Золотой запас Александр Анучкин
        # Популярный криминальный журналист возвращается из Останкино домой. Но дома у него больше нет, жены и дочки - тоже. Настоящее стало прошлым, а в будущем его жизнь подчинится ответу на вопрос - зачем?..
        Это не начало и не конец - это маленький эпизод международной аферы, фигуранты которой - случайные свидетели, бандиты, криминальные авторитеты, журналисты, банкиры, олигархи, сотрудники спецслужб, министры и даже… первое лицо государства.
        Все убийцы. Все жертвы. Любой из них, в конце концов, предпочел бы никогда не узнать об этой истории. Но кому-то придется поставить в ней точку.
        Александр Анучкин
        Золотой запас
        Никто не помнит твое имя, Когда ты не такой.

    Джим Моррисон[1 - When you're strange / No one remembers your name. «People Are Strange» by Jim Morrison (вольный перевод автора).]
        Мир пробудился от тяжелого сна, И вот наступила еще большая весна.

    Егор Летов
        Пролог

#1
        Ночью темно, но не всегда. Сегодня - темно.
        По коридору в потемках шлепает голыми пятками голый человек. Входит на кухню. Хрипло кашляет в темноте. Шарит рукой на полке - ищет что-то ощупью. Гремит стеклом. Слышно, как откручивается жестяная пробка с горлышка высокой бутылки. Человек, погруженный в абсолютную тьму, делает несколько судорожных глотков. Жидкость - виски - обжигает ему горло. Не видно, но слышно: человек морщится, отдувается, тяжело дышит. Потом затихает. Виски разливается добрым теплом по самым отдаленным участкам рано обрюзгшего тела. Человек стоит без движения минуту, прислушивается к ощущениям.
        - Хорошо, бл…ь, - громким шепотом говорит человек и гладит себя по свисающему животу- Хорошо.
        Немного подумав, он делает еще несколько больших глотков и опять замирает, вслушиваясь. Светлее не становится.
        Человек закручивает пробку и осторожно ставит бутылку на место. Шарит рукой по столу. Находит сигареты.
        Вспышка кремня дешевой зажигалки подобна рождению сверхновой звезды. Она болезненно ослепительна. На какую-то долю секунды можно разглядеть лицо человека. Не запоминается. Правильные черты, двухдневная щетина, объемная лысина, подслеповатые, бесцветные кротовьи глаза. Фары проезжающего по ночной улице одинокого автомобиля на мгновение освещают его силуэт. Не культурист, конечно, но довольно силен - руки бугрятся мышцами. На правом предплечье - странная татуировка. Огромное дерево с толстым стволом и раскидистой кроной, на одной из веток - висельник. Деталей не разглядеть.
        Машина крадется по ночной улице дальше, и отблеск далеких фар медленно скользит по телу, переползая на живот. От паха и почти до левого соска тянется толстый, давно побелевший шрам.
        Можно сказать, что человеку лет тридцать. А можно и не говорить.
        По большому счету, это все равно не имеет никакого значения.
        В темноте почти ничто не имеет значения.
        Человек быстро курит, сжигая сигарету в пять затяжек. Открывает форточку, швыряет окурок в окно.
        Тихонько матерясь, он шлепает голыми пятками обратно. С разбегу прыгает в несвежую кровать.
        - Хорошо, бл…ь, - повторяет человек свое унылое, но емкое заклинание.
        Он засыпает за считаные секунды.
        Ему снится бред.
        Пожары
        Люди бегают
        Собаки лают
        Моторы работают
        Цветные пятна расплываются
        А потом еще часть сна. Издает противный зубоврачебный звук маленькая машинка - механический жучок - в руках у лысого мужика с проколотыми ушами, щеками, носом: с проколотым всем. На болезненно бледной коже, среди тонких, нелепо торчащих черных волосков едва заметный под свежими, ярко-алыми капельками крови, выступает рисунок. Сначала очень трудно понять, что это: линия стремится вверх, к небу, причудливо изгибается, снова становится прямой. В горле какой-то чужой, чужеродный ком, страшно и хочется плакать. Шею сдавливает невидимая веревка. Лысый мужик осторожно промакивает кожу салфеткой; алые капли выступают с новой силой, он качает головой. Маленький стальной комар с блестящим хоботком в его руках возмущенно взвизгивает, погружаясь в плоть. Вот вторая линия. Вот дальше. Опять салфетка. Лысый мужик объявляет перекур, достает из мятой пачки сигарету, пытается пальцами придать ей хоть какую-то форму, громко стучит колесиком Zippo, затягивается шумно, во все легкие. Выдыхает струю дыма вперед, перед собой, пытаясь достать до потолка и даже выше. Человек с кровоточащим плечом шевелит ноздрями, ловя
табачные струи. Он пытается скосить глаза, чтобы увидеть, но ничего не выходит. Он откидывает голову на подлокотник кресла, так похожего на гинекологическое. Закрывает глаза и видит сон про сон. И ему все время снится его собственная жизнь - то прошедшая, то - не успевшая начаться.
        А потом ему ничего не снится.
        Часть первая
        Плохое начало

#2
        Москва, около офиса компании «Ювелирная империя»

20 июня 2008 года, 13.45
        Начальник МУРа генерал Ухов в третий раз обходил по кругу расстрелянный трамвай. За два десятилетия службы в розыске он видел такое впервые. Обычный - желто-красный, противно дребезжавший при жизни, а теперь - совершенно мертвый трамвай - был прошит очередями из «Калашникова», как сито. Вагон бьш переполнен, но пострадал лишь один человек - ранение в ногу по касательной получил студент, стоявший на нижней подножке передней двери. Остальных даже стеклами не посекло. Все пули ровно легли на уровне восьмидесяти сантиметров от земли, там, где еще не начинается салон, там, где ходовая и электродвигатель.
        Закончив визуальный осмотр, генерал подошел к группе экспертов и оперативников. Они уже все сделали и теперь терпеливо стояли в стороне, ожидая вполне предсказуемой вспышки генеральского гнева. Обстрел трамвая из автомата в центре Москвы - вполне достаточный повод для жесткого разноса.
        Но, похоже, начальник МУРа бьш настолько огорошен и даже подавлен увиденным, что кричать не собирался. Он остановился в метре от оперативников и вопросительно уставился куда-то в пространство.
        Дежурный сыщик убойного отдела, прокашлявшись, приступил к докладу.
        Картина была предельно ясной: около 12.47 рейсовый трамвай проходил мимо офиса компании «Ювелирная империя». На противоположной от офиса обочине, как раз напротив главного входа, был припаркован старенький корейский внедорожник. В его салоне, прямо за задней дверью, было смонтировано нехитрое устройство: намертво закрепленный на сошках автомат Калашникова, снабженный видеокамерой и рычагом, который приводился в движение с помощью радиоуправляемого механизма. Невидимый стрелок, который мог находиться метрах в пятистах от места, нажимал на кнопку, рычаг давил на спусковой крючок, «калаш» начинал стрелять. Целый рожок. Все.
        Преступника с пультом не нашли, даже предполагаемого места лежки определить не удалось. Ему не требовалась прямая видимость - сигнал с камеры по радиоканалу он мог принимать, находясь где угодно. «Скорее всего, - подвел итог оперативник, - мишенью был кто-то из работников „Империи", но что-то сработало не так, либо трамвай, появившись не вовремя, спутал все планы, а - заодно - спас чью-то жизнь. Может быть - несколько жизней».
        Сыщик закончил доклад и замолчал, разглядывая пыль на острых носах лаковых ботинок генерала.
        - Фильмов насмотрелись, - подал голос полковник Фрумич, зам по розыску ОВД
«Басманный». - Я такую штуку в кино видел, с Брюсом Уиллисом.
        На замечание полковника никто не отреагировал. В компании оперативников, похоже, больше не было киноманов, хотя этот эпизод, наверное, помнили все - только в кино киллер покушался на жену президента и использовал крупнокалиберный пулемет. И трамваи там не ходили. Вот и вся разница.
        - В «Империю» уже ходили? - спросил генерал.
        - Так точно. Там сейчас группа. Ведут опрос.
        - Хорошо. Через пять часов с первыми результатами у меня. - Генерал немного помялся, словно собираясь сказать что-то еще, но потом передумал, махнул рукой и быстро засеменил в сторону своего автомобиля. Он уже примерно представлял - что и в какой форме ему скажет начальник ГУВД. О том, что скажут, подумают и сделают на Житной площади, - даже думать не хотелось. В Москве в последние месяцы творилось черт знает что. Разбои со стрельбой на людных улицах средь бела дня, несколько совершенно глухих заказных убийств, избиение скандального журналиста, прошедшего в Думу во время последних выборов. Газеты с удовольствием смаковали подробности, писали про Ухова гадости - впрочем, гадости объективные - и прочили ему скорую и бесславную отставку. Генерал отставки не боялся, но всегда думал, что уйдет по собственному желанию или по выслуге - непобежденным, с гордо поднятой головой. Роль неудачника, отдавшего город на откуп бандитам, его категорически не устраивала.
        Генерал всегда был очень внимателен к отзывам, каждый день, не доверяя референтам, прочитывал все криминальные полосы выходивших в столице газет. Писали разное. Последняя статья, появившаяся как раз сегодня утром, повествовала о чем-то нереальном, а потому - пугающе возможном. Якобы где-то в центре города при невыясненных обстоятельствах, пропал целый конвой грузовиков, который сопровождали работники ФСО. Дескать, некие грузовики с каким-то особенным - литерным - грузом въехали в город, а потом растворились в воздухе, и сейчас федералы, стараясь не поднимать шума, роют землю, но паникой пахнет за версту.
        С одной стороны - пусть у «фасолыциков» голова болит, какое дело МУРу до охраны первых лиц? С другой - город все же - его, Ухова, территория. При всей бредовости описанной ситуации, рассказ журналиста изобиловал такими подробностями, что впору было задуматься: или он болен и немедленно нуждается в медицинской помощи, или - знает настолько много лишнего, что за него как-то даже и страшно становится. Обычно люди, которые знают такое, живут хоть и ярко, но крайне недолго.
        Был, конечно, и еще один вариант - провокация накануне президентских выборов, но так глубоко генерал копать не мог, не умел, да и причин не видел.

#3
        Московская область, Пушкинский район

6 мая 2008 года, 9.40
        Раньше Серега служил в милиции. Он раз пять ездил в Чечню, в самое пекло, и вернулся живым, правда - обещанных боевых так и не получил. Серега очень рассчитывал на эти деньги, а еще больше на них рассчитывала Серегина жена. За пять командировок, по два месяца каждая, он мог заработать на нормальную двухкомнатную в родном Волгограде. Но заслуженные тысячи где-то потерялись в бумагах - по пути из федерального центра в бухгалтерию его УВД. Или - эта версия казалась Сереге более верной - кто-то приделал деньгам ноги. В результате жена от него ушла, и он остался жить в коммуналке - в двадцатиметровой комнате с полупарализованной мамой. Мама все время что-то требовала, а Серега ничем не мог ей помочь - сутки через трое выходил на службу, а в остальное время пропадал на рыбалке. Он числился сапером в местном ОМОНе и страшно скучал. Работы никакой не было, и Сереге казалось, что он теряет квалификацию. Когда удавалось выехать на какое-нибудь самое пустячное разминирование - пусть хоть граната какая или снаряд ржавый времен войны - сердце у Сереги в груди заходилось в восторге. Он становился тихим,
серьезным, у него всегда были твердые и сухие руки, и он никогда - никогда - не ошибался. Он знал про бомбы и взрывы все - мог собрать адскую машину, что называется, из говна и пыли. Знал, например, как взорвать мешок с мукой или как сделать гремучую смесь из стирального порошка и еще пары таких же невинных ингредиентов.
        После того как в кино прошел фильм «Брат», Серегу стали называть Фашистом - он был удивительно похож на одного из героев картины и даже его дурацкую присказку - «эхо войны» - использовал постоянно, с такой же интонацией. Сереге прозвище категорически не нравилось. Ему не хотелось быть фашистом - на войне, обороняя Сталинград, погиб дед, а бабку и вовсе не нашли. От завода, на котором она работала, осталась одна огромная яма. Но друзья не унимались. Пару раз Сереге даже приходилось пускать в ход кулаки. В результате, как-то сам собой, был найден компромиссный вариант, и омоновца переименовали из Фашиста в Немца. Немец - это нормально. Солидно и совсем даже не обидно.
        Немец уволился из ОМОНа, когда понял, что это тупиковый путь развития - ни денег, ни славы, а в Чечне Рамзан Кадыров и полный телевизионный покой, на смену бэтээрам пришел мирный трактор. Он почти год болтался по городу без дела, перебиваясь случайными заработками, потом уехал в Москву, где судьба неожиданно преподнесла ему подарок - новую жизнь. Что называется, на серебряном подносе преподнесла. Теперь Немец жил в неплохой, хоть и тесной квартире и даже приобрел по случаю двухлетнюю «шестерку» «ауди». Жизнь налаживалась, и Немец даже начал думать - не попытать ли в очередной раз счастья в семейной жизни.
        Именно об этом он и размышлял, пробираясь, нагнув голову, по подвалу новенького элитного жилого комплекса в Подмосковье. Он уже был тут дважды - с разведкой, и теперь мог идти с закрытыми глазами. В самом дальнем углу в пыли лежали два продолговатых баллона: облупившаяся синяя краска и помятые бока. Их забыли здесь сварщики, а Немец нашел. Это избавляло его от головной боли - все произойдет само собой, не надо даже ничего придумывать.
        Немец перетащил баллоны на несколько метров под несущую конструкцию, развернув один из них вентилем к стене. На торчащий из стены крюк он подвесил пятилитровую канистру с машинным маслом. Чуть приоткрыв краник, прислушался к тихому шипению газа. Несколько раз шмыгнул носом, удовлетворенно хмыкнул. Достав из кармана перочинный ножик, проковырял в днище канистры небольшую дырочку. Тягучая жирная капля медленно и даже как-то нехотя сформировалась под отверстием, о чем-то своем подумала и рухнула вниз - четко на вентиль. Немец еще раз хмыкнул. Отряхнув руки, он быстро пошел - почти побежал - к выходу. Если он все рассчитал правильно (а он всегда рассчитывал все только правильно), то получалось, что на эвакуацию у него где-то около семи минут. В тот момент, когда на вентиль накапает достаточно масла, произойдет объемный взрыв. Второй баллон сдетонирует. Этой мощности хватит, чтобы сровнять аккуратненький жилой дом с землей. Выйдя на поверхность, он легкой трусцой побежал в сторону леса. Остановившись на опушке, последний раз посмотрел на обреченное здание: «Хорошо здесь жить, наверное, - подумал он. А
потом добавил: - Было». И побежал дальше.

#4
        Москва, Останкино - МКАД

6 мая 2008 года, 10.45
        Во снах приходят звери и птицы. Приходят, смотрят и чего-то ждут. На вопросы не отвечают. Странные существа. Иногда по утрам кажется, что вся эта живность умнеет ночь от ночи. В глазах все больше смысла. Вот-вот заговорят. Чем сильнее это ощущение, тем страшнее. Понятно, что в тот момент, когда они осмысленно откроют свои рты, пасти, клювы и жала, случится что-то в высшей степени неприятное и страшное. И пора будет уходить. Молчите, звери. Заклинаю вас, молчите.
        Нервно дернувшись, молодой человек открыл глаза и потер затекшую шею: опять, в который раз, уснул, положив голову на стол. Рядом тихо шуршал процессором монтажный компьютер. Значит, режиссер, как обычно, решил не дожидаться пробуждения великого таланта и тихонько отвалил домой. Так оно, собственно говоря, всегда бывает.
        Молодой человек встал с кресла, потянулся, расправляя ноющие мышцы, пару раз хрустнул костяшками, подергал головой из стороны в сторону - как боксер перед поединком на ринге. Вроде - жить можно.
        Снова плюхнувшись в кресло, он оттолкнулся от пола ногами и откатился в другой угол комнаты. Затормозил пятками перед шатким столом с допотопной монтажной парой и слепым монитором. Резким ударом забил в Betacam кассету. Крутанул джог. Надо бы, надо бы уже выбрать дубль, но мозг категорически отказывается включаться. Все. Из розетки выдернули, спать пора. Он лениво потянулся еще раз и почесал предплечье - в том месте, где виднелась часть странной татуировки - толстый ствол какого-то дерева и ноги человека, висящие в воздухе, над землей. Еще раз оттолкнувшись пятками от пола, он проехал на кресле метра три, пружинисто вскочил и открыт дверь.
        Он вышел в пустой, круглые сутки освещаемый холодным светом редких ламп останкинский коридор без окон и, прыгая то на левой, то на правой ноге, двинулся в сторону туалета. Прыжки отдавались неприятным грохотом, но никому помешать в этот час он не мог.
        Вот скрипит грязная белая дверь, рука привычно нашаривает где-то на уровне пояса черный рычажок выключателя. Болезненно вспыхивает свет.
        Молодой человек открывает холодный кран с отломанной пластмассовой звездочкой и долго плещет себе на лицо воду, набирая ее в ладони, сложенные лодочкой. Вода пахнет старыми трубами и хлоркой.
        Он поднимает голову и смотрит на свое отражение в зеркале: глаза еще не проснулись и не приобрели привычный голубовато-стальной оттенок, они пока вообще лишены цвета; волосы на лбу слиплись, падают неряшливыми мокрыми прядями, по небритым щекам стекает вода. Молодой человек трясет головой, как мокрая собака, и быстро выбегает из туалета. Он больше не прыгает.
        Надо еще раз, на относительно чистую голову, посмотреть все, что смонтировано за ночь, сохранить готовый проект на новой секвенции, оставить монтажеру записку - к его приходу вечером фильм надо доклеить. Работы, на самом деле, осталось совсем немного, и почти вся - техническая. Просчеты-обсчеты. Только выбрать проклятый дубль.
        Он запер дверь на два оборота, небрежно бросил на плечо сумку и пошел к выходу. Телецентр начинал просыпаться: по лестницам брели зевающие редакторы утренних новостей, в курилках, нахохлившись мокрыми воробьями, расселись водители, в кафе у центрального подъезда выстроилась ранняя очередь любителей коричневой бурды с резким запахом по сто пятьдесят рублей за маленькую чашечку. Еще немного, и парковка перед зданием превратится в настоящий Вавилон, надо валить, да.
        Щурясь на утреннее солнце, молодой человек подошел к грязному внедорожнику и пискнул брелоком сигнализации. Мотор, чихнув пару раз, неохотно заработал. Ехать с работы домой рано утром - невероятно позитивное занятие, думал он, выруливая на Академика Королева. Все в пробках, все в город, и только ты один - самый умный - в обратную сторону. Надо только вырваться на оперативный простор, оставить позади себя вонючий, покрытый сизым туманом МКАД, и - дальше-дальше-дальше. Каких-то пятнадцать минут, и вот он - дом, милый дом.
        Не отрываясь от дороги, он пошарил правой рукой в бардачке - где-то там солнцезащитные очки. Тяжело без них - когда болят утром от компьютера глаза, когда единственное желание - закрыть их покрепче, провалиться куда-то глубоко и спать, спать без снов.
        Он поправил зеркальце и придирчиво осмотрел себя: а что, нормально. Кто сейчас скажет, что еще пятнадцать лет назад он сидел на лавке во дворе типовых пятиэтажек вместе с такими же, как и он сам, малолетними идиотами, наливался дешевым пивом и прикидывал, чем займется после армии, когда вернется в этот трижды проклятый город на краю земли. Он помнил, как внезапно пришло решение, как всего за час он собрал старенький брезентовый рюкзак, упаковав туда все свое нехитрое имущество: кассетный плеер с черными наушниками, перемотанными синей изолентой, вытертые до белых ниток на коленках и заднице настоящие американские «ливайсы», оставшиеся по наследству от старшего брата-моряка, толстый вязаный свитер, подаренный мамой на день рождения, да несколько пар белья. Вот и все. Даже бритвы не было, а зубную щетку он не взял - постеснялся. Щетку он не менял уже полгода, и она была похожа на дохлого измочаленного ежа. Сверху, под клапан, он бросил тетрадку на сорок восемь листов с мятой пружинкой (он записывал туда какие-то мысли, казавшиеся тогда невероятно важными) и томик Хемингуэя, украденный из школьной
библиотеки.
        Через ночной городок к вокзалу он шел пешком, широкими шагами, прыгая через лужи, в которых отражалась редкая щербатая луна, насвистывая какой-то мотивчик, придуманный прямо тут, на ходу.
        Ближайший поезд уходил в сторону Москвы лишь утром, и карманных денег с трудом хватило на самый дешевый билет. Остались сущие копейки: на пачку сигарет и короткую телеграмму маме: «Уехал Москву тчк позвоню тчк не сердись». Он думал над этим текстом долго, до тех пор, пока хриплый репродуктор на столбе не объявил прибытие поезда.
        Как жалко, что мама уже умерла. Как жалко, что брат сошел где-то с борта своего сейнера и исчез навсегда. Сегодня он мог бы с полной уверенностью сказать им, что тогда совершил единственный верный в своей жизни поступок. Что сейчас он едет на своей машине (пятьдесят тысяч евро) в свою новую квартиру (триста тысяч долларов) в новом престижном жилом комплексе. Стоимость его одежды сопоставима с годовой зарплатой провинциального учителя, а про очки (Allesan-dro del Aqua) и часы (Washeron Konstantin) лучше и не вспоминать, чтобы не вызывать приступа классовой ненависти. Он приехал в Москву и взял ее штурмом: стажер в районной газетке без гроша в кармане и крыши над головой, ночные подработки на радио, а потом - потом понеслось. Какая-то добрая рука, будто спустившись с небес, вела его по жизни ровно и прямо. Ровно и прямо.
        Сегодня он немного отдохнет, вечером - поиграет с дочкой и расскажет ей сказку. Сонную отнесет на руках в постель, поцелует еще раз в лобик, поправит волосы и включит ночник. Потом посидит на кухне с женой и вернется на работу. Ночь монтажа, завтра - озвучка, ОТК, приемка канала и уже в воскресенье - эфир. Ничего эпохального, но очень крепкий фильм-расследование. Хорошая, качественная работа. Такой вполне можно гордиться.
        Он нервно дергает ногой, собираясь нажать на педаль газа, но там впереди пост, и даже владельцы дорогущих внедорожников оттормаживаются. Мать же вашу, шепчет человек, и нога его подрагивает. Ну, поехали же уже! Пробка не слушается, пробка становится все плотнее, окружает слева и справа, сзади и спереди. Снизу - раскаленный утренним солнцем асфальт, сверху - серое от смога небо; через плотную серость, которая с минуты на минуту обретет уже и плоть, робко прорываются белые с голубым московские облака, навевающие бесконечную тоску, кричащие о суициде. Некуда деваться, некуда бежать, да и нет ни одной причины, достаточно веской, чтобы пытаться. Человек просто хочет домой, очень хочет домой, туда, где жена, дочка, где через чистый трехслойный стеклопакет небо не кажется таким низким, где все время гремит канонада - рядом стрельбище инкассаторов. Он шепчет одними губами простую, каждый раз заново придуманную молитву: Господи мой, Боже мой, можно я доеду? Если ты, конечно, ничего не имеешь против, ладно? Договорились? Можешь просить за это взамен что-нибудь соразмерное - в любое удобное для тебя время.
Мы же договорились, а, Бог?
        И сегодня его молитва услышана. Грязная «шестерка» впереди газует, выпуская в окружающую плотную серость еще один столбик серого. Впереди нервно мигает (издевается, сука) трехглазый светофор. Но он уже едет. Немного осталось, спасибо тебе, Господи.

#5
        Москва, где-то в спальных районах

19 марта 2009 года, 9.00
        По улице идет человек. Совершенно такой обычный человек, ничем особо из толпы не выделяется. Лет тридцать на вид. Или больше. Или меньше, если предположить, что человек истаскался, поизносился. Такое тоже бывает. Ранний живот, ранняя лысина. Уньшый взгляд. Таким в метро не улыбаются посторонние красивые девушки, таких не приглашают третьим жаждущие джентльмены в переходах.
        Человек неожиданно легко запрыгивает в автобус. По его виду не скажешь, что он вообще способен прыгать. Размякшее тело, оказывается, может пружинить. Человек покупает билет и едет куда-то. Где-то там, в промерзшем до самого последнего миллиметра культурном слое, на грязной мартовской улице города он выйдет из автобуса. Ссутулится, как бы стесняясь своего недавнего пружинистого прыжка. Подволакивая ноги, разбегаясь перед короткими, до черноты накатанными языками льда на тротуаре, двинется в самую глубокую глубину типовых дворов. Повернет за угол, сплюнет в снег. Спустится по узкой лестнице в подвал, толкнет стальную дверь с блестящей от десятков тысяч прикосновений ручкой. Войдет в пропахший мужским потом вестибюль, откроет одну за другой три двери, чтобы оказаться в раздевалке. Маленьким ключом отомкнет створку железной дверцы, закрывающей личный ящичек. Неторопливо разденется, обнаружив под бесформенной одеждой неожиданно мускулистое тело. Живот никуда не исчезнет - иллюзионисты сегодня заняты. А вот все остальное - очень даже ничего, атлетическое такое. Аккуратно разложит все снятое с себя в
ящичке, натянет линялые застиранные боксерские трусы, майку, когда-то бывшую черной, потертые мягкие кроссовки. Войдет в тренажерный зал.
        Здесь он проведет два часа.
        Он будет
        кричать
        ухать
        крякать
        иногда выть и шипеть
        Он будет страшно и неистово мучить себя, вымещая на железе какую-то вековую необоснованную злобу.
        Потом он примет душ, зайдет в сауну, залезет на самую верхнюю полку, растянется на огромном полотенце лицом вниз. Будет лежать. Будет тяжело дышать. Когда покраснеет безобразный шрам - от паха до соска - он пружинисто спрыгнет с полки и с разбегу, выставив вперед руки, нырнет в пахнущий дезинфекцией небольшой бассейн. Всплывет на поверхность трупом и останется лежать на воде. Со временем его отпустит.

#6
        Москва, ГУВД, Петровка, 38

21 июня 2008 года, 10.00
        Сергей Рыбин - глава крупнейшего в стране концерна «Ювелирная империя» - отказался разговаривать с простыми сыщиками, заявив, что приедет к генералу Ухову в МУР лично. В любое удобное для него время. Нельзя сказать, что Ухов обрадовался, но понять коммерсанта, входившего в золотую сотню русского «Форбс», пережившего уже несколько десятков покушений, он вполне мог. Встречу назначили на Петровке. Рыбин приехал минута в минуту.
        Одутловатый, невысокого роста, с маленькими, слишком близко посаженными глазами, он производил на собеседника неприятное впечатление. Даже тогда, когда Рыбин улыбался, лицо его сохраняло откровенно угрожающее выражение - как у дикого кабана, изготовившегося атаковать. Сегодня он очень старался казаться любезным - разговор с начальником МУРа не сулил ему ничего хорошего. Понятно, что он покалишь в статусе свидетеля, но понятно и то, что стреляли вовсе не в трамвай, а в него, - он вышел из машины ровно в ту секунду, когда красно-желтая громадина прогрохотала мимо, закрыв миллиардера своим железным телом от длинной автоматной очереди. Служба безопасности «Империи» прохлопала момент - на пленках камер наблюдения оперативники - как ни искали - не смогли найти момент, когда напротив здания появился самострельный корейский внедорожник. Больше всего на свете теперь Рыбин не хотел отвечать на вопрос: кто мог бы желать ему смерти? Если всерьез озадачиться составлением такого списка, то ему придется, пожалуй, бросить все и погрузиться в раздумья и писательство на пару лет. Начав свой бизнес с первого
разрешенного в стране кооператива, он создал самую настоящую империю - это слово появилось в названии корпорации не просто так. У Рыбина были рудники, заводы, художественные мастерские и торговая розничная сеть, охватившая за последние годы всю страну. На корпоративных вечерниках он любил говорить: «Каждая вторая свадьба в этой стране происходит благодаря мне - чтобы пойти в загс, каждый второй мужчина идет в мой ювелирный магазин и покупает мои кольца». А есть ведь еще и откровенная роскошь, и есть промышленность, которой тоже требуются драгоценные металлы…
        Рыбин думал, ощущая все нарастающий дискомфорт. Генерал молчал, разглядывая собеседника. Он прекрасно знал, что никакой пользы сегодняшняя встреча не принесет, ничего путного Рыбин не скажет. Но Ухову очень хотелось нащупать слабину в защите этого миллиардера: понятно, что у него тысячи врагов. Но есть только один, тот, кого «золотых дел мастер» боится больше всего на свете. Тот, о ком думает каждый вечер, пытаясь заснуть. Если удастся зацепить, если удастся…
        Рыбин первым нарушил молчание:
        - Юрий Карпович, я уверен, так сказать, что вы сможете их найти! - Он выстрелил этой заранее заготовленной фразой и, казалось, выдохся.
        Ухов улыбнулся. Теперь он смотрел на своего собеседника уже с иронией. Кто он такой? Предположим, его костюм, сорочка и галстук - все от Stefano Ricci - стоят вместе тысяч семьдесят евро. Ботинки еще тысяч пять. Часы и бесконечные бирюльки - еще тысяч на сто. Под окнами стоит его «бентли» - что называется, special edition, броня класса «А», натренированные гоблины-охранники… А ведь цена ему - на самом деле - тысяч десять в засаленных бумажках. За эту весьма скромную сумму какой-нибудь бывший биатлонист с крыши соседней высотки всадит ему пулю в левый глаз, как белке, чтобы не портить шкурку, и уйдет незамеченным. Внезапно генерал ощутил свое невероятное превосходство над этим мешком с золотом.
        - Обязательно найдем, господин Рыбин, обязательно! - Ухов произнес это ласковым голосом дежурного врача в психушке. - Найдем и посадим. Если вы, конечно, не против.
        Больше говорить с этим человеком генералу не хотелось. Он слишком ценил свое время и слишком хорошо понимал, что теряет его сейчас безвозвратно. Если не прекратит этот балаган немедленно.

#7
        Рязанская область

31 августа 2007 года
        Пятиэтажные заводские корпуса, выкрашенные отвратительной розовой краской, господствовали над местностью. Они занимали верхушку огромного холма, на котором почему-то вообще ничего не росло. Даже высокая трава - почти по пояс - была желтой круглый год. Никто не мог даже предположить, откуда эта трава вообще тут взялась.
        Он лежал на крыше заброшенного деревенского дома на другой стороне реки и смотрел на завод. Старый немецкий бинокль позволял в тысячный раз во всех деталях разглядеть стены, окна, решетки на окнах, все пояса колючей проволоки и морально устаревшие еще в середине прошлого века системы охраны.
        Вдоль последнего периметра колючки монотонно ходили вооруженные люди в форменной одежде. Их движения были точны и плавны - казалось, что если смотреть на них неотрывно минут двадцать подряд, то можно впасть в глубочайший гипнотический транс.
        С момента его прошлого приезда - за две недели - ничего не изменилось. Завод жил своей обычной дневной жизнью. Все на своих местах. Точно так же приоткрыта форточка на третьем этаже - второе справа окно. Еще дома он сверился с планом здания - как он и предполагал, это окно мужского туалета. Никому и в голову не придет закрывать там форточку летом.
        Точно так же стоят два «уазика» у главного входа. Вполне возможно, что они вообще не могут тронуться с места, - обе машины покрыты внушительным слоем пыли, сколько так стоят - одному Богу известно.
        Он осторожно, стараясь не шевелиться, посмотрел на часы. До конца вахты еще долго. Минут через сорок покажется броневик - с виду самый обычный тентованный «КамАЗ», а с ним - два «крузера». Огромные ворота крайнего заводского корпуса проглотят конвой. Там внутри он пробудет полтора часа, плюс-минус три минуты. Потом медленно выплывет на улицу. Пропылит до подошвы холма. Там белые «крузеры» с мигалками и какими-то совершенно невыразительными номерами возьмут грузовик в «коробочку». В их окружении «КамАЗ» выйдет на трассу и возьмет курс на Москву. Кольцевую он пересечет уже в темноте. Все.
        Эту последовательность действий, расписанную по минутам, он наблюдал уже в пятый раз. Просто хотел убедиться, что все понимает правильно. Убедиться, запомнить, не делая никаких пометок, а потом, когда станет совсем темно, покинуть свой наблюдательный пост, пройти двенадцать километров по лесу до охотничьей базы. По дороге откопать из-под кучи хвороста ружье и ягдташ с дичью. Попариться в бане с другими охотниками. Выпить умеренно водки. Лечь спать. Не забыть попросить Колю - менеджера какой-то торговой компании и страстного любителя фотографировать все, что движется, сделать пару-тройку снимков с добычей. Уже завтра к обеду Коля пришлет карточки по электронной почте. Он никогда не отключает в своей камере время и дату. Это хорошо.
        Как обычно, его никто не заметил. По крайней мере никаких внешних признаков тревоги ни на заводе, ни в его окрестностях не наблюдалось. Каждый раз возникал соблазн - остаться до утра на этом наблюдательном пункте, чтобы увидеть своими глазами все то, что будет происходить ночью. Но инстинкт самосохранения был сильнее. «Пока обойдемся рассказами знающих людей», - говорил инстинкт. «Мало ли что», - добавлял он. Спорить не хотелось.
        Часть вторая
        Газ

#8
        Подмосковье, Север. МКАД - Пушкинский район

6 мая 2008 года. 12.00
        Он встретил собственное тридцатилетие легко, гораздо легче многих мужчин, переживающих эту сомнительную дату. Никаких депрессий, никакого «кризиса среднего возраста». На ерунду вроде самокопания не было времени. Ни одной свободной секунды. Он делал свою жизнь, строил ее из заранее заготовленного материала. Он двигался к цели, определить которую в точности не мог и сам, с настойчивостью и силой тяжелого танка. Просто потому, что так было надо.
        В пятнадцать - простой мальчик из города на краю географии. В двадцать пять - начальник отдела расследований всероссийской газеты, в двадцать семь - репортер центрального телеканала, обладатель престижных наград. В двадцать девять - автор собственной праймовой программы. Ежемесячно - час в эфире и почти неограниченная свобода.
        Его знали и уважали, он чувствовал уверенность в себе. Его дом медленно, но верно превращался в ту самую полную чашу о которой мечтал еще подростком, сидя на коммунальной кухне с треснувшей чайной чашкой в руках. Уже тогда он поклялся - этот мир будет моим. Обещания надо выполнять. Миру ничего не оставалось делать, кроме как покоряться.
        До дома оставалось километров десять. Ему нравилась дорога домой. Узкое шоссе, сжатое с двух сторон высоченными соснами. Если открыть окошко машины, то можно почувствовать невероятный, пьянящий запах леса. Еще три поворота. Там будет небольшое озеро, а за озером - его дом. Эту квартиру в новом жилом комплексе они с Машей купили всего два года назад, только обжились, по большому счету. Здесь было настолько хорошо, что лишние сорок минут на дорогу не имели вообще никакого значения.
        Где-то за спиной послышался вой сирены. Надрывно рыча моторами, одна за другой, его джип обошли три пожарные машины. Затем - вереница «скорых». Он попытался подсчитать количество «неотложек», но после первого десятка сбился. Что-то случилось, что-то очень серьезное. Очень-очень. Может, перевернулся рейсовый автобус. Здесь, на узкой лесной дороге, аварии - не редкость. Но таких больших, конечно, никогда не было.
        Последний поворот. Что-то кольнуло в груди, почему-то закружилась голова. Он был готов ко многому. Нет, конечно. Только не к этому. Костяшки пальцев побелели, сжимая руль. Нога сама, не спрашивая совета у мозга, ударила по педали тормоза. Тело, расслабленное, как манекен на краш-тесте, рванулось вперед. Рулевое колесо ощутимо долбануло в солнечное сплетение. Машина остановилась.
        Он поднял голову. Он посмотрел, но ничего не увидел. Он посмотрел еще раз. Картинка вокруг плыла. Все люди и предметы приобретали странный молочный контур. Так прошло минут десять. Он стоял на самой середине дороги, и его, сигналя, моргая фарами и мигалками, объезжали все новые и новые оперативные машины - они все стремились туда. Туда, куда ему уже не надо было идти.
        Первая ясная мысль пришла в его голову лишь в этот момент. Где Надя? Ее уже привезли из садика или нет? Что с Машей? Ее телефон молчит уже больше двух часов. Где она?
        Кто должен был ответить на эти вопросы. Кто-то должен был
        объяснить
        успокоить
        дать надежду
        уложить спать
        в конце концов
        Но никому до него дела не было. Все суетились. В толпе мелькали знакомые лица - репортеры сновали, искали свой хлеб. Хлеба было много. Хватит на месяц, как-то машинально отметил он.
        Пошарил в бардачке, извлек железную фляжку. Руки не дрожали. (Вот странно, честное слово.)
        Открутил крышечку, сделал большой глоток. Оказалось, что до этого момента зрение было черно-белым, а он и не замечал. Краски вернулись, краски ударили по глазам, стало как-то невыразимо больно и уж совсем страшно.
        Он вышел из машины. Медленно, словно боясь что-то расплескать или кого-то раздавить, двинулся в сторону красной ленточки, которую успели растянуть вокруг его дома. У самого края этого сомнительного ограждения, испуганно глядя на многочисленные змеиные головы микрофонов, стоял начальник местного отдела милиции. Неплохой мужик, пожилой полковник. До пенсии года три. И тут такой подарок. В тихом подмосковном месте…
        Полковник что-то бессвязно бормотал.
        Не хотелось вслушиваться и слышать, но какая-то одна фраза неожиданно резанула ухо. («Среднее ухо», - подумал он.)

«По предварительной версии причиной взрыва стала утечка бытового газа», - вот что сказал полковник. Сказал и, казалось, сам испугался звука своих слов.

«Еще бы, - машинально подумал он. - Не приучен пока так врать. Какой газ? Да здесь его на всю округу… Только если в баллонах…»
        Какой газ?!
        Ему показалось, что он проорал этот вопрос.
        Но, судя по тому, что никто на него так и не обратил внимания, крика не было. Точнее, это бьш беззвучный крик. Крик, адресованный самому себе.
        В моем доме не мог взорваться газ.
        Потому
        что
        в моем доме
        никогда
        не было
        никакого
        газа.

#9
        Московская область, Пушкинский район - Москва, Последний тупик

6 мая 2008 года, 14.15
        Ма-ша, На-дя, Ма-ша, На-дя. В висок долбил маятник злых часов. Ма-ша, На-дя, ту-тук, ту-тук.
        Он сидел в машине. Уже целую вечность сидел в машине и никак не мог придумать, что делать. Наверное, стоило кому-нибудь позвонить, подумал он. Потом подумал еще: надо где-то ночевать. Опять подумал: надо пойти помогать спасателям. Там под руинами они, мои девочки.
        Нет.
        В этом никакого смысла.
        Он чувствовал, что в этом никакого смысла.
        Если бы они были живы, он бы услышал.
        За последние годы он многому научился. Главное - научился чувствовать и слышать. Сейчас этот навык как-то стремительно уходил. Как песок - из верхней колбы в нижнюю. Очень похоже, но не совсем то - нельзя будет перевернуть эти чертовы часы так, чтобы потекло обратно.
        Часы. Ту-тук. Ту-тук. Или - песочные? А как звучат песочные часы?

«Фарш невозможно провернуть назад», - услужливо подсказало подсознание.
        Нет, спасибо. Не то.

«Ну и не надо, - обиженно ответило подсознание. - Ну инах…».
        Вот и поговорили.
        Передняя пассажирская дверь тихо открылась.
        Незнакомый мужчина, не спрашивая разрешения, не говоря вообще ничего (казалось, что он даже и не дышал вовсе), опустился на сиденье.
        Минуты три сидели в полной тишине.
        - Здравствуйте, - наконец сказал мужчина.
        Он даже не посмотрел на незваного гостя. Просто кивнул приборной доске.
        - Может быть, поедем?
        Может, и поедем. Поворот ключа. Ровный звук дизеля. Поехали. Молча. Прошло еще минут пять, прежде чем мужчина снова открыт рот:
        - Меня зовут Сергей Матвеевич. Сергей Матвеевич Баринов. Майор.
        Ага. Понятно. Майор. Госбезопасность?
        - Я из ФСБ, - как бы прочитав немой вопрос, ответил Сергей Матвеевич. - Я бы хотел с вами поговорить.
        Беззвучный кивок спидометру. Стрелка медленно ползет, приближаясь к отметке сто сорок.
        - Может, немного помедленнее? - робко спросил Баринов. Казалось, что он как-то зябко поежился.
        Да бога ради. Удар по тормозам.
        Баринов стукнулся головой о рукоятку на торпеде.
        - Больно, - ни к кому конкретно не обращаясь, сообщил майор. Потер ушибленный лоб. - Будет шишка, - сообщил он опять.
        Да и х… с тобой. Между прочим, никто вас не приглашал, товарищ майор.
        Положение «драйв». Поехали дальше. Какие еще будут указания, товарищ майор?
        Гудение дизеля заглушало все звуки мира. Животные заговорят. Вот-вот. С минуты на минуту заговорят животные. Не надо. Только не это.
        - Мне, право, неудобно, - опять начал Баринов, но почему-то сразу замолчал. Видимо, действительно неудобно.
        - Если вам некуда ехать, я могу предложить квартирку. Ничего особенного, просто квартирка. Тихий дворик, тихие соседи. Живите столько, сколько нужно.
        Равнодушный обмен взглядами с приборной доской. Баринов расценил молчание по-своему.
        - Ну вот и хорошо, отличненько. Знаете, где Последний тупик?
        - Знаю. Ох…нно символично. Последний тупик. - Звук собственного голоса напугал его, но и обрадовал одновременно. - «Значит, я все еще умею говорить. А животные, значит, пока не умеют. Поехали. Последний, так последний».
        Остаток пути до Сретенки проделали в полной тишине. Была какая-то случайная мысль - а не включить ли магнитолу? Но вопрос остался без ответа. Обошлись без звуков.
        Баринов молча руководил движениями. Показывал рукой: налево, направо, прямо. Припарковались у обшарпанного подъезда. Кто бы мог подумать, что в центре офисной Москвы еще сохранились такие. В полном молчании поднялись на второй этаж. Майор долго шарил по карманам, нашел ключ. Не без труда справился с замком. Из квартиры в лицо ударила волна спертого воздуха. Совершенно нежилой запах, запах пьши, запах нежилья.
        Баринов бросился открывать окна, включать свет.
        - Здесь все есть, - говорил он с предметами мебели. - В холодильнике, в шкафах. Короче, найдете все, что нужно для жизни. Завтра вечером пришлю человечка, если что-то потребуется, скажите ему. Я пока вас беспокоить не буду, загляну через три-четыре денька. Да. Насчет работы - не беспокойтесь. Я все улажу. Ну, до свиданьица?
        Оказалось, что майор стоит прямо перед ним, вопросительно смотрит. Глаза у майора какие-то странные, как у теленка. Большие, влажные, просящие. Как его только взяли в госбезопасность с такими глазами? И еще - вот что интересно: у них там все прибавляют к словам нелепые суффиксы?
        Баринов протянул руку для прощания. Он тупо смотрел на его ладонь, не понимая, чего от него хотят. Ладонь у майора была самая обычная. Немая сцена в прихожей затягивалась, и Сергей Матвеевич, похоже, понял это. Виновато спрятав руку за спину, он шагнул за дверь.
        - Ах, да, - вдруг вспомнил он. - Отдайте, пожалуйста, ваши мобильные телефоны, ладненько?
        Просьба была нелепая, конечно. Но спорить или ругаться не хотелось. Да и сил не было. Достав из кармана две трубки, он протянул их майору. Его как ветром сдуло. Хлопнула дверь.
        Бросив на пол сумку, он прошел в комнату. Сел на тахту. Потом пришли молчаливые звери.

