Золотой идол викингов Людмила Горелик
        Золотой языческий идол принадлежал древнему народу, но перед смертью шаман проклял его и всех, кто с ним был связан. Это проклятие действует до сих пор… Сергей Воробьев и его подруга Стелла вместе с руководителем археологического кружка Карлом Шлоссером начали несанкционированные раскопки кургана неподалеку от Смоленска. Какова же была их радость, когда они обнаружили древнего золотого идола! Правда, они еще не представляли, чем обернется эта находка…
        Людмила Горелик
        Золотой идол викингов
        Глава 1
        Приглашение и переезд
        Шла весна 1991 года. Все рушилось, все подвергалось сомнению, все было в движении. Тут-то, среди всеобщего разнонаправленного потока новизны, как снег на голову свалилось на Веру Ильиничну это заманчивое предложение.
        Когда зазвонил телефон, она как раз доклеивала обои в прихожей. К тому времени Вера Лопухова уже четвертый год делала ремонт в новой квартире, вкладывая в него всю свою до недавних пор очень приличную зарплату заведующей лабораторией на крупном заводе и всю душу. Это была ее первая собственная квартира. Получила ее Верочка в возрасте «за сорок».
        До двадцати восьми лет Вера жила в Смоленске с родителями. И следуя их советам, все время училась, повышала квалификацию.
        Ее прилежание было оценено: когда квалификация выросла, Вере предложили прекрасную должность заведующей химической лабораторией. Но далеко, в чужом южноуральском городке.
        Вера тогда согласилась с радостью, потому что в Смоленске устроиться по своей специальности (высокомолекулярная химия) ей не светило: не так много требовалось специалистов, их вполне хватало.
        Уезжать из родного города очень не хотелось, однако неизбежность переезда была очевидной: прожить жизнь с родителями в двухкомнатной хрущевке, перебиваясь на нелюбимой и низкооплачиваемой работе, - малопривлекательная судьба.
        Переехав, она быстро привыкла к новому месту. В заводском общежитии, где Вера прожила одиннадцать лет, ей было хорошо. Она жила в отдельном отсеке, включавшем комнату с кухней. И одинокой она себя не чувствовала: у нее быстро образовался свой круг, неплохая компания, состоящая из соседей и сослуживцев. По преимуществу люди без семьи и почти ровесники, они вместе проводили досуг: катались на лыжах, ходили в лес на шашлыки, все праздники отмечали вместе.
        Все же, когда получила квартиру, Вера очень обрадовалась. Квартира в новом, белого кирпича, доме с квадратной светлой комнатой, с большой лоджией и просторной кухней принадлежала лично Верочке, она вызывала восторг…
        Вера вылизывала ее, как кошка котенка. Три года она потратила на исправление строительных недоделок и благоустройство своей прекрасной квартиры.
        А когда доклеивала обои в прихожей, раздался телефонный звонок. Предлагали работу квалифицированного химика в Смоленске.
        Вера Ильинична растерялась: она не хотела уезжать, однако и отказаться было никак нельзя. За пятнадцать лет она привыкла к новому пространству, к местной природе, полюбила принявший ее уральский город и не думала об отъезде. Тем более родители к этому времени уже умерли… И все же… Это был родной город, который Верочка часто вспоминала. И, конечно, там жила Надя, ее родная сестра, племянники, по которым Вера тоже скучала, - а здесь, на Урале, вообще никаких родственников, только друзья…
        Надя преподавала английский язык в Cмоленском энергоинституте. Ее муж работал инженером на заводе. У них было двое детей. Старший Петя уже учился в институте, а Люба оканчивала седьмой класс. Можно будет приходить к ним, общаться… Все-таки это почти своя семья.
        Несмотря на наличие друзей, Вера иногда чувствовала себя одинокой в уже привычном и любимом, но все же, как ни крути, не родном уральском городе.
        Однако решиться на переезд было трудно. С сомнением, с неохотой, плохо веря в то, что действительно переедет, Вера начала подыскивать обмен.
        В 1991-м квартиры у советских граждан были еще неприватизированными, их следовало не продавать, а обменивать.
        В глубине души Вера надеялась, что не сможет обменять свою квартиру, замечательную, конечно, но расположенную в небольшом промышленном городке, не столь красивом, как Смоленск. И тогда не надо будет уезжать.
        Обмен, однако, предложили быстро. Как только по заводу и городу разнесся слух, что Лопухова уезжает в Смоленск, к ней явился незнакомый мужчина. Его тесть жил в Смоленске и с радостью согласился бы на обмен с Верой.
        - Он там, считай, один живет - есть только дальние родственники. А он к дочери поближе хочет переехать. У него отдельная двухкомнатная квартира в центре города - правда, требующая ремонта… - рассказывал этот человек.
        Одновременно он внимательно оглядывал Верину комнату. Замечательную, с большой застекленной лоджией, только что прекрасно отремонтированную, да!
        - А на какой улице? - рассеянно спросила недовольная Верочка.
        «Знаем мы ваш центр! - думала она. - Заднепровье, небось! Берлога какая-нибудь…»
        Она все еще надеялась, что обмен по каким-либо причинам не подойдет. Уж очень не хотелось уезжать.
        - Сейчас… - Незнакомец порылся в кармане и достал тетрадный листок. - Вот тут адрес жена записала.
        - Улица Ленина, дом три… - прочитала Вера Ильинична и не поверила своим глазам. - Кажется, я жила там рядом… В детстве… - сказала она этому незнакомому человеку.
        Говорить не надо было, наверное. Но от неожиданности Лопухова потеряла самоконтроль.
        - Наш дом был номер один, это рядом, а какой же третий, я плохо сейчас представляю. Надо съездить посмотреть.
        На майские праздники Вера отправилась в Смоленск.
        Первое мая в том девяносто первом году еще отмечалось, хотя как-то вяло.
        Лопухову легко отпустили с демонстрации, выезжала она 29 апреля. Две подруги провожали ее на вокзал.
        Весна была ранняя, солнечная, теплая, пахло зелеными листочками и нежной весенней сыростью.
        Смоленск встретил осенним дождем, холодом. А Верочка приехала в легком плаще.
        Все было мрачным, никаких зеленых листиков деревья даже не обещали. Молча гнули под дождем и ветром черные ветви.
        «Нет, не надо переезжать», - подумала Вера Ильинична.
        Под влиянием погоды воспоминания нахлынули не очень приятные.
        Свои детские годы Вера любила, вспоминала их с радостью и даже умилением, но после окончания института начались многолетние поиски работы, чувство собственной ненужности…
        Нет, ничего веселого в ее смоленской молодости не было.
        Вот и сейчас ей сразу стало холодно. Кроме дождя, никто ее на вокзале не встречал.
        Вера и не ждала: сестра и ее муж на работе, племянники учатся.
        Доехала на трамвае, взяла ключ, как было договорено, у соседей…
        Вечером, конечно, велось много разговоров.
        Верочка была откровенна: сказала, что насчет переезда сомневается.
        И Надя, и племянники, и Надин муж Саша были Верочке рады, однако, чувствуя ее настроение, переезжать не уговаривали: смотри сама, как тебе лучше.
        На другой день, проводив родственников на работу или учебу, Вера надела Надину теплую куртку и отправилась смотреть квартиру.
        Дом оказался не рядом, а тот же! Как-то перетасовались номера, и этот бывший некогда номером первым дом стал номером третьим! В этом доме она жила с двух до четырнадцати лет… Необыкновенное время!
        Вера была впечатлительная и хорошо помнила те детские годы. Семнадцатиметровая комната, где они жили впятером с 1950 по 1963 год, до сих пор часто ей снилась.
        На покрашенной бежевой краской двери прибита планка, там висят на гвоздях пальто и шапки всех домочадцев - как дверь выдерживает? Стены покрыты нежно-салатового цвета известкой и украшены серебряным «накатом», имитирующим обои. По правой стене впритык друг к другу теснятся: кровать тети Мани, диван, на котором вечерами, стряхивая сигаретный пепел мимо стоящей на столе пепельницы, сидит и курит обложенный газетами и книгами папа, а ночью спит маленькая Верочка, огромный буфет, загораживающий почти всегда сырой, с проступающей кое-где плесенью угол (этаж последний, крыша здесь протекает). Затем высокое узкое окно, и по другой стене кровать родителей, шифоньер с зеркалом, кровать сестры, узкая этажерка с книгами в углу. Квадратный стол посередине: за ним и обедают, и уроки делают. Стол покрыт пестрой клеенкой со светлыми вытертыми пятнами (это пролившиеся чернила оттирали содой), три стула и продавленный диван теснятся вокруг…
        Очкастый молодой человек, двоюродный племянник хозяина квартиры, встречает ее на углу.
        Тот же подъезд!
        - Нам на третий этаж, - говорит юноша.
        Тонкая болезненная иголочка колет в сердце Веры: «Неужели?!»
        Лестница та же: крутая и длинная (здесь высокие потолки), заплеванная, с чугунной витой решеткой перил, с въевшейся в деревянные поручни грязью.
        - К сожалению, у дяди все окна выходят во двор, - продолжает рассказывать парень.
        И иголочка в сердце отпускает, одновременно с облегчением и болью: окно комнаты Лопуховых выходило на улицу.
        Сестры Лопуховы, Надя и Вера, любили смотреть в окно, особенно в мае, когда улица Ленина оживала. К началу шестидесятых ее сделали пешеходной, и по вечерам на эту улицу выходила почти вся молодежь города. Сотни пар ног шаркали по асфальту, слышался звонкий девичий смех, выкрики…
        Надины одноклассники махали снизу руками, кричали ей что-то в окно, она отвечала, сильно высовываясь за раму… Мама ругала ее за это.
        Случалось, Надя выскакивала из квартиры, присоединялась к друзьям…
        - Верочку возьми! - строго приказывала мама. - Иначе не пойдешь: пусть она тоже по воздуху прогуляется!
        - Да, все три окна во двор… - продолжает сопровождающий. - Ну, сейчас сами посмотрите.
        «Не наша, значит…» - Вера глубоко вздохнула.
        Она ведь уже почти поверила.
        Квартира находилась напротив той коммуналки, где когда-то жили Лопуховы.
        На площадке были всего три двери: бывшая лопуховская коммуналка, нынешняя квартира, предложенная Вере на обмен (здесь тогда тоже была коммуналка, но кто в ней жил, она теперь совершенно не представляла), а за третьей дверью была не квартира, а комната - она начиналась сразу, без прихожей, и кухни там тоже не было.
        Эту комнату Вера хорошо помнила: там жила косоглазая Светка - в женском царстве, с мамой, тетей и бабушкой. Их фамилия была Соловьевы. С ними дружила Верочкина тетя Маня, иногда Верочка ходила туда с ней в гости, играли со Светкой, пока взрослые беседовали. В этой большой, метров двадцать, комнате всегда пахло керосином: готовили здесь же, на примусе.
        Молодой человек постучал в дверь каким-то условным стуком («Звонок оборван, чинить придется», - отметила Вера), залязгали замки, потом цепочка, и Вера отвлеклась от воспоминаний.
        Хозяин оказался деловым, ушлым мужиком за пятьдесят. В квартиру эту он с дочерью переехал шесть лет назад - поменялся из Ярцева. Вначале была одна комната, а после смерти соседки ему оставили и другую. Не стали никого подселять, «потому что дочь, что к вам на Урал замуж вышла, тоже здесь прописана, не выписывалась отсюда», - так он пояснил.
        Да… И мир тесен, и люди чего только не выдумают для улучшения собственных жилищных условий.
        Квартира, давно не ремонтированная, находилась в плачевном состоянии. Очевидно, хозяин изначально думал об обмене, ремонтировать ему было невыгодно.
        Вера Ильинична видела, конечно, и протекающие краны на кухне, и мокрые от конденсата трубы в туалете, и дыры от облупившейся штукатурки на стенах и потолке в комнатах. Но ее это почему-то не смущало.
        «Ай, ту ведь отремонтировала, и эту тоже отремонтирую», - думала она.
        - Ванной у нас нет, но вот в этом месте можно выгородить душ, - объяснял между тем хозяин. - А горячая вода течет, видите? - Он открутил и без того капающий кухонный кран, вылилась струйка ржавой воды.
        - Да, теплая, - потрогала, кивая, Вера Ильинична.
        Дальше завертелось быстро.
        Вернувшись к себе на Урал, Лопухова действовала как в тумане: оформляла документы, ходила по инстанциям, паковала вещи, прощалась с друзьями…
        Оставлять городок, где впервые обрела любимую работу и свой собственный угол и где жизнь складывалась, в общем, удачнее и легче, чем в ее смоленской юности, было невыносимо тяжело, однако и дом на Ленина был полон ранними детскими воспоминаниями, часто счастливыми и всегда значительными.
        Этот дом до сих пор ей снился. Снилась комната с высоким потолком, под которым вечно кружатся клубы дыма от папиной сигареты, кровати вдоль стен, двери с отполированной ладонями ручкой, пальто на гвоздиках…
        Документы оформили быстро.
        В июле Вера уже переехала в Смоленск.
        На заводе ее приняли нормально. Работа была менее интересной, чем прежняя, но все ж по специальности и поначалу прилично оплачивалась. Зарплата, впрочем, быстро рухнула: прошел ГКЧП, наступила осень девяносто первого. Тогда рухнуло все, зарплата, естественно, тоже.
        Ремонт в этих обстоятельствах делать было невозможно - денег теперь едва хватало на еду, иногда и не хватало.
        Не лучше шли дела в семье сестры - и у нее, и у мужа постоянно задерживали зарплату.
        Чтобы прокормить детей, Саша устроился на дополнительную работу - ночным сторожем. Теперь его дома почти не видели.
        Вера первоначально жила у Нади, а потом переехала в собственную так и не отремонтированную квартиру. Подметала каждое утро обвалившуюся за ночь с потолка и стен штукатурку, мылась в тазике на кухне ржавой водой.
        Все ж постепенно обживалась. Обставила квартиру старой своей мебелью, пришедшей контейнером с Урала, расставила книги, повесила занавески на окна.
        За пару бутылок водки (ее продавали гражданам по талонам, и Вера, как и все, талоны аккуратно отоваривала - это была валюта) нашла специалистов для замены кранов и закрепления светильников на потолке.
        На общем фоне падения жизненного уровня и охватившей людей растерянности жизнь в полуразвалившейся квартире без душа стала казаться Лопуховой нормальной. Она отвечала веяниям эпохи, соответствовала обстановке начала девяностых.
        Какой же может быть личный комфорт, да и зачем он, если вся страна несется в смятении и не знает куда? Не в бездну ли?
        «Русь, куда мчишься ты? Дай ответ! - Не дает ответа…»
        Глава 2
        Жизнь Медведя в родном городище Свинечске
        Городище Свинечск, расположенное в местах проживания кривичей, в незапамятные времена основали, по-видимому, русы.
        Русами, а чаще русью, называли гребцов, которые на многовесельных ладьях сплавлялись по Днепру: из варяг в греки, из греков в варяги. Эти гребцы были по преимуществу славянами из племени кривичей или балтами.
        Свинечск удобно втиснулся в устье реки Свинец - это малый приток Днепра. Совсем рядом, всего в одиннадцати верстах от Свинечска, находится город Смоленск.
        Основной промысел местных жителей - катанье. Здесь прерывается речной путь, начинается волок. Катальщики помогают переправить ладьи от небольшой речки Свинец, по болотам, да случается, что и посуху приходится волочь ладью, к Северной Двине - если в варяги караван идет. Или, наоборот, из Двины протащить волоком до реки Свинец, а по ней уж к Днепру сплавить - это если из варяг в греки. Маленькие суда иногда человек 30 - 40 поднимают и на плечах несут. Но в основном волоком катят, с помощью специальных приспособлений.
        Население в Свинечске разнообразное: кроме кривичей и балтов, здесь живут варяги.
        Первые жители городища были из славяно-балтийского племени кривичей, что и по Волге расселены, и по Днепру, и по Северной Двине - большое племя. Рядом с ними здесь всегда находились балты.
        Народы эти жили дружно, больших различий в образе жизни у них не имелось. И те и другие занимались преимущественно переправой судов между реками - волочением - да еще ремесленничеством: чинили ладьи, изготавливали простейшие орудия и другой товар, пользующийся спросом у проезжих.
        Позже с северо-запада приплыли в Свинечск викинги. Викинги сразу взяли поселение под свой контроль. Быстро обжившись в городище, они стали взимать дань с проезжих судов и защищать городище от разбойников.
        Славяно-балтийские племена на них не обижались, даже радовались их приходу на свои земли: «В безопасности теперь живем».
        Викинги были воинственны, они могли защитить и себя, и других жителей от любых разбойников.
        А до Свинечска и ушкуйники доходили - от них чего хочешь ожидай, - да и воинственных половцев местные жители опасались, те с низовьев Днепра могли напасть.
        Помимо того, что викинги были хорошими воинами, они умело торговались с проезжими купцами - на благо не только себе, но и другим жителям. Так что пришлись кстати. Судов здесь ходит много, на них богатые купцы ездят. Если наладить торговлю, можно хорошо жить.
        Викинги быстро освоились и стали всем в городище заправлять.
        Медведь сколько себя помнит ладьи катал. Еще небольшой был, а катал с отцом да с братьями.
        Рано катать начал: сильным уродился, не зря Медведем назвали.
        Имя это ему дали не сразу, а уж когда подрос. При рождении его Градибором нарекли, а когда вырос мальчик и стало видно, что он на редкость крепкий да плечистый, начали звать Медведем. После смерти отца старшим в семье стал Вячеслав, Вячко. По нему теперь и семью кличут - Вячк?вы.
        Вячко на десять лет Медведя старше. Между ними (по старшинству) Ярополк, Лис и Добрыня. Сын Вячеслава, Береза, тоже недавно катать начал. Вячковы дружные - так родители воспитали.
        Все братья Медведя работящие: летом, когда купеческие суда прекращают движение по Днепру из варяг в греки и из грек в варяги (летом речки мелкими становятся, болота сохнут - не проволокешь ладью), занимаются ремесленничеством: кто горшки глиняные изготовляет, кто сельскохозяйственные орудия кует. Продают и своим землякам, а когда суда пойдут, приезжие купцы всегда берут у Вячковых что-нибудь для перепродажи. Братья и ладьи проезжие могут починить, если надобность есть. Так что хорошо живут.
        Старшие братья все женаты, детишки подрастают - иные большие уже, скоро с отцами волочь начнут.
        Нынешней весной и Медведь жениться задумал, пора уже. Медведю недавно исполнилось шестнадцать лет, столько же и Сиггурд, его избраннице.
        Сиггурд из знатной семьи варягов, были опасения, что ее не отдадут за Медведя. Но месяц назад, как раз перед отправкой очередной купеческой ладьи на Двину, Фари, отец Сиггурд, дал согласие на брак. Что ж, Вячковы тоже не последняя семья в Свинечске… И все же братья Вячковы гордились согласием Фари на брак дочери с Медведем.
        Сейчас братья, в числе других катальщиков, возвращались в родной городище.
        Волоченье было привычным делом, в походах всякое случалось, но в этот раз все прошло гладко: болотца между Свинечью и Двиной, хорошо знакомые катальщикам, еще не пересохли. Нести посуху пришлось совсем чуть-чуть, а в основном большую тридцативесельную ладью волокли по малым речкам, ручейкам да заболоченной местности.
        Греческие купцы, направлявшиеся в Новгород, тоже остались довольны - доволокли быстрее, чем обещали. Никаких разногласий при оплате не возникло, купцы арабскими дирхемами заплатили и даже добавили немного сверху.
        Так что катальщики возвращались в Свинечск довольные. Волы, которым при катанье важная роль отводится, тащили тяжелые деревянные приспособления для катанья, сами катальщики шли почти налегке.
        По дороге Вячковы обогнали товарищей по работе и шли сейчас небольшой дружной гурьбой.
        Больше всех спешил, конечно, Медведь - старшие браться отпускали на этот счет шуточки, но в целом относились к нетерпению брата с пониманием. Сиггурд - красивая девушка, до свадьбы осталось недолго, а не виделись влюбленные уже месяц. Естественно, что Медведь спешит.
        Когда вышли из соснового леса, открылся на пригорке Свинечск. Собственно, городище в лесу и стоит. Лес здесь красивый: редко растущие, ровные, высокие сосны. Внизу сухие хвойные иглы, шишки сосновые, вверху - голубое небо.
        Майский денек выдался теплым, солнечным, в прогретом лесу было спокойно. Братья широко шагали по мягкому ковру из иголок, радуясь знакомым местам.
        Свинечск хорошо вписался в ложбинку между лесом и тихой речкой Свинцом, городище окружено с трех сторон зеленой плотной стеной леса. С четвертой стороны река. Деревья защищают городище от врагов, а река жителей кормит.
        Вот и к Свинечску вышли, первые домики городища показались. Людей на окраинной улице не видно - середина дня, все заняты. Две чужие ладьи стоят у причала. Не слишком большие, на двенадцать весел.
        - Ушкуйники в Свинечске! - говорит Вячко.
        Ладьи и впрямь ушкуйские: на носу каждой ладьи - страшная оскаленная морда белого медведя. Такую ладью называют ушкуй, от этих речных судов и название «ушкуйники» возникло.
        Ушкуйники - речные пираты, а кто говорит, воины новгородские, которые от своего рода оторвались, разбойничать начали… Они родом с севера, белый медведь - их тотем.
        - Ушкуйники и есть! - подтвердил слова старшего брата Добрыня. Белый медведь на корме судна не оставлял сомнений. - Это, видно, те, что в прошлом году у нас были. Они мирные… Вишь, ладьи собираются смолить.
        Сильный запах соснового вара, пронизывающий воздух, не оставлял сомнений в правильности этого утверждения.
        В прошлом году ушкуйники приходили в Свинечск с миром. Торговали, суда свои чинили, за волоченье деньги хорошие дали… Они тогда шли из варяг в греки, а теперь назад, значит. Так-то пусть приходят. В Свинечске купцов всегда приветствуют, хорошо принимают. А как же?! С них ведь и живут…
        - Значит, на несколько дней у нас задержатся. Интересно, кто их до Двины поволочет?! - Вячко оглянулся на братьев.
        В прошлый раз ушкуйники как раз к ним обратились - может, и нынче их выберут. Что ж, заказ был бы неплохой… Тем более несколько дней еще есть до отправки отдохнуть.
        Только Медведь, младший из братьев Вячковых, опечалился. Он рассчитывал в ближайшие недели свадьбу сыграть, а если откатывать ушкуйские суда придется, свадьба опять откладывается.
        От ямы для выварки к ним уже шли Гуща, Кабан и Жереслав - местные жители, соседи Вячковых, промышлявшие смолением судов. Это они только что копошились возле ямы с сосновой вываркой.
        - Быстро вы обернулись! - восклицали они. - Быстро откатали!
        - Повезло нам, что дожди прошли в прошлом месяце, - начал рассказывать Лис. - Посуху волочь совсем мало пришлось.
        - Зато теперь дождей нет уж вторую неделю… Интересно, кто эти шнеки поволокет… - деловитый Вячко кивнул на стоящие у причала ладьи ушкуйников.
        Собеседники переглянулись и ничего не сказали. Катальщиков в городище хватало - не факт, что ушкуйники наймут именно бригаду Вячковых, хотя они считались одними из самых опытных.
        Глава 3
        Будни двора, восстановление знакомств
        Постепенно Лопухова узнавала соседей. К ее удивлению, в некоторых квартирах продолжали жить люди, запомнившиеся ей с детства.
        Первой она встретила, конечно, Светку Соловьеву. Теперь, почти через сорок лет, они вновь стали ближайшими соседками!
        Светка Веру тоже узнала, хотя и не сразу. Рассказала, что работает кондуктором в трамвае, живет одна, замуж не выходила.
        Последнее Вере было понятно - она и сама замуж не вышла: в молодости казалось, что для этого должна быть взаимная любовь, а теперь стало поздно, к пятидесяти дело идет.
        В общем, на личном счастье Вера поставила крест - тем более обстановка располагала: мир рушится, какое теперь счастье!
        А уж Светке с ее семейной традицией женского одиночества и косым глазом… Кстати, косина у нее с годами уменьшилась.
        Общались они давно - только в дошкольные годы. Потом пути разошлись: Вера в первый класс стала ходить в ближайшую седьмую школу, а Светку Соловьеву отдали в интернат, и поговаривали, что в коррекционный. Когда Светку забирали на каникулы, разговаривали всегда при встрече, но дружбы не было. И сейчас, став вновь соседками, тоже не особо подружились. Сходили по разу друг к другу в гости, и все.
        Соловьева так и жила в той странной комнате - без прихожей, без кухни… Сразу с лестничной площадки шагаешь в комнату. Теперь там поставили газовую плиту, воду горячую провели и даже выгородили угол для туалета… получилась студия, как теперь называют.
        Раньше-то Соловьевы готовили на примусе, который прямо на обеденном столе посреди комнаты стоял, а «по нужде», как и весь их подъезд, бегали во двор - хоть вечером, хоть ночью - в некрашеное и щелястое деревянное строение с грубо нарисованными краской буквами «М» и «Ж». Горячую воду, газ и туалеты во всех квартирах сделали вскоре после того, как семья Лопуховых съехала, получив двухкомнатную хрущевку на окраине. А Светка, значит, в своей студии так и осталась.
        Кроме Светки, Вера повстречала еще нескольких знакомых по детским годам жильцов. Те, кто были тридцать лет назад взрослыми, стали стариками, не всегда узнаваемыми…
        Но Верины ровесники сохранились неплохо. Нелечка Подопригора из пятого подъезда превратилась в красивую ухоженную даму. Скорее всего, у нее теперь другая фамилия. Веру она при первой встрече не узнала, и та не стала навязываться, лезть с воспоминаниями. Они и в детстве мало общались.
        Запомнилось, что Нелина семья жила в отдельной квартире и, кажется, даже из двух комнат. Квартиры в довоенном старом доме сильно разнились в зависимости от подъезда.
        Третий, четвертый и пятый были с удобствами, то есть с туалетом и горячей водой. Там имелись и коммуналки, и отдельные квартиры.
        Первый и второй подъезды состояли из одних коммуналок и не имели удобств.
        В войну дом был сильно разрушен, и восстанавливали сразу после освобождения города, в течение 1943 - 1945 годов.
        В 1943-м, когда часть дома, выходящую на Ленина, приводили в порядок, важна была просто крыша над головой, до удобств ли… Потом уже об удобствах задумались - все ж дом в самом центре.
        Нелечка жила в пятом подъезде. В третьем жили близнецы Трапезниковы, Сашка и Веник, страшные хулиганы. Кого-то из них Вера встретила, он ее, конечно, не узнал. А вот Валя Пашутина, ближайшая соседка Нели, при встрече Веру сразу узнала и чуть не на шею к ней кинулась.
        Валя сразу выложила, что живет с матерью, мужем, двумя детьми в той же самой квартире, что в детстве. Рассказывала долго, она всегда разговорчивостью отличалась…
        Толик Рассветов из третьего подъезда радостно хлопал Веру по плечу, восклицая: «Лопухова! Это же здорово, что ты опять в свой дом вернулась!», но потом выяснилось, что он принял ее за Надю: они с Надей в одном классе учились.
        В общем, встреч было много, однако детские знакомства теперь казались малоинтересными. Тем более что помнились уже смутно.
        К весне Вера в новой квартире вполне обжилась. Конечно, ремонта она не сделала, просто перестала о нем мечтать. Душ так и не поставила, принимала душ раз в неделю, ходила к сестре или же в баню.
        Эти походы возвращали в пятидесятые, и Вера утешала себя тем, что условия у нее все равно лучше, чем были у Лопуховых в той коммуналке детства. Жалко только, что все окна во двор выходят.
        Двор детских лет Вера помнила хорошо, изменился он мало. Маленький, неуютный, с полным отсутствием зелени. Дом расположен буквой Г: более длинная часть по улице Ленина, короткая - по улице Маяковского. Слева его огораживает глухая (торцовая) стена соседнего дома, а прямо напротив окна коммунальной кухни Лопуховых была раньше котельная с горами угля и шлака рядом с воротами. Зимой из огромной трубы котельной шел дым, кочегары в перепачканных фуфайках тачками завозили в ворота уголь, вывозили дымящийся шлак…
        Теперь котельной нет, ее заменил ряд двухэтажных сараев - Светка сказала, что снесли котельную и построили сараи в семидесятые, было тогда такое поветрие.
        Все же вид из Вериных окон и сейчас не самый лучший. Помимо общей неухоженности, двор сильно портит старая, дореволюционной постройки, выгребная яма, или попросту помойка, притулившаяся между сараями и стеной. Таких уже, наверное, больше нигде нет: огромная яма, с высокой кирпичной кладкой по краям.
        Помойку эту Вера тоже помнит с детства - каменного века сооружение, антиквариат. От нее вонь по двору разносится, летом мухи летают - окно не откроешь.
        В пятидесятые никто особого внимания на это не обращал. Там ведь рядом еще и туалет-сортир стоял. Его снесли, когда провели во все подъезды канализацию, то есть в середине шестидесятых. Лопуховы к тому времени хрущевку на окраине получили, переехали, так что тот ремонт и те улучшения не застали.
        Однако теперь Вера, кажется, попадет на реорганизацию двора. Во всяком случае, на днях Валя Пашутина, встретив ее у ворот, радостно сообщила, что скоро придет конец их мучениям: помойку этим летом снесут, поставят современные контейнеры. Оказывается, жильцы дома уже не первый год писали жалобы и просьбы о ее реконструкции, и вот их жалобам вняли.
        - А ты откуда знаешь, что вняли? - недоверчиво спросила Вера. - Столько лет не реагировали и вдруг решили отреагировать? - Лопухова была пессимисткой, ей не верилось, что именно теперь, когда все рушится, хоть что-то, хоть помойку, будут строить. - С какой вдруг стати? Денег нет, зарплату по полгода задерживают, на какие шиши сносить-то будут?!
        Эта Пашутина в детстве была врушей, с нее станется и сейчас что угодно придумать - так, для разговора.
        При этом веселая и доброжелательная «вруша» Валя редко обижалась, даже если ее выводили на чистую воду. Не обиделась она и сейчас.
        - Нелечка говорит! - ответила Валя все так же радостно. - Неля Королева служит в мэрии, секретарь у Котова. Ну, из нашего подъезда, Нелечка Подопригора, а Королева это по мужу, ты ж ее помнишь, конечно? А Котова помнишь? Ну, Стасик, красивый такой? Во втором подъезде они с матерью жили?! Он, конечно, был лет на двенадцать старше нас.
        Как ни странно, Вера вспомнила Стасика. Запомнился он потому, что мама Нади и Веры Лопуховых часто ставила его в пример дочерям: «Какой вежливый молодой человек! Всегда поздоровается, всегда в дверь пропустит. Он мне сумку с продуктами вчера предложил помочь донести! Я, конечно, отказалась, но приятно. Я бы хотела, чтоб мои дочери такими же выросли!»
        Стасик этот был и впрямь всегда вежлив, но Надя с Верой его не очень любили за мамины постоянные наставления.
        - Помню, - кивнула Вера. - Так он начальство теперь? Ну, к тому шло…
        - Да, Котов - начальник отдела эксплуатации жилфонда департамента городского хозяйства мэрии. Он, конечно, здесь давно не живет. Но, между прочим, здоровается при встрече! Он по центру часто пешком ходит. Молодец все же, не зазнался. А Нельку вообще секретаршей к себе взял, еще когда работал в исполкоме. Она ведь замуж сразу после школы выскочила, образование не стала получать, хотя и хорошо в школе училась. Ну, потом дети подросли… Муж у нее не так плохо зарабатывает, однако все ж в семье деньги не лишние… Пора и на работу, а работу хорошую без специального образования найти нелегко. Она Стасика и спросила, это еще лет десять назад. Она, ты же помнишь, всегда смелая была. Остановилась при встрече и спросила. А он и впрямь устроил! И работает уже десять лет, ей работа нравится. И подходит ей. Это она рассказала, что скоро наш двор в порядок приведут: все снесут, современные контейнеры поставят. Ты же знаешь, что, может, Ельцин в Смоленск приедет осенью? Мы в самом центре живем: вдруг он рядом окажется! А от помойки нашей допотопной вонь такая бывает, что даже с улицы слышно! Хлоркой польют, а
толку-то?! Вот и нашли деньги…
        Глава 4
        Золотая Баба
        К Сиггурд Медведь смог отправиться только ближе к вечеру. Пока все привели в порядок после похода: волов накормили и в стойло поставили, все приспособления для волочения судов почистили, сами в бане помылись…
        Баня у Вячковых выкопана в земле, с накатом из крепких качественных бревен. Дух в бане смолистый, крепкий, братья охаживают друг друга дубовыми вениками - хорошо!
        Но Медведь не стал долго баней наслаждаться. Обмылся только и пошел одеваться. Братья его не задерживали, им было понятно его нетерпение.
        Солнце уже сильно клонилось к западу, когда Медведь подошел к дому Фари.
        Дом отца Сиггурд большой, стоит на пронизанном солнцем пригорке…
        Медведь, как всегда, немного растерялся при виде богатства Фари.
        «Что ж, - успокоил он себя. - И Вячковы не лыком шиты…»
        Сиггурд выбежала ему навстречу. Окон в доме Фари, как и в других домах городища, нет, но ей сообщила о приходе Медведя маленькая сестра, игравшая у входа с котком Мышебором.
        Этого серенького котка Фари в прошлом году купил у проезжих купцов. Из грек те купцы шли в варяги, а котка в качестве товара захватили еще дальше Греции - на востоке где-то.
        Полезный оказался зверек! Он и мышей, и крыс, и змей даже ловил. А сам мягонький, с пушистой шерсткой, добрый и смышленый очень.
        Фари ни разу не пожалел, что дорогую цену за котка заплатил.
        - А я тебя давно жду! - Сиггурд мимоходом погладила котка. И Медведь тоже погладил. - Я уж знаю, что вы вернулись, откатали, - продолжила девушка.
        Глаза ее сияют, длинные светлые волосы распущены и украшены подвесками. Видно, что Сиггурд ждала его, наряжалась: на ней шелковое платье с позолоченной бронзовой фибулой на плече, широкое снизу и с широкими рукавами, но узкое в талии, мягкие кожаные башмаки.
        Медведь глядел и не мог наглядеться. Как хороша его Сиггурд! Скоро она станет его женой. Пока что он даже за руку не смеет ее взять. Встречные оборачиваются на такую красивую пару. Многие знают, что скоро свадьба.
        Когда они вышли к берегу Свинца, увидели ладьи возле причала.
        - Ушкуйники в Новгород идут, кому-то из наших ладьи катать придется. - Сиггурд кивает на ладьи. - Вы же не пойдете?
        Медведь пожимает плечами.
        - Не знаю… Как Вячко скажет… Мы вообще-то неплохо заработали уже… Надеюсь, что не пойдем. Сиггурд… Все у нас будет хорошо. И в любом случае (что бы ни произошло!) совсем скоро ты станешь моей женой…
        У Медведя почему-то тревожно на душе, он задумчиво смотрит на девушку, отгоняя нехорошие предчувствия.
        Сиггурд опускает голову.
        - Да, Медведь! Если только не пойдете с ушкуйниками, то скоро уже совсем. Я тоже этого жду… Но мне иногда грустно бывает, что отцовский дом покину…
        Сиггурд доверчиво и с любовью поднимает глаза на Медведя. Какая она юная!
        «Хоть бы ушкуйники другую бригаду наняли волочь… - думает он. - Если предложат хорошие деньги, Вячко вряд ли откажется. И тогда еще на месяц придется свадьбу отложить…»
        - А к нам сегодня Синеус приходил! - вспоминает Сиггурд. - С товарами! Отец мне вот эту фибулу купил! - Девушка показывает на бронзовую фибулу, которой сколото ее платье.
        Медведь кивает. С Синеусом - смуглым веселым парнем - он знаком. Этот парень, из ушкуйников, всего на три года старше Медведя. В прошлый раз, когда ушкуйники через Свинечск в греки шли, они познакомились.
        Синеус, конечно, вспыльчив, но и храбр. Медведю он, в общем, понравился.
        - Красивая! - соглашается Медведь, разглядывая брошь.
        - Ну да, мне подходит, я и выбрала эту… - Сиггурд, скосив глаза, тоже разглядывает фибулу. - Еще много чего у него купил отец. Из Греции хорошие товары! Персидские тоже есть… А еще Синеус рассказывал, что они летом, перед тем как в Новгород отправиться, куда-то очень далеко, в холодные края, ходили. И до самого края света дошли… Оттуда у них тоже товары есть. Ой, какие красивые серебряные подвески отец для матери купил… Брату ножны с инкрустацией… Но это все персидское! Синеус и Золотую Бабу предлагал, которую с края света привез! Только дорого очень запросил.
        - Что за баба? Что за край света? Почему холодные края? В Греции и дальше, на востоке, наоборот, тепло… - Медведь удивленно вскинул брови.
        - Баба из чистого золота! Так Синеус говорит. Отец поверил, что золотая, а он разбирается. Довольно большая, вот такая… - Сиггурд показала руками высоту Бабы, разведя их от собственной талии до середины лба. (Медведь уважительно крякнул.) - Красивая! Отцу понравилась. Но Синеус три тысячи дирхемов запросил! Столько и дом наш не стоит! Не хотел, видно, продавать, только похвастаться хотел… Специально столько назвал. Это ж надо… Говорит, она не простая, счастье должна принести…
        - А откуда она взялась? Что за край света?
        - В нынешнем году, совсем недавно то есть, ушкуйники сделали поход на северо-восток! В другую сторону совсем! Синеус говорит, давно хотели посмотреть, что там… Горы обогнули, перебрались, потом на север, по реке большой, широкой, сплавлялись. Как Волга, такой же широкой, только холодной очень. И дошли до таких земель, где лета не бывает и деревья не растут…
        - Подожди… - Медведь даже остановился. - Так это они в Югорию ходили?! Они раньше рассказывали, что хотят побывать, да я не верил, что такое бывает…
        «Придумывает Синеус, - думал он. - Неужели правда существует такая земля?»
        - Ой, ты знаешь уже про эту землю! - всплеснула руками Сиггурд. - Именно так он и говорил: «Трава там не растет, а люди живут». И называл ту страну - Югория. И еще там городище такое было… как это… - Девушка наморщила лоб, но это ее не портило, она стала даже красивей от живой заинтересованности, светившейся в ее глазах. Наконец она вспомнила: - Усть-Полуй, вот как называется! И народ там живет - вогулы! Они поначалу ватагу Синеуса приняли очень хорошо. А Синеус у них украл Бабу Золотую! Он так смеялся, когда рассказывал… Это их божество было, они ей поклонялись - от нее вся жизнь их зависела. Они, как поняли, что Баба у ватаги, кинулись на них, да кто ж с ушкуйниками справится! Ушкуйники и не с такими сражались… Перебили преследователей, да и уплыли. Поминай, как звали! И Золотую Бабу теперь с собой возят. Продавать он ее здесь не хочет… В Новгород везет. Сказал - там посмотрит.
        - Это Синеус все сам отцу говорил? - удивился Медведь.
        Синеус болтлив, но не до такой же степени.
