Марионетка Александр Валерьевич Горский
        Максим Подгорный, владелец крупного медиахолдинга, обязан своим положением чиновнику из окружения президента. Приходит время платить по счетам - речь идет о серьезном компромате на основного соперника своего покровителя, который Макс должен «слить» в разгар предвыборной гонки. Подгорному претит роль марионетки, которого сильные мира сего дергают за ниточки, но убийство, в котором Максим оказывается единственным подозреваемым, ставит под угрозу не только его положение, но и жизнь! И Макс обращается к следователю Реваеву - единственному человеку, который способен спасти его в ситуации, кажущейся безнадежной.
        Александр Горский
        Марионетка
        Подгорный лениво потягивал виски. Конечно, пить сегодня он начал рановато, но как не выпить перед вылетом. Макс всегда недолюбливал самолеты, и принять на грудь в аэропорту было уже давно устоявшейся традицией. Пустой бокал с тихим стуком коснулся столешницы. Подгорный лениво перебирал лежащие рядом с ним журналы. Русская версия «Форбс», англоязычные Newsweek и TIME. А вот и ярко-оранжевый логотип МБК. «Медиа Бизнес Консалтинг». Самый популярный деловой журнал на русском языке. Его журнал. Макс залюбовался обложкой последнего номера. Это была третья обложка с тех пор, как он стал владельцем медиахолдинга, и вторая, которую он утверждал лично.
        С того дня, как он принял предложение Фролова о покупке медиахолдинга МБК, прошло чуть больше месяца. Звонок заместителя главы президентской администрации застал Подгорного на пути домой, в родной Среднегорск. А неожиданное предложение заставило Макса без долгих раздумий развернуть автомобиль и направить его обратно в столицу. Туда, где свет солнца ночью сменялся огнями небоскребов. Туда, где немногие избранные решали судьбы всех остальных. Туда, куда стремились попасть десятки и сотни тысяч тех, кто почему-то наивно думал, что сможет пробиться там, где пытаются пробиться все остальные.
        Подгорному не надо было никуда пробиваться. Когда-то это сделал его отец, успевший побывать и губернатором родной Среднегорской области, а впоследствии и сенатором от нее же. Как это принято у чиновников такого ранга, он оставил сыну весьма впечатляющее наследство, включавшее в себя два торговых центра, завод металлоконструкций и региональную медиакомпанию. Не роял-флеш, конечно, но вполне себе неплохое каре, полагал сам Макс, любивший скоротать вечерок за партией в покер.
        Его попытка покинуть тихое и уютное провинциальное болото, в котором он был если и не самой крупной, то уж точно самой громко квакающей лягушкой, обернулась сокрушительным разочарованием. Уезжая в Москву полным надежд и оптимизма, спустя несколько месяцев Подгорный возвращался, успев разрушить не только свои надежды, но и свою семью. Возможно, это и было одной из причин того, что он так быстро согласился с неожиданной идеей Фролова.
        Вернувшись в столицу уже ближе к вечеру, Макс еще больше часа добирался по пробкам до здания Администрации на Старой площади. С трудом найдя место для парковки, он сделал звонок Фролову и устало откинулся на спинку сиденья. Почти весь день он провел за рулем и, как результат, вернулся почти туда же, откуда выезжал ранним утром. Кряканье спецсигнала вывело Подгорного из состояния дремы. Перед ним, перекрыв движение, в соседнем ряду остановился черный мерседес с номерными знаками, украшенными известной каждому москвичу серией АМР и синим проблесковым маячком на крыше. Обе правые дверцы автомобиля распахнулись одновременно, однако охранник успел выскочить все же чуть быстрее своего подопечного. Петр Михайлович был, как всегда, подтянут и элегантен. Уже почти машинально Макс бросил взгляд на его ботинки. Они безупречно сияли в лучах заходящего за крыши домов солнца.
        Подгорный тоже поспешил было выйти из машины, но не успел он открыть дверцу, как Фролов махнул ему рукой и крикнул, чтобы он оставался на месте. Макс удивленно наблюдал, как Петр Михайлович дал короткие указания охраннику, а затем двинулся к «гелендвагену».
        - Рад видеть.  - Фролов устроился на переднем пассажирском сиденье и крепко пожал Максу руку.  - Едем за «мерседесом» вплотную. Главное, не отставай от него, чтоб никто не вклинился. По дороге все и обсудим.
        Черный матовый «гелендваген» неотрывно следовал за представительским «мерседесом», не обращая никакого внимания ни на дорожные знаки, ни на разметку. Как и всегда вечером, потоки транспорта холестериновыми бляшками намертво запечатывали ряды движения, ведущие на выезд из города. Несколько раз небольшой кортеж выезжал на встречную полосу, пару раз Макс услышал кряканье спецсигналов впередиидущего «мерседеса». Подгорный, поначалу немного нервничавший и опасавшийся того, что в случае резкого торможения головной машины не успеет остановиться, затем расслабился и получал ни с чем не сравнимое удовольствие от стремительного передвижения по вяло ползущим улицам вечернего города.
        - Правду говорят, в Москве не важно, сколько твоя машина стоит, важно, есть ли на ней мигалка.  - Решительно покрякивая, лимузин проехал перекресток на загорающийся красный, Подгорный уверенно последовал за ним.
        - Так говорят?  - усмехнулся Фролов.  - С учетом пробок, возможно, так и есть. Кстати, раз уж речь зашла о машинах, то дам вам, Максим, дружеский совет. Вы позволите?
        - Само собой,  - поспешил согласиться Подгорный.
        - Вот мы сейчас едем за моей машиной,  - рассуждал Петр Михайлович,  - скажите, Максим, как, по-вашему, со стороны это выглядит?
        Подгорный не успел ничего ответить, как Фролов продолжил:
        - Выглядит это так, что идет персональная машина, а сзади машина сопровождения. Охрана. Понимаете? Это неправильно. Так не должно быть. Я бы вам порекомендовал для города приобрести более гражданский автомобиль, что-нибудь поэлегантнее. А то, знаете ли, у нас на таких рэперы ездят да эти, как их…  - Фролов наморщился,  - отбивные.
        - «Отбивные»? Кто это?  - удивился Подгорный.
        - Точнее отбитые,  - объяснил Петр Михайлович,  - это я так всех этих бойцов отмороженных называю, которые в клетках друг друга лупят. Их хлебом не корми, но чтоб машина пострашнее была.
        - Мы люди простые, провинция.  - Подгорный немного обиделся за свой автомобиль.
        - Не скромничайте.  - Спускающееся все ниже солнце осветило лицо Фролова, и он опустил козырек на лобовом стекле.  - Это вовсе не обязательный совет, так что если эта машина вам так нравится, то пожалуйста. На самом деле это все мелочи, давайте я вам вкратце расскажу суть моего предложения.
        Два «мерседеса» пролетели над Кольцевой автодорогой и устремились прочь из города по Новорижскому шоссе. Спустя пятнадцать минут они уже въезжали в ворота загородного гольф-клуба. Потягивая холодное пиво, Макс внимательно слушал разъяснения Фролова о схеме финансирования предстоящей сделки, а также о тех обязательствах, которые он, Подгорный, будет должен на себя взять, соглашаясь на эту сделку. Красный шар солнца опустился точно в отведенную ему лунку и скрылся из виду. Открытая терраса и окружающая территория осветились десятками, если не сотнями, огней. Залетевший под свод шатра гигантский мотылек описывал круг за кругом то вокруг одного из светильников, то другого. Наконец, выбрав своего фаворита, он устремился к нему и с силой ударился о стекло плафона. Сбившись с ритма, насекомое некоторое время беспорядочно перемещалось в воздухе, а затем предприняло вторую попытку сближения с источником своей страсти. Она оказалась еще более неудачной, чем первая. Мотылька отбросило в сторону, и он чуть было не рухнул на поднос проходившему мимо официанту. Однако в последний момент, усиленно работая
крылышками, он смог удержаться в воздухе и вновь набрать высоту. Описав еще один круг вокруг источника света, мотылек сделал то, на что способно не каждое существо, мнящее себя разумным, а уж тем более безмозглое насекомое. Он улетел. Поднырнул под полог шатра и через мгновение уже растворился в сгущающихся сумерках.
        Объявили посадку на рейс. Макса ждал «боинг», ждала пересадка в Мюнхене, ждал Рабат. Оказавшись в транзитной зоне мюнхенского аэропорта, Подгорный зарегистрировался на рейс до столицы Марокко. Немного посидев в баре и глотнув ирландского виски, Макс вновь направился к стойкам регистрации.
        Посадка на борт, вылетающий в Рабат, заканчивалась. Все пассажиры уже прошли через выдвижной рукав, соединяющий здание аэровокзала и фюзеляж авиалайнера. Прислонившись к широкой стальной колонне и скрестив на груди руки, Макс с усмешкой наблюдал за невысоким краснолицым крепышом, растерянно стоявшим у стойки контроля. Крепыш судорожно сжимал в руке посадочный талон и, казалось, совсем не слышал убеждавших его пройти на рейс сотрудников аэропорта. Широко расставив ноги и чуть наклонив вперед голову на толстой и такой же красной, как и лицо, шее, мужчина пристально смотрел на улыбающегося Макса, но, в отличие от него, был вовсе не склонен к проявлению положительных эмоций.
        Дверь, ведущая к выходу на рейс, закрылась. Поняв, что Подгорный в Рабат лететь не намерен, крепыш извлек из кармана мобильный и, дозвонившись до неизвестного Максу собеседника, принялся что-то оживленно объяснять. При этом лицо его еще больше покраснело, и даже с расстояния более двадцати метров Подгорный видел, как на лбу мужчины выступили капли пота. Макс отвернулся. Все вышло именно так, как и должно было случиться. Подгорный поправил на плече ремень дорожной сумки, в которой у него лежал ноутбук, и неторопливо направился к выходу, ведущему на точно такой же трап, соединяющий точно с таким же «боингом», как и тот, что вот-вот должен был вылететь в Марокко. Вся разница была лишь в светящихся буквах на электронном табло. GATE 58. REYKJAVIK.
        Небо над Исландией было затянуто непроницаемой серой пеленой, растянувшейся на десятки километров. «Боинг» мягко коснулся этой пелены, точно попробовал ее на вкус, а затем, словно крылатая подводная лодка, погрузился в серую бездну. В иллюминатор смотреть не было смысла, все равно увидеть что-либо не было никакой возможности, разве что свое собственное испуганное отражение. Подгорный сунул в рот леденец и закрыл глаза. Самолет начал немного подрагивать, Макс вцепился в ручку кресла и разжал пальцы, а заодно и веки только тогда, когда лайнер, несильно подпрыгнув последний раз, покатился по посадочной полосе аэропорта Кефлавик.
        Пройдя контроль, Подгорный вышел в зал прилета и почти сразу в толпе встречающих заметил человека, держащего в руках лист бумаги с его фамилией. Встречавший Подгорного молодой человек походил на ирландца, во всяком случае, в представлении самого Макса. Он был невысокого роста, с рыжеватыми, чуть вьющимися волосами и небольшой аккуратно стриженной бородкой. По лицу молодого человека, во всяком случае, той его части, которая не была скрыта растительностью, были хаотично разбросаны веснушки, отчего оно выглядело достаточно забавно. Возможно, молодой человек это понимал и именно поэтому сам смотрел на окружающих с легкой улыбкой, которая, как и его чуть прищуренные голубые глаза, казалось, говорила: «Ну да, я забавный. Можете мне улыбнуться. Мне это нравится».
        - Леон,  - представился он Подгорному, неожиданно крепко пожимая протянутую ему ладонь,  - вообще-то я Лёня, но у местных с «ё» все плохо, так что который год как Леон. Привык уже, даже нравиться стало.
        Багажа у Макса не было. Его чемодан, набитый старой одеждой, которую он собрал в отцовской квартире, улетел в Марокко. Леонид протянул руку, намереваясь забрать у Макса дорожную сумку.
        - Вы гость,  - сразу предупредил он все возможные возражения и, на всякий случай уточнив, сдавал ли Макс еще что-то в багаж, стремительно двинулся к выходу из здания аэровокзала.
        Холодный, пробирающий до костей ветер заставил Подгорного пожалеть, что, вылетая из Москвы в тридцатиградусную жару, он не взял с собой даже легкую ветровку, которая сейчас пришлась бы весьма кстати.
        - Машина совсем рядом,  - Леон явно понял, что прибывший из Москвы гость замерз в ту же секунду, как вышел на парковку,  - там утеплитесь.
        И действительно, два ярко-синих «дискавери» стояли буквально в пятидесяти метрах от выхода из здания аэровокзала. Леон открыл дверцу багажника, извлек из него оранжевую непродуваемую куртку с капюшоном.
        - Держите. У нас в июне совсем не жарко. Ветра. Здесь еще теплые брюки и ботинки. Лучше переодеться прямо сейчас, чтобы потом не терять время.
        Пока Макс переодевался на заднем сиденье автомобиля, Леонид и вышедшие из второго «лендровера» двое мужчин внимательно осматривали стремительно пустеющую парковку. Такси и машины встречающих одна за другой покидали территорию аэропорта. Следующий рейс ожидался только через два часа. Не заметив ничего подозрительного, Леон недовольно покачал головой. Он был уверен: лучше, когда опасность видна, тогда ее проще предотвратить. Ведь именно в этом и заключалась его работа. Работа эта была отнюдь не простой, однако Леон ни за что в жизни не согласился бы променять ее на что-то другое. Ведь молодой человек с веселым веснушчатым лицом и наивными голубыми глазами уже пятый год работал личным помощником у одного из самых богатых людей Европы Аркадия Шлеменко.
        Шлеменко, родившийся в Днепропетровске, был сыном партийного функционера, когда-то успевшего поработать вместе с Брежневым в те далекие годы, когда тот возглавлял местный обком партии. И хотя отец Аркадия в силу каких-то неизвестных сыну причин не поднялся по карьерной лестнице выше областного уровня, однако нужные знакомства сумел сохранить, о чем свидетельствовали многочисленные фотографии, как правило сделанные на охоте, где он стоял рядом с самим генеральным секретарем. Одну из таких фотографий Аркадий, которому пару лет назад перевалило за шестьдесят, всегда возил с собой и считал своим талисманом. На старом черно-белом снимке, улыбаясь, стояли трое. Слева добродушно посмеивался тот, чьи фотографии украшали все кабинеты самых разнообразных учреждений огромной страны. Только на фотографии вместо строгого костюма и многочисленных звезд героя на Леониде Ильиче был свитер толстой вязки с высоким горлом и украшенная сосновой веткой тирольская шляпа. Справа, тоже улыбаясь, прямо в объектив смотрел Борис Аркадьевич Шлеменко. Отец Аркадия, подняв руки, демонстрировал фотографу двух свежеподстреленных
зайцев. По центру фотографии, точнее в силу своего малого роста чуть ниже его, гордо расположился мальчуган лет восьми. Гордость пацана была вполне очевидна, но объяснялась она отнюдь не близостью к могущественному генсеку. Нет, это совсем не интересовало маленького Аркашу. Гордость его объяснялась тем, что на фотографии он позировал, сжимая в руках великолепную винтовку с оптическим прицелом, из которой совсем недавно ему довелось сделать выстрел. На самом деле стрелял дядя Леня. У восьмилетнего мальчугана еще не хватало силенок, чтобы самому сделать выстрел. Однако палец его лежал на спусковом крючке, а то, что на этот палец давил еще чей-то другой, было совсем не важно. Гораздо важнее было то, что после выстрела Аркаша на пару минут оглох на правое ухо, чем был несказанно доволен. Еще больше он был бы доволен, если бы приклад упирался в его собственное, а не дяди Ленино плечо. Мальчишка очень хотел почувствовать, что же это такое - таинственная отдача, о которой ему так много рассказывали. Но и без этого он был доволен. Доволен этим прекрасным солнечным днем, своим выстрелом, тем, что все вокруг
смеются, а дядя Леня иногда дружески похлопывает отца по плечу.
        Стоит ли говорить, что перед обладателем подобной фотографии в Советском Союзе были распахнуты все двери? К чести Аркадия надо признать, что, кроме уникального фото, он обладал быстрым, восприимчивым умом и великолепной памятью, особенно на лица и на числа. Все это в совокупности в конце концов привело Аркадия в мир очень больших чисел, которыми измерялись его банковские счета в крупнейших банках мира, а заодно в мир тех лиц, точнее сказать, персон, которых везде именовали не иначе, как Very Important Person. Очень важная персона. Аркадий Шлеменко, как никто другой, заслуживал подобного обращения. Именно ради встречи с этой важной персоной и прилетел в Исландию Подгорный.
        Всего три дня назад Макс сидел в своем кабинете на сорок втором этаже одного из небоскребов «Москва-Сити» и обсуждал с редакторами телеканала новую концепцию вечернего новостного блока, когда неожиданный звонок Фролова заставил его прервать оживленную дискуссию. Фролов, обычно четко выражавший свои мысли, на этот раз повел разговор довольно странно. Он долго расспрашивал Подгорного о нюансах редакционной политики, поинтересовался, не собирается ли Макс привлечь к работе в Москве кого-нибудь из своей команды, работающей в его медиакомпании в Среднегорске. Разговор блуждал явно окольными путями, не ведя ни к какой цели. Макс, которого терпеливо ждали остальные участники совещания, взглянул на часы. Они проговорили уже больше десяти минут, но цель звонка высокопоставленного чиновника и участника начинающейся предвыборной гонки так и оставалась непонятна. Создавалось впечатление, что Фролову нужно сказать что-то достаточно важное, но он не уверен в том, что это говорить стоит.
        - Ну хорошо, Максим, я рад, что вы уже освоились,  - подытожил Петр Михайлович,  - с кадрами, я так понимаю, у вас проблем нет.  - Он сделал небольшую паузу.  - Но я буду очень вам признателен, если вы посмотрите одного молодого человека. Сын моего старого приятеля. Мальчик достаточно толковый, поверьте мне. Буду рад, если он вам окажется полезен.
        Подгорный удивился. Такой долгий разговор только ради того, чтобы пристроить в холдинг своего протеже.
        - Нет проблем, Петр Михайлович, пусть сегодня и подъезжает.  - Подгорный, перешедший на время разговора в кабинет, уже намеревался вернуться в конференц-зал.
        - Замечательно, Максим, замечательно,  - обрадовался Фролов,  - послушайте его, посмотрите резюме, а там уже сами решите, подходит он вам или нет. Я на вас давить не собираюсь. Кстати, видел последний номер журнала. Отличная работа, скажу я вам.
        - Спасибо, Петр Михайлович.  - Макс толкнул дверь и вошел в просторную комнату, в которой уже откровенно скучали его сотрудники.
        Протеже Фролова объявился уже к концу рабочего дня. Худощавый молодой человек лет двадцати пяти, в очках, застенчиво улыбаясь, протянул Подгорному несколько листов бумаги, заполненных отпечатанным на принтере текстом.
        - Посмотрите, пожалуйста, резюме, Максим Сергеевич, там все подробно отражено.  - Молодой человек немного запинался от смущения.
        Подгорный был несколько удивлен. Он был уверен, что молодые отпрыски возможных друзей Фролова не знают, что такое смущение. На мгновение он вспомнил Наташу и нахмурился. Интересно, был ли этот молодой человек знаком с погибшей дочерью Петра Михайловича?
        - Вы мне, может быть, сами о себе что-то расскажете,  - Макс бросил листы на стол,  - резюме я всегда прочитать успею.
        - Вы знаете, Максим Сергеевич,  - молодой человек начал заикаться еще сильнее,  - я немного косноязычен.  - Он заметил удивление на лице Подгорного и добавил:  - В устной речи, зато пишу хорошо. Вы посмотрите, пожалуйста, я надеюсь, вас заинтересуют мои способности.
        «Вот почему Фролов так долго хороводы водил,  - понял Макс,  - это же надо, в редакцию косноязычного прислать!» Он раздраженно придвинул к себе резюме. Через мгновение глаза его расширились от удивления.
        - Вы прочитайте целиком, пожалуйста.  - Молодой человек придвинул к Максу еще один листок бумаги, на котором фломастером было написано: «Вслух никаких вопросов».
        Макс задумчиво потер подбородок. Все оказалось не так просто, как он ожидал. Отложив в сторону прочитанные листы, он внимательно разглядывал «протеже» Фролова.
        - Возможно, у вас будут какие-то вопросы.  - Молодой человек положил перед Подгорным шариковую ручку и рукой изобразил некое подобие волны, обозначающее, что вопросы по существу надо задавать в письменном виде.
        - Знаете, в целом мне все понятно,  - Макс осторожно подбирал слова,  - резюме достаточно подробное. Ну а ваши рекомендации говорят сами за себя. Я думаю, у нас с вами все получится.
        - Я тоже на это очень надеюсь,  - молодой человек улыбнулся,  - дядя Петя рад будет. А когда надо приступать?
        - Приступать?  - недоуменно переспросил Подгорный.
        - Если можно со следующего месяца, было бы просто замечательно,  - пришел ему на выручку молодой человек,  - у нас с девушкой путевки на море куплены, в Турцию.
        Молодой человек покраснел. Очевидно, ему было стыдно, что он едет в Турцию, а не в Крым.
        - Хорошо,  - мгновенно согласился Подгорный,  - давайте так и поступим. Как только вернетесь с отдыха - добро пожаловать в редакцию.
        Молодой человек кивнул и, прощаясь, протянул руку. Но в то мгновение, когда Макс собирался пожать его ладонь, визитер неожиданно отдернул руку и поднес к губам указательный палец. После этого, быстрым движением пожав все еще протянутую ладонь, он молча вышел из кабинета Подгорного. Макс медленно опустился в кресло и принялся перечитывать лежащие перед ним листы бумаги. Итак, Фролов хочет, чтобы он полетел в Исландию. Ну что же, в Исландии он еще не был.

* * *
        Два синих «дискавери» выехали с территории аэропорта. Куда именно они едут, Макс не знал, но спрашивать не стал, полагая, что все вскоре узнает. Впереди показалась развилка. Налево дорога уходила на сам городок Кефлавик; если продолжать движение прямо, то через сорок километров можно было достигнуть Рейкьявика. Неожиданно следующий вторым «дискавери» затормозил и, развернувшись поперек дороги, перекрыл движение. Леон до упора выжал педаль газа, и головная машина, тяжело набирая скорость, устремилась по направлению к столице Исландии.
        - Я не думаю, что со мной кто-то мог прилететь,  - обернувшись, Макс провожал взглядом стоящий поперек дороги автомобиль,  - уже никто не успел бы купить билеты.
        - Прилететь - нет,  - Леон выжимал из «лендровера» все, на что был способен тяжелый автомобиль,  - встречать - да. Если у них здесь есть свои люди, то достаточно было одного звонка в Рейкьявик.
        - У них - это у кого?  - полюбопытствовал Подгорный.
        Леон пожал плечами.
        - Сейчас это не так важно. Кто бы это ни был, они не должны вас проследить. Выходим, быстро.  - Он резко затормозил, и Макса с силой качнуло вперед. Он еле успел выставить перед собой руку.
        Из стоящего на обочине белого «вольво» выскочили два человека, один из которых был в точно такой же, как у Подгорного, оранжевой куртке. Макс и Леон запрыгнули в салон «вольво». Двигатель машины не был заглушен, и через мгновение белый автомобиль уже рванул с места. Вслед за ним продолжил свой путь и синий «дискавери». Через несколько километров Леон свернул влево, на Вогар, «лендровер», не сбавляя скорости, промчался прямо. Проскочив несколько десятков аккуратных белых двухэтажных домиков с красными крышами, «вольво» выскочил прямо к небольшой пристани. Леон выпрыгнул из машины и устремился вниз по металлической лестнице, противно дребезжавшей при каждом его шаге. Подгорный держался сзади не отставая.
        Они побежали по деревянному пирсу, возле которого покачивались на волнах десятки рыбацких лодок и несколько суденышек побольше. В конце пирса какой-то бородач приветственно замахал им рукой. Подбежав к этому человеку, Леон обменялся с ним парой коротких фраз, отдал ему ключи от «вольво» и, обернувшись к Максу, приглашающе взмахнул рукой:
        - Прошу на борт.
        Не раздумывая, Макс ступил на покачивающиеся сходни и через мгновение уже был на борту небольшого бело-желтого катера. Следом легко запрыгнул Леон. Еще через мгновение сходни были убраны, а катер, оставляя за собой белый бурлящий след, устремился в открытое море.
        - Если надо, у меня есть таблетки от укачивания.
        Казалось, что Леон подготовлен ко всем возможным неприятностям. Макс отрицательно покачал головой.
        - Хорошо,  - Леон одобрительно улыбнулся,  - нам минут двадцать хода, а там пересядем в другую лодку. Побольше.
        То, что Леон с усмешкой назвал лодкой побольше, Макс увидел уже минут через пять, когда их катер обогнул выдающийся далеко в море каменистый мыс. Элегантная белая капля все больше вырастала в размерах по мере их приближения, не теряя при этом своей легкости и изящества. «MOBIUS»,  - вслух прочитал Макс название, украшающее нос океанской суперяхты. Он знал, что когда-то Шлеменко окончил механико-математический факультет МГУ. Очевидно, любовь к математике сыграла свою роль и в выборе названия для любимого детища миллиардера.
        Судя по всему, их приближение не осталось незамеченным. К удивлению Подгорного, борт яхты начал раскрываться, словно створки гигантского моллюска, готового принять песчинку в свое чрево. Леон вместе с управлявшим катером и все время молчавшим мужчиной быстро закрепили металлические тросы к специальным креплениям на носу и корме катера. Тросы натянулись, послушалось жужжание мотора лебедки. Как только катер оказался внутри огромной яхты, борт начал медленно закрываться.
        Леон взглянул на часы.
        - Мы прибыли строго по графику, это очень хорошо. Сейчас вам покажут вашу каюту. Вы сможете принять душ и немного отдохнуть. Если планы не изменятся, то ровно через два часа я зайду за вами и провожу к хозяину.
        Слово «хозяин» Леон произнес настолько обыденно, что Макс понял, в том мире, куда он только что попал, действительно есть только один хозяин и только его планы здесь имеют значение.
        - И вот еще что,  - добродушно улыбнулся Леон,  - на время визита сдайте мне все имеющееся у вас электронное оборудование.
        Предоставленная Подгорному просторная каюта была оформлена в современном лаконичном стиле, все шкафы были встроенные, причем дверцы, не имевшие ручек, открывались нажатием, поэтому возникало ощущение, что находишься в комнате без мебели, три стены которой укрыты панелями из темного дерева со вставками из полированного алюминия. За одной из панелей скрывалась компактная душевая. Огромный телевизор был включен на музыкальном канале. Макс пощелкал пультом, пару минут посмотрел новости, передаваемые Блумберг, и затем вновь переключил на MTV, где транслировали старый, двадцатилетней давности концерт Мадонны в Лондоне.
        Papa don’t preach, I’m in trouble deep
        Papa don’t preach, I’ve been losing sleep
        Макс сбросил одежду на пол, прибавил громкость телевизора и отправился в душевую, старательно фальшивя:
        But I made up my mind, I’m keeping my baby, oh
        I’m gonna keep my baby, mmm…
        Как оказалось, акустика, подключенная к телевизору, была выведена и в душевую, так что немного подмерзший на холодном морском ветру Подгорный отогревался под струями горячей воды, не переставая подпевать старым хитам Мадонны.
        Выйдя из душа, Макс включил чайник и вскоре уже сидел в кресле, потягивая горячий кофе и листая свежий выпуск британской «Дейли мейл». Допив кофе и почувствовав себя достаточно комфортно, Макс решил получше осмотреться. Он методично один за другим открыл все шкафчики, обнаружив в одном из них коллекцию водолазок разных цветов, несколько пар брюк разного покроя, пару клубных пиджаков и три куртки, разной степени утепленности. Все это богатство дополнялось несколькими парами обуви, начиная от обычных кроссовок и заканчивая черными лакированными туфлями. То, что одежда была именно его размера, было очевидно. Макс поднял высокий туристический ботинок. Сорок третий размер. Интересно, Шлеменко предполагает, что его гость захочет задержаться на яхте? Или этого может захотеть сам хозяин, а мнение гостя вообще никого не интересует? Для однодневного визита, на который был настроен Подгорный, одежды было явно многовато. Впрочем, это изобилие легко можно было объяснить широтой души и глубиной кошелька гостеприимного хозяина.
        Открыв прикроватную тумбочку, Макс присвистнул. Несколько пачек презервативов разных размеров, две упаковки виагры, тюбик геля-лубриканта и баллончик аэрозоля со стимулирующим спреем. «Только наручников не хватает»,  - пробормотал Макс, но, открыв вторую тумбочку, понял, что ошибся. Наручники были самым безобидным из ее содержимого.
        - На этой свадьбе главное не оказаться невестой.  - Макс с силой захлопнул тумбочку. Поездка явно обещала сюрпризы.
        Леон появился, как и обещал, ровно через два часа. Он вежливо постучал в дверь. А когда Макс крикнул, что не заперто, появился на пороге, излучая доброжелательность каждой из своих многочисленных веснушек.
        - Надеюсь, вы успели отдохнуть?
        Протокольный вопрос явно не предполагал разнообразных вариантов ответа, поэтому Макс ограничился лишь кивком.
        - Хозяин будет рад видеть вас на палубе через десять минут. Наверху достаточно прохладно, рекомендую надеть куртку. Я буду ожидать в коридоре.  - Леон сделал шаг назад и бесшумно притворил за собой дверь.
        Макс выбрал себе темно-серую водолазку, бежевые брюки, коричневую замшевую куртку NORDHERO и точно такого же цвета замшевые ботинки этого же производителя. Он подошел к зеркалу и подмигнул своему отражению. У зеркала лежали три пары солнцезащитных очков. Макс немного подумал и выбрал авиаторы.
        Как только Макс поднялся на палубу, ударивший ему в лицо холодный ветер заставил его пожалеть о том, что он не решил надеть пусть не такой модный, но гораздо более теплый пуховик.
        - Максим, рад вас видеть!
        Полный энтузиазма голос послышался откуда-то сзади, и Макс обернулся. Шлеменко был примерно одного роста с Подгорным и так же широк в плечах. Для человека, которому уже стукнуло шестьдесят, он выглядел великолепно. Его светло-русые, чуть вьющиеся волосы касались широких плеч, золотистый загар идеально ровно покрывал мощную шею и лицо с выдающимся вперед тяжелым подбородком. Пронзительно-зеленые, с хитрым прищуром глаза пристально смотрели на гостя, словно собираясь проникнуть внутрь его черепной коробки. Макс машинально, словно защищаясь, коснулся левой рукой солнцезащитных очков и протянул правую для рукопожатия. Шлеменко тут же стиснул ее стальной хваткой. И по своему виду, и по манерам он напоминал Подгорному дикого хищника, льва, уверенного в своей силе и способного растерзать любого, кто осмелится поставить эту силу под сомнение.
        - Рад с вами познакомиться, Аркадий Борисович.  - Макс, улыбаясь, выдержал рукопожатие миллиардера.
        - Аркадий, просто Аркадий,  - улыбнулся Шлеменко, я так давно живу в Европе, что отчество уже не лезет в мои обгорелые уши. Здесь свежо, так что прошу в беседку.
        Беседкой Шлеменко назвал просторную, остекленную с двух сторон конструкцию, третьей стороной примыкающую к рубке. Когда Макс вошел в нее вслед за хозяином яхты, то понял, почему Шлеменко был одет всего лишь в тонкий белый свитер и такие же белые холщовые брюки. Встроенные в потолок инфракрасные обогреватели равномерно мягким теплом пронизывали все помещение. Макс потянул вниз молнию на куртке. Шлеменко заметил это и довольно рассмеялся.
        - Да, хорошо сконструировали. Вроде как на свежем воздухе сидишь, но тепло. Сейчас мы повернем на закат, и вы получите вид на миллион долларов. Хотя надо сказать, мне он обошелся гораздо дороже.  - Шлеменко захохотал и хлопнул по стеклянной перегородке.  - Коньяк, виски?
        - Думаю, коньяк лучше подходит к закату,  - Макс уселся в предложенное ему кресло.
        - Пожалуй, соглашусь с вашим выбором.  - Шлеменко щелкнул пальцами.
        Одетый во все белое, невысокий молодой человек, судя по виду, уроженец Юго-Восточной Азии, до этого неподвижно стоявший у барной стойки, мгновенно извлек откуда-то бутылку «Мартеля» и фужеры.
        - Будем знакомы!  - Шлеменко сделал глоток и с удовольствием причмокнул губами.  - Итак, Петр затеял большую игру. Хочет выше головы прыгнуть?
        Подгорный, не зная, что ответить, неопределенно пожал плечами.
        - Можете не отвечать. Тут и так все понятно,  - пренебрежительно махнул рукой Шлеменко,  - мое личное мнение, что не по Сеньке шапка. Кажется, так говорят у нас в России?  - Он сделал еще один глоток и с хитрым прищуром уставился на Подгорного.  - Я уже начинаю забывать русские поговорки.
        - Говорят, конечно, так.  - Макс немного помедлил, стараясь уклониться от прямого ответа.  - Но Петр Михайлович, как мне представляется, это достойная кандидатура.
        - Достойная кандидатура,  - фыркнул Шлеменко,  - bullshit! Чего эта кандидатура достойная и чем она этого достойная, мне кто-нибудь ответит? Нет, я не спорю, Петр - парень толковый, умный, я бы даже сказал. Но что с его ума пользы? Он не созидатель, он ничего в своей жизни путного не сотворил. А теперь поздно, уже не научится. Он обычный бюрократ, и все, что он сможет сделать, если сядет в Кремль,  - это пересадить других чиновников по кругу так, как ему покажется правильным. Но вы ведь учили математику? От перестановки слагаемых сумма не меняется. Чтобы увеличить результат, надо либо складывать большие величины, либо научиться умножать. Но где те люди, кто мне покажет?
        - Если не Фролов, тогда кто?  - осторожно поинтересовался Подгорный.  - Тукай?
        - Тукай, наш бравый генерал Тукай.  - Шлеменко щелкнул пальцем по стеклу бокала. Бокал покачнулся, но устоял.  - Все, что могут военные,  - это наводить порядок. Надо признать, у них это иногда даже получается. Но только тогда, когда они принимают страну в полном хаосе. Тогда из неорганизованной, разрозненной нации они могут построить свои шеренги, колонны и эти, как их, когорты. Так было со времен Древнего Рима, так есть и сейчас. Вся штука в том, что в нашей с вами любимой стране все и так уже давно построены. В военное время эти когорты могли бы кричать «ура», размахивать знаменем и браво умирать под пулями на радость своим вождям. Но что они могут в мирное время? Вот «Мёбиус», прекрасная яхта. Чтобы ее создать, не нужны люди, шагающие строем. А ведь можно сделать яхту лучше или придумать новый телефон, новый автомобиль, новое то, у чего сегодня даже нет названия. Понимаете, Максим, так создаются не просто вещи, так создается будущее. Будущему противопоказаны люди в форме.  - Шлеменко вновь презрительно фыркнул и неожиданно сменил тему:  - Вы будете рыбу или мясо? В пользу рыбы могу сказать,
что ее поймали только сегодня, в пользу мяса лишь то, что оно великолепно.
        - Я бы выбрал мясо, оно лучше сочетается с коньяком.
        Яхта совершила поворот, и багровый диск солнца показался над горизонтом, там, где холодное северное море сливалось в единое целое с таким же холодным северным небом.
        - Закат, коньяк, мясо - да мы просто два эстетствующих гурмана,  - рассмеялся Шлеменко и, очередным щелчком подозвав к себе незаметного молодого человека, отдал ему короткие распоряжения на английском.  - Вы, кстати, едите свинину?  - уточнил он у Подгорного и, получив утвердительный ответ, одобрительно заметил:  - Это хорошо, не люблю людей с предрассудками.
        Молодой человек, получив инструкции, молча кивнул и, неслышно ступая, удалился. Шлеменко ткнул пальцем ему вослед.
        - Бао, вьетнамец, уже лет восемь у меня работает. Здесь, кстати, на «Мёбиусе», почти вся команда - вьетнамцы.
        - Почему именно они?  - удивился Подгорный.
        - Очень трудолюбивый народ, скажу я вам, но, в отличие от большинства других азиатов, у них нет двойного дна. Говорят, что азиаты боятся потерять лицо, фигня все это,  - на щеках Шлеменко сквозь золотистый загар проступил румянец,  - у них всегда выгода на первом месте, а обмануть белого человека вообще никогда не было зазорно. Поверьте мне, я с азиатами много работаю. Вот у японцев были самураи, кодекс чести и все такое. А у этих никаких тебе кодексов, никаких сословий, но вся страна, как самураи. Назад не отступят. Поэтому американцы и обломали зубы во Вьетнаме. Уникальный народ!
        - Но до яхты меня сопровождали не вьетнамцы.
        - Это все европейская команда Леона,  - кивнул Шлеменко.  - Леон, кстати, единственный, кто, кроме меня, здесь говорит по-русски.
        - Удобно, меньше лишних ушей,  - согласился Макс.
        - Вот именно,  - кивнул Шлеменко,  - я, знаете ли, стараюсь без особой нужды не общаться с соотечественниками.
        - Почему же такая нелюбовь?
        - С ними не получается вести дела с взаимной выгодой. С тех пор как я перестал жить в России, я несколько раз пробовал делать совместные проекты с, так сказать, соотечественниками. Всегда все заканчивалось тем, что им от меня что-то было нужно, причем это что-то всегда оказывалось деньгами. Наверно, это сказалось и на моем отношении к подбору персонала. Один Леня и остался. Хотя, какой он уже Леня? Теперь Леон.
        Макс поднялся с кресла и вышел на открытую носовую часть палубы. Солнце лениво двигалось прямо по линии горизонта. По мнению Макса, ему уже давно пора было сделать глубокий вдох и нырнуть в холодные атлантические воды, задержав дыхание до следующего утра. Однако, словно неутомимый пловец, оно скользило по воде, гордо держа на поверхности рыжую вихрастую голову.
        - Вы чего-то ждете?  - подошедший Шлеменко оперся на поручень.
        - Коньяк прилагался к закату.  - Макс полной грудью вдохнул холодный, пропитанный морской солью воздух.
        - Ах, закат,  - рассмеялся Шлеменко,  - простите, я неверно выразился, в это время года в здешних широтах солнце не заходит. Оно так и будет скользить по горизонту. Если хотите, можете считать это закатом, который продлится до самого утра. Прекрасное зрелище.
        - Прекрасное,  - согласился Подгорный,  - но тогда нам стоило выбрать виски. Он лучше подходит для длительного созерцания. Я правильно понимаю, что должен получить от вас некие материалы, которые могут помочь Фролову в предвыборной гонке?
        - Скорее они могут помешать Тукаю,  - лицо Шлеменко стало серьезным,  - он нарушил правила игры, и этого ему могут не простить.
        - Вы уверены, что в таких играх есть правила?
        - Как ни странно, но да,  - с убеждением отозвался Шлеменко.  - Вот представьте себе шикарный отель олл инклюзив. В этом отеле проживают Фролов, Тукай и куча других персонажей, а называется этот отель Power - «Власть». В этом отеле все есть и все дозволено. Личный шофер, золотой унитаз, машина с мигалкой. Тебе не надо воровать полотенца, если ты хочешь иметь их сто штук, достаточно заказать на ресепшен. В общем, жри сколько влезет, правило одно - навынос нельзя. Поэтому что самое главное? Остаться жить в этом отеле до самой смерти, а еще желательно успеть заселить в него своих отпрысков. Иногда бывает так, что приходится поменять номер люкс на стандарт, но это не так страшно, главное, чтоб не выселили. Поэтому жильцы отеля не воруют.
        - Да ладно,  - не сдержался Подгорный.
        - Не воруют,  - Шлеменко покачал пустым бокалом у Макса перед носом,  - они берут. Берут свое. Разницу улавливаешь? А должен! Воруют те, кто вроде как и мог бы заселиться в отель, но никак не получается, нет свободных мест. Вот они и толпятся в холле и тырят все, что не приколочено. Полковники всякие, мэры, прочая шушера. А им нельзя. Нельзя есть икру ложками. Это еще не их икра!
        Бао в компании еще одного такого же невысокого и худощавого азиата выкатил сервировочную тележку. Вдвоем они быстро заполнили стол и так же быстро удалились. До Макса донесся запах жаркого.
        - Ну, пойдем продегустируем, судя по запаху, должно быть съедобно.
        Шлеменко потянул Подгорного за рукав.
        - Так вот,  - Аркадий стремительно обглодал ребрышко,  - Тукай нарушил главное правило отеля. Бери сколько хочешь, но только через администратора. Год назад, когда закрутилась вся эта эпопея с Жамбаевым, ну, ты помнишь?
        Макс кивнул. Что-либо отвечать не было смысла. Попытка выдвижения Жамбаева, закончившаяся его так и не раскрытым убийством, была хорошо всем известна.
        - Тогда наш доблестный генерал испугался, что новый обитатель президентских апартаментов захочет сильно обновить весь пул постояльцев нашего славного отеля. И куда ему тогда на старости лет деваться? В хостел? В хостел Тукай не хочет. И он проворачивает одну очень простую схему, связанную с поставками нашего оружия на Африканский континент. Мы, кстати, в прошлом году рекорд по объемам установили. Соглашения на поставку, они ведь межправительственные, а непосредственно контракт заключают уполномоченные организации. Так вот, наши темнокожие друзья, по совету Тукая, создали вторую такую организацию, и оружие оплачивала она. Почти на двести миллионов долларов. При этом из бюджета она получила сумму порядка трехсот пятидесяти миллионов. Примерно сорок процентов этой разницы Тукай положил в карман лично себе. Остальное досталось его африканским партнерам. Все провернули быстро и эффективно. Потом, правда, везение от Тукая на время отвернулось, и он загремел в больницу с инсультом, однако, как видите, выкарабкался и теперь вполне неплохо себя чувствует.
        - Во всех смыслах неплохо,  - согласился Подгорный,  - но если деньги делили уже не у нас, то как эта история выплыла?
        - Понимаете, сделка с Тукаем была разовой. Его доля честно ушла в один маленький неприметный банк, и о нем забыли. А вот у моей компании в этой стране интересы постоянные. Медь, никель, еще кое-что по мелочи. Нельзя же все отдавать на откуп китайцам. Как вам мясо? Надеюсь, оно не обмануло ваших ожиданий?
        - Мясо великолепно,  - не покривил душой Подгорный,  - когда я смогу получить эти материалы? Интересно все это изучить поподробнее.
        - Флешку вы получите непосредственно перед отъездом, на борту «Мёбиуса» запрещено пользоваться электроникой.
        - Однако, сурово,  - не смог сдержать своего разочарования Макс.
        - Поверьте, это разумная необходимость. Если бы так поступали все и всегда, то всякие потаскушки писали бы меньше книг, а занимались только тем, за что им и так платят. Конечно, вы мой гость, и я мог бы сделать исключение, но поверьте, лучше не делать исключений ни для кого. Так проще, и никто не обижается.
        - Нет проблем.  - Макс почувствовал, что наелся, и откинулся на спинку кресла.  - Если честно, мне не очень понятен смысл моего приезда сюда. Столько хлопот, конспирация… Для чего все это? Ведь можно было прислать файлы на мейл или разместить в облаке.
        - Считайте, Максим, это моим маленьким капризом,  - улыбнулся Шлеменко,  - захотелось пообщаться с соотечественником, узнать из первых рук последние новости. Кстати, я регулярно захожу на сайт МБК. Должен признать, что вполне недурственно.
        - Пока еще в этом нет моей заслуги,  - Макс немного смутился,  - сейчас основная задача - не испортить то хорошее, что уже успели создать до меня.
        - Во-первых, не скромничайте,  - живо отозвался Шлеменко,  - новая рука уже чувствуется, а во-вторых, не бойтесь ничего портить. Так гораздо легче что-то улучшить. Кстати, Максим, надеюсь, в отношениях с женщинами вы не такой скромник.
        Еще несколько минут назад Макс заметил, что Шлеменко нажал кнопку лежащего перед ним на столе пульта. Решив, что он вызывает кого-то из обслуги, Макс не придал этому значения. Теперь он понял, что список штатного персонала на яхте гораздо шире, чем он мог представить.
        Девушек было три. Их внешность подтверждала слова Шлеменко о том, что на яхте нет русскоязычного персонала. Ни в каком качестве. Все три были одеты по погоде - в мягких длинных свитерах из ангорской шерсти или водолазках, на одной из девушек были джинсы, две остальные были в брюках. И тем не менее Макс почувствовал исходящую от этой троицы волну сексуальности, которую редко когда можно ощутить, даже глядя на выступление стриптизерши в ночном клубе. Все три были брюнетками. На этом сходство заканчивалось, начинались различия. Начинались эти различия с того, что все три девицы явно были родом не просто из разных стран, но и с разных континентов.
        - Синти, Кристи, Киу.  - Шлеменко представил девушек Подгорному, бесцеремонно тыкая в них пальцем. Синти из Бразилии, Киу из Гонконга, а вот Кристи не из Намибии, как вы наверно подумали. Она француженка. Вы знаете французский, Максим?
        - Un peu[1 - Немного.].  - Макс смущенно покачал головой.
        - Красивый язык, прекрасный,  - воскликнул Шлеменко,  - это лучшее, что есть во Франции, особенно после того, как эти балбесы не смогли уберечь Нотр-Дам. Но все девочки говорят по-английски, так что французский и португальский вам не понадобятся.
        Бесшумно появившийся Бао вынес шампанское и с легким хлопком откупорил бутылку.
        Спустя час уже ничто не напоминало Подгорному о цели его визита. Еще дважды над палубой раздавался хлопок от выскочившей из узкого горлышка пробки. Разговор шел преимущественно на английском, хотя Шлеменко иногда с легкостью переключался на другие языки, было видно, что это доставляет удовольствие и девушкам, и ему самому. Разговор касался таких тем, о которых Макс уже давно ни с кем не разговаривал, отчего ему сперва было несколько непривычно, но в конце концов он, не без помощи очередного бокала коньяка, расслабился и получал удовольствие от непринужденного общения. Для начала девушки поделились своими впечатлениями от новой серии The Perfectionists. Обсуждение киношной жизни молодых красоток плавно перешло на обсуждение красоток реальных - новый состав ангелов Victoria’s Secret. Как это обычно бывает в подобных обсуждениях, и Синти, и Кристи, и даже немного поколебавшаяся Киу сошлись в одном - старый состав был гораздо лучше. После этого, устроившего всех, умозаключения девушки выпили еще по фужеру шампанского и начали обсуждать каждого ангела в отдельности. Чтобы понимать, о чем, точнее, о ком
идет речь, Шлеменко под бурные аплодисменты был вынужден достать свой айпэд - планшет был только у него - и подключиться к спутниковому Интернету. Кристи завладела инициативой, пролистывая страницы и периодически показывая мужчинам новые фотографии критикуемых супермоделей.
        - А как она ходит? С ее-то бедрами разве можно так вилять задницей?  - возмущалась Синти.  - Ходить нужно вот так, смотри!
        Она легко спрыгнула с кресла и отбежала на несколько шагов, выскочив на открытый нос яхты. Ветер мгновенно заиграл с ее роскошными волосами. Синти улыбнулась и на мгновение замерла, положив одну руку на бедро, а другую отставив чуть в сторону. Убедившись, что внимание всех присутствующих приковано только к ней, красотка сделала несколько шагов по палубе так, словно находилась на подиуме. Приблизившись к столу, она вновь замерла, затем послала Подгорному воздушный поцелуй и, грациозно развернувшись, вновь вышла из «беседки». Все дружно зааплодировали, а Шлеменко, к удивлению Подгорного, заложив два пальца в рот, громко свистнул.
        Шум волн заглушила музыка. Кто-то невидимый, возможно Бао, а может быть, кто другой, прибавил громкости, и теперь новый хит Арианы Гранде несся из многочисленных динамиков. С радостным возгласом Кристи вскочила на ноги и потянула за собой Киу. Девушки бросились к своей подруге и, перекинувшись парой фраз, замерли, напустив на себя серьезный вид. Пластично изогнувшись, Киу метнулась в сторону и замерла, распластавшись над палубой в низкой стойке, напомнившей Подгорному фильмы о монахах Шаолиня, которые он смотрел еще мальчишкой. Секундой позже Кристи сделала два решительных шага в другую сторону и тоже застыла в бойцовской стойке. Синти с улыбкой посмотрела вначале на Киу, довольно кивнула и повернулась к Кристи. Вновь последовал довольный кивок. Синти легко прыгнула вперед и приземлилась на палубу, сжавшись в комок, словно выпрыгнувший из будущего Терминатор. Она медленно выпрямилась, откинула назад волосы и приняла боксерскую стойку. Пристально глядя в глаза Подгорному, она поманила его движением ладони так, как это делали герои Брюса Ли и Ван Дамма.
        - Тебя зовут,  - ухмыльнулся Шлеменко.
        Макс сделал еще глоток и неуверенно поднялся на ноги, не очень понимая, что от него требуется. Очевидно, невидимый ему ди-джей только этого и ждал, потому что в это же мгновение музыка заиграла еще громче. Танцевальный ритм вырывался из мощных динамиков и несся над волнами, пытаясь догнать неспешно катящийся над горизонтом диск солнца. Еще мгновение назад застывшие, словно Ангелы Чарли перед атакой, девушки двигались в этих бьющих в перепонки ритмах, приближаясь все ближе к неподвижно стоящему Подгорному. Включившиеся одновременно с музыкой световые установки бросали разноцветные блики на их причудливо извивающиеся тела. В мелькании ярких огней эти изгибы казались Максу еще более удивительными и притягательными.
        - Ну что замер, друг?  - тяжелый удар ладони по плечу вывел Макса из оцепенения.  - Пошли потанцуем.
        - А пошли.  - Макс устремился вслед за шагнувшим вперед Шлеменко.
        Никак не желающее заходить за горизонт солнце разрушало уже захлебывающиеся в коньяке представления о времени и пространстве. Вскоре Макс уже не мог сказать, как долго он танцует, не мог понять, чья рука только что ласково пробежала по его животу и чьи бедра сейчас сжимают его собственные руки. Все закружилось в оглушительном мелькающем хороводе, который с каждым танцем, каждым новым ритмом становился все громче и все быстрее. В конце концов Макс уже не мог понять, что за музыка сейчас играет, и не мог ничего различить в мельтешении тел и разноцветных огней. Он на мгновение остановился и закрыл глаза, а когда вновь открыл их, было уже утро.
        Макс развалился за рулем своего «гелендвагена» в расстегнутой на груди рубашке, откинув спинку сиденья далеко назад. Сидевшая на пассажирском кресле Наташа одной рукой гладила Максу голову, другой ласково касалась его груди. Подгорный чувствовал себя на вершине блаженства. Он счастливо зажмурился и был уверен, что вот-вот начнет мурлыкать от удовольствия. Макс почувствовал, как язык легонько коснулся его соска, пощекотал его, а затем мягкие влажные губы прильнули к его груди. Еще через мгновение он ощутил легкие покусывания, от которых по телу побежали мурашки.
        - Наташка,  - пробормотал Подгорный, чувствую нарастающее возбуждение.
        Фролова что-то прошептала в ответ и хихикнула. Ее рука скользнула вниз по животу туда, где прилившая кровь, словно волшебное зелье, заполняла собой пещеристые тела, заставляя плоть увеличиваться в размерах. Как вырвавшийся на свободу джинн, эта плоть становилась все больше, все сильнее, впитывая в себя всю силу и энергию остального организма. Ведь в этот момент все остальное было совсем не важно. В этот момент эта жаждущая прикосновений плоть и была Макс Подгорный.
        Женские губы коснулись этой плоти, восторженно вздрогнувшей от ласкового прикосновения. Макс протянул руку, коснулся Наташиной головы, вцепился в ее волосы и блаженно простонал:
        - Наташа!
        - Qui est Natasha? C’est ta petite amie?[2 - Кто такая Наташа? Это твоя подружка?]
        Макс открыл глаза. Кристи скользнула к его лицу. Ее огромные глаза были полны любопытства.
        - Qui est Natasha?  - повторила она свой вопрос и, игриво укусив Макса за мочку уха, уселась на него сверху.
        - Personne.  - Макс на мгновение зажмурился и повторил уже по-русски:  - Уже никто.
        Кристи равномерно двигалась на нем, постепенно наращивая темп. Макс вновь закрыл глаза. Думать ни о чем не хотелось, сейчас это было бы просто глупо.
        Когда Подгорный в сопровождении Кристи вышел на палубу, Шлеменко дремал в кресле, на коленях у него валялся электронный ридер. Услышав шаги, миллиардер открыл глаза и довольно улыбнулся.
        - Ну наконец-то, а то я здесь уже заскучал. Как самочувствие?
        Макс неопределенно покачал головой.
        - Это поправимо,  - рассмеялся Шлеменко, держите таблеточку. А запить лучше шампанским.
        - Шампанским? Таблетку?  - засомневался Подгорный.
        - Пейте,  - Шлеменко наполнил фужер до краев,  - у меня такое шампанское, что им не то что таблетки запивать, его младенцам давать можно. В гомеопатических дозах!  - Он расхохотался.  - Но вы уже большой мальчик, вам можно бутылочку.
        Появившийся низкорослый азиат молча подал завтрак и, поклонившись, исчез. Максу показалось, что это был не Бао, однако он не был полностью уверен. Кристина задумчиво ткнула вилкой в тарелку. Судя по всему, аппетита у нее не было. Она взяла свой фужер с шампанским и пошла на нос яхты, где уже были установлены несколько шезлонгов.
        - Ну как шампанское, бодрит?  - подмигнул Шлеменко.
        - О да,  - признался Подгорный,  - стало значительно лучше.
        - Это хорошо. Часа через три мы вновь подойдем к берегу. Леон доставит вас прямо в Рейкьявик, где вы переночуете в гостинице, а рано утром вас отвезут в аэропорт. Как я говорил, флешку вы получите непосредственно перед тем, как мы простимся. Надеюсь, это принесет Петру тот результат, на который он так рассчитывает.
        - Вы в этом не уверены?
        - Честно? Не очень. Кого в России можно удивить воровством? Он же не мелочь по карманам тырил. Все солидно, суммы достойные, как и подобает его уровню. Все, как у всех. Я вам вчера, Максим, с пьяных глаз всякие глупости говорил. Про отель пятизвездочный, про жильцов его. Вы мне не верьте, глупости это все.  - Шлеменко зевнул, запоздало прикрыв рот фужером с шампанским.  - Я наврал вам. Знаете, в чем наврал?
        - Пока нет.  - Макс с интересом слушал разговорившегося миллиардера.
        - Не в том, что есть такой отель, не в том, что там можно все. Это все так и есть. Ложь в том, что они не воруют. Я имею в виду - жильцы. Постояльцы отеля. Воруют. Все до единого воруют. Потому что боятся, боятся, что выселят. Вот и тащат, кто как может. Вы думаете, у меня на Фролова таких материалов нет? Выше крыши, Максим, поверьте мне. Причем, в отличие от нашего генерала, у Фролова процесс организован на постоянной основе уже лет десять. Кстати, напомните нашему дорогому Петру, что свою часть сделки я выполнил, теперь ему следует выполнить свою. Ждать буду две недели, не больше.
        - Ясно,  - кивнул Макс,  - вы, значит, тоже не за идею радеете. Из двух жуликов выбираете того, который готов заплатить вам лично.
        Шлеменко хищно оскалил зубы.
        - А я смотрю, идеалист в вас еще не умер. Это даже забавно, что в окружении Петра появляются такие люди. Что касается, как вы говорите, жуликов. Уверен, что и Тукай с удовольствием заключил бы со мной сделку. Однако Фролов оказался сообразительнее. Это одна из причин, почему я согласился ему помочь. Мы все находимся в состоянии ограниченного выбора. Крайне ограниченного, Максим. В данном случае этот выбор сводится всего к двум персоналиям, и, независимо от того, насколько они плохи, одного из них надо выбрать. В данный момент я считаю, что Фролов - лучшая кандидатура. Но это только при условии, что он выполнит свою часть сделки.
        - Наверное, мне не стоит интересоваться, в чем именно заключается эта часть?  - усмехнулся Макс.
        - Прямо сейчас не стоит. Но обещаю вам, Максим, что как только сделка будет закрыта, а заодно закрыта будет тема выборов, я дам интервью вам или любому журналисту вашего холдинга. На ваше усмотрение. Это будет хороший материал. «Форбс» будет себе локти посасывать от зависти.

