Библиотека / Детская Литература / Вангели Спиридон : " Приключения Гугуцэ " - читать онлайн

Сохранить .

        Приключения Гугуцэ Спиридон Вангели
        Как пересказать книжку о Гугуцэ, кроме как общими словами — «веселые истории о приключениях маленького мальчика»? Как пересказать чудо? А оно начинается уже при знакомстве с героем:
        «Не успел Гугуцэ надеть свою большую зимнюю шапку, а зима уже тут как тут. Видно, понравились ей мальчик и его шапка.
        Прилетели снежинки с четырех концов света — посмотреть на Гугуцэ. И облепили его с головы до ног.
        Стоит он круглый, белый, как снеговик. Только из-под шапки дымок клубится.
        — Батюшки! — удивились снежинки. — Неужто он под шапкою огонь разводит! Вот чудак! Да надень такую шапку — и холод сам из-под нее выскочит!
        Не знали они, что, когда Гугуцэ дышит, у него изо рта пар идет…»
        Характер у Гугуцэ вполне определенный, хотя речь идет об очень маленьком мальчике, дошкольнике. Он такой правильный мужичок, добрый, отзывчивый, наблюдательный, трудолюбивый, он естественный и стойкий, как сама природа. И еще он необыкновенно деятельный, как и все герои Вангели. «…У меня было активное детство, и я хочу и других детей втянуть в водоворот жизни», — говорит писатель. Гугуцэ открыт для общения и готов помочь всем, кто в этом нуждается. Не думаю, что писатель хотел показать, что его герой — этакий ангел, не назовешь его и «чистым листом», на котором жизнь потом напишет разные истории… Конечно, в Гугуцэ воплощен сказочный образ детства, но он вовсе не идеализируется. Гугуцэ — нормальный, хотя и очень талантливый ребенок (а разве не все дети талантливы?), просто он — ХОРОШИЙ.
        Спиридон Вангели
        Приключения Гугуцэ
        Рассказы
        Малыш Гугуцэ
        Не успел Гугуцэ надеть свою большую зимнюю шапку, а зима уже тут как тут. Видно, понравились ей мальчик и его шапка.
        Прилетели снежинки с четырех концов света — посмотреть на Гугуцэ. И облепили его с головы до ног. Стоит он круглый, белый, как снеговик. Только из-под шапки дымок клубится.
        - Батюшки! — удивились снежинки. — Неужто он под шапкою огонь разводит! Вот чудак! Да надень такую шапку — и холод сам из-под неё выскочит!
        Не знали они, что когда Гугуцэ дышит, у него изо рта пар идёт.
        Навели снежинки свой порядок во дворе, толкают мальчика к калитке. Протёр он глаза: что такое? Дорога пропала! Полез на забор узнать: может, и поле спряталось? Нет, поле на месте. И холмы тоже. Только побелело всё.
        А холмы, белые-пребелые, чуть ли не к самому селу подползают.
        - Ух, ты! — подумал Гугуцэ. — Куда это они? А-а… Рядом с нами зимовать собрались.
        Надвинул Гугуцэ шапку на глаза:
        - Ой-ой, сколько зимы к нам привалило!
        А снежинки вокруг него так и толкутся. Смотрят на облачко пара, никак не поймут, зачем Гугуцэ огонь под шапкою разводит.
        Шапка Гугуцэ
        Всё началось с того, что отец сшил для Гугуцэ слишком большую шапку.
        - Она падает на глаза, отец.
        - А ты подымай её, Гугуцэ. Вот и найдётся у тебя дело на всю зиму.
        Ах, вот как! Значит, других дел у Гугуцэ нет? Ну, это мы ещё посмотрим!
        Утром Гугуцэ поднялся раньше всех, вышел на цыпочках во двор и потихоньку накормил овец. Отец приходит, а Гугуцэ уже катается по загону верхом на баране.
        - Доброе утро, Гугуцэ!
        - А-а! Привет, отец! — и машет рукою: неси, мол, корм обратно.
        Так Гугуцэ начал ухаживать за овцами.
        А мороз силу набирает. Идёшь по улице, снег под ногами скрипит, как будто наступаешь на струны.
        Шёл Гугуцэ по дороге, догнал девочку-первоклассницу. Бедняжка вся посинела от холода. Взял Гугуцэ у неё книжки, а девочка — руки в рукава и вприпрыжку за ним. Нёс-нёс Гугуцэ книжки под мышкой, и вдруг пришла ему в голову прекрасная мысль. Дай, думает, суну их в шапку, хватит в ней места и для книжек, и для головы. Снял Гугуцэ шапку, но тут он поглядел на девочку и спросил:
        - Холодно тебе? Скажи правду.
        - Немножко, — стучит зубами девочка.
        - Так возьми мою шапку.
        - Нет, Гугуцэ. Ты же замёрзнешь. Да и не носят девочки таких шапок.
        - Не хочешь — не надо, — сказал Гугуцэ. — Пусть остаётся на дороге.
        И поставил шапку на снег.
        Идут они — впереди Гугуцэ, за ним девочка. Идут и оглядываются. Стоит шапка на дороге одна-одинёшенька, бросил её хозяин.
        Постояла шапка, постояла, собралась с силами и как вдохнёт в себя воздух. Вдохнула и выросла.
        Заметил это Гугуцэ, вернулся, поднял шапку, надел её сразу на себя и на девочку. Идут они вместе, шапка их от мороза прячет.
        С тех пор не успеет первый класс выйти из школьных ворот, а Гугуцэ уже тут как тут. Спрячет под шапку семь или восемь девочек и отведёт их домой.
        Даже учительница однажды шла под ней из школы вместе с ребятами. Люди смотрели на это и руками разводили:
        - Ну и шапка! С хороший стог сена! Чудеса, да и только!
        Отведёт Гугуцэ детей, и шапка сразу становится маленькой, чтобы её можно было на вешалку повесить.
        Но однажды шапка подвела мальчика. Он ей и то обещал, и другое, и гладил её, и упрашивал — не растёт шапка. И надо же было этому случиться как раз тогда, когда от мороза в школе звонок охрип и во всём селе Трое Козлят ни одна собака лаять не могла.
        Пришёл Гугуцэ домой и всё понял: он же утром овец не накормил! Хлопнул Гугуцэ себя по лбу — не забывай про дела. И шапка опять стала его слушаться.
        И вот захотелось Гугуцэ укрыть под шапкой всё село со всеми домами. И он стал кормить соседских овечек. Шапка стала расти, расти, пока всё небо собой не заполнила.
        Под шапкою наступила весна. Правда, электричество горело и днём. Но жизнь под шапкой шла как ни в чём не бывало: гудели машины, скрипели журавли колодцев.
        - А дым, — сказал мужик, коловший дрова для печки, чтобы жена напекла ему пышек с маком. — Что же он? Так и не уйдёт из села?
        Встал среди ночи и — на крышу, приставил лестницу, добрался до подкладки шапки и спросонья провертел в шапке дыру, да такую страшную, что холод так и повалил в село.
        А утром пришлось всем селом выгонять из-под шапки Гугуцэ громадную стаю ворон. Потом все мужчины в селе собрали свои шапки (зачем они теперь нужны?) и заткнули ими дыру, оставив только дымоход. На всё село осталось несколько шапок. Для тех, кому в город ехать за халвой, за бубликами или по делам. Ведь стоит выйти из-под волшебной шапки Гугуцэ, как снова попадёшь туда, где хозяйничает зима.
        Подснежники
        Однажды Гугуцэ нашёл семь копеек. Не больше и не меньше. Опустил он монетки в самый глубокий карман, три дня туда не залезал: вдруг рядом с прежними новые монетки заведутся? Но в кармане, кроме гвоздя, ничего нового не обнаружилось. Сестрёнка сказала, что в её кармашке деньги сами не заводятся. Насчёт папиного кармана брат с сестрой ничего сказать не могли: его не было дома.
        Приближался день, какой бывает раз в году. Когда все мужчины всем женщинам делают подарки. Гугуцэ первым из мужчин своего села явился в магазин. По дороге он надумал купить маме машину. Возить маму на базар будет, конечно, он, Гугуцэ.
        Потирая руки, вошёл мальчик в магазин. Но не нашёл он, чего хотел. В машинах, которые там продавались, не помещался даже сам Гугуцэ, не говоря уже о маме.
        Видя такое дело, купил Гугуцэ пуговицу. Теперь у него оставалось три копейки. Надо бы к пуговице платье прикупить. И не какое-нибудь, а голубое. Но голубого платья в продаже не было. Может, взять вон те туфли на высоких каблуках? Гугуцэ чуть не попросил их у продавщицы, да не знал, какой размер ему купить.
        Пошёл он домой, стал дожидаться вечера, когда мама спать ляжет. А чтобы она быстрее уснула, Гугуцэ стал рассказывать ей сказку про царевну. Мама уснула на середине, и другая половина сказки осталась в голове у Гугуцэ. Что ж, пусть царевна подождёт своего Фэт-Фрумоса до следующего раза. Гугуцэ было не до них.
        На цыпочках вышел он из спальни и вернулся с ниткою в руках. Приложил он нитку к маминой ноге, и тут у мамы рука шевельнулась. Взял Гугуцэ мамину руку в ладошку, начал её покачивать.
        Ночь тиха, постель мягка,
        Баю-баюшки, рука.
        От этой песенки рука сразу уснула.
        Смерил Гугуцэ мамины ступни, лёг в постель, а нитку под подушку спрятал.
        Утром Гугуцэ первым делом побежал в магазин. Ко всем туфлям нитку приложил, выбрал самые лучшие. Но, узнав, сколько они стоят, почесал за правым ухом, вынул три копейки, пересчитал, почесал за левым ухом, поставил туфли на прилавок и пошёл прочь.
        Будь вы в тех краях, вы бы увидели, как вышел Гугуцэ из села, как шагал он по дороге, как скрылась за холмом его остроконечная шапка и долго не показывалась. А потом вы бы увидели, как он обратно спускался с холма, неся охапку подснежников. Ботинки у него разленились, ногам идти мешали, шапка так устала, что качалась на голове. Но Гугуцэ был куда сильнее, чем несчастные ботинки и шапка. Он принёс подснежники прямо в магазин. Самый большой букет подарил продавщице, остальные всем, кто был в магазине.
        Люди первый раз в этом году увидели подснежники. Все очень хвалили Гугуцэ, а продавщица даже погладила его шапку, хотя шапка была совершенно ни при чём. Тут Гугуцэ на глазах у продавщицы вынул три копейки, три раза пересчитал их, посмотрел на туфли, вздохнул. Но продавщица ни о чём не догадалась.
        Солнце садилось, собирались белые облака, а у Гугуцэ не было подарка для мамы.
        «Ничего, — успокаивал он себя. — Утром встану чуть свет, наберу подснежников».
        Но под вечер закружились за окном такие большие снежные хлопья, каких Гугуцэ ещё и не видывал. Небо потемнело, холмы побелели, а мальчик уснул. Мама нашла его, спящего, у окна. В руке он держал три копейки и пуговицу. Чудесную пуговицу. Как раз такую, какая была маме очень нужна.
        Дождь
        Тучки с солнышком в прятки играли. Одна закрывала собою солнце, а другие по небу носились, искали, где бы спрятаться получше. На земле-то можно и за сараем укрыться, и за скирдой соломы, и под лавку залезть. А в небе — вот обида! — ничего этого нет. В какие бы уголки неба тучки ни забежали, солнце тут же ловит их своими лучами.
        Вдруг одна тучка, самая маленькая, возьми да и придумай такую вещь: подплыла к другой тучке и спряталась в неё. И вместо двух маленьких появилась на небе новая тучка, побольше.
        Понравилось это и остальным тучкам. И давай они прятаться одна в другую, пока не слились в огромную чёрную тучу. Вышло солнце искать ни одной знакомой тучки не нашло. Не с кем стало ему играть да и негде, — чёрная туча всё небо застлала. Рассердилось солнце и как полоснёт по ней огненным ножом. Треснула туча, загрохотала, и хлынул из неё дождь. Ой, что тут началось! Петух приказал курам:
        - Слушай мою ко-команду! Марш в курятник!
        Птицы под листья забились, клювы стиснули: а то вырвется песня, дождь её услышит и ещё сильнее по листьям ударит. Красивая бабочка сидит под некрасивым лопухом и дрожит: «Вдруг цветы увидят меня и подумают, что мне какой-то лопух всех милей!»
        А мамы, те начали белье с верёвок срывать, окна захлопывать, детей скликать.
        Один Гугуцэ остался у ворот. Первые капли просвистели возле самых его ушей и — раз, раз, раз! — ударили по дороге.
        Мальчик поймал две капли и говорит им:
        - Ну и чудачки! Вы что? Не знаете, где пшеница посеяна? — И запел:
        Дождик, дождик, бей потише
        По дороге и по крыше!
        А капли хоть бы что, знай себе лупят по крышам, по крылечкам. Тогда Гугуцэ засучил штаны, вышел на дорогу и крикнул дождю:
        - За мной!
        И зашагал дождь по дороге следом за Гугуцэ. Правда, весь дождь на дороге не помещался, он и дома по пути задевал, и во дворы заходил, и через заборы перепрыгивал.
        Все, кто работал за селом, накинули на головы пустые мешки и наутёк. Кто в машине, кто на телеге, кто на лошади, а кто и босиком по лужам. Один Гугуцэ смело шагал вперёд и вёл за собой дождь. Капли догоняли его, лезли за шиворот, кусали за уши, щёлкали по носу. Но Гугуцэ не обращал внимания на такие мелочи: пусть себе балуются.
        Так привёл он дождь на пшеничное поле.
        Обрадовались густые тонкие колоски таким же густым и тонким струйкам, пошли вместе плясать по всему полю.
        Весь мокрый вернулся Гугуцэ домой. Видит — встала над его двором радуга, и по всему селу мамы ей навстречу окна открывают. А петух влез на курятник и примеривается, как бы ему половчей на радугу вскочить да прокукарекать оттуда, чтобы отозвались ему петухи со всего белого света.
        Тайна
        Когда жёлтые утята все до единого становятся белыми утками, а молодые петушки начинают кукарекать под окнами, это означает, что скоро день рождения Гугуцэ.
        В эти дни мальчик забывает даже коней поить. Всю неделю делает он из бумаги разноцветные флажки и развешивает их на заборе, на доме, на сарае. Пускай все знают, что у Гугуцэ праздник.
        Проснётся бабушка, увидит с того конца села флажки — первой прибежит к Гугуцэ и принесёт ему полный подол сладостей. А потом потреплет Гугуцэ за уши и пожелает ему много лет, таких же весёлых, как его флажки.
        Приходят и другие люди Трёх Козлят. Все они хотят, чтобы Гугуцэ вырос большим и сильным — стране нужны такие ребята, как он. Гугуцэ, услышав про страну, пристёгивает к поясу деревянную саблю.
        По случаю дня рождения мама повезла Гугуцэ в город.
        Пошли на рынок. Мама выложила на прилавок куриные яйца, а Гугуцэ гордо держал в руках рябого петушка. Настоящего петушка, который может тебя клюнуть, если захочет.
        Люди на рынке так и вертелись вокруг Гугуцэ. Всем было интересно, сколько стоит петушок.
        Человек в очках взял рябого, взвесил его в руках, другой покупатель потрогал гребешок, одна женщина даже в перья подула. И хоть бы кто-нибудь спросил: «Паренёк, а твой рябой петь умеет?» — «Ещё как! Своими ушами слышал», — ответил бы Гугуцэ.
        Какая-то покупательница протягивает Гугуцэ деньги и просит:
        - Малыш, бери за своего петушка сколько хочешь.
        - Раздумал продавать, — хмурится Гугуцэ и прячет рябого под мышку.
        Базар уже кончился, когда к мальчику подошёл моряк.
        - Эй, парень, — спросил моряк, — громко ли поёт твой петух?
        - Ещё как! — Ответил Гугуцэ. — А ты его не съешь?
        - Да что ты! — удивился моряк и подмигнул мальчику.
        И Гугуцэ продал ему рябого.
        На вырученные деньги мама купила Гугуцэ леденцового петушка, бублик с маком, новые штаны и повела его сначала в парикмахерскую, а потом в музей.
        Автобус, ехавший в село Трое Козлят, был набит битком. Но среди пассажиров не было никого важнее Гугуцэ: он вёз ребятам тайну.
        Дома надел Гугуцэ новые штаны, выбежал в сад, влез на дерево и затрубил в рожок. Откуда ни возьмись, съехались к нему конники верхом на палках и с биноклями в руках.
        - Смирно! — громко скомандовал Гугуцэ. — Доверяю вам военную тайну. Держать язык за зубами!
        Конница подвинулась ближе к дереву и разинула рты.
        - Знаете моего рябого петушка?
        - Знаем, знаем! — закричали ребята.
        - Так вот. С сегодняшнего дня он служит на боевом корабле. Он отправляется в рейс по Чёрному морю и должен каждое утро будить флот.
        - Ура-а-а! — закричали мальчишки на всё село.
        Когда Гугуцэ спрыгнул с дерева, он уже был командиром красной конницы.
        А вечером конники долго не могли уснуть. Думали они: какое счастье выпало рябому петушку.
        Дед Сторож
        Интереснее всего выходить за ворота осенью, когда к селу Трое Козлят спускаются подводы, полные винограда. Считает их Гугуцэ, считает, а подводы всё идут и идут… Вот сломалась бы одна такая подвода у ворот Гугуцэ!
        Но волы проходят и проходят мимо, неся свои острые рога, везут подводы с виноградом на винпункт, где горами сложены бочки.
        Виноградник недалеко, рядом с селом. Гугуцэ ходил туда с отцом, когда листья обрызгивали. Если захочет, он и сейчас может туда пойти. Шагай себе в гору по следам подвод.
        Гугуцэ пошёл не по следам, а напрямик, по боковой улочке.
        Проходя мимо дворов, где есть собаки, Гугуцэ не забывал сунуть палку между досками забора. Собаки очень любят, когда есть на кого лаять и кидаться.
        На краю села нашёл Гугуцэ лозы с белым виноградом. Посмотрел туда, сюда — никого не видать.
        - Эй, есть ли кто на винограднике? — спросил он сначала тихо, потом чуть погромче.
        Никто не отозвался.
        - Можно сорвать одну гроздь?
        Опять молчание. Только птица взлетела. Придётся взять без спроса. Но красть белый виноград неинтересно, если его никто не сторожит. Вот розовый — это другое дело.
        Пошёл Гугуцэ дальше, нашёл виноградник с розовыми гроздьями. Кругом — никого. Видно, где-то ещё виноград собирают. Гугуцэ любит розовый виноград. Если никого нет, то и разрешения не надо.
        Выбрал Гугуцэ самую большую гроздь, протянул руку, чтобы сорвать её. И вдруг увидел по ту сторону лозы сначала пару сапог, потом пару брюк, потом пиджак, а над пиджаком усы и ружейный ствол.
        Гугуцэ так и застыл с протянутой рукой. Дед Сторож!
        - Вот, оказывается, кто к нам пожаловал, — нагнулись над ним усы. — Чей же ты?
        - Наш, — прошептал Гугуцэ, глядя на ружьё.
        Он ждал, что сейчас его арестуют. А вместо этого дед Сторож погладил его по голове, снял с плеча ружьё и протянул его мальчику:
        - Подержи, пока я папиросу скручу.
        Мальчик ушам своим не поверил, но схватил ружьё обеими руками: «Вот бы сейчас пришёл настоящий вор!»
        Дед Сторож не спеша выкурил одну папиросу, скрутил другую, а вор так и не появился. На прощание дед Сторож показал Гугуцэ, где висят самые большие гроздья, перекинул ружьё через плечо и пропал, словно его и не было.
        Барабанщик
        У соседей Гугуцэ родилась девочка.
        Её мама всю ночь не гасит свет. Наверное, от радости. Папа девочки, дядя Михай, собирает мальчишек со всей улицы, катает их на повозке. Он даже позволил Гугуцэ подержать вожжи, когда кони мчались по самому центру села Трое Козлят.
        Для дяди Михая Гугуцэ свой человек. Между их домами совсем низенький забор, раз — и перепрыгнул. А там, за забором, лежит в колыбельке девочка, глазками — луп-луп. Она уже умеет смеяться. Так говорит её мама.
        Все знают, что девочку назовут Лили. Но чтобы дать ребёнку имя, нужен праздник. Потому-то одна бабушка Лили плетёт из теста калачи, другая вынимает из печки пряники, гнутые, как молодой месяц, а дядя Михай носится по всему селу, ищет музыкантов.
        Гугуцэ не хочет мешать взрослым. Прыг — и он дома.
        Нашёл свою тетрадку, в которой рисует всех соседских детей, устроился на крылечке, взял карандаш и прикидывает, как бы нарисовать девочку лицом к своему дому.
        Тут у крыльца появляется дядя Михай.
        - Слушай, Гугуцэ, ты барабанить умеешь?
        - Ещё бы, дядя Михай!
        - Вот какое дело, Гугуцэ. Ты же знаешь, дочка у меня есть. Хоть разбейся, но сегодня вечером в доме должна быть музыка. А музыкантов по свадьбам разобрали. С утра все ноги оттопал, никого не нашёл. Кроме одного паренька с аккордеоном. Но главное, сам понимаешь, барабан.
        - Ну ладно, — говорит Гугуцэ. — Если некому барабанить, приду я, дядя Михай. Только барабана у меня нет.
        - Пожалуйста, Гугуцэ. А за барабаном дело не станет.
        Дядя Михай тут же пошёл к вдове Крецуляка и одолжил на вечер барабан её мужа. Сняла вдова барабан с чердака, вытерла пыль, и дядя Михай взвалил его на плечи.
        Солнце уже заходить собиралось, когда Гугуцэ перескочил через забор. Прыг — и он у барабана, и в руках у него палочки. Паренёк-аккордеонист позавидовал мальчику.
        - Ладно, — пожалел его Гугуцэ, — потерпи, дам и тебе ударить.
        Бум-тарабум!.. И пошло веселье! Звуки аккордеона дальше ворот не залетали. Зато барабан всё село на ноги поднял.
        Долго молчал этот барабан — с тех пор, как не стало Тоадера Крецуляка. Но странное дело: лежал барабан на чердаке, молчал, пылился, а ни одной песни не забыл.
        - Слышь, — застывали люди на дороге, — никак, барабан Крецуляка. А барабанщик-то какой! Кто же это?
        И повалил народ к дому Лили. Дядя Михай только успевал гостей встречать.
        Гугуцэ с аккордеонистом играли марш. А гости, сняв шапки, кричали: «Да здравствует музыка!»
        Пришла послушать и вдова Крецуляка.
        Нельзя устоять на месте, когда барабанит Гугуцэ. Люди пляшут, ногами топают.
        - Эй, Гугуцэ! Дай передохнуть! Сил больше нет!
        Гугуцэ на минутку опускает палочки. И снова — бум-тара-бум! Двор ходуном, деревья качаются, птицы в гнёздах будят птенцов: пусть послушают, как барабанит Гугуцэ.