        - Ну, отец ведь угостил хорошо… Пива много, вина заморского бутыль, мед хмельной отец поставил. Синеус и стал вспоминать про поход. Отец у него много всего купил, он и рад был, что удачно поторговал. Вдвоем долго сидели. Синеус отца другом называл. Отец потом нам рассказал про Бабу, однако не велел никому больше говорить. Синеус так, похвастаться приносил, а продавать он ее и не собирался. Ты ведь не скажешь? Я только тебе… - Она опять опустила голову. Вспомнила, что отец строго-настрого наказал не говорить никому. Но ведь Медведь-то свой…
        - Нет, конечно, не расскажу, даже братьям не буду рассказывать, - кивнул Медведь. - Фари прав, не говори ни о Золотой Бабе, ни вообще о Югории никому больше. Синеус опасный человек, с ушкуйниками вообще шутки плохи. Если он по пьянке проболтался, лучше всего забыть все, что говорил, и не вспоминать никогда.
        Глава 5
        Убийство
        Вход в Верин подъезд теперь имелся только со двора, как и в иные подъезды. А раньше первый подъезд, где жили Лопуховы, был сквозным, в нем имелось единственное в доме парадное - вход не только со двора, но и непосредственно с улицы Ленина. Со двора же арка вела на улицу Маяковского - такой проход получался через двор этого углового дома.
        Маленький дворик был в ту пору проходным, из него были выходы на две улицы: Ленина и Маяковского. На зиму вход с улицы Ленина некрасиво заколачивали снаружи досками (чтоб не выдувалось тепло?), но уже в конце апреля доски отдирали, и парадный вход опять функционировал.
        Сейчас об этом парадном входе не напоминало ничего. Дверь в первый подъезд с улицы Ленина осталась, но она вела в крохотный магазинчик сувениров - его выгородили из пространства под лестницей.
        Первый подъезд стал таким же, как другие.
        В пятницу Вера после работы домой не пошла, а решила навестить Надю. Зашла в магазин, купила печенья… Торты сестры Лопуховы не любили - от них толстеешь очень.
        Надя с детьми была дома, а Саша дежурил на овощебазе - он подрабатывал там сторожем после основной работы: тяжелые времена наступили…
        Вера с радостью согласилась на Надино предложение принять душ - в тазике как следует не помоешься.
        Потом долго сидели за столом - ужинали и пили чай.
        Возвращалась она уже в темноте. Проходя через длинную арку во дворик, вспомнила, как в детстве боялась здесь вечером ходить. Арка узкая, страшная, из старинного темного гранита. Строили ее, конечно, еще до революции - на проезд машин не рассчитана, только на экипаж разве.
        Двор был тоже совсем темным, без фонарей. Иногда в арке курил кто-нибудь или шел навстречу.
        Вот и сейчас неизвестный мужчина быстро прошел, мелькнул в темноте подворотни тенью…
        Вера Ильинична усмехнулась: теперь-то она не боится. Тем более теперь почти возле каждого подъезда фонарик светит…
        Когда рылась в сумочке, нащупывая ключ от домофона, прочитала объявление на двери: «В 19 часов состоится собрание жильцов по вопросам благоустройства двора. Просим всех съемщиков квартир явиться». Пропустила она собрание… Скорее всего, конечно, чепуха какая-нибудь.
        Ключом открывать подъезд не пришлось: оттуда вышел мужчина, Вера его узнала - один из братьев Трапезниковых, то ли Сашка, то ли Веник…
        Эти близнецы в детстве немало ей крови попортили - хулиганы были. Раньше всегда вдвоем ходили, а теперь она уже не первый раз встречает их по одиночке.
        Трапезников мало изменился, узнаваем, только непонятно, кто из братьев - она и в детстве-то не могла их различить.
        Дома почти сразу легла спать и спала крепко.
        В субботу Вера собралась с утра на базар. Обычно она шла до Колхозной площади пешком, а назад, с тяжелыми сумками, ехала на автобусе или в маршрутке.
        Выйдя на лестничную площадку, обратила внимание, что дверь в Светину студию не заперта - даже слегка приоткрыта, маленькая щелка образовалась.
        «Что это она дверь распахнутую держит! Пригорело у нее, что ли?!» - подумала Вера.
        Но запаха не было слышно, и она заглянула, слегка расширив щелку.
        - Света, ты знаешь, что у тебя дверь открыта настежь? Ты что, проветриваешь?
        Никто не отзывался, и Вера, открыв дверь пошире, шагнула за порог.
        В комнате почему-то ярко горел электрический свет. Диван после ночи был уже собран, однако хозяйка лежала на нем, отвернув голову к стене…
        Спит? Наверное, встала рано, затемно, включила свет, а потом все же решила прилечь? Но дверь-то надо закрыть…
        Вера осторожно подошла к дивану.
        - Света… - тихонько позвала Вера.
        И испуганно отпрянула, едва сдержав крик. Лицо соседки было неживым, страшным.
        Что с ней случилось? Какой-то приступ?! Нужно срочно позвонить в «Скорую»…
        Телефона ни у Светы, ни у Веры не было (телефон - большой дефицит, попробуй-ка его поставь!), поэтому она стала звонить соседям по площадке - к тем самым, что жили в прежней лопуховской квартире: приятная женщина Анна с мужем Константином.
        Отношения были хорошими, но прохладными - знакомы были мало, только здоровались.
        При обычных обстоятельствах Вера не стала бы их беспокоить. Сейчас они, возможно, еще спят (суббота!), но тут не до вежливости: Света может умереть.
        «Если она еще жива…» - мелькнуло в голове, однако проверять Вера и не подумала, это было выше ее сил.
        - Аня, - обратилась она с порога к заспанной соседке, - тут Свете плохо стало, разрешите вызвать «Скорую».
        Пока дожидались машины, зашли к Соловьевой, тем более Аня сказала, что работает медсестрой.
        - Ох, похоже, это все… - сказала она, взглянув лежащей соседке в лицо.
        Взяла за руку, пытаясь найти пульс, однако тотчас руку отпустила: все, уже похолодела… И посмотрев на побледневшую Веру, добавила:
        - Ну, не отчаивайся так… Врача все равно надо, чтоб удостоверил… Знаешь что… - Она впервые обратилась к Вере на «ты». - Пойду-ка я и милицию тоже вызову.
        Дальше все завертелось, как в страшном сне.
        Вера Ильинична не вполне воспринимала происходящее.
        «Скорая» и милиция приехали почти одновременно.
        В небольшой комнате толклись медработники, милиционеры, понятые.
        «Знала бы бедная Светка, какое ей будет оказано внимание», - с горечью думала Вера.
        Милиционеров было трое. Веру допрашивал высокий блондин, очень красивый, назвавшийся капитаном Зубаревым.
        Почему-то он более всего интересовался вчерашним вечером. Узнав, что Лопухова вернулась поздно, потребовал описать всех, кого встретила во дворе. Но двор был пустынен…
        Ах да, Вера вспомнила Трапезникова.
        Почему он выходил из их подъезда?
        Теперь и сама Вера задумалась.
        Трапезников жил в третьем подъезде, к кому он в первый так поздно приходил? Кстати, который это из братьев?
        Тут же выяснилось, что Вениамина уже давно нет в живых, погиб в автокатастрофе несколько лет назад. Так что это мог быть только Александр.
        Позже Вера вспомнила и про тень, мелькнувшую в подворотне…
        Про того Лопухова, впрочем, почти ничего не могла сказать - она его и не разглядела в темноте.
        Аню тоже допрашивали. Отпустили их уже к обеду.
        Милиционеры пошли по квартирам, расспрашивали других жильцов. Тело увезли. Пустую студию опечатали.
        Глава 6
        Насланная болезнь
        С утра Медведь репу таскал, обрезал и сушил. Вячко велел всю вытащить, посушить да в яму сложить на зиму - репу они всю зиму, до самой весны ели: ее и парили, и варили, и так, сырую ели с квасом - вкусно.
        Остальные братья тоже не бездельничали: кто на гумно овес молотить пошел, кто рожь высушенную и обмолоченную в мешки ссыпал и укладывал их в риге, кто горшки глиняные обжигал на продажу, а что не продадим, себе пригодится… Мало ли дел в доме? Бабы одни не со всем управиться могут.
        «Надо все сейчас переделать - может, скоро опять катать пойдем, если ушкуйники плату хорошую предложат», - сказал Вячко.
        Сам он набрал мелких товаров, что братья раньше наготовили, в суму переметную, да и отправился как раз к ушкуйникам: и свое продать, и у них прикупить - нужное, если будет.
        Вернулся Вячко к обеду, довольный. Продал почти все, что брал, да и купил кое-что.
        Суму, опять полную, начал разгружать.
        Пока братья, их жены и дети разглядывали и обсуждали покупки, Вячко молчал: гвалт и без того стоял в доме.
        Когда же все разложили и примерили, настало время о деле поговорить.
        - О волоченье речь не зашла вовсе, - сказал он братьям, отвечая на невысказанный вопрос. - Не с кем было пока говорить. И Синеус, и Ляпа, и Васька от болезни свалились. С вечера всех троих жар охватил, утром еще хуже. Зелейника Кутю привели с ночи еще, наварил он зелья, да зелье не помогло. Баню истопили - никакого толку. За ведуном сейчас послали. Может, волхв, дядька Ядрей, поможет.
        - За самим Ядреем послали? - переспросил Ярополк.
        А Добрыня зубами поцыкал.
        - Да, видно, плохи впрямь дела…
        - Так что нет начальника пока у ушкуйников. Никто на себя не берет, ждут, пока эти поправятся или в нижний мир уйдут, - заключил Вячко.
        Братья понимающе кивали. С Синеусом, Ляпой и Васькой, атаманами ватажников, шутки плохи. Никто не решится их функции присвоить, пока они живы. Это правильно.
        К вечеру в Свинечске стало известно, что двое из ранее заболевших умерли, да и другие ватажники заболели.
        К дому Вячковых пришел Остромысл, один из наиболее уважаемых членов ватаги. В прошлый приезд он подружился с Вячко.
        - Вячко, помоги… - сказал он. - Ты нам друг, всегда другом был, мы знаем. А тут такое дело - в нижний мир провожать придется нам своих товарищей. Надо как следует проводить. Они ведь всю свою жизнь в речных да морских походах провели. В ладье бы надо.
        Заручившись согласием, Остромысл не спешил уходить. Видно было, что ему сильно не по себе.
        Вячко пригласил его к столу. Его жена принесла пиво, квас, соленые грибы и ковригу свежеиспеченного хлеба.
        - В нижнюю страну отправятся двое? - спросил Вячко. - Синеус жив?
        - Да, - ответил Остромысл. - Двое. Еще больные есть, несколько человек заболели. Синеус пока жив. Хотя, знаешь, Вячко, это из-за Синеуса все и произошло.
        Вячко вопросительно поднял брови.
        - Почему ты так думаешь?
        - Волхв ваш, Ядрей, сказал, что сильное колдовство на нас. Он провел все обряды, однако колдовство такое сильное, что обряды не действуют. - Остромысл помолчал, поднял высоко голову, поднес кубок с медом к губам, но, не отхлебнув, со стуком поставил его опять на стол.
        Через некоторое время он продолжил в сильном волнении, жестикулируя.
        - Этим летом мы ходили в поход на Югорию, до крайней земли дошли. Давно собирались - думали, нет ли там драгоценностей, россыпей золотых. По большой реке плыли. Как Волга, такая широкая река. Сумрачная только очень. И пришли к самому краю света - где все кончается. Деревья там низенькие, как трава, а земля даже летом промерзшая… Но люди живут! Тоже низкорослые, но крепкие. Они называли себя вогулы. Приняли они нас поначалу хорошо. Показали все, не скрывались от нас. Поклонялись они Золотой Бабе.
        - Золотой Бабе? - вскинул брови Вячко.
        А Медведь, молча присутствовавший при разговоре, уши насторожил.
        - Да… Ах, какая она красивая… Вся из золота, большая - вот такая. - Он показал от стола выше своей головы. - И смотрит всегда тебе прямо в лицо. Проницательно так смотрит. Она на вопросы отвечает, путь указывает… вогулам она еду обеспечивала. Они говорили, что удачу в охоте, счастье она приносит. Вогулы нам сами ее показали. Уж очень гордились ею… И Синеус… Синеус украл у вогулов эту Бабу! Они гнались за нами на своих ладьях. Ладьи у них маленькие, верткие… Ты и не видел таких. Однако воины они никакие. В общем, перебили мы их, вся река кровавой стала. И шаман их, умирая, проклял нас. Сказал, что… Ну, не буду повторять. Эту болезнь он наслал. Не знаю, Вячко, понадобится ли ладья для похорон… Может, все мы в нижний мир поплывем на своих ушкуях… Знаешь, я бы хотел от этой Золотой Бабы избавиться. Через нее эта болезнь пришла. Я бы продал ее сейчас задешево кому угодно, только Синеус не дает.
        Он встал из-за стола, выпрямился и держался очень прямо.
        - Не слушай, что я тут говорил. Найди подходящую ладью, Вячко, небольшую. Двое атаманов у нас в нижний мир отправятся. Хорошо их отправить нужно.
        Глава 7
        Полковник Углов, он же Вовка Африка
        Еще не было десяти, когда в дверь к Вере Ильиничне позвонили.
        Вчера после всех этих ужасов она отправилась, конечно, к Наде. Не могла оставаться одна. Саша тоже был дома, а дети куда-то ушли.
        Втроем посидели, выпили по рюмке.
        Потом Саша в свою комнату отправился, а Надя с Верой долго сидели на кухне, вспоминали Светку, вообще жизнь в том доме на Ленина вспоминали.
        - А помнишь, в пятидесятые тоже было в нашем подъезде убийство? - спросила Надя.
        Да, Вера помнила. Ей тогда было лет пять, а Наде десять. Но она хорошо знала девушку, которую убили. Ее звали иностранным именем Стелла, она была красивая и веселая.
        Вера очень любила ее за то, что такая взрослая и красивая девушка замечала ее, маленького ребенка, иногда с ней возилась, называла подружкой. Стелла так радостно удивлялась, что Вера уже умеет читать…
        При встрече она напевала «Мой Верунчик так уж мал, так уж мал…», подхватывала ее и кружила…
        В общем, Стелла Верочке очень нравилась.
        Стелла жила одна на втором этаже, в такой же студии, как и Света Соловьева. Ее тоже задушили. Арестовали вначале Вовку Африку из второго подъезда, но потом отпустили. Хотя убийцу так и не нашли.
        - Надя, Стелла ведь совсем молоденькая была? А почему она одна жила? Где были ее родители? Ты не знаешь?
        Надя помолчала, прежде чем ответить.
        - Отца ее я никогда не видела - он на войне погиб, летчик был… У многих отцы погибли, мы же в послевоенное время росли. Она с матерью в той комнате жила. Мать умерла раньше нее. Стелле лет семнадцать было, когда она одна осталась. Она старше меня была на восемь лет всего.
        Сестры помолчали.
        - А студии на втором этаже теперь уже нет, - вставила Вера. - И даже следов не видно. Ее присоединили к той квартире, которая справа…
        - Ну да. Она ведь неудобная. Только у Соловьевой такая странная комната оставалась. Что интересно с ней теперь будет? К исполкому, скорее всего, перейдет. Есть ли у Светы родня?
        - Кажется, нет. Она, во всяком случае, говорила мне, что у нее не осталось никого. Кто ж хоронить будет? Думаю, соседи деньги собирают. Ты знаешь, некоторых помню - оказывается, многие люди живут всю жизнь на одном месте.
        Надя засмеялась.
        - Толик Рассветов из нашего класса так и живет там… Помнишь его?
        - Помню, конечно. Он у вас в классе звезда был.
        - Да, очень способный, учился блестяще. А сейчас с ЭВМ работает на авиазаводе.
        Домой Вера Ильинична вернулась опять поздно. На этот раз ни под аркой, ни возле подъезда никого не встретила. На своем этаже испуганно покосилась на запечатанную соседнюю дверь…
        Заснула, однако, быстро: сказалось выпитое с Надей вино.
        А на следующий день, в воскресенье, не успела она позавтракать, раздался звонок.
        За дверью стоял мужчина, широкоплечий, коренастый и довольно высокий. Лет, пожалуй, хорошо за пятьдесят…
        - Вера Ильинична, я полковник милиции Углов. - Он протянул удостоверение. - Меня зовут Владимир Сергеевич.
        - Проходите, пожалуйста… - Вера открыла дверь в комнату, показала на стул, сама уселась на соседний.
        Настроена она была с утра сурово - нечего по креслам рассиживаться: вчера полдня допрашивали, сегодня опять пришли…
        - Извините, возможно, я рановато явился. Но я не задержу вас долго. - Он как будто угадал ее мысли. - Я знаю, что вчера вас подробно допрашивали, читал протокол допроса. Но сегодня я пришел не только как полковник милиции, но и как ваш сосед. Я во втором подъезде живу.
        Тут Вера поняла, почему его лицо кажется ей смутно знакомым, и внутренне ахнула.
        Это же Вовка Африка! Тогда, на стыке пятидесятых-шестидесятых, он был самым страшным хулиганом в их дворе! Он был много старше Веры, но она отлично его помнила.
        В детстве они с Надей его боялись. Этот Африка темными осенними вечерами стоял с двумя-тремя дружками в узкой каменной арке, только сигаретки попыхивали.
        Скорее всего, как многие в пятидесятые, они курили «козьи ножки» - самодельные цигарки из завернутого в обрывок газеты табака. Жили бедно, ребята эти были из неблагополучных семей. Отец Вовки, как у многих, на войне погиб.
        Прозвище Африка появилось, потому что русоволосый веснушчатый Вовка был похож на негра! Нет, не цветом кожи, а толстыми губами и слегка приплюснутым носом. Его славянское лицо странным образом смахивало на негритянское.
        Вера посмотрела на мужчину внимательнее. Губы стали уже, нос - тоже обыкновенный, картошкой. Прозвище Африка теперь трудно было объяснить.
        Но всего страннее, что он полковник милиции… и такой приличный. Все были уверены, что он вырастет уголовником. Что за метаморфоза?!
        - Владимир Сергеевич, а вы меня не помните? - спросила она. - Я в этом доме жила в детстве. В шестьдесят третьем году мы отдельную квартиру получили.
        - Так вы все же из семьи тех самых Лопуховых, что здесь после войны поселились? - улыбнулся он. - Я вчера, когда читал протокол, вспомнил, что и раньше в этом подъезде Лопуховы жили, но решил, что это другие, фамилия не такая уж редкая. Это вы на каток часто ходили? Возвращались поздно, через арку боялись ходить. Бежит девочка в большом свитере, коньки «гаги» связанные в руках… А мы, подростки, вас нарочно пугали, дураки ведь были малолетние… Я был хулиган в детстве!
        - Нет, это не я! Это моя сестра Надя на каток ходила… И да, свитер надевала папин… - засмеялась Вера Ильинична. - А я еще маленькая тогда была, на каток не ходила, тем более вечером.
        Настроение у нее переменилось. Сосед, тем более с детства знакомый, - это вам не милиционер!
        - Хотите чаю? - спросила она.
        - Не откажусь! По-соседски…
        После этого атмосфера стала менее напряженной. Совсем даже нормальной стала.
        Вера Ильинична пить чай пригласила на кухню, чтобы не таскаться туда-сюда с посудой. Чай она только что, перед приходом Углова, заварила свежий - сама завтракать собиралась.
        Она вновь подогрела кипяток, приготовила бутерброды.
        Обычные утренние хлопоты успокоили ее.
        - Как вы, конечно, догадались, я по поводу вчерашнего убийства, - начал гость. - Подозреваемый уже есть, он вчера задержан. Это Александр Трапезников. Но свою вину он отрицает. В связи с этим к вам несколько вопросов. Не можете ли вы назвать точное время, когда увидели Трапезникова выходящим из подъезда?
        - Время приближалось к одиннадцати, точнее я сказать не могу.
        - Непосредственно перед тем, то есть тоже после десяти тридцати, вы встретили какого-то мужчину в арке, он выходил из двора. А не можете ли вы вспомнить, с какой стороны двора он шел? От какого подъезда?
        - Нет, я увидела его уже в арке.
        - С левой стороны он шел или с правой?
        - С левой.
        - То есть с длинной стороны дома, выходящей на Ленина?
        - Да.
        - То есть он мог идти из первого, второго, третьего или четвертого подъездов? Справа у нас только пятый.
        - Да. Из пятого не мог. И от сараев вряд ли. Откуда-то слева входил в арку. Из подъездов, скорее всего.
        - Не можете ли вы сказать, какого примерно возраста он был? Молодой - старый…
        - Ну, лица не видела. А по комплекции не очень молодой, лет пятьдесят.
        - Какого он был роста? Как одет?
        - Роста выше среднего. Как вы примерно. А как одет, не видно было.
        - В свитере, куртке или в пиджаке?
        - Скорее, в пиджаке. - Вера задумалась. Мужчина производил впечатление человека современного. - В куртке! Нет, может быть, и в пиджаке… Не помню точно, в темноте и не отличишь. Но не в свитере.
        - Был ли головной убор?
        - Нет, точно не было.
        - Что можете сказать о прическе? Лысый? Кудрявый?
        - Не лысый и не кудрявый. Обычная прическа.
        - Было ли у него что-либо в руках?
        Вера задумалась. Эта тень мелькнула мимо нее, не вызвав страха. Очень приличный. Да, она еще зафиксировала внутренне, что мужчина приличный, такого не испугаешься, даже в подворотне встретив. Он шел энергичным деловым шагом. Размахивал ли он руками? Нет, не особо размахивал… Да, в руках что-то было… Но не авоська…
        - Да, - сказала она вслух. - Что-то он держал в руке. Возможно, даже портфель, не могу сказать точно. Нормальный такой мужчина, нормально он выглядел, я его не испугалась. Что-то такое приличное у него в руке было. - Она наморщила лоб. - Дипломат! У него в руках был дипломат!
        Дипломаты, небольшие плоские чемоданчики, в начале девяностых входили в моду. Их было не так много - приличный дипломат нелегко купить.
        Вера сама удивилась, как много вспомнила. Все же умеет задавать вопросы этот Углов. Вчера, когда отвечала милиции, ей казалось, что промелькнувшего в подворотне мужчину она не разглядела. А вот, оказывается, помнит…
        Ее собеседник чертил на бумаге какие-то фигуры. Задумался.
        - Теперь несколько вопросов на другую тему, - сказал он наконец. - Вы ведь общались с убитой… с гражданкой Соловьевой довольно близко?
        - Ну, не то чтобы очень близко. Разговаривали при встрече. В гости друг к другу только по одному разу успели сходить за полгода, что я здесь живу.
        - Вот-вот. Рассказывала ли вам Соловьева что-либо о соседях по дому? Вы ведь в наш дом вернулись после долгого отсутствия. Кого-то из соседей, возможно, вспомнили, кого-то нет…
        Вера подумала. Они со Светкой о судьбе своих близких друг другу рассказывали, о себе… О соседях не успели еще.
        - Нет, - сказала она вслух, - пока о себе друг другу все рассказали, на соседей времени не было…
        - И об Александре Трапезникове ничего не говорили? Он ведь тоже с детства в этом доме живет. Помните, наверное, близнецов… Их все тут знали. Не вспоминали их?
        - Нет… О них не говорили. Я только вчера узнала, что Веник умер, один Саша остался. А то при встречах не понимала, кого из них вижу. А что с Веником случилось?
        - Вениамин в ДТП попал более двух лет назад… Он шоферил после школы. А Александр на завод сразу пошел. Близнецы разные профессии выбрали.
        - Неужели Трапезников Свету убил? А за что? Они и не общались, скорее всего, давно уже, с детских лет… Неужели его и впрямь арестовали?
        Углов тяжело вздохнул. Потом кивнул.
        - Задержали. В изоляторе он сейчас. Версия следствия: Трапезников мог убить Соловьеву как опасного свидетеля. Вы не были в пятницу на собрании жильцов, а присутствовавшие указывают, что там Соловьева угрожала Трапезникову, что, мол, заявит в милицию: это они с братом четыре года назад ларек на Киселевке ограбили и сторожа убили. Срок давности не истек еще. Однако по этому делу арестованы были тогда подростки и сознались, почти отсидели уже… - Полковник замолчал, задумавшись.
        - А к кому он в наш подъезд приходил так поздно, если не к Соловьевой? - решилась спросить Вера.
        Ответом стал опять кивок, но какой-то странный, растянутый во времени: Углов вначале вскинул голову (взглянул Вере в глаза), потом резко опустил, опять поднял и сказал:
        - К Соловьевой! Он этого не отрицает. Только застал ее уже убитой.
        Глава 8
        Начало ужаса
        Небольшую ладью для сопровождения ушкуйских атаманов в нижний мир Вячко нашел быстро.
        Еще через день состоялся обряд погребения. Вместе с Ляпой и Васькой хоронили Синеуса - он тоже умер как раз накануне события. В ладью вместе с покойниками погрузили их вооружение, медную и серебряную посуду, кое-какие драгоценности. Что еще нужно воинам?
        Остромысл хотел отправить с ними и Золотую Бабу, но другие ватажники не дали: Золотая Баба не одному только Синеусу принадлежала, а всей ватаге. Все вместе ее у вогулов отбивали, были и погибшие, и раненые среди них тогда. Вещь дорогая, можно продать.
        Засыпать курган над ладьей пришлось уже за пределами городища, на самом его краю, среди редко стоящих сосен.
        Несмотря на заступничество Вячко, горожане не согласились хоронить ушкуйников там же, где насыпали курганы своим умершим. Боялись заразы. К этому времени болезнь поразила уже многих ушкуйников. Ни зелья, ни ворожба не помогали.
        Прошло еще два дня. Ладьи ушкуйские возле пристани стояли без дела: никто их не смолил, не подкрашивал, не суетился вокруг них. Неизвестна была судьба их хозяев. Рядом с погибшими атаманами насыпали еще один курган - там похоронили без ладьи, без больших почестей еще пятерых ушкуйников.
        Насыпавшие курган предчувствовали и свою близкую смерть. Вскоре поползли слухи, что жар начался также у некоторых жителей Свинечска, причем у тех, кто успел пообщаться с ушкуйниками.
        В семье Вячковых пока не болели, надеялись на лучшее.
        С утра женщины заварили укрепляющие лекарственные травы: полынь, тимьян, девясил.
        - Это не значит, что мы боимся, - пояснил Вячко. - Нам необходимо укрепить свои силы. Чем больше у нас сил, тем лучше. Ушкуи сейчас волочь не придется, да ведь и дома много работы. И к свадьбе Медведя надо готовиться, теперь уже ничего не помешает.
        Медведь давно ждал этих слов. Конечно, откладывать свадьбу нет причины. Нужно немедленно встретиться с Сиггурд, спросить ее, когда лучше прийти официальным сватам - Вячко, конечно, пойдет, и не один! Самых уважаемых людей позовем. С Фари предварительно уже договорено - он не должен отказать. Пусть назначит время, когда можно к нему прийти с официальным предложением.
        При подходе к дому Фари он почувствовал раздражающий запах смол.
        Волхв Ядрей с помощниками жег волшебные травы и смолы, обносил жертвенник вокруг дома.
        «Что такое? - встревожился Медведь. - Волхвов звали только в крайне тяжелых случаях. Но, возможно, ввиду слухов о новой болезни Фари решил обезопасить свой дом, оградить его от выпавших городищу испытаний?!»
        Сизый туман поднимался в воздух от курящихся благовоний, Ядрей в самой яркой из своих одежд, в островерхой звездчатой шапке воздевал руки к небу, обращался к богам, выкрикивал слова молений, пел…
        Медведь остановился поодаль: действу нельзя было мешать.
        Процессия молящихся три раза обошла вокруг дома. Принесли связанного жертвенного кабана, обагрили его кровью землю перед входом, налили крови в серебряную чашу, понесли в дом. Значит, в доме есть больной, который должен испить из этой чаши.
        «Только бы не Сиггурд!» - думал Медведь.
        Сердце его ныло от страха и неизвестности. Стоял, уткнувшись взглядом в глухую бревенчатую стену, и думал, что же произошло.
        В стенах домов викингов не было окон, только в крыше имелась дыра, служившая и дымоходом.
        Когда волхвы ушли, Медведь подошел ко входу.
        Предупрежденная кем-то Сиггурд выбежала навстречу. Глаза ее были заплаканы.
        - Отец заболел! - выдохнула она. - Совсем плох. Да и маме сегодня плохо. Может, помогут волхвы, на них вся надежда.
        Она согласилась пройти с ним до реки. Слова о сватовстве сейчас были невозможны. Сиггурд даже не догадалась, зачем он пришел. Все ее мысли были в доме, с отцом и матерью.
        - Какая ужасная болезнь! - сказала она. - Не надо было отцу принимать Остромысла, это после его посещения началось…
        - К вам Остромысл приходил? - быстро спросил Медведь. - Давно?
        - Третьего дня. Тогда только атаманов ушкуйских похоронили. Он отцу Бабу Золотую принес. Сказал, что это Синеус жадный был, дорожил почему-то этой Бабой. А теперь они дешево продадут. И предложил за триста дирхемов. В десять раз цену снизили! Отец обрадовался и купил, конечно. А заболел он вчера… И мама за ним. Зелье не помогает. В бане тоже парили - без толку. Вот, может, дядька Ядрей поможет…
        Они шли возле реки.
        - Сиггурд! - Медведь даже остановился, такая страшная мысль пронзила его. - Ты к этой Бабе близко не подходи. Знаешь, мне кажется, может, от нее эта болезнь идет? Напрасно ее твой отец купил.
        Сиггурд засмеялась, но как-то нервно.
        - Что ты! Какая от нее может быть болезнь! Она красивая, золотая, продали дешево… почему не купить? - Девушка задумалась, глядя на водную гладь в обрамлении высоких сосен, на песчаный пологий берег. Потом опять повернулась к Медведю. - Правда, ты знаешь, наш коток Мышебор ее почему-то сразу невзлюбил… И головой ее бодал, и лапами царапал, и кричал сильно… Мы посмеялись вначале: Мышебор наш к Бабе Золотой ревнует - что мы ею любуемся… Не понимает, что неживая она. Но потом отец Бабу запер в кладовке. А то еще поцарапает ее Мышебор. Пусть стоит пока там.
        Глава 9
        Разговоры в подворотне
        В доме все теперь только и говорили, что про убийство.
        Обсуждали, конечно, в основном ссору Соловьевой и Трапезникова, которая перед тем произошла.
        Оказывается, собрание в пятницу, которое Вера пропустила, было посвящено пресловутому переустройству двора. Как Вера и предчувствовала, мэрия не хотела брать все расходы на себя и предложила жильцам скинуться, чтобы сумму увеличить. Это было подано под тем соусом, что, если уж благоустраивать, так и деревья надо во дворе хорошие посадить, и клумбу развести. В общем, снос помойки и новые контейнеры мэрия берет на себя, а вот заплатить Зеленстрою предлагалось жильцам.
        Подробности про собрание Вере рассказали Валя Пашутина и Неля Королева, с которыми она встретилась, как всегда, случайно, при входе во двор.
        Говорила, конечно, в основном Валя, а Неля реплики вставляла. Она теперь Веру узнала, конечно, но была не слишком разговорчивой - такая от природы.
        Валя Пашутина рассказала, что на этом собрании много было споров - не все соглашались платить. Зарплату на большинстве предприятий подолгу задерживали, многие едва сводили концы с концами, дополнительные поборы были очень некстати.
        - Я через этот двор от силы два раза в день если пройду. И мне все равно, есть там деревья или нет, - говорил хмурый Трапезников. - Окна комнаты у меня на улицу Ленина выходят, так что я этих деревьев и не увижу. На заводе не платят уже три месяца, детям скоро будет жрать нечего. Что они, деревья ваши будут жрать или клумбы? Того и гляди завод вовсе закроют, откуда деньги? Пусть, у кого окна во двор, тот и платит. Если они так хотят на цветочки глядеть. А мне не до цветочков!
        - И чего это Соловьева с ним спорить стала? - удивлялась Валя. - Окно у нее, конечно, во двор, однако не думала, что она такая сторонница озеленения… Да и с третьего этажа не очень-то она будет цветочки разглядывать…
        - А что она сказала? - спрашивала Вера.
        Она тоже удивилась, что Светка так активно вела себя на собрании - в спор ввязалась… Вообще-то в детстве она была тихой, даже забитой. И что-то такое в ней и сейчас оставалось.
        - В том-то и дело… вначале просто была перепалка, а потом она ему грозить стала. Мол, знаю про тебя такое, что в тюрьму ты сядешь, и надолго. Мол, вспомни, как в восемьдесят восьмом году, еще при советской власти, вы с братом ларек грабанули и сторожа грохнули?! Ты думал, не знал никто?! А я знаю, я видела! Вы в моем трамвае тогда домой возвращались пьяненькие и хихикали, что удачно дельце провернули! Я эти слова, говорит, запомнила: «Удачно мы это дельце провернули. Как ларек грабанули - столько всего! И сигарет, и пива надолго хватит». А на другой день узнала, что на той остановке как раз, где вы сели, ларек ограбили - сигареты и пиво сперли ящиками. А сторожа пристукнули насмерть. Детей каких-то арестовали потом… Сумели, говорит, вы с братцем из воды сухими выйти. Представляешь? Там все аж примолкли, про благоустройство-то забыли.
        - Господи! - ахнула Вера. - А Трапезников что?
        - А Трапезников испугался, показывает нам, что, мол, она того… У виска крутит. А потом пошел и убил. Должно быть, правду она сказала.
        - Господи! - Вера и слов-то других не могла подобрать от таких страстей. - Что это на нее нашло? Почему вспомнила? Из-за клумбы, что ли?
        - В тихом омуте черти водятся! - Это Неля вставила.
        А Валя пояснила:
        - Не только из-за клумбы. Она там расходилась еще раньше, стала требовать, чтобы трубы в квартирах заменили. А это ж про двор только собрание, дом никто ремонтировать, конечно, не собирается; кто ж ей трубы будет менять?
        Вера вздохнула. Да, трубы в их подъезде оставляют желать… Ну, менять их сейчас, конечно, никто не будет. Это дохлое дело. Ремонта у государства сейчас просить умный человек не станет, не до того ему.
        - Ну, это она зря, - сказала Вера вслух. - Царствие ей, конечно, небесное, но сейчас у государства чего-то просить бесплатного… бессмысленно - и ежу это понятно.
        - Так ведь Соловьева в коррекционной школе училась, - усмехнулась Неля.
        - Что-то, в общем, ее занесло тогда, в пятницу, - подтвердила Валя.
        - Что, конечно, Трапезникова не оправдывает, - подвела итог Неля.
        В общем, разговоров было много. Хотя криминальная обстановка в городе в целом была плохой, в их доме это было первое убийство за тридцать лет. Или даже сорок прошло?
        Да, более тридцати лет не было в доме убийств - говорили и старожилы. Когда девушку молодую убили в первом подъезде… Как же ее звали?.. Нерусское какое-то имя.
        - Стелла! - подсказывала Лопухова. - Ее звали Стелла!
        - Да-да. - Неля Королева тоже помнила Стеллу. - Она в пединституте на историческом училась! Ее мама с моей вместе работала, они дружили. Я помню, как она приходила к маме и сокрушалась, что плохую профессию выбрала дочь - трудную и неблагодарную… в пединституте эта Стелла училась. Тетя Катя, это ее мать, умерла рано, дочери лет восемнадцать было… А вскоре и ее убили.
        Между тем, в вину Трапезникова верили не все.
        В понедельник, когда Вера возвращалась с работы, ее окликнул Толик Рассветов, Надин одноклассник.
        Моросил мелкий дождик, и они зашли опять под арку.
        Толик казался серьезным и озабоченным.
        - Лопухова, извини, что я тебя по фамилии называю, но ты на Надьку похожа, мне все тебя хочется Надькой назвать, поэтому лучше Лопухова. Ты вправду встретила Сашку Трапезникова, когда он из квартиры убитой выходил?
        - Встретила. Только не из квартиры, а из подъезда. Проскочил как ошпаренный мимо меня. А ты был на том собрании, где они с Соловьевой поругались?
        - Ну, был… Дурацкое собрание получилось, там все только переругались и не решили ничего. Соловьева, конечно, отличилась особо.
        - Да, я слышала… Странно. Она ведь, помнишь, в детстве тихая была, даже затравленная немного. Кстати, ее именно близнецы Трапезниковы тогда очень дразнили. Может, она вспомнила это и потому на Сашку накинулась?
        - Вряд ли она через столько лет вспомнила, что Сашка ее дразнил. Чего ж раньше не вспоминала. Я ее, честно сказать, в детстве почти не замечал. Как и тебя. Вы ж маленькие были: старшие обычно маленьких не замечают.
        Вера улыбнулась - так и было. Однако не время сейчас для воспоминаний.
        - Так вот, - продолжила она, - Трапезниковы ее дразнили: «Косая!» - она в детстве косила сильно. А они хулиганы были, мы боялись их… Светка от них убегала, они в нее снежками кидались, а летом и камень могли кинуть. Я помню, потому что иногда с ней тоже убегала - чтобы поддержать ее.
        - И ты считаешь, что убийство - продолжение той детской неприязни? Дурь какая-то. Я, честно сказать, не очень верю, что ее Сашка убил.
        Вера только пожала плечами. На том и расстались.
        Глава 10
        Решение судьбы Золотой Бабы
        После совершенного волхвами обряда Фари продержался еще три дня. Это было большое везение и, как потом оказалось, даже счастье: благодаря этому небольшому отпущенному времени удалось спасти Сиггурд.
        А умри Фари сразу, могло кончиться ужасно. Медведь был еще слишком молод, до него не сразу дошли возможные последствия.
        Смерть главы рода викингов нередко влекла за собой страшную гибель его домочадцев: их могли отправить в нижний мир вместе с умершим главой, чтобы ему не было там одиноко.
        Об этом обычае напомнил Медведю Вячко.
        Когда Медведь, вернувшись домой, нашел брата возле риги и сообщил, что со сватовством придется подождать, так как Фари тяжело болен.
        Вячко, резко сбросив с плеч рогожу с зерном, повернулся к нему:
        - Медведь, если ты не хочешь потерять Сиггурд навсегда, необходимо забирать ее в наш дом немедленно! После смерти Фари она будет полностью зависеть от брата, а он может повести себя по-всякому.
        На следующий день стало известно, что брат девушки заболел тоже, как и некоторые слуги. Тем более надо было спешить: Сиггурд оставалась вовсе без защиты.
        Очень быстро Вячко сумел сделать почти невозможное: Сиггурд перешла в дом Вячковых, стала женой Медведя.
        Свадьбы не было, так как к этому времени в городище имелись больные уже почти в каждом доме.
        Фари оказался последним знатным горожанином, которого хоронили еще торжественно, сообразуясь с обычаем. Его тело было погружено в ладью совместно с телами других умерших родственников: женой и сыном.
        Если бы жена Фари была жива, ее, скорее всего, убили бы, чтобы отправить в нижний мир одновременно с мужем.
        В данном случае все совпало - Фари, его жена и сын почти одновременно покинули жизнь естественным путем и отправлялись вместе.
        Младшую дочь Фари Агнету, остававшуюся в доме, ее нянька уже готовила к насильственной смерти, чтобы отправить в погребальной ладье вместе с родителями и братом.
        Но Вячко, Медведь и Сиггурд пришли за девочкой. После недолгих переговоров ее отдали - ведь Медведь стал наследником семьи.
