Одержимая Пепа Дмитрий Александрович Видинеев
        Лев Стенин - старик, бывший начальник милиции. Его мучают совесть и головные боли. Пелагея Пашина - молодая алкоголичка, дочь серийного убийцы, которого много лет назад застрелил Стенин. Разные люди, разные судьбы. Он шёл по унылой дороге старости, она шагала по пути самоуничтожения. Так всё и продолжалось бы, но полковнику пришла в голову мысль помочь Пепе избавиться от алкогольной зависимости. Благородные помыслы, вот только не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. А в случае с дочкой маньяка - в прямом смысле в ад!
        Одержимая Пепа
        Глава 1
        В птичьей кормушке насыщались два упитанных снегиря. Лев Аркадьевич Стенин смотрел на птиц с умилением - пожалуй, только на пернатых так и смотрел, считая их самыми прекрасными созданиями на свете. Вокруг коттеджа находилось несколько десяток кормушек, которые он смастерил, и не было такого дня, чтобы они пустовали без корма.
        Снегири упорхнули, зато прилетели три синицы. Они клевали семечки подсолнуха и сушёные ягоды рябины торопливо, словно куда-то опаздывая.
        - Не спешите, - улыбнулся Лев Аркадьевич и тут же поморщился от головной боли.
        Ох уж эта чёртова боль, даже свежий морозный воздух не помогал от неё избавиться. Дожив до своих шестидесяти семи, он уж и забыл, когда в последний раз к врачам обращался, а тут эти непонятно откуда взявшиеся головные боли!
        Поправив меховую шапку, Стенин продолжил обход территории. Снег хрустел под ногами, изо рта вырывались облачка пара. Погода выдалась ясная; полуденное январское солнце отражалось в окнах двухэтажного дома, лёгкий ветерок гонял по расчищенным дорожкам позёмку.
        Следующая кормушка была сделана в виде китайской пагоды - искусная работа, хоть бери да на выставку неси. Стенин любил давать волю фантазии, когда мастерил свои поделки. Были кормушки в виде египетской пирамиды, избушки на курьих ножках, ракеты, настенных часов, телефонной будки, гитары... Младшая сестра Льва Аркадьевича Раиса как-то пошутила, что он со своим талантом не пропадёт, если что, прокормится с продажи своих «шедевров».
        Стенин был начальником Криминальной полиции и до ухода полковника на пенсию, он к столярному делу относился с абсолютным равнодушием, ножовка и молоток не входили в число его друзей. Раиса заметила, что многие люди в преклонные годы обнаруживают в себе неожиданные таланты и даже несколько примеров привела: Анна Мозес являлась женой обычного фермера и лишь после семидесяти занялась живописью и стала настоящей культурной иконой; Джин Рис издала свой роман «Широкое Саргасово море», когда ей было семьдесят шесть, и этот роман принёс ей всемирную известность; та же история и с Чарльзом Буковски - написал роман в пятьдесят лет и прославился... Да, Раиса умела приводить примеры - настоящая ходячая энциклопедия. Впрочем, к увлечению брата она относилась скорее с иронией и слово «талант» по отношении к нему из её уст звучало не серьёзно. Стенин тогда сказал ей с усмешкой, что старость располагает к открытию в себе чего-то нового. И нет тут ничего удивительного - времени теперь у него полно и если не найти себе занятия, то просто-напросто свихнуться можно.
        Поначалу он делал кормушки простенькие и не слишком опрятные, но, войдя во вкус и подключив воображение, довольно быстро освоился и начал мастерить уже кормушки тематические. Территория коттеджа обрастала его поделками и словно бы более живой становилась.
        Стенин насыпал корм и тут же объявились три воробья.
        А потом раздался вороний грай. Огромная стая чёрных птиц прилетела со стороны леса. Вороны хаотично метались над домом, будто какие-то зловещие предвестники, при этом они не садились ни на ограду, ни на деревья, ни на крышу.
        Боль усилилась, внутри головы, словно молоточки стучали. Так всегда бывало, когда прилетала стая. Вороний грай действовал как деструктивное магическое заклинание. Да, Стенин любил птиц, но ворон с некоторых пор стал ненавидеть. И он не раз задавался вопросами: откуда прилетает эта стая? Там ведь сплошной лес, нет никаких свалок. И зачем она вообще прилетает? Отчего-то ему казалось, что у этих чёртовых птиц есть какая-то конкретная цель.
        Что странно, стая стала появляться именно тогда, когда у него начались головные боли. То есть, месяц назад. Было в этом что-то мистическое, хотя Стенин старательно отгонял подобные мысли. На позапрошлой неделе он отправился в лес - в том направлении, откуда прилетала стая. Что надеялся обнаружить? Пожалуй, он и сам толком не знал. Возможно, какое-то воронье гнездовье. Целый день шёл по лесу, сверяясь с компасом, и за всё это время не услышал и не увидел ни единой вороны. Домой вернулся, не получив ответов.
        Птицы над территорией коттеджа кричали так пронзительно, словно их на части раздирали. Глядя на ворон с тревогой, Стенин произнёс мысленно: «Улетайте!» Всё его естество требовало, чтобы он пошёл в дом, но это означало сбежать. А полковник никогда не сбегал, потому и стоял, глядя на стаю, словно бросая вызов боли и страхам. В этом было какое-то детское упрямство.
        «Улетайте, чёрт бы вас побрал!»
        Стая, словно бы услышала его и точно единый организм, устремилась в сторону леса. Минуты не прошло, как снова воцарилась тишина. И боль немного поутихла. Стенин облегчённо вздохнул, взял пригоршню снега, протёр раскрасневшееся лицо. Крошечные льдинки блеснули в его аккуратной с проседью бороде и на густых бровях.
        В кормушке задорно чирикнул воробей, будто говоря: «Всё хорошо! Жизнь продолжается!»
        - Жизнь продолжается, - произнёс Стенин. Вышло у него как-то неуверенно, хотя это была его любимая присказка, и раньше он её всегда произносил с оптимизмом. Резко выдохнув, повторил: - Жизнь продолжается!
        Вот теперь вышло уверенно, хотя и с нотками злости. Ну что же, злость - это неплохо, когда-то она была для него, как лучшая подруга.
        Высыпав остаток корма в кормушку, он пошёл домой - крепкий, точно кряжистый дуб, плечистый. Фраза «настоящий полковник» подходила к нему как нельзя лучше. Даже мучаясь от боли, он держал осанку, словно, если позволит себе ссутулиться, то сломается. В нём всегда был этот железный стержень - и в детстве, и в юности. А во время службы в милиции, стержень стал крепче, потому Стенина уважали и начальство, и подчинённые, и криминальные авторитеты. Уважали, а кто-то и боялся. Его методы были далеки от классического правосудия, очень часто он и его надёжная команда оперативников действовали вопреки закону. В последнее время, когда начались головные боли, Стенин начал задумываться: а не слишком ли много дерьма он сделал в жизни? Эти мысли тяготили. Ему хотелось что-то исправить, чтобы совесть успокоить. Он и сам не подозревал, что когда-нибудь у него появится подобное желание. Впрочем, это было даже не желание, а какой-то внутренний зуд. Головные боли, то и дело прилетающая стая ворон - всё это ему казалось сигналами, что жизнь в любой момент может оборваться. Он чувствовал, что стоит на грани. Возможно, в
его голове растёт опухоль. Однако Стенин был из тех людей, которые до последнего тянут, прежде чем обратиться к врачу. Но он всё же дал себе зарок: если ситуация ухудшится, он пойдёт в больницу.
        А пока... жизнь продолжается. У него есть птицы, которых нужно кормить и у него есть желание сделать что-то правильное. И у него была кое-какая мысль на этот счёт. Идея сомнительная, но она засела в голове как заноза. Пока он ещё колебался, однако внутренний голос с каждым днём подначивал всё настойчивей: «Сделай это! Помоги ей! Она умрёт, если ты ей не поможешь! Девчонка молода, но она уже одной ногой в могиле! Ты обязан ей помочь!»
        Обязан помочь Пелагее Пашиной, Пепе, дочери психопата, которого он пристрелил десять лет назад? Ещё совсем недавно такая мысль показалась бы ему абсурдной. Но не теперь. Полковник Лев Аркадьевич Стенин уже дошёл до той стадии, когда «сделать что-то правильное», для него означало сделать что-то вопреки здравому смыслу. И даже вопреки желанию той, кому нужна помощь.
        ***
        Раньше у него не было привычки спать днём, но теперь он взял за правило часа на полтора-два отправляться в царство Морфея в дневное время суток. Это была вынужденная мера. После такого отдыха головные боли почти утихали и не мучили до самого вечера.
        В этот день, как обычно, Стенин лёг на диване в гостиной. Долго лежал с закрытыми глазами, но сон не шёл. Сдавшись, разомкнул веки и посмотрел на фотографию на стене. На ней были он и его жена Тамара - невзрачная женщина с грустными глазами. Она словно бы глядела в объектив фотоаппарата и мысленно что-то оплакивала. После её смерти от рака поджелудочной железы двенадцать лет назад, Стенин части задумывался над тем, сколько горя он ей принёс. И порой ему казалось, что именно тоска и отчаяние вызвали у неё смертельную болезнь. Поначалу чувство вины было сродни лёгкому порывистому ветерку, но с годами ветер усилился, и теперь Стенин готов был всё отдать, лишь бы у него каким-то чудесным образом появился шанс попросить у Тамары прощения. Это ведь из-за него она из яркой интересной женщины превратилась в невзрачную; из-за него в её глазах поселилась грусть. И он, вечно обделяя жену вниманием, не замечал, как она выцветает год за годом. Тамара никогда его ни в чём не упрекала, терпела, держала боль в себе. Порой ему даже хотелось, чтобы она закатила сцену, хоть как-то проявила свою обиду. Но нет...
        Теперь всё это в далёком прошлом. Вот только Стенину мерещилось, что прошлое возвращается - на уровне чувств.
        Фотография на стене смазалась, предметы в гостиной стали туманные. Веки медленно сомкнулись и Стенин уснул. Ему редко грезились сны, но сегодня...
        Он стоял на заснеженной равнине, небо было свинцового оттенка, вдалеке высились острые скалы, похожие на корявые клыки. Раздался пронзительный грай, громадная стая ворон появилась словно бы из ниоткуда, и тут же поднялась вьюга. Чёрные птицы мелькали среди снежных завихрений, хлопали крылья, сверкали глаза. А потом вороны начали взрываться одна за другой; теперь над равниной кружился не только снег, но и перья. Набирающая силу стихия выла, и сквозь этот вой пробился голос, похожий на гул ветра в трубе:
        - Ты... Ты...
        Стенину хотелось бежать, но у сна были свои законы, не позволяющие сдвинуться с места. В своём собственном кошмаре он был всего лишь безвольным наблюдателем. Ворона взорвалась перед его лицом, ветер подхватил перья и швырнул в безумную снежную круговерть.
        - Ты...
        Показался тёмный силуэт. Ощущая угрозу, Стенин поднял руку, в которой оказался пистолет, выстрелил. Ещё одна ворона взорвалась возле головы.
        - Не трать патроны, - голос стал насмешливым. - Второй раз тебе меня не убить.
        Среди снежно-перьевых смерчей силуэт обретал чёткость. Стенин, чувствуя приближение чего-то зловещего, выстрелил ещё раз. Сразу несколько ворон разорвались над его головой точно причудливые бомбы.
        А затем Стенин увидел мужчину в зелёной спецовке поверх чёрного свитера. Его глаза казались огромными за стёклами очков, русые волосы были зачёсаны к затылку - вьюга словно бы не имела над ними власти и не смогла их растрепать. На шее мужчины висели бусы из отрезанных пальцев, на губах играла презрительная улыбка.
        Фёдор Пашин. Отсекатель - так прозвали его журналисты. Стенин однажды выстрелил ему в сердце, оборвав жизнь.
        И выстрелил сейчас. Три раза. Однако Отсекатель даже не вздрогнул, лишь улыбка стала ещё более презрительной.
        - Ты, полковник, не сможешь ничего мне сделать, - его глаза походили на смоляные капли и в глубинах этой черноты горели огоньки. - Теперь - не сможешь. Твоё время ушло...
        Стенин хотел выстрелить ещё раз, но в руке уже не оказалось пистолета. За спиной Отсекателя начал формироваться смерч, в котором кружились ошмётки взорвавшихся ворон. В снежной беспокойной пелене, словно какой-то намёк, появлялись и исчезали тёмные бесформенные силуэты.
        Отсекатель вздрогнул, на мгновение его очертания смазались, и перед Стениным предстала крупная девушка с круглым лицом и с коротким ёжиком рыжих волос. Она протянула мясистую руку, в глазах была мольба.
        - Помоги мне...
        В следующую секунду какая-то неумолимая сила потащила её к смерчу. Она кричала, отмахиваясь от снега и перьев. Стенину хотелось ей помочь и на этот раз подлые законы сна ослабли, позволив ему двинуться вперёд. Девушка была уже совсем рядом со смерчем, она снова протянула руку.
        - Помоги!..
        Смерч втянул её в себя, подхватил, разорвал на части, которые стазу же превратились в чёрных птиц.
        Опоздал!
        - Опоздал, - пробормотал Стенин, пробуждаясь.
        Он открыл глаза и увидел неясную фигуру возле дивана. Резко сел, проморгался, ощущая, как в висках колотится кровь.
        Фигура исчезла. Стенин сделал глубокий вдох и медленный выдох. Рассудил, что это был всего лишь отголосок сна. Он вспомнил девушку, которую подхватил смерч и ощутил тоску, в горле запершило. Он сам себя не узнавал. Да что с ним такое творится? Размяк из-за какого-то сна. Это даже не сентиментальность, а чёртова слабость.
        Ему хотелось на улицу, вдохнуть морозного воздуха, чтобы выветрить из головы осадок, оставшийся после привидевшегося кошмара. Он поднялся с дивана и через десяток секунд, не надев ни куртки, ни шапки, уже стоял на веранде. Над домом кричали вороны. Стая прилетела второй раз за день - такого ещё не бывало. Стенину почудилось, что чёрные птицы вот-вот начнут взрываться, как во сне. А потом возникнет смерч, который подхватит перья и закружит, закружит...
        Он тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Боль в висках и в области затылка отозвалась жгучей пульсацией. Сегодня сон не принёс облегчения. А сон ли вообще это был? Слишком чёткий, слишком яркий. Стенин даже сейчас мог вспомнить каждую мелочь - ожерелье из пальцев на шее Отсекателя, холодные огоньки в его маслянисто чёрных глазах, перья среди снежной круговерти... Это, пожалуй, и не сон вовсе, а какое-то видение. Из-за головной боли. Разумеется, всё из-за неё.
        «А боль - из-за опухоли в голове», - встрял внутренний голос.
        Усилием воли Стенин заставил этот голос заткнуться, как уже делал много раз. Стая устремилась к лесу. Провожая птиц взглядом, он подумал о девчонке из сна. Дочка Отсекателя. Пепа. О да, это была она. Что сейчас делает Пелагея Фёдоровна Пашина? Должно быть, бухает или отсыпается после попойки. А может, где-то шляется с дружками алкашами в поисках пойла. Ей всего двадцать три, но она уже умудрилась опуститься ниже некуда.
        Да, Пелагее определённо нужна помощь.
        И он поможет! Прямо здесь и сейчас Стенин принял окончательное твёрдое решение. И от этого даже какая-то свежая энергия заструилась по жилам, и головная боль отошла на задний план на фоне решительного настроя.
        Вороны скрылись, будто в небытие канули. Стенин вернулся в дом, поставил на плиту чайник и начал мерить шагами кухню. Он рассудил, что первым делом нужно подготовить комнату для Пелагеи: поставить на окна решётки, вынести всё, что может послужить оружием - алкаши люди непредсказуемые, им в похмельном состоянии всё что угодно может в голову прийти. Так что лучше подстраховаться.
        Вода закипела.
        Давно он не пил чай с таким удовольствием, две чашки осушил. После чаепития отправился в гостиную, включил ноутбук и отыскал в интернете фирму по производству металлических конструкций. Просмотрел десятки вариантов решёток, выбрал кованую, стилизованную под старую медь. Позвонил в фирму, договорился об установке решёток на окна. Ему пообещали, что работа будет выполнена оперативно: завтра утром сделают замеры и не позднее полудня всё будет готово.
        Повесив трубку, Стенин ощутил азарт. Наконец-то он делал что-то помимо создания птичьих кормушек, и только сейчас в полной мере осознал, что нуждался в какой-то серьёзной деятельности. Ему пришла в голову мысль, что, помогая Пелагее, он в большей степени поможет себе.
        С хорошим настроением Стенин отправился на прогулку. Далеко зашёл в лес по тропинке, любуясь заснеженными деревьями. А когда вернулся, принялся убирать из спальни для гостей, которая располагалась на первом этаже, всё, что ему казалось неприемлемым. Вынес и убрал в кладовку вазы, стулья, торшер, зеркала, настольную лампу... В конце концов, в комнате остались только кровать, две пустых массивных тумбочки, шифоньер с постельным бельём и кресло. Эта спальня отлично подходила для его цели, потому что к ней примыкала ванная комната - не придётся водить Пелагею в туалет всякий раз, как ей приспичит.
        Поздно вечером, лёжа в кровати, Стенин пожелал себе удачи. Он не строил иллюзий и понимал: Пелагея наверняка будет скандалить, требовать алкоголя. Однако он надеялся, что до каких-то крайностей дело не дойдёт. В конце концов, она должна будет осознать, что с прошлой жизнью пора кончать. Нужно только силу воли проявить и начать всё с чистого листа. Да, разумеется, это сложно, особенно для девчонки, которая озлоблена на весь мир, но он, полковник Лев Стенин, укажет ей верный путь. По крайней мере, постарается.
        - Жизнь продолжается, - произнёс он, укрывшись одеялом.
        Через минуту уже спал и в этот раз ему ничего не снилось.
        Глава 2
        Как в фирме и обещали, решётки на окна рабочие установили оперативно. Осмотрев дом с улицы, Стенин остался доволен, но всё же решил, что потом, когда нужды в решётках больше не будет, он их снимет - слишком вычурно они выглядели, да и слегка напрягала его эта «броня».
        После полудня, насыпав в кормушки корма, он сел в Джип и поехал в город. За ночь решительный настрой не иссяк, и он сегодня же намеревался осуществить задуманное.
        Первым делом Стенин посетил аптеку, купил снотворное, несколько упаковок аскорбинок, сироп из шиповника - всё это должно было помочь страдающей с похмелья Пелагее Пашиной. Чуть позже, в супермаркете, купил фрукты и соки: морковный, тыквенный, персиковый, гранатовый. Немного поразмыслив, взял ещё бутылку пива. Пообедал в кафе, после чего отправился в магазин одежды, где приобрёл женский халат, тапки, джинсы, зимние ботинки, шапку, свитер, перчатки, тёплую куртку. Пелагея была девчонкой крупной, и одежду, и обувь он взял большого размера - ничего страшного, если всё это будет немного великовато. Как иногда говорил один из его оперативников: «Лучше больше, чем меньше». Сомнительное утверждение, однако, в данной ситуации оно выглядело вполне уместно.
        Погрузив покупки в машину, Стенин задумался, нужно ли ещё что-нибудь купить? Рассудил, что нет, приобрёл, кажется, всё необходимое. Теперь оставалось сделать главное: забрать Пелагею. Вдруг её не окажется дома? Или она станет активно сопротивляться и поднимет шум? Да, увы, его план вполне может сорваться, но он был настроен оптимистично. Отчего-то ему казалось, что сегодня удача на его стороне и, возможно, эту уверенность питало то, что впервые за долгое время он не мучился от головных болей и чувствовал себя превосходно. Будто помолодел на десяток лет. Ему вспомнилась фраза Аристотеля: «Движение - это жизнь». Стенин её перефразировал: «Активная деятельность - это жизнь», и его хорошее самочувствие было тому свидетельством.
        Сев за руль, он закрыл глаза и подумал о том, как провёл последние несколько лет. Чем он всё это время занимался? Мастерил кормушки для птиц, совершал прогулки по лесу, ходил на рыбалку, ездил за покупками в город... а больше, в общем-то, ничего и не делал. Прозябал. По вечерам устраивался на диване и пялился в телевизор, смотрел тупые ток-шоу и сериалы. Куда подевался былой активный полковник? Растворился в скучной обыденности, от него остались лишь осанка да командный голос. Раньше о чём-то мечтал, строил планы на будущее, а теперь...
        «Стоп! - приказал он себе, открыв глаза. - Хватит! Не то голова опять заболит от таких мыслей».
        Резко выдохнув, Стенин завёл двигатель и поехал к дому Пелагеи Пашиной.
        Она проживала в старом районе города. Всё здесь выглядело обветшалым, даже деревья во дворах. Качели и горки на детских площадках казались декорациями к фильму про пост апокалипсис, кустарник вокруг палисадников был неопрятен, фонарные столбы походили на обугленные спички.
        Едва заехав во двор возле дома Пелагеи, Стенин увидел ковыляющую по снежному месиву древнюю старуху, и подумал, что она словно олицетворение этого забытого городскими властями района. Во время службы в милиции он со своими оперативниками часто сюда наведывался. Ему вспомнилось, что вон в той «хрущёвке», в квартире на третьем этаже, был когда-то наркоманский притон. А вон в том доме пьяный мужик зарубил топором жену и маленького сына. А неподалёку, в гараже, он, полковник Лев Стенин, застрелил Отсекателя. Да, с этим районом в основном были связаны только плохие воспоминания. И ему хотелось поскорее сделать то, что задумал и свалить отсюда.
        Он припарковал машину возле крайнего подъезда «хрущёвки», вышел и посмотрел на окна квартиры на первом этаже. Там обитала Пелагея, там она день за днём активно сокращала свою жизнь дешёвым пойлом. Стенин не раз сюда приезжал, так же как сейчас глядел на эти окна. Он наблюдал за Пепой с тех пор, как убил её отца. Раньше ему в этом помогал оперативник Алексей Рыбин. Тот на разных этапах жизни Пелагеи выяснял, как у неё идут дела, и докладывал Стенину. Зачем полковнику всё это было нужно? Долгое время он и сам бы не мог ответить на этот вопрос, а потом осознал: ему просто очень хотелось, чтобы у этой девчонки всё было хорошо. Слишком уж сильно её ударила судьба, такое не каждый выдержит.
        И то, как она держалась, его даже в какой-то степени восхищало. Пелагея была сильной. Спиваться стала лишь после того, как ей двадцать исполнилось.
        Она училась во втором классе, когда отца не стало. Опеку над ней взяла бабушка. Мать бросила семью давно, насколько знал Стенин, та умотала за бугор с каким-то хахалем. Пелагея росла, но клеймо «дочь маньяка» не тускнело; люди её чурались, а некоторые относились к девчонке так, словно это не отец, а она была серийным убийцей. Однако Пепа всё же умудрялась идти по жизни с высоко поднятой головой; тем, кто её ненавидел, она глядела в глаза уверенно, бросая им вызов. Ей приходилось драться в школе, а потом и в училище. Она как умела противостояла враждебному миру. И вопреки здравому смыслу, даже фамилию не поменяла и не уехала из города, в котором когда-то зверствовал её отец, Фёдор Пашин, Отсекатель. Да, бунтарство Пелагеи вызывало у Стенина восхищение, но в то же время он видел в этом бунтарстве что-то ненормальное, потому что оно было на грани. Это как жить с оголёнными нервами, стиснув зубы от нескончаемой боли, но, не позволяя себе даже тихого стона. Сдалась ли она, когда подружилась с алкоголем? Стенин в этом не был уверен. Возможно, постоянные пьянки тоже являлись своеобразным протестом,
выражением презрения к враждебному миру. Быть может, как озлобленный изгой, она выбрала именно такую тактику - тактику, ведущую к самоуничтожению. Пепа, словно бы кричала этому миру: «Пошёл ты на хер, я ухожу! Ухожу в пьяном угаре, весело, ни о чём не жалея!»
        Но он, полковник Стенин, не позволит ей уйти. Она должна перестать бороться и начать просто жить. Он хотел, чтобы Пелагея увидела, как утром солнце поднимается над лесом; услышала, как щебечут птицы и... ощутила умиротворение. Это сложно. Пожалуй, сложнее, чем избавиться от алкогольной зависимости. Обрести умиротворение нельзя, не избавившись от злости, а это чувство давно стало для Пепы основным. По сути, именно злость помогала ей держаться. Стенин не знал, как сможет направить девчонку на нужный путь, но был уверен: со временем идеи на этот счёт в голове появятся.
        Он зашёл в подъезд, поднялся на этаж. Машинально протянул руку, чтобы нажать на кнопку звонка, однако звонка на стене не оказалось, там были лишь два перекрученных провода. А потом Стенин обнаружил, что дверь не заперта и вошёл в квартиру. Сразу же почуял неприятный кисловатый запах - то ли блевотиной воняло, то ли ещё чем-то. Поморщившись, он прошёл на кухню. За грязным столом клевала носом и тихо буровила тощая тётка с синюшной гематомой на скуле; на полу возле раковины спал мужик в замызганной спецовке. Повсюду валялись бутылки, окурки, мятые сигаретные пачки, упаковки от макарон быстрого приготовления. По ножке стола бежал рыжий таракан. С некоторым удивлением, Стенин увидел на подоконнике белый керамический горшок с опрятной цветущей геранью. Это было как-то неожиданно, словно солнечный лучик в аду. Неужели Пелагея даже спьяну не забывала заботиться об этом растении? Хмыкнув, Стенин покинул кухню, зашёл в комнату и увидел Пепу. Та дрыхла на продавленном диване, её голова покоилась на ворохе драного тряпья, правая рука свисала и почти касалась пола. Тут, так же, как и на кухне, было много
пустых бутылок и окурков. Занавески - почти сорваны, оконное стекло рассекала трещина, в углу громоздились чем-то набитые чёрные мусорные пакеты, там же блестели осколки разбитых бутылок.
        Для Стенина всё это было не в новинку; за время своей службы он с лихвой насмотрелся на подобные квартиры. Ему приходилось созерцать и похуже обстановку - в наркоманских притонах, например. И то, что время сейчас два часа дня, а здесь уже все пьяные в дребадан - тоже ничего нового и удивительного. Обычное дело.
        Тяжело вздохнув, он снова посмотрел на Пелагею. На ней были серая кофта, мешковатые штаны и, знавшие лучшие времена, чёрные мужские ботинки. Похоже, она всегда дрыхла вот так, не раздеваясь. Пришла откуда-то, бухнула с теми, кто на кухне сейчас спал, и отрубилась. Хорошо хоть до дивана сумела добраться. То, что она была обута и в относительно тёплой одежде, Стенин счёл удачей - одной проблемой меньше. Теперь оставалось только до машины её дотащить. Нелёгкая задача, учитывая, что Пепа девчонка крупная.
        Ну ничего, справится.
        Он подошёл к дивану, опустил ноги Пелагеи на пол, затем немного её приподнял, поднырнул под руку и, прилагая немалые усилия, потащил в коридор. Она чуть приоткрыла веки, что-то пробормотала, и Стенин ощутил запах перегара.
        - Всё в порядке, - прохрипел он. - Давай, переставляй ноги.
        И Пелагея послушалась, самостоятельно сделала шаг, другой. При этом она продолжала бормотать, глядя будто бы в никуда сквозь щёлки полуприкрытых век.
        - Молодец, - похвалил Стенин. - Вот так... вот так... Ещё шажок.
        Он вывел её из квартиры. На то, чтобы спуститься по короткому лестничному пролёту, ушло минут пять. Стенин запыхался, сердце колотилось от напряжения. Когда вышли на улицу, едва не столкнулись с пожилой женщиной в зелёном пальто с пышным меховым воротником. Она отшатнулась, зыркнула возмущённо на Пелагею, потом на Стенина.
        - Ты куда её тащишь? - голос был скрипучим. - Куда, говорю, тащишь, а?
        - В больницу, - соврал Стенин. - Она лечиться будет.
        - В тюрьму эту шалаву надо, а не в больницу! В тюрьму! Только и делает, что пьянствует, антисанитарию разводит! Управы на неё нет! У меня раньше не было тараканов, а теперь есть! Они из её квартиры по всему дому расползаются. В тюрьму её надо, в тюрьму!
        Стенин довёл Пелагею до машины, открыл дверцу и буквально впихнул девчонку в салон, словно мешок с картошкой. Она сразу же завалилась на бок и уснула, что Стенин счёл ещё одной удачей. Была бы девчонка по трезвее, весь его план мог бы пойти коту под хвост. Оставалось надеяться, что в ближайшее время она не очухается и не начнёт буянить.
        Отдышавшись, он уже собирался занять место за рулём, но вдруг вспомнил о герани. Негоже оставлять это героическое с его точки зрения растение на произвол судьбы; оно заслуживает того, чтобы расти и цвести в лучшем месте. Стенин усмехнулся, удивившись собственной сентиментальности: герань пожалел! Видимо, всё дело в наступлении старости. Бывший полковник Лев Стенин, тот, каким он был раньше, на это растение и внимания не обратил бы.
        Пройдя мимо озлобленной тётки, которая всё ещё стояла возле подъезда, он вернулся в квартиру, взял горшок с геранью. Пьянчуги на кухне по-прежнему дрыхли. Стенин подумал, что их следует выгнать, но марать об них руки у него не было ни малейшего желания. Впрочем, оставлять всё как есть, он тоже не собирался - на этот счёт имелась кое-какое соображение.
        Выйдя на улицу, он поставил горшок с геранью на пассажирское сиденье, вынул из нагрудного кармана сотовый и позвонил местному участковому капитану Литвинову.
        - Привет, Семён, - сказал, когда тот взял трубку.
        - Лев Аркадьевич? Сколько лет, сколько зим!
        - Послушай, у меня к тебе дело. Нужно парочку бухариков из одной квартиры выгнать.
        - Сделаю, Лев Аркадьевич, - с готовностью согласился Литвинов. - Диктуйте адрес.
        - Улица Космонавтов, дом три, квартира шестьдесят один. Там проживает Пелагея Пашина...
        - Пепа?
        - Ну да, она самая. Пелагею в больницу положили, а в её квартире алкаши дрыхнут. Ты бы проконтролировал, чтобы они там больше не появлялись. И с входной дверью хорошо бы что-то сделать, замка-то ведь нет.
        - Не беспокойтесь, Лев Аркадьевич, всё сделаю. Только я не пойму, вы то тут каким боком?
        - Семён, давай без вопросов.
        - Хорошо, как скажете. А сами-то как?
        - Да нормально, Семён. Нормально. Наслаждаюсь жизнью на пенсии. Ну, всё, мне пора.
        Отключив связь, он сел в машину, посмотрел на Пелагею. Та спала крепко, чуть похрапывая. Он подумал, что ей не повезло не только с отцом и матерью, но и с внешностью. Мясистая, круглолицая, с двойным подбородком; волосы короткие, рыжие; веснушки на переносице больше напоминали стариковские пигментные пятна; под глазами набухали «мешки»; на щеках - болезненный румянец. Стенин рассудил, что если даже она избавится от алкогольной зависимости и приведёт себя в порядок, то вряд ли будет выглядеть симпатичней. Ничего не поделаешь, такая уж уродилась. Когда в школе училась, сверстники её часто дразнили, и кое-кто за это жестоко поплатился. К сожалению, сказка о гадком утёнке - это не про Пепу. В прекрасного лебедя она так и не превратилась.
        Стенин отвернулся, немного приоткрыл окно - в салоне уже вовсю воняло перегаром. Не теряя больше времени, поехал домой. Пелагея заворочалась на сиденье, издала звук похожий на стон, но не проснулась. Стенин догадался, что она сейчас видит во сне что-то хреновое. У него самого никогда не случалось запоев, но он знал: пьяниц постоянно мучают кошмары, это словно наказание за беспутную жизнь. А может, это какой-то внутренний контролёр пытается напугать до чёртиков - в прямом смысле до чёртиков. Порой лечение страхом очень даже действенно. Сон разума порождает чудовищ, и внутренний контролёр будто бы говорит: «Гляди на них и бойся! Если не возьмёшь себя в руки, чудовища будут с тобой всегда!»
        Однако, как подозревал Стенин, страх вряд ли может стать для Пепы лекарством. Она слишком долго видела в большинстве людей жестоких монстров, так что теперь её наверняка не пугают демоны подсознания. Кто-то закаляется ледяной водой, а она - нелёгким существованием.
        С этой безрадостной мыслью Стенин выехал из города. Впереди, там, где к шоссе примыкала мощёная бетонными плитами дорога, он увидел автомобиль ГИБДД, а рядом стояли два сотрудника в жёлтых сигнальных жилетах. Стенин подумал, что было бы погано, если бы эти ребята заглянули в салон его Джипа и увидели пьяную девчонку. Однако он не сомневался: этого не случится. Сотрудники ГИБДД отлично знали машину бывшего начальника СКМ и никогда не останавливали. Даже будучи давно на пенсии он всё ещё входил в категорию сильных мира сего и был застрахован от множества проблем.
        Беспрепятственно он проехал мимо сотрудников и свернул на бетонную дорогу. Скоро миновал мост через скованную льдом небольшую речушку, а потом начался район, где располагались дома обеспеченных людей. Некоторые здания напоминали средневековые замки, какие-то были выполнены в стиле современном. Участки располагались на большом расстоянии друг от друга, так что соседство здесь было весьма относительным - если кто-то возле своего дома будет орать во всю глотку, обитатели ближайших домов вряд ли услышат этот крик. Впрочем, безопасность жителей тут была на высоте; многие в этом коттеджном посёлке пользовались услугами охранных фирм, да и ППСники время от времени объезжали территорию.
        Дом Стенина находился на окраине, возле леса. Полковник уходил на пенсию с мыслью: «Всё достало!» Ему хотелось долгого уединения, и территория на отшибе была для него местом очень подходящим. Раньше этот коттедж принадлежал помощнику главного прокурора области, но тот попался на крупной взятке и недвижимость у него конфисковали. Стенин подсуетился - и вот уже добротный двухэтажный дом с обширным участком принадлежит ему.
        Он всегда умел получать то, чего хотел.
        Едва полковник заселился в коттедж, как с ним попытались завести дружбу жители ближайших домов: семья известного оперного певца; одинокая чудаковатая писательница, столь же одинокая, но нагловатая директор мясокомбината... Но он со всеми был неприветлив и быстро отвадил гостей. Теперь к нему наведывалась лишь сестра, иногда с мужем, но чаще одна, потому что с её нынешним супругом, впрочем, как и с двумя предыдущими, Стенин не слишком ладил.
        Вот и его коттедж. Он вынул из бардачка пульт управления, нажал на кнопку и ворота открылись. Заехал на территорию, чувствуя приятную усталость. Когда вышел из машины и начал вытаскивать из салона Пелагею, услышал вороний грай. Стая летела со стороны леса и, как ему показалось, птиц было больше, чем раньше. Вороны словно ждали, когда он объявится, чтобы совершить очередной налёт. В затылке затеплилась боль, в висках кольнуло. Стенин со злостью сплюнул, с тревогой глядя на стаю, и пробормотал:
        - Чёрт бы вас побрал.
        Поправив шапку, снова занялся Пелагеей. С трудом ему удалось вытащить её наружу и поставить на ноги. Поддерживая, будто пьяную, повёл девушку к дому и, если бы он отпустил её, она рухнула бы на расчищенную от снега дорожку и, вероятно, снова погрузилась бы в глубокий сон. На ступенях ему пришлось тащить Пелагею на себе, но дальше было легче, у Стенина словно второе дыхание открылось и, стиснув зубы и думая лишь о чашке горячего чая, он быстро приволок девушку в спальню для гостей и опрокинул её на кровать. Потом стянул с неё ботинки и накрыл покрывалом.