        В тот вечер в Трёх Козлятах сразу три свадьбы справляли, в трёх дворах били барабаны. Но куда им тягаться с Гугуцэ! Осмотрелся дядя Михай, а во дворе уже места нет, гости пляшут прямо на улице. Тут прибегают к нему все три жениха.
        - Одолжи, — говорят, — гостей для наших свадеб.
        Бум-тарабум!.. Не утерпели женихи и давай плясать.
        Прибежали невесты.
        - Не надо нам гостей, отдайте хотя бы женихов!
        Бум-тарабум!.. И невесты закружились в хороводе.
        Что за свадьба без жениха и невесты? И вот уже к дому Лили идут музыканты со всех трёх свадеб. А впереди — бум-тара-бум! — три старых барабанщика.
        Увидел Гугуцэ, сколько народу играет и пляшет в честь маленькой Лили, сколько звёзд высыпало в небе, отдал аккордеонисту палочки, пошёл домой спать. Люди на прощанье насыпали ему конфет полную шапку, а вдова Тоадера Крецуляка сказала, что отдаст Гугуцэ барабан насовсем.
        Парта Гугуцэ
        Вот уже несколько дней не видно Гугуцэ во дворе. Завелись у него дела со старшими ребятами. По всему селу ищет Гугуцэ книги, с какими школьники в школу ходят. Он уже раздобыл четыре букваря, а у двоюродного брата ранец выпросил.
        Вечером перед первым сентября велел Гугуцэ малышам искать себе другого приятеля, а сестрёнке подарил все свои игрушки. Даже машину с шофёром за рулём.
        Лёг он спать пораньше, но уснуть не может. Вот опять собака залаяла. А вдруг дедушка Ене, который детям сны приносит, заберёт с собой ранец? Пришлось выбежать во двор, отвязать Тарзана.
        Утром пёс крепко спал на завалинке: навоевался за ночь с дедушкой Ене. Ранец был на месте.
        Вымыл Гугуцэ оба уха, надел новый костюм, ранец за плечи забросил, сорвал цветок в саду и отправился в школу.
        «С одной книгой в первый класс идут, с двумя во второй, размышлял Гугуцэ на ходу. — А с четырьмя?»
        На пороге школы стоял директор.
        - Гугуцэ? — удивился он. — Ты же не больше ранца! До первого класса тебе нужно подрасти на целую шапку… Ну ладно, — засмеялся директор, — раз уж пришёл, поешь арбузов на пришкольном участке.
        Гугуцэ со стыда чуть сквозь землю не провалился. Слыханное ли дело: человека с полным ранцем книг на глазах у всех ребят отправляют есть арбузы!
        Рассердился Гугуцэ и повернул домой.
        Понял директор, что Гугуцэ на него сердит, и вечером пришёл мириться. Так и сяк уговаривал мальчика, но не на такого напал.
        - А что, Гугуцэ, если я позволю тебе на переменке позвонить в школьный звонок? Как ты на это смотришь?
        - Никак.
        - Я бы не возражал, если бы ты в праздник прочёл стишок со школьной сцены. Что ты на это скажешь?
        - Ничего.
        С чем пришёл директор, с тем и ушёл.
        А Гугуцэ сказал отцу:
        - Папа, сделай мне во дворе школу.
        Почесал отец в затылке:
        - Если уж строить школу, то настоящую. А у меня для этого нет ни подъёмного крана, ни самосвала.
        - Тогда сделай парту, — не отстаёт Гугуцэ.
        - Что ж, парту можно.
        Через несколько дней была у Гугуцэ настоящая парта.
        Послышится из школы звонок, сядет Гугуцэ за парту и давай учиться. А малыши со всего села подглядывают в щели забора. Они бы всё отдали, только бы посидеть за такой партой. Пожалел их Гугуцэ: пусть достают книги, моют уши и приходят по одному.
        Слух о парте разнёсся по всему селу. Взрослые, проходя мимо сада, всегда смотрели через забор, радовались, что из села Трое Козлят ещё один учёный человек выйдет. А некоторые даже в сад заходили.
        И вот в один прекрасный день, когда у Гугуцэ была перемена, калитку открыл сам директор школы.
        - Позволь, Гугуцэ, и мне посидеть за твоей партой.
        - Ладно, — ответил Гугуцэ. — Только сначала поешьте яблок в нашем саду.
        Весы
        Как-то поехал Гугуцэ в город и увидел большие весы. У весов стоял старик в белом халате и взвешивал прохожих.
        По дороге домой Гугуцэ вспомнил, что у него в сарае тоже весы. Утром папа с мамой ушли в поле, а Гугуцэ с сестрёнкой вытащили весы и поставили их у ворот. Гугуцэ надел рубашку навыпуск. Рубашка длинная белая. Чем не халат? Сестрёнка выкопала гнездо картошки. Картофелины большие и маленькие. Чем не гири?
        Написал Гугуцэ на бумажке цифру «4», нарисовал копейку, прилепил бумажку к весам, встал рядом. Всё как в городе, но прохожие не те, идут себе мимо. Ладно, сотрём «4», напишем «3». Опять никто не подходит.
        Хорошо, снизим цену до копейки. Ага, какой-то дяденька остановился, смотрит на весы, хочет что-то сказать. Нет, раздумал, пошёл своей дорогой.
        Гугуцэ снял бумажку. Значит, можно бесплатно взвеситься. Всё равно никто не подходит. Тогда сестрёнка принесла подол яблок и подол груш. Яблоки — мужчинам за то, что взвесятся, груши — женщинам. Но прохожие, словно сговорились, не идут к весам. Зато мальчишки из соседних дворов набежали, взвесили свои шапки, съели все яблоки и груши.
        Перед обедом ехал мимо ворот возчик, приятель Гугуцэ. Остановил коней, узнал, как дела.
        - Не горюй, — говорит. — Научу тебя, что делать. Давай-ка весы на повозку. Едем на ток. Вот где народу собралось!
        Приехали на ток, весы на землю поставили, смотрят: народу и вправду видимо-невидимо.
        - Эй, люди! — закричал возчик. — Хотите узнать, сколько в вас пудов, обращайтесь к молодому человеку!
        Но люди работали, никто даже не оглянулся. Стоит Гугуцэ у весов один-одинёшенек. Солнце уже заходило, когда он решил заправить рубашку и оставить весы на току. Зачем они, если взвешивать некого?
        Вдруг вышел из толпы дядя Ион, смахнул с лица росинки пота.
        - А ну, — говорит, — взвесь-ка меня, паренёк!
        Нашёл он для Гугуцэ настоящие гири, стал на весы, и глаза у Гугуцэ вспыхнули от радости, как огоньки.
        Поставил Гугуцэ гири, вынул из-за уха карандаш, подсчитал:
        - Пять пудов, дядя Ион.
        - Только и всего? — усмехнулся в усы дядя Ион.
        Взял Гугуцэ другой карандаш, химический, опять подсчитал дядины килограммы. Всё сходится.
        - Взвесь-ка ещё вот это, — улыбнулся дядя Ион и кинул на весы мешок с зерном.
        Гугуцэ взвесил мешок и прибавил его вес к весу дяди Иона.
        - Что-то не то получается, — покачал головой дядя Ион. — Добавь-ка вон ту кучу зерна.
        До самой темноты играли весы у Гугуцэ. Вот уже и свет зажёгся, и оба карандаша стёрлись, простой и химический.
        - Молодец! — улыбается дядя Ион. — Взвесь-ка заодно и эту кучу, и показывает на кучу зерна в семь раз больше прежней.
        Гугуцэ не из тех, кто от работы бежит. Дал ему дядя Ион весы побольше и двух помощников. Целую неделю провёл Гугуцэ в поле, сестрёнка носила ему еду, карандаши, тетради в клеточку. Каждый день новая тетрадка. Про карандаши и говорить нечего: один помощник Гугуцэ только и делал, что карандаши точил.
        На восьмой день кончил Гугуцэ взвешивать зерно и показал дяде Иону, какая цифра получилась. Наморщил лоб дядя Ион:
        - Опять не то, сынок. Надо бы ещё добавить.
        И указал на горы кукурузных початков высотою до неба, на холмы подсолнечника, на подводы с виноградными гроздьями. Дядя Ион дал Гугуцэ третьего помощника и самые большие весы.
        Была осень. В школе давно уже шли уроки. Положил Гугуцэ тетрадки в чемодан и пошёл к старому учителю за помощью. Учитель усадил за работу весь третий класс. День за днём мальчики и девочки прибавляли, отнимали, опять прибавляли, пока не кончились чернила в чернильницах. И получилась у них цифра, длинная, как поезд.
        Гугуцэ дал бы им ещё посчитать, да не знал он, как взвесить пшеницу, которую уже посеяли, виноград, съеденный детьми, зерно, которое птицы склевали. Нашёл он дядю Иона и показал ему цифру, похожую на поезд:
        - Ты, дядя Ион, весишь сто тысяч пудов. Вот сколько!
        - Ну, что ж. Теперь как будто правильно.
        Разгладил усы дядя Ион и добавил:
        - А ты, Гугуцэ, будь здоров, подрастай, сил набирайся. Хороший из тебя выйдет школьник.
        Деды Морозы
        Гугуцэ знает, откуда берутся Деды Морозы.
        У них своя страна. Облака в ней дрожат от холода, а солнце не светит, потому что оно у нас. На их долю остался только осколок луны да несколько звёзд.
        Самые разные Деды Морозы живут в той стране — и старые, и малые, и совсем малюсенькие.
        Бабушка Зима выводит их так: рассыпает крошки по снегу и каждую накрывает шапкой. Наутро из крошки вырастает маленький Дед Мороз с шапкой на голове.
        Три дня бабушка Зима держит их в доме и кормит одними снежинками, ждёт, пока у них под носами отрастут усы и белые бороды. А потом выпускает во двор — сами растите! — и выводит новых.
        Маленькие Деды Морозы гоняются друг за другом по снегу, катаются с гор на санках и кидают шапки в белых медведей. А кто остаётся дома, тот лепит снежных кукол. В школу Деды Морозы ездят на оленятах. Там учат только географии да иностранным языкам, чтобы Деды Морозы знали все на свете языки и все на свете дороги. Вместо чёрной доски пишут они на белом снегу.
        Пожилые Деды Морозы работают на фабрике игрушек. Крыши над фабрикой нет, чтобы никто случайно не растаял.
        Перед Новым годом, когда снег засыпает их дома, Деды Морозы суют игрушки в мешки и садятся верхом на оленей. В поле олени прокладывают себе путь ногами, а в лесу — рогами. Деды Морозы никого не боятся. Потому что волки служат им вместо собак. Едут они, едут и добираются до белой конюшни. Там их ждут белые кони с большими-пребольшими глазами, чтобы и ночью видеть дорогу.
        Олени бегут назад, на север, в царство Зимы, а белые кони везут Дедов Морозов, того — на восток, того — на запад, того — на юг. Только снег скрипит под полозьями саней да метель развевает белые бороды ими Деды Морозы погоняют лошадей. Во все сёла и города везут они подарки детям.
        Опустошат Деды Морозы свои мешки, выучат наизусть все стишки, которые дети прочтут на ёлках, все песенки на всех языках и вернутся восвояси. Дома они поют друг другу детские песенки, читают стихи и ждут не дождутся, когда же опять придёт Новый год.
        И всё это время облака в их стране дрожат от холода, а в небе светит лишь осколок луны да несколько звёзд.
        Новогодняя ночь
        Елка сама открыла двери и вошла в дом. А уж за нею вошёл лесник. Дочь лесника Дойна захлопала в ладоши и побежала показывать место, где ёлке стоять.
        Разноцветные птички, белки, зайчики только и ждали, чтобы пришла ёлка. Одни уселись на ветках, другие под ветками закачались. На ёлке вспыхнули огоньки. Все было готово к встрече Нового года.
        В молдавские сёла Новый год просто так не приходит. Любит он, чтобы в новогоднюю ночь люди ходили от дома к дому и поздравляли друг друга, чтобы под окнами слышались крики «гей-гей!» и звонили колокольчики.
        Села Дойна у окна, глядит в темноту. Никого не видать на тропинке. Только далеко-далеко, в селе, звенят колокольчики.
        - Новый год уже в селе, — сказала себе девочка. — А под нашими окнами колокольчики не зазвенят. Новый год не услышит их и не найдёт нас. Зачем только папа наш дом в лесу построил? Вот и Гугуцэ не придёт меня поздравить. В селе ему не страшно, собак он не боится. А в лесу? Мало ли какого зверя можно встретить в лесу!
        Нахмурилась Дойна. И показалось ей, что ёлка тоже грустно мигает своими огоньками.
        Часы пробили полночь. Мама, папа и дедушка кинулись целовать Дойну, надарили ей подарков, поздравили с Новым годом.
        Но какой же это Новый год, если никто не крикнул под окном «гей-гей!» и ни разу не звякнул колокольчик? И зачем это папа дом в лесу построил?
        Девочка глядела в темноту, пока не пришёл сон. Но не успел он сомкнуть ей ресницы, как заскрипел снег под окнами и кто-то весело закричал:
        Эй, хозяин, вставай-ка!
        Просыпайся, хозяйка!
        У окошек садитесь
        И на нас не сердитесь!
        Гей-гей!
        Звони веселей!
        А кто же это среди ребят самый маленький, с самым большим колокольчиком? Ну конечно, Гугуцэ!
        Разрешите петь, кричать,
        Вас, хозяев, величать?
        - Разрешаем, разрешаем, — отвечает отец и смеётся.
        Зазвенели колокольчики, и отозвались им оконные стёкла. Заревел бугай (это такой инструмент, который мычит, как бык), и проснулись все зверюшки на ёлке. Им тоже захотелось послушать новогодние поздравления.
        Принимайте гостей,
        Не жалейте сластей!
        Нам — орехов и конфет,
        Вам — счастливых долгих лет!
        Гей-гей!
        Звони веселей!
        «Нет, нет, это не сон!» — подумала Дойна и так запрыгала, что ударилась головой о притолоку. Но от радости ей не было больно.
        На дворе шёл снег. Мальчики увязли в нём до колен, но петь не перестали.
        Снег дошёл им до пояса, но бугай мычал как ни в чём не бывало.
        Повалили хлопья, большие, как рукавички Дойны, засыпали ребят по самые плечи. Но колокольчики звенели ещё громче:
        Если зимушка трудна,
        Будет лёгкою весна.
        Пусть же осень столько хлеба
        Сложит в ваши закрома,
        Сколько снега сыплет с неба
        Эта добрая зима!
        Гей-гей!
        Звени веселей!
        - Как здорово, что папа в лесу дом построил! — радовалась Дойна.
        Но что это? Из снега одни головы торчат, а от Гугуцэ остались только верх шапки да рука с колокольчиком. Дойна скорее надела шубку, схватила лопату и давай откапывать ребят. Потом она вместе с ними всю ночь кричала «гей-гей» и не могла понять, сон это или не сон. А из окна глядели мама, папа, дедушка и, конечно, ёлка.
        Утром Дойна проснулась и — бегом к окну. С неба так и сеяли снежинки:
        Сейся, сейся из мешка,
        Белоснежная мука,
        Чтоб скакали из печи
        Золотые калачи!
        Так пели снежинки и сеялись, сеялись… На окнах, на завалинке, на дворе и в лесу. Кругом белым-бело. Вот оно какое, утро Нового года!
        Вышла дочь лесника на крылечко с полным подолом орехов и пряников. Но кому их подарить? Нет у снежинок карманов, не надо им ни пряников, ни орехов.
        Цвет вишнёвый, белый цвет,
        Расцветайте много лет!
        Спели снежинки свою прощальную песенку и полетели дальше.
        Долг
        Навёл Гугуцэ порядок во дворе и вдруг вспомнил, что должен двоюродному брату копейку.
        - Завтра Новый год. Может, у них денег нет. Надо вернуть.
        Мамы дома не было. Гугуцэ зашил копейку в подкладку шапки, чтобы не ограбили по дороге, вооружился пистолетом — пусть попробуют! Положил в карман мамину фотокарточку, поднял воротник и зашагал в соседнее село, где жил его двоюродный брат.
        По дороге мальчика догоняли то сани, то машины. Догонят и остановятся. Догадались, как видно, шофёры, что у Гугуцэ найдётся чем заплатить.
        - Я лучше пешком, — говорил Гугуцэ. — Новые сапоги надо разносить.
        Вот и мост через Рэут. Осталось полдороги.
        Затосковал Гугуцэ по маме, вынул фотокарточку, вздохнул:
        - Бедная мама!
        Подул в ладошки и двинулся дальше.
        Снегу делать нечего, знай скрипит под ногами.
        Ещё две машины догнали Гугуцэ:
        - Садись, парень.
        - В гору едете, — отвечал Гугуцэ. — Машине тяжело. Вот пойду обратно, тогда и подвезёте.
        В соседнем селе дети уже ходили от двора к двору и поздравляли хозяев с Новым годом. Они выкрикивали пожелания, орали во всё горло «Гей-гей!», махали колокольчиками и получали за это монетки и калачи. Калачей было так много, что дети нанизывали их на палки и тащили на плечах.
        Гугуцэ сдвинул шапку на затылок (пускай лбу не так тяжело будет думать) и сказал сам себе:
        - А не купить ли мне за мою копейку колокольчик? Вот будет дело, если я приду к брату с полной палкой калачей!
        Тут из соседнего двора вышли мальчик и девочка, такие маленькие, что колокольчик повесили на палку и тащили его вдвоём.
        Гугуцэ сразу надвинул шапку на лоб: ну нет, с мелкотой он не пойдёт, такие, как он, поздравляют ночью.
        Но вот Гугуцэ услышал, что у малышей звенит колокольчик, отбросил шапку на затылок и опять задумался. Эти двое, верно, считают, что Гугуцэ тоже маленький и начнёт проситься к ним в компанию. Как бы не так! Гугуцэ сам удивился, когда сказал им:
        - А ну, поздравляйте-ка меня!
        - Прямо здесь? На дороге?
        - А то где же? Я ведь не здешний.
        - На дороге не поздравляем, — сказал малыш и двинулся дальше.
        А девочка осмотрелась и шепнула:
        - Ты, дядя мальчик, зайди вон в тот двор, и мы тебя поздравим.
        Три шага — и Гугуцэ во дворе.
        Малыш щёлкнул кнутом и начал:
        Разрешите петь, кричать,
        Вас, хозяин, величать?
        Гугуцэ кивнул головой:
        - Разрешаем!
        И девочка запела новогоднюю песенку-колядку:
        Как у дядюшки Траяна
        Конь проснулся утром рано
        И заржал: «Хочу пахать,
        Не желаю отдыхать!»
        Если б я калачик съела,
        Я б тебе погромче спела.
        Гей-гей!
        Звони веселей!
        - Кто из вас казначей? — спросил Гугуцэ.
        Малыш выступил вперёд, а Гугуцэ добыл из шапки монетку и протянул ему. А вместо калача отдал свой пистолет. Грабители теперь не страшны.
        До чего ж обрадовались малыши!
        Гугуцэ сказал, чтоб они и в будущем году не забыли его поздравить, и пошёл домой.
        Двоюродный брат как-нибудь потерпит до другого раза, но каково бедной маме, у которой перед самым Новым годом пропал сын?
        Сапожник
        Был у Гугуцэ сосед, а у соседа полон дом детей.
        Закружатся первые снежинки, и соседу волей-неволей приходится брать молоток, иголку с ниткой, колодки малых размеров и шить на зиму сапоги с высокими голенищами, чтобы снег туда не забирался.
        Сошьёт он первую пару сапог, и со двора выбежит след первых санок.
        Сосед опять снимает мерку. Опять день-деньской снует игла, вертит хвостиком нитка, молоток полночи не спит. Глядь, вторая пара готова, след вторых санок бежит со двора.
        Сосед поглаживает усы, берёт новую колодку, садится за третью пару сапог и вдруг видит, что первая уже порвалась. Он надевает очки, просовывает в иглу хвостик потолще, берёт молоток побольше.
        - Тук-тук! — слышится всю ночь.
        А утром сапоги скок на пол, прыг за дверь, и ищи ветра в поле.
        Зато сам сосед всю зиму не выходил из дома. Гугуцэ вместе с его детьми носил ему дрова, ездил на мельницу, хозяйничал во дворе.
        Управятся дети с делами, хвать санки за верёвочки — и на горку. Кто ростом с сапог, те карабкаются по снегу на Аксинтиев холм, кто повыше, те бегут по льду через Рэут и, не жалея подмёток, лезут с санками прямо на крутую Мельничную гору.
        И опять не спит по ночам молоток.
        Иногда бывало проще шить новые сапоги, чем чинить старые. А жена соседа считала, что ещё проще побросать санки в печку.
        - Оставь, жена, — успокаивал её сосед. — Как будто сами не были детьми!
        Он надевал на нос очки, брал молоток. И под стук молотка всё в доме засыпало, даже снежинки за окном падали медленней, а запоздалая птица, глянув в окошко, мечтала, чтобы и у них на дереве кто-нибудь шил птицам тёплые сапожки.
        Но в один прекрасный день сапоги у ребят перестали рваться.
        Сосед глянул в окно, не кончилась ли зима. Нет, не кончилась, снегу по колено. Обрадовался сосед, что больше нечего подшивать да подбивать, и принялся за собственные сапоги. Шил — не спешил, ночью спал.
        Но как-то его разбудили знакомые звуки:
        «Тук-тук!»
        Сосед встал, зажёг свет. Всё в порядке: молоток спит, положив голову на колодку.
        Почесал сосед в затылке и сунул молоток под подушку.
        Молоток помолчал-помолчал и снова:
        «Тук-тук!»
        Встал сосед, не зажигая света, оделся и пошёл на стук. В темноте нащупал засов, отворил дверь, вышел на улицу. В окне у Гугуцэ горел свет.
        Глянул сосед в окно одним глазком, видит: Гугуцэ сидит на скамеечке и что есть силы подбивает гвоздиками те самые подмётки, которые в один прекрасный день перестали отскакивать.
        - Вот оно что! — догадался сосед, погладил усы и пошёл домой, где его ждала подушка.
        Утром ему попало от жены за то, что поздно лёг спать. Она своими ушами слышала, как ночью стучал молоток.
        Ничего не сказал сосед, усмехнулся в усы и как ни в чём ни бывало стал вдевать нитку в игольное ушко.
        Часы
        Иногда, заметив, что отец не очень занят, Гугуцэ подбегает к нему и говорит:
        - Папа, когда твои часы состарятся и в них будет очень мало минут, отдай их мне.
        Отец гладит его волосы, а Гугуцэ радуется: уговорил!
        Проходит день, проходит неделя, не отдаёт отец часы. Значит, в них ещё много минут осталось.
        Но когда-нибудь эти минуты кончатся. Гугуцэ уже надел на руку ремешок, подходит к отцу, глядит на ремешок и сам себя спрашивает:
        - Интересно, сколько сейчас времени?
        Отец ничего не замечает, а дедушка почему-то поглядывает на солнце.
        - Что это ты делаешь, дедушка? — спрашивает Гугуцэ.
        - Как — что? Прикидываю, который час.
        - Это твои часы, дедушка?
        - Они самые. Весь век по ним живу.