* * *
        Возвращение в Москву, словно кинолента, просматриваемая от конца к началу, не таило в себе неожиданностей. В сопровождении Леона Подгорный добрался на скоростном катере до берега, где их уже ожидал неприметный «фольксваген-гольф». Отель, в котором они ночевали, располагался на окраине Рейкьявика, номер был заказан на фамилию одного из сопровождающих. Леон, видя, что Подгорный погружен в раздумья, не беспокоил его болтовней и только вечером, после ужина, предложил Максу сыграть в шахматы. Подгорный, сам не зная почему, согласился. Первую партию он проиграл очень быстро, даже не успев настроиться на игру. Вторую партию он играл белыми, играл очень осторожно, применив любимое им с детства английское начало. Ход за ходом стороны вели позиционную борьбу, не приносившую ни одной из них видимого перевеса. В конце концов Подгорный, устав от этой затяжной схватки, пожертвовал слона, надеясь выиграть инициативу и получить возможность атаковать. Леон, задумавшийся над ответным ходом значительно дольше, чем делал обычно, жертву принял. Игра действительно обострилась. Взяв слона, он вынужденно сдвоил пешки, и
через брешь, образовавшуюся в стройной линии защиты, Подгорный повел свои фигуры в наступление. Однако, к разочарованию Макса, Леону удалось отвести все возможные угрозы от своего короля, и после череды разменов, в которой Макс сумел отыграть слона, партия пришла к ничейному исходу.
        - Благодарю за игру,  - Леон стиснул ладонь Подгорного,  - рекомендую переданные вам материалы разместить в каком-нибудь облачном хранилище. Идея возвращаться с флешкой не кажется мне разумной.
        - Наверно, вы правы,  - согласился Подгорный.
        - Только не стоит это делать с вашей учетной записи. Будет лучше, если вы сейчас создадите новую, и уже с нее разместите всю нужную информацию.
        - А что делать с флешкой?
        - Я бы уничтожил. За ней могут начать охоту, если только узнают о ее существовании. Слишком ценный трофей.
        - Вы знаете, что там записано?  - полюбопытствовал Макс.
        - Знаю,  - кивнул Леон,  - часть материалов я готовил лично, хотя я был противником нашего участия в подобной сделке.
        - Почему?
        Леон вновь улыбнулся, однако в его улыбке явно читалась грусть.
        - Я слишком дорожу своим работодателем, поэтому пытаюсь оградить его от тех сделок, риски в которых до конца просчитать невозможно, но то, что они велики,  - это очевидно. Всего доброго, Максим. Я зайду за вами ровно в шесть.
        До аэропорта Кефлавик они добрались без приключений. Ранним утром единственной опасностью, подстерегавшей их на шоссе, был плотный белесый туман, пробираясь через который многие водители включали аварийку. К счастью Подгорного, вылет не задержали, и спустя пару часов он был уже в Мюнхене, откуда затем благополучно вылетел в Москву. Вернувшись в столицу, Макс вернулся и в лето, с его палящим солнцем, раскаленным асфальтом и мечущимся в горячем воздухе хороводом тополиного пуха.
        В зале прилета Подгорный почти сразу заметил рослую фигуру одного из своих охранников. Вместе они вышли на парковку, где сиял на солнце белоснежный, всего две недели как купленный новенький «мерседес» S-класса. Последовав совету Фролова, Подгорный не выезжал в город за рулем, однако не стал покупать себе лимузин черного цвета, чтобы его машина не была полностью похожа на автомобили высокопоставленных чиновников. Перемещаясь по мегаполису с личным водителем, Макс получил возможность работать в дороге, чем он, как правило, и занимался, лично вычитывая самые важные материалы номера и темы предстоящих информационных обзоров телеканала. Однако Подгорному не хватало ощущения скорости, того драйва, который он испытывал за рулем своего внедорожника. Уже трижды за последние две недели он, вернувшись вечером домой, выгонял из гаража «гелендваген» и отправлялся на нем колесить по окрестным дорогам. Возвращался Макс уже совсем поздно, когда долгий июньский вечер наконец нехотя уступал свои права короткой ночи. Спешить Максу было некуда, ведь в огромном, окруженном столетними соснами доме его никто не ждал.
Сам дом, расположенный в одном из закрытых поселков в районе Новорижского шоссе, появился в жизни Макса еще в начале июня и тоже по совету Фролова.
        - Вы, Максим, теперь персона публичная, сами не заметите, как обрастете знакомствами. Иногда людей и в гости пригласить надо будет, так что вам явно нужна резиденция попросторнее вашей квартиры. К тому же лето в Москве - это не то время, когда надо торчать в городе. Так что сам бог велел присмотреть какой-нибудь загородный домик.
        - Не уверен, что я сейчас потяну покупку.  - Идея с домом Максу понравилась, но он только что вложил все свои средства в покупку медиахолдинга и на ближайшие несколько лет был в полной зависимости от банков.
        - Сразу покупать и не обязательно, в Москве огромный рынок аренды, вы вполне можете подобрать себе что-то на лето, а осенью будет видно. Осенью вообще может многое измениться,  - усмехнулся Фролов.
        - Пожалуй, вы правы,  - согласился Подгорный,  - я с детства жил за городом. В квартире мне, если честно, тесновато. Завтра и начну поиски.
        - Кстати,  - Фролов щелкнул пальцами, как будто вспомнил что-то интересное,  - в соседнем поселке живет один мой знакомый, Локтионов Толя. Вы о нем, наверное, слышали, а если и нет, то в любом случае скоро услышите. Он во всех банковских рейтингах фигурирует. Председатель правления Кредо-банка.
        - Я пока еще не очень ориентируюсь в персоналиях.  - Макс виновато улыбнулся.
        - Ничего, это дело наживное,  - отмахнулся Фролов.  - Так вот, несколько лет назад Толя выстроил здесь два дома. Он тут собирался целый семейный анклав устроить, родителей жены хотел рядом с собой поселить. Идея, на мой взгляд, изначально была так себе, а пока стройка шла, он и развестись успел. Еще на стадии котлована. Но Толя, не знаю зачем, достроил оба дома. Мало того, что достроил, так он их оба еще и обставил. Кстати, через год после развода он опять успел жениться. Но у его нынешней жены родители уже умерли, так что второй дом пока без дела простаивает. У них растет дочка, может, со временем дом ей достанется, а сейчас вполне можно Толю поднапрячь, чтобы он дом вам сдал.
        - Как быстро у вас все решается,  - неуверенно покачал головой Подгорный.
        - Это Москва,  - улыбнулся Петр Михайлович,  - здесь все делается быстро. Вот только дел меньше от этого не становится,  - добавил он, неожиданно погрустнев,  - так что здесь все быстро и бесконечно. Такое вот единство противоположностей.
        Он достал смартфон и нашел нужный номер.
        - Толя, добрый вечер! Толя, завтра с тобой свяжется один хороший человек, зовут его Подгорный Максим. Это, кстати, новый владелец МБК-медиа. Насчет статьи не знаю, сам договаривайся. А свяжется он с тобой по такому вопросу. У тебя же дом второй пустой стоит? Пустил бы ты хорошего человека пожить на лето. Хорошо, Толя, я в тебе и не сомневался. Твой номер я Максиму дам, все детали вы завтра сами обсудите. Все, сейчас не могу говорить долго, супруге привет!
        Фролов с удовлетворенным видом бросил телефон на стол и потянулся к пиву.
        - Ну вот, завтра дом посмотрите, если понравится, можно будет заселяться.
        Дом Максу понравился. Просторный, современной архитектуры, с огромными панорамными окнами, из которых открывался великолепный вид на примыкающий к участку парк с гигантскими раскидистыми соснами. Как это ни удивительно, дом, построенный еще шесть лет назад, вовсе не производил впечатление заброшенного. Вся внутренняя отделка была завершена, в некоторых комнатах присутствовала неизвестно зачем купленная мебель, которой никто никогда не пользовался. Впрочем, ее было совсем немного. Кухня была полностью укомплектована и сияла чистотой и алюминием.
        - У меня раз в неделю сюда люди заходят, делают уборку,  - рассказывал хозяин дома, невысокий полный мужчина лет пятидесяти, на макушке которого блестело блюдечко лысины, обрамленное темными редкими волосами. Из-под густых, еще более темных бровей блестели живые, внимательные глаза, пытающиеся оценить реакцию собеседника на каждое произнесенное слово.  - Зачем это все делаю, сам не знаю. Никто здесь не жил никогда, но не могу, чтоб бардак был. Люблю, знаете ли, порядок. Порой зайду сюда, поброжу. Найду грязь какую-нибудь, перемывать заставляю. Полина смеется. Жена моя. Если надумаете здесь поселиться, то в ближайшую субботу непременно жду вас в гости. Отметим ваше новоселье, да и познакомлю вас кое с кем, вам интересно будет. У нас, кстати, поселок весьма примечательный, скажу я вам. Много людей живет из тех, о ком в прессе пишут, и ваш журнал в том числе. Здесь, кстати, рядом, на соседней улице, даже писательница обитает. Господи, как же ее,  - наморщил лоб Локтионов,  - ну, которая каждый месяц новую книгу издает. Марья, забыл фамилию. Героическая женщина. И книги пишет, и в телевизоре через
день сидит, и во всех журналах интервью дает. Порой мне кажется, у нее оборот больше, чем у моего банка.  - Локтионов жизнерадостно захохотал.  - Ну что, как вам домик? Нравится?
        - Нравится,  - честно признался Подгорный.
        - Ну и прелестно,  - обрадовался банкир.  - Завтра я пришлю людей, здесь все намарафетят, а послезавтра уже можете заселяться.
        - А что по цене?  - Подгорный любовался летающей тарелкой камина, труба от которого взмывала ввысь и исчезала в высоком потолке гостиной.
        - Ох, об этом не думайте,  - отмахнулся Локтионов,  - наш общий знакомый, Петр Михайлович… Знаете, я ему стольким обязан, что предоставить пустой дом в ваше распоряжение - это самое меньшее из того, что я могу сделать. Но если вы действительно хотите заплатить,  - банкир заговорщически прихватил Макса за локоть,  - то у меня есть одно желание, и, надеюсь, оно не будет для вас слишком обременительно. Давайте присядем, у меня здесь, кстати, даже бутылочка виски завалялась, я сейчас вам все объясню.
        Спустя небольшой промежуток времени, за который литровая бутылка опустела примерно на треть, Макс узнал главное. Его новый знакомый, этот маленький, толстенький, смешно вздыхающий после каждой фразы человечек, необыкновенно тщеславен. Добившись огромных успехов в банковском бизнесе и получая от жизни почти все, что могут дать деньги, он страдал. Страдал от недостатка уважения, недостатка внимания, недостатка популярности. Он тратил уйму времени и заседал в общественном совете при МВД только ради того, чтобы иногда иметь возможность здороваться за руку с генералами, которые к следующей встрече уже забывали его фамилию. Он потратил кучу денег, чтобы избраться депутатом Московской городской думы, чтобы два раза в год иметь возможность задать прямой вопрос мэру на заседаниях с его участием. Но все это на самом деле ни на шаг не приблизило его к пантеону избранных, к тем, кто, по словам Шлеменко, населял великолепный позолоченный отель. Отель, в котором можно было все. В котором жили избранные. Те, кто, поблескивая синим маячком, мчались вечером по осевой полосе Кутузовского проспекта, те, о ком с
гневом и возмущением писали лживые сайты оппозиции, те, на чьем месте хотел бы оказаться каждый. Анатолий Локтионов приблизился к входу в этот прекрасный отель так близко, как никто другой, так близко, как позволяли накопленные им миллионы. Но от этой близости его разочарование от того, что он не в силах сделать последний, решающий шаг, только возрастало. Он видел то, что не дано было видеть другим, он знал многие секреты и прелести этого замечательного отеля, однако они по-прежнему оставались для него недоступны. И это не только расстраивало, это чертовски злило на удивление добрейшего и милого в общении человека, каким был господин Локтионов.
        Хоть каким-то утешением для Локтионова послужил бы выход статьи, а лучше даже серии статей, посвященных ему, в еженедельном журнале Подгорного.
        - Я ведь не просто мешочек с деньгами, я личность.  - Банкир возбужденно сопел. Его короткие, толстые пальцы с силой сжимали бокал с виски.  - Обо мне много интересного рассказать можно. Вы знаете, Максим, я ведь стихи пишу, даже иногда песни. Вот придете к нам в гости. Я вам спою.
        - Вы еще и поете?  - удивился Подгорный.
        - Пою - это, конечно, громко сказано. Напеваю. Так будет точнее,  - объяснил Локтионов,  - я ведь нот не знаю, в детстве у меня вообще со слухом проблемы были. Я про музыкальный слух говорю. А вот с годами как-то пришло. Иной раз, знаете, сидишь. А в голове мелодия рождается. Удивительно! Я сразу телефон хватаю и на диктофон все это напеть пытаюсь, что у меня в голове крутится. Не очень, конечно, выходит, но как есть. А потом отдаю одному аранжировщику знакомому, он эти мои курлыканья в ноты переводит.
        - Анатолий Григорьевич, вы интересный человек.  - Подгорному даже не пришлось врать, чтобы сделать Локтионову приятно. Судя по всему, тот и вправду был фигурой яркой и разносторонней.
        - Вот и я про это говорю!  - энергично закивал Локтионов.  - Напечатайте про меня статью,  - не как про банкира, а как про человека. Впрочем, как про банкира тоже можно,  - спохватился Анатолий Григорьевич,  - это вредно не будет. И живите тогда в этом доме сколько хотите. Во всяком случае, в этом году он мне точно не понадобится. Коммуналку вы оплачиваете,  - неожиданно строго заметил банкир.
        - Само собой,  - улыбнулся в ответ ему Подгорный.
        Они скрепили договор крепким мужским рукопожатием.

* * *
        Худощавый молодой человек в очках скучал в приемной. Увидев Подгорного, он радостно вскочил на ноги и застенчиво улыбнулся.
        - А я к вам, вот. Как договаривались. Насчет работы.  - Молодой человек от смущения немного порозовел и после каждой фразы украдкой бросал взгляд в сторону секретарши Подгорного, Иры, которая, в свою очередь, с усмешкой наблюдала за посетителем.
        - Максим Сергеевич, у вас сейчас совещание с редакторами,  - Ирочка бесцеремонно перебила молодого человека,  - а через час должен начаться кастинг на новых ведущих.
        - Понятно,  - вздохнул Подгорный.  - Что ж, вам придется подождать,  - обратился он к молодому человеку,  - постараюсь вас втиснуть между планеркой и кастингом.
        - Максим Сергеевич,  - улыбнулась Ирочка,  - а вы пригласите молодого человека на кастинг, смотрите какой он симпатичный.
        - Мне нельзя на кастинг.  - Молодой человек окончательно смутился.  - Я, когда волнуюсь, запинаться начинаю, а при виде камеры я всегда волнуюсь.
        - Ну что же, значит, поищем другие варианты приложения ваших способностей.  - Макс толкнул дверь в кабинет.  - Ира, зовите редакторов, пусть поторопятся. Сегодня дел много.
        На совещании с редакторами Макс с задумчивым видом кивал в такт говорящим и со столь же задумчивым видом соглашался со всеми предложениями редакторов. Когда выяснилось, что Макс последовательно согласился с двумя взаимоисключающими идеями, обсуждение зашло в тупик, а затем, как это обычно и бывает в подобных случаях, переросло в разговор на повышенных тонах между авторами двух гениальных и одобренных шефом идей, из которых осуществить, к сожалению, можно было только одну. Поняв, что что-то не так, Подгорный прервал свои размышления о полученных от Шлеменко материалах и хмуро поинтересовался:
        - А еще громче вы орать можете? Других способов убедить собеседника у вас нет? Ни у одного? Это говорит о том, что ваши идеи еще недостаточно созрели. Поэтому мы отложим их. Пока на неделю. Через неделю я вновь вас выслушаю, и мы примем окончательное решение.
        - Но через неделю будет уже поздно!  - взвился один из редакторов.
        - Через неделю будет июль,  - отрезал Подгорный,  - замечательный месяц, когда полстраны в отпусках, а другая половина завидует первой и поэтому тоже ничего не делает. Что может быть поздно? Все, дискуссия окончена.
        Распустив недовольных редакторов, Подгорный нажал кнопку селектора и попросил Ирочку пригласить посетителя.
        - Итак?  - Подгорный с интересом смотрел на молодого человека.
        - Итак, я готов приступить к работе в любом отделе,  - улыбнулся молодой человек,  - хотя, конечно, было бы очень интересно попробовать свои силы в журналистском расследовании.
        Все так же застенчиво улыбаясь, молодой человек протянул Подгорному очередной лист бумаги. Макс быстро пробежался глазами по тексту:
        «Я буду участвовать в подготовке публикации материалов, переданных Шлеменко. Мы должны сработать очень быстро, так, чтобы о публикации не было известно до выхода материалов в печать. До этого момента вы не должны поддерживать контактов с Фроловым. Его имя не должно ассоциироваться с этой публикацией. Вся связь через меня».
        - Журналистские расследования, говорите,  - иронично протянул Подгорный,  - в молодости я тоже мечтал о чем-то подобном. Однако в жизни все оказалось гораздо скучнее. Уверяю вас, все, о чем только можно узнать, и даже то, о чем нельзя узнать, в принципе, уже есть в Интернете. По сути, мы просто эхо, которое с запозданием подхватывает уже разошедшуюся в Сети информацию. В силу своей солидности мы придаем этой неофициальной информации статус новости. Это тот случай, когда эхо звучит громче, чем голос самого кричащего.
        - Ну что же,  - молодого человека нисколько не смутила тирада Подгорного,  - для начала я готов попробовать стать эхом. Может быть, со временем мне удастся и самому что-то крикнуть.
        - Хорошо.  - Подгорный взял ручку и, быстро написав несколько слов на лежащем перед ним листе бумаги, передал его посетителю.  - Тогда завтра можете приступать. Не забудьте взять все нужное для отдела кадров. Уточните список у секретаря.
        Молодой человек мельком взглянул на написанное и недоуменно пожал плечами.
        - Завтра я буду со всеми необходимыми для оформления документами, надеюсь, вы не запросите слишком много.
        - Тогда всего доброго.  - Кивком Макс дал понять, что разговор окончен.
        - Всего доброго, Максим Сергеевич, до завтра.
        Молодой человек, все смущение которого куда-то уже пропало, неторопливо направился к выходу. В дверях он остановился и обернулся к Подгорному.
        - Я ведь могу точно быть уверен, что принят?
        Макс встал и уперся ладонями в столешницу. Лицо его было мрачным.
        - Сначала я хотел бы увидеть все ваши документы. Если все нормально, то будем работать. Вы будете работать,  - поправился Подгорный.
        Ничего не ответив, молодой человек вышел из кабинета.
        Весь день Макс ждал звонка от Фролова, однако тот так и не позвонил. Очевидно, Петр Михайлович действительно решил свести все общение к формату странных записок, передаваемых через столь же странного молодого человека.
        Утром, войдя в приемную, Макс с разочарованием увидел пустые кресла для посетителей. Молодой человек не пришел. Это было не очень хорошим знаком, но как следует обдумать эту мысль Подгорному не удалось. Началась планерка. В отличие от вчерашнего совещания, на этот раз Макс внимательно выслушивал все идеи своих сотрудников и даже ввязался в небольшую дискуссию, касающуюся формата нового политического ток-шоу. Постепенно настроение Макса улучшилось, и по окончании совещания он попросил Ирочку приготовить ему кофе.
        - Хорошо, Максим Сергеевич, сейчас сделаю,  - прощебетала Ирочка,  - а к вам вчерашний молодой человек опять пришел. Вот только что. Костик.
        - Давай зови этого… Костика,  - буркнул Макс,  - и кофе тоже давай.
        - Один?  - уточнила Ирочка. Чем окончательно испортила Максу настроение.
        - Один,  - рявкнул Подгорный и бросил трубку.
        Дверь кабинета открылась, и на пороге возник как всегда застенчиво улыбающийся молодой человек. В одной руке он нес тяжелый черный кейс. Не спрашивая разрешения Подгорного, он плюхнул кейс на приставной стол и извлек из него некое непонятное устройство, о предназначении которого Макс догадался почти сразу же, как только молодой человек начал методично обследовать кабинет, водя странным, равномерно попискивающим прибором из стороны в сторону. Обойдя весь кабинет и, очевидно, оставшись удовлетворенным осмотром, молодой человек убрал прибор обратно в кейс, но вместо него достал другой. Он установил черную пластиковую коробочку на подоконник и нажал какую-то кнопку. Максу показалось, что он услышал какой-то невнятный гул, причем источником этого гула была не странная коробочка, а все окно разом.
        - Резонатор колебаний,  - коротко объяснил Костик,  - не позволяет вести запись через окно с направленного микрофона. Кабинет у вас в порядке, так что мы можем нормально поговорить. Обмениваться записками несколько утомительно.
        - Надо же,  - усмехнулся Подгорный,  - и вы это заметили.
        В кабинет вошла Ирочка, неся поднос с кофе. Молодой человек усердно разглядывал свои ногти, дожидаясь, пока девушка выйдет.
        - Итак, Максим Сергеевич, ваше пожелание Петру Михайловичу я передал. Должен сказать, все это не так просто. Официальная версия: я сын одного его старого знакомого, которого вас попросили трудоустроить. Все. На этом моя связь с Фроловым должна оборваться. Никто не должен узнать, какие вопросы мы с вами обсуждаем. Сам я тоже могу встречаться с Петром Михайловичем только тайно, а это не так просто, при том внимании, что его окружает. Тем не менее вчера мы встречались. Скажу вам сразу, Петру Михайловичу не очень приятна ваша позиция. У вас были некоторые договоренности, и он ожидал от вас их выполнения без всяких дополнительных условий.
        - Материал, переданный Шлеменко, выходит за рамки всех договоренностей,  - перебил его Подгорный.
        - И что?  - удивился Костик.  - Что такого? Вам стало жалко Тукая? Материал подлинный, это не какой-то состряпанный на коленке компромат. Тукай сам себя скомпрометировал, так что он заслуживает того, что получит после публикации.
        - А эта сделка? Она никого не компрометирует? Чем таким Фролов может отблагодарить человека, у которого денег куры не клюют?
        - Клюют у него куры, поверьте мне, клюют,  - иронично отозвался Костик,  - каждая по зернышку, а знаете, в итоге мешками кормить надо. Так что денег много не бывает ни для кого. Шлеменко не исключение.
        - И сколько же денег ему предложил Фролов? И откуда эти деньги вообще взялись? Ведь сумма должна быть астрономическая.
        - Как таковых денег никто ему платить не собирается,  - хмыкнул посланник Фролова,  - уж тем более из бюджета, если это так вас волнует. У Шлеменко идет затяжная юридическая тяжба с братьями Беловыми по поводу Верхнеачинского металлургического комбината. Когда-то давно они вместе занимались его приватизацией, потом несколько раз меняли юридические лица. Офшоры и все такое, ну, сами понимаете.
        Макс кивнул.
        - Беловы теперь осели в Израиле, к нам они из-за нескольких уголовных дел невъездные, но дивиденды им капают. Причем, надо сказать, немалые. Шлеменко, говоря простым языком, пытается их из бизнеса выжать. У него есть некоторые юридические зацепки, которые в свое время Беловы проморгали. Раньше мы не могли вмешиваться в этот процесс, так как все бенефициары находились вне нашей юрисдикции. Но после того, как был принят закон о возврате капиталов, их фирмы прошли перерегистрацию, и теперь они подчиняются нашему праву. А наше право полагает, что мы можем немножко поспособствовать господину Шлеменко в его споре.
        - И в придачу к одной половине завода отдать ему и вторую, которая ему никак не принадлежит. Широкий жест, однако.  - Подгорный возбужденно расхаживал из стороны в сторону.
        - Вас же не смутило то, что вы стали владельцем крупнейшего в стране медиахолдинга? Что вас смущает сейчас?
        - За этот холдинг я заплатил,  - вспыхнул Подгорный.
        - Да бросьте вы,  - махнул рукой молодой человек,  - сделка прошла по цене ниже рыночной, и вы это прекрасно знаете. Да и кредит от банка вы получили на весьма льготных условиях. Не надо строить из себя поборника справедливости. Поздно, Максим Сергеевич.
        - Поздно…  - пробормотал Подгорный,  - еще даже не июль, еще не поздно.
        - Июль?  - непонимающе переспросил Костик.  - При чем тут июль?
        - А июль тут совсем ни при чем.  - Подгорный потер переносицу и неожиданно улыбнулся.  - Не обращайте внимания. Это у меня так, свои мысли. Кстати, вы не боитесь, что Тукай пойдет тем же путем?
        - Что вы имеете в виду?
        - Обратится к тому же Шлеменко. Я так понял, у него много интересного материала. На разные лица.
        Молодой человек ненадолго задумался.
        - Я не могу вам отвечать за Петра Михайловича, но уверен, что не в интересах Шлеменко вести двойную игру. Такие вещи рано или поздно выходят наружу, и тогда ему уже не с кем будет сотрудничать. Никто не захочет подставляться. Он, конечно, вышел из многих активов, но кое-что у него здесь осталось, и, поверьте, это кое-что он терять не захочет.
        - Как знать,  - хмыкнул Подгорный,  - возможно, обострение отношений Фролова и Тукая может быть выгодно кому-то третьему. Вы об этом не думали?
        Костик озадаченно молчал.
        - Передайте Петру Михайловичу, что в настоящее время я не готов публиковать данный материал. Если он так хочет его обнародовать, пусть отправит вас к Шлеменко и выложит его в Интернете. Есть куча сайтов и людей, которые это с радостью сделают. Но без меня.
        - Вот даже как.  - Костик встал и вновь раскрыл свой кейс.  - Петр Михайлович будет разочарован. Очень разочарован.
        - Ничего,  - отозвался Подгорный,  - у нас вся страна такая. Разочарованная.
        Лимузин уныло полз в городском потоке. Хотя было уже почти восемь вечера, тысячи людей еще только пытались вернуться домой после изнурительного летнего вторника. До пятницы было еще далеко, и от этого дымящие выхлопными газами вечерние пробки выглядели особенно уныло.
        Макс, зарывшийся в свой смартфон, не обращал внимания на то, что происходит за пределами автомобиля. Дети, которые после развода с Мариной остались у матери, прислали ему очередную порцию фотографий. В воскресенье они ходили в батутный парк, и теперь с экрана на Макса смотрели счастливые, улыбающиеся лица его сыновей. Мальчишки, взлетевшие в воздух, старались принять самые необычные позы и состроить гримасы посмешнее, прежде чем вновь устремиться вниз, к батутной сетке. Фотографии, скорее всего, делала Марина. Ее самой на снимках не было, но Макс отчетливо представил ее лицо, как она любуется своими уже такими повзрослевшими сыновьями, как радостно машет им рукой и кричит: «А теперь подпрыгнули выше и замерли, я снимаю!» Картинка, появившаяся в голове Подгорного, была столь отчетлива, словно он смотрел фильм в очках виртуальной реальности. Неожиданно рядом с его уже бывшей женой появилась крупная мужская фигура. Кто это, Максу было непонятно, мужчина находился к нему спиной. Он подошел к Марине и положил руку ей на бедро. Марина повернула к нему голову, но вместо того, чтобы возмутиться и
оттолкнуть, вдруг засмеялась и тоже обняла этого человека.
        Макс с силой зажмурился и открыл глаза. Странное видение ушло, оставив после себя след в виде ноющей головной боли где-то в затылке. Подгорный набрал несколько восторженных смайликов и отправил их сыновьям. «Классные фото! Классные вы!» - отправил он второе сообщение. Пальцы сами собой быстро набили еще два слова. «Привет маме». Макс замер, задумавшись, а потом удалил неотправленное сообщение.
        - Ну и чего этим умникам от нас надо?  - возмущенный голос водителя Подгорного, Андрея, отвлек Макса от возни с телефоном.
        - Это вояки, военная автоинспекция,  - буркнул сидевший рядом с водителем Олег, охранник,  - по идее, им до нас вообще дела нет никакого.
        - Военная полиция, старший лейтенант Смотров,  - громогласно отрапортовал подошедший к машине офицер,  - предъявите, пожалуйста, ваши документы.
        - Война началась или случилось чего?  - полюбопытствовал Андрей.
        - А это по итогам проверки документов решать будем,  - ухмыльнулся полицейский,  - документы пассажиров тоже давайте. Есть кто на заднем ряду?
        Понимая, что пререкаться бессмысленно, Макс опустил стекло и протянул лейтенанту паспорт, охранник последовал его примеру. Полицейский забрал документы и, буркнув себе под нос неразборчивое: «Ждите», неторопливо удалился к своей машине. Два бойца в бронежилетах, вооруженные автоматами, остались стоять перед машиной. После того как в томительном ожидании прошло уже десять минут, охранник попытался было выйти из автомобиля, чтобы узнать, когда наконец можно будет ехать, однако автоматчики не позволили ему этого сделать.
        - Судя по всему, они кого-то ждут,  - Олег обернулся к Максу,  - но раз нас не трогают, то этот кто-то с нами хочет поговорить. Точнее, с вами, Максим Сергеевич.
        - Я даже догадываюсь, кто,  - отозвался Подгорный,  - живого министра видели?
        Однако министра ни Андрею, ни Олегу увидеть не удалось. Темные стекла плавно подъехавшего «ауруса» надежно скрывали от посторонних глаз своего высокопоставленного пассажира. Из двух внедорожников сопровождения выскочили сразу несколько охранников. Задняя дверь «ауруса» распахнулась, и из лимузина вышел молодой человек в строгом черном костюме. Он подошел к «мерседесу» Подгорного и постучал по стеклу задней двери. Макс опустил стекло.
        - Если есть оружие, телефоны, любая электроника и металлические предметы - все оставляем здесь,  - молодой человек говорил негромким, но хорошо поставленным голосом человека, олицетворяющего власть,  - часы тоже снимите и выйдите из машины.
        Макс молча выгреб из карманов все, что могло насторожить охранников министра. Снял с руки часы, затем вытянул из брюк ремень. Затем вышел из машины. Подскочивший телохранитель быстро проверил его ручным металлодетектором и удовлетворенно кивнул.
        - Прошу в машину.  - Молодой человек кивнул на «аурус».
        Подгорный глубоко вздохнул и под пристальными взглядами охранников направился к лимузину.
        - Максим Сергеевич,  - окликнул его молодой человек,  - не забывайте о том, с кем вы будете разговаривать. В зависимости от итогов разговора будет приниматься решение, поедете ли вы дальше или,  - молодой человек выдержал театральную паузу,  - вас переместят в другом направлении.
        Один из охранников распахнул заднюю дверь лимузина. Макс сел в машину и увидел совсем рядом с собой человека, которого прошлый раз лицезрел на экране телевизора командующим парадом на Красной площади.
        Тукай был мрачен. Тяжелая складка, подымающаяся от самых бровей, пересекала его высокий лоб, губы были плотно сжаты, а тяжелый квадратный подбородок непрерывно двигался, словно министр жевал жвачку.
        - Здравствуйте. Алексей Маратович.  - Макс решился первым нарушить затянувшееся молчание.
        - В Исландии вы встречались со Шлеменко,  - пренебрег хорошими манерами министр,  - и получили от него некоторые документы. Что это?
        - С чего вы взяли, что я встречался…
        - А с кем вы там встречались, с троллями?  - Лицо Тукая стало еще более насупленным.  - Там больше никого нет. От сопровождения вы ушли, но Исландия слишком маленькая страна и не составило большого труда сопоставить ваш внезапный вояж и нахождение яхты Шлеменко поблизости от Исландского берега. Вам не стоит считать себя слишком умным и слишком глупыми меня и моих людей. Я внятно излагаю?
        - Предельно.  - Макс почувствовал, что во рту у него пересохло.
        - Тогда повторяю вопрос: что это за материалы? Я хотел бы с ними ознакомиться.
        - К сожалению, это невозможно.  - Макс выдержал тяжелый взгляд министра, и неожиданно от этого ему стало легче.  - Носителя как такового у меня нет. Информация находится в Сети. Но доступ к ней есть только с определенного HIP-адреса, который закреплен за редакцией медиахолдинга. Вы будете брать редакцию штурмом?
        Тукай промолчал, но его зло блеснувшие глаза говорили о том, что идея штурма ему очень близка, однако в нынешней ситуации невыполнима.
        - Это африканское досье?  - наконец спросил министр.
        Макс кивнул.
        - Я так и думал,  - Тукай криво усмехнулся,  - больше ничего не могло и быть. Этот материал не должен быть опубликован. Уясните себе это прямо сейчас. Потом будет поздно. Сейчас у нас с Фроловым идет предвыборная борьба. Если пойдет в ход этот материал, это будет уже война. И вы в ней будете первой жертвой.
        Макс понимал, что угроза, озвученная Тукаем, вовсе не иносказательный оборот речи, и что он, словно выскочившая вперед пешка, будет мгновенно сметен с поля ответным ходом противника.
        - Но вы же понимаете, если я откажусь сегодня, завтра это сделает кто-то другой. В конце концов, это может сделать сам Шлеменко и даже сам Фролов.
        - Шлеменко не сделает,  - неожиданно усмехнулся министр,  - с ним связались, и он уже понял, что влез туда, куда ему соваться не стоило. Вы должны уничтожить материал. На все вам сутки. Запомните, Максим,  - Тукай впервые назвал Подгорного по имени,  - эту войну вы не переживете. Вы же знаете, как легко люди умирают?
        - Я знаю,  - Макс почувствовал нарастающую злобу,  - я могу идти?
        - Идите.  - Тукай отвернулся и больше на Подгорного не смотрел.
        Как только Макс открыл дверь лимузина, помощник министра наклонился ему навстречу, уточнил у Тукая: «Отпускать?» - и, услышав короткое: «Да», махнул рукой лейтенанту. Тот все так же неторопливо подошел к «мерседесу» и вернул водителю все три комплекта документов.
        Когда Макс вернулся в свою машину, уже давно работавший у него Андрей осмелился задать вопрос:
        - Чего хотели-то, шеф?
        - Познакомиться,  - хмуро буркнул Подгорный, распихивая по карманам все вынутое перед разговором с Тукаем,  - поехали, пока они еще чего не захотели.
        - Ох, Максим Сергеевич, эти ведь, если захотят, завсегда догонят,  - вздохнул Андрей и включил поворотник. Машина плавно влилась в начинающий редеть поток транспорта.

* * *
        Оказавшись наконец дома, Подгорный быстрым шагом прошел на кухню и извлек из барного шкафа бутылку виски. Выпить ему хотелось еще по дороге домой, и он еле сдержался, чтобы не приказать водителю заехать в первый попавшийся супермаркет.
        Плеснув в бокал изрядное количество виски, Макс сделал большой глоток и, сморщившись, зажмурился. Потом с шумом выдохнул воздух. Разговор с Тукаем настолько выбил его из колеи, что он даже забыл заказать себе на дом доставку еды, что делал почти каждый вечер. Конечно, можно было позвонить в располагавшийся прямо на въезде в поселок ресторан, но тогда ждать пришлось бы не меньше часа. Макс открыл дверцу холодильника и, грустно вздохнув, закрыл ее снова. Попытка заглянуть в морозильную камеру оказалась более успешна.
        Уже через пятнадцать минут Подгорный, предварительно включив подсветку в саду, с комфортом расположился на террасе своего дома. Бокал с виски приятно холодил руку раздобытыми в морозильнике кубиками льда. В другой руке Макс задумчиво крутил телефон. Еще утром он был категорически настроен на то, что не будет публиковать имеющийся у него компромат на Тукая, однако последовавший затем неприятный разговор с министром обороны пробудил в Максе его и без того не крепко спящий дух противоречия. «Вы же знаете, как легко люди умирают?» Да, после того, как отец Макса был застрелен у него на глазах, после того, как погибла Наташа, Подгорный знал, как легко умирают люди. Слишком хорошо знал. Но отчего-то это знание сейчас совсем его не страшило. Конечно, может быть, дело в виски, и завтра он пожалеет о своем решении. Макс пожал плечами, словно не мог ответить самому себе. Еще один глоток виски помог принять решение. Макс набрал номер Фролова.
        - Сейчас мы Петра Михайловича удивим,  - Макс даже встал в предвкушении приятного разговора,  - сейчас Петра Михайловича обрадуем.
        Однако Петр Михайлович трубку не взял. Макс, чертыхнувшись, отправил повторный вызов, но Фролов опять не ответил. Подгорный раздраженно бросил телефон на стол и услышал негромкий голос:
        - Максим, здравствуйте!
        Макс повернулся на голос, доносящийся откуда-то со стороны невысокого ограждения, отделяющего его участок от участка Локтионова.
        - Максим, я здесь.  - Банкир энергично помахал ему рукой. Макс в ответ слабо улыбнулся.  - Я смотрю, вы чаевничаете на свежем воздухе. Не будете возражать, если я к вам присоединюсь ненадолго?
        - Да пожалуйста,  - махнул в ответ рукой Подгорный.
        Макс знал, что в ограждении между двумя участками была устроена небольшая калитка, с тем чтобы поселившиеся рядом родственники могли беспрепятственно ходить друг к другу в гости. За время строительства родственников у Анатолия Григорьевича стало меньше, а вот калитка осталась. Проскользнувший через нее банкир поднялся на веранду и окинул быстрым взглядом стол.
        - Пельмени и виски. Джентльменский набор холостяка.  - Он широко улыбнулся и вдруг тоном заботливого отца спросил:  - Что, вообще больше ничего нет?
        - Ну вот чем богаты,  - Макс смущенно развел руками,  - мне, в принципе, хватает. Вот если бы еще майонез. Или кетчуп…  - Он мечтательно вздохнул.  - Пойду бокальчик вам принесу.
        Когда Подгорный вернулся на веранду, то Локтионова на ней не застал. Макс удивленно посмотрел по сторонам, предполагая, что, возможно, Анатолий Григорьевич решил прогуляться по участку, однако банкира нигде не было видно.
        - Ну да, от такого угощения не грех отказаться.  - Макс придвинул к себе тарелку с уже остывшими пельменями.
        - Вы меня потеряли?  - послышался жизнерадостный возглас, в проеме калитки появилась невысокая фигура банкира, а за ней еще две серые тени.  - Вот принес майонез,  - банкир взмахнул пакетиком провансаля,  - ну и кетчуп, все, как вы просили. Кстати, знакомьтесь, мои девочки.
        Анатолий Григорьевич отступил в сторону, и Макс смог рассмотреть сопровождавших банкира женщин. Обе они держали в руках тарелки с едой и смущенно улыбались. Старшей из женщин, элегантной и стройной платиновой блондинке, на вид было немного за тридцать. Скорее всего, на самом деле ей больше, однако было очевидно, что надлежащий уход за собой и современная косметология позволят ей оставаться в статусе «немного за тридцать» еще лет десять. Другую женщину считать таковой следовало с некоторой натяжкой в силу ее еще совсем юного возраста. Девушке, тоже светловолосой, было на вид лет четырнадцать - пятнадцать. Она была еще ребенок, который, однако, уже был полностью готов, во всяком случае, по своему собственному мнению, чтобы стать взрослым.
        - Полиночка, моя супруга.  - Анатолий Григорьевич забрал у жены из рук тарелки с нарезкой и чмокнул ее в ухо. Женщина сдержанно улыбнулась.  - А это Наденька, наша дочь.
        Надя сама подошла к столу и поставила на него большое блюдо, которое держала двумя руками. Содержимое блюда было скрыто от Макса и насекомых большой пластиковой крышкой.
        - Очень приятно с вами познакомиться.  - Макс изо всех сил старался, чтобы его опьянение не бросалось в глаза.  - Простите, я был немного не готов к вашему визиту.
        - Ничего страшного,  - доброжелательно улыбнулась Полина,  - мы с Надей уже уходим, не будем мешать мужскому общению. Но надеюсь, в субботу вы нас посетите. Анатолий уже несколько раз обещал, что вы придете.
        - Непременно,  - пообещал Подгорный,  - после того как приглашение прозвучало из уст такой прекрасной женщины, отказаться уже никак не возможно.
        - Вот видишь, какой у нас сосед,  - улыбнулся Локтионов,  - галантный мужчина.
        - Галантности не хватает большинству современных мужчин,  - изрекла супруга банкира,  - впрочем, им много чего не хватает.
        Надя молчала, не вмешиваясь в разговор взрослых. Было очевидно, что ей откровенно скучно.
        - Пойдем,  - Полина коснулась ее плеча,  - оставим мужчин в компании с пельменями.
        Она подошла к мужу и негромко, но так, что услышать смогли все присутствующие, произнесла, наклонившись к его уху:
        - Только сильно не напивайся. У тебя завтра встречи.
        - Хорошо, солнышко,  - послушно закивал банкир,  - мы по чуть-чуть. Символически.
        - Знаю я ваши чуть-чуть,  - вздохнула Полина и спустилась по ступеням в сад, где ее уже ожидала Надя.
        Проводив жену и дочь внимательным взглядом и убедившись, что они скрылись за ограждением, Локтионов полез под рубашку.
        - А то ведь у вас совсем немного осталось,  - объяснил он Подгорному, ставя на стол еще одну бутылку виски.  - Ну, наливайте. У меня день сегодня был нервный. Выпить страсть как охота.
        - Я, если честно, сегодня тоже малость перенервничал.  - Макс разлил виски по бокалам.
        Стекло негромко звякнуло, и в наступившей тишине мужчины выпили.
        - И кто вам, Максим, сегодня трепал нервы?  - Локтионов снял крышку, под которой скрывался большой кусок запеченного мяса.  - Так, а где у нас нож? А, вот он!  - Банкир быстро нарезал холодное мясо на несколько крупных ломтей.
        - Да так, с президентом поругался,  - буркнул Подгорный.
        - С кем?  - чуть не уронил нож Локтионов.
        - Ну не с нынешним,  - успокоил банкира Макс,  - с будущим. Пока с кандидатом.
        - Стесняюсь спросить, с которым из них?  - Локтионов сунул в рот здоровенный кусок мяса и теперь усердно его пережевывал, уставившись на собеседника.
        - С обоими.  - Глядя на безостановочное движение челюстей банкира, Макс почувствовал, что тоже голоден, и потянулся к тарелке с мясом.  - С утра испортил отношения с Фроловым, а вечером имел неприятный разговор с Тукаем. С учетом того, что одного из них по-любому выберут, с будущим президентом у меня нелады.
        - Да уж, печальная ситуация,  - согласился Анатолий Григорьевич.
        - Надеюсь, вы меня из дома теперь не выселите?
        - Да что вы,  - отмахнулся Локтионов,  - живите себе спокойно. Ведь наш уговор о статье остается в силе? К тому же Фролов не настолько мелочен, чтобы просить меня выселить вас, даже если вы вдрызг разругаетесь. Что это ему даст? Однако, Максим, вам в любом случае до выборов надо успеть найти общий язык с одним из этих двоих. Хотя бы с одним.  - Локтионов сунул под нос Максу указательный палец.  - Эти люди, я имею в виду Фролова и Тукая, всегда в итоге договорятся. Близость к одному из них обеспечивает некоторую защиту от гнева другого. Но для этого вы должны быть действительно полезны кому-то одному. Только так, Максим. Все отношения здесь построены на том, что маленькая рыбка полезна большой. И поэтому большая рыбка не ест маленькую и не дает этого сделать другим.
        - Перед вашим приходом я пытался дозвониться Фролову и сказать, что готов выполнить его просьбу, но он не взял трубку. Завтра вновь попробую с ним связаться.
        - И это правильно,  - Локтионов потянулся к бутылке,  - Петр Михайлович очень договороспособный человек. Очень. Это качество весьма ценно. В тех кругах, где он обитает, не принято договариваться с теми, кто находится ниже. Там принято диктовать свои условия.
        - В разговоре с Тукаем я это заметил,  - кивнул Макс, подставляя свой бокал.
        - Тукай - это вообще отдельная песня. Жесткий человек.  - Локтионов залпом выпил свой виски и шумно фыркнул.  - Фролов, кстати, тоже не так мягок, как многие думают. Мягкотелых там давно не осталось, все вымерли. Но, в отличие от большинства, Фролов, когда ему говорят «нет», пытается понять, чем это «нет» вызвано, и если ваши аргументы его убедят, то он и сам может переменить свое мнение. Но если он остался при своем, то второй раз говорить «нет» я не рекомендую. Может быть опасно.
        - Я вас понял, Анатолий Григорьевич.  - Макс задумчиво покрутил в руке упаковку кетчупа, посмотрел на тарелку с пельменями и вновь потянулся к мясу.  - А давайте еще выпьем. Чтобы все опасности обошли нас стороной!
        - А давайте,  - с готовностью отозвался Локтионов.
        Макс взглянул на часы. Было около трех часов ночи. Голова реагировала на каждое резкое движение пронзительной болью, а переполненный желудок изо всех сил пытался избавиться от своего содержимого. Макс не помнил, когда он заснул и в какое время ушел Локтионов. Судя по тому, что проснулся он, сидя в кресле и сжимая в руке пустой бокал из-под виски, он продолжал пить и после ухода банкира. Чтобы хоть как-то уменьшить пульсирующую в висках боль, надо было принять обезболивающее. Подгорный тяжело встал с кресла, с трудом распрямляя затекшую спину, и двинулся в туалет. Сначала надо было договориться с желудком.
        Вернувшись на кухню, Макс бросил две растворимые таблетки в стакан с водой. Два кругляша, упав на дно стакана, пускали пузырьки, неторопливо разделяясь на сотни частиц, которые, если можно было доверять написанному на упаковке, должны были начать действовать уже через несколько минут после приема. С трудом дождавшись, когда таблетки наконец растворились, Макс жадно выпил всю воду и вновь подошел к кулеру. После второго стакана ему стало легче. Легкое дыхание ветра вдруг коснулось затылка, и Подгорный обернулся. Ведущая на террасу дверь была открыта. Пошатываясь, Макс доковылял до двери и хотел было ее закрыть, однако очередное дуновение легкого ночного ветра навело Макса на мысль, что ему было бы неплохо посидеть на свежем воздухе и как следует продышаться. Все равно до тех пор, пока таблетки не подействуют, заснуть не удастся. Макс вышел на террасу и облокотился на перила ограждения. В саду было тихо, уснули даже вездесущие подмосковные комары, во всяком случае, не было слышно их монотонного раздражающего писка. На столе были разбросаны грязные тарелки с остатками еды, между ними стояли две
пустые бутылки виски.
        - Обе, значит, уделали,  - хмыкнул Макс,  - конечно, башка разламывается, Толя, наверно, тоже помирает.
        Макс понял, что почему-то называет банкира Толей, хотя еще в начале вечера он был не иначе как Анатолием Григорьевичем. Очевидно, выпитые совместными усилиями полтора литра виски сделали их отношения более дружескими.
        - А что, нормальный мужик,  - сам себе сказал Подгорный, зачем-то спускаясь по ступеням, ведущим в сад.
        Макс икнул, а затем его вырвало. Два стакана воды, вместе с растворенными в них таблетками аспирина, вырвались наружу. Несмотря на то, что лекарство еще не успело усвоиться организмом, головная боль неожиданно прошла. Возможно, она прошла не полностью, или вовсе никуда не уходила, но сейчас Максу было не до нее. Он смотрел на лежащего неподвижно человека и понимал, что этот человек не спит. Локтионов лежал на боку, поджав ноги и обхватив руками живот. Его руки, так же как и некогда белоснежная рубашка, были залиты кровью. Лицо банкира застыло в гримасе предсмертной боли, выпученные глаза остекленели, в них не было и следа той живой энергии, которая переполняла Локтионова еще несколько часов назад. Это были глаза мертвого человека. Макс шагнул в сторону и наступил на какой-то твердый предмет, валявшийся в траве. Подгорный наклонился и увидел нож, тот самый кухонный нож, которым Анатолий Григорьевич так ловко нарезал мясо. Теперь этим ножом в тех же целях воспользовался кто-то другой. Макс оглянулся. Вокруг не было никого, кто мог бы представлять хоть какую-то опасность, вокруг не было вообще
никого. Кроме одного человека. Его самого.
        Неожиданно Макс понял, что сотрудники полиции, которых он обязан вызвать на место преступления, увидят то же самое. Дальнейшие их действия предсказать было нетрудно.
        В голове пульсировала только одна мысль. Вероятно, она была крайне плоха, но ничего другого в голову не приходило. Макс сбросил с себя грязную одежду прямо в гостиной и голышом прошел в ванную. После душа Подгорный почувствовал себя немного бодрее, однако новых мыслей в голове у него не появилось. Через телефонное приложение Макс вызвал такси. Машина должна была приехать через шестнадцать минут. Этого должно было хватить, чтобы собрать все самое необходимое. И действительно, ровно через шестнадцать минут Подгорный забрался на заднее сиденье белой «камри», а еще через тридцать минут он вышел из машины прямо возле выхода станции метро «Молодежная». Почему он назвал водителю именно эту станцию, Подгорный не знал. Он понимал одно - ему надо сменить машину. По дороге он успел разговориться с водителем и приобрести у него несколько сим-карт. В отличие от выдаваемых бесплатно в салонах сотовой связи эти обошлись Максу по пятьсот рублей каждая, зато они не были привязаны к его паспортным данным. Макс Подгорный уверенной поступью переходил на нелегальное положение.
        Возле входа в метро стояла одинокая машина такси. Макс сел в старенький потрепанный «хёндай» и попросил отвезти его к Киевскому вокзалу. В здании вокзала он купил несколько дешевых сотовых телефонов. Пока он расплачивался, мимо неторопливым шагом прошли двое патрульных. Они не обратили на Макса никакого внимания. Обычный мужчина средних лет, хорошо одетый, с дорогой дорожной сумкой. Какой-то командировочный. Однако Макс понимал, что это безразличие патрульных продлится еще недолго. Было уже начало пятого. Утром жена Локтионова в любом случае отправится искать загулявшего супруга. Кто знает, как рано она проснется. А может, она уже проснулась? Макс невольно втянул голову в плечи и заторопился к выходу.