#10
        Москва, Последний тупик. Явочная квартира московского управления ФСБ России

6 мая 2008 года. Вечер
        Как все казалось просто, хорошо и правильно! Не врать, не нарушать законов, не делать другим больно. Это мама учила его - быть хорошим и не высовываться. С последним он всегда спорил, а вот по первому пункту - полное согласие. Это ведь очень верно - быть хорошим. И он был. У него были девушки и женщины, ах какие они были. И лед, и пламень, и вся эта глупая чертовщина с оргиями и грузовиками роз, вываленных у подъезда типовой девятиэтажки в Теплом Стане или в какой-нибудь совершенно дикой и сюрреалистической Капотне.
        Но женился он, в результате, на Маше - приличной девочке из приличной семьи. Маша была коренной москвичкой, преподавала какую-то чушь в школе для детей с рабочих окраин, краснела, если рядом в транспорте пьяный пассажир говорил от избытка чувств слово «х…», и оказалась девственницей в двадцать три года.
        Он носил ее на руках, сдувал пылинки и прекрасно понимал, что стал обладателем редкого, редчайшего сокровища. Понимал, что она будет любить его беззаветно, родит ему прекрасных детей, все поймет, все простит, и именно с ней он проживет жизнь - такую, что мама была бы довольна. Маша, очарованная ярким мужчиной, который уже был и богат, и знаменит, прощала и разрешала ему все. Она терпела дикие пьяные истерики, которые случались с ним несколько лет подряд, примерно раз в два месяца, когда он в очередной раз приезжал в их тесную однушку в Бибирево из аэропорта - вонючий, дикий, с огромными глазами, заросший щетиной по самые глаза. Он вываливал на середине комнаты грязную одежду из рюкзака, порывисто обнимал ее, целовал, потом начинал пить и плакать, а потом - рассказывал ужасы и мерзости, которые привез с собой. Привез с войны. Каждый раз, проснувшись утром, он скреб в ванной мочалкой лицо, тело и, казалось, душу, обещая, что больше никогда, слышишь, никогда! - ноги его не будет в этой гребаной Ичкерии, в этой пластилиновой стране.
«Почему - пластилиновой?» - спрашивала Маша, и ее добрые большие глаза становились еще больше. Он терялся, сбивался на полуслове, а потом начинал хохотать, обнимал жену и таскал по комнате. Она тоже смеялась и смешно колотила кулачками ему по спине. «Отпусти! Отпусти!» - кричала она. «Ну уж нет, - рычал он в ответ диким голосом с комическим кавказским акцентом, - злебний чичен никаго ни атпускаит!»
        А потом садился рядом с ней на пол и просто сидел, сидел часами, молча держа ее маленькую ладошку в своей грубой руке.
        К вечеру он окончательно приходил в себя, еще раз брился, надевал - непременно - самый лучший свой костюм - и на троллейбусе уезжал в телецентр. Самые мерзкие и гадостные гадости, которые он привез с собой в Москву, нужно было подготовить для эфира.
        Однажды он не вернулся в назначенный срок, не вернулся через неделю, и Маша, черная и недвижимая от ужаса, начала рыться в его вещах и блокнотах в поисках хоть каких-нибудь телефонов. Она звонила ему на работу, но там грубо бросали трубки. Она плакала по ночам и смотрела на карту, висевшую над его рабочим столом, пытаясь понять и вспомнить все эти дикие горские названия, чтобы понять - где искать.
        А потом он позвонил сам. Чужим, слабым голосом сказал, что все в порядке, и уже завтра он будет в Москве, в Боткинской. Его привезли в аэропорт «Чкаловский» спецбортом, и у трапа уже стояла реанимационная машина с включенными маяками. Машу не пустили, велели приходить через три дня. Если, конечно, разрешит доктор.
        Доктор разрешил. Он осмотрел пациента, присвистнул несколько раз, изучая безобразный свежий шрам, рассекавший его торс почти пополам - от паха до груди, - а потом вдруг начал улыбаться и мурлыкать себе под нос что-то про военно-полевую хирургию, которая велика и прекрасна - ныне, и присно, и во веки веков.
        Больше он никогда не ездил на Кавказ. Даже в Ставропольский край. Даже отдохнуть. Даже город Сочи казался ему средоточием зла, а, оказавшись на обычном колхозном рынке, он вдруг белел, начинал мелко трястись, а на лбу выступали капельки пота. Веселые злато-зубые кавказцы неожиданно замолкали, встретившись с ним взглядом.
        За две войны он получил две медали, один орден, шесть раз ходил на прием к наркологу и дважды - к психиатру, был ранен, контужен, научился пить чистый спирт и оставаться трезвым, водить БТР и стрелять почти из всех видов оружия. Он заработал много, очень много денег, видел, как убивают людей, как людей режут, будто они бараны, как людей ломают страшные враждебные горы и тихие мирные села, научился смеяться, когда рядом кто-то умирает. А еще он понял, что нет на свете ничего ценнее дома, в котором он живет, жены, которая сопит в плечо по ночам, и дочки, которая тогда только начинала шевелиться там, внутри. Иногда он неожиданно просыпался, выходил на кухню и, глядя куда-то в ночное небо, давал сам себе страшные клятвы: он говорил, если кто-то тронет моих девок, если кто-то тронет мой дом (слышишь, ты, Кто-то?) - имей в виду, Кто-то, - я найду тебя на другом конце земли, найду тебя на Луне или даже на каком-нибудь идиотском сраном Юпитере и буду рвать на тысячу частей, и живые позавидуют мертвым. Далекий Кто-то не без оснований боялся и не трогал его. До тех пор, пока.
        Когда он проснулся в чужой квартире в Последнем тупике, было темно. Совсем темно.
        Он понял, что спал в одежде и даже в ботинках. Ничего удивительно, что так болит голова, ничего удивительного, что так ломит тело.
        Он встал с тахты. Не включая свет, прошел на кухню, открыл холодильник. Не соврал майор. Все есть.
        Он достал бутылку джина. (Почему джин? Нельзя было купить водки?) Открутил пробку, начал пить. Пил долго. Поставил бутылку на место, вернулся в комнату, сел на тахту.
        Опьянение не приходило.
        Беспомощно оглядев темную комнату, он обхватил голову руками и беззвучно заплакал. Не зарыдал. Просто заплакал. Тихо и безнадежно. Так плачут обиженные воспитанные дети.

#11
        Москва, офис компании «Ювелирная империя»

22 июня 2008 года
        В кабинете Рыбина проходило экстренное совещание. Золотой миллиардер собрал всех, кому еще мог доверять, - начальника службы безопасности, двух советников и вице-президента. Он знал этих людей уже несколько десятилетий, они прошли вместе все, их слишком многое связывало. Рыбин хотел услышать их версию случившегося. Он требовал - найдите и нейтрализуйте!
        В глазах своих партнеров он читал недоумение и страх. Им нечего было сказать.
        Бессмысленно болтая ложечкой в чашке с кофе, вице-президент, наконец, сказал:
«Рязань». Сказал и вопросительно поднял бровь.
        Мужчины, сидевшие в кабинете, внимательно посмотрели на вице-президента и вновь углубились в свои чашки. После долгой паузы начальник службы безопасности кивнул.
        Рыбин не выдержал. Он сорвался на крик:
        - Что вы молчите? Что вы молчите, мать вашу?! Мне нужно всех вас разогнать и окружить себя трамваями? Какой у нас штат охраны, вам нужно напоминать? Как я унижался, пробивая для этих дуболомов, так сказать, оружие - может, кто не знает или не помнит? Сколько я плачу вам - вам всем, чтобы потом бояться каждого шороха? - Волна гнева, похоже, сходила. Следующую фразу Рыбин произнес уже почти шепотом: - Почему ты думаешь, что это Рязань, Витя? Вице-президент прокашлялся:
        - Трудно объяснить. Чувствую. Мы сосредоточили там все дело в руках одного человека. Кто он такой? Да, мы знаем о нем все, он тысячу раз перепроверен, но у него менталитет деревенского гангстера. Я многократно с ним говорил, просил сократить объемы, но он уже не может остановиться. Там очень много интересов вокруг, интересов больших людей. Если вся история вскроется - что будет с нами? Вы хоть на минуту думали об этом, когда начинали проект? - Он обвел молчавших собеседников взглядом. - Расслабьтесь. Я тоже не думал. Когда это все вскроется, нас будут не просто убивать. Нас будут столетиями жарить на медленном огне.
        - Что вы предлагаете, Виктор Петрович? - подал голос самый молодой из советников Рыбина. В этой компании он казался случайным: настоящий голубой воротничок, выпускник престижного вуза, обладатель безупречной внешности и столь же безупречных манер. Он бьш бы более уместен на международном финансовом форуме, чем в этом кабинете.
        - Что я предлагаю, Олег? А ты не можешь догадаться сам? Я предлагаю сворачивать проект. Немедленно. И, быть может, делать ноги. Но это потом. А сначала - сворачивать проект.
        Рыбин шумно вздохнул. Только он в этом кабинете знал всю правду - до конца. Только он знал, что свернуть проект уже нельзя. Виктор бьш прав, когда говорил: «Слишком много интересов, слишком много людей». Он даже представить себе не мог, насколько бьш прав.
        - Нет, Витя. Сворачивать проект, так сказать, мы не можем. Не имеем права. Надо искать другие выходы. Тем более, - Рыбин откинулся на спинку кресла, - я не разделяю твоей панической уверенности. Рязань - не единственное наше дело. Далеко не единственное, так сказать.
        Часть третья
        Рязань

#12
        Рязань, здание рязанской областной прокуратуры

20 мая 2007 года, 16.00
        Мужичонка, нет, даже так: мужичонко, которого привели к следователю Фридману, вызывал смешанные чувства. Как-то одновременно его хотелось стукнуть тапочкой, накормить, пожалеть, послать куда-нибудь далеко, чтобы не вернулся. Еще хотелось сильно ударить его ногой, но таких методик ведения дознания следователь Фридман не признавал уже лет десять. Когда пятидесятилетний мужчина поднимает руку на подследственного - это уже совершенно запредельно.
        Фридман меланхолично листал тоненькое дело в новой папке, которую кто-то уже успел залапать жирными пальцами. В принципе, каждое второе дело, попадавшее на стол к следователю, было украшено такими дактокартами - в управлении внутренних дел не было столовой, все дознаватели питались чебуреками. Чебуреки продавали за углом.
        При мысли о еде в животе у Фридмана что-то ожило и жалобно заскреблось. Следователь поморщился и опять посмотрел на мужика-замухрышку Его задержали на центральной площади - исключительно за бомжеватый вид. И то, подумал Фридман, не каждый милиционер захочет такого задерживать. Милиционеры - они же брезгливые, хотя многие об этом не догадываются. Мужичонко был похож на зверька
        хорька
        суслика
        садовую соню
        облезлую белку
        маленькую собачку
        одновременно.
        Фридман украдкой глянул на негодяя, жавшегося в углу, и опять опустил глаза. Надо почитать. При обыске, читал следователь, у гражданина Сявкина (О! Ну как же точно подмечено! Ну ведь везет некоторым с фамилиями!) в карманах было обнаружено и изъято
        паспорт (на имя самого Сявкина)
        связка ключей
        папиросы «Полет» (а их еще выпускают?)

75 рублей 50 копеек наличных денег
        и

8 (восемь) комков желтого металла общим весом 212 г

«…экспертизой установлено (читал Фридман), что желтый металл является золотом… Тэкс… пробы… тэкс… Происхождение которого гражданин Сявкин пояснить не смог… тэкс… в отношении Сявкина избрана мера пресечения…»

«Очень познавательно», - подумал Фридман, поднимая глаза на Сявкина. Задержанный поймал следовательский взгляд и мелко задрожал.
        - Сявкин! - неожиданно прорычал следователь.
        - А… ммм… э-э-э… - издал звуки Сявкин.
        - Ты мне тут только штаны не обмочи, ладно? - совершенно другим, почти ласковым голосом, попросил следователь. Мужичонко мелко и радостно затряс головой.
        - Ну и где ты золото-то взял? - совсем уже по-доброму спросил Фридман. - Говори, дурак. Ничего особо страшного тебе не будет. Ты ж несудимый? - Сявкин радостно замотал головой. - Вот. И хорошо. Давай так. Ты все рассказываешь, мы все быстро оформляем, срок тебе будет условный… Ну? Где взял?
        Сявкин тревожно замычал, затряс головой, выпучил глаза и неожиданно тонким голосом ответил:
        - В поле подобрал! Только вы никому не говорите, гражданин следователь, ладно? Я вам все расскажу, только вы никому не говорите! А то меня убьют, убьют!
        Еще немного, подумал Фридман, и он тут будет в истерике биться.
        - Это что ж за поле такое, друг мой? - окончательно медовым голосом спросил следователь. - Покажешь?
        Сявкин задумался.
        - Покажу. Но только ночью.
        Фридман вдохнул полной грудью, задержал дыхание, досчитал от десяти до одного так медленно, как только мог, и лишь после этого выдохнул.
        - А днем - никак?
        - Никак, - категорично заявил задержанный. - Днем всех убьют. И меня, и вас, и всех.

«Дыхательные упражнения, конечно, не помогут», - решил Фридман.
        - Значит, так, Сявкин, - наконец выдавил из себя он. - Ты мне сейчас все рассказываешь. Все-все. Если я тебе верю, значит, едем ночью на твое поле чудес. Закопаю там что-нибудь полезное. Как думаешь, если погоны там зарыть, новые вырастут, м-м?
        Сявкин затравленно молчал.

#13
        Москва, офис ЗАО «Информационная безопасность»

16 марта 2009 года, 13.30
        После тренажерного зала и сауны мужчина заметно посвежел. На лице появился вполне здоровый румянец. Движения стали упругими. Только глаза не изменились. Совершенно пустые, мертвые глаза. Правда, чтобы заметить их на лице вообще, требовалось большое желание. Глаза у мужчины просто выцвели.
        Мужчина пошел по улице. Пройдя пару кварталов, опять свернул во дворы. Долго наматывал круги, перепрыгивая лужи. Через пять минут вышел к задним воротам большого рынка. Зашел в одну из прилепившихся к забору кафешек. Без аппетита, не меняя выражения лица, съел комплексный обед. Расплатился с усатым азербайджанцем. Вышел.
        На автостоянке по соседству сел в холодную и грязную со всех сторон и даже внутри
«восьмерку». Завел двигатель. Выкурил дешевую сигарету.
        Через тридцать минут, каким-то запредельным образом объехав все пробки, он парковал машину на другом конце города у входа в типовое офисное здание. Поднявшись на лифте на пятый этаж, мужчина открыт своим ключом дверь. На табличке, закрепленной у двери, значилось: «ЗАО „Информационная безопасность". Генеральный директор».
        Внутри комната выглядела так, что сразу становилось понятно: генеральный директор является единственным сотрудником этого загадочного ЗАО. Денег у него явно с трудом хватает на уборщицу. Убогий стол, протертое до поролона кресло, тумбочка, стойка с доисторическими бумажными каталогами (украденная из публичной библиотеки - судя по виду), плохонький компьютер. На столе - обмотанный синей изолентой офисный телефон. Пепельница. Все.
        Никаких привычных офисных атрибутов: чайников, банок с растворимым кофе, фикусов в кадках. Никаких плакатов, списков телефонов, портретов, дипломов или фотокарточек. Голые стены. Серый ковролин с пятнами на полу.
        Мужчина уселся в кресло, включил компьютер. Проверил электронную почту. Выключил компьютер. Уньшо посмотрел по сторонам. Выдвинул верхний ящик стола и посмотрел, что внутри. Судя по выражению лица - ничего нового там не было. Истрепанная тетрадь на сорок восемь листов, скрепленная мятой пружинкой, фотокарточка в дешевой рамке - девушка с большими добрыми глазами держит на руках девочку лет четырех, девочка смеется, какие-то удостоверения в красных гербовых обложках, одноразовые ручки, бритвенный станок, очечник с очками и истертый до блеска пистолет Макарова. Оглядев все это богатство, мужчина осторожным движением задвинул ящик обратно.
        В его как бы отсутствующих на лице выцветших кротовьих глазах читались
        скука
        боль
        усталость
        или же вовсе ничего не читалось. Он собрался уже встать и выйти из офиса, когда в дверь постучали. Мужчина нервно дернулся. Он не ждал посетителей. Стук повторился. На секунду прикрыв лицо руками, мужчина потряс головой, как мокрая собака, и бесцветным голосом сообщил двери: открыто. Дверь послушалась и открылась.
        - Здравствуйте, - сказал голос из коридора. Через секунду появился и обладатель голоса: мужчина лет шестидесяти, добротно одетый, в крепких ботинках на толстой подошве, с буржуазным кожаным саквояжем в руках. - Меня зовут Федор, - с некоторым вызовом сказал пожилой джентльмен и уселся на жесткий гостевой стул, примостив саквояж на коленях. - У меня для вас есть информация.
        - Да что вы говорите, - сказал своему пустому столу хозяин кабинета и поднял глаза на визитера.
        - Говорю, - с вызовом заявил Федор и неожиданно затараторил: - Я, конечно, понимаю, что информация - это ваш товар, ваша профессия, так сказать, вы ее продаете, защищаете, добываете, получаете, обрабатываете, но… - Федор сделал театральную паузу- Сегодня мы поменяемся ролями.
        Сказав это, он удовлетворенно замолчал.
        Мужчины смотрели друг на друга. Федор, очевидно, ждал, что хозяин кабинета проявит хотя бы минимальную заинтересованность, но ждал напрасно.
        - Хорошо, - устало сказал он. - Фамилия Баринов вам о чем-то говорит?
        Человек за столом поднял левую бровь.
        - Говорит, - констатировал Федор. - Так вот. У меня для вас от него послание, так сказать. Сообщение.
        Человек за столом поднял правую бровь и сообщил выключенному компьютеру:
        - Баринов умер три года назад.
        Старичок с саквояжем хихикнул, благодаря чему заслужил внимание хозяина кабинета.
        - Я знаю. Просто эта информация шла ко мне по очень длинной цепочке. Очень длинной. Вам еще повезло, что на это потребовалось всего три года, а не тридцать, например. Я вот, так сказать, совершенно не понимаю, что бы вы делали с этим через тридцать лет. Если б вообще были живы.
        Человек за столом сделал глубокий вдох и заговорил:
        - Я примерно понимаю, кто вы такой. Если вообще - хоть что-то понимаю. Не нужно никакой дедукции, чтобы увидеть - вы на свободе меньше недели. Нет, моя фамилия не Холмс. От вас пахнет зоной. Ощутимо пахнет. Это может объяснить, почему три года. Но я не знаю, зачем вы пришли. У меня есть желание выставить вас, если честно. - Такая длинная речь, казалось, совершенно вымотала хозяина кабинета. Он опять опустил голову.
        - Послушайте, - Федор прокашлялся. - Вы ведь хотите, наверное, знать, почему, так сказать, погибла ваша семья?

#14
        Москва

21 июня 2008 года
        Идея с радиоуправляемым автоматом принадлежала Тимохе. Тимоха был гением и никогда не ошибался. Трамвай, закрывший Рыбина от пуль, стал единственным, но слишком уж ярким пятном на его безупречной репутации крайне успешного и изобретательного наемного убийцы. Тимоха очень тяжело переживал это - даже в сердцах заявил своей собаке, что бросит все и уедет обязательно в монастырь. Собака молча выслушала Тимоху и ушла спать на свой коврик. У собаки были все основания не верить Тимохе - все равно он в жизни больше ничего не умеет, а внеплановое появление красно-желтого вагона на линии огня - событие из разряда форс-мажора, даже гений не может такое предвидеть.
        Тимоха и сам это понимал. Он в тысячный раз анализировал все, пытаясь понять - в чем ошибся. Выходило, что ни в чем. Никакого расписания - даже приблизительного - у трамвая не было. Он ходил по какому-то графику, который был неведом даже кондуктору: как пробка позволит, так и придет. Пользоваться таким транспортом могли только бездельники или влюбленные. Даже пенсионеры не доверяли трамваю. Сядешь в него и непременно опоздаешь - на почту, в собес или еще по какому важному делу.
        Постепенно наемный убийца успокаивался. Тем более что и заказчик не держал на него зла. Накануне вечером поступил новый заказ, и Тимоха чуть не сошел с ума от счастья. Он должен был разработать и реализовать идею из разряда фантастических. Ничего подобного Тимоха даже в голливудских боевиках не видел. Да и сама идея казалась бредовой. Зачем - такого человека? Впрочем, профессиональное любопытство, зуд в руках, лихорадочная работа мозга - все это оказалось гораздо сильнее сомнений и лишних вопросов.
        Тимоха разделся, скинув старые синие тренировочные штаны и линялую майку на диван, резко рухнул на пол, выставив вперед руки, и начал отжиматься. Тридцать три, сорок пять, шестьдесят один… Он стонал и кричал, выжимая из себя последние силы, до капли. В девяностый раз оторвав тело от пола, он рухнул на пол, шумно выдыхая. Его мокрая спина с острыми лопатками ходила вверх-вниз, прижавшись щекой к серому ковролину, он шумно выдыхал ртом, поднимая небольшие смерчи пыли. Капелька пота медленно стекала от виска по щеке, катилась дальше и падала на пол, казалось, был даже слышен звук. Он пролежал так минут десять, может даже, целый час. Может даже, заснул на какое-то время. Потом оцепенение прошло. Киллер вскочил, стянул мокрые от пота трусы и голый запрыгал в душ. Подставляя лицо под горячие струи, он закрывал глаза и тер себя мочалкой почти до костей.
        Насухо вытерев тело вафельным полотенцем, он вышел из душа голый и расставил руки в стороны, подставляя себя теплому вонючему ветру из окна. Теперь можно было работать дальше. Он снова чувствовал себя прекрасно, вся ватность, накопившаяся в голове, куда-то ушла. Но нужно было еще думать. Еще, еще, еще.
        Перекусив бутербродами с бужениной и соленым огурцом, он три часа ходил из угла в угол, а потом, достав чистый лист бумаги, начал лихорадочно чертить. Похоже, он все придумал.
        Его смущало только одно - предстоит работать с напарником, что вообще дико и странно. С незнакомым напарником, что пугало. Но рекомендации были выше всяких похвал - сапер-одиночка, диверсант, приезжий. Нигде не засвечен, не замечен, не привлекался. На его счету - несколько успешных дел в Москве, друг друга напарники никогда не увидят и даже не услышат. Все общение - только через посредника, целей - несколько. Все очень разные, но все, по-своему, очень важные и влиятельные люди. Никаких бандитов, никаких коммерсантов. Только государственные чиновники высокого ранга. Пик операции - устранение министра внутренних дел.
        Тимоха думал об этом весь день и даже не смог заснуть ночью. К утру в его голове сложился абсолютно ровный и правильный план, может быть - идеальный план. Лишь после этого он смог уснуть.

#15
        Москва, Последний тупик, явочная квартира московского управления ФСБ России

7 мая 2008 года
        На следующий день в Последнем тупике действительно появился какой-то шустрый молодой человек. Он быстро перемещался по квартире, что-то раскладывал по полочкам и ящичкам, много говорил.
        Его совершенно не смущало, что мужчина, лежащий в ботинках на тахте, не подавал вообще никаких признаков жизни.
        Либо ему было все равно.
        Либо у него были инструкции на все случаи жизни.
        Потом появился и сам Баринов.
        Неужели прошло четыре дня?
        Впрочем, какая разница.
        Майор вошел деловито, чем-то долго гремел и шуршал на кухне, свистел чайником, звенел ложечками в чашках.
        В комнату зашел с подносом. Какая-то горячая жидкость и бутерброды.
        Как опытная сиделка, он поднял тело, отволок его в ванную. Раздел, поставил под душ. Кажется, даже обтер махровым полотенцем. Вручил зубную щетку, пасту и электрическую бритву.
        - Я не пользуюсь электрическими бритвами, - слова выходили с большим трудом. Во рту что-то жило своей жизнью. Какой-то рашпиль ползал туда-сюда.
        - Ну уж, - развел руками Баринов. - Чем богаты.
        Потом сидели, молча ели бутерброды.
        Майор первым решил нарушить молчание. Собственно, других вариантов и не было.
        - Послушай. Я не знаю, что там произошло с твоим домом. И откуда там газ - тоже не знаю. - Он немного помолчал. - Мы не знаем, против кого это было направлено, понимаешь? В твоем доме столько народу. Выбирать из ста мишеней очень сложно. Запуточка. Мы думаем, но пока не понимаем. У меня есть только один четкий приказ. Я должен тебя сохранить. Вот и все.
        Остатки бутерброда удалось отправить по назначению.
        - Зачем? Кому я нужен.
        - А вот это ты мне сейчас расскажешь, ладненько?
        - Что я расскажу? Вы думаете, что я сделал что-то такое, из-за чего можно взорвать целый жилой дом со всеми жильцами? - Ему казалось, что он выкрикнул этот вопрос. Но, скорее, нет. Прошептал. Прохрипел.
        - Не знаю. - Комитетчик покачал головой. - Что у тебя за контакты в рязанской прокуратуре? Зачем ты общаешься с Фридманом?
        - Не могу. У нас уговор. Спросите у Фридмана.
        - Боюсь, что ничего не выйдет, сынок. - Только сейчас он заметил, как майор плохо выглядит. - Ничего не выйдет. Твой Фридман мертв. Поехал на рыбалочку и утонул. Представляешь, какая нелепость. Сеть ставил. Браконьер. Запутался в ней, падая из лодки, задел мотор, он тут же завелся, сеть намоталась… его опознали-то с трудом.
        - Так не бывает.
        - О, еще и не так бывает.
        - Но вы же понимаете! - На этот раз выкрик получился.
        - Понимаю. Что ничего не понимаю. И не только я. Никто ничего не понимает. Понятненько? Я знаю только одно: если ты выйдешь из этой квартиры на улицу, то до вечера не доживешь. У тебя тормоза откажут, в метро поедешь - под поезд рухнешь. Кирпич на голову. Мало ли способов. А ты мне должен рассказать - почему все происходит именно так, как происходит. Только ты знаешь, только ты сможешь ответить. Расскажешь?
        - Попробую. Вы когда-нибудь слышали про золотой запас? Который есть у нашей прекрасной страны?
        Майор невольно подался вперед.
        - Так вот. Фридман кое-что выяснил. Нет у нас никакого запаса. Точнее так: он есть, но на тридцать процентов, если не больше, состоит из меди.
        Баринов очень внимательно посмотрел на молодого мужчину напротив. Тот шумно отхлебывал из чашки растворимый кофе. Ввалившиеся щеки, всклокоченные волосы. Небрит. В глазах
        скука
        боль
        усталость
        Баринов искал там страх, но не нашел. Полная апатия. Комитетчик тихо выругался. Его собеседник трясущейся рукой поставил на журнальный столик чашку, попытался закурить. Ничего не вышло.
        Тогда он просто взял и заплакал. Тихо. Тонко. Его плач переходил в вой и причитания, а иногда - совсем затихал. Его плечи неровно подергивались. Он плакал без слез. Только голосом, лицом, но не глазами.
        Это очень страшно, когда плачут так.
        Баринов не смог преодолеть порыва. Он протянул руку и погладил плачущего мужчину по волосам.
        - Ты плачь, плачь, если хочешь, ладненько? Легче тебе, конечно, не станет. Но ты плачь.
        Он медленно встал и вышел на кухню. Вернулся с бутылкой коньяка. Поставил на стол. Достал из кармана трубку сотового телефона, положил рядом.
        - Я пойду, - тихо сказал он. - А ты - плачь. Если захочешь - позвони мне. Не захочешь - все равно позвони. Ты должен жить.
        Майор быстро ретировался, а мужчина еще плакал минут двадцать. Потом молча пил коньяк, чокаясь с оконным стеклом. Потом ходил из угла в угол, считая шаги. Надо было лечь и уснуть, но ничего не выходило. Он взгромоздился на широкий подоконник с ногами, уткнул в подбородок колени и закрыт глаза. Хотелось пустоты и тишины, но не получилось. Пришли видения. Они сменялись, одно за другим, как картины и действия в гротесковом театре. Невидимые рабочие сцены незаметно и молниеносно перемещали декорации, и он - единственный зритель в огромном зале - даже не успевал понять, что происходит.
        Картина первая
        Это было одно из самых частых и самых страшных его воспоминаний. Девяносто какой-то (память уже начала прятать даты) год. Тридцатое декабря. Он сидит в подвале, освещенном карбидовой лампой, над головой все время ухает, и неверный свет дрожит на стене. Вокруг - много людей. Он уже не помнит и не может различить их лиц, но все они - хорошие и добрые, они - друзья. Час назад кто-то из них притаранил два ящика совершенно немыслимого в этих условиях вонючего прасковеиского коньяка, но стаканов нет, и по кругу ходит мятая алюминиевая кружка, которую последний раз мыли в прошлой жизни. Закуски никакой нет, а сигареты - на вес золота. Одна - по две затяжки на лицо - успевает сделать полный круг, и ее добивает тот, кто начал.
        Слева от него - оператор с «России», они знакомились уже раз тридцать, но так и не запомнили имен друг друга. Справа - Маки, оператор NHK - смешной маленький японец. Маки боится бомбежек - его дед умер от бомбы. И совсем не боится пуль: может встать в свой небольшой полный рост, взвалить на плечо огромную тяжелую камеру и снимать, прислонившись к бэтээру, и не загнать его в укрытие уже никак. Маки говорит, что раньше никогда не пил столько алкоголя, а теперь ему очень нравится и придется, видимо, приезжать еще - где взять в Японии, чтобы так много, так вкусно, так дешево, да еще и в такой компании?
        Здесь собрались отличные парни - соль земли называют они себя, и не врут. Они не солдаты и не супергерои, а деньги, которые они получат, если вернутся домой, не так уж и велики. Просто все они - обычные серые люди, но это только дома. Там они скучают и злятся, там их многое бесконечно раздражает, ночи пусты, а дни - бесконечны. А здесь, здесь перед ними открывает двери совсем другая жизнь, жизнь, полная риска, смерти, соленого привкуса страха на губах. Здесь у воды другой вкус, а у человека - другой запах. Здесь даже у самых смелых пот пахнет страхом. И даже трус здесь готов умереть в любую минуту - как с луковицы вдруг слезает шелуха. Готов умереть, но не хочет, конечно. Если еще в сознании.
        А потом в голове что-то обрывается - какой-то толстый и важный сосуд, картинка становится негативной, монохромной, с преобладанием черного, мир вокруг напоминает вату, нет - стекловату, а с потолка летят осколки бетона и куски арматуры.
        А потом он встает и начинает копать бетонную крошку, передними руками, нет - лапами, копать - как собака, и страшно, беззвучно выть. Он выкапывает Маки и трясет его легкое тело. Он открывает ему глаза и дует в уши - просто ничего лучше не приходит в голову в этот момент. Он взваливает японца на левое плечо, берет в правую руку за ремень тяжеленную «Икегами» и бредет по руинам, шатаясь. Камера скребет аккумулятором по земле, и камеру жалко. Страшно подумать, в какую сумму выльется ремонт…
        Картина вторая

…На часах всего половина третьего утра, но он уже люто замерз. Он пританцовывает на асфальте, глядя вверх, в окно третьего этажа. Там какая-то комната, которую заливает искусственный синеватый свет. У него под ногами - испещренный надписями тротуар: «Лена, спасибо за СЫНА!», «Катя! Я жду уже шесть часов!» - и прочий счастливый бред. В правой руке у него полупустая литровая бутылка «Джек Дэниеле», в левой - давно и безнадежно увядшие тюльпаны. Один тюльпан совсем красный, второй - с желтыми прожилками, третий - нелепого цвета, уже и не разобрать какого.
        Он прыгает то на левой ноге, то на правой, шевелит губами и бормочет: «Маша, давай, давай, Маша! Маша, давай, давай, Маша!»
        У него звонит телефон, и он говорит пьяным голосом:
        - Аллле?
        - Старый! Ты еще жив? Не родил? - орет трубка дурным голосом его лучшего друга Пашки. - Старый! Мы волнуемся, у нас уже кончается водка!
        - Тьфу на тебя, у меня вторая линия, - ругается он, нажимая на кнопки.
        - У тебя дочка, - говорит трубка таким милым, таким нежным и таким измученным голосом. - Скажи, ты счастлив?
        - Дааааа!!! - орет он куда-то в трубку, в ночное небо, в освещенное неестественным светом окно третьего этажа и в весь мир. - Даааа! Я люблю тебяаа!!!
        И он начинает исполнять на исписанном признаниями асфальте какой-то дикий горский танец, размахивая жухлыми тюльпанами. Он знает, что Маша в этот момент, отогнув край занавески в своей палате, смотрит на него, улыбается и плачет от счастья. Где-то там опустела комната, облицованная кафелем и освещенная мертвенным светом. А он - танцует этот танец для нее. Он - мужчина, он - живой и сильный, он - ее муж, а теперь - отец ее ребенка. И он - действительно - счастлив. А любого, кто с этим не согласен, надлежит немедленно убить камнем и отправить в зону вечной мерзлоты для ухода за елками.
        На него накатывают теплые волны, которые можно, наверное, назвать счастьем. Видимо, так оно и выглядит, так оно и ощущается. Мечты сбываются, мечты должны, обязаны сбываться. Ради этого было все. Ради этого - уродливый шрам, ночные кошмары и дикий тремор в руках даже тогда, когда удается поспать и не пить целый месяц. Вот оно. Случилось.
        Картина третья
        Его лучший друг Пашка лежит, разбросав руки, и нежно-бежевая кожа сидений его нежно-бежевого «лексуса» залита отвратительной бурой жидкостью. У Пашки сейчас очень неприятное лицо, а нос - и без того острый - стал как у Буратино. Натянулась кожа, ввалились глаза, и синяки под ними стали почти черными. Левая Пашкина рука, свисающая ниже порога машины, декадентски тонкая. Рука богемного поэта-кокаиниста.
        Дико не хочется видеть, что произойдет сейчас: Пашку за руки и за ноги вытащат из салона, разложат на асфальте, потом - перевернут лицом вниз и спустят до бедер его любимые джинсы Ice В, его любимые трусы СК и вставят ему прямо в жопу огромный градусник.
        Молодой оперативник в дешевой кожанке обшарит карманы, залезет в каждую щель в машине.
        Все знают: у Пашки был дурной, очень дурной бизнес. Пашка наличил деньги, ворочал миллионами долларов и прекрасно знал, что однажды все закончится именно так. Он иногда даже шутил: Прикинь, старый, лежу я весь такой, раскинув мозгой, в красивой тачиле, и 7,62 в моей голове. И тут приезжаешь ты - весь такой честный и ответственный, ставишь ногу на мою неподвижную белую эпилированную грудь с эмалевым крестом и гимнастом и говоришь так пафосно: вот и еще один пал жертвой криминальных разборок! После этого обычно все начинали смеяться.
        Он и сейчас заставил себя улыбнуться. «Поганец, Пашка. Ну надо же было так меня подставить! Я хочу сейчас плакать, держать тебя за тонкую руку, но нельзя».
        Ведь нужно, черт возьми, нужно писать stand'up. Он проверил звук, попросил оператора все правильно скадрировать (так, что в кадре только «лексус» и никакого трупа) и начитал все с первого дубля:

…оперативники считают, что убийство предпринимателя Павла Рылеева связано с его теневым бизнесом. Консалтинговые услуги, которые оказывала его фирма, были лишь ширмой. На самом деле, по мнению следователей, Рылеев, известный под кличкой Рыло, владел крупнейшей сетью так называемых «прачечных» - фирм-однодневок, занимавшихся отмыванием криминальных денег.
        Он уже выбрал синхрон начальника МУРа - генерала Ухова, - который скажет, дескать, сколько веревочке ни виться….
        Поздно ночью он приехал домой совершенно пьяный, врезался в соседский «гелик», пытаясь припарковать машину, буквально вывалился из салона, а когда Маша открыла ему дверь - ударил ее. Первый и последний раз в жизни ударил свою любимую жену. Без причин, со всей силы, открытой ладонью по лицу. Ему просто очень нужно было ударить кого-то хорошего и беззащитного. Нужно было отомстить мирозданию за общую кривость устройства.
        Маша отлетела в угол и беззвучно куда-то уползла. «Похоже, она видела новости», - подумал он и уснул, сев в углу на корточки.
        Картина четвертая
        Какой это год? Опять забыл, не так уж и важно. Он выходит из здания редакции поздно вечером, на дворе - конец сентября или самый ранний октябрь. Холодно, совсем уже темно, проливной дождь. Подтянув джинсы, он смешно прыгает через лужи, стараясь не замочить дорогие туфли из голубой замши. До машины надо пропрыгать метров триста, и где-то на середине пути становится понятно, что все без толку - он уже мокрый, до трусов мокрый. Плюнув, он пытается закурить, спрятавшись под козырек. У мокрой сигареты отвратительный вкус, он успевает сделать всего три затяжки, когда огромная капля, сорвавшись откуда-то с небес, окончательно ее тушит. Матерясь в голос, он шлепает по пузырящейся воде - асфальта уже не видно. Садится в машину. Вытирает лицо грязной тряпкой. Заводит двигатель и еще раз пытается закурить. Дудки. На этот раз безнадежно намокла зажигалка, а прикуриватель уже давно не работает. Где бы достать огонь? Он машинально смотрит на улицу, прекрасно отдавая себе отчет в том, что там никого нет. Ага. Есть. Пытаясь повторить его путь - как по болоту с кочки на кочку - от крыльца прыгает миловидная
девушка, ассистент редакции. Он всегда с удовольствием смотрел на нее. Как ее зовут? Лена, кажется? Машины у нее точно нет, а до метро еще - ой-е! Он открывает стекло и начинает давить на клаксон. Девушка поднимает голову, видит его, улыбается, машет рукой и бежит к машине. Несколько секунд - и она уже на соседнем сиденье.
        - Огромное спасибо! - Ее мокрое лицо удивительно красиво, на щеках румянец, светлые волосы намокли и сами теперь как будто текут, изгибаясь, рассыпаясь тонкими ручейками на плечах. - Подбросите до метро?
        - Почему только до метро? - Он улыбается ей в ответ. - Называйте адрес! - Девушка вспыхивает, но отказываться явно не хочет.
        - Если вам удобно…
        - Мне всегда удобно, Лена. Верно? - Она снова улыбается и кивает в ответ. - И можно - совершенно спокойно - без этого вот «вы».
        Он выруливает со стоянки, дворники едва справляются с потоками воды. Дорога почти пуста, да и все равно - ничего не видно, фары не помогают. Он украдкой рассматривает ее, думает: почему же раньше думал, что она просто симпатичная? Да она же настоящая красавица! И, похоже, совсем не глупа…
        - И все же - адрес, Лена.
        - Ах, да, простите, то есть я хотела сказать - прости! - Она уже не улыбается, а заливисто смеется. - Мне, в сущности, все равно. Я собиралась на одну встречу, но теперь все отменилось. Отвезите меня куда-нибудь, хорошо? - Лена становится невероятно серьезной и смотрит ему прямо в глаза. Взгляд очень острый, даже пронзительный. И - смелый. Он знает такие взгляды. Так смотрят женщины, когда собираются заявить о своих правах на тебя. Так смотрят только очень сильные женщины, женщины, способные и на очень обдуманные, и на крайне спонтанные, даже нелепые поступки. Пока он думает так, его лицо, видимо, меняется, потому что гаснет и смелый взгляд Лены. Похоже, она уже жалеет о каком-то минутном порыве, начинает смущаться и прятать глаза. - Простите, прости то есть. Я сказала глупость, верно? Просто я, правда, не знаю, куда мне нужно. А ты не спешишь?
        Он ничего не отвечает, продолжая разглядывать ее в зеркало. Что он знает о ней? Ничего. Она о нем? Гораздо больше. Конечно, надо высадить ее сейчас где-нибудь у метро и ехать домой, но что-то мешает. Что?
        Он верен, клинически верен своей жене. Хотя иногда и чувствует, что вот-вот сорвется, ударится во все тяжкие. В такие минуты сразу становится стыдно - от одной только тени мысли, и он усилием воли заканчивает толком не успевшие начаться душевные волнения. Потому что так нельзя. Так плохо и дурно.
        - Знаешь, Лена, - он говорит, с трудом ворочая языком, чувствуя, что сбивается дыхание, - не сегодня. Назови все же какой-нибудь адрес, а?
        Она называет - это где-то на краю вселенной, где-то в новых районах без света и дорог, за МКАДом, ему нужно совсем в другую сторону. Но обещание уже дано. Минут пятнадцать они едут в полной тишине - машина с трудом продирается через ливень, превративший все, что за окном, в какую-то вязкую и тягучую субстанцию. Он понимает, что так ехать глупо, и первым начинает ничего не значащий разговор. Через два часа они похожи на старых и очень близких друзей - смеются, не дослушав до конца, перебивают друг друга и иногда даже толкаются. Перед ее подъездом он с трудом подавляет в себе искушение - легко, самыми кончиками пальцев, дотронуться до ее щеки или, может, даже прикоснуться губами.
        Он едет домой еще полтора часа, подпевая глупому радио, и чувствует, что весь салон машины наполнен каким-то посторонним, совершенно фантастическим запахом - запахом влажного тела, влажных волос, какой-то незнакомой ему косметики и совершенно невыразимой свежести.
        В тот вечер жена впервые смотрела на него так. Не выдержав пытки взглядом, он вспылил из-за какой-то ерунды - вроде пятна на свежестираной рубашке - и ушел спать, хлопнув дверью. И почувствовал себя вдвойне виноватым.

#16
        Я Сам изглаживаю преступления твои.
        Ис. 43:25

#17
        Рязанская область

20 мая 2007 года, 23.40
        Следователь Фридман не поверил ни одному слову мужичонки. Просто потому, что ни один человек в здравом уме никогда не поверит в такую историю. Но. Сявкин бьш дураком, идиотом, валенком. Он бьш кем угодно, только не сумасшедшим. Его страх бьш так велик, что иных аргументов в поддержку его совершенно бредовой истории даже и искать не требовалось.
        Он боялся очень натурально.
        Он целый день рассказывал такое, что у следователя волосы вставали дыбом. Нет, речь шла не о маньяках, неуловимых киллерах или великих мошенниках. Фридман вообще, если честно, не понимал, о чем.
        Просто о том, что некая группа совершенно открыто, совершенно идиотским способом ворует килограммами золото с государственного завода. Ворует давно. Ворует системно.
        Десятки, может - сотни килограммов золота.
        У Фридмана кружилась голова.
        Он понимал, что если хотя бы часть рассказа Сявкина - правда, то у него проблемы. С одной стороны - вот оно, поле чудес, на котором растут погоны, ордена и денежные премии. С другой… об этом он старался даже и не думать.
        Фридман вел машину по проселочной дороге в полной темноте. Сявкин, тихо скуливший на заднем сиденье, умолял его не включать фары.
        Остановились, не доехав почти полкилометра до заброшенной деревни.
        Дальше шли пешком, ориентируясь лишь по белой пыльной ленте широкой тропинки.
        Следователь снял с мужичонки наручники, и Сявкин заметно приободрился, хотя и продолжал иногда постанывать и морщиться, растирая затекшие руки.
        - Вот здесь будет хорошо видно, гражданин следователь! - трагическим шепотом объявил Сявкин, указывая на довольно крепкую еще избу- Я оттудова как раз и смотрел за ними, отличный вид, гражданин следователь.
        Фридман огляделся.
        За рекой на холме - заводские корпуса. Бред какой-то. Там вышки, прожектора, несколько уровней охраны. Автоматчики ходят, в конце-то концов. Как он мог поверить этому идиоту?
        Впрочем, приехал уже, надо удостовериться в собственной глупости.
        Кряхтя, стараясь не испачкать и не порвать одежду, следователь полез на второй этаж. В крыше - большая дыра, видно звезды. Попасть наверх - проще простого. Прямо под проемом - ящики. Видимо, Сявкин построил лестницу. Крыша. Еще теплая после жаркого дня.
        Фридман подстелил плащ-палатку и поудобнее устроился на ней.
        Где-то внизу кашлял, курил и отплевывался Сявкин.
        Следователь достал из-за пазухи бинокль с прибором ночного видения - специально одолжился у командира СОБРа. Навел на резкость. Ничего.
        Решительно ничего. Заводские корпуса, колючка. Вот автоматчик на вышке. Вот прожектор поворачивается, освещая периметр. Вот…
        Стоп.
        Что это?
        Бред.
        По полю в высокой траве, в какой-то сотне метров от заводского забора, медленно передвигаются какие-то тени. Это люди. Ошибки быть не может.
        Это не сон, он действительно видит
        людей
        ночью
        у забора золотого завода
        с небольшими фонариками
        с какими-то предметами (металлоискателями?)
        они ничего и никого не боятся. Что они там делают, на этом поле чудес? Все просто. Они собирают урожай золота.
        С крыши Фридман практически скатился. Схватив Сявкина за грудки, он начал трясти незадачливого старателя:
        - Как такое может быть, отвечай! Почему об этом никто не знает? Как такое может быть, черт тебя дери!
        Сявкин что-то мычал в ответ, округлял глупые глаза и разводил ручонками. Ну в самом деле - он-то тут при чем? Приступ ужаса и ярости прошел. Следователь отпустил мужичонку, ему даже стало стыдно: набросился на убогого.
        Стараясь не смотреть в лицо задержанному, он бросил через плечо:
        - Давай в машину. Все, представление закончено.
        Домой пора.
        Этой ночью следователь почти не спал. Рядом уютно храпела жена, а он метался по кровати. Стоило закрыть глаза - и перед мысленным взором возникала картина: десяток теней на ночном поле с металлоискателями и фонарями. Под носом у охраны. Даже слепой их увидит, даже глухой услышит. «Такого просто не может быть» - эта фраза пульсировала в голове до рассвета. Лишь в пять часов утра измученный Фридман наконец заснул.
        В одиннадцать, когда он пришел на работу, ему сообщили, что арестованный Сявкин, чье дело находится у него в производстве, повесился этой ночью в своей камере на резинке от трусов. Поскольку ничего путного на допросах Сявкин не сказал, сообщников не выдал, происхождение изъятого золота не обозначил - дело нужно закрывать. В связи со смертью его единственного фигуранта.
        Выслушав все это на утренней планерке у прокурора области, Фридман не спеша вернулся в свой кабинет, по дороге умудрился пококетничать с секретаршей, полил цветы, аккуратно разложил на столе бумаги. Подошел к двери своего кабинета и запер ее изнутри.
        Достал из сейфа бутылку водки и стакан. Долго разглядывал оба предмета, потом решительно, одним движением, скрутил пробку и налил. Выпил стакан, не отрываясь, частыми маленькими глотками. Шумно выдохнул. Уткнулся носом в рукав мундира. Запрокинул голову.
        У следователя началась истерика.
        Остановить ее не смог бы сейчас и сам генеральный прокурор.
        А ведь до пенсии совсем немного.
        Совсем немного.
        Бл… ский Сявкин.

