Вечер открытых сердец Вера и Марина Воробей
        Первый роман
        Света Тополян устроила для своих одноклассниц вечер открытых сердец - девичник со свечами, тайнами и клятвой, что никто никогда не узнает, о чем они рассказывали друг другу. Единственное условие - говорить только правду. Тополян поведала леденящую душу историю про убийство. А Ира Наумлинская, чтобы не отстать от подруг, свою историю придумала. Последствия оказались совершенно непредсказуемыми.
        Вера и Марина Воробей
        Вечер открытых сердец
        1
        Девушки, а их было пятеро, сидели за круглым обеденным столом. Их лица казались торжественными, глаза горели в предвкушении тайны. Посередине стола, накрытого темно-зеленой с бахромой скатертью, стоял старинный бронзовый подсвечник, рядом с ним лежал коробок длинных каминных спичек, в вазе для фруктов горкой возвышались яблоки и бананы. Свечи не горели, помещение освещалось вмонтированными в стену круглыми бра. В комнате царил полумрак, отчего лица девушек казались даже загадочными.
        Светлана Тополян, хозяйка квартиры, поднялась со стула, протянула руку к подсвечнику. Ее движения были подчеркнуто плавными, неторопливыми.
        - Итак, - тихо произнесла девушка, - давайте начнем. Условие одно: все должны говорить правду, каким бы откровенным ни казался заданный вопрос. Спрашивать можно о чем угодно. Хотя, если кто-то соврет, свеча обязательно погаснет.
        - Что-то мне в это не верится, - подала голос Ира Наумлинская, сидевшая между Галей Снегиревой и Каркушей.
        - Проверено, - возразила ей Тополян, чиркнув спичкой. - Можете считать это мистикой, но я вам правду говорю: когда кто-то врет, пламя тут же гаснет.
        Луиза Геранмае тихонько присвистнула:
        - Знаете, на кого мы сейчас похожи? На этих, как их… Ну, которые блюдечко по столу двигают и задают вопросы духам умерших.
        - Ты имеешь в виду спиритические сеансы? - строго посмотрела на нее Тополян. - Мы будем задавать вопросы друг другу, и блюдечки тут ни при чем. И еще… - Девушка выдержала паузу и заговорила, понизив голос до полушепота: - Прежде чем мы начнем вечер открытых сердец, каждая из нас должна поклясться на пламени свечи.
        - Хорошо хоть не на Библии, - хихикнула Каркуша.
        - Не смешно, - фыркнула Тополян, строго взглянув на Катю.
        - Так в чем клясться-то надо? - спросила Галя Снегирева, сдвинув брови к переносице.
        - В том, что каждая из нас будет говорить только правду, - ответила Тополян и, помолчав немного, добавила: - И еще мы должны поклясться, что никто и никогда не узнает о том, что здесь будет происходить. Ни одна живая душа.
        Над столом повисла пауза. Тополян зажгла свечу, поправила фитиль обратной стороной обгоревшей спички и поднесла свечу к лицу.
        - Слушайте и запоминайте, - сказала она, окинув всех собравшихся строгим, торжественным взглядом. - Я, Светлана Тополян, в присутствии своих одноклассниц и подруг клянусь, что на любой вопрос буду отвечать правдиво и искренне… Ой! - вдруг тихо вскрикнула она. - Я забыла выключить свет.
        Тополян подошла к выключателю, щелкнула им. Полумрак над столом сгустился. Колеблющееся пламя свечи освещало теперь только лицо самой Тополян. Тени, падавшие на него, искажали черты, придавая лицу Светланы несколько зловещий вид.
        - Я, Светлана Тополян, в присутствии своих одноклассниц и подруг, - снова начала она, - клянусь, что на любой вопрос буду отвечать правдиво и искренне. Клянусь также в том, что ни при каких обстоятельствах не стану разглашать услышанные здесь тайны и чужие секреты. Если же я нарушу клятву, пусть презрение подруг пребудет со мной до конца дней.
        Немного подержав в руке свечу, Тополян передала ее Ире Наумлинской, поскольку та оказалась к ней ближе остальных.
        - А вдруг кто-нибудь спросит меня о чем-то, что касается не только меня? - спросила Ирина у Тополян. - Это же непорядочно - выдавать чужие тайны.
        - Неважно, - отрезала Тополян. - В любом случае отвечать надо правдиво, потому что, кроме нас, об этом никто не узнает. Клянись! - властно потребовала она.
        - Нет, девочки, вы меня извините, но я так не могу, - робко воспротивилась Наумлинская.
        И тут пламя свечи погасло. Возможно, от волнения Ирина слишком резко выдохнула.
        - Тогда уходи, - заявила Тополян, включая свет. - Клянись или уходи!
        Взгляд Наумлинской с надеждой скользил по лицам одноклассниц. Луиза Геранмае поспешно отвела глаза в сторону. Каркуша хоть и смотрела прямо на Наумлинскую, но молчала. Галя Снегирева беспокойно заерзала на стуле. Все напряженно ожидали развязки, но ускорить ее при этом явно не желали.
        Тополян в выжидательной позе застыла в дверях. В комнате установилась противоестественная тишина.
        Света Тополян до последнего времени не пользовалась уважением одноклассников. Так уж сложились обстоятельства. Вернее, если уж быть до конца честными, не сами они так сложились, эти обстоятельства. Во всем Тополян была виновата сама. Сознательно, изо дня в день, всем своим поведением она противопоставляла себя остальным ученикам. Во-первых, при каждом удобном случае демонстрировала высокомерие. О чем бы ее ни спросили, Света, прежде чем ответить, выдерживала порядочную паузу, за время которой успевала смерить собеседника с ног до головы долгим, оценивающим взглядом, и только потом отвечала или, что случалось не так уж и редко, и вовсе пренебрежительно отворачивалась. Дескать, она смертельно устала от тупости и хамства окружающего мира. И, как не трудно догадаться, вскоре с ней вообще перестали общаться. Все это вполне можно было бы пережить (мало ли на свете несимпатичных личностей!), если б Тополян не совершила несколько откровенно подлых поступков.
        Впрочем, началось это не сразу. Неприглядные свойства характера Тополян проявились не с первых дней ее появления в классе. Какое-то время ей удавалось, как говорится, сохранять хорошую мину при плохой игре. Дело в том, что Тополян не училась в девятом «А» с самого начала, а пришла в эту школу не так давно. Поначалу девчонки пытались наладить с ней контакт, познакомиться поближе, как это обычно бывает, когда в класс приходит новенькая. Но вскоре началось нечто невообразимое.
        Больше всех не повезло Снегиревой, ставшей первой жертвой Тополян. В ту пору у Галины тоже не больно-то складывались отношения с одноклассниками, поэтому она даже обрадовалась появлению в классе новенькой. Галя Снегирева тогда только начинала писать стихи и очень хотела иметь задушевную подругу, которой можно было бы их почитать. Кроме того, у Гали тогда начинался роман с Игорем, который в ту пору был еще привязан к инвалидной коляске. Так случилось, что Снегирева, поддавшись порыву, рассказала Тополян и про стихи, и про Игоря. Тополян, изображая восхищение, попросила Снегиреву переписать стихотворение, посвященное Игорю. А на следующий день, переступив порог класса, Галина увидела на доске это самое стихотворение, которое Тополян сопроводила циничным и жестоким посвящением: «Калеке двадцать первого века посвящается». Понятно, что имелся в виду Игорь. Надо ли говорить, что после этого случая Снегирева перестала общаться с Тополян. В ту пору она вынашивала план мести, но Игорь убедил Галину не мстить.
        Потом, уже гораздо позже, когда Снегирева с помощью программы «Времечко» и победы в поэтическом конкурсе сумела раздобыть деньги на операцию Игорю, Тополян, подслушав в кафе ее разговор с Черепашкой, позвонила Игорю и посоветовала ему включить телевизор в назначенный час, выдав тем самым намерения Гали. И если бы Снегиревой не пришла в голову спасительная идея обратиться к хирургу, который должен был делать операцию, деньги, собранные ею с таким трудом, так и остались бы лежать в коробке из-под печенья. К счастью, доктор понял все как надо и без лишних слов взял у Снегиревой требуемую сумму, пообещав, что ни при каких обстоятельствах не расскажет Игорю, кто на самом деле явился его спасителем.
        Перечень подлостей Тополян можно было бы продолжить. Чего стоит, к примеру, история с Надыкто и Наумлинской, в которой тоже, хоть и косвенно, но все-таки была замешана Снегирева. Ведь если бы она не написала по просьбе Иры Наумлинской стихотворение, авторство которого впоследствии присвоила Тополян, ничего бы не произошло. В общем, вскоре девчонки начали откровенно избегать Тополян, поскольку всем стало ясно: не хочешь иметь серьезных проблем, держись подальше от этой русоволосой красотки. И так, наверное, продолжалось бы вплоть до последнего звонка, если бы не случай.
        Собственно говоря, никто, кроме Люси Черепахиной, так и не знал до сих пор, что же там произошло на самом деле, почему в школу приходила милиция, кто и, главное, зачем похитил Тополян. Да и про то, что это было похищение, стало известно не от Черепашки, а от самой Светланы. Спустя несколько дней после случившегося она обмолвилась об этом в классе, но никто не стал задавать вопросов, хотя, возможно, Тополян именно затем и обронила якобы вскользь:
        - Врагу не пожелаешь того, что я пережила. Теперь, когда смотрю репортажи о похищениях людей в Чечне, о заложниках, пленных, мурашки по коже бегут. И где бы я сейчас была, если б не Люся Черепахина? Подумать страшно!
        Так всем стало известно, что в спасении Тополян Черепашка сыграла не последнюю роль. Впрочем, Люся на все вопросы отвечала упорным молчанием. Тополян же была уверена в порядочности Черепашки и знала: сколько бы ту ни пытали, она никогда не расскажет о том, что произошло, и о своей роли во всем этом деле тоже будет молчать, что бы ни случилось. Ведь на следующий день, когда весь кошмар был уже позади, Черепашка сама подошла к Светлане и сказала:
        - Ты даже не волнуйся, никто ничего не узнает, - и, чуть помолчав, добавила: - От меня, во всяком случае.
        Так бы и забылось, наверное, это происшествие, если б не разительные перемены в поведении Тополян, не заметить которые мог разве что слепой. После того случая девушку будто бы подменили. Казалось, что даже голос ее стал другим. Во всяком случае, от прежних высокомерных и усталых интонаций и следа не осталось. Теперь Светлана держалась со всеми ровно, даже порой заискивающе. Например, предлагала списать алгебру или физику, подсказывала отвечающим у доски, рискуя при этом заработать «пару». Раньше и представить такое было невозможно.
        Первой, с кем Тополян начала активно общаться, стала Черепашка. А поскольку Люся пользовалась в классе заслуженным авторитетом, то мало-помалу и остальные девчонки перестали сторониться Светланы. Даже Галя Снегирева и Наумлинская Ира, которые больше остальных пострадали от подлых выходок Тополян, казалось, обо всем забыли и демонстрировали благородную готовность начать отношения с Тополян, как говорится, с чистого листа. Поэтому, когда Светлана в один прекрасный день пригласила одноклассниц на девичник, ее предложение особого удивления, впрочем, как и возражений, ни у кого не вызвало.
        Позже Тополян рассказала девчонкам о намерении провести вечер открытых сердец. Поначалу все даже растерялись, ее предложение казалось по-детски наивным. Но когда Тополян рассказала, что летом в лагере они устраивали такие посиделки чуть ли не каждую неделю и никому при этом не было скучно, все согласились. Во-первых, Светлана так увлеченно приводила доводы в защиту своего предложения, так интригующе улыбалась, обещая незабываемый вечер, а во-вторых, все понимали, что должны предоставить Тополян шанс окончательно реабилитироваться перед классом. Пусть себе устраивает свой ВОС (так сокращенно называли такие девичники в летнем лагере), если ей так хочется. Они готовы подыграть в любой мало-мальски стоящей затее.
        Но теперь, когда вечер открытых сердец, даже не успев начаться, принял вдруг такой неожиданно агрессивный оборот, девчонки были в недоумении. Как на это реагировать? Чью сторону принять? Вроде бы справедливость на стороне Тополян. Ведь если уж договорились быть откровенными до конца, то какие могут быть оговорки? А с другой стороны, Ира Наумлинская тоже права: чужие тайны никто не вправе выдавать. Как тут быть, оставалось неясным. Пауза слишком затянулась. Такая напряженная тишина не могла длиться долго.
        2
        - Вообще-то мне кажется, что Ирка права, - нерешительно сказала Снегирева. - Давайте так договоримся: если вопрос будет касаться лично тебя, нужно на него отвечать откровенно, а если спросят о ком-то другом… Ну сами посудите! - все больше горячилась девушка. - Допустим, кто-то доверил мне нечто сокровенное, настолько личное… Вы только представьте себе, что поделились с кем-то страшной тайной, а этот человек оказался потом на таком вот ВОСе дурацком… Лично я, если б узнала, что кто-то раскрыл мою тайну, потом даже бы не посмотрела в сторону этого человека!
        - Все правильно, - решительно заявила Луиза Геранмае. - Ты, Светка, как всегда, палку перегибаешь. Что за идиотский максимализм? Лично я тоже, например, не собираюсь никого ни закладывать, ни предавать. Как хотите, девочки, но я в такие игры не играю. - Лу поднялась со стула и шагнула к дверям.
        Наумлинская тут же последовала за ней, а через секунду к ним присоединилась и Галя Снегирева. За столом осталась одна Каркуша, но вскоре и она поднялась со своего места:
        - Мне, если честно, эта затея сразу не понравилась. А потом смотрю, все вроде как загорелись. Ну, думаю, не буду от коллектива отрываться. Но если кого-то здесь интересует мое мнение…
        - Постойте! - перебила Тополян, выхватывая погасшую свечу из рук Иры Наумлинской. Та по-прежнему сжимала ее в руках. - Я согласна. Давайте тогда договоримся не задавать вопросов, прямо касающихся других людей.
        - А косвенно? - возразила Лу. - Я все равно не стану о других распространяться.
        - Но ведь о чем ни спроси, - стояла на своем Тополян, - любой вопрос затрагивает не только тебя. Понимаете? Я предлагаю внести в клятву поправку: клянусь отвечать правдиво на любой вопрос, касающийся только меня. Вот, например, - обратилась Светлана к Лу, - если я спрошу тебя о твоих отношениях с каким-нибудь парнем, допустим: «Как ты относишься к Фишкину?» Получается, что этот вопрос касается не только тебя, но и Фишкина…
        - Это другое. Так, мне кажется, можно, - пожала плечами Лу. - Вот если бы ты спросила наоборот, как Фишкин ко мне относится…
        - Да это и так всем известно, - захихикала Каркуша, которая с давних пор имела на Фишкина зуб.
        - В общем, я согласна, - подвела черту Тополян, которой не терпелось начать вечер. Она готова была на любые уступки, лишь бы спасти свою затею. - Давайте внесем эту поправку в нашу клятву. Рассаживайтесь, - обратилась она ко всем и сделала широкий жест рукой.
        Когда девушки заняли прежние места, Светлана снова подожгла фитилек свечи и, убедившись, что пламя горит ровно, выключила свет.
        - Надеюсь, что с третьей попытки получится, - миролюбиво продолжила Тополян и заговорила торжественным голосом: - Я, Светлана Тополян, в присутствии своих одноклассниц и подруг клянусь, что на любой вопрос, касающийся лично меня, буду отвечать правдиво и искренне. В том случае, если при этом от меня не потребуется выдать чужую тайну. Клянусь также в том, что ни при каких обстоятельствах не стану разглашать услышанные здесь тайны и чужие секреты. Если же я нарушу клятву, пусть презрение подруг пребудет со мной до конца дней.
        Тополян удовлетворенно вздохнула и с чувством выполненного долга передала свечу Ире Наумлинской. Та тихо повторила текст клятвы, поменяв некоторые слова местами. Но, к счастью, Тополян не обратила на это внимания, и вскоре свеча благополучно перешла к Луизе Геранмае.
        Когда с клятвой было покончено, Тополян поставила свечу в подсвечник и голосом распорядительницы бала начала объяснять правила игры:
        - Сейчас мы вытянем жребий. Начнем с той, кому достанется короткая спичка. Вопросы будем задавать по очереди, по часовой стрелке…
        - А я думала, что спрашивает тот, кто передает тебе свечу, - вклинилась Каркуша.
        - Нет, - будто бы с грустью покачала головой Тополян. - Каждая из нас ответит на четыре вопроса. Это первый круг.
        - А сколько должно быть кругов? - спросила Лу.
        Казалось, она откровенно томится и эта затея нравится ей все меньше и меньше.
        - По количеству участниц, - ответила Тополян. - Стало быть, пять кругов.
        Затем она достала из коробка пять спичек, отломила кончик одной, сложила их в ряд и, зажав пальцами так, чтобы не было видно, какая сломана, протянула руку к Каркуше.
