела Тополян? На тебе же лица не было, правда! - участливо поинтересовалась Ира.
        - А теперь есть? - почти спокойно спросил Фишкин.
        - Что есть? - не поняла Наумлинская.
        - Ну лицо, спрашиваю, есть? Или оно так и не вернулось?
        - А-а… Ну да, теперь все в порядке… кажется… - не очень уверенно констатировала Ирина.
        Галя Снегирева не говорила ничего, но в ее молчании явно чувствовалось неодобрение.
        - Ладно, Ир, пошли, оставь его в покое, - скомандовала Галина после паузы и, уже подходя к кабинету истории, добавила: - Конечно, Тополян кого угодно способна вывести из равновесия, даже такого самоуверенного типа, как Фишка, но все же с перекошенным лицом бросаться на человека и трясти как грушу…
        - Интересно, что у них там произошло? - вздохнула Наумлинская.
        - Да ладно, не запаривайся… Все равно скоро все выяснится, я уверена, - махнула рукой Снегирева.
        Сам Фишкин был не менее потрясен всплеском своих эмоций. Такого с ним никогда еще не было.
        «Да, нервишки ни к черту, блин», - невесело усмехался он, быстрыми шагами преодолевая путь от школьного порога до своего дома, ежась под безжалостными струями дождя.
        Да еще этот кашель достал, вот уже два месяца, как Фишкин не мог избавиться от странного, неподдающегося никакому лечению кашля. Матушка какими только лекарствами его не пичкала, народные средства все перепробовала, ан нет, ничто этот кашель зловредный не берет. Да и сам Фишкин, будучи человеком жутко мнительным, как все себялюбивые и эгоистичные люди, тоже стал переживать на этот счет.
        Короче, поводов для отвратительного настроения у него оказалось более чем достаточно.
        Но Зоя-то ничего о его настроении не знала! И ее звонок раздался в фишкинской квартире как раз тогда, когда Вадим, промокший и злой, переоделся в сухое и с наслаждением растянулся на диване в предвкушении блаженного ничегонеделания.
        Впрочем, одно дело у него все же было. Неожиданно для самого себя Фишкин решил все-таки попробовать превратить свое вранье в правду. Опять-таки скуки ради. Он выдернул из начатой пачки альбомный лист, нашел мягкий карандаш и прикрыл глаза, силясь восстановить в памяти лицо человека из толпы - Зои Колесниченко. Но не успел Фишкин провести и трех линий, как зазвонил телефон, и последующий неприятный разговор с Зоей снова вывел его из равновесия. Рисовать тут же расхотелось. Вадим отшвырнул карандаш и, не глядя, нащупал на тумбочке, стоявшей рядом с диваном, пульт от телевизора.
        9
        На следующий день после уроков Зоя решила привести свой план в исполнение: забежав домой и бросив рюкзак, она отправилась к Вадику Фишкину. В руках у девушки был только цветной полиэтиленовый пакет, в котором лежал блокнот с фото «Уматурман» на обложке. Правда, с каждым шагом Зоина решимость улетучивалась, как пушинки одуванчика от дуновения ветерка. Сердце бешено колотилось где-то на уровне живота, а ноги стали ватными и плохо слушались.
        Но она шла, поборов в себе застенчивость и робость, потому что желание открыть любимому свою душу было сильнее страха.
        «Ну чего я, глупая, боюсь? Я же все ему объясню… И он поймет, он же замечательный, обязательно все поймет как надо! - мысленно подбадривала себя Зоя. - И я же не виновата, что так его люблю…»
        Вадим жил на последнем этаже пятиэтажного дома. Лифта не было, и до двери, обитой темно-коричневым дерматином, Зое пришлось подниматься пешком. Невольно она замедляла шаг, подсознательно пытаясь оттянуть момент, когда окажется лицом к лицу со своей мечтой. Но, как известно, все на свете когда-нибудь кончается, и ступени лестницы, по которой поднималась Зоя, не стали исключением. Стараясь дышать ровно, она коротко нажала на желтую кнопку звонка.
        Из глубины квартиры послышался приглушенный звук шагов. Дверь приоткрылась, и на пороге появился Вадик Фишкин собственной персоной. Секунду Зоя и Вадим молча смотрели друг на друга.
        - Ты? - только и смог произнести Фишкин.
        Его странные глаза забегали с новой силой.
        - Привет! Я… на минутку вообще-то…Ты сейчас все поймешь… - начала лепетать Зоя, чувствуя, что мужество покидает ее.
        - Блин! Что за тайны мадридского двора? Мы же только что в школе виделись…
        - Послушай, Вадик, войти-то можно? А то на лестнице как-то неудобно говорить… - Отчаяние неожиданно придало девушке смелости.
        Фишкин, секунду помедлив, с досадой махнул рукой, как бы говоря: «Заходи, что поделаешь, все равно ведь не отвяжешься».
        Зоя смущенно перешагнула порог. Правда, дальше коридора Вадим ее не пригласил, да ей и не требовалось. Все это время она мысленно оправдывала любимого: «Ведь он даже не подозревает, зачем я пришла, а когда узнает, все изменится к лучшему!»
        Оказавшись в квартире, она полезла в свой пакет и достала оттуда блокнот со стихами.
        - Вадик… В общем, я пришла, чтобы отдать тебе эту вещь… Ты когда прочтешь, то поймешь, почему я не могла сделать этого в школе… И вообще все поймешь… - Девушка протянула блокнот Фишкину, но тот почему-то стоял неподвижно и явно не собирался брать его в руки.
        - Что это? Это не мое. - Фишкин начал раздражаться. Его утомляла какая-то глупая девчоночья игра, правила которой он не понимал. - Ты можешь, блин, по-человечески объяснить?
        - По-человечески? Хорошо, я… попробую. Я сейчас уйду, а ты… ты прочти, пожалуйста. Там все для тебя… и… и о тебе… - В Зоиных глазах плескалась такая всеобъемлющая любовь, что только человек с мозгами дятла мог не понять, что речь идет именно о ней, о любви.
        У Фишкина, к счастью, с мозгами было все в порядке, он был в меру умен и догадлив. Чуть ли не впервые в жизни он почувствовал себя неловко. На его щеках проступил слабый румянец. И вообще он не знал, как себя вести. А Зоя, воспользовавшись его замешательством, буквально всунула ему в руки злополучный блокнот и, потянув на себя незапертую дверь, выскользнула на лестничную клетку.
        Надо заметить, что Вадик Фишкин не был обделен женским вниманием с того нежного возраста, когда еще ходил в детский сад. Самое сильное впечатление от проявления девчоночьих чувств он получил в позапрошлом году, когда ездил в оздоровительный лагерь на Черном море. Одна из вожатых, Валюшка, по возрасту всего на несколько лет старше Вадика, настолько воспылала к нему нежными чувствами, что каждый день приходила к нему в комнату во время тихого часа. Причем ее абсолютно не смущало присутствие еще пяти мальчишек. Валюшка садилась на кровать Фишкина и, пока он спал, держала его за руку, иногда проводя пальцами по его густым волосам. Излишне говорить, что Фишкина просто распирало от сознания собственной неотразимости.
        Сейчас, когда Фишкин ознакомился с содержанием блокнота и осознал, что это действительно своеобразное признание в любви, он испытал двойственные чувства.