#18
        Турецкая Республика, курорт Алания

2 сентября 2005 года
        Из окна было видно гору, а на горе стояла старинная крепость. Под горой - тонкая линия моря. Все остальное съедал причудливый рельеф местности. Пожилой мужчина встречал рассветы на балконе, сидел здесь с газетой до обеда, потом - отправлялся в город. Его путь лежал на рыбный рынок, в маленький ресторанчик, где повара, задорно перемигиваясь и перекрикиваясь на своем гортанном языке, уже давно не обращали на него никакого внимания. Они привыкли к нему - как к предмету мебели. Этот странный русский приходил и ел рыбу каждый день - уже лет пять, а может, целую вечность.
        - Салям алейкум, Паша.
        - Салям! - Паша обнажил в улыбке почерневшие зубы. - Как абична? И два пива?
        - Спасибо, мой друг, спасибо, как обычно.
        Пожилой русский молча ел рыбу, запивал пивом, вытирал салфеткой пену с усов. Потом аккуратно отсчитывал деньги, оставлял на чай две лиры и уходил. Закат он встречал на другом балконе. Он специально выбирал этот дом так, чтобы следить за движением солнца целый день. В этом процессе он видел невероятно глубокий смысл, а другого - не видел в жизни вовсе и уже давно.
        Иногда он мог выйти в город вне плана, побродить по улочкам, позвонить куда-то. Как правило, он оставался доволен услышанным, что и неудивительно: собеседники панически боялись расстраивать пожилого русского. Здесь, в курортной Алании, где его уже давно знали все местные жители, никто даже не догадывался о роде занятий и прошлом. Дома, в далекой России, о нем знали больше.
        Человек, имеющий доступ к базам данных российского Министерства внутренних дел, мог бы узнать, что мужчина известен под кличкой Носорог, имеет три судимости - две за умышленное убийство и одну за бандитизм, считается основателем одной из крупнейших преступных группировок начала девяностых и, помимо всего прочего, убит и похоронен в родной Рязани в две тысячи первом году. В архивах можно было бы найти оперативные донесения, фототаблицу и даже видеокассету формата VHS. На осыпающейся пленке криворукий милицейский оператор, злоупотребляющий наездами, отъездами и панорамами, запечатлел похороны Носорога, в миру - Константина Крюкова.
        Плачущая вдова, серьезный сын - юноша лет семнадцати с еле заметным пушком над верхней губой, растерянный и напуганный младший брат (тоже - тот еще бандит), горы цветов. В числе прочих - венок от губернатора области, прислоненный к строгой гранитной стеле.
        Носорог решил умереть задолго до настоящей смерти, когда стало понятно, что его все равно убьют. Нет, не посадят, конечно, но убьют обязательно. Причем желающих было так много, что угадать имя потенциального заказчика Костя не мог при всем желании.
        Он продумал все до мелочей. Нашел бродягу, подходящего по комплекции, вывез в деревню, долго держал под замком. Бродяга был только рад - каждый день еда и выпивка, делать ничего не надо. Носорог заставил его побриться и постричься, купил приличную одежду, обувь. Начал появляться на людях в часах, которых не носил вообще никогда, купил себе здоровенный золотой нательный крест на толстой цепочке, притом что особой религиозностью раньше не отличался.
        Крюков практически никогда не употреблял алкоголь - вкус не нравился, а последствия - и подавно. Оказалось, что это большая проблема. Для успешной реализации плана пришлось начать пить - опять-таки публично и демонстративно. Носорогу снились кошмары - он просыпался в холодном поту, пытался отогнать морок. Липкий, злой и напуганный, он шел на кухню, отчаянно громыхая посудой и хлопая дверцами шкафов. К тому моменту, когда разбуженная жена приходила посмотреть, что происходит, он допивал уже вторую или третью бутылку крепкого пива. Ему казалось, что он сходит с ума, - очень сложно было просчитывать каждый поступок и сохранять над собой контроль, стремительно пьянея.
        Подготовка к смерти шла уже полгода, когда Носорог ушел в самый настоящий запой - оказалось, что он - как чукча или индеец - не имеет никакого алкогольного иммунитета. Все же начинать пить в таком возрасте - опасно. Друзья даже возили Костю к наркологу. После курса реабилитации он понял, что почти готов.
        Тем временем на имя бродяги уже был выправлен заграничный паспорт, в который школьный приятель - начальник одного из городских отделов милиции - за триста долларов вклеил фотокарточку Носорога. Пора было начинать.
        Первого марта пехотинец-новичок из группировки Носорога перерезал тормозные шланги на машине незадачливого милиционера. Возвращаясь с работы, охочий до денег подполковник потерял управление на скользкой дороге, не смог затормозить и на большой скорости влетел в стену. Умер по дороге в больницу.
        Второго марта Костя лично казнил пехотинца - позвал вместе с собой в баню, чтобы отметить боевое крещение, и несколько раз сильно ударил головой о кафельный край бассейна. Тело вывез за город и сбросил в реку, привязав к ногам ржавые блины от штанги.
        Третьего марта Носорог сходил в магазин и купил себе новую одежду - строгий деловой костюм, ботинки в дырочку, пару светлых сорочек, галстук и кожаную дорожную сумку. В сумку он сложил новый паспорт, смену белья, зубную щетку и фотокарточку сына в тяжелой деревянной рамке.
        Четвертого марта Носорог навестил бродягу. Сначала заставил переодеться в свою одежду, потом - напоил до беспамятства. От запаха водки ему сделалось дурно. Пришлось выбегать на улицу. Минут десять убийца стоял, согнувшись, держась дрожащей рукой за сгнивший штакетник забора. Его рвало. Умывшись колодезной водой, Костя смог взять себя в руки.
        Бродяга мирно спал. Носорог надел ему на руку свои часы, повесил на шею золотой крест. Кряхтя дотащил бесчувственное тело до машины, посадил на пассажирское кресло. Бросил в ноги пустую бутылку из-под водки. Перекрестившись, он запустил двигатель. Отогнал машину на окраину города, выбирая проселочные дороги и дворы.
        Его никто не видел. Пересадив бродягу на водительское место, он достал из багажника обрез охотничьего ружья. Примерившись, вложил оружие в руки спящего пьяницы и снизу выстрелил ему в челюсть. Все получилось.
        Опознать труп, при всем желании, не смог бы никто - у него просто не было лица. Костя быстро переоделся в новый костюм, сложил испачканную кровью одежду в отдельный пакет. Облил бензином и сжег.
        Поймав такси, он доехал до вокзала, успел купить билет на экспресс, уходящий в Москву, всего за три минуты до отправления. На Казанском договорился с усатым горцем - натерпевшись жути, буквально долетел до «Домодедова», заплатив какую-то астрономическую сумму.
        Утром следующего дня Носорог впервые в жизни оказался за границей. Ему очень понравилось. Он снял номер в первом попавшемся дешевом отеле, залпом, прямо из горлышка, выпил бутылку смирновской, купленную в дьюти-фри, и заснул сном мертвеца. Сравнение Косте очень понравилось - вечером внимание его скромной персоне уделила даже программа «Время». Где-то между новостями культуры и спорта, перед сообщением об автокатастрофе в Индии, в которой погибли, как обычно, сто двадцать три человека, женщина со строгим лицом Екатерина Андреева сообщила, что накануне в Рязани выстрелом в лицо покончил с собой один из самых знаменитых преступных авторитетов современности. Источники в правоохранительных органах, пожелавшие остаться неизвестными, рассказали корреспондентам, что в последнее время дела у Носорога шли из рук вон плохо, он впал в депрессию и начал запойно пить, что, скорее всего, и привело к суициду.
        Костя достал из кармана паспорт и еще раз, по слогам, прочитал свое новое имя - Владимир Филин. «Филин», - глядя в зеркало, артикулируя, повторил он. Звучит глупо, как блатное погоняло. Был Носорогом - большим, тупым и страшным, стал Филином - мудрым, молчаливым и очень опасным.
        Заглянув в интернет-кафе, он отправил короткое письмо по электронной почте. Все же один человек на свете должен был знать, что слухи о его смерти сильно преувеличены. Хотя, конечно, этот человек и без всяких писем все знал. У него работа такая - все и всегда знать.
        Часть четвертая
        Судия

#19
        Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.
        Мат. 11:30

#20
        Москва, офис ЗАО «Информационная безопасность»

16 марта 2009 года, 13.40
        Он смотрел на Федора не мигая. Эта пытка отсутствующим взглядом продолжалась уже секунд двести. Наконец старик не выдержал и отвел глаза.
        - Послушайте, - робко начал он. - Ведь я даже не знаю толком - кто вы, что с вашей семьей, что за история. Я просто выполняю поручения Баринова, стараюсь сделать это максимально точно, стараюсь ничего не упустить.
        - Продолжайте, - попросил человек за столом, обращаясь к уху Федора.
        Ухо покраснело.
        - Дело было так. Я, так сказать, последний год уже досиживал, когда пришла на зону малява для меня. Ее перехватили, но потом решили передать, там была шифровка, понимаете? Текст был простой: «Серега совсем плох, боится не дожить до твоего приезда, просит за все простить». Это был условный код Баринова. Это значило, что я должен пойти в условленное, так сказать, место. Посмотреть, что там для меня лежит.
        Федор замолчал. Задумался.
        - Дальше.
        - У вас нет воды, простите?
        - Нет.
        - Простите, простите. Так вот. Я откинулся, как вы верно, так сказать, заметили, шесть дней назад. Позавчера приехал только. Сразу пошел к тайнику - там пакет и записка. В записке было написано, как вас искать, через кого, все такое. А пакет - вот он, так сказать, в целости и сохранности.
        С Федора уже давно слетели спесь и лоск, которые он напустил на себя перед дверью с табличкой странного ЗАО. На жестком стуле сидел самый обычный старик-уголовник. Его заскорузлые руки тряслись, пока он копался в саквояже (явно украденном где-то по случаю). Наконец, ему удалось совладать с руками, и на свет божий появился пакет - сверток не больше обычной книги. Плотная серая бумага, тщательно перевязанная бечевкой.
        - Я не открывал, - почему-то испуганно заявил Федор, протягивая пакет через стол.
        Человек, сидевший напротив, взял посылку из прошлого без должного трепета. На его лице не дрогнул ни один мускул. Взвесив сверток в руке, он отправил его в верхний ящик стола, бросил прямо на тетрадку с мятой пружинкой. Потом, подумав немного, открыл другой ящик, достал несколько купюр и протянул старому уголовнику.
        - Спасибо. - Его лицо искорежила совершенно чужая улыбка. - Вот что. Вы - человек серьезный, со связями. - Федор благодарно улыбнулся, пряча купюры в карман. Руки опять отказывались подчиняться - доллары разлетелись по всей комнате. Рухнув на колени, старик начал нервно собирать их, комкать и засовывать в саквояж, все еще продолжая улыбаться, преданно глядя в лицо человеку за столом. - Так вот, - продолжил он. - Оставьте мне какой-нибудь телефон. Ну или что-то еще. Может быть, я найду вам работу, Федор.
        Закончив эту невероятно длинную речь, человек встал, всем своим видом демонстрируя, что аудиенция окончена. Федор к этому моменту победил дензнаки и даже захлопнул саквояж. Пятясь задом, он дошел до двери, так же задом распахнул ее и растворился в коридоре.
        Оставшись в полном одиночестве, хозяин кабинета, генеральный директор странного ЗАО со странным названием, позволил себе улыбнуться. На этот раз вышло натуральнее. Он подошел к столу, открыл ящик и замер над ним, как бы раздумывая: стоит ли открывать сверток, присланный мертвецом? Здравый смысл был против.

#21
        Рязань, кафе «Кура»

17 июля 2007 года
        Следователь Фридман был честным человеком. Почти честным, как он часто говорил сам себе, стоя перед зеркалом. Он почти никогда не брал взяток (всего один раз бес попутал на небольшую сумму, но тогда не было вариантов - нужно было делать сложную операцию жене, будь они неладны, эти женские организмы), ни разу не фабриковал уголовных дел. С подследственными всегда был предельно корректен - не грубил, насилие не практиковал.
        Фридман был на хорошем счету. Он раскрывал дела - бывало, что и сложные. Настоящий крепкий профессионал, каких мало осталось. Убогая квартирка на окраине провинциального города, убогий кабинет в областной прокуратуре, жена на пенсии по инвалидности, дочка на последнем курсе педучилища, сын уехал в Москву и занимается там чем-то совершенно непонятным. Говорили, что у Фридмана есть все шансы через пару лет занять кресло заместителя прокурора области и с этого поста, с почетом, даже с орденом каким-нибудь, уйти на пенсию.
        У следователя, по большому счету, была всего одна слабость. Он жаждал славы. Жаждал и получал. Его просто обожали журналисты - и местные, и столичные. Он хорошо рассказывал, отлично держался перед камерой, умел напустить туману, а мог, совершенно неожиданно, огорошить заезжего репортера такой тайной следствия, что дар речи пропадет.
        С этим московским репортером он познакомился три года назад. Фридман закончил грандиозное дело, отправив за решетку два десятка бандитов, местных группировщиков, уже давно вышедших за пределы не только области, но и страны. Настоящая такая, хрестоматийная русская мафия, и даже кличка у лидера совершенно медийная, самое то, что надо, - Носорог.
        Когда ему позвонил ведущий популярной программы, Фридман расцвел. Немедленно согласился все рассказать и показать.
        Уже на следующий день журналист приехал.
        Как-то само собой получилось, что между мужчинами возникло некое подобие дружбы - взаимная приязнь переросла в нечто большее. Они сделали шикарную программу про разгромленную банду, потом - еще парочку. Про маньяка, про вора в законе… А потом начали встречаться просто так. Без особых поводов.
        То Фридман приезжал в Москву, и они часами, порой до рассвета, заседали в ресторанах, то телевизионный друг, уставший от столичной суеты, вдруг приезжал в провинцию - порыбачить, отключив мобильные, походить по лесу, выпить водки после бани. Простые такие удовольствия.
        На этот раз был именно такой случай. Короткий отпуск - трехдневное бегство из Москвы. Вечером - поезд. На прощание решили поужинать.
        Следователь заказал отдельный кабинет в небольшом грузинском кафе - с местными шашлыками ничто не могло сравниться - под горячее острое мясо выпили уже немало.
        Он видел, что Фридмана распирает. Что он хочет что-то рассказать, рассказать такое, чего раньше никто не видел и не слышал. Он понимал - речь пойдет не о банде и не о маньяке. Он не ошибся.
        Когда была выпита последняя рюмка, когда усатая официантка принесла крепкий и соленый (с привкусом крови, подумал он) кофе, пожилого следователя прорвало.
        Он начал с длинного предисловия. Он требовал клятв - никому, никогда, ни под каким соусом. И чтобы даже под пытками - ни одним звуком. И лишь потом перешел к истории. Она, на самом деле, потрясала. Пересказать ее в двух словах было невероятно сложно - слишком много фактов, персонажей, эпизодов, а еще больше - вопросов без ответа.
        Рассказ о массовом воровстве золота с режимного завода, где после смены каждому рабочему на полном серьезе исследуют задний проход и в голом виде прогоняют через чувствительный металл од етектор, казался бредовым вымыслом. Но Фридман не страдал психическими заболеваниями, не был критически пьян, да и вообще не отличался любовью к художественному вымыслу.
        - Так не бывает.
        - Я и не ждал, что ты поверишь. Но это факт, понимаешь. Это так и есть. Что самое тревожное, да, вот что меня волнует, - прокурорский шумно отхлебнул кофе, - так это вот что. Вся история, по ходу, секрет Полишинеля.
        - ?
        - Мужика-то повесили в камере, понимаешь? Повесили в ту ночь, когда я с ним на поле съездил. А ведь никто - ну ни одна живая душа об этом не знала.
        - Выходит, что знала. И непростая какая-то душа.
        - Вот это и страшно.
        - А где дело?
        - Ха. Я его спрятал. Никто не найдет. А если и найдет - в нем ничего нету, в этом деле. Там пять страниц всего. Я же в своем уме, не стал описывать свои ночные похождения с этим Сявкиным дурацким, мир его праху.
        - Ну а ты на все сто уверен, что его повесили? Он ведь мог и сам, со страху…
        Глаза Фридмана, немного мутные от водки, неожиданно стали жесткими и абсолютно трезвыми.
        - Ты еще под стол ходил, когда я первого жулика колол и под вышку отправлял. Я просто знаю, я просто вижу, что человек может, а что - нет. Этот - никогда в жизни не смог бы на себя руки наложить.
        - Интуиция к делу не пришивается.
        - Да ну тебя совсем. - Фридман обиделся. - И вообще, я почти уверен, что это все камуфляж. Там что-то большее творится. И я обязательно, слышишь, обязательно узнаю, что именно.
        Минут пять-семь сидели в полной тишине.
        - Я тебя провожу. - Следователь встал из-за стола, аккуратно засунув под тарелку несколько купюр. - Не хочу больше тут говорить.
        Мужчины вышли на улицу и медленно пошли по засыпающему городу. Со стороны могло показаться, что отец с сыном вышли на вечернюю прогулку. Степенно, спокойно, разговаривая полушепотом, они шли по главной улице. Фридман говорил и говорил, казалось, что он уже давно ждал этого момента. Ему просто необходимо было исповедаться, найти этот треклятый дуб со всепоглощающим дуплом, которому можно доверить все самые страшные секреты, выкрикнуть в отверстие и забыть навсегда. Он очень хотел забыть. Мечтал. С тех пор, как в камере на резинке от трусов (Господи, ну какая нелепость!) нашли посиневшего Сявкина с огромным, вывалившимся изо рта языком, Фридман не знал покоя. Ему нужно было выговориться.
        Они прощались коротко. Проводница на подножке вагона нервничала и с осуждением поглядывала на нетрезвого молодого человека с дорогим чемоданом в руке. Тепловоз истерично кричал. С крыши вокзала ему отвечали огромные мутировавшие птицы.
        Он действительно был порядком пьян, история Фридмана оглушала, хотелось спать.
        Пыльный состав уходил куда-то в ночь, неровно дергая красными фонарями на последнем вагоне. Следователю не хотелось домой. Он долго смотрел вслед уходящему поезду, с тоской констатируя, что выговорился, а легче не стало. Груз остался. Со всем этим надо как-то жить. Надо что-то делать. Он ссутулился, повернулся к вокзалу спиной и устало побрел в сторону дома. На дорогу ушло сорок минут. Этого времени оказалось достаточно. Завтра он достанет тонкую папку и возобновит расследование. Своей волей. Тайно. Когда придет время, он поставит в известность и шефа, и Москву. Сейчас рано.

#22
        Слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью.
        Кол. 4:6

#23
        Директору ФСБ России
        Совершенно секретно
        Экземпляр единственный
        Довожу до Вашего сведения, что на подведомственной мне территории действует организованное преступное сообщество, организовавшее и наладившее систематические хищения драгоценных металлов с предприятия СФ-14. Хищения осуществляются систематически, до настоящего момента. В какой момент схема была налажена - в настоящее время установить не представляется возможным. Масштабы хищения устанавливаются. Участники ОПС устанавливаются.
        По сообщению агента «Секретарь», дело должен был принять к производству следователь областной прокуратуры Фридман, однако, по непонятным причинам, это сделано не было. Единственный задержанный в рамках предварительного расследования покончил с собой в камере изолятора временного содержания. Вскрытие не проводилось, труп кремирован.
        Прошу Вашей санкции на проведение специальных мероприятий, а также на неофициальную беседу с Фридманом. Жду дальнейших указаний.
        Начальник УФСБ России по Рязанской области.

#24
        Москва, Лубянка, главное здание ФСБ России

14 июня 2008 года
        Сергей Баринов дописывал рапорт, когда на столе заорал внутренний телефон. Майор с ненавистью посмотрел на белый пластиковый аппарат без диска и выругался вслух. Вечер уже. Планы были. Все летит псу под хвост, все. За годы службы Сергей Матвеевич безошибочно научился чувствовать неприятности, особенно те, что исходили от высокого начальства. Какое-то шестое чувство всякий раз подсказывало ему - просто так звонит «вертушка» или стоит ждать беды. В этот раз предчувствие уверяло - все очень, очень плохо.
        Баринов взял трубку, выслушал несколько отрывистых фраз, односложно ответил. Поправив галстук, одернув мятый пиджак, вышел из кабинета и запер дверь. Бесшумный лифт поднял на три этажа выше. Истертые ковровые дорожки гасили звук шагов.
        У железной двери, перегораживающей коридор, майор нажал кнопку звонка. Лязгнул засов. Тетка в форме с погонами старшего прапорщика придирчиво разглядывала удостоверение целую минуту, сличала потускневшую фотокарточку с оригиналом, близоруко щурясь. Убедившись, что перед ней все же не враг и не шпион, тетка взяла телефон и что-то пролаяла. На другом конце провода раздался аналогичный звук. Опустив трубку, прапорщица глазами показала - иди.
        Баринов прошел еще два таких же кордона, прежде чем попал в кабинет, о существовании которого предпочитал никогда не думать. Не те чины, не то положение. Сюда вызывают только в двух случаях - или для того, чтобы вручить Героя, или для того, чтобы отдать какое-нибудь отвратительнейшее распоряжение. Сломать жизнь, проще говоря. Героя сегодня ждать не приходилось.
        Директор говорил долго. Минут пятнадцать. Сергей Матвеевич еще никогда не слышал, чтобы первое лицо так много времени уделяло какому-то оперативнику, пусть и по особо важным делам, пусть и заслуженному. Но - простому оперу. Сергей Матвеевич еще никогда не видел, чтобы директор, разговаривая с кем-то из сотрудников, отводил глаза в сторону.
        Баринов вышел из кабинета, почти бегом бросился в сортир. Рывком распахнул окно, начал расстегивать верхнюю пуговицу на рубашке, которая всегда болталась на его тощей шее, а сейчас - удавом душила, аж глаза на лоб лезли. Оторвал пуговицу. Ослабил галстук. Нашарил сигареты и зажигалку, долго прикуривал.
        Все очень плохо - стучало в голове. Все гораздо хуже, чем я думал. Все очень-очень плохо.
        Баринов вернулся в кабинет, быстро собрался, сбросив в портфель все бумаги со стола. Отпер сейф, достал табельное. Проверил, снял с предохранителя, сунул за пояс. С тоской оглядел унылый, но такой неожиданно родной кабинет.
        - Ох…ть, - сказал Баринов вслух, обращаясь то ли к «вертушке», то ли к вырезанному из доски Железному Феликсу. - Ох…ть, - повторил он, глядя в окно. - Я вот ведь и не знаю, что тебе теперь делать, парень.

#25
        Начальнику УФСБ России по Рязанской области
        Совершенно секретно
        Экземпляр единственный
        Доложите о результатах дальнейшей проверки по факту, изложенному в Вашем последнем рапорте. Немедленно сообщите о лицах, осведомленных о ходе проверки - прямо или косвенно. Требую не допустить дальнейшего распространения информации по факту.
        Любой ценой остановите действия, изложенные в Вашем рапорте. Установите круглосуточный контроль за следователем областной прокуратуры Фридманом, в контакт с ним входить категорически запрещаю.
        Ждите дальнейших указаний.
        Директор ФСБ России

#26
        Москва, явочная квартира московского управления ФСБ России

8 мая 2008 года
        Ночь кажется бесконечной. Человек в несвежей постели ворочается с боку на бок, чешется, сучит ногами под одеялом. Человеку неспокойно. Он уже в сотый раз думает о бутылке на кухне, но потом уверяет сам себя, мол, нет. Не пойду. Я не алкоголик.
        Он не алкоголик, нет.
        Просто какие-то невиданные тени ходят сегодня по стенам и потолку. Просто совсем не идет сон, а перед открытыми - вытаращенными - в темноту глазами все встают и встают какие-то бредовые картины. Чертова выставка современного искусства. Вернисаж больного сознания.
        В этих картинах так много правдоподобия, но человек знает - этого не было и не будет. Он убедил себя в этом. Не было и не будет.
        Черт побери. Как же хочется виски.
        Как же.
        Как же!
        Он хлопает ладонью по тумбочке, находит мобильный телефон, открывает его и подслеповато смотрит в экран. Бл…ь. 5.42. Дурацкое время. Уже нет смысла уговаривать мозг успокоиться и дать возможность уснуть. И вставать рано. И идти некуда.
        Он отбрасывает телефон в сторону, стремительно переворачивается в постели, со всей силы бросается вниз, зарываясь лицом в мокрую от пота подушку. Видения не уходят, не отпускают. Но от резкого удара меняют цвет. Картинка становится почти негативной, только с преобладанием красного. Жесткого насыщенного красного. Красного, цвета артериальной (или венозной? Черт, какая разница?) крови. Красные тени мечутся по подушке. Красные контуры меняются с невероятной скоростью. Движение красного отдается в голове тупой болью.
        Спасибо, Господи, бормочет человек, что у меня нет пистолета. Хотя - еще пара таких ночей, и я обойдусь кусачками для ногтей. Не просто так ведь их запретили брать с собой в самолет.
        Красные тени немного успокаиваются.
        Видимо, им нравится ход мысли человека.
        Человек трется лицом о подушку. Отвратительный звук - скребет о ткань щетина - возвращает его к реальности.
        Под окном надрывно орет автомобильная сигнализация.
        Над городом, в котором у него вообще никого нет - даже себя самого нет, - встает подобие солнца.
        Город знает, что человек его ненавидит.
        Город охотно отвечает взаимностью.
        Человек снова засыпает, проваливается в прошлое. Сначала ему снится расстройство желудка. Потом - пальцы, быстро бегающие по авидовской клавиатуре, где вместо букв - специальные символы. «Яблочко + z» - отменить. Отменить всю жизнь. «Яблочко + с» - скопировать. Скопировать удачно получившийся кусок из начала секвенции и перенести вперед, в конец, в present day, нажать «Яблочко + v» - вставить туда, куда нужно. Куда хочется. Жизнь мелькает разноцветными кубиками. Иногда жизнь требует остановиться - мощности процессора не хватает, чтобы считать эффекты в реальном времени.
        Ему снится, как дочка залезает по лестнице на разноцветную горку и с криком, с визгом летит вниз по изогнутой трубе. Он видит ее счастливое лицо, видит растрепанные волосы и чувствует слегка влажные ладошки.
        Потом мама. Мама. Я так и не смог приехать к тебе на похороны, а потом решил - лучше и не поеду. Не хочу, никогда не хочу больше приезжать в этот городок на краю географии. Прости, мама. Когда ты умирала, я, раненный в ногу, въезжал на «броне» в Бамут - оператор испугался, напился с вечера, и я тогда впервые взял в руки Betacam, оказалось - не так сложно. Ты умирала, а я снимал штурм Бамута, который продал потом на все каналы мира, разве что Jetix не возбудился - там больше не было камер. А если б они даже и были, то никто другой не посмел бы, не решился бы снимать, как расстреливают у стены дома раненых бородатых уродов хорошие парни в черных масках, как хирург с белыми губами в наспех поставленной палатке отрезает измусоленную миной левую ногу двадцатилетнему пареньку-а анестезии нет, и командир, крепко зажав его голову под мышкой, вливает ему в глотку мерзкую, пахнущую ацетоном водку «Балтика».
        Ты умирала, мама, а над Бамутом поднималась отвратительная вонь - смесь пороховой гари, горящей плоти и простого, чистого огня. Ты знаешь, мама, как пахнет чистый огонь - когда горят дома, которым уже сто лет или больше?
        Ты умирала, мама, а я сидел в чужом, уцелевшем доме - там еще тлели угли в камине, а все остальное было целым - и жир от только что зарезанного и изжаренного барашка тек по моей белой жилетке с двумя десятками карманов, тек по моим камуфляжным штанам и капал на грязный бинт; кровь давно уже запеклась. И запах жареного барашка, моей крови, пороховой гари - все это смешивалось в один дикий букет, пьянящий, кружащий голову, сводящий с ума.
        Тебя хоронили, мама, когда взвод покидал Бамут, и командир подарил мне «стечкина» с перламутровой рукояткой - фетиш какого-то мелкого полевого командира, убитого в недавнем бою. «Стечкин», казалось, тоже был еще теплым и хранил память о ладони старого хозяина. Там были какие-то красивые узоры, как любят горцы, я уже не помню точно - какие, и он лежал в руке так ровно и спокойно, что казалось, был сделан специально для меня. Я подумал тогда: «Какая глупость! Я - самый мирный, самый тихий на земле человек, держу в руках этот страх Господень, и мне - мне - все это нравится!»
        И потом - мне было дико и страшно - я закапывал его где-то на ночной трассе, по пути из Моздока в Пятигорск.
        Ты ведь не сердишься, мама? Я был хорошим сыном и очень любил тебя. Хотя, конечно, ты не могла знать этого наверняка.
        Знаешь, мама, я ведь все время врал - и не только тебе. Знаешь, я ведь строил такую идеальную жизнь, я так хотел, чтобы ты была рада. Я любил, честное же слово, я так любил свою маленькую жену с большими глазами, но я ведь, мама, просто уговорил себя, тогда, когда-то, в прошлой жизни. Я ведь, мама, могу по любому поводу уговорить себя. Если очень постараться, то сам себе поверю, будто Наполеон или писатель Бунин. Или литератор Татьяна Толстая. Мне просто было нужно это, нужно, мама, ты прости мне сейчас мою истерику. Я - раковина без моря и без моллюска. Когда он (чертов моллюск) жил во мне, а море шумело рядом, а потом он (гребаный моллюск) взял, да и сдох, а море - в силу процесса, который, как я помню, назывался геосенкнинкталь, - отступило и высохло. И теперь во мне - только запах от моллюска и шум от моря, да и то если плотно прижать к уху и старательно вслушиваться. Такие дела, мама. Я плохой, пустой, ретранслятор чужого шума. Но люблю тебя, так что - прости мне многое. И в настоящем, и в будущем. Во веки веков, хорошо?
        Человек вскакивает и трясет головой. Господи помилуй. Ну что за х…ня? Руки шарят по груди в поисках сердца. Все на месте. Два соска, жесткие волосы, подернутые редкой сединой. Неровная на ощупь косая полоса через живот. Какая, к черту, мама? Что там стучит у меня внутри? Или уже не стучит?

#27
        Москва, съемная квартира в спальном районе на Востоке

16 марта 2009 года, 23.00
        Под несколькими слоями упаковочной бумаги обнаружился дешевенький китайский цифровой диктофон. Просто диктофон. Записок, каких-либо пояснений или указаний не было.
        Он внимательно рассмотрел пластмассовый корпус, зачем-то ковырнул его ногтем в нескольких местах. Ничего не изменилось. Осторожно - как бомбу - положив диктофон на стол, он вернулся к плите. Бросил в закипевшую воду специи. Разорвал пакетик. С каменным грохотом, разбрызгивая во все стороны кипяток, пельмени рухнули в кастрюлю. Вода стала мутной, молочно-белой. Помешав в кастрюльке деревянной ложкой, он убавил огонь, накрыт крышкой и вернулся к столу.
        Взял в руки диктофон.
        Осмотрел его со всех сторон еще раз и нажал кнопку.
        В первые секунды ничего не произошло. Потом раздался какой-то скрип и стук. Потом кто-то в диктофоне закашлял. Потом раздался голос:
        Привет, парень. Узнал? Впрочем, давай к делу. Если ты это слушаешь, значит, я уже мертв, а ты еще нет. Это радует. Ну… условненъко. Тебе даже не потребуется набираться терпения, все, что я тебе скажу, займет минут двадцать-тридцать. Максимум. Потом можешь выключать, дальше - там три с половиной часа деталей. Слушай внимательно, запоминай, никаких пометок не делай. Потом, когда тебя спросят, откуда ты все это узнал, - вали на меня. Проверить нельзя. Я оставлю много следов, нарочитых следов. Сейчас их просто опишут, потом, когда появится твой рассказ, о них вспомнят и все поймут. Мозаика сложится, что и требуется.
        Выводы, которые я сделал, могут показаться тебе глупыми. Но ты слушай. Слушай, запоминай, ладненько? И еще. Я, может быть, последний человек, желающий тебе добра. И не спрашивай, почему.
        Итак. Для начала. Кто взорвал твой дом…
        Он бросился к столу, схватил диктофон и успел нажать кнопку прежде, чем мертвый Баринов продолжил. С грохотом упала крышка от кастрюли, бурлящая пельменная вода хлынула на плиту, заливая синие языки пламени. Волна унесла лавровый лист.
        Он стоял в центре кухни. С деревянной ложкой в одной руке, с китайским диктофоном в другой.
        Самообладание покинуло его. Дергалось веко, со лба тек пот.
        Мертвый Баринов собирался сказать страшные вещи, и надо было решить - готов ли он услышать откровения покойника. В том, что комитетчик погиб, сомнений не было. В том, что он желает ему только добра, - тоже. Тогда - годы, столетия, эпохи назад, он позвонил по телефону, срывающимся голосом отдавал какие-то дикие, нелепые команды. Он выполнил все приказы Баринова, выполнил и не жалел об этом до сих пор. Только благодаря этому слепому подчинению он и был сегодня жив, сохранил рассудок и даже зарабатывал сейчас приличные деньги, выполняя странные заказы странных людей. Все, кто приходил в его офис, говорили один и тот же «пароль»: «Я от Баринова».
        Когда-то давно, совсем уже в прошлой жизни, он был успешным журналистом и всегда мог ответить на вопрос - «кто ты?». Сегодня - все настолько сложнее… Кто он? Частный детектив? Бандитский аналитик? Чем он занимается? Да решительно всем. Он звонит по телефону, оставленному Бариновым, задает вопросы и получает ответы. Он знает номера счетов и адреса разных фирм и фирмочек. Он знает имена каких-то мутных людей, которые появляются по первому требованию и выполняют любую почти законную работу, за которую он может заплатить наличными. Теперь он много-много всего знает. Зачем ему эти знания? Чтобы болела голова? Да, точно. Мертвец использует его в каких-то своих играх, он до сих пор выполняет его не совсем понятную волю, не совсем ясный приказ. Как это страшно и глупо - оказаться маленьким и совершенно лишним винтиком в огромной враждебной машине, которая и без того прекрасно отлажена, и без того работает лучше любых швейцарских часов, не дает сбоя. И его эта машина перемелет - в мелкую труху, в пыль, даже следа не останется. Но он все же выполнит свое глупое предназначение. Уже сейчас понятно - надо
будет что-то сломать. Грустно, черт.
        Чертов мертвый майор даже с того света умудрялся следить за своим подопечным, оберегать его, наставлять на путь истинный. «Вот это школа. Сейчас таких в органах уже не осталось», - машинально подумал он.
        Нужно было принять решение - стоит ли слушать послание с того света. И еще нужно было закрыть газ. В воздухе уже отчетливо различался сладковатый пьянящий запах. Вместе с запахом распространялась и мысль - а может быть, не выключать?

#28
        Москва, недалеко от Лубянки

1 июля 2008 года
        Когда Сереже Баринову было девятнадцать, он познакомился с удивительной девушкой. Студенткой-медичкой. Все в их отношениях было хорошо и правильно, все шло к неминуемой свадьбе, до знакомства родителей оставались считаные дни. Идиллия рухнула в один миг. Сережа пришел к своей невесте (а он уже называл ее именно так) в общежитие без предупреждения. Просто шел мимо, просто был свободный день, просто как-то вдруг резко и невероятно - до боли - захотелось увидеть свою такую родную, такую прекрасную Катю.
        Баринов легко взлетел по лестнице, толкнул нужную дверь и… а дальше мир поплыл у него перед глазами.
        Он много лет пытался потом выбросить из памяти эту картину, запрещал себе думать и вспоминать о Кате, у него получилось. И вот сейчас, спустя годы, это видение вернулось.
        Майор Баринов, крепкий мужчина с легкой сединой на висках, лежал на асфальте посреди проезжей части в ста метрах от своей холостяцкой квартиры. У майора болела грудь, он уже не чувствовал рук и ног. Чувствовал только, что на груди одежда стала невероятно теплой и мокрой, а там, под одеждой, где-то внутри, бьется сердце, норовя выскочить из развороченной груди, прорваться сквозь сломанные ребра. Майора Баринова снес огромный грузовик. Откуда он появился, никто не знал. Он просто вылетел из-за поворота, резко увеличил скорость, ударил шедшего на зеленый свет мужчину и скрылся в считаные секунды. Сейчас Баринов пытался увидеть небо, но неба не было. Он видел лишь лица незнакомых людей, стоящих вокруг него, жадно впитывающих зрелище последних секунд жизни майора, лежащего спиной на асфальте.
        Баринов закрыт глаза и опять оказался в комнате своей Кати. Когда это было? Почти тридцать лет назад. Или, может быть, двадцать девять?
        Катя лежала на полу, на животе, голая. Лицом к двери. Перед ней, раскрытый на середине, огромный судебно-медицинский справочник с цветными иллюстрациями. На ней - чуть сзади, сверху, - абсолютно голый посторонний мужчина. Чудовищно волосатая спина.
        Сережа тогда потерял контроль над собой. Он потерял самого себя. Он схватил этот чертов атлас и принялся бить им любимую нежную свою Катю и жуткого волосатого мужика. Он бил их тяжелой книгой до тех пор, пока переплет не разлетелся на сотни страниц.
        Он опустил глаза и увидел глупую цветную картинку - голый мужской торс с развороченной грудью. И подпись: «Неизвестный мужчина, которого сбил грузовик марки „ЗИЛ"». Когда смысл слов дошел до сознания, молодой Баринов начал хохотать. Он смеялся долго, до боли в голове, до колик в животе. Его невероятно развеселил тот факт, что на груди у неизвестного мужчины в самом деле был выбит след радиаторной решетки «ЗИЛа». Сережа все пытался разглядеть на мертвой плоти след от эмблемы автозавода, но не получилось. Обидно, черт возьми.
        Дознаватель ГИБДД, работавший на месте происшествия, так и не смог ничего добиться от свидетелей. В протокол он записал: «…в результате наезда грузовой машины неустановленной марки».

#29
        Ибо вот, Я творю новое небо и новую землю.
        Ис. 65:17

#30
        Турецкая Республика, курорт Алания

5 марта 2002 года
        Носорог не просто так потратил целый год на подготовку собственной смерти. На имя Филина бьш куплен уютный пентхаус в пятнадцати минутах неспешного хода от моря, в турецком банке бьш открыт накопительный счет, на который долями, через офшоры на острове Мэн постепенно перетекали Костины деньги.
        Он оформил себе вид на жительство и даже получил разрешение на работу, хотя работать, конечно, не планировал. Просто он любил, чтобы было много документов, и чтобы все - безупречны. Он достаточно быстро выучил необходимые для нормального общения бытовые словечки и фразочки, а в какой-то момент даже поймал себя на мысли, что тоскует и становится мелким мещанином, - Носорог обустраивал свою квартиру, таская в дом найденные на базаре антикварные вещички, картинки, столовые и чайные сервизы. На исходе первого года жизни после смерти Костя понял, что сходит с ума, - праздная жизнь уничтожала его, он хотел чем-то заниматься, хотел движения и дела. Но электронный почтовый ящик, с которого он отправил единственное письмо, бьш пуст. Адресат, похоже, принял его сообщение к сведению - не более. Никакой реакции.
        Носорог начал даже думать, не заняться ли каким-нибудь мелким курортным бизнесом: открыть бар или мини-отель, - когда вдруг среди ночи зазвонил мобильный телефон. Он вскочил с кровати и напружинился - как хищник перед прыжком. Нервно озираясь по сторонам, Костя за долю секунды прокрутил в голове десятки вариантов. Когда он все же взял трубку, нажал кнопку приема вызова и хотел сказать «алло», стало понятно, что пропал голос. Хрипя, обливаясь потом, с трудом удерживая мобильный в трясущейся руке, он выдавил из себя какой-то хрип.
        - Привет, Носорог, - услышал он спокойный и уверенный голос- Как ты там? Плесенью не покрылся еще? Бухаешь поди?
        Косте потребовались все силы, чтобы ответить:
        - Здравствуйте. Нет, что вы. - Он думал, что бы такое сказать еще, и решил пошутить: - Я уже пил однажды. Сами знаете, чем это кончилось…
        - Ах-ха-ха! - взорвалась трубка. - Молодец, не теряешь форму. У меня дело к тебе. На миллион. Внимаешь?
        - Да-да!
        - Ну и отлично. У тебя машина есть? Встречай меня завтра. Я буду в два часа ночи по вашему времени, чартером из Москвы. Из машины не вылезай, паркуйся подальше, я тебя сам найду. Если что - звони. Отбой, Носорог. Тьфу, я хотел сказать - до встречи, гражданин Филин.
        Костя долго смотрел на трубку, пытаясь осмыслить все услышанное. Интересно, как я ему позвоню? Ведь номер-то не определился… Впрочем, глупо было задавать подобные вопросы. За последние пятнадцать лет Носорог привык к тому, что его куратор (Косте страшно нравилось это словечко) может поставить в тупик кого угодно. Спать больше не хотелось. Носорог опасливо посмотрел в сторону бара, но немедленно прогнал все мысли об алкоголе. Глянув в зеркало, обнаружил, что лицо стало пунцовым, а руки - до сих пор трясутся. Он снова стал нужен. Он снова сможет заниматься тем, что умеет лучше многих.
        - Здравствуй, жизнь после смерти, - сказал Костя сам себе. - Теперь ты мне уже начинаешь даже нравиться.

