Многообразие войны Виктор Петрович Астафьев
        Астафьев Виктор Петрович Многообразие войны
        Астафьев Виктор Петрович
        Многообразие войны
        В нашей Овсянской библиотеке работает милая, добрая женщина под названием Люба. Она была тринадцатым ребенком в семье, и отца ее, согласно закону, отпус тили домой из армии во время войны.
        Это первый случай, узнанный мною за жизнь мою о той великой гуманности, о которой колоколили со всех сторон наши благодетели и отцы. Чаще приходилось сталкиваться и слышать об ужасных делах, творившихся во время войны. Как пра вило, обезглавливали семьи, забирали в армию и посылали на фронт кормильца, старших девчонок мобилизовывали на военные заводы и номерные предприятия, под ростков - в ФЗУ, где они дозревали до призывного возраста.
        Какой надлом, какая надсада ложилась на плечи русских женщин, которые про себя потом пели: "Я и трактор, я и бык, я и баба, и мужик".
        Даже немцы, прибегшие к тотальной мобилизации лишь в конце войны, поражались той жестокости, что свирепствовала повсеместно в стране Советов по отношению к своему народу.
        И что оставалось делать мудрым вождям и полководцам, как спасать свои шкуры, когда они за одно лето провоевали половину страны и сдали в плен регулярную, на горе, бесхлебье и бесправье взращенную армию.
        Вот и воевали до упаду, до полного изнеможения. Часто - с марша в бой, с переброски орудий на прямую их наводку без рекогносцировки, привязки, где и с необорудованными огневыми позициями, танки с полузаправкой, с пятью, семью сна рядами - в огонь, вперед, лишь бы час, день продержаться, хоть ненадолго врага остановить.
        А где-то подростки, дети почти, старики и изможденные женщины точили на станках болванки, ковали, варили и собирали железные машины, сверлили стволы, валили лес, заготавливая древесину на приклады винтовок, которые чем дальше в войну, тем хуже становились, стволы не только снаружи, но и внутри плохо отшли фованы, прицельная планка отпадает и теряется, в зарядной коробке слабая пружина - тычь, солдат, пальцем патрон в патронник, в котором после выстрела останется железная жопка патрона, потому как с сорок третьего года стали к пулеметам и винтовкам делать комбинированные патроны, половина меди и половина железа. Но хоть такие винтовки и патроны были, и то слава Богу.
        Михаил Дудин, царствие ему небесное, замечательный мужик и автор многих пре восходных стихотворений и многих, многих едких и разящих эпиграмм, был морским пехотинцем и воевал в самых адских местах Ленинградского фронта, в том числе на гибельном "пятачке".
        Так вот, Миша Дудин потряс меня рассказом о том, как воевали снятые с кораблей моряки. Где-то на Пулковских высотах или под ними довелось идти в атаку морякам, снятым с линкора. А что у них на линкоре за личное оружие? Офицерское - кортики да маузеры иль браунинги и винтовки сэвэтэ у матросов, полуавтоматы наши, хваленые, годные для парадов, но не для боя в окопах, да еще на холоду, но и такие винтовки да пистолеты вахтового и парадного назначения были далеко не у всех моряков, патронов по обойме, а задача поставлена четко и твердо: пойти на врага, достичь его окопов и отобрать оружие.
        И морячки наши, сами себя вздрючившие похвалами о бесстрашии своем и несги баемости, в песнях воспетые, в кино заснятые, народом до небес вздетые, комисса рами и отцами командирами вдохновленные, поскидывали с себя бушлаты и в одних тельняшках, с криком "полундра", которого немцы не понимали и не боялись, броси лись на врага через поля и высотки, и - самое великое и страшное - часть их дос тигла фашистских окопов и отобрала у врага оружие. Но уже часть малая, остальная братва осталась лежать на земле, и до самых снегов пестрели поля и склоны высот тельняшками.
        В одном месте моряки шли в атаку через большое поле, засаженное капустой, и, когда настали голодные времена в блокадном Ленинграде, полуголодные моряки ночью ползали на капустное поле, и иногда им удавалось принести вилок-другой в окопы. Разумеется, поле капустное было пристреляно немцами, и тут они выложили еще много наших, воистину отважных ребят, которые раздевали убитых, снимали с них бушлаты, количество полосатых трупов добавлялось и добавлялось на поле брани.
        Весной, когда морячки вытаяли, смотреть было невозможно на землю - вся она была полосата от тельняшек, мечты и радости многих и многих советских ребятишек.
        "Вот ты, земляной человек и работник творческого труда, не вылазишь из тель няшки, как Гриша Поженян, тепло тебе в ней и мягко, а я не могу носить тельняшку с тех самых пор, - говорил Михаил Дудин, и, помолчав, глядя в сторону, неунывный этот человек горько добавил: - А потом их, морячков, хоронили, ты, окопный зем лерой, можешь себе представить, что и как там хоронили, их кости и тлелое мясо просто с клочьями тельняшек сгребли в земляные ямы, называемые красиво, одухот воренно - братскими могилами. О-о, прости нас, Господи, тайно верующих, к Богу подвигающихся коммунистов и всех страждущих, прости. Они не виноваты в том, что им выпало на долю жить мужественно и умереть геройски. Перед Богом все мы муче ники, и живые, и мертвые..."
        Никогда больше, никогда веселый человек, шутник, хохмач Михаил Дудин не говорил со мною о войне, даже приближения к этому разговору избегал.
        Трудно все-таки копаться в старых, кровоточащих ранах и не надо бы уж так громко хвастаться тем, как трудно жилось народу нашему в войну и какой ценой досталась нам победа.
        Каждая следующая годовщина, парад и веселье по случаю Победы нашей уже ничего, кроме неловкости, горечи в памяти и боли в сердце, не вызывают.
        22 сентября 2000.
        с. Овсянка.