        С одной стороны, ничего выдающегося в том, что эта закомплексованная серая мышка посвятила ему любовные вирши, не было. Для него-то, да и для остальных тоже, Зойкина влюбленность давно не новость, она уже в нем дырку просверлила страстными взглядами. Вот если бы это была Луиза Геранмае! Вот это и правда дорогого стоит! Но, увы… По-видимому, от Лу он стихов не дождется никогда. А с другой стороны, все равно приятно, ну просто супер! Как ни крути, а такого в любовной практике Фишкина еще не было. И его снова начало распирать. На этот раз от желания продемонстрировать всем доказательство своей исключительности. Ну, может, и не всем, но хотя бы Ермолаеву. И конечно, Лу. Да-да, Лу обязательно! И Каркуше тоже…
        Фишкин аккуратно засунул блокнот в прозрачный файлик и положил в карман школьного рюкзака.
        «Скорей бы завтра! - с небывалым эмоциональным подъемом подумал Фишкин. - Завтра они узнают, как меня любят! И Лу узнает… Пусть позлится, может, еще пожалеет, пусть!»
        В глубине души Вадим понимал, что нельзя делать Зоино признание всеобщим достоянием. Понимал, что адресовано оно лично ему и Зоя вряд ли обрадуется, если узнает, что Вадим обсуждает ее стихи с одноклассниками. Все это Фишкин прекрасно понимал. Но… невозможно было представить, что никто так и не узнает, каких слов, каких потрясающих и по форме, и по содержанию признаний в любви он удостоился! Далеко не каждый парень способен вызвать в душе девушки подобные чувства! Даже если эту девушку и зовут Колесниченко Зоя. Умолчать о таком событии он просто не мог. Это было выше его сил.
        «Она не узнает. Откуда, собственно, ей узнать? Факультатив по внеклассному чтению я устраивать не собираюсь», - пытался уговорить себя Фишкин.
        10
        - Слышь, Ермол, иди-ка сюда, что покажу… - Фишкин с заговорщическим видом тянул Юрку за рукав куртки.
        В раздевалке перед началом уроков царила обычная суматоха, шумели малявки, вечно галдящие и суетливые.
        - Чего пристал, дай раздеться! Что за запарка, блин? - недовольно проворчал Ермолаев.
        Вместо ответа Фишкин втиснул его в узкий проход между вешалками, которые были уже тесно завешаны одеждой.
        - На, читай… Нет, ты внимательно, внимательно читай, не торопись, - зашептал Фишкин, видя, что Юрка в недоумении наскоро пролистал блокнот.
        - Ну стихи какие-то. Ты, что ли, Пушкиным заделался, Фишка? Так почерк вроде не твой…
        - Не догнал еще, блин? Зойкин это почерк, Зой-кин! Все, клиент дошел до нужной кондиции - в любви мне признается! В стихах! Сама, между прочим, сочиняла! Для меня! - Фишкин следил за реакцией Юрки, ожидая искреннего восхищения и потаенной зависти.
        На его лице расплывалась самодовольная улыбка.
        - Да-а… Клево! - Ермолаев задумчиво почесал за ухом. - А ты еще не верил, что она тебе взгляды пламенные бросает! С-слушай, а дай мне их почитать? Ну, хотя бы сейчас, на химии, а? А то уже звонок…
        Фишкин заколебался. Ему было жаль так быстро расставаться с блокнотом, пусть даже на время.
        - Слышь, Ермол, а может, забьем на эту химию? Посидим здесь, почитаешь… Если тебе, конечно, интересно.
        - Забьем, говоришь? - В глазах Юрки запрыгали лукавые огоньки.
        Мальчишки побросали на пол свои рюкзаки и уселись на них, вытянув ноги. Звонок уже отзвенел, и раздевалка была пуста.
        Вторым уроком в девятом «Б» была биология. Фишкин и Ермолаев появились в классе незадолго до начала. Физиономии у обоих выражали некую загадочность, а у Фишкина еще и самодовольство. На щеках у Вадима играл нездоровый румянец, а привычно бегающие глаза блестели лихорадочным блеском. Со стороны казалось, что у него внезапно подскочила температура. Впрочем, так оно и было на самом деле, только Вадим об этом не догадывался. Как вести себя с Зоей, он не имел ни малейшего понятия, поэтому просто избегал смотреть в ее сторону.
        - Смотри, Черепашка, Фишкин явился… Какой-то странный, взбудораженный, - кивнула Наумлинская в сторону появившихся мальчишек.
        - Интересно, Зойка все еще по нему сохнет? Или разобралась уже в своем принце ненаглядном? - встряла непримиримая Луиза.
        - Да ладно, сплетницы, вам-то что неймется? Ты, Лу, сама меня отговаривала с ней по душам побеседовать, в кафе, помнишь? А теперь интересуешься, - строго заметила Люся.
        Внезапно девочки умолкли, потому что увидели, что Фишкин прямиком направляется к ним.
        - Привет, Лу! Ну, и все остальные, естественно… - Фишкин украдкой оглянулся, разыскивая глазами Зою.
        Но она, видимо, тоже чувствовала себя неловко и тоже нарочито отворачивалась от предмета своей мечты.
        - Вот, Лу, на, почитай, что мне пишут… с возвратом, конечно… - Фишкин протянул Луизе нечто плоское и небольшое, наскоро обернутое газетой.
        - Вообще вы все тоже можете ознакомиться, вам будет интересно. - Вадим сделал широкий жест рукой и, победоносно откинув назад роскошные волосы, удалился к своей парте.
        В этот момент ему было безразлично, увидит ли Зоя свой блокнот в чужих руках или нет. Главное - это чтобы все, все поняли, как можно любить Вадика Фишкина. Такие или примерно такие мысли витали у него в голове, что, впрочем, не помешало ему обернуть блокнот газетой.
        Пользуясь тем, что биологичка Наталья Семеновна проводит опрос по домашнему заданию, Лу осторожно развернула под партой газету и извлекла блокнот с фото «Уматурман» на обложке. Сидевшая рядом с ней Черепашка с любопытством скосила глаза под стол. Лу тихонько перелистывала страницы, и щеки ее постепенно начинали приобретать пунцовый оттенок.
        - Ты только посмотри, Че! Знаешь, что это такое? - прошептала она на ухо Черепашке. - Это стихи! Причем все про любовь…
        - Чьи стихи? - тоже шепотом поинтересовалась Люся.
        - А ты не догадываешься? Я уверена, что Зойкины!
        - В смысле, что она их сама написала? - уточнила подруга.
        - Ну да! Она написала их Фишке, и я не думаю, что Зоя просила его их нам показывать! На, почитай. - Лу попыталась положить блокнот Люсе на колени.
        - Еще чего! Если ты права, а ты стопудово права, то… ничего я читать не буду! Хватит того, что ты прочла чужое признание! - Черепашка возмущенно оттолкнула руку Лу.
        - Но я же не нарочно, Че! Я же не знала, что…
        - Только это тебя и извиняет, - проворчала Люся. - Ну и гад же он! Это же очень, очень личное, неужели он этого не понимает?