#31
        Москва, Лубянка, главное здание ФСБ России

6 мая 2008 года, 11.00
        Этим утром директор ФСБ проводил закрытое секретное совещание. На него были приглашены только те, кому он доверял даже больше, чем себе самому. Люди, привыкшие выполнять приказы и не задавать вопросы никогда, даже когда становилось понятно, что директор приказал что-то дикое, страшное и противоестественное. Это были люди, для которых два слова - «национальная безопасность» - значили больше, чем тысячи и миллиарды слов о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Две недели назад директор поставил им задачу: перехватить конвой, сопровождаемый самыми близкими «соседями» - спецназом ФСО. Перехватить любой ценой, не оставить следов и свидетелей, не допустить ошибок.
        Аналитики и оперативники подготовили два сценария, и директор скрепя сердце бьш вынужден выбрать тот, который нравился ему меньше всего. Просто в силу того, что первый был уж слишком рискованным. Даже здесь, в своем кабинете, он не бьш готов произносить вслух некоторые вещи. Совещание проходило почти в полной тишине. Директор читал, задавал короткие вопросы, подчиненные отвечали. Иногда - словами, но чаще - записками.
        Наконец, все было закончено. Он пожал оперативникам руки и молча проводил их до дверей. Потом, подняв трубку, вызвал машину и попросил отвезти его на дачу. Ему категорически не хотелось участвовать в том, что должно было произойти сегодня. Глупое бегство в загородное благолепие казалось единственно возможным выходом. Он прекрасно знал, что произойдет ближе к вечеру, и прекрасно понимал, что однажды будет должен ответить за это. Перед кем-нибудь, но обязательно.
        В это же время. Рязанская область
        Тентованный «КамАЗ» в сопровождении двух внедорожников пропылил по холму, на какое-то время скрылся из глаз, выехал на проселочную дорогу, преодолел внешний кордон охраны и выкатился на асфальтированную трассу. Конвой должен был преодолеть сто восемьдесят три километра до Москвы, однако не проехал и пяти. Развилка федеральной трассы с какой-то второстепенной перпендикулярной дорогой оказалась перекрыта: несколько патрульных машин, воющие «скорые», беготня и суета. Среди всего этого, как огромная, выброшенная на берег океанская рыбина, завалившись на бок, лежала большегрузная фура с подмосковными номерами. Федеральная трасса стояла. Было похоже, что в ближайшие часы движение не откроют.
        Пассажир головного внедорожника нервно закурил. Опустил стекло. К нему, спотыкаясь на ходу, придерживая правой рукой фуражку, а левой - бьющий по ляжке планшет, бежал молодой капитан. Пассажир внедорожника чертыхнулся и вышел из салона.
        - Какие прогнозы, командир? - Он кивнул в сторону перевернутой фуры.
        - Да никаких. - Гаишник выругался. - Ждем кран и тягач, вызвали еще час назад. Да и когда приедут, мать его ети, часа три уйдет, чтобы эту дуру с дороги оттащить…
        - А че случилось-то?
        - Да пойми теперь - там два трупа в кабине. - Гаишник с благодарностью вытащил из предложенной пачки сигарету, долго прикуривал, пряча огонек от сильного ветра, пытаясь одновременно держать фуражку, которая так и норовила слететь с головы.
        - У меня такое дело, командир… - Пассажир внедорожника махнул перед лицом инспектора красной корочкой с золотой птицей на обложке. - Спецгруз, не могу ждать, - доверительно сообщил он.
        Капитан наморщил лоб. Сделав несколько затяжек, он, наконец, нашел решение, и его простоватое деревенское лицо озарилось:
        - Так сворачивайте направо! У вас карта есть? Нет, ну так щас, подожди, достану… Вот, смотри: здесь повернете, километров двенадцать прямо, там будет ферма полуразрушенная, за ней еще раз направо, мост, второй поворот налево, а дальше - по знакам пойдешь. Крюк выйдет километров в семьдесят, но все быстрее, чем тут ждать. Понял?
        - Спасибо, командир! - Обладатель красного удостоверения благодарно кивнул. - Не заблудимся.
        Мужчина запрыгнул обратно в кожаный уют салона внедорожника, что-то отрывисто сказал водителю. Огромная машина сорвалась с места, за ней тяжело тронулся
«КамАЗ», следом, мигнув на прощание аварийкой, в поворот вписался автомобиль сопровождения.
        Молодой капитан с простоватым деревенским лицом посмотрел им вслед, сделал последнюю затяжку и с отвращением выкинул сигарету. Достав из кармана кителя дорогой мобильный телефон, он набрал номер. Сначала говорил, потом слушал и кивал, вытягиваясь в струнку Казалось, он вот-вот отдаст честь своему невидимому собеседнику. Закончив разговор, инспектор лениво пошел к перевернутой фуре. Невесть откуда появившийся тягач уже заканчивал оттаскивать с дороги разбитый грузовик. Внимательный наблюдатель отметил бы про себя, что как-то все очень легко и быстро получается. Но никто из водителей, уже два часа стоявших в пробке без движения, даже не думал придираться. Все вздохнули с облегчением. Десятки двигателей заработали одновременно.

#32
        Москва, съемная квартира в спальных районах на Востоке

1 июня 2009 года

«Каждые шестьдесят минут в мире происходит похищение человека. Семьдесят процентов похищенных погибают…» - вещал с экрана молодой ведущий с набриолиненной головой. Его вызывающе дорогой итальянский костюм с отливом посылал в объектив солнечные зайчики. Смотреть дальше не имело смысла.
        Кряхтя, он отбросил одеяло, ступил босыми ногами на холодный пол и начал поиск тапочек. Вставать категорически не хотелось. Включать свет - тем более. Эта убогая квартирка на промышленной окраине города была уже, наверное, восьмой за последние полтора года. Он менял их с невообразимой скоростью, менял в тот момент, когда появлялось лишь подозрение. Что и кого подозревать? Спроси у него об этом, ответа не будет.
        Просто подозрение.
        Ему казалось, что за каждым его шагом неотступно следят. Он понимал, где и когда допустил ошибку, но исправить ее уже не мог. После получения звукового письма с того света он сошел с ума. Он опять поехал в этот маленький провинциальный город, опять вооружился биноклем и залез в этот чертов дом. Он пролежал там почти двое суток. Только на этот раз даже не подумал о создании легенды, даже не попытался маскироваться. Нет никаких сомнений - человека с биноклем видели, как минимум, трое. Это очень много.
        Этим глупым поступком он не оставил своим нынешним преследователям выбора. Если раньше они могли считать, что он на самом деле ничего не знает, что только ходит вокруг, тыкается, подобно слепому щенку, в каждый угол, а потом и вовсе бросил, забыт про золотой завод под грузом личных трагедий - больших и маленьких, - то этим последним визитом он как будто сделал публичное заявление. Проще было выйти на площадь с плакатом, на котором крупными буквами была бы изложена вся суть уголовного дела, которым в тайне ото всех занимался следователь Фридман, которое стоило жизни уже бессчетному количеству людей - причастных и посторонних. Каждый, кто хотя бы косвенно узнавал о существовании золотого завода, каждый, кто был связан с тем, кто узнал, - все эти люди уже мертвы. Все, кроме него. А раз так, значит, он просто должен. Просто обязан. Если не для себя, не за себя, не за Фридмана и прочих, то за своих девчонок. Месть? Может быть.
        Или его все же используют втемную? Втянули в сложную и очень опасную игру, о смысле, правилах и целях которой он никогда даже не догадается? Эта мысль все чаще приходила в голову в последнее время, иначе как объяснить это фантастическое стечение обстоятельств, зачем фээсбэншик Баринов перед смертью подготовил для него, как для спецагента иностранной разведки, такое количество подарков, кладов и страховочных вариантов? Такое нельзя было сделать ни за неделю, ни даже за год.
        Когда ему требуются деньги, и он только начинает думать об этом, у него звонит телефон и некто со словами «я от Баринова» немедленно предлагает несложную, но очень и очень оплачиваемую работу: подготовить аналитическую справку, хорошенько покопаться в открытых источниках или провести простейшее детективное расследование. Совпадение? Возможно.
        Когда ему кажется, что пора менять квартиру, он набирает один и тот же номер, а уже через несколько часов получает ключи от нового дома, причем всегда - именно такого, о каком думал. Это что - просто идеальный квартирный маклер (кстати, тоже какой-то знакомый мертвого майора)? Возможно. Маклер с очень хорошей базой.
        Но эти совпадения не могут продолжаться вечно, в противном случае они - система. А вот зачем?
        Под окнами прогромыхал трамвай. Ржавый нелепый жук, переваливающийся с боку на бок. Почему его так трясет? Рельсы ведь ровные?
        Зевали фонари, покачиваясь на холодном ветру.
        По потолку гуляли тени.
        Он вышел на кухню и заварил кофе. Побрился. Долго смотрел в одну точку. Потом начал собираться.
        На сегодня у него была назначена аудиенция. Сегодня, по плану, разработанному ушедшим в небытие майором (да будет же он гореть в аду!), он должен бьш начать. И он начнет, черт возьми. Все равно другого выхода ему не оставили.

#33
        Московская область, загородная резиденция президента России

3 мая 2008 года
        Больше всего на свете директор ФСБ не любил ходить на доклад к президенту. Доклады, впрочем, бывали разные. Иногда - совершенно пустые и протокольные: первые пять минут снимает личный оператор первого лица, потом их показывают в программе
«Время». О других никто посторонний не знает. Он тогда даже приезжает к президенту несколько необычно - на другой машине, с другим водителем, всегда другой дорогой. Они все отвратительные, доклады эти. Но вот такие - напоминающие встречу опытного оперативника с агентом-недоучкой - особенно противны.
        За двадцать семь минут (он засек время) президент ни разу не перебил, всего дважды поднял свои рыбьи глаза. Он знал эти глаза уже лет сорок, но привыкнуть к их рентгену так и не смог. Когда генерал, наконец, закончил, президент задал первый вопрос:
        - Кто об этом знает?
        Нужно было выдохнуть, прежде чем отвечать.
        - Сейчас сложно сказать. Как минимум, три человека. Следователь провинциальной прокуратуры, один из моих оперативников и, что самое противное, один журналист. Дальше пока ничего не знаю, информация свежая.
        - Как минимум, четыре, - сухо сказал президент. - Нет, пять. Кто-то ведь рассказал об этом тебе? Ну и я - шестой. - Глава государства позволил себе деревянную улыбку.
        - Так точно, - сухой ответ.
        - И что ты намерен делать?
        Нужно было опять выдохнуть. Даже раза два.
        - Я пока не принял решения, именно для того и просил встречи с тобой. - Слова давались тяжело. - В своем человеке я уверен, следователь - напуган, про журналиста, прости, пока знаю мало. Вроде нормальный парень, государственник со склонностью к контролируемой фронде. - Легкая полуулыбка. - Но он - самый опасный, ты понимаешь.
        - А это, вообще, - правда? Повисла длинная пауза.
        - Не знаю. Не знаю, как проверять.
        - Ну, твой надежный человек - он может проверить?
        - Думаю, да.
        - У тебя - три дня. В пятницу я хочу видеть тебя в аэропорту перед вьшетом. Расскажешь все, что удастся выяснить.
        - А если - ничего не удастся? Вместо ответа - рентген светлых глаз.
        - Так точно. В пятницу. В аэропорту.
        - Ну и прекрасно. - Президент перевернул страницу блокнота, давая понять, что аудиенция окончена. Директор ФСБ тихо встал, осторожно поставил на место красный стул с высокой спинкой, стараясь не шуметь, как кот, втянувший когти, прошел, не касаясь паркета. Вышел из комнаты, привалился к стене и шумно выдохнул. Один из охранников в приемной без выражения посмотрел на него. Им, охранникам, просто. Они и не такое видали.
        - Киборги, бл…ь, - неожиданно вслух выругался директор и быстро пошел по коридору. Самая обычная на вид черная «Волга» с самыми обычными номерами, ревя двигателем, вырвалась на Рублевку. Он ехал на работу. Настроение было безнадежно испорчено.

#34
        Рязань

5 мая 2008 года
        Ночью Фридман захотел водки. Дома не оказалось. Кряхтя, пожилой следователь натянул видавший виды спортивный костюм, на цыпочках преодолел коридор со скрипучим паркетом, ощупью нашел ботинки. Вышел на улицу, выдохнул и подумал: зря курить бросил. Сейчас бы - очень не помешало. Постоял немного, послушал тишину. Бормоча себе под нос, пошел по темной улице. «Это Питер у вас - город разбитых фонарей? Вы еще не были в нашей деревеньке…»
        Старый следователь шел по ночной улице и напряженно думал. Мысль была необычно четкой и ясной, так бывало у него и раньше, когда, распутывая совершенно немыслимые дела, он на подобных ночных прогулках находил ключи. Точнее - отмычки. Он шел, что-то бормотал, что-то думал, что-то напевал и чувствовал - на этот раз он где-то очень близко. До ответа - рукой подать. Не может быть все так просто. И дело тут не в том, что Сявкин о чем-то умолчал. Сявкин и не знал. Тут все серьезнее, тут, в этой гребаной цепочке, есть одно недостающее звено, самое важное. И, скорее всего, самое страшное. Стоит его нащупать, стоит приложить между двумя обрывками, и все станет ясно. Ясно-ясно. У кого бы стрельнуть сигарету? Ночная улица ответила ревом двигателя и визгом тормозов. Фридман успел повернуться и даже, как ему показалось, заметить две тени, летящие в его сторону. А потом бьшо уже поздно анализировать увиденное. Потом были
        удар по голове
        чьи-то сильные руки с двух сторон
        запах бензина и еще чего-то автомобильного
        какая-то веревка
        запах свежести
        невероятной свежести
        прикосновение теплой воды
        плеск теплой воды
        тишина и темнота теплой воды

#35
        Рязанская область, населенный пункт Ртищево

6 мая 2008 года, 13.35
        Пассажиры переднего внедорожника выслушали короткий рассказ, водитель сверился с картой. Пятеро мужчин сняли оружие с предохранителей. Сидевший на заднем сиденье, в середине, кому-то позвонил и доложил обстановку. Золотой конвой, в самом худшем случае, опаздывал не больше чем на полтора часа. Неприятное, но - не фатальное отклонение от графика. Что-то подобное случалось и раньше.
        Молодой гаишник объяснил дорогу правильно и четко: следуя его инструкциям, колонна достигла полуразрушенной фермы. Водитель первым и, похоже, единственным из всех увидел черный силуэт на крыше коровника. Он открыт было рот, чтобы поделиться новостью с товарищами, но не успел. Реактивный снаряд ударил прямо в двигатель.
        Сидевший на заднем сиденье, в середине, каким-то чудом остался жив - он ничего не видел, не слышал и, похоже, не понимал, но инстинкты были сильнее. Хрипя, давясь собственной кровью, он из последних сил тянул руку во внутренний карман. За телефоном или оружием - решили не выяснять. Мужчина в камуфляже и черной маске, подошедший к развороченному внедорожнику, дважды выстрелил в голову раненому из небольшого пистолета с глушителем.
        - Жалко парня, - сообщил он подошедшему двойнику - такому же громиле с черной шерстяной головой. - Знал его?
        - Неа, - мотнул маской громила.
        - А я знал. Мы с ним еще в погранвойсках вместе служили. Я у него на свадьбе два месяца назад был. Нормально так погуляли, скажу тебе.
        - Теперь на поминках гульнем, меня не забудь! - хохотнул громила и отошел в сторону.
        Человек, только что прекративший мучения раненого, оттянул маску, злобно сплюнул и что-то неразборчиво пробурчал. Было похоже, что юмор товарища он не оценил.
        Чуть в стороне от них человек в дорогом сером костюме что-то тихо говорил в трубку спутникового телефона с огромной толстой антенной. Он говорил с жаром, даже помогал себе левой рукой, но всякий раз, когда его собеседник на другом конце провода начинал отвечать, замирал, вытянувшись по струнке, отводя локоть правой руки в сторону, четко параллельно телу, как будто отдавая честь. Ветер заглушал его слова, и можно было расслышать только последнюю фразу: «Будет исполнено, товарищ генерал армии!» Спецназовцы уважительно покачали шерстяными черными головами и вернулись к работе с удвоенной силой - они догадывались, что выполняют личный приказ директора ФСБ, а теперь все сомнения рассеялись. Генерал лишнего не прикажет.

«КамАЗ» и второй внедорожник, замыкавший колонну, не пострадали, находившиеся там люди не успели оказать сопротивления. Связав им руки полимерными наручниками, люди в масках быстро и по-деловому увели всех куда-то за угол заброшенной фермы. Предварительно всех - и живых, и мертвых - тщательно обыскали. Человек в сером костюме собрал в большой черный мешок личное оружие, жетоны-«смертники», сотовые телефоны, кольца, цепочки и одинаковые удостоверения в кожаных обложках с гербом. Остатки машины, в которую попал реактивный снаряд, стащили с дороги. Один из спецназовцев притащил портативную автомобильную мойку: мощная струя смыла с дороги бензин, масло, гарь и кровь.
        С момента обстрела прошел всего час, когда колонна снова двинулась в путь. Место уничтоженного внедорожника занял другой - точно такой же, с таким же номером. Теперь конвой сопровождали еще три автомобиля: два больших американских микроавтобуса с наглухо тонированными стеклами и приземистая «семерка» «БМВ».
        Расскажи кому - скажут, глупая и дикая история. В сотне километров от Москвы спецназ ФСБ уничтожает спецназ ФСО. Глупо и дико. Люди, сидевшие сейчас в машинах, двигавшихся в сторону столицы, понимали это лучше многих. Час назад им пришлось стрелять - в упор, глядя в глаза сквозь прорези черных матерчатых масок. Они стреляли не во врагов, даже не в условного противника. Они все вместе прошли одну учебку, тренировались на одних базах, вместе отмечали праздники. Просто был приказ. А приказы - уж так принято - обсуждают только после выполнения. Если обсуждают вообще. Золотой конвой ехал в сторону столицы в полной тишине и радиомолчании. И если последнее было предписано отдельным приказом, то вот с первым все было сложнее. Невероятно хотелось говорить, рассказывать анекдоты, травить сальные байки. Но не было сил. Невидимые замки сковали людей, которым обещали квартальные премии и отгулы за то, что они сделали только что. Гарантированный уик-энд с женой и детьми на шестисоточной даче за убийство друзей.

#36
        Москва, Последний тупик, явочная квартира московского управления ФСБ России

16 мая 2008 года
        На десятый день квартира в Последнем тупике стала почти родной. Баринов приходил каждый день. Солировал. Отвечать ему, по большому счету, было нечего. Заботливый, как сука добермана, родившая два теннисных мячика, он приносил то горячую курочку, то пару литров разливного пива из ближайшего бара, то стопку газет.
        Курочка и пиво потреблялись, газеты - нет. Не было желания.
        На этот раз он рассказывал про похороны, на которые нельзя было ходить. Девчонок так и не опознали. Эпицентр взрыва находился четко этажом ниже, там вообще ничего не осталось. Майор пытался подбирать слова, искренне полагая, что может если уж не совсем избежать смертельных ранений, то, по крайней мере, сделать их легкими, сквозными, так, чтобы жизненно важные органы - не задеты. Получалось у майора плохо, но вовсе не от того, что он не старался. Просто ситуация была немного другая. С оторванной головой не пьют обезболивающее, каким бы невероятно сильным и импортным оно ни было.
        - Представляешь, даже президент приезжал. И, - Баринов немного помолчал, - даже ничего не сказал.
        - А что он мог сказать?
        - Ну, не знаю. Соболезнование, все такое, будет раскрыто, понесут наказание.
        - Он же у нас вроде не клоун. Зачем ему такие глупости говорить? Наговорился уже.
        - Злой ты.
        - Ах…ть. А какой я должен быть?!
        - Прости, прости. Конечно.
        Потом минут десять молчали. Вдруг Баринов подхватился:
        - Ты же понимаешь, я в следственной группе, я тебе ничего не могу рассказать, честно. А там есть что рассказать. Правда, клянусь тебе, будет раскрыто!
        - Майор…
        - Прости, но правда.
        - Я вам верю.
        - Уфф. Ну, уже и на том спасибо. Скажи лучше, что тебе нужно?
        - Мне? Ха, ну, яд есть? Или именной маузер от железного Феликса? Есть - что-нибудь полезное?
        - Типун тебе на язык, парень. Ты - будешь жить.
        - Ну да, доктор сказал - в морг, значит - в морг.
        Майор ушел. В квартире сразу стало пусто, запахло тишиной и пылью. Надо было что-то делать. Он привычно начал мерить комнату шагами. От шкафа до окна - семь. И обратно - семь. Если попытаться пойти от другой стены, то выйдет всего три. Коридор. Двенадцать шагов. Стоп. Что это? В углу у двери - спортивная сумка. Майор забыт? Нет, этот - просто так - ничего не забудет. Принес подарочек? Посмотрим.
        Он взял сумку двумя руками за две ручки и осторожно, словно бомбу, которая может взорваться в любой момент, перенес в комнату, которую уже привык счи-

125
        тать и называть своей. Настолько своей, что даже хотелось съездить куда-нибудь в ИКЕЮ и купить тумбочку, глупый подсвечник, белого плюшевого медведя, на котором можно спать, как на подушке, а он при этом будет обнимать за шею лапами. Хотелось превратить этот дом в настоящий дом.
        Так. О чем это я? Сумка. Осторожно поставить на стол. Посмотреть еще несколько минут, прислушаться. Нет, никаких посторонних звуков, кроме стука собственного сердца. Стучит, как у испуганного ежа, - в трех метрах слышно. Двумя пальцами за язычок молнии. Медленно, медленно, еще медленнее. Противный звук, казалось, разрывает барабанные перепонки. После второй половины страха уже не было, он открыл одним резким движением. Боже. Боже. Какая безжалостная сука…
        Его руки тряслись. Он вынимал из черной глубины сумки и выкладывал на стол вещи, о которых давно забыл, да и вспоминать не хотел. Вещи, которые так прочно связывали его с прошлой жизнью, с той жизнью, где все было так хорошо и правильно, выстроено и отлажено, где каждая шестеренка - смазанная и обточенная - стояла именно там, где нужна.
        тетрадь в клеточку, сорок восемь листов, мятая
        стальная пружинка
        фотокарточка в дешевой рамке
        россыпь дисков в бумажных конвертиках
        золоченый медальон с прядкой светлых волос внутри
        тонкое кольцо белого металла
        истрепанный томик Хемингуэя с почти выцветшим
        библиотечным штампом
        Все. Нет. Я больше не могу. Откуда все это? Он взял в руки книжку и провел рукой по корешку. Корешок царапался. Он провел еще раз и внимательно посмотрел на ладонь. В ее складках (и как там только называются все эти линии? Судьбы? Любви? Жизни? Смерти?) застряли микроскопические белые крошки. Он знал, что это за вещество. Это был бетон, крошки бетона. Все эти вещи, все эти гребаные артефакты Баринов - или кто-то из его подручных - достал из-под руин, оттуда, где раньше бьш его дом, где раньше, размеренно и правильно, текла его жизнь. Где всего несколько дней назад он бьш счастлив и строил глупые планы.
        Он отложил книгу и взял в руки тетрадь. Детская забава - гадание по страницам и строчкам. Может быть, сейчас - самое время? Сейчас, когда уже некому больше верить, осталось доверить свою судьбу подростковой мудрости? Он загадал номер страницы и строку. Полистал, открыл, провел пальцем. Вот оно: …я перестал думать о смерти, потому что умер папа. Когда мне было 14 лет, я думал, что умру в 30. Теперь, когда нет папы, я думаю иначе. Надо жить.
        Тетрадка жила своей жизнью. Иногда, уже после переезда в Москву, уже после того, когда, казалось, мир лег к его ногам, вдруг возникала жгучая потребность открыть клетчатые странички, найти небольшое свободное пространство и написать там хоть что-то, хоть какую-то глупость. Он перебирал кончиками пальцев замусоленные края листов. Если открыть сейчас, что будет?
        Когда-то и ты был маленьким мальчиком,
        играющим в кубики, в дочки-матери.
        Теперь ты в стендапе появишься в Нальчике
        на телеэкране, перед кроватями
        уже засыпающих телезрителей,
        которым вставать в полседьмого в Бутово
        и затемно, в силу того - что родители,
        вести в детский сад неуклюже обутого
        ребенка, который сыграет в кубики
        не хуже иных столпов журналистики.
        На улицах Нальчика стынут трупики,
        с деревьев падают желтые листики.[Стихи Геннадия Берникова.]
        Это стихотворение тысячу лет назад посвятил ему человек, очень близкий человек, почитаемый в те далекие дни единственным настоящим другом. Даже так - Другом, с большой буквы. Потом что-то случилось - он уже не помнил точно, что именно, но история была некрасивая, глупая и не стоила даже выеденного яйца, но дороги вдруг разошлись, как на Т-образном перекрестке, разлетелись в стороны, без всякой надежды сойтись вновь. Так они и ехали по разомкнутому кольцу с тех пор. Сколько времени прошло? Лет пять? Он тогда вернулся из какой-то очередной выматывающей, убивающей командировки, опять пил и плакал, погружая себя в депрессию все глубже и глубже. Со стороны даже казалось, что этот процесс доставляет ему удовольствие. Мудрый друг, старше и опытнее, нашел слова. Вроде - посмеялся, а вроде - поддержал под руку, за секунду до падения.
        Потом они еще десятки раз обменивались такими короткими, немного шутливыми посвящениями, эта «поэтическая дуэль» затягивала и затягивала… Вот и еще, на следующей странице:
        Пора ложиться спать, мой друг.
        Все выпито давно вокруг.
        Сценарий в сотню килобайт -
        не получился. Баю-бай.
        Не спится? Выпей донормил.
        Работодатель утомил?
        А ты? Нет, ты - не раздолбай.
        Ты - алкоголик. Баю-бай.
        Засни, мой милый голубок!
        И явится червей клубок.
        Его - в объятия сгребай
        и наслаждайся. Баю-бай.
        Ты их когда-то, дурачок,
        на свой насаживал крючок.
        Так что теперь не уповай
        на милость божью. Баю-бай.
        Тебя разглядывает смерть
        во сне, как жертву. Но суметь
        спастись - реально. Засыпай.
        Проснешься утром. Баю-бай.
        Я сам явлюсь к тебе во снах
        (ты осторожно спросишь: «Нах?..»).
        Засни, мой милый голубок.
        В конце концов, тебе не пох?..
        Он с силой захлопнул тетрадку и отшвырнул ее в сторону. Лениво махнув клетчатыми крыльями, она бздынькнула пружиной о чугунную батарею, подняв в воздух столбик пыли. Какая глупость. Ка-ка-я глу-пость.
        Он еще раз подошел к столу и опасливо заглянул в черные недра сумки. Что там еще? Какой-то старый блокнот. Он пролистал несколько страниц. Черт, ему уже лет семь. Может, больше. Будет интересно почитать. Но не сейчас. Потом. Слишком много прошлого для одного дня. Слишком. Сейчас надо просто попробовать еще поспать. Совсем чуть-чуть. Часа два-три.

#37
        Москва, Черкизовский рынок

19 марта 2009 года, 11.45
        Генеральный директор ЗАО «Информационная безопасность» встречался с уголовником Федором в хинкальной на окраине Черкизовского рынка. Федор нервничал, ему не нравилось место.
        - Вы, с вашим опытом, не можете не понимать, - с жаром твердил он, - тут полно стукачей. Тут - чертова прорва сук, понимаете? Весь город будет о нас говорить уже к вечеру.
        - Не гоношись, мы им не интересны.
        Пожилой зэк замолчал, с энтузиазмом переключившись на пережаренные в прогорклом масле «настоящие дагестанские чуду».
        - Не понимаю, что такого человека, как вы, может привлечь в таком месте? - спросил он с набитым ртом.
        - Не поверишь, - небольшая пауза, - отменная кухня.
        Федор хрюкнул.
        - Теперь - о деле. Помнишь, я говорил, что смогу найти работу? Я тебе ее нашел. Будешь работать у меня.
        - У вас? Кем? И чем вы, собственно, занимаетесь?
        - Информационной безопасностью.
        - Это на дверях?..
        - Да, на дверях. Мне нужен сотрудник, сотрудник для особых поручений. Дела у меня идут нормально, платить я тебе буду хорошо. У меня есть только одно условие, неисполнение которого не приветствуется. - В этой ситуации гораздо логичнее прозвучало бы: «карается смертью».
        Федор, уловив нужную и понятную интонацию, даже перестал жевать.
        - Я слушаю…
        - Ты ничего не услышишь. Даже не услышишь, как растет трава. Все остальное - по факту.
        - Но, послушайте, - закипел уголовник, - я - пожилой человек, я так не могу, я должен знать…
        - Ты - должен. Это очень правильное слово. Ладно. Прием пищи окончен. Достаточно уже приобщились к аутентичной кухне. Завтра в одиннадцать тридцать в офисе. Рискуешь узнать кое-что.
        Бросив на стол несколько купюр, странный генеральный директор странного ЗАО развернулся и вышел. На ходу он немного подволакивал ноги. «Странная походка, - лихорадочно думал Федор. - У него или пуля в спине, или позвоночник сломан. Такого в толпе засечь - даже если он себе грудь третий номер пришьет…»
        Генеральный директор тем временем, поплутав в лабиринтах торговых контейнеров, вышел на Большую Черкизовскую. Он успел купить себе отравительного цвета зеленую куртку и шел сейчас упруго и четко, как строевой офицер. Где-то в районе китайского сектора метались трое неприметных молодых людей. Они не сомневались, что здесь, на Черкизоне, потеряют объект. Но не думали, что так быстро. В контору им теперь совсем не хотелось. За девяносто два дня слежки они потеряли своего подопечного ровно девяносто два раза.

#38
        Москва, Житная площадь, здание МВД России

10 июня 2009 года, 11.15
        Глава МВД генерал-майор Худойбердыев бьш последним в нынешнем правительстве человеком, назначенным еще прошлым президентом. Его несколько раз пытались сместить, но все попытки заканчивались полным провалом. На него вообще не было компромата, и люди со Старой площади только разводили руками - при всех допусках, МВД работает как часы. Дай бог каждому министерству, особенно - силовому. Четкое реагирование, адекватные мягкие реформы ведомства, независимость на грани откровенного хамства на заседаниях правительства. Худойбердыев, пожалуй, бьш первым главой российской милиции, которого любили журналисты, что само по себе уже немыслимо.
        Еще девять лет назад, заняв кабинет на Житной, генерал ввел новшество - раз в месяц он принимал граждан, самых настоящих обычных граждан, по личным вопросам. Задень через его кабинет проходило человек сорок- пятьдесят. По большей части, конечно, приходили сумасшедшие, только им, верящим в силу психотронного оружия, давно разочаровавшимся в собственном участковом, который не может извести на корню зловредных инопланетян и агентов ЦРУ, хватало терпения ждать приема по году. Но министр не изменял правилам: раз приемный день есть, значит - надо принимать.
        Очередной посетитель только что ушел, оставив на столе свои бумаги - листов триста двенадцатым шрифтом с одной и с другой стороны. Конечно, министр не станет читать это. Есть помощники, которые вполне справятся, которые смогут отличить по первым строчкам - бред или правда. Худойбердыев позволил себе немного отдохнуть. Он встал, оттолкнул к стене глубокое кресло темно-зеленой кожи, сделал несколько пружинистых шагов по кабинету и хрустнул костяшками пальцев, сцепив их перед собой в замок. Он подошел к зеркалу и небрежным движением правой руки поправил пробор. Узкое лицо, резко выдающиеся вперед скулы, обтянутые пергаментной, уже почти старческой кожей. Живые черные глаза. Маленькие и опасные. Ему нравилось это выражение собственных глаз. Лет тридцать назад, когда он только начинал в милиции, он любил эффект, производимый этими глазами. Редкий задержанный выдерживал пытку взглядом. Со временем, став министром, он научился гасить свои глаза. Делать их почти зеркальными, совсем невыразительными. Он дотронулся до узла галстука и чему-то тихо улыбнулся.
        - Следующего пригласите! - крикнул министр в сторону двери и проворно вернулся в кресло. Подкатился к столу, открыл ежедневник и достал дорогую перьевую ручку. Очередной посетитель должен был застать его за работой и подождать - хотя бы минуты две-три - пока генерал обратит на него внимание.
        Этот молодой человек не производил впечатления психа, хотя и говорил довольно дикие вещи. Министр отложил перо и исподлобья посмотрел на посетителя. Мужчина утверждал, что располагает информацией, которая позволит раскрыть несколько убийств и один крупный теракт. Генерал поймал себя на мысли, что перестал чертить геометрические фигуры и машинально делает пометки в блокноте, пытаясь определить - где она, привычная грань сумасшествия? Шестое чувство подсказывало - нет ее здесь.
        - Я знаю, вы не в ладах с соседями, - серым голосом проговорил посетитель. Было похоже, что он ждал какой-то более живой реакции на свои слова и был сейчас весьма разочарован результатом своего визита. - Я могу дать вам шанс не только раскрыть несколько «глухарей», но и наказать их так, что Лубянка замолчит на несколько лет. Как вам - такая перспектива? Молчание - знак согласия. Я могу спокойно говорить здесь?
        Министр отрицательно покачал головой и что-то записал в блокноте.
        - Хорошо, вы сами скажете, где и как. Мне осталось немного, потерпите. - Мужчина напротив неожиданно улыбнулся. Улыбка получилась у него странная. «Все же псих», - подумал генерал.
        - Я сейчас скажу кое-что, не подумайте, что подставляю вас. Потом, если захотите, я расскажу вам, почему решил в открытую сказать это в вашем кабинете, который, понятное дело, продувается всеми ветрами. - Снова странная улыбка. - Мою жену и дочь убили они - директор ФСБ и действующий президент. Я хочу им отомстить, и я это сделаю. Предпочтительнее, конечно, вашими руками.
        Странный почти псих что-то положил на стол и быстро ретировался. Худойбердыев просидел без движения десять минут, потом поднялся, обошел стул и взял со стола записку. Обычный листок из принтера. Всего несколько строк. Министру потребовалась вечность, чтобы прочитать текст два раза. Он расстегнул верхнюю пуговицу, расслабил дорогой шелковый галстук и несколько раз вдохнул-выдохнул. Повертев листок в руках, он зашел в комнату отдыха, спрятанную за обычной ореховой панелью, какими бьши отделаны стены его кабинета, и засунул записку в измельчитель-«шредер». Аппарат радостно и хищно располосовал документ. Худойбердыев собрал тонкие полоски, смял их в комок, бросил в пепельницу Немного подумав, закурил. Не гася зажигалку, поднес язычок пламени к бумаге. Золотой огонек весело взметнулся над дорогим журнальным столиком. Генерал уже принял решение: он входит в игру. И не потому, что у него есть личные причины. И не потому, что он, как скажут, наверняка, потом, не любит свою страну. Просто так нельзя. Вот почти как угодно можно, атак - нельзя. Последняя мысль: «А если он все же псих» - вылетела в окошко
вместе с дымом. «А ведь кабинет мой и вправду - продувается, - с улыбкой подумал он. - Осталось только выяснить, насколько верно этот ненормальный рассчитал скорость и направление ветра».
        Резкий порыв ворвался в святая святых министерства. От внезапно возникшего сквозняка сухо и жестко, как выстрел из снайперской винтовки, хлопнула, закрываясь, ореховая панель потайной дверцы.
        Левое веко часто задергалось. Министр быстрым шагом вышел из комнаты отдыха, пересек кабинет и рывком открыл дверь в приемную. Его референт - сорокалетний щеголеватый полковник - вскочил, вытянувшись по стойке смирно.
        - Вы подписали пропуск последнему посетителю?
        - Так точно! Товарищ министр, я могу позвонить на пост и…
        - Отставить звонить на пост. У вас записана его фамилия?
        - Так точно!
        - Замечательно. Литерный запрос в ГИЦ от моего имени на этого гражданина. Немедленно. Выполнять! - Министр позволил себе повысить голос: - Ли-тер-ный! Вы меня поняли? Мне нужен ответ к утру.

#39
        Из суточной оперативной сводки МВД России
        за 07.05.08 г.
        Спецсообщение
        В прессу не давать

«Убийство двух и более человек»
        РУВД Рязанской области, н. п. Ртищево
        В ходе патрулирования территории участковым поселкового о/м о/у ст. лейтенантом Фирцевым Г. Г. в здании разрушенной фермы около населенного пункта Ртищево обнаружены тела двенадцати мужчин с признаками насильственной смерти. По заключению судебно-медицинских экспертов, смерть четверых человек наступила в результате минно-взрывной травмы, смерть восьми человек наступила в результате огнестрельных ранений, нанесенных с близкого расстояния в область головы. Личности потерпевших устанавливаются. На место происшествия выезжали: СОГ УВД Рязанской области (в полном составе), участковые о/у, ДПС, ЭКЛ УВД Рязанской области, нач. УР, зам. нач. УР…

#40
        Москва, Капотня

11 мая 2009 года
        Маленький носатый человек, одним лишь своим видом вызывавший приступы антисемитизма даже у самых оголтелых правозащитников, был киллером. Самым дорогим и самым ценным киллером Большой Страны. Единственным киллером, приказы которому отдавали те, о ком рассказывают в программе «Время». Не лично, конечно, но носатый человек понимал, на кого работает.
        Он толкался в очереди за дешевым мясом на окраине города. Грязный оптовый рынок производил тягостное впечатление, зато мясо из какой-то далекой жаркой страны было здесь невероятно дешевым. Иного это навело бы на определенные подозрения, но только не маленького носатого человека. Он любил такое дешевое мясо. В давке кто-то уже наступил ему на ногу, кто-то обматерил с ног до головы. Дама в очках, стоявшая перед ним, читала последний роман Шишкина. Дама была бедно, но с претензий одета, ее аристократически бледный нос украшали очки в тонкой железной оправе. Дама читала Шишкина и вся аж цвела. Было приятно посмотреть.
        Придирчиво оглядев свой килограмм аргентинских или бразильских говяжьих костей за сто двадцать семь рублей, дама удовлетворенно отошла. Носатый человек запустил руку в правый карман ветровки и обнаружил то, что и должен был обнаружить.
        Выбрав кусок грудинки космической заморозки, он пошел домой, долго колдовал у плиты, шинкуя морковку и лук. Получившийся суп он заправил двумя бульонными кубиками, налил в тарелку три столовые ложки майонеза и, отдуваясь, стирая со лба пот, умял варево.
        У ног требовательно мяукнул помойный кот. Киллер бросил ему жилку аргентинской коровы и закрыт глаза. Нужно было сосредоточиться, прежде чем читать записку. Он сам установил себе правило - на прочтение одной депеши отводилось не более сорока секунд. Потом письмо уничтожалось. Его никто и никогда этому не учил, просто казалось, что так будет хорошо и правильно.
        Ничего сложного или необычного в депеше не было, скорее уж - наоборот. Задание удивляло простотой и лаконичностью.
        Сев за компьютер, киллер вошел в Интернет и по памяти набрал адрес, указанный в конце инструкции. Ввел личный пароль и обомлел. Он знал, прекрасно знал это лицо, более того - узнал бы через тысячи лет. Вместе с этим человеком он служил в армии, вместе с ним начинал работать в КГБ много-много лет назад, их вместе перевели в действующий резерв, проще говоря - демонстративно уволили, сохранив на службе для выполнения особых поручений. У них был совсем разный профиль. Один умел убить даже с помощью спичечного коробка и не оставить при этом вообще никаких следов, а другой - никогда не убивал. Он знал сотни и тысячи способов заставить живого человека сделать все, что требуется. Выполнить любую волю или команду. Он проходил стажировку в ГДР и вернулся оттуда совершенно потрясенным: опыт немецких товарищей оказался бесценным. У него с тех пор даже кличка была - странная и непонятная для других - Штази. Теперь Штази должен умереть, умереть от его руки. Какая нелепость. Носатый киллер долго разглядывал фото старого приятеля. Ну надо же - совсем не изменился. Интересно, что он натворил такого на старости
лет? Ведь они уже ровесники - им по пятьдесят шесть. Так странно… Впрочем, какая разница? Если они считают, что старина Штази должен умереть, значит, так тому и быть. Зачем огорчать работодателя?

#41
        - Здравствуйте, друзья! - сообщило тупое радио. - Сегодня, друзья, в наших простецких новостях мы расскажем вам о новых неформальных молодежных течениях. Наряду с привычными вам панками и металлистами, в нашем обществе появились и другие - например, рэперы и эмо. О первых, друзья, вы сами поймете все - из одного лишь названия. Но на вторых стоит остановиться отдельно. Чем занимаются эти подростки, спросите вы? Охотно отвечу - носят розовое, обнимаются и все время плачут….
        Бл…ь! В сторону приемника полетела старая хрустальная пепельница. Ну с кем, с кем бы сейчас обняться и поплакать, а? Феерически уе…щный мир.
        Подивившись филологичности словосочетания, он встал с дивана, поднял с пола пепельницу. Она опять не разбилась. Есть же вечные ценности, надо же чем-то швыряться. Пить не хотелось. Ни пить, ни выпивать. Пожалуй, впервые за целую вечность. А ведь еще вчера день казался каким-то неродным без бутылки бурбона. Депрессия? Нет. Привычка. Как тяжело терять привычки. А ведь люди платят докторам за то, чтобы от них избавиться. «Безумцы», - подумал он. Просто не понимают. Ну и х… с ними.

#42
        Москва, центр

6 мая 2008 года, 19.10
        Кортеж из двух внедорожников и «КамАЗа», потеряв где-то в тесных переулках в центре Москвы свое сопровождение, не без труда втиснулся в тесные ворота старого производственного корпуса, построенного еще при царе Горохе. С лязгом закрылись ржавые ворота, молодой подтянутый сторож в синей фирменной спецовке выглянул на улицу и внимательно осмотрелся. Переулок бьш совершенно пуст. Сторож увенчал ворота двумя огромными замками - визуально страшными, но совершенно бесполезными, и ввинтился в тесную калитку. Внутри, в довольно просторном и хорошо освещенном ангаре, уже кипела работа. Люди, одетые в такие же синие комбинезоны, как и у сторожа, деловито и молча разгружали кузов «КамАЗа» - передавая с рук на руки, они складывали в штабель у дальней стены продолговатые ящики, немного похожие на армейские, - в таких перевозят оружие и боеприпасы. Никакой маркировки на ящиках не было, зато каждый бьш снабжен сложными запорами, несколькими бумажными и сургучными пломбами. Седовласый подтянутый мужчина в недорогом сером костюме придирчиво проверял сохранность пломб на каждом, после чего делал какие-то пометки в
большом планшете. Он осмотрел все двести сорок ящиков и лишь после этого, выпроводив из ангара всех рабочих, вышел сам, погасив свет и захлопнув массивную дверь. Еще две минуты за дверью что-то грохотало и лязгало, потом все затихло.
        Через пятнадцать минут седовласый мужчина, накинув серый плащ, вышел через проходную в соседнем переулке. Над проходной висела загадочная табличка: «Завод СтройМашиноСпецАгрегат».
        Седовласый мужчина сел на заднее сиденье видавшей виды «Волги». Старенькая машина издала необычно ровный и тихий звук, после чего сорвалась с места. В динамике разгона она, пожалуй, могла бы поспорить с суперсовременной спортивной иномаркой. Прежде чем исчезнуть за поворотом, «Волга» мигнула номерным знаком - на него упал свет уличного фонаря. На номере отчетливо читались три буквы - «екх».

#43
        Москва, Старая площадь

19 марта 2009 года, 15.10
        Федор дежурил в районе Старой площади уже неделю. Он не совсем понимал, зачем это нужно, но заказчик платил исправно, даже больше, чем обещал. Все, что требовалось от Федора, так это вести несложный дневник наблюдений за природой - какая машина и во сколько появилась на стоянке или уехала. Федор считал себя - и не без оснований - идеальным агентом. Он чувствовал всех государевых людей, ментов проще говоря, за версту. А они его - нет. Он был обычным придурковатым старичком с шахматами на морозе. Играл сам с собой, все время выигрывал. На третий день, как и предполагал заказчик, к нему подошли и вежливо попросили документы. Серые парни в серых одеждах. Федор был предельно честен: кроме справки об освобождении - ничего нет. Серые брезгливо повертели бумажку в руках, что-то сказали в рукава серых пальто, что-то послушали в уши. Отдали бумажку и ушли. Старый уголовник никому не интересен в принципе.
        Здоровенная, как поезд, «ауди», которая интересовала заказчика больше всего, сегодня не трогалась с места. Только «Волги» шныряли, служебные. И кредитные
«мазды» с «ниссанами» - время бизнес-ланчей: клерки, одетые из дисконта, прыгали по окрестным кафе, приобщаясь к буржуазному образу жизни за двести рублей.
        Федор доел бумажную шаурму и допил пиво. Его разморило и клонило в сон, следить не хотелось. Неожиданно из двери - да, именно из той двери - вышел молодой человек. Федор так долго рассматривал его лицо на блеклой газетной фотокарточке, что не мог ошибиться. Это именно он. Молодой человек нервно разговаривал по мобильному телефону, пытался защитить от ветра чахлый огонек зажигалки и при этом жестами кого-то к себе подзывал. Он!
        Старик опустил руку в карман и дрожащим пальцем нащупал большую кнопку на мобильном телефоне. Нажав кнопку, он досчитал в уме до шестидесяти, а потом нажал еще раз. Его миссия исполнена. Его ждет покой. Его ждет, если повезет, старость, о которой он так мечтал в зоне вечной мерзлоты. Поперло.