        Мышебора, который после ухода старших хозяев неотрывно находился возле Агнеты, ластился к ней и мурлыкал, Медведь забрал к себе тоже.
        Похороны пришлось организовывать Медведю. В ладью с телами умерших погрузили необходимые им в загробном мире вещи: запас еды, драгоценности, одежду, оружие. Медведь все время помнил о Золотой Бабе.
        Накануне похорон, когда большая семья Вячковых обсуждала, все ли необходимое положили в похоронную ладью, он сказал:
        - Нужно непременно отправить Золотую Бабу в нижний мир вместе с ее владельцем Фари! - и посмотрел на собравшихся.
        Сиггурд молчала. Молчали, нахмурившись, братья Медведя - Ярополк, Лис и Добрыня.
        А старший, Вячко, сказал:
        - Медведь, я понимаю твое желание похоронить родственников Сиггурд как можно лучше. Многое потребуется Фари в нижнем мире, чтобы его новая жизнь была богатой и счастливой. Но ведь мы и так все сделали для этого: ладья почти доверху заполнена расшитыми дорогими одеждами, кухонной утварью, самым лучшим оружием, дорогими украшениями… Нужна ли там еще и эта вещь? Потребуется ли в нижнем мире мужественному, знатному, мудрому викингу Фари чужое божество, предмет поклонения далеких от его верований и чуждых ему югорийцев? А в этом мире мы смогли бы ее продать - она стоит дорого. Ты знаешь, что наши семьи растут, нам необходимо постоянно расширять хозяйство. У вас с Сиггурд тоже будут дети, а дирхемы на земле не валяются…
        Медведь опустил голову, подумал, прежде чем ответить.
        Все ждали.
        - Вячко, - наконец начал он. - Ты старший, ты самый умный из нас. Я всегда слушался тебя. Ты знаешь, как я тебе благодарен… Это ты спас Сиггурд, сделал возможным наш брак. Но тут… Вячко, Золотая Баба принесла несчастье в дом Фари! Это не простая статуэтка - ты правильно заметил, что это божество далеких и чуждых нам людей. Ушкуйники, отобрав у вогулов Золотую Бабу, причинили им большое горе. На этой фигуре кровь многих. Это она принесла к нам в Свинечск страшную болезнь. Я всегда слушался тебя. И сейчас будет так, как ты скажешь, Вячко. Но подумай хорошо, прежде чем решить.
        Все замолчали.
        Неожиданно для всех заговорила Сиггурд:
        - Чем больше проходит времени, тем лучше я понимаю, что история покупки этой золотой статуэтки была очень странной. Отца почти вынудили ее купить. Золотую Бабу он купил перед самой своей болезнью, по случаю. Продал Остромысл необыкновенно дешево - в десять раз дешевле, чем в первый раз просили, почти даром отдал. И отец сразу после этого заболел. Мне кажется теперь, что не случайно Остромысл так дешево запросил: он хотел избавиться от нее побыстрее. Медведь прав: проклятие лежит на этой Бабе. А тогда мы радовались удачной покупке, один Мышебор не радовался, он ее сразу возненавидел. Коток ведь не простой зверек. Он чувствует то, чего и мы не видим…
        - А как ты узнала, что Мышебор ее не любит? - спросил насмешливо Лис. - Коток не умеет разговаривать!
        - Еще как умеет! - возразила Сиггурд. - Давайте опять его спросим, что он сейчас скажет?
        Принесли Золотую Бабу. Поставили на пол. Мягкий свет исходил от сидящей в непринужденной позе женской фигурки. Золотые отсветы легли на чисто выметенный пол. Сложив руки на животе, Баба смотрела в глаза каждому - прямо, открыто. Завораживающим был ее взгляд.
        - Ах, какая! - воскликнул Добрыня. - Не может она зло принести!
        Тут Агнета внесла серенького котка, опустила на пол.
        Увидев фигурку из золота, Мышебор тотчас распушил шерсть на загривке и зарычал. Теперь он казался большим и страшным.
        - Что ты, Мышебор? - спросила Сиггурд. - На кого ты сердишься?
        Мышебор, рыча, подползал на брюхе к Золотой Бабе. Шерсть он распушил настолько, что увеличился в размерах вдвое. Страшные клыки на его оскаленной морде пугали. Уши были прижаты к спине. Хвост тоже распушился, он волочился за ползущим котом, повторяя движения его тела.
        Золотая статуэтка по-прежнему сияла мягким, радостным светом. Казалось, Баба смотрит на взъерошенного серого зверька с насмешкой.
        Вдруг он кинулся на статуэтку, вцепился в нее когтями передних лап и начал рвать.
        Медведь хотел взять его на руки, но побоялся: коток превратился в страшного зверя, он был почти невменяем.
        - Мышебор, Мышебор, за что ты ее так? - успокаивала Сиггурд.
        Но разъяренный коток не слушал: мощными ударами лап он опрокинул Золотую Бабу и покатил в угол.
        Никто не смел помешать зверю.
        - Мышебор, ну ее, оставь ее… - Агнета протянула руку и погладила зверя по взъерошенной шерсти.
        Коток еще раз грозно фыркнул, но Агнету не тронул, прижал еще сильнее уши и сел у ног девочки. Он продолжал шипеть на поверженную в углу Золотую Бабу, однако шерсть его постепенно приглаживалась, ее ворсинки приходили из вертикального состояния в более привычное горизонтальное.
        - Он что-то знает, вы с Медведем правы. - Вячко обращался к Сиггурд. - Что ж, пожалуй, и впрямь стоит отправить Золотую Бабу с Фари в нижний мир - там она не сможет причинить вреда.
        Глава 11
        Былое и думы Углова
        Отца Владимир Углов помнил смутно. Ему было пять лет, когда отец ушел на войну, с которой не вернулся. Город уже в июле начали бомбить, эвакуироваться они с матерью не успели. Помнил, как рвал на Соборном дворе крапиву на щи, как разбомбили их дом на Рачевке - последние месяцы перед приходом наших жили с матерью в полуразрушенном подвале…
        А в сорок четвертом город начали восстанавливать, мать пошла на стройку. Строители тогда были очень востребованы, и им дали комнату в доме на Ленина: мать на его восстановлении и работала.
        Жили бедно, и он после седьмого класса не стал продолжать учебу, в пятнадцать лет выучился на каменщика, работал на стройке, как и мать. В подростковом возрасте он был хулиганом, курил лет с восьми, позже и пить с ребятами пробовал. Мать сердилась, да ведь все матери сердятся. Она умерла, когда ему еще не исполнилось семнадцати. Без нее совсем плохо стало. Может, и спился бы, но случай остановил. Звали тот случай Стелла.
        Девушка с таким необычным именем жила в соседнем подъезде. Как и Вовка - его тогда все во дворе звали Африка, - она жила вдвоем с матерью, медсестрой. Отец у нее тоже погиб - да половина их ровесников росла без отцов. И мать у нее умерла почти одновременно с матерью Вовки, на два месяца раньше.
        На этом сходство кончалось. Стелла была старше Африки на год. Ко времени смерти матери она перешла на второй курс института, теперь училась заочно, работала там же лаборанткой. Африка же был всего лишь дворовым хулиганом - вначале школьником-второгодником, потом каменщиком в кирзовых сапогах и заляпанном цементом ватнике.
        Стеллой Африка привык любоваться издали. Живя в одном дворе, они, конечно, знали друг друга с детства, даже иногда перекидывались парой слов, но было очевидно, что никакого общения получиться у них не может.
        И тем не менее они подружились.
        Случилось это накануне гибели Стеллы. Вечером Африка стоял один в подворотне, курил. Это был его день рождения, семнадцать стукнуло. И было ему очень, очень грустно. Друзья все куда-то подевались. Они и не помнили, что у него день рождения! Домой идти не хотелось - без матери комната стала совсем пустой.
        Уже начало смеркаться (летом поздно смеркается), когда через двор с большой сумкой протопала Стелла. Поздоровавшись с Африкой, она неожиданно остановилась, как бы раздумывая.
        - Что, уезжать собралась? - спросил Африка, сплюнув.
        Папироску (он как работать пошел, стал «Беломор» курить - разбогател) в пальцах мусолил, прятал. При Стелле он и курить стеснялся, хотя ни за что бы в этом не признался.
        - Нет, к знакомым просто иду, - покачала головой девушка.
        Но уходить не спешила, стояла рядом с Вовкой, тяжелую сумку даже поставила. Она знала, что у Африки умерла недавно мать, и сочувствовала ему. И он о ее потере помнил. И сочувствовал.
        «Что бы такое сказать?! Чтобы она еще постояла…» - лихорадочно размышлял он.
        Ничего подходящего в голову не приходило. И неожиданно ляпнул именно то, о чем думал:
        - У меня сегодня день рождения, - сказал нарочито равнодушно. - Семнадцать стукнуло!
        - Ну, так тем более - надо отмечать, а не в подворотне стоять! - улыбнулась Стелла.
        И осеклась: с кем он будет отмечать?
        - А я и отмечаю! - ответил он с вызовом. - Пирожных бисквитных купил! Сейчас покурю на воздухе и чай с пирожными пить пойду.
        Кроме пирожных он купил еще поллитровку и консервы «Килька в томате» - закусывать. Нынче вечером он напьется до бессознательного состояния, иначе слишком тяжело. Но об этом он девушке говорить не стал.
        - Завидую! - ободряюще улыбнулась Стелла. - Чай с бисквитными пирожными - это вкусно.
        - Могу угостить!
        Африка, конечно, и в мыслях не держал, что она согласится. Сказал просто так, поскольку этого требовал разговор. Он во время разговора смотрел на себя ее глазами и старался соответствовать.
        Удивительно, но она не колебалась ни секунды.
        - Ну что ж… Если приглашаешь, от пирожных не откажусь!
        Это был лучший день рождения в его жизни. Они пили чай с пирожными (про водку и кильку Африка, конечно, даже не упоминал), разговаривали.
        Сидели почти два часа. Потом Стелла пошла домой. А утром он узнал, что в ту ночь ее убили.
        Его задержали, он провел в СИЗО два дня. Улик не было никаких, кроме того, что накануне убийства ее видели с ним. Но соседи видели и то, что она ушла, пошла в свой подъезд, а Африка остался дома. Коммуналка - великое дело.
        Соседи видели, как после ухода Стеллы он мыл посуду на кухне, как потом отправился в свою комнату, долго курил, прежде чем заснуть: дым клубами просачивался через хлипкую дверь, соседи постучались, попросили не накуривать так сильно на ночь… Он тогда открыл форточку, чтобы им не сильно досаждать, в форточку стал курить.
        Впоследствии это ночное курение и небольшая перепалка с соседями сделали ему алиби - соседи подтвердили: был дома всю ночь. Его отпустили.
        Вернувшись из СИЗО домой, он не запил. Он выбросил в дощатый дворовый туалет бутылку водки, купленную и не использованную на тот день рождения.
        При мысли об убийце Стеллы лоб у него делался горячим, а сердце холодело. Он пытался сотрудничать со следствием, узнать, как продвигается дело, узнать детали, но в милиции от него вначале отмахивались, а потом стали вновь подозревать: почему так интересуешься, парень? Может, все же замешан в этом деле? Может, напрасно мы тебя отпустили?
        Убийцу Стеллы не нашли. До армии оставался год.
        Углов еще успел сдать экзамены в вечернюю школу, в которой учился, а вернувшись из армии, пошел работать в милицию. К началу девяностых он стал начальником убойного отдела.
        Убийство гражданки Соловьевой произошло почти через сорок лет.
        В субботу, когда обнаружилось преступление, Углов с утра не был на месте - находился в командировке. Вернувшись и познакомившись с делом, был поражен его сходством с тем давним убийством… И способ - удушение, и комната в первом подъезде их большого дома точно такая же - только у Стеллы была на втором этаже. В такую комнату удобно зайти прямо с площадки, без свидетелей. И открыли обе сами.
        Углов продолжал жить в том же доме. Соседи по коммуналке давно получили собственную квартиру, и полковник остался в отдельной трехкомнатной.
        Его устраивало. Он жил там с женой, дочь была замужем, поселилась теперь отдельно, в квартире мужа. Иногда они на несколько дней забирали внучку: и Владимир, и его жена Татьяна во внучке души не чаяли.
        Всех фигурантов по делу он знал в качестве соседей, но близко не был знаком ни с кем.
        Соловьева, Трапезников принадлежали к другому поколению, были моложе его лет на двенадцать. Он помнил их с детского возраста, но близко ни с кем из них не общался.
        Трапезников сидел в СИЗО уже двое суток. Помимо видевшей его выходящим из подъезда Лопуховой, против него свидетельствовали отпечатки пальцев в комнате погибшей. Правда, имелись они только на ручке двери.
        Следствие шло уже три дня, а дело не прояснилось. С Трапезниковым нужно было решать: или предъявлять обвинение, или отпускать.
        В среду после летучки Углов попросил капитана Зубарева остаться.
        - А вас, Зубарев, попрошу остаться, - так и сказал он.
        Когда остальные сотрудники вышли, полковник продолжил:
        - Вы, конечно, поняли, что я хочу поговорить о деле Соловьевой. Что там у нас с Трапезниковым?
        Зубарев, пригладив левой рукой светлые пряди, правой протянул полковнику папку.
        - Вот, я захватил протокол допроса, товарищ полковник. Знал, что вы захотите посмотреть.
        - Доложите устно, - приказал Углов, небрежно кладя папку на стол рядом с собой.
        - По-прежнему все отрицает, товарищ полковник. К Соловьевой пришел, чтобы поговорить начистоту - мол, не брали они с братом ни разу в жизни никакие ларьки. Хулиганили, да, но уголовщины, мол, не было. Пошел к ней вечером, чтобы спросить ее, почему она их подозревает. Говорит, что перепутала она что-то, он и хотел прояснить. А застал ее уже убитой. Испугался сильно и ушел.
        - Я то дело восемьдесят восьмого года поднял, - кивнул полковник. - Отправили в колонию по тому делу троих. Все трое малолетки были, во всем сознались. Один вышел уже. Я с ним беседовал, вызывал сюда. Он и сейчас подтверждает, что они виноваты, не было тут следственной ошибки. А тогда зачем Трапезникову Соловьеву убивать?
        - Мог убить просто в пылу ссоры. Свидетельница Лопухова, правда, утверждает, что впечатления пьяного он не производил, когда она его встретила. Но сам он признался, что стопку выпил, перед тем как к Соловьевой идти.
        - Ну, что ему одна стопка?! - усмехнулся полковник. - Такое развитие сюжета могло бы быть, если они с Соловьевой потом вместе выпили… Но этого, насколько я понимаю, не было. Никаких следов пьянки в комнате не обнаружено.
        Зубарев вздохнул:
        - Нет, там все чисто, - и упрямо добавил: - Однако с чего-то же появилось у Соловьевой это обвинение! Может, все же взяли они ларек? Тогда имеется мотив убийства Соловьевой.
        Глава 12
        Конец городища Свинечск
        Да, Фари оказался последним жителем Свинечска, которого хоронили как положено - по всем правилам, с почетом, необходимым для человека его ранга.
        Ладью с телом викинга, его жены и сына, с драгоценностями и золотыми вещицами (среди них была и Золотая Баба), красивой кухонной утварью, богатыми одеждами, с оружием и запасами еды погрузили в ладью, которую доставили к месту захоронения и погребли со всей возможной торжественностью.
        Торжеству погребения, однако, не соответствовало малое количество присутствующих. Зрителей не было вообще. Никто не пришел полюбоваться на красивый обряд, проводить в последний путь знатного горожанина. Присутствовали только те, кто непосредственно в обряде участвовал: Вячковы да немногочисленные слуги отправляющегося в нижний мир Фари.
        Не до зрелищ стало к этому времени жителям городища. Страшная болезнь, привезенная ушкуйниками, косила город. Почти в каждом доме были больные.
        Болезнь развивалась стремительно. Хоронили уже без обрядов - зарывали в землю, а иногда и сжигали… Лекари, волхвы совершали обряды над больными каждый день, но это не помогало. Все лекарские приемы - питье травяных отваров, баня, порошки из медвежьих когтей, пепел лягушачьей кожи или настой земляных червей - были бесполезны, не приносили облегчения.
        Как раз накануне похорон Фари пришла болезнь и в дом Вячковых - заболел Береза, сын Вячко.
        «Не помогло нам и то, что Золотую Бабу отправили с Фари, - вздохнул Вячко. - Может, и не в ней дело?»
        Вячковы сами отволокли ладью на место захоронения, насыпали курган. Трудились весь день, а вечером этого же дня в доме был совершен очистительный обряд дядькой Ядреем, которого пригласили братья.
        Березе, однако, становилось хуже, утром следующего дня он умер.
        Той же ночью заболели Лис, его жена и дети.
        Дом Вячковых не был исключением: в охваченном эпидемией городище почти не осталось жителей.
        Дальше пошло по нарастающей: болезнь захватила Добрыню и его семью. Все они держались стойко и мужественно принимали смерть.
        Потом заболела Сиггурд. Медведь не отходил от нее: протирал ей губы и лицо влажным холстом, пытался напоить травяным отваром.
        Вячко старался не оставлять хозяйственные дела - такая у него была философия: что бы ни случилось, а порядок поддерживать надо.
        Агнета поначалу то сидела рядом с Медведем, то бралась помогать Вячко, но потом куда-то исчезла.
        Вячко прошел по всему дому - девочки не было нигде.
        «Наверное, ушла в лес, испугавшись болезни… - что ж, конец в любом случае близок - и там вряд ли спасется, пропадет», - равнодушно думал Медведь.
        Он и сам был готов к близкой смерти - такая, видно, судьба, так решили боги.
        К удивлению братьев, коток Мышебор отнесся к исчезновению Агнеты равнодушно. Он сидел рядом с Медведем возле Сиггурд и мирно, как ни в чем не бывало умывался.
        - Глупый ты зверь, ничего не понимаешь, потому спокоен, - обратился к нему Медведь. - Скоро умрет Сиггурд, умру я… Ты умрешь тоже - не выживешь ты один. Окрестные дома пустые, никто тебя не возьмет, никто не накормит. Сюда придут волки, кабаны. Скорее всего, они сожрут тебя…
        Мышебор перестал умываться, слушал его внимательно. Но конечно, он не понимал слов и потому оставался спокойным.
        Стукнула дверь.
        - Мир дому сему! - послышалось от порога.
        Медведь оглянулся, Вячко тоже прервал свое занятие.
        Возле двери стоял высокий старик в черном до пят плаще и с ним Агнета.
        Людей в таких одеждах они уже видели. Их много было в Смоленске, куда Вячко ездил по торговым делам, пару раз брал и Медведя с собой.
        Смоленск - город в одиннадцати верстах от Свинечска. Он стоит на большой реке Днепр. Тамошние жители многими ремеслами занимаются, тоже и ладьи катают, а недавно там построили красивый храм. Только этот храм посвящен христианскому богу, в Смоленске много христиан. В этот город приплывали по Днепру из Киева, убедили жителей креститься, теперь храмы здесь строят.
        Медведю непонятна их вера, странная какая-то. Приходили они и в Свинечск, давно уже, несколько лет назад. Они называли себя христиане и еще православные.
        Они рассказывали, что бог только один, и призывали отречься от своих богов, поверить в их единственного бога. Рассказывали и про Сына Божия - это была история о необходимости самоотречения и жертвы.
        Жителям Свинечска она показалась тогда какой-то несообразной. Как можно всех любить? Люди разные, они всегда враждуют, воюют… Без этого не проживешь.
        Однако пока Свинечск без большой крови обходился. Варяжские боги, боги русичей уживались в Свинечске мирно. Они были во многом похожи и совершенно не задевали друг друга. С проплывающими на ладьях из варяг в греки или из грек в варяги жители Свинечска тоже умели договариваться - да проезжие в них и нуждались. Их торговые отношения связывали.
        Поэтому свинечсцы тогда над проповедниками христианства посмеялись.
        - Ишь чего захотели! - говорили местные старики. - Один только бог! Да еще и сыну своему не помог… Наши боги нам помогают, а то что их много - так от этого помощь больше. Один в одном поможет, другой в другом. Как это один только бог? Что ж он один сделает? Глупости какие-то рассказывают. Вот и своего сына он не смог спасти… Как же он нам-то поможет?! Нет, мы от своих богов не отречемся!
        Трезвый практический ум жителей Свинечска отказывался принимать идею самопожертвования… Они хорошо знали, что жизнь сложная и жестокая. Если и сам щеку подставлять будешь, что ж это получится? Нет, не выжить с их одним богом! Мы уж лучше нашим помолимся. И люди в длинных одеяниях - черных, а иногда расшитых золотом - не стали спорить. Покачали головами и ушли.
        И вот сейчас, когда нагрянула настоящая беда, православный священник стоял на пороге опустевшего дома Вячковых рядом с девочкой Агнетой.
        - Вячко, - робко сказала Агнета, - не сердись на меня. Я была в отчаянии, не понимала, что делаю, что-то вело меня. Я пошла куда глаза глядят и дошла до Смоленска. Там сидела на площади и плакала. Отец Симеон подошел ко мне. Он служит в православном храме. Он обещает помочь.
        - Чем же он может помочь, когда все умерли, и Сиггурд умрет скоро… - хотя обращалась она к Вячко, ответил первым Медведь. - Чем же тут можно помочь? А волхвы уже волхвовали, все обряды провели - не поможет тут ничего.
        Медведь говорил тусклым безжизненным голосом, почти без выражения. Он не испытывал злости к этому чужому человеку - отцу Симеону. В нем вообще никаких чувств не оставалось, кроме безнадежности и отчаяния.
        - Медведь, - вмешался Вячко. - Не спорь с ним. Может, и правда их бог настоящий и сильнее наших? - И обратился к девочке: - Молодец, Агнета, что священника привела.
        Человек в старом черном плаще подошел к умирающей Сиггурд.
        Она дышала трудно, часто, тяжело. Все силы уходили у нее на дыхание, и Медведь не мог его облегчить. Он брал ее за руку, заглядывал ей в глаза, он просил богов об облегчении, но легче ей не становилось.
        - Не отчаивайся, сын мой! - сказал священник. - Отчаяние - грех. А Бог наш, хоть и один, нас не оставит в беде. Верящих в него он не оставит. Ты, главное, поверь, сынок. А Он тебя не оставит.
        Отец Симеон достал из котомки серебряный сосуд с водой и кадило. Из сосуда он побрызгал святой водой на Сиггурд, на Медведя, на Вячко… Произнес слова молитвы. Потом дал Сиггурд отпить воды из принесенного сосуда. К удивлению Медведя, она смогла это сделать. Кадило наполнило комнату благоуханием.
        А священник говорил, и была в словах тех надежда, от них становилось легче:
        - Живущий под кровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоится. Говорит Господу: «Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю! Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы…»
        Теперь Медведь, Вячко, Сиггурд, Агнета были здесь не одни. Не одни они стояли перед лицом страшной болезни. Незримый Бог, к которому этот старик так уверенно обращался, присутствовал в комнате.
        И Медведь с внезапно появившейся надеждой поднял глаза на старика. И Вячко присел на лавку, отпустив себя от лихорадочных, иллюзорно спасающих хозяйственных дел, вовсе не нужных сейчас. И Сиггурд, Сиггурд задышала реже…
        - Ибо ты сказал: «Господь - упование мое; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему…» - продолжал старик.
        Он говорил негромко, но голос его заполнил все пространство дома Вячковых.
        Всю ночь отец Симеон читал молитвы и псалмы. Агнета уже давно спала, свернувшись на лавке. Спал, прижавшись к ее боку, коток Мышебор.
        Задышала спокойнее, а к утру и забылась сном Сиггурд. Спал на полу возле нее Медведь. Спал на рогожке в углу Вячко.
        Две недели священник обходил дома Свинечска. Не многие в городе оставались живыми. Во всех домах, где были люди, православный священник крестил горожан, читал молитвы, рассказывал о своем Боге.
        - Добро, способность к самопожертвованию - не слабость, - проповедовал Симеон. - Бог учит людей любви. В любви к другим, в самоотвержении для других правда. А кто совершает злое дело, пусть даже и притворяется праведником, но не имеет к миру любви, тот - медь звенящая, кимвал бряцающий… Одна пустота и ложь в нем. Накажет его Господь.
        Некоторые после крещения и проповедей отца Симеона выжили. Осталась в живых и Сиггурд. Но жителей в Свинечске было теперь совсем мало - меньше двадцати человек на все городище.
        На общем сборе было решено перебираться в Смоленск. Жизнь малой группой в лесу была опасна.
        И ранним утром позднего августа выжившие жители Свинечска отправились в путь. На волах везли нехитрый скарб. В повозках ехали также слабые после болезни.
        Медведь и Вячко шагали возле двух своих повозок, каждая двумя волами запряжена. Рядом бежала и Агнета - весело, вприпрыжку. Она в отличие от взрослых покидала городище без тяжелых чувств, твердо веря в лучшее. В одной из повозок, придерживая кувшины и горшки, сидела Сиггурд. Мышебор, удобно разлегшийся у нее на коленях, смело смотрел вокруг: на пронизанные солнцем сосны, на слой опавших желтых иголок, прикрывших песчаную почву леса, на отсвечивающую сизым воду реки Свинец в желтых песчаных берегах.
        Вот прошли мимо могильника. Свежий курган над ладьей Фари с краю.
        Тяжело вздохнула Сиггурд - там ее близкие, - но не попросила остановить процессию: это тяжелое прошлое необходимо оставить позади.
        Взглянул на курган и Медведь. Там, там, в этом кургане, на дне похоронной ладьи, недоброй памяти Золотая Баба, засыпанная толстым слоем суглинка и песка. Кровь и слезы обманутых вогулов на этой Бабе.
        Возвращается зло к свершившему его человеку, рассеивается вокруг него, не проходит бесследно - правильно отец Симеон говорил.
        Пусть навек остается Золотая Баба с ее обманным блеском в земле, пусть никогда не возвращается зло на эту землю.
        Глава 13
        Добрая Ленуся
        С утра Вера выскочила в ближайшую булочную - купить батон к чаю - и теперь возвращалась домой.
        В этот утренний час на улице Ленина было мало людей. Вера шла без определенных дум, механически отмечая окружающие предметы. Вот впереди замаячила полная женщина в яркой кофте с начесом.
        «Эти турецкие кофты очень теплые, - подумала Лопухова. - Удобные, наверное. Однако излишне яркие цвета, и много их уж больно, рыночные какие-то».
        Разглядывая кофту, она обратила внимание и на ее хозяйку. В женщине было что-то знакомое. Да ведь это Ленуся!
        С Ленусей Силиной, девочкой из соседнего двора, Вера была хорошо знакома в детстве. В том дворе было много детей. Там всегда находилось какое-то детское общество. Вера, как и другие с ее двора, часто ходила к ним играть. В прятки, в стрелы, в штандр - да во что только не играли!
        Этот соседний двор был огромным, на него выходили три дома, да еще барак был в центре двора. Вот в том послевоенном бараке и жила Ленуся. Его снесли, кажется, уже в шестидесятом… Да, семья Ленуси раньше Лопуховых получила квартиру, переехала куда-то на окраину. С тех пор, кажется, и не виделись!
        Вера ускорила шаг, чтобы заглянуть женщине в лицо - она ли?
        Ну да, конечно, она.
        - Ленуся! - воскликнула Вера, и женщина остановилась.
        - Вера! - В ее голосе было удивление и радость. - Лопухова! Давно я тебя не видела…
        Они остановились посреди тротуара. Каждая рассказала о себе. Ленуся жила на Киселевке и работала там же, рядом с домом, заведующей в большом продмаге. Было видно, что работа у нее ответственная и она ею гордится.
        - Я могу любых продуктов достать! - говорила она. - И тебе могу дать. Колбасы хорошей хочешь?
        - Нет, не надо… - смутилась Вера. - Это же раньше был дефицит.
        В нынешнем девяносто втором году колбаса продавалась в магазинах уже свободно, только дорогая.
        Ленуся ее поняла, тоже немного смутилась.
        - Я знаю, что теперь все есть, - сказала она. - Но я могу тебе дать не очень дорогую и вполне приличную… - Ей хотелось доставить радость подруге детства. Ну, и продемонстрировать свое значение, свой жизненный успех. - Если будет что надо - звони.
        Она продиктовала свой домашний телефон, у Веры, конечно, телефона не было - откуда? Телефон поставить трудно, это большой дефицит.
        - Я своим всегда стараюсь помочь. И из вашего двора кого встречаю, помогаю. Вале Пашутиной в восьмидесятые колбасу не раз давала. И близнецов Трапезниковых сигаретами и пивом снабжала. Один раз так загрузились - в трех больших рюкзаках тащили. «Это ж надо, - говорят, - тут сигарет да пива на целый ларек… Это все равно что ларек ограбили. Нам теперь на полгода хватит». Что-то давно их не вижу. Как они?
        - Веник на машине разбился два года назад, - вздохнула Вера. - А Сашка жив…
        Про арест Сашки Трапезникова, про убийство Светки она рассказывать не стала: пора было разговор сворачивать. Беседа и так затянулась, а ей нужно еще позавтракать и на работу успеть. В другой раз расскажет - может, встретятся еще.
        Но что-то в этом разговоре ее зацепило. Как-то он не исчезал из головы, во время рабочего дня она то и дело его припоминала - как будто надо было некую нить в нем ухватить, будто что-то важное в нем было…
        И наконец поняла: Трапезниковы «все равно что ларек ограбили»… А ведь все, кто присутствовал на собрании, говорят, что Светлана обвиняла Трапезниковых в ограблении ларька…
        Глупость, конечно: вряд ли болтовня Ленуси связана с этим обвинением. Мало ли про ларьки упоминаний - этих ларьков в последнее время видимо-невидимо развелось, и во всех сигареты, пиво… Но как-то зацепил ее этот ларек.
        «Уточнить нетрудно», - подумала Вера.
        Вечером она спустилась к автомату - напротив их дома, возле гастронома, стоял телефон-автомат. К счастью, он работал, и Лопухова позвонила.
        - Ленуся, - сказала она, - только утром мы с тобой говорили, а к концу дня надумала, что мне надо. Не сможешь ты мне достать недорогого печенья, хотя бы с полкило? Печенья-то в магазинах полно, однако дорогущее, а я всегда кофе и чай с печеньем пью, да и если придет кто-нибудь, надо печенье в доме иметь.
        - Конечно! - Ленуся даже обрадовалась. - Печенья я тебе найду недорогого и очень хорошего. Знаешь что, приходи-ка ты ко мне в магазин завтра… Тебе во сколько на работу?
        Завтра Вере надо было во вторую смену, поэтому договорились встретиться с утра. Сразу оттуда и на работу поедет.
        Она долго тряслась в расхлябанном трамвайчике.
        Ленусин магазин нашла легко. Это был обычный крупный гастроном, со множеством отделов. У Ленуси был свой небольшой кабинет, довольно уютный - было видно, что наличие кабинета - предмет ее особой гордости.
        - Я тебе уже приготовила два сорта, - сказала она. - Оба неплохие. Выбирай! Сейчас кофе с печеньем попьем, попробуешь и выберешь.
        Лопухова не стала отказываться.
        Кофе у Ленуси был, конечно, растворимый. Она быстро развела его в двух чашках, достала из шкафчика сахарницу, насыпала печенье двумя горками (по сортам) на тарелку.
        Вначале говорили о печенье. Оно и впрямь было хорошее. И очень свежее.
        Вера сказала, что возьмет по полкило обоих сортов. Потом Лопухова не совсем ловко перевела разговор на интересующую ее тему.
        - А кстати, - начала она совсем некстати, но Ленуся этой искусственности не заметила, - когда это Трапезниковы у тебя три вещмешка товаров набрали? Это, наверно, прямо перед гибелью Веника? Он два года назад разбился.
        Силина наморщила лоб.
        - Да, это не так давно было… Он зимой разбился или летом?
        Вера пожала плечами.
        - А набрали они у меня продуктов как раз на Новый год… Подожди… Как раз восемьдесят девятый год собирались встречать. Значит, в декабре восемьдесят восьмого, уже в самом конце декабря, к Новому году они просили чего-нибудь. К Новому году оба хорошую премию получили, а тратить не на что - в магазинах шаром покати. Они ко мне. Я, конечно, помогла. Я им водки даже достала! А уж пива - залейся. Хорошо посидели тогда. Вот здесь. Как жалко Веника!
        - Ах, вы и посидеть успели? - игриво улыбнулась Вера.
        - Ну да, они вечером после работы подошли. Вот за этим столом и посидели. Водки я бутылку поставила. Они всю и выдули, я граммов пятьдесят всего. Закуска, конечно, была неплохая - колбасу нарезала и сыр. Засиделись тогда. Я говорю - может, такси вызовете? Рюкзаки неподъемные, да и все ж выпивши. Нет, смеются. Нам это все нипочем, мы на трамвае.
        - А ты их не провожала? - спросила Вера на всякий случай.
        - Еще провожать не хватало! - Ленуся даже обиделась. - Мужики здоровые, сами доберутся. Остановка тем более недалеко. Я рядом живу, а они на трамвай пошли.
        «Неужели это тогда Светлана их видела в трамвае? Она ведь была кондуктором трамвая… Примерно двадцать седьмого декабря восемьдесят восьмого года - а ларек на Киселевке когда ограбили?» - думала Вера, возвращаясь после работы домой.
        Как бы узнать? В милиции, конечно, сохранились документы.
        Возле своего третьего подъезда стоял полковник Углов. Он тоже возвращался с работы. Поздно, однако, в милиции рабочий день заканчивается.
        Но как кстати она его встретила! И почти спонтанно, не думая о последствиях, не думая о том, как будет выглядеть в глазах доброй Ленуси, Вера рассказала ему о встрече с Силиной и о трех рюкзаках дефицитного товара, которые братья Трапезниковы везли с Киселевки поздним декабрьским вечером 1988 года.
        Глава 14
        Другие подозреваемые
        Через три дня Александр Трапезников вернулся домой.
        Узнав об этом, Вера позвонила Ленусе - прощения просить, что не предупредила.
        Немного помолчав в трубку, Силина сказала обиженно:
        - Могла бы мне сразу сказать… Что ж, разве я против?.. Углов меня вызвал, допрашивал. Я поняла, что это ты ему рассказала. Мне самой Сашку знаешь как жалко?! Брата потерял, а теперь новая напасть. Это точно в один день случилось - отоварились они у меня именно в тот день, когда ларек кто-то грабанул, я дату запомнила. Потому что перед Новым годом, двадцать седьмого декабря восемьдесят восьмого. Они от меня дефицит на трамвае везли. Поддатые были, три мешка добра при них, да еще шутили при этом про ограбленный ларек! Они еще у меня в магазине шутить начали - несем, мол, столько продуктов, как ларек ограбили - и в трамвае, конечно, шуточки продолжали. А тут такая оказия, что и впрямь неподалеку, у нас на Киселевке, ларек ограбили. Кондукторша их шутки вспомнила и заподозрила! И вот, выплыло. Могли бы и посадить, хорошо, что мы с тобой встретились - прояснилось, хоть и случайно.
        Теперь Трапезников вернулся, но ходил хмурый, во дворе ни с кем не останавливался: «Здрасте» - и мимо пошел.
        Потом еще целый день по квартирам всех пяти подъездов опять прошлись милиционеры - Зубарев и еще один. Опрашивали всех: в день убийства Соловьевой кто выходил часов в десять вечера со двора - может, гость был, может, сами выходили…
        Углов, видно, захотел установить личность мужика, которого Вера встретила в подворотне. Не так и много оказалось в доме мужчин.
        Как ни странно, все вспомнили. Помогло то, что после собрания дело было, поэтому и запомнилось. Гости-мужчины в тот вечер приходили в две квартиры. Да и то один из них был Котов, к которому жильцы пятого подъезда после собрания пристали с вопросами о реконструкции двора, не сразу отпустили. Второй был студент, забежавший к другу - Кириллу Анатольевичу Рассветову. Личность обоих установили, таким образом, легко. Однако ушли оба раньше - около девяти вечера. Причем Котов был все время на глазах, имелись свидетели.
        Кого же Лопухова встретила в подворотне в двадцать два тридцать?
        В общем, этот опрос не дал фактически ничего, так казалось Вере.
        Углов думал иначе. То есть он пока не строил гипотез, только анализировал.
        Итак, Лопухова вскоре после убийства встретила во дворе двоих. Трапезникова при свете лампочки над входом в подъезд видела хорошо и узнала. Второго, неизвестного мужчину, видела выходящим со двора, в темной подворотне - может описать только отдельные признаки: в пиджаке или в куртке, без головного убора, с дипломатом в руке…
        Описанию Лопуховой, встретившей в вечер убийства незнакомого человека в подворотне, действительно соответствовал один из вечерних посетителей их дома.
        Впрочем, вряд ли он мог оказаться убийцей. В пиджаке, без головного убора и, самое главное, с портфелем-дипломатом в руке был в тот вечер Станислав Николаевич Котов, сотрудник мэрии, приходивший в дом номер один по улице Ленина в связи с запланированным городскими властями сносом окончательно устаревшей дворовой выгребной ямы. Студент, приходивший к другу в третий подъезд, к двадцатилетнему Кириллу Рассветову, по свидетельству семьи Рассветовых, был в свитере, бейсболке, в руках держал полиэтиленовую сумку с книгами. Это совершенно не соответствовало описанию свидетельницы.
        В общем, оба посетителя вряд ли были замешаны в деле. Все же Углов обязан был взять в разработку обоих. Котова вызывать на допрос ему казалось как-то… не с руки. Полковник решил, что побеседует с ним сам в неформальной обстановке. А пока приказал Зубареву провести беседу с задержавшими в тот вечер сотрудника мэрии жильцами. Студента же решил допросить сам, вызвав в свой кабинет на улицу Дзержинского.
        Крутиков Борис Леонидович, так звали студента, вызванный повесткой, пришел на беседу с Угловым в его кабинет в здании Управления МВД точно в назначенное время.
        Он не выглядел ни испуганным, ни растерянным: конечно, Рассветовы предупредили его. Тем лучше - не придется долго разъяснять причину вызова.
        Углов действительно провел беседу довольно быстро.
        Крутиков учился в смоленском филиале МЭИ вместе с сыном Анатолия Рассветова Кириллом. Теперь он пояснил, что заходил к однокурснику за книгами, пробыл примерно с двадцати до двадцати одного часа - сыграли в шахматы, - ушел сразу после девяти.
        Полковник уже собирался отпустить свидетеля: эта линия казалась бесперспективной. Напоследок, скорее, по инерции - так положено было - спросил:
        - Когда шли, во дворе не видели никого?
        И вдруг студент сказал неожиданное:
        - Во дворе никого не было, стемнело уже, окна светились. А в арке встретился какой-то мужчина. Лица, правда, не видел, арка же темная в этом дворе, низкий свод…
        Углов вскинулся:
        - А описать этого встречного хотя бы в общих чертах можете? В чем одет, что в руках держал?
        И Крутиков точка в точку выдал такой же портрет, как Лопухова. Женщина видела мужчину в пиджаке или в куртке, без головного убора, с дипломатом в руке, в двадцать два тридцать выходящим из подъезда. А Крутиков точно так же (только он уверенно сказал «в пиджаке») описал человека, заходящего в арку в начале десятого…
        Черт возьми, скорее всего, это и был убийца! Неизвестный вошел во двор в начале десятого, а ушел в пол-одиннадцатого, совершив преступление… И скорее всего, это был абсолютно посторонний, неизвестный человек.
