Союз хищников Максим Шаттам
        Звезды мирового детективаПарижский отдел расследований #1
        По всей Франции, а затем и по всей Европе полиция находит трупы зверски замученных людей, умиравших очень долго. Каждое место преступления отмечено одним и тем же таинственным знаком, однако очевидно, что убийства совершали разные люди. Что происходит? Орудуют убийца и его подражатели? Между жестокими анонимами, которых ведет неодолимый, первобытный инстинкт хищника, есть некая связь? Быть может, они посылают друг другу сигналы? И где случится трагедия в следующий раз? Пожалуй, мы бы спокойнее спали по ночам, если бы не знали…
        Детективные триллеры и нуары Максима Шаттама только во Франции расходятся миллионными тиражами и стали бестселлерами еще в двух десятках стран. Поклонники Жан-Кристофа Гранже и Франка Тилье не могут не оценить эти туго закрученные романы, в которых события мчатся во весь опор с первых строк до совершенно ошеломительного финала и никто из героев не отделывается легкими ушибами. «Очень рад, что сумел вас травмировать», - говорит нам Максим Шаттам и почти не шутит: в романе «Союз хищников», первом из его серии о невероятных преступлениях, которые приходится разгадывать Парижскому отделу расследований, открываются бездны зла.
        Впервые на русском!
        Максим Шаттам
        Союз хищников
        Посвящается моей жене Фаустине.
        Писать такую мрачную историю - это как плыть под черными небесами, исследовать зоны дискомфорта. Чтобы лучше понимать Человека и созданную им цивилизацию. То худшее, что живет в нас. Чтобы выше ценить все остальное.
        Пока я блуждал в поисках, она светила мне, как путеводная звезда. Помогала держать правильный курс и ежедневно возвращаться в тихую гавань.
        Звезде, что провела меня сквозь бездны.
        Maxime Chattam
        LA CONJURATION PRIMITIVE
        
        Оформление обложки Ильи Кучмы
        

* * *
        Атмосфера, в которой пишется и читается книга, важна почти так же, как и сами слова, и потому я сочинял эту историю под музыку. Вот музыкальные произведения, которые звучали чаще всего, я очень рекомендую слушать их при чтении романа:
        саундтрек Марка Страйтенфельда к фильму «Прометей»;
        саундтрек того же Марка Страйтенфельда к фильму «Схватка»;
        саундтрек Говарда Шора к фильму «Молчание ягнят».
        Часть первая
        Он
        1
        Человек здесь только прохожий, словно говорили горы.
        Из скалы вставал мощный гребень высотой в тысячу метров, серый, испещренный белыми жилами, с каждым порывом ветра дымившийся завитками пыли, - головокружительный хребет, замыкавший долину, укрывавший деревню Ла-Жьеттаз своей вечной тенью, которую не могла прогнать даже сила древнего солнца.
        Эта гора возвышалась над округой миллионы лет и простоит здесь по крайней мере еще столько же.
        Деревня, ютившаяся в уступах каменного исполина, состояла из десятка домов из кирпича, досок и шифера - отдаленных потомков хлипких шалашей, наследников менее древних лачуг из глины и веток, которым грозила каждая буря, зима или ненастье. Здесь весь пейзаж напоминал, что человек лишь временное явление на поверхности Земли. Всего лишь цепкий паразит: прошел - и нету, и скоро о его существовании будут говорить только останки былой цивилизации. А гора и не вспомнит о том, что он путался у нее под ногами и входил в ее лоно.
        Но пока на этой спокойной глыбе виден мимолетный след человека - темнеющая в утреннем свете тонкая нить, искусно уложенная по склону, узкая лента гудрона, петляющая от деревни до середины горы.
        Алексис Тиме вел машину, пригнувшись к рулю, пальцы едва виднелись из рукавов пуховика. Отопление в этой взятой напрокат машине не работало. Толстый шарф обвивал шею, словно змея, готовая удушить жертву. Каждый выдох порождал мимолетную химеру, которая тут же таяла в салоне. Алексис вообще не любил водить в горах. Альпы в этом плане ничего приятного не сулили.
        Маленький «опель-корса» притормозил, входя в крутой поворот, затем прибавил газу на подъеме, один за другим преодолевая извивы дороги. Алексис ехал быстровато, форсируя мотор на позднем переключении передач, словно хотел поскорее оторваться от Ла-Жьеттаз. К счастью, снега на этой высоте не было - пока еще, - октябрь только начинался.
        Он взглянул на картонную папку, на поворотах ерзавшую по пассажирскому сиденью.
        Символ *е, написанный от руки толстым черным фломастером, выделялся на фоне красной обложки.
        Красная, как кровь, подумал Алексис.
        Не время гонять в голове такие мысли!
        Лучше сосредоточиться на дороге. До въезда на ферму осталось совсем немного, если в деревне правильно указали дорогу.
        Чуть выше, на середине поворота, меж елей начинался заезд, обозначенный крохотной деревянной табличкой, поблекшей от непогоды. На ней с трудом читалось название «Ла-Монжетт».
        Алексис почти приехал.
        «Корса» запрыгала по гравию и углубилась в просеку посреди леса, жмущегося к склону горы, которая в итоге вывела ее к небольшой поляне, где располагалась старинная каменная ферма.
        Алексис проехал вдоль служебных построек и припарковался рядом с видавшим виды джипом. Прежде чем выйти из машины, огляделся.
        Полный покой. Ветви огромных хвойников замерли, не шелохнутся. Ни тени жизни.
        Внезапно на капот слетела крупная галка, и Алексис вздрогнул. Раскрыв клюв, птица сделала пару шагов и повернула голову, как бы желая получше рассмотреть молодого человека черными бусинами глаз. Кажется, ее заинтриговала струйка пара, вылетевшая изо рта у жандарма. Затем галка, так же беспричинно, как появилась, снялась с капота и перелетела на высокую ветку.
        Алексис сгреб красную папку и выбрался на холод.
        Из трубы фермерского дома шел густой дым. По крайней мере, там кто-то есть.
        Дрогнула занавеска, сдвинулась и вернулась на место, и вскоре к нему вышел человек.
        Около пятидесяти, лысый, глаза зеленовато-серые, почти прозрачные. Алексис сразу узнал его.
        Ришар Микелис.
        Однако выглядел он гораздо выше и крупнее, чем на фотографиях. Плечи, руки - такими хоть лес валить.
        - Приехали заниматься математикой? - спросил он ровным глубоким басом, словно идущим из самой земли.
        - Что, простите? - спросил Алексис в замешательстве.
        - Вы к моей дочери Саше? Репетитор?
        Вдруг осознав, что он в штатском, Алексис замотал головой и протянул руку.
        Микелис сжал ее, ладонь была мозолистая, натруженная, пальцы довольно тонкие, но рукопожатие оказалось весьма ощутимым.
        - Старшина жандармерии Алексис Тиме, парижский отдел расследований. Можете уделить мне немного времени?
        Микелис резко напрягся, взгляд стал пристальней. Он так впился глазами в молодого жандарма, что тому стало не по себе: будто мясник нацепил его на крюк, как тушу, и сейчас подвесит. Гипнотический взгляд. Ришар Микелис был весь как сжатая пружина.
        - Что-то с женой? - спросил он, не мигая.
        - Нет-нет, лично вас дело никак не касается, не волнуйтесь. Это… немного сложно, можно я войду в дом и все вам изложу?
        - Вы ведь в курсе, что я больше не работаю ни с полицией, ни с жандармерией, да?
        - Мне сказали.
        - Тогда зачем вы приехали?
        - Мне нужно с вами поговорить.
        Ришар Микелис скрестил руки на груди, под одеждой проступили мощные мускулы. Он был одет в шерстяной свитер поверх футболки, но казалось, не замечал холода.
        - Я приехал из Парижа специально, чтобы с вами встретиться, - повторил Алексис.
        - Я больше не консультирую. Вам стоило позвонить, тогда не пришлось бы зря мотаться. Извините.
        - Я знал, что по телефону вы откажете сразу, поэтому привез вам это.
        Алексис поднял к груди красную папку.
        Зрачки в серо-зеленой оправе взяли папку на прицел.
        - Похоже, вы не поняли, молодой человек: я ушел в отставку.
        - Вы лучший криминолог в стране, если не в Европе. Мне нужно ваше мнение. Это важно. Поверьте, в иной ситуации я бы не стал вас беспокоить. Позвольте мне просто изложить вам то, что находится в этой папке.
        Ришар Микелис глубоко вздохнул, не скрывая раздражения.
        - Молодой человек, с меня хватит. Я больше не практикую, вы зря потратили время.
        Микелис развернулся, чтобы снова войти в дом, но Алексис окликнул его:
        - Я знаю, вы ушли с работы, чтобы быть ближе к родным, чтобы полностью посвятить себя семье, но мы в тупике! Нам нужно мнение эксперта, свежего человека! Я прошу всего несколько минут, я не буду пытаться вернуть вас на службу, нужно просто ваше мнение…
        Микелис замер, потом развернулся и снова взглянул на него:
        - Мнение за несколько минут не составить, это так не работает.
        - Я могу оставить документы, вы прочитаете, когда будет время. И потом мне пере…
        Микелис поднял руку, прерывая его:
        - Я вышел в отставку, потому что эта работа съедает человека изнутри. Чтобы понять насилие, надо впустить его в себя, и оно постепенно расползается внутри, заражает всю систему мышления, окрашивает чувства, проникает в фантазии; это настоящая зараза, понимаете? И я не хочу воспитывать детей, держа эту дрянь в голове.
        Алексис серьезно кивнул.
        - Насилие - вещь заразная, - сказал он. - Как ни крути.
        Микелис вгляделся в собеседника, и тому стало не по себе от его почти белых глаз.
        - Да, это заразно, - негромко подтвердил он.
        Жандарм помахал перед ним папкой:
        - Об этом и речь. Мы обнаружили эпидемию. Нового вида. И вы единственный специалист, который может нам помочь.
        - Нет, не единственный; наведите справки, молодой человек. И в отличие от меня другие с радостью придут на помощь.
        - И так же не смогут разобраться, как и мы.
        Микелис вздохнул: разговор его утомлял.
        - Все действительно серьезно, - в отчаянии повторил Алексис.
        - А почему вы считаете, что я компетентнее любого другого?
        - Ваш опыт. Ваши результаты. Вы лучше всех. Вы не только энциклопедия криминалистических знаний, вы чувствуете преступление, вы умудряетесь понять преступника, говорить на его языке. Я прочел о вас все. Это я убедил нашего полковника позволить мне обратиться к вам.
        - Лесть вам, к сожалению, не поможет.
        - Я рассчитываю на ваше любопытство, - тут же ответил Алексис. - Того, что я вам покажу, вы еще нигде не видели. - Его словно лихорадило, голос звучал сбивчиво. Он собрался с силами и, глубоко вдохнув, добавил: - Мы запутались не потому, что это небывалое преступление, а потому, что разгадать его нам не по силам.
        Микелис заинтригованно наклонил голову. Несколько секунд молчал. Галка со своей ветки наблюдала за сценой. Потом с протяжным насмешливым криком улетела вниз, в долину.
        - Чтобы жандармы признали, что ничего не понимают… Видимо, вы и вправду влипли, - сказал наконец Микелис. - К обеду вернется жена, мне надо, чтобы вы уехали раньше.
        Он посторонился и указал на дверь фермерского дома.
        - У вас меньше часа.
        2
        Ришар Микелис поставил на красно-белую клеенку две чашки горячего кофе.
        Огонь потрескивал в камине, в кухне еще витал запах тостов.
        Алексис с порога гостиной оглядел просторную комнату со множеством старых вещей и семейных фотографий в рамках, висевших на стенах. Ришар Микелис и его дети, девочка постарше и мальчик помладше, рядом со смуглой женщиной с длинными кудрявыми волосами. На всех снимках - они. На лыжах, на море, в Диснейленде, в лесу, за семейным столом - десятки фотографий, сделанных в стремлении не упустить ни секунды из этих моментов счастья.
        - Мои тотемы, - сказал ему в спину Микелис.
        - Как вы сказали?
        - Вы же смотрели на фотографии? Это мои тотемы. Они берегут меня от сглаза. Здесь мой кокон, мое гнездо. Садитесь.
        Он подвинул чашку с кофе ближе к жандарму.
        - Похоже, вам здесь хорошо.
        - Я не жалею, что вышел в отставку, - быстро ответил Микелис, - если вы об этом. Здесь, в горах, мне спокойно, и моя стая со мной. Я не хочу тащить сюда призраки прошлого. Поэтому вы сейчас быстро расскажете мне свое дело, удовлетворите мое любопытство, а потом отзвонитесь вашему полковнику и скажете, что я вас выслушал, но ничем не помог. А после вернетесь в долину, сядете на поезд и донесете до всех и каждого: в любом, даже худшем, случае Ришар Микелис не вернется на работу. Слушаю вас.
        Алексис сглотнул, сжал ладонями горячую чашку, потом хотел было взять красную папку, но собеседник резко остановил его:
        - Нет, никаких фотографий и отчетов. Я хочу услышать дело из ваших уст. Вашими словами.
        Жандарм медленно покачал головой. Он выпрямился на скамейке так, что хрустнули позвонки. Он искал, с чего начать.
        - Давайте с главного, - подсказал Микелис негромко, словно читая его мысли.
        Алексис решил идти по хронологии:
        - Первую жертву нашли на берегу Марны в департаменте Сена и Марна, недалеко от забытой богом деревушки под названием Аннет.
        - «Первую жертву», то есть у вас серия преступлений?
        Алексис кивнул.
        - Это был конец июня. Жертва оказалась… очень сильно повреждена. И не из-за того, что ее нашли в воде, - тело оставалось там недолго. Следы многочисленных травм. Пытки, изнасилования - все по полной. Множественные следы удушения, накладывающиеся друг на друга. Сначала судмедэксперт решил, что убийца не сразу сумел ее задушить и потому три или четыре раза брался за дело. Но были и характерные признаки реанимации: гематомы в грудино-реберной области, синяки на носу и так далее. Очевидно, что тот, кто это с ней делал, истязал ее, насиловал и душил, пока она не оказывалась на грани смерти. И тогда он возвращал ее к жизни. Он делал это несколько раз, пока она не ушла окончательно. Ее звали Клэ…
        - Без имен. Продолжайте.
        Немного сбитый с толку, Алексис облизнул губы, прежде чем продолжить:
        - Вторую жертву нашли в лесу недалеко от Порт-Марли, в департаменте Ивелин, в самом начале августа. Опять женщина, на этот раз чуть постарше, тридцати трех лет. Те же травмы, тот же почерк, те же попытки душить, а затем реанимировать жертву до тех пор, пока она не умрет.
        - Ивелин не в вашем секторе, при чем тут вы?
        - С две тысячи двенадцатого года парижский отдел расследований обладает юрисдикцией на национальном уровне. Нам могут передавать дела со всей страны, если они связаны с расследованием, которое ведется у нас. Тут как раз такой случай.
        - Как вы установили связь между этими двумя убийствами? Почерк преступника?
        - Да. Он душит жертв их собственным нижним бельем, одновременно насилуя, затем реанимирует, чтобы снова насиловать, и так далее. К тому же в обоих случаях он действовал в домах своих жертв: мы обнаружили там следы борьбы, кровь, сперму… Но ни в том, ни в другом случае никаких следов взлома. Поэтому и прозвище ему дали - Фантом. Но это еще не все. Он вырезает у них на спине букву.
        Микелис удивленно поднял брови:
        - Из букв складывается слово?
        - Нет, буква всегда одна и та же - е. И перед ней звездочка.
        На этот раз Алексис вытащил из красной папки фотографию и подвинул ее по столу ближе к криминологу.
        Розовая кожа, множество родинок на пояснице.
        И - вспоротый валик кожи ниже лопаток, малиновая борозда вместо чернил, странное послание, как клеймо, глубоко впечатавшееся в плоть: *e.
        - Две жертвы менее чем за четыре месяца, - заметил Микелис.
        - У этого убийцы - да.
        Не выпуская фото из рук, Микелис поднял на жандарма свои прозрачные глаза:
        - А что, есть и другой?
        - Если только этот тип не страдает раздвоением личности. В период с июля по сентябрь на востоке Франции в безлюдных местах обнаружены три жертвы. Этот преступник долго жертв не мучает, убивает довольно быстро, способы разные. Задушил только одну. Настоящий бешеный зверь. Нелюдь.
        - А что, первый не зверь?
        - Первый методичнее. Чувствуется, что он последовательно реализует какую-то навязчивую идею. Убийца с востока - мясник. Полный отморозок. Мы называем его Зверь.
        - По второму тоже есть ДНК?
        - Если по Фантому у нас есть все, что нужно, поскольку он оставил сперму, то по Зверю, наоборот, нет ничего. Видимо, использует презервативы.
        Микелис поморщился, сдвинув брови:
        - В таком случае никакой он не псих, он владеет собой.
        - Может быть, он не кончил… Презервативы - это только предположение.
        - А в лаборатории не пытались найти следы смазки?
        - Это было… непросто. Сказать, что он зверь, - это еще полправды.
        - У вас есть три жертвы, и вы не нашли его лобковые волосы?
        - Нет. Ни одного. Ни единого волоска, ничего.
        - Он должен был что-то оставить, тем более по трем преступлениям, он не может быть все время чист.
        - Просто… каждый раз… это какой-то кошмар. Понимаете, он… он их…
        - Ну что? Что он с ними делает?
        - Мы считаем, что он их ест.
        На этот раз Микелис на секунду замер с открытым ртом.
        - Почему вы так решили?
        - Следы укусов. Рваные раны, отсутствующие куски мяса. У него огромный рот. Это единственная зацепка, если только нам удастся ее использовать. Судмедэксперт сказал, что это самый большой рот, который он когда-либо встречал. И поразительные зубы.
        - То есть?
        Алексис сглотнул, его смущали эти подробности.
        - Острые. Как будто вся челюсть заполнена клыками.
        Криминолог задумался, прикрыв рот крупной ладонью. Наконец, отняв руку, он совершенно серьезно спросил:
        - То есть вы охотитесь на вампира?
        - Иногда мне так кажется…
        - Вы имеете дело с чем-то средним между психотиком и психопатом. От первого - безумие, от второго - дотошность и тщательная осторожность. Довольно необычный случай, я согласен.
        - Я вас предупреждал.
        Микелис сделал глоток кофе и спросил:
        - Какая связь между двумя сериями убийств?
        - У трех девушек, найденных на востоке Франции, также имеется буква *e, она вырезана ножом на ягодице с левой стороны.
        Микелис какое-то время сидел сосредоточенно, погрузившись в свои мысли.
        - Вы уверены, что у них разный почерк, что это двое разных убийц? - наконец спросил он.
        - Все наводит на такую мысль.
        - Еще зацепки?
        - По первому - ничего. Второй менее дотошен. Помимо следов укусов мы обнаружили отпечатки автомобильных шин на двух из трех мест преступления.
        - Модель машины определили?
        - По следам удалось установить расстояние между осями, радиус поворота колес и тип шин. В принципе эксперты НИИ криминалистики[1 - Научно-исследовательский институт криминалистики Национальной жандармерии. - Здесь и далее примеч. перев.] считают, что это «рено-твинго» первой модели.
        - ДНК в следах укусов? Слюна…
        - Ничего… Надо сказать… это каждый раз месиво. Судмедэксперт только руками развел: все залито кровью, она портит весь биоматериал, которого и так крайне мало.
        - Итак, у вас есть двое серийных убийц, которые, как вам известно на данный момент, начали преступную деятельность примерно в одно время и подписываются одним и тем же символом.
        - Мы не знаем, то ли они действуют сообща и обмениваются опытом, то ли это два урода, которые перед освобождением из тюрьмы договорились устроить соревнование и теперь живут каждый сам по себе. Но они как-то связаны.
        - Изучите американские дела, например дело Норриса и Биттейкера, Оттиса Тула и Генри Ли Лукаса или, ближе к нам, в Германии, дело Левендела и Вирца. Вы обнаружите, что дуэты серийных убийц существуют. На них можно учиться.
        - Я прекрасно это знаю. Но на сей раз они как будто действуют не вместе, а параллельно.
        - Это еще предстоит доказать. Необходимо детально изучить дело и узнать больше.
        Алексис взглянул на толстую красную папку. Следует ли воспринимать последнюю фразу как ободрение?
        Микелис слушал внимательно, с интересом; настала пора рассказать ему остальное:
        - Это еще не все, - снова заговорил жандарм. - Месяц назад одна из наших служб по борьбе с педофилией обнаружила, что по интернет-форумам гуляет несколько фотографий: изнасилованные мальчики с красной буквой *e, нарисованной на спине. Два разных мальчика. Все три эксперта-психиатра, с которыми мы консультировались, говорят, что это действует совсем другой человек, - слишком много различий и мало совпадающих деталей между убийством взрослых женщин и надругательством над этими мальчиками.
        Алексис выдержал паузу, словно добиваясь большего эффекта, и ледяным тоном добавил:
        - Итак, у нас трое преступников, которые одинаково подписывают свои деяния.
        Микелис невозмутимо смотрел на него, держа в одной руке фотографию жертвы с родинками, в другой - чашку остывшего кофе.
        - По-вашему, это организованная, четко выстроенная сеть или просто бредовое пари между бывшими зэками?
        - Понятия не имею. У нас ничего нет. Педофильские снимки отследить не удалось, они тонут среди сотен других в сети, установить автора невозможно.
        - Единственная зацепка - этот символ… А по двум убийцам? Есть какие-то направления поисков?
        - Мы продолжаем работать над списками входящих и исходящих вызовов на все мобильные телефоны в районах, где были обнаружены жертвы, до и после совершения преступлений, сопоставляем десятки тысяч номеров. Изучаем все видеозаписи, которые удалось получить в округе, - с автостоянок, банков, платных дорог - в надежде обнаружить что-то значимое, но это титаническая работа, и пока она ничего не дала.
        - А на камерах наблюдения заправочных станций или банкоматов не попадался «рено-твинго»?
        - Мы все просмотрели - рабочего материала нет. Правда, камер немного, преступления совершены в сельской местности: оборудования мало, а возможных направлений слишком много.
        - В генетической базе данных тоже ничего?
        - Нет. Тот, кого мы назвали Фантомом, там не фигурирует. Есть отпечатки подошвы в лесу Дабо, возле трупа одной из девушек: это прогулочная обувь типа «тимберлендов», но точную модель мы пока не определили. Размер тридцать шестой, а если учесть рост убийцы, нет никаких доказательств того, что след оставил он. И это все, что у нас есть.
        - Свидетелей нет? Ни по одному делу?
        - Никого. Хотя мы объехали всю округу, опросили всех, заезжали на дальние заправочные станции в этом районе. Ничего. Преступники действуют аккуратно.
        - Очень аккуратно.
        Алексис мрачно кивнул.
        - Мы все понимаем, что это значит: они не остановятся. Их нужно быстро найти, иначе у нас появятся другие трупы. Ну вот, теперь вы в общих чертах знакомы с делом.
        Микелис допил свою чашку, затем встал и оперся на раковину. Алексис не сводил с него глаз, высматривая малейшие признаки заинтересованности. Криминолог вздохнул и пожал плечами:
        - Я не знаю, что вам сказать.
        - Признайте, дело невиданное. С таким случаем даже вы никогда не сталкивались.
        Микелис устремил свой ледяной взгляд на молодого жандарма:
        - На подначку я не клюну. Слушайте, я согласен, это… Конечно, я такого не ожидал, но ничем не могу вам помочь. За пять минут нельзя составить мнение, нужно время, чтобы все прочитать, все подробно проанализировать и войти в дело. Но я этого делать не буду.
        - Вы решили это, еще не впустив меня в дом, зачем тогда мне открыли?
        - Просто из любопытства. Я дам вам имена компетентных экспертов, поработайте с ними. Полагаю, жандармерия создала для раскрытия этих преступлений специальную группу?
        - Да. Мы находимся в парижском отделе расследований, у метро «Порт-де…»
        - «Порт-де-Баньоле», я знаю. В Париже есть один очень знающий криминолог, которому я вполне доверяю. Я ему позвоню. Уверен, он вам поможет.
        Алексис Тиме смотрел на Микелиса.
        Он ожидал большего. Надеялся, что рассказ обо всем, что случилось, об исключительном масштабе убийств заставит криминолога прервать уединение. Надеялся на это не только из-за его репутации, но главное, из-за его практических навыков. Ришар Микелис был уникален. Его обширные знания, преданность делу, индивидуальные методы и наработки, результативность делали его не просто специалистом, а легендарным персонажем.
        - Нам нужны вы. И никто другой, - с твердой уверенностью сказал Алексис.
        - Выходит, вы зря проделали весь этот путь. Сожалею.
        - Вам безразлично, что погибло столько людей, а убийца…
        Микелис остановил его, резко подняв указательный палец:
        - Не надо взывать к моим чувствам. Избавьте меня от проповедей. Я впустил вас, потому что вы приехали издалека ради встречи со мной, а теперь, когда вы знаете, что я ничем не смогу вам помочь, езжайте назад, молодой человек.
        Алексис опустил голову.
        Он испытывал не огорчение, а досаду. На самого себя. Нет у него напора, умения убеждать. Ему ведь казалось, что стоит лишь приехать сюда и обрисовать Микелису весь грандиозный масштаб дела, как тот сразу присоединится к команде. Он столько раз разыгрывал в уме их разговор в скором поезде Париж - Лион, что и сам поверил в успех.
        - Я пришлю вам имя человека, о котором говорил, - добавил криминолог. - Он поможет, он в этом дока. Но и не ждите от него чего-то сверхъестественного. Вы лучше меня знаете: важнее всего ваше расследование, оно - основа всего. Такие люди, как я, не творят чудес. Мы просто отрабатываем разные точки зрения, вот и все.
        Алексис поднялся, взял свой пуховик.
        - Спасибо за кофе, - едва слышно пролепетал он.
        Уже в дверях Микелис ухватил его за плечо.
        - Не притворяйтесь, будто нечаянно забыли досье, я не буду его смотреть, - сказал он, засовывая в руки жандарму толстую красную папку. - Я же сказал: я вышел в отставку, теперь все это меня не касается. Счастливого пути.
        Еще мгновение Алексису казалось, что надежда есть. Микелис слишком часто повторял, что вышел в отставку. «Может, убеждает сам себя?»
        Однако весь его вид подтверждал бесповоротность принятого решения. Хватка на плече Алексиса ослабла.
        Прежде чем тронуться в путь, молодой жандарм посмотрел в зеркало заднего вида. Он увидел, как отодвинулась занавеска в одном из окон. И почти физически ощутил на себе пристальный взгляд криминолога. «Опель-корса» развернулся на гравии и поехал прочь от фермы, затерянной в горах.
        Он попытал счастья, он съездил к лучшему из лучших.
        Теперь Алексис знал, что они могут рассчитывать только на себя. Они - это небольшая группа следователей жандармерии. Никто не придет к ним на помощь, не протянет спасительной руки, никто не вдохнет свежую, живительную струю в их расследование. Горстка мужчин и женщин против группы неизвестных, с чудовищной одержимостью ставящих под своими преступлениями одну и ту же подпись.
        *е.
        3
        Лампа дневного света затрещала и осветила небольшой кабинет, выделенный Алексису Тиме для работы. Как всегда по утрам, молодой жандарм сначала машинально включил компьютер, а потом поставил рюкзак у стенки и налил себе апельсинового сока из пакета, стоявшего в ящике стола. Ему нравилась рутина, она успокаивала.
        Стену за его спиной украшал сине-белый флаг с эмблемой «Нью-Йорк джайантс», команды по американскому футболу, за которую он болел с некоторым даже излишним фанатизмом, о чем свидетельствовали фотографии игроков с автографами, развешанные вокруг клубного знамени, шлем, лежащий на столе возле экрана компьютера, и куча другого мерча - брелок для ключей, ручки, подставки под стаканы, коврик для мыши и даже кружка, из которой он пил. Целая прорва сине-бело-красных предметов с неизменными буквами NY занимала большую часть помещения, где Алексис сидел с двумя своими коллегами.
        Серый свет октябрьского утра робко проникал в два окна с поднятыми жалюзи. Алексис увидел на стекле свое отражение. Каштановые волосы, торчащие в мнимом беспорядке, вечная трехдневная щетина, карие глаза и старая куртка-милитари поверх толстого коричневого свитера. Выглядел он сегодня неважно. Как неудачник. Как проигравший. От собственного отражения взгляд перешел на фасад здания напротив, на той стороне бульвара Даву, около «Порт-де-Баньоле» в Двадцатом округе Парижа. Туманное, скучное утро. То утро, когда хочется валяться в постели и смотреть телик, пока постель не перегреется и телу не надоест лежать. Или можно залечь с книжкой. Мечтать об отпуске.
        И еще в такое утро накатывает хандра.
        За окном по двору казармы кто-то шел: это приближалась Людивина. Ее светлые кудряшки, подпрыгивающие при каждом шаге, можно было узнать за полкилометра.
        Тут в кабинет вошли, и Алексис махнул рукой лейтенанту Дабо - рост метр девяносто пять, телосложение профессионального регбиста. Глаза у лейтенанта были даже чернее его кожи. Как и все следователи парижского отдела расследований (между собой называемого ПО), он большую часть времени работал в штатском и в то утро был одет в спортивные штаны и теплую толстовку с капюшоном и вышитой на груди шерстяными нитками надписью Eye of the Tiger[2 - «Глаз тигра» (англ.).]. Любимая толстовка очень ему шла и подчеркивала внушительную мускулатуру.
        Сеньон Дабо сел на рабочее место - сиденье закряхтело под тяжестью исполинского тела - и включил свой компьютер, одновременно стягивая наушники и убирая айпод.
        - Ну, как там «Джайантс»? - спросил он басом.
        Алексис не ответил; он знал, что великан все еще витает в тумане своих мыслей и не помнит, что его младший коллега накануне отсутствовал из-за поездки к Ришару Микелису.
        Вошла Людивина, держа в руке мобильник и не сводя голубых глаз с маленького сенсорного экрана.
        - Не найдешь ты себе парня, пока не перестанешь жить в обнимку с телефоном! - насмешливо приветствовал ее Сеньон.
        - Да есть у меня парень. И даже не один…
        - Их не беспокоит, что ты чаще общаешься в чате, чем с ними?
        Людивина показала ему средний палец и убрала айфон, заметив стоящего у окна Алексиса.
        - Алекс! Ну как? Что ответил Микелис?
        Сеньон тоже внезапно проснулся:
        - Ой черт, и правда! Что сказал?
        Алексис досадливо мотнул головой:
        - Придется действовать без него.
        - А что? - спросил Сеньон.
        - Завязал! И бесповоротно. Не хочет больше пачкать руки. Теперь это его не касается.
        - Ты обрисовал ему дело?
        - В общих чертах.
        - И он ничего не сказал? Ничего не предложил?
        - Только посоветовал знакомого - опытного криминолога.
        - Ну и мудак! - бросила Людивина, отправляя пуховик на вешалку.
        Алексис задержал взгляд на спортивной фигуре молодой женщины. Узкие джинсы обтягивали ее потрясающую попу, а грудь выступала даже под свитером Abercrombie. Смотреть на нее было сплошное удовольствие. Но в то утро даже фигура Людивины не смогла вызвать у него положительные эмоции.
        За семь месяцев совместной работы эти двое и цапались, и дразнили друг друга, и засыпали от усталости бок о бок, привалившись голова к голове, но между ними никогда ничего не было.
        - Продвинулись вчера? - спросил Алексис.
        - Я закончила обрабатывать телефонные номера, - ответила блондинка, затягивая волосы в узел на затылке.
        - Полностью?
        - Да. Пять дней сплошного ада.
        По каждому преступлению жандармы собирали от всех телефонных операторов полный перечень номеров, подключавшихся к ретрансляторам в районе места преступления в течение суток до и после убийства. Сотни тысяч комбинаций затем вводились в специальную компьютерную программу Analyst Notebook, которую использовал отдел расследований. Все имена, фигурировавшие в протоколах допросов, все транспортные средства, адреса и телефоны таким образом сводились воедино и при совпадении сразу высвечивались. Если человек мог что-то упустить за месяцы расследования, то машина сбоев не знала.
        Алексис восхищенно присвистнул. Коллега даром времени не теряла.
        Он залпом допил сок и обвел взглядом комнату. Нужно как-то сосредоточиться. Отбросить несбыточные надежды вчерашнего дня. Десять дней они мечтали, как будут работать с Микелисом, пока это не стало навязчивой идеей. Наконец Алексис отправился убеждать начальство, что, несмотря на гражданский статус, надо подключить криминолога к расследованию - в силу его исключительной компетенции, непревзойденного опыта; к тому же существовала реальная угроза новых смертей, а следователи не понимали, в каком направлении двигаться. Начальство пошло им навстречу. И вот теперь все псу под хвост.
        Сеньон уже смотрел электронную почту, опершись локтями о кипу бумаг, накопившихся за несколько недель посреди расставленных повсюду фотографий жены и двоих детей. Великан чувствовал себя в этом беспорядке вполне комфортно. У него накапливалось все: нераспечатанные письма, диски с фильмами, которые он заказывал на работу, но никак не успевал посмотреть, обожаемые им комиксы, которые он даже не распечатывал, пустые упаковки из Amazon; эта пестрая стена заслоняла его от кровавой реальности, с которой он работал ежедневно. То была его защита, кокон.
        Людивина организовывала свое пространство совсем по-другому. Никакого личного декора, идеальный порядок, сверкающая лаком поверхность письменного стола. Откинувшись в кресле, скрестив руки на груди, молодая женщина в упор смотрела на Алексиса. Ее золотые кудри, рассыпавшиеся по спинке, обрамляли миловидное лицо с очень белой кожей. Волосы, непокорно торчащие во все стороны, как кусты на заросшей аллее сада, лезли в рот и свивались вокруг ее голубых, холодных глаз. Она ждала. Ждала продолжения.
        Алексис был координатором их ячейки и держал связь с двумя другими офисами этажом выше, которые тоже работали над делом *e.
        Трое жандармов прочесывали интернет в поисках всяких сомнительных форумов, где символ *е мог что-то означать. Другая группа собирала все отчеты потенциальных свидетелей, допрошенных за последние три месяца: сотрудников АЗС, соседей с мест преступления, родственников погибших, - все шло в дело. Тысячи листов протоколов разбирались на мельчайшие детали, и постепенно в программу заносились все параметры, которые считаются важными: в основном имена собственные, а также названия мест, компаний, учебных заведений и так далее.
        И никакого намека на след.
        Они изучили дела всех извращенцев, освобожденных из мест заключения с начала года, потом проделали ту же работу с психиатрическими учреждениями. Они разослали циркулярные письма во все отделения жандармерии и во все полицейские участки на территории страны, прося доводить до них малейшую информацию о насильниках или людях с сексуальной девиацией. Пока - никаких свежих новостей. Никакой конкретики.
        Вернее, конкретика у них была - сама картина преступлений.
        И жертвы.
        Пять трупов.
        Алексис развернул стул к стене, огораживающей комнату.
        Она была вся обита пробкой. Сотни документов, прикнопленных бок о бок. Распечатки гугл-карт по каждому месту преступления, фотографии жертв - только прижизненные: здесь никто не играл в киношных детективов и не вывешивал жутких фотографий убийств, никому не хотелось целый день видеть эти ужасы. Под фотографиями крупными буквами был записан возраст, профессия, место проживания каждой жертвы и несколько хронологических пометок. У подножия траурной панорамы стопками лежали все полезные папки - досье каждой жертвы, отчеты о вскрытии, необходимые протоколы, лабораторные отчеты…
        - Ты успела проверить досье сексуальных преступников? Там нет людей с правами на вождение грузовика? - спросил Алексис у девушки, не сводившей с него глаз.
        Все три места преступления Зверя находились не далее тридцати километров от автомагистрали А4, что навело Алексиса и его коллег на мысль о дальнобойщике. Он знал, что среди серийных убийц регулярно встречаются две профессии. Две профессии, которые особенно импонировали этим редким преступникам. Профессии, абсолютно противоположные. Первая предполагала оседлый образ жизни и общительность, вторая - любовь к одинокой и кочевой жизни.
        Врач и дальнобойщик.
        - Все это мы сегодня прошерстим вместе с Сеньоном. Но я все равно считаю, что идея плохая. Судя по следам автомобильных шин, Алекс, он не дальнобойщик. Скорее, просто человек мобильный, легкий на подъем, ему не в лом проехать десятки километров в поисках добычи.
        - Но трасса А4 проходит красной нитью по всем его убийствам, это не случайно. Он ее хорошо знает, или чувствует себя на ней в безопасности, или… Ну, я не знаю! В любом случае это след. Нельзя ничем пренебрегать. А еще надо собрать сведения обо всех, кто обслуживает трассу на интересующих нас участках, и ввести их тоже в программу. На всякий случай. Я просмотрю оставшиеся записи видеокамер с придорожных стоянок и СТО. Не может быть, чтобы туда не заехал ни один «твинго» первой модели!
        - А если расширить временные рамки? - предложил Сеньон.
        - То есть?
        - До сих пор мы собирали номера телефонов и видеоматериалы за сутки до и после убийств. А что, если судмедэксперты ошиблись на день? Представляешь, а вдруг весь облом из-за этого и мы изначально ищем не в том временном диапазоне?
        Алексис пересек небольшой кабинет и ткнул пальцем в фотографию одной из жертв Зверя.
        - Анья Прену, предположительно погибла в ночь с 16 на 17 июля. Объявлена семьей в розыск 16-го числа в конце дня, двоюродный брат встретил ее на улице около 18:00. Больше ее никто не видел. Потом утром 17-го мальчик по дороге в школу нашел ее останки. Тут никак не может быть ошибки.
        Алексис сделал шаг в сторону и указал на пухленькую девочку-подростка с челкой, спадающей на очки, на блеклом снимке, увеличенном с фото на документе.
        - Софи Ледуэн, ужинала с родителями вечером 22 августа. Ушла ночевать к подруге около 9 часов вечера. Обнаружена лишь десять дней спустя туристами. В ее случае судмедэксперт высказался вполне определенно, поскольку имеется сильное разложение. Показать фотографии? Опарыши в ней так и кишели, - казалось, что труп шевелится! Сотни личинок, из которых уже вылупились мухи, то есть прошло несколько циклов. Стояла жара, но энтомолог утверждает, чтобы получилось такое количество насекомых и тело было в таком состоянии, требуется не менее восьми-десяти дней. И в ее случае мы расширили временные рамки до двух суток.
        Алексис сделал еще шаг назад и указал на третью, и последнюю жертву Зверя.
        - Армель Кале. Здесь, конечно, временные рамки приблизительнее. Подруга говорит, что видела, как Армель поджидала клиентов у леса днем 14 сентября, потом о ней никто не слышал, пока не нашли останки. Но и здесь судмедэксперт практически уверен, что смерть наступила не позже 15-го числа. Мы не станем начинать все сначала и терять еще десять дней, потому что усомнились в экспертных заключениях.
        - Почему мы в основном концентрируемся на Звере? - спросил Сеньон. - Почему не на другом, Фантоме?
        - Потому что там два преступления в городской среде и ни одной зацепки. Он чрезвычайно осторожен. Ничего не оставляет на волю случая. И очень хладнокровен.
        - Но в городе как раз больше шансов найти свидетеля!
        - Я уже в это не верю - мы сделали максимум в плане расследования. Если мы и найдем улики, то на Зверя. Он импульсивнее, не так хорошо владеет собой, как тот. Наверняка он делает ошибки.
        Сеньон широко раскрыл глаза и с сомнением поджал губы.
        - Хотелось бы надеяться! А то мы плаваем в открытом океане, кишащем акулами, и ни одного корабля, идущего к нам на помощь, капитан!
        - Всему свое время, Сеньон, всему свое время. Парень не гений, он не родился в рубашке. Обязательно что-то будет. Всегда что-то найдется. Оно лежит у нас под носом, главное, искать - внимательно и упорно.
        Людивина наблюдала за Алексисом из-под светлых кудряшек. С начала разговора она не пошевелилась.
        - Видишь, ты справляешься не хуже Микелиса, - сказала она ему с заговорщицкой улыбкой. - Так что мы ничего не потеряли.
        Алексис пожал плечами.
        Он двигался через это море насилия наугад, ощупью, медленно, шаг за шагом, не зная, где он и куда тащит за собой девятерых людей, которые занимались этим делом с утра до ночи. Микелис же знал океан лучше, чем кто-либо.
        Нет, если подумать, Микелис сам был океаном.
        Его разум пропускал через себя каждую крупицу насилия, как молекулу воды. Он понимал язык насилия. И подобно тем гроссмейстерам, которые видят на несколько ходов вперед, Микелис охватывал преступный мир в целом и царил на шахматной доске. В этом была его сила.
        Алексис вздохнул и снова сел на стул.
        Он-то даже не умел играть в шахматы.

* * *
        Незадолго до шести вечера троица подняла голову от экранов компьютеров и досье, услышав торопливые шаги в коридоре. Дверь распахнулась, и появилось по-детски пухлое лицо Лионеля Тейкса, одного из следователей.
        - Бегите срочно смотреть новости BFM, ребята! Бросайте все!
        Все вскочили и ринулись в большую комнату к висящему на стене телевизору.
        На экране мелькали кадры репортажа.
        Станционная платформа. Мечущиеся в панике фигуры людей. Вой сирен, красные и белые сполохи мигалок пожарных машин. Лица, искаженные страхом, горем, непониманием. Картины паники. И мужской голос за кадром, бесстрастный, как бы контрастирующий с происходящим, отчетливо выговаривающий каждое слово, словно это могло снизить градус кошмара: «…На данный момент причины случившегося не определены. По словам первых свидетелей, действовал молодой человек, одетый в толстовку с поднятым капюшоном, закрывавшим лицо. По словам нескольких очевидцев, он нервно ходил по перрону в ожидании прибытия поезда. В момент, когда поезд подходил к платформе, парень столкнул на рельсы троих человек, в том числе женщину с ребенком в коляске. Важная деталь: прежде чем совершить свой безумный поступок, юноша, по показаниям ряда свидетелей, оставил на стене вокзала особый знак. Напоминаю, что, по последним сведениям, юноша убил четырех человек, включая младенца, а затем сам бросился под поезд, прибывавший к соседней платформе».
        Сеньон взглянул на Лионеля Тейкса:
        - Гадость какая… Зачем ты…
        - Смотри!
        Камера развернулась и сфокусировалась на стене станционного здания.
        На кирпичной кладке баллончиком был нарисован символ. Диаметром не меньше метра. Звездочка и буква.
        *е.
        Великан откинулся на спинку сиденья.
        - Черт… Это какая-то эпидемия!
        4
        Сирены умолкли, не было даже мигалок. Только резкий свет неоновых огней на платформах и более тусклый, почти желтый, свет лампочек на вокзале.
        Главный вход перегораживали пожарные машины, и еще пластиковые ленты, наспех закрепленные на фонарных столбах, чтобы загородить проход.
        Алексис, Сеньон и Людивина показали удостоверения, и дежуривший у входа полицейский на мгновение заколебался. Он не привык видеть на своей территории жандармов и уж тем более в штатском.
        - Парижский отдел расследований, - просто уточнил Алексис. - Ваше начальство в курсе, их предупредили о нашем приходе.
        Людивина натянула пуховик на подбородок, чтобы спрятаться от холода. Октябрьский ветер обдувал непромокаемую ткань.
        Мужчина впустил их без дальнейших формальностей, одновременно подошел офицер судебной полиции - лет тридцати, небритый, короткостриженый, в черном бомбере.
        - Вы из парижской жандармерии? Как мило, что приехали полюбоваться бойней.
        - Спасибо, что пригласили, - парировал Алексис.
        - Говорят, у вас есть объяснение поступку этого психа? - сказал он, открывая дверь.
        - Вас дезинформировали. Зато нас интересует граффити, которое он сделал перед тем, как прыгнуть под поезд.
        Внутри маленькой станции царила ужасная суета, пахло кофе, дезинфекцией и потными телами. Психологи, психиатры и медсестры отделения срочной медико-психологической помощи работали с дюжиной мужчин и женщин, которые еще пребывали в состоянии шока, и среди них - совершенно невменяемый молодой человек, который безостановочно кивал. Несколько пожарных уселись за импровизированный стол и пустили по кругу термос с чаем. Тут вперемешку толпились полицейские, местные журналисты с фотоаппаратами на груди вместо пресс-карт, множество представителей муниципалитета и региональных властей.
        Офицер провел трех жандармов сквозь толпу и пальцем указал на стену между дверью и кассовым окошком.
        *е.
        Размером с плакат.
        Буква была нарисована красным аэрозольным баллончиком. На высоте человеческого роста.
        Зловещий загадочный росчерк.
        - Он что-то сказал? Свидетели слышали? - спросила Людивина.
        - Нет. Спасатели сразу занялись пострадавшими, наши коллеги старались собрать как можно больше свидетельских показаний, но на данный момент ясно только, что действовал молодой человек и что он вел себя очень нервно.
        - Личность установили? - спросил Сеньон.
        - Еще нет. Понадобится какое-то время.
        Офицер судебной полиции повернулся к путям и посмотрел на белый шар, сиявший вдали, как полуденное солнце. Поверх платформ, нависавших над рельсами, светили переносные прожекторы, установленные на высоких штативах. В их лучах темнели склоненные фигуры спасателей, работавших на путях. У одних лица были почти зеленые, другие, спотыкаясь, ходили вокруг. Двое укладывали на спасательное одеяло, расстеленное на краю платформы, что-то вроде большого окорока. Были и другие куски мяса, некоторые - упакованные в темную пленку. Обрывки одежды.
        - Парень не промахнулся, - снова заговорил офицер. - Обычно, если человек попадает под поезд, ему отрезает руки-ноги… Если умеешь складывать пазлы, можно все быстро собрать. Но тут он прямо нырнул головой. Все всмятку. Что осталось - перемололо колесами. Все кости раздроблены. Кожа внутрь, мясо нару…
        - Мы поняли, спасибо, - остановил его Сеньон.
        Людивина, увидев еще четыре солнца на другом пути, спросила:
        - А другие жертвы?
        - Мать и младенец опознаны по документам, еще одного человека назвала присутствовавшая на месте родственница. По последней жертве еще ждем.
        Алексис протянул свою визитку с дописанным от руки мобильным номером:
        - Я направлю официальный запрос, но если вы пришлете мне все, что найдется, фамилии всех погибших и копию интересных свидетельских показаний, это сэкономит нам время.
        Офицер кивнул.
        - А что у вас вообще за дело? Что это за рисунок? Какая-то ячейка анархистов?
        - Пока не знаем, но знак обнаружен на нескольких трупах.
        На этот раз офицер вытаращил глаза:
        - Прямо так? Ну тогда… выходит, у нашего парня это не первое дело?
        - Возможно, - подтвердил Алексис.
        Он хотел проявить максимум дружелюбия, чтобы выудить сведения у полицейского, но при этом самому не наговорить лишнего.
        Сеньон указал пальцем на камеру наружного наблюдения.
        - А пленки с записями забрали?
        - Да, как раз собирались вечерком заказать пиццу и сесть смотреть. Но если вам интересно, у нас уже есть полное видео.
        Троица впилась в него жадным взглядом.
        - Ладно. Похоже, вам оно нужно позарез. Пошли.
        Он провел их в дальнюю часть вокзала, в душный кабинет, куда набилось человек шесть. Почти все сидели, уткнувшись в телефоны. Офицер попросил у них один из айфонов и передал его жандармам.
        - Один девятнадцатилетний пацан заметил парня, который показался ему странным, и стал снимать его на телефон, когда тот рисовал граффити на глазах у всех.
        Маленький экран ожил. На нем возникла фигура, одетая в спортивные штаны и черную толстовку, капюшон был натянут на голову поверх кепки, так что виднелся один козырек. Съемка велась сзади, человек наносил свой таинственный рисунок, а люди вокруг ошеломленно смотрели, но не решались что-то сказать. Сделав дело, парень выкинул аэрозольный баллончик и ринулся в ближайший подземный переход. На этом видео заканчивалось.
        Разочарованный Алексис открыл было рот, чтобы поблагодарить коллегу за видео, но тот коснулся экрана и запустил вторую запись.
        - Свидетель увидел, как таггер выскакивает на противоположной платформе, и снова начал снимать. Эта часть гораздо лучше.
        От парня в капюшоне камеру теперь отделяли два ряда рельсов. На противоположной платформе было полно народу. Таггер неотрывно смотрел вдаль в ожидании поезда. Его левая нога отбивала судорожный ритм. Большая часть лица была скрыта капюшоном, но жандармам удалось разглядеть подбородок и рот. Парень кусал губу.
        Небольшие вокзальные часы, черные с желтыми цифрами, показывали 17:12. Люди вокруг не обращали на юношу никакого внимания, думали о чем-то своем, смотрели в экраны мобильников, в книгу или в журнал, увлеченно беседовали. Все старались убить время, совершенно не замечая того, кто с минуты на минуту круто изменит их жизнь.
        А парень не стоял на месте. Он ходил взад-вперед по платформе, высматривал на горизонте появление поезда и наблюдал за окружающими. Его козырек, как птичий клюв, попеременно нацеливался то на одного, то на другого. Словно перст судьбы, ищущий, кого обречь на смерть.
        - Во сколько это случилось? - спросил Алексис.
        - Инцидент? Поезд прибыл в 17:14.
        Внезапно юноша тронулся с места и медленно пошел вперед, всматриваясь в толпу. Камера слегка развернулась и последовала за ним. Изображение временами казалось чуть размытым, но относительно устойчивым, автофокус срабатывал быстро.
        Таггер остановился за спиной у пожилой женщины, которая держалась за стальную вертикальную стойку. Он осмотрел стоящих вокруг нее людей, затем пошел дальше.
        - Как будто ищет кого-то конкретного, - бесстрастно прокомментировала Людивина.
        Внезапно юноша замедлил шаг. Он задержался позади двух ребят лет десяти, которые беззаботно болтали. Парень повернул голову направо, налево. Вокруг детей образовалась некая пустота. Они как будто оказались одни.
        Идеальные жертвы, поймал себя на мысли Алексис. Чуть в стороне от толпы. Легко вытолкнуть.
        Небольшие часы вдали теперь показывали 17:13.
        Таггер потер лицо и снова принялся странно расхаживать. Он медленно прошел позади женщины, машинально качавшей коляску. Рядом с ней стоял мужчина лет тридцати, одетый модно и дорого, с огромными стереонаушниками - в таких можно слушать музыку, словно ты один во всем мире. В этот момент парня чуть не сбил с ног какой-то человек лет сорока в костюме и галстуке - он бесцеремонно отпихнул юношу в сторону и встал на краю платформы.
        Таггер выпрямился, его козырек медленно скользнул к затылку мужчины. Тот явно очень спешил на поезд.
        Капюшон повернулся вправо, затем влево и снова обратился к спине мужчины.
        17:14.
        Алексис увидел, как по толпе прокатилась волна возбуждения: вдали послышался гул приближавшегося поезда.
        Таггер придвинулся к человеку в костюме, оказавшись всего в нескольких сантиметрах от него.
        Шум локомотива и скрежет стальных колес о рельсы становились все громче, перегружая телефонный динамик.
        Внезапно мужчина оказался в воздухе. Выброшенный толчком вперед, он раскинул руки в стороны, словно пытаясь взлететь, на его лице застыли изумление и ужас.
        В ту же секунду парень схватил стоявшую рядом женщину и тоже швырнул ее на рельсы. Она рухнула в пустоту сразу, увлекая за собой коляску, откуда выпала маленькая белая фигурка и одеяло, - вокруг раздались первые крики.
        Модник едва начал замечать, что во внешнем мире за пределами его наушников и музыки что-то происходит, как таггер схватил его за плечи и столкнул вниз.
        В этот момент мать ребенка с криком вставала на ноги. Она не успела подбежать к младенцу, как огромная масса заслонила правую часть экрана. Человек в костюме широко раскрыл рот, и тут на него налетел локомотив.
        И разом подмял под себя.
        Потом мощным ударом сбил женщину - Алексису показалось, что она мгновенно разлетелась на части. Меломан же не успел долететь до земли, как поезд, размозжив одним махом все кости, отпасовал его к краю перрона, как мяч.
        В следующую секунду поезд заполнил почти весь экран, и его грохот частично заглушил крики толпы.
        Камера упала, и стала показывать пол и носок поношенной белой кроссовки.
        Все случилось менее чем за две секунды. Таггер действовал точно и решительно. Ни малейшего колебания. Никто даже не успел вмешаться или остановить его.
        Офицер положил руку на экран, чтобы забрать телефон.
        - Дальше там та же картинка длится несколько минут, пока свидетель не сообразил остановить съемку. Ничего интересного.
        Алексис посмотрел на Людивину и Сеньона. Последний поднял брови и скривился.
        - Жуть, - процедил он.
        Полицейский кивнул и добавил:
        - По словам очевидцев, после этого парень развернулся и бросился под поезд, который шел во встречном направлении, с другой стороны платформы. Никто ничего не мог сделать.
        - Свидетели видели, как он прибыл на станцию? Пешком, на машине? - спросил Алексис.
        - Насколько я знаю, нет. Думаю, у нас будут все протоколы допросов к завтрашнему дню. Дальше мы все просмотрим, и тогда…
        - Долго планируете разбираться? - снова вступила Людивина, старательно улыбаясь, чтобы вопрос звучал не так саркастически.
        - Учитывая, какой кошмар тут случился, СМИ будут стоять у нас над душой, ну и префект тоже, так что нет, будем работать быстро, не волнуйтесь.
        - Пришлите отчет по видеозаписям с камер вокзала, если не сложно, - вмешался Сеньон.
        Офицер кивнул. На его лице стало проступать раздражение.
        - Самое главное для нас сейчас - установить личность таггера, - заключил Алексис.
        Полицейский помахал его визиткой:
        - У меня есть ваш номер и электронная почта, буду пересылать информацию сразу по мере получения. Можете рассказать чуть больше о трупах с таким же рисунком?
        - На данный момент информации не так много, - солгал Алексис. - Если это вам поможет, я подготовлю краткий пересказ дела, когда мы узнаем чуть больше. Спасибо, что приняли нас. Завтра ждем от вас новостей. Держитесь, удачи!
        Алексис дружески похлопал его по плечу и махнул своим людям на выход.
        - Что думаете? - спросила Людивина.
        - Псих-малолетка! - немедленно ответил Сеньон. - Ставлю десять евро, что он на учете в какой-нибудь психбольнице!
        Людивина пристально смотрела на Алексиса, тот не отвечал.
        - А ты как считаешь? - не отставала она.
        - Что-то не клеится. Дело какое-то мутное. Вы видели, как тщательно он выбирал своих жертв? Сначала думал взяться за старушку, потом за двух ребят и в конце концов остановился на женщине с коляской.
        Троица вышла за ленточное ограждение и направилась по привокзальной площади к машине.
        - И главное, выбрал мужика, который его толкнул, - заметил Сеньон.
        - Тут я сомневаюсь. Его он сбросил в отместку. Мне кажется, по-настоящему его привлекла женщина с коляской.
        - Может, он ненавидит женщин и детей.
        Алексис покачал головой, поморщившись:
        - Не думаю, что дело в этом. Смотри, что он делает, прежде чем убить их. Он рисует на стене граффити на глазах у всех. Как будто хочет заявить что-то всему миру. Если присмотреться к его жертвам, то получается как бы… идеальная семья. Он замахивается на базовые понятия: женщина с ребенком, бизнесмен и красивый молодой человек. Успешный отец, идеальная мать и отличные дети.
        - Думаешь, он хотел ударить по самому больному месту?
        Людивина закивала:
        - Алекс, пожалуй, прав. Он тщательно выбирал своих жертв. Не абы кого. Атаковал то, к чему общество наиболее чувствительно.
        - Поищем среди радикалов? - предложил Сеньон. - Леваки, крайне правые, анархисты? Запрошу завтра в ГУВБ[3 - Главное управление внутренней безопасности Франции.] все сведения по этим группировкам. И правда, мы же не спросили, вдруг у них что-то есть по нашему символу!
        - Так и сделаем.
        - У тебя расстроенный вид, - заметила Людивина. - Это видео тебя так накрыло?
        Алексис открыл дверцу «Пежо-206», но остался стоять.
        - Да все вместе. Сначала двое парней режут людей в разных концах страны, потом фотографии для педофилов, а теперь еще это? Полковник хочет расследовать дело по-тихому, чтобы не объясняться с политиками и СМИ, - я согласен, так лучше, но нам одним тут не справиться. Надо задействовать жандармерию в целом. Нужны эксперты, ресурсы и дополнительный персонал. Это огромное, неподъемное дело! И пока все идет в таком темпе, говорю вам, нас ждут новые сюрпризы!
        Сеньон стоял у машины с другой стороны.
        - Хочешь надавить на полковника?
        Алексис поколебался, потом показал подбородком на станцию:
        - Для начала надо будет надавить тут, чтобы вытащить максимум информации по этому парню. Его компьютер, мобильник, все.
        - Полиция не отдаст дело.
        - Это проблема полковника, пусть решит вопрос со следственным судьей. Наша главная цель - преступник. Он наверняка где-то или у кого-то научился рисовать свой символ. Я хочу раскопать, что он значит. Мы же искали дверь в мир этих чокнутых - теперь мы ее нашли.
        Алексис в последний раз взглянул на привокзальную площадь, освещенную фонарями с желтоватыми лампочками. Вдалеке над крышей станции ярким светом горели белые шары.
        Молодой жандарм представил, какой яркой и насыщенной выглядит кровь в свете прожекторов. Почти глянцевой.
        За свою недолгую карьеру Алексису довелось повидать немало всяких ужасов. Порой совершенно безумных. Но здесь бессмысленность свершившегося не укладывалась в голове.
        В глазах стояло лицо матери, понимающей, что все кончено. Для нее и для ребенка. Ее отчаянный крик. На видео не попал момент, когда локомотив смял ее тело, но Алексис легко мог это представить. Жесть.
        Должно быть, в этом мальчике жила какая-то ненависть, если он так сильно хотел отомстить миру. И ненависть его была тотальной. Абсолютной.
        Смертельной. Принадлежащей не только ему.
        Жгучая ненависть. Бесповоротная.
        Фанатичный культ разрушения. Боли.
        Желание заставить мир страдать вместе с собой.
        Алексис глубоко вздохнул и сел за руль. В конце концов, если вдуматься, это не безумие. Парень все рассчитал. Он хотел вызвать потрясение. Заставить общество содрогнуться.
        Это была месть.
        Алексис захлопнул дверь.
        5
        Вдалеке кто-то разговаривал.
        Мягкие, спокойные голоса. Приятные.
        Они звучали все громче.
        Алексис с трудом разомкнул веки - за время сна они как будто скукожились и теперь едва прикрывали глаза. Он потер их, словно пытаясь размять, что-то буркнул. Никак не проснуться. Голова словно ватная. Его еще обволакивал уютный кокон теплого одеяла, и только щеки, как зонд, ощущали прохладный воздух квартиры.
        Накануне он засиделся допоздна. Все никак не мог выключить лампу. У Алексиса бывали приступы тревожности - в такие периоды он боялся момента, когда в темноте придется лечь головой на подушку, остаться наедине с реальностью, осознать свое одиночество. Именно в эти минуты так называемого отдыха ему вспоминалось все самое плохое. Подспудно и коварно. Сначала мелкие гадости, которые обычно отравляют быт: проблемы с деньгами, бачок унитаза, текущий уже, наверно, месяца два, и то, что он сам уже месяца полтора-два не звонил матери, не спрашивал, как она живет, а еще - не ответил на электронные письма от друзей, и вообще, достала его вечная холостяцкая жизнь, тридцать лет - и ни жены, ни ребенка на горизонте… Потом, когда ему удавалось прогнать все это прочь, когда разум освобождался от превратностей реальной жизни, в этом полуоцепенении, в преддверии сна, когда душа проваливалась в темноту, появлялись мертвецы.
        Они приближались медленно, издалека, как тени, почти робко возникая в мозгу.
        А когда их фигуры полностью вторгались в пространство мысли, было уже поздно. Алексис уже не мог заснуть. Он снова видел людей, которых он обнаруживал убитыми, или тех, чьи жизни изучал буквально под лупой, их насильственные смерти снова и снова преследовали его в минуты, когда он оказывался беззащитен. С опытом Алексис понял: призраки существуют. Они прячутся в зазоре между бодрствованием и сном. Это пространство между двумя мирами, где сознание медленно сползает в бессознательное, тонкая неохраняемая граница, где человек еще смутно видит вещи, уже не контролируя мысль.
        А ведь призраки питаются одиночеством живых: оно напоминает им их собственное состояние.
        Алексис ненавидел засыпать в одиночестве. И при этом ценил уединение, возможность работать допоздна, а в остальное время гулять с коллегами или читать комиксы, играть в компьютерные игры и, главное, смотреть в интернете матчи по американскому футболу. И все равно, чтобы прогнать призраков, ему нужно было засыпать рядом с кем-то. Алексис не хотел принимать снотворное, он предпочитал знакомиться с девушками в барах, иногда оплачивать визит какой-нибудь эскортницы, которая уходила, едва он засыпал. Все эти женщины, чьи имена он забывал с рассветом, занимали какое-то место в его жизни и значили больше, чем мимолетный выплеск энергии. На какой-то миг их человеческое присутствие успокаивало его. Тепло их тел действовало на него, как наркотик, естественный антидепрессант. Их души были гомеопатическим лекарством от хандры.
        Голоса из радиоприемника говорили об американской политике. О выборах.
        Алексис встал и потянулся.
        В то утро в его постели никого не было. Вот почему он так плохо спал. Даже во сне тепло лежащего рядом человека как-то примитивно успокаивало.
        Он пошел прямиком в ванную, чтобы принять душ и смыть с кожи ошметки сна. Провел тыльной стороной ладони по запотевшему зеркалу и отмахнулся от идеи бриться.
        Держа в руке дымящийся кофе в кружке «Нью-Йорк джайантс», Алексис смотрел, как просыпается Двадцатый округ Парижа. В окнах зажигались огни, словно квартиры распахивали глаза в новый день.
        Субботнее утро, начало октября.
        У него, как и у всех его коллег по отделу расследований, выходного не будет. Особенно после того, что произошло вчера днем на железнодорожной станции Эрбле, тихого пригорода, который внезапно оказался на первых полосах газет. Особенно если у тебя пять серийных преступлений, фотографии растления малолетних, а теперь еще и убийство четырех человек с последовавшим самоубийством.
        Придется весь день дергать полицейских, чтобы установить личность таггера, а полковник отдела расследований будет наседать на судью, гробить выходные, чтобы взять дело в свои руки.
        Алексис жил в десятиэтажном жилом доме, стоявшем прямо в расположении казармы. Унылая многоэтажка, в которой проживали пятьдесят четыре жандарма с семьями, - замкнутый душный мирок. Алексис вышел из холла, пересек двор и вошел в здание жандармерии, где на втором этаже находился его кабинет.
        Людивина уже сидела перед двумя мониторами своего компьютера: на одном были открыты различные соцсети, на другом висели последние сообщения ФБР, которые она читала.
        - Ты что, вообще не спишь? - сказал Алексис, протягивая к ней сжатый кулак. Людивина отсалютовала ему тем же жестом, стукнув по кулаку сверху.
        - Спят лентяи, - ответила она, не отрываясь от экрана.
        - А не спят невротики.
        - Судя по темным кругам под глазами, главный невротик - ты сам.
        Он досадливо мотнул головой:
        - Всегда последнее слово должно остаться за тобой, да? Ну, что нового за ночь?
        - Ничего. Я уже запросила новости у вчерашнего офицера. Послала ему три сообщения за час. Думаю, он понял срочность.
        В дверном проеме появилась массивная фигура Сеньона. У него в руках виднелся конверт формата А4.
        - Ты уже на работе? - удивился Алексис.
        У великана были мешки под глазами.
        - Я сходил наверх к Сирилу. Мы получили одонтологический отчет по укусам, которые Зверь нанес своим трем жертвам.
        - Нашли ДНК вокруг ран? - сразу спросил Алексис.
        - Ничего, что годилось бы в работу.
        Сеньон вынул несколько розовых листов и помахал ими. Алексис узнал их, даже не читая. Бланки одонтологической идентификации Интерпола. Типовые формуляры. Розовые - для покойников. Для живых, например при исчезновении человека, использовались желтые формуляры.
        - Эксперт установил, что следы укусов по всем трем преступлениям совпадают. Каждый раз одна и та же челюсть.
        - Насчет этого мы и не сомневались, - хмыкнула Людивина.
        Не выпуская из рук розовую стопку, Сеньон перелистал страницы отчета, испещренного рисунками диаграмм и карандашными пометками.
        - А вот тут интересно. Он пишет: «Зубная дуга имеет u-образную форму, аналоги небной топографии отсутствуют».
        Коллеги в недоумении переглянулись.
        - Получается, у парня какой-то дефект? Заячья губа? - с надеждой спросила Людивина.
        Алексис присел на угол стола молодой женщины. Возможно, им улыбнулась удача. Деформация зубов - это даже лучше, чем татуировка или шрам на теле, это почти как настоящий отпечаток пальцев преступника. Надо будет разослать циркуляры каждому дантисту в стране, в каждую больницу, и рано или поздно с большой вероятностью всплывет карточка пациента.
        Сеньон снова заговорил, но выглядел он по-прежнему мрачно:
        - Рано радуетесь, вы послушайте, что там дальше: «Расположение зубов, а также скопление кусательно-удерживающих зубов (резцов и особенно клыков) наводит на мысль об их принадлежности животному. Челюсть очень крупная и нетипичной формы, но по основным характеристикам ближе к челюсти человека, чем зверя, хотя и здесь следует делать выводы с осторожностью, настолько уникальна данная картина в целом». Затем он переходит к техническим деталям. «Возможно, мы имеем сочетание макродонтии (предположительно, вследствие гипертрофии гипофиза), геминации, а также удвоения, хотя скопление…»
        - Короче! Это укусы человека или какой-то зверюги? - раздраженно спросила Людивина, во всем любившая ясность и конкретику.
        - Это явно человек и никто другой. Непонятно, как бы он смог возить с собой животное и заставлять его кусать. И зачем такие сложности?
        - Он не первый сумасшедший, который нам…
        Сеньон прервал их, чтобы договорить:
        - В заключении врач предлагает нам искать среди пациентов эстетической стоматологии. Оказывается, такое даже модно - у готов. Они вставляют себе коронки странной формы или подпиливают зубы так, чтобы получились клыки, а есть экстремалы, которые вообще затачивают себе все зубы под акулу. Эксперт говорит, что мода распространена главным образом в Англии и Германии и гораздо реже встречается во Франции. Однако все равно он сомневается, что это может быть челюсть человека из-за своеобразной конфигурации неба, разве что речь идет о серьезной деформации.
        - По-моему, интересная зацепка, - подытожил Алексис, выхватывая розовые листки. - Разошлем это по факсу всем. Такой рот достаточно уникален, чтобы о нем не было записей у какого-нибудь стоматолога или в каком-нибудь медучреждении.
        - Гипотезу о животном не рассматриваем? - удивился Сеньон.
        - А как ты ее объяснишь? Что за животное?
        - Не знаю, можно обратиться за помощью к ветеринару или к зоологу, к специалисту в зоопарк, нет?
        Людивина покачала головой и согласилась с Алексисом:
        - Извращенец с огромным букетом навязчивых фантазий, который получает такое удовольствие от убийства, что ему хочется убивать снова и снова, - думаешь, он станет возиться с какой-то живностью? Зачем ему это? Заставлять ее кусать своих жертв? Это же просто… тупо, а?
        - Но мы знаем, что у женщин вырваны целые куски мяса, отгрызены! По-моему, уж легче вообразить, что их пожирает зверь, чем человек с деформацией рта!
        - Перестань, это уже ни в какие ворота, - парировала Людивина. - Никто и никогда не использовал для реализации своих фантазий диких зверей.
        - А вдруг у нас что-то новенькое, - возразил Сеньон.
        - Как ты это себе представляешь? Притащить животное, каким бы оно ни было, - причем явно не псинку, а скорее медведя или льва, судя по размеру укусов, - а потом натравить его, заставить кусать, и это притом, что на месте преступления мы не нашли ни малейшего его следа, ни даже клочка шерсти? Есть пределы даже у криминального гения и у самого изощренного ума. Мы не в кино, Сеньон!
        Алексис помахал розовыми листками:
        - Пока сосредоточимся на гипотезе о человеке. Оттиск челюсти рассылаем по всем стоматологам и стоматологическим учреждениям.
        Сеньон поднял руки в знак капитуляции:
        - Ты начальник. Я пишу отчет.
        Он вернулся за свой стол, чтобы вкратце изложить выводы одонтолога и вставить в общее досье.
        Его рука легла на мышь, но вместо файла расследования он почему-то открыл браузер Firefox.
        Появилась страница поиска Google.
        Он ничего не мог с собой поделать.
        Через несколько секунд Сеньон оказался на сайте Национального музея естественной истории.
        6
        Жозеф Селим?.
        Личность таггера выяснилась в конце дня: позвонил все тот же офицер судебной полиции. Двадцать лет. Безработный. Бездомный.
        Неоднократно привлекался за различные кражи, нападения, хранение наркотиков и неповиновение полиции. Единственный указанный адрес - психиатрическая лечебница, куда периодически попадал Селима.
        У парня были отмечены паранойя, нарушения психики, а иногда и приступы буйного помешательства. «Последний такой приступ привел к гибели четырех человек, после чего сам Жозеф покончил с собой», - подумал Алексис.
        Просмотрев все возможные файлы, которые выдавал компьютер после ввода имени таггера, он резко встал.
        - Ты куда? - спросила Людивина.
        - В Нейи-сюр-Марн, там психиатрическая клиника, где лежал Селима.
        - Это в субботу-то вечером?
        - Если поторопиться, я успею раньше полиции и получу первую информацию о нашем парне. Может, там остались его личные вещи.
        Сеньон вздохнул и тоже встал.
        - Я поеду один, - остановил его Алексис. - Ты иди домой, к семье, хватит с вас работы на сегодня.
        Людивина схватила со стула свой пуховик:
        - Меня-то никакой муж не ждет, так что я с тобой.

* * *
        Быстро стемнело. Даже солнцу не хотелось задерживаться на горизонте в такое время года. «Опять этот зазор, - подумал Алексис. - Между сознанием и сном, между днем и ночью. Территория призраков, которую даже природа не хочет расширять без особой нужды».
        Двигаясь по указателям, в конце концов жандармы добрались до нужного места. Психиатрическая клиника в Нейи-сюр-Марн называлась обтекаемо: «Государственное учреждение по охране психического здоровья „Виль-Эврар“». Алексис припарковал служебный «Пежо-206» без опознавательных знаков жандармерии перед довольно старым бежевым зданием с высокими белыми окнами. Неровный свет уличных фонарей придавал красной черепице на крыше какой-то зловещий оттенок.
        Место было пугающе тихим. Ни звука, ни людей вдалеке, хотя Алексис ожидал, что еще на подходе к этому «логову сумасшедших», то есть, в общем, к месту, где содержится несколько сотен пациентов со сложными патологиями, будут слышны крики. Он не любил больницы, тем более те, что связаны с психическими заболеваниями. Эта сфера внушала ему тревогу, перед ней он чувствовал себя бессильным.
        Сначала они спросили в приемном покое, куда идти, и наконец, раз шесть показав свои удостоверения, встретились с врачом, который лечил Жозефа Селима.
        - Опять все свалят на нас, - сказал доктор Гален, когда два жандарма объяснили ему ситуацию. - Стоит пациенту сорваться и что-то натворить, как тут же обвиняют психиатров! Они плохо работают! Но не я сочиняю законы. Я не могу держать человека в больнице против его воли до бесконечности!
        - Что за человек был этот Селима? - спросила Людивина.
        - Послушайте, учитывая тот кошмар, который он устроил, я готов дать вам кое-какие сведения не для протокола, но никаких показаний не подпишу, ясно? Без письменного запроса из суда доступ к медицинской документации не предоставляется.
        - Ясно, - кивнул Алексис.
        Доктор Гален провел их в небольшое помещение с кучей стеллажей и коробок с лекарствами, которое он открыл своим ключом и закрыл, когда все оказались внутри.
        - Жозефа Селима я хорошо помню, - начал врач, понизив голос, - очень замкнутый мальчик.
        - Был, - добавил Алексей.
        - Да, вы правы… Был. Абсолютный асоциал, в семье его били, родственников он не видел года четыре, насколько я знаю, - несчастный парень, предоставленный сам себе, не имеющий ориентиров, страдающий расстройством личности, неконтактный…
        - Вы говорите о нем как о жертве, - удивился Алексис.
        - Жертве своей патологии? Несомненно. Судя по его немногим рассказам о себе, жизнь у него была, можно сказать, чертовски паршивая. Поймите меня правильно, мне тоже Жозеф Селима не казался ангелом: лгун, импульсивный, безответственный, лишенный эмпатии, угрызений совести, - короче говоря, абсолютный социопат.
        - Он долго у вас лежал? - спросила Людивина.
        - Много раз лежал по несколько недель.
        - Принудительно по решению суда?
        - В первый раз - да. А потом по собственному желанию. Я думаю, ему здесь нравилось. Ну… насколько человеку может нравиться мысль, что его лечат от психического заболевания. Здесь, в отличие от других мест, он находил людей, готовых его выслушать. Он отсиживался, приходил в себя и вдруг снова исчезал.
        - А с другими пациентами общался? - спросил Алексис.
        - Нет, он держался в стороне. Жозеф был молчун. Меня он отличал, между нами даже возникло подобие дружбы, доверие. Но я был одним из немногих его контактов.
        - А с остальным медперсоналом как? Может, выходил на улицу покурить с санитарами? Клеился к медсестрам?
        - Думаю, вы не совсем представляете, каким был Жозеф Селима. Ведь мы говорим об одиночке, настоящем социопате. Человеке, способном просидеть десять дней, никого не видя, даже не открывая рта. Ему не было скучно, наоборот! Он совсем не пытался кому-то понравиться или даже найти сочувствие. Если нужна сигарета - требовал ее, и все. Он вырос в среде, где не было любви, где семейное общение ограничивалось поркой ремнем и криками, - представьте, какой характер в результате получился.
        Тут вмешалась и Людивина:
        - Вы не знаете, были ли у него знакомые на стороне?
        - Он об этом не говорил. Парень жил одним днем, он, знаете ли, был не из тех, кто планирует будущее. Он встречался с какими-то мужчинами и женщинами, но у него не было друзей, если вы об этом. Я думаю, он бы сказал мне, если бы кто-то был.
        Алексис открыл рот, чтобы задать новый вопрос, но Людивина опередила его:
        - Давно он лежал тут в последний раз?
        - В начале года, кажется. Восемь или девять месяцев назад. Он пробыл дней десять-пятнадцать, я не помню.
        - И в каком состоянии? - спросил Алексис.
        - Усталый. Вымотанный. Селима приезжал к нам пару раз в год, когда ему становилось совсем невмоготу.
        - Он тогда не говорил вам о мрачных мыслях, тяге к убийству? - поинтересовалась Людивина.
        - Мрачные мысли у него были все время. Что же касается тяги к убийству, то нет, он о таком не упоминал. Но его тайный мир был как дебри Амазонки - темная, непролазная чаща!
        - И с тех пор вы ничего о нем не слышали?
        Встреча плавно переходила в допрос. Два жандарма чередовали вопросы, не давая Галену ни минуты покоя, и доктор начал терять терпение.
        - Нет, ничего, - сказал он со вздохом.
        - Вы знаете, на что он жил? - спросил Алексис.
        - Случайная работа, оплачиваемая черным налом, и, между нами, наверняка кражи или грабежи. У него явно не было больших потребностей, кроме как выкурить косяк, к тяжелым наркотикам он никогда не притрагивался, тут я ему верю. Насколько я знаю, ни квартиру, ни коммунальные услуги он никогда не оплачивал.
        - А где жил?
        - В каком-то сквоте, в Сен-Дени. Ну, по крайней мере, мне так всегда говорил.
        - Вы знаете адрес?
        - Он должен быть в моих записях, я могу найти, и, если вы оставите мне мейл, секретарь пришлет вам…
        - Лучше прямо сейчас, - не отставал Алексис.
        Психиатр пристально посмотрел на молодого жандарма.
        - Мы расследуем ряд убийств, - пояснил Алексис. - Не исключено, что Жозеф Селима связан с убийцами. Каждый час на счету, пока эти ребята на свободе.
        Гален глубоко вздохнул, с шумом втянув воздух через ноздри:
        - Я сделаю все, что смогу. Подождите меня в вестибюле.

