Сириус - собачья звезда Сергей Валяев
        Сергей Валяев
        Сириус — собачья звезда
        Бьют часы на городской ратуше. Над площадью — жирные птицы мира. Туристы, прохожие и зеваки глазеют на достопримечательности одной из столиц Европы.
        По длинному, как кишка, гостиничному коридору вышколенный слуга катит хромированную тележку-ресторанчик. Остановившись у двери номера люкс и поправив фирменную фуражку, аккуратно стучит. Дверь открывается — на пороге пожилой человек с волевым лицом убийцы.
        Тренькая бутылками и посудой, тележка въезжает в люкс. Там, в кресле, еще один человек. Моложавый и тоже с волевым лицом убийцы.
        Слуга, подобно иллюзионисту, сервирует стол. Двое молча и равнодушно наблюдают за ним. Наконец слуга пятится с пустой тележкой. Пожилой тискает лакею чаевые, закрывает дверь на ключ. Плюхается на мягкий диван. Грубым движением цапает хрустальный графинчик, словно решив его придушить, как врага.
        —Ну, что, Алеша? Нашу горькую? За нас? — Разливает водку, и она кипит в больших фужерах. — За нас, е'род! Бойцов невидимого фронта. Ты, надеюсь, не против?
        —Я — за! — отвечает Алеша.
        И фужеры с мелодичным боем…
        Бьют часы на городской ратуше. Над площадью — жирные птицы мира. Туристы, прохожие и зеваки глазеют на достопримечательности одной из столиц Европы.
        Приглушенный уличный прибой угасал в гостиничном номере люкс. Встреча двоих продолжалась. Пожилой, взбалтывая бутылку с яркой импортной наклейкой, хмельно болтал:
        —Ты, Леха, думаешь: Платоныч пьян, как сука безродная! Нет, трезв! Как эта бутылка! Но устал! Устал, брат. Притомился душой… «Рука бойца колоть устала, и ядрам пролетать мешала гора кровавых тел». Так, кажется, ха?… Хлебнем, Алеха, заморской отравы, чтобы жить стало веселее?
        —Куда ж еще веселее, — пожал плечами Алеша. — Трупы, как яблоки с яблони, падают.
        —Вот-вот, — подхватился Платоныч. — Ну, ликвидировал ты этого… козла… А я, выходит, приказ не выполнил вышестоящего ррруководства? — Плеснул в фужер вязкой ликерной жидкости, нюхнул ее. — Фу, какое амбре! Как вся наша жизнь! — Выпив, пнул ногой «дипломат» под столом. — Смертный приговор растратчику и бабнику? По каким таким законам? По новым, вашим, дерьмократическим?… А он бабник. Не предатель, а любитель юбки и того, что под… юбчонкой. — Засмеялся желчно.
        —Один шаг до мусора, — заметил Алеша.
        —До предателя, значит? — всхлипнул злобно Платоныч. — Эх, Плахов-Плахов, выходит, я тоже мусор?… Не выполнил приказ. Может, меня тоже хотите пустить под крест? — Снова пнул ногой «дипломат». — А он, гражданин начальник, «капусты»-то нарезал. И все, что на бабу потратил, хотел вернуть. С любовью к Родине. Я все проверил: копеечка к копеечке… Как в аптеке на улице Двадцать пятой годовщины Октября. Ааа! Что с вами, молодыми да скорыми на руку, говорить? — Опять выпил. — Бррр, как сироп. Помнишь, Алеша, сироп? Четыре коп. А двойной с сиропом — восемь коп. Один стакан сладкой жизни — восемь копеек. Вот когда коммунизм был, эхма!
        —Не помню, — признался Алеша Плахов.
        —Молодой потому что. — Платоныч прилег на диван. — Извини… Я тут… Устал… «Рука бойца…» А у вас, которых кукловоды кремлевские, мать их дери, дергают за ниточки… Ни веры, ни любви, ни надежды… Ни на грош… Дешевле даже стакана воды с одним сиропом. Четыре коп. Четыре?… Ааа…
        Алексей подошел к окну: городская ратуша, площадь, туристы, беззаботно гуляющие по брусчатке. Пожилой Платоныч громко захрапел, как медведь в берлоге. Плахов закрыл окно плотной шторой. Вытащил из-под стола «дипломат». Постоял в сумрачной комнате, словно прислушиваясь к руладам спящего. Затем наклонился над пожилым — нанес резкий, точечный удар пальцем в область сонной артерии. И храп прекратился. И наступила тишина в темном, прохладном гостиничном номере люкс. Лишь перезвон часов на городской ратуше нарушил эту мертвую тишину. Мертвую тишину.
        Взревели авиационные турбины. Воздушный лайнер-красавец приземляется на бетонную полосу международного аэропорта Шереметьево-II. Похожий на дипломата, Алексей Плахов вместе с пассажирами выходит к таможенным постам. Показывает удостоверение офицеру, тот легким кивком разрешает проход.
        Суета и толчея на стоянке автобусов, машин и такси. Привычный хаос вокзала. Двое подозрительных мужчин внимательно следят за центральным входом в здание аэропорта. Вдруг оттуда появляется длинноволосая, длинноногая, прекрасная дива в форме стюардессы. Один из находящихся в авто открывает рот и одновременно дверцу машины. Его напарник волнуется:
        —Альберто, мать твою так! Ты куда? Опять по бабам? Ты же когда-нибудь погибнешь смертью храбрых на одной из них.
        —Ляп! Где твоей души порывы, — огрызается импозантный Альберто. — Не способен ты оторваться от матушки-земли… — Показывает в толпу вновь прибывших. — А вот и наш турист, ишь, какой джентльмен, тьфу!..
        —Где?
        —Слева — направо, прямо по курсу!
        Выбравшись из пассажиропотока, похожего на шумную, бурлящую речку, Плахов направляется к стоянке такси. Неожиданно сзади крепкий захват и голос:
        —Будьте добры…
        Алексей делает резкое движение в сторону, освобождая руку из капкана захвата… Подсечка ногой… И напавший некрасиво кувыркается на землю, орет не своим голосом:
        —Леха! Это ж я! Сдурел, что ли? Больно же.
        —Ляпин, ты же знаешь: высокое напряжение, — хмыкает Плахов, подавая руку другу. — Не шали без нужды.
        —Черррт, — поднимается на ноги неудачник. — С чувством юмора у вас, товарищ…
        —Дружок, лучше скажи: откуда узнал, что я буду?
        —Это все к Альберто. Эй, Альберто! — кричит Ля-пин, потирая ушибленное место. — Я пострадал за нас… двоих!
        Альберто, обхаживая очередную диву, с досадой отмахивается, мол, я занят серьезным дельцем. Стюардесса же млеет от его, видимо, медовых речей. Плахов вздыхает:
        —Все одно и то же. Сукин кот и К°.
        —Бабник, мать так! — говорит Ляпин.
        —Бабник, — повторяет Алексей, задерживая шаг, точно что-то вспомнив.
        —Ты чего, Леха? Пошли-пошли… Карета подана…
        —Тогда я принц, — усмехается Плахов.
        Идут к автомобилю, наблюдая, как Альберто все продолжает активное знакомство. Улыбки-поклоны-смех. Стюардесса польщена вниманием такого кавалера. Плахов укоризненно качает головой.
        —Ох, эти женщины. Предупреждал Алю, чтобы никому… про меня…
        —Она только нам. Под честное слово, — отвечает Ляпин, открывает дверцу, нажимает на сигнал. — Ну и сердцеед, мать раз так!
        —Моя первая и последняя ошибка, — говорит Алексей. — Чтобы я еще раз доверился…
        —Летит наш Ромео. — Ляпин включает зажигание. — Ишь, как счастлив, трусы потеряет.
        Взволнованный Альберто, щерясь белозубой улыбкой, подбегает к авто. Плахов интересуется:
        —Что случилось, лекарь? Что-то долго уговаривал!
        —Хотел на ходу?…
        —Вездеход ты наш, — хихикает Ляпин.
        —Дураки, что вы понимаете в женщинах? — Альберто плюхается на заднее сиденье. — Я люблю дам искренне и нежно, чего и вам желаю. — И зарабатывает подзатыльник от Плахова. — Эй, это же моя голова. Я ею ем! Без-з-зобразие!..
        И недоговаривает. Машина лихо стартует, оставив после себя мазутное пятно и сине-газовую гарь.
        Трое друзей-товарищей готовились дружным коллективом отметить нечаянную встречу. Вернее, двое, Алексей и Ляпин, толкаясь на кухоньке, готовили праздничный обед. Альберто кокетничал по телефону, воркуя, как сизокрылый голубь. В конце концов Алексей не выдержал:
        —Змей! Прекрати телефон занимать. Аля должна вот-вот…
        —Неутомимый какой, — поддержал Ляпин. — На язык.
        —И не только на этот орган. — Альберто остановился у дверного косяка. — Хотите анекдот?… Товарищеский суд на фабрике. Председатель спрашивает: «Марья свет Ивановна, вы общественница, активистка, депутат всех созывов?… Как вам удалось стать валютной проституткой?…» Марья Ивановна отвечает: «Что вам сказать? Повезло».
        Друзья засмеялись, отмахнулись от болтуна:
        —Изыди, сатана… Не мешай — не мели…
        Раздался резкий телефонный звонок. Альберто исчез, но через секунду появился.
        —Хозяин, это тебя. К моему сожалению. — Аля?
        —Боюсь, что нет.
        —Меня же нет дома, — чертыхнулся Алексей.
        —А ты не предупреждал, — развел руками Альберто. — Мне что? Могу сказать, что ты уже уехал на Сейшельские острова.
        Алексей взял трубку, погрозил кулаком другу.
        —Да-да, слушаю. Так. Так. Хорошо, буду через пять минут. Как штык! — Бросил трубку. Буркнул: — Погуляли три веселых друга.
        —А что такое? — сочувственно поинтересовался Альберто.
        —Убываю в неизвестном направлении, — ответил Алексей, ища куртку на вешалке. — И все благодаря тебе, родной.
        —Я думал, это мне, — признался Альберто. — Небесная птичка-синичка…
        —О Боже! — ужаснулся Плахов. — Теперь все твои дамы будут меня терроризировать?
        —Женский террор, брат, это… — Альберто мечтательно закатил глаза к потолку.
        Из кухни выглянул Ляпин с тесаком.
        —Куда герой собирается?
        —Тсс! Большой-большой секрет, — подмигнул Альберто, — как у меня в штанах агрегат.
        Алексей поправил портупею и куртку, посмотрел на друзей.
        —Алю прошу не пугать стюардессами, общественницами, медсестрами, учительницами и…
        —…и проваливай отсюда! — Двое вытолкали третьего, в шею из квартиры. — Твое дело служить Родине, служака, а наше — жить в свое удовольствие…
        Хмыкая и сосредоточиваясь, Плахов быстро побежал вниз по ступенькам лестницы. Все быстрее, быстрее и быстрее. Потом прошел через мирный, солнечный, тихий дворик и мрачную, темную подворотню. У скверика парковалось три автомобиля, рядом с ними находились люди с характерными лицами, в штатском. Алексей направился к ним.
        —Здорово, Потапов, — пожал руку лысоватому крепышу. — Что за парадный выезд?
        —Приказ, Алексей.
        —Случилось что-то? Я же знаю, что ты знаешь, Потапыч.
        —Ничего не знаю. Знаю только одно: тебя, Плахов, на плаху к Председателю.
        —Ой! — дурашливо воскликнул. — Лучше в пасть крокодила.
        —Нет, отец родной, может, и пожалеет, а вот земноводное…
        —Ладно-ладно, сдаюсь, — садился в автомобиль Алексей.
        И три машины, стартовав, помчались с недопустимой для города скоростью по улицам и проспектам.
        …Мчались по скоростной трассе, пока не свернули на бетонную дорогу, ведущую к военному аэродрому.
        Затем проверка документов на КПП, и автомобили тормозят у вертолетной эскадрильи.