        - Понимает или нет, мне это по барабану. Анализировать его умственные способности мне лично неинтересно. Только что делать будем? Что, вот так просто вернем блокнот и выразим ему свое восхищение? Ах, Вадик, какой же ты у нас неотразимый, просто супер! Так, что ли? - красивое личико Лу пылало негодованием.
        - Нет, не так. Знаешь, я думаю… надо вернуть его Зое. И попытаться ей объяснить поделикатнее, что Вадик не тот человек, который достоин такого признания. И такой любви.
        11
        - Зоя, подожди-ка! - Черепашка догнала Зою почти у подземного перехода. - Ты никуда не спешишь?
        За Люсей шествовала мрачная Лу, даже не пытаясь обойти лужи и грязь, ступая прямо по ним своими белоснежными кожаными сапожками.
        Услышав Люсин голос, Зоя обернулась. Этот голос ее немного встревожил, какой-то он был напряженный и чуточку виноватый. Самую-самую чуточку, но Зоя чутко это уловила и удивилась.
        - Н-нет, а что?
        - Тогда давай зайдем куда-нибудь, где тепло и можно перекусить. Я тебя приглашаю. - Люсе очень не хотелось, чтобы Зоя отказалась.
        Но Зоя и не думала отказываться. Она была рада сблизиться с Черепашкой и Лу, и Черепашка так участливо, по-доброму смотрела ей в глаза.
        - Идет. Только куда? Может, в «Макдоналдс» зайдем, чтобы далеко не ходить?
        - Классно! - сразу согласилась Люся. - Пошли в «Макдоналдс»! Лу, ты не против?
        Лу молча стояла рядом и, опустив голову, рассматривала носки своих уже не очень белых сапожек.
        В «Макдоналдсе» было немноголюдно. Девушки выбрали столик, уютно стоявший в углу у окна, так что можно было наблюдать за прохожими, если вдруг возникнет такое желание. В другое время они бы, может, так и сделали, но сейчас их цель была другой. Они с удовольствием сбросили куртки и набрали себе всякой еды в виде гамбургеров, чизбургеров, картофеля фри и фанты в высоких картонных стаканах с торчащими из них соломинками.
        - Послушай, Зоя… - начала Черепашка после того, как был утолен первый голод. - Даже прям не знаю, как и сказать… Ну, в общем, такое дело…Ты только выслушай спокойно и…
        - Погоди, Че, я скажу… Ведь это я читала, я и говорить буду, - неожиданно резко перебила подругу Лу.
        Зоя смотрела на них широко раскрытыми глазами и ничегошеньки не понимала. Но под ложечкой уже засосало в предчувствии какой-то непоправимой беды.
        - Ну, значит, так! - Лу решительно полезла в свой школьный рюкзак, покопалась в нем и извлекла на свет нечто плоское, завернутое в газету.
        Она зачем-то старательно разгладила газетную обертку, прежде чем положить это нечто перед Зоей.
        - Что это такое? - слабо улыбнулась Зоя и положила кусок недоеденного гамбургера на тарелку.
        - Разверни и увидишь! - скомандовала Лу.
        Зоя осторожно развернула газету и, к с своему ужасу, увидела блокнот с «Уматурман» на обложке. Не веря в происходящее, она потрясенно подняла глаза на девушек. Теперь все трое сидели и молча смотрели друг на друга.
        Первой нарушила тишину Черепашка:
        - Зоя, ты понимаешь, как твой блокнот оказался у Лу?
        - Н-нет… я не знаю, как это… Как это получилось? - пролепетала Зоя, чувствуя, что очертания окружающих предметов становятся нечеткими.
        Усилием воли она заставила себя не потерять сознание, хотя ей очень хотелось это сделать. Упасть в обморок, а потом вдруг очнуться дома, в своей постели и с огромным облегчением сказать самой себе: «Какой страшный сон мне приснился…»
        Но, увы, это был не сон. Сейчас Зоя понимала это с отчетливой ясностью и, даже несмотря на это, хотела услышать о своем любимом всю правду, какой бы горькой она ни оказалась.
        И поскольку Лу и Черепашка молчали и с тревогой всматривались в Зоино сильно побледневшее лицо, она сама попросила:
        - Девочки, вы не бойтесь… говорите, я все выслушаю спокойно. Я же сильная… Во всяком случае, должна быть сильной.
        Шел уже третий час, как они сидели в кафе. Девушки не замечали ни увеличившегося количества посетителей, ни наступающих сумерек, ничего. И уж куда им было заметить Свету Тополян, которая, проходя мимо огромного окна «Макдоналдса», вдруг увидела знакомые лица одноклассниц.
        Зоя и правда слушала не перебивая. Она даже не плакала. Ее глаза были абсолютно сухими. Даже можно было предположить, что не так уж она и опечалена гнусным поступком Фишкина. Но все это было лишь внешними проявлениями. Внутри же у Зои клокотали горечь и обида - она чувствовала себя просто раздавленной.
        Лу и Черепашка подробно рассказали ей, как Фишкин всучил им блокнот, как хвастался, как ухмылялся Ермолаев, наблюдая издали, и как Лу нечаянно прочла ее стихи…
        - А тебе стихи понравились? - задала неожиданный в такой ситуации вопрос Зоя.
        - Понравились! - Лу энергично кивнула головой. - Конечно, заметно, что ты не совсем владеешь некоторыми поэтическими правилами, но… ты молодец, сто пудов! Я это говорю без всякой лести. Что думаю, то и…
        - Вот вы где! Вы, что же, и дома еще не были? - послышался над головами девушек знакомый голос Тополян. - А я в поликлинику бегала, иду обратно, вижу - вы сидите. Не против, если я присяду?
        Черепашка неопределенно пожала плечами, но Зоя махнула рукой, показывая на соседний стул:
        - Падай сюда. Знаешь, Свет, а ведь ты была права… тогда.
        - Это в чем я была права и когда «тогда»? - напряженно сощурилась Тополян.
        - Ну, помнишь, когда ты про… Вадика мне рассказывала? Только я все равно его люблю. Ведь любят не за что-то, а бывает, что вопреки. Ну не могу я так вот сразу взять и разлюбить, не получается. Да если честно, я и не стараюсь.
        - Что-то я никак не соображу, что у вас тут происходит? Бедному Фишке кости перемываете? - Тополян криво усмехнулась. - А это что? - Она протянула руку к блокноту, который так и остался лежать на столе.
        Но Лу быстрым движением подтолкнула его к Зое:
        - Возьми, спрячь и не давай никому. Поняла? Ни-ко-му! - не обращая внимания на Тополян, Лу продолжила назидательным тоном: - И скажи, пожалуйста, у тебя крыша совсем съехала или есть надежда, что она встанет на место? Ты понимаешь, что его поступку есть совершенно определенное название? Подлость это называется, вот как. И есть вещи, которые нельзя прощать никому и ни при каких обстоятельствах! Даже самому близкому и самому разлюбимому! Че, а ты что скажешь, а?
        Черепашка, молчавшая все это время, задумчиво выковыривала из булочки маленькие кусочки: глазки, носик и кусочек побольше - ротик. Получилась забавная мордочка.