        Всё! Дело сделано! Осознав этот факт, Стенин коротко рассмеялся.
        Пелагея зевнула, свернувшись калачиком, посмотрела на него мутным взглядом и произнесла что-то невнятно, но недовольно. Он смог разобрать лишь слово «устала».
        Устала. Ну, разумеется. По-другому и быть не может. Мало что так сильно вытягивает моральные и физические силы, как бухло. И сколько ей теперь придётся отдыхать и восстанавливаться? Две недели? Месяц? Разумеется, в наркологической клинике девчонка пришла бы в норму куда быстрее; там ей поставили бы капельницу с глюкозой. Но клиника - это не вариант. Она оттуда попросту сбежит при первой возможности. Впрочем, к медицинской помощи всё же, возможно, придётся прибегнуть - если случится какое-то обострение. Похмелье - период тяжкий, могут быть проблемы и с сердцем, и с печенью, и с головой.
        Подумав об этом, Стенин задался вопросом: а не слишком ли большую ответственность он на себя взял?
        «Нет, не слишком!» - тут же дал категоричный ответ. Его разозлило это неожиданное сомнение, это проявление слабости. Он ведь раньше никогда не задавался подобными вопросами, какая бы трудная задача перед ним ни стояла. Начальник СКМ полковник Лев Стенин всегда ясно и чётко видел цель и пёр к этой цели точно танк. Да, разумеется, во время реабилитации с Пелагеей может случиться что-нибудь хреновое - всегда что-то может пойти не так! Но это не повод рефлексировать, а значит - к чёрту сомнения! А если появятся какие-то проблемы, он станет решать их по мере поступления.
        Веки Пелагеи сомкнулись. Стенин положил ей под голову подушку, накрыл покрывалом и произнёс:
        - Жизнь продолжается.
        Пелагея всхрапнула, словно согласившись с этим утверждением. Мысленно пожелав, чтобы она проспала как можно дольше, Стенин покинул комнату. Когда снова вышел на улицу, обнаружил, что стая улетела.
        День тускнел, подбираясь к вечернему рубежу, с запада приближались тёмные облака. Стенин подумал, что скоро пойдёт снег. Ему нравились снегопады, такие, чтобы с большими хлопьями, чтобы всё вокруг было белым бело. Когда на улице ненастье, в доме как будто уютней становилось. А если за ночь наметёт много снега, он утром возьмёт широкую деревянную лопату, которую сам смастерил, и начнёт расчищать дорожки и участки возле крыльца и ворот. Ему нравилась такая работа.
        В приятном предвкушении Стенин сел в Джип, заехал в гараж. Затем взял сегодняшние покупки, занёс их в дом и вернулся за геранью. Задумался: куда это растение определить? Решил, что правильно будет отнести его в спальню для гостей. Пелагея проснётся, увидит знакомый ей предмет и... кто знает, возможно, герань подействует на девчонку успокаивающе. Если ей вообще будет дело хоть до чего-то, кроме желания выпить.
        Поставив растение на подоконник, Стенин заметил, как Пелагея чуть слышно что-то бормочет во сне и морщится, словно в царстве Морфея ведёт беседу с кем-то, кто ей неприятен. Когда выходил из комнаты, он услышал звук похожий на карканье вороны. Оглянулся... Это всего лишь Пелагея так оригинально всхрапнула, перевернувшись на другой бок.
        Глава 3
        Снег пошёл после семи вечера. Стенин поглядел в окно в гостиной и с удовлетворением увидел большие хлопья, подсвеченные фонарями. Он подумал, что всё сегодня словно бы подчинено его желаниям. Пелагею увёз из её квартиры без проблем, голова почти не болела, и теперь вот снегопад начался.
        А коли нынче всё так хорошо складывалось, может, у него, наконец, получится определиться с тем, как должна выглядеть очередная птичья кормушка? Он задумал смастерить кормушку трёхъярусную и корпел над этим проектом уже три дня. Несколько десятков альбомных листов изрисовал, пытаясь изобразить будущую поделку, вот только выходило всё как-то неинтересно, скучно; и он винил в этом не свою задремавшую фантазию, а чёртову головную боль. Но сегодня могло получиться.
        С этой оптимистичной мыслью Стенин подбросил в камин поленьев, в третий раз за вечер проведал Пелагею, а потом устроился в кресле перед журнальным столиком, на котором лежали альбом для рисования, карандаши, линейка и точилка. Для начала просмотрел старые эскизы и в очередной раз отметил, что нет в них оригинальности, изюминки. Ну смастерит он кормушку по одному из этих эскизов, но во время работы никакого удовольствия ведь не получит. А значит, нужно напрячь воображение.
        Он постучал карандашом по поверхности столика. В сознании появился смутный образ... и исчез. В камине потрескивали поленья, за окнами продолжал падать снег. Вздохнув, Стенин решил начать рисовать нечто неопределённое, понадеявшись, что фантазия разыграется во время процесса и родит нужный образ. Остро отточенный грифель коснулся бумаги...
        И тут Стенин буквально кожей ощутил чьё-то присутствие. Ему почудилось, что за креслом кто-то стоил и смотрит ему в затылок. Он резко обернулся...
        Никого.
        Ну, разумеется! Там и не могло никого быть. Пелагея заперта в комнате, входная дверь закрыта на замок. Однако Стенину было не по себе, он ведь пока не оглянулся чётко ощущал чьё-то присутствие. Как это объяснить? Проблемы с головой? Подумав о таком варианте, Стенин тут же от него отмахнулся, как отмахивался от мысли, что в его голове зреет опухоль. Неприемлемый вариант! А то, что что-то почувствовал... Да, померещилось, с кем не бывает? Это всего лишь симптом надвигающейся старости. Версия тоже так себе, однако это всё же лучше, чем проблемы с головой.
        Стенин снова обратил взор на альбомный лист. Через какое-то время принялся рисовать - нервно, почти бездумно. Его не оставляла мысль, что он в любую секунду опять ощутит чей-то взгляд.
        А потом он услышал громкий стон. Вздрогнул, выронив карандаш. Ему понадобилось время, чтобы сообразить: этот звук издаёт Пелагея! Девчонка проснулась!
        Поднявшись с кресла, Стенин поспешил в спальню. Открыл дверь ключом, который теперь постоянно носил с собой, вошёл и включил свет. Пелагея сидела на кровати, сгорбившись, чуть покачиваясь и издавая звуки одновременно похожие на стон и на вой.
        - Эй! Спокойно, всё хорошо! - произнёс Стенин. Он рассудил, что девчонка испугалась, когда очнулась в тёмной комнате, и выругал себя за то, что не продумал всё как следует. Нужно было включить свет в ванной комнате и оставить дверь приоткрытой.
        Пелагея умолкла, посмотрела на него. Глаза у неё были мутные, заглянув в них, Стенин подумал об осенних лужах, в которых отражается пасмурное небо. Она медленно моргнула, лицо сморщилось.
        - Я... не дома, - сказала Пелагея безжизненным голосом. - А где я?
        Меньше всего Стенину хотелось что-то ей объяснять. Серьёзный разговор он решил отложить до того времени, когда она начнёт хорошо соображать. А пока...
        - Ты в гостях, - пошёл он по пути обмана. - Пришла в гости и уснула.
        - Да? А где... где все?
        Стенин даже не пытался вникнуть, кого она имела в виду. У него сейчас было одно желание - чтобы девчонка опять уснула.
        - Ложись, ещё поспи.
        - Не хочу, - казалось, мышцы её шеи настолько ослабли, что с трудом удерживали голову. - Я хочу ещё выпить.
        Стенин подошёл к тумбочке, налил из пластиковой бутылки в пластмассовую кружку тыквенного сока.
        - Вот попей.
        Пелагея взяла кружку, поднесла к губам и в этот момент её руки задрожали, немного сока выплеснулось на колени. Она как-то заторможено выругалась и с жадностью осушила кружку.
        - Ещё? - спросил Стенин.
        Секунд десять Пелагея молчала, словно пытаясь сообразить, что только что выпила, потом буркнула недовольно:
        - Это не то... Я хочу выпить. Я сейчас за самогонкой схожу, только... только у меня бабок нет... У Лешего нормальная самогонка, я сейчас к нему... - она встала с кровати, пошатнулась и снова села. - Сейчас... сейчас схожу... Я быстро, одна нога там, другая... - икнула, - другая тут.
        Глядя на неё, Стенин рассудил, что ему тяжко придётся в ближайшее время. Впрочем, иного он и не ожидал. Как говорится, назвался груздем...
        - Я сейчас, - продолжала бормотать Пелагея, бессмысленно глядя в пол перед собой и чуть покачиваясь.
        Стенин вышел из комнаты, не забыв закрыть дверь на ключ. Скоро вернулся с бутылкой пива, в которую добавил снотворного. Он считал, что у пагубных пристрастий должен быть финальный аккорд - последняя сигарета, последняя рюмка, последняя бутылка пива. Это как жирная точка в конце печального повествования. Так что, отдав пиво Пелагее, он верил, что поступает разумно.
        Она пила так, словно от скорости поглощения зависела её жизнь. Сделав с десяток глотков, отдышалась и снова припала губами к горлышку. Стенин подумал вдруг, что если этой девчонки не станет, то о ней никто не прольёт ни единой слезинки. Она из тех людей, до которых никому нет дела. Ненужный человек, одна из тысяч - нет, миллионов - ненужных. Логика говорила, что если в одночасье все эти люди вымрут, то мир станет чище, спокойней, безопасней, однако совесть была с логикой не согласна. Ох уж эта совесть. Стенин помнил, что ещё несколько лет назад она особо его не беспокоила, и жилось в те времена как-то проще.
        Допив пиво, Пелагея проворчала:
        - Не то... я хочу самогонки.
        Стенин забрал у неё бутылку.
        - Ложись, поспи. А если тебе в туалет приспичит... - он понял, что девчонка его не слушает и повысил голос: - Посмотри на меня! - указал пальцем на дверь. - Вон там туалет! Ты меня поняла?
        Она размашисто кивнула.
        - Да... я сейчас за самогонкой... к Лешему... у него дешёвая, - зевнула и принялась что-то почти беззвучно шептать. Её голова приподнималась и снова опускалась.
        Сненин понял, что ей хватило бутылки пива, чтобы снова опьянеть. Вполне предсказуемая реакция, как говорится, выпила на «старые дрожжи». Да и снотворное, похоже, подействовало. Он попытался уложить её на кровать, но Пелагея неожиданно встрепенулась, уставилась на него злобно и закричала:
        - Ты кто?!
        - Успокойся, я друг.
        - Какой на... на... на хер друг?! Отвали от меня, урод! - она плюнула ему в лицо. - Отвали!
        Стенин с трудом удержался, чтобы не влепить ей затрещину. Впрочем, мысленно он это сделал, и рявкнул:
        - А ну успокойся! - вытер рукавом свитера слюну с лица. - Я тебе уже сказал: ты - в гостях и тебе ничего не угрожает!
        - В гостях? - она обмякла. Короткий всплеск злости забрал у неё все силы. - А выпить? Хочу выпить... выпить хочу... хочу...
        Около минуты Пелагея пыталась бороться с накатившей на неё слабостью, а потом сдалась. Зевнув, она завалилась на кровать, издала тихий стон и уснула.
        «Хоть бы до утра проспала!» - пожелал Стенин. Он подошёл к окну, чуть приоткрыл форточку, затем включил в ванной комнате свет, в спальне выключил и вышел в коридор. Закрывая ключом дверь, он услышал, как захрапела Пелагея - звук напоминал хрюканье свиньи. Он нервно усмехнулся и сказал себе: «Всё нормально. Жизнь продолжается». А потом сунул ключ в карман и пошёл на улицу, ему хотелось вдохнуть свежего воздуха.
        Он долго стоял на веранде, глядя, как падает снег. Вернулся в дом лишь когда совсем замёрз. Усевшись в кресло рядом с камином, вспомнил, что едва не влепил Пелагее оплеуху и выругал себя за этот порыв. Он ведь привёз сюда девчонку не для того, чтобы лупить! Да, она плюнула ему в лицо - это хреново, конечно, но вполне предсказуемо, учитывая её неадекватное состояние. Если он не будет спокойно реагировать на срывы девчонки, то ни черта у него не получится! Впрочем, сюсюкаться с ней - тоже не вариант.
        Из комнаты по-прежнему доносился храп. Стенин вспомнил, что собирался сделать эскиз кормушки, но, немного поразмыслив, решил сегодня отказаться от этой затеи. Ушло вдохновение. К тому же, тревожно было немного: а вдруг он снова ощутит чьё-то присутствие? Что если опять что-то померещится? Здравый смысл подсказывал, что всё это глупости, однако в подсознании теплились смутные опасения. Сидя в кресле, Стенин не раз ловил себя на том, что он поглядывал то вправо, то влево, словно ожидая увидеть что-то странное. В конце концов, разозлился, сказал мысленно: «Стоп! Хватит! Ничего плохого не случилось и не случится! Не нужно вести себя как чёртов параноик!»
        Хлопнув ладонью по подлокотнику кресла, он поднялся, подбросил в камин поленьев и отправился на кухню готовить ужин. Нарезая овощи для салата, Стенин подумал о том, что впервые в его доме находится и, похоже, надолго останется, посторонний человек. Это вполне объясняло его тревожное состояние - как-никак привычный жизненный уклад нарушился. И рассудок против этого просто-напросто взбунтовался. Слишком отвык от резких перемен. Придя к такому выводу, он ощутил лёгкость, словно избавился от тяжёлой ноши. Настроение улучшилось.
        Ужинал он в гостиной за просмотром вечерних новостей по телевизору. Храп Пелагеи из спальни больше не доносился, в камине уютно потрескивали угли. Стенин совсем расслабился, как услышал звук, будто что-то упало. Он вздрогнул, вскочил с дивана и ноги, словно бы сами понесли его в коридор, а рука машинально нырнула в карман за ключом.
        Открыв дверь спальни, он увидел лежащую на полу Пелагею. Она упала с кровати и продолжала дрыхнуть, как ни в чём ни бывало, и при этом тихо похрапывала. Подойдя к ней, Стенин ощутил запах мочи, а потом заметил мокрое пятно на пододеяльнике.
        - Вот же... - чувствуя, как поднимается злость, он хотел сказать: «сука», но сдержался. Постарался успокоиться: ничего особенного ведь не случилось. Ну обмочилась девчонка, что тут такого?
        Пелагея заворочалась и вполне чётко произнесла: «Вернулся». Стенин даже гадать не хотел, что ей сейчас снится. Он взял в охапку одеяло, вышел на улицу и бросил на веранде, намереваясь завтра его выбросить в мусорный контейнер. Он не был человеком брезгливым, но в данный момент ему было противно от одной мысли, что придётся стирать одеяло и пододеяльник. Вернувшись в спальню, посмотрел на Пелагею озадаченно. Что с ней делать? Втаскивать обратно на кровать? Опять ведь может грохнуться, да и напрягаться совершенно не хотелось. Он подложил ей под голову подушку, накрыл покрывалом и, словно оправдываясь перед самим собой, подумал, что этой девчонке не впервой дрыхнуть на полу в обоссанных штанах. Ничего, пускай одну ночь в его доме она проспит так, а потом он за неё возьмётся. Первым делом заставит надеть новую одежду.
        - Вернулся, - снова промолвила Пелагея, но уже не так внятно, как в первый раз.
        Стенин не был уверен, но ему показалось, что её губы на мгновение сложились в улыбку. Неужели она во сне сейчас видит что-то приятное? Если так, то измученный алкоголем рассудок к ней неоправданно милосерден.
        Всё ещё борясь со злостью, Стенин покинул комнату, вернулся в гостиную. Остаток вечера скоротал за просмотром телевизора, а когда его начало клонить в сон, он решил не подниматься на второй этаж в свою спальню, а переночевать здесь, на диване. Если Пелагея пробудится и начнёт голосить, он услышит, проснётся и успокоит её. Ну, или заставит успокоиться.
        Выключив свет и убавив звук телевизора, Стенин устроился на диване. Ему вспомнилось, как Пелагея произнесла слово «вернулся». Кто вернулся? Кого она видела во сне? Возможно, ей привиделся какой-нибудь знакомый собутыльник, который однажды отправился за бухлом и пропал с концами. Похоже, девчонка даже во сне желала выпить, и её рассудок нарисовал образ вернувшегося алкаша. Логично? Вполне. В мире грёз, порой, даже самые необычные желания сбываются. Стенин знал это наверняка, ведь к нему не раз во сне приходила покойная жена - словно к жизни возвращалась, - и у него появлялась возможность попросить у неё прощения. Хотя бы так, в мире грёз.
        Он уснул, и в этот раз ему привиделось что-то абстрактное, тревожное: издающие вой постоянно сменяющие друг друга геометрические фигуры; корявые чёрные деревья, на фоне которых вспыхивало красным небо; тёмные силуэты невероятно тощих людей, бредущих по покрытой трещинами дороге... а ещё снилось, что ему больно.
        Впрочем, когда проснулся, резко сев на кровати, то понял: боль была реальной. Она пульсировала в висках, и ему казалось, что внутри головы находится адская кузница. Он поднялся, сходил на кухню, выпил воды, вернулся в гостиную и снова улёгся на диван. С тоской подумал о том, что в мозгах действительно зреет опухоль. Воображение тут же нарисовало образ какой-то чёрной твари с множеством тонких щупалец, и эти отростки извивались точно черви. Стенин скривился и, призвав всю свою волю, буквально вышвырнул этот мерзкий образ из сознания. А потом сказал себе: «Чему быть, того не миновать. И хватит об этом думать!» Словно приказ отдал.
        Стрелки на настенных часах показывали половину второго ночи, в камине мерцали угли, на экране телевизора какой-то тип в пёстром костюме беседовал с белокурой девушкой.
        - Жизнь продолжается, - прошептал Стенин, повернувшись на бок и подложив ладони под голову. Он уже собирался закрыть глаза, как заметил что-то странное, заставившее его сердце учащённо забиться.
        Гостиная была погружена в полумрак, но в углу между шкафом и тумбочкой темнота словно бы сконцентрировалась, уплотнилась.
        И эта тьма шевелилась!
        Стенин лежал, затаив дыхание. Кожа покрылась мурашками, в животе будто бы ком ледяной набухал. Опять появилось острое ощущение, что на него кто-то смотрит.
        «Мне всё это мерещится!» - сказал он себе, пытаясь совладать со страхом. Ему казалось, что тьма в углу комнаты обретает форму человека. От напряжения глаза начали слезиться, боль в голове усилилась, мышцы одеревенели.
        В камине щёлкнул уголёк и Стенин встрепенулся, вышел из оцепенения, вскочил с дивана, бросился к торшеру и судорожно нажал на кнопку. Когда вспыхнул свет, сразу же устремил взгляд в угол комнаты...
        Там не было никакой сотканной из тьмы человеческой фигуры. Стенин приложил ладонь ко лбу и подумал, что к врачу всё же необходимо обратиться. Вечером ему что-то почудилось, теперь вот ночью. Это очень, очень ненормально! Он ведь смотрел в темноту и видел какого-то человека! Что это, чёрт побери, было? Галлюцинация? Такую хрень уже трудно объяснить резкими переменами в жизни, как бы ни хотелось. Нужно признать: у него со здоровьем большие проблемы. Пора прекратить отмахиваться от страшного хоть и предположительного диагноза!
        Вытерев ладонью испарину со лба, он вернулся к дивану, сел, уставившись в пол перед собой. Головная боль проходила, нервное напряжение шло на спад. Успокоившись, Стенин едва не произнёс: «Жизнь продолжается», однако у него язык не повернулся сказать эти оптимистичные слова, словно они являлись какой-то неприемлемой издёвкой.
        Он чуть прибавил громкость телевизора и подумал, что уснуть сегодня уже не получится. Долго лежал, то и дело, с опаской поглядывая в угол комнаты, и всё же сон сморил его. По телевизору начался старый чёрно-белый фильм, угли в камине мерцали совсем слабо, за окнами, в желтоватом свете фонарей, продолжал падать снег.
        Глава 4
        Разбудил Стенина стук. Сев на диване, подавил зевок и какое-то время чувствовал себя потерянным, словно большая часть сознания ещё не вернулась из страны грёз.
        Стук повторился, затем послышался голос Пелагеи:
        - Эй, что за херня?! Эй!
        Стенин бросил взгляд на часы: половина седьмого утра. Рановато, однако. У него вошло в привычку просыпаться ровно в восемь, причём без будильника. Мысленно выругав Пелагею, он поднялся и поплёлся в спальню для гостей.
        - Хватит уже стучать! - выкрикнул грубо. Не выспался и стук действовал ему на нервы.
        Когда открыл дверь, Пелагея, которая стояла посреди комнаты, тут же отступила к кровати, глядя на него с опаской. Её трясло и в тщетной попытке унять дрожь, она втянула голову в плечи и сунула ладони подмышки.
        - Я н-не дома. П-почему я н-не дома? - в её голосе проскользнули злые нотки.
        Стенин рассудил, что она совершенно не помнит о том, что он ей вчера вечером говорил. И, пожалуй, это даже к лучшему. Девчонка более-менее пришла в себя, взгляд стал осмысленным, и теперь можно быть с ней честным.
        - Ты у меня дома, Пелагея. Я привёз тебя сюда, чтобы вывести из запоя. Я хочу помочь, и помогу, - он произнёс эти слова строгим голосом, как когда-то обращался к своим подчинённым, отдавая приказы. - И ты должна знать главное: я не извращенец и не псих, меня не нужно бояться.
        - Это какой-то п-прикол, да? Решил надо мной п-по прикалываться?
        - Нет, Пелагея, никаких приколов. - Стенин сделал шаг в её сторону. - Ты будешь жить в этом доме, пока не излечишься от алкогольной зависимости. Не хочу говорить всякую банальность, но... ты этими беспробудными пьянками гробишь себя.
        Она видимо была настолько ошарашена, что даже дрожать престала.
        - Ты идиот?! - это прозвучало одновременно и как вопрос и как утверждение. - Я правильно тебя поняла... ты притащил меня в свой дом, чтобы я перестала бухать?
        - Именно так, - ответил Стенин. - И я не идиот. Впредь следи за языком.
        Пелагея приложила ладонь ко лбу, задумалась, её взгляд застыл на дверной ручке.
        - Значит так, козлина старый... я сейчас соберусь и свалю нахрен отсюда, - она посмотрела по сторонам. - Где мои ботинки? И куртка?
        - Выбросил. Ты никуда не пойдёшь, Пелагея. Лучше смирись с этим и успокойся. Всё, что я делаю, это для твоей же пользы.
        В её глазах вспыхнул гнев, она набычилась, словно намереваясь на него броситься, а потом вздрогнула, тяжело задышала, устремилась в ванную комнату, с грохотом захлопнула за собой дверь. Стенин услышал, как девчонку вырвало. Минут пять она опорожняла желудок, затем раздался звук льющейся из крана воды. Рот ополаскивала? Стенин подумал, что это хороший знак, указывающий, что Пелагея не полностью деградировала.
        Дверь открылась, Пелагея вышла из ванной, с трудом держась на ногах. Пошатываясь, дошла до кровати, села и произнесла слабым голосом:
        - Я знаю, кто ты. Вспомнила, когда блевала, - её опять начало трясти. - Т-ты убил моего отца... Лев Стенин... постарел, б-бороду отрастил, н-но я тебя узнала.
        Стенина это не удивило. Разумеется, девчонка интересовалась, кто именно пристрелил её папашу-маньяка. И, конечно же, видела репортажи по телевизору, в которых полковник Лев Стенин рассказывал о том, как выполнил свой долг, избавив мир от кровавого психопата. Да и в газетах хватало заметок с его фотографией.
        - Это хорошо, что ты меня узнала, - он посмотрел Пелагее в глаза. - Теперь мне не придётся объясняться.
        Она покачала головой.
        - Я всё поняла... Ты убил моего отца и теперь, спустя десяток лет, решил и со мной разделаться. Ты ведь для этого притащил меня сюда, Стенин?
        - Конечно же, нет! - резко ответил он, начиная злиться из-за её нежелания верить в его благие намерения. - Твоя жизнь была не сахар и всё из-за твоего отца. Я считаю, что это несправедливо и хочу хоть что-то исправить.
        Она смерила его ненавистным взглядом.
        - Ах вот как? Получается, ты меня пожалел?
        - Никакой жалости, уж поверь. Просто мне не хочется, Пелагея, чтобы ты себя угробила.
        - Не зови меня так! - выкрикнула она. - Это имя мне дала моя грёбаная мамаша, что б она сдохла! Я - Пепа! Усёк, Лев Стенин? Я - Пепа!
        Он развёл руками.
        - Да как скажешь. Пепа так Пепа. Мне плевать, как тебя называть.
        - Отлично! - она поднялась с кровати. - А теперь отвали, урод, я домой пойду, мне не нужна никакая помощь.
        Стенин видел, что злость, словно допинг, придавала ей сил. Ещё несколько минут назад девчонка выглядела полумёртвой, а сейчас походила на готовую к бою яростную валькирию.
        - Ты останешься здесь! - он постарался придать себе грозный вид. - Ты вообще меня слушала, Пепа?
        Она сжала кулаки, на лбу выступила вена.
        - Я слушала и большей хрени в жизни не слышала. А теперь отвали, иначе я тебе всю рожу раздеру!
        После этих слов Пелагея рванула к двери точно танк. Стенин преградил ей путь, грубо оттолкнул к кровати. Она скорчила свирепую гримасу и предприняла ещё одну попытку прорваться, при этом зарычав точно волчица.
        - Да успокойся же ты! - Стенин схватил её за плечи, встряхнут так, что у неё клацнули зубы. Пелагея тут же расцарапала ему щёку ногтями, и за это он с такой силой толкнул её, что она не удержалась на ногах и упала на пол. Впрочем, не прошло и нескольких секунд, как девчонка вскочила, бросилась к тумбочке и с пронзительным визгом швырнула в Стенина сначала кружку, затем бутылку. После того, как оба «снаряда» угодили ему в грудь, он поблагодарил свою дальновидность - догадался ведь перелить сок из стеклянной бутылки в пластиковую, и кружку принёс пластмассовую. Да и убрать из комнаты предметы, которые Пепа могла использовать как оружие было отличной идеей. Оставался, правда, ещё горшок с геранью на подоконнике, но вряд ли девчонка даже в таком запале швырнёт в него растением, о котором так долго заботилась.
        Пелагея зыркнула по сторонам, очевидно, высматривая, чем бы ещё кинуть в Стенина. Потом обмякла, обессиленно опустилась на пол и процедила:
        - Старый мудак.
        Он подумал, что бессмысленно ей говорить, чтобы она следила за словами. Подойдя к ней, нагнулся, уперев руки в колени, и произнёс таким тоном, словно обращался к неразумному ребёнку:
        - Не буянь больше, хорошо? Я далеко не молод, но всё равно сильней тебя, Пепа. И я всегда добиваюсь своего. Всегда!
        - Мне нужно домой, - сказала она угрюмо. - Меня Валерка и Маринка ждут.
        - Никто тебя не ждёт. А насчёт своей квартиры не беспокойся. Я участкового попросил присмотреть за ней, и он присмотрит, поверь. И кстати, герань я забрал, если ты ещё не заметила, - он взял её за руку. - Сядь на кровать, нечего тебе на полу...
        Она выдернула руку из его ладони, но на кровать села.
        - И долго ты меня здесь держать будешь?
        Стенин дёрнул плечами.
        - Понятия не имею, Пепа. Сколько понадобится, столько и буду держать. Пока не излечишься.
        - Ты сказал, что всегда своего добиваешься...
        - Да, добиваюсь.
        Пелагея поглядела на него исподлобья.
        - Но со мной ты облажаешься, Лев Стенин, так и знай. То, что ты задумал - полная хрень.
        - Это почему же?
        - Да потому, что я не перестану бухать. Никогда! Усёк?
        Он хмыкнул.
        - Это мы ещё поглядим. А пока, - подошёл к шифоньеру, открыл дверцу, вынул халат, джинсы, свитер и бросил всё это на кровать, - переоденься. Ты обмочилась вчера вечером. Захочешь кровать застелить, чистое постельное бельё здесь найдёшь, на полке. В общем, давай сначала одежду смени, а я пока за соком схожу. Ты какой сок любишь? У меня разные соки есть.
        - Плевать, - буркнула Пелагея, косо глядя на одежду на кровати.
        - Ну, раз плевать, принесу тыквенный. А может, поесть хочешь? Могу кашу сварить, суп куриный...
        - Какая на хер еда?! - она поморщилась. - Мне плохо... тошнит. Ничего сейчас не полезет.
        Стенин кивнул.
        - Ладно. Тогда пока сок принесу.
        - Пошёл в жопу, - сказала Пелагея совсем уж тихо.
        Выйдя из спальни и заперев дверь на ключ, Стенин первым делом отправился в ванную, обработал перекисью водорода царапины на щеке - ранки были небольшие, крови выступило совсем чуть-чуть.
        - Чёртова девка, - пробормотал, глядя на себя в зеркало. Пробормотал беззлобно, он был не в обиде на Пелагею. Его благодушному настроению способствовало полное отсутствие головной боли. К тому же, первый обстоятельный разговор с девчонкой прошёл вполне неплохо. Да, она ругалась, даже физиономию расцарапала, но он на иную реакцию и не рассчитывал. Хуже было бы, если бы Пелагея начала истерить, а ещё хуже - умолять отпустить её. Впрочем, вряд ли эта бунтарка опустилась бы до подобного поведения, даже мучаясь с похмелья. Можно считать, что один из сложных этапов остался позади, точки над «и» расставлены.
        Пройдя на кухню, он перелил тыквенный сок из стеклянной бутылки в пластиковую, положил в пакет три банана, два яблока, апельсин и отнёс всё это в спальню. Сок Пелагея выпила - полбутылки, почти не переводя дыхания. А на фрукты даже не взглянула. Стенин с удовлетворением отметил, что она всё-таки переоделась, на ней теперь были новые джинсы, свитер и шерстяные носки. Халат висел на спинке кровати. Взяв её старую одежду, Стенин вышел из комнаты, прежде, чем зарыть дверь, предупредил:
        - Я минут через двадцать на улицу пойду снег расчищать. Меня часа полтора не будет.
        - Ну и проваливай, - отозвалась Пелагея, скукожившись на кровати и пытаясь сдержать дрожь.
        - Я это к тому, что, если тебе что-то нужно, говори прямо сейчас. Или жди полтора часа.
        - Да, мне нужно... выпить мне нужно! - она посмотрела на него так, словно взглядом испепелить пыталась.
        - Перебьёшься, - грубо ответил Стенин.
        Выпив чаю, он выбросил одежду Пелагеи и одеяло с пододеяльником в мусорный контейнер. Потом взял деревянную лопату и принялся расчищать дорожки на территории коттеджа. Работа доставляла ему удовольствие, он ощущал себя крепким, сильным, словно каждое движение чудесным образом уменьшало его года. Без передышки расчистил от снега участок возле крыльца, затем территорию рядом с воротами. Его щёки раскраснелись на морозе, на бороде блестел иней. Когда прервался, увидел в окне Пелагею. Она смотрела на него, укутавшись в покрывало и, кажется, её неслабо знобило. Стенину стало интересно, что у этой девчонки сейчас на уме. Возможно, пытается придумать план побега. А может, смирилась и решила принять его помощь? Нет, это вряд ли, глупо на такое надеяться. На то, чтобы она смирилась, одного дня мало. Быть может, и недели будет недостаточно, демон по имени «алкоголь» слишком глубоко засел в её сознании.
        Она вытянула руку, показала средний палец. Стенин усмехнулся и продолжил работу, взявшись расчищать дорожку, ведущую к птичьим кормушкам. Ему вдруг вспомнился ночной эпизод - густая тьма, якобы, сформировавшаяся в человеческую фигуру. Да, жутковато было, но сейчас он воспринимал всё это, как жестокую шутку разума. Впечатления притупились, и ему не хотелось теперь делать каких-то трагических выводов. Собирался обратиться к врачу? Ну да, собирался, потому что струхнул немного. Но сейчас-то ведь всё в порядке, никакого намёка на головную боль. К тому же, поехать в больницу - это означает оставить Пелагею одну, а на такой шаг он не мог пойти, мало ли, что за это время девчонка может отчебучить? Или ей совсем плохо станет и понадобится медицинская помощь... К чёрту больницу! Жизнь продолжается.
        Закончив расчищать снег, Стенин насыпал в кормушки корма, а когда вернулся в дом, услышал тихий стук и поспешил в спальню. Открыл дверь. Пелагея стояла с понурым видом посреди комнаты. Она всё ещё куталась в покрывало, и Стенину показалось, что ей трудно держаться на ногах.
        - Я это... - произнесла она слабым голосом. - Я сока ещё бы выпила.
        - Хорошо, сейчас принесу, - пообещал Стенин.
        - И ты говорил, что кашу можешь приготовить... Я бы съела немного манной каши.
        Он кивнул.
        - Конечно.
        Пелагея повернулась и заковыляла к кровати. Глядя на неё, Стенин подумал, что так ходят древние старики, у которых жизненных сил осталось совсем чуть-чуть. Вздохнув, он проследовал к тумбочке, взял пустую пластиковую бутылку и вышел из спальни.
        Кашу он сварил не густую, с изюмом, без комочков - научился за годы холостяцкой жизни. Добавил в неё сливочное масло, немного мёда, сделал пару бутербродов с сыром и отнёс завтрак Пелагее. Она выпила сока, взяла ложку и произнесла недовольно:
        - Не смотри на меня. Не видишь, меня колотит. Ненавижу, когда смотрят, как я ем.
        Стенин уселся в кресло, демонстративно устремив взгляд на окно, за которым расцветало ясное утро. Он остался, чтобы девчонка хоть немного к нему привыкла.
        Ела Пелагея вяло, иногда подавляя рвотные позывы. Когда подносила ложку ко рту, рука начинала трястись, и ей приходилось прилагать немалые усилия, чтобы сдерживать дрожь. От напряжения на её лбу выступила испарина, глаза начали слезиться. Съев треть порции каши, она взяла кусочек сыра, зачем-то понюхала его, затем откусила и, морщась, словно каждое движение челюстью причиняло боль, прожевала. Глянула на Стенина.
        - А ты не подумал о том, что я могу здесь сдохнуть?
        Он пожал плечами.
        - С чего бы тебе подыхать?
        - Нельзя бросать пить вот так, резко. Сердце может не выдержать.
        Стенин ожидал, что она рано или поздно произнесёт именно эти слова - обычная, старая как мир заунывная песня всех алкашей. Ничего нового.
        - Твоё сердце выдержит, Пепа, - ответил он, всё ещё глядя в окно. - Ты молодая, организм не успел ещё прогнить. Сколько ты бухаешь? Два года? Два с половиной?
        - Не помню, - буркнула она и откусила ещё кусочек сыра. - Может, два, а может, и десять. А сердце точно заклинит, если я не выпью хотя бы рюмаху. Оно у меня всегда было не в порядке.
        - Врёшь. Я знаю, что врёшь.
        - Ни хрена ты обо мне не знаешь, Стенин.
        Он перевёл на неё взгляд, ухмыльнулся.
        - Ну почему же? К примеру, Пепа, я знаю, что в школе ты училась неважно, но любила читать. Постоянно в библиотеке книги брала. Знаю, что в училище волосы красила то в зелёный цвет, то в фиолетовый, то в синий... И знаю, что у тебя не было друзей.
        - Ты что, следил за мной?! - возмутилась она.
        Стенин ответил спокойно:
        - Нет, не следил, но время от времени интересовался, как ты поживаешь.
        - Нахера?