#44
        Московская область, Рублево-Успенское шоссе

3 июня 2009 года, 14.00
        На дороге валялся мотоцикл. У него еще крутилось заднее колесо, ржавое крыло, отогнувшись, смотрело в небо, где еще недавно мелькало какое-то подобие солнца. Тихонько чертыхнувшись, казенный водитель затормозил. Новая «авоська» вмуровалась в дорогу. Водитель вопросительно посмотрел в зеркало заднего вида, его молодой пассажир брезгливо поморщился, но, после короткого раздумья, кивнул. Водитель поспешно вышел. Мотоциклист лежал метрах в пяти - ноги неестественно подогнуты, руки раскинуты, ботинки - около мотоцикла. «Труп», - подумал водитель. Он склонился над мужчиной. Шлем снимать нельзя - вдруг шея сломана? Осторожно приподнял тонированное забрало. Столкнулся с живым и совершенно холодным взглядом. В следующую секунду - удар по голове.
        Мотоциклист не спеша встал, отряхнулся, стянул с головы шлем. Достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Минуту повозился со всем этим, потом, сделав две затяжки, направился к машине. Открыл заднюю дверцу, плюхнулся рядом.
        - Подержите сигаретку, пожалуйста.
        Он поудобнее пристроил на коленях шлем, пригладил начавшие седеть волосы и забрал у ошарашенного пассажира «ауди» дымящийся окурок.
        - Привет, - сказал мотоциклист, затягиваясь.
        - Здравствуйте. - Молодой человек был напуган, но еще не терял самообладания. О чем-то подобном рассказывали на лекциях лет семь назад. Казалось, конечно, бредом и мистикой. - А вы кто? - почти нагло спросил он.
        - А как тебе нравится? Кем бы ты хотел, чтобы я был? - конкретизировал свой вопрос мотоциклист. Не получив ответа, продолжил: - Я могу быть полным п…децом, а могу - не п…децом. Или - не совсем полным. - Чтобы сказанное быстрее дошло до аудитории, нежданный гость достал из-за пазухи «Макаров».
        - Я знаю, кто вы! - неожиданно прозрел пассажир «авоськи».
        - Ох…ть, - подтвердил его догадку мужчина.
        - Я знаю, что вы хотите, - срывающимся голосом прошептал молодой человек. Мотоциклист вопросительно поднял бровь. - Но это все напрасно, слышите, - уже в полный голос закричал клерк. - Я вам ничего не скажу!
        - Да что ты говоришь, - устало произнес собеседник. - Да что ты говоришь. Я просто в ужасе. Тем не менее. Я бы хотел, чтобы ты кое-что рассказал мне. Только не думай, что я охочусь за государственной тайной, боже упаси! Мне нужен список некоторых предвыборных мероприятий, не больше. С точной датой и временем проведения, местом, как ты понимаешь, и перечнем компаний, которые будут допущены к обслуживанию и организации. Вот и все, да? Это ведь совсем несложно!

#45
        Москва, съемная квартира в спальных районах на Северо-Востоке

13 июня 2009 года
        Этой ночью сон опять разрывало на части. Он метался по постели, пытаясь найти какую-то неведомую удобную позу, переползал с места на место в поисках небольшого, хоть микроскопического кусочка холодной простыни. Но белье было горячим и влажным. В голове гудели голоса, нестройно, сбивчиво, как на переполненном вокзале. Этот рой посторонних звуков лишал рассудка, и никак не получалось унять его или хотя бы вычленить что-то связное. Он чувствовал, что сходит с ума.
        - …а почему у тебя такая странная татуировка? - Тонкий палец с длинным наманикюренным ногтем проводит по руке.
        - Долгая история. Тяга к мистике и прочей ерунде, не бери в голову…
        - Нееет, ну скааажиии! - Голос становится противным и капризным, гласные бл… кирастягиваются и подвывают.
        - Слушай, отстань!
        - Ну… - Вот уже и надутые от обиды губы упираются в плечо. - Скажии!
        - Хорошо. Это, - он отталкивает чужое лицо и садится на траве, - Один. Верховный Бог. Он висит, чтобы воскреснуть, чтобы получить вечную жизнь. Врубаешься? Вечная жизнь - только через мучительную смерть.
        - Фу, глупость кака-а-ая-я-я, - Она теряет к нему всякий интерес, отворачиваясь в сторону…
        - …слушайте, мы очень вас ценим, ваши материалы - это всегда здорово и в точку, но этот фильм не выйдет.
        - Но почему?! Что не так?!
        - Все так, просто, понимаете, момент сейчас не тот. О чем ваш фильм?
        - О революционерах. О мальчишках и девчонках, они просто хотят жить в другой стране…
        - А вы?
        - При чем тут я?
        - При том, что вы - автор. У вас ведь есть позиция?
        - Какое значение имеет моя позиция? Я - репортер, я фиксирую, понимаете? Выводы делают зрители, разве не вы говорили мне это еще несколько месяцев назад?
        - Я. Но какие выводы должен сделать зритель, посмотрев ваше расследование?
        - Я- не зритель.
        - Вы - автор.
        - Хорошо, черт возьми. Он должен понять, что мир имеет, как минимум, два полюса. А еще есть стороны света, а еще…
        - Достаточно. Вы - умный человек. Так будьте умны и сейчас. Яне могу поставить в эфир Первого канала ваш фильм.
        - Это цензура?
        - У нас нет цензуры.
        - Тогда - почему?
        - Я так решил…
        - …знаешь, ты очень странный… - Он опять везет Лену домой в ее малые дальние выселки, она сидит рядом с ним, поджав под себя ноги, туфли сброшены на коврик под кресло.
        - Почему? Чем я странный?
        - Нет, ты меня не понял! - Она смеется. - У тебя жена, ты ее любишь, не изменяешь ей никогда, ведь так? И ни с кем из девочек в редакции у тебя никогда ничего не было. И меня ты возишь домой - просто так - уже год, наверное. И я всегда думаю - когда ты меня поцелуешь? - Лена закрывает глаза и откидывает голову назад, будто предлагая сделать это немедленно.
        - Я бы сказал - «никогда», - он пытается отшутиться, - но очень не люблю это слово.
        - Тогда зачем ты тратишь на меня свое время?
        - Ты мне просто очень нравишься. Ты - мой друг. Я люблю разговаривать с тобой, смотреть, как ты сидишь вот так, поджав ноги.
        - А потом, потом - ты поедешь домой, к жене?
        - Ты угадала.
        - Останови машину. - Лена резко отстегивает ремень, запихивает ноги в туфли и откидывает назад волосы. - Слышишь? Прямо здесь…
        - …я не для тебя это делаю, сынок, усекаешь? Нет, ну и ладненько.
        - Баринов! Вы мне надоели!
        - Это взаимно. Хочешь - собирай вещички и иди - на все четыре стороны. Ставлю премию за десять лет и полковничьи погоны: ты прибежишь назад минут через десять с простреленным брюхом. Или - не успеешь.
        - Пошел ты!..
        - И зачем так грубо? С единственным на целом свете другом?
        - Я не хочу, не могу, не желаю больше…
        В этом хаосе голосов он пытается услышать что-то невероятно важное и нужное, прочитать послание. Но все зря, ничего не выходит. А голоса все звучат и звучат, рассказывают, веселятся, спрашивают, требуют, просят помощи. Голоса становятся злее и настойчивее, кто-то невидимый все время увеличивает громкость, будто проверяет - насколько еще хватит испытуемого? Испытуемый вскакивает на своей горячей и влажной постели и со всех сил бьет себя ладонями по ушам. Крики сменяются звоном, а потом, наконец, наступает долгожданная тишина. Тишина и боль. Идеальное, чистое сочетание.

#46
        Москва, съемная квартира в спальных районах на Востоке

16 марта 2009 года, 23.52

…понимаешь, - говорил мертвый Баринов, - ты оказался прав, когда не поверил своему рязанскому пинкертону. Схема, которую ему рассказали, уж больно примитивна. Кроме того, сам посуди: ежу понятно, без санкции руководства такое невозможно. Ну, даже если предположить, что некто выкидывает кусочки золота из окон, а потом собирает эти кусочки по ночам… Во-первых, белая горячка. Во-вторых, допустим, но сколько они так могут выкинуть? Килограмм в сутки? А судя по движухе, которую ты вызвал, речь идет о тоннах, если не о десятках тонн. С другой стороны, и Фридман, и ты - вы все видели своими глазами. Глаза вам не врали. Просто была создана схема прикрытия. Прикрытия, на первый взгляд, совершенно идиотского, но, в случае чего, она бы сработала. Полетело бы ограниченное количество голов, приехало бы телевидение, сняли бы сенсацию. Лавочку, конечно, пришлось бы закрыть, но те, кто все это придумал и организовал, так и остались бы в тени. Получается как в кино, помнишь - «Операция „Ы"»? Спрятать кражу с помощью ограбления? Вот и вас пытались поймать на похожую удочку. Ивы ведь почти попались, да? Точнее - ты
попался. Мелкая, но такая хитрая обманка затмила собой реальность, и ты надолго потерял основную линию. Эти идиоты, ходившие ночью по полю, ничего не знали и не понимали. Ведь у каждого - своя задача. Они ходили - ты смотрел. Смотрел и верил. Их даже потом устранять не надо - они все равно ничего не знают. Твой рязанский старатель Сявкин, может быть, оказался самым умным, может, слышал или видел что-то. Вот его и убрали с доски - чтобы неожиданностей не было.
        Возникает вопрос - зачем убили Фридмана? Думай сам, я не знаю. Или ты ему что-то сказал о своих сомнениях, а он начал копать, или сам догадался. Мужик был, судя по всему, с довольно светлой головой.
        Зачем взялись за тебя? Вот на этот вопрос я точно ответить не могу. У тебя ничего не было - только догадки, ни одного факта. Версию Фридмана - брось они ее тебе, как собаке кость, - ты с радостью бы отработал, получил бы еще один приз, написал бы еще одну книгу, да и был бы совершенно счастлив. Значит - или перестраховались, или, почувствовав в тебе какой-то потенциал, - просто решили остановить. И не ломай теперь голову - почему именно так, не придумывай себе ничего. В такой операции были задействованы - на первом уровне информации - человек десять, да и то - многовато. Пять. Времени у них было мало, задача четкая. Директор этим людям, скорее всего, доверял как самому себе. Или - не директор. Я до последнего не могу для себя решить - в какой момент моя контора вошла в игру, насколько до, насколько - после.
        Твоей разработкой занимался человек, крайне далекий от практики. Скажу честно: поручили бы эту историю мне, тебя не стало бы тихо и мирно. И никто бы больше не пострадал. Но я вошел в игру очень поздно - за два часа до того взрыва. Мне просто позвонили и назвали твое имя - сказали, у человека будет беда, которую мы не сможем предотвратить. Но человек - хороший, очень нужен. А потом ждали моих рапортов каждый день, ждали жадно, напряженно…
        Баринов долго и тяжело кашлял. Запись, похоже, прервалась, а потом возобновилась снова. Теперь к голосу мертвого майора примешивались какие-то посторонние шумы. Он мыл посуду или варил себе что-то на кухне - грохотала посуда, открывался и закрывался кран, звенели тарелки.

…так вот, похоже, что наши начальники, в самом деле, не совсем понимали, что происходит, при этом - очень хотели быть в курсе и понимать, откуда дует ветер. Была команда - хранить тебя любой ценой. Я хранил. Если я все сделал правильно, то ты сможешь выживать и дальше. Я сделал для тебя кое-что. Тебя ждут от меня небольшие подарочки. Их много, они, на самом деле, не очень большие…
        Баринов что-то выпил.

…не очень большие, но полезные. Они помогут тебе сделать то, что ты захочешь сделать. Лечь навсегда на дно, начать новую жизнь или - докопаться до всего. И, может быть, даже убить кого-то, да, малыш? Что-то мне подсказывает, что ты не из тех, кто выберет первый вариант.

#47
        Московская область, Рублево-Успенское шоссе

3 июня 2009 года, 14.10
        - Ну и что? - спросил человек, снявший шлем.
        - А… Ничего, - ответил пассажир.
        - Странно, но я так и думал, - ответил мотоциклист. Он поднял правую руку в огромной перчатке, и что-то в его руке неожиданно ожило. Пассажир «ауди» нервно крикнул, завыл, заголосил и схватился за колено. - Могу продолжить, - совершенно бесстрастно сообщил мотоциклист.
        - Не надо! Что вы хотите?
        - Грустной правды, - сообщил мотоциклист. Казалось, он и впрямь грустит от того, что правда не доставит ему удовольствия. - Ты кто?
        - Я… я - клерк, всего лишь - мелкий клерк, я ничего не решаю, - плакал молодой человек с простреленным коленом.
        - Если ты думаешь, что я хотел поговорить с премьер-министром, то ты ошибаешься. Итак. Места проведения предвыборных мероприятий с участием первого лица. Время проведения. Режим безопасности, телевизионные трансляции. Допущенные к организации фирмы. Я считаю до десяти и стреляю второй раз. Потом - еще до десяти и третий. Пока не закончится обойма. Тебе - хватит.
        - Не-е-е на-а-адо-о-о-о! - орал, извиваясь, пассажир «ауди». - Я ничего не понимаю, зачем вам это?!
        - Не понимаешь - и хорошо. Кстати, уже «шесть», «семь», «восемь»…
        - Прекратите! Остановитесь! Все вот там, в портфеле! - Клерк подбородком указал на сиденье рядом с собой.
        - Молодец, с этого и надо было начинать! - Мотоциклист перегнулся через корчащегося от боли в колене человека и забрал портфель. Не опуская пистолет, щелкнул замком, достал кожаную папку и быстро пролистал. - Умница. Не надо было спорить. Умер бы без мучений. - Его лицо в этот момент почему-то как раз исказилось от муки, будто это у него в колене сейчас сидела пуля, будто это ему угрожали смертью.
        Их дальнейший разговор был, на удивление, коротким. Уже через три минуты (электронный хронометр на приборной доске «ауди» зафиксировал время с поразительной точностью) человек в мотоциклетном костюме снова поднял пистолет.
        - Пока, мой друг. Прости меня, пожалуйста, я не получаю от этого совершенно никакого удовольствия. Мне даже стыдно.

#48
        Москва, центр

15 июня 2009 года
        С тех пор как погибла жена, у него не было женщин. Он никогда не был «ходоком» или сердцеедом, не приветствовал и не практиковал измен. Вероятно, не от того, что был слишком честным, а просто потому, что знал за собой такой грех - очень легко влюбиться, а что делать потом - одному Богу известно. На работе, да и за ее пределами его окружали красивые женщины в достаточном количестве, можно даже сказать - в избытке. Ему нравилось смотреть на них, иногда флиртовать - просто так, без последствий, ради процесса. Тем не менее много лет назад он влюбился в коллегу по работе, талантливую подчиненную, но ни разу никак не демонстрировал это. В последние годы он потерял эту девушку из виду, и вот - вдруг - снова нашел.
        В своих бесцельных блужданиях по Москве, когда он ходил пешком или бессмысленно нарезал круги на машине, он столкнулся с ней случайно, нос к носу, в китайской забегаловке, куда зашел утолить голод. Она шла между столиков - стройная, как всегда с легкой полуулыбкой. Ее волосы цвета спелой пшеницы освещали полутемный зал и даже, как ему тогда показалось, создавали вокруг головы что-то похожее на нимб. Последний раз он видел ее невероятно давно - тогда она потребовала остановить машину где-то на МКАДе и ушла прочь, гордая, оскорбленная его нежеланием дать волю собственным эмоциям. Сейчас, увидев ее, он на секунду потерял дар речи, а потом беззвучно, одними губами произнес: «Лена».
        - Ты?! - Ее улыбка стала шире и ярче. - Господи, как же я давно тебя не видела, ох, да тебя просто невозможно узнать!
        - Привет, Лен. - Он смущенно прятал глаза, не зная как реагировать. - Ты здесь одна?
        - Да нет, мы с подругами, вот там, за угловым столиком. Присоединяйся, а? - Она задорно подмигнула, а потом - как туча опустилась на ее лицо. - Прости, я слышала, что с твоей семьей… я очень сожалею, правда… И еще. Знаешь, тогда, когда мы виделись в последний раз, ну… Я вела себя очень глупо. Ты… ты очень хороший и добрый. Прости меня, ладно?
        - О чем ты, господи, спасибо, Лен. Спасибо. Я сейчас не могу с вами, у меня… - он замялся, - у меня тут деловая встреча, но я очень хочу как-нибудь тебя увидеть. Можно? - Он вдруг понял, что зря сказал это, но было уже поздно.
        - Конечно, слушай, я буду так рада! Вот, держи. - Покопавшись в сумочке, она протянула ему мятую визитную карточку- У меня, видишь, как обычно бардак в сумочке. Я помню, ты говорил, что с этого начинается бардак в голове.
        - Я шутил, Лена. Спасибо. Я обязательно тебе позвоню, можно?
        Она махнула рукой и пошла дальше по проходу. Надо было бежать, бежать быстро и без оглядки. Пока не началось.
        Часть пятая
        Я выхожу

#49
        Московская область

20 марта 2009 года
        Они поймали его на следующий день после того, как он выполнил свое задание, свое предназначение. Эти люди в одинаковых костюмах отвезли его куда-то за город, привязали к спортивному станку в сыром подвале и оставили одного на час. Потом вернулись, сняли пиджаки, аккуратно развесив их на спинках пыльных стульев, и начали по очереди бить старого уголовника. Их было трое, и каждый наносил по два-три удара, уступая место товарищу. Каждый задавал только один вопрос: кому ты звонил? Пытаясь улыбнуться остатками лица, Федор отрицательно мотал головой, говорить он все равно уже не мог.
        Допрос несколько раз прерывался и начинался снова. Когда Федор терял сознание, приходил доктор, осматривал его и делал уколы. После этого его снова начинали бить. Он не знал, сколько прошло времени, и не помнил, какой сейчас день недели.
        Потом мучители сделали ему какую-то новую инъекцию, и старик почувствовал, как закипает его кровь. Было немного страшно, но очень весело.
        Федор умер на рассвете. С его лица так и не сошла блаженная улыбка. Перед смертью в него вливали водку до тех пор, пока окончательно не отключился мозг, а кипение крови не прекратилось. Впрочем, втайне он всегда мечтал о такой смерти. Лучше и придумать нельзя. К этому моменту Федор уже хотел, очень хотел ответить на все вопросы, рассказать все, но его мучители немного переборщили с дозой. Он ушел совершенно честным. Он чувствовал, как несколько граммов его души нехотя отделяются от тела, и это чувство было невероятным и прекрасным. Нет, никакой небесный свет не полыхал перед его глазами, не голубело небо и не пели ангелы. Просто стало вдруг как-то темно, тихо и уютно. Наверное, так человек чувствует себя перед рождением, в материнской утробе. Потом его грубо вырывают оттуда, и всю оставшуюся жизнь он мучается смутными воспоминаниями, мечтая только об одном - снова оказаться там, в единственном месте, где комфортно, хорошо и никто ничего не требует.

#50
        Президент уныло молчал уже сорок две минуты.

#51
        Москва, съемная квартира в спальных районах на Востоке

16 марта 2009 года, 23.59

…однажды, когда тебе станет совсем плохо - не знаю точно, когда это произойдет, но это случится, - ты используешь последний вариант. Уж прости, но тебе придется съездить в Петербург, стерпеть хамство этого толстяка в камере хранения (впрочем, необязательно, что будет его смена), плата за день не слишком большая. Даже если пройдут годы - тебе хватит денег. Забирай чемодан, иди в туалет на первом этаже, вход с улицы. Дальше - все понятно. Не хами, будь осторожен, ты должен жить…

…он сжимал в руке пластиковую рукоять «глока» - идеального оружия, с таким можно брать аэропорт, идти в самолет, заходить в банк. Он понимал, что кругом - враги. А больше - никого. Он никогда не видел такого пистолета раньше, но его палец как-то машинально нащупал предохранитель и перевел его в положение «огонь». В эту минуту он превратился в З-О-игрушку от первого лица. Он вышел из кабинки и первыми выстрелами положил пьяного сержанта, отливавшего спиной к нему. Резко повернув ствол вправо, дважды нажал на спуск. В своей тесной кабинке осела старушка, собиравшая червонцы за вход. Свидетелей не будет. Никогда не будет. Он повел дулом из стороны в сторону. Желающих больше не было.

…пельменная вода выскочила наружу. Голубой огонек газа тревожно мигнул и погас.
«Как хорошо, - подумал он. - По крайней мере не взорвется». Он потряс головой, прогоняя морок. Боже мой, боже мой, - я схожу с ума… А я-то думал - когда это уже произойдет? Таких видений, таких кошмаров у него еще не было, хотя он прекрасно понимал - однажды все начнется. Вот и началось.
        Умывшись холодной водой, он посмотрел на кастрюлю с пельменями, превратившимися в отвратительную однотонную массу, вылил все в туалет, тщательно вымыл и вытер кастрюлю. Собрал небольшую холщовую сумку, все остальные вещи - в два черных пластиковых мешка. Долго ходил по комнате с тряпкой, протирая все, даже стены.
        Мешки он, с некоторым сожалением и даже стыдом, выбросил в речку, отъехав километров тридцать от кольца. Машину загнал в лес на границе областей - плеснул в салон немного бензина из канистры и бросил скрученную в жгут газету. Газета, яркая, с фотокарточкой какой-то грудастой провинциалки на последней странице, гореть не хотела - только слегка тлела и страшно воняла. Впрочем, этого оказалось достаточно - велюровое сиденье, впитавшее достаточное количество горючего, вспыхнуло. Он успел пройти по лесу минуты две, когда услышал за спиной взрыв. Даже не пригнулся, как в кино.

#52
        Москва - Московская область, Новорижское шоссе

12 июня 2009 года
        В его биографии была одна страница, которой он искренне стыдился. Иногда мечтал вырвать ее одним грубым движением, смять в комок, сжечь, а пепел развеять - как-нибудь понадежнее и поглупее, например, выбросить из окна самолета, пролетая над условным Атлантическим океаном. Впрочем, случалось, что, напившись, он бросался на стены и скрипел зубами, пытаясь доказать самому себе, что был прав и честен.
        Все началось еще в первой половине девяностых. Его - неопытного репортера криминальной хроники - неожиданно бросили на невероятно ответственный и рейтинговый участок. Человек, обучавший его премудростям профессии, сделал невероятный подарок: «отдал» в личное пользование целый отдел московского уголовного розыска. Привел, познакомил, заверил - свой парень. Это значило, что отныне он сам превратился почти что в оперативника этого отдела. Примерно полгода на него смотрели настороженно, а потом - приняли за своего. Он запросто ходил в МУР, его пускали на совещания, он мог сутками сидеть в холодной прокуренной машине
«под адресом», ожидая команды к началу задержания. В половине случаев никаких задержаний не происходило. Злые, голодные, вонючие, они разъезжались по домам. Но были и успехи, грандиозные успехи: потом, когда все заканчивалось, пьяные опера, сидя в какой-нибудь отделанной белым мрамором сауне, хлопали друг друга по мокрым спинам, гоготали и говорили - что ему-то тоже надо хоть медальку, да и вообще - пора бы аттестовать парня, повесить погоны и дать пистолет. Сколько можно уже ходить в неоформленных внештатниках?
        Это были дни и его триумфа. Он первым написал о раскрытии крупного теракта в Москве, он влетел в ту квартиру, где прятались террористы, чуть ли не во главе СОБРа, ошалело нажимая спуск на стареньком фотоаппарате. Он был вместе с ними во
«Внукове», в том «Внукове», куда прилетает президент, когда из-под жухлых листьев доставали зенитно-ракетные комплексы. Его - через несколько минут после задержания - могли оставить один на один с авторитетным вором в законе, и он брал интервью, а заодно - допрашивал.
        Он прекрасно понимал, что вся эта романтика - липа. Он знал, что каждое третье их дело - бизнес. Бизнес злой и страшный. Но это знали все. Знали и те, кто давал этим людям очередные звания, вручая в торжественной обстановке ордена и медали. Все понимали, что это - невероятно эффективное, хоть и опасное оружие. Настал день, и оно оказалось неуправляемым и обоюдоострым, настолько острым, что его решили сломать и переплавить. Сделать из клинков сковородки.
        Он защищал своих друзей - а он считал их именно друзьями - тогда, когда новый начальник ГУВД решил прижать их за слишком дорогие машины и мобильные телефоны, он писал статьи и снимал репортажи в их защиту, когда в газетах стали появляться расследования - рассказы об их реальной жизни. Все, что писали коллеги, было правдой, но правдой с душком. Это были сливы. Вчерашние жертвы, сумев выкарабкаться, мстили теми же способами. Никто не шел в прокуратуру или в суд. Ситуация напоминала бесконечный аттракцион под названием «вор у вора дубинку украл».
        Но в один миг все кончилось.
        Он опять мог бы быть первым, но решил, что не станет. Когда все телеканалы страны транслировали картинку от здания департамента собственной безопасности МВД России, когда корреспонденты, захлебываясь от потока информации, рассказывали, как арестовывали оборотней и что нашли при обысках, он кусал губы и не отвечал на звонки.
        Он был в этих квартирах, пил водку на этих дачах, ездил на этих машинах и даже деньги на покупку квартиры, что греха таить, брал в долг у этих людей. Успел вернуть, но это уже не имело значения. Теперь их называли «оборотни в погонах».
        История стала абсолютным медийным хитом, за нее схватились все. В считаные месяцы вышли десятки полосных расследований и фильмов о том, какие они страшные и ужасные - эти «оборотни». Две книги, написанные в режиме реального времени, разлетелись огромными тиражами, он молчал и никак не мог принять решения - что делать. Он оказался между двух негасимых огней. С одной стороны, он знал, что пишут и говорят правду, а с другой - прекрасно помнил, как сегодняшние бесстрашные обличители, бескомпромиссные борцы с коррупцией в рядах МВД, наравне с ним, писали, снимали, восторгались, пили водку и брали деньги. История напоминала старый анекдот про трусы и крестик. Он не хотел в этом участвовать.
        За отказ делать фильм об «оборотнях» его уволили с очередной работы. Министр внутренних дел, раскрутивший эту историю, стал одним из самых влиятельных политиков страны. Коллеги, которые еще вчера были ровней, сегодня занимали кабинеты на Охотном Ряду, произносили речи и стригли купоны. А все потому, что вовремя поняли: пришло время обличать и распинать на Лобном месте. Страна, что греха таить, не очень любила свою милицию, и стране нужно было сделать приятное.
        Потом был суд, на которой он не пришел. Из принципа. Потом их всех, конечно, осудили и тут же забыли. Это была обычная российская история: преступников пригвоздили к позорному столбу, прокурор, кипящий от праведного гнева, требовал чуть ли не пожизненного, но все как-то обошлось: кому семь лет, кому пять. Лишь одному - одиннадцать. У них даже не конфисковали все то, что было нажито не слишком честным путем. В этих коттеджах остались жены и дети, далеко не все счета удалось найти. Прошло уже достаточно времени, и первые «оборотни» даже умудрились выйти условно-досрочно - за примерное поведение.
        Он помнил номера их телефонов наизусть, надеялся, что они не изменились, но до последнего не был уверен в том, что это правильное решение. Но другого, похоже, не оставалось. И он набрал номер.
        Голос на другом конце провода не изменился. Такое впечатление, что прошла всего неделя с тех пор, как они говорили о чем-то в последний раз. «Адрес-то хоть не забыл? - насмешливо спросил „оборотень". - Приезжай, я баньку пока затоплю. Сто лет тебя не видел, стажер, давай, двигай».
        Он не был уверен, что поступает правильно, но, сказав уже «а», не мог отступать.
        Этот человек, которого отпустили из тюрьмы обратно в уютный особнячок в немецком стиле в пятнадцати километрах от города по Рижской трассе, мог оказать ему неоценимую помощь. Если, конечно, захочет.
        Пробок не было. Вся дорога от очередной съемной квартиры до закрытого, надежно охраняемого коттеджного поселка заняла не больше часа. Мужчина в черной форме с помповым ружьем критически посмотрел на его номера, что-то сказал в радиостанцию. Подождал, послушал, кивнул. Красно-белый шлагбаум медленно пополз вверх. Под колесами зашуршала галька, в открытое окно залетела бабочка-капустница. Прямо, направо, еще раз направо, третий дом по левой стороне. Ничего не изменилось.
        Хозяин помахал ему рукой из-за забора - в драном рабочем костюме и нелепом респираторе он ходил по приусадебному участку с синим пластиковым баллоном в руках и обрызгивал деревья.
        - Тля эта проклятая весь урожай мне решила уничтожить. - Он бросил на газон респиратор, они обнялись. «Оборотень» похлопал его по спине, крепко взял за плечи, а потом резко отстранил от себя, начал внимательно разглядывать. Так дедушка смотрит на повзрослевшего внука, приехавшего к нему на побывку на лето в деревню. - Растолстел.
        - Не без этого. Зато вы, товарищ полковник, как обычно - в прекрасной форме.
        - Ну, х…е, столько лет фитнеса. - Вчерашний зэк улыбнулся, обнажив почти коричневые зубы, и тут же смущенно спрятал улыбку. - Никак до стоматолога не дойду, чистить надо. Стыдно с такими клыками в приличное общество. Пойдем, кваску холодного с дороги хочешь?
        - Вот уж точно - не стану отказываться.
        Полковник уже растопил баню. Они парились часа три, с гиканьем прыгали в большой бассейн, наполненный ледяной колодезной водой, пили самодельный хозяйский квас с легкой горчинкой. Когда уже стемнело, они сидели в беседке и курили. Молчали уже минут пятнадцать. «Оборотень» начал первым:
        - Не хочешь - не рассказывай. Но что у тебя стряслось? Это случайность была?
        - Нет.
        - Я так и подумал, когда ты позвонил. Знаешь, кто?
        - Знаю.
        - Но не скажешь, я понял. Да и не хочу я знать. Веришь, настолько все уже вот здесь. - Бывший милиционер резко провел ребром ладони по горлу- Тебе помощь нужна, - не спросил, а утвердительно и жестко сказал он.
        - Да, очень. И мне, по большому счету, и не к кому… Но ты посылай меня сразу, если что. Не надо одолжений из вежливости, я все пойму. Не мальчик уже.
        - Да, вижу, что не мальчик. Не юли.
        - Мне нужно оружие. Много оружия. Пистолеты и «оптика».
        - Ого.
        - Как-то так.
        - На охоту решил сходить? На крупную дичь.
        - На самую крупную, опер. На самую. Ты на такую не ходил.
        Мужчины замолчали. Шумно взмахивая крыльями, мимо них промчалась какая-то большая птица.
        - Видел?! - вскочил оборотень. - Сова какая огромная? Они расплодились в этом году сил нет. К чему бы это?
        - Не знаю, может, экология у вас тут лучше, чем в других местах. А может, просто мышей много. Или крысы.
        - Крысы - это плохо.
        - Согласен. - Они помолчали еще минут пять.
        - У тебя деньги-то есть или надо в порядке шефской помощи от верховного комиссара по делам беженцев?
        - Деньги есть, не вопрос.
        - Эх, ну ладно. Зарекалась ворона говно клевать. Что конкретно?
        - Хорошую «оптику». СВД можно, можно иномарку, я на курсах был, почти с любым стволом могу работать. Главное условие - у меня будет дальность метров восемьсот-девятьсот. Пару «ТТ» и пару чего-нибудь полегче. Естественно, все должно быть идеально чистое, никаких следов в пулегильзотеке - это в интересах всех участников концессии. Плюс патронов.
        - Курсы. Хе-хе. Знаю я твои курсы. Сам-то - тот еще «оборотень». Что у вас там в журналистских кодексах написано про правила поведения на войне? Что там в руки брать нельзя никогда? Ладно, прокурор - это не моя фамилия. Сроки?
        - Вчера.
        - Да, вырос наш мальчик-стажер. Ты уверен, что оно тебе надо? Потом поздно будет. Зона убивает, парень, даже «красная» зона. Я теперь могу авторитетно судить.
        - Я в зону не пойду.
        - Не утомляй, все так говорят.
        - Все говорят, а я не пойду.
        - Твои слова - да в прокуроровы уста… Ладно, сделаем. Ты единственный, кто повел себя… - «Оборотень» задумался. - Ах…и тут ломаться: по понятиям повел. Своих не бросают, друзей не сдают, так?
        - Так.
        - Ну, пошли спать. Я тебе на террасе постелил. Утром порешаем твою проблему. Охота - хорошее занятие.

#53
        Он уже переживал это несколько раз в жизни, но в последнее время - все реже и реже. И вот - опять это чудо. Он видел сон во сне, сон про сон, сон про сон во сне. Он уже не мог точно сказать - сколько ему лет, какое время года, но похоже, что весна. Он бежит по ослепленной солнцем Москве, где-то в самом центре, может, это Гоголевский бульвар, или уже Остоженка, или - Обыденские переулки. Рядом с ним красивая незнакомая девушка - у нее длинные прямые волосы цвета пшеницы и какое-то неправильное, удивительно красивое в этой неправильности лицо.
        Они бегут рядом, то держась за руки, то обгоняя друг друга, расцепляясь на поворотах. Мир вокруг ярок и чист, они разбегаются и со всей силы прыгают прямо в центр неглубоких весенних луж. Солнечные брызги взлетают до самого неба, переливаются бензиновой радугой и медленно, как в замедленной съемке в кино, падают на серую морщинистую мостовую.
        Они обгоняют прохожих и кричат им в лицо: Run with те! - прохожие не понимают, а они, хохоча, несутся дальше, и вот впереди уже серой лентой толстая река, и на том берегу нет еще ничего лишнего, нет гротескового уродства, только свежая зелень теплой московской весны…
        Этот сон всегда был предвестником, он знал, как проснется, как выйдет из него. Правый висок неожиданно пробивала боль - короткая, резкая, нестерпимо яркая, как вспышка сверхнового солнца. Она ослепляла на какую-то долю секунды, потом всю голову заливал жуткий жар, потом боль, локализуясь в виске, начинала всасываться куда-то в глубь тела и постепенно отступала, отпускала. Он просыпался в холодном поту и понимал, что времени остается все меньше и меньше. Сколько еще таких вспышек он переживет? Когда очередной сон про сон окончится, не начавшись? Он не знал и не хотел гадать. Он корчился на смятой простыне, прогоняя страх и память о боли, а чей-то чужой голос внутри гулко кричал, срываясь на истерику: Run with те! Let's run!

#54
        Турецкая Республика, курорт Алания

18 марта 2002 года
        Носорог так и не смог заснуть. Теперь, прищуриваясь на свет фар встречных машин, он гнал свой «БМВ» по прямой в сторону аэропорта, гадая, чем все это может завершиться. Эйфория отступила, пришло время холодного расчета. Куратору что-то от него надо. Это значит, что придется налаживать какой-то бизнес, поднимать старые связи и пугать старых знакомых своим голосом - голосом мертвеца, затосковавшего на том свете. Это как раз еще ничего. Это будет, по крайней мере, весело - такое хулиганское занятие, звонить из гроба и напоминать о долгах тем, кто, наверное, уже давно и с облегчением выкинул их из головы, перекрестился и выдохнул.
        Но что захочет этот чертов подполковник? Почему он, кстати, подполковник? Носорог впервые в жизни задался этим вопросом. Когда они познакомились - без малого пятнадцать лет назад, - этот молодой щеголь уже носил две большие звезды. В таком возрасте это возможно всего в паре случаев: или ты чей-то протеже, или - добыт свои погоны кровью. Без преувеличения, кровью. Своей, чужой - не важно. Важно, что большой.
        Костя не сомневался: этот человек убивал, убивал неоднократно и без сожаления. Мог бы давно убить и его, но не сделал этого лишь потому, что Носорог ему нужен. Носорог исполнял деликатные поручения, которые, как говорит куратор, куда-то записываются, а это - индульгенция. Это пропуск в рай и бумажка для выхода на свободу - если что. А заслужить ее очень трудно: нужно убивать, нужно уметь быстро найти очень много денег, оружия или взрывчатки, нужно украсть трехлетнего ребенка или изнасиловать тринадцатилетнюю девочку. Все это Костя уже делал по указанию куратора и, видимо, теперь будет делать вновь. И все это - включая изнасилования - делается «в интересах безопасности государства, старичок» - так говорил всегда молодой щеголеватый подполковник.
        Костя чуть не заснул за рулем - встречный туристический автобус ослепил его фарами и оглушил сигналом клаксона. Носорог нервно дернулся и лишь в последний момент смог совладать с машиной, улетающей через обочину в арык. Турецкий диктор что-то невнятно бормотал по радио. Если верить указателям, до аэропорта осталось еще семнадцать километров. Времени до прибытия рейса - чуть больше часа. Ничего, подождем. Ждали уже, умеем. Носорог часто говорил о себе во множественном числе.
        Часть шестая
        Золото

#55
        Москва, Лубянка, главное здание ФСБ России

9 мая 2009 года
        Директор ФСБ внимательно разглядывал казенный бланк. Результаты экспертизы, конечно, могли шокировать любого, но только не его. Тем более что внутренне он уже давно был готов к чему-то подобному. Эксперт должен был ответить на несколько вопросов, кратко, четко и понятно. Со своей работой он справился.
        Вопрос первый. Является ли металл, из которого состоят представленные слитки, золотом? Если ответ «да», то каков процент золота?
        Ответ первый. Указанный металл, представленный для исследования, является сплавом. Процентное содержание золота, одинаковое в каждом из десяти проверенных слитков, не превышает 60 %.
        Вопрос второй. Содержатся ли в слитках, представленных на исследование, посторонние примеси? Если ответ «да», то какие именно?
        Ответ второй. В представленных слитках действительно содержатся посторонние примеси, которые можно определить как медь.
        Вопрос третий. Каким именно образом изготовлены слитки?
        Ответ третий. Слитки изготовлены в заводских условиях, никакой дополнительной обработке или переработке не подвергались.
        Дополнительный комментарий эксперта.
        Детальное исследование представленных слитков позволяет сделать однозначное заключение: они изготовлены в фабричных условиях, с использованием сертифицированной техники. Основные параметры, как то: размер, вес и геометрия, - полностью совпадают с размером, весом и геометрией стандартных слитков, представленных для сравнения Центробанком. Процентное содержание металлов в данных слитках полностью совпадает. Дополнительно исследованные слитки, представленные Центробанком, также не являются золотыми на 100 процентов.
        Директор ФСБ шумно выдохнул и укусил себя за верхнюю губу. Он очень хотел задать кому-нибудь вопрос: с каких пор в хранилища начали поступать фальшивки, - но прекрасно понимал, что никто ему не ответит. То есть, конечно, наверняка есть осведомленные люди, вот только сам директор не знает их имен или номеров телефонов. Теперь нужно сообщить обо всем президенту. Его реакцию, в принципе, можно предугадать. «Господи, за что мне это?» - подумал директор и поднял глаза. Но там, где могла бы находиться икона, висел портрет поляка-убийцы Дзержинского. Железный Феликс не отвечал и никаких знаков не подавал.
        Директор еще раз шумно выдохнул и протянул руку в сторону белого эбонитового аппарата с двуглавым гербом вместо диска. Президент ответил после четвертого гудка.

#56
        Если бы он знал, то у него, безусловно, был бы повод гордиться. Решение о его ликвидации принималось на самом высоком уровне - выше только звезды и объявление войны. Так получилось, что он оказался самым слабым звеном, самым опасным винтиком в огромной машине. Опасным и лишним. Он, как это обычно говорят в дешевых книгах и фильмах, слишком много знал. Нет, конечно, никто не нес ответственности за гибель его близких, за кровь и слезы, которые лились уже несколько лет подряд, напрямую. Просто так вышло.
        Люди, принимавшие решение, тоже втайне сожалели о том, что случилось. Они по-своему любили и свою страну, и свой народ. Они просто не любили, когда из избы выносился такой сор. Кто знает - ведь он вполне мог оказаться (и, скорее всего, оказался бы) тем настоящим русским патриотом, человеком, который ради покоя родной страны ограничит себя во многом, если не во всем. Он вполне мог промолчать или сказать только то, что надо. Он умел. Но никто не знал - даже и он сам, что греха таить, - как выйдет на этот раз. Наверное, он не смог бы молчать. Так решили и люди, находившиеся сильно выше. Люди, решавшие и определявшие. Именно потому он и превратился в мишень, в опасную - и даже очень опасную - помеху.
        Но все деградировало. Остались в прошлом те советские спецслужбы, о которых пели песни и рассказывали легенды. На помощь государству вновь пришли парни с ледорубами в руках. Пришли и нарубили.
        Нет, конечно, президент не знал о нем, не помнил его имени и фамилии, никогда не видел его лица. Но именно он сказал - «убить». Точнее - «убрать», «уничтожить», сделать так, чтобы он молчал. Одним словом, устранить помеху. А дальше - работали исполнители. Они были безусловными профессионалами, но на общем фоне их работа оказалась слишком топорной. Они считали, что можно убить хоть тысячу, чтобы достичь цели. Более того - они были уверены, что именно такой способ убийства вызовет меньше всего подозрений. Майор Баринов был против с самого начала, но кто будет слушать простого майора, когда решается судьба огромной страны? И даже сам Баринов не возражал, не возражал даже до того момента, пока на его груди не отпечатался след радиатора большого грузовика, он считал, что парень может быть полезен, что не надо с ним так. В его отеческой заботе было слишком много убийственной любви к чему-то большему, к чему-то такому, ради чего может быть уничтожено все человечество.
        В последний раз майор Баринов был «против» в кабинете директора. Он говорил много и жарко, правда, не вслух. Он пытался защитить своего подопечного, пытался сделать так, чтобы больше никто не погиб. За все время этого странного разговора он произнес только одну фразу - он попросил разрешения самостоятельно решить все проблемы. Одним выстрелом. Хоть из табельного, хоть из «калаша», который планировал взять у Носорога - почти официального поставщика любого инвентаря для
«деликатных спецопераций». Он пообещал, что все будет тихо и интеллигентно - без шума и пыли. Но его не захотели слушать. Директор был иного мнения, за которое, впрочем, теперь получал по голове от президента. Президенту - и надо понимать, что это не блажь, - категорически не нравились взорванные жилые дома. Он совершенно не хотел опять ехать на руины и опять обещать перед телекамерами, что все будет хорошо. В конце концов, президент тоже был человеком и тоже стыдился, когда говорил откровенную неправду. Особенно сейчас.