        - Тяни!
        Каркуша молча вытащила спичку.
        - Длинная! - радостно выкрикнула она.
        Ей ужасно не хотелось быть первой.
        Вслед за Каркушей тянула Снегирева, потом Наумлинская. Сломанная спичка все еще оставалась у Тополян.
        - Ну вот! - обиженно протянула Лу, когда очередь дошла до нее. - Так и знала, что мне выпадет.
        Но Лу повезло, и сломанная спичка досталась хозяйке вечера.
        - За что боролись, - обреченно произнесла Тополян и добавила, посмотрев на Наумлинскую, которая сидела слева от нее: - Ты начинаешь.
        Ира была явно озадачена. Оказалось, не так-то просто сформулировать интересный вопрос. Не спрашивать же Тополян, что она ела вчера на обед или кто из участников «Фабрики звезд-4» нравится ей больше всех. Понятно, что вопрос должен содержать в себе интригу, какую-то тайну, нечто такое, что было бы интересно узнать всем собравшимся. Напряженная, лихорадочная работа мысли отражалась на лице девушки, черты которого казались зыбкими в дрожащем пламени свечи. Внезапно Наумлинская почувствовала острую обиду, вспомнив о недавнем инциденте, когда Тополян вдруг потребовала, чтобы она клялась или уходила. Набрав полную грудь воздуха, девушка резко выдохнула и выпалила:
        - Света, скажи, а что случилось с тобой тогда? Ну… когда ты несколько дней не ходила в школу? Помню, ты что-то говорила о заложниках… Тебя что, удерживали силой? Кто? Как все происходило?
        Наумлинская знала, что ответ будет интересен всем собравшимся, без исключения. Наверное, если б Тополян не спровоцировала ее своим поведением, Ира не стала бы затрагивать такую острую тему, предоставив это другим. Но вопрос прозвучал, и теперь все, затаив дыхание, ожидали ответа. Четыре пары глаз, мерцающих в полумраке комнаты, были устремлены на Тополян. Та прерывисто вздохнула и протянула руку за свечой.
        - По правилам ты должна была задать всего один вопрос, - заметила Тополян. - Я отвечу на первый. Скажу честно: вспоминать о случившемся мне очень тяжело.
        Девушка немного помолчала, затем опустила голову и закрыла лицо руками. Какое-то время она сидела так, потом отняла руки от лица и, скользнув по стенам затуманившимся взглядом, снова тихо заговорила:
        - Да, так вышло, что я стала жертвой маньяка. Угрожая ножом, он привел меня в свою квартиру и держал там пять дней в темном, сыром подвале, пока я… - Тополян осеклась, посмотрела на Наумлинскую и отрезала: - Это все. Кажется, я ответила на твой вопрос.
        Огонек свечи затрепетал, Тополян чуть отвела руку в сторону, подождала, пока пламя выровняется, и обратилась к Каркуше:
        - Теперь твоя очередь, Кать. Спрашивай. Я, конечно, понимаю, раз уж эта тема возникла, - тут она с легким укором посмотрела на Наумлинскую, - то мне придется рассказать вам все. А знаете, - тряхнула Светлана собранными в хвостик волосами, - наверное, так даже лучше… Если честно, я уже не могу держать это в себе. Только, пожалуйста, разрешите мне сделать это постепенно. От ваших вопросов будет зависеть многое… - Тополян перевела дыхание.
        Ее печальный взгляд был устремлен куда-то вдаль. Тут она почувствовала, как горячая волна поднимается откуда-то из самой глубины ее сердца, заставляя его забиться учащенно и гулко. Она знала это состояние. Оно являлось предвестником прилива особых душевных сил, которые дарили ей ощущение легкости и невероятной свободы. Наверное, люди творческих профессий, когда говорят о вдохновении, имеют в виду что-то похожее. Так, во всяком случае, думала Тополян.
        Теперь, даже если девушки и не собирались расспрашивать Светлану о том происшествии, они просто обязаны были это сделать, тем более, хозяйка вечера совершенно недвусмысленно намекнула, что давно уже хочет излить душу. Что и говорить, трудно найти для этого более подходящее время и место. Вечер открытых сердец для того и был задуман, чтобы каждый имел возможность открыться другим.
        В эту секунду Каркуша, глядя, как прерывисто дышит сидевшая напротив нее Тополян, подумала, что, может быть, та специально организовала этот ВОС, чтобы выговориться. Впрочем, Светлана ведь не могла знать наверняка, что ее об этом спросят.
        - А ничего, если вопрос будет в форме просьбы? - отважилась наконец Каркуша.
        - Не знаю, - пожала плечами Тополян. Теперь ее лицо выражало готовность ко всему, если не сказать смирение. - Попробуй, - предложила она.
        - Света… Расскажи нам, пожалуйста, о том человеке… Ты знала его раньше, ну… до того случая?
        3
        Сейчас она ощущала себя актрисой камерного театрика, где понятие сцены как таковое отсутствует и актрису от публики отделяет лишь стол. Затаив дыхание, зрители ждали. Ждали, когда она начнет говорить. Внезапно Светлана вспомнила вычитанную где-то фразу: «Умение держать паузу - вот что отличает хорошего актера от плохого». И еще: «мхатовская пауза». В той статье речь шла об артистах старого, прославленного МХАТа, об их умении держать зрителей в напряжении, сколь долгой ни была бы пауза.
        Тополян чувствовала, знала, что ее теперешняя пауза может длиться целую вечность. Девушка вздохнула, вставила свечу в подсвечник, медленно поднялась со стула и вышла из комнаты. Когда она вернулась с бутылкой минеральной воды в одной руке и стаканом в другой, мизансцена не изменилась. Те же напряженные позы зрителей, то же нетерпеливое ожидание в глазах. Казалось, что за время ее отсутствия никто даже пошевельнуться не решился. Ее одноклассницы словно превратились в декорации, в часть сценического пространства, призванного помогать гениальной актрисе играть свою нелегкую, полную неподдельного драматизма роль. И даже шипение, которым сопровождалось откручивание пробки, не нарушило атмосферы напряженного и таинственного ожидания. Не торопясь, Тополян выпила полстакана воды, взглядом предложила девушкам последовать ее примеру. Никто, естественно, в такую минуту на воду не польстился. Впрочем, она не сомневалась, что все так и будет. Если бы кто-нибудь из одноклассниц потянулся к бутылке минералки, она бы сочла это собственной недоработкой. Значит, не сумела актриса полностью, безраздельно завладеть
вниманием зрителей, если в такую напряженнейшую секунду у кого-то может возникнуть мысль о воде.
        - Хороший вопрос, - нарушила наконец молчание Тополян. - Знала ли я того человека? - проговорила она и, обведя зрителей отрешенным взглядом, потянулась к подсвечнику.
        Теперь ее лицо снова стало казаться призрачным и как будто нереальным. Девушка хорошо знала о том жутковатом эффекте, который придают чертам лица отсветы пламени свечи, опущенной к подбородку. Знала и умело пользовалась им, придавая своему голосу соответствующие интонации.
        - И да, и нет, - продолжала Тополян. - Целый год тот человек преследовал меня, не решаясь познакомиться. Он был в меня влюблен, безумно влюблен… И порой, когда я в течение нескольких дней не встречала его на улице, в магазине или вагоне метро и не видела его всегда бледного, немного нервного лица, я ловила себя на мысли, что скучаю по нему, начинаю волноваться: не случилось ли чего с моим таинственным преследователем? Я никому не рассказывала о нем. Можно сказать, что этот странный, какой-то нереальный роман был нашей с Глебом тайной. Он даже начал мне сниться.
        Теперь Тополян положила на стол вытянутые руки. Свечу она зажала ладонями и неотрывно смотрела на ровное, какое-то даже неестественно ровное пламя. Казалось, она исповедовалась этому огоньку, совершенно позабыв о сидящих напротив подругах, а те ничем не выдавали себя - ни звуком, ни даже вздохом.
        - И вот однажды… Как сейчас помню, на мне были розовые расклешенные джинсы и черная водолазка, я остановилась возле газетного ларька. Глеб был рядом, я хоть и не видела его, но точно знала: он где-то тут. За долгие месяцы его слежки за мной я научилась распознавать его присутствие по каким-то едва уловимым признакам: запаху, движению ветра, лицам встречных прохожих. Понимаю, что поверить в это трудно, но между мной и Глебом установилась некая связь. Мне не надо было видеть его, чтобы понять: он рядом. Итак, я остановилась возле газетного киоска. Не скажу, чтобы мне что-то там было нужно… Нет, просто я всем своим существом ощущала, что сегодня, именно сейчас это должно случиться. Я знала, что он подойдет и заговорит. И именно этого я ждала, делая вид, что разглядываю обложку какого-то журнала.
        Рассказывая все это, Тополян удивлялась себе: так плавно лилась ее речь, так остро она переживала наполовину выдуманные события. Впрочем, если бы ее сейчас спросили, что в ее рассказе правда, а что - выдумка, вряд ли девушка сумела бы с уверенностью ответить на этот вопрос. Фантазия и реальные события настолько прочно сплелись в неразрывную цепь, что отделить одно от другого просто не представлялось возможным. Ее всю словно бы захлестнула волна вдохновения, на гребнях которой девушка плавно покачивалась, чувствуя себя свободной и неуязвимой. В такие минуты, когда она начинала вдруг самозабвенно сочинять собственную жизнь, Тополян чувствовала себя по-настоящему счастливой.
        - Ну и что же? - не выдержала Каркуша, уж больно затянулась на этот раз пауза. Все же надо знать, когда пауза допустима и может длиться сколь угодно долго, а когда слушателям необходимо двигаться по сюжету дальше. - Он подошел к тебе, этот Глеб? Заговорил?
        И как ни была Тополян сейчас поглощена творческим процессом, все же она не удержалась и смерила Каркушу презрительным и одновременно покровительственным взглядом.
        - Не стоит торопить события, - мягко заметила Светлана. - Мне и так нелегко.
        - Извини, - пристыженно опустила глаза Каркуша.
        - Да, он подошел именно в ту секунду, когда я и ожидала этого, - сказала, переводя взгляд на огонек свечи, Тополян. Казалось, для того, чтобы продолжить рассказ, ей непременно нужно смотреть на желто-оранжевое, слегка подрагивающее пламя. Будто бы это являлось непременным и обязательным условием: говорить, глядя на огонек свечи. - «Пойдем со мной», - сказал Глеб, и тут я почувствовала, как что-то кольнуло меня в бок. Я опустила глаза: острое лезвие сверкнуло где-то чуть выше моей талии. Нож упирался мне прямо под ребра. Но самое удивительное то, чего я до сих пор не могу понять и теперь уже, наверное, никогда не пойму… Увидев острие ножа, я совершенно не испугалась. Нет, правда-правда! Страх пришел потом, уже гораздо позже. А в ту секунду мной будто кто-то руководил. Я сказала: «Убери нож. Я пойду сама куда скажешь». И он… - Тополян запнулась, быстро подняла глаза, но тут же опустила их, убедившись, что все идет как надо. - Он послушался, он поверил мне, сунул нож в карман и сказал: «Иди вперед!»
        На самом деле тогда все происходило гораздо круче, непонятно даже, ради чего Тополян решила сейчас исказить реальные события. В тот день Глеб подбросил ей в сумочку пейджер и то и дело, посылая на него приказания, вел девушку до дверей своей квартиры. Она же, наперекор всему - страху, который ощущала тогда, здравому смыслу, чувству самосохранения, - неукоснительно выполняла все его предписания, пока не оказалась на пороге обшарпанной, с облупившейся краской дверью… В общем-то не было никакого смысла менять пейджер на нож, хоть сам по себе нож, приставленный к ребрам, конечно, опаснее пейджера, подброшенного в сумочку. Но тогда непонятно, почему Тополян «заставила» Глеба так быстро его убрать. Раз уж сочинила про нож, использовала бы тогда его, как говорится, по полной программе, нагоняя тем самым на слушателей страх. Но когда Светлану начинало нести, она уже не могла контролировать себя и по ходу рассказа определять, что из сказанного может произвести на слушателей больший эффект. Все происходило как бы помимо ее воли, и ее собственное выражение «мной как будто кто-то руководил», употребленное,
правда, по другому поводу, очень точно передает то состояние, которое сама Тополян называла «поперло». Так вот, нашу Тополян поперло, и куда, к какому берегу прибьют ее волны воспаленного воображения, не мог бы сейчас сказать, пожалуй, никто на свете.
        - Я пошла, пошла не оглядываясь, - продолжала, снизив голос до таинственного шепота, Светлана. - Затылком я чувствовала его горячее дыхание. Глеб не отставал от меня ни на шаг. Время от времени он тихо направлял меня, сообщая, куда следует повернуть. Вскоре мы подошли к обшарпанной, построенной, наверное, в шестидесятые годы пятиэтажке. Глеб - впрочем, тогда я еще не знала, что моего похитителя зовут именно так, - за моей спиной набрал код подъезда. Я по-прежнему не оборачивалась. Не потому, что боялась его… Нет, в ту минуту все происходящее казалось мне забавной, хоть и немного опасной игрой. Его квартира располагалась на первом этаже. Он пнул ногой дверь. Она оказалась незапертой. Первое, что я почувствовала, переступив порог, был запах тряпья, годами хранившегося в старинных сундуках… Эта вонь - затхлости, сырости, нафталина и чего-то еще, чему я просто не в силах дать определение, - смешивалась с острым запахом лекарств. Глеб запер дверь на замок, спрятал ключ в карман и зажег свет. Потом долго, наверное минуты три, молча смотрел мне в глаза. Смутившись, я отвела взгляд. «Меня зовут Глеб»,
- сказал он. Я назвала свое имя, но Глеб сказал, что ему оно давно известно. Затем он сообщил, что следит за мной уже целый год. Я заметила, что знаю об этом. Не скажу, что мое признание сильно удивило его. Наконец, мы шагнули в комнату, и то, что я там увидела… - Тополян закрыла глаза, слегка покачивая головой из стороны в сторону. Казалось, сейчас перед ее внутренним взором проносятся картинки, запечатлевшие события того памятного дня. Девушка открыла глаза и заговорила снова: - На железной кровати у окна лежала груда тряпья. В первую секунду я не обратила на нее никакого внимания, потому что разглядывала другие предметы. Впрочем, почти никакой мебели в комнате не стояло. Внезапно груда тряпья всколыхнулась, из-под нее раздался то ли стон, то ли вопль, а в следующую секунду я, совершенно онемевшая от страха, увидела медленно надвигающуюся на меня тощую старуху. Глаза ее горели безумным огнем, беззубый рот шевелился, силясь что-то сказать. «Кто это?!» - выкрикнула я, прячась за спину Глеба. «Бабушка, - проговорил он. - Я привел ее… Вот она, моя невеста…» Это он ей сказал. Бабка приблизилась ко
мне. Ее растрепанные седые, торчащие в разные стороны волосы были похожи на мочалку, блеклые слепые глаза смотрели куда-то сквозь меня. Она протянула ко мне свои скрюченные, дрожащие пальцы и начала шарить ими по моему лицу, шее, плечам…
        - Брр! - не выдержала Лу. - Прямо фильм ужасов какой-то! Я бы прямо там, на месте, и отдала б концы!
        - Вот именно! - подхватилась Тополян. На этот раз она не возмутилась тем, что ее осмелились перебить. - Ты сейчас в самую точку попала. Помню, тогда я подумала о том же. Я чувствовала себя персонажем ужастика или чужого кошмарного сна.
        - Почему чужого? - решила уточнить въедливая Каркуша.
        - Ну, не знаю, - пожала плечами Тополян. - Просто ощущение такое.
        - Ну чего вы перебиваете все время! - возмутилась Галя Снегирева. - Рассказывай дальше, Свет!
        Ира Наумлинская молчала. Она смотрела на Тополян, и той показалось вдруг, что Наумлинскую не слишком-то увлек ее рассказ.
        - Может, кому-то скучно, - протянула Тополян, глядя на Иру. - Чего-то я разболталась…
        - Нет, что ты! - горячо заверила ее Наумлинская. - Если ты имеешь в виду меня, то мне очень интересно…
        - Свет, да ты чего? - Снегирева бросила укоризненный взгляд в сторону Наумлинской. - Кому неинтересно, может выйти. Рассказывай. Смотри. - Она протянула вперед правую руку. - Вон, у меня даже мурашки по коже бегают! Не знаю, я бы, наверное, оттолкнула от себя эту мерзкую старушенцию!
        - А я не смогла, - вздохнула Тополян. - Во-первых, меня всю будто льдом сковало, я даже пальцами от ужаса пошевелить не могла. А во-вторых, каким-то шестым чувством я ощущала, что Глеб не позволит обижать бабку. В том, каким голосом он с ней разговаривал, чувствовалась такая любовь… Короче, ощупала она меня всю и проскрипела: «Красивая».