        - А чёрт его знает... Я и сам, порой, спрашиваю себя: нахера? Ты ведь мне никто...
        - Вот именно - никто! Если не считать, что ты моего отца грохнул! - Пелагея глядела на него с недоумением. - И знаешь, Стенин, что-то мне подсказывает, что у тебя с башкой не всё в порядке.
        В точку. С башкой у него действительно проблемы, но не по той причине, по которой девчонка имела в виду. Впрочем, дискутировать с ней о состоянии своего здоровья он не собирался.
        - Доедай кашу.
        - Не хочу, - она нахмурилась, всем своим видом демонстрируя презрение. - Мне нужно выпить. Хотя бы грамм сто.
        - Сок пей. Тебе сейчас витамины нужны.
        - Да пошёл ты со своими витаминами! - она постаралась повысить голос, но получилось как-то визгливо, не внушительно. - Я поняла, зачем ты притащил меня сюда. Решил поиздеваться надо мной! Заботливым притворяешься, а на самом деле радуешься тому, как мне херово! - судорожно поглядела по сторонам. - Тут небось видеокамеры спрятаны... И в туалете тоже. Прямо сейчас снимаешь меня, так ведь? А вечерком включишь запись и будешь пялиться. И после этого, Стенин, станешь говорить, что ты не извращенец?
        - Стану, - он поднялся с кресла, подошёл к окну. - Я не извращенец и никаких видеокамер тут нет. Но знаешь, Пепа, я на твоём месте тоже насторожился бы... Человек, который застрелил твоего отца, практически похищает тебя из твоей же квартиры, привозит неизвестно куда, помощь предлагает... а точнее, даже не предлагает, а навязывает. Та ещё ситуация. И я не прошу мне верить, но и что-то доказывать я тебе не собираюсь.
        С недовольным видом Пелагея съела ложку каши, потом отодвинула тарелку, поджала губы. Стенин понял, что она больше не хочет с ним разговаривать, но он был доволен и той не слишком приятной беседой, что у них состоялась - какой-никакой, а контакт налаживается. И ему показалось, что, несмотря на всю её обвинительную риторику, Пелагея всё же не считает его извращенцем. Скорее всего, она ляпнула это, потому что злость ей мозги затуманила.
        Проследовав к тумбочке, он взял тарелку с недоеденной кашей, и покинул комнату. Зайдя на кухню, поставил чайник на плиту, а потом вдруг вспомнил, что в кладовке пылится на полке самовар - медный, пятилитровый. Настоящий тульский самовар, доставшийся по наследству от бабушки. И отчего-то невыносимо захотелось попить чая из этого самовара - на веранде, на морозе. Но не сейчас, а вечером. И Пелагею к чаепитию подключить, ей это на пользу пойдёт. Свежий воздух, разнообразие опять-таки. К тому же, и ему будет, чем заняться в ближайшее время: достанет из кладовки самовар, почистит его, чтобы блестел и глаз радовал. Вот прямо сейчас и возьмётся за дело...
        Глава 5
        За дело взяться не получилось, так как приехала его сестра. Раиса всегда заявлялась без предварительного телефонного звонка; у неё были свои ключи от дома и пульт управления воротами. Выйдя из белой «Ауди», она вынула из салона две объёмные сумки и выкрикнула командным голосом:
        - Лев, я что сама всё это тащить буду?!
        К этому времени Стенин уже успел обуться и, выскочив из дома, поспешил сестре на помощь. Сумки оказались тяжёлыми, впрочем, как и всегда. Он даже знал, что в них находится: килограмма три мяса, банки с соленьями и вареньем. Не было ещё такого, чтобы Раиса приехала с пустыми руками. По какой-то совершенно необоснованной причине она считала, что старший брат в плане продуктов не способен позаботиться о себе. И аргументы, и доказательства в виде далеко не пустого холодильника принимать не желала. Раиса была из той породы людей, которым, якобы, всё всегда виднее и жила она по принципу: «Моё мнение единственно правильное». Кроме продуктов сестра иногда привозила Стенину различную бытовую технику, в основном кухонную: электрическую соковыжималку, миксер, мясорубку... а однажды ему доставили заказанное Раисой через интернет массажное кресло, которое он совершенно не оценил и посчитал глупейшим в мире изобретением. Впрочем, навязчивую заботу Раисы он принимал со смирением; понимал, что эта забота в первую очередь необходима ей самой. Это позволяло сестре чувствовать себя полезной, значимой.
        - Что у тебя тут нового? - поинтересовалась она, поднимаясь вслед за Стениным по ступеням крыльца.
        Это был её традиционный вопрос и как правило он так же традиционно и почти бездумно отвечал: «Всё по-старому». Однако на этот раз предпочёл промолчать. Возможно, Раиса повторила бы вопрос, но её отвлекла стая ворон, которая как-то резко прилетела со стороны лесного массива.
        - Опять эти твари! - рассердилась Раиса. - В прошлый раз каркали, теперь вот опять! Ты их прикармливаешь, что ли?
        - Нет, - ответил Стенин, открыв дверь. - Они сюда не жрать прилетают. Понятия не имею, что их привлекает.
        - Ну, так нужно придумать, как их отвадить. А то кружатся над домом, словно над мусорной свалкой. Соседи могут решить, что...
        - Раиса! - перебил он. Меньше всего ему сейчас хотелось обсуждать этих крикливых птиц. - Ты отлично знаешь, что мне плевать на соседей. Пускай что хотят, то и думают. А ворон я отважу. Придумаю, как отвадить.
        Она смерила его оценивающим взглядом.
        - Нервный ты сегодня какой-то.
        Да, он нервничал, потому что предчувствовал: Раиса ему устроит грандиозный разнос за то, что он привёз в дом Пелагею. Обязательно устроит - тут к гадалке не ходи. И как же, чёрт возьми, не хотелось оправдываться перед сестрой, что-то ей доказывать.
        - Не выспался, - ответил он недовольно.
        Зайдя в гостиную, Стенин помог сестре снять меховую шубу. Было видно, что подъём по ступеням крыльца отнял у неё немало сил. Она страдала от лишнего веса и, в отличие от находящегося всё ещё в неплохой форме брата, выглядела как откормленная неуклюжая гусыня. Ходила Раиса вразвалочку, а свою нездоровую полноту оправдывала неправильным обменом веществ. Причём оправдывала категорично, отвергая всяческие диеты. Сторонний наблюдатель, глядя на неё, мог бы подумать, что множеством украшений - перстнями, браслетами, массивными серьгами, бусами - она пытается хоть как-то прикрыть свою неприглядность. Однако любовь к побрякушкам у неё появилась ещё в юности, когда она была, что называется «кровь с молоком» и внешностью своей гордилась. Однако, несмотря на излишний вес и нездоровое увлечение украшениями, муж, который был моложе её на восемь лет, души в ней не чаял. Владислав потакал всем прихотям Раисы и, будучи классическим подкаблучником, слушался жену беспрекословно. Впрочем, так же обстояло дело и с тремя предыдущими её мужьями. Был в ней какой-то магнетизм, и она умела им пользоваться как оружием.
Стенин всегда считал, что из сестры получилась бы отличная дрессировщица - самый свирепый тигр присмирел бы под её руководством. Что уж говорить о мужьях, которых она дрессировала, делая их до крайности покладистыми. Возможно, она и бросала-то этих мужей только потому, что дрессировка была закончена.
        Они прошли на кухню.
        - Чай? - предложил Стенин.
        - Ну, разумеется! - отозвалась Раиса возмущённо, после чего грузно опустилась на стул. - Я тебе клюквенного варенья привезла, открой к чаю баночку.
        Пока Стенин рассовывал продукты в холодильник и шкаф, они с сестрой поговорили о всяких пустяках. А когда приступили к чаепитию, послышался тихий стук. Раиса напряглась, не донеся чашку до губ, посмотрела на брата удивлённо.
        - А это ещё что?
        Стенин обречённо вздохнул.
        - Как раз собирался тебе рассказать...
        Стук повторился, на этот раз громче. Потом донёсся слабый голос Пелагеи:
        - Стенин... Стенин...
        Брови Раисы поползли вверх.
        - Дома ещё кто-то есть?
        - Да, есть, - он вышел из-за стола, пересёк кухню, в дверном проёме оглянулся и произнёс: - Я сейчас. Вернусь и всё тебе объясню.
        Раиса поставила чашку на блюдце, хмыкнула.
        - Жду не дождусь.
        Но Стенин её уже не слышал, он стремительным шагом миновал коридор, гостиную, дошёл до спальни, раздражённо открыл дверь, переступил порожек и... получил удар чем-то твёрдым по лицу. На несколько секунд он словно бы потерялся во времени и пространстве - не столько из-за боли, сколько от неожиданности того, что случилось. За это время Пелагея успела нырнуть в коридор. Она метнулась в одну сторону, в другую. Стенин пришёл в себя, тряхнул головой, процедил:
        - Вот же тварь!
        И бросился за беглянкой. Настиг её в тот момент, когда она в прихожей споткнулась о коврик и, едва не упав, врезалась всем корпусом в дверь. Мысленно матерясь, Стенин обхватил её обеими руками и поволок обратно в комнату. Пелагея дёргалась, рычала, лягалась, да так активно, словно специально копила силы для этого противостояния.
        - Успокойся, дура! - прохрипел Стенин.
        Но она успокаиваться не собиралась. Закричала:
        - Отпусти, урод! Отпусти!
        В дверном проёме гостиной появилась Раиса. И застыла с отвисшей челюстью, в её округлившихся глазах читался вопрос: «Какого хрена тут творится?!»
        Стенин заскрежетал зубами, осознав, что теперь сестра устроит ему разнос куда более суровый, чем он предполагал. И ведь придётся перед ней оправдываться, как нашкодившему мальчишке! Ох, Пепа! Не могла немного спокойно посидеть. И вдарила ещё чем-то, зараза!
        Он втащил её в комнату, толкнул к кровати. С трудом удержавшись на ногах, она развернулась и наградила его ненавистным взглядом, затем выдавила:
        - Старый козёл! Я всё равно убегу, ты меня не удержишь, мудила!
        - Заткнись! - Стенин изо всех сил пытался подавить злость.
        - Ты ещё пожалеешь, что притащил меня сюда!
        Он едва не сказал: «уже жалею». Сдержался, потому что эти слова означали бы, что он признаёт своё поражение, даже не вступив в настоящий бой. Нет, такое Пепа от него не услышит! Нужно довести задуманное до конца!
        - Ты ещё пожалеешь! - повторила она, и голос её при этом прозвучал хрипло, жёстко.
        Глядя в глаза Пелагеи, Стенину почудилось, что он смотрит на стволы нацеленных на него пистолетов. Ещё секунда - и выстрелят! Ему пришлось проявить силу воли, чтобы выдержать её взгляд. Какое-то время они словно бы играли в игру «Кто кого переглядит». Пепа проиграла. Она фыркнула и отвернулась, запал иссяк, плечи поникли, руки задрожали.
        Стенин коснулся пальцами скулы и подумал, что стервозная девчонка неплохо его пропечатала. Но чем? Ответ на этот вопрос он обнаружил на полу возле двери. Там лежал ящик от шифоньера. Пелагея, получается, вынула из ящика бельё, постучала в дверь и... случилось то, что случилось. Лихо! Девчонка зря время не теряла, вынашивала план побега - глупый и отчаянный, но всё же план. По крайней мере, врасплох своего «тюремщика» она застать сумела.
        Ругая себя за то, что не всё предусмотрел, он вынул из шифоньера два оставшихся ящика, поднял тот, что лежал на полу и вышел из комнаты. Ящики бросил в кладовку и задумался: что ещё могло остаться в спальне, чем бы Пепа могла бы его огреть? Дверца от тумбочки? Нет, вряд ли она сможет так просто, без шума, её отломать. Но это неважно, Стенин решил в разы усилить бдительность. Хрен ещё эта девчонка застанет его врасплох!
        Урок усвоен.
        А сейчас нужно как-то с сестрой объясниться.
        Раиса ждала его в гостиной. Она стояла возле камина, уперев мясистые руки в объёмные бока, и всем своим видом словно бы говорила: «И в какое же дерьмовое дельце ты, братишка, ввязался?».
        - Вот только давай без скандала, хорошо? - он произнёс это довольно грубо. Решил первым пойти в атаку. - Да, согласен, выглядит всё это странно, но...
        - Странно?! - перебила его Раиса. - У тебя, Лев, в доме какая-то девка и, как я успела заметить, держишь ты её здесь насильно! Нет, это не странно! Это, чёрт бы тебя побрал... я даже не знаю, как назвать!
        - Всё не то, чем кажется.
        - Да неужели? Ну, объясни мне тогда!
        И он объяснил - выложил всё, как на духу. Утаил лишь то, что головные боли подталкивают его к мысли о неизлечимой болезни и именно эти мысли стали тем самым рычагом, побудившим сделать на закате жизни что-то правильное, важное, то есть - помочь алкоголичке Пелагее. Не хотелось ему, чтобы сестра знала о головных болях и о его тревожных подозрениях. Она ведь сразу же такую бурную деятельность разведёт, что мама не горюй! Сегодня же потащит его в больницу. Мысль о спасении брата станет для неё главенствующей и неистребимой. Да она поселится здесь, чтобы о нём заботиться! А оно ему надо?
        Нет, повода для этого он сестре не даст!
        Выслушав его, Раиса долго молчала, потом сделала вывод:
        - Кажется, Лев, ты умом тронулся.
        Он подумал, что это даже забавно: второй раз за утро его заподозрили в маразме. Сначала Пепа, теперь сестра. И стоит ли вообще оправдываться, что-то доказывать?
        - Скажу честно, - вздохнула Раиса, - я этого не понимаю. Ты ведь в свой дом не абы кого, а дочь маньяка притащил, которая, к тому же, ещё и алкоголичка. Полный набор! Такое нарочно не придумаешь! Ладно, если бы ты страдал от одиночества, но я ведь знаю, что это не так. Решил вдруг благотворителем заделаться? Ну, перечисли тогда деньги в какой-нибудь детский дом или фонд помощи тяжелобольным! Зачем идти на крайности? Я как увидела эту девку, так у меня аж мурашки по коже побежали! Такую, как она, уже не исправить!
        Удивительно, но Стенин после этих слов ощутил обиду за Пелагею. Да, она вдарила ему ящиком по физиономии, да, она та ещё стерва, но записывать её в категорию конченых людей - это несправедливо! Он часто разделял мнение сестры, однако сейчас готов был бороться за Пелагею не только делом, но и словом.
        - Ты не права, Рая! - в его голосе прозвучали стальные нотки. - Она не так уж долго бухает. Два года - это не срок. Её можно вернуть к нормальной жизни.
        Раиса с грустью усмехнулась.
        - Вернуть? Кажется, Лев, ты неверное слово выбрал. Что-то мне подсказывает, что нормальной жизни у неё и не было никогда. По крайней мере, с тех пор, как ты пристрелил её папашу.
        Тут сестра была права. Стенин подошёл к окну, скрестил руки на груди, окинул взглядом заснеженные деревья. Как бы ему сейчас хотелось прогуляться до пруда. Пруд находился неподалёку, красивейшее место в любое время года, а зимой прямо-таки волшебное. Стоишь на берегу и душой отдыхаешь.
        А вместо этого он стоит здесь и выслушивает упрёки.
        - Я всё уже решил и доведу дело до конца, - он повернулся, строго посмотрел на сестру. - Для меня это важно, Рая.
        Она всплеснула руками.
        - Упрямый, как баран. Ненавижу это твоё упрямство! Втемяшишь себе в голову чёрте что и ничем это не выветрить. Но вот что я тебе скажу, Лев... ты свой дом осквернил, притащив сюда эту девку. Осквернил, так и знай!
        Он аж опешил, услышав такое.
        - Осквернил? Ты это серьёзно? Вот от кого, а от тебя я такого бреда не ожидал!
        - А что я не так сказала? Она дочь монстра, который женщин убивал! Она алкоголичка, наверняка ещё и воровка! Я как её увидела, так сразу ощутила исходящие от неё негативные флюиды!
        Стенин схватился за голову.
        - Господи! Да что ты такое городишь?! Ты сама себя послушай! Какие, к чертям собачьим, флюиды?! Пелагея обычная девчонка, которой нужна помощь! И знаешь, что? Именно из-за таких, как ты, видящих в ней исключительно дочку маньяка, она и стала спиваться!
        Раиса издала нервный смешок.
        - Интересно! А ты, что в ней видишь, Лев? Ту, которая под твоим чутким руководством вдруг возьмёт да станет святым ангелочком? Думаешь, она перестанет пить? Ха! И ещё раз - ха! Ты не просто наивный, а до дурости наивный! Мне даже тебя жалко. И попомни мои слова, братец: эта девка ещё доставит тебе проблем, да таких, что локти кусать будешь!
        - Ещё есть, что сказать?! - он редко повышал голос на сестру, но сейчас не мог сдерживать себя. - Если нет, то закрыли эту тему!
        Раиса сокрушённо покачала головой и промолвила печально:
        - Мне есть ещё, что сказать, Лев, вот только тебя никакими словами не проймёшь.
        - Ну и не трать время попусту.
        - И не буду. Я сейчас уйду. Находиться в одном месте с этой девкой я не собираюсь. Ноги моей здесь больше не будет, пока она не уберётся, так и знай!
        Стенин ненавидел, когда сестра говорила такими шаблонными фразами. У неё в арсенале их было немного и использовала она эти фразы лишь когда плохо себя контролировала. А ещё он не любил, когда Раиса начинала строить из себя эдакую всезнайку и принималась приводить примеры: мол, такая-то ситуация была в жизни такого-то и, такого-то. И ему было удивительно, что в их нынешнем разговоре она не упомянула для примера какого-нибудь известного человека, который благими намерениями вымостил себе дорогу в ад. Видимо, сестра была слишком шокирована, чтобы извлечь из памяти подобный случай.
        - Ноги моей здесь не будет, - повторила Раиса и направилась в коридор.
        - А как же чай?
        - Обойдусь!
        Стенин вздохнул и пошёл вслед за сестрой. Он знал, что сейчас её не остановить: решила демонстративно удалиться - значит так и сделает. Тоже упрямая. Но в слова «Ноги моей здесь больше не будет» он совершенно не верил. Раиса хоть и упёртая, но отходчивая, а ещё очень любопытная. Скоро опять тут объявится, причём без предварительного звонка по телефону. Объявится, чтобы убедиться, что была права, и затея брата терпит крах.
        Хлопнув дверью, она вышла из дома, села в машину и уехала. Закрывая ворота, Стенин осознал, что уже лет пять они с сестрой не ссорились. Да и раньше конфликтовали в основном из-за пустяков, а потом быстро мирились. А сейчас рассорились из-за Пепы. Погано! Не слишком-то гладко начинался его план по её спасению, судьба, зараза, вносила в него свои коррективы. Впрочем, из-за этого Стенину ещё сильнее хотелось довести задуманное до конца, и прежде всего самому себе доказать, что поступил правильно, решив помочь девчонке. Он надеялся, что и Раиса когда-нибудь признает, что была не права. Извинений от неё ждать не стоит, но на несколько одобрительных слов она вполне может расщедриться.
        Чуть позже, в ванной, глядя на себя в зеркало, он не смог сдержать усмешку. Под глазом темнела гематома. Фингал! Служа в милиции, ему приходилось иметь дело с кончеными отморозками, но никому и никогда не удавалось повредить его лицо. А Пепа умудрилась фингал поставить! Отчего-то этот факт Стенину показался смешным.
        - Ну что, получил по роже, товарищ полковник? - сказал своему отражению. - То ли ещё будет!
        Последние слова, будто сами собой вырвались, и Стенин пожалел, что не смог их сдержать. Совсем недавно Раиса предрекла ему проблемы и теперь вот он сам ей уподобился. Ну ничего, просто ляпнул бездумно, с кем не бывает. Главное - мыслить позитивно, не смотря ни на фингал, ни на ссору с сестрой. Всё это мелочи, не имеющие ничего общего с чёрной полосой. К тому же, повод для позитива был, причём существенный: голова сегодня совсем не болела! Боль ушла, словно бы испугавшись его намерения обратиться к врачу.
        Глава 6
        От своей задумки выпить чая на веранде Стенин не отказался, а потому после обеда вынул из кладовки самовар и часа два с ним возился - начищал, полировал. Пелагея всё это время вела себя тихо. Пару раз он заходил в спальню, чтобы проведать девчонку, и заставал её лежащей на кровати и уныло взиравшей на герань на подоконнике.
        Когда на улице стемнело, Стенин включил свет на веранде и принялся готовиться к чаепитию. Растопил самовар, разложил по пиалам мёд и варенье, потом взял купленные вчера куртку, шапку, ботинки, зашёл в спальню и скомандовал:
        - Одевайся!
        Пелагея села на кровати, посмотрела на него удивлённо.
        - Ты меня отпускаешь?
        - Как бы не так, не дождёшься. Мы идём на улицу, будем чай пить из самовара. Давай надевай куртку, ботинки обувай... Свежий воздух тебе на пользу пойдёт. И отказ не принимается! Ты уже убедилась, что я умею быть настойчивым.
        - А ты убедился, что я умею ставить фингалы, - огрызнулась Пелагея.
        Стенин добродушно усмехнулся.
        - Да, похоже, в этом ты мастерица. А теперь, живо одевайся! Там самовар вот-вот закипит.
        Преувеличенно кряхтя, с кислой гримасой, но Пелагея всё же начала натягивать ботинки. Стенин одобрительно кивнул. Он-то ожидал, что девчонка будет упрямиться, что поставит ультиматум: «Или отпускай, или с места не сдвинусь!» В этом случае пришлось бы силой выволакивать её на веранду. Но она повела себя подозрительно покорно. Неужели увидела шанс на побег? Если так, то пускай обломается. Ну, найдёт она в себе силы рвануть прочь от дома? Через забор или ворота всё равно не перелезет.
        Когда вышли на веранду, Стенин указал на стул.
        - Садись, Пепа. Сделаю тебе чай с сиропом из шиповника.
        - Плевать, - хмуро отозвалась она, глядя на закрытые ворота и, как будто действительно оценивая шанс на побег.
        - Ну, разумеется, тебе плевать, - Стенин взял с тумбы самовар, водрузил его на стол. В воздухе витал приятный дымный запах. - Тебе на всё плевать, верно?
        Она уселась за стол, нахохлилась, скрестив руки на груди. Стенин налил в две объёмные кружки чай, в одну добавил сироп и поставил перед Пелагеей.
        - Пей, - он пододвинул к ней пиалы с мёдом и вареньем. - Уверен, чай из самовара, да ещё зимой на свежем воздухе ты ещё не пила. По крайней мере, тебе потом будет, что вспомнить.
        - Вспомнить? То, как ты держишь меня здесь, как в тюрьме? - она коснулась пальцами кружки.
        - И это тоже. И, надеюсь, будешь вспоминать с благодарностью.
        - Не дождёшься.
        Стенин занял место за столом, подул в свою кружку, сделал глоток. Прислушался к ощущениям и пришёл к выводу: чай из самовара в сотни раз лучше, чем из чайника! И почему, спрашивается, все эти годы самовар пылился в кладовке? Хоть бери, да спасибо Пелагее говори, ведь, как ни крути, а именно из-за неё было затеяно это чаепитие.
        Пелагея, держа кружку двумя руками, поднесла её к губам, глотнула напиток, и Стенин заметил в чертах лица девчонки нечто похожее на удовольствие. Сделав ещё несколько глотков, она произнесла:
        - Я тут всё думала, почему ты решил мне помочь...
        Он хмыкнул.
        - Это прогресс. Значит, ты поняла, что я привёз тебя сюда из хороших побуждений.
        Она посмотрела ему в глаза.
        - Помогая мне, ты хочешь свои грешки искупить, Стенин! - её губы сложились в язвительную улыбку. - Я даже не сомневаюсь, дерьма всякого ты в своей жизни наворотил дохера и больше. Думаю, у тебя руки в крови не только моего отца. А этот дом? Будешь говорить, что купил его на свою зарплату? Небось, взятки вовсю брал. Хапал только в путь! И совесть тебя не мучила. А теперь постарел, о жизни вечной задумался.
        Нахмурившись, Стенин долил в кружку кипятка. Да уж, подпортила Пелагея ему настроение своими словами, и она, к тому же, оказалась проницательней, чем Раиса.
        Пелагея взяла пиалу и принялась поедать варенье, причём делала это неаккуратно - перепачкала подбородок. Прервалась, спросила ехидно:
        - Что скажешь, Стенин? Я ведь права?
        - Отчасти, - не стал он скрывать. - Нравится варенье?
        - Не-а.
        - А чай?
        - Худшей гадости в жизни не пила. А скажи, Стенин, почему ты выбрал меня? Всяких бухариков - пруд пруди, но ты притащил сюда именно меня. Неужели совесть пробудилась из-за того, что ты моего отца застрелил?
        - Ошибаешься, Пепа, - он ответил в тон ей, то есть, язвительно. - Я о многом сожалею, но только не о том, что грохнул Отсекателя. Тут совесть меня совершенной не мучает. Если бы представился шанс убить его снова, я сделал бы это, не задумываясь, - он с демонстративным удовольствием глотнул чая и съел ложку мёда. - Твой папаша был редкостный урод. Или ты со мной не согласна?
        Пелагея отложила пиалу, облизала испачканные в варенье губы. После долгой паузы ответила:
        - Мне не нравится то, что он делал.
        Стенин поперхнулся, откашлялся и взглянул на неё, вскинув бровь.
        - Твой отец женщинам глотки перерезал и отсекал пальцы, а тебе это всего лишь не нравится?
        - А ты ожидал, что я буду ругать его последними словами? Между прочим, он был хорошим отцом! Он меня любил, в отличие от мамаши, этой суки драной! Отец и бабушка - они единственные, кто обо мне заботились, и про них я ни одного плохого слова не скажу, - она задумчиво поглядела на лес за оградой и голос её стал меланхоличным: - Отец каждую субботу меня в цирк водил... а в цирке жирафы были... красивые такие жирафы... они на задних ногах ходили и большие обручи шеями крутили... каждую субботу..., и бабушка с нами в цирк ходила... Мы смотрели на жирафов, ели пирожные эклеры и запивали апельсиновой газировкой... а однажды красивая дрессировщица вывела меня на арену, посадила на жирафа, и я на нём долго каталась... И все в ладоши хлопали... Лучший день в моей жизни...
        Стенин понял, что всё это она выдумала и, похоже, сама же в свою фантазию поверила. Пелагея всю жизнь прожила в Светинске и в этом городе, да и в городах поблизости нет никакого цирка. А значит, не могла она каждую субботу ходить на представления. К тому же, насколько Стенин знал, не существует цирковых жирафов и их вряд ли можно обучить крутить шеями обручи.
        - Отец любил меня, - теперь Пелагея говорила чуть слышно. - Это из-за мамаши он стал женщин убивать... Все, все они были на неё похожи... Он мстил за то, что эта крыса слиняла с носатым гондоном по имени Рауль. Это она во всём виновата... Она бросила меня, отца, бабушку и теперь живёт в Париже... У носатого Рауля магазин восточных сладостей... И сын у них родился... Я фотку в соцсети видела: стоят сучары на пляже, лыбятся... Вот уж кого я точно ненавижу! - её лицо сморщилось, глаза блеснули, ладони сжались в кулаки. - Собственными руками придушила бы! И Рауля, и мамашу, и их паскудного шпенделя! Придушила бы гнид!
        - Пелагея! - выкрикнул Стенин. - Пепа!
        Глядя на лес за оградой, она заскрипела зубами и принялась ритмично стучать кулаком по столу.: бум-бум, бум... а потом запела, хотя песней это злобное шипение трудно было назвать:
        - Хэй, приятель, разворачивай парус! Ио-хо-хо, веселись, как чёрт! Одних убило пулями, других сгубила старость! Йо-хо-хо, всё равно за борт!..
        У Стенина внутри всё похолодело. Эту чёртову пиратскую песню из старого советского фильма напевал Отсекатель! Напевал перед смертью, потому что был конченым психопатом! А Пелагея... она словно в трансе находилась; глядела на деревья за забором, но Стенину казалось, что видит она сейчас что-то иное. Ему померещилось, что где-то далеко закаркали вороны. Хотя... нет, не померещилось! Он действительно слышал вороний грай и этот звук странным образом гармонировал с голосом Пепы, будто аккомпанировал.
        - ...Ио-хо-хо, веселись, как чёрт! - теперь она не шипела, а хрипела: - Одних убило пулями, других сгубила старость...
        - Пелагея, хватит! - Стенин резко поднялся со стула, подошёл к девчонке, схватил за плечи и встряхнул. - Приди в себя! Ну же!
        - ...Йо-хо-хо, всё равно за борт! - продолжала она хрипеть. По подбородку, смешиваясь с вареньем, потекла слюна.
        А по спине Стенина пробегали мурашки, сердце учащённо билось. Ему хотелось влепить Пелагее пощёчину, но вместо этого он встряхнул её ещё раз.
        - Пепа, заткнись, что б тебя!
        Она жадно сделала глубокий вдох, словно долго находилась под водой и, наконец, вынырнула. Часто-часто заморгала, посмотрела на Стенина растерянно.
        - Что случилось? Я... я задремала, да?
        Он встряхнул руками, подошёл к перилам веранды, собрал с них снег и охладил им раскрасневшееся лицо. Вернулся к столу. У него вдруг возникла мысль, что девчонка разыграла перед ним глупый спектакль, однако он эту мысль тут же отверг - неспособна эта алкоголичка настолько реалистично сыграть роль невменяемой. Она не притворялась! Тогда, какого лешего это было? Какой-то похмельный психоз?
        - Я задремала? - повторила Пелагея.
        - Да... кажется, - ответил он сипло. - Давай ещё чая выпьем.
        Стенин налил в кружки чай из заварного чайника и добавил воды из самовара. В голове всё ещё звучала пиратская песня. После того, как он убил Отсекателя, она тоже долго стояла в ушах.
        В тот день его оперативники совершенно случайно поймали Фёдора Пашина, хотя позже полковник Стенин не раз будет задумываться над тем, что случайности не случайны. Он никогда не верил в высшие силы, но тогда ему показалось, что оперов Илью Юдина и Варлама Машкова привела к логову маньяка именно такая сила, а не обычное везение. Разрабатывая одно рядовое дело, они оказались на территории частных гаражей. По сведениям, которые им выдал информатор, в гараже под номером «56» находились улики, имевшие отношение к ограблению известного в городе коммерсанта. Как случилось, что опера зашли в гараж под номером «55» они позже так и не смогли вразумительно объяснить. Юдин с нервной усмешкой сказал, что ноги сами их тут привели. Но факт остаётся фактом, парни открыли дверцу в железный воротах, вошли внутрь и тут же выхватили пистолеты, так как увидели мужчину с молотком в руке. Их встревожило то, что этот тип, похоже, готов был на них броситься, его глаза за стёклами очков выглядели ошалелыми.
        - Брось молоток! - выкрикнул Машков. - Брось, я сказал!
        - Нашли-таки меня, - прохрипел мужчина, плюнув себе под ноги и выронив молоток. - Долго же искали.
        В тот момент оперативники решили, что им повезло поймать одного из тех, кто ограбил коммерсанта. Илья сковал очкарика наручниками, а Варлама заинтересовал открытый люк в полу, из которого выбивался красноватый свет. Оперативник спустился по деревянной лестнице и, после того, что он там обнаружил, пулей взлетел обратно, вынул пистолет и нацелил его на хозяина гаража. Произнёс дрожащим от волнения голосом:
        - Не поверишь, Илюха, но мы с тобой только что поймали Отсекателя!
        Фёдор Пашин захохотал, видимо, сообразив, что эти парни явились не по его душу, и, как сказала потом Варлам, от этого хохота у него мурашки по коже побежали.
        Оперативники позвонили полковнику Стенину, сообщили, что задержали Отсекателя. Полковник решил, что это какая-то глупая шутка, хотя его сотрудники отлично знали: за подобные розыгрыши можно и поплатиться. Впрочем, ни в чём подобном они раньше замечены не были.
        - Мы правда его взяли! - почему-то таинственным голосом продолжал уверять Юдин. - Случайно вышло, самим до сих пор не вериться. Решили вот сначала вам сообщить, дело ведь такое...
        Илья сказал, где они находятся и Стенин немедленно выехал. По пути он всё гадал, кого же на самом деле задержали оперативники. Ну не могли они взять Отсекателя, ублюдка, которого уже год разыскивали! Юдин и Машков вообще не имели никакого отношения к поиску этого маньяка. «Случайно вышло», - как сказал Илья. Нет, быть такого не может! Впрочем, Стенин отчего-то сильно волновался, что с ним случалось крайне редко. И если бы его тогда спросили, в чём причина этого волнения, вряд ли смог бы найти вразумительный ответ.
        Прибыл на место.
        Ворота гаража были открыты нараспашку. Наружу выбивался свет единственной лампочки. Юдин курил, делая короткие нервные затяжки, Машков возбуждённо расхаживал по гаражу, и на его лице было такое выражение, словно он принял какие-то таблетки и теперь не слишком адекватно воспринимал действительность.
        - И вы будете мне говорить, что этот тип Отсекатель? - Стенин смерил недоверчивым взглядом закованного в наручники очкарика, который сидел на полу в углу гаража и, не мигая, смотрел на пыльную лампочку под потолком.
        - Не верите, спуститесь вниз и убедитесь, - ответил Юдин, чуть повысив голос, что по отношению к начальству раньше никогда себе не позволял. - Там такое... Это точно Отсекатель, Лев Аркадьевич. И была бы моя воля, я эту тварь прямо здесь и сейчас прибил бы.
        Позже Стенин поймёт, что оперативники первым делом сообщили ему о поимке маньяка именно поэтому. «Прибить здесь и сейчас!» - без сомнения Юдин и Машков только об этом и думали. И они очень надеялись, что для Отсекателя этот вечер станет последим в его жизни.
        Снова бросив взгляд на очкарика, Стенин спустился в подвал. И обомлел. То, что предстало его взору, доказывало, что оперативники задержали именно Отсекателя. Тут была фотолаборатория, и в то же время - это помещение являлось храмом маньяка. На стенах висели фотографии с изображением убитых женщин, в основном искажённые мукой лица, снятые под разными ракурсами. Это были не просто снимки, а фотоколлажи. В каждое изображение Отсекатель внёс рождённые его больной фантазией дополнения. К примеру, в мёртвых глазах женщин можно было разглядеть мелких насекомых, а в волосах - червей.
        С содроганием осмотрев фотографии, Стенин перевёл взгляд на стол, на котором рядом с фотоувеличителем стояли маленькие баночки с отрезанными пальцами внутри. В красном свете всё это выглядело более чем жутко. На мгновение Стенину почудилось, что он очутился в иной реальности, там, где нет ничего, кроме кошмаров. Его бросило в жар, красный свет казался ему каким-то плотным, давящим. Тяжело дыша, он выбрался из подвала, вытер ладонью испарину со лба.
        - Убедились? - буркнул Юдин, прикуривая очередную сигарету.
        - Что скажете? - поинтересовался Машков. - Если хотите знать моё мнение, Лев Аркадьевич, то я так скажу: этот урод не должен жить. Меня воротит от мысли, что он проживёт ещё хотя бы час.
        Стенин обратил внимание, что оперативники смотрели куда угодно, но только не на Отсекателя, словно опасались, что один вид этого упыря мог отравить сознание.
        Отсекатель усмехнулся, покрутил головой, разминая шею, затем хрипловато запел:
        - Хэй, приятель, разворачивай парус! Ио-хо-хо, веселись, как чёрт!..
        Он пел, словно бы выплёвывая слова, и глядел на Стенина с издёвкой, будто вопрошая: «И что же ты со мной сделаешь, полковник?»
