Когда я был вожатым Николай Владимирович Богданов
Николай Владимирович Богданов - один из старейших советских писателей. Он автор многих книг для детей и взрослых, получивших горячие признания читателей. Эта книга «Когда я был вожатым» - почти забытая повесть о первых пионерах, решивших пожить на каникулах в «диком» лагере. Это, пожалуй, самая непосредственная и наименее идеологизированная из всех книг, написанных о пионерском движении. Она рассказывает о том, как весело жили и трудились ребята в самодеятельном пионерском лагере на полном самообслуживании, приучаясь к труду под руководством своего вожатого, о первых романтических годах пионерского движения.
Николай Богданов
Когда я был вожатым
Как мы спорили
Нет, ты не прав!
- А я с тобой не согласен!
- Весь смысл пионерского движения в организованности сверху!
- А я за широкую самодеятельность ребят.
- Но это же анархия, зачем тогда вожатые? Мы же призваны руководить.
- Но не водить за руки. Мы не поводыри, а вожаки!
- Не понимаю разницы…
- Поводырь водит робких слепых, которые без него ни шагу, а вожак ватагу удальцов.
- Ха-ха-ха! Договорился: вместо юных пионеров
- Нет, наши ребята не дети, а мы для них не няньки, а товарищи!
Сколько же мы тогда спорили, вожатые первых пионерских отрядов! Особенно я с Вольновой. На курсах нас так и прозвали «друзья-враги». Мы всегда занимали крайне противоположные позиции.
Если я говорил:
- Надо всячески поощрять выдумки ребят.
Она тут же вскрикивала:
- Какие выдумки? Мало ли что они напридумывают!
Мы должны им прививать только то, что нужно для людей будущего, ведь им при коммунизме жить!
- Что значит жить при… чем-то, при ком-то? Это приживальчество. Наши отцы не жили при капитализме, а боролись против капитализма. А ребята будут строить коммунизм, а не жить при нем, как иждивенцы!
- Ну знаешь, основное уже будет построено. Их надо подготовить к тому, чтобы пользоваться плодами коммунизма. Быть здоровыми, сознательными, дисциплинированными… Гармоничными во всем.
- А конкретно: пуговицу они должны будут уметь пришить? Обед приготовить? Обувь починить?
- Вот смешно! Вот отсталые понятия! Да в будущем, может, и одежда-то будет без пуговиц. Обед заменит какая-нибудь одна пилюля. И вообще за людей все будут делать машины!
- А людям и делать будет нечего! Вот здорово! Нам нужно готовить в основном бездельников!
- Не бездельников, но людей, у которых, конечно, будет больше свободного времени, чем у нас… Надо им прививать любовь к спорту, к музыке, к театру.
- А к труду? Ведь основа всего
- Но не к такому, как теперь, ведь они будут уже не рабочими. Само слово это отомрет. Они будут командирами техники, властелинами машин…
- Не люди, а боги!
- Не доводи до абсурда. Не боги, конечно, но и не люди по нашему подобию…
- А по какому же?
- Вот в этом-то и сложность. Мы
- Я бы с удовольствием привил им и мои старые навыки
- Ну вот, — смеялась Вольнова. — я же говорю, любовь к анархии
- Комсомольскую боевитость.
- Лучше бы организованность!
- Только не на скаутский манер!
Тут Вольнова всерьез обижалась. Она ставила себе в заслугу, что, участвуя в скаутском движении, помогла взорвать изнутри и разоблачить эту организацию воинствующих буржуйских сынков. И считала, что нам нужно перенять немало полезного, что было у скаутов: их военизированные игры, методы физической закалки, строгую дисциплину, основанную на подчинении младших старшим. Я же считал, что нам у буржуйских сынков учиться не следует, у нас свои, комсомольские традиции есть.
- Боюсь, что не выйдет из тебя настоящего вожатого, который смог бы готовить людей будущего, если ты будешь ориентировать их на прошлое.
- Послушай, Соня…
- Сколько раз я тебе говорила, что Соня
- А вот у Грибоедова
- Запомни: родители назвали меня не в честь этой размазни, а в честь революционерки Софии Перовской.
Это тебя неизвестно почему назвали Николаем, с таким же успехом могли назвать Иваном или Петром.
- Ишь какая ты организованная!
- Да, я была задумана, и создана, и воспитана как гармоничный человек будущего. У меня все не случайно, и фамилия Вольнова свободно избрана моими родителями.
Это их партийная кличка. Конечно же, не случайно, а в результате тщательного отбора мой отец
София Вольнова становилась в позу, давая собой любоваться. И здесь наш спор прекращался. Красива она была бесспорно. Без единого недостатка. Высокая, стройная, сильная, гибкая. Лицо словно выточенное по классическим пропорциям. Высокий лоб, прямой тонкий нос, идеального овала подбородок. Прибавьте к этому гриву золотых волос, горделивую посадку головы и светящиеся смелым умом глаза. Арабский конь
Лебедь
- Придется мне взять над тобой шефство, — говорила она снисходительно.
- Давай просто дружить, — предлагал я.
- Дружить? Это же отсталое понятие. Дружба двоих отделяет их от коллектива. Дружба внутри одного коллектива противопоставляет его всему обществу.
- Ну, София, это уже софизм, софистика, мудрствование лукавое! Как же это жить без дружбы?
- Нет, нет, вот шефство
Шефство надо мной она взяла еще на курсах пионервожатых, где я был простым слушателем, а она читала нам лекции о воспитании подростков.
Как я стал вожатым
После окончания курсов нас распределили по московским районам. Мы с Вольновой попали в Бауманский.
Завом райбюро пионеров был здесь Павлик
Когда Вольнова доложила ему свой план действий, который составила заранее, Павлик весело сказал:
- Замечательно. Поддерживаю. Действуй!
И она принялась действовать. Отправилась в лучшую опытно-показательную школу имени Радищева, взяла списки учащихся, отобрала отличников, в первую очередь детей коммунистов, и предложила им записаться в отряд.
- Кому же, как не вам, быть пионерами? Дети коммунистов должны быть примером для детей беспартийных родителей.
А учителям сказала:
- Всех ребят мы сразу охватить не сможем, я отберу тех, кого сочту нужным.
Так она создала пионерский отряд весьма разумно, действуя, как всегда, строго логично и продуманно.
Я же, как неисправимый романтик, поддался стихийному влечению сердца. Понравилось мне, что где-то в районе, в каком-то Гороховом переулке, в школе, которая держала рекорд по количеству разбитых окошек, собрался самостийный пионерский отряд. Совет отряда написал Павлику письмо, требуя прислать вожатого, «какой у вас самый лучший, а то не примем».
Вот к этим дерзким ребятам я и явился.
Школа оказалась непривлекательной, обшарпанной.
Переулок кривой, с выбитым булыжником. В начале его, у Садово-Черногрязской, стояли черные, закопченные котлы для варки асфальта, и около них, одетые в грязное тряпье, копошились беспризорники.
Учителя встретили меня неласково.
- Мы считаем организацию отрядов при школе нецелесообразной, — сказал завуч, — будет отвлекать учащихся от занятий.
А ребята
- А почему ты пошел в вожатые? — спросил серьезный паренек, не умеющий улыбаться.
И десятки любопытствующих глаз уставились на меня со всех сторон.
- Да мне само слово понравилось. Важное, уважительное такое: вожатый, вожак.
- Расскажи о себе. Кто такой и почему к нам послали?
Пришлось рассказать о своем комсомольстве. Об участии в борьбе с бандитизмом. О том, как создали мы первые ячейки на селе. Как боролись с кулаками. Как с оружием в руках добывали спрятанный ими хлеб, снабжая голодающую Москву. А потом по призыву Ленина «Учиться, учиться и учиться» приехали в столицу на учебу по комсомольским путевкам.
- Подойдешь в вожатые. Давай голоснем, ребята!
- Нет, постойте, — заявил я, — теперь расскажите, кто вы такие. Может, вы мне не подойдете.
Ребята были озадачены.
- Костик, давай… Ты председатель совета отряда, тебе первому. Котову слово!
- Я сын рабочего, — сказал Костя.
- А мать
- Ну и торговка, что же тут такого? Нам жить нечем.
Отца моего беляки зарубили под Воронежем… Вот мать и торгует. У Перовского вокзала, в обжорном ряду, студнем… Кому нужно
Дружный хохот покрыл эти слова. Но сам Котов не улыбнулся.
- А ты кто? — спросил я стриженую.
- Я вожатая звена «Красная Роза», Маргарита.
- Бывшая Матрена, — пискнул узкоплечий, большеголовый мальчишка и тут же присел, получив от девчонки щелчок в макушку.
- Ну да, буду я еще носить поповское имя. Мне его без моего согласия дали. Хочу
- Она вожатая, потому что у нее мать вагоновожатая! — пискнул опять паренек и спрятался под парту.
На все эти шутки снисходительно поглядывал важный, толстый пионер в очках.
- Уйми своего Игорька, доктор! А то мы ему живо ежиков наставим.
- Почему он доктор? — спросил я. — Потому что в очках?
- У него отец тоже доктор.
- Доктор паровозов, — важно ответил толстяк.
- Просто слесарь по ремонту паровозов, это он важничает! — закричали девчата.
Выяснилось, что доктором прозван Ваня Шариков, вожатый звена «Спартак».
- У нас две Раи
Вот она, самая толстая. Из нее маленьких две получится.
- Рая-маленькая сама пришла, а большую папа привел.
- Чтобы похудела!
- Чтоб ее коллектив воспитал, а то она очень рыхлой растет… Одни мечты и никакой инициативы. А теперь время не то… не для таких.
- И две Кати у нас
Всех я в тот раз не запомнил, конечно. Народец, как видите, разношерстный. В основном дети городской бедноты. Что же их собрало вместе? И я спросил, почему они хотят быть пионерами и что думают делать.
- Насчет почему пионеры
- А я знаю! — выскочил очень чистенько одетый мальчишка с нарисованными химическими чернилами усами. — Давай, вожатый, подготовимся… сухарей там, оружие
- Да не слушайте, это Франтик, фантазер, — оттащила его девочка сильной рукой. — Лучше всего агитпоход.
На смычку с деревней!
- Мальчишкам даешь экспедицию на басмачей! В горы, разведчиками… А девчонки пусть на борьбу с паранджой
- Да постойте вы, пусть вожатый скажет.
Многие бы заткнули уши от такого шума. Но я, как старый комсомольский активист, находил в этой бурливой стихии особую прелесть, это напоминало мне начало нашей комсомолии. Давно ли мы сами были такими!
С улыбкой посматривал на меня и на ребят взрослый человек, сидевший в сторонке у окна и ни во что не вмешивавшийся.
У него было темное, продубленное какими-то нездешними ветрами лицо и белые как снег волосы.
- Все правильно, — сказал я, — но все в свое время, а сейчас посмотрим, умеете ли вы ходить строем. А ну, на линейку строиться! Шагом марш!
Вышли ребята в старинный парк, прилегающий к школе, построились на влажной тропинке в тени больших лип.
Стою перед строем, объясняю законы юных пионеров, рассказываю про обычаи и замечаю
- Чего это вы, как журавли на болоте?
- Тропинка холоднющая, пятки зябнут.
Вижу
- Вы что, обувку дома забыли?
Молчат босоногие, застеснявшись.
- Родители не дали. Говорят, обувка нужна в школу ходить, ее беречь надо, — важно сказал Шариков, посмотрев на свои заплатанные ботинки.
Переглянулись мы с седым человеком
- По тропинке бегом, марш!
Полюбовавшись на ребят, раскрасневшихся после бега, и, очевидно, решив, что я овладел стихией, седой человек, как-то незаметно пожав мне в локте руку, ушел.
Это был прикрепленный к отряду от райкома партии старый коммунист Михаил Мартынович Агеев. Все его звали дядей Мишей.
Как мы доставали горн и барабан
Итак, за меня проголосовали единогласно и я вступил в командование пионерским отрядом в качестве вожатого.
Школа, при которой жил мой отряд, оказалась одной из беднейших в районе. У нее не было никаких шефов.
Ребятам некому было подарить даже барабан. Не было горна. А без этого какой же пионерский отряд!
Идеи и способы достать барабан возникали у наших бойких ребят самые неожиданные, простые и фантастические. Вот, например, при помощи перышек и… семечек.
В то время два бича терзали школу: игра в перышки и лущение семечек.
Еще с голодных времен укоренилась эта привычка
Пионеры решили объявить этим порокам беспощадную борьбу.
- Знаешь, вожатый, мы что придумали, — заявил мне на совете отряда Франтик, — обыграть всех наших беспартийных ребят дочиста и все выигранные перышки продать соседней школе. Вот и деньги на барабан!
- Не годится.
- Ну, тогда вынуть у всех грызунов семечки из карманов, сделать такой внезапный налет. А реквизированные семечки
- Опять не то.
- Ну, вожатый, почему «не то»? У нас же шефов-то нет. Хорошо вон отрядам при заводах, при фабриках, там отцы отработают смену-другую в пользу отряда, вот и все!
- А почему бы, ребята, нам самим не заработать?
Я все ждал такого предложения. Мы, студенты, когда не хватало стипендии, поступали просто: шли на товарные станции, на склады, работали грузчиками. У нас были свои студенческие артели. Конечно, детский труд у нас запрещен. Но видел я, как нанимались мыть и очищать товарные вагоны женщины из городской бедноты и им помогали девчонки.
Может быть, и пионерам можно в виде исключения заработать себе на горн и барабан.
Решили посоветоваться с нашим партприкрепленным
Богатырь с виду. Лицо загорелое, а волосы седые. Командир одной из краснопресненских баррикад в 1905 году.
Бежал с царской каторги, жил в эмиграции. В гражданскую войну партизанил на Дальнем Востоке. У него были грозные, лохматые брови и детские голубые глаза.
Он выслушал мое предложение, подумал, как всегда, и сказал неторопливо:
- И меня прихватите… Я когда-то большим спецом был витрины мыть, зеркальные стекла протирать. Я этим занимался в эмиграции, в Париже.
Ну, раз такой человек стекла мыл в Париже, чего же нам дома-то стесняться!
После долгих переговоров нам доверили вымыть и протереть стекла в запущенном здании вокзала Москва-вторая.
Заработанных денег хватило и на барабан, и на горн, и на кусок бархата для знамени.
Признаюсь, мы скрыли это от наших беспартийных ребят и даже от учителей, придумав, что все это подарки несуществующих шефов. Нам казалось, что так больше чести.
Лихо маршировал наш отряд под звуки горна и грохот барабана по нашему кривому переулку. Задорно прошли мы разок-другой и мимо опытно-показательной школы имени Радищева.
Стройность картины нарушали только беспризорники, бездомные обитатели нашего переулка. Лохматые, чумазые, они бежали за нами завистливой толпой. Может быть, потому, что котел для варки асфальта, у которого они ютились, стоял близко от нашей школы, или оттого, что наши ребята не брезговали иной раз поделиться с ними завтраками, эти беспризорники так и липли к нашему отряду, совсем не интересуясь отрядом Вольновой.
Но не в них дело, главное
Мне показалось, что сама Софья Вольнова выглянула в окно, привлеченная звонкими руладами горна и трелями барабана. И сердце мое сладко забилось.