* * *
        Полковник Реваев нащупал противно жужжащий телефон и, прежде чем принять вызов, машинально отметил время, высвечивающееся в верхней части экрана. Шесть утра. В Москве в это время он обычно вставал. Однако сейчас он был не в Москве, и поспать можно было на полчаса дольше. Однако не судьба. Номер звонящего был неизвестен, вполне возможно, что кто-то набрал неверные цифры.
        - Слушаю вас,  - сонно пробормотал Реваев в слабой надежде, что звонок действительно сделан ошибочно и он сможет еще полчасика подремать. Нет, не судьба.
        Звучащий в трубке голос заставил Реваева сесть в постели, свесив на пол босые ноги. Полковник внимательно слушал своего собеседника, иногда вставляя многозначительные «так-так» или «надо же», чтобы подтвердить свое внимание к разговору. Свой монолог звонивший закончил вопросом, который Реваев слышал много раз в жизни, но, к сожалению, не всегда мог на него ответить:
        - Юрий Дмитриевич, что делать-то теперь?
        - Максим,  - вздохнул Реваев,  - какой совет вы ожидаете от меня услышать? Как следователь, я могу сказать вам только одно: попытка скрыться с места преступления - это худшее из того, что могло прийти вам в голову. Все, что вы можете сделать сейчас,  - это вернуться обратно. Если полиции на месте еще нет, то ее следует вызвать. Поймите, чем скорее начнутся следственные действия, тем больше шансов найти преступника. Сейчас вы фактически играете на руку убийце.
        - Но вы верите, что это не я убил Локтионова?  - выкрикнул Макс.
        - Максим! Когда-то давно мы с вами уже разговаривали на эту тему. Вера - это не то понятие, которым может оперировать следствие.  - Реваев немного помолчал.  - Как человек могу сказать - да, я вам верю.
        - Спасибо, Юрий Дмитриевич.
        - Если от этого вам будет легче, то пожалуйста. Хотя для вас сейчас гораздо важнее, чтобы вам поверили те, кто будет заниматься этим делом.
        - А они поверят?
        Реваев молчал.
        - Они поверят мне, Юрий Дмитриевич?
        - Трудно говорить за других,  - наконец отозвался Реваев,  - зная нашу систему, полагаю, что задержания, а затем и ареста вам не избежать.
        - Вы же понимаете, что если человек сел, то он уже стал виновен.
        - Не нагнетайте. Если на ноже будут обнаружены чужие отпечатки, то с вас снимут все обвинения.
        - Господи, сейчас уже в детском саду знают про отпечатки. Или вы думаете, что убийца сумасшедший?
        - Максим, у меня пока слишком мало информации, чтобы хоть что-то думать.
        - Но здесь же ясно, что меня подставили,  - либо Тукай, либо Фролов. Только непонятно, чьих рук это дело.
        - Помнится, как-то раз вы уже выдвигали мне одну громкую версию,  - мягко напомнил Юрий Дмитриевич,  - простите, что напоминаю о гибели вашего отца, но, согласитесь, все оказалось гораздо прозаичнее.
        - Вы можете взять расследование под свой контроль? Дело же громкое, наверняка ваше управление заберет его себе.
        - Нет, Максим, следователи не выбирают себе дела сами,  - Реваев нашарил ногами тапочки,  - к тому же я сейчас не в Москве и буду, скорее всего, только через несколько дней,  - полковник встал и направился на кухню,  - но вы напрасно думаете, что, кроме меня, никто не сможет разобраться в этом деле; уверяю вас, у нас очень много квалифицированных сотрудников.
        - Разобраться, может, и смогут, вот только захотят ли? Есть труп, есть нож, есть собутыльник. Господи, да я сам себя посадил бы!
        - Я так понимаю, на место преступления вы возвращаться не намерены?  - Реваев налил себе воды из холодного чайника и сделал большой глоток.
        - Нет. Как только я появлюсь, меня задержат и поставят галочку о том, что дело раскрыто. А потом эта галочка превратится в крест, который поставят на мне. На этом все будет кончено. Юрий Дмитриевич, вы мне поможете?
        Реваев в несколько глотков осушил стакан и почувствовал, что теперь организм настоятельно хочет избавиться от излишков жидкости, накопившихся за ночь в мочевом пузыре. Идти в туалет с телефоном было неудобно, и Реваев решил, что немного потерпит.
        - Вы поможете мне, Юрий Дмитриевич?  - В голосе Подгорного слышалось отчаяние.
        - Максим, я не могу идти на нарушение закона, а значит, обо всех ваших звонках и содержании наших разговоров я буду обязан сообщить следователю, который возьмет это дело.
        - То есть мне на вас не надеяться.
        - То есть заткнитесь!  - вспылил Реваев.  - Пока я с вами разговариваю, надеяться можно. Не факт только, что ваши надежды оправдаются. Если вы решили податься в бега, то говорю еще раз, это несусветная глупость и риск, что вас пристрелит случайный патрульный. Но коли вы не хотите внять голосу разума, то это ваши проблемы, и меня в их подробности посвящать не следует. Вы меня поняли?
        - Понял,  - быстро отозвался Подгорный.
        - Далее. Звонить мне больше не надо. Если мне понадобится от вас какая-то информация, на сайте объявлений в разделе недвижимости будет размещено объявление о продаже дома. Запомните адрес: Южное Бутово, Березки, улица Лесная, дом девятнадцать.
        - Квартира?  - уточнил Подгорный.
        - Это коттедж. Если будет указана цена пятьдесят миллионов, значит, я хочу, чтобы вы со мной связались. Если вдруг увидите цену сто миллионов, значит, можете смело вылезать из укрытия. На этом пока все. Надеюсь, вы знаете, что сотовые телефоны легко отследить.
        - Да, я в курсе,  - в кино видел.
        - Да уж, современные сериалы весьма расширяют кругозор преступников. Простите, Максим, сейчас я не вас имел в виду.
        - Я так и понял,  - хмыкнул Подгорный,  - я отключаюсь?
        - Пожалуй что да,  - согласился Реваев,  - напоминаю, что в Москве я буду только дня через два, да и потом не ждите от меня чудес скорости.
        - Всего доброго, Юрий Дмитриевич.  - Подгорный отключился.
        Реваев бросил телефон на кухонный стол и поспешил в санузел. Стоя перед унитазом, он блаженно улыбался, счастливый оттого, что его терпение наконец было вознаграждено. Уже моя руки, он взглянул на себя в зеркало и покачал головой.
        - Старый дурак, куда ты лезешь?  - Он провел рукой по щетине. Ему явно надо было побриться.
        - А почему шепотом?  - в ответ спросило зеркало.
        - Так ведь страшно.  - Реваев выдавил на ладонь белую пушистую горку пены.

* * *
        - Ну что, Антон, картинка складывается?  - Бочкарев широко зевнул и вяло приподнял левую руку, делая вид, что собирается прикрыть рот.
        - А чего тут складывать, Дмитрий Евгеньевич?  - Молодой, щекастый оперативник хлопнул ладонью по черной кожаной папке.  - Два плюс два - четыре? Дело образцово-показательное. Люди по-соседски выпили. Затем по-соседски полаялись. В итоге имеем один трупак и две пустые бутылки вискаря. Нормальные пропорции.
        - Ты прям счетовод,  - хмыкнул следователь,  - ты записи с камер наблюдения посмотрел?
        - Нет,  - вздохнул Антон.
        - А чего нет? Я уже и с женой, и с дочкой этого Локтионова пообщаться успел, а ты не мог камеры отсмотреть? Ты видишь, вон одна прямо всю террасу накрывает.
        - Я вижу,  - кивнул оперативник.
        - И чего?  - начал злиться Бочкарев.
        - А ничего, нету записей.
        - Как нету?  - удивился следователь.  - Стерты, что ли?
        - Совсем нету,  - пожал плечами оперативник,  - кто-то вынул жесткий диск из рекодера. Так что записей в принципе никаких нет. Кина не будет.
        Бочкарев задумался, затем внимательно огляделся по сторонам.
        - Давай-ка ты, Антоша, дуй в дом к убитому, посмотри, что там насчет кино. Видишь, у них камеры висят над оградой? Вот та теоретически должна захватывать место, где труп лежит.
        - Уже дую.  - Антон неторопливо понес свое грузное тело в направлении калитки.
        Бочкарев неприязненно посмотрел ему вслед. «И как только он физподготовку сдает, интересно? Опер-черепашка». Следователь сплюнул и направился к завершающему свою работу криминалисту.
        - Ну что, Володя, порадуй хоть ты.
        С криминалистом Володей Ситником Бочкарев работал уже давно и знал, что тот относится к своему делу с ответственностью.
        - Чем, Дима, тебя порадовать?  - Ситник поправил очки в тяжелой оправе.  - Пили двое, ели, я так понимаю, тоже двое. Во всяком случае, на вилках отпечатки двоих. На тарелках нашел еще отпечатки, но они могли быть оставлены ранее.
        - Да,  - подтвердил Бочкарев,  - жена и дочка Локтионова принесли им сюда еду. У Подгорного вроде как ничего не было, кроме пельменей.
        - Во всяком случае, в холодильнике у него точно пусто,  - согласился Ситник,  - а чего они сами носили? Небось, прислуга имеется.
        - Говорят, что после восьми вечера всех отпускают, мол, чтобы одним дома побыть без посторонних глаз,  - Бочкарев вздохнул,  - да они толком ничего и не говорят сейчас. Обе в трансе, что жена, что дочка. Забились в спальню и сидят на кровати, трясутся обе.
        - Они его видели?  - Эксперт махнул рукой на тело банкира.
        - Они его нашли. Точнее, нашла жена, когда поняла утром, что муж так от соседа и не вернулся. А потом на ее вопли и дочь прибежала.
        - Ну тогда, конечно,  - кивнул Ситник,  - сегодня ты их вряд ли допросишь.
        - А надо бы,  - хмуро пробормотал Бочкарев, разглядывая севшую на ветку сосны сороку. Птица, в свою очередь, наблюдала за заполнившими двор людьми. Очевидно, решив, что ничего интересного не происходит, она подпрыгнула на ветке, прошлась из стороны в сторону, гордо неся свой великолепный хвост, а затем, крикнув на прощанье что-то презрительное, улетела.
        - Вот кого допрашивать надо,  - усмехнулся Ситник,  - наверняка что-то видела.
        - Ага, иди еще у комаров отпечатки сними, может, это они его до смерти затюкали.  - Настроение у Бочкарева неожиданно испортилось.  - Ну что, посмотрел запись? Видно чего?
        Вернувшийся оперативник помотал головой.
        - Там странное дело, Дмитрий Евгеньевич. Половина камер ночью не работала, даже больше. А те, которые включены были, от них никакой пользы.
        - Ну очень интересно. А не работали они почему?
        - В общем, у них два рекодера,  - начал объяснять оперативник,  - один пишет большую часть дома. С ним все в порядке. Второй пишет двор и часть первого этажа. И вот он как раз и не работает. А почему, не знаю,  - развел руками Антон,  - с виду все в порядке, надо, чтобы спецы посмотрели.
        - Ясно,  - мрачно кивнул Бочкарев,  - делай изъятие, будем разбираться.
        - Ты что-то совсем загрустил, Дима.  - Криминалист похлопал приятеля по плечу.  - Вряд ли это поднимет твое настроение, но на ноже отпечатков нет. Их явно стерли. Ладно,  - он поднял с земли чемоданчик,  - пойду к убитым горем женщинам, может, они меня чаем напоят, а заодно смывы с ручек сделаем, да и пальчики откатаем.
        - Иди,  - кивнул Бочкарев и вдруг спохватился:  - Там еще на крыльце охранник топчется. С ним тоже поработать надо.
        - Без проблем,  - согласился Ситник,  - ты, главное, не грусти. А где этот охранник-то был ночью?
        - Где положено,  - досадливо отмахнулся Бочкарев,  - в царстве сна. Там у них у ворот сторожка. Вот он в ней и проспал всю ночь. Ничего не видел, ничего не слышал, сны не снились. Так и запротоколировали. Артем!
        - Я здесь,  - отозвался еще один оперативник.
        - В сторожке ведь тоже видеонаблюдение, сходи, там записи посмотри.
        - Я смотрел уже, там только ворота и подъездная дорожка.
        - Ну значит, в любом случае иди, делай изъятие, чего стоять без дела. Что мы, тут весь день торчать будем?

* * *
        Макс одно за другим пролистывал объявления. Наконец он сделал звонок и договорился о встрече. К старому пятиэтажному дому он подъехал минут на десять раньше, чем было нужно, и теперь, сидя на заднем сиденье очередного такси, разглядывал пыльный унылый двор с несколькими огромными тополями, чьи кроны по высоте уже давно сравнялись с крышами соседних пятиэтажек.
        Хозяйка квартиры подъехала, опоздав всего на несколько минут. Макс узнал ее машину по описанию и, расплатившись с таксистом, вышел к подъезду. В тесном дребезжащем лифте они поднялись на седьмой этаж. Маленькая двухкомнатная квартира была обставлена весьма скромно, однако в ней было все необходимое, в том числе и Интернет. Подгорный заплатил за два месяца вперед, точнее, за первый и последний месяцы предстоящего проживания, хотя на самом деле не собирался задерживаться в квартире надолго.
        Когда он доставал деньги, у него промелькнула надежда, что, возможно, получится снять квартиру не предъявляя паспорт, однако хозяйка, рослая женщина средних лет, настойчиво потребовала предъявить документ.
        - Я, кажется, в гостинице, в сейфе, оставил.  - Макс отчаянно хлопал себя по карманам.
        - Ну так надо было хоть ксерокопию сделать и с собой носить,  - наставительно сказала женщина,  - без паспорта никак нельзя. Времена такие,  - произнесла она многозначительную фразу, которую произносили и будут произносить независимо от того, какие именно времена на дворе.
        - Ксерокопию? Хорошо, буду знать,  - буркнул Макс,  - вот, нашел,  - извлек он из внутреннего кармана пиджака требуемый документ.
        Женщина, уже успевшая спрятать деньги в сумочку, сфотографировала паспорт Подгорного, вручила ему два комплекта ключей и удалилась. Оставшись один, Макс некоторое время слонялся по квартире, которая оказалась слишком мала для подобных прогулок. Он вышел на тесный балкон, на котором обнаружил несколько старых пластмассовых горшков с высохшей землей и облезлые, проржавевшие санки. Он сам на балконе точно был лишним. День явно вышел неудачным, и тянуть с его завершением не было никакого смысла. Макс вернулся в квартиру, задернул шторы и лег спать.
        На следующее утро Подгорный, едва умывшись, вызвал такси. Он указал адрес в двух кварталах от нужного ему места. С утра было еще не жарко, и не очень долгая прогулка даже доставила ему удовольствие. Зайдя в торговый центр, первым делом он выпил кофе в небольшой, расположенной прямо посреди широкой галереи, кофейне, после чего почувствовал, что голоден, и направился на фудкорт. Покончив с едой, Макс спустился вниз к банкоматам, где снял с имеющихся у него трех карт максимально возможные суммы. В том же центре в гипермаркете электроники он купил себе новый ноутбук с уже установленными на нем основными программами и небольшой принтер, после чего вновь на такси направился обратно на съемную квартиру. Макс уже почти подъехал к своему дому, когда чувство опасности легким холодком задышало ему в затылок, скользнуло по спине, отчего та покрылась мурашками.
        - Сейчас пока прямо.
        Машина миновала нужный поворот и устремилась дальше по Варшавскому шоссе в сторону Южного Чертаново.
        - Теперь направо,  - улица академика Янгеля показалась Максу вполне подходящим местом,  - вот к этой девятиэтажке.
        Машина проехала еще один перекресток и остановилась у подъезда. Подгорный расплатился с водителем, который помог ему достать из багажника вещи. Проводив взглядом уезжающее такси, Макс вновь направился к перекрестку, перешел дорогу и вызвал машину. Теперь вызов шел с Кировоградской улицы, вряд ли полиция сможет отследить его путь. Чтобы случайно не приехал только что высадивший его таксист, Подгорный выбрал машину бизнес-класса, которую пришлось дожидаться больше четверти часа. Макс был уверен, его будут искать, возможно, уже ищут. Снятие денег в банкомате не пройдет незамеченным, а значит, узнают и номер «форда», в который он сел на парковке торгового центра. Макс никогда не был полицейским, однако, уже много лет работая в журналистике, он прекрасно представлял принцип работы полицейской машины. Возможно, еще вчера его фотография была разослана по всем отделам полиции, а это значит, что сегодня с утра его изображение появилось у всех патрульных и участковых. Вторые представляли большую опасность, но не сами по себе, они были опасны как провода, несущие электрический ток. Получив очередной портрет
находящегося в розыске персонажа, участковые передавали ксерокопии тем, кто, как правило, и был причиной невозможности затеряться в огромном городе. Дворники и консьержки. Маленькие незаметные человечки, как правило приехавшие в Москву откуда-то из далеких южных стран, которые во времена детства Подгорного и странами-то вовсе не были. Успешно изгнав русскоязычное население из всех своих новорожденных государств, их жители почему-то не смогли воспользоваться плодами своей независимости и теперь приезжали на заработки к тем, кого они когда-то считали основной причиной своих бедствий. Консьержей в доме, где Макс снял квартиру, не было, оставались дворники. Эти темноволосые, смуглые люди, редко расстающиеся с метлой и тележкой для мусора, знали в лицо всех живущих в вверенных их попечению домах. Появление новых, незнакомых лиц не могло пройти незамеченным, а значит, и недоложенным представителю государственной власти, каковым и являлся местный участковый. Вряд ли данный вид сотрудничества был добровольным, однако, как и в любом другом деле, находились энтузиасты, которые не только внимательно запоминали
показанные им портреты и фотороботы, но и сами фотографировали на телефоны неожиданно поселившихся на их территории незнакомцев.
        Эта отлаженная еще с царских времен, а затем усовершенствованная в тридцатых годах прошлого столетия система прекрасно заменяла столь модные в некоторых странах пресс-конференции и обращения к населению, когда какой-нибудь руководитель отдела по расследованию особо тяжких преступлений тряс фотографией несомненно очень опасного преступника и призывал граждан оказать содействие в его розыске. В тот же день бдительные граждане усиленно принимались содействовать, причем степень усилий была зачастую прямо пропорциональна степени психических отклонений, имеющихся в голове добровольных помощников.
        Макс знал, что и на отечественном телевидении имелись передачи с ужасающими названиями наподобие «Дежурной части» или «Экстренного вызова». Эти передачи имели свою постоянную внушительную аудиторию, превышавшую числом два миллиона человек. Однако одна половина из этих двух миллионов и так по долгу службы была обязана охотиться на беглеца, а другая половина, коротавшая время в местах не столь отдаленных, не представляла для Подгорного никакой опасности. Однако были еще пенсионеры и домохозяйки. Кому из них в порыве скуки придет желание щелкнуть пультом в самый неподходящий момент и наткнуться на фотографию Подгорного, угадать было невозможно, но то, что такие могут найтись, надо было помнить всегда.
        В любом случае было понятно, долго прожить в квартире, которую он снимал под своим собственным именем, ему не удастся. Поэтому стоило поторопиться. Вернувшись в квартиру, Макс извлек из коробки сначала ноутбук, затем принтер и разместил их на кухонном столе. К радости Подгорного, принтер установился легко, и он распечатал пробный лист, после чего перефотографировал несколько страниц паспорта на телефон и перебросил снимки на ноутбук. Свободную версию фоторедактора Макс нашел в Сети довольно быстро. Установив ее на ноутбук, он принялся за работу.
        Через час он уже рассматривал еще теплый, только что вынутый из принтера лист бумаги. Рокотов Андрей Юрьевич - хорошо звучит, солидно! Максу нравилось звучание в словах буквы «р». Ему казалось, что такие слова воспринимаются более внушительно, чем те, которым эта буква не досталась. Прописан в Новосибирске, женат, имеет двоих детей. Замечательно. Примерный семьянин, это всегда хорошо, это всегда внушает доверие.
        Фотография. Макс вздохнул: со снимка, сделанного семнадцать лет назад, на него смотрел молодой человек, который мало чем напоминал нынешнего Максима Подгорного. Но основная беда была не в этом. Зная некоторую прямолинейность отечественных силовых органов, Макс был уверен, что именно этот снимок и будет разослан всюду, куда только можно. Во всяком случае, на первых порах. Хотя, кто знает, они вполне могли взять одну из свежих фотографий, имеющихся в редакции. Это будет еще опаснее. Макс протянул руку к телефону. Ближайшая парикмахерская располагалась всего через два дома. Оптика находилась рядом со станцией метро, куда идти было опасно. У метро выше риск наткнуться на полицейских. Макс вышел из дому и решительно направился в сторону парикмахерской.

* * *
        Бочкарев с раздражением смотрел на сидящего перед ним человека. Раздражение становилось сильнее, оттого что его приходилось скрывать. Сидящий напротив был старше по званию.
        - Другие версии?  - Он постарался, чтобы его голос звучал достаточно доброжелательно.  - Если честно, у нас нет оснований для того, чтобы их придумывать.
        - Вы хотите сказать - рассматривать,  - мягко поправил его Реваев.
        - Нет, придумывать,  - Бочкарев упрямо тряхнул головой,  - чтобы версии рассматривать, их надо иметь. А у нас есть только одна версия, так как в деле все слишком очевидно. Здесь не надо ничего придумывать, товарищ полковник. Мы можем гадать только о мотиве, точнее, даже не о мотиве, а о том, что же такого обидного сказал уважаемый Анатолий Григорьевич не менее уважаемому Максиму Сергеевичу.
        - Вам не кажется подобный подход несколько однобоким?  - Реваев с грустью рассматривал портрет руководителя следственного комитета, висевший над головой Дмитрия Евгеньевича.
        - Не кажется,  - отбросил любезности Бочкарев,  - в данном случае не кажется. Какие могут быть версии там, где два человека всю ночь пили, а потом один зарезал другого?
        - Ну да,  - кивнул Реваев,  - есть труп, есть нож, есть собутыльник.
        - Вот именно,  - обрадовался Бочкарев.
        - Это слова Подгорного, именно так он и обрисовал ход ваших мыслей. Не ваших лично, конечно. Того следователя, который будет вести это дело. Этим следователем оказались вы.
        - Ну что же,  - Бочкарев сохранял хладнокровие,  - я рад, что мы с преступником на одной волне. Возможно, это будет способствовать его скорейшему задержанию.
        - Вы рассматриваете ситуацию так, словно убитый с Подгорным находились вдвоем взаперти. Но ведь это не так.
        - Вы меня извините, Юрий Дмитриевич, я, конечно, знаю, что многие наши коллеги, выйдя на пенсию, переходят в адвокаты. Но вы ведь еще не на пенсии.
        Уголки губ Реваева чуть дрогнули, когда он услышал многозначительное «еще». Понятно, что майор был младше его по званию и работал в областном управлении, но, как догадывался Реваев, подробности этого разговора вряд ли останутся тайной для его руководства.
        - Не надо думать, что мы здесь только по прямой ходим,  - продолжил Бочкарев,  - мы проверили и женщин, и дежурившего в ту ночь охранника. Ни у кого из них следов крови на руках и одежде не обнаружено.
        - Я не говорю, что виновен кто-то из них,  - вздохнул Реваев,  - но в любом случае времени, чтобы смыть кровь, у них было предостаточно.
        - Так ведь и у Подгорного его тоже хватало!  - торжествующе воскликнул Бочкарев.  - Чего он в бега подался? Рассказал бы нам сейчас свою версию.
        - Ну что же, Дмитрий Евгеньевич,  - Реваев поднялся, протянул Бочкареву руку,  - не буду мешать вашей работе.
        - Всего доброго, товарищ полковник,  - расплылся в улыбке майор.

* * *
        - А что, носки тоже гладят?  - Жора с удивлением рассматривал стопку еще теплого белья.  - И трусы?  - изумление его выросло еще больше.
        - Что тебя удивляет?  - Виктория деловито раскладывала вещи по полкам.
        - Даже не знаю.  - Мясоедов задумчиво потер щетину на подбородке.  - И что, ты теперь мои трусы все время гладить будешь?
        Крылова обернулась.
        - Тебя это смущает?
        - Ну так,  - Жора помахал рукой,  - в некоторой степени.
        - Странно,  - удивилась Виктория,  - а когда я их с тебя в постели стягиваю, тебя это совсем не смущает.
        Она захлопнула дверцу шкафа и вышла из комнаты, предоставив Жоре возможность в одиночестве размышлять о парадоксах длящейся уже третий день совместной жизни.

* * *
        - Меня все устраивает.
        Мужчина улыбнулся, отчего его приятное интеллигентное лицо, которому так шли очки в золотистой оправе, стало еще более симпатичным. Он еще раз провел рукой по короткостриженому ежику густых светлых волос.
        - Что, впервые так коротко подстриглись?  - улыбнулась Ирина Геннадиевна.
        - Да,  - мужчина неожиданно покраснел,  - а как вы догадались?
        - Да я, родной, двадцать лет сама парикмахером отработала, знаю. Все так с непривычки делают,  - усмехнулась хозяйка дома,  - сейчас, конечно, сама не стригу, девочки работают, но что к чему, знаю. Как-никак четыре салона у меня,  - горделиво поведала женщина,  - всего сама добилась.
        - Четыре?  - изумился мужчина.  - И вы одна за всем следить успеваете?
        - А что же, коли дело знакомо, чего не управиться. Да и дочка мне помогает,  - Ирина Геннадиевна горделиво вздернула подбородок,  - в августе еще один салон открывать буду.
        - В августе разве сезон? Все же разъезжаются,  - удивился мужчина.
        - Свадьбы,  - многозначительно произнесла Ирина Геннадиевна,  - мне бы тогда денежки и документик ваш. Надо ж знать, кому такую красоту доверяю.  - Она обвела довольным взглядом стены гостиной.
        - У меня только ксерокопия.  - Мужчина достал из сумки сложенный вдвое, чуть потрепанный по краям листок.  - Жена говорит, лучше с паспортом по Москве не ходить, а то если вдруг бумажник вынут, так и замучаешься потом документы оформлять.
        - Ох, всего вы, приезжие, боитесь,  - рассмеялась хозяйка,  - чай девяностые уже давно кончились. Аль у вас в Сибири не так?
        Мужчина смущенно улыбнулся.
        - Я вот не помню, чтоб кто-то на карманников жаловался. Вот менты, да. Эти могут докопаться, что регистрации нет. Но тут я вам не помощник. Извините,  - она картинно развела руками,  - регистрацию даже временную делать не могу. Тоже побаиваюсь. Хотя знаете, у вас вид очень интеллигентный, у таких менты документы не проверяют. Они ж сами колхозники все до единого, под стать себе чуют. Тех и трясут. А вы вон какой красавец,  - она еще раз бросила взгляд на ксерокопию паспорта,  - хотя в жизни еще лучше.
        - Ну вы меня, Ирина Геннадиевна, совсем в краску вогнали,  - рассмеялся мужчина,  - давайте лучше деньги посчитаем.
        - А вы давайте деньги, и мы их посчитаем,  - в ответ расхохоталась хозяйка коттеджа.
        Когда с пересчетом было закончено, Ирина Геннадиевна протянула своему арендатору заранее заготовленный листочек.
        - Тут все нужные телефоны. Сперва электрик, если вдруг чего со светом приключится. Звоните в любое время, скажете, что у меня живете. Он сразу приедет, мужик безотказный. Деньгами только его не балуйте. Фекалийка, если канализацию подопрет, но не должно, я в мае чистила. Соседка, слева которая. Хорошая пара, давно живут тут. Ежели что, всегда помогут. Кстати, самогонку гонят, хорошая самогонка.  - Она взглянула на своего нового жильца и добавила:  - Вы не подумайте, они не алкаши какие-то, приличные люди. Для себя делают, не на продажу. Но по-соседски всегда пол-литра нацедить могут. Написала еще телефон дочки, мало ли, вдруг чего надо, а я недоступна буду. Хочу дней на десять в Турцию слетать. Потом в августе некогда будет. Ну вот вроде и все. Мой номер у вас есть.
        Мужчина кивнул.
        - Вот, значит, ключи. Этот от дома, этот от гаража, а этот от калитки. Второй комплект зять вам завезет завтра вечером. Хорошо?
        - Конечно,  - с готовностью кивнул мужчина.
        Ирина Геннадиевна убрала деньги на дно сумочки и засобиралась. Постоялец вышел проводить ее к воротам.
        - Ну, всего доброго, Ирина Геннадиевна.
        - До свидания, Андрей! Живите в удовольствие.
        Ирина Геннадиевна еще раз окинула взглядом высокую широкоплечую фигуру жильца и остановилась на его макушке.
        - Мне кажется, вам бы стрижка подлиннее пошла бы,  - заметила она, поправляя на плече ремешок сумки.  - Вот к августу как раз обрастете немного, жара спадет, я вас тогда лично подстригу.
        Калитка закрылась. Макс запер щеколду и пошел к дому. Он чувствовал, что что-то не так, но не мог понять, что именно. Солнце нещадно пекло прямо в затылок. Он провел рукой по волосам и замер. Ну надо же быть таким идиотом! Как можно было сказать, что он впервые подстригся так коротко? Меняя фотографию в копии паспорта на более свежую, Максу пришлось изменить и свой возраст, и дату выдачи паспорта. Теперь ему было сорок шесть лет, а паспорт был выдан год назад. Заметить подделку на ксерокопии было почти невозможно. За исключением одного обстоятельства. На фотографии, сделанной, как и положено, перед получением паспорта, Макс был так же коротко пострижен, как и сейчас. Обычный человек, скорее всего, не обратил бы на это никакого внимания, но ему повезло нарваться на хозяйку сети салонов красоты. А ведь еще она наверняка определила, что цвет волос ненатуральный, хотя он и смотрится довольно естественно. А где вы встречали сорокашестилетнего главного инженера, добропорядочного главу семейства, который красится в блондина? Макс почуял, как холодная волна страха коснулась его затылка и заскользила вниз.
Он хлопнул себя по загривку и прибил слепня. Надо было действовать.
        Рука машинально скользнула за отворот пиджака, коснулась рукоятки пистолета. Пистолет был травматический, Grand Power, однако, если стрелять с близкого расстояния, да еще в лицо, убить человека не составит проблемы. Убить человека - это вообще, как выясняется, не проблема. Кухонных ножей в доме, наверное, хоть отбавляй. Нож, как ни крути, удобнее, а главное, тише. Выстрелы могут привлечь чье-то ненужное внимание.
        Макс вышел на улицу и притворил за собой калитку. Оглядевшись по сторонам, он повернул налево и быстрым шагом двинулся вдоль линии высоких заборов. Пройдя метров пятьсот, он вновь свернул влево и оказался на центральной улице поселка. Почти сразу Подгорный увидел ее. Белый кроссовер стоял в тени огромной старой липы, возвышавшейся над окружающими вишневыми садами ближайших участков, словно великан, неведомой силой занесенный в страну карликов. Ирина Геннадиевна сидела на водительском месте, откинув спинку кресла, и дремала. Появления Подгорного она явно не ожидала. Макс вновь правой рукой коснулся пистолета, а левой постучал по стеклу пассажирской двери. Ирина Геннадиевна открыла глаза. А затем в них отразился ужас.

* * *
        Охранник внимательно изучил удостоверение. О произошедшем в поселке убийстве знали все, поэтому появление Реваева не сильно его удивило.
        - Вы здесь были уже? Нет? Тогда проедете сейчас прямо и третий поворот направо, это и будет Лесная. А там по левую руку смотрите. Двадцать седьмой дом, номера там указаны.
        - Спасибо.  - Реваев спрятал удостоверение во внутренний карман пиджака.
        - А что, нашли уже убийцу-то,  - поинтересовался охранник,  - или все бегает?
        - Пока бегает,  - Реваев виновато улыбнулся,  - найдем, куда денется.
        - И то верно,  - согласился охранник,  - как Кутузов сказал, велика Россия, а бежать некуда. Пропускай!  - махнул он напарнику.
        Шлагбаум лениво приподнялся, и белый «дастер» Реваева проехал на территорию поселка. Охранник проводил машину следователя задумчивым взглядом.
        - Шурик, видал машиненку? Аж целый полковник из следственного комитета поехал.
        - На «дастере»?  - удивился напарник.  - Вот они ушлые, у самого, небось, деньги миллиардами по квартирам лежат, а на такой дешевке катается.
        - Так это, чтоб в глаза не бросаться. Кстати, неплохая машина, у меня тесть на такой ездит,  - заступился за «рено» все еще стоящий на тротуаре охранник.
        - Так то тесть, а то целый полкан, ты не сравнивай,  - глубокомысленно заметил Шурик.
        Следуя полученным советам, Реваев повернул на третьем повороте направо. Он ехал неторопливо, с удовольствием разглядывая аккуратные живые изгороди и еще более аккуратные дома, построенные явно в едином стиле. Реваев любил загородные дома. Кто-то любит ходить в музеи, кто-то на выставки, Юрий Дмитриевич обожал гулять по загородным поселкам. За последние десятилетия появилось много поселков, которые сами по себе были выставкой. Выставкой тщеславия и амбиций своих жителей. Однако последнее время все чаще, кроме желания построить «богато», у людей, имеющих такую возможность, появлялось желание построить красиво. Иногда Реваев надолго останавливался возле какого-нибудь особо понравившегося ему дома, а бывало, что и начинал его фотографировать к сильному неудовольствию своей любимой супруги, которую порой брал на такие прогулки. Кроме ворчания жены, Юрия Дмитриевича огорчали заборы. По его мнению, это было одно из худших изобретений человечества. Первобытные инстинкты соотечественников, словно собирающихся переждать за высокой стеной очередное татаро-монгольское нашествие, зачастую лишали Юрия
Дмитриевича возможности насладиться красотой архитектурных изысков стоящих за трехметровыми заборами домов. Особым преступлением перед человечеством Реваев считал унылые заборы из профлиста, которые, по его мнению, можно было использовать только при ограждении какой-нибудь базы металлолома или цементного завода, но никак не приличного жилого дома.
        Но сегодня Реваеву никто и ничто не мешало. Супруга его, Ольга Дмитриевна, оставалась дома и, скорее всего, в этот час уже хлопотала на кухне, а глухие заборы в этом замечательном поселке явно не приветствовались, вернее, были под запретом. Двадцать седьмой участок был обнесен невысокой металлической оградой, держащейся на полутораметровых каменных столбах, стоящих с интервалом каждые два метра. На небольшом удалении от ворот, скрытый кустами сирени, располагался небольшой, но очень аккуратный домик для охраны. Реваев подъехал к воротам и остановился. Нарушать тишину, давя на клаксон, не было смысла. Установленная у ворот камера смотрела прямо на лобовое стекло «дастера». Из домика вышел невысокий жилистый мужчина лет пятидесяти. Он остановился на крыльце, словно сомневаясь, что стоит выходить к посетителю, приехавшему на таком неказистом автомобиле, затем оттолкнулся от стены рукой и двинулся к калитке, неслышно шевеля губами. Судя по тому, что от уха мужчины тянулся еле заметный проводок, а сам он шел в каком-то странном, дерганом ритме, он слушал в наушниках музыку, а губы у него шевелились,
потому что он подпевал.
        Реваев опустил стекло и привычным жестом выставил руку с удостоверением. Мужчина мельком взглянул на документ и усмехнулся. Он вынул наушник из одного уха и громко поинтересовался:
        - Вы к Полине Игоревне?
        Реваев неопределенно кивнул. Он собирался пообщаться со всеми, кого застанет в этом доме.
        - Ну вы удачно приехали. Она как раз вернулась, дочку в теннисную школу возила.
        Судя по всему, внезапная гибель главы семейства не нарушила привычный распорядок жизни остальных домочадцев. Впрочем, это ничего не значило. Реваев видел многих людей, переживших гибель близкого человека. Они машинально продолжали делать привычные дела, ходить на работу, возить детей в школу и на тренировки, иногда даже общаться с окружающими. Они делали это просто потому, что если остановиться и перестать делать привычные поступки, то застывшая над головой невидимая волна горя опрокинется на тебя и, с силой ударив о землю, лишив способности сопротивляться, утащит за собой в такую пучину, из которой уже никогда не выбраться.
        - Машину здесь оставить или я могу заехать?  - спросил полковник.
        - Да загоняйте,  - усмехнулся мужчина,  - чего ей тут отсвечивать.
        Он вернулся в домик, и через несколько секунд автоматические ворота начали медленно раскрываться. Реваев заехал внутрь и припарковался на небольшой асфальтированной площадке сразу за сторожкой. Когда полковник вышел из машины, мужчина уже вновь вернулся.
        - Ну, давайте познакомимся,  - протянул ему руку следователь,  - Реваев Юрий Дмитриевич.
        - Леха,  - отозвался мужчина, с явным удивлением пожимая протянутую ему руку,  - Леха Туз.
        - Туз - это прозвище?  - уточнил полковник.  - Солидно звучит.
        - Не, Туз - это фамилия,  - оскалился Леха,  - погоняло у меня Чугунок было.
        - Отбывали, значит.  - Реваев окинул собеседника взглядом, пытаясь угадать статью.
        - А чего сразу отбывал?  - Леха недовольно сморщился.  - У меня погоняло еще с малых лет было. Ну да, отмотал семерик, было дело. Но это давно было, уж вся жизнь с тех пор прошла.
        - Сто восьмая или разбой?
        - Тяжкие телесные,  - удивленно протянул Леха.  - А вы как догадались?
        Реваев пожал плечами.
        - Интуиция. А почему Чугунок? Что за прозвище?
        - Так вот же,  - охранник постучал себя по голове,  - что хошь прошибает. Когда я еще малолеткой был, у нас на районе бились крепко. Новостройки понатыкали, а рядом старый район. Вот они к нам и ходили жизни учить. А потом переселенцев больше стало, так мы их учить стали,  - он усмехнулся,  - вот я тогда как-то раз и зарядил одному башкой. Раз дал, так он потом только через час оклемался. А потом я приладился, так почти каждый раз кого-нибудь лбом выбивал. Вот Чугунком и прозвали. Так и сел за чугунок этот, будь он неладен.
        - Бывает,  - кивнул Реваев,  - хорошо хоть, не убил никого.
        - Да слава богу, не взял грех на душу.  - Леха быстро перекрестился.
        - А здесь в ночь убийства вы дежурили?
        - Я,  - подтвердил Леха,  - я тут почитай все время. Меня Толя как взял на работу, так я без малого тридцать лет при нем состою. Не, вру. Не тридцать. Но двадцать пять точно. Это если я в девяносто шестом откинулся,  - Леха закатил глаза, напряженно высчитывая точные цифры,  - в девяносто восьмом он меня подобрал. Так получается, и двадцати пяти еще нет,  - удивился Леха.
        - Чуть меньше,  - согласился полковник,  - но давайте лучше про ночь убийства поговорим.
        - Так а чего тут говорить?  - Мужчина сокрушенно вздохнул.  - Проспал я. Все проспал. Один человек был за всю жизнь, который мне добро сделал, а я проспал, когда его резали.
        - И во сколько же вы уснули?  - уточнил Реваев.
        - После полуночи, это точно. По телику ничего интересного не было, я пощелкал да выключил. Примерно в половине первого лег. Я ведь все вашим уже рассказывал. Что, по второму кругу гонять будете?
        - Может, и будем,  - согласился Реваев,  - бывает, и больше гоняют, если что-то неясно. Внутрь зайти можно?
        - А вам, поди, можно отказывать,  - усмехнулся Леха,  - заходите, не стесняйтесь.
        Реваев прошел в домик охранника. Внутри он был разделен на две неравные части. Меньшую из них, примерно треть здания, занимала непосредственно комната видеонаблюдения. Два монитора, на каждый из которых было выведено изображение с четырех камер, записывающее устройство, стул на колесиках. Все, как и на многих других постах охраны. Реваев обратил внимание на стоящие в углу короткий лом и небольшой легкий топорик.
        - Ну а что?  - заметил взгляд полковника Туз.  - У меня раньше карабин был, «сайга». Не мой, конечно, на Толю зарегистрирован. Так после всего этого все оружие, что на его имя было, изъяли, один баллончик газовый у меня остался. Но баллончик - это как-то несерьезно. Вот я у дворника и взял. Пусть будет, мало ли чего.
        - Что, ждете новых нападений?  - Реваев разглядывал изображение на мониторах.
        - Да ничего я не жду,  - досадливо махнул рукой Леха,  - тут уже и не знаешь, чего ждать. Но все равно спокойнее, когда под рукой что-то тяжелое имеется. А вот здесь вот у меня лежбище. Ну и кухонька.  - Он открыл дверь, предлагая Реваеву пройти.  - Толя сказал, что это называется студия, когда плита прям перед кроватью стоит. Раньше такое малосемейка называлось,  - он презрительно фыркнул,  - а теперь студия. Во как. Хорошо хоть, сортир все ж отдельно.
        Реваев осмотрелся. Комната была достаточно просторна, на взгляд Реваева, не меньше двадцати квадратных метров. В одном торце стоял диван, в противоположном располагалась плита, мойка и небольшая столешница. Примерно посередине комнаты, но все же чуть ближе к плите, стоял небольшой прямоугольный обеденный стол. Плоский телевизор висел на стене так, что его можно было смотреть прямо с дивана либо сидя в стоящем рядом кресле. Комната поражала своей чистотой и порядком. А еще обилием книг, заполнивших огромный стеллаж, протянувшийся от телевизора и почти до самой кухни.
        - Любите читать?  - Реваев шагнул ближе к книгам.
        - Есть такое дело,  - признался Туз.
        - И что больше всего вам нравится?
        - Да так с ходу и не скажешь,  - пожал плечами Леха,  - Джек Лондон, наверное.
        - «Время-не-ждет»?  - улыбнулся Реваев.
        - И это тоже,  - согласился Леха,  - но больше там, где про море, нравится. «Рассказы южных морей», знаете? Или «Джерри-островитянин».
        - Любите море?  - Реваев разглядывал корешки Полного собрания сочинений Пикуля.
        - Тепло люблю,  - ответил Туз,  - ну и море тоже. Меня ведь Толя несколько раз с собой на юга брал. В Эмиратах были, в Тае. Гоа. Но в Гоа мне не понравилось. Грязно как-то, хуже, чем у нас.
        - Вы с Локтионовым, я так понимаю, давно знакомы.
        - Все как в песне.  - Туз чуть пригнулся и запел намеренно хриплым голосом:  - «Мы с ним росли в одном дворе…» - Он замолчал, лицо его погрустнело.  - Папки у нас, конечно, разные были. Да и мамки тоже. Но дружили мы с ним крепко. Потом после школы дороги разошлись малость. Он поступил, ну а я пошел служить родине. С армии вернулся, год без дела слонялся, потом по пьяни влез в один замес. Ну и присел на семь лет. Толя приезжал ко мне, кстати. Пару раз всего, но все же. В Мордовию ведь не накатаешься. Он один и приезжал только.
        - А родные?  - негромко спросил Реваев.
        - Какие родные?  - Туз усмехнулся.  - Отец ушел, когда я совсем малой был, а мать померла в первую зиму, как я сел. Пошла на рынок за продуктами да поскользнулась. Упала на спину да затылком и приложилась об лед. Ну и все. А квартира неприватизированная была. Меня выписали, мать померла. Я вышел - а квартирки у меня больше нет. На работу никуда не устроишься. Чего делать? Людей грабить?
        - И что, грабили?
        Леха хмыкнул.
        - Давайте не будем прошлое ворошить. Больших дел не натворил, уверяю вас. Но пару лет покуролесил, это точно. Удивительно, как опять не укатали. А потом, знаете, устал. От всего устал. И жить не по-людски устал, и от людей, что вокруг меня были, тоже устал. Приехал к Толе. А он ведь меня с самого начала к себе звал, он к тому времени уже неплохо приподнялся. Но я ж гордый был, хотел показать, что и сам всего добиться смогу. Да вот не вышло. Вот с тех пор я при Толе и был в охране, а как он этот дом выстроил, так я тут и поселился. По мне, так лучше ничего и нет. Гостей у него много не бывает, жена с дочкой не вредничают. Спокойно было… до недавнего времени.
        - Дочь, я так понимаю, его жены от первого брака.
        - Нет, приемная. Я, конечно, деталей не знаю, но у Полины,  - на этот раз Туз не упомянул отчество,  - какие-то проблемы по женской части. Вот они девочку и взяли, пять лет уж прошло. Точно, вот в июне как раз пять лет и было. В начале лета привезли ее. Ей тогда восемь лет было, почти девять. Она августовская. Сейчас, значит, скоро четырнадцать стукнет. Лолита!
        - Лолита?  - напрягся полковник.
        - Ну я про возраст говорю, тринадцать лет,  - смутился Туз,  - вы же читали Набокова?
        - Да,  - кивнул Реваев, направляясь к выходу из комнаты,  - Набокова я читал.
        Выйдя из домика сторожа, Реваев обернулся к семенившему следом Лехе.
        - Я так понимаю, Локтионов для вас много сделал.
        - Много?  - неожиданно задумался Туз.  - Много - не то слово. Я ему всем обязан.
        Реваев неторопливо зашагал в сторону главного дома.
        - Я позвоню Полине Игоревне, она спустится!  - крикнул ему вслед охранник.
        Реваев, не оборачиваясь, вскинул в ответ руку.

* * *
        С эмоциями Ирина Геннадиевна совладала почти мгновенно. Она опустила стекло и ласково поинтересовалась:
        - Что, Андрюша, решили пройтись, наш поселок посмотреть?
        - Да в магазин хочу зайти,  - улыбнулся в ответ ей Подгорный и достал из кармана пластинку жвачки,  - хлеба куплю, кваску. Люблю квас очень.
        - Кваску - это правильно,  - согласилась женщина,  - у нас здесь квас хороший, подольский. Мне нравится. А вот хлеб местный так себе.
        - Я понял, спасибо,  - поблагодарил Макс и легонько хлопнул по крыше машины,  - а вы что, ждете кого?
        Ирина Геннадиевна вздрогнула.
        - Да с чего ты взял?
        - Так вы ж здесь стоите,  - еще шире улыбнулся Подгорный.
        - Точно, стою,  - согласилась Ирина Геннадиевна,  - подругу жду. Подруга у меня живет здесь рядом, должна скоро подъехать с мужем своим. Сто лет не виделись, хоть поболтаем.
        - Друзья - это хорошо,  - Макс посмотрел по сторонам: улица была пустынна,  - познакомите меня со своими друзьями потом?
        - Обязательно, Андрюша, обязательно познакомлю,  - с силой затрясла головой женщина.
        Макс мог бы поклясться, что сейчас она говорила абсолютно искренне.
        Подгорный двинулся в сторону магазина. Хотя он и не оглядывался, но был абсолютно уверен, что Ирина Геннадиевна наблюдает за ним через зеркало заднего вида. Дойдя до неказистого здания с двумя квадратными зарешеченными окнами, над одним из которых красовалась вывеска «Продукты», а над другим «Хозтовары», Макс вспотел. Он напряженно вслушивался в окружающую его тишину, но было тихо. Скорее всего, он сам себя накрутил и ему мерещится, что все его в чем-то подозревают. Никакой опасности на самом деле нет.
        - Никакой,  - прошептал Макс и метнулся в проулок за магазином.
        Бежать! Та же самая мысль, что заставила его в спешке покинуть место убийства Локтионова, подгоняла его и сейчас. Бежать! Только так можно сохранить свою свободу. Только так можно сохранить надежду доказать свою невиновность.
        Выбежав на окраину поселка, запыхавшийся Подгорный остановился. Боль в правом боку давала о себе знать с каждым новым шагом, дышать было тяжело, а налитая кровью голова казалась вдвое тяжелее, чем обычно.
        Макс достал смартфон. Судя по карте, в нескольких сотнях метров перед ним, за лесополосой, проходила железная дорога. Если ее пересечь, то он окажется в другом дачном поселке. Если парикмахерша и впрямь вызвала полицию, то, скорее всего, на вызов приедет одна машина. Пока они будут искать его по поселку, он успеет вызвать такси и уехать. До Подольска рукой подать, машина через пять минут уже приедет.
        Где-то вдалеке послышалось негромкое завывание сирены. Звук постепенно нарастал, а затем неожиданно оборвался. Очевидно, полицейские решили, что не стоит оповещать преступника о своем приближении. Узкая тропинка тянулась в сторону березовой рощи. Станция была расположена в другой стороне и по этой тропе ходили не часто. Макс сунул телефон в карман и побежал.

* * *
        Пройдя в глубь участка, Реваев не стал сразу заходить в дом, а прошелся по дорожке, огибающей особняк Локтионова. У торца дома дорожка раздваивалась. Одна серая лента тянулась дальше за дом, другая поворачивала направо к ограде, отделяющей территорию усадьбы Локтионова от прилегающего участка, на котором и произошло убийство. На развилке росла гигантская старая береза, с толстым, причудливо изогнутым стволом. Реваев остановился полюбоваться красотой могучего дерева. На высоте нескольких метров толстый ствол по неизвестной теперь уже причине расходился на три более тонких ответвления, каждое из которых продолжало расти, все дальше отклоняясь от своего основания. Реваев знал, что рано или поздно эти ответвления начнут трескаться и ломаться под своим весом. Но пока этого не произошло, они будут продолжать тянуться к свету, каждым новым побегом, каждой новой веткой приближая свою гибель.
        Налюбовавшись березой, Реваев двинулся в сторону ограды, разделяющей два участка. Как ни странно, калитка по-прежнему была незаперта. Полковник потянул на себя металлическую створку и, сделав несколько шагов, оказался на месте недавнего преступления. Дождей не было уже неделю, и Реваеву удалось найти бурое пятно засохшей крови на явно требующем стрижки газоне. От веранды до места убийства было всего несколько шагов. Реваев полной грудью вдохнул пахнущий сосновой хвоей воздух и неожиданно ярко представил себе двух людей, допивающих уже вторую бутылку виски. Вот один из них говорит, что с него уже хватит и собирается уходить, другой тянет его за рукав, требуя, чтобы собутыльник посидел еще немного. Если поискать, то можно найти еще немного выпивки и продолжить посиделки. Желающий уйти человек вырывает руку, говорит, что ему пора. И тут звучит фраза, избитая, истрепанная и залитая кровью сотен убитых после того, как она была произнесена. Почему пьяные люди так беспокоятся о том, чтобы их уважал хотя бы собутыльник? Может быть, потому, что они перестают уважать себя сами? Именно поэтому они так
агрессивно порой требуют уважения от других? И вот, желая наконец завершить затянувшийся вечер, человек делает последнюю в своей жизни ошибку. Он бросает короткое: «Нет» и, повернувшись спиной к собеседнику, спускается с веранды, уверенный, что на этом общение завершилось. Ему надо сделать всего несколько шагов, и он будет уже за калиткой. Ошибка. Ведь он не учел, что у собеседника остался последний аргумент, и он непременно должен быть использован.
        Пролетевший прямо перед лицом воробей прервал раздумья полковника. Он прекрасно знал, что почти половина убийств в стране происходят именно по такой схеме, отличаясь лишь несущественными деталями. Ну а если на месте преступления присутствовали нож и пустые бутылки из-под алкоголя, то исход дела был очевиден.
        - Труп, нож и собутыльник,  - пробормотал Реваев,  - все очевидно.
        Ему не хотелось верить в то, что было очевидно.
        - Здравствуйте. Вы следователь?  - послышался голос из-за ограды.
        Реваев обернулся. Элегантная блондинка лет тридцати - тридцати пяти пристально смотрела на него, положив руку на калитку.
        - Полковник Реваев Юрий Дмитриевич.  - Он продемонстрировал удостоверение.
        - Я думала,  - женщина нервным движением откинула в сторону упавшую на лоб прядь волос,  - я надеялась, что нас больше не будут беспокоить.
        Реваев промолчал, предоставляя возможность собеседнице высказаться.
        - Так мне обещал тот следователь, который приезжал до вас. Сразу после…  - она запнулась.
        - Я понимаю,  - кивнул Реваев,  - я постараюсь не задерживаться у вас долго. Вы мне, кстати, не поможете, Полина Игоревна? Я ведь не ошибся?
        - Я думаю, ошибиться трудно,  - жена, точнее уже вдова, убитого банкира не скрывала свое раздражение,  - здесь больше нет других женщин. И лучше без отчества.
        - Еще же есть ваша дочь,  - заметил полковник.
        - Надя,  - брови женщины взмыли вверх, при этом Реваеву показалось, что удивление было слишком наигранным,  - какая она женщина, она совсем ребенок. Ей нет и четырнадцати. В чем вам нужна помощь?
        Полина открыла калитку и, осторожно обогнув место убийства, приблизилась к Реваеву.
        - Я не вижу камер видеонаблюдения. Насколько я знаю, они здесь есть.
        - Да, их почти невозможно заметить. Когда отделывали этот дом, Анатолию в голову пришла мысль сделать видеонаблюдение скрытным. Не знаю зачем, меня это мало интересовало. Одна камера закреплена вон за той балкой,  - Полина вытянула вверх руку,  - она снимает почти всю террасу, а вторая под свесом крыши, она направлена на дорожку, ведущую к дому.
        - Хороший ракурс,  - оценил Реваев, увидев наконец вторую камеру. Она отлично просматривала место убийства.  - И тем не менее записи исчезли.
        - А что вы хотели?  - Голос Локтионовой прозвучал резко.  - Чтобы убийца оставил вам запись?
        - Но для начала он должен был об этой записи знать,  - заметил полковник.
        - Ну, конечно же, Анатолий все рассказал этому человеку, когда позволил ему поселиться в этом доме.  - Полина явно не хотела произносить имя Подгорного.
        - Вы не покажете мне, где находится записывающее устройство,  - попросил Реваев,  - я полагаю, оно тоже спрятано.
        - Пойдемте,  - кивнула Локтионова.
        Рекордер был действительно надежно припрятан в шкафу, расположенном под лестницей, ведущей на второй этаж.
        Полина распахнула декоративную деревянную дверцу, за ней пряталась вторая, уже металлическая. Локтионова дернула за ручку, но дверца была заперта.
        - У меня нет с собой ключей,  - пожала она плечами,  - они у нас в доме, их брали ваши коллеги, когда проводили обыск.
        - А у вашего постояльца ключ был?  - уточнил Реваев.
        - Вот уж не знаю,  - она вновь пожала плечами,  - думаю, Анатолий передал все ключи. Раз жесткий диск вынут, значит, ключи были. Верно?
        - Может быть,  - не стал спорить полковник,  - скажите, после того как вы приносили сюда еду, вы еще потом выходили из дома?
        - Нет,  - она покачала головой,  - какое-то время я смотрела телевизор, но ничего интересного не было. Около полуночи я его выключила и пошла спать.
        - Сразу спать?  - Реваев внимательно осматривал просторную гостиную.
        - Я приняла душ, переоделась, выпила стакан воды. Какие еще подробности вас интересуют?  - Раздражение Локтионовой ощущалось все сильнее.
        - И спали до утра не просыпаясь?
        - Да, именно так. Проснулась я в семь и поняла, что Анатолий так и не возвращался. Тогда я оделась и пошла сюда.
        - А ваша дочь?
        - Что?  - не поняла Локтионова.  - Она еще спала.
        - Я имею в виду, что она делала вечером,  - объяснил Реваев.
        - Я точно не скажу,  - Полина нахмурилась,  - она была в своей комнате. Скорее всего, сидела с планшетом.
        - Когда вы ложились спать, она уже спала?
        - Нет,  - Локтионова покачала головой,  - сейчас каникулы. Летом я не заставляю ее ложиться спать рано.
        - Я хотел бы поговорить с ней.
        Реваев был готов к сопротивлению, однако Полина только недовольно цокнула языком.
        - Пойдемте, она дома. Надеюсь только,  - она обернулась,  - разговор будет не очень долгим, нам скоро надо уехать.
        - Всего несколько вопросов,  - заверил Реваев.
        На пути к дому Реваев вновь остановился возле огромной березы. Полина недовольно оглянулась на него.
        - Прекрасное дерево,  - Юрий Дмитриевич похлопал толстенный ствол,  - к таким в деревнях обычно качели привязывают.
        - У нас есть садовые качели за домом,  - отозвалась Локтионова,  - зачем портить дерево?
        - Вы правы,  - согласился Реваев.

* * *
        Сменив две машины такси и выбросив по дороге телефон, Макс наконец добрался до дома. На всякий случай последние два квартала он прошел пешком. День, начинавшийся так удачно, обернулся катастрофой. Конечно, он не попался, однако теперь полиция знала, как он выглядит. Уже завтра фотографии короткостриженого блондина будут у всех патрульных.
        Приняв душ, Подгорный немного успокоился. Однако он все равно понимал, что ситуация стала намного хуже, чем она была днем ранее. Взяв один из трех оставшихся у него телефонов, Макс вышел из дома. Белая бейсболка и темные очки с широкой оправой, может быть, и скрывали его внешность от проходящих мимо людей, но ощущения безопасности не давали. Подгорный все время ловил на себе пристальные, настороженные взгляды прохожих. Скорее всего, эти взгляды были всего лишь плодом его испуганного сознания, однако от каждого из них Максу хотелось броситься прочь.
        Прошагав минут двадцать, Подгорный оказался возле небольшого аккуратного сквера с несколькими лавочками в тени деревьев. Почти все скамьи были заняты отдыхающими пенсионерами, однако Максу повезло найти свободное место. Вновь пускаться в самостоятельные поиски нового жилья ему не хотелось, а точнее, было страшно, но и оставаться в нынешней квартире долго было нельзя. Особенно теперь, когда его новая внешность стала известна преследователям.
        Максу нужна была помощь. Однако в огромной Москве помочь ему было некому. Он уже и так обратился к человеку, который по долгу службы обязан содействовать его розыску, но никак не помогать прятаться. В родном Среднегорске людей, которые наверняка пришли бы ему на помощь, было гораздо больше. Хотя, конечно, и единица гораздо больше нуля. На самом деле таких людей было не так много, и велика вероятность того, что следствие взяло под контроль их телефонные разговоры. Подгорный задумался. Через несколько мгновений он с радостью щелкнул пальцами. Сокольский! У главного редактора принадлежавшей Подгорному Среднегорской телекомпании был второй телефон, номер которого знали только Подгорный и выпускающие редактора телеканала, которым под угрозой увольнения Сокольский запретил рассказывать о нем кому бы то ни было. Когда Юрий Борисович хотел побыть в уединении и отдохнуть от общения с людьми, он выключал всем известный номер, однако при необходимости с ним всегда можно было связаться. Номер не был зарегистрирован на Сокольского, и вряд ли полиция о нем уже узнала. В любом случае стоило попытаться. Макс
набрал номер Сокольского и, когда услышал недовольное «Слушаю», жизнерадостно произнес:
        - Ну здравствуйте, Юрий Борисович! Это Максим.
        Когда разговор был окончен, Макс выключил телефон и вынул из него аккумулятор. Если Сокольский сделает все, как обещал, то, может быть, одной проблемой станет меньше. Макс возбужденно вскочил со скамейки и тут же замер. Только что одной проблемой стало больше. По асфальтированной дорожке прямо к нему направлялись двое полицейских. Оба они смотрели прямо на Макса, причем один из них держал руку на пристегнутой к поясу кобуре с табельным оружием.

* * *
        Услышав легкие шаги, Реваев обернулся. Надя сбежала по лестнице и теперь смотрела на следователя с любопытством. Полковник поразился, до чего она похожа на свою приемную мать. Тот же оттенок волос, те же полные, чувственные губы, те же огромные серые глаза. И то же недовольство в голосе.
        - Вы что-то хотели?
        - Меня зовут Юрий Дмитриевич,  - представился Реваев.
        - Вы так уверены, что мне нужна эта информация?  - фыркнула девушка.  - Я знаю, что вы следователь, этого вполне достаточно. Спрашивайте.
        - Ну хорошо,  - Реваев был несколько удивлен наглостью подростка, однако смутить его было не так просто,  - расскажите мне, только подробно, что вы делали вечером, после того как относили еду на соседний участок?
        - Ничего,  - она пожала плечами точь-в-точь как недавно это делала Полина.
        - А подробнее?  - настаивал Реваев.
        - В Интернете ковырялась, фотки в Инстаграм выкладывала, с девчонками переписывалась. Все. Подробнее некуда,  - усмехнулась Надя.
        - Из дома вы в тот вечер больше не выходили?
        - Нет.  - Она уверенно покачала головой.
        - А позже, ночью?
        - А позже я легла спать, и так как я не лунатик, то смею надеяться, что никуда с постели не вставала.  - Она улыбнулась, довольная своей смелостью и остроумием.
        - А как вы думаете, кто убил вашего отца?  - Реваев сделал шаг вперед и, оказавшись совсем рядом с Надей, попытался посмотреть ей в глаза.
        Девушка отвела взгляд в сторону и неуверенно спросила:
        - А разве это не известно? Ведь этот человек, который снимал дом… разве не он убил Анатолия?
        - Откуда ребенок это может знать?  - вмешалась в разговор Полина.  - Мне кажется, такие вопросы вообще задавать неправильно. Она вам все равно ничем не поможет, а вот вы ей травму нанести можете легко.
        Реваев посмотрел на возмущенную Полину и виновато улыбнулся.
        - Вы правы, я думаю, Надю мы можем отпустить.
        Когда девушка так же стремительно, как и спускалась, убежала на второй этаж, Реваев потребовал:
        - Покажите мне все камеры, установленные в доме, и расскажите, какие из них были выключены в ночь убийства.
        Выйдя из особняка Локтионовых, Реваев, сопровождаемый Полиной, неторопливо спустился по ступеням крыльца. Пройдя вдоль фасада здания, Юрий Дмитриевич остановился и указал рукой на большое квадратное окно в торце здания.
        - За тем окном что за комната?  - спросил он Локтионову.
        - Там ванная,  - коротко ответила Полина.
        - Ванная с окном, это здорово,  - солнце нещадно било в глаза, и Реваев щурился, разглядывая особняк,  - я тоже живу в своем доме, но вот ванная без окна, к сожалению.
        - Сочувствую,  - холодно бросила Полина.
        Реваев попрощался с хозяйкой дома и двинулся к воротам. Затылком он ощущал недовольный взгляд Локтионовой. Реваев и сам собой был недоволен.

* * *
        Подгорный сделал два шага вперед и поравнялся с полицейскими.
        - Мужчина!  - окликнул его один из них.
        Макс замер и вымученно улыбнулся, пытаясь казаться приветливым.
        - Вам бейсболку птички уделали,  - радостно сообщил ему сержант.
        - Разбогатеете сказочно,  - хихикнул второй патрульный.
        - Да? Спасибо, что сказали,  - Макс потянул руку к бейсболке, но только коснулся козырька и не стал снимать ее с головы,  - дома непременно постираю.
        Отойдя от полицейских на несколько шагов, Макс оглянулся. Патрульные неторопливо удалялись от него, о чем-то переговариваясь. Подгорный стянул с головы бейсболку и попробовал оттереть ее о листья растущей вдоль дороги сирени. Идея оказалась неудачной. Серо-зеленое пятно теперь покрывало всю лобовую часть головного убора. Макс выругался и бросил бейсболку в очень кстати оказавшуюся поблизости урну.
        Узнав у проходивших мимо женщин, где находится ближайший супермаркет, Макс направился в магазин. Как это обычно бывает летом, посреди прилавков с продуктами стояли металлические сетки с товарами непонятного качества, относящиеся к так называемому летнему ассортименту. Миновав сетки со шлепанцами и странными, не имеющими задников, разноцветными калошами, Подгорный остановился возле емкости, доверху заваленной разнообразными головными уборами. Покопавшись в куче панам ядовитых расцветок и капитанских фуражек, Макс выбрал бейсболку с надписью «Я Москву», что именно он с Москвой делает, обозначало сердечко, находящееся в середине незамысловатого текста. Макс не был уверен, что согласен с надписью на бейсболке, но сейчас это не было важным.
        Кинув в тележку две замороженные пиццы и пачку пельменей, Макс почувствовал себя гораздо увереннее. Немного подумав, он добавил к покупкам банку растворимого кофе и пару плиток горького бабаевского шоколада, который любил с детства. Уже подходя к кассе, он вспомнил, что забыл самое главное и, резко развернув тележку, направился в алкогольный отдел, где прихватил бутылку виски и в стоящем рядом холодильнике взял двухлитровую емкость с колой.
        Выложив все покупки на кассовую ленту, Макс заметил странный взгляд сотрудницы магазина и, покраснев, стянул с головы бейсболку, которую надел сразу, как только выковырял ее из сетки. На болтавшуюся у него за ухом бирку он не обратил никакого внимания.
        - Простите, забыл,  - объяснился Подгорный, чувствуя нелепость ситуации.
        - Вы все что-то забываете, а нам потом недостачу покрывать,  - недовольно пробурчала кассирша,  - три шестьсот с вас.
        Макс коснулся картой считывающего устройства. «Обрабатываю. Передаю запрос. Ответ получен. В операции отказано»,  - выскакивали одна за другой надписи на экранчике терминала.
        - Так у вас карта заблокирована.  - Кассирша с подозрением взглянула на Макса.  - Наличные у вас есть?
        - Есть,  - покрасневший Подгорный извлек из кармана туго набитый кошелек,  - вот, возьмите.
        Получив сдачу, Макс вышел из магазина. Ну вот и все. Карты заблокированы. Можно было попробовать расплатиться картой другого банка, но, скорее всего, заблокировали все три. Больше возможности снять деньги у него не будет. Этого следовало ожидать. Точнее, он ожидал, что это произойдет гораздо быстрее, так что случившееся не очень расстроило Подгорного. За прошедшие несколько дней он успел обналичить несколько миллионов рублей. Гораздо более неприятным оказался тяжелый пакет с продуктами, который изрядно оттянул Подгорному руку к тому времени, когда он добрался до дома.

* * *
        - Юрий Дмитрич, мое почтение.  - Голос начальника Главного следственного управления по расследованию особо важных дел Ильи Валерьевича Карнаухова звучал преувеличенно жизнерадостно.  - Как отпускная жизнь? Как отдыхается?
        - Все неплохо, отдыхаю помаленьку.  - Реваев взглянул на жену и вышел из гостиной. Ей было необязательно слушать не суливший ничего хорошего разговор.
        - Я так понимаю, ты помаленьку отдыхаешь, помаленьку работаешь,  - перешел сразу к делу Карнаухов.
        - Да понемногу в огороде ковыряюсь,  - согласился Реваев.
        - В огороде, значит.  - Начальник управления цокнул языком.  - И давно в твоем огороде дела мертвых банкиров расти стали? Юра,  - они были давно знакомы и поэтому вполне могли обходиться без официоза,  - ты чем заняться решил? Частным сыском?
        - Сейчас о чем речь?  - Реваев все еще надеялся, что о его визите в дом Локтионовых начальству ничего не известно.  - Я же должен был пообщаться со следователем, дать показания о разговоре с Подгорным. Все как положено. Что тут странного?
        - Что странного, Юра?  - изумился Карнаухов.  - Да ничего тут странного. Ну разве кроме того, что ты активно навязываешь ведущему дело следователю свою версию.
        «Которой у меня нет»,  - машинально отметил Реваев, но промолчал.
        - А еще немного странно, что ты появляешься в доме убитого, проводишь там допросы, обыск. Ты что, Юра? Ты сам ничего странного не замечаешь?
        - Илья, не преувеличивай,  - возразил Реваев,  - в том, что я побывал на месте преступления и пообщался с окружением Локтионова, нет ничего страшного. И потом, с каких пор мои советы молодому следователю стали чем-то неприемлемым?
        - Бочкарев не так уже и молод,  - буркнул Карнаухов,  - а твой интерес к этому делу смущает меня тем, что ты с Подгорным слишком тесно знаком. Объективность, Юра, она легко теряется.
        - Ты что, думаешь, я пытаюсь его выгородить?  - В голосе Реваева явственно слышалась обида.  - Ты ведь знаешь меня прекрасно. Если я буду уверен в его вине, то и пальцем не шевельну, чтобы помочь ему выкрутиться.
        - А сейчас ты, значит, не уверен?  - ехидно полюбопытствовал Карнаухов.
        - Сейчас не уверен,  - согласился Реваев.
        - Ну и замечательно,  - неожиданно изрек Илья Валерьевич,  - молодец!
        - Я что-то не понял,  - насторожился Реваев.
        - А что ты не понял, Юра? Ты же у нас звезда,  - продолжал ехидничать Карнаухов,  - ловец маньяков.  - Он издал короткий смешок, а затем продолжил уже более серьезным тоном:  - Насколько я знаю, Фролов звонил нашему руководству. Этот банкир, Локтионов, представлял для него какой-то интерес. Для нас с тобой это не так важно. Важно то, что Фролов настаивал, чтобы дело передали лучшему имеющемуся в управлении следователю. Ну а таковым, он само собой, считает тебя.
        На последней фразе в голосе генерала вновь появилась нотка ехидства.
        - Ну хоть кто-то,  - вздохнул Реваев. Ему было приятно, что высокопоставленный чиновник не забыл, кто сумел поймать убийцу его дочери.
        - Ой, а мы, можно подумать, тебя не ценим,  - возмутился Карнаухов.  - В общем, партизанщину приказываю прекратить. Если хочешь заниматься этим делом, то завтра в девять будь в управлении. Если нет, то я так и сообщу, что ты отказался выходить из отпуска.
        - Это хорошо,  - задумчиво пробормотал Реваев.
        - Что хорошо?  - удивился Карнаухов.
        - Что у меня есть время подумать до завтра. Всего доброго, Илья Валерьевич!  - Реваев нажал отбой раньше, чем пораженный его наглостью генерал сумел что-то ответить.
        Закончив разговор, Реваев некоторое время в задумчивости стоял у окна. Затем, оставив телефон на подоконнике, он вышел на крыльцо, надел старые шлепанцы и направился в теплицу. Там он чувствовал себя защищенным. Прищипывая томаты, он мог как следует обдумать, как именно он скажет жене, что запланированная на завтра поездка в Сергиев Посад откладывается на неопределенный срок.

* * *
        Юрий Борисович Сокольский в Москве не был уже несколько лет. Выйдя на площадь перед зданием аэровокзала Домодедово, он некоторое время стоял, привыкая к Москве, ее многолюдности и оживленности, впитывая в себя ее воздух и выхлопные газы.
        - Уважаемый, едем?  - Крепкий мужчина среднего возраста еще только доставал чемоданы своих пассажиров из багажника белой «камри» с логотипом службы такси на крыше, но уже был готов побороться за нового клиента.
        - Плачу по тарифу,  - потряс смартфоном Сокольский.
        - По тарифу так по тарифу,  - улыбнулся мужчина, захлопывая багажник,  - садитесь.
        Сокольский, у которого из багажа была только небольшая дорожная сумка, забрался на пассажирское сиденье. Миновав линию шлагбаумов, «камри» покатила в сторону города. Сокольский несколько раз нервно оглянулся, но понять в суматохе аэропорта, есть ли за ним слежка, было нереально. Следуя полученным инструкциям, Сокольский велел водителю ехать в центр города по Варшавскому шоссе. До Третьего транспортного кольца оставалось совсем немного, когда Юрий Борисович попросил водителя остановиться возле подземного перехода. Сунув водителю две тысячные купюры и пробормотав заветное «сдачи не надо», Сокольский настолько быстро, насколько позволяли его солидный возраст и не менее солидная комплекция, заспешил к переходу. Запыхавшись, он вновь поднялся на поверхность на противоположной стороне проспекта и огляделся. Серая «шкода-октавия» ждала его именно там, где и было оговорено. Юрий Борисович уселся в машину и поторопил водителя. Пока машина отъезжала от тротуара, Сокольский напряженно смотрел на выход из подземного перехода, но никто его не преследовал. Он понимал, что даже если за ним ехали от самого
аэропорта, то, чтобы развернуться, машине преследователей понадобится немало времени, до ближайшего разворота было более километра по загруженному шоссе. Судя по всему, от слежки он оторвался. Был еще один вариант, что слежки не было вовсе, но его Юрий Борисович не хотел рассматривать. На его взгляд, это было неромантично.

* * *
        - Рад вас всех видеть,  - Реваев обвел взглядом присутствующих,  - надеюсь, что это взаимно.
        Бочкарев, наклонившись к столу, что-то рисовал в своем блокноте.
        - Вижу, Дмитрий Евгеньевич уже план работ для нас составляет,  - улыбнулся полковник.
        - Куда уж мне,  - недовольно проскрипел Бочкарев,  - теперь, товарищ полковник, вы нам и планы дадите, и работой озадачите.
        - Такой, значит, у вас настрой,  - Реваев беззаботно откинулся на спинку кресла,  - совершенно напрасно. То, что работать мы будем вместе, ваших компетенций никак не умаляет. Кроме того, совместная работа с Центральным следственным управлением позволяет вам проявить себя как следователю и быть замеченным руководством. Что вы так смотрите? Человек должен стремиться к профессиональному росту, это верно. Но и карьерный рост, если он идет не за чужой счет, тоже вещь неплохая. Только надо понимать, что для следователя карьерный рост - это не кресло начальника, это возможность работать с наиболее сложными делами. Я не говорю, что в случае успешного раскрытия этого дела вас немедленно переведут в Центральное управление. Вовсе нет. Но уверяю, что у генерала Карнаухова память очень хорошая, и это очень неплохо, когда в его памяти найдется ячейка и для вашей фамилии. Естественно, в том случае, если эта ячейка будет под знаком плюс.  - Реваев выпрямился и негромко хлопнул по столу рукой.  - На этом лирическая часть встречи закончена. Давайте работать.

* * *
        Антон передвинул курсор и вновь поставил запись на воспроизведение. Так и есть, никакой ошибки не было. Все же он не зря целый день провел, вглядываясь в нечеткое изображение. А ведь поначалу данное Реваевым задание показалось ему несусветной глупостью. Дотянувшись до стоящей рядом со столом тумбочки, оперативник включил чайник, который почти сразу зашумел. Воды в нем было на донышке, но на чашку кофе должно было хватить.
        Он как раз заливал кофе кипятком, когда дверь распахнулась, и в кабинет ввалился здоровенный широкоплечий детина. Втянув носом воздух, он довольно улыбнулся и изрек:
        - Я тоже кофе буду.
        - Здесь на две чашки не хватит,  - Антон встряхнул почти пустой чайник,  - может половина наберется, конечно.
        - Лей сколько есть,  - скомандовал Мясоедов и, плюхнувшись на старый, давно требующий замены стул, поинтересовался:  - Есть успехи? Или все впустую?
        Антон насыпал Мясоедову чайную ложку кофе, вылил из чайника остатки кипятка, которых, к его удивлению, хватило почти на полную чашку, и только потом спокойно, пытаясь спрятать рвущуюся из него радость, ответил:
        - Знаешь, кое-что есть.
        - Нашел, значит,  - удовлетворенно кивнул Жора, вытягивая губы трубочкой, чтобы сделать маленький глоток горячего кофе.  - Молодец, что нашел. Не халтурил, значит. А то пришлось бы мне пересматривать.
        - Ну, спасибо, похвалил,  - обиделся Антон,  - можно подумать, что если ваш полковник говорит проверить запись, то на ней обязательно что-то выплывет.
        - А чего без сахара?  - возмутился Жора и бесцеремонно потянулся через весь стол к сахарнице.  - Что касается полковника и всех этих видео, я тебе так скажу. Мы отсматриваем все, что можно. Эффективность, сам знаешь, бывает разная. Бывает, что пусто и зря время убил, а бывает, что кто-то и засветится. В данном случае история другая. Реваев был сам на месте и с человеком общался. И если он после всего этого говорит тебе, что на записи что-то есть, значит, на записи действительно что-то есть.
        - Вот прям всегда,  - фыркнул оперативник.
        Мясоедов ненадолго задумался, размешивая щедро насыпанный самому себе сахар.
        - Знаешь, почти всегда. Я сам первые пять лет не верил,  - Жора рассмеялся,  - так что, капитан, поверь хоть ты сразу.
        - Угу,  - неопределенно промычал Антон,  - у вас у самих-то есть что интересное?
        - Я, честно говоря, не уверен,  - Жора поставил пустую чашку на стол,  - но Виктория утверждает, что есть один момент. Пойдем к Реваеву, там заодно сам все узнаешь.
        Когда они зашли в кабинет Реваева, там уже было оживленно. Бочкарев что-то объяснял полковнику, оживленно жестикулируя, сам полковник в ответ лишь сдержанно улыбался. Виктория Крылова, аналитик, уже три года работающая с Реваевым, что-то рассматривала в своем планшете. Сидевший напротив нее оперативник Артем Богомолов в свою очередь разглядывал саму Крылову. Когда в кабинете появилась мощная фигура Мясоедова, Артем вздрогнул и неожиданно для самого себя покраснел. Это не осталось незамеченным майором, который приветливо хлопнул его по плечу и уселся на соседний стул. «Если он так хлопает, какой же у него удар?» - Богомолову очень хотелось потереть ушибленное плечо, но гордость не позволяла этого сделать.
        - И нечего тут засматриваться,  - на ухо ему прошептал Мясоедов,  - занято.
        Богомолов в ответ лишь болезненно скривился.
        Первому возможность высказаться Реваев предоставил Антону. Тот коротко доложил о полученном результате.
        Полковник одобрительно кивнул:
        - Очень хорошо. Распечатайте мне стоп-кадры, и обязательно сделайте пометку по времени. А что у вас? Что в деле?
        - В деле интересно.  - Бочкарев раскрыл лежащую перед ним на столе папку.  - Если коротко, 16 апреля 1989 года некоего гражданина Шагиняна вечером на улице избили. Избили серьезно, ну это и так понятно, дело по особо тяжким квалифицировали. Но что примечательно, били его двое, а осужден был один. Мимо проезжал патруль. Один из нападавших на Шагиняна сумел скрыться, а второй был задержан. Поскольку подельщика своего он не сдал, то весь причиненный здоровью потерпевшего вред повесили на него, а так как со следствием он сотрудничать не хотел, то и дали ему почти по полной, семь лет.
        - Что-то подобное и предполагалось,  - Реваев задумчиво постукивал пальцами по столу,  - всему всегда есть свои причины.  - Он поднял взгляд на Бочкарева.  - Еще что-то есть?
        - Да,  - кивнул капитан,  - я запросил данные на этого Шагиняна. Оказалось, он проживает по тому же адресу, что и тридцать лет назад. Вчера вечером мы встречались.
        - Вот как?  - удивился Реваев.  - Это уже интересно.
        - Оказалось, толковый мужик,  - воодушевленный похвалой, продолжил Бочкарев,  - ему сейчас около шестидесяти, но соображает неплохо и память у него нормальная.
        - Да? В шестьдесят так еще бывает?  - Реваев иронично улыбнулся.
        - Товарищ полковник!  - смутился Бочкарев.  - Я же не в том смысле. Не в возрасте дело. Он ведь травмы серьезные получил. Сотрясение мозга было, глаз потерял.
        - Я понимаю, продолжайте,  - успокоил его полковник.
        - Так вот, этот Шагинян тот вечер прекрасно помнит. Я так понимаю, он ему на всю жизнь в память врезался. Он вечером шел домой от метро. Возвращался из гостей. Навстречу ему шли двое, изрядно пьяные. Говорит, за версту это видно было. Один из этих двоих неожиданно схватил его за рукав и развернул к себе. Чего хотел, было непонятно, но, когда увидел, что перед ним нерусский, пришел в ярость, ударил Шагиняна бутылкой по голове. Бутылка разбилась. Шагинян попытался вырваться, тогда нападавший ткнул оставшейся у него в руках розочкой от бутылки в лицо. Попал в глаз. Дальше Шагинян уже плохо помнит, говорит, что закрыл лицо руками и кричал от боли, пока не упал и не потерял сознание. Все это время его продолжали избивать.
        - Дикость какая,  - не удержалась Крылова.
        - Вам дикость, а у нас половина дел такие,  - отозвался Бочкарев,  - напьются, а потом режут друг друга,  - он взглянул на Реваева,  - я не про наше нынешнее дело говорю.
        - Продолжайте,  - усмехнулся Юрий Дмитриевич.
        - Так вот, самое интересное. Шагинян говорит, что бил его все время один нападавший. Второй был настолько пьян, что, когда началась эта драка, точнее избиение, он просто сел на асфальт и сидел, ни на что не обращая внимания. Так его и забрали.
        - Я так понимаю, срок ему дали за то, что он не сдал своего приятеля?  - Мясоедов положил на стол тяжелые кулаки и хрустнул пальцами.
        - Ну да, я про это и говорю,  - кивнул Бочкарев,  - в деле записали, что потерпевший не помнит, кто именно его избивал. Самое смешное, что у задержанного нашли на руках ссадины, вот даже фотография в деле есть, я скопировал. Но я так думаю, он, когда сесть хотел, не удержался и упал, выставив руки. Вот ссадины и получились.
        Кто был тем неизвестным, затеявшим драку, и из-за кого один человек лишился глаза, а другой отправился на семь лет за решетку, можно было только гадать. Но если это был тот, о ком думали все присутствующие, то Туз не соврал. Он действительно не просто многим, он всем в своей жизни был обязан Локтионову.
        - Хорошая работа, Дмитрий Евгеньевич.  - Реваев сделал какие-то пометки в своем блокноте.  - А что у вас, Виктория? Телефонная компания вам ответила?
        - Пока нет, сегодня свяжусь с ними, потороплю. Есть результаты работы по камерам.
        - И что там? Есть знакомые лица?
        - Есть,  - кивнула Крылова,  - Дмитрий, ты же допрашивал партнера Локтионова? Валиева?
        - Ну конечно,  - подтвердил Бочкарев.
        - Валиев солгал. Он есть на камерах наблюдения.
        - Вот видите,  - Реваев подмигнул Бочкареву,  - приличные люди, банкиры, а лгут следователю.
        - И давно это у нас банкиры приличными людьми стали?  - подал реплику Жора.
        - Георгий,  - Реваев с трудом сдерживал улыбку,  - если не ошибаюсь, вы с этими людьми, в которых так сомневаетесь, поддерживаете деловые отношения. Это кажется нелогичным.
        - Это вы сейчас про мой кредит за машину?  - Мясоедов растянул губы в широкой улыбке.  - Так это меня бес попутал, Юрий Дмитриевич. Не устоял перед искушением.
        - Отдел собственной безопасности очень хорошо помогает от искушений,  - усмехнулся Антон.
        - Да ладно, помогают они. Себе пусть помогут. У меня все чисто, зато впереди три года долгового рабства.
        - Дмитрий Евгеньевич,  - Реваев вернул разговор в нужное русло,  - у вас же есть телефон Валиева?
        - Конечно,  - машинально потянулся за мобильным Бочкарев.
        - Замечательно. Позвоните ему и договоритесь о встрече.
        - Сюда его пригласить?  - уточнил капитан.
        - Нет,  - отрицательно покачал головой полковник,  - лучше встретимся в поселке. Возможно, на месте он нам лучше все расскажет. А если повезет, то и покажет что-нибудь,  - заключил Юрий Дмитриевич.

* * *
        Первым в поселок въехал черный микроавтобус с надписями «Следственный комитет» на кузове, вплотную за ним следовал Мясоедов на своем новом внедорожнике. Оба автомобиля неторопливо проследовали на Лесную улицу и остановились всего в трех домах от места убийства Локтионова. Здесь, в двухэтажном доме, аккуратно вписанном среди огромных сосен, жил партнер убитого банкира Рауф Валиев.
        Бочкарев набрал нужный номер и вскоре услышал хрипловатый голос, приглашающий его пройти в дом. О том, что следователь приехал не один, банкир, возможно, еще не знал, если только не увидел припаркованные автомобили в мониторы видеонаблюдения.
        - Не могли бы вы выйти? Мне кое-что нужно уточнить здесь по месту,  - попросил Дмитрий.
        - Хорошо, ждите,  - буркнул Валиев.
        Когда несколько минут спустя калитка распахнулась и из нее к машине следственного комитета вышел хмурый Валиев, навстречу ему устремилось сразу несколько человек. Реваев ткнул растерявшемуся банкиру в лицо удостоверение, а Бочкарев демонстративно позвякивал одолженными у Мясоедова наручниками. Сам Жора, подойдя к банкиру сзади, положил тяжелую ладонь ему на плечо. Столь же тяжелым взглядом он пригвоздил к месту дернувшегося было от ворот охранника. Телохранитель Валиева по комплекции нисколько не уступал оперативнику, так что, возможно, вторая Жорина рука, небрежно коснувшаяся кобуры, сыграла большую роль в том, что секьюрити не стал вмешиваться в происходящее. Хотя, скорее всего, он понимал, что в споре с представителями власти физическая сила никакого значения не имеет.
        - Ты зачем следователю наврал, мурзик?  - Жора несильно, так чтобы не оставалось синяков, сжал пальцы лежащей на плече банкира руки.  - А следователь расстроен теперь, понимаешь? А когда следователь расстроен, это статья. Сажать тебя будем.
        - Какая статья?  - быстро пришел в себя Валиев.  - Что вы несете? Что вообще происходит?
        - У нас есть основания полагать, что вы дали заведомо ложные показания о том, где находились в ночь убийства вашего партнера,  - голос Реваева звучал негромко, но очень уверенно,  - вас, кстати, предупреждали о том, что дача заведомо ложных показаний уголовно наказуема. Но это только в том случае, если вы остаетесь в статусе свидетеля. А пока все идет к тому, что вы можете сменить его на статус обвиняемого.
        - Обвиняемого в чем?  - Валиев вновь дернулся под сжимавшей его плечо рукой.
        - Ну как, в чем?  - улыбнулся Реваев.  - В убийстве Локтионова, конечно.
        - Да вы что?  - опешил банкир.  - Вы с ума сошли?
        - А это мы сейчас разберемся, что у кого с умом,  - прошу в машину, побеседуем. И сразу скажу, по итогам беседы я приму решение, вернетесь ли вы домой или поедете ночевать в камеру. Думаю, мою должность и звание вы разглядели. Полномочий у меня более чем достаточно.
        Валиев с шумом втянул воздух, его выпученные глаза с ярко-красными нитками набухших от волнения капилляров смотрели то на одного следователя, то на другого.
        - Адвокат,  - наконец произнес Валиев и упрямо мотнул головой,  - мне положен адвокат, я знаю.
        - И я знаю,  - согласился Реваев,  - положен. У вас есть два варианта: либо мы беседуем здесь и сейчас без адвоката, а по итогам разговора будет видно, либо я вас задерживаю за дачу ложных показаний, и беседовать мы будем уже в допросной. Зато с адвокатом. Выбирайте.
        Банкир оглянулся на Мясоедова:
        - Плечо пусти, медведь. Я как в машину сяду?
        - Могу подсадить,  - ласково пробурчал Жора, убирая руку.
        Когда банкир и оба следователя скрылись в машине, Жора с силой захлопнул сдвижную дверь минивэна и, разминая плечи, повернулся ко все еще стоявшему у ворот охраннику.
        - Ну иди сюда, друг, поболтаем.
        Оказавшись в микроавтобусе, Валиев безропотно сел в указанное ему кресло. По его виду было понятно, что угрозу быть задержанным он воспринял достаточно серьезно. И тем не менее он решил сделать еще одну попытку.
        - Я могу сделать один звонок?  - негромко спросил он Реваева.
        - Адвокату?
        - Нет. Человеку, который может решить нашу проблему.
        - Уж не этому?  - Полковник с усмешкой продемонстрировал пораженному банкиру экран своего смартфона, на котором высветился личный номер Фролова.  - Я могу сам ему позвонить. Думаете, стоит?
        - Ясно,  - Валиев медленно выдохнул воздух, сам при этом, словно пробитая шина, уменьшившись в размерах,  - спрашивайте. По мере сил буду отвечать.
        - Действуйте, Дмитрий Евгеньевич.  - Реваев дал возможность вести допрос Бочкареву с тем, чтобы иметь возможность скорректировать ход разговора, если такая необходимость появится.
        - Итак, вы дали показания, что в ночь убийства разговаривали с Локтионовым по телефону, но лично с ним не встречались. Однако мы проверили камеры наблюдения ваших соседей и можем утверждать, что около двух часов ночи вы прошли в сторону дома Локтионова, а уже минут через десять двигались в обратном направлении. Почему вы мне солгали при первом допросе? И самое главное. Подробно, поминутно расскажите мне о вашей встрече с Локтионовым. В противном случае…
        - Не баран, понял,  - выставил ладонь вперед Валиев,  - в противном случае вы меня задерживаете.
        Он тяжело вздохнул и, расправив пальцами густые, темные брови начал тереть лоб, собираясь с мыслями.
        - Почему соврал? Не хотел, чтоб вы копались в наших отношениях. Ну да ладно, что теперь сделаешь?  - Он тяжело вздохнул.  - У нас с Локтионовым был затяжной конфликт. Точнее, конфликт - неправильное слово. Мы по-разному видели стратегию развития нашего банка. Я не знаю, насколько эта тема вам близка, но если в простых словах, то Толя предпочитал работать по старинке. Мы один из немногих частных банков, которые работают с населением. У нас десятки отделений по всей стране. В сравнении со Сбербанком, конечно, это мелочи, но все же достаточно много. И Толя горел желанием нарастить число филиалов. Он исходил из того, что каждый из них в данный момент нам дает прибыль. По его логике выходило, что если сеть вырастет в три-четыре раза, то прибыли как минимум удвоится.
        - А вы так не считали?
        - Нет,  - Валиев яростно хлопнул себя ладонью по коленке,  - ни в коем случае. Есть такой термин: бизнес-процесс. Так вот любой бизнес - это процесс. Нельзя рассматривать его в моменте, в статике. Это как смотреть на фотографию камня в воздухе и пытаться понять, падает он вниз или его только подбросили. Понимаете?
        - Ну про камень точно все ясно,  - усмехнулся Бочкарев,  - давайте ближе к делу.
        - Как скажете,  - согласился банкир.  - Когда мы открывали банк, у нас изначально были равные доли. Фифти-фифти. Совет директоров сформирован так, что никто из учредителей не имеет преимущества, а президент банка не может единолично принимать принципиальные решения. В итоге мы зашли в тупик. Мы не расширяли нашу сеть филиалов, что злило Толю, но мы и не могли изменить нашу стратегию и уйти в онлайн, на чем настаивал я.
        - Онлайн - это как?  - не понял Бочкарев.
        - Онлайн - это когда отделений почти нет, а банк работает,  - коротко пояснил Валиев,  - ну вот, к примеру, банк Тинькова. Вы видели где-нибудь их отделения? Нет. А карты?
        Бочкарев кивнул.
        - Вот именно,  - обрадовался Валиев,  - это будущее. Хотя, какое будущее. Это уже настоящее.
        - Но это настоящее, увы, не ваше,  - сформулировал Бочкарев,  - и это вас, я так понимаю, сильно расстраивало.
        - Расстраивало? Да что вы,  - эмоционально махнул рукой банкир,  - это меня просто бесило! Толя даже не пытался понять, куда идет рынок.
        - То есть у вас был мотив желать смерти своему компаньону?  - проблемы банковского рынка Бочкарева не очень интересовали.
        - Знайте,  - Валиев смотрел следователю прямо в глаза,  - пока он был жив, я думал, что есть. Я был уверен. Вы все равно раз копать начали, то узнаете. На прошлом совете он меня так вывел, что я психанул. Я сказал этому барану все, что о нем думаю. В том числе то, что он баран. А барана надо стричь, а если шерсти нет, то тогда резать. Иначе непонятно, зачем этого барана кормить.
        - И в итоге барана зарезали.  - Интонация произнесенной Бочкаревым фразы была такова, что Валиев замер, сжавшись в комок, словно испуганный зверь, который за долю мгновения должен для себя решить: бежать или драться. Бежать Валиеву было некуда.
        - И что, вы думаете, я сам это сделал?  - презрительно фыркнул банкир.  - Если бы была такая задача, я бы нашел кому ее поставить, можете не сомневаться, такой задачи не было.
        - Ой ли?  - усмехнулся Бочкарев.
        - Ой ли!  - возмутился Валиев.  - Что вы понимаете? Даже если бы я захотел убрать Толю, мне этого не позволили бы сделать. А если бы я убрал его, ни с кем не советуясь, то тогда такой самодеятельности мне бы не простили!
        - Кто не простил?  - вмешался в разговор Реваев.
        Валиев провел рукой по щетинистому подбородку и грустно усмехнулся.
        - Наш общий друг.  - Он кивнул на телефон, который Реваев все еще сжимал в руке.
        - Фролов?  - переспросил Бочкарев, но Валиев ничего на это не ответил.
        - Что же, вы думаете,  - наконец он заговорил,  - такой успешный частный банк может существовать сам по себе? Само по себе ничего не бывает, кто-то должен за всем присматривать. За нашим банком присматривал он. Не с самого начала, конечно. Сначала были бандиты, потом менты. Потом мы вышли на более солидный уровень. Для нас это было удобно. Дорого, но оно того стоило. Гарантированное решение всех проблем. Единственная проблема, которая у нас была нерешенной, так это то, что Петр Михайлович никак не мог определиться, чью сторону занять в нашем с Толей споре. Точнее, ему просто было не до этого. Своих забот у него хватало, а банк и так работал успешно. Он особо и не вникал в наш спор. Вода у вас есть? В горле пересохло.
        Бочкарев нашарил за сиденьем полупустую бутылку с водой.
        - Стаканчика нет,  - протянул он бутылку Валиеву.
        - Мы люди не гордые,  - усмехнулся банкир, прикладывая бутылку к губам.  - Так вот за день до гибели Толи я встречался с Фроловым,  - он вернул бутылку Бочкареву и вытер губы,  - я убедил Петра Михайловича принять окончательное решение. Надеюсь, вы понимаете, что решение это было не в пользу Толи. Фролов сказал мне, что сам сообщит о предстоящих переменах Локтионову. Мне это было даже удобнее. Но потом что-то переигралось. Фролов позвонил мне поздно вечером, сказал, что Толя мой партнер и, значит, я сам должен все разруливать. То есть решение свое по банку он оставлял в силе, но сообщить о нем я должен был лично. Время было к полуночи. Я позвонил Толе. Он еще не спал, сказал, что сидит у приятеля на соседнем участке, пьет виски. Когда я предложил ему встретиться и поговорить, он удивился, но как бы это сказать правильно?
        - Не насторожился,  - подсказал Реваев.
        - Верно,  - кивнул Валиев,  - я думаю, он от виски уже размяк немного, сказал, мол, приходи, посидим вместе, поговорим. Я обещал прийти.
        - Но ведь это было в двенадцать,  - удивился Бочкарев,  - а из дома вы вышли только в два.
        - Оробел я,  - неожиданно признался банкир,  - вот никогда бы не подумал, что такое возможно. Сколько мы с Толей лаялись, порой за грудки друг друга хватали, и ничего. А здесь вдруг оробел. Понимаете, это же не я конфликт решил, это другой человек принял решение. Толя уже ничего не мог сделать, не мог сопротивляться. Я за это решение год бился, а когда оно было принято, не знаю, стыдно мне, что ли, стало. Сам не смог добиться, чужими руками сделал. Для меня тоже не очень хорошо. Фролов если поймет, что мы в банке договариваться сами не в состоянии, может сделать так, что банк дальше и вовсе без нас работать будет.
        - Он уже так и так будет без Локтионова работать,  - прокомментировал Бочкарев,  - так что вы все-таки делали до двух часов ночи?
        - Пил,  - коротко ответил Валиев.
        - Пили?  - удивился капитан.  - А вы же разве не этот…  - он запнулся,  - вы разве не мусульманин? Ведь ваши не пьют.
        - А ваши?  - огрызнулся банкир.  - Вы сами когда последний раз выпивали?
        - В прошлую пятницу,  - растерялся Бочкарев,  - и субботу.
        - А ведь пост был,  - выставил указательный палец Валиев,  - грех в пост пить-то!
        - Какой пост?  - еще больше удивился Дмитрий.  - Пост же весной, до Пасхи.
        - Так это Великий пост, а сейчас Петров был, вот только кончился,  - объяснил Валиев,  - сами не соблюдаете, а нас учите. Посидел я, выпил коньяку. Еще посидел, подумал, потом опять выпил. Потом гляжу - бутылка кончилась и время к двум часам уже.
        - И вы в два часа ночи, выпив бутылку коньяку, пошли сообщить своему партнеру, что он в банке ничего больше не решает. Я верно формулирую?
        - Верно,  - кивнул капитану Валиев,  - все вы верно формулируете. Сам понимаю, фигово звучит, но как есть. Дошел я до их ворот, тут вспомнил, что телефон дома забыл. Я пару раз крикнул, но не очень громко, никто не вышел. Громко орать как-то не с руки, два часа ночи все же. Но заборчик ведь невысокий, тут у всех такие. Мы ж типа как в Европе живем,  - он усмехнулся,  - вот я через забор и перелез. Прошел вглубь участка, а там - он, Толя. Он уже мертвый был, когда я пришел, но теплый. Я его шею потрогал, он совсем теплый был, как будто вот только уснул. Только пульса не было, и кровища кругом.
        Оба следователя, не перебивая, внимательно слушали каждое слово банкира.
        - И тут какой-то треск я услышал, словно ветка хрустнула. Я от тела отскочил, замер. Вот честно говорю, страшно стало. Думаю, что, если тот, кто Толю убил, еще здесь, то и я как свидетель ему не нужен.
        - На террасе в это время никого не было?  - задал вопрос Реваев.  - Вы видели человека, с которым пил Локтионов?
        - Нет, никого не видел,  - затряс головой Валиев,  - я замер на две секунды буквально, а потом мне показалось, что за домом что-то мелькнуло, тень какая-то. Причем я даже не понял, в какую сторону мелькнула. Ко мне или от меня. Я назад к воротам кинулся, через ограду перескочил, я так в школе через козла не прыгал, клянусь. Отбежал шагов десять на светлое место, остановился. Слушаю, а вокруг тишина. Никого нет, никто за мной не гонится. И я так тихонько, тихонько пошел к себе домой. Мурада разбудил, это охранник мой, мы с ним до утра сидели в нарды играли, можете у него спросить.
        - Спросим,  - кивнул Бочкарев,  - непременно. Ну и что нам с ним делать?  - повернулся он к Реваеву.
        - Для начала надо все это запротоколировать.
        - Про Фролова под протокол ни слова не скажу,  - заупрямился Валиев,  - можете прям сейчас везти меня к себе, ничего говорить не буду.
        - Про Фролова и не надо,  - согласился Реваев,  - только вечер убийства. Точнее, ночь. Сейчас Дмитрий Евгеньевич все запишет, а я пока подумаю, что нам с вами дальше делать.

* * *
        По дороге они заехали в гипермаркет и закупили продуктов на пару недель вперед. Подгорный, нацепивший темные очки и бейсболку, скрывающую его свежевыбритую наголо макушку, периодически настороженно озирался.
        - Я вот не пойму, Максим, зачем вам бейсболка,  - подшучивал над ним Сокольский,  - общественность имеет право видеть вашу оригинальную стрижку, так сказать, результат моего креатива. Ваш яркий блонд, несомненно, был очень привлекателен и бросался в глаза. А сейчас вы обычный лысый сорокалетний мужчина. Сейчас так каждый второй ходит.
        - Пусть загорит сначала,  - буркнул Макс, разглядывая бонету с замороженными полуфабрикатами,  - а то башка белая не хуже яркого блонда в глаза бросается.
        - Пусть будет так,  - согласился Сокольский,  - ближайшее время у вас будет возможность позагорать в свое удовольствие. Кстати, о чем вы так задумались? Не можете выбрать - наггетсы или круггетсы? И то и то гадость, так что без разницы, что брать.
        - Я думаю, не растает это все у нас, пока мы добираться будем? Комок размазни привезем в итоге.
        - Не думаю,  - покачал головой Юрий Борисович,  - отсюда ехать максимум минут двадцать до поселка. Всю заморозку в одну сумку сложим, нормально будет.
        - Ну ладно,  - Макс кинул в уже почти полную телегу еще несколько пачек чего-то, обещающего вкус натуральной курицы,  - поехали в алкогольный отдел. Это же все как-то запивать надо.
        Сокольский движением руки задержал уже толкнувшего тележку Подгорного. Поковырявшись в ледяной ванне, он извлек из нее пару упаковок куриного филе и запаянную в вакуум свиную шейку.
        - Вот!  - он торжественно водрузил свои находки поверх пачек полуфабрикатов,  - возьмем хоть немного нормального мяса. Вот что вы набрали, Максим? Мои кошки это даже нюхать не станут.
        - Пойдемте в алкогольный,  - жалобно попросил Макс, долгое хождение по магазину его уже утомило.  - Кстати, кто следит за вашим кошачьим царством?
        - Ну как вам сказать,  - щеки Юрия Борисовича смущенно порозовели,  - нашлась одна милая женщина, которая очень добра.
        Макс одобрительно улыбнулся.
        - К моим кошкам,  - отрезал Сокольский и решительно зашагал в сторону винно-водочного отдела.
        Подгорному очень хотелось узнать подробности, но он справедливо рассудил, что успеет сделать это чуть позже, когда они совместно с Сокольским будут дегустировать предстоящие покупки.
        Процесс выбора алкогольных напитков вернул Максу жизненную энергию. Бутылки он составлял в тележку Сокольского. Когда очередной экземпляр проделал недолгий путь с полки на дно тележки, Юрий Борисович вздохнул.
        - Максим, мне становится страшно за ваш организм. По моим расчетам, этого вполне может хватить до Нового года.
        - Да ладно,  - Подгорный окинул взглядом батарею бутылочных горлышек, устремленных вверх, словно готовых к пуску боеголовок,  - чего тут есть-то? К тому же вы ведь не сегодня уезжаете? Так что мы с вами посидим, выпьем немного. Ну а что останется, я потихоньку допивать буду.
        - С вами опасно пить, Максим,  - покачал головой главный редактор,  - боюсь, у меня здоровья не хватит.
        - Боитесь, что все мои собутыльники к утру помирают?  - усмехнулся Подгорный.  - Не бойтесь. Только через одного. Так что у вас есть шанс.
        - Ну ладно,  - вздохнул Сокольский,  - надеюсь, на кассе платите вы.

* * *
        Когда дверца микроавтобуса распахнулась и Валиев, щурясь от яркого солнца, выбрался наружу, то, к своему удивлению, охранника он не увидел. Недовольно пробурчав что-то себе под нос, он прошел через распахнутую калитку к себе во двор и, сделав несколько шагов в сторону дома, обнаружил Мурада играющим в нарды с Мясоедовым. Заметив своего шефа, охранник смущенно вскочил. Мясоедов обернулся и недовольно нахмурился.
        - А чего так быстро? Мы только вторую партию начали. Юрий Дмитриевич, а нельзя гражданина еще разок допросить?
        - Георгий,  - покачал головой подошедший вслед за Валиевым полковник,  - ты можешь сыграть партию с Рауфом Юсуповичем, а вот с твоим новым другом нам как раз надо поговорить.
        - Ну понятно, облом,  - вздохнул Жора и хлопнул Мурада по плечу,  - ты давай не мудри, говори как есть, лишнего у тебя не спросят.
        Охранник бросил быстрый взгляд на банкира, тот кивнул.
        - Партийку?  - предложил Жора Валиеву.
        - Нет, спасибо,  - тот раздраженно наморщил лоб,  - я уже во все игры наигрался сегодня. С меня хватит.
        - Ага, продул, похоже,  - пробормотал Жора, глядя в спину удаляющемуся банкиру.
        Разговор с Мурадом длился недолго. Знал он не так много. С его слов выходило, что Валиев разбудил его среди ночи, точное время телохранитель не помнил, но трех часов еще не было. Хозяин был явно чем-то обеспокоен, а скорее всего, даже напуган, однако причину своего беспокойства он не назвал. Они действительно до самого утра играли в нарды, и Мурад несколько раз поддался, чтобы хоть немного порадовать своего шефа. На работу Валиев в тот день уехал раньше обычного, а когда вернулся, с ним были еще два телохранителя. Судя по всему, шеф действительно чего-то боялся.
        Получив показания охранника и отпустив его, Реваев вышел из микроавтобуса и потянулся. День был уже в самом разгаре, и солнце, уверенно подбирающееся к зениту, припекало все сильнее.
        - Ну что, спасибо этому дому, пойдем к другому?  - Мясоедов кивнул в сторону особняка погибшего Локтионова.
        - Пожалуй что да,  - согласился полковник,  - сейчас постоим только немного, воздухом подышим, а то у меня от всех этих разговоров голова разболелась. Ты, пока кубики кидал, узнал что-нибудь интересное?
        - Зарики,  - поправил Мясоедов,  - это называется зарики.
        - Это все, что ты выяснил, или есть что-то более стоящее?
        - Да что я мог узнать?  - пожал плечами Жора.  - Охранник парень простой, он хоть у Валиева давно работает, но в дела особо не посвящен. Говорит, что в доме все напуганы. Еще два бойца все время с банкиром. Это он к нам с одним охранником вышел, из гордости, так сказать. Валиев последние дни изрядно пьет.
        - Ну, это мы заметили,  - усмехнулся Бочкарев,  - вся машина его перегаром провоняла. По большому счету мы не можем точно утверждать - это реакция испуганного свидетеля убийства или же он так снимает стресс после того, как сам зарезал Локтионова.
        - А что, он видел момент убийства?
        - Говорит, что нет,  - на лице Бочкарева отразилось сомнение,  - якобы он пришел почти сразу после того, как Локтионов был убит, и слышал в саду чьи-то шорохи.
        - Все равно прогресс,  - улыбнулся Жора,  - если банкир не врет, у нас есть точное время убийства. А если врет, то есть новый подозреваемый. Верно я говорю, Юрий Дмитриевич?
        - Несомненно,  - вздохнул Реваев,  - знать бы только, какой из двух вариантов правильный. Я пешком пройдусь, подгоняйте машины к дому Локтионова.
        Полковник неторопливо двинулся по улице, стараясь держаться в тени высоких деревьев. Подошедший к своей машине Мясоедов обнаружил, что она стоит на самом солнцепеке. Когда он открыл дверь внедорожника, волна раскаленного воздуха ударила ему в лицо. Жора опустил все стекла в машине и, перегнав ее на новое место, поставил в тени огромной сосны. Стекла автомобиля он полностью закрывать не стал, справедливо рассудив, что в элитном поселке вряд ли кто-то польстится на зарядное устройство от телефона и перочинный ножик, лежащий между сиденьями.
        Вышедший к ограде Туз мрачно смотрел на приближающихся людей. Тяжело вздохнув, он распахнул калитку и вышел им навстречу, словно предлагая вести разговор за пределами вверенной ему территории.
        - Толпой сегодня,  - он криво усмехнулся,  - неужто кого арестовывать собрались?
        - Сейчас решим,  - тоже не стал здороваться Бочкарев,  - проходи внутрь, чего мы посреди улицы стоять будем.
        - И то верно,  - хмыкнул Туз,  - проходите, господа хорошие. Только у меня, сразу говорю, стульев на всех не хватит.
        - Ничего, ты постоять можешь,  - резко отозвался Бочкарев,  - насидеться еще успеешь. С чего ты, кстати, решил, что мы к тебе приехали?
        - Может, и не ко мне, конечно,  - развел руками сторож,  - вот только, кроме меня, никого нет,  - Полина с дочкой в город уехали, по магазинам вроде как. Раньше вечера вряд ли появятся.
        - Ну значит, будем с тобой общаться,  - провозгласил Жора, нависая над Лехой,  - веди в хоромы.
        В комнате видеонаблюдения стало тесно от набившихся в нее людей. Туз встал в дальнем углу, упираясь плечами в стены и скрестив на груди загорелые жилистые руки.
        - Алексей Михайлович,  - Реваев развернул к себе крутящийся стул и уселся, закинув ногу на ногу,  - непонимание у нас с вами вышло.
        - Возможно,  - Леха судорожно сглотнул слюну,  - может, я чего и недопонял, так вы поправьте.
        - Я спрашивал вас, чем вы занимались в ночь убийства Локтионова. Вы мне сказали, что легли спать сразу после полуночи и до утра из помещения не выходили,  - Реваев с грустью смотрел на сторожа,  - а ведь это неправда, Алексей Михайлович. Вы вводите следствие в заблуждение. Мне кажется, это очень неблагоразумно с вашей стороны.
        - Это с чего же?  - хрипло спросил Туз.
        - С чего - что?  - улыбнулся Реваев.  - С чего кажется или с чего неблагоразумно?
        - Можно и то и то рассказать, коли время имеется.  - Леха еще сильнее вжался в стену.
        - Да пожалуйста.  - Реваев потер кончик носа, казалось, что беседа с охранником его забавляла.  - Когда свидетель пытается обмануть следователя и на этом обмане попадается, то следователь, кроме того, что расстраивается, еще и пытается понять мотивы, толкающие свидетеля на откровенную ложь. А поскольку так уж сложилось, что все мысли в голове следователя крутятся вокруг совершенного преступления, то он поневоле начинает думать, а не замешан ли наш свидетель в этом непонятном убийстве? И вот сначала в голове следователя, а затем и в реальном мире наш обманщик переходит из разряда свидетелей преступления в разряд подозреваемых. А из подозреваемых, уж вы-то, Туз, знаете, прямая дорога в осужденные.
        - Ну да, наслышан,  - флегматично кивнул Туз,  - вы любите всех одним путем посылать. Вот только непонятно мне все равно, с чего вдруг такие выводы неблагоприятные вы делаете, гражданин следователь?
        - Неблагоприятные выводы,  - задумчиво повторил Реваев,  - хорошее выражение. Выводы эти я делаю по простой причине. Если человек спит, то и дверь в дом закрыта. А если она туда-сюда всю ночь хлопает, то значит, через нее кто-то ходит. И этот кто-то, я полагаю, именно вы, дорогой наш Алексей Михайлович.
        - Угу. Фантазеры.  - Туз хищно оскалился.  - Еще скажите, вы все на камеру разглядели. Я думал, вы, Юрий Борисович, человек серьезный. Целый полковник как-никак. А оказывается, у вас у всех методы одни и те же. Либо на понт взять, либо признание выбить. Считайте, с первым вариантом у вас облом вышел. Теперь, похоже, второй будет. Вы для этого Громозеку с собой притащили?  - Он кивнул на молча стоявшего у входа Жору.
        - Угадал,  - хрустнул пальцами Мясоедов,  - только учти, мой вариант всегда срабатывает.
        - Вы совершенно правы,  - проигнорировал их дискуссию Реваев,  - входную дверь на камеру не видно. Если бы события развивались днем, то мы бы не могли установить, покидал ли кто-то это помещение. Но ведь дело было ночью.
        - И что?  - все еще не понимал Леха.
        - А то, умник,  - не выдержал Бочкарев,  - у тебя фонарь у крыльца где висит? Я тебе сам скажу, слева от входа. А камера где? Правильно, справа, за углом. Саму дверь с камеры не видно, а вот тень от нее, когда дверь открывается, видно лучше некуда. Еще выделываться будешь или поговорим как следует?
        - Куда деваться, давайте поговорим,  - Леха вымученно улыбнулся,  - знать бы еще, как именно следует.
        - Ты не дуркуй,  - посоветовал Мясоедов,  - ты либо все подробно сейчас распишешь, что ночью делал, либо той дорогой и пойдешь, которую тебе обозначили.
        - Георгий, не мог бы ты выйти, немного прогуляться,  - неожиданно попросил Реваев.
        - Я молчу, молчу.  - Жора прикрыл рот рукой.
        - Не в этом дело,  - поморщился полковник,  - и Дмитрия Евгеньевича с собой возьми. Не знаю, конечно, есть ли здесь нарды.
        - У меня есть,  - оживился Туз,  - принести?
        - Так погуляем,  - недовольно буркнул Мясоедов.  - Пошли, капитан,  - позвал он Бочкарева,  - нам здесь не рады.
        Металлическая дверь с шумом захлопнулась. Реваев некоторое время помолчал. Туз настороженно смотрел на полковника, не понимая, что тот мог задумать.
        - Я заметил следы на березе,  - улыбнулся Реваев.
        Лехино лицо посерело, он чуть присел, словно собираясь прыгнуть, затем глухо, глядя куда-то под ноги, произнес:
        - Я стул возьму, присяду?
        - Да, конечно,  - кивнул Юрий Дмитриевич,  - не надо так нервничать. Я, конечно, еще не совсем глубокий старик, но кое-что в жизни повидал. Возможно, мне будет проще понять вас, чем моим более молодым коллегам.
        - Спасибо, полковник.  - Туз протянул руку к стоящей на столе бутылке с водой, сделал несколько жадных глотков.  - Ты извини, полковник, я нагрубил тебе малость.
        - Забудем,  - отмахнулся Реваев,  - давайте о ваших вредных привычках.
        - Да кому там вред от этих привычек?  - Туз выглядел подавленным, вся его ершистость куда-то исчезла.  - Березе разве что, да и то я аккуратно старался, чтобы никто не приметил. А вы вон как, с первого раза.
        - Новому человеку всегда лучше видно, глаз не замылен,  - объяснил полковник,  - и давно у вас там пункт наблюдения?
        - Да уже два года почти,  - признался Туз.
        - И с чего это вдруг вас на березу потянуло? Влюбились?
        - Да какой там,  - махнул рукой Леха, затем на мгновение замер,  - а может, и влюбился, не могу сказать. Не с чем сравнивать.
        - Других женщин у вас, я так понимаю, нет.
        - Правильно вы понимаете,  - угрюмо пробормотал Туз и с вызовом добавил:  - Нет, и быть не может. Только, может, вы весь такой понятливый, но как жить с этим, точнее без этого, думаю, вряд ли представляете.
        Реваев молчал, давая возможность собеседнику высказаться.
        - Я вот про котов читал, что у них до стерилизации случек не должно быть ни в коем случае, иначе с ума кот сойти потом может. Насчет кота не уверен, таких не видел, хотя, может, кто эксперименты и делал, а вот как я с ума не сошел - не знаю. Двадцать два года тогда мне было, полковник. Двадцать два!
        Реваев быстро произвел в уме нехитрые вычисления.
        - Так вы же в двадцать два сели. Я прав?
        - Вот так неудачно сели,  - Туз вновь потянулся к бутылке с водой,  - что все прищемили.
        - На днях я разговаривал с потерпевшим по вашему делу,  - конечно, разговаривал с ним Бочкарев, но Юрий Дмитриевич рассудил, что так будет убедительнее.
        - С армяном?  - удивился Леха.  - Живой еще, значит. Ну и как он?
        - Нормально,  - не стал вдаваться в подробности Реваев,  - глаза по-прежнему нет.
        - Да уж, попал мужик на ровном месте.
        - Так вот ваш потерпевший рассказал, что вы-то его не били. Травмы ему нанес другой человек, который был с вами. Вы, кстати, как? Не вспомнили его фамилию?
        Туз сидел, уставившись невидящими глазами куда-то в стену.
        - Пора бы и вспомнить. Во-первых, вышел срок давности, и вашему приятелю, кем бы он ни был, уже ничего не будет. А во-вторых, если я не ошибаюсь, этому человеку уже и так ничего не будет. Верно?
        - Верно,  - прошептал Леха и неожиданно отвернулся.
        Худые плечи под тонкой черной футболкой неровно затряслись. Леха старался плакать молча, стесняясь своих слез, но иногда из его груди вырывались тяжелые всхлипывания, больше похожие на предсмертный хрип раненого. Реваев снял очки. Мужские слезы всегда ставили его в тупик. Не то чтобы он их не понимал, нет. Несколько раз в жизни и у него самого были ситуации, когда он плакал. Последний раз это было несколько лет назад, на похоронах матери. Он молча стоял в зале прощаний, словно робот, беззвучно повторяя одно и то же короткое слово, а по лицу катились не слезы, катился непрерывный соленый поток воды. Реваеву очень хотелось заплакать в голос, так, как это делают не скрывающие своих эмоций дети, однако он сдерживался, и от этого бессмысленного насилия над своим естеством слезы лились с новой силой, а губы, словно заведенные, повторяли одно и то же до тех пор, пока гроб не скрылся за бархатным пологом. Ма-ма, ма-ма, ма-ма…
        Реваев потер глаза, отгоняя наваждение. Да, мужчина может, а иногда и должен заплакать. Но что делать в этот момент другому, находящемуся рядом мужчине? Наверно, только молча отойти в сторону. Сняв очки, полковник именно это и сделал. Сгорбленная, трясущаяся спина вмиг размазалась в пространстве так, словно была где-то не рядом со следователем, а совсем в другом мире. Реваев нащупал в кармане платок и начал протирать им линзы. Делал он это очень тщательно, неторопливо, так, чтобы к тому моменту, когда темная, размытая фигура окажется с ним вновь в одном измерении, они могли продолжить свой непростой разговор.
        Туз заговорил раньше, чем полковник справился со второй линзой.
        - Я тот вечер вообще плохо помню. Мы с Толей крепко выпили, да еще намешали всего подряд. И водка, и пиво. Меня и накрыло. А Толя, он, когда выпьет, дерзкий становился. Он всегда был дерзкий, потому всего и добился, чего хотел, но, если выпивал выше мерки, у него эта дерзость из ушей лезла. Словно доказать всем вокруг хотел, что все может. Что захочет, то и сможет. Хотел, правда, всегда одного только - кому-нибудь морду набить. Он же, хоть бугаем и не был, но с самого детства на бокс ходил. Высот не достиг, правда, трусил потому что. Когда понимал, что удар в лицо идет, зажмуривался на мгновение. Через это его и прошибали все время, а потом и с бокса турнули, как неперспективного. А вот когда он пьяный был, у него этот страх отключался. Вот тогда он чудеса мог творить. Ну вот и натворил.
        Туз вновь повернулся к Реваеву. Слезы на его худом скуластом лице уже высохли, оставив грязные разводы на впалых щеках.
        - Я ведь, по сути, все знаю со слов следака, что дело вел. Когда Толя этого армяшку молотить начал, мимо, как назло, менты проезжали. Тогда ж у нас еще милиция была, краснознаменная,  - уголки рта нервно дернулись, обозначая кривую усмешку,  - восемьдесят девятый год был, еще не девяностые, но время мутное. Менты злые были, они ж ничего не понимали, что происходит. Дубинки им как раз всем раздали, наверное, для понимания. Ну вот, они к нам, Толя бежать. А я как сидел рядом, так и остался сидеть. Вроде как тот, кто подбежал ко мне первый, меня по хребту и перекрестил дубинкой пару раз, а я к нему повернулся, может, чего сказать хотел, да тут меня ему на штаны и вывернуло. Вот тогда он и озверел напрочь. Ногой сначала в лицо мне врезал, а когда я на спину опрокинулся, начал что есть дури мне промеж ног лупить, словно я насильник какой. Я почти сразу сознание потерял от боли, не знаю, сколько он меня бил. В деле записали, что мне побои нанесли неустановленные лица. Следак сказал, что если я права качать не буду, то мне на суде года четыре запросят. А в итоге все семь вышло. Во как бывает.  - Туз
несколько раз моргнул, затем совладал с собой и продолжил:  - Я, когда в больничке в себя пришел, так чуть от боли не свихнулся. Ничего ж не делали, лечить совсем не лечили, два раза в день по таблетке анальгина давали, вот и все лечение. А у меня промеж ног шар кровяной размером как два кулака висел. Неделю ждали, когда он сам рассосется, потом только прооперировали, да там уже омертвело чего-то.  - Леха, сморщившись, отчаянно махнул рукой.  - Так что армян легко отделался, так ему и передайте.
        - Легче всех, я так понимаю, отделался Локтионов.  - Реваев наконец вернул очки на нос.
        - Ну да,  - Туз качнулся всем телом вперед,  - Толя - красавчик. Накуролесил и смылся. В колонию ко мне первый раз приехал, только когда я уже четыре года отмотал. Все выжидал, боялся, что им заинтересуются. Потом через полгода еще разок прикатил, сникерсов мешок привез, а дальше все, сгинул. Ни слуху ни духу. А когда я вышел, так Толя уже с нашего района съехал, никто и не знал, где его искать. Мне тогда не до него совсем было. Квартиры нет, денег нет, ничего не умею. Полный покер, короче. Хоть назад на зону просись. Ну что делать? За семь лет знакомствами пооброс, кой-какими связями, подался в бригаду. Мы вроде как под солнцевскими ходили, но я никого из известных не видел, окромя бригадира нашего. Там тоже, скажу, не сахар был. Кто поумнее, уже в бизнесмены переходить стали, а таких, как мы, пехоту, пачками выкашивали. Или за решетку, или за оградку на кладбище. Вот и весь выбор. Ну и свалил я по-тихому. Где Толя обосновался, я уже знал тогда. Понимал, что он при деньгах.
        Леха улыбнулся, взъерошил волосы на голове.
        - Он, когда меня увидал, так и подумал, что я за деньгами пришел, чуть кнопку не раздавил со страха. Брелок у него тогда был, чтобы охранника из приемной вызывать, коли что не так. Ну а я что? Мне ведь денег от него особо и не надо было. Жизни я хотел нормальной. Спокойной жизни хотел. Толя подумал и взял меня к себе. Первое время, конечно, побаивался. Не очень мне доверял. А потом как-то дошло до него, что я зла не держу, выпили мы с ним вместе. С тех пор он меня в личную охрану перевел, а как дом этот выстроил, так и я живу тут. Ну, про это я уже вам рассказывал,  - спохватился Туз.
        - Да уж, потрепала вас жизнь,  - Реваев сочувственно взглянул на собеседника,  - но неужели никакой обиды на Локтионова не было?
        - Да как сказать,  - цокнул языком Леха,  - может, чего и было, только с годами все куда-то на глубину уходит. Оно, наверное, лежит в мозгу где-то, но только чем-то другим придавленное, уже и не отыщешь. Понятно, что через его дурость все вышло, ну так что теперь. Был бы потрезвей немного, тоже сбежал бы. Вот если б мне мента того встретить, который меня калечил, вот с ним бы я потолковал обстоятельно,  - Туз мечтательно улыбнулся, но улыбка тут же пропала,  - да только где его найдешь, мента этого?
        - Теперь уж все, не найти,  - согласился Реваев, живо представляя последствия подобной встречи,  - ну да ладно, не будем больше ворошить далекое прошлое. Расскажите-ка мне о вашей дружбе с березой. С чего такая страсть по деревьям лазать?
        Туз тяжело вздохнул, неуверенно взглянул на полковника.
        - Вот честно не знаю, как тут говорить. Как ни скажи, все идиотом выглядеть буду.
        - Уверяю, это не самое страшное, что может быть в жизни,  - усмехнулся Реваев.
        - Это точно,  - кивнул Туз и, хлопнув себя ладонями по коленям, широко улыбнулся,  - ну, слушайте историю, как Леха Туз маньяком заделался. Я же, сами понимаете, женщинами теперь не шибко интересуюсь. На массаж разве что хожу иногда. В Таиланде, когда с Толей были, очень уж я эти массажи полюбил. У нас здесь, правда, не то. Вроде и делают все так же, и мнут там же, а удовольствия нет такого,  - он пожал плечами,  - атмосфера, наверное, не та. Вот там, в Таиланде, я впервые Полину в купальнике и увидел. Не скажу, что прям что-то во мне шевельнулось, нет, уже никогда не шевельнется. Но глаз от нее оторвать я просто не мог. Так целыми днями и любовался. Но отпуск, сами знаете, он всегда быстро пролетает, даже у банкиров. Две недели как не бывало, и вот мы здесь. Точнее, они там,  - он неопределенно махнул рукой, очевидно в сторону особняка Локтионовых,  - а я здесь.
        - И что, не утерпели?
        - Так все случайно вышло,  - признался Туз,  - я уж недели две мучился, спать толком не мог. Ложусь, глаза закрываю - ее вижу. До утра проворочаюсь с боку на бок, потом хожу весь день как чумной. Вот вечером как-то вышел, брожу по двору. Тихо, хорошо, после дождя воздух сосной пахнет. И тут раз - на втором этаже свет включился. А я в доме бывал уже несколько раз и на второй этаж поднимался. Знал, что на эту сторону ванная выходит. Я, значит, замер, стою, голову задрал. Ничего не видно, только тень какая-то промелькнула. И вот хотите верьте, хотите бейте, я сам не помню, как на эту березу взмахнул. Словно крылья выросли, вот крест вам даю.  - Леха мелко перекрестился, а затем нащупал через футболку крестик и сжал его пальцами, словно он должен был подтвердить правдивость всего сказанного.  - Сижу я на этой березе, а с нее комната как на ладони вся. Саму ванну, правда, не видать, она сбоку от окна, но остальное все видно. И вот сижу я так десять минут, двадцать, а неудобно, чуть не свалился даже. А из ванны никто вылезать все не собирается. Я еще подумал, вот прикол будет, ежели я тут проторчу
незнамо сколько, а там Толя окажется. И тут - раз, и она вышла. Из ванны! Мокрая! Голая! Я даже зажмурился от красоты такой, ненадолго, конечно.
        Туз вздохнул. Его бледные щеки немного порозовели от нахлынувших приятных воспоминаний.
        - И вот с тех пор я почти каждый вечер там, когда погода, конечно, позволяет. Зимой, конечно, хлопотно бывало. Толя даже меня спрашивал как-то, зачем я возле березы снег чищу? А как не чистить? Иначе следы будут. Я отбрехался, сказал, что так красивее. А он мне - мол, корни померзнут, надо, наоборот, к дереву снег присыпать. Еле отбился. Хорошо хоть, и впрямь последние зимы теплые были. Хотя, конечно,  - тут Туз вздохнул снова,  - зимой окна запотевают, так что толком и не видно ничего.
        - Ну хорошо,  - подробности Реваева пока не интересовали,  - в ночь убийства вы вышли из сторожки в половине первого, а вернулись уже около двух часов ночи. Вы что, полтора часа на дереве просидели?
        - А что мне еще было делать?  - удивленно поднял брови Туз, я не виноват, что она, лежа в ванне, книги читать любит, порой по часу лежит. Я с собой даже коврик беру маленький, а то ведь у меня зад не березовый.
        - Кроме того, что происходило в ванной, еще что-то интересное вы видели?
        - Нет.
        Леха наморщил лоб, пытаясь что-нибудь вспомнить, задумчиво потер пальцами кончик носа. Реваев внимательно наблюдал за ним, пытаясь в свою очередь понять, действительно ли его собеседник усиленно напрягает память, или все эти жесты призваны скрыть очередную попытку солгать. Ни к какому выводу Реваев прийти не смог. Однако он знал одно. Вопреки тому, чему учат будущих юристов в юридических академиях, любое сомнение толкуется не в пользу подозреваемого.
        - Вы вернулись к себе около двух. Именно в это время был убит Локтионов. Вы не могли ничего не видеть и не слышать.
        - И тем не менее,  - Туз вновь, как и в начале беседы, скрестил на груди руки,  - может быть, я вернулся на несколько минут раньше. Такое ведь могло быть?
        - Может быть,  - Реваев встал,  - но вы меня в этом пока не убедили. Собирайтесь, вы задержаны.
        Туз стремительно, словно подкинутый невидимой пружиной, вскочил на ноги. Сжав кулаки, он пристально разглядывал полковника. Его ноги и корпус заняли удобную для удара позицию. Достаточно сделать лишь короткое движение рукой и в последний момент, докрутив телом, чуть подпружинить ногами. Тогда силы удара хватит на то, чтобы свалить с ног не только немолодого следователя, но и противника покрепче.
        - Пару минут дайте,  - попросил Туз.
        - Я не тороплю вас,  - отозвался Реваев и, распахнув дверь сторожки, позвал Мясоедова.

* * *
        Дом Максу понравился. Хотя он и не был слишком велик, однако в нем было все необходимое для комфортного проживания, а высокий кирпичный забор, обсаженный по всему периметру разросшимися кустами сирени, мог вполне успешно скрывать обитателя дома от любопытных глаз, ежели тот вдруг решит позагорать у себя на участке. Сам коттеджный поселок был расположен в двадцати километрах от Владимира и с трех сторон окружен сосновым лесом, а четвертой выходил прямо на берег небольшой речушки, которая тремя километрами ниже по течению впадала в Клязьму.
        - Ну ладно, Максим, продуктами вы недели на три точно обеспечены, алкоголем еще больше. Хлеб и что-то по мелочи можно прикупить в местном магазинчике,  - Сокольский помахивал на вяло разгорающиеся угли свежим выпуском «Форбс»,  - но что дальше? Сколько вы тут собираетесь отсиживаться? Всю жизнь?
        - Юрий Борисович, у вас есть другие варианты?  - Макс, уже выложивший мясо на решетку, разливал коньяк по бокалам.  - У меня одна надежда, что Реваев сможет доказать мою невиновность.
        - Если не ошибаюсь, доказывать невиновность - работа адвоката.
        Угли наконец разгорелись, и Сокольский подошел, чтобы попробовать коньяк.
        - Прелестно!  - он зажмурился от удовольствия,  - а работа следователя - искать преступника. Надеюсь, вы разницу улавливаете?
        - Где вы видели таких адвокатов, Юрий Борисович?  - фыркнул Макс.  - В американских фильмах? Задача адвоката - выжать из своего клиента максимум, прежде чем тот отправится по этапу, потому что потом это уже будут делать другие люди. Поверьте мне, чем именитее адвокат, тем лучше он справляется именно с этой конкретной целью и ни с чем другим.
        - Возможно, вы правы,  - Сокольский подцепил вилкой оливку и отправил ее в рот,  - но если мы не можем рассчитывать на тех, кто нам должен помочь по долгу службы, то с чего вы взяли, что Реваев вас выручит? Я так понял, человек он хороший, но он следователь. Понимаете, Максим, следователь! Он обучен находить следы, и, судя по тому, что вы мне рассказали, вы не можете быть точно уверены, что это следы не ваши.
        - Вы что же, Юрий Борисович, думаете, что я мог убить Локтионова?  - Макс с удивлением смотрел на главного редактора своей телекомпании.  - Почему тогда вы здесь?
        - А почему нет?  - Сокольский невозмутимо сделал еще глоток коньяка.  - Одно дело - спланировать и совершить преступление, хотя и в этом случае я бы оставался вашим другом, и совсем другое - выжрать две бутылки виски, ткнуть ножом собутыльника, а потом, проснувшись, ничего об этом не помнить. Я не скажу, что это нормально, Максим. Но это обыденность, как бы дико это ни звучало. Преступление, на мой взгляд, не в том, что по пьяни один режет другого, преступление совершается уже тогда, когда вы пьете вторую бутылку. Что вы можете контролировать после этого? Да ничего!
        - Вы бы на коньячок не налегали тогда,  - хмуро посоветовал Подгорный.
        - Коньяк - благородный напиток,  - отмахнулся Сокольский,  - в нем нет низменных инстинктов. Ваше здоровье!
        - Это всегда пожалуйста,  - отозвался, поднимая бокал, Подгорный.
        - Максим, а что вы тут делать будете в гордом одиночестве?  - Сокольский положил решетку с мясом на прогоревшие угли.  - Ну кроме распития спиртных напитков в одно лицо.
        - Даже не знаю,  - задумался Макс,  - у меня читалка есть электронная, накачаю себе детективов, буду читать.
        - Детективов?  - удивился Юрий Борисович.  - У вас и так сплошной детектив вокруг. Еще не надоело?
        - Надо же подтянуть теорию,  - усмехнулся Макс,  - Уголовный кодекс я уже изучил на прошлой неделе. Но там все совсем печально. Срока огромные, этапы длинные. Теперь займемся более творческим материалом.
        - Вам впору уже самому начинать книги писать,  - Сокольский перевернул решетку и втянул ноздрями запах дыма,  - скоро готово будет, пахнет изумительно.
        - Кстати, это мысль,  - согласился Подгорный,  - уж не знаю, какие во мне скрыты таланты, и есть ли они вообще, но вспомнить есть что, это точно. Правда, все как-то печально в моих воспоминаниях.
        - Так детектив и должен быть печальным,  - отозвался Юрий Борисович,  - я же, признаюсь, тоже почитываю вечерами. Вот сейчас мода пошла пытаться такой детектив написать, чтоб еще и смешно было. Целый жанр придумали, иронический детектив называется. На мой взгляд, глупость несусветная. Ведь детектив - это что? Это преступление, как правило, убийство. Это трагедия, торжество зла.
        - Ну так ведь преступника потом находят, хотя бы в книгах, значит, в итоге добро победило, все радуются.
        - А вот и нет,  - нахмурился Сокольский,  - в книгах преступника не находят. В книге персонаж, которого ты уже за триста страниц успел узнать, а порой и полюбить, оказывается преступником. Что это, по сути? Это значит, что зло вновь победило, а сыщик, вычисливший убийцу, всего лишь констатирует это печальное обстоятельство. Подлинный детектив, Максим,  - это трагедия, причем двойная.
        - Да уж, Юрий Борисович, глубоко вы копаете,  - Макс долил коньяк себе и Сокольскому.

* * *
        - Ну как вам аппарат?  - Мясоедов хлопнул рукой по рулевому колесу.  - Мощная штука?
        - Да уж,  - невнятно отозвался Реваев,  - просторно.
        - Конечно, не крузак, но машинка достойная,  - делился впечатлениями Мясоедов,  - умеют немцы все же делать. Да и по цене приемлемо, хотя, конечно, все равно кредит брать пришлось.
        - Я слышал, оперативному составу с сентября должны зарплаты повысить,  - обрадовал Жору полковник.
        - Это правильно,  - обрадовался Мясоедов,  - повышение мне зарплаты - это всегда правильно. Насчет остальных, конечно, не уверен. Вот взять Фишмана, за что ему вообще зарплату платить? Ни черта не делает, на задержания уже недели три не выезжал. Либо в спортзале грушу колотит, либо в тире патроны тратит. А патроны ведь тоже денег стоят!
        - Смотри, Ленька про такие слова узнает - намнет тебе бока.  - Реваев отлично знал о дружбе оперативника с командиром группы захвата Леней Фишманом.
        - Намнет он, как же,  - усмехнулся Мясоедов,  - я ему сам что угодно намять могу. Давненько мы, кстати, с ним не возились, надо проведать его.
        - А как, кстати, Дима? Ты давно был у него?
        - Рыбалко?  - уточнил Мясоедов.
        Реваев кивнул.
        - Да нормально, держится. Ходит, конечно, пока, как Кутузов, с повязкой. Но вроде по осени обещают ему искусственный глаз установить. Говорят, почти ничего и не заметно будет.
        Дмитрий Рыбалко, напарник Мясоедова, несколько месяцев назад был тяжело ранен, когда, наплевав на все писаные и неписаные правила, решил в одиночку задержать преступника, над поиском которого вся следственная группа работала целых три месяца. В итоге этой авантюры сам Рыбалко чуть не погиб, а Реваеву пришлось долго корпеть над составлением бумаг, объясняющих странное поведение своего подчиненного[3 - Об этих событиях говорится в повести «Крысолов».].
        - Какие у него планы? Или пока так далеко не загадывает?
        - Думает, конечно. Сами понимаете, после лечения его комиссуют,  - Мясоедов с сожалением вздохнул,  - к оперативной работе уже никак не вернется, а ничему другому он и не обучен особо. Так что у нас он вряд ли останется. Говорит, что в частную контору зовут, куда точно, я не знаю, какая-то служба безопасности.
        - Тоже вариант,  - согласился Реваев,  - опыта у Димы достаточно, в том числе и плохого, но это для мозгов тоже полезно.
        - Ну да,  - кивнул, Жора,  - как говорится, за одного битого… Вика, ты там не спишь?  - Он оглянулся назад.
        Виктория действительно сидела на заднем сиденье с закрытыми глазами, и казалось, что она дремлет.
        - Не сплю,  - она открыла глаза,  - я думаю.
        - Думаешь - не поспать ли?  - рассмеялся Мясоедов.
        - Думаю - зачем я с вами еду? Мне кажется, вы и вдвоем прекрасно со всем справитесь.
        - Ну так это только Юрий Дмитриевич знает,  - протянул Жора,  - так что ты у него спрашивай. Он сегодня в настроении, может, что и ответит. Да, Юрий Дмитриевич?
        - Виктория, вы действительно собираетесь строить свою жизнь вместе с этим балаболом?  - теперь обернулся Реваев.  - Подумайте, когда-нибудь он заболтает вас до смерти.
        Крылова смущенно покраснела и бросила взгляд на Жору, который с невозмутимым видом управлял внедорожником.
        - Что касается того, зачем вы с нами едете, то у меня есть к вам просьба. Я бы хотел, чтобы вы провели допрос.
        - Допрос? Я?  - удивилась Крылова.
        - Ну а что такого? В свое время вы неплохо поработали с этим пареньком, Хроминым. Да и мать его вы отлично разговорили. Так что мне кажется: допрос - это ваша стихия.
        - И кого надо допросить? Я же правильно понимаю, мы едем к Локтионовой?
        - Правильно,  - согласился Реваев,  - но с Локтионовой поговорю я сам. Для этого вы не сгодитесь.
        - Это почему же?  - вспыхнула Виктория.
        - Вот видите,  - улыбнулся полковник,  - как все просто. Только что вы совсем не горели желанием вести допрос, а сейчас прямо пылаете от возмущения, когда вам не дают это сделать. Что касается Локтионовой, вы и сами должны понимать. Она - сорокалетняя красивая женщина, вы тоже красивая женщина, но только моложе. Она будет подсознательно чувствовать в вас соперницу и не раскроется. Так что с ней беседовать буду я. А вы поговорите с Надей, ее дочерью. Вам будет проще, чем мне, вызвать ее на откровенный разговор.
        Крылова задумалась, не уверенная, что ей стоит соглашаться с предложением Реваева.
        - Понимаете, Вика, в общении с подростками я как-то теряюсь,  - неожиданно сбивчиво начал объяснять полковник,  - особенно когда подросток - девочка. Мне трудно понять ход их мыслей. Так что,  - Реваев смущенно улыбнулся,  - я очень на вас рассчитываю.
        - Хорошо,  - приняла решение Крылова,  - о чем я должна ее спрашивать?
        - А это я вам сейчас объясню,  - оживился Юрий Борисович.
        Сидевший за рулем Мясоедов покосился на полковника и молча улыбнулся. Методы убеждения Реваева, как всегда, действовали безотказно. «Трудно понять ход мысли»,  - это же надо такое сказать. Неужели Викуся действительно поверила. Что Реваеву может быть трудно что-то понять. Или это был театр двух актеров?
        Жора на мгновение обернулся, но ему не удалось встретиться глазами с Викторией, внимательно слушавшей объяснения Реваева.
        Когда черный «террамонт» Мясоедова подъехал к воротам особняка Локтионовых, из сторожки вышел высокий, крепко сложенный мужчина, несмотря на жару одетый в темный строгий костюм. Жора выставил в окно удостоверение. Мужчина кивнул и, нажав кнопку на брелоке, отворил ворота.
        Предупрежденная о предстоящем визите, Полина встретила посетителей на крыльце. Как и прошлый раз, она не пыталась скрыть свое недовольство.
        - Вы так часто нас посещаете,  - она начала говорить, когда шедший первым Реваев был еще метрах в десяти от нее,  - словно здесь не дом, где живет семья убитого человека, а дом, где, наоборот, собрались одни убийцы. Зачем вы арестовали нашего сторожа?
        - Здравствуйте, Полина Игоревна,  - невозмутимо поприветствовал ее Реваев,  - жаль, что наш визит вас так расстраивает. Уверяю вас, мы к вам с самыми благими намерениями.
        - Вы не ответили на мой вопрос,  - не отреагировала на приветствие Локтионова,  - зачем вы забрали Алексея? Вы что, считаете, что это он убил Анатолия?
        - Полина Игоревна,  - вздохнул Реваев,  - давайте не будем так нервничать. Вашего сторожа задержали, потому что есть серьезные сомнения в его невиновности. Возможно, наш сегодняшний разговор поможет эти сомнения развеять, так что у вас тоже должна быть заинтересованность в том, чтобы мы могли откровенно поговорить. Если, конечно, судьба Алексея вам действительно небезразлична,  - добавил Реваев,  - и давайте пройдем в дом, говорят, июльское солнце небезопасно для кожи.
        Локтионова снисходительно оглядела полковника с головы до ног, но все же согласилась:
        - Пойдемте, сегодня и впрямь припекает.
        Она направилась в дом. Реваев и Виктория, переглянувшись, последовали за ней.
        - Я, пожалуй, поброжу по округе, может, чего интересного увижу,  - буркнул им вслед Жора.
        В гостиной Локтионова непринужденно устроилась на диване, поджав под себя ноги. Реваев и Крылова расположились в креслах напротив.
        - Итак, ваши вопросы.  - Локтионова выжидательно смотрела на полковника.
        - Прежде чем перейти непосредственно к вопросам,  - подался вперед Реваев,  - у меня есть одно небольшое предложение. Что, если, пока мы с вами здесь будем общаться, моя коллега,  - он показал на Викторию,  - немного побеседует с вашей дочерью?
        - С какой стати?  - нахмурилась Локтионова.  - И к тому же, я проконсультировалась у юриста, вы не можете допрашивать ее в мое отсутствие. Ей нет еще четырнадцати лет.
        - Вы совершенно правы, но речь не идет о допросе как таковом,  - мягко настаивал Реваев,  - если какие-то вопросы девочке не понравятся или вдруг будут непонятны, то она на них может не отвечать. Но уверяю вас, Виктория - достаточно опытный сотрудник и у нее замечательный подход к детям.
        - Молода она для опытного сотрудника.  - Полина бросила оценивающий взгляд на Крылову.
        - Ну что вы,  - возразил Реваев,  - так только на моем фоне кажется. Тридцать пять лет - вполне зрелый возраст.
        Брови Крыловой дернулись вверх от изумления, но благополучно успели занять свое привычное место, прежде чем Локтионова вновь уставилась на нее.
        - Тридцать пять, однако,  - хмыкнула она,  - я думала…
        Что именно она думала, Полина уточнять не стала. Еще немного поколебавшись, она взяла в руки смартфон.
        - Надюшенька, солнце, спустись к нам, пожалуйста,  - ласково проворковала она в трубку.
        Меньше чем через минуту приемная дочь Локтионовых спустилась со второго этажа и застыла на входе в гостиную. На ней были короткие джинсовые шорты и белая навыпуск футболка с ярким рисунком, на который Реваев почему-то обратил внимание. Маленькая девочка с огромными белыми бантами, одетая в синее платьице в горошек, держащая одной рукой за лапу плюшевого мишку, смотрела на яркое солнце. Картина дополнялась надписью, сделанной огромными розовыми буквами: ENJOY! Познаний Реваева в английском вполне хватало для перевода. Наслаждайся! Что же, хороший лозунг, и врут те, кто утверждает, что это лозунг современной зажравшейся молодежи. Неправда. Это лозунг зажравшейся молодежи всех времен и народов. Хотя… почему только зажравшейся?
        - Надюша,  - прервал его размышления голос хозяйки дома,  - вот эта женщина…
        - Виктория,  - подсказала Крылова, однако Полина сделала вид, что ничего не услышала.
        - Эта женщина побеседует с тобой немного. Если тебе вдруг что-то не понравится, сразу иди ко мне. Хорошо, золотко?
        - Это обязательно?  - перспектива очередного общения со следователем энтузиазма у Нади не вызвала.
        - Считай, это моя просьба. Договорились?
        - Ну хорошо,  - вздохнула Надя,  - пойдемте тогда во двор, чего в доме сидеть.
        Не дожидаясь ответа Крыловой, она повернулась, чтобы выйти из комнаты, и на мгновение Реваев увидел еще одну картинку, теперь уже на спине девушки. На футболке была изображена планета, отдаленно напоминающая Землю, на которой стояла та самая маленькая девочка с медвежонком. Пропорции были, конечно, нарушены. Планета была слишком маленькая, а девочка слишком большая. Чем-то этот рисунок напоминал иллюстрации к книжке о Маленьком принце, которую Реваев читал еще в детстве. Но главное было не в этом. Главным было то, что солнце, светившее в лицо девочке на первом рисунке, на самом деле было раскаленной, несущейся к Земле кометой, которая вот-вот должна была уничтожить и мишку, и девочку, и, может быть, всю маленькую, но такую уютную планету. YOUR LAST MINUTES - гласила надпись в нижней части футболки. «Твои последние минуты»,  - перевел Реваев.
        Надя выскочила из гостиной, за ней последовала Крылова.
        - Оригинальная футболка,  - Реваев вновь повернулся к Локтионовой,  - я таких раньше не видел.
        - Таких и не встретить,  - гордость отчетливо слышалась в ее голосе,  - при Надином лицее есть школа красоты. Там девочки учатся разбираться в тонкостях современной моды, пробуют свои силы в качестве дизайнеров одежды, ну и, конечно, сами выступают в роли моделей.
        - И шьют тоже сами?  - искренне удивился Реваев, не ожидавший такого усердия от отпрысков богатых фамилий.
        - Нет, конечно,  - развеяла его сомнения Локтионова,  - есть небольшой цех, хотя цех - это, конечно, громко сказано. Там три или четыре швеи, которые отшивают все то, что девочки нафантазируют. Попечительский совет даже обсуждал вариант открытия собственного бутика в Барвихе, но пока так и не смогли договориться по поводу приемлемой арендной ставки. Собственник ни в какую не хочет идти на уступки, а ведь его сынок тоже учится в нашей школе,  - она возмущенно сдвинула брови,  - тот еще балбес.
        - А вот этот рисунок на футболке, это сама Надя придумала?
        - Ну что вы,  - рассмеялась Локтионова,  - нет, конечно. С ней в классе учится одна девочка, дочка одного бывшего чиновника. Очень влиятельный был человек в свое время,  - она сложила губы трубочкой и причмокнула,  - потом - бац, и его сняли со всех должностей. Не посадили, правда, уже хорошо, но тем не менее упал он вниз очень сильно, сами понимаете, с большой высоты падал.
        Реваев кивнул, пытаясь изобразить сочувствие.
        - Вот после этого Леночка, его дочка, и стала создавать подобные шедевры, с двойным дном, так сказать. Кстати, ее работы очень большим спросом пользуются в школе, она там уже звездой стала. А Надя…  - Локтионова на мгновение задумалась.  - Надя, если что и нарисует, то какую-нибудь ромашку, скорее всего. Цветик-семицветик. Она сама как цветик - мечтательница.
        - Мне она показалась немного,  - Реваев щелкнул пальцами, пытаясь подобрать нужное слово,  - даже не знаю, настороженной, что ли.
        - Ну а что вы хотели?  - Полина свесила ноги с дивана.  - В таком возрасте дети всегда немного замыкаются в себе, начинают строить стенку от взрослых, а после того, что произошло… Давайте выпьем, полковник?
        - Рановато вроде,  - неуверенно попытался возразить Юрий Дмитриевич.
        - Да бросьте,  - махнула рукой Локтионова,  - мы же не будем пить водку. Я приготовлю вам коктейль. Подождите немного, я прислугу отпустила, чтоб никто уши не грел, так что придется самой. Или пойдемте со мной на кухню.
        - Пойдемте,  - согласился Реваев. Он видел перемену в настроении Локтионовой и понимал, что не должен спугнуть едва зародившуюся возможность вывести ее на откровенный разговор.
        Из гостиной они перешли в почти такую же просторную столовую, которая, на взгляд Реваева, отличалась лишь отсутствием камина и наличием огромного обеденного стола, за которым одновременно могли уместиться человек десять. Через столовую они прошли на кухню. Реваев уселся на один из барных стульев, а Локтионова разом распахнула обе дверцы огромного холодильника. Было видно, что, несмотря на наличие прислуги, хозяйка дома знает, что и где хранится на ее кухне. Поставив на небольшой столик рядом с Реваевым два высоких бокала, Полина бросила в каждый из них несколько кубиков льда, а затем быстро выдавила лайм и кинула немного мяты.
        - Вам с сахаром?  - спросила она у Реваева, полковник отрицательно покачал головой.  - Ну и правильно, в такую жару лучше кисленького.
        На взгляд Реваева, рома она налила слишком много, а швепса слишком мало, однако он промолчал. Локтионова примостилась на соседнем барном стуле.
        - Давайте здесь посидим? Чтоб потом опять не бегать.  - Она неожиданно подмигнула Реваеву и засмеялась, словно уже успела пропустить с утра пару коктейлей.  - Будем здоровы!
        Реваев сделал пару глотков и почувствовал, как пузырьки углекислого газа, смешиваясь с алкоголем, стремительно разносят его по организму. Полковник взглянул на часы, еще не было и одиннадцати. Реваев тихонько вздохнул и сделал еще глоток мохито.
        - Замечательно просто,  - он поставил бокал на стол,  - а откройте мне тайну, у Нади есть молодой человек?
        - Ну вы как скажете,  - удивилась Локтионова,  - молодой человек, это как-то чересчур. Ей четырнадцать вот только будет в августе. У нее, правда, есть мальчик, с которым она дружит, он на год старше. Ему недавно исполнилось пятнадцать, Надя ходила к нему на день рождения. Мальчик хороший, живет, кстати, в нашем поселке. Но пока у них ничего серьезного. Детство, дружба.
        - Сейчас дети раньше взрослеют,  - заметил Реваев.
        - Ой, не говорите,  - Локтионова уже опустошила свой бокал,  - но я думаю, что они просто дружат. Мне кажется, они ни разу и не целовались, во всяком случае, я на это надеюсь.
        - А как Надя перенесла смерть отца?
        - А как это можно перенести? Первые несколько дней она была в шоке, отказывалась выходить из комнаты, я еле смогла уговорить ее пойти на похороны. Сейчас, конечно, немного успокоилась.  - Полина покрутила в руке пустой бокал и поставила его на стол.  - Мы обе делаем вид, будто ничего не произошло, будто ничего и не было. Словно и Толи тоже вовсе не было.
        Она всхлипнула и, схватив бокал Реваева, залпом опустошила его.
        - Сейчас я сделаю еще коктейль.  - Полина распахнула дверцу холодильника, ее лица не было видно полковнику, но он понимал, что сейчас Локтионова вытирает слезы.
        Когда бокалы вновь были наполнены, а Полина немного успокоилась, беседа продолжилась.
        - Надя, кстати, Анатолия отцом никогда не называла. Ни разу,  - Полина облокотилась локтем на стол и подперла рукой голову,  - так получилось, когда мы взяли ее из детдома, она была уже достаточно взрослая, девять лет, и прекрасно понимала, что мы не ее родители. И мы предложили ей звать нас по именам. Полина и Анатолий. Думали, может, со временем что-то изменится, но вышло так, что все привыкли. И она и мы. А теперь мы нет. Теперь только она и я.
        Реваев подал Локтионовой бокал. Она сделала несколько глотков и благодарно кивнула.
        - Вы не подумайте, я тут не спиваюсь в одиночестве. Просто сегодня какой-то день чудной, разговорилась не в меру.
        - Скажите, а почему у вас в доме не было охраны? Даже если считать Алексея, то одного человека явно недостаточно. Ему же надо есть, спать, отдыхать.
        - А какой смысл?  - пожала плечами Полина.  - Когда мы куда-то выезжаем, с нами всегда водитель, обычно днем здесь вообще полно народа. А ночью… Охранника же под кровать не положишь. Ну сидели бы в сторожке два мордоворота, это разве бы что-то изменило? Для решения мелких вопросов хватало и Алексея, а серьезные проблемы охрана не решает. Серьезные проблемы решают только серьезные знакомства, что называется, связи.
        Реваев задумчиво кивнул. По странному стечению обстоятельств Локтионов был убит меньше чем через сутки после того, как самый серьезный из его знакомых лишил банкира своего покровительства. Полковник представил, каким станет лицо начальника следственного управления, генерала Карнаухова, когда он озвучит ему данную версию. Хотя нет, слово «когда» здесь неуместно. «Если» будет правильнее, во всяком случае, честнее. Ведь хотя бы с собой можно быть честным.
        - Кстати, что с Алексеем? Неужели вы всерьез полагаете, что он мог убить Анатолия?
        Реваев молча смотрел на нетерпеливо ожидавшую ответ Полину.
        - Скажите, а почему вы все время говорите: «Анатолий»? Не Толя, не мой муж, а Анатолий,  - наконец он ответил вопросом на вопрос.
        Локтионова нахмурилась.
        - Это так важно, как я зову своего мужа? Вы действительно именно это считаете важным? Полковник, я думала, в вас есть хоть что-то человеческое, а вы думаете, как доказать, что это я убила Анатолия? Да, Анатолия! Ему нравилось, как звучит это слово. Толя, Толик - он терпеть не мог таких обращений. Это не соответствовало его статусу. Что тут странного?
        - В этом, пожалуй, ничего,  - пожал плечами Реваев,  - странно другое.
        - И что же вам так странно?  - раздраженно бросила Локтионова. От ее доброжелательности не осталось и следа.
        - Странно, что женщина, которая знает, что за ней подглядывает через окно ванной комнаты посторонний мужчина, не только ничего не говорит об этом своему мужу, но даже продолжает пользоваться ванной, не закрывая окно. У вас же там наверняка есть жалюзи?
        Бокал с недопитым мохито ударился о каменный пол и мгновенно превратился в скопление брызг и осколков, разлетающихся по всей кухне. Мокрые, сморщившиеся листья мяты, словно дохлые аквариумные рыбки, неподвижно лежали среди кусков стекла.
        - Здесь где-то должен быть веник.  - Локтионова нерешительно опустила босую ногу на пол и тут же вновь ее отдернула.
        - Порезались?
        - Нет,  - покачала она головой,  - там мокро. Господи, как же все глупо. Как в оперетте.
        Реваев не был уверен, что она сейчас говорит о разбитом бокале.
        - Где у вас веник? Да и тряпка тоже нужна, весь пол мокрый.
        - В кладовке,  - Локтионова указала рукой на белую деревянную дверь,  - посмотрите, там должно все быть.
        Реваев сделал широкий шаг, пытаясь переступить через разбросанные на полу осколки, и почувствовал, как под подошвой хрустнуло стекло. В кладовке, которая по размерам была чуть больше кухни в его собственном доме, он действительно обнаружил все необходимое. Пока он сметал осколки, а затем протирал пол шваброй, Локтионова сидела неподвижно, уставившись куда-то в потолок. Однако когда полковник вновь вернулся к столу, то обнаружил, что его почти полный бокал удивительным образом опустел.
        - Я все выпила,  - пробормотала Полина,  - сейчас я вам намешаю.
        - Пожалуй, достаточно,  - Реваев осторожно коснулся ее плеча,  - может быть, нам вернуться в гостиную? На диване сидеть вам будет удобнее.
        - Вы правы,  - не стала спорить Полина.
        В гостиной она тяжело рухнула на подушки и некоторое время сидела молча, закрыв глаза и откинувшись на спинку дивана.
        - Я некрасивая?  - Она по-прежнему не открывала глаз.
        - Ну как же,  - растерялся Реваев,  - я, конечно, не знаток, но мне кажется, вы даже очень,  - он замешкался,  - шикарная женщина.
        - Да?  - Полина открыла глаза и посмотрела на него.
        - Да,  - затряс головой Реваев, думая о том, что эту часть разговора жене пересказывать не стоит.
        - Тогда скажите мне, почему,  - Локтионова вскочила с дивана и закружила по комнате,  - почему мною заинтересовался только наш сторож, которому я, даже если упьюсь в стельку, не смогу ответить взаимностью, потому что он, черт возьми, не мужик?
        Последние слова она уже кричала. Реваев, понимая, что отвечать на вопрос нет необходимости, ждал развития событий.
        - Мне надо выпить,  - всплеснула руками Полина и стремительно выскочила из гостиной. Полковник на некоторое время остался в одиночестве, которое, однако, продлилось совсем недолго. Меньше чем через минуту Локтионова вернулась, в одной руке она несла два пустых бокала, в другой бутылку бакарди. Вторую бутылку - швепса - она с трудом удерживала под мышкой.
        - Держите бокалы, быстрее!
        Реваев послушно принял бокалы у нее из рук. Локтионова тут же наполнила каждый из них примерно на треть ромом, а затем добавила примерно столько же газировки. Поставив бутылки на пол, она выхватила свой бокал и жадно сделала большой глоток. Реваев подумал, что ситуация явно развивается неправильно. Однако она развивалась, и сейчас именно это было самым главным. Он коснулся губами стекла, а затем ощутил во рту вкус алкоголя.
        - Все говорили, какой у тебя муж! Как тебе повезло после тридцати такого мужика отхватить,  - за то время, что Полина бегала на кухню, ее возбуждение не уменьшилось,  - а что муж? Первый год, да, жили как в сказке, чуть ли не на руках носил. На второй вроде все тоже неплохо было, Надю вот даже удочерили. А потом, знаете, все как-то угасать стало. Все больше и больше. Последние годы жили, словно в каких-то сумерках. Анатолий постоянно был весь в работе, в проблемах. Последние полгода вообще так было, что есть муж, что нет его. Днем на работе, вечером закроется у себя в кабинете и сидит, в Интернете ковыряется. Чего он там делал в этом Интернете, мне кто-нибудь скажет? Выйдет поужинает, и опять к себе. Раньше Наде хоть какое-то внимание уделял, а последнее время и ей ничего не перепадало.
        Бокал в ее руках стремительно пустел.
        - И что мне делать надо было? Налево пойти? Нет, я же правильная. Я верная жена. Нигде и никому. Кому только верность моя нужна была?  - Полина покачнулась, но, ухватившись рукой за плечо Реваева, удержалась на ногах и уже гораздо тише продолжила:
        - Зашла я как-то в ванную комнату. Свет не включала, хотела посидеть в темноте, поплакать. Наплакалась вволю, потом к окну подошла и лбом к стеклу прижалась. Стою так и вижу: напротив на дереве человек сидит. Не знаю почему, может, я в тот день уже все силы выплакала, я даже не испугалась. Как стояла, прижавшись, так и стою, смотрю. И вижу - это Леша. В саду с той стороны фонарь довольно далеко от березы, но все равно свет немного добивает. Я смотрю на него, он замер, не шевелится. Лица толком не видно, глаза только чуть отсвечивают. И показалось мне, что у него вид такой же несчастный, как и у меня самой, потому что не нужны мы оба никому,  - она допила свой коктейль и, наклонившись к Реваеву, громко прошептала, касаясь губами его уха,  - а еще я поняла, чего он там ждет.

* * *
        Всю дорогу до дома Реваев спал, периодически похрапывая на заднем сиденье. Жора заботливо подложил под голову полковника небольшую подушечку с вышитой эмблемой «Тойоты», которая осталась у него после продажи «лендкрузера». На одном из поворотов подушечка выскользнула из-под головы полковника, однако это не прервало его сон. Во сне Юрий Дмитриевич представлял себя маленьким, но прекрасным принцем, путешествующим сквозь миры и галактики в поисках чего-то такого, что должно наконец насытить его безудержную жажду новых открытий. Вырвавшись из космической тьмы, он коснулся ногами небольшой, но очень уютной планеты. Делая гигантские прыжки своими великолепными, мускулистыми ногами, он мчался вперед, еле касаясь ногами земли, туда, где на горизонте виднелось крохотное темное пятнышко. Прыжок, другой, третий. Пятнышко значительно увеличилось в размерах и приобрело очертания фигуры то ли девочки, то ли девушки, которая стояла спиной к нему, не подозревая о приближении прекрасного принца, которого она непременно должна будет полюбить. Одной рукой девочка держала за лапу плюшевую игрушку, судя по всему,
медведя, до девочки оставалось еще несколько прыжков, и точно рассмотреть с такого расстояния он не мог. Лицо незнакомки он тоже не видел, только затылок, украшенный двумя огромными белыми бантами. Однако он был уверен, что знает это лицо, что он когда-то его уже встречал, а на языке крутилось непонятно откуда пришедшее в голову имя. Надя.
        Он уже немного устал, сказывалось притяжение этой планеты. Девочка все так же, не оборачиваясь, смотрела в одну точку. Над ее головой, прямо между двумя белоснежными бантами, всходило солнце. Девочка и мишка встречали рассвет.
        - Я тоже,  - хотел он крикнуть,  - я тоже хочу встретить этот рассвет вместе с вами,  - но пересохшее от долгих усилий горло издало лишь неразборчивый хрип, и девочка его не услышала.
        А солнце было все выше и светило все ярче. Его лучи, еще недавно совсем легко и ласково касающиеся кожи лица, уже обжигали, а смотреть на него становилось невыносимо. Даже ему. Принц прищурился и вдруг понял. Солнце не поднималось над головой девочки. Оно становилось больше. Оно приближалось.
        - Надя!  - Он наконец смог крикнуть.
        Ему оставалось сделать всего несколько прыжков. Он мог бы спасти ее, мог бы унести на другую планету, пусть не такую уютную, но где тоже есть воздух, где они будут счастливы.
        - Надя!  - крикнул он еще громче, и девочка, услышав его, обернулась.
        На него, глазами полными слез, смотрела Полина. От удивления он споткнулся и, зацепившись ногою за кочку, упал и покатился по траве. Когда он встал, травы уже не было. Мгновенно сморщившись и почернев, она превратилась лишь в тонкий слой пепла, покрывающий обреченную на смерть планету. Не было и девочки, сжимающей в руках плюшевого медвежонка. Она тоже успела превратиться в черный, мгновенно рассеянный ветром пепел.
        За мгновение до столкновения планеты с огромным огненным шаром принц, оттолкнувшись изо всех сил, прыгнул в открытый космос. У себя за спиной он услышал оглушительный взрыв, а несколько раскаленных кусков разорванной в клочья маленькой планеты ударили ему в спину. Он не стал оборачиваться. Это не имело никакого смысла. Он и так видел перед собой прекрасные, полные слез глаза Полины, а ее губы неожиданно шевельнулись и произнесли:
        - Все не так, как кажется.
        - Что вы говорите?  - Мясоедов обернулся к полковнику.
        - Я говорю?  - Реваев с трудом сел, потирая затекшую поясницу. После недолгого сна голова отчаянно гудела.
        Жора еще раз быстро обернулся, взглянул на Реваева. На отекшем лице полковника выступили несколько капелек пота.
        - Да, вы сказали, вам что-то кажется.  - Мясоедов отвернулся, ему надо было вести машину.
        - Кажется,  - пробормотал Реваев,  - кажется, что в моем возрасте пить не закусывая вредно.

* * *
        Макс проснулся поздно. Точнее будет сказать, когда он в очередной раз проснулся, было уже поздно. До этого он просыпался уже несколько раз и даже вставал, чтобы избавиться от непомерной тяжести, раздувавшей его мочевой пузырь. Вчера он слишком много выпил, думал Макс, неуверенными шагами пробираясь на кухню, впрочем, вряд ли больше, чем это было днем ранее. Вот уже неделю доза была примерно одинакова, однако от этого она не переставала быть чрезмерной. Макс достал из холодильника бутылку минералки и присосался к горлышку, делая большие, жадные глотки и чувствуя, как холодная влага щекочет горло. Кажется, вчера оставалась еще одна таблетка баралгина - Подгорный поковырялся в пластиковой коробочке с лекарствами, которые купил предусмотрительный Сокольский, и нашел нужную ему зеленую пластину. Она была пуста. Макс раздраженно отшвырнул упаковку на пол и сделал еще несколько глотков минералки. Он взглянул на часы, до полудня оставалось всего несколько минут. Это означало, что можно сесть на диван и, щелкнув пультом, посмотреть сначала десятиминутный выпуск новостей, а затем ставшую ему уже привычной
«Дежурную часть». Хотя, что там может быть интересного? Про самого Макса ничего точно не расскажут, ведь если бы его поймали, то он узнал бы об этом первым. Подгорный обессиленно рухнул на диван и нащупал пульт.
        На экране некая моложавого вида женщина, Макс смутно помнил, что она жена какого-то известного кинодеятеля, энергично перемещалась по кухне. Ее язык, очевидно, подвергшийся каким-то чудодейственным инъекциям, перемещался у нее во рту еще энергичнее, выдавая одну за другой новые порции фраз, которые, несомненно, должны были привить каждому, включая Подгорного, любовь к домашней готовке. Макс почувствовал, что его подташнивает, и сделал потише. К счастью, приготовление очередного кулинарного шедевра близилось к завершению. Дама в телевизоре попробовала небольшую порцию своего творения, и на ее лице мгновенно отразилось неземное блаженство, которое, к счастью, почти сразу скрыли побежавшие по экрану титры.
        Выпуск новостей начался традиционно. Мелькнула картинка Кремля, о чем-то говорил действующий президент, затем поочередно показали обоих участников выборной гонки. Каждый из них, очевидно по замыслу некоего режиссера этого таинства, в этот день играл на поле соперника. Министр обороны, одетый в штатское, выступал перед студентами какого-то гражданского вуза. Фролов, в свою очередь, одетый, словно рыбак или охотник-любитель, в джинсы и камуфляжную куртку, осматривал какие-то танки и неизвестно зачем, возможно рассчитывая на взаимность, нежно похлопывал могучие машины по стальной броне. На взгляд Подгорного, черный костюм Тукаю шел гораздо лучше, чем камуфляжная куртка Фролову, которая абсолютно не сочеталась с его умным лицом и очками в золотой оправе.
        Макс направил пульт в лицо Фролову, ему хотелось послушать, что же такого интересного Петр Михайлович может говорить окружающим его танкам и генералам. Однако картинка на экране вновь сменилась. Камера скользила по борту белоснежной океанской яхты, очертания которой показались Подгорному смутно знакомыми. Стал слышен голос репортера.
        «И вот сегодня мы наконец смогли узнать подробности этой невероятной трагедии».  - Одетая в оранжевый спасательный жилет девушка-репортер стоя балансировала в несущемся по волнам быстроходном катере. При слове «трагедии» девушка улыбнулась, не в силах скрыть радость от того, что ей довелось наконец поучаствовать в съемках действительно интересного сюжета, а не очередного унылого заседания Европарламента.
        Очевидно, сюжет был смонтирован заранее, так как в следующем кадре девица уже лихо взбиралась по трапу яхты, камера невзначай скользнула по ее обтянутым брюками ягодицам.
        «„Мёбиус“ - одна из самых больших и дорогих океанских яхт в мире,  - бодро вела она репортаж,  - именно на ней последние несколько лет жил эксцентричный миллиардер Аркадий Шлеменко, именно отсюда он управлял своей бизнес-империей. Именно здесь,  - девушка сделала паузу и в меру скромных артистических способностей попыталась придать своему лицу скорбное выражение,  - он погиб при таинственных обстоятельствах».
        Макс вскочил с дивана и, стремительно сделав несколько шагов, остановился, чуть ли не уткнувшись носом в экран телевизора. На экране мелькали фотографии застывших тел, и на первом же снимке Макс узнал Шлеменко. Миллиардер сидел в кресле, одетый в белые парусиновые штаны и такую же белую расстегнутую на груди рубаху. Убийца или убийцы стреляли именно в это место, туда, где из-под белоснежной ткани виднелась мощная загорелая грудь. Ран было несколько, однако крови было на удивление немного, эксперт сразу определил бы, что одна из пуль попала в сердце, которое мгновенно прекратило перекачивать кровь в организме. Но Макс этого не знал; оцепенев, он смотрел на калейдоскоп фотографий, с трудом понимая произносимые репортером фразы.
        «Кроме самого миллиардера, на яхте обнаружены тела еще четырех человек, трое из которых женщины. Полиция Испании, в чьих территориальных водах находился „Мёбиус“, заявляет, что их личности пока не установлены».
        Синти, Кристи, Киу.
        «Однако известно, что перед смертью женщин истязали. В отличие от погибших мужчин, которые были застрелены, обнаруженные на яхте девушки были убиты холодным оружием».
        Синти, Кристи, Киу.
        Мелькнула фотография залитого кровью обнаженного женского тела. Кристи. Больше темнокожих на яхте не было.
        «Команда судна таинственным образом исчезла,  - продолжала репортер,  - и нам остается только гадать, что же произошло на яхте „Мёбиус“, еще недавно бывшей символом богатства и успеха ее владельца. Также непонятно, кому теперь достанется многомиллиардная бизнес-империя Шлеменко, ведь вторым погибшим мужчиной на яхте был Леонид Ройзман, который, по данным наших источников, являлся внебрачным сыном миллиардера».
        Леон.
        Судя по всему, он единственный, кто успел оказать хоть какое-то сопротивление. На промелькнувшем изображении Подгорный успел заметить руку, сжимающую небольшой револьвер. Может быть, перед смертью он успел сделать один или два выстрела. Но разве это что-то могло изменить?
        Леон.
        Пуля попала ему прямо в лицо. Что же, в отличие от Кристи, он хотя бы не мучился.
        Репортаж, а вслед за ним и выпуск новостей уже закончились, а Подгорный все так же стоял в оцепенении. Наконец он смог выключить телевизор и, по-прежнему сжимая в руках уже ненужный пульт, на негнущихся ногах прошел на кухню. Уткнувшись лбом в холодильник, он вновь замер, не в силах сделать что-либо, однако легче не становилось. Макс чувствовал, как у него в голове нарастает огненный шар, который сжигает все вокруг себя, и если он от него немедленно не избавится, то этот шар сам избавится от Подгорного. Макс открыл морозилку и достал из нее две пачки пельменей. Прижав их к голове, он ощутил, как ледяной холод заставил огненный шар уменьшиться в размерах и спрятаться до лучших времен где-то в глубине сознания Подгорного. Сунув пельмени обратно в морозилку, Макс налил себе немного виски.
        Синти, Кристи, Киу.
        Леон.
        Аркадий.
        Макс сделал глоток и тут же бросился к раковине. Его вывернуло.
        Полчаса спустя, приняв душ и заварив кофе, Подгорный вышел во двор. В одной руке он нес ноутбук, в другой здоровенную зеленую кружку, полную свежесваренного кофе. Нарисованный на кружке оранжевый львенок весело подмигивал Максу и приветливо протягивал ему лапу, однако Подгорному было совсем не до веселья. Положив ноутбук на деревянный стол, стоящий в густой тени переплетенных веток сразу нескольких старых яблонь, Макс осторожно поставил рядом кружку и достал из кармана уже начинающую таять плитку шоколада. Пока ноутбук подгружался, Подгорный задумчиво слонялся от одной яблони к другой, иногда издавая нечленораздельные звуки, словно ведя сам с собой беседу на только ему понятном наречии. Наконец ноутбук был к работе готов. Макс уселся на неудобную деревянную скамейку без спинки и отхлебнул кофе. Он тоже был готов к работе.
        Создав на рабочем столе папку, Подгорный задумался над тем, как назвать свое будущее творение. Курсор равнодушно мигал, отсчитывая убегающие секунды, а Макс все никак не мог решиться. Наконец он неуверенно нажал первую клавишу. «Хроники негодяя», да, именно так, а не иначе. Хотя… Макс стер первое слово в названии, пальцы вновь коснулись клавиатуры. «Исповедь негодяя» - так будет называться его книга. Может быть, не самое оригинальное, зато честное название. Ведь кем был он сам, с молодого возраста избалованный деньгами и вниманием женщин? Высокий красавец на дорогой машине, сын сенатора, успешный предприниматель? Или человек, отказавшийся от своей семьи, бросивший в трудную минуту жену и уже два с лишним месяца не видевший своих детей? Теперь он вообще непонятно когда сможет их увидеть. Подгорный вздохнул. А ведь Сокольский прав - не исключено, что это действительно он убил Локтионова. Макс хлопнул себя ладонью по лбу. Что же было той ночью? Как вспомнить то, что провалилось в черную дыру сознания и залито сверху непомерным количеством спиртного?
        Макс глотнул еще кофе и поморщился, только сейчас он понял, что забыл положить сахар. В дом идти не хотелось, и он разорвал обертку на шоколадке.
        Открыв папку, Макс создал в ней документ. После некоторых колебаний появилось название. «Глава 1. Большая игра». Макс на несколько мгновений закрыл глаза и замер, пытаясь запомнить этот момент, а затем его пальцы сначала немного замедленно, вспоминая расположение букв, затем все быстрее забегали по клавиатуре.
        Увлеченный работой, Макс не сразу понял, что стучат именно в его калитку. Машинально сохранив документ, он встал на внезапно отяжелевших ногах в надежде, что стучавший поймет, что в доме никого нет, и уйдет, однако в ворота заколотили с новой силой.
        «Бежать!» - неуверенно пискнула часть сознания, отвечающая за самосохранение.
        «Да сколько можно?» - хором возмутились остальные части мозга.
        «Если бы приехали брать, то уже бы внутрь заскочили и всех мордой в пол»,  - пробасил кто-то, очевидно отвечающий за жизненный опыт, а быть может, за просмотр детективных сериалов.
        «Пойдем посмотрим?» - прощебетало любопытство.
        «Пойдем посмотрим»,  - махнуло рукой отчаяние.
        - Ну пойдем,  - пробормотал Макс,  - посмотрим, кого принесло.
        Он медленно подошел к глухой металлической калитке. В нее вновь заколотили. Лист железа противно дребезжал от стука, и Макс решительно потянулся к задвижке, лишь бы только прекратить это отвратительное дребезжание. Задвижка щелкнула, открываясь, вслед за ней негромко скрипнули петли. Калитка распахнулась. Макс пристально смотрел в глаза стоящего перед ним человека.
        «Бежать?» - растерянно спросило самосохранение.
        Макс неуверенно отступил назад.
        - Сокольский, старый болтун.  - Он пытался сохранять хладнокровие.
        - Не такой уж он и старый,  - пожала плечами Марина.

* * *
        - Итак, друзья мои,  - Реваев постучал карандашом по столу,  - что у нас интересного? Виктория, давайте начнем с вас,  - обратился он к Крыловой,  - девочка что-то рассказала?
        - Если честно, то ничего стоящего,  - призналась Крылова,  - «да, нет, не знаю» и ничего больше. Нет, вру. Еще «нормально». Дома все нормально, в школе нормально. Подружки есть? Да. Молодой человек? Нет. Была дома? Да. Что-то видела? Нет. Что-то знаешь? Нет. Не оправдала я ваших надежд, Юрий Дмитриевич,  - заключила Крылова.
        - Надежд на что?  - удивился Реваев.  - Что она разрыдается, прижмется к тебе и расскажет о том, кто совершил убийство?
        - Тогда я не очень понимаю, почему вы отправили меня разговаривать с ней?
        - Ну, кто-то же должен был с ней разговаривать.
        - Зачем,  - недоумевала Виктория,  - какой был смысл этого разговора?
        - В давлении.
        Реваев извлек откуда-то из-под стола бутылку нарзана, под пристальными взглядами следственной группы невозмутимо открутил крышку и налил минералку в стакан. Пузырьки газа весело устремились вверх, часть из них, словно маленькие прозрачные икринки, осела на стеклянных стенках.
        - Все дело в давлении.  - Реваев с явным наслаждением сделал большой глоток.  - Вот ты этой девочке во всем веришь?
        - Не знаю,  - честно призналась Крылова,  - она толком ничего не сказала. С одной стороны, конечно, кажется, что она что-то скрывает, с другой - я, наверное, вела бы себя так же на ее месте.
        - Вот и я о том же,  - кивнул Реваев, допивая минералку,  - у нас есть три человека, каждый из которых, на мой взгляд, знает больше, чем пытается нам показать. Но это пока только мои предположения. У нас нет фактов. Сами эти люди нам подарков не сделают, раз они молчат, значит, это в их интересах. Значит, мы должны постараться вывести их из зоны комфорта. Они должны чувствовать давление, должны понимать, что мы им не верим.
        - И что, вы думаете, кто из них в итоге признается в убийстве?  - Бочкарев был настроен скептически.
        - А что, вы не знаете, сколько людей начинают говорить, едва на них наденут наручники?
        - Ну, знаете,  - возмутился Бочкарев,  - если надеть противогаз и перекрыть клапан, так вообще все говорить начинают. Но ведь для этого должны быть какие-то основания.
        - Для противогаза?  - растянул губы в улыбке Мясоедов.
        Бочкарев недовольно взглянул на оперативника и не ответил.
        - Основание здесь может быть только одно,  - ответил Реваев,  - ложь. Если с человеком, чья версия построена на лжи, много разговаривать, то рано или поздно выявляются какие-то нестыковки. Какая проблема любого районного следователя или опера?
        - Загруженность,  - мгновенно отозвался Лазарев.
        - Верно,  - улыбнулся Реваев,  - идет поток дел. На долгие разговоры времени нет. Следователь получает данные экспертизы, протокол осмотра, допросы свидетелей. На основании этого делает вывод о чьей-то виновности. Если он не может сделать вывод сразу, то дело фактически обречено. Я прав?
        - Ну не совсем,  - растерялся Бочкарев.
        - Правы, товарищ полковник,  - с улыбкой протянул сидевший до этого молча Богомолов,  - это ж все знают, если одно дело долго копать, то за тобой еще десяток наберется, у которых все сроки выйдут. И тогда,  - он усмехнулся,  - тебе намылят шею.
        - Поэтому вам сейчас надо не просто радоваться возможности работать в относительно комфортных условиях, а этой возможностью пользоваться. Вы, Дмитрий, правильно сказали. Чтобы надеть наручники, нужны основания. Ну так они сами не появятся, с людьми надо работать. Вика, что, кстати, по телефонным переговорам?
        - Вот,  - Крылова положила на стол распечатку,  - пришли вчера вечером. Локтионова последний звонок делала еще в районе шести вечера, потом ни с кем не общалась. Надя тоже разговаривала по мобильному примерно в это же время, после чего разговоров не было. Но, что интересно, позже она несколько раз пыталась дозвониться на этот же номер, однако абонент был отключен. Сообщение о том, что абонент появился в сети, пришло уже на следующее утро, однако они больше друг с другом не созванивались.
        - В какое время она пыталась дозвониться?  - уточнил Реваев.
        - Начиная с восьми вечера она звонила каждые двадцать - тридцать минут,  - Вика взглянула в распечатку,  - последний звонок был уже после часа ночи.
        - Устанавливайте, чей это номер,  - скомандовал Реваев,  - надо выяснить, о чем ей так хотелось поговорить.
        - Сегодня сделаю,  - кивнула Крылова.
        - Вчера звонили из Среднегорска.  - Бочкарев открыл блокнот, чтобы взглянуть свои записи.  - Некто Сокольский Юрий Борисович, как они говорят, доверенное лицо Подгорного, внезапно исчез из города.
        - Вот как,  - заинтересовался Реваев,  - знаю я этого персонажа.
        - Точнее, он уже опять появился. По нашему запросу они должны были опросить ближайшее окружение Подгорного на тот случай, если он попробует с кем-то выйти на связь. И, похоже, опоздали. Когда приехали в его телекомпанию, то оказалось, что главный редактор, этот самый Сокольский, взял краткосрочный отпуск, как сказали, «по семейным обстоятельствам».
        - О, я помню этого дядьку,  - оживился Жора,  - только у него семьи никакой нету, одни кошки. Кошек, правда, много. У этого Подгорного примерно полтора года назад убили отца,  - объяснил он удивленному Бочкареву,  - мы по этому делу работали. Перерыли все его окружение.
        - Так вот,  - продолжил Дмитрий,  - эти умники ничего мне не сообщали, все ждали, когда Сокольский вернется, чтобы сначала самим его допросить.
        - И что, допросили?  - нахмурился Реваев.
        - Допросили,  - фыркнул Бочкарев,  - он заявил, что летал в Москву на несколько дней развеяться, сменить обстановку, а про Подгорного ничего не знает, а если и знал бы, все равно ничего не сказал.
        - Ну это значит, он стопудово с нашим беглецом встречался,  - уверенно заявил Мясоедов,  - я так даже предполагаю, зачем.
        - Поделись мудростью,  - захлопнул свой блокнот Бочкарев.
        - Да все просто,  - щелкнул пальцами Жора,  - у Подгорного была лежка. Думаю, какая-то квартира в городе. Он понимал, что там долго не продержится, кто-нибудь его опознает. А когда попытался снять загородный дом, то со своей липовой ксерокопией нарвался на бдительную тетку.
        - Я с ней общался,  - кивнул Лазарев,  - волкодав, а не женщина, ее бы к нам в отдел.
        - Ну вот,  - кивнул Жора,  - еще одну попытку Подгорный сам делать побоялся. И вызвал на помощь Сокольского. Так что я вам зуб даю, он ему снял домик где-то в спокойном месте, и теперь наш клиент может сидеть там хоть до седьмого пришествия.
        - Логично,  - согласился Реваев,  - ты мне только одно скажи, пожалуйста.
        - Да?  - с готовностью отозвался Жора.
        - А предыдущие шесть уже были?
        - Чего - шесть?  - не понял Мясоедов.
        - Ну как чего?  - улыбнулся полковник.  - Пришествий.
        - Наверно,  - Мясоедов бросил неуверенный взгляд в сторону Крыловой, ожидая подсказки; Виктория, прикрыв рот ладонью, захихикала.  - Знаете, я не считал.
        - Ага,  - кивнул полковник,  - я так и думал.
        Он что-то быстро написал на листке бумаги и протянул его Бочкареву.
        - Раз Подгорный решил обратиться к старым связям, то вполне можно ожидать продолжения. Подготовьте поручение на установление наружного наблюдения за этими людьми, завизируете его в секретариате этажом выше, Виктория вам подскажет, как сделать.
        - Вы думаете, они там отработают?  - засомневался Бочкарев.  - У них в Среднегорске, небось, своих дел хватает.
        - Вы полагаете, подписи руководителя Главного следственного управления будет недостаточно?  - иронично уточнил Реваев.  - Созвонитесь с ними, пусть сообщают вам о любых отклонениях от обычных маршрутов.
        - И за кем же они будут следить?  - не смогла сдержать любопытство Крылова.
        - Ну, это очевидно,  - добродушно улыбнулся Реваев,  - вы же видели Подгорного, знаете, что это за человек. Один он долго не высидит. Ему понадобится женщина. Хотя,  - Реваев привычным движением потер кончик носа,  - может быть, и наоборот, он сам кому-то понадобится. Но для нас в данном случае нет никакой разницы,  - заключил полковник.

* * *
        Макс сделал еще шаг назад, давая возможность бывшей жене пройти во двор. Захлопнув калитку, он повернулся и вновь встретился с ней взглядом.
        - Ты один?  - Марина спросила как можно более небрежно.
        - Конечно,  - в тон ей ответил Макс,  - кому я, кроме ментов, нужен.
        - Иногда бывает важно, кто нужен тебе,  - уголки ее губ чуть дрогнули,  - может быть, ты заберешь у меня вещи?
        - Конечно,  - сконфузился Подгорный, снимая с плеча Марины спортивную сумку.
        Сумка была совсем небольшая, много вещей в ней явно поместиться не могло. Может быть, ветровка, если вдруг вечером станет прохладно, да смена белья.
        - Проходи, не стесняйся.  - Макс не мог понять, как себя вести с женщиной, с которой он прожил вместе одиннадцать лет, которую когда-то ему чудом удалось вырвать из объятий смерти и которую затем он так бездарно потерял.  - Как дети?
        - Скучают.
        Макс понял, что Марина тоже пока не может подобрать удобную ей манеру общения с бывшим мужем. Хотя, может быть, она ждала совсем другого приема? Может быть, ему стоило прижать ее к себе, расцеловать, подхватить на руки? Может быть.
        Марина прошла вглубь двора, остановилась возле стола с раскрытым ноутбуком.
        - Ты пишешь?  - Она с любопытством склонилась над столом, легким движением отбросила упавшую на лоб прядь темных волос.
        - Да, решил попробовать.  - Макс исподтишка любовался ее фигурой, затянутой в светлые облегающие джинсы и белую футболку.
        - И что это будет, любовный роман?  - Она оглянулась и успела перехватить его жадный взгляд.
        - Скорее триллер.  - Подойдя к столу, Макс закрыл ноутбук.  - Допишу, тогда почитаешь.
        - Ты же обманешь.  - В ее голосе прозвучала все та же небрежность.
        - Нет,  - покачал он головой,  - ты будешь первой, обещаю.
        Несколько мгновений она рассматривала его так, словно видела впервые в жизни, а затем рассмеялась.
        - Макс, ну ты же опять обманешь, я тебя знаю. Ты ведь всегда обманываешь.
        Ее губы приоткрылись, блеснули белые ровные зубы. На секунду Максу показалось, что она смеется над ним, а затем ему стало все равно, и он, впившись губами в этот раскрытый, смеющийся рот, заставил его замолчать.