        - Она что, слепая была, бабка-то? - решила уточнить Каркуша.
        - Понятно же, что слепая, - зашипела на нее Лу Геранмае. - Правда, Свет?
        - Да, - подтвердила Тополян.
        Ей не нравилось, что девушки начали проявлять активность, пусть даже та и была вызвана интересом к ее рассказу. Приходилось каждый раз настраиваться на нужную волну, а это требовало от Светы определенных усилий.
        - Я все расскажу, кто слепой был, а кто глухой, - плохо справляясь с раздражением, сказала она. - Мне действительно тяжело вспоминать обо всем об этом, а тут еще…
        - Все, все, - поспешно заверила всех присутствующих Каркуша. - Молчу, как рыба.
        4
        - В общем, старухе я понравилась, - криво усмехнулась Тополян. - Во всяком случае, после того как она сказала, что я красивая, страх меня немного отпустил. Глеб отвел бабку к кровати, уложил, заботливо укрыл. Он обращался с ней как с чрезвычайно хрупкой и дико дорогой вещью. Потом он подошел к окну, там стоял какой-то черный ящик. Гораздо позже я поняла, что это было на самом деле. Раздался еле слышный щелчок. Вернее, тогда я и вовсе никакого щелчка не услышала. Это после уже, вспоминая и воспроизводя шаг за шагом события того дня, я припомнила тот щелчок… Словом, в следующую секунду откуда-то снизу раздался жалобный писк. Прислушавшись, я поняла, что это котенок мяукает. Глеб казался невозмутимым. Он словно не слышал ничего, а плач между тем становился все громче и жалобней. «Кто там у тебя? - спросила я. - Слышишь, кто-то плачет?» - «А, - махнул рукой Глеб. - Это котенок соседский». Я возразила, ведь звук шел явно откуда-то снизу, а не из-за двери: «Похоже, он где-то тут, совсем рядом, будто бы под полом». - «Так там он и есть, - кивнул Глеб. - В подвал к нам забежал. Вчера еще. Я за
картошкой лазил, а он шмыг туда…» Я потребовала, чтобы Глеб немедленно полез в подвал и выпустил несчастного зверька. Тогда я еще не знала, что люк, то есть вход в подвал, находится под ковром. Я думала, чтобы войти в подвал, надо вначале выйти в подъезд. Обычно в таких домах так и бывает. Глеб откинул край ковра, и я увидела прорезанный в полу квадрат. Ручка была снабжена стальным кольцом. С силой потянув за нее, Глеб поднял крышку люка. Котенок орал как ненормальный. Я опустилась на колени, заглянула в темноту и начала звать: «Кис-кис! Маленький! Киса! Кис-кис! Ну где же он?» - обратилась я к Глебу, но обернуться не успела, потому что в следующий миг ощутила сильный толчок в спину. К счастью, падая, я ничего не поломала и даже ушиблась совсем чуть-чуть, потому что земляной пол подвала был устлан толстым слоем соломы. От неожиданности, возмущения и страха я не могла произнести ни слова. Так и сидела, уставившись в темноту, слушая душераздирающий крик котенка. Спустя минуту котенок смолк. Причем произошло это так резко, будто кто-то оборвал его на полуслове или, вернее, «полумяве». Словно кто-то
выключил звук. Впрочем, оказалось, так оно и было. Та черная штуковина на подоконнике, к которой подошел Глеб за секунду до того, как из подвала начало доноситься мяуканье, оказалась чем-то наподобие дистанционного пульта управления. Магнитофон же стоял в подвале, на деревянной полочке рядом с соленьями. Готовясь похитить меня, Глеб заранее записал на пленку плач котенка (потом он признался, что провел долгие часы, репетируя и добиваясь похожести), сконструировал устройство, с помощью которого включался стоящий в подвале магнитофон. Вот так-то, никакого котенка у него и в помине не было, девочки. Я начала кричать, требовать, чтобы Глеб выпустил меня, но он молча смотрел на меня сверху, и его лицо не выражало ровным счетом ничего. Я пыталась выяснить его цель, задавала какие-то вопросы, сейчас уже не помню какие, но он только смотрел, не произнося ни звука. Насколько я могла судить, люк оказался глубоким, метра три, не меньше. Продвигаясь на ощупь, я принялась обследовать стены в надежде найти лестницу или какие-нибудь ящики, с помощью которых можно было бы выбраться на поверхность. Но под ладонями
ощущала только холодный влажный камень. Три полки для солений были прибиты к самой дальней стене. В какой-то миг я с невероятной остротой и ясностью поняла, что навсегда останусь в этом темном, сыром подвале. Помню, я даже закричала, от отчаяния, наверное… И тогда Глеб закрыл крышку люка. Трудно сказать, сколько времени я просидела в подвале. Оказалось, ощущение времени полностью исчезает, когда сидишь в полной темноте. Возможно, прошел час, а может быть, целый день. Только когда над моей головой послышался звук, а затем в подвал ворвался свет, я закрыла руками глаза. Глеб сказал, что хочет прочитать мне свой дневник. Я спросила его, что будет потом. Что он собирается со мной делать? Зачем запер в подвале? И тут он произнес фразу, которую я, наверное, никогда не смогу забыть: «А потом, после того, как ты узнаешь обо мне все, мы умрем. Все втроем. Я, ты и бабушка». Я попыталась возразить и напомнила, что Глеб сказал своей бабушке, что я - его невеста. «Все правильно, - ответил он. - Только венчаться мы будем не здесь, а на небесах». Потом он долго втолковывал мне, что священники лицемерят, когда
говорят в своих проповедях, что браки совершаются на небесах. И будто бы мы с ним станем первыми, кто буквально последует указанию Господа. Мы предстанем перед ним, и он сам нас якобы и обвенчает, а не какой-то там лживый и погрязший в грехах поп. И наши души будут связаны навеки. Представляете?
        - Ужас! - только и сказала Снегирева.
        Остальные слушали затаив дыхание.
        - Помню, как лихорадочно заработали мои мысли, - продолжала Тополян, проникновенно заглянув в глаза Снегиревой. - «Хорошо, - ответила я, собрав в кулак всю свою волю. - В таком случае, у меня к тебе два вопроса». - «Спрашивай», - милостиво позволил Глеб. «Почему ты выбрал именно меня? Ведь ты же меня совсем не знаешь. Может быть, я совсем не та девушка, с которой стоит связывать навеки свою… судьбу?» Зная о том, что в скором времени мне предстоит умереть, я не могла произнести слово «жизнь». Глеб помолчал немного, будто решая, говорить или нет, но потом все-таки признался: «Ты мне во сне приснилась. И тогда я понял, что должен найти тебя. И нашел. Целый год я следил за тобой. Я очень боялся ошибиться, но вчера я услышал голос. Голос сказал, что я сделал правильный выбор. Еще он сказал, что пора действовать. Поэтому ты здесь». Когда Глеб рассказал про голос, я окончательно убедилась, что он шизофреник. Но легче мне от этого не стало. Я спросила, часто ли он слышит голоса. «Это и есть твой второй вопрос?» - строго поинтересовался он. Но поскольку я совсем не об этом хотела его спросить, то
поспешила оговориться: «Нет! Скажи, при чем тут твоя бабушка? Или ты хочешь, чтобы она повеселилась на нашей свадьбе?» Глеб не оценил моего черного юмора и совершенно серьезно ответил: «Бабушка без меня умрет. Кто, по-твоему, будет за ней ухаживать, когда меня не станет?» - «В таком случае, для чего нам так торопиться? - попыталась я ухватиться за соломинку. - Может, пусть все идет своим чередом? Все равно бабушка уже старенькая… И потом, она имеет право умереть собственной смертью. Допустим, голос указал тебе на меня, но ведь он не советовал тебе прихватить на тот свет и бабушку? Ты же не спрашивал, что по этому поводу думает сама бабушка?» Но расчеты мои оказались неверными. «Спрашивал, - сказал Глеб. - Бабушка согласна». - «Я очень рада, - улыбнулась я сквозь слезы. - Ну а согласия невесты, как я понимаю, не требуется?» И Глеб без тени иронии заверил меня, что я правильно понимаю ситуацию: невеста, то есть я, назначена ему свыше, и, стало быть, от меня в данном случае ничего не зависит. Я спросила, известна ли Глебу дата нашей свадьбы. Он ответил, что голос пока не назвал ее, но что я могу
не волноваться, это случится очень скоро. Из всего сказанного я сделала один вывод: насиловать меня Глеб не собирается. - По лицу Тополян скользнула печальная улыбка. - Хотя не скажу, что, осознав это, почувствовала большое облегчение. Неизвестно, что лучше: иметь надежду на освобождение, понимая при этом, что тебя могут изнасиловать, или же, не опасаясь за свою девственность, смиренно ожидать смертного часа…
        В общем, не стану пересказывать вам его дневник. Скажу лишь, что весь он, от первой до последней страницы, был посвящен мне. Вернее, любви Глеба ко мне. И знаете, несмотря ни на что, это было настоящее чувство. Настолько настоящее и сильное, что, слушая Глеба, я порой забывала, где нахожусь и что в скором времени меня ожидает. Все-таки жаль, что он оказался психом. - Рассказчица издала шумный вздох.
        - Слушай, Светка, - подалась Лу вперед всем корпусом, - а он поесть-то тебе давал чего-нибудь?
        - Да, - после небольшой паузы ответила Тополян. Казалось, она в чем-то сомневалась. - Там, рядом с банками с огурцами и помидорами, стояли консервы: рыбные, мясные, несколько банок сгущенки…
        - А как же ты их открывала? - спросила Каркуша.
        Ее всегда интересовали подробности.
        - Глеб сбросил мне консервный нож, - пожала плечами Тополян. - Но, если честно, я там почти ничего не ела… Как-то, знаете, не было аппетита…
        - Понятно… - протянула Наумлинская. - А воду он тебе давал?
        - Да все он мне давал, - несколько раздраженно махнула рукой Светлана. - Разве в этом дело?!
        - Нет, конечно, - сказала Лу. - Но все равно интересно.
        5
        Вопросы, касающиеся потребностей организма, слегка разочаровали Тополян. Она поняла, что где-то совершила ошибку, что внимание слушателей несколько ослабло, интерес чуть погас, иначе бы девчонки не стали спрашивать ее о таких вещах. Нужно было срочно исправлять положение, как говорится, подбросить в камин дровишек. Требовалось добавить в рассказ остроты, подлинного напряжения. Теперь Светлана уже мысленно ругала себя, что придумала всю эту историю с венчанием на небесах, лишив себя таким образом возможности живописать подробности героического сражения с насильником, покушавшимся на ее девственность. Хотя тот факт, что Глеб был далек от мыслей об изнасиловании, полностью соответствовал действительности. Да и дневник Глеба, пожалуй, она приплела напрасно. Нет, на самом-то деле дневник и вправду был, только вот речь в нем шла не о безумной любви Глеба к Тополян, а о его детских переживаниях, связанных с отъездом матери во Владивосток. Да и сама Тополян заинтересовала его исключительно потому, что Глебу она показалась похожей на маму. Впрочем, что толку сожалеть о сказанном. Теперь главное - придумать
ударный, незабываемый финал. Да и вообще пора бы уже ей потихоньку закругляться, а то не вечер открытых сердец получается, а бенефис Светланы Тополян. А ведь ей хотелось послушать и чужие откровения. Да, каким-то образом надо было завершать рассказ. И финал его непременно должен был стать мощным, эффектным и по возможности героическим. Все это Тополян очень хорошо понимала и, понадеявшись на собственную фантазию и вдохновение, продолжила свою историю:
        - В общем, девочки, чтение дневника продолжалось четыре дня, а на пятый Глеб, опустив в подвал веревочную лестницу, впервые спустился ко мне. Он казался встревоженным. Я не стала ни о чем спрашивать, он заговорил первым. Глеб сказал, что сегодня, пока он ходил в магазин за продуктами, в его квартире кто-то побывал. Сердце мое чуть не выскочило из груди после этих слов. Ведь все это время я втайне надеялась, что меня найдут, хоть и не представляла себе, как, каким образом станет известно, где я нахожусь. Я сказала Глебу, что он, наверное, ошибся, но он лишь отрезал: «Кто-то оставил сок на столике бабушки и еще булку, а на подоконнике следы мужских ботинок». В глубине души я была уверена, что приходили за мной. Конечно, если не знать, что в квартире есть выход в подвал, догадаться об этом невозможно, тем более что люк прикрыт толстой ковровой дорожкой. Изо всех сил я старалась не выдать своих эмоций, но внутри все так и трепетало. Я понимала, что спасение мое теперь стало возможным. Впрочем, слова, прозвучавшие в следующий миг, живо развеяли эти иллюзии. «Мы должны спешить, - изрек Глеб. - Я тебя
никому не отдам. Ты уйдешь первой. Я так решил. Потом я позабочусь о бабушке. Я умру последним». С этими словами Глеб достал из кармана маленький бумажный пакетик, развернул его, высыпал белый кристаллический порошок в кружку и, наполнив ее до половины водой, протянул мне. «Пей! - приказал Глеб. - Это цианистый калий. Смерть наступит мгновенно. Ты не успеешь ничего почувствовать». Я стояла не шевелясь, и тогда он поднес кружку прямо к моим губам. Еще секунда, и он бы насильно влил в меня смертоносное зелье. В последний миг я выбила кружку из его рук. «Что ты наделала? - Он смотрел на меня непонимающим взглядом, совершенно без злости. Одно лишь искреннее недоумение. - У меня все было четко рассчитано. На тебя и бабушку. Себя я хотел убить ножом… Что же теперь делать? - На глазах у него навернулись слезы. - Я не смогу зарезать бабушку. Ты сама выбрала этот путь», - сказал Глеб и начал взбираться по лестнице. Я поняла, что через минуту он вернется с ножом. Возможно, тем самым, которым угрожал мне тогда, у газетного киоска… Я не успела схватиться за лестницу. Глеб оказался сильней и проворней.
Оставалось одно - ждать. Сидеть и тупо ждать, когда он придет и зарежет меня, как свинью. Атлетическое сложение Глеба, его накачанные бицепсы не оставляли мне никаких шансов на спасение. Уходя, Глеб не выключил тусклую лампочку, сиротливо свисавшую с потолка. Он зажигал ее лишь тогда, когда читал свой дневник. Остальное же время я находилась в темноте, а запах сырости неизбежно навивал мысли о смерти и могиле. И тут, когда крышка люка поднялась и на пол упал конец веревочной лестницы, мой взгляд выхватил из полумрака (поскольку лампочка и впрямь была ватт на двадцать) висящую на стене разделочную доску. Раньше я ее не замечала. Но теперь, увидев, поняла, что такая доска вполне может послужить мне оружием. Она была толстой и очень увесистой на вид. Схватив доску за округлую ручку, я прижалась к стене. Мое оружие оттягивало руку. Доска оказалась тяжелей, чем я могла предположить. Показалась нога Глеба, потом вторая… Инстинкт самосохранения подсказывал мне, что надо действовать, но заставить себя оторваться от стены и перейти в наступление я не могла. Чувствуя, как силы покидают меня, я сползала вниз по
стене. Доску я прятала за спиной. Глеб шагнул ко мне. Я поднялась на ноги. Его лицо казалось безмятежным, и даже улыбка застыла на губах. Приблизившись ко мне, Глеб тихо сказал: «Я люблю тебя и прошу твоей руки. Ты согласна стать моей женой?» Не знаю, что тогда случилось со мной, но губы сами вымолвили тихое «да». И тогда Глеб вытащил из-за пояса нож. «Я скоро приду к тебе, родная! Ни о чем не печалься», - прошептал он побледневшими губами. В следующий миг Глеб замахнулся, целясь мне в самое сердце, совсем близко от моего лица сверкнуло стальное лезвие, я резко присела, схватила прислоненную к стене доску, вскочила и, не дав себе ни секунды на размышление, обрушила свое нехитрое орудие ему на голову. Глеб пошатнулся. Я видела изумление и вопрос, застывший в его глазах. Он будто спрашивал меня: «За что?» Медленно Глеб оседал на пол. Наконец он рухнул на бок. Осторожно я перевернула его на спину, глаза его были открыты и невидящим, изумленным взглядом смотрели сквозь меня… - Тут Тополян прерывисто вздохнула, затем закрыла руками лицо и зарыдала.
        - Свет, - робко позвала Лу Геранмае, - выпей воды.
        Она налила в стакан минералки и, обойдя стол, присела на корточки рядом с Тополян. Та отняла руки от лица, схватила стакан и залпом осушила его.
        - Девочки… - охрипшим голосом проговорила Тополян. - Я - убийца. Но я не хотела, честное слово, не хотела…
        Все ошарашенно молчали. Да и что тут скажешь после такого признания? Конечно, девушкам было ужасно интересно узнать, что же случилось потом, но задавать вопросы не решалась ни одна из них.