        - Я… я не знаю… Я бы не стала столь категорично высказываться, как Лу… Мне кажется, что многое простить можно, но только человеку, который совершил что-то плохое по глупости, например, или из слабости… да даже если из трусости. Что с того? Но ведь Фишка-то не глупый и не слабый! Я уверена, что он так поступил по циничному расчету, и все! Чтобы перед Лу выпендриться. Чтобы другие завидовали. А на Зоины чувства ему наплевать, уж извини… - Люся сочувственно взглянула на Зою.
        - Да что он сделал-то, вы скажете наконец? - возмутилась ничего не понимающая Тополян.
        Она, конечно, догадалась уже, что Фишкин успел что-то учудить, но вот что именно, взять в толк никак не могла.
        Ответом Тополян было молчание. Но ее это не смутило - она продолжала сидеть, с любопытством переводя взгляд с одной девушки на другую. И что удивительно, при этом совершенно не чувствовала себя лишней.
        Когда доводы Лу и Черепашки иссякли, повисла пауза. Зоя подняла глаза на подруг и сказала неожиданно твердым голосом:
        - Знаете, я думаю, что каждый человек достоин того, чтобы его любили. Независимо от его характера, недостатков или пороков. Я вот, когда читаю в газетах про всяких маньяков и убийц, всегда думаю, что ведь и их тоже кто-то любит. Несмотря ни на что, понимаете? И правильно. Так и должно быть среди людей… Да, Вадик такой - эгоистичный, грубый, даже агрессивный бывает… Думаете, я этого не вижу? Ну и что? А этот его поступок… ну, с моими стихами… - Зоя запнулась, но ненадолго. Через секунду она заговорила с еще большим жаром: - Да, это подло, низко, как угодно можно назвать поступок Вадима, и не думайте, что я этого не понимаю. Но любовь способна простить абсолютно все, даже самое-самое страшное! Иначе это уже не любовь, а сделка. Я, мол, тебя люблю, пока ты хороший… Ах, так ты оказался плохим?! Ну, тогда я тебя уже не люблю. Мне кажется, что это полный бред, девочки. Любовь - только потому и любовь, что она безусловна и бескорыстна. А если она ставит какие-то условия и преследует какие-то цели, пусть даже самые благородные, то это уже не любовь… Любовь не привязана ни к чему, потому и совершенно
свободна. Она или есть, или ее нет. И по-другому просто быть не может.
        Высказавшись, Зоя словно выдохлась. Теперь она уткнулась взглядом в почти опустевший поднос, стараясь привести в норму сбившееся дыхание.
        - Слушай, а ты, случайно, не сектантка? - Потрясенная Зоиной речью Лу смотрела на нее широко открытыми глазами.
        - Ты что, офонарела? - Черепашка возмущенно пихнула подругу в бок.
        - Да ладно, я не обиделась. Нет, ни к каким сектам я отношения не имею. Но в Бога верю, хотя в церковь хожу редко и то больше поглазеть, - смущенно улыбнулась Зоя.
        - Слышь, а что ты там делаешь, ну, в церкви? - снова встряла Тополян.
        - Да просто хожу, на людей смотрю, на иконы… Иногда службу слушаю, очень красиво хор поет, ну, и свечки иногда ставлю, если болеет кто-нибудь или неприятности…
        - И что, помогает? - не унималась Тополян.
        - Знаешь, помогает. Там энергетика очень сильная, выходишь каким-то успокоенным, обновленным и чувствуешь, что все-все сможешь пережить! - без тени высокомерия поделилась своими ощущениями Зоя.
        - Ладно… Что дальше делать-то будешь, а? - резко сменила тему Черепашка, возвращая Зою с небес на землю.
        На улице было уже совсем темно. Все понимали, что вечер откровений неизбежно подходит к завершению.
        - Что делать? - пожала плечами Зоя. - Жить дальше… и продолжать любить.
        - Я вообще не понимаю, из-за чего вы тут паритесь? - Тополян явно не в силах была оставаться в тени. - Не знаю уж, что Фишка Зойке сделал, но я-то точно знаю, что она ему нравится! И даже очень!
        Если бы к их столику подошла ярко-зеленая лошадь и попросила закурить на чистом английском языке, то она бы произвела меньший эффект, чем это сделали слова Тополян.
        - С чего ты взяла? - плохо справляясь с нахлынувшим волнением, пролепетала Зоя; щеки ее моментально вспыхнули.
        Тополян скромно потупила взгляд. Наконец-то ей удалось захватить внимание аудитории! Опустив, естественно, некоторые подробности и существенно исказив определенные детали, она поведала девушкам о своем недавнем разговоре с Фишкиным. По словам Тополян выходило, что не далее как позавчера она совершенно случайно оказалась с Фишкиным с глазу на глаз, и он признался ей в своей немалой симпатии к Зое. И даже будто бы просил у нее совета. В глубине души Светлана понимала, что ее рассказ вызывает множество сомнений и вопросов у любого здравомыслящего человека, но остановиться уже не могла. Ее, что называется, несло. Тем более что по Зоиному лицу она отчетливо видела, что Зоя верит каждому ее слову. И если бы она рассказала, что Фишкин в прошлую пятницу слетал на Марс и написал имя Зои на каком-нибудь кратере красной краской, которую попросил у Тополян, то Зоя тут же поверила бы и в эту небылицу!
        Наконец Тополян замолчала, торжествующим взглядом обводя лица своих собеседниц. Черепашка выразительно посмотрела на Светлану, едва заметно покачав головой, как бы давая понять, что она не верит ни одному ее слову.
        - Ладно, давайте расходиться, - решительно встала Лу, которой надоели безумные фантазии Тополян. - А то наши мамы там наверняка уже друг друга обзванивают…
        - Ой, а моя бабушка ни одного телефона не знает! Стопудово дико волнуется! - спохватилась Зоя.
        Ей захотелось побыть одной, чтобы разобраться в тех потрясающих новостях, которые свалились на ее голову за последние несколько часов.
        Увидев на пороге внучку, с виноватым видом переминавшуюся с ноги на ногу, Татьяна Ивановна вымученно улыбнулась:
        - Пришла? Где же ты так задержалась, Зоенька? - Бабуля усиленно пыталась изобразить, что ни капельки, ну ни капелюшечки даже не волновалась, но Зоя-то знала, что это не так, и ей было стыдно.
        Из комнаты еще не выветрился запах валерианы, а на диване валялся недовязанный голубой свитер. Бабуля свято верила в то, что вязание успокаивает, и при всяких внезапно случающихся переживаниях хваталась за него, как за спасительную соломинку. Но как только волнения оставались позади, она тут же зашвыривала злополучный свитер подальше. Зоя подозревала, что этой вещи не суждено быть довязанной никогда.
        Она позвонила Черепашке уже поздно вечером, а перед тем как позвонить, долго лежала на диване, уставясь в одну точку. И все думала, думала, думала…
        - Люся, привет, это я, Зоя. Ты еще не спишь? - начала она извиняющимся тоном. - Знаешь, я все поняла!
        - Что ты поняла? - не сумела сдержать зевок Черепашка.
        Она смертельно устала после сегодняшнего вечера откровений и очень хотела спать.
        - Ну, помнишь, ты сказала там, в кафе, что слабого человека простить можно?
        - Ну-у, да… помню. И что из этого?
        - Я поняла… - повторила Зоя. - Вадик - он очень добрый на самом деле, очень славный, но он… слабый.