#57
        Турецкая Республика, курорт Алания

4 июня 2009 года
        - В прямом эфире программа «Чрезвычайная ситуация», - сообщил набриолиненный ведущий. - Сегодня в выпуске: вандалы осквернили могилу Игоря Талькова; на Кутузовском убит вор в законе по кличке Памятник; референт Администрации президента застрелен в служебной машине на Рублевке; у солиста группы «Бандэрос» украли нижнее белье. А теперь - подробнее о…
        Носорог отключил звук. Его интересовала только одна новость, и до тех пор, как она начнется, можно спокойно успеть пожарить бараньи котлетки. Он смотрел телевизор одним глазом, ловко орудуя молотком для отбивания мяса. По пять ударов на каждую сторону, потом соль, черный перец и немного травы, названия которой он все равно не знал. Костя успел подготовить мясо и даже перевернуть его, прежде чем начался репортаж, который действительно его интересовал…

…Михаил Акимов был убит выстрелом в голову на заднем сиденье своего служебного автомобиля. Эксперты сообщили, что на теле мужчины имеются и другие огнестрельные ранения - вероятно, перед смертью сотрудника Администрации пытали. У него прострелены стопы и колени. В кармане пиджака Акимова найдена записка, напечатанная на струйном принтере. Точный текст письма неизвестен, но, как сообщили источники в следственных органах, из него можно понять, что референту за что-то отомстили. Рассматриваются все возможные версии, включая и бытовые… Тем не менее сотрудники милиции не исключают, что убийство связано с профессиональной деятельностью покойного, который в последнее время отвечал за направление, связанное с предстоящими выборами президента, а также неоднократно принимал участие в международных переговорах, связанных с реструктуризацией внешнего долга нашей страны и вступлением в ВТО…
        Дальше Носорогу стало скучно. Он снова отключил звук и перевернул почти готовые бараньи котлеты. «Вот уроды», - подумал Носорог. Он был в курсе, зачем и почему убили мальчика. Именно потому руки его сейчас и тряслись. Именно потому он подошел ко входной двери и еще раз проверил английский замок. Куратор считал, что знает все лучше всех, но у Кости тоже были неплохие информаторы. Он получал отрывочные сведения, из которых со временем складывалась стройная картина. Ему было известно о наемниках, работающих на Куратора, известно о подготовке нескольких покушений, известно о том, что самые разные люди вдруг, совершенно неожиданно, начали бегать по Москве в поисках «чистого» оружия. В последнем донесении от надежного человека Носорог прочитал, что довольно интересный комплект стволов купил бывший
«оборотень», бывший полковник МУРа Сосенский, совсем недавно условно-досрочно вышедший на свободу. Винтовку с оптикой и пистолеты мент заказывал сам, а вот забирал их совершенно другой человек - какой-то бывший журналист (Костя никак не мог вспомнить довольно простую фамилию). Авторитет всегда отличался любопытством и любознательностью - только потому еще и ходил по земле - он не поленился, потратил время и деньги, чтобы узнать подробности. «Бывшие, бывшие, - бормотал Носорог- Бывший мент покупает оружие, бывший журналист будет из него стрелять. А в кого?» Ответ, как выяснилось, был на самом видном месте, на поверхности.
        - Ладно, - сказал Костя вслух. - Вы все умрете, а я буду жить. Долго, счастливо и умру тоже, но в один день. Совсем не то, что вы, мудачье.
        Косте казалось, что он невероятно хитер и умен. Он покончил с бараниной, заварил себе чашку кофе и вышел на балкон, третий балкон, на котором никогда не было солнца. Он сделал большой глоток и поставил чашку на перила. Где-то на горе закричал муэдзин. Его крик, как обычно, был протяжным и грустным. Носорог шумно хлебнул, а потом чашка упала на пол. Тонко звеня, она дважды ударилась о пол, подпрыгнула, перевернулась и с высоты сантиметров двадцати снова ударилась об пол. Сначала отлетела ручка, потом - треснула сама чаша, а потом Носорог не видел. Вдребезги разбитая чашка лежала на полу, кофейная гуща испачкала белый кафель, а рядом лежал сам Костя. На его лбу, всего в сантиметре выше переносицы, зияла аккуратная дыра. Носорог несколько раз пошевелил ресницами, будто пытаясь понять, что случилось. Он увидел:
        удивительно голубое небо
        самый крайний край крепости
        мелкие и невероятно белые осколки фарфора
        себя самого в возрасте трех лет на берегу Оки.
        А потом он совсем перестал видеть и умер. Просто потому, что снайпер был безупречен.

#58
        Москва, Кремль, рабочий кабинет президента России

6 июля 2009 года
        Президент слушал не перебивая. Как обычно, делал какие-то короткие пометки в своем рабочем блокноте, иногда - закрывал глаза или несколько секунд шевелил губами, словно что-то подсчитывая. Когда доклад был закончен, в кабинете повисла тяжелая, десятитонная пауза. Наконец, президент посмотрел директору ФСБ прямо в глаза:
        - И зачем все это было нужно?
        - Что именно, прости?
        - Все это. Зачем вы столько всего наворотили, когда можно было решить вопрос точечно, несколькими ударами. Никто бы ничего даже и не заметил. Скажи, зачем?
        - Ну… - Директор мялся. - Ты ведь хотел, чтобы не было вообще никаких подозрений, в принципе - никаких. Так и получилось. Грязно, конечно, но зато - при всем желании - связать эти события не удастся никогда, ты понимаешь?
        - Это тебе аналитики твои сказали? - Президент позволил себе какое-то подобие улыбки. - Вы же просто идиоты. Что это за методики? Вы у царя Ирода, что ли, учились решать вопросы? Ну так вспомни - у него ничего не получилось, кстати. Узбек - это тоже ваша работа?
        - Нуда…
        - А он тебе чем мешал? Где, ну вот скажи мне, где я найду второго такого министра внутренних дел? Он же был просто идеален на своем месте!
        - Да я и не спорю, но, послушай, он начал открыто играть против нас. Он получил информацию и не пошел ни к тебе, ни ко мне, он начал копать против нас, вариантов-то не было.
        - Идиоты. Просто идиоты. Кто-то еще остался?
        - Да. Один человек. - Кто?
        - Я говорил тебе… журналист. Он пропал.
        - Что значит - «пропал»?
        - Ну, его нет, понимаешь. Мы с ног сбились уже, не можем его найти. У меня такое ощущение, что за ним кто-то стоит…
        - Прекрасно. А говоришь - он один. Он что- агент 007? Как он может скрыться от тебя, Ирода моего персонального? Значит, ему кто-то помогает. Кто эти помощники, где они?
        - Прости, но я правда не знаю.
        - Так узнай! - Президент уже почти орал. - Узнай, найди и устрани, в конце концов, приди ко мне и скажи, что это был ночной кошмар, которого больше нет! Ты хоть понимаешь, вообще, чем все это может закончиться? Если он обнародует хотя бы часть того, что знает, все полетит к черту, ты хоть это понимаешь?!
        - Понимаю. Прости, я все исправлю…
        - «Прости» ты будешь своей жене говорить, когда она тебя с любовницей поймает. А мне нужен - результат-Президент уже успокоился и теперь полностью контролировал себя. - Сроку на все - неделя. Свободен.
        Президент рывком встал, чуть не отбросив назад кресло, и вышел из кабинета через заднюю дверь. Директор ФСБ сидел без движения еще несколько минут. Потом он вытянул вперед правую руку и растопырил пальцы. Пальцы мелко подрагивали. Спину заливал липкий холодный пот, и ему казалось, что даже пиджак уже промок насквозь. С большим трудом генерал смог встать и на негнущихся ногах направиться к двери. Неделя. Всего неделя. Надо что-то сделать, надо, чтобы случилось чудо.
        Спустя пятнадцать минут, на заднем сиденье своего автомобиля, он смог, наконец, прийти в себя. Короткий телефонный разговор с помощником немного успокоил. Вечером он собирался провести самое важное в своей жизни оперативное совещание, на которое были вызваны весьма странные люди. Никто из них официально не работал на государство, не имел чинов и званий. На Лубянке не было даже их личных дел. Эти люди - профессионалы высочайшего класса - были персонально завербованы и разработаны директором много лет назад, когда он, еще простой оперативник, уже был вынужден решать довольно странные и щекотливые вопросы. «Жалко, что пришлось ликвидировать Носорога, - подумал директор. - Носорог бы справился точно».

#59
        Турецкая Республика, курорт Алания

1 мая 2002 года
        Ранним утром Носорог отвез Куратора в аэропорт. Казалось, что фээсбэпшик совершенно счастлив - он был похож на классического русского туриста, вырвавшегося наконец из холодной и серой страны на настоящий морской курорт. Он часами бродил по лавочкам, накупая дешевый трикотаж, тоннами поглощал жиденькое местное пиво, имитировал бурный оргазм на рынках и в рыбных ресторанчиках, до полного и окончательного посинения сидел в море. Он прожил у Носорога две недели и лишь в ночь перед отъездом, как будто вспомнив о цели своего визита, изложил план. Точнее, это был не план, а очередной приказ.
        Костя был несказанно рад, хотя распоряжения Куратора поставили его в тупик. Он пока не знал, как наладить схему, придуманную подполковником. Иногда ему казалось, что это вообще невозможно, что все это - пьяный бред. Впрочем, именно поэтому задание и становилось невероятно интересным и важным. Раньше никто ничего подобного не делал, и если Носорог справится, то, безусловно, войдет в историю.
        - Ну, гражданин Филин, - куратор прервал его размышления, - не поминайте лихом!
        - Мягкой посадки, - буркнул Носорог, протягивая мужчине руку. - Мне кое-что будет надо. В большом количестве. Вы должны понимать, делать это дистанционно довольно сложно. Нужны очень серьезные ресурсы.
        - Не вопрос, гражданин Филин. - Комитетчик озорно улыбнулся. - Ты ж знаешь, любой каприз за наши (он отдельно выделил слово «наши») деньги. Или так - «бензин наш, идеи - ваши». - Казалось, он остался крайне доволен своими глупыми и несмешными шуточками. Махнув еще раз рукой, Куратор упругим шагом направился в аэропорт.
        Тем же вечером Филин приступил к работе. Ему пришлось изрядно напугать нескольких товарищей - короткими звонками с того света. Потом он почти пять часов что-то писал, склонившись над столом. Иногда, замирая в задумчивости, бандит начинал кусать ручку. Закончив, он с хрустом потянулся и сходил на кухню. Достал из холодильника бутылку водки и кусок брынзы, выпил одним глотком стакан, шумно выдохнул, закусил и поморщился. Завтра тоже будет сложный день. Надо выспаться.
        В нескольких тысячах километрах к северу уже кипела работа. Звонок мертвеца сдвинул с места огромную машину - очень мощную, очень старую, давно стоявшую без дела, но совершенно безупречную, готовую к запуску в любую минуту.
        Носорог-Филин мог бы гордиться собой.

#60
        Москва, Житная площадь, здание МВД России

17 июня 2009 года, 11.00
        Министр внутренних дел сделал первый ход. Он знал толк в оперативной работе и не забьш еще, как надо работать с такой информацией. Он организовал две небольшие утечки - просто так, ничего особо не значащие сведения. В отрыве от основных данных они не работали, но у министра была другая цель - он хотел напугать противника и вынудить пойти на риск. Когда человек испуган - он начинает ошибаться. Это факт.
        Сразу по нескольким адресам были выставлены экипажи оперативно-поискового управления. Министр лично инструктировал старших групп - не объяснив ничего толком, он дал довольно странное, хоть и понятное задание. Фиксировать все, умеренно светиться. Даже дураку должно было стать понятно - адресом интересуется
«наружка». В контакт ни с кем не вступать, в случае чего - немедленно уезжать. Ежевечерне докладывать лично ему.
        После этого министр вызвал своего пресс-секретаря. Он дал указание - назначить брифинг на послезавтра, пригласить максимально возможное количество журналистов, пообещать, что будет сенсация. Пресс-секретарь, работавший с министром уже много лет, невероятно удивился, однако лишних вопросов задавать не стал: он прекрасно знал, что босс никогда не скажет того, о чем говорить не хочет. «Значит, узнаю вместе со всеми остальными», - рассудил он и отправился выполнять приказ.
        По дороге домой Худойбердыев неожиданно попросил остановить служебную машину и вышел на улицу. Купив телефонную карточку, министр зашел в будку и куда-то позвонил. Его личная охрана - в полном недоумении и ужасе - окружила телефон-автомат, что делать в такой ситуации, спецназовцы не знали, но перечить не стали - бесполезно.
        Министр остался доволен разговором и всю оставшуюся дорогу до дома сыпал шутками и анекдотами. Охранники окончательно перестали что-либо понимать, и в салоне представительского «БМВ» уже отчетливо запахло паникой.
        На следующее утро министр сказался больным и приказал отвезти его на дачу. Закрывшись в кабинете, он работал с какими-то бумагами целый день, покидая комнату лишь для того, чтобы заварить себе очередную чашку крепкого чая. Он рано лег спать, рано проснулся и, побрившись с особой тщательностью, поехал на Житную.
        В служебном кабинете министр впервые за долгое время примерил мундир и остался доволен увиденным в зеркале. Золотые погоны, короткая планка орденских колодок и звезда Героя России. Худойбердыев впервые подумал, что, наверное, должен нравиться женщинам. Эта мысль настолько развеселила министра, у которого никогда не было ни семьи, ни даже постоянной любовницы, что он начал что-то напевать себе под нос. Пресс-секретарь, пришедший, чтобы сообщить шефу о начале брифинга, отметил, что уже давно не видел его в таком настроении. «Черт знает, что такое происходит», - подумал пресс-секретарь и был недалек от истины.
        Министр вошел в зал упругой походкой, защелкали затворы фотоаппаратов, загрохотали переставляемые с места на место штативы. Худойбердыев дождался тишины, прокашлялся и постучал пальцем по микрофону.
        - Добрый день, господа, - начал он. - Вам не сообщили тему нашей сегодняшней пресс-конференции, так было надо, но я надеюсь, - министр сделал паузу, - что вы не уйдете разочарованными. Я хочу сообщить вам, что нашим сыщикам удалось раскрыть целую серию особо тяжких преступлений - речь идет о массовых убийствах и, как минимум, двух террористических актах.
        Зал взорвался. Пресс-секретарь сделал страшные круглые глаза.
        - Да, вы не ослышались. Речь идет о взрывах жилых домов, нескольких заказных убийствах и еще одном преступлении - массовом расстреле сотрудников одной из наших спецслужб, вы знаете об этом преступлении, оно случилось примерно полгода назад в Рязанской области. Так вот, нам удалось установить, что все эти преступления совершены одной группой людей, имеют четкую взаимосвязь, а за спиной у исполнителей стоят персоны… Как бы это сказать? Ну, используя вашу терминологию, - персоны ви-ай-пи. Также я могу предположить, что речь идет об ущербе экономике страны, который может исчисляться сотнями миллионов долларов. Или даже миллиардами, вот тут еще предстоит все посчитать. - Министр улыбнулся и замолчал.
        Тишина, повисшая в зале, в очередной раз взорвалась. Журналисты, наперебой крича, пытались задавать вопросы. Пресс-секретарь, с трудом взяв себя в руки, попытался навести порядок:
        - Спокойнее, господа, прошу вас! Спокойнее. Вы же все знаете, вопросы - по очереди. Вот вы, пожалуйста.
        - Телекомпания НТВ, господин министр, можно ли конкретнее - что за персоны ви-ай-пи.
        - Я не могу сейчас расшифровать все окончательно. Ну, если хотите, это государственные чиновники класса «А». Очень ответственные и влиятельные люди.
        - Кто-то уже арестован?
        - Нет, пока что никаких обвинений не предъявлено, я сегодня планирую встретиться с Генеральным прокурором и руководителем следственного комитета, мы все обсудим. Но, смею вас уверить, улик достаточно, обвинение будет предъявлено обязательно.
        - Добрый день, от РЕН ТВ вопрос: пожалуйста, скажите, ваше сегодняшнее заявление связано как-то с предстоящими выборами в стране?
        - Вы сами ответили на свой вопрос- Министр улыбнулся. Пресс-секретарь сделался совсем серого цвета.
        - Господа, - Худойбердыев вновь оборвал гул голосов. - Господа, на этом у меня пока все, но я обещаю, что уже на следующей неделе смогу рассказать вам гораздо больше. Спасибо за внимание.
        Министр быстро поднялся и вышел из зала. К тому моменту, как он вошел в свою приемную, на лентах информационных агентств уже появились первые «молнии». В эфире
«Эха Москвы» срочно найденные для такого случая аналитики комментировали заявление министра, предполагая, что он вполне может включиться в предвыборную гонку и даже возглавить политическую партию.
        Худойбердыев был весьма доволен собой - все развивалось по его сценарию. Естественно, оказалось, что Генеральный прокурор еще накануне вечером лег в больницу на плановое обследование, а руководитель следственного комитета вылетел в срочную командировку в Чечню. «Что и требовалось доказать, - подумал министр, - вот и славно». Он попросил принести ему холодного чаю и соединить с заместителем председателя Центробанка.

#61
        Москва, центр

17 июня 2009 года, 20.30
        Милиционер и финансист выбрали для встречи закрытый кабинет дорогого японского ресторана в пяти минутах ходьбы от Старого Арбата. Их служебные машины припарковали в соседних дворах, метрдотель провел мужчин через служебный вход. Министр заказал стакан пива, зампред Центробанка - минеральную воду без газа. Ее принесли в тонком высоком стакане, и Борис Зимин долго и придирчиво рассматривал на свет края, словно пытаясь найти там следы чьих-то губ.
        Уже минут двадцать они сидели в полной тишине, Худойбердыев наблюдал, как его визави шевелит бровями, вчитываясь в материалы оперативной справки. Иногда он поднимал голову и с недоверием смотрел на министра, как бы спрашивая - а возможно ли такое вообще? Министр молча кивал: да, дико, но возможно.
        Зампред ЦБ, тридцатисемилетний Борис Зимин, закончил читать:
        - Скажите, а зачем вам это?
        - Вы задаете странные вопросы, Борис, - улыбнулся министр. - Я возглавляю милицию, моя задача - предотвращать и раскрывать преступления. Разве нет?
        - Но вы понимаете, чем это может закончиться?
        - Конечно. Меня могут убить. И вас тоже, Борис, если вы, конечно, согласитесь мне помочь.
        - Сергей Рахмонович, но ведь это - полное безумие. А что будет со страной?
        - Если вы, Борис, говорите о президенте, директоре ФСБ и прочих, - то не вижу причин для беспокойства. В России достаточно грамотных и порядочных людей, которые смогут занять их место. Международные последствия - не моего ума дело, а что касается экономики, - то тут вам и карты в руки. Решайте.
        - Сергей Рахмонович, у вас есть семья?
        - Нет, Борис, я один. Совсем один, у меня даже кошки нет. Я понимаю, о чем вы сейчас. Я могу дать вам и вашим близким охрану, хорошую охрану, но и она, к сожалению, ничего не гарантирует. Это так, скорее - самообман. Но послушайте - я ведь вас не принуждаю. Вы имеете полное право отказаться, сделать вид, что ничего не знаете, никогда со мной не встречались. Если у вас спросят, наконец, скажите, что у меня бред, и что я опасен для общества. В конце концов, запишитесь на прием к президенту, он сможет найти для вас нужные слова…
        - Мне надо подумать.
        - Конечно, Боря, я прекрасно понимаю. Думайте, решайте. Я буду ждать вашего звонка.
        Мужчины молча пожали друг другу руки и вышли из ресторана тем же путем. Министр поехал домой. Зимин - на работу. Он в задумчивости теребил в руках трубку сотового телефона, а потом, решившись, набрал номер.
        - Привет, старик. Ты не поверишь, с кем я сейчас встречался. И о чем разговаривал. Никогда не поверишь. - Зимин заметно повеселел.

#62
        Москва

25 июня 2008 года
        Тимоха и Немец получили одинаковые задания, вот только действовать они должны бьши врозь, страхуя друг друга. Спецов несколько смущала такая непривычная схема работы, но соперничество подстегивало. Возможно, заказчик рассчитывал именно на это.
        Первая цель казалась простой. Киллеры получили одинаковые конверты из плотной бумаги. В каждом - фотокарточка жертвы. Крупный план, легкий полупрофиль. Молодой еще, очень холеный мужчина. Его даже можно было бы назвать «денди», если б не борода - пусть и опрятно подстриженная, но все же - борода. Листок бумаги с машинописным текстом - номера автомобилей и сотовых телефонов, распорядок дня мишени. Не нужно было даже быть специалистом, чтобы понять - над этим работали долго. На одной странице было все: адреса и время прибытия с допусками, описание подходов к зданиям. Никаких, по большому счету, мер безопасности - у цели есть вооруженный охранник, но он уже слишком давно не нюхал пороха, да и клиент никогда и никого не боялся - повода не было. Судя по описанию, он вел совершенно размеренную и даже беспечную жизнь. Мог спокойно оставить охранника и отправиться вечером в ресторан или даже в богемный ночной клуб. Мог, говорилось в бумаге, даже познакомиться с женщиной и вместе с ней, улизнув от охранника, уехать за город или снять номер в отеле. Одним словом, назвать мишень трудной - никак нельзя.
Немного напрягали сроки - пять дней на все, но и это решаемо. Да, конечно, решаемо.
        Тимоха

…не бойся, бородатый. Все будет тихо и быстро. Поверь мне, я умею. Ох, ну и гаденыш твой водила! У тебя же даже мигалки нет, только номер слегка почтовый, а ты вот прям так… А мы за тобой, опачки. Гаишник, отвернись, отвернись, отвернись, сучара! Вот, спасибо, послушный, вот - молодчина. Так. Это мы куда? Это мы, это мы, это мы… о, на фитнес приехали, здоровьице поправить после вчерашнего. Что тут пишут? Два с половиной часа. Отлично. Можно размяться.
        Тимоха припарковал старенькую «девятку» в трехстах метрах от ворот не самого престижного фитнес-клуба. Но - не все то золото, что блестит. Раз клиент - человек совсем не последний - ездит сюда, как часы, значит, есть ради чего. Киллер сцепил руки в замок и хрустнул костями. Достал из машины бутылку дешевого пива, открыт зажигалкой. Пробка с громким чпоком сорвалась и улетела в кусты. С отвращением понюхав горлышко бутылки, он вылил половину содержимого в кусты, потом сделал большой глоток и, придав лицу выражение праздного блаженства, неспешно пошел в сторону ворот. Спортивный клуб располагался в глубине старого парка, на входе стоял дедок в застиранной униформе, но он тут больше для порядка, это было сразу понятно. Его задача - не пускать под полосатый шлагбаум посторонние машины, а доступ в парк совершенно свободный. Тут и мамы с колясками, и сбежавшие с уроков школьники, и такие, как он, праздно шатающиеся, с пивком. Никакой дополнительной маскировки не требуется. По крайней мере сейчас.
        Тимоха не спеша прогуливался по аллеям, поглядывая в сторону приземистого здания спортклуба. Никакой дополнительной охраны, шофер-телохранитель ушел погонять мячик вместе с боссом, обстановку вообще не сечет.
        На исходе первого часа Тимоха нашел уже два идеальных места - с одной позиции можно было работать с оптикой: над теннисными кортами не было деревьев и веток, дорога от входа в клуб до машины, припаркованной метрах в семидесяти пяти, простреливалась полностью. Вторая точка - уже около машины объекта. Близко, есть риск нарваться на ответный огонь, зато путь для отхода - как будто специально сделан. Довольный собой, киллер выбросил бутылку и вышел из парка. Проехав два квартала, он припарковал машину во дворе, переоделся и двинул в сторону метро. Теперь на нем была яркая желтая майка, на голове - красная бейсболка, за спиной - спортивный рюкзачок. Тимоха нырнул в метро, сделал пересадку и вышел на «Кузнецком Мосту». Через четыре с половиной минуты быстрого хода он занял заранее намеченную позицию - наблюдательный пункт. Машина жертвы появилась лишь спустя час, с довольно серьезным опозданием, и за это время Тимоха успел понять: здесь ловить вообще нечего. Каждый квадратный метр мостовой и тротуара просматривали минимум четыре видеокамеры. Они были тут везде: на офисах, магазинах и каких-то совершенно
непонятных зданиях с наглухо запертыми дверьми. Даже на подъездах жилых домов висели.
        Убийца убрал в рюкзак бейсболку, нырнул в подворотню, прошмыгнул проходным двором, успев натянуть поверх майки неприметную серую ветровку. Перекусил гамбургером на
«Пушкинской», сходил в кино, почитал на лавочке газету, выпил кофе, прогулялся по бульвару и ровно в половине одиннадцатого вечера занял очередной наблюдательный пост - напротив входа в казино «Шангри-Ла». Через десять минут понял - пустая трата времени. Пытаться что-то сделать здесь - форменное самоубийство. Толпы народу, опять камеры, постоянные милиционеры (у Тимохи даже проверили документы). Охранники заведений, парковщики, нищие, словом - все плохо. Нырнув в метро, киллер поехал спать. Он решил, что завтра утром проверит еще две точки, но - от добра добра не ищут. Есть идеальное место, и сроки поджимают. Тимоха бьш доволен собой и тем, как провел сегодняшний день, - давно не гулял по бульварам. Вечером в центре Москвы все же удивительно красиво, хоть и людно слишком.
        Немец
        Немец начал день за городом. На повороте с лесной дорожки на правительственную трассу он поставил белый «форд» с синей полосой и мигалкой на крыше. Бортовой номер он срисовал с настоящей патрульной машины, которая, согласно графику, сегодня никак не могла появиться в этом районе. Подходящую иномарку угнал накануне, и вся ночь ушла на макияж. Бывший омоновец результатом остался вполне удовлетворен, сам бы не отличил, если что.
        Идеально подогнанная форма сидела на нем как влитая, ремни были не слишком новыми, но и не истрепанными, «Макаров» в кобуре на боку бередил воспоминания, планшетка непривычно била по ногам. Полосатый жезл Немец нагло украл из патрульной машины, специально нарушив правила на глазах у настоящих гаишников, чтобы попасть к ним, поговорить, понять повадки.
        Он прекрасно понимал, что такие машины и в таких местах ДПС не тормозит, но он нашел прекрасный повод. Сейчас можно будет попробовать.

«Ауди»-«восьмерка» показалась из-за поворота. Немец, оторвав зад от капота, вразвалку вышел на середину дороги и небрежно махнул жезлом.
        - Старший лейтенант Волков, - кинув руку к козырьку, сообщил он водителю. - Такие дела, надо подождать пару минут.
        - Кортеж? - понимающе ответил личник, сидевший за рулем.
        - Так точно. Ну, вы ж привыкли? - Немец улыбнулся, и водитель улыбнулся ему в ответ. Отлично, значит, может сработать.
        Медленно отворачиваясь, Немец успел разглядеть все, что хотел: «авоська» - самая обычная, представительская, без брони. Никаких признаков усиления и прочего охранного тюнинга. У водилы пистолет - не «Макаров», а что-то импортное под правой рукой. Либо - левша, либо - дурак. В машине так доставать неудобно. Водитель отвернулся в сторону заднего сиденья, видимо объяснял шефу причину задержки. Секунд двадцать пять…

…это может быть Магнитка, но есть риск, что встанет не там. Кроме того, долбанет по днищу. Если охранник профи - услышит, будет палево. Отставить. Сбоку. Так. Если сбоку, во время подхода. Если буду обходить сзади, то пластик под заднее крыло? Например. Что еще? Под капот не попасть. Под днище? Уронить что-нибудь? Уронить, как вариант. Думаю-думаю-думаю. А если так? Сейчас прикинем…
        Немец уселся в салон своей «патрульной» машины, потрещал рацией, быстро вышел и направился в сторону «авоськи». Водитель снова опустил тонированное стекло.
        - Выезжайте помалу! Через полторы минуты все уже закончится. - Немец наклонился к стеклу и сообщил доверительно: - У нас тут в ближайшие дни очень оживленно будет. Если что, я вас могу через соседний поселок провозить.
        Водитель с недоверием посмотрел на Немца.
        - Да нет, вы меня не поняли! - Он открыто улыбнулся. - Просто меня, если честно, даже раздражает немного это. Ведь вам же тоже по делу нужно, и видно, что ничего вы плохого не сделаете. - Немец похлопал по крыше иномарки.
        - Вы в этом смысле?
        - Ну да! Тут объезд есть.
        - Спасибо, лейтенант! - Казалось, что водитель поверил и искренне благодарен этому странному гаишнику- Счастливого дежурства и быстрого возвращения домой! - Стекло поползло вверх, «авоська», мигнув стоп-сигналами, ушла за поворот.
        Немец подошел к своему «форду» и задумчиво похлопал по крыше. А хороший вариант. Очень даже может все получиться.

#63
        Турецкая Республика, курорт Алания

6 мая 2002 года
        Носорог умел напоминать должникам о том, что неплохо бы и рассчитаться. Он находил удивительно действенные аргументы, и спорить с ним никто никогда даже и не пытался. Так было и на этот раз.
        Чартером «Москва - Стамбул» для получения необходимых инструкций прилетели трое: младший брат Носорога, оставшийся на хозяйстве после «смерти» Кости, криминальный авторитет Пика, контролировавший половину Рязанской области, а главное, почти всю имевшуюся там промышленность, а вместе с ними - пожилой мужчина, похожий на какого-то советского чиновника, что-то вроде начальника отдела Госплана. Чем именно занимался пожилой мужчина, никто толком не знал, но еще много лет назад, когда Носорога с ним познакомил Куратор, Костя убедился: этот странный мужик способен решить практически любой, пусть даже самый неожиданный вопрос. Мужчина носил странную кличку Штази, объяснять происхождение которой всегда отказывался.
        Все трое были давно знакомы, но в самолете не общались, даже не поздоровались, столкнувшись в накопителе после прохождения границы. Билеты и гостиничные номера для них Костя забронировал заранее, используя кредитную карточку, оформленную на имя давно умершего турка. С момента собственной «смерти» он вообще полюбил все, что связано с загробным миром, - имена и документы покойников, машины мертвецов и даже кладбища. Там Носорогу гораздо лучше думалось.
        Встреча с визитерами состоялась в маленькой кофейне, недалеко от стамбульского торгового порта. Все были сдержаны в эмоциях, хотя Костя и заметил, что младший брат то порывается броситься ему на шею, то отпрыгивает в сторону, словно опасаясь даже случайного прикосновения.
        Разговаривали почти шепотом, причем говорил в основном Носорог. Гости слушали, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. «Советский чиновник» сокрушенно качал головой, делая какие-то отрывистые пометки в потрепанном блокноте, брат округлял глаза, Пика замысловато матерился. План, изложенный воскресшим Носорогом, нельзя было назвать даже научной фантастикой - это была скорее сказка. Но у сказки был настолько счастливый конец, что возражать как-то и не хотелось.
        Вечер закончился тихим ужином в рыбном ресторане с видом на море. О делах больше не говорили. Расходились порознь и даже в Москву улетали поодиночке. Пика попросил разрешения пару недель отдохнуть перед большим делом, и Костя не возражал. Получив две пачки долларов на карманные расходы, старый уголовник арендовал машину и поехал в Мармарис - Носорог заверил приятеля, что там у него не будет недостатка в развлечениях. Главное - осторожность во всем.
        Только вернувшись домой, Костя понял, насколько устал. Он лег на ледяной кафельный пол в ванной, разделся и лежал почти час. Где-то за головой журчала вода, поднимался пар, и отражение в зеркале туманилось. Постепенно все помещение заполнилось вязким влажным паром. Костя с трудом дышал, но никак не мог собраться с силами, чтобы встать на ноги. Ему было страшно, по-настоящему страшно.
        Только теперь он понял, как далеко собирается зайти, в какие сферы его заставляют вторгаться. Нет, его не смущает собственное суконное рыло, но в этом калашном ряду все места уже заняты и расписаны. Причем очень давно. Но пути назад уже не было, а дорога вперед вся покрыта вязким паром.
        Из ванной он буквально выполз.
        Костя сходил на рынок, долго и бессистемно что-то покупал. В углу маленький турок, дыша на него гнилыми зубами, предложил гашиш. Носорог не глядя сунул ему мятые деньги, забрал маленький комочек, завернутый в фольгу, и почти бегом бросился домой. Этой ночью он так и не смог заснуть. Сон пришел лишь ближе к утру, он забыт включить кондиционер и, видимо, потому был вынужден отбиваться от кошмаров, которые шли к нему один за другим.
        Носорог проснулся, сел по-турецки на пол и заплакал - может быть, впервые в жизни. Он понял, что игра в прятки со смертью всегда заканчивается одинаково. Убежав от нее единственный раз, он слишком уж расслабился, слишком уверился в своих силах. И в результате - добровольно залез в петлю. Умирать не хотелось, очень, очень не хотелось.
        Он залпом, прямо из горлышка, выпил пол-литровую бутылку ракии и снова заснул. Опять пришли кошмары: Косте снилось, что он тонет в огромном чане с кипящим золотом. Золото покрывало руки, ноги, голову, постепенно застывало и дошло уже до шеи. Дышать становилось все труднее, руки и ноги стали металлическими - ярко блестели. А потом волна расплавленного металла хлынула Косте в рот. Во сне он умер в страшных муках.
        Часть седьмая
        Обратный отсчет

#64
        Москва

17 июня 2009 года
        Ему очень понравилась пресс-конференция министра внутренних дел. Он смотрел ее по телевизору и внутренне торжествовал - значит, не ошибся. Значит, делая ставку почти вслепую, он выбрал единственную верную карту, единственного надежного и самого могущественного в этой ситуации союзника.
        В какой-то момент, правда, его кольнуло - ведь этот человек теперь тоже обречен. Его дни тоже сочтены. Никто из посвященных в тайну «золотого дела» не протянул и года. Никто, кроме него. Он часто пытался спросить у самого себя: почему все именно так, - но не находил ответа. Разыгрывая свою собственную партию, он понимал, что сам всего лишь пешка в чьей-то очень крупной игре. И если для себя он уже давно все решил - осознал, ради чего все это, то мотив неизвестного ему и самого сильного игрока оставался тайной за семью печатями. Было лишь подозрение, что, когда карты, наконец, откроются, будет слишком поздно, и прозрение не принесет радости.
        По большому счету, он больше не управлял ситуацией, а мог лишь наблюдать за ней с почтительного расстояния.
        В его «списке добрых дел» оставались незачеркнутыми лишь две строчки, причем последняя - под большим вопросом. Время покажет, наверное. А пока… Пока он заканчивал писать. Где-то здесь, на двадцатой странице, пора было ставить точку. Он еще несколько раз пробежал по диагонали готовый текст, поправил несколько слов. Сверился с визиткой, набрал адрес электронной почты, отправил письмо. Отформатировав жесткий диск компьютера, он выломал его из корпуса, отнес на балкон, положил на бетонный пол и несколько минут методично бил тяжелым ботинком. Собрав осколки в эмалированную кастрюлю, обильно полил водкой и поднес зажигалку. Отвратительный запах горящего пластика заполнил все вокруг.
        На другом конце Москвы «Outlook» издал противный звук, сообщив о поступлении почты. Белобрысый мужчина лет тридцати пяти в очках в тонкой стальной оправе лениво открыл письмо, подумал, что адрес отправителя ему незнаком, но все равно - распаковал вложение и пробежал первые строк сорок. Выражение его лица постепенно менялось. Мужчине показалось, что у него запотели очки, и он даже протер их краешком майки, на которой было нарисовано лицо российского президента. Прищурившись, он еще несколько минут со все возрастающим удивлением и вниманием смотрел в монитор, потом резко вскочил, убежал на кухню. Вернувшись с чашкой кофе и зажженной сигаретой, он устроился поудобнее и начал читать заново. Его русский был весьма хорош, но далек от совершенства. Пару раз пришлось даже заглянуть в словарь. Много часов спустя, когда в Москве была уже глубокая ночь, Терри Уотсон, глава российского бюро «Нью-Йорк тайме», позвонил главному редактору и сообщил, что прилетит ближайшим рейсом. Есть разговор, который не терпит. Срочный, очень срочный разговор. Главный редактор пытался задавать вопросы, но смог выудить из Терри
лишь загадочную фразу: «Мы взорвем этот чертов мир, но в процессе умрем сами, если не передумаем, конечно».

#65
        Москва, Неглинная улица, главное здание Центробанка России

24 июня 2009 года
        Зампред Центробанка меланхолично перекладывал документы на рабочем столе из одной стопки в другую. У него было невероятно много дел - нужно готовиться к очередному раунду международных переговоров, нужно разбираться с сотнями внутренних вопросов - но голова категорически отказывалась работать. Прошло уже несколько дней, но он так и не принял для себя никакого решения. Какая-то часть его сознания кричала, даже орала - забудь об этом навсегда. Другая - строго приказывала принять предложение Узбека.
        Он в очередной раз взвешивал все «за» и «против». С одной стороны, если расследование пойдет достаточно быстро и в нужном направлении, у главы МВД есть неплохие шансы. Нет, конечно, человек с таким лицом и такой фамилией никогда (ну, по крайней мере, в ближайшие лет двадцать) не станет президентом России. С другой - превратиться в одного из самых влиятельных людей государства он может уже завтра. Есть лишь одно «но» - время. Прав будет тот, кто успеет первым. Поэтому, с одной стороны, нельзя медлить. С другой, с другой… А черт его знает!
        Финансист в бессилии пнул ногой массивную тумбу под письменным столом. На сегодняшний вечер у него были назначены две встречи - плановое интервью для
«Нью-Йорк тайме», о котором американцы просили еще несколько месяцев назад, а потом - ближе к ночи - очередная встреча с Худойбердыевым. Ехать на нее без четкого решения не имело смысла, просить перенести - и вовсе глупо. Министр может решить, что Зимин задумал какую-то свою игру, а что будет тогда - лучше и не думать. Узбек сам себя загнал в угол, он сейчас опаснее дикого голодного медведя. За свою жизнь, за свою правду, за свои цели он будет убивать. Если охотники не опередят.
        От всех этих мыслей Борису стало нестерпимо тоскливо. Он оказался настоящим заложником ситуации, а выхода не видел.
        - Ладно, - сказал финансист вслух, ни к кому конкретно не обращаясь. - Будь что будет.
        Звонок секретаря вывел его из задумчивости. В приемной ждал Терри Уотсон. Зимин пригласил американца в комнату отдыха, расположенную сразу за кабинетом. Мужчины были знакомы уже давно - десятки раз встречались на международных форумах, общались здесь, в России. Зимину нравился этот журналист - компетентный, сдержанный, остроумный, он всегда схватывал самую суть, умел правильно построить и вести беседу, а главное, в отличие от многих западников, Уотсон не был оголтелым критиком всего российского. Он соглашался с тем, что реанимировать экономику и вывести ее на принципиально иной уровень одними лишь политическими заявлениями просто невозможно, понимал, что нынешний Кабинет министров на верном пути, а экономический блок, при прочих равных, нельзя назвать слабым. В стране усиливалось то, что многие политические обозреватели называли давно подзабытым словечком
«реакция», но это касалось, в первую очередь, внутренней политики и силовых ведомств. В экономике и в самом деле царила свобода. Об этом писал господин Уотсон, и Зимин был благодарен: так уж устроен западный мир, что порой одна заметка в авторитетной газете стоит больше, чем многолетняя напряженная работа целой страны.
        Борис и Терри уже давно были на «ты». Зимин предложил рюмку коньяка. Журналист согласился, скорее, из вежливости. Он сегодня как-то скован, заметил Зимин. Такое ощущение, что американец пребывает в нерешимости, хочет спросить о чем-то, но боится или стесняется.
        - Итак, Терри, напомни, о чем ты хотел говорить? У меня, признаюсь, полный бедлам в голове. Надеюсь, это не помешает мне ответить на все вопросы.
        - Нет сомнений, Борис, что я вижу перед собой одну из самых светлых голов современности, не сочти за лесть.
        - Покорно благодарю. Впрочем, давай считать вводную часть законченной. - Мужчины немного посмеялись, после чего Уотсон, неожиданно ставший очень серьезным, сказал:
        - Борис, ты можешь не отвечать, но мы всегда были с тобой честны друг перед другом, а потому - карты на стол, играем в открытую. У меня есть информация из надежного источника, что Россию, да и не только ее, может потрясти глубочайший кризис, который отразится на всех мировых рынках, а в вашей стране произойдет смена власти. Не факт, что бескровная. - Уотсон замолчал, внимательно глядя в глаза собеседника. Не нужно было быть физиономистом, чтобы понять - Зимин в панике, он уже не контролирует себя. Вопрос попал точно в цель, и Терри решил продолжить: - Прости, я вижу, что застал тебя не в лучший момент. Но вопрос уже задан, извини. Повторюсь, можешь не отвечать.
        - Терри, я могу попытаться ответить на твой вопрос другим?
        - Мяч на твоей стороне.
        - Хорошо. Ты можешь хотя бы намекнуть на уровень твоего источника? Скажем так, насколько он высоко… ммм… скажем, относительно моего положения?
        - Источник - аноним. Даже мне он неизвестен. Но в сообщении, которое я получил, слишком много ссылок на людей, на даты. Там тысячи цифр, которые, при желании, можно проверить. Десятки фамилий, описания встреч и даже стенограммы разговоров отдельных лиц. Поверь, я не стал бы беспокоить тебя из-за ерунды и подозрений. Это, скорее всего, правда. Да, Борис?
        - Прости, Терри. Мой ответ - «нет». Ты можешь сам решать, к чему относится это
«нет». Ты понимаешь, что у тебя в руках? Ты понимаешь, что не было еще ни одной бомбы мощнее? Что Хиросима, Нагасаки и Чернобыль - детский лепет?
        - Спасибо. - Уотсон странно улыбнулся. - Я думаю, ты понимаешь, что ответил на мои вопросы. Я обещаю, что, если дело дойдет до публикации, я напишу, что господин Зимин категорически опроверг. Согласен? Я даже могу прислать тебе почтой ту часть, которая будет касаться тебя, для сверки.
        - Спасибо, я тебе верю. Я прошу тебя только не делать этого. Пока не делать. Если все будет хорошо, хотя в этой ситуации никакого «хорошо» я себе даже представить не могу, то обещаю: я первым позвоню тебе. И ты получишь все. Гораздо больше, чем сообщил тебе твой источник. Уговор? - Зимин протянул руку, предлагая скрепить соглашение.
        - Ты хороший переговорщик, Борис- Уотсон мучительно думал, пытаясь тянуть время. - Очень хороший переговорщик, и ты помнишь - я об этом писал. - Взаимная сдержанная улыбка, пауза. - Хорошо. Я согласен.
        Один из самых влиятельных американских журналистов и человек, державший в своих руках половину русской экономики, молча пожали друг другу руки. Больше они не сказали ни одного слова. Забегая вперед, скажем - никогда. Уотсон ушел, а Зимин, обессилев, рухнул в кресло. Он выпил свою рюмку и только теперь заметил, что Терри не притронулся к коньяку. Подумав, финансист выпил и его. Ему удалось унять нервную дрожь, он встал и распахнул платяной шкаф: нужно было поменять рубашку: воротник и подмышки - насквозь мокрые. Завязывая галстук, глядя в глаза своему отражению в зеркале, Зимин сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
        - Дьявол, а ведь он вынудил меня принять решение. Просто вынудил. Черт бы его побрал. И Узбека, и всех. Черт бы вас всех побрал, - сказал финансист своему отражению в зеркале и резким движением затянул узел галстука.

#66
        Московская область, г. Балашиха

19 мая 2009 года
        Тело тридцативосьмилетней Дарьи Ильинской, кандидата наук, эксперта, старшего лейтенанта ФСБ России, нашли в парке на окраине подмосковной Балашихи. Женщина не дошла до дома всего метров пятьсот. Поздним вечером, когда она шла с последней электрички, на нее напали наркоманы. Их было трое. Сначала они ограбили женщину, потом - немного придушили. Патологоанатом местного морга, описывавший повреждения на теле, пришел к выводу, что Дарью не меньше пяти раз изнасиловали, причем - извращенным способом. Последний раз над ней надругались уже после того, как она умерла, - сработала какая-то защитная система организма, и сердце просто остановилось.
        Ильинская прослужила в органах госбезопасности более пятнадцати лет, но была, скорее, не контрразведчиком, а ученым. Она с отличием закончила Институт стали и сплавов и всю свою жизнь занималась исключительно научной работой. Дарью похоронили за казенный счет, со всеми подобающими почестями. Проститься с талантливым ученым пришли коллеги, ее студенты, многочисленная родня. Неожиданно для всех приехал и лично директор ФСБ. Он пожал руку вдовцу, смотревшему на мир пустыми выплаканными глазами, потрепал его по спине и при свидетелях пообещал - преступление будет раскрыто, а сыновья Дарьи, если они того захотят, всегда смогут найти себе достойную работу в органах государственной безопасности.
        На помощь сыщикам местного уголовного розыска прислали двоих оперативников из ФСБ, которые, в самом деле, раскрыли убийство за три дня. Одного из наркоманов-насильников застрелили при задержании - он бросился на чекистов с топором. Двое других написали чистосердечное признание на первом же допросе. Во время следственного эксперимента - выхода на место происшествия - арестованные предприняли попытку побега. Сержант караульной роты Жигулин после предупредительного выстрела в воздух положил обоих короткой очередью от бедра. Сержанту досрочно присвоили очередное звание, а начальник УВД лично вручил ему именные часы - за проявленное мужество при задержании особо опасных преступников.
        В ту же ночь, когда наркоманы надругались над Дарьей Ильинской, в центре Москвы взлетел на воздух старый, покосившийся складской ангар, принадлежавший одному из бывших оборонных заводов. Ангар много лет назад сдали в аренду какой-то заштатной коммерческой фирмочке, и сторожа клялись, что с тех пор в него никто не заходил. Даже замки на воротах заржавели до такой степени, что открыть их ключом никто не мог.
        Директор завода, копаясь в бумагах, с удивлением обнаружил чуть ли не на самом верху стопки копию договора с ОАО «Бадабум». На официальном сайте ОАО значилось, что оно занимается поставками пиротехники. Найти кого-то из представителей
«Бадабума» не удалось. Следователи испытательной пожарной лаборатории, ковырявшиеся на руинах почти двое суток, вынесли заключение: произошло короткое замыкание ветхой проводки с последующей детонацией большой партии китайских петард. Представитель МЧС, комментируя взрыв в эфире одного из столичных телеканалов, в очередной раз посетовал на отсутствие контроля на рынке фейерверков, а также заявил, что всем, по большому счету, очень повезло, что взрыв почему-то оказался направленным. Никто не пострадал, а из разрушений - только выбитые стекла в соседних домах, которые к концу недели за свой счет заменит местная префектура.
        Он смотрел телевизор, ничего не понимал, но что-то чувствовал. У него не было никаких оснований думать, что все эти бесконечные покушения, убийства, взрывы и пожары хоть как-то связаны между собой, шестое чувство подсказывало - круг сужается. Кто-то решил вырубить весь лес, а потому - на летящие щепки никто даже внимания не обращает.
        Тимоха сидел дома за компьютером, поглощал с огромного блюда бутерброды с огурцом и докторской колбасой и самодовольно улыбался. Утром ему удалось взломать компьютер американского журналиста и вытащить с жесткого диска вообще все, включая даже любительский порнофильм, который киллер не без интереса посмотрел два раза. Только что он подключился к сотовому телефону господина Уотсона. И это тоже могло оказаться забавным.