        Рассказчица же выпила еще воды, вытерла платком покрасневшие глаза и, спустя несколько минут, заговорила снова:
        - Отскочив от мертвого тела, я вцепилась руками в веревочную лестницу, но не успела оторваться от пола, как лестница оборвалась. Не знаю, то ли Глеб на этот раз плохо закрепил ее наверху, то ли движения мои были слишком порывистыми… Я упала на пол и очутилась рядом с ним… рядом с убитым Глебом. Последнее, что осталось в памяти, это закружившаяся над моей головой лампочка… Очнувшись, я долго не могла понять, где нахожусь и что это за люди склонились надо мной. Их лица расплывались перед глазами, а голоса доносились словно откуда-то издалека. Наконец я окончательно пришла в себя. Но тут же, узнав в девушке свою одноклассницу Люсю Черепахину, чуть снова не лишилась чувств. Парень, который сидел рядом, оказался, как я позже узнала, ее другом. Его звали Алеша.
        - Лешка? - воскликнула Лу. - Это сын участкового, что ли?
        - Откуда ты его знаешь? - сверкнула глазами Тополян.
        - Да была история, - ушла от прямого ответа Лу. - Не хочу сейчас об этом говорить. Лучше расскажи, как Алешка там оказался?
        Тополян в упор посмотрела на Лу. Казалось, ее что-то сильно волновало, но девушка с видимым усилием перевела взгляд на огонек свечи и проговорила:
        - Алеша помог Черепашке отыскать квартиру Глеба.
        - Но как они узнали, что ты у него? - изумилась Каркуша.
        - Оказывается, Черепашка видела, как Глеб подошел ко мне там, возле газетного киоска. Она описала Алеше его внешность, тот рассказал все отцу. Пал Палыч, так зовут Алешиного отца, через служебную базу данных вышел на Глеба, который, как потом выяснилось, давно уже находился на учете в психиатрическом диспансере. И если бы тогда, в первый раз, когда Алеша с Черепашкой проникли в квартиру Глеба через окно, он оказался дома, трагедии бы не случилось. Вы понимаете? А Глеб, как назло, вышел в магазин… - Светлана тяжело вздохнула. - Ведь это Черепашка купила бабке сок и булочку…
        - А бабка? С ней-то что стало? - спросила Галя Снегирева.
        - Глеб успел ее отравить, - ответила Тополян.
        - А тебя потом в милицию не вызывали? - робко поинтересовалась Ира Наумлинская.
        - В милицию! - усмехнулась Светлана. - О чем ты говоришь! Я же убила человека! Через месяц состоялся суд. И если б Пал Палыч не представил документы из диспансера, в котором Глеб был на учете, мне бы грозило пять лет колонии для несовершеннолетних.
        - Но ведь это была самооборона! - возмутилась Каркуша. - Если б ты тогда не шарахнула этого Глеба по башке, он бы тебя прирезал!
        - То-то и оно, - покачала головой Тополян. - Но ведь это надо было доказать! Вот тут-то Черепашка и Алеша оказали мне неоценимую услугу. В своих свидетельских показаниях они заявили, что, попав в квартиру, услышали звуки борьбы, но вмешаться просто не успели. Потом мне помогло еще то, что бабка оказалась отравленной, а на кружке, из которой Глеб хотел меня напоить, обнаружили отпечатки его пальцев и следы того же яда. В общем, меня оправдали, - сказала Тополян и закрыла глаза.
        Вскоре из-под ее опущенных век потекли ручейки слез.
        - Свет… - Каркуша осторожно дотронулась до руки Тополян. - Забудь. Ты все сделала правильно… Ты просто не могла поступить иначе. Правда, девочки?
        Все согласно закивали.
        - Я все понимаю, - всхлипнула Тополян. - Но глаза Глеба, удивление, застывшее в его взгляде, буду помнить, наверное, до самой смерти…
        6
        После такой исповеди просто необходима была пауза. Это чувствовали все, только никто не решался сказать вслух. Трудно представить, чтобы сейчас кто-то взял в руки свечу и как ни в чем не бывало принялся бы отвечать на вопросы. Казалось, поступив таким образом, девушки допустят непростительную бестактность по отношению к Светлане. Положение спасла сама хозяйка вечера.
        - Может быть, чаю выпьем? - предложила она, улыбнувшись.
        - Точно! - поддержала Светлану Каркуша. - А кофе есть?
        - Конечно, - ответила Тополян и принялась накрывать на стол.
        Отказавшись от помощи подруг, она расставила чашки, заварила чай, принесла банку растворимого кофе. Когда, разливая заварку, Света поднесла чайник к чашке Наумлинской, та накрыла ее руку ладонью:
        - Спасибо, мне не надо.
        Казалось, рассказ Тополян потряс Иру до глубины души.
        - Да… - тихо протянула она. - Носить в себе такое… Ты, Светка… Не знаю даже, как тебя и назвать. Ты - настоящий герой, - чуть помолчав, сказала Наумлинская.
        Светлана, скромно опустив глаза, поднесла к губам темно-синюю с золотым ободком чашку, подула на дымящийся чай.
        - Давайте закроем эту тему, - попросила она, выдержав некоторую паузу.
        Возразить никто не осмелился.
        Чай пили недолго. Убрав со стола, Света обратилась к подругам:
        - Ну что, продолжим? А то как-то нечестно получается: я вам все про себя рассказала, а вы… Кто там у нас следующий? Твоя очередь, Кать, - сказала Тополян, протягивая Каркуше сгоревшую примерно на четверть свечу.
        - А кто первой спрашивать будет? - Каркуша чуть отвела руку в сторону, опасаясь нечаянно задуть огонек.
        - У меня есть предложение, - объявила Тополян. - Давайте немного изменим правила. Предлагаю отменить вопросы.
        - А как же тогда? - не поняла Каркуша. - О чем же мне тогда рассказывать?
        - Пусть каждая из вас расскажет то, что еще никогда никому не рассказывала, как это сделала я. - Тополян внимательно всматривалась в лица подруг. - У каждого человека есть какая-нибудь тайна. Я это точно знаю. Помните, в американских фильмах показывают, когда одного героя что-то мучает, другой у него спрашивает: «Хочешь об этом поговорить?» Так вот давайте поговорим об этом.
        - Ну давайте, - неуверенно протянула Каркуша. - Только так сразу и не сообразишь… Хотя… Знаете, девочки, у меня есть один такой случай… Вы, наверное, станете надо мной смеяться…
        - Не станем, - заверила ее Галя Снегирева. - Выкладывай.
        - В общем, давно… в третьем, кажется, классе я украла одну вещь. - Катя густо покраснела и опустила глаза.
        - У кого украла? - принялась задавать наводящие вопросы Тополян. - Что за вещь?
        - Ужас как стыдно! - Каркуша приложила к горящим щекам ладони. - До сих пор, представляете? Я правда-правда об этом никому не говорила, даже маме… Ой! Нет, не могу… - Она сделала глубокий вдох, затем резко выдохнула воздух и зажмурилась.
        - Говори, - подбодрила Катю Тополян. - Мы ведь для того и собрались здесь.
        - Дело в том, - Каркуша открыла глаза и уставилась на едва колышущееся пламя свечи, - что человек, у которого я эту вещь украла, сейчас находится здесь… Это…
        - Кто? - наступала Тополян.
        - Это… - Каркуша подняла взгляд и увидела, что все так и впились в нее глазами. - Это Луиза Геранмае.
        - Я? - Лу даже подскочила.
        - Да. - Каркуша снова опустила веки и заговорила тихо, почти шепотом: - Помнишь, у тебя была ручка? Такая вся переливающаяся, как радуга, с часиками и золотым ободком? Ты еще говорила, что тебе ее папа в подарок прислал из Эмиратов?
        - Это которая на веревочке? - В глазах Лу что-то забрезжило. - Помню, Катька… - возбужденно затараторила она. - Я тогда ужасно переживала, когда эта ручка пропала. Такой ни у кого не было… Блин! Так это что ж, это, значит, ты ее у меня… того, что ли? - Теперь Лу смотрела на Каркушу широко распахнутыми глазами. Она даже рот от изумления прикрыла рукой. - Вот блин… Правда, что ли?
        - Правда, - еле слышно произнесла Каркуша и заплакала. - Самое ужасное, Лу, - всхлипнула Катя, - что я ее, эту ручку, на следующий же день потеряла… Вернее, не то чтобы потеряла… Помните, у нас в школе на первом этаже стояла огромная ваза, синяя такая, в ней еще камыши искусственные были. Ну, помните?
        - Помним, - ответила за всех Наумлинская.
        - Так вот, я ручку Лу в эту вазу спрятала, потому что боялась домой нести. Родители бы увидели, начали бы спрашивать: откуда, где взяла… Ну вот, а на другой день прихожу в школу, в вазу эту первым делом шнырь, а ручки-то и нет. Забрал, наверное, кто-то. Может, уборщица. Я потом целых три дня плакала. Не знаю даже, отчего больше: оттого, что ручка пропала, или оттого, что воровкой себя чувствовала. Мне казалось, что, если бы ручка не пропала, я бы обязательно ее вернула. Ну, не знаю, подбросила бы к тебе в портфель, Лу… Так я думала тогда. То есть я была в этом уверена. Тем более что ты так расстроилась, спрашивала у всех про эту ручку. Ты, наверное, не поверила бы, если б узнала…
        - А больше ты ни у кого ничего не тырила? - перебила Тополян. - Помните, месяц назад у Фишкина полтинник пропал?
        - Да ты что! - одними губами прошептала Каркуша. - Как ты можешь? Я же… Да я после этого случая никогда в жизни…
        - Уж и пошутить нельзя, - засмеялась Тополян, правда никто ее не поддержал.
        А Каркуша вытерла слезы тыльной стороной ладони, окинула всех беспокойным, бегающим взглядом и заговорила вдруг горячо и быстро:
        - Честное слово… Клянусь вам, девочки! Это был первый и последний раз в моей жизни! Да я и ручку-то эту… Не знаю даже, как это получилось. Просто мне до ужаса захотелось, чтобы она была у меня. Я, конечно, понимала, что не смогу открыто ею пользоваться, но тогда мне было все равно. Пусть бы даже она век в вазе или еще где-нибудь, в другом тайнике, лежала, только бы знать, что она - моя. И поверите, никогда больше мне так не хотелось ничего иметь, как ту переливающуюся ручку с маленькими часиками и золотым ободком. Мне и теперь она кажется самой красивой вещью на свете. - Каркуша замолчала, опустила голову, потом резко вскинула ее и, устремив на Луизу горящий взгляд, воскликнула: - Лу! Прости меня, пожалуйста… Хочешь, я тебе свой CD-плеер вместо той ручки отдам? Или мобильник? У меня хороший… «Моторола», предпоследняя модель…
        - Катька! - Лу вскочила, подбежала к Каркуше, обняла ее за плечи.
        Катя уткнулась носом в густые черные волосы Лу. Несколько секунд девушки стояли обнявшись. Трогательную сцену прервали аплодисменты Тополян.
        - Принимается, - сказала она, когда девушки, смутившись, отстранились друг от друга.
        - Что ты имеешь в виду? - подняла на нее все еще влажные от слез глаза Каркуша.
        - То, что история твоя принимается. Вполне достойная тайна. Как вы считаете, девочки?
        Ответа не последовало. Девушки, как по команде, опустили глаза. Шутить в такую минуту никому не хотелось.
        - Ладно, - хмыкнула Светлана. - Кто следующий?
        - Кажется, я, - сказала Лу и взяла в руки свечу, которую Каркуша поставила на стол. - Кать… Я даже не знаю, что тебе сказать… Наверное, когда ты услышишь мою историю, поймешь, что твой поступок по сравнению с тем, что учудила я, так… невинная детская шалость. В общем, тот Алеша, о котором упоминала Светка, ну, сын участкового милиционера, Пал Палыча… Так вот он встречался с Черепашкой… Ну об этом вы, наверное, знаете… Нет. - Лу тряхнула своими густыми, блестящими волосами. - Не с того я начала. Алеша, в общем-то, тут ни при чем, все дело во мне. Не знаю, когда это у меня началось, когда это чувство зародилось во мне… Думаю, что все происходило постепенно. Изо дня в день это гадкое чувство потихоньку, как кислота, разъедало мою душу, пока наконец… Я имею в виду зависть. Черную, отвратительную, как слизь… Это страшное чувство, поверьте мне… И завидовала я не кому-нибудь, а своей лучшей подруге.
        - Черепашке? - выпучила глаза Наумлинская.
        Лу кивнула.
        - Я завидовала всему, ее славе… Думала: а я-то чем хуже? Почему Люська работает на телевидении, ее узнают на улице, просят автограф, а меня, такую раскрасавицу, никто не знает? Неужели, появись у меня такой шанс, я бы не справилась? Но больше всего меня выводило из себя даже не то, что эта слава, успех у Люськи есть, а то, с какой легкостью она ко всему этому относится, словно бы и не замечает вовсе… Она вообще такой человек, легкий… Вот это-то, наверное, меня и бесило. Я из кожи вон лезу, чтобы кому-нибудь понравиться, хотя и не считаю себя уродиной, кучу денег на шмотье и косметику извожу, а Черепашка - маленькая, щупленькая, в очках, на одежду никакого внимания не обращает, не красится совершенно… Да и кокеткой ее не назовешь, сами знаете. Она вообще на ребят не смотрит… Во всяком случае, никаких усилий к тому, чтобы нравиться им, не прилагает, а парни к ней так и липнут. А тут еще Костик, парень, с которым я целых два года встречалась… Короче, мы с ним расстались. - Лу немного помолчала, перевела дыхание и продолжила: - Не скажу, чтобы этот Алеша мне понравился. Нет, он, конечно, симпатичный,
а если честно, даже красивый. Скажи, Светка!
        Тополян кивнула в знак согласия.
        - Да, с такой внешностью в кино можно сниматься, - вздохнула она. - Плечи и все такое… Классный парень, что и говорить.
        - Классный-то он классный, - повела плечом Лу. - Да только мне он был совершенно безразличен. Я вообще никогда на красавчиков не западала. Но это я сейчас понимаю, что он мне ни капельки не нравился. А тогда я пыталась себя убедить, что влюбилась в него. Нужно же было найти хоть какое-то оправдание собственной подлости. В общем, я решила отбить Алешу у Черепашки. Врала напропалую - ему, Люське, себе самой, но своего добилась: он назначил мне свидание. Не стану рассказывать, на какие ухищрения мне для этого пришлось пойти. Короче, после кино я напросилась к нему в гости и… Ну, как бы это поделикатнее выразиться…
        - Ты с ним переспала? - попыталась помочь Тополян.
        - Нет, ты что! - возмутилась Лу. - Еще чего! Только целовались. Я и Костику-то ничего такого не позволяла. А мы с ним, как-никак, два года встречались, а тут какой-то Алеша. Но дело-то не в этом. Совращение Алеши составляло только первую часть моего плана. Вторая же заключалась в том, чтобы сообщить об этом Черепашке и посмотреть на ее реакцию. Я прибежала к ней и разыграла целый спектакль со слезами, покаянными речами и все такое… И тут выясняется, что Алеша ей и не нужен вовсе, что она, оказывается, только и искала предлог, чтобы ему в этом признаться, но боялась обидеть, травмировать. Понимаете? Оказалось, что Люська встретила своего Влади, парня, с которым она полгода назад рассталась, но все это время продолжала любить, а потом совершенно случайно в метро встретила. И именно в тот день, когда я увела в кино Алешу! Просто мистика какая-то! Вот уж точно, бодливой корове бог не дал рогов… Это я про себя. Получается, что своим поступком я, сама того не желая, лишь помогла Черепашке избавиться от надоевшего кавалера, и теперь уже ничто не мешало их отношениям с Влади. Услышав об этом - у меня
окончательно съехала крыша, - я, представляете, натравила на Влади Алешу. Я сказала Алеше, что Влади - конченый наркоман и что нужно срочно спасать Люську от его пагубного влияния, иначе он и ее на иглу посадит.
        - А что, Влади правда наркоман? - округлила глаза Снегирева Галя.
        - Нет, конечно, - махнула рукой Лу. - Говорю же: крыша у меня съехала. В буквальном смысле. Понимаете? В итоге Влади оказался на больничной койке с сотрясением мозга, а у меня случился нервный срыв. Помните, я в школу три недели не ходила?
        - Это когда ты сказала, что лежала в больнице с воспалением легких? - уточнила Каркуша.
        Лу кивнула.
        - А лежала-то я на самом деле в загородной клинике для душевнобольных… Вернее, как это… - Лу наморщила лоб. - Вспомнила! Клиника неврозов. Вот так-то, девочки. Такая вот невеселая история.
        - А Черепашка знает? - спросила Тополян, участливо заглядывая в глаза Лу.