- Мы еще вам покажем, опытно-показательные!
Как-то раз, на очередной встрече вожатых по обмену опытом, она мне так обидно посочувствовала, что вызвала желание посоревноваться
Как мы штурмовали Перекоп
Многие отряды тогда соревновались за право носить имена героев революции и гражданской войны. Наши с Вольновой пожелали взять себе имя Буденного.
Мои ребята считали, что имеем на то особое право: отец нашего пионера Шарикова служил кочегаром на бронепоезде «Ваня-коммунист», который своим метким огнем по скоплениям белогвардейской конницы помог Буденному выиграть знаменитую битву за Воронеж.
Шариков со слов отца рассказывал, как это было…
И каким смельчаком был Буденный. И как он командовал, не слезая с коня. Подскакал к бронепоезду, постучал звонким клинком о стальную броню орудийной башни и указал командиру цель, по которой открыть огонь.
Не все знали такие подробности о боевых делах избранного нами героя. Кому же, как не нам, носить на отрядном знамени его имя!
А пионеры Вольновой не уступали. Они вычертили большущую карту всех военных походов Первой Конной армии.
Удары буденновцев по врагам были изображены красными стрелами, войска белых обозначались белым, зеленых
И вот решающий час настал.
Отряды красных выстроились у подножия Воробьевых гор. На всех буденовки, выданные с военных складов.
Они великоваты, сшитые на взрослых бойцов, и некоторым малышам сползают на глаза. Ничего, выше головы
Семен Михайлович выехал принимать парад своего необычного войска. Под ним легендарный боевой конь.
При нем легендарная шашка, украшенная боевым орденом Красного Знамени. Замерли в восторге. юные воины, застыли по стойке смирно красные командиры-вожатые.
И вдруг в этой тишине громкий шепот Игорька:
- Не может быть, чтобы сам Буденный стал нами, детьми, командовать. Нарядили под него какого-нибудь артиста. Посадили на коня, приклеили усищи, и пусть с детьми в войну поиграет!
На него зашикали. Но Буденный услышал. Остановил коня и громко:
- Кто там в строю рассуждает, два шага вперед.
Вытолкнули ребята оробевшего Игорька. Стоит он на полусогнутых. Громадный конь косит на него сердито глазом. Всадник смотрит с усмешкой и вдруг наклоняется к проштрафившемуся «бойцу»:
- А ну, дерни меня за усы!
Какое там! Игорек совсем оробел. Ни жив, ни мертв.
Тут Семен Михайлович крепко дернул себя за ус, поморщился и сказал наставительно:
- Не знаешь, не ври… Видал, настоящие! И, приосанившись, отъехал.
Неизвестно почему, ближайшие отряды гаркнули «ура». Его подхватил весь строй.
А я подумал: «Все кончено. Тут воюй не воюй
Взвились сигнальные ракеты. Ударили по «врагу» «пушки», затрещали «пулеметы», отлично сделанные деревянные трещотки. Ахнули разрывы снарядов, все как на настоящей войне
И хотя вместо грозного рева солдатских глоток сия пехота издала мальчишески веселый крик, перешедший в шумный и беспорядочный гомон, все шло отлично.
Но вдруг этот веселый шум и гомон стал затихать, замирать, движение штурмовых цепей замедлилось. Что-то странное, непонятное погасило воинский пыл юных бойцов.
И командарм наш, руководивший боем с коня, заметив неладное, подскакал к передовой.
- В чем дело, товарищи? Что задержало красную пехоту?
- Извините, — докладывают смущенные командиры, — крапива!
- Какая крапива?!
- Непредвиденная, жгучая! — досадливо сказала Вольнова, почесываясь. На пути наших отрядов оказались такие могучие заросли крапивы, заполонившие заброшенные малинные и крыжовничьи сады-садочки заброшенных дач, что ее колючее семя посыпалось за шиворот нашим командирам. О бойцах и говорить нечего. Ребята застряли в ней, как в колючей проволоке!
Буденный, подняв густые брови, чуть не расхохотался.
Не случалось еще такого в его воинской практике. Но тут же спохватился. И, включаясь в игру, выхватил саблю из ножен и, послав вперед коня, принялся рубить крапиву с азартом мальчишки.
А мои ребята, не дожидаясь, когда им прорубит дорогу в этой колючей проволоке сам командарм, ринулись вперед, не щадя порванной одежды, не считаясь с царапинами и ожогами.
И пока генералы «синих», приставив к глазам бинокли, посмеивались да пошучивали над удалым мальчишеством Буденного, наш самый ободранный и поцарапанный отряд вырвался вперед. Одолев возвышенность и зайдя в тыл «синих», мы закричали «ура» и подняли красные флажки.
Посредники определили, что штаб «синих» попал в плен.
При разборе итогов первой пионерской военной игры было много смеха и шуток.
Командиры «синих» заявляли:
- Отвлек нас своим геройским кавалерийским рейдом товарищ Буденный. Пока мы удивлялись, для чего это командарм крапиву заготавливает, красная пехота тут как тут!
- Для вас, для вас крапивку заготавливал, чтобы угостить, если долго не сдадитесь, — покручивая усы, отшучивался Семен Михайлович.
За отличное командование военной игрой ему было присвоено звание почетного пионера. А нам за отличное участие в ней предоставлено почетное право повязать ему красный галстук как шефу нашего отряда.
Как мы принимали в пионеры Буденного
Вскоре разведка выяснила, что Семен Михайлович живет в одном из переулков вблизи Кремля. Встает он, по военной привычке, очень рано и каждое утро выходит прогуляться во двор дома, когда все еще спят. В такой ранний час мы его и подкараулили. Неожиданно вышли из-за каменного забора, подошли четким шагом и отдали салют.
Семен Михайлович, подняв густые брови, отдал честь.
Рита вышла из строя и отрапортовала:
- Разрешите повязать вам красный пионерский галстук как почетному пионеру отряда имени Буденного!
Семен Михайлович улыбнулся, поправил усы и после небольшого раздумья пригласил нас к себе. Приоткрыл массивную дверь парадного и, пропустив всех ребят, обогнал их на лестнице.
- Жинка! — крикнул он, открывая дверь квартиры на втором этаже. Дивись, я сейчас помолодею. Вот хлопчики пришли меня в пионеры принимать.
Из комнаты вышла высокая, строгая на вид женщина.
Увидев нас, молча осмотрела, пропустила вперед, не сказав ни слова.
Сдерживая робость и любопытство, с ощущением, что перед нами сейчас раскроется какая-то тайна, мы вступили в жилище легендарного героя, веря и не веря, что это наяву, а не во сне. Казалось, что сейчас мы увидим сабли и ружья, как в военном арсенале, знамена, пробитые пулями, и еще что-нибудь необыкновенное. И были поражены, увидев книжки. Их было много ив шкафах кабинета и на столе. И среди и-их
Что это
Заметив наше удивление, хозяин несколько смутился, но быстро подавил смущение и, положив руку на исписанную тетрадь, сказал:
- Вот так, ребята. Таким, как я, до революции учиться не пришлось. С детства работали на богачей от зари до зари. А после революции опять некогда, воевать с ними пришлось с утра до ночи. Вот теперь, как с ними управились, вдвойне наверстывать приходится. Трудно взрослому человеку изучать школьные науки, ох как трудно, — вздохнул Семен Михайлович. — Вам в юные годы куда легче. Всё для вас
Конечно, ребята дали слово. Когда мы вручили Семену Михайловичу выписку из решения совета отряда, разрисованную нашими художниками, повязали красный галстук и пришпилили значок, Буденный спросил:
- Ну, а какие же обязанности будут у меня как у пионера отряда имени Буденного?
- Вы почетный, — стала объяснять Рита. — Маршировать с нами не будете, конечно… Но вот помогать…
И тут мы признались, что нам для выезда в летний лагерь совершенно необходимы две-три палатки. И, по нашему соображению, товарищ Буденный может нам в этом помочь, ведь Первая Конная сейчас не воюет и, наверное, многие походные палатки на складах лежат. Нам бы на время, а не насовсем.
Семен Михайлович задумался: речь шла о казенном воинском имуществе.
- Семен, а почему бы и не дать хлопчикам из тех, что постарее, все равно их списывать пора, — сказала вдруг жена Буденного.
- Да, да, конечно, если будут порваны, пулями пробиты
Семен Михайлович на бланке написал нам записку, объяснил, куда пойти, и мы, едва сдерживаясь, чтобы не заплясать от радости тут же, в кабинете, поблагодарили нашего почетного пионера и попрощались с хозяевами.
В прихожей жена Буденного каждому из нас сунула по горстке конфет, чем весьма смутила и ребят и вожатого.
Возможно, все кончилось бы благополучно, не поделись я радостью с моим райкомовским дружком. Павлик выслушал мой доклад, насторожившись.
- Карьеру делаешь, — сказ. ал он глуховато и тут же отобрал бумажку. Доложу на бюро. Надо посоветоваться. Дело серьезное. А к лагерю вы готовьтесь, тренируйтесь, — успокоил он нас и выпроводил из райкома.
Как мы агитировали родителей
Вскоре весь отряд только и жил мечтой о выезде в лагерь. Для тренировки мы проделывали пешие походы в Сокольники, в Измайлово. Ребята заготавливали кружки, ложки, заспинные мешки. Вели разъяснительную работу среди родителей.
Большинство радовалось счастливой возможности отправить своих детей на вольный воздух из душного, пыльного города. В особенности городская беднота, для которой выезд на дачу был не под силу, не по средствам.
Тетки Кати-беленькой раза два приходили ко мне хлопотать за свою племянницу, опасаясь, что мы не возьмем ее, как очень слабенькую.
- Конечно, она плохонькая у нас. Но без свежего воздуха совсем завянет. И мать ее от туберкулеза зачахла… и старшая сестренка померла. Мы вот тоже на учете как туберкулезницы состоим… Может, хоть она здоровенькой вырастет. Пионерство ей поможет… Вы уж не отталкивайте ее как слабенькую, — просили они весьма трогательно.
Но были и такие, что категорически заявляли
По самым неожиданным причинам. Отец Шарикова, например, заявил, что его сын ему самому нужен. Поедет с ним летом в деревню для остальных детишек на молочишко зарабатывать. Слесарь каждое лето отправлялся по деревням чинить-паять старые чайники, тазы, ведра, кастрюли, и Ваня уже раз-другой ходил с ним за подмастерье. Насилу мы его отстояли.
Бывали случаи, когда меня призывали на помощь: матери
Так случилось в семействе Рай-толстой.
Ее папаша оказался адвокатом, женатым на бывшей богачке. Попав в его квартиру, я очутился словно в музее старинной мебели и каких-то дорогих и ненужных вещей.
Среди них, как заблудившаяся в лесу, бродила очень бледная, очень красивая женщина с громадными печальными глазами. Она смотрела на меня скорбно. И ничего не говорила. Рассуждал один адвокат, а она только иногда кивала головой.
- Ангел мой, — говорил просительно адвокат, — ты пойми, речь идет о счастье нашей единственной дочери. Ее счастье
С ними она увидит свет новой жизни. Они ей помогут найти счастье в новом, непонятном для тебя обществе…
Он был настолько же многословен, насколько она молчалива. Может быть, такой и должна быть жена адвоката?
Меня многое поразило в этой квартире. Но особенно
В столовой стояли шкафы, на стеклянных полках которых красовались удивительные фарфоровые безделушки, которые адвокат показывал мне как драгоценности.
Очевидно, его причудливая мебель, статуи, картины и фарфор представляли какую-то непонятную мне, но большую ценность, потому что он говорил:
- И все эти богатства я готов отдать лишь за одно то, чтобы моя дочь приобщилась к новому обществу… Пошла в одном строю с победителями… Это главное теперь, это главное….
Хотя адвокат и был советским служащим, у меня стало закрадываться подозрение, что нам хотят подсунуть свою дочку бывшие буржуи. Стоит ли нам брать такой элемент?
Надо посоветоваться с дядей Мишей. И я завел с ним разговор о Рае.
Михаил Мартынович сказал:
- Конечно, адвокат этот
- Переварим в пролетарской среде?
- Вот именно.
Так было решено, что мы будем «переваривать» толстую Раю.
Пришлось мне познакомиться и с матерью Котова, базарной торговкой.
Они жили в полуподвальной людской старого барского особняка. После революции, когда буржуев уплотняли, им дали роскошную комнату в бельэтаже (ух, до чего шикарную: золоченые шпалеры, зеркало во всю стену!). Ну, а потом они сами переселились в бывшую людскую: здесь плита уж очень удобная, с котлом, чтобы студень варить. И тут же ледник, чтобы студень и летом застывал. Оно, конечно, хуже здесь, да ведь кормиться-то надо сынишка малый да бабка старая. Так объяснила мне все обстоятельства торговка студнем.
В бывшей людской заметил я огромный трехведерный самовар, пузатый, меднолицый, — купчина, а не самовар.
- Извозчиков это я чайком поила… А потом прикрыли меня… как незаконную чайную, без патента… Ну, вот он и стоит, скучает…
Пионерством сына мамаша Котова была весьма довольна:
- Это хорошо. Отец за коммунистов был. Пускай и он маленьким коммуненком будет, потом в большого вырастет.
- Это хорошо, это мы премного довольны! — Слепая бабушка, вязавшая на ощупь чулки, согласно кивала головой.
А вот насчет лагеря они сомневались:
- Тут бы он нам по хозяйству помогал, а там, чего доброго, избездельничается!
- Надо же ему отдохнуть, поправиться.
- От чего ему отдыхать, нешто он работал? От чего ему поправляться, разве он больной? Нет, для курортов у нас и средств нету.
После всех моих объяснений и уговоров упрямая торговка заявила:
- Не пущу. Вот если бы его чему-нибудь дельному там обучили мастерству какому, тогда бы сама за ручку отвела! А так
Сразил ее один лишь довод
- Это верно, — пригорюнилась мамаша, — вот и отец его так-то. Все слесаря депо за Советскую власть
- Да ничего нам не надо.
- Или вам все бесплатно? Все от государства?
Я задумался. У Районо имелись средства для организации трех пионерлагерей. Поедут те отряды, которые лучше подготовились. На смотре мы заняли второе место, после показательных имени Радищева… Но все может быть… Чуяло сердце.
- Одеяло с собой нужно взять, — сказал я.
- Еще чего?
- Подушку маленькую… если можно. Кружку, ложку…
- Может, и самовар еще! Ишь как они на всем государственном… Да еще и денег жменю? Ха-ха-ха!
Так мы и ушли, не зная, отпустит мамаша Котова или нет. Уж очень он парень-то был товарищеский, нужный.
Сильный, ловкий, безотказный.
Каждый мой шаг, конечно, был известен ребятам. И все они обсуждали результаты. И горячо спорили в иных случаях.
Я не скрывал от них ничего. Наоборот, выкладывал все, как было. И никогда не пытался навязывать свои решения.
Решать должны были они сами.
И вот что интересно: когда ребята замечали, что я колеблюсь в каком-нибудь трудном случае, они становились особенно настойчивы. Так было с Катей-беленькой.
Я рассказал, какая у нее болезненная семья, стоит ли брать нам такую слабенькую девочку в трудный поход.