        - Та-ак… И в чем же она выражается, эта его слабость, по-твоему? - По тону Черепашки было слышно, что она начинает заводиться.
        - Ну, понимаешь, я уверена, что он сам переживает в душе из-за того, что сделал, не может не переживать… Просто он не смог устоять против соблазна рассказать кому-то, как я его люблю… и даже вот стихов насочиняла… Вадим очень зависит от своих… недостатков, вот в этом и состоит его слабость!
        Зоя говорила так эмоционально и искренне, что Черепашка поняла: она сама горячо и свято верит в то, что говорит, и разубеждать ее, все равно что плевать против ветра.
        Вслух же Люся ответила:
        - То есть, если я правильно поняла, ты хочешь сказать, что по моей теории Фишка достоин всяческого прощения, потому как не со зла он, а исключительно по слабости?
        - Да, конечно! - обрадовалась Зоя. - Я знала, что ты со мной согласишься! Я-то на него вовсе не сержусь, но мне приятно, что ты на моей стороне!
        - Ну-ну… Ладно, до завтра, - попрощалась Люся, нещадно зевая.
        Положив трубку, Черепашка постояла в нерешительности, не зная, что ей делать дальше.
        «Да-а уж, воистину блажен, кто верует…» - Она вздохнула, постояла еще немного, покрутила головой, как бы сетуя про себя, что родятся же на свет такие наивные и вообще не от мира сего люди, еще раз вздохнула и отправилась спать.
        12
        Как вести себя в присутствии предмета своей любви, Зоя решительно не знала. На уроках она уже избегала встречаться с ним взглядом, ожидая, что он сам как-то проявит свой интерес к ней. Заговорит ли, позвонит или еще как-то… Но ничего не происходило. То есть совсем-совсем ничего. Конечно, иногда Зоя позволяла себе полюбоваться своим любимым, но только издали, тайком. Неизвестность изводила ее, мешала дышать, мешала жить. В минуты особого уныния Зоя напоминала себе слова Тополян тогда, в кафе, и в ее душе немедленно расцветали розы, и сердце замирало от радостного предчувствия.
        «Наверняка он что-нибудь придумает, ведь я же ему нравлюсь, все-таки нравлюсь, просто он не хочет торопить события и афишировать наши отношения. Я и так наделала ненужного шума своими стихами…» - по привычке оправдывала она Фишкина в такие минуты.
        Зоя даже не замечала, что уже винит во всем себя. Так уж она была устроена.
        Пока Зоя мучилась сомнениями, Фишкину на самом деле было просто стыдно. Элементарно стыдно, и это был факт, не поддающийся опровержению. Как ни парадоксально это звучит.
        После откровенного разговора с Зоей в «Макдоналдсе» Лу на следующий же день затащила Фишкина в уединенный уголок под школьной лестницей и высказала ему все, что она думает о нем и о его поступке, причем не стесняясь в выражениях и называя вещи своими именами. Лу справедливо полагала, что в подобных случаях реверансы ни к чему и подлецу надо сказать в лицо, что он - подлец. Обязательно. Естественно, она упомянула и о том, что блокнот со стихами уже не принадлежит Фишкину, а возвращен хозяйке. И что Зоя полностью в курсе происходящего.
        К удивлению Лу, Фишка угрюмо молчал. Он не пытался ее перебить, не стал оправдываться или, наоборот, обвинять Лу и Черепашку в том, что они лезут не в свое дело. Нет, ничего подобного не было. Он просто стоял молча, словно выслушивал приговор, и только кашлял, непроизвольно поднося руку к горлу.
        Фишка чувствовал себя плохо. Его мать, Вера Григорьевна, несколько раз записывала его к доктору в районную поликлинику, но Вадим ни разу не попал в кабинет врача: то ему было лень, то погода не позволяла, то находились более важные, как он полагал, дела. Проглотив горы таблеток, Вадим понял, что без врача не обойтись. Тем более что приступы кашля донимали его все чаще. К тому же он утаивал от матери то, что у него стала подниматься температура. Ненамного, но все же поднималась. А температуры, даже самой незначительной, Фишкин боялся больше всего на свете. Стоило ему чуть простыть, как ему казалось, что он уже умирает и никто не в силах его спасти.
        Будучи не особенно злым человеком, Фишкин лично против Зои ничего не имел. Да и что он мог иметь? Ничего плохого, если разобраться, она ему не сделала, даже совсем наоборот. Своей слепой любовью Зоя лишь утвердила Вадима в сознании собственной, как теперь говорят, харизмы и значимости. Теперь его и без того неслабая самооценка резко подскочила, и когда Фишкин читал Зоины стихи о себе любимом, то думал в первую очередь не о ней и не о нравственной стороне своего поступка, а лишь о себе самом. Можно предположить, что Фишкин просто не дал себе труда подумать о Зое, потому как не привык этого делать. В смысле, думать о ком-то еще, кроме себя.
        Яростная отповедь Лу отрезвила Вадима. Тем более что слова, срывавшиеся с ее губ, были совсем нелицеприятными! У него хватило ума не возражать, а взглянуть на произошедшее как бы со стороны, другими глазами. Фишкину стало стыдно чуть ли не первый раз в жизни. Во всяком случае, это состояние было для него совершенно новым.
        И он, так же как и Зоя, не знал, как вести себя с ней, потому что при взгляде на нее испытывал неприятное, обжигающее все внутри чувство стыда и еще… жалости.
        Дома Фишкин снова сунул градусник под мышку, благо предки еще были на работе и он мог не опасаться маминых охов и причитаний. Ну так и есть: тридцать семь и четыре!
        «Придется к врачу тащиться. Ну что за напасть такая!» - с досадой подумал Вадим.
        Он панически боялся всего связанного с врачами, больницами и процедурами. Вечером, когда вся семья Фишкиных была в сборе, Вадим, как бы между прочим, чтобы не вызывать лишних расспросов, попросил Веру Григорьевну:
        - Кстати, ма, ты запиши меня к врачу-то, пожалуйста… Нет, я в этот раз обязательно схожу, ну правда! А то таблетки не помогают почему-то. Может, они все поддельные, а?
        В понедельник, к своему великому огорчению, Зоя обнаружила, что место ее любимого пустует. Весь день мир вокруг нее казался скучным и серым, как залитый дождем асфальт. Так продолжалось и во вторник, и в последующие дни. Как хотелось Зое набрать номер, который она знала наизусть, и услышать любимый голос! Ей нравилось фантазировать, что бы она сказала Вадиму, если бы они вдруг поговорили.
        «Я не сержусь на тебя, Вадик, я же все понимаю и прощаю тебе любую вину… Потому что люблю тебя… Хотя, конечно, ты причинил мне сильную боль, но все это такие мелочи по сравнению с моей любовью…» - так хотела сказать Фишкину Зоя.
        Ну, или что-нибудь в этом роде. Но она так и не решилась этого сделать.