        Плахов вышел из машины, навстречу ему спешил скромный, суховатый, похожий на бумажного бюрократа человек в цивильном костюме, улыбался.
        —Здравствуй, Алеша. Рад-рад. Тебя ждем.
        —Вижу, — ответил Плахов. — Родина всегда ждет своих героев.
        —Вот именно. Спасибо тебе за службу, — протянул руку Председатель.
        —Служу… — замялся Алексей, отвечая на рукопожатие.
        —…Советскому Союзу! — улыбнулся Председатель. — Союз был, есть и будет! Вот здесь, — хлопнул себя по груди. Аккуратно взял собеседника под руку. — Алеша, значит, такие у нас дела-делишки. Мы тебе не сообщали туда… Сам понимаешь… Так что, Алексей, ты нас прости… — Решился: — Твой батя, Алеша, умер… Умер от сердечного приступа… Крепкий был генерал, а вот сердце…
        Алексей внимательно посмотрел на Председателя. Тот выдержал взгляд.
        —Когда это случилось?
        —Неделю назад. Ты не волнуйся, сынок, похоронили честь по чести.
        —А где?
        —Кремировали то есть… И похоронили урну… Залпы были…
        —А почему?
        —Почему залпы были?
        —Почему кремировали?
        —Желание вдовы, кажется, — кашлянул Председатель. — Все будем гореть в огне.
        —Странно, — задумался Плахов. — Отец завещал себя рядом с мамой…
        —Алеша, Алеша, вся наша жизнь странная: хотим одного, получаем другое, — вздохнул Председатель. — У тебя какие планы на будущее?
        —Планы? — развел руками.
        —У меня виды на тебя, товарищ подполковник, — озорновато подмигнул Председатель. — Интересное, так сказать, предложение.
        —И какое же?
        —Новое назначение. С повышением.
        —И даже с повышением?
        —Ага. Пошли, сынок, полетаем. — И группа людей направилась к вертолетам. Председатель хмыкнул: — Отгадай загадку, Алеша. Летают, хотя и не птицы. Кто это?
        —Не знаю, — пожал плечами Плахов.
        —Это мы, сынок, — мелко засмеялся Председатель. — На вертолетах.
        И через несколько минут шумные, винтокрылые, летучие машины трескуче взмыли в свободное, чистое небесное пространство.
        Круг, который образовали молодые новобранцы в защитной, пятнистой форме, был шумен, весел и нетерпелив. В нем, как два петуха, бились в рукопашном бою двое. Были неумелы, неловки; бились на кулаках до крови.
        Председатель и его окружение с любопытством смотрели этот «бой». Плахов досадливо морщился.
        Наконец один из бойцов нанес сильный удар в лицо противнику, и тот, качнувшись, рухнул на землю. Кровь окропила пыль. Криками товарищи приветствовали победителя.
        —Смена идет, Алексей. Хорошая нам будет смена, — сказал Председатель.
        —Смена? — удивился Плахов.
        —А ты не смотри, не смотри, что такие зеленые, как тополя. Будем учить. Вот создаем новую структуру, новую школу войск специального назначения. — Председатель махнул рукой в сторону казарм, стрельбища, полигона с препятствиями.
        —Запретили же спецназ создавать, — заметил Алексей.
        —А теперь разрешили. Есть приказ. Время у нас, брат, лихое. Нужна сильная, надежная рука. Если хочешь, стальная.
        Круг вновь бурлил: там билась новая пара бойцов. И мелькали молодые окровавленные лица.
        —Гладиаторы, мать их так! — ухмыльнулся Председатель. — Тяжело в учебе… Так что есть мнение, Алексей, назначить тебя начальником…
        —Начальником? — изумился Плахов. — Меня?
        —Тебя-тебя, дорогой. — Кем?
        —Начальником школы.
        —За что? — не понимал Алексей. — Почему? Председатель вздохнул.
        —Ответственность большая, а у тебя опыт боевой, практической работы. И богатый опыт.
        —Но я…
        —Алеша, мы тебя понимаем, — похлопал его по плечу Председатель. — Однако и ты нас пойми: мы должны быть уверены в кадрах, которые готовим. Ты для этой работы…
        —Списываете меня на свалку истории, — грустно проговорил Плахов. — Только по каким причинам?
        —Причина одна: нам нужен практик для ускоренной подготовки этой… поросли, — кивнул в сторону, где шумел круг и мелькали окровавленные, озверевшие лица бойцов, собеседник. — Ты же знаешь, демократия должна уметь себя защищать.
        —Ну, я, право, не знаю, — развел руками Плахов. — Слишком все это неожиданно.
        —А я тебя и не тороплю, — сказал Председатель. — День-другой подумай. И помни, — поднял палец к небу, — как говорил товарищ Сталин: кадры решают все! И с этим утверждением трудно не согласиться!
        Круг взорвался криками-воплями: два бойца рухнули в пыль, окропляя ее своей вишневой, молодой кровью.
        За окнами гулял вечер. В чистую, стерильную кухню вошел Алексей. Осмотрелся. На столе увидел портативный магнитофон и записку: «Жми тут». Плахов улыбнулся, утопил клавишу и услышал:
        Голос Альберто: Леха-Леха, вот пришла Аля, она сейчас все тебе… Что о тебе думает… Говори правду и ничего, кроме правды.
        Голос Ляпина: Леха, я тебя уууважаю! А ты меня?
        Голос Альберто: Куда ты, Ляп, со своим рылом?…
        Голос Ляпина: У меня не рррыло, а морррда лица… Попрошу уважать в моем лице…
        Голос Али: Алеша, ты где?… Мы тебя очень-очень любим.
        Голос Ляпина: И уууважаем!
        Голос Альберто: И споем тебе, родной наш друг, песенку, лично тебе посвященную.
        Голос Ляпина: Кккрасиво говоришь, зараза. Дддда-вай споем!.. Дддайте я спою!..
        Шум, крик, гам, споры, затем три голоса разболтанно заголосили:
        Советский воин бережет
        Родной страны покой и славу.
        Он на посту. И наш народ
        Гордится ГБ по праву!
        Алексей качает головой и под гвалт магнитофона уходит в коридор. Там набирает номер телефона и что-то говорит в трубку. Тихо, спокойно, уверенно.
        За окнами уже гуляло утро. В чистую, стерильную кухню вошел Алексей, выпил минеральной воды, посмотрел на спящий, мирный дворик. Снова включил магнитофончик, слушал:
        Голос Али: Алеша, мы уходим… Я обещала маме…
        Голос Альберто: Леха, она тебя не любит.
        Голос Ляпина: Нннет, любит! И уууважает! И мама! И Аля! И я, черт, куда ты меня тащишь, я тебе что, шкаф?
        Голос Альберто: Ляп, я от тебя устал. Смертельно.
        Голос Ляпина: А я нет! Счас загадку загадаем и пойдем.
        Голос Альберто: Какая еще загадка, как дам в лоб!
        Голос Ляпина: Лично для нашего оттттссссутствующего друга! Вот! «Днем спит, ночью летает и прохожих пугает». Кто это? Леша! Отгадаешь, получишь медаль за это… Куда ты меня? Альберто, я не стюардесса! И не учительница младших классов!.. Черррт!
        Телефонный звонок. Алексей выключает магнитофон, поднимает трубку.
        —Да, Кремль?
        —Алеша, это я! Аля! Ты уже дома?… Мы вчера без тебя… Куролесили… Ляпин так наляпался…
        —Это я понял, Аля.
        —У тебя что-то случилось? Я приеду?
        —Мне надо к мачехе. Мы с ней договорились. Давай встретимся через два часа?
        —Где? У нашего памятника?
        —Пожалуй. Они, Аленька, вечны, памятники, в отличие от нас, людишек.
        Выйдя из подъезда своего дома, Алексей приблизился к машине. Автомобиль был старенький, потрепанный, видавший все дороги СССР. Открыв ключиком дверцу, сел за руль, включил зажигание и радио.
        Машина выехала со двора на шумную улицу-реку. Радио передавало последние известия из горячих точек бывшего Союза ССР.
        Кабина лифта тяжело гудела. Потом двери-створки открылись, из лифта вышел Алексей. Остановился у одной из дверей, послушал тишину. Где-то бормотало радио. Позвонил. Тишина. Снова утопил кнопку: бом-бом-бом. Пожал плечами, натянул на руки тонкие перчатки, ключом-отмычкой поколдовал над замком. Дверь приоткрылась — сумрачный коридор, как западня.
        В гостиной работал телевизор. Передавали последние известия. В глубоком кресле сидела женщина. Неверный свет с телеэкрана искажал черты ее немолодого лица.
        —Алевтина Ивановна? — позвал Плахов.
        Женщина не ответила — мертвыми глазами смотрела на экран. Экран отражался в стекле зрачков.
        Плахов перевел взгляд на столик — там теснились ряды лекарственных пузырьков и упаковок.
        Прошелся по гостиной. Поднял телефонную трубку, набрал несколько цифр, однако сбился. Выудил из кармана куртки мини-аппарат, поднес его к трубке телефона… Покачал головой, удивленно хмыкнул: мол, что за черт, товарищи чекисты?…
        Алексей осторожно вышел на лестничную клетку. Позвонил в соседнюю квартиру. Дверь приоткрылась, и в щель подозрительно выглянула сухонькая бабуля. Над ее головой висела стальная цепь.
        —Чего, сынок?
        —Бабуля, позвонить по телефону… У Алевтины Ивановны…
        —Какая я тебе бабуля? — рассердилась «бабуля». — Я дедуля. Герой гражданской войны. Кавалер орденов Ленина.
        —Ой, извините, дедуля!
        —Документ имеется?
        —Забыл, дедушка, — помялся Плахов. — Я от Алевтины Ивановны, соседка ваша…
        —Это у которой генерал неделю как помер?
        —Она самая.
        Старичок подумал-подумал, вздохнул:
        —Нет, не могу, сынок. Без документа.
        —Что так? — сдерживался Алексей.
        —Грабителей боюсь.
        —Какой же я?…
        Но дверь закрылась. Плахов не выдержал, чертыхнулся:
        —А еще герой, черт старый! Пердун! Ленин бы открыл… соратнику по борьбе… С врагами народа…
        Звякнула цепь. Дверь распахнулась. На пороге стоял старичок в старом, замызганном халате. Три ордена Ленина болтались, цепляясь за верхний карман халата. Старичок развел руками:
        —Так бы и сказал сразу, что из органов! Прошу к аппарату!
        Тихий, сумрачный кабинет. Стеллажи с книгами. На стене большой портрет маслом. На портрете — в полный рост Генерал. Парадная форма. Ордена и медали. Под сапогами поверженные стяги рейхстага.
        Алексей сидит за дубовым, массивным столом; задумчив и Грустен. Переводит взгляд на край стола: там, в рамке, стоит фотография Деда. Дед в широкой крестьянской рубахе навыпуск; щурится от летнего солнца, улыбается в пышные пшеничные усы. В руках Деда — острогранная коса.
        Условный стук в дверь. Плахов открывает — на пороге Альберто, обаятельный, в меру нахальный.
        —Вызывали, гражданин начальник?
        —Не светился, лекарь?
        —Обижаешь. Как приказывали… Шел, как подводная лодка в Антарктиде, — обиделся Альберто. — Где наш труп?
        —На месте. Проходи сюда…
        Врач подходит к покойной, берет за руку, потом оттягивает веки.
        —М-да, часиков восемь как… Ты получил, кстати, удовольствие от нашего хора?
        —За такое пение убивать надо сразу.
        —Ляпина, пожалуйста, первого. — И другим тоном: — Кто такая?
        —Моя мачеха.
        —А где твой старик?
        —Там же, где и она. Неделю назад. Пока я там… в свободном полете…
        —Прости, мы не знали — покачал головой Альберто. Наклонился над столиком, где теснились лекарства; взял упаковку в импортном исполнении. — Модное лекарство… Укрепляет сердечную мышцу. Но передозировка опасна. У нас были случаи… Кажется, три смертельных исхода…
        —Ты думаешь, она сама? — сомневался Алексей.