        В ответ та снова лишь коротко кивнула, а потом помолчала немного и сказала, угрюмо глядя на свои руки:
        - Знает, но только не все. Например, про Алешу, ну, что он мне как таковой и на фиг не нужен был, она до сих пор не знает. Но это уже детали. Главное, что сейчас я полностью освободилась от этой мерзкой зависти. Черепашка давно простила меня. Но я все равно рада, что рассказала вам эту историю. Хорошо, что Люська не смогла сегодня прийти. При ней я бы, наверное, не решилась…
        - А с этим Алешей… - все никак не могла успокоиться Тополян, - ты с ним порвала или до сих пор встречаешься?
        - Порвала, конечно. На следующий же день после их разборки с Влади, - улыбнулась Лу, вздохнула и передала горящую свечу сидящей рядом Снегиревой. - Все, больше я на эту тему говорить не хочу.
        7
        - Я вот сидела сейчас, - робко, будто с опаской начала Галина, - и все решала, рассказывать об этом или нет. С одной стороны, это настолько личное… А с другой - вы-то все не побоялись о себе такое рассказать. Вот и я не побоюсь, - решительно заявила она. - Только давайте так: я скажу - и все. Никаких вопросов вы мне задавать не станете. Хорошо? Мы же так и договаривались, верно?
        - Ну это мы еще посмотрим, - лукаво прищурилась Тополян. - Ты говори, говори.
        - Весь настрой сбила. - Снегирева бросила на Тополян укоризненный взгляд, но, тут же вспомнив историю, рассказанную Светланой, спохватилась: - То есть я хотела сказать, что мне и так трудно было решиться…
        - А кому легко? - многозначительно протянула Тополян, и Снегирева не поняла, шутит та или говорит серьезно. - Ладно, извини, - улыбнулась Светлана. - Это я так, к слову.
        - Вы, конечно, все знаете о моем романе с Игорем. - Галина скользнула взглядом по лицам одноклассниц.
        Все смотрели на нее с искренним интересом. Девушки явно ожидали услышать что-то необыкновенное.
        - Так ведь вы с ним вроде бы расстались, - снова влезла Тополян. - Я видела, как тебя встречал возле школы один паренек, невысокий такой.
        - Да, - не стала отпираться Снегирева. - Это Валентин. Он в другой школе учится. Так вот, Игорь предал меня в самую трудную минуту моей жизни, а Валентин… он оказался очень хорошим человеком.
        Наступила пауза. Девушки недоуменно переглядывались. Снегирева смотрела на огонек свечи. Сейчас он затрепетал, послышалось слабое потрескивание плавящегося воска. Галина слегка наклонила свечу, капля горячего воска упала ей на ладонь. Лицо девушки выражало сосредоточенность, но продолжать она, похоже, не собиралась.
        - И это все, что ты хотела нам рассказать? - возмутилась Тополян. - Я же знаю, что это не так!
        Галина ногтем отковырнула с ладони воск, свечу она при этом держала в другой руке. Тополян была права. Совсем не это собиралась рассказать подругам Снегирева. Но решиться на такое признание оказалось труднее, чем она ожидала. Неожиданно фитиль задымился и огонек погас.
        - Ну вот! - торжествующе воскликнула Тополян. - Что и требовалось доказать. Ты сейчас сказала неправду. Нет, я, конечно, не спорю, возможно, Игорь действительно подлец, а твой этот, как его, Валентин - замечательный человек. Но в чем тут фишка? Ты собиралась рассказать совсем другую историю.
        - Зажигай! - Снегирева решительно протянула Тополян свечу. - Я расскажу то, что собиралась.
        Светлана чиркнула спичкой, поднесла ее к поникшему фитильку. Огонек постепенно разгорелся. Галина вздохнула.
        - Я уже не девушка, - произнесла она, поднеся свечу к самым губам.
        Пламя легло, но быстро выровнялось в наступившей тишине. Спустя несколько секунд, показавшихся Снегиревой целой вечностью, Тополян громко прочистила горло:
        - Гм-гм… И кто же он? Игорь или Валентин?
        - Но ведь мы договорились не задавать вопросы, - робко возразила Снегирева, но Тополян и не думала отступать.
        - Так нечестно, - заявила она. - Сказала «а», говори «б»!
        - Игорь. - Галина опустила глаза. - Только это всего один раз было. А после… после, когда я подумала, что беременна… Игорь… он испугался, девочки. Он меня предал. Все было так ужасно! Тогда я была на грани. Понимаете? И если бы не Валентин… Я ему так благодарна!
        - А Валентин знает, что у вас с Игорем было? - бесцеремонно поинтересовалась Тополян.
        - Знает, конечно, - кивнула Галина. - Он был первым, кто об этом узнал. Валентин оказался настоящим другом. Он сразу взял всю ответственность на себя. И за меня, и за… Сказал, что мы должны пожениться, что у ребенка должен быть отец.
        - Какого ребенка? - так и подскочила Тополян.
        Снегирева заслонила ладонью огонек, потому что тот чуть было не погас.
        - Да не было никакого ребенка. Но мы-то тогда думали, что он есть, пока Валентин не отвел меня к врачу.
        - Понятно, - прищурилась Тополян. - Кто бы мог подумать! - Она покачала головой. - Вот уж правду говорят, что в тихом омуте…
        - Ладно тебе, Светка! - повысила голос Лу. - Вечно ты со своими шуточками дурацкими влезешь. Галь… - Она посмотрела на Снегиреву. - Но ведь ты Игоря так любила! Представляю, как тебе было тяжело его забыть…
        - Разве я сказала, что забыла Игоря? - На губах Галины появилась печальная улыбка.
        - Значит, ты его по-прежнему любишь? - спросила Тополян.
        - Нет, наверное, уже не люблю, - покачала головой Снегирева. - Но и забыть не могу…
        - А с Валентином вы встречаетесь? - подала голос Каркуша.
        - Да, - кивнула Галина. - Он очень хороший.
        И девушки почувствовали в ее словах грусть.
        - Ладно, хватит пытать человека, - вступилась за Снегиреву Каркуша. - Кто там у нас остался? Ирка, кажется, одна ты еще не исповедовалась. Принимай эстафету! - Каркуша взяла из рук Снегиревой свечу и передала ее Наумлинской.
        8
        Все это время, с того самого момента, как Тополян закончила свой рассказ, Наумлинская судорожно пыталась вспомнить о себе что-то такое, чем она смогла бы удивить, заинтересовать подруг. Но, увы, ничего хоть сколько-нибудь интересного на ум не приходило. О ее романе с Володей Надыкто и так было всем известно. Их отношения удивляли окружающих стабильностью и каким-то положительным зарядом, заключенным в них. Девчонки не сомневались, что Надыкто и Наумлинская поженятся сразу после выпускного вечера. В их классе это была единственная пара, но зато какая крепкая! Казалось, Надыкто и Наумлинская созданы друг для друга. Хотя примерно месяца два назад они чуть было не расстались. Это случилось по вине Наумлинской.
        Неожиданно для самой себя Ира увлеклась творчеством популярного, можно сказать, культового исполнителя рок-баллад, Рэма Калашникова. Вскоре увлечение переросло в страсть, и Наумлинская превратилась в настоящую фанатку Рэма. Она выучила наизусть тексты всех его композиций, с завидным упорством посещала все его концерты, познакомилась через Интернет с другими фанатками и даже поехала вместе с ними в Питер, где должны были состояться три концерта Рэма Калашникова. Ира убеждала себя в том, что Рэм нравится ей только лишь как музыкант, исполнитель собственных произведений, но в глубине души понимала, что обманывает себя. В ту пору она отдала бы все на свете за возможность провести наедине со своим кумиром хотя бы один вечер. Но, несмотря на все ее усилия, этого не случилось.
        Все это время Надыкто, которому Наумлинская вскоре во всем призналась, терпеливо ждал, когда она одумается и вернется к нему. Так все и произошло. Разочарование оказалось столь же стремительным и безоговорочным, как и внезапно вспыхнувшее увлечение. Очень быстро Ирина поняла, что не так уж и плохо иметь синицу в руках в лице преданного ей всей душой Надыкто. Впрочем, все это время, пока Наумлинская была увлечена Рэмом Калашниковым, она не переставала думать о Володе с нежностью. Можно сказать, что девушка одновременно любила двоих. Но страсти улеглись, все вернулось на круги своя. О том, что между Надыкто и Наумлинской произошла размолвка, в ту пору было известно всему классу.
        Все происходило на глазах у одноклассников, и не заметить охлаждения в отношениях «первой пары» было трудно. Причина размолвки также не осталась ни для кого секретом, поэтому рассказывать сейчас эту историю не имело никакого смысла. Та же Тополян первая скажет, что Наумлинская играет не по правилам. И будет права. Так что же ей делать? Как это ни стыдно, но придется что-то выдумать. Конечно, девушкам интересно будет услышать какую-нибудь захватывающую историю о культовом рок-музыканте. Ведь Рэма Калашникова знают все, во всяком случае, если девчонки и не слишком хорошо знакомы с его творчеством, но каждая из них слышала о Рэме и наверняка хотя бы раз слышала по радио какую-нибудь его композицию.
        Пауза затянулась. Лу взяла из вазы яблоко и с хрустом надкусила его. Каркуша схватила банан и принялась сосредоточенно очищать с него кожуру.
        - Алло, гараж! - Тополян запустила в Наумлинскую скрученным в шарик фантиком из-под карамели. Шарик пролетел возле самого уха Ирины и с легким шелестом упал на пол. - Ты там не заснула, часом?
        Наумлинская слегка подула на огонек, заставив его затрепетать, потом подняла глаза и заговорила вначале тихо и будто бы робко, но с каждым словом все увереннее и громче:
        - Не сомневаюсь, что все присутствующие помнят, как мы с Володей чуть не расстались из-за моего увлечения Рэмом Калашниковым…
        - Как не помнить! - подтвердила Тополян. - На весь класс одна парочка, да и та чуть не распалась. Ты нам хочешь поведать эту душераздирающую драму?
        - Очень смешно, - хмыкнула Наумлинская. - Можно не перебивать? - В этот миг она почувствовала, как горячая волна злости захлестнула ее, придавая уверенности и решимости. - Вам известна только первая часть моей истории, а у нее, между прочим, имеется продолжение. Все, в том числе и Володя, уверены, что моя любовь к Рэму, как говорится, завяла на корню, но, если хотите знать, это не так! Даже совсем наоборот. Хотите знать, что произошло после того, как я ответила отказом на предложение Черепашки прийти на программу с участием Рэма Калашникова? - Наумлинская торжествующе посмотрела на подруг.
        Лу отодвинула от себя надкушенное яблоко. Каркуша проглотила последний кусочек банана. Тополян подперла щеку кулаком и, не мигая, уставилась на Ирину. Галя Снегирева выпрямила спину и всем корпусом подалась вперед.
        - Я караулила Рэма у входа в «Останкино». Он вышел один, я подошла к нему, и он меня узнал. Ведь я ни один его концерт в то время не пропускала и всегда старалась сесть поближе к сцене. Я так волновалась, что боялась даже заговорить. Но Рэм… Он оказался таким… Не знаю даже, как и выразиться… В общем, через пять минут мы болтали, как лучшие друзья. Рэм пригласил меня в кафе. Это был незабываемый вечер. - Наумлинская зажмурилась, медленно покачав головой. - Незабываемый! - повторила она и продолжила после секундной передышки: - Только поклонницы его нам покоя не давали. Так и лезли каждую секунду. Просили автограф, а одна так и вовсе с ума сошла - начала требовать, чтобы Рэм спел. Короче, мы оттуда сбежали и всю ночь катались на речном трамвайчике. А потом я познакомила Рэма с родителями, и с тех пор мы начали встречаться. Правда, Рэм не может ходить на свидания каждый день. Концерты, гастроли и все такое… Но зато он каждый день мне звонит и часто читает по телефону новые тексты. Он познакомил меня со всеми своими друзьями. Представляете? Ильей Лагутенко из «Мумий Тролль», Марой, Сашей Васильевым
из «Сплина». Такие все классные, вы себе не представляете! Я-то всю жизнь думала, что музыканты какие-то особенные, как инопланетяне, а они, оказывается, нормальные ребята. Рэм хочет, чтобы в июле мы вместе поехали на Черное море. Он не любит заграничные курорты и хочет отправиться в Крым.
        - А как же Надыкто? - воспользовалась паузой Каркуша. - У вас с ним вроде бы все в порядке. Во всяком случае…
        - В том-то и дело, - перебила Наумлинская. - Мне еще ни разу в жизни не было так тяжело, девочки, - сказала она, опуская голову. - Я люблю Рэма, но и без Володи тоже не представляю своей жизни. С Рэмом мы встречаемся тайно. Мне даже пришлось выдумать для Володи отговорку, что родители записали меня на подготовительные курсы в МГУ… Иначе как я объяснила бы ему, что постоянно куда-то уезжаю? И потом, Володя… он всегда рядом, он надежный, я так привыкла к нему. А Рэм… Хоть он и говорит, что любит меня, но знаете, девочки, у него столько поклонниц…
        - Так, значит, Надыкто типа запасного варианта, что ли? - поинтересовалась Тополян. - На тот случай, если Рэм тебя бросит?
        - Нет! - горячо возразила Наумлинская. - Я же говорю, что люблю обоих и не знаю даже, кто из них мне дороже. Я и сама раньше думала, что так не бывает. Когда в кино или в книжках говорили о такой любви, я не верила, а теперь вот сама влипла.
        - А Рэм знает, что у тебя с Надыкто любовь? - продолжала допытываться Тополян.
        - Нет, - покачала головой Наумлинская. - Я сказала ему, что порвала с Володей. Он таким ревнивым оказался! Приходится теперь врать обоим. Я уже, наверное, скоро с ума сойду от этой лжи. Не могу больше…
        - Надо решиться, Ир, - осторожно заметила Каркуша. - Все равно так долго продолжаться не может. Ты должна сделать выбор.
        - Я знаю, - обреченно кивнула Наумлинская. - Знаю, но поделать с собой ничего не могу. Бывает, оказывается, и так. Путь все идет, как идет. Знаете, девчонки, они оба такие хорошие, что мне иногда кажется, что Володя и Рэм смогли бы подружиться.
        - Ага! - хмыкнула Тополян. - Веселая шведская семейка!
        - Ну зачем ты так? - Наумлинская подняла глаза на Свету, и все увидели застывшие в них слезы. - Я правда не знаю, что мне делать. Я не могу выбрать кого-то одного. И без Володи не могу жить, и без Рэма, наверное, умру…
        - А это его настоящее имя? - спросила Снегирева.
        Ей было ужасно жаль запутавшуюся в своих отношениях Наумлинскую. Чувства одноклассницы были в чем-то созвучны ее собственным. Хоть Снегирева и не встречалась с двумя парнями одновременно, но воспоминания об Игоре никак не оставляли ее, внося в душу смятение, заставляли страдать и мучиться.
        - Да, - ответила Наумлинская. - Настоящее.
        О том, что ее бывшего кумира на самом деле зовут Рэмом, Ирина узнала от его фанаток, которым биография артиста была известна в мельчайших подробностях.
        - Я, конечно, не хочу никого осуждать, - подала нерешительно голос Лу, - но твое поведение, Ир, мне кажется не совсем, что ли, порядочным. Так нельзя. Я бы на твоем месте их обоих, наверное, бросила бы.
        - Если б любила их так же, как я, не бросила бы, - веско возразила Наумлинская.
        - Ирка права, - заявила Каркуша. - Откуда нам с вами знать, что в ее душе творится? Легче всего советы давать. Ты, Ир, не слушай никого. Это твоя жизнь, и тебе в ней разбираться.
        Тополян, многозначительно вздохнув, на этот раз промолчала.
        Галя Снегирева хотела было что-то сказать, но не успела, потому что в следующую минуту зазвонил телефон. Тополян подбежала к аппарату, схватила трубку.
        - Алло! - бодро выкрикнула она. - Да, здесь, рядом со мной. Позвать ее? Тебя, - сказала Светлана, протягивая Наумлинской трубку. - Надыкто, - одними губами прошептала она.
        - Привет, - тихо проговорила Наумлинская, и девушки почувствовали, как ей сейчас тяжело. - Да, уже скоро. Напрасно ты, Володь… Я бы сама добралась… Спасибо. Уже бегу.
        Ирина так и стояла, прислонив трубку к уху. Из нее доносились короткие гудки.
        - Володя ждет меня внизу, - сказала Наумлинская, поворачиваясь к подругам. Положив трубку, она добавила тихо: - Возможно, сегодня я расскажу ему о Рэме. Все, девочки, пока!
        Через минуту все услышали, как хлопнула входная дверь.
        9
        После ухода Наумлинской девушки еще какое-то время обсуждали трудности ее незавидного положения. Всех интересовало, решится ли она наконец признаться во всем бедному Надыкто. Тополян слушала подруг, не проявляя к разговору видимого интереса. Через какое-то время Светлана как бы вскользь заметила, что проблемы Наумлинской - ерунда по сравнению с тем, что довелось пережить ей, Тополян. Наумлинская сама себе создает трудности, в то время как Светлане до конца дней суждено нести свой крест. Да, теперь, когда она излила душу, ей стало чуть-чуть легче, но никогда она не сможет забыть предсмертную маску, застывшую на лице Глеба… В общем, перед тем как распрощаться, девушки, каждая как могла, выразили Тополян свою солидарность.