        - Заткнись! - не выдержал Юдин. Было заметно, что он боролся с искушением избить маньяка до полусмерти.
        Отсекатель улыбнулся, продолжая петь:
        - ... Одних убило пулями, других сгубила старость! Йо-хо-хо, всё равно за борт!..
        Стенина накрыла волна ненависти - такой лютой ненависти, что рассудок помутился, а на затылке волосы зашевелились. Подобного с ним ещё не случалось. Какими бы ни были обстоятельства, он всегда держал под контролем свои эмоции, но сейчас... эта чёртова пиратская песня, эта презрительная улыбка на физиономии психопата, этот красный свет, вырывающийся из подвала, словно из адских глубин... В сознании начали даже не появляться, а вспыхивать жуткие образы - то, что было изображено на фотоколлажах. Плохо соображая, Стенин вынул пистолет, машинально снял с предохранителя.
        Отсекатель умолк и всё вокруг словно бы застыло. Стенин слышал стук собственного сердца и оно, как ему казалось, бухало не только в груди, но и где-то снаружи. Он медленно поднял руку с пистолетом, в голове была только одна мысль: «Это упырь не должен жить, не имеет на это права!»
        Всё ещё улыбаясь, Отсекатель что-то прошептал, и Стенин сделал то, что от него с нетерпением ожидали оперативники: нажал на спусковой крючок. Выстрел в маленьком помещении прозвучал оглушительно, пуля попала точно в сердце, маньяк дёрнулся и завалился на бок.
        Стенин испытал огромное облегчение, будто всё это время балансировал на краю пропасти и теперь отошёл на безопасное расстояние от бездны. Ему хотелось выстрелить ещё раз и ещё; хотелось видеть, как пули вонзаются в Отсекателя. Но сдержался, убрал пистолет в кобуру.
        - Правильно, - произнёс Машков, подтвердив свои слова кивком. - Всё правильно. Даже как-то легче стало.
        Юдин освободил руки Отсекателя от наручников, потом поднял с пола молоток и вложил его в ладонь мёртвеца. Прокомментировал:
        - Он попёр на вас с молотком, Лев Аркадьевич, и вам пришлось стрелять. Эксперты - наши ребята и особо вникать не станут. Нормально придумал?
        - Нормально, - согласился Стенин. - Но детали мы с вами обсудим. Кстати, он что-то прошептал перед тем, как я выстрелил, а я не расслышал.
        - Наверное, песню эту пиратскую продолжал петь, - предположил Юдин. - Полный псих, удивляюсь, как его раньше не вычислили.
        Продолжал петь песню? Нет, Стенин был уверен, что это не так. Отчего-то ему очень хотелось знать, что же произнёс Отсекатель перед смертью. Слова проклятья? Ругательство? Как-то не очень сочетались подобные слова с той улыбкой, с которой ублюдок их произнёс.
        Снаружи раздались резкие звуки, и Стенин не сразу сообразил, что это вороний грай. Когда он вместе с оперативниками вышел из гаража, увидел сотни чёрных птиц. Некоторые сидели на ветвях деревьев, но большинство кружились над гаражным комплексом. Юдин, глядя в небо, осенил себя крестным знамением, Машков закурил. В памяти Стенина чётко отпечатался этот момент: солнце клонится к закату, пространство разрывает воронье карканье, в гараже теплится красный свет, который отражается в стёклах очков мёртвого изувера. Всё это потом будет Стенину сниться и в этих снах Отсекатель шептал слова, которые всегда забывались при пробуждении.
        - Я замёрзла, - угрюмо пожаловалась Пелагея. - И я не хочу больше чая.
        Стенин ожидал, что она сейчас заявит, что хочет водки, но нет, не заявила.
        - Хорошо, - кивнул он, поднимаясь. - Пойдём в комнату.
        - Опять меня запрёшь?
        - А сама-то, как думаешь? После того, как ты меня ящиком огрела, глупо такие вопросы задавать.
        Пелагея гневно зыркнула на него и, словно бы нечаянно опрокинула чашку с недопитым чаем.
        - Ой, какая я неаккуратная, - она произнесла это совершенно без эмоций.
        Стенин стиснул зубы и жестом приказал её выметаться из-за стола, что она незамедлительно и сделала. Он проводил её в комнату и запер дверь, затем занёс самовар, чашки и варенье в дом, испытывая досаду. Чаепитие на свежем воздухе получилось не таким, как он планировал. Скверно было как-то на душе, в сознании то и дело начинала звучать пиратская песня.
        Глава 7
        Усевшись на диван в гостиной, и включив телевизор, Стенин посмотрел в то место между шкафом и стеной, где прошлой ночью он видел нечто странное и пугающее. Ему стало не по себе от предчувствия, что давешняя галлюцинация повторится. Весь день он провёл на кураже, но теперь кураж сменился страхом. Стенин понял, что он боится наступления ночи, боится того, что может выдать его рассудок.
        Снова пошёл снег, на этот раз мелкий.
        Поднявшись с дивана, Стенин принялся мерить шагами комнату. Ему вспомнились слова Пелагеи, что он, мол, решил ей помочь, чтобы грехи свои искупить, что живёт на деньги, заработанные грязными методами. И ведь не ошиблась, зараза, в точку попала. Будучи начальником СКМ, он крышевал подпольное казино, разные коммерсанты и всякая шушера, вроде сутенёров, регулярно ему деньги заносили. Обеспечил себе безбедную старость. И совесть по этому поводу его вовсе не мучила, тут Пепа ошиблась. Он до сих пор считал, что имел полное моральное право и крышевать, и брать деньги с бизнесменов. Имел право, потому что ко всему прочему работу он свою выполнял хорошо и верных ему оперативников обеспечивал, которые, кстати говоря, часто жизнью рисковали и заслуживали большего, чем мизерной зарплаты мента.
        У него была территория, которую он считал зоной своей ответственности, и всегда чётко следил, чтобы на этой территории соблюдались определённые правила. В зоне его ответственности не торговали наркотой, если появлялся какой-нибудь наркобарыга, ублюдка быстро вычисляли и расправлялись с ним безжалостно. В зону его ответственности никогда не лезли отмороженные бандюганы, все знали, что это чревато серьёзными последствиями. Заслужил ли он этот шикарный коттедж, немалый счёт в банке, две квартиры в городе? Да, заслужил. Случись ему оказаться на исповеди, о грехах, связанных со службой в милиции, он и не вспомнил бы.
        У него были грехи пострашней.
        Едва он подумал об этом, как от порыва ветра распахнулась форточка, вздулись занавески, загудел огонь в камине, и со стены упала фотография. Выругавшись, Стенин закрыл форточку, бросил взгляд на падающий за окном снег и с недоумением отметил, что никакой вьюги на улице не было. Откуда взялся порыв ветра, причём такой сильный, что форточка распахнулась и фотография упала? С долей внутреннего протеста, но он всё же признал: уже вторые сутки происходит что-то странное. Хотя нет, пора посмотреть правде в глаза, всё началось гораздо раньше: постоянно, непонятно откуда прилетающая стая ворон, головные боли - всё это как будто звенья одной цепи.
        С мрачным видом он пересёк комнату, поднял фотографию, долго глядел на изображение своей жены, потом произнёс тихо:
        - Что происходит, Тамара?
        Раздался крик и Стенин едва не выронил фотоснимок. После короткой паузы крик повторился - стонущий, полный боли.
        Положив фотопортрет на журнальный столик, Стенин поспешил в спальню для гостей; мысленно он проклинал Пепу, которая, по его чёткому убеждению, опять замыслила какую-то подлость. А этот крик - уловка, чтобы заманить в ловушку и... возможно, опять чем-то ударить. С неё станется.
        Он открыл дверь, ожидая, что Пепа нападёт, но этого не случилось. Она лежала на кровати, держась за живот, лицо искажала гримаса боли.
        - Мне плохо, Стенин, совсем погано! - в её голосе одновременно были и жалобные нотки и обвинительные. - В животе режет, сейчас сдохну!
        Он растерялся. Что делать? Скорую вызывать? Все его планы катились коту под хвост! Разумеется, он допускал, что с девчонкой с похмелья может какая-нибудь хрень случиться, но всячески подобные мысли отметал. И вот нате, пожалуйста - хрень случилась! Резь в животе! Возможно, что-то серьёзное, угрожающее жизни.
        - Какого лешего ты стоишь, Стенин? - почти заплакала Пелагея, после чего выдала протяжный стон. Её раскрасневшееся лицо блестело от пота, губы дрожали, глаза слезились.
        - Твою ж мать! - Стенин бросился прочь из комнаты, ощущая болезненную пульсацию в висках. Он с досадой подумал о том, что ему придётся как-то объяснять врачам, что это за девчонка и как она оказалась в его доме. Вот же засада! Не было печали...
        - Бо-ольно! - донеслось из комнаты. - Подыха-аю!
        Как-то фальшиво это прозвучало и, сняв трубку телефона, Стенин вдруг застыл, задумался: а не дурит ли его Пепа? Да, вид у неё болезненный, но что тут странного? Она ведь с похмелья мучается, ей даже не нужно особо притворяться.
        Он положил трубку на рычажки, вернулся в спальню и заверил:
        - Я вызвал скорую. Потерпи чуток.
        В ответ Пелагея так громко застонала, что у Стенина добавилось сомнений. Натужный был стон, неестественный.
        - Потерпи, - повторил он, изобразив сильную обеспокоенность. - Скорая будет минут через двадцать - двадцать пять.
        - Это долго, - прокряхтела Пелагея, крепче прижав ладони к животу.
        Находясь в взвинченном состоянии, Стенин вышел из комнаты, запер дверь на ключ, затем поспешил на улицу. Он сознавал, что пошёл на риск, не вызвав скорую помощь, и если девчонка всё-таки не притворялась, то последствия могут быть более чем печальными. Но, как ему казалось, риск был оправдан - очень уж не хотелось, чтобы Пепа оставила его в дураках.
        Быстро спустившись по ступеням крыльца, он проследовал вдоль стены дома, встал на небольшой парапет, осторожно заглянул в окно спальни...
        И ощутил облегчение.
        Никакой скорой помощи вызывать не нужно, чёртова девчонка притворялась! Как ни в чём ни бывало она стояла возле двери, явно прислушиваясь, и до комичности сосредоточенно стонала. Почесала затылок, вздохнула и выкрикнула:
        - Сдохну сейчас!
        Ну да, конечно, сдохнет она... Стенин едва не рассмеялся и поборол искушение постучать в окно, мол, вижу тебя, симулянтка, ты меня не провела! Хотя, подумал он, у неё почти получилось. Хитрая, зараза. Её уловка была простой до безобразия, но вполне действенной. Вот только переиграла чуток, неважной оказалась притворщицей.
        Довольный собой, Стенин вернулся в дом, демонстративно громко протопал по коридору, открыл дверь спальни и увидел то, что и ожидал увидеть: Пепа лежала на кровати, прижимая ладони к животу, и старалась выглядеть едва ли не умирающей.
        - Мне всё хуже, - пожаловалась она слабым голосом, подтвердив свои слова болезненной гримасой.
        Стенин подошёл к кровати, скрестил руки на груди и произнёс спокойно:
        - Скорая не приедет, Пепа. Я её не вызывал.
        Пелагея уставилась на него с недоумением.
        - Не вызывал? Ты что, хочешь, чтобы я сдохла? У меня кишки огнём горят! Мне больно, мне в больницу нужно!
        - Всё с тобой нормально, если не считать похмелья. Ты меня не провела, Пепа, хотя, должен отдать тебе должное, я почти повёлся.
        Её затрясло, в глазах блеснула ярость.
        - Ах ты, гнида! Вот ты себя и выдал! Теперь я вижу, что ты решил меня угробить! Сейчас же вызывай скорую! - она скорчилась на кровати, надсадно задышала, изо рта потекла слюна. - Я п...подыхаю, п...подыхаю...
        Стенин покачал головой.
        - Паршивая из тебя актриса, Пепа, - он не сомневался, что сейчас она мысленно кроет его последними словами. - В следующий раз, если захочешь меня обмануть, получше всё продумай.
        - Сволочь! - она буквально задыхалась от злости. - Ненавижу тебя! Думаешь, попил со мной чайку, и я теперь соглашусь здесь остаться? А вот хер там, Стенин! Тебе придётся меня отпустить, иначе я такое устрою, такое...
        - Ну, давай, говори уже, что ты там устроишь. Мне даже любопытно стало.
        Пелагея села на кровати, сжала кулаки, на лице выступили пунцовые пятна.
        - Я буду орать! Я так буду орать, что все твои соседи сбегутся. И что ты тогда станешь делать, а, Стенин?
        Он усмехнулся.
        - Да ничего не стану делать. Хочешь орать - ори на здоровье. Не думаю, что тебя надолго хватит.
        Пелагея вскочила с кровати, напыжилась, выпучила глаза и заорала. Стараясь держаться непринуждённо, Стенин вышел из комнаты, запер дверь. Когда проследовал на кухню, подумал, что девчонка неплохую ему устроила встряску на ночь глядя. Ещё парочка подобных выходок, и он вполне может инфаркт заработать. Чёртова Пепа. Из спальни продолжал доноситься её крик - орала от души и Стенин удивлялся, откуда у неё только силы берутся.
        Он поставил чайник на плиту достал из шкафчика термос, засыпал в него сушёную лечебную ромашку. Отличное средство, чтобы снять нервное напряжение. Когда месяц назад начались головные боли, Стенин пристрастился пить по вечерам ромашковый чай.
        Вода в чайнике закипела, а Пелагея всё орала, но теперь уже вымученно, силы у неё явно заканчивались. Стенин, заливая кипяток в термос, представил, как она сидит на кровати с кислым выражением на лице и буквально заставляет себя кричать. Представил и испытал злорадство. Ему захотелось прийти в спальню и сказать Пепе насмешливо: «Что-то не видать соседей, сбежавшихся на твой крик. Плохо стараешься, тебе нужно громче орать!» Впрочем, поразмыслив, он посчитал, что это будет выходка довольно подлая, негоже ему скатываться до подобного ехидства.
        Минут через пять Пелагея умолкла. Стенин решил, что она взяла паузу, чтобы в скором времени начать орать с новой силой. Но нет, не начала. Миновало около получаса, ромашковый чай в термосе настоялся, став ароматным и насыщенным, а Пелагея всё молчала.
        «Хоть бы остаток вечера и ночь прошли спокойно!» - пожелал Стенин, допивая лечебный напиток.
        И тут же, словно назло ему, раздался вопль Пепы:
        - Стенин! Сюда, скорее! Стенин!..
        С досадой он ударил кулаком по столу: ну что за неугомонная девка! Похоже, она всерьёз решила довести его до белого коленья!
        - Стенин! - крик был истеричный, визгливый. - Стенин, скорее!
        С твёрдой уверенностью, что Пепа замыслила очередную каверзу, Стенин нервно отодвинул кружку, вышел из-за стола и проследовал в спальню. Он намеревался рявкнуть как следует на девчонку, но, увидев её, передумал. Она сидела на полу в углу комнаты и выглядела напуганной. Притворялась? Нет, не похоже. Страх в её глазах был настоящий, такое не сымитируешь. Она вытянула руку, указала в противоположный угол комнаты.
        - Там... там кто-то был! Я видела! Тёмный человек! Он... он смотрел на меня, смотрел... - её голос понизился до хрипловатого шёпота. Она взглянула на Стенина. - Выпусти меня отсюда, из этой комнаты. Обещаю, я буду хорошо себя вести. Обещаю.
        Стенин мог поклясться, что она говорила искренне, и ей на самом деле что-то привиделось. Неужели это белая горячка? Если так, то дело плохо, скорую всё же придётся вызывать. Впрочем, паниковать пока рано.
        - Выпусти меня отсюда, - Пелагея говорила жалобно, Стенин впервые слышал в её голосе такие интонации. Раньше она только требовала.
        - Хорошо, - согласился он. - Пойдём на кухню. Я ромашкового чая заварил, думаю, тебе не помешает его выпить.
        Пелагея поднялась, опасливо глядя в угол комнаты.
        - Я правда что-то видела. Я не вру.
        Они прошли на кухню. Стенин налил ей ромашкового чая, и она принялась пить его маленькими глотками. Поначалу на её лице отражалась обеспокоенность, но потом Пелагея успокоилась, в глазах появилось какое-то сонное безразличие. Когда она допила чай, Стенин проводил её в гостиную, усадил в кресло и накрыл пледом. Пелагея устремила взгляд на экран телевизора, натянув плед до подбородка.
        Стрелки часов показывали половину одиннадцатого. Снегопад прекратился. Поворочав кочергой поленья в камине, Стенин уселся на диван. Этой ночью он спать не собирался, потому что не чувствовал себя в безопасности рядом с Пелагеей. Сейчас она находилась в полудремотном состоянии, но кто знает, возможно, после полуночи или под утро у неё возникнет мысль чем-нибудь огреть его и попытаться сбежать. Нужно быть начеку. К тому же, ей снова может привидеться что-то страшное и в этом случае следует сразу же постараться её успокоить. Подумав о такой вероятности, Стенин невесело усмехнулся: теперь в этом доме не только ему мерещится всякое. Сумасшествие какое-то!
        Он взял пульт и принялся переключать каналы, пока не наткнулся на старый комедийный советский фильм.
        - Оставь, пожалуйста, - тихо, почти шёпотом, попросила Пелагея.
        Пожалуйста? Он не ослышался? Это что-то из ряда вон выходящее! Похоже, после кошмарного видения в голове девчонки переворот случился, а иначе как объяснить её неожиданную вежливость?
        Он отложил пульт и через какое-то время ощутил себя более уютно, словно Пелагея своим «пожалуйста» чудесным образом сняла нервное напряжение. Впрочем, совсем уж расслабляться Стенин не собирался, хотя у него и появилась уверенность, что ночь пройдёт тихо-мирно. Лимит на неприятные неожиданности на сегодня исчерпан, настало время насладиться спокойствием.
        Когда фильм закончился, Стенин, переключив канал, наткнулся на весёлый сериал. Так они и провели ночь - глядя на экран телевизора в полудремотном состоянии. А под утро Пелагея крепко уснула, укрывшись с головой пледом, будто спрятавшись от всех невзгод. То и дело зевая, Стенин задался вопросом: временное ли явление её смирение? На всякий случай он решил не слишком себя обнадёживать, на некоторые вещи лучше смотреть с долей пессимизма, чтобы потом не винить себя в наивности.
        Глава 8
        В восемь утра он выключил телевизор, умылся холодной водой, затем приготовил завтрак: омлет с помидорами и сыром. Заварил свежего чая, сделал бутерброды с колбасой, налил в стаканы сока. Едва он закончил, как в кухню зашла Пелагея. Выглядела она непривычно стеснительной и, как показалось Стенину, виноватой. С чего бы это? Осознала, что вела себя как стерва?
        - Садись, - он указал на стул, - будем завтракать. А потом пойдём на прогулку, птиц нужно покормить.
        Она уселась за стол. Стенин поставил перед ней тарелку с омлетом.
        - Спасибо, - произнесла Пелагея, робко взяв вилку.
        Стенин подумал, что её словно подменили - подозрительно скромная, подозрительно вежливая. И куда, спрашивается, подевалась та девчонка, которая всё воспринимала в штыки, которая вчера вечером орала как оглашенная и готова была в глотку ему вцепиться?
        Он поинтересовался:
        - Как себя сегодня чувствуешь?
        - Хорошо.
        Хорошо? Это тоже как-то подозрительно. Рано ещё ей чувствовать себя хорошо, похмелье после длительных запоев так быстро не проходит.
        Пелагея принялась за еду. Поначалу ела сдержанно, но потом, словно бы забывшись, взялась поглощать пищу с жадностью. С каким-то животным урчанием запихала в рот бутерброд, быстро прожевала, проглотила. Доела омлет, расправилась с ещё одним бутербродом, затем большими глотками осушила стакан апельсинового сока.
        Стенин пододвинул к ней свою тарелку с омлетом, к которому так и не притронулся. Отказываться она не стала, минута - и в тарелке ничего не осталось.
        - Наелась? - спросил Стенин. - Может, ещё что-нибудь приготовить?
        Несколько секунд Пелагея словно бы прислушивалась к требованиям своего желудка, потом мотнула головой.
        - Нет, больше не хочу. А можно я на обед сама что-нибудь приготовлю? Я ведь на повара училась, помнишь?
        Вот это заявочка! Стенин был слишком озадачен резкими переменами в поведении Пелагеи, чтобы эти самые перемены как-то оценивать. Впрочем, в нём уже начинал теплиться позитивный настрой.
        - Конечно, - охотно согласился он. - Буду только рад, если ты что-нибудь приготовишь. Кстати, в морозильнике полно мяса, может вытащить его, чтобы размораживалось?
        Она призадумалась.
        - Мясо? Я могу приготовить мясную запеканку, она у меня хорошо получается... Раньше получалась. Когда-то.
        «До того, как в твоей жизни появился алкоголь», - мысленно добавил Стенин, а вслух произнёс:
        - Ну что ж, значит, на обед у нас будет мясная запеканка. А сейчас пойдём птиц кормить.
        - Мне бы это... - Пелагея провела ладонью по своим сальным волосам. - Я бы хотела сначала помыться. От меня воняет.
        Стенин дёрнул плечами, больше не в силах отрицать, что девчонка явно идёт на поправку. Быть может, несмотря на два года попоек, её организм не прогнил, и борьба с похмельем для неё пустяк. Странно это, конечно, но почему нет? У него раньше был сосед, который напивался каждый вечер, а утром, с похмелья, ехал на работу. И так в течение многих лет. Железный, видимо, у мужика был организм, и это учитывая, что он был далеко не молод и выглядел как отощавший пёс. А Пелагея молодая, плотная. Стенин рассчитывал, что на её излечение уйдёт минимум две недели, а тут вон как вышло - двое суток и она стала словно бы другим человеком.
        «Стала другим человеком», - мысленно произнеся эти слова, он ощутил, как по спине пробежал холодок. Не по себе вдруг стало. Вроде бы изменения в Пелагее были обнадёживающие, но... что-то настораживало, и Стенин не мог понять, что именно. Настороженность на уровне подсознания.
        Он снабдил Пелагею большим махровым полотенцем и проводил на второй этаж, где находилась ещё одна ванная комната, лучше той, что примыкала к спальне для гостей. Мылась Пелагея около получаса, а когда вышла из ванной, выглядела посвежевшей, и даже мешки под глазами - следствие попоек - уже не так сильно выделялись. И рыжие короткие волосы стали как будто ярче. Смерив ей взглядом, Стенин подумал, что эта девчонка сейчас совершенно не похожа на алкоголичку, только-только вставшую на путь исцеления. Он уже собирался сделать ей комплимент, но передумал, решив, что это будет походить на какое-то глупое заискивание. Да и не заслуживала она по большому счёту комплиментов. Пока не заслуживала.
        Когда волосы после купания высохли, Пелагея и Стенин взяли мешочки с кормом и отправились заполнять кормушки. Утро выдалось солнечное, не морозное. Заснеженный лес за оградой выглядел сказочно, словно на новогодней открытке. Январь предстал во всей своей зимней красе.
        Окинув взглядом пространство, Стенин произнёс с чувством:
        - Жизнь продолжается!
        Не спеша, они с Пелагеей прошли по дорожке до первой кормушки, насыпали в неё корм. И нескольких секунд не прошло, как слетелись воробьи, которые, радостно чирикая, принялись клевать пшено, зерно и овёс.
        - Любишь птиц? - поинтересовалась Пелагея.
        - Есть такое дело, - ответил Стенин. - Они для меня как... олицетворение самой жизни. Погляди, сколько в них энергии. Ни мгновенья без движения. В каждой такой пичуге, словно крошечный ядерный реактор работает.
        - А кормушки? Ты их сам смастерил?
        - Ага. Это у меня хобби такое. Нужно же чем-то заниматься. А у тебя было когда-нибудь хобби?
        Пелагея нахмурилась.
        - Бухать каждый день - это сойдёт за хобби? - она вздохнула. - А вообще, я раньше любила сказочные рассказики сочинять. Про гномов, эльфов, драконов... Меня учительница по литературе даже за это хвалила. Добрая была тётка, хотя... я потом поняла, что это не доброта, а херова жалость. Она меня жалела, будто я недоразвитая. Для меня, Стенин, люди всегда делились на две категории: те, кто меня жалел, и те, кто ненавидел. И я не знаю, кто хуже.
        Девчонка решила с ним пооткровенничать? Такого он не ожидал и подумал, что это какой-никакой, а всё же прогресс в их отношениях.
        - Знаешь, почему мне легко среди алкашей? - продолжила Пелагея. Говорила она угрюмо, почти без эмоций. - Им пофигу, кто я такая. Пофигу, кто был мой отец. Они меня не осуждают, не ненавидят и не жалеют, - усмехнулась невесело. - Та училка по литературе... я как-то дала ей почитать свой очередной рассказ от первого лица. Рассказ про психопатку, которая с наслаждением убивала людей, отрезала им пальцы. Училка при мне его читала. А потом сказала, что это отвратительно. Прямо так и сказала. И вся её чёртова доброта ко мне испарилась. С тех пор она глядела на меня так, словно я и есть героиня того рассказа.
        Стенин фыркнул.
        - Ну и чего ты тогда добилась? Взяла да испортила отношения с той, кто тебя хотя бы поддерживал.
        - Она меня жалела, - буркнула Пелагея.
        - И за это ты её во враги записала? Тебе что, комфортно чувствовать себя обиженной на всех и вся? По-моему, так и есть, - Стенин подумал, что подобный разговор не лучший способ поладить с этой девчонкой, но и соглашаться с ней по любому поводу он не собирался.
        И, к его большому удивлению, она произнесла с грустью:
        - Может, ты и прав.
        После этих слов Стенин решил, что Пелагея даже сильней, чем он предполагал. Да, она бунтарка, но соглашаться с чужим мнением, не признавая свою правоту - это очень достойный поступок, моральные слабаки на такое не способны.
        - Может, мне действительно нравится быть обиженной, - Пелагея зачерпнула ладонью горстку снега и швырнула вверх. Её голос стал хрипловатым: - Но главное, мне всегда нравилось быть злой. Знаешь, Стенин, людям, порой, нужен объект, над которым можно всласть поиздеваться. У нас в школе была девчонка, тихоня. Когда к ней кто-то обращался, она краснела, смущалась. И вот эту девчонку в супермаркете охранник поймал, она, якобы, шоколадный батончик слямзила. Менты приехали, разборки начались. Я на сто процентов уверена, что не было никакого воровства. Такие как она, с голодухи будут пухнуть, но никогда даже сраный бублик не украдут. Но клеймо «воровка» на неё поставили. И затравили. Особенно в школе ей тяжко приходилось. Так уж всё устроено, один крикнет «ведьма», а другие этот крик поддержат. Девчонка не выдержала и покончила с собой, таблеток каких-то наглоталась. И ты бы видел, что потом произошло... Все, кто её травил, начали друг друга обвинять, а себя никто не винил, нет.
        - И к чему ты мне всё это рассказала? - Стенин глядел на неё с недоумением.
        - А к тому, что против всей этой своры есть только одно оружие - злость. Я это давно усвоила и словно непробиваемой бронёй обросла. А та девчонка... она была беззащитна. Думаю, и без того обвинения в воровстве для неё рано или поздно всё плохо кончилось бы.
        Пройдя дальше по дорожке, они насыпали корм в очередную кормушку. Стенин решил, что, если Пелагея снова заведёт разговор на подобную тему, он его поддерживать не станет. Слишком уж сегодня хорошее утро для подобных разговоров.
        Прилетели две синицы. Сненин одобрительно кивнул.
        - Знаешь, эти птицы очень пугливые, но здесь чувствуют себя в безопасности. Гляди, - он вынул из мешочка и распределил на ладони немного корма, вытянул руку. Не прошло и нескольких секунд, как одна из синиц слетела на его ладонь и принялась клевать угощение. Он произнёс тихо, будто доверяя тайну: - С городскими синицами такой номер не прошёл бы. Попробуй и ты их покормить. Приятное чувство, словно сама природа верит тебе.
        Произнеся эти слова, Стенин вдруг осознал, что даже сестра никогда не слышала от него подобной сентиментальности. Такие слова он всегда сдерживал, словно они являлись постыдными. А сейчас... сейчас не хотелось ничего усложнять. Хотелось просто быть самим собой, без малейшего намёка на притворство, под стать Пелагее, которая, как ему казалось, больше не пряталась за стеной показной наглости. Её бронёй была злость, его - постоянный самоконтроль. И он сейчас в своей броне не нуждался, более того, она тяготила, будто что-то донельзя надоевшее и несуразное.
        Синица чирикнула, словно поблагодарив, и упорхнула. Стенин пересыпал корм из своей ладони в ладонь Пелагеи, обратив внимание, что девчонка улыбалась. Робкая была улыбка, даже немного странная, создающая впечатление, будто что-то непривычное вдруг взяло да нарисовалось на чём-то хмуром и однообразном.
        В радостном волнении Пелагея вытянула руку. Прошло около минуты, и синица наконец решилась сесть на её ладонь - склевала одну семечку, другую... Стенин подумал, что для девчонки это лучшая терапия, хорошие впечатления порой чудеса творят.
        - Приятно, - прошептала Пелагея, глядя на маленькую пичугу завороженно.
        Послышалось воронье карканье, и Стенин мысленно выругался. Стая приближалась, над лесом потемнело от огромного количества чёрных птиц.
        От улыбки на лице Пелагеи и следа не осталось, в глазах вспыхнули лукавые огоньки. Издав странный фыркающий звук, она резко, почти молниеносно сжала ладонь. Хрустнули косточки, то, что мгновение назад было «олицетворением самой жизни», превратилось в месиво. С диким напряжением, со свирепой гримасой, Пепа продолжала сжимать мёртвую синицу, а воронья стая уже кружила над домом, оглашая пространство пронзительным граем.
        Стенин не мог поверить в то, что произошло, рассудок это отрицал. За свою жизнь он всякого дерьма насмотрелся и знал: поступки некоторых людей настолько неправильные, что их невозможно оправдать, а тем более понять. Такие поступки как тот, свидетелем которого он только что стал.
        Пелагея смотрела на свой кулак, правая щека подёргивалась, крылья носа вздувались. Выронив мешочек с кормом, Стенин схватил её за запястье.
        - Какого чёрта ты сделала?!
        Она перевела на него взгляд, медленно, как-то неестественно моргнула, затем разжала ладонь и то, что осталось от синицы упало на снег. Вороны над домом буквально надрывались, каркая. Стенину почудилось, что это вовсе не грай, а хриплый хохот какого-то злобного божества, решившего сделать это солнечное утро мрачным.
        - Жизнь не продолжается, - меланхолично произнесла Пелагея. - Нет, не продолжается... Больше не продолжается... Жизнь закончилась... Нет жизни...
        Как же Стенину хотелось её ударить! Изо всех сил, так, чтобы кровь брызнула из разбитого носа! Но вместо этого он лишь как следует встряхнул Пелагею и прошипел:
        - Заткнись! Заткнись, слышишь?!
        Она продолжала говорить, словно в ней включился механизм, отвечающий за извержение потоков бессознательного бреда:
        - Не продолжается жизнь... Нет жизни... Жизнь закончилась...
        Стенин встряхнул её ещё раз, теперь уже грубее.
        - Заткнись, я сказал!
        Она вдруг часто-часто заморгала, сделала глубокий вдох, посмотрела на Стенина растерянно. Стая чёрным облаком двинулась к лесу, уступая место солнечным лучам.
        - Я не хотела! - выдохнула Пелагея и с ужасом уставилась на мёртвую птицу возле своих ног. - Нет, нет! - мотнула головой. - Нет, это не я! Я не могла!
        - Не могла?! - голос Стенина походил на звериный рык. - Но ты, мать твою, это сделала! Ты что, совсем умом тронулась?!
        Пелагея топнула ногой.
        - Не кричи на меня! Я правда не понимаю, как это случилось! Мне жаль, очень жаль! - она зажмурилась и снова открыла глаза. - Я помню, как сжала ладонь, я всё понимала, но... не понимаю, зачем сделала это.
        Стенин вспомнил тот лукавый взгляд, с которым она убила синицу. Убила, словно назло ему! А теперь уверяет, что не понимает, зачем это сделала? А ведь действительно не понимает. Ей и правда жаль птицу. Тогда как объяснить все эти перепады в настроении и поведении? Проблемами с психикой?
        -Ты меня сильно разочаровала, Пепа, - заявил он мрачно. - Я понял, что не могу тебе доверять.
        - Опятьзапрёшьвтойкомнате? - Пелагеянахохлилась, втянувголовувплечи. - Яжесказала, чтонехотелаубиватьптицу. Мне нравилось, когда она клевала зёрнышкис ладони, и меньше всегомнехотелось ей навредить.
        В голове начала набухать боль и Стенин коснулся пальцами виска. Он не знал, что теперь делать с девчонкой. Соднойстороны, хотелосьеёнаказать, сновапосадитьподзамок, асдругой... что если такое наказание вызовет стойкое бесповоротное презрение к нему. Такое презрение, которое окончательно всё испортит. К тому же она обещала приготовить на обед мясную запеканку, и у него было сильное желание посмотреть, что из этой затеи выйдет. А если он сейчас пойдёт на поводу своей злости, то никакой затеи и вовсе не будет.
        - Ладно, - выдохнул он. - Считай, что я тебе поверил. Кажется, ты действительно не хотела убивать птицу. Но, если ты ещё раз меня расстроишь, то не взыщи, Пепа.
        Онакивнула, потупиввзгляд.
        - Ачтоссиницейделать? Неоставлятьжееёвоттак...
        Чувствуя, какусиливаетсяболь, Стенинподнялптицу, отнёсеё коградеизакопал в снег. А что он ещё мог для этой пичуги сделать? Невземлюжееёзакапывать, упернатыхнебываетмогил.
        - Пойдёмдальше, - суровозаявилон, вернувшиськПелагееиподнявмешочекскормом.
        Втраурноммолчанииониобошлитерриториюкоттеджа, заполняякормушки. Икогдавернулисьв дом, непроронилинислова. Поглядывая на Пелагею, Стенин всё больше убеждался, что ей действительно тяжело от того, что случилось. Она сожалела и это явно не было притворством. Он всё ещё злился на неё, но всё же сделал над собой усилие и и подвёл итог мерзкому инциденту: девчонка в тот момент себя не контролировала, а потому нельзя её винить.
        Пройдявгостиную, Пелагеяпоинтересовалась:
        - Нутаккак, мнеготовитьзапеканкунаобед?
        - Конечно, - ответилСтенин. Ондобавилголосумягкиенотки, чтобыдатьПелагеепонять, что он больше не злится. - Небудемменятьпланы.
        - Тогдаяпрямосейчасзаймусьготовкой, - онаоживилась. - Нужномясомелкопорубить, потом потушить с луком и морковью.
        Стенинразвёлруками.
        - Кухнявтвоёмполномраспоряжении. Еслипонадобятсяспеции, онившкафчикенад холодильником.
        КогдаПелагеяотправиласьготовить, онуселсявкреслоиподумалонабореножейнакухне. Что если у девчонки снова случится приступ неосознаннойжестокости? Начнёт, каконавыразилась «рубить» ножом мясо, а в мозгах что-то замкнёт и...
        Чёртвозьми! Меньшевсегоемусейчасхотелосьдуматьоплохоминакручиватьсебя.Тревожные мысли словно быподначивалиголовнуюболь, нозаставитьсебяне тревожиться он не мог. А ещё как на зло, ему вспомнилась пиратская песня и теперь она то и дело начинала звучать в ушах: «Эй, приятель, разворачивай парус! Йо-хо-хо, веселись, как чёрт...»