        —Ничего не думаю. Ты меня знаешь: пока человека, как консервную банку… Кряк-кряк… вжиг-вжиг…
        —Вчера вечером я с ней говорил. Она плакала. Договорились, что я приеду… И самое главное: к ней поздно вечером приходила медсестра. Это я от соседа узнал… Сто лет старичку, а партизанит, как Марат Казей… Ну, давай о деле…
        —А какое дело? В морг ко мне… Через два часа, пожалуйста… Все будет как на весах… Если желаешь, эксгумируем батю… Правда, процедура… Но картина будет полная… ясная.
        —Ничего не получится, Альберто.
        —Почему?
        —Сожгли батю. Кремировали. Остался дым и общий пепел.
        —Да? — удивился врач. — Как говорят наши дети: «Кто за Родину горой, тот истинный герой. Но мертвый герой лучше, чем живой». Никаких проблем!
        Машина Плахова стартовала, и тотчас же за ней — черное авто. Сидящие в нем люди вели активные радиопереговоры:
        —Я «седьмой». «Плаха» есть. Веду. Прием.
        —Я «третий». Он один?
        —Да, один как перст.
        —Продолжайте наблюдение. И помните, что за зверя ведете.
        —Есть помнить!
        У памятника Поэту порхали птицы мира, смеялись дети, сплетничали, читали газеты, ели мороженое, пели под гитару. Здесь же прогуливалась девушка. Изредка поглядывала на огромную луковицу уличных часов. Наконец, распугивая голубей, бросилась к машине, что притормозила у бордюра.
        —Слава Богу! Я уже забеспокоилась.
        —Извини, Аленька. — Плахов чмокнул девушку в щеку. Взглянул в зеркальце заднего обзора. — В этой жизни сюрпризы, как мины, на каждом шагу.
        —А сапер ошибается один раз. Верно?
        —Алеша нашел три мины, Аля — на одну меньше. Сколько мин на свою голову собрали дети? Алеша и Аля? — спросил, улыбаясь, и нажал на акселератор. Машина помчалась по суетному дневному городу, занятому исключительно своими проблемами.
        По городу в невидимой связке шли две машины. Они петляли по улицам, проспектам, площадям, улочкам, переулкам, пока «девятка» не припарковалась к многолюдному, шумному Центральному универмагу. Двое выбрались из «Жигулей» и пропали в базарном вареве. Люди, сидящие в «Волге», продолжали вести активные радиопереговоры:
        —Я «седьмой». «Плаха» вместе с девушкой ушли в магазин. Прием.
        —Я «третий». Вы их ведете? Там может быть встреча.
        —Я «седьмой». Мы… мы на месте.
        —Где это на месте? Я «третий».
        —В… машине… Приказа же не было.
        —Идиоты! Пинкертоны хреновы!.. Немедленно! За ними!..
        По длинному больничному коридору быстро шел Плахов. У двери, обитой цинковым железом, остановился. Постучал. Дверь открылась. — Альберто в кожаном переднике, похожий на мясника.
        —Проходи, гражданин хороший…
        Алексей нырнул в приоткрытую дверь и оказался в морге. На каталках, как хворост, лежали покойники, накрытые застиранными простынями, на которых темнели штампы горбольницы. Из-под простыней выглядывали скрюченные смертью руки-ноги.
        —Бррр, как вы здесь работаете? — поморщился Алексей. — Жуть.
        —А вот сюда бы… всю эту сучью власть, — ругался Альберто. — Народ мрет как мухи… Не успеваем обрабатывать материал. Власть народная — власть позорная! — Остановился у дощатой двери. — Прошу, гражданин начальник. — И открыл дверь.
        Небольшая комната напоминала химическую лабораторию. Только в стеклянных сосудах — человеческие органы: сердце, почки, печень и прочее. На стенах — анатомический атлас. В углу — скелет со шляпой на голом черепе. Плахов хмыкнул, глядя на него:
        —Здорово, приятель! Работаешь вешалкой по совместительству?
        Скелет не ответил. Альберто же забурчал, подойдя к столу:
        —Вот именно: все по совместительству, как рабы на галерах. — Взял со стола листочек бумаги. — Однако, товарищ и друг, можешь меня поздравить.
        —С чем?
        —Яд нашей науке — черт бы ее побрал, науку-то, — известен: из синтетических… Неизвестный ингредиент делает известный яд практически не устанавливаемым в организме… Ты меня понял?
        —Понял. И что?
        —Не понял. А то, что сработано в спецлаборатории, друг мой любезный.
        —А как же удалось установить?
        Альберто победно улыбнулся, подошел к странному агрегату, похожему на кухонный комбайн с микроскопами, похлопал дружески аппарат.
        —Вот она — родная, дорогая и любезная. Из Штатов дамочка… глазастая, — чмокнул линзу микроскопа. — У, моя любовь!
        —У тебя радости, как у беби от новой игрушки.
        —А как же? Меня лично хотели сделать. Но как говорит Ляпин: я — не туз колыванский, однако позвольте вам три козырных в жопу. Ап! — хлопнул в ладоши.
        —Значит, залобачили? — задумчиво проговорил Плахов.
        —То есть?
        —Отравили, значит. Это я по фене.
        —Думаешь, и батю?
        —Думаю, да, — ответил Алексей. — Есть у нас одна мастерица. Хотя надо все проверить. У вас подобных случаев за последнее время?…
        Врач почесал затылок.
        —Надо узнать. Есть у меня своя агентура.
        —Отлично! — кивнул Плахов. — Если что-то похожее… то у меня к тебе, лекарь, будет заказец.
        —Отдел заказов слушает, — хлопнул ладонью по столу.
        —Ядку-медку, а?
        —Этого добра сколько хочешь, — сказал Альберто. — Пожалуйста, для хорошего человека ничего не жалко.
        И летний жаркий день. И солнце в зените. И яркие краски города. И лица-лица-лица на улицах. И лицо Алексея, мелькающее среди других лиц, точно все прохожие летят на быстрых каруселях жизни.
        Из магазинно-торгового хаоса и гвалта выбирались двое, Плахов и Аля. Руки девушки были заняты мягким, рыжим, как Африка, симпатичным львенком-игрушкой. Девушка была счастлива, как трехлетний ребенок. Был доволен и ее спутник. Они, веселые и беззаботные, прошли к своему автомобилю и сели в него.
        Трое молодых людей в штатском тоже усаживались в свою машину. Водитель докладывал по радиотелефону:
        —Я «седьмой». Они вернулись.
        —Я «третий». Двадцать восемь минут отсутствовал «Плаха»… Я вас, ротозеев!.. Предупреждал же: это профи!.. Вы меня понимаете?
        —Да. Понимаем. Докладываю, я «третий», они купили игрушку. Мягкую. Собака, что ли? Или кот?… Или…
        —Зачем им игрушка? Что за черт! Я «третий»! Глаз не спускать! За каждым движением, за каждым шагом!
        —Кажется, он над нами издевается. Я «седьмой».
        —В чем дело?
        —Издевается, ей-Богу!
        Машина, где скрылись двое влюбленных, стартовала, но не спешила набирать скорость, медленно проплыла мимо «волги»… Лежащий у заднего лобового стекла львенок улыбался миру доброй, радостной улыбкой. Однако некоторым взрослым дядям эта улыбка казалась издевательской.
        По загородному скоростному шоссе мчалась связка из двух автомобилей. Все, находившиеся в этих машинах, были напряжены, кроме одного счастливого человека.
        И этим человеком была Аля. Она восторгалась:
        —Бог мой! А куда мы едем? Мы туда? Или не туда?… Я двести лет не была… на просторах Родины!
        Уррра! Смотри-смотри, это корова?
        —Это бык. А у тебя красная кофточка.
        —Алеша, а там сеновал есть? — смеялась девушка.
        —Там все есть, как в Греции, — отвечал Плахов. — Все есть, но у нас, родная, маленькая проблема. — Он пристально смотрел в зеркальце заднего обзора.
        Девушка оглянулась, выглядывая из-за мягкой игрушки, как из-за бруствера.
        —Вот эта машина? Хм! Машина как машина! Четыре колеса!..
        Алексей вытащил из кобуры пистолет.
        —Будет три колеса… «Далеко мой стук слышится вокруг» — это загадка про меня,…
        —Алеша, ты будешь стрелять? — испугалась девушка.
        —Всего один раз, родная… Для профилактики.
        Две машины продолжали мчаться по скоростному шоссе, все быстрее и быстрее. Неожиданно на пересечении шоссе и грунтовой дороги «жигули», резко затормозив, развернулись, подняв клубы пыли… Два автомобиля пошли на сближение… Слабые пистолетные выхлопы — и «Волга» заюзила по асфальту; вылетела в придорожный глубокий кювет. Из поверженного авто с проклятиями выбирались люди в гражданском, наблюдая, как на ухабах грунтовой дороги трясутся «жигули», увлекая за собой густой шлейф пыли…
        —Боже мой! Что за дороги? — кричала Аля.
        —Зато нужное нам направление, — отвечал Алексей.
        —Это какое такое направление?
        —В глушь! — кричал водитель. — В самую страшную и ужасную глушь! Где кикиморы и лешие!
        Между деревьями мелькала синяя речная полоса, потом исчезла, потерялась за стеной деревьев и густого ельника. Плахов промычал:
        —М-да! Лес чудес до небес!
        —Ой, замок!
        Впереди, словно из чудесной, сказочной лесной глубины, поднимался огромный дом с колоннами. Похожий на странный замок с башнями, бойницами, рвом, наполненным водой. Издалека замок казался величественным и не слишком разрушенным. Алексей объяснил:
        —Мы все-таки на верном пути. Это бывшая графская усадьба. Мы здесь с Альбертом и Ляпиным каждый камень облазили… По молодости и дури… Тут, Аленька, страшная тайна имеется.
        —Ну? — не поверила девушка.
        —Но я тебе ее не раскрою. И не покажу.
        —Почему?
        —Болтун — находка для шпиёна.
        —А я не болтун, — обиделась Аля. — Я женщина.
        Двое стояли на разрушенном балконе замка и смотрели окрест. Летний лес был недвижим и вечен. Где-то там, за лесной стеной, искрилась речная излучина. Над поляной плыло мягкое, золотистое свечение — желтели-белели ромашки. Машина с открытыми дверцами казалась сверху странным, неуклюжим насекомым.
        —Господи! — вскинула руки девушка. — Шаг! И улететь в небеса. Как хорошшшо! Как в храме!
        —Но! Но! — Алексей взял Алю за руку. — Рожденный ползать летать, как известно, не может. — Состроил таинственную рожицу. — Сейчас я тебе тайну страшную открою.
        —Ой, я боюсь! — сказала девушка.
        —Я тоже, — пошутил ее спутник.
        Плахов смочил тряпки самодельного факела бензином, потом поднес зажигалку к ветоши; факел вспыхнул бесцветным на солнце пламенем, чадящий дым потянулся к небу.
        —Фонарик чище, но с факелом экзотичнее, — сказал Алексей и повел спутницу по лабиринту коридоров.
        Они спустились вниз по лестнице. Прошли несколько разрушенных пролетов, пока не оказались. в тупике. Аля удивилась, взглянула на Плахова. Тот ободряюще улыбнулся, провел рукой по стене, обнаружил только ему известную, незаметную нишу… Раздался душераздирающий скрип механизма, и одна из плит стены медленно начала разворачиваться.
        —Шмыгаем, — предупредил Алексей, — а то пальчик прищемим.
        —А что там? — трусила девушка.
        —Подземный ход. По нему, говорят, граф… в женский монастырь… Давай-давай, скорее… Промедление смерти подобно!
        —Алеша! — Но Плахов, не слушая возражений, втянул девушку в расщелину, и они пропали в глубине подземелья. Через несколько секунд плита, совершив полуоборот, заняла привычное место.