        Светлана осталась довольна: вечер открытых сердец удался. Ее история оказалась самой убойной, никому не удалось переплюнуть хозяйку вечера. И все-таки некоторый осадок остался в ее душе. Ошибка, как казалось самой Светлане, заключалась в том, что она рассказала свою историю первой. Эффект мог бы быть в тысячу раз сильней, припаси она рассказ, как говорится, под занавес. Но это был единственный, хоть и весьма досадный просчет.
        Тополян поставила вазу с фруктами и старинный подсвечник на телефонный столик. Свеча оказалась на редкость качественной. Вон сколько ей, бедняжке, пришлось гореть, а даже наполовину не сгорела! На темно-зеленой скатерти были едва заметны следы: круглый от подсвечника и овальный от вазы. Между ними скатерть слегка топорщилась. Все-таки ловко она придумала спрятать цифровой диктофон под скатертью. Это был папин подарок на день рождения. Светлана давно мечтала о такой игрушке - маленький, плоский, меньше самого портативного мобильника… А между тем рассчитан на три часа непрерывной записи. Притом не какая-нибудь подделка, а продукт японской фирмы «Sony»! В яркой коробочке Светлана обнаружила гарантийный талон. Там было написано, что диктофон стоит аж тринадцать тысяч рублей. Она и сама не знала, зачем ей нужна эта штука. Так, на всякий случай. Но папе, конечно, сказала, что диктофон ей просто необходим, чтобы записывать на уроках объяснения учителей. Особенно по математике и физике. Ведь именно по этим предметам Тополян брала дополнительные уроки.
        Нет, Светлана не собиралась как-то использовать впоследствии запись вечера открытых сердец. Просто интересно было провести испытание новой техники. Проверить чувствительность диктофона, качество записи, да и вообще… Интересно же потом послушать, кто что говорил. Особенно же Тополян не терпелось прослушать запись собственного рассказа.
        Несколько раз девушка перематывала пленку назад, удивляясь, как эмоционально и вместе с тем плавно течет ее рассказ. В какой-то момент она даже подумала, что при желании может стать сочинительницей дамских романов. Хотя присутствовало тут одно, и притом весьма существенное «но». Дело в том, что страсть к сочинительству пробуждалась в ней лишь тогда, когда рядом находился хотя бы один слушатель. Ее своеобразный талант можно было назвать способностью к устному словотворчеству на публике. Задумай она, например, сейчас сочинить и наговорить на диктофон хоть какую-нибудь мало-мальски интересную историю, вряд ли из этой затеи вышло бы что-нибудь стоящее. Прослушав запись, Светлана перемотала пленку на начало, аккуратно уложила диктофон в футляр и принялась убирать со стола. Стрелки часов подходили к полуночи. Скоро должны были вернуться из оперного театра ее родители.
        Черепашка шагала по улице, размахивая розами цвета бордо. Букет преподнес ей один из тайных поклонников. Имени его Люся не знала. Парень подкараулил ее около подъезда, всучил букет и убежал. Не сказать, чтобы Люся относилась к таким сюрпризам как к должному - не так уж и часто ей дарили цветы, - но и особого восторга по этому поводу не испытывала. Хотя, если честно, такие вот маленькие радости, свидетельствовавшие о том, что она кому-то нравится, неизменно поднимали ей настроение. Можно было, конечно, вернуться домой, поставить цветы в вазу, но почему-то Черепашка решила не делать этого и отправилась в булочную с букетом, обернутым в золотистый, приятно шелестящий целлофан.
        Уже у самого входа в магазин ее кто-то окликнул. Черепашка обернулась и, увидев коротко стриженного худощавого паренька, не сразу узнала его.
        - Не узнаешь? - улыбнулся тот.
        - Глеб! - искренне обрадовалась Люся. - Привет! А я только недавно вспоминала о тебе. Все думаю, надо как-нибудь заскочить, узнать, как у тебя дела… А как поживает твоя бабушка?
        - Бабушка уже никак не поживает, - в своей обычной мрачновато-отрешенной манере выразился Глеб.
        - Она умерла? - решила зачем-то уточнить Черепашка.
        Глеб коротко кивнул и, поджав губы, сказал:
        - Отмучилась.
        Вообще-то, насколько Люся могла судить, бабушка Глеба хоть и была прикована к постели, но не мучилась этим, потому что почти ничего не видела, не слышала и не осознавала. Никакими тяжелыми заболеваниями она не страдала и скончалась, должно быть, от старости. Впрочем, Люсе хорошо было известно, как искренне, всем сердцем Глеб был привязан к своей бабушке. Поэтому, выдержав приличествующую такому случаю паузу, Черепашка участливо заглянула Глебу в глаза и поинтересовалась:
        - Как давно это произошло, Глеб?
        - Месяц назад, - ответил тот и совершенно неожиданно расплакался.
        Плечи парня начали судорожно вздрагивать, голова мелко затряслась. Люся стояла в полной растерянности. Наконец она взяла Глеба за руку и отвела в сторону. Там, в двух шагах от входа в магазин, на них было обращено слишком много глаз. Тут Глеб, так же неожиданно, как и начал плакать, вдруг успокоился, вытер слезы руками и спросил:
        - Слушай, а ты Свету давно видела?
        - Вчера, в школе. - Черепашка обрадовалась внезапной перемене его настроения. - А что?
        - Да так, ничего… - протянул Глеб. - Просто интересно, как там она? Люсь… - Глеб с неожиданной силой стиснул ее руку чуть выше локтя. - У тебя есть минутка времени?
        - Ну… - Черепашка не знала, как лучше ответить. - Разве что минутка…
        - А ручка с бумажкой есть? - Казалось, Глеб уже не слышал ее, полностью поглощенный какой-то новой идеей.
        - Нет, - пожала плечами девушка. - Я только за хлебом выбежала.
        - Что-то непохоже, - усмехнулся Глеб, кивнув на букет.
        - А, это… - Черепашка замялась было, но тут же нашлась: - Шла мимо цветочного ларька, дай, думаю, куплю себе букетик. Я часто сама себе цветы покупаю, - для пущей убедительности добавила она.
        Глеб ничего на это не сказал, казалось, он уже забыл про цветы. Его глаза беспокойно бегали из стороны в сторону.
        - Люсь, ты постой тут, я мигом! Только ручку и блокнот какой-нибудь куплю. Ладно?
        - Ну хорошо, - согласилась Черепашка. - Я пока в магазин заскочу. Встречаемся здесь, возле дерева, через пять минут.
        Укладывая в сумку хлеб, Люся была уверена, что Глеб уже ждет ее. В кассу пришлось выстоять довольно большую очередь, да еще у кассира не нашлось сдачи с тысячи рублей, и Черепашке пришлось ждать, пока та разменяет купюру в другом отделе. Однако когда Люся вышла на улицу, Глеба возле дерева не было. Он пришел, вернее, прибежал, минут через пять. Запыхавшийся, возбужденный. В руках Глеб сжимал прозрачную шариковую ручку и сложенный в несколько раз листок бумаги.
        - Извини, - переводя дыхание, сказал он. - Решил сразу и написать. Вот! - Он протянул Люсе листок. - Это записка. Передай, пожалуйста, Свете. Там ничего такого. Давно хотел написать ей письмо. В общем, передай. Хорошо?
        - Конечно, обязательно, - поспешно заверила Глеба Черепашка. - Завтра же передам.
        С неожиданной теплотой Глеб посмотрел на Люсю и сказал:
        - Ну, как говорится, не смею вас больше задерживать. Заходи, я ведь теперь один живу…
        - Забегу как-нибудь, - пообещала Люся и хотела уже было попрощаться, как вдруг, неожиданно для себя, спросила: - А ты часто к бабушке на кладбище ходишь?
        - Каждый день, - ответил Глеб и добавил, смутившись: - Если только дождя нет…
        - Тогда положи это на ее могилу, - попросила она и протянула Глебу букет. - От меня.
        - Спасибо, - едва заметно улыбнулся Глеб. - Я всегда бабушке цветы покупаю. Не такие, конечно, на такие у меня денег нет.
        По дороге домой Черепашка невольно вспоминала те давнишние события.
        «Все-таки Светка нормальный человек, - думала она. - Молодец, что наотрез отказалась писать заявление в милицию… Да еще настояла, чтобы родители дали Глебу денег на билет во Владивосток. Кстати, забыла у него спросить, летал ли он туда? Нашел ли могилу матери?»
        Благодаря Пал Палычу, отцу Алеши, Глебу стало известно, что его мама умерла три года назад во Владивостоке. А он-то думал, что мама живет там себе со своим новым мужем и думать забыла о них с бабушкой. Хотя нет, Глеб, как маленький ребенок, продолжал ее ждать, перебирая вещи в чемодане, который был упакован им три года назад, когда мама, позвонив из Владивостока, пообещала, что, как только обустроится на новом месте, сразу приедет за ним и бабушкой. Да, он держал Светлану в подвале и читал ей дневник, посвященный самому любимому человеку на земле - своей маме. Но у Глеба и в мыслях не было убивать свою заложницу.
        Идея потребовать у родителей выкуп принадлежала не Глебу, а самой Тополян. Глеб оказался до смешного честным и сказал, что возьмет только двести долларов. Он думал, что этих денег ему должно хватить на билет до Владивостока. Тогда он еще не знал о смерти матери. Связавшись по телефону с родителями Тополян, Глеб назначил им встречу около магазина. Так группа спасения во главе с Пал Палычем оказалась у него в квартире. Свету освободили. А когда она поняла, что Глеба могут отправить на принудительное лечение (ведь он действительно состоял на учете в психдиспансере, так как был болен шизофренией), она начала плакать и требовать, чтобы Глеба оставили в покое, убедив родителей не подавать заявление в милицию. Так стараниями Тополян и усилиями Пал Палыча дело Глеба было спущено на тормозах.
        Наверное, Глеб очень удивился бы, услышав, какой неожиданный поворот приобрела вся эта история в устах Тополян. Удивился бы и расстроился, потому что, в отличие от Светланы, Глебу и в голову бы не пришло рассказывать кому-то о случившемся, а уж тем более сочинять по этому поводу небылицы. Он часто вспоминал Свету. Вспоминал с теплотой и благодарностью.
        Конечно, Света ему нравилась, потому что была очень похожа на его маму. Но Глеб понимал, что Света никогда не будет его девушкой. Понимал и давно смирился с этим. Но чувство вины по-прежнему терзало его. Сейчас ему не верилось, что он мог решиться на столь отчаянный, нелепый и дикий поступок. Он знал, что никакого оправдания ему быть не может, и все-таки слабая надежда теплилась в его душе: а вдруг теперь, когда все уже давно позади, Света захочет его выслушать, даст ему шанс.
        Черепашка не обратила внимания на разбухшие карманы его широких штанов. Прежде чем придумать окончательный текст записки, Глеб испортил целых пять листов бумаги, нервно комкал их и рассовывал по карманам. Он очень волновался, сочиняя эту записку. Нужно было чем-то заинтересовать Свету, составить текст так, чтобы она обязательно пришла к нему или хотя бы позвонила. В итоге записка получилась короткая, но очень странная и мрачная. Однако, перечитав ее несколько раз, Глеб остался доволен, хоть и не смог бы объяснить, какой конкретно смысл он в нее вложил.
        Последнее слово «Света» Глеб написал с большой буквы, хотя по правилам грамматики этого не требовалось, и несколько раз обвел его ручкой. Впрочем, как уже говорилось, свою задачу Глеб видел в том, чтобы заинтересовать или даже шокировать Тополян. И, как мы вскоре увидим, цель эта была достигнута. Правда, Светлана истолковала странное послание Глеба по-своему.
        10
        Черепашка вспомнила о записке Глеба, когда прозвучал звонок на большую перемену. Порывшись в рюкзаке, она вытащила из блокнота сложенный вчетверо листок. Естественно, содержание записки было Люсе неизвестно. Черепашка не имела привычки читать чужие письма, и о людях, способных на такую низость, отзывалась с презрением. Оглядевшись по сторонам, Люся обнаружила, что Тополян в классе уже нет. Обычно на большой перемене все отправлялись в буфет. Туда-то Черепашка и поспешила, сунув листок в карман. Светлана сидела в окружении одноклассниц, уютно расположившихся за угловым, самым дальним столиком. Девушки пили томатный сок с булочками и живо о чем-то беседовали.
        «Наверное, свой ВОС обсуждают, - подумала Люся. - Уже второй день успокоиться не могут. Интересно, долго они еще будут его перемалывать?»
        Наутро после вечера открытых сердец, на который Черепашка не смогла пойти из-за занятости на телевидении, Лу взахлеб делилась с ней впечатлениями. Правда, она ничего толком не рассказала, ограничившись лишь восторженными восклицаниями:
        - Просто супер! Ты, Люська, полжизни потеряла! Только не проси, все равно я тебе ничего не скажу. - И заговорщически добавила шепотом: - Понимаешь, мы поклялись.
        Впрочем, Черепашке, если честно, не больно-то и интересно было. Она смутно догадывалась, что это, должно быть, что-то чересчур сентиментальное, какие-нибудь душевные излияния вроде: «Ах, девочки, какие мы все замечательные и милые! Давайте всегда будем такими!» И все это под девизом: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
        Черепашка органически не переваривала всяческого рода телячьи нежности и заверения в вечной преданности и любви. Нет, все это было не по ней. Поэтому в душе Люся тихо радовалась, что работа помешала ей посетить столь волнительное мероприятие.
        При ее приближении голоса девушек, как по команде, смолкли. Это дало Люсе основание заключить, что она не ошиблась: одноклассницы горячо обсуждали недавний девичник.
        - Извините, если помешала, - каменным голосом начала Черепашка. Вся эта таинственность вокруг ВОСа уже порядком ей надоела и начинала откровенно раздражать. - Свет, - обратилась она к Тополян, - я вчера встретила одного нашего общего знакомого. - Почему-то Люся не стала называть Глеба по имени. Вспоминая потом этот разговор, Черепашка пыталась разобраться в себе, понять, почему она выразилась так туманно. - Он очень просил меня передать тебе привет и вот это.
        Протягивая Тополян аккуратно сложенный листок, Люся обратила внимание, как резко изменилось выражение Светиного лица: щеки зарделись, улыбку будто стерли с губ, глаза забегали.
        - Что это? - с непонятным для Черепашки испугом спросила Тополян, никак не решаясь взять записку в руки.
        - Не знаю, - удивленно пожала плечами Черепашка. - Я не читала.
        Тут Тополян выхватила у Люси листок, быстро развернула его, пробежала глазами (боковым зрением Черепашка видела, что там всего одна строчка, не больше трех-четырех слов), затем резко смяла записку, вскочила и, бегая лихорадочным взглядом по лицам подруг, прошептала почти беззвучно:
        - Как я вас всех ненавижу!
        Девушки так и замерли в изумлении. Почему-то в эту секунду все посмотрели на Черепашку, словно именно она должна была дать объяснение происходящему. Люся же выглядела не менее растерянной, чем все остальные.
        Зажав в кулаке смятую записку, Тополян вдруг хрипло захохотала, затем изо всей силы пнула ногой табуретку, на которой только что сидела. Табуретка со скрежетом проехала несколько метров по кафельному полу и с грохотом свалилась на бок. Тополян же улыбнулась победной улыбкой, словно именно этого падения табуретки и добивалась, и посмотрела на девушек совершенно безумным взглядом.
        - Вы очень сильно об этом пожалеете. Обещаю! - прошипела она и покинула буфет с гордо поднятой головой.
        - Люсь, чего это с ней? - спросила Лу, провожая Тополян ошарашенным взглядом.
        - Ты у меня спрашиваешь? - возмутилась Черепашка.
        Она подозревала, что странное поведение Тополян каким-то образом связано с дурацким девичником, но никак не могла связать это с запиской Глеба.
        - А у кого мне еще спрашивать?! - перешла в наступление Лу. - Мы сидели, мирно беседовали, пили сок… Тут являешься ты, передаешь Светке какую-то записку, и у той съезжает крыша на глазах у всей честной компании! Если ты немедленно не скажешь нам, что там было написано…
        - Да я понятия не имею! - гневно перебила Черепашка. - Не читала!
        - А откуда ты ее вообще взяла, эту чертову записку? - решила внести ясность Каркуша.
        - Я же сказала, - нервно дернула плечом Люся, - мне ее передал один наш общий знакомый. Мой и Тополян.
        Черепашка помнила о своем обещании Свете никому не рассказывать о том ужасном происшествии.
        - Что за знакомый? - допытывалась Каркуша. - Как его зовут?