* * *
        Простая табличка с названием городка. Никакой границы, отделяющей его от таких же по соседству. Городишко без каких-то особых отличий. Городишко, который рос, как недолюбленный ребенок в большой семье, без внимания и ласки. Какие-то детали и пласты быта сбились вместе без логики и связи, без желания или любви - этого главного связующего раствора для прочной, долговременной спайки. Старые линялые фасады, здания с облупившейся краской, полусгнившие остовы домов, а рядом - современные сверкающие башни, отсутствие эстетики, плотный строй высотных домов, а возле них пустыри, где растет лишь мусор и всякий хлам.
        Один из многих городишек департамента Сена-Сен-Дени.
        Алексис смотрел на проплывающие мимо окна, - словно бесконечная пленка кинофильма, они отражались в стеклах маленького «пежо». И сердце снова сжималось при мысли о детях, живущих в этих трущобах. Они росли в полуразрушенных кварталах и привыкали любить свою клетку, они дрались за свою территорию. Каким же отверженным надо быть, чтобы полюбить такое место. Местная шайка становилась их семьей. Заменой семьи. Чтобы просто жить. Чтобы чувствовать себя живым. Быть частью клана. Неужели в этих высотках не нашлось родителей, способных дать детям базовые ценности, чтобы те не искали их в насилии?
        «Что за избитое клише…» - подумал Алексис, покачав головой.
        От работы у него иногда голова шла кругом. Порой он прибегал к подобным упрощениям и потом вечерами вспоминал, удивляясь и ужасаясь самому себе. И задумывался, до чего он дойдет с годами. Когда накопится усталость. Притупятся чувства. Он станет выбирать прямолинейные выводы, решения, лежащие на поверхности, искать удобных козлов отпущения, чьи лица можно поставить на судебный бланк с изображением Марианны, символа Французской республики. Конечно, не стоит обелять личность преступника, но все же. Нельзя искать легких путей. Словно ты стоишь на краю пропасти и чувствуешь, как нарастает головокружение, как засасывает пустота, и хочется рухнуть в нее, потому что так проще, не нужно бороться, сражаться, есть простой выход - плыть по течению. Поддаться зову пустоты. Отречься. Выбрать простое решение после стольких лет борьбы, попыток разрубить гордиев узел черно-белых суждений, свойственных политическим партиям, СМИ, расхожим мнениям.
        На этом играли экстремисты. На усталости, вымотанности. Иногда Алексис боялся, что его работа подтолкнет его к такому упрощенному радикализму. Слишком близкий контакт с насилием приводил к тому, что человек тонул в нем. В каком-то смысле он понимал Ришара Микелиса, который бросил все, отказался от того, к чему имел настоящий дар. Чтобы сохранить себя. Любить близких. Сберечь ту крупицу любви, которую не задавило в нем насилие.
        Людивина сбавила скорость и въехала в переулок, обрамленный ужасно ветхими двухэтажными домами. Проехав ржавый ангар из листового железа, машина остановилась перед большими каменными блоками, перегораживавшими улицу. Метрах в двадцати, посреди пустыря, усеянного обрывками афиш, разломанными тележками из супермаркета, рваной одеждой и ржавыми автомобильными деталями, стояло здание. Все в трещинах, вход забит досками, сплошь покрытыми граффити.
        Алексис с Людивиной условились провести операцию, которая на их жаргоне называлась «обыском по-мексикански». Дело парня, покончившего жизнь самоубийством на вокзале, по закону находилось в компетенции полиции, поэтому у парижского отдела жандармерии не было полномочий проводить расследование самостоятельно, но ни Людивина, ни Алексис не собирались бросать след, способный вывести к убийцам. Если они что-нибудь найдут, то оформят все задним числом и вернутся сюда на законных основаниях.
        Фары «Пежо-206» едва освещали здание, угадывался лишь его контур.
        - Бывали у меня паршивые субботние вечера, но этот, судя по всему, побьет все рекорды, - сказала Людивина, пытаясь разрядить обстановку.
        Двое жандармов вышли из машины, осматриваясь вокруг, чтобы убедиться, что явной опасности нет, и стали подбираться к сквоту.
        - Можно я скажу ужасную вещь, услышав которую только моя коллега не сочтет меня больным? - спросил Алексис и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Как подумаешь, что Жозеф Селима жил здесь, так сразу понимаешь, отчего он пошел на убийство и потом покончил с собой.
        Это было произнесено пошловато-шутливым тоном, но в глубине души он и сам не был уверен, то ли он несет эту чушь, чтобы скрыть тревогу, то ли действительно так думает.
        - Надеешься найти что-то из вещей? - подхватила Людивина. - Думаю, зря мечтаешь. В таком месте нормальная вещь долго не пролежит.
        На подступах к зданию Алексис достал из кармана куртки-милитари фонарик и осмотрел доски, которыми были забиты окна и двери. Они решили обойти здание кругом, и Людивина постоянно оглядывалась: не прячется ли кто-нибудь в высокой траве. Коварный октябрьский ветер стелился по земле и внезапно поддувал снизу, холодный и бесстыжий, лез под одежду, старался достать до кожи, выстудить тело.
        Алексис резко остановил Людивину, схватив ее за предплечье:
        - Послушай.
        - Что? Это ветер.
        - Нет… Внутри. Мне послышались голоса.
        Деревянные детали сквота скрипели при каждом порыве ветра. Гул дальнего города не давал расслышать звуки в доме, и Алексис, придвинувшись, приложил ухо к одному из заколоченных окон.
        Он простоял так долгую минуту, пока коллега у него за спиной вглядывалась в окрестности, ей было неспокойно.
        - Ну как? - спросила она.
        - Ничего не слышно.
        Алексис начал дергать доски, ища какой-нибудь лаз, и вскоре обнаружил целую секцию, которая открывалась достаточно широко, чтобы в нее мог протиснуться человек.
        - Пистолет при тебе? - спросила Людивина.
        Он кивнул и похлопал по бедру под курткой. Изнутри пахнуло мочой и каким-то еще более едким запахом, похожим на хлорку. Жандармы сразу узнали его: это был крэк, производное кокаина, вызывающее быстрое привыкание, с характерным запахом.
        Луч фонарика серебристым зрачком обшаривал темноту, исследуя скопища мусора, щебня, вспоротых грязных матрасов, поблескивающих осколков стекла от пивных бутылок или дешевого вина.
        Каждую стену покрывал целый ковер из граффити, наползающих друг на друга, создавая настоящий лабиринт с непонятными указаниями и бредовыми подсказками. Алексис не знал, что и думать. Местами настенные росписи были покрыты коричневыми полосами или же красными пятнами, возможно следами крови, и складывались в странные иероглифы. Казалось, здесь идеальное место для преступлений.
        Всюду едко воняло экскрементами.
        Весь этот тухлый мир раскрывался постепенно: выхватываемый на мгновение лучом фонарика, он снова погружался во мрак, пока Алексис осматривал пространство вокруг.
        Пол верхнего этажа заскрипел, и с потолка грязным дождем полилась струйка пыли.
        Людивина положила руку на пистолет, но Алексис, почувствовав ее нервозность, сжал ее запястье.
        - Слишком темно. Оставь пистолет на месте. Не хватало нам сегодня наломать дров.
        Он первым шагнул туда, где, казалось, был коридор, и подошел к лестнице. Не успев направить фонарик вверх, он тут же остановился и нагнулся, пытаясь что-то разглядеть или хотя бы расслышать.
        С отчетливым щелчком он выключил фонарик, все погрузилось во тьму.
        Людивина придвинулась ближе.
        - Ты что де…
        И умолкла, различив слабый свет, идущий от верхних ступеней. Дрожащие отблески.
        Пламени.
        Они стали медленно подниматься, стараясь не скрипеть ступеньками, хотя добиться полной тишины не удавалось, и наконец вышли на широкую площадку - пять комнат без дверей. В той, что была напротив, горели свечи. Алексис положил ладонь на рукоять телескопической дубинки. Готовый к любому повороту событий, он с предельной предосторожностью двинулся вперед.
        Куски картона вместе с грязными полотенцами были кучей навалены на кусок пенопласта, служивший широкой лежанкой, в окружении полудюжины зажженных свечей. Стены покрывали те же загадочные знаки, что и на первом этаже, пол был так же усыпан мусором.
        Здесь меньше воняло испражнениями, но запах хлорки ощущался гораздо сильнее.
        В центре импровизированной кровати лежали трубки для крэка и все, что нужно для его потребления.
        Алексис заметил кучку одежды и поношенный рюкзак. Он указал Людивине на эти личные вещи.
        Ни он, ни она не заметили фигуры, вставшей у них за спиной.
        Длинные грязные волосы, свисающие дредами.
        Костлявое лицо, удлиненная челюсть, тонкий острый нос.
        Потрескавшиеся губы мужчины приоткрылись, обнажив черный рот с обломками зубов. Что-то темное окаймляло его губы, словно размазавшаяся во все стороны помада.
        Его выпученные глаза горели безумием. Из полумрака сверкали белки. Лицо перекошено. Почти пародия на человека.
        Он занес руки над двумя жандармами.
        Вместо пальцев торчали шприцы.
        Иглы целились в них, как когти, - длинные и блестящие в танцующем свете свечей.
        Он улыбался. Огромный рот. Фанатически горящий взгляд.
        Маска безумного клоуна.
        7
        Обезумевший клоун возбужденно зашевелил пальцами, и стук шприцев заставил Алексиса оглянуться.
        Краем глаза он успел заметить, что рука с торчащими иглами уже занесена над ним.
        Локоть жандарма ударил клоуна в рот с такой силой, что раздался треск, словно разбилось что-то фарфоровое. Мужчина согнулся пополам, выплюнув струйку липкой крови и несколько осколков зубов.
        Тут Алексис разглядел шприцы, примотанные к пальцам клоуна коричневым скотчем. Не желая рисковать, он сразу заломил ему руки и сомкнул наручниками за спиной. Удивление и шок вскоре рассеялись, раздались крики связанного.
        Человек стал выворачиваться, но Алексис прижал его к стене, стараясь не пораниться.
        - Не двигаться! - скомандовал жандарм.
        Людивина снова взялась за рукоять оружия, нервно приглядываясь к двум другим входам в комнату.
        Мужчина снова завопил на разрыв голосовых связок. Это был безумный крик. Крик связанного животного, чующего близкую гибель. Невыносимый звук, словно ввинчивающийся в барабанные перепонки.
        - Тихо! - прикрикнул Алексис. - Эй, ты! Замолчи!
        Но голос клоуна перешел в хрип.
        - Проклятье, да он не в себе! - выругался молодой жандарм, указывая на трубки крэка.
        - Алекс, я думаю, здесь есть кто-то еще. Он ведь не мог вколоть это все себе одному!
        - Ты видела, в каком он состоянии? Я бы не удивился.
        Крик внезапно перешел в плач. Глубокие, отчаянные рыдания.
        - Ты успокоишься или нет? Послушай, все, что мне нужно, это информация о парне, который тут отсиживался. Ты меня слышишь? Эй!
        Алексис встряхнул наркомана за ворот и посильнее прижал лицом к стене, чтобы разом прекратить истерику и заставить себя слушать.
        - Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Жозефе Селима. Потом я тебя отпущу, понял?
        Но парень все так же хныкал.
        - Черт, - выпалил Алексис.
        - Мы ничего от него не добьемся. Привяжи его вон к той трубе, мы его обыщем.
        Жандарм оттащил незнакомца к стене и пристегнул пластиковыми стяжками к двум железным трубам, проходившим внизу.
        Он похлопал парня по щекам, чтобы привлечь его внимание.
        - Жозеф? Припоминаешь? Жозеф Селима? - спросил он громче, чтобы заглушить рыдания.
        При этих словах в соседней комнате что-то опрокинулось, и кто-то со всех ног пробежал по этажу.
        На площадку выскочила фигура.
        Тут же следом бросилась Людивина.
        - Лулу!.. - крикнул Алексис, пытаясь ее удержать.
        Напрасно. Девушка уже вылетела из комнаты, она быстро двигалась, быстро реагировала. Ей удалось схватить беглеца за капюшон толстовки, когда тот выскочил на лестницу, и резко дернуть к себе. Остановившись на полном ходу, он тут же развернулся, наугад выбрасывая кулак. Людивина отбила его рукой и нанесла ответный удар правой в скулу.
        При этом ее нога поднялась, а колено врезалось нападавшему между ног - тот согнулся от боли. Потом взметнулось другое ее колено, но попало не в печень, а в таз. В следующий момент Людивина уже держала в руке наручники. Она обездвижила незнакомца, застегнув их на его запястьях, и сразу поставила его на колени.
        Она тяжело дышала, скорее от стресса, чем от физического напряжения. Несколько светлых прядей выбились из-под резинки, которая стягивала их в наспех сооруженный пучок, и теперь качались у нее перед лицом, как стрелка метронома. К ней постепенно возвращалось спокойствие.
        Алексис стоял в дверях, открыв рот от восхищения и изумления. Все произошло так быстро. Он знал, что его коллега много занимается спортом, она фанат единоборств, но демонстрация мастерства впечатляла.
        Людивина только начала осознавать случившееся, ее переполняли эмоции. Это было видно по глазам, по тому, как она дышала или сглатывала слюну.
        - Ты в порядке? - спросил Алексис.
        Она кивнула, не глядя на него.
        - По крайней мере… он не уйдет, не поговорив… сначала с нами, - сказала она, еще не отдышавшись.
        Алексис схватил незнакомца за подбородок, чтобы заставить его посмотреть на себя. От слепящего света фонарика тот жмурился и пытался увернуться. Парень лет двадцати пяти, бритые виски, на макушке что-то вроде гребня, серьги, татуировки на шее, тощий до смерти. Запавшие глаза.
        - Куда это ты собрался?
        Молодой наркоман не отвечал; в основном он уворачивался от слепящего света.
        - Почему ты хотел смыться? Есть что рассказать нам?
        Людивина присела на корточки, чтобы быть с ним лицом к лицу.
        - Это имя Жозефа Селима тебя так напугало? - спросила она мягче, чем Алексис.
        На этот раз черные зрачки скользнули в сторону жандарма. У них за спиной клоун продолжал рыдать.
        - Знаешь его? - не отставала она.
        - Против тебя лично мы ничего не имеем, - добавил Алексис. - Нас интересует только Жозеф. Ты, в общем-то, свободен.
        - Не хочу в лечебный центр, - хрипло сказал молодой человек.
        - Вот и отлично, у нас своих дел полно, кроме как везти тебя лечиться, - ответил Алексис. - Расскажи о Жозефе, и мы отвалим.
        Парень с трудом сглотнул. Ее скула начала краснеть и опухать.
        - Как тебя зовут? - поинтересовалась Людивина.
        - Фред. Но все зовут Питбулем.
        - Ты ведь знаешь Жозефа?
        После недолгого колебания Питбуль кивнул.
        - Он часто здесь отсиживался?
        - Ага.
        - Что можешь о нем сказать? Каким он был?
        - Стремным.
        - Тогда я тебя успокою: он мертв, - сообщил Алексис. - Вчера покончил с собой.
        Новость, казалось, не тронула молодого панка, он только засопел.
        Вокруг них скрипел сквот, ветер свистел в окнах.
        - Почему ты считал его стремным? - настаивала Людивина.
        - Он… он на самом деле стал стремным. Правда.
        - А что, раньше был не такой?
        - Вообще, он был тихий. Но какое-то время назад стал… странным, совсем.
        - В каком смысле? Что-то делал странное?
        - Говорил странно. Раньше мы иногда болтали, ходили вместе на де…
        Панк понял, что сказал лишнее, и прикусил губу.
        - Раньше вы ходили вместе на дело, - договорил Алексис. - Нам плевать, не волнуйся. Нас интересует только он, я же сказал. Ну так что? Чем он так тебя застремал?
        Питбулю было трудно говорить открыто. Он держался настороженно - типичный наркоман. Алексис стал настойчивее вытягивать из него слова:
        - Слушай, либо ты осчастливишь нас и выложишь все, что знаешь, и тогда ты проведешь остаток ночи здесь, спокойно, без нас, либо я закрою тебя на пару суток, чтобы ты не мог ширнуться. Посмотрим, в каком состоянии ты будешь завтра вечером! Поверь, в четырех стенах без дозы ты скоро захнычешь, как тот дебил!
        Страх ломки, страх остаться без привычной дозы снял все барьеры - зависимость была сильнее любой дружбы, любых страхов, любых тайн, и Питбуль сдался.
        - Он изменился. Раньше он был неразговорчивый, но ничего парень. Ему можно было доверять. Ну, почти. Больше, чем обычно доходягам, которые здесь оказываются. Но в последнее время он изменился. Он перестал разговаривать. Только ругался на всех, оскорблял. Гаш с нами почти не курил. В нем появилась… самоуверенность. И… ненависть. Настоящая ненависть. Не такая, как у всех нас… Чувствовалось, что он вот-вот сделает что-то жуткое. Он покончил с собой? Честно? Я даже удивлен. Думал, он готовит что похуже! Скажем… похищение детей из школы или что-то в этом роде.
        - А он что, говорил тебе об этом?
        - Нет, но когда изредка говорил со мной, то прямо… жуткие вещи. Я сам анархист, для меня не проблема спалить всю систему! Но он ненавидит людей. Это было нечто!
        - Ты знаешь, что с ним случилось? Что его так изменило? - спросила Людивина.
        - Его новые знакомые. Он познакомился с какими-то мутными людьми, точно говорю.
        - Кто такие?
        - Не знаю, он не говорил. Я только знаю, что пару месяцев назад он познакомился с каким-то типом и тот стал его новым приятелем. Этот парень плохо на него повлиял.
        Людивина и Алексис обменялись понимающими взглядами.
        - Имя знаешь? - спросил жандарм.
        - Нет.
        - Ты его видел?
        - Ни хрена я не видел. Джо о нем не говорил. В самом начале обмолвился, а потом - все. Но знаю, что виделся он с ним часто.
        - Где они познакомились?
        - Да сказал же, понятия не имею! - завелся наркоман. - Ничего не знаю!
        Алексис быстрым движением схватил его за ухо:
        - Будь паинькой и отвечай на вопросы! Если я сочту, что мало узнал, то отведу тебя в камеру, и там ты почувствуешь все прелести ломки, поверь мне!
        - Но я же вам все рассказал! Ничего не знаю! Джо урод! Якшался с какими-то упырями!
        Почуяв, что тут есть что-то еще, Алексис решил действовать настойчивей; надавив парню на саднившую скулу, он повысил голос:
        - Какие еще упыри? Я думал, там был только один. Что еще сказал тебе Жозеф?
        Питбуль тяжело задышал, нервно потирая подбородок о плечо.
        - Дозу хочется? - Алексис усмехнулся. - Чем раньше ты выдашь мне все, что знаешь, тем быстрее мы расстанемся. Впрочем, чего ты боишься? Жозеф мертв!
        - Их много! - прошептал наркоман.
        - Как это?
        - Джо был у них под колпаком. Я уверен.
        - С чего ты взял?
        - Он постоянно говорил о них.
        - О ком это?
        - Я не знаю! Он никогда не называл их по имени! И… и он взял с меня слово.
        Борясь с нерешительностью Питбуля, Алексис наклонил голову, сделал взгляд еще более грозным.
        - На самом деле он заставил меня поклясться. Под угрозой.
        - Угрозой чего?
        Наркоман с трудом сглотнул слюну. Он обратил свои темные зрачки к жандармам, как бы прося о помощи.
        - Он сказал, что, если я не стану это делать, они придут и заберут меня. И мне будет больно.
        - Кто придет? Что ты должен делать?
        - Поддерживать свет.
        Питбуль попытался встать, но ему мешали наручники. Алексис взял его под локоть, помог подняться. У парня прощупывалось каждое ребро грудной клетки.
        Панк медленно прошел в комнату возле лестницы и указал на тяжелую доску, прислоненную к стене.
        - Отодвиньте ее, - сказал он.
        Алексис отодвинул доску и с трудом нащупал края двери без ручки: из-за граффити их почти не было видно. Подцепив край ногтями, он открыл дверь и увидел то, что когда-то было ванной. Плитка, сбитая почти везде, мерзкая грязная ванна, дыры вместо унитаза и раковины.
        Несколько десятков свечей медленно догорали, согревая комнату.
        Свечи были повсюду. На полу, на малейшем выступе.
        Там, где раньше висело зеркало, виднелась пожелтевшая стена.
        И на ней - огромный красный символ.
        *е.
        Дрожащий голос Питбуля зазвенел, перекрывая завывания ветра:
        - Это какая-то религия. Он приказал мне жечь свечи, пока я жив. Иначе они придут и будут меня мучить. Это гребаная религия. И они ее фанатики.
        8
        Дети с криками гонялись друг за другом, тряся игрушечными пистолетами. Казалось, они не замечали холода. Они играли в войну, несмотря на все протесты родителей, играли так, словно это было сильнее их, и сейчас, воскресным утром, когда осеннее солнце изо всех сил пыталось согреть землю, эта природная потребность заполонила всю центральную аллею Ботанического сада, расположенного в самом сердце Парижа.
        Летиция Дабо, высокая блондинка с волосами, собранными сзади лентой, обняла своего мужа Сеньона.
        - Почему у тебя всегда такие… странноватые идеи? - спросила она.
        - Странноватые? - переспросил басом великан.
        - Например, есть мороженое в стужу или водить детей гулять в парк в сибирские холода! Я предлагала то же самое три недели назад, когда была хорошая погода, а ты сказал, что тут скучно!
        - Только дураки не меняют своего мнения. Посмотри на детей! Им нужно было выплеснуть энергию.
        Натан и Лео, близнецы-метисы, бегали среди другой малышни. Спонтанно образовался целый клан. Девочки сами потихоньку отошли, чтобы найти игры поспокойней. А тут все вопили, смеялись, обменивались всякими игрушками, пластиковыми пистолетами, иногда по-дружески мутузили друг друга, а потом радостно «убивали» под настороженными взглядами девочек, обсуждавших кукол или готовку.
        «Да уж, много еще придется поработать пацифистам и феминисткам над изменением поведения человека! Оно постепенно стало частью его генов, - подумал Сеньон, наблюдая за происходящим. - Интересно, - спрашивал себя жандарм, - был ли человек от рождения инстинктивно жесток, склонен к войне, скор на убийство, благодаря чему поднялся на вершину пищевой цепи, или же он стал жестоким по мере развития цивилизации, помечая свою территорию, подчиняя других, все более входя во вкус собственности и власти? Было ли насилие присуще человеческому роду или стало результатом поведенческой эволюции? Ведь ни один живой организм до сих пор не вел массовую войну против большого количества себе подобных, не стремился к истреблению другого, да еще и представителя той же расы».
        Сеньон очнулся от размышлений, увидев, что Летиция заговорила с соседкой по скамейке. Ну, теперь у них беседа минут на десять, не меньше.
        Удачный момент. Он засунул руку под пальто и нащупал картонную папку. Он нагнулся к жене:
        - Детка, пойду поищу туалет - ты присмотришь за малышами?
        Он поцеловал ее в лоб и смылся.
        Иногда он винил себя за то, что привирает жене. Не обо всем ей рассказывает. Но реакция жены бывала непредсказуемой. Так что иногда приврать по мелочи не страшно. Да она и не поймет, даже если ей все рассказать. Он и так в последнее время нечасто появляется дома… А тут еще в разгар семейного досуга хочет улизнуть, чтобы поработать сверхурочно, пусть и совмещая работу с детьми… Летиция такого не простит.
        Он заранее посмотрел маршрут в интернете и легко ориентировался между аллеями, огибая здания Музея естественной истории. Он все подготовил. Краткая пояснительная записка, ксерокопии досье, заключение одонтолога и, главное, рисунок следа челюсти, сделанный экспертом. Сеньон приближался к своей цели - галерее сравнительной анатомии. Он узнал старый фасад из красного кирпича, напоминающий церковь. Поспешно вошел в холл и, предъявив служебное удостоверение, спросил у администратора, где можно оставить папку с документами для одного из профессоров музея. Невысокая дама с иссиня-черными волосами знаком пригласила его следовать за ней и повела в коридор, закрытый для публики.
        - В воскресенье здесь никого нет, - предупредила она его.
        - Вот поэтому я ищу ячейку или надежного человека, чтобы передать папку профессору Добагяну. Это ведь он главный специалист по анализу скелетов и челюстей животных? Так мне сказали вчера по телефону.
        - Да, она. Это женщина. Слушайте, в этом я не разбираюсь. А вот, кстати, и нужный вам человек, - сказала она, подходя к стойке регистрации, возле которой стоял мужчина в рабочем халате. - Этот месье - жандарм, у него письмо для профессора Добагян, ты возьмешь?
        - Если хотите, ее помощница сейчас на месте, - ответил мужчина. - Второй этаж.
        Сеньон посмотрел на часы. Летиция, наверно, уже думает, что он слишком задержался. Он вздохнул и попросил проводить его в кабинет.
        Посреди скрипучего паркета и бесчисленных полок с пыльными коллекциями, большинство из которых было даже старше самого здания, жандарм увидел женщину, склонившуюся над большой стопкой сшитых вместе листов. Ей было едва за тридцать, волосы небрежно завязаны в хвост, одета в рабочий халат, из-под которого торчали джинсы и толстый свитер с высоким горлом. Массивные очки не скрывали веснушек, усеивавших ее бледное лицо.
        В воздухе пахло старым деревом и воском.
        Сеньон быстро представился и протянул папку.
        - Вчера я говорил с сотрудником музея, и мне сказали, что профессор Добагян лучше всех может определить, какому типу животного принадлежит эта челюсть.
        - Жандармерия теперь занимается и животными?
        - Одно довольно сложное дело.
        Ассистентка посмотрела на Сеньона поверх очков и протянула руку. Она быстро пролистала папку и замерла, рассматривая фотографии некоторых ран. Ее лицо вдруг посуровело.
        - Что это? Кто-то подвергся нападению зверей?
        Она открыла следующую страницу с более крупными снимками. Масштабы трагедии были хорошо видны. Все в крови. Обнаженное мясо. Лоскуты кожи. Бедро. И без сомнения, бедро человеческое.
        - Господи… - прошептала она.
        - Извините, наверно, не стоило прикладывать это фото, но я думал, что это как-то поможет…
        На следующих страницах были представлены инфракрасные изображения, схема расположения зубов и, наконец, примерная реконструкция челюсти убийцы.
        Рыжеволосая женщина подняла голову.
        - В чем дело? - встревожился Сеньон.
        - Это и есть ваш зверь? - спросила она, похлопав по рисунку.
        - Да. А что?
        Она покачала головой:
        - Вас разыграли, да?
        - Что?
        - Это подделка. Шутка. Над вами решили пошутить, не так ли?
        - Почему?
        Теперь она смотрела на него серьезно.
        - Это не шутка? - снова спросила она.
        - Все очень серьезно.
        Брови ассистентки профессора полезли на лоб.
        - Потому что вряд ли это существует в природе. Не бывает челюстей с такими параметрами. Но я, должно быть, ошибаюсь… - Она снова посмотрела на рисунок.
        - Это может быть человек? - спросил Сеньон. - Со значительной деформацией?
        - При таком уровне отклонений это уже не деформация. Это монстр! - невозмутимо пошутила исследовательница. - Послушайте, я могу ошибаться, я передам ваше дело профессору Добагян, у нее больше опыта, чем у меня, и она свяжется с вами в ближайшее время. Договорились?
        - Превосходно.
        Она проводила его до двери комнаты.
        - Вы уверены, что это не розыгрыш?
        - Исключено. Как вы уже догадались, фото взято из уголовного дела.
        Помощница с серьезным видом скрестила руки на груди.
        - На первый взгляд это не похоже ни на что известное. Я специализируюсь на сравнительной анатомии млекопитающих и, учитывая размер и характер повреждений, предполагаю, что речь идет о млекопитающем. Однако я никогда не встречала подобной челюсти.
        - Так что это может быть?
        Она сделала легкую гримасу, показывая, что именно к этому и ведет:
        - Мировое открытие! Уникальный вид животного. Но если хотите мое мнение, челюсти такого размера у животного просто быть не может. Значит, кто-то где-то над вами посмеялся.
        Сеньон стиснул зубы.
        - Даже так?
        - Если только вы не верите в снежного человека и все такое.
        Жандарм досадливо цокнул языком.
        Он кивком попрощался с женщиной и поспешил по деревянному коридору обратно. Вот и весь результат.
        Мобильник звякнул, пришло сообщение.
        Летиция меня точно распнет.
        Писал Алексис.
        «Есть новости. Общий сбор сразу после полудня. Если сможешь, приходи…»
        На этот раз можно не сомневаться: Летиция его убьет.
        9
        Клер Нури было двадцать восемь лет, и она обладала тем удивительным обаянием, что заставляет, например, в комнате сразу обращать внимание на человека даже с самой обычной внешностью и чувствовать его присутствие. Тип женщины, которая притягивает взгляд, привлекает какой-то незаурядностью, а не чертами лица. Шесть часов занятий спортом в неделю помогли ей вылепить идеальное тело, правильное питание и тщательный выбор одежды сделали ее самой стильной, привлекательной и популярной в той небольшой компании, где она работала бухгалтером.
        Она была не замужем и только что закончила трехлетние отношения с одним парнем, с которым познакомилась в интернете. Их история началась с бурного романа, затем мало-помалу обольстительные маски спали и обнажились настоящие характеры. Ужиться вместе было гораздо труднее, чем думалось в течение первого года, когда и тот и другая старались понравиться друг другу. За второй год чувства постепенно сошли на нет. Потом был еще год, когда они боялись признать правду, жили по инерции, обманывали себя, не находили мужества принять решение. Конец отношениям положила Клер - она ушла от партнера и дала себе слово больше на такое не попадаться. Теперь она будет такой, какая есть в повседневной жизни, с самого начала отношений не пытаясь казаться лучше, не подделываясь под партнера. Пусть принимает ее настоящую, а не нравится - до свидания.
        Жизнь Клер текла по раз и навсегда заведенному распорядку. По условиям трудового договора в среду у нее был короткий день, она уходила после обеда и ехала помогать своей старшей сестре, сидела с ее детьми - пятилетней Алисой и трехлетним Томом. Она была их любимой тетушкой, и, возвращаясь поздно вечером, сестра нередко обнаруживала всех троих спящими вповалку на диване перед телевизором. Выйдя из дома сестры, Клер встретила человека, изменившего ее жизнь. Он шел за ней до самого дома.
        По крайней мере, все указывало именно на это.
        В следующее воскресенье утром пара пешеходов, прогуливавшаяся вдоль берега Марны, чуть не споткнулась о ногу Клер. Ее стройную, мускулистую ногу. Тщательно отшлифованную годами занятий спортом.
        Молодая женщина лежала так же, как обычно засыпала с племянниками на диване у сестры - на спине, раскинув в стороны руки, словно готовые для объятий.
        Но Алисы и Тома не было. Зато все ее тело заполонили насекомые. Они радовались дармовому пиршеству из крови и плоти.
        Из-под полуоткрытых век Клер тускло смотрели глаза, нижняя челюсть немного отвисла, кончик языка небрежно лежал на зубах возле странно темных губ. Скулы были разбиты, как и правая надбровная дуга и подбородок, на котором виднелись царапины. Издалека казалось, что Клер - какая-то готическая певица с чрезмерным сценическим макияжем.
        Глаза были обведены печатью насилия. Тени наложены кулаками. На щеках - естественный румянец от ударов.
        Груди стали фиолетовыми, как и грудинная кость, словно по ней били часами.
        На идеально плоском животе, за форму которого она так упорно боролась, виднелись десятки лиловых защипов - сильных, до крови.
        Шесть из десяти ногтей на пальцах были обломаны. Она боролась. Как львица. Царапины виднелись даже на локтях, коленях и ладонях.
        Промежность зияла пурпурной раной. В ней кишели жирные жуки.
        На бедрах виднелось штук двадцать поверхностных надрезов, сделанных острием обоюдоострого ножа. Каждый раз кожу взрезали не очень глубоко, ровно настолько, чтобы проколоть ее, перерезать верхние сосуды, надрезать мышцу. Но после долгих часов инертного высыхания, без кровообращения, без жизни раны выглядели как открытые рты. Все тело, казалось, умоляло жизнь покинуть его как можно скорее, избавить от мучений.
        И наконец эта мольба была услышана, но лишь после бесконечных страданий.
        Об этом свидетельствовала глубокая борозда вокруг шеи. Если приглядеться, там была не одна, а много нахлестывающихся борозд, потому что за дело брались несколько раз.
        Много раз. Нейлон погружался все глубже, стягиваясь вокруг горла, пока не перекрывал кровоток, пока не сжимал тисками трахею, прерывая поток воздуха. Веревку много раз чуть отпускали. Давая легким каждый раз частично наполниться, впустить дозу кислорода вместе с кровью в мозг. Даже врезавшись на два сантиметра в горло, нейлоновая удавка не могла полностью перекрыть дыхание.
        Смерть через удушение наступала безумно долго. Обычно в таком случае агония длится около десяти минут, прежде чем случается непоправимое.
        Для Клер эту агонию усердно продлевали… А потом еще и оживляли ее. Как бы лишая жертву права на избавление. Садистская игра заключалась в том, чтобы довести ее до капитуляции. Чтобы она наконец поняла, что ей не на что надеяться, нечего ждать, кроме смерти. Чтобы она звала ее. Возможно, при этом панически, всей душой боясь ее принять. И в миг, когда, казалось, все было кончено, непрямой массаж сердца и дыхание рот в рот насильно возвращали ее к жизни.
        К новым страданиям.
        И так до тех пор, пока наконец она не сломалась, пока все клетки ее тела не капитулировали, не перестали отвечать. Отказало не сердце, не мозг. Они составляли лишь малую часть организма. Надо было довести до крайности все тело, чтобы оно сдалось. Бесконечная смерть. Нескончаемое эхо отчаяния и боли.
        Клер умирала много раз.
        Она же оказалась наиболее сохранной из жертв Фантома.
        Пятиметровая стена была покрыта снимками и записями трех групп отдела расследований жандармерии. Фотографии двух жертв Фантома с одной стороны, трех жертв Зверя - с другой.
        Двадцативосьмилетняя Клер Нури была первой в списке на стороне Фантома. Найдена мертвой в воскресенье, 24 июня, в департаменте Сена и Марна.
        Надья Садан была найдена следующей 6 августа в департаменте Ивелин.
        Их пытали, насиловали, душили нижним бельем, приводили в сознание, и так до полного умерщвления. Их муки длились часов пять, может быть, десять или еще больше.
        В обоих случаях убийца проник в дом своих жертв, о чем свидетельствуют следы борьбы. Однако на дверных коробках не обнаружилось следов взлома. Мало того, после совершения преступления все было заперто.
        На востоке Франции по Зверю картина складывалась совершенно иная.
        Молниеносные атаки.
        Анья, 16 июля.
        Софи Ледуэн, 22 августа.
        Армель Кале, 14 сентября.
        Спасатели, прибывшие на место первого преступления, вызвали местную жандармерию, но сказали, что не знают, была ли там одна жертва или несколько. Как будто у нее внутри взорвалась бомба. Состояние следующих двух жертв было не лучше.
        Все убитые найдены в радиусе примерно двухсот километров.
        Каждая - менее чем в тридцати километрах от автомагистрали А4.
        Это единственное, что связывало последних трех девушек.
        Но у всех пятерых на коже был вырезан один и тот же символ.
        *е.

* * *
        Полковник Априкан выглядел осунувшимся.
        Мужчина лет пятидесяти, худые щеки, серые невеселые глаза, седые волосы ершиком, спортивное тело атлета и марафонца, - он единственный во всем зале для собраний был одет в форму.
        Перед ним сидели шестеро из девяти жандармов, задействованных во всем расследовании, и ждали его сигнала, чтобы приступить к докладу.
        Когда все расселись, уныло, опасливо или устало поглядывая на стену с фотографиями жертв, полковник жестом приказал начинать Алексису.
        В расследовании участвовали три ячейки, но именно команде Алексиса поручили координировать всю следственную группу. Ячейку нарекли Мнуб - «множественные убийства», но между собой все называли ее «Пазл», намекая на состояние жертв. Алексис Тиме в этом деле рисковал по-крупному. Он сам понимал это лучше всех. На него была возложена самая большая в его жизни ответственность. Здесь сыграли роль его учеба в Институте криминологии в Лозанне, а также превосходный послужной список. Он быстро анализировал и быстро вникал в суть. Он воплощал в себе новое поколение жандармов, выросших в эпоху компьютеров и игровых приставок, легко справляющихся с несколькими задачами одновременно, мгновенно схватывающих новое, фанатов новых технологий, любознательных и неустанно совершенствующихся. Тот самый тип людей, что в другое время стали бы инженерами, программистами, психологами или хирургами. Алексис был истинным жандармом версии 2.0: тридцать лет, широкий кругозор, работает по призванию, справится с любым заданием и - главное для начальства - способен, когда надо, беспрекословно подчиняться.
        А если надо, сработает предохранителем, примет вину на себя, не слишком поднимая шум. Такое тоже может пригодиться…
        Молодой человек откашлялся и прикрепил к доске с помощью магнита фотографию Жозефа Селима, полученную из психиатрической клиники.
        - Это наш самоубийца, сбросивший людей под поезд на станции Эрбле. Жозеф Селима, двадцать лет. У вас на столах докладная записка с краткой информацией о нем. Там все, что мы смогли найти, помимо его уголовного дела. Нас интересует то, что связано с его недавно появившимися контактами. Селима явно имел связи с группой лиц, напоминающей какую-то секту или культ. Возможно, я немного утрирую, но именно это нам предстоит узнать. По словам единственного найденного свидетеля, Селима виделся с ними все чаще и чаще.
        - Как давно они встречались? - спросила Магали, брюнетка со стрижкой каре.
        - С начала года, видимо. Селима был осмотрителен, осторожен, и наш свидетель ни разу не видел его знакомых в лицо. Жозеф Селима встречался с ними за пределами сквота.
        - Что их объединяло? - спросил Франк, высокий мужчина за пятьдесят, с короткой стрижкой и седыми усиками.
        - Мы ничего не знаем, кроме их эмблемы… - Алексис взял маркер «Веледа» и начертил на доске символ, который теперь знали все: *e. - И конечно же, - продолжил он, - нас сейчас очень интересуют эти люди. Мы больше ничего не знаем. Селима жил мелкими кражами, немного попрошайничеством, денег у него было мало, вряд ли ради встреч с ними он ездил куда-то далеко. Придется связываться с местной полицией, расспрашивать, отрабатывать все идеи, которые приходят вам в голову. Новые друзья Селима приведут нас к…
        Он посмотрел на фотографии всех жертв.
        - Что именно мы ищем? - снова спросила Магали. - Мафиозную сеть? Или трех фанатиков, которые убивают во имя грядущего апокалипсиса?
        - За всю историю криминалистики мы с таким ни разу не сталкивались, поэтому еще раз скажу: ничего не понятно. Два серийных убийцы, по крайней мере один педофил, а теперь еще и убийца-шизофреник - не было случая, чтобы такие личности сходились вместе. Обычно, наоборот, они держатся поодиночке, очень осторожны. Но судя по тому, что мы смогли увидеть в сквоте у Селима, тут замешаны какие-то… духовные практики. Даже религиозные. Там был алтарь, и свечи вокруг, зажженные во славу этого символа. Преступники не действуют вместе, но они словно бы дали общую присягу на верность. Их что-то объединяет. Нам предстоит выяснить, что именно.
        Внезапно с дальнего конца комнаты от входа раздался низкий голос, поразительно спокойный и уверенный:
        - Это не единение, а координация.
        Массивная фигура. Руки скрещены на мускулистой груди.
        Бритая наголо голова.
        Пронзительный взгляд быстрых серых глаз. Такой, что проникает в разум, считывает мысли и видит собеседника насквозь.
        Алексис сразу узнал его.
        Это был Ришар Микелис.
        10
        В его взгляде читались все заповеди мира, все убеждения и еще какая-то первобытная сила, как будто он напрямую задействует рептильный мозг. Радужки глаз у него были такие светлые, что временами казались белыми; они завораживали, тревожили, контрастируя со зрачками такой глубокой черноты, что свет тонул в них, как в двух бездонных колодцах, ведущих прямо в потемки человеческой души.
        Ришар Микелис внимательно оглядел всех присутствующих одного за другим. Некоторые не выдерживали пристального взгляда и внезапно начинали рассматривать носки своих ботинок.
        Потом криминолог распрямился. Под одеждой обозначились мускулы, и он весомой походкой пересек комнату: каждый его шаг надежно впечатывался в линолеум, чтобы не дать упасть такой громадине.
        Микелис встал перед полковником Априканом и протянул ему руку. Последний, немного растерявшись от такого театрального появления, помедлил секунду, прежде чем ответить рукопожатием. Затем Микелис остановился перед Алексисом. Два серебряных круга, казалось, светились изнутри и смотрели с такой силой, что молодой жандарм на мгновение подумал, что они выжгут на нем тавро, как раскаленное железо.
        В этих глазах Алексис не мог ничего прочесть, не мог понять даже, чем они горят - гневом или азартом.
        - Они не поклоняются какому-нибудь божеству насилия, если вы это имеете в виду, - сказал Микелис, обращаясь к аудитории. - Я так не думаю. Они общаются. Принадлежат к одному клану. Согласно заключениям судебно-медицинской экспертизы, эти *е-образные раны в момент нанесения не кровоточили или кровоточили очень слабо, что является признаком того, что сердце в тот момент уже перестало биться. Следовательно, это посмертные увечья. Относительно чистые. В обоих случаях. И первый убийца, и второй ставят свою подпись в самом конце. Когда все закончено, когда спадает адреналин, когда фантазия реализована. Эта подпись не является частью их личной схемы, это добавочная деталь. Они соглашаются ее ввести потом, так же как, например, стереть свои отпечатки пальцев. Она не встроена в их желание, в их фантазии. Это своего рода обязательство, которое на них наложено.
        Априкан повернулся к Алексису.
        - А он ведь вроде бы не знаком с досье, - сказал полковник тихо.
        Молодой жандарм пожал плечами, не вдаваясь в объяснения.
        Микелис приблизился к стене с фотографиями жертв. Он указал на несколько кадров, где были видны изуродованные тела.
        - Причем каждый раз тело найдено в совершенно определенном положении, - продолжил криминолог. - Символ *e словно выставлен напоказ. То он на спине у жертвы, то на ягодицах, но систематически это чуть ли не первое, что бросается в глаза.
        Магали - одна из немногих, на кого не произвело впечатления вторжение Микелиса, - вставила реплику:
        - Что-то я не просекаю. Если это добавочная деталь, то почему они ее выставляют напоказ? Как товарный знак, чтобы мы их ценили, что ли? Гордость за свою работу?
        - Обычно, когда убийца хочет, чтобы им восхищались, он создает максимум элементов, которые на это работают. Общается с прессой, выходит на родственников жертвы или полицию, устраивает настоящую инсценировку с трупами. Здесь они этого не делают. Ни тот, ни другой. Они оставляют мертвых в ужасном виде, но не придают им никакой позы. Просто вырезают этот символ на теле в самом конце и сматываются.
        - Я все равно не понимаю, зачем тогда оставлять символ на самом виду?
        - Это не для нас. А просто потому, что перед уходом им нужно как-то это использовать. Чуть отступить, чтобы получить общий план. И это *е должно быть хорошо видно.
        - И какова ваша гипотеза?
        - Они фотографируют. Смотрите.
        Микелис указал на даты смерти пяти женщин.
        - Фантом - самый хладнокровный из двух убийц, он проникает к жертвам домой. Это человек, который любит рисковать, он уверен в себе до такой степени, что без колебаний проникает в дом к намеченной жертве. Он настолько убежден в своем превосходстве, что приходит к ним домой, на их территорию, где действовать труднее всего. Будьте уверены, у этого человека очень высокая самооценка. Он очень дотошен, возможно, маниакально аккуратен в своей повседневной жизни. Он любит планировать. Все проверять. Контролировать. Вряд ли он что-то имеет конкретно против этих женщин, они для него не более, чем инструмент наслаждения. Он полностью их овеществляет.
        Микелис протянул руку и указал крупным пальцем на фотографию молодой рыжеволосой женщины, а затем на другой снимок с грудой вспоротой плоти и крови.
        - Зверь - человек импульсивный. Он чувствует, как на него накатывает, готовится, но, когда уже не может сдерживаться, теряет контроль. Он атакует, как разъяренный хищник. Он весь - в тотальном разрушении, в ненависти к этим женщинам, к человечеству. Зверь вряд ли занимается долгой подготовкой и прикидками, он весь в действии. Он нападает на одиноких, молодых, слабых женщин. Это легкая добыча. Он недостаточно уверен в себе, чтобы выбрать что-то потруднее. Он нерешительный человек. Как видите, профиль у этих двух мужчин совершенно разный. И все же оба в финале вырезают один и тот же загадочный символ на телах своих жертв. Это послание, обращенное друг к другу. Я думаю, когда на месте им уже нечего делать, перед уходом они фотографируют. Увековечивают сцену и посылают снимок с условным знаком, как бы подначивая друг друга. Вот почему мы находим этот знак на самом видном месте.
        Над собравшимися повисла полная тишина. В зале был едва слышен далекий шум транспорта. Все не сводили глаз с харизматичного человека с таким необычным, тревожным взглядом.
        Микелис указал пальцем на даты каждого преступления:
        - Фантом открыл счет 24 июня, убив Клер Нури. Зверю потребовалось больше времени, чтобы решиться, но 16 июля он тоже перешел к действию. 6 августа следует ответный ход Фантома. Зверь снова вступает в игру 22 августа. Они играют в пинг-понг. Они отвечают друг другу.
        - За исключением того, что Зверь делает новый ход 14 сентября, убивая Армель Кале, - вставил Алексис.
        В его голосе звучал легкий вызов. Как бы обида человека, на чью территорию вторгся чужой.
        Микелис ответил без всякой агрессии, с той же свойственной ему уверенностью:
        - Либо за это время Фантом совершил еще одно убийство, которое вы не обнаружили, либо Зверь увлекся игрой и пытается опередить соперника. Как ученик, решивший поскорее превзойти своего учителя, освободиться от него.
        На сей раз криминолог посмотрел прямо в глаза Алексиса, и едва заметная ухмылка тронула уголки его губ.
        - Как бы то ни было, - продолжил он, - Фантом не замедлит с ответом, если уже не ответил. У них короткий цикл, убивают чуть ли не каждый месяц, так что скоро хмель ударит им в голову.
        - Это хорошо для нас, - заявил Сеньон, только что вошедший в комнату. - Чем сильнее хмель от агрессии, тем больше ошибок они совершат. Мы их прижмем.
        Микелис невозмутимо подождал, пока чернокожий великан сядет на место.
        - Возможно, - признал он. - Но это означает увеличение числа жертв. Вы готовы к этому? Ждать, пока других женщин постигнет та же участь? Вашу сестру? Вашу жену? Может, вашу дочь?
        Сеньон нахмурился, скрестив руки на груди. Он повернулся к Алексису и кивком спросил, что это за тип.
        Полковник Априкан глубоко вздохнул и указал на Микелиса. Его тон, суховатый, неторопливый, вполне соответствовал его внешности.
        - Вы наверняка узнали криминолога Ришара Микелиса, - сказал он. - Алексис обратился ко мне с просьбой подключить его к расследованию, учитывая его уникальные навыки и опыт, а также сложный и деликатный характер данного дела, и я согласился. Спасибо, что все же изволили прийти к нам на помощь, профессор.
        Магали рефлекторно дунула на свою челку, чем привлекла внимание Микелиса, и спросила его:
        - У вас есть представление о том, что объединяет этих мужчин?
        - Двух серийных убийц? Нет, пока нет. Это довольно редкий случай, обычно дуэты действуют вместе, на расстоянии - никогда. Тут вроде бы не так. Фантом действует слишком необычно и нагло, вряд ли ему нужен помощник или наблюдатель. Обычно убийцы, когда переходят к действию, немного похожи на кошек, справляющих нужду, - не любят, когда на них смотрят. Хуже того, судя по фотографиям, найденным вашими службами, в цепочке есть педофил. А теперь еще и юноша с «суицидальными наклонностями». Я видел новости в пятницу вечером.
        Алексис пристально смотрел на него. Неужели именно это побудило криминолога все же прийти? Беспричинная смерть женщины и ее ребенка. А также двух мужчин, чья единственная вина заключалась в том, что они оказались не в том месте и не в то время. Или было что-то еще? Мысль, созревшая за эти несколько дней? Не сам ли Алексис посеял семя, которое проросло в уме криминолога, породив сомнения в твердом решении жить пенсионером?
        - Эти четверо мужчин, - напомнила Людивина, выпрямляясь в кресле, - непременно где-то в какой-то момент встретились и разработали свои планы. В тюрьме? В психиатрической клинике? В интернете? В этом плане мы блуждаем в потемках. Следов пока нет.
        - Вы искали в интернете? На форумах? - спросил Микелис. - Удобное место встречи! Подходит для извращенных умов с одинаковыми навязчивыми идеями.
        - Работаем. Этим занята целая группа. Одновременно раскручиваем педофильский след. Но в интернете столько всего, что на это уходит безумное количество времени.
        - Я полагаю, что вы также собрали все досье на сексуальных извращенцев и других преступников того же типа, вышедших на свободу за последний год?
        - Мы даже раздвинули рамки до полутора лет, - подтвердил Алексис.
        - СМИ еще не в курсе о двух убийцах и педофиле, - добавил Априкан. - Зато по поводу парня на вокзале было много шума. Так что теперь дело контролируют политики, и поэтому ГУ[4 - Главное управление национальной жандармерии.] хочет быстрых результатов. Если у вас есть новые идеи, мы внимательно слушаем.
        Микелис покачал головой, разглядывая фотографии жертв.
        - Я получил доступ к досье благодаря своим контактам, но пока не изучил все детали. Знаю дело только в общих чертах. Вы определили приоритет расследования?
        Априкан повернулся к Алексису.
        - В каком смысле? - спросил Алексис.
        - Направление, в котором вы будете искать.
        - Отрабатываем все, что у нас есть.
        Указательный палец криминолога поднялся к рисунку *e.
        - Никогда такого не видел, - признался он. - Насколько я понимаю, юноша начертил тот же символ, прежде чем совершить преступление. Он не мог вырезать его на своих жертвах, поэтому поступил лучше: он послал сообщение всем сразу. Это символ ненависти. Насилия. Он собирает людей под знаменем ярости. Вам не кажется, что стоит двигаться в эту сторону?
        - Мы и пытались. В интернете ничего не нашлось.
        Микелис удивленно поднял брови:
        - И вы не поступили в отношении этого символа так же, как поступили в отношении трупов, обратившись ко мне?
        - Не связались с экспертом? Но в какой области?
        - Да во всех! История! Психология! Математика! Не важно. Но я считаю, чтобы найти этих убийц, мы должны понять, что они собой представляют и почему так себя ведут. Я понимаю, что вы в основном сосредоточились на имеющихся у вас зацепках, уликах, следуя обычным методам расследования, но здесь вам придется расширить зону поисков.
        - Например, каким образом? - спросила слегка задетая Людивина.
        - Вы проходите мимо этого символа, считая его всего лишь точкой соприкосновения между всеми преступниками, но это, безусловно, нечто гораздо большее. Для них этот символ имеет значение. Возможно, что-то обозначает. И пока мы точно не узнаем, что именно, он будет для нас просто воплощением худшего в этих людях. Символом их перехода к действию.
        Микелис взял маркер и дополнил рисунок. Под *e появились буквы.
        - Эмблема Зла, - тихо прочел Микелис.
        11
        Дождь хлынул внезапно. За несколько минут пелена серых туч укрыла небо, и на Париж полило. Сквозь потоки тускло пробивался предвечерний свет, и этот ливень стал преддверием ночи, за которым никто не заметил сумерек. Город замигал огнями, люди на улицах спешили вернуться под кров, закутаться в пледы, сделать себе горячего шоколада или чаю, чтобы это октябрьское воскресенье пролетело побыстрее.
        В отделе расследований Ришар Микелис долго беседовал наедине с полковником Априканом, а затем направился в другое крыло здания и постучал в дверь офиса, который Алексис делил со своими коллегами.
        - Я пообещал жене, что задержусь тут всего на несколько дней, - сказал он.
        Молодой жандарм кивнул:
        - Я рад, что вы передумали.
        - Я не передумал.
        Ответ вылетел резко, как пощечина. Людивина и Сеньон переглянулись.
        - Что же заставило вас приехать? - поинтересовался Алексис. - Необычность случая?
        - Жертвы. Я всегда делаю исключение ради жертв. В пятницу вечером, узнав про парня, который столкнул четырех человек под поезд и потом покончил с собой, я понял, что за этим убийством последуют другие, и много.
        - Надеемся, что нет, - не удержалась Людивина.
        Окаймленные серебром, темные, как бездна, зрачки резко скользнули в ее сторону.
        - Эти нелюди нас опережают. Идут с огромным отрывом. И они жаждут крови. Будут новые жертвы. Нам надо к этому подготовиться.
        - Нам? - переспросил Алексис.
        - Пока мы вместе. Я высказываю вам свое мнение, а дальше вы делаете свою работу.
        Алексис развел руками, как бы раскрывая объятья:
        - Будьте у нас как дома. Мы примем все ваши идеи.
        - У меня своя манера работы. Я буду читать все, что приходит в ваши службы, без ограничений, делать выводы, высказывать предложения, а дальше решать вам, принимаете вы их или нет. Полковник согласен.
        - Меня все устраивает. У вас есть где ночевать?
        - Обо мне не беспокойтесь, я нашел гостиницу в двух шагах отсюда, на улице Пи.
        Микелис развернулся, собираясь уйти, но с порога добавил:
        - Я задействовал свои связи и получил файлы касательно ваших пяти убийств по состоянию на вечер пятницы, а также попросил составить для меня список всех подозрительных смертей между 22 августа и 14 сентября, чтобы посмотреть, не предпринял ли Фантом каких-то действий, которые прошли мимо вас. Ничего не нашел.
        - Вы думаете, где-то лежит и разлагается еще одна жертва?
        Криминолог помедлил, потом краем глаза в последний раз покосился на молодого жандарма:
        - Этот, в отличие от второго убийцы, не прячет своих жертв. Так что нет, вряд ли. Я думаю, что Зверь хотел вырваться вперед. Показать, что он теперь настроен решительно. Надо ожидать, что Фантом нанесет ответный удар. Очень скоро. Полковник разошлет срочный циркуляр во все жандармерии и полицейские участки страны, чтобы в случае насильственной смерти, соответствующей почерку Фантома, нас уведомляли в первую очередь. Следим, держим руку на пульсе.
        С этими словами он вышел из комнаты.
        Едва он скрылся, Сеньон пинком захлопнул дверь.
        - Что за мужик? - спросил он. - Вам не кажется, что он немного переигрывает?
        - Немного? Скажешь тоже! Да он полностью вошел в роль! - засмеялась Людивина.
        Алексис был осторожен в оценках. И уважительно относился к авторитетам.
        - Микелис лучший в своей области, - сказал он наконец. - А все потому, что носом чует каждую молекулу насилия. Он видит мир не так, как мы.
        - Вот уж точно! - подтвердила Людивина. - Он не такой, как мы! Все равно сегодня мы вряд ли продвинемся дальше, так что я бы передохнула. Хотите, угощу вас всех пиццей?
        - Я пас, - отказался Сеньон, - жена мне яйца отрежет, если я не приду домой к ужину.
        Людивина и Алексис остались вдвоем.
        - Когда мне кажется, что у меня дерьмовая жизнь, - сказала она, - что я одна и могу со временем превратиться в злобную каргу, я думаю о тебе! Приятно знать, что есть такие парни, как ты. И что ты пригласишь меня в ресторан, а потом не будешь тащить в постель.
        И очаровательно сморщила носик.
        Людивина иногда была обезоруживающе откровенна.

* * *
        Их усадили в отдельную нишу со скамьями, покрытыми дерматином. В ресторане пахло фритюром, где-то играло кантри.
        - Почему ты стала жандармом? - спросил Алексис. - Ты никогда не рассказывала.
        Людивина чуть не поперхнулась, потягивая газировку через соломинку.
        - Прямо здесь? Сейчас? Ты правда хочешь знать?
        Он пожал плечами.
        - Потому что в детстве у меня на глазах убили отца, и я поклялась восстановить справедливость в этом мире, - ответила она вдруг.
        Алексис судорожно сглотнул. Он не был готов к такой откровенности между двумя кусками гамбургера; он ожидал какой-нибудь банальной истории, а вопрос задал из вежливости, из праздного любопытства.
        Людивина уставилась на него так, словно злилась на то, что он затронул эту тему. Потом ее лицо разгладилось, и она захохотала:
        - Видел бы ты свое лицо! Да нет же! Не у всех девушек-жандармов или полицейских есть личные счеты с миром! Я всегда была спортивной, хотела «полевой» работы, мне нравится, когда все четко и ясно, я люблю криминальные расследования, вот и все! Когда мне было двадцать, дядя рассказал о работе в жандармерии, и я пошла по этому пути. Все очень просто.
        - И не жалеешь?
        - Нет. Обожаю свою работу. Ненавижу, когда начальство вмешивается из-за политики, но во всем остальном - классная работа. Меня, конечно, достает бумажная волокита, половину времени мы занимаемся ерундой, большинство убийств совершаются либо из-за бабок, либо из-за секса, но мне по кайфу. И потом, время от времени мы откапываем какие-нибудь забавные истории. Не на что жаловаться.
        Людивина распустила волосы, и светлые локоны запрыгали по обеим сторонам ее красивой мордашки. Капля кетчупа на время превратилась в родинку в уголке губ, и Алексис не мог оторвать от нее глаз.
        - А ты? - спросила она вдруг.
        - Ну, я… Тоже ничего оригинального. Посмотрел «Молчание ягнят», «Семь»… Еще подростком я только этого и хотел: выследить «плохого парня». Понять, почему человек способен на худшее.
        - Ты же сначала получил очень приличное научное образование в Лозанне.
        - Тогда я думал, что буду работать криминалистом, вести расследования на месте преступления. Но потом понял, что на самом деле расследований они вообще не проводят, и сразу переориентировался на следствие.
        - А у тебя есть братья и сестры? Ты никогда не говоришь о семье.
        - Я единственный ребенок.
        - А родители?
        - Мать живет в Коломбе, это под Парижем. А отец в доме престарелых. У него болезнь Альцгеймера. Я уже шесть месяцев не ездил его навещать. Он нас уже не узнает, все время несет какую-то чушь, и от этого больнее всего. Для меня его уже не существует.
        Людивина откинулась на сиденье с картофелем фри в руке.
        - Прости. Я не знала.
        - Ничего страшного. Я могу говорить об этом без проблем. Такова жизнь. Мы уже восемь лет знали, что он болен, так что успели морально подготовиться.
        - Как получилось, что у тебя никого нет? Ты красивый парень, не скучный, прилично зарабатываешь… Что за тайные пороки ты прячешь от людей?
        - К тебе тот же вопрос!
        - Но я совсем не одна! У меня целых два парня!
        - И как им это, ничего?
        - Да вроде не жалуются.
        - Может быть, потому, что не знают друг о друге?
        - Может, и так…
        Людивина виновато наморщила носик.
        - Зачем тебе это? - спросил он. - Зачем усложнять себе жизнь?
        - Если парней двое, я ни от одного из них не завишу.
        Ее ответ был прямым и честным. Алексис почувствовал это по тону. Людивина была не из тех, кто любит откровенничать, но охотно отвечала, если к ней проявляли искренний интерес.
        - Не хочешь привязываться?
        - Нет, сначала хочу понять, что они собой представляют, и тот и другой.
        - Похоже на историю девушки, которая обожглась на прежних отношениях и больше не верит парням, потому что слишком много им отдала.
        - Как это скучно. Спасибо за напоминание, что я вообще до ужаса банальна.
        - А кто не банален? Ну ладно, колись уже. Ты отдала все парню, а он взял и кинул?
        - У меня таких перцев было двое.
        - Ух ты. Солидное досье. Рассказывай.
        Людивина вздохнула и оглядела ресторан: посетители болтали, одни смеялись, другие были очень серьезны, почти хмуры, кто-то ужинал в одиночестве.
        - Первая любовь, - начала она, - длилась шесть лет, пока я не догадалась, что он спит с другой. Он долго мне изменял. Пока все очень банально… Короче. Потом большая любовь. У всех же была большая любовь, правда? Роковая любовь, черт ее побери. Такая, что оглушит человека на всю оставшуюся жизнь. И как всегда, конечно, плохо кончается, иначе какая же это большая любовь. Мы прожили вместе пять лет. Все было серьезно. Мы в это сильно верили. Строили планы на будущее, рисовали свой дом, выбирали имена будущим детям, и он сделал мне предложение. Но, конечно, время от времени этот гад трахал мою лучшую подругу.
        - Отстой.
        - Во-во. В обе истории я вкладывалась без остатка. Полностью. Так что теперь я стала осторожней. С двумя парнями я гарантированно успею узнать их, понять, кто они такие, прежде чем опять нафантазировать всякого. Я дико влюбчивая. Теряю голову так же часто, как переключается светофор.
        - Давно у тебя не было серьезных отношений?
        - Почти два года.
        - Но ты отошла от стадии «все мужики - сволочи, ненавижу»? Готова влюбиться снова?
        - Теперь, по крайней мере, я знаю, как они устроены. Я стала не так простодушна в любви, я влюбляюсь умом, не теряю головы.
        - Это не любовь. И хватит повторять грошовые штампы, не все мужики одинаковые. Ты говоришь, как подросток. Мы же не все подонки!
        - Не вы подонки, это система гнилая. Нас, девочек, с детства воспитывают на мифах о прекрасном принце, честном, идеальном парне, рыцаре! А вы биологически запрограммированы трахать все, что движется.
        - Знаешь, мы тоже можем быть цивилизованными людьми.
        - Ты что, никогда не изменял?
        - Плохой пример.
        - Вот видишь!
        - Не в том дело, просто у меня никогда не было долгих отношений, так что, очевидно, не было и возможности…
        - То есть? Самые долгие отношения длились сколько?
        - Два года.
        - Отстой.
        - Во-во.
        - Сколько тебе лет?
        - Через месяц стукнет тридцать один.
        - Вот засада. И почему у тебя никогда не срастается?
        - Мне становится скучно. Девушки, с которыми я знакомился и в которых влюблялся, через год или полтора оказывались совсем не теми.
        - И это я наивная? Тут ведь игра обольщения, все так делают. Ты сам должен почувствовать, что представляет собой девушка на самом деле, еще в начале ваших отношений.
        - Ну, у меня, должно быть, дерьмовое чутье.
        - И не тяжко тебе?
        - Жить одному?
        Алексис глубоко вздохнул и задумался.
        Так навскидку, сидя перед женщиной, к тому же хорошенькой, он готов был ответить, что, конечно, тяжко, что ему нужно иметь рядом родственную душу, строить отношения. Но тут же подумал о своей повседневной жизни, и ответ стал уже не таким очевидным. Зато не надо ни перед кем отчитываться, когда задержишься на работе. Можно торчать за рабочим столом хоть до часу ночи, когда вздумается. По вечерам у него были свои маленькие привычки: немного посмотреть телик, поиграть на приставке, чтобы проветрить голову в трудные дни, заказать ужин с доставкой, а потом почитать в кровати… В общем, Алексис был бобылем настоящим, по призванию. Он видел своих друзей все реже и реже и отлично себя при этом чувствовал.
        - Да в общем нет, - сказал он. - Мне это нравится.
        - А ты хоть периодически с кем-то спишь?
        - В последнее время нет. Иногда знакомлюсь в интернете, но это никогда не заводит слишком далеко.
        Людивина подняла брови.
        - Два типичных случая! - пошутила она.
        Оба молча смотрели друг на друга. Каждый изучал другого. С легкой улыбкой на губах.
        Внезапно Алексис перегнулся через стол и тронул большим пальцем уголок рта своей партнерши; она на мгновение испугалась.
        - У тебя кетчуп, - тихо сказал он. - Целый час не дает мне покоя.
        - Ой.
        Людивина, немного растерявшись, смотрела, как он садится на место.
        - Я боялась, что ты меня поцелуешь, - наконец призналась она.
        Последовало неловкое молчание.
        Оказавшись на улице, они стали от холода застегивать куртки и поневоле жаться друг к другу.
        - Алекс, если как-нибудь вечером накатит хандра, могу я завалиться к тебе?
        - Конечно. В морозилке всегда найдется мороженое.
        - Какой ты милый.
        Он взял ее за плечи и стал по-дружески их растирать.
        Пока они шли к казармам, Людивина вдруг спросила:
        - Ты не воспользуешься возможностью со мной переспать, правда?
        От неожиданности Алексис не нашелся что ответить и только пробормотал:
        - Ну… нет.
        Она чмокнула его в щечку и помчалась к своему корпусу, а он смотрел ей вслед.
        В ней было тонкое сочетание хрупкости и иногда - напора, самоуверенности и настороженности, которое казалось ему ужасно трогательным. Они часто поглядывали друг на друга, цеплялись и даже препирались, но дальше дело не шло, это было не всерьез. А тут вдруг Алексис подумал, что между ними могут быть какие-то более прочные отношения. Дружеские. Братские. Ему, в общем-то, нравилась эта идея.
        Затем, поднявшись по ступенькам своего корпуса, он осознал, что снова возвращается в квартиру один. К своим книгам, дискам, своему маленькому комфорту.
        И к холодной широкой кровати. К пустоте от стенки до стенки. От минуты к минуте. От мысли к мысли.
        И пожалел о своих недавних словах.
        Может быть, ему не так уж и нравилось одиночество.
        Но он знал, как с ним справляться.
        Он хрустнул пальцами. Ночь будет короткой.
        В нем нарастало возбуждение.
        Ему не терпелось взяться за дело.
        12
        Эмили вздрогнула и проснулась.
        Телевизор еще работал, на экране какие-то вооруженные партизаны пробирались сквозь лесную чащу. Она повернулась и посмотрела на будильник. Почти час ночи.
        Опять она заснула за просмотром воскресных вечерних новостей.
        Вторая половина кровати пустовала.
        Жан-Филипп так и не поднялся в спальню.
        Ну это уже слишком. Как начнет смотреть телевизор внизу, так засиживается там чуть ли не до рассвета.
        Эмили встала и пошла в смежную ванную комнату, сняла трусики и футболку, надела ночную рубашку. Устало посмотрела на зубную щетку и махнула рукой. В любом случае было достаточно поздно, и сегодня ей уже совсем не хотелось близости. Они занимались любовью накануне, когда Изабель не было дома, а на двадцать втором году брака им давно не случалось заниматься сексом две ночи подряд.
        Эмили вышла в коридор. Дверь в комнату Изабель была закрыта. В щели между ковролином и дверью мигала полоска света.
        «Иза, ты знаешь, который час?» - сердито подумала Эмили. Она даже хотела войти, погасить свет и выйти, но вовремя одумалась. Девочке уже семнадцать, сама должна думать головой.
        А ей, как матери, пора перерезать пуповину, отойти чуть в сторону. Не лезть во все. Так или иначе, девочка наверняка общается в сетях с друзьями, рядом бубнит телевизор, в ушах наушники. В такие моменты к ней приставать бесполезно. Дружба в социальных сетях полностью заменила семейные отношения. Уничтожила остатки родительского авторитета. Невозможно бороться с виртуальным миром. Родители его не контролируют. Иза постоянно на связи с этим мирком, через компьютер или через телефон, и эту пуповину уже не перерезать.
        Эмилия отступила от двери и, обогнув площадку второго этажа, подошла к лестнице.
        Внизу до самой прихожей доходил свет из гостиной и бурчание телевизора. Жан-Филипп, должно быть, развалился на диване, как под гипнозом, не в силах ни оторваться от экрана, ни окончательно заснуть, но уже слишком одурманенный, чтобы собраться с духом и пойти наверх, в супружескую постель.
        Эмили ступала по ковру совершенно бесшумно. «Тише смерти», - подумала она, предвкушая, как сейчас его напугает.
        Войдя в большую комнату, она увидела ту же самую программу, на которой только что проснулась сама.
        - Может, поднимешься и ляжешь? Мы же смотрим одно и то…
        Диван был пуст.
        Ну как не стыдно! Полез в холодильник!
        Вот уже год как муж жаловался, что набрал вес, появился животик. Эмили это надоело, и три недели назад она посадила его на строгую диету. Развернувшись, она ринулась в смежную кухню, чтобы застукать его раньше, чем он уничтожит все следы преступления.
        Дождь стучал в огромные французские окна, за которыми зияла тьма, капли скатывались вниз, словно тысячи лиц, умоляющих их впустить.
        «И откуда лезут такие глупости?» - спросила себя Эмили, прогоняя зловещий образ из головы. Хватит смотреть перед сном репортажи о полиции и насилии.