        Гугуцэ сравнил дедушкины часы с отцовскими. Дедушкины, конечно, лучше. Ударь молотком по отцовским часикам, и ни минутки в них не останется. А в дедушкины из пушек бей — не разобьёшь. К тому же они и светят и греют. По ним живут и звери и птицы. А идут дедушкины часы без остановок, заводить их не нужно.
        Гугуцэ так они понравились, что он даже ремешок выбросил.
        И всё-таки однажды спросил у отца, много ли минут осталось в его часах, а если немного, то не нужен ли ему мальчик, который бы их выбросил.
        Вместо ответа отец поглядел на часы и спрятал их под рукав.
        - А дедушкины часы, — сказал Гугуцэ, — самые главные! Часовщик, когда делал твои, проверял их по дедушкиным.
        Отец взял Гугуцэ на руки:
        - Умница! Так и быть, отдаю часы!
        Гугуцэ сразу пожалел о выброшенном ремешке и помчался его искать.
        Вечером дедушкины часы ушли спать. А свои Гугуцэ держал у самого уха, никак не мог заснуть, боялся, что кончатся в часах минуты.
        Но рано утром часики ещё тикали.
        Положил их Гугуцэ на ладонь и бегом в село. Кого застал в постели, кого во дворе, кого у колодца, Гугуцэ всем показывал часики.
        Немного минут в них оставалось, но этих минут хватило на то, чтобы всё село узнало, который час. Ведь большие дедушкины часы ещё не взошли на небо.
        Дедушкина трость
        И вот наступил дедушкин день рождения.
        Мама Гугуцэ подарила дедушке рубашку, папа — домашние туфли, сестрёнка — цветы, а Гугуцэ — трость.
        Цветы дедушка поставил в вазу, рубашку положил в сундук, а Гугуцэ он обнял левой рукой, потому что в правой была трость. Когда сели обедать, трость оказалась рядом с дедушкой, который только про неё и говорил. Отец хотел перевести разговор на туфли и всё поглядывал в сторону кровати, спрашивал, не дует ли дедушке в ноги, но дедушка вместо ответа показывал ему трость.
        Вечером Гугуцэ долго ворочался в постели. Ясное дело: дедушке так понравилась трость, что он, конечно, не ляжет спать и будет ходить, опираясь на неё, до самого утра. Трость от этого сотрётся и станет короче, она ведь не железная.
        На рассвете Гугуцэ попросил у отца железное кольцо и бегом к дедушке. По дороге он у всех спрашивал, не попадался ли кому дедушка с тростью. Одни в ответ на это пожимали плечами, другие разводили руками. И Гугуцэ ещё больше тревожился, не случилось ли чего с дедушкиной тростью.
        К счастью, дедушка только проснулся и расхаживал по дому в маминой рубашке и папиных туфлях. Трость, подарок Гугуцэ, преспокойно висела на гвозде, кончик у неё даже не затупился. Видно, дедушка решил подождать, пока Гугуцэ сам догадается надеть на кончик трости железное кольцо.
        В доме не было спичек. Дедушка пойдёт в магазин, и Гугуцэ посмотрит, не тяжело ли дедушке ходить с тростью, у которой железное кольцо на конце.
        Но дедушка отправил за спичками самого Гугуцэ.
        На другой день Гугуцэ решил, что трость слишком тяжела. Снял с неё железное кольцо и вместо него надел лёгкий резиновый кружок. Теперь будет полегче. Тут как раз дедушку позвали строить овчарню. Сейчас он выйдет из дома, и Гугуцэ посмотрит, хороша ли для дедушки трость с резиновым кружком на конце.
        Но дедушка взял с собой Гугуцэ, трость так и осталась висеть на гвозде.
        На стройке Гугуцэ ни одной минуты не сидел без дела. Ведь он ещё никогда не строил овчарню! Он и столбы держал, и доски дедушке подносил. Когда делали дверцу для овец, то ни одной овцы рядом не оказалось, все были на пастбище. Хорошо, что на стройке был Гугуцэ. Дверцу сделали точно по его росту!
        Потом чабан дал Гугуцэ полную миску пахты и большущую деревянную ложку.
        Прошло лето. Мамина рубашка выгорела. Папины туфли порвались. А трость по-прежнему висела на гвозде.
        Однажды дедушка взял Гугуцэ на ярмарку. Продавать они ничего не продавали. Просто дедушке хотелось повидаться со знакомыми из других сёл, с кем-то перекинуться словцом, с кем-то покалякать, а с кем-то и потолковать кой о чём.
        Нашлось дело и для Гугуцэ: дедушка купил ему мороженого.
        В правой руке мальчик держал мороженое, а в левой дедушкину руку, чтобы дедушка не потерялся в толпе.
        Когда они возвращались с ярмарки, Гугуцэ набрался смелости и сказал:
        - Дедушка, ты же хвалил мою трость, а сам держишь её на гвозде.
        Дедушка в ответ натянул ему шляпу на самые брови и потрепал по плечу:
        - А ты кто? Ты, Гугуцэ, и есть моя трость!
        Его величество Гугуцэ
        Мама давно уже считала Гугуцэ взрослым и даже присвоила ему звание капитана. А вот для отца он так и остался маленьким.
        Утром, уходя на работу, отец задёргивал занавески, чтобы солнце не разбудило Гугуцэ слишком рано, а вечером приносил ему хлеб и уверял, как малыша какого-нибудь, будто этот хлеб прислали зайцы.
        День-другой Гугуцэ угощался заячьим хлебом, но однажды ночью он протянул нитку от своей руки к отцовской ноге и наутро поднялся вместе с солнышком.
        Но в поле отец его всё равно не взял: подрасти, мол, ты ещё маленький. Он вышел из дому, а Гугуцэ поглядел в окно и вдруг заметил, что отец, отходя от дома, становится и сам всё меньше и меньше.
        Гугуцэ пробежал по селу. То же самое происходило со всеми взрослыми из Трёх Козлят. У окраины села они становились меньше сестрёнки, потом меньше сестрёнкиного башмачка и наконец делались совсем крошечными, не больше маковых зёрнышек.
        Гугуцэ по сравнению с ними был настоящим великаном, и нет ничего удивительного в том, что когда все взрослые люди и все старшие ребята ушли в поле, Гугуцэ стал королём.
        Малыши из Трёх Козлят согласились, что Гугуцэ — король, и повалили к нему во дворец со всякими важными и срочными делами.
        - Твоё величество, у меня крыша протекает, распорядись, чтобы шифер прислали!
        - Твое величество, мне бы телегу, зерно на мельницу отвезти!
        Гугуцэ никому не отказывал, уладил все дела.
        И вот к его крыльцу подвели коня не коня, но подходящего жеребёнка.
        Гугуцэ вскочил на жеребёнка и поехал осматривать свои владения.
        У ворот его остановил малыш весь в слезах:
        - Твоё величество Гугуцэ, у меня утёнок пропал!
        Гугуцэ свистнул три раза, и, откуда ни возьмись, прискакали не то кони, не то всадники. Во всяком случае, они гигикали, как всадники, и цокали копытами, как кони.
        - Разыскать утёнка! — приказал им Гугуцэ. — Он скорее всего в овраге.
        И пустил жеребёнка рысью.
        Нужно добавить, что Его величество Гугуцэ обходился без сабли и без телохранителей.
        На одной улице он увидел, как из трубы дома валит дым. Гугуцэ остановил жеребёнка.
        - Что такое? Почему развели огонь?
        Из дома вышла девочка в переднике, рукава засучены.
        - Твоё величество, я должна принести родителям обед. Солнце высоко, до поля далеко, боюсь, не успею вовремя сварить.
        - Ясно, — ответил Гугуцэ. — Передай уважаемым родителям, что Его величество Гугуцэ желает им приятного аппетита.
        На другой улице Гугуцэ наткнулся на малыша, закутанного в фуфайку и с шапкой на голове — странная одёжка для середины лета.
        - Твоё величество, — малыш снял шапку, — ходит слух, что из колодца звёзды видны даже днём. Разреши залезть в колодец, я посмотрю на звёзды и заодно колодец почищу.
        - Надень шапку. Колодцы чистят по праздникам.
        Кони-всадники тем временем нашли утёнка. Теперь они маршировали по селу и несли на палке портрет Гугуцэ.
        А один конь-всадник с ружьём из бузины дожидался Гугуцэ во дворце:
        - Твоё величество, нужна пакля для патронов!
        Гугуцэ знал, что пакля делается из конопли, велел жеребёнку отдохнуть, а сам вместе с конём-всадником прямо перед дворцом вскопал и засеял целую грядку конопли.
        - Теперь патронов на весь год хватит! — радовались кони-всадники.
        После полудня Его величество Гугуцэ счёл необходимым отправиться на луг и заняться там охотой на бабочек. Он ловил их шапкой. Королевская охота была очень удачной. Бабочки так и лезли под корону Его величества. Как видно, им очень хотелось попасть во дворец.
        Переделав великое множество столь же важных и неотложных дел, Его величество к вечеру немного утомился и вышел на околицу села.
        По всем дорогам, с полей, ферм, виноградников возвращались люди. Сперва они были маленькие, величиной с колосок, потом с кукурузный початок, вот они уже с помидорный куст, нет, с целый подсолнух…
        А Его величество, оставаясь на месте, делался все меньше, пока люди не взяли мальчика за руку и не отвели домой.
        Косец
        - А брусок? — спросил отец, выйдя из дома. — Ты его не забыл, Гугуцэ?
        Брусок… Вот если бы отец уступил ему косу! Когда шагаешь с косой на плече, тут есть на что полюбоваться! А кому интересно глядеть на человека с бруском и кувшином? Даже себе самому Гугуцэ казался малышом, меньше кувшина, который он нёс в руке.
        Отец шёл себе и шёл, а Гугуцэ шагал за ним. Шёл, не отставая, будто там, на лугу, кто-то сидел и тянул его за верёвочку.
        Вот он и луг у самой реки. Гугуцэ налил воды в кувшин. А отец подпоясался и начал косить. Из травы сразу выпорхнули стрекозы, бабочки, божьи коровки, посыпались кто куда всякие перепуганные букашки.
        Коса распевала то вдали, то совсем рядом. Помашет отец рукой, и Гугуцэ мчится к нему с кувшином и бруском по свежей стерне. Может, отец утомился, и Гугуцэ вместо него докончит хоть один прокос? Но нет, отец мочит в кувшине брусок, точит косу и опять принимается косить.
        Когда они с отцом проходили по селу, кое-кто, возможно, думал, что косить будет Гугуцэ, а отец только помогает нести косу. Если бы было так на самом деле! Но отец и не догадывается, как Гугуцэ хочется покосить. Он и внимания на него не обращает.
        Вот почему Гугуцэ даже обрадовался, когда занозил ногу. Но отец вынул занозу и опять забыл про Гугуцэ. О том, чтобы отдать косу, и речи не было.
        Ой! Перепёлка! Выскочила прямо из-под ног у отца.
        Сели обедать. Ну-ка, интересно, что положила мама в котомку? Гугуцэ ел по-молодецки, набирался сил для косьбы. Отцу он устроил тень, надев на куст рубашку, и посоветовал вздремнуть.
        - Дело говоришь, — одобрил отец. Разобрал косу и лёг.
        «Вот теперь и коси!» — обиделся Гугуцэ, но — так и быть — сбегал к роднику и набрал для отца кувшин ключевой воды. Вернулся, а отец уже снова косит. Ну хорошо, он, Гугуцэ, договорится с кузнецом, и кузнец смастерит ему косу. Тогда можно будет прийти сюда ночью и косить при луне. Интересно, что скажет отец на следующее утро?
        - Ух ты! Заяц! — крикнул отец.
        Гугуцэ разинул рот от удивления да так и застыл. Отец вспугнул зайчонка и погнался за ним. Заяц понёсся во всю прыть, отец тоже, заяц — за горку, и отец следом.
        «Попался зайчишка! Ноги у отца длинные».
        Гугуцэ пришёл в себя, закрыл рот и хвать с земли косу. Поплевал на ладошки, размахнулся и… Ничего, сейчас замахнёмся получше. Молодец, Гугуцэ! Ой, опять коса в землю воткнулась!
        Воротился отец, а Гугуцэ знай себе косит. Десять травинок скосил или около того.
        До вечера Гугуцэ насобирал целую охапку всяких вкусных травок и спел все песни, какие знал.
        И вот они с отцом идут с покоса. Гугуцэ с травками, бруском и кувшином шагает впереди, за ним отец с косой на плече. Всех детей, какие попались по дороге, Гугуцэ позвал к себе домой и угостил медуницей и прочими вкусными травками. А про зайца молчок. Никто не узнал, что это был всего-навсего крошечный зайчонок и что отцу так и не удалось его поймать.
        Песенки
        С тех пор как Гугуцэ бросил комком земли в курицу старушки Иоанны, никто в селе Трое Козлят больше не смеётся. Как увидят люди Гугуцэ, так носы повесят, ходят сердитые. Даже мама не улыбается. Что делать? С кем посмеяться?
        Встречаются на дороге куры, утки, индюшки. Но поди попробуй с ними посмейся, они рот открывают, только когда клюют или пьют.
        Подходит Гугуцэ к дому деда Луки. Дед не такой, как все. Он в прошлом году дал Гугуцэ арбуз.
        Гугуцэ стучит в дверь. Дверь скрипит, и появляется в ней шапка деда Луки.
        - Что тебе, Гугуцэ?
        - Дедушка Лука! Может, ты со мной посмеёшься?
        - Я завтракать сажусь, — отвечает дед Лука. — Ты уж, внучек, не сердись, но я сроду натощак не смеялся.
        Идёт Гугуцэ дальше, догоняет бабушку Тудору.
        - Бабушка Тудора, давай посмеёмся.
        - Что ты, милый! Я корову в стадо веду.
        И погоняет корову хворостинкой.
        Сворачивает Гугуцэ на соседнюю улицу, видит, люди колодец копают. Ищут воду, а вытаскивают одну землю. Садится Гугуцэ на корточки, заглядывает в колодец. Люди на дне меньше его шапки. Скоро до Америки дойдут, а воды всё нет.
        - Давайте посмеёмся! — кричит Гугуцэ.
        - Нашёл над чем смеяться! — сердятся люди.
        Грустный вернулся Гугуцэ домой. Как людей задобрить?
        «Залезу-ка я в трубу, испачкаюсь в саже и весь чёрный пройдусь по селу, — думает Гугуцэ. — Люди засмеются и больше не будут на меня сердиться. А ещё лучше, если я надену мамино платье и пойду в нём гулять».
        Но что-то шепчет ему: «Ничего не выйдет. Люди скажут: „Мало того, что он кинул комком земли в курицу старушки Иоанны, но ещё и ходит по селу шутом гороховым. Вот бесстыдник!“»
        Что же придумать? Стоит Гугуцэ и думает, но думается ему плохо. Тогда он сел на завалинку. Но что-то и на ней ничего хорошего не придумывается. Тут залез Гугуцэ на забор и сразу всё придумал. И скорее побежал к людям, пока не забыл того, что придумано.
        Бежит по селу. Во дворах никого нет. Вдруг видит на краю дороги трактор. Крутит тракторист ручку, сердится, а трактор не заводится и точка.
        - Дяденька, — кричит Гугуцэ. — Ты ему песенку спой!
        - Какую ещё песенку? — ворчит тракторист.
        - А вот какую:
        Трактор, трактор, заведись
        С полуоборота!
        Трактор, трактор, покатись
        В новые ворота!
        Рассмеялся тракторист, а трактор как затарахтит, как рванётся с места. Догнал его тракторист, с ходу вскочил на сиденье, улыбается, машет мальчику рукой.
        Идёт Гугуцэ дальше. Видит, в винограднике старики землю рыхлят мотыгами. Мотыги большие, тяжёлые. Старики то и дело пот с лица рукавами смахивают. Среди них дедушка Лука.
        - Дедушка, дедушка, а ты спой мотыгам песенку, тогда мотыги сами пойдут.
        - Что ещё за песенку? — ворчат старики.
        Взял Гугуцэ мотыгу у деда Луки и запел:
        Тяпки-мотыжки,
        Хотите кочерыжки?
        Если хотите,
        Что ж вы стоите?
        Засмеялись старики, и мотыги сами пошли, засверкали. Видят старики, что делать им нечего, работа идёт сама, взялись за руки и отправились домой.
        Гугуцэ тоже шёл домой. Кого ни встретит, все ему рады. Но он всё-таки свернул в переулок, чтобы не проходить мимо дома старушки Иоанны.
        Качели Гугуцэ
        Каждый день Гугуцэ собираются сделать качели. Каждый день ребята прибегают к нему покачаться, и каждый день Гугуцэ хочется от стыда провалиться сквозь землю. Отцу некогда забить два столбика. Сегодня некогда, завтра некогда, а там Гугуцэ состарится — вот и качайся! Не устроить ли качели между телеграфными столбами! А вдруг провода порвутся и все телеграммы посыплются во двор Гугуцэ?
        Но пришёл день, когда Гугуцэ не вспомнил про качели.
        «Видно, — решили домашние, — что-то другое у него на уме».
        А Гугуцэ и в самом деле куда-то провалился. Ищет его мать, с ног сбилась, найти не может. Отец в это время с вёдрами ходил от огорода к колодцу и обратно — помидоры поливал. Не успел кончить, откуда ни возьмись — Гугуцэ!
        - Где пропадал? — рассердилась мама.
        - Нигде. Помидоры с отцом поливал, — отвечает Гугуцэ.
        Отец глянул сначала на вёдра, потом на свои руки, потом, нахмурив брови, на сына:
        - Смотри у меня!
        В субботу вечером Гугуцэ опять пропал. Мать ищет его — не находит, кличет — не докличется.
        Соседка в это время цветы поливала. Колодезный журавль ходил то вверх, то вниз.
        - Кума Олина, не видала Гугуцэ?
        Кума пожала плечами, вылила последнее ведро, и тут как из-под земли появился Гугуцэ. Мама его ругает, а Гугуцэ защищается:
        - Да я же цветы поливал с тётей Олиной!
        - Ну погоди, вернётся отец с работы…
        Вечером едет отец на повозке, остановился у колодца лошадей поить.
        Мама взяла Гугуцэ за плечи — не выкрутишься, — повела к отцу. Только начала жаловаться, а Гугуцэ исчез. Напоил отец лошадей, тронулась повозка, а за ней идёт Гугуцэ.
        - Ну, что ты сейчас скажешь?
        - Лошадей с отцом поил, вот что!
        Отец с матерью переглянулись и покачали головами.
        На другой день мама решила сводить Гугуцэ к врачу. Только сперва огурцы надо полить.
        Пошла на колодец. Видит, рядом с колодцем камни лежат. А в корзине на том конце журавля вместо камней какой-то другой груз. Батюшки, да это же шляпа Гугуцэ!
        - Вот ты где? А ну, слезай сейчас же!
        - Не слезу! Я же с тобой огурцы поливаю!
        К вечеру отец поставил качели.
        Качались на них соседские ребята, а Гугуцэ на них поглядывал: разве есть на свете качели, которые поднимут тебя выше колодезного журавля?
        Гугуцэ с ножиком
        Пришёл медведь к роднику, а под мышкой у него пчелиный улей.
        Любопытная козочка дождалась, пока медведь напьётся, и спрашивает:
        - Что новенького, косолапый?
        Медведь показывает улей:
        - Видала? Радио! Не могу без него. Музыку обожаю!
        Козочка — ушки на макушке. Но вместо радио слышит: земля трясётся! Это божья коровка скачет верхом на зайце.
        - Неужели не слыхали? Неужели не знаете, какую телеграмму отстукал дятел?
        «Всем! Всем! Всем! В ЛЕСУ ГУГУЦЭ!»
        - А ты всё поёшь? — рассердился медведь на радио, чуть об землю его не грохнул. — Слушай, божья коровка, он один или как?
        - Кто? Гугуцэ! С ножиком, косолапый, с ножиком! Про тебя спрашивал!
        Схватил медведь радио (помирать — так с музыкой) и бежать.
        «ГУГУЦЭ С НОЖИКОМ!» — неслось по всему лесу.
        Белка шторы в дупле задёрнула. Лиса вместе с хвостом забилась в барсучью нору. Волк в чертополохе засел, весь дрожит: а вдруг Гугуцэ из того же села, что и вчерашняя овца!
        «Всем! Всем! Всем! ГУГУЦЭ ВОЗЛЕ БАРСУЧЬЕЙ НОРЫ!»
        Лиса скок из норы и со всех ног в Липовую рощу:
        - Ай-ай! Клятву давала чёрных кур по пятницам не таскать! Это вы, лапки, виноваты, сами пошли, меня не спросили!
        А дятел стучит:
        «В последнюю минуту. ГУГУЦЭ У ЧЕРТОПОЛОХА!»
        - У-у! — завыл волк. — Медведь хоть радио завёл, новостями интересуется. А я вот пропадаю из-за своей серости! У-у!
        И помчался волк куда глаза глядят. А так как правый глаз ему подбили пастухи, то волк побежал налево.
        «ГУГУЦЭ С НОЖИКОМ В ЛИПОВОЙ РОЩЕ!»
        А там медведь с лисой спасались. Лиса радио на себе таскала, только бы одной не оставаться.
        Весь день в лесу был такой переполох, так трещал хворост под звериными лапами, что птенцы чуть не выпали из гнёзд, до того перепугались.
        - Мамочка! Что это? Уж не война ль какая?
        К вечеру медведь выбился из сил:
        - Не могу больше. Шкуру спасаю, а сам вон как её об кусты изодрал. Сходи, лиса, к дятлу, спроси, кто такой Гугуцэ, какой он с виду и насколько его ножик страшнее ружья.
        Дятел в ответ со смеху покатился:
        - Ага! Струсили! То-то! Гугуцэ давно уже дома. Ещё утром срезал ножиком дудочку и пошёл поить наседку с цыплятами.
        Ступа
        Однажды утром мама разбудила Гугуцэ и говорит:
        - Сходи, милый, к дяде Симиону, попроси ступу. Буду коноплю толочь. Отцу охота конопляного молока.
        Гугуцэ хотя и встал, но ещё не совсем проснулся. Так сонный и отправился на другой конец села. Идёт и думает: какое у конопли может быть молоко? Вот масло — это другое дело.
        Дом за домом, дом за домом. Вот и дядина калитка. Тут Гугуцэ опомнился и схватился за голову: столько народу встретил по дороге и ни с кем не поздоровался!
        Гугуцэ бегом назад. Догнал прохожего, пожелал доброго утра. Но как поздороваться с остальными, если никого уже не видать? Узнал у агронома, кто где, и скорей в поле. На одном холме пололи сахарную свёклу, на другом убирали табак. Гугуцэ всех расспросил, видали его утром или нет. Кто видал, кто не видал, а кто, может, и видал, да забыл. На всякий случай Гугуцэ здоровался с каждым, никого не пропускал.
        Когда люди спрашивали Гугуцэ, зачем он к ним пожаловал, мальчик объяснял, что пришёл помочь, и просил у кого тяпку, у кого фартук, куда кладут табачные листья, у кого ещё что-нибудь. В саду лестницу одолжил и полез на дерево собирать абрикосы. При этом он не забывал смотреть по сторонам и, если кто-нибудь ехал на машине или в повозке, махал шляпой.