        Неверный свет чадящего факела освещал путь. Подземный ход был вырыт в мягкой глинистой почве. Двигаться по нему можно было свободно, в полный рост, но иногда путь оказывался полузаваленным. Аля страдала:
        —Мы что, кроты? В шар земной зарываемся? Куда это мы?
        —Туда, где свобода! — был ответ.
        В реке плескалось солнце. Над тихим, заросшим кустарником и деревьями берегом плыла полуденная нега. Природа была прекрасна в своей первозданной красе. Вдруг, ломая кусты, сверху сорвалась глиняная глыба. Грубой силой врезалась в чистый покой реки. Вода возмущенно забурлила.
        С криком и смехом по заросшему склону сбегали Алексей и Аля.
        —Ура! Я уже не верила, что солнышко увижу!
        —А вон там, на том берегу… монастырь… женский, — кричал Плахов. — Тоже разрушили! Все разрушили!..
        —Ой, какие мы грязные, чумазые, — заметила Аля.
        —А в чем дело? Купаемся…
        —Ой, а я без купальника!
        —Здесь ни одной живой души.
        —А мы?
        —Мы живее всех живых!.. И одни! На этом белом свете!
        —Урррра! Тогда купаемся!
        Они, как дети, плескались в реке. Были наги, прекрасны и свободны. И казалось, что эти двое и есть первые люди на планете Земля.
        Сонная, милая, пыльная деревенька сползала к реке. Лениво брехали собаки. У берега плескался крикливый выводок малолеток. Одна из покинутых изб у реки оказалась жилой: во дворе — машина; из трубы — дымок; на крыльце — девушка, стряхивающая половичок, и обнаженный по пояс молодой человек, поднимающий многопудовый наковальный брус.
        —На тебе, бугай, пахать и пахать, — смеялась девушка. — Где твой интеллект? Я не вижу.
        —По-твоему, я дурак? — швырнул брус на землю Плахов.
        —Дуралей-бугалей! — хохотала Аля, убегая от любимого. — Сколько будет дважды два?
        —Стой! — резкое движение в ее сторону. — Будет пять! И ты, милая, это подтвердишь?
        —Не-а! — Аля кружила вокруг машины.
        —Так, да? — Открыв багажник, вытащил оттуда набор ножей-финок. Сталь опасно блеснула на солнце.
        —Хочешь зарезать, как поросенка! — смеялась девушка. — Хрю-хрю-хрю!
        —Ну-ка, Пятачок, подопри спинкой и попкой сарай! Трусишь?
        —Ха! — и мужественно, гордо прошествовала к бревенчатой стене. — Ну? — Повернулась храбрым юным лицом к Алексею. — Режь своего любимого Пятачка!
        —Стой, как памятник!
        —Позор живодеру! Позор…
        И не успела докричать. Сталь блеснула на солнце. И три острых жала вонзились в бревна, захватывая голову девушки в смертельный капкан: два ножа у горла, слева и справа, один — над самой макушкой. Аля на мгновение превратилась в памятник. Потом услышала шаги, дыхание и голос:
        —Ну, сколько будет дважды два?
        —Пппять, кажется? — Открыла глаза. — Я еще живая?
        —Да, кажется, — вырывая из бревен ножи, подтвердил Алексей.
        —Боже мой! А если бы у тебя, живодер, рука дрогнула?
        —Я не ошибаюсь. В подобных случаях.
        —Ошибаются все…
        —…кроме меня.
        —Ах ты, убийца! — замахнулась на него Аля.
        Алексей, перехватив девичью руку, взвалил девушку на себя и закружил ее, визжащую поросенком.
        На все это опасно-веселое безобразие глазел дедуля в замызганной телогрейке и кирзовых сапогах, задержавшийся у калитки. Плахов его заметил, опустил девушку на землю. Алю качало, как цветок во время шторма.
        —Лексашка? Што ли? — спросил дедуля. — Давненько ты к нам… Загорожанили вовсю?… Што ли?
        —Дед Григорий, здравствуй. — Алексей пожал руку старику. — Аля, это дед Григорий… Он меня еще крапивой…
        —Было дело. Было, — согласился дедуля. — Для пользы ж дела и тела! Во! Какой гвардеец!
        —А вы тут как? — поинтересовался Плахов.
        —Как все… Хлебушек возют в неделю… нам и хватит…
        —Да, нежирно…
        —А когда оно жирно-то было, сына? — спросил дед Григорий. — Вы-то в городе жируете?
        —Ооо, отец, это долгий разговор… Сядем на крылечке… Аленька, угощай гостя дорогого…
        —Гость недорогой, дочка. — и дороже злата.
        —Пепси-колу? — спросила Аля и ушла в избу.
        —Это че рекрамируют по телевизору, што ли?…
        Може, че позадористее?
        —Эээ, нет, в таком раю, — вздохнул полной грудью Плахов.
        —Чегось вы, городские, в этот рай не очень-то?…
        —Грехи не пускают.
        —Этттно понятно: туалета на кухне, теревизор, лифты до неба, девули-красули за долляры, е'!..
        —Да ты, дед, в курсе всех мировых событий, — удивился Алексей.
        —А как же! Теревизоры, штоб им пусто было… Доярки, мать их так, животину не доють, кина все глядят… Вот и рай, Лексей!
        Появилась Аля, в руках — импортные банки.
        —Пожалуйста, дедушка.
        —Спасибо, дочка. Ууу, какой бочонок! Как с ним, курвой? — крутил в руках.
        —Я пойду погуляю, — сказала девушка.
        —Во-во, у нас- тут, дочка, места… черти водют-ся…
        Аля махнула рукой, уходила по тропинке вниз, к реке… Алексей открыл банку, отдал деду Григорию. Тот крякнул:
        —Ооо, шипучая, зараза… Моя бабка тоже марушеч-ка была… Ух, жисссть, прокатилась, как колесо… Уж помирать надо, а не хочется, Лексей… Как там батька-то? Генералит все?
        —Умер он, дед Григорий.
        —Господи! — перекрестился дед. — Он же молодой?… Если со мной… Пусть ему земля будет пухом… Ох-хохох!
        —Да, вот такие у нас дела, — щурился от солнца Плахсв.
        —А все почему помирают, Лексей, в городе? — спросил дед. — Не по сроку помирают?
        —Почему?
        —Отрава у вас там: и воздух, и вода, и люди, как собаки, за власть грызуца. Власти все хочут, как девку-целку… Прызыдент со своими все чудит… Ох, чудные дела твои, Господи…
        —Дела чудные, отец. Это верно, — согласился Плахов.
        —Вот-вот… Бабу берут, а не ждуть, когда, стервь, дасть. Так и власть всласть не дають. Власть, сынок, беруть…
        По тропинке с репейниками и лопухами, бьющими по ногам, поднимается Аля. В ее руках венок из ромашек.
        Алексей не встречает любимую: он — у машины. Проверяет мотор. Девушка тревожится:
        —Что случилось? Мы уже уезжаем?
        —Переезжаем, — хмыкает Плахов. — На одну ночь… ближе к сену и звездам.
        —Надеюсь, не в графское подземелье?
        —Нет, в холопское имение.
        —Куда?
        —На хутор в степи у реки, — он неопределенно машет в сторону речки. Целует Алю, склонив голову.
        Девушка на эту голову нахлобучивает венок из беложелтых ромашек, как терновый венец.
        Пронзительно-светлое поле от ковра полевых цветов. Солнце над дальним пролеском и рекой. На холме — хуторок. Старый, островерхий, крепкий еще дом. Почерневшие от дождей и времени сараи. Что-то наподобие изгороди из жердей. Крестообразное, словно распятие, пугало в брошенном, заросшем огороде.
        По дороге к хутору пылят «жигули». На подъеме останавливаются. Потом продолжают свой пыльный путь. А по полю к хутору напрямки бежит девушка. Она точно соткана из солнечного света и ромашек. Бежит-бежит-бежит, а машина пылит-пылит-пылит…
        —А я первая! Первая! — смеялась девушка, кружа вокруг автомобиля, который въезжал во двор. — Проспорил?!
        —Бегаешь, как черт от ладана, — удивляется Алексей, открывая дверцу. — Откуда такая прыть и юношеский задор?
        —У меня же первый разряд по бегу, родной.
        —Откуда я знал? — хмыкает Алексей. — Теперь буду знать. А дорогу дождями размыло.
        —Никогда не спорь со мной, любимый, — смеется девушка. Осматривается. — Ба! Какое имение! Дворянское гнездо!
        —Тебе не нравится?
        —Наоборот. И потом, глушь. Мы будем здесь жить-поживать. И добра наживать. Я тебе кучу малу… Согласен кучу малу?…
        —Согласен. У моего деда тринадцать было. — Вытащил из «бардачка» фотографию. — Алексей Акимович!
        Аля внимательно посмотрела на фотографию.
        —Ух ты! И ты и он — Алексеи! Ууу, какой мужественный. Хозяйственный. Ты на него, как капля воды… Только без усов.
        —И без косы. Отец рассказывал: дед косил, как ХТЗ, трактор такой был… Бог здоровьем не обидел… деда…
        —Да и тебя тоже не обидел… Боженька. — Обняла Плахова и постучала ладошкой по его груди. — Ты меня любишь?
        —Люблю!
        —Сильно-сильно?
        —Не на живот, а на смерть!
        Ночь. Через щели в крыше сарая мигают далекие хрустальные звезды. На руке Плахова спит Аля. Ее сон глубок и безмятежен, как у младенца.
        Алексей слушает ночную тишину, потом осторожно освобождает руку. Девушка смешно и мило чмокает губами, не просыпаясь.
        Тревожный луч фонаря. Скрип дверей и половиц старого дома. Шаги человека. Это Плахов. Он что-то ищет. Приподнимает крышку подпола, медленно спускается туда. В подполе — рассохшиеся бочки, цветущий коралловыми отростками картофель. Алексей на ощупь отодвигает тяжелую заслонку. В стене — тайник. Из него Плахов вынимает завернутые в промасленную ветошь тяжелые предметы, затем вытаскивает деревянный ящик-чемодан. Открыв его, проверяет содержимое, цокая языком: в его руке круглые, как лимоны, гранаты Ф-1.
        Странный звук будит Алю: вжиг-вжиг-вжиг. В щели проскакивают солнечные шалуны-зайчики, дрожат на досках. Синь неба.
        Девушка, вся в сене, выбирается из сарая, зевает. Осматривается. В низинке полуобнаженный человек косит сочную траву.
        —Алеша! — кричит она и бежит к любимому. — Доброе утро! У нас что, уже есть корова?
        —У нас коза. — Обнимает Алю.
        —Какая коза?
        —Которая деда Григория. Персонально для нее, — показал на стожок. — Тем более ты, родная, останешься у них денька на два-три.
        —Что?
        —Так надо, Аленька, — прижал любимую к себе.
        —И не подумаю, — вырвалась из объятий Аля. — Что это еще за новости?
        —Последние новости.
        —Алеша!
        —Аля!
        —Кому это надо?
        —Тебе. А в первую очередь мне.
        —Но почему?
        —Ты знаешь мою профессию? — строго спросил.
        —Знаю… но не до такой же степени, — развела руками Аля. — Чтобы меня бросать.
        —Я тебя не бросаю.
        —Тебя могут убить?!
        —Меня нельзя убить.
        —Алеша! Но ведь можно, можно…
        —Я, родная, никогда не ошибаюсь.
        —Как сапер, — улыбнулась грустно.
        —Сапер иногда ошибается. На то он и сапер.
        —Алешенька…
        —И потом, у меня кое-что имеется. Пошли-ка покажу. — И, обнявшись, они побрели по высокой, густой траве.
        Когда двое влюбленных вернулись во двор, Алексей открыл дверцу машины, вытащил с заднего сиденья бронежилет.
        —Смотри, какой железный тулупчик… На все случаи жизни… — Плахов натянул панцирь на себя. — Постучи-ка…
        —Зачем?
        —Стучи-стучи. Постучала: тук-тук.