* * *
        Она едва не столкнулась с ним на пороге кухни.
        Эмили даже чуть не вскрикнула:
        - Ты напугал меня до смерти!
        Первое, что она заметила, - у него неприятно пахло изо рта. Чем-то едким.
        Она подняла глаза, и сердце остановилось.
        Это был не Жан-Филипп.
        В полумраке дверного проема черты лица мужчины были неразличимы, только вспыхивали блики на зрачках и эмали зубов. Но силуэт принадлежал явно не мужу. Не говоря уж о запахе.
        Мужчина улыбался.
        Ее мозг тут же начал искать объяснение, желательно правдоподобное и успокаивающее.
        Друг Жана-Филиппа?
        Эмили никак не могла собраться с мыслями. Время было позднее, полусонный мозг работал небыстро. Но стоящий напротив мужчина вызывал у нее резкую неприязнь.
        - Не спишь? - спросил он.
        Эмили не понимала, к добру такая фамильярность или нет. Да что ж это?
        Его взгляд был ледяным. Глаза смотрели как-то странно. Словно они были пустыми.
        Жан-Филипп принимает кого-то посреди ночи, не предупредив меня? Нет, это…
        - Обычно в это время ты спишь, а муж смотрит телевизор внизу, на диване. Ты же никогда не спускаешься. Забавно, да? Забавно, что ты меняешь привычки именно в тот день, когда я пришел.
        В душе Эмили нарастала тревога. Она шумно дышала. Ее сердце снова билось, но уже сильнее. Слишком сильно. Так сильно, что ей казалось, оно вот-вот разорвет кожу и вырвется наружу.
        - Вы… - пролепетала она, - вы…
        Улыбка мужчины стала шире, обнажив желтоватые зубы.
        Взгляд оставался таким же пустым.
        Безнадежно пустым.
        В этот момент Эмили поняла, что ситуация нехорошая. Совсем нехорошая.
        Ее охватила паника.
        Затем ее взгляд привлекло что-то крупное, непривычное за спиной у мужчины, возле холодильника.
        На полу, на сером кафеле, который они только недавно поменяли, лежало тело.
        Она узнала мужа по одежде.
        Потом она увидела кровь. Он лежал в луже крови. На горле зияла дыра. Огромная багрово-черная рана. Он лежал, прикрыв веки, такой белый-белый… Почти непохожий на себя. Какое-то подобие Жан-Филиппа. Манекен, которому для правдоподобия не хватало жизни.
        Все тело Эмили охватила дрожь. Она выдыхала судорожно, толчками.
        - Я с ним поработал, чтобы он не мешал. Нам троим.
        При этих словах в голове Эмили вспыхнул ужас. Злоумышленник знал, что в доме Изабель. Он пришел за ними обеими.
        Дрожь пробежала по ее телу. Ужас и отвращение.
        Не зная, откуда взялись силы, она оттолкнула мужчину и бросилась в гостиную. Лестница. Запереться с дочерью. Вызвать полицию. Кричать. Пока не лопнут барабанные перепонки. Пока соседи не услышат.
        Беги! Беги! - рявкнул голос внутри нее. Спасай свою жизнь! Спасай дочь!
        Ведь это был именно вопрос жизни и смерти. Их жизни. Теперь в этом не оставалось сомнений.
        Она пролетела между обеденным столом и сервантом с такой скоростью, что все вокруг, казалось, перестало существовать. Зрение сфокусировалось только на ступеньках лестницы.
        Эмили летела. Касаясь пола только кончиками ног, и то на мгновение.
        В этом беге была вся ярость мира. Ярость матери, защищающей свое потомство. Ярость загнанного в угол животного. Инстинкт выживания.
        Прихожая казалась все ближе.
        Органы чувств снова начали работать, все вместе, одновременно.
        Она знала, что он не преследует ее. Он не бежит. Она оторвется. Он остался на пороге кухни. Она обогнала его.
        Беги! Быстрее! Ради себя! Ради Изы!
        Ступеньки. Толстая дверь второго этажа. Телефон. Окна, чтобы крикнуть соседям. Все это было так близко. Стоит лишь взбежать по лестнице.
        Давай! Ты почти у цели!
        Раздался щелчок, как будто взвели пружину.
        Потом что-то воткнулось в спину, словно ее ужалило насекомое.
        Ударила белая вспышка. И в тот же миг все мышцы скрутило, словно в приступе столбняка. От страшного спазма остановилось дыхание, отнялись ноги.
        Эмили почувствовала, что падает. Разряды накатывали на тело, как волны, в которых она тонула. Она задыхалась.
        Тень мужчины нависла над ней.
        Эта тень медленно заслоняла собой все, поглощая по пути каждый луч света, накрывая ее, как саван.
        В руке у мужчины было что-то вроде пистолета с длинной скрученной проволокой, идущей из ствола.
        Он встал прямо над Эмили.
        - Не кричи, - сказал он без всякого выражения. - Хочу сделать сюрприз твоей дочери.
        В его голосе не слышалось ни волнения, ни возбуждения. Он был абсолютно пустым.
        Эмили пыталась подняться. Ей хотелось кричать. Она еще могла задержать его. Дать Изабель шанс скрыться.
        Она хотела протянуть руку, но нет. Мышцы уже не слушались ее.
        Мужчина сел на корточки, чтобы удобней было смотреть.
        Он водил своим странным пистолетом перед лицом Эмили.
        - Теперь ты марионетка, - сказал он. - Будешь делать, что захочу. Все, что я захочу.
        И снова нажал на курок.
        Эмили выгнулась дугой, все ее тело пронзил электрический разряд.
        Невыносимая боль. Кошмар.
        Обычный воскресный вечер в кругу семьи. Все было хорошо. Они собирались спать. Такого не могло случиться. Не здесь. Не так. Не столь быстро. Ей предстояла насыщенная неделя, столько всего надо было сделать. Столько людей повидать. Столько любви подарить, столько получить в ответ. Впереди была целая жизнь.
        Эмили отказывалась верить.
        И вдруг между двумя спазмами она увидела, как мужчина трет себе промежность.
        Эмили хотела заплакать и не смогла.
        Тело не повиновалось. Даже слезы ее не слушались.
        13
        «Пежо» жандармерии припарковался перед Пантеоном.
        Хмурое небо быстро неслось над куполом, словно торопясь покинуть городской пейзаж.
        Алексис, Сеньон и Людивина вышли из машины одновременно и направились к каменной арке, выполненной в том же стиле исторического декора, что и вся огромная площадь.
        Профессор Экланд назначил им встречу там же, где вел свою научно-исследовательскую работу: в библиотеке Святой Женевьевы.
        Жандармы связались с ним утром по совету Ришара Микелиса. Экланд был признанным историком и преподавал в университете Пантеон-Сорбонна. Он стоял первым в длинном списке специалистов, который они тщательно составили накануне.
        Они поднялись на второй этаж большой библиотеки, и Алексис замер на пороге, пораженный величественной красотой открывшегося зала.
        Этот зал раскинулся на восемьдесят метров в длину и пятнадцать в высоту. Своды потолка, вытянутая форма, каменные стены и стрельчатые окна делали его похожим на собор. Только повсюду вместо алтарей и витражей стояли книги: их разноцветные корешки хранили ответы на все вопросы мира. Здесь царил культ слова и знания.
        В центре тянулись ряды деревянных столов и стульев, над которыми возвышались зеленые полусферы ламп, словно салютуя команде любознательных людей, готовых плыть сквозь время в этом странном ковчеге.
        Сеньон попросил одного из библиотекарей указать им Экланда, и они нашли его склонившимся над стопкой фолиантов.
        Ученый носил тонкую бородку, обрамлявшую лицо, на кончике носа висели маленькие очки.
        Какое-то время он разглядывал их с подозрением.
        - Просто я ожидал жандармов в мундирах, - признался он, вяло пожимая им руки. - Что за срочность, чем могу помочь?
        Радуясь, что можно сразу перейти к сути дела, не утруждая себя нудными преамбулами, Алексис достал из кармана пиджака листок бумаги и развернул его.
        - Мы ищем объяснение этому.
        Он протянул профессору мятый прямоугольник с нарисованным в центре символом *e.
        Экланд поправил очки и долго смотрел на рисунок. Сопел. Шевелил пальцами в такт своим мыслям.
        - Почему вы думаете, что я способен вас просветить? - наконец сказал он.
        - Может быть, этот знак был известен в древности? - спросила Людивина.
        - Во времена Древней Греции, - добавил Сеньон. - А может, это какая-то римская эмблема?
        Экланд лукаво глянул на трех жандармов:
        - Вы понятия не имеете, что это такое, правда? И обратились ко мне за советом так же, как могли бы обратиться к знакомому мяснику или врачу?
        - Вроде того, - признал Алексис. - Вы можете нам помочь?
        Экланд поджал губы:
        - Я наведу справки, но так, на первый взгляд, это не напоминает мне ничего известного. Извините.
        Жандармы как по команде опустили плечи. Алексис грустно вздохнул.
        - Надеюсь, вы начали с азов? - осведомился Экланд.
        - То есть?
        - Ну, это же буква, не так ли? Вы консультировались с лингвистом?
        Алексис, Людивина и Сеньон переглянулись с одинаково виноватым выражением.
        Профессор слегка ухмыльнулся.
        - Очевидное редко бросается в глаза, товарищи, - сказал он, наклоняясь, чтобы что-то написать на обратной стороне листка. - Держите, вот имя моего коллеги из Сорбонны. Он лингвист, очень хорошо знающий историю языков и письменности. Скажите, что вы от меня.
        Менее чем через час Сеньон потихоньку ускользнул от товарищей после того, как ему позвонили из Музея естественной истории. Алексис и Людивина тем временем ждали, пока амфитеатр Сорбонны покинут последние студенты.
        - У тебя под глазами синяки до колен, - сказала молодая женщина. - Ты спал ночью?
        - Плохо.
        Алексис не был настроен болтать, во всяком случае не готов был обсуждать свое самочувствие. Людивина это поняла и переключилась на другое:
        - Тебе не кажется, что мы зря теряем время? Мы должны сидеть в конторе и отрабатывать конкретные гипотезы.
        - Какие?
        - Я не знаю! Но, скажи честно, на что ты надеешься с этим символом? Микелис называет его «эмблемой Зла», что звучит и так достаточно мутно. На что она нам?
        - Нет ничего более одинокого, чем серийный убийца, и тем не менее у нас есть по крайней мере двое, которые для прикола подписываются этой буквой. То же самое делают педофил и парень на вокзале. Если мы узнаем, что означает эта буква, возможно, мы сможем понять, как они познакомились. И как до них добраться. Помнишь, как тот панк говорил о знакомых Жозефа Селима?
        - Он говорил «они».
        - Как будто он их боялся. Хотя ни разу даже не видел. Селима, должно быть, напугал его до чертиков. Сомневаюсь, что этот парень тратил свой скудный доход в интернет-кафе, чтобы поболтать на каком-нибудь форуме. Он кого-то встретил. Может быть, Фантома или Зверя. Или обоих. Они наговорили ему про то, что означает это *e. Наговорили столько, что он включился. Это лозунг. Клич. Призыв. Нам нужно понять, к чему.
        Они успели перехватить профессора Карриона, прежде чем он успел выйти через маленькую дверь в другом конце зала.
        Алексис предъявил удостоверение и без лишних формальностей объяснил причину своего прихода.
        Каррион был невысоким, коренастым, небритым мужчиной, от которого пахло старостью и пылью. Он внимательно выслушал немногословные пояснения жандарма и кончиками пальцев взял бумагу, а потом тут же вернул ее.
        - Вам это что-то напоминает?
        Лингвист кивнул:
        - Да, кое-что известно.
        Он взял мел и начал рисовать символ на доске.
        - Это индоевропейский корень.
        На лицах Алексиса и Людивины читалось непонимание.
        - Доисторический язык, лежащий в основе языков Европы и Азии, если хотите, - пояснил профессор. - Что? Вы не знали, что изначально существовал праязык?
        - Я никогда об этом не думала, - призналась Людивина.
        Профессор огорченно поморщился, прежде чем продолжить:
        - Большинство языков мира - продукт эволюции древних языков, которые почти все восходят к одному предку. Когда-то давным-давно люди говорили на языках или наречиях, имеющих много общего, идущих из одной отправной точки. То, что вы мне показываете, - это радикал, древний корень исходного языка. Звездочка перед буквой е говорит об этом довольно ясно.
        - И этот радикал что-то значит? - спросила Людивина.
        - Да, он означает «это», «этот» или даже «вот этот». Например, в протогерманском языке он дал *ains, а затем немецкое eins или английское one.
        Профессор, похоже, отнесся к этой истории очень серьезно, поэтому записал каждое слово на доске.
        - «Это»? - повторил Алексис.
        Он разочарованно переглянулся с Людивиной.
        - А оно не может означать ничего другого? - спросила та. - Например, на французском?
        - Напротив! Оно может означать очень многое! В латыни этот радикал дал is, id, ecce, слова с суффиксом - nus. И мы находим его в латинских выражениях, таких как unus, которые, - профессор не торопился, старательно выписывая каждую букву, - давали unio.
        - Что это значит по-французски?
        - Это этимология нашего слова «уния», «союз».
        На этот раз жандармы переглянулись с большей живостью. Семантика начала им что-то говорить.
        - «Союз»? - переспросил Алексис.
        - Да, - согласился профессор с оттенком гордости, словно открытие принадлежало ему лично. - Одним словом, если ограничиться французским языком, ваш *е - это древний корень слова «союз».
        - Истоки единения. Сбор всех сил, - подытожил Алексис. - Неужели именно это их связывает? Они объединились ради того, что в их глазах важнее всего? - Он думал вслух, мысли срывались с губ по мере возникновения. - Насилие. Они - стая. Архаичное сообщество, специализирующееся на охоте.
        - На смерти, - поправила Людивина.
        Она пристально смотрела на доску.
        Слово «они» теперь приобрело смысл.
        - Они первичная ячейка. Союз хищников.
        - Вдвоем или втроем в союз не собираются, - вслух подумал Алексей.
        Людивина покачала головой:
        - Нет. Союз - это целая группа. Люди. Много людей.
        Жандармы пристально смотрели друг на друга.
        - Они задумали взять числом, - сказала она. - Объединиться, чтобы стать сильнее. Они хотят вербовать сторонников.
        - А может быть, уже вербуют.
        14
        Прерывистая морось за несколько часов пропитала растительность, одежду людей и стала заливать канавы, водостоки, образовывая лужи в каждой выбоине дороги или яме на обочине.
        Машина мчалась по юго-западным пригородам Парижа. Вдоль шикарных, тихих кварталов, старых каменных стен или стальных оград, за которыми виднелись высокие деревья, едва различимые крыши особняков, усадебных домов и более современных вилл. Зажиточный пригород жил своей потаенной жизнью, где все было спрятано, центр находился в стороне от основных транспортных магистралей, а красивые дома - в глубине своих парков. Даже население словно куда-то скрылось, на улицах почти никого не было.
        Алексис ехал быстро, с мигалкой, на каждом перекрестке Людивина включала сирену. Они прибыли в Лувесьен. Их сердца сжимала тревога, ладони вспотели. Оба боялись того, что их ожидает. Оба не чувствовали никакого возбуждения, не питали никакой надежды на то, что им откроются новые подсказки, которые приведут к Фантому.
        В данных обстоятельствах такие чувства были неуместны.
        Ворота были открыты, двое дежурных полицейских контролировали проход. К счастью, на тротуарах не собралось зевак, пытающихся что-то разглядеть, - улица была безлюдна.
        «Пежо» медленно двигался по мощеной дорожке сада в направлении бело-серого дома, явно построенного по авторскому проекту. Его стены были почти полностью покрыты деревом. Этот современный и просторный дом чрезвычайно напоминал типичный американский особняк.
        Перед гаражом были припаркованы три полицейских автомобиля и пять машин жандармерии, включая фургон ОКР[5 - Отдел криминальных расследований.], а также санитарный транспорт.
        «Дворники» повизгивали при каждом движении, снимая со стекла туман, стремившийся во что бы то ни стало скрыть это место, словно оно не должно было существовать.
        Магали, брюнетка со стрижкой каре, ждала на крыльце, скрестив руки на груди. У нее, обычно такой динамичной и веселой, было суровое, непроницаемое лицо. Когда Алексис и Людивина подошли ближе, она так и осталась стоять, загораживая дверь в дом.
        - Надеюсь, вы не обедали?
        - Все настолько страшно? - спросил Алексис.
        - Местные копы сориентировались четко. Увидев бойню, они сразу поняли, что дело тяжелое, и вызвали уголовную полицию Версаля, а те, увидев тела и особенно способ действий, сразу вспомнили о нас. Учитывая схожесть фактов, прокуратура Версаля вызвала нас.
        - Сколько времени прошло с момента обнаружения тел?
        - Домработница нашла их сегодня около девяти утра. С нашими службами связались менее чем через два часа.
        - Сколько жертв?
        - Трое. Вся семья.
        - Эксперты-криминалисты уже закончили работу?
        - Да, они просто сделают несколько дополнительных фотографий, но площадка свободна. Координатор на месте.
        Координатор, а точнее, координатор судебной экспертизы был тем экспертом, который осуществлял связь между криминалистами, собирающими улики, различными лабораториями и результатами экспертиз и, наконец, самими следователями. На месте преступления он был гидом и толкователем.
        Магали отошла в сторону, пропуская их внутрь. Просторный дом был обставлен с большим вкусом: мохнатый ковер на паркетном полу цвета венге, стены в пастельных зеленых или бежевых тонах, деревянные панели, резной декор и дверные рамы, выкрашенные в безупречно-белый цвет. Все выглядело аккуратно и стильно: экзотическая деревянная мебель и этнические украшения свидетельствовали о многочисленных поездках в Африку и Азию, а все стены были увешаны рамками с фотографиями из отпуска, снимками семейной пары и их дочери, сделанными по всевозможным поводам.
        На всех фотографиях все стекла были разбиты. А их было много, десятки.
        Алексис также заметил множество романов, лежавших повсюду на полках, в нишах. Это были исключительно детективы.
        Магали указала на опрокинутый столик в холле, а также на подставку для журналов, содержимое которой вывалилось к подножию лестницы. Обложки Elle, Biba, Marie-Claire Maison и Les Annees Laser выглядели драматической иллюстрацией к тому, что произошло здесь несколькими часами ранее.
        На ковре, возле полудюжины пятен ржавого цвета, которые контрастировали с кремовым оттенком шерсти, лежал желтый маркер с номером 3.
        - Мы думаем, что на женщину напали здесь, - сказала Магали. - Следы борьбы и немного крови. Потом ее потащили наверх: на ступеньках в нескольких местах имеются царапины, к тому же эксперт-криминалист только что подтвердил мне, что у нее под ногтями обнаружены занозы от паркета.
        - А тело где? - спросила Людивина.
        - Наверху, в спальне.
        - Почему разбиты стекла на всех фотографиях? - задал вопрос Алексис. - Слишком методичная работа, вряд ли это результат борьбы.
        - И так во всем доме. Ни одной целой фотографии, - раздался странно безмятежный голос сзади.
        Филипп Николя, координатор, подошел к ним, чтобы поздороваться. Черные волосы, блестящие от геля локоны, зачесанные назад, дорогая кожаная куртка, кашемировый свитер, очки Ray-Ban, висящие на дужке в v-образном вырезе, узкие джинсы… Филипп Николя держался с непринужденностью человека, зашедшего летом в пляжный бар, чтобы снять девушку на вечер.
        - Видал я в жизни мерзости, но эта сцена точно войдет в мой личный пантеон, - предупредил он, оставив неуместную легкость тона. - Сейчас все увидите сами.
        Он провел их на кухню, где трещали фотовспышки.
        Два эксперта-криминалиста в синих комбинезонах делали новую серию дополнительных снимков. Они двигались осторожно, словно по минному полю, с каждым шагом проверяя, куда ступают, и стараясь ни к чему не прикасаться.
        Четыре софита на треногах стояли по углам комнаты, заливая ее страшным белым светом - тем светом, что не знает ни жалости, ни скромности, ни стыда и признает одну медицинскую, техническую, жестокую правду.
        Два эксперта-криминалиста работали около красной лужи, заливавшей три с лишним квадратных метра кафельного пола, в середине которой, как в кривом зеркале, отражался свет. Они действовали осторожно, стараясь не слишком приближаться к человеку, лежащему на спине с перерезанным горлом: рана была яркая и глянцевая на срезе, как свежий стейк из супермаркета, разрезанный пополам. На коже кровь засохла, а на полу выглядела липкой, почти клейкой. Темная, густо-бордовая кровь казалась еще жутче в мощном свете ламп.
        - Глава семьи, - представил Филипп Николя, протягивая руку к телу. - Наиболее вероятный сценарий - убит первым. Наверняка застигнут врасплох, нет следов борьбы, пыток - его просто прихлопнули, как назойливого комара, попавшегося под руку.
        Веки трупа были сомкнуты не полностью, и с порога кухни Алексис мог видеть зрачки, слегка поблескивавшие в ярком свете софитов. Глаза смотрели, но ничего не видели. И не увидят больше никогда. Они застыли, взглянув в лицо смерти, навсегда остановив свой взгляд на том, кто пришел забрать несколько жизней.
        Мужчина лежал, сжав кулаки. Он цеплялся за жизнь. Он отказывался умирать. Всеми силами боролся с небытием. Однако, истекая кровью, он, должно быть, сознавал, что все напрасно. Что он борется с химерой. Жизнь вытекает из тела, отлетает, как туман, который невозможно удержать. И вот, на этой кухне, в одну из осенних ночей жизнь покинула его тело, пока рядом и одновременно убивали его жену и дочь. Алексис знал, что при кровотечении по мере потери крови снижается температура тела и все сильнее чувствуется холод. Этот человек умер на кафельном полу, дрожа в ознобе и понимая, что с холодом, который все глубже и глубже проникает в тело, бороться невозможно, что челюсти пустоты все сильнее сжимаются по мере агонии.
        Людивина дернула коллегу за рукав и оттащила от тела.
        Только тогда он понял, что координатор уже поднялся наверх.
        - Ты в порядке? - спросила блондинка.
        Алексис кивнул.
        - Никак не получается подавить в себе сочувствие, - тихо признался он.
        - Я знаю. Я теперь лучше тебя понимаю. Но именно потому, что ты так сильно чувствуешь все на месте преступления, ты можешь поставить себя на место жертвы, на место преступника и нащупать возможные гипотезы.
        Людивина взяла его руку в свою теплую ладонь и потянула к лестнице.
        Наверху царил еще больший ажиотаж. Из двух противоположных комнат били мощные потоки света, фигуры и тени людей мелькали на фоне голосов, треска вспышек и бормотания раций.
        - Врач, констатировавший смерть, отметил на трупах что-то особенное? - спросила Людивина, отпуская руку напарника.
        - Увидев состояние тел, он ничего не сказал, только выругался, - ответила Магали.
        - И все же у нас есть представление о хронологии событий? - спросил Алексис.
        - Домработница обнаружила трупы в девять часов, - сказал координатор, - и когда приехала полиция, тела еще не остыли. Я проверил мобильный девушки. Последнее сообщение отправлено вчера в 23:47, тогда все было в порядке. Значит, это произошло ночью. Ваш коллега, такой лысый криминолог, считает, что все случилось поздней ночью.
        - Микелис здесь?
        Магали показала рукой в сторону одной из комнат:
        - С Франком и Беном.
        Группа Магали присутствовала в полном составе. Это была эффективная тройка универсальных специалистов, представителей трех поколений жандармерии, каждый со своими навыками и сильными сторонами. Алексису нравилось с ними работать.
        Они подошли к дверям родительской спальни, где работали двое. Франк, усатый мужчина лет пятидесяти, делал заметки, осматривая место преступления. Дальше, над кроватью, склонилась лысая фигура Микелиса, он исследовал каждый сантиметр, его серые глаза двигались из стороны в сторону, от подсказки к подсказке, а мозг пытался осмыслить все увиденное.
        Это была просторная, со вкусом обставленная спальня в теплых тонах: охристые стены, бархатные пуфы, повсюду коричневые подушки. И несколько стеллажей с плотными рядами книг. Опять детективы. Один из них лежал и на прикроватной тумбочке рядом с бутылкой воды и шкатулкой с украшениями. Хозяйка, видимо, была заядлой любительницей триллеров, понял Алексис.
        Она лежала на красном покрывале.
        Покрасневшем от впитанной крови.
        Женщина лежала нагая ничком, уткнувшись лицом в покрывало, лодыжки были привязаны пластиковыми стяжками к раме кровати. Из складок покрывала виднелся угол глубокой раны на шее.
        Ей перерезали горло - так же, как мужу.
        Символ глубокой бороздой зиял на спине - от одной лопатки к другой.
        *e.
        Индоевропейский корень. Исток истоков слова.
        На теле мертвой женщины.
        Это была не просто подпись преступника, а команда к сбору.
        Клич единения. Знак союза.
        Серые радужки глаз неотрывно смотрели на Алексиса.
        - Я же вам говорил, этот парень уверен в себе, - сказал Микелис своим глубоким, ровным голосом. - Он перешел на новый уровень: теперь целая семья.
        Софиты экспертов-криминалистов все еще стояли на месте, как и дюжина черно-желтых маркеров. Алексис вошел в спальню, стараясь не вступить в кровь.
        - Вы оказались правы и в том, что он скоро снова перейдет к делу.
        Молодой жандарм внимательно рассматривал обстановку, искал знаки, указывающие на то, как именно произошли убийства, - опрокинутые или сломанные предметы, порванную одежду на полу или царапины на стенах, - но сначала ничего не складывалось, пока его взгляд не упал на пустую пластиковую петлю, привязанную к перекладине изголовья кровати. Чуть дальше виднелась еще одна, - очевидно, они использовались для фиксации запястий жертвы.
        - Ей удалось освободить руки?
        - Видимо, да.
        Запястья женщины распухли, несколько глубоких царапин виднелось ниже локтя. Она раздирала кожу вокруг захватов до мяса. Петли представляли собой пластиковые хомуты - скользящие узлы, столь любимые американскими правоохранительными органами. Развязать их невозможно, единственный вариант - разрезать хорошими ножницами.
        - Но ступни она освободить не сумела, - добавил Микелис. - Хотя очень старалась.
        Она дергала так сильно, что в районе лодыжек зияли огромные раны, но стяжки не поддались.
        - Есть даже царапины от ногтей - она явно сама рвала на себе кожу, - прокомментировал криминолог.
        - Она сама раскромсала себе лодыжки?
        - Я думаю, будь у нее еще час времени, она бы оторвала себе обе ступни.
        - Вы серьезно? Но… зачем?
        - До этого мы еще доберемся.
        - Он перерезал ей горло?
        - Почти до кости, тут даже не нужно подтверждения патологоанатома, достаточно подойти ближе.
        Алексис предпочитал держаться на расстоянии. Он не понимал, как поможет расследованию то, что он увидит ее перерезанное горло. От запаха крови его начинало мутить. Это был терпкий железистый запах, который он вдыхал уже много раз и который неизменно вызывал одно и то же воспоминание: запах скотобойни, на которую его как-то сводили в детстве. Ему часто говорили, что запахи связаны с воспоминаниями и что они по ассоциации вызывают у нас, в нашей памяти, какие-то давние образы. Вплетаясь в ощущения, они навсегда становились несмываемой печатью опыта на теле жизни.
        - Он ударил ее электрошокером, - прокомментировал криминолог, указывая на два небольших прокола в центре спины и посиневшую кожу вокруг.
        - Это что-то новое. К тому же обычно он убивает не так. Неужели ему пришлось действовать впопыхах?
        Микелис покачал головой:
        - Напротив, он пришел сюда, чтобы действовать спокойно, с расстановкой.
        - Ее не истязали, как предыдущих жертв, - заметила стоявшая у порога Людивина. - Это точно был он? Наш Фантом?
        Франк наконец поднял глаза от блокнота и сказал:
        - Нет никаких следов взлома. И уборщица подтверждает: когда она пришла, все было заперто. Уходя, убийца тщательно запер дверь, мерзавец.
        - Мы не знаем, как он попал внутрь? - спросил Алексис.
        - Нет. Как и в случае с предыдущими двумя жертвами.
        - У Клер Нури и Надьи Садан была в доме сигнализация? - спросил Микелис.
        - Да. Но компании-установщики разные, мы проверили. И интернет-провайдеры тоже. В крайнем случае, чтобы проникнуть внутрь, Фантом мог выдать себя за электрика. Мы копали и с этой стороны, но никто из соседей в течение дня не видел ни одного служебного фургончика.
        - Они могли его проглядеть, - добавила Людивина.
        Микелис тут же парировал:
        - Вряд ли, чтобы попасть в дом, Фантом стал бы выдавать себя за сотрудника какой-либо службы, да еще и поздним вечером в воскресенье. У него другой метод. Который работает днем и ночью, в выходные и в будни. Он очень уверенно действует. Вы просматривали выписки по кредитным картам? Не обращался ли кто-нибудь из жертв к слесарю?
        - Тоже никаких результатов, - доложил Алексис.
        - Но что-то должно объединять этих жертв. Например, способ, которым он проникает в их дома. Либо ему удается заставить хозяев открыть, не вызывая подозрений, а затем закрыть за собой, взяв хозяйские ключи, либо у него есть своя методика, которую нам нужно поскорей разгадать.
        - Он не ворует ключи у своих жертв, - поправила его Людивина. - Мы нашли все комплекты ключей во всех домах, и родственники подтвердили, что все связки на месте.
        Микелис задумчиво кивнул.
        - Что за кровь возле ваших ног? - спросил Алексис.
        Криминолог сделал шаг в сторону. Прикроватный коврик пестрел пурпурными пятнами. На нем виднелся маркер с номером 7.
        - Криминалисты взяли образец, - пояснил Филипп Николя. - Вряд ли это кровь жертвы: пятна находятся с противоположной стороны от места, где она лежит, и стечь сюда она тоже не могла. Скорее всего, это кровь убийцы. Возможно, он поранился во время схватки.
        - Это у нее под ногтями щепки от пола?
        - Да, древесина та же, что и на первом этаже и на лестнице. Очевидно, он отключил ее внизу, а потом затащил сюда.
        - Хотел изнасиловать на ее собственной кровати?
        Микелис коротко указал на промежность женщины, которая находилась прямо перед ним.
        - Я не думаю, что она была изнасилована, - сказал он, не особенно вглядываясь.
        Его взгляд что-то искал, блуждал вокруг кровати.
        - Почему вы так уверены?
        - У предыдущих жертв уделано все вокруг. Он ищет удовольствия, он возится, трется о них, ему нужен контакт. Он агрессивно захватывает пространство, обычно повсюду обнаруживаются брызги спермы. К тому же он систематически истязает их в момент изнасилования. А здесь просто перерезал ей горло.
        - Откуда тогда уверенность, что это снова он?
        Микелис вперил свой холодный взгляд в молодого жандарма.
        - Советую вам заглянуть в комнату напротив, - сказал он. - Если хотите узнать, что в голове у серийного убийцы, когда он переходит к делу, там вы это увидите с лихвой. Тут уж он разошелся. Отвел душу, показал себя. Во всем своем неистовстве и бесчеловечности. И вы поймете, почему эта безобидная мать семейства была готова перерезать себе обе лодыжки собственными ногтями, лишь бы освободиться.
        Алексис сглотнул. Он начинал воображать худшее.
        - Вам понравится, - добавил Микелис. - И здесь он впервые оставил нам послание.
        15
        Буквы были яркие, пестрые, склеенные из синтетических перышек цыплячье-желтого, изумрудного, розового, ярко-синего и алого цвета.
        Они красовались в центре двери на высоте груди.
        ИЗАБЕЛЬ.
        Бенжамен, лысеющий сорокалетний мужчина, стоял спиной к двери и смотрел, как эксперт-криминалист делает снимки.
        Комната вся была похожа на эту надпись на двери - пестрая, воздушная и жизнерадостная: кисейные вуали на стенах, розовая мебель с позолотой, зеркала в рамах и десятки безделушек самых оригинальных форм и оттенков. Комната девочки-подростка, которая еще растет и меняется: она пока недалеко ушла от маленькой девочки, живущей у нее внутри, но уже пытается стать женщиной.
        Комната юной девушки, которую грубо швырнули в мир мужчин. В самом страшном его проявлении.
        Большинство безделушек были опрокинуты, разбиты, вуали разорваны, испещрены багровыми пятнами, брызгами крови. Все рамки висели разбитые, их били одну за другой с яростью и патологической методичностью. Шкаф был открыт, обе дверцы проломлены и болтались на выдернутых петлях, одежда сорвана с вешалок и облита мочой, так что вонь чувствовалась с лестничной площадки.
        Ковер пестрел алыми полосами и полуметровыми подтеками, как цветными росчерками по чистой белизне.
        При каждой вспышке фотоаппарата ручейки крови мерцали серебряными жилами.
        Алексис сразу же обратил внимание на кровать, стоящую в центре комнаты.
        Кровь настолько пропитала верхний тонкий матрас, что местами образовались лужи, из которых проступали контуры какого-то уродливого существа.
        Существо по форме и по наличию четырех конечностей смутно напоминало человека.
        Женщину.
        Меж раскинутых ног зияла промежность. Из влагалища вытекала какая-то вязкая светло-розовая слизь.
        «Сперма и кровь», - понял Алексис.
        И того и другого было много. Он долго кончал, она долго истекала кровью.
        Кожа Изабель казалась смуглой, словно выдубленной, от засохших коричневатых жидкостей, которыми истекало ее тело. Кровь окрасила ее от таза до кончиков ног, превратив девушку в краснокожего индейца, - то, что было внутри, покрывало ее снаружи. Живот и ноги были изранены, бедра и руки - в синяках и кровоподтеках.
        Грудь посинела от многочисленных попыток реанимации почти до черноты.
        Но все в этой комнате знали, что реанимировали девушку совсем не спасатели.
        Это убийца неистовствовал. Он душил ее, а затем, когда жизнь ее покидала, раз за разом делал искусственное дыхание рот в рот и массаж сердца, пока она не приходила в себя.
        Чтобы он мог снова насиловать и истязать.
        И потом душить.
        До смерти.
        До жизни. Или, скорее, до адских мук.
        Фиолетовый лифчик, обмотанный вокруг горла девочки, красноречиво свидетельствовал об испытанных ею страданиях.
        Ее русые волосы на две трети окрасились кровью в каштановый цвет.
        Синяки широко разлились по лицу, делая ее неузнаваемой, непохожей на собственные фотографии, которые висели на первом этаже.
        Губы были синими, почти черными. Кончик языка выступал сквозь желтоватую слизь засохшей слюны. Из глазниц выпирали две перламутровые жемчужины с алыми прожилками, в центре каждой - бледная яшма. Издали с такими выпученными глазами девушка казалась карикатурой, персонажем мультфильма. Горло сдавливали так сильно, что глаза почти вылезли из орбит. На большей части склеры лопнули сосуды, помутив ее и без того обезображенный взгляд.
        - Близко я не подходил, но уже насчитал двадцать два удара ножом в живот и бедра, - сказал Бен вместо приветствия.
        Эксперт-криминалист поднял камеру, и яркая вспышка запечатлела потолок.
        Сотни мелких красных капель образовали на нем жуткую галактику.
        Алексис сразу вспомнил, что путешествие в пространстве - это путешествие во времени. Здесь было то же самое. Любой эксперт, присмотревшись повнимательней к этим созвездиям, смог бы восстановить в обратном порядке хронологию случившегося. Расположение следов, их размер, направление хвостов капель - все это дало бы ценную информацию о том, откуда и с какой скоростью летели брызги. Как в детских играх, где нужно соединять точки для получения рисунка, тут тоже постепенно можно было бы восстановить точную картину атак убийцы.
        Затем в свете вспышки сверкнули стразовые бусины лежащего на столе девичьего дневника.
        - Это ее дневник? - спросил Алексис.
        - Похоже на то, - ответил Бен.
        Дневник был по-прежнему заперт на металлическую защелку. Убийцу он не заинтересовал, хотя лежал на самом виду, и вряд ли крошечная застежка могла помешать его открыть. Дневник хранил все чувства, мысли, страхи и желания девушки, возможно, ее эротические мечты. Но убийца к нему даже не прикоснулся. То, о чем она думала, кем ощущала себя в глубине души, какой надеялась вырасти, не имело для него никакого значения. Она была лишь пустой оболочкой. Инструментом для получения удовольствия. Для разрядки его влечений.
        Он настолько не дорожил своей новой игрушкой, что разбил ее вдребезги, даже не прочитав инструкцию.
        Алексис понял, что выбрал не то слово.
        Убийца не играл ею. Он хотел причинить боль.
        Уничтожить.
        У этого мальчика было трудное детство, он так и не научился играть в игрушки. И радовался, только когда их ломал.
        Микелис прав: все содержимое головы убийцы было прямо перед глазами.
        Эксперт-криминалист повернулся к новоприбывшим и махнул им рукой, выглядывавшей из синего комбинезона.
        - Тут еще вот что, - сказал он, указывая пальцем в перчатке на участок стены возле входа, который Алексис мог увидеть, только оказавшись внутри комнаты. - Можете подойти ближе, мы все осмотрели.
        Молодой жандарм шагнул вперед и увидел овальное зеркало, а под ним - комод с вывернутыми ящиками. Оттуда в беспорядке свисало нижнее белье, как будто его выпотрошили.
        На трусиках и разноцветных лифчиках местами виднелась белесая жидкость.
        - Сперма? - спросила Людивина.
        - Даю руку на отсечение, - ответил эксперт-криминалист. - Мы взяли образцы ДНК.
        Алексис поднял голову.
        И увидел в зеркале себя. Привычная трехдневная щетина, карие глаза, осунувшееся лицо со следами вечного недосыпа.
        Над его отражением кровью были написаны слова: ЛИЦО НАСИЛИЯ.
        Этим лицом был Алексис Тиме.
        От сиреневых кругов под глазами лицо казалось недобрым, ожесточенным. Его озлобили увиденные кошмары. В этом взгляде как будто вот-вот вспыхнет смерть и вырвется в мир.
        Фантому удалась его шутка. Издевка. Провокация. Высмеять полицейских и остаться безнаказанным.
        Низкий голос Ришара Микелиса нарушил тишину комнаты:
        - Послание читается легко, не так ли?
        Алексис вздрогнул и пролепетал:
        - Он зол на весь мир…
        - Для него виновны мы все, поголовно. Его жестокость - наша жестокость, мы за нее в ответе, само общество жестоко.
        - Что ж, - сказала Людивина немного устало, - это лишь подтверждает то, что мы уже знали: он не собирается останавливаться.
        Микелис обвел руками комнату:
        - Здесь гораздо больше, здесь вся его философия. Его портрет, глубинная суть. Холодный до крайности, безмерно озлобленный, полный ярости, сдерживаемой в тисках поразительного самоконтроля, при этом полное отсутствие эмпатии, гиперсексуальность, огромная способность к возбуждению - он эякулировал везде и, вероятно, много раз. Должно быть, он не может кончить никаким другим способом или не в такой степени. Я склоняюсь к тому, что он одиночка, что он не из тех убийц, что прячутся за маской доброго семьянина, приятного соседа. Клокочущая ненависть и маниакальное стремление контролировать все вокруг приводят к тому, что он может жить только один, а его сексуальность слишком девиантна, нормальную женщину ему не обмануть. Он ненавидит образ семьи и картины семейной жизни, о чем свидетельствуют разбитые рамки с фотографиями, отражения чужого счастья. Ему ненавистна чужая радость, она для него настоящая проблема. Он напал на этот дом потому, что здесь живет как бы идеальная семья. И вот, мы нащупываем то, что он представляет собой на самом деле. Это человек искореженный, загубленный своим безрадостным
детством, атмосферой постоянного насилия. Все, что копилось, теперь вырвалось наружу. Первые две жертвы были освобождением, раскрепощением. Теперь он приступает к тому, что его действительно волнует, решает свои проблемы, получая при этом удовольствие.
        - Это как-то указывает на его возраст? - предложил идею Алексис.
        Микелис обернулся к молодому жандарму:
        - Именно. Он достаточно зрелый человек, чтобы полностью контролировать себя, но в нем столько ярости, что ее невозможно копить десятилетиями. Я бы сказал, ему между двадцатью семью и тридцатью пятью. Далеко до сорока. Он долго взращивал свои болезненные фантазии, а потом пошел вразнос. У него возникла потребность перейти к действию. Он нападает на людей, которые чем-то напоминают ему собственное детство, собственную семью, вернее, то, чего в ней не хватало. Скорее всего, это белый европеоид. Ведь он разбил фотографии, но не зеркала. Его устраивает собственная внешность. Он уверен в себе, возможно, даже считает себя красивым. Возможно, не без удовольствия поддерживает себя в хорошей форме, следит за внешностью, чтобы смотреть свысока на других людей. Спортивный человек, которому тело нужно не только для красоты, но и чтобы легче справляться с жертвами, к тому же спорт - отличный способ выпустить пар, когда давление внутри нарастает, а план атаки еще не готов. Наверняка преступник обладает большой физической силой, он без труда одолел всех жителей дома. Накачивает мышцы.
        Координатор Филипп Николя, стоявший на пороге, восхищенно присвистнул:
        - Неужели создание психологического портрета преступника бывает и в реальной жизни? А не только в сериалах?
        Не обратив на него внимания, Микелис повернулся к Алексису:
        - Вы нашли его лобковые волосы на предыдущих местах преступления?
        - Да, и волосы с головы, ДНК которых совпадает со спермой. Он брюнет.
        - Это парень с острым умом, способный четко планировать нападения и проникать в дома намеченных жертв. Он хочет действовать в их мире. Он мог бы отвезти их в уединенное место, к себе домой или на съемную квартиру, где все знакомо и нет риска, что нечаянный гость застигнет его врасплох, но он хочет насиловать жертв у них дома. Чтобы полностью овладеть ими. Их плотью, их жизнью, их жилищем. У него навязчивая мысль о всевластии. Его жертвы перестают для него существовать, потому что даже у себя дома они не могут от него укрыться, они в его власти. Он их полностью контролирует.
        - И на что это указывает? - спросила Людивина.
        - Он чего-то ищет. Помимо сексуального наслаждения и ритуала убийства. Ему важно быть в их жизни. В мире этих женщин.
        - Зачем?
        - Пока не знаю. Это часть его болезненной фантазии, и нам предстоит ее распутать и понять.
        - По-вашему, он хитер, однако повсюду оставляет свою ДНК, - напомнил Алексис.
        - Потому что он в высшей степени нарциссичен. Это способ пометить свою территорию, оставить подпись под преступлением, застолбить жертв, унизить и испачкать их по-настоящему, и еще потому, что его фантазии носят физический характер. Почувствовать контакт с кожей жертвы, проникнуть в нее полностью, без искусственных преград: он не надевает презерватив, ведь это отделило бы его от другого человека, от контроля над ним, от наслаждения. В нем столько самомнения, что его не волнует, есть ли у нас его ДНК, он знает, что мы никогда не сможем до него добраться. И это лишний раз подтверждает, что его не арестовывали за серьезные преступления, а значит, его отпечатков пальцев и генетического материала нет в картотеках.
        - Я думала, серийные убийцы - это преступники, которые идут по нарастающей, - удивилась Людивина. - Что они сначала совершают множество других правонарушений и только потом переходят к убийству, словно… этот водоворот утягивает их на дно, к непоправимому.
        - У большинства из них так и происходит. И наш парень определенно нарушал закон: наверняка подростком залезал к соседям, где-то подворовывал, возможно, совершал непристойные действия или даже изнасилования… Но либо его не поймали, либо он был тогда несовершеннолетним, и потому его ДНК не попала в базу.
        - Он убил Клер Нури в среду вечером, а Надью Садан - в понедельник, - напомнил Алексис, подключаясь к составлению психологического портрета. - Он безработный? Или работает по гибкому графику?
        - Не безработный, ему не обойтись без денег, - тут же откликнулся Микелис. - Они ему нужны на бензин и чтобы чувствовать себя спокойно. С другой стороны, вряд ли такой человек потерпит над собою власть начальника. Либо он самозанятый, во что трудно поверить, - на это уходит много времени и бумажной волокиты, а время ему нужно для удовлетворения… иных потребностей. Скорее всего, у него профессия, которая предполагает автономность, бесконтрольность, что-то вроде объезда объектов, развозки грузов, доставки, что также дает возможность намечать для себя потенциальных жертв. Придется просмотреть банковские выписки всех погибших. Проверить, не пользовались ли они одной и той же службой доставки еды, товаров или чего-то подобного.
        - Мы стали было искать в этом направлении, - подтвердил Алексис, - но ничего не нашли.
        - Вероятно, ему трудно долго удержаться на одной работе, - добавил Микелис, - хотя он достаточно умен, чтобы создать о себе нужное впечатление, он понимает, что ему необходим постоянный доход, позволяющий сосредоточиться на том, что он любит больше всего: на убийствах. Что касается дней, в которые он убивает, то он мог накануне взять отгул или быть в отпуске, но я не думаю, что у нас достаточно информации, чтобы делать выводы.
        Бенжамен почесал голову с остатками шевелюры.
        - И что конкретно все это означает для нас? - поинтересовался он.
        Микелис пристально посмотрел на него. Бен выдержал его взгляд как испытание на мужественность.
        - Брюнет, около тридцати лет, - начал криминолог, - спортивный, крепкий, уверенный в себе, возможно, не урод, даже смазлив, живет один, быстро заводится, идет вразнос, ненавидит чужое счастье, хитер, эгоцентричен, имеет относительно одинокую профессию; если эксперты-криминалисты сумеют дать нам конкретные направления для поиска, хотя бы несколько улик, то, имея перед глазами список потенциальных подозреваемых, мы сможем очень быстро выйти на преступника - вот что это для нас означает. У вас есть психологический портрет. Отталкиваясь от него, вы сможете лучше представить себе этого человека, а главное, поставить себя на его место. Думать, как он.
        Бен поднял брови:
        - Я оставлю эту часть работы вам, сам я действую по старинке.
        - Только такой ценой мы сможем опередить убийцу на шаг. Чтобы успеть предотвратить. Остановить его до того, как он снова перейдет к действию.
        Тут у Алексиса зазвонил мобильный телефон.
        Потом, почти одновременно, у Людивины.
        Алексис прочитал на светящемся экране имя Сеньона.
        - Мне звонит Априкан, - сказала Людивина.
        Голос Сеньона эхом разнесся по комнате, так громко он говорил:
        - Алекс? У нас проблема.
        Стоявшая рядом Людивина, которая слушала полковника, побледнела.
        - Что случилось? - спросил Алексис.
        - Он снова перешел к действиям.
        - Я знаю. Мы на месте. На этот раз три жертвы.
        - Нет, Алекс, не Фантом.
        Людивина не сводила глаз с Алексиса и кивала.
        Тогда он понял. И закрыл глаза.
        Он глубоко вздохнул, когда слова Сеньона достигли его ушей:
        - Зверь. Он совершил убийство. Сегодня ночью.
        16
        Сеньон ждал их в офисе, на втором этаже казармы в Двадцатом округе Парижа. Он как раз прикрепил кнопками к пробковой доске распечатанные на принтере снимки.
        - Вот, получил по электронной почте, - сказал он.
        - Значит, сегодня ночью? - повторил Алексис, входя.
        - В районе Кракова, на юге Польши.
        - А как вышло, что нас так быстро известили? - удивилась Людивина.
        - Просто повезло. Один из местных полицейских - офицер по связям с Интерполом в этом районе, и он накануне получил наш циркуляр с символом. Увидев тело, он узнал почерк преступления и тот же рисунок: *e.
        Алексис подошел к фотографиям.
        Определить, что это женщина, можно было только по голове и по одной груди. Остальное выглядело просто массой вспоротой плоти от горла до влагалища, одним багровым месивом, как будто в животе у жертвы разорвалась граната.
        - Есть какие-нибудь улики, свидетели?
        - Пока нет. Томаш, мой контакт, будет держать меня в курсе.
        - А характеристики жертвы? - спросила Людивина.
        - По всей видимости, проститутка. Брала клиентов в одном и том же районе, это промышленный пригород Кракова. Тело обнаружено на въезде в лес, недалеко от деревни, примерно в пятнадцати километрах.
        - Поблизости есть автострада?
        Сеньон устроился за компьютером и, сделав несколько кликов на гугл-картах, развернул экран к коллегам.
        - E40, в восьми километрах.
        - Дальнобойщик? - предположила Людивина.
        - Во Франции все три его жертвы были найдены менее чем в тридцати километрах от автострады А4, идущей на восток. Если проследить ее путь дальше, оказываешься… в Кракове.
        - Я направлю конкретный запрос немецким полицейским, - сказал Сеньон, снова разворачивая компьютер к себе. - Этот ублюдок вполне мог сделать свое дело и в Германии, а никто ни о чем не догадался.
        - Мы ведь уже послали письмо в Интерпол, - напомнила ему Людивина.
        - Ты что, реально просматриваешь все их циркуляры?
        Она кивнула.
        Алексис снова обернулся к снимкам. После всего, что он увидел в Лувесьене, глянцевая бумага фотографий позволяла дистанцироваться от своих эмоций и сопереживания, что сейчас было весьма кстати.
        Хотя контуры тела были зверски искажены, Алексис отметил, что девушка была полноватой. Как и три предыдущие. В выборе жертв намечалась константа. Зверь предпочитал женщин в теле. Пухленьких. На этот раз буква *е была вырезана у жертвы на лбу. И четко видна.
        Алексис постучал пальцем по крупному плану бедра, из которого был выдран значительный фрагмент плоти. Рана была округлой формы, из-под желтой пленки жировой ткани свисали волокна мышц.
        - Похоже на укус акулы! - воскликнул он.
        - И правда, немного напоминает, - ответил Сеньон, прекращая писать и откидываясь назад в кресле.
        - У нас есть ответы по оттиску зубов этого парня от стоматологов и челюстно-лицевых хирургов?
        - Все отрицательные, - ответил Сеньон.
        - Эксперт говорил о моде, распространенной в среде готов, особенно в Германии, - напомнила Людивина, - когда они затачивают зубы.
        Алексис внимательно всматривался в рану. Вырван большой кусок мяса. Это какой же силы был укус? Человеческая челюсть не могла нанести такой урон.
        - Сомневаюсь, - пробормотал он.
        Хотя он отвергал гипотезу Сеньона о животном, но после нового нападения пришлось признать очевидное: ни один человек не способен вырвать зубами столько мяса, это точно. Чтобы отхватить такой огромный кусок, надо обладать самым большим ртом в мире. И самой мощной челюстью.
        - Сеньон, думаю, нам придется отработать твою гипотезу, - признался он, - с животным.
        Великан нахохлился в кресле: он явно чувствовал себя неловко.
        - Да что? В чем дело? - воскликнул Алексис. - Ты больше в нее не веришь?
        Его коллега виновато вздохнул.
        - Мне не терпелось разобраться, - признался он. - И я выяснил: это не челюсть какого-либо известного животного.
        - Что-что? - поперхнулась Людивина.
        - В отличие от вас, я решил не отбрасывать этот вариант и в воскресенье связался с Музеем естественной истории. Мне дали категорический ответ: отпечаток не соответствует ни одному известному млекопитающему. Подтверждение пришло сегодня утром.
        Людивина выругалась:
        - Что за фигня? Они говорят, что это не животное, а одонтолог говорит, что это не человек, так что же это тогда?
        Сеньон широко развел руками:
        - Неизвестно что!
        - Кто-то из них точно ошибается, - настаивала Людивина. - Ни на одном месте преступления нет ни шерсти, ни следов лап, так что я склоняюсь в пользу деформации челюсти человека. Кроме того, это объясняет, почему в детстве он чувствовал себя отвергнутым, испытывал чувство фрустрации, был психологически неустойчивым и теперь выпускает всю сдерживаемую ярость наружу. Это штамп, но часто он соответствует действительности! Что ты думаешь, Алекс?
        - Почему бы и нет… - отозвался тот, поглощенный своими мыслями.
        - О чем это ты так задумался? - спросил Сеньон.
        - Раз мы не понимаем, как он наносит такие специфические укусы, можно попробовать как-то интерпретировать их смысл.
        - Именно об этом я и говорила! - буркнула Людивина. - Ты меня не слушаешь!
        Алексис проигнорировал ее реплику и продолжил:
        - У него есть потребность поглотить жертву, вобрать ее в себя. Не забывайте, что он уносит фрагменты их тел! Отсутствуют целые куски!
        - Он не просто кусает, - тихо сказал Сеньон. - Он откусывает и ест…
        - Это лишь наше предположение. А конкретно нет никаких доказательств, что он их ест, - напомнила Людивина.
        - Но в этом есть смысл. Состояние трупов многое говорит о его душевном состоянии. Он разъярен. Он хочет уничтожить внешний образ своих жертв. Он кромсает их так, что они перестают походить на женщин. Он бьет их, переламывая все кости, вспарывает, терзает, это такое варварство, что в какой-то момент оно красноречиво раскрывает его характер.
        - Причем нападает только на женщин, и цель его в принципе не изнасилование, хотя он зверски кромсает их гениталии. Его настоящая цель - образ женщины, - добавила Людивина, подхватив тему.
        - Точно. Теперь, зачем ему их кусать? Зачем их есть? Чтобы чувствовать себя менее одиноким? Каннибалы часто крайне одиноки, они поглощают другого человека, чтобы он был внутри них. Что меня удивляет, так это несоответствие между бурным, неистовым характером преступлений в момент их совершения и тщательной, методичной подготовкой: он выбирает место, где поблизости нет свидетелей, следит за тем, чтобы не попасть на камеры наблюдения в соответствующем районе, он оставляет очень мало следов: мы не нашли ни ДНК, ни волоска, ни кожи под ногтями жертв - ничего.
        - Судмедэксперт заметил микроскопические повреждения под ногтями одной из девушек. Он считает, что ногти были вычищены, чтобы удалить любой компрометирующий материал, - вспомнила Людивина. - Это точно доказательство хладнокровия!
        - И все же у нас есть следы шин и один отпечаток обуви, - напомнил ей Сеньон.
        - Да это почти ничего! - завелся Алексис. Его охватил дедуктивный азарт и раздражала мысль, что у них перед глазами что-то есть, но они не могут понять, что именно. - Он столько возится со своими жертвами, должно же от него остаться хоть несколько волосков, может же он пораниться, но нет! Даже спермы нет, он не кончает!
        - Возможно, он использует презерватив, - предположила Людивина.
        - Сомневаюсь. У него с ними сугубо телесный контакт, вплоть до того, что он их кусает! Ему нужно чувствовать их. Я просто думаю, что сексуальный компонент его действий заключается не в самом проникновении или оргазме, а скорее во взрыве эмоций в момент убийства.
        Внезапно Алексис нахмурился.
        - Что такое? - забеспокоилась его коллега.
        Он бросился к своему столу.
        - У нас тут есть протоколы вскрытия?
        Сеньон протянул ему стопку документов в папках кремового цвета:
        - Все три протокола здесь.
        Алексис послюнил указательный палец и стал быстро-быстро листать страницы в поисках чего-то. После некоторого колебания, найдя нужный абзац в отчете судмедэксперта, он ткнул в него пальцем. Затем так же стал искать в отчете следующей жертвы, затем третьей.
        - У всех жертв сломана грудная клетка, но изнутри! Трещины ребер, иногда переломы… Сильное растяжение грудино-ключичных мышц! Разрывы кожи!
        - К чему ты клонишь?
        - Он не случайно убивает крупных женщин. Ему это нужно.
        - Нужно? - спросила Людивина.
        Алексис кивнул и в волнении вскочил на ноги.
        - Он ест их, чтобы чувствовать себя ближе к ним, трется о них, кусает, потому что не может удержаться. Вам никогда не хотелось в момент сильного любовного опьянения слиться с любимым человеком, войти в него? Именно это он и делает. По-настоящему. Он вскрывает их и потрошит, чтобы влезть внутрь. Он сворачивается в клубок у них внутри. Насколько это возможно. И неизбежно, даже если он втискивается внутрь лишь частично, тела жертв трещат и расходятся.
        - Внутрь трупа?! - вскрикнула Людивина, скривившись от отвращения.
        - Но зачем? - поинтересовался Сеньон. - Даже безумец не полезет… в живот к своей жертве, он же не поместится, целиком точно не влезет, это полный абсурд!
        - Это его умственная конструкция. Он разрушает образ женщины, вероятно, в ответ на то, что сделала с ним мать, и в то же время пытается переиграть свое рождение, спрятаться от мира в женской утробе, уйти от реальности или, возможно, переродиться, чтобы получить второй шанс. С нашей, здраво-логической точки зрения, это выглядит безумно, но такова реакция его разума на детскую травму. Его психика увязла в болоте насилия в период становления, и теперь она неустойчива, извращена в самих своих основах, порочна, и это вынуждает его жить на шатком фундаменте. Он выстроил собственную цепочку рассуждений, которая позволила ему пережить все это, но которая не совпадает с нашей логикой, не соответствует общим нормам.
        - Тридцать шестой размер! - вспомнил Сеньон. - Значит, это его нога. Он носит маленькие ботинки, потому что сам маленького роста. Стало быть, он может… влезать внутрь жертв.
        - Если он так мал ростом, ему нужна большая хитрость и изворотливость, чтобы их одолеть, - заметила Людивина.
        - Это возвращает нас к парадоксу между хладнокровием во время подготовки и кровожадным безумием в момент совершения преступления. После убийства он невероятно быстро восстанавливает контроль над собой.
        Все в комнате ошеломленно молчали. Они силились представить себе Зверя, втискивающегося во вспоротый живот своих жертв, но это не укладывалось в голове. Мерзкая, чудовищная гимнастика была заведомо обречена на провал: слишком тесная оболочка из плоти и кожи неизменно расходилась и рвалась.
        И убийца неизменно чувствовал разочарование. Ведь он стремился к недостижимому.
        У него возникала потребность начинать все сначала. Снова и снова, в надежде однажды оказаться внутри одной из этих женщин. В укрытии. Спрятанным от мира. В безопасности, под защитой. Чтобы снова войти в этот мир иным, лучшим человеком, свободным от травм и неконтролируемых порывов.
        Сеньон протянул руку к фотографиям:
        - И теперь он переходит к действиям одновременно со своим приятелем!
        Алексис кивнул:
        - Они договорились, я ни секунды не верю в случайность.
        - И что это? Их способ над нами поиздеваться?
        - Фантом оставил нам нечто вроде послания, - подтвердила Людивина. - И на этот раз они решили действовать одновременно, между ними больше нет соперничества.
        - Фантом берется за целую семью, - сказал Алексис. - Это преступление - его самое красноречивое высказывание о себе. Мало того что оба убийцы координируют свои действия, мы все лучше понимаем их характеры и личные черты. Почему они стали такими, в чем причина их отклонений.
        - Ты ждешь ухудшения ситуации?
        - Оно уже началось.
        Сеньон выпрямился и, осененный догадкой, всплеснул руками:
        - А что, если они убивали одновременно? То есть точно в одно и то же время? Совершенно синхронно!
        - Они перезванивались, - понял Алексис. - Хорошая мысль! Запросим распечатки у всех телефонных операторов. Мне нужен список всех номеров, которые активировали прошлой ночью ретранслятор возле дома в Лувесьене. Мы ищем любой созвон с Польшей, входящий или исходящий.
        Алексис снова вгляделся в фотографии жертвы.
        Он представил себе невысокого, худощавого мужчину, настолько одержимого смертельной агрессией, что адреналин удесятеряет его силы. Он видел, как тот раздевается догола и втискивается в зияющий торс несчастной женщины, как по бокам выдавливаются внутренности. Он прямо видел, как тот ерзает и корчится, чтобы просунуть плечи, слышал, как проседает и трещит позвоночник жертвы, как расходятся ребра, как они лопаются под напором инородного тела, пытающегося втиснуться в чрево.
        Как ему удается не оставить внутри ни единого волоска, ни с головы, ни с тела? Судмедэксперты не могли такое пропустить. Да еще три раза подряд!
        И что за челюсть могла нанести такие укусы?
        Все это было неясно. Пока неясно.
        Ответы появятся, когда преступнику заломят руки за спину.
        Они его арестуют.
        Его и Фантома. Сейчас жандармы как никогда близки к тому, чтобы их вычислить.
        Теперь это лишь вопрос дней.
        Возможно, часов.
        17
        Группа Магали присоединилась к группе Алексиса, чтобы еще раз подытожить ход работы по делу в целом. Людивина и Сеньон тем временем принимали десятки списков, поступающих от операторов мобильной связи. Они вводили их в программу Analyst Notebook, которая затем сравнивала номера. Десятки тысяч номеров. Дом в Лувесьене располагался совсем близко от национальной трассы 186 и т-образного перекрестка Рокенкур, где соединялись трассы А13 и А12. Это был один из самых оживленных районов к западу от Парижа. Многочисленные ретрансляционные вышки охватывали весь район, и многие автомобилисты, проезжая мимо, наверняка задействовали их. Все это не облегчало работу по сопоставлению вызовов.
        Шестеро жандармов беседовали и просматривали все данные, сидя все в той же маленькой комнате, где пахло кофе. На Париж опустилась ночь, городские огни сменили тусклое осеннее солнце.
        Бен, лысеющий сорокалетний сотрудник, наконец встал, подошел к окну и потянулся:
        - Только не говори, что при всех наших современных IT-службах компьютерщики не могут найти нам исходящий или входящий номер в Польше! Мы что, обязаны делать все это вручную?
        - Как только я конвертирую списки, - поправил его Сеньон, - останется только искать по телефонному индексу страны, это не так уж муторно.
        - Может, тебе и не муторно! Почему именно мне всегда достается Bouygues?[6 - Bouygues Telecom («Буиг Телеком») - французский оператор мобильной связи.]
        Бен вытащил пачку распечаток. Из всех телефонных операторов только один всегда присылал свои файлы не в формате Excel, а в pdf, который нужно было конвертировать. А значит, обязательно поползут строки и потребуется долго исправлять вручную. Людивина начала с того, что распечатала все pdf-страницы, пришедшие от Bouygues Telecom, и передала их Бену и Франку. Тем временем она и Сеньон закончат вносить данные по другим операторам непосредственно в Analyst Notebook.
        - Все номера с кодом 0033 вычеркиваем, - машинально сказал Франк без малейшего намека на юмор в голосе. - Если попадется звонок с префиксом 0048, ты выиграл джекпот. Ну давай, перекури и возвращайся, чем больше нас будет, тем быстрее закончим.
        - Да мы уже два часа сидим за этой фигней, - огрызнулся Бен, доставая сигарету. - Я вернусь через пять минут.
        Магали, как обычно, дунула на челку и наклонилась к Алексису:
        - Фамилия погибшей семьи - Эймессис?
        - Да.
        - Помнишь, как зовут мужа?
        - Жан-Филипп.
        - Точно?
        - Жан-Филипп, сто процентов, Мэг. А что?
        - У меня в Лувесьене два Эймессиса.
        - Там еще живут родители мужа. Сегодня днем к ним заходил Априкан, известил о трагедии и задал несколько вопросов. А почему ты спрашиваешь?
        - Мы сосредоточились на неизвестных нам номерах мобильных, а я просмотрела телефонный справочник и нашла стационарный номер Эймессисов.
        Алексис хлопнул себя ладонью по лбу:
        - Какие же мы идиоты. С этого надо было начинать!
        Широкая улыбка озарила лицо брюнетки.
        - Их домашний оператор - Orange[7 - Orange («Оранж») - французский оператор сотовой связи.]. Я сделаю запрос, не дергайся.
        Магали связалась со службой поддержки оператора и попросила прислать ей по электронной почте полный список звонков, сделанных со стационарного телефона Эймессисов.
        Меньше чем через две минуты она размахивала распечаткой.
        - Стоп машина! - ликовала она. - Есть! Звонок в 1:29 вчера вечером, с кодом 0048. Этот ублюдок звонил из их дома!
        Алексис, не в силах ждать, выхватил лист у нее из рук:
        - Он звонил на французский мобильный?
        - Нет. Больше похоже на местный польский номер.
        - Я позвоню судье и попрошу его срочно выдать международное судебное поручение. Пусть поляки скажут нам, что это за номер! И главное, пусть они ничего не делают, пока мы не убедимся, что это Зверь.
        - Если его арестуют слишком рано, Фантом узнает и, воспользовавшись ситуацией, смоется! Хороши же мы будем!
        Алексис схватился за мобильник:
        - Молодчина, Магали! Теперь лишь бы судья быстро отреагировал.
        - А нам пока что делать? - спросил Сеньон. - Нельзя же просто сидеть и ждать!
        - Мы сосредоточимся на Фантоме. Значит, берем все, что у нас есть о резне в Лувесьене, разбираем по деталям и анализируем. Я хочу знать все.
        - Без отчетов медэкспертов и криминалистов мы далеко не продвинемся, - буркнул Франк.
        Людивина посмотрела на часы:
        - Уже почти восемь вечера, Алекс.
        Молодой жандарм сдался:
        - Ладно. Идите домой. Я сам разберусь с судьей. Общий сбор завтра в начале дня.
        Все встали, начали одеваться и выходить. Кроме Людивины, которая задержалась на пороге.
        - Ты что, всю ночь здесь просидишь?
        - Тебя теперь волнует, где я провожу ночь?
        - Мне жалко, что ты себя гробишь. Нужно иногда отключаться. Сделай перерыв на вечер, тебе не помешает, завтра будешь лучше соображать.
        Алексис кивнул:
        - Ты права.
        Людивина несколько секунд пристально смотрела на него. Не очень убежденная в его искренности. Потом хлопнула ладонью по дверному косяку:
        - Ну, как знаешь, твоя жизнь.
        Он посмотрел ей вслед. Ему нравилось, что она его опекает. Это как-то льстило его самолюбию, согревало душу.
        Он связался со следственным судьей, чтобы срочно направить международное судебное поручение, и едва успел положить трубку, как мобильный снова зазвонил.
        - Тиме? Это вы руководите отделом Мнуб, верно?
        Прошло три секунды, прежде чем Алексис узнал Филиппа Николя по его вечно оптимистичному тону.
        - Да, а что?
        Координатор сухо хмыкнул в трубку:
        - Вам спецприз, дорогуша, провести ночь с мертвецами.
        - А что такое?
        - А то, что вам надо меня сменить.
        - Где вы находитесь?
        - В судебно-медицинском институте в Гарше.
        - В такой поздний час?
        - Тела поступили в конце дня. Я попросил провести вскрытие в приоритетном порядке, и один из врачей согласился заняться ими сегодня вечером. Но при этом должен присутствовать кто-то от вас, чтобы подписать заключение и запечатать собранные образцы материала. Я сам не могу остаться.
        - Еду.
        - И еще. Тут ошивается один лысый мужик с таким странным взглядом… Непременно хочет присутствовать на вскрытии. Что мне с ним делать?
        - Микелис. Я разберусь, он со мной.
        - Ну и стремный у вас приятель!
        - Впустите его, я уже еду.
        - Что вы за человек такой, Тиме, чуть где мертвецы - сразу готовы ехать! Так все про вас говорят. Вы свихнулись, мой милый. Просто свихнулись. Что вы, что этот лысый - два сапога пара. Ну, тогда шевелитесь. Пока не приедете, вскрытие не начнут. Нехорошо заставлять ждать целую семью, тем более покойников.
        Координатор еще не успел договорить, как Алексис выскочил на улицу.
        18
        Больница имени Раймона Пуанкаре в Гарше и при дневном свете выглядела страшновато: два огромных симметричных белых блока, соединенные переходом с широкими окнами. Ночью же высокие стеклянные проемы, освещенные изнутри, казались десятками уставившихся на посетителя глаз гигантского насекомого, подстерегающего добычу.
        Алексис более десяти минут блуждал по пустынным коридорам и плохо освещенным лестницам, показывая удостоверение жандарма на каждом дежурном посту, прежде чем наконец нашел небольшую комнату в подвале, где его ждал Микелис, сидя со стопкой папок на коленях.
        - Простите, не сразу нашел, - извинился Алексис.
        - Вы что, не знаете эту хитрость? - удивился криминолог, уставившись на него своими белыми глазами.
        - Какую хитрость?
        - Если ищешь в больнице морг, спроси, где кухня, они всегда рядом.
        - Правда?
        - Сами убедитесь.
        - Это немного странно, вам не кажется?
        - Должно быть, подсознательно архитекторы считают, что и там и там мясо! - пошутил Микелис. - А может, так легче строить: одну холодильную камеру поставить для еды, а за стенкой другую - для трупов. Вы готовы?
        - Идите вперед, я за вами.
        Микелис вошел в соседнее помещение первым, как будто не Алексис, а он был жандармом, которому поручено вести дело, и они оказались в длинной прохладной комнате, где стояло несколько столов для вскрытия из нержавеющей стали. На трех столах лежали тела. Два из них были прикрыты белыми больничными простынями со штампом, а на последнем столе простыни не было, там под мощным светом операционной лампы лежала обнаженная мать семейства, Эмили Эймессис.
        Подошел мужчина с черными усами и очками в толстой оправе, на нем был халат и хирургический колпак.
        - Я доктор Леви. Мы ждали только вас, чтобы начать. Там есть маски и ментоловый бальзам.
        Алексису не надо было повторять дважды, и он обильно намазал верхнюю губу кремом, чтобы ноздри утратили обоняние. Ему не хотелось всю ночь вдыхать запах смерти. Заметив, что Микелис не берет крем, он поставил банку на место.
        - У вас что, невосприимчивость?
        - Нет, мне противно это нюхать не меньше вашего, но запах тоже несет информацию.
        Вскрытия не были особенно привычны для Алексиса. Он никогда их не любил. Слишком долгое, кропотливое занятие, совсем не для него. Этот процесс медленного разрезания и потрошения человека, исследования каждой детали его анатомии вызывал у него тоску и тревогу.
        Здесь лежала женщина, с которой он впервые «познакомился» в полдень того же дня, и не было в ней уже ни стыда, ни жизни. Это само по себе впечатляло. Кожа была ненормально пурпурного цвета от крови, пропитавшей всю переднюю часть тела после смерти. Только соски сохранили светло-розовый цвет. Еще оставались белые следы там, где тело опиралось на матрас. Получался как бы негатив далматинца - темное тело с бледными пятнами.
        Алексис отметил аккуратно выбритый лобок, сам не понимая, почему туда занесло его взгляд, но предпочел не задумываться. А потом бросилась в глаза эта жуткая улыбка, располосовавшая ее горло от уха до уха и перетягивавшая на себя все внимание от лица. А ведь при жизни эта женщина была красива. Она следила за собой, занималась спортом, у нее плоский живот и четко очерченные трицепсы. Светло-каштановые волосы средней длины.
        И тут Алексис осознал, что впервые видит ее не со спины, а в лицо.
        Закрытые веки, сжатые губы.
        Ее кисти были обернуты в бумажные пакеты, закрепленные скотчем на запястьях, чтобы случайно не потерять то, что было под ногтями. Он сразу же вспомнил о петлях на изголовье кровати и внимательно посмотрел на лодыжки, одна из которых была особенно сильно иссечена. Она отчаянно кромсала себя в надежде освободиться.
        Патологоанатом потянул за провод микрофона, свисавшего с потолка, и нажал на педаль, включая запись:
        - Сегодня понедельник 8 октября, сейчас, - он сделал рукой полукруг, высвобождая часы, - 21:37, и мы начинаем вскрытие, - взгляд на формуляр, закрепленный в пластиковой рамке на тележке из нержавеющей стали, - госпожи Эмили Эймессис, сорока четырех лет, которая была обнаружена мертвой в своем доме сегодня утром. По результатам сбора первоначальных данных на месте происшествия смерть, вероятно, наступила между полуночью и двумя, возможно, тремя часами.
        Затем он ухватил склянку и длинную ватную палочку, которую погрузил в анальное отверстие трупа; просунув ладонь между бедер, провернул палочку, вынул ее и вложил на хранение в закрытую емкость.
        - Что такое? Вы прежде не бывали на вскрытии? - спросил доктор, заметив ошарашенный взгляд Алексиса.
        - Да вроде бывал. Но такого видеть не доводилось.
        - Я работаю по старинке. Терпеть не могу все эти зонды, которые втыкают в печень, чтобы измерить температуру, - это травмирует тело и может осложнить ситуацию при дальнейшем вскрытии. Я иду естественными путями, поэтому мне и приходится брать образец на случай, если было анальное сексуальное насилие: лучше сделать забор материала сейчас.
        После чего он вставил в анальное отверстие термометр.
        - Температура на месте преступления была нормальной? Ниже 23°C?
        - Да, - подтвердил Алексис.
        - Жертва была обнажена, ведь так?
        - Верно.
        - И лежала прямо, а не свернувшись? Поскольку поза калачиком хорошо сохраняет тепло и может исказить данные, если ее не учесть и не применить поправки.
        - Она лежала на животе, вытянувшись почти прямо.
        - Да, это соответствует трупным пятнам.
        После остановки сердца вся кровь под воздействием силы тяжести стекла к передней части лежавшего ничком тела, прилив к лицу, груди, бедрам и передней поверхности ног. Там, где тело давило на матрас, сосуды не смогли до конца заполниться, и теперь все эти участки были белыми в фиолетовых подтеках, что придавало коже странный вид «далматинца наоборот». Такие трупные пятна, как правило, формируются очень быстро. Если тело обнаруживают в положении, не соответствующем таким следам, становится ясно, что труп после смерти перемещали.
        Свободной рукой патологоанатом взял лист бумаги, и Алексис узнал счетные таблицы Хенссге - характерные кривые, позволяющие быстро вычислить время смерти. Получив показания термометра, доктор Леви отметил ректальную температуру на шкале справа. Затем, применив несколько незначительных поправок, провел прямую линию к температуре комнаты. После этого Алексис увидел, как он провел еще две линии, и кивнул:
        - Умерла около двадцати часов назад, что соответствует данным, к тому же трупное окоченение, кажется, достигло максимума.
        Патологоанатом обошел тело, чтобы оценить его общее состояние, затем взял пару латексных перчаток.
        - Все по старинке, - тихо подтвердил Микелис.
        - Что вы имеете в виду? - спросил Алексис, не уловив сути замечания.
        - Он не использует защитных перчаток от порезов.
        - Не использую, - подтвердил Леви. - Я считаю, что при пальпации в них ничего не почувствуешь.
        - А вы никогда не резались? - спросил жандарм.
        - За одно вскрытие у меня тупятся три-четыре скальпеля, так что можете себе представить, сколько я разрезаю тканей! Да, всякое случается. Пару раз в год у меня бывают порезы. Это часть работы. Но так я хотя бы чувствую, что трогаю руками, чувствую состояние органов, и к тому же эти перчатки скользят меньше, чем сетчатые.
        Алексис обратил удивленный взгляд на Микелиса, но тот и ухом не повел.
        Для начала Леви тщательно вычесал гребнем волосы мертвой женщины, собрал все, что нашлось, в пластиковый контейнер и поставил его на лабораторный стол. Затем осторожно разрезал бумажные пакеты вокруг рук и начал собирать соскобы из-под ногтей, складывая частицы в другой контейнер.
        Патологоанатом поднял одну руку и осмотрел ее. Синяки и пятна засохшей крови были только на запястьях, некоторые ногти были обломаны.
        - На руках нет крови, - прокомментировал Алексис. - Хотя она уже не была связана, когда он перерезал ей горло.
        - Вот здесь немного есть, - сказал медэксперт, имея в виду указательный палец на правой руке жертвы.
        - Это не считается, у нее руки должны быть полностью в крови, она должна была попытаться зажать шею, остановить потоки…
        - Перед тем как прикончить, он оглушил ее электрошоком, - сделал вывод Микелис. - Чтобы ее обездвижить. Это объясняет, почему она не защищалась и даже не поднесла руки к горлу.
        Он говорил низким голосом, а глаза его были такими ясными, словно он смотрел ими из другого мира, как будто перед этими глазами вставали мертвецы, их прошлое, сцены насилия. Ришар Микелис находился в этой комнате, слушал рассуждения судмедэксперта, но мысленно он был на вилле в Лувесьене прошлой ночью и шаг за шагом восстанавливал в уме убийства.
        Двигаясь вверх по рукам мертвой женщины, Леви отметил несколько синяков, которые он подробно описал в микрофон, затем раздвинул бедра жертвы, чтобы осмотреть половые органы.
        - На первый взгляд внешних признаков сексуального насилия нет, мы проверим это, когда начнем вскрывать влагалище. Помогите перевернуть тело.
        Трое мужчин взяли женщину и повернули ее на бок, чтобы специалист мог осмотреть спину. Алексис и раньше замечал при осмотре мест преступлений, что трупы кажутся невероятно тяжелыми. Как будто каждый килограмм мертвой плоти весит в два раза больше, чем килограмм живой.
        Со своего места ему было достаточно наклонить голову, чтобы увидеть между лопатками тот странный символ.
        - Это сделано тонким лезвием, скорее всего рана посмертная, никакого кровотечения, даже подтека, - прокомментировал доктор.
        Затем он подробно описал следы порезов возле позвонков, сделал несколько снимков, после чего госпожу Эймессис снова положили на спину.
        - Похоже, в поверхность кожи втыкали крючки, - резюмировал патологоанатом, - причем несколько раз, с небольшими ожогами.
        - Следы электрошокера? - спросил Алексис.
        - Очень вероятно.
        Леви взял скальпель, без малейших раздумий или колебаний вонзил его лезвие в холодное бедро и повел вверх, нажимая на стальную рукоятку. Открылся тонкий багровый желоб, затем патологоанатом погрузил в него пальцы и раздвинул края, превратив желоб в зияющую щель. Свет операционной лампы в подробностях обнажил всю плоть бедра. Сначала шла тонкая желтая пленка, затем мякоть разных оттенков от розового до темно-красного.
        - Внутренних повреждений на ногах нет, - прокомментировал медэксперт в микрофон.
        Он повторил ту же операцию на руках, затем повел разрез по туловищу, начав сразу под нижней челюстью и дойдя до лобка.
        Не пролилось ни капли крови, была только плоть, в которую раз за разом врезался скальпель патологоанатома, рассекая верхние слои кожи.
        Микелис и Алексис более полутора часов наблюдали, как тело постепенно опустошалось, теряло орган за органом, каждый из которых вскрывался для забора материала. Патологоанатом выбрал кровь черпаком, выскреб дно брюшной полости, а затем приступил к голове Эмили Эймессис. Он вскрыл ее, как фаршированный помидор, чтобы рассмотреть в мельчайших подробностях серое вещество. Скальп мертвой женщины был вывернут на лицо, волосы закрывали ее черты, словно она не хотела быть узнанной в той деликатной фазе исследования, когда разрезали на тонкие полоски ее мозг, хранилище мыслей, фантазий и воспоминаний.
        Алексис озяб.
        Судмедэксперт больше ничего не нашел. Женщину ударили электрошокером, вероятно, на первом этаже, поскольку она сопротивлялась, затем втащили наверх (по дороге она обломала несколько ногтей на лестнице) и привязали к кровати пластиковыми стяжками. Оттуда Фантом отправился в спальню девочки, чтобы сделать свое подлое дело. Крики дочки заставили мать очнуться, и она, содрав с себя несколько миллиметров кожи и плоти, высвободила руки из пут, прежде чем убийца вернулся и снова ударил ее электрошокером, после чего хладнокровно перерезал ей горло.
        Под конец он вырезал на ее спине их условный знак единения, сделал снимок и скрылся, аккуратно заперев за собой двери.
        - Вы заметили, что он подписался не под главным своим преступлением? - обратил внимание Микелис.
        - Вырезал знак на матери, а не на дочери? - переспросил Алексис.
        - Точно. Интересует его именно дочь, на ней он дает себе волю, с ней кончает, ее истязает в соответствии со своими больными фантазиями, но подпись оставляет на матери.
        - Потому что дочь недостойна символа?
        - А я, наоборот, думаю, что это некая стыдливость. Он не хочет смешивать все в одну кучу. Девушка - его добыча, его тайный мир. Но он все равно должен отчитаться по обязательствам. Должен вырезать знак. И он делает это на теле, которое не так сильно его волнует, которое не выдает его внутреннюю сущность. Он ставит подпись, потому что должен, а не потому, что испытывает потребность.
        - Неужели его… обязали так делать?
        - Что-то вроде того, да.
        - Как можно заставить серийного убийцу соблюдать какие-то внешние обязательства?
        Микелис поднял указательный палец:
        - Найдите ответ на этот вопрос, и вы узнаете, кто он! Я уверен, что он делает это не по глубокому убеждению, а потому что должен. И после такого тройного убийства я готов поручиться, что разграничение личного и должного придется ему по вкусу: он будет убивать не меньше двоих, одного - чтобы выпустить пар, другого - чтобы выполнить долг. Их обязали убивать, Алексис. Кто-то где-то нашел способ вербовать серийных убийц и подчинять их своей воле.
        - Это же просто нелепица.
        Ледяные глаза криминолога вперились в молодого жандарма, и тот вздрогнул, как от электрического разряда.
        - Более того, это даже теоретически невозможно. Нельзя сформировать или навязать другому человеку чьи-то глубоко внутренние фантазии так, чтобы он воспринимал их как свои. Сначала я думал, что Фантом, в силу своего мастерства, владения собой, является движущей силой дуэта, что именно он задает тон, организует все это шоу, но теперь ясно видно, что он сам подчиняется внешней воле.
        - Так это Зверь правит балом?
        - Нет, он слишком импульсивен. Не тот тип.
        - Третий? Педофил?
        - Педофилы редко психологически подходят на роль лидеров, они закомплексованы, одиноки, сидят в своем углу, вдали от других, сторонятся сборищ. Бывают исключения, но в таком случае, я думаю, он бы заполонил сеть своими фотографиями, чтобы все могли почувствовать его присутствие, его власть, его доминирование над системой. Но ваши ребята нашли только несколько снимков - по сути, очень мало. Как будто он тоже действовал по долгу службы, а не по желанию. Нет, я думаю, что в этом кольце есть четвертый персонаж. Кукловод! Тот, кто дергает за ниточки в темноте. Тот, кто собрал их вместе. Это он стремится создать пещерный союз вокруг своего эго, это он объединил их нездоровые фантазии в общее дело. Он и вербует их, и учит действовать так осторожно.
        Алексис смотрел на тело Эмили Эймессис, раскрывшееся перед ним, словно жуткий цветок. Несмотря на ментоловый бальзам под ноздрями, он чувствовал терпкий запах смерти, начало гниения.
        В ней больше не было ничего человеческого. Только ноги с изрезанными бедрами и вскрытые руки придавали ей смутный гуманоидный облик. Голова исчезла под вывернутым скальпом, верхняя часть черепной коробки отсутствовала, живот был выпотрошен, кожа, как два зияющих отворота, открывала внутреннее пространство пустого, блестящего человеческого сосуда, который теперь состоял из одних лишь костей, ребер, позвонков и багровых тканей.
        А на воле оставались люди, которые получали удовольствие от такого зрелища, от поля ужаса, вспаханного их самыми дикими фантазиями.
        «Мир не будет достойным местом для жизни, пока в нем обитают такие существа», - размышлял Алексис.
        И, словно отвечая его мыслям, патологоанатом хлопнул в ладоши:
        - Не спим, господа! У нас еще двое, включая ту, что в самом плохом состоянии.
        19
        Было раннее утро или совсем поздняя ночь, в зависимости от того, встал человек недавно или еще не ложился спать.
        Алексис вошел в офис, массируя виски. Он устал. Как всегда. От этих бесконечных ночей.
        В комнате пахло кофе, и Алексис сразу заметил, что в помещении прохладно. Его флаг «Джайантс» висел косо, болтаясь на одной кнопке, и трепетал на сквозняке. Окно было приоткрыто.
        Людивина сидела у себя за столом.
        Алексис замер. Он сразу увидел чудовищную улыбку, обезобразившую ее горло.
        Ужасающий, огромный рот с пунцовыми губами. Извергший галлоны крови на блузку женщины-жандарма.
        Ее большие голубые глаза смотрели в пустоту. Они навеки сфокусировались на исчезнувшей точке, которую видят лишь мертвые.
        Алексис бросился было к ней, но все мышцы словно сковало страхом.
        Он хотел закричать, но ни звука не вырвалось из его рта. Он схватил ее и прижал к себе. Людивина вся горела.
        Ее тело было теплее живого.
        Тогда он бросился к телефону, чтобы вызвать помощь. Но гудка не было. Не зная зачем, он бросился к окну и распахнул его настежь, чтобы крикнуть во двор, но из горла снова не вырвалось ни звука.
        На улице было тихо. Мертвая тишина. В окнах далеких высоток - ни единого огонька.
        Весь город замер.
        И вдруг на плечо жандарма легла рука, он вздрогнул.
        Перед ним стояла Людивина. Кровь хлестала из жуткой раны, разрезавшей ей горло пополам.
        - Останови их, - сказала она с трудом, сквозь булькающую вязкую кровь. - Останови их, пока они не убили нас всех.
        Он хотел закричать, но не смог.
        Людивина с невероятной силой обхватила его руками и поцеловала. Кровь хлынула ему в рот, Алексис стал вырываться, но молодая женщина держала его, как в тисках.
        Ее язык проник ему в рот и стал раздуваться, заполонил всю глотку, перекрыл воздух, Алексис задыхался.
        Он попытался оттолкнуть ее, но безуспешно.
        Она входила в него, заполняла, захватывала целиком.
        Она убьет его. Разорвет изнутри.
        Алексис резко открыл веки, он прерывисто дышал, на лбу выступил пот.
        Было почти девять часов.
        Он на мгновение снова откинул голову на подушку. Этот сон доконал его окончательно.
        Кошмары повторялись неизменно, ночь за ночью.
        Обычно Алексис садился за игровую приставку, чтобы сбросить дневное напряжение, и играл до изнеможения, пока не рухнет на диван, чтобы не думать о пустой кровати, об одинокой жизни, вообще ни о чем, - до тех пор, пока не придет время выключить прикроватную лампу, остаться в темноте, наедине с собой, и попытаться заснуть. Но сегодня он вернулся домой в четыре часа утра, после того как на его глазах были тщательно разделаны на части три человека. И рухнул на матрас, даже не до конца раздевшись.
        Душ. Срочно под душ. И принять витамины. Чтобы держаться дальше. Сохранить ясную голову.
        Внезапно ему захотелось дать обет: как только это закончится, он возьмет двухнедельный отпуск и уедет. Куда-нибудь на райский остров в Индийском океане, чтобы забыться, восстановить силы. Отоспаться. Уехать обязательно с девушкой. Не важно, кто она будет, лишь бы красивая. Чтобы спать с ней. А не лежать по ночам в одиночестве с выключенным светом.
        Он только вышел из ванной, как зазвонил мобильный.
        - Алекс, ты где?
        Голос Людивины. На краткий миг от звука ее голоса на сердце полегчало. Ночной кошмар оставил у него странный шлейф.
        - Я скоро, немного задержался вчера вечером с Микел…
        - Мы выезжаем в департамент Уаза.
        - Что случилось?
        - Новое преступление.
        Сердце Алексиса на секунду остановилось. Мир замер, пока информация доходила до мозга, хотя жандарм отказывался ее воспринимать.
        - Все идет слишком быстро, - сказал он. - Как правило, мы днями или неделями просматриваем отчеты, сводим и стыкуем версии. Обычно у нас есть время, чтобы вычислить преступников. А здесь они опережают нас с большим отрывом.
        - Я знаю. Неизвестно, есть ли там жертвы, пока местные жандармы обнаружили только рисунок.
        - Букву *е?
        - Да, написанную на стене. Мы с Сеньоном едем, ты подтянешься?
        - Я буду через пять минут, подождите меня. А Микелис?
        - Сеньон только что звонил ему в отель, он уже в пути.