#67
        Рязанская область

25 мая 2002 года
        Схема, придуманная Носорогом, только казалась невыполнимой. На самом деле все работало. Его людям нужно было получить доступ на завод, и они сделали это. У директора были две дочери-близняшки, Маша и Оксана. Они только что отметили семнадцатилетие и, не в силах остановиться, продолжали гулять с друзьями по ночным клубам уже недели две. Матери было как-то все равно, а отец, по горло занятый на работе, ничего предпринять не мог просто физически.
        Однажды утром на его рабочем столе, в почте, обнаружился конверт с диском. «Папе от Маши и Оксаны - с любовью» - гласила надпись, сделанная фломастером на пластиковом кругляше. Директор улыбнулся и вставил диск в компьютер. Потом он окаменел, как ему казалось, до конца жизни. На диске было примерно полчаса видео - все это время трое мужиков насиловали Оксану. Маша, привязанная к стулу, страшно кричала.
        Потом зазвонил телефон, и директор поднял трубку. Искаженный до неузнаваемости голос поинтересовался, понравилось ли директору кино? После чего ему было предложено немедленно сесть в машину и, обнулив счетчик километража, ехать прямо по шоссе ровно двадцать одну милю. «Надо же, - машинально подумал директор, - откуда они знают, что у меня спидометр в милях?»
        Потом ему завязали глаза, пересадили в другую машину и куда-то везли еще почти два часа, по каким-то ухабам и проселочным дорогам.
        Искаженный голос разрешил ему снять повязку, но директор не понял, где находится. Он сидел один в маленькой комнатке, обшитой светлой сосновой вагонкой. В комнате приятно пахло свежей древесиной. Здесь были только дверь, стул, на котором сидел директор, и стеклянная стена, за которой были его девочки. Голос спросил, хочет ли директор увидеть продолжение кинофильма. Если ответ - «нет», то есть повод для разговора.
        Директору опять завязали глаза и куда-то повели. Он оказался в другой комнате, за казенным столом, а напротив него - казенный человек. Пожилой мужчина с лицом советского чиновника среднего звена. Когда неизвестный заговорил, директор подумал, что голос у него - тоже советский, тоже - среднего звена.
        - Нам очень неприятно, что пришлось поступать так, но, думаю, вы должны нас понять. На все прочие угрозы, боюсь, вы бы все равно не отреагировали, ведь так? Кстати, мы не представлены друг другу. Вас это не смущает?
        - Подонки, - бесцветно сказал директор.
        - Тем не менее. Мое настоящее имя все равно ничего вам не скажет, а потому - зовите меня просто - Штази. Так зовут меня только близкие друзья и коллеги, - доверительно сообщил советский человек.
        - Мне плевать, как вас зовут.
        - Зря. Умный человек по одному имени мог бы многое понять…
        - Мне плевать. Вам больше подошло бы прозвище Ублюдок!
        - Говорите-говорите. - Мужчина сделал приглашающий знак рукой. - Когда решите обсудить наши требования - сообщите. А я пока скажу, что вы не со всем согласны, и там - все продолжится. Да?
        - Нет.
        - Ну вот. Уже лучше. Итак, вы готовы к конструктивному диалогу?
        - Подонок.
        - Или…
        - Да.
        - Отлично. Итак, первое. Вы меняете начальника охраны…
        - Это невозможно!
        - Все возможно. Мы вам в этом поможем. Дальше. Я покажу вам на плане завода место - конкретное окно, с которого надо будет снять сигнализацию. Если надо - я пришлю специалиста, который поможет обойти цепь так, чтобы ни одна проверка ничего не выявила. Вы возьмете на работу двух старших мастеров - они придут завтра. Люди квалифицированные, заводу от них только польза. Личные дела - безупречны. И - последнее…
        - Послушай, ты не только подонок, ты еще и безумец! То, что ты задумал, - это немыслимо, это безумие!
        - Тесс. Ты еще не знаешь, что я задумал. Итак, последнее. Один из грузовиков с сырьем раз в неделю не будет подлежать досмотру. Его будут разгружать мои люди. В этот же - и только в этот - грузовик будут загружаться мерные слитки, изготовленные в смены, когда будут работать мои старшие мастера. Если хоть один из этих слитков попадет в другую разгрузку, окажется на ювелирном или военном заводе - я убью твоих дочерей. Если ты попытаешься меня обмануть - я убью твоих дочерей. Это все. Одну из двоих ты можешь забрать с собой сегодня, вторая останется со мной до тех пор, пока действует наш договор. Ты понял меня?
        Все заработало уже через месяц. Раз в неделю на завод привозили медь, в одном из цехов она смешивалась с золотом, маркировалась и увозилась - уже в виде готовых слитков. На внедорожниках сопровождения куда-то уезжали немаркированные бруски избыточного золота. Небольшое количество драгоценного металла оставалось «для отвода глаз». Маленькие куски выбрасывались из окна, где их подбирали
«старатели»-частники. Раз в неделю директор имел право на одно свидание. Оксана лежала в частной психиатрической клинике. С ней хорошо обращались, лечили, кормили, приносили книги, диски с музыкой и фильмами. Она никогда не разговаривала с отцом. Просто молчала и даже не смотрела в его сторону. Он тоже молчал - просто не мог ничего сказать. Машу - никто не трогал.
        Что происходило с золотым конвоем после того, как он покидал пределы завода, никто не знал: ни Носорог, ни его брат, ни Пика, ни «советский чиновник» со странной кличкой.

#68
        Москва, центр

17 июня 2009 года, 22.30
        После встречи с Зиминым министр внутренних дел позвонил помощнику и дал короткие указания на завтрашнее утро. Потом назвал водителю новый адрес. Люди, охранявшие и обслуживавшие Худойбердыева, отбирались им лично, были преданы шефу и никогда не обсуждали его приказов, но в последние дни уже никто не мог скрыть удивления: министр менялся на глазах, график летел к чертям, география его встреч расширялась, люди, с которыми он начал общаться, до этого никогда не входили в его круг и даже не пересекались с ним.
        Особняк-новодел на Кропоткинской знали в городе все. Кто в нем размещается - тоже не составляло большой тайны. Худойбердыев не исключал, что однажды войдет в эти двери, правда, с другими целями. Человек, занимавший здесь офис на последнем этаже, был, пожалуй, единственным из олигархов «старой формации» - он сделал свой капитал еще при прежнем президенте, о нем говорили разное, а он, похоже, лишь откровенно потешался над комментаторами, время от времени выступая с настолько смелыми и даже дикими заявлениями, что некоторые политологи были уверены - власть делает из него самую настоящую контролируемую оппозицию. Ну не может человек, у которого все активы здесь, в России, причем все - в стратегически важных отраслях, так нагло и открыто фрондировать без всякого прикрытия. Комментаторы, как обычно, выдавали желаемое за действительное: постоялец «золотой сотни» «Форбс» Дмитрий Раков, прекрасно понимал, что однажды придет и его время, бежать и прятаться не хотел, а потому спешил жить, что называется, на полную катушку. И не стеснялся при случае говорить то, что думает.
        Худойбердыев предчувствовал, что однажды президент отдаст распоряжение
«поработать» и с Раковым, и всячески этот момент оттягивал. Наглый олигарх был ему в чем-то симпатичен.
        Теперь, когда ему требовался богатый и влиятельный союзник, которого хорошо знают на Западе, он и решился на довольно рискованный шаг: напрямую, минуя помощников, позвонил Ракову на мобильный и попросил о встрече. Именно попросил - даже не как министр, а как частное лицо, у которого, возможно, есть с миллиардером общие интересы. Олигарх удивился, но виду не подал. Встречу назначили на удобное для Худойбердыева время. На часах было уже одиннадцать вечера, когда охрана Ракова почтительно расступилась в просторном фойе, пропуская вперед телохранителей министра. Скоростной лифт с двумя кнопками без номеров этажей - просто вверх и вниз - бесшумно взлетел над остывающей после летнего пекла Москвой.
        - Сергей Рахмонович, большая честь для меня. - Раков встречал министра у дверей лифта.
        - Пустое, Дмитрий Андреевич. Я же сказал - у меня частный визит. - По знаку министра охрана разместилась в глубоких кожаных креслах. Пропуская Худойбердыева вперед, Раков повел его в свой кабинет. Расположились на жестких стульях, с самого края безразмерного стола красного дерева. Министр с интересом осматривался: бывать в кабинетах богачей ему случалось редко, да и симпатий к ним он почти никогда не испытывал, его откровенно бесили нувориши с их тягой к показной роскоши. Тут - все иначе. Интерьеры удивительно стильные, все мягкое, приглушенное. Хозяин кабинета в легком, неприметном летнем костюме - он хоть и стоит целое состояние, но не кричит об этом. На руке самые обычные по виду часы. Никакого золота, все как-то подчеркнуто скромно. «Интересно, - подумал министр, - какие у него ботинки? Надо будет посмотреть при прощании».
        - Вы не против, если я буду курить? - спросил Раков. - Дурная привычка, да и, поверьте, немного волнительно, хоть ваш визит и совершенно частный. - Миллиардер в очередной раз улыбнулся.
        - Я начну, - наконец сказал министр. - Перебивайте и поправляйте в любой момент. И, пожалуйста, будьте честны. Я весьма рискую. - Раков поднял бровь, но промолчал. - Итак, я думаю, вы прекрасно понимаете, что время ваше на исходе. Не знаю, дадут ли вам спокойно дожить до выборов или же займутся уже в ближайшие два месяца, - это не так уж и важно, правда?
        - Время - конечно, мы - смертны, богатство и власть - временны и приносят смерть, - философски ответил Раков. - Это не я придумал, просто я только что сформулировал.
        - Хорошо. Я хочу предложить вам неожиданный союз. Союз со мной. Я ничего не могу вам обещать или гарантировать, просто, если я выиграю, точнее - если мы выиграем, - ваши шансы на бесконечность заметно возрастут. Или даже больше.
        - Говорите загадками, Сергей Рахмонович.
        - О, я еще не начал. А вот сейчас - пора. Я знаю, что президент, директор ФСБ, а также еще целый ряд довольно известных людей с помощью спецслужб совершили серию тяжких преступлений. Убийств и террористических актов. Они сделали это, чтобы скрыть страшную правду, которая может принести нашей стране много всего, мягко говоря, нехорошего. Глубочайший экономический и политический кризис, галопирующую инфляцию, полную потерю авторитета в мире, как следствие, не исключаю, гражданскую войну. То есть, с одной стороны, они действовали во благо нашей с вами страны. С другой, их усилия пока что все равно не увенчались успехом - это, во-первых, во-вторых, я точно знаю, что нельзя творить добро делая зло. - Министр не смотрел в глаза собеседника, он просто чеканил фразы, и было понятно, что каждое новое слово дается ему все сложнее. - У меня пока что есть только один союзник - молодой и честный финансист-государственник. Но этого мало.
        Раков молчал минут пять. Он рассматривал свои отполированные до перламутрового блеска ногти, потом - мял сигарету, долго смотрел на огонек тонкой платиновой зажигалки.
        - Что вы хотите, Сергей Рахмонович? Что вы задумали? Государственный переворот?
        - Нет. Я хочу прийти к президенту и попросить его добровольно оставить свой пост. Передать власть порядочным людям, которые все исправят.
        - Вы меня пугаете. Во-первых, он ничего вам не отдаст. Во-вторых, мне кажется, то, что вы описали, исправить уже невозможно. В-третьих… Впрочем, и двух пунктов достаточно.
        - Тогда мне придется выполнить свой долг - долг министра внутренних дел. Завершить расследование, передать в прокуратуру, обнародовать результаты и добиться справедливого суда над всеми.
        - Ну и задачку вы мне задали… Господин министр, а чем могу быть полезен в этой ситуации я, при прочих равных - не понимаю…
        - У вас есть деньги, есть подконтрольные только вам средства массовой информации, вас уважают и ценят на Западе. Вы умеете управлять. В конце концов, я думаю, что большая часть населения страны относится к вам с симпатией, что странно - но факт. Вы, скажем так, медийный и довольно рейтинговый персонаж. Добрый барин, любящий своих холопов.
        - Я по-прежнему вас не понимаю.

«Он издевается, - подумал Худойбердыев. - Он хочет заставить меня сделать признание в любви, как отличница двоечника на первом свидании. Чертов лис, что же делать?»
        - Я хочу предложить вам, если все пойдет по намеченному плану, стать президентом России.
        - О! - Раков захлебнулся - не то от восторга, не то - от ужаса. - Вы? Мне?
        - Да, я - вам. Вы ведь хотите, Дмитрий Андреевич?
        Ракову было нечего ответить. Встреча министра с олигархом завершилась ближе к пяти утра. Перед тем, как закрылись двери лифта, милицейский генерал успел увидеть то, что хотел. «Боже мой, - подумал он. - И я только что предложил этому человеку целую страну. У него же на ногах - кеды\» Пока лифт опускал его в холл, министр беззвучно хихикал, пряча лицо за рукавом пиджака, чтобы охрана не решила, что шеф окончательно тронулся и подлежит немедленной изоляции.
        Худойбердыев сел в машину и попросил отвезти его на Житную. Строевым шагом он прошел по гулким пустым коридорам министерства, и сонные постовые в ужасе таращили глаза, вытягиваясь перед ним по струнке. Министр заперся в своем кабинете и хотел приказать помощнику никого к себе не пускать и ни с кем не соединять, но потом сообразил, что приказывать некому. Да и никто не захочет с ним поговорить в такое время. А если и захочет, то не станет спрашивать разрешения или ждать в приемной.

#69
        Москва, офис компании «Ювелирная империя»

22 июня 2009 года
        В офисе «Ювелирной империи» Сергей Рыбин принимал редкого и не самого приятного гостя. Куратор появился неожиданно, предупредил о своем визите за десять минут телефонным звонком. Приказал выгнать из кабинета и приемной всех, его черный
«додж-нитро» на огромной скорости влетел в едва успевшие распахнуться ворота и замер у служебного, «директорского» входа.
        У Куратора было плохое настроение. Он не удостоил Рыбина даже кивком - достал из внутреннего кармана пиджака какой-то маленький приборчик и быстро обошел кабинет. В одном месте приборчик пискнул. Куратор достал из другого кармана что-то похожее на сотовый телефон и направил куда-то в стену. Опять раздался писк. Лишь после этого незваный гость позволил себе первую улыбку - из набора своих дежурных улыбок:
        - Что, Сережа, давно не чистили?
        - Да нет, что вы, - засуетился Рыбин, - раз в неделю проверяем…
        - А надо - раз в день. - Куратор развалился в кресле и закурил, не спрашивая разрешения. Пепел он стряхивал прямо на дорогой ковер.
        - Лавочку надо закрывать, Сережа, - серьезно и даже как-то грустно сказал он. - Прикрывать, причем совсем. А тебе валить отсюда.
        - Что случилось?
        - Все. У нас получилась очень длинная цепочка, такая длинная, что я не в силах следить за каждым звеном. Одно оказалось тонким. Где тонко - там рвется. Усекаешь, гражданин Рыбин?
        - Не совсем…
        - Повторяю для тупых: рязанский проект - закрыт. Все золото, которое есть у тебя, наше золото, надо слить за пару дней - максимум. Лавку свою продавай, отходи от дел, вали на море. На Лазурный Берег, или что там тебе по душе? Ты достаточно заработал, а я тебя не обижал, правда?
        - Конечно, я вам очень благодарен, но люди?
        - Какие?
        - Те, кто в курсе…
        - Убери людей. Люди мешают, топчут землю, гадят и потребляют кислород.
        - Всех?
        - Мне откуда знать, гражданин Рыбин? Тех, кого нужно. Перестараешься - я уж точно в обиде не буду. Останутся лишние длинные языки - сам погоришь. Что ты волнуешься, Сережа? Мы же с тобой все обсуждали - миллион раз. И финал у нас тоже с тобой бьш продуман. Я гоню левое золото, ты его продаешь тому, кому надо, бабки делим, потом - разбегаемся. Еще вопросы?
        - Никак нет! - Рыбин потел, краснел и испытывал желание вскочить да и вытянуться по стойке смирно.
        - Все, Сережа. - Куратор поднялся и затушил сигарету в чашке, из которой Рыбин пил кофе. - Устал я очень. Ты ведь не хочешь, чтобы в тебя опять стреляли?
        - Ааа… - Рыбин чуть не захлебнулся, - вы знаете, кто это был?
        - Я? Я - знаю. Но не скажу. Меньше знаешь - больше родину любишь. Если хочешь знать, я твоей смерти совсем не хотел и не хочу. Мы с тобой хорошо работали, правда? Ну, не поминай лихом. - Куратор потрепал Рыбина по щеке и быстро вышел из кабинета, хлопнув дверью. Его «додж», разорвав плотный поток машин, неистово крякая и подвывая сиреной, полетел куда-то в сторону центра города.

#70
        Москва, южная окраина

14 мая 2009 года
        В дверь позвонили, пожилой мужчина в стареньких трениках, слегка шатаясь, подошел, долго возился с цепочкой, а потом, победив третий засов, открыт железную створку.
«Привет, Штази. Прости, мне неприятно», - сказал незваный гость очень тихо.
        Потом что-то чмокнуло, чавкнуло, потом - еще раз, потом человек, стоявший над телом, тихо и злобно сплюнул куда-то в сторону. Перешагнул через тело и вошел в квартиру. Ему всегда было интересно - как они живут, что едят, на чем спят. Он придирчиво осмотрел все. Ничего интересного: почти пустая съемная квартира, лишенная минимальных признаков индивидуальности, - ни картин, ни фотографий, ни гипсовых фигурок котиков и свинок-копилок. «Пустой человек, без истории», - подумал убийца.
        Он начал распахивать дверцы и ящички, вываливая на пол содержимое. На полу уже образовалась внушительная куча книг, нижнего белья, зимних шапок и застиранных наволочек, когда носатый нашел то, что искал.
        Осторожно, словно бомбу или обоюдоострое лезвие, он извлек на свет сверток. Разорвал веревку, чуть не выронив стопку фотокарточек и компакт-диск. На диске криво от руки была нарисована двойка. Глянцевые картинки киллера весьма заинтересовали, тем более что запретов на просмотр ему не передавали. Сев на краешек дивана, он минут пять перебирал карточки. На середине процесса носатый начал тяжело дышать и даже заметно покраснел. Наконец, с трудом оторвавшись от просмотра, он положил стопку на диван и пошел в ванную - умыться. Фотокарточки расползлись из стопки в недлинную яркую дорожку. Они шли одна за одной, в хронологической последовательности. На каждой происходило что-то новое. Но сюжет был один на всех: трое мужчин в масках затейливо насиловали девочку-подростка. Девочка, вероятно, кричала, ее лицо было в слезах. Кстати, именно на лице фотограф и делал основной акцент.
        Это трудно было назвать порнографией. Напрашивалось какое-то другое сравнение, и больше всего подходило определение «оперативная съемка».
        Было раннее утро, когда киллер, уничтожив все возможные следы, в тысячный раз обыскав квартиру, вышел на улицу. У подъезда стояла «Волга» с номерами «екх». Убийца перепугался. Он не знал, что это за девочка на снимках, но понимал, что никто бы не послал его за простой коллекцией домашнего порно, и что у Штази она оказалась тоже не просто так. Стараясь не попадаться на глаза водителю «Волги», носатый шмыгнул во дворы и долго петлял, прыгая через серую изломанную геометрию заборов детских садиков, шарахаясь от алкашей, облюбовавших шиферные веранды, и компаний малолетних громил, рыщущих по округе в поисках приключений.
        Действуя строго по инструкции, киллер оставил фотокарточки и диск в камере хранения на вокзале, набрав указанную комбинацию цифр.
        К вечеру испуг перерос в панику. Ему никто не звонил. Никто не слал привычных сообщений, которые должны были, по идее, означать успешное выполнение заказа, никто не давал дополнительной информации. Он блуждал по городу, несколько раз покупал пиво, но ничего не помогало. Когда стрелки часов, отмерив время полуночи, лениво зависли в ожидании следующего дня, он отпер дверь своей квартиры. В следующую секунду типовую семнадцатиэтажку сотряс мощнейший взрыв. Сдетонировал газ. Но кто-то помог этому дому стать историей. Кто-то заложил в подвал девяносто килограммов гексогена. Дом осел в пыль. Так бывает в кино. Е…, прости господи, твою мать, успел подумать носатый. Но было уже слишком поздно. Его тщедушное тело складывалось вместе с перекрытиями здания. Он уходил все ниже и ниже. Так низко, пока, наконец, не понял, что вариантов уже нет. Что дешевое мясо, книжки хороших писателей и мечта о Цюрихе давно и безвозвратно потеряны, ушли в прошлое. «Конец», - подумал носатый.

#71
        Москва

25 июня 2009 года
        После смерти Носорога министр внутренних дел был, пожалуй, единственным человеком в этой стране, способным связать воедино все эти бесконечные убийства и взрывы. Каждый день он анализировал оперативные сводки, отчеркивая синим маркером выпады одной стороны, а красным - другой. Он прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может. В один прекрасный день эта кровавая волна перехлестнет через край, и начнется охота уже на первых лиц. Одно первое лицо он знал. О существовании второго - с определенными допусками - догадывался. Ему иногда казалось, что он даже знал когда-то этого человека лично. Что-то в его почерке, в его безапелляционности казалось Худойбердыеву знакомым.
        Он волновался, что могут убить и этого странного парня - известного в прошлом журналиста, канувшего в небытие несколько лет назад. Странного парня, который совершенно случайно, помимо собственной воли, засунул горящую палку в муравейник. Министр поручил своим доверенным лицам найти его и взять под круглосуточную охрану, но лучшие сыщики, отработав в совершенно нечеловеческом режиме, без сна и отдыха, две недели, только разводили руками. Этот человек точно был жив, но оставался неуловим. Он тенью проходил мимо, всего пару раз удавалось его опознать и «сесть ему на хвост», но объект исчезал, как сквозь землю проваливался. Он продолжал вести свою личную - очень странную игру. Сейчас, когда рассветное солнце вдруг ударило в окна министерского кабинета, Худойбердыев похолодел: ему показалось, что он знает, чего добивается этот парень. «Господи, только не это, - подумал министр - не делай этого, не делай!»

#72
        Москва, офис ЗАО «Информационная безопасность»

13 июня 2009 года
        Сегодня ЗАО «Информационная безопасность» существовало последний день. И его генеральный директор скрупулезно работал с бумагами, подчищая все хвосты, закрывая незакрытые дела. Он рассылал клиентам электронные депеши с сообщением о прекращении работы конторы, просил войти в его положение, а в случае чего обещал компенсировать возможные расходы и убытки. На счету компании было достаточно денег, чтобы их можно было взыскать по суду и распределить. Должно хватить всем.
        До сегодняшнего дня он жил на нелегальном положении, теперь - и вовсе собирался стать собственной тенью, даже тенью тени. Контора была ему больше не нужна, она только мешала, висела чугунной гирей на ногах. Ему оставалось сделать последний шаг, и он уже решил, что сделает его.
        Разбирая ящики стола, он нашел скомканную оберточную бумагу. Вот она, последняя память. Именно из этой бумаги он достал тогда, в своей очередной прошлой жизни, дешевый цифровой диктофон китайского производства, включил и услышал голос мертвого майора Баринова - своего доброго и злого гения одновременно. Жалел ли он о том, что произошло? Пожалуй, нет. Ему категорически не нравился мир, устроенный так. Он не мог его изменить, но собирался попробовать. Именно поэтому он сейчас здесь, а где он будет завтра - это уже совсем другая история.
        Часть восьмая
        Господин президент

#73
        Россия

25 июня 2009 года
        В тот день на первых полосах всех без исключения российских и даже многих зарубежных газет появилась фотокарточка Носорога. Журналисты упражнялись в красноречии, придумывая заголовки, но суть всех сводилась к одному - покойник воскрес, чтобы умереть - уже по-настоящему.
        Тело российского гражданина Филина было доставлено в судебно-медицинский морг одной из больниц Алании. Для констатации факта смерти, оформления необходимых документов и решения о переправке останков на родину вызвали консула.
        Для дипломата это была обычная, даже привычная процедура - российские туристы время от времени умирали в Турции: кто попадал в дорожную аварию, у кого сердце не выдерживало, но большинство, конечно, гибло от пьянства - тонули в бассейнах или выпадали из окон отелей. Гражданина Филина убил снайпер-профессионал - единственная пуля, выпущенная с большого расстояния, попала ему прямо в лоб. Убийцу не нашли, гильзу не нашли, даже место лежки снайпера определили достаточно условно. Вокруг было немало высотных домов, с крыш которых он мог стрелять, но следов сыщики из криминальной полиции не обнаружили. Турецкие полицейские работали четко, по процедуре. У покойного сняли отпечатки пальцев и прогнали через компьютер. Результаты вышли сенсационными - убитым оказался российский криминальный авторитет по кличке Носорог, которого давно уже с почестями похоронили на родине.
        Обозреватели криминальной хроники гадали - каким образом Носорог сумел так всех запутать, и кто, наконец, разыскал его на турецком берегу, чтобы подвести окончательный итог. Вариантов было великое множество, благо врагов, врагов влиятельных и могущественных, у Кости хватало. В одной из газет появилась даже сенсационная история - дескать, Носорог с незапамятных времен работал сначала на КГБ СССР, а потом, после многочисленных реформ, стал агентом сразу двух российских спецслужб - Федеральной службы безопасности и Федеральной службы охраны. Для этих организаций он якобы выполнял особые - деликатные и не всегда законные поручения. Официальные представители ведомств эту информацию, конечно, немедленно опровергли, заявив, что вообще не комментируют слухи и домыслы, но осадок остался. Особенно в свете того, как мертвый Носорог сумел пересечь государственную границу, за которой как раз приглядывает ФСБ, точнее - входящая в нее Федеральная пограничная служба.
        В Рязани провели эксгумацию, из могилы извлекли останки бродяги Филина. Журналисты задавали вполне логичный вопрос - кто распорядился хоронить убитого криминального авторитета без проведения всех необходимых процедур, почему не сняли хотя бы те же отпечатки пальцев? Ответов не было, на региональном уровне летели головы - мелкое и среднее милицейское начальство, на всякий случай, писало рапорты и уходило в отставку.
        Уже через неделю стало понятно, что сенсация с посмертным воскрешением оказалась мыльным пузырем - дальше опознания двойника покойника следствие продвинуться не смогло. Конечно, времени прошло еще мало, но не было даже и намеков на какие-то успехи в расследовании.
        Итоговые телепрограммы еще раз вернулись к теме, попинали спецслужбы, осыпали зрителя чередой ничего не значащих намеков, и - все. Тема была закрыта.
        Министр внутренних дел прекрасно понимал, что случилось с Носорогом, но на этот раз предпочел не делать никаких публичных разоблачений. Нужно было подождать. Худойбердыев лишь сопоставил несколько фактов, и картина стала предельно ясной: Носорог «при жизни» да, видимо, и «после смерти» контролировал практически всю Рязанскую область. Плюс - его младший брат, не утративший влияния и теперь. Золотой завод - в Рязанской области. Трупы фэсэошников, которые, скорее всего, сопровождали «золотой конвой», - в том же регионе. Дальше можно было играть в
«пятнашки» до бесконечности, результат не менялся: Носорог определенно был одним из организаторов этого растянутого во времени «ограбления века». Скорее всего, именно его люди планомерно, грузовиками, воровали государственное золото. Для кого? Уж точно не для себя. Огромные деньги уходили на счета тех, кто сейчас и ликвидировал авторитета. На кого они работают? Чем больше министр пытался ответить на этот вопрос, тем очевиднее ему становилось: на себя, только на себя, на свой безразмерный карман.
        Министр включил телевизор без звука, лениво пощелкал каналами. Остановился на дневном выпуске новостей НТВ - рассказ о событиях в стране уже заканчивался, впереди - экономический блок. Молодой ведущий сообщил: главная новость сегодняшнего дня - объявление о продаже миллиардером Сергеем Рыбиным, единоличным владельцем компании «Ювелирная империя», своего бизнеса. Дальше шло перечисление активов компании, их примерная оценка (министр так и не смог сосчитать все нули после первой цифры) и комментарий эксперта. Аналитик говорил, что никаких объективных причин для продажи «Империи» нет в принципе, компания работает стабильно и приносит очень большую прибыль. Вероятно, у Рыбина есть мотивы, о которых он не хочет распространяться. Эксперт заверил, что если сделка по продаже пройдет в рамках закона и прозрачно, то на рынке это никак не отразится.
        После этого новостной ведущий напомнил: Сергей Рыбин не так давно пережил покушение на свою жизнь, убийство было спланировано по сценарию голливудского боевика, а предпринимателя спасло лишь чудо. Покушение, добавил ведущий, так и не было раскрыто.
        Министр поднял телефонную трубку:
        - Материалы по делу Рыбина и «Ювелирной империи» ко мне, пожалуйста. Очень быстро, то есть - прямо сейчас. Немедленно. - Министр посмотрел на трубку, словно думая, что бы такого еще добавить, чтобы просьба прозвучала убедительнее.
        Несколько увесистых папок принесли уже через десять минут. Он лениво полистал дело, его внимание особенно привлекли фотокарточки с места происшествия, описание стреляющего устройства и отчет экспертов. Сняв очки, министр протер стекла кончиком дорогого галстука.
        - Значит, и он из их компании. Решил свернуть лавочку, чтобы остаться в живых. Не поможет, думаю я, не поможет. - Последнее «не поможет» Худойбердыев произнес нараспев. Ему иногда казалось, что он собирает удивительно странный пазл, кусочки которого словно возникают из воздуха - стоит только правильно их описать и представить.

#74
        Московская область, 27-й километр Рублево-Успенского шоссе - Москва, Неглинная улица - ЦКБ

27 июня 2009 года
        Вырулив из-за поворота, водитель Зимина сразу же заметил давешнего гаишника. Казалось, он так и не сменил позы - сидит на капоте, скрестив руки с полосатым жезлом, пинает бедром планшетку с документами.
        Увидев «ауди», инспектор пружинисто оторвал себя от машины, сделал два шага на середину дороги и небрежно махнул палочкой. «Авоська» остановилась. Лейтенант подошел к водительской двери.
        - Опять? - спросил шофер.
        - Опять, - немного виновато и с улыбкой ответил инспектор. - Торопитесь очень?
        - Сейчас спрошу. - Водитель перегнулся через сиденье в тонированный полумрак салона, о чем-то поговорил со своим сановным пассажиром. Немец стоял, облокотившись на крышу представительской иномарки. Ему хватило какой-то доли секунды: он молнией согнулся, достав руками до земли, а в следующий миг уже снова стоял - одной рукой опираясь о крышу, другой побрасывая в воздух поднятую с земли сосновую шишку.
        - Долго еще? - спросил водитель.
        - Минуты три-четыре, в объезд нет смысла, больше времени потеряете.
        - Спасибо, командир, подождем.
        Гаишник козырнул и отошел в сторону, сел в салон патрульного «форда». «Интересно, почему он все время один, ведь в экипаже - три человека, - подумал водитель Зимина. - Совсем никакого порядка нет». Его мысли прервал гудок - инспектор давил на клаксон и моргал фарами, показывая, что путь свободен. Шофер кивнул и вывел машину на шоссе. Немец подождал несколько минут и двинулся вслед за ним. Через несколько километров он свернул с основной трассы, долго петлял по лесной дороге, пока не выехал на безлюдную опушку. Он снял с себя форму и бросил ее в салон, переоделся в джинсы и майку, «Макаров» сунул за пояс. Достал из багажника канистру, облил «форд» бензином, бросил спичку и быстро побежал. Через несколько минут он сел в старенькие «Жигули» и двинулся в сторону города. Стоя в пробке у въезда на МКАД, он посмотрел на часы. Пора. Достав из бардачка сотовый телефон, он набрал какой-то номер. Отсчитал три гудка, после чего - нажал отбой.
        Черная «ауди», поворачивавшая в этот момент на Неглинку, неожиданно поднялась в воздух на несколько сантиметров. Тонированные стекла, рассыпавшись на тысячи ярких осколков, брызнули наружу А потом окрестности сотряс мощнейший взрыв. Под днищем автомобиля, как установят потом эксперты, была закреплена пластиковая взрывчатка. Что-то около семисот граммов пластида.
        В этот момент Тимоха стоял в пробке в районе Сокольников. Он слушал информационное радио. Болтовню ведущих прервали позывные новостей:

…срочное сообщение. Несколько минут назад в центре Москвы, в ста метрах от здания Центробанка взорван автомобиль первого зампреда ЦБ Бориса Зимина. Водитель банкира погиб на месте, сам он доставлен в ЦКБ в тяжелейшем состоянии, никаких комментариев…
        Тимоха со всей силы ударил кулаком по рулю. Черт! Дьявол! Гребаный напарник хотел меня опередить, а сам - сам все только испортил. Черт! Сзади уже начали сигналить, и Тимоха резко надавил на газ. Ничего, думал он, ничего. Я все исправлю.
        Теперь киллеру придется все начинать сначала, начинать самому. А завтра - последний день. Последний день.
        Ввинчиваясь в пробки, он ехал от Сокольников в сторону ЦКБ. Понятно, что сейчас там охраны - больше, чем людей. Но именно сегодня, именно в этой суматохе и панике - у него есть шанс. По пути он заехал в три магазина - купил стетоскоп, белый халат, медицинскую шапочку и дешевые китайские кеды. Обновки Тимоха сложил в металлический саквояж - там, под вторым дном у него лежали в специально изготовленных гнездах два пистолета ПСМ со штатными глушителями. Тускло блестящие стволы совсем не казались оружием - они были так красивы и совершенны, что наемный убийца даже залюбовался. Отогнав наваждение, он положил поверх халата упаковку из десяти ампул и два запечатанных одноразовых шприца. Припарковав машину у главного входа, пошел к воротам. Махнув перед лицом охранника красной корочкой, он неспешно вошел на территорию. Охранник машинально кинул руку к козырьку - мимо него за сегодняшний день прошли уже десятки сотрудников Федеральной службы охраны, отдавать честь каждому порядком надоело.
        Тимоха шел уверенно и нагло. Распознать в его «корочках» подделку мог только эксперт и только в лабораторных условиях. Такие документы прикрытия - высочайшего качества - не продавались на рынках у усатых абреков. Их делали в самой ФСО - чтобы выдавать специальным людям. А Тимоха и был специальным человеком. Он даже гордился тем, что работает не «на дядю» - блатного коммерса или криминального авторитета, а состоит «на государевой службе».
        Киллер вошел в главный корпус и осмотрелся. Необходимо было понять, где находится реанимация.

…так, план, посмотрим. Так. Всепонятненько, сюда, потом сюда. Интересно, сколько вас там? Стрелять начнете, вопросов нет… ментов я обойду, ментов пугану ксивой, а вот кто там еще? Ладно. Разведка боем. Лифт. Вверх. Что нам теперь нужно? Нам нужен доктор. Доктор, доктор, ау? Ага. Туалет. Пойдем, доктор, пописаем… Тесс… Уф какой ты тяжелый. Поглядим: анестезиолог… Сергей Олегович… оччччень приятно, полежите тут, мой ученый собрат…
        Тимоха действовал четко и просто - как дорогие швейцарские часы. Ни одного лишнего движения, ни одного случайного звука. Оглушенный анестезиолог даже пикнуть не успел и теперь лежал в дальней туалетной кабинке, связанный по рукам и ногам, с заклеенным скотчем ртом. Тимоха укрепил на халате беджик, пригладил волосы. Сходства, конечно, никакого. Но фотокарточка настолько маленькая - это лупа нужна, чтобы понять. Засунув за пояс оба пээсэма, киллер наполнил шприцы жидкостью из ампул, повесил на шею стетоскоп. Внимательно осмотрел извлеченную из кармана доктора магнитную карточку. Все лишнее сложил в железный чемоданчик и задвинул под раковину, прикрыв старым эмалированным тазом. Еще раз посмотрел в зеркало и решительно вышел в коридор. Только бы не ошибиться.
        Найти палату оказалось несложно - в коридоре переминались с ноги на ногу два автоматчика в черной форме с шевронами МВД. Тимоха шел легко и уверенно, улыбнулся одному из бойцов, второму - ткнул пальцем в беджик.
        - У него следователь, - сказал один из «тяжелых», вытирая рукавом пот со лба.
        - А! Прекрасно, уже говорит?
        - Да какой там - говорит, - вступил второй громила. - Его собрали ж по частям, но только так, для порядка, - это хирург при мне говорил. Тело, оно и есть тело.
        - Так. - Тимоха сделал озадаченное лицо. - И кто тогда пустил туда следователя, я вас спрашиваю? - Спецназовцы стушевались. - Вы хоть понимаете, что его нельзя сейчас тревожить? Безобразие. - Тимоха толкнул дверь и еще раз сказал: - Безобразие! - настолько громко, насколько вообще можно было говорить в палате умирающего. Захлопнув дверь, он огляделся: в просторном боксе, около передвижной койки, сидел какой-то молодой человек в дешевом сером костюме. На кровати лежало тело, с ног до головы покрытое бинтами. Изо рта и носа к аппаратам шли трубки. Туда, где должны были быть руки, вели сразу две капельницы. Следователь пристыженно смотрел на врача:
        - Мне сказали ждать - вдруг он очнется, - шепотом сказал молодой человек.
        - Гражданин следователь! Это возмутительно, - зашипел Тимоха. Одним уверенным движением он выхватил из-под халата пистолет. Раздался короткий резкий звук - как будто кто-то сломал сухую ветку- Нехорошо так, гражданин следователь. - Тимоха усадил осевшее тело обратно на стул, развернув спиной к двери. Достал шприц. Осмотрелся еще раз. Он ввел содержимое сначала одного, а затем второго в покрытое бинтами бедро. Прислушался. Прерывистый писк медицинского аппарата превратился в один сплошной - без пауз - протяжный вой. Киллер подошел к прибору и выдернул его из розетки. Наступила тишина. Он открыт окно. Нет, высоко. Обратно придется тем же путем. Достав второй пистолет, он поудобнее перехватил рукоятки, легонько стукнул глушителем в дверь и сдавленно крикнул: «Охрана!»
        Тимоха успел отскочить на два шага назад, когда в палату влетели охранники в черном. Два ствола синхронно издали щелкающий звук. Времени на то, чтобы добивать или собирать гильзы, уже не было. Распахнув дверь ударом ноги, Тимоха помчался по коридору огромными прыжками, сжимая пистолеты в руках. По лестнице поднимались три офицера в форме. «Черт, черт!» - выругался Тимоха. Он не любил шум и грязь, но - время, пээсэмы в его руках снова защелкали. Пусть свободен. Туалет первого этажа. Окно открыто. Путаясь в рукавах, он скинул халат, зашвырнул в унитаз бесполезный стетоскоп и, сунув пистолеты за пояс, сиганул через подоконник. Отдышался. Прислушался. Похоже, все получилось. Выверенным движением сменил обоймы, бросив почти пустые тут же, на траве. Короткими перебежками, от дерева к дереву, он стремился к главному входу. Оставалось всего метров сто, когда его окликнули. Тимоха успел повернуться и даже прыгнуть в сторону, когда посыпались срезаемые автоматной очередью ветки и листья. В полете он выхватил пистолеты - пули сухо защелкали куда-то туда, в направлении стрелявшего. Раздался сдавленный крик,
но, похоже, их там несколько, а патронов-то, патронов - почти нет!
        Одновременно с этим Тимоха чувствовал, как другие пули, гораздо больше, горячее, страшнее и злее, разрывают его грудь, живот и ноги. Он успел расстрелять обе обоймы и теперь лежал, тяжело дыша. Киллер пытался встать, но уже не мог. Он поднял голову, прижав подбородок к груди, и увидел, что все его тело - одно сплошное кровавое месиво. Было тепло и совсем не страшно. Стремительно темнело, заходило солнце. Тимоха сложил руки с пистолетами крестом на груди и умер. Так, как и мечтал всегда.

#75
        Москва, Лубянка, главное здание ФСБ России

29 июня 2009 года
        Директору ФСБ России
        Секретно
        Экземпляр единственный
        Рапорт
        Довожу до Вашего сведения, что сегодня, в соответствии с ранее поступившими от Вас указаниями, при мониторинге был осуществлен перехват телефонного разговора между двумя неизвестными, который может представлять большой интерес в деле защиты государственного строя и законности. Расшифровку разговора прилагаю.
        Один из абонентов носит псевдоним «Куратор», второй, предположительно, «Немец». Личности обоих в настоящий момент устанавливаются.
        Куратор (К): Мне нужен (неразборчиво, предположительно - «Немец»)
        Немец (Н): Кто говорит?
        К: Вы меня не знаете. Я - Куратор. Все задания, которые вы выполняли, исходили от меня.
        Н: Я не понимаю вас, вы ошиблись номером.
        К: Не вешайте трубку. У вас остались деньги от последнего гонорара? Я могу сообщить вам серию и номера купюр.
        Н: Кто вы?
        К: Я уже сказал. Так у вас остались деньги?
        Н: Так точно. Держу в руках. Говорите.
        К: Купюры достоинством по сто долларов США, в упаковке «Зак-Банка». Серия АВ, номер 46 (далее неразборчиво - перечисляет номера десяти купюр). Достаточно?
        Н: Три совпадают.
        К: Отлично, так это вы? Вы готовы говорить?
        Н: Да.
        К: Вы совершили ошибку.
        Н: Я знаю. Я исправлю, это случайность.
        К: Случайностей быть не должно, все уже исправлено без вас.
        Н: Я сожалею…
        К: Я тоже, у вас есть шанс все исправить. Вы работаете только со взрывчаткой?
        Н: Так точно! То есть никак нет. Могу с оптикой неплохо, с ножами, могу…
        К: Устройство автомобилей знаете?
        Н: Так точно.
        К: Сегодня получите новые задания по старой схеме, но уже от меня. Больше никаких посредников. Я покажу вам купюру, следующую по номеру за самой нижней в вашей пачке. Ясно?
        Н: Так точно.
        К: Хорошо. До встречи. Не опаздывайте.
        (конец записи)
        Директор ФСБ дважды прочитал расшифровку. Куратор и Немец. Заказчик, возможно основной организатор, и исполнитель.