        А может, студент врет? Может, отводит таким образом подозрения от себя?..
        На другой день полковник устроил очную ставку Бориса Крутикова с Верой Лопуховой.
        Зайдя в кабинет, женщина уверенно заявила:
        - Нет, не он. Не похож даже.
        Что касается второго посетителя, Станислава Николаевича Котова, тут допрос провести было сложнее. Тем более что он пробыл на прилегающей к дому территории довольно долго.
        Для начала Углов опросил жильцов. Сотрудник мэрии приходил во двор дома номер один по улице Ленина для того, чтобы провести собрание по благоустройству двора. Оно было назначено на девятнадцать часов, закончилось около двадцати.
        Однако, как быстро выяснилось в результате опроса жильцов, Станислав Николаевич после собрания ушел не сразу, а принял приглашение на чай от сотрудницы мэрии Нели Королевой. Это была незапланированная и неформальная «встреча с избирателями»: Неля пригласила еще некоторых жильцов дома, разговор о реконструкции двора получил продолжение.
        Выяснилось это, когда капитан Зубарев обходил подъезды с целью опроса жильцов.
        Неля сразу подтвердила - да, пригласила нескольких соседей, и Станислав Николаевич согласился ответить на их вопросы в неформальной обстановке.
        - Собственно, я поначалу хотела Станислава Николаевича позвать просто отдохнуть, чайку попить - мы ведь сослуживцы, - рассказывала Королева. - Хотя он мой начальник, но держится всегда демократично, дружелюбно, и я подумала - раз уж у нас во дворе оказался, надо пригласить в гости, столько лет вместе работаем. Признаться, не очень надеялась. А он и согласился! Только сказал, чтобы позвала еще соседей. Это понятно: и сплетен будет меньше, и мероприятие проведет - на вопросы ответит. Он всегда близок к народу, это все знают.
        - Кто из соседей присутствовал на чаепитии? - спросил Зубарев.
        - Поскольку квартира не такая большая, я позвала троих: Валю Пашутину, тетю Феню Семченкову и механика Василия Гаврилова. Все, кроме тети Фени, из нашего подъезда. И мы с мужем и дочерью - итого семь человек получилось. А больше у меня за столом и не сядет.
        - Сколько времени продолжалось чаепитие?
        - Час, не больше. Станислав Николаевич спешил - с утра из дома, надо ж и с семьей побыть. Мы с мужем бутерброды нарезали - с сыром, с колбасой. А ему и поесть не дали! Как стали все обсуждать опять… и не только реконструкцию двора… Среди моих гостей таких не было, как Соловьева (царствие ей небесное, конечно), чтобы претензии заявлять в грубой форме, но все равно у всех просьбы… Работа такая. Станислав Николаевич все записал, обещал по возможности пойти навстречу жильцам, однако ушел рано. Сразу после девяти ушел. И остальные в это же время.
        - Значит, Станислав Николаевич вышел из вашей квартиры в начале десятого? Точнее не можете сказать?
        - На часы не смотрела… Но думаю, не позже чем в девять пятнадцать, даже раньше, пожалуй.
        Федосья Степановна Семченкова и Валентина Ивановна Пашутина сказанное Королевой подтвердили.
        Василия Гаврилова капитан Зубарев опрашивать не стал.
        Письменный отчет о проведенной с жильцами беседе был передан полковнику Углову.
        Глава 15
        Встреча давних приятелей
        Версию о вине Котова Углов всерьез не рассматривал, но все ж обязан был ее проверить. В работе он старался выполнять все правила, в том числе и формальные. Провести допрос свидетеля, оказавшегося в период убийства во дворе, следовало непременно.
        С Котовым полковник был знаком хорошо. Десятилетними мальцами они въехали в этот дом. Обе семьи были неполные. Мать Котова работала асфальтоукладчицей, поэтому им дали комнату: на тяжелую работу женщины неохотно шли, а мужчин не хватало. Стаська с матерью вдвоем жили в такой же коммуналке, как и Угловы.
        Ребята сразу подружились, тем более что коммуналки располагались в одном подъезде: Углов на третьем этаже, Котов на втором.
        Поначалу подружились. Впрочем, вскоре выяснилось, что ребята не очень похожи. Вовка Углов, по прозвищу Африка, рос хулиганом, дерзил старшим, вследствие свойственной ему подростковой колючести не очень хорошо сходился с людьми и наплевательски относился к учебе. Стаська Котов, по прозвищу Кот, был контактным, легким подростком, старших слушался и учился очень старательно.
        Тем не менее мальчики оставались в хороших отношениях. Кот помогал Африке с уроками - всегда давал списать… Иногда и в кино ходили вместе. Общались, впрочем, все меньше: один был постоянно занят учебой, второй лодырничал, покуривая в подворотне.
        После седьмого класса Африка пошел работать, записавшись, по настоянию матери, в вечернюю школу, которую, впрочем, можно было сколько угодно пропускать, что он и делал, оставаясь порой на второй год. Кот продолжал учиться в обычной школе, окончил ее с серебряной медалью и поступил на юридический факультет Московского университета.
        К этому времени бывшие друзья уже совсем не общались, перебрасываясь при случайных встречах ничего не значащими словами. Но отношения сохраняли по-прежнему доброжелательные, были друг с другом приветливы. Вернувшись из университета, Котов начал работать в исполкоме и почти сразу получил отдельную квартиру, теперь они и встречались редко. Но знали друг о друге многое: Смоленск - небольшой город.
        Получив отчет капитана Зубарева об опросе жильцов дома с целью выявления мужчины, замеченного выходящим со двора вскоре после убийства, Углов решил с Котовым поговорить. Это была его обязанность.
        Разумеется, он не стал вызывать заведующего отделом мэрии в милицию, а набрал домашний номер Котова.
        - Станислав, это Володя Углов беспокоит, - сказал он. И услышав приветливое: «А, здравствуй, Володя, как жизнь?», продолжил: - Извини, что беспокою, но тут дело у меня к тебе по работе, важное. Когда мы сможем встретиться?
        - Ну вот, хоть по работе встретимся! - хохотнул Котов. - Раз важное дело, не будем откладывать. А давай завтра в рабочий перерыв? В два сможешь?
        - Идет! - согласился полковник. - Ты, небось, в ресторане «Россия» обедаешь?
        В начале девяностых в Смоленске было еще не так много удобных кафе и ресторанчиков, и по старой советской привычке одним из лучших считался ресторан при гостинице «Россия», построенной еще в начале шестидесятых на площади Ленина.
        Котов опять засмеялся.
        - Я обычно в нашей рабочей столовой, при мэрии. Но для дружеской встречи лучше и впрямь в «России».
        На следующий день Углов пришел в ресторан без десяти два и занял удобный столик в углу. Котов вошел почти сразу вслед за ним. Улыбающаяся официантка тотчас подошла: Станислава Николаевича в городе знали.
        Когда сделали заказ, Углов приступил к делу:
        - Стас, ты, может быть, слышал, что в нашем доме произошло убийство? Убили Светлану Соловьеву из первого подъезда. Ее-то ты, конечно, не помнишь - она много младше нас. Была ребенком, когда ты в этом доме жил.
        - Да, доходили слухи… - вздохнул Котов, - преступность повысилась в городе… - Он неодобрительно взглянул на полковника.
        - И вот, понимаешь, есть свидетельница, которая видела сразу после убийства мужчину, по описанию похожего на тебя. Опознать там, впрочем, трудно было - темновато под аркой. Но все ж я обязан задать несколько вопросов. Работа такая. Во сколько ты ушел от Нели Королевой?
        В это время принесли первое. Оба приятеля заказали борщ.
        Помешивая ложкой сметану, Котов сказал:
        - Ну все известно нашей милиции! Молодцы! Только вот преступность все равно растет… Королева пригласила после собрания, а я согласился, потому что это давало возможность еще раз встретиться с населением в неформальной обстановке, разъяснить кое-какие моменты… Посидели где-то час. Значит, я ушел в девять. Может, минут пять десятого.
        - И сразу пошел домой? Ни к кому больше в нашем доме не заходил?
        - А к кому ж я буду там заходить?! Там прежних жильцов и не осталось, новых я не знаю. И так проваландался у вас весь вечер… Сколько можно?! К девяти пришел на работу, так имею я право хоть после девяти домой пойти отдохнуть?
        - Стас, не кипятись. Итак, ты вышел из пятого подъезда от Королевой в девять или в самом начале десятого и сразу свернул в ворота, чтобы идти домой?!
        - Да, именно так. О, Пашутина подтвердить может, - вспомнил он. - Она увязалась за мной, до самого дома проводила. Уж эти дамы… - Котов хитро улыбнулся.
        Полковник помнил, что Стас всегда нравился девочкам, хотя сам от донжуанства был далек, редко за ними ухаживал. Дамы к нему как-то по собственной инициативе цеплялись, без всяких усилий с его стороны. И сейчас, значит, так. Вот Пашутина захотела проводить после вечерних посиделок… Ну, это кстати. Может, и алиби будет.
        - Так. Это хорошо. Значит, вышел с Пашутиной и шел с ней до самого дома?
        - Да, можешь так и записать.
        На столе уже стояло второе. Углов пожалел, что тоже не заказал форель, как Стас. Все же Кот чаще в ресторанах бывает, знает меню.
        Самому Углову принесли котлету с картошкой - не сработала у него фантазия дальше этого привычного блюда.
        Занялись вторым.
        - Ну, теперь хоть о себе-то расскажи, - начал Котов, ковыряя вилкой рыбу. - Как дочь, как жена?.. Не разговаривали сто лет.
        - Погоди, Стас, еще один вопрос имеется, - не поддержал новой темы полковник. - С чего это Соловьева на том собрании на тебя наезжать стала?!
        - На меня все время кто-нибудь наезжает, - равнодушно пожал плечами Стас. - Работа такая. Соловьевой, видишь ли, вынь да положь в квартире новые трубы. А что в городе денег на зарплату нет, не то что на ремонты в квартирах граждан, это она не понимает. Жаль ее, конечно. Царствие ей небесное.
        - Погоди-погоди. А что она такое кричала, будто помнит, как ты по помойкам рылся… - Полковник присутствовал лично на том собрании и помнил: нервная Соловьева, нападая на сотрудника мэрии, кричала что-то вроде: «Сам в детстве по помойкам рылся, будто я не видела… А теперь от бедняков нос воротишь…» - Стас, я тебя помню в детстве. Жили бедно, но по помойкам не рылись. Как все, вы с матерью жили. И мы так же. По помойкам не рылись. Откуда она это взяла?
        Стас усмехнулся.
        - Кто ж их знает, откуда они что берут?! Надо полагать, это фигуральное выражение такое она применила - мол, из бедной семьи, нищие, жрать было нечего… Я уже привык - эти женщины, когда ремонт за казенный счет откажешься делать, чего только не наговорят! Я и внимания не обращаю. Работа у меня такая, вредное производство. Если б я на их слова внимание обращал, мне бы уже тут полгорода передушить надо было…
        Углов задумался.
        Обед подходил к концу, кофе допили быстро. Расплатился каждый за себя. Вышли вместе (вначале через Блонье общий путь шел).
        С Котовым все время кто-нибудь здоровался, улыбались ему люди…
        «Все-таки подходит он на эту должность, - думал полковник. - Демократичный, нравится людям. Старается по возможности угодить».
        Обменялись новостями о семьях… И разошлись. Особой дружбы между ними давно уже не было, однако относились друг к другу с симпатией.
        Информацию о том, что Пашутина после чаепития пошла провожать Станислава Николаевича, Углов, как положено, проверил.
        Беседовать с Пашутиной поручил капитану Зубареву.
        - Я же уже вам рассказывала! - возмутилась поначалу Валентина Ивановна. - Да, Неля пригласила, я и зашла. Тетя Феня еще была. Механик Гаврилов тоже. Но он молчал все время. Станислав Николаевич рассказывал, как наш двор преобразится. И надо же - некоторые несознательные элементы вместо благодарности еще претензии предъявляют!
        - Во сколько Котов ушел?
        - Часов в девять. А может, еще и не было девяти - он мало посидел.
        - Вы вышли вместе с ним?
        Она смущенно помолчала. Потом кивнула.
        - Да!
        - У вас было к нему какое-то дело?
        - Я не обязана отвечать на такие вопросы! Зачем надо было, затем и пошла!
        - Вы его проводили до дома?
        - Ну, не совсем до дома… Зачем сложности создавать? Жена еще начнет ревновать… Зачем это надо? Проводила немножко и домой вернулась!
        «Где ж она расскажет подробности!» - огорчился про себя Зубарев и уточнил:
        - Валентина Ивановна, речь идет об убийстве. Точно нужно отвечать!
        Пашутина испуганно вскинула голову.
        - Ну, почти до дома проводила… конечно, не до самого.
        Зубарев вздохнул, записал что сказала и передал полковнику.
        Показания Пашутиной мало что изменили. Они нужны были больше для отчета перед начальством.
        Теперь у Котова было алиби - пусть не вполне очевидное, однако весомое. Он ушел сразу после девяти, возможность вернуться была, но очень слабая - вряд ли немолодой грузный человек ходит слишком быстро.
        Да и сама мысль о совершении преступления Котовым производила впечатление абсурда. Зачем?! Вполне благополучный, уважаемый в городе человек. В сущности, без повода. Мало ли что озлобленные женщины начальству кричат, а она ничего особенного-то и не сказала, не оскорбила никак. Ну, из бедной семьи, да. Так это ему, скорее, плюс, а не минус.
        Было очевидно, что убить Соловьеву мог не кто-то из соседей, а человек с улицы: зашел во двор, совершил преступление, а когда выходил, столкнулся в подворотне с Лопуховой…
        Такой вариант осложнял следствие, делал обнаружение преступника почти невозможным. Ведь теперь этого постороннего мужика ищи-свищи…
        Полковник своими соображениями с соседями не делился, однако почти разуверился в возможности раскрытия дела.
        Глава 16
        Беспрецедентный технический прогресс
        Прошло уже больше недели со дня убийства.
        Однажды вечером после работы к Вере пришел Толик Рассветов.
        - Извини, Лопухова, - сказал он, - что без предупреждения. Но ведь у тебя телефона нет, как с тобой договоришься?.. Во дворе давно не встречаю, а посоветоваться с кем-то хочется.
        Они впрямь не виделись больше недели.
        Сели чай пить. Толик вначале мялся, не сразу приступил к делу. Про Надю спросил, как живет… посетовал, что редко он видит одноклассников. Вера ответила (она у сестры как раз накануне была). Потом Рассветов о своем деле заговорил:
        - Понимаешь, тут Трапезников вернулся. Он мой сосед по подъезду, и, главное, мы на одном заводе работаем - на авиационном. Я программист, а он в цехе. Поэтому общаемся, отношения хорошие. У него жизнь непростая. Он ведь после смерти брата, по сути, две семьи тянет - один мужик что для своей семьи, что для детей Вениамина. Они живут все вместе, в одной квартире, так и жили сразу: коммуналка, но все родственники. А теперь Саша для них всех папа и кормилец - и для своих детей, и для племянников. Тяжело ему.
        Вера сочувственно покачала головой. Действительно, тут и одну семью не прокормишь - вон Саша Надин сторожем дополнительно устроился, - а у Трапезникова две семьи на шее. Понятно теперь, почему он на том собрании так негодовал против сбора денег.
        - И конечно, - продолжал Рассветов, - после его возвращения я к нему зашел - так, поддержать морально. А он посидеть предложил - за благополучное возвращение. Посидели, по двести граммов выпили… Он расчувствовался и говорит: «Ты представляешь: я ведь тогда, после собрания того, зашел к Соловьевой поговорить, объясниться… Я был убежден, что она выдумала эту историю про ограбление на пустом месте! Потому что не любит нас с братом с детства, мы ее в детстве дразнили - дураки ж еще были… А что к Ленусе за дефицитом как раз в тот день, когда ларек ограбили, ходили, я и забыл. Я, честно сказать, и не запомнил Светки тогда, в трамвае, поддатые мы с Венькой были… Когда она на меня наехала на собрании, вначале обиделся, а потом решил зайти, объясниться - чего ж она выдумывает, детские обиды вспоминает. Открыл дверь, а там такое… Вначале подумал, спит, что ли? И диван не разобрала… Подошел, а у нее лицо синее, и полоса на шее - видно, что задушена. Я испугался, конечно. Но «Скорую», если б была жива, я бы вызвал. Там видно было, что мертвая…»
        Рассветов замолчал. Потом добавил неуверенно:
        - Может, если б вызвал Сашка «Скорую», еще можно было бы ее спасти? Но я не стал говорить - он сам переживал сильно.
        - Вряд ли, - покачала головой Вера. - Видно, уже нельзя было сделать ничего. Не береди ты душу.
        - Как не бередить? Я после того все думаю - кто ж это мог? И вспомнил, что в вашем подъезде это не первое убийство. Два убийства в нашем доме на моей памяти, и оба в вашем подъезде!
        - Ну да, Стелла, - кивнула Вера, - уже вспоминали. Это ж давно очень, но с детства в душу запало.
        - И я помню. Хотя тоже небольшой еще был. Ты совсем маленькая, а нам с Надькой уже десять стукнуло. Запомнилось такое страшное происшествие.
        Вера опять кивнула, на этот раз молча.
        - И вот интересно мне стало про Стеллу подробнее узнать, про то убийство. Тогда ведь тоже не нашли преступника. А я программист, между прочим, неплохой. И на заводе у нас очень хороший компьютер, я с ним работаю. Ну, не буду подробности рассказывать - тем более, может, то закрытые сведения, а я залез… В общем, Стеллу тоже задушили. И подробности похожие. Почему в одном подъезде (и квартиры ведь в одном стояке, одинаковые!) с разницей почти в сорок лет два таких похожих преступления?
        - Ну да, квартиры одинаковые были, - согласилась Вера. - Это уже после квартиру Стеллы соединили с боковой, и вход другой, теперь она в составе коммуналки… А раньше хоть и плохая, без прихожей и кухни, но все ж Стелла там одна жила…
        - Да. И вот в обе эти нелепые квартиры, где живут одинокие женщины, заходит некто и совершенно одинаковым образом их душит. Случайное ли совпадение?
        - Может быть, и случайное, - возразила Вера, - сорок лет же прошло… Это ж сколько тому первому преступнику сейчас?
        - Да, я посчитал сразу все. Допустим, тогда ему было восемнадцать, как Стелле… А сейчас ему, значит, пятьдесят пять… Вполне еще может…
        - Ну а какая причина? Должен ведь быть мотив…
        - Именно насчет мотива я и стал думать. Что может объединять два отдаленных по времени преступления, кроме формы исполнения? Мотив. Я стал про Стеллу документы искать… Я ж мало вообще про нее знаю. Ну, видел, конечно, в детстве - очень симпатичная девушка, старше меня лет на восемь. Училась в пединституте, на историческом - все, что я про нее знал. Жила бедно, как все мы. За что ее могли убить? Мы, помнишь, тогда вообще дверей не запирали днем, брать было нечего ни у кого. Узнал вот что: уже после гибели Стеллы на нее был донос в НКВД!
        - Ну и что? - пожала плечами Вера. - Это ж еще сталинские времена… Каких только не было доносов! Мы уж в перестройку всего начитались, не удивляемся… А откуда ты узнал?
        - Это тебя не касается - с помощью ЭВМ, конечно. - Он запнулся, потом заговорил с энтузиазмом: - Понимаешь, уже два года назад у нас появилась так называемая Всемирная паутина. Там можно найти все!
        И он стал рассказывать - с горящими глазами, но непонятно: какая-то сеть, домены, какие-то цифровые технологии…
        Вера слушала и почти ничего не понимала.
        Заметив это, он быстро завершил:
        - В общем, не буду тебя загружать, но у меня технические возможности большие. А про Стеллу после ее смерти переписка была, переслали этот донос к ней на работу. Она лаборанткой в пединституте работала. Я к ним в архив влез.
        Вера вытаращила глаза, представив, как взрослый солидный мужчина Толик Рассветов влезает в окно пединститута.
        - Ну, виртуально, конечно, - пояснил он, проследив ее взгляд. - Не отвлекайся, Лопухова, вернемся к делу. Еще когда в школе училась, Стелла ходила в археологический кружок при Дворце пионеров. И туда же ходил Сергей Воробьев, он тоже в нашем дворе после войны некоторое время жил. Он переехал от нас с родителями еще в пятидесятом, квартиру отцу дали, отец был хоть небольшая, но шишка. Ты его, конечно, не помнишь. А я припомнил, мне уже семь лет было, когда они съехали. Ему фамилия Воробьев подходила. Маленький такой, взъерошенный. Пыря была у него кличка. Он после школы поступил на исторический, как и Стелла.
        - А вот и помню я Пырю! Но когда уже не жил в нашем доме. Он в наш подъезд к Стелле и потом заходил, когда не жил здесь… А при чем он-то? Он, что ли, убил! Так он ведь со Стеллой дружил…
        - Вот-вот. А ты знала, что его арестовали в пятьдесят втором по политическому обвинению?
        - Нет… Стеллу убили, и он перестал в наш подъезд ходить - и все.
        - Он до того перестал! Потому что посадили. В общем, история такая. Кружок юных археологов в школе, где они со Стеллой учились, вел некий Карл Иванович Шлоссер. Он был, как ты догадалась, немец, сын видных немецких коммунистов. Его в СССР еще в тридцатые тайно переправили - родители его спасали так. Сами-то они остались бороться против Гитлера в Германии. Этот Шлоссер воспитывался в Москве, в детдоме для детей дипломатов. Родителей арестовало гестапо вскоре после того, как сына отправили. Они погибли. А сам Карл Шлоссер здесь, в Союзе, вырос и в сорок первом пошел на фронт. Попал в окружение. К вышедшим из окружения вообще подозрительно относились, а этот к тому же немец. Как еще его взяли в армию, я удивляюсь! Ему лагерь грозил реально, а то и вышка. Спас его тогда какой-то загадочный высокопоставленный чиновник - кажется, из дипкорпуса. Шлоссер после войны поселился в Смоленске, окончил пединститут и стал работать в школе. Был, видно, хороший учитель, детей увлек археологией.
        Глава 17
        Незаконные раскопки
        На эту металлическую статуэтку они наткнулись уже на третьи сутки работы!
        Господи, какая удача! Какое невероятное везение! Карл был счастлив. Сергей и Стелла, видя его счастье, тоже сияли.
        Еще два года назад эти ребята учились в школе, где он работал. Шлоссер был старше своих учеников всего на девять лет. Он имел большой жизненный опыт, но странно оставалась в этом почти тридцатилетнем человеке какая-то юношеская наивность.
        С детства ему было свойственно наивно-романтическое отношение к жизни. Судьба уже успела потрудиться, она старательно выкорчевывала юношеский романтизм из его души. Однако вытравить из молодого человека наивность маленького немецкого мальчика, сына борцов с режимом, не смогли ни война, ни недолгое, в общем, пребывание на Лубянке.
        Возможно, именно это качество и сближало его с детьми. Ученики Шлоссера обожали. Он увлекался археологией и легко передал свое увлечение школьникам.
        Ходить «к Шлоссеру» на кружок археологии считалось престижным. Недавние выпускники Стелла Войтулевич и Сергей Воробьев поступили на исторический факультет Смоленского пединститута, конечно, под влиянием Карла Ивановича. Как и учитель, они страстно увлекались археологией.
        Мечтой Шлоссера было получение разрешения на самостоятельные раскопки в Гнездове - небольшом поселке в двенадцати километрах от Смоленска.
        В конце девятнадцатого века, после того, как были случайно обнаружены несколько кладов в расположенных рядом с поселком курганах, там стали вести раскопки.
        Карл заинтересовался Гнездовскими курганами с тех пор, как поселился в Смоленске, то есть сразу после войны. В период войны изучение древнего поселения было, разумеется, прекращено. Но когда три года назад, в 1949 - м, археологическая группа Московского университета вновь получила разрешение на проведение раскопок, Шлоссер воодушевился. Он был уверен, что его примут в группу и он сможет участвовать в этом интереснейшем научном мероприятии.
        Набравшись смелости, он пытался познакомиться с руководителями группы. Но именитые московские ученые отнеслись к молодому школьному учителю снисходительно-покровительственно, в археологическую группу он не был принят.
        Карл не столько обиделся, сколько расстроился.
        Общение, пусть недолгое, с крупными учеными, приехавшими на раскопки, лишь подогрело его интерес к проблеме. Для них он пока никто, но он еще докажет, что тоже кое-чего стоит.
        С детства он был упорен, даже упрям. Он решил подготовить самостоятельное исследование и выступить с докладом на крупной конференции в Москве. Тогда эти замечательные ученые, которыми он восхищается, примут его в свой круг, он станет для них своим. Он будет таким же.
        О Гнездовских курганах он знал все, что было к тому времени опубликовано, так как увлеченно занимался этой темой еще со студенческих лет. Однако научный доклад, способный заинтересовать ученое сообщество, непременно должен содержать научное открытие. Для этого необходимо участие в раскопках… Нужно найти и описать совершенно новые артефакты, это будет его собственная находка.
        И молодой учитель решился на самостоятельные поиски. А что? В конце девятнадцатого века в районе гнездовских поселений совершенно случайные люди неоднократно находили прямо у поверхности земли старинные предметы быта и украшения.
        Конечно, если он станет просто бродить вокруг курганов, вряд ли он что-либо найдет. Но он может начать копать… Совсем немножко, у подножия кургана. Никто и не заметит. А когда он покажет найденное и описанное им, известные археологи будут в восхищении… победителей, как известно, не судят.
        Шлоссер поделился своим замыслом с двумя ближайшими учениками, наиболее активными членами археологического кружка.
        Поступившие на исторический факультет Стелла Войтулеич и Сергей Воробьев стали к этому времени ему более друзьями, чем учениками. Археологией они были увлечены не меньше учителя. Шлоссера они обожали.
        Его предложение работать вместе восприняли с большим энтузиазмом. Да, они непременно что-либо найдут! И утрут нос высокомерным московским профессорам. Научную работу опубликуют, конечно, тоже за тремя подписями - так Шлоссер решил сразу.
        Было решено проводить раскопки ранним утром: отправляться первым автобусом - он в пять утра уже в Гнездове, копать до восьми - пока людей мало на улице. Зачем лишние расспросы? Ведь, в принципе, может кто-нибудь и придраться, почему без разрешения копают… А в такую рань там еще людей и нет.
        Для раскопок Шлоссер выбрал курган возле самого леса, рядом с огромными корабельными соснами - там никто не ходит.
        Работали весело, с большим интересом. Уже в первые два дня стали находить дирхемы - арабские монеты, популярные в Х - ХI веках. Сами по себе монеты не были особенно интересны. Что древние гнездовские поселенцы имели связи с арабским миром, было очевидно, об этом уже не раз писали: путь из варяг в греки (нынешнее Гнездово находилось на этом пути) предполагал очень широкие контакты.
        А на третий день свершилось.
        Когда лопата звякнула, задев нечто металлическое, Сергей, как и положено при археологических раскопках, стал осторожно обкапывать предмет, стараясь не задевать больше.
        Конечно, он не слишком надеялся на археологическую находку - это могла быть любая бытовая железяка.
        «Железяка» оказалась, однако, слишком большой и имеющей характерные формы - это был явно артефакт, но какого времени?
        Сергей, все еще не очень надеясь на серьезную находку, позвал:
        - Карл Иванович! Тут я наткнулся на бюст…
        По мере того как «бюст» очищался от вековых наслоений, его древнее происхождение становилось очевидным.
        - Это, скорее всего, языческая богиня… Только вот странно: она явно не местная. Ни у балтов, ни у викингов подобных изображений не водилось, - рассуждал Карл Иванович. - Похоже, скорее, на какое-то северное божество… Женское, конечно… Ох, интересная работа у нас может получиться.
        Всеобщее изумление возникло, когда попытались полностью отчистить от наслоений хотя бы часть статуэтки.
        Небольшой чисто оттертый от наслоений кусочек сиял, как золотой…
        Неужели золото? Самое удивительное, что совершенно не было коррозии - а ведь предмет очень древний. Так только золото себя ведет…
        - С ходу нельзя определить, сколько-нибудь точно, но примерно десятый-двенадцатый век, - сказал Шлоссер. - И вы знаете? Очень возможно, это и впрямь золото… проверить, конечно, надо.
        - Ура, - захлопала в ладоши Стелла. - Мы сделали научное открытие и нашли ценную вещь! Любой музей будет счастлив получить такое!
        - Мы станем настоящими археологами и прославимся! - подхватил Сергей.
        - Подождите, ребята, не радуйтесь пока так сильно, - остановил их осторожный Шлоссер. - Ведь это только предварительные гипотезы. Все может оказаться не так радужно. Ясно пока одно: эта находка стоит изучения. Надо работать и работать! Нам предстоит интересный год.
        Все трое сияли не хуже, чем очищенный от наслоений кусочек древней статуэтки. Сколько интересной работы их ожидает! Какая прекрасная судьба!
        Глава 18
        Одни вопросы
        - Вкусное у тебя печенье, Лопухова! Свежее! - Толик Рассветов откинулся на спинку стула и взял еще одно печенье.
        Вера задумчиво молчала.
        История Шлоссера поразила ее, она была слишком печальной. Вот, значит, что случилось с друзьями Стеллы… А знала ли она об этом?
        - Вот такая история… - опять заговорил Рассветов. - И обвинили их ни много ни мало в рытье подземного хода к зданию штаба Западного фронта, что в Смоленске на улице Реввоенсовета располагался. Шлоссеру - вышка, Воробьеву - десять лет лагерей. Ну, что ты скажешь? Как тебе эта история?
        - Интересная история, - сказала она наконец. - И печальная. Только почему ты думаешь, что незаконные археологические раскопки Шлоссера - Воробьева как-то связаны с гибелью Стеллы? Ты же сам сказал, что ее убили, когда Сергей и Шлоссер уже сидели. Значит, точно не они. А кто донос на нее писал… Да, это серьезнее. Однако в то время многие писал доносы и необязательно после этого убивали. Какая тут связь? Да невкусно же сухое печенье! Сейчас чайник еще поставлю. - Она включила под стоящим на плите чайником горелку.
        - Понимаешь - тот, кто писал, знал о раскопках! То есть он знал, что эти двое ездят в Гнездово практически ночью, чем-то там занимаются в течение трех часов… А возможно, их было трое? Может, Стелла тоже копала? Иначе почему ее доносчик сюда приплел?
        - И в доносе он ябедничает, что раскопки незаконные?
        - Если бы! В доносе утверждается, что они втроем там ритуальные действия совершают - якобы секта такая у них. Ему не дали ход только потому, что Шлоссеру и Воробьеву уже было предъявлено более серьезное обвинение. Скорее всего, их к этому времени уже расстреляли. Поэтому новому доносу было решено не верить, Стеллу не арестовали.
        Вера выключила чайник - кухня небольшая, руку протяни, и готово.
        Открыв крышечку, заглянула в заварочный чайник: можно еще долить. Пусть настоится подольше, это вторая заливка.
        - И что мы имеем? Давай подведем итоги! - сказала она. - Итак, у Стеллы был неизвестный враг - доносчик. Это был не Шлоссер и не Сергей - те уже сидели, когда донос пришел. Но он знал про то, что они ездили в Гнездово! А они ведь это держали в секрете! Кто мог знать? - Она налила чаю Толику. Подумав, налила себе тоже. - Клади сахар, бери еще печенье.
        - Да кто угодно! - пожал плечами Рассветов, отхлебнув из чашки. - Случайно мог кто-то их увидеть…
        - Случайно… Не так это просто! Надо было встать практически ночью - в три-четыре часа, идти к пятичасовому автобусу… Да и выследить!.. Не так просто! Это кого-то в близком окружении надо искать… Может, они все же кому-либо сказали о своих раскопках. Или Стелла кому-нибудь проболталась. Теперь мы вряд ли узнаем - сорок лет прошло. К тому же доносчик - все же не обязательно убийца…
        Рассветов сидел задумавшись, крошил печенье.
        - Слушай, не порти печенье, а? - улыбнулась Вера. - Я понимаю, что вопрос сложный, но зачем же стулья ломать?! Да ведь и сама связь этих двух преступлений, убийства Стеллы и Светы, под вопросом… Мало ли что интуиция…
        Толик аккуратно сгреб по скатерти в кучку обломки печенья. Подумав, собрал пальцами и переложил на блюдце. Только потом поднял глаза.
        - Ладно, Лопухова… Правильно я тебя понял, что все это мной нарытое не пригодится и нужно его забыть? Я, конечно, и сам сомневался, поэтому пришел с тобой советоваться. - Выглядел он расстроенным.
        - Нет, неправильно, - ответила Вера, покачав головой. - Нужно не забыть, а еще раз хорошо подумать. Знаешь, - задумалась она, - может, стоит рассказать Углову? Он дельный мужик, и возможностей у него больше, в милиции-то. И опыт расследований есть.
        Рассветов так же отрицательно покачал головой.
        - Я об Углове уже думал. Вряд ли он примет эти соображения всерьез… У них в милиции, как известно, свои стереотипы. Что связано и что не связано - они считают, это им лучше знать. А тут сорок лет прошло. Срок давности истек.
        - Так мы ж к нему не как к милиционеру обратимся, а как к соседу… Он тем более тоже Стеллу должен помнить - тогда всех ее убийство потрясло! Помнишь?! Весь двор только и гудел об этом. А Африка вечно во дворе торчал, курил по вечерам в подворотне с ребятами…
        Толик ухмыльнулся.
        - Африку вспомнила… Какой он тебе Африка?! Он давно уже не Африка, а полковник Углов. И ничего не помнит, кроме своих милицейских обязанностей. И в подворотнях не курит. А вообще-то… Можно и сходить. Хуже-то точно не будет. - Он взглянул на часы. - Уже почти полдевятого. Если идти, то сейчас.
        Они позвонили в домофон, ответил женский голос: «Кто там?»
        - Соседи! Мы к Владимиру Сергеевичу, поговорить надо! - ответил Толик.
        Он вообще взял инициативу на себя, что Веру радовало. Она как-то в незнакомых ситуациях терялась.
        Дверь в квартиру Углова была распахнута.
        Придерживая ее рукой, из прихожей выглядывала женщина.
        - Здравствуйте, Татьяна! - поздоровался Рассветов.
        Вера тоже поздоровалась. Жену Углова она видела впервые, и кого-то она ей напоминала…
        «Видела, скорее всего, во дворе, по одному же двору ходим», - подумала Вера.
        - А мы к вашему мужу! - продолжил Толик. - И по делу, и по-соседски - наш визит можно по-всякому рассматривать.
        Полковник Углов как раз выходил из кухни - ужинал, наверное. В растянутом свободном свитере, в старых брюках.
        Увидев Веру и Толика, не показал удивления - все ж выучка милицейская, эмоции скрывать умеет.
        - Проходите в кабинет, Вера Ильинична и Анатолий… - Он замялся. - Видимся редко - забыл отчество!
        - А надо ли нам по отчеству, Владимир?! - Рассветов был по-прежнему развязен. - Все ж более сорока лет по одному двору рядом крутимся…
        Веру эта развязность даже напугала - неизвестно, как ее полковник воспримет.
        «Хорошо хоть Африкой не назвал», - подумала она.
        Но Углов неожиданно согласился.
        - И то верно - с детства знакомы. Проходите, Вера и Анатолий.
        Когда-то эта квартира была коммуналкой, однако давно уже в трех комнатах жил полковник Углов с женой и дочкой.
        Обстановка в кабинете была самая простая: диван, стол, шкаф…
        Вера с Толиком, отказавшись от чая, уселись рядом на диване. Хозяин сел в кресло возле стола.
        - Поскольку время уже позднее, я сразу к делу приступлю, - начал Рассветов.
        И он вновь, стараясь на этот раз быть кратким, изложил все то, что час назад рассказывал Вере.
        - И вот мы с Лопуховой посоветовались и решили, что нужно это все вам рассказать, - завершил Толик.
        «Хорошо хоть на «ты» не перешел», - подумала Вера.
        А Углов встал и начал ходить по кабинету. Он слушал весь рассказ очень внимательно, но по выражению его лица было трудно определить, насколько эти факты кажутся ему важными. Теперь стало понятно, что они задели его.
        - Я не спрашиваю, насколько законными путями вы добыли эти сведения, - сказал он. - Можете мне об этих путях вообще не рассказывать…
        - Тут нет ничего особенного, это ЭВМ дает такие возможности. Очень скоро все к новым возможностям привыкнут, не будут удивляться, - обрадовался любимой теме Рассветов.
        Углов остановил его жестом.
        - Я это понял. Давайте вернемся к нашей проблеме. Я, как и вы, не могу сказать точно, имеют ли самовольно предпринятые раскопки Шлоссера какое-то отношение к убийству Стеллы Войтулевич. Не знаем мы и того, связаны ли два убийства - Войтулевич и Соловьевой - между собой. Но сходство способов исполнения бросается в глаза - об этом сходстве я уже задумывался сам… Обнаруженные вами сведения все же содержат небольшой шанс распутать это давнее дело. Что ж - связь между событиями может обнаружиться в процессе работы. В том, что ваша версия имеет право на существование и требует самой точной проверки, я уверен. Заниматься этим должна, конечно, милиция. Я обещаю вам самым тщательным образом эту версию изучить.
        Глава 19
        Шпионский подкоп
        В тот день, когда был найден артефакт, они задержались в Гнездове дольше обычного: пока разглядывали, пока чистили, пока радовались и обсуждали дальнейшие действия…
        Для начала нужно было решить, у кого хранить найденную вещь. Карл Иванович жил на съемной квартире.
        Под этим респектабельным названием скрывалась пятиметровая комнатушка в частном деревянном домишке на окраине города. Собственно, это была даже не комнатушка: хозяйка просто отделила не доходящей до потолка фанерной перегородкой пространство за печкой и сдавала его.
        В разрушенном войной Смоленске жилья не хватало катастрофически. Людям приходилось жить в бараках, подвалах, в крепостной стене.
        Комнатушка за печкой для холостяка считалась нормальным, хорошим жильем. Но принести туда ценную вещь Шлоссер не мог: у хозяйки имелись маленькие дети, с удовольствием игравшие с его вещами в его отсутствие; спрятать от них статуэтку было некуда.
        Сергей Воробьев жил с родителями, которые начали бы его расспрашивать об артефакте. А рассказать им всего было пока нельзя. Сережка вообще родителям про раскопки не говорил, как-то выкручивался с утренними отлучками - домработница Глаша его покрывала.
        Идеально подходила для хранения статуэтки комната Стеллы Войтулевич. После смерти матери девушка жила одна. Комната ее имела выход прямо на лестничную площадку, то есть являлась, по сути, отдельной квартирой.
        В общем, решили, что находка будет храниться у Стеллы.
        На автобусной остановке разошлись: Сергей пошел с девушкой - тяжелую вещь необходимо было донести до ее квартиры, а Карл Иванович отправился домой.
        Когда вечером того же чрезвычайно длинного, насыщенного событиями дня к нему пришли сотрудники НКВД, он поначалу не очень испугался.