* * *
        Машину вела Людивина. От Парижа ехать было почти час. Они поднялись по небольшому склону и уже приближались к Шантийи, когда дорожный указатель заставил их свернуть направо, на узкую дорогу, петляющую через лес. Они проехали еще с километр среди сгущающейся тени деревьев.
        - Вы уверены, что здесь больница? - удивился Алексис. - Одна, посреди чащи?
        - Все точно, - ответил Сеньон. - Больница «Буа-Ларрис», лечебно-реабилитационный центр для детей под эгидой Красного Креста.
        - Для детей? В таком месте? Вот детям повезло!
        Машина замедлила ход, подъезжая к огромной усадьбе, огороженной высокой каменной стеной. За стальными воротами тянулся ряд старинных зданий из красного кирпича с высокими крышами и продолговатыми черными окнами. Архитектура напоминала англо-нормандскую усадьбу с многочисленными пристройками и главным зданием, возвышающимся над остальными чуть в глубине.
        - Проезжай дальше, - сказал Сеньон Людивине, - мне сказали, что можно подъехать прямо к главному корпусу.
        Через несколько сотен метров дорога уперлась в небольшую грунтовую парковку, напротив которой располагался более современный комплекс из двух зданий, пристроенных к усадьбе позднее. Оба корпуса сильно отличались друг от друга: один - относительно недавний, с фасадами из металла и стекла, контрастирующими с главным корпусом, другой пристройке было уже несколько десятилетий.
        Алексису не понравилось это место. Он никогда не любил больницы, но эта, похожая на затерянный в лесу старинный дом с привидениями, не сулила совсем ничего хорошего.
        Фургон жандармерии «рено-трафик» стоял перед пандусом, ведущим ко входу.
        Не успели трое следователей захлопнуть двери машины, как их встретило карканье ворон. Алексис заметил двух, сидевших на ветвях прямо над ними: птицы были крупные, размером с курицу. Они вертели головой, внимательно оглядываясь вокруг.
        Высматривают, чем поживиться! Ищут падаль. Труп.
        Алексис глубоко вздохнул, чтобы выкинуть эти мрачные мысли из головы.
        Их встретили два жандарма из бригады Шантильи.
        - О порче имущества нам сообщили сегодня утром, примерно в 7:50, - объяснил первый. - Мы выехали на место, чтобы оценить ущерб и составить официальный отчет, и мой коллега сразу узнал рисунок, который вы ищете.
        Второй жандарм, коренастый рыжий мужчина, скромно потупился.
        - Надпись снаружи? - спросил Алексис.
        - Да, она в парке, вот увидите.
        - Вы обыскали все вокруг? - спросила Людивина.
        - Да, как вы и просили по телефону, мы сразу же осмотрели весь периметр - ничего не нашли.
        - А в помещениях? - спросил Алексис.
        - Медицинский персонал ничего не заметил.
        Сзади подъехала машина. Ришар Микелис вышел из арендованного автомобиля и молча проследовал за их небольшой группой. Молодая женщина в белом халате поздоровалась и, немного стесняясь, повела гостей внутрь.
        Они прошли через современную часть больницы, где было непривычно тихо, а затем миновали несколько учебных комнат, где дети внимательно слушали учителей.
        - Вы лечите только детей? - спросил Алексис медсестру.
        - Да. От трех до шестнадцати лет.
        - С какими заболеваниями?
        - Мы специализируемся на лечении параличей и поражений головного мозга, ортопедических заболеваниях и на восстановлении когнитивных функций.
        - Дети здесь и ночуют?
        - Здесь созданы для этого все условия.
        - Сколько у вас пациентов?
        - Почти сотня. Свободных мест практически нет.
        - Нам нужен полный список ваших пациентов, - сказал Микелис.
        - А как же врачебная тайна?
        - Нас не интересуют их диагнозы, это совсем другое.
        Тон его голоса был повелительным, и медсестра не посмела ему возразить.
        - И еще имена всех сотрудников, которые здесь работают.
        Она кивнула, как послушный ребенок перед школьным учителем.
        Спустившись на несколько этажей по лестнице, они вышли на свежий воздух. Оказавшись в парке, жандармы прошли вдоль центрального корпуса, и наконец медсестра остановилась у главного входа.
        - Вот, смотрите…
        По обе стороны от деревянных дверей на каменной стене виднелся один и тот же рисунок: *e.
        Буквы были довольно четкими, диаметром около пятидесяти сантиметров.
        И красными. Темно-красными, почти без подтеков.
        - Вызовите криминалистов, - скомандовал Алексис, как только увидел символы.
        - Думаешь, это кровь? - спросила Людивина.
        - Так и есть, - тут же отозвался Микелис, указывая на двух больших мух, жадно присосавшихся к букве. - Кровь, мало насыщенная кислородом. Возможно, довольно старая. Например, кровь девушки из Лувесьена, почему бы и нет?
        - Мы попросим сравнить ДНК, - согласился Алексис.
        - Вы действительно думаете, что это… кровь? - с тревогой спросила медсестра.
        - В котором часу вы обнаружили эти знаки? - не ответил ей Алексис.
        - Э… около четверти восьмого. Все были очень заняты, поэтому мы не сразу вызвали полицию. К тому же… стена, конечно, испорчена, но было бы хуже, если бы нам разбили стекло. А потом один из учителей вспомнил, что тот же рисунок сделал сумасшедший, который недавно столкнул людей под поезд, и мы позвонили.
        - Вы уверены, что вчера рисунка не было?
        - Абсолютно. Здесь ходит много людей. Вчера вечером ничего еще не было. Затем ворота закрыли, дети легли, так что это мог быть только кто-то со стороны. Человек, который перелез через стену.
        - Где-нибудь есть камеры наблюдения? - спросил Сеньон.
        - Нет нигде.
        - Кто-нибудь видел что-то необычное? - вмешалась Людивина.
        Медсестра, которую осадили вопросами, отрицательно замотала головой.
        Людивина по-дружески взяла ее под руку и ободряюще улыбнулась:
        - Пойдемте вместе, вы мне поможете получить нужные списки имен.
        И подмигнула Алексису.
        Остальные теперь могли побеседовать в мужском кругу.
        Алексис огляделся вокруг. В парк легко мог проникнуть любой, кому хватит решимости.
        - Если нет трупа, зачем они оставили нам подпись? - вслух высказал он свою мысль.
        - Они метят это место, - предположил Сеньон.
        - С какой целью? Чтобы закрепить за собой? Предупредить своих?
        - В таком случае они не оставили бы знак на виду, - возразил Микелис. - Напротив, они хотели, чтобы мы его нашли. Что это, знак собственности? Метка территории? Или ложный след, чтобы увести нас от истины? Может быть, кто-то из них побывал в этом месте в детстве.
        - Они не идиоты, с чего бы им подсказывать нам, что это место для них очень важно? - возразил Алексис.
        - Почему бы и нет? - настаивал криминолог. - Убийцы иногда любят указать, откуда они родом, через что им пришлось пройти. Они любят убивать в местах, которые что-то для них значат, даже если это дает какие-то ключи к пониманию их личности. Многие преступники любят оставлять послания. Кстати, так поступил Фантом в Лувесьене, напоминаю вам.
        - Было бы слишком просто, если бы он оказался связан с этим заведением, - вздохнул Сеньон.
        - У них в архивах наверняка тысячи детей. Тысячи. Каковы шансы найти нужного нам человека?
        - Сужая поиск с помощью составленного нами психологического профиля. Мы отберем только тех, кому от двадцати пяти до сорока лет (возьмем чуть пошире) и проверим, нет ли у них судимостей. Для начала и это было бы неплохо. Но не думаю, что все окажется так просто. Фантом - хитрый парень. Он не станет так рисковать.
        Микелис пристально смотрел на два красных росчерка.
        - Еще раз повторяю, не стоит недооценивать власть агрессии. Иногда она заставляет совершать безумные поступки. Как и болезненные фантазии, навязчивые влечения. Они подчиняются глубинным законам, а не логике и здравому смыслу. Это место должно что-то значить для них, если они обозначили его как свою территорию. Вспомните смысл этих знаков. Они хотят объединять. Они хотят сплачивать.
        - Тогда, может, их интересует кто-то из персонала?
        - Возможно. Но это как-то слишком в лоб, заметно, не в его стиле. Теперь, после громкой акции Жозефа Селима, они понимают, что их символ известен всем. Это больше похоже на провокацию. А поскольку они ничего не делают просто так, то и место выбрано не случайно.
        Микелис повернулся к двум местным жандармам. Во все глаза глядя на приезжих, они ловили каждое слово их разговора.
        - Это место всегда было детской больницей? Здесь, случайно, не было раньше психиатрического учреждения?
        - Не знаю, - ответил первый. - Надо спросить у…
        Рыжий перебил его:
        - Детская больница здесь с пятидесятых годов. До этого здание пустовало почти десять лет.
        - Так долго? Такое прекрасное здание? Вам известно почему?
        Жандарм набрал воздуха в легкие:
        - Из-за того, что в нем когда-то происходило.
        Микелис и Алексис заинтригованно переглянулись.
        - Что вы имеете в виду? - поинтересовался криминолог.
        - Это относится к событиям истории, о которых здесь не любят говорить. Все хотели бы о них забыть. Большинство документов уничтожено, как и везде, где такое происходило, и старожилы на этот счет предпочитают не распространяться. Даже в интернете мало сведений.
        - Да что же это такое? - недоумевал Алексис.
        - Во время войны по всей Европе были созданы «Лебенсборны». Но на всю Францию существовал лишь один. И он сейчас перед вами.
        Микелис сделал шаг назад и оглядел особняк. Его лицо стало еще мрачнее, чем обычно.
        - А что такое «Лебенсборн»? - спросил Алексис.
        Микелис стиснул зубы, прежде чем ответить, худые щеки запали еще больше.
        - Место проведения самых страшных экспериментов, сексуальных и прочих, - глухо сказал он. - Слухи о таких заведениях ходили до семидесятых. Людям не верилось, что «Лебенсборны» существовали на самом деле. Это придает совершенно новую окраску работе наших дорогих убийц.
        - Не понимаю, кто тут проводил эксперименты?
        - Нацисты, дорогой мой. Это было учреждение для распространения арийской расы.
        20
        Сидя за чашкой горячего кофе в пабе, Микелис, Алексис, Людивина и Сеньон еще некоторое время продолжали обсуждать немецкие «Лебенсборны». Учреждения, созданные для воспроизводства арийской расы, чтобы обеспечить ей господство над миром на многие тысячелетия. Туда приходили самые достойные воины, чтобы оплодотворить женщин из оккупированных стран, отобранных по четким критериям и признанных безупречными: здоровыми и чистыми. Их использовали в качестве суррогатных матерей, а детей воспитывали в лоне СС идеальными защитниками режима.
        Имелись также сведения о том, что в этих медицинских учреждениях проводились и гораздо более страшные эксперименты. Опасные пробы, рискованные опыты. Безумные проекты. На близнецах. На тройняшках. На животных и людях одновременно. Противоестественные пересадки органов. Чудовищные ампутации. Извращенные спаривания.
        Женщины редко попадали в «Лебенсборны» по собственной воле. Многие погибали или не выходили оттуда без урона для здоровья.
        Нацисты сами уничтожили большинство записей о своих страшных экспериментах. А среди тех, кому удалось выжить в этих кошмарных клиниках, почти никто не хотел вспоминать об увиденном, а тем более пережитом. Словно эта жуткая страница истории была недостойна ни письменной, ни даже устной фиксации. Свидетелей не было. Никаких воспоминаний. Никаких записей. Как только после ухода нацистов «Лебенсборн» закрыли, местное население вычеркнуло его из памяти. В течение почти тридцати лет ходили только редкие слухи. Пока на свет божий не вышло то, что никогда не должно было всплыть. И тогда обнаружились улики, доказательства. Всколыхнулись залежалые воспоминания, неохотно развязались языки.
        Даже сегодня не все ясно с деятельностью этих заведений - далеко не все, - и они остаются в тени истории, словно дома, населенные призраками и воспоминаниями, которые не стоит ворошить неосмотрительно и без причины.
        - «Буа-Ларрис» точно был единственным «Лебенсборном» во Франции? - переспросил Алексис.
        - Да, - подтвердил Микелис. - Так что наши преступники не случайно нарисовали ночью свой символ именно здесь.
        - Это сделал Фантом, - вмешалась Людивина. - Зверь, вероятно, еще в Польше или где-то между Краковом и востоком Франции. Готова поспорить, что на стене кровь семьи Эймессис.
        Перед уходом жандармы дождались прибытия экспертов-криминалистов, которые сфотографировали место преступления и взяли образцы на анализ.
        - Более чем вероятно, - мрачно сказал Микелис.
        - При чем тут «Лебенсборн»? - спросил Сеньон, как бы размышляя вслух. - Они что, разделяют теории нацистов?
        - Во всяком случае, разделяют их теорию превосходства высшей расы, - уточнил Микелис. - Похоже, эта теория соответствует тому, чем они занимаются. Они отбирают самых сильных мужчин и объединяют их под знаменем насилия. Им нужны люди, превосходящие всех других, отборные силы, вершина пищевой цепочки, настоящие хищники.
        - Значит, у них нет никакой личной связи с этим местом? Все сделано ради символики?
        - Не исключено. Зато какая символика!
        - Мы все же просмотрим списки персонала, - распорядился Алексис, - а также списки детей, которые раньше здесь лечились и которым сегодня от двадцати пяти до сорока. Как знать? Не всем известна история этой больницы. Не понимаю, как они могли узнать о ней, не побывав здесь в том или ином качестве.
        - Я думаю, вы зря потратите время, - с сожалением сказал Микелис. - Это символика, чистая символика.
        - Может, они местные, - предположила Людивина. - По крайней мере, Фантом.
        - Людивина права, - сказал Алексис. - Это даже очень вероятно. Первая жертва, Клер Нури, была найдена в департаменте Сена и Марна, но она жила совсем недалеко отсюда, в Уазе. Убийца напал на нее в ее доме, а затем увез тело подальше, чтобы от него избавиться. Возможно, хотел неуклюже замести следы. Это было его первое убийство.
        Микелис подтвердил:
        - Первое преступление часто совершается недалеко от дома убийцы. Он еще недостаточно уверен в себе для вылазок в незнакомые места. Он живет где-то здесь или жил здесь в детстве. Но я сомневаюсь, что он напрямую связан с этой больницей.
        Алексис встал:
        - Нам пора возвращаться. Отчеты судмедэксперта уже должны прийти, а нам еще нужно просмотреть несколько сотен имен. Сегодня утром судья направил официальное международное поручение нашим польским друзьям. Я очень надеюсь, что они смогут определить номер Зверя уже сегодня. Не хотелось бы это пропустить.
        Они вернулись в офис. Он был сердцем любого расследования. На этих нескольких квадратных метрах, как правило, происходило все самое главное: сопоставлялись данные, исследовались факты, делались выводы. Иногда проводились даже допросы.
        Это было возвращением домой, и Алексис чувствовал себя спокойнее.
        Его встревожили лес и усадьба с мрачным грузом ее истории.

* * *
        Сеньон заканчивал вводить данные из отчетов патологоанатома в программу Analyst Notebook, а Людивина и Алексис тем временем проверяли всех сотрудников «Буа-Ларриса» на судимость.
        Алексис каждые четверть часа поглядывал на мобильник и тут же спрашивал Сеньона, нет ли у того сообщений от Томаша из краковского уголовного розыска. Каждый раз великан смотрел на него с безнадежным выражением лица, безропотно перепроверял свою электронную почту, а потом качал головой с тем же обескураженным видом.
        - Они позвонят, как только будет что-то новое, - повторял он.
        Всю вторую половину дня трое следователей поименно проверяли все фамилии из списков на наличие криминального прошлого. Алексис нехотя поднялся к полковнику Априкану с докладом и поскорей вернулся снова за компьютер.
        Он чувствовал, что они близки к разгадке. Петля постепенно затягивалась. Убийцы не машины. Они совершают ошибки. Они где-то рядом, оставалось только их найти.
        А Микелис расположился в отдельной комнате со всеми отчетами, накопившимися с начала дела, и просматривал каждую страницу, впитывая невероятное количество информации.
        На всем этаже стояла сосредоточенная тишина. Только отдаленный рокот улицы за окнами напоминал о том, что мир еще существует.
        Наступила ночь. Тело у всех затекло. Шея ныла, спина болела, суставы скрипели. Строчки сливались перед глазами.
        Незадолго до семи вечера Алексис окликнул Сеньона:
        - Мы внесли в Analyst Notebook всех поставщиков, которые в последнее время предоставляли услуги двум первым жертвам Фантома?
        - Да, внесли всех, чьи следы смогли обнаружить по счетам, и я включил даже тех, чьи рекламки лежали на холодильниках или в ежедневниках.
        - Программа не обнаружила ни одного совпадения?
        - Ноль.
        - Я запрошу банковские выписки Эймессисов, чтобы тоже ввести в программу. Вдруг получится. Должна же быть какая-то связь.
        - Разве не это отличает серийных убийц? Они выбирают жертв без всякой связи. Поэтому их так трудно поймать.
        - Да, но Фантом применяет один и тот же метод приближения к своим жертвам. Он проникает в их дома. Он знает, как это сделать, не повредив замок. Эксперты уверены, что замки не взламывались.
        Алексис сосредоточился на этом моменте. Фантом никогда не менял свой подход. Возможно, он выбирал жертв не наугад, а только тех, к кому мог легко войти.
        Постепенно жандармерия пустела, сотрудники расходились по домам. Отдел расследований тоже имел право на отдых.
        Наконец Сеньон взялся за куртку.
        - На сегодня с меня хватит, - сказал он.
        Людивина последовала его примеру. Она подождала реакции Алексиса, затем покачала головой.
        - Ты слишком выкладываешься, Алекс, - упрекнула она его с ласковой улыбкой. - Руководить группой не означает, что ты должен тратить на нее всю жизнь.
        - А у меня больше ничего нет.
        - У меня тоже.
        - У тебя двое мужиков, ты не забыла?
        Она пожала плечами.
        - Пойду домой, поужинаю перед телевизором, - проворчала она. - И отлично отдохну. Да и тебе пора притормозить.
        - Идите, идите, - замахал Алексис коллегам. - Я посижу тут еще немного, а через часик уже буду лежать на диване и жрать пиццу.
        Людивина поколебалась, затем перегнулась через стол и чмокнула Алексиса в лоб.
        - Ты сгоришь на работе, - тихо сказала она.
        Оставшись в одиночестве, Алексис снова погрузился в списки имен. Три четверти были уже просмотрены. Проверены все дети, лечившиеся в «Буа-Ларрисе», которым сейчас было от двадцати пяти до сорока. Никто из них не подходил под портрет, составленный Микелисом, и только у двоих была судимость, да и то по мелочи. Алексис склонялся к мысли, что они действительно зря тратят время, как и предсказывал криминолог.
        - Вы все еще здесь? - раздался голос Микелиса из дверного проема. - Вообще не спите?
        - Могу задать вам тот же вопрос.
        - У меня тут никого нет. И нечем заняться, кроме как читать страницу за страницей. Жена и дети остались в Альпах.
        У меня никого нет. Эта фраза то и дело звучала в разговорах. Как будто настоящая жизнь автоматически предполагала парное существование. Жить можно одному, но строить жизнь - только вдвоем. Алексису надоело это слышать.
        Но в глубине души эти слова чем-то отзывались. Тоской. Пустотой.
        - Скучаете по ним? - спросил он, пытаясь увести разговор от себя.
        - Конечно.
        После неловкой паузы Микелис спросил:
        - А у вас никого нет?
        - Нет.
        - Пора искать. Иначе эта дрянь сожрет вас с потрохами.
        - Насилие?
        - Насилие. Оно как пролежень, знаете ли. Только появится - и начинает расползаться, расти. Семья - лучшее лечение.
        - Так что даже тянет досрочно уйти на пенсию.
        Фраза вылетела слишком резко и, на вкус Алексиса, прозвучала чуть агрессивно. Он опустил голову:
        - Извините.
        - Нет, вы правы. Семья расставляет приоритеты. Либо увязнуть и постепенно погрязнуть в социальных недугах, либо жить спокойно вместе с родными людьми. Я сделал свой выбор. Любой здравомыслящий человек поступит так же.
        - А кто будет делать нашу работу?
        - Вам нравится быть мучеником?
        - Кто-то же должен.
        - Тогда не вкладывайте в эту гонку все, что есть. Иначе к пенсии у вас не останется ничего за душой и никого рядом.
        - Вот ради чего вы вернулись? Соскучились по мучениям?
        Леденящий взгляд Микелиса вперился Алексису прямо в глаза.
        - Не могу отрицать. Мы с вами оба знаем, что насилие - наркотик. Принимаешь дозу и тут же жалеешь об этом. Но это сильнее нас, не так ли?
        Жандарм кивнул:
        - Идите спать, Алексис, сон всегда был лучшей защитой от того, что вы ищете.
        Микелис уже собирался повернуться и уйти, когда молодой человек окликнул его:
        - Что же мы ищем?
        Микелис полуобернулся к нему. Он глубоко вздохнул.
        - То, что живет в каждом из нас с незапамятных времен и что позволило человечеству подняться так высоко. То, что цивилизация приучила нас контролировать, то, что она притупила в нас со временем. И мы забыли, что оно живет глубоко внутри нас.
        Он бросил короткий взгляд на Алексиса. Губы его нервно скривились.
        - Пещерная тяга к насилию, - сказал он, прежде чем уйти. - Наша примитивная звериная сущность. Инстинкт хищника.
        21
        Алексис снова нажал на дверной звонок.
        Дверь открылась, показалось удивленное лицо Людивины. Ее белокурые локоны были распущены и падали на лицо.
        - Алекс? Что это тебя принесло? Поляки ответили?
        Он замотал головой и стал похож на мультяшного щенка Друпи: грустный рот, тоскливый взгляд и повисшие щеки.
        - Можно я посплю у тебя на диване?
        Ее голубые глаза мгновение всматривались в него.
        - Будешь говорить о работе?
        - Клянусь, не буду.
        Дверь распахнулась.
        - У меня нет мороженого в морозилке, извини.
        Алексис протянул коробку шоколадных конфет.
        - Я принес антидепрессанты.
        - Я одета не как на работу и предупреждаю: никаких шуток!
        На Людивине были розовые пижамные брюки с вышитыми на штанине буквами PINK, а сверху - клетчатая шерстяная рубаха.
        - Очень сексуально! - присвистнул жандарм.
        - И меня дома бардак, не обращай внимания. Я не ждала гостей.
        В прихожей по меркам Алекса был порядок, и, проходя мимо кухни, он едва обратил внимание на мусорный пакет на полу и несколько невымытых тарелок.
        - Видела бы ты, что творится у меня, - пробормотал он чуть слышно.
        Она провела его в гостиную. Небольшая комната казалась полной противоположностью ее безликому рабочему месту в офисе: постеры старых фильмов пятидесятых годов покрывали часть стен с терракотовыми обоями, полки с безделушками занимали целую стену.
        - Я не знал, что ты фанатка черно-белого кино.
        - Мне нравится, как играли актеры того времени.
        - Да ты настоящий киноман, подумать только! - воскликнул Алексис, обнаружив немалое количество книг по истории кинематографа, стопками лежавших повсюду. - Ты никогда об этом не говоришь!
        - А зачем говорить?
        - Я же постоянно говорю о своих «Джайантс»!
        - Да уж, каждый понедельник мы с утра в курсе, выиграли они в воскресенье или проиграли!
        - Я делюсь с вами…
        - А вот мне не слишком хочется делиться с другими тем, что я люблю. Это мое. Это я.
        Алексис кивнул, хотя и с оттенком сожаления. Чем больше он узнавал свою напарницу, тем больше она ему нравилась. Она была совсем не такой бесчувственной, как казалось иногда. Он перешагнул через поднос с едой, стоящий на ковре, и, достав из-под куртки-милитари бутылку «Монбазияка», поставил ее на кофейный столик.
        - Бокалы найдутся?
        - Хочешь, чтобы мы нализались?
        - Хочу просто вернуть на лица улыбку.
        - Для этого нам нужен алкоголь?
        Он пожал плечами.
        - Что смотришь? - спросил он, повернувшись к телевизору.
        - Американский сериал, ничего интересного.
        - У тебя не возникает иногда ощущения, что чем больше каналов, тем меньше интересного они показывают? Как будто количество кнопок дает им право особо не заботиться о качестве…
        - Ты становишься ворчуном?
        Она протянула ему штопор и достала два бокала, которые он наполнил на три четверти.
        - Предупреждаю, когда напьюсь, я начинаю рассказывать всю свою жизнь! - пошутила Людивина.
        - А я, когда напьюсь, готов слушать.
        Они устроились на диване, застеленном пледом, и меньше чем за час прикончили бутылку, переключая каналы и болтая о фильмах, спорте и прошлых своих увлечениях.
        Затем паузы между фразами стали затягиваться, Алексис взял коллегу за руку и притянул к себе.
        - Не надо, - прошептала она.
        Ее большие синие глаза смотрели на него, она была такая красивая - и робкая, как подросток.
        - Скажи «нет», и я уйду без единого слова.
        Жажда жизни накатила на Алексиса внезапно. Он сидел в одиночестве за рабочим столом, обложившись со всех сторон отчетами о преступлениях, и вдруг ему стало так тревожно, так тоскливо. Захотелось человеческого тепла. Не того, что могла предложить классная телка с тарифом восемьсот евро за ночь. Ему нужно было общение. Правдоподобная иллюзия любви.
        И он сразу подумал о Людивине. По дороге к ней он и не собирался с ней спать. Как можно переспать с коллегой, куда это годится! Просто хотелось провести вместе вечер, может быть, заночевать у нее на диване… Поддержать друг друга. Рассказать все, что волнует. А на рассвете встать, чувствуя усталость, но не одиночество.
        Вот она рядом, перед глазами, такая красивая.
        Людивина сглотнула и наморщила носик.
        - Специально напоил меня, чтобы трахнуть?
        - Нет, это я чтобы не наброситься на тебя сразу, с порога, - пошутил он и подумал, что, может, так оно и есть.
        - Дурак ты, Алекс.
        Она сама обхватила его за шею и притянула к своим губам. Первый поцелуй был долгим, нежным и сладким.
        Они выжидали, испытующе глядя друг на друга. Губы улыбались, как у двух детей, готовящихся напроказить.
        И второй поцелуй стал чувственным, страстным, сексуальным.
        Они терлись друг о друга, стягивали одежду и швыряли ее через всю комнату, слюна смешивалась и текла, когда они покусывали друг другу шею, плечи и грудь. Когда рука Алексиса скользнула под резинку ее брюк, он приоткрыл глаза и удивленно улыбнулся.
        - Трусиков нет? - прошептал он.
        - Я же сказала, что не ждала гостей… - делано извинилась она, хватая его за голову и притягивая к себе.
        Она прикусила его губу и впилась ногтями в его спину.
        Их тела прижались друг к другу, обоих лихорадило, кожа стала гиперчувствительной, как у младенца. Ее груди были крупными, идеально круглыми и теплыми, а соски твердыми от возбуждения.
        Они искали друг друга, возбуждали друг друга, покрывали друг друга сладкими поцелуями, неистово обнимались, их пальцы гладили потаенные зоны, разгоняя желание, и оба раскрывались, познавая тело другого.
        Вскоре Алексис вошел в нее, высвобождая разом все сексуальное напряжение, накопившееся за эти минуты. Они прижимались друг к другу, отталкивались, извивались, пока Людивина одним движением не опрокинула его на бок и не забралась на него сверху. Они стонали, ласкали друг друга, сливаясь и спаиваясь накрепко влагой собственных тел, их пальцы сплетались в сети реальности, чтобы держать и не отпускать, их бедра сталкивались по очереди, когда они меняли положение, то мягко, то яростно.
        Когда они упали на ковер, Алексис перевернул Людивину на живот и стал брать ее все крепче и крепче, запустив одну руку ей в волосы и прижав ее к полу. Они задыхались.
        Ее влагалище было похоже на нежные ножны, оттачивающие лезвие оргазма, раскаляя его до нетерпения.
        Жар поднимался из центра их тел. Рассеянный шар крутился все быстрее и быстрее, создавая все более длинные интенсивные дуги электричества.
        Людивина вдруг сжала кулаки, и ее крики стали резче, дыхание отрывистее, ноги застыли, а рот исказился в гримасе полного самозабвения.
        Алексис был тверд, как никогда, заряженный наслаждением партнерши, его голова кружилась от эйфории и алкоголя, и вся вселенная вокруг него взорвалась разом, резко, мощными струями, космос выплеснулся из канала его существа и затопил матрицу мира. Этот краткий миг развоплощения преображал мужчину. Алексис всегда знал это. Экстаз был божественным.
        Бог был в наслаждении.
        Кто мог в этом сомневаться.

* * *
        Алексис наткнулся вытянутой рукой на что-то теплое: он был в кровати не один. И кровать была не его. Ему не приснилось. Все произошло наяву. Он был с Людивиной. Алексис поднял голову, медленно открыл глаза.
        Декодер на телевизоре показывал время.
        2:43.
        Почему он проснулся? Опять приснился кошмар?
        Он еще был немного сонным, в голове блуждали обрывки сна. На краю сознания проплывали какие-то смутные образы, остатки тревожных мыслей.
        Да, ему приснилось что-то страшное. Несмотря на присутствие Людивины.
        Он вспомнил следы крови. Много крови.
        В каком-то доме.
        И вдруг он вспомнил лунный свет, падающий через большое окно на абстрактный рисунок. Нарисованный всем, чем может истекать человек.
        Картина, созданная из человеческого материала. Пурпурно-алая гамма, чей смысл может интерпретировать только ее автор.
        Как action painting, живопись действия.
        Смесь Фрэнсиса Бэкона и Джексона Поллока.
        Каждый мог видеть в ней то, что хотел угадать. Единственными ориентирами были цвета и заданные ими движения. Это было искусство не фигуративное, а инстинктивное, обращенное к рептильной коре головного мозга, продолжение первичного атрибута человека - его жестов.
        Внезапно Алексис широко раскрыл глаза.
        Мысль пришла внезапно, среди ночи, как озарение.
        И неожиданно прояснила все.
        Это не просто сон! Это догадка!
        Подсознание приняло эстафету от упрямо работающего сознания, и то, что не смог сделать бодрствующий ум, выкристаллизовалось в глубинах его же теневых зон.
        Чтобы угадать смысл там, где он его не заметил. Разглядеть его через кровь.
        Через кровавые следы.
        Через первичные жесты. Жесты выживания.
        Алексис осторожно откинул одеяло и встал. Это надо проверить. Прямо сейчас.
        Ведь никто не заметил. На вилле в Лувесьене.
        А оно было прямо у них под носом.
        С самого начала.
        22
        Красные печати блеснули в белом луче фонарика. Алексис поставил ящик, «одолженный» в фургоне коллег по жандармерии прямо перед выездом на место. Достал складной нож и, раскрыв лезвие, разрезал казенную метку. Потом днем он пошлет кого-нибудь запечатать дверь по новой. А пока главное - проверить теорию.
        Он посмотрел на часы. Время шло к четырем.
        Они все правы, я чокнутый, внутренне усмехнулся он.
        В глубине души он чувствовал скорее возбуждение, чем усталость или даже сомнение. Он верил, что его теория небессмысленна.
        Набрав в легкие воздуха, он толкнул дверь.
        В доме царил полный покой. Только лунный свет, льющийся в окна, и ни единого звука.
        Алексис закрыл за собой дверь. Ящик он нес в руках.
        Глаза быстро освоились в темноте, и он увидел коричневые пятна на полу, в луче фонарика, как будто именно этот луч привел его к ним.
        Двое суток назад здесь, в этих стенах, убили целую семью. Все было так свежо, что, казалось, стены еще хранили эхо их криков.
        Алексис сразу заметил, что запах со вчерашнего дня стал другим. Терпкий дух крови сменился резкой вонью химикатов, используемых при криминалистической экспертизе. Весь дом был обмазан ими для снятия отпечатков пальцев, для выявления всех возможных следов замытой крови, и эти флюиды так и витали в запертом помещении.
        Луч поймал несколько рамок с разбитыми стеклами, дробясь и множась отражениями, словно в коридоре вспыхнуло сразу несколько огней.
        Алексис вдруг увидел тени Эмили Эймессис, ее мужа Жан-Филиппа и Изабель, они прошли перед ним полупрозрачные, как призраки. Он представил себе, как они живут здесь, разговаривают, едят, смотрят телевизор, смеются вместе, иногда ссорятся. На мгновение он услышал их голоса. Эти люди еще были здесь, стены отражали отзвуки их присутствия, как зеркала времени. Они выстроили этот дом, они жили в нем, наполняли его эмоциями и воспоминаниями.
        Затем новая вспышка в мозгу, на сей раз ярче: он увидел их вскрытые тела на секционных столах.
        Картины повседневной жизни сменились криками ужаса и страданий, и перед глазами возникла Эмили - спортивная, сильная женщина, способная постоять за себя, - распластанная на полу, оглушенная электрошокером. За ней в тени стоял некто безликий. Человек, которому нравилось убивать жертв у них дома, вторгаясь к ним без звука, без взлома, словно гость, словно член семьи. Он пришел сюда, чтобы спокойно осуществить задуманное.
        Он знает, что его никто не потревожит. То есть он знает своих жертв достаточно хорошо, он в курсе их привычек. Он знает, может ли сюда зайти кто-то из друзей, сколько всего в доме жильцов. Он знает, что у него достаточно времени, что среди ночи не заявится еще какой-нибудь ребенок подросткового возраста. Он досконально их изучил. Он за ними следил!
        Или заранее имел доступ к подробной информации о жертвах…
        Нет. Он знал их распорядок дня. Он изучил их привычки. Он шпионил за ними.
        За целой семьей? И они ничего не заметили?
        Эта версия вызывала у Алексиса сомнения. Слежка за перемещениями нескольких людей потребовала бы уйму времени. Улица очень тихая, здесь нельзя припарковаться и следить, не привлекая внимания. Алексис также не мог представить, чтобы он прятался на дереве в дальнем конце сада, это совсем неразумно. Вокруг слишком много соседей и недостаточно укромных мест. Нет, только не здесь.
        Однако Алексис продолжал настойчиво искать варианты: Фантом как-то проникал в дома своих жертв, чтобы потом спокойно их убивать, чтобы не торопясь делать с ними что угодно. Помимо навязчивого желания истязать человека в его собственном доме, следовало учитывать и «практический» аспект.
        - А ты хитрец, - тихо сказал он, подходя к лестнице. - Ну и задал ты нам задачку.
        Но пока надо было сосредоточиться на догадке, которая привела его сюда среди ночи.
        Эмили Эймессис была страстной читательницей детективных романов. Она поглощала их тоннами, о чем свидетельствовала стопка на прикроватной тумбочке и многочисленные книжные полки. Возможно, она знала их так хорошо, что помнила все хитросплетения сюжетов. Привыкла к сюжетным ходам и неожиданным поворотам. Ценила свежие идеи и сюрпризы. Имела живой, пытливый ум. Нельзя так увлекаться подобными историями, если сам не обладаешь динамичным мышлением. Способностью быстро понимать. Способностью взаимодействовать с информацией.
        Но хватит ли у человека сил сохранить рассудок в таких ужасающих обстоятельствах, в каких оказалась она в тот воскресный вечер?
        Все надежды Алексиса были связаны именно с этим.
        Эмили Эймессис действовала в точности как в романах, которые она читала запоем и постоянно. Только так можно объяснить наличие крови на прикроватном коврике, расположенном так далеко от ее тела. И кровь на указательном пальце тоже.
        Алексис поднялся по лестнице и вошел в родительскую спальню.
        Простыни с огромным темным узором в центре еще лежали на месте. Свет падал на засохшие красные пятна - отпечаток жизни. Здесь жила женщина. Здесь она отдыхала душой, здесь она занималась любовью, здесь она зачала своего ребенка. И здесь умерла. Вся ее жизнь расплылась пятном по атласной ткани, ее ДНК теперь разлагалась среди волокон хлопка.
        Алексис слышал свист собственного дыхания.
        Отголоски криков на первом этаже смолкли.
        Он подошел и убедился в том, что прикроватный коврик не сдвинулся с места. Эксперты-криминалисты взяли только образцы запятнавшей его крови.
        Эмили Эймессис удалось высвободить запястья из пластиковых стяжек, прикреплявших ее руки к раме кровати. Ее дочь, должно быть, кричала и просила пощады, возможно, даже умоляла прикончить ее. Для матери слышать такое наверняка было невыносимо. До потери рассудка. Она раздирала себе лодыжки, пытаясь освободить ноги, чтобы бежать на помощь дочери.
        Не сумела.
        Стяжки оказались слишком тугими. Должно быть, Эмили обломала себе ногти, царапая и дергая изо всех сил, она наверняка перепробовала всё, была готова рвать мясо до кости и даже оторвать себе стопу, а потом поняла очевидное: она никак не может помочь Изабель. Сколько времени ей понадобилось, чтобы понять, что они обречены? Что выхода нет?
        И какой силой характера должна обладать женщина в таких обстоятельствах, чтобы решиться оставить подсказку, указание на то, как остановить убийцу? Убийцу ее семьи. Чтобы он заплатил. Подсказку достаточно тонкую, чтобы этот изверг ее не заметил, но чтобы полиция не прошла мимо.
        Жандарм осторожно приподнял коврик. Большая часть крови впиталась в ткань, оставив на полу лишь неясные бурые следы. На первый взгляд ничего не обнаруживалось.
        Эмили была заядлой читательницей криминальной литературы.
        Она знала все уловки и методы.
        Все реактивы и процедуры.
        Как часто они описывались в большинстве детективных историй.
        И конечно, врезались в ее память.
        Она знала про симпатические чернила.
        Эмили знала, что кровь нельзя полностью вывести. Ее всегда обнаружит глаз следователя. В последние минуты ясности, перед тем как погрузиться в безумие и умереть, она перегнулась через край кровати, насколько позволяли связанные лодыжки, и оставила надпись на полу.
        Сообщила то, что знала о своем убийце.
        И снова прикрыла пол ковриком. Чтобы надпись исчезла.
        Звучит абсурдно, даже безумно. Но кто знает, что может прийти в голову матери в такой момент?
        Гипотеза объясняла наличие крови на указательном пальце. И кровь под прикроватным ковриком.
        Все было только так, и никак иначе.
        Алексис верил в это. Каким бы маловероятным это ни казалось.
        Эмили хотела заставить мучителя заплатить. И в ее уме, хорошо знакомом с полицейскими уловками, возник план.
        Жандарм открыл баночку и достал две таблетки «Блюстар». Он кинул их в распылитель и встряхнул, чтобы средство растворилось.
        Содержащееся в крови железо впитывалось в материалы настолько прочно, что даже после мытья, в том числе с моющими средствами, оно оставляло след на многие годы. Химическое вещество «Блюстар» имело способность проявлять железо.
        Алексис начал распылять проявитель на паркет. Он опустошил четверть флакона, прежде чем на полу проступил флуоресцентный ореол. «Блюстар» вступил в реакцию с железом гемоглобина, и оно стало светиться в темноте глубоким, насыщенным синим цветом.
        Эмили написала сообщение и аккуратно прикрыла его ковриком, чтобы тот впитал кровь, но не размазал ее слишком сильно.
        Чтобы буквы остались на паркете.
        Алексис сделал шаг назад, чтобы лучше разглядеть флуоресцентные синие пятна, которые проступали все четче.
        Он выключил фонарик и остался в темноте.
        Сердце учащенно билось. Он чувствовал, как его охватывает разочарование.
        Синие штрихи ничего не напоминали.
        Только дуги, полосы и кляксы.
        Алексис нафантазировал неизвестно что.
        Но средство продолжало работать, высвечивая в ночи невероятные, завораживающие, почти красивые арабески.
        И вдруг волосы у него встали дыбом.
        На паркете стали появляться кривые. Палочки. Пока совершенно непонятные.
        И все же…
        Постепенно появилось нечто похожее на букву.
        Ее контуры были нечеткими, размытыми.
        Но Алексис узнал букву с. Он опустился на колени, чтобы как можно яснее видеть то, что уже угадывалось.
        Эмили, вы гениальная женщина.
        Одну за другой жандарм различал буквы, хотя коврик, видимо, частично смазал кровь.
        Это было не имя. Даже не фраза.
        Всего одно слово.
        Когда Алексис встал с коленей, он был несколько озадачен.
        Эту гипотезу они уже отрабатывали, и она ничего не дала.
        Тем не менее прямо перед его глазами было слово.
        Последнее слово матери, которая слышит, как в соседней комнате убивают ее дочь.
        Слово мертвой женщины.
        23
        Едва секретарша вошла в свой кабинет, как Алексис сунул ей под нос удостоверение жандарма.
        Он кипел неукротимой энергией - настоящий «энерджайзер» - и никак не мог успокоиться, несмотря на недосып. Последние несколько часов он провел за своим столом, просматривая досье жертв.
        Чтобы твердо убедиться, что все это ему не приснилось.
        Однако у всех трех жертв Фантома были три разные компании для установки охранной сигнализации. По первым двум жертвам жандармам даже удалось выяснить имена установщиков: они никак не были связаны друг с другом.
        И все же Эмили Эймессис потратила последние силы, чтобы оставить полиции четкое сообщение.
        «Сигнал».
        Не называя имени - убийца, разумеется, ей не представился, - не давая описания, Эмили перешла прямо к сути того, что она поняла.
        Убийца был связан с ее сигнализацией.
        Как только головные офисы трех компаний открылись, Алексис разослал им по факсу официальный запрос, чтобы они прислали списки всех сотрудников. Ему даже не пришлось задействовать судью или чем-то грозить: все три компании без колебаний пошли ему навстречу, и еще до девяти утра он успел просмотреть все три списка и убедиться, что в них нет ни одного совпадающего имени.
        Он схватил свою старую куртку-милитари и серый шарф и кинулся на улицу.
        Не хотелось встретить коллег, не имея ни единого козыря на руках. Прошлой ночью он сделал большой шаг вперед, но пока этот шаг не принес результата, его нельзя назвать настоящей победой.
        А тут еще Людивина, признался он себе.
        Жалеет ли он о том, что случилось?
        Если подумать, у него был не просто потрясающий секс, что для первого раза с девушкой совсем неплохо, - пожалуй, это было даже посильнее, чем победа «Джайантс» в Супербоуле (а там была такая круть!), - но главное, он ощутил какое-то нежное шевеление внутри. Помимо классного секса. Он чувствовал какую-то душевную связь.
        Что за штамп! Совсем разнюнился от одинокой жизни!
        И все же ему понравилось ощущать ее рядом в постели. Он представлял себе, как утром они бы вставали немного заспанные - она в ночной рубашке, он в пижаме, - и вот уже они вместе варят кофе, по очереди идут в душ… Эти картинки ему нравились. С ней ему даже хотелось поскорее воплотить их в жизнь.
        Нет, он ни о чем не жалел. Он не просто с ней переспал. Он хотел, чтобы у этой истории было продолжение.
        Хотя, если честно, побаивался реакции самой Людивины.
        Ее равнодушие к нему могло просто отправить его в нокдаун.
        Не думай об этом, сейчас не время.
        Секретарша охранного предприятия даже побледнела, увидев удостоверение жандарма. Либо у самой какие-то проблемы с властями, либо получила строгие инструкции и боялась их нарушить.
        - Я веду расследование, убито трое ваших клиентов, - жестко сказал он. - Вы, конечно, слышали об убийстве целой семьи в Лувесьене? Вы можете ответить на мои вопросы или мне лучше обратиться к кому-нибудь из начальства?
        - Э… нет-нет, я вам помогу, по крайней мере, надеюсь, что смогу помочь.
        - Хорошо, значит, это вы обычно занимаетесь подобными делами.
        Большинство охранных компаний давно привыкли к тому, что полиция всякий раз обращается к ним и допрашивает их сотрудников при малейшей краже на охраняемом ими объекте недвижимости, предприятии или складе, а некоторые фирмы даже держали специального сотрудника для таких регулярных встреч. Другие поручали эту задачу работнику коммерческого отдела, а иногда секретарю и вообще безропотно принимали любой запрос полиции, не требуя формального постановления. Им нельзя было терять время, и каждый был заинтересован ладить с полицейскими.
        - Сегодня утром я получил от вас список сотрудников, - продолжал Алексис, - но там не был указан стаж работы. У вас есть эти сведения?
        - Да, я возьму в отделе кадров. Какой персонал вам нужен? Охрана? Отдел продаж?
        - Все.
        Молоденькая секретарша-мулатка набрала номер на коммутаторе.
        - Особенно меня интересуют люди, выезжающие на объекты, - добавил Алексис.
        Секретарь поставила звонок на удержание:
        - Установщики?
        - А также патрульная служба, разъездная охрана. Они ведь у вас есть? Те, что выезжают на место, когда срабатывает сигнализация?
        - Работа с частными клиентами идет через субподрядчиков.
        - Это как?
        - Мы занимаемся установкой и заключением договоров с частными лицами, но не обслуживанием на местах. Выездной персонал обеспечивает другая компания. Мы даже не принимаем сигналы срабатывания аппаратуры. Это обычная практика в нашем бизнесе, вы знаете. Большинство предприятий, продающих сигнализации, - это просто отделы продаж и монтажные службы. Мы не занимаемся непосредственно «реагированием», на это есть специализированные компании. Мы своего рода общий менеджмент.
        У Алексиса дрожь пробежала по позвоночнику.
        - Можете назвать компанию-подрядчика?
        - Сейчас я вам ее найду.
        Пока она нажимала на кнопки телефона, Алексис отошел в сторону и позвонил в две другие компании, установившие сигнализацию в домах первых двух жертв.
        Когда он вернулся к молодой женщине, она протянула ему листок бумаги:
        - Вот, я вам тут написала, это компания «Кор…»
        - «Кор секюрите», - перебил ее Алексис. - Вы просто супер!
        Секретарша так и осталась стоять с открытым ртом, протягивая ему листочек с названием компании: входная дверь хлопнула, обдав ее сквозняком.
        Алексис был уже на улице.

* * *
        «Кор секюрите» обслуживала большинство компаний, специализирующихся на продаже и установке сигнализаций, а также управляла дистанционным наблюдением, колл-центрами и даже высылала на место разъездные бригады.
        «Кор секюрите» практически монополизировала рынок во всей западной части парижского региона. До самой Уазы.
        У трех охранных компаний, которые устанавливали сигнализацию в домах жертв Фантома, были субподрядные договоры с «Кор секюрите».
        Как только Алексис сообщил свое звание и причину звонка, с ним согласился встретиться один из менеджеров по персоналу. Пока он туда добирался, ему звонила Людивина, затем Сеньон, но Алексис не брал трубку. Сейчас было не до того.
        Остановившись на светофоре, он написал Людивине сообщение:
        «Иду по следу. Проверка версии. Позвоню в полдень».
        На следующем светофоре, подумав, он все же добавил: «Замечательная была ночь. Извини, что быстро ушел. Искуплю вину сегодня вечером?»
        Она ответила почти мгновенно: «Придется постараться».
        На этот раз он набрал уже на ходу: «Не подведу».
        И прибавил газу, чтобы быстрее добраться до места.
        Менеджер по персоналу принял его в отдельном кабинете с максимально нейтральной обстановкой и без раздумий согласился назвать имена всех сотрудников.
        - У вас имеются ключи ваших клиентов? - спросил жандарм.
        - От их домов и квартир? Если они по собственной воле передают их нам, то да. Это может пригодиться в случае проникновения в дом или если хозяева надолго уезжают, а в их отсутствие надо, например, заменить окно.
        - Кто у вас имеет доступ к этим ключам?
        - Разъездная служба, которая выезжает на вызовы и патрулирует, а что?
        - Если я назову вам даты и места, вы сможете узнать, кто тогда дежурил?
        - Без проблем.
        Алексис назвал дни и города трех преступлений Фантома. Менеджер подключился к внутреннему серверу и в несколько кликов получил ответы, которые искал:
        - Для первой даты у меня есть имя: Жером Ридон, он дежурил в тот вечер. Два других сектора плотнее загружены клиентами, работало две патрульные машины. Я распечатаю для вас имена. Итого пять человек.
        - Ни разу не дежурил один и тот же сотрудник?
        - Нет.
        Алексис досадовал на себя. Возможно, он слишком увлекся.
        - Все пятеро - мужчины?
        - Да.
        - Кто-то из них имел судимость?
        - О нет, при поступлении к нам на работу отсутствие судимости обязательно.
        Фантом мог ускользнуть из сетей закона, он был хитрый человек: даже если он имел нарушения в подростковом возрасте, по достижении совершеннолетия по правилам правонарушение снимается, и больше он, видимо, не попадался.
        - В те ночи ключи от домов клиентов были только у патрульных?
        - Вообще-то, они не носят их с собой, если вы об этом. Ключи хранятся в специальном помещении, оно есть в каждом секторе, это что-то вроде дежурки. Вы действительно думаете, что кто-то из моих парней мог сделать глупость? Поступила жалоба?
        Алексис не ответил, его мозг был поглощен обработкой поступающей информации.
        - Может ли - гипотетически - кто-то из ваших сотрудников вне своей смены проникнуть в это помещение ночью?
        - Мм… ну что ж, да, это возможно. Они все знают коды сигнализации, так что да.
        Это давало ответ на все вопросы. Алексис чувствовал, что разгадка близка.
        - А эти патрульные могут читать досье ваших клиентов?
        - Досье? Нет, у нас их, по сути, нет, мы ведь не продаем оборудование, у нас только дубликаты ключей, если клиенты решили их нам доверить, и мы звоним им, когда система дистанционного наблюдения обнаруживает вторжение.
        - Это дистанционное наблюдение компьютеризировано? Как оно работает?
        - Как только вы включаете сигнализацию в своем доме, информация передается по телефонной линии к нам на центральный пульт, и, если сигнализация потом срабатывает, компьютер посылает дежурному оператору тревожную сводку с подробным указанием типа вторжения: окно, открытая дверь или сработавший датчик движения в доме, в зависимости от установленной системы. Мы уведомляем клиента и, если его нет дома, отправляем наш патруль осмотреть все на месте. Мы не имеем права входить в дом. Если есть проблема, мы вызываем полицию.
        - А для чего тогда ключи?
        - Чтобы открыть калитку, если есть сад, и при необходимости впустить полицейских. То же самое касается срочного ремонта, когда хозяева в отпуске, например.
        - Минуточку… Вы говорите, что информация поступает на центральный пульт. Значит, каждый раз, когда клиент включает сигнализацию или отключает ее, возвращаясь домой, это регистрируется в вашем компьютере?
        - Да, малейшее действие фиксируется.
        - И как долго хранятся эти данные?
        Менеджер поднял брови:
        - Не знаю, несколько недель, может быть, месяцев. А что?
        - Значит ли это, что по ним можно узнать все о привычках семьи, например?
        - Если изучить все включения и отключения сигнализации, то да, наверное.
        - И любой сотрудник может ознакомиться с этими данными?
        - Ну, не любой сотрудник, по крайней мере в теории.
        - А на практике?
        - На практике это, вероятно, несложно. Достаточно пойти в головной офис, получить доступ к клиентскому досье и распечатать его.
        - А ваши патрульные знают код отключения сигнализации?
        - Нет, кода не знают.
        - Он нигде не записан?
        Мужчина начал терять терпение, беседа все больше походила на допрос.
        - Он записан в компьютерном досье клиента, на всякий случай с паролем, который сообщает сам клиент. И все же, может, вы скажете, что вы на самом деле пытаетесь найти?
        - Человека, я ищу человека.
        Алексис лихорадочно думал. Фантом был независимым, ему нравилось одиночество. Работа по ночам, патрулирование в машине, проникновение в чужие дома - идеальная работа для такого человека. И увлекательная. Он мог узнать все о своих клиентах и даже, подойдя к делу правильно, изучить их привычки, а то и получить ключи, чтобы проникнуть в их дома и отключить сигнализацию.
        - Я хотел бы вам помочь, - вновь заговорил менеджер, - но прежде скажите, зачем вам эти све…
        - Я расследую пять убийств, этого вам достаточно?
        Они молча смотрели друг на друга; собеседник Алексиса явно был в замешательстве.
        - Убийств?
        - Вы хорошо знаете своих патрульных? Если я опишу вам психологический портрет, вы сможете сказать, кто из ваших людей ему наиболее соответствует?
        - Людей у нас все же довольно много, я не всех знаю, а некоторых знаю едва-едва. Просто у нас обширная зона обслуживания, есть и другие филиалы, здесь только центральный офис.
        Собеседник затронул вопрос, который давно мучил Алексиса. Вторая жертва проживала и была обнаружена в департаменте Ивелин, недалеко от Лувесьена, менее чем в получасе езды на машине, зато первая жила на юге департамента Уаза, почти в часе езды.
        - А случаются у вас внутренние переводы из филиала в филиал?
        - Да, иногда бывают по просьбе самого сотрудника.
        - Работал ли кто-нибудь из ваших патрульных на юге Уазы до этого лета и затем перевелся в Сен-Жермен-ан-Ле или Лувесьен?
        - По памяти не скажу…
        Алексис нетерпеливо махнул рукой в сторону компьютера:
        - А там не найдется ответа?
        - Да, конечно.
        Менеджер потерял весь свой апломб, ошеломленный серьезностью ситуации. Слово «убийство» поразило его. Да еще и убийство пяти человек.
        Он кивнул:
        - Есть кое-что. Виктор Магс. В июне он переехал сюда и подал заявление о переводе из прежнего филиала. Он жил как раз в тех районах, которые вы только что упомянули.
        - Сколько ему лет?
        - Тридцать три.
        - Вы его знаете?
        - Я помню его. Это я принимал его на работу, и я проводил его последнюю аттестацию всего три месяца назад.
        - Что он за человек? Интроверт?
        - Скорее да… На самом деле, он странный. Почти всегда молчит, больше наблюдает, а когда говорит, то, как сказать… как бы через силу.
        - А физически?
        - Довольно высокий, спортивный…
        - Мускулистый?
        - Да, явно ходит в спортзал.
        - Красивый?
        - Насколько я могу судить.
        - Женат?
        - Я не в курсе. Это его личная жизнь. Вы думаете, он может быть… убийцей, которого вы ищете? Виктор?
        - Вас бы это удивило?
        Мужчина открыл было рот, чтобы громко запротестовать, но внезапно передумал.
        - По правде говоря, - сказал он наконец, - возможно, я бы и не удивился. Он… странный. Взгляд у него такой. От него прямо становится не по себе. Даже когда он улыбается, взгляд… ледяной. Все время. И вообще ничего не выражает.
        Алексис встал.
        - Он сегодня работает?
        Менеджер посмотрел на компьютерное расписание:
        - Работает в вечер. Сейчас он, скорее всего, отдыхает.
        - У вас есть его адрес?