        В пятницу во время урока литературы в девятый «Б» заглянула школьная докторша, Виолетта Сергеевна, симпатичная блондинка в белоснежном нейлоновом халатике. Попросив у Люстры разрешения войти, она повернулась лицом к классу и объявила:
        - Небольшое сообщение, к сожалению нерадостное. Ваш одноклассник, э-э-э… - заглянула она в какой-то листок, - Фишкин Вадим находится в туберкулезной больнице. Пока только на обследовании, - поспешила добавить врач. - В связи с этим районная санэпидстанция обязана провести в вашем классе дезинфекцию. Скорее всего завтра. Просьба ко всем: присутствовать на уроках. - Она помолчала и добавила: - Да, и еще: вам придется сделать флюорограмму, сейчас раздам направления. И желательно поскорее. Это в ваших же интересах. Вопросы есть?
        - А зачем дезинфекцию, он же только обследуется? - выскочил неугомонный Ермолаев. - Может, у него и нет ничего?
        - Мы обязаны провести санобработку помещений и выдать всем вам профилактические таблетки, - развела руками доктор. - Вы можете поступить как угодно - принимать их или выбросить в мусорное ведро, дело ваше, но мы, медики, должны сделать все как положено.
        - Виолетта Сергеевна, а вы можете нам сейчас поподробнее про туберкулез рассказать, ну, в порядке ликбеза? - снова встрял хитрый Ермолаев.
        - Ермолаев! Тебе никакой ликбез не поможет! Руки надо мыть чаще, - одернула его Люстра ледяным голосом.
        - Вообще-то туберкулез передается воздушно-капельным путем, хотя руки мыть тоже невредно, Ангелина Валентиновна права… - улыбнулась докторша.
        После ее ухода класс загалдел. Ребята, перебивая друг друга, стали вспоминать, кто и насколько тесно общался с Фишкиным.
        - А я у него в буфете сосиску откусывал, блин! - схватился за голову Кузьмин.
        - Подумаешь, один раз откусил! Я вообще с ним сижу! И каждый день, между прочим! - запаниковал Володя Надыкто и покосился на Наумлинскую.
        «Еще и с Иркой целовался… Вот караул будет, если мы с ней заболеем!» - подумал Надыкто и окончательно перепугался.
        - Я не хочу никакую флюорограмму! - побледнела Тополян, про себя с ужасом вспоминая, как Фишкин прижал ее к стене и орал прямо ей в лицо, а потом дико закашлялся. - Я боюсь, а вдруг найдут что-нибудь?
        - Да, стремно… Мне тоже не кайф таблетки глотать, а с другого боку, так вроде надо бы, а то мало ли что… - приуныл даже непотопляемый Ермолаев.
        Люстра громко забарабанила указкой по учительскому столу, призывая учеников к порядку:
        - Иди-ка, Ермолаев, к доске, любознательный ты наш! И расскажи нам, что ты знаешь о творчестве Чехова!
        Юрка состроил скорбную мину, не спеша вышел на середину класса и, немного подумав, выдал печальным голосом:
        - Я знаю, что Антон Павлович Чехов… тоже болел туберкулезом! И даже умер от него в расцвете своей творческой деятельности!
        Зоя все это время находилась в состоянии шока. Она плохо воспринимала то, что происходило вокруг. Голоса Люстры, Ермолаева, гомон класса доходили до нее, будто бы через толстый слой ваты. В мозгу билась одна-единственная мысль: «Вадик в больнице, ему плохо».
        Она повернулась к Лу и Черепашке, как бы ища у них помощи. На перемене девушки сами подошли к Зое. В Люсиных глазах за огромными очками таились тревога и сочувствие, зато Лу была настроена скептически.
        - Не вижу повода для рыданий, - заявила она, - и париться на эту тему не собираюсь. И тебе, Зойка, не советую. Ничего с твоим ненаглядным не случится, небось бронхит обычный подхватил. Так это с кем не бывает?
        - Лу, зачем ты так? Насколько я знаю, в туберкулезную клинику с бронхитом не кладут… Я чувствую, что-то серьезное у него… - запричитала Зоя. - Что же делать-то? Я помочь ему должна, только как, как?
        - Угу, сходи к нему, сходи… Сопли ему утри, на горшочек посади… Блин, у тебя крыша окончательно съехала? А-а… надоело! - Возмущенная Лу безнадежно махнула рукой. - Мы с тобой будто на разных языках разговариваем…
        - Я знаю одно: ему плохо, человек, которого я люблю, в беде, Лу! Люся, а ты со мной или… тоже против?
        - Я не против… но и не совсем с тобой, Зоя. - Рассудительная Люся сделала паузу, собираясь с мыслями, и продолжила: - Ну, чем конкретно ты можешь ему помочь? Бананов принести, йогуртов всяких… и все! Думаю, Фишке не особенно прикольно будет, если ты явишься и начнешь вокруг него крыльями хлопать, как клуша. И потом, не забывай, что он самолюбив не в меру. А если ты увидишь его в таком беспомощном состоянии, прикинь, какой удар по его самолюбию… Ничего хорошего из этого не выйдет, это уж точно!
        13
        Фишкин лежал в больнице уже шестой день. То есть он, конечно, не лежал в прямом смысле слова, а, наоборот, старался как можно меньше находиться в палате. Вынужденное общение с больными его угнетало - разговоры неизбежно вертелись вокруг болезней. Фишкин предпочитал сидеть в холле, бездумно пялясь в телик или листая потрепанные книжонки, валявшиеся на журнальном столике.
        К тому же он был очень напуган свалившейся на него бедой. В больнице он находился впервые в жизни. Родители приходили к нему почти каждый день, но ненадолго - распорядок посещений соблюдался строго.
        Каждый день с утра всех больных осматривал пожилой врач. Внешность его была настолько забавна, что тот, кто видел его в первый раз, с трудом удерживался от смеха. Борис Станиславович имел несчастье походить на клоуна, но самой большой его достопримечательностью были уши, большие и торчащие почти перпендикулярно голове. Ну просто вылитый Чебурашка! Правда, справедливости ради, надо добавить, что врачом он был неплохим, хотя и несколько резким и переменчивым в настроении. Осматривал он и Фишкина. Но ничего не говорил, только головой покачивал и молча рассматривал на свет фишкинские рентгеновские снимки.
        Вадим тяжело переносил свою вынужденную изоляцию, он привык быть свободным, делать, что захочется, и находиться в центре внимания. Здесь же ничего этого не было. Он никогда не думал, что станет так тосковать по общению с одноклассниками, все равно с кем, только чтобы не завыть волком от отчаяния и неизвестности.
        А вдруг ему придется провести в этой проклятущей больнице не неделю, а много недель или даже месяцев? Он уже знал от других больных, что лечение туберкулеза - дело хлопотное и длительное. Как все это пережить, Вадим не имел представления.
        «В школе, верняк, уже знают… - уныло размышлял он, глядя в окно на голые деревья больничного парка. - Что-то не торопятся однокласснички, дружбаны верные, выразить мне свое сочувствие… Ермол, что ли, прискакал бы или хотя бы Люстра прислала кого-нибудь - ну, от имени и по поручению».
        Ночами Фишкину тоже не спалось. Беда, свалившаяся на него, парализовала волю, угнетала чувства, оставив свободным только страх перед этой бедой. Мысли, совершенно ему несвойственные, лезли в голову, напрочь отгоняя сон. Что-то такое о наказании за грехи, о возмездии, о том, что как-то не так он жил и никому не сделал ничего доброго, о том, что, если разобраться, никто его, Фишкина, не любит. Не считая, конечно, Зойку, но это так все, блажь. Подумаешь, стишки накропала… Да, приятно, да, цепляет, щекочет самолюбие, ну и?.. Если она жить без него не может, как же она тогда живет уже почти целую неделю? Без него, без своего, как она утверждает, любимого и единственного, а?