        Пока дошёл до трактористов, «Доброе утро» кончилось и нужно было говорить «Добрый день!» Гугуцэ подождал, пока все соберутся у полевой кухни, поздоровался с каждым и между делом помог трактористам управиться с обедом.
        Потом он зашагал на гумно, где зерно молотят. Там было много мужчин. Гугуцэ пожал всем руки и между делом наполнил зерном несколько мешков ростом с него самого.
        Напоследок он заглянул в курятник и каждой женщине, которая там работала, сказал «Добрый вечер!». И между делом помог пересчитать яйца.
        Домой он пришёл с таким видом, будто выиграл сражение, хоть от усталости ног под собой не чуял. Было уже темно.
        - Гугуцэ, где же ступа? — спросила мама.
        Гугуцэ хлопнул себя по лбу и бегом к дяде Симиону.
        Гугуцэ на мельнице
        Солнце было уже совсем высоко, а мельницу так и не открыли. Тётя Мариуца три раза доливала воду в котёл, она уже брала на растопку сухие палки от подсолнухов из своего забора, а дядя Ион всё ещё не принёс муки для мамалыги. Наконец терпение у тёти Мариуцы кончилось:
        - Ступай, дочка, к мельнику, скажи: если не даст муки, то и его забор пойдёт мне на дрова.
        Мельник ответил на это:
        - Как молоть, если пришло только три человека? Жернова сотрутся!
        А три женщины тем временем уже выдёргивали палки из его забора. Мельник забыл про мельницу и в чём был, без шапки, помчался спасать забор. Какой же ты хозяин, если без забора остался?
        Не успел он сосчитать, сколько палок выдернули, как услышал, что женщины принялись разбирать забор на мельнице. Мельник бегом туда. Глядь, в заборе дыра величиной с человека. Мельник встал в неё, и забор опять сделался целым.
        - Люди добрые, — кричит, — не выйду из забора, пока палок не вернут!
        Палки-то ему женщины принесли, да только не те. Вытащи они из огня те самые палки, какие взяли, они бы, конечно, подожгли мельницу. Но мельник не заметил, что палки ему подменили, и сразу успокоился:
        - Вот теперь другое дело!
        - А когда мука будет? — волновались люди.
        - Идите в село, дайте знать, чтобы ещё зерна привезли!
        - Ты — мельник, ты и ступай!
        Мельник вывалял пиджак в муке, чтобы всем было видно, кто он такой, и двинулся по главной улице, а трое мужчин шли по переулкам:
        - Эй! Все на мельницу! Везите зерно! Мелите муку!
        И перед мельницей словно из-под земли стали появляться тут полмешка, там полмешка…
        Мельник взвесил мешки глазами: нет, мельничный ковш ими не наполнишь.
        Люди сели вместе с ним на травку, стали прикидывать, кто из мужчин сейчас не в поле и мог бы добавить ещё зерна. Никого, кроме Гугуцэ!
        Мельник скорей на маслобойню, семечки в карман — и к Гугуцэ:
        - На тебе семечки, Гугуцэ. Угощайся! Кстати, не нужно ли тебе на мельницу? Муку для тебя сделаю — высший сорт, по особому заказу. Мамалыга из неё получится — язык проглотишь!
        Гугуцэ, видя, что бедняга мельник весь в поту, пожалел его и сказал сестрёнке:
        - Присматривай за домом. Я — на мельницу.
        Взял он целую шапку зерна, хороший мешок для муки, прибежал на мельницу и высыпал зерно из шапки прямо в мельничный ковш. Тот сразу наполнился, и мельница заработала на полный ход.
        - Ай да Гугуцэ! — кричали мужчины, бросая шапки под самое небо.
        А жёны стояли у калиток, поджидая мужей.
        Когда отец с матерью вернулись с поля, Гугуцэ сидел на пороге и строгал мешалку для мамалыги.
        Щипцы для орехов
        Всякий раз, когда в селе Трое Козлят убирают грецкие орехи, без Гугуцэ не обойтись. Кто же, как не он, стряхнёт орехи с таких веток, до которых ни один шест не дотянется!
        И, конечно, все, у кого деревья повыше, первым делом идут к отцу Гугуцэ:
        - Слушай, кум, бери себе половину орехов, только дай в помощь своего малого, а то вороны весь урожай разворуют.
        Орехи мешками катились во двор к Гугуцэ.
        От круглых орехов отец скоро начал отказываться, брал одни продолговатые, но всё равно и утром, и вечером, и в дождь, и в мороз, и в жару двери в доме Гугуцэ так и трещали.
        Бедный отец только и знал, что ходил с дверями на спине к плотнику и от плотника да таскал с чердака один мешок зерна за другим, чтобы расплатиться за починку дверей. Не успеет дверь встать на своё место, как её приоткроют, вставят орех и — трах! — начинают закрывать!
        Когда наступала осень и с грецких орехов начинала слезать подсохшая, сморщенная одёжка, отец, догадываясь, что люди вот-вот постучатся к нему в ворота, пробовал на этот раз уладить дело по-доброму:
        - Гугуцэ, сынок, у тебя, может, нога болит?
        - Ничего, папа, уже прошла.
        И опять лез на самые дальние ветки, выше, чем прошлой осенью, и опять катились мешки с орехами во двор к Гугуцэ, и опять трещали двери в его доме.
        Сам плотник, радуясь, что и в этом году без работы не останется, пригласил Гугуцэ на своё ореховое дерево.
        Отец Гугуцэ ходил теперь с поднятыми бровями и опущенным носом.
        Двери снова принялись трещать, а плотник от удовольствия потирал руки.
        Но в один прекрасный день не оказалось работы у сельского кузнеца. Он решил прогуляться. Услышал кузнец, как трещат двери в доме Гугуцэ, и вошёл в дом:
        - Слушайте, люди добрые. Я вам сделаю щипцы для орехов.
        - Вот-вот-вот! — обрадовался отец Гугуцэ. — Что-то вроде этого вертелись и в моей голове, а ты, кум, пришёл и точно назвал, что именно.
        И кузнец выковал щипцы для орехов.
        Прошло лето, сморщилась кожица на орехах, а у Гугуцэ ни с того ни с сего начала побаливать нога.
        Щипцы для орехов тихо и мирно лежали в сундуке, а сами думали: «Что ж это стряслось у Гугуцэ с ногой?»
        Гугуцэ и снеговики
        Гугуцэ следил, как падают снежные хлопья, и ему казалось, что он видит белых козочек и овечек, потом появились белые зайцы, белые медвежата и даже белые тигрята. Вот только белых человечков не было ни одного, хоть плачь.
        Гугуцэ снял рукавицы, перемешал белых козочек, овечек, зайцев, тигрят, медвежат и вылепил снежную бабу. Баба получилась красивая, и Гугуцэ вылепил ей снежного мужика. Чтобы им было веселей, один за другим появились снежные дети. А там и в других дворах завелись снежные люди.
        Поздно вечером, когда никто не видит, снеговики учились ходить, а в полночь являлись друг к другу в гости и дарили маленьким снеговичкам леденцы (у людей они называются сосульками).
        Так бы они и жили в своё удовольствие, кабы не птицы.
        - Чучела! — кричали птицы. — Где хлеб?
        Снежные люди пожимали снежными плечами.
        - У людей хлеб, — тараторили птицы, — а у вас, у чучел, ни зерна, ни крошки. Люди пашут и сеют. А вы нет!
        - Что же нам пахать-то? Снег? — толковали снежные мужики. — А сеять? Тоже снег?
        - Надо же такое! — ворчали снежные бабы. — Кастрюльки-то нам прямо на головы напялили, а из чего кашу варят, даже не показали. Будь у нас зерно, мы бы птиц покормили, они бы и перестали дразниться.
        Малыши-снеговички слали друг другу снежинки-телеграммы: «ГУГУЦЭ РАСТЯПА, ЕГО ДРУЗЬЯ — РАЗИНИ».
        Поняли ребята, что снеговикам чего-то от них нужно, и сунули каждому ещё по метёлке в левую руку: дворы большие, пускай себе метут.
        Птицы как будто ждали этого, кликнули родню из соседних сёл и давай кружиться над снеговиками, дразнить и потешаться.
        Терпение у снежных людей лопнуло. Дождались они ночи и подняли восстание. Только те, кого слепили из снежных зайчиков, попрятались по чуланам. Остальные двинулись толпой прямо во двор к Гугуцэ.
        Снежные мужики сердито трясли метёлками. Снежные бабы с детишками несли в руках миски и котелки.
        Дом Гугуцэ был окружён со всех сторон. Залаяла собака. Зажёгся свет. Кто-то выглянул из окон. Родители ничего не заметили. Зато Гугуцэ всё стало ясно. Это не шутка, если твой дом осаждён.
        Гугуцэ вышел в сени, задвинул засов и спросил сквозь щёлку в двери:
        - Чего надо?
        Утром снежные люди как ни в чём не бывало стояли на своих местах, и у всех были зёрна и крошки.
        Дедушкин министр
        Перед самым Новым годом Гугуцэ получил письмо от дяди, который жил в городе. В письме говорилось, что калачей в городе много, а вот тех, кто умеет как следует поздравить с Новым годом, осталось маловато. Тогда Гугуцэ взял бугай — прекрасный инструмент, который мычит, как бык, выбрал самый большой колокольчик, отец Гугуцэ запряг лошадь и во весь опор домчал мальчика до вокзала.
        Поезд нёсся по лесам, как сказочный конь. Всю ночь Гугуцэ стоял у окна и потихоньку выкрикивал новогодние пожелания. Паровоз свистел как раз тогда, когда нужно было кричать «Гей-гей!»
        Гугуцэ сложил вместе прошлогоднюю и позапрошлогоднюю колядки и даже присочинил к ним лишнюю строчку. Пусть в городе не думают, что деревенские знают только стишок про кудрявую собачку.
        На вокзале мальчика встретил дядя. Гугуцэ сразу послал дядю за кислым квасом. Если не смочишь хвост бугаю чем-нибудь кислым, то сколько его ни тяни, не замычит.
        Настал новогодний вечер. Гугуцэ первым поздравил дядю. Потом дядя дал ему список тех, кого не мешало бы поздравить по всем правилам. В том числе поэта Григоре Виеру, он сам из деревни и, наверно, соскучился по колядкам.
        Гугуцэ научил двоюродного брата, как тянуть бугай за хвост, чтобы он мычал погромче, взял свой колокольчик, и они пошли по городу, который двоюродный брат знал как свои пять пальцев.
        Вышли они на улицу, и тут в руках у Гугуцэ сам собой звякнул колокольчик. Двери домов начали открываться одна за другой, и на улицу высыпали люди. Вместо калачей они тащили вёдра с мусором.
        Гугуцэ перепугался и хотел удрать, но двоюродный брат расхохотался и объяснил, что в городе такой обычай: если звонит колокольчик, значит, пришла машина за мусором.
        Люди искали глазами, где же эта машина. Один из них догадался, что странная штуковина под мышкой у Гугуцэ — это бугай, и тут же пригласил ребят к себе в квартиру.
        Братья стали на пороге и начали:
        Разрешите петь, кричать,
        Вас, хозяев, величать?
        - Валяйте, ребята! Разрешаю.
        Братья вышли на середину комнаты и давай кричать всё, что знали про дядюшку Траяна. Потом они стали на балконе, и весь двор услышал, как дядя Траян надевает на коня шёлковую уздечку и золотое седло.
        - Вот колядка так колядка! — сказал человек, напоил бугай кислым квасом и позвонил по телефону.
        Он передал трубку Гугуцэ. Голос из трубки попросил поздравить его с Новым годом. Гугуцэ заставил бугай помычать в телефон, а хозяин за это дал ребятам ещё по одному калачу.
        Опять телефон! Как видно, слух о приезде Гугуцэ пронёсся по городу. Ничего не поделаешь. Пришлось бугаю ещё и ещё мычать в телефонную трубку.
        Потом дети вынули дядин список, поздравили одну улицу, поздравили другую, поздравили даже троллейбус с автобусом и спели им свою колядку:
        Как у дядюшки Траяна
        Расплясался конь буланый.
        Любит конь носиться вскачь,
        Не даёт себя запрячь.
        Но Траян помашет плёткой
        Разговор его короткий:
        «Становись в упряжку, друг,
        По земле скучает плуг.
        Мы сначала землю вспашем,
        А потом уже и спляшем».
        Гей-гей!
        Звони веселей!
        Сил у бугая поубавилось, а дядюшка Траян только входил во вкус, так ему нравилось на радость людям снова запрягать своего весёлого коня.
        - Эх! — сказал Гугуцэ, вернувшись к дяде. — До чего охота поздравить отца, маму, и дедушку, и всю деревню!
        Дядя положил было руку на телефонную трубку, но вспомнил, что телефона отцу Гугуцэ ещё не поставили.
        - Ладно. Что-нибудь придумаем! — И дядя набросил пальто на плечи.
        …Была новогодняя ночь. Папа, мама, дедушка и сестрёнка Гугуцэ сидели за праздничным столом и поглядывали на телевизор. К их компании присоседился и стул самого Гугуцэ. Мама положила перед ним вилку и крошку хлеба.
        На экране трое молодых людей в фабричных шапках под каракуль исполняли колядку. Один держал бумажку и краешком глаза косился на неё, другие кричали «Гей-гей!» такими вялыми голосами, будто ели только по средам и пятницам.
        - Где-то сейчас наш Гугуцэ? — вздохнула мама.
        - Должно быть, возле той вон ёлки, вышиной с колокольню, — сказал отец. Он всегда всё знал.
        Вдруг сестрёнка закричала:
        - Бугай! Наш бугай замычал!
        Молодые люди на экране посторонились, и вперёд вышел Гугуцэ:
        Разрешите петь, кричать,
        Вас, хозяев, величать?
        Домашние хоть и раскрыли рты, но ни одного слова сказать не могли. Первой опомнилась мама:
        - Пой, сынок, величай! Вот только как же тебе дать калач?
        Гугуцэ пел во весь голос, а дойдя до «Гей-гей!», швырнул шапку об пол.
        Бугай мычал что было сил, пока от его хвоста не остался один обрывок.
        - Вот что довелось повидать! — сказал отец.
        А дедушка налил полный стакан вина и поднёс его к самому экрану телевизора, и чокнулся с шапкой Гугуцэ.
        - Твоё здоровье, дедушкин министр!
        Буквы Иона Крянгэ[Ион Крянгэ (1837 -1889) — великий румынский писатель, большой друг детей. Много лет учил ребятишек грамоте.]
        Дедушка учился в школе всего два года, и, значит, у него образования было ровно два класса. Вот он нет-нет да и присядет в саду за парту, которую отец смастерил для Гугуцэ.
        - Хорошие наступили времена, школа на дом приходит, — говорил дедушка. — А я в первый класс ходил за девять вёрст, в село Стрымбу. Бывало, разбудит меня мать, как только петухи запоют, уложит книжки в котомку, сунет мне в руку бутылочку чернил (их тогда делали из бузины), вот я и топаю свои девять вёрст не по дороге, а по берегу Рэута и всё поглядываю, видна река или нет, заблудиться-то недолго.
        - Ты учился с Ионом Крянгэ, дедушка?
        - Чего не было, того не было. Крянгэ-то много постарше меня. Он тогда сам был учителем в Яссах. И вот как-то попал в наши края один из тех, кто у Крянгэ учился. Слово за слово, и вытянули мы из него, как он грамотным стал. История, скажу я тебе, Гугуцэ, просто удивительная.
        Приходит, значит, Крянгэ в школу, а под мышкой у него картонная коробка. В коробке буквы, да не простые, а сдобные и к тому же смазанные жжёным сахаром. Вытащит он их из коробки и одну за другой прикрепит булавками к классной доске. Да не просто так, а чтобы сложилось какое-нибудь слово. И вызывает ученика:
        «Прочти, — говорит, — только погромче, что у нас тут написано?»
        Если ученик читал правильно, Крянгэ разрешал ему выбрать буковку по вкусу и съесть. Съест её малыш, губы оближет, а Крянгэ и говорит:
        «Ещё разок прочти, что написано на доске, да смотри не забудь и ту буковку, какую ты сейчас съел».
        Передать тебе не могу, до чего вкусны были буковки Иона Крянгэ. Дети, они сластёны, век бы стояли у доски, где такие слова написаны. Ион Крянгэ, понимаешь ли, сам был бедняком. Гол как сокол, а ведь каждый вечер пёк свои сладости на целую ораву детей.
        - Вот бы мне съесть такую букву, дедушка!
        Дедушка наморщил лоб:
        - Поищи в горнице, может, где-нибудь и залежалась баранка Иона Крянгэ.
        Гугуцэ пошарил за фотографиями, за ковриками, вытащил сухой базилик из-за потолочной балки — никаких баранок. Мыши, должно быть, сгрызли.
        Когда опять к ним пришёл дедушка, Гугуцэ спросил:
        - Где же буковки Иона Крянгэ? Ты, наверное, пошутил, дедушка?
        Дедушка взял его за руку, повёл в горницу и снял с полки книжку:
        - Вот они где, милый ты мой Гугуцэ, вкусные буковки из печи Иона Крянгэ. Давай-ка отведаем, ну, скажем, вот это: «Козлятушки, ребятушки, отомкнитеся, отворитеся!» Ну как?
        Гугуцэ бережно положил книгу за пазуху и сказал:
        - Неправда, дедушка, что ты окончил только два класса. Не два, а целых восемьдесят!
        Гугуца
        Все соседи вышли проводить Гугуцэ в школу. Сестрёнка помогала ему нести цветы. Папа ехал следом и вёз на машине знаменитую парту Гугуцэ. Директор нацепил на грудь все свои медали, вышел к воротам школы и подал Гугуцэ руку.
        Парту приняли во второй класс, а мальчика в первый и дали ему новую парту, за ней уже сидела какая-то девочка.
        - Ты кто? — спросил её Гугуцэ, когда начался урок.
        - Меня зовут Гугуца, — ответила девочка, когда урок кончился.
        На втором уроке задали писать точки. Гугуца заслоняла свои точки рукой, чтобы Гугуцэ их не списывал.
        Каждый день — новая буква. Учительница писала её на доске белым по чёрному, а ученики перетаскивали букву в свои тетрадки, но уже чёрным по белому.
        Выучив новую букву, Гугуца вытягивала из парты дыню, давала Гугуцэ понюхать и ела всю перемену. А если видела, что дыня слишком велика и в одиночку её не одолеть, то мальчик получал ломтик с хвостиком.
        На большой перемене Гугуца открывала окно и учила птиц читать:
        - Вот здесь я написала «ЧИК». Повторяйте за мной. Молодцы! А теперь «ЧИК-ЧИК». Ещё разочек. Ну-ка все вместе: «ЧИК-ЧИРИК!»
        Гугуцэ такой чепухой не занимался: как-никак, его парта во втором классе.
        Каждую новую букву Гугуца переписывала в чистую тетрадь. От этого её портфель с каждым днём делался тяжелее на одну букву. Чтобы у девочки хватило сил его таскать, мама пихала туда побольше еды.
        За партой девочка устроилась так, чтобы Гугуцэ, когда встанет отвечать урок, заслонял её от солнца. Она только и ждала, чтобы мальчик поднял руку и отвечал подольше. Прячется от солнца и радуется, а на перемене угощает Гугуцэ дыней: «Ты ведь теперь мой зонтик, я должна о тебе заботиться».
        Кончилась осень. Ребятам осталось выучить букву «Я» и какие-то там хвостики, закорючки и загогулины от других букв, когда прошёл слух, что учительница насовсем уходит из школы, её переводят в районный центр.
        Как же так? Ведь они любили учительницу, как букву «А», приносили ей всё интересное, что попадалось по дороге в школу: кто цветок, кто ещё чего-нибудь. Гугуцэ подарил ей жёлтую букашку с двадцатью одной точкой на спине.
        - Другая придёт! — утешала детей учительница.
        - Вы красивее, чем она, — не отставали ребята. — Скоро зима. Мы вас на саночках покатаем.
        Учительница, конечно, любила кататься на санках, но что поделаешь, если сам министр вызывает её учить учителей. Тут даже директор не удержит.
        Словом, учительница попрощалась с ребятами и пошла в учительскую.
        Гугуца тоже встала, взяла портфель, надела пальто и ушла. Один мальчик подглядел, как она села прямо на ступеньку школьного крыльца, портфель на колени, руки в стороны, чтоб не было прохода.
        Тут все один за другим выбежали из класса и сели рядышком на крыльце с книжками в руках. Учительница попробовала уйти из школы, но не тут-то было. На реснице у неё появилась слеза, похожая не то на точку, не то на запятую.
        Вечером учительница написала министру, что она, конечно же, остаётся в том самом селе, где жили Гугуца и Гугуцэ.
        А утром девочку выбрали старостой. И Гугуцэ перестал хвастаться тем, что его парта во втором классе.
        Подметальщики
        Когда Гугуцэ приняли в первый класс, он так этому обрадовался, что взял и подмёл дорогу от своего дома до школы.
        Увидев такое дело, сосед-одноклассник тоже вышел на улицу с метлой. А там и на других улицах метёлки замахали хвостами. К вечеру первоклассникам не хватало дорог в селе.
        Второклассники поднялись вместе с утренней звездой — тоже решили показать, что они у хороших хозяев родились и недаром перешли в свой второй класс. Каждый выбрал себе участок дороги перед собственным домом, расписался на нём и других подметальщиков туда не подпускал. Одному Гугуцэ позволили мести дорожку от дома до школы.
        А третьеклассникам достались только тупики да закоулки, зато они отхватили хорошие участки у больницы, рядом с колхозной давильней винограда, а ещё у домов тех ребят, которые остались на второй год.
        На улицах стало чисто, как в горницах. У околицы села стоял патруль и проверял, чистые ли ноги у тех, кто идёт в село. Обутые заранее доставали из карманов сапожные щётки, а босые мыли ноги в речке Рэут.
        Люди старались даже не вспоминать, какими пыльными и грязными были дороги до того прекрасного дня, когда Гугуцэ приняли в первый класс.
        Даже ярмарку перенесли на край села.
        Зимой дети протоптали по всему селу дорожки. А вдоль этих дорожек налепили снежных баб-сторожих, чтобы девочки не боялись ходить в сумерках.
        Пришла весна. Школьники вооружились новыми метёлками и подымались на рассвете, как заправские городские дворники.
        По селу разнёсся слух, что юным подметальщикам дадут зарплату. Некоторые стали ждать медалей. Были и такие, которые уже запаслись мешками для конфет.
        И вот возле дома Гугуцэ собрались почтенные люди. Сначала старики подсчитали, сколько подмели те ребята, которые держат руки в карманах. Получилась дорога короче метёлки. Потом начали прикидывать, сколько подмели Гугуцэ и его товарищи. Приложили одну к другой все подметённые ими улочки, добавили к ним все переулки, закоулки и задворки, и получилась такая длинная дорога, что по ней можно было добраться до районного центра. Но ведь такую дорогу дети подметают за день. Умножили, её длину на число дней в году, и вышла длиннющая дорога, конца не видать.