        Он решил, что это всё от недосыпа. Подремать бы часок другой, но... На кухне Пепа и ножи. Хоть бери да самого себя запирай в спальне, как до этого запирал девчонку.
        Глава 9
        - Всёготово! - торжественнообъявилаПелагея, войдявгостиную. - По-моему, запеканканеплохополучилась.
        Стенинподнялсясдивана, накоторомвремяотвременизевал, смотрятелевизор. Толькочтозакончилисьполуденныеновости, началосьполитическоеток-шоу.
        ВместесПелагеейпройдянакухню, онприятноудивился. Столбылнакрытпочтипо-праздничному. Кромеисточающейчудесныйзапахзапеканкидевчонкаещёприготовилаидвавидасалата, сделаламногослойныебутерброды, состряпаласвидуаппетитныйсоус. Наславупотрудилась, иСтенинвочереднойраззадалсявопросом: неужелионадействительнотакбыстросумелаоклематьсяпослезапоя? Да, иногдаснейчто-тостранноетворится, новцелом, словнобыинебухаламесяцынапролёт. Поегоприкидкамунеёсейчасдолженбытьпериоддикойслабости, икакжеонаумудриласьизбежатьэтогопериода?
        - Выглядитвсёоченьаппетитно, - похвалилон, асамподумал, неподмешалалионаведукакой-нибудьхимическойгадости, чтобыегоотравить? Впрочем, онтутжевыругалсебязаэтипараноидальныемысли, даигдебыонанашланакухнето, чемможноотравить?
        - Ястаралась,
        - отозваласьПелагея, усаживаясьзастол. - Есличестно, даженеожидала, чтополучутакоеудовольствиеотготовки. Впоследнийразячто-топриличноеготовила...кажется, окологоданазад. Да, точно, ятогдапередновымгодомиззапояненадолговышлаиблиныиспекла. Укого-тонемногоденегвыпросила, купилакефир, баночкуджемаяблочногоииспеклаблинынакефире. Какжебыловкусно! Сджемом! Неповеришь, ноэтолучшеевоспоминаниезапоследниегоды.
        СтенинпоставилПелагееогромныйплюсзато, чтоэтисловаонапроизнеслассожалением.
        - Утебябудетещёмногохорошихвоспоминаний, - заверилонимысленноусмехнулся: подобнуюбанальнуюхреньговорят, порой, неизлечимобольным, чтобыкак-топоддержатьихиобнадёжить.
        Онипринялисьзаеду. Съевкусочекзапеканки, Стениннесмогсдержатьвосторженноговозгласа:
        - Ух-ты! Это...этообалденновкусно!
        Особенноемупонравилосьто, какПелагеяраспорядиласьспециями: вмясечувствовалисьлёгкаяостротаитонкиепряныенотки. Когдаучиласьнаповара, девчонкаопределённозрявремянетеряла, ибылообидно, чтосвойкулинарныйталантонанапарулетутопилавалкоголе.
        Доевпорциюзапеканкииположивсебеещёкусочек, Стенинрешил, чтоименнокулинарияможетоказатьсядляПелагеитемсамымлекарством, чтоизбавитеёоттягикспиртному. Нужнотолькоподдержатьдевчонку, как-топростимулировать. Пускайонавсёбольшеибольшеполучаетудовольствияотготовки, атам, глядишь, унеёпоявитсяжеланиежитьполнойжизнью. НодляначаланужноуничтожитьравнодушиеПелагеиксвоемубудущему.
        - Тыуженехочешьсбежатьотсюда? - спросилоннепринуждённо.
        Онаоторваласьоттрапезы, задумалась.
        - Пожалуй, нет, нехочу. Вратьнестану, выпитьтянет, но...неслишкомсильно. Терпимо. Этоотецмнепомог, - Пелагеяпостучалапальцемповиску. - Онповлиялнаменя. Думаю, эточудо. Теперьотецумееттворитьчудеса.
        Стенинпоперхнулся, откашлялсяипосмотрелнанеёрастерянно. Чтоона, чёртвозьми, несёт? Толькочтоведьбыланормальной, проблинырассказывала, атеперь, судяпобредупроотца, сотворившегочудо, скатушексъехала! Страннобылото, чтоэтуахинеюонапроизнесланебессознательно, авполнеосмысленно. Белаягорячка? Онслышал, чтоэтотподлыйнедугчащевсегонакрываетименнотогда, когда, казалосьбы, человекужевышелиззапоя. Да, всёсходится. И, похоже, емувсё-такипридётсявызывать«скорую». Проклятье! Ончувствовалсебятак, будторазрушилсякарточныйдомик, которыйонсупоениемстроил. Ещёиголовнаябольусилилась.
        - Этоегоявчеравидела, - сказалаПелагеяобыденнымтоном, словноречьшлаокаким-топустяке. - Татёмнаяфигура, котораяменянапугала...Да, этобылон, мойотец. Когдатыпривёлменянакухнюиначалпоитьромашковымчаем, яуслышалаегоголос. Онуспокаивал. Апотомяпочему-тообэтомзабылаитолькосейчасвспомнила...
        - Пелагея...Пепа, тыхотьсоображаешь, очёмговоришь? - Стенинзадалэтотвопросмягко, вкрадчиво, опасаясьусугубитьеёпсихическоерасстройство.
        - Конечно, соображаю! - онаперемениласьвлице. - Тычто, меняполнойдуройсчитаешь?! Да, вижу, такиесть, считаешьменядурой, укоторойкрышапоехала!
        - Янесчитаютебядурой, - какжеемусейчаснехотелосьскандалить. Отголовныхболеймыслипутались. Унегобылоодножелание: чтобыПепаумолкла! Надолгоумолкла!
        ЛицоПелагеипобагровело, зрачкирасширились.
        - Отецговоритсомнойпрямосейчас! Яегослышу!
        - Тебенужноотдохнуть...
        - Нехочуяотдыхать, Стенин! - закричалаона, ударивкулакомпостолу, потомпосмотреланапотолок. - Так-так-так...вотзначит, как...Знаешь, чтоотецмнетолькочтосказал? Онненападалнатебясмолотком, тызастрелилего, когдаунегорукибылискованнынаручниками. Тыпаскудныйлжец, Стенин! Всемнаврал! Идажеявэтовраньёверила! Тывыстрелилемувсердце, апотом, - онасклонилаголовунабок, словноприслушиваясь. - Апотомтвоиментыснялиснегонаручники, вложиливрукумолоток. Такведьвсёбыло, да?
        Стенинбылошарашениненашуткунапуган. Отом, чтопроизошлотогдавгараже, зналитолькотрое: онидвоеоперативников. Этобылаихтайна!
        - Чтоскажешь, Стенин? - Пелагеямедленноподнялась, нависланадстолом.
        Егобросиловжар, накатиласлабость. Пошатнувшисьнастуле, онпроизнёс:
        - Ятебяпредупреждал, Пепа, - собственныйголосемупоказалсякаким-тожалким. - Предупреждал. Итеперьтыбудешьсидетьвкомнатеподзамком, покаянерешу, чтостобойделать.
        - Подзамком? - ПелагеяухмыльнуласьиСтенинподумал, чтоонапохожаназлобногохомяка. - Нет, тыменябольшенезапрёшь. Теперьяздеськомандую!
        Онпопыталсяподнятьсясостула, нотелословнобыодеревенело. Больемуказаласьогненныммонстром, пронзающимраскалённымищупальцамимозг, обжигающимлицо, шею.
        - Тяжко, Стенин? - глазаПелагеиблестели. - Отецговорит, тысейчасисребёнкомнесправишься. Меняэторадует. Этонаказаниезатвоёвраньё. Тыговорил, чтоуменяещёбудетмногохорошихвоспоминаний... Вотгляжунатебятакогонемощного, больногоипонимаю, чтоэтодействительнобудетхорошимвоспоминанием. Будуэтосрадостьювспоминать.
        Стенинуначалимерещитьсяразмытыетёмныепятнанаперифериизрения. Онслышалхлопаньемножествакрыльевикарканье. Аещёемуказалось, чтосолнечныйсветзаокнамибудтобызатухал, иэтобылопохоженато, какеслибыясныйденьрезкосменялсяпасмурнымвечером.
        - Боишься, Стенин? - Пелагеяликовала. - Боишься...вот-вотобосрёшьсяотстраха. Тынебосьужизабылкаковоэто, недержатьвсёподконтролем. Тысейчасвсеголишьжалкий, ниначтонеспособныйстарикашка.
        - Заткнись! - прошипелон, невсилахотвестивзглядотеёглаз.
        Пелагеярассмеялась.
        - Ого! Тыещёпытаешьсячто-тотребовать! Нотыскоропоймёшь, чтовластьвэтомдомепоменялась. Отецобещаетустроитьтебетакойкошмар, чтотыбудешьмечтатьосмерти! «Твойдомбольшенетвоякрепость!» - этоегослова.
        - Тыбредишь, Пепа, - Стенинубыловсётруднееговорить, егорассудоксловнобыгустымтуманомзатягивался, апередглазамипродолжалотемнеть. - Ты...тынесёшьбред...
        ПелагеявзяласостолавилкуиуказалаейнаСтенина.
        - Бред? Нухорошо, акактебетакое...прежде, чемтызастрелилмоегоотца, онкое-чтопрошептал. Яобэтомнемогузнать, новсёжезнаю!
        Стенинухотелосьвыкрикнуть: «Ничертатынезнаешь!»Носилнеосталосьдаженато, чтобырототкрыть. ЛицоПелагеиемувиделоськаким-тосмазаннымилишьглаза, вкоторыхгорелиогонькибезумия, оставалисьчёткими. Иэтиглазастраннымобразомстановилисьвсёбольше, больше...
        - Помнишь, чтотогдапрошепталмойотец? - вголосеПелагеизвучалаиздёвка. - Аможет, тыеготогданерасслышал? Онпрошептал: «Этоещёнеконец». Ибылправ, онзнал, чтовернётся. Яэтознал! И явернулся! Этоещёнеконец, Стенин, слышишь? Это, твоюмать, нихренаещёнеконец! Всётольконачинается!
        Онпошатнулся, сделалсудорожныйвздохиопрокинулсясостула. Преждечемегорассудокполностьюнакрылатьма, онуспелподуматьотом, чторешениепомочьдевчонкебылосамойкошмарнойошибкойвегожизни.
        Пелагеяподошлакнему, пихнуланогойвгрудь.
        - Нет, Стенин, дажененадейся. Этоещёневсё.
        Онанагнулась, подхватилаегоподмышкии, пыхтяиотдуваясь, поволоклавгостиную. Дотащиладодивана, оставилалежатьнаковре, затемвернуласьнакухнюи, какнивчёмнибывало, приняласьуплетатьзапеканкуисалат, будтодоэтогоинеелавовсе. Поглощалаедужадно, скаким-тозверинымурчанием. Онанабиваларотсосвирепымвыражениемналице, кусочкипищипадалисгубнастол, поподбородкустекалсоус. Съелапочтивсё, чтоприготовила, потомоткинуласьнаспинкустула, смачнорыгнулаипроизнесла:
        - Эх, хорошо!
        Глава 10
        Стениночнулся, ноунегонехватилосил, чтобыдажепошевелиться. Больвголовепульсировалавтактбиениясердца, передглазамивсёрасплывалось, вушахзвенело. Памятьвозвращаласьнеохотно, сначалавспомниласьмяснаязапеканка, еёзапах, аужпотом, послепотокасумбурныхобразовимыслей, вспомнилосьповедениеПелагеи. Онауверяла, чтоснейразговариваетотец! Точно, всётакибыло. Идевчонказналато, чтознатьнемогла. Аещё...кажется, онвиделнакухнемельтешениетенейпохожихнаворон, ислышалкарканье!
        Бред!
        Всегоэтогобытьнемогло! Стениннапрягвсёсвоюволю, чтобыотвергнутьиррациональноеинайтилогичноеобъяснениеслучившемуся. Призвавнапомощьздравыйсмысл, онрассудилтак: онисПелагеейобедали, всёбылохорошо, запеканкаполучиласьотличной, девчонкавеласебяникаплиневызывающе, апотомунегослучилсякакой-топриступ, возможно, давлениерезкоподскочило, абытьможет, опухоль, откоторойонтакдолгопыталсяотмахиваться, наконец, проявиласебявполноймере. Второйвариантхотьивыгляделболеетревожным, страшным, ноказалсялогичнейпервого. Итак, снимслучилсяприступимозгсыгралзлуюшутку - породилчёртзнает, что. АнасамомделеПелагеянеговорилапросвоегоотца. Она..., наверное, онакак-топыталасьпомочь.
        Неожиданнопробудилсяибесцеремонновстрялвнутреннийголос: «Неврисамомусебе! Небылоникакойзлойшуткимозга, простотебеэтожуткопризнавать!»Причёмэтотголосбылмощный, какледокол, онконкретноврезалсявсозданныелогикойльдины.
        ЗрениепочтипришловнормуиСтенинвполумракеразгляделпотолок, люструипонял, чтооннаходитсявгостиной. Рассудил, чтосамвтакомсостояниисюдаизкухнинесмогбыдобраться, азначитегоприволоклаПелагея. Пыталасьпомочь? Наэтотсчётонуженеспешилсебяобнадёживать, чувствовал, чточёртоввнутреннийголосопятьначнётвозражать, аспоритьссамимсобойсейчассовершеннонехотелось.
        Звонвушахсменилсясмехомивесёлоймузыкой. Стенинструдомповернулголову, увиделработающийтелевизор, наэкранекотгонялсязамышонком. Перевёлвзгляднакресло. Пелагеясиделаскружкойврукеисмеялась.
        - Пелагея, - простоналСтенин.
        Онавстрепенуласьиуставиласьнанегорадостно.
        - О, очнулся. Часовшестьвотключкебыл. Аяужеиужинприготовила, но, прости, всёслопала, мнетеперьпостоянножратьхочется. Организмпослепьяноккалорийивитаминовтребует, - онапоставилакружкунажурнальныйстолик, поднялась, подошлакСтенину, произнеслассочувствием: - Хреново, да? Ябывызвала«скорую», ноотецнеразрешает. Онсказал, чтовсёобойдётся, тынеокочуришься.
        Опятьэтачушьпроотца! Стенинстиснулзубы, подумав, чтовнутреннийголосбылправ, ивсепредположенияошуткемозга - этожеланиеутопающегоуцепитьсязасоломинку. Онощутилсухостьворту.
        - Воды...принесиводы, Пепа.
        - Хорошо, - отозваласьона. - Конечно. Ясейчас.
        Ушланакухню. Стенинпопыталсяподняться, нонесмог, собственноетелоемуказалосьсвинцовым, дажедышатьбылотяжело. Наэкранетелевизорапоявиласьнадпись«TheEnd», апотомначаласьноваясериямультфильма«ТомиДжерри».
        Пелагеязашлавгостинуюскружкойвруке, онахмурилась, бормотала, словновеласкем-тобеседу:
        - Этонеправильно. Онхочетпить, иядамемуводы. Тычто, хочешь, чтобыонотжаждызагнулся?
        ОнаподошлакСтенину, опустиласьнаколени, приподнялаегоголовуиужеподнеслакружкукгубам, какеёрукавдругзадрожала, датаксильно, чтовсяводарасплескалась.
        - Неделайтакбольше! - разозлиласьПелагея, посмотревкуда-
        товсторону. Посленебольшойпаузы, вздохнула, перевелавзгляднаСтениа, лицокоторогобыломокрымотпролитойводы. - Отецнехочет, чтобыятебепомогала. Онжелает, чтобытымучился.
        Неожиданноеёлицоисказилосьтак, чтосталопохоженазверинуюморду, верхняягубаприподнялась, обнаживзубы. Сделавнесколькохриплыхвдохов-выдохов, онапроизнесласнапряжением, словночерезсилувыдавливаяслова:
        - Да, полковник, яжелаю, чтобытыстрадал! Хочешьпить? Тогдатебепридётсясамомудобратьсядоводы. Отмоейдочеритыпомощинедождёшься.
        Пелагеяподняласьисяростьюшвырнулакружкувстену, послечегоеёгубымедленно, натужнорастянулись, обозначивкакую-токукольнуюнеестественнуюулыбку.
        - Недождёшьсяпомощи, полковник. Не-а, недождёшься! Самтопайнаводопой, аясловодаю, мешатьнестану.
        Стениношарашеннопогляделейвглаза.
        - Пепа, чтотытворишь? Придивсебя!
        - ЯнеПепа, полковник, - онапокрутилаголовой, словноразминаязатёкшуюшею. - Сейчас, нет. Неужелитыещёнепонял, чтоявернулся?
        Раздвоениеличности? Стенинувспомнилсямедицинскийтермин«шизофрения». Девчонкабольнанавсюголову! Иопасна! Втакомсостояниионаиубитьможет! Ужеубиласиницу. Аондажесопротивлятьсяневсостоянии, абсолютнобеззащитный.
        Пелагеявернуласьвкресло, вольготнооткинуласьнаспинкуиуставиласьвтелевизор. МышонокДжерривмультфильмесделалкотуТомуочереднуюпакость.
        Стенинсглотнулскуднуюслюну, подумав, чтовтакомпоганомположенииещёнебыл. Страх, боль, бессилие - такчувствуетсебязверь, угодившийвкапкан. Инекоговинить, кромесебя, ведь«АкцияпоспасениюалкоголичкиПепы»этоегозатея. Следствиепривелокплачевнымпоследствиям. Чёртовыгрехирешилискупить? Слишкомужвысокаценатакомуискуплению. Какбытеперьнесдохнутьотжаждывсобственномдоме.
        ОнпосмотрелнаПелагею, котораяследилазапроказамимышонкаскаким-
        тодикимазартом, словнопотелевизорунемультфильмшёл, аспортивноесоревнованиеионарьяноболелазаоднуизкоманд. Стениннапрягся, закряхтелисумелнемногоподнятьсяналоктях - ужечто-то! Оттакихусилийголовазакружилась, передглазамизамелькалитёмныепятна, новнёмвсёравнозагорелсяогонёкнадежды: еслиспособеншевелиться, тосможетиподняться! Непрямосейчас. Возможно, черезминуту, черезпять, черезполчаса. Одноонзналточно: помощиуПепыпроситьнебудет, нестанетпереднейунижаться.
        Сэтоймысльюонсновараспласталсянаковре, отчаяннонадеясь, чтоегослабостьявлениевременное. Закрылглаза. Емухотелосьхотябынемногополежатьвполнойтишине, однакоПелагея, будтоиздеваясьнадним, приняласьхихикатьиподначиватьмышонкасловами: «Вглоткукотудинамитзасунь!.. Чайникомемупобашке! Расплющькотяру!»
        Еёголосдействовалнанервы. Стенинпредставил, какдвакрепких, какбыки, санитаравсиниххалатахскручиваютПепу, надеваютнанеёсмирительнуюрубахуи«намордник», какойнадевалинаГаннибалаЛекторавфильме«Молчаниеягнят». АпотомвоображениенарисовалоПепувпсихушке, вкомнатесмягкимистенами.
        «Тамтебесамоеместо!»
        - подумалСтенин, послечегоразомкнулвекииприказалсебебороться - черезнемогу, вопрекижеланиюещёнемногополежать. Стиснувзубыдоболивдёснах, онупёрсяладонямивковёр, подтянултелопоближекдивану. Ещёусилие - исмогсесть. Сердцеколотилосьтак, словноонмарафонпробежал, воздухсхрипомвтягивалсявлёгкие, вголовегудело. Ноэтоничего, онбылсобойдоволен, унеговедьполучилосьсесть, прислонившиськдивану! Маленькийподвигсовершил, есть, чёртвозьми, чемгордиться. Теперьглавноенерасслабляться.
        НаэкранекотТомнаполнойскоростивлетелвстену, потомучтоДжерривылилнаполмасло. Пелагеярадостноударилакулакомпоподлокотникукреслаизасмеялась:
        - Такего! Нечегомелкихобижать!
        КакжеСтенинухотелось, чтобыкнемухотябынаминутувернулисьсилы. Онтогдавзялбыдевчонкузашкирку, приволоквспальнюизапербыназамок. Воттогдаэтойбольнойстервебылобынедосмеха. Ноувы, провидениесейчасненаегостороне.
        - Обожаюмультики, - прокомментировалаона. - Аты, Стенин? Тылюбишьмультики?
        Говориласиздёвкой, ионрешилейнеотвечать. Егозадача, ниначтонеотвлекаясь, добратьсядокухнииутолитьжажду! Вхолодильникеестьминеральнаявода. Исок! Если, конечно, Пепавсёневыдула.
        - Нет, думаю, мультикитынелюбишь, - онабросилананеговзгляд, потомсновауставиласьнаэкран. - Непредставляю, чтобыполковникмилиции, пускайдажебывший, смотрелбымультфильмыстакимжекайфом, какясмотрю. Нет, такоеяпочему-топредставитьнемогу.
        Джерринаконец-тодосталосьотТомаиПепаскорчилаобиженнуюгримасу, словнокотизмультфильмакаким-тоневообразимымобразомиеёзацепил.
        Сосредоточенноглядянасвоиноги, будтоумоляяихповиноваться, Стенинмедленноподнялся, приэтомдиванслужилемуопорой. Передглазамивсёсмазалось, потемнело, нобыстропрояснилось. Онстоял, струдом, нодержалсянаногах! Пелагеянанегонесмотрела - толидемонстративно, толислишкомбылаувлеченамультфильмом.
        Стараясьдышатьровно, Стенинустремилвзгляднатумбочкувозлестены. Онанаходиласьсовсемблизкоотдиванаиопределённомоглапослужитьследующейопорой. Донеёшаговсемь, небольше. Всегосемьшагов, однакоСтенинуэторасстояниеказалосьогромным. Всвоихногахонбылуверен - ониудержат, неподведут. Авотголова...еслиснованакроетволнаболиирассудокзатуманится, то...
        «Нет! - рявкнулонмысленнонасебя. - Даженедумайсейчасоплохом! Простошагай, неспеша! Вхолодильникеминералкаисок, толькообэтомнужнодуматьиниочёмдругом!»
        Этоагрессивноесамовнушениепридалосил. Стенинвыпрямился, отвёлрукиотдиванаисделалшаг, ещёодин. Онпонимал, чтопохожнаребёнка, которыйучитсяходить, воттолькорядомнебылоникого, ктомогбывслучаечегоподдержать. Унегополучилосьсделатьещёпарушагов. Короткаяпередышка, азатем, собраввсёволювкулак, ондобралсядотумбочки, упёрсявнеёруками.
        Какжебылотяжко!
        Емупришлавголовумысль, что, еслиПепасейчасподойдёткнемуи, хотябылегонькотолкнёт, онпозорнорухнетнаполивближайшеевремяврядлисможетподняться. Нодевчонка, похоже, ничеготакогоделатьнесобиралась. Видимо, злая, подлаячастьеёличностивременнозадремала - тачасть, чтосчитаетсебяОтсекателем. Тачасть, котораязналато, чегознатьнемогла.
        Стенинвзглянулнабронзовуювазунатумбочке. Массивная, тяжёлаябылавазаиунеговозникломощноеискушениесхватитьеё, рванутькПепеивдаритьдевчонкепоголове. Онбылуверен: наэтотрывоксилхватит, адреналиноткроеттайныерезервы. ЕслиПепалишитсячувств, унегопоявитсяшанспозвонитьвполицию. Имоментудачный - девчонкасиделакнемуспиной, неуспеетзаметить, каконрванёткней. Аеслиэтимшансомневоспользоваться, тодругойвозможностиможетинепредставится, итогдаоночень, оченьпожалеет, чтопроявилнерешительность!
        Однаковазойможноиголовупроломить. Наврядлионвтакомсостоянииспособенрассчитатьудартак, чтобыдевчонкавсеголишьчувствлишилась. Этотаргументсталключевым, иСтенин, скрепясердце, решилнерисковать. Да, онвполнойзадницеиестьвероятность, чтовсёбудеттолькохуже, нокалечить, атемболееубиватьПепу...нет, этоневариант, натакоеонпойтинеможет.
        Вазаосталасьстоятьнатумбочке,
        аСтениндвинулсядальше. Опираясьнастену, добралсядодверногопроёма. Ногипредательскидрогнули, вголовевспыхнулабольиемупришлосьоколоминутыборотьсяснахлынувшейнемощью. Когданемногополегчало, онсдосадойрассудил, чтоегонынешнеесостояние - этовполнезакономерныйитог. Тянулведьдопоследнего, хотясэтимиголовнымиболямидолженбылужедавнокврачуобратиться. Итеперь, какнаказаниезабезалаберноеотношениексамомусебе, картинамаслом: «Больнаяразвалина, ковыляющаянакухню, чтобысделатьглотокводы». Ихужевсегото, что, знайоннаперёд, каковбудетитог, всёравнотянулбыдопоследнего. Такойужхарактер.
        Нувсё, готовидтидальше. Осталосьпреодолетьнесколькометровпокоридору, зайтинакухню, атамидохолодильникарукойподать. Стенинвделалмаленькийшажок, затемследующий...Ончувствовалсебявоздушнымгимнастом, идущимнадпропастьюпоканату, причёмбезстраховки; одноневерноедвижение - иконец.
        Потелевизоруначаласьреклама. Пелагеябуркнулачто-тонедовольно, подняласьскресла, скрестиларукинагрудииприняласьнаблюдатьзаСтениным. Гляделаонавнимательно, нахмуривлоб.
        «Ядойду!» - сказалсебеСтенин, сумевсделатьтришагапокоридору. Раньше, втрудныхситуациях, онвсегдасамсебеотдавалприказы, иэтопомогало. Чёткийприказ - закон, которыйнельзянарушатьниприкакихобстоятельствах, иначе - конецсамоуважению.
        Ещёшаг. Ногистановилисьвсёнепослушнее, ониеле-
        елеотрывалисьотпола. Новотидвернойпроём, ведущийнакухню. Холодильниксовсемблизко. Стенинподумал, чтоможноопуститьсянаколениидоползтинакарачках...однакоотэтоймыслионтутжеотказался - слишкомунизительно. Дажееслисвидетелемтакогопозорабудеттольконенормальнаядевчонка, всёравноунизительно.
        «Ядойду!» - повторилонизашёлнакухню, хлопнулладоньюповыключателю. Яркийсветударилпоглазам, нанесколькосекундусиливболь. Ногиподкашивались. Почтиничегонесоображая, Стениндвинулсякхолодильнику, акогдавголоверезкопрояснилось, онудивился, чтоумудрилсянеупасть. Этобылапобеда. Онсправился, азначитсправитсяисПепой! Обязательнодолженнайтисьспособсовладатьсэтойсумасшедшейдевкой! Нуасейчас - утолениежажды, какзаслуженнаянаградазатяжкиеминуты. Вода - этожизнь! Несколькохорошихглотковисилынаверняканачнутвозвращаться.
        Такимобразомподдерживаясебя, Стениноткрылхолодильник. Авотибутылкасминералкой! Исоки! Наконец-то! Взявминеральнуюводу, он, истративпоследниесилы, шагнулкстолуибуквальнорухнулнастул. Усталтак, словнонеизкомнатыдокухнидошёл, анавершинуЭвереставзобрался. Внетерпеливомпредвкушенииоткрутилкрышку. Пузырькивбутылкезабурлили, онибудтоуговаривали: пей, пей, пей! ВголовеСтенинамелькнуламысль, чтоглотокводыможетбытьценнейвсегозолотамира. Онподнёсбутылкукгубам...
        Итутжебутылкабылаунегонаглоотобрана.
        - Невсётакпросто, полковник! - ухмыльнуласьПелагея. Оннезаметил, какдевчонказашланакухнюи, похоже, уженесколькосекундстоялаунегозаспиной. - Никакойтебеводы! Несейчас!
        Онасдемонстративнымнаслаждениемсделалапаруглотков, затемподошлакраковинеивылилаостатокминералки. Стенинужесобиралсявыдатьвадресдевчонкисериюкрепкихслов, новзялсебявруки, рассудив, чтоонатолькорадабудетвидетьподобнуюнервнуюреакцию. Нуужнет, недождётся. Онсейчасхотьиистощёнфизически, номоральныхсилпоканелишился.
        - Акакжетвоёслово? - оноченьстарался, чтобыголосзвучалспокойно.
        Пелагеяшвырнулапустуюбутылкувуголкухни.
        - Какоеещёслово?
        - Тысказала, чтоеслияхочупить, тодолженсамдобратьсядоводы. Этобылоусловие, ияеговыполнил.
        - Пошёлтысосвоимиусловиями! Теперьтысуществуешьпомоимправилам, ияэтиправиламогуменять, когдазахочу.
        Стениноткинулсянаспинкустулаипроизнёс:
        - Этослабость.
        - Что? - Пелагеяупёрларукивбока.
        - Толькослабыелюдинедержатсвоегословаинаходуменяютправила, - из-засухостивортуемубылотяжелоговорить. - Икудажеподеваласьтадевушка, которуюяпривёзвэтотдом? Онахотьимучиласьспохмелья, новсё-такибыласильной. Яейдажевосхищался. Нотеперьвижу, ты - неона. Отсекатель, да? Нучтож, Отсекатель, скажутебепрямо, ты - слабак.
        Онпонимал, чтоиграетсогнём, однаконемогпоборотьжеланиезадетьдевчонкузаживое, или, точнее, нееё, атучастьличности, чтосчиталасебяманьяком.
        Изадетьэтуличностьунегополучилось: лицоПелагеипокрылосьпунцовымипятнами, дыханиеучастилось, глазазлобноблеснули.
        - Слабак, значит? - процедилаона. - Воттактысчитаешь, да? По-твоему, слабаксмогбыгрохнутьстольколюдей, сколькоягрохнул?
        Стенинпонял, чтоэтамерзкаяличностьсвоимижесловамизагналасебявлогическуюловушку.
        - Средиэтихлюдейнебыломужчин, которыесмоглибыдатьтебедостойныйотпор. Тыубивалтолькоженщин. Такчтода, тыслабак! - ончувствовал, чтотопорпалачаужезанесённадегошеей. Ещёпожить, конечно, хотелось, носдругойстороны, возможно, емуитакнедолгоосталось, есливголоведействительноопухоль.
        - Слабак, - повторилаПелагея, дышатактяжело, словноэтоейпришлосьистратитьвсесилы, добираясьдокухни. - Слабак! Ятебепокажу, полковник, ктоизнасслабак! Тыговоришьсомной, какстемчеловеком, которогозастрелил, но, похоже, всёещёневеришь, чтоэтодействительноя. Нучтож, скороповеришь. Помнишь, почемуменяпрозвалиОтсекателем?
        ОнашагнулакСтенинуитаксильноеготолкнула, чтототупалнаполвместесостулом.
        - Слабак, да?! - взревелаПелагея, брызжаслюной. - Чтотеперьскажешь, полковник?! Утебясилёнокнетдажечтобыподняться! Тысейчасвтакомжеположении, какявтотвечервгараже! Тогдаябылвтвоейвласти, теперьтывмоей! Изнаешь, яотэтоговвосторге, менявжизниничеготакнерадовало!
        ОнасхватиластулиобрушилаегонаспинуСтенина.
        - Я, матьтвою, вполнейшемвосторге!
        Изнываяотболи, Стенинподумал, чтосдохнетнаэтойкухне. Иемусталовдругжалконесебя, аптиц, которыхнекомубудеткормить. Пелагеяотбросиластулиспросилапритворноделовымтоном:
        - Слушай, аутебячасомнетсекатора? Яведьраньшеименносекаторомпользовался, когда...отсекал. Очень, скажуятебе, удобнаяштука, р-раз - иготово!
        Стенинувспомнилсятотсекаторскраснымипластиковымиручками, чтоонвиделвфотомастерскойОтсекателя. Вспомнил, ивнутриунеговсёпохолодело.
        - Нуничего, можноибезсекатора, - заявилаПелагеярассудительно. - Обойдусь. Ножтожеподойдёт.
        - Ты - нетвойотец, Пелагея! - выкрикнулСтенинвотчаяннойпопыткееёусмирить. - Простоосознайэто! Твойотецдавномёртв!
        Онарезкомотнулаголовой.
        - Не-а, яживеевсехживых! Никогдаещёнеощущалсебятакимживым! Изнаешь, что, полковник?.. Радиэтогоощущения, пожалуй, стоилоумирать.
        БольшевсегосейчасСтенинжалелотом, чтомалосмыслитвпсихологии. Будьонпсихологом, возможно, нашёлбыправильныеслова, которыесмоглибывразумитьэтудевчонку. Но, увы, вголовулезлилишьрождённыестрахомфразывроде: «Ты - нетвойотец! Пожалуйста, одумайся!»Иэтисловахотелосьоратьвовсюглотку, словноегокрикточнотаранмогврезатьсявмозгиПелагеи, встряхнутьихипривеститакимглупымобразомеёпсихикувпорядок.
        - Ты - нетвойотец!
        Пелагеяподошлакстойкемеждураковинойипосудомоечноймашиной, взяланебольшойнож, слюбопытствомегорассмотрела.
        - Нет, непойдёт. Слишкоммаленький. Ятебевотчтоскажу, полковник, еслитырешилчто-тоотсечь, торазмеримеетзначение. Яведьневсегдасекаторомпользовался, уменяножскладнойбыл, хорошийтакойножик, японский. Таквотяимпоначалу...Делалвсёнаэмоциях, сампонимаешь, апотомунеслишком-тосознавал, чтоотсекатьтакимножомнеудобно. Апотом...потом, конечно, тожебылиэмоции, ониникуданеисчезли, нопоявилоськакое-тоэстетическоенаслаждениепроцессом.
        Тогда-тояивыбралножпобольше, иуженескладной. Сталогораздо, гораздоудобней. Нуазатемужидосекатораделодошло. Отличныйбылсекатор, тожеяпонский, недёшевомнеобошёлся. Нооноведьтогостоило, каждыйпотраченныйзанегорубльсебяоправдал. Я, когдавпервыееговрукивзял...даженезнаю, какэточувствоописать...словноутраченнаякогда-точастичкаменясамогосновакомневернулась. Этоттакромантично, верно?
        Слушаяэтотманьячныйбред, Стенинпыталсялихорадочносообразить, чтоемуделать. Иненаходилниединоговразумительноговарианта. Егособственныйорганизмпредалего, ослабпочтидомертвенногосостояния, будтоигралнасторонесвихнувшейсядевчонки. Вголовеогненнаябурябушевала, авживотеразливалсяхолод, рукииногионемели, передглазамивсёрасплывалосьиреальностьказаласьболезненнымсном. ТолькохрипловатыйголосПелагеизвучалчётко, резко, словновытесниввсёостальноеназаднийплан:
        - Авотэташтукамненравится! - онавзялатесакдлярубкимяса, тронулапальцемоструюкромку. - Оченьхорошаяштука.
        Стенинпожалел, чтовсвоёвремянеударилеёвазойпоголове. Атеперь...онпонимал, чтоскороемустанетбольно. Настолько, что, возможно, нынешняябольпокажетсяпустяком. Датьотпордевчонке, разумеется, неполучится, ноонприказалсебенекричать. Ондолженвытерпетьдостойновсё, чтоемууготовано! Толькотакиникакиначе! Вызватьунеговопли - этото, чтонужнозлобнойполовинеПелагеи. Таквотхреней! Хреней!
        Онаповернуласькнему, рубанулавоздухтесакомисделалашаг.
        ВголовеСтенинасловновулканвзорвался, жгучаябольгорящейлавойрастекласьпотелу. Вполубредовомсостояниионвидел, какПелагеяприближается, закраснойпеленойпередглазамионапоходиланаокровавленногодемона, тесаквеёрукеблестелвсветелампы.