Это вызвало целую бурю. Какие же мы пионеры, если откажемся помочь слабому товарищу? Тогда грош нам цена. Все с такой яростью мне доказывали, что если не брать ее, так лучше не ехать в лагерь.
Также и в случае с Раей-толстой. Ребята почувствовали, что мне не хочется ее брать. Почувствовали мою скрытую неприязнь к этой раскормленной и избалованной маменькиной дочке.
И я подивился, как они распознали мои невысказанные сомнения.
- А чем она виновата, что у нее такие родители? Ну да, ну почти буржуи. Рая хочет быть с нами, хочет жить, как мы, а не как они. Значит, мы должны не отталкивать ее, а, наоборот, помочь. — Это говорила Маргарита, у которой мать вагоновожатая.
- Если хотите, Рая из нас самая несчастная, она в золоченой клетке живет.
И чем больше я оказывал молчаливое сопротивление, тем яростней разжигали в себе ребята хорошие чувства к Рае. Хотя сама она ничем не заслуживала такого горячего отношения
Нельзя было понять, хочет она с нами ехать или не хочет, сама ли она тянется к коллективу или подчиняется настоянию своего отца. Она побывала со своей мамашей на курортах, видела море, кушала виноград, и лагерь где-то под Москвой для нее был не так привлекателен, как для остальной детворы. За исключением Раи и еще двух-трех ребят, все остальные
Большинство из них, кроме московских пыльных переулков, ничего и не знали. Никто не ездил в ночное, не сидел у костров, не видел рассвета на речке.
И чем больше я это узнавал, тем больше сердце мое наполнялось любовью и жалостью. Они казались мне обездоленными. Я все больше проникался чувством, будто это мои младшие братишки и сестренки и я должен помочь им пробиться к той жизни, которую считаю настоящей.
Как нас наказали «показательные»
И вот, когда наша подготовка к выезду в лагерь дошла до высшей точки кипения, когда мы разрешили все внутренние проблемы и стали жить единой целью, нас постиг страшный удар со стороны.
Такое не забывается. Как сейчас помню голубой зал заседаний Районо. Солнце так и льет в двухцветные окна.
Воздуха столько, что кажется, лепные амурчики ожили и парят над нами, сверкая розовыми щечками и ягодицами.
А под ними, у черной классной доски, — классический профиль Софии Вольновой. Удивительно чистое лицо, чуть смуглое, как у спортсменки, с небольшим румянцем на щеках.
Когда она говорила, в зале всегда стояла тишина. И я замечал, что, бывало, люди не слушали ее, а любовались ею, и, что бы она ни говорила, все принималось.
Бывают же такие счастливчики!
Вот и сейчас Вольнова, держа в руках указку, медленно, вразумительно, не повышая голоса, который был у нее резковат от привычки командовать и как-то не подходил ко всему ее женственному облику, докладывала план вывоза в лагерь пионеров школы имени Радищева. Две помощницы навешивали на классную доску, по одному повелительному движению ее соболиных бровей, карты, диаграммы, планы, схемы. Здесь все было изображено графически, даже распорядок дня
- Вот, видал, — шептал мне восхищенно друг Павлик, — вот как к выезду в лагерь надо готовиться! Классически!
Затем все произошло, как в страшном сне.
Директор школы имени Радищева предложил организовать вместо трех один, но показательный лагерь, которому и отдать все имеющиеся в районе средства.
Деятели Районо проголосовали как загипнотизированные. Комсомольцы из райкома не возразили.
Так мой отряд остался ни при чем.
- А наши палатки-то, Павлик?
- С палатками порядок! Мы их получили. И даже не три, а пять!
- Так что же, палатки у нас есть, а выехать в лагерь не сможем? Перед Буденным стыдно, зачем же выпрашивали?
- Ну, почему же стыдно, отдадим их тому, кто использует, показательному лагерю… Какой же показательный без военных палаток! Кстати, они их уже починили. Этому был посвящен отрядный сбор. Все сидели и чинили коллективно. А вот у тебя таких мероприятий не было, друг!
Я уж не помню, что я сказал тогда Павлику. Кажется, я просто дал ему по шее. А он ответил мне затрещиной. За точность не ручаюсь. Мы были вдвоем, и, что тогда между нами произошло, никто не видел. Но выскочили мы из комнаты красные, встрепанные и разбежались в разные стороны.
Конечно же, я побежал к дяде Мише.
Мое сообщение о несчастье Михаил Мартынович выслушал довольно спокойно. И на мой вопрос: «Что же я теперь пионерам скажу?»
- Всю правду. И запомни: обманывать детей еще более преступно, чем взрослых: они доверчивей.
- Конечно… Но столько мы наговорили всем про выезд в лагерь… И уже разведку произвели. И вдруг… просто не знаю, что теперь делать!
- А почему ты один должен переживать за всех? Собери отряд, пусть ребята и думают, как быть. Что, страшно?
Пойдем вместе.
После моего сообщения в отряде поднялась буря:
- Какое они имели право? Бюрократы! Жаловаться пойдем!
- Почему показательным три куска в рот, а нам?
- И вообще почему им, а не нам?
Дядя Миша молчал, а потом хлопнул ладонью по столу:
- Стыдно слушать! Словно здесь не пионеры, а маменькины сынки собрались, все «нам» да «нам»! А вот мы не «намкали», а говорили «мы организуемся», «мы сделаем», «мы возьмем». И организовались в партию, и сделали революцию, и взяли власть в свои руки!
После этих слов наступила ошеломляющая тишина.
- Пионер потому и пионер, что он прокладывает новые пути, не боится трудностей. Как впереди идущий показывает, как нужно преодолевать преграды. Эка штука
- А жить будем в шалашах, как Ленин в Разливе! Вот это будет по-ленински! — подхватила бывшая Матрена.
- Пойдем по деревням чинить-паять, — подтвердил Шариков, — на хлеб заработаем, я инструмент у отца возьму.
- Чепуха. Будем печь лягушек, жарить кузнечиков и стрекоз, добывать дикий мед! — заработала фантазия Франтика.
Девчонки радостно взвизгнули. Глаза у всех загорелись.
Бурное обсуждение закончилось тем, что мы порешили в следующее же воскресенье выехать в село Коломенское всем отрядом. Пока сроком на неделю. Назвать это вылазкой на природу. Пожить в шалашах. Покупаться, порыбачить… А там видно будет.
Конечно, прицел у нас был на все лето. Но эту мечту сговорились держать в тайне. Кто же разрешит такой «дикий» лагерь! Сговорились, что каждый заготовит побольше сухарей, круп, чаю, сахару. Кому сколько удастся.
И может, действительно сами прокормимся. Уж неделю-то во всяком случае. Выезжали же мы, деревенские мальчишки, рыбачить с краюшкой хлеба да горстью соли в кармане. И живали на речке по многу дней в свое удовольствие! Особенно когда поспевали луговая клубника, черная смородина и ежевика по берегам. Если это возможно было на Оке, почему не попробовать на Москве-реке?
Я приободрился.
Как мы вышли в поход
Опустим подробности нашей подготовки. Заглянем прямо в то чудесное утро, когда готовый к походу отряд выстроился передо мной на линейке, еще влажной от росы.
Все три звена: одно девичье
В руках у ребят посохи, мы вырезали их в ореховых зарослях в Сокольниках. У каждого за спиной
Я смотрю в счастливые лица ребят, и грудь мою распирает от радости. Но не только от предвкушения желанного похода, а больше оттого, что вот сейчас мы всем отрядом совершили добрый поступок.
Утром, когда все торопливо сбегались во двор школы, было обнаружено исчезновение беспризорников. Вокруг котла для варки асфальта, где они обычно спали, тесно прижавшись друг к другу, никого не было. Пусто.
А на крыльце школы сидел завернутый в тряпье малыш.
- Подкинули! — с каким-то радостным испугом вскрикнули девочки.
Мальчишки вознегодовали:
- Вот и водись с такими! Сами на юг вспорхнули и улетели, как вольные пташечки, а пацана нам на память.
Удружили!
Никаких объяснительных записок, ничего, только кусок свежего бублика, который молча смаковал малыш, говорил о том, что перелетная стая беспризорников, бросившая его, отлетела на юг совсем недавно.
Конечно, если бы наши ребята с этими беспризорниками не знались и этот пацаненок был им не знаком, они бы могли, не обращая на него внимания, прошагать в лагерь.
Но даже галчонок, выпавший из гнезда, заставляет остановиться, а здесь глазел на нас спокойно и доверчиво маленький человек.
Школьники, а в особенности пионеры, и прежде жалели мальчишку, делились с ним своими завтраками, угощали сластями. Девочки иной раз умывали его, затащив в туалетную комнату, и даже приносили что-нибудь из одежды. Но штаны и рубашки тут же исчезали, променянные на еду или проигранные беспризорниками, и малыш снова оставался в каком-то рваном ватнике, одетом на голое тело. В нем он сейчас и сидел, поглядывая на знакомцев в красных галстуках без всякой тревоги за свою судьбу.
- Тебя чего же не взяли? Захворал, что ли? — спросил Котов.
- Нет. Я маленький, — ответил пацан, — на подножку не вспрыгну. С крыши свалюсь.
Это было так ясно и натурально, что вся ответственность за этот поступок в умах ребят тут же была снята с беспризорников. За судьбу малыша теперь отвечали все мы, люди, к нему причастные.
Проще всего было бы, конечно, оттащить пацана в милицию и сунуть на лавку в дежурке, там много таких, а самим преспокойно отправиться в свой поход, лихо затрубить в горн, забить в барабан и забыть об этом случае…
Но у каждого из нас была совесть. И ее не заглушить никакими барабанами. Какие же мы пионеры, если отделаемся от этого маленького, беззащитного человека так же, как безжалостная шайка беспризорников!
Долго мы этот вопрос, как говорится, не тянули. Как-то само собой было решено, что целым отрядом одного малыша прокормим. Много ли ему надо? Беспризорники кормили, а мы что
- У меня есть запасные трусы, — сказал Шариков, — если их немного убавить, ему подойдут.
- А у меня есть запасная майка, красная, с белым воротничком, — заявил Франтик.
Девочки тут же начали пригонять одежду, зашивая и укорачивая ее прямо на пацане, который привык относиться к переодеваниям спокойно. И вот, выбросив ватные лохмотья в котел и умыв их владельца, мы уже устраиваем всеобщий смотр нашему неожиданному пополнению.
И остаемся довольны. Парень хоть куда: круглолиц, голубоглаз, рыжеволос.
- Как подсолнушек! — восклицает Маргарита.
- Надо имя дать, а то все пацан да пацан. Может, ты свое родное помнишь? Как тебя зовут по-настоящему, разве не знаешь?
Малыш отрицательно качает головой: у беспризорников главное
- Ладно, — говорит Котов, — имя он сам выберет, какое понравится, а фамилию мы ему дадим Пионерский!
Предложение Кости вызывает восторг, но ненадолго.
- Пионерский-то Пионерский, а если из него какой-нибудь тип вырастет? Такой, что только звание будет позорить!
- Надо воспитать по-пионерски, вот что!
- Ладно, потом разберемся; как мы его потащим
- Я сам! — неожиданно заявил малыш.
И тут все рассмеялись, вспомнив, как не раз видывали прыткость малыша, поспевавшего за своей шайкой, удиравшей от милиционера или от какой-нибудь торговки, у которой были расхватаны с лотка пирожки или бублики.
- Когда устанет, будем нести по очереди на закорках, — сказала Маргарита, — я своего братишку носила
Так это происшествие было улажено, и я мог бы подать сигнал к выступлению. Но я оглядываю ряды и все не вижу крайнего левофлангового звена Либкнехта, нашего малыша Игорька, прозванного «пионерчиком».
С ним всегда что-нибудь случалось да приключалось.
Конечно, не отпустили родители, хотя еще вчера приходила ко мне его мамаша
Мне показалось, я убедил мамашу, что ее сыну просто нельзя не пойти в наш поход, тем более что он несколько изнежен, избалован и терзает домашних своими капризами. Все это как рукой снимет.
Но вот пора давать сигнал к выступлению, а Игоря все нет…
У меня все еще теплится надежда, и. затягивая время, я придирчиво проверяю содержимое вещевых мешков.
Все ли взято, что положено: мыло, зубная щетка, полотенце, бутерброды на завтрак, сухари, чай, сахар, кружки, соль, спички…
Конечно, двадцать шесть одного не ждут, но и не должны в самом начале потерять двадцать седьмого… Не по-пионерски. Думаю: уж не послать ли разведку на дом к Игорю? И вдруг
Как всегда, животиком вперед, головенка высоко задрана. Но смотрит почему-то смущенно, в сторону. Что же это? Смущается, что опоздал? Но по рядам пронесся такой радостный говор!
Смущение Игорька тут же объясняется новым явлением. Следом за нашим пионерчиком в калитку парка протискивается полная, как шар, бабушка в плисовой телогрейке, повязанная шерстяным платком. В руке у нее большущий узел.
- Ну, что же, — с московским певучим выговором на «а» сказала бабушка, — за кем теперь дело, пошли, что ль?
Весь ее вид при этом говорил, что это она собралась в пионерский поход.
Игорь юркнул в строй, а весь отряд с любопытством смотрел на решительную старушку.
- До Симоновой-то слободы можно трамваем, а там уж пешком, так, что ль?
Бабушка не только знала маршрут, но и давала указания.
Смущенный этим, я пробормотал:
- Спасибо вам, что проводили Игоря.
- Не за что. Я еще не проводила. Вот как до лагеря провожу, тогда уж и благодарите.
Я представил себе наш стройный, подтянутый отряд, шагающий в ногу под звуки горна и дробь барабана, а рядом
- Нет, нет, — сказал я поспешно, — не трудитесь, пожалуйста… Это очень далеко. Мы пойдем быстро!
- Ничего, ничего, я не отстану. Я на ноги резвая.
- Очень прошу вас, не беспокойтесь. Игорек сам дойдет. И вообще у нас взрослым не полагается… Вы видите, все без старших. Зачем же одному Игорю с провожатыми?
- А узел кто понесет? Этакий-то узлище!
- А зачем такой большой?
- Как зачем? Да тут еда! Котлеты… куры жареные.
Яички, батончики, домашние пирожки… Нешто бросить?
Весь строй стоял, кусая губы, едва сдерживаясь от смеха. Игорь так покраснел, даже уши стали пунцовые.
Поняв, что от бабушки так просто не отделаешься, я решительно шагнул к ней, схватил узел и, сказав: «Сам донесу!»
Звонко прозвучал горн, дробно забил барабан, и отряд тронулся в путь, вытягиваясь по тихой утренней улице. Но бабушка с неожиданным проворством выхватила узел и важно зашагала в ногу с отрядом.
Так мы и отправились в поход с обозом. Встречные прохожие многозначительно улыбались. Все понимали, что эта старушка, конечно, сопровождает самого маленького пионерчика, шаг которого все время сбивается на рысь.
Ребята злились на бабушку и старались не смотреть на Игорька: ему и так было хуже всех.