        - Коли есть дорога, то не мешало бы по ней и проехаться! предложил один из стариков.
        Детям разрешили выбрать машину, они тут же набились в неё битком. Гугуцэ уселся рядом с шофёром, машина повернула к Чёрному морю, оттуда — в горы.
        Ехали ребята, ехали и сами удивлялись, какую дорогу они, оказывается, подмели.
        Почтальон
        Письма в село Трое Козлят приходили всё реже, и люди качали головами, глядя на почтальона:
        - Да, староват наш почтальон! Раньше-то, когда ноги у него были помоложе, он и писем больше приносил.
        Слушал это Гугуцэ и думал: «А вдруг почтальон совсем состарится? Вот будет беда: без писем плохо!»
        У кого за потолочными балками хранились старые письма, те доставали их, обводили чернилами выцветшие буквы, подправляли число, месяц и год и читали старые письма как новые, да ещё и соседям их показывали. А те, у кого таких писем не было, стояли у ворот, глядели, как почтальон проходит мимо, и вздыхали:
        - Что ж, если человек стар, то моложе он не станет. Нужно что-нибудь придумать.
        Как-то собрались они у почты, посидели на травке и придумали: пусть конюх даст почтальону коня с повозкой.
        На следующий день почтальон привёз в село Трое Козлят целых два письма. То-то была радость! Всю ночь в селе глаз не смыкали, читали письма: в одном доме погаснет свет, в другом загорится. Утром школьники на уроках писали мелом на доске строчки из этих писем и разбирали их по частям речи.
        Целую неделю в селе Трое Козлят был пир горой: все угощали почтальона и давали его коню отборный овёс.
        Но письма опять перестали приходить. И настал день, когда коню забыли дать овса.
        - Что поделаешь! — вздыхали люди. — Совсем постарел наш почтальон.
        - А конь? — удивлялись дети. — Конь-то тут при чём?
        Сельский конюх даже пригрозил почтальону:
        - Вот что: не будет писем, отберу коня. Понял?
        Гугуцэ своими ушами слышал эту ужасную угрозу, когда помогал старику пасти коня у обочины дороги.
        И вот между делами Гугуцэ разузнал, как ходят письма. Разобравшись, что и как, мальчик сбегал в магазин, купил карту нашей страны и отыскал на ней все те места, куда разъехались люди из его села. Где теперь находился мужчина, Гугуцэ рисовал шапку, а где женщина — цветок.
        После этого он своей рукой начертил карту села. Все дома, где ждут писем, на карте были с открытыми дверями.
        Вот дом студента, который учится в Кишинёве. Гугуцэ спросил учителя географии, какие в Кишинёве улицы и какая там бывает погода.
        Утром мальчик поехал с мамой в районный центр и там очень заинтересовался почтовым ящиком на доме, где универмаг.
        А на другой день мать студента получила письмо. Оно было написано самыми большими буквами, чтобы не болели глаза, когда читаешь. Мать тут же прочла письмо соседке, и по селу пошли разговоры, какие широкие улицы в Кишинёве и какой ужасный ливень над ними разразился.
        А вот ещё один дом с открытыми дверями. Хозяин служит в армии. Что же написать его жене?
        Ходил-ходил Гугуцэ по комнате, маршировал, вытягивался по стойке «смирно», а никаких солдатских мыслей ему в голову так и не пришло. Кроме одной: нужно хранить военную тайну. Тогда Гугуцэ вместо письма нарисовал голубя, вложил его в конверт, наклеил марку и пошёл к отцу узнавать, не собирается ли тот на станцию.
        Через день счастливая жена солдата бегала по всему селу:
        - Смотрите, что мне нарисовал муж!
        Даже Гугуцэ она дала подержать голубя, а потом выставила письмо в окошке и без конца выбегала на улицу, чтобы издалека полюбоваться рисунком.
        - Да, — толковали старики, — чего-чего, а таких голубей ещё никто к нам не присылал.
        Словом, с тех пор как Гугуцэ повадился ездить с родителями то в город, то на станцию, на карте села становилось всё меньше домов с открытыми дверями.
        И мать студента, и жена солдата, и другие односельчане Гугуцэ, конечно, тут же взялись и ответили на письма. А там уж шапки и цветы на карте страны сами расшевелились и тоже стали присылать письма в село.
        И люди, ещё издали заметив старого почтальона, спешили снять шляпы, а почтовый конь ел только овёс да самую сочную зелёную траву.
        Как Гугуцэ вырос за одну ночь
        Бывает же такое на свете: в один и тот же день отец Гугуцэ получил новый грузовик и Гугуцэ перешёл во второй класс.
        И вот Гугуцэ что есть духу мчится домой к маме со своей новостью, а с другого конца села туда же спешит отец на новой машине, сигналит, машет людям рукой: «Сторонись!»
        Половина села сразу же решила, что Гугуцэ торопится домой посмотреть, какого цвета у папы машина, а другая половина не сомневалась, что отец мчится на грузовике только для того, чтобы поскорее поздравить Гугуцэ с переходом во второй класс.
        Бежит Гугуцэ, бежит, и вдруг со двора тёти Катерины послышалось:
        - Никак, это Гугуцэ?
        - А то кто же?
        Узнала тётя, в какой класс перешёл Гугуцэ, зазвала его в дом, набила ему карманы печеньем.
        Раз такое дело, то не забежать ли по пути к другим родственникам?
        А родственники словно сговорились: кто суёт ему за пазуху орехи, кто конфеты в портфель кладёт, а тётя Мэриоара сказала, что человек только раз в жизни переходит во второй класс, и подарила курицу с двумя цыплятами.
        Гугуцэ растерялся: цыплят можно положить в портфель, а курицу куда?
        Глядь, навстречу катит отец на новой машине. Гугуцэ даже рот разинул. Но отец от радости, что у него новая машина, голову-то из кабины высунул, а поздравить Гугуцэ забыл.
        «Эх, ты! Ведь грузовик тебе дали за то, что я перешёл во второй класс!» — подумал Гугуцэ. И — с курицей под мышкой — бегом к машине.
        Отец обнял его, а заодно и курицу, и они поехали. Курица так раскудахталась, что люди издали принимали её за сигнал новой машины и убегали с дороги.
        В селе Гугуцэ как раз был базар. Вот люди и сновали туда-сюда, кто с гусем, кто с индюком под мышкой, кто подгонял прутиком поросёнка, а один парень тянул телёнка за верёвку. Несли корзины с яйцами, и круги свежего сыра, и всякую вкусную всячину, все были в прекрасном настроении и, увидев мальчика, махали ему.
        А Гугуцэ думал: «Откуда столько народу узнало, что я перешёл во второй класс? Ну и гулянье будет вечером в Трёх Козлятах!»
        На берегу Рэута кипела работа.
        Гугуцэ сказал отцу:
        - Надо же! Стоило мне перейти во второй класс, и вот уже взялись строить новый мост через Рэут.
        - Би-би! Квох-квох-квох! — соглашалась с ним машина, а отец молча восседал за рулём.
        Перед домом на самом высоком дереве развевались два флажка, и между ними качалась шляпа Гугуцэ.
        Отец въехал во двор. Окна были открыты настежь, двери тоже, и передняя, и задняя, и даже дверь в погреб.
        Забор был украшен коврами, на верёвках висели все до одной рубашки, в каких Гугуцэ ходил в первый класс, а мама шла навстречу с тремя букетами сирени: один для Гугуцэ, другой для отца, а третий она вложила в окошко грузовика.
        Мама прижала мальчика к груди, и на глазу у неё выросла слеза:
        - Сын ты мой, сыночек! Не успеешь оглянуться, а тебе уже не сегодня завтра в армию идти! С кем останусь?
        Гугуцэ не помнил себя от счастья:
        «Шутка ли, окончить один класс! За такое дело колхоз даёт тебе машину, отца назначает шофёром, а мать готова тебя в армию проводить!»
        - Гугуцэ, ты дома? — открывает калитку Гафия, дочь Тоадера Путинэ, с пустым ведром в руках. — Боже, какой большой ты у нас вырос!
        А сама не видела Гугуцэ со вчерашнего дня.
        - Ну-ка, подставляй лоб, пришла тебя поцеловать! — И ставит рядом с Гугуцэ пустое ведро.
        А-а, понятно! Гугуцэ хватает ведро, мчится к колодцу и с полным ведром идёт во двор к соседке. Пока она беседовала с его родителями, мальчик успел наполнить водой все кастрюли, горшки, миски, кувшины, бутылки, налил до краёв и корыто, и корытце, и даже целый бочонок теперь Тоадеру Путинэ хватит воды до самой старости.
        А на рассвете какой-то дедушка привязал корову перед воротами Гугуцэ и вошёл во двор. Мальчик как раз протирал фары у машины, собирался ехать с отцом.
        - Ай да Гугуцэ! — сказал дед. — С вечера село гудело, что ты во второй класс перешёл. Веду корову, а сам думаю: «Дай-ка заверну к Гугуцэ, порадуюсь, какой он стал!» Вчера ты был вот такой, а сегодня достаёшь мне до плеча. — Дед усаживается на завалинку.
        Понятно! Кому же теперь, как не мальчику, вести корову к пастуху!
        - А-а, Гугуцэ! — снимает шляпу пастух. — Как же, как же, слыхал! И пожимает Гугуцэ руку.
        Но и Гугуцэ умеет подумать о других. Отпустил он пастуха домой и приглядывал за коровами до вечера.
        В полдень отец на машине привёз ему обед, а потом на велосипеде приехал почтальон и привёз ему письмо от мамы, написанное большими буквами.
        Вечером Гугуцэ вернулся с сумкой почтальона на боку, а все телеграммы, газеты, письма разнесли по дворам сами коровы прямо на рогах.
        Тут уж во всём селе не осталось никого, кто бы не узнал, что Гугуцэ перешёл во второй класс. А чуть только построили новый мост через Рэут, весть об этом разошлась и по другим сёлам.
        Парикмахер
        Услышит Гугуцэ, что его хотят стричь, и поминай как звали. До самого вечера прячется где-нибудь, потому что знает: вечером парикмахер в их селе ни за что не дотронется до ножниц, хоть сам царь приди стричься. Дело в том, что однажды в сумерках парикмахер вроде бы кому-то ухо отхватил.
        Напрасно стучится к нему после дневных дел какой-нибудь механизатор. «Люди добрые! — слышится из-за двери. — Нет меня дома. А ежели кому уши мешают, потерпите до завтра!»
        Раз в месяц парикмахер снимает халат, садится на велосипед и едет на станцию стричься.
        Вернувшись, он обедает, изучает перед зеркалом свою голову, а уж после этого стрижёт всех точно так же, как его самого постригли на станции.
        И начинает казаться, что у каждого мужчины в селе на плечах голова парикмахера.
        Счастье, что носы и уши у всех разные, а то как бы дети узнавали своих отцов?
        А Гугуцэ, когда попадает к парикмахеру, всегда стригут наголо. И нет тогда в мире человека несчастнее его! Парикмахер первым стукнет его по голой макушке, посмеётся, что арбуз ещё не спелый, пошлёт дозревать на солнышке, а там все, кому не лень, щёлкают по арбузу, того и гляди чья-нибудь корова съест его, пока Гугуцэ доберётся до дома.
        В такие дни Гугуцэ запирается в сарае и, сложив руки на груди, мечтает умереть. Закроет глаза, и чудится ему, что зеркало в доме завешено материей, на маму женщины брызгают водой, отец ходит по двору небритый и без шапки.
        - Ох, Гугуцэ, что ж ты со мной-то не поделился своим горюшком! причитает соседка.
        Идут школьники, несут портрет Гугуцэ в чёрной рамке. За ними парикмахер с цветком в руке… Тут Гугуцэ оживает и подпирает дверь ещё одним бревном. Курам в такие дни приходится нести яйца в соседских сараях.
        Вечером из сарая показывается индеец. На голове у него пёстрый убор из птичьих перьев. Гугуцэ остаётся в стане краснокожих, пока не отрастут волосы.
        А когда мальчик опять почует, что его хотят стричь, он лезет на самую высокую акацию, выше дома. Мать бегает внизу, грозит ему пальцем, делает вид, что идёт за лестницей. Гугуцэ хоть бы что. Эх, вот бы посидеть-посидеть на дереве и незаметно сделаться птицей. Но сколько ни сидел Гугуцэ на ветке, а с дерева все равно спускался человек, у которого к тому же волосы отросли ещё длинней.
        - Воронье гнездо, а не голова! — сердится мама. — Глаза бы мои на неё не смотрели!
        - Пусть не смотрят! — Гугуцэ прячет голову под шляпу.
        К сожалению, шляпу иногда надо снимать, например, за обедом. При этом выясняется, что волосы не перестают расти и под шляпой. Ну, Гугуцэ, держись, начинается самое страшное. Мама посылает мальчика отнести парикмахеру пирог. Гугуцэ кладёт пирог у двери и мчится домой такой же лохматый, как и был. «Совести у него нет!» — ворчит бедная мама на парикмахера.
        Но когда попадается особенно вкусный пирог, парикмахер догоняет мальчика, тащит его к себе и хвалится, что когда-то он постриг одного человека, и тот сделался генералом.
        Однажды Гугуцэ, снова услышав про генерала, вместо того, чтобы сесть на стульчик, сказал парикмахеру:
        - Вот это да! Эх, научили бы меня стричь!
        Сына у парикмахера не было, но он мечтал, чтобы в селе остался наследник и продолжатель его дела.
        Парикмахер приволок с чердака манекен в парике с ушами, повернул его лицом к зеркалу и протянул Гугуцэ ножницы:
        - Значит, так. Сегодня стрижёшь возле правого уха.
        «Кырц-кырц-кырц!» — кусали ножницы волосок за волоском, а Гугуцэ думал, кто из его села больше всех заслуживает того, чтобы стать генералом.
        - Та-а-ак! — хвалил его парикмахер. — Теперь тут сними чуточку… Та-ак… Что ж, скоро сделаю тебя своим помощником.
        Потом парикмахер доел пирог и пожаловался, что доходу у него нет. Мужчины в селе всё работают да работают, за работой забывают постричься. Когда вспомнят, шляпа уже не лезет на голову.
        Но вот парикмахер завёл тетрадку и стал записывать, кто и когда у него стригся. Видит, что человека давно нет, и посылает за ним свою жену. Не успеют ей дверь открыть, а она уже показывает, какой длины волосы у хозяина.
        Снимет человек шляпу, а под ней дела обстоят именно так, как говорит жена парикмахера.
        Но одного человека так и не удалось записать в тетрадку. Он проделал в своей шляпе дыру, чтобы волосам было куда расти, и преспокойно занимался своими делами.
        - Шляпа с дымоходом! — назвала его жена парикмахера.
        - Лучше носить шляпу с дымоходом, — отрезал крестьянин, — чем стричься как попало и у кого попало.
        С тетрадкой дела у парикмахера пошли как по маслу. Народ валил к нему так, что и на станцию съездить было некогда. Пришлось парикмахеру делать всех похожими на свою фотографию: у самого-то волосы отросли, ушей не видать.
        - Такие дела, люди добрые. За собой поухаживать некогда. Или мужчин в селе прибавилось, или головы у них растут от каждой стрижки, — посмеивался парикмахер и добывал из-под своих волос ухо, чтобы расслышать ответ клиента.
        - Это что! — отвечали ему некоторые, — а вот каково городским парикмахерам? У них ведь ещё и женщины стригутся.
        - Будь такое у нас, — воскликнул парикмахер, — я бы, право слово, разбогател!
        В одну из суббот Гугуцэ, как всегда, положил пирог у двери парикмахера и скорей домой. Но парикмахер через дверную щель сразу учуял пирог и даже угадал по запаху, кто его принёс. Обрадовался он, отворил окно, зовёт Гугуцэ, давая понять, что стричь его не собирается.
        Вернуться-то мальчик вернулся, но душа у него всё ещё была в пятках.
        - Милости прошу, Гугуцэ! — Парикмахер с куском пирога в зубах распахнул дверь. — Вот молодец, что заглянул ко мне! Слушай, может ты меня и подстрижёшь? Хотя бы затылок? А? Оброс, понимаешь, как медведь! Правда, деньжонок мне малость перепало. Но боюсь, что все волосы, от которых я людей избавил, в конце концов перешли на мою собственную голову.
        - Что ж, дяденька, посмотрим, не забыл ли я, как надо стричь, расхрабрился Гугуцэ.
        Мальчику давно уже стало ясно, кого из мужчин в селе надо попытаться сделать генералом.
        Надел он белый халат, дунул в машинку и давай толкать её, как тачку, по затылку парикмахера. Вверх — вниз. Вверх — вниз…
        Парикмахер, здоровенный мужик, сидя на стуле, начал потихоньку уменьшаться.
        - Не беспокоит?
        - Уф… Дай чуток передохнуть, — попросил парикмахер, весь мокрый, и пощупал свой красный затылок. — Тут у меня где-то уши были, смотри не обрежь.
        Гугуцэ отыскал, где у парикмахера уши, и снова — кырц-кырц! начал катать тачку по затылку.
        - Много ещё? — спрашивает парикмахер.
        - Чуть-чуть осталось, — вытирает пот Гугуцэ.
        Тут оба уха у парикмахера вроде бы сквозняком обдуло. Он хвать себя за голову и…
        - Караул! Что ж это ты, разбойник, сотворил с моей головой? вскочил парикмахер вместе со стулом.
        Гугуцэ машинку в сторону, а сам в окно:
        - Счастливо оставаться, дяденька!
        Одной рукой парикмахер в ужасе ощупывал голову, а другой схватил стульчик, на котором стриг детей, и изо всех сил метнул его вслед Гугуцэ.
        В тот день была такая жара, что птицы не поднимались в воздух, но парикмахер вышел на улицу в зимней шапке. Люди решили, что простудился он зимой, а заболел только сейчас, спрашивали, что у него, ангина или свинка.
        Тут, как на грех, в центре села послышался школьный звонок, и улицу заполнили дети. Куда ни посмотрит парикмахер, все с ним здороваются. Как же ответить всем сразу? Приподнял парикмахер шляпу над головой, тут же натянул её на уши, но было уже поздно. Дети разинули рты да так и остались. Бегут домой и не помнят, чему их сегодня учили в школе. Знают только одно: парикмахера остригли наголо!
        Дети очень радовались, что наконец-то нашёлся хоть один взрослый, который разделил с ними их мучения.
        А мужчины, узнав, какая сегодня причёска под шляпой у парикмахера, призадумались. Решили они, что парикмахер был на станции и что с сегодняшнего дня пойдёт мода всех стричь под машинку. И начали они с той субботы обходить дом парикмахера, и через неделю уже у многих были шляпы с дымовыми трубами.
        Гугуцэ — капитан корабля
        - Смотри, Гугуцэ, никуда не уходи! — крикнула мама, закрывая за собой калитку. — Бондарь к нам должен прийти, дно в бочку вставить.
        Гугуцэ повесил на калитку колокольчик, чтобы услышать, когда придёт бондарь, и занялся своими делами.
        Вот уж солнце высоко, а никто ещё не приходил, и мама куда-то пропала.
        Набегавшись, Гугуцэ решил, что самое верное дело — это дожидаться бондаря прямо в бочке, залез туда, а чтобы солнышко не пекло, надвинул на бочку дно, будто шляпу надел, и уснул крепким сном.
        Нужно вам сказать, что бондарь в том селе был туговат на одно ухо и потому всё время свистел, проверяя, хорошо ли слышит другое.
        Только Гугуцэ уснул, как, насвистывая, во двор вошёл то ли бондарь, то ли ещё кто, и тут же увидел бочку.
        - Она самая! — обрадовался то ли бондарь, то ли ещё кто. Раз-два, и мастер прикрепил к бочке дно, подогнал обручи! Стучал он потихоньку, чудилось ему, что во дворе кто-то храпит.
        Потом то ли бондарь, то ли ещё кто ушёл со двора. Тут-то Гугуцэ и услышал звонок у калитки. Проснулся, а кругом темно, хоть глаз выколи. Повернулся Гугуцэ другим боком, и сразу рассвело.
        Наконец Гугуцэ сообразил, где он, вскочил на ноги и стукнулся головой о дно бочки. Выхода не было! Посмотрел мальчик в круглое отверстие, хорошо ещё, что пробку туда не воткнули: «Ага. Двор как будто наш. Так и есть. Вот стреха сарая. Вот корытце, откуда куры воду пьют… Караул! Дверь не заперта. А вдруг придут грабители?»
        Гугуцэ лупит в бочку кулаком, зовёт соседей, никто его не слышит. Только тёлка мычит, и некому её напоить.
        Свернулся мальчик в бочке калачиком, и такая вдруг напала на него тоска по маме, по отцу, по ребятам, по солнцу и речке:
        - А я, бедненький, один на целом свете!
        И давай раскачивать бочку, чтобы повалить её на бок и выкатиться в ней на дорогу и докатиться до дедушкиного дома.
        - Стук-бряк! — катится бочка, но никак не может угодить в ворота. То сворачивает к курятнику, то останавливается у входа в погреб.
        Через час Гугуцэ решил, что он сидит в бочке уже много-много лет. Время от времени он проводил рукой по лицу: нет, борода ещё не выросла.
        Вдруг в бочке стемнело.
        - Вот и глаза к старости хуже видеть стали, — вздохнул Гугуцэ.
        Тут на улице что-то загремело. Потом вспыхнуло, да так ярко, что Гугуцэ разглядел свою руку и ногу. Опять загремело, и в бочке запахло дождём.
        Что мне дождик! Что мне гром!
        Я под новеньким зонтом! весело закричал мальчик из бочки.
        Дождь начал искать, кто это его дразнит, не нашёл и со злости взялся так поливать село, что сразу во всех дворах и на улице зажурчали ручьи и понеслись к речке. Слышит Гугуцэ, какой барабанщик дождь, и душа у него уходит в пятки. Дом-то у него не где-нибудь, а на берегу реки!
        «Сейчас вода зальёт двор, свалит забор и унесёт бочку прямиком в речку. В полночь запоют петухи, а я уже доплыл до Днестра, солнышко взойдёт, а я — бултых в Чёрное море…» — ужаснулся Гугуцэ, снял с себя рубашку и заткнул ею дырку в бочке.
        «Кита я не боюсь. Как он войдёт через эту дырочку в бочку? Но лучше всё-таки, если бы дельфины попались. „Говорящая бочка!“ обрадуются они, покатают меня по волнам, а потом они поднимут для меня корабль со дна морского, а я отдам им бочку, — пусть дельфинята играют. И — вверх по Рэуту домой. Закричу прямо с порога: — Так, мол, и так, папа и мама! Есть у нас теперь свой корабль! Мама быстренько моет ноги в корытце, папа запирает дом, берём с собой кур и тёлку, я поднимаю якорь и — полный ход — в гости к австралийцам! Мама — кок, папа — старший помощник, я — капитан корабля!»
        Когда дождь перестал, Гугуцэ с кораблём был уже где-то в Жёлтом море.