        Шлоссер уже имел контакты с этой организацией. В 1943-м восемнадцатилетним юношей, горящим желанием бороться с фашизмом, он пошел на фронт и почти сразу попал в окружение. Выйдя после многодневного перехода в расположение наших войск, был допрошен и арестован: немец, в окружении - это было слишком подозрительно. Однако он отсидел меньше недели и был отпущен.
        По намекам, которые были сделаны сотрудниками, Карл тогда понял, что помог ему Владимир Петрович.
        Владимир Петрович Иванов был в жизни Шлоссера всегда, начиная с детских лет, проведенных в Берлине. Это был близкий друг его родителей, немецких коммунистов. С приходом к власти в Германии фашистов Владимир Петрович куда-то исчез, родители, отвечая на вопросы ребенка, сказали, что уехал к себе на родину, в Советский Союз.
        Его деятельность была непонятна, о связанной с ней тайне Карл стал догадываться только в Москве. Это Владимир Петрович переправил его в СССР. Он часто навещал Карла в детдоме. О гибели родителей ему тоже рассказал Иванов.
        Когда его выпустили в 1943-м уже через неделю, было очевидно, что это результат заступничества Владимира Петровича. Он по-прежнему не знал, какую должность занимает его старший друг и покровитель, но догадывался о ее секретности, о связи старшего друга с антифашистским подпольем в Германии.
        Выйдя на свободу, Карл уехал в Смоленск - отстраивать разрушенный город. Вскоре его вызвали в НКВД и вручили достаточно солидную сумму: «Владимир Петрович Иванов оставил тебе», - сказали ему. И он догадался, что друга больше нет в живых.
        С помощью этого небольшого наследства, а также подрабатывая переводами, Шлоссер жил во время учебы в пединституте в общежитии, а с 1948 года, поступив на работу учителя в школе, снял угол у хозяев деревянного окраинного домика…
        И вот теперь, когда к нему пришли с обыском, он расстроился, однако почему-то не испугался.
        Обыскивали не только его комнату-закуток, но весь дом, даже на чердак лазили. Хозяева, сильно бледные, сидели в углу, хозяйка обнимала детей. Не нашли и не забрали ничего, только Шлоссера увели.
        Когда на первом же допросе его стали расспрашивать о том, зачем он ездил так рано по утрам в Гнездово - Шлоссер сказал правду, но не всю. Он рассказал, что увлечен археологией, что начал самостоятельные раскопки…
        Только о том, что был там не один, не сказал. Ну, и о найденном артефакте тоже - иначе пришлось бы назвать Стеллу, хранительницу статуэтки.
        В археологическую цель раскопок никто не поверил. Его сильно били. Обвинение было предъявлено страшное: шпионаж в пользу Германии.
        Шлоссер плохо переносил боль. На третьем допросе он сознался: да, он задумал подкоп. С целью хищения документов.
        После этого легче не стало. От него добивались имен сообщников, и однажды, будучи в полубессознательном состоянии, он назвал Сергея Воробьева. Стеллу не назвал.
        Уже через неделю им устроили очную ставку. Сергей тоже был сильно избит, с потухшими глазами. На Карла Ивановича он смотрел растерянно, недоумевающе.
        - Да, мы вдвоем пытались сделать подкоп. Я был инициатором, а гражданин Воробьев по моей просьбе мне помогал. Я его заставил помогать, в некотором роде, - сказал Шлоссер, глядя в эти потерянные глаза.
        Шлоссер сделал акцент на слове «вдвоем». И глаза выразили понимание. Сергей еле заметно кивнул.
        Приговор последовал быстро. Шлоссеру был присужден расстрел, Воробьеву - десять лет лагерей.
        Глава 20
        Углов вспоминает
        После ухода неожиданных гостей Углов долго сидел в кабинете, думал. Таня только один раз заглянула в дверь и, взглянув на лицо мужа, тихонько ее прикрыла.
        Через пять минут после этого внучка Настя перестала шуметь: Таня хорошо понимала полковника, сейчас она видела, что он обдумывает полученные от соседей факты и нуждается в тишине.
        Сергея Воробьева полковник помнил хорошо. Их семьи заселились в этот дом одними из первых - еще не все подъезды были восстановлены. Война близилась к концу, в освобожденный от оккупации, но разрушенный более чем на девяносто пять процентов Смоленск возвращались жители. Селились в крепостной стене, в бараках, подвалах, строили крохотные деревянные домишки и времянки из железных листов на окраинах… Получить комнату в настоящей квартире было везением. Даже если без удобств.
        Дом в самом центре города начали восстанавливать одним из первых, сразу после освобождения. Строителям жилье давали быстрее других - это была очень востребованная специальность. Мать Африки быстро получила комнату в том же доме, который восстанавливала, и переехала туда с сыном из неотапливаемого подвала разрушенного бомбежкой дома на Рачевке, где они провели последние месяцы оккупации.
        К моменту освобождения Вовке было десять лет. В школу он пошел при немцах. Вначале мать боялась его отпускать, но в 1942 году, в восемь лет, заставили - начальное образование было обязательным, хотя и платным.
        Кличку Африка Вовка получил уже в этом доме: притом что был русоволосым, его лицо с толстым приплюснутым носом и крупными губами напоминало негритянское.
        На кличку Вовка откликался, она не была обидной: в стране народы Африки пользовались уважением и любовью. С ребятами в доме подружился быстро. Ровесников его было, правда, всего трое: Стасик, Сергей и Стелла.
        Дом заселялся постепенно, по мере восстановления.
        Угловы, Котовы, Войтулевич заселились весной 1944-го. Через месяц после них, вернувшись из эвакуации, въехала в дом на Ленина семья Воробьевых. Комнату им дали сразу в недавно восстановленном, с удобствами, четвертом подъезде: отец Сережки, Валерий Алексеевич Воробьев, был видным инженером. В самые первые дни войны, еще до начала бомбардировок Смоленска, он был эвакуирован на Урал налаживать военное производство. Теперь, вернувшись в родной город, стал главным инженером на одном из смоленских заводов. Мать работала учительницей. Сергей рос единственным ребенком в семье. Конечно, это была одна из самых благополучных семей в их доме - с отцом, да еще непьющим. Прожили они здесь всего три года - Валерию Алексеевичу, как главному инженеру на крупном производстве, полагалась отдельная квартира - и переехали в новый дом на улице Дзержинской.
        Хотя Сергей был ровесником Вовки, они не подружились: слишком разный был жизненный опыт у благополучного Пыри и у пережившего оккупацию, похоронку на отца и голод Африки. Ребятами они общались, но мало.
        После переезда Сергей продолжал ходить в дом на Ленина к Стелле.
        Африка с усмешкой заметил, что через подворотню он ходит только зимой, когда парадный подъезд заколочен, чтобы избежать нежелательных встреч в темной подворотне.
        По вечерам в этой узкой и длинной арке, попыхивая папироской (сразу после войны «козьей ножкой», а когда пошел работать - «Беломором»), часто стоял Африка с дружками из соседнего проходного двора.
        Курить он начал еще в оккупацию, в восемь лет. Как пошел в школу, так ребята научили. Дома мать, видя его курящим, ругалась, поэтому он стал стоять по вечерам в подворотне, а после и привык.
        Ему нравилось, что возвращающиеся в темноте жильцы стараются проскользнуть мимо него быстрее. Хотя, собственно, опасаться им было нечего: Африка здоровался с входящими-выходящими, никого не трогал… Но общее впечатление от группы небрежно одетых, курящих, сплевывающих подростков, проводящих вечера в темной подворотне, было пугающим.
        Дружил Африка больше с ребятами из соседнего двора. Там его ровесников-мальчишек было больше. У них же и в пятидесятые из мальчиков-подростков по-прежнему оставались Сергей Воробьев да Стасик Котов.
        С Котом у Африки отношения были не близкие, но хорошие. Пыря же Африку побаивался. Вовке это, пожалуй, нравилось, больших обид между ними не было, разговаривали даже иногда.
        Полковник Углов остановил ленту воспоминаний, покосился на дверь. Он старался меньше курить дома - внучка у них сейчас.
        Все же достал сигареты и закурил, подойдя к открытой форточке. Это тоже была давняя привычка - курить по ночам в форточку.
        Да, в детстве отношения с Пырей и Котом были, в общем, вполне нейтральные. Неприятен Африке Пыря стал позже, уже в юношеском возрасте, когда переехал из их дома, - из-за Стеллы.
        Воробьев, уже не живя в этом доме, часто приходил к Стелле, они дружили - ходили вместе в какой-то археологический кружок, а потом одновременно поступили на исторический факультет. Стелла была всегда приветливая, веселая…
        Пару раз на утренниках в Доме пионеров Африка видел, как она танцует. Несколько девочек в сарафанах и самодельных картонных кокошниках, украшенных елочными бусами, кружились на сцене.
        Стелла была лучше, грациознее всех. Она была одной из немногих, кто в зимних сумерках и даже совсем в темноте входил под низкие каменные своды подворотни, не опасаясь папиросных огоньков Африки и его друзей: с Африкой у них были с детства прекрасные отношения, хотя дружбы долго не получалось - слишком разные. У Стеллы мама была медсестра, отец погиб. Отец ее был летчик, офицер, геройски погиб в конце войны…
        Ни оккупации, ни настоящего голода девушка не испытала: в войну их с матерью отчасти защищало высокое воинское звание и награды отца. Сблизила Стеллу с Африкой смерть матерей. Когда у Вовки Углова через пару месяцев после смерти матери Стеллы тоже умерла мать, девушка стала смотреть на известного дворового хулигана не только приветливо, но и с сочувствием.
        Оба остались совершенно одинокими в семнадцать лет. Но если Стелла училась в институте, зарабатывая на жизнь там же лаборанткой, Африка работал на стройке и в вечернюю школу ходил редко. По вечерам он предпочитал стоять в подворотне, попыхивая папироской - все чаще один: кто-то из друзей задумался всерьез и погрузился в работу-учебу, кто-то сел…
        Пожалуй, после смерти матери он начал реже посещать школу и больше пить. И наверное, спился бы, если б не та судьбоносная встреча со Стеллой, тот день рождения. Он и впрямь чувствовал себя вновь родившимся. Он понял, что отныне перевернет свою жизнь, все будет иначе. А на другой день узнал об убийстве девушки.
        Теперь, после рассказа Толика Рассветова (малявка еще был в ту пору, в пятидесятые, а какой теперь специалист! Да, интернет дает новые возможности для расследований…), полковник стал вновь припоминать подробности чаепития со Стеллой - в свете открывшихся ему только сегодня фактов.
        Он помнил каждое ее слово, каждый жест в тот вечер. Восстанавливать было легко. Сейчас он сосредоточился на том, что проходило в этой встрече необычно, не так, как всегда.
        Во-первых, она всегда улыбалась ему и приветливо здоровалась, но никогда не останавливалась с ним в подворотне. А тут остановилась, поставила свою тяжелую сумку, как бы приглашая к разговору.
        Во-вторых, она сразу же, без колебаний, откликнулась на его приглашение отметить его день рождения вместе, у него дома.
        Прежде, вспоминая эту необыкновенную встречу, он тоже удивлялся этому обстоятельству, но объяснял ее согласие сочувствием к его беде: она и сама не так давно потеряла мать, поэтому хорошо понимала его одиночество сейчас, в день рождения.
        «А ведь тут могли быть и другие причины, - думал полковник, - возможно, она тоже в этот вечер чувствовала себя одинокой и растерянной, нуждалась в сочувствии, в дружеском разговоре. А с кем?»
        Ее друг Пыря уже сидел, Шлоссер тоже. Как говорит Рассветов, их арестовали почти за неделю до его дня рождения… Она за них, конечно, переживала. Возможно, она хотела с ним посоветоваться, а он, дурак, не понял? Был настолько рад возможности сидеть рядом с ней, что забыл обо всем, не проявил внимания… Да, они больше о нем говорили, и ему это казалось естественным - именинник.
        Может быть, окажись он умнее и внимательнее тогда, он мог бы ее спасти? Может быть, она чувствовала опасность, потому и пришла к нему?
        Сейчас он обязательно вернется к этому делу! Есть ли связь с убийством Соловьевой или нет такой связи, а к делу об убийстве Стеллы Войтулевич он вернется, хотя прошло сорок лет.
        Аргумент для руководства у него имеется: аналогичное убийство в том же подъезде. Тем же способом, в такой же квартире убита одинокая женщина - это основание для нового расследования. Свидетелей нет.
        Прояснить обстоятельства, возможно, сумел бы Воробьев, но вряд он жив. Хотя все бывает, некоторые бывшие лагерники еще живут.
        Для начала необходимо выяснить судьбу Воробьева после лагеря. Ему дали большой срок, но, как известно, дела по пятьдесят восьмой статье пересматривались в 1954 - 1956-х…
        Дожил ли он до этого времени? И если дожил, что случилось с ним дальше?
        Глава 21
        Метаморфоза
        Уже второй день полковник просматривал документы Сергеев Валерьевичей Воробьевых. Людей с таким именем и фамилией оказалось много. По его просьбе ему принесли папки с документами тех, кто подходил по году рождения, но и то было немало.
        Углов не только читал биографии, но и внимательно рассматривал фото. Конечно, через сорок лет человека не так легко узнать, но, если приглядеться внимательно, возможно. Пырю он помнил двадцатилетним пареньком: невысокого роста, юркий, с худым выразительным лицом и торчащими вихрами (за них Пырей и прозвали). Нет, никто не был похож. Занятие было однообразное, восприятие к вечеру притупилось.
        - Анатолий, принеси мне чаю, - сказал он, нажав кнопку селекторной связи.
        Анатолий Демин, молоденький лейтенант, выполнял обязанности его секретаря.
        Через несколько минут лейтенант вошел в кабинет с подносом, на котором стоял стакан крепкого чая в красивом подстаканнике и маленькая вазочка с печеньем.
        - Бутерброды сделать, товарищ полковник? - спросил он.
        - Не надо. Скоро домой пойду - все равно голова уже совершенно не варит, слишком много у нас Воробьевых.
        - А Вора уже смотрели, товарищ полковник? - Демин задал вопрос главным образом потому, что в этой ситуации ему необходимо было проявить сочувствие и интерес. То есть поддержать затронутую начальником тему.
        - Какого вора? - рассеянно переспросил Углов.
        Он отхлебнул чай, а левой рукой перевернул лист.
        - Ну, вора в законе, того, что в Смоленске полгода назад поселился - дом в Красном Бору купил. Помните, когда сведения о нем поступили, вы еще сказали - мол, нам забота добавилась, как бы не наделал он дел. Его кликуха Вор, а фамилия ведь тоже Воробьев. Причем, зовут, кажется, Сергей.
        - А, припоминаю, - протянул полковник. - Действительно, Воробьев. Но наш, которого ищем, вряд ли вор в законе. - Углов даже улыбнулся, настолько смешным ему представилось это предположение. - Он, я думаю, служит где-то - может, даже учитель, или в музее работает. Да и кликуха у него была бы другая, если б он… Воры в законе чаще всего носят кликуху, полученную в юности, это народ консервативный. А нашего Воробьева в молодости прозвали Пыря.
        Про вора в законе с кликухой Вор Углов, конечно, помнил.
        Живущие в городе воры в законе были известны милиции. Этот был приезжий. Недавно переехал в Смоленск с Севера, купил особняк под городом, в дачной местности Красный Бор. Беспокойства от него пока не было никакого.
        Судя по всему, он решил «завязать» и вести тихую жизнь обеспеченного пенсионера. И то правда, пятьдесят восемь годочков стукнуло, несколько раз сидел, пора и на покой. Домушники так долго не работают, а Вор был домушник.
        Углов еще раз отхлебнул из стакана. От однообразной работы он устал. Надо и впрямь дело этого Вора посмотреть - что он окажется Пырей, конечно, маловероятно (ко всему еще и приезжий), но все же воров в законе полковнику положено знать в лицо, а дело вновь прибывшего он еще как следует не смотрел - руки не доходили.
        Пока Демин искал нужную папку, Углов пил чай, рассматривая фото очередного Сергея Воробьева. Учитель истории, это интересно…
        Пыря мог доучиться после возвращения и, реабилитировавшись, работать в школе.
        Но нет, не он, конечно, - на фото совершенно никакого сходства, в Смоленск переселился из Воронежа в 1960 году, раньше тут не бывал, то есть не местный.
        Отложив дело учителя, Углов сделал еще глоток из стакана и раскрыл принесенную Деминым папку.
        Сергей Валерьевич Воробьев, 1934 года рождения. На фото был немолодой мужчина, с продольными глубокими морщинами на лице («Старше своих лет выглядит», - отметил полковник), совершенно седой, с гладко зачесанными назад редкими волосами, с жестким умным взглядом и не худой, коренастый, скорее. Видно, что сильный. На Пырю он похож не был.
        Углов начал читать биографию. Родился в Смоленске… Значит, не случайно сюда на старости лет переехал. Так, что там дальше… В 1952 году был осужден по политической статье…
        Полковник аж задохнулся. И впился глазами в бумаги. Амнистирован в 1956-м, на реабилитацию не подавал… остался на Севере…
        Дальше шли сухие сообщения: в 1959-м осужден по уголовной статье за кражу с проникновением в чужое жилище… В тюрьме был посвящен в воры в законе. Отсидел семь лет, вышел. В 1970-м третья ходка…
        Полковник пришел в ужасное волнение.
        Нет, на того Серегу Воробьева, которого он знал, это было совершенно не похоже! Тот был любитель книг, тихий и скромный… Робкий даже!
        Углов опять вспомнил, как Пыря зимой не ленился обойти дом вокруг только для того, чтобы зайти в подъезд Стеллы с улицы - не идти через подворотню, где темно и стоят местные хулиганы. Как, быстро поздоровавшись, отводил взгляд и пробегал мимо Африки и его друзей зимой…
        Нет, это не он! Не может быть! Но сколько совпадений! Родился и провел молодость в Смоленске, учился на истфаке, не окончил, потому что был осужден по политическому обвинению…
        Углов опять открыл страницу с фото. Долго вглядывался. И в чертах старого зэка, много повидавшего, равнодушного к жизни и смерти, стало проглядывать лицо скромного юноши из благополучной семьи, в некотором роде даже маменькиного сынка, которого Африка помнил с послевоенных лет.
        Домой полковник пошел не сразу. На ходу лучше думалось, равномерная ходьба снимала напряжение.
        Он прошел несколько кругов по Блонье, обдумывая новость, зашел и в Лопатинский сад…
        Запустение было в городе, тяжелые времена! Вот и Лопатинский сад поблек - качели поломаны, дорожка не метена… Лебедя, правда, в озеро запустили…
        Однако сейчас Углов мало внимания обращал на окружающее: ему было о чем подумать.
        Домой пришел после десяти, когда стемнело. Настя уже спала. Таня, как всегда, заметив его тревогу, не стала расспрашивать, только по голове погладила, как мальчика, пока он ел. Сочувствие выразила.
        Золотая у него жена! Он женился поздно, за тридцать, будучи майором. Таня была моложе на десять лет.
        Они встретились случайно - Татьяна Войнович, студентка истфака Смоленского пединститута, проходила свидетельницей по мелкому делу. Он вздрогнул, увидев ее в первый раз: она была похожа на Стеллу.
        Так началась его вторая любовь.
        Ложась спать, полковник уже знал, что он сделает. Он должен встретиться с Вором лично и неофициально.
        Любого вора в законе трудно разговорить, тем более практически никаких зацепок у Углова нет - то, что было сорок лет назад, любой имеет право забыть.
        «Да, вроде припоминаю - кажется, года три в детстве действительно жил на Ленина! - ухмыльнется бывший Пыря. - Какая Стелла? Я ж с этого двора съехал в четырнадцать лет, никого там не помню, начальник!»
        Нет, вызывать Вора на собеседование в милицию он не будет: встреча должна проходить неофициально. Это будет неформальное общение. Он должен повести разговор так, чтобы в прожженном, ученом-переученом жизнью воре в законе по кличке Вор ожил паренек из их двора на Ленина, потом юноша, подружившийся с хорошей девушкой Стеллой…
        Неужели он Стеллу не вспомнит?! Этого не может быть!
        Глава 22
        Встреча через сорок лет
        Перед тем как позвонить, полковник долго думал, как представиться. Африкой? Скорее всего, он помнит…
        Но это будет обман, который непременно раскроется: вор в законе должен знать, что он соглашается на встречу с милиционером. Как правило, такие люди насквозь видят - иначе б не выжили. Говорить надо сразу начистоту.
        - Полковник Углов из милиции! - сказал он взявшему трубку охраннику. - Могу ли я поговорить с Сергеем Валерьевичем?
        - Перезвоните через час, - ответила трубка. - Сергей Валерьевич занят.
        Иного ответа полковник и не ожидал.
        Ровно через час он набрал тот же номер и вновь представился.
        - Соединяю, - сказали на этот раз.
        И почти тотчас послышался другой голос:
        - Я вас слушаю.
        - Меня зовут Владимир Сергеевич Углов, я полковник милиции, - еще раз повторил Углов. - Мне необходимо встретиться с вами по важному и безотлагательному делу. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами мы возобновили дело об убийстве Стеллы Александровны Войтулевич, произошедшем двадцать пятого июня тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Представляется, что вы могли бы это преступление хотя бы отчасти прояснить.
        На этот раз трубка молчала минуты две. Наконец прозвучало:
        - Что ж, я согласен встретиться. Вы можете приехать ко мне.
        - В какое время мне приехать? - спросил Углов.
        - Можно прямо сейчас.
        Через час служебная машина привезла полковника по адресу.
        Красный Бор в это время года очень хорош. Время приближалось к пяти, но солнце сияло ярко, радостно. Лес был пронизан его лучами. Многочисленные тропинки пересекали поляну. Гуляющих, правда, было не слишком много: все же день будний.
        Дом был не виден за глухим высоким забором с плотно запертыми воротами, да стеной деревьев, посаженных по периметру.
        Углов нажал кнопку вызова, и охранник, проверив документы, впустил его. Другой охранник проводил полковника в дом.
        Хозяин принял его в большой комнате - видимо, это была гостиная - с креслами, диваном, новомодным телевизором-панелью.
        Внимательно посмотрев на гостя, он произнес не столько с удивлением, сколько с иронией:
        - Здравствуй, Африка! Какая, однако, метаморфоза!
        - Здравствуй, Пыря! - ответил полковник. - Так ведь и с тобой метаморфоза…
        Хозяин усмехнулся:
        - Кликуха-то у меня давно переменилась. Я Вор.
        - Вор так Вор, - не стал возражать полковник.
        Его собеседник взял инициативу в свои руки.
        - Почему милиция вновь занялась делом сорокалетней давности? - спросил он.
        Ответить было легко.
        - В том же подъезде произошло аналогичное убийство, возможна их связь, возможен общий исполнитель. Сознаюсь, что, помимо того, я лично хочу узнать, кто убил Стеллу. У меня здесь личный интерес.
        Воробьев кивнул.
        - Я тогда догадывался, что тебе нравится Стелла, Африка. Я тоже хочу узнать, кто убийца. Так что можешь спрашивать, я ведь не знаю, что тебе известно о тех обстоятельствах.
        - Известно, в общем, немногое. Вы со Шлоссером вели незаконные раскопки. Кто-то вас увидел копающими в Гнездове, человек из вашего окружения или же местный житель - Шлоссера он узнал, а тебя, возможно, нет, и донес. Шлоссер был под подозрением, как немец. Результат - арест. Через неделю после вашего ареста поступил донос на Стеллу: якобы все втроем, включая Стеллу, ездили в Гнездово для свершения ритуальных действий. Первый донос на вас со Шлоссером нам прочитать не удалось. Архивы НКВД закрыты, и нас вряд ли допустят, это сложно. Там, скорее всего, было просто указание на раскопки, ведущиеся Шлоссером без разрешения. А вот второй донос, где фигурирует и Стелла, был отправлен в пединститут и сохранился в тамошних архивах. Не арестовали ее только потому, что ко времени поступления доноса уже было сформулировано обвинение в преступлении более тяжелом, чем в новом доносе предлагалось. Более того, уже имелись ваши признательные показания, вы осуждены, дело закрыто. Шлоссер, возможно, уже был расстрелян. Вопрос первый: участвовала ли в раскопках Стелла? При чем она здесь вообще?
        Собеседник, откинувшись на спинку кресла, задумчиво кивнул.
        - Я не знал о втором доносе… Значит, кто-то хотел приплести и Стеллу… Да, она в раскопках участвовала. Не арестовали ее, потому что ни Шлоссер, ни я ее не назвали. Значит, кто-то еще был в курсе и хотел Стеллу тоже утопить… Почему донос не подействовал, я не знаю. Возможно, когда он поступил, нам уже вынесли приговор. Это быстро было…
        - Я так и думал, - сказал Углов. - Тогда вопрос второй: кто-нибудь, кроме вас троих, знал о раскопках? Могли ли вы проболтаться?
        Вор покачал головой.
        - За Шлоссера я ручаюсь. Я тоже не болтал. Тут или выследил нас кто-то, или Стелла могла кому-то сказать уже после нашего ареста. После того как нас со Шлоссером арестовали, Стелла оказалась с этой тайной совершенно одна. Думаю, она была растеряна, не знала, что делать… И в принципе могла с кем-то посоветоваться.
        - С кем? С кем она дружила кроме тебя?
        - Отношения у нее со всеми в группе были хорошие, но особо не сближалась. Больше других она общалась с Валей Ереминой и Леной Хусейновой. Пожалуй, они дружили. Однако обе девочки были не из Смоленска. Шел конец июня, сессия кончилась, они уже уехали домой. Так что совсем не с кем ей было поговорить.
        Тень легла на лицо полковника.
        До чего же он был глуп в семнадцать лет! Непростительно глуп! Ей было не с кем посоветоваться… Вот почему она тогда остановилась, увидев его в подворотне, не пробежала мимо…
        Они были знакомы не близко, однако очень давно, с детства. Разговаривали не часто, но всегда дружески.
        Ему казалось, что эта девушка относится к нему, известному в окрестных дворах хулигану, лучше других - без недоверия или опаски, а, напротив, с сочувствием, с дружелюбным вниманием. А она остановилась, чтобы поговорить о своих проблемах - возможно, посоветоваться - с ним. Но он был сосредоточен на своем одиночестве и горе… И не замечал ее одиночества и горя… Ее проблемы были от него далеки. Об аресте Пыри он еще не знал, о Шлоссере никогда не слышал вовсе.
        На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Каждый думал о своем.
        - А что сделали с Золотой Бабой? - спросил наконец Воробьев. - Я, когда вышел на свободу в пятьдесят шестом, просмотрел газеты за прошлые годы, со времени нашего ареста - нигде не было сообщения о передаче Бабы в музей… Куда ее дели?
        - С какой золотой бабой? - полковник с удивлением поднял голову.
        - Это я так назвал. Статуэтку древнюю мы у Стеллы спрятали. Раскопали ее как раз в тот день, когда Шлоссера арестовали. Ей, Шлоссер предположил, почти тысяча лет, так что представляет собой историческую ценность.
        - О статуэтке ничего не слышал. А почему золотая? Она была из золота?
        - Кто ее знает… Там же наслоений много. Мы отчистили тогда маленький кусочек - блестит, как золото, и по структуре сходно. Если золотая, цены ей нет. Куда же ее дели после гибели Стеллы?
        Полковник прокручивал в голове материалы «дела об убийстве Войтулевич». Вещи, находящиеся в комнате, были подробно перечислены, никакая статуэтка не фигурировала. Может, не обратили внимания?
        - Большая была статуэтка?
        - Средняя. Сантиметров тридцать. Мы ее в шкаф спрятали.
        - Такую заметили бы, описали. Тем более, если спрятанная была в шкафу, обратили бы внимание. Статуэтки там не было, - медленно покачал головой полковник. - Возможно, ее похитил убийца. Но пойдем дальше. Как Стелла узнала об аресте Шлоссера? Обсуждали ли вы арест? Ведь тебя арестовали только через два дня.
        - Об аресте Шлоссера сказал ей я. В тот день, когда Бабу нашли, мы решили прекратить раскопки. Ведь у нас уже был артефакт для изучения, теперь с ним работать предстояло. А раскопки все-таки незаконные… И мы решили их прекратить. Утром я хорошо выспался, а потом решил сходить к Карлу Ивановичу, обсудить дальнейшую работу - у него не было телефона, и приходить можно было просто так. Об аресте мне сказали хозяева комнаты, которую он снимал. Тогда я пошел к Стелле. Она тоже поздно встала, у нее же был отпуск в это время - ты же знаешь, что она помимо учебы лаборанткой работала. Она была в очень хорошем настроении. Еще бы - такая находка! Как и я, она крайне удивилась этому аресту. Мы поначалу не слишком испугались - ошибка, скорее всего. Потом стали думать и решили, что тут два варианта: или действительно ошибка, тогда Карла Ивановича скоро выпустят, или стало известно о наших незаконных раскопках… Ну а за раскопки что будет?.. Конечно, это может стать большой неприятностью. У Шлоссера в школе возникнут проблемы вплоть до увольнения, а нас из института, скорее всего, исключат… Думали даже сначала,
что надо нам теперь самим пойти в НКВД и повиниться - мол, мы тоже копали. Потом, наоборот, решили, что надо Бабу опять зарыть - ведь она улика. В Гнездово, конечно, мы больше не поедем. Но спрятать Бабу и во дворе Стеллином можно - хотя бы возле выгребной ямы. Там и земля мягкая, и лопухи росли тогда вокруг, не видно будет из окон, что мы роем, тем более дощатый туалет обзор загораживал. Но мы ведь не были уверены, что дело в раскопках, и решили пока не идти никуда и Бабу не прятать. Вообще ничего не предпринимать. Дождаться, может, Шлоссера выпустят, а пока пореже видеться, чтобы не привлекать внимания. Я ушел и больше никогда не видел Стеллу. В следующие два дня мы не встречались, а потом меня арестовали.
        Глава 23
        Опять про Светлану Соловьеву
        Вечером к Вере забежала Надя. Это нечасто случалось: у Нади семья, а Вера одна живет, ей проще собраться и пойти. Так что обычно встречались у Нади. Но тут у Надьки отпуск начался, и она забежала.
        Сидели на кухне, ели суп с американским окорочком - Вера вчера купила, недорого, народ брал охотно, дивился: «Какие большие, мясистые! Ну, у американцев все хорошее, не то что у нас… Как здорово, что мы теперь дружим и они нам свои прекрасные продукты стали присылать!»
        Сейчас сестры удивлялись: суп из такого замечательного окорочка оказался совершено невкусный, противный даже и пахнет лекарством.
        - Наверное, он не для супа, а запекать надо, - догадалась Надя. - У них ведь не то что у нас, у них каждый продукт специальное назначение имеет.
        В это время в дверь позвонили.
        Вера пошла открывать, за порогом стоял Углов.
        - Извините, Вера, что опять беспокою, - начал он, едва войдя в прихожую, - но открылись некоторые новые факты.
        - Проходите! - обрадовалась Верочка. - Тут и Надя у меня, вы ведь знакомы. Садитесь с нами, мы чай пьем.
        Углов, увидев Надю, обрадовался.
        - Конечно, прекрасно знакомы! Помню, как эта маленькая девочка боком-боком бежала с катка по темной подворотне мимо нас, безголовых великовозрастных хулиганов!
        - Ну, с тех пор много воды утекло, - улыбнулась Надя. - И не такая уж маленькая я была. Это Вера была малявка, а мне уже было лет десять-двенадцать в ту пору, как на каток стала ходить.
        - Вот это и хорошо, что не малявка уже была, - неожиданно серьезно произнес полковник. - Значит, вы можете помнить кое-что. Лопуховы ведь со Стеллой Войтулевич в одном подъезде жили, больше таких не осталось, как вы, сестры Лопуховы! Может, даже и общались с ней?
        - Да, - встряла обрадованная Вера. - Общались, конечно. Надя с ней в танцевальный кружок ходила!
        - Ну, в общем, да, ходила, - закивала Надя. - Только ведь у нас со Стеллой была разница в возрасте лет семь-восемь. Когда я пришла в младшую группу, она еще занималась балетом, но, конечно, в старшей группе. Они уже на пуантах танцевали, как настоящие балерины, а мы в лучшем случае изображали хоровод «снежинок». Стелла была не заносчивая. Она меня стала к себе приглашать, пачку балетную из марли шить научила… Она вообще-то правильно пошла в пединститут: еще школьницей с младшими возиться любила - и Верку вот тоже привечала. И Светку Соловьеву к себе звала иногда!
        - Соловьеву?! - вскинулся Углов. - Что вы помните об их отношениях?!
        - Отношения - это громко сказано, - воскликнула Надя. - Разница слишком большая для дружбы или приятельства. Но Стелла, как я уже сказала, всегда к младшим была внимательна, у нее рано педагогический дар проявился. Вот и Веру нашу привечала, всегда с ней остановится, поговорит…
        Вера энергично кивнула при этих словах и вставила:
        - Да! Она маленьких как-то… замечала. Не проходила мимо, не глядя. Расспрашивала меня иногда, что читаю… Сама ли кукле платья шью… восхищалась, что хорошо! Ее дети очень любили. Когда ее убили, и я, и Светка плакали!
        - Светлана Соловьева плакала по Стелле?! - переспросил Углов.
        - Ну а какая же еще Светка?! У нас в подъезде только мы с ней маленькие были, да вот Надя постарше. И все. Больше детей не было.
        - Да, к Свете Стелла проявляла внимание, - продолжила Надя. - Тем более у Светланы ведь было не очень счастливое детство. Что без отца, это еще ничего бы, без отца многие тогда росли, но у Светы и мама, и тетя, и даже бабушка… не то чтобы они пьяницы были, однако выпивали. Это можно так трактовать - мол, веселые люди, праздники любили. И частенько их устраивали. Светку обычно, когда гости, старались выпроводить. Потом-то она в интернате жила, а до семи лет - с мамой, в нашем подъезде то есть. Она часто к Вере приходила поиграть, они ровесницы. Не всегда это было кстати, мы ведь тоже не сладко жили - впятером в одной комнате… Однако наша мама не возражала, понимая, что ребенку просто некуда идти. Надо отдать Свете должное - если поздно, то она и сама понимала, что нельзя к нам… Стояла тихонько на площадке, в окошко лестничное смотрела. Стелла ее, если увидит на лестнице вечером, к себе брала.
        Полковник отставил в сторону чашку с чаем.
        - А вот это уже интересно! Значит, ребенком Светлана Соловьева и у Стеллы в гостях бывала, и на лестничной площадке подолгу смотрела в окошко, причем вечером?
        - Да, уткнется лбом в решетку, поближе к стеклу, и смотрит, как там по улице люди идут, кто в подъезд заходит. И час ей приходилось так стоять, и два…
        - Верно, верно - оттуда видно все… Летом парадное было открыто, это я помню - видно, кто с улицы заходит в подъезд. - Полковник еще более оживился. - А окна в подъезде расположены между этажами… Чердачное, над третьим этажом, вечно заколоченное… То есть она могла стоять между своим третьим и вторым этажом, где Стелла жила?
        - Да, обычно она там и стояла.
        - Была ли она там в вечер, когда убили Стеллу, вы, конечно, не помните?
        - Нет, этого, конечно, не знаем, - покачала головой Надя. - Вера, скорее всего, спала, ее все же старались пораньше уложить. А я, может, тоже спала, не помню уже, конечно. А что, вы думаете, она могла там убийцу увидеть - как он к Стелле шел?
        Полковник тяжело вздохнул.
        - Здесь, сами понимаете, главное слово - «могла». Что видела, доказательств нет, но все же хоть какая-то связующая ниточка… Да, могла. И это важно.
        Когда полковник ушел, сестры начали убирать со стола. Попутно опять завели разговор о своем домашнем.
        Вытирая чашки, Вера машинально взглянула в окно: Углов, погруженный в себя, медленно шел через двор к своему подъезду.
        Неля Королева вышла из ворот, кивнула ему.
        Он не отвечал. Он находился в глубокой задумчивости.
        Глава 24
        Детективный метод
        Вот теперь полковник приступил к анализу. Будучи человеком, начавшим образовательную деятельность в позднем возрасте и проходившим науки стремительно, он путал дедукцию и индукцию. Однако ему нравилось вслед за Шерлоком Холмсом называть свой метод дедуктивным. Иногда, впрочем, будучи в веселом настроении, называл детективным - так тоже звучало хорошо, и это уж точно было правильно.
        Фактов накопилось достаточно много. Требовалась их систематизация.
        Углов удобно устроился в кресле в своем кабинете. Он знал, что здесь ему никто не помешает. Время было позднее, однако спать совсем не хотелось. Полковник любил эти поздние раздумья, этот предшествующий разгадке этап логических построений.
        Итак, что мы имеем? Обе женщины открыли дверь сами - они хорошо знали убийцу и не боялись его. Способ тоже один - удушение. Такой способ требует физической силы.
        В обоих случаях убийца - крепкий мужчина, хороший знакомый потерпевших. Может ли это быть один и тот же человек - молодой, потом постаревший?
        Теоретически да. Для допущения связи двух убийств с разницей в сорок лет важно и то, что Стелла с маленькой Светой Соловьевой близко общалась.
        Вывод: убийца - знакомый Войтулевич и Соловьевой.
        Полковник взял лежащий на столе блокнот и записал вывод под цифрой «один».
        Далее. Маленькая Света была вынуждена подолгу торчать в подъезде, развлекаясь тем, что смотрела в окно. Окно в подъезде выходит на Ленина, следовательно, девочка могла видеть дядю, который зашел в подъезд с улицы и прошел к Стелле. А на другой день стало известно об убийстве. Ребенок вряд ли сопоставил эти факты, но мог и запомнить - убийство Стеллы не было рядовым событием, оно оставило в душе след. Здесь, однако, особо важно то, что убийца, поднимаясь по лестнице на второй этаж, тоже видел девочку, глядящую в окно на площадке между этажами.
        Почему он не тронул ребенка? Когда он шел к Стелле, он еще не знал наверняка, чем кончится визит. А когда вышел, девочку могли уже забрать домой, ее не было на лестнице.
        Почему не убил позже? Скорее всего, Света и после совершения преступления никому о нем не рассказала: то ли забыла, то ли не смогла связать два факта. Он понял, что ребенок не опасен.
        Мог ли этот эпизод стать поводом для убийства Соловьевой через сорок лет? Да. Не особо умная женщина что-то брякнула при новой встрече, и убийца Стеллы заключил, что она опасна.
        Углов наклонился над столиком и записал в блокнот второй вывод, под цифрой «два».
        Можно сделать и третий вывод: убийца - человек, хорошо знакомый со Стеллой Войтулевич и со Светланой Соловьевой - скорее всего, крутится где-то здесь, рядом.
        Полковник и это записал.
        Он прошелся по комнате, подошел к окну, достал сигарету из пачки и закурил в форточку…
        Двор казался темным: свет лампочек возле подъездов слабый, освещает лишь малое пространство рядом, середина двора находится в полумраке. Сорок лет назад он в этой же комнате стоял и курил - в ту ночь, после убийства Стеллы…
        В эту ночь вся его жизнь переменилась. Тогда двор был еще более темный. И глядя в темный провал форточки, опираясь на раму рукой с горящим «Беломором», Африка планировал, как переменит свою жизнь.