В таких сложных обстоятельствах я решил перестроить план похода и усадил отряд в трамвай. При посадке в вагон мне удалось, наконец, отделаться от старушки, но не от узла. Она втолкнула его на площадку прицепа уже на ходу вагона и долго провожала нас, посылая Игорьку воздушные поцелуи.
На конечной трамвайной остановке нас ждал новый сюрприз: мамаша Котова с огромным мешком, в котором оказался трехведерный самовар. Самоварную трубу, обернутую газетами, она важно держала в руках.
Когда наша голоногая команда высыпала из трамвайных вагонов, она отсалютовала нам этой трубой. Расплываясь в улыбке, развернула мешок и, обнажив начищенную до блеска медь самовара, пропела хрипловатым базарным голосом:
- А вот вам, ребятушки, чаеварушка-братушка, пей из него чай, по родителям не скучай!
Какую же Косте пришлось провести работу, чтобы его мамаша совершила такой подвиг!
- Грешила: уже не загнать ли его хочет Костька на какие свои поделки-модельки… Ну вот и доставила сама, убедиться хотела, — громко проговорила она мне на ухо.
Для этих громоздких предметов и для Игорькова бабушкина узла пришлось выделить обозных, которые попеременно и тащили за отрядом трубу, узел, а двое, взяв за ручки, — блестящий, как закатное солнце, самовар.
Теперь, только лишь бы не тащить эти тяжести, ребята наперебой желали понести на закорках малыша. И при желании он мог бы доехать до лагеря верхом, но задорный пацаненок вырывался и все стремился забежать вперед.
За нами, как за странствующим цирком, долго бежала, хохоча и улюлюкая, толпа поселковых ребятишек.
Такие вот непредвиденные обстоятельства испортили нам всю торжественность нашего выхода у Симоновой слободы и сладость первых шагов далекого похода.
Как была прославлена щедрость Игорька
Кто знавал московские окраины в те годы, помнит, что прямо за Симоновой слободой, тут же за последней остановкой трамвая, начинались поля, овражки, небольшие сады и рощицы. А на полпути к селу Коломенскому с его знаменитой старинной колокольней росли три одиноких дерева
Под тремя дубами мы и устроили привал.
Сняв заспинные мешки, ребята расположились на траве вкусить первую еду первого в жизни походного привала.
- А ну, у кого что есть
И на расстеленные полотенца посыпались бутерброды с колбасой, с ветчиной, а то и просто куски черного хлеба, слегка сдобренные маслом. Разные были достатки у родителей моих ребят.
Наш «доктор» достал и смущенно положил в общий пай кусок черного хлеба и головку чеснока.
К каждому звену я подходил, и каждое звено кричало разными голосами:
- К нам, к нам, вожатый!
Увидев смущение Шарикова, я опустился на корточки перед общей кучей еды и, помня наше старое комсомольское правило: дар самого бедного для нас самый ценный, — выхватил из общей кучи головку чеснока и черную краюшку:
- Вот, ребята, молодец тот, кто захватил самое лучшее для похода: в черном хлебе
И, разрезав черную горбушку на равные куски, разломил чеснок на дольки и подал каждому. А сам, натерев кусок хлеба чесноком и посолив покруче, с этого и начал свой завтрак.
И все звено «Спартак» последовало моему примеру.
Долго потом вспоминали ребята, что этот ломтик хлеба с чесноком был самым вкусным из всего, что едали они в жизни.
А Игорь? Вот он смущенно поглядывает на роковой узел, набитый снедью, и не знает, вынуть ли из него один бутерброд или сколько… Руки его дрожат. И все это под взглядами восьми пар глаз звена имени Либкнехта…
Вот сейчас решается едва ли не вся будущая судьба мальчугана. Его место в товариществе. Быстро подошел я к роковому узлу, поднял его на руки, как младенца, и, понянчив, сказал:
- Скатерть-самобранка, раскройся!
И из развязанного узла вывалилось на полотенце его содержимое, как из рога изобилия.
Тут было даже больше, чем я предполагал. К жареным цыплятам, котлетам, пирожкам с рисом, с мясом прибавились ватрушки с творогом, сладкие булочки с кремом…
- Ура! — крикнул я. — Слава Игорю! С таким товарищем не пропадешь. Добыл пищи не только на звено
И при общем веселье стал делить яства по звеньям, включив в пай и третье, девичье звено «Красная Роза».
Игорь сидел с раскрытым ртом, растерянный и подавленный. Все наказы: «Ешь сам», «Не раздавай всем», «Это тебе, Игорек!»
Эта неожиданность чуть не сбила меня с ног, и, стремясь сохранить равновесие, я с отчаянной решимостью сказал:
- Тут, ребята, заплачешь. Конечно, Игорьку обидно
После этих слов Игорек заплакал почему-то еще горше, и всему девичьему звену едва удалось его утешить.
Я шел рядом с отрядом, печатая строевой шаг, облегченный от бабушкиного узла, и думал:
«Не легко так срыву, с одного раза сделать маменькина сынка человеком… Бывали у нас такие и в комсомоле… и худо им было».
Какое наслаждение
- самим построить себе жилье!
После краткого привала
И никого. Тишина. Слышно, как в парке разговаривают горлинки. В зарослях шиповника настороженно посвистывают малиновки. Кажется, здесь, совсем вот рядом с Москвой, кроме нас, не ступала нога человека. Вот какой-то шалаш, чуть приметный.
Ребята устремляются к нему и шарахаются. Там кто-то есть. Спит, похрапывает. Ба, да это дядя Миша! Он раньше нас сюда добрался и решил отдохнуть. Проснулся, спугнутый шорохом и суетой.
- А, это вы? Заждался! А ну, окунемся, вода хороша, я пробовал.
У сложенных вещей оставили стражу
После купания решаем строить жилье.
Строили ли вы когда-нибудь шалаши? А знаете ли, сколько на свете видов шалашей? Мои ребята не знали.
Оказалось, что шалаши есть бродяжные, потайные, на одну ночку переночевал, соорудив кое-как, и дальше побежал; рыбацкие
Дядя Миша, бывший политкаторжанин, умел строить любые
- Ну, так какие будем строить? — спросил дядя Миша, перечислив все виды шалашей.
- Пионерские! — крикнул Игорек.
И вот тут мы были озадачены. Пионерских никто из нас еще не строил. И проектов таких не было. Решили пока строить, какие получатся, а для настоящего пионерского оставить место в центре лагеря. Построим его не торопясь, на досуге.
Соорудить легкий рыбацкий шалаш для ночлега на двоих, на троих
Дядя Миша тоже умел строить такие. И вот началось соревнование. Подручные резали, подтаскивали прутья, камыши, осоку. А мы действовали каждый по-своему.
Я воткнул в землю один против другого шесть пар толстых прутьев, заплел их вершинками, и получилось пять арок.
Затем я скрепил их продольно прутьями потоньше, укладывая лозинки комлем к челу шалаша, вершинками к хвосту.
В полчаса скелет шалаша был готов.
Дядя Миша из таких же ивовых прутьев строил иначе.
Вначале он сооружал внешнюю линию шалаша, воткнув прутья частоколом. Частокол этот заплел, как плетень, а потом уже пригнул вершинки друг к другу. Шалаш у него получился крепче и аккуратней. Правда, строился он дольше.
Накрыть эти легкие сооружения было несложно. Вначале слой широченных лопухов, затем слой камыша или осоки.
И вот мы уже любуемся творениями своих рук. Нами владеет гордость первобытного человека, впервые построившего себе дом. Ребята набиваются в шалаши. К нашему удивлению, в каждом умещается звено. Конечно, тесновато. Так можно спрятаться на часок-другой от дождя. Всем так нравится сидеть в необычном сказочном жилье, что не выгонишь.
Как нам повезло, что с нами дядя Миша
Но вот другое заманчивое дело
- Кто за еловыми шишками?
Все!
И, обгоняя Михаила Мартыновича, ребята мчатся в старинный парк, туда, где виднеется группа старых елей.
- Дядя Миша, а почему бы нам не поставить шалаши над большими деревьями?
- А вы догадайтесь!
Догадка не приходит. Ребятам нравятся огромные липы с дуплами. Чем не жилье? Игорек и Франтик облюбовали себе одно огромное и желают в нем поселиться.
- Но вы же не юные дикари, а пионеры. Надо жить вместе. Что же будет, если все разбежитесь по дуплам?
Парк запущен. В зарослях лопухов и крапивы гниют поваленные деревья. На дубах, на кленах, на липах много сухих сучьев.
- Вот так же в тайге, — сказал дядя Миша. — Однажды нас с товарищем в таком вот лесу застигла буря. Как загудела, затрещала, как начали лететь сверху сухие сучья… Только в таком вот дупле и спаслись.
Ребят удивляло, что некоторые сучья кто-то воткнул глубоко в землю.
- А это буря прошла по вершинам деревьев, — сказал дядя Миша, — и пообломала сухие сучья. Они летели вниз, как копья.
- Да, если такой вот сучище в шалаш угодит, насквозь пронижет, — сказал Игорек и поежился.
Еловых шишек мы притащили много, сырые разложили на солнышке, а сухими растопили самовар.
Вскоре под басовитый гуд медного пузана ребята доставали из заспинных мешков кружки, чашки, захваченную с собой снедь. У дяди Миши оказался старенький жестяной чайник и заварка чая на всех.
К нашему веселому чаепитию выполз из-под берега старик корзинщик, назвавшийся Иваном Данилычем. Он уже вызнал у наших ребят, кто мы такие и зачем явились. И теперь ему хочется выспросить побольше, чтобы рассказать дома.
Мы гостеприимны. Гостю
- Те-экс, — рассуждает он, захватывая в кулак бороденку, — значит, вы пионеры, передовые ребята… имени Ленина… Хотите пожить по-трудовому… Тогда вам без меня не обойтись. Беспременно вам надо у меня эту науку перенять, как корзинки плесть.
- А зачем они нам?
- Дядя Миша, а для чего это нам нужно? — спрашивает Рита.
- А как же без корзинки? Вот хотя бы еловых шишек притащить. Да знаете ли вы, что корзинка была одним из первых величайших изобретений человечества? Обмазанная глиной, она дала начало горшку для варки пищи.
- Без корзинки у нас в деревне никуда, — соглашается Иван Данилыч. Вещь простая, а сплести ее на первый раз хитро. А вот Владимир Ильич Ульянов-Ленин эту науку превзошел. Он корзинки мог плести. И обучала его этому делу моя двоюродная племянница Маша Бендерина, она в Горках в совхозе живет. А Маше преподавал эту науку я лично! А жаль, я бы, конечно, лучше научил… И теперь вам всенепременно надо перенять это мастерство из первых рук. Из моих то есть. — И старик показывает нам свои узловатые, много потрудившиеся пальцы.
Ребята расспрашивают у занятного старика все подробности, как его племянница учила Ленина корзинки плести. Смеются, радуются, охают. Как Маша-то нечаянно Ильича прутиком схлестнула. А он не обиделся. «Ничего, говорит, — ученику от учителя так и полагается». Шутил, конечно, а слушался.
После такого рассказа все захотели обучиться этому ремеслу.
Ублаженный чаепитием, старик обещает научить нас плести такие корзинки, что залюбуешься.
Он умеет плести всякие: маленькие
Нам обещает сплести хлебные. Это такие, чтобы продукты хранить, к дереву или на шестах подвешивать их, чтобы мыши, крысы не забрались.
Выделенные нами «ивоплеты», тут же получившие это прозвище, азартно принимаются за дедовскую науку.
Остальные помогают мне строить шалаши. Нам надо еще хотя бы штуки три-четыре.
А Михаил Мартынович плетет вершу, хитроумную корзинку для ловли рыбы. Он хочет попытать счастья
Июньский день
Над заречными лугами появился туман. И первые комары запели свои пискливые песни.
Иван Данилыч, страдающий ревматизмом, поспешил к дому. С ним мы отправили группу «соломотрясов»: старик пообещал нам старой соломы для подстилки в шалаши. Он надел себе на голову пирамиду сплетенных за день корзинок и резво зашагал, словно огромный гриб, сказочно сорвавшийся с места. Ребятам это так понравилось, что и они нахлобучили себе на головы по корзинке, так интересней, и зашагали в деревню, видневшуюся на горе.
К вечеру Михаил Мартынович сплел свою вершу. Показал нам ее, сам полюбовался, остался доволен: «Давненько не плел, а вот не разучился».
Долго выбирали место, где ее поставить. Наконец я закрепил ее под кустом, росшим прямо в воде, среди корней, подмытых течением. По совету многоопытного дяди Миши мы притащили из парка муравьиных яиц. До чего же больно кусаются рыжие муравьи! Ух!
Замесили из грязи пирог, начиненный муравьиными яйцами, и я засунул его в вершину верши. Вода будет постепенно размывать его, выкатывать муравьиные яички, и по их струйке, по тропинке, придут в нашу ивовую ловушку падкие до этой прикормки падусты, подлещики, плотва. Если они есть, конечно, в Москве-реке.
Вон у нас на Оке, там, где моя родина, там такая верша, да с такой привадой, пуста не бывает.
С замиранием сердца следили за моими действиями ребята. Разговаривали шепотом, обсуждая все возможности, словно боясь, что рыба услышит, догадается и…
Перед сном мы еще посидели у жаркого костра. Дядя Миша рассказывал о побеге из ссылки.
Ночь летняя светла, но вокруг огня тьма гуще. И как-то страшновато. Парк кажется таким зловещим, черным.
Предостерегающе кричит какая-то птица под берегом.
Ребята жмутся к нам, взрослым. Без дяди Миши, без его богатырской спины, возвышающейся над костром, без его басовитого, спокойного голоса было бы совсем страшно.
С таким человеком, пережившим многие опасности и беды и все же уцелевшим, конечно, не пропадешь.
Расширив глаза, смотрят ребята в огонь. Дядя Миша рассказывает, как бежали они с товарищами с каторги и как их подстерегали охотники за беглыми.
- Вдруг ветка хрустнула. Мы сразу наземь. Бац!
И пуля мимо. Тут мы за ножи и прочь ползком, в разные стороны. Сначала хотели бежать. Но обидно мне стало.
Кто же это выследил нас, как зверей, какой подлец, в каком он человеческом образе? Захотелось мне схватить его за шиворот, заглянуть в глаза…
Пополз. Крадусь
Прыгнул, навалился, нащупал кадыкастую глотку под жесткой бородой… «Отпусти… Не предавай смерти… Дети малые…»
Зипунишко драный, ружьишко кой-какое. Переломили мы его пополам, трахнув об дерево. А «убивец» в слезы:
«Погубили, каторжанцы, погубили, окаянные, чем жить будем! У меня же трое внучат. Сироты…»
«Сколько вам за каждого убитого полиция платит?»
Отлупили мы его, дурака, как следует. А потом напоили нашим каторжанским чайком, заваренным на травах, и отпустили. И сами, конечно, от такого места подальше ушли.
- Это все с вами было, дядя Миша, это не из книжки?
- Все правда. За каждого беглого с каторги, убитого или живого, царское правительство, как за волка, давало денежную награду. Охота за людьми была выгодней, чем за пушным зверем. Так вот и пробирались мы. И часто самой опасной встречей в тайге была встреча с человеком…
После такого рассказа отойти от костра страшно.