…Немец. Это проще. Не самая редкая кличка, но в разговоре есть зацепка - он взрывник. Значит, можно искать, можно и найти. Теоретически. Так. С Куратором все гораздо сложнее. Кураторов у нас, м-да, хоть пруд пруди. Кем он может быть? У киллера, убитого при отходе из ЦКБ, был документ прикрытия ФСО. Значит, Куратор - оттуда? Кто он? Уволенный, действующий? Зачем ему все это надо? Как он связан с золотом? Предположим, напрямую. Он - первое лицо? Вряд ли. За ним кто-то должен стоять, кто-то, кто-то, кто-то… Даже если возьмем Немца - не поможет. Исполнитель ничего о нем не знает. Какое задание может быть у Немца? Любое. Если у него тоже документы ФСО - это опасно. Звонить директору охраны? Нет. Нет, тысячу раз - нет. Он, конечно, не при делах, но Куратор может входить в его ближний круг. Что же делать? Так…
        Директор поднял телефонную трубку:
        - Срочно зайди.
        Через несколько минут раздался стук в массивную дверь, потом створка осторожно приоткрылась.
        - Вызывали, товарищ генерал армии?
        - Без чинов. Садись.
        - Так точно, без чинов. - Напротив директора сидел мужчина неопределенной внешности и неопределенного возраста. Не меньше тридцати, не больше пятидесяти. Темно-синий костюм, белая рубашка, безупречно повязанный галстук в тон. Аккуратная стрижка, ровный пробор.
        - Задание срочное, отчеты - только мне. Нужно установить личность мужчины, которого могут звать Немец. Или как-то созвучно. Скорее всего, именно «немец». Судя по разговору - он военный или милиционер, может, даже из наших. Основная специализация - сапер, минер, диверсант, одним словом, работает со взрывчаткой, хорошо стреляет из снайперки. Может быть, спецназовец. Установить личность и начать поиск. Он сейчас в Москве. Второго зовут Куратор, это сложнее. Он может иметь притяжение к нам или к ФСО, скорее всего - имеет. Но - это не точно. Иностранцы тут исключены, стиль работы - сугубо советский. Школа, - директор криво улыбнулся. - Нас с тобой по похожим учебникам готовили. Уяснил?
        - Так точно.
        - В случае установления личностей и местонахождения - в визуальный контакт не вступать, фиксировать все действия. Они - профи. Оба, думаю, вооружены, и терять им вообще нечего. Попутно - фиксируйте все их дополнительные контакты. - Директор помолчал. - Если у тебя все получится, клянусь, станешь генералом. И звезду тебе лично президент повесит вот сюда, - он ткнул тонким пальцем в правый лацкан синего пиджака.
        - Я не за звезды, товарищ генерал армии…
        - Отставить. Сколько тебе нужно людей?
        - Обойдусь своими, пять человек и три машины.
        - Начинай немедленно. - Директор помолчал. - Удачи тебе. Ты даже представить не можешь, как это важно.
        - Для вас, товарищ генерал армии?
        - И для меня тоже. Все, свободен.
        - Так точно, приступаю к выполнению. - Оперативник щелкнул каблуками и быстро вышел из кабинета. Директор откинулся на спинку кресла и покосился на линейку телефонных аппаратов. По идее, стоило бы сейчас снять трубку того, на котором нет ничего, кроме герба, и, после четвертого гудка, доложить обо всем, что стало известно. Но генерал не спешил. Президент любит доклады о законченных делах. Промежуточные итоги его раздражают. Ну ладно. С Богом.

#76
        Москва, Северо-Восточный округ

30 июня 2009 года
        Терри Уотсон работал над статьей целую ночь и только сейчас понял, что не ел со вчерашнего утра. Живот буквально прилипал к спине, жутко хотелось есть, но в холодильнике было совсем печально - одно яйцо, заветренный кусочек сыра и яблоко.
«Каши не сваришь», - вспомнил журналист русскую пословицу. Конечно, можно позвонить в заказ пиццы, но Терри слишком следил за собой, чтобы питаться невероятно калорийными и жирными пирогами, которые в Москве с завидным упорством называли «пиццей» и даже «настоящей итальянской пиццей». Надо ехать в магазин.
        Терри критически оглядел себя в зеркале - стоило бы умыться, что-то сделать со щетиной и мешками под глазами, но - это подождет. Взяв со столика ключи и сунув в карман портмоне с деньгами и документами, Уотсон вышел во двор. Нажал кнопку, припаркованный под деревом «рейнджровер» в ответ пискнул. Двигатель завелся легко. Передача, педаль, поворотник. Ехать - всего пару кварталов до проспекта Мира, там - несколько километров по прямой до «Азбуки вкуса». На улице еще не было машин, и Терри уверенно разгонял мощный внедорожник. «Проскочу или нет? - думал он, глядя на замигавший желтым светофор на пересечении с проспектом. - Проскочу!» Педаль газа ушла в пол. «Рейндж» взревел, срываясь с места. Из-за поворота, наперерез ему, точно так же на мигающий желтый, неспешно выползал огромный грязный автобус. Терри со всей силы, двумя ногами сразу, надавил на тормоз, приготовившись уже удариться грудью о руль, но все произошло иначе - педаль провалилась, а внедорожник продолжал лететь вперед. Стрелка спидометра дрожала на отметке сто сорок миль. Эта цифра и эта стрелка - вот и все, что увидел Уотсон в последний
миг своей жизни. «Рейнджровер» пробил пассажирский автобус насквозь, взлетел над землей и, нелепо клюнув «кенгурятником» асфальт, рухнул на крышу, прямо на середине проспекта Мира. Юная девушка на новенькой блестящей черной «мазде» не успела даже понять, что происходит: просто что-то упало с неба, и все. Она погибла на месте, и спасателям пришлось потратить сорок минут, чтобы вырезать изувеченное хрупкое тело из груды металлолома.
        Гражданин США Терри Уотсон, по заключению врачей, тоже умер мгновенно, без мучений. С собой на тот свет он забрал троих пассажиров автобуса, в том числе - шестидесятивосьмилетнюю женщину с маленьким мальчиком. Троих мужчин увезли в реанимацию без особых надежд.
        В вечерних новостях это ДТП в центре Москвы назвали одной из самых страшных дорожных катастроф за всю историю города.
        Активисты одного из молодежных движений устроили митинг протеста у здания американского посольства. Они несли погребальные венки и свечи. Десятки юных глоток скандировали: «Убийцы русских детей - отправляйтесь в Ирак!»
        Следователи ГАИ установили, что у «рейнджровера» отказали тормоза. Вероятно, заводской дефект.

#77
        Москва

5 июля 2009 года, 9.30
        Он долго думал, как правильно начать письмо, перебрал десятки вариантов, но все казались плохими, неуместными. По имени-отчеству? Нет. Уважаемый? Нет. Черт. В итоге он остановился на самом глупом, как ему казалось, варианте. Но других, похоже, не было.
        Письмо начиналось так:
        Господин Президент!
        Вероятно, Вы никогда не знали о моем существовании, и это вполне понятно. Таких, как я, - у Вас сотни миллионов. Но мой случай - и Вы должны будете со мной вскоре согласиться - уникален. Я склонен полагать, и у меня есть прямые и косвенные доказательства, что именно по Вашему распоряжению были убиты моя жена и дочь, а также еще десятки, если не сотни виновных и невиновных. Все мы - живые и мертвые - виноваты только в одном: мы узнали о том, что государство обворовывают, обворовывают цинично и нагло, раньше, чем Вы и подчиненные Вам спецслужбы. Каждый из нас по-своему хотел распорядиться этой информацией, но Вырешили иначе. С тех пор Вы сеете смерть, и ничто не оправдает Вас - даже тот факт, что, пытаясь скрыть следы чужих преступлений, Вы печетесь о стране. Это было бы полбеды, но беда в том, что вы сами встали на преступный путь.
        Яне прокурор и не судья, чтобы обвинять, но я уже написал обвинительное заключение и даже вынес приговор. Я отличаюсь от Вас, Господин Президент, тем, что играю по-честному, а потому - предупреждаю: приговор в исполнение приведу тоже я. Если у меня получится.
        Сейчас, когда Вы предупреждены, у меня, конечно, гораздо меньше шансов на успех, но я все равно попытаюсь. Я понимаю, что в любом случае погибну, но если при этом выживете вы, я хотел бы, чтобы у Вас не было ни минуты покоя, ни повода для торжества.
        Все, что известно мне, известно и еще нескольким людям. Полные результаты моего расследования находятся в надежном месте и будут преданы огласке в день моей гибели. Сделать что-нибудь с этим - уже точно не в Ваших силах.
        Я надеюсь, Господин Президент, что дни, оставшиеся до нашей с Вами встречи, Вы проведете в раскаяньи. Мне оно совершенно безразлично, а вот Вам - потом - может и пригодиться.
        Засим остаюсь.
        Он запечатал письмо в конверт, с трудом справляясь с этой процедурой в резиновых перчатках, потом взял в левую руку маркер и неровно вывел: «Москва, Кремль, Президенту Российской Федерации». Сев на электричку на Ярославском вокзале, он отъехал от столицы на добрую сотню километров, сошел на каком-то полустанке во Владимирской области, опустил конверт в ящик, поймал попутку и вернулся в Москву. Жребий был брошен.

#78
        Москва, Житная площадь, здание МВД России - офис Ракова

5 июля 2009 года, 12.17
        Это была самая дорогая снайперская двойка на всем бывшем советском пространстве. Они работали только по специальному заказу, максимум - два раза в год. Они никогда не ошибались - просто не могли. На этот раз с улицы их страховал пассажир дорогой иномарки с номерами, свидетельствующими о принадлежности к правящей партии. Человек из «блатной» машины коротко сказал в телефон: «Узбек на месте, готовность номер один». Снайперы приготовились. Потом открылось окно. Потом, опережая друг друга, над Житной площадью, сливаясь в один, грянули два выстрела. Министр внутренних дел был мертв. Он лежал на полу в комнате отдыха. Рядом с ним неистово молотил пространство дорогой «шредер», измельчая в труху какую-то бумажку формата А4.
        В этот же миг, подчиняясь команде кого-то невидимого, спецназ ФСБ окружил офис олигарха Ракова на Кропоткинской. Всех сотрудников заблокировали в здании, самому Ракову в его рабочем кабинете следователь предъявил постановление на обыск и арест. Миллиардера обвиняли в уклонении от уплаты налогов, отмывании денег, причастности к наркоторговле, а также в подготовке и организации государственного переворота. Раков, выслушав постановление, улыбнулся и спросил, есть ли у него право на телефонный звонок. Следователь молча кивнул.
        Олигарх достал из кармана мобильный телефон и набрал прямой номер министра внутренних дел. На том конце провода не отвечали. В этот момент взгляд миллиардера упал на стойку с телевизионными мониторами в углу кабинета. Он любил быть в курсе событий и мог одновременно смотреть сразу несколько новостных каналов на разных языках. Почти на всех мониторах сейчас была примерно одинаковая картинка - корреспонденты всех мировых каналов в этот момент вели прямую трансляцию от здания Министерства внутренних дел России. Звук был выключен, но он и не требовался - олигарх как-то сразу догадался, о чем идет речь. Пожалуй, отныне и навсегда - абонент находится вне зоны действия сети. Печальная, крайне печальная, хотя - и закономерная история.
        Раков в очередной раз грустно улыбнулся и протянул следователю руки, сведенные в запястьях. Просить дважды не пришлось.

#79
        Москва, Кремль, кабинет Президента России

12 июля 2009 года, 10.20
        Президент выиграл первый тайм этого поединка, но почему-то не испытывал удовлетворения. Сегодня на закрытом заседании Совета безопасности, после доклада о ходе расследования убийства главы МВД и первых результатов работы по «делу Ракова», директор ФСБ сообщил, что в адрес президента была направлена анонимка с угрозой убийства. Подобные письма приходили ежедневно и в большом количестве, а потому контрразведчики и сотрудники ФСО научились безошибочно вычленять из общей массы те, над которыми стоило поработать. Эксперты изучили текст и пришли к единодушному выводу: он написан совершенно вменяемым человеком, более того, человеком достаточно большого ума и немалых возможностей. Психиатры считали, что человек находится на грани сильнейшего нервного срыва, в состоянии стресса, что делает его еще опаснее.
        Директор ФСБ, закончив доклад, предложил усилить охрану президента, а также серьезно пересмотреть его рабочий график, особенно - в части зарубежных визитов и поездок по стране. По крайней мере до тех пор, пока угроза не будет снята или устранена.
        Президент был категорически против, и настроение его стремительно портилось. Он не хотел чувствовать себя мишенью, но и прятаться от какого-то идиота не собирался. Он согласился только на усиление охраны. Переубедить его не удалось.
        Спустя час в стране был объявлен повышенный уровень террористической угрозы. Об этом не писали в газетах и не сообщали по телевидению, но практически все граждане могли ощутить все на себе: количество милиции на улицах резко возросло, из-за досмотров на всех въездах и выездах в крупные города образовались многочасовые пробки, в аэропортах творился форменный хаос. Как обычно, больше всех страдали люди с откровенно нерусской внешностью, но на этот раз была и еще одна «целевая аудитория»: эксперты определили, что аноним, угрожающий президенту, русский мужчина в возрасте от тридцати до сорока лет, не связанный с тяжелым физическим трудом. Таковых на улицах было много.
        На общем совещании Национального антитеррористического комитета силовики пришли к единодушному выводу, что охотятся за тенью, но ничего лучше никто предложить не смог.
        Из отпусков вернули всех офицеров МВД, ФСБ и ФСО, спецподразделения перешли на круглосуточный режим, в состояние повышенной боевой готовности. Всем, кому полагалось, раздали оружие.
        Вечером того же дня директор ФСБ сидел в своем рабочем кабинете, пытаясь привести мысли в порядок. Локальная победа - устранение Ракова и Худойбердыева - теперь не радовала и его. Об убийстве Зимина все искренне сожалели. Со всеми этими людьми, по крайней мере, было несложно бороться - они были предсказуемы и всегда на виду Террорист-одиночка - гораздо опаснее.
        Директор достал из сейфа досье покойного майора Баринова, составленное в ходе разработки журналиста, с которого, собственно, все и началось. Вглядываясь в незнакомое чуть кругловатое лицо, он думал: «Может, это ты, парень?»

#80
        Москва - центр, Московская область, Мытищинский район - Москва

12 июля 2009 года
        Он крутил в руках измятую визитную карточку - только теперь прочитал, что на ней написано. Оказывается, за эти годы Лена сделала неплохую карьеру - она стала шеф-редактором российской версии популярного международного глянца «для умных мужчин». В углу кусочка картона, под названием холдинга и ее именем - два телефона, сотовый и рабочий. Он долго думал, прежде чем набрать номер. Гудки. Один, два, семь, одиннадцать, он уже собирался повесить трубку, когда услышал ее голос:
        - Да?
        - Привет, Лен.
        - О, какие люди! Я думала, твое обещание позвонить - обычная вежливость.
        - Если честно, так все и было, а теперь вот - раскаялся.
        - Трогательно. И?
        - Давай, может быть, поужинаем?
        - Совсем неожиданно, но я согласна, конечно, согласна. Я заканчиваю в половине десятого, а после этого-в твоем распоряжении.
        - Отлично. Я закажу столик. Предпочтения есть?
        - О, я всегда полагаюсь на выбор мужчины. Прости, сейчас совсем не могу говорить, но на вечер - я твоя, обещаю. Пока-пока.
        Отбой.
        Он повертел трубку в руках, пытаясь понять, зачем ему это нужно. Голый эгоизм. Он все равно не скажет этой женщине, что любит ее. Это, конечно, была бы правда. Но что потом? Заверить ее, что хочет начать жизнь заново и провести с ней остаток дней? Это ведь уже будет ложью. Что никак не может надышаться перед смертью, а заодно собирается использовать ее, обречь на гибель? Опять правда, но так говорить нельзя. Но ведь больше - на всем белом свете - у него нет ни одного человека, которому он мог бы довериться. Да и не факт, что доверяться Лене - хорошая идея. Впрочем, что уж тут. Он достал из шкафа свой лучший костюм и внимательно оглядел его. Подходит. Погладил рубашку, подобрал галстук, почистил ботинки. Замер в нерешительности. Столик, надо же заказать столик. Поломав голову, он нашел в Интернете телефон небольшого загородного ресторанчика на берегу Пироговки. Он сильно отстал от жизни за последние годы и был приятно удивлен, когда узнал, что заведение до сих пор работает. Оставались сущие пустяки. Он переоделся, положил в карман пиджака DVD-диск и вышел на улицу. Сел в видавший виды джип (еще
один подарок от мертвого Баринова), завел мотор и доехал до «Атриума» на Курской. Припарковался в подземном гараже, пересел в пижонский «ягуар» (это недавняя покупка, пришлось). Рыкнул мотором. Бесцельно сделав два круга по Садовому, остановился и купил цветов. Было уже девять, и он набрал номер.
        Лена согласилась оставить свою машину на стоянке, выразила восхищение его автомобилем. Да, он никогда не бедствовал, но и никогда не стремился к показной роскоши. «Ягуар», собранный по спецзаказу, бросался в глаза. Он, в самом деле, очень хотел объяснить ей, зачем нужен весь этот шик, зачем пыль в глаза, что у него, на самом деле, около десятка самых разных машин, включая и разбитые
«Жигули», и даже армейский «УАЗ», - просто так нужно. Хотел, но, конечно, не стал. Он понимал, что сегодня вечером или завтра утром толкнет Лену в бездонную пропасть, но у нее еще оставался шанс. Пусть один, пусть призрачный, но оставался.
        Вечер удался. Они оба были в прекрасном настроении, которое, правда, иногда отдавало истерикой; Лена много пила и все время смеялась, он цедил гранатовый сок и бесконечно балагурил - впервые, может быть, за много лет. Баранина на косточках была выше всяких похвал, горячий, только что испеченный лаваш таял во рту, ночное водохранилище отражало огромный и невероятно яркий месяц. Ко всему, что было этой ночью - и там, в ресторане, и потом - в Лениной квартире на Петровке, - были применимы только превосходные эпитеты. Так, наверное, должен заканчиваться качественный любовный роман - когда после долгой и нелепой разлуки герои наконец обретают и друг друга, и счастье.
        Потом они заснули, крепко обнявшись, и для Лены этот сон был легким и даже волшебным. Может, во всем виноваты коньяк, пьянящий запах чего-то цветущего за окном и крики бешеных цикад на берегу Пироговки, а может, она просто очень давно мечтала о таком дне.
        Его сон был совсем иным.
        Ему снился бред
        Пожары
        Люди бегают
        Собаки лают
        Моторы работают
        Цветные пятна расплываются
        А потом ему ничего не снилось.
        Он просто летел в огромную яму, не мог разглядеть дно и беззвучно кричал, звал на помощь.
        Оказалось, что беззвучным его крик был только во сне. Он вскочил на постели, тряся мокрой головой, испуганная женщина в наспех накинутом халате стояла поодаль с пустым стаканом в руках. Чтобы разбудить, привести в чувство, Лена вылила ему на голову ледяную воду.
        Он непонимающе смотрел вокруг, сознание возвращалось медленно, слишком медленно. Лена обняла его голову, и ему захотелось разрыдаться. С большим трудом сдерживаясь, он отстранился.
        - Что с тобой?
        - Я не могу, не умею сказать…
        - А ты попробуй, м-м? Попробуй. Эх, дурак ты, дурак. Если б ты знал, как долго я ждала этого дня. Если б только знал…
        - Я могу очень сильно навредить тебе, Лена.
        - Уже навредил, раз так говоришь. Но я прощаю, - она засмеялась. - Говори уже. Сегодня такая специальная ночь, когда можно все, совсем все.
        - Я, я… я не могу. Может, потом?
        - Как скажешь, милый. Можно и потом. Тебе ведь что-то нужно от меня, верно?
        - Как ты догадалась?
        - У тебя лицо такое.
        - У меня тут где-то был диск… - Он начал копаться в смятой, валявшейся на полу одежде. - Вот он. Этот диск очень важен для меня. Невероятно важен. Я хочу оставить его тебе. Умоляю, ничего с ним не делай и обещай, что не будешь смотреть, что на нем.
        - Хорошо, милый. Обещаю. Ты ведь уйдешь сейчас? Когда я увижу тебя снова?
        - Я не знаю. Слушай, это не все. У тебя ведь достаточно связей на телевидении?
        - О, более чем.
        - Если ты что-то узнаешь обо мне, что-то такое… если это случится раньше, чем я дам о себе знать, пожалуйста, пообещай, что отдашь его туда, где его посмотрят, ладно? А потом, если хочешь… Ты завтра получишь от меня письмо, там будет все. Хорошо?
        - Ты порядком напугал меня, но разве у меня есть выбор?
        - Спасибо. - Он стиснул ее так крепко, что хрустнули кости. Лена засмеялась.
        Она смеялась и чувствовала, как по щекам почему-то ручьем льются слезы, он сжимал ее изо всех сил, и она обнимала его, этого странного, такого сильного и такого несчастного мужчину, все крепче и крепче. Они хотели, наверное, чтобы все это было бесконечным, чтобы долго и счастливо, чтобы в один день.
        Но потом он резко отстранился, оделся и, поцеловав ее еще раз, выбежал на лестницу. Долго шарил по карманам мятых брюк в поисках ключей, потом нашел в бардачке сигареты и зажигалку. Открыт все окна и курил, выдыхая вверх, в московскую ночь, которая вдруг стала совсем по-южному пряной и наполненной загадочным звоном. Приближался рассвет, и он впервые понял, что в книгах не врут - последний, по-настоящему последний рассвет, когда знаешь это наверняка, вдруг становится совершенно особенным. Он пьянит, но не может напоить. Хочется остановить часы, шагнуть в сторону, а потом - перемотать пленку. Но - нет, х…шки. Даже замедлить время нельзя.

#81
        Москва, Фрунзенская набережная

13 июля 2009 года, 04.35
        Рано утром Немец нарвался на засаду. Он забрал оставленный Куратором в условленном месте конверт с последними инструкциями - при их единственной встрече тот обещал, что это дело станет финальным, - и шел в сторону припаркованной на набережной машины. Он был немного напуган и подавлен последними событиями, но бодрился. Мысль о том, что на его счету в банке уже около полумиллиона долларов, а вскоре сумма округлится, как-то примиряла с действительностью, смягчала горечь последнего провала, да и вообще, если вдуматься, его жизнь сложилась не так уж и плохо: в самом деле, ведь мог погибнуть там, в Чечне, но остался жив. Мог сотни раз подорваться при разминировании, но Бог миловал, да и способностей хватило.
        У него в кармане лежал заграничный паспорт с несколькими визами: Британия, Канада, немецкий шенген. Он закончит все и уедет, чтобы провести остаток дней так, как захочет. Может, откроет маленький бар на берегу моря или автомастерскую где-нибудь в Восточной Европе. Найдет, наконец, хорошую добрую девушку, и вместе они нарожают красивых и крепких детей. Можно будет тогда выписать из России больную маму и спокойно завершить жизнь - в окружении приятных людей, глядя из окна на маленький садик с красивыми тропическими цветами, название которых он всегда забывал.
        Его суровое, почти деревянное лицо постепенно разглаживалось и расплывалось в мечтательной улыбке. Мечты его и погубили. Он подпустил их слишком близко. Утреннюю тишину разорвал резкий крик: «Стоять, руки в гору, оружие на землю! ФСБ! Я стреляю без предупреждения!»
        Он успел поморщиться с досады, оценить собственные шансы, сгруппироваться и прыгнуть в сторону. Он успел даже дотянуться до рукояти «ТТ» в подмышечной кобуре, и на этом - все кончилось.
        У оперативной группы было вполне конкретное задание: попытаться взять живым, но, в случае попытки сопротивления или бегства, стрелять не раздумывая. Они так и сделали - по первым движениям подозреваемого поняв, что давать ему хоть один шанс глупо. Он - профи, и сейчас обязательно прольется кровь. Стреляли наверняка: одновременно три человека.
        Старший группы прямо с места доложил по спецсвязи из оперативной машины. Директор ФСБ, выслушав доклад, остался доволен. Он поблагодарил за службу и попросил не упустить второго. После чего - выпил таблетку донормила и провалился в тревожный сон.
        На следующее утро он провел пресс-конференцию, сообщив совершенно одуревшим от обилия сенсаций журналистам, что чекистам удалось в кратчайшие сроки раскрыть убийство заместителя председателя Центробанка, министра внутренних дел, как минимум - два теракта (речь шла о взрывах жилых домов в Москве и Подмосковье). А также - еще целый ряд преступлений. На пресс-конференции показали оперативную съемку с места - труп Тимохи и труп Немца. Показ сопровождался комментарием загробным голосом.
        Тем же утром Куратор пересек государственную границу Российской Федерации, воспользовавшись одним из семи своих заграничных паспортов. Сидя в просторном кресле в первом классе «Аэрофлота», он допивал поллитровку коньяка, купленную в беспошлинном магазине. Ему предстоял долгий перелет Москва - Гавана, а Куратор с детства страдал аэрофобией, боялся самолетов. Он спешил напиться, чтобы уснуть еще до взлета, как делал всегда. Но сегодня он впервые не корил себя за эту слабость. Больше ему не придется жить круглые сутки в состоянии натянутой пружины. Он впервые сделал все и окончательно вышел из игры. Единственный - вышел живым.
        Вечером того же дня стало известно, что в сожженном коттедже в Рязанской области обнаружены тела директора «золотого» завода, его дочерей, младшего брата Кости-Носорога, а также криминального авторитета местного значения по кличке Пика. Последние следы Куратор заметал лично, а потому - ошибок не было, ни одной, в принципе.
        Одновременно с этим газеты сообщили об очередной сенсации из разряда ЧП - из окна дорогого лондонского отеля выпал российский мультимиллиардер Сергей Рыбин, бывший владелец группы компаний «Ювелирная империя». Нувориш лишь накануне заключил сделку по продаже своего бизнеса и, по версии Скотленд-Ярда, слишком бурно отмечал удачу. На балконе его президентского «люкса» были слишком низкие перила.

#82
        Москва, СК «Олимпийский»

14 июля 2009 года, 12.30
        На огромной спортивной арене в центре Москвы президент выступал перед избирателями. В зале было больше двадцати тысяч человек, все происходящее напоминало, скорее, рок-концерт, чем предвыборный митинг. Толпа рыдала в экстазе, и президент впервые за долгие месяцы вздохнул с облегчением. Эти люди действительно его любят. Любят по-настоящему, не за деньги, не за подачки и чины, а за то, что он делает для своей страны. Делает каждый день.
        Президент откашлялся. Мощная аппаратура тысячекратно усилила звук, и зал в восторге замер, приготовившись ловить каждое слово. Президент еще раз прочистил горло и начал:
        - Друзья. Соотечественники. Граждане России! Сегодня все мы стоим на перепутье. Очень скоро - очередные президентские выборы, и вы знаете, я говорил это уже много раз, что я не стану нарушать Конституцию, чтобы остаться во власти. Кто придет на мое место - решать только вам, и я верю, что вы сделаете правильный выбор.
        Он выбрал место для стрельбы уже очень давно - заносчивый молодой клерк рассказал все: в каком зале будет проходить встреча с избирателями, какие фирмы выиграли тендер на обслуживание, кто будет ставить звук и свет, кто - отвечать за массовку. Зная все это, он без особого труда смог устроиться осветителем - работы много, а денег - не очень. У него не было никаких дипломов, не было специального образования, но профессиональный свет он знал прекрасно, неоднократно сам помогал монтировать студии, настраивать приборы и даже пару раз работал за пультом. Короткого разговора оказалось достаточно, чтобы владелец концертного агентства понял, что вытянул счастливый билет: положительный мужик, знает матчасть и, похоже, совсем не пьет.
        Между фермами под крышей Дворца спорта он нашел точку, с которой великолепно просматривалась вся сцена. Снайперская винтовка, примотанная скотчем снизу к несущей балке, провисела тут уже две недели, и сотрудники ФСО и ФСБ, сто раз обыскавшие зал от чердака до подвала, физически не могли ее найти. Чтобы найти, надо было точно знать, где и что искать.
        Он осторожно отрезал монтажным ножом липкую ленту и перехватил СВД поудобнее. Проверил оптику. Дослал патрон. Прижался щекой к прикладу. Лежа здесь, он видел и слышал все, что происходило в зале. Он искренне сожалел о том, что должно произойти сейчас.
        - Друзья! - продолжал президент. - В этот день я обращаюсь к вам, призывая выбрать счастливое и спокойное будущее, здоровье ваших детей и обеспеченную старость ваших родителей. Помните: ответственность за это лежит не только на мне, лидерах политических партий или министрах. В первую очередь - это ваша ответственность. И я верю - вы лучше многих понимаете это!
        Зал в очередной раз взорвался овациями. Лучшего момента и не придумаешь. Он закрыл и открыт глаза, прищурился, задержал дыхание - все, как учили, - и, зафиксировав паузу между вдохами-выдохами, очень плавно нажал на спусковой крючок. Инструктор учил - в такой момент нужно думать о чем-то прекрасном и приятном, о самом прекрасном и приятном. Он поймал себя на мысли, что думает о Лене. Представил себе, будто не убивает человека, а просто проводит пальцем по ее щеке. Ему стало страшно, и он зажмурился, но пуля уже летела вперед. Его инструктор бьш хорошим учителем, а он - примерным учеником. Пуля пробила президенту горло, и вся страна видела, как брызжет фонтаном кровь, заливая его белоснежную рубашку, уничтожая единственную белую полосу на растянутом за спиной трехцветном флаге, ломая и коверкая надежды и планы, разрушая уклад жизни миллионов людей. У него затряслись руки, и тяжелая винтовка рухнула вниз, в толпу, которая продолжала визжать, но уже не от восторга, как девочки-фанатки на концерте «Битлз», а от дикого, животного ужаса, охватившего каждого, кто был в этот момент в зале или смотрел
трансляцию по телевизору.

#83
        Срываясь, сдирая кожу с рук и вырывая ногти, перепрыгивая с одной стальной фермы на другую, он бросился бежать. До твердого настила под куполом спортивного комплекса оставалось совсем немного - метров тридцать. Он прекрасно понимал, что не выйдет отсюда живым, но инстинкт продолжал гнать вперед. Рядом чирикнула первая пуля, за ней - вторая. Его засекли почти сразу после того, как рухнула вниз винтовка. Надо было торопиться. Он больше всего не хотел, чтобы его пристрелили как бешеную собаку. В последние годы он сам стал вершителем своей судьбы и не собирался никому отдавать это право. По крайней мере сегодня.
        Площадка. Он рухнул на спину, вжавшись в железный ребристый пол. Грудь тяжело вздымалась, лицо заливал пот, ладони - в крови. Все же - возраст. Никакие тренажерные залы, никакая подготовка тут не поможет. Он не был рожден для подобных опытов, его профессия - одна из самых мирных на земле. Точнее, была. Все это когда-то было.
        У него было все. Он понимал, что осталось всего минуты две, чтобы окончательно подвести итог своей жизни и поставить самому себе оценку. По здравому размышлению, конечно, уверенный «неуд». Потерял семью и работу, позволил ненависти и мести занять все внутреннее и внешнее пространство. Последние годы он лишь разрушал: разрушал уверенно и методично, с каждым разом все меньше сожалея о сделанном. Стал убийцей. Что может быть, в сущности, ужаснее и глупее? Стал убийцей. Даже больше - террористом. Он уподобился тем, кому хотел отомстить, - не зря, ох, не зря говорили мудрые, что вставший на путь мести не добивается справедливости, а лишь умножает зло.
        Под рукой не было весов, чтобы понять - кто хуже, кто тут самый плохой, но это, по большому счету, и не требовалось.
        За последние годы он привык выносить приговоры и сейчас собирался привести в исполнение последний. Он выдернул из поясной кобуры «ТТ» и дослал патрон. Посмотрел в потертый зрачок ствола. Что он хотел там увидеть? Бесконечность? Покой? Ответы на все вопросы? Там не было, да и не могло быть ничего. Он засунул ствол в рот и, ломая зубы, зажал его. Хотелось выть от боли. Двумя руками - так надежнее - он обхватил рукоять, протолкнул ствол себе в рот, вызвав приступ рвоты, и нажал на спусковой крючок.
        Он летел куда-то, падал в безвоздушном пространстве, медленно, как огромная нелепая снежинка, раскинув лучами звезды руки и ноги. Было тихо, невероятно тихо. И даже звери замолчали.
        Звери?
        Звери!
        Ну где же вы?
        Ну скажите - хоть что-нибудь!
        Звери молчали.
        Звери не умеют говорить, это даже маленькому ребенку известно.
        И вот он лежит.
        Размякшее тело, которое когда-то могло пружинить, медленно остывает, клетка за клеткой. Под его бесформенной одеждой оседают, как пенка на вскипевшем молоке, совершенно неожиданные и даже неуместные мускулы. Над ремнем опадает сдувшимся шариком живот - любил человек мясо и алкоголь. Он умирает. Или умер уже.

#84
        Москва

14 июля 2009 года, 14.00
        Лена лежала на ковре перед телевизором. Ее сотрясали беззвучные рыдания. Она не знала точно, сколько времени прошло с тех пор, как она рухнула здесь и лежала без движения. Но за окном было темно. Пойми теперь - еще темно или - уже темно?
        Она с трудом поднялась на ноги и, шатаясь, дошла до ванной. Рухнув на колени перед унитазом, она обняла его и снова затряслась в рыданиях. Потом ее стошнило. Потом - еще раз. «Наверное, я беременна, - подумала Лена. - Господи, какой ужас».
        Ее стошнило еще раз.
        Почти ползком она вернулась в комнату, достала из верхнего ящика стола диск и вставила его в компьютер. Он просил не смотреть, но уже поздно, и нет никакого смысла в запретах. На экране появился он. На фоне какой-то стены, на табуретке, с пачкой исписанных листов бумаги в руках. Строгий, невероятно серьезный. Он начал говорить.

…даже если я беременна… что теперь? Это ничего не решает, правда? У меня есть - или, может быть - будет твой ребенок. Тебя нет, а ребенок будет. Это ведь неплохо? Я потом подумаю, кто это будет - мальчик или девочка. Я выберу для него имя и обязательно посоветуюсь с тобой. Если тебе не понравится - придумаю какое-нибудь другое. Я буду все время рассказывать ему о тебе, много рассказывать о тебе, а когда он станет большой - я покажу ему твое письмо. Страшное и пронзительное письмо. До тех пор - я больше не буду его читать. Нет сил, прости, совсем нет сил. Все что осталось - только говорить с тобой. Я знаю, ты меня слышишь сейчас. Бог знает какие страшные вещи сейчас делают с твоим телом, мне его не отдадут, я даже пытаться не стану. Кто знает - они ведь могут даже отнять у меня ребенка - твоего ребенка. Я никому, слышишь, никому ничего не скажу. Никогда. И не вздумай за это ругаться на меня. Ты сделал выбор, ты выбрал меня. А я - выбираю тебя, нашего ребенка и свое будущее…
        Компьютер лениво пошуршал, недовольно крякнул и выплюнул диск. Лена взяла его и задумчиво повертела в руках. Она пошла на кухню, достала с нижней полки антикварную медную ступку с тяжелым пестиком, опустила пластиковый кругляшок внутрь и начала неистово бить. В каждый удар она вкладывала бессилие, злобу и отчаяние. Через осколки пластика, через медь ей передавалась сейчас вся боль человека, с которым она могла бы быть вместе. Весь страх человека, которому она дала обещание, а сейчас - нарушала его, ради всеобщего блага. Она понимала, что остается, наверное, последним на земле человеком, знающим всю правду.
        Превратив диск в мелкий порошок, она высыпала его в мусорное ведро.
        Собрав в кулак всю волю, она позвонила на работу, постаралась максимально спокойным голосом сообщить, что заболела и останется дома дня на три - не меньше.
        Приняв три таблетки снотворного, Лена завернулась в одеяло и провалилась в сон. Сон без голосов, картинок и идиотских видений. Это был просто добрый сон, который спасал ее сейчас от сумасшествия.

#85
        Бейрут

16 июля 2009 года
        Куратор сидел в холле дорогого отеля в центре Бейрута и потягивал через трубочку ледяной сок. Он пришел сюда на встречу, он ждал человека, который принесет ему ключи от новой жизни.
        У него было великолепное настроение: с удовольствием поболтал с немецким туристом, поделился с ним путеводителем. Пококетничал с престарелой француженкой у стойки бара, оставил щедрые чаевые бармену. Он напевал про себя дурацкую веселую песенку, услышанную в такси по радио, и все вокруг соответствовало его настроению - было ярким, солнечным и даже праздничным.
        Автоматические стеклянные двери отеля раздвинулись, и навстречу ему, широко улыбаясь, пошел человек в длинном белом арабском платье, красном платке на голове, в черных очках и с небольшим чемоданчиком в правой руке. Араб и Куратор поцеловались. Заказали кофе.
        Разминая заскорузлыми пальцами дорогую сигарету, человек в красном платке сказал на плохом английском:
        - Мы очень хорошо поработали вместе, мой друг. И я, и мои товарищи, которые очень нуждаются в деньгах, все мы - очень благодарны тебе. Это честные деньги, мы не хотим больше работать за американские доллары, они оскорбляют память наших павших в борьбе товарищей.
        - Я рад, шейх, что все получилось так, как мы задумали. Думаю, вы можете продолжать свою борьбу еще долго.
        - О, да, мой друг. И все это - благодаря тебе. - Мужчины символически чокнулись в воздухе чашечками с кофе. - Теперь - к главному. В этом чемоданчике, мой друг, наличные. Как ты просил - фунты стерлингов. Там же - номера твоих счетов: в офшоре и в двух швейцарских банках. Думаю, ты останешься доволен размером вознаграждения. Мне кажется, этих денег тебе хватит на несколько жизней.
        - Не сомневаюсь, шейх, что вы посчитали все правильно. - Куратор улыбнулся и протянул руки к чемоданчику.
        В этот момент на улице что-то случилось: раздался резкий звук, как будто кто-то разбил огромное стекло, истошно закричала женщина, а потом - застучали пулеметы. По реакции людей, находившихся в этот момент в холле, можно было понять, кто из них умеет спасать свою жизнь, а кто - уже никогда не научится. Персонал уже лежал на полу, когда какой-то усатый европеец вдруг вскочил в полный рост и заметался на одном месте. Очередь, выпущенная из крупнокалиберного пулемета, прошила его массивное тело по диагонали, почти развалив туловище на две части. Через секунду такая же участь постигла группу монахинь. Шейх и Куратор лежали под столиком - лицом к лицу, и в глазах каждого читался один и тот же вопрос: «Это ты подставил меня?» Оба ошибались.
        В какой-то миг показалось, что стрельба кончилась, и террористы скрылись, кто-то из выживших даже поднял голову, но, как оказалось, рано: реактивный снаряд, влетевший прямо в дверь, не оставил гостям, постояльцам и персоналу отеля ни единого шанса.
        Позже, когда полиция осматривала место происшествия, в кармане Куратора нашли паспорт на имя гражданина Украины, бумаги, из которых следовало, что на днях он стал собственником небольшого особнячка в центре Гаваны, а также авиабилет Тель-Авив - Лондон. Черный чемоданчик, в котором, помимо прочего, находилось два миллиона фунтов стерлингов наличными, кто-то предусмотрительно унес еще до появления полиции.
        Его собеседника - человека в белом арабском платье - опознали лишь после ДНК-экспертизы. Это был Абу Факр - человек из первой десятки most wanted американских спецслужб, бесследно пропавший много лет назад, причастный, по версии ЦРУ, к целой серии терактов, в том числе - и к подготовке атаки на США одиннадцатого сентября.
        Ответственность за теракт в гостинице в центре Бейрута взяла на себя малоизвестная группировка религиозных фанатиков.

#86
        Через месяц после похорон президента, убитого во время предвыборного митинга в центре столицы, директор ФСБ выступил с официальным заявлением: чудовищное преступление раскрыто. Его совершил террорист-одиночка, покончивший с собой прямо на месте. Директор назвал имя убийцы первого лица - некто Егор Плугин, житель Москвы, в прошлом - профессиональный журналист. Когда у генерала спросили о мотивах, он ответил уклончиво: дескать, следователи полагают, что Плугин сошел с ума на почве личной драмы. Несколько лет назад в результате террористического акта (который, кстати, давно раскрыт) погибла его семья - жена и дочь. Директор отметил, что Плугин неоднократно присылал анонимные письма с угрозами убить президента, и даже показал издалека какую-то бумажку.
        На следующий день газеты рассказали читателям все, что было известно о Плугине: оказалось, что в свое время он был весьма известным телеведущим, автором многих сенсационных расследований, обладателем профессиональных и государственных премий. О личной жизни террориста ничего толком узнать не удалось, кроме того, о чем и так уже рассказал директор ФСБ. Люди, знавшие Егора в прошлом, либо отказывались от комментариев, либо ограничивались короткими фразами - дескать, трудно поверить, но факты говорят об обратном.
        Еще через неделю в стране состоялись президентские выборы, на которых с триумфом победил назначенный еще прошлым гарантом преемник. Казалось, что нация сплотилась вокруг него, отдавая тем самым дань памяти и уважения человеку, который сумел за какие-то десять лет вывести страну из глубочайшего внутреннего и внешнего кризиса, казавшегося всем совершенно необратимым.
        Церемония инаугурации прошла подчеркнуто скромно, что было вполне понятно: не время для радости и пафосных торжеств.
        Олигарх Раков умер в следственном изоляторе, так и не дождавшись суда, который уже заранее успели назвать процессом века. Помощник Генерального прокурора, комментируя новость, позволил себе несколько неуместную, по мнению некоторых наблюдателей, откровенность: он сообщил, что миллиардер отличался крайним распутством, вел беспорядочную жизнь и уже давно был болен СПИДом. Именно это и стало причиной смерти.
        Директор ФСБ, переназначенный на свой пост практически сразу, вскоре подал в отставку, мотивируя это тем, что больше не может справляться с возложенной на него работой по состоянию здоровья. Президент наградил его, а также еще троих сотрудников госбезопасности, пожелавших оставить службу вслед за шефом, звездами Героев России.

#87
        Рязань

6 сентября 2010 года
        Циля Матвеевна Фридман, вдова погибшего при загадочных обстоятельствах следователя рязанской областной прокуратуры, готовилась к переезду. После смерти мужа она получила от губернатора неплохую денежную компенсацию, сын, начинающий биржевой брокер, хорошо зарабатывал, и женщина решила провести остаток дней в Москве, обеспечивая любимого ребенка качественной едой и глажеными рубашками, а если повезет, то и нянча внуков. Дочка тоже готовилась к переезду. Циля Матвеевна уже две недели паковала вещи, выкидывала ненужное, откладывая в отдельную кучку то, что можно предложить соседям или отнести в приют.
        В кабинете мужа, разбирая бумаги, она наткнулась на стандартную серую папку с веревочными тесемками. Под шапкой «дело» рукой ее покойного супруга было аккуратно выведено: «золото». И три восклицательных знака. Подумав немного, Циля Матвеевна отложила папку в сторону. «Надо будет отдать сыну, - подумала она. - Ребенок так тяжело переживал смерть отца. Вот, будет память».
        Часть девятая
        В которой автор говорит всю правду
        Чтобы писать книги на острые темы в России сегодня - не нужно даже обладать фантазией. Достаточно просто каждый день читать газеты и смотреть телевизор - все остальное придет само. Наша повседневная жизнь стала настолько остросюжетной, что признанным мастерам детектива и не снилось. Когда я начинал работать над этой книгой, в ее основе действительно лежала подлинная история, которая стала известна мне совершенно случайно. Какая именно - решайте сами, ищите ее в этом нагромождении вымысла, если есть желание.
        Потом, признаюсь, стало немного жутко, и я утопил маленький кусочек не существующего до сих пор (насколько мне известно) уголовного дела в потоке фантазии. Просто потому, что останавливаться уже не хотелось, книга просила и даже требовала, чтобы я написал ее.
        Так получилось, что я не смог победить в себе криминального репортера (или фантазии не хватило), а потому в тексте так много отсьшов к реальным событиям и реальным персонажам. Я прошу считать это всего лишь отсутствием должного рвения и фантазии. Мне было интересно нанизывать на нитку вымысла то, что случилось в реальности, немного искажая факты, злоупотребляя конспирологией и столь любимой мною «теорией заговоров». Иногда я довольно сильно маскировал персонажей, иногда - оставлял почти без ретуши. Просто потому, что это казалось мне целесообразным.
        В этом тексте нет (к счастью) никаких отсылов лично ко мне или к людям, которых я хорошо знаю и люблю. Причина тому всего одна - я очень суеверен и искренне считаю: проклятие, наложенное черными буквами на белую бумагу, гораздо страшнее любого танца с бубном или ритуала вуду
        Это не фантастическая автобиография, а всего лишь попытка осмыслить окружающую нас жизнь в жанре детективного политического фэнтези. Нет такого? Будет. Вы считаете, что все описанное выше не могло случиться? Да? Нет?
        Я тоже.
        Москва - Санкт-Петербург - Алания - Санкт-Петербург.

2006-2008 гг.
        notes
        Примечания

1
        When you're strange / No one remembers your name. «People Are Strange» by Jim Morrison (вольный перевод автора).

2
        Стихи Геннадия Берникова.