* * *
        Как будто всюду зажегся зеленый свет. Теперь Алексис был уверен: он нашел преступника.
        Фантом - это Виктор Магс и никто другой.
        24
        «Пежо-206» без опознавательных знаков жандармерии сбавил скорость: навигатор только что сообщил Алексису, что до места назначения осталось менее километра.
        Он миновал лес возле Сен-Жермен-ан-Ле и приближался к Ашер-Гран-Кормье. Судя по информации, собранной по маршруту, это была просто железнодорожная платформа посреди огромной сортировочной зоны, окруженной лесопосадками. Здесь располагалось лишь несколько одноэтажных домов и единичные постройки на несколько квартир, так что поезда останавливались здесь редко. Изолированное место, забытое градостроителями, - ни одного магазина, сотня жителей, в основном железнодорожников, работающих на сортировочном узле, и трасса, проходящая над всем этим по бетонной эстакаде, уродливо и нелепо торчащей над лесом.
        Алексис хотел увидеть своими глазами.
        Как выглядит логово Зла.
        Он никогда прежде не встречал подобного убийцу и не сомневался, что такой исключительный случай выпадает в его жизни в первый и последний раз. Ему хотелось ничего не упустить. И, как человек, отвечающий за дело, он, конечно, не хотел все испортить скоропалительными выводами.
        И все же в глубине души он знал, что Виктор Магс - тот самый преступник: все слишком хорошо сходится.
        Но Алексис боялся самообмана, ослепления.
        И больше всего на свете он хотел увидеть его собственными глазами. Просто увидеть и понять, что это за человек.
        Алексис не был самоубийцей, не хотел загубить ни себя, ни свою профессиональную карьеру, он вовсе не собирался изображать ковбоя и брать убийцу в одиночку. Фантом был опасен. Возможно, вооружен.
        Действовать должен спецназ. Они с Людивиной и Сеньоном будут держаться на второй линии, наблюдая за операцией, а на штурм пойдут специально подготовленные люди.
        В общем-то, он приехал на разведку. Чтобы не рисковать и спустить всю свору в нужном месте на нужного человека.
        Ашер-Гран-Кормье выглядел так, как он его себе представлял: промзона в глуши и несколько километров леса вокруг, единственное развлечение - проститутки, стоящие на краю шоссе, у съездов на прогулочные тропы. Девушки поджидали клиентов, чаще всего водителей фур, беспрестанно проносившихся по дороге. Они сидели на стволах упавших деревьев или за кустами, выставив наружу лишь опознавательный знак - упаковку с презервативами, висящую на ветке. Странные грушевидные пакеты, в большинстве своем белые, подпрыгивали и качались каждый раз, когда мимо пролетала фура, - словно перезревшие, готовые упасть плоды этого сада продажных наслаждений.
        Фантом отлично выбрал себе логово.
        В основном здесь были шлюхи из Восточной Европы, чьи сутенеры не торопились сообщать в полицию в случае пропажи одной из подопечных. Может, Виктор Магс приходил сюда сбросить напряжение? Или размяться перед более серьезной игрой?
        Он переехал сразу после первого преступления. Возможно, испугался и решил смыться подальше от тех мест, где «натворил дел». Здешний район преступник знал хорошо, поскольку он находится недалеко от больницы «Буа-Ларрис», здесь можно было спокойно отсидеться и собраться с мыслями.
        Наверно, он выбрал Ашер-Гран-Кормье, потому что это село на отшибе. Крошечный поселок, проходная зона, поблизости - девушки, которых легко похитить. Даже если полиция в конце концов заинтересуется их исчезновениями, сколько тысяч машин проезжает каждый день по эстакаде? Сколько товарных поездов проходит под ней? Прежде чем копы нападут на след Фантома, у того будет достаточно времени на переезд.
        Следуя указаниям GPS, Алексис съехал с главной дороги в узкий проезд между железнодорожными путями и лесом.
        За окном машины проплыло несколько серых коттеджей, унылых до невозможности. Потрескавшиеся фасады. Грязные окна. Крошечные заросшие сады. Мокнущее белье на веревках поперек дорожек.
        Ни единой души.
        Ни одной припаркованной машины.
        Алексису на миг подумалось: а вдруг поселок Гран-Кормье тоже призрак?
        Коттеджи кончились, но дорога еще продолжалась, теперь ее обочины превратились в свалку с мешками мусора, ржавыми холодильниками, искореженными автодеталями и разбитыми оконными рамами. По навигатору до пункта назначения оставалось двести метров.
        И тут Алексис заметил крышу постройки, стоявшей чуть в стороне, дальше всего от поселка. Он решил проехать мимо, не снижая скорость.
        Фантом жил здесь, в старом доме с облупившейся краской и полуприкрытыми ржавыми ставнями. В одноэтажном здании с полуподвалом. Алексис успел увидеть запущенный сад, весь заросший бурьяном и сорняками.
        За домом виднелась машина.
        Он здесь.
        Алексис проверил мобильник. Принимает нормально, с сетью никаких проблем.
        Он проехал еще с полкилометра и остановился у какого-то железнодорожного склада. Со стоящей неподалеку башни диспетчерской открывалась широкая панорама путей, расходящихся от сортировочной горки. Вдалеке между двумя коричневыми зданиями брела человеческая фигура с сумкой в руках.
        Значит, все же есть какая-то жизнь.
        Но Фантому тут спокойно. Никто не путается под ногами, никто не шпионит. Можно приходить и уходить когда угодно, никто не заметит.
        Где-то на том конце пустыни с лязгом и грохотом проехал поезд.
        Алексис не хотел останавливаться на достигнутом. Не для того он заехал в такую даль, чтобы вернуться без главного трофея - уверенности, что преступник найден. Ему будет достаточно одного взгляда.
        В этом было что-то идущее из глубины веков.
        Охотник и добыча признают друг друга мгновенно, без единого слова.
        Главное, не попасться ему на глаза! Это важнее всего.
        Жандарм пешком вернулся к дому Виктора Магса. Подобравшись совсем близко, он нырнул в подлесок и стал медленно продвигаться вперед, пока наконец не оказался в удобной точке наблюдения, менее чем в десяти метрах от логова чудовища. Отсюда открывался вид на боковую часть дома, небольшую дверь и два грязных окна.
        У покосившегося деревянного сарая стоял автомобиль «вольво».
        На минуту Алексис задумался: он-то сам что тут делает? Один. Сидит в лесу и наблюдет за жутким логовом того, кто вполне может оказаться серийным убийцей.
        Человеком, способным убить пятерых просто ради удовольствия, ради ощущения власти, чтобы поиграть в Бога, потому что чужие страдания и страх для него единственный источник оргазма.
        Лес вокруг жил своей жизнью, шелестел ветвями, шуршал невидимыми зверями и кишел насекомыми, ползавшими по земле.
        Вдалеке глухо тявкнула лисица. Алексису показалось, что он узнал этот крик, который в детстве часто слышал в деревне.
        Алексис затеребил лежащий в кармане айфон. Он нервничал.
        Сколько ему еще так сидеть? Сколько времени он продержится? Может, лучше бросить, уйти?
        Нет, я буду сидеть здесь сколько потребуется. Просто чтобы увидеть его. Убедиться.
        Где-то вдалеке опять прошел поезд, но все равно стук колес перекрыл все шумы.
        Затем звуки природы проявились снова.
        Сюда не доносился даже гул шоссе. Слишком далеко, слишком плотная зелень.
        Лиса снова тявкнула, как показалось Алексису, уже ближе, но так же приглушенно, как и раньше. Здесь даже животные вели себя осторожно.
        Зазвонил айфон. Алексис в панике нажал на кнопку, отключил звук.
        Он взглянул на дом. Ни малейшего движения. Никто не услышал.
        Пришло текстовое сообщение.
        От Людивины.
        «Куда ты делся?»
        Его пальцы лихорадочно набрали на клавиатуре: «Сообщи полковнику, поднимай спецназ. У меня мясо».
        Пятнадцать секунд спустя раздался новый звонок от Людивины. Алексис сбросил и отправил еще одну эсэмэску.
        «Не могу говорить».
        «Какого черта??? ТЫ ГДЕ?»
        Алексис колебался. И так сказано слишком много, отступать нельзя. Он послал адрес, по которому находился.
        «Виктор Магс. Я думаю, это он».
        «Ты на месте?»
        «Да».
        Следующего сообщения Людивины пришлось ждать две минуты.
        «НЕ ДВИГАЙСЯ! ЕДЕМ».
        Теперь главное, чтобы он в ослеплении не повел всех по ложному следу.
        Еще два часа - и рядом встанут два десятка жандармов в полной боевой экипировке, на ближайшей площадке - готовый вертолет, и весь штаб жандармерии будет поднят по тревоге.
        Всего два часа продержаться.
        Каких-то два часа.
        25
        Алексис взглянул на часы. Все тело затекло, руки и ноги окоченели. Он сидел в засаде уже больше часа.
        Проходящие поезда периодически взрывали время, колеса стучали, как свихнувшийся метроном. Это помогало не заснуть, не отключиться. Он ведь почти совсем не спал в предыдущую ночь, да и вообще не помнил, когда в последний раз толком высыпался.
        Лиса давно умолкла, ускакали рыжие белки, ворошившие листву в поисках запасов провизии на зиму.
        Алексис снова посмотрел на часы, как будто это могло подстегнуть время. Теперь, вызвав «кавалерию», он с нетерпением ждал прибытия главных сил и начала штурма.
        Если ничто не задержит, парни из спецназа будут здесь через час. Может, чуть быстрее. Людивина сообщит, как только все прибудут на место. Тогда Алексис покинет укрытие и присоединится к ним для ареста преступника.
        А пока он следит, чтобы тот не ушел.
        Потому что он в доме, теперь нет сомнений. Алексис несколько раз видел свет в подвальном окне.
        А вдруг я ошибся, вдруг я все не так истолковал? Вдруг Виктор Магс не имеет к этому никакого отношения? Тогда прощай, следственный отдел! И будут меня проверять на алкоголь до самой пенсии.
        Ему захотелось курить. Впервые за пять лет. Он бросил после того, у как деда нашли рак легких: обет, данный умирающему, нарушить нельзя. И он всеми силами старался сдержать слово. Алексис был человеком цельным и честным во всем, что делал, иногда даже чересчур, если ввязывался во что-то, то полностью, что называется, с головой. Так что тут он задействовал и пластыри, и гипноз - полный набор. И все сработало замечательно. Никотин теперь вызывал у него отвращение.
        Но сейчас он готов был отдать душу за одну затяжку «Мальборо».
        И снова эта лиса!
        Тявканье звучало чуть иначе, ближе и одновременно глуше, словно из глубокой норы, но его тут же перекрыл рев товарного состава, летящего во весь опор, словно чтобы поскорее скрыться отсюда.
        Алексис не сильно разбирался в животных и тут засомневался: а может, это и не лиса вовсе. В конце концов, он почти ничего не знал про лис и слышал их тявканье давно, еще подростком. Может, какая-нибудь ласка?
        Мне что, больше делать нечего, кроме как сидеть и гадать, что за зверек тут пискнул?
        Вообще-то, Алексис был не из тех, кто забивает себе голову подобными мыслями.
        Может, что-то всплыло из подсознания? Что же напоминали ему эти сдавленные крики?
        Невыносимо, ему срочно надо было размять ноги.
        Он встал.
        В тот же миг прямо напротив открылась боковая дверь, и показалась высокая спортивная фигура мужчины.
        Алексис застыл.
        Смеркалось, его скрывала листва. Если мужчина не всматривался внимательно именно в этот участок леса, он мог не заметить молодого жандарма.
        Сердце Алексиса стучало в висках.
        Во рту пересохло.
        Виктор Магс был темноволос, небрит. Лицо непримечательное, но стрижка модная: гелем сделаны вихры. Накачанный, широкоплечий - вообще, видный парень. Несмотря на холод, он стоял в одной белой футболке, джинсах и грубых рабочих ботинках.
        Он прошел между Алексисом и домом через садик к калитке, заглянул в почтовый ящик. Ничего не найдя, достал из заднего кармана пачку сигарет и закурил, задумчиво глядя на сортировочную зону, которая раскинулась вдали, прямо напротив его участка.
        Он прошел слишком быстро, Алексис не успел разглядеть его как следует, увидеть глаза - в тот момент жандарм думал лишь о том, как бы его не обнаружили.
        Магс спокойно курил, занятый своими мыслями.
        Какого черта ты вышел? Только проснулся? Думаешь о предстоящем ночном дежурстве? О том, как будешь объезжать территорию, намечать новых жертв? О чем думает в такие моменты убийца вроде тебя?
        Виктор Магс выбросил едва начатую сигарету и повернул назад.
        Он прошел в пяти метрах от Алексиса.
        И жандарму запомнились не его глаза, а ладони.
        Крепкие, крупные пальцы.
        Сплошь покрытые чем-то красным.
        Как засохшей пленкой.
        Дверь за Магсом захлопнулась.
        Неужели кровь?
        Так много крови, что залиты руки до запястий?
        Алексис сглотнул. Он не знал, что подумать. Ситуация выходила из-под контроля.
        Лиса снова тявкнула. Опять этот странный звук, близкий и какой-то сдавленный.
        И на этот раз жандарм понял.
        Звук доносится из дома!
        Это было не тявканье.
        Это был крик.
        Холодок побежал по хребту Алексиса.
        Как он мог не узнать крик человека! Вопль, призыв, придушенный стон! Кричала женщина, вероятно, с завязанным ртом, ее истязали, она стонала сквозь кляп, сквозь путы - пронзительно, прерывисто, - ее голос был настолько искажен болью и ужасом, что походил на звериный визг.
        Алексис тяжело дышал.
        Руки дрожали.
        Он достал свой айфон и уставился на экран, словно ждал оттуда подтверждения своим мыслям. Затем отправил Людивине сообщение: «Вы где??? Скорее!!!»
        Ответа не последовало.
        Он сделал несколько шагов назад и позвонил, не в силах ждать. Ответила голосовая почта. Он позвонил Сеньону - тот же результат. Наверно, они совсем близко.
        - О, черт… черт, - пробормотал Алексис.
        Он действительно не знал, что делать.
        Если в доме женщина, которую пытает этот ублюдок, ему необходимо было вмешаться.
        Нет. Действовать должен спецназ. Они уже на подходе!
        В душе пищал какой-то ехидный голосок. Смысл было не разобрать, но тон явно издевательский. Это говорила совесть. Она взывала ко всему, что было в нем человеческого, и прежде всего - к убеждениям.
        Алексис колебался. Если женщина погибнет, если жандармерия не успеет вмешаться, он себе не простит. Эта жертва станет его собственным призраком.
        Но мне туда нельзя!
        Он был один, в руках - лишь табельный пистолет.
        Из дома опять донесся сдавленный крик.
        И снова вдалеке загрохотал поезд. Пугающий, агрессивный звук.
        И вдруг решение явилось - такое простое и очевидное, что Алексис удивился, почему не принял его сразу.
        Пальцы сжали рукоять пистолета «зиг-зауэр-про».
        Что я делаю?
        Ноги сами понесли его к дому Магса.
        Он не мог больше ждать.
        Ради этого он пошел в жандармерию. Чтобы спасать людей.
        Сердце бешено билось.
        Алексис достал пистолет.
        9 мм.
        Пятнадцать патронов.
        Он никогда так сильно не желал, чтобы эта маленькая вещица оказалась грозной силой.
        В его руке была не только его собственная жизнь, но и жизнь той незнакомки.
        Назад пути не было.
        Ноги принесли его прямо к двери.
        И он вошел.
        26
        Дом давно не проветривался, воняло застоявшейся пылью и плесенью.
        Алексис вошел через дверь кухни. Небольшой стол с пластиковым покрытием, местами облупившимся от времени, стоял в центре. На нем посреди вороха мятых газет лежали остатки еды. Алексис сразу заметил статью, которая, видимо, заинтересовала Фантома.
        «Национальная жандармерия замалчивает тройное убийство в Лувесьене».
        Если нужно было подтверждение того, что Виктор Магс идеально соответствует разыскиваемому преступнику, то Алексис только что его увидел.
        Свет не горел, и слабый отблеск позднего осеннего дня, с трудом пробивавшийся сквозь грязные стекла, едва позволял молодому жандарму ориентироваться.
        Пол был из толстых старых досок.
        Совсем некстати.
        Если он будет скрипеть при каждом шаге, Алексиса сразу обнаружат.
        «Зиг-зауэр» в вытянутых руках, казалось, весил целую тонну.
        Алексис старался сохранять спокойствие, вдыхая через нос и выдыхая через рот. Ему надо было успокоиться, вернуть самообладание. Ясный ум. Чтобы принять в нужный момент правильное решение.
        На кону две жизни, повторял он себе. И одна из них - его собственная.
        Он медленно двинулся вперед, едва поднимая ноги и моля Бога, чтобы не скрипнули половицы. Дойдя до дверного проема гостиной, тоже погруженной в полумрак, он развернулся справа налево, потом наоборот, направляя ствол пистолета на все подозрительные закоулки и щели. Никого.
        Он тяжело дышал. Он не мог успокоиться.
        Гостиная была спартанской: кожаный диван с трещинами в нескольких местах, из дыр лез поролон, прикрытый старым линялым пледом, вероятно семидесятых годов, кресло в таком же состоянии рядом с камином, журнальный столик, полки, полные журналов, аккуратно расставленных так, чтобы их края образовывали строгую линию одного цвета. Ни одной фотографии, ни одной картины, ничего, что украшало бы стены. Ни ковров, ни безделушек, чтобы придать этому месту хоть какое-то подобие уюта.
        Две двери вели в глубины дома.
        Где ты, ублюдок? Где ты прячешься?
        Алексис вспомнил о свете в подвальном окне, который несколько раз загорался, пока он вел наблюдение.
        Если он из тех психов, которые любят устраивать логово, чтобы держать там своих жертв, тюрьму, где можно спокойно пытать и насиловать их, то да, можно с уверенностью сказать, что он устроил ее в подвале, подальше от посторонних взглядов.
        Короткий вскрик раздался внезапно, Алексис даже вздрогнул. Теперь голос был гораздо ближе, и жандарм слышал в нем все страдания мира. В этом стоне не осталось ничего человеческого, он рвался из животного нутра. То, что переживала эта бедная женщина, было настолько невыносимо, что у нее горло перехватывало посреди крика, она почти задыхалась.
        И эти стоны, несомненно, шли снизу, из комнаты прямо под ним.
        Алексис огляделся в поисках чего-нибудь похожего на вход в подвал, вернулся назад и заметил крошечную дверь, которую сначала принял за дверь кладовки.
        Под его ботинком скрипнул пол.
        Он напрягся, капля пота потекла вдоль позвоночника.
        Вдалеке снова прошел поезд, что почти успокаивало: за стенами дома жизнь продолжалась.
        Дуло «зиг-зауэра» с трудом удерживало направление на дверь.
        Алексис придвинулся ближе, затем протянул левую руку к дверной ручке.
        Дверь мягко открылась, за ней оказалась узкая крутая лестница, освещенная голой мигающей лампочкой.
        Алексису показалось, что он услышал снизу прерывистое дыхание, затем приглушенный стон.
        Она там. Еще жива.
        Он никак не мог решиться поставить ногу на первую ступень. Биение сердца ощущалось даже через одежду. Алексис тяжело дышал, на лбу выступил пот, руки на рукоятке пистолета затекли, ноги дрожали. Он совсем не был уверен, что сможет действовать как надо. Что ему хватит твердости в голосе, чтобы четко назвать себя и заставить Виктора Магса встать под дулом на колени. Он даже не был уверен, что сможет хладнокровно надеть на него наручники.
        Алексис был в ужасе.
        Сможет ли он нажать на курок, если придется?
        Он чувствовал, что не сможет. Сейчас - нет.
        Он быстро выглянул наружу: улица была безнадежно пустынной. Телефон еще не вибрировал, значит Людивина не прочла его сообщение.
        Эта женщина совсем рядом, внизу, медленно и мучительно умирает. Если я туда не пойду…
        Его горло сжалось.
        Алексис подавил волнение. Он решил не сдаваться. Сделав глубокий вдох и напитав легкие кислородом, он, не раздумывая более, заставил себя перенести ногу на первую ступеньку.
        Затем на вторую.
        Направив оружие вниз, он снял пистолет с предохранителя и, прижимая указательный палец к стволу, стал спускаться, готовый выстрелить при малейшем сомнении.
        Алексис старался контролировать свое дыхание, производить как можно меньше шума. Он шел вниз, он почти спустился.
        Его голова коснулась голой лампы, он почувствовал жар на черепе, и его тень нырнула вниз и распласталась на бетонном полу.
        Он застыл на месте.
        Если Виктор Магс стоял лицом к входу в подвал, он не мог не заметить его появления.
        Жандарм тяжело сглотнул и перевел взгляд на линию прицела «зиг-зауэра».
        Ни звука.
        Он затаил дыхание.
        Затем, поскольку ничего не происходило, Алексис решил закончить свой спуск по лестнице.
        Внезапно горелки расположенного рядом котла включились, и газ вспыхнул так неожиданно, что указательный палец жандарма скользнул под спусковую скобу и мгновенно нажал на курок. К счастью, режим двойного действия требовал более длительного нажатия для выстрела, и Алексис вовремя спохватился. Все решили какие-то несколько граммов… но сработал рефлекс.
        «Вот дерьмо!» - буркнул он про себя.
        Он был почти у цели. Алексис чувствовал, что они где-то здесь, совсем рядом, в этом подземном лабиринте, так близко, что было слышно сдавленное дыхание девушки.
        Он не мог больше ждать.
        Алексис развернулся и, неслышно спустившись с последней ступени, стал направлять пистолет во все возможные стороны открывшейся перед ним комнаты.
        Кроме новенького бойлера и морозильной камеры, там ничего не было.
        Только полуоткрытая дверь напротив.
        Молодой человек сделал к ней четыре бесшумных шага: его руки свело больше от нервозности, чем от тяжести пистолета.
        Алексис прижался к стене. Теперь он дышал через нос, чтобы свести шум дыхания к минимуму. Он был в действии, и это отметало все раздумья, все сомнения. Он должен был действовать не останавливаясь.
        Слегка наклонившись, он заглянул за дверь.
        Там были стены, задрапированные красными бархатными шторами, как в старом кинотеатре, и еще железный стол. От ножек стола шли кованые цепи.
        На столе лежало распластанное тело. Голая кожа с полосами крови.
        Ноги женщины были раздвинуты и вытянуты вверх системой шкивов, подвешенных к потолку. Ее распялили, как в гинекологическом кресле, предварительно сковав цепями все конечности.
        Насколько Алексис мог разобрать, она была брюнетка лет двадцати пяти с татуировками на бедрах и животе, нижнюю часть ее лица закрывал кляп. Глаза превратились в узкие щелки, красные от слез и побоев.
        По всему телу виднелись тончайшие, видимо бритвенные, порезы, на которых при каждом рывке несчастной выступали капли крови.
        Она была еще жива.
        И тут за головой женщины на стене Алексис заметил инструменты: пилы разных диаметров для резки всевозможных материалов, отвертки, скальпели, молотки, веревки, гинекологические зеркала разных размеров, лубриканты, фаллоимитаторы всех форм, шуруповерт, тиски, ножницы, секатор, наручники, суперклей, степлер, крупные гвозди, моток колючей проволоки, аккумуляторная батарея с оголенными проводами… Со своего места Алексис мог видеть лишь часть этого набора. Одни орудия лежали на потертом деревянном верстаке, другие висели над верстаком на гвоздях, вбитых в щит из ДСП, на котором были очерчены контуры каждого инструмента, чтобы после использования возвращать его точно на место.
        От одного только вида этого идеально разложенного набора и при мысли о том, для каких страшных извращений он используется, жандарма замутило.

* * *
        Если пленницу Виктора Магса он видел хорошо, то ее мучитель оставался невидим, - вероятно, он стоял в той части комнаты, которая была скрыта дверью.
        Пора было действовать. Больше ждать нельзя. Убийца мог появиться в любой момент или прикончить пленницу.
        Алексис чувствовал, как нарастает паника.
        Надо было опередить страх. Действовать сейчас. Не раздумывая.
        Он ударил ногой дверь и ворвался в комнату, держа «зиг-зауэр» в вытянутой руке.
        Никого.
        Голова у Алексиса пошла кругом. Он оборачивался во все стороны.
        Виктор Магс не мог испариться.
        Вход был лишь один.
        Алексис ловил ртом воздух.
        Стены вокруг него кренились.
        Темно-красные бархатные шторы колыхались.
        Он был в логове убийцы. Там, где воплощались его безумные фантазии.
        Девушка на столе трижды коротко вскрикнула, пытаясь подняться, и кровь брызнула из всех ран.
        Самой страшной, пожалуй, была сочащаяся кровью рана, обезобразившая промежность. Кошмар наяву. Жандарм никогда такого не видел.
        Вдруг он понял, что она пытается ему что-то сказать. Он увидел, как заплывшие веки из последних сил приподнялись, глаза указывали куда-то вбок.
        Дальше все случилось очень быстро.
        Алексис хотел развернуться и выстрелить сразу, не целясь.
        Он успел лишь заметить фигуру, выпрыгнувшую из-за штор.
        Это был Виктор Магс в прозрачном пластиковом фартуке, покрытом багровыми пятнами.
        С револьвером в руке.
        Вспышка света - и одновременно взорвались барабанные перепонки Алексиса.
        Первая пуля впилась ему в плечо - оружие упало на бетонный пол, Алексис рухнул на стол.
        Он вцепился в руку девушки, которая кричала сквозь кляп.
        Далекий крик, заглушенный свистом выстрела.
        Вторая пуля ужалила больно. Очень больно.
        Боль отдалась в почках. Словно раскаленный уголь засунули в живот. Пекло тут же разлилось по всему телу, жар поднялся к мозгу и воспламенил мысли.
        Только в эту секунду он осознал, что кричит.
        Третья пуля пробила правое бедро, и Алексис осел на пол.
        Виктор Магс подошел и приставил ствол ко лбу жандарма.
        Его лицо ничего не выражало. Ни гнева, ни удивления, ни восторга. Только холодный взгляд. Пустой. Его губы были сжаты, веки моргали как обычно, словно он просто чистил овощи на ужин.
        Он уставился своими черными зрачками в глаза Алексиса и тихим голосом, без ненависти и агрессии, сказал:
        - Сукин сын. Ты в моем доме.
        Жандарму казалось, что его проткнули шомполами в нескольких местах. Оглушительное страдание. Он стонал, слюна пенилась на губах, веки судорожно моргали. Ужас подступил тогда, когда перед ним появилось бесстрастное лицо Виктора Магса. Ужас смерти. Никакого спасения. Алексис не хотел смерти. Он отвергал ее. Только не так, только не здесь. Он был готов на все: умолять, служить, страдать - на все, лишь бы пришла пощада.
        Но Виктор Магс не испытывал никаких эмоций. Он будто собирался раздавить таракана, забравшегося в буфет.
        Еще одна вспышка яркого света. Еще один взрыв.
        И череп Алексиса разлетелся на части, мозг расплющило ударной волной, пуля срикошетила от пола и отлетела прочь. Вместе с жизнью Алексиса Тиме.
        Его последний вздох растворился в сыром и темном подвале.
        Тело мгновение сохраняло сидячее положение, потом опрокинулось навзничь.
        И тогда вся кровь хлынула наружу.
        27
        Минивэн несся вперед по шоссе, лавируя между машинами, ревя сиреной и бешено сверкая мигалками.
        Людивина снова наклонилась вперед взглянуть на спидометр.
        Сто тридцать семь километров в час.
        По ней, так можно было ехать и побыстрее, невзирая на плотный трафик, ограничения скорости и виражи.
        - Долго еще? - спросила она водителя.
        - Минут двадцать - двадцать пять.
        С самого начала телефон был плотно прижат к ее уху, она постоянно корректировала ситуацию с группой Магали, которая выехала чуть раньше и другим маршрутом, пока Людивина с Сеньоном и полковником Априканом сопровождали отряд спецназа, назначенный для проведения операции.
        - Вы на месте, Магали?
        - Только что припарковались у съезда на дорогу. Алекса не вижу, на звонки не отвечает. У тебя есть новости?
        - Нет, но…
        Внезапно Людивина поняла, что с самого выезда из Парижа она беспрестанно говорила по телефону, а Сеньон в спешке оставил свой мобильник в офисе.
        - Перезвоню, - сказала она, отключаясь.
        Тут же высветился пропущенный вызов.
        Алекс.
        Затем текстовое сообщение: «Вы где??? Скорее!!!»
        Отправлено меньше двадцати минут назад.
        Людивина нажала на кнопку, чтобы начать звонок.
        Ответа нет, включилась голосовая почта.
        - Алекс, я только получила твое сообщение. Стой на месте, слышишь? Магали, Франк и Бен уже прибыли, ищут тебя. Перезвони.
        Она еще трижды пыталась дозвониться до коллеги, но безуспешно.
        Прибыв в Ашер-Гран-Кормье, к съезду на дорогу, ведущую к дому Виктора Магса, три минивэна затормозили возле уже припаркованных там двух полицейских машин.
        - До дома отсюда меньше километра по прямой, - сказала Магали Сеньону в опущенное окно машины. - Мы перекрыли подъезд.
        - Алекс с вами? - сразу же спросила Людивина.
        - Нет. А ты не дозвонилась?
        - Проклятье, Алекс, куда ты подевался?
        Полковник Априкан в раздражении махнул рукой с пассажирского сиденья:
        - Мы тут по его милости выкатили всю артиллерию, а он даже не вышел навстречу?
        - Я верю ему, полковник, если он запросил спецназ, значит это необходимо.
        - А мне что прикажете делать? Начинать штурм гражданского объекта без дополнительных сведений?
        Получив от Алексиса имя подозреваемого, Людивина и Сеньон за несколько минут собрали все возможные данные:
        - Виктор Магс живет недалеко от места обнаружения последних жертв, переехал туда этим летом. Во время первого преступления Фантома он жил совсем рядом с Клер Нури, в районе «Буа-Ларриса», и, главное, он работает сотрудником охранной компании. Вполне возможно, что в ходе выполнения своих обязанностей он сумел изготовить дубликаты ключей от домов своих жертв. Этот парень - серьезный подозреваемый, полковник.
        - Настолько серьезный, что нужно вмешательство Сатори?[8 - Сатори - пригород Парижа, где находится штаб-квартира французского спецназа GIGN.] Я не начну штурм, пока не явится Тиме и не возьмет на себя ответственность. И лучше, если он сделает это побыстрее!
        - Он здесь. Он здесь, - повторяла Людивина как заклинание.
        Магали наклонилась, чтобы видеть через окно полковника:
        - А что пока делаем мы? Если подозреваемый выйдет из дома и наткнется на нас, пропадет весь эффект неожиданности и придется проводить операцию посреди улицы! - сказала она, указывая на несколько соседних домов.
        Априкан повернулся к Людивине:
        - У вас три минуты, чтобы установить контакт с Тиме.
        Людивина выскочила из машины и стала снова звонить напарнику. На этот раз она не оставила голосовое сообщение, только текст: «Где тебя носит??? Мы на месте! Ждем тебя!!!»
        Три минуты истекли, и Априкан рявкнул в сторону Людивины:
        - Возвращайтесь в машину, Ванкер!
        Молодая женщина подскочила к начальнику:
        - Я ничего не понимаю. Что-то не так. Алекс должен был ответить.
        - Тогда начинаем. Надеюсь, что не попусту, иначе ему придется искать другую работу, подальше от следственного отдела.

* * *
        Спецназ двинулся цепью по направлению к дому под прикрытием медленно катившихся по улице двух минивэнов без маркировки.
        Отряд был в полном снаряжении: шлемы со щитком, пуленепробиваемые жилеты, наколенники, запасные патроны, штурмовые винтовки MP-5 в руках, пистолеты в кобуре. Две группы продвигались вперед, готовые, если надо, вступить в беспощадную битву.
        Людивина и Сеньон следовали за ними на безопасном расстоянии: они категорически отказались ждать в укрытии вместе с остальными. Надев бронежилеты с белыми буквами «Жандармерия» на спине, они двигались перебежками следом, в пятнадцати метрах от двух штурмовых групп, держа в руках «зиг-зауэры» и понимая, что они здесь только для наблюдения, а отнюдь не для действия.
        Каучуковые подошвы штурмовиков глухо ударяли о землю, выстукивая тревожную партию оркестра ударных, приближавшегося к дому Виктора Магса.
        Теперь все решал темп, и Людивина это знала. Ни к чему выводить шестьдесят человек с гранатометами, главное - действовать слаженно, быстро и, прежде всего, дать возможность парням впереди сделать свое дело. С Сеньоном они подключены к операции только для того, чтобы непосредственно наблюдать за происходящим, узнать Алексиса, если они его встретят, и объявить об аресте подозреваемому, как только он будет нейтрализован.
        Офицер, возглавлявший группу спецназа, сначала отказывался идти на штурм, пока не будут приняты все меры предосторожности и, прежде всего, перекрыто движение поездов. По настоянию Людивины Априкан взял ответственность на себя. Ситуация была непредсказуемая, Алексис не выходил на связь, поэтому, как только на место прибыла машина медиков-спасателей, операция по задержанию преступника началась.
        Людивина по-прежнему гадала: куда, черт возьми, запропастился Алексис? Не нравилось ей это. Не его стиль - так поступать. Проверила мобильник - работает, зарядка в норме. Неизбежно на ум лезло худшее.
        Первый отряд подходил к дому, из-за ветвей показалась крыша.
        Один из людей разведал обстановку, проехав мимо дома пятью минутами ранее, как случайно заплутавший турист, другой осмотрел здание со стороны леса, чтобы определить точки доступа.
        Подходили осторожно, но последние несколько метров как бы слились в одно мгновение. И понеслось.
        Пока Людивина оценивала ситуацию, первая группа бросилась к входной двери, выставив вперед щиты и таран; вторая разделилась надвое, чтобы взять под контроль другие стороны дома, при этом держась на безопасном расстоянии. Все расположились по дуге в сто двадцать градусов, чтобы при атаке не столкнуться лоб в лоб и не попасть под пулю своих же товарищей.
        Ржавые стальные ставни были открыты. Окна грязные. Ни проблеска света внутри.
        Ничто не говорило о том, что Виктор Магс дома.
        Оба следователя следственного отдела присели за покосившимся забором, осторожно выглядывая и наблюдая за ходом операции.
        Мужчина со щитом давал указания спецназовцам.
        Вдруг что-то щелкнуло, и черный щит на мгновение осветился снопом искр.
        Людивина сразу поняла: стреляли из автоматической винтовки.
        - Огонь! - закричал в ту же секунду один из спецназовцев.
        Прежде чем они успели перегруппироваться, из дома раздалась очередь, портальное окно главного фасада разлетелось вдребезги, срезанные ветки и комья земли посыпались на штурмовую группу, подступавшую к входной двери.
        Одному из солдат пулей прошило колено чуть выше накладки, он споткнулся и упал. Другому пуля попала в пах, а третьему - прямо в грудь, где жилет глухо амортизировал удар.
        Человек со щитом развернулся, чтобы как можно лучше прикрыть раненых прямоугольником из армированной керамики. Вторая очередь пришлась прямо по щиту.
        Ответный удар последовал мгновенно.
        Установив четкий визуальный контакт с боевиком и убедившись, что тот не прикрывается заложником, один из спецназовцев открыл ответный огонь. Последовали три выстрела из MP-5.
        Один попал в бедро.
        Виктор Магс оперся о комод и поднял автомат в сторону стрелявшего.
        У того не было пуленепробиваемого щита, прикрыться нечем. Как и его напарнику, который так же быстро оценил ситуацию.
        Преступник вооружен. Без тормозов. Оружие направлено на них. Значит - ранение. Или смерть.
        Они нажали на спусковые крючки одновременно, на долю секунды опередив Виктора Магса.
        Шесть пуль пролетели мимо, четыре попали в цель: две прошли насквозь на уровне таза, третья попала в живот, последняя - точно между сердцем и легким.
        На этот раз Магс рухнул, сорвав на ходу с дивана покрывало, которое укрыло его как саван.
        Первая группа быстро отошла, а двое солдат, только что подстреливших убийцу, бросились к дому.
        Все шло совсем не по плану. На земле лежали раненые, подозреваемый, вероятно, был мертв. Нарушая все правила безопасности, Людивина решила действовать. Она перепрыгнула через невысокий забор и догнала двух спецназовцев в тактическом снаряжении.
        - Людивина! Нет! - крикнул Сеньон.
        В одно мгновение они проскочили разнесенную пулями стеклянную дверь и наставили стволы MP-5 на тело Магса. Покрывало шевельнулось, и оба спецназовца, а сразу за ними Людивина рухнули на одно колено с криком:
        - Не двигаться!
        - Стой, стреляю!
        Через долю секунды раздался еще один выстрел. На этот раз убийца откинулся назад.
        Людивина по-прежнему направляла свой пистолет на тело, укрытое покрывалом.
        Один из солдат резко сдернул ткань.
        Последняя пуля попала Магсу в шею, и фонтанчик крови пульсировал в такт биению сердца.
        - Черт!
        Спецназовец хлопал глазами, побледнев и открыв рот.
        Второй солдат пинком выбил пистолет, который убийца еще держал в руках, и, наклонившись, зажал рану перчаткой.
        Людивина поняла: Магс поднял пистолет, чтобы направить его на себя. Это самоубийство.
        - Врача! - рявкнул солдат, стоявший возле него. - Пришлите врача!
        Его напарник стоял в стороне, с поднятым пистолетом, по-прежнему готовый к действию. Он постоянно держал на прицеле закрытые двери и кухню - ему не было видно, есть ли в ней кто-нибудь.
        Появились еще два спецназовца и бросились туда, за ними последовали еще двое, они занялись «зачисткой» других комнат первого этажа.
        Людивина последовала за ними. Поняв, что ни в спальне, ни в ванной никого нет, она устремилась на кухню, но один из солдат удержал ее:
        - Не спешите, парни могут принять вас за враждебную цель. Сначала мы.
        Ее отодвинули в сторону и стали занимать лестницу в подвал, сначала переговорив с коллегами, которые уже были внизу.
        Когда молодая женщина добралась до подвального помещения, один из штурмовавших махнул ей рукой:
        - Тут чисто. Но дальше два трупа. Еще теплые.
        Людивина на мгновение зажмурилась.
        Только не это.
        Она вошла в камеру пыток Виктора Магса.
        Красные бархатные занавески еще колыхались от пробежавшего мимо спецназа.
        На столе лежала обнаженная женщина с распяленными на цепях ногами. В виске - дырка от пули, с другой стороны головы половина черепа оторвана.
        У ее ног лежал Алексис.
        Или то, что от него осталось.
        Часть вторая
        Она
        28
        Людивина застыла на заднем сиденье минивэна у открытой двери, опустив ноги наружу. Ее укутали одеялом.
        Сеньон принес ей дымящийся пластиковый стаканчик с чаем:
        - Держи, горячий.
        Молодая женщина машинально сомкнула пальцы вокруг стаканчика.
        Транспорт жандармерии, пожарные грузовики, автомобили местного начальства и даже префекта сгрудились у белого тента - под ним оборудовали рабочую зону. Вокруг стояло человек пятьдесят, кто-то возмущался, беспокоился, недоумевал, кто-то выглядел абсолютно невозмутимо. Вдалеке кордон преграждал доступ зевакам, и прежде всего журналистам, но два вертолета прессы уже почти час облетали территорию, заходя с разных сторон и ловя кадры для круглосуточных новостных каналов.
        Всю ночь эксперты будут, сменяя друг друга, обследовать дом Виктора Магса.
        Сеньон молча стоял рядом и смотрел на напарницу: та сидела, уставившись невидящим взглядом в пустоту.
        - Я слышал, префект сказал, что представит Алекса к награде за проявленный героизм, - наконец сообщил он. - Особо делал упор на то, что он обезвредил опасного преступника.
        Рот Людивины жалко скривился, подбородок дрогнул, слезы покатились по лицу.
        Ладонь Сеньона легла на ее всклокоченную голову.
        - Понимаешь, все произошло мгновенно. Он даже не успел осознать.
        Рыдания усилились. Людивина не сдержалась и уткнулась лицом в его раскрытую ладонь.
        Плакать не было сил. Все внутри разрывалось от боли. Она точно знала: впереди - пустота. Он ушел раз и навсегда. Безвозвратно.
        Она гнала от себя воспоминания об Алексисе, но это было все равно что не смотреть фильм, сидя в кинотеатре с открытыми глазами. Жизнь не подчинялась приказам.
        И воспоминания неустанно возвращали к нему, в ту ночь, которую они провели вместе. К его теплу, вкусу кожи, запаху тела.
        Людивине понадобилось десять минут, чтобы прийти в себя, одолеть эту новую волну эмоций. Затем она пошла в палатку, где собралось начальство.
        - Нельзя, чтобы у нас отобрали расследование, - сказала она Сеньону.
        Он засопел и поднял брови:
        - Не отберут. Априкан стоит за нас горой.
        - Не хочу, чтобы мы тратили время на служебные доклады, на отписки, нам и так есть чем заняться!
        - ГИНЖ[9 - Генеральная инспекция национальной жандармерии; проводит внутриведомственные и дисциплинарные расследования.] здесь не для того, чтобы нас закопать, Лулу, ты прекрасно знаешь: они сделают все, чтобы помочь нам правильно представить ситуацию, особенно в прессе. Полковник разберется. Не будут они распускать головную группу, нам еще слишком многое предстоит сделать - на этот счет не волнуйся.
        Она решительно встряхнула головой:
        - А кто та девушка, узнали?
        - Судя по всему, проститутка. Их тут в районе немало. Полицейские из Пуасси время от времени их проверяют, но говорят, что они не очень идут на контакт, так что личность опознать будет трудно, а тем более выяснить, не пропадал ли в последнее время кто-то из их товарок.
        - Зачем, зачем он пошел внутрь? - вдруг проговорила Людивина без всякой интонации.
        Сеньон тяжело вздохнул:
        - Алекс зря на рожон не лезет… то есть не лез. Он ошибок не допускал. Если пошел внутрь, значит не было выбора. Либо Виктор Магс устроил ему ловушку, либо он увидел девушку и пытался ее спасти.
        Каждое слово давалось чернокожему великану с трудом, он судорожно сглатывал слюну, словно давясь.
        - Он как будто даже не пустил в ход оружие, - тихо сказала Людивина.
        Сеньон присел на корточки и оказался с ней вровень.
        - Говорю же, все произошло мгновенно. Он не мучился.
        Она набрала полные легкие воздуха, чтобы не дать эмоциям снова взять верх.
        Внезапно к ним приблизился высокий жилистый полковник Априкан. Молодая женщина поспешно вытерла щеки и встала, пытаясь взять себя в руки.
        - Виктор Магс скончался в госпитале Пуасси, теперь это официальная информация, - сразу же сказал он. - Я хотел, чтобы вы узнали об этом первыми.
        Людивина кивнула, не зная, радоваться ли новости или жалеть о том, что не увидит суда над убийцей.
        - А как дела у двух спецназовцев, которых увезли с места штурма?
        - У первого состояние стабильное, со вторым пока неизвестно, он на операционном столе.
        - Префект вешает всех собак на вас? - спросил Сеньон.
        - Нет, наоборот, встал на нашу сторону. По крайней мере, на данный момент. Эксперты только что нашли в саду свежевскопанный участок. Достаточно большой, похоже на могилу. Ожидать можно чего угодно. К вечеру приедет экскаватор, будет вскрывать. Вот ублюдок! У него на руках уже семь трупов, и, похоже, счет не закрыт. Так что префект скорее доволен. Мы атаковали преступника раньше, чем список пополнился новыми жертвами.
        - Полковник, думаю, после всего, что произошло, вы вправе отстранить нас от расследования, - решительно начала Людивина, - но я не желаю стоять в стороне! Я не могу сидеть без работы. Никто не знает дела лучше нас с Сеньоном, никто…
        Полковник оборвал ее властным жестом:
        - Ничего подобного в мои планы не входило, Ванкер. Разве что будет соответствующий приказ от Генеральной инспекции, но это не наш стиль. Жандармы друг друга не сдают. Вы слишком нужны мне. Для начала выясните, как Алексис вышел на след Виктора Магса. Нам надо быстро обосновать это и для нашего расследования, и для прессы. Пройдите всю цепочку его рассуждений.
        Затем повернулся к Сеньону:
        - Что дал польский след по другому убийце?
        - Сегодня днем мы говорили с тамошними полицейскими. Полученный телефонный номер привязан к карте предоплаты. Они ведут расследование, но без особой надежды: скорее всего, это стартовый комплект, купленный за наличные в супермаркете, такое отследить невозможно.
        - У них есть технические средства, чтобы локализовать звонки? Надо выяснить, где он был, когда Виктор Магс звонил ему с виллы в Лувесьене!
        - Да, конечно есть. Мой собеседник сказал мне, что задействованный ретранслятор находится ближе всего к месту преступления. Это промышленный район с большим количеством большегрузного транспорта. Мы думаем, что он дальнобойщик. Это объясняет, почему убийства каждый раз совершаются вблизи автострады. Занимается перевозками между Францией и Польшей.
        - Продолжайте копать в этом направлении. Если понадобится, дайте знать, и я отправлю вас туда. Судья готов оперативно оказать нам всевозможную помощь. Через три минуты у меня будет международное судебное поручение. А немцы не ответили на ваши циркуляры?
        - Ответили сегодня днем по линии федеральной полиции, это она работает с Интерполом. У них нет ничего похожего на наши преступления, но они сами признались, что информация с мест могла не дойти до служб, которые все централизуют. Так что сейчас они как раз связываются с полицейскими службами во всех землях. Я снова написал в Интерпол: никогда не помешает лишний раз напомнить о деле.
        - Дергайте их. Иначе они будут сто лет копаться.
        Априкан, прищурившись, посмотрел на Людивину. Секунд десять не отводил взгляд.
        - Идите домой, - сказал он. - Отдохните. Завтра я даю вам отгул, пусть пока другие поработают. Вам нужна передышка.
        - В этом нет необходимости, - возразила она.
        Априкан с сомнением поморщился. Затем сдался:
        - Как скажете, но не перегорите на работе. Вы мне еще понадобитесь.
        - А Микелис? - спросила Людивина.
        - Что - Микелис?
        - Неужели теперь, когда мы в эпицентре бури, когда мы на виду и все пристально следят за тем, что и как мы делаем, вы отправите его домой?
        - Еще чего! Кто упрекнет меня за то, что я обратился к лучшему эксперту-криминологу страны? Он остается. Сейчас он нужнее, чем когда-либо. Мы должны назвать имя изверга, который направо и налево убивает людей во Франции и Польше. Мы должны остановить его прежде, чем он снова начнет действовать по примеру Виктора Магса.
        Людивина успокоилась. Часть груза свалилась с души. Она не собиралась бросать расследование. Напротив, она хотела вложить в него всю душу. Понять, что привело Алексиса к Виктору Магсу, на ту грязную улицу, в тот сырой подвал, где оборвалась его жизнь. И рано или поздно выбить оружие из рук Зверя.
        Потому что эти убийцы связаны друг с другом. Их союз она должна разорвать.
        Сеньон собрал ее вещи и предложил отвезти домой.
        Ехали молча, не в силах разжать губ после всего, что пришлось пережить. Оба знали, что самое трудное еще впереди. Когда голова ляжет на подушку и перед глазами снова встанет увиденное днем.
        Алексис на холодном бетонном полу… Бледное бескровное лицо с открытыми глазами, в которых нет ни света, ни искры жизни. Затылок вынесен пулей, кровь как жуткий смертный ореол вокруг головы.
        Мимо на всей скорости летели желтые фонари шоссе А14, усыпляя своей монотонностью.
        Уже за полночь у Сеньона зазвонил телефон, и он взял трубку, пробормотав имя жены.
        - Номер международный, - удивился он.
        - Польша?
        - Нет, код другой. Похоже на Нидерланды.
        Он поднял трубку и весь обратился в слух.
        Когда он повернулся к Людивине, то выглядел совершенно ошеломленным новостями.
        - Звонили из Европола. Проснулись после моего сегодняшнего запроса в Интерпол. У них есть для нас материал.
        - Еще одно убийство в Польше?
        - В Шотландии. И не одно.
        - Черт.
        Сеньон так стиснул руль, что кожаная оплетка заскрипела.
        - И еще в Испании. У всех жертв на теле вырезан один и тот же символ. Буква е и перед ней звездочка.
        29
        Людивина, Сеньон и Ришар Микелис покинули аэропорт Эдинбурга, и сразу их встретил туман.
        Инспектор полиции по фамилии Бейнс проводил их к серому «форду» с проблесковым маячком на крыше и с яркой надписью британской полиции на борту. Трое французов забрались на заднее сиденье, Людивина оказалась зажата между двумя крупными мужчинами, сам Бейнс сел на переднее пассажирское сиденье и приказал полицейскому в форме ехать.
        - Извините, - инспектор говорил с акцентом, словно произнося каждое слово по слогам, - нужно будет немного проехать, но мы сделаем остановку, чтобы вы размяли ноги.
        - Преступление произошло в Хайленде, не так ли? - спросил Сеньон.
        - На западе Абердиншира, в дикой местности, где, как известно, находится замок Балморал, летняя резиденция ее величества.
        - Насколько я понимаю, жертв двое?
        - Да, пара туристов. Вероятно, передвигались автостопом.
        - Вы нашли их во вторник утром? - вмешалась Людивина.
        - Да. Убиты в воскресенье вечером, по словам… как вы его называете?
        - Патологоанатома.
        - Да, точно. Оба убиты несколькими выстрелами.
        Людивина посмотрела на Сеньона.
        - В воскресенье вечером, - тихо повторила она. - Одновременно с убийствами в Польше и в Лувесьене. Они координировали действия.
        Несколькими выстрелами. И снова эти слова эхом откликнулись в голове у Людивины. Где-то на краю сознания постоянно витал образ распластанного тела Алексиса, несмотря на все усилия от него отгородиться. Людивина не хотела поддаваться чувствам. Чтобы снова не зарыдать. Только не сейчас. Не при всех. Ей надо было держаться, брать пример с Сеньона: все помнить, но плакать в душе.
        - Я прочитал досье, которое вы мне прислали, - сказал инспектор Бейнс. - Вы правда думаете, что действует группа?
        Людивина ухватилась за возможность переключиться и ответила сразу, хотя Сеньон уже открыл рот:
        - Боимся, что да. Вы разослали информацию всем полицейским службам Англии? Нам сообщили о трех убийствах, а не было ли других преступлений с таким же рисунком?
        - Мы оповестили все полицейские участки в Великобритании, мисс, но больше случаев не выявлено. Пара туристов и девушка, убитая в конце сентября недалеко от Инвернесса. Единственные три случая. По мне, так и этого много.
        У Бейнса была вздернутая верхняя губа, отчего все свистящие получались как бы с пришепетыванием. Ему было хорошо за сорок, короткие волосы, когда-то светло-каштановые, теперь седые. Нос картошкой, кожа с крупными порами и кучей родинок, серо-зеленые глаза. Людивина обратила внимание на желтые пятна от курения на правой руке, между указательным и средним пальцем.
        Бейнс обернулся, внезапно застеснявшись:
        - Может, вам надо размяться? Извините, нас предупредили в последний момент, так что организовались как сумели…
        - Не волнуйтесь, - прервал его Микелис, - мы в порядке. Чем быстрее прибудем на место преступления, тем лучше.
        Поездка была организована в спешке. За день следственному судье удалось связаться с шотландским правосудием, и через несколько часов, после звонка из Европола, все было согласовано. На следующий день с благословения Априкана жандармы первым же рейсом, в 7:10 утра, вылетели в Эдинбург, захватив лишь самое необходимое. Последнее преступление в Шотландии произошло совсем недавно. Пять дней назад. Мешкать было нельзя. В зале вылета Сеньон сорок минут общался по телефону с испанской полицией, вытягивая всю добытую информацию о жертвах с вырезанной на теле буквой *е. На данный момент таких было как минимум трое. Последнее убийство случилось в сентябре. Жандармы вылетели в Эдинбург, понимая, что дело, которое они распутывают, все больше выходит за рамки человеческого разумения. Необходимо было срочно найти ответы. Они единственные увидели связь между этими убийствами и обезвредили одного из убийц, однако эпидемия распространялась со страшной скоростью.
        Целая пандемия насилия.
        Машина неслась по огромному мосту, словно подвешенному в тумане, поглотившем весь мир. Урчание двигателя и тепло салона убаюкивали Людивину, всю ночь не смыкавшую глаз: вначале она еще боролась, но сон одолел ее еще до того, как машина въехала на другой берег.

* * *
        До самого горизонта вставали коричневые холмы с высокой, волглой от сырости травой, между ними поблескивали ручьи и болота. Единственная дорога была настолько узкой, что не разъехаться паре машин.
        Людивина, ежась от холода, подтянула вверх молнию пуховика и указала на колья с желтой лентой, воткнутые наспех и уже гнущиеся на ветру.
        - Вы никого не поставили охранять периметр?
        - Территорию несколько раз тщательно обыскали наши… наши эксперты - кажется, это правильное слово. В любом случае здесь никто не ходит.
        - Что вам известно о жертвах? - спросил Микелис, не меняя мрачного выражения лица.
        - Туристы из Йоркшира, ей двадцать два, ему двадцать четыре года. Жили вместе. Они возвращались с озера Лох-Несс на юг и останавливались на ночлег в разных местах Хайленда. Открытые, бесхитростные люди, сами жители небольшой деревни. За последние дни несколько свидетелей видели, как они «голосовали» на обочине в этом районе. Их обнаружили в стороне от главной дороги, но неизвестно, почему они тут оказались - то ли искали место для палатки, то ли их привел сюда убийца.
        - Что найдено на месте преступления? - спросил Сеньон.
        - Следы шин, отпечатки обуви и кусочек обертки от презерватива.
        - Девушка была изнасилована?
        Бейнс смущенно поморщился и выдул из ноздрей сигаретный дым.
        - Да, и ее спутник тоже. Но это еще не все: там была упаковка от лекарства. От виагры.
        - Ему нужно стимулировать себя? - изумилась Людивина. - Может, он насильник, отсидевший срок и подвергнутый химической кастрации? Человек, который хочет любой ценой достигнуть цели?
        Девушка ждала от Микелиса одобрения своей версии, но тот покачал головой:
        - Химическая кастрация применяется в Англии и Уэльсе, а здесь - нет. И даже там она является добровольной и не дает смягчения наказания: не думаю, что маньяк-насильник на нее согласится. Напротив, я бы сказал, виагра - это инструмент извращенца, цель которого - сделать так, чтобы удовольствие длилось как можно дольше.
        - Больше ничего? - снова спросил Сеньон, обернувшись к Бейнсу.
        - Лаборатории работают с образцами, они стараются сделать все быстро, но тем не менее это займет какое-то время.
        - Он прикончил их выстрелами из пистолета, вы сказали? - спросил Микелис. - Как он действовал?
        - Мы думаем, что сначала он убил девушку пулей в лоб. Ее нашли прямо тут, она так и лежала с раздвинутыми ногами, совершенно голая, со странным рисунком, вырезанным на животе. Мужчина лежал чуть дальше, ему выстрелили четыре раза в спину на уровне сердца. Он был вон там, в кустах, частично прикрытый одеждой, то есть фактически на него накинули пальто. Как бы одели, но это явно сделал сам убийца.
        - Девушка была здесь, у дороги, говорите? - уточнил Микелис.
        - Да.
        - Лежала на спине? Промежность выставлена напоказ?
        - Да.
        - А мужчина, наоборот, в кустах, лицом вниз?
        - Совершенно верно. А что?
        - Место преступления в большинстве случаев отражает душевное состояние преступника сразу после совершения акта. Значит, он хотел, чтобы девушку увидели, она - предмет его гордости. Зато убийство мужчины его устраивало меньше, оно было ему неприятно. Он положил жертву ничком, чтобы не видеть ни его лицо, ни тело, которое он прикрыл. Он не берет ответственность за насилие, совершенное над мужчиной.
        - Подавленная гомосексуальность?
        - Это или многое другое, пока не стоит делать поспешных выводов. У вас есть отчеты о вскрытии тел?
        - Должны были прислать утром. К тому времени, как мы доберемся до полиции Инвернесса, думаю, они будут там.
        - Вы сможете поднять все, что у вас есть по первому преступлению? - вмешалась Людивина.
        - Конечно. Но там совсем другая картина. Наркоманка, убита в подземном переходе в плохом районе города. И тоже выстрелом в голову.
        - Она была изнасилована? - спросил Микелис.
        - Брюки и трусики спущены до лодыжек, но, по словам патологоанатома, проникновения не было или, по крайней мере, оно не оставило следов. Странный рисунок с буквой е вырезан ножом на правом бедре.
        - Он не достиг цели в первый раз, не получилось! Поэтому подбодрил себя виагрой, когда во второй раз перешел к действию? - предположила Людивина, снова ища поддержки у Микелиса.
        Криминолог только буркнул что-то неопределенное. У него были другие соображения. Впрочем, Людивина знала, что он поделится с ними, только когда будет уверен в гипотезе, когда проанализирует все досье.
        Они вернулись в машину и заехали в ближайшую деревеньку пообедать в местном пабе, а затем продолжили путь в Инвернесс. Во время этой короткой остановки Людивина на десять минут заперлась в туалете и выплакалась, потом привела в порядок лицо, надеясь, что теперь немного продержится. И до следующей остановки не будет думать об Алексисе, пока снова не останется одна.
        После Эдинбурга туман рассеялся, но низкая облачность скрывала вершины гор своим плотным удушливым слоем.
        Все, что трое французов смогли увидеть в Шотландии, - это серо-коричневые холмы и узкие лесистые долины, где прятались древние замки, с дороги угадываемые лишь по верхушкам башен и крепостных сооружений. Затем пейзаж резко разгладился, словно неведомый великан внезапно натянул смятую скатерть и раскатал ее до самого моря: они въехали на окраину Инвернесса, маленького городка на севере страны, с его привычным моросящим дождем, морским ветром и туристами, посещающими Лох-Несс неподалеку.
        Когда жандармы наконец расположились в кабинете, специально приготовленном для Бейнса и его гостей, их уже ждали идеально разложенные бок о бок папки с делами, а также свежераспечатанные отчеты о двух вскрытиях. Бейнс поспешно сделал ксерокопии, раздал их французам, и все погрузились в чтение под стук крупных капель дождя об оконные стекла.
        Микелис сначала бегло просмотрел все в целом. Пролистал картонные папки, помеченные именем первой жертвы, Магдалены Уиллис, затем вернулся к вскрытиям.
        - На члене Морриса Лонгстона обнаружены фекальные массы? - прочитала Людивина вслух.
        - Да, это наш автостопер, - подтвердил Бейнс. - По всей видимости. Э-э-э… патологоанатом взял образец ДКН.
        - ДНК, - поправила Людивина. - Возможно, парочка любила необычные развлечения, но нам это вряд ли поможет…
        Микелис покачал головой:
        - Я так не думаю. Согласно отчету у девушки никаких признаков анального секса. Вообще никаких.
        - Уф, - сказал Сеньон. - Дело усложняется. Он что, извращенец?
        - Думаю, виагру принимал не убийца, - добавил Микелис. - Она предназначалась парню. Чтобы взбодрить его.
        - Взбодрить? - с отвращением выговорила Людивина.
        - Наш убийца хотел изнасиловать девушку, потому что так обычно делают преступники-мужчины. По крайней мере, в его представлении. Но не смог. Уже первую жертву, Магдалену Уиллис, он не смог изнасиловать, но пытался инсценировать акт, спустив на ней трусики. Он напал на пару, потому что это его устраивало. Девушка нужна была, чтобы отыграться, но интересовал его именно парень. Он накачал его виагрой, чтобы заставить содомировать себя. Думаю, одновременно он запугивал девушку: у нее несколько круглых отметин на лице, включая два ожога. Убийца, должно быть, стрелял, чтобы запугать их, и сразу после этого прижимал горячий пистолет к ее щекам.
        - Потом он сам изнасиловал мужчину и после этого застрелил его, - подвела итог Людивина.
        - Похоже на правду. Женщин он убивает просто - пулей в голову. С мужчиной все по-другому, он не может успокоиться, делает несколько выстрелов, и все - в сердце. В его отношениях с мужчинами есть что-то более личное.
        - Но символ он вырезал на девушке, чтобы показать себе подобным сделанную работу или, по крайней мере, то, что он хочет поставить себе в актив, - добавила Людивина.
        Микелис бросил на нее восхищенный взгляд:
        - Точно. Хочет выглядеть круто, «нормально» в глазах собратьев по насилию.
        - Вы уверены, что между ними есть связь? - спросил Бейнс, внимательно следивший за их разговором. - Я имею в виду, между нашим убийцей и двумя вашими во Франции?
        - Буква е со звездочкой - это не совпадение! - вмешался Сеньон. - К тому же все трое убивали в один и тот же вечер, в воскресенье. Конечно, они связаны!
        - Они общаются между собой, - добавил Микелис. - Инспектор Бейнс, у вас есть подробная распечатка звонков, сделанных с мобильных телефонов жертв?
        - Конечно есть. Мы уже изучили ее. Вот, пожалуйста.
        - И никаких международных звонков?
        - Ни единого, я уже проверил.
        Сеньон досадливо вздохнул:
        - Черт бы их побрал за такую осторожность. Он же наверняка звонил им, но то ли из телефона-автомата, то ли с помощью разовой предоплаченной сим-карты.
        - Не уверен, - сказал криминолог. - Они ведь наверняка как-то познакомились, нашли друг друга. А в наши дни телефон для этого не нужен.
        - Интернет. Они общались по электронной почте? - сделал вывод Бейнс.
        - Или на форуме, - предположил Микелис. - Сеньон, эту линию отрабатывали?
        - Конечно, но вы попробуйте ввести в Гугл *e и сами увидите! Это слишком расплывчатый запрос, выводит на что угодно и ни на что конкретное. Если мы не знаем точного адреса сайта, мы никогда его не найдем.
        - В любом случае, - добавила Людивина, - если они действуют хитро, то используют форум с хостингом за границей, в стране с менее строгими юридическими требованиями, чем у нас. Вряд ли нам там помогут установить имена участников форума.
        Зазвонил телефон, и Бейнс, послушав звонившего, вскочил на ноги.
        - На вещах двух туристов наши эксперты обнаружили несколько волосков, которые не принадлежат жертвам, и определили ДНК. И эта ДНК дала нам очень интересное имя, - сказал он, повесив трубку. - Логан Балфур. Парень с криминальным прошлым длиной с вашу руку.
        Инспектор застучал по клавишам своего ноутбука, и появилось досье Балфура.
        - Освобожден из тюрьмы в апреле этого года, - прочитал он.
        - За что сидел? - спросила Людивина.
        - За ограбление. Балфур - профессиональный грабитель банков. Это было его второе доказанное ограбление, по трем другим он проходит подозреваемым.
        - Вы берете ДНК у грабителей банков? - удивилась Людивина.
        - Да, - подтвердил Бейнс не без гордости, - наша база данных ДНК - одна из крупнейших в мире, и Шотландия - одна из передовых стран в данной области. Мы имеем право собирать ДНК практически по любому виду преступлений.
        Он уже собирался закрыть досье, но тут Микелис остановил его:
        - Подождите! Я бы хотел посмотреть другие его приговоры. Агрессия, насилие. Использование поддельных документов. Групповые кражи. Преступный сговор… Короче говоря, весь послужной список растущего уголовника.
        - И он не останавливается! - вздохнула Людивина.
        - У наших служб есть его вероятный адрес, - сказал шотландский следователь, вставая. - Извините, я не могу взять вас с собой. Предлагаю отвезти вас в отель, и я дам вам знать, как только мы…
        - Если вы не против, нам лучше поработать здесь, - вклинился Микелис. - Может, вы оставите с нами кого-то из сотрудников, кто вам не нужен в данный момент?
        Бейнс выглядел удивленным.
        - Ну, хорошо, раз вы так считаете. Если я долго проторчу на задержании, то пришлю кого-нибудь вам на помощь. Оставляю вам все документы. Enjoy![10 - Наслаждайтесь (англ.).]
        Как только он ушел, Людивина развела руками:
        - Что вы задумали?
        - В отеле нам делать нечего, разве что сидеть и слушать ваши рыдания. Лучше уж покопаться тут.
        Молодая женщина вспыхнула и сникла - обидно, что она так плохо скрывает свои чувства. Но тут Сеньон подхватил:
        - Если это наш парень, то какой смысл? Местные копы возьмут его, и, если повезет, мы установим его связь с Виктором Магсом или даже со Зверем!
        Микелис провел ладонью от лба до затылка.
        - Наш убийца - не Балфур.
        Он произнес эти слова с такой уверенностью, что Людивина и Сеньон поняли: он что-то скрывает.
        Его взгляд пронзал их насквозь.
        От этого взгляда жандармам становилось не по себе.
        Людивина не могла решить, то ли все дело в невероятной интенсивности этого взгляда, то ли в его прозорливости, но разгадка была иной.
        Глаза были абсолютно пусты.
        Алексис не ошибся, обратившись к уникальным способностям Микелиса: тот думал не как полицейский. Ни при каких обстоятельствах. И тем труднее было полицейским поспевать за ним. А удержать его было невозможно.
        Он мыслил как убийца.
        И взгляд у него был такой же.
        30
        Микелис закрыл дверь, чтобы отгородиться от остальной части комиссариата полиции.
        - Послушайте, у Балфура характеристика крутого парня, закоренелого преступника, настоящего бандита, но не интроверта, не психопата, который потихоньку убивает людей, претворяя в жизнь свои навязчивые желания. У него нет судимостей за сексуальное насилие, непристойное поведение, приставания - ничего, что сделало бы его тем, кого мы ищем. Понятно, что он законченный преступник, но он не серийный убийца.
        - Бывают же исключения, - возразила Людивина.
        - Бывают. Но на всякий случай я бы не отметал и другие варианты.
        Микелис говорил так уверенно, будто имел в запасе козыри.
        - Какие, например?
        - Тюрьму. Убийца, действующий в Шотландии, достаточно осторожен, чтобы не попасться на глаза свидетелям, и методичностью напоминает Зверя. Оставляет только то, что не может стереть: следы шин и обуви, вот и все. Как он мог оставить следы ДНК?
        - По недосмотру? Там ведь было всего несколько волосков…
        - Он не оставил нам ни единого отпечатка, следовательно, действует в перчатках, он осторожен, и вдруг такая глупость - взять и оставить ДНК! Такой гиперосторожный насильник обязательно обреет себе всю лобковую область, чтобы не собирать потом волоски на месте преступления. Значит, не такой уж он и хитрый…
        Людивина понимала, что такая нестыковка вызывает у Микелиса недоумение: как может нападавший быть предельно осторожен почти во всем и вдруг что-то делать наспех?
        - Значит, случайность? Два туриста-автостопщика сначала встретили Логана Балфура, а потом наткнулись на убийцу? Как-то сложновато выходит.
        Людивине это казалось совершенно неправдоподобным.
        - Если только это не инсценировка, - ответил криминолог.
        В комнате повисла тишина. Слышно было, как дождь стучит в окна.
        - Балфур недавно вышел из тюрьмы, возможно, там он познакомился с убийцей: человеком замкнутым и слабым, которого использовали как женщину, - вы понимаете, что я имею в виду. Убийца постепенно сблизился с Балфуром. Тот - зверюга, мужлан. И он устроил ему идеальную подставу. Во время заключения у него было достаточно времени, чтобы собрать волоски Балфура - на будущее. И с помощью этой пары туристов решил заставить Балфура заплатить за прошлые унижения.
        Людивина кивнула на дверь:
        - Зачем тогда вы послали Бейнса его арестовывать?
        - Потому что умозаключения - это все, что у меня есть, а они весят гораздо меньше, чем найденные улики. Но вы же мне верите, правда?
        - Вы сказали, что по методичности он похож на Зверя, - сказал Сеньон. - Думаете, они друг друга инструктируют, передают опыт?
        - Не исключено.
        - Однако же здесь он оставил ДНК. И волоски, и фекалии на члене у трупа - есть с чем работать. Тут уж он вляпался!
        - Готов поспорить, что ДНК фекалий на члене и ДНК лобковых волосков разные. Первая - от настоящего убийцы.
        Людивина не унималась:
        - Местные полицейские клюнули на ДНК волосков, значит есть шанс, что они упустят другую ДНК или потеряют время, решив, что это не первоочередная задача…
        - В любом случае убийца допустил ошибку, - продолжал Микелис, - он оставил ДНК на члене жертвы, и это дает нам возможность вычислить его навязчивое влечение. Оно настолько для него важно, что он не может себя контролировать. Это его слабость. Его скрытый порок. То, с чем он явно не может справиться. А его друзья по играм наверняка не знают об этой его грани. Здесь он дал слабину. На этом его надо ловить.
        - Так что, будем искать кого-то в гомосексуальных кругах здесь, в Инвернессе? - спросила Людивина без особого энтузиазма. - Это полевая работа, не нам ее вести, мы ничего не добьемся! У нас даже нет полномочий!
        - Нет, не будем. Для начала давайте позвоним в тюрьму, где Балфур провел последние несколько лет.
        - И получим список его сокамерников! - догадался Сеньон.
        - Получим список, но прежде узнаем, не сохранилась ли у них его личная карточка с указанием размера тюремной робы и, главное, размера обуви.
        - Ведь на месте преступления найдены его следы! - воскликнула Людивина. - Отличная мысль!
        Они попросили полицейского, которого Бейнс предоставил в их распоряжение, связаться с администрацией тюрьмы в Эдинбурге, где содержался Балфур. К большому разочарованию Микелиса, им ответили, что заключенные не носят робу, поэтому данных об их размерах нет. Затем секретаршу осенило, и она сказала, что перезвонит им. Прошел час, прежде чем она с триумфом объявила, что позвонила в тюремную бельевую. Каждый заключенный имел право отправить в стирку один пакет белья в день. Кроме того, сидельцы могли купить там себе чистую одежду и обувь, которые доставлялись им в тех же бельевых пакетах. Просматривая бланки заказов, она нашла запрос Логана Балфура от декабря прошлого года на покупку обуви размера девять с половиной.
        Микелис наклонился к папкам, которые высились на столе. Он быстро порылся в них и выложил перед собой один лист.
        - Следы на месте преступления показывают, что, помимо двух жертв, был еще и третий человек с обувью восьмого размера! Это не Логан Балфур!
        Он взял у шотландского офицера телефонную трубку и на безупречном английском спросил:
        - Мисс, не могли бы вы найти кого-нибудь, кто хорошо знает этого заключенного?
        - Что вы хотите узнать?
        - Что он за человек.
        - Импульсивный.
        - Вы знали его?
        - Я как раз составляю все отчеты о поведении, о жалобах заключенных друг на друга, сортирую служебные записки - короче говоря, если хотите что-то узнать о Балфуре, спрашивайте у меня! Такого парня, как он, нельзя забыть!
        - Агрессивный?
        - О да! Но хитрый! Всегда умудрялся не испортить себе досье, хотел получить досрочное освобождение. Если случалась драка, всегда кто-то брал на себя вину Балфура. Его боялись. И очень уважали.
        - А отношения с тюремной администрацией?
        - Я же говорю, он хитрый. Выдавал всякие правильные слова, но никто не обманывался: он готов был на все, лишь бы скорее выйти на свободу. Он ненавидит тюремную жизнь, ненавидит дисциплину, его не перевоспитаешь и не исправишь, если хотите мое мнение.
        - Спасибо, мисс.
        - Это все?
        - Этого вполне достаточно.
        Микелис прервал звонок и тут же снова снял трубку, чтобы передать ее полицейскому:
        - Свяжитесь с Бейнсом и скажите ему, что это ловушка.
        - Что вы сказали?
        - Скорее! Балфур ни за что не вернется в тюрьму. Он социопат и наверняка уже готовит новое ограбление. Он еще до выхода из тюрьмы что-то придумал, даю руку на отсечение. Убийца знал это. Он также знал, что в следующий раз Балфур пойдет на все, чтобы не вернуться за решетку. Поэтому он его и выбрал.
        - Вы так уверены, сэр, хотя всего-то раз поговорили по телефону, - изумился офицер.
        - Потому что это очевидно. Настоящему убийце нельзя допустить, чтобы Балфур заговорил. Ведь, поняв, что его подставили, тот станет перебирать в уме всех своих сокамерников.
        Микелис ткнул пальцем в значок полицейского:
        - Звоните немедленно, ваши товарищи рискуют получить пулю.
        Полицейский сжал зубы: с чего это гражданский, да еще француз, приказывает ему! Но этот человек казался настолько уверенным в своей правоте и говорил так властно, что возражать было невозможно. После секундного колебания офицер взял трубку.
        В любом случае полицейские уже добрались до места, так что, скорее всего, останавливать их поздно.
        31
        Штурм уже начался. Наводка информатора оказалась верной: Логан Балфур находился по указанному адресу. По счастливой случайности в момент, когда в квартиру ворвались шотландские полицейские, он дремал перед телевизором, так что времени на реакцию у него оказалось сильно меньше. Логан схватился за пистолет, но успел сделать только один выстрел в стену, а потом его оглушил удар прикладом по голове.
        В тот вечер инспектор Бейнс, внимательно выслушав рассказ Микелиса о сделанных жандармами выводах, запросил по факсу имена сокамерников Балфура, а затем задействовал всех свободных людей для изучения их криминального прошлого.
        В десять вечера его внезапно озарила мысль: он вспомнил про бланк заказа из тюремной бельевой и послал двух полицейских просмотреть журналы и выписать заключенных, покупавших обувь восьмого размера.
        Балфур лежал в больнице с сотрясением мозга и, возможно, даже травмой черепа. В ближайшие двое суток рассчитывать на его помощь не стоило. Оба жандарма и Микелис помогали как могли, распечатывая на принтере интересные досье, то есть те, где заключенный хоть раз был уличен в сексуальном преступлении или непристойном поведении.
        Криминолог быстро сосредоточился на одном человеке - Эллиоте Монро.
        Последние шесть месяцев тот сидел в одной камере с Балфуром и еще четырьмя заключенными. Монро отбывал срок за мошенничество со страховкой: устроил поджог в одном из коммерческих помещений. Огонь перекинулся на многоквартирный дом, несколько семей чуть не погибли. Во время тушения серьезно пострадали двое пожарных. До этого Монро находился на испытательном сроке за незаконное проникновение в жилище - его обнаружили в чужом гараже, но факт кражи не подтвердился. В его послужном списке был также ряд других правонарушений: неоднократное вождение в нетрезвом виде, вождение без прав, преследование человека, который будто бы сломал его почтовый ящик, порча чужого имущества, а также его трижды заставали в компании проституток. Причем один раз с мужчиной.
        Монро был скользкий тип, что само по себе не проблема, но он явно считал себя выше закона и был способен на подлые, извращенные уловки.
        Из всех людей, чьи имена прошли перед Микелисом за вечер, Монро заинтриговал его больше всего. Поэтому, когда на следующее утро после нескольких часов отдыха они снова собрались в полицейском участке, он не удивился, обнаружив его в списке заключенных, заказывавших обувь восьмого размера.
        - Это он, - сказал Микелис.
        - Эллиот Монро? - спросил Бейнс. - Потому что у него восьмой размер и он сидел в одной камере с Балфуром? Как-то маловато, чтобы делать выводы.
        - Готов поспорить, что этот парень служил козлом отпущения у пяти своих сокамерников. Держу пари, если он совершит еще преступления, вы обнаружите улики, ведущие к каждому из них. Монро совмещает приятное с полезным. Он мстит. Он хилый и, вероятно, не очень мужественный внешне, поэтому его использовали в качестве женщины. С ним вообще не считались. Для психопата, если он таковым является, это, должно быть, трудно переварить. Вот почему он стал действовать, выйдя из тюрьмы. Ему нужно было выплеснуть ярость и унижение. Почувствовать власть. Ощутить себя живым.
        Микелис пристально посмотрел на каждого из полицейских в комнате. Большинство из них не знали ни слова по-французски, но они отложили свои дела, чтобы послушать этого странного человека, одновременно властного и загадочного.
        - Эпизод содомии во время убийства туристов говорит о том, что он ищет себя. Ему не удалось изнасиловать Магдалену Уиллис. Кровь, вид ее мертвого тела, адреналин, страх, психическое возбуждение - все это оказалось ему не по силам. Но, собираясь на новое преступление, он хотел дойти до конца. И решил действовать иначе. Монро снова попробовал с девушкой, но это не возбуждало его так сильно, как он себе представлял. Потом содомировал ее партнера, однако понял, что это опять не то. Тогда он поменялся с ним ролями. Чтобы повторить то, что он пережил в тюрьме, только на этот раз оставив выбор партнера за собой. И главное, в самом конце он мог покарать виновного. Мое мнение: это неуравновешенный человек, он любит причинять боль так же сильно, как и испытывать ее. Он ненавидит и любит себя одновременно. И еще он пока не контролирует свои преступные импульсы, потому что пытается превратить в сексуальное возбуждение то, что возбуждает его лишь психически, - ощущение всемогущества, желание почувствовать себя на несколько часов Богом. Он не сможет кончить физически. Он будет впадать в истерику и совершать все
новые преступления, потому что ему хочется власти, хочется распоряжаться жизнью людей, но при этом его мужественность сомнительна, у него с ней постоянные проблемы. Это будет его терзать. Он будет ожесточаться. Вымещать досаду на своих жертвах. Так что приготовьтесь к самым жутким картинам.
        Вены на висках Микелиса пульсировали, зрачки были расширены, он тяжело дышал. Он проживал то, о чем говорил. Он сам был в шкуре убийцы. В его голове.
        Никто не шевелился. Когда он замолчал, все в страхе смотрели на него.
        Бейнс откинулся на спинку стула:
        - Что ж, надо нанести визит Эллиоту Монро, господин Микелис. Вы меня убедили.
        - Вам нечего ему предъявить. Вряд ли законы в Шотландии настолько отличаются от наших, что человека можно посадить в тюрьму на основании чистых домыслов.
        Бейнс поднял перед собой лист бумаги:
        - Я только что получил из нашего Агентства по регистрации транспортных средств информацию о машине, оформленной на Эллиота Монро. Модель соответствует следам шин, обнаруженным на втором месте преступления. Данных пока недостаточно, чтобы предъявить ему обвинение, но вполне хватает, чтобы допросить его и обыскать дом.
        - Если хотите разговорить его, действуйте без нажима, такое с ним не пройдет. Он замкнется. Дайте ему понять, что к нему прислушиваются. Он как заблудившееся животное. Стоит ему поверить, что его понимают, что ему могут помочь, и особенно если он почувствует, что у него нет другого выхода, он может заговорить. Обложитесь стопками досье, пусть подумает, что вы все знаете, что у вас есть тонны информации, которую даже он сам о себе не знает. Потом играйте на самолюбии, льстите, втирайтесь в доверие, но не позволяйте ему вести. Надо показать, что он уже не контролирует ситуацию, но может вернуть контроль, доверившись вам и рассказав все, что вы хотели бы услышать. Тогда у него хватит на это мужества, и он перестанет бояться осуждения. Перед ним будет слушатель, который поймет его самого и все его проблемы, оценит его неординарность и даже гениальность.
        Бейнс повернулся к Людивине и Сеньону.
        - Да уж, с таким, как ваш друг, лучше не ссориться, - признался он с полуулыбкой. - На сей раз я предпочитаю взять вас с собой. Пойдемте проверим теорию господина Микелиса.
        Он сгреб куртку, сунул сигарету в угол рта и раскрыл мобильник.
        - Едем брать серийного убийцу, - сказал он, теперь уже широко улыбаясь.
        32
        Узкая улочка на западе Инвернесса была обрамлена невысокими домами из красного кирпича. Вывески недорогих ресторанов, азиатских фастфудов, интернет-кафе, парикмахерских… - все, что составляет обычный набор тихого и безликого жилого района.
        В момент прибытия полиции Эллиота не было дома, и хозяйка квартиры отправила их к нему на работу, в химчистку.
        Людивина могла рассмотреть ее облупившуюся синюю вывеску с заднего сиденья машины, где они ждали вместе с Сеньоном и Микелисом.
        Она сжала кулаки, чтобы не грызть ногти. Она и так накануне дала себе волю, сидя в одиночестве в обшарпанном гостиничном номере и тщетно ожидая, когда наконец усталость свалит ее с ног.
        «Ужасно выгляжу», - в десятый раз за утро подумала она, увидев свое отражение в зеркале заднего вида. Веки опухли и покраснели, лицо бледное, волосы наспех стянуты в узел на затылке. Ожидание казалось ей самым невыносимым, потому что оно оставляло ее наедине с мыслями и болью. Но Сеньон был не в настроении разговаривать, а Микелис отвергал любые попытки общения.
        Минуты тянулись, как часы, время превращалось в боль.
        Но вот наконец появился Эллиот Монро в сопровождении трех полицейских, и Людивина снова ожила. Она наклонилась вперед, чтобы его рассмотреть.
        Небольшого роста, темноволосый, короткостриженый и довольно щуплый. Внешность заурядная - ни красоты, ни обаяния. Ничем не примечательное и не запоминающееся лицо, разве что взгляд какой-то бегающий, уклончивый.
        Бейнс пригнул ему голову, усаживая на заднее сиденье машины, припаркованной прямо перед автомобилем с французами. Инспектор ликовал. Он потер руки и добрую минуту смотрел на пленника через окно, довольно усмехаясь.
        Арест Монро был вершиной его карьеры. Делом, о котором он будет неустанно рассказывать дома детям и внукам, в пабе - товарищам за барной стойкой, и все будут хлопать его по спине и поздравлять.
        Все прошло без особых подвигов, без сопротивления, в подсобке химчистки, между вешалками с костюмами и платьями, среди влажной духоты от гладильных прессов и приторного аромата кондиционера для белья. Серийный убийца оказался столь же робок перед внезапно возникшей полицией, как был страшен для своих жертв, истязаемых в тесном пространстве его убийственных желаний.
        Здесь же перед ними предстала реальность, простая и неприглядная. Реальность ростом метр шестьдесят пять, закованная в наручники и скорчившаяся на заднем сиденье, втянув голову в плечи.
        Не верилось, что это хилое тело, этот непривлекательный, неуверенный в себе человек может причинить столько зла.
        - Я знаю, о чем вы думаете, - произнес Микелис. - Не стоит заблуждаться. В этом маленьком существе накопилось столько обид, самолюбия и злобной фантазии, что он совершенно преображается, когда выплескивает ярость. Его жизнь - вечное пережевывание подавленных извращенных фантазий и омерзительных желаний, внутри него живут два существа. Тот, кого вы видите сейчас, - жалкий и нелепый, и тот, кем он себя считает, тот, кого он иногда выпускает на волю, - жестокая, властная, бесстрастная личность, кипучее варево самых гнусных желаний. И когда на свет выходит эта его оборотная сторона, поверьте, никто не станет испытывать к нему жалость, потому что сам он не пожалеет никого. В такие моменты он - само насилие.
        Инспектор Бейнс повернулся к ним и победно показал большой палец.
        Сначала Виктор Магс, теперь Эллиот Монро. Ни у кого из сидящих в машине не было сомнений в том, что именно он - шотландский убийца.
        Теперь на свободе оставалось лишь двое.
        Впереди был допрос Монро, и в тот момент, когда завелся мотор, у Людивины вдруг возникла надежда, что им удастся остановить эту волну насилия раньше, чем она станет эпидемией, ведь именно этого они опасались больше всего. Убийцы всего лишь люди. Больные. Искалеченные несчастной юностью и детством. Сплотившиеся, чтобы стать сильнее. Чтобы обрести смысл существования. Чтобы общаться друг с другом и хоть на несколько часов поверить, что они тоже нормальные, они среди своих, их много.
        Вот в чем крылась разгадка, поняла Людивина. Они маниакально стремились найти себе подобных, чтобы общаться, ощущать поддержку, создавать для себя иллюзию нормальности.
        Нужно было срочно добраться до Зверя, пока он не нашел другое такое же озлобленное и буйное существо и не обратил его в свою веру, пока не привлек ученика, который, в свою очередь, со временем завербует следующего.
        Действовать, пока их не стало слишком много. Пока они не организовались.
        Действовать прежде, чем они станут угрозой для мировой гармонии.
        Людивина тряхнула головой: совсем вымоталась. Это же бред. Извращенцев никогда не будет достаточно, чтобы составить новую силу, сотрясти моральные устои общества, выкованные вековыми усилиями нормальных людей.
        Никогда.
        Машина рванула с места.
        На улицу высыпали зеваки, привлеченные редким зрелищем ареста. Здесь были люди разного возраста, пола и интересов. Кто-то смотрел с возмущением, беспокойством, непониманием, а кто-то даже радовался.
        А у кого-то, отметила Людивина, в глазах было пусто.
        Ни жизни. Ни надежды. Ни гармонии.