Где уж там заснуть в шалаше, темном и ненадежном!
Я чувствую, как прильнувшие ко мне тела дрожат мелкой дрожью. Узнаю Игорька. Это он сжимает мою руку, не отпуская. Узнаю, чую, как греет мне бок прислонившаяся толстая Рая. Слышу, как громко бьется сердце прильнувшей ко мне Кати-беленькой.
Желая отогнать страхи, дядя Миша вдруг свистнул по-разбойничьи:
- А ну, молодцы, песенку! Нашу любимую, бродяжную. Все ее знают?
И затянул про славное море, священный Байкал.
Ребята подхватили. Мы распелись. И страхи отлетели от нас.
Ночью долго не могли угомониться ребята. Нелегко заснуть первый раз в жизни не дома в кровати, а в шалаше на соломе. На коломенской башне таинственно кричит сова. С Москвы-реки доносится плеск от широких плиц колесного парохода. Ржут кони на лугу, тревожно и призывно.
- Спать, спать, ребята! Подъем будет ранний, — обходя палатки, говорю я.
Нет, нелегко заснуть.
Когда я хотел уже покинуть палатку звена имени Либкнехта, притворившегося крепко спящим, вдруг меня схватила рука, высунувшаяся из-под одеяла, и притянула к себе.
- Вожатый, — жарко зашептал мне на ухо Игорек, — вожатый, ты это правду обо мне сказал, когда мой узел на всех делил? Ты это про меня так думаешь, что я такой товарищеский?
- А какой же ты, Игорек?
Мальчик не ответил. Но вдруг я ощутил, что его маленькая рука гладит мою
И, отвечая на эту робкую ласку маменькиного сынка, не привыкшего засыпать без ласк и поцелуев, я, «старый комсомолец» из суровой школы первого поколения, вдруг, сам того не ожидая, нагнулся и поцеловал пионерчика в горячий, влажный лоб. Накрыл его старательно одеялом и поскорей вышел. У меня как-то странно забилось сердце.
Как это чудесно
- самим добывать себе пищу!
Рассвет застал весь лагерь мирно спящим. Только дядя Миша все еще сидел у костра, ковыряя в углях палочкой. То ли ему не спалось от нахлынувших воспоминаний, то ли решил покараулить первый сон нашей детворы в лагере.
Он проверил, хорошо ли постелена солома. Посоветовал входы в шалаши завесить одеялами
На первый раз я не решился потревожить их сон ранней побудкой.
- Конечно, пусть спят сколько влезет, — улыбнулся дядя Миша и молча указал на трогательную картину: обняв рукой Котова, с ним рядом спал наш приемыш.
Накануне из-за него разгорелся большой спор: с кем малыш должен жить и где ему спать. Девочки требовали его себе, «потому что он еще совсем маленький», а ребята себе, «потому что он мальчик, сын отряда, а не дочка».
Разобиженные пионерки пообещали найти себе в приемыши девочку и назвать ее дочерью звена.
Помирил всех дядя Миша, сказав, что заботу о малыше нужно делить поровну: девочки будут одевать, обшивать, умывать, а мальчики учить плавать, лазить по деревьям, бороться. Спор, где малышу спать, решило его веское слово: мальчик должен спать в шалаше у мальчиков.
Неожиданное появление приемыша не удивило дядю Мишу.
- Это хорошо, — сказал он мне, — это даже очень хорошо
- А как же дальше? Лето мы всем отрядом, конечно, продержим малыша, а потом?
- А ты заранее не волнуйся, как быть потом, там видно будет!
Не барабан и не горн, а только пригревшее солнце выманило наших подопечных из шалашей.
Продрали глаза. Многие не сразу сообразили: «Где я?», «Что это?». Ах, это мы в лагере! А это наш вожатый раздувает самовар. А вон и дядя Миша. Все вспомнили.
- Ну, как рыба? Много попалось?
- А я еще не смотрел. Вас ждал. Пойдемте вместе.
Никогда еще ни одну вершу не вынимал рыбак из реки при стольких свидетелях. А вдруг пустая? Нагнулся я, нащупал под водой прутья, приложил ладонь, что-то стучит там, толкает. Развязал лычки, освободил от корней да как подниму над рекой. Тру-ту-ту! От брызг радуги.
Живое серебро забилось, заиграло на солнце под радостные крики и дикарскую пляску ребят.
Дядя Миша снял хвостовое кольцо, стягивающее концы прутьев, и на зеленую траву выскользнула груда сверкающей плотвы. Стали считать. И вот чудо
- Это в одну вершу столько, а если их десять поставить?
- А если двадцать семь, каждому сплести по одной?
- Ребята, да ведь мы рыбой можем прокормиться!
- Ну-ну, — успокоил страсти ребят дядя Миша, — это ведь не всегда так бывает. Иной раз и в десяток вершей ни одной рыбки… Нам повезло. Пришла стайка и вся за муравьиными яйцами влезла.
За неимением сковороды плотву мы испекли. Каждую рыбешку выпотрошили, оставив в чешуе, брюшко посолили. Потом надели на ивовые прутья и, как на вертеле, повертывали над углями. Каждый был сам себе поваром.
Немного оказалось еды в плотвичке, но удовольствие получили ребята огромное.
Когда из деревни пришагал Иван Данилыч, его так и облепили. Желающих постичь науку корзинщика оказалось больше, чем он ожидал. Каждый хотел сплести именно вершу.
За день сплели три штуки. Не совсем ладные, не такие ажурные, как у дяди Миши, но все же верши. На каждое звено по одной. И каждое звено для своей добыло муравьиных яиц. Устанавливали их под берегом после долгих совещаний, советов с дядей Мишей, с Иваном Данилычем.
Забавно, что во все эти верши за ночь попалось ровно двадцать семь рыб, ни больше ни меньше.
- Дядя Миша, почему это?
- Наверное, водяной подсчитал вас, когда купались, и решил выдавать по штуке на каждого.
- Ну да, водяных нет!
- Это только в сказке.
- А мы и живем как в сказке!
Как мы агитировали батрачонка Ваську
Впрочем, появились у нас и неожиданные огорчения.
В первые же дни нашего житья в лагере мы обнаружили рядом в нами некое угнетенное существо
Пас Васька с рассвета до заката. В полдень бабы, приходящие доить коров, приносили ему скудный завтрак.
Был он тощ, нескладно длинен, с унылым вытянутым лицом. Один его вид сразу вызывал жалость.
Однако были у Васьки и другие качества, которые приковали сердца ребят: он удивительно громко умел щелкать кнутом. Этот длинный кнут, толстый вначале и утончающийся к концу, слушался только своего хозяина: покорно свивался у его ног колечком, вдруг, по мановению его руки, развивался и, как выстрел, щелкал перед носом сунувшейся в огород коровы, возвращая ее в стадо.
А в руках наших ребят вел себя словно какое-то коварное, злобное существо: то обвивался змеей вокруг туловища, то больно хлопал по ушам. И уж никак не хотел щелкать.
Умелое владение пастушеским кнутом придавало Ваське в глазах ребят какое-то особое, ни с чем не сравнимое преимущество и позволяло поглядывать ему
Ребята начали разговаривать с ним как-то заискивающе и чересчур многословно, а он с ними не разговаривал
Выяснив, что он круглый сирота, что кулак его нещадно эксплуатирует, что он неграмотный, суеверный и не разбирается в политике, пионеры загорелись желанием сделать его сознательным. Особенно поразило ребят, что этот батрачонок любит своего эксплуататора-кулака.
- Вася, ну неужели ты его любишь больше, чем Советскую власть?
- А как же, чего мне власть, какая от нее сласть! А он меня кормит.
- Так ведь ты на него работаешь!
- А чего же не работать, я здоровый.
- Он тебе не дает учиться.
- А мне и не хотца.
- Он тебе и денег за труд не платит.
- А мне они зачем? От них одно баловство.
- Так он же тебя бьет!
- Значит, надыть. Меня и мамка била.
Вот поди-ка поговори с ним!
Ребята дрожали от негодования, встретив такого несознательного батрака.
Много душевных сил потратили на его перевоспитание, и все напрасно. Не помогли никакие подходы. Решили показать ему Москву, свозить в театр в воскресенье.
- Вася, ты в театре никогда не бывал? Поедем с нами.
- Чего я там не видал, я лучше в церкву пойду.
- Ну, театр же лучше, там настоящие артисты.
- Я их не знаю… Мне в церкви веселей: там девки, парни в хору поют все знакомые.
На все у него был свой ответ. Свое твердое убеждение.
И, сколько его ребята ни прикармливали, ни приваживали, волчонком смотрел. По-видимому, кулацкое влияние на него было сильней нашего.
Ему очень нравилось дразнить нас. Угостят его ребята конфеткой или печеньем
Пионеры
Царя-бога продали…
И дальше какую-то бессмыслицу, по его мнению очень для нас обидную. Ну просто не парень, а заноза! И что с него возьмешь
Пытались прогонять, а он в ответ:
- Не имеете права
- Слобода слова, чего хочу, то и кричу!
Такие противные ребята и мне редко встречались. При одном его виде у меня надолго портилось настроение.
Как ходили наши фуражиры
Вскоре наше вольное, сказочное житье вошло в норму.
Звонкий горн играл по утрам побудку, по вечерам
Ребята четко строились на линейке к подъему и спуску флага. Мы выработали распорядок дня, применяясь к обстоятельствам. Тут были и физзарядка и беседы у костра, предусмотренные планом райбюро пионеров, а были и не предусмотренные правилами, но весьма необходимые дела.
В моем понятии не совсем укладывались такие «мероприятия» пионерской жизни, как прогулки и экскурсии.
Ведь это не барышни и кавалеры, чтобы прогуливаться так, для развлечения, а пионеры. Никогда в своей жизни я не бродил среди природы просто так, чтобы на нее полюбоваться. В луга ходил на покос, в поле
Чего же бродить попусту? Интересно с какой-то целью.
Скукой веяло на меня от многих экскурсий, когда тебя водят и показывают: это вот то-то, а это вот то-то. Интересно что-то узнавать самому, в действии.
К действенному познанию окружающего привела нас сама необходимость. На третий или четвертый день у нас вышел весь хлеб. Быстро истощились чай, сахар, конфеты и прочие запасы, захваченные из дома.
На свежем воздухе ребята оказались такими прожорливыми, что убыль захваченного с собой продовольствия превзошла все ожидания. До воскресенья нам не дотянуть.
- Что делать, как же быть, дядя Миша? Еще здесь пожить так хочется!
Михаил Мартынович ласково посмотрел на самых наших заботливых звеньевых
- В подобных случаях во время гражданской, когда наши отряды отрывались от своих баз, нам предписывалось изыскивать продовольствие на месте.
- Ну, как это делалось?
- Очень просто
Избу, в которой хлебы пекли, я издалека отличал.
- И я, и я! Я вчера почуяла, как вкусно печеным хлебом пахнет! — Рита покрутила носом. — Ну, прямо даже голова закружилась.
- Это в совхозе, — подтвердил Шариков.
- Найти еду
- А вот тут и начинается политика и дипломатия. Помните, как отставной солдат у жадной старухи суп из топора варил? Как пастушок в таком же случае действовал:
«Бабушка, подлей молочка, видишь, каша остается», а потом: «Бабушка, подложи кашки, жалко молоко зря оставлять»… Конечно, в гражданскую войну у чужих мы и силой брали, а у своих умели попросить: «Мы вас от белых спасаем
- Так ведь то гражданская война!
- Теперь за так не дают, даром не выпросишь.
- Так и мы не даром, штыком и клинком работали…
Попытка не пытка, давайте попробуем. Пошлем на разведку наших фуражиров.
- Пионеры-фуражиры? Идет, ой, как интересно!
Первый отряд наших фуражиров повел на разведку сам дядя Миша.
И конечно, не оплошал. Из первого же похода наши фуражиры явились с четырьмя буханками свежего черного хлеба. На его неотразимо вкусный запах сбежался весь отряд.
- Как удалось, где?
- В совхозе, по чутью нашли!
- Ох, дядя Миша
И тут следовал коллективный рассказ, беспорядочный, перебиваемый разными голосами, уснащенный незначащими подробностями о том, как чутье привело наших фуражиров к пекарне. Как проникли в нее в качестве пионерской экскурсии. Как облизывались на свежий хлеб. Как неловко было просить. И как уже в конце разведки дядя Миша ловко подвел к этому разговор с директором совхоза. Рассказывал ему о пионерах, о нашем походе и что у нас принцип
- Вообще в природе почти все можно добыть
Ну, это нетрудно. Можно выменять на те же ягоды, например. Или вот на корзинки. Мы умеем плести отличные.
Пожалуйста, вы нам
- А зачем нам корзинки? — говорит директор.
- Ну как же, а вишни в город возить…
- Какие вишни?
- Да из вашего вишневого сада. Вишен в этом году урожай, уже краснеют.
Директор только рукой махнул:
- У нас их деревенские ребятишки таскают. Забора нет. Пустое. Да и собирать некому, у нас все рабочие заняты… Совхоз-то молочный. Снабжаем молочными продуктами больницы, детские учреждения, туберкулезный санаторий… Это главное.
- Да что вы, — говорит дядя Миша, — разве детям, больным туберкулезом, вишни не нужны? Собрать мы вам соберем. Да и охранять поможем. А главное корзинки.
Пожалуйста! За буханку хлеба мы вам такую корзинку сплетем
Хлеб совхозной выпечки был хорош. Съели мы его, не уронив крошки. Но и наши корзины неплохи. Плели их всем отрядом. Относило звено «Спартак», назначенное в фуражировку. Восемь штук: четыре за съеденный хлеб и четыре за новые буханки.
По дороге подробно обследовали запущенный, заросший чудовищной крапивой и высоченными лопухами сад.
Сквозь заросли были проложены тропы. Очевидно, деревенские мальчишки следили, скоро ли поспеют вишни.
От бывшего забора
Дерево давно растащено на дрова. Охранять такой сад не просто… Поставить новый забор
- А что, если взяться караулить сад за яблоки?
Этот вопрос обсуждался вечером у костра.
Теперь каждый день шагали по окрестностям наши фуражиры и докладывали, где что есть и что можно добыть.
- Яиц по деревням сколько угодно: у всех кур полно.
И добыть нетрудно: надо ведра, кастрюли, старые умывальники паять-чинить. Это мы с Котовым сможем, только съездить домой за инструментом, — докладывал Ваня Шариков, — мне отец все, что нужно, одолжит.
- А за рекой в лугах есть озера, в которых полно карасей. Только их взять нельзя, очень заросли кувшинками, осокой и всякими водорослями, никаким бреднем не вытянешь. Вот в прежнее время, — говорит Иван Данилыч, — когда я молодым был, такие озера косами раскашивали и карасей этих возами в Москву везли!
- Может, попробуем, ребята? У Ивана Данилыча и бредень есть, хотя и старенький.
- Товарищи, внимание! Наша разведка открыла огородников. Вот, видите плетни у реки? Эти земли принадлежат артели «Красный огородник». А вот там, за парком, там огороды кулаков-зеленщиков. И между ними идет борьба. Кулаки эти знаменитые, они еще старую Москву овощами снабжали. И сейчас поставляют в Охотный ряд редиску, морковь, огурцы. Наживаются. Высокие цены берут. Окружающие деревни на них батрачат, как в старые времена. А «Красный огородник»
- А чем же им помочь?