        —Кто там? — вежливо спросил Атексей.
        —Это я, Пятачок, — снова грустно улыбнулась Аля.
        —Пятачок, не вешай пятачок на гвоздик грусти. — Встряхнул за плечи любимую. — Главное, в город ни-ни… Жди меня, пока не вернусь.
        —А если не вернешься?
        —Фуу! Пятачок, зачем каркаешь? — Я боюсь за тебя, дурачок.
        —Пятачок, ты сам дурачок!.. Я же сказал: вернусь…
        —Возвращайся, пожалуйста, я тебя очень буду ждать.
        —Вот это другой разговор. — Он расстегнул бронежилет, и девушка уткнулась в теплую, мощную грудь любимого.
        И стояли молодые и вечные в солнечном, слепящем кругу. Под бездонным куполом небесного храма мироздания.

* * *
        По скоростной трассе мчался автомобиль, номера которого были спрятаны под слоем грязи. Бормотало радио последние известия: на национальных окраинах бывшего Союза продолжались военно-боевые действия.
        Впереди тяжелым, предгрозовым облаком нависал город.
        В странной квартире, заставленной теле-, радиоаппаратурой, было тихо, темно и прохладно. На узкой, армейской кровати спал человек. Зазвонивший телефон разбудил его.
        —Да, е'мать так! — хрипит в трубку.
        —Дрыхнешь, Ляпин, — доносится рокочущий голос Плахова. — «Днем спит, ночью летает и прохожих пугает». Это про тебя, дорогой. Голова бум-бум, как разрывная пуля?
        —Откуда знаешь?
        —Я все знаю. И могу вылечить.
        —Как?
        —Народным способом. А пока найди Альберто. Передай, что встречаемся у тебя.
        —И сообразим на троих?
        —Сообразим, алкоголик, сообразим, — пообещал Алексей.
        «Жигули» плыли в общем механизированном потоке, как щепа в бушующем море. Человек за рулем, спокойный и невозмутимый, внимательно следил за обстановкой. Только на одном из светофоров на мгновение замешкался, увидав как бы наяву:
        …двое в пятнистой защитной форме бьются в рукопашной схватке. В кровь. В кость. До озверения.
        По телевизору демонстрировали документальные кадры военно-боевых действий: люди в защитной форме улыбались в объектив видеокамер, потом давали автоматную очередь, делали короткие перебежки и снова стреляли, затем вскипали взрывы на городских улицах. Лица раненых, крики, хаос, смятение, боль.
        Алексей сидел в сумраке комнаты и работал: чистил тяжелый внушительный пистолет.
        В прихожей раздался звонок. Из кухни, держа в руках стакан с коньяком, появился Ляпин. Открыл дверь. Шум, возгласы; потом в комнату вошел Альберто, традиционно веселый и беспечный франт, за ним маячил Ляпин.
        —Опять сборы на войну? — спросил Альберто. — Леха, ты все время впереди батьки в пекло!
        —Неужели? — удивился Плахов.
        —А ему больше всех надо, — подал голос Ляпин. — Кажется, он решил штурмом брать Кремль.
        —Ляпин, прекрати себе наливать, — поморщился Альберто. — Еще не вечер, а ты уже в полете? Летаешь!..
        —Мозги гениальные пропиваешь, — в рифму заметил Алексей.
        —Мозги! — вскричал обиженно Ляпин. — А кому они нужны? Тебе? Ему? Кому?
        —Нет, Ляп, ты мне не нравишься, — сказал Альберто. — Говорю тебе как врач.
        —И мне тоже. — Алексей прицелился в друга из пистолета. — Ляпкин, предупреждаю: ты мне нужен.
        —Эй-эй, вояка, убери свой пиксафон, — огрызнулся хозяин квартиры. — Мои мозги, что хочу, то и делаю… С ними!
        —Повторяю: мне нужны твои трезвые мозги, Толя, — сказал Плахов. — Завтра вечером.
        —Бббуду трезв, как унитаз. Завтра вечером.
        —Толя, ты меня знаешь. Я не хочу тебя терять, — вполне серьезно сказал Алексей.
        —По этому поводу анекдот, — заерзал на стуле Альберто. — Врач после вечернего обхода собирается уходить из палаты. Говорит: «До свидания, товарищи. А вы… Ляпин… прощайте».
        Толя посмотрел на друзей больными глазами, махнул рукой, огрызнулся:
        —Да пошшшли вы все!.. — и ушел на кухню.
        —Чего это он? — поинтересовался Альберто. — Чувство юмора потерял?
        —Кто-то теряет, кто-то находит, — проговорил Плахов. — Как твоя агентура? Накопали?…
        —Двух покойничков, гражданин начальник, — ответил врач. — Высокопоставленных… Генерал и депутат… С такими же странными признаками…
        —А фамилии? — прервал друга Алексей.
        —ФИО? Имеются, я записал, — Альберто порылся в карманах пиджака. — Вот! Во всей красе! — Передал листочек. — Ты просил, ты и получил. Ничего не жалко для друга.
        —Спасибо, — прочитал фамилии, покачал головой, потом поднес к бумажке зажигалку, щелкнул — бумага вспыхнула. — Береженого Бог бережет.
        —Серьезно на штурм Кремля?
        —Да, пора, брат.
        —Это как в том анекдоте…
        —Да погоди ты, — не выдержал Алексей. — Лучший анекдот — жизнь. Принес зелье?
        —Принести-то принес, только зачем? — Альберто кивнул на пистолет. — С таким арсеналом? С такой огневой мощью?
        —Это для других. А с дамами я сражаюсь их же оружием.
        —Что? У тебя рандеву с дамой? — оживился врач. — Я бы тоже познакомился.
        —Альберто, эта дама — всем дамам дама. Отправляет клиентов пачками на тот свет, — сказал Плахов. — Впрочем, если вы, месье, настаиваете…
        —Нет, благодарю, — поднял руки Альберто. — Мне и на этом свете пока хорошо. А для таких дам — знойных, как юг, — ничего не жалко. — Нашел в кармане лекарственную упаковку. — Достаточно одной таблетки — и дама… кувырк!.. Аминь!
        —Аминь! — Плахов взял упаковку. — Может, проверим действие?
        —Только не на мне! — вскричал Альберто.
        —Тогда на Лялине, — предложил, усмехаясь, Алексей. — У него организм крепко пропитой… Если…
        Неожиданно в кухне раздался странный шум. Друзья переглянулись и поспешили на непонятные звуки. Дверь в туалет была открыта, крышка унитаза сбита. Сам же Ляпин стоял над унитазом и выплескивал из бутылки коньячную бурду. Коньячный дух благоухал над унитазным лепестком. Алексей сказал другу-врачу:
        —А он мне нравится.
        —И мне тоже, — сказал Альберто.
        Был поздний вечер. Алексей выбрался из машины, прошел в подъезд чужого засыпающего дома. Поднялся по лестнице на третий этаж. Ключами-отмычками открыл дверь. Квартира чернела провалом. Включил фонарик. Прошел на кухню. Из шкафа достал два фужера. Хрусталь заискрился в свете фонаря. Бурлящая вода из открытого водопроводного крана закипела в фужерах.
        Два фужера с водой стояли на столе. Их увидела моложавая, симпатичная женщина, когда включила свет в гостиной. Она сделала естественный шаг вперед — и ее руки оказались в мертвом захвате. Щелкнул замок наручников. Женщина неловко, лицом вниз, плюхнулась на диван. Вывернула голову — над ней навис человек. Она его сразу узнала, прошипела с ненавистью:
        —Плахов, ты! Дурррак! Пусти!
        Алексей спокойно сел в кресло напротив дивана.
        —Привет, Ручка Золотая.
        —Убьююю! — извивалась на диване.
        —Не-а, не получится, — цокнул языком Алексей.
        —Что тебе надо? — скрипела зубами.
        —Ответ на вопрос, — положил на стол репродукцию картины, на которой был изображен генерал армии, стоящий на поверженных стягах рейхстага. — Твоих рук дело, змея?
        Женщина перекосилась от злобы.
        —Насадить меня хочешь, сука? На харево не выйдет! — И харкнула на репродукцию.
        Последовала жесткая пощечина.
        —Не делай резких движений. Советую как коллега коллеге.
        —Если ты меня… Тебя тоже…
        —Твоя работа, Ручка Золотая, твоя… Стиль дамский…
        Женщина неожиданно расплакалась.
        —Алеша, ты же меня знаешь, я выполняла приказ.
        —Чей?
        —Чей-чей? А то ты не знаешь. У нас с тобой один Хозяин. Подставили меня, падлы!.. Я ничего не знала…
        —Знала, Золотая, знала, что этот генерал — мой отец.
        —Клянусь…
        —Какие клятвы, мастерица?
        —Отпусти, сволочь!
        Плахов включил радиоприемник — эстрадная музыка. А женщина билась в истерике — кричала, визжала, затем обессилела. Алексей, выключив радио, спросил:
        —И все-таки почему его? И еще двоих? Из обоймы Генштаба.
        —Не знаю, ничего не знаю.
        —Ответишь — будет шанс.
        —Шанс?
        Показал ключик от наручников. Женщина глянула на ключик, потом вздохнула.
        —Все равно убьешь… Я тебя знаю, Плаха.
        —Убью, но шанс есть. Слово офицера.
        —Кто верит словам? Сейчас? — Пожала плечами. — Не знаю, что-то с операцией «Сириус»… Больше ничего не знаю… И знать мне не положено.
        —«Сириус»?… Есть такое созвездие. — Поднялся на ноги. — Слушай меня внимательно, Ручка Золотая, никаких резких движений. Ты меня тоже знаешь. — Указал на два фужера. — Выбирай. В одном — дорога в ад. Прошу… дорогу женщинам я привык уступать.
        —Там яд, — догадалась. — Ты с ума сошел, Плахов?
        —Повторяю, никаких резких движений. — Снял наручники. — Шансы у нас равны… Фифти-фифти…
        —Блефуешь? — Массировала запястья.
        —Зачем? — Пожал плечами.
        —Вот именно: зачем тебе этот эстрадный номер?
        —Во-первых, испытываю судьбу, поскольку фаталист. А во-вторых, дам я убиваю их же оружием. Прошу!..
        —Ну, хорошо, поиграем в судьбу. — Мстительно прикусила губу. — Еще неизвестно, кто уйдет в жмурики. — Взяла один из фужеров, понюхала воду, поднесла к глазам. — Нет. — Поменяла фужер. — Твой выбор, дешевый…
        —У меня богатый выбор, — усмехнулся Плахов, взял со стола фужер. — Ну, ваше здоровье, мадам!
        —Будь ты проклят! — и залпом выпила из фужера.
        —Молодец, — похвалил Алексей и тоже отпил из своего фужера. — Тебе дадут медаль. Посмертно.
        —Пошутил, дурак! — ощерилась женщина. — Я так и…
        И недоговорила: судорога исказила ее милое накрашенное лицо, глаза выпучились от дикой внутренней боли — и через секунду все было кончено. Ручка Золотая рухнула на ковер, как манекен.
        Алексей спокойно посидел в кресле, допил воду из фужера. Потом вытащил из куртки полиэтиленовый пакет. Бросил фужеры в пакет. Они разбились — зазвенели, как новогодние игрушки.
        Наклонился над трупом, с брезгливостью проговорил:
        —Обезьяна никогда не будет львом.
        Среди помойных контейнеров в ночи пылал яркий костер. В круг света и пламени на мгновение вошел человек. Бросил в огонь звенящий стеклом пакет. Отступив в тень, сорвал с рук перчатки. Бросил их тоже в пламя. И исчез странный человек. Словно его и не было.
        Утро. Город просыпается: стеной движутся поливальные машины, открываются киоски и магазины, трудовой люд спешит к станциям метро. Город шумит, и шум его мешает спать. Алексей валяется в постели и бездумными глазами смотрит в потолок, точно на экран:
        кровавая, безжалостная, чудовищная рубка бойцов спецназначения. Они, эти люди в пятнистой, защитной форме, бьются между собой. Их десятки… сотни…
        Телефонный звонок. Плахов поднимает трубку, слышит голос:
        —На выход, товарищ подполковник!