* * *
        Бейнс последовал советам Ришара Микелиса. Допрос Эллиота Монро проводился в кабинете, битком набитом папками, где крупными буквами была написана фамилия подозреваемого, номерной знак его машины или номер, под которым он содержался в эдинбургской тюрьме. На столе лежали бланки судебно-медицинской лаборатории, уголовной полиции, папки с именами жертв и все, что способно произвести впечатление… Сам Бейнс вошел с картонной коробкой, до краев заполненной листами бумаги, которую он поставил прямо перед собой.
        К сожалению, комната не позволяла незаметно следить за беседой. Здесь не было ни одностороннего стекла, ни системы трансляции видео в соседнее помещение - ничего, кроме инспектора Бейнса и его коллеги из полиции Инвернесса Питера Холлайстера, которые время от времени выходили из кабинета и докладывали обстановку остальным.
        Монро не шел на контакт. Он отрицал предъявленные обвинения, и, как ни пытался Холлайстер выяснить про возможное алиби, как ни старался Бейнс расположить его к себе, уверяя, что готов его понять, все больше замыкался.
        Во время одного из перерывов инспектор подошел к Микелису, держа в одной руке дымящуюся чашку кофе, в другой - вечную сигарету.
        - Надеюсь, ребята найдут у него дома какие-нибудь улики: он сам ничего рассказывать не намерен, - сказал он, поморщившись.
        - Дайте мне провести с ним пару часов с глазу на глаз, и у меня получится.
        Бейнс поднял глаза к небу:
        - Вот это самоуверенность!
        - У меня есть опыт, вот и все. Я знаю этот тип людей, я могу говорить на их языке.
        - При всем моем желании, у вас здесь нет полномочий. С точки зрения закона это может скомпрометировать все следствие. Так что нет, нельзя.
        - Вы на связи с теми, кто осматривает его дом? - спросила Людивина.
        - Меня держат в курсе. На данный момент они забирают и опечатывают все, что может нас заинтересовать. Его мобильный телефон и компьютер уже привезли.
        - Компьютер? Вы изучаете его содержимое? - спросил Сеньон, который здорово разбирался в информатике.
        Бейнс жестом пригласил французов следовать за ним:
        - Идемте, пусть Монро немного помаринуется. Интересно, что смогут рассказать о нем личные вещи.
        «Вещи, которые ты считал своими, теперь считают своим тебя», - подумала Людивина, вспомнив книгу Чака Паланика[11 - Цитируется роман Чака Паланика «Бойцовский клуб» (Fight Club, 1996), перев. А. Амзина.]. В их случае так и было. Человек мог заставить инертное говорить, мог оживить и придать смысл безжизненному и бессмысленному. Вещи могли обернуться против того, кто ими владел.
        Бейнс провел их наверх, в небольшой кабинет, где двое полицейских в форме работали в окружении нескольких мощных процессоров. Он обменялся несколькими словами с коллегами, и один из них указал на ноутбук, над которым как раз колдовал. Устройство было соединено кабелем с экраном полицейского.
        - История просмотров пуста, - объяснил инспектор, - но Малкольм сумел обследовать жесткий диск, вернее, то, что не было стерто, и извлечь удаленные данные.
        Сеньон склонился над компьютером.
        - В вычислительной технике трудно уничтожить данные навсегда, - сказал он, пробегая глазами то, что появлялось на экране.
        - Значит, по-вашему, они все координировали свои действия и совершили убийства одновременно, в воскресенье вечером, - напомнил Бейнс. - Посмотрим сайты, на которые Монро заходил с вечера воскресенья до сегодняшнего дня. Он наверняка возвращался, чтобы рассказать приятелям о своих подвигах!
        - Он часто зависает на порносайтах, - отметил Сеньон.
        - Откройте этот, - сказал Бейнс, указывая пальцем на название сайта.
        На этот сайт он заходил в 5:43 утра, в ночь с воскресенья на понедельник.
        - Seeds in Us, - прочитала Людивина. - «Зерна внутри нас». Похоже на форум.
        - Так и есть, - сказал Сеньон, когда открылась страница.
        Темные тона, строгий дизайн - сам по себе сайт «Зерна внутри нас» выглядел неброско. Дискуссионный форум имел ряд подразделов: аварии, преступления, домашнее насилие, пытки, животные… После нескольких щелчков мыши любому становилось ясно, что здесь пользователи со всего мира обмениваются отвратительными, крайне жесткими видео всевозможных несчастных случаев и аварий, фотографиями пыток, увечий и даже казней заложников в Чечне или, возможно, в Афганистане или Иране.
        Сайт был на французском и английском языках, в комментах использовались оба языка, но в основном все же английский.
        - Похоже на тот сайт, известный отвратительными фотографиями… Rotten! - вспомнила Людивина.
        - Каких только мерзостей там не найдешь, - вздохнул Сеньон. - Только вот «Роттен» знаменит, а этот, похоже, известен только посвященным. Монро заходил на него сразу после своих преступлений. Чтобы хлебнуть хардкора или, вы думаете, он сам выкладывал фото?
        - Вряд ли фото убийств можно выложить так, чтобы об этом не стало быстро известно, - возразил Микелис.
        Малкольм и Бейнс обменялись несколькими фразами, и инспектор объяснил:
        - Видимо, есть приватный доступ к другой части форума. Мой коллега пытается его взломать, но это займет какое-то время. Впрочем, Малкольм - настоящий компьютерный гений. Нам повезло, что он с нами. Малкольма даже иногда привлекает ФБР для совместных расследований между нашими странами! Этот парень - настоящий хакер!
        Следователи решили вернуться в нижний кабинет и в коридоре столкнулись с Эллиотом Монро - полицейский вел его обратно в камеру. Людивина оказалась с ним лицом к лицу, когда он понуро шел вперед и едва не столкнулся с ней в узком коридоре, заставленном железными шкафами с бумагами.
        Он не сразу заметил ее, его взгляд был прикован к линолеуму, лицо ничего не выражало.
        У Людивины в груди как будто взорвался горячий шар. Жажда агрессии. Импульсивное желание мести.
        Эллиот Монро знал Виктора Магса. Вероятно, они общались. Обменивались идеями. Входили в одну группу.
        *e.
        Он тоже в ответе за смерть Алекса.
        Людивина сжала кулаки. Гнев нарастал и грозил выплеснуться наружу.
        Монро поднял черные точки зрачков на женщину, в упор смотревшую на него.
        Вблизи она чувствовала запах его одеколона и видела, как пульсирует яремная вена.
        Он остановил на ней взгляд, безжизненный, лишенный эмоций.
        И тут же отвел глаза.
        Эллиот Монро был трусом. Стоило немного нажать, и он прятался, уходил в сторону. Без оружия, без приготовлений, без жертв, связанных по рукам и ногам, он сдувался, как мыльный пузырь.
        Рука Сеньона легла на плечо Людивины.
        - Пойдем.
        - Этот ублюдок общался с убийцей Алекса.
        - Я знаю. Давай, пошли, не стой здесь, это бесполезно.
        Жандарм потянул за собой молодую женщину, и только тогда она отвела взгляд от понурой фигуры и последовала за ним.
        - Мы перешлем название сайта Магали, пусть они тоже покопаются, - опять заговорил Сеньон, чувствуя, что надо как-то отвлечь внимание коллеги.
        Он пощелкал пальцами у нее перед носом.
        - Ты меня слышишь?
        - Да… прости.
        Он стал объяснять, что конкретно собирается делать, но Людивина уже не слушала.
        В голове Эллиота Монро была та же чернуха, что и в голове Виктора Магса, Зверя и даже испанского убийцы. Как и в голове педофила. И Жозефа Селима. Их объединял один символ. У них не было общих навязчивых фантазий, потому что фантазии, как призраки, преследуют лишь того, кто их породил. Но они сходились в единой идеологии. Объединялись для охоты на дичь. Это были хищники, убежденные в своей исключительности и в праве нести смерть обществу, законы которого для них не писаны. Психопаты, сплотившиеся во имя своего могущества. Они объединялись по всей Европе, чтобы стать сильнее.
        Их символ был не просто знаком сплочения, это была метка. Как стяг на завоеванных землях. Как клеймо на рабе. Как тавро на скотине.
        «Буа-Ларрис», тотчас же вспомнила Людивина.
        В больнице не случилось ни одного из их преступлений.
        Они хотели что-то сказать, выбрав это место. Заявить миру, что оно принадлежит им. Неужели из-за нацистских экспериментов? Зачем им вообще понадобилась детская больница?
        Людивина в ужасе прижала руку ко рту.
        Сеньон остановился, не договорив.
        - Да что с тобой такое?
        - Дети… - пробормотала Людивина. - Они хотят завербовать детей… привлечь их на свою сторону!
        - О чем ты?
        - Они хотят запудрить мозги детям в «Буа-Ларрисе»! - воскликнула она уже увереннее.
        Сеньон молчал, удивленно подняв брови.
        - Если ты хочешь привить детям свои ценности, - продолжала она, - то как ты возьмешься за дело?
        - Через… образование?
        - А «Буа-Ларрис» - это еще и школа! Все дело в учителях, Сеньон! Учителя в деле!
        Она оттолкнула коллегу и кинулась к служебному телефону.
        33
        Людивина металась взад-вперед по комнате.
        Она позвонила группе Магали и попросила составить список всех учителей, завести досье на каждого, проверить, не сидел ли кто-нибудь из них в тюрьме с Виктором Магсом, выявить любые возможные связи.
        Сеньону в эту теорию верилось с трудом.
        - Зачем Виктору Магсу рисовать там символ, рискуя привлечь наше внимание к школе, которая для него так важна? Это же просто глупо! А Магс был точно не дурак.
        - Возможно, Людивина права, - вмешался Микелис. - Люди иногда действуют совершенно безрассудно, когда ими управляют собственные влечения. Например, эякулируют без презерватива, зная, что сегодня благодаря генетическому анализу их можно идентифицировать по сперме на теле жертвы. Но они не могут иначе! Это неотъемлемая часть их «почерка», их поведение диктуется их болезненными фантазиями. Мужчины могут меня понять. Вы когда-нибудь испытывали невероятное сексуальное влечение, когда хочешь женщину во что бы то ни стало? До безрассудства? До одержимости? Даже если вы женаты или в прочных отношениях! Даже понимая, что это сладкая ловушка и вы увязнете в ней с потрохами!
        - В смысле?
        - Подумайте, вы же понимаете, о чем я! У вас ведь бывало что-то подобное? Такое жгучее влечение, что оно вас не отпускает, мучает до глубины души?
        - Да, конечно, - признался Сеньон.
        - Одни мужчины лучше держат себя в руках, другие хуже. Кто-то ведется, кто-то нет. Это минутное ослепление, с ним трудно справиться, трудно не пойти у него на поводу. Наши убийцы такие же. Их влечения выходят из-под контроля. Они поддаются им. Опасно, но была не была! Возможно, именно так поступил один из них, отправившись в «Буа-Ларрис». Поддался жгучей потребности пометить свою территорию и, ослепленный самоуверенностью, бросил вызов обществу: либо он чувствует себя неуязвимым, либо, наоборот, хочет самоутвердиться, потому что это место для него святилище, кто знает?
        - Они помечают только захваченное, свои трофеи, - добавила Людивина. - Но в «Буа-Ларрисе» не было смертей, значит тут что-то другое!
        Микелис повернулся к женщине-жандарму:
        - Вы долго беседовали с коллегой из Парижа. Есть что-нибудь новое?
        - Экскаватор обнаружил в саду Виктора Магса еще одно тело. Предположительно, тоже проститутка. Труп сильно изуродован. Видимо, Магс придумал для себя небольшой ритуал и в перерывах между убийствами на стороне устраивал себе небольшие секс-развлечения.
        - Гори он в аду, - выдохнул Сеньон.
        - И это еще не все: две группы в Париже выяснили, как Алекс вышел на его след. Компании, занимающиеся сигнализацией, используют одного и того же субподрядчика для обслуживания систем безопасности на местах. Магс был одним из сотрудников этого сервиса. Именно так он намечал себе жертв, добывал дубликаты ключей, узнавал коды охранных систем, а просматривая журнал включения и выключения сигнализации, даже узнавал их привычки, распорядок дня.
        - Очень организованный убийца, - заметил Сеньон, кивнув в сторону Микелиса.
        - Они все такие, - напомнил ему тот. - Даже Зверь, несмотря на всю свою неистовость.
        Жандарм тут же отреагировал:
        - Я все ломаю голову над этой челюстью… Как можно остаться незамеченным, имея такую деформацию?
        - Ни одна клиника, ни один стоматолог не дали информации по этому поводу, - сообщила Людивина. - Думаю, во Франции он не лечился.
        - Я же на всякий случай переслал материалы полякам, - добавил Сеньон, - но и от них пока ничего. Честно говоря, вам не кажется, что это безумие?
        В маленьком кабинете повисло неловкое молчание.
        - Я сам называю его Оборотнем! Потому что он и есть оборотень! Человек, который в момент убийства превращается в какое-то гибридное существо! И знаете что еще? Он не просто кусает, он заражает этим вирусом других убийц!
        Великану все же удалось вызвать у Микелиса подобие улыбки.
        Людивине было не до смеха, и главное, она вдруг поняла, что напарник совершенно серьезен.
        - Не увлекайся, Сеньон, - сказала она. - Он просто мерзавец из плоти и крови и такой же человек, как мы с тобой.
        - Только вот рот у него в три раза больше твоего, и этим ртом он рвет людей на части! У меня мурашки по коже, как подумаю об этом ублюдке!
        Инспектор Бейнс просунул голову в дверной проем.
        - Малкольм взломал доступ к закрытой части сайта Seeds in Us! - воскликнул он. - Все беседы Эллиота Монро стерты, кроме последней. Поднимайтесь, там есть кое-что интересное.

* * *
        Бейнс, от которого несло куревом, ткнул пальцем в экран на столе полицейского-айтишника:
        - Хостинг сайта в Узбекистане, так что ничего поделать не сможем. И, судя по всему, его несколько раз релоцировали. Самая ранняя дата, указанная для этой версии, - апрель 2012 года, то есть полгода назад, но «Зерна внутри нас» старше, сайт регулярно меняет хостинг. Кто бы за этим ни стоял, он не хочет, чтобы его выследили или закрыли.
        - Эллиот Монро был частым посетителем? - спросила Людивина.
        - В истории, которую удалось восстановить, мы не можем заглянуть очень далеко, но понятно, что это один из его любимых сайтов наряду с порно. Причем гей-порно.
        - Что собой представляет приватная часть сайта? - спросил Сеньон.
        - Своего рода закрытый салон, только для членов клуба. Лучших членов. Они могут общаться друг с другом в чате или простыми сообщениями на форуме. Эллиот Монро был зарегистрирован там под ником Хи-Мен.
        - Смешно, - буркнул Микелис.
        Сеньон пожал плечами:
        - Почему смешно?
        - По-английски это значит что-то вроде «мачо».
        - А еще это оригинальное название мультфильма из нашего детства, - вспомнила Людивина. - На французском он назывался «Властелины Вселенной» или что-то в этом роде, а Хи-Мен - имя главного героя. Да уж, у Эллиота Монро большие проблемы с собственным мужским имиджем.
        - С кем же он разговаривал? - спросил Микелис.
        Лицо Бейнса просветлело: он собирался объявить о своем главном открытии:
        - Его собеседника зовут *е.
        - Неудивительно, - сказала Людивина. - И о чем они говорят?
        - Эти двое явно общались много раз, похоже, они хорошо знают друг друга. Они завсегдатаи форума - посмотрите на количество сообщений в их профилях.
        Малкольм повернул экран так, чтобы жандармы могли лучше видеть: рядом с ником каждого пользователя отображалось количество сообщений, которые он написал с момента регистрации, а также дата самой регистрации. Хи-Мен написал двести сорок семь сообщений.
        Сеньон восхищенно присвистнул.
        - Он впервые зашел на форум 12 июля этого года. Получается почти по три сообщения в день.
        - А что насчет *e? - спросила Людивина.
        - Шесть тысяч семьсот восемьдесят три сообщения за… черт, - выдохнул Сеньон, - за четыре года. Этот парень - старожил. Он, вероятно, модератор, он следовал за сайтом во всех его версиях.
        - Модераторы - это люди, которые управляют форумом, верно?
        - Да. Сколько же слабых умов он заразил за это время!
        - И что они вдвоем обсуждали?
        - Все стерто, - с досадой сказал Бейнс. - Беседы в приватной комнате регулярно уничтожаются. Осталось всего несколько сообщений, и для каждого требуется пароль пользователя. По Эллиоту Монро у нас есть только это.
        Бейнс попросил Малкольма показать последнюю тему, и на экране появились четыре сообщения на английском языке.
        «He-Man написал(а): Я выполнил свою часть работы».
        И ниже фотография: обнаженная молодая женщина, промежность на переднем плане, на животе кровавыми буквами вырезан символ их союза. Голова запрокинута назад, лица не видно, лишь несколько прядей рыжих волос, запутавшихся в высокой траве. Фотография была сделана ночью, от вспышки кожа выглядела еще бледнее, а все изображение казалось более плоским.
        Все узнали двадцатидвухлетнюю туристку.
        «*e написал(а): Это не часть работы. Это твое творение. Можно подумать, ты делаешь это ради нас. Ты действуешь ради себя. Ты действуешь заодно с нашими собратьями, ты шлешь миру послание, которое он должен воспринять. Наш час близок. Гордись. Ты теперь не одинок. Ты больше никогда не будешь один».
        «He-Man написал(а): Я горжусь! Я сделаю это снова! Я буду действовать дальше! Когда мы встретимся?»
        «*e написал(а): Наберись терпения! Наше сообщество создается постепенно, растет со временем. Потому что нужно время, чтобы изменить мир. Нужно время, чтобы изменить сознание людей. А пока будь готов, твои собратья уже вышли на тропу и скоро снова перейдут к делу. Делай как они. Будь осторожен. Помни наши советы и жди моего сигнала для координации действий. Теперь мы не изолированы. Теперь мы не одиноки».
        Сеньон глубоко вдохнул:
        - Вот этого мы и боялись: они собираются вместе. Этот *е вербует сторонников.
        - И даже обучает их, - добавил Микелис. - Он говорит как лидер. Упоминает о своих советах. Эти убийцы делятся своим опытом, они с каждым разом совершенствуют тактику.
        Людивина указала на экран:
        - Есть ли способ прочитать все сообщения этого парня?
        - Да, - подтвердил Бейнс, - но коллеге придется взломать все коды по одному.
        - Мы попросим наши команды в Париже тоже поработать с этим сайтом, чтобы выиграть время.
        Внезапно Малкольм с досадой откинулся на спинку кресла. Экран погас.
        Он пощелкал мышью, перебрал несколько комбинаций клавиш и вскоре развел руками.
        Бейнс, бледный как мел, наклонился к нему.
        - Сайт только что пропал!
        - А так бывает? - Людивина испуганно смотрела на Сеньона. - Я думала, что в компьютере ничего нельзя стереть навсегда?
        - Если у тебя в руках жесткий диск, то нельзя, но тут же все виртуально! Они могут делать все, что хотят!
        - Это вирус?
        Жандарм покачал головой:
        - Нет, это намеренно данная команда. Кто-то заметил наше присутствие и все отключил.
        - Черт! - выругалась Людивина. - Мы больше не сможем зайти на сайт? Никак?
        Сеньон покачал головой.
        - Малкольм сделал скриншоты, но что это даст, если мы не можем зайти на сайт, - кипятился Бейнс.
        - Есть еще одна большая проблема, - заключил Микелис. - Теперь они понимают, что мы идем по следу.
        Он скрестил руки на своей мощной груди. Его взгляд помрачнел.
        - Мы вступили с ними в диалог, - добавил он. - С этого момента стоит ожидать чего угодно, ибо их язык - насилие.
        34
        Солнце садилось быстро. В четыре часа дня оно кануло в низких облаках, и без перехода, без сумерек на Шотландию пала ночь.
        Людивина, Сеньон и Микелис сидели в глубине паба, в отдельном полукабинете, отделанном кожей и лакированным деревом, легкая музыка заполняла паузы в беседах редких посетителей.
        Эллиот Монро так и не заговорил. Он ушел в свою раковину, замкнулся, прикрываясь имиджем хилого заурядного человека. Убийцу парализовал страх. И вырванный из родного логова, он спрятался как мог, уполз в себя и скрылся от взглядов.
        Людивина несколько раз созванивалась с Априканом, затем с Магали. Пока в биографиях преподавателей из «Буа-Ларриса» не обнаружилось ничего примечательного. Жизнь Виктора Магса, напротив, раскрывала все более интересные подробности.
        Он вырос в деревушке с многообещающим названием Мор: пять домов, затерянных в департаменте Ло и Гаронна. До девятнадцати лет Магали и ее команда ничего не нашли в его биографии, но после его имя всплывало в связи с несколькими кражами, взломом и даже случаем сексуального домогательства: эпизод произошел летом у озера. Вина Магса так и не была доказана. Десять с лишним лет он проработал на лесопилке недалеко от своей деревни. В апреле этого года переехал в парижский регион, а в июне поселился по своему последнему адресу - в Ашер-Гран-Кормье. Ему не сиделось на месте. Едва покинув семейное лоно, он начал действовать, что заставляло его переезжать с места на место. Магали показалось странным, что до тридцати трех лет он не покидал родного захолустья. Она подозревала, что в своем регионе он уже несколько раз выходил на дело, так что пришлось бежать. Связавшись с коллегами из отдела расследований в Тулузе, она попросила проверить все убийства женщин в этих краях за последние десять лет и выяснить, не было ли сходства в действиях преступников. Одной из фирменных «деталей» почерка Виктора Магса было
удушение жертвы ее собственным нижним бельем. Он действовал так при убийстве Клер Нури, Надьи Садан и Изабель Эймессис. Три жертвы, которые для него много значили.
        Вскоре позвонил полковник Априкан. IT-эксперты отдела расследований обнаружили в удаленной истории компьютера Виктора Магса следы того же сайта, который посещал Эллиот Монро, «Зерна внутри нас». Но сайт был закрыт. Никто больше не мог зайти на него.
        - Монро был завербован этим летом, - резюмировал Микелис, сидя с кружкой пива в руке. - Первое убийство он совершил неуклюже, прямо в центре города, выбрав легкую мишень - наркоманку, которая бродила поблизости… Он попытался изнасиловать ее, хотел устроить из преступления инсценировку, чтобы угодить новым друзьям. Это было его боевое крещение. Он выдержал испытание. И тогда его пигмалион решает включить его в процесс. Он приказывает ему совершить убийство в воскресенье вечером, одновременно с Виктором Магсом и Зверем в Польше.
        - Почему же четвертый убийца в Испании не перешел к делу?
        Микелис поднял руку, подчеркивая, что это хороший вопрос.
        - Он тоже убил, - предположил Сеньон, который лучше всех знал испанское дело, изучив его от корки до корки. - Просто мы пока не обнаружили тело. Испанский убийца засел в горном районе Сьерра-де-Гвадаррама к северо-западу от Мадрида. Он выслеживает свои жертвы. Он похищает их в городе, а потом в горах обнаруживают тела со стертыми в кровь ногами и руками. Он часами гонит их перед собой, прежде чем застрелить.
        - Как граф Зарофф в «Самой опасной игре», - сказала Людивина, вспомнив знаменитый черно-белый фильм.
        - Именно так.
        - У нас есть все документы по испанскому делу? - не унималась Людивина. - Из всех линий мы меньше всего исследовали именно эту!
        - Потому что в ней меньше всего улик, - пояснил Сеньон. - Местные полицейские в курсе моих запросов, они сообщат, если появится что-то новое. Расследование ведется с лета, и состояние, в котором находят жертв, очень затрудняет идентификацию: их обнаруживают туристы или егеря спустя долгое время в состоянии сильного разложения.
        - Он действует совсем иначе, не так, как другие, - заметил Микелис.
        - Да, но *e всегда четко вырезано на коже - на лбу или на теле, как у одной из жертв. И всегда ножом. У нас есть четыре трупа, которые, похоже, связаны между собой, но только на трех есть этот знак, причем двоим пришлось делать рентген черепа, чтобы заметить на кости царапину от ножа. Четвертый труп обнаружен совсем в плохом состоянии, на нем ничего не нашли, даже пулю. Возможно, он и не связан с нашим убийцей.
        - Прорезал лоб до кости? Да уж, постарался, - выдохнула Людивина.
        - Итак, - продолжал Микелис, - не исключено, что он тоже совершил убийство в воскресенье вечером, как и его дружки.
        - Вполне вероятно, - подтвердил Сеньон. - Давайте подождем. Может, полиция в ближайшие дни что-то обнаружит. Они усилили патрулирование в Сьерре, но это зона со сложным рельефом и протяженностью восемьдесят километров.
        - Когда там было совершено первое преступление?
        - По всей видимости, в июле.
        Криминолог в задумчивости откинулся назад.
        - Получается, первым к делу приступил Виктор Магс, - сказал он.
        - Вы думаете, *е на форуме - это он? - спросила Людивина.
        - Возможно. Он держал дома книги?
        - Не знаю, а что?
        - *е - идеолог. Он подкован в своей области и наверняка много читает. Я не говорю, что парень, просидевший всю жизнь в глухой деревушке департамента Ло и Гаронна, на это не способен, но такая личность выстраивает себя постепенно, формирует свое мировоззрение, находит образцы для подражания. Должно быть, он много читал на эту тему. Нам придется опросить тех, кто обследовал его дом, и изучить фотографии, сделанные на месте.
        Людивина воодушевилась:
        - Если Виктор Магс - лидер, то его гибель может на время выбить их из колеи. Им надо сначала оправиться, прийти в себя, а потом уже действовать.
        - Но наше присутствие на сайте они обнаружили быстро, - напомнил Сеньон.
        - Монро должен расколоться. Хоть бы он заговорил, хоть бы сдал еще одно имя!
        - Скорее всего, он никого не знает, - тут же ответил Микелис. - Вспомните его последний разговор с *e в понедельник утром! Ему не терпелось его увидеть. Я думаю, что единственная связь между Монро и остальными - этот сайт, который мы только что упустили.
        Людивина отставила свою полупустую чашку горячего шоколада.
        - И это возвращает нас к Виктору Магсу. Если потеря лидера выбила Зверя и испанского Зароффа из колеи, мы можем надеяться на небольшую передышку, прежде чем они начнут действовать по новой. Они будут держаться в тени и искать новый способ связываться друг с другом. Бейнсу надо поставить телефон Монро на прослушку и следить за его почтовым ящиком в интернете.
        - Бейнс уже занимается этим, он мне так и сказал, - сообщил Микелис.
        Молодая женщина смотрела на коричневый круг с росчерком белых сливок, остывающий в чашке. Мысли прыгали в голове. От одного убийцы к другому, от одного лица к другому. Она была измотана.
        Алексис.
        Его тело, выгнувшееся над ней. Его лицо, застывшее в экстазе.
        Его череп, пробитый выстрелом. Лужа крови вокруг.
        Внезапно у нее завибрировал мобильник. На экране высветилось имя Априкана. Не успела она поздороваться, как услышала глухой голос:
        - Собирайтесь, вы летите в Краков.
        Людивина сразу все поняла. И закрыла глаза.
        - Он снова сделал это?
        - Да. Сегодня утром. И на этот раз он пошел еще дальше. Следственный судья уже связался с местными коллегами. Краковские полицейские ждут вас завтра. Я только что контактировал с Европолом, звонил в штаб-квартиру в Гааге, так что вам обеспечена полная поддержка всех полицейских служб. Дело сложное. Масштабное. Так что не допустите осечки, Ванкер. Теперь все лежит на ваших плечах.
        35
        Людивина очнулась в холодном поту - ее лоб был прижат к ледяному иллюминатору.
        Не хватало кислорода.
        Стены давили, окружали со всех сторон.
        В салоне аэробуса кондиционер гонял по кругу один и тот же душный воздух, Людивине было нечем дышать. Мощная фигура Сеньона, под боком у которого она оказалась, еще плотнее вжимала ее в стенку. Откинутое сиденье сидящего впереди пассажира создавало впечатление, что пространство сужается со всех сторон.
        Она задыхалась.
        Отстегнув ремень безопасности и протиснувшись мимо удивленного коллеги, а затем мимо Микелиса, Людивина пошла по центральному проходу, хватаясь за спинки кресел. Пустой проход был устремлен прямо к хвосту самолета. Четкая линия, открытое пространство.
        Здесь можно было дышать.
        Стюардесса бросилась к ней и потребовала вернуться на место: самолет входил в зону турбулентности, но Людивина так на нее глянула, что получила еще минуту передышки.
        Молодая женщина постепенно оживала, гоня от себя обрывки кошмаров и внезапный приступ клаустрофобии.
        Позади остался тяжелый день - ей казалось, он никогда не закончится. Из отеля в Инвернессе они снова зашли в полицейский участок, чтобы встретиться напоследок с инспектором Бейнсом, затем их ждала нескончаемая дорога через горную местность в аэропорт Эдинбурга… Регистрация, трехчасовой перелет. И томительные паузы между этими этапами, когда приходят мысли. Воспоминания. Подступают рыдания.
        Алексис погиб четыре дня назад, а Людивина словно плакала много недель. Она вся вымоталась, извелась.
        Самолет приземлился в краковском аэропорту Иоанна Павла II в 21:30, после почти трехчасового перелета. Французов встретил полицейский в форме и отвез в отель - современный, безликий, но комфортабельный.
        После шотландской поездки в Польше Людивина переживала какое-то дежавю: снова темень и холод! Она чувствовала себя отчаянно плохо - здесь, на другом конце Европы, да еще без привычного «Ксанакса» или «Теместы», которые можно принять и погрузиться в сон. Она поставила в номере сумку, увидела идеально ровную белую постель, красные шторы, гостеприимно включенный телевизор, вдохнула запах освежителя воздуха - и ощутила дикое желание сбежать.
        Людивина быстро прикинула варианты: либо зарыться головой в подушку и плакать, либо пропивать мозги в баре. Плакать уже нечем, так что нужно восстановить водный баланс.
        Она пила уже второй бокал пива и третью рюмку яблочной водки, когда к ней присоединился Сеньон.
        - Что, и ты тут? - спросил он негромко.
        Она кивнула.
        - Мне плохо без жены и детей, - признался он с грустным видом.
        - А мне - без Алекса, - тут же ответила она.
        Сеньон ласково потрепал ее по спине.
        Они сидели рядом и пили, особо не разговаривая, и каждый понимал душевное состояние другого. Смерть коллеги и друга создала в их жизни огромную, невосполнимую пустоту. Сеньону с этим помогала справиться семья, и здесь он еще более остро чувствовал ее отсутствие. Людивина же была глубоко одинока - и в Париже, и в Инвернессе, и в Кракове.
        Они напились, а потом, шатаясь и поддерживая друг друга, вернулись в свои номера, чтобы заснуть без мыслей. Как раз об этом они и мечтали.

* * *
        Соляная шахта «Величка» находилась в получасе езды от Кракова. Вход был оцеплен полицией, и разочарованные туристы толпой бродили между фургонами телевидения, смешиваясь с журналистами со всей страны, которые пытались что-то снять или услышать из уст тех немногих, кого пустили внутрь. Машина с тонированными стеклами, в которой сидели жандармы, медленно прокладывала себе путь и, едва задержавшись на контроле, направилась к главному зданию. Оно выглядело неожиданно современным для столь древнего и знаменитого памятника: над свежевыкрашенными стенами возвышалась типичная металлическая башня шахтного ствола.
        Гидом для трех французов стал Томаш Грычковяк, местный представитель Интерпола и Европола и сотрудник польского Главного управления полиции. Это был элегантный мужчина в костюме, лет сорока, с короткой стрижкой и черными очками на кончике носа, прекрасно говорящий по-английски.
        В вестибюле Томаш подвел их к человеку, которого легко можно было принять за лесоруба: огромные руки, широченные плечи, седая щетина на голове, вдавленный нос и мощный живот.
        - Расследование поручено инспектору Юреку. Он работает у нас в Centralne Biuro Sledcze[12 - Центральное следственное бюро (польск.).], это что-то вроде вашего уголовного розыска, если не ошибаюсь.
        Людивина поздоровалась и тут же задала первый вопрос:
        - А предыдущие убийства тоже ведете вы?
        - Юрек не говорит по-английски, - вмешался Томаш. - Если нужно, я переведу, но вы можете спросить и меня, я хорошо изучил материалы. Они меня очень заинтересовали после вашего обращения. Так что отвечаю на ваш вопрос: да, инспектор Юрек также расследует дело Кидашки, той проститутки, что была обнаружена с вашим странным рисунком.
        - Есть продвижение в этом деле?
        - Мало. Чуть позже в офисе мы вам все подробно расскажем. Убийца действует крайне скрупулезно, не оставляет свидетелей, избегает всех зон с камерами видеонаблюдения, он очень хитер.
        - На жертве есть следы укусов, не так ли?
        - Да, много. И отсутствуют целые куски мяса. Как будто ее рвал дикий зверь. Наши специалисты такую возможность отвергают. Это не похоже на нападение животного, даже посмертное.
        - Рисунок *e был вырезан на коже погибшей, именно поэтому вы решили, что это связано с нашим запросом, верно?
        - Абсолютно верно. Как и в случае убийства, совершенного в этих стенах.
        - Мы вылетели первым же самолетом, так что почти ничего не знаем о новом убийстве. Судя по толпе возле шахты, вся Польша уже в курсе?
        - Просто вы находитесь в очень… популярном месте, и к тому же это центр религиозного паломничества.
        Сбоку от Людивины находился стенд с фотографиями и рекламной продукцией для посетителей: все материалы рассказывали об истории соледобычи в «Величке».
        - Я думала, мы находимся в соляной шахте.
        - Внизу еще расположена церковь. Одна из самых известных и почитаемых у поляков.
        - Убийство совершено в этой церкви?
        - Я бы скорее назвал это осквернением храма.
        - Тело находилось не в церкви?
        - В церкви, к сожалению. Я имею в виду, что в шахте было совершено убийство, а в церкви - осквернение.
        - Жертва была не одна?
        - Жертв две. Но первая была… репетицией. Тренировкой.
        Людивина и Микелис обменялись изумленными взглядами.
        - Тренировкой для чего? - спросил криминолог.
        - Я думаю, вам лучше спуститься, это не описать словами.
        Молодая женщина удивленно наклонила голову:
        - Вы хотите сказать, что тела еще там, внизу? Ведь прошло двое суток с тех пор, как вы их обнаружили?
        - С телами работает команда наших судмедэкспертов, они в морге. Но… все остальное еще можно увидеть на месте. Я так распорядился. Поскольку Европол попросил нас о полном сотрудничестве, я подумал, что вы должны увидеть все как есть.
        - Все остальное? - переспросил Микелис.
        Томаш сжал губы.
        Потом махнул рукой, приглашая их следовать за собой в глубины «Велички».
        36
        Типичная девчонка-мечтательница.
        Такой была Людивина подростком. Увлекалась спортом, но все равно витала в облаках. И много читала. В том числе «Властелина Колец» Толкина, как вся молодежь того поколения.
        На нее произвел очень сильное впечатление образ знаменитой Мории, обширного города под горой с гигантскими залами, многочисленными лестницами и переходами, мостами и шедеврами хтонического искусства.
        И почти двадцать лет она верила, что это литература.
        Верила, пока не оказалась в «Величке».
        Девять уровней галерей тянулись на триста километров: сложная сеть туннелей со стенами, укрепленными белыми деревянными стойками, иногда головокружительно высокие «камеры», выдолбленные в солекаменной породе, испещренной белыми прожилками - кристаллами драгоценного пота Геи, образовавшимися за тысячи лет тектонического давления.
        Людивина шла за Томашем по нескончаемым ступеням. Они разом спустились более чем на триста пятьдесят метров, а потом углубились в пещеры, выдолбленные и отполированные исключительно рукой человека за семь сотен лет. Они поднялись по другой лестнице и прошли через камеру Михаловице - огромный сводчатый зал высотой тридцать пять метров, который заканчивался невероятным фасадом из мощных белых стропил, похожим на сказочную тайную крепость, словно кто-то решил воссоздать собор Парижской Богоматери из балок и столбов на глубине ста девяти метров под землей.
        Хитроумная система прожекторов подсвечивала каменную кладку снизу, с высоких уступов или из ниш, игра света и тени подчеркивала красоту и необыкновенную загадочность подземелий.
        Томаш уверенно шагал вперед, он прекрасно ориентировался в этом месте, но, что более удивительно, им не встретилось ни одного человека. Шахты были пусты, в них царила тишина, тени и кровь.
        - Ваши коллеги из полиции уже ушли? - спросила Людивина, когда они проходили по очередному каменному коридору.
        - Вся судебно-медицинская экспертиза уже проведена, я только попросил не трогать церковь. Мне хотелось, чтобы вы сами все увидели и помогли нам разобраться, что за действо тут разыгрывалось. Может, это продвинет ваше расследование во Франции и в других странах. Гаага оказала определенное… давление на мое начальство, чтобы я всеми силами вам помогал. Начальство любит угождать Гааге. Теперь невозможно продвинуться по службе, не учитывая политику - хотя бы отчасти.
        В устах человека, шагающего по бывшей штольне в узком костюме с солнцезащитными очками в переднем кармашке пиджака, такое замечание звучало несколько комично.
        Но когда они вошли в часовню Святой Кинги, у Людивины пропало всякое желание улыбаться. От увиденного перехватило дух.

* * *
        Под лестницей, прямо у их ног, вдаль и вверх раскинулся огромный сверкающий зал, высеченный полностью из колоссальной соляной глыбы и освещенный люстрами из кристаллов соли. Коричневато-белые стены были украшены скульптурными библейскими сценами и искусными барельефами, в нишах стояли статуи святых, а в самой глубине призрачно светился главный алтарь со статуей святой Кинги, выполненной из хрусталя с серебряными бликами.
        И здесь, к удивлению Людивины, не было ни души.
        Томаш повел их вниз по лестнице и, подойдя к уступу стены, замедлил шаг.
        Пока что девушка не заметила ничего необычного; она не видела здесь никаких следов Зверя и уже подумала, что им покажут очередную метку со знакомым символом и ничего больше.
        Каблуки цокали по соляным плитам, которыми был вымощен пол, и эхом отдавались по всей церкви. Стало зябко, и Людивина подтянула воротник, пряча подбородок. Ей было не по себе. Она не знала, что именно ждет впереди, и это ее тревожило. Когда Томаш поднял руку и показал в сторону ниши, она замерла на месте.
        Одна над другой располагались две композиции.
        Внизу - Христос во гробе, а наверху - Христос, возносящийся к небу в ореоле божественного сияния.
        - Часовня Воскресения Господня, - сказал им провожатый строго и печально.
        Фигуру Христа покрывала чудовищная, богомерзкая одежда.
        Статуя высотой около метра была обернута накидкой из человеческой кожи.
        Одеяние тускло поблескивало, на нем виднелись родинки и торчащие волоски. С висевшей бахромой плоти бороздами стекала кровь.
        Томаш перекрестился, Юрек сделал то же самое, но как будто с неохотой.
        Людивина заметила знак, только подойдя к нише. Символ *е был вырезан на коже тонким лезвием, так что иссеченные сосуды лишь окрасили линии буквы красным, не прорезав насквозь кожный покров. Ровно на уровне сердца Христа.
        - У нас люди очень набожные, и вообще в стране к религии относятся с уважением. Это чудовищная провокация, - подчеркнул Томаш.
        - И порождение совершенно извращенного ума, - прокомментировал Микелис.
        - Именно. Он не случайно выбрал эту нишу. Воскресение - суть христианской веры.
        Микелис быстро взглянул на другие сюжеты, рельефно представленные в церкви. Тайная вечеря, бегство в Египет, Дева Мария - здесь были представлены все основные христианские темы.
        - Для верующих Воскресение олицетворяет символическую победу Добра над Злом, надежду, - напомнил Микелис.
        - Мы тоже об этом подумали, - сказал Томаш, переглянувшись с Юреком. - У того, кто это сделал, свои счеты с понятиями добра и зла. В каком-то смысле он хочет одеть Христа в новую кожу. Подчинить его своей воле.
        - Это как линька, - подтвердил Микелис. - Они хотят переиначить мир. Вывернуть наизнанку. Дать новое определение добру и злу.
        Сеньон, не понимавший по-английски, просто вглядывался в каждую деталь.
        - Это не святотатство, - сказал он, - по крайней мере в понимании Зверя: он хотел не осквернить эту церковь, а, наоборот, принести ей дань уважения. Он облачил Христа в новые одежды и прежде всего, - Сеньон указал пальцем на символ *e, - вложил их новое учение в Его сердце. Все, чего он хочет, - это покорить сердце Господа. Он просит о сострадании. О понимании.
        Людивина кивнула в тишине подземелья.
        Все смотрели на образ Воскресения, ставший таким жутким. В одеянии из человеческой кожи были проделаны отверстия для рук. По ногам Христа стекали капли крови.
        - В шахте есть видеокамеры? - спросила молодая женщина.
        - Только на входе, и на ночь их отключают. Днем камеры используют, только чтобы убедиться, что посетители трезвые и нормально одеты. Камеры снаружи вряд ли нам помогут. Мужчина вошел через заднюю дверь, его видно только мельком.
        - И все же есть кадры, где он присутствует?
        - Секунд десять, и он в маске. Лица не разобрать.
        - Я хочу посмотреть видео! - воскликнула Людивина.
        - Пожалуйста… Я могу даже сделать вам копию.
        - Что еще? Сигнализации нет?
        - Есть, но она старая, отключить ее для него было детской забавой.
        - И ночного сторожа нет?
        - Есть, но в шахту он не спускается, просто дежурит на всякий случай. Ничего не видел и не слышал.
        Людивина смотрела на маленького Христа.
        - Вы сказали, что труп не один, - напомнил Микелис. - Сколько жертв?
        - Две.
        - Убиты здесь?
        - Да.
        - А убитые попали на камеры видеонаблюдения?
        - Нет, убийца, перед тем как войти, отключил камеру.
        - И ночной сторож никак на это не отреагировал?
        - Еще раз повторю: система безопасности старая, нужна она в основном, чтобы молодежь ночью не забиралась внутрь, и часто выходит из строя. В таких случаях охранник ждет до утра и сообщает руководству, а потом в течение недели систему ремонтируют. Он не ожидал, что случится такое…
        - То есть вы хотите сказать, что убийца спустился сюда вместе с обеими жертвами? - спросила Людивина. - Тела были обнаружены не наверху?
        - Нет, здесь, в шахте, чуть дальше, я вам покажу.
        Жандарм подняла руку, требуя тишины, ей хотелось сосредоточиться и представить себе всю картину.
        - Ему удалось затащить сюда обеих жертв, - размышляла она вслух, - незаметно, через все ступеньки, которые мы преодолели с таким трудом!
        - Чуть дальше есть лифт, - сообщил ей Томаш. - Он мог воспользоваться им. Сейчас нам туда нельзя: это последняя часть шахты, и наши эксперты заканчивают осмотр.
        - Но даже в этом случае сценарий далек от привычных для него молниеносных атак.
        Микелис согласился.
        - У него болезненное, навязчивое влечение к агрессии и убийству, он воспринимает убийство как заклание, - напомнил он. - Он тщательно, скрупулезно готовится, но, приступив к делу, впадает в исступление. Все это - мизансцена, оставленное послание, долгие приготовления при живых жертвах - на него не похоже.
        - Может, со Зверем был еще один убийца?
        Микелис колебался. Он развернулся к Томашу:
        - В каком состоянии найдены тела? Следы укусов были?
        - На одном - да. На другом - нет.
        Криминолог откинул голову назад, размышляя, его взгляд уперся в хрустальные люстры.
        - Двое убийц? - спросила Людивина.
        - Не очень верится. Зверь очень страстный, он весь в экстазе от убийства, в сиюминутных страстях, в самозабвении. Такие чувства не делят с другими людьми.
        - У вас есть отчеты о вскрытии? - спросила Людивина.
        - Да, вчера получили. Он левша. Наш специалист говорит, что жертвы освежеваны левшой, это определяется по разрезам на коже и по направлению рваных ран.
        - Это относится к обеим жертвам?
        - Да.
        Инспектор Юрек что-то сказал своим низким, гортанным голосом, который здесь звучал совсем странно. Томаш кивнул.
        - У Юрека есть гипотеза, которая похожа на правду, - поддержал он. - Инспектор считает, что первая жертва была как бы черновым вариантом… тренировкой.
        - Тренировкой для чего? - заинтригованно спросила Людивина.
        - Чтобы чисто освежевать человека.
        Она скривилась, сглотнув слюну.
        - Убийца хотел снять с жертвы кожу одним куском, - заметил Томаш, указывая на покрывало Христа.
        Микелис, не теряя привычной невозмутимости, сообщил:
        - При наличии соответствующих инструментов, терпения и полного отсутствия эмпатии срезать кожу с плоти не так уж сложно. Начиная с груди или спины. Справится любой целеустремленный убийца, если можно так выразиться.
        Юрек показал на пол и снова заговорил по-польски. Томаш согласился.
        - Просто… условия были не самые простые, - сказал он, немного смущаясь.
        - В каком смысле? - спросила Людивина. - Обстановка? Недостаток освещения?
        Томаш колебался. Он явно не знал, как произнести то, что надо было сказать.
        - Убийца снимал кожу с живых людей. Он хотел, чтобы они оставались живыми.
        - Как это?
        - Чтобы поиграть с ними, - сразу же понял Микелис.
        - Хуже, - вмешался Томаш, - он хотел истязать их как можно дольше и сильнее.
        Полицейский в костюме отступил на несколько шагов и обвел рукой окружавшее их пространство:
        - Посмотрите, где мы находимся… Это не просто часовня, а город, высеченный в скале, но не просто в скале.
        Лицо Микелиса напряглось.
        - Соль, - пробормотал он во внезапном озарении. - Он не только хотел принести жертву Христу. Он пришел, прежде всего, чтобы развлечься. Чтобы убить. Чтобы насладиться муками людей.
        - При чем здесь соль? - спросила Людивина, которая не могла понять рассуждений криминолога.
        - Он садист. Он питается страданиями других.
        Томаш наконец смилостивился и раскрыл карты:
        - Он содрал с них кожу живьем, а затем столкнул в соль. Чтобы посмотреть, как они будут корчиться.
        Он сделал глубокий вдох, стиснул челюсти и наконец выдавил:
        - Они погибли от болевого шока.
        37
        Пятеро следователей спускались еще глубже в недра земли.
        Они углублялись в прошлое, все дальше от общества людей, оставшегося на поверхности. Здесь, казалось, все прочее переставало существовать, здесь законы и мораль утрачивали силу. Здесь царило одиночество, почти забвение. Они постепенно приближались к месту трагедии, где оборвалась жизнь двух человеческих существ. Двух женщин, которые не вернулись оттуда живыми. Двух маленьких девочек с их детскими надеждами и мечтами, потом - девушек, вступивших в реальный мир, и, наконец, двух молодых женщин, которые жили, радуясь и огорчаясь, преодолевая трудности, надеясь и разочаровываясь, и день за днем, воспоминание за воспоминанием, строили свою судьбу. Планировали будущее. Прокладывали путь ощупью, наугад, но этот путь уходил куда-то далеко в необозримое будущее. Эти две женщины в самых страшных кошмарах не представляли, что в обычную, похожую на другие ночь они закончат жизнь так ужасно, и не было им никакого предзнаменования. Смертный приговор был вынесен окончательно и бесповоротно, он перечеркивал все и исключал любое будущее, как неумолимая гильотина, обрубившая это будущее невыносимым настоящим.
        Дух убийцы еще витал в этих стенах. Он призраком маячил в умах полицейских.
        Каждый шаг в темноту казался новым шагом к самому сердцу Зла.
        Людивина успела все перевести Сеньону, пока они шли от церкви к месту преступления, и великан не проронил ни слова, лишь покачивая головой.
        Внезапно стена справа закончилась, сменившись низкими деревянными перилами, и перед ними открылся вид на гигантскую полость в скале. К стене лепилась узкая лестница, которая ступень за ступенью, площадка за площадкой спускалась к зеленому зеркалу воды, бросавшему на стены пещеры светлые блики, обводившему золотом загадочные фигуры подземных фей, неподвижных, как камень.
        Само по себе озеро было не очень большим и не очень глубоким, но размещенные на дне прожекторы делали его огромным.
        Томаш указал на изумрудное око воды под ними:
        - Именно сюда он столкнул своих жертв, содрав с них кожу заживо. Как вы можете себе представить, вода очень соленая.
        - Они не утонули? - спросила Людивина.
        - Нет. В легких есть какое-то количество воды, но она попала туда уже после смерти. Патологоанатом обнаружил в желудках такую концентрацию желудочного сока, что это можно объяснить только страшной агонией, вплоть до почти мгновенного образования язв.
        - Боже мой… - прошептала Людивина, перегнувшись и глядя на подземное озеро.
        - Лулу, - сказал Сеньон, - спроси, установлены ли личности жертв.
        - Это две проститутки, о которых знала полиция, - ответил Томаш. - Юрек послал своих людей по их следу, но они никак не связаны друг с другом, разве что работали менее чем в десяти километрах друг от друга.
        - И никаких свидетелей похищения?
        - Вообще ничего. Место пустынное, нежилое, но при этом бесконечный поток машин, кто-то присматривается, кто-то снимает девушку, кто-то не решается и едет дальше. И так постоянно. Слишком много машин проехало мимо.
        - А как насчет первой жертвы, той, что была убита в воскресенье вечером? - спросил Микелис.
        - Между тремя жертвами никакой связи, разве что все шлюхи.
        От того, как он произнес последнее слово, Людивина вздрогнула. В голосе звучало презрение, даже отвращение.
        - Это те, кого называют прицепщицами, - добавил Томаш. - Проститутки самой низкой ступени профессиональной иерархии - те, что обслуживают дальнобойщиков. Они неразборчивы, не осторожничают, часто находятся в самом отчаянном положении.
        - Их похитили в какой-то определенной зоне? - продолжал Микелис.
        - Зона достаточно ограниченна, чтобы вычленить общую точку: все случилось неподалеку от шоссе E40, а две из трех девушек стояли на дорогах, по которым ездят дальнобойщики. Убийца хитер. Он миновал Бржеско, где полно проституток, но не остановился и проехал чуть дальше, к лесу.
        - А в чем хитрость?
        - В том, что на стоянки и в зоны отдыха девушек привозят сутенеры в минивэнах, там они как бы под присмотром, а вот в лесу…
        Людивина и Микелис переглянулись.
        - Мы думаем, что убийцей может быть водитель, курсирующий между Францией и Польшей, - подтвердила женщина-жандарм. - У вас как-нибудь регистрируются такие перемещения?
        Томаш присвистнул:
        - Компьютерной или общей базы нет. Надо опрашивать по одной все транспортные компании в стране, просить у них полные списки, но это невозможно. В Европе открытые границы, товары перемещаются свободно, как и трейлеры.
        - И убийцы тоже, - буркнул Микелис.
        - Вы знаете, какие товары ввозят сюда из Франции автомобильным транспортом? - спросила Людивина.
        - Косметика, одежда, вино, точно не знаю. Зато могу сказать, что автострада, где похитили проституток, известна как «водочная трасса». По ней нелегально возят дешевую украинскую водку.
        - Он мог заниматься перевозкой алкоголя между странами, - согласилась Людивина.
        - Или вообще чего угодно, забудьте! Слишком много фур, слишком много товаров, так его не отследить. Если только он не занимается контрабандой. Мы работаем в этом направлении, задействуем наши связи в той среде.
        Томаш повел их вниз, к озеру. На камне виднелось множество коричневых разводов. Недра земли вдоволь напились крови, они насытились ею.
        - Здесь он орудовал. Когда мы обнаружили тела, вокруг было еще много фрагментов кожи и плоти.
        - Вы сказали, только одна из двух девушек была сильно изуродована, так? - напомнил Микелис.
        - Именно так. Мы думаем, что первая. Он пытался освежевать ее заживо, она, должно быть, сопротивлялась, на теле много порезов, он промахивался. Аккуратно снять кожу не получалось. Мы предполагаем, что затем он разозлился и… совсем перестал сдерживаться. Бил ее. На всем теле гематомы. И много поверхностных укусов. А потом перешел к бедру. Там он кусал настолько сильно, что вырвал кусок мяса.
        - Это ее не убило? - удивилась женщина-жандарм.
        - Нет, укус пришелся близко от крупных сосудов, но, видимо, не задел. Жертва агонизировала, но убило ее погружение именно в солевой раствор и контакт жидкости с обнаженной по всей поверхности тела плотью.
        Вспомнив гипотезы Сеньона, Людивина вернулась к этой теме:
        - А что вы можете сказать о характере укусов?
        - Как я уже говорил, наши эксперты теряются в догадках. Есть следы зубов, которые я бы назвал «нормальными», но есть и гораздо более крупные следы, которые совершенно не соответствуют челюсти человека. Мы понятия не имеем, что это может быть…
        - Минутку! - вклинилась Людивина. - Вы сказали, следы «нормальных» укусов? Они остались на девушках?
        - На первой - да.
        - Достаточно четкие, чтобы сделать слепок? Составить портрет челюсти?
        - Как раз сейчас над этим работают. Потом мы хотим разослать его всем дантистам страны, чтобы сравнили со своими базами данных, вдруг что найдется.
        Людивина сжала кулак и поспешила перевести его слова для Сеньона.
        - А что со второй жертвой? - снова хмуро спросил Микелис.
        - На этот раз он действовал аккуратней. Должно быть, первое убийство позволило выплеснуть энергию и успокоиться. Он никуда не спешил. Связал девушке запястья и лодыжки, а затем медленно начал снимать с нее кожу, начиная от груди, но жировая масса, видимо, мешала. Тогда он перевернул ее и аккуратно снял всю кожу со спины. Мы еще ждем подтверждения лаборатории, но Юрек считает, что это из ее кожи сделано одеяние Христа.
        - А потом он сбросил ее в озеро, - снова подключилась Людивина.
        - Вслед за телом первой жертвы. Сначала она, наверное, барахталась или, по крайней мере, извивалась, как могла, со связанными руками и ногами. Тут мелко, и в воде столько соли, что не утонешь. Соль разъедала мясо, и от болевого шока наступила остановка сердца.
        Микелис осмотрелся. Дважды крикнул, чтобы проверить акустику: звуки разносились гулко, как в соборе.
        - Охранники ночью не спускаются в шахту, вы сказали?
        - Нет.
        - Он хотел, чтобы они кричали, - догадался криминолог. - Он получал наслаждение, слушая крики в таком огромном пространстве.
        Томаш не сдержался и с нескрываемым отвращением возразил:
        - Неужели человек до такой степени может наслаждаться криками? Да еще так долго? На протяжении часа или двух?
        - Думаю, да. Я даже думаю, что для него это форма высшего наслаждения. Их крики - как молитвы, которые возносятся к Богу.
        Томаш нахмурился.
        - Простите за метафору, но это действительно так. Он играет в Бога. Он решает, кому жить, а кому умереть.
        - Он не бог, - огрызнулся полицейский, - он просто извращенец, садист! Пойдемте, я покажу вам камеры видеонаблюдения, и вы сами увидите.
        Сеньон и Юрек, ни слова не понявшие без перевода, немедленно последовали за Томашем.
        Микелис пристально вглядывался в поверхность зеленой воды. Людивина же не отрываясь смотрела на криминолога.
        Он смотрел не моргая. Казалось, что он даже перестал дышать.
        Словно из него вытекла вся жизнь.
        Какие мысли блуждали под его голым черепом? Что за картины вспыхивали в его мозгу? Говорили, что он способен прочесть мысли убийцы, просто изучив место преступления. Неужели сейчас он читал мысли убийцы? Разделял ли он его сексуальные фантазии? Его мерзкие желания?
        Внезапно Микелис выпрямился, его лицо ничего не выражало.
        Серые глаза скользнули по Людивине, и на секунду ей показалось, что она прочла в них эмоцию, от которой у нее заледенела кровь.
        Ненависть.
        Чистая ненависть.
        Концентрат ненависти, настоящее топливо для машины смерти.
        И вдруг, когда он повернулся к ней спиной и пошел вверх по лестнице, молодая женщина успокоилась.
        Ненависть - это эмоция. Доказательство человечности.
        В убийцах нет ничего человеческого.
        Их глаза пусты. Черны.
        В них лишь тьма, заполняющая их изнутри.
        Как у белой акулы в момент, когда она нападает на жертву.
        Она - машина для убийства.
        38
        Видео было плохого качества. Расплывчатое изображение, заметные полосы. С правой стороны кадра вдруг возникал едва различимый силуэт - скорее тень, чем человек. Тут же появлялись его руки и вырывали кабель.
        Насколько можно было разобрать, голову человека скрывала балаклава, такая же черная, как и остальная одежда.
        Он не выглядел особенно высоким, мускулистым или толстым. «Нормальный» мужчина, возможно, чуть ниже среднего роста. Действовал очень быстро, уверенно, камеру он приметил заранее.
        - Вы храните видеозаписи, на которых видны посетители? - спросил Микелис.
        - Нет, пленки стираются через несколько часов, если их специально не отобрать, - ответил с досадой Томаш.
        - Ведь он знал, куда идти. Он уже приходил сюда на разведку.
        - Да, возможно, он уже бывал здесь, но шахту в год посещает миллион с лишним человек!
        Сеньон попросил показать записи со всех остальных камер за тот же период времени, и ему показали дюжину разных планов главного входа, парковки и задней части здания, где из-за темноты четкость изображения была значительно ниже. Наружные светильники горели слабо, вдобавок тени деревьев, качающиеся на ветру, мешали рассмотреть то немногое, что попадало на видео.
        - Он точно знал, где пройти, чтобы не попасть на камеру, - заметил жандарм. - Можно мы выйдем на улицу и посмотрим, как они расположены?
        Томаш распечатал вид с каждой камеры, чтобы убедиться, что они не пропустят ни одной, и все вышли на воздух, в прохладный октябрьский день, чтобы осмотреть установленное оборудование. Найдя камеру, полицейский каждый раз перечеркивал соответствующую ей распечатку.
        - Проще некуда, - подытожил Сеньон, отметив одну за другой все камеры. - Они все видны любому посетителю, а чтобы увидеть последние три, достаточно обойти здание.
        - Если ночной сторож не выходит из дежурки, - добавила Людивина, - то попасть в шахту - дело нехитрое.
        - Вопрос в том, почему все произошло именно здесь, - сказал Микелис. - Знал ли убийца об этом месте давно? Или открыл его для себя недавно? Во Франции он убивает в укромных местах, быстро, там, где никого нет, и никогда не удаляясь от автострады, тогда как здесь гораздо больше символики и риска.
        - Может, он поляк, как вы думаете? Приехал сюда, потому что хорошо знает местность?
        - Вполне возможно. В любом случае я заметил у него значительные изменения в поведении. И это необъяснимо с точки зрения логики. В своих фантазиях и методах серийные убийцы обычно консервативны. Они понемногу совершенствуют их, но редко меняют.
        Людивина пожала плечами:
        - Ну и что это значит?
        - Я не знаю. С ним что-то происходит. Он ведет себя не так, как должен.
        Молодая женщина скрестила руки на груди. Мысли вспыхивали, боролись друг с другом, она анализировала все данные, осевшие в памяти, сопоставляла их и отбрасывала маловероятные гипотезы. Главная трудность была не в количестве информации - к этому она уже привыкла, - а в скорости, с которой поступали новые сведения. Убийства следовали слишком быстро, данные множились с каждым днем, и Людивина, как и все ее коллеги из парижского отдела, едва успевала принять одну информацию, как тут же поступала новая. Эту массу сведений надо было логически обработать, вычленить новые гипотезы. Возникало так много нитей, что их нельзя было распутывать одновременно: жандармам постоянно казалось, что они что-то забыли, упустили важную деталь или в спешке ошиблись.
        Но именно к этому подталкивают нас убийцы! Они навязывают свой темп!
        И это было что-то новое. Обычно уголовное расследование либо завершалось в течение сорока восьми часов, либо тянулось месяцами, переходя от судьи к судье, от прокурора к прокурору, пока не выходило на улики, очные ставки, признания или доказательства и обвинительное заключение. Редко возникало такое ощущение неотложности, спешки, необходимости бежать наперегонки с самой смертью.
        И в этом кипении идей и информации, чувствовала Людивина, они многое упускали. Теперь ей задним числом казалось, что во время одного из редких за последние дни часов отдыха что-то мелькнуло в ее мозгу. В полусознании, в изнеможении, на грани сна и бодрствования она что-то почувствовала.
        Что-то размытое. Колеса.
        Шины… Все дело в шинах!
        Теперь она вспомнила. Бывает, ищешь идею, и она вдруг вспыхивает в голове.
        Машина!
        - Подождите! - закричала она. - Помните, на месте его преступлений во Франции мы иногда обнаруживали следы шин? «Рено-твинго» первого поколения. Это не вяжется с гипотезой о дальнобойщике! Он не может раскатывать по автострадам Европы на трейлере и в то же время приезжать на убийства в легковушке!
        - А может, он возит машину в прицепе.
        - Не слишком ли это… притянуто за уши?
        - Согласен, это сложновато. Многие трейлеры меняют прицеп перед каждым рейсом, его загружает и разгружает специальный квалифицированный персонал, так что машину в прицепе спрятать трудно.
        - Когда мы говорили о дальнобойщике, никто об этом даже не подумал, - с досадой произнесла Людивина. - Тут, конечно, логическая нестыковка.
        - Но дальнобойщик был крепкой гипотезой.
        Сеньон, осматривавший поодаль окрестности, вдруг поднял руку, показывая наверх:
        - Погодите-ка…
        Он указывал на одну из камер наблюдения, установленных на крыше.
        - Ты что? - забеспокоилась его напарница.
        - Если Зверь проходил здесь, чтобы отключить видеокамеру, направленную на дверь, то непременно должен был пройти вдоль стены, затем через эту открытую зону.
        - Камера ее не захватывает, - возразила Людивина.
        - Нет, но выше расположен прожектор, и камера видит его тень! - воскликнул Сеньон, указывая на внутренний двор, который находился в поле зрения аппаратуры.
        Людивина повернулась и убедилась, что ее коллега прав.
        - На записи точно ничего не было?
        Они вернулись на пульт охраны шахты и попросили показать кадры, снятые за несколько минут до появления убийцы.
        Пять пар глаз неотрывно следили за экраном, вглядываясь в каждый пиксель, изучали движения листвы, густые тени, заслонявшие больше половины изображения.
        Сеньон и Томаш ткнули указательным пальцем в монитор одновременно.
        - Вот! - сказал великан. - Прокрутите назад! Назад!
        Это была тень среди теней.
        Зверь шел вдоль стены, и, как угадал Сеньон, его силуэт попал в луч одного из прожекторов. Не бог весть что, просто часть вытянутой тени, безликий аватар, но он попался.
        - Как ни прячься, - пробормотал жандарм, - а от тени не избавишься.
        Это было крохотное пятнышко, проскользнувшее из одной тени в другую и занимавшее на экране от силы пять сантиметров.
        - По крайней мере, мы знаем, что он не призрак, - тихо сказала Людивина. - Не невидимка, не совершенство. Он оставляет следы. Теперь надо во что бы то ни стало выяснить, не допустил ли он еще какую-нибудь ошибку.
        Ей на плечо легла рука Сеньона, заставив ее замолчать.
        Его ноготь щелкнул по изображению.
        - А вот и его жертвы, - сказал он глухо.
        Все знали, что это были последние кадры двух девушек при жизни. Их цифровое завещание.
        Две тонкие тени двигались следом за своим похитителем. Послушные, подавленные его властью и своим страхом, они исчезли так же внезапно, как и появились, растворились в одно мгновение.
        Людивина была поражена.
        - Они просто шли за ним, - сказала она почти беззвучно, - всего несколько часов, и он полностью подчинил их своей воле.
        И тут вслед за ними двинулась еще одна тень.
        Четвертая.
        Людивина вскочила на ноги:
        - Черт!
        - Их было двое, - вставил Микелис.
        Криминолог, в отличие от других, не выглядел удивленным. Напротив, он даже улыбался.
        39
        Сеньон никак не мог в это поверить.
        - Убийц было двое? Как мы этого не поняли с самого начала?
        - Нет, не двое убийц, - поправил его криминолог, - а убийца и его наставник. С самого начала к Зверю приставили наставника. Его вели.
        Трое французов отошли в сторону, чтобы поговорить. Они стояли возле черного седана Томаша.
        - Я думал, навязчивые идеи - это что-то личное, ими не делятся с другими, - недоумевал Сеньон.
        - Так и есть. Зверь убивает, подчиняясь своим желаниям, своим навязчивым идеям. Но он под контролем. Ему помогают готовить преступление. Запутывать следы, уничтожать улики.
        - Откуда вы это взяли? - спросила Людивина. - Четвертый человек может быть просто сообщником, мы же ничего не видим.
        - Он наставник, этим и объясняется быстрая смена методов убийцы. Наставник забирает его на своей машине, это он ездит на «твинго». Пока Зверь убивает, наставник ждет в автомобиле, чтобы не мешать тому спокойно действовать, но потом ментор подсказывает, как обмануть полицию. В своих убийствах Зверь слишком импульсивен, слишком свиреп. Значит, в момент совершения преступления он находится в экстремальном состоянии, градус его агрессии очень высок, он не может вмиг снова стать рассудительным и практичным. Сразу после убийства он еще слишком возбужден.
        - Это похоже на опьянение, - предположила Людивина.
        - Именно так! Опьянение насилием. А когда человек в таком состоянии, он совершает глупости и в итоге всегда оставляет улики. А наш убийца не оставляет. Потому что он всегда под присмотром. Его ведут, ему дают советы. Например, на месте преступления мы не нашли ни единого волоска ни с головы, ни с тела, что меня удивило в отчетах. При такой ярости что-то наверняка должно было остаться. Я думаю, ему приказали побрить наголо все тело.
        - Больные… - пробормотал Сеньон.
        Микелис добавил:
        - И еще одна вещь поразила меня внизу, в шахте: его почерк сильно отличался от того, что мы видели на примере его первых жертв: тогда он выбирал довольно корпулентных дам, чтобы влезть в них. Здесь ничего подобного нет. А ведь это неотъемлемая часть его личности, часть его навязчивой фантазии. Если он пропустил этот этап, значит ему не позволили действовать так, как он хотел. Он оказался под властью разума, который сильнее его, который подчиняет его целиком, вплоть до самых сокровенных желаний. Наставник сопровождает его во время совершения преступлений, и теперь, когда Зверь пошел вразнос, он направляет его, ограничивает, все больше и больше используя его в своих целях: он придает убийствам интеллектуальный смысл и превращает их в послания миру, позволяя при этом Зверю реализовать некоторые из своих примитивных фантазий.
        - Вы имеете в виду укусы?
        - Укусы - это фирменный знак Зверя, его подпись, в этот аспект наставник вмешиваться не может.
        - Подпись убийцы - это его отличительная черта?
        - Да, это неизменная часть преступления, материальное воплощение его потребности убивать, она проистекает из его навязчивых фантазий. Если он убивает, он непременно должен оставить свой след. В случае Зверя это укусы. Ему нужно поглотить другого человека, истязать его телесно, используя рот, это оральная стадия каннибализма, отсылающая к сбоям в развитии его личности в детском возрасте. Ему нужен другой, чтобы впитать его в себя, слиться с ним, поглотить, чтобы самому не быть поглощенным. Возможно, у этого типа также есть проблемы с выражением мыслей. Он говорит мало или плохо. Его поведение говорит о многом. Например, его желание родиться заново, влезая в тело своих жертв. Эту последнюю часть фантазии наставник сумел направить в нужное русло, но не устранил ее полностью, потому что именно она толкает Зверя на убийство.
        - Если я вас правильно понял, - вмешался Сеньон, - подпись Зверя - это исключительно проявление его личности, а почерк или метод убийства задает ему кто-то другой?
        - Именно. Укусы и всплески неконтролируемого насилия - его отличительная черта, как и явный садизм. Все его жертвы изуродованы до крайности: у первых он искромсал гениталии, с последних содрал кожу и бросил их умирать в соленую воду. Ему нужно причинять боль, поэтому он экспериментирует со всем, что только может придумать, но, видя чудовищную изобретательность, которую он здесь проявил, я подозреваю, что кто-то помогает ему придумывать пытки. У него в голове нет фиксированного образа убийства, он находится в поиске, он наверняка готов к предложениям, и какое-то из них вполне может совпасть с его внутренним влечением. Главное - достичь финального состояния исступления, когда он теряет контроль, это как вспышка у героинового наркомана. Христос, облаченный в кожу, содранную с человека, не его идея. Он для этого недостаточно интеллектуален. Я ни секунды в это не верю.
        - Если это идея наставника, - сказала Людивина, - то в чем его собственное удовольствие? Что за отношения выстраиваются между двумя субъектами? Что движет наставником?
        Глаза Микелиса внезапно заблестели, а по губам предательски скользнуло подобие улыбки.
        - Вы начинаете мыслить как криминолог, мадемуазель Ванкер, - удовлетворенно сказал он. - Действительно, ответив на вопрос о мотивации, мы поймем, что он за человек. И раз он не убивает напрямую, раз он не одержим той же фантазией закланья, человеческого жертвоприношения, но защищает своего питомца, значит у него есть свой интерес.
        - Это его отец… Или кто-то из близких! - подумал Сеньон вслух. - Как в сериале «Декстер»: отец понимает, что он не победит натуру сына, но не может смотреть, как тот идет ко дну, а потому решает поддерживать его, чтобы уберечь от гибели.
        - В таком случае он бы его защищал, а не устраивал шоу, которое мы тут видели. Я думаю, мы имеем дело с человеком непомерных амбиций, он стремится к контролю и хочет быть главным. Он - кукловод. С момента вскрытия семьи Эймессис я обдумывал эту теорию и сказал о ней Алексису: мне кажется, она подтверждается. Наставник Зверя - идеолог группы. Именно он собрал их вместе. Даю руку на отсечение. Это он выступает под ником *е на форуме, он, а не Виктор Магс. И именно он придумал мизансцену с Христом, потому что полагает, что законы нужно пересмотреть, ибо классические понятия добра и зла его не устраивают. Он наверняка считает, что они поступают правильно. И что он в своем праве. Он пошел в крестовый поход, если хотите мое мнение.
        - В крестовый поход? - переспросил Сеньон.
        Стоящая поодаль стайка журналистов, заметив движение, стала подбираться к закрытым воротам, доставая камеры и фотоаппараты. Два жандарма и криминолог отошли на несколько метров и укрылись за зданием шахты.
        - Их цель - новый, более толерантный мир, - объяснил Микелис, - готовый принять таких, как они. Принять такими, какие они есть, получающими наслаждение не от классических половых отношений между двумя взрослыми людьми, а от убийств, доминирования, истязаний, насилия над детьми. Посмотрите на созданный им форум: он пытается собрать воедино всевозможные девиации, наладить общение, повысить самооценку участников. Вспомните их знамя: *e! Это союз, первобытная общность!
        - Он просто псих ненормальный, - выдохнул великан.
        - Для нас - да, потому что мы - большинство, - поняла Людивина. - Большинство диктует свои кодексы и законы, но если завтра серийных убийц станет больше, чем нас, то монстрами станем мы. Вспомни роман Мэтисона «Я - легенда», Сеньон.
        - Меня от всего этого тошнит.
        - Ваша коллега права. Мы имеем дело с человеком, который решил сделать так, чтобы голос меньшинства был услышан, голос тех людей, которые до сих пор вынуждены были молчать, прятаться, потому что все их считали ничтожествами. Он хочет выйти из тени. Он хочет собрать вместе тех, кто существует поодиночке, он хочет их объединить, чтобы сделать этих людей силой. Он верит, что в мире их достаточно, чтобы составить новую силу, способную изменить облик планеты, заставить общество задуматься над правильными вопросами. По-моему, их символ, их преступления и послания, которые они нам оставляют, будь то в зеркале в Лувесьене или здесь, в шахте, прекрасно это доказывают.
        Все трое замолчали. Ветер дул и впивался в шею, как вампир. Людивина в своем пуховике зябла и ежилась. Она ощущала холод и, несмотря на все услышанное и увиденное, сильный голод. От этого никуда не денешься. С какими бы ужасами ни приходилось ей сталкиваться, она никогда не теряла аппетита. Людивина заметила это еще на вскрытиях. Каждый раз она приходила потом домой с волчьим аппетитом. Хотелось красного мяса. Тартара.
        Однажды вечером она даже спросила у судебного патологоанатома, нормально ли это, и тот ответил, что это поведенческий атавизм. Тысячи лет, в течение которых человек питался сырым мясом, нельзя стереть из генетической памяти. На протяжении почти всей своей эволюции гомо сапиенс оставался диким хищником и сохранил рефлексы, характерные для рептильного мозга. Пусть это не устраивает «цивилизованного» человека, но они вполне объяснимы. Созерцание килограммов мяса в течение нескольких часов подряд хотя и ранит осознанную чувствительность очевидца, но будит воспоминания спящего хищника.
        В животе у Людивины заурчало. Слова Микелиса эхом отдавались в сознании. Она попыталась сконцентрироваться.
        Все это звучало неожиданно, безумно. Но за этими преступлениями читался смысл. И тогда она все же спросила о том, что беспокоило ее больше всего:
        - Как вы думаете, он может достичь успеха? То есть собрать в единое сообщество всех преступников и извращенцев, придать им силу, заставить людей к ним прислушиваться?
        Сеньон возмутился:
        - Да ты в своем уме? Неужели ты думаешь, что к ним кто-то прислушается? Поганая рожа этого ублюдка будет кому-то интересна только тогда, когда мы его посадим, и не раньше! Нечего лепить из него очередного политика и вождя!
        - Я просто думаю, что серийных убийц, душевнобольных и извращенцев со временем становится все больше. Смотрите, мы арестовываем одного педофила, а через месяц у нас на руках еще десять! И речь идет не о десятке или сотне парней на всю страну, а о тысячах, если считать всех психов, сумасшедших и социопатов вместе! Их очень много, Сеньон! Не отрицай! И они становятся все безумнее! Вспомни массовые убийства в торговых центрах и школах! Пятьдесят лет назад такого не было! А ведь сколько оружия оставалось у людей после войны! Дело ведь не в оружии, а в том, что больше становится парней, которые идут вразнос! Хорошо еще, что они одиночки. До сих пор они никогда не объединялись…
        - Ладно, но их наставник, этот *е, или как там его зовут, ведь он идет дальше, у него есть доктрина! Как можно делать преступные заявления и думать, что к тебе кто-то прислушается всерьез!
        - Вы считаете его затею безумной? - спросил Микелис без тени улыбки. - Безнадежной? А что бы сказали белые люди в 1750 году, если бы с ними заговорили о правах человека и равенстве с чернокожими? Что бы подумали женщины в 1850 году, если бы им сказали о праве голоса, и как бы отреагировали их современники-мужчины на идею равенства со «слабым» полом? Что бы подумал западный мир в 1950 году, если бы людям рассказали об однополых браках и праве гомосексуалов на усыновление детей? Я хочу напомнить вам, что многие «меньшинства» прошлого сегодня получили реальные права, и мы считаем эти права нормальными, хотя когда-то они казались невозможными, немыслимыми.
        Сеньон склонился над ним, его лицо выражало крайнее озлобление.
        - Вы ставите на одну доску чернокожих и серийных убийц? Или педофилов?
        - Отнюдь.
        - Скажу вам от лица женщин, геев и чернокожих - пошли вы на фиг с вашими теориями, Микелис! Очень сомнительные у вас сравнения.
        Не теряя обычного спокойствия, криминолог покачал головой:
        - Я просто пытаюсь показать, что представления общества о различиях меняются со временем.
        - Вы приравниваете цветных людей к уродам, черт возьми!
        - Нет, не приравниваю. Убийцы, педофилы, извращенцы и все те, кого *е пытается объединить под своим знаменем, не считают себя ненормальными! Они другие, и *е хочет добиться для них права жить в нашем обществе. Вот к чему я веду!
        - Но они уроды! Как ни крути, они сумасшедшие! Вы сравниваете сумасшедших с людьми, которые не виноваты в том, что они такие, какие есть!
        - Хотите услышать самое худшее? Они тоже не виноваты в том, что они такие, какие есть, и они ничего не могут с этим поделать. Большинство из них не хотели жить маргиналами из-за своих особых потребностей, не хотели быть извращенцами. Это результат травмы, полученной в детстве, и последовавшего за ней патологического взросления. Первая жертва - это ребенок, которым каждый из них был когда-то.
        - Теперь вы будете их защищать? - в гневе вспылил жандарм.
        - Я ненавижу их даже больше, чем вы, не сомневайтесь, потому что я знаю всю их подноготную. Но я также понимаю, откуда они взялись.
        Тон разговора опасно повышался.
        - Знаете что, Микелис? Я все чаще думаю, что вы и сами с приветом! И разделяете теории этого сумасшедшего! Вы…
        - СТОП! - рявкнула Людивина. - СТОП! Достали! Хватит, на сегодня я достаточно вас наслушалась. Мы все измотаны, все на пределе. Я лично хотела бы вернуться в отель.
        Она стояла между двумя мужчинами, двумя сильными, неукротимыми характерами. И они просто испепеляли друг друга взглядом.
        Сеньон сделал шаг назад, но по-прежнему смотрел на криминолога с вызовом.
        - Мне нужно отдохнуть, - призналась Людивина, голос ее дрожал. - Сосредоточиться, все обдумать в тишине. Если этот ублюдок вербовал людей через форум, то теперь, когда он его закрыл, до него никак не добраться. Я не собираюсь просто сидеть и ждать, пока он соберет всех преступников на планете и попытается разжалобить нас рассказами об их несчастной доле. Вы сами писали в одной из своих книг, Микелис, что эти люди - лжецы и манипуляторы. Мы никогда им не поддадимся.
        Криминолог отвлекся от Сеньона, чтобы ответить молодой женщине-жандарму:
        - Проблема в том, что в нашем обществе они действуют под маской. Среди нас есть всякого рода извращенцы и потенциальные преступники. Возможно, вы уже доверились кому-то из них, сами того не зная.
        На этом он развернулся и ушел.
        40
        Небо все никак не могло определиться.
        Свинцовые тучи сгущались, но дождь не начинался, потом ветер за час разгонял их, очищал квадрат синего неба, и снова набегали тучи, такие же грозные, как прежде.
        Отель, где остановились французские следователи, находился в самом центре Кракова. Людивина успела увидеть немногое, но она открыла для себя старинный город с поразительной архитектурой. Богатое средневековое наследие, классика, неоготика чередовались с фасадами современных домов, и рядом - старые трамваи, будто вышедшие из первых фильмов о Джеймсе Бонде. Краков был основан на холме, и замок - символ города - возвышался над пиками колоколен и башнями костелов, базилик, соборов и других памятников, которые во множестве располагались вокруг, как вехи истории и культуры.
        После обеда Людивине удалось немного вздремнуть, затем Томаш прислал первые английские переводы отчетов о вскрытии. Они передавали их из номера в номер, Сеньон и Микелис друг с другом не общались, от силы обменялись парой слов, когда все трое наскоро сошлись за обедом.
        Вскрытия только подтвердили то, что им уже было известно. Они имели дело с психопатом, который на пике психоза буйствовал. Он терял контроль, впадал в истерику и именно тогда кусался яростнее всего.
        У одной из жертв из бедра было выдрано зубами около килограмма мяса, этот фрагмент так и не нашли.
        «Каннибализм», - сразу подумала Людивина.
        И вновь вставал вопрос о его челюсти, о ее загадочной природе. Ее размер, форма и зубы не соответствовали челюсти человека, однако патологоанатом решительно исключил вероятность нападения животного: укусы были слишком четкие, а следы когтей и шерсти отсутствовали… К тому же Сеньон уже проверил: животное с такими зубами и такой пастью науке неизвестно.
        Микелис связывал каннибалистические отклонения в устройстве ротовой полости с возможными речевыми проблемами. Если у Зверя такая деформация лица, то он действительно вряд ли может нормально изъясняться. Но подобное уродство обязательно должно быть отражено в какой-нибудь медкарте: в больнице или у дантиста… Его непременно должны были наблюдать в детстве. Может, нужно еще раз разослать информацию французским стоматологам и клиникам?
        Нет, они всегда отвечают на запросы… А такой циркуляр им уже направляли. Их молчание означает, что его не лечили во Франции.
        Людивина возлагала большие надежды на польскую полицию. В конце концов, версия о том, что убийца вырос в этом регионе, вполне правдоподобна. Он хорошо знал шахту и только что совершил там двойное преступление. Он мог провести несколько недель на востоке Франции и потом вернуться на родину. Информацию могли бы дать картотеки польских дантистов. По крайней мере, она на это надеялась.
        В конце дня Людивина вышла из номера размяться. Сколько можно прокручивать в уме мысли об Алексисе и картины расчлененных тел? Ее глаза, мозг и сердце требовали передышки.
        Она пошла в бар и по доносившемуся из угла голосу узнала Микелиса. Он говорил как-то странно, тем же своим низким тембром, но в голосе звучала теплота, какая-то даже напевность. Доброта.
        Любовь.
        Он говорил по телефону.
        «С кем-то из детей», - поняла Людивина.
        Его голос стал для нее откровением. Этот человек, который всегда держался холодно и неприступно, эта глыба с широкими плечами, мощным торсом, пронизывающим взглядом и бритой головой могла превратиться в любящего, ласкового отца.
        Даже Микелис мог быть сердечным.
        Людивина сделала вид, что не заметила его. Она устроилась за барной стойкой и заказала пиво.
        Криминолог встал, заметил молодую женщину и кивнул ей.
        Он выглядел другим. Лицо потеплело. На нем впервые можно было прочесть какие-то чувства. Он на секунду замер, затем повернулся и пошел обратно в номер.
        Любовь к близким преображала его.
        Она его поддерживала. Была опорой. Центром его вселенной.
        «Каждый человек, даже с самой черной душой, должен иметь этот прочный фундамент, на котором можно выстраивать себя как личность, - подумала молодая женщина. - Семья дает нам силы для покорения мира и в то же время служит надежным укрытием».
        Людивина подняла бокал пива. Горькая пена оросила губы.
        У нее ничего этого не было.
        Во многом поэтому ей было так худо.
        Она смотрела, как удаляется плотная фигура Микелиса.
        Почему он согласился прийти им на помощь? В чем его интерес? Денег он не берет, славы не ищет. Людивина не сомневалась, что при первой возможности он просто вернется к себе в горы. Какова же его мотивация?
        Он согласился покинуть свое племя, чтобы преследовать зло. Отказался от душевного комфорта в кругу близких и окунулся в трясину извращенных фантазий. Он согласился подвергнуть себя опасности, рискнуть своим душевным равновесием. Потому что нельзя погрузиться в бездну психики убийцы и выйти оттуда без последствий. Он согласился поставить себя на место убийцы, примерить на себя его болезненные фантазии, чтобы их понимать и предугадывать, жить с его кровавыми навязчивыми идеями, исследовать его психологические изъяны, нащупывать его отклонения… и так день и ночь, недели напролет, - за всем этим непременно последует расплата.
        Пробираясь сквозь мрак, человек в итоге неумолимо обнаруживает и свои темные стороны, какими бы они ни были. Выпускает их на поверхность. Потому что ни один человек не свободен от мрака. Не может быть света без тьмы. Все, кто участвовал в этой игре, все, кто занимался препарированием душ самых страшных убийц, все они рано или поздно сталкивались и со своими темными сторонами. Криминологи, судебные психологи, полицейские, а также психиатры, писатели, врачи… За такое путешествие приходилось расплачиваться собой.
        Микелис мог положиться на свою семью, которая возрождала в нем все самое лучшее. Семья играла роль фильтра или спасательного круга.
        И Сеньон тоже: пусть для виду он и ворчит на жену, но все равно звонит ей хотя бы раз в день.
        У Людивины не было никого. Ни фильтра. Ни спасательного круга.
        Она язвительно посмотрела на бокал с пивом.
        - Извини, старина, - сказала она, - ты один всегда рядом.