        - Времясобиратьтрофеи, Полковник! - прошипелаона, апотомзапела: - Эй, приятель, разворачивайпарус. Ио-хо-хо, веселись, какчёрт...
        Онтерялсвязьсреальностью. Емуказалось, чтовсёвокругпревратилосьвкакой-тодьявольскийкалейдоскоп, вкоторомперемешивалисьобразы, звуки. Онпыталсясопротивляться, илиемуэтотолькоказалось? Что-тосверкнуло - будтомолниявспыхнула. Откуда-товсплылаулыбкаПепы - одналишьнеестественнаякукольнаяулыбканабескрайнемкрасномфоне. Азатемкнестерпимыммучениямдобавиласьбольострая, ледяная, резкимразрядомметнувшаясяотладоникпредплечьюидальше, дальше...
        Иэтобылтотрубеж, закоторымнаступиласпасительнаяобморочнаятьма.
        Глава 11
        Стениночнулсяисновазахотелвернутьсявтотмрак, изкотороготолькочтовынырнул, ведьвтойтьменебылониболи, нижажды, нистраха.
        АещётамнебылоголосаПепы.
        Разлепиввеки, онувидел, какдевчонкарасхаживалавозлекамина - туда-сюда, туда-сюда. Онажестикулировалаиговорилатохрипловато, тозвонко, приэтомвыражениееёлицапостоянноменялось. Вотонапроизнесласосвирепойгримасой:
        - Яделаюто, чтодолжен! Толькорадиэтогояивернулся. Тывообщеначьейстороне? Кто о тебе заботился? Я! Я заботился!Аончтосделала, а? Онменяубил, выстрелилпрямовсердце! Ипослеэтоговтвоейжизнивсё пошло наперекосяк! Этоонвсёсломал, испоганил! Из-занеготысталаалкоголичкой!
        ЛицоПелагеисталопечальным, голоспонизилсянатон:
        - Конечно, янатвоейстороне, нонельзяснимтак. Это...этонеправильно.
        Тёмнаяполовинатутжевозразила:
        - Яимеюправонаместь! Имеюполноеправонаместь!
        ВушахСтениназазвенелоивсезвукисталиневнятными. Аещёволнапульсирующейболипронесласьпоруке, будтоговоря: «Яздесь, незабывайобомне!»Струдомсдерживаястон, онприблизилладоньклицу. Указательныйпалецотсутствовал, ладоньбылаобмотаналоскутомкакой-тобуройоткровиматерии. ЗлобнаячастьПелагеиобещала, чтоегождёткошмар, ипервыешагивэтомнаправлениионасделала. КакбыбольноитошноСтенинусейчаснибыло, ноемувголовувсёжепришлапозитивнаямысль: оннепомнил, какдевчонкаотрубилапалецтемтесаком. Позитив, конечно, сомнительный, ноначто-тоболееободряющеерассчитыватьнеприходилось. Хотя...естьещёкое-что: личностивПелагее, похоже, конфликтуют. Иболеемилосерднаяличностьнебросилаеговалятьсявобморочномсостояниинакухне, ирануперевязала. Вотеслибыещёинапоила, былобысовсемнеплохо. ЗанесколькоглотковводыСтенинготовбылрасстатьсясещёоднимпальцем. Жаждамучиланеменьше, чемболь.
        - Янехочувэтомучаствовать, - продолжилаПелагеяспорсосвоимвнутреннимдемоном. - Да, онсовралнасчёттебя, ноонзаэтоужедостаточнонаказан. Мнененравитсясмотретьнаегомучения. Еслитебеэтоудовольствиедоставляет, томненет.
        Выражениелицаиголоссноваизменились.
        - Еслитебееготакжалко, топозвонив«скорую», азаодно - вментовку. Нуже, давай, позвони! Нодляначаласосвободойпопрощайся, сроктебедадутнемалый. Инедумай, чтоэтотговнюкзатебявступится, онбудеттолькорад, когдатебявтюрьмуотправят. Считай, твояжизньнаэтомзакончится...
        Иопятьвсезвукислилисьвединыйгул. Стенинсделалглубокийвдох, анавыдохеощутил, какрассудокначалпогружатьсяввязкоеболотобредовогосостояния. Жарохватилвсётело, передвзоромзаплясалитёмно-красныесилуэты. Гулпревратилсявмногоголосыйнестройныйхор, казалось, чтоэтопьяныелюдигорланяткакую-топеснюподаккомпанементкарканьяворон. Красныесилуэтыметнулисьвразныестороны, будтоихкто-тоспугнул, иСтенинувиделсвоюжену. Тамара! Какнаяву! Вполумракеонасиделанастулевозлеокна, закоторымнеспешнопадалснег. Нанеёбылобелоеплатье, рукипокоилисьнаколенях.
        - Тамара! - позвалСтенин, сознавая, чтоэтовсеголишьиллюзияивтожевремяверя, чтоженавернуласьизмирамёртвых. Воттолько, зачемвернулась?
        Онамедленноповернулаголову - молодая, красиваяссияющимиглазами. ТакойТамарабыла, когдаещёверила, чтовышлазамужзалучшеговмиремужчину; когдаещёверила, чтодоживётдостаростисчастливымчеловеком. Такойонабыладоегоизмен, доегоравнодушиякней.
        - Тамара! - повторилСтенин, оченьжелаяеёобнять.
        Онаулыбнулась, что-тобеззвучнопроизнесла. Заокномзавылветер, снежинкизакружилисьвбешеномтанце, постеклупобежалатрещина, полумраксталгуще. Стенинощутилбезысходность - такую, чтокричатьхотелось. Онсейчасвсёбыотдал - дажесамужизнь, - лишьбыприкоснутьсякТамаре. Еёлицоутратилосвежесть, покрылосьсетьюморщин, блесквглазахугасидажеплатьесталосерым, будтосотканнымизпаутины. Тамарасловнобывыцветала, темнотавокругнеёуплотнялась.
        «Этомоявина! - подумалСтенин. - Этоябылисточникоммрака! Ионавэтоммракеутонула!»
        КожаналицеТамарысталаоплыватьточновосксосвечи, глазныеяблокиввалилисьвтёмныедырыглазниц, резкопобелевшиеволосывыпадаликлочьями. Квоюветрадобавилсякрикворон, оконныестёклабуквальновзорвались, сверкнувосколками, ивкомнатувместесоснежнымвихремворвалисьчёрныептицы. Но, преждечемонизаполниливсёпространство, Стенинуспелувидеть, кактелоТамарыпревратилосьвпрах.
        - Прости! - онзаплакал. - Пожалуйста, прости!
        Неосталосьничего, кромемельтешенияпричудливыхтеней. Испытываялютуютоску, Стенинподумал, чтоонзаслужилэтоинедостоиндажемаленькогосолнечногопроблеска.
        Выходизбредовогосостояниябылмедленнымисопровождалсяболью. Пришёлвсебяонтолькоутром, когданаулицеполностьюрассвело. Едваприоткрылвеки иподумал, чтовсёхуженекуда, какегождалприятныйсюрприз. Вода! Пелагеяподнеслакегогубамкружку.
        - Пей. Отцасейчаснет. Пей.
        Ионаначалпить. Вэтиблагословенныесекундыдлянегонесуществовалоничего, кромеводы, каждыйглотокемуказалсячудом, даромбожьим. Онпил, непереводядыхание, чувствуя, какпустынявегоутробеоживает, какпожиламзаструилисьвесенниеручьи, какомываетсярассудок. Выпилвсёдокапли, облизалгубы.
        - Ещё? - спросилаПелагея.
        Стенинкивнул, ионапринеслаещёводы. Когда, уженеспеша, онутолялжажду, донегодошёлсмыслслов, которыепроизнесладевчонка: «Отцасейчаснет». Получается, еёзлаяполовинаретировалась. Надолголи? Стоитлисебяобнадёживать?
        - Мневсёэтонеподуше, - заявилаПелагея, поставивпустуюкружкунажурнальныйстолик. - Хочу, чтобытыэтознал, Стнин. Янежелаютебезла. Точнее, желала, атеперьнет...Всёэтослишкомдалекозашло, иянезнаю, чтотеперьделать. Мнежаль.
        Судяпоголосу, ейдействительнобыложаль. Стенинбылуверен, чтосейчасонаснимнеиграет, каккошкасмышкой. Новотвопрос: хватитлиунеёрешимостипрекратитьвсёэтобезумство? Онаявновзамешательстве, азначит, надокак-топодтолкнутьеёкверномурешению.
        - Янивчёмтебяневиню, - произнёсон, оченьнадеясь, чтовегословахнепроскользнулиноткифальши.
        - Знаю, чтотысейчасскажешь, - Пелагеяпотупилавзгляд. - Попросишь, чтобыяпозвонилав«скорую». Честно, ятакихотеласделать, но...чтотогдабудетсомной? Меняпосадятиизтюрьмыяуженевыйду. Совсемнедавномнежитьнеслишком-тохотелось, атеперьхочу. Оченьхочу. Вчераутром, когдамыстобойптицкормили, якое-чтоощутила...яповерила, чтоуменяестьбудущее.
        Воттаксюрприз! Невэтомлисостоялпланпоеёспасению? Дажебудучивплачевномсостоянии, Стенинощутилудовлетворение. Онведьвсегдадобивалсясвоегоивэтотразтожедобился. Девчонкаповерила, чтоунеёестьбудущее. Возможно, этомупоспособствовалихорошийзавтрак, свежийвоздух, отличнаяпогода, пениептиц, но, чёртвозьми, онавсёжеповерилавсебя! Азначит, уженестоялаоднойногойвмогиле. Воттолькопотомвсёпошлонаперекосяк. Ктожезнал, чтоудевчонкикрышапоедет?
        - Яобрезалателефонныйпровод, - сказалаонавиновато. - Аещёнашлатвоймобильникирасколошматила.
        ВпервыеСтенинпочувствовалсебятак, словноегодомнаходилсянадругойпланете, вмиллионахсветовыхлетотближайшейцивилизации.
        - Тыдолженпонять, яэтосделала, потомучтонехочувтюрьму! - теперьвголосеПелагеибылвызов. - Какникрути, ноэтомоимирукамиотецотрезалтебепалец.
        Стениносознал, чтоунегонетвариантов, какпроситьеёопомощи.
        - Тыможешьдойтидососедей. Аядаюслово, чтонестанутебянивчёмобвинять. Напротив, скажу, чтотыспасламеня.
        - Ятебеневерю. Атынамоёмместеповерилбы?
        - Нутогдапредставь, чтобудетдальше, - Стенинприподнялбольнуюруку. - Скороотрезанныйпалецмнепокажетсяпустяком. Твойотецуготовилкое-чтонамногохуже, итыэтоотличнознаешь, Пепа.
        Онанервнопрошласьпокомнате, потомостановиласьипогляделананегосердито.
        - Да, знаю! Ияужесказала, чтомнеэтоненравится! Нопомощьязватьнебуду.
        - Нотвойотец...
        - Хватит, Стенин! - онатопнуланогой. - Хватит! Можноподумать, чтотыверишь, чтомойотецдействительновосстализмёртвых! Нуже, скажичестно, тыведьвэтони чертаневеришь, да?
        ГлядянаПелагею, онрешил, чтоложьвданныймоментнелучшаястратегия. Девчонкапочувствовалафальшь, потомуиначалазлиться. Лучшебытьснейоткровенным:
        - Нет, Пепа, неверю.
        Пелагеяфыркнула.
        - Тогдакакогохренатыразговариваешьсомной, каксумственноотсталой? - онаскорчилагримасуипередразнилаего: - «Твойотецуготовилкое-чтонамногохуже». Такведьтысказал? Априэтомнебосьдумал: «Этапсихованнаядевкауготовилакое-чтонамногохуже». Считаешь, чтояспятила? Считаешь, чтоянесоображаю, чтоговорю?
        Стенинмолчал, потомучточестныйответейсовсемнепонравилсябы. Оннезнал, каксебявестисэтойдевчонкой. Бытьснейоткровеннымидальше? Похоже, оналюбыеегослова - хотьчестные, хотьлживые - восприметвштыки.
        - Янеспятила! - Пелагеяподошлакнему, склонилась, упереврукивбока. Еёглазаблестели, какмокрыекамешки. - Мойотецвернулся! Какие, матьтвою, тебенужныдоказательства? Онужерассказалто, чтомогзнатьтолькоты!
        ЭтобылсильныйаргументиСтенинпонятиянеимел, чтоэтомуаргументупротивопоставить. ДаинехотелосьнивчёмПепуубеждать, потомучтоунегосамоговглубинедушитеплилисьсомнения. Почемуоннежелалпризнавать, чтоОтсекательвернулся? Пожалуй, толькопотому, чтоизвсехпротивоестественныхвещей, которыемогутслучиться, оннемогдопуститьтольковозвращениеотцаПепы. Будтобарьервголовестоял, ограждающийотэтогодопущения.
        Пелагеявздохнула, дёрнулаплечами.
        - Азнаешь, лучшетебеивправдувэтоневерить. Такведьпроще. Говорисебеидальше, чтоимеешьделособычнойпсихопаткой.
        ПоследолгойтяжёлойпаузыСтенинпроизнёсмрачно:
        - Ичтобудетдальше? Ятакпонял, помогатьтымненестанешь.
        - Япринеслатебеводы, - словнооправдываясь, сказалаПелагея. - И,еслитебепрямосейчасчто-нибудьнужно, япомогу.
        - Тызнаешь, чтомненужно.
        Онамотнулаголовой.
        - Нет. Помощьязватьнестану.
        - Тыпойми, сейчасещёнепоздновсёисправить. Нокогдатвойотецвернётсяи...
        - Прекрати! - резкоосеклаона. - Прекратиговоритьомоёмотце, есливнегоневеришь!
        - Хорошо, - согласилсяСтенин. - Выражусьпо-другому...Когдаутебясноваслучитсяприступярости, тынеосознанноможешьсделатьто, чегоуженельзябудетисправить. Точканевозвратабудетпройдена, Пепа. Подумайобэтом.
        Онаневеселоусмехнулась.
        - Приступярости? Нуда, согласна, лучшеверитьвтакое, чемвубийцу, вернувшегосястогосвета. Приступыярости - вещьпонятная, такоесплошьирядом...Вобщемтак, Стенин, еслихочешьещёводыилипоесть, япринесу, апомощьзватьнестану.
        Делоплохо. Еёнеуговорить, покрайнеймере, сейчас. Ноотчаиватьсянельзя! Нивкоемслучае! Еслихотябыненадолгоутратитьнадежду, товсё, кранты. Отчаяние - штукаподлая, едваподпустишьксебе, онотутженачнётрасти, шириться, точнопоганыйгриб. Давсебестрогийнаказнетерятьприсутствиедуха, СтенинпосмотрелнаПелагею.
        - Мненужновтуалет. Неуверен, чтосмогусамдобраться, - хотяониощущалслабость, ноемухотелосьхотькакого-тодвижения. Сидетьнаодномместебылотяжеломорально. Даимочевойпузырь, впрочем, хотьиненастойчиво, нодавалосебезнать.
        - Япомогу, - сготовностьюотозваласьПелагея. - Доведутебякак-нибудь.
        Онапомоглаемуподняться, перекинулаегорукучерезплечо, ионимедленнопошликдверномупоёму. Стенинувспомнилось, чтокогда-то, давным-давно, онбылнастопроцентовуверен, чтоемунесужденосгодамипревратитьсявбольную, елековыляющуюразвалину. Скемугоднотакоеможетслучиться, нотольконесним. Онпростонепредставлялсебядряхлым, разбитым. Но, увы, жизнь, порой, преподноситтеещёсюрпризы. Оптимистическиеуверенностипрошлогоуступаютместоразочарованиямнастоящего.
        Когдадобралисьдованнойкомнаты, Пелагеябуркнула:
        - Постойпока. Ясейчас.
        Оназашлавнутрь. Стенинухватилсязадвернуюручку - таклегчебылостоять, ногивколеняхсовсемослабли. СпустяминутуПелагеявышлаипродемонстрироваланожницы, бритвуиупаковкулезвий.
        - Навсякийслучай. Малили, чтотебевголовувзбредёт.
        Стенинподумал, чтовбдительностиейнеоткажешь. Аведьемудействительномоглаприйтивголовуидеяприпрятатьножницыилилезвия - какоеникакое, аоружие. Причинятьвреддевчонкенехотелосьдажепослетого, каконаотрубилаемупалец, носупаковкойлезвий, спрятанный, допустим, вноске, ончувствовалбысебяуверенней. Впрочем, теперьпозднообэтомдумать, Пелагеяоказаласьпредусмотрительной. Такойжепредусмотрительной, какион, когдавынесизспальнивсё, чтоонамоглаиспользоватькакоружие.
        - Заходи, - скомандовалаона. - Надеюсь, дальшесамсправишься?
        Унизительнобылослышатьтакое, ноСтениннеподалвида. Проигнорировавеёвопрос, онприосанился, зашёлвваннуюкомнатуиприкрылзасобойдверь. Справивнужду, умылсяхолоднойводой, почувствовалсебябодрее, покрайнеймере, хотькакая-тоэнергияпотеклапожилам. Впрочем, силвсёещёбылонедостаточно, чтобыдатьотпорПепе, еслионасновазадумаетпричинитьемуболь. Онвзглянулнаперевязаннуюладонь. Каквыглядитобрубокпальца? Стенинмотнулголовой, сообразив, чтонежелаетэтоговидеть. Онвсегдасчиталсебясловнобызачарованным, завсюжизньнебылониоднойсерьёзнойтравмы, завремяслужбывмилиции - ниединогоранения. Ивотнастаростилетпсихованнаядевкаотрубаетемупалец! Зачарованностьиспарилась, удачаповернуласьспиной.
        - Тытамуснул, чтоли? - недовольноспросилаПелагеязадверью. - Тебелучшепоспешить, отецскоровернётся, аяхотелаещёипокормитьтебя.
        Стенинубылотошноотэтойеёпоказнойзаботы. Помощьпозватьотказалась, затоглядитекакаядобренькая, втуалетотвелаитеперьпокормитьхочет. Илиточнее, откормить, какборова, котороговближайшеевремяеётёмнаясущностьпринесётвжертвусвоейярости. Онощутил, какскрипнулизубы, какзаколотиласькровьввисках. Вголовемелькнуламысль, чтонужнобытьхладнокровным, нельзядаватьволюэмоциям...ногневоказалсясильнейздравогосмыслаиСтенинвыкрикнул, напряжённоглядянасвоёотражениевзеркале:
        - Пошлатыкчёрту, Пепасосвоейзаботой! Хозяйкойсебяздесьпочувствовала? Нучтож, наслаждайся, покаможешь!
        Пелагеяоткрыладверь, смерилаегоудивлённымвзглядом.
        - Чтонатебянашло, Стенин?
        Держасьзараковину, онповернулся.
        - Чтонаменянашло? Тебенекажется, чтоэтодовольнодебильныйвопрос, учитываяобстоятельства?
        Онанаморщиланос, дёрнулаплечами.
        - Незнаю. Вопроскаквопрос.
        Стенинужепожалелосвоёмсрыве, крикиируганьсейчаснелучшаястратегия. Онпроизнёс, сбавивтон:
        - Уменяощущение, Пепа, чтотебевообщенавсёнаплевать.
        - Мнененаплевать! - отозваласьонаснажимом.
        - Тогданестановисьубийцей.
        - Пелагеярастеряннозахлопалаглазами.
        - Что? Тыочём? Личноянесобираюсьнивредитьтебе, нитемболееубивать. Янеубийца, Стенин!
        - Нотыотличнопонимаешь, чтотвойотецнеоставитменявживых. Убьёт, нопередэтимзаставитмучиться. Причёммучитьиубиватьонбудеттвоимируками. Изнаешь, Пепа...неэтосделаеттебяубийцей, ато, чтотынесделаланичего, чтобыубийстваизбежать.
        Онафыркнула.
        - Слишкомужмудрёнотызагнул.
        - Ноэтоправда! - Стенинпристальногляделейвглаза, будтопытаясьтакимобразомдонеёдостучаться. - Сейчасутебяестьвыбор. Нехочешьзватьнапомощь? Хорошо. Нотымоглабыпростоуйти. Уходи, Пепа. Оставьменяодного. Самапонимаешь, явопасности, покатыздесь. Нестановисьубийцейдажекосвенно.
        - Тоесть, тыпредлагаешьмнепростоубраться? - онавзадумчивостиприкусилагубу. Секунддесятьразмышляла, потоммотнулаголовой. - Нет, непойдёт. Последствиядляменябудутдажехуже, чемеслибыяпомощьпозвала. Азнаешь, чтояпоняла, Стенин? Тыдумаешьтолькоосебе!
        Онощутил, какснованачинаетзакипать, нонаэтотраземуудалосьподавитьгнев.
        - Ядумаюотом, каквыжить.
        - Всё, хватит! - вголосеПелагеипоявилисьистеричныенотки. - Давай, выходиизванной, ятебядодиванадоведу.
        Стениннесталупираться. Елепереставляяноги, вышелизванной. Пелагея, также, какираньшеперекинулаегорукучерезплечоиповелавгостиную. Снекоторымсомнением, ноонвсёжеобнадёжилсебятем, чтосмогсвоимисловамизацепитьдевчонку, чтовнейтеперьведётсявнутренняяборьба. Да, страхоказатьсявтюрьмепокапобеждает, но, возможно, всёещёизменится. Воттолько...естьлиунеговремя, чтобыдожидатьсяэтихизменений? Никогдаещёонтакостронеощущал, какминуты, секундыстановятсячастичкамипрошлого. Этимминутыисекундыемусейчасказалисьвеличайшимидрагоценностями, ценакоторымжизнь.
        Пелагеяусадилаегонадиван.
        - Нутаккакнасчётеды? Отецвозвращается, ячувствую, такчтодумайбыстрее.
        Стенинкивнул.
        - Ябыпоел, - аппетитанебыло, несмотрянато, чтовпоследнийразонпринималпищупочтисуткиназад, ноемусейчаскакникогданужныбылисилы. Даинеизвестно, когдавследующийразПелагеяобратитсякнемусподобнымпредложением, иобратитсяливообще.
        Онапододвинулакдиванужурнальныйстоликиотправиласьнакухню. Вернуласьминутчерезпятьстарелкойсалатаитремябутербродамиссыройиветчиной. Стенинпринялсязаеду. Пелагеякакое-товремягляделананегозадумчиво, затем, словновспомнивокаком-товажномделе, быстропокинулагостиную.
        Доедаявторойбутерброд, Стенинпосмотрелвокно, закоторымшёлснег. Нынешнееутробылопервымзанескольколет, когдаоннепокормилптиц. Итакдосадноемувдругстало, идажеотрубленныйпалецнафонеэтогопоказалсяпустяком. Всего-тоненасыпалвкормушкикорма, аощущениебыло, словнонарушилзакон, являющийсяосновойвсехоснов. Итолькосейчасоносознал, какдорогиемубылипривычные, ставшиесродниритуалам, дела: кормлениептиц, уборкатерритории, созданиекормушек. Теперьонлишилсявсегоэтогоичувствовалсебяопустошённым.
        Глава 12
        ГрустныеразмышленияСтенинанарушилавошедшаявгостинуюПелагея. Емухватилоодноговзгляда, чтобыпонять: внейтеперьглавенствуеттёмнаяполовина. Зловернулось. Этобылоявственновиднопоглазамдевчонки, пообострившимсячертамлица, пожестокойулыбкеи...поотрубленномупальцу, которыйвиселнаверёвкеунеёнашее, будтокакой-тодемоническийамулет.
        - Авотия! - улыбкаПелагеисталашире.
        ПоспинеСтенинапробежалхолодок. Емувспомнилиськлоуны, которыесословами: «Авотия!»появлялисьнааренецирка. Ихохотали. Онивсегдадебильнохохотали. Онтерпетьнемогклоунов.
        ОднакоПелагеяхохотатьнестала. Онапродемонстрировалапалецнаверёвке.
        - Кактебе, а? Неслишкомсолидно, всегоодинтрофей, новедьэтотольконачало. Знаешь, какговорится: главное - начать!
        УСтенинасоздалосьощущение, чтоонавыдавливаетизсебявсюэтусловеснуюмерзостьтолькопооднойпричине - чтобызадетьего, чтобышокировать. Иемувсвоюочередьхотелосьсказатьчто-нибудьколкое, новголовуничегопутногонеприходило.
        Пелагеяподошлаккамину, долгогляделанатлеющиеугли, потомпромолвила:
        - Огоньпогас. Этонедело. Недело, правда, полковник? Еслиестькамин, тоогоньвнёмдолженвовсюполыхать. Воттолько...нехочетсятудабросатьполенья. Этоскучно. Ноуменяестькое-какаяидейка на этот счёт. Какпомне, идейказамечательная.
        ВэтомСтенинсильносомневался, ионподозревал, чтовскоромвремениемупредстоитсноваиспытатьболь. И, судяпоинтересутёмнойполовиныПепыккамину, больэтанавернякабудетвызванаогнём. Возможноликтакомуморальноподготовиться? Оннебылуверен, норешилпостараться.
        Пелагеяповернуласьилукавоемуподмигнула.
        - Апойду-каяпрогуляюсь. Наулицесейчасхорошо, снежок, морозец. Денёкпросточудесный, - тяжёлойпоходкойонапересеклагостинуюи, преждечемзайтивкоридор, оглянуласьисказалавесело: - Нешалитутбезменя, полковник.
        Стениноткинулсянаспинкудивана. Мыслипутались, рассудокзаволакивалострахом, гостинаясобственногодомаемупоказаласьтюремнойкамеройиглавнымтюремщикомбылоегобессилие. Онслышал, каквприхожей, что-тонапевая, обуваласьПелагея, слышал, какпотомхлопнулавходнаядверь. Чтодевчонказадумала, начертапопёрласьнаулицу?
        Наулицу! Оставивегоодного! Аведьдверьможнозаперетьсвнутреннейстороны. ЭтамысльвзбудоражилаСтенина. Онрассудил, чтовыломатьзамокПепанаврядлисможет, ивлезтьвпредварительноразбитоеокноейбудетзатруднительно, учитываяеёгрузнуюкомплекцию. Онпонимал, чтоэтимивыводамистараетсяприниматьжелаемоезадействительное, ноемунеобходимобылохотьначто-тонадеяться. Простосидетьнадиванеидожидатьсясвоейучасти - этоневыносимо. Воттолькохватилобысилдобратьсядоприхожей, причём, сделатьэтонужнокакможноскорее. Инаэтотразможнонаплеватьнагордость, надобудет - поползёт!
        Используяжурнальныйстолик, какопору, онподнялсясдивана. Вголовепомутнело, сердцезаколотилось. Выругался: проклятье! Ещёнехваталосновасознаниепотерять! Сделалглубокийвдох, выдохидвинулсякдверномупроёму. Одиншаг, второй, третий...Емувспомнилось, чтовюностионмечталстатьальпинистом, хотелпокоритьЭверест. Нучтож, сегодняЭверестомдлянегостанетприхожаясобственногодома.
        Стенинсжалкулаки, призвалнапомощьвсюсвоюволюиегословнобыподхватилангелхранитель, идонёсдокоридора. Нопотомуэтогоангела, видимо, нашлисьделаповажнее. Ногизадрожали, отказалииСтенин, держасьзадвернойкосяк, оселнапол. Впрочем, нато, чтобыпроклинатьсвоиневерныеконечностиирассиживаться, унеговременинебыло, апотому, нитеряянисекунды, онпополз, пыхтя, какпаровозирадуясь - насколькоэтовообщебыловозможновегосостоянии, - чторядомнетстороннихнаблюдателей.
        Вотиприхожая. Дверьсовсемблизко. Эверестпочтипокорён!
        Шагистойстороны. Кажется, Пепаподнималасьпоступенямкрыльца.
        Нонет, оннесобиралсясдаваться. Издавзвукпохожийнарычание, Стенинподтянултеловперёд, потомещё, ещё. Ранаподповязкойоткрылась, закровоточила, носейчасонменьшевсегодумалоболи.
        Пелагеянаулицегромкотопнула - похоже, сбиваланалипшийнаобувьснег. ВоображениеСтенинанарисовалокартину: дверьраспахивается, девчонкасехиднойухмылкойпереступаетпорог.
        «Авотия!»
        Кчёртувоображение! Стенинухватилсязадверцушкафадляверхнейодежды, использовалеёкакопору, поднялсяи, доконцаневеря, чтоногинеподвели, бросилсяквходнойдвери. Как-томашинально, почтинесоображая, закрылзамокирухнулнапол. Прошипел, испытываяторжество:
        - Явсегдадобиваюсьсвоего, сука! Всегда! Жизньпродолжается.
        ПарумгновенийспустяПелагеядёрнуладверь, затемдёрнуласильнееивыкрикнула:
        - Ух-ты! Полковник, яжепросилтебянешалить!
        Какое-товремяцарилатишина. Стенинсиделнаполу, ощущая, каквнутринегословнопружинасжимается. Отнапряженияналбувыступилаиспарина, сердцепродолжалоучащённобиться. Раздалсязвукшагов, Пелагеяотходилаотдвери. Нокудаонарешилаотправиться? Задумалапроникнутьвдомчерезокно? КакбыСтенинунихотелосьверитьвобратное, ноонбылвынужденпризнать: окна - слабоеместо. Да, девчонкепридётсяпопыхтеть - сначаланужностёкларазбить, потомнадонайтикакую-нибудьподставкуподноги, ноосуществитьэтовполнереально. Илучшененадеяться, чтоонапростовозьмётдасвалит.
        Наулицезакаркаливороны. СтаясноваприлетелаиСтенинсозлостьюподумал, чтотолькоэтихтварейинехватало. Крикливыептицыбудтоспециальнонагрянули, чтобыподдержатьобезумевшуюдевчонку.
        Топот, мощныйударвдверь!
        Стениндёрнулся, словноотэлектрическогоразряда. Пепанесобираласьлезтьвокно, онарешилаидтинапролом!
        Шаги, топот, почтимедвежийрёвиочереднойударвдверь. Стенинупочудилось, чтотам, снаружи, вовсенедевчонка, акакое-томассивноечудовище. Онвзглянулназамок: выдержитли? Наэтосчётбылисомнения.
        Пепаотходилаиврезаласьвдверь, отходилаиврезалась, причёмстакойсилой, будтоинебылоунеёдлительногозапоя, словновсепоследниегодыонатолькоиделала, чтотренироваласвоётело, превращаяеговтаран.
        Удар. Ещёудар. Двернойкосяктрещал. Сделавперерыв, Пепапрохрипела:
        - Тыкак, полковник? Никудаещёнеуполз? - каркающийсмешок. - Нуничего, ничего, мневсёэтодаженравится. Дляменяэторазвлечениеискороядотебядоберусь!
        Стенинуженесомневался, чтодоберётся. Парочкакрепкихударовизамокневыдержит. Недооценилдевчонку, охнедооценил. Уеётёмнойполовины, похоже, естьпунктикнасчёттого, чтобывсегдадобиватьсясвоего. Влепёшкурасшибётся, азамоквыломает. Изастигнетегонаполу - жалкого, ниначтоуженеспособного! Отэтоймыслиемусталотактошно, чтоонедванезавыл. Никогдаведьнесдавался. Никогда!
        - Скородоберусьдотебя! - скаким-тозлымвесельемповторилаПепа. - Дляменяэтадверь - пустяк. Всеголишьпус-тя-чок!
        Онаопятьвзревелаибросиласьнадверь. Отошла, бросиласьещёраз. Замокпокосился. Вороныкаркали, словноподбадриваяеё: круши, круши, круши!
        Стенинначалотползатьотдвери, наглазаемупопаласьложкадляобуви - металлическая, увесистая, еслитакойвдаришь, малонепокажется. Онподтянулсебякпуфику, схватилложку. Вэтотмоментдверьстрескомраспахнулась, Пепаввалиласьвприхожую - щёкикрасные, глазагорят, нагубахжуткоеподобиеулыбки.
        - Думаешь, тысамыйхитрый?! Думал, запердверьитеперьвбезопасности?! Не-ет, не-ет, полковник, вбезопасноститыуженикогданебудешь!
        Стенинсжалвкулакеложкудоболивкостяшках. Пепадвинуласькнему, втянувголовувплечи. Еёноздривздувались, щекадёргалась, словноотнервноготика. Когдаонаприблизилась, Стенинсделалединственное, начтоещёбылспособен - размахнулсяивдарилложкойейпоголени. Пепазашипела, оскалилась, неуклюжевыбиланогойложкуизрукиСтенина, потомнагнуласьивыдохнулаемувлицо:
        - Амненебольно, полковник! Тысделалейбольно, анемне!
        Инанеслаударвживот.
        УСтенинаперехватилодыхание, передглазамивсёзакружилосьивэтойкруговертиемувиделисьчёрныепятна, похожиенаворон. Мелькнуламысль, чтоегоужедосталиэтиптицы, апотомвсемыслипревратилисьвкакие-торваныеклочья. Будтонаходясьвбредовомсне, онощутилдвижениеиэтодлилось, какемупоказалось, едвалинецелуювечность. Пришёлвсебяоноттого, чтокто-тохлесталладоньюпоеголицу. Услышалголос:
        - Неотрубайся, полковник! Наменясмотри! Смотринаменя!
        Зрениепришловнорму, ионувиделПепу. Итакаявдругненавистьнакатила, чторукисамисобойпотянулись, чтобывцепитьсядевчонкевгорло. Онаотшатнулась, осклабилась.
        - Отлично! Долгожетывсебяприходил, яужизаскучатьуспел. Совсемтыхлипкийстал.
        Стенинхотелейответитьсериейматерныхслов, ноизглоткивырвалисьхриплыенепонятныезвуки.
        - Ух, какойгрозный! - хихикнулаПепа, погрозивемупальцем. - Будьтвояволя, тысейчасгрохнулбыменя, незадумываясь, верно? Вотпредставь, чтоутебяврукепистолет. Тынаставляешьстволнаменя, нажимаешьна...Стоп! Утебяжебольшенетуказательногопальца. Нудаладно, этонекритично. Допустим, тыдержишьпистолетвлевойруке. Тынажимаешьнаспусковойкрючок. Ба-бах! Икогожеубиваешь, а? Неменя, полковник, неменя! Тыубиваешьмоюдочурку. Апотомвсемрассказываешь, чтоэтобыласамооборона. Икакобычно, тебевсеверят.
        Стенинусталонепосебе. Оносознал, чтодействительно, окажисьвегорукепистолет, могбынесовладатьсосвоейзлостьюипристрелитьдевчонку. Ида, потомемуничегонеостанется, какоправдыватьэтоубийствосамообороной. Впрочем, этоибылабысамооборона, нопотомчувствовиныпопростууничтожилобыего.
        - Нудаладно, - Пепамахнуларукой. - Давайнебудемогрустном. Вернёмсякмоейзамечательнойзадумке. Яведьнаулицунесвежимвоздухомдышатьходил, ивернулсянеспустымируками! - онауказалапальцемвуголгостиной. - Гляди, чтояпритащил.
        Стенинприподнялголову. Глазаслезилисьиничеготолкомрассмотретьнеудалось.
        - Ахда, тебеженеудобно, - спохватиласьПепа, демонстрируянаиграннуюзаботу. - Сейчасятебепомогу. Сейчас...
        ОнаобошлаСтенина, просунулаладониемуподмышки, развернулаиприслониласпинойкдивану. Отдышаласьипроизнесла:
        - Воттеперь - порядок. Воттеперьтебеудобнобудетсмотреть, какяуничтожаютвоитворения.
        Стенинувиделвуглуптичьикормушки. Похоже, Пелагеяпринеслаихвседоединой, всепятьдесятшестьштук.