        —Опять что-то случилось, Потапов?
        —Так точно! У Хозяина вопросы. Очень просит.
        —Да? Это как в том анекдоте, — говорит Плахов, подводит к телефонной трубке аппаратик, проверяющий чистоту линии.
        —Какой еще анекдот? — Потапов заинтригован.
        —Знаешь, как делятся дамы? — Ну?
        —На дам и не дам. — Ну?
        —Повторяю. Специально для тебя, Потапыч. Другие уже все поняли. Дамы делятся, Потапов, на дам и не дам.
        —На дам и не дам? Ха-ха! — наконец понимает собеседник. Обрывает смех. — А при чем тут дамы? В данном случае? То есть в нашем?
        —Я буду через полчаса, — вздыхает Плахов. — А ты, Потапыч, пока подумай… о дамах…
        Припарковав машину на площади, Алексей направился к гранитному бастиону государственного учреждения. Пропал в подъезде, где массивные дубовые двери с нарезными щитами и разлапистыми звездами.
        Шел по длинному казенному коридору. Потом открыл дверь. Потапов суетился за секретарским столом.
        —Сейчас я буду смеяться. — И сказал в селектор: — Плахов, товарищ Председатель.
        —Проси его, героя дня.
        —Прошу, гражданин…
        —Как дам, — шутливо замахнулся на секретаря Алексей и прошел в кабинет.
        За Т-образным столом, длинным и казенным, сидел Председатель. Листал документы.
        —Садись, Алеша. Отдыхал?
        —Да уж! — Опустился на стул.
        Председатель помолчал, потом снял очки, вздохнул:
        —Плохие у нас дела, сынок.
        —А что такое?
        —Потери у нас, Алеша.
        —Потери?
        —В группе «А».
        —Я вас не совсем понимаю.
        —Возникли очень странные обстоятельства. Весьма странные.
        —Вы меня подозреваете?
        —Такая должность: подозревать всех.
        —Что я должен делать?
        —А ничего, сынок. Мы тебе путевку… На море. На недельку. Ты не против?
        —А как же новое назначение?
        —Школа спецназа?… Прости, Алеша, я поторопился. Ты еще молод. Горяч, — многозначительно хмыкнул Председатель. — Холодное море, быть может, пойдет тебе на пользу.
        —Веселые дела, — покачал головой Плахов.
        —Это приказ. — Председатель нажал кнопку вызова. На пороге возник Потапов. — Путевка, к сожалению, на два лица. Надеюсь, вы найдете общий язык?
        —Так точно, товарищ Председатель, — отрапортовал Потапов.
        —Я могу быть свободен? — спросил Плахов.
        —Свободен только Господь наш. — Председатель поднял глаза вверх, на потолок. — А мы его вечные зеки. — Обратился к секретарю: — Когда там ваш поезд?
        —В двадцать два ноль четыре!
        —Так что, Алеша, свободен до этого времени. — Прищурился со значением. — Вопросы есть?
        —Есть.
        —Какие?
        —Я могу подать рапорт об отставке?
        —Можешь. Имеешь, так сказать, полное право. — Председатель открыл нервным движением сейф, вытащил служебный пистолет, передернул затвор. — Я принимаю только такие рапорты.
        —Разрешите идти? — спросил Плахов, играя желваками. — Отец учил меня никогда не подписывать чистые листы бумаги. — И, развернувшись, вышел вон из кабинета.
        Председатель плюхнулся в кресло, спросил Потапова:
        —Где там наш герой гражданской войны?
        Секретарь прошел к двери, которая вела в председательские покои, открыл ее.
        —Владимир Ильич, прошу…
        Появился дедуля, похожий на бабулю. В черном, траурном костюме. Три ордена Ленина на старческой, впалой груди звякали, как тридцать сребреников.
        По шумной, многолюдной улице шел Плахов. Не спешил. Останавливался у витрин, киосков, стендов. За ним, как тень, следовал сбитый, крепкий молодой человек в кепи.
        Затем Алексей сделал резкое движение — и пропал в толчее Центрального универмага. Молодой человек занервничал, заметался и тоже нырнул в людской водоворот.
        Плахов прятался в темно-синем полукруглом козырьке таксофона, быстро наговаривал в трубку:
        —Да-да, там шит рекламный. Все, а то я засвечусь! Будь!
        Выбрался из-под козырька. Увидел напротив отдел игрушек. Пробрался туда. Продавщица демонстрировала малышам деревянную забавную игрушку, дергая за нитки руки-ноги-голову куклы. Малыши были в восторге. Как и некоторые взрослые дяди. Один из них, в кепи, особенно.
        Темный перрон. Крикливые провожающие. Все это проплывает за пыльным окном СВ скорого поезда.
        В одном из купе двое, Плахов и Потапов. Сидят друг против друга, похожие на командированных.
        —Двадцать два ноль четыре, — говорит Потапов.
        —Двадцать два ноль пять. — Алексей проверяет свои часы.
        Его попутчик довольно крякает:
        —Что не имеет принципиального значения, милый мой!
        —Все имеет значение, — со значением говорит Плахов.
        —Алеха, даже не надейся, — весело рычит Потапов; условным стуком — в стенку.
        На пороге купе вырастает, как дуб, огромный молодой человек в кепи. Потапов обращается к нему: — Динамит! Шахмат там или шашек нет?
        —Нет. Есть я.
        —Отдыхай, Динамит, — отмахивается Потапов. И своему спутнику: — Видал? Зовут Динамит. Убивает одним ударом в лоб. Так что, Леха, ваши не пляшут.
        —Иди ты к матери такой-то, — огрызается Плахов. — Надоел. Ты меня знаешь. Я букашку не обижу…
        —Не свисти, свисток, — ухмыляется Потапов. — Пойми, дурачок, мы с тобой пешки, Плаха. На какую нас клеточку поставят…
        —Иногда пешки проходят в ферзи.
        —Не в этой комбинации, Алеха! Сразу предупреждаю: партию ты проиграл. Баста!.. Когда играют короли, то головы рубят у придворных двора Их Высочества…
        Появилась тучная, как туча, проводница.
        —Билеты, граждане хорошие. И за постельку… Чай?
        —Чай обязательно, — ответил Потапов. — Два.
        —Можно три? — спросил Алексей.
        —Три, хозяйка.
        Стучат-бьют колеса на стыках рельсов. За СВ-стеклом угадывается пригород — тусклые соты окон новостроек. Алексей смотрит на часы. Входит в купе проводница.
        —Осторожнее, крутой кипяточек!
        —Спасибо, хозяюшка. — Потапов отбрасывает газету. — Побалуемся чайком-с! — Берет в руки стакан.
        Алексей аккуратно задвигает дверь купе. И через секунду чайная горячая жижа из двух стаканов выплескивается в лицо Потапова.
        Стучат-бьют тяжелые, стальные колеса на стыках рельсов, заглушая посторонние звуки и голоса.
        Но условный стук в стенку услышан молодым человеком в кепи. Позевывая, отправляется в соседнее купе. Открывает дверь. Его непосредственный руководитель с пластырем на лице прикован наручниками к основанию столика. Он лежит под столиком на спине, точно жук, и его левая рука намертво сцеплена с правой ногой, а правая рука — с левой ногой. Словом, выдающийся цирковой номер, вызывающий шок у постороннего.
        Молодой человек в кепи делает шаг вперед, наклоняется, чтобы помочь несчастному руководителю. Алексей, прятавшийся в багажном отсеке, обрушивается на него, как камнепад.
        Электровоз добросовестно тянул вагонный состав на подъеме. Дверь вагона СВ приоткрылась — и через мгновение Плахов кувыркнулся вниз. Упал на щебень. Мимо него с чудовищным железным лязгом мелькали буфера и колеса.
        У огромного рекламного щита стояли «жигули». Накрапывал дождь. Человек в машине нервничал, поглядывая на часы. Шумела автомобильная трасса, и где-то далеко с перестуком проходил железнодорожный состав. Из ночи вынырнул Плахов, открыл дверцу, плюхнулся на заднее сиденье.
        —Тяп-ляп, я уже здесь!
        Ляпин облегченно вздохнул.
        —О, какое счастье!
        —Тебе, Толя, так мало для счастья надо, — хмыкнул Плахов. — Вперед, мой друг, вперед… Есть еще место подвигу!
        —Я не герой, — предупредил Ляпин.
        Кабинет Председателя был ярко освещен. Несколько офицеров покидали кабинет после экстренного совещания. Председатель говорил по телефону:
        —Да! Да! Нет, исключено!.. Не волнуйтесь, говорю. У меня тоже звезды на погонах, и я сделаю все… Да!
        В дверях появился офицер-секретарь.
        —Потапов!
        Отшвырнув трубку телефона после разговора, Председатель зарычал:
        —Давай, давай сюда эту шестерку!
        —Разрешите? — спросил, входя в кабинет, Потапов.
        Лицо уныло-скорбное, обваренное кипятком. Председатель неприятно, хищно улыбнулся.
        —Какая рожа? Жидомасонская! А?
        —Товарищ Председатель, я…
        —Шкура! Сука! Позор! — топал ногами генерал. — Ты, блядский ублюдок, понимаешь, что творишь? Предатель нашего дела!
        —Извините, я не знал, что он…
        —Я знаю, кто он! — Отмахнул рукой. — Ааа, кричи не кричи! Ошибки надо уметь исправлять. — Сел в кресло. — Даю тебе, Потапов, сутки. Найти и уничтожить.
        —Есть уничтожить!
        —Я уже договорился с особистами и милицейским спецназом. В общей группе — двадцать человек. Головорезы. Хватит?
        —Так точно.
        —Взвод урвет одного? Или мне дивизию поднимать?
        —Постараемся, товарищ…
        —Что за ответ! — гаркнул, хлопнув ладонью по столу, Председатель.
        —Приказ будет выполнен.
        —Иначе, — насупился Председатель, — рапорт об отставке! Надеюсь, понятно, о какой отставке я говорю?
        —Так точно!
        Моросил дождь. Лучи прожектора скользили по высокому бетонному забору с серебрящейся колючей проволокой заграждения. К освещенному КПП подъезжала машина. Водитель беспокойно заерзал.
        —Странно, правда? Главное управление спецсвязи, и в такой дыре?
        —Маскировка, — хмыкнул Плахов. — Чтобы враг не догадался. Кстати, если твои пропуска не сработают, я тебя здесь оставлю.
        —Гарантирую проезд на территорию, а вот что дальше?
        —А дальше моя забота.
        Автомобиль затормозил у массивных ворот с разлапистыми бурыми звездами. В свете фар металлические, грубо покрашенные звезды казались неестественно огромными.
        Из КПП выбрался человек в плащ-палатке, бок топорщился автоматом. Протянул руку к окошку машины — мелькнул офицерский погон с одной звездой. Ушел в КПП с пропусками.
        —Майор, а бегает как мальчик-рядовой, — проговорил Плахов.
        —Вот именно. Ты даже не представляешь, куда мы добровольно лезем, — сказал Ляпин.
        —Куда же?
        —Под расстрельную статью шестьдесят четыре. Плахов посмотрел на друга, похлопал его по плечу.
        —Не знаю, кто из нас больше изменник Родины, мы или те, кто прикрывается вот такими железными знаками, — кивнул в сторону ворот, где в отсвете фар искрились массивные, разлапистые звезды.
        Вдруг звезды вздрогнули — со скрежетом открывались ворота.
        Друзья переглянулись. Ляпин нажал на акселератор — автомобиль нырнул в дождливый мрак.
        По бункерному коридору, неторопливо шли двое в спецодежде. Остановились у дверей лифта, вызвали кабину. Молча стояли, ждали. Матово светились дежурные огни. Когда двери лифта открылись и двое вступили в кабину, за ними со стороны ввалились еще двое.