- А вот они придут на совет отряда и скажут.
- Просили помочь морковь продергивать, редиску рвать.
- Какая же это помощь против кулаков?
- А что же
Взрыв хохота покрывает доклад фуражиров.
В конце концов решаем пригласить на совет отряда красных огородников, пусть расскажут сами, чем мы им сможем помочь.
- Товарищи, обнаружена колдунья! Самая настоящая, сгорбленная, с клюкой и галка на плече. За ней бродит черная кошка с фосфорическим взглядом… Живет она на самом краю села, в самой развалющей избушке.
- Знает всякие заговоры, наговоры, волшебные травы.
- Деревенские говорят, у нее разрыв-трава есть
- И не то говорят… Мальчишки видели, как она черной свиньей обернулась и у одного, который над ней посмеялся, ночью ухо отгрызла!
- А другому все пальцы на ногах отдавила. Обернулась колесом, да как покатила вдруг по улице…
- Ну, это не бывает!
- Надо разоблачить ее. Устроить показательный суд для борьбы с темнотой, вот здорово будет!
- А может, она и не колдунья, а просто лекарственные травы знает.
- Она их собирает и в аптеку сдает, мы же через аптеку про нее и узнали. И еще сказали, что она нам покажет, чего нужно собирать.
- За нужные травы в аптеке деньги платят, вот мы и хотели…
- А все-таки она колдунья! Мы как заглянули в избушку да как увидели ее
- Ой, так страшно, девочки!
- Эх вы, труханули, а еще звено имени Розы Люксембург. Роза
- Товарищи, насчет молока ничего не выходит. Все молочницы везут его в Москву, там дороже…
- Там им воду удобней подливать, прямо из водопровода!
- Товарищи, батрачонок Васька предлагает нам потихоньку выдаивать кулацких коров. А он будет сваливать это на ужей. В деревне думают, что ужи на заболоченных местах подкрадываются к коровам и высасывают молоко.
Васька за их счет давно молочком пользуется!
- Ну, то Васька, его эксплуатирует кулак, а он где может кулака надувает.
- А нам что, обманывать кулаков нельзя, что ли?
- Жалко ужей!
- При чем тут ужи?
- Так ведь их же всех побьют за это, а они полезные!
- Хороши мы будем пионеры, если поддержим суеверие!
- Эх, в совхозе, вот где молоко! Сладкое-сладкое…
От таких красивых коров.
- Симментальской породы.
- Но оно для больных. Нам только попробовать дали.
- Постойте, ребята, а вы знаете, что «молоко у коровы на языке». Если лучше кормить
- Верно, пусть нам только эту прибавку и отдадут!
Объясним это директору.
Так мы искали, предлагали, думали. И наш поиск давал результаты. Иногда самые неожиданные.
Как мы били кулаков редиской
Вдруг явились к нам на огонек представители артели «Красный огородник». Вот они у костра. Председатель, молодой парень в буденовке, бледный, с красным шрамом на лице. И толстенький, круглолицый, красноносый его заместитель, «спец по сбыту».
- И прямо вам скажу, ребята, попали мы с нашим спецом впросак. Я за то, чтобы снабжать нашим продуктом столовые, больницы, детдома. Ну, словом, городскую пролетарию. А он нас тянет в Охотный ряд. С кулаками конкурировать
Только бы работали не у нас, а у них.
Поредела наша артель. Оставшиеся
- И очень просто
Не тот вкус. Капризный товар, — почесал в затылке виновник всей беды «спец по сбыту». — Ведь хотел-то я как лучше для артели, а, вишь, кулачье нас перехитрило. Сговор у них с охотнорядцами, не иначе!
- Не связывайся с нэпманами, держись за пролетариат.
- На будущее это я понимаю, теперь-то как быть?
- Помогите, ребята, вас ведь вон какая артель! Что вам стоит редиски на две телеги нарвать!
- Да морковки еще на подводу.
- Побьем кулака огурцом!
- Морковью!
- Редиской!
Наутро, по зову горна, под гром барабана отряд шагал на выручку красных огородников.
На головах ребята несли корзинки, у артельщиков даже тары для овощей не хватало. Оказывается, наш милейший Иван Данилыч плел свои великолепные двуручные корзинки для кулаков-зеленщиков. За хорошую цену. И мы ему в том немало помогли, увеличив производительность ловких рук старика чуть не вдвое. Лозинки ему резали
Вот какая вышла петрушка!
Вот оно, наше первое поле битвы с классовым врагом
В наступление, отряд!
Одно звено выдергивает, другое таскает в корзинках к ручью, а девичье, «Красная Роза», связывает в пучки мочалками, полощет и складывает на телеги. Принимает капризный товар сам «спец по сбыту» красноносый Пуговкин
Работа спорилась. Никто не отлынивал. Ведь мы не просто редиску дергали
И когда три телеги с зеленью поехали, грохоча по мосту, мы бросали вверх панамы и кричали «ура» в честь одержанной победы.
Выкупались тут же в бочагах овражного ручья, а когда вышли на берег, смотрим, из деревни поспешают бабы и несут на палке дымящийся котел.
В нем оказался гороховый суп.
И радостные трели горниста огласили поле победной битвы:
Бери ложку,
бери бак,
если нету,
беги так!
Это все наш дядя Миша. Михаил Мартынович заранее сговорился с председателем, и, пока мы воинствовали, не зевали и артельные кошевары.
Домой возвращались с трофеями. Каждый нес пучок редиски, торжественно, как скальп врага. К грохоту барабана присоединился новый звук: Костя Котов ловко бил железным половником по медному котлу, подаренному огородниками.
Подошло воскресенье
- Ребята, а может быть, еще поживем недельку?
- А что же, теперь мы с горячей пищей. Так мы все лето можем прожить.
- Что вы скажете, дядя Миша?
- Что скажут ваши родители
- И райбюро пионеров. И районе, — добавил я.
Ведь мы улизнули под видом экскурсии, никакого лагеря нет, это все так, озорная проделка, отчаянная вылазка.
Как быть, что делать, как превратить наше «шалашество» в признанный пионерский лагерь? Как сказку сделать былью?
- Думайте, ребята, думайте!
- А вам самим-то очень хочется вот так пожить?
- Очень, дядя Миша, очень!
- Ну, тогда будем действовать в этом духе.
Как мы отстаивали свою свободу
Быть или не быть нашему лагерю
Сложней оказался вопрос: как быть с родителями, согласятся ли они с нашей затеей.
И как быть с начальством, разрешат ли нам такой самодеятельный лагерь.
С начальством поручили говорить вожатому и председателю совета отряда. А партприкрепленного Михаила Мартыновича просили воздействовать на родителей.
- Ну, должны же они понимать, что у нас свобода, а в свободной стране нельзя угнетать своих детей. Верно, дядя Миша?
- Хотим мы жить в шалашах, ну и пусть, если нам так хорошо, им-то что, жалко?
- Мы им не надоедаем, пусть и они нас не трогают!
- А то ишь, оттого, что мы маленькие, а они большие, им над нами власть?
Дядя Миша слушал, слушал и вдруг говорит:
- А вам их не жалко?
Ребята, разжигавшие в себе бунт против родительской власти, после этих слов как-то сразу осеклись.
- Они теперь ждут не дождуться, как вы в воскресенье домой явитесь. Сердца небось разболелись. Как-то там наша Раечка да как Ванечка? Не голодно ли им, не холодно ли?.. Не случилось бы чего! Эх, вы еще не были родителями, друзья, вы не знаете, что такое тревога за детей.
- Так ведь нам же тут хорошо и неопасно, чего же тревожиться?
- Ну ведь они-то этого не знают, не видят… Да и соскучились. Кто любит, тому разлука
Задумались мои пионеры: как быть с родителями?
Общими усилиями выход был найден. Решили написать всем ласковые письма. Объяснить, что есть возможность отдохнуть за городом подольше. А главное пригласить в гости в следующее воскресенье.
И началось великое писание. Писали, переписывали, советовались друг с другом, читали, зачеркивали и снова писали.
- Ты своей маме побольше про природу, про красоту, она это любит, я знаю. Она же безвыходно в квартире, — говорила Рая-тоненькая Рае-толстой.
- А моей маме главное
- А моим главное
- Моим
- Моему отцу про закалку. Купаюсь и загораю, купаюсь и загораю!
Писали все по-разному, но в каждом письме, без всякого уговора, само собой, обязательно была строка-другая про нашего приемыша. О том, что мы всем отрядом взялись воспитывать беспризорного малыша, у которого ничего нет, даже, сколько ему лет, неизвестно. И не худо бы прислать ему что-нибудь из старой одежды и обуви, из которой выросли авторы писем.
Собрав ворох писем, мы решили доставить их с курьерами. Для этого выделили Ваню Шарикова, Костю Котова и Риту Кондратьеву, бывшую Матрену. Рита должна была обойти родителей девочек, а Ваня и Костя
Толстый Шариков в очках при его немногословности и солидности производит неотразимо хорошее впечатление, а Рита умеет обращаться со взрослыми, как с большими детьми.
Дядя Миша согласился остаться еще на денек, и я поехал с ребятами, чтобы помочь им в трудных случаях, договориться в райбюро пионеров. Кроме того, у меня были некоторые соображения насчет крупы и хлеба.
Соображения эти были простые
Стипендия моя хранилась, как в сберкассе, у самого старшего студента общежития Алеши Кожевникова: все три червонца, деньги по тому времени немалые. На червонец мы, студенты, ухитрялись месяц жить.
Кипяток мы брали на Курском вокзале бесплатно. Чай-сахар потребляли экономно. А что касается хлеба, тут мы устроились весьма ловко.
Напротив общежития помещалась большая частная булочная. Владел ею какой-то нэпман. Мы свели знакомство с молодыми продавцами. Они тянулись к нам душой. Брали читать книжки. Двоих мы готовили к поступлению на рабфак. Славные были ребята! Они-то нам и помогли решить хлебную проблему.
Дело в том, что в каждой булочной к вечеру скапливались всевозможные хлебные обрезки. Продавцы сбрасывали их в корзины и потом сдавали на корм скоту по самой низкой цене.
Мы договорились, что будем забирать одну корзину себе. И ребята старались, конечно, наполнить ее чем получше. Бывало, явимся после закрытия булочной, подхватим корзинищу за две ручки
Откроем, а в ней чего-чего только нет. И обрезки ситного с изюмом, куски кулича, сдобы, минского, рижского
Зашел в общежитие. Пусто, все разъехались по домам.
Только Кожевниковы остались, безногий Морозов да трудолюбивый Сурен Золян так и не уехал в свою Армению.
Решил заниматься русским языком.
Никого дома нет. Сурен сидит в библиотеке, Морозов изучает музеи, Кожевников где-то у беспризорников
- Шибко грамотный вырастет! — смеялись студенты, любуясь Юркой.
- Избалуете вы его. Привьете аристократические замашки. Ни один принц так часто костюмов не меняет, — шутила Наташа.
Наташу отыскал я з одной из комнат по песне. Как всегда, она что-то напевала и работала. Теперь чинила солдатскую рубашку Сурена. Юрка спал на одной из свободных студенческих кроватей.
Рассказал про наше житье. Про все проблемы. Пригласил побывать в гостях, нарисовав на стене комнаты весь маршрут.
Забежал в булочную. На счастье, наши друзья Федя и Егор были на месте. В белых шапочках, в халатах, как молодые доктора, только не в клинике, а за прилавком.
Хозяин, у которого летом дела шли хуже, находился тут же и поглядывал на меня искоса. Но мы успели перекинуться словом. Ребята пообещали притащить вечером большущую корзину хлебных обрезков в наше общежитие.
После этого я отправился в райбюро пионеров доложить о наших планах остаться еще на недельку в походе и попытаться увлечь Павлика идеей самодеятельного пионерского лагеря, где пионеры все делают сами, даже добывают пищу.
Выслушав мое горячее объяснение, Павлик загорелся.
- Поддерживаю! Поддерживаю! — вскрикивал он, повертывая на голове кепку. — Пойдем с этой инициативой в Районо. Пусть знают наших!
Слушая мое сообщение, работники Районо все ждали, когда же я чего-нибудь попрошу. У них все-таки скребли кошки на душе. Средства, предназначенные на организацию трех лагерей, отдали одному… Это ведь не очень хорошо. Могут спросить: сколько лагерей намечали организовать? Три. А сколько открыли? Один! И теперь, опомнившись после гипноза Вольновой, деятели Районо отнеслись к моему плану организации еще одного лагеря доброжелательно.
- Так что же вам от нас нужно? — спросил наконец заведующий Районо.
- Да ничего.
- Так совсем ничего?
- Нужно, чтобы вы не мешали! — выпалил я, по молодости лет не сообразив, что для деятелей учреждений, наделенных правами запрещать или разрешать, нет слов оскорбительней и хуже. Я и не знал, каких врагов нажил и какими последствиями и каким лихом мне это обернулось.
- Так что ты хочешь, старик, чтобы мы тебе отдали пару палаток? прищурился мой друг Павлик.
- Нет.
- Походную кухню, которую мы достали для показательного, действуя по твоим следам, у самого Буденного?
- Обойдемся.
- Так что же?
- Да, право же, ничего. Не мешайте ребятам пожить, как им хочется, и все!
При этих неосторожных словах Павлик так и вскинулся:
- Что это за анархизм такой
- Кому нужно?
- Пионерорганизации, вот кому. Согласно принятым установкам. Где у вас план работы? Какой распорядок дня? Как же мы будем вами руководить, если мы не знаем, что вы там собираетесь делать? Мы должны знать все заранее, чтобы вовремя подсказать, остановить, поправить.
И, видя мое смущение, смилостивился:
- Пойдем, я тебе покажу, какие планы представила Вольнова. Это же роскошь! С диаграммами, с выкладками, вот, брат, работает, не подкопаешься!
С наслаждением человека, любующегося истинным произведением искусства, Павлик расстелил передо мной планы идеальной лагерной жизни показательного отряда, изображенные Вольновой графически, с применением акварельных красок.
Она предусмотрела все. Лагерь был нарисован, как картинка. Расположение палаток. В центре командирская.
Показано расстояние до реки, до леса, до пунктов снабжения. Распорядок дня по часам. Столько-то на игры, столько-то на купание, столько-то на обед, столько-то на ужин, столько-то на трудовую деятельность, столько-то на политзанятия. Клеточки под рубрикой «Купание» были голубые, обеды и ужины
Вся жизнь пионеров, расписанная по часам, играла всеми цветами, как веселый калейдоскоп.
Перед этим удивительным творчеством Вольновой я стоял несколько обалдевший, как деревенский простак перед барским великолепием.
Увидев, как я потрясен, Павлик довольно расхохотался.
- Вот, брат, учись. Я у нее учусь, а вашему брату, среднему вожатому…
- Нет, нам такого не достичь… Ну ведь она же вообще совершенство.
- София, — многозначительно сказал Павлик, — означает мудрость.
- Когда же она вывозит свой отряд?
- Как только все подготовит, организует, чтобы все как следует.