        Онаподошлакокну, плотнозадёрнулашторы, игостинаяпогрузиласьвполумрак. Затемвзяладвекормушки, бросилаихвкарминнаедвамерцающиеугли. Спросила:
        - Чточувствуешь, Стенин? Тяжконадуше?
        - Еслитыдумаешь, чтопричинишьмнеболь, спаливэтиподелки, тоошибаешься.
        Пепавынулаизнишимеждуполенницейикаминомбутылочкусжидкостьюдлярозжига, открутилакрышку, брызнулагорючейсмесьюнаугли. Огоньвспыхнул, принялсяпожиратькормушки - пожиратьвесело, жадно, словнопослебезвкуснойпищиемунаконец-тодалинастоящийделикатес.
        - Тыврёшь, полковник, - улыбнуласьПелагея. - Конечноже, врёшь, - онавзялаещётрикормушкиибросилаихвкамин. - Тебебольносмотретьнаэто.
        Стенинкакмогстаралсяудерживатьналицеравнодушноевыражение, иэтодавалосьнелегко, потомучтодевчонкабылаправа: емутяжело было глядеть, каксгораютподелки. Каждаяизэтихкормушек, словночастичкаегожизни. Вотпламяохватилокормушкуввидепиратскогосундука, авотввидечайника...Онотличнопомнилтеощущения, скоторымиихсоздавал, помнил, какаявэтовремябылапогодазаокнами. Кормушкигорели, ввместеснимиивнёмсамомчто-тосгорало - то, чтоуженельзябудетвернуть. ТёмнаяличностьПепыотличнознала, какзаставитьегострадать, ионмогхотьтысячуразсовратьей, чтоемувсёравно, нолегчеотэтогонестанет.
        - Какжехорошо! - онараскинуларуки. - Гляжунаогоньичувствуюсебяпервобытнымчеловеком! Вомнедикостьпробуждается! - повернуласькСтенину, скорчиласвирепуюрожу. - Представь, чтомывпещере, снаружибродяттигрысаблезубые, желающиетебясожрать! - клацнулазубами, облизалась. - Снаруживраждебныймиритолькоздесьмывбезопасности! Хотянет, чтобыбытьвбезопасностинужно...Ну-каскажи, полковник, чтонужнодляэтогосделать?
        «Нужно, чтобытысвалилакчертямсобачьим!» - мысленновыкрикнулон.
        Пепакинулавогоньещёдвекормушкиипроизнеслатакимтоном, будтодоверялавеликуютайну:
        - Нужноисполнитьритуальныйтанец! Безритуальноготанца - никакойбезопасности. Дикиезвериужеподкрадываютсякнашейпещере! Тыслышишь? Ониужеблизко, такчтонужноторопиться.
        Глядянанеё, онрассудил, чтоонастановитсявсёбезумней. Итолиещёбудет! Этаглупаяигравпещерногочеловеказапростоможетзакончитьсячем-токошмарным.
        СпритворносерьёзнымвидомПепавзялакочергу, провелапонейпальцами, измазавихвсаже, затемнарисовалаэтойсажейчёрныеполоскинащеках, напереносице, наподбородке. Отбросивкочергу, заявиластревогойвголосе:
        - Звериужеподбираютсякнашейпещере! Нояритуальнымтанцемпризовудухов, чтобыонинасзащитили!
        Онавыпятиланижнююгубу, наморщиланос, нахмурилабровии, подняврукисраскрытымиладонями, приняласьотплясывать. Веёглазахотражалосьпламя, изглоткивырывалисьзвуки, похожиенауханьефилина. Пепапрыгалаточнообезьяна, крутиласьнаместе, кривлялась. ЕслибыСтенинувиделнечтоподобноераньше, когдавегожизнибылполныйпорядок, то, наверное, расхохоталсябы. Носейчасемубылонедосмеха, онодновременноиспытывали страх,иотвращение.
        Непрекращаядёргатьсявдикомтанце, Пепашвырнулавогоньочереднуюкормушку.
        - Чувствуешь, полковник? Духиужездесь, ноонихотят, чтобытыприсоединился! Мыдолжнывместеисполнитьритуальныйтанец!
        Онпроцедилсквозьзубы:
        - Пошлатыкчёрту!
        Пепатутжеподскочилакнему, еёзрачкинепрерывноперемещались, будтобылиневсостояниисфокусироватьсяначём-тоодном.
        - Нет, полковник, нет, такнепойдёт! Тыпростообязансейчасжевстатьиначатьотплясывать! Неможешь? Аяневерю! Додверисумелдобраться, сумеешьитанецисполнить. Мнетакхочетсяэтоувидеть! Тыдаженепредставляешь, какхочется! - онасхватилаегозаруку, рвануланасебя, заорала: - А-нувставай, ментяра! Вставай, ясказал!
        Стенинпопыталсялягнутьеёногой, ноонаотпрыгнула, оскалилась, какзверушка, потом, брызжаслюной, заорала, громчечемраньше:
        - Язаставлютебявстать! Этомояиграиигратьмыбудемпомоимправилам!
        Стенинзаставилсебяухмыльнуться.
        - Недождёшься. Можешьсколькоугоднотутпрыгать, какмартышка, ноявтвоидебильныеигрынеиграю! - онощутил, каквголовеначалапробуждатьсябольиподумал, чтодолгожеонадремала. Унегопоявилосьпредчувствие, чтовэтотразбольбудетособеннострашной.
        Пепапристальновглядываласьвеголицо.
        - Еслинеподнимешься, полковник, иненачнёшьсрануюпляску, ягрохнутебяпрямосейчас.
        Онпо-прежнемуухмылялся, хотяэтодавалосьвсётрудней.
        - Нет, сейчастыменянегрохнешь. Ятебенужен, - унеговдругвозникластраннаямысль, которуюонрешилозвучить: - Самотвоёсуществованиепотеряетсмысл, еслименянестанет.
        - Ты! Несёшь! Хрень! - указавнанегопальцем, Пепабудтовыхаркнулаэтислова. - Твоимозгигниют, апотомутытеперьтолькоиможешь, чтонестиподобнуюхрень!
        - Нутакдавай, убейменя! - Стенинрассмеялсяибольраскалённымшаромпрокатиласьвголове. Ноондержался, потомучторешил, чтообязанбылдержатьсявочтобытонистало. - Этожетакпросто. Возьмитесак, которымтымнепалецоттяпала, иубейменя! Неможешь?
        - Нехочу, - онаявнопыталасьизобразитьравнодушие, однаконервныеноткивголосееёподвели. - Ещёневремя. Тыещёнедостаточнострадал.
        - Нуакакже: «Ягрохнутебяпрямосейчас»? Дажетвоиугрозы, этообычноепустозвонство. Терпетьнемогу, когдаслованаветербросают. Авотто, кактыскакаласразрисованнойрожей, мнепонравилось! - Стенинхотелпохлопатьвладоши, носообразил, чтоэтовызоветдополнительнуюболь, даисилнаподобнуювыходкуистратитсямного. Сейчасвсюэнергию - психическуюифизическую - оноблачалвслова: - Давай, попрыгайещё! Тыведьчёртовпещерныйчеловек, авокругзлыедикиезвери! Попрыгай, покривляйся, доставьмнетакоеудовольствие!
        - Небуду. Расхотелось.
        - Нукакжетак-то? Быстрожетысдулась! Всёэтоведьвходиловтвойгениальныйпланиздевательствнадомной. Сожжениекормушек, всеэтикривляния...Тыдействительнодумала, чтотакимобразомстрадатьменязаставишь? Моглабычто-нибудьпоинтереснейпридумать, хотя, яначинаюподозревать, чтотыдляэтогослишкомтупая.
        - Хочешьпоинтересней? - онаподнялакочергу, сунулаеёвкамин. - Будеттебепоинтересней! Языктвой - врагтвой, полковник.
        Сэтимутверждениемоннемогспорить. Слишкомужегозанеслоитеперь, похоже, засвоисловапридётсярасплачиваться. Впрочем, еслибывремяможнобылоотмотатьнанесколькоминутназад, онвсёравносъязвилбыдевчонке, несмотрянаожидаемыепоследствия.
        Прошлооколоминуты. Пепавынулакочергуизогня, вразвалочкуподошлакСтенину.
        - Вотсейчас, полковник, будеточень, оченьинтересно!
        Иткнулараскалённойкочергойемувщёку. Онзадохнулсяот боли, завылсквозьстиснутыезубы, повалилсянабок. Емухотелосьумереть - так, чтобысразу, безмучений, чтобычерезмгновениеуженичегонечувствовать. Пепагляделананегобезучастно, словнолишиласьвсехэмоций.
        - Кактебетакое? Помне, таквполнеинтереснополучилось. Чуешь, какжаренымзапахло?
        Стенинкряхтел, вытаращивслезящиесяглаза. Сквозьжгучуюбольпробиласьмысль, чтоемусейчаснужнодуматьочём-тохорошем, иначепопростуспятит. Исразужевспомнилось, каконвыстрелилвОтсекателя. Памятьбудтобышвырнулавнегоэтимэпизодомизжизни, словноговоря: этолучшее, чтостобойслучалось!
        Помахиваякочергой, Пепаподошлакокну, раздвинулазанавески, последолгогомолчанияпроизнесламеланхолично:
        - Тывсёещёневеришь, чтоявернулся...дажедопуститьэтогонеможешь. Твоёневерие, какболезнь. Аможет, такимобразомтыотменяпрятатьсяпытаешься, полковник? Отворачиваешьсяотправды, именякакбудтоинесуществует...Нучтож, давайтогдавспомнимподробнее, чтобыловтотвечервмоёмгараже. Личнояпомнювсёотлично, словноэтопроизошловчера. Крометебятамбылодвоементов, твоиподчинённые. Одномулеттридцать: краснаякуртка, синяябейсболка, искусственнопотёртыенаколеняхджинсы. Онпостояннопочёсываллоб, видимо, унеготакаяпривычка, когданервничает. Второмулеттридцатьпять: серыйпиджаксзакатаннымидолоктейрукавами, чёрныебрюки, приметныйременьсбольшойкруглойпряжкой. Наподбородкебылбелыйпластырь, наверное, порезался, когдабрился. Тыпомнишьэто, полковник? Белыйпластырь, пряжка, потёртыеджинсы...явсегдафиксировалвголовеподобныемелочи, потомучтобылнепростымфотографомвфотоателье, ябылнастоящимфотохудожником, мастеромсвоегодела. Вниманиекмелочам - этоуменяпрофессиональное.
        Стенинлёгнаспину. МысленноонпродолжалсноваисновастрелятьвОтсекателя, пуливновьивновьпробивалиманьякусердце. Мысленноонбылвтомгараже, арядомстоялиегооперативники; одинвбейсболкеивпотёртыхджинсах, другойспластыремнаподбородкеискруглойпряжкойнаремне. Обращатьвниманиенаподобныемелочидлянеготакжебылопрофессиональнойпривычкой.
        Пепавздрогнула, выронилакочергуи, словнонаходясьвполудремотномсостоянии, произнесла:
        - Снегпошёл...снегпошёл...снегпошёл... - еёкакбудтозаклинило. - Снегпошёл...снег...снег...снег... - онаобмякла, оселанапол, привалившисьспинойкстенеипродолжаяневнятношептать.
        Наступилатишина, нарушаемаялишьпотрескиваниемдогорающихвкаминекормушек. Заокнамибезмятежнопадалснег.
        Глава 13
        Стенин изнывал от боли. Емуказалось, чтовобожжённойщекекопошатсяогненныенасекомые, авголовеизвергаетсявулкан. Пелагеядолгосиделавозлеокна, апатичноглядяиз-подполуприкрытыхвеквполпередсобой, потомусталоподняласьи, прихрамывая, проследовалавванную. Когдавернулась, пальцанаверёвкеичёрныхполосналицеуженебыло. Онаопустиласьвкресло, спросилаподавленно:
        - Тыкак?
        - Лучшевсех, - отозвалсяСтениниудивился, чтоещёспособеннетолькоговорить, ноиязвить.
        - Онушёл.
        - Ядогадался.
        - Этотожог... - Пелагеябросилананеговзглядитутжеотвернулась. - Может, егосмазатьчем-нибудь? Явтакихделахмалочтопонимаю.
        - Маслооблепиховое, - произнёсСтенин, по-прежнемунапряжённоглядявпотолок. - Вхолодильникестоитпузырёк.
        Пелагеяподняласьскресла, сходилазамаслом. Когдаонаосторожносмазывалаожог, Стенинпоинтересовался:
        - Почемутыснимбольшенеспоришь? Ещёвчератыемувозражала.
        - Теперьвсёиначе, - ответилаона, тяжеловздохнув. - Теперьонприходит, аясловнозасыпаюивсёчтопроисходитвижу, какбудтовосне.
        - Атынедумаешь, чтокогда-нибудьонпридётнавсегда? Придёти... - Стенинпоморщилсяотболи, - иобратнотебянепустит.
        Пелагеявнимательнопосмотрелаемувглаза.
        - Тыповерил! Онтебяубедил!
        - Да, поверил, - выдавилСтенин. Нелегкодалисьемуэтислова. Произнесяих, онкакбудтоступилнатерриторию, гдеобитаютмонстры. - Отсекательвернулся. Иониспользуеттебя. Тыдлянего, какмарионетка.
        - Заткнись! - разозлиласьПелагея, сжаввкулакепузырёк.
        - Яговорюправду. Что, правданенравится, Пепа? Твоемупсихованномупапашенатебянаплевать! Тыдлянеготакаяжежертва, какитеженщины, которымонглоткиперерезал. Такаяжежертва, какия. Имневотчтоинтересно...какогочёртатыпозволяешьемууправлятьсобой? Почемутынесопротивляешься?
        - Отменяничегонезависит! - резкоответилаПелагея.
        - Чушьсобачья! Тыдаженепытаешься, яжевижу! Похоже, тебехочетсястоятьвсторонке, хочетсябытьтам, кудаонтебяотправляет, когдаприходит.
        Пелагеязакрылапузырёк, поставилаегонастолик, затемподошлаккормушкам, выбраласамуюкрупнуюибросилаеёвкамин, будтотакимобразомнаказываяСтениназаегослова.
        Онзаставилсебясесть, хотядажемалейшеедвижениелишалосил. Головавсёещёболела, ноэтабольмерклавсравнениисжжениемвщеке, иемуказалось, чтоотоблепиховогомаслатолькохужестало.
        - Твойпапашазамучаетменядосмерти, атыбудешьзаэтимнаблюдать, - говоритьбылотяжело, ноунегонеоставалосьвариантов, кромекакдавитьнаПелагею, старатьсякак-тонастроитьеёпротивотца. Причёмделатьэтонужно, нетеряявремени.
        - Итыдумаешь, оннамнеостановится?
        - Ясхожузапомощью, - сказалаПелагея, глядянаогонь.
        - Что? - Стенинусомнился, чтовсамомделеуслышалэтислова. Могловедьипомерещитьсявего-тосостоянии.
        - Япойдуксоседям. Скажу, чтотывплохомсостоянии. Скажу, чтобыони«скорую»вызвали.
        Онсмерилеёнедоверчивымвзглядом. Емуподумалось, чтосейчасонаобернётся, рассмеётсяискажет: «Поверил?! Тыдоверчивыйкретин, полковник! Моядочуркаужетам, аяздесь! Нучто, продолжимнашиигры?»
        Ионаобернулась. Нонерассмеялась, вчертахлицабылаусталость, глазапоходилинаглазастарухи, онисловнобывыцвели.
        - Дляменявсёкончено, Стенин. Ясхожузапомощью, апотом...потомудавлюсь, нахер. Втюрьмуянесяду.
        Онопешил.
        -
        Нет, Пепа, такнепойдёт! Невздумайничегоссобойделать, слышишь?! Невздумай!
        - Какбудтотынехотел, чтобыясдохла.
        - Да, хотел. Ятебяличноготовбылприкончить, пока...
        - Покачто?
        - Поканепонял, чтотытакаяжежертва, как ия. Поканеповерил, чтоОтсекательвернулся. Имоёобещаниеостаётсявсиле: явсемскажу, чтотынивчёмневиноватаибезтебяябыневыжил.
        - Хорошо, - сказалаонабезвоодушевленияи, как-торассеянноглядясебеподноги, отправиласьвприхожую.
        Стениноблегчённовыдохнул: неужелискоровесьэтоткошмарзакончится? Да, вернувшийся, возможно, изсамогоадаОтсекательникуданеденется, но, бытьможет, нанегонайдётсяуправа. ВлюбомслучаебросатьвбедеПелагеюСтениннесобиралсяирешилвближайшеевремяразработатьпланпоуничтожениюманьяка. Аспособегоуничтожитьдолженнайтись! Обязательно!
        Отэтоймыслиемудажедышатьсталолегчеиболькакбудтонемногоотступила. Уцепившисьзакрайдивана, онподнялся. Ногибыликакватные, нодержали. Шаг, ещёшаг...передышка. Тришагаиопятьпередышка. Немногоусилий, иондобралсядоокна, упёрсялоктямивподоконникиподумал, чтоестьещё, чёртвозьми, порохвпороховницах. Черезнеделю, возможно, совсемоклемаетсяи, какираньше, будетсовершатьпродолжительныепрогулкиполесу. Жизньпродолжается!
        ЗапеленойпадающегоснегаонразгляделПелагею. Спустившисьскрыльца, онадвинуласькворотам, причёмшлацелеустремлённо, видимо, торопясьсделатьто, чтозадумала. Стенинмысленноеёпохвалил, надеясь, чтоужечерезчаскдомуподъедетмашинаСкоройпомощи. Егоувезутвбольницу, аПелагея...
        Аодержимаятёмнойсущностьюдевчонкабудетпредоставленасамасебе! Ибедынеизбежать. Отсекательснованачётубивать, наэтотразрукамисвоейдочери. Икакжеэтогонедопустить?
        Когдадоворотоставалосьсовсемнемного, Пелагеязамедлилашаг. Онапригнулась, вытянуларукиидвигаласьтеперьтак, словночто-тотянулоеёназад. ВглазахСтенинапоявилосьнедоумение: чтопроисходит?
        - Нуже, Пепа! - произнёсоносипшимголосом.
        Онабороласьзакаждыйшаг, но, похоже, силыунеёзаканчивались. Остановилась, отдышаласьипродолжиладвижение, оскалившисьисжавкулаки, будтовбойрвалась. Закаркаливороны; ихтёмныесилуэтыпоявилисьсредипадающегоснеганеожиданно, словновыскользнулиизкаких-тощелейвпространстве. Пелагеяупала, нотутжеподняласьипопыталасьпродолжитьпуть - доворотоставалосьвсегонесколькошагов, - однаконесмоглабольшепродвинутьсянинасантиметр. Сдалась, развернуласьипонуропобрелакдому.
        СгорячаСтенинедванеударилкулакомпостеклу. Ончувствовалсебяобманутым - неПелагеей, аОтсекателемичёртовойфортуной, котораяподариланадеждуисразужееёотняла.
        Пелагеязашлавдом, проследовалавгостиную.
        - Онменянепускает.
        Стениндогадывался, чтоонапроизнесётименноэтислова. Отсекательбудтоцепьюприковалеёкэтомудому, но, покрайнеймере, девчонкаборолась.
        - Когдаяшлакворотам, что-тотянуломеняназад, - онауставиласьнаогоньвкамине. - Мнеказалось, чтокспинеи к затылкурезиновыежгутыприкреплены, ионинатягивались, натягивались...Вороныещёэтиоткуда-товзялись. Ихкарканье...онословновголовераздавалось.
        - Тымолодчинка, - Стенинсчёлсвоимдолгомеёпохвалить. - Явидел, кактыстаралась.
        - Да, ястаралась! - сказалаонаснажимом. - Оченьстаралась, нонихренаневышло! Ичтотеперь?
        Стенинвздохнул, глядянападающиезаокномснежинки.
        - Чтотеперь...атеперь, полагаю, мненужноготовитьсякочередныммучениям.
        Пелагеярезкоразвернулась, тряхнулаголовой.
        - Нет! Уменяестьидея! Тызапрёшьсявтойкомнате, вкоторойменядержал. Тамзамок, решёткинаокнах. Оннедоберётсядотебя, когдавернётся.
        ВСтениневдругвзыгралагордыня: девчонкапредлагаетспрятаться? Каккроликуотволка? Онникогданиоткогонепрятался!
        Однакоэтуглупуюгордынюподавилздравыйсмысл. Стенинкивнул:
        - Хорошо. Похоже, этоединственныйвариант, - егосейчасоднообнадёживало: девчонкасделалавыбормеждунимисвоимотцоми, кажется, выборокончательный.
        Пелагеяпомоглаемудобратьсядоспальнидлягостей. Когдаонзакрылдверьнаключ, унеговпервыезапоследниесуткипоявилосьчувствоотносительнойбезопасности. Замокбылкрепким, такпростоневыбить; ктомуже, вкоридоренебыломестадляразбега, чтобыиспользоватьметодтарана - тотжетрюк, чтопроделалаодержимаяПепасвходнойдверью, унеёврядлиполучится. Правдасуществовалавероятность, чтоОтсекательвоспользуетсямолотком, стамескойилитопором, новсеэтиинструментылежаливящикевгаражеинайтиихнетак-тоилегко. Былобынеплоходлястраховкиподперетьдверьчем-нибудьтяжёлым - тумбочкойхотябы, - однакодляподобныхдействийнужнысилы, аСтениннаногахструдомдержался.
        Ондоковылялдокровати, уселсяизадумалсянадтем, чтобудетдальше. Помощиждатьнеоткуда, ОтсекательнавернякараноилипозднополностьюзавладеетсознаниемПелагеи. Такчто, итогтаков: всёоченьиоченьпогано, ноэтонеповодсдаваться. Нужнодумать, искатьварианты. Емувспомнилисьслова, которыеонсказалОтсекателю: «Самотвоёсуществованиепотеряетсмысл, еслименянестанет». Да, онсказалэтисловасгоряча, почтибездумно; онисловнобызреливглубинахподсознанияивдругвырвалисьнаружу. Ивзбесилиманьяка, потомучто...этоистина? Неужелидействительноонтогдапопалвсамуюточку? Инеозначаетлиэто, что, еслиегонестанет, тоиОтсекательвернётсятуда, откудаонявился?
        Естьнадчемпоразмыслить. Идляначаланеплохобынайтиответнавопрос: почемуманьяквообщевернулся? Причинаобязательнодолжнабыть. НеужелиОтсекательтаксильножелалмести, чтодажеаднесмогегоудержать? Аможет, онвсегдабылрядом? Возможно, этотупырьхотьисдох, ноегосущностьнеотправиласьтуда, кудаотправляютсягнилыедушиподобныхмразей, аосталасьивсеэтигодыкопиласилы...
        Стенинпоймалсебянамысли, чтоегоразмышленияпохожинабредсумасшедшего. Покаонсчитал, чтоуПелагеираздвоениеличности, всёбылокудапроще, атеперь...мир, словнобысногнаголовуперевернулся. Теперьон, старыйбольнойполковник, размышляетнадвещами, которыеневписываютсянивкакиерамки, иприэтомчёткосознаёт: еслиначнётотрицатьэтивещи, топроявитнесусветнуюслабостьиглупость. Этокакшагатьпоминномуполю, отрицаяопасность. Чтобыборотьсясдьяволомнужнодляначалаповерить, чтоонсуществует.
        - Яповерил, - прошепталСтенин, глядяназапертуюдверь. - Поверил...ичтодальше?
        Онвспомнил, какПелагеябороласьзакаждыйшаг, пробираясьпоснегукворотам, иподумал, чтовсё-такихорошо, чтоонанесправиласьинепозваланапомощь. Теперьонэтоотчётливопонимал. Да, емухотелосьвыбратьсяизэтойпередряги, но, чёртвозьми, девчонкаведьопаснанетолькодлянего. Пускайоналучшебудетздесь, чемгде-то. ЗапределамикоттеджаОтсекательобязательноначнёткровавуюбойню, иегоколлекцияпальцевбыстропополнится. Ажелание, чтобыПелагеяпозваланапомощь, этоничтоиное, какэгоизм.
        Стуквдверь - тихий, вежливый. АпотомСтенинуслышалехидныйголос:
        - Спряталсяотменя, полковник? Вотужнедумал, чтотытакойтрус, - писклявоехихиканье. - Поросёнокспряталсявсвойсоломенныйдомик...Тынелев, полковник, тыпоросёнок. Ая - волк. Зубастыйтакойволчара. Иясейчаскакдуну, итвойхеровдомикразвалится...
        - Ответьмненаодинвопрос! - громкосказалСтенин.
        ПосленедолгойпаузыОтсекательспросил:
        - Чтозавопрос?
        - Тебенравилисьтедрессированныежирафы, которыхтывиделвцирке? - Стениннадеялся, чтоПелагеявсёсейчасслышит, вкакиебытёмныеглубинынизагналеёэтотмонстр. - Ответьчестно, нравились? Нравилось, каконикрутятшеямиобручи?
        - Тычто, полковник, совсемумомтронутся? Какиеещёжирафы?
        - Цирковые.
        - Ничегоболеетупоговжизнинеслышал, - судяпоголосу, Отсекательбылозадачен. - Странныетывопросызадаёшь, оченьстранные. Ненравитсямнеэто.
        Послышалисьшагииневнятноебормотание. Стенинпонял, чтоПепарасхаживаетпокоридорутуда-сюда. Скорозвукшаговпрекратился.
        - Почемутыспросилменяобэтихжирафах, полковник? Отвечай!
        Стенинусмехнулся.
        - Самжесказал, чтояумомтронутся. Вотинесувсякуючушь.
        - Нет, что-тоздесьнетак...нетак...- голосПепысталудаляться. Наступилатишина.
        Стенинпродолжалнапряжённоглядетьнадверь, ожидая, чтоодержимаявернётся, нопрошламинута-другаяионрасслабился, ощущаятакуюусталость, словновкалывалсуткинапролётбезснаиотдыха. Однакоемубыложутковатозасыпать, онбоялся, чтовоснеопятьувидитжену, которая, вокружениичёрныхптиц, превращаетсявдряхлуюстаруху. Емухотелосьполногопокоя, хотябыненадолго. Такогопокоя, чтобыничегонеслышать, невидетьиниочёмнедумать. Покоя, похожегонасмерть. Хотя, он-тотеперьзнал: смерть - этонеконец. Там, загранью, что-тоесть - Отсекательведьоткуда-товернулся. Откуда? Стенинподумал, чтонедологтотчас, когдаонличнополучитответнаэтотвопрос. Инаврядлиегождутрайскиекущи, авотад - этовполневероятно. Заслужилзавсесвоипрегрешения. Истроитьиллюзии, чтосуществуетещёкакая-тоальтернатива, емусейчаснехотелось. Адтакад. Онбылготовкрасплате.
        СэтоймысльюСтенинпровалилсявглубокийсон, словнокто-тотам, наверху, сжалилсянаднимиподарил, наконец, покой, окоторомонмечтал. Инебылодлянегобольшениболи, нитревог...
        Нобольитревогисподлойготовностьювернулись, когдаонпроснулсявполовинепервогоночи. Едва разомкнул веки, как трагическая действительность навалилась на него всей своей тяжестью. Обожжённая щека ныла, в ране на руке горячо пульсировала кровь, из всех пор сочился пот.
        Глава 14
        Стенин сел на кровати, его знобило, голова была словно свинцовая, очень хотелось пить. Собравшись с силами, он поднялся, в полной темноте заковылял в ванную комнату, отметив, что ноги не такие ватные, как раньше. По крайней мере, очередной шаг уже не казался ему мучительной борьбой - хоть какой-то плюс в череде сплошных минусов.
        Включив свет и попив воды, он вернулся в комнату и услышал, как в окно что-то ударило. От неожиданности сердце заколотилось, по спине будто горячая волна пробежала, в затылке кольнуло.
        Ещё удар!
        Резко выдохнув, Стенин добрался до окна, раздвинул занавески и тут же отшатнулся, едва удержавшись на ногах - в стекло сквозь решётку врезался снежок.
        Пепа стояла метрах в пяти от дома. Массивная фигура выглядела какой-то нереальной, словно бы чуждой окружающей её ночной темени. Глаза блестели, как у кошки, изо рта шёл пар. Стенин содрогнулся. Вроде бы он глядел на ту же самую девчонку, которую знал, но в чертах её лица проступало нечто постороннее, будто бы за полупрозрачной маской скрывался другой человек. Ощущая, как жуть пробирает до самых костей, Стениу вдруг почудилось, что там, снаружи, нет ничего кроме этого существа и зимней ночи; что всё живое исчезло и мир опустел.
        Сложив губы в неестественно широкой улыбке, Пепа не спеша слепила снежок и с такой силой запустила им в окно, что стекло треснуло. Затем она подняла руку и погрозила Стенину пальцем.
        Он задвинул занавеску и тут же ощутил, как нервное напряжение пошло на спад, словно занавески, точно магический барьер, отгородили ненормальное от нормального. Но ненормальное всё же пробилось в виде хрипловатого заунывного голоса:
        - Эй, приятель, разворачивай парус... Йо-хо-хо... веселись, как чёрт...
        Эта песня сейчас казалась Стенину траурной. Он вернулся к кровати, сел, зажал уши ладонями, но голос Пепы, будто презирая все преграды, продолжал доноситься:
        - Эй, приятель, разворачивай парус...
        - Заткнись! - прошипел Стенин. В голове начали стучать молоточки, предвещая боль. - Заткнись, чёрт бы тебя побрал!
        Она прекратила петь, но не заткнулась, а завыла по волчьи - протяжно, мощно. От этого воя в животе Стенина будто бы ком ледяной образовался. Ему казалось, что за окном стоит уже не Пепа, а чудовище из иного мира. Если Отсекатель собирался нагнать на него жути, то ему это удалось в полной мере. Стенин не понимал, почему страх так легко взял над ним верх, словно бы «броня сурового человека», которую он носил всю жизнь, в одночасье проржавела. Или это просто дикая усталость, нервное истощение...
        К дьяволу усталость! Он не может позволить себе бояться! Страх - это как раз то, чего Отсекатель и добивался. Страх - главное оружие психованного ублюдка. Нужно взять себя в руки!
        Стенин решительно отстранил ладони от ушей, сказал с вызовом:
        - Я не боюсь! Можешь, хоть всю ночь выть!
        Вой прекратился. Захрустел снег под ногами Пепы - она уходила. Стенин ощутил что-то вроде триумфа, словно это его воля прогнала одержимую девчонку. Впрочем, радость призрачной победы тут же сменилась тревогой, потому что по вискам изнутри будто кувалдой ударило, голова закружилась, бросило в жар. Какое-то время, тяжело дыша, Стенин балансировал на грани потери сознания, ему опять мерещилось, что вокруг летают чёрные птицы. Потом полегчало.
        Стенин долго сидел, прижимая ладони к вискам и отстранённо глядя в пространство перед собой, затем улёгся, закрыл глаза, отчаянно желая, чтобы глубокий сон снова забрал его.
        «Я скоро умру», - подумал он. Эта мысль возникла неожиданно, в сознании словно бы вывеска с этими словами вспыхнула. И никаких особых эмоций она не вызвала - ни страха, ни грусти. Как будто смерть - это нечто обыденное, незначительное. За этой мыслью пришла другая: «Я не боюсь смерти, но у меня осталось незаконченное дело». И эмоции всё же прорвались - злость, досада. Ему было тяжко сознавать, что, когда он уйдёт в мир иной, Отсекатель останется здесь, и погубит не только Пелагею, но, возможно, ещё много людей. Это просто высший пик несправедливости!
        - Стенин, это я, - раздался голос Пелагеи за дверью. - Он ушёл. Ты ведь не спишь, да?
        - Нет, не сплю, - ответил он устало. Услышал шорох и догадался, что девчонка села на пол возле двери. Представил, как она сидит, обхватив руками колени - понурая, с печалью в глазах.
        Прошло не меньше минуты, прежде чем она заговорила:
        - Холодно... там, куда я попадаю, когда он приходит, теперь холодно. И страшно. Ты был прав, скоро я уйду туда и уже не вернусь, я это чувствую, - она долго молчала, потом продолжила таким тоном, словно находилась в полудремотном состоянии: - Я слышала, как ты спросил его про жирафов..., и я поняла, почему ты задал этот вопрос... Я всё поняла. Не было никаких походов в цирк по субботам... Не было никаких жирафов. Я всё это выдумала, и сама же в эту хрень поверила. Придумала сказку про заботливого любящего папашу. Зачем? Наверное, мне так было легче. За этой ложью я словно бы от чего-то пряталась. Мой отец был паршивым отцом, он мать избивал и нам с бабушкой доставалось. Я всё вспомнила. Сказки больше нет. Теперь я знаю правду и что мне с этой правдой делать, а, Стенин?
        - Злиться, - ответил он не раздумывая. - На отца злиться. Ненавидь его так, чтобы он через эту ненависть пробиться не смог, и не сумел снова захватить твой разум. Быть может, тогда он уйдёт туда, откуда явился.
        Пелагея фыркнула.
        - У тебя всегда есть план, верно? Ты всегда знаешь, что делать. Вот только... не думаю, что моя ненависть его остановит. Да и устала я ненавидеть. Все чувства во мне словно погасли и теперь... пустота какая-то.
        - Ты сдалась, даже не попытавшись бороться. Значит, он уже победил, - Стенин не хотел этими словами ни задеть её, ни вызвать у неё хоть какие-то эмоции. Просто констатировал факт.
        Она поднялась.
        - Боже, как же напиться хочется. Душу продала бы за бутылку самогонки. Пойду чайник поставлю. Ты можешь выйти, пока его нет.
        - Я здесь останусь.
        - Как знаешь. Есть не хочешь?
        - Нет.
        - Я всё равно тебе чаю и бутерброды сделаю. Оставлю под дверью. Захочешь, возьмёшь.
        Она ушла, а Стенин повернулся на другой бок и закрыл глаза. Он никогда не испытывал одиночества, но сейчас это чувство накатило, придавило всей своей тяжестью. Ему хотелось оказаться среди большого количества людей - хотя бы на минуту. А там, будь что будет, а потом - хоть в самые глубины ада.
        Минут через десять Пелагея, как и обещала, принесла и поставила под дверью поднос с чаем и бутербродами. Спросила:
        - Ты спишь, Стенин?
        Он не ответил, и она ушла. Несмотря на чувство одиночества, Пелагея была единственным человеком, которого ему не хотелось ни видеть, ни слышать, потому что она сдалась, потому что не пыталась бороться. Он был в ней разочарован. Впрочем, и в себе тоже. Из-за бессилия, из-за того, что почти отчаялся.
        В печальных раздумьях он пролежал до утра. Когда рассвело, сходил в туалет, отметив, что силы в ногах прибавилось. Попил воды и всё же решил взять чай и бутерброды, оставленные Пелагеей. Подкрепившись, почувствовал себя лучше, по крайней мере, уныние начало отпускать. Голова правда побаливала и раны саднили, но было вполне терпимо.
        После завтрака, поборов искушение снова улечься в кровать и вспомнив фразу, что движение - это жизнь, он принялся расхаживать по комнате. Уже через пару минут устал, но продолжил ходить, внушая себе, что каждый шаг делает его крепче, что недуг отступает. В конце концов настал момент, когда ему в голову пришла бунтарская мысль: «К чёрту Пелагею с её нежеланием бороться! Главное, я ещё не сломлен, а если и сдохну, то сдохну не как унылое чмо!» И впервые за долгое время улыбнулся. Правда недобрая это была улыбка, воинственная, с такой берсеркеры бросались в бой. Как же ему хотелось, чтобы Отсекатель предстал перед ним собственной персоной. Придушил бы, кадык бы вырвал - да хоть зубами! На такое он точно нашёл бы силы...