        Фишкин увлекался своими рассуждениями, а потом ловил себя на безумной мысли, что слишком часто думает о Зое. Сама эта мысль казалась ему забавной и приводила в состояние веселого сарказма. Фишкин на какое-то время выходил из своей депрессии и смеялся над собой, опять же первый раз в жизни. И не находил в этом ничего унизительного для себя. Даже можно сказать, с удовольствием над собой смеялся Вадик Фишкин. Потому как был неглуп и понимал, что над другим посмеяться - особого ума не надо. А вот попробуй повеселиться над собственными проколами!
        С головой уйдя в размышления, Фишкин даже фыркнул, правда тихонько, потому что соседи по палате спали после обеда.
        «Тихий час соблюдают, как в лагере, прикольно!» - усмехнулся Фишкин.
        В эту минуту дверь в палату бесшумно приоткрылась и на пороге появилась… нет, не появилась, а материализовалась из воздуха (так показалось обалдевшему Фишкину) Зоя Колесниченко. Вот уж кого он решительно не ждал!
        Она робко оглядела помещение и, заметив Вадима, сидевшего на кровати, неуверенно заулыбалась.
        - Привет… Ну, как ты тут? - спросила она участливо обеспокоенным тоном, будто они давние добрые друзья или даже родственники.
        - Да вот, как видишь, жив пока, - настороженно ответил он ей. - А-а… ты, вообще-то, зачем пришла? - Фишкин пытался сообразить, чего ждать от этого явления - упреков, обвинений, слез или истерик?
        - Как это зачем? Проведать! Ведь к тебе еще никто не приходил из класса, так? - Убедившись, что Вадим не проявляет агрессии, Зоя почувствовала себя увереннее.
        И вообще Фишкин вызывал в ней такую щемящую нежность, что Зое безумно захотелось прижать к груди его непутевую лохматую голову и не отпускать никогда-никогда.
        - А знаешь, Вадик, мне кажется, что… они и не придут. Они боятся.
        - Боятся? Блин, кого боятся? - Фишкин растерялся.
        - Не кого, а чего! Заразиться боятся, вот чего. Что тут непонятного? - терпеливо, как ребенку, объяснила Зоя.
        - А ты… не боишься? - на секунду запнувшись, тихо спросил Вадим.
        - Я? Если совсем честно, то… я об этом как-то не думала. И… и разве я могла не прийти? Ты ведь понимаешь почему?
        Да, он понимал. Такие чувства были для него внове, у него вообще голова шла кругом от присутствия Зои, от ее слов. Как-то вдруг показалось естественным, что они спокойно, по-дружески беседуют и его ничего не раздражает в ней. Более того, Фишкин не ощущал ни неловкости, ни стыда и даже испытывал нечто вроде благодарности Зое за это.
        Зоя же была на седьмом небе от счастья. После всех потрясений и душевных мук вот так доверительно, по-доброму общаться со своей мечтой - это круто, черт побери!
        Сейчас, когда ее любимый растерял весь свой гонор и выглядел таким напуганным и потерянным, Зоя чувствовала себя старше и мудрее рядом с ним. Ей хотелось его опекать и заботиться о нем, исполнять смешные капризы, баловать вкусненьким…
        - Знаешь, а у нас в школе дезинфекцию делали! И таблетки всем выдали, для профилактики. - Зоя в лицах пересказала Вадиму эпизод с Виолеттой, Ермолаевым и Люстрой. - А еще мой кот Чак - помнишь его? - шлет тебе привет. - Зоя из всех сил старалась развеселить Вадима, но его странные глаза были печальны, в них таился страх и какой-то безмолвный вопрос, не дававший ему покоя.
        - Зоя, скажи, если я тебя спрошу, ты ответишь мне правду? - наконец решился Фишкин.
        - Ну да… Какой мне смысл врать? - удивилась она.
        - Не торопись… Ты еще не знаешь вопроса. Скажи, ты что, совсем не сердишься на меня? Другая забыла бы, как звали, стопудово, а ты пришла вот, не побоялась… Не то что другие… - Последние слова Фишкин произнес с такой детской обидой, что Зоя чуть не улыбнулась, но вовремя себя сдержала, только дрогнули уголки губ.
        - Я не другая, Вадик. Я - это я и стараюсь оставаться самой собой, ни на кого не походить. - Тут Зоя немного покривила душой, вспомнив, как ей хотелось подражать Лу Геранмае. - А что касается твоего вопроса… Естественно, я не сержусь. Уже. Хотя, даже если бы сердилась, то пришла бы все равно, потому что я… я люблю тебя независимо от того, сержусь я на тебя или нет.
        - Так… Ты хочешь сказать, что простила меня? Простила за то, что я сделал? Знаешь, я многое понял, тут, в больнице этой чертовой! - Фишкин говорил эмоционально, и его серо-зеленые глаза бегали быстрее обычного.
        - Подожди, Вадик, тебе, наверно, нельзя нервничать… Да, ты причинил мне сильную, очень сильную боль, но… любовь может простить все. Я уверена в этом. Хотя некоторые со мной не согласны.
        Фишкин медлил с ответом. Он обдумывал Зоины слова: согласен ли он с ними?
        «А она сегодня ништяк, клево выглядит!» - промелькнула в голове странная и, казалось бы, совершенно неуместная мысль.
        За последнее время Вадим привык к появлению странных или даже просто дурацких мыслей, причем в большом количестве. Поэтому и эта мысль не вызвала у него недоумения и была принята как должное.
        - Так вот, я много думал и понял, что вел себя с тобой как последняя свинья. Даже странно, что я не понимал этого раньше. Лу назвала меня подлецом и правильно сделала. Я не знаю, почему я такой, ну, просто такой, и все. А ты… Я никогда не встречал таких, как ты. - Фишкин внезапно закашлялся.
        Зоя терпеливо ждала, когда Вадим снова заговорит. Она вся замерла в предчувствии чего-то очень радостного и светлого.
        Фишкин зябко передернул плечами и закутался поплотнее в одеяло. Его знобило, но не столько от болезни, сколько от этих несвойственных ему слов раскаяния. Он очень хотел быстрее закончить этот неловкий и тяжелый для обоих разговор и поболтать о чем-нибудь более приятном. Но Вадим сказал еще не все, что хотел, и поэтому ему пришлось продолжить:
        - Извини… Да, так вот… Ты не похожа на других девчонок, ты… круче! Ну, я не знаю, как еще тебе сказать, что ты клевая! И знаешь, я… я не достоин твоей любви… Вот. Это я теперь точно секу - ты не должна так меня любить… За что вообще ты ко мне… так? - Фишкин выдохся. Он устал от этого сбивчивого монолога, который отнял у него огромное количество душевных сил.
        - Вадик, я… я не могу просто взять и разлюбить тебя только потому, что ты меня попросил. А за что… Просто за то, что ты есть. Разве этого мало?