        Ляпин с натугой вытаскивал из лифта за ноги поверженного техника, находящегося в обморочном состоянии.
        —Сюда! — звал его Плахов, стоящий у приоткрытой двери с надписью «Посторонним вход строго запрещен».
        —Тащу-тащу, — пыхтел Ляпин. — Надеюсь, они живые ребята?
        —Пусть отдыхают, а мы за них на боевом дежурстве, — натягивая спецодежду, говорил Плахов. — Переодевайся с песней…
        —Этот на три размера больше меня, — тужился Ляпин, втягивая бесчувственную жертву в темную комнату. — Как я буду выглядеть?
        —Как Ален Делон…
        —Это тот, — Ляпин переодевался, — который не пьет одеколон. А пьет «Бурбон»!
        —Вот-вот. — Плахов накрепко завязывал руки техникам. — Если победим, я тебе налью «Бурбона»-оде-колона. Три стакана.
        —Я ж сопьюсь, дружище! — возмутился Ляпин. — Все хотят моей смерти… Ну все…
        По бункерному, матово освещенному коридору шли двое, Плахов и Ляпин; последний терялся в мешковатом спецкостюме. Приближались к пропускной системе; в овальном бункере с видеокамерами. слежения за Информационно-вычислительным центром скучали два майора.
        Один из майоров принял два пластиковых пропуска техников; ввел их в систему идентификации личности; зевнул.
        —Что это вы друг за другом?… Ночью?…
        —Служба, — пожал плечами Алексей.
        —А дежурный в курсе? — поинтересовался второй майор.
        —Конечно, — невозмутимо ответил Плахов. — Правильно нас подозреваете. Вот он из ЦРУ, — показал на Ляпина.
        —Вы на сколько? — вздохнул офицер.
        —На сколько? — повторил Алексей и вопросительно глянул на своего спутника.
        Тот, волнуясь, брякнул:
        —Постараемся соответствовать…
        В небольшом Информационном центре находились двое. Один из них напряженно колдовал над компьютером, по изумрудному полю которого маршировали списки файлов. Второй поглядывал на часы, но молчал.
        —Если мальчик любит труд, тычет пальчик, про такого пишут… пишут на могилке… Хороший мальчик был, — приговаривал Ляпин. — В «общую память» впихнулся… Вот он, «Сириус»… Ты знаешь, что Сириус в переводе с латинского, кажется… Собачья звезда, значит… Черррт, нет, вход в него заблокирован намертво.
        —И что? — напряженно спросил Плахов.
        —Нужен тот, кто знает код, — прорифмовал Ляпин. — Я же говорил: авантюра по шестьдесят четвертой.
        —А кто может знать этот код?
        —А я знаю? — пожал плечами Ляпин, продолжая колдовать над аппаратурой. — Может, дежурный по объекту?… Знаю, что кто-то знает… Ну-ка попробуем тыком… Кто не рискует, тот не пьет «Бурбон» — тройной… — Он не заметил, что остался один.
        По бункерному коридору неторопливо шел офицер в звании полковника. Красная повязка на рукаве сообщала, что он и есть дежурный по объекту.
        Приближался к пропускной системе. На лице с каждым шагом росло удивление — его никто не встречал. Полковник побагровел, взревев дурным голосом:
        —Что за безобразие! Почему?… — и осекся — на полу под стойкой лежали связанные офицеры, немые от кляпов во рту.
        Более того, над виском полковника клацнул предохранитель пистолета, и спокойный голос предупредил:
        —Полковник, если хочешь быть генералом, будь умницей.
        По изумрудному полю компьютера маршировали стройные строчки плана операции «Сириус».
        —Все нормально, командир, — сказал Ляпин. — Спасибо отдельное полковнику.
        —Полковник, быть тебе генералом. — Алексей покосился на офицера, крепко привязанного к креслу.
        —Надо бежать, пока не поздно, — проговорил Ляпин. — Детали изучим в более спокойной обстановке.
        —В ЦРУ? — спросил вполне серьезно Плахов.
        —Так точно. В Пентагоне, — ответил его друг.
        Глаза полковника расширились до крайности от ужаса происходящего и услышанного.
        Дождь все моросил. Прожекторы «гуляли» по бетонированному высокому забору с колючей проволокой, серебрящейся в лучах света. Незыблемо и тяжело стояли ворота КПП с бурыми разлапистыми звездами. Потом створки ворот дрогнули и со скрежетом разошлись.
        Машина «жигули» выехала из Объекта. Пропала, сгинула в мокрой, темной ночи. Створки ворот снова сомкнулись.
        Предрассветная муть пыталась пробиться через плотные шторы в комнату, заставленную радиоаппаратурой и компьютерной техникой.
        Плахов и Лялин, утомленные бессонной ночью, всматривались в экран компьютера, с напряжением изучая сверхсекретную информацию.
        —Любят они, суки, небо загаживать, — хмыкал Ляпин. — «Сириус»?… Ишь ты, звездочеты…
        —Почти все знакомые фамилии, — проговорил Алексей.
        —Вот, гляди: генерал-лейтенант Плахов, — заметил Толя. — Отец?
        —Где?
        —Вот, со звездочкой, — навел компьютерный указатель.
        —Мой… Генерал Генштаба, — ответил Плахов. — Звездочка — значит, ликвидирован.
        —Здесь еще несколько звездочек, — сказал Ляпин. — Звездочек смерти.
        —Понятна картинка. Режут второй эшелон власти и тех, кто слишком много знает. Или выступает против.
        —Военный переворот, как я понимаю, на носу, — почесал кончик носа Толя. — Будет наведен порядок железной рукой.
        —«Советский воин бережет родной страны покой и славу. Он на посту. И наш народ гордится армией по праву», — задумчиво продекламировал Алексей.
        —М-да! Травка зеленеет. Солнышко блестит. Звездочка смерти к нам летит, — поддержал товарища Ляпин. — Что будем делать?
        —Что делать? А ничего. Спать. Спать! И спать! — И упал на узкую, армейскую койку.
        Ляпин хмыкнул и сел за компьютер, утопил клавишу с надписью «enter», что значит «пуск».
        Утро. Железнодорожный вокзал. Пригородная электричка причаливает к перрону. Двери открываются — пассажирский поток, как река, устремляется по неизменному руслу к метро.
        В толпе мелькает молодое красивое лицо девушки. Оно напоминает лицо Али.
        Город шумит. По солнечному скверику идет девушка. Она очень похожа на девушку по имени Аля. А скорее всего, это и есть Аля, потому что из спортивной сумки выглядывает лохматая голова симпатичного зверюшки-игрушки из семейства кошачьих..
        Потом девушка перебегает через дорогу, ныряет в сумрачную подворотню. Минует ее — во дворе автолюбители ремонтируют машину. Аля не обращает на них внимания, весело и беспечно входит в подъезд. Вызывает лифт. Смотрит, как тяжелая кабина плавно спускается на первый этаж. Вдруг, словно из-под земли, появляются двое, Молодые люди любезны:
        —Разрешите вам помочь.
        —Что? Помочь? Не надо мне помогать, — удивляется девушка.
        На узкой, армейской кровати просыпался Алексей. Сквозь щели штор пробивалось солнце. В комнате — тишина, аппаратура отключена. У компьютера спит Ляпин.
        Плахов направился в ванную, умылся. Потом прошел на кухню, открыл холодильник — в нем, как снаряды, лежали бутылки шампанского. Алексей, удивившись, закрыл дверцу. Вернулся в комнату, начал собираться; задел стул — Ляпин проснулся. — Ой? Где я? Неужто еще на свободе?
        —Гений! Тебя ждет шампанское «Бурбон», как я и обещал, — сказал Плахов. — Я думал, ты уже гуляешь!
        —Я работал, гражданин начальник, как последняя сука. — Положил на стол компьютерную дискету. — Это оригинал… Но есть дубликат… бесценного груза… На всякий случай.
        —А ты голова, Ляп! — восхитился Плахов. — Скоро буду учиться у тебя, Толя. — Взял дискетку. — Хм! Легкая, как перышко, да тяжелая, как судьба.
        —Ты того… осторожнее… Это бомба… Может взорваться в руках, — предупредил Ляпин.
        —Я знаю, Толя. — Спрятал в карман куртки магни-тофончик и дискетку.
        —И что дальше?
        —Что? Не знаю. Пей, гений, шампанское. Заслужил.
        —А ты?
        —На работе не пью, — и потянулся за бронежилетом.
        На кухонном столе — литровая банка с молоком, домашние пирожки, пакет с огурцами и помидорами, яблоки, мягкая игрушка.
        За столом сидит Потапов, бесцельно катая яблоко. За его движениями следит Аля. Она напугана, заплакана. Сидит на табурете, за ее спиной — два громилы.
        —Ну-с, погеройствовала, и будя, — говорит Потапов. — Истеричка? Время их прошло. Последний раз спрашиваю: где Плахов?
        Аля молчит.
        —Где? — ударяет ладонью по столу.
        —Я… я… не знаю…
        —Знаешь, дура! — Следующим ударом плющит яблоко. — Знаешь, тварь!
        —Как… вы смеете! — возмущается девушка.
        —Сссмею, — шипит с угрозой Потапов. — Мы сейчас тебя, голубку, заправим хором, — делает неприличный жест руками, — и посмотрим, как ты запоешь… ты…
        —Дурррак! — неожиданно кричит Аля и, кинувшись к столу, выплескивает из литровой банки в лицо Потапову… козье молоко…
        Над набережной возвышался бетонно-мраморный, мощный бастион Верховной власти. Вверху реял трехцветный стяг. Внизу парковались сотни машин. Среди них пряталась машина Плахова. Сам же он полулежал за рулем и через светозащитные очки наблюдал за суетным миром. Сновали люди с депутатскими значками. Они были очень озабочены. Очевидно, судьбой Отечества.
        Алексей задумался и увидел-вспомнил:…опытные, наученные бойцы в пятнистой, защитной форме рубят саперными лопатками, прикладами автоматов, коваными ботинками покорно скотскую, охающую биологическую массу. Мучительный стон, кровь на лезвиях лопаток, гарь от танков. Бойня.
        К автомобильной стоянке подходил грузный человек в кожаном пиджаке. Плахов внимательно следил за ним. Человек открыл дверцу своей машины. Хотел бросить на сиденье «дипломат», но… задержал руку — на сиденье лежал портативный магнитофончик. Сделал паузу, потом осторожно сел за руль, осмотрел магнитофон и утопил клавишу.
        —Дядя Витя! Это я, племяш родной! — услышал он измененный, разбитной голос. — Из твоей бывшей Конторы. Посылочка имеется. Легкая, как перышко, да тяжелая, как судьба, для некоторых, известных тебе… Если на встречу согласный, то будь добр, дядя Витя, протри стеклышко заднее. А встретимся мы… — Проехала грузовая машина и своим шумом задавила, где и когда они должны встретиться, дядя и племяш.
        Грузовик проехал, и Плахов увидел, как «дядя Витя» выбирается из машины и сухой тряпочкой протирает заднее стекло. Потом снова садится в автомобиль. И уезжает.
        Плахов доволен, подносит к лицу часы и ставит сигнал зуммера на только ему известный час «X».
        По скоростному шоссе мчались «жигули». Утомленное солнце медленно спускалось к пролеску. Кружили под музыку приемника ласточки над предвечерними полями…
        На околице паслась коза. Пастух полулежал на овечьем тулупе и читал газету. Алексей, подъехав к нему на машине, улыбнулся.
        —Что пишут, дед Григорий?.
        —Чегось? — недовольно поднял голову пастух.
        —Это я. — Плахов снял солнцезащитные очки. — Как дела? Как Аля?
        Дед Григорий живчиком подхватился на ноги.
        —Лексей! Бяда! Тут без тебя наехали какие-то…
        —Что?
        —Я ж говорю: Аля-краля утречком в город… А потом возвернулась… Чегось?… И не одна. С городскими. Ну, такими. Кавалерами…
        —Они в доме?