        - Глеб, - ответила Черепашка, решив, что, назвав одно лишь имя, она вряд ли нарушит слово.
        - Глеб? - в один голос протянули Каркуша, Наумлинская, Снегирева и Луиза Геранмае.
        - Но ведь Светка его… - начала было Галя, но Каркуша резко оборвала ее, выкрикнув:
        - Молчи! Мы же поклялись!
        Наступила тишина. Все взгляды были по-прежнему устремлены на Черепашку, которая мысленно уже проклинала себя за несдержанность. Значит, на этом их ВОСе речь каким-то образом зашла о Глебе, стало быть, Тополян сама рассказала им о том, что он несколько суток держал ее под замком, в подвале… Но что еще она им наболтала? Почему девчонки так удивились, услышав его имя? Все эти вопросы не давали покоя, но Черепашка понимала, что ответов на них она не получит, во всяком случае сейчас.
        - Люсь! - Лу первой удалось взять себя в руки. - Ты иди, нам тут необходимо кое-что обсудить.
        - Да обсуждайте на здоровье, - хмыкнула Черепашка, пожала плечами, развернулась и зашагала к выходу.
        Нет, она не станет ничего выяснять. Что бы там между ними ни произошло, она, Люся, уж точно ни в чем не виновата. Глеб попросил ее передать Тополян записку, она это сделала, вот и все! Ей не в чем было упрекнуть себя. Разве что не следовало называть имя Глеба… Но кто же мог предположить, что Тополян, которая так заботилась, чтобы информация о том злополучном ее приключении оставалась тайной, сама же и проговорится? Да еще неизвестно, как там она все повернула. От этой взбалмошной особы, явно страдающей комплексом барона Мюнхгаузена, можно чего угодно ожидать!
        11
        - Девочки, - с опаской оглянувшись по сторонам, прошептала Галя Снегирева. - Это что ж такое получается? Полный бред. Как же это Глеб мог передать Светке записку, если она его того… укокошила?
        - Значит, не укокошила, - резонно заключила Каркуша.
        - А может, это не тот Глеб? - высказала предположение Ира Наумлинская. - Имя-то не такое уж и редкое.
        - Ну да! - протянула Лу. - Вон как ее, бедную, всю перекосило! Нет, это именно тот самый Глеб.
        - А вдруг Тополян вообще все наврала?! - оживилась Каркуша. - Может, и не было вовсе никакого подвала, во всяком случае, никто ее там не держал взаперти? А Глеб - это просто парень, с которым у Светки роман, и Черепашка, допустим, его тоже знает. Вот бы выведать у Люськи, что там произошло на самом деле? И вообще происходило ли что-нибудь?
        - Бесполезно, - махнула рукой Лу. - Черепашка не тот человек. Знаете, как я ее пытала, ну, сразу после того, как это случилось! Она даже разговаривать на эту тему не желает. Но я сразу почувствовала, что-то там все-таки произошло. И потом, помните, менты в школу приходили, про Тополян выспрашивали…
        - Лу! - так и подскочила на месте Каркуша. - А ты у Алеши того спроси, ты же с ним вроде бы…
        - Да спрашивала я, - вздохнула Лу. - Тогда еще. Как говорится, по горячим следам… Тоже молчит, как партизан. Ему, наверное, Люська приказала язык за зубами держать.
        - Ну тогда не раскололся, может, сейчас расколется, - не теряла надежду Каркуша. - Ты попробуй, мало ли? Иначе мы никогда не узнаем, что там произошло…
        - Попробую, - без всякой надежды кивнула Лу. - Сегодня же позвоню.
        - Одно ясно, - авторитетно заявила Снегирева, - Глеб жив.
        - Интересно, - поправила упавшую на глаза челку Наумлинская, - а что в этой записке было сказано?
        - Вот блин! - Каркуша запустила в волосы пятерню. - Светка-то теперь подумает, что это мы ее Люське сдали!
        - А до тебя, что, только дошло? - усмехнулась Лу. - Она уже так подумала, с первой секунды. Не случайно же она пригрозила, что мы очень сильно об этом пожалеем. О чем, спрашивается? О том, что заложили ее, не сдержали клятву и все такое… - ответила Лу на свой же вопрос.
        - Ну да, - согласилась Каркуша. - И еще эта ее фраза о том, что она нас всех ненавидит. Точно, Светка решила, что мы сразу, на следующее же утро, побежали к Черепашке и все рассказали. Может, пойти к ней и все объяснить?
        - И что же ты ей, интересно, объяснять собираешься? - скептически хмыкнула Лу. - Она так и так не поверит, что бы ты ни сказала.
        - И все равно, - настаивала на своем Каркуша, - попытка не пытка. В конце концов, неважно, убивала она этого Глеба или нет… Даже если Тополян всю эту историю выдумала, от первого до последнего слова… Неприятно, конечно, но не в этом, в конце концов, дело! Главное, чтобы она не считала нас предательницами, понимаете? В общем, вы как хотите, а я пойду к ней и расскажу, что мы тут ни при чем!
        С этими словам Каркуша встала и решительно зашагала к дверям. Через секунду все были вынуждены последовать ее примеру, потому что прозвенел звонок на урок.
        Но Тополян в классе не оказалось. Не появилась она и на следующем уроке. И тогда все поняли, что Света, скорее всего, ушла домой. Однако на звонки ни по домашнему телефону, ни по мобильному никто не отвечал. Посоветовавшись, девушки решили подождать до завтра. А уж тогда, если Тополян не явится в школу, думать, как быть дальше.
        12
        Вот уже в тысячный, наверное, раз Тополян перечитывала эту издевательскую, уничижительную, циничную фразу. Девушка была уверена, что это вызов. Только сам Глеб, конечно, до такого ни за что на свете не додумался бы! Нет, вне всяких сомнений, кто-то из девиц придумал эту гнусную фразу и попросил Глеба ее написать. Тополян хорошо знала почерк Глеба, потому что он однажды дал ей в руки свой дневник, хотел, чтобы она посмотрела какую-то нарисованную им картинку. Бисерный, с сильным наклоном влево почерк еще тогда показался Тополян удивительным. Спутать его с другим было просто невозможно.
        Девушка с хрустом заламывала свои тонкие пальцы, как загнанный зверь металась из угла в угол. Временами она останавливалась, замирала посреди комнаты и, выхватив взглядом какой-нибудь предмет, не мигая, всматривалась в него, уже в который раз пытаясь представить себе, как разворачивались события на следующее утро после вечера открытых сердец. Хотя не исключено, что они начали действовать сразу, в тот же вечер. В воображении Тополян лица четверых одноклассниц слились в одно, искаженное надменной, злорадной ухмылкой. У этого лица был птичий нос Каркуши, раскосые глаза Наумлинской, высокий лоб и бесцветные брови Снегиревой и накрашенные ярко-красной помадой пухлые губы Лу. Сейчас Тополян совершенно не интересовало, кому из девушек пришла мысль поставить под сомнение ее рассказ. Главное, они ее предали. Предали все вместе. И теперь должны поплатиться за это.
        Ей так и виделось вытянувшееся от удивления лицо Черепашки и слышались едкие, саркастические интонации ее голоса, каким она уверяла подружек, что на самом деле все было совсем не так, как расписала им Светлана. Видела, как бегут они все вместе к Глебу домой, как хохочут, перебивая друг друга, как передают ему, что он-то, оказывается, уже того, давно окочурился, сраженный наповал разделочной доской. И как Глеб загибается от смеха, прямо-таки хрипит, согнувшись пополам, как растирает он по щекам грязными (непременно грязными!) руками слезы, оставляя на лице полосы, и как потом они все вместе, усевшись плотным кругом, ломают голову над текстом послания. Выкрикивают варианты, тут же сами отвергают их, и как, наконец, кому-то приходит в голову гениальная фраза. Глеб тут же хватает со стола ручку, бумагу и записывает ее. А потом несколько раз обводит ручкой слово «Света», которое по общему решению он написал с большой буквы. Так, по их мнению, будет круче. Таким образом, сразу выдается весь сарказм, издевка, заложенная в одной-единственной, но такой емкой, учитывая сложившиеся обстоятельства, фразе.
        Теперь она должна их наказать. Вот тут-то и пригодится Тополян запись вечера открытых сердец! Свою исповедь девушка промотала. Сейчас ее коробило от собственного голоса. Интонации казались фальшивыми, ненатуральными. Неудивительно, что девицы сразу смекнули, что весь ее рассказ насквозь лжив. Второй была Каркуша. Но ее рассказ для мести не годился. Ведь Лу, у которой Катя в третьем классе сперла ручку, находилась тут же. История Лу тоже оказалась совершенно бесполезной. Из ее слов было понятно, что Черепашке, завистью к которой она исходила, давно уже все известно.
        Впрочем, как выяснилось, не все. О том, что Алеша Лу не нравился, а она просто-напросто решила использовать его в корыстных целях, Черепашка, если верить словам самой Лу, не знала. Но что толку рассказывать ей об этом сейчас, когда все, как говорится, давно быльем поросло! Тем более и Люсе, и Лу этот Алеша нужен как собаке пятая нога. Ну, допустим, узнает Черепашка, что Лу прикинулась по уши влюбленной с единственной целью отбить у нее Алешу. И что с того? Да ничего! Все это мелко, не то, не то…
        Далее шло признание Снегиревой. Ничего себе признаньице! Только вот опять же… Единственный человек, кому это могло быть интересно, и так обо всем знал. Вот, пожалуйста, на прямой вопрос, знает ли Валентин о том, что Снегирева уже не девушка, она отвечает утвердительно. Более того, оказалось, что Валентина этот факт и известие о мнимой беременности Снегиревой лишь подтолкнул к тому, чтобы предложить ей руку и сердце. Допустим, Тополян расскажет завтра всему классу, что тихоня Снегирева… Напишет об этом на доске крупными буквами. Опять же возникает вопрос: ну и что? Этим Светлана только себя поставит в неловкое, даже дикое положение, а отнюдь не Снегиреву! Подумаешь, эка невидаль! А вот писать такое про своих одноклассниц, трубить об этом на каждом углу - это уж совсем подло. Так и только так решит класс и с презрением отвернется. Только не от Снегиревой, а от Тополян.
        Оставалась Наумлинская. Что ж, значит, так тому и быть. Сама судьба распорядилась так, что именно Наумлинской выпала почетная миссия ответить за подлость и предательство всех. Нет, все-таки то была счастливая минута, когда она решила спрятать под скатертью диктофон! Иначе Надыкто не поверил бы ни единому ее слову. А так, не веришь - вот тебе доказательство: голос! Голос его ненаглядной Ирочки, признающейся, что мечется между двумя стульями. Эх, жаль, что Рэм Калашников недосягаем. Так бы можно было и ему подсунуть пленочку…
        А с этим шизофреником Глебом она тоже разберется! И нечего было его тогда жалеть. Написали бы родители заяву в ментовку, до сих пор парился бы в психушке за чугунной решеткой! Ну ничего, она еще придумает, как поступить с этим придурком… Будет знать, как приветы ей посылать!
        Тополян разгладила листок, в тысячу первый раз прочитала вслух записку:
        - «Привет с того Света!»
        Слово «Света» было написано с большой буквы и несколько раз жирно обведено. Внизу стояла подпись: «Глеб».
        13
        Ей повезло. Надыкто подошел к телефону сам.
        - Володь… - начала она, как бы борясь со смущением. - Это Света Тополян.
        - Я узнал, - без особого энтузиазма отозвался Надыкто.
        - Понимаешь, тут такое дело… Но это не телефонный разговор. Короче, нам необходимо встретиться.
        - Завтра и встретимся, - недовольно пробурчал Надыкто. - В школе.
        По собственному опыту Володя знал, что с Тополян нужно держать ухо востро. А лучше и вовсе не иметь с ней никаких дел.
        - Завтра будет поздно, - не отступала Светлана. - Это касается Иры Наумлинской. - Чуть помолчав, она добавила: - И тебя.
        - Давай ты не будешь вмешиваться в наши отношения, - уже не скрывая раздражения, холодно предложил Надыкто. - Тебя они ну никаким боком не касаются.
        - Ошибаешься, - мягко возразила Тополян и проворковала сладеньким голоском: - Ты будешь очень, просто крайне удивлен. Учти, откажешься сейчас, потом будет поздно. Это я тебя чисто по дружески предупреждаю. Много времени я у тебя не отниму, зато незабываемые впечатления гарантирую. В общем, жду тебя через сорок минут на углу, возле магазина «Спорт». И еще, не надо звонить Наумлинской. Это ты всегда успеешь сделать.
        Тополян знала наверняка, что Наумлинская еще ни в чем не призналась Надыкто. Тогда, в буфете, за минуту до появления Черепашки с этой растреклятой запиской, Наумлинская как раз делилась с подругами своими терзаниями: она так и не смогла найти в себе силы, так и не смогла рассказать Надыкто, что тайно встречается с Рэмом и любит их обоих. Что ж, Тополян готова взять эту неблагодарную миссию на себя. Кто-то же должен выполнять и черную работу!
        Как она и предполагала, он пришел. С опозданием, правда, но все-таки пришел. Сухо бросив «привет», Надыкто уставился на какое-то объявление, вывешенное на двери магазина. Всем своим видом он будто бы хотел продемонстрировать, что не имеет никакого желания беседовать с Тополян и прийти сюда его вынудили какие-то крайние обстоятельства. Тополян пришлось брать инициативу в свои руки:
        - Ну что, пойдем?
        - Куда это? - осведомился Надыкто, по-прежнему глядя на объявление.
        - Ну не здесь же ты будешь запись прослушивать!
        - Какую еще запись? - наконец Надыкто посмотрел на Тополян.
        Именно этого вопроса она и ожидала.
        - Очень интересную, - загадочно улыбнулась Светлана. - Просто ужасно интересную.
        Надыкто молчал. Казалось, все старания Тополян были напрасны. Лицо парня не выражало ровным счетом ничего.
        - На этой пленочке твоя Ирочка кое в чем признается, - проворковала Светлана и добавила: - Тебя, между прочим, это непосредственно касается.
        И Тополян не спеша зашагала по тротуару. Она не сомневалась, что Надыкто последует за ней. Остановившись возле стеклянных дверей небольшого кафе, Тополян обернулась. Так и есть: он, словно бы нехотя, но все же плелся следом.
        - Зайдем? - предложила она, подождав, пока Володя приблизится, и толкнула рукой дверь.
        От кофе Надыкто отказался наотрез, сурово пригрозив:
        - Или ты сейчас же скажешь, зачем вызвала меня, или я ухожу.
        - Как? - картинно вскинула брови Тополян. - Разве я еще не сказала? Я хочу предложить твоему вниманию один очень любопытный рассказ.
        - Так, все, надоело! - Надыкто решительно поднялся.
        - Сядь! - тихо проговорила Тополян. - Сядь и прослушай вот это.
        Она заранее прокрутила пленку до нужного места. Оставалось только подождать, пока Надыкто наденет маленькие наушники, и нажать на кнопку.
        Ей доставляло удовольствие следить, как меняется его лицо, как постепенно оно вытягивается, затем наливается кровью, как его взгляд из нарочито безразличного становится вначале суровым, а под конец и вовсе безумным.
        Резким движением руки выдернув наушники, Надыкто, уставившись куда-то поверх ее головы, просипел:
        - Откуда у тебя это?
        - Мог бы и догадаться, - повела плечом Тополян. Теперь она чувствовала себя гораздо уверенней. Надыкто проглотил наживку и находился полностью в ее власти. - Помнишь, пару дней назад? Вечер открытых сердец. Ты еще позвонил в самом конце, беспокоился, что Ирочке будет страшно одной так поздно домой возвращаться.
        Надыкто не ответил. Угрюмо свесив на грудь голову, он лишь издал какой-то странный звук, похожий на мычание.
        - Понимаешь, - щебетала Тополян, - у меня сердце кровью обливается, на тебя глядя. Ты такой верный, преданный, настоящий рыцарь… Я таких, как ты, если честно, не встречала. А она с тобой так поступает. Теперь, когда ты все знаешь, ты, конечно, волен поступить как угодно. Решай сам. Советовать я тебе ничего не стану. В конце концов, это не мое дело. Просто я должна была открыть тебе глаза. Ну не могла я смириться с такой несправедливостью. А теперь… - Тополян ловко скрутила провод от наушников, спрятала диктофон в сумочку. - Извини, но я спешу.
        Она действительно спешила. На сегодня у Тополян было запланировано еще одно, не менее важное дело - разобраться с Глебом. Светлана всегда действовала решительно, не откладывая на завтра то, что можно и даже нужно сделать сегодня.
        14
        - Ну наконец-то! - воскликнула Наумлинская, подбегая к телефону.
        После истории с запиской в душе у Иры остался какой-то ужасно неприятный осадок. Понятно, что всех этот случай встревожил, но у Наумлинской появилось дурное предчувствие. Поэтому, когда Володя Надыкто, всегда такой обязательный и аккуратный, не позвонил в назначенный час, предчувствие это только усилилось. Но Ира не стала звонить ему сама, решила немного подождать. И вот, с опозданием на сорок минут, звонок все-таки раздался.