        Его мысли прервал странный звук. Стенин застыл посреди комнаты, прислушиваясь... Машина! Это был звук автомобильного двигателя! Кто-то подъехал к воротам.
        От волнения у него перехватило дыхание, сердце заколотилось, рассудок захлестнула надежда, потом тревога и снова надежда. В смятении Стенин бросился к окну, хотя ноги после долгой ходьбы протестовали против резких движений.
        Тот, кто сидел в машине, посигналил - требовательно и как будто нетерпеливо. У Стенина мороз по коже побежал, тревога полностью вытеснила надежду. Так сигналил только один человек, когда подъезжал к воротам его дома - сестра, Раиса!
        - Нет! - мотнул он головой, будто пытаясь отрицать очевидное. - Нет, нет!
        Боль, точно хищный зверь, начала выползать из своего логова, по телу предательски разлилась слабость. Держась за подоконник, чтобы не рухнуть, Стенин увидел, как по ступеням крыльца спустилась Пелагея. Она вытянула руку с пультом управления, нажала на кнопку и ворота с лёгким гулом начали открываться. Словно точно зная, что Стенин сейчас смотрит на неё, Пепа повернула голову и показала ему язык. Это выглядело так по-детски и в то же время настолько чудовищно, что Стенин мысленно заорал: «Я сплю! Мне снится кошмар! Я сплю!» Он ударил кулаком по стеклу, разбив его и поранившись. А в следующее мгновение ноги подвели, не выдержали. Рухнув на пол, он ухватился за занавеску, попытался подняться, но занавеска сорвалась с карниза, накрыв его и Стенин теперь уже закричал не мысленно. В сознании, будто в свете фотовспышки, мелькнуло лицо Пепы, потом лицо Отсекателя, снова Пепы, опять Отсекателя, затем появилось искажённое мукой лицо жены... Стенин барахтался на полу, запутавшись в занавеске, и кричал, выл, хрипел, ощущая, как боль и отчаяние пожирают его, рвут когтями мозг.
        Белая Ауди заехала на территорию коттеджа, из салона с недовольным видом выбралась Раиса.
        - Так-так-так, - сказала она, смерив Пелагею взглядом. - Значит, ты ещё здесь. Ну, братец, ну идиот! Где он, кстати?
        - В доме, где же ещё, - ответила Пелагея. - Захворал чуток.
        Раиса сердито сдвинула брови.
        - Что ты несёшь? Это он-то захворал? Да его никакая болезнь не возьмёт, - она вдруг насторожилась, прищурилась. - А что это за звук? Будто воет кто-то.
        Пелагея небрежным жестом указала на окна первого этажа.
        - Так это твой мразотный братец и воет. Сказано же было - захворал. Больно ему, а ещё, думаю, страшно.
        Раиса запыхтела от гнева как паровоз, изо рта вырвались облачка пара, пухлое лицо покраснело.
        - А-ну посторонись, сука! - тяжело впечатывая ноги в снег, она двинулась к крыльцу. - Какого лешего тут творится?!
        С усмешкой Пелагея отошла в сторону и комично поклонилась.
        - Милости прошу, барыня! Ваш братец будет очень, очень рад вас видеть!
        Стенин совсем выдохся, но всё же сумел скинуть с себя занавеску. Перед его глазами стояла красная пелена, с губ с каждым выдохом срывалась слюна, по телу растекался холод, а в голове словно бы палило сотни орудий в попытке пробить черепную коробку. Но всё это были пустяки в сравнении с чувством полной безысходности, которое давило на него, давило... Он знал, что Отсекатель сделает с Раисой и ни черта не мог поделать. Не мог! Ни черта! И ему оставалось только выть, ненавидя себя за собственное бессилие и повторяя мысленно, обращаясь к сестре: «Беги! Беги! Беги!..»
        Широко распахнув дверь, Раиса ввалилась в прихожую, заорала зычно:
        - Ле-ев! - в этом крике было больше гнева, чем обеспокоенности. Со всеми своими массивными перстнями и серьгами, она и впрямь походила на одну из тех стереотипных барынь, которых иной раз показывают в фильмах. - Ле-ев!
        Стенин услышал её, пополз к двери, но и пары метром не смог преодолеть. Сначала он потерял связь с реальностью - мысли и эмоции, словно взорвались и разлетелись на мелкие кусочки, - а потом его накрыл беспросветный мрак.
        - Ле-ев! - хрипло орала Раиса, грузно двигаясь по коридору. Она остановилась, скривилась, тяжело дыша и приложив ладонь к объёмной груди. Оглянулась. - А ты, сучка, куда пропала? А-ну сюда иди!
        Отдышавшись, снова зашагала по коридору, дошла до двери спальни, дёрнула ручку.
        - Почему закрыто? Что за дерьмо творится? Лев, ты там? Ле-ев!
        - Да, он там, - раздался голос Пелагеи.
        Раиса повернула голову и на её лице в считанные мгновения отразились и недоумение, и изумление, и ужас. Криво улыбаясь, девчонка приближалась, в руке он сжимала тесак для рубки мяса.
        - Ты... ты! - выдавила Раиса, выпучив глаза.
        Больше сказать она ничего не успела - Пепа бросилась вперёд, взмахнула тесаком и лезвие сквозь шубу врезалось в плечо Раисы. Следующий удар пришёлся в шею, брызги крови окропили обои. Широко раскрыв рот, Раиса вытянула руки, в попытке вцепиться Пепе в глотку, но та отступила, снова взмахнула тесаком и отрубила пальцы, а потом произнесла дрожащим от возбуждения голосом:
        - Хороший сегодня денёк! Очень хороший! Вот теперь я чувствую себя по настоящему живым!
        Издавая булькающие звуки, Раиса повалилась на пол, поползла в сторону прихожей, оставляя за собой кровавый след. Ей удалось преодолеть несколько метров, а затем жизнь сестры полковника Стенина закончилась - Отсекатель нанёс решающий, смертельный удар.
        Глава 15
        Стенин открыл глаза и долго не мог сообразить где находится. Ему казалось, что он плывёт на плоту по бурной реке, а в небе клубится что-то тёмное, маслянистое, бесформенное. Но потом ощущение движения исчезло, небо превратилось в потолок, напомнила о себе боль. Резко, словно вспышка молнии, вернулась память и Стенин, чувствуя, как нарастает паника, заворочался на полу, сел. Внутренний голос пропищал, точно мышка: «А может, Раиса не приезжала? Может, всё это привиделось в бреду?»
        - Не привиделось, - прохрипел Стенин, заставив себя подняться. От напряжения перед глазами потемнело, к горлу подкатила тошнота.
        Раздался стук в дверь.
        - Полковник, - голос был елейный. - Полко-овник... Я знаю, ты очухался уже. Если хочешь увидеть свою жирную сестричку, открой дверь. Не бойся, я тебя не трону, честно-честно.
        Несмотря на жуткую слабость, Стенин быстро добрался до двери, вынул из кармана ключ, открыл замок. Он дрожал, холод полз по кишкам, по позвоночнику, струился в жилах.
        - Погано выглядишь, - произнесла Пепа, когда он открыл дверь. - Это всё от нервов, точно говорю.
        Стенин ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть, взгляд лихорадочно метался по окровавленному свитеру Пепы, по её лицу с уже подсохшими бурыми пятнами.
        - Где Раиса?! - выдохнул он, ощущая, как холод буквально разъедает его изнутри.
        - Она на улице, - последовал спокойный ответ. - Пойдём, я провожу тебя. Соскучился небось по сестричке, да? Ну ничего, ничего, сейчас ты её увидишь. Ты не думай, когда она пришла, я обеспечил ей тёплый приём, можно даже сказать, горячий.
        - Прочь, тварь! - Стенин отпихнул Пепу, переступил порожек и устремился в прихожую, хрипя так, словно в его груди работали неисправные меха. В коридоре царил полумрак, но он разглядел кровь на полу, на стене. В ушах звенело и на фоне этого звона, как на бракованной пластинке, звучали слова Пепы: «Она на улице, она на улице, она на улице...»
        - Не спеши, полковник, - донеслось сзади. - Побереги себя.
        Добравшись до прихожей, Стенин вдруг осознал, что не хочет выходить на улицу, не хочет видеть то, что может увидеть. У него было сильное желание сесть на пол и спрятаться от страшной действительности за ложью, что с сестрой всё в порядке. Он смог бы обмануть самого себя хотя бы на некоторое время. Хотя бы на минуту, но за эту минуту, возможно, отступит этот чёртов холод, это чувство потери.
        Однако он не сел, не спрятался. Стиснув зубы, двинулся дальше, открыл дверь, вышел на веранду и застыл, будто внутренний и внешний холод сковали каждую клетку тела. Он много жуткого и мерзкого повидал за время службы в милиции, но то, что сейчас предстало перед его взором...
        Это был свидетельство того, что абсолютное зло существует.
        На фоне запертых ворот, в паре метрах от белой «Ауди», стоял заляпанный кровью снеговик - два аккуратных снежных шара, а сверху отрубленная голова Раисы.
        Стенин услышал за спиной довольный голос Пепы:
        - Хорошая работа, правда? С детства не лепил снеговиков и уж и забыл, какое это увлекательное занятие. И да, если ты ещё не заметил, пальцев на моём ожерелье прибавилось.
        Стенин жалел, что у него есть зрение и он мог видеть то, что видел. Жалел, что слышал то, что слышал. Жалел, что вообще дожил до этой минуты.
        Пепа положила руку ему на плечо.
        - Ну же, полковник, скажи хоть что-нибудь? Оцени мою работу по десятибалльной шкале. Как по мне, так на восьмёрочку тянет. До десяти не дотягивает, чего-то не хватает. Может, стоило руки приделать, как думаешь?
        Преодолев оцепенение, Стенин медленно повернулся, процедил:
        - Тварь!
        Пепа отступила, с прищуром посмотрела ему в глаза.
        - Вот! Вот это я и хотел увидеть! Этого я и добивался! Если боль в твоих глазах сравнить с пищей, то это редкий деликатес! - она быстро, как-то по-змеиному, облизала губы и причмокнула. - Ням-ням, просто вкуснотища! Такой шедевр не грех и в десять баллов оценить. С плюсом. Ну а теперь пора наказать мою дочурку, - ткнула пальцем себе в грудь. - Предала меня, гадина, на твою сторону встала. Я прямо сейчас чувствую, как она пытается вырваться. Нужно преподать ей урок. По-отцовски.
        Сплюнув под ноги, Пепа развернулась и с сердитой гримасой зашла в дом. Стенин двинулся следом. Он сам себе казался потрёпанным кораблём со сломанными парусами, который штормовые волны несут неизвестно куда, возможно, на скалы. Лучше бы на скалы, чтобы разбиться вдребезги. Механически переставляя ноги, он всё больше терял связь с реальностью. Зашёл в дом, проследовал в гостиную, сел на диван и принялся покачиваться. Будто в тягучем сне он видел, как Пепа указала в угол комнаты. Там лежала обезглавленная Раиса в окружении окровавленных, словно растерзанных зверем, ошмёток шубы. Потом Пепа куда-то ушла, вернулась с тесаком и, положив ладонь на журнальный столик, отрубила себе указательный палец. Направила тесак в сторону Стенина.
        - Вот только не говори, что я поступил неправильно! У тебя нет детей, а значит, не тебе меня упрекать. Моя дочурка должна раз и навсегда усвоить, что неверный выбор может привести к тяжёлым последствиям. Это я и называю настоящим воспитанием. Из-за тебя, кстати, я лишился возможности воспитывать дочь и теперь приходится навёрстывать упущенное. То, что я отрубил ей палец, целиком и полностью твоя вина. И я тебе больше скажу, полковник Лев Аркадьевич Стенин... - она подошла к трупу Раисы, ткнула его ногой, - вот это - тоже твоя вина. Ты желал наказания за все свои грехи, и ты его получил. И получишь ещё, будь уверен!
        - Бойся своих желаний, - прошептал Стенин.
        - Верно, полковник. Всё верно. Всегда бойся своих желаний, не то может явиться тот, кто их исполнит, - Пепа уставилась на кровоточащую руку. - Пожалуй, пора отпустить дочурку, рану не мешало бы обработать. Но советую тебе не расслабляться, я скоро вернусь, моргнуть не успеешь.
        Она встрепенулась и, обмякнув, упала на колени. Тут же завыла, отползла от трупа, сорвала с себя окровавленный свитер, отшвырнула его, вскочила и бросилась прочь из гостиной.
        Стенин продолжал покачиваться на диване, держа ладони на коленях и редко моргая. Если сравнить, как он выглядел всего пару дней назад и каким стал сейчас, то разница была ужасающей. От статного человека с горделивым взглядом и следа не осталось. На диване сидел дряхлый старик, в глазах которого поселилась слякотная осень. И, казалось, этому старику всё равно, что творилось вокруг.
        Из кухни послышался шум воды из крана. Минут через десять Пелагея вернулась в гостиную с обмотанным вокруг ладони полотенцем.
        - Я только что хотела себе вены вскрыть ножом и не смогла! - по её щекам катились слёзы, губы дрожали. - Я правда пыталась это сделать, но что-то мешает. И руку обмотала, даже не соображая, что делаю. Я в его власти, Стенин. Он ушёл, но я всё равно в его власти. Ну что ты молчишь? - она подбежала к нему, схватила за плечо, принялась тормошить. - Не молчи, Стенин! Придумай, что-нибудь, у тебя ведь всегда есть идеи! Неужели ты сдался?! Нет, я в это не верю, не верю, слышишь?!
        Он поморщился, оттолкнул её, снова положил руки на колени. Тяжело дыша, Пелагея отступила на пару шагов.
        - А я знаю, что делать! Да, это единственный выход. Мы избавимся от него. Я сейчас!
        Она бросилась обратно на кухню, когда вернулась, в руке у неё был нож.
        - Я не могу себя убить, но ты можешь. Убей меня! Ты должен это сделать, Стенин! - она взглянула на обмотанную полотенцем ладонь. - Вот эта рука отрубила голову твоей сестре. Я пыталась помешать отцу. Если бы ты знал, как я старалась вырваться из того чёртова места, куда он меня упрятал! Но он сильней меня, и он станет ещё сильнее. Ты ведь и сам понимаешь, что меня нужно убить. Я хочу этого. Держи! - она сунула ему в руку нож, опустилась на колени, подняла голову. - Перережь горло, Стенин! Просто сделай это. Сделай, твою мать!
        Он выронил нож, посмотрел на Пелагею так, словно не понимал, откуда здесь взялась эта девчонка. Она зашипела злобно:
        - Ты старый мудак, Стенин! Ты сдался! - Пелагея схватила нож, зарычала и с диким напряжением постаралась поднести лезвие к горлу. Она боролась изо всех сил, глаза блестели от слёз, на лбу выступила вена. Между её горлом и ножом, словно невидимый барьер стоял, но Пелагея сражалась, сражалась, чтобы лишить себя жизни.
        Стенин зажмурился, тряхнул головой, открыл глаза, поднялся, перехватил руку Пелагеи и произнёс:
        - Не надо. Думаю, есть другой выход
        - Другой... выход, - повторила она и заплакала, то и дело всхлипывая.
        - Не думал, что когда-нибудь увижу, как ты плачешь, Пелагея.
        Она резко отвернулась, размазала ладонью слёзы по лицу и взяла себя в руки. Спросила дрожащим голосом:
        - Что ты задумал? Только не говори, что ты сказал про другой выход только чтобы меня успокоить.
        - У меня действительно есть кое-какая идея, - Стенин произнёс это воодушевлённо, но печальные нотки всё же проступили. - Где телефон Раисы?
        - А сам-то как думаешь? - грубо ответила Пелагея. - Сломан, конечно. Я его из сумочки вытащила и расколотила. Вернее, это он сделал. И это твоя идея? Телефон?
        - Не совсем. А машину Раисы ты... прости, он не обыскивал?
        Пелагея мотнула головой.
        - Нет, а что?
        - Потом расскажу. Как думаешь, сколько у нас есть времени, прежде, чем он вернётся?
        - Пожалуй, полчаса точно есть. А вообще, в последние разы я чувствовала его приближение минут за пятнадцать. Надеюсь, и сейчас почувствую, когда он будет возвращаться.
        - Отлично, - Стенин собрался с силами и поднялся с дивана. Мысленно он умолял свои ноги, чтобы они не подвели, ведь ему предстояло пройти немалое расстояние. - За полчаса я управлюсь, - он едва не добавил «надеюсь», но осёкся, не произнёс вслух это слово, в котором была неуверенность. А ему сейчас была нужна чёткая непреклонная вера, что всё у него получится.
        - Только не сдавайся, Стенин! - Пелагея посмотрела на него с мольбой во взгляде. - Не сдавайся, чтобы ты ни задумал.
        Он кивнул и задумался: нельзя девчонку вот так оставлять! Нужно привязать её к чему-нибудь. Но чем? Идеальный вариант - пластмассовые сцепки, но они в гараже. Он обвёл взглядом комнату, увидел халат на подлокотнике дивана. Пояс! Ну что же, пускай будет пояс, искать что-то понадёжней не было ни сил, ни времени.
        - Мне придётся тебя... да вон хотя бы к батарее привязать, - Стенин произнёс это с сожалением. - На всякий случай.
        - Я не против, - не раздумывая согласилась Пелагея.
        Он привязал её руку к батарее крепко, затянув три узла, затем двинулся к дверному проёму. Много сил ушло на то, чтобы пересечь гостиную, пройти по коридору. В прихожей сел на пуфик, кряхтя и отдуваясь надел ботинки. В висках кольнуло, накатила боль, но он не мог себе позволить отдыха, каждая минута была на счету. Возможно, Отсекатель уже почуял что-то неладное и...
        Ощущая, как нарастает паника, Стенин поднялся и запретил себе думать о том, что весь его план запросто может пойти коту под хвост. Подобные мысли, как тяжёлый груз, а ему и без того тяжко передвигаться. Коснувшись пальцами виска и не позволив гримасе боли отразиться на лице, он добрался до двери, решительно открыл её, шагнул через порог.
        Давно он не видел такого снегопада. За пределами веранды, словно белая стена выросла. Как будто сама природа решила его затормозить, встав на сторону чёртова маньяка. Стенин ухмыльнулся, бросая вызов обстоятельствам, и пробормотал:
        - Ничего, ничего, я справлюсь, - ему очень хотелось эти слова выкрикнуть, но нужно было беречь силы.
        Глава 16
        Где-то неподалёку каркнула ворона. Стенин подумал, что это противоестественно, ведь вороны во время непогоды должны сидеть тихо-мирно в каком-нибудь укрытие. Если только это не чёрные птицы из страшных снов. Впрочем, удивляться чему-то противоестественному после того, как кровавый психопат восстал из мёртвых - это глупо. События последний дней доказали, что невозможное - возможно.
        Набрав полные лёгкие холодного воздуха, он медленно выдохнул и пошёл к ступеням. Боль в голове разгоралась, однако сознание было чистым, как никогда. Ему вдруг вспомнилось, как всего несколько дней назад он прогуливался по территории коттеджа, насыпал корм в кормушки и обдумывал план по спасению алкоголички Пелагеи Пашиной. Обдумывал план... а его ли это была идея привести сюда девчонку? Возможно, на эту идею подтолкнул Отсекатель, который, быть может, уже давно здесь незримо присутствовал. Мысль парадоксальная, но Стенин не спешил её категорично отвергать, потому что, чёрт возьми, невозможное - возможно. Что если психопату было необходимо, чтобы тот, кто его убил и Пелагея, в венах которой течёт его кровь, находились в одном месте?
        С этой мыслью, держась за перила, Стенин спустился по ступеням. И очутился на территории, где властвовала снежная мгла. Карканье ворон раздавалось со всех сторон, пока это были только резкие поочерёдные звуки, но он подозревал, что скоро они сольются в единый несмолкаемый грай.
        Натянув ворот свитера на подбородок, Стенин направился к машине Раисы. Ноги утопали в снегу, перед глазами, как живая, шевелилась белая стена. Он сделал несколько шагов, оглянулся и с трудом различил крыльцо, ступени. Вот же дьявольская погода! Стенин рассудил, что в такую погоду даже на территории коттеджа заблудиться немудрено. Он продолжил путь, ощущая, как слабеют ноги. Ворона каркнула совсем близко, в снежной пелене промелькнула тень.
        - Ничего, я справлюсь, - выдохнул Стенин, сделав очередной шаг.
        Словно бы разозлившись на эти слова, в его лицо ударил порыв ветра. Снег закружился в бесноватом метельном танце.
        «Никто и не говорил, что будет легко! - мысли рождались бунтарские, они помогали идти. - Но я справлюсь! Сегодня не твой день, Отсекатель!»
        Он упорно двигался вперёд, выставив перед лицом руки. Пальцы начали неметь, по спине к затылку будто ледяная змея ползла, оставляя за собой морозный след. Среди снежной круговерти Стенин разглядел какой-то силуэт, сделал пару шагов...
        Это был снеговик. Голову Раисы замело, лишь раскрытый рот темнел, а в глазницах словно льдинки поблескивали.
        Стенина затрясло, из груди вырвался стон. Самое поганое, что могло случиться, это вероятность наткнуться на чёртова снеговика. И он наткнулся! Будто какая-то подлейшая сила его привела, чтобы лишить воли, желания осуществить задуманное.
        Сверху донёсся резкий грай, в белом беспокойном пространстве заметались тени. На голову Раисы спикировала огромная ворона, уселась, вцепившись когтями в обледенелые волосы.
        - Прочь! - выкрикнул Стенин, подавшись вперёд.
        Ворона расправила крылья, раскрыла клюв и заорала совсем не по птичьи - гортанно, басовито. Так мог бы реветь крупный зверь. Снег начал темнеть, а затем Стенин увидел, что это уже и не снег вовсе, а чёрные перья.
        Он попятился, едва не упав. Ворона забила крыльями и снова закричала и, будто отзываясь на этот крик, откуда-то донеслись многоголосые стоны, вопли, рыдания. Подхваченные ветром перья кружились. Стенину казалось, что он очутился в эпицентре чудовищного смерча. Стоны и вопли буравили мозг, боль разгоралась точно пожар. Не в силах больше держаться на ногах, Стенин упал на колени, спрятал лицо в ладонях, произнёс задыхаясь:
        - Это всё не по-настоящему, - и уже более уверенно: - Это всё не по-настоящему!
        Стоны и вопли прекратились, лишь истеричное карканье ворон продолжало доноситься, будто сквозь толщу воды. Стенин отстранил ладони от лица.
        Крупные хлопья снега падали ровно, ветер их больше не тревожил. И не было никаких чёрных перьев, никакой птицы на голове Раисы.
        - Я должен идти, - обратился Стенин к мёртвой сестре. - Прости, я должен...
        Собрав волю в кулак, он поднялся, собственное тело ему казалось необычайно тяжёлым, а ноги были словно тростинки - того гляди подломятся. Но, несмотря ни на что, он повернулся и сделала несколько шагов.
        Вот и машина Раисы - цель его отчаянной вылазки. Дыхнув на ладони, Стенин открыл дверцу, забрался на водительское сиденье. Сразу же истома накатила. В машине было холодно, но так уютно, будто после изнурительного боя он попал в надёжное убежище, где можно расслабиться, забыть о проблемах... и тихо замёрзнуть насмерть. Ему подумалось, что это было бы чудесно, он просто уснул бы и не проснулся. Лёгкая смерть, дружелюбная...
        Его неожиданно разобрал смех - хриплый, дурной. В голове неоновой вывеской вспыхнули слова: «Дружелюбная смерть! Воспользуйся моментом и умри!» Чтобы перестать смеяться Стенин ударил себя ладонью по лицу. Это помогло, истерика прекратилась.
        - Нет, рановато мне подыхать, - он заворочался на сиденье, повёл плечами, покрутил головой, чтобы улучшить кровообращение в онемевшем теле. Затем открыл бардачок и обнаружил в нём то, что и ожидал обнаружить, то, зачем и затеял эту вылазку - телефон в жёлтом чехле. Включил, проверил зарядку - всё было в норме. Один телефон руками Пелагеи уничтожил Отсекатель, но откуда было ублюдку знать, что Раиса держала в бардачке своей машины ещё один сотовый? На случай одной ей ведомых непредвиденных обстоятельств она держала в бардачке ещё и запасную косметичку, и запасные очки, и разные мелочи вроде авторучки, коробка со спичками, набора швейных иголок. Раиса любила повторять: «Никогда не знаешь, что и в каких случаях может пригодиться». Будто опасалась со своей машиной очутиться на необитаемом острове. Стенин всегда посмеивался над этой её не слишком здоровой предусмотрительностью, но сейчас он был благодарен сестре. В виде этого телефона она, словно бы руку помощи ему протянула с того света.
        Он выбрался из машины, определился с направлением и побрёл сквозь снежную пелену к дому. Идти ему теперь было на удивление несложно, будто он прошёл некое испытание и в награду получил дополнительные силы.
        Добрался до крыльца. Подъём по ступеням дался тяжело, но Стенин не позволил себе даже секундной передышки. «На том свете отдохну», - подумал он и снова едва не рассмеялся, потому что эти слова ему показались ужасно забавными, учитывая обстоятельства.
        Он зашёл в дом, с трудом переставляя ноги проследовал в гостиную и буквально рухнул в кресло. Силы закончились. Пелагея посмотрела на телефон в его руке.
        - И что теперь? Позвонишь в ментовку? Это и есть твой план?
        - Не совсем.
        - Когда ты ушёл, я снова это почувствовала... Будто во мне струна какая-то натягивается, натягивается...
        Стенин устало провёл ладонью по лицу.
        - Это доказывает, что мы с Отсекателем связаны. Но мне и без этих доказательств уже всё ясно. Этот ублюдок здесь из-за меня, и я его здесь удерживаю.
        Пелагея удивлённо вскинула брови.
        - Что ты такое говоришь? Как ты его можешь удерживать?
        - Отсекатель здесь до тех пор, пока я жив. Своей жизнью я его удерживаю. А ты думаешь, почему он ещё раньше меня не убил и не свалил из этого дома?
        - Потому что он хочет подольше тебя помучить, вот почему! - не раздумывая ответила Пелагея.
        Стенин кивнул, согласившись.
        - Да, помучить меня он, конечно, хочет, но убивать - нет. Я ему нужен, чтобы он мог жить. Может, жить недолго, но, полагаю, каждая минута здесь для него, как праздник, в сравнении с тем местом, откуда он явился. А быть может, этот говнюк пытается найти способ удержаться тут без меня. И без тебя. Будет вселяться в чужие тела и убивать, убивать...
        - Ты этого не знаешь наверняка, Стенин.
        - Разумеется, не знаю. Но знаю, как твоего папашу остановить, и я это сделаю.
        Стенин поднялся, оставив телефон на подлокотнике кресла. Ему казалось, что болезненная слабость обосновалась в каждой клетке тела, но он был уверен, что на последние в его жизни шаги сил хватит. Подошёл к дивану, поднял нож, затем пододвинул к креслу журнальный столик, на котором всё ещё лежали альбом с эскизами и карандаш. Снова уселся, подумав о том, что подняться ему больше не суждено.
        - Я не хочу, чтобы ты себя убивал, - сказала Пелагея жалобно. - Мне не нравится твой план.
        Стенин усмехнулся.
        - Зато я от него в восторге. И, если ты не забыла, совсем недавно ты тоже хотела себя прикончить. Так что заткнись. Я всё для себя решил.
        Она что-то неразборчиво проворчала, затем насторожилась и произнесла:
        - Он приближается, я чувствую.
        Стенин подался в кресле вперёд, открыл альбом на чистой странице, взял карандаш и принялся писать:
        «Артур, ты знаешь, без особой нужды я не стал бы просить тебя о помощи, но сейчас очень прошу, помоги Пелагеи Пашиной!
        Лев Стенин». Дальше последовал адрес и номер телефона.
        Буквы и цифры получились неровные, но сейчас Стенину было не до каллиграфического почерка, хорошо хоть так получилось написать, учитывая отсутствие пальца. Он отложил карандаш, вырвал из альбома лист, сложил его вчетверо и кинул Пелагеи.
        - Спрячь в карман.
        Она подняла письмо.
        - Что ты написал?
        - Передашь это Артуру Золотарёву. Адрес я написал. Артур криминальный авторитет, я ему однажды жизнь спас, он мне обязан. И он тебе поможет.
        - В тюрьме поможет?
        Стенин мотнул головой.
        - Тебя не посадят. Он тебе в жизни поможет.
        - Не нужна мне никакая помощь, - скривилась Пелагея.
        - Ты обратишься к нему, Пепа! - рявкнул Стенин. - Считай, что это не просьба, а приказ! Но, у меня будет и просьба... корми птиц. Пообещай, что будешь кормить птиц, особенно зимой.
        - Обещаю, - буркнула Пелагея, засунув записку в карман джинсов.
        Сиенин вынул из чехла телефон, включил видеозапись и, глядя на самого себя на экране дисплея, начал говорить:
        - Всё, что случилось в этом доме - моя вина. Несколько дней назад я привёз сюда Пелагею Пашину, дочку того самого психопата, которого застрелил много лет назад. Мне казалось, что она такое же зло, как и её отец. Меня мучили головные боли, я начал слышать голоса и эти голоса твердили: «Ты должен убить девчонку! Убей её, убей!..» Подозреваю, что у меня в голове опухоль, только так я могу объяснить и боли, и своё чудовищное поведение. Я отрубил Пелагеи палец, а потом и себе тоже, - Стенин продемонстрировал свою покалеченную руку, очень надеясь, что неплохо справляется с ролью. - Сегодня приехала моя сестра Раиса. Голоса приказали убить её и..., и я убил, отрубил ей голову. Я не соображал, что творю! Сейчас в сознании просветление, но я чувствую, что скоро опять начну творить страшные вещи. Есть только один способ всё это остановить... Я убью себя!
        Он отключил запись, позвонил в полицию и заявил, что по адресу такому-то совершено преступление. Облегчённо выдохнул.
        - Фух! Да уж, это было непросто. Надеюсь, при вскрытии в моей голове действительно найдут опухоль, - он засмеялся и на этот раз его смех был не истеричным, а вполне чистым, от души.
        - Полковник! - Пепа дёрнула привязанной к трубе рукой. - Не делай этого, полковник!
        - А вот и ты, мразина, - Стенин отложил телефон, взял нож. - Что, страшно тебе? Не хочешь возвращаться в ад?
        За окном замелькали тени. Вороны кричали так, словно их жизни зависели от мощи грая. Пепа повторила, глядя на Стенина исподлобья:
        - Не делай этого! Мы можем договориться. Я больше не стану вредить ни тебе, ни девчонке. Со временем я смогу разорвать нить, что нас с тобой связывает, и мы разойдёмся, забудем друг о друге. Согласись, полковник, это хороший вариант. Ты будешь жить! - на лице Пепы проступило что-то звериное, в глазах появились красноватые огоньки. - Ты не представляешь, что тебя ждёт после смерти! Все твои ночные кошмары, вся боль, что ты в жизни испытывал, покажутся тебе пустяками! Положи нож и живи!
        В окно врезалась ворона, затем ещё одна.
        Стенин глядел на нож в своей руке. Ему не было страшно, напротив, он испытывал странный восторг от того, что предстояло сделать. И меньше всего его сейчас волновали те ужасы, что сулил Отсекатель после смерти. В сознании возникали лица отца, матери, жены, друзей детства и Лев Аркадьевич Стенин воспринимал эти образы, как подарок. В глазах близких людей ему виделся посыл: «Ты прощён. Какие бы грехи ты не совершил в жизни, теперь ты прощён».
        Вороны отчаянно бились в окна, стёкла покрылись трещинами.
        «Жизнь продолжается», - мысленно произнёс Стенин, впервые имея в виду не собственную жизнь.
        - Положи нож! - с мольбой попросил Отсекатель.
        Стенин ухмыльнулся.
        - Да пошёл ты!
        И вспорол себе горло.
        Пепа взревела точно раненый медведь, дёрнулась, а потом вцепилась зубами в пояс, пытаясь растерзать её и освободиться. Разбились стёкла в одном окне, в другом. Вместе с потоком стылого воздуха в гостиную, теряя перья, влетели вороны. Истерично каркая, они врезались в стены, в мебель, сшибали декор. А Пепа продолжала остервенело грызть верёвку, её дёсны закровоточили, в глазах пульсировали красные огоньки.
        Стенин выронил нож, откинулся на спинку кресла. Жизнь вытекала из него, но он испытывал удовлетворение. И когда все вороны в гостиной попадали на пол, а на улице стихло карканье, полковник перестал быть частичкой этого мира.
        Пелагея обмякла, выдохнула измождённо;
        - Он ушёл, Стенин. Совсем ушёл. Его больше нет, слышишь? Его больше... - она тихо заплакала, прикрыв лицо ладонью. Успокоилась лишь тогда, когда снаружи послышался вой сирены полицейской машины.
        Две недели спустя
        Оттепель. На ветке берёзы радостно чирикали воробьи. Работник кладбища угрюмо и не слишком старательно расчищал дорожку, отгребая большой деревянной лопатой мокрый снег к обочине. Он не обратил внимания, как мимо прошла крупная девушка с огненно-рыжими короткими волосами и россыпью веснушек на переносице. На ней были красный пуховик, джинсы, сапожки, за спиной висел небольшой рюкзачок, и шла она лёгкой пружинистой походкой, говорящей, что всё у этой девушки в жизни в порядке.
        Теперь в порядке.
        Она свернула на узкую тропку, подошла к одной из могилок, сняла рюкзак, вынула из него сделанную из пластиковой бутылки птичью кормушку. Произнесла задорно:
        - Видал, что я притащила, Стенин? Сама смастерила. Да, знаю, не слишком хорошо получилось, но я старалась. Для первой моей кормушки сойдёт, а потом я сделаю деревянную, в виде домика. Я уже и эскиз нарисовала. Думаю, это теперь будет моим хобби.
        Засмеявшись, она повесила кормушку на ветку берёзы, затем достала из рюкзачка целлофановый пакет с семечками и заполнила ими свою поделку. Одобрительно кивнула.
        - Нормалёк, - снова повернулась к могиле. Долго молчала, потом развела руками и заговорила: - У меня всё хорошо. Прикинь, теперь я для всех не дочка маньяка, а жертва. Даже забавно. Но ты не думай, тебя не слишком осуждают, считают, что во всём виновата раковая опухоль. Очень уж поганых слов в твой адрес я не слышала, а некоторые тебя даже жалеют.
        Она вздохнула, поглядела на кормушку, которую уже приметили воробьи, но пока не решались к ней подлететь. Работник кладбища громко чихнул, выругался и продолжил расчищать дорожку. Пелагея присела на корточки, положила ладонь на могильный холмик.
        - Я обратилась к Артуру. Он мне на первое время немного денег подкинул и устроил уборщицей в свой ресторан. У него ресторан в центре города... Обещал потом меня на кухню пристроить, если я не буду косячить. Он ведь справки навёл, узнал, что я два года бухала. Сказал, что, если я снова начну квасить, он мне даст пинок под зад. Но бухать я не собираюсь, даже не тянет ни капельки. Кстати, Артур спрашивал, что тогда случилось и... в общем, я ему сказала, что всё не то, чем кажется. Сказала, что ты мне жизнь спас. Больше он вопросов не задавал. И вообще, он нормальный старик, чем-то на тебя похож.
        Воробьи всё ещё не решались подлететь к кормушке - сидели на ветке и чирикали, будто советуясь. Зато неожиданно объявившаяся синица смело нырнула в отверстие в пластиковой бутылке и принялась клевать корм, словно точно зная, что девушка, которая стояла рядом, не представляет никакой опасности.
        Пелагея улыбнулась.
        - Спи спокойно, Лев Аркадьевич, а я буду к тебе приходить. Часто приходить. Жизнь продолжается.