- Что-то долго она. Мои ребята уже купаются, а ее показательные все еще городскую пыль глотают…
- Купаются? — насторожился Павлик. — А вопрос непотопляемости у тебя как? У Вольновой все это продумано, предусмотрено, и в плане на этом месте ноль целых! Ну так вот, давай твой план. Чего стесняешься? Написал коряво? Понимаю, после такого тебе со своим и показаться неловко. Ну уж ладно, развертывай.
- Сейчас разверну… В основе нашего плана лежит: первое
- Постой, постой, что это ты заладил?
- Так это я развертываю план, только устно.
Павлик вначале рассердился:
- Да как же я его зафиксирую, подошью к делу?
Потом расхохотался до слез.
- Ну ладно, давай уж помогу, раз не способен. Садись говори все, что надо, напишем.
Сели мы рядком за стол и начали составлять. Я рассказывал, что мы задумали, а он писал. Но работа осложнялась. Иные пункты нашего плана заставляли его вскакивать и бросать перо.
- Совещание садолазов? Это еще что такое вы задумали, учить пионеров, как лучше в сады лазить?!
- Нет, как раз о том, что лучше и интересней в сады не лазить. По предложению директора совхоза решили собраться с местными мальчишками, отчаянными садолазами, и обсудить этот вопрос.
- Так, ну ладно. А это вот что значит: одно звено
Как это понять?
- Я сказал, что это относится к политико-воспитательной работе. Мы таким способом знакомим ребят с политикой партии в деревне. Разведываем, как выглядит в натуре живой кулак. Как живет батрак. Что такое артель.
Что такое совхоз. И так далее. А чтоб было увлекательней, называем все это разведкой жизни.
Павлику это понравилось.
- Вот этого у Вольновой нет, — сказал он, — зато у нее есть такие мероприятия, что закачаешься: встреча с иностранными делегациями, встреча с редакцией «Пионера», военизированная игра!
Составив план работы нашего отряда, Павлик подобрел и пообещал посетить наш лагерь и помочь, если что нужно. Дело оставалось за небольшим получить с Кожевникова три червонца и вернуться в лагерь со всем, что удалось собрать ребятам у родителей, прихватив корзинку хлебных обрезков из булочной.
По одному виду Кожевникова
- Но скоро будут. Моя книжка о беспризорниках вот-вот появится. Печатается в типографии. И как только появится, мы разбогатеем… А пока что надо бы у кого-нибудь взять взаймы. Маленькая, но семья…
Мой рассказ о самодеятельном пионерском лагере он выслушал с интересом и поддержал. Ведь это же замечательно
Алеша принял к сердцу мое трудное положение, и мы вместе стали думать, где бы достать хоть немного средств. Совсем без денег все же невозможно.
- Идея! — воскликнул он. — Есть способ легко и просто заработать большие деньги. Для этого твоим мальчишкам и девчонкам надо стать на лето офенями!
Офеня! Я вспомнил, какую радость доставлял нам в детстве приход мальчишки
- Если раньше офени-коробейники делали доброе дело, распространяя по деревням сытинские народные издания, почему бы твоим пионерам не перенять эту благую миссию? Я вам помогу и книжки с картинками достать.
Я знаю одного издателя
Продадите книжку за гривенник
- А книжки у него вполне приемлемые. Он рассказы Ушинского издает. Много познавательных. «Как рубашка в поле выросла», «Как пчела мужика кормила», «Чудеса из глины»
Сказано
В мрачном полуподвале, где помещались редакция и склад изданий, нас встретил худой, как Кащей Бессмертный, старик. Сам редактор, сам издатель, сам продавец своих книжек.
Кожевникова он знал. А меня долго и подозрительно прощупывал своими колючими глазами. Боялся обмана.
По-видимому, старика надували не раз.
- Пионеры, — бормотал он невнятно, — это хорошо…
Это организация с будущим… Такие распространители детских книг для моего дела
Все дело заключалось в том, чтобы уговорить его доверить нам товар на слово.
Кожевников убеждал его, что риск стоящий. Я уверял, что пионеры не обманщики. Нам неинтересно зажулить пробную партию книг, ведь мы рассчитываем на большую торговлю.
Не без скрипа, но старик согласился. Под мою расписку, конечно, и под ручательство Кожевникова. Мы выдали издателю нечто вроде векселя и набрали у него кипу самых разноцветных книжек. Рублей на полсотни, если не больше.
Вечером пришли в общежитие Федя и Егор. Притащили полную корзинищу хлебных обрезков. Принесли гитару.
Мы вдосталь попели песен и помечтали, как они приедут к нам в Коломенское в ближайшее воскресенье.
Я был счастлив, все удавалось мне, как по волшебству, и будущее представлялось в самых радужных красках…
Я казался себе неким добрым чародеем, который может вывести городскую детвору из пыльных улиц и переулков на лоно природы.
Увидев кучу книжек, взятых у Мириманова, Рита пришла в восторг:
- Ух, здорово! И он может дать сколько угодно? Ну, теперь мы живем! Что такое книжки, уж я-то знаю точно.
Когда мы с мамой мешочничали, мы все променяли, больше уж нечего, только что на себе осталось. И мама вспомнила про буржуйские книжки. После революции, когда буржуи поубегали, нас, рабочих, в ихние особняки поселили.
Нам с мамой досталась красивая комната: кругом окна, стекла, а в простенках книжки. Все не по-нашему писаны, по с картинками. Вот мы с мамой набрали самых красивых, разрисованных, подходящих для детей. Наверное, все сказки: там и Синяя борода, и красавицы, и чудовища, даже неграмотному смотреть интересно. И все в золоченых переплетах. Нагрузили полные салазки и повезли. И знаете, как здорово получилось! Все книжки пошли. Что ни книжка
Удачны были и походы ребят по квартирам родителей.
В лагерь мы возвращались перегруженные добычей.
Наши трофеи едва уместились на задней площадке трамвая. Здоровенная корзина, полная хлебных обрезков, и три заспинных мешка с чаем-сахаром, конфетами и печеньем
Все обошлось как нельзя лучше. Письма произвели на родителей нужное впечатление, письмоносцы тоже.
Все папы и мамы заявили о своем желании побывать у нас в воскресенье. Правда, при одной мысли о предстоящем нашествии званых гостей меня бросало в жар.
Взвалив на спину мешки с подарками, мы с Ритой зашагали в лагерь, а Шарикова оставили дожидаться подмоги. Корзинищу с хлебными дарами и пачки книжек можно было дотащить лишь артелью, что и проделало звено «Спартак».
Как мы подружились с человеком, достающим звезды с неба
- Ура! Живем еще неделю!
- До воскресенья дотянем, а там…
В отличном настроении разбирали ребята наши трофеи. Дядя Миша от души хохотал, узнав о студенческом способе добывать дешевый хлеб.
- Вот уж действительно: нужда научит калачи есть, — говорил он, доставая из-под кусков целые бублики и калачи, положенные добрыми продавцами.
Особенно нас обрадовали подарки для малыша
Правда, некоторые родители тревожились, нет ли на беспризорнике парши, чесотки и прочей заразы.
Разбирали мы «приданое» малыша шумно, ребята устраивали пляски, когда попадалась особенно хорошая вещь.
Поздно вечером мы проводили дядю Мишу в Москву.
Он пожертвовал нам неделю из своего будущего отпуска, больше не мог. Обещал приезжать по субботам.
Но мы не остались одни. На второй день после его отъезда счастливый случай привел к нам еще одного драгоценного друга.
Стоял жаркий, солнечный денек. Ребята мои затеяли удалую игру
Один только Игорек держался в сторонке. Плавать-то я его кое-как научил. Раза два бросал с берега на глубокое место, как меня самого учили, и, видя, что он плохо барахтается и не может сам выгрести на мелкое место, приходил на помощь. Немало наглотавшись воды, Игорек, наконец, стал выплывать на мель. А потом и сам стал бросаться с берега в глубину.
Но в таких играх в воде он участвовать побаивался.
Увлекшись игрой, мы не заметили, как к нам подошел какой-то прохожий. В военной гимнастерке и в галифе, с полевой сумкой через плечо, он шел с непокрытой головой, сжимая в руке шапку-кубанку, и, поглядывая вокруг, улыбался.
Заметил Игорька, сидевшего в сторонке. Подошел и спросил без предисловий, как старый знакомый:
- А ты чего ж скучаешь?
Игорек только пожал своими худыми плечиками: мол, где ж мне, не надеюсь на победу в такой игре.
Прохожий нахмурился:
- А хочешь, я сообщу тебе одну тайну и ты всех победишь?
Ну, кто же не захочет узнать такую тайну! Игорек с прохожим зашли за кусты, о чем-то пошептались. И вдруг выходит наш пионерчик и заявляет:
- А ну, давайте я всех перенырну!
Ребята засмеялись
А Игорька все нет.
Меня уже страх взял: не нырнул ли совсем пионерчик? Но прохожий делает знаки, чтобы я не волновался.
И вот, когда уже прошли все сроки, появился Игорек. Он сидел недалеко от берега, вблизи тростников. Выскочил из-под воды и как ни в чем не бывало посмеивается…
Что за чудеса! Никогда бы мы не догадались, как это ему удалось сделать, если бы мимо по течению не проплыла длинная круглая камышинка.
Так вот оно что! Прохожий доверил пионерчику старинную тайну запорожцев. Когда-то казаки, скрываясь в плавнях, подкрадываясь к врагу и прячась от него, применяли этот способ. Срежут полый внутри трубчатый стебель куги, возьмут его в рот, нырнут в воду и затаятся. И дышать можно, и самого не видно…
Нелегко это сделать. По первому разу воды наглотаешься. Нужно так нежно и плотно держать губами стебель, чтоб и его не сдавить и воду не пропустить в рот.
Многие ребята пробовали, да не у всех вышло. А Игорек наш с тех пор так в себе уверился, так расхрабрился, что во все игры не боялся вступать. Вот как подействовал на него прохожий.
Кем же он оказался
Оказывается, он пришел к нам не просто так, а по важному делу. Отыскав вожатого, он вручил бумагу за подписью и печатью. В ней говорилось, что Детский отдел Госиздата направляет к нам некоего А. П. Голикова для прочтения своей рукописи, предназначенной для издания. Нам предлагалось дать отзыв на его книгу.
За нами дело не стало. Решили читать книгу по-пионерски, у костра, в этот же вечер. Набрали кучу дров, расположились полукрутом. Нашего гостя усадили на пенек. И зажгли огонь. А чтобы огонь не потухал, были посажены дежурные с сучками и сухими палками наготове.
С любопытством все наблюдали, как наш гость открыл военную полевую сумку, достал из нее стопу бумаги
Он расправил ее на колене, как военную карту.
Перед нами
Первого живого писателя я увидел на экзамене в институте, и он оказался тоже с бородой. Это был Валерий Брюсов. Строгий, замкнутый, неулыбающийся, непохожий на обыкновенных людей, он показался мне настоящим классиком, случайно живущим среди нас.
И вдруг вот этот веселый, безбородый, круглолицый товарищеский парень тоже писатель.
Значит, и он чем-то необыкновенен. Ребята как завороженные смотрят на стопу бумаги, всю исписанную.
Сколько же надо терпения, чтобы исписать столище страниц, тут открытку родителям и то никак не напишешь…
А какая поверх стопы обложка
Все застыли в предвкушении чего-то необыкновенного, было слышно только сдерживаемое дыхание да шелест страниц.
Вначале все посматривали, как он перелистывал рукопись, раздумывая, начать ли сначала или прочесть только выдержки, наблюдали за выражением его лица, разглядели, что на каждой странице в правом углу изображена красная пятиконечная звездочка.
А потом, как только услышали, что речь идет про гражданскую войну, про тайну двух мальчишек, спасающих раненого красного командира, забыли обо всем на свете, захваченные могучим чувством.
Жиган, Димка, смешной Топ встали вдруг перед нами как живые, заговорили своими голосами, вовлекли в свои отчаянные дела.
По какому-то удивительному волшебству мы стали участниками всех их проделок и приключений. Вместе рубили полчища крапивы, понимающе смеялись вранью Жигана, испытывали страх и радость.
Словом, все так увлеклись, что наши дежурные позабыли про свои обязанности
И никто не заметил: ни дежурные, ни ребята, ни вожатый. Не заметил погасшего костра и сам писатель. Он продолжал читать в темноте, при мерцании звезд, как при ярком свете. Оказывается, он не читал, а рассказывал нам свою повесть наизусть, только для видимости перелистывая страницы.
Когда негромкий голос его умолк, нам показалось, что повесть еще не кончена. Ребята сидели не шелохнувшись.
Наверное, фантазия каждого продолжала необыкновенную жизнь героев.
В том, что мальчишки оставлены были автором как бы на полпути и повесть, как жизнь, не оканчивалась на последней странице, была какая-то особая притягательная сила.
Невольно и я поддался искушению пофантазировать о том, что же могло случиться дальше с Жиганом и Димкой на путях и дорогах гражданской войны.
Когда я очнулся, над нами ярко сверкали звезды, а в костре остыл даже пепел.
- Ребята, — сказал вдруг наш волшебный гость, — а вы умеете отличать Полярную звезду?
Умели, да не все. И он стал учить, как находить ее по ковшу Большой Медведицы.
С опушки коломенского парка она видна была в высоком небе над Москвой.
- Это замечательная звезда. Она всегда указывает север. По ней можно правильно определить свой путь. По ней мы, бывало, в военных походах ходили и никогда не сбивались. Самая верная звезда на свете!
Посмотрели ребята на Полярную звезду, и она показалась им лучше всех, какой-то своей.
Так этот необыкновенный волшебник слова взял и приблизил к нам звезду.
Мнения о своей рукописи он спрашивать не стал. Ему и так было все ясно. Возможно, в эту памятную ночь он и увидел в лице пионеров неисчислимые легионы своих верных, благодарных читателей, для которых призван писать.
- Вот так и жили ребята тогда, когда я был красным командиром, — сказал он, засовывая рукопись в полевую сумку. — А как живете вы, люди?
Как мы выяснили, для чего жить на свете
Ребята наперебой стали рассказывать о нашей привольной жизни, полной интересных забот и приключений, о наших друзьях и врагах, и, когда дошли до походов фуражиров, наш новый друг расхохотался:
- Ну вот, конечно же, не то!
- Что значит не то?
- Не туда попал, братцы. Я шел в какой-то необыкновенный лагерь, где пионеры живут в легендарных палатках Первой Конной, пробитых осколками и пулями.
Подарил их сам Буденный. Командует этими пионерами
И он рассмеялся до слез.
- Что же тут смешного, — обиделся я.
- А смешно здесь то, что сейчас некоторые чудаки представляют себе коммунизм таким же легким делом, как мы в гражданскую войну
И для будущих битв надо нам подготовить себе на смену такую краснозвездную армию, какую и мир еще не видел!
Разговор этот продолжился бессонной ночью в моем шалаше.
Когда мы, улегшись, по военной привычке, ногами в глубь шалаша, а лицом к выходу, с первых же слов узнали, что земляки, — мы уже не могли заснуть.
То я рассказывал о себе, то он.
Его милый Арзамас и мое родное Сасово рядом. Ведь это наши железнодорожники послали на помощь большевикам Арзамаса бронепоезд во время кулацкого восстания. Мы даже могли встретиться еще тогда, в девятнадцатом году.
Но разница в годах велика. Он старше на целых два года. А это было так много в то время.
В восемнадцать лет он уже был командиром пятьдесят восьмого отдельного полка по борьбе с бандитизмом и контрреволюцией у нас на Тамбовщине, а я еще только бойцом-чоновцем одной из рот этого полка.
Мы находились далеко от штаба, охраняя мост через Цну, и командир ни разу не побывал у нас с какой-либо инспекцией. Да и едва ли он запомнил бы ничем не приметного среди других паренька, которому вместе с комсомольским билетом вручили винтовку больше его ростом…
И вот он уже ветеран гражданской войны, командир в отставке, а я еще комсомолец, вожатый.
…Красная Армия, Красная Армия
У него уже была комсомольская путевка на учебу в военную академию. Но не пустили врачи. Ранения, контузии, болезни, накопленные в боях и походах, сыграли свою роль…
Что же теперь
Не боевые уставы им вдалбливать, а боевые книжки для них писать, что, пожалуй, и поважней… А для того, чтобы не забывать, что готовит он тем самым боевое пополнение любимой Красной Армии, и ставит он на каждой страничке красноармейскую красную звездочку. И в его новой работе на благо Родины есть тайный, пока никому не раскрытый смысл.
Увлекательная мечта
И об этом узнал я в ту легендарную ночь.
…Гражданскую войну заканчивал он у границы далекой Монголии. Во главе сводного конного полка добивал последние банды белых. И вот там частенько монгольские всадники искали у них защиты и помощи от налетов белых. Прискачут, бывало, монгольские партизаны и спрашивают: «Нужно командира! Где ваш командир?»
А командир у них называется «Гайдар», по-ихнему
«Вот наш гайдар!»
И стало это вещее слово прозвищем. А что, если взять его вместо прежней фамилии?
Пишет книжку не просто писатель, а гайдар
Но нельзя открыться сразу: неизвестно еще, признают ли его ребята своим командиром, ведь назначение это он сам себе дал…
Весь этот разговор для меня был еще волшебней и значительней, чем даже книга с таинственным названием «Р.В.С.»… И я дал слово
А что касается нашего отзыва на книгу, который мы хотели написать в редакцию, будущий Гайдар сказал:
- Не нужно… Это важно было не для них, а для меня.
Стоит, старик, жить на свете, ей-богу, стоит, когда ты нужен людям. Вот этим «малым сим», которые спят блаженным сном и не ведают всего, что знаем мы. Не ведают всего, что им предстоит… И, если мы с тобой привьем им свою любовь и ненависть, свою мечту переделать этот мир к лучшему, мы недаром проживем на земле! Ради этого стоит жить на свете!
…Возможно, многое передано мной неточно, какие-то слова здесь не те, много времени прошло, и многие подробности не остались в памяти, могу лишь ручаться, что разговор наш в ту короткую летнюю ночь был в основе своей именно таковым.
Как мы играли в городки
На этом дело не кончилось
Позвали его ребята купаться. И конечно, на самое глубокое место, туда, где омут. Чтобы похвалиться, какие они храбрецы.
- А вы не потонете ненароком? — говорит он, приглядываясь к опасному месту.
- Нет, что вы, Аркадий Петрович, мы здорово плавать умеем.
- Плавать каждая собачка умеет, дело не хитрое, а вот умеете ли вы тонуть?
- Тонуть? — озадачились ребята. — Как-то не пробовали.
- Вообще-то, по законам физики, человек тонуть и не должен, он легче воды. Но люди иногда все же тонут, особенно в раннем возрасте. Из-за паники, по неуменью…
Так вот, тонуть тоже надо умеючи.
Ребята даже раздеваться перестали, слушая такие слова.
- Знай и помни каждый: если случится тонуть, главное
Но, высунувшись на поверхность, не ори: «Спасите, помогите, ой-ой, тону», — людей напугаешь и сам воды наглотаешься. Ты действуй хитрей, схвати глоток воздуха побольше и снова опускайся на дно. И опять отталкивайся. И так путешествуй туда-сюда, туда-сюда, а сам к берегу приглядывайся; который ближе, к тому и приталкивайся… Так в конце концов на берег и вылезешь. Понятно?
Ребята тут же затеяли новую игру «тонуть
Пригласили ребята гостя поиграть и в нашу излюбленную игру
Аркадий прицелился, трах… и мимо.
Смутились пионеры, неловко как-то, такой здоровый дяденька и промазал. Подают новую биту:
- Извините, Аркадий Петрович, вам бита, наверное, кривая попалась!
- Нет, ребята, — отвечает он, — не бита виновата, рука у меня дрогнула… И как ей не дрогнуть
- Обыкновенная, «бабушка в окошке».
- Ну вот, сидит бабушка в окошке, отдохнуть желая, а я в нее палкой… Тут рука дрогнет.
- Так ведь это только фигура так называется
- Все равно и понарошке нехорошо на бабушек палками замахиваться. Я бабушек люблю. Вот если бы в окошке сидел кулак за самоваром. Чай попивал, бублики жевал, когда на него батрачата работали… Я бы не промахнулся.
Мальчишки рассмеялись. Тут же поставили новую фигуру, добавив один городок, и назвали «кулак за самоваром».
Аркадий хитро улыбнулся, прицелился, трах! Кулак и самовар разлетелись в разные стороны. Раскулачил!
Ребята в восторге принялись изобретать новые фигуры, переименовывать прежние. И так получилось вместо «змеи»
И как начали распечатывать и вышибать
Довольный Аркадий только посмеивался.
Что и говорить
Как мы нашли эмблемы и символы, и как возник «ПИЛ»
Разговорились о красочности и символике, необходимых пионерскому движению. О его эмблемах и символах.
Общее он принимал всё
- Вот, например, зерно могучего дуба, — говорил он, держа на ладони желудь. — Дуб
«Спартак»! «Спартак»! В этом звене Котов, он самый сильный.
- А вот орех
- Так это звену «Либкнехта», там Игорь!
- А вот вишневая косточка с припаянной ножкой…
Вначале был белый цветок, затем вкусный красный плод, теперь это зерно, из которого подымется новая вишня…
Символ вишни был не совсем понятен, но его охотно приняло девичье звено «Красная Роза», по имени Розы Люксембург, пламенной революционерки.
- Чем хорошо, — говорил Аркадий, — не надо тратить лишних слов, объяснять, кто ты такой и за что стоишь.
Показал орех
- Как же могут ребята жить без игры в войну, — сказал он мне. — Эх, вожатый-увожатый! Если нет беляков
Крапивы в старом заброшенном парке была великая сила.
И однажды он затеял с ребятами такое крапивное побоище, что из парка доносились до меня пугающие вопли.
- Зачем же так кричать-то? — спросил я.
- А это обязательно
Он был потен, весь в паутине и смоле. Показал, как ползать по-пластунски, скрытно подходить к противнику и быстро «сматываться». Лазил по зарослям, бегал и, налетев на острый сучок, отодрал подметку своего щегольского хромового сапога.
- Чепуха, — сказал он, рассматривая ущерб, — от мальчишек я узнал, что в деревне есть замечательный мастер сапожно-башмачной починки, бывший матрос.
Знакомство с этим матросом дало толчок еще одному увлекательному делу, которое мы назвали «ПИЛ».
Увидев кучу книжек Мириманова, предназначенных для продажи по деревням, ребята пожалели, что у нас в лагере нет библиотечки, нет книг. Сказали об этом Аркадию.
- А зачем вам книги, разве вы безногие?
- Вот безногому сапожнику я пришлю книгу про Цусиму. Пришлю вам, а вы ему отнесете.
- А почему не нам?
- Потому что вам в лагере надо побольше заниматься не чтивом, а «ПИЛом».
- А это что такое?
- Поиском интересных людей. Ведь иной человек интересней книжки. Только надо его раскрыть. Вот, например, этот сапожник. Прихожу к нему в деревню сапоги чинить, а он не желает. Он празднует. Напился, на гармошке играет, песни поет, никто не подходи! Что за история, никаких праздников
Погиб в бою с японским флотом при Цусиме. И вот бывший матрос справляет по нем и по товарищам своим погибшим тризну. Выпивает и поет песнь про «Варяга»…
Поет и плачет, а люди над ним смеются. Не видят, слепые люди, что перед ними герой, интереснейший человек, русский, матрос, побывавший в Японии. Для них он просто сапожник… А ведь это только вывеска человека. А вы копните его, найдите к нему ключ, и перед вами такое раскроется…
- А мы колдунью нашли.
- Тоже интересная книжка!
- А может, Иван Данилыч тоже не просто старик корзинщик, а что-нибудь такое…
- Наверняка!
- Ребята, давайте объявим «ПИЛ»!
- И сами будем писать книжки.
- Причем на березовой коре чернилами из дубовых листьев.
- Почему?
- Потому что сделать из бересты книжку и добыть из дуба чернила не так просто… В такую книжку такими чернилами всякую ерунду не запишешь, а только самое главное…
Посадив на плечо, Аркадий подносил нашего приемыша к дубу и говорил:
- Видишь на листьях белые шарики? А ну, собирай их, только не тащи в рот, они не для еды, а для чернил.
Надавив из этих шариков соку, опускал в него горсть старых гвоздей, и ребята с удивлением видели, как из этого соединения образовались густые черные чернила.
Об их добротности свидетельствовали трудно смываемые усы на многих физиономиях.
- А теперь сделаем для крохи книжку с картинками, — говорил он, раздирая бересту на тонкие листы и камнем отбивая сгибы.
За всеми этими делами и забавами удивительно быстро летело время. Роковой родительский день приближался.
Я поделился с Аркадием своими тревогами.
Лицо его округлила улыбка.
- Ничего, все обойдется!
Как мы готовились к «РД»
И как нам мешали «ЧП»
- Ребята, — сказал Аркадий на совете отряда, — перед нами стоит очередная боевая задача: с честью и славой провести, выражаясь военной терминологией, «операцию РД», то есть «родительский день». В армии таких операций мне проводить не доводилось, но инспекции и смотры
Во-первых, начальство любит порядок и не любит беспорядка. Во-вторых, обожает пробовать солдатского борща и заглядывать, хорошо ли заправлены койки. В-третьих, бывает довольно четкими ответами на самые неожиданные вопросы и не терпит мямленья. А пуще всего бывает покорено веселым видом бойцов, четким строем и бодрой песней. Есть у нас возможность представить все это в наличности?
Конечно же, раздались возгласы «есть», «будет», и веселое оживление охватило наш лагерь.
Мы вычистили и вымели всю территорию. Построили еще один культурно-показательный шалаш. В нем соорудили койки: набили колья, а на них настелили топчаны, сплетенные из ошкуренных ивовых прутьев. Своей белизной они напоминали плетеную мебель и сразу создавали впечатление чистоты. Каждый топчан
Шалаш отдали звену «Красная Роза», и девочки навели в нем не только порядок, но и красоту. Вход увили гирляндами из полевых цветов. Обычные корзинки приспособили как тумбочки, накрыв их платками.
В остальных шалашах ребята спали на сене, вповалку.
Но ничего, будем показывать этот шалаш как образен и говорить, что, если останемся, все сделаем такими и даже лучше.
- Главное, никогда не подавать виду, что это по необходимости или из нужды, а убеждать, что так и нужно! — советовал мне Аркадий. — Пионеры живут в шалашах, на то они и пионеры, это так нужно. Сами добывают себе хлеб
Побольше им отвечать: «Так у нас положено», «Так у нас должно быть», «Таковы у нас правила», «Так мы хотим», «Это нам нужно для воспитания смелых, закаленных ребят».
И все это за делом, во время работы. Мы вместе трудились, сооружая столовую и кухню.
И здесь годился военный опыт Аркадия. «Пищеблок» сделали на берегу ручья. Вкопали в обрыв берега печку, выложили ее старым кирпичом, добытым из развалин бывшего забора вокруг парка. Отыскали даже разбитую чугунную плиту, правда без конфорок, в груде бросового металлолома позади совхозных построек. Вмазали медный котел, одолженный огородниками, и вывели даже трубу, составив ее из кусков выброшенных за негодностью на свалку старых водосточных труб.
Родник, из которого брали воду, огородили и закрыли деревянной крышкой.
Нам повезло
И, когда все это было готово, навели «ажур». А именно: обозначили территорию лагеря декоративным забором из ивовых прутьев, ошкурив их и воткнув дужками. А в центре окружили такими же дужками, только мелкими, клумбу, в которую высадили осторожно выкопанные с землей полевые цветы.
- Цветы
Из нескольких длинных орешин, воткнув их покрепче в землю, сплели арку, над которой решили повесить плакат «Добро пожаловать».
- Удивить
И тут же, поймав в свои объятия шустрого и верткого кроху, тискал его и спрашивал:
- Ну, какое же имя ты себе выберешь? Октябрь? Май?
- Май.
- А почему?
- Он теплый.
- Чудак, сколько раз я тебе говорил
Совершенно сразить наших гостей мы решили роскошным обедом
Иван Данилыч притащил свой старенький бредень и уверял, что в луговых озерах этих глупых карасей видимо-невидимо. Стоит только протащить разок-другой бредень
Звено «Красная Роза» усердно чинило бредень всеми имеющимися у нас нитками.
Звено «Спартак», как самое сильное, несло охрану вишневого сада, чтобы деревенские мальчишки не оборвали первый сбор. Угощение родителей первыми вишнями входило в наш план «удивить
Котов и Шариков отправились чинить-паять старые ведра, кастрюли, умывальники. С ними на фуражировку отправился и Аркадий за «старшого», чтобы ребят не обидели.
Они имели задание добыть для карасей сметаны
Маргарита и Франтик, который, оказывается, в прошлом году все лето продавал газеты на улицах Москвы, отправились попробовать, пойдут ли книжки Мириманова.
Со мной в лагере работали, наводя «ажур», ребята из звена имени Либкнехта, оставшиеся без своего звеньевого.
И, как всегда, в «орлином гнезде» сидел дежурный, наш «впередсмотрящий», который должен был все видеть и обо всем предупреждать.
Это сооружение на старом дубе, выросшем на опушке парка и вот уже лет сто ведущем борьбу с непогодами и ветрами в одиночку, сделали сами ребята. По их уверению, когда-то на нем было орлиное гнездо, о чем свидетельствовали засохшие на вершине ветви. Они сплели из ивовых прутьев, устелив сеном, довольно крепкое сооружение и уверили меня в необходимости держать там постоянную стражу.
В нем любил сидеть Франтик и петь песни по-польски. Это он проделывал, когда оставался один. Он обожал этот уединенный пост. На высоте, в «орлином гнезде», по его уверению, ему приходили самые замечательные фантазии. И это было интересней всего.
Сегодня в гнезде дежурил кто-то из ребят звена имени Либкнехта.
А напротив, на обрывистом берегу ручья, сидел наш враг
Аркадий тоже вначале возмутился
А сегодня, послушав хриплые Васькины выкрики: «Эй вы, голопузые, бесстыжие, краснорожие!», «Кресты поснимали