        - Привет! - выкрикнула в трубку она, услышав знакомый голос. - А я уже волнуюсь… У тебя все в порядке, Володь?
        Последовала пауза. В ушах Наумлинской отдавались удары собственного сердца. «Вот оно», - подумала она, предчувствуя беду, а вслух сказала упавшим голосом:
        - Володь… Ты чего молчишь-то?
        - Я все знаю, - сказал он и отключился.
        Что толку было сейчас рыдать, колотить по столу до боли сжатыми кулаками? Но Ира ничего не могла с собой поделать. Напряжение требовало выхода. Прошел, наверное, час, прежде чем ей удалось успокоиться и взять себя в руки. Теперь ею овладело желание выговориться, рассказать кому-нибудь все. Конечно, о том, чтобы позвонить Надыкто, не могло быть и речи. Володя не станет с ней разговаривать. Наумлинская схватила трубку и начала лихорадочно стучать по кнопкам.
        У Снегиревой никто не отвечал. Каркуши тоже не оказалось дома. Куда же они все запропастились? Ира набрала номер Лу.
        - Лу! - прокричала она, чувствуя, что слезы снова подступают к горлу. - Можно, я к тебе приду?
        - Приходи, конечно, - приветливо отозвалась Лу. - Все уже в сборе, только тебя и не хватает. Мы звонили, но у тебя занято было. Подходи давай. Есть новости.
        Не успела Наумлинская переступить порог, как девушки накинулись на нее, перебивая друг друга.
        - Лу узнала, что там произошло на самом деле! - сообщила Каркуша.
        - Ну, не все… Короче, проходи, сейчас все расскажем, - пообещала Лу, заговорщически подмигивая.
        - Представляешь, - Снегиревой не терпелось поделиться, - оказывается, все почти так и было, как Светка рассказывала…
        - Ну уж прям! - возмутилась Каркуша. - Какой там!
        Наумлинская старалась сейчас ни на кого не смотреть. Возможно, поэтому девушки и продолжали говорить, не почувствовав, что с ней творится что-то неладное.
        - В общем, Глеб правда держал Тополян в подвале, - на правах хозяйки принялась втолковывать Лу. - Только никто никого и не думал убивать. Ни Глеб Тополян, ни Тополян Глеба. Все обошлось, как говорится, без кровопролития. Оказывается, Глеб запросил у родителей Светки выкуп. Аж двести баксов! - засмеялась Лу. - Ты прикинь! Деньги ему были нужны на билет.
        - Девочки… - Наумлинская наконец подняла глаза, и все увидели, что они покраснели от слез. - Тополян все рассказала Володе.
        - Да ты что? - выдохнула Каркуша. - Вот сволочь!
        - Этого следовало ожидать, - заявила Лу. - Она-то уверена, что мы ее заложили, вот и решила отомстить. А поскольку Иркина история оказалась самой подходящей… Я, кстати, так и подумала сразу, что если она решит мстить, то выберет для этого именно Ирку, потому что…
        - Ир, - вмешалась Снегирева, - но ведь ты и сама хотела все ему рассказать. Плохо, конечно, что Володя узнал об этом не от тебя.
        - Что узнал-то? - перебила, заливаясь слезами, Наумлинская. - Я же все выдумала! Ни с каким Рэмом Калашниковым у меня ничего нет!
        - Как нет? - уставилась на Наумлинскую Каркуша.
        - Да так! - Наумлинская не успевала вытирать слезы, они так и катились из ее глаз в три ручья.
        - Но зачем? Почему? - недоумевала Снегирева.
        - Дура потому что, - горестно всхлипнула Ира. - Нечего мне было про себя рассказывать. Хотела показаться интересной, вот и сочинила эту дурацкую историю! А на самом деле я с Рэмом даже не знакома! Не зна-ко-ма, - зарыдала она в голос.
        - Вот блин, - вздохнула Каркуша. - Надо что-то делать, девочки! Может, поговорить с Надыкто?
        - Так он тебе и поверит! - проскулила Наумлинская и закрыла руками опухшее от слез лицо.
        - Значит, надо сделать так, чтобы поверил, - уверенно заявила Лу. - У тебя есть какие-нибудь доказательства? - обратилась она к Наумлинской. Та лишь обреченно замотала головой в ответ. - Нужно припомнить, что ты там насочиняла. О! - Лу подняла вверх указательный палец. - Помнишь, ты что-то там говорила про подготовительные курсы? Будто бы ты их нарочно придумала, чтобы иметь возможность ездить на свидания к Рэму. Так что там с этими курсами на самом деле? Ходишь ты на них или нет?
        - Хожу, - прохныкала Наумлинская.
        - Так, все! - Лу хлопнула ладонью по столу. - Сейчас же прекрати плакать. Своим нытьем ты только мешаешь думать!
        Ко всеобщему удивлению, Наумлинская всхлипнула последний раз и затихла.
        - Да чтобы я хоть раз еще пошла на какой-то девичник! - не к месту стала сокрушаться Каркуша, но Лу одернула ее:
        - Ничего бы не произошло, если б все говорили правду. Заметьте, обе они - и Тополян, и Ирка - наврали. И обе же и поплатились за это. Значит, так! - резко сменила тон Лу. - Где сейчас Надыкто?
        - Дома, наверное, - неуверенно протянула Наумлинская.
        - Отлично, - удовлетворенно хмыкнула Лу. - Всё, девочки, все по домам. Все, кроме Ирки. Ты, - строго взглянула она на Наумлинскую, - останешься здесь. Сиди и жди. Ясно?
        - Да не пойдет он никуда, - тяжко вздохнула Ирина.
        - Это мы еще посмотрим, - лукаво улыбнулась Лу и, окинув взглядом всех присутствующих, внесла изменения в собственный план: - Короче, так! Мы пойдем к Надыкто втроем. Для пущей убедительности. Я, Катька и Снегирева. А ты, - Лу погрозила Наумлинской пальцем, - чтобы без глупостей тут. Ясно?
        Когда за одноклассницами захлопнулась дверь, Наумлинская отправилась в ванную. Она долго умывалась холодной водой, то и дело поднимая голову и вглядываясь в зеркало. Хоть Ирина и не верила, что подругам удастся привести Надыкто к Лу домой, но предстать перед ним в таком виде ей все-таки не хотелось. А что, если придет?
        «Не придет, - мысленно осекла себя девушка и с силой завернула кран. - Ни за что не придет».
        15
        Шагая к дому Глеба, Тополян проговаривала про себя заранее обдуманные фразы: с какой интонацией она кинет ему в лицо первое оскорбление, что скажет потом. Главное - не дать ему опомниться, не делать пауз.
        Все здесь было по-прежнему: та же обшарпанная, с древним английским замком деревянная дверь, тот же вытертый половичок, вдавленная кнопка звонка. Девушка выдохнула воздух, надавила на кнопку. Вскоре послышались шаги.
        - Ты! - На лице Глеба сияла счастливая улыбка.
        Она-то и сбила Тополян с толку. Как-то не поворачивался язык орать на человека, глядящего на нее, как на ангела-спасителя. - А я… Я тут… - заикался от волнения Глеб. - Извини за эту записку дурацкую… Я потом только сообразил, что это бред, думал, ты не придешь.
        Он продолжал улыбаться, его глаза так и искрились от счастья.
        - Можно мне войти? - Тополян понимала, что все идет не по плану, злилась на саму себя, но никак не могла нащупать верный тон.
        - Входи! - отскочил в сторону Глеб. - Конечно! Извини меня. Я… в общем…
        - Значит, ты хочешь сказать, что сам написал эту записку? - Тополян смотрела на него в упор.
        - В каком смысле «сам»? - Глеб явно не понял вопроса.
        - Я же знаю, что они приходили к тебе! - прищурилась Тополян.
        В эту секунду ей вдруг показалось, что Глеб ломает перед ней комедию.
        - Кто? - удивленно захлопал ресницами Глеб и брякнул вдруг невпопад: - Милиция?
        - Какая на фиг милиция! - вспылила Светлана. - Говори немедленно, приходили к тебе девчонки или нет?
        - Последний раз сюда приходила соседка. На сорок дней. Мы бабушку поминали, - сказал Глеб.
        - Твоя бабушка умерла? - выпучила глаза Тополян. - Извини, я не знала.
        - А Люся? Разве она не сказала тебе?
        - Каким же образом твоя записка попала к Люсе? - ушла от ответа Тополян.
        - Я сам дал ей, - виновато опустил голову Глеб. - Мы случайно встретились возле булочной. Я сбегал купил ручку и прямо там, возле газетного киоска, написал эту записку, а потом попросил Люсю передать ее тебе.
        - То есть ты хочешь сказать… - Тополян тщательно подбирала слова, - что Черепашка не знала, что ты там написал?
        - Уверен в этом, - отрезал Глеб. - Она ни за что не стала бы читать чужие письма. Я точно знаю.
        - Но тогда зачем? Какого черта?! - внезапно сошла на крик Тополян. - Что значит эта дурацкая фраза: «Привет с того света?» Что ты имел в виду?
        - Сам не знаю, - вздохнул Глеб. - Вначале я хотел написать: «Привет от того, кто тебя любит». Потом решил вставить твое имя, но получалось как-то не так. И тогда я подумал, что, если напишу «Привет с того света» и выделю твое имя, получится то, что надо. Потому что, пока ты меня не простишь, я не знаю, на каком я свете нахожусь, на том или на этом… Но если честно, я просто хотел привлечь твое внимание, хотел, чтобы, прочитав записку, ты просто не смогла не прийти. Понимаешь?
        Объяснение получилось невнятным и путаным, но один вывод Тополян все-таки удалось из него сделать: Глеб говорил правду. Текст записки придумал он сам. Ее одноклассницы тут совершенно ни при чем. И даже Черепашка, скорее всего, не знала, что написано в записке. А значит, никто ее, Тополян, не предавал. И какой бы невероятной ни выглядела эта история, суть дела не менялась. Получается, что Тополян сама нарушила клятву, предала ни в чем не повинную Наумлинскую, а вместе с ней и всех остальных девчонок. Ведь теперь каждая из них будет с ненавистью смотреть на Тополян, ожидая своей очереди. Следовало признать, что попытка - самая что ни на есть искренняя - наладить добрые отношения с одноклассницами окончилась сокрушительным провалом. Теперь ей уже никогда не оправдаться и не заслужить доверия подруг. Никогда.
        - Прости меня, - прервал ее грустные рассуждения Глеб. - Прости. Я не должен был, не имел никакого права запирать тебя в подвале.
        - Ах, вот ты о чем! - досадливо поморщилась Светлана. - Да я давным-давно простила тебя. Еще тогда.
        - Это правда? - просиял Глеб.
        - Конечно, - безразлично кивнула Тополян. - Мне пора. А впрочем… - неожиданно передумала она. - Хочешь, я расскажу тебе одну забавную историю?
        В сущности, что бы ни рассказала Тополян Глебу, он просто был рад возможности провести с ней наедине хоть полчаса. А Тополян приняла это неожиданное решение, потому что почувствовала вдруг жгучую потребность выговориться, хоть с кем-то поделиться своими переживаниями. И хорошо даже, что этим кем-то оказался Глеб. Возможно, если он знает, на какую циничную ложь решилась она ради того, чтобы выглядеть в глазах окружающих лучше и интересней, чем есть на самом деле, Глеб перестанет смотреть на нее с таким обожанием.
        16
        Вот уже целых сорок минут Наумлинская сидела в одиночестве на кухне Лу. Несколько раз она порывалась позвонить кому-нибудь из девчонок на мобильный, но тут же одергивала себя. Внутренний голос подсказывал Ирине, что этого делать не следует. Нужно набраться терпения и ждать. Просто сидеть и ждать.
        Наконец она услышала, как подъехал лифт, потом позвонили в дверь.
        На пороге стоял Надыкто. Один.
        - А где девчонки? - спросила Наумлинская.
        - В магазин зашли к чаю чего-нибудь купить, - ответил Надыкто и улыбнулся. - Так это правда?
        - Что? - Ира смотрела на него испуганно.
        Она все еще не могла понять, на каком свете находится, прощена она или нет.
        - Ну, что вся эта запись - неправда?
        - Правда, - радостно кивнула она и поправилась поспешно: - То есть неправда. Вернее, правда, что неправда.
        Володя рассмеялся, затем притянул ее к себе, обнял за талию и прошептал, касаясь губами ее уха:
        - Ну и зачем ты все это навыдумывала, а?
        - Понимаешь… - начала Наумлинская, - все дело в том, что я у тебя какая-то неинтересная. У всех девчонок было что о себе рассказать, а у меня нет. Мне так грустно стало! Ничего я ни у кого не крала, никого не убивала, и вообще какая-то я вся правильная. Кому интересно слушать, как я тебя люблю и что мне никто, слышишь, никто больше не нужен! Ни Рэм Калашников, ни даже Сильвестр Сталлоне.
        - Это еще кто такой? - Надыкто отстранился, сурово нахмурил брови. - Признавайся, что еще за итальяшка?
        Но Наумлинская не успела ответить, потому что распахнулась входная дверь и в прихожую ввалилась возбужденно галдящая троица: Каркуша, Снегирева и Лу. Не разуваясь, Лу понеслась на кухню.
        - Нет, ну как вам это нравится? - Она воинственно подбоченилась. - Эти двое даже чайник не вскипятили! Володь, ты же обещал!
        - Забыл! - Надыкто обхватил руками голову и, неожиданно рухнув на колени, заблажил дурным голосом: - Прости, матушка, засранца!
        - Прекрати! - Наумлинская отвесила ему шутливую затрещину. - Если тут кто-то и должен стать на колени, так это я.
        - Володечка, Ирочка! - Каркуша сложила на груди руки. - Как мы за вас рады, кто бы знал!
        Наумлинская вздохнула:
        - А мне, не знаю даже почему, Светку даже жаль. Какая-то она неприкаянная, что ли…
        Все, как по команде, повернули головы. И хотя вслух никто ничего так и не сказал, Наумлинская знала, девочки чувствуют сейчас то же, что и она. И еще Ирина поняла, что теперь она ни за что на свете не станет врать. Даже самой себе.

* * *
        Вчера Галя Снегирева получила по электронной почте письмо от Игоря. Он просил ее о встрече. Просил настойчиво и вместе с тем покаянно. Не обошелся Игорь и без загадок. Впрочем, Галя была уверена, что это лишь хитрость, наивный способ разбудить ее любопытство.
        С тех пор как они расстались, прошло уже почти два месяца. И ни разу за все это время Игорь не напоминал ей о себе. И вдруг, когда она уже начала забывать и его самого, и свою обиду на него, он присылает ей это письмо.
        Вначале Снегирева хотела поделиться этой новостью с Валентином, но потом передумала, решив, что Валентин, скорее всего, поймет ее неправильно. В последнее время он что-то часто стал вспоминать об Игоре. То вдруг ни с того ни с сего пускался в рассуждения, будто бы сам с собой говорил: мол, понятное дело, Гале с ним скучно. Ведь он ни стихов сочинять не умеет, ни беседу умную поддержать, не то что Игорь. Или вдруг возьмет и бросит как бы невзначай: «Да, старую любовь забыть непросто!» В общем, хоть Валентин ни разу не заявлял Снегиревой прямо о своих чувствах, девушка ясно видела: он ее ревнует. А ведь она решительно не давала к тому никаких поводов. Да, иногда ее взгляд становился грустным. И что скрывать? В такие минуты она действительно вспоминала Игоря, но воспоминания эти были мимолетными. Или же Галине просто хотелось, чтобы они были таковыми?
        Вот уже в третий или в четвертый раз перечитывала она короткое письмо, пытаясь разглядеть, почувствовать тайный смысл, скрытый между строчками:
        «Здравствуй, Галя. Наверное, ты очень удивишься, обнаружив в ящике мое письмо. Возможно, даже не станешь его читать. Но если все-таки откроешь… Галя, я обращаюсь к тебе с просьбой, заранее смирившись с тем, что ты не захочешь пойти мне навстречу. А ведь именно об этом я прошу тебя: о встрече. Прости за глупую игру слов. Мне очень нужно, просто необходимо увидеть тебя. Вчера я был сражен наповал одной страшной новостью. Тебя, Галь, это тоже касается. Самым прямым образом. И хотя говорят, что бумага все стерпит, я не хочу подвергать ее таким пыткам. Если можешь, ответь. Я буду ждать. Игорь».
        Такое вот письмо…
        «Не пойду никуда и отвечать на письмо не стану», - уговаривала себя Снегирева, хотя в эту минуту уже знала наверняка, что и ответит, и пойдет.
        - А вот и неправда! - вырвалось у нее вслух. - Сказала не пойду, значит, не пойду.
        Впрочем, это, как вы уже догадались, совсем другая история.