* * *
        Крылова зашла в кабинет к Реваеву, когда рабочий день уже близился к концу. Вслед за ней появились Бочкарев и Лазарев. Полковник сразу заметил, что по обычно хмурому лицу Дмитрия блуждает довольная улыбка, которую тот тщетно пытается скрыть. Реваев махнул рукой, приглашая их сесть.
        - Отработали мы номер, по которому звонила Надя.  - Виктория начала рассказывать раньше, чем коснулась рукой спинки стула.
        - Судя по лицу Дмитрия Евгеньевича, вас что-то заинтересовало?
        - Да как сказать,  - не спешила с выводами Крылова,  - номер зарегистрирован на некоего Егупова Станислава Михайловича, но пользуется им его сын, Денис.
        - Которому пятнадцать лет, и он учится в одной школе с Надей,  - закончил фразу Реваев.
        - Именно,  - кивнула Виктория, то есть с одной стороны - ничего необычного, девочка звонила школьному приятелю. С другой стороны, сам факт того, что она сделала так много звонков, говорит о том, что она хотела сказать ему что-то, по ее мнению, важное.
        - И срочное,  - добавил Бочкарев.
        - Ну да, раз она ему до часу ночи пыталась дозвониться. Плюс ко всему настораживает такой момент: мать Нади знает, что у ее дочери есть друг, пусть даже она считает это обычной детской дружбой, но тем не менее. А вот сама Надя мне заявила, что никакого молодого человека у нее нет.
        - Молодой человек и друг - это разные понятия,  - усмехнулся Антон.
        - Да?  - В голосе Крыловой слышалось явное «нет».  - Мне кажется, для тринадцатилетней девочки это одно и то же, и, когда я задавала ей вопрос, она прекрасно поняла, о чем именно я спрашиваю.
        - Возможно, у ее матери устаревшая информация?  - Реваев потер затекшую шею, а затем откинул голову назад и на несколько мгновений напряг мышцы.  - С мальчиком надо поговорить. Кстати, последние дни они созванивались?
        - Оператор дал нам данные, в которые вошли восемь дней после совершения убийства,  - доложила Крылова,  - за все это время звонков не было. Ни одного!
        - То есть они либо перестали общаться, чего мы тоже исключать не можем, либо,  - Реваев обвел взглядом присутствующих,  - они общаются как-то иначе. Дмитрий Евгеньевич, поговорите с молодым человеком, только мягко, не напугайте его. Выясните все подробно про их отношения с Надей, что было в день убийства, почему он не брал трубку, что было на следующий день. Ну, вы прекрасно все сами знаете.
        Бочкарев согласно кивнул.
        - Постарайтесь узнать, где был молодой человек на момент убийства, и может ли это кто-то подтвердить. Поговорите с его родителями. В общем, действуйте.
        - И да прибудет с нами сила!  - улыбнулся Антон.
        - Аминь,  - заключил Реваев и уточнил:  - Это же сейчас из Библии была фраза?
        - Нет, из «Звездных войн»,  - рассмеялся оперативник,  - кино такое, фантастическое.
        - Понятно,  - протянул полковник,  - ну не важно, это примерно одно и то же.
        Дмитрий уже направлялся по длинному коридору к лифту, когда его догнал Реваев.
        - Я так подумал,  - полковник немного запыхался, пробежавшись по коридору,  - к Егупову поедем вместе.
        - Не доверяете?  - хмуро взглянул на него Бочкарев.
        - Слушайте, Дмитрий Евгеньевич, вы сколько лет служите?  - возмутился Реваев.  - Вам ведь уже скоро майора дадут, а обидчивый, как лейтенант,  - и добавил уже спокойнее:  - Хочу взглянуть на этого мальчишку, вдруг чего в груди ёкнет.
        Разговор с самого начала не задался. Отец Дениса - высокий полный мужчина с потливым лицом и властным голосом - сразу заявил, что общение с сыном возможно только в его присутствии. Сам подросток то робко поглядывал на отца, то бросал еще более испуганные взгляды на следователя. Бочкарев понял, что если сейчас он попытается надавить и заявит о том, что допрос достигшего четырнадцати лет подростка можно вести в отсутствие родителей, то разразится скандал. Папа будет шумно сотрясать воздух и вытирать мокрый лоб мятым платком, а окончательно напуганный сын замкнется, и из него вряд ли получится вытянуть хоть слово. Вариантов было два. Либо вызвать оперов и отправить Дениса на допрос в управление, либо хотя бы на время согласиться с условиями отца мальчишки. Реваев, теперь тихо сидевший в кресле с полуприкрытыми глазами, просил действовать мягко. Бочкарев и сам понимал, что так будет правильно, прибегнуть к нажиму он успеет в любой момент.
        - Хорошо,  - согласился он со Станиславом Михайловичем,  - я вовсе не против, чтобы вы присутствовали, может быть, это даже самый лучший вариант, вы быстрее поймете, что вашего сына ни в чем не обвиняют.  - Мозг машинально добавил «пока», но язык послушно сделал паузу.
        - Вот и хорошо,  - на красном, круглом лице появилось удовлетворение,  - может, чайку?
        - С удовольствием,  - Бочкарев уже понял, что чем чаще он будет соглашаться с хозяином дома, тем благодушнее тот будет настроен,  - с лимончиком, если можно.
        - Я тоже не откажусь,  - не открывая глаз шире, подал голос Реваев.
        - С лимончиком, правильно,  - обрадовался Станислав Михайлович,  - я сам только так пью. Катя!  - неожиданно гаркнул он на весь дом.  - Катька, черт тебя дери!
        Появившаяся несколько секунд спустя женщина средних лет, очевидно домработница, выжидательно застыла на пороге.
        - Катя,  - уже более спокойным тоном распорядился Егупов,  - сделай нам три чая с лимончиком и еще…  - Он взглянул на притихшего Дениса:  - Ты что-то совсем взбледнул, тебе принести что-нибудь?
        - Не надо,  - буркнул Денис.
        - Ну, принеси ему колы,  - скомандовал Егупов,  - захочет, выпьет.
        - Хорошо, Станислав Михайлович,  - кивнув, домработница вышла из гостиной.
        - Итак, Денис,  - Бочкарев почувствовал, что пора переходить к делу, пока Егупов-старший окончательно не завладел инициативой,  - мы знаем, что ты дружишь с Надей Локтионовой. Ты не мог бы рассказать поподробнее о вашем общении.
        - А что там рассказывать,  - буркнул подросток,  - ну, дружим и все. Иногда в школе общаемся, пару раз в кино вместе ходили.
        - Да ладно,  - тут же вмешался в разговор Станислав Михайлович,  - пару раз! Только про эту Надьку и слышу. Если сына дома нет, значит, ясно - они где-то вместе лазают.
        Бочкарев с удивлением подумал о том, что от присутствия Станислава Михайловича может быть какая-то польза. Судя по всему, в его присутствии Денису врать будет сложнее. Другой вопрос - будет ли он говорить правду? Будет ли он вообще что-нибудь говорить?
        - Надина мама сказала примерно то же самое,  - он дружески улыбнулся Егупову,  - кстати, она очень благожелательно относится к вашему сыну. Я сейчас не вспомню дословно,  - Бочкарев на мгновение зажмурился, включая фантазию,  - но фраза о том, что если в таком возрасте и дружить с мальчиком, то лучше с таким, как Денис.
        Лицо подростка заволокло красным, однако Бочкарев понял, что Денису его слова были более чем приятны.
        - Полина так сказала? А что, правильно!  - оживленно подался вперед Егупов.  - Дениска парень толковый, есть в кого,  - он самодовольно оскалил зубы,  - конечно, ветерок в голове гуляет порой, но ничего, у меня рука крепкая - с любым ветерком справится.
        «Он что, его еще лупит?» Следователь внимательно вглядывался в лицо подростка. Тот опустил глаза и крепко сцепил пальцы рук, уходя в глухую оборону. Домработница внесла в гостиную поднос с напитками, поставила чай на стол и подошла к Денису. Мальчишка молча схватил стакан с колой и сделал большой глоток.
        - Сейчас ведь каникулы, лето.  - Капитан дождался, когда женщина выйдет и продолжил попытки разговорить Дениса:  - Свободного времени у вас сейчас больше. Вы ведь наверняка встречаетесь вечерами, гуляете по поселку?
        - Иногда гуляем.  - Подросток по-прежнему не был настроен на откровенность.
        - Обычно в какое время?  - уточнил следователь.
        - Да по-разному,  - пожал плечами Денис,  - порой днем на великах катаемся или на пляж ходим. У нас тут в поселке пляж есть,  - объяснил он следователю,  - иногда вечером, часов в восемь, когда все выходят.
        - Да уж,  - вновь влез в беседу Егупов-старший,  - молодежь, им же обязательно до ночи тусоваться надо, домой не затащишь.
        - Ну уж у вас-то наверняка с дисциплиной проблем нет,  - подыграл Бочкарев.
        - Еще бы, у нас распорядок строгий.  - Станислав Михайлович хлопнул сына по спине.  - Не сутулься! Ровно в одиннадцать обязан быть дома. Закон!  - изрек он, выставив вперед здоровенный кулак.  - Раньше вообще только до десяти отпускали, в этом году час добавили. Взрослеет все же.
        Бочкареву на мгновение показалось, что еле заметная усмешка скользнула по губам Дениса в тот момент, когда его отец сотрясал кулаком воздух в гостиной. Однако уже секунду спустя Игорь уже не взялся бы точно утверждать, что он видел эту мимолетную усмешку.
        - Скажи, Денис, в день гибели Локтионова вы встречались?
        Подросток резко махнул головой, было очевидно, что он наконец услышал вопрос, отвечая на который не надо было думать.
        - Нет, мы в тот день с пацанами ездили в город, в кино. Вернулись уже к вечеру.
        - Потом вы созванивались?
        - Нет, когда назад возвращались, я ухитрился оставить телефон в машине.
        - Вы на чем ездили-то?  - заинтересовался Егупов-старший.
        - Карасева отец машину с водителем дал,  - отрапортовал Денис,  - мне Колька наутро телефон завез только.
        - Ну и?  - Бочкарев ждал продолжения рассказа.
        - Ну и - что?  - не понял или не захотел понять Денис.
        - Утром ты включил телефон. Пропущенных много было?  - Бочкареву не хотелось говорить о том, что он уже знает всю историю звонков.
        - Было немного,  - замялся подросток.
        - От Нади были звонки?  - наседал следователь.
        - Были,  - согласился Денис.
        - Слушай, не тяни резину, нормально рассказывай,  - Станислав Михайлович вновь начал злиться, на этот раз уже на своего сына,  - тебе же ясно, о чем тебя спрашивают? Надя звонила? Ты ей потом перезвонил? О чем говорили? Верно я спрашиваю?  - Он взглянул на майора.
        - Совершенно верно,  - поспешил согласиться Бочкарев,  - быстрее ответит, быстрее мы вас покинем.
        - Ну, перезвонил я, она сказала, что у нее отца убили, говорить не может. Все, что тут рассказывать?  - выпалил Денис.
        - Она так и сказала - отца?  - уточнил Реваев.
        - Анатолия,  - буркнул младший Егупов,  - она его всегда Анатолием звала.
        - Странно, тебе не кажется?  - Полковник наконец открыл глаза и теперь внимательно рассматривал сидящего перед ним подростка.
        - А что тут странного?  - пожал плечами Денис.  - Он же ей неродной был.
        - Ну да, тоже верно,  - не стал спорить Реваев и, вновь откинувшись на спинку кресла с безучастным видом, передал возможность вести допрос Бочкареву.
        - Какие у них взаимоотношения были, ты, случайно, не в курсе?
        Подросток на мгновение взглянул Бочкареву в глаза и вновь уставился на пол.
        - Она не рассказывала, да и меня, если честно, это никогда не интересовало.
        - Понятно, у вас другие интересы,  - согласился капитан.  - Скажи мне, вот в тот день, когда произошло это убийство, Надя тебе звонила?
        Денис кивнул.
        - А в какое время был последний звонок?
        - Я не помню,  - Денис вновь бросил взгляд на следователя,  - там было написано, что несколько пропущенных, а в какое время, не знаю.
        - А посмотреть мы можем? Наверняка сообщение осталось,  - как ни в чем не бывало, попросил следователь.
        - Я не знаю, я, кажется, стер уже,  - неуверенно отозвался подросток.
        - Ну что ты мямлишь?  - взорвался Станислав Михайлович.  - Тащи сюда быстро телефон, посмотрим.
        Денис с облегчением вскочил на ноги. Он уже сделал несколько шагов, когда Станислав Михайлович остановил его.
        - Постой-ка, знаю я тебя, умника. Витька!  - неожиданно заорал он.
        Через несколько мгновений на лестнице послышался топот, и в гостиную вбежал мальчик лет десяти.
        - Витька, принеси быстренько Денисов телефон,  - скомандовал отец.  - Где он у тебя лежит?  - повернулся он к старшему сыну.
        - На подоконнике, заряжается,  - мрачно отозвался Денис.
        Младший сын Егупова опрометью бросился выполнять поручение отца, а Денис с недовольным видом вернулся на диван. Вскоре на лестнице вновь послышались торопливые шаги. Вбежавший в комнату Витька в нерешительности замер перед диваном, не зная, кому отдать телефон, отцу или брату.
        - Давай показывай, чего у тебя там,  - потребовал Станислав Михайлович, обращаясь к Денису.
        Денис, с явной неохотой, поднес телефон к лицу, смартфон узнал своего владельца и активировался. Подросток начал водить пальцем по экрану, очевидно, в поисках нужного сообщения.
        - Ну вот же оно! Куда ты листаешь?  - воскликнул Станислав Михайлович.  - Ого! Девять пропущенных, последний раз в час пятнадцать. Видать, она сильно по тебе соскучилась, раз аж до ночи названивала. Нормальные люди уже спят все в это время, а она трезвонит, это ж надо удумать!
        На этот раз улыбнулся Витька, однако, увидев гневный взгляд старшего брата, стремительно спрятал некстати появившуюся ухмылку.
        Бочкарев понял.
        - Денис, Надя ведь тебе часто звонила так поздно, верно?
        - С чего вы взяли?  - Денис уставился на следователя.
        - Да и ты ей иногда звонил в это время,  - проигнорировал его вопрос Бочкарев.
        - А ну дай-ка сюда телефон.  - Станислав Михайлович неожиданно выхватил смартфон из рук сына.
        - Папа!  - возмущенный Денис вскочил на ноги.
        - Сядь,  - властно рявкнул отец,  - ишь, запрыгал. Я твои сообщения не читаю, можешь не беспокоиться. А вот историю звонков гляну. Черт, тут данных слишком мало, ничего и не увидишь толком.  - Он раздраженно отбросил телефон на диван.
        Денис тут же с явным облегчением сунул телефон в карман. Вновь очнувшийся от дремы Реваев решил, что настало время зайти с козырей.
        - Я уже все посмотрел,  - он увидел, как замерла в кармане рука Дениса, сжимающая телефон,  - сотовый оператор предоставил нам все данные за последние месяцы. И звонки, и переписку.
        - Минуточку,  - напрягся Станислав Михайлович,  - а это на каком основании?
        - И мы точно знаем, что ты и Надя регулярно созванивались в районе часа ночи, а еще мы знаем,  - Реваев подумал о том, что если сейчас он ошибется, то скандала не избежать,  - что вы с Надей регулярно в это время, я имею в виду после часа ночи, встречались. И сейчас ты нам сам подробно расскажешь про эти встречи. А мы,  - он попытался вновь перетащить на свою сторону отца Егупова,  - со Станиславом Михайловичем послушаем.
        - Еще как послушаем!  - Егупов, старший извлек из кармана платок и промокнул потное лицо.  - Тут, оказывается, все так интересно. Живешь и не знаешь, что у тебя под боком творится.  - Он взглянул на внимательно слушающего разговор младшего сына:  - А ну, марш отсюда!
        Не сказав ни слова, Витька выскочил из комнаты, однако Бочкареву показалось, что его шаги оборвались где-то на третьей ступеньке лестницы.
        - Я кому сказал - наверх?  - судя по всему, Станислав Михайлович тоже разгадал нехитрую уловку младшего сына.  - И сиди в комнате, книги читай. Понял меня?
        - Понял,  - глухо донеслось из-за стены.
        - Ну,  - Егупов повернулся к Денису,  - излагай. Только подробно излагай, без выкрутасов.
        - Что излагать-то?  - На глазах подростка выступили слезы.  - Ну, встречались мы иногда вечером.
        - Вечером?  - взревел отец.  - Это ты называешь вечером? Час ночи?
        - Ну, ночью.  - Денис рукой вытер слезы.
        - И давно эти у вас посиделки ночные,  - чуть тише, но все так же агрессивно выяснял Егупов,  - или уже полежалки?
        - Нет,  - уткнув подбородок в грудь, буркнул Денис.
        - Нет? Ну слава богу, что нет,  - театрально всплеснул руками Станислав Михайлович,  - ей сколько лет, четырнадцать?
        - Тринадцать,  - еле слышно отозвался Денис, четырнадцать через неделю только будет.
        - Тринадцать, я не могу, ей тринадцать!  - воскликнул Егупов.  - Тебя же, дурака, посадят за связь с малолетней. Нет,  - махнул он рукой,  - нас всех посадят, и меня, и мать тоже, потому что не могли родители не знать о том, что их сын-балбес вытворяет такое.
        - Да ничего я не делал, папа,  - в отчаянии Денис вновь вскочил на ноги, губы его тряслись,  - да мы всего целовались два раза и все.
        - Где вы встречались?  - Реваев прервал выяснение отношений между отцом и сыном.
        - Сначала в том доме, ну, где это все произошло, где было убийство. До того, как там этот мужик поселился. Надя достала ключ, удобно было.
        - Удобно ему было,  - уже беззлобно пробормотал Станислав Михайлович,  - вот надавать тебе по заднице, тогда тебе точно удобно будет с отбитой жопой ходить.
        - А потом, когда в доме появился жилец?  - продолжил задавать вопросы окончательно перехвативший инициативу разговора полковник.
        - Да там же.  - Денис увидел недоуменный взгляд следователя и поспешил объяснить.  - У него за домом беседка построена, там с двух сторон стены глухие, из дома не видно, даже если в ней свет зажечь. Но мы не зажигали, так сидели.
        - Ну да, темнота - друг молодежи,  - подмигнул ему Бочкарев.  - С Надей понятно, ей только за калитку надо было выйти, и она уже на месте. А ты как туда попадал, неужто каждый раз через забор лазил?
        - Зачем?  - удивился Денис.  - Там же участок на парковую зону выходит, есть вторая калитка, но ей никто никогда не пользовался. Там замка не было, Надя мне щеколду открывала, я и заходил спокойно.
        - Там же вроде камера стоит?  - изобразил непонимание Бочкарев.
        - Так мы ее в сторону еще два месяца назад отвернули,  - спокойно объяснил Денис, она теперь калитку не захватывает.
        - Молодцы!  - Егупов-старший не удержался и отвесил сыну подзатыльник,  - ей-богу, молодцы! Вашу бы энергию, да на мирные цели.
        - Ну хорошо, Денис,  - Реваев прогнул спину в пояснице и потянулся,  - мне все более-менее понятно. Вот только такой вопрос - в ночь убийства ты тоже приходил на встречу с Надей?

* * *
        Подгорный лежал на кровати, уставившись в потолок, и улыбался. Марина, уткнувшись носом ему в висок, нежно покусывала Максу мочку уха.
        - Хорошо-то как,  - пробормотал Макс,  - вокруг все плохо, а нам хорошо. Так разве может быть?  - Он повернулся на бок, теперь они с Мариной касались друг друга носами, и Макс мог чувствовать, как она выдыхает теплый воздух, щекочущий ему лицо.
        - Молчи, Макс, молчи!  - Она нежно поцеловала его губы, кончик ее языка коснулся его зубов, он приоткрыл рот и втянул в себя этот влажный, теплый язык, так, словно пытался выпить всю ее полностью.
        Когда они смогли наконец, тяжело дыша, оторваться друг от друга, Марина толкнула Макса, так что он вновь упал на спину, а сама положила голову ему на грудь.
        - Мы столько всего напутали.  - Она ласково гладила рукой его щеку, ощущая покалывания небритой щетины.
        - Ну, одну ошибку мы уже исправили,  - улыбнулся Подгорный,  - причем дважды.
        - Осталось еще две,  - тут же отозвалась Марина.
        - Две?  - удивился Макс.  - Я, наверно, не потяну. Можно мы исправим их завтра? Ну или хотя бы ближе к вечеру?
        - Я серьезно.  - Марина перевернулась на живот и приподнялась, упираясь руками в грудь Макса, ее лицо было совсем близко, а волосы касались его щеки.  - До тех пор, пока мы пытаемся всех обмануть, мы и сами верим, что ложь - это лучшее, что только может быть на свете. Но ложь ведь затягивает,  - она наклонилась, и он почувствовал, как ее соски коснулись его груди,  - мы утонем в ней, Макс.
        - Вот ты сейчас о чем?  - нахмурился Подгорный. По его мнению, обстановка к самобичеванию отнюдь не располагала.
        - Я о нас. О тебе,  - она наклонилась к нему еще ближе, коснулась его щеки губами,  - обо мне,  - она поцеловала его во вторую щеку,  - мы пытаемся всех перехитрить, но ведь всех перехитрить невозможно.
        - Ну как сказать, если очень постараться.  - Подгорный все еще надеялся свести разговор к шутке.
        - Нет, Макс, я так не хочу.  - Она резко поднялась и села на кровати, откинув назад волосы.  - Я собираюсь поехать к этому следователю - Реваеву - и признаться в убийстве Фроловой[4 - Марина упоминает события, рассказанные в повести «Крысолов».].
        - Что ты хочешь?  - Макса подбросило с кровати.  - Зачем?
        - Затем,  - отрезала Марина,  - я не хочу ждать того, что кто-то что-то вдруг случайно узнает. Я не хочу, чтобы за мной внезапно пришли в тот момент, когда я этого не жду, когда я играю с детьми или лежу с тобой в постели. Нет, Макс! Лучше я приду сама, сейчас, когда я к этому готова.
        - А ты готова к тому, что будет потом?  - с ужасом спросил Подгорный.  - Ты вообще себе представляешь, что будет потом?
        - Что будет? Суд? Тюрьма? Максим, ты действительно считаешь, что это самое страшное, что может произойти с человеком?
        - Может, и не самое, но близко к тому, можешь мне поверить,  - убежденно ответил Подгорный,  - особенно наш суд и наши тюрьмы.
        - Ничего,  - неуверенно улыбнулась Марина,  - я консультировалась с адвокатом, с Блажко, ты его знаешь.
        - Господи, ты что, ему все рассказала?  - Макс прекрасно знал самого дорогого адвоката Среднегорска, который периодически консультировал еще его отца.
        - Да, он хоть и в годах, но, что такое адвокатская тайна, еще помнит,  - заявила Марина.  - Он уверен, что может доказать непреднамеренность моих действий. Состояние аффекта наши суды не воспринимают как явление, но, по его мнению, в худшем случае, мне грозят два-три года заключения, а в лучшем тот же срок, только условно.
        - А три года, это для нас уже, конечно, не срок,  - возмутился Подгорный.
        - Иван Романович сказал, что даже в таком случае я выйду на год раньше, так как всех, кто себя хорошо ведет, выпускают раньше. Я забыла, он это как-то красиво называл.
        - Условно-досрочно,  - буркнул Подгорный.
        - Точно,  - обрадовалась Марина,  - и ты это знаешь, значит, так все и есть. Макс!  - Она прижалась к нему и крепко обхватила руками.  - Я понимаю, что два года - это может быть безумно долго. Но лучше два безумных года, чем я буду сходить с ума всю оставшуюся жизнь.
        Макс обнял Марину, провел рукой по ее плечу. Она прижалась к нему сильнее.
        - Так будет лучше, Макс. Для всех лучше,  - прошептала она ему в ухо.
        - А дети?  - Он привел последний, наверное, самый сильный, но уже бесполезный аргумент.
        - А дети будут со своим замечательным отцом.
        Макс тяжело вздохнул и отстранился.
        - Ты не думаешь о том, что этот замечательный отец сам находится в розыске? И что если все пойдет по худшему сценарию, то двумя годами мне никак не отделаться?
        Марина молчала.
        - Сейчас тебе высовываться нельзя. Никак нельзя. Невозможно! Надо хотя бы дождаться, пока закончится все это дело с убийством Локтионова. Если Реваев найдет настоящего убийцу, то все станет гораздо проще.
        - А если нет?  - выкрикнула Марина.
        Макс вздрогнул. Он ссутулился, обхватил себя руками и сидел, раскачиваясь из стороны в сторону.
        - Если нет, то тогда все кончено,  - голос его звучал приглушенно,  - вообще все.
        - И поэтому ты убежал?
        - Да.  - Несмотря на жару, Подгорный почувствовал, что его знобит, и обернулся, нашаривая одеяло. Марина помогла ему накрыться.  - Да, когда я стоял над телом, я представил, точнее, даже увидел, как на меня надевают наручники и кто-то толкает меня в спину с криком «Пошел!». Увидел, как захлопывается тяжелая железная дверь. Мне стало страшно. Страшно оттого, что момента, как она вновь откроется, я не видел. Потому что так далеко в будущее заглянуть невозможно. А вдруг она не откроется никогда?
        - И поэтому ты запер себя сам? Оглянись, Макс, это не жизнь, ты уже взаперти.
        - Ну, в этом «заперти» не так плохо,  - Макс попытался улыбнуться,  - кормят, поят. Вот даже ты приехала.
        - Максим, я не смогу с тобой тут быть вечно,  - покачала головой Марина,  - в любом случае мне надо будет скоро уехать.
        - Скоро? Когда?  - насторожился Подгорный.
        - Не знаю,  - Марина пожала плечами,  - день-два, не больше. Мне надо вернуться к детям, привести в порядок кое-какие дела, прежде чем…  - она запнулась,  - прежде чем я пойду к Реваеву.
        Макс вскочил на ноги, сброшенное одеяло соскользнуло на пол.
        - Ты хочешь, чтобы я тоже пошел? Пошел к Реваеву? Ты думаешь, что он всесильный? Да он пешка, его так же дергают за ниточки, как всех вокруг. А если он вдруг заартачится, то найдется десяток желающих занять его место. Мгновенно найдется. Пискнуть не успеем, ни мы, ни он.
        - Ты давно не играл в шахматы, Максим,  - холодно ответила Марина, она тоже встала и направилась к выходу из комнаты,  - в шахматах нет ниточек. Я в душ.
        - Ну какие мы умные,  - выкрикнул ей в след Подгорный,  - один я идиот!
        Макс с силой ударил кулаком по стене. Скрытый под обоями лист гипсокартона хрустнул, и на стене осталась здоровенная вмятина.
        Когда Марина вышла из душа, Макс встретил ее, замотанный в простыню, словно римский патриций.
        - Хорошо,  - он схватил ее за руку,  - я сделаю так, как ты хочешь. Но дай мне еще два дня. Давай проживем два дня так, словно ничего не было?
        - Макс…  - Она обняла его, прижимаясь к нему всем телом.  - Максимка… я люблю тебя.
        Пока Подгорный принимал душ, Марина уже успела сварить в турке кофе. Макс спустился по лестнице, оставляя на ступенях мокрые следы босых ног и на ходу запахивая на бедрах полотенце.
        - Ты как раз вовремя,  - Марина разливала кофе по кружкам,  - молока у тебя нет?
        - Нет,  - покачал головой Макс,  - но есть шоколад.
        - Ну ладно, буду пить с шоколадом,  - улыбнулась Марина,  - пойдем во двор, там хорошо.
        Макс вышел на крыльцо, держа в каждой руке по кружке с горячим кофе. Он осторожно спустился по скрипучим ступенькам и направился к столу, на котором все так же лежал раскрытый ноутбук. Подойдя к столу, Макс замер. Шедшая сзади Марина не сразу поняла, почему он остановился и неподвижно стоит, уставившись на старый деревянный стол. Только выглянув из-за его плеча, она поняла, в чем дело. Прямо перед ноутбуком на крашеных досках старенького стола лежали, тускло поблескивая металлом, расстегнутые наручники.
        - А теперь, Подгорный, медленно ставим посуду на стол,  - скомандовал властный мужской голос,  - и так же медленно надеваем наручники. Сегодня у нас день самообслуживания.

* * *
        - Итак, Денис,  - Реваев пристально смотрел на растерянного подростка,  - в ночь убийства ты тоже приходил на встречу с Надей?
        - Приходил,  - наконец выдавил из себя Денис.
        - Хорошо,  - одобрительно кивнул полковник,  - и что было потом?
        - Ничего,  - подросток испуганно посмотрел на отца, но теперь он боялся вовсе не Станислава Михайловича, теперь он ждал от него защиты совсем от другого страха,  - мы же не созвонились, поэтому я не знал, придет Надя или нет. Я прождал ее в беседке полчаса, может, минут сорок, а потом ушел.
        - Во сколько это было?
        - Около половины второго ночи.
        - То есть ты сидел один в беседке, ждал Надю, она не появилась, ты ушел.
        Денис кивнул.
        - Ты слышал что-то из того, что происходило на веранде дома? Может быть, голоса, какой-то шум?
        - Нет, я один раз подошел к дому, думал пойти Наде навстречу, но увидел, что на террасе горит свет и кто-то сидит. Понял, что Надя, скорее всего, прийти не сможет, побоится. Там тропинка прямо мимо террасы проходит. На всякий случай подождал еще минут десять, а потом сам ушел.
        - Ты сразу вернулся домой?
        Денис немного помедлил с ответом.
        - Нет, я еще какое-то время посидел в парке на скамье, спать идти не хотелось.
        - Тебя кто-то видел?  - уточнил Реваев.
        Денис отрицательно покачал головой.
        - Ясно. А телефон, ты говоришь, тебе вернули уже утром?
        - Да, так и было.
        Реваев вздохнул и встал с кресла, разминая ноги.
        - Денис,  - в его взгляде, брошенном на мальчишку, было больше жалости, чем упрека,  - ты ведь меня обманываешь. В ту ночь вы с Надей встречались.
        - Да с чего вы это взяли?  - с отчаянием выкрикнул подросток, испуганно прижимаясь к отцу. Станислав Михайлович наконец начал понимать, что разговор складывается для его сына отнюдь не лучшим образом.
        - Да с того, Денис,  - Реваев почувствовал, что у него начинает болеть голова,  - что утром, увидев девять пропущенных звонков, ты не перезвонил Наде, хотя и говоришь обратное. А это может означать только одно: ты с ней уже успел пообщаться.
        - Ну хватит,  - Егупов-старший тоже поднялся на ноги и теперь нависал над невысоким полковником,  - разговор пошел совсем не в ту степь. И мне почему-то кажется, что прежде, чем его продолжить, мне надо переговорить с юристами. А то я смотрю, вы весь из себя такой интеллигентный, обходительный, чаек с лимончиком попиваете. А потом раз, и мой сын у вас во всем виноватым окажется? Нет уж, не выйдет.
        - Денис, мы ведь все равно узнаем, как было на самом деле,  - предпринял еще одну попытку Реваев,  - но с твоей помощью это будет быстрее.
        - Вот когда узнаете, тогда и приходите,  - Константин Михайлович ответил быстрее, чем Денис успел открыть рот.  - Прошу вас!  - широкая ладонь указала Реваеву в сторону выхода.
        - Хорошо,  - кивнул Реваев,  - я ухожу. Советую вам не затягивать с консультацией у адвоката. Вполне возможно, что нам придется продолжить наш разговор в самое ближайшее время. Все доброго.
        Ответом ему была тишина. Оба Егуповых прощаться с полковником нужным не посчитали. В этой дышащей ему в спину тишине Реваев отчетливо услышал, как кто-то, стараясь ступать как можно незаметнее, взбежал вверх по лестнице.

* * *
        В Москве Марину ждали. С того момента, как она вышла в зал прилетов, за ней пристально наблюдали. Неприметный «фольксваген-гольф» следовал за ее такси от здания аэровокзала. Наблюдатели особо не скрывались. Во-первых, они были уверены, что севшая на заднее сиденье Марина их вряд ли заметит, а во-вторых, далеко отставать было опасно. На каком-нибудь светофоре можно было запросто потерять объект наблюдения. Допустить этого было нельзя. Приставленные к Подгорной люди знали, по какому делу они работают, и понимали, что у них есть шанс обнаружить, где скрывается предполагаемый убийца.
        Когда такси остановилось возле автобусной остановки и Марина вышла из машины, один из наблюдателей поспешил вслед за ней. Вместе с Мариной он спустился в подземный переход, прошел гулким, низким коридором и вновь поднялся по ступенькам. Дальше их пути разделились. Подгорная села в ожидающую ее другую машину такси, а наблюдатель, проводив ее растерянным взглядом, призывно замахал своему напарнику, требуя, чтобы тот немедленно развернулся. Однако тянущаяся на сотни метров вперед стальная полоса разделительного ограждения не позволяла этого сделать.
        Когда серый «фольксваген-гольф» подъехал к тому месту, где его ожидал мечущийся на тротуаре оперативник, прошло уже несколько минут с того момента, как увозящая Марину желтая «камри» исчезла в плотном потоке транспорта.
        - Ну и что делать будем?  - поинтересовался водитель «гольфа», косясь на своего разъяренного напарника.
        - Я уже дал ориентировку, если машину где-то засекут, с нами свяжутся,  - отозвался оперативник.
        - Ну да,  - иронично кивнул водитель,  - главное, чтобы объект сидел и нас в машине дожидался.
        - Может, повезет,  - пожал плечами его напарник.
        Но им не повезло. Когда желтую «камри» остановили на посту ДПС для проверки документов, выяснилось, что молодая стройная брюнетка пользовалась услугами такси совсем недолго, проехав буквально пару кварталов от того места, где она села в машину. Шанс обнаружить местонахождение Подгорного был потерян, о чем и было доложено Бочкареву.

* * *
        Как и говорил Сокольский, все действительно оказалось просто. Очень просто. Когда желтая «камри» отъезжала от тротуара, Марина, оглянувшись, успела заметить плотного молодого мужчину, провожающего ее машину растерянным взглядом. Мужчина несколько раз призывно махнул кому-то находящемуся на другой стороне оживленного проспекта, а затем с досадой топнул ногой по асфальту, после чего поток автомобилей скрыл его от глаз улыбающейся Марины.
        Чего Марина не могла видеть, так это мотоцикла, остановившегося, не доезжая метров двадцати до серого «гольфа». Оценив обстановку, мотоциклист, высокий, мощный мужчина в черном глухом шлеме, развернул свою двухколесную машину и помчался навстречу потоку по полосе, предназначенной для движения автобусов.
        К счастью и для общественного транспорта, и для самого мотоциклиста, ему удалось избежать столкновения с несколькими встретившимися на его пути автобусами и маршруткой, водитель которой успел погрозить ненормальному гонщику кулаком. Промчавшись так около пятисот метров до ближайшего перекрестка, мотоциклист ненадолго остановился и, дождавшись нужного сигнала светофора, первым стартанул с места, пересекая широкий проспект. Водитель «камри», подъехавший к светофору на несколько мгновений позже, терпеливо ждал зеленого сигнала и не обратил никакого внимания на мотоциклиста, проехавшего прямо перед его носом. Так как «камри» стояла в среднем ряду, то гадать, не собирается ли она свернуть на перекрестке, не было никакой необходимости. Проехав немного вперед, мотоциклист вновь остановился. Дождавшись, когда желтое такси миновало его, он, не замеченный ни таксистом, ни Мариной, вновь продолжил движение.
        Еще через квартал такси свернуло в проулок и подъехало к подъезду одного из домов. Марина вышла из машины, однако в подъезд заходить не стала. Дождавшись, когда «камри» уедет, она подошла к белому «форду». Судя по всему, машина ожидала именно ее, так как водитель кивнул, дождался, когда его новая пассажирка сядет в салон, и завел двигатель. Водителю «форда», как и мотоциклисту, предстояла долгая дорога в соседнюю область. Водителю это сулило неплохое вознаграждение, однако и мотоциклист рассчитывал, что поездка окажется для него удачной. Так оно и вышло.
        Теперь Мясоедов стоял, прислонившись к стволу старой яблони, и, помахивая табельным «макаровым», отдавал приказы:
        - Застегнулся? Молодец! Теперь садись на лавочку. Вы, мадам, устраивайтесь рядом. Чудесно. Я, пожалуй, сяду напротив.
        Обойдя стол, Жора уселся на вторую лавочку и развернул к себе ноутбук. Хлопнув по клавиатуре, он вывел его из спящего режима.
        - Что тут у нас хорошего? Адреса, явки, пароли? Нет? Нет! «Исповедь негодяя». Это наверняка господин Подгорный пишет, больше некому. Ладно, потом почитаю.  - Он захлопнул крышку ноутбука и взглянул на молчащего Подгорного:  - Максим, мы ведь как-то встречались в Среднегорске, помнишь?
        - Помню.  - Макс кивнул.
        - Я тогда что сказал? Я тогда что тебе, дорогой мой, сказал? Я сказал, если будут проблемы,  - обращайся. Так?
        - Так,  - нехотя буркнул Макс.
        - Я ведь не говорил, если будут проблемы, беги, чтоб мы тебя всей толпой найти не могли? Не говорил ведь?
        Подгорный молчал, справедливо полагая, что в его ответе никто не нуждается.
        - Так а на фига ты рванул?  - Жора подался вперед, грозно нависая над столом.  - Или ты думал, здесь посидишь месяцок, про тебя все забудут? Нет, парень, тут ты точно не угадал. Теперь вы,  - он улыбнулся застывшей Марине,  - мадам Подгорная. Вы ведь после развода фамилию сохранили, я не ошибаюсь? Сам знаю, что не ошибаюсь,  - усмехнулся Жора, видя, что Марина отвечать не собирается.  - Вы ведь уже были в поле, так сказать, нашего внимания, и вот опять мы с вами в этом поле встречаемся. Удивительное совпадение! Кстати, что вы так нервничаете?  - Мясоедов убрал пистолет в кобуру.  - Так, наверное, будет лучше. Вы ведь не будете бить меня ноутбуком по голове?
        Марина по-прежнему не отвечала. Однако напряжение на ее лице действительно спало.
        - Как вы уделали наружку, это просто великолепно,  - похвалил ее Мясоедов,  - просто и эффективно, аплодирую. Но согласитесь, я тоже сумел вас удивить.
        - Вы весьма оригинально здесь появились,  - наконец заговорила Марина,  - можно сказать, эффектно. Кстати, как?
        - Интересно?  - осклабился Мясоедов.
        - Может, на будущее пригодится.
        - Ну, тогда не скажу,  - рассмеялся Жора.  - Ладно, вступительную часть будем считать завершенной. Давайте поговорим по-взрослому.

* * *
        - Что у тебя стряслось?  - Генерал Карнаухов крепко пожал Реваеву руку.
        - Да что у меня может стрястись, кроме давления?  - усмехнулся полковник, усаживаясь на предложенный стул.  - Хотел у тебя кое-что выяснить. Сомневаюсь, конечно, что ты мне правду расскажешь.
        - А чего ж пришел тогда?  - улыбнулся Карнаухов.  - Ты спрашивай, там видно будет.
        - Ну хорошо.  - Реваев потер кончик носа, как часто делал, когда не был уверен в правильности своих действий.  - Это дело по убийству Локтионова, мне его передали по личной просьбе Фролова?
        - Тебе его передали по решению председателя комитета,  - назидательно отозвался Карнаухов и добавил:  - Ну а его попросил Фролов, верно.
        - Ты сам с Фроловым общался?
        - Нет,  - покачал головой Илья Валерьевич,  - когда я заходил к шефу, Фролов сидел у него в кабинете, но мы с ним только поздоровались. Шеф озвучил задачу, и я вышел, вот и все.
        - Угу.  - Реваев задумчиво постукивал пальцем по приставному столу.
        Начальник управления некоторое время терпеливо слушал эти ритмичные постукивания, затем поинтересовался:
        - Я тебе не мешаю?
        - Ах да,  - спохватился Реваев,  - извини, задумался, вот скажи мне свое мнение, не может такого быть, что Фролов не сам захотел, чтобы это дело передали мне. Может быть так, что на него надавили?
        Илья Валерьевич изумленно поднял брови.
        - Слушай, а ты не переоцениваешь масштабы своей известности? Ну ладно, Фролов. Он тебя знает лично. Но я сомневаюсь, чтобы твоя личность была известна хоть кому-то еще в тех кругах.
        - Я не об этом,  - поморщился Реваев,  - напряги мозги, я ведь помню, ты когда-то тоже был неплохим следователем.
        - Ну спасибо!  - вспыхнул Карнаухов.  - Это ты сейчас похвалил или нахамил?
        - Ну извини, ты был хорошим, даже очень хорошим следователем,  - усмехнулся Реваев.  - Так вот и скажи мне как хороший следователь следователю обыкновенному, может быть такое, что где-то там, наверху, Фролову высказали некие претензии?
        - По поводу?
        - По поводу убийства Локтионова. Не перебивай!  - попросил Реваев.  - Локтионов много лет был его личным банкиром, и я думаю, там наверху это было известно.
        - И что?  - нахмурился Карнаухов.  - Тем более, с какой стати Фролов может быть причастен к убийству своего же человека?
        - С того,  - в тон ему отозвался Реваев,  - что за день до убийства он принял решение убрать Локтионова от всех дел в банке и продвинуть на его место другого своего подопечного.
        - Тогда я вообще не понимаю, зачем он пришел!  - воскликнул Карнаухов.  - Бочкарев разрабатывал версию Подгорного, рано или поздно его все равно бы нашли. Зачем дергаться?
        - Затем, что «поздно» не устраивало ни Фролова, ни тех, кто сомневается в его невиновности. Фролов должен в ближайшее время доказать, что он чист, иначе те, кто включил его в предвыборную гонку, могут так же легко его вычеркнуть.
        - Ну, знаешь ли,  - возмутился генерал,  - это у тебя уже паранойя какая-то, теория заговора. Тебе не мои советы нужны, тебе к врачу надо, желательно к психиатру!
        - Угу,  - кивнул Реваев,  - то есть ты со мной согласен.
        - Я согласен?  - выпучил глаза Карнаухов.  - Да с чего ты это взял?
        - Илья Валерьевич,  - Реваев еще раз стукнул пальцем по столу и встал,  - я ведь тебя давно знаю, так что не обессудь, все вижу.
        - Да что ты можешь видеть?  - кипятился генерал.
        - Меня ведь к делу привлекли не для того, чтобы я настоящего преступника нашел, я вам нужен, чтобы быстрее найти Подгорного.
        - А Подгорный что, по-твоему, не преступник?  - Карнаухов тоже вскочил на ноги и, опершись руками на стол, наклонился вперед.  - Раз бегает, значит, уже преступник. Так что найти его - это твоя прямая обязанность в любом случае!
        - Хорошо,  - вздохнул Реваев,  - сформулирую вопрос иначе. Если я найду Подгорного, но в результате следственных действий приду к выводу, что он не причастен к убийству, и отпущу его на все четыре стороны, что тогда будет?
        Начальник управления медленно выпрямился и одернул китель, после чего негромко, но четко произнес:
        - Тогда, полковник Реваев, я буду вынужден передать дело другому следователю, который отменит ваше неправомочное решение. А вас, товарищ полковник, я самого отпущу на все четыре стороны из следственного комитета. Если только,  - Карнаухов немного помедлил,  - вы не предоставите убедительные, я бы сказал, бронебойные доказательства, что это убийство совершил кто-то другой.
        - Угу, приятно иметь друзей в руководстве, хоть от кого-то можно узнать правду.  - Реваев воинственно расправил плечи.  - Разрешите идти, товарищ генерал?
        - Иди, иди. Не споткнись только, Аника-воин,  - насмешливо напутствовал его Карнаухов.
        Реваев на насмешку не отреагировал и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, чем немало удивил ожидавшего громкого хлопка Карнаухова.
        Выйдя в коридор, Юрий Дмитриевич некоторое время стоял в задумчивости, не обращая внимания на приветствия проходивших мимо коллег. В конце концов он достал из кармана телефон и набрал номер Фролова. По мнению Реваева, для этого сейчас было самое подходящее время. Время сбросить маски.

* * *
        За дни, проведенные в изоляторе, Туз почти не изменился, разве что взгляд стал еще более настороженным, волчьим.
        - Я так понимаю, ничего нового поведать мне вы не желаете.  - Реваев достал из папки бланк протокола допроса.
        - Так ведь нечего рассказывать,  - упрямо мотнул головой Леха,  - да и вам, как мне кажется, тоже нечего мне сказать. Я так думаю, гражданин следователь, вы меня еще немного здесь помурыжите для острастки да и выпустите.
        - Это с чего же такая уверенность?  - прищурился Реваев.
        - А с того,  - доверительно ответил Туз,  - что в нашей стране за лазанье по березам не сажают. Пока. Конечно, со временем вы и это упущение исправите, но в настоящий момент вам мне предъявить нечего.
        - Ну почему же нечего, Алексей Михайлович? Вы же мужчина у нас бывалый, жизнь повидали, знаете: был бы человек, статья найдется. Для вас тоже уже статейка заготовлена.
        - Это, интересно, какая же?  - оскалился Туз.
        - Ну как какая? Статья сто пятая уголовного кодекса - убийство. Что вы так на меня смотрите удивленно? В момент убийства Локтионова вас в сторожке не было, вернулись вы к себе сразу же после того, как убийство было совершено, после этого еще раз выходили. Мотив у вас тоже имелся. Все сходится. А ваш отказ сотрудничать со следствием прекрасным образом подтверждает эту версию, так что вы можете спокойно молчать дальше. Суды у нас, кстати, таких молчаливых любят. И процесс идет быстрее, и срок можно дать побольше.
        - У вас же нет никаких доказательств, вы не можете просто так это сделать!  - возмутился ошарашенный Леха.
        - А береза?  - усмехнулся Реваев.
        - А что береза?  - не понял Туз.
        - Вы сами дали показания, что сидели на дереве в то время, как Локтионов и Подгорный распивали спиртные напитки на соседнем участке. Правильно я говорю?
        - Ну, предположим, что так,  - осторожно согласился Туз.
        - Так, без всякого предположим. Вы же сами коврик к ветке примотали. Сидеть неудобно было? Теперь-то точно удобно будет. Главное, долго.
        - При чем тут береза?  - вновь спросил Туз.  - Ну, сидел я там, и что?
        - Как что?  - удивился полковник.  - Вы сидели и наблюдали за Локтионовым. С того места виден только край террасы, конечно, но тем не менее. Вы дождались, когда Локтионов останется наконец один, спустились и убили его. Понимаете, Алексей Михайлович? Это неопровержимая улика. У нас есть доказанный факт того, что вы следили за убитым непосредственно перед тем, как убийство произошло. Этого достаточно. И мне, и суду.
        - Вы же знаете, что я следил не за ним!
        - Ой!  - Реваев бросил ручку на стол.  - Ой, Алексей Михайлович. Вы еще скажите, что Локтионова вас видела и может подтвердить ваше безобидное хобби. Чего вы молчите? Я знаю, что она видела. У вас там вообще, странная компания подобралась. Вот только, уверяю вас, в суде, где будет куча народу, а может, даже еще пара журналистов заявится, она этого не признает никогда. Ей еще жить дальше в этом чудесном домике, который достался ей от покойного супруга, в окружении чудесных соседей, которым такой, нет,  - Реваев развел руки в стороны,  - вот аж такой повод для пересудов она дать точно не осмелится.
        Туз угрюмо молчал.
        - А вот следствие, если вы вдруг заявите свою версию с вуайеризмом, предоставит суду справку о состоянии вашего здоровья, где будет указано, что женщины вас в принципе интересовать не могут. И все. Нет, извините, вру. Не все. Вот еще заключение экспертизы, согласно которому рост убийцы составлял 160 -165 сантиметров. Вы знаете, как это определяется? По углу, под которым наносится удар. Все очень просто. Так что убийца был совсем невысокий. Мы, кстати, с вами оба подходим под размер. Вот только в клетке сидеть будете вы, Туз.
        Реваев устало вздохнул. У него опять начинала болеть голова. Полковник достал бутылку с водой и, открутив крышку, сделал несколько глотков прямо из горлышка.
        - В общем, так, Алексей Михайлович, дело я в суд передам и без ваших признаний. Но поскольку с ними оно будет выглядеть, скажем так, элегантнее, предложение у меня к вам простое. Даете показания, и в суде гособвинение будет просить срок по нижней планке. Десять. Через семь выйдете досрочно. Если нет, то не обессудьте. Как минимум пятнадцать вам гарантировано.
        Реваев сделал еще глоток воды и закрутил крышку.
        - Решайте, Туз. Чем скорее я подготовлю обвинительное заключение, тем быстрее уйду в отпуск. Конечно, так себе мотивация, в сравнении с вашей, но тем не менее.
        - И долго действует это ваше предложение?  - Туз, не моргая, смотрел на Реваева.
        - Ну, как долго,  - Реваев взглянул на часы,  - еще пару минут действует. А дальше, как говорится, действовать будем мы.
        Реваев быстро заполнил шапку протокола допроса и поднял глаза на подследственного.
        - Похоже, мы друг друга не поняли. Жаль. Вас жаль.
        Реваев нажал кнопку, вызывая конвоира. Почти сразу лязгнул замок на двери.
        - Подождите, не надо,  - Туз в отчаянии провел руками по лицу, оставляя на коже быстро исчезающие белые полосы,  - я скажу. Я все вам скажу.

* * *
        В огромной гостиной дома Локтионовых место нашлось для всех. Полина с дочерью сидели, обнявшись, на диване, напротив, на таком же точно диване, располагались Реваев и Крылова. Диваны разделял невысокий столик, на котором предусмотрительно были поставлены три бутылки нарзана и четыре бокала. Крылова машинально отметила, что если воду будет пить каждый из присутствующих, то кому-то одному стакана не хватит.
        В просторном мягком кресле, стоящем в торце стола, расположился худощавый немолодой мужчина, который внимательно рассматривал полковника и его помощницу сквозь толстые линзы очков в дорогой оправе. Александр Львович Чижевский был адвокатом опытным. Несколько лет назад он уже сталкивался с Реваевым, защищая одного из обвиняемых по громкому делу о серии разбойных нападений на дома зажиточных жителей пригородов столицы. Тогда ему удалось в суде представить своего подопечного чуть ли не идиотом, пользуясь недальновидностью которого, его и втянули в преступную группировку. Это было совсем несложно, всего лишь вопрос денег. Тех денег, которые родители его клиента передали родственникам остальных подсудимых за то, чтобы максимально обелить их сына. Было не очень понятно, зачем молодой человек из семьи, которая способна оплатить такие расходы, включая и немалый гонорар самого Александра Львовича, пошел на участие в разбоях, но этот вопрос мало волновал Чижевского. Как он сам всегда говорил, подлинная мотивация преступников выходит за пределы компетенции юристов и является уделом священников и психиатров.
        Сегодняшняя задача тоже не представлялась Александру Львовичу чрезмерно сложной. Основным недостатком происходящего, на его взгляд, было то, что присутствующим не был предложен кофе, однако Полина в очередной раз была вынуждена отпустить прислугу с тем, чтобы длинные языки не разнесли по всей округе то, что должно было остаться в стенах этого дома. Поэтому Чижевский искренне надеялся, что встреча не затянется.
        - Итак, дамы и господа,  - он нетерпеливо потер руки,  - наверное, стоит перейти непосредственно к делу. Я так понимаю, у Юрия Борисовича есть некоторая новая информация, которая для всех нас может быть интересна. Я правильно излагаю, Юрий Борисович?  - Адвокат ласково улыбнулся Реваеву.
        - Не совсем,  - отозвался полковник,  - что касается новой информации, то я хотел бы получить ее от здесь присутствующих, в особенности, Надя, от тебя.
        Девочка вздрогнула и придвинулась ближе к Полине, которая положила руку ей на колено.
        - Я знаю, именно знаю,  - подчеркнул Реваев,  - что в ночь убийства ты не спала, как ты пыталась ранее уверить следствие. Ты была в соседнем дворе, встречаясь со своим другом - Денисом. Более того, ты была там непосредственно в момент убийства.
        - Я хотел бы уточнить, что значит - знаете?  - перебил его адвокат, но Реваев не обратил на него внимания.
        - Надя, я хотел бы услышать от тебя правду.  - Полковник пристально вглядывался в лицо девочки, но все, что он мог в нем увидеть,  - это страх.
        - Послушайте, полковник,  - уже более настойчиво вмешался Чижевский,  - не надо этой театральщины. Я хочу услышать от тебя правду!  - передразнил он Реваева.  - Если бы вы всё, как утверждаете, знали, вам бы никакая правда от бедной девочки была бы не нужна. Кстати,  - он обернулся к внимательно слушающим его Наде и Полине,  - напоминаю, что в данном случае никакая ответственность за отказ от дачи показаний или даже за ложные показания не предусмотрена. Девочке еще нет четырнадцати лет.
        - Четырнадцать лет ей будет всего через три дня,  - парировала Крылова,  - и эти дни пролетят быстро, очень быстро.
        - Дело не в ответственности за показания,  - нахмурился Реваев,  - дело в ответственности за то, что может быть осужден человек, который вовсе не убивал. Ты понимаешь это?  - Он подался всем телом вперед, словно намереваясь прикоснуться к Наде.  - Тебе исполнится четырнадцать, пятнадцать, даже двадцать лет, а человек будет нести наказание за другого. Он будет сидеть взаперти, и на нем навсегда будет клеймо убийцы.
        - Ну хватит!  - Чижевский вскочил на ноги и сделал шаг, словно пытаясь загородить собой Надю от взгляда полковника.  - Она ничего этого не знает и знать не может. Она ребенок. Если у вас есть вопросы по существу, задавайте их, только без этой вашей патетики. Если нет, будем считать наше общение завершенным.
        - У меня только один вопрос,  - Реваев наклонился в сторону, чтобы видеть Надино лицо,  - ты видела, кто убил Локтионова? Ты видела, кто убил твоего отца?
        Надя побледнела, ее сжатые губы превратились в одну тонкую полоску с синеватым отливом. Крылова видела, как глаза девочки заблестели, однако она каким-то невероятным усилием удержалась от того, чтобы заплакать.
        - Я видела,  - прошептала она,  - я все видела.