* * *
        Томаш заехал за ними в отель под вечер: ему обязательно хотелось отвезти их на ужин в польский ресторан. Он располагался в средневековом подвале, так что своды были каменные, и полицейский, не теряя привычного добродушия, заставил их заказать типичные местные блюда.
        Людивина еще хандрила и потому едва притронулась к своей порции ребер, жаренных в меду, она просто сидела и слушала. Томаш рассказывал свою профессиональную биографию, говорил о планах, о желании в дальнейшем поработать в Гааге и Европоле. А потом без всякого перехода Микелис стал его расспрашивать о первом убийстве проститутки, которое Зверь совершил в этом регионе.
        Томаш тщательно промокнул рот салфеткой, словно готовя губы к тому, что им предстоит произнести. Он подробно изложил все, что ему было известно, и ответил на вопросы криминолога, но Людивина не узнала ничего нового о почерке убийцы.
        Он убивал недалеко от автострады, кусал, резал, рвал на куски и калечил, не оставляя следов. В этот раз не осталось даже следа подошвы или протектора шины. Он быстро учился исправлять свои ошибки.
        Оставался только телефонный звонок с виллы в Лувесьене на мобильный телефон с предоплаченной сим-картой.
        - Вы все проверили по этому номеру? - дежурно спросила Людивина.
        - Да, номер использовался только для этого звонка. Это была одноразовая карта стоимостью двадцать пять злотых, то есть примерно шесть евро. По номеру телефона мы узнали у оператора номер IMEI[13 - Международный идентификатор мобильного оборудования - номер, уникальный для каждого телефона, который позволяет оператору идентифицировать аппарат, номерной знак каждого аппарата.], идентификатор устройства. Мы спросили у всех операторов, не использовались ли с этим устройством другие сим-карты, и увы, ничего. Это был новый аппарат, который продавался в комплекте с картой предоплаты.
        - А вы отследили покупку?
        - По номеру телефона оператор определил номер сим-карты и сообщил нам, где она была куплена, но это просто магазин на оживленной улице, покупка была оплачена наличными. Камеры в магазине отсутствуют, так что у нас ничего нет.
        - Вы поставили номер на прослушку на случай, если он воспользуется им снова?
        - Конечно, но не будем обманывать себя: если он так осторожен, то сим-карта и даже телефон уже лежат на свалке.
        - Он взял карту с очень маленьким кредитом, - вмешался Микелис, - значит, уже знал, что она будет одноразовой. Томаш прав, мы больше никогда не услышим об этом номере.
        Людивина прислонилась к старинной каменной кладке стены, отделявшей их нишу от зала. Голоса товарищей звучали глуше - молодая женщина все глубже погружалась в свои мысли. Она не понимала, как действовать дальше. В отчаянии ей казалось, что все рабочие версии исчерпаны, как и ее возможности, и сейчас ей выпало худшее, что может случиться со следователем: сидеть и ждать. Ждать какого-нибудь запоздалого заключения судебно-медицинской экспертизы, которое даст неожиданную информацию, ждать, что убийца проявится снова, снова перейдет к действию, снова убьет, допустив на этот раз ошибку.
        Больше всего на свете Людивина ненавидела это бездействие. Невыносимое ощущение своей бесполезности.
        Они завершили ужин традиционной водкой и вернулись в отель, по дороге размышляя, не пора ли им обратно в Париж. Здесь им больше нечего делать. Расследование в надежных руках, они увидели все, что надо, установили необходимые связи с местной полицией, дальнейшее не в их компетенции.
        Людивина уснула сразу, несмотря на все тревоги. Алкоголь сделал свое дело.
        Она открыла глаза в четыре часа утра, вспотевшая и озябшая. Встала, чтобы натянуть на себя покрывало, и снова сняла его. Ее бросало то в жар, то в холод. Ей нездоровилось.
        Какая-то мысль всю ночь вертелась в голове, но она не могла вспомнить какая. Людивина была одержима расследованием. Она жила следствием. Оно заменяло ей воздух и пищу. И даже сон.
        Неудивительно, что она все время чувствовала себя такой усталой. Ее мозг никак не мог отключиться.
        Она знала, что так плохо спит именно из-за убийств. Охваченный наваждением, ее ум беспрестанно анализировал и сопоставлял факты. Тут она была бессильна. Единственное, что могло остановить процесс, - это лекарства, а она в спешке выехала без снотворного и антидепрессантов.
        Людивина вздохнула, лежа в постели. Подумала, не включить ли телевизор. В этот час польское телевидение наверняка смертельная скука. Но и книги она с собой не взяла.
        Вот невезуха.
        Что же ей снилось? Что блуждало в глубине ее измученного сознания так долго, что не дало ей погрузиться в глубокий сон?
        Что-то, связанное с этими странами, вдруг вспомнила она.
        С Польшей и Францией.
        С перемещениями.
        Телефон! - постепенно вспоминала она. Это связано с телефонами!
        Телефон Зверя? Телефонный звонок из Лувесьена? Может, она что-то упустила и подсознание пытается навести ее на разгадку?
        Локализация аппарата? Не поможет… Он больше им не пользуется.
        И тогда Людивина вспомнила о последних достижениях в области информационных расследований. Мобильные операторы не только охотно помогали в расследовании уголовных дел, но даже запустили новую систему для помощи полиции и жандармам. Достаточно было сообщить номер телефона, и в считаные минуты они выдавали полную историю всех входящих и исходящих звонков, а если немного поработать, то и все связанные с ними геолокационные данные. По ретрансляторам, к которым подключался телефон, операторы могли определить район, где использовалось устройство, и точное время.
        Более того, теперь даже не было необходимости, чтобы абонент использовал свой телефон для подключения к базовой станции. Если телефон оставался включенным, даже при отсутствии входящих и исходящих вызовов каждый ретранслятор фиксировал его положение, едва телефон входил в его зону и автоматически подключался к сети покрытия. Вся эта информация хранилась в базах данных, к которым следователи могли обратиться в любое время по официальному запросу.
        Эта совершенно новая система была представлена жандармерии совсем недавно, и весь парижский отдел был с ней ознакомлен, в частности для ведения дел по ограблениям. Требовалось лишь знать номер телефона подозреваемого.
        Это была совершенно новая технология, никогда ранее не использовавшаяся. Полиция и жандармерия только начали ее осваивать.
        Почему Людивина вспомнила о ней посреди ночи?
        У них же не было номеров, которые можно было бы отследить! Единственный, который у них был, использовался всего один раз и теперь, скорее всего, валялся в канаве или на свалке. Даже если у польских операторов была такая же система и если предположить, что телефон Зверя был выброшен невыключенным, в лучшем случае они смогут найти последний ретранслятор, к которому он подключался. Это даст площадь покрытия в несколько квадратных километров, которую невозможно прочесать, чтобы найти крошечный телефон!
        Людивина вскочила на ноги.
        Номера, который нужно отследить, у нее не было, зато были точные районы, где совершены убийства. Три на востоке Франции и два здесь, на юге Польши.
        Если бы французские и польские операторы могли предоставить им базы данных всех номеров, подключавшихся к ретрансляторам вблизи мест преступлений во время убийств, то путем перекрестной проверки Людивина смогла бы определить номер, который встречается каждый раз. И Зверь, и этот *е должны иметь личный мобильник, держать его на всякий случай под рукой для использования только в повседневной жизни, помимо преступлений.
        Номер, который пять раз автоматически соединялся с ближайшей к месту преступления базовой станцией.
        В каждом из этих районов могли быть десятки тысяч номеров. Но только один был активирован во всех пяти точках во время убийств.
        41
        Гостиничный номер Людивины превратился в штаб-квартиру. На стенах были развешаны отчеты о вскрытии, а также фотографии с места преступления, предоставленные Томашем и Юреком.
        Людивина в возбуждении вышагивала по ковру с телефоном в руке.
        Она мобилизовала одну из групп парижского отдела расследований для работы с французскими операторами, а Юрек проводил ту же работу с польскими сетями.
        В течение последнего часа данные стекались на электронную почту Людивины. Сотни тысяч номеров.
        - Но это же безумная работа, - сказал Микелис. - Вычленить один номер, который засветился на каждом месте преступления! У вас есть компьютерщики в помощь?
        - У нас есть Analyst Notebook, - успокоила его молодая женщина. - Я получаю файлы Excel, которые можно быстро интегрировать в нашу базу данных. За исключением одного оператора, который продолжает присылать нам все в формате pdf, на конвертацию которого уходит много времени. С остальными дело идет довольно быстро.
        - Я только что говорил с Априканом, - вмешался Сеньон, - он оставляет группу Магали в нашем распоряжении. Она и ее ребята займутся введением всех номеров Orange, SFR и Free. Нам остается обработать только номера Bouygues.
        Поясняя Микелису, Людивина дополнила объяснения коллеги:
        - Мы создадим отдельный файл для каждого убийства. Затем программа автоматически определит все номера, которые повторяются из одного файла в другой, если таковые имеются.
        - Мы сможем быстро получить результат?
        - Самое трудоемкое - конвертировать pdf и вручную исправлять переносы строк, но это надо делать только для списков Bouygues - они единственные упрямо не хотят адаптироваться к нашему программному обеспечению…
        Впервые Людивина увидела на лице криминолога что-то вроде удивления и восхищения.
        - Значит, к вечеру у вас будет номер телефона убийцы?
        - Если у него был с собой включенный мобильный телефон и он лежал у него в кармане по крайней мере во время двух убийств, то да, получим совпадения.
        Микелис кивнул:
        - Прогресс не остановить.
        - Это совершенно новая функция для операторов, но я гарантирую: она изменит будущее расследований, по крайней мере на ближайшие два-три года, пока преступники не адаптируются. Потому что они всегда приспосабливаются.
        Время тянулось, словно резиновое, растягивая по максимуму каждый час и замедляя течение минут и секунд. Сеньон правил страницу за страницей данных из pdf-файла Bouygues Telecom, преобразованных в Excel. Это заняло у него немало времени, прежде чем он наконец смог отправить группе Магали по электронной почте полный файл, готовый к интеграции в Analyst Notebook.
        Людивина вся кипела от нетерпения. Она не смогла в третий раз отказать уборщице, которая пришла убрать номер, и та чуть не упала в обморок, увидев на стенах фотографии с окровавленными трупами. Пришлось вмешаться Томашу, чтобы успокоить ее и все объяснить руководству отеля.
        В пять часов вечера у женщины-жандарма зазвонил мобильник, и она поспешно схватила его.
        - Есть номер, который повторяется на первом и втором местах преступления, - сказала Магали. - Ты угадала, Лулу. У него был при себе телефон. Он не пользовался им в те ночи, но он у него был!
        - Вы обнаружили только один номер?
        - Да.
        Если номер принадлежал Зверю, то это означало, что его наставник никогда не брал с собой мобильник, сопровождая его. Либо он вообще опасается современных технологий, либо это настоящий матерый преступник.
        - Ты знаешь, как зовут владельца?
        - Orange только что сообщил. Сирил Капюсен. Мы сейчас составляем его профиль.
        - Orange? То есть у него французский номер?
        - Да, он и сам француз. Он ездил в Польшу, но это не его родина.
        - Мобильник используется, активен?
        - Видимо, да. Но он редко звонит.
        - Вы узнали, где он сейчас находится?
        - Я выясню это у оператора, а пока мы работаем над самим парнем, пытаемся узнать все - кто он и что он, где работал, судим ли и прочее.
        - У вас есть его адрес?
        - Есть адрес, на который зарегистрирован телефон. Это какая-то глухая деревня в департаменте Ло и Гаронна. Вечером я пришлю тебе все по мейлу.
        Людивина застыла на месте и тут же ответила:
        - Не надо, Маг, мы возвращаемся.
        Заинтригованные, Сеньон и Микелис не сводили с нее глаз.
        - Прямо сейчас? А вдруг он еще в Польше? Вы что, не хотите присутствовать при аресте, подготовить документы об экстрадиции?..
        - Он тут был проездом.
        - Откуда ты знаешь?
        - Он связан с Виктором Магсом гораздо теснее, чем мы думали.
        - Через форум? И что это меняет?
        - Нет, форум здесь ни при чем.
        - Тут я за тобой не поспеваю.
        В голове Людивины все складывалось.
        - Магс и Капюсен познакомились совсем не в интернете.
        - Откуда ты знаешь?
        - Название деревни в Ло и Гаронне, случайно, не Мор?
        - Черт, точно! Откуда ты знаешь?
        - Это родина Виктора Магса.
        42
        Самолет казался тюрьмой.
        Двигатели гудели натужно и неотступно. Людивине чудилось, что она полжизни провела в этих тесных салонах, где пахнет потом, плохой едой и туалетом. Больше всего раздражало вынужденное безделье. Она даже не могла узнать, как продвигается дело у Магали или Априкана.
        Микелис и Сеньон спали как ни в чем не бывало.
        Неужели я одна принимаю это все близко к сердцу?
        Она заставила себя вспомнить об Алексисе.
        Ее рука сжала подлокотник кресла.
        С тех пор как он погиб, она приняла эстафету расследования. И целиком отдалась работе, не думая ни о чем другом, забывая о себе, об отдыхе, о нормальной жизни.
        Ради чего? Чтобы выплакать все слезы, а потом напиться и забыться поскорей до утра?
        Пора как-то выходить из этого, поняла она.
        Когда все закончится, она возьмет несколько дней отпуска и проведет их с родными, восстановит силы и успокоится. Она дала себе слово так и сделать.
        Самолет приземлился около половины одиннадцатого вечера, но еще до того, как он вырулил к месту стоянки, Людивина включила мобильник.
        Магали ответила почти сразу:
        - Из Orange сообщили, что номер неактивен в их сети начиная с четверга.
        - Когда я села в самолет, Томаш подтвердил, что они действительно локализовали мобильный Сирила Капюсена в районе первого убийства, но не после.
        - Может, разрядился.
        - Или он его отключил. У Orange есть партнер среди немецких операторов?
        - Конечно есть. Думаешь, Капюсен уже едет домой?
        - Возможно.
        - В таком случае нам понадобится еще одно международное судебное поручение, мы должны сами связаться с оператором. Я узнаю его название и контакты в Orange.
        - Скажи им, чтобы тут же сообщили нам, как только поймают сигнал Капюсена, хорошо?
        - Уже сделано.
        - Я попросила о том же наших польских коллег.
        - Лулу, я просмотрела список его локализаций за последний год: похоже, он давно не возвращался в Мор.
        - У него есть другой адрес?
        - Мы пока не нашли, но этим занимается вся команда. При этом есть один ретранслятор, который он очень часто использует в Парижском регионе. Номер 806350, - прочитала Магали. - Это недалеко от Верней-ан-Алатт, в департаменте Уаза.
        - Может, это его тайное укрытие?
        - Возможно, тем более что это совсем близко… к «Буа-Ларрису»!
        - Там плотная застройка?
        - Да, поэтому там не станешь наугад стучаться во все двери! Надо поконкретней определить его адрес.
        - Но мы знаем примерный район.
        - Завтра банки будут открыты, и я смогу просмотреть его счета.
        - Он выйдет на свет, Маг, рано или поздно он высунется, и мы его сцапаем.
        Людивина схватила сумку с полки и вместе с двумя своими спутниками прыгнула в такси.
        - Дело ускоряется, - сказал Микелис, когда они тронулись в обратный путь.
        - Надеюсь, в ближайшие дни арестуем этого гада, - призналась Людивина. - И тогда вы вернетесь домой, Ришар, ведь вы сделали свою часть работы.
        Криминолог смотрел на проплывающий за окнами пейзаж. Время от времени фонари на шоссе А1 освещали его задумчивое лицо. И каждый раз, когда оно оказывалось в тени, Людивине чудилось, что оно сейчас вынырнет из тьмы с какой-нибудь жуткой усмешкой.
        Странная мысль! Она мотнула головой, отгоняя ее, и стянула волосы резинкой на затылке.
        - Спасибо вам, - добавила она.
        Микелис не ответил, в машине снова повисла тишина.
        - Не могу дождаться, когда вернусь к нормальной жизни, - наконец признался Сеньон. - Чтобы приходить с работы в обычное время, в выходные - отдыхать! А ты, Лулу, что ты собираешься делать, когда все закроем? Возьмешь отпуск?
        Людивина кивнула.
        - В четверг утром похороны Алекса, - сказала она тихо.
        Она понимала, что портит всем настроение, но и молчать не могла. Переезды, нервотрепка, недосып - она говорила, что думает, не фильтруя. Ей надо было это сказать.
        - Мы все придем, - сказал Сеньон, положив руку ей на колено. - Знаешь, тебе стоит завтра передохнуть. Магали и Априкан вплотную занимаются делом, и если Капюсен объявится, ты первая об этом узнаешь.
        - Нет, я хочу выиграть время и заняться остальными ниточками.
        - Какими именно? Испанские копы работают над своим кейсом, Бейнс арестовал своего убийцу, а мы установили личность Зверя!
        - Не хватает наставника.
        - Он будет рядом с Капюсеном, он ведь повсюду его сопровождает.
        - Не думаю. Он присоединяется к нему только на время совершения преступлений.
        - Людивина права, - вмешался Микелис. - Вспомните следы шин. Он забирает Капюсена из трейлера, и они едут искать жертву, но они не разъезжают все время вместе. За исключением, может быть, Польши, потому что это далеко…
        - Кстати, мы так и не знаем, зачем он поехал убивать на другой конец Европы, - напомнила Людивина.
        - Я думаю, что автострада для нас - как красная нить. Слишком важная подсказка, чтобы ее не учитывать. Он убивает по ходу своих перемещений. Соляная шахта стала просто подарком, вишенкой на торте, и пресловутый *е не мог удержаться. Он устроил целое шоу, чтобы продемонстрировать свою доктрину, поразить умы людей. Он хочет нанести сильный удар. От него теперь можно ожидать чего угодно.
        Сеньон помрачнел:
        - Как, по-вашему, он может нанести удар сильнее? Заложить бомбы в школах?
        - Сам он этого делать не станет, но почему не завербовать какого-нибудь лузера и не настроить его на такое? Он самый опасный из них, и именно на нем нужно сосредоточиться.
        - Как вы думаете, Сирил Капюсен совершил убийство в Польше исключительно по его указаниям?
        - Его послали в Польшу по работе, а наставник это использовал, - думаю, тут все просто. Не нужно искать каких-то иных причин. Эти парни наносят удары всюду, где только могут. Готов поспорить, он точно так же убивал и в Германии, если он часто обслуживает этот маршрут.
        Жандарма это не убедило.
        - Он вернется к нам сюда, просто наберитесь терпения. И тут уж мы на него навалимся. Все разом.
        - Остаются некоторые моменты, которые надо прояснить, - не унималась Людивина.
        - Какие еще моменты? - фыркнул Сеньон. - Магс и Капюсен знакомы с детства, это два психа, выросшие в одной деревне. Вероятно, еще в детстве или в юности сошлись на почве общих патологических наклонностей. Один из них обнаружил сайт Seeds in Us, дал *e задурить себе голову, затем притащил за собой товарища, и закрутилась адская спираль. Чего тебе тут не хватает?
        - Имени наставника. И при чем тут «Буа-Ларрис»?
        Ее коллега воздел руки к небу:
        - Да потому что они психи! И не всегда действуют осмысленно, так? Хоть вы ей скажите! - бросил он Микелису.
        - Психотики действуют без всякой логической причины. Но мы имеем дело с психопатами, с социопатами, и, к сожалению, в их действиях есть смысл.
        Людивина согласилась:
        - Ты прав, Сеньон, я не пойду завтра в офис.
        Жандарм догадался, что у нее появились какие-то другие планы, и, дернув подбородком в ее сторону, спросил:
        - Ну, что ты опять задумала?
        - Поеду в «Буа-Ларрис».
        Великан вздохнул и покачал головой:
        - Ты прямо помешалась на этом деле. Не можешь отключиться хотя бы на день. Всего на один день.
        - Говорю тебе, мы что-то там упустили.
        - Магали проверила всех сотрудников. Никакого криминального прошлого, никакой связи с Виктором Магсом, они все чисты! Хорошие, славные люди. Зачем тебе доставать их, они тут вообще ни при чем.
        - Просто для очистки совести.
        А еще правда заключалась в том, что Людивина не представляла себе, как вернется туда, где они работали вместе с Алексисом, как увидит его стол, заваленный всяким мерчем с «Нью-Йорк джайантс», этот флаг на стене… Там никто ничего не трогал. В жандармерии не существовало официального порядка действий в случае гибели сотрудника. Потом кто-то решится и все уберет, сложит в коробки личные вещи молодого жандарма и отдаст их родственникам. Людивина не была к этому готова. Ей нужно было еще немного времени.
        Она бежала от горя с одной неотступной мыслью: разобраться и совершить возмездие.
        Такси повернуло. На этот раз тень скрыла лицо Людивины.
        43
        Никогда в жизни он не ощущал такой свободы.
        Делай, что хочешь, езжай, куда хочешь, да просто живи, и все! Какое счастье.
        В кабине грузовика было тепло, даже играла музыка, но не громко, чтобы не разбудить босса; в подстаканнике под рукой - банка пива, впереди - дорога, весь мир - у ног. Все складывалось идеально.
        Он побарабанил по рулю пальцами.
        С красными концами. Без единого ногтя.
        Он их сам себе вырвал. Лучше вырвать ногти, чем слышать, засыпая, как они скребут по простыне или подушке. Легкое шуршание в тишине разрасталось до масштабов галлюцинации. Он этого терпеть не мог. Всю жизнь. Кошмар какой-то. Хуже, чем скрип ногтя по школьной доске. Хоть на стену лезь. Как вспомнишь…
        Он обожал водить машину: чувствуешь скорость, мимо проносятся целые регионы, разные домишки и большие жилые дома, а ты воображаешь, как в них живется людям, иногда видишь вблизи их размеренную жизнь и их самих, пленников рутины и обязанностей, - в то время как он сам мог делать, что хочет. Но больше всего ему нравилось ехать ночью. Когда все спят. Лежат, не шелохнутся. Не знают, что происходит в этот самый момент. Он любил ночь, она снимала напряжение, давала ощущение полной власти, как будто он - лунный мальчик. Это он в детстве так играл - будто он сын Луны, он так всем говорил.
        Оборотень.
        И зубы у него большие, так и сверкают.
        Клац-клац!
        Большая, страшная пасть. Да, страшная. Все дети пугаются, и взрослые тоже. Все боятся оборотня. Все.
        Он вспоминал часы, проведенные в охотничьей хижине на краю деревни. Он, можно сказать, в ней вырос - столько там просидел. Это была его комната. Его столько раз запирали там в наказание, что она стала его детской, его игровой.
        Это произошло не сразу. Потому что вначале, он хорошо помнил, домик наводил на него ужас. От страха он даже писался. Плакал часы напролет, сидя в одиночестве в темноте, - солнечный свет проникал внутрь только сквозь щели между досками.
        Он боялся волков.
        Их хищные, голодные пасти скалились со стен.
        Сколько их было? Десять? Пятнадцать?
        В детстве Виктор все смеялся над ним. Это же не волки, а собаки, ну, некоторые, может, лисы, а так обычные шавки.
        Он знал, что это неправда. Они волки.
        Сильные. Свирепые.
        У них огромные пасти с острыми зубами.
        Клац-клац!
        Сколько часов он провел там, скорчившись от страха, боясь поднять голову? И как его вдруг переключило? Не вспомнить. Был ужас, потом возникло любопытство.
        Потом босс показал ему только что подстреленного волка. Они вместе разделали тушу. Расчленили. Сначала его чуть не стошнило. Босс очень смеялся. А уж сколько они потом вместе выпотрошили волков! Босс даже брал его на охоту. Одно из лучших воспоминаний детства - ходить с боссом на охоту. Нарочно прятаться, чтобы не увидели жители окрестных деревень. Идти по следу. Целиться. Стрелять.
        А потом разделывать.
        Отрубать головы и варить их в большом помятом котле, пока мясо не сойдет и не покажется череп. И тогда их жуткие пасти повиснут рядом с остальными на стенах хижины.
        Он улыбался при одной мысли об этом.
        Вот еще почему хорошо ездить ночью - можно думать часы напролет. Просто держишь руль, а мимо несутся картинки, как кинопленка.
        У него даже случался стояк, когда он свысока смотрел на дорогу.
        Когда с высоты водительского кресла он видел другие низенькие машины и в них - маленьких людей. Повернуть руль - и раздавишь их всмятку. Конечно, он так не делал, но мысль казалась очень соблазнительной.
        Ночью он несся вперед, летел над всем миром и дрочил.
        В кабине было все необходимое. И для этого тоже.
        Сбоку под рукой бумажные салфетки. Чтобы дрочить на головы мелких людишек. Кончаешь им прямо в морду, а они и не догадываются.
        Босс в своем кресле зашевелился.
        Он покосился на него - нормально, тот еще спит.
        На рассвете он высадит его у дома, боссу надо готовиться к путешествию. Теперь они долго не увидятся.
        А сам он останется один и сможет играть в оборотня.
        В одиночку выбирать себе жертв. Утаскивать их, кусать. В одиночку наслаждаться их криками, так даже лучше. Эти крики доказывают, что он всесилен. А они покорны. Ему одному.
        Он здорово всему научился. Теперь он уверен в себе.
        Снимать кожу с двух девок оказалось так здорово! Это босс ему приказал, но в итоге босс оказался прав.
        Это как в детстве с волками. Только тут он им головы не сварил.
        Вот это обидно, что и говорить.
        Босс не хочет, чтобы он забирал трофеи. Говорит, опасно. Единственное, разрешает брать с собой кусок добычи, но только если потом быстро сожрешь. Чтобы не оставлять улик.
        Ну теперь-то он сможет делать все, что заблагорассудится! Хранить головы дома! Варить! Вешать на стенку! А почему нет? Босс может идти в жопу.
        В любом случае хозяйка возражать не станет.
        Вспомнил хозяйку, и стало смешно. Он один в своей большой кабине, весь мир у его ног. Босс посапывал в углу.
        Да, в следующий раз никто ему ничего не запретит. Захочет выбрать толстую - и выберет! И потом залезет к ней внутрь, в ее открытое нутро, почувствует влажное тепло ее внутренностей, по нему потечет ее кровь, будет обмывать его всего, словно облизывая жадными языками. Он протиснется внутрь, сожмется изо всех сил, пока не треснут ребра, не хрустнет позвоночник, не лопнет кожа… И станет хорошо. Безопасно.
        И снова придя в мир, он будет уже не дитя человеческое, а оборотень! В нем родится зверь! Да! Со следующей он это сделает! Как с первыми!
        Взгляд заметил на краю приборной панели женскую заколку для волос.
        Он все же сохранил один трофей.
        В конце концов, покупают же все эти мудаки-туристы маленькие Эйфелевы башни, чтобы привезти домой сувенир? Может же он сохранить на память хотя бы одну вещь от девушек, к которым приезжал!
        Он схватил заколку. Глаз не отвести.
        С самого детства, как увидит такую заколку, - жутко интересно.
        Они похожи на волчьи пасти.
        Сдавил с одного боку - пластиковые челюсти разжались, зубчики щелкнули в темноте кабины.
        Клац-клац!
        Девчонки обожают волков! Им приятно, когда волк кусает им голову! Иначе зачем они пришпиливают себя этими челюстями?
        Все они похотливые сучки. А потом вдруг увидят волка, и никого рядом нет! Хнычут, как маленькие, просят пощадить, пока голос не сорвут.
        Он любил эти моменты капитуляции, когда они наконец понимают, что надежды нет. Что власть - у него, что им от него не уйти. И тогда он кусал их - им же это нравилось, - он отгрызал от них куски. Чтобы овладеть ими целиком. Навсегда. Когда они будут у него в животе, им уже не вырваться, не уйти никуда. Их у него внутри уже много. Он никогда больше не будет одинок.
        От воспоминаний у него возникло странное чувство.
        Он потер промежность: вот-вот встанет.
        Он посмотрел на босса.
        Нет, не сейчас.
        Он еще не один.
        Скоро появятся другие возможности.
        И тогда он будет выше всех, он будет лететь в своем трейлере, свободный, как ветер, он будет брызгать спермой на головы мелких людишек, запертых в мелочной жизни, в маленьких машинках.
        И он найдет себе девку, которая не прочь поиграть с волком.
        И на этот раз она будет кричать для него одного.
        И чтобы доставить ей полное удовлетворение, он съест ее заживо, а потом возродится оборотнем в ее чреве.
        Клац-клац!
        44
        Дорога через лес напомнила Людивине ее первый визит в «Буа-Ларрис». И странное впечатление от больницы, стоящей вдали от жилья, за каменной стеной и кованой оградой, которые еще больше изолировали постройки, словно то была не больница, а тюрьма. И еще вспомнилась ее разномастная архитектура: тут и старинная усадьба со службами, и массивное современное здание в глубине. Само заведение словно не могло определиться, что оно собой представляет и для чего служит. Родовое гнездо? Место для постыдных экспериментов? Детская больница?
        Проехав по дорожке вдоль строений, Людивина заметила, что кровавые метки исчезли, их смыли.
        Она подошла к приемной стойке и попросила о встрече с кем-нибудь из руководства. Без предварительного звонка это оказалось невозможным: кто-то в отъезде, у кого-то встречи или совещания.
        - Тогда, вероятно, вы сможете помочь, - не сдавалась Людивина. - У меня на руках список имен сотрудников, и я хочу проверить, все ли там есть.
        - Относительно лечащего персонала я, пожалуй, смогу вам помочь.
        - А как насчет преподавателей?
        - Я не так часто их вижу, не работаю с ними напрямую, так что знаю не всех.
        Людивина протянула ей списки, и секретарша трижды перечитала их, чтобы убедиться, что никого не забыла.
        - Мне кажется, у вас тут все есть.
        Женщина-полицейский указала на коридоры и лестницы, которые расходились чуть дальше:
        - А кого я могу спросить относительно преподавателей?
        - Думаю, кого-то из них. Вам ведь нужны только те, что сейчас числятся в штате?
        - А что, они часто меняются?
        - Каждый год по-разному, но в настоящий момент тут все довольно стабильно.
        Людивине и в голову не приходило, что кто-то мог работать и уволиться! Она приехала без определенного плана, просто доверилась инстинктам, решила наугад поспрашивать сотрудников «Буа-Ларриса» и посмотреть, что можно выудить.
        - Мне нужно подать запрос в министерство образования, чтобы узнать имена всех, кто побывал в этих стенах?
        - Тогда вы получите только имена преподавателей, но не лечащего персонала. Почему бы вам просто не посмотреть архивы?
        Людивина прямо расплылась в улыбке.
        - Натали, ведь так вас зовут? - сказала она, увидев имя на бейдже. - Теперь вы мой лучший друг! А вы покажете, где архивы?

* * *
        Людивина сцепила руки и как можно дальше вытянула их над головой. Затрещали позвонки, заныл затылок.
        Все тело затекло: она просидела три часа, роясь в картонных коробках, среди пыльных полок, в глухом, пахнущем сыростью подвале.
        Лампочки, освещавшие подземное помещение, мигали из-за перебоев в электроэнергии, и чтение то и дело прерывалось.
        Она переписала имена всех учителей и медицинских работников, которые прошли через «Буа-Ларрис» за последние десять лет. Все тщательно сохранялось; ей оставалось только найти нужные ящики и просмотреть реестры один за другим, потом отложить их в сторону и опечатать официальной сургучной печатью.
        Людивина с удовольствием бы сделала перерыв и вышла наверх, подышать воздухом, но работы оставалось совсем немного. Только 2000 и 2001 годы. Хорошо бы, конечно, передохнуть, но лучше закончить, а потом уже выйти.
        Архив занимал анфиладу из нескольких подвальных помещений: три сводчатые комнаты, соединенные открытым проходом, выложенным красным кирпичом.
        Натали показала ей, где размещаются документы, относящиеся к персоналу, и жандарм сразу же приступила к поискам, не теряя времени на осмотр остального хранилища. Теперь, когда поставленная задача была почти выполнена, в ней проснулось любопытство. Она дошла до конца аллеи из стеллажей и удивилась открывшемуся богатству.
        Каждая из трех комнат, казалось, ломилась от стеллажей с деловыми папками, коробками и ящиками, все они были того же типа, что и те, с которыми она работала.
        Людивина переходила из одного помещения в другое.
        Вдруг она почувствовала какое-то смутное беспокойство и даже несколько раз оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что никто не идет следом. Вот уже несколько минут ей чудилось, что она не одна.
        Расслабься, переключись на что-то другое, это все нервы. Сама себя накручиваешь.
        Людивина не спеша переходила из одного коридора в другой, успокаивая себя тем, что они совершенно прямы. «Если бы кто-то решил устроить тут игры, он построил бы какой-нибудь запутанный лабиринт», - подумала она. Обстановка к этому вполне располагала.
        Сколько судеб хранили эти полки? Сколько документов - медицинских карт, отчетов об успеваемости, об успехах и неудачах и сколько характеристик, иногда ставящих крест на человеке?
        Но что же привлекло здесь убийц? Почему у них возникла неодолимая потребность пометить эту территорию как собственную? Чтобы наметить следующую мишень - детей, как она подумала? Теперь Людивина в этом сильно сомневалась. Сотрудники вообще не имели судимостей, и вряд ли какой-либо человек мог служить делу *е, не имея криминального прошлого, которое бы расположило его к этой теории и к подобным «ценностям».
        Тогда как объяснить? Микелис, конечно, прав, убийца или убийцы действовали импульсивно, у них была потребность в самовыражении, позыв оказался сильнее разума. Это их место.
        Оно принадлежит *е.
        Что же такого важного для них скрывала больница «Буа-Ларрис»?
        Может, информация кроется где-то здесь, в архивах учреждения? Людивина подняла голову. Она дошла до самого конца подвала и оказалась перед старыми железными шкафчиками с выцветшими, стертыми этикетками. Их было с десяток.
        Лампочки замигали с тихим треском.
        Когда свет восстановился, молодая женщина провела рукой по крышке одного из ящичков, чтобы стереть пыль, и на поверхности проступили коричневые знаки.
        Это был символ.
        Свастика, потускневшая от времени.
        Людивина быстро отдернула руку, словно напроказившая девочка, и обернулась проверить, не видел ли кто.
        Ей постоянно казалось, что кто-то за ней шпионит.
        Вокруг раздавались какие-то странные звуки. Неуловимые шорохи, скрипы. Людивина выглянула из-за стеллажа в центральный проход, но и там ничего не увидела.
        Тогда она вернулась к зловещим ящикам.
        Ухватила один и потянула к себе.
        Тяжелый. Набит до отказа.
        Свастика не оставляла сомнений в происхождении и эпохе создания хранимых в ящике документов. Людивина заколебалась. Если здесь, как утверждают, творились такие ужасы, то, может, не стоит ворошить прошлое?
        Молодая женщина провела пальцем по линиям свастики.
        Где-то вдалеке снова послышался скрип.
        На этот раз Людивина сунула руку под куртку и схватила рукоятку «зиг-зауэра».
        Ты что, свихнулась? - тут же приструнила она себя.
        Даже если кто-то за ней следил, не стоило сразу выхватывать оружие.
        - Кто здесь? - спросила она на удивление твердым голосом.
        В конце вереницы стеллажей шевельнулась тень, и вышла женщина. Маленькая, хрупкая, в очках с толстыми стеклами, в мешковатом костюме и с немодной завивкой. Однако лицо у женщины было суровое.
        - Я директор этого заведения, мадам Юбар.
        - А я следователь жандармерии…
        - Я знаю, кто вы, Натали мне сказала. Вы нашли то, что искали?
        - Да, нашла.
        Как долго она там стояла, наблюдая за ней? Чего она опасалась?
        Еще одна контролерша, которая всюду сует свой нос!
        Взгляд директрисы упал на коробку в руках Людивины.
        - Что это? - спросила она. - Вряд ли это имеет отношения к вашему расследованию.
        Людивина терпеть не могла, когда с ней говорят таким тоном. И ответила:
        - А вот это решать мне.
        - Это все, что осталось от архивов немецких оккупантов, - вздохнула директриса с нескрываемым раздражением.
        - Времен «Лебенсборна»?
        - Я вижу, вы в курсе. Та часть истории «Буа-Ларриса», о которой мы здесь предпочитаем не вспоминать. Сегодня мы представляем собой нечто большее.
        - Я думала, от той эпохи почти не осталось следов…
        - Вы верно сказали - «почти». Остались эти коробки. Все остальное немцы уничтожили перед отступлением.
        - А почему эти не уничтожили?
        - Забыли. Думаю, они хранились отдельно, в шкафу, который они пропустили. Усадьба большая, здесь много укромных уголков.
        - Что хранится в ящиках?
        - Имена, которым не место вне этих стен.
        Она произнесла эти слова очень сухо, почти угрожающе. Ее черные глазки смотрели на молодую женщину с вызовом.
        - Знаете, до нацистов евгенику массово практиковали американцы, - продолжала директриса. - В двадцатых и тридцатых годах они увлекались «улучшением расы» и проводили широкомасштабные кампании по стерилизации, дабы ограничить число «умственно неполноценных». Стерилизацию проводили довольно широко, среди «бедных», из-за которых человечеству будто бы грозило вырождение, и, конечно же, иностранцев! Точных данных о количестве совершенных операций нет, но поговаривают, что им подверглись порядка шестидесяти тысяч человек, а возможно, и гораздо больше. Соединенные Штаты предпочли забыть эту мрачную страницу своей истории, особенно после того безумия, которое вскоре устроили нацисты. Некоторые американские ученые даже теоретически обосновывали создание камер, чтобы ликвидировать дефективных взрослых и детей с помощью смертоносного газа! Американцы придумали это первыми!
        Людивина сжала кулаки. Гнетущее чувство все сильнее охватывало ее в этом сыром и темном подвале, а стоящая перед ней женщина все больше распалялась. Директриса теряла самообладание и как будто не могла остановиться:
        - Существовал даже штаб для координации этих операций - Регистрационное бюро евгеники в Колд-Спринг-Харбор, в штате Нью-Йорк, основанное Чарльзом Девенпортом, который никогда не скрывал своих связей с нацистами до и даже во время войны. Он основал исследовательский центр, который существует до сих пор и является одним из лидеров в области исследований рака. По крайней мере восемь лауреатов Нобелевской премии вышли из этих лабораторий с их неоднозначной историей. До семьдесят четвертого года Верховный суд США поддерживал законы, разрешающие прибегать к стерилизации в трех десятках штатов.
        - Зачем вы мне это рассказываете? - спросила Людивина, не понимая, к чему та клонит.
        - Чтобы вы не делали поспешных выводов.
        - О нацистах? - сухо усмехнулась жандарм.
        - Нет, об истории. Ее пишут победители! Это они выбирают, что следует рассказывать, а что забывать. Сейчас моя школа - достойное и уважаемое учреждение. Ее не следует осуждать за прошлое, пусть оно даже ужасное, хотя в том же самом можно было бы упрекнуть и многих других - просто им удалось уничтожить архивы. Не ройтесь в этом, не ворошите воспоминания, они отжили свое. Они не имеют отношения к вашему расследованию.
        - Об этом судить мне.
        - Оставьте прошлое в покое, - приказала директриса.
        - Как загадочно! - с иронией сказала Людивина, поднимая крышку.
        Она решила перейти к действиям. Хватит болтовни и указаний, что делать.
        - Поскольку вы мне не помогаете, я вынуждена искать сама, мадам Юбар.
        - Зря вы это затеяли.
        - Вы препятствуете расследованию?
        - Я помогаю ему, мадемуазель, помогаю. Я могла бы выставить вас и потребовать официальный ордер на обыск с подписью судьи, но я этого не сделаю.
        - Мадам Юбар, ордера на обыск - это в американских фильмах. У меня есть разрешение следственного судьи на проведение всех действий, способствующих расследованию преступления.
        - Но то, что вы раскапываете, оскорбляет память.
        Людивина обнаружила пачки пожелтевших бумаг на немецком языке, в большинстве своем напечатанных на машинке.
        - Чью же? - спросила она, роясь в коробке.
        - Жертв «Лебенсборна»! - ответила директриса, значительно повысив голос.
        Людивина пристально посмотрела на нее. Мадам Юбар принимала все происходящее очень близко к сердцу. Прошлое «Буа-Ларриса» тяготило ее, время от времени всплывая на поверхность и заслоняя собой ту работу, которую ее учреждение выполняло изо дня в день, леча и обучая десятки детей! Оно портило репутацию школы.
        - Здесь хранятся имена женщин, которые проходили через эти стены в то время? - удивилась жандарм.
        - Среди прочих, да.
        - Но… разве все это не должно быть в руках историков или…
        - Никто не хочет ворошить старое, мадемуазель. Никто. И прежде всего те, кого оно касается.
        Директриса говорила об этом так серьезно, что на мгновение Людивина подумала, что она сама могла быть одной из тех жертв. Но возраст не соответствовал: мадам Юбар было едва за пятьдесят.
        Внезапно в постоянно работающем сознании Людивины мелькнула мысль: Пятьдесят… А что, если чуть больше?
        - Тут хранятся и имена детей, верно?
        Директриса стиснула челюсти и осторожно кивнула.
        - Вы… вы из них? - спросила Людивина, смутившись.
        - Что? Нет! Конечно нет! Я родилась в пятьдесят четвертом!
        - Простите, я подумала, что…
        - Что это касается лично меня? Так и есть. Я отвечаю за эти старые бумаги. И считаю, что не нужно тревожить этих людей. Думаю, большинство из них и не знают, что они родились в этих стенах, и, поверьте мне, так даже лучше, учитывая, что именно здесь творилось.
        Почувствовав, что снова берет верх, директриса добавила, на этот раз чуть мягче:
        - Немцы называли их «идеальными детьми». Квинтэссенцией нацистского режима, будущим арийской расы. Никому не хочется узнать, что в нем живет такое наследие.
        Людивина положила крышку обратно на коробку.
        Директриса права. У нее нет никакой уважительной причины рыться там, одно неуместное любопытство.
        - Они теперь состарились, - добавила маленькая женщина, - у них есть дети, они не должны мучиться из-за всего этого.
        Жандарм кивнула:
        - У вас нет…
        Дети…
        Никто из убийц не мог быть ребенком «Лебенсборна», они были слишком молоды. С другой стороны, они придавали этому месту большое значение.
        А что, если они выбирали своих жертв не случайно?
        В голове Людивины возникла идея. Безумная идея.
        Что, если они охотились на потомков детей, родившихся здесь при немцах?
        Может, хотели «очистить» страну или, наоборот, страна им казалась недостойной этой «чистой расы». Ответа Людивина не знала, однако такую гипотезу отбрасывать было нельзя.
        Она снова подняла крышку.
        - Я все равно перепишу имена детей, - решительно сказала она. - Их потомкам может грозить опасность, мадам. Я перепишу их все, поможете вы мне или нет, но чем быстрее я их получу, тем быстрее смогу спасти этих людей. Вдруг окажется, что мои идеи не так безумны! Так что, если вы покажете, где во всей этой куче бумаг найти имена детей, это сэкономит мне драгоценное время.
        Директриса напряглась, затем поправила на носу очки с толстыми стеклами и протянула руку к другому ящику:
        - Здесь, если я правильно помню.

* * *
        Во французском «Лебенсборне» родились двадцать детей.
        Одиннадцать сразу после рождения были отправлены в Германию, чтобы их воспитывали в соответствии с нацистской доктриной в семьях активных сторонников Гитлера.
        Девять детей не успели оторваться от французской почвы.
        Эти шесть мужчин и три женщины выросли в детских домах.
        Ни одно из имен, которые Людивина записала в своем блокноте, не совпадало с именами жертв. Директриса заверила ее, что дети стали подопечными Общественного призрения под указанными здесь именами. Фамилии им давали французские, по матери, а имена - немецкие, по выбору нацистов из «Лебенсборна».
        Все родились в 1944 году.
        Людивина все же решила узнать побольше. Она хотела выяснить все, что могла, о каждом из них, чтобы исключить все возможные версии с этой стороны.
        Когда она вышла из подвала, ее ослепил яркий свет дня и тут же звякнул мобильник - ей пришло сообщение.
        Магали пыталась дозвониться, пока она сидела в подвале, но там телефон был вне зоны действия сети.
        - Людивина, у нас новости. Сирил Капюсен - дальнобойщик. Самозанятый, имеет свой трейлер. Узнали номер! И знаешь, что самое интересное? Мы его засекли! Вчера, в 17:15, он проехал через пункт оплаты Бомон на трассе А4. Он вернулся во Францию. Получены фотографии водительской кабины. Его хорошо видно. И он не один. Погоди, я отправлю фото тебе на мобильный. Перезвони, как только получишь сообщение.
        Телефон снова звякнул - пришло еще одно сообщение.
        На экране возникла фотография. Плохого качества, очень бледная. Вид грузовика спереди. За рулем - худой лысый человек.
        Рядом с ним, чуть поодаль и сдвинувшись назад, сидел другой мужчина. Его лицо было частично скрыто тенью.
        Но Людивина сумела разглядеть его седые волосы.
        Он старик.
        Женщина-жандарм остановилась во дворе «Буа-Ларриса», перед усадьбой.
        Она опустила глаза на список детей, родившихся в этих стенах в 1944 году.
        Возможно, убийцы оставили здесь не знак владения территорией.
        А скорее, подтвердили свою верность.
        Учителю.
        45
        Комплекс «Резиданс дю Парк» представлял собой несколько старинных жилых домов, расположенных вокруг зеленой зоны в западном пригороде Парижа. Не новом, но чистом районе.
        Людивина была упряма. У нее возникла идея, и она не хотела отступать. Пока ее коллеги из Парижского отдела отправляли моторизованные бригады жандармерии на трассу А4, чтобы отыскать трейлер Сирила Капюсена, известного как Зверь, она шла по следу пяти стариков и двух старух. Теоретически ей полагалось работать в тандеме с Сеньоном. Особенно после смерти Алекса. Ни один жандарм не имел права брать на себя хоть малейший риск. Но Людивина ничем особо не рисковала, когда просматривала старые дела и встречалась со старыми людьми. И вообще, Сеньон взял выходной, чтобы немного побыть с семьей, а поскольку в их группе осталось всего два человека, молодая женщина не захотела «одалживать» другого коллегу. Потому что они вечно болтают и не знают ее так, как Сеньон. А надо двигаться вперед. Занять себя работой, не думать ни о чем другом, не думать об Алексисе. А если едешь с коллегой, волей-неволей придется разговаривать. И значит, вспоминать. Бередить душу.
        Бен из жандармерии за несколько минут выдал ей все, что нашел по девяти именам, которые она продиктовала.
        Ода Лешан и Дитер Ферри умерли.
        Один из стариков уже тридцать с лишним лет жил в Канаде, другой - на юге Франции, то есть оставалось пятеро.
        Людивина явилась в дом Каролины Фитч-Жандрие, но ее тут же выставили. Старушка была не в состоянии принимать гостей, и ее дочь указала Людивине на дверь, как только та упомянула «Буа-Ларрис».
        Очевидно, некоторые из них знали о своем происхождении и не скрывали его, но родственники предпочитали это не афишировать.
        Людивина остановилась на четвертом этаже дома в «Резиданс дю Парк» и постучала в дверь.
        Заглянула в список. Клаас Бочеллини. Шестьдесят восемь лет. Пенсионер-железнодорожник. Вдовец.
        Она не ощущала страха. Возможно, наставник был как раз одним из обнаруженных ею людей, и все равно она ничего не чувствовала. Встречи были запланированы. Бенжамен сказал ей по телефону, что судимость имеют Ферри, Брюссен, Тюррен и Ронье, причем наиболее серьезные или многочисленные правонарушения совершали первые двое. Судимости у них были давние, до 1980 года. Может, потом успокоились? Или стали опытней и больше не попадались?
        Ферри уже умер, Ронье жил недалеко от Антиба, на побережье Средиземного моря. Людивина решила не выходить на Брюссена и Тюррена, пока не получит о них больше информации.
        По опыту она знала, что человек не становится преступником вдруг, за исключением случаев внезапного помешательства и преступлений на почве страсти, но в деле *е все обстояло совсем не так. Он стал наставником серийных убийц не в одночасье. Он постепенно воспитал себя через насилие. И сам испытал насилие на себе. В детстве или юности. Чтобы сегодня громко заявить о том, что он не такой, как все.
        Сначала Людивину удивляло, что четверо из девяти человек имеют судимость. Это был невероятно высокий статистический процент. Но в каких условиях росли эти девять детей? Сироты, живущие на попечении государства, немецкие ублюдки, выросшие во Франции, травмированной войной. Сколько раз их отвергали? Какие страдания им пришлось пережить? Если они знали о своем ужасном происхождении, то их бурная юность вполне объяснима. И некоторые легко могли встать на путь преступлений.
        Если *е, нарисованное кровью в «Буа-Ларрисе», было тем, чем считала его Людивина, знаком уважения к наставнику, то наставником, несомненно, был один из этих людей. Брюссен, Тюррен или Ронье.
        Бенжамену поручили покопаться в их досье, пока Людивина объезжает людей лично, чтобы расспросить их друг о друге и, возможно, нащупать подозреваемого. Она была согласна с Микелисом: наставник не остановится на достигнутом. Жандарм опасалась, что после блестящей польской операции на шахте «Величка» он может устроить во Франции что-то еще страшнее.
        В проеме двери появилось морщинистое, усталое лицо. Белые волосы, обвислая кожа, покрытая старческими пятнами, - словно одежда, со временем ставшая слишком просторной для этого хрупкого скелета. Но взгляд голубых глаз оставался острым и пронзительным.
        - Месье Бочеллини? Я Людивина Ванкер, жандарм из Парижского отдела расследований. Могу я с вами поговорить?
        - Что-то серьезное?
        - Не волнуйтесь, я пришла не для того, чтобы сообщить вам плохие новости, - тут же поправилась молодая женщина, чтобы не напугать старика. - На самом деле я ищу информацию.
        - На какую тему?
        - Немного неудобно говорить об этом на лестничной площадке. Вы не впустите меня в дом?
        - Вы одна?
        Людивина удивилась вопросу:
        - Да.
        - Хорошо. Входите. Чай или кофе?
        - Ни то ни другое, спасибо.
        Клаас Бочеллини запер за Людивиной дверь и пригласил ее в маленькую белую гостиную, а сам направился в тесную кухню.
        - Может быть, апельсиновый сок? Я всегда держу его для внуков.
        - Нет, ничего, спасибо.
        В квартире пахло вощеной мебелью. Обстановка была явно подобрана женщиной. Белые обои с красными и зелеными цветами, повсюду салфеточки, фарфоровые и хрустальные безделушки, семейные фотографии на стенах, низкие столики…
        - Садитесь, - скомандовал Бочеллини, возвращаясь с тарелкой печенья.
        Людивина выбрала просиженный диван и чуть не утонула в нем. Привстав, она пересела на самый краешек.
        - Месье Бочеллини, я работаю над довольно сложным расследованием, поэтому без долгих объяснений просто задам вам несколько вопросов, хотя они могут показаться вам странными. Прошу вас отвечать совершенно откровенно, это очень важно.
        - Я понимаю. Вы знаете, я тридцать семь лет работал на государство, из них большую часть времени - с поездами. Так что знаю, что такое долг, честь и ответственность, и я не привык лгать. Но прежде всего скажите, это по поводу кого-то из внуков?
        - Нет-нет, не волнуйтесь. Вам что-нибудь говорят фамилии Ферри, Тюррен или Брюссен?
        Старик вскинул голову. Дружелюбное выражение исчезло с его лица, и Людивина приготовилась, что ей снова укажут на дверь.
        - Почему? Почему вы спрашиваете меня об этом?
        - Я же говорю, мы расследуем довольно сложное дело, я не могу раскрыть вам подробности. Вы знаете этих людей?
        Бочеллини засопел, втянул ноздрями воздух, глаза потемнели.
        - Если вы задаете мне этот вопрос, значит вам и так все известно.
        - Вы знакомы с историей «Буа-Ларриса»?
        - Хотел бы забыть ее. Моя семья…
        - Родные ничего не узнают, - поспешно заверила молодая женщина. - Это сугубо частный разговор.
        Бочеллини изобразил вежливую улыбку, без особых эмоций:
        - Мои родные в курсе, но они не хотят, чтобы трепали прошлое.
        - Я понимаю. Разговор останется между нами. Мне нужно лишь узнать, встречаетесь ли вы с кем-то из них?
        - Давно не встречаюсь.
        - Но когда-то общались? - уточнила Людивина.
        - Мало. Очень мало. На самом деле я порвал с ними.
        - Порвали? В каком смысле?
        - Это такая давняя история, зачем она вам? Они что-то натворили?
        - Вас бы это удивило?
        Бочеллини на мгновение задумался.
        - Нет, на самом деле не удивило бы.
        - Так что же это за история?
        - Я мало что смогу вам рассказать, потому что отказался от их предложения. Думаю, это было в 1976 году, когда родился мой сын. Дитер Ферри приехал ко мне поговорить. Я не был до этого с ним знаком. Я ничего не знал о своем рождении, но он мне все рассказал. Все. Он был необычный человек, очень сильный, убежденный, сразу к себе располагал. Ферри объяснил мне, что у меня есть «братья» и «сестры», такие же люди, как я. И что, если я тоже чувствую себя не похожим на других, если меня не принимают посторонние люди, не ценят, отвергают, я могу прийти к ним. Он дал мне список фамилий и предложил поехать познакомиться.
        - Вы сделали это?
        - Через некоторое время - да. Ферри умел убеждать. Он знал, в каком приюте я рос, в какие приемные семьи меня отдавали, он знал всю мою биографию. Он впервые за тридцать два года моей жизни сумел объяснить мне, откуда у меня немецкое имя, хотя я и до этого предполагал что-то плохое. Так что да, поехал.
        Старик повернул голову и посмотрел на белые занавески, как будто пытался извлечь воспоминания откуда-то из складок.
        - Дитер все хорошо подготовил, он арендовал зал и перезнакомил нас всех. Произнес большую речь, очень теплую и ободряющую. И потом всячески делал нам приятное и постоянно напоминал, что теперь мы наконец в кругу семьи. Поэтому все и ходили на эти встречи.
        - Встреч было несколько?
        - О да. Точно не помню, но десять или двенадцать. В конце концов моей жене не понравилось, что я туда хожу. Она считала, что они вбивают мне в голову всякие неправильные идеи, тем более что жен и мужей туда не пускали. Дитер изначально хотел, чтобы были просто встречи «идеальных детей». Знаете, я думаю, что именно Дитер откопал в далеком прошлом это ужасное выражение и снова стал его использовать.
        - Как вы думаете, он уже тогда вынашивал какие-то намерения?
        - О да! Вскоре он нам их открыл. Прежде всего, на каждой встрече он повторял, что мы не похожи на других, и тут он не ошибался! Знаете, когда ты приютский сирота, то точно чувствуешь себя не таким, как все! А если у тебя вдобавок имя немецкое, а фамилия французская и ты родился в 1944 году под Парижем, тут уж можно гарантировать, что все вокруг дадут тебе почувствовать, что ты им чужой! Так он уговорил некоторых из нас.
        - Уговорил что сделать?
        - Последовать за ним. Дитер Ферри хотел создать для нас, «идеальных детей», отдельную общину. Место, где мы жили бы среди своих, без косых взглядов, без ненависти. Поначалу этот план казался безумным, но очень увлекательным. Потом постепенно все стало приобретать конкретные черты. Он все силы отдавал проекту, только этим и жил.
        - Вы знаете, почему он так держался за него?
        - Думаю, он достаточно сам натерпелся в жизни. Как бы то ни было, несколько человек переехали вслед за ним в деревню.
        - А вы?
        - Я - нет. Жена бы не согласилась.
        - Вам известна их дальнейшая судьба?
        - Нет, после их отъезда я порвал с ними все связи. Ну и главное, они сами замкнулись, стали держаться особняком.
        - И вы не знаете, что с ними сталось?
        - Я снова увидел Эгона Тюррена три или четыре года спустя. Он вернулся в Париж, покинул общину. Похоже, эксперимент ему сильно не понравился.
        - Вы часто виделись с этим Тюрреном?
        - Да, какое-то время встречались. Он был очень милый человек. Мы сидели с ним где-нибудь вдвоем, разговаривали о нашей жизни почти как братья.
        - Как вы думаете, он мог стать опасным?
        - Эгон? Нет! Ни в коем случае, это золотой человек. Сама доброта.
        - И он, в общем-то, отдалился от Дитера Ферри?
        - Он сильно был зол на него, да! И слышать о нем не хотел. Если вас интересует Ферри, то лучше поговорить с Эгоном!
        - Вы бы сходили к нему со мной?
        Бочеллини поднял руки к небу:
        - Я не видел его… лет двадцать! Жизнь, знаете ли… Мало-помалу потеряли друг друга из виду. Но подождите, я вроде сохранил его номер… Если он все тот же.
        Пенсионер встал и достал старый блокнот на спирали, из которого то и дело выпадали страницы. Послюнявил указательный палец и методично начал перелистывать.
        - А, вот он… Извините меня! Вряд ли это вам поможет… Номер старый, со времен, когда не было кодов департаментов… Ну, как есть.
        Людивина помахала перед собой мобильником:
        - Если он найдется, не возражаете, если мы позвоним ему вместе? Он легче заговорит с вами.
        Молодая женщина чувствовала, что идет по верному следу. Однако обращаться напрямую к Эгону Тюррену было рискованно, вдруг именно он наставник. В конце концов, он в списке и имеет судимость. Людивина решила поверить словам Бочеллини. Ведь нужно было на что-то решиться. Продвинуться вперед. Узнать получше характеристики всех этих детей, рожденных в Доме Зла. Детей дьявола.
        Даже если ей не удастся встретиться с ними лично, составить собственное суждение, почувствовать, чем они дышат, Людивина все равно сузит рамки расследования и, возможно, определит одного или двух человек, которые с большей вероятностью окажутся теми, кого она ищет.
        Не подвергая себя опасности.
        Еще немного - и она узнает, кто такой *e.
        Она это чувствовала.
        46
        Эгон Тюррен ничего не скрывал от старого друга.
        Добрых полчаса его хрипловатый голос в телефонной трубке говорил без умолку обо всем и ни о чем: то рассказывал о своей жизни, то расспрашивал Клааса Бочеллини, пока тот не сказал ему, что он не один и что его хочет расспросить жандарм.
        Сначала Тюррен решительно не хотел вспоминать Дитера Ферри и его сообщество, и Людивина на минуту даже пожалела, что не поехала к нему лично, чтобы хорошенько надавить, показав удостоверение жандарма, или, наоборот, успокоить и расположить к себе - по обстановке.
        Но после долгих уговоров старик дал себе волю, и слова хлынули потоком, словно он ждал десятки лет, чтобы наконец излить душу.
        - Я уехал оттуда, потому что Дитер просто спятил, - без обиняков признался Эгон Тюррен. - Я заметил это довольно быстро, но умом все никак не мог принять.
        - В каком смысле «спятил»?
        - Дитер не просто хотел собрать нас вместе, чтобы мы были под защитой, жили среди своих, где все друг друга понимают. Он действительно считал нас «идеальными детьми». Думаю, в детстве ему пришлось несладко, и он решил отыграться во взрослой жизни - кажется, психологи называют это компенсацией, - то есть он решил, что раз его отвергали и плохо с ним обращались, значит он действительно не такой, как все. Только не хуже, а лучше других. Он считал себя исключительным, непонятым. Все ошибались, а он был прав. И в его мире все вставало на свои места.
        - Так думают все психопаты, - не выдержала Людивина.
        - Во всяком случае, он решил сделать общину началом новой эры. Эры иных людей. Вам надо понимать, что Дитер невероятно убедительно говорил, у него была потрясающая аура, он был прекрасным оратором, люди слушались его беспрекословно. И вскоре мы стали считать его нашим лидером, мессией, вождем. Первые несколько лет мы строили гнездо, обзаводились хозяйством, растили скот и птицу и подрабатывали разным ремеслом, деньги же были нужны. Потом вроде жилье выстроили, быт наладили, и тут-то Дитер начал меня пугать. Он стал рассказывать нам, за что сидел, - мол, он шел на кражи, чтобы выжить, потому что общество не помогало ему, оно его отвергало, как и всех нас. И он изо дня в день вдалбливал нам в голову одну и ту же речь.
        - Он посылал вас на кражи?
        - Вовсе нет! Ему не нужно было богатство, он хотел для нас свободы. Полной свободы. Чтобы мы жили, как хочется, чувствовали себя действительно свободными, без смирительных рубашек, без рамок, навязанных другими. Он хотел, чтобы мы дали волю своим желаниям и потребностям. Чтобы примирились с собственной сущностью. Очень ловко все формулировал и, повторяя снова и снова, постепенно убедил всех нас. Воровать, если надо, само по себе не грех. Это общество плохо устроено. Мы изначально животные, у нас есть инстинкты, мы должны к ним прислушиваться. Мы вершина пищевой цепочки, и мы должны действовать соответственно, помнить проделанный человеком путь, ни в коем случае не мешать естественному отбору, не ограничивать его законами, принятыми горсткой богатеев, которые хотят только защитить свой комфорт и комфорт своих детей.
        - Господин Тюррен, боюсь, что я не понимаю. Дитер Ферри подталкивал вас к чему? К революции?
        - Разумеется, нет, он прекрасно понимал, что общество - это машина, которая перемалывает непохожих, что мы окажемся поглощены им и растворимся, если громко заявим о своих притязаниях. Нет, он только хотел для нас полного раскрепощения. Но действуя с умом и осторожностью. Мы - сообщество людей, помогающих друг другу освободиться от гнетущих законов внешнего мира.
        - И вы последовали его идеям?
        - Дитер показал пример. Сначала я не верил, но, когда его арестовала жандармерия, до меня дошло, и я решил, что мне там делать нечего.
        - И что же он натворил? - спросила Людивина.
        Ее любопытство достигло апогея. Один за другим кусочки пазла складывались в единое целое.
        - Он похитил в районе Бордо ребенка и привез к нам. Дитер сказал, что тут нет ничего плохого. Это закон природы, единственный настоящий закон, приемлемый для человека. Побеждает сильнейший. Лучше организованный. Он хотел этого мальчика и забрал его. Себе. Чтобы удовлетворить свои желания. Но он дал промашку, и полиция его выследила. Члены общины все как один сказали, что ничего не знали, и полицейские забрали только его. Больше я Дитера не видел. Через неделю я покинул деревню. Вроде бы через три года его выпустили, и он вернулся, но я больше ничего не знаю. Я порвал с ними все связи.
        - И много вас было?
        - Дитер уговорил поехать Герта Брюссена, Маркуса Локара и Оду Лешан, а также меня. С Гертом еще поехала его девушка. Надо учесть, что в то время, когда Дитер Ферри вошел в нашу жизнь, большинство из нас были маргиналами, не имели ни семьи, ни детей, по крайней мере те, кто последовал за ним. Дитер давал нам идеальную жизнь и все, чего нам не хватало: любовь, стабильность, понимание, семью!
        - То есть вас было шестеро.
        - Я не говорю, что все сироты в мире - преступники или склонны к насилию, мадемуазель, - продолжал Тюррен, - поймите меня правильно! Но ведь мы росли в трудных условиях, да еще без родителей. Многие воспринимали нас как немецких ублюдков. Нас ненавидели, дразнили, на нас показывали пальцем. Всем нам было тяжело, и мы так и не смогли нормально укорениться на такой скудной и сухой почве. Многие из нас наделали глупостей! Ведь нам не на кого было ориентироваться, нас никто не любил. Мы, как и многие из таких детей, были идеальной добычей для Дитера. Примкнув к его делу и в некотором смысле оказавшись в его власти, мы обрели в его лице отца, которого у нас не было. Поэтому мы слушали его, подчинялись ему.
        - И поэтому никто из вас не помешал ему похитить того ребенка?
        - Мы не знали, он поставил нас перед фактом. Хотя я всегда подозревал, что Герт ему помогал.
        - А остальные так же, как Дитер… неудержимо стремились жить свободно, без всяких законов?
        - Ода просто шла у него на поводу, она была не способна самостоятельно принимать решения, ей хотелось быть частью группы, чтобы ей говорили, что надо делать, чтобы о ней заботились. Девушка Герта Брюссена проводила много времени с ней. Я думаю, они взяли ее в качестве прислуги, почти рабыни. Сам Брюссен был грубиян, скотина. Он мне никогда не нравился. Вроде сначала улыбается, а потом вдруг, без предупреждения, такое выкинет! Жесткий, настоящий уголовник. Я его боялся.
        - А вы знаете, что случилось с группой после ареста Дитера Ферри?
        - Я знаю, что Локар покинул общину вскоре после меня. Он часто запирался в комнате с Дитером, спорил с ним и часто на очень повышенных тонах. Я думаю, он первым догадался, что происходит.
        Людивина вспомнила это имя. Тот самый, что сбежал в Канаду. Он выбрал жизнь на чужбине, вдали от своих проклятых «братьев», подальше от страны, которая напоминала ему об ужасном прошлом. Наверняка он начал там новую жизнь, и никто не знает о его происхождении, даже его новая семья.
        - А Брюссен и Ода?
        - Не знаю. Я больше не хотел о них слышать.
        - Понимаю, - сказала Людивина как можно мягче. - То, что вы мне рассказали, очень ценно, господин Тюррен, правда.
        - Я не говорил об этом с тех самых пор, и мне даже как-то полегчало, честное слово…
        - А что другие дети, родившиеся в «Буа-Ларрисе» одновременно с вами? Кроме Клааса Бочеллини, который сейчас рядом со мной. Вы знаете, что с ними стало, почему они тогда не последовали за Дитером?
        - Они оказались не так наивны, как мы! Не поддались его влиянию! У них уже были семьи или даже дети, им было что терять, в отличие от нас. А у Дитера насчет женщин было твердое мнение: он считал их ниже мужчин, мол, их дело - подчиняться. Оду это не смущало, она уже тогда была очень замкнутая, забитая, а вот Каролине и Лотте Дитер не понравился с первых же встреч.
        Клаас Бочеллини, слушавший через динамик, энергично кивнул.
        - Они приходили нечасто, - подтвердил он.
        - Лотта даже предостерегала нас, - добавил Эгон Тюррен. - Она понимала, что Дитер опасен. Когда в семьдесят девятом году я вернулся к нормальной жизни, мы с ней время от времени виделись, так же как и с Клаасом. Лотта была строгой девушкой, любила во всем порядок. Я знаю, что она долгое время вырезала все статьи, в которых упоминался Дитер Ферри в связи с этим делом о похищении. Она все повторяла, что предчувствовала что-то в этом роде. Лотта даже завела специальную папку для вырезок, которой очень гордилась. Вам стоит сходить к ней, может, папка еще жива.
        Эгон Тюррен на мгновение умолк, Людивина слышала, как он дышит в трубку. Она не торопила его, давая возможность подумать, прийти в себя после таких неприятных воспоминаний.
        - В восьмидесятых я познакомился со своей женой, что было очень кстати. Родились дети, и мне уже стало не до встреч с прежними друзьями, - сказал он негромко, как бы извиняясь перед Клаасом.
        Людивина от всей души поблагодарила его, а потом добавила:
        - И последнее, господин Тюррен. Как называлась деревня, где вы основали свою общину?
        - О, это скорее хутор, чем деревня. Дитер нашел ее в глубине леса. Несколько фермерских построек, стоящих вместе, и еще ему понравилось название - он решил, что в такое место вряд ли кто сунется.
        - Мор? - предположила Людивина.
        - А, так вы знаете?
        На этот раз в голове все сложилось идеально.
        47
        Людивина вела машину, зажав телефон между плечом и ухом.
        - Полковник, Дитер Ферри создал общину, в которой учил соратников не препятствовать своим импульсивным желаниям, даже самым омерзительным, учил их свободе совершать преступления, а еще, используя свой богатый криминальный опыт, учил их не попадаться. Он умер полгода назад, в апреле. Его питомцы оказались предоставлены сами себе. И у них снесло крышу, вероятно под воздействием Герта Брюссена, громилы из их банды. Они жаждали предъявить миру счет! Тридцать лет варясь в собственном соку, прислушиваясь лишь к своим порокам, они накопили безумную энергию. Брюссен потерял бдительность, он решил собрать войско и вывести дело из тени. Я думаю, Дитер Ферри держал свой мирок под контролем, задавал какие-то рамки, и, когда он умер, все пошло вразнос.
        Априкан издал что-то похожее на одобрительный возглас.
        - Продолжайте, - сказал он.
        - И тогда Брюссен создал сайт, чтобы привлечь всех выродков на планете. Сначала он просто общался с ними, а когда встречал подходящих, то приглашал в приват. Так он завербовал Эллиота Монро и убийцу из Испании, а также Жозефа Селима. Это были одиночки, потерявшие ориентиры, неуравновешенные люди. Он соблазнял их своей позицией - заманчивой, освобождающей от чувства вины, перекладывающей все на общество. Давал им шанс войти в новую крепкую семью. И параллельно отправил двух питомцев в свободное плавание, чтобы они показали пример: Виктора Магса и Сирила Капюсена. Но Сирил Капюсен - нестабильный тип, ненадежный член группы, и Брюссен сам за ним присматривает. Он ведет его, направляет. И пользуется его преступлениями, чтобы распространять свои идеи, провозглашать свое право на существование, на инаковость.
        - Я звоню в Сатори и на авиабазу в Виллакубле, надо запросить вертолеты. Если вы пошевелитесь, Ванкер, то можете участвовать в операции, вы явно заслужили право их арестовать.
        - Нет, полковник! Еще не время! У нас нет адреса Капюсена. Если мы накроем Мор, Капюсен узнает и скроется. У нас есть еще одна зацепка, чтобы на него выйти. Я думаю, он живет где-то недалеко от Верней-ан-Алатта. Магали нашла ретранслятор, к которому он регулярно подключается, и…
        - Я знаю. Что вы задумали?
        - Попросите Сеньона вернуться на работу, никто не умеет искать в интернете так, как он! Было бы здорово, если бы он раскопал адреса всех жителей этой деревушки. Вдруг они купили в складчину квартиру в парижском регионе? Тогда это то самое убежище, которое мы ищем.
        - А вы что собираетесь делать в это время?
        - Опросить одну женщину, у нее может быть информация о Дитере Ферри и Брюссене, которую мы упустили. Я буду держать вас в курсе.
        - Даю вам срок до полудня завтрашнего дня, потом, если результата не будет, мы отправим в Мор спецназ и дадим ориентировку на Капюсена во все СМИ, он далеко не уйдет.
        Людивина повесила трубку. Надо было действовать быстро.
        Априкану нужен результат. Чтобы отчитаться. Но жандарм была согласна с Микелисом насчет *е. Тот готовит сильный удар. Если придут его арестовывать, Капюсену терять нечего. Он боевик Брюссена. Человек, которого нужно задержать как можно быстрее.