        Стелла учится, она будет учительницей. Он должен соответствовать ей. Он окончит школу, поступит в институт… Учителя говорят, что он способный, а двойки от лени.
        Теперь Африка чувствовал себя повзрослевшим, он планировал жизнь. Он поступит тоже на исторический - пусть все как у Стеллы…
        Но пока он должен сдать экзамен за девятый класс. Есть еще год на упорные занятия, он должен за год подготовиться в институт. Вот и Пыря учится, и Кот… Чем он хуже?! Тут, кстати, легок на помине, из своего подъезда вышел Кот и пошел к арке.
        Углов не первый раз, стоя с сигаретой возле открытой в ночной двор форточки своего кабинета, вспоминал события той поворотной ночи.
        Он помнил ее в деталях. Воспоминание об идущем из своего подъезда к подворотне Коте на этот раз почему-то задело полковника.
        Да, Кот, Стаська Котов, в ту ночь ходил куда-то… Он вышел со двора через арку на улице Маяковского и вернулся через нее же минут через сорок…
        Юноша Углов зафиксировал тогда его проход через двор просто потому, что все в ту ночь казалось значительным и запоминалось.
        «Ну и что, в конце концов? - мысленно пожал плечами полковник. - Мало ли куда ходил… Он же не к подъезду Стеллы направлялся, а на улицу. И вернулся с улицы, довольно быстро. Может, в аптеку дежурную ходил - мать у него была уже не очень здорова тогда…»
        Полковник вздохнул и погасил сигарету.
        Если мотив убийства Соловьевой более-менее ясен - много лет назад она оказалась ненужным свидетелем, а теперь нечаянно проговорилась об этом, - то со Стеллой сложнее.
        За что ее убили? Со всеми приветливая, доброжелательная, она вряд ли имела врагов.
        Скорее всего, дело в материальной ценности: та фигурка, которую они втроем, со Шлосером и Воробьевым, раскопали в Гнездове, по словам Вора, имела большую материальную ценность.
        Но кто мог узнать о ней?
        Вор… полковник внутренне запнулся - не мог привыкнуть к новой кличке старого знакомого - Сергей Воробьев, хорошо знавший Стеллу, сказал, что арест Шлоссера испугал ее, она была растерянна, полагалась на Сергея, а после его ареста, скорее всего, страдала от одиночества.
        С кем напуганная, растерянная девушка могла посоветоваться, оставшись в сложных обстоятельствах совершенно одна?
        Глава 25
        Встреча на Блонье
        После ареста Карла Ивановича Стелла все ожидала, когда его выпустят. Правда, Сережка, сообщивший эту печальную новость, считал, что дело серьезное: если раскроются незаконные раскопки, Шлоссер и работу может потерять, да и им со Стеллой не поздоровится: вплоть до исключения из института. Тем более они изъяли из кургана историческую ценность.
        Сгоряча он даже предложил спрятать Бабу подальше - зарыть ее, что ли, опять. Далеко ездить им не стоит сейчас, можно и поблизости - ну хоть возле выгребной ямы…
        Потом решили, что ничего предпринимать не будут, а подождут дальнейшего: или Шлоссера выпустят, или их тоже арестуют. Решили на всякий случай пока пореже встречаться, чтобы не вызывать дополнительных подозрений.
        У Стеллы на работе был отпуск, занятия в институте тоже кончились. Однокурсники разъехались по домам: почти все в их группе были приезжие. Уехали и ближайшие подружки Стеллы из ее студенческой группы.
        Два дня она сидела дома одна. Наедине с собой нехорошие мысли активизировались. Если исключат из института, куда она пойдет?
        Ждала, что на третий день Сережка все же не выдержит и явится, как обычно - хоть поговорят, обсудят… Но он не пришел и на третий.
        На четвертый день сидеть одной в неизвестности стало невыносимо, и девушка решила сходить к Воробьеву сама.
        Как-то так сложилось, что обычно он приходил к ней. Поэтому в доме Сергея она была всего несколько раз.
        Сергей жил с родителями в отдельной квартире, где у него имелась своя комната - неслыханная роскошь по тем временам.
        Невероятные эти удобства были понятны и не вызывали у окружающих отторжения. Глава семейства, Валерий Алексеевич, был человеком не совсем простым - главным инженером на большом заводе, успешным организатором производства в трудные военные и послевоенные годы. Мать, Екатерина Васильевна, учительница литературы, казалась Стелле очень образованной.
        Стелла немного стеснялась и этой роскошной, как ей казалось, квартиры, и таких умных, интеллигентных родителей Сергея.
        Дверных звонков почти ни у кого не было.
        Стелла постучалась, но никто не открывал. Тогда она тихонько толкнула дверь - может быть, не слышат?
        В то время днем редко запирались. Войдя в прихожую, девушка остановилась, собираясь постучать в комнату.
        Вдруг из кухни выскочила домработница тетя Глаша (так называл ее Сергей), она несла на подносе стакан с водой.
        На стоящую в коридорчике Стеллу она даже не посмотрела, как будто не заметила. Однако через минуту опять выскочила в прихожую, уже без стакана, но с опущенным подносом в руке.
        Тут Стелла обратила внимание на ее взволнованное лицо.
        Глаша опять пробежала бы мимо, если бы Стелла не окликнула ее:
        - Тетя Глаша! Дома ли Сережа?
        Глаша остановилась, застыла на месте и, кажется, только теперь увидела Стеллу. Потом, оглянувшись на закрытую дверь в комнату, вытолкнула девушку на лестничную площадку и зашептала:
        - Увели Сережу! Сегодня ночью делали обыск и увели. Валерия Алексеевича «Скорая» с утра увезла - инфаркт, плохи дела. После этого Екатерина Васильевна слегла, тоже сердце прихватило. Иди, девонька, не до тебя тут!
        Домой Стелла шла через Блонье. Сад был в это время дня почти пустынным.
        Девушка не спешила, она медленно брела по аллее, пытаясь осознать происшедшее.
        Как же так получилось? Как они там, в тюрьме? Каково им?
        «Неужели могут за раскопки дать реальный срок? - думала она. - Если родители Сергея так сильно переживают, это, наверное, возможно. Из-за исключения из института инфаркты у таких сильных людей не случаются. Нет, они ждут самого плохого. Почему Сережка родителям не рассказал сразу про раскопки? Может быть, они нас остановили бы… Страшно в тюрьме, наверное. Надолго ли их посадят? Скорее всего, меня сегодня тоже арестуют. Проведут обыск… А ведь у меня эта статуэтка… Раз так строго наказывают за раскопки, что будет за незаконно вытащенный из земли артефакт?!»
        Ей стало очень страшно.
        Стелла села на скамейку и задумалась. Идти домой она боялась. Она забыла о времени, сидела и сидела на скамье. Не хотела идти домой - а вдруг там ее уже ждут с ордером на арест?
        День был теплый, но не жаркий. Свежая июньская листва шелестела над головой. Аллейка была пустынная, прохожих мало. Вот молодая мать с ребенком прошли мимо скамейки… Мальчик катит яркую железную «бабочку» на палке, «бабочка» хлопает расписными железными крыльями, ребенок весело смеется, мать с гордостью смотрит на сына и Стеллу - свидетельницу их счастья…
        Стелла любит детей и всегда к ним внимательна, но сейчас вид счастливого ребенка не трогает ее душу… Вот молодой человек идет мимо. Взглянул мимоходом на Стеллу и вдруг остановился.
        - Привет, Стелла! Рад тебя видеть…
        Стелла поднимает глаза. Как можно чему-то радоваться? А, это Стасик Котов, Кот, с их двора…
        - Здравствуй, Стасик. Приехал на каникулы? - неохотно произносит она.
        Стасик учится в Москве, на юриста. Давно она его не видела…
        - Да, вчера приехал, - говорит Стасик и садится на скамейку рядом с девушкой. - Сессию сдал почти на одни пятерки - и сразу к матери! А ты что такая грустная? Случилось что-нибудь?
        И неожиданно для себя Стелла рассказала ему почти все.
        Стасик слушал, и его лицо менялось. Было такое впечатление, что ему очень хочется уйти, он жалеет, что сел с ней рядом. Но теперь уже никуда не денешься.
        - И вот, Стасик, я не знаю, что делать, - заключила Стелла. - Может, зарыть опять где-нибудь этот артефакт? Или, наоборот, отнести его в милицию? Я Серегу с Карлом Ивановичем боюсь подвести. Не во вред ли это им будет, если я отнесу? Ты все-таки будущий юрист… И умный такой… Посоветуй, как быть.
        К этому времени Стас уже справился с собой. Опять приобрел спокойный и уверенный вид - такой же, как всегда.
        - Стелла, я не могу понять, как Шлоссер мог не знать, что незаконные раскопки запрещены?! Пойти на нарушение закона! А уж у вас с Серегой ума маловато, а легкомыслия через край! Может, и еще чего похуже!
        Некоторое время он отчитывал примолкшую девушку, а потом сказал:
        - Конечно, самое лучшее для тебя: явиться с этой Бабой в милицию и все честно рассказать. Чистосердечное признание отчасти смягчает вину. Это я как юрист тебе говорю.
        Он помолчал немного и вдруг спросил:
        - А что, она правда из золота?
        Стелла пожала плечами.
        - Карл Иванович сказал, что, скорее всего, так. Это очень ценная вещь. Помимо того, что очень древний артефакт, там килограммов пять золота.
        Тень глубоких раздумий мелькнула на лице Котова.
        - Вот видишь! Золотой артефакт принадлежит советскому народу, а вы присвоили его незаконно! - с еще большей ажитацией воскликнул он. - Хотя… Сереге и Шлоссеру ты этим, конечно, сильно повредишь. Конечно, им больший срок дадут, если про артефакт ты донесешь. Это против них будет твое свидетельство. И себе в конечном счете повредишь, тебя ведь тоже арестуют. Но я, имей в виду, рекомендую сдать! Я это сразу сказал.
        Совершенно убитая его словами Стелла поднялась со скамейки.
        - Спасибо, Стасик. Я, конечно, еще подумаю… Ты тоже домой?
        - Нет-нет, - поспешно ответил Котов. - Я сейчас в другую сторону. Ты извини, я спешу, не могу тебя проводить. Мне тут по одному делу нужно срочно.
        Глава 26
        Вот тебе и Крутиков!
        Вере Ильиничне Лопуховой этим летом был не положен отпуск: она всего полгода проработала на новой работе. А Надя уже вторую неделю отдыхала.
        Конечно, ни в какую поездку она в нынешнем 1992 году не собиралась: зарплату задерживали по полгода и даже отпускные пока не заплатили - тут бы так выжить… Занималась в отпуске домашними делами, делала кое-какие заготовки на зиму, к Вере стала чаще приходить… А в это воскресенье обе сестры были приглашены в гости.
        Пригласил Надин одноклассник Толик Рассветов.
        - Вот что, Лопухова, - сказал при встрече с Верой во дворе. - Приходите-ка вы с Надькой ко мне в гости. Хоть детство вспомним. С Надькой - школу, а с тобой - наш двор… помнишь, какая гора шлака тут всегда была? - кивнул он в сторону сараев.
        - Помню, - серьезно кивнула Вера. - Как не помнить?
        Тогда во дворе имелась собственная котельная, зимой измазанные углем истопники весь день вкатывали в ее широко распахнутую черную глотку тележки с углем, а оттуда выкатывали эти же тележки, наполненные шлаком…
        Две огромные кучи занимали почти весь двор. Осенью черная антрацитовая куча с углем была больше, а к весне начинал преобладать серо-бурый шлак…
        - Имей в виду и Надьке передай: я еще Вову Углова хочу пригласить. Понравился он мне, между прочим, в последнюю встречу, когда мы с тобой ходили к нему. Хочу познакомиться поближе. А то, что это - с детства в одном доме живем и только «Здрасте!» при встрече. В общем, приходите часов в пять… Все будут дома. С женой, с сыном познакомитесь, а мать мою вы помните, конечно.
        Вера хорошо помнила мать Толика - Евдокию Маврикиевну, и не только в качестве соседки. Она работала в областной детской библиотеке, недалеко от дома, на улице Ленина. И Вера, и Надя в детские годы постоянно ходили туда читать.
        Жену и сына Толика, Кирилла, Вера иногда встречала во дворе. Жена была тележурналисткой, а сын учился в том же энергоинституте, который когда-то окончил его отец.
        Надя зашла за Верой в полпятого. Она принесла бутылку вина, а Вера заранее купила фрукты: бананы, яблоки, виноград и даже невиданный ранее фрукт - киви.
        Последний был дорогой, поэтому взяла всего три штуки - попробовать всем хватит, на половинки можно разрезать.
        - Заходите, сестры Лопуховы! - приветствовал их Толик, открывая дверь.
        - А имена наши, что, забыл? - обиделась Надя. И добавила: - Тем более мы на разных фамилиях. Я уж двадцать лет как Кирсанова!
        - Кирсанова? - заинтересовался Толик. - А мужа не Сашка, случайно, зовут?
        - Сашка! Куда садиться? - Надя сразу взяла быка за рога.
        Стол был уже накрыт, и хозяин указал им места за столом.
        - Он не энерго оканчивал? - продолжал он, подвигая гостьям стулья.
        - Энерго! С тобой, что ли, учился? - заинтересовалась его одноклассница.
        - Почти! Сашка Кирсанов учился на курс младше… подумай, с тобой в школе, с Сашкой в институте… Совсем эти Лопуховы замордовали!
        Засмеялась не только Нина, но и сын Рассветова, и его мать. Упрямство Толика было хорошо известно не только одноклассникам, но и его родным. Раз назначил Лопуховыми, так, скорее, теперь Кирсанова переделает в Лопухова, чем наоборот.
        В это время позвонили, и Толик опять пошел открывать.
        Слышно было, как Углов в прихожей передавал Рассветову какое-то угощение к столу - кажется, торт.
        Войдя в комнату, он тотчас начал оправдываться, что, мол, жена с внучкой осталась:
        - Настя сейчас у нас живет, детский сад на карантине.
        - А кстати, где Зоя? - обратилась к Рассветову Надя.
        Она была немного знакома с его женой, тележурналисткой.
        - Зое пришлось поехать в Вязьму - поддержать местного кандидата в областную думу на выборах. Вы не думайте, что на телевидении мед - очень часто срывают в командировки, причем неожиданные… Ну ладно, не последний раз собираемся - в следующий раз, надеюсь, и Зоя будет. Так расскажи про Кирсанова твоего… Я с ним вместе на кружок по программированию ходил. Тогда только-только ЭВМ начинались. Я по этой стезе и пошел. А про Сашку не слышал потом. Где он?
        - На заводе холодильников инженером. Не зарабатывает сейчас почти ничего. Слышал, наверное, что завод на ладан дышит? Закроют, наверное. Сашка пока что устроился сторожем на склад, там немного подрабатывает по ночам. Да я частные уроки даю, тем и держимся.
        Помолчали. Сын Рассветова Кирилл пошел на кухню за недостающей вилкой, Рассветов накладывал гостям салат, Углов сидел молча - похоже, стеснялся.
        «Неужели и впрямь стесняется?!» - подивилась про себя Вера.
        - Ничего, скоро ваучеры раздадут, тогда заживем хорошо, - проявила оптимизм Евдокия Маврикиевна.
        Она и раньше была оптимисткой. Любила возиться с детьми, часто устраивала для них разные мероприятия в детской библиотеке, где работала. И Надя, и Вера в разное время ходили к ней в библиотеку не только читать. Там были интересные утренники - с викторинами, подарками, с инсценировками из детских книг. Так что мать Толика Рассветова они хорошо знали и любили с детства. Сейчас она, конечно, сильно постарела - совсем старенькая… Но вот по-прежнему оптимистична.
        - Евдокия Маврикиевна, - мягко возразила Надя, - что-то я не верю в эти ваучеры. Предприятия закрываются… Откуда на эти ваучеры деньги взять?!
        - Так тебе их бесплатно дадут, девочка! Ты станешь владельцем своего предприятия! И тогда уж не допустишь его закрытия!
        - Хо-хо - это что ж, я стану владельцем энергоинститута?! - засмеялась Надя. - Зачем он мне? Пусть мне лучше зарплату каждый месяц платят, а не задерживают по полгода!
        - Ладно вам, не спорь, Надя, - решила вмешаться Вера. - Когда выпустят эти ваучеры, тогда и посмотрим.
        - Действительно, ждать недолго осталось, - поддержал ее Толик. - Мать у нас все политические программы по телевизору смотрит, подкованная!
        - Далеко не все! - и тут возразила пожилая женщина. - И не только политические. Я больше про искусство люблю смотреть. Ах, какие замечательные иногда дают концерты, спектакли! Вы смотрите канал «Культура»? - обратилась она к Углову.
        - Признаться, очень редко, - ответил полковник. И извиняющимся тоном добавил: - Я с работы поздно прихожу. Иной раз поужинаю и сразу спать. Если пораньше прихожу, смотрю программу «Время», по Первому каналу.
        - О да, программу «Время» и я почти всегда смотрю, - согласилась Евдокия Маврикиевна. - Чтобы быть в курсе новостей. Там, кстати, и новости культуры иногда показывают, в конце. Не так давно сюжет моей невестки о смоленском Талашкине по всероссийской программе «Время» на Первом канале показали. Зоя, кстати, интересные программы делает. Никогда не видели?
        - Нет, к сожалению, - вздохнул Углов. - Не приходилось.
        - Бабушка, ты путаешь - это по смоленскому «Времени» показывали! - вмешался Кирилл. - На канале «Россия 1». Тоже в девять часов бывает.
        - Ничего я не путаю, Кирюша, - рассердилась пожилая женщина. - Не надо бабушку дурой делать! У меня прекрасная память! Как раз твой приятель, Боря этот, у нас был. Он еще заторопился уходить, потому что я тебе сказала: «Кирюша, мамину передачу показывают! Мол, идите, ребята, посмотрите». Мог бы и он с нами посмотреть! Что плохого?!
        - Так это смоленское «Время» было! - настаивал на своем Кирилл. Как и все Рассветовы, он был упрямый. - А Борис заспешил, не стал смотреть, потому что ему далеко, на Кловку ехать! Туда транспорт плохо ходит. «Уже девять часов, я позже девяти не могу», - говорит! У него мать волнуется, если он поздно.
        - Кирилл, не спорь с бабушкой! - вмешался Толик. - Тем более что ты, кажется, не прав. Мамину передачу про Талашкино действительно по всероссийскому «Времени» показали. К юбилею княгини. Стыдно не знать! Сейчас тема меценатства опять популярна стала. А вообще гости от твоих споров уже устали, Кирилл. Давайте сменим тему.
        - Подождите, - неожиданно поднял голову Углов. - Меня как раз тема про телевидение очень заинтересовала. - И обратился к Кириллу: - Это тот самый ваш друг, Борис Крутиков, у вас тогда был? Он что, часто приходит?
        Юноша посмотрел на него с удивлением.
        - Нет, не часто. Он вообще у нас только один раз был. Мы не то чтобы дружим. Просто учимся в одной группе. Про книги речь зашла. Он говорит, что бы такое интересное почитать на каникулах. Я ему и пообещал дать Конан Дойла. У нас собрание сочинений. Он пришел тогда и Конан Дойла взял, и Агату Кристи. На все лето хватит!
        - Так это было в тот вечер, когда убийство у нас в доме произошло? Это в тот раз было? - Углов почему-то заволновался.
        Остальные присутствующие насторожились, прекратился стук вилок о тарелки. Никто не ел, все слушали с интересом.
        Кирилл покраснел, он заволновался тоже.
        «Что этот полковник еще выдумает?! И так уже Борю в милицию тягали…» - думал он.
        А вслух сказал:
        - Тогда, конечно. Он и не приходил больше! Взял книги и читает теперь… Мы же рассказали все как было! Зачем Боря врать будет?!
        - Не волнуйтесь, Кирилл! - Полковник сбавил тон, сообразив, что напугал молодого человека.
        И Толик Рассветов вмешался:
        - Ты не суетись, Кирюша! Расскажи еще раз, как было. Может, упустили что-то. Никто ни тебя, ни Борю ни в чем не обвиняет.
        - Да, - обрадовался поддержке Углов. - Тут со временем важно. Крутиков мог ошибиться и по ошибке неточное время указать. Давайте разберемся. В беседе с капитаном Зубаревым Крутиков указал, что вышел из вашей квартиры в самом начале десятого, в девять ноль пять примерно. В это время по второму каналу идет смоленское «Время». Он показал, что вышел, когда передача начиналась - запомнил, потому что позвали смотреть сюжет о Талашкине. А теперь уважаемая Евдокия Маврикиевна, - он кивнул в сторону женщины, - утверждает, что этот сюжет шел по всероссийской программе «Время», по Первому каналу. Вряд ли возможно, что сюжет о провинциальной культуре поставят в самом начале программы… Обычно такие идут в самом конце. А это совсем другое время. Тогда Крутиков вышел не в девять ноль пять, а девять тридцать или даже в девять сорок… Вопрос требует уточнения.
        Полковник смотрел теперь на Евдокию Маврикиевну.
        В отличие от внука женщина под его взглядом не растерялась.
        - Зоечкин сюжет о Талашкине был показан по Первому каналу, во всероссийской программе «Время». Его дали, как вообще события культуры, тем более провинциальной, в самом конце программы. То есть не раньше чем в двадцать один тридцать. Как только начался репортаж, я сразу Кирюшу позвала с его товарищем: мол, идите смотреть, тут про Тенишеву мамина передача! Зоя потому что предупреждала, что по Первому каналу покажут, сказала: «Смотрите!» Я Кирюше в дверь постучала, кричу, идите, ребята, смотреть! А Боря домой сразу засобирался, сказал, надо срочно ему домой. В результате мы с Кирюшей только конец сюжета увидели - пока Борю этого провожали. А что перепутать Боря мог - это неудивительно. Вот и Кирюша даже перепутал. Потому что обычно про смоленскую культуру только по второму каналу говорят. И все передачи Зоины до того были по местному ТВ. А по Первому - это большая победа. Почему у нее сын такой невнимательный, что не заметил мамин успех, я не знаю!
        - Да, этот сюжет по всероссийскому ТВ показали, - подтвердил и Толик. - Я сам не видел, уходил как раз Зою встречать, она иногда поздно с работы возвращается… Но помню, что она говорила: жаль, мол, не увидим, сейчас моя передача уже начинается. Ну, мать посмотрит, конечно.
        - Конечно, я всегда невесткины передачи смотрю. Они интересные! - вскинулась пожилая женщина.
        - Спасибо, Евдокия Маврикиевна! - воскликнул полковник. - Я в вашей памяти не сомневаюсь. Однако для точности на ТВ позвоню.
        После этого сидели недолго. Говорили о чем-то, но вяло.
        Все были задумчивы, думали не о предмете разговора. А вот спросить полковника, почему время ухода Крутикова так важно, никто не решился. Неужели Углов Крутикова в убийстве подозревает?
        Только одна Вера Лопухова, проходившая неделю назад процедуру очной ставки со студентом, знала: дело не в самом Крутикове, он такой же свидетель, как и она.
        Дело в том мужчине с дипломатом, которого она встретила в одиннадцать без малого выходящим из арки. А Крутиков видел его входящим во двор. И теперь получается, что пришел он не в девять - начале десятого, как раньше Крутиков утверждал, а не раньше девяти тридцати…
        Ну и что из этого? Почему этот сдвиг на полчаса полковника так взволновал?
        Глава 27
        Версия, не имеющая права на существование
        «Вот как неожиданно в нашей профессии бывает… - размышлял Углов, шагая через мрачный двор к своему подъезду. - Где и не ждешь! В гости пришел, отдохнуть - и на тебе! Впрочем, я, кажется, всем этот вечер испортил - и хозяевам, и гостям! А уж себе-то, пожалуй, не только вечер!»
        Внучка уже спала. Посидели немного с Татьяной на кухне. Чаю не хотелось, но присутствие жены успокаивало.
        Таня видела, что он вернулся взволнованным, смотрела вопросительно. И он пояснил:
        - Появились неожиданно новые факты по делу Соловьевой. Я еще не знаю, к чему они приведут. Подумать надо. Может, даст бог, и ни к чему. Честно сказать, в данном случае я не хотел бы оказаться правым. Лучше бы, конечно, эта версия не подтвердилась…
        - Знаешь, Володя… - откликнулась жена. Она всегда все понимала. - Иногда и не стоит углубляться… Может, и не нужно проверять? Сразу оставить как есть. Если знаешь, что к хорошему не приведет. Время сейчас опасное, такое время, что ничего не понятно. Что с нами будет дальше, мы не знаем. А плетью-то обуха не перешибешь.
        Полковник тяжело вздохнул.
        - Не могу. Если есть зацепка, должен проверять. Должен делать, что положено. Никак иначе не могу. Но тут, впрочем, и улики весьма сомнительные… Правда, сомнительные, без всяких… Так что думать надо, - помолчал и добавил устало: - Поздно уже, Таня. Пойдем-ка спать. Утро вечера мудренее.
        Едва явившись на следующий день на работу, полковник сделал звонок на ГТРК, Смоленское телевидение.
        Сказанное накануне милой старушкой Евдокией Маврикиевной подтвердилось: сюжет Зои Рассветовой о смоленском Талашкине был показан по ТВ только один раз, но зато на всероссийском канале. Он был включен в программу «Время», шел в самом конце передачи, продолжался 8 минут: с 21:30 по 21:38 по московскому времени. Число тоже совпадало.
        Направленный срочно к студенту Борису Крутикову капитан Зубарев также получил подтверждение: да, студент уходил от Кирилла Рассветова, когда начинался по телевизору показ репортажа тележурналистки Рассветовой.
        Да, часов у него нет. Он был уверен, что это смоленское ТВ, поэтому решил, что уходит в девять с небольшим - так обычно начинается смоленское «Время», и сюжет о местной юбилейной дате там идет обычно первым.
        - В шахматы с Кириллом играли, - объяснил молодой человек. - Незаметно время пробежало. Я думал, рано еще. А пришел домой - удивился: мама уже по моргам звонит - я, оказывается, почти на час позже обычного явился. Ну, думал, добирался долго: был уверен, что вышел-то от Рассветовых в девять.
        Усмехнувшись, Зубарев добавил, что Борис был от его визита в восторге: парень - любитель детективов и вдруг сам попал в такую запутанную детективную историю - умолял держать его в курсе - неужели выяснят, кто этот встреченный им в подворотне мужик?
        Углов восторгов студента не разделял. Настроение у него было хуже некуда.
        Отпустив Зубарева, он нервно закурил.
        Итак, что мы имеем. Котов вышел от Нели Королевой примерно в двадцать один час в сопровождении Пашутиной. Котов живет на улице Карла Маркса, в бывшем обкомовском доме, это совсем близко. Дошли они, даже учитывая, что не спешили, не более чем за пятнадцать минут.
        Котов выждал минут пять-десять после ее ухода и вернулся. Да, примерно в двадцать один тридцать он входил в ворота… Его видел Крутиков.
        Но его ли?! Мыслимо ли, чтобы успешный чиновник, известный и уважаемый в городе человек, Станислав Николаевич Котов, был убийцей? Или даже иначе: возможно ли, чтобы убийцей стал его, Вовки Углова, друг детства - веселый парень, старательный ученик, дружелюбный и располагающий к себе Стаська Кот, у которого всегда можно было списать что задачки, что сочинение?
        Верить в это не хотелось. Крутиков мог встретить в подворотне другого, похожего мужчину.
        Однако в любом случае алиби у Котова не имелось. Впрочем, и доказательств никаких.
        Что-то еще царапало полковника в этом деле.
        Почему Стас, поясняя свою незаинтересованность в гибели Соловьевой, пошутил: «Я такие нападки каждый день слышу - если б мстил, мне каждый день душить женщин надо?..»
        В газетах сообщалось просто об убийстве. О том, что женщина задушена, милиция сведений не распространяла.
        Почему Котов сказал именно «душить»?
        «Однако это ни на что не указывает! - возразил сам себе Углов. - Слухи как-то просачиваются… Могла болтать соседкам Лопухова, например, которая видела труп. А Королева могла передать Котову. Тут ничего удивительного».
        Второе, на что следовало обратить внимание: сохранившийся только в его памяти вечер убийства Стеллы. Да, сорок лет назад.
        Но Углов помнил ту ночь. Размышляя, строя планы, собираясь переменить себя и свою жизнь, он тогда не спал, курил, стоя возле форточки, смотрел в окно на пустынный темный двор.
        Видел, как Кот вышел из своего подъезда, прошел в арку, а вернулся минут через тридцать. Мог, конечно, выйти по своим делам. Но мог и обойти дом, войти с улицы в первый подъезд (тогда там летом функционировало парадное). А потом так же, кружным путем, вернуться.
        Полковник думал долго, весь рабочий день. Механически отвечал на вопросы подчиненных, механически рапортовал о чем-то по телефону начальнику.
        Все три подозрительные ситуации были слишком мелкими и, в общем, не содержали достаточно доказательств… Будь на месте Котова кто-то другой, в этой ситуации Углов обязательно взял бы отпечатки пальцев. Отпечатки из комнаты убитой Соловьевой имелись, можно сличить. Но вызывать известного в городе и весьма уважаемого человека в полицию для неприятной и обидной процедуры взятия отпечатков пальцев на основе незначительных даже в общей сложности и, главное, недоказанных подозрений…
        Нет, его не поймет никто: ни Станислав Николаевич, он же Стас Кот, ни начальство… Да Углов сам не понял бы, не работай он в милиции…
        «Совсем охренела милиция, черт-те что делается - бандиты распоясались, то и дело разборки в городе устраивают, а милиция вместо того, чтобы с бандитизмом бороться, к приличным людям с глупыми подозрениями пристает!» - вот что он сам сказал бы на каком-нибудь чужом, не своем месте…
        Нет, нельзя разрабатывать такое серьезное дело на основе весьма сомнительных подозрений.
        «Эта версия ошибочна, ее следует забыть», - к такому выводу пришел к концу рабочего дня начальник убойного отдела полковник Углов. Он никому о своих подозрениях не расскажет.
        Следствие зашло в тупик - пожалуй, дело по убийству Соловьевой надо закрывать.
        Глава 28
        Призрак богатства
        Простившись со Стеллой (отвязался с трудом!), Стасик Котов побрел по аллейке в сторону Лопатинского сада.
        Собственно, ему никуда не нужно было идти. У него начались каникулы, он приехал в Смоленск отдохнуть: сессия была тяжелая, сдал, как всегда, на пятерки… И надо же - какая неприятная встреча! Как бы не выдала она его - что рассказала, а он не донес… Придется на всякий случай написать.
        Придя домой, он сел составлять бумагу.
        Подумав, не стал писать, что Стелла сама ему рассказала: это могло на него навлечь подозрения - почему вдруг к нему такое доверие? Лучше, конечно, и не подписывать! Если вдруг девчонка на него донесет - он покажет черновик своего заявления: он забил тревогу первый!
        Не изменяя почерк, он сообщил о троих подозреваемых - кроме уже арестованных, включил в это число Стеллу. Не стал писать об археологии - объяснил ночные загородные поездки этой троицы с копанием могил мистическими ритуалами неведомой секты. Про артефакт упоминать не стал: сами увидят при обыске.
        А может, не увидят? Все ж эта фигурка очень больших денег стоит, если она из чистого золота. Продавать в качестве артефакта опасно, но можно было бы откалывать небольшие кусочки и жить безбедно от их продажи… Ездить каждое лето в Сочи. А может, там и поселиться… С деньгами все можно.
        Он никогда не видел моря. Мать неоднократно рассказывала, как в начале тридцатых, вскоре после замужества, ездила с отцом Стасика на Азовское море, в город Таганрог - до войны у отца там были родственники.
        «Вот выучишься на адвоката, - говорила мать, - начнешь зарабатывать хорошие деньги и съездишь в Таганрог - на море посмотришь… Может, и родственников отцовых там найдешь - все дешевле получится, если у родственников жить».
        Она рассказывала, какое море большое и красивое, какие дешевые фрукты в Таганроге, как ловят прямо с набережной маленькую и очень вкусную рыбку - бычки, каких крохотных и очень вкусных раков можно буквально за гроши купить на базаре - они называются креветки…
        «Я уж вряд ли доживу! А ты съезди!» - вздыхала она.
        Руки у матери были большие, грубые, с въевшейся в ладони угольной пылью. Она работала на укладке асфальта почти десять лет - устроилась вскоре после возвращения из эвакуации. Тогда платили за эту тяжелую работу не так и плохо, но на двоих, особенно когда Стасик стал учиться в Москве, денег едва хватало.
        Многие ребята без отцов шли после седьмого класса в ПТУ или работать. Ни мать, ни сам Стасик такую возможность даже не рассматривали. Зачем? Неужели и ему такая же участь - тяжелая физическая работа, вечно в грязи… нет, он выучится, получит хорошую, «чистую» специальность…
        Он был одним из лучших учеников в классе. С родительских собраний мать всегда возвращалась довольная: учителя ее сына хвалили. И когда решил ехать в Москву, поступать в университет, мать тоже не возражала. Даже еще больше стала им гордиться. Теперь она посылала ему большую часть своей зарплаты. Денег хватало, но в обрез.
        В Москве Стасик увидел, как много людей живут иначе, чем они с матерью. Как много в магазинах прекрасных продуктов, которых он даже не пробовал никогда. Какая бывает красивая одежда. Многие его однокурсники были детьми обеспеченных родителей. Обаятельный Стасик бывал дома у некоторых из них.
        «Я буду жить в таких же или даже в лучших условиях», - твердо решил он.
        Собственно, и раньше, в Смоленске, он понимал, как по-разному живут люди. Вот Пыря, например, прожил в их доме всего три года - отец получил прекрасную квартиру, тоже в центре…
        Стасик был у него, видел домработницу с наколкой, подавшую им с Пырей к чаю бутерброды не только с сыром, но и с невиданной раньше Стасиком икрой.
        Вот Неля Подопригора. Ее родители-врачи вскоре после освобождения Смоленска получили квартиру в их доме, но какую! Отдельная двухкомнатная квартира на троих, есть ванная…
        А Стасик каждую неделю тратил почти весь выходной на походы в баню - там всегда была большая очередь…
        Это несправедливо!
        Стасик твердо решил жить, как они, и даже лучше. Но этого следовало долго ждать, долго добиваться… Когда еще у него будет большая зарплата. Не так много начинающие адвокаты получают.
        Какие идиоты все же эта археологическая троица! Нашли такое богатство и собирались о нем докладывать на научной конференции! Найди он подобную фигурку из золота, все мечты исполнились бы без длительного ожидания! Он бы нашел способ продавать маленькие кусочки золота незаметно…
        Если просыпался ночью, Стасик поглядывал в окно: не приехали там за Стеллой?
        Однако машины не было. И слухов во дворе не слышно никаких… Сам он никому не рассказывал - себе дороже обойдется.
        А через три дня он встретил Стеллу во дворе. Она шла к арке от своего подъезда. Стасик в это время входил в арку с улицы Маяковского и специально задержался, чтобы встретить девушку в подворотне, а не на виду у всех во дворе.
        К его удивлению, она не кинулась к нему, не проявила желания говорить - остановилась явно с неохотой, когда он ее окликнул.
        - Ну, как твои дела? - спросил он и, понизив голос, добавил: - Что ты решила насчет артефакта? Сдала его в милицию?
        Девушка не спешила отвечать. Как бы в задумчивости она протянула:
        - Нет, не сдала… - и потом быстро добавила: - Я его опять закопала!
        - Неужели не побоялась ехать в Гнездово?!
        - Ну, зачем так далеко… - Стелла смотрела на него внимательно, изучающе, и он опустил глаза. - Я его здесь, близко закопала. У нас во дворе. Извини, я спешу.
        И быстро вышла из подворотни на улицу.
        Стасик же прошел во двор, к своему подъезду.
        «Странно - другая совсем сегодня, - думал он. - Или ей кто-то помогает - потому, кстати, и не арестовали. Или она догадалась, что я телегу накатал. В любом случае - как бы она мне не навредила…»
        Глава 29
        Субботник по благоустройству двора
        К удивлению Веры Лопуховой, работы по благоустройству двора начали быстро: всего две недели прошли с того собрания и трагической гибели Светланы Соловьевой.
        Во вторник вычистили и засыпали выгребную яму, в среду привезли и установили там же, за сараями, новенькие железные контейнеры, а также повесили на дверях подъездов объявления: мол, в субботу к 10 часам выходите на субботник! У кого есть садовые инструменты - прихватите.
        «Надо отдать Котову должное, - размышляла Вера, натягивая самые старые брюки и свитер. - Снос быстро организовал. И как гибко он поступил, раз возник спор из-за внесения жильцами денег, нашел компромисс: рассаду город оплатит, а жильцы внесут свой труд. И впрямь, кажется, хороший руководитель!»
        Зеленстрой тоже оказался на высоте. К десяти привезли три тонких саженца и ящик с рассадой цветов, а также землю.
        Средних лет тетенька в форменной желтой жилетке показала, где что сажать.
        Жильцы, конечно, далеко не все вышли. Кроме Веры, были Неля Королева, Валя Пашутина, дядя Вася Гаврилов, жена Трапезникова Нина, пожилая тетя Феня Семченкова, еще человека три-четыре и, как ни странно, полковник Углов.
        Вера удивилась, увидев его - в старых брюках и свитере, с лопатой в руках, - но вида не показала. Остальные тоже удивления не проявили: он такой же жилец, ну и что, если должность высокая?!
        Дело шло споро, за работой разговаривали, конечно. Удивлялись, как быстро и хорошо все организовал Котов.
        - Вот если бы зарплату так же оперативно платили! - не удержалась Нина Трапезникова.
        - Если б все чиновники были как Котов, то и платили бы! - подхватил дядя Вася Гаврилов. - Он как за дело болеет! Увидел, что народ бедный, что эти деньги на озеленение трудно людям внести, придумал, как сделать, чтоб не платить людям. Ведь как переживает человек! Личное время тратит! На собрании тогда всех выслушал, даже и тех, кто не по делу… А потом еще раз пришел - посмотреть, как тут у нас во дворе, что делать нужно, где цветы сажать!
        - Он не еще раз пришел, он не уходил долго! - поправила тетя Феня. - Он не сразу ушел тогда после собрания, с нами у Нелечки посидел, объяснил все… и ушел уже вместе с нами. Ты ж сам с нами у Нели сидел, Семеныч!
        - Ушел, а потом вернулся! - настаивал Гаврилов. - Потому что болеет за дело. Вот Валя не даст соврать, - кивнул он на Пашутину. - Ушел с ней, а потом вернулся.
        Та поставила лопату, удивленно вскинула брови.
        - Чего ему возвращаться?! Он домой пошел…
        - Вернулся! - настаивал механик. - Я от Нели когда пришел, сразу лег и программу «Время» включил. Я всегда на ночь смотрю. А когда телевизор выключал, в окно глянул: вижу, опять идет Котов - посмотреть, видно, наш двор захотел - что где размещать…
        - Подождите, дядя Вася, - встрял Углов. Он тоже лопату воткнул в землю, заинтересованный разговором. - Это вы перепутали, видно, другой это был человек, не Котов. В тот вечер чужой кто-то к нам во двор заходил. Темно было, вы и не узнали.
        - Как это я не узнал! Как это темно! Теперь, слава богу, хорошее освещение - возле каждого подъезда лампочка. Светло во дворе, тем более у меня в комнате свет не горел. Как на ладони двор виден. Котов шел, из подворотни вышел как раз, когда я встал телевизор выключить. Когда шел мимо окна к телевизору, я видел: Котов во двор входит.
        - А чего ж вы, дядя Вася, не сказали, когда Зубарев опрашивал - мол, кто из посторонних был в доме в тот вечер? - спросил Углов.
        - Так это ж не посторонний! - удивился механик Гаврилов. - Его все видели! Он в тот вечер с шести часов у нас во дворе, чего про него и говорить! Молодец, думает о людях! Сказали некоторые, что денег нет платить - он и придумал выход, субботник устроить! Трудом своим, значит, вложить. Правильно!
        - Что Котов простых людей понимает, этого у него не отнимешь, - согласилась тетя Феня. - Он ведь сам из небогатой семьи, я еще мать его, Антонину-труженицу, помню: из последних сил билась женщина, чтоб сына выучить. Но не зря! Он и вырос образованный, жаль, Антонина, бедная, не дожила!
        Тут жильцы наперебой начали вспоминать послевоенное время: как бедно, как тяжело жили, а все ж надеялись, любому облегчению радовались.
        Вера в этом разговоре участия не стала принимать, хотя послевоенное время и его тяготы помнила.
        Сейчас ее слишком занимало другое. Она внимательно смотрела на Углова, и ей казалось, что с милиционером что-то произошло.
        Он взял лопату, принялся молча ковырять землю. Вид у полковника был озабоченный и недовольный. Очевидно было, что сообщение Гаврилова его сильно задело.
        «И впрямь - чего это Котов второй раз за вечер приходил? - стала думать и Вера. - Неужели, где сажать деревья, посмотреть?!»
        Жильцы между тем обсуждали пятидесятые.
        - Тогда ведь и не было этой моды - кошек-собак в городской квартире держать! - вспоминала Неля. - Наша семья хорошо жила: отец в Красном Кресте завотделением, и квартира отдельная… А и то мать не соглашалась собаку завести - ее кормить надо!
        Старушка тетя Феня, желая вновь привлечь к себе внимание, Нелю перебила:
        - Да что собака! И людям не всем было легко прокормиться, по-разному тоже жили и тогда. Неля, ты маленькая была, не помнишь! А я вот помню: в вашем подъезде все ж люди жили побогаче. Как-то смотрю - не твои родители, нет! Военный тогда - помнишь у вас в подъезде жила семья военных? - несет в июне картошку проросшую выбрасывать на помойку! Она ж хорошая картошка - оборвать ростки да и есть… А другие из помойки доставали! Да тот же Котов! Уже в Москве учился, взрослый парень - смотрю как-то в окно, а он, как стемнело, идет в помойке рыться. Там не только картошку, там, например, ботинки нерваные, хорошие совсем, можно было найти.
        Проигнорировав выступление тети Фени, Валя Пашутина продолжила было тему собак и кошек, но тут опять встрял Углов:
        - Тетя Феня, может, вы что-то путаете? Вряд ли Стасик Котов по помойкам стал бы рыться… Тем более когда уже в университете учился? То есть взрослый вполне и очень умный парень - я ведь его тоже помню.
        А Неля Королева за спиной тети Фени покрутила пальцем у виска, подмигнув Углову.
        - Тетя Феня, шли бы вы уже отдохнуть! - воскликнула она. - Зачем вы вообще вышли? Тут молодых достаточно, справимся без вас!
        И все дружно стали прогонять тетю Феню отдохнуть.
        - Вы за свою жизнь достаточно потрудились, хватит вам уже!
        А когда старуха ушла, посмеялись над ее словами:
        - Это она с того собрания запомнила, что Соловьева тогда выдумала… И ей кажется, будто сама видела. Старухи вечно все путают!
        Вера задумалась. Сама она помалкивала, однако разговор на субботнике ее занимал.
        Стасик Котов из тех далеких лет вспоминался ей аккуратным, вежливым… Трудно его представить на помойке, даже совсем невозможно!
        Да, Неля правильно заметила: тетя Феня, конечно, в ее возрасте хорошо еще, что топает, а помнить такие давние мелочи вряд ли она может… Сказала, чтобы опять внимание привлечь, да и все!
        Однако Углов - ишь ты! - задумался. Ну, его дело такое, милицейское.
        И Вера сделала в центре клумбы два аккуратных маленьких рва: сюда посадим анютины глазки, а сюда незабудки.
        Глава 30
        Первый шаг
        На пятый день после встречи на Блонье и на четвертый после отправки доноса Стас понял, что его письмо не сработало: не арестовали Стеллу.
        Поначалу его это сильно тревожило: может, у девушки наверху защита есть? Как бы не вернулось его письмо бумерангом!
        Подумав, однако, успокоился: с доносами вообще всегда непонятно - один подействует, другой нет. Может, и зря он его написал…
        И все отчетливее становилось сожаление о той старинной фигурке, найденной, по словам Стеллы, в древнем захоронении. Если она и впрямь из золота, цены ей нет!
        В этот приезд он увидел, как сдала мать: еле тянет. А ему учиться еще три года!
        Почему им с матерью так тяжело живется?! Другим легче. Хотя многие вокруг глупы или ленивы, им просто везет. Вот эта дура Стелла… у нее, возможно, огромный кусок золота в руках, а она треплется направо и налево… ему зачем-то рассказала. С Африкой сегодня в подворотне трепалась, он видел.
        Может, и у Африки спрашивала, что делать? С нее станется. Ну, Африка-то не растеряется. Уголовник уже сложившийся, это всем известно. Он и сейчас, поди, подворовывает. Как бы не опередил…
        Нет, хватит тянуть - надо сегодня же сходить, узнать, куда она эту статуэтку дела. Может, и забрать получится.
        Отправился он к Стелле очень поздно - уже ночь наступила. Мать спала, отвернувшись к стенке: наломалась за день, цемент таская да мешая… Она бы не спросила, если б и не спала. Мать сына боготворила и ни о чем не спрашивала: сын умнее, он знает. Зачем-то он отрезал кусок бельевой веревки, взял с собой… Как-то он в эту ночь словами ничего не формулировал - так просто, знал, и все.
        Двор был совершенно темный, ни одно окно не светилось, но Стасик пошел не к подъезду девушки, а к арке: зайдет с улицы.
        Мало ли, вдруг кто проснулся и в окно посмотрел. Зачем демонстрировать, что он ночью в чужой подъезд идет? А так, на улицу, каждый имеет право выйти.
        Обойдя угол, вышел на Ленина. Улица была освещена редкими фонарями, однако пустынна. Стояла теплая летняя ночь, дул слабый ветерок, слегка шумели полные листвой деревья. С асфальта еще не убрали вечерний сор: вечером на этой центральной улице полно людей, бросают обертки от конфет, окурки… Но время дворников еще не наступило. Ни одного человека не было на улице, кроме Стасика. Ни одна машина не шуршала по гладкой мостовой.
        Он зашел в подъезд со стороны парадного и быстро взлетел на второй этаж.
        Ах, черт - соседская девчонка почему-то торчала ночью на лестнице одна. Уставилась на него, когда он поднимался, шел к двери Стеллы…
        Это Соловьевых девчонка - семья не совсем благополучная: или к матери хахаль пришел, или друзья-алкоголики. В общем, выперли девчонку на лестничной площадке болтаться…
        Ладно, потом разберется, там видно будет.
        Он постучался громко и уверенно.
        Стелла, как и ожидалось, открыла дверь не сразу.
        Ага, испугалась!.. Тем лучше: сейчас обрадуется, что это не с обыском, а всего лишь он, сговорчивее будет.
        И действительно, когда увидела его, одного тем более (она даже заглянула ему за спину - вдруг там еще кто-то), на ее лице отразилось облегчение.
        - Ты извини, что так поздно, - заговорил он, входя. - Но я за тебя переживаю после нашего разговора. Что, Шлоссера с Серегой не отпустили еще?
        Она скорбно пожала плечами и опустила голову. Он и сам знал, что не отпустили, спросил, чтобы продемонстрировать наивность.
        Стелла предложила сесть, смотрела она теперь испуганно-вопросительно.
        - Я вот что хочу спросить, - начал он. - Как ты с этой статуэткой решила? Покажи мне ее!
        Стелла резко подняла голову, взгляд у нее изменился, стал удивленно-недоверчивый.
        Некоторое время она помолчала. Он терпеливо ждал.
        - А у меня ее нет! - сказала она наконец с вызовом.
        «Так и знал, что просто не получится», - подумал Стасик.
        И спросил, стараясь оставаться спокойным:
        - Где же она? Ты ее где-то спрятала? Закопала или отдала кому-нибудь?
        Во взгляде девушки совсем не осталось страха, только настороженность.
        Ответила она не сразу:
        - Закопала…
        Стасик делано засмеялся, положил ногу на ногу…
        - Ну, ты даешь! Сначала откопала, потом закопала…Что, опять в Гнездово ездила?!
        - Нет, не ездила… Зачем же так далеко ехать? Закопать где угодно можно… - Смотрела она теперь с прищуром, без страха. Но по-прежнему недоверчиво.
        «Ну, совершенно не умеет скрывать свои чувства! Да она меня почти ненавидит! С такой не договоришься, - подумал он. - А ведь не так она проста! Мне собраться нужно, чего это я разволновался?»
        - Ну и ладно! - Он улыбнулся одной из своих самых дружелюбных, самых неотразимых улыбок. - Может, и правильно… А я вот переживаю за тебя - думал, уже помощь предложить… А ты сама справилась! Где закопала-то?
        - А вот это секрет! - Девушка улыбнулась в ответ совсем не дружелюбно, даже хищно как-то. - С какой стати я буду тебе секреты сообщать?
        И Стасик тоже сбросил маску:
        - А хотя бы с той стати, что, когда приперло тебя сильно, ко мне на Блонье кинулась: «Стасик, помоги!» - последние слова он произнес противным, будто бы девичьим, умоляющим голосом. - А теперь уже «с какой стати»! Быстро ты, однако, меняешься! Далеко пойдешь… если не остановят! - Он нащупал в кармане веревку.
        Стелла проследила за его рукой, и в ее лице мелькнул страх. Но она не умела хитрить.
        - И на старуху бывает проруха. Ошиблась. Больше не спрошу! - вызывающе сказала она.
        - Возможно, и не спросишь! - усмехнулся он.
        И, быстро накинув ей на шею веревку, потянул на себя концы.
        Стелла начала задыхаться, лицо покраснело. Страх, даже ужас, стал основным выражением этого некрасивого теперь лица.
        - Если не скажешь, куда дела статуэтку, никогда ничего не спросишь. - Он сдавил чуть сильнее. - Ну, где зарыла? Или отдала кому-то? Скажешь - отпущу. - Теперь он ослабил веревку.
        - За… зарыла, - прохрипела девушка. - Во дворе… Возле… возле помойки нашей…
        Через три минуты все было закончено.
        Стас, стараясь не смотреть на то, что еще недавно было лицом хорошенькой девушки, уложил тело на диван и внимательно осмотрел комнату.
        Здесь и прятать-то негде. Открыл шкаф, потом закрыл. В углу стояла большая сумка - как раз статуэтка поместилась бы. Но в сумке лежал только кусок клеенки и клей. А также большой столовый нож. Он уже изучал в университете криминалистику.
        - Все ясно, - сказал он себе. - Зарыла артефакт, завернув в клеенку, заклеив, как пакет. Нож вытерла, поэтому чистый. Нужно и впрямь искать возле помойки.
        Он вышел, стараясь не шуметь, плотно прикрыл за собой дверь. Он помнил про ребенка, который мог видеть его входящим в эту квартиру. Поэтому, выйдя, первым делом шагнул в сторону площадки между вторым и третьим этажами, где недавно возле низкого зарешеченного окна стояла девочка. Но ее уже не было - забрала, видно, мать.
        «Может, и лучше… Там видно будет!» - вздохнул он и начал спускаться.
        Шел тем же путем - вначале через парадное на улицу Ленина - и, обойдя угол, прошел во двор через арку.
        И улица, и двор были по-прежнему пустынны.
        Мать заворочалась, когда он вернулся в комнату. Спросила сквозь сон:
        - Стасик, ты что, ходил куда-то?
        - На кухне сидел, читал книжку… Куда я пойду, ночь уже…
        И он стал укладываться.
        Глава 31
        Два дня из жизни полковника Углова
        В этот день Углов вернулся домой рано, в седьмом часу.
        Было уже не жарко, однако настоящая вечерняя прохлада еще не пришла.
        Вера Лопухова из первого подъезда поливала из ведра черпачком новую клумбу.
        С легким портфелем в руках полковник прошел через арку во двор и был остановлен Лопуховой. Останавливаться не хотелось, но женщина стала перед ним с пустым ведром в руках, почти загородив проход.
        Очень ему это не понравилось: и решительная поза соседки, и даже пустое ведро, - хотя полковник не считал себя суеверным, но все же…
        Раннее детство его, вплоть до конца войны, прошло на Рачевке - знаменитый в Смоленске район, в пятидесятые годы не только хулиганский, но и славящийся суевериями да мракобесием.
        - Э-э-э, - начала соседка неуверенно, - здравствуйте, Владимир! Мы ведь по именам перешли прошлый раз?
        - Здравствуйте, Вера! - хмуро, однако вежливо ответил он. - Да, перешли, - и хотел обогнуть ее. Вместе с ее пустым ведром. Однако и соседка оказалась не промах - быстро самоорганизовалась.
        - Ну, как там двигается дело Светланы Соловьевой? - успела спросить она до того, как собеседник сделал решительный шаг в сторону.
        И ведро на землю брякнула, ручка на пустом ведре зазвенела - мол, разговор не такой короткий, не спешите, полковник.
        - А вас это не должно волновать! - сказал полковник еще более хмуро.
        И, все-таки сделав решительный шаг в сторону, направился к своему подъезду.
        Ответил он, конечно, глупо, однако и вопрос был задан уж очень не вовремя.
        «Пользы от этой свидетельницы на грош, а вопросов задает на полтинник, - сердито думал Углов и все мрачнее сдвигал брови. - Были б свидетели нормальные, смотрели б, кто идет навстречу, и проблем бы у милиции не возникало!»
        Плохое настроение было у него не из-за соседки. И не из-за пустого ведра - он давним детским приметам значения уже давно не придавал.
        Нехорошо было на душе, потому что он по-прежнему сомневался: что делать. А ведь нет ничего хуже этого состояния - тем более оно было совершенно несвойственно полковнику, не так часто он сомневался по важным вопросам. А тут…
        Сегодняшний рабочий день у него получился короткий, но сложный. С утра он подготовил протокол допроса чиновника мэрии Станислава Николаевича Котова и велел Демину перепечатать на официальной бумаге.
        Протокол составил на основе той беседы в ресторане «Россия» - он ведь предупредил тогда Котова, что это «вместо допроса», чтоб не вызывать его в милицию. Допрос и есть, так и оформим.
        Когда протокол был готов, позвонил подозреваемому на рабочий телефон.
        - Стас, - сказал полковник в меру смущенным голосом. - Тут у нас, понимаешь, как и везде, бюрократия. Помнишь, я тебе говорил, что как свидетеля обязан допросить, но можно и просто за дружеским обедом побеседовать?
        - Неужели еще не все? - недовольно ответил чиновник. - Беседовали ведь уже. Вроде на твои вопросы я ответил исчерпывающе. Ты не понимаешь, насколько мне некогда, тут Ельцин осенью приехать грозится, все на ушах стоят… Никуда я больше не пойду!
        - Ответил, ответил - не кипятись… Я тебя больше спрашивать не буду, но возник чисто бюрократический момент - надо протокол подписать. Чтоб тебе время не тратить, я просто могу подойти к мэрии, когда ты домой пойдешь. Прямо на улице подпишешь!
        - Ну, если так, то ладно, - остыл Котов. - Когда буду уходить, я тебе звякну. В шесть примерно.
        Он позвонил без пятнадцати шесть.
        Отпечатанный протокол с собственной подписью Углова и пустым местом под фамилией «Котов» уже лежал в угловском портфеле, в жесткой пластмассовой папке.
        Хотя полковник вышел сразу, ждать ему возле входа в мэрию пришлось всего минуты три.
        Выйдя на улицу, Котов сразу же пошел к нему, доставая на ходу роскошную паркеровскую ручку из нагрудного кармана. «Так и знал, что свою ручку достанет - правильно рассчитал…» - подумал Углов.
        Он ловко раскрыл портфель, вынул папку, разместил на этой твердой жесткой папке документ и с дружеской улыбкой протянул ее чиновнику, одновременно забирая из его руки тяжелый дипломат.
        - На, Стас, держи. Можешь прочитать, ознакомиться.
        Котов, придерживая папку одной рукой, быстро пролистнул страницы протокола.
        Поставив в нужном месте подпись, передал папку полковнику.
        - Ну, теперь, надеюсь, все? Больше ничего от меня не потребуется? И ведь не найдешь же все равно убийцу! Сколько сейчас преступных группировок развелось! Делают что хотят! Разгул преступности! То и дело убийства… А ты прицепился к этой бабке, Соловьевой… Только над этим и работаешь - будто нет важнее… Спихнул бы на кого пониже да и забыл! Плохо, Углов, твой отдел работает, плохо! Не боишься, что снимут?
        - Не боюсь! - пожал плечами полковник, аккуратно укладывая папку в портфель. - Я б и сам ушел - устал уже сильно! Не ухожу, потому что людей жалко. Разгул ведь преступности, правду ты говоришь… - Он тяжело вздохнул. - Может, еще пригожусь - после меня вряд ли лучше придут.
        Так разговаривали они, бодро шагая в сторону Блоньи. А там, при входе в садик, простились: их путь лежал по разным аллейкам.
        Дома Углов не стал извлекать папку с подписью Котова из портфеля. Он устроил портфель в своем кабинете на шкафу, прислонив к небольшому бюстику черного африканца - этот африканец был подарен ему еще в подростковые годы и всегда стоял на шкафу возле самой стенки - подальше от неловких рук, да и от глаз тоже.
        Спал полковник неспокойно.
        Но главное началось утром. Явившись на работу, в свой кабинет, полковник отмахнулся от предложения секретаря приготовить кофе и, надев тонкие резиновые перчатки, достал из портфеля пластмассовую папку.
        Вызвав Демина, полковник отдал ему папку, поручив передать ее специалистам для снятия отпечатков пальцев - как с самой папки, так и с документа внутри. Их следовало сопоставить с отпечатками, взятыми в комнате убитой Соловьевой.
        «Это срочно», - пояснил начальник убойного отдела.
        Весь день Углов занимался другими делами, но про папку с отпечатками помнил.
        Результаты пришли незадолго до конца рабочего дня.
        Да, отпечатки совпадали! Такие же «пальчики», как на папке, имелись на дверных ручках и мебели убитой две недели назад в своей комнате Светланы Соловьевой.
        Как ни странно, даже в выгороженном туалете, на трубах…
        Дело становилось ясным почти как дважды два.
        Котов, отправившийся в двадцать один час домой в сопровождении Пашутиной, домой не пошел. Он подождал, пока Пашутина уйдет достаточно далеко, и двинулся в ту же сторону.
        В двадцать один сорок уже вновь входил в арку дома на Ленина. Его видели в это время студент Крутиков непосредственно входящим в арку и механик Гаврилов - проходящим через двор к первому подъезду.
        Он прошел в первый подъезд, проник в квартиру Соловьевой. Женщина сама ему открыла - скорее всего, он сказал, что пришел осмотреть водопроводные трубы на предмет их замены после ее заявления. Затем он совершил убийство путем удушения.
        В общем, доказательства имелись, вместе с отпечатками пальцев их было вполне достаточно.
        С мотивом было хуже. По-видимому, слова Соловьевой на собрании - что, мол, рылся на помойке уже взрослым юношей, - задели Котова, так как отсылали к убийству Стеллы.
        Оно произошло именно в юношеские годы Котова. Будучи ребенком, Соловьева видела в окно, как он искал на помойке ту самую статуэтку, о которой упоминал Воробьев.
        Маленькая Света видела и то, что в ночь убийства Котов прошел в квартиру Стеллы с улицы.
        Здесь есть свидетели: сестры Лопуховы, Надежда и Вера. И все же насчет убийства Стеллы доказательства сомнительны, насчет поисков артефакта - тем более. Сорок прошедших лет со счетов не сбросишь.
        Для обычного дела имеющихся доказательств вполне хватило бы. Но с Котовым… С Котовым неизвестно, как обернется…
        Но он-то, полковник Владимир Углов, разумеется, и в этом вопиющем по наглости преступника случае поступит именно так, как должно.
        За час до конца рабочего дня он передал папку с «Делом об убийстве гражданки С. А. Соловьевой» генералу.
        Все - теперь или грудь в крестах, или голова в кустах.
        Домой ушел минут на пятнадцать раньше.
        На этот раз возле клумбы возилась Пашутина из пятого подъезда: выдергивала почти невидимые сорняки, рыхлила землю маленькой тяпкой. К полковнику едва подняла голову, равнодушно кивнула: «Здравствуй, Володя!», почти не разгибаясь. Ее мощный зад, обтянутый синими тренировочными штанами, возвышался над анютиными глазками, незабудками и маргаритками. Цветы на этом фоне казались особенно беззащитными.
        Глава 32
        Следствие закончено - забудьте!
        Генерал Радлов, начальник смоленской милиции, вызвал Углова на следующий день, часа через два после начала рабочего дня.
        Работали вместе они уже много лет, уважали друг друга. В общем, отношения сложились хорошие, и, как правило, реакция начальника полковнику была известна заранее.
        Однако сейчас Углов шел к Радлову, не зная, что его ожидает.
        Войдя в кабинет, он остановился возле двери: хозяин кабинета был мрачнее тучи.
        - Проходи. - Генерал старался быть сдержанным, но это давалось ему с трудом: очень был сердит, даже взбешен. - Садись!
        И Радлов кивнул на один из стульев возле стола для заседаний.
        Оба молчали, выжидая.
        - Владимир Сергеевич, - начал наконец генерал. И тон его был необычен, никогда раньше он так с Угловым не разговаривал. - Много лет мы с вами работали дружно, но вынужден вам признаться, что в последнее время мне ваше отношение к делу не нравится. Вы распустили отдел, занимаетесь какими-то мелкими делами в ущерб общему направлению. В городе разгул преступности! У нас заказные убийства! Где их раскрытие?! Месяц назад расстреляли бизнесмена на Колхозной площади! Сожжен киоск на Киселевке! Оба дела не раскрыты. Подорван автомобиль крупного чиновника - где раскрытие дела? Я уж не говорю о рядовых преступлениях - их масса… Осенью в город приедет Ельцин - что мы ему доложим?! - Он помолчал, устало прикрыв глаза. Потом поднял их на Углова. - Вместо того чтобы работать на благо нашего города, вы сосредотачиваетесь на мелких делах - и, как мне доложили, руководствуясь, видимо, преимущественно своей личной заинтересованностью в том или ином деле. Вот, например, «Дело Соловьевой», якобы раскрытое, которое вы мне передали вчера. Ну, о доказательности мы поговорим после. Почему вы так зациклились на этом
мелком, в сущности, убийстве, каких, увы, много у нас в городе? Потому что убитая ваша соседка? Сыграло роль личное знакомство? Но вопрос не только в удивительном внимании к мелкому, в сущности, делу… Что за доказательства, взятые с потолка! Зачем вы приклеили сюда же еще одно, сорокалетней давности, убийство! Какие там могут быть свидетели через столько лет! Никто уже ничего не помнит! Срок давности истек! Зачем вы пытаетесь запятнать известного в городе и уважаемого человека? Одного из лучших и честнейших наших руководителей, которого любит народ?! У вас к нему личная неприязнь? Станислав Николаевич - один из самых близких к народу, один из самых любимых населением нашего города чиновников! У него очень высокий рейтинг! Вы представляете, какие разговоры начнутся в городе, если его обвинят в убийстве?! Какие будут волнения? До центра дойдет! И кому поверит народ - ему или вам? Невзирая на предшествующие заслуги, я начинаю подумывать о вашей отставке. Во всяком случае, «Дело Соловьевой» нужно немедленно закрыть - в этом деле вы зашли в тупик. Займитесь другими делами! Вы забросили наиважнейшие для
города события, сосредоточившись на одном, малоинтересном. Стыдно в вашем возрасте и с вашим опытом так неразумно, так по-детски себя вести.
        Углов слушал молча, глядя генералу в глаза.
        - Виктор Александрович, если вы считаете, что мне пора в отставку, я готов сделать это прямо сейчас, - сказал он, когда генерал закончил. И замолчал.
        - Ну, зачем же обижаться, Владимир Сергеевич, - сбавил тон генерал. - Это тоже несерьезно. Вы можете продолжать работать. - Он помолчал, глядя на полковника, и поскольку тот тоже молчал, добавил: - Если хотите - я прошу вас остаться. Однако займитесь другим делом. Сосредоточьтесь на убийстве бизнесмена. В городе много разговоров об этом совершенном на глазах у людей расстреле, а следствие продвигается медленно.
        - Виктор Александрович, в деле о расстреле бизнесмена столкнулись две преступные группировки. И вы, и я знаем имена убийц, когда-нибудь мы их арестуем, однако найти их сейчас нет возможности. В деле же Соловьевой преступник вполне досягаем.
        При последних словах Радлов скептически усмехнулся.
        - «Дело Соловьевой» в том виде, как вы его представили, развалится еще до суда, уверяю вас! - устало сказал он. И помолчав, добавил: - Вы плохо понимаете, с кем связались, Владимир Сергеевич. Я советую вам прислушаться к моим словам. Идите - и подумайте.
        Эту ночь полковник Углов провел в своем домашнем кабинете без сна - с сигаретой перед открытой форточкой.
        Годы работы в милиции выработали в нем осторожность, а упрямства ему всегда хватало. Сейчас осторожность, однако, отошла на второй план. Совсем ушла. Он решил искать неопровержимые доказательства. Ему нужно было признание Котова. Он вновь чувствовал себя безудержным Африкой.
        Глава 33
        Новый разговор старых друзей
        На следующий день Углов не пошел в управление.
        Утром он отправился в мэрию. Охрана при входе легко пропустила его, когда он предъявил служебную корочку.
        В приемной Котова сидела Неля Королева.
        - Владимир Сергеевич! Вы к Станиславу Николаевичу?! - удивилась она. - А часы неприемные! Да ведь вы и не записывались! Станислав Николаевич только по предварительной записи принимает.
        - Ну, приемные-неприемные… Это вы, Неля, преувеличиваете… Не верю, что Станислав Николаевич такую бюрократию мог развести… Я вот ему сейчас укажу на недоработку! - добродушно возразил Углов и уверенно пошел в сторону кабинета.
        Неля беспокойно заерзала, порывалась даже вскочить, но не решилась, он прошел беспрепятственно.
        Котов сидел за рабочим столом. Слава богу, в одиночестве.
        «И тут повезло», - подумал полковник.
        - Привет, Стас! - сказал он, удобно усаживаясь на стул без приглашения. - Вижу, ты мне не рад.
        - Что за детские штучки! - Котов и не думал скрывать, что рассержен. - Ты что, Африка, в детство впал? Что ты устраиваешь? - Он потянулся к кнопке селекторной связи, однако остановился, увидев направленное на него дуло пистолета.
        - Ты будешь отвечать на мои вопросы тихо, спокойно, без лишнего шума и движений. Во-первых, ты Африку знаешь - я не побоюсь выстрелить. Во-вторых, в любом случае тебе скандал не нужен: до выборов меньше года, проживи это время спокойно. Просто ответь на мои вопросы.
        Котов умел хорошо владеть собой, без этого ему вряд ли удалось бы стать таким успешным руководителем. Соображал он тоже быстро. Действительно, скандал сейчас не нужен. Скандал разрушит его имидж сдержанного и делового, умеющего со всеми найти общий язык руководителя.
        А сделать ему Углов ничего не может: ишь как его разбирает - наверное, хороший втык получил от генерала Радлова. Может, и уволили. Хорошо бы. А зачем полез, куда не надо?
        Накануне вечером Станислав звонил генералу домой - просто так, поговорить, о здоровье справиться. И намекнул, что его подчиненный, полковник Углов, слишком большую ретивость начал проявлять, работать мешает, отрывает от важных дел дурацкими вопросами и подозрениями.
        Вспомнив разговор и то, как засуетился, как поспешно обещал все уладить генерал, он улыбнулся Углову почти спокойно.
        - Что, уволили тебя, что ли? Ты сейчас как Африка со мной разговариваешь или как полковник милиции?
        - И так и так. - Углов смотрел по-прежнему серьезно, без улыбки. - Я задам несколько вопросов, и ты ответишь на них правдиво. В вечер убийства Соловьевой ты вернулся в наш дом после десяти тридцати?
        - Да, - кивнул Котов. - Вернулся. Докопался ты, Африка, - всегда упрямый был. Как баран, где и не надо. Не пойму только, что тебе с того, если даже я и в убийстве признаюсь: ты разве еще не понял, что в любом случае не можешь мне повредить? Даже если запишешь сейчас, никто тебе не поверит. Только себе хуже сделаешь - учти. Сильно хуже. - Он прищурился и стал страшен.
        Такого выражения лица Углов у него еще не видел.
        - Понял. Я любознательный, - ответил он. - Как же тебе Соловьева открыла? Поздновато ведь уже ты явился для официального визита.
        - Ну, она ведь хотела, чтоб я ей трубы водопроводные за казенный счет поменял. Я и сказал: вернулся, мол, посмотреть, что там с трубами - может, и поменяем.
        - То-то на трубах твои отпечатки!
        - А ты и отпечатки снял! Детектив! И помогло это тебе? - скривился Котов.
        - Теперь объясни, за что ты ее? Не за трубы же!
        - За то, что треплется много. Ребенком она умнее была - молчала тогда.
        - Это про помойку, что ли? А что ты там искал?
        - Да, по молодости… поверил дуре этой, Стелке. Что будто бы бюст золотой они в Гнездове откопали. Вряд ли он был золотой. Но тогда поверил. Она сказала, что там спрятала. Нет там, я искал. Вечером выходил, когда не было никого, а эта придурковатая ребенком все в окно глядела… И гляди ж, запомнила… Теперь вот и снесли эту яму - не нашли, конечно, ничего. Обманула меня Стелла!
        - Стеллу ты тоже убил? Из-за золота, которого не нашел?
        - Она не говорила, где спрятала. Да ее все равно арестовали бы. Не в ту ночь, так после. Шлоссер ведь с Пырей так и сгинули. Помнишь Пырю? Что квартиру отдельную раньше всех получили? Главного инженера сынок, икру ел ложками, домработница у них была. К Стелке все ходил. Она мне сама рассказала, что вместе с ними без разрешения рыла курганы, золото искала. Вместе со Шлоссером и Пырю тогда замели, сгинули оба. И Стелка там же была бы, к гадалке не ходи. Ей одна судьба в любом случае, даже не жалко ее было.
        - Ну, я пошел, - сказал Углов, вставая.
        Слушать дальше ему было невыносимо.
        - Иди, иди, Африка… насмешил ты меня. Как был шпана рачевская, так и остался, дурак дураком! Недалеко ты уйдешь, дурак наивный. - Последние слова он прошептал тихонько, когда дверь за полковником уже закрылась.
        - Станислав Николаевич, - в дверь заглянула Неля, - извините, что без записи его пропустила. Я не пускала, да с милицией разве поспоришь…
        - Ничего-ничего, Неля. - Котов опять улыбался. - Он тем более не как милиционер приходил, а как старый друг… Мы ж в детстве дружили, вот он и зашел, старое вспомнить…
        - Ох, помню, Станислав Николаевич! - обрадовалась Королева. - Я помню, вы ж в детстве неразлучны были! Приятно иногда детство вспомнить, конечно… Какой вы молодец - старыми друзьями не пренебрегаете!
        Глава 34
        И опять старый друг
        В управление Углов зашел только затем, чтобы оставить заявление о выходе на пенсию по выслуге лет.
        Отдав Демину заявление, задержался ненадолго в своем кабинете, чтобы позвонить по телефону, а затем отправился на Колхозную площадь: оттуда уходят автобусы на Красный Бор.
        Путь от остановки лежал вдоль озера, потом через лес. Дом Пыри стоял несколько в стороне от поселка.
        Охранник пропустил его сразу и проводил в ту же гостиную.
        - Время обеденное, есть будешь? - спросил Пыря.
        - Не откажусь, - кивнул Углов. - Знаешь, не нравится мне твоя новая кликуха, а от Пыри ты, наверное, отвык. Давай будем по именам?
        - Согласен, Володя. - Сергей Воробьев с детским прозвищем Пыря и позднейшей кликухой Вор вел себя на этот раз иначе: не то чтобы он стал полковнику доверять, но и прежней резкой настороженности не было.
        Принесли борщ в супнице, салат в большой тарелке, тушеную рыбу в сотейнике, компот в графине.
        - Накладывай себе сам, - предложил Сергей. - У меня неплохой повар: в тюрьме желудок испортил и стал особо ценить простую свежую пищу. Насчет спиртного - извини, я не пью. Но если ты закажешь, тебе принесут, что захочешь. Что ты будешь пить?
        - Компота достаточно, - помотал головой Углов, накладывая себе на тарелку салат. - А хорошо ты устроился. На природе, главное. Я тоже решил уезжать из города. Пока на дачу с женой поедем, у нас щитовой летний домик имеется - тут неподалеку, в Серебрянке. А потом, наверное, продам квартиру и нормальный дом, с печкой, куплю в сельской местности. Теперь ведь квартиры можно продавать-покупать, удобно стало местожительства менять.
        Лицо Сергея стало настороженным.
        - Что так? - спросил он. - А служба?
        - Я с сегодняшнего дня ушел в отставку, - пояснил Углов. - Вольная птица теперь. Куда хочу, туда лечу.
        - Что, раскрываемость низкая? - Вор спрашивал, конечно, с иронией, это бывший полковник понял.
        - Угу, - кивнул он, прожевывая салат. - Раскрываемость низкая. Вот я и решил уйти.
        - Ну-ну… - согласился Сергей Воробьев, по прозвищу Пыря, по кликухе Вор. - Это ты, Володя, правильно решил. Мы ведь по именам договорились?
        - Угу, - опять кивнул Володя. - По именам, Сергей. Так лучше.
        - Ну а убийцу Стеллы ты, Володя, тоже, конечно, не нашел? Ты по этому делу прошлый раз приходил… Это дело теперь уж не раскрыть тем более?
        - А это как раз раскрыл… Только лучше б не раскрывал, Сережа.
        - Что так?
        - Кот.
        Шрам на щеке Воробьева побледнел, сделался совершенно белым и резко очерченным.
        Бывший начальник убойного отдела Углов вспомнил описание особых примет из личного дела вора в законе Сергея Воробьева, по кличке Вор: «На левой щеке малозаметный шрам, который при сильном волнении бледнеет и очерчивается резко».
        - Ты не можешь ошибиться? - спросил человек со шрамом.
        - Нет. К сожалению, это так, - печально покачал головой Углов.
        - Костя! - позвал Воробьев, и пришел тот мужчина, что подавал еду. То ли прислужник, то ли охранник. - Принеси нам водки!
        Они выпили за упокой души Стеллы. Пили молча - за Стеллу и каждый за свое.
        За узкую и низкую всегда полутемную арку, ведущую в их двор, за горы шлака и угля, составляющие главную примечательность этого маленького двора, за быстрые шаги девушки из первого подъезда пил Африка. Как он ждал всегда этих шагов!
        За странную комнату, дверь в которую открывается прямо с лестничной площадки, наполненную книгами и рукодельем, за совместные мечты и разговоры на кружке у Шлоссера пил Пыря. Как он спешил на свидания с ней!
        И оба, как живую, видели веселую девушку с черными глазами: вот она с веером в руке танцует на школьной сцене испанский танец, вот склонилась над книжкой, вот идет через двор и приветливо, без тени страха, улыбается хулигану в подворотне…
        Она была так полна жизни! Так доброжелательна к любой мелочи жизни! У нее не могло быть врагов…
        - Он хотел забрать у нее ту статуэтку, что вы нашли в Гнездове… - пояснил Углов.
        Вор сдавленно застонал и упал головой на стол, на сложенные руки…
        Рюмка с остатками водки, пошатнувшись, скатилась на пол. Вор поднял голову, размазал рукавом по столешнице пролившиеся капли и заговорил:
        - Золотая Баба! Будь проклят тот час, когда я вытащил ее из земли… Это она - после нее все несчастья начались: и со Шлоссером, и со мной, и со Стеллой… Да, и Стеллу мы не уберегли. Зачем я отнес тогда к ней эту золотую заразу?! Нехороший взгляд был у этой Бабы, нехороший… Я еще тогда заметил. Но мы находились в эйфории: как же, мы теперь археологи! Такая находка! Прославимся! Ах, как глупо все получилось… Нашел он статуэтку?
        - Нет.
        - Жаль. Ему бы как раз подошло. А так… Эта Баба прячется где-то в мире и еще может принести зло. Знать бы где.
        - Не думал, что ты такой суеверный, Сережа!
        Вор усмехнулся.
        - Значит, много видел чудес в жизни, что стал суеверным.
        Сидели они долго. Сергей рассказал, что, когда он вышел, родителей уже не было в живых: оба умерли в год его ареста, не смогли пережить. Узнал он и о гибели Стеллы. Поэтому возвращаться в Смоленск не захотел.
        Пока сидел, у него появились друзья, из уголовников. Встретился с ними, выйдя на свободу. И остался с ними.
        Домой Углов стал собираться уже в сумерках.
        - Тебя Костя на машине до дома довезет, - предложил Сергей.
        - Не нужно, я прогуляться хочу хоть до автобуса. Давно в Красном Бору не был.
        Пляжники с озера уже разошлись, но по берегу бродили несколько припозднившихся компаний. Стояла теплая погода, закат окрашивал небо в тревожные багряно-синие тона, однако воздух был свеж и пронизан запахом хвои.
        Пока дошел до автобуса, Углов совсем протрезвел, а в свой двор на улице Ленина входил уже вполне деловой походкой.
        В узкой подворотне стоял какой-то мужчина.
        «Возможно, бомж», - по привычке оценил Углов.
        Профессия научила его фиксировать в памяти даже случайных встречных.
        - Дай закурить! - Скрюченная фигура повернулась к полковнику.
        Углов достал сигареты.
        - Бери!
        В пачке оставалось штук семь, он протянул всю пачку.
        - Спасибо! - Бомж взял пачку левой рукой, а правую резко вскинул.
        Полковник заметил в ней нож и тоже вскинул руку, чтобы перехватить оружие. Но не успел.
        Глава 35
        Смерть Гнуса, а также неожиданная встреча Станислава Котова с еще одним старым другом
        Тело Углова обнаружили только утром, когда рассвело.
        В управлении Радлов накричал на Демина - зачем взял заявление об уходе у начальника, почему не доложили сразу ему, а принесли на подпись только утром, когда стало известно о смерти Углова.
        Заявление было признано недействительным, ведь Радлов его не подписывал. Горожане ужасались и не верили в случайность гибели полковника. Преступность в городе разгулялась настолько, что бандиты не побоялись отомстить начальнику убойного отдела - вот до чего дошло!