        Отец тоже хотел бы вести корабль, особенно когда мама появлялась на палубе. Гугуцэ знаками дал ему понять: попозже, а то сейчас очень большие волны. Мама, как ни посмотришь, всё рядом с курами: «Цып-цып-цып! Не соскучились ли вы по дому?» А с тёлкой прямо беда: приходилось останавливать корабль у каждого острова, чтобы пасти её по бережку. Пока доплыли до Австралии, тёлка превратилась в здоровенную корову…
        И тут зазвонил колокольчик у калитки. Вошла мать, глядь, а из бочки торчит рукав рубашки Гугуцэ. Мама удивилась, тянет рубашку к себе, и Гугуцэ видит мамины ноги.
        - Я тут, мама…
        - Батюшки! Как ты туда попал? Ты живой?
        - Живой, мама.
        - Сейчас выставлю дно!
        Побежала мама за молотком, но передумала. Вдруг от стука что-нибудь растрясётся у сына в голове. Да и бочка разбухла от дождя.
        Хорошо, что мимо дома проезжала телега: мама остановила её, вместе с извозчиком погрузила на неё бочку, и двинулись они к дому бондаря.
        За телегой сразу же собралась толпа зевак.
        Один человек, увидев в окно, как едет бочка, решил, что это везут продавать молодое вино, и выскочил на улицу со шлангом в одной руке и стаканом в другой.
        - Дяденька, там Гугуцэ! — показал пальцем на бочку чей-то малыш.
        Мама нет-нет да и опустит в бочку крошку хлеба, чтобы Гугуцэ живым доехал до бондаря.
        Двор бондаря заполнился народом.
        - Что стряслось, люди добрые? — вышел из дому перепуганный бондарь.
        - Тоже мне бондарь! — набросилась на него мама. — Вот теперь вынимай ребёнка из бочки! Что ты на меня глаза-то вылупил?
        Когда бондарь наконец сообразил, что в бочке кто-то есть, он обернул тряпкой молоток, посвистел, сбросил три обруча, опять посвистел и вышиб у бочки дно. Гугуцэ высунул голову оттуда, целый и невредимый.
        - Ах ты, такой-сякой! Как же это получилось? — спросил бондарь и повернулся к маме. — Да пойми ты, я ж нынче шагу не ступил со двора. Завтра собрался зайти ставить дно.
        - Не иначе как парикмахер его в бочку запихал, — сказал сосед Гугуцэ. — С тех самых пор, как Гугуцэ ухитрился его самого остричь под машинку, чуял я, затевается что-то. И как раз сегодня перед обедом, видел, крутился он возле дома Гугуцэ.
        Как Гугуцэ научил маму ездить на велосипеде
        - Мама, — ни с того ни с сего спрашивает Гугуцэ, — я твой сын или не твой?
        - Не заболел ли ты, сынок? — бледнеет мать и прикладывает ладонь ко лбу Гугуцэ.
        - Ну, раз я твой сын, то давай я научу тебя ездить на велосипеде!
        У матери отлегло от сердца. Но тут она вспомнила, что у велосипеда только два колеса, а не четыре, как у грузовика, который водит отец. И она перевела разговор на другое:
        - Только велосипеда мне сейчас не хватает! Забыл, что ли? Вот-вот вернётся наша ласточка из тёплых стран, а я ещё не все стены в сарае починила. Вдруг ласточке не захочется больше лепить в нём своё гнездо?..
        Если ты и вправду хозяйкин сын, то встал бы пораньше, походил бы с ведром, сам знаешь где, и принёс бы мне конских яблок, а то глину не с чем замешивать, чтобы стены чинить.
        Гугуцэ притащил не одно, а целых три ведра. Напрасно хозяйки, тоже вставшие чуть свет, ходили по всем дорогам вдоль и поперёк. Этот плут, вы подумайте, с вечера привязал к лошадиным хвостам пустые торбы, а утром отнёс домой полные: «Вот, мама, как я с делом управился!»
        Мать Гугуцэ тоже хороша! Женщины к ней по-соседски, с мешками, пусть поделится, лошади-то общественные. А она и говорит:
        - Хотите, я вам осенью дам яблок с деревьев? А этих не трогайте! Из тёплых стран ласточка прилетит, а сарай ещё не в порядке!
        Гугуцэ месил глину ногами, таскал её в сарай, мать нахвалиться им не могла. А он нет-нет да и намекнёт насчёт подарка.
        «Гугуцэ своего не упустит», — вздыхает мать. Но что делать, хорош ли, плох ли, это её сын.
        Кончив работу, мать моет руки и спрашивает:
        - Ну, глазастый, теперь говори, чего тебе купить?
        У Гугуцэ нос в глине:
        - Можно, я сам тебе что-то подарю?
        Мать так прижала сына к груди, что стёрла всю глину с его носа:
        - Можно! Можно!
        - Давай я научу тебя знаешь чему? Ездить на велосипеде! Пусть это будет моим подарком.
        - А люди что скажут, сынок? — отговаривается мать.
        - Я и тётю Женю научу. Будете вместе ездить.
        Идея понравилась. Мама почти согласна. И вдруг она снова вспоминает, что у велосипеда только два колеса:
        - Выставишь и её и меня на посмешище! Моё ли дело — велосипед? Сам подумай и не раздражай меня больше!
        «Не иначе как мама струсила», — приуныл Гугуцэ.
        С тех пор сердце у него было не на своём месте — ведь он плохо подумал про маму. И когда стало совсем невыносимо, Гугуцэ подошёл к ней:
        - Побей меня, мама! Я самый плохой из сыновей!
        Мать глядит на Гугуцэ, не знает, что и подумать.
        - Отлупи меня, мама! — упрашивал он её. Но мать и пальцем его не тронула.
        Гугуцэ заревел, пулей вылетел из дома, заперся в сарае, где уже хозяйничала ласточка, и плакал так, что рубашка плавала в слезах. Ласточка смотрела на него круглыми глазами.
        - Моя мама — тру-си-ха! — жаловался ласточке Гугуцэ.
        С того дня он перестал улыбаться. Видит мать, с мальчиком что-то неладное творится, но ведь из него клещами слова не вытянешь.
        И тут произошло вот что. Была в Трёх Козлятах ужасно бодливая корова. Она столько дел натворила, что хозяин надевал ей на рога рукава от старой телогрейки и завязывал их. Эта самая корова шла вечером с поля, увидела женщину и бросилась на неё. Прижала к забору, голову наклонила, рог из рукава выскочил, сейчас проткнёт насквозь. У бедняжки язык отнялся, побелела вся как полотно. Здоровенный мужик в соседнем дворе так и застыл, разинув рот. И только мама Гугуцэ примчалась как была, с распущенными волосами, и размахивая — чем бы вы думали? — кукурузным стеблем, прогнала корову.
        У мальчика с души камень свалился. Хоть лезь на крышу и кричи оттуда во всё горло:
        «А ну, кто посмеет сказать, что у меня мама — трусиха? Иляна-Косынзяна тоже не ездила на велосипеде, а за неё Фэт-Фрумос в сказке с тремя драконами дрался. Ох и лупил же он их своей богатырской палицей!»
        Гугуцэ не из тех, что пускает свой корабль по воле волн.
        «Стоп! — сообразил он. — Теперь, если маму увидят на велосипеде, никто в селе не станет смеяться. Ну, Гугуцэ, пришло твоё времечко, не будь вороной!»
        Пока мамы не было дома, Гугуцэ хорошенько накачал колёса у велосипеда, поднял сиденье, вытащил из дома подушки, одеяла, половики, пальто, шапки, мешок с шерстью и раскидал всё это по обе стороны дорожки.
        Мать пришла и за голову схватилась:
        - Что тут приключилось? Или у меня что-то с глазами? Кто же это так надругался над нашим домом?
        - Я всё вытащил, мама. Упадёшь с велосипеда — руку не сломаешь.
        - Ну что мне с тобой делать? Да к тому же все соседи дома.
        - Сейчас, мамочка, никого кругом не останется, одни мы с тобой, пустился в пляс Гугуцэ и бегом со двора. — Надевай пока папины штаны! Тётя Олика-а-а! — кричит Гугуцэ у ворот.
        Выходит женщина, руки у неё в тесте.
        - У вас багор дедушки Антона? Очень просил мигом его вернуть. А то он ещё утром ведро в колодец уронил, достать нечем.
        - Говорила же я своим: взяли вещь у человека — верните её. С какими глазами в другой раз переступишь его порог? Спасибо, Гугуцэ, испеку тебе колобок с маком.
        - Бабка Касуня-а-а! — перепрыгивает Гугуцэ через забор.
        - Чего тебе, Гугуцэ? — выглядывает соседка из погреба.
        - Ваш телёнок что-то размычался на лугу!
        - Ой, горе мне! — Женщина хватается за голову. — До сих пор его не напоила! Нарочно ведро поставила среди двора, чтобы не забыть. Расти большой, умница!
        - Тётя Кристина-а-а! — Гугуцэ уже в третьем дворе. — Дядя Захария сказал, что обедать не придёт: дышло сломалось! Отнесите ему обед в поле. Хлеб просил завернуть в полотенце, на каком вы вчера бабочку вышили.
        Две соседки убежали, одной вообще дома не было, но тётя Кристина, не зря у неё нос с аршин, что-то учуяла. Сделала вид, что вышла за калитку, а сама пригнулась ниже забора, вернулась на цыпочках и спряталась за курятником. Если кто и заметит, то ничего особенного: щупает женщина кур, не собираются ли нестись.
        Гугуцэ вертелся около велосипеда, объяснял маме всё до мелочей с таким видом, точно был по меньшей мере авиаконструктором. Мама слушать-то слушала, а сама всё поглядывала в сторону сарая. Дождалась, пока ласточка улетела, и только тогда села на велосипед.
        Но как ни старалась мама, а всё падала на голую землю. Гугуцэ перетаскивал туда какой-нибудь половик, бежал за велосипедом с подушкой в руках. А мама уже падала то на грядку с луком, то в корытце, но даже не охала. Встанет — и опять на велосипед.
        Отец, вернувшись, не мог въехать во двор. Грузовик пришлось оставить у ворот. Отцу понравилась новая проделка Гугуцэ — плохо ли, если ещё один человек в семье научится водить машину, для начала хотя бы двухколёсную.
        И вот папа надел передник, сам себе приготовил ужин, сам и приятного аппетита себе пожелал, потому что мать не слезала с велосипеда.
        Соседка, словно наседка, всё время сидела за курятником. Как же удивилась мама, услышав, сколько раз она падала с велосипеда и в каком именно месте.
        - Твоё счастье, кума, что ты в брюках была. А велосипед — вещь отменная. Не отстану от Захарии, пока и мне не купит.
        Когда услышишь колокол
        Собака у Гугуцэ большая, лохматая, а толку от неё мало. Ей и глаза-то хотя бы раз в неделю лень открыть, не то что лаять. Вот лай потихоньку в ней и накапливается.
        Как только Гугуцэ заметил, что во дворе поспевает черешня, он приобрёл маленькую собачонку, чтобы она была будильником для большой собаки. Малейший шорох среди ночи, и собачонка давай тявкать, пока большую не разбудит. А уж если большая залает, то как из пушки выстрелит. Всё кругом затихает, в окнах у соседей зажигается свет, и деду Никите с Тоадером Путинэ (всё равно больше не уснёшь) приходится сторожить черешни Гугуцэ.
        А утром отец Гугуцэ, поглаживая большую собаку, перед ними же хвалится, что теперь-то к нему в сад никто не заберётся.
        И так — каждую ночь. Лает собака. Вспыхивает свет в окнах у соседей…
        В общем, когда черешня у Гугуцэ наконец сошла, дед Никита на радостях явился к Тоадеру Путинэ с кувшином вина.
        Но не прошло и двух недель, как большая собака опять соседей перебудила. Опять дед Никита с Тоадером Путинэ караулили всю ночь, только не знали что. А на рассвете выяснилось: у Гугуцэ абрикосы поспевают.
        В четверг собака подняла среди ночи самого председателя колхоза, а утром в пятницу председатель объявил, что Гугуцэ и есть тот парень, без которого колхозу никак не обойтись: кому же, как не ему, караулить самый дальний виноградник?
        - Я пошёл, мама, — сказал Гугуцэ и кликнул собак.
        - Хоть соседи-то, горемыки, дух переведут, — сказала мама. — Надо же! С тех пор, как ты привёл к нам эту маленькую негодницу, они, бедняги, на работу ходят с красными глазами да ещё с подушками под мышкой.
        В то же утро колхоз соорудил для Гугуцэ шалаш и назначил мальчика дневным сторожем, а его собакам надо было и ночью дежурить на винограднике.
        Чуть стемнеет, и вместо Гугуцэ появлялся ночной сторож, прятал ружьё, чтобы ни одна душа не могла его украсть, назначал большую собаку своим заместителем и здоровался с подушкой.
        Большой собаке только того и надо. Кладёт голову на бугорок (она его ещё днём для себя высмотрела) и тоже засыпает, лаю набирается.
        Зато собачонке нет покоя: в одно ухо трещат сверчки, в другое храпит сторож. Среди ночи показывается из-за холма половинка луны. А где ж другая? Караул! Украли! Тяв-тяв-тяв!
        - Ррр-гав! — бухала из пушки большая собака так, что в деревне было слышно.
        - Вставай, кум! Беда! — стучал Тоадер Путинэ в окно деду Никите. — Большая залаяла!
        Телогрейка на плечи, и дед Никита вместе с соседом мчится к винограднику.
        - Стой! Стрелять буду! — орал спросонья ночной сторож. (Большая собака и его разбудила.)
        Он кидался искать ружьё и пока находил, так уставал, что опять заваливался спать. Большая собака тоже спешила лечь, чтобы не остыл бугорок. Собачонка и та засыпала. А Тоадер Путинэ с дедом Никитой делать нечего! — стерегли виноградник от воров всю оставшуюся ночь.
        Утром Гугуцэ приносил соседям тяпки, еду и две подушки. Ночной сторож гордо шествовал в село: пока он на посту, за виноград бояться нечего.
        А днём стоит кому-нибудь пройти по дороге, как тут же три раза тявкнет собачонка, один раз выпалит из пушки большая собака и словно из-под земли вырастет Гугуцэ с ружьём в руках.
        - Ай-ай-ай, дедушка! Что ж ты не ешь виноград? Он ведь поспел. Не видишь, что ли?
        - Прости, Гугуцэ! Сию же минуту отведаю.
        - Так и быть, прощаю. Но зимой, как только услышишь колокол, сразу иди на Мельничный холм.
        - Договорились, Гугуцэ, — и прохожий ел виноград сколько мог.
        Были и такие, кто боялся, нет ли тут хитрости.
        - Сбегаю-ка я за очками, а то сослепу зелёную ягоду проглотишь, говорил хитрец и больше не показывался на той дороге.
        Если же мимо виноградника проходила женщина, то Гугуцэ не забывал дать ей ещё одну гроздь винограда, чтобы домой отнесла.
        - А что зимой? — спрашивали люди друг у друга. — Колокол зря не звонит. Уж не потребует ли Гугуцэ, чтобы мы построили на холме ветряную мельницу, а то ведь от неё одно имя осталось.
        Ещё листья с деревьев не упали, а дети стали прятаться в сараях и тайком от старших что-то мастерить. Войдут в сарай двое, один отцовский тулуп напялит, другой мерку снимет, и тюк-тюк топоры до позднего вечера.
        Когда выпал первый снег, Гугуцэ стал ходить из сарая в сарай, проверять, как дело движется.
        Снег всё шёл и шёл. И вот однажды в воскресенье, на самой заре, когда над домами заклубились первые дымки, всё село услышало колокольный звон. Колокол звонил долго-долго, словно стосковался по людям, звонил до тех пор, пока всё село от мала до велика не потянулось на Мельничный холм.
        На холме стоял и ждал Гугуцэ с тремястами и ещё тремя новёхонькими санками.
        - Батюшки! — одна женщина даже в снег упала. — Никак, нас в другое село перевозят?
        - Люди добрые! — начал Гугуцэ, снял шапку и произнёс речь, очень короткую, чтобы уши не успели замёрзнуть. — Кто летом отведал винограду, пусть за это сейчас прокатится на санках, — и поскорее надел шапку.
        Посмотрели люди друг на друга: усы, бороды, тулупы, длинные шали, — всё это мешает кататься на саночках.
        - Гору слишком крутую выбрал! — сказал кто-то.
        - Утопить меня хочешь в речке за гроздь винограда? — накинулась на мальчика какая-то женщина.
        - Пусть лучше дети покатаются, — поднял воротник директор школы (и он летом отведал винограда у Гугуцэ). — А мы будем для них саночки возить.
        Но тут из толпы выступил Тоадер Путинэ:
        - Никита, ты здесь?
        - Тут я, кум!
        - Давай уж и это дело сделаем! — нахлобучил Путинэ шапку и сел с дедом Никитой в санки.
        - Сторонись! — крикнула жена того человека, у которого шляпа была с дымоходом, и села в другие санки.
        - Эге-гей! — подхватило эхо.
        - Ишь ты, не разучились ещё! — кричали старики.
        Все обрадовались, будто только того и ждали. Даже санок не хватило. Рыбы подо льдом проснулись, глаза выпучили. В селе овцы блеяли, коровы голодные мычали, а хозяева знай себе катаются в долине Рэута до самой темноты.
        Одни хитрецы, которые летом за очками бегали, грустно стояли в сторонке.
        - Эге-гей! — звенела гора.
        Директор школы так хитро перевернулся, что не знали, в каком сугробе его искать, а колхозный счетовод, летя с холма, печать потерял.
        После всего этого на Мельничном холме слепили снеговика. Приставили голову — вылитый Гугуцэ! Тогда у его ног вылепили двух собак — большую и маленькую.
        Бинокль Гугуцэ и зеленые человечки
        Появился у Гугуцэ бинокль, но кого теперь удивишь биноклем? Оставит его Гугуцэ днём на завалинке, вечером придёт — он там и лежит; забудет бинокль у калитки, там же его и найдёт.
        - Кхе-кхе! — дразнит мальчика говорун-сосед. — Вот на войне биноклю цены не было. У нашего генерала, помню, был бинокль: только он поднесёт его к глазам, а немец уже — руки вверх и вылезает из укрытия.
        Гугуцэ и сказать нечего. Не начать же ему войну, чтоб для бинокля дело нашлось?
        Так бы и забыли люди про бинокль Гугуцэ. Но вот однажды посмотрел мальчик в бинокль: подвода к селу идёт. А ездовой, задумавшись о чём-то, не видит, что одна лошадь распряглась и осталась щипать травку на обочине, — знай себе погоняет кнутом другую, то в горку, то под горку. Так и въехал в село.
        Навстречу ему Гугуцэ с биноклем:
        - Лошадь потерял, дедушка!
        - Что ты! — ахнул дед. — Где ж она?
        Гугуцэ — бинокль к глазам и тут же нашёл лошадь под Хыртопским холмом.
        Дед распряг лошадь, вскочил на неё верхом и пустил рысью. Вот и Хыртопский холм. От радости, что нашёлся серый, дед пересел на него, а гнедого, на каком приехал, забыл под холмом. Навстречу опять Гугуцэ с биноклем.
        - Дедушка, где ж та лошадь, на которой ты за этой ездил?
        - Ну и бинокль! — почесал дед макушку у своей шляпы и опять к холму.
        Вернулся с лошадьми, не нашёл подводу. Он прямиком к Гугуцэ, стучит в ворота.
        Гугуцэ с биноклем залез на сарай. Вот оно что! Дед оставил подводу на одном конце села, а искал совсем на другом.
        Вечером дед принёс Гугуцэ миску урды — сладкой брынзы, а слух о бинокле обошёл всё село.
        Теперь все ходили к Гугуцэ и с пропажей, и с находкой, чтобы узнать, кто хозяин.
        Гугуцэ вставал на заре, брал с собой бинокль, узелок с едой и влезал на самую высокую акацию, выше дома.
        Видя Гугуцэ над селом, люди радовались: что ни говори, а приятно, когда тот, кто наверху, замечает тебя и всегда готов помочь.
        Чуть послышится шум над головой, Гугуцэ направляет бинокль в небо: не чужой ли самолёт? Вот бы поймать его над селом!
        Мама ворчала, что вся его жизнь так и пройдёт на дереве, но когда мальчику хотелось пить, сама же привязывала к верёвке бутылку с водой: тяни, сынок, наверх!
        Когда у него были дела в селе, Гугуцэ не забывал взять с собой бинокль.
        Однажды Гугуцэ поднёс к глазам бинокль возле дома председателя колхоза и увидел двух человек. Один из них рос, рос да так вырос, что едва поместился в бинокле, а другой уменьшился настолько, что чуть было не исчез из виду.
        Вечером человек, которого бинокль так сильно увеличил, был назначен бригадиром, а уменьшенного сняли с бригадирской должности.
        С тех пор Гугуцэ частенько вертелся у председательского дома.
        Не успеет председатель что-нибудь задумать, как, откуда ни возьмись, сбегается всё село:
        - Бинокль у Гугуцэ показывает то-то и то-то!
        И каждый при этом добавляет от себя всё, что у него на душе, как будто бинокль глядит глазами всех людей села.
        - Сказки ваш Гугуцэ рассказывает! — спорил председатель, но бывало, что и соглашался.
        Многим помог бинокль.
        От дома врача Гугуцэ видел в бинокль, кто в селе заболел, и тут же больной получал срочный вызов к врачу, дело-то не шуточное!
        - Спасибо, что вызвали, а то всё никак не соберусь к вам! говорила врачу какая-нибудь благодарная женщина.
        Врач широко раскрывал глаза и мерил ей температуру.
        От директорской калитки Гугуцэ видел в бинокль, кто и почему не пошёл сегодня учиться. Тут же родители получали приглашение директора явиться в школу вместо своих детей и непременно прихватить с собой их книжки.
        - Можно войти? — снимал человек шляпу, садился за парту в первом классе и вместо сына писал всякие там крючки и кружочки.
        «х + у =…» — выводила мелом на доске мама ученицы второго класса.
        - И пламенем в сердце народа
        Молдавское вспыхнуло слово,
        Когда он, как сказочный витязь,
        Очнулся от сна векового, —
        вспоминал дедушка за внука-шестиклассника.
        Тут родители понимали: чего-чего, а бездельничать их детям в школе не приходится, и утром прямо-таки на руках приносили их в класс, да ещё совали им за это в карманы большие шоколадки в серебряных бумажках.
        С тех пор, как появился бинокль, люди вставали на час раньше, ложились на два часа позже, но зато были веселы и спали без тревог, а их дети быстро подрастали и были прекрасны, как только что народившаяся луна.
        Сторожа, видя, что в последнее время воровства почти не стало, начали один за другим расходиться по домам.
        Но людям с хмурыми лицами и вороватыми руками (а в селе были такие) бинокль пришёлся не по душе.
        - Вот напишу генералу, что попусту изводишь бинокль в мирное время, — приставал к Гугуцэ болтливый сосед. — С какой стати ты меня в бинокль затискиваешь, как только в голову взбредёт? Какое тебе до меня дело?
        - Да мне интересно, как поживают зелёные человечки. Бегают за вами или нет?
        - Что ещё за человечки? — злился сосед. — Я тебе не дед, который лошадей терял!
        Мальчик подносит бинокль к глазам. Так и есть, зелёные человечки! Один карабкается по штанине соседа, другой оседлал пуговицу пиджака, третий из рукава высунулся.
        Гугуцэ давно углядел этих человечков. Уснёт сосед, а они давай шнырять по саду, хотят подобраться к мальчику, но через забор перелезть боятся.
        Могу поспорить, что сосед знал про них, но помалкивал.
        - Чёртов бинокль! — процедил он однажды сквозь зубы и пошёл к двум другим хмурым людям сговариваться, как бы им поскорей избавиться от опасного бинокля.
        На другой день сосед пришёл к Гугуцэ. Под мышкой у него был щенок, а в голове мысль, не сменяет ли мальчик бинокль на щенка. Гугуцэ не стал и слушать об этом. Тогда сосед привёл целую собаку. Мальчик втиснул его в бинокль: «Ага! А человечки-то с вами!» Сосед припустился от бинокля, только пятки засверкали.
        Собака остановилась у ворот, залаяла на мальчика, человечки злобно погрозили зелёными кулачками…
        Пробовали и купить бинокль и украсть, да ничего из этого не вышло.
        И вдруг в бинокль ничего не стало видно, кроме каких-то драных облаков. А кто виноват? Сам Гугуцэ. Вот как это получилось.
        Однажды мама сказала:
        - Сходи, сынок, к дяде Пантелею. Скажи, пусть, пожалуйста, придёт и поможет мне тянуть филёнки. А то так и застанет меня праздник в недокрашенном доме.
        Какие ещё филёнки, когда у Гугуцэ есть дела поважнее! Притворился он, что смотрит в бинокль, а сам возьми и соври: нет, мол, дяди Пантелея дома.
        Мама есть мама. Поверила сыну, сама стала тянуть филёнки: как ни проведёт кистью, криво у неё получается. Мучилась она, мучилась, да и побежала искать по селу дядю Пантелея.
        Ложь показалась Гугуцэ маленькой, с ложечку величиной, как раз для его рта.
        Но чуть мама вышла со двора, как маленькая ложь — раз! — и превратилась в человечка со шляпой набекрень.
        - Добрый день, папаша! — снял человечек шляпу.
        Гугуцэ оглянулся — никого. Значит, человечек с ним разговаривает. Нагнулся, осмотрел гостя. Крошечный, с зелёными, как плесень, волосами, не отличишь от человечков соседа.
        - Есть хочу, папаша! — попросил гость.
        Гугуцэ взял человечка к себе на ладонь, угостил сначала хлебной крошкой, но человечек отказался, потом семечком подсолнуха, но человечек пнул его ножкой.
        - Ухо корми, а не брюхо! Чем слушаем, тем и кушаем! — Человечек повернул к мальчику ухо. — Знаешь, чем я питаюсь? Не зёрнышком ржи, а зёрнышком лжи!
        Гугуцэ растерянно посмотрел на него.
        - Так где, говоришь, дядя Пантелей? — спросил зеленоволосый.
        - Дома нет, — пробормотал мальчик.
        - Кхе-кхе! — человечек спрыгнул с ладони, весело перекувырнулся и вроде бы чуть подрос. — Спасибо, папаша, за обед!
        Глаза у Гугуцэ сделались больше человечка, и мальчик пустился бежать от него со всех ног. Он и скрывался в посадках кукурузы, и прыгал через огуречные грядки, и метался взад-вперёд по картофельному полю, и продирался сквозь кусты, а потом влез на чердак, открыл, сам не зная как, заслонку и забился в дымоход.
        Только решил, что сбил человечка со следа, как кто-то влез к нему чуть ли не в самое ухо и шепчет:
        - Вот что я думаю, папаша. Придёт мать, разожжёт под нами огонь. Она ведь сегодня собиралась испечь хлеб.
        Гугуцэ недовольный вылез из дымохода.
        - Ох, папаша! Ты же чёрный от сажи!
        Человечек перескочил с одного плеча мальчика на другое и принялся стряхивать своей шляпой сажу с одежды.
        - Говоришь, дяди Пантелея нет дома?
        - Прицепился ко мне как репей! — злился Гугуцэ, слезая с чердака. — Ну, где ты там?
        - Здесь, папаша! В трёх моих шагах от твоего левого уха. Ты вперёд глядишь, я — назад. У тебя теперь, можно сказать, четыре глаза!
        Гугуцэ как припустил под горку. Добежал до Рэута и уже возле Лушки вниз головой нырнул прямо в пучину. Терпел под водой, сколько мог, думал, что избавился от человечка. Но не успел высунуть голову, чтобы набрать воздуху, — глядь, плывёт у него перед носом шляпа человечка, а в ней животиком кверху разлёгся зеленоволосый.
        - Раздеться забыл, папаша! — насмехается человечек.
        В мгновение ока он вскочил на голову Гугуцэ, нырнул с неё в воду и поплыл так, что любо-дорого смотреть. Потом ещё и ещё понырял, покувыркался, обрызгал мальчика. А по дороге домой сказал:
        - Спать хочу, папаша! Охохонюшки! Видать, после купанья разморило.
        Гугуцэ втиснул человечка в воробьиное гнездо под самой крышей, заткнул выход оттуда, слез, поставил лесенку на место и поглядел в бинокль, не идёт ли мама.
        Вертит бинокль и так и сяк, что-то неладно: ничего не видно, кроме каких-то зелёных облаков.
        - Идёт, да не мама! — раздался голосок прямо из самого бинокля.
        - Ты и туда забрался! Кыш из бинокля! — рассвирепел Гугуцэ.
        Тут открылась калитка, и во двор вошёл агроном.
        Мальчик скорей спрятал бинокль за пазуху.
        - Слушай, Гугуцэ, — просит агроном. — Дай-ка мне твой бинокль. Погляжу, не зарастает ли бурьяном кукуруза на том краю села. Помнишь, какой позавчера ливень прошёл?
        - И рад бы, дядя, да не могу. Одолжил бинокль на сегодня двоюродному брату, — опять соврал Гугуцэ, боясь, что агроном посмеётся над тем, каким теперь сделался бинокль.
        Агроном ушёл.
        А у Гугуцэ, как только он сказал ложь, появился ещё один зелёный человечек. Сидит на шляпе у мальчика, ножками болтает:
        - Ты звал меня, папаша?
        - Кхе-кхе! Нас уже двое! — обрадовался тот, кто сидел в бинокле.
        - Вот скормлю вас обоих кошке! — пригрозил Гугуцэ. — Чего пристали? Я вам не наседка, а вы не цыплята. А-а, хотите без бинокля меня оставить?
        - Гугуцэ-э-э! — кличет с улицы какая-то женщина. — Прошу тебя, детка, посмотри, где председатель, а то к нему человек приехал из самого Кишинёва.
        Гугуцэ с биноклем залез на дерево. Но чуть поднёс бинокль к глазам, как второй человечек — шасть туда.
        - Сколько всего видно в папин бинокль! Куда это курица побежала? — удивлялись человечки. А мальчик видел один зелёный туман. Тряс, тряс Гугуцэ бинокль: «Кыш, кыш отсюда!», но не вытряс человечков.
        А вот и мама с дядей Пантелеем. Гугуцэ слез с дерева и бегом к воротам, а человечки за ним, придерживая шляпы.
        - Мама! — Гугуцэ упал перед ней на колени. — Прогони меня насовсем, но только прости меня, мамочка! Дядя Пантелей был дома.
        Видит мама, что Гугуцэ смотрит ей прямо в глаза, велела ему подняться и простила.
        - Ах! — раздалось за спиной у Гугуцэ. Повернул он голову, а первый человечек сквозь землю провалился. Только шляпа от него осталась, зацепилась за травинку. Второй, весь бледный, тянул Гугуцэ за рукав:
        - Держись, папаша! Стой на своём, папаша!
        - Кто это с тобой разговаривает, Гугуцэ?
        - Да так. Человечки какие-то. Один уже удрал…
        Мама чуть усмехнулась и пошла с дядей Пантелеем в дом, а Гугуцэ кинулся искать агронома, чтобы поскорей рассказать ему всю правду про бинокль.
        Домой вернулся весёлый, будто гора с плеч свалилась.
        С тех пор никаких зелёных облаков в бинокле не замечалось,
        Односельчане, как и раньше, чуть что — идут к Гугуцэ. Сторожа в его селе стали портными, сапожниками, плотниками. А один переселился в город и продаёт мороженое.
        Музыкант из Трёх козлят
        Дедушка подарил Гугуцэ ягнёнка. Других овец в доме не было, и ягнёнок целый день бегал за мальчиком. А мама больше не бегала за сыном. Теперь найти его было легко: ведь ягнёнок оставался щипать траву рядом с тем домом, куда заходил Гугуцэ.
        Ягнёнок съел всю траву перед домами, и улица Гугуцэ заняла в селе первое место по чистоте. В тот день на шею ягнёнку кто-то привязал колокольчик, и в селе Трое Козлят одним музыкантом стало больше. Он бегал за бабочками, а колокольчик пел: «Бим-бом! Дзинь-дзинь!»
        Услышав звон, дети открывали калитки, брали счастливого музыканта на руки и целовали его прямо в лоб.
        Каждый понедельник был день рождения ягнёнка, и Гугуцэ водил его на овчарню — побыть с мамой-овцой, пощипать травку на лугу. Там его ждали другие ягнята. Они выпрашивали колокольчик и уговаривали музыканта не уходить.
        - Что вы! — отвечал музыкант, топая следом за Гугуцэ. — У меня столько дел в селе!
        Но вдруг откуда ни возьмись у ягнёнка появились рожки, и отец Гугуцэ тут же соорудил для барашка загон.
        «Бим-бом!» — загрустил музыкант.
        Долго размышлял он, обдумывая, как ему теперь бегать за Гугуцэ. Ведь загон за собой не потащишь, а если и потащишь, то в воротах застрянешь, а если не застрянешь, то всё равно дороги узковаты.
        «Бим-бом! Дзинь-дзинь! Помогите!» — заливался колокольчик. Но мама-овца и ягнята в овчарне его не услышали. Никто из детей не открывал калитку загона, никто теперь почему-то не брал музыканта на руки и не целовал его в лоб. Даже Гугуцэ заходил редко. Принесёт траву с берегов Рэута, а бабочек в ней нет.
        Как-то Гугуцэ забыл запереть калитку в загоне. Музыкант прогулялся по двору, глянул в корытце. Что такое? Вместо ягнёнка из воды смотрит баран. Тряхнул головой, ещё погляделся. Тьфу ты, опять баран! Побегал от калитки к калитке там, где раньше щипал траву, — во всех лужах бараны, а ягнёнка не видать. Провалился он, что ли?
        «Всё из-за тебя!» — опрокинул он корытце. И начал озираться, кого бы ещё боднуть.
        В субботу Гугуцэ выбивал палкой пыль из ковра.
        «Ага! Вот из-за кого!» — решил музыкант, прыг через загородку и давай бодать ковёр.
        Гугуцэ тут же вскочил на барана верхом, палка у него в руках превратилась в меч, а ковёр стал убежищем дракона.
        «Бим-бом! Бах! Трах!» — Из убежища дракона валил такой дым, что прохожие застывали на месте и во все глаза глядели на побоище.
        Потом баран кинулся к корытцу. Увидел, что всё равно остался бараном, поднял рога и как боднёт мальчика. А Гугуцэ решил, что музыкант хочет отряхнуть его от пыли.
        Теперь мальчик брал его с собой собирать орехи. Музыкант боднёт дерево — и посыплется ореховый дождь.
        А если кому-нибудь надо было сломать забор или сарай, сразу посылали за Гугуцэ с его музыкантом.
        И вот однажды как раз перед воротами Гугуцэ засела в грязи машина председателя колхоза. Шофёр туда-сюда, а колёса знай себе буксуют. Какое им дело, что человек на собрание опаздывает? Хотели уже бежать за трактором, но тут явился Гугуцэ со своим бараном. Разогнался музыкант и так наподдал по заднему колесу, что шофёра оторвало от руля. Зато машина вырвалась из грязи.
        На собрании председатель почему-то не сказал, кто и откуда его вытащил, и только щупал шишку на лбу. Но чуть шишка распухла и принялась болеть, председатель убедил всё собрание проголосовать, чтобы к весне дорога у дома Гугуцэ во что бы то ни стало была вымощена.
        А баран всё места себе не находил… Вот и зима настала, снег идёт, а он так и не превратился опять в ягнёнка.
        «Должно быть, Гугуцэ нарочно надел на меня шубу и эти проклятые рога. Он ведь сам летом-то был худенький, как ягнёнок, а сейчас вон как растолстел и голова у него покрылась шерстью», — думал музыкант.
        Откуда было барану знать, что Гугуцэ носит зимой пальто а то, что выросло у него на голове, называется шапкой.
        И вот в один прекрасный день баран, увидев, что Гугуцэ снова похудел, решил, что и с него, с барана, скоро снимут рога и тяжёлую шубу и он опять станет худеньким милым ягнёнком. Ждал он, ждал, не дождался, перепрыгнул через забор и давай бодать всех подряд: может, достанется и виноватому. Кончилось дело тем, что в одно из воскресений Гугуцэ взял его за верёвку и по недавно вымощенной дороге повёл из села в овчарню. Пусть себе бодается на здоровье с другими баранами.
        «Бим-бом! Дзинь-дзинь!» — и село Трое Козлят осталось позади.
        Гугуцэ летает на самолете
        С тех пор как Гугуцэ дотронулся до хвоста самолёта, не стало у мальчика покоя. Смотрит в небо, пока глаза не заболят. Теперь он согласился бы стать даже комаром, только бы летать.
        Смастерил он себе крылья из картона и побежал с ними на край села к соломенной скирде. Может, крылья поднимут его хотя бы над селом! Пробыл он там недолго и вернулся прихрамывая.
        Всякий раз, когда мама брала его с собой в Бельцы, Гугуцэ что-нибудь придумывал, чтобы попасть на аэродром. Как-то раз пришёл туда с велосипедным насосом: может, ему разрешат накачивать колёса у самолётов? Нет, не разрешили. В другой раз он пришёл с отцовской штаниной, чтобы вытирать пыль с крыльев и с хвоста. Но и этого ему не разрешили.
        - А можно мне отгонять коз от лётного поля? — попросил Гугуцэ.
        И снова ему от ворот поворот.
        Тогда выпросил он у отца документ, что он, Гугуцэ, может сам развернуть грузовик и дать задний ход, а в школе взял справку с печатью, что у него два класса образования. Всё равно не помогло.
        Но Гугуцэ не из тех, кто быстро сдаётся. Узнал он, что у одного крестьянина из села Большие Аснашаны трое сыновей лётчики, у каждого по самолёту и садятся они не в каких-то там Бельцах, а в самых больших аэропортах. А тут ещё оказалось, что тот крестьянин немного родня Гугуцэ или, наоборот, Гугуцэ был ему родня. Но разбираться в этом было некогда. Сели они с отцом в грузовик и полным ходом в Аснашаны.
        Крестьянин усадил их за стол, угостил, а когда узнал, за чем они приехали, тут же выдал им справку за собственной подписью о том, что у Гугуцэ есть родня в воздухе. Целых три пилота. Так неужели ребёнку нельзя хоть разочек смахнуть пыль с самолётного хвоста? Подумать только, даже этого не доверяют!
        Крестьянин так разволновался, что оставил непокрытой половину крыши, сел в грузовик и поехал вместе с ним в Бельцы.
        Вот и аэродром. Гугуцэ уже стал присматривать себе самолёт с подходящим крылом. И вдруг слышит:
        - А, это тот мальчик? С двумя классами образования?
        И снова Гугуцэ остался у разбитого корыта. Надо же было ему тогда предъявить ту несчастную справку с печатью! Конечно, двух классов, особенно если считать их по пальцам, всё-таки маловато. Но Гугуцэ остальные восемь готов нагнать — да хотя бы и в самолёте. А что? Берёшь с собой книги, классный журнал и изучаешь с высоты географию, астрономию, историю… Отметки сам себе ставишь. Сколько у нас самолётов? Ведь не сочтёшь. Каждому школьнику страна может выделить по самолёту.
        Ещё не раз и не два наведывался Гугуцэ в аэропорт. Бывало, найдёт на огороде дыню с таким жёлтым животиком, что сразу видно, до чего она сладка внутри, и вместе с дыней — скорей в аэропорт, попытать счастья. Он туда и бархатцы привозил, и позапрошлогодний, но ещё такой душистый базилик — может, захотят потолок у самолёта цветами разукрасить. Ничего не помогло! Даже не смотрят. Вспомнят справку с печатью и конец.
        - Что ж, поеду просто так! — вздохнул Гугуцэ, когда до конца каникул осталось всего два дня. — Теперь уж позовут не позовут — всё равно не смогу. Зато на будущий год так просто от меня не отделаешься. Три класса — другой разговор.
        Стоит Гугуцэ на аэродроме грустный-прегрустный, прощается с самолётами, и вдруг его окликает лётчик:
        - Ты откуда, малый?
        - Из Трёх Козлят!
        - Как раз из того села, какое мне нужно! — подаёт ему руку лётчик. — Только что был звонок из села Ладушки. Сообщают, что там… э-э-э… ну, как бы тебе сказать, несчастье большое. Воспитательница детского садика мороженого наелась, лежит с ангиной. Третий день детишкам сказки некому рассказывать. Очень, знаешь ли, просят привезти им на самолёте из Трёх Козлят… ну какого-нибудь деда-сказочника.
        Гугуцэ тут же выпятил грудь.
        - А если меня вместо деда? Я им про козу с одним козлёнком расскажу и про козу с двумя, а если захотят, и с четырьмя, и с пятью, и со сколькими угодно козлятами!
        Лётчик смерил его взглядом. Верно, подумал: а почему бы и не взять, мальчик-то из Трёх Козлят, там, видать, у всех языки хорошо подвешены. А сам уже ищет на карте Ладушки.
        Но, войдя в самолёт, Гугуцэ сразу переменил пластинку:
        - Полететь-то я полечу, но и вы разрешите мне хоть немного побыть в кабине. — И вытаскивает документ насчёт разворачивания машины и заднего хода.
        На это лётчик (а что ещё ему оставалось) ответил:
        - Что ж, там видно будет.
        И вот они в воздухе, и Гугуцэ с разинутым ртом смотрит с неба, как проносятся под ними поля и сёла.
        И вдруг он услышал такое, что не сразу поверил своим ушам:
        - Милости прошу, заходи в кабину!
        Ого-го! Видели бы вы Гугуцэ рядом с пилотом, у самого штурвала!
        - У-у-у! — гудел мотор, и, услышав его, люди внизу поднимали головы к небу. Правда, не все. И тогда Гугуцэ ворчал про себя:
        «Ишь какой! Нет чтобы поднять голову! А ведь заставь его вести самолёт, думаете, справится? Как бы не так!»
        Гугуцэ повернулся к пилоту:
        - Может, и над моим селом пролетим? Покажу вам дом того деда. А вдруг в следующий раз я буду занят.
        - Идёт! — отвечает лётчик.
        В самом деле, Козлята рядом. Чего же тут не завернуть?
        И вот самолёт над селом. Жаль, нет у Гугуцэ каких-нибудь листовок, чтобы односельчане прочли и узнали, кто летит над ними в самолёте. Потом скажешь кому — не поверят. Недолго думая мальчик снимает с себя рубашку и швыряет её вниз прямо на село. За рубашкой полетели штаны, потом ремень, одна сандалия, другая…
        - Что это значит? — спрашивали друг друга жители села. — Неужели в самолёте пожар! Или это вымпелы какие?
        И повалил народ со всех дворов вдогонку за самолётом, бегут, машут руками, шляпами, платками: приземляйся, мол, на том лугу.
        А в самолёте решили, что в селе случилась беда, и давай кружить над домами.
        - Приземляется! — крикнул длинноногий Костя и как рванёт с места.
        Вот он уже догнал самолёт, а за ним подбежали и остальные. Кто протягивает пирог, кто подушку, кто кружку воды, кто полотенце.
        Тут, всем на удивление, из самолёта высунулась голова Гугуцэ. Улыбался он так, будто у него не голова, а дыня, только что треснувшая от собственной сладости.
        - Что с ним? Почему из самолёта не выходит? Неужто не может? Без ног остался? Батюшки! Вот почему его на самолёте привезли! Горе мне! — падает без чувств мать Гугуцэ (она тоже прибежала со всеми).
        - Постой, женщина, не помирай, видишь, несу ему ноги! — крикнул Михаил Епуре, — он бежал со штанами Гугуцэ под мышкой.
        А кто-то уже суёт в самолёт рубашку…
        - Так-так, — думал вслух пилот, когда они опять были в воздухе. Народ, я считаю, правильно сделал, что бежал за нами. Из знаменитого села, из Трёх Козлят, ждут в Ладушках, понимаешь ли, деда-сказочника, а тут вместо него из самолёта вышел бы Гугуцэ, да и тот почти голышом! — И опять сажает мальчика рядом с собой, у самого штурвала.
        Охотник
        Люди уже начинали забывать, что у них в селе живёт охотник, и вдруг — бах! бах! — раздавались выстрелы с берегов Рэута. Жена охотника, услышав выстрел, поскорее наливала воды в чугунок и разводила огонь в печи.
        Охотник видит дым над трубой, но домой не торопится.
        Прицепит утку к поясу и нарочно пойдёт через всё село — пусть побольше народу полюбуется его добычей.
        Гугуцэ не бегал, как другие ребята, по пятам за охотником. Услышит выстрел — и скорей к нему во двор: помочь его жене. Охотник видит, что какой-то мальчик колет у него дрова, но молча проходит мимо, только с собакой и поговорит.
        Как-то в воскресенье один сторож от нечего делать бабахнул в небо из ружья: пусть, мол, люди убедятся, что он не спит на посту.
        Жена охотника тут же хвать чугунок, а Гугуцэ уже во дворе, и топор на плече.
        Охотник с озера увидел дым над трубой и почесал в затылке: с какой это стати у него в доме дрова без толку расходуют? И тоже пальнул из ружья: может, догадаются погасить огонь в печи, пока он чего-нибудь не подстрелит. Услышав этот выстрел, жена охотника поставила на плиту ещё чугунок, а в печь напихала столько дров, что из трубы вырвалось пламя.
        Быть бы пожару, кабы не Гугуцэ. Выбежала хозяйка с вёдрами, а мальчик уже на крыше. Из трубы сыпались искры. Гугуцэ с размаху плеснул одно ведро прямо в трубу и на крышу вылил ведра четыре, не меньше. Он был мокрый с головы до ног и чёрный, как трубочист, родная мать не узнала бы.
        Охотник увидел, что весь дом задымился, и бегом в село. Узнав, что Гугуцэ спас всё его добро, он наконец обратил на него внимание.
        - Как тебя звать, мальчик? — спросил он и вынес Гугуцэ сухие штаны.
        Домой Гугуцэ старался идти как можно медленнее, но всё равно дорога показалась ему слишком короткой и, к сожалению, не все успели всласть налюбоваться его охотничьими штанами. Правда, штаны эти свисали до пят, зато собака охотника, увидев, что хозяйские штаны уходят со двора, пошла за ними как привязанная.
        И вот наступил день, когда на охоту с одним ружьём вышли двое, в если считать собаку, то и трое охотников. На этот раз охотнику повезло как никогда: одним выстрелом он убил сразу двух уток. Одну — из воды — вытащила собака, а другую — из камышей — Гугуцэ.
        - С тобой ко мне пришла удача! — сказал охотник и на радостях подарил Гугуцэ утиное яйцо.
        Не то чтобы он и вправду дал его мальчику, но пообещал, что первое же яйцо, которое он, охотник, обнаружит в утином гнезде будущей весной, непременно получит Гугуцэ. Если, конечно, утки опять прилетят нестись в это место.
        С тех пор на охоту и с охоты они всегда ходили так: впереди охотник, за ним Гугуцэ, а следом собака. Все в селе привыкли видеть эту картину. Один остряк даже придумал Гугуцэ кличку — Охотничий Хвостик.
        - А я говорю, не спеши обзывать человека, — возразил на это другой крестьянин. — Можешь звать меня не Леонтием, а кем хочешь, если Гугуцэ в один прекрасный день сам не появится с охотничьим ружьём за спиной!
        Так бы оно, наверное, и было. Но однажды, бегая за подстреленной уткой, мальчик поранил себе ногу. Хромая, брёл он в камышах, скрежетал зубами от боли и думал: «Вот так, наверное, и уткам больно. А что, если я был бы дикой уткой? Пиф-паф! Собака находит меня в камышах. Цап! Хватает зубами и тащит к хозяину. И вместо жарких стран угодил бы я…» Тут Гугуцэ раздвинул камыши и очень сердито посмотрел на знакомую трубу, откуда валил дым.
        В ту ночь мальчик спал скверно, то и дело вскакивал во сне и крякал, как дикая утка.
        А когда на следующий день они снова отправились на охоту, охотник не сумел попасть в утку, которую и палкой можно было сшибить. Птица показала ему хвост, шлёп-шлёп крыльями и улетела в Африку. Гугуцэ помахал ей рукой на прощание. Охотник так рассердился на это, что чуть было не потребовал назад свой подарок — то самое утиное яйцо.
        С тех пор Гугуцэ ходил на озеро уже не с ним, а с двумя своими приятелями. Они приходили туда раньше охотника и разговаривали с дикими утками. И утки вдруг поумнели. То ли они стали раньше замечать охотника, то ли охотник замечал их позже, чем надо, но удача вдруг ушла от него. Как ни выстрелит, так промажет.
        Теперь, услышав выстрел на озере, жена охотника больше не разводила огонь в печи: знала, что муж опять промахнулся. И охотник, не видя над трубой шапки дыма, ворчал:
        - Ну и пусть себе зимуют в жарких странах! Больше дров на зиму останется.
        С озера охотник шёл мимо трёх холмов. При этом один холм почему-то фыркал, другой хихикал, а третий шептал: «Тсс! Тише вы!» — и негромко свистел.
        Домой охотник возвращался задворками, чтобы никто в селе его не видел. Зато все видели, как в село входит Гугуцэ с двумя приятелями. А за ними, виляя хвостом, бежит охотничья собака.
        Пограничник
        Услышал Гугуцэ, как люди путешествуют по свету, и решил, что это занятие как раз для него.
        Он гостил у дяди в Кишинёве. Там был глобус. Гугуцэ принялся его вертеть, чтобы выбрать подходящий маршрут. А потом начал тормошить дядю. Дядино село на краю земли, у самой границы, и дядя там не показывался лет двадцать.
        - Сходи туда пешком! — просит его Гугуцэ. — За это люди тебе простят, что так давно не был. А у меня есть одно секретное дело на границе.
        Как-то утром дядя вскочил с постели: и правда, почему бы не сходить?
        Мальчику только ремень подтянуть, и он готов в любую дорогу. А дядя долго пихал в мешок продукты, котелок, подушку и ещё много чего. Гугуцэ начал уже бояться, что дядя и его самого запихнёт в мешок. Теперь вот пролезь в дверь с таким мешком. Хорошо, что Гугуцэ протолкнул дядю, иначе он бы застрял.
        Сонная тётя помахала им из окон третьего этажа, а кот Тэнасе прижался носом к стеклу и долго смотрел им вслед.
        Четыре ноги, две больших и две маленьких, прошли Рышкановский лес и двинулись по долине к селу Грэтиешты.
        Вдруг, откуда ни возьмись, над ними появился вертолёт. Пилот, конечно, увидел, как вдоль кукурузного поля вышагивает здоровенный мешок. Наверное, он уже потирает руки: мол, попался голубчик! — и спускает верёвку с крючком, чтобы подцепить мешок.
        «Эге, да под ним кто-то есть. Чего доброго, заставит, чтобы я его до дому довёз». И вертолёт — тррр! — скрывается за холмом.
        Идёт дядя и то и дело косится на мальчика, надеясь, что у Гугуцэ вот-вот заболят ноги и можно будет сесть на поезд или на подводу. Но мальчик взбирается в гору, как молодой олень. Отыскал даже палку с рогулькой — поддерживать мешок, чтобы дядя отдыхал стоя.
        Входят в село. Что творится с крестьянскими ребятишками! Все до одного бегут к воротам поглазеть на путешественников.
        Ночевали у одного крестьянина: мягкие диваны, белоснежные простыни. Дядя всю ночь глаз не сомкнул. Наверное, стыдно было, что шёл сюда со своей подушкой.
        На другой день он отвязал от мешка примус, размахнулся и запустил его в овраг. Подушку он ещё в селе положил на завалинку. Теперь Гугуцэ стало казаться, что рядом с ним шагает крестьянин из его села Трое Козлят.
        Правда, заметив у дороги голубенькую шапочку чабреца, дядя почему-то снял перед цветком шляпу, как перед человеком.
        - Умел бы я кисть держать в руках, — говорит дядя, — я бы нарисовал, как пахнет трава.
        Солнце на закате казалось большущей клубничиной, которая вот-вот спустится в лес на Онештском холме. Дядя пел во весь голос:
        Лес зелёный, вырастай,
        Только дому место дай!
        Гугуцэ слушал песню, а ноздри ему щекотал очень вкусный ветерок. Вот и нос пригодился в пути: с его помощью нашли бахчу. У шалаша ни души. Оказалось, там дыни: целое стадо, и жёлтые-прежёлтые, так бы вот и сел среди них и остался бы тут на всю жизнь. Если бы, конечно, не секретное дело, которое ожидало Гугуцэ в дядином селе на границе.
        В ту ночь они с дядей сторожили бахчу, а на заре были уже далеко. Брюки у них вымокли от росы.
        Смотрят, навстречу идёт крестьянин:
        - Куда, люди добрые?
        - К границе.
        - А-а! Вам нужна машина!
        Крестьянин указал, между какими холмами проходит шоссе.
        - Нет, нам бы прямиком, на своих двоих.
        Крестьянин пожимает плечами:
        - К границе? Своими ногами? Неслыханное дело! Это когда-то туда ходили пешком. — Тут он понимающе улыбается и начинает шарить по карманам: — Небось, мыши карман прогрызли? Так бы прямо и сказали!
        Дядя достаёт деньги, показывает их. Крестьянин мерит взглядом путешественников, а они уже вошли в чащу подсолнухов. Шли, шли по ней, пока к вечеру не добрались до Цибирики.
        Заночевали у фермы на возу с сеном. Увидел их, спящих, один мальчишка, запряг двух волов и — цоб-цобе! — погнал воз по дороге.
        Гугуцэ снилось, что он на качелях, а дядя от усталости храпел, положив под голову кулак и надвинув шляпу на глаза.
        Когда запели вторые петухи, воз был уже на холме в Кышле. Озорник распрягает волов, оставляет воз со спящими путешественниками на самой вершине, берёт на ферме такую же телегу, впрягает в неё волов и цоб-цобе! — назад в Цибирику.
        Утром люди из Кышли собрались и ломают головы: как же эти двое ухитрились втащить воз на такую высоту?
        И вот Гугуцэ с дядей просыпаются, смотрят с воза на людей:
        - Что случилось, люди добрые?
        - Это и мы бы хотели знать, — отвечают снизу.
        - Объяснение, Гугуцэ, может быть только одно. Мы с тобой, не просыпаясь, впряглись в этот воз и приволокли его сюда. Вот, оказывается, что может натворить человек во сне!
        Прошли Згэрдешты, добрались до Козешт. Дядя заходит в один двор купить простокваши.
        - Ай-ай-ай! Неужели вы так быстро шли, что ни одна машина вас не догнала? — удивляется хозяйка, узнав, что они идут пешком от самого Кишинёва. — А у нас, чтобы корову отвести на луг, и то на велосипед садятся!
        Вечер застал их на пути к Новой Сынжерее. Дядя несёт Гугуцэ на руках, а у самого веки налились и ноги не слушаются. Качались холмы, наполовину вошедшие в ночь, качалось небо, вот-вот из его подола посыплются звёзды, так и лилась вокруг песня сверчков. Дядя увидел огонёк и повернул туда.
        Утром Гугуцэ проснулся на крыше овчарни. Девочка чуть больше овечьего хвостика загоняла кнутом овец, а дядя помогал чабану их доить. «Кыш, негодник! — бросила девочка овечий шарик в петуха. Посмей только разбудить Гугуцэ, мы с тобой поговорим!» Но петух как будто знал, что путешественникам пора в Бельцы.
        К обеду вышли из Бельц — шагом-арш! ать-два! — уже и Глодяны близко. Гугуцэ казалось, что он за эти дни трижды обошёл земной шар и повидал больше стран, чем их есть на глобусе; правда, во всех этих странах все говорили по-молдавски…
        И вот ещё одна заря, и перед ними граница. Дядя снял шляпу. Ему казалось, что с самого детства он так и стоит на этом месте. «Один, другой, третий…» — как тогда, считает он голубей, летящих с реки. Можно представить, как заплачет мать, когда он войдёт во двор.
        Тут он видит, что Гугуцэ пропал.
        - Пойду взгляну на пограничников, — слышится из глубины долины.
        Никто не знает, о чём говорил маленький путешественник с капитаном, но после этого капитан — хотите верьте, хотите нет выпросил для мальчика местечко на границе, и даже винтовка для Гугуцэ нашлась.
        Гугуцэ глядит себе на руки, на ноги, ему бы осколочек зеркала, хоть с воробьиный язычок, чтобы лицо увидеть — он ли это стоит с винтовкой на границе? Вот оно, то секретное дело, ради которого он столько дней шёл пешком. «Ишь ты! Хозяин-то меньше винтовки!» наверное, думает вон тот ворон. Мальчик выпячивает грудь: «Кто же это, если не я?» Теперь мама доит корову. Узнай она, кто охраняет границу, бросила бы подойник и на радостях дала бы телёнку высосать всё молоко у коровы. А дедушка сказал бы бабушке: «Не ты ли, старая, нашла как-то на лице у Гугуцэ мой нос, мои уши и мой лоб?» И шагал бы дедушка по двору без шапки, чтобы все видели эти уши и лоб, и задирал бы нос как можно выше, и вытирал бы его только платочком с цветочками…
        Но вот мальчик видит: трое крестьян ведут его дядю.
        - Ну-ка позови капитана! — просит Гугуцэ один из них.
        - А я для чего тут поставлен? — строго спрашивает Гугуцэ и поворачивается к собственному дяде. — Ваши документы?
        Гугуцэ изучает дядин паспорт от корки до корки, смотрит одним глазом на фотокарточку, другим на дядю.
        - Говорит, что из наших мест, — не унимается крестьянин. — Что-то непохоже! Своих-то мы и без печати узнаём!
        Тут как раз по дороге шёл человек с косой. Дядя попросил у него косу и с горя так начал косить, что двое крестьян крикнули в один голос: «Наш!»
        - Эге! — мнёт в руке шляпу третий крестьянин. — Это же сын Иона, внук Георгия, правнук Василия. Так косил и его отец, пусть земля ему будет пухом! Где же ты пропадал столько времени?
        Крестьяне один за другим до хруста в костях обнимают дядю и ведут его к себе в гости.
        А Гугуцэ так и остался на посту у границы.
        Дедушка
        Как пошёл с позавчерашнего дня снег, так и не перестаёт. Сугробы намело — в рост человека. Улицы и дворы в селе Трое Козлят опустели. Люди сидят в тепле, но от окон не отходят. Лишь тот, у кого сапоги чуть ли не до пояса, осмеливается выйти на улицу.
        Только в дедушкином дворе суматоха. Сани с мешками выехали из ворот в сторону мельницы. Соседи с хмурыми лицами стряхивают с себя снег и входят в дом. А в доме то зажгутся, то погаснут свечи. Овцы в загоне стоят, подняв головы. Колодезный журавль застыл со снежной шапкой на макушке. Собака выла всю ночь, а теперь места себе не находит…
        Умирает дедушка. Таким маленьким стал, что и Гугуцэ мог бы взять его на руки. Только усы остались большими.
        Односельчане, утопая в сугробах, один за другим идут проститься с дедушкой. Кто несёт ему в кармане орех, кто яйцо или баранку, кто ещё что-нибудь.
        - Покидаешь нас, кум Штефан? — пришла проститься тётушка Александра.
        Дедушка не отвечает.
        - Слышишь меня? — нагнулась она к его уху. — Передай моему Тоадеру, что новые полы в горнице настелила, что корова мне вчера бычка принесла, а нога у меня так и болит до сих пор.
        Потом заходит тётя Касуня с целым сугробом на плечах:
        - Не опоздала я, дедушка Штефан? Ну и слава богу. Костику моему скажешь: накопила я денег, чтобы съездить к нему на могилку. Как он там, бедняжка, в Германии? Ведь ни слова не знал по-немецки.
        Лукерия несёт калач величиной с колесо:
        - Мой Ион умер в том голодном году. Покажи ему этот калач. А то ведь на его поминках нечем было людей угостить. Зато сейчас смотри, сколько зерна повёз Георге на мельницу, — тебя-то уж мы совсем по-другому помянем!
        А снег всё валит и валит. Кажется, ещё раз идёт весь тот снег, какой дедушка видел за свою жизнь.
        Гугуцэ, конечно, возле дедушки. Что теперь можно для него сделать! Разве что ходить с непокрытой головой.
        - Надень шапку, — говорит дедушка. — Душа моя пока ещё на земле, не на небе.
        Гугуцэ выходит на улицу. Над трубами домов туча тянет и тянет своё белое брюхо. И у мальчика замирает сердце: «Замёрзнет дедушкина душа, пока до неба доберётся».
        Гугуцэ лезет на чердак, поближе к небу, молит солнце выглянуть из-за тучи, зовёт его всё громче. Но солнце не слышит. А снег всё валит и валит…
        И тут мальчика охватывает обида на всех. Зачем они идут прощаться? Зачем зажигают свечи? Как это можно, чтобы умер дедушка?! Он прокрался домой, собрал все свечи и спрятал их на чердаке.
        Уже спустились сумерки, когда в дом вдруг влетела жена того самого соседа, который взялся поехать на мельницу.
        - Тётушка Оля! А, тётушка! — женщина была очень встревожена. Лошади только что вернулись одни. Мешки все в санях, а пшеница не смолота! И Георгия нет!
        - Ох-ох-ох! — причитает бабушка. — И небо-то всё закрыло, и на земле-то не поймёшь что творится…
        Когда Георгий вернулся, он пыхтел как паровоз. Слыханное ли дело, чтобы с мельницы, с другого конца села, лошади взяли да и вернулись домой!
        - Конечно, — говорит Георге, — как может работать мельница в такую погоду? Но дело-то у меня знаешь какое! Пришлось оставить гружёные сани у ворот мельницы и бежать за мельником. Возвращаюсь — глядь, ни тебе лошадей, ни тебе саней…
        А дедушка, услышав историю про мешки, которые сами вернулись с мельницы, вдруг очнулся и подал голос:
        - Выходит, ещё не время думать о моих поминках, не все свои дни я прожил…
        К вечеру он попросил солёный огурец, потом задремал. А когда проснулся, в каждом глазу у него сияло по солнышку.
        - Не иначе как тот огурец посадил меня на доброго коня, повеселел дедушка. На другой день он совсем разговорился.
        - Всё! Опять я по эту сторону моста, — сказал он утром бабушке. А где же Гугуцэ?
        - В школе, где ж ему быть, — дрожащим голосом отвечает бабушка и отводит в сторону глаза, чтобы дед ни о чём не догадался. Гугуцэ, бедненький, со вчерашнего дня в Бельцах, в больнице, и вряд ли выберется оттуда живым. Мать, говорят, не отходит от его кровати. А отец поехал в больницу на бульдозере — снегу в Бельцах ещё больше, чем в Трёх Козлятах.
        - Вот что значит — ходить с непокрытой головой, — говорит сосед. — Постой, а почему его нашли под забором у Вани-цыгана?
        - Гугуцэ! — просит мать. — Ты хоть мне что-нибудь скажи…
        Гугуцэ вот-вот что-то припомнит. Нет, опять лежит без памяти.
        А дедушка вчера съел тот орех, который ему принесли, сегодня яйцо, только приналёг на вторую половину калача, как в дверь постучался сосед:
        - Слыхали? Ночью колодец обрушился!
        Дедушка словно того и ждал.
        - Я ж говорил, обветшал он совсем. Его ведь ещё отец мой строил. Ничего, я его починю. Пусть село пьёт ту самую воду, отцовскую. — И говорит бабушке: — Оля, где моя верёвка?
        Бабушка клянётся, что верёвку телёнок проглотил. Но в конце концов достаёт из-под лавки и привязывает к ручке двери.
        Дедушка берётся за другой конец верёвки, тянет её к себе, тянет…
        - Вот я и встал. Хе-хе! Цены ей нет, этой верёвке!
        Гугуцэ ещё лежал в больнице, когда бабушка поднялась за какой-то вещью на чердак и наткнулась на те самые свечи, — они были в варежке Гугуцэ.
        Бабушка плакала с крошечной варежкой в руках. А дедушка принёс с поля подснежников, обложил ими варежку и говорит:
        - Ну, вот и снова весна вернулась. Пора, Гугуцэ, и тебе возвращаться.
        Когда Гугуцэ вышел из больницы, дедушка встретил его у въезда в село. В руках у дедушки была трость.
        - Спасибо, Гугуцэ, что прибавил мне дней, — снял он шапку перед мальчиком. — Ожил я совсем. Вот и колодец зацементировал. А уж отдыхать буду на том свете.
        Вечером дедушка спрашивает Гугуцэ:
        - Значит, нельзя сказать, что лошади сами вернулись? И как это ты решился пойти на мельницу, если на улице было такое светопреставление?
        - Я ведь не один был, — отвечает Гугуцэ, — а с твоей собакой.
        - Бедный Колцун! Вот из-за чего конец к нему пришёл! — вздохнул дедушка.
        Гугуцэ вскочил как ужаленный, хотел что-то спросить, но в горле комок застрял.
        - Помнишь? — Дедушка положил ему руку на плечо. — Той ночью Ваня-цыган нашёл тебя, чуть живого, под своим забором и занёс в дом…
        Гугуцэ смотрел на дедушку и не видел его сквозь слезы.
        - Ты лежал в больнице, собака никак не могла тебя найти и всё бегала к цыгану. А однажды ночью как завоет у порога!.. Кузнец спросонья подумал, что волки напали, и как выскочит на улицу с кувалдой в руках…
        Дедушка меняет разговор:
        - А как же ты отстал от саней?
        - Да вот, пришлось на мосту слезть, чтобы повести лошадей. Веду их, а они фыркают, пятятся и вдруг как рванутся с места. Я и упал…
        - Дедушка, — опускает глаза Гугуцэ, — страшно тебе было умирать в такую стужу?
        Дедушка гладит себе усы:
        - Холод — дело привычное. Вот темнотища там — это да! Ни луны, понимаешь, ни звёздочки! И к тому же сиди и сиди без дела! Этак и взаправду замёрзнешь, — смеётся дедушка. — Хоть бы этот кусок верёвки догадалась бабушка дать мне с собой, чтобы я иногда оттуда выбирался. Ты уж забей колышек на краю могилы, чтоб я мог верёвку привязать. Ладно?
        На другой день Гугуцэ, открыв калитку, увидел, что дедушка ползает на коленях по двору, подсолнухи сеет. Туда поползёт, сюда, двор-то большой.
        - Встань, дедушка! Я сам с этим справлюсь! — подбегает к нему Гугуцэ.
        - Э, нет! Своими руками посажу. Увидишь, как взойдут они и как вырастут выше лошади. А как появятся у них шляпы, да не простые, а золотые — вот будет красота! Что на коленках хожу, так это не беда. Беда, что нагибаться не могу, болит поясница. И потом, знай: земля честная, перед ней и на колени встать не обидно. Она как солнце, как птица, как родник. Вот перед нечестным человеком никогда на колени не вставай! — И сеет, сеет дедушка подсолнухи. Не зря он говорит, что после человека должно остаться хоть немного света.
        Вечером он едва добирается до кровати и засыпает, не успев раздеться. Гугуцэ так и сяк старается стянуть с него одежду, пока сам не засыпает возле дедушки.
        Так вот одетыми и находит их бабушка и укрывает обоих одним одеялом. Лампу она уже не зажигает — некого звать к ужину…
        Утром первым открывает глаза дедушка:
        - Где та верёвка, Оля?
        Потом слышно:
        - Так! Ещё разочек! Та-а-ак… — и дедушка выходит из дома.
        Копнул там, проверил тут. И вдруг наткнулся на пустую конуру. Взял кисть и нарисовал на ней Колцуна. Краски хватило ещё на нескольких кур, — дедушка нарисовал их на дверке курятника, а то маловато их стало за время дедушкиной болезни. Близорукая бабушка сразу пошла пощупать чёрную курицу, — не снесёт ли яичко. Тут дедушка давай смеяться.
        - А я вижу, важная курица, значит, скоро снесётся, — оправдывается бабушка.
        Потом дедушка обнёс колодец оградой, поставил над ним крышу и нарисовал на срубе всякую живность, которая воду пьёт: и корову, и овцу, и козу, и зайца, и разных птиц, и бабочек, и ягнят, нарисовал бабушку с ведром в руке, а посередине изобразил большущего коня, только без наездника. Думал, думал дедушка и, когда расцвёл подсолнух, посадил в седло Гугуцэ.
        Гугуцэ очень похож на дедушку, поэтому близорукая бабушка посмотрела, посмотрела да и руками развела:
        - Вот тебе и на! Я-то гадала, кого дожидается этот конь. Что ж это ты, старый, самого себя в седло-то посадил? Тебе ли ездить верхом!
        Дедушка ухмыляется и рисует коню звезду на лоб, а мальчику солнышко на шапку, пока настоящее солнце не опустилось за холмом.
        notes
        Примечания
        1
        Ион Крянгэ (1837 -1889) — великий румынский писатель, большой друг детей. Много лет учил ребятишек грамоте.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к