* * *
        Вечер был теплым. Хотя уже давно перевалило за полночь, разогретый за день воздух не спешил охлаждаться, и ей было вполне комфортно в короткой юбке и футболке, под которую она не стала надевать лифчик. Несколько мгновений она в нерешительности постояла на верхней ступеньке крыльца, а затем осторожно, так, будто ее мог кто-то услышать, начала спускаться. Несколько легких быстрых шагов, и вот она уже пересекла освещенный участок и укрылась в тени огромной березы. Еще несколько шагов, и она будет у ограды. Она прислушалась, но было на удивление тихо. Странно, их ведь там двое, и оба наверняка уже изрядно навеселе. Обычно в таком состоянии люди делаются гораздо более шумными, чем обычно. А может, их там уже так развезло, что оба уснули? Она вновь нерешительно замерла. Неожиданно ей показалось, что кто-то невидимый внимательно наблюдает за каждым ее движением. Почему в темноте на ум всегда приходят всякие глупости? Она поежилась. Все же идея не надевать лифчик была не самой лучшей. Но не возвращаться же сейчас домой. Она и так уже опаздывала.
        Калитка, открываясь, негромко скрипнула. В этой странной ночной тишине, когда почему-то даже не было слышно обычного в это время пения дроздов и камышовок, этот скрип нещадно ударил в уши так, что она захотела зажать их руками. Но кажется, кроме нее, этот скрип никем не был услышан. Она сделала шаг вперед и чуть не врезалась в темную фигуру, внезапно появившуюся из-за разросшегося куста калины.
        - Какая встреча,  - удивленно пробормотал Локтионов, с трудом застегивая брюки,  - я стесняюсь спросить, а почему это мадемуазель до сих пор не в кроватке? Все хорошие девочки уже давно баиньки.
        Она молчала, не зная, что сказать в ответ. Локтионов наконец справился с пуговицами на брюках и теперь внимательно рассматривал падчерицу. Так некстати появившаяся из-за облаков луна светила ей прямо в глаза. Хотя, похоже, освещала она не только лицо.
        - А что, Полина не говорила тебе, что в твоем возрасте девочки уже носят лифчик,  - взгляд Локтионова замер на ее небольшой, но уже достаточно оформившейся груди,  - или ты в том возрасте, когда его можно уже не носить?
        На лице его появилась усмешка, он покачнулся, но, сделав шаг вперед, удержался на ногах.
        - Я так понимаю, хорошими девочками здесь и не пахнет.  - Его вновь качнуло вперед и, чтобы не упасть, он ухватился рукой за ее плечо. В лицо ей ударил запах алкоголя.  - И куда же мы направляемся, вся из себя такая нарядная? А накрасилась-то как! Губищи аж светятся в темноте!
        Его рука скользнула с ее плеча чуть ниже и легла ей на грудь. Она почувствовала, как его пальцы сжимаются все сильнее.
        - Не надо!  - испуганно выкрикнула она.
        Где-то совсем рядом она услышала шорох, но плохо соображающий Локтионов не обратил на него никакого внимания.
        - Почему не надо?  - Он протянул вперед вторую руку.  - Очень даже надо. Когда-то же должно быть так, как мне надо. Пусть это будет сейчас.
        Появившаяся откуда-то из темноты фигура стремительно метнулась в их сторону и налетела на пьяного банкира.
        - Вы что творите?  - даже в такой ситуации всегда вежливый Денис обращался к Локтионову на «вы». Он ухватил Анатолия Григорьевича за руку и пытался оттащить его от растерявшейся Нади.
        - Ты кто такой?  - отмахнулся, стряхивая подростка с руки, Локтионов.  - Я не пойму, ты кто? Ты чего тут делаешь? Кто это?  - Он повернулся к Наде:  - Это что, твой кобелек? Ты ради него вырядилась?
        - Не смейте с ней так говорить!  - возмущенный Денис сделал было шаг вперед к Локтионову.
        Тот ударил его в лицо раскрытой ладонью, отчего потерявший равновесие подросток полетел на землю. Вскочив на ноги, он бросил на пьяного мужчину взгляд, полный ненависти, и бросился бежать прямо через кусты.
        - И все?  - удивился Анатолий Григорьевич.  - И это все?
        С глупой улыбкой на лице он широко развел в стороны руки и, чуть присев, что есть силы хлопнул в ладоши.
        - Бумс! Все! Сдулся кобелек твой,  - он рассмеялся злым холодным смехом, неприятно оскалив зубы,  - ну и правильно, нечего ему здесь мельтешить, в моем доме. Здесь я решаю, кто, кого и куда.
        Возможно, причина была в том, что Локтионов немного протрезвел, а возможно, потому, что Денис не пытался скрыть свое приближение, но в этот раз банкир вовремя услышал шум за спиной и резко обернулся. Нож, который подросток сжимал обеими руками, неожиданно легко на глубину всего лезвия вошел в мягкий живот Анатолия Григорьевича.
        Локтионов охнул, причем в его возгласе удивления и гнева было больше, чем боли. Резкими, рваными движениями он выкинул вперед сначала одну руку, затем вторую. Сильные пальцы сомкнулись на горле подростка. Денис захрипел.
        - Сучонок, удавлю,  - прошипел Локтионов.
        Денис беспорядочно размахивал руками, пытаясь вырваться, но Локтионов был гораздо сильнее и не ослаблял хватку. Лицо подростка начало синеть, было видно, что еще немного - и он потеряет сознание. Локтионов обернулся к падчерице и хищно улыбнулся.
        - Вот и все, допрыгался твой кузнечик!
        Неожиданно улыбка исчезла с его лица. Банкир опустил голову и посмотрел вниз, на свой живот, из которого торчала рукоятка кухонного ножа. Руки его разжались, и Денис получил долгожданную возможность вдохнуть.
        - Да что ж тут творится?  - прохрипел Локтионов, выдергивая нож.
        Кровь с силой ударила из открытой раны. Анатолий Григорьевич хотел еще что-то сказать, но изо рта его вырвался лишь стон, полный боли и страха. Ноги банкира подломились, и он, рухнув на газон, скрючился, словно пытаясь закрыть нанесенные ему страшные раны.
        - После этого появился Алексей,  - всхлипывая, продолжала Надя свой рассказ,  - он присел возле Анатолия, потрогал его, а потом сказал, что все кончено. Да, он именно так и произнес. Все кончено! Тогда я заплакала, а Денис… мне кажется, он тоже плакал. Тогда Алексей сказал, что реветь уже поздно. Он вытер какой-то тряпкой нож и бросил его на траву рядом с Анатолием, а нам велел забыть о том, что здесь произошло, и никогда ни за что не признаваться, что мы вообще тут были.
        Все молчали, царившую тишину нарушал лишь плач измученного подростка. Полина наклонилась к Наде и, обняв ее, поцеловала в макушку. Девочка зарыдала еще сильнее.
        - Мы вас, наверное, на время покинем.  - Полина встала и потянула Надю за руку, та, размазывая по лицу слезы другой рукой, послушно последовала за ней.
        Первым нарушил затянувшееся молчание Чижевский:
        - Я надеюсь, вы понимаете, ни о каком соучастии в убийстве здесь речи идти не может. Максимум недонесение, но в ее возрасте за это нет уголовной ответственности.
        - Пожалуй, сейчас я с вами соглашусь, Александр Львович.  - Реваев бросил взгляд на Крылову, та тоже кивнула.  - Я не стал говорить этого заранее, но вчера нам наконец удалось разговорить этого сторожа, Туза. Так вот он дал показания, которые в целом подтверждают слова Нади. Какие-то мелкие расхождения в деталях есть, там было довольно темно, и он не все видел, но в целом картинка совпадает.
        - А откуда он там вообще взялся, этот Туз?  - недоуменно поднял брови адвокат.  - Два часа ночи, а во дворе не протолкнуться было.
        - Лето,  - улыбнулся Реваев,  - летом, знаете, порой не спится. Хочется выйти на улицу, постоять, посмотреть на звезды.
        - Не знаю,  - оттопырил нижнюю губу Чижевский,  - я по ночам сплю крепко, независимо от времени года.
        - Ну, как мне кажется, это свойственно всем адвокатам,  - усмехнулся Реваев,  - они все крепко спят по ночам.
        - Вот вы это сейчас к чему?  - возмутился Чижевский.  - Вы на что намекаете? Я понимаю, вы не любите адвокатов, потому что мы мешаем вам творить беззаконие. Но вы обязаны держать свои антипатии при себе, а не выставлять их напоказ. Это, знаете ли, неэтично!
        - Я опять соглашусь с вами, Александр Львович.  - Реваев невозмутимо смотрел на Чижевского.
        - Согласитесь с чем?  - уточнил адвокат, опасаясь подвоха.
        - А со всем,  - улыбнулся ему полковник,  - кстати, этому мальчику, Денису, потребуется хороший защитник. Вы, наверное, могли бы кого-то порекомендовать.
        - Наверно, мог бы,  - засуетился Чижевский, нашаривая в кармане смартфон,  - сам я, конечно, не смогу, понимаете, конфликт интересов, но у нас есть просто замечательный молодой человек, очень толковый. Он мог бы представлять интересы этого мальчика. Здесь же, очевидно, нельзя квалифицировать как умышленное убийство. Первый раз Локтионов сам наткнулся на нож, а затем…  - Чижевский на мгновение задумался,  - затем мальчик защищался. Ох,  - он сокрушенно покачал головой,  - как у нас суды такое не любят. Превышение самообороны будет в любом случае, но с учетом того, что он несовершеннолетний, я думаю, можно даже рассчитывать на условный срок. Да уж,  - он почесал щеку и взглянул на полковника уже иначе,  - конечно, очень много будет зависеть от объективного расследования. Я ведь могу рассчитывать…
        - Да,  - перебил его Реваев,  - вы можете рассчитывать. Расследование будет и внимательным и объективным, можете не сомневаться.
        - Ну и замечательно,  - обрадовался Чижевский,  - я, с вашего позволения, тоже вас ненадолго покину, сделаю один звонок. Надо же обеспечить мальчика достойным адвокатом,  - объяснил он, выходя из комнаты.
        - А другого мальчика приличным гонораром,  - пробормотала Крылова.  - Интересно, сколько он у них потом забирает - половину?
        - Вы уже думаете об адвокатуре?  - с улыбкой поинтересовался Реваев.
        - Ну что вы, Юрий Дмитриевич, куда я от вас денусь,  - рассмеялась в ответ Крылова.
        - Это хорошо,  - кивнул полковник,  - позвоните Георгию, пусть возьмет служебную машину и едет сюда. Я так понимаю, нам надо навестить Дениса.
        - Один пусть едет?  - уточнила Крылова.
        - Ну конечно, отец мальчика мужчина шумный, но группа захвата нам вряд ли понадобится.

* * *
        Два часа спустя Станислав Михайлович стоял у распахнутых ворот, провожая взглядом серый минивэн, увозящий его сына. Мощные толстые пальцы Егупова сжимались в кулаки все сильнее, однако пользы от этой силы не было никакой. Что мог сделать один человек, даже если это отец, любящий своего сына.
        - Твари, какие же твари!  - нарастающий комок в горле мешал говорить членораздельно, и, даже если бы кто-нибудь в эти минуты оказался рядом, он вряд ли бы смог разобрать вырывающийся изо рта мужчины гневный рык,  - твари, твари, твари!  - Он с силой ударил кулаком по створке ворот, и она обиженно загудела в ответ.

* * *
        Денис выглядел растерянным. Он испуганно озирался по сторонам, а когда увидел сопровождаемую Полиной и адвокатом Надю, смущенно улыбнулся и сделал шаг ей навстречу. Однако наручник, соединяющий его левую руку с правой рукой конвоира, тут же напомнил о себе.
        - Стоим тихо, не дергаемся.  - Голос сержанта прозвучал достаточно спокойно, однако Денис сжался, словно от удара, и отступил на свое прежнее место.
        - Итак,  - выступил вперед Реваев,  - наш сотрудник,  - он кивнул на Бочкарева,  - выступит в роли Локтионова. В каком месте вы встретились?  - Следователь повернулся к Наде:  - Покажите точно.
        Девочка взглянула на растущие вдоль тропинки кусты и уверенно махнула рукой, указывая место.
        - Здесь, возле этой калины.
        - Хорошо,  - кивнул Реваев, и распорядился:  - Встаньте так, как вы стояли в тот момент, когда Денис появился в первый раз.
        Надя встала на указанное ею же место, Бочкарев расположился напротив нее.
        - Теперь вы,  - Реваев наконец взглянул на Дениса,  - какие были ваши действия?
        Денис, запинаясь, показал, с какой стороны он приблизился к Локтионову и куда впоследствии упал, после удара, нанесенного разъяренным мужчиной.
        - Ваши дальнейшие действия?
        Денис оглянулся на своего адвоката, словно ожидая подсказки, но тот сделал вид, что не заметил умоляющего взгляда.
        - Я побежал,  - наконец пробормотал подросток.
        - Говорите громче,  - жестко потребовал Реваев,  - куда и зачем вы побежали?
        - На террасу, я побежал на террасу,  - быстро ответил Денис,  - там, на столе, был большой кухонный нож. Я его схватил и вернулся обратно.
        - Откуда вы знали, что там будет нож?
        - Я не знал,  - неуверенно ответил Денис,  - так как-то само собой получилось. Наверное, подумал, что раз люди до этого за столом сидели, то там должно что-то быть.
        - Само собой, значит,  - хмыкнул Реваев и уже громче обратился к Бочкареву, но так, что могли слышать все присутствующие:  - Видите, Дмитрий Евгеньевич, молодежь нынче какая пошла, все у них само собой выходит. Сам собой нож подвернулся, потом под него сам собой подвернулся человек. Не жизнь, а самсобойчик какой-то.
        - Да у них у всех так,  - согласился Бочкарев,  - никто никогда ни в чем не виноват. Все случайно.
        - Ну хорошо,  - вздохнул Реваев,  - рассказывайте, что у вас дальше вышло.
        - Дальше я вернулся.  - Денис надолго замолчал, не в силах перейти к страшной развязке. Конвоир несильно дернул его за руку, выводя из оцепенения.  - Я бежал, бежал быстро. Я боялся, что он пьяный, что он с Надей может что-то сделать.
        - Как вы держали нож?  - задал уточняющий вопрос полковник.
        Денис сжал руки перед собой на уровне солнечного сплетения.
        - В последний момент он обернулся…
        - Он, это кто?  - резко спросил Реваев.
        - Локтионов!  - неожиданно громко выкрикнул Денис.  - Локтионов обернулся ко мне, и я с разбега в него врезался.
        - Дальше,  - поторопил подростка полковник.
        - Дальше я плохо помню,  - признался Денис,  - Локтионов схватил меня за горло, и я не мог вырваться. Тогда я ударил его ножом еще два или три раза. Если бы я этого не сделал, он бы точно задушил меня.
        - Здесь явная вынужденная самооборона,  - наконец высказался адвокат Егупова.
        Реваев смерил его тяжелым взглядом и промолчал.
        - Вы подтверждаете сказанное?  - Реваев взглянул на застывшую Надю, которая не могла отвести от Дениса глаз полных слез.
        - Да,  - Надя вздрогнула, словно выходя из забытья,  - все так и было. Он защищался, он не мог ничего больше сделать.
        - Защищался, значит,  - кивнул Реваев,  - защищался, это хорошо. А вы сами что делали в это время? Стояли и смотрели?
        - А что должна была делать тринадцатилетняя девочка?  - воскликнул Чижевский, делая шаг в сторону своей подопечной.  - Что она вообще могла сделать в этой ситуации? Конечно, ничего.
        - Ну так пусть она об этом сама и скажет,  - настаивал полковник.  - Кстати, тебя, кажется, можно поздравить с четырнадцатилетием?
        Чижевский недовольно фыркнул. По его мнению, обстановка к поздравлениям не располагала.
        - Я испугалась,  - по щеке девочки скатилась слезинка,  - было страшно, вы понимаете? Я даже пошевелиться не могла, пока Алексей не прибежал.
        - Кстати, Алексей,  - Реваев повернулся к стоящему рядом Тузу,  - в какое время вы появились и что увидели? И с чего вы вдруг здесь появились?
        - Я был во дворе, не спалось - за время, проведенное под стражей, у Алексея было время обдумать ответы на возможные вопросы,  - услышал крик. Кто кричал, по голосу было не разобрать, но явно что-то не так, а я знал, что здесь Анатолий. Я бегом сюда, когда пробегал калитку, услышал еще крик. Когда подбежал, Толя уже упал, а этот парень стоял с ножом в руке, потом он нож бросил, но никуда не убегал, так и остался стоять неподвижно.
        - То есть сам момент убийства вы не видели?  - уточнил Реваев.
        - Нет,  - покачал головой Туз,  - но то, что нож был у парня, это факт.
        - Ясно,  - кивнул полковник.  - Дмитрий Евгеньевич, у вас какие-то вопросы есть?
        - Нет,  - покачал головой Бочкарев,  - все ясно.
        - Все ясно,  - задумчиво повторил Реваев, затем взглянул на хлюпающую носом Надю:  - Что, жалко парня?
        Надя, стиснув губы, чтобы не разрыдаться, закивала, а затем, не удержавшись, закрыла лицо руками и заревела.
        - Ну ничего,  - философски заметил полковник,  - посидит, выйдет. Ты как раз к тому времени повзрослеешь, будешь невеста на выданье.
        - Мне кажется, Юрий Дмитриевич, ваши комментарии сейчас не очень уместны,  - нахмурился Чижевский,  - если по существу дела вопросов больше нет, то, я так понимаю, следственный эксперимент можно считать завершенным?
        - В принципе, да, можно закругляться,  - согласился Реваев,  - единственное, что хотел бы уточнить,  - вот этот нож, которым совершено убийство, он вообще откуда взялся?
        - В смысле,  - выпучил глаза адвокат,  - вообще-то это вы его сами нам предоставили.
        - Ну да, я понимаю,  - полковник рассуждал так, словно беседовал сам с собою,  - это нож, найденный на месте преступления, и убийство совершено именно им. Здесь все понятно. Непонятно, чей это был нож, откуда он взялся на месте преступления.
        - Юрий Дмитриевич,  - вмешался удивленный Бочкарев,  - это же нож из набора, который стоял на кухне у Подгорного, все это зафиксировано в материалах дела.
        - Что - это?  - резко спросил Реваев, его задумчивость неожиданно испарилась.  - Что именно отражено в материалах дела?
        - Ну как, что,  - оторопел капитан,  - есть нож, есть фотография набора, из которого он взят.
        - Однако сам набор вами изъят не был?
        - Да он и вами потом изъят не был,  - защищался Бочкарев.  - Послушайте, Юрий Дмитриевич, вам не кажется, что не самое удачное место, чтобы выяснять отношения?
        - Мне не кажется, что мы выясняем отношения,  - отрезал полковник,  - принесите сюда из дома этот набор.
        - Артем, сгоняй по-быстрому, принеси этот набор несчастный,  - попросил оперативника Бочкарев.
        Через несколько минут Артем вернулся, неся деревянный ящичек, из которого торчали рукоятки нескольких ножей разного размера. Одного, самого большого, ножа в комплекте не хватало. Бочкарев, который все это время нервно расхаживал из стороны в сторону, нервно бросился Артему навстречу.
        - Вот эти ножи, Fistler, все правильно. Юрий Дмитриевич, что здесь непонятного?
        - Достань ножик, любой,  - приказал Реваев,  - ты только так не нервничай, а то ведь они острые.
        Бочкарев выхватил один из ножей из фирменной деревянной подставки.
        - А теперь прочитай, что там написано на лезвии.
        - Что тут написано?  - Бочкарев поднес нож поближе к лицу - Fistler Crown, Германия, сделано вроде как из нержавейки, еще цифры какие-то.
        - Цифры не надо,  - отмахнулся Реваев,  - того, что прочел, уже достаточно.
        - Достаточно для чего, Юрий Дмитриевич?  - уныло спросил Бочкарев, начиная догадываться, что немолодой полковник начал впадать в старческий маразм.
        - Достаточно для того, чтобы задать вопрос, откуда в доме Подгорного взялись эти ножи? Ну и откуда взялся нож, который нашли на месте преступления?
        - Ну как, откуда?  - горячился Бочкарев.  - Нож из этого набора, а набор стоял на кухне. Кто теперь знает, когда его купили. Вы помните, когда ножи покупали?  - обернулся он к Полине.
        Та лишь недоуменно пожала плечами.
        - Это было, еще когда оба дома обустраивали, столько лет прошло. Сейчас разве такое вспомнишь?
        - Ну да, не вспомнишь,  - согласился Реваев,  - вот только это не те ножи, что были в этом доме и в этом ящике на момент убийства.
        - Это как так?  - оторопел Бочкарев.
        Реваев кивнул Крыловой, и та, достав смартфон, продемонстрировала всем присутствующим несколько фотографий.
        - Смотрите,  - объяснила Виктория,  - этот набор, Crown, самый дорогой из того, что выпускает Fistler, в лезвиях, кроме нержавейки, еще какие-то добавки, в том числе серебра, которое якобы что-то дезинфицирует при резке. Но это не так важно. Важно, что эти наборы ножей идут в комплекте с деревянной подставкой, которая совсем чуть-чуть, но отличается от подставки к набору Fistler Premium. Вот видите, на фотографии? С одной стороны надпись Fistler, а с другой металлическая корона. А на той подставке, что вы держите, надпись есть, а вот с короной беда.
        - Да уж, это серьезное открытие,  - фыркнул с интересом слушавший разговор Чижевский,  - у меня дома вообще все ножи разного цвета, и что из этого следует?
        - Насчет вас пока ничего не скажу,  - с готовностью отозвался Реваев,  - а вот в данном случае полагаю, что ножи подменили. Локтионов был убит ножом из набора Crown, в доме, который занимал Подгорный, был набор Premium. Чтобы разница случайно не выплыла, ножи в наборе заменили.
        - А ящик? Что ж тогда его не поменяли?  - недоверчиво спросил Бочкарев.
        - А потому, что было уже поздно.  - Реваев заложил руки за спину и теперь, словно профессор у исчерченной формулами доски, прохаживался взад-вперед мимо куста калины, у которого и произошло преступление.  - Скорее всего, в момент убийства Подгорный спал в доме. После того, как Локтионов был убит, преступник, или тот, кто ему захотел помочь, прошел на террасу и забрал тот нож, которым на самом деле пользовались Локтионов и Подгорный во время своего застолья. В доме менять весь набор человек не стал, был уверен, что это не понадобится. Хотя в дом этот человек заходил, ему надо было забрать жесткий диск с камер видеонаблюдения. Как и предполагалось, следствие ничего не заподозрило, и разница в ножах выявлена не была. Казалось бы, можно успокоиться. Но тут совершенно неожиданно для всех появляется еще один следователь, который не очень верит в версию виновности Подгорного и хочет повнимательнее изучить все обстоятельства дела. Наш преступник начинает нервничать и решает проникнуть в опечатанный дом, что совсем несложно, и заменить все ножи в наборе с тем, чтобы разницу выявить было невозможно в
принципе. И вот тут возникла проблема с ящиком,  - Реваев остановился и с улыбкой взглянул на Бочкарева,  - поменять ящик оказалось проблематично.
        - Оказывается, есть два вида наборов Crown,  - вновь подключилась Крылова,  - Uno, когда цвет рукояток ножей и подставки совпадают, и Duo, когда рукоятки темные, а подставка светлая, смотрите как красиво выглядит.  - Она показала Бочкареву фотографию, но тот лишь тяжело вздохнул, явно не оценив стараний дизайнера.
        - Так вот, у нашего преступника или его сообщника, мы пока точно не знаем распределение ролей,  - продолжил полковник,  - совершенно некстати оказался набор Duo, и менять черную подставку на светлую он не решился. В этом, впрочем, и не было особой необходимости, вряд ли бы кто-то заметил подмену, если бы я совершенно случайно не оказался, Полина, в вашей кладовке.
        Услышав свое имя, Локтионова вздрогнула и непроизвольно сделала небольшой шаг назад, словно пытаясь укрыться за спиной адвоката.
        - Стыдно признаться, но я любопытен,  - Реваев прекратил расхаживать из стороны в сторону и теперь стоял, повернувшись лицом к вдове,  - когда я оказался в вашем чуланчике, то невольно окинул взглядом содержимое стеллажей. Совершенно случайно я заметил на верхней полке коробку из-под набора ножей. Опять же в силу своего любопытства я воспользовался замечательной подставкой, которая стоит в вашей кладовке. С ее помощью я смог дотянуться до коробки и изучить ее содержимое.
        - И что же там было?  - Локтионова пыталась изобразить насмешку, но голос ее звучал нервно.
        - Да почти ничего,  - развел руками Реваев,  - разве что чек. Да, чек, из которого следует, что набор был куплен сразу же после моего первого к вам визита. Fistler Crown, точно такой же, как и тот, что стоял у вас в доме. Одна проблема, когда покупаешь эксклюзивные вещи, никогда не можешь быть уверен, что найдешь именно то, что тебе нужно. Fistler не продаются в обычных магазинах, а в их фирменном отделе в Пассаже, как назло, в тот день из коллекции Crown был только набор Duo. Так что вы сами или с чьей-то помощью,  - Реваев бросил многозначительный взгляд на угрюмо молчавшего Алексея,  - избавились от тех ножей, что были в доме Подгорного, а затем заменили их новым набором. Или не так? Новый вы оставили себе, а сюда положили тот, что был у вас раньше?
        Локтионова молчала, ее бледное лицо, словно окаменевшая гипсовая маска, не выражало никаких эмоций.
        - Ну что вы молчите, Полина Игоревна? В отделе, где вы лично покупали данный набор, сохранились записи видеокамер, мы их изъяли. Так все же, какие это ножи? Новые?
        - Вам не стоит отвечать на эти вопросы!
        Чижевский рукой коснулся плеча Локтионовой. Она поежилась и тихо произнесла:
        - Нет, новые я оставила у нас дома. Оля, домработница, должна была выбросить коробку,  - она нервно усмехнулась,  - я сама виновата, я знала, что у нее есть привычка хранить чеки и упаковку от всех покупок. Хозяйственная.
        - Мы не подпишем протокол допроса с этими ответами,  - возмутился Александр Львович,  - вы манипулируете моей клиенткой. В качестве кого она здесь находится? Как свидетель или как представитель несовершеннолетней дочери, не более того. Если же вы пытаетесь представить Полину Игоревну в роли обвиняемой, то тогда мы имеем полное право отказаться отвечать на ваши вопросы.
        - Ничего,  - Локтионова отстранила удивленного адвоката,  - я отвечу, если я виновата, то я отвечу. Какой смысл отпираться, если все и так ясно?  - Она повернулась лицом к ведущему съемку оперативнику и, глядя прямо в камеру, уверенно произнесла:  - Это я убила Толю. Я убила Анатолия Локтионова.

* * *
        - Ты вообще поняла, что происходит?  - Подгорный перевел взгляд с захлопнувшейся за спиной Мясоедова калитки на Марину. Та ответила ему таким же непонимающим взглядом.
        Железная створка, едва успев захлопнуться, вновь распахнулась. Улыбающийся Мясоедов широким шагом приближался к Максу и Марине.
        - Ну что у вас такие лица хмурые?  - укоризненно спросил он.  - Боитесь, что передумал? Руки,  - не дожидаясь ответа, потребовал он от Подгорного. Тот только сейчас понял, что его запястья все еще скованы наручниками.  - Вот так-то лучше.  - Жора спрятал стальные браслеты в карман и подмигнул Марине:  - Ну вот, теперь он точно весь ваш, пользуйтесь.
        Железная калитка вновь громыхнула, захлопываясь.
        - Надо запереть, а то вдруг он опять вернется,  - пробормотал Макс, вставая.
        - Что он еще мог забыть, пистолет?  - вдруг хихикнула Марина.
        Подгорный удивленно взглянул на еле сдерживающую смех Марину, а затем сам, избавляясь от груза перенесенных переживаний, оглушительно захохотал. Звонкий смех Марины был ему ответом.
        Перед тем как надеть шлем, Жора прислушался. Точно, ему не показалось. Из-за забора доносился громкий мужской хохот, которому вторил звонкий женский смех.
        - Смешно им,  - пробурчал Мясоедов,  - меня если с работы попрут, совсем не смешно будет.
        Он натянул шлем и завел одолженный утром у своего друга, командира группы захвата Лени Фишмана, мотоцикл. Когда Реваев сформулировал ему задачу, Жора удивился. Он знал, что это противоречит всем правилам и законам, по которым он должен нести службу. Знал он и о тех последствиях, которые ожидают его в случае, если об этом нарушении станет известно отделу собственной безопасности. Вряд ли удалось бы отделаться одним только увольнением.
        - Наружка не должна проследить Марину до того места, где отсиживается Подгорный,  - Реваев говорил очень тихо, и склонившийся к нему Жора изо всех сил напрягал слух, чтобы разобрать слова следователя. Если Подгорного вычислят, то на этом дело будет закрыто, поверь мне. Идеальный вариант, если ты уведешь ее от наружки, но при этом сам сможешь найти нашего партизана. Если получится, позвони мне вот на этот номер, его точно никто не знает. Только со своего телефона не звони.
        - Ну что я, маленький?  - забасил Жора на всю лестничную клетку и тут же притих под недовольным взглядом Реваева.  - Только как вы себе все это представляете, Юрий Дмитриевич?
        - Не знаю,  - честно ответил полковник,  - так что, если ты откажешься, это будет нормально.
        - Нормально, это неинтересно,  - ухмыльнулся Жора,  - ладно, буду смотреть по обстановке, может, что и получится. Он крепко стиснул протянутую ему ладонь полковника.
        Обстановка оказалась на удивление благоприятной. Выкинувшая неожиданный фокус со сменой машины Марина смогла удивить не только приставленную к ней наружку, но и видавшего виды Мясоедова. Он мысленно воздал должное убедившему его взять мотоцикл Фишману, когда мчался по выделенной полосе, не замечая возмущенных лиц водителей встречных автобусов.
        Со второй частью задания было еще проще. Марина, уверенная, что ее никто не преследует, спокойно ехала на такси по хорошо знакомой Мясоедову трассе в сторону Владимира, Жора держался в паре сотен метров сзади. Больше всего майора смущал небольшой остаток топлива в бензобаке, однако, не доезжая Владимира, такси заехало на заправку, Жора с радостью свернул вслед за ним.
        Кирпичный двухметровый забор для Мясоедова сложным препятствием не оказался. Заглянув в окно дома, Жора стремительно отпрянул в сторону и озабоченно потер затылок. «В конце концов, я никуда уже не спешу»,  - решил он и уселся на газон в тени яблонь, предусмотрительно положив наручники на стол рядом с ноутбуком.
        Тщательно расспросив обескураженного его внезапным появлением Подгорного обо всех обстоятельствах ночи убийства Локтионова, майор не пришел ни к какому выводу. Звучало все складно, и на первый взгляд показания Подгорного доверие вызывали, но оперативник прекрасно знал, что порой самые искренние слова оказывались ложью, которую рано или поздно опровергали неумолимые факты. Однако фактов у него пока не было. Отойдя в противоположный край участка, оперативник набрал Реваева и коротко рассказал ему о своих дневных приключениях и разговоре с Подгорным.
        Услышав о том, как Марина избавилась от наружного наблюдения, Реваев удивленно хмыкнул, а после того, как Жора закончил свой рассказ, некоторое время молчал, обдумывая услышанное.
        - Виктория только что привезла интересное видео из одного магазина, в котором торгуют ножами. Хорошие ножи, я тебе скажу, той самой фирмы, ножом которой был убит Локтионов. В общем, по телефону объяснять долго, но мне кажется, что картинка сложилась. Ты сейчас же возвращаешься, о своей поездке не говори никому.
        - Ну, это само собой,  - с улыбкой согласился Жора.
        - Вика в понятие «никому» входит тоже,  - разъяснил Реваев,  - надеюсь, ты понимаешь, здесь не вопрос доверия. Нам не надо на нее вешать лишнюю ответственность, если все же окажется, что я ошибаюсь.
        - Я вас понял, Юрий Борисович,  - на этот раз Мясоедов был серьезен.
        - Эти двое,  - продолжал инструктировать его Реваев,  - пусть сидят там тихо и никуда не высовываются. Вообще никуда. Если все пройдет так, как я ожидаю, ты за ними через три дня приедешь. Только растолкуй им как следует, что если они попадутся раньше, чем я доведу все до конца, то помочь Подгорному уже никто не сможет.
        - Так, может, их связать, да в подвал обоих? Пусть посидят, охладятся.  - По голосу Мясоедова нельзя было понять, насколько он в данный момент серьезен.
        Реваев вздохнул.
        - А что, там есть подвал?
        - Не знаю,  - пожал плечами Жора,  - раньше в домах всегда погреб был, варенье хранили.
        - Ну да, было дело,  - согласился Реваев,  - но ты учись убеждать людей словами, насилие - это не наш метод.
        - Ну попробую,  - неуверенно отозвался Мясоедов,  - словами у меня, сами знаете, не очень получается.
        - Тренируйся,  - рассмеялся Юрий Дмитриевич,  - ты же теперь человек почти семейный. Есть на ком. Кстати, что вы там с Викой решили? Когда свадьба?
        - Сложный вопрос,  - тяжелый вздох вырвался из мощной груди майора,  - пока решили до Нового года так пожить, без свадьбы. Если друг друга не поубиваем, то после праздников подадим заявление. Такие вот наши планы.
        - Да уж, далекоидущие, я бы сказал,  - Реваев причмокнул губами,  - здесь вот на три дня ничего не можешь спланировать, а вы уже на полгода вперед все расписали. Ну да ладно, надеюсь, у вас все получится.
        - Спасибо, Юрий Дмитриевич,  - протянул Жора,  - вы ведь на свадьбу придете?
        - Ну если вы за полгода друг друга не переубиваете, то непременно,  - рассмеялся Реваев.  - Все, отбой. Завтра утром жду тебя на работе.

* * *
        Реваев подошел вплотную к Локтионовой.
        - Значит, убили вы,  - он вздохнул,  - своего мужа. Печально.
        Полковник снял очки и, достав из кармана пиджака платок, начал ожесточенно натирать линзы. Наконец, спохватившись, он водрузил очки на нос и задал еще один вопрос:
        - А зачем? Зачем вы его убили?
        - Полина! Полина Игоревна,  - Чижевский с силой дернул Локтионову за руку, пытаясь вывести ее из оцепенения,  - вы не должны отвечать на эти вопросы. Категорически не должны!
        Реваев смерил его неприязненным взглядом.
        - Скажите, господин Чижевский, а что вы так суетитесь? Вы здесь чьи интересы представляете? Я так понимаю, этой молодой девушки,  - полковник кивнул на Надю,  - вы не адвокат всей семьи Локтионовых.
        - Ну почему же?  - Чижевский ответил полковнику столь же неласковым взглядом.  - Я вполне могу представлять интересы и Надежды, и Полины Игоревны.
        - Да?  - поправил очки Реваев.  - Интересно. А как же конфликт интересов?
        - Это вы сейчас о чем?  - насторожился Чижевский.
        - Как о чем?  - Реваев указал на Полину.  - Если Полина Игоревна признается в убийстве своего супруга, то к вашей клиентке,  - тут он бесцеремонно указал пальцем на Надю,  - это не имеет никакого отношения. Однако представьте себе, что вы вдруг будете защищать их обеих и сможете доказать невиновность Полины Игоревны. Случайно, конечно,  - улыбнулся Реваев.
        - Что значит - случайно?  - надулся Чижевский.  - Я и собираюсь доказать невиновность Полины Игоревны. Вот только для этого мне надо сначала пообщаться с моей клиенткой.
        - Сейчас,  - кивнул Реваев,  - пообщаетесь. Вот только, уважаемый Александр Львович, боюсь, что если вы докажете невиновность Полины Игоревны, то у следствия останется только один подозреваемый. И это вы, Наденька.  - Реваев положил руку на плечо девочке, а затем подмигнул адвокату:  - Такой вот конфликт интересов, господин Чижевский.
        - Нет!  - неожиданно Полина бросилась вперед и упала на колени перед Реваевым, пытаясь схватить его за ноги, полковник непроизвольно сделал шаг назад.  - Это не Надя, не Надя! Это я убила его.  - Она на четвереньках ползла вслед за следователем.
        Реваев остановился и неожиданно для всех тоже опустился перед ней на колени.
        - Зачем вы делаете это?  - Полковник схватил женщину за руку и притянул к себе. Они стояли на коленях лицом друг к другу, между их лицами было не более нескольких сантиметров.  - Я знаю, вы не убивали своего мужа. Зачем вы оговариваете себя?
        - Я это заслужила,  - скатившаяся по ее щеке слезинка коснулась губы и исчезла во рту,  - и он,  - лицо ее еще больше исказилось, но теперь уже от гнева,  - заслужил.
        - Неправда,  - покачал головой Реваев,  - все вовсе не так. Не так, как вам кажется.
        Он достал из-за пазухи несколько листов бумаги и протянул их Локтионовой.
        - Ваш муж ведь писал стихи, почитайте. Стихи, конечно, адресованы именно вам, но в данном случае вам стоит начать с прозы.
        Реваев с трудом, опираясь рукой на колено, поднялся с земли.
        - Это вообще что?  - шепотом спросила у него Крылова.
        - Это?  - Реваев взглянул на все еще стоящую на коленях Полину, нервно просматривающую один за другим листы рукописного текста.  - Это копия дневника Локтионова. Да, такое бывает не только у подростков. Это, правда, и дневником назвать нельзя, там, в основном, стихи о жене и некоторые его рассуждения на философские темы. Правда, последнее время,  - добавил Реваев,  - основной темой были его отношения с дочерью. Очень познавательно.
        - И где вы это взяли?  - продолжала допытываться Крылова.
        - Помните, когда мы приехали в банк, там уже поработали люди из Федеральной службы безопасности?
        - Ну да, пустой стол, это было сильно,  - пробормотала Вика.
        - Так вот, так как у меня были некоторые мысли по поводу причастности к убийству господина Фролова, которые я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть, я высказал эти мысли самому Петру Михайловичу.
        - Господи, зачем?  - опешила Крылова.
        - Не знаю,  - признался полковник,  - хотел посмотреть его реакцию.
        - И как, посмотрели?
        - В какой-то степени,  - усмехнулся Реваев,  - он сказал что-то вроде того, что только память о том, что я нашел убийцу его дочери, удерживает его от крайних мер, и еще что-то в таком же духе, я не запомнил. А на следующий день из ФСБ привезли этот дневник, сказали, что Фролов просил оказать мне содействие. На их взгляд, в записях ничего особо интересного нет, немного набоковщины. Ну а стихи и вовсе никакие.
        - Я так понимаю, вы что-то нашли,  - заявила Крылова,  - вы всегда что-то находите.
        - Да что я нахожу?  - смущенно улыбнулся Реваев.  - Я нахожу, что стихи и впрямь были не очень хороши. А вот с прозой все сложнее. У меня, кстати, есть еще копия, на, почитай.
        Виктория буквально выхватила из рук полковника несколько сложенных вдвое листов бумаги. Рукописный почерк был достаточно четким, читать его было легко. Легко до тех пор, пока до читателя не доходил смысл написанного. Крылова только развернула первый лист из дневника Локтионова, когда услышала тяжелый, полный ужаса и отчаяния стон, вырвавшийся из груди Полины. Женщина уронила листы бумаги на траву и, нескладно повалившись на них сверху, зарыдала.
        «4 января. Роза Хутор. Почти весь день катались. Когда вернулись в номер, Надя первая пошла в душ, а я звонил Полине, узнать, как ее колено. Разговорились надолго. Надя вышла из душа, завернутая в полотенце, но не ушла в свою комнату, а встала перед большим зеркалом в гостиной и начала расчесываться. Я сидел на подоконнике и продолжал разговор с Полиной. Я не знаю, может быть, это вышло случайно, но уверен, что нет. Надя начала поправлять прическу обеими руками, и полотенце соскользнуло на пол. Прежде чем поднять его с пола, она посмотрела на меня и улыбнулась. Я встал с подоконника и ушел к себе в комнату, делая вид, что ничего не заметил. Когда я позже вышел из комнаты, Надя была одета и вела себя так, словно ничего и не было. Может быть, все это было случайно.
        Может быть, сказать об этом Полине??? Наверное, не стоит…»
        «8 января. Роза Хутор. Как-то все глупо. Хотя нет, все гораздо хуже. Вчера я перебрал капитально. Надо было ехать в Альпы, здесь слишком много знакомых. Еле добрался до номера, лег на кровать в одежде. Я уже почти отрубился, когда почувствовал, как меня раздевают. Она сказала, что спать в одежде неправильно. Я не стал спорить. Она была права. Когда я остался в одних трусах, она неожиданно наклонилась ко мне и поцеловала меня прямо в губы. Я не сразу понял, что происходит, мне кажется, что я какое-то время тоже целовал ее. Затем ее рука скользнула по моему животу. Я вдруг понял, что происходит. Протрезвел мгновенно и выгнал ее из комнаты. Она заплакала, сказала, что я бесчувственный идиот, и ушла. Утром она вновь ведет себя так, словно ничего не было. Я не понимаю, что делать. Надо поговорить с ней, но я не знаю как.
        Полине решил ничего не говорить…»
        «11 января. Мы так и не поговорили. Иногда я чувствую на себе ее долгие пристальные взгляды. Мне страшно. Больше всего страшно оттого, что мне они нравятся…»
        «27 января. Ее занятия в школе и моя постоянная работа, кажется, все вернули на свои места. Ну и слава богу…»
        «16 февраля. Полина сегодня была весь день занята. Надя попросила меня поездить с ней по магазинам. Уже вовсю торгуют весенней одеждой. Наде очень идут короткие юбки, да и все остальное, что она примеряла, ей тоже очень идет. Когда мы наконец сели в машину, чтобы поехать домой, она сказала спасибо и потянулась, чтобы меня поцеловать. Я думал, это будет дружеский поцелуй… Господи, ведь я сегодня был трезвый. Все это надо остановить…»
        «3 марта. Долго стоял в ванной голый перед зеркалом. Пытался понять, что может во мне понравиться этой девчонке. Животик? Лысина? Непонятно… Хотя Полине же во мне что-то тоже понравилось в свое время».
        «22 марта. Вот уже месяц, как я почти не бываю дома. Кажется, лучше от этого не стало. Когда я все же встречаюсь с Надей, она смотрит на меня так, что я начинаю краснеть. Полине я ничего сказать не могу. Это будет неправильно. Но так, как сейчас, тоже неправильно…»
        «6 апреля. Поговорил с Надей. Стало еще хуже. Если бы только кто-то знал, что творится в ее голове. В ее очаровательной головке. Когда она вырастет, она будет очень красива, будет крутить мужиками направо и налево. Да она уже очень красива…»
        «19 апреля. Кто бы мог подумать, что в таком маленьком человеке может скрываться столько ненависти. Полина теперь тоже постоянно на меня обижена из-за того, что я почти не бываю дома. Зато мне кажется, что их отношения с Надей все лучше. Театр абсурда…»
        «14 мая. У Нади, кажется, появился мальчик. Не знаю, насколько у них все серьезно, может быть, наконец, это отвлечет ее от всего того бреда, что творится в ее голове…»
        «17 июня. Приехал с работы раньше. Надя с Полиной были в гостиной, о чем-то разговаривали. Когда я заходил, то слышал, как Надя смеялась. Увидев меня, они обе замолчали. Они стояли рядом и смотрели на меня таким взглядом… одинаковым, что ли. Может быть, Надя что-то рассказала Полине? Она ведь могла сочинить что угодно, даже то, чего не было. Это будет катастрофой. Видел на днях Надиного мальчишку. Парень, похоже, втрескался по уши, хотя, скорее всего, по самую макушку. Знать бы только, как она к нему на самом деле относится…»
        «23 июня. Ночью мне снились кошмары. Проснулся рано. Полина еще спала. Наклонился к ней и поцеловал ее куда-то в шею. Она во сне накрыла мою руку ладонью и улыбнулась. Сами собой в голову пришли строчки:
        Если я устану от любви,
        Если я устану от тебя,
        Если, ласки позабыв твои,
        Захочу жить только для себя,
        Если я скажу тебе - пойми,
        Мне давно уж нечего сказать,
        Если стали серыми все дни,
        Трудно солнце в облаках искать.
        Если сдавит горечью в груди
        И в холодной я тону волне
        Вскрикнув, вдруг пойму - все позади,
        Это было только лишь во сне
        Лишь во сне я мог любовь предать,
        И холодный пот стечет на бровь,
        Сердце будет бешено стучать.
        Тише! Рядом спит моя любовь.
        Полина медленно вновь стала на колени, затем с трудом поднялась. Чижевский поспешил подать ей руку. Одной рукой женщина сжимала мятые листы дневника своего мужа, другой, чтобы не упасть, вцепилась в адвоката. Она озиралась по сторонам, словно не понимая, где находится, и не узнавая лица стоящих вокруг нее людей. Наконец ее глаза нашли то лицо, которое искали. Локтионова улыбнулась, однако эта улыбка была больше похоже на хищный оскал готового броситься на свою жертву хищника. Вот только жертва таковой себя вовсе не считала. Надя спокойно выдержала яростный взгляд приемной матери и так же улыбнулась ей в ответ, готовая к схватке.
        - Ненавижу.  - Локтионова сделала шаг вперед и пошатнулась, Чижевский придержал ее за локоть.
        - А вот этого уже нам не нужно,  - вмешался Реваев.  - Георгий, уведите, пожалуйста, дамочку в машину.
        - Ну, пойдем.  - Мясоедов рукой указал Наде на стоящий у ворот микроавтобус.
        - И знаете что,  - окликнул его Реваев,  - на всякий случай наденьте на нее наручники. Мне кажется, так будет лучше, да и закон теперь позволяет.

* * *
        - Да уж, Николай, удивил ты меня,  - генерал Карнаухов выслушал доклад Реваева и теперь с удовольствием потягивал сладкий чай с лимоном,  - но девица-то какова! Это же надо, все под ее дудку плясали. Убедить пятнадцатилетнего пацана взять на себя ответственность за убийство - в голове не укладывается. Хотя, знаешь,  - Карнаухов с шумом втянул в себя горячий чай,  - у меня внучка почти такого возраста. Так вот, Оля, дочка, рассказывает, что за ней два мальчика ухаживают. Причем оба друг про друга знают и ходят в гости по очереди. Представляешь? Она, видите ли, им условие поставила, что пока сама не выберет, чтобы они даже не вздумали отношения выяснять. Женщины - страшная сила,  - заключил Илья Валерьевич.
        Реваев согласно кивнул и потянулся к стоящей по центру стола вазочке с шоколадными конфетами.
        - Я вот только не пойму, почему они вдруг решили выдвинуть версию с пацаном. Чем их Подгорный не устраивал? Достаточно было подтвердить, что они видели его в момент убийства.
        - Тут же как,  - Реваев отправил в рот конфету,  - сразу недодумали, а потом решили, что поздно. Нескладно будет, если столько людей все видели и молчали, а потом вдруг разом все решили переиграть.
        - А с пацаном складно?  - удивился Карнаухов.
        - С пацаном складно,  - утвердительно кивнул Реваев,  - у всех был изначальный мотив молчать - желание спасти бедного мальчика, которое,  - он улыбнулся,  - рухнуло под натиском следствия. Ну а как она смогла убедить самого Дениса - тут, думаю, есть один вариант.
        - Ладно,  - махнул рукой Карнаухов,  - можешь не излагать, догадываюсь. Где только теперь Подгорного нам искать? А то он еще год прятаться будет.
        - А что его искать?  - Реваев потянулся за второй конфетой.  - Я Мясоедова отправил, он его привезет скоро. Может, уже подъехали.
        - Так ты что, старый хрыч, знал, где он прячется?  - возмутился генерал.
        Рука полковника на мгновение замерла над вазочкой с конфетами.
        - Можно подумать, ты не знал, что я знаю.  - Реваев выбрал себе конфету по вкусу и теперь неторопливо разворачивал обертку.
        - Я не пойму, ты сюда жрать пришел или докладывать?  - Карнаухов в сердцах стукнул чашкой об стол, расплескав чай, отчего еще больше рассердился.  - Иди работай. Допросишь Подгорного, протокол мне лично принесешь, я посмотрю.
        - Еще конфету можно?  - Реваев невозмутимо поднялся со стула.
        - Бери хоть все,  - махнул рукой Карнаухов,  - ты же знаешь, у меня сахар.
        - Так у меня тоже,  - улыбнулся в ответ Юрий Дмитриевич.

* * *
        Возле кабинета Реваева уже ждали. Мясоедов стоял, подпирая мощным плечом стену и что-то разглядывая в своем смартфоне. Максим и Марина сидели на стульях, держа друг друга за руки.
        - Ну здравствуйте, подпольщики,  - поприветствовал их полковник,  - Георгий, ты на сегодня свободен, можешь отдыхать. На вот тебе конфету, лично генерал Карнаухов просил тебя поощрить.
        Мясоедов, махнув на прощание рукой Подгорным, мгновенно скрылся на лестнице. Максим и Марина проследовали вслед за полковником в кабинет и в нерешительности остановились возле стола, все так же держа друг друга за руки.
        - Ну что вы стоите, садитесь,  - удивленно посмотрел на них Реваев.
        - Нам надо вам кое-что сказать, точнее мне.  - Марина с силой стиснула руку мужа.  - Юрий Дмитриевич, я должна вам признаться.
        Реваев взглянул на Марину, и улыбка медленно сползла с его добродушного, круглого лица. Он понял, что хочет сказать ему Марина.
        notes
        Примечания
        1
        Немного.
        2
        Кто такая Наташа? Это твоя подружка?
        3
        Об этих событиях говорится в повести «Крысолов».
        4
        Марина упоминает события, рассказанные в повести «Крысолов».