        —А хто его знаеть? А хто такие?
        —Друзья, дед Григорий, — ответил, покусывая губы, Плахов. — Заклятые друзья-товарищи.
        —Я и вижу, шо за друзья. Шото ты, сынок, напрягся, как бычок, — заметил дед. — Может, того… подмогу…
        —Нет, дедуля, спасибо. Тут уж я сам… «Далеко мой стук слышится вокруг…»
        —Чегось? — не понял дед Григорий.
        —Это присказка, — ответил Алексей. — А сказка впереди.
        Вдоль желто-белого ромашкового поля по проселочной дороге пылили «жигули». Пыль за машиной поднималась густым столбом, точно густой дым — сигнал бедствия.
        Напряженное дыхание человека. Беспокойный луч фонаря. В его световом пятне мелькают лоснящиеся маслом оружейные стволы: АКМ, американский карабин, оптическая винтовка, ручная ракетная установка. Потом, как предупреждение, громко и весомо клацает затвор карабина… Собрав все оружие и завернув его в мешок, Алексей осторожно вынес его на улицу, уложил в багажник машины. Взглянул на часы — час «X» приближался.
        Окна избы были наглухо закрыты. Слабый предвечерний ветер гулял по деревьям и кустам. Под кустом сидел человек в штатском и жмурился, как кот, от природного великолепия: лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, золотили пыль.
        Неожиданный профессиональный захват — и человек в штатском исчезает в кустах. И снова тишина и покой.
        На крыльце появляется еще один субъект в штатском, смотрит в кусты.
        —Эй, Крючков, выходи. Смена в моем лице…
        И делает шаг вперед. Тупой удар брошенного ножа, и человек падает в золотистую пыль. Перепрыгнув через труп и ступеньки, в избу врывается Плахов.
        —Лежать, бляди! Убью!..
        Трое в штатском отступают к стене. А за столом сидит Аля, напряженно улыбаясь. Рядом с ней — Потапов. Дуло его пистолета у девичьего виска.
        —Ну, что, голубок, прилетел? — спрашивает Потапыч. — Еще шаг, и твоя голубка… Оружие на пол!..
        Алексей бросает свой пистолет. Потапов приказывает:
        —Взять его аккуратно… Пешка свое отыграла, — и опускает руку с пистолетом на деревянный, крепкий крестьянский стол.
        К стоящему с поднятыми руками Плахову приближаются трое. Но он делает резкий шаг им навстречу… одновременно выпустив из обшлага куртки нож-финку. Нож впивается в запястье Потапова, пригвождая руку к дереву стола. Несчастный корчится и вопит от боли.
        —Аля! На улицу! — рычит Плахов, вступая в смертельную схватку. Один против троих. Четвертый, Потапов, с мукой на лице вырывает нож из своей руки… И, окровавленно бешеный, бросается в водоворот схватки.
        По проселочной дороге бросало «жигули». Водитель был окровавлен и зол. На переднем сиденье жалась от пережитого страха девушка. Алексей ругался:
        —Я же тебя просил… Родная! Дорогая! Черррт! Ну, бабы! Если мир погибнет, то только от вас, дур!
        —Алеша, я больше не буду. Я не думала…
        —Никогда не думай! Думать буду я! Я!
        Над дальним пролеском, синим от наступающих сумерек, зависло два вертолета. Плахов снова чертыхнулся: — Тьфу, черррт!.. Как медведя в берлоге.
        —Что?
        —Птичек, родная, подняли. В капкане мы.
        —Алеша, я не хотела…
        —Хватит об этом. — Взглянул на часы. Зуммер как сигнал бедствия.
        —Ты весь в крови, — сказала Аля.
        —Это не моя, — ответил. — Чужая.
        По скоростной трассе двигалась колонна боевых машин пехоты: крытых брезентом грузовиков, легковых автомобилей. Эфир был забит радиопереговорами:
        —Я «восьмой»! Квадрат А-семнадцать перекрыт!
        —Я «пятый»! Квадрат Д-двенадцать закрыт!
        —Я «второй»! Жду приказа!
        Над лесом угасал закат. У него были кровавые отблески.
        Машина подъезжала к замку-усадьбе. В сумерках графские развалины казались неприступными. Автомобиль поднялся на каменный мостик, изгибающийся надо рвом, остановился. Плахов выключил мотор. Шум леса и надвигающийся издали какой-то напряженный, угрожающий гул. Алексей поцеловал любимую в щеку.
        —Ну, что, спортсменка? Выручишь?
        —А ты меня простишь?
        —Уже простил, коль такое задание Пятачку поручил, — проговорил в рифму. Посмотрел на часы. — Ну, что, с Богом?
        —С Богом, — поежилась Аля.
        Они быстро прошли по лабиринтам коридоров, спустились по лестнице вниз… Остановились у тупика. Девушка обняла Алексея.
        —Я тебя люблю.
        —И я люблю. И буду любить сто лет.
        —Правда? — Слабо улыбнулась. — Сто лет?
        —И будет у нас куча мала…
        —Алешенька! — Плача, вцепилась в него.
        —Все-все, — осторожно обнял девушку. — Вот тебе фонарик. Ты девочка мужественная. Помоги мне, пожалуйста.
        —А тебя не убьют?
        —Ни за что! — Поцеловал заплаканное лицо любимой. Нашел рукой нишу, повернул там рычажок. — Ориентир… женский монастырь… дальше шоссе… Там тридцать седьмой километр, Аленька!
        —Помню-помню, — твердила девушка. Заскрежетали механизмы — и плита дрогнула. Луч фонаря заметался в холодной глубине подземелья.
        —До встречи, — прокричал Алексей.
        —До встречи! — И девушка исчезла во мгле. Затем скрежет механизмов прекратился — и снова тупик.
        По проселочной дороге двигались БМП. Бойцы спецназа в маскхалатах прочесывали лес. Лаяли собаки. Из глубины леса одна БМП приблизилась к стоящим на каменном мосту «жигулям». Несколько бойцов тоже осторожно двигались к автомобилю. Алексей следил за их действиями через брешь бойницы. Поправив автомат, утопил кнопку портативного «миновзрывателя».
        Яркая вспышка огня — и машина лопается от взрыва, как консервная банка. Взрыв и пламя бросают бойцов в темный, спасительный лес.
        По черной реке плыла девушка. У противоположного берега оглянулась на звук взрыва. За далекими деревьями угадывалось розоватое облако смерти.
        Алексей, перебежав к другой бойнице, уложил на плечо ранее приготовленную ручную ракетную установку. В прицеле появилась неповоротливая машина пехоты. Выдержав паузу, Плахов нажал на спуск… И тут же бросился к следующей бойнице. Там его ждала еще одна ракетная установка…
        По лесной тропе бежала девушка, задыхалась. Среди деревьев мелькала сигнальными огнями и фарами скоростная трасса.
        Над шоссе стрекотал вертолет, потом уплыл в сторону леса, где тяжело и весомо ухали взрывы. Радиоэфир кричал, страдал, матерился:
        —Я «седьмой». Что там у вас происходит? Какие ракеты?… Прием-прием, вы что там, совсем охуе…?
        —Я «десятый»! Есть раненые и убитые! Еб', это же война! Прошу огневой поддержки!
        —Ну, что, сучье племя! Чему я вас учил! Расстреляю!.. В Бога, душу, мать!..
        Казалось, что горят графские развалины. Бойцы преодолевали ров с болотной водой, стреляли. Зажигательные снаряды чертили вечернее небо. Из замка бил АКМ. Потом ударил карабин. Ухнули гранаты… две-три-четыре…
        На обочине шоссе тридцать седьмого километра стояла машина. Водитель, человек в кожаном пиджаке с депутатским значком, нервничал: по трассе шла военная техника, километрах в пяти-шести происходили странные боевые действия.
        Вдруг на обочине появилась девушка в мокрой одежде. Подбежала к автомобилю, горячо заговорила в открытое окно.
        —Вы дядя Витя?… Вам посылочка от племянника… Он сейчас очень занят. — Невольно оглянулась на дальний гром. — Вот просил вам передать, — протянула компьютерную дискетку.
        Человек в кожаном пиджаке на секунду засомневался, глядя в молодое взволнованное девичье лицо… Затем быстро проговорил:
        —Садитесь. — Открыл заднюю дверцу. И машина помчалась в сторону города. С недопустимой даже для трассы скоростью.
        А вдали громыхал гром, словно собиралась гроза.
        Задыхаясь от дыма, Алексей искал нишу в тупике. Он был весь в крови, рваная одежда дымилась. Нашел рычаг, повернул. Механизмы заскрежетали, плита в стене дрогнула…
        Но — выстрел! Выстрел, швыряющий Плахова на бетон пола. Ненадолго Алексей теряет сознание от удара пули в бронежилет… Потапов с пистолетом в руке наклоняется над ним… И получает сокрушительный удар в голову… Тоже падает на бетон…
        И вот двое вступают в смертельную схватку, задыхаясь от дыма и проклятий. А механизмы подземного входа продолжают скрежетать — еще несколько мгновений и… Нечеловеческими усилиями Алексей отбрасывает Потапова. И ныряет в щель между каменными жерновами.
        Кинувшись за ним, Потапов лишь успел протиснуть плечо и голову… И угодил в чудовищные тиски… Они неумолимо сжимались все сильнее и сильнее. Потапов пытался спастись — тщетно.
        Наконец плита вернулась в исходное свое положение. Кровь, как краска, стекала по бетону. А на полу лежало обезображенное, обезглавленное тело. Еще живое: двигались пальцы рук — сжимались и разжимались, сжимались и разжимались.
        Старческая рука тянулась к телефонной — массивной, из слоновой кости — трубке. Взяла ее.
        —Да! Слушаю! Что?… Какие военные действия? — По телефону-«вертушке» говорил Председатель, сидя за длинным столом. За этим же столом находились высокие офицерские чины: генерал-генералы. Звезды на погонах отсвечивали золотой ниткой. — Нет, это учения! Я больше чем уверен. Что? Завтра к десяти? Хорошо! Буду! — Повысил голос. — Что за чертовщина? Какая еще дискета? Какой «Сириус»? Это провокация. Я был, есть и остаюсь верен присяге, Конституции и лично Президенту! Да! Да! — Бросил трубку, обвел тяжелым взглядом соратников по борьбе. — Вы свободны, товарищи…
        Генералы тихо покинули председательский кабинет. Хозяин его прошел к окну. Долго стоял, смотрел в ночь. Ночь была черна, как и мысли этого человека.
        Пронзительная синь неба. Солнце звенит в зените. Желто-белое поле ромашек. Хуторок в степи у реки. И человек в зеленой траве. Косит траву этот человек. Потом начинает точить косу: клац-клац-клац. Сосредоточен и увлечен. Вдруг кто-то пытается ухватить его за руки. Человек делает движение в одну сторону, в другую.
        Это Алексей Плахов. В зеленой молодой траве поверженные им его друзья — Альберто и Ляпин. Они лежат в траве, дрыгают ногами и заразительно смеются. В руках — по бутылке шампанского.
        А чуть подальше, утопая в траве, идет Аля.
        —Держи! — смеясь, кричит Ляпин и швыряет Алексею компьютерную дискету. — «Сириус» сгорел, как я понимаю, в верхних слоях атмосферы.
        Поймав дискету, Плахов делает шаг навстречу любимой. И они обнимаются. И так стоят минуту-час-вечность. Потом девушка говорит:
        —Теперь мы будем жить сто лет?
        —Сто лет.
        —И у нас будет куча мала?
        —Ты будешь рожать, как кролик.
        —Нарожаю тебе чертову дюжину.
        —Только подожди чуточку. — Улыбнулся, отступил на шаг… И широким, мужицким движением руки запустил в бесконечное, небесное, чистое пространство ненужную дискету.
        В небо полетели и пробки из бутылок от шампанского.
        Шампанское пышно и празднично пенится в небо, в траву, в радостных людей.