        - Нет, ты не понимаешь. Ты не понимаешь, что мне… элементарно стыдно. Не надо меня прощать, слышишь? Ты слышишь меня? Мне стыдно чувствовать себя прощенным… именно тобой. Получается, что, простив подлость, которую я совершил, ты как бы разрешаешь мне… Короче: можешь, мол, делать, что хочешь, я все равно тебя заранее прощаю. Так, что ли? А я этого не хочу.
        - Но ведь ты… больше не будешь, правда? - легко улыбнулась Зоя. - И я рада, что мы наконец все выяснили. И давай не будем об этом. Идет?
        - Заметано… Расскажи мне про кота своего. Давно он у тебя?
        Зоя хотела ответить, но дверь в палату распахнулась и показалась высокая медсестра, заполнившая собой почти весь дверной проем.
        - Фишкин есть? К доктору иди, к Борису Станиславовичу, зовет! - зычным голосом оповестила она и скрылась.
        - Я быстро, не уходи, ладно? - попросил Вадим. - Чего ему надо-то, блин?
        Вадим и правда отсутствовал всего несколько минут. Зоя даже не успела еще выложить апельсины и яблоки, которые принесла для него. Она была так сосредоточена на этой необыкновенной встрече, что напрочь забыла о гостинцах.
        - А вот и снова я! - раздался у нее за спиной любимый голос.
        Что-то такое было в нем необычное, радостно-счастливое, что Зоя поняла - в кабинете врача произошло нечто непредвиденное и, очевидно, что-то очень хорошее.
        - Прикинь, что мне доктор выдал? Нет, говорит, у тебя никакого туберкулеза. Все, последние анализы пришли, нету ни фига! Правда, еще надо будет полечиться, блин, не помню, как моя болячка называется, да и фиг бы с ней! Вот клево, правда? - Фишкин возбужденно размахивал руками и чуть ли не подпрыгивал.
        - Здорово! Я очень, очень рада… Да что там рада - счастлива просто! А долго еще лежать-то тебе?
        - Недели две, да это уже мелочи. Главное, что я выздоровлю. Вот это клево!
        Зоя сидела у Вадима допоздна, пока не заглянула пожилая дежурная медсестра и не сделала ей строгим голосом замечание. Сконфуженно Зоя начала собираться, хотя, если честно, уходить ей не хотелось. Если бы разрешали, она могла бы просидеть с любимым всю ночь.
        - Пойду я…Что в классе-то передать? Что все хорошо? - спросила Зоя напоследок.
        - В классе? А не надо ничего. Разве им это интересно? Кто хотел, тот пришел. Или я не прав? - Фишкин, прищурясь, смотрел на Зою. - А ты завтра придешь? Или… как?
        Зоя взглянула на своего единственного человека и рассмеялась звонким, счастливым смехом:
        - «Или как» не будет. Я приду. Обязательно. Мы придем вдвоем - вместе с Чаком. Хочешь?
        - Спрашиваешь! А вдруг его не пустят, а?
        - Ты забыл, что у меня рюкзак специальный, котов переносить! Никто даже не догадается… А в палате он у тебя на кровати посидит тихонько, он смирный.
        - Да, это я помню, особенно его смирение нашей Люстре запомнилось! Тащи, короче, его сюда, будет прикольно!
        Зоя приостановилась, прежде чем ступить в коридор, и оглянулась. Ее единственный человек сидел на кровати, смотрел ей вслед и улыбался.
        - Приходи скорей, я буду тебя ждать! - Слова Вадима прозвучали для нее прекрасной музыкой.
        Всю дорогу домой Зоя не шла, а летела. Во всяком случае, ей казалось, что она парит над землей, почти не касаясь ее ногами. Она улыбалась пассажирам в автобусе и продавщицам уличных лотков, и ей казалось, что встречные прохожие тоже тепло улыбаются ей, потому что все-все понимают, как ей легко и радостно, и каждое живое существо, будь то человек, кошка или собака, готово разделить с ней то прекрасное, солнечное состояние души, имя которому - любовь.

* * *
        «Привет, подруга! Представляю, как ты удивишься, когда прочитаешь это письмо. Только я ничего объяснять тебе пока не буду, ладно? Потом расскажу, зачем мне это все понадобилось. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы ты подумала, что у меня крыша поехала… Короче, хватит реверансов. Приступаю к делу. - Каркуша вернулась глазами к началу, перечитала все, что успела написать, немного подумала и уничтожила короткое предложение про реверансы. Потом еще немного подумала, вернула его на прежнее место и вновь застучала по клавишам: - Вчера я нашла в Нете объявление. Одна не очень известная телекомпания проводит кастинг на новый проект. Это будет реалити-шоу. Наверняка ты знаешь, что это такое. Но все же в двух словах поясню конкретно про это шоу. Оно будет называться ЖЗР, что означает „Жизнь замечательных ребят“. Странное название, да? Суть в том, что это игра без правил: написано, что по ходу дела правила будут все время меняться. Всех участников - семь пар - постоянно будут снимать камеры. Ну, это как обычно в таких шоу происходит. Победители (а их, как я поняла, будет двое) получат один миллион баксов.
Только я не поняла, каждый по лимону или один на двоих. Но по-любому неплохо ведь, правда? Еще написано, что сумма выигрыша останется неизменной. Наверное, ты сейчас читаешь это все и думаешь: „Я-то тут при чем?“ В том-то и фишка, что на кастинг допускаются только пары, понимаешь? Две подруги или два друга. Я не знаю, зачем им понадобилось ставить такое условие, но, видимо, понадобилось зачем-то. Короче, кроме тебя, Клав, мне за помощью обратиться не к кому. Я пробовала закинуть удочку Незнакомке (помнишь, я писала тебе о ней?), но она не может из-за экзаменов. Да и вообще, она довольно скромная девушка. Я, конечно, не хочу этим сказать, что ты нескромная, просто в твоем характере явно присутствует авантюрная жилка, а у Незнакомки (хоть она и очень клевая, и как друг просто супердобрая, отзывчивая и все такое), но совсем не авантюрная. Понимаешь?
        Да, и еще! Совсем забыла! Там написано, что хотя бы один человек из пары должен обладать какими-то явно выраженными способностями, например: музыкальными (вокал, владение каким-либо инструментом), художественными (рисование, скульптура), артистическими, литературными (стихи, проза) или какими-либо еще. А у меня, сама знаешь, с талантами…»
        - Ну ты скоро? - услышала Каркуша недовольный голос Артема. - Занимаешься какой-то фигней, а мне контрольную по истории искусств надо скачать!
        - Еще минуточку, Артемка! - Катя молитвенно сложила на груди руки. - Ну, пожалуйста! - Она выразительно посмотрела на старшего брата. - У меня тоже очень серьезное дело, правда.
        - Короче, даю тебе ровно пять минут, поняла? - Артем бросил на сестру суровый взгляд, потом посмотрел на свои наручные часы. - Время пошло, - произнес он страшным голосом и вышел из комнаты.
        Каркуша вздохнула, и ее пальцы еще торопливей забегали по клавиатуре. Неугомонная Каркуша надеялась уговорить Клаву принять участие в шоу со странным названием «Жизнь замечательных ребят».
        Но это уже совсем другая история.