* * *
        Лотта Андреа жила в крошечном домике на окраине Эври, в тихом, но старом, запущенном жилом микрорайоне, расположенном сразу за кварталами многоквартирных домов. Сады здесь были неухоженны, некоторые фасады пестрели граффити, а один из домов пустовал так давно, что превратился в идеальный сквот для наркоманов. Людивина подумала, что не хотела бы растить детей в таком районе.
        Правда, детей еще надо завести…
        Молодая женщина возлагала большие надежды на эту встречу. Прежде всего она надеялась, что Лотта Андреа продолжает неутомимо собирать вырезки из прессы о пресловутом Дитере Ферри. Он действовал осторожно; вряд ли о нем найдется много информации в интернете. Лотта была хранительницей его биографии.
        Не слишком надейся, урезонивала себя Людивина, выходя из машины. Она просто старушка, когда-то знавшая Ферри и продолжавшая следить за его «карьерой», потому что страшно его боялась.
        Людивина потянулась: сказывалось долгое напряжение. Чтобы добраться до южного пригорода, ей пришлось провести больше двух часов в пробках. День подходил к концу, быстро темнело. Уличные фонари светили желто, почти зловеще.
        Не обнаружив у калитки звонка, Людивина толкнула дверцу и прошла по газону к дому. Ставни были полузакрыты, по бокам пробивались полоски света.
        Она нажала на звонок и стала ждать.
        На улице было очень тихо, ни единого прохожего, ни звука, только отдаленный гул транспорта.
        За дверью послышался шум, шарканье.
        Домашние тапочки, легко представила себе она.
        Но дверь не открылась.
        - Это жандармерия, мадам Андреа. Не волнуйтесь, я просто хочу задать вам пару вопросов. Не бойтесь, я женщина, и я одна.
        Людивина знала, что пожилые люди все чаще становятся жертвой различных мошенников и потому подозрительны, никому не открывают, даже полиции, так что их приходится долго уговаривать, чтобы снять все опасения.
        Замок щелкнул, и дверь приоткрылась.
        Только перед глазами Людивины предстала не старушка, как она ожидала, а молодой человек.
        - Что такое? - спросил он.
        - Мне нужно поговорить с госпожой Лоттой Андреа. Она дома?
        - Нет, сейчас ее нет дома. В чем дело? Что-то случилось?
        Каждый раз все идет по одному сценарию, размышляла Людивина. Люди открывают дверь полиции и сразу думают, что погиб кто-то из близких.
        - Нет, но дело довольно срочное.
        - Может быть, я смогу помочь?
        - Вряд ли. Вы родственник?
        - Внук.
        - Скажите, пожалуйста, когда она вернется?
        Открывший посмотрел на часы. На взгляд Людивины, ему было лет двадцать пять. Бейсболка, толстый вязаный джемпер. Невысокий, лицо обычное, просто парень из пригорода, пытающийся как-то заявить о себе, выделиться, придумать себе какой-то имидж.
        - Должна быть дома через четверть часа, ее привезет санитарный транспорт. Хотите подождать в доме?
        Людивина спрятала удостоверение, руки у нее озябли, и она согласилась.
        - Извините, внутри бардак, - сказал молодой человек. - Лотта редко выходит из своей комнаты, а в остальной части дома хозяйничаю я. В гостиной есть стул, пойдемте.
        Внутри пахло затхлостью и немного гнилью, как будто здесь долго не мыли посуду или не выносили помойку. Гостиная выглядела старомодно и несколько провинциально, наверно в стиле Лотты Андреа, но внук слегка откорректировал обстановку: повсюду валялись журналы про автомобили и видеоигры, одежда и даже ланчбокс.
        Молодой человек прошел мимо нее и оказался на освещенном месте. На нем были длинные трусы-боксеры и шлепанцы, шаркавшие о кафельные плитки пола. Людивина сразу обратила внимание на его икры - белые и совершенно гладкие, как куриные голени.
        - Скажите честно, бабуля ничего такого не натворила? - спросил он, подтянув к себе стул.
        Под его бейсболкой скрывался голый череп.
        Он брился наголо.
        Но челюсть у него совершенно нормальная, успокоила себя Людивина.
        Он держался сухо, напряженно. Развернулся и посмотрел на нее.
        Взгляд непроницаемый. Стеклянный.
        Пустой.
        - Вы… - заговорила она не очень уверенно, - вы здесь живете?
        - Сейчас да, бабушка по доброте своей помогает мне воплотить мечту.
        - Даже так? А что за мечта?
        - Несколько месяцев назад я начал новое дело. Пришлось сильно потратиться на инструмент, так что на жилье пока денег нет. Но со временем раскручусь.
        - Очень здорово, что она вас так поддерживает.
        Они механически перекидывались репликами, в то время как их мысли были заняты чем-то гораздо более важным. Парень посматривал в коридор, который шел вправо, - с того места, где сидела Людивина, он был не виден.
        - Ну, я не слишком ее донимаю, я часто в дороге.
        - А-а. А что у вас за профессия?
        Людивина старалась сохранять спокойствие. Главное - не выдавать эмоций.
        - Я дальнобойщик.
        На этот раз сердце застучало так сильно, что казалось, оно пульсирует под одеждой и это видно со стороны.
        Парень полностью соответствовал психологическому портрету, который составил Микелис.
        Он смотрел на нее и по-прежнему улыбался.
        Его зрачки застыли неподвижно, как два отрицательных магнита, отталкивающих друг друга с одинаковой невидимой силой. Его улыбка почти не изменилась, но стала чуть более напряженной. Натянутой.
        Она узнала его, несмотря на бейсболку. Это он был на нечетком снимке грузовика, сделанном на пункте оплаты.
        На этот раз никаких сомнений.
        Он смотрел не моргая. В течение долгих десяти секунд, пока они неподвижно всматривались друг в друга, он ни разу не моргнул.
        Он понял.
        48
        Людивина дышала носом. Чтобы сохранить контроль. Сосредоточиться на дыхании. Это основа всего. Дыхание.
        Но сердце бешено колотилось. Оно все быстрее и быстрее прокачивало кровь через все сосуды вплоть до самых маленьких капилляров и гнало ее снова и снова, без остановки, без передышки.
        Ладони вспотели. Почти взмокли.
        Поле зрения словно сузилось, периферия расплывалась, в то время как фигура молодого человека становилась максимально четкой.
        Выиграть время. Ей нужно время, чтобы изготовиться. Достать оружие. Прицелиться.
        - Я не видела снаружи грузовика, - сказала она.
        - А я ставлю его дальше, на паркинге. Так надежней.
        Его тон изменился. Голос, поначалу звучавший любезно, стал резким, и, главное, в нем не осталось ни капли доброжелательности. Он говорил холодно и без выражения.
        - Ваша бабушка скоро должна быть дома…
        Людивина перешла в автоматический режим, слова выходили сами собой. А она тем временем напряженно думала, что делать дальше.
        «Зиг-зауэр» был на поясе, за спиной. Пуховик застегнут, это помешает быстро добраться до оружия. А еще пистолет надо снять с предохранителя.
        - Зачем притворяться? - спросил он без малейших эмоций. - Вы прекрасно понимаете, что никто не придет.
        Женщина-жандарм с трудом сглотнула.
        - Я здесь для того, чтобы все прошло нормально, - придумала она. - Вы сможете спокойно выйти наружу. Дом оцеплен.
        - Плохо врете.
        - Сирил, я…
        - Вы знаете, как меня зовут? А вы хитрее, чем я думал.
        - Мы знаем все. О вас, о Викторе, о Дитере Ферри, Брюссене и других. Сдавайтесь, и я гарантирую, что вам не причинят вреда.
        - Я не особо беспокоюсь. Меня защищают ваши законы. Никто в вашей стране не будет преследовать меня.
        Людивина медленно подняла руку к застежке пуховика и начала сдвигать ее вниз.
        - Прекратите, - сказал он, по-прежнему совершенно бесстрастно.
        - Почему? Нам надо…
        - Прекратите. Вы совершенно одна у меня в доме. Похоже, вы знаете, на что я способен, так что не злите меня.
        Она убрала руку.
        - Сирил, снаружи группа спецназа. Не делай глупостей.
        - Я что, дурак? Был бы тут спецназ, они не послали бы женщину одну вести со мной разговоры. Они бы высадили дверь, и я бы уже лежал мордой в пол со скрученными за спиной руками.
        У Людивины кончались аргументы, разговор выходил из-под контроля, а пистолет оставался по-прежнему недоступен.
        Вдруг у нее в голове зазвучал низкий голос Микелиса: У него нестабильный характер, он привык, что его направляют, ведут, диктуют, что ему делать, но разумен он лишь до тех пор, пока его не захлестнут агрессивные импульсы. Надо гасить нарастающую в нем волну насилия.
        Она вспомнила всех его жертв. Убитых. Искалеченных.
        Настоящий дикий зверь.
        - Давай сделаем так. - Она сумела сдержать дрожь в голосе. - Мы сядем вдвоем за стол и обсудим, как выйти из всего этого.
        Капюсен смотрел на нее спокойно - как ребенок на муху, прилипшую к клейкой ленте.
        Глаза у него были такие безжизненные, что у молодой женщины похолодело внутри.
        Этот ребенок сейчас будет отрывать у мухи лапки, одну за другой. Он смотрел с нездоровым, болезненным любопытством.
        - А я предлагаю другую игру, - сказал он. - Кто первым выхватит пистолет.
        С этими словами он прыгнул направо в коридор и скрылся из поля зрения Людивины.
        49
        Решение всей жизни.
        Принять за секунду.
        Людивина знала, что Сирил Капюсен трус, что он наверняка попытается скрыться, избежать схватки. Она тоже могла броситься назад, к выходу, и спасти свою шкуру.
        Или преследовать его и попытаться остановить, пока он не скрылся.
        Он был вооружен.
        Людивина уже сжимала свой «зиг-зауэр», выставив его прямо вперед.
        Нет времени вызывать подкрепление, убийца успеет скрыться прежде, чем они приедут.
        Она сделала три быстрых шага в сторону коридора. Сердце ширилось в груди, занимая все пространство, сдавливая легкие. Она задышала ртом, большими глотками хватая воздух, безуспешно пытаясь успокоиться.
        Три открытые двери, три возможности.
        За любой из них мог стоять Капюсен, готовый убить ее, расчленить, изнасиловать труп.
        Людивина немедленно прогнала от себя эти жуткие картины и, затаив дыхание, вжалась в первый дверной косяк, по-прежнему выставив вперед пистолет и держа палец на спусковом крючке, наготове для выстрела.
        Кухня. Маленькая. Пустая. За ней - прихожая, где на стуле и на полу валялась груда вещей.
        Жандарм быстро разогнулась и направила пистолет в коридор, ожидая, что убийца выскочит оттуда, гордясь устроенной ловушкой, и с воплем ударит ее ножом.
        Ничего подобного.
        На этот раз сердце у Людивины пульсировало прямо в горле.
        Она заставила себя идти вперед. Короткими быстрыми шагами. Не теряя контроль над телом. За плечами годы занятий боевыми искусствами, она знала свои рефлексы, свои возможности. Надо было заново овладеть руками и ногами, утратившими из-за эмоций всю свою упругость и силу.
        Но страх путал все карты.
        Второй проем был совсем рядом, в нескольких сантиметрах.
        Не думать!
        Людивина подняла ствол: повторяя каждое движение ее зрачков, он обшарил крошечную ванную комнату.
        Оставался только конец коридора. Последний вариант.
        Если он не обошел меня через кухню! - вдруг осознала она.
        Она резко обернулась в сторону гостиной.
        Никого.
        Опять поворот - последняя комната.
        Он здесь. Совсем рядом… Подстерегает меня…
        Сердце стучало теперь даже в висках. Ее мутило, желчь при малейшем движении подступала к горлу. Ноги едва держали.
        Вдруг вспомнились шлепанцы Капюсена. Лежащие в груде вещей.
        В прихожей.
        Он прошел через кухню! Он обошел… кругом!
        Он был сзади. Людивина обернулась, живот свело смертельным страхом.
        И в тот же миг тень Сирила Капюсена прыгнула прямо на нее. Его голый череп блеснул в свете лампочки. На Людивину надвигалось лицо, искаженное яростью: выпученные глаза, ввалившиеся щеки и широко раскрытый рот с желтыми зубами.
        Пока она переводила пистолет, он оказался рядом, одной рукой отбросил ее руку, а другой выхватил нож и направил на ее горло.
        Он кричал, это был истерический, звериный вопль.
        Людивина занималась джиу-джитсу и карате, пробовала силы в крав-мага. Годами отшлифовывала одни и те же жесты, чтобы они стали рефлекторными, чтобы действовать не думая, чтобы тело решало само и быстрее, чем мозг.
        Когда острие ножа уже готово было войти в плоть и перерезать горло, колено Людивины поднялось и ударило Капюсена в бедро. Удар произошел сам по себе, она даже не успела толком примериться, чтобы сделать противнику действительно больно, но выпада хватило, чтобы отбросить его назад, - нож просвистел в воздухе.
        Это дало Людивине драгоценную секунду, в которой она так отчаянно нуждалась.
        Ее правая рука нанесла противнику сильный удар под нос, оттолкнув убийцу и дав другой руке возможность развернуться.
        Сталь клинка мелькнула в коридоре, как молния.
        Людивина не успела удивиться.
        Ствол был направлен в сторону убийцы.
        Она нажала на спусковой крючок.
        Грянул гром.
        Ослепительная белая вспышка.
        Второй выстрел эхом разнесся по всему дому.
        Людивина не видела, задет противник или нет. Ею владел ужас, желание освободиться, действовать.
        Еще один выстрел. С каждой выпущенной пулей становилось легче.
        Это было возмездие.
        Сирил Капюсен взлетел на воздух и шлепнулся о стену, на лице его застыло недоумение.
        На мгновение он завис у стены, словно ища ответы на неведомые вопросы и глядя на Людивину.
        Она сделала шаг к нему и снова выстрелила. Почти в упор.
        Одной пулей.
        Кровь брызнула на шею и лицо молодой женщины.
        Она снова нажала на курок. А затем снова и снова.
        Запах пороха заполнил ноздри, в барабанных перепонках звенело.
        Она стреляла в тело Сирила Капюсена, пока не разрядила всю обойму.
        Не понимая, плачет она или смеется.
        Часть третья
        Они
        50
        Полковник Априкан помог Людивине встать на ноги.
        Мягко и осторожно.
        Он сам приехал за ней вместе с отрядом жандармерии. Трещали фотоаппараты, делая первые снимки. Полковник отвел ее к небольшой лестнице, усадил на ступеньки и укутал пледом. Он не хотел выпускать ее в таком состоянии. Пусть сначала кордон безопасности оттеснит журналистов и зевак.
        Априкан обхватил ладонями ее лицо и, пристально глядя в глаза, стал говорить. Ее барабанные перепонки еще звенели, но она понимала каждое негромко сказанное слово:
        - Я не знаю, что тут произошло, но вы действовали в пределах необходимой самообороны, Людивина. Это совершенно точно.
        Он не спрашивал. И даже не высказывал предположения. Он диктовал.
        - Сейчас вами займутся, - добавил он. - Подождите здесь. Мы про вас не забудем.
        Потом она видела, как он дает указания экспертам-криминалистам и направляет жандармов. Все происходило как в замедленной съемке. Виделось как будто издалека. Хуже того, звуки доходили до нее как сквозь слой ваты. Она была не здесь. А где-то далеко.
        И все же она улавливала обрывки разговоров. Вот говорят Априкан и Сеньон, который только что вбежал, запыхавшись, и смотрел на нее с порога. Полковник остановил его, предупредительно выставив руку.
        - …травмирована, - говорил полковник. - Надо аккуратно.
        - …как она?.. ранена?
        - …психика… рассчитываю на вас… Алексис… она… ничего, справи…
        Сеньон обнял ее.
        - Черт, - сказал он. - Ты меня до смерти напугала.
        От присутствия коллеги Людивине стало легче. Он что-то говорил не переставая, и мало-помалу она сбросила оцепенение и пришла в себя.
        Она не чувствовала угрызений совести.
        Ни малейшего чувства вины.
        Именно это удивляло ее больше всего. Она выпустила в человека пятнадцать пуль. Она отняла жизнь, поставила крест на жизненном пути того, кто был младенцем, ребенком, подростком и вскоре должен был стать зрелым человеком, и при этом не чувствовала ни раскаяния, ни отвращения.
        Сирил Капюсен погиб от ее руки. В облаке пороха, грохота и огня.
        В борьбе за выживание.
        Из-за спины Сеньона Людивина увидела, как один из офицеров подошел к Априкану и сказал, что ничего не найдено: ни огнестрельного оружия, ни скальпов, ни окровавленного белья, ничего, что можно связать с совершенными преступлениями.
        - Продолжайте искать, - приказал полковник, - в доме полно закутков и разных ниш. Найдите мне что-нибудь.
        Людивине было плевать. Он преступник, она видела его и не сомневалась.
        Приехал и Ришар Микелис. Он держался незаметно. Как наблюдатель. Пока молодой женщиной занимался ее коллега, криминолог изучал дом. Именно он, тщательно осмотрев каждую комнату, посоветовал заглянуть в холодильник. Там оказалось два пластиковых контейнера с мясом.
        - Проверьте содержимое. Готов поспорить, это не запасы говядины на ужин.
        - А что? - спросил один из криминалистов.
        - Останки последней жертвы.
        Криминалист чуть не выронил контейнеры из рук.
        - Ему нужно заглатывать добычу, - добавил Микелис. - Так он чувствует себя менее одиноким.
        - Безумие! - сказал криминалист, хотя непонятно, к кому это относилось, к убийце или к эксперту.
        Потом Микелис подошел к Людивине и просто кивнул ей, не говоря ни слова. На его лице читалось великое сострадание. Он знал, через что ей пришлось пройти. Он, специалист по насилию, преступным влечениям и убийствам, понимал прекрасно. Все это навеки запечатлелось у него на сетчатке, как бы всплывало бегущей строкой. Он знал те пустыни, по которым она скиталась, и знал, что худшее еще ждет ее впереди.
        Он склонил голову и исчез в ночи.
        Дрожь прошла. К Людивине возвращалось самообладание.
        Мозг перестраивался, срочно определяя новые приоритеты.
        - Надо отправить десант в Мор, - сказала она, когда Априкан снова оказался поблизости. - Мы должны добраться до деревни и остановить Брюссена, пока он все не узнал и не скрылся.
        Полковник посмотрел на нее, как ей показалось, даже с некоторой жалостью.
        - Я вылетаю туда со спецназом в четыре утра. На рассвете будем на месте. Сейчас идут последние приготовления.
        - Я с вами.
        - Ванкер, будьте благоразумны.
        - Я только что убила его сообщника!
        - Вот именно.
        - Не поступайте так со мной, полковник.
        Априкан придвинулся ближе, обращаясь только к ней и Сеньону, чтобы не слышали остальные бойцы:
        - За этой стеной лежит мертвый парень, вы нашпиговали его пулями…
        - Этот парень, как вы знаете, Зверь! Полковник, он напал на меня, я защищалась, я…
        - Пятнадцать выстрелов? Скорее, вы дали себе волю и отвели душу!
        - Я была напугана! Я запаниковала!
        - Я-то вам верю, но Генеральная инспекция потребует точных объяснений, чтобы никто не смог обвинить вас в мести за Алексиса!
        - Они получат свои объяснения! Только дайте мне довести дело до конца. Позвольте ехать с вами. Я хочу быть там, мне надо увидеть лицо Брюссена. Я знаю это дело лучше всех, это я нашла их имена в «Буа-Ларрисе», полковник, я смотрела Капюсену в глаза. Я в деле с самого начала! Я заслуживаю того, чтобы лететь с вами завтра.
        Сеньон тоже не сводил взгляда с начальника.
        Априкан вздохнул, а Людивина снова заговорила:
        - Инспекция меня отстранит, по крайней мере на время, но я хочу закончить красиво. Я имею на это право. Я имею право!
        - Инспекция запустит процедуру проверки не сразу, - поддержал Сеньон, - ее отстранят от дела не раньше чем через неделю или даже месяц.
        - Я умоляю вас, - сказала жандарм.
        Априкан покачал головой. Он ткнул пальцем в грудь темнокожего великана:
        - Под вашу ответственность, Дабо. А вы, - тут же добавил он, наклонившись к Людивине, - не лезьте на рожон, мне не нужны неприятности, ясно?
        - Спасибо, полковник.
        Молодая женщина почувствовала такое облегчение, будто только что ее жизнь снова висела на волоске.
        - А пока я буду тянуть с отчетом баллистической экспертизы, - признался он, - и поддерживать версию, что это была исключительно самооборона.
        - Так и было, я оборонялась!
        Априкан, похоже, не разделял этого мнения.
        - Вы сильно превысили ее рамки, Ванкер. СМИ обвинят вас в том, что вы мстили за смерть коллеги. И я думаю, они не ошибутся.
        Сеньон и Людивина ошарашенно уставились на своего руководителя.
        - Хотя знаете что? Мне трудно вас осудить, - добавил он. - Вы останетесь в группе, пока я не получу от Главного управления формального приказа об отстранении вас от дела. Держитесь тихо, не привлекайте внимания. Я не хочу вас ни видеть, ни слышать. Дабо, ваш вертолет вылетает ровно в четыре часа. Рядом с вами будет свободное место. Я не хочу знать, кого вы берете с собой. Это ваша проблема.
        51
        Волны леса внизу сменяли друг друга. В бледных лучах рассвета верхушки деревьев напоминали бушующее море.
        Черное.
        Людивина следила за проплывающим пейзажем, надев наушники, - полет ее слегка оглушил. Почти два с половиной часа в вертолете, а до того - снотворное и короткий сон на диване в гостиной Сеньона, резкое пробуждение и навалившиеся воспоминания об ужасах прошедшего дня.
        Каждый из пятнадцати выстрелов еще звучал в голове у молодой женщины.
        В доме не обнаружилось никаких следов Лотты Андреа. Однако чуть дальше, на автостоянке, нашли припаркованный грузовик. Внутри Сирил Капюсен хранил свою величайшую ценность - рюкзак со всем необходимым для связывания людей, огнестрельное оружие, два ножа и скальпель. И главное - свою чудовищную маску. Она, несомненно, была изготовлена самим убийцей на базе армированной ортодонтической маски с челюстями, отлитыми из полимерной смолы, которые идеально смыкались и управлялись с помощью двух кап, надевавшихся поверх зубов. Получался рот, полный одних клыков, созданный, чтобы пугать людей.
        И чтобы истязать.
        Потому что убийца встроил туда хитроумную систему пружин, которая удесятеряла силу сжатия челюстей. Если сильнее прикусить капу, клыки резко защелкивались.
        Убийце нужна была эта маска, чтобы кусать своих жертв, рвать их мясо, и он создал себе новое страшное лицо - морду с огромной выступающей пастью, которая защелкивалась, как волчий капкан.
        Что за извращенные фантазии унес он с собой в могилу? Что за детство сформировало такой неуравновешенный ум?
        Дитер Ферри добился успеха. Под его влиянием члены общины не только приняли себя без всякой негативной оценки, со всеми своими пороками и преступными влечениями, но и развились в настоящих, еще более страшных чудовищ.
        Лопасти «Экюрея» заработали громче, вертолет внезапно накренился, сделал вираж и устремился к посадочной площадке.
        Голос Сеньона, слегка искаженный микрофоном, окончательно вернул Людивину к реальности:
        - Через два часа все закончится.
        Молодая женщина недоверчиво усмехнулась.
        В то утро, когда они собирались взять зачинщика всей этой бойни, в Париже должны были хоронить Алексиса. Жестокое совпадение.
        Людивина жалела, что не могла присутствовать на похоронах, и в то же время чувствовала какое-то облегчение. Отдать ему последний долг было невыносимо тяжело. Как проститься с этим человеком, ее недавним любовником, сейчас, на глазах у всех его родных? Когда-нибудь она придет к нему, но без посторонних. В тишине. Одна.
        Но чтобы он мог упокоиться с миром, главное - отомстить, свести счеты.
        Виктор Магс и Сирил Капюсен мертвы.
        Они заплатили. По закону возмездия.
        Другой человек бы захотел увидеть их на скамье подсудимых перед лицом присяжных, но Людивина была не столь наивна. Она знала, что серийные убийцы отлично умеют манипулировать и скрывать свои тайны. Они не сказали бы ничего, что помогло бы понять их поступки, да тут и понимать-то нечего. Это были одержимые смертью социопаты. Их учили никогда не сдаваться, выбирать смерть. Они безоговорочно слушались хозяина. Герта Брюссена. Этого «идеального ребенка».
        Боковые двери вертолета распахнулись, и внутрь ворвался ледяной рассветный ветер.
        Людивина выпрыгнула наружу вместе с другими жандармами. Еще два «Экюрея» были на подлете.
        Следователей из Парижа подхватила местная жандармерия, и они помчались на джипах по узким проселочным дорогам. Мимо проносились холмы с виноградниками Арманьяка, затем леса, вдали, частично скрытый высокими яблонями, мелькнул замок, дальше в ожидании озимого сева лежали поля.
        Машины передвигались без шума, не включая мигалок и сирен и почти не встречая по дороге других автомобилей. Внутри спецназ готовился к операции, люди вставляли обоймы, подгоняли защитное снаряжение, надевали шлемы.
        Сеньон протянул Людивине пуленепробиваемый жилет с надписью ЖАНДАРМЕРИЯ на спине, и она надела его.
        Напряжение нарастало.
        - Трехминутная готовность! - выкрикнул мужчина рядом с водителем.
        Они свернули с узкой дороги на необозначенную грунтовку. Джип запрыгал, но не снизил скорость, за ним следовало еще пять машин.
        - Минутная готовность!
        Мужчина рядом с Людивиной застегнул липучки на перчатках и прижал к себе MP-5. Его глаза в прорезях черной балаклавы встретились с глазами женщины-жандарма.
        В них читалась сосредоточенность. Решимость.
        Она уже видела этого парня в вертолете до того, как он натянул балаклаву, и тут же забыла его лицо. Теперь видны были только карие глаза, горящие неукротимой решимостью.
        Внезапно джипы резко затормозили, двери распахнулись, бойцы стали выпрыгивать наружу. Они сгруппировались и, как только все были готовы, двинулись к Мору.
        Хутор состоял из пяти каменных зданий - двух старых ферм, зажатых во впадине между лесистыми холмами. Место укромное и запущенное, с заросшей бурьяном свалкой, ржавым остовом грузовика «рено-гоэлетт» и горами строительного хлама, наваленного везде, где можно: битая черепица, прогнившие доски, замшелые каменные блоки…
        Людивина хотела шагнуть вперед, но Сеньон удержал ее.
        - Мы в арьергарде, - напомнил он ей. - Пусть действуют профессионалы.
        Преодолев открытое пространство двора между длинными строениями, спецназовцы рассредоточились и высадили двери. С криками «Жандармерия!» они бросились внутрь, держа оружие на изготовку, три группы штурмовали три дома одновременно.
        Секунды тянулись бесконечно долго.
        Одна группа вышла из дома и направилась в сарай.
        Небо на востоке постепенно белело, высвечивая утреннюю росу на серых ветвях.
        На дальнем конце хутора гулко бухнул выстрел. Из карабина. Сеньон, Априкан и двое оставшихся офицеров вздрогнули.
        Людивина ожидала услышать ответную очередь из MP-5, но раздались лишь отрывистые выкрики и команды.
        У одного из офицеров затрещала рация и поступил доклад.
        - Задержан подозреваемый, - сообщил офицер Априкану, - он применил оружие, но никто не пострадал. Подозреваемый обезврежен.
        Постепенно на хуторе, в помещениях, взятых под контроль спецназом, зажигался свет.
        Людивина кипела от нетерпения. Она хотела увидеть Брюссена. Посмотреть, каков из себя этот ретивый приспешник Дитера Ферри.
        По мере осмотра помещений по рации передавались отчеты. Мор был пуст. Обнаружен один Брюссен. Людивину это не удивило. Ферри умер, Ода Лешан тоже шесть лет как умерла, а подружка Герта Брюссена, должно быть, давно сбежала с корабля.
        Человек из спецназа дал отмашку, и Априкан со своей гвардией вошел в деревушку, за ним сразу последовали Сеньон и Людивина.
        Они миновали тошнотворно-грязную кухню-гостиную и обнаружили задержанного. Тот, ссутулившись, сидел на кровати в трусах и майке, с руками, скованными наручниками за спиной.
        Людивина замерла на пороге.
        Мужчине было едва за пятьдесят. Всклокоченные седые патлы, багровые щеки алкоголика. Брюхо, позорно вываленное на колени.
        Этот мужик родился не в 1944 году.
        - Это не Герт Брюссен, - сказала она, подойдя ближе.
        Мужчина поднял на нее глаза, в которых горел странный огонек.
        - Нет, я не Герт, - подтвердил он.
        - Как вас зовут?
        Он замялся.
        - Все равно мы рано или поздно узнаем, - пригрозил Сеньон уже гораздо энергичнее и злее.
        - Жан-Мишель. Монтиссон.
        Людивина покачала головой:
        - А где Брюссен?
        - Я не знаю.
        Она сделала к нему два угрожающих шага, но Сеньон ловко вклинился между ними.
        Априкан напрягся.
        - Тебя спрашивают, где Брюссен, - повторил Сеньон. Он говорил спокойно, но от этого становилось еще страшнее.
        - Клянусь, не знаю. Он уехал еще летом, потом вернулся на два дня в сентябре, и дальше - все.
        Он был растерян, напуган. Людивина ругнулась и вышла из комнаты.
        Брюссен от них ускользнул. Они его упустили.
        Тут вбежал, чуть запыхавшись, один из спецназовцев.
        - Полковник, - сказал он, - прошу вас пройти.
        - Вы его взяли?
        Человек нерешительно мотнул головой: «Нет».
        - Тогда что же?
        - Мы нашли подвал, полковник.
        - Да что там в подвале, говорите, черт возьми!
        - У них тут не ферма. А бойня.
        Лицо Априкана посуровело.
        - Вряд ли вы видели что-то подобное, - добавил спецназовец. - Честно говоря, никто такого не видел.
        52
        На металлических балках в подвале повсюду висели гаражные лампы, от них синтетическими лианами свисали провода.
        Здесь все было продумано. Прежде всего, стол из нержавеющей стали, слегка выпуклый по центру, чтобы жидкости стекали к краям, а затем по наклонным желобам - в пустое ведро из-под краски. Рядом со столом стояла железная тележка на колесиках, идеально чистая. Затем два верстака с полным набором домашнего умельца. Или начинающего хирурга. Дотошного гинеколога. Профессионального истязателя.
        Дальше располагался длинный стальной прилавок, покрытый клеенкой, испещренной шрамами от ударов тесака, пилы для мяса, разделочного ножа и даже бензопилы; все эти инструменты были аккуратно разложены неподалеку, возле бутылей с дезинфицирующим раствором, хлоркой и прочими чистящими средствами.
        Наконец, последнюю четверть помещения занимала огромная печь. К ней вел пандус с загрузочным люком, рядом виднелась куча угля. Две дверцы печи, как толстые губы, готовы были поглотить любые подношения.
        Следователи шли вдоль стен, где качались вмазанные в каменную кладку цепи с кожаными браслетами на концах. Захваты были всех возможных размеров. Крупные - для широких взрослых рук, мелкие - для детских запястий.
        Сколько людей прошло через этот ад? Сколько жизней оборвалось здесь за последние тридцать лет?
        Людивина бродила и смотрела, онемев от ужаса. Клеенка разделочного стола была иссечена сотнями порезов, идущих внахлест, - свидетельств многочасовой работы по расчленению тел перед отправкой в печь. Некоторые зарубки были еще розоватыми, несмотря на усердные попытки отмыть кровь.
        - Явно оттачивали мастерство, - мрачно прокомментировал Сеньон.
        - Вероятно, работал Дитер Ферри, - сказал Априкан бесцветным голосом. - Похоже, столом не пользовались несколько месяцев.
        - А может, и вся община, - предположила Людивина, увидев рядом с разделочным столом супницу и кастрюли.
        Как далеко вышли они за рамки нормального поведения? До каких пределов раздвинули понятие свободы? В какую страшную, отвратительную семью сплотил их Дитер Ферри своей стальной рукой?
        Никаких табу. Все дозволено. Извращений не существует, потому что любое желание в их глазах становилось законным и оправданным, абсолютно любое. Если хочется - попробуй, а вдруг понравится! И Ферри все это поощрял, ведь если человек чего-то хочет, он может.
        Как далеко они зашли все вместе?
        Людивина почувствовала, что с нее хватит, и вышла из подвала на воздух. Спецназовцы заканчивали осмотр каждого участка территории. Этого святилища Зла.
        Она окликнула двух солдат, возвращавшихся к грузовикам:
        - В зданиях еще кого-нибудь нашли?
        - Кроме мужика, которого мы задержали, никого: здесь явно давно не живут. Несколько месяцев - наверняка.
        Затем из подвала возник Априкан, на ходу диктуя по телефону приказ об аресте Брюссена.
        Людивина увидела, как из сарая, расположенного чуть в стороне от здания фермы, вышли три жандарма; вид у них был подавленный. Она тоже подошла к деревянной хижине и потянула на себя скрипучую дверь.
        Внутри было темно, посередине стоял стол, на нем - несколько склянок с химикатами и лотки с инструментами.
        А потом она увидела их.
        Десятки пастей. Или даже сотни.
        Оскаливших свои огромные клыки.
        Это были пасти животных, в которых Людивина сразу узнала собак. Они висели повсюду, занимая пространство от пола до потолка, трофеи вечной безжалостной охоты.
        Взгляд Людивины внимательно скользил по полкам: здесь было все необходимое, чтобы освежевать, выпотрошить и разделать животное после поимки. Затем ее внимание привлекла картонная коробка, попорченная влагой. Внутри оказалась куча маленьких челюстей и птичьих черепов, некоторые были испачканы краской - все пыльное, старое. Они напомнили Людивине коробку с детскими игрушками. Жутковатыми и извращенными.
        Все помещение выглядело облегченной копией подвала. Промежуточным этапом.
        И тут молодую женщину посетила страшная мысль.
        Здесь вершился обряд инициации. Переходный этап для детишек этого хутора. Здесь они росли, готовясь стать настоящими, законченными социопатами. Именно здесь, освоив искусство охоты, травли, они учились истязать животных. Дальше включались жажда крови, изначальное, нутряное, пещерное насилие. Здесь, в этом сарае, в окружении взрослых вырожденцев, садистов и коварных манипуляторов дети открывали для себя мир невиданной жестокости и отчасти выстраивали свои извращенные фантазии.
        Виктор Магс и Сирил Капюсен не были завербованы Гертом Брюссеном - они на самом деле выросли здесь, в этом уже не было сомнений. Чтобы замести следы, им не дали фамилии настоящих отцов. Людивина верила, что в скором времени обнаружится, что Магс и Капюсен получили фамилии своих матерей, случайно оказавшихся здесь женщин, каких-нибудь пропавших без вести наркоманок, чья личность была не важна, - они просто обеспечили клану Дитера Ферри потомство.
        Людивина медленно пошла назад, придавленная тяжестью всего, что ей представилось.
        Едва завидев ее, Сеньон бросился к ней:
        - Только что Магали раздобыла еще один адрес Брюссена, он указан в налоговой! Ни за что не догадаешься. Это Верней-ан-Алатт!
        - Капюсен время от времени заезжал к нему и звонил со своего мобильника, подключаясь к тому ретранслятору, - догадалась она.
        - Априкан только что отрядил за ним группу спецназа, хочет взять на рассвете, тепленьким, пока не свалил.
        Людивина стиснула зубы. Она переживала, что не сможет при этом присутствовать. Не сможет посмотреть в глаза этому ублюдку, когда его арестуют.
        - Я хотела бы видеть, как его схватят. Просто хоть на миг взглянуть ему в лицо, - сказала она.
        Он посмотрел на нее и кивнул:
        - Я попробую это устроить… Как ты? - спросил он уже мягче.
        Она пожала плечами.
        Из окна второго этажа показался шлем одного из бойцов спецназа, раздался крик:
        - Полковник! Сюда!
        В этом голосе как будто слышалась паника. Сеньон и Людивина бросились в дом, где находился их единственный задержанный.
        Прыгая через ступеньки, они взлетели вверх по лестнице и ринулись дальше вглубь дома, где спецназ обнаружил лестницу, закамуфлированную под шкаф. Система была сконструирована настолько ловко, что, не открыв шкаф, ее невозможно было заметить.
        Рядом с дверью стоял растерянный жандарм.
        - Что случилось? Проблема с задержанным? - испугался Сеньон.
        Людивина, не дожидаясь ответа, стала подниматься по крутым ступенькам и оказалась на довольно темном чердаке.
        В глаза сразу бросились светоотражающие зонты для съемки и рулон синей ткани для создания фона. Это была фотостудия.
        - Не бойся, - произнес мужской голос ласково и тихо, словно уговаривая ребенка.
        Людивина обернулась к противоположной стороне чердака.
        Один из жандармов сидел на корточках к ней спиной.
        Его рука была протянула к детской кроватке, заваленной игрушками.
        Он обращался к маленькой девочке, прячущейся от страха за плюшевым мишкой.
        Та смотрела на него с ужасом.
        53
        Только прибывшая женщина-врач смогла разжать объятия девочки, намертво вцепившейся в Людивину.
        Ребенок не произнес ни слова, даже не назвал свое имя.
        - Она подвергалась насилию? - спросил Сеньон, подойдя к коллеге.
        - Пока не знаю, ее не будут сразу осматривать, сейчас она в шоке.
        - Среди вещей Монтиссона обнаружен компьютер. Мне не нужно ждать заключения эксперта, я и так знаю, что мы там найдем.
        - Это наш педофил.
        - Никаких сомнений. Он говорит неохотно, но не отрицает, что прожил здесь целый год. Он компьютерщик. Работает на удаленке, с хутора. Ставлю голову на отсечение, именно он создал для Брюссена сайт «Зерна внутри нас».
        - Вот подонок!
        - Прямо руки чешутся ему вмазать!
        - Что дальше? Они перевезут его к нам в Париж?
        - Думаю, что пока Априкан хочет расположиться в местной жандармерии. Малышку отправят в больницу. Я ненадолго останусь тут, налажу связь с командой Магали. А спецназ днем вылетает обратно, ты можешь вернуться с ними.
        - Нет.
        Сеньон не настаивал, и Людивина забралась в кабину пожарной машины, увозившей врача и девочку, которой дали успокоительное.
        Ближе к полудню, когда Людивина еще находилась в больнице в Ажене, ее напарник позвонил и сообщил, что квартира Брюссена в Верней-ан-Алатте оказалась пуста. На месте работали две бригады, мобильник Брюссена был внесен в базу и поставлен на прослушку, но оператор пока не смог его локализовать.
        К Людивине вышел врач, осматривавший девочку, пока она спала.
        - Картина ужасная, - напрямую сказал он.
        - Ее насиловали?
        - Неоднократно. Я не знаю, как долго ее мучили, но у нее серьезные физические травмы.
        - Есть угроза для жизни?
        - Теперь нет, но она истощена, организм испытывал нехватку всего, и главное… если б вы видели… - Доктор покачал головой. - Его поймали? - вдруг спросил он. - Того, кто это сделал?
        - Да.
        - Нехорошо так говорить, тем более что я врач, но для таких гадов, ей-богу, самое правильное - смертная казнь.
        Людивина и бровью не повела.
        Только в памяти набатом совести откликнулось эхо пятнадцати выстрелов.
        - Она поправится?
        - Физически? Возможно, понадобится хирургическое восстановление…
        - Все так плохо?
        - Да.
        Молодая женщина сжала кулаки.
        - А психологически… - продолжил он. - Не знаю. Здесь есть психиатр, так что девочка будет не одна, когда очнется.
        - Можно мне ее повидать?
        - Если хотите… Вы же тут полиция, а не я.
        Людивина остановилась у изголовья кровати. Даже во сне лицо девочки выглядело сурово и замкнуто. Она провела рукой по волосам, и девочка сразу же заметалась. Жандарм отдернула руку. Она стояла почти час и смотрела, как девочка спит. Потом служебный долг одержал верх над чувствами: она поняла, что нужно действовать.
        Людивина сфотографировала маленькое личико на свой мобильный телефон и отправила его Магали, чтобы та сравнила его с фотографиями в базе пропавших детей.
        Девочка очнулась днем, и ею немедленно занялась бригада психологов.
        Людивина устроилась в зале ожидания и много раз звонила оттуда Сеньону и Магали, чтобы узнать последнюю информацию. Новостей пока не было: Брюссена так и не нашли, а Монтиссон практически не шел на контакт.
        Наконец в пять часов вечера пришло известие.
        Девочку звали Матильда Ломпар.
        Опознали ее с трудом, лицо сильно изменилось.
        Девочка была в розыске почти три года.
        Сердце Людивины упало.
        Малышка вернулась из ада. Три года жизни среди чудовищ. Сначала, наверно, она была в рабстве у Ферри, а затем стала игрушкой Монтиссона. Она видела все. Она пережила немыслимое.
        Женщина-психолог окликнула Людивину:
        - Можете подойти?
        - Она заговорила?
        - Нет. И вряд ли заговорит. Она даже не рисует.
        Женщина выглядела растерянной.
        - Вы задавали ей вопросы о том, что она пережила?
        - Нет, еще слишком рано. Вы, наверно, видели, мы поместили ее в детскую комнату. Она захотела куклу, и я принесла ей. Потом она жестами попросила другую. Потом еще одну.
        - Вы ей их дали?
        - Конечно. Сначала я подумала, что ей нужно, чтобы куклы были рядом, что так ей спокойнее, но она ясно дала понять, что хочет что-то показать. Некоторые дети, пережив травму, хотят высказаться. Говорить им часто бывает слишком трудно, поэтому они рисуют, а некоторые пользуются мимикой, жестами.
        Людивина приготовилась к худшему.
        - Она хотела двух кукол, мальчика и девочку?
        - Нет, она хотела много кукол. Я опустошила все комнаты и шкафы в отделении и набрала четырнадцать.
        - И что было потом?
        - Ну… Мне кажется, она пытается что-то сказать. На свой лад.
        Психолог открыла дверь тамбура и подвела Людивину к окну, откуда была видна комната Матильды.
        Четырнадцать кукол были выложены в ряд на кровати.
        И у всех оторваны головы.
        54
        Они пожирали невинность других людей, уничтожали чистоту.
        Дитер Ферри, Герт Брюссен и их банда.
        Чистота и невинность - вот алтарь, на котором создается гармоничная личность. Матрица здоровой психики. Которую они с наслаждением развращали, губили. Всеми способами и при каждой возможности.
        Переиначивая мир по своему образу и подобию. Множа число уродливых, искалеченных людей. Мужчин и женщин, похожих на них, состоящих из извращений и отклонений, испорченных до такой степени, что они могли раскрыться только через крайние формы проявления своих пороков.
        Эти пожиратели невинности хотели распространить свой недуг на весь мир. Хотели выйти из своего одиночества прокаженных, отверженных, преследуемых законом, живущих с клеймом дегенератов. Да, они другие, раз и навсегда, и они требовали права существовать в таком качестве.
        Это требование нужно было утвердить силой, заявить о нем многократно.
        С одной стороны, постепенно собирая как можно больше единомышленников, а с другой - развращая детей, формуя их по своим лекалам.
        Чтобы такое меньшинство уже нельзя было сбросить со счетов.
        Чтобы завоевать планету.
        От этой мысли Людивине стало худо.
        Бутерброд не лез в горло, она положила его на стол. Она неотступно думала о том, что пришлось испытать Матильде, что с ней сделали.
        Ее можно спасти! - хотела верить Людивина. Если окружить ее огромной любовью, если рядом будет семья, она вылечится, раны затянутся, и она станет замечательной женщиной!
        Она ведь еще совсем маленькая. И рядом будут родные люди. Ее родители скоро приедут, они уже выехали из Авиньона.
        Людивина схватила мобильник и набрала Сеньона. Попала на автоответчик: видимо, напарник разговаривал с Парижем или вел допрос Монтиссона. Она набрала номер Магали и тоже услышала сообщение автоответчика.
        Она не могла просто ждать. Ей нужно было действовать, чувствовать себя полезной. Сидеть на месте становилось невыносимо, она бесконечно гоняла в голове мысли и воспоминания, все как на подбор тяжелые, мрачные и безнадежные.
        Верней-ан-Алатт.
        А здорово их обошел этот Брюссен. Где он теперь, когда Магс и Капюсен вышли из игры? Ему больше негде спрятаться, некого использовать: ни укрытия, ни приспешников.
        А вдруг он уже набрал новых?
        Может быть, он сейчас едет в Испанию, к новообращенному охотнику?
        Внезапно Людивине пришла в голову страшная мысль; она набрала Априкана.
        - Полковник, хутор оцеплен?
        - Да, оцеплен.
        - Установлено наблюдение? Брюссен может вернуться туда, ведь это его штаб и…
        - Не беспокойтесь, на месте постоянно дежурят жандармы.
        - Им надо тщательно прятаться! Ведь если Брюссен сунется туда и обнаружит их присутствие, то смоется прежде, чем мы…
        - Ванкер, я знаю свою работу, все под контролем! Отдохните немного, вам вообще здесь быть не положено.
        - Нашли что-нибудь еще на месте преступления?
        - В комнате Брюссена куча книг по продвижению идеологий и древним языкам.
        - Там он и откопал свой символ *e. Других потайных комнат не нашли? Других пленников? Никакой информации о личности испанского убийцы или…
        - Ванкер, отстаньте, если будет - скажу.
        Он повесил трубку.
        Людивина поднесла руку к губам и начала было грызть ногти, но тут же спохватилась.
        Почему Брюссена не оказалось в той квартире?
        Людивина была уверена, что квартиру купили вскладчину всем сообществом, чтобы использовать ее как укрытие или привал возле Парижа для выполнения очередного жуткого дела.
        На данном этапе у Брюссена не было причин бежать оттуда: весть о смерти Капюсена не стала достоянием прессы, Априкан строжайше запретил называть его имя, а также упоминать адрес и выкладывать фотографии дома. Брюссен, конечно, человек крайне подозрительный, но он не мог знать, как близко подобралось к нему правосудие.
        Так где же он сейчас?
        Вряд ли живет в отеле. Если он не дома, значит либо в дороге, либо остановился где-то у надежного человека.
        И тут в глубинах дедуктивной системы Людивины зажегся огонек. Не ярче ночника, скорее маленькая красная лампочка, сигнал тревоги.
        Она чувствовала, что упустила какой-то существенный момент. Своим аналитическим умом она улавливала его, но не могла вычленить и обдумать, касаясь его лишь по верхам.
        Дом Капюсена.
        Капюсен не был его владельцем! - внезапно поняла она. Дом принадлежал Лотте Андреа!
        Брюссен поселил своего выкормыша у старой знакомой, он наверняка сначала сам вышел на нее, убедился, что она живет одна, вдали от родных, и только потом поселил там парня. Тело женщины, вероятно, захоронено где-нибудь в лесу.
        Брюссен не забывал своих бывших названых братьев и сестер, бывших «идеальных детей».
        Значит, считал, что они обязаны поддерживать друг друга и всячески помогать?
        Людивина снова позвонила Магали и снова безрезультатно, но на сей раз ей удалось изложить свою мысль ее коллеге Бенжамену.
        - Надо поставить под наблюдение жилье еще троих, - сказала она без долгих объяснений. - Эгона Тюррена, Клааса Бочеллини и некоего Ронье - полного имени не знаю, живет на юге. Точнее можно узнать у первых двух.
        - Погоди, я не понимаю…
        - Позже все объясню, а пока немедленно отправляй машину к ним и скажи нашим ребятам, чтобы поставили охрану! У меня есть основания полагать, что Герт Брюссен захочет их навестить или даже пожить у них, чтобы сбить нас со следа.
        - Я этим займусь.
        Людивина исключила из списка Каролину Фитч-Жандрие. Эта пожилая женщина жила в постоянном окружении людей, так рисковать Брюссен не станет. Последний в списке, Локар, жил в Канаде, так что расстояние, по крайней мере на время, должно было обеспечить ему безопасность.
        Людивина взяла из автомата банку газировки и разом выпила половину, не столько утоляя жажду, сколько снимая нервное напряжение.
        Из коридора донеслись чьи-то быстрые, взволнованные голоса.
        Приехали родные Матильды.
        Людивине не хватило духу выйти к ним навстречу. Только не сейчас. Ей не хотелось рассказывать им, что испытала девочка за эти почти три года. Ведь родители с нетерпением ждали встречи, и она не хотела портить этот момент.
        Мобильный завибрировал. Звонила Магали.
        - Плохая новость, - сказала она, - только что получила подтверждения от полицейской погранслужбы и от авиакомпании: сегодня утром Герт Брюссен покинул страну.
        - Вот черт. Куда вылетел?
        - Рейс до Монреаля.
        - Скоро приземлится? Ты предупредила людей на месте?
        - Самолет сел два часа назад, Брюссен прошел пограничный контроль в общей толпе. Теперь гуляет где-то на свободе. И мне пока не удалось узнать в авиакомпании, какой у него билет: в один конец, с пересадкой или туда-обратно.
        - Он не вернется, - догадалась Людивина.
        - Откуда ты знаешь?
        - Он полетел к старому знакомому. Брюссен бежал из Франции, чтобы спрятаться у одного из тех, кто жил с ним и Ферри тридцать лет назад, у Маркуса Локара.
        - Я сейчас же найду адрес этого Локара. И подключу Канадскую королевскую жандармерию, именно она работает с Интерполом. Априкан ждет от нас результатов, чтобы сообщить местным полицейским.
        Людивина ожидала чего угодно, но не этого.
        Она считала, что Локар рассорился с бывшими товарищами. Ведь он покинул общину при первых признаках опасных отклонений.
        В коридоре кто-то заплакал. Звуки рыдания стали глуше, словно кто-то уткнулся в ладонь или в родное плечо.
        Брюссена надо остановить. Людивина кипела от досады. А вдруг выдача преступника из Канады станет муторной политической волокитой! Ей так хотелось, чтобы этот гад вернулся на родину и предстал перед судом. Чтобы встретиться с ним взглядом и заставить его опустить глаза.
        Она дождалась звонка от Магали только через полтора часа.
        - Дело усложняется. Локар живет в глуши, на самом севере провинции Квебек. Место труднодоступное из-за снега, и до ближайшей цивилизации далеко, это поселок лесорубов. Местные власти зафрахтовали целый конвой со снегоходами, они считают, что даже Брюссену добраться туда будет нелегко.
        - Априкан с ними на связи?
        - Вечером он возвращается в Париж и вылетает завтра на рассвете. Он хочет быть на месте, поэтому уже поговорил с судьей, сам ему позвонил! Сейчас утрясают формальности.
        - Сеньон едет с ним?
        - Да. Априкан для надежности берет даже Микелиса, чтобы тот проинструктировал их перед допросом.
        Людивина не успела возмутиться, как кто-то за спиной у Магали выругался и тоже подскочил к телефону. Бенжамен перевел аппарат в режим громкой связи.
        - У нас новая проблема, - быстро сказал он. - Ты была права, Людивина, насчет старых приятелей Герта Брюссена. Бочеллини в порядке, он у себя, а вот Эгона Тюррена только что нашли дома с перерезанным горлом.
        Людивина закрыла глаза.
        - Вероятно, убит прошлой ночью, - добавил Бен.
        - Он сводит счеты! И обрубает концы, - догадалась она. - Бочеллини не ездил в Мор, а Тюррен жил там и сбежал с корабля. Брюссен отправился в Квебек не для того, чтобы вербовать Локара, а чтобы его убить. Он убирает свидетелей.
        - Зачем? - спросила Магали.
        - Свихнулся. Думаю, Ферри держал его в узде, но после его смерти Брюссен решил осуществить свой безумный крестовый поход. Отсюда массовая вербовка сторонников и одновременно уничтожение «предателей». А теперь он хочет уничтожить дезертиров. Я думаю, что, будь у него больше времени, он бы прикончил Бочеллини и всех остальных «идеальных детей» - тех, кто не поддержал его план. Но пока он убирает главных свидетелей.
        - Выполнить такую задачу нелегко, - пояснила Магали. - Местные власти сообщили, что Маркус Локар, по всей видимости, живет в окружении многочисленной родни и друзей. Брюссену будет непросто к нему подобраться.
        - Не уверена, что это его остановит. Откровенно говоря, он в таком состоянии, что, не колеблясь, убьет всю семью. Возможно, даже ликвидирует всю деревню.
        - Старику шестьдесят восемь лет, не забывай, он тоже не дьявол.
        - Брюссен планировал все свои выходки долго и тщательно, он организован и хитер. Только посмотри, как он управлял Капюсеном. Магали?
        - Что?
        - Закажи билет на меня тоже.
        - Лулу, я не знаю…
        - Я поеду в Монреаль вместе со всеми. Хочу быть в деле.
        Нельзя просто сидеть и ждать, иначе она сама свихнется. Ей надо ехать со всеми. Она чувствует Брюссена лучше, чем кто-либо другой. Он не с бухты-барахты отправился в канадскую глубинку. Это не в его стиле.
        Теперь Людивина была уверена: у него не просто идея.
        У него есть план.
        55
        В салоне самолета все спали.
        Освещение было выключено, и каждый укутался в одеяло, пытаясь согреться.
        Людивина никогда не понимала, почему в самолетах так холодно.
        Априкан и Сеньон сидели с закрытыми глазами, а полковник так даже и с открытым ртом - он, несомненно, спал. Сейчас даже он был в гражданской одежде, как и все остальные. Единственное, что еще подтверждало их статус, - это удостоверения личности. При них не было ни формы, ни оружия, ни наручников - ничего, кроме официального документа.
        Странно, но Априкан мало того что не выставил Людивину, но даже не попытался ее отговорить, словно знал заранее, что она поедет. Он просто сделал вид, что ее не заметил.
        А вот Микелис на своем месте отсутствовал.
        Людивина обернулась и увидела его в задней части самолета, возле выхода. Она отстегнула ремень и присоединилась к нему.
        - Не можете отключиться? - спросила она подчеркнуто дружелюбно.
        - Я плохо сплю в самолетах.
        - Страшно?
        - Нет, просто некомфортно. В моем возрасте привыкаешь спать в своей постели.
        - Но вы же совсем не старик, - ответила Людивина, улыбаясь.
        - Это дело преследует вас, как наваждение, верно? Вы одержимы им.
        Она пожала плечами:
        - Так и должно быть, разве нет?
        Микелис помолчал, сверля ее своими серыми глазами.
        - Для меня это главное расследование всей жизни, - объяснила Людивина. - А тут еще смерть Алексиса. По-моему, одержимость в данном случае оправданна.
        Криминолог дернул подбородком, скривил рот, его лицо выражало некоторое сомнение.
        - Насилие - черная дыра, оно засасывает все на своем пути, все. Берегитесь, вот единственное, что я хочу вам сказать.
        - Поэтому вы и ушли на пенсию?
        - Когда вы целыми днями ставите себя на место преступников, причем самых страшных из них, пытаетесь влезть им в голову, вы в конце концов начинаете думать, как они. Усваиваете их взгляд на вещи, их опыт, их фантазии. Постепенно уходите в себя, отгораживаетесь от других, это заполняет вашу душу. Затрагивает вашу личность вплоть до самых глубинных, интимных аспектов, даже сексуальные отношения перестают быть прежними, они становятся грубее, необузданней. Вы отдаляетесь от других и поневоле становитесь более мрачным и агрессивным человеком.
        Людивина хотела ответить, что она еще не дошла до такой стадии, но тут ее словно озарило. Если взглянуть со стороны, оказывалось, что симптомы, описанные криминологом, ей поразительно знакомы. Она стала раздражительной, замкнутой, все воспринимала сквозь призму действий этих убийц…
        - Возможно, вы правы… - согласилась она.
        - Это неизбежно, поверьте мне. Лично я предпочел вернуться в семью, пока не потерял самое дорогое. Я был на грани, мои родные едва не отдалились от меня, но я вовремя успел среагировать.
        - Так почему же вы снова здесь? Почему именно сейчас, ради этого конкретного расследования?
        Микелис мгновение смотрел перед собой, поверх спящих голов пассажиров. Гул реактивных двигателей заполнял салон самолета и убаюкивал.
        - Потому что речь идет о заговоре. О настоящем ордене пещерного зла.
        - Как вы сказали?
        - Выслеживая серийных убийц и самых страшных извращенцев, я в итоге составил очень точное представление о том, как они устроены и как функционируют. Они - машины, понимаете? Они не испытывают ни сочувствия, ни эмоций, но при этом обладают всеми преимуществами человека, этого потрясающе развитого животного, доминирующего на планете. Я часто думал, что именно они, с их полным отсутствием жалости и чувств, и есть настоящая вершина пищевой цепи. Представьте, что будет, если завтра эти существа атакуют не отдельного человека, а систему в целом. Если мало-помалу все извращенцы, массовые или серийные убийцы начнут наносить удары в глобальном масштабе. Но уже не просто ради утоления своих фантазий, а с целью установления тотального господства.
        - Но вы лучше меня знаете, что это так не работает! Убийца повинуется своей навязчивой идее, он не может переориентировать ее на что-то другое. И уж конечно, этого не смогут сделать несколько убийц одновременно, ведь у них разные навязчивые идеи!
        - Я вам говорю как раз о некотором изменении поведения у этих преступников, которое как будто толкает их на массовое, широкомасштабное варварство. Я имею в виду не согласование преступных позывов, а скорее возникновение у большого количества людей одинаковых индивидуальных позывов! Как будто теперь, в эпоху индустриального общества, преступники сумели поставить убийство на поток. Чтобы убивать не время от времени, а постоянно: чтобы психопаты подмешивали токсичные вещества в продукты в супермаркетах, отравляли системы снабжения питьевой водой, закладывали бомбы в школах, кинотеатрах и автобусах - лишь бы убивать массово. Чтобы убивать людей, как все известные нам серийные убийцы, но в бешеном темпе.
        - Синхронизация убийственных позывов?
        - Именно. Форма социальной и интеллектуальной мутации, которая, находя отклонения, заражает и без того психологически ослабленных, уязвимых людей.
        - Своеобразный вирус насилия?
        - В каком-то смысле да.
        - Но это невозможно, потому что с точки зрения биологии насилие - не заболевание!
        - Не вирус в медицинском смысле слова, а вирус психический, передаваемый нашими собственными генами и активируемый повторением агрессивных действий из поколения в поколение. Возможно, он есть в нас изначально и только ждет активации. В конце концов, все болезни возникли когда-то давным-давно и прошли сквозь времена, скрываясь в организмах в латентной, дремлющей форме, а потом внезапно происходит вспышка! Вот взять хотя бы СПИД: сколько тысяч лет человеческой эволюции потребовалось для того, чтобы он вышел на свет? Он же не с неба свалился в конце двадцатого века! Он сидел где-то, ждал своего часа, подходящих факторов, которые его запустили.
        - То есть вы считаете, что существует некий вирус экстремального насилия, готовый вот-вот проявиться, так, что ли?
        - Это пещерная агрессия. Часть нашего генетического кода. Возникшая на заре человечества. Не все эксперты с этим согласны, но есть интересные исследования[14 - См. роман Максима Шаттама «Теория Гайи».]. Наша склонность к агрессии и стремление приспосабливаться через насилие ради того, чтобы выжить в любых условиях, подняться на вершину пищевой цепочки, говорят о серьезной поведенческой аномалии. Отсюда наша врожденная тяга выплескивать ярость. Именно она побуждает детей с раннего возраста играть в войну. Это атавизм. И наша движущая сила, наша базовая энергия, которая помогла нам покорить все досягаемое пространство и поработить все прочие виды. Мы распространяемся бесконтрольно, безгранично, даже рискуя исчерпать жизненные ресурсы, и, если придется, начнем войну с себе подобными, чтобы выжить на более плодородной территории, пусть даже ценой уничтожения миллионов.
        - Вы говорите, это у меня навязчивая идея? Да вы еще хуже…
        - Я просто хочу сказать, что оно живет внутри нