Из памяти занозу не вынешь (Из повести 'Веселый солдат') Виктор Петрович Астафьев
        Астафьев Виктор Петрович Из памяти занозу не вынешь (Из повести 'Веселый солдат')
        Виктор Астафьев
        Из повести "Веселый солдат"
        Из памяти занозу не вынешь
        И тут я, кстати, вспомнил, как в местечке Бышев под Киевом ночевали мы в хате молодых специалистов, перед самой войной присланных на масло- или крахмало-паточный завод. Война застала их, молодых специалистов, всего через несколько месяцев после женитьбы. Его призвали и он отступал, потом отступать стало некуда - немцы отрезали на юге ни много ни мало, как пять наших армий, и товарищи командующие куда-то слиняли, а главнокомандующий южной группировкой, товарищ Кирпонос придумал легкое избавление от всех бед и от гнева товарища Главнокомандующего, который из Кремля приказывал удерживать "каждую пядь земли", и в результате ударного руководства потерял Белоруссию, Украину, а затем Кубань и Кавказ, да еще плюс пол-России в центре. Так вот, товарищ Кирпонос под Харь ковом пустил себе пульку в холеное наркомовское тело, ныне говорят, что не он себя, а его застрелили парни из крутых карающих органов. Туча народа, сотни тысяч отборных, хоть и не очень хорошо, но обученных, подготовленных к войне красноармейцев остались бродить по Украине, потому что догонять некого было и нечего, на юге долгое время не
было никакого фронта, сплошная там дыра была на Ростов, затем на Краснодар и далее к Кавказу, где, наконец, началось хоть какое-то сопротивление, да еще два очага - Одесса и затем Севастополь оборонялись.
        Небольшое количество брошенных на произвол судьбы красноармейцев "залезло пид спидныцю", пристроилось примаками в домах вдов и просто разбитных молодок и солдаток, но на всех вояк-сирот "спидныць" не хватало, немцы надеялись на "блиц-криг", в плен окруженцев не брали - на кой им хрен кормить, поить такую саранчу - пусть бродят и вымирают, коли не нужны даже собственной стране и ее мудрым руководителям.
        Но блиц-криг сорвался, немец увяз в снегах, оставшиеся в живых, настрадавши еся, досыта накружившиеся по земле, деморализованные стада людей начали объеди няться, уходить в леса, терроризировать местное мирное население, затем и немецких постояльцев, чаще всего обозников пощипывать.
        Молодой специалист к зиме вернулся в Бышев, отлежался, отплевался и пошел на работу все на ту же фабрику - есть-то нужно было и при оккупантах каждый день. И так досидел он дома, как и большинство окруженцев, до долгожданного наступления, когда Украину, так легко и запросто отданную, начали возвращать великой кровью.
        Осенью, в октябре, два приблудных немецких солдата, похожие на дезертиров, пришли в хату молодых специалистов, расположились за столом, поели, покурили, потом приказали хозяину сесть в угол под божницу, приперли его там столом, и один солдат, выложив автомат на стол, караулил хозяина, другой, затартав хозяйку на печь, подзанялся ею. Окончил дело один, занялся хозяйкой другой. Были они солдаты полевые, окопные, давно женщину не имели и хозяйку особо не намучили, обмуслякали, испоганили и ушли, да еще один из солдат в дверях обернулся и ска зал: "Фрау зэр гут! Фрау нихтс капут!" - Не убивай, стало быть, фрау, она хоро шая! - такой заботливый оккупант попался.
        Остались в хате двое - он и она. Хозяйка до ночи таилась на печке, потом и говорит: "Так самой себя кончать или ты мне поможешь?.."
        "Не раз я ее из петли вытаскивал, отраву отбирал, но перебороть себя, чис топлюя, так и не смог, так и не сблизился более с женою, - рассказывал окруженец. - И вот сейчас у меня мобилизационный листок на руках. Вызывают! Будут прове рять. Подручные тех же генералов, что смылись отсюда в сорок первом, будут сты дить меня и пугать за то, что я работал на немцев, а что они вынудили меня это делать и проверять бы им надо самих себя - это им как-то и в голову не приходит. Конечно, они бы предпочли, чтоб я и все мы тут сдохли героически, голодной смертью - чтоб меньше свидетелей их гражданского и полководческого позора оста лось, да куда деваться-то? Мы к их неудовольствию выжили...
        Покуражатся, постращают, возьмут подписку, которой только подтереться, и пошлют на фронт, воевать. Довоевывать-то некому, народ-то они порассорили... А что будет с женою? Она, как побитая собачонка, и я, как последний шелудивый пес. Меня, даст Бог, убьют, при деле, при исполнении долга, искупающего вину перед Родиной и карающими органами. А ей что остается? Надеяться на время? Время - лекарь?! Дай-то Бог, дай-то Бог..."
        1996