        Вспоминали заслуги Углова, его умение доводить следствие до конца, распутывать сложные преступления. Ужасались: «Как же мы теперь без него! Совсем теперь бандиты разгуляются!..»
        Генерал Радлов лично возглавил следствие по делу об убийстве Углова.
        Очень быстро вышли на след «бомжа», от руки которого погиб полковник. Им оказался известный милиции член одной из бандитских группировок, карманник, мелкая сошка по прозвищу Гнус.
        Было известно, что он не брезгует подрабатывать и наемными убийствами. Однако живым взять его не удалось: кто-то опередил милиционеров.
        Труп Гнуса был обнаружен утром следующего дня, в пустынной местности на берегу Днепра. На этом следствие закрыли.
        Хоронили Углова с милицейскими почестями, говорили много речей. Городское начальство из мэрии, правда, не присутствовало: за день до похорон произошло в городе еще одно, не менее резонансное преступление: был убит крупный чиновник мэрии Котов.
        Обстоятельства этого убийства вызывали особое удивление. Многие видели, как на Блонье к идущему со службы чиновнику подошел уже немолодой и прилично одетый мужчина.
        Котов встречей с ним был сильно удивлен, но не испуган, даже, возможно, обрадовался - во всяком случае, заинтересовался. Они хлопали друг друга по плечу, как старые, долго не видавшиеся друзья.
        А поздно вечером тело Котова было обнаружено с ножом в груди на скамейке возле озера с лебедями.
        Мужчину, встречу с которым на Блонье наблюдали прохожие, не нашли. Да возможно, и не он убил? Убийца обнаружен не был.
        Насколько тщательно проводилось расследование, нам неизвестно: милиция в эти первые дни после гибели начальника убойного отдела Углова находилась в смятенном состоянии, и, хотя за дело взялся тоже лично Радлов, найти убийцу не получилось.
        Читатель в отличие от Радлова, многое из предыдущих событий знающий, возможно, успел уже догадаться, что через день после прогремевшего на весь город убийства Углова Станислава Николаевича Котова поджидал на Блонье Сергей Воробьев, он же Пыря, он же Вор.
        Котов, как обычно, шел домой пешком: путь был недалекий и приятный: пройти через боковую аллейку любимого смолянами сада Блонье - и дома.
        Вышел он из мэрии ровно в шесть, многие в это время по Блонью прогуливаются. Некоторые с Котовым здоровались, он приветливо кивал в ответ. Кивнуть нетрудно, а популярности добавляло: у него была слава демократа.
        Станислав Николаевич шел не спеша, небрежно помахивая пустым дипломатом. Настроение у него сегодня было отличное. Он рассеянно скользил взглядом по лицам гуляющих: пенсионеров, молодых родителей с колясками…
        Незнакомый пожилой мужчина, сидящий на скамейке, смотрел на него как-то уж слишком пристально.
        Котова это не смутило: видимо, пытается вспомнить, где меня видел. По телевизору, дружок!
        Он усмехнулся и уже оставил скамейку с любознательным мужчиной позади, когда тот неуверенно окликнул:
        - Стасик, это ты?! Стасик Котов!
        Станислав Николаевич остановился. Несмотря на демократизм, Стасиком его мало кто называл. Жена да немногочисленные уже одноклассники…
        - Стасик! - Мужчина подошел к нему, глядел в его лицо с неуверенной радостью.
        - Стасик, неужели это ты?! Вот подарок мне какой! Я и не чаял знакомых встретить… Я Серега Воробьев, Пыря! Неужели не узнаешь?!
        Котов вглядывался в лицо мужчины - да, похож… Как-то увереннее лицо стало, жестче, но похож… Это что же… Выходит, он жив?! Неожиданно!
        Серегу Воробьева он знал очень хорошо. Сергей был из обеспеченной семьи, отец - главный инженер.
        В жизни Стасика семья Воробьевых сыграла большую роль, хотя сами они об этом не подозревали. Когда только въехали в дом, мать наставляла девятилетнего Стасика: «Вот посмотри на Воробьевых и на нас! Разница какая! У них и едой хорошей, сам говоришь, угощают, и комнаты им дали две, хоть и в коммуналке пока… и не вкалывают его родители в грязи, как я. Видишь, что дает образование?! Надо учиться, учиться и учиться! И будешь ты инженер, как отец Сережки! А не на стройке кирпичи таскать…»
        Семья Воробьевых была образцом для Стасика и в дальнейшем. Он не показывал вида, но жутко завидовал и отдельной комнате, которая у Пыри была, и вкусной еде. Зависть еще возросла, когда Воробьевы получили отдельную квартиру. Он несколько раз приходил к Пыре и всегда испытывал щемящее чувство неудовлетворенности: почему одним все, а другим ничего?! Он вырастет и будет как отец Пыри! Даже еще образованнее.
        Стасик рано научился не показывать своих чувств. Он упорно учился, чтобы догнать и превзойти более успешных. Верхом благополучия ему долго казалась семья Воробьевых.
        - Я постарел, сильно изменился, знаю! - смеялся мужчина. - Но узнать-то можно! Как я рад!
        - Серега! Узнаю, узнаю, конечно! Хотя да, постарел! Давно я тебя не видел! Ты не в Смоленске, наверное? Здесь бы уже не раз встретились! - заговорил наконец и Котов.
        - Я в Москве живу! Приехал на два дня - вспомнить родной город! Изменился Смоленск, да… Но все узнаваемо: Блонье, парк… Не думал знакомых встретить!
        Теперь они хлопали друг друга по плечам и заглядывали друг другу в глаза.
        - Сережа… А что твои родители? Я ведь их прекрасно помню… - осторожно спросил Котов.
        Воробьев не спешил отвечать.
        - Стас! Давай где-нибудь сядем! Только не здесь, чтоб не мельтешили перед глазами… О себе расскажешь… - предложил он.
        - Да что я… У тебя судьба интереснее. - Котов и сам хотел уйти куда-нибудь из этого слишком людного места - на него все глазели. - Пойдем в кафе посидим?
        Стасу было интересно узнать, кем стал этот Воробьев. Из лагеря он, значит, выбрался живым… Уже повезло! Да и, судя по костюму, обеспечен не так уж и плохо… В Москве живет! Да, интересно…
        - Нет, Стас, в кафе я не успею! Меня жена ждет в гостинице, я ей обещал, что по вечернему Смоленску проведу…
        - Так ты с женой приехал! Ну, тогда в парк пойдем, посидим, там спокойнее…
        До парка было буквально рукой подать, они дошли, разговаривая, за пять минут.
        - О, и парк мало изменился! Это после войны уже отстраивали… А помнишь, там эстрада была? Концерты бесплатные давали?
        Они прошли по центральной аллее и вышли к озеру.
        - Батюшки! И лебедя запустили! - восхищался Воробьев. - Пошли возле озера посидим!
        Они спустились к пологому бережку, скамья стояла возле самой воды, на другом берегу возвышался Королевский бастион, народу там тоже не было.
        - Ну, вначале ты о себе! - предложил Стас. - А потом я.
        - Жизнь сложилась, в общем, нормально, - начал Воробьев. - Из лагеря меня освободили в пятьдесят шестом и сразу попал под реабилитацию. В Смоленск не поехал, так как родителей уже не было в живых, а поступил в педагогический институт в Москве, сразу на третий курс: я два, если помнишь, успел до ареста в Смоленске закончить. Потом аспирантура, защитил кандидатскую диссертацию. Женился на сокурснице, остался в Москве. Сейчас старший научный сотрудник в Историческом музее. Зарплата, конечно, не очень, но ничего, живем… Дочь уже самостоятельная. Жена тоже работает.
        «Так и знал, что он музейный работник! - думал Котов. - Он никем другим и не мог быть! Трусливый был всегда… Африку, например, боялся… А поди ж ты, устроился! И без особых трудов. Пронырливый он все же, как и папа его. Диссертацию защитить не вопрос, и я бы мог на счет два, да зачем мне нужно?! А вот в Москве остаться - через женитьбу, конечно, легко… И Стеллу свою забыл, как Москва замаячила! А ведь поговаривали тогда, что в МГУ поступать не поехал из-за Стеллы… Семья жены, конечно, обеспеченная - то-то он опоздать к жене боится. Пройдоха он, я всегда знал. Не то что я - своим горбом всего добился… И сейчас… разве легко мне?! Чего один этот подлый наезд Углова мне стоил… столько денег Гнусу пришлось отгрохать! А переживания какие!»
        Он поймал себя на том, что опять этому Пыре завидует. Он, известный в городе человек, крупный чиновник, всего добившийся сам, завидует какому-то музейному хмырю, пройдошливому ничтожеству! Ему даже смешно стало от абсурдности ситуации.
        - Ну, у меня тоже все нормально, - сказал он, - служу в мэрии, заведую отделом, тружусь на благо нашего города. Вот и парк этот благодаря мне такой красивый. Лично насчет лебедя договаривался! Ишь плывет… Все делаю для людей. Женат, конечно, дети тоже взрослые. Жена, правда, не работает.
        - Ну, ты всегда умный был, молодец, - согласился его собеседник. - А про других с нашего двора что-нибудь знаешь? Где Стелла? Африка?
        - Стелла… - вздрогнул Котов. - А ты разве не в курсе? - Он задумался и почему-то не сказал «убита». - Стеллу ведь арестовали тогда тоже! Вскоре после вас со Шлоссером. Она не вернулась. Говорят, погибла там.
        Ни один мускул не дрогнул на лице Воробьева. Смотрел по-прежнему спокойно.
        «Ну вот, наш пылко влюбленный как женился выгодно, так и равнодушен к прежней страсти стал, - насмешливо подумал Стас. - Все они таковы… Какая там вообще может быть любовь! Выдумки дураков».
        - А Африка? Где он теперь, интересно?
        - Африка? - Котов опять запнулся. - Африка, не поверишь, стал милиционером!
        И опять лицо собеседника осталось спокойным, не отразилось на нем удивления.
        - И сейчас в милиции? - спросил он.
        - Да, и сейчас в милиции! Там работает.
        - А вот Гнус мне вчера перед смертью признался, что убил он Углова по твоему заказу! И я ему больше верю, чем тебе!
        Лицо Воробьева оставалось бесстрастно-спокойным, и Стас не сразу понял, что это такое он говорит.
        Он слушал с совершенно ошалевшей физиономией и не понимал слов, настолько чудовищны они были. А когда до него дошел смысл, было уже поздно: возле левого ребра, проникнув через английский пиджак и французскую рубаху, остро щекотал холодок стали.
        Он все же попытался пошевелить белыми губами.
        - Тихо! - сказал страшный собеседник. - Не говори ничего. Ты уже все сказал. Я тебе Стеллу простить, сам понимаешь, не могу. Ну, заодно и за Африку отомщу. Уж больно ты подл и в безнаказанности своей уверен.
        Глава 36
        Удивительная находка
        После гибели Углова прошло сорок дней.
        В городе было много разговоров о двух резонансных преступлениях, произошедших почти одновременно. Некоторые переживали больше за Котова, другие за полковника… Иногда возникали разговоры о том, что, может, не случайно эти два ярких человека погибли почти одновременно и не связаны ли эти преступления? Однако подавляющее большинство смолян считало, что нет, не связаны, конечно. Просто время сейчас такое - тяжелое для страны, преступники страх потеряли… Лучших убивают. Что Котов, что Углов - лучшие в своей профессии были! На этом сходились все. Если раньше, при жизни, некоторые критически настроенные граждане называли Котова карьеристом, думающим о себе, а не о народе, если поругивали Углова за низкую раскрываемость, то теперь все недостатки забылись…
        Жильцы дома номер три по улице Ленина переживали особенно. Многие давние жильцы знали и Углова, и Котова с детства. К обоим относились хорошо, с уважением.
        Неля Королева ушла с работы - не захотела работать с другим начальником. Валя Пашутина тоже только о Котове и говорила. А вот Вера Лопухова острее переживала смерть Углова. Котова она еще не успела узнать, разговоров о нем, правда, было много.
        «Но кстати… сомнительные какие-то разговоры…» - думала Вера.
        Так получилось, что ее о Котове спрашивали как свидетельницу. И он был действительно похож на того человека, что приходил в их двор в вечер убийства - его Крутиков видел, а потом она…
        «Ну, теперь-то об этом грех даже думать - тем более что и раньше сомневались, - заключила Вера. - Теперь-то уж не наш суд!»
        В общем, в это тяжелое время они с Надей сосредоточились на помощи Татьяне, жене Углова.
        На похоронах выяснилось, что Надя с Татьяной неплохо знакомы - они одновременно учились в Смоленском пединституте, хотя и на разных факультетах. Знали друг друга по студенческому Театру эстрадных миниатюр, в котором играли обе. На правах старых знакомых сестры Лопуховы старались сейчас жену погибшего полковника опекать.
        Татьяна сильно переживала трагическую гибель мужа, оставлять ее одну было нельзя. До сорока дней она, однако, решила продолжать жить в их квартире, а потом согласилась переехать к дочке.
        - Здесь все о Володе напоминает, - говорила она. - Может, потом привыкну, вернусь еще, а сейчас тяжело очень.
        Дочь Угловых Стелла и в эти дни приходила часто, не бросала мать. По истечении сорока дней мать и дочь начали разбирать вещи покойника: одежда почти вся подходила зятю, мужу Стеллы. Другие личные вещи Татьяна решила оставить на своих местах - пусть будет память о Володе.
        - Он не любил, чтоб я его вещи трогала, - говорила она и опять начинала плакать. - Пусть так и стоит все! Особенно в его кабинете.
        - Надо только прибраться, пыль стереть, - уговаривала дочь. - Смотри, какой слой пыли! Тут не убиралось давно.
        - Я в эти сорок дней только поплакать сюда заходила, - соглашалась Таня. - Не убирала ничего. Да и раньше Володя в кабинете пыль сам стирал, не любил, чтоб я трогала. Я и сейчас не хочу трогать.
        - И не надо! - соглашалась Стелла. - Вы там пока на кухне чай попейте, а я только пыль сотру быстренько, и все.
        Кухня у Угловых была не очень большая, метров шесть.
        За небольшим столиком они едва уместились втроем: Таня, Надя и Вера. Внучка Тани Настя вначале крутилась возле них, потом убежала - наверное, к матери, которая возилась в дедовом кабинете.
        - Володя закрытый был человек, - сказала Таня. - Он даже мне не все рассказывал. Особенно если по работе что. Он ведь во все детали на работе вникал, до мелочей старался докопаться. В последнее время он сильно переживал: какое-то дело распутывал, сложное очень, запутанное… - Она тяжело вздохнула.
        В это время из кабинета донесся грохот: упало что-то тяжелое.
        Все три женщины, вскочив с мест, кинулись в кабинет.
        Первая мысль была: не случилось ли чего со Стеллой или Настей.
        Вера добежала до кабинета первая, толчком распахнула дверь. Надя и Таня ворвались вслед за ней.
        Стелла и Настя были там, обе не выглядели расстроенными или испуганными. Стелла поднимала с пола какой-то тяжелый предмет, одновременно его с любопытством разглядывая. Настя скакала вокруг, тоже стараясь разглядеть громоздкую вещь в руках матери.
        - Стелла, что это? Что случилось?
        - Слава богу, ничего, мама. Я статуэтку уронила нечаянно. Но Настя далеко была, к счастью, так что ничего не случилось. Она просто упала на пол, не разбилась даже. А тяжелая!
        - Как же так? Отчего она упала? - не успокаивалась Таня.
        - Да я просто ее подвинула, чтобы под ней пыль стереть. И нечаянно уронила. Она не разбилась - похоже, металлическая. Ой, вот тут край оббился немножко…
        Вера с Надей тоже подошли посмотреть на статуэтку, которую уже водрузили на стол.
        Это было поясное изображение негра или, скорее, негритянки. Из-за густой черноты изделия выражение лица терялось - просто черная поясная фигурка с толстыми негритянскими губами и слегка приплюснутым носом.
        - Вот тут чуть-чуть откололось… - с сожалением говорила Стелла. Она поворачивала фигурку на столе, с интересом разглядывая. - Можно будет закрасить, наверно. Ты, мама, не огорчайся только.
        - Этой фигуркой папа очень дорожил, - печально сказала Таня. - Ему подарила ее на день рождения та девушка, в честь которой тебя назвали - папина детская любовь. У него же прозвище было Африка, она и подарила африканца. А может, это и африканка - тут непонятно. Но папе она нравилась. Не расстраивайся, Стелла, мы подкрасим это место черной краской и незаметно будет! И поставим на прежнее место. - Она наклонилась еще ниже, рассматривая скол. - Ой, это не откололось… Это краска отвалилась! Она и так покрашена, это краска по металлу!
        Вера тоже наклонилась над фигуркой. Край, где целостность нарушилась, был желтоватым, а не черным…
        Вера осторожно потерла его рукой: какой-то желтый металл, приятный на ощупь… Фигурка вся была из него сделана и покрашена густой черной краской поверх металла.
        - Очень странно она изготовлена! - сказала Надя, тоже разглядывающая фигурку. - Обычно статуэтки негров сразу из черного материала делают. А тут она сделана из желтого, но потом сверху черной краской покрашена. И похоже, масляной… Как-то даже этим испортили… Она без краски лучше бы была.
        Стелла с трудом перевернула тяжелую фигурку набок, рассматривая ее… Снизу статуэтка была укреплена чем-то, напоминающим оконную замазку. Слой был тонкий и от недавнего падения тоже слегка отколупнулся: под ним явственно торчал уголок какой-то грязной бумажки.
        - Тут и снизу налеплено непонятно зачем. Клеенка какая-то приклеена! Но тоже отклеилась уже, край задрался, и она упала, когда я начала передвигать… Мы основание тоже подровняем - пусть стоит. - Стелла говорила это, осторожно отдирая от дна потертые куски клеенки и доставая листок.
        Бумажка под клеенкой оказалась довольно большая. Это был листок из блокнота, аккуратно сложенный вчетверо.
        - Это фирменный знак! Сейчас узнаем, на какой фабрике этот бюстик делали, - воскликнула Стелла и развернула листочек.
        Он был ветхий, снаружи на него налипла грязь, но на внутренней стороне можно было различить карандашный текст. Текст был бледный от времени, отчасти истерся, четко видны были лишь отдельные слова.
        - Мама, давай лупу, тут плохо видно…
        - Стелла, подожди… У папы в столе посмотри, у него хорошая лупа была - я у него всегда просила, если мелкий шрифт прочитать надо…
        Включили настольную лампу, нашли лупу. Она действительно оказалась мощная и удобная, профессиональная.
        Стелла села в кресло, остальные сгрудились около нее, заглядывая через плечо, Настя притихла, уселась в дальнем углу с куклой в опущенной руке.
        - «Вова, прости, что не говорю сразу…» - начала читать Стелла. - Это записка! Папе, видимо! Читать? - Она посмотрела на мать.
        Вера с Надей переглянулись.
        - Ну, мы пойдем… - сказала Надя. - Нам пора уже.
        - Нет-нет, - быстро возразила Таня. - В записке не может быть ничего плохого или стыдного. Вова не успел прочитать, но я знаю, что там, где он, ничего плохого быть не может. Оставайтесь! Останьтесь, я вас прошу - это через сорок лет записка! И Володя, я уверена, сказал бы, чтоб остались. Садитесь! Вера, Надя, садитесь! Это, наверно, долго разбирать.
        Она указала на диван, сестры сели.
        Стелла некоторое время молча разглядывала через лупу текст. Лицо ее стало сосредоточенным, приняло даже озабоченное выражение.
        - Да, это записка! Тут не все слова можно разобрать, но по тем словам, что сохранились, можно догадаться об остальном. Это, скорее всего, та девушка писала, что фигурку подарила. Стелла, тезка моя. - И она продолжила чтение: - Итак, «…прости, что не говорю сразу. Но я надеюсь, что мы с тобой встретимся снова, и тогда я все расскажу. А если нет, вот самое главное: этот артефакт мы откопали в Гнездове с Сережей и…» Здесь стерто. Кажется, В, И…
        - К, И! - закричала, не сдержавшись, Вера. - Там К, а не В! Посмотри внимательнее! Карл Иванович Шлоссер!
        Стелла остановилась, поднесла записку ближе к лампе, покрутила лупой…
        - Да, действительно, К. И.! И дальше: «Если меня не будет, когда они вернутся, отдай им. Это очень древний артефакт, они будут изучать. Но я вернусь, мы встретимся. Все будет хорошо. Вова, ты очень хороший. С днем рождения. Мы еще увидимся, и я тебе сама все расскажу».
        Глава 37
        Последняя неделя Стеллы
        От Блонье до дома - два шага. Но Стелла шла долго, медленно очень. Голова у нее была как в тумане - в разброде мыслей и чувств. Стелла пыталась осознать только что произошедшее с ней, но ей было тяжело - она сама себя не понимала…
        Зачем она рассказала все Коту? Все-все, чего не рассказывала никому? И Сережка ведь тогда сказал: никому не надо говорить… Тогда… Когда они виделись в последний раз.
        Сейчас девушка испытывала сложные чувства. Все еще оставалась эйфория, охватившая ее сразу, как только начала выкладывать свою печаль малознакомому, в сущности, человеку.
        В последнее время ей было тяжело, но до сегодняшнего дня она не чувствовала себя одинокой - жила ожиданием встречи с Сергеем: у нее есть надежный друг, он придет, они все обсудят, решат вместе… А сегодня, когда узнала о его аресте, Стеллу охватила паника. Нужно было непременно с кем-то посоветоваться, кому-то рассказать.
        Отец Сережки, Валерий Алексеевич, очень умный… С ним бы поговорить… Но отца Сережки в ночь ареста сына увезли в больницу с инфарктом, мать его тоже находилась в тяжелом состоянии, а собственной матери Стеллы не было на свете уже два месяца.
        Подруги? Обе верные подруги уехали сразу после сессии домой. С кем поделиться?
        «Читателя! Советчика! Врача!» - вспомнила она… Это из стихотворения, которое Сережка ей читал, тоже не велел никому рассказывать… И вроде она не болтушка - зачем же Котову рассказала о своих проблемах? А может, и ничего? Нет, не ничего!
        Она вспомнила, как Кот менялся в лице по мере ее рассказа, вспомнила его трусливый взгляд - как он, сославшись на дела, отвернулся и побежал по аллейке.
        Доносить пошел, не иначе! Донести, может, первой?
        Нет, она не будет! Она не изменит себе. Не изменит Сережке, Карлу Ивановичу. Она не последует советам Кота. Зачем только она к нему обратилась?!
        И в последующие дни Стелла ничего не могла делать - решала, как быть. И ничего не могла придумать.
        Через три дня она встретила во дворе Кота. Хотела пройти мимо, однако он остановил ее. Спрашивал только об артефакте.
        Стелла постаралась отвечать как можно более неопределенно. А потом задумалась: значит, его заинтересовала Золотая Баба?
        Зачем она ему, ведь археологией Кот не увлекается? Ах да, золото ведь дорого стоит… А Кот, значит, меркантилен? Кто его знает…
        Однако с Бабой нужно что-то придумать. Ее нужно спрятать. Может, правда зарыть - где же?
        Вернувшись домой, она покрасила старинный бюстик черной масляной краской: эта краска очень быстро сохла, она осталась у нее после окрашивания креста на маминой могиле. Нанесла тройной слой: металл стал вовсе не виден, а бюстик теперь напоминал дешевое изображение негра. Мало ли из чего он сделан - из глины, например. На древний и дорогой теперь не похож.
        И все же она боялась прихода Кота - его не обманешь. Он и краску расковыряет, докопается до золота.
        Артефакт нужно спрятать где-то не в доме… Отдать некому! Она никому не может довериться. Нужно где-то закопать, причем не во дворе - ведь про двор она уже Коту ляпнула.
        Стелла решила зарыть древний артефакт на пустыре за крепостной стеной, за Никольскими воротами. Это и недалеко, и место пустынное. Когда вернутся Сергей и Карл Иванович, они придут втроем и откопают…
        Начала собираться уже под вечер. В большую сумку уложила статуэтку; подумав, сняла с маленького столика, что под керосинку у них с мамой был, клеенку - завернет в нее фигурку, прежде чем зарыть, чтоб не попортилась. Взяла и клей - когда упакует фигурку, склеит клеенку, чтоб земля внутрь не проникала. Копать взяла большой кухонный нож: там за стеной земля мягкая, вскопает ножом - лопаты у нее и не было все равно.
        Вышла уже в темноте. Сумка показалась тяжелой: сюда-то Сережка тащил…
        Идти одной, ночью, с тяжелой сумкой было страшно. Что же делать?
        В подворотне, как обычно, курил Африка, на этот раз без дружков, в гордом одиночестве.
        Стелла его совершенно не боялась, так как знала с детства: мальчишка как мальчишка, хотя и хулиган. К ней-то он тем более всегда хорошо относился.
        Тяжелая сумка оттягивала руку, сбивала дыхание.
        Девушка решила передохнуть. Поставив сумку на землю, она завязала с Африкой ничего не значащий разговор. Видно было, что паренек рад ее вниманию и очень смущается.
        «Хороший все-таки этот Африка… - думала Стелла, - и не подумаешь сразу, что он такой хороший! А что, если попросить его спрятать пока статуэтку? Или хотя бы помочь донести? Нет, я уже один раз ошиблась!» Она оборвала свою мысль, не додумав.
        Но ей было искренне жаль чувствительного паренька: смерть мамы, видимо, переживает так же сильно, как переживала Стелла. И на день рождения совершенно один, где они, эти дружки?..
        А что, если все же рассказать ему - про арест Сереги, про артефакт… Она говорила одно, думала о другом, мысли скакали…
        Стелла никак не могла додумать свою мысль, решить. И когда Углов так неожиданно пригласил ее отметить день рождения пирожными, согласилась: она боялась одна идти за стену, прятать статуэтку… Боялась, что не хватит сил.
        Что же делать? Может, и стоит поговорить с Африкой за чаем - там видно будет.
        Чай с пирожными пили долго. Углов открывался с неожиданной стороны. Никакой он не хулиган, напротив, очень застенчивый!
        Стелла уже решилась открыться, но Вовка был слишком увлечен ее присутствием, он занят был только тем, чтобы выглядеть в ее глазах как можно лучше…
        Эта забота затмевала для него все - он девушку почти не видел, занятый созданием хорошего впечатления на нее…
        Паренек все больше нравился Стелле. Его поведение было и трогательно, и грустно.
        «Вот он действительно хороший человек, - думала она. - В отличие от Кота. Но может быть, я опять ошибаюсь? И как сказать: просто вынуть эту Бабу? А что, если подарить ее на день рождения? А может, подарить без объяснений, а потом уже, после, рассказать?»
        Когда Вовка вышел на кухню - заварить еще чаю и нарезать батон (пирожные кончились), Стелла быстро написала на блокнотном листочке записку… Едва успела спрятать. А когда паренек вышел второй раз, отрезала ножом кусок клеенки и, вставив под нее записку, приклеила клеенку к основанию статуэтки.
        Прощаясь, она вынула из сумки черную, как антрацит, блестящую от краски, статуэтку с клеенкой вместо подставки. Выглядела статуэтка как дешевая поделка из магазина сувениров или даже с базара.
        - Это тебе на день рождения! - сказала Стелла, сильно покраснев (она не знала, правильно ли делает). - Тебя ведь многие называют Африка! Ну, я и дарю тебе африканца… На память! В следующий раз я тебя позову чай пить! На той неделе! - И дождавшись его смущенного кивка, заключила: - До свидания, Африка! Будь счастлив!
        Шла домой через двор на этот раз с легким сердцем. Нет, все она сделала правильно. Этот Африка очень хороший. Потом она ему расскажет - может быть, даже на следующей неделе. Или когда Сережа вернется. Они будут дружить… Может, Вовка тоже археологией увлечется… Не дело это - в подворотне вечера простаивать.
        На этот раз она вернулась домой в хорошем настроении. Поставила опять керосинку на столик, пока без клеенки. От той, прежней, не полный кусочек остался. Завтра придумает, что постелить. А через час пришел Кот.
        Когда он ее душил, она думала только об одном: не выдать Африку, не проговориться, что артефакт у него… Он ведь и не знает… Она виновата перед всеми: перед Сережкой, перед Вовкой. Она проболталась. Ну что ж, она расплатится сама. Лишь бы их не коснулось.
        Глава 38
        Артефакт
        - Как жаль, что Володя эту записку не увидел! - сказала Таня со слезами на глазах, когда ее дочь закончила чтение.
        - Это в Гнездове они, видимо, нашли… - пробормотала потрясенная Вера. - Они раскопки проводили: Сережка - Сергей Воробьев, а К. И. - Карл Иванович Шлоссер. Их арестовали. А статуэтку эту они, значит, откопали в кургане?! Она очень древняя должна быть! Почему же Стелла Углову не сказала?!
        У Веры была масса вопросов… Но ответить ей никто не мог.
        - Надо Толика Рассветова попросить поискать в интернете. Может, там он найдет что-нибудь про эту находку.
        - Но если она действительно древняя и, наверное, дорогая, нужно сдать ее в музей? - спросила Стелла.
        - Да, для начала ее надо показать в нашем краеведческом музее - там есть специалисты, - подтвердила Татьяна. - Не забывай, Стелла, что мама твоя историк. Правда, почти не работала по специальности, но училась-то неплохо. Мне кажется, если удалить краску, изображение много интереснее станет. Потому что вещь древняя. И не негр это вовсе! Это какой-то древний божок - скорее всего, женского рода. И что за металл этот желтый? Он на золото похож. Не хочу даже гадать, но вещь может оказаться очень дорогой… Я даже боюсь ее в доме на ночь оставлять… Ах, если бы был жив Володя! Для него разрешилась бы загадка той девушки. Ведь он всю жизнь о ней помнил. Какая трагическая история за этой запиской - я чувствую! Какая печаль была у Володи в жизни! Я всегда это знала. Он необыкновенный был. - Татьяна опять заплакала.
        - Танечка! Не плачь, пожалуйста! - Вера обняла ее за плечи. - Мы узнаем, мы поймем… Мы решим эту загадку. Давайте, может быть, Толика Рассветова позовем?! Он много знает о раскопках, которые Шлоссер с учениками проводил. Может быть, через интернет что-нибудь сумеет прояснить и об артефакте. И как минимум поможет нам донести эту вещь до музея - ведь она тяжелая.
        Позвали Толика. Артефакт его чрезвычайно заинтересовал.
        - По всей вероятности, да что там - совершенно точно, ведь в записке об этом прямо говорится! Его нашла при раскопках в Гнездовских курганах экспедиция Шлоссера. Однако на допросах ни Шлоссер, ни Сергей Воробьев об артефакте не упомянули. В том доносе, что на Стеллу неизвестный «доброжелатель» написал, тоже артефакт не упоминается. Я еще покопаюсь, конечно, в интернете, но вряд ли найду: эта троица хорошо тайну хранила. А статуэтку надо, конечно, нести в музей. В доме ее и опасно держать! Как же она у вас столько лет простояла! А это хорошая идея была - краской покрыть…
        Время было обеденное. От переживаний все проголодались, да и Настю надо было кормить.
        Татьяна уговорила всех обедать у нее. Сидели за большим столом в комнате. Помянули, конечно, Володю. Настроение у всех было печально-просветленное.
        Таня перестала плакать. Володя как бы с ними за столом сидел - настолько находка его ко всем сидящим приблизила, понятнее и человечнее сделала. Рассуждали о том, знал ли он, что статуэтка древняя?
        - Нет! - уверенно сказала Татьяна. - Не знал. Когда он меня привел в эту квартиру… А тогда была коммуналка, соседи еще здесь жили, у нас только эта комната и была, где его кабинет теперь… Когда привел, он мне и про статуэтку эту пояснил - что подарок, потому что его в детстве Африкой все называли. И сказал, что это дорогой для него подарок, так как сделан был замечательной девушкой. Рассказал, что звали ее Стеллой, что в соседнем подъезде жила и погибла трагически. Но он думал, это обычная статуэтка, ширпотреб. И я так думала. Дочку он Стеллой назвал в честь той девушки, а я не возражала - имя ведь красивое. И что девушка очень хорошая была, я верю. Какая ужасная, в сущности, история! И Володя ведь похоже погиб - такой же негодяй его убил, что и девушку ту!
        После обеда пошли, тоже все вместе, в исторический музей. Толик нес в большой сумке статуэтку, остальные просто сопровождали - всем интересно было. Действительно ли статуэтка - артефакт?
        Эпилог
        Прошло три месяца. Стоял промозглый ноябрь 1992 года. Зарплату по-прежнему часто задерживали. Цифры получаемых денег выросли до десятков и сотен тысяч, но все съедала инфляция. В магазинах людей поражало еще непривычное изобилие продуктов, однако покупательная способность населения была мала - брали привычные хлеб, молоко, а из новых продуктов охотно покупали американские куриные окорочка: хотя и невкусные, и лекарством пахнут, зато дешево выходит. И все ж мясо!
        На улице дождливый ветер волочил по выщербленному асфальту пожухлые листья, окурки, бумажки. Город производил впечатление заброшенности, запустения.
        Вера продолжала жить в неотремонтированной квартире, о ремонте уже и не помышляла… Купила, правда, новые шторы на деньги, полученные от продажи ваучера. Но все это было не так важно.
        После истории с артефактом Вера и Надя подружились с Татьяной Угловой и Толиком Рассветовым.
        Татьяна, пожив у дочки два месяца, в конце сентября уже вернулась домой.
        - Тянет меня сюда, - говорила она. - Не надо мне бросать место, где с Володей жили.
        Статуэтка, подаренная сорок лет назад Африке Стеллой, оказалась очень древней. Московские специалисты доказали, что она не местного происхождения, а была завезена в древнее поселение под Смоленском проезжими купцами или даже речными пиратами. Возможно, это и есть знаменитая Золотая Баба - божество древнего сибирского народа, о котором ходит множество легенд. Говорят, что она была похищена у вогулов ушкуйниками.
        Артефакт был передан этнографическому музею в Петербурге. Сейчас Золотая Баба стоит на почетном месте в зале народов Севера - рядом с ритуальным облачением вогульского шамана.
        В городе много было разговоров о статуэтке. Некоторые считали, что полковник Углов был убит бандитами, у которых он отобрал артефакт.
        - Это ж надо… выследил этих бандюков и отобрал. А в музей передать не успел, потому что убили… - восхищался дядя Вася Гаврилов. - Нет больше таких сыщиков, плохо нам без Володи Углова будет!
        Впрочем, точные сведения о том, как попала статуэтка в кабинет Углова, не разглашаются.
        Как стало известно генералу Радлову, проживающий в собственном доме в дачной местности Красный Бор гражданин Воробьев, бывший домушник, ныне ушедший на покой, специально ездил в Петербург, чтобы побывать в этнографическом музее.
        Импозантный мужчина в прекрасно сидящем на нем заграничном костюме, с лицом, как бы высеченным из камня, долго стоял перед статуэткой Золотой Бабы. На левой щеке стал заметен резкий белый шрам, что свидетельствовало о необыкновенном нервном возбуждении посетителя музея. Неотрывно глядел он на золотую статуэтку.
        Наконец-то они всласть посмотрели глаза в глаза! Взгляд вогульского божка был бесстрастен и загадочен. А бывший домушник по кличке Вор смотрел печально, но с сознанием выполненного долга. Большая грусть повисла в помещении, когда эти двое уставились друг на друга.
        «Это судьба!» - едва слышно прошептал Вор и вышел из зала.
        А Баба осталась. Не только бесстрастие, но и покой струился из ее золотых глаз.
        Через тысячу лет она вновь чувствовала себя на своем месте - она вернулась к вогулам, проклятие шамана было снято.
        Вместо пролога
        Был июнь 1944-го, освобожденный всего полгода назад Смоленск лежал в руинах. Но начиналось лето, вовсю пригревало солнце, наши войска продвигались на запад уже по Европе, топали сапогами, перли усталыми гусеницами танков - на Берлин… Еще шли похоронки, еще со страхом и надеждой вглядывались женщины в глаза приближающегося почтальона…
        Однако люди возвращались: вышли из подвалов разрушенных домов пережившие оккупацию, приезжали и приезжали эвакуированные. Эти селились в крепостной стене, строили хатки из ржавого листового железа на месте разваленных домов… Железо собирали тут же - выпрямляли покореженные бомбежкой листы и строили. Возвращались в город, вылезали из подвалов преимущественно женщины и дети.
        Екатерина Алексеевна Войтулевич получила похоронку на мужа, летчика Александра Войтулевича, год назад. Летом сорок первого она вместе с маленькой дочерью успела эвакуироваться на Урал, туда и пришла похоронка. И вот теперь они со Стеллой вернулись в родной Смоленск.
        Вдове летчика-героя (Александр был представлен к званию Героя Советского Союза) почти сразу дали комнату. Дом на Ленина еще не был отстроен полностью: стены восстановили, дом был покрыт крышей, но внутренние работы в некоторых подъездах только начинались. В недостроенные квартиры вселились импровизированные строители, достраивали сами, на ходу…
        Екатерине Алексеевне досталась неплохая комната в первом подъезде. Вход в нее был прямо с лестничной площадки, и это Екатерине Алексеевне скорее нравилось: еще неизвестно какие соседи попались бы, а так - отдельная комната.
        Комната была почти готова, только стены быстренько побелили (Стелла помогала), добавив в разведенную известь голубенькой краски, да пол деревянный покрасили в темно-бордовый цвет. Остатками напольной краски покрасили дверь. Кровать (для начала одну на двоих) купили на барахолке, а стол помог соорудить из подобранных на развалинах досок сосед. Мать вбила в стенку гвоздики, на них повесили одежду.
        - Ну вот, Стелла, есть у нас теперь свое жилье, - сказала довольная мать.
        Окно комнаты выходило во двор - небольшой, без зелени, с деревянным двухкамерным туалетом и выгребной ямой рядом с ним.
        Стелла внимательно осмотрела двор, весь обошла. Ее живые черные глаза смотрели на мир доброжелательно и с любопытством.
        Два мальчика ее лет вышли из соседнего подъезда. Стелла к ним подошла.
        - Здравствуйте! Я ваша соседка из первого подъезда, Стелла.
        - Здравствуй! А мы во втором поселились. Меня зовут Стасик, а это мой друг, Вовка. Меня дразнят Кот, а его - Африка.
        Вовка Африка молчал, стеснялся, что ли? Он всегда был смелый, но сейчас почему-то очень боялся произвести плохое впечатление на эту грациозную девочку со смеющимися глазами.
        Через длинную темную арку во двор въехал грузовик с мебелью. С него начали выгружать кровати, стол, шкаф… потащили в недавно отстроенный четвертый подъезд.
        Мальчик, близкий по возрасту к собравшимся ребятам, выпрыгнул из кузова и тоже хотел помогать.
        - Сережа, отойди, ты только мешаешь… Есть кому поднять на второй этаж без тебя. Постой пока тут! - обратился к нему один из мужчин.
        Сережа не стал спорить, хотя он почувствовал неловкость перед девочкой после слов отца.
        Желая его подбодрить, она улыбнулась и обратилась к нему:
        - Тебя Сережа зовут? А меня Стелла. Вот Стас, вот Володя. Мы все из этого двора!
        Был полдень. Солнце стояло высоко, ярко освещая двор, который казался в его блистающем свете не таким уж и мрачным.
        Начиналось лето. Заканчивалась война. Впереди была прекрасная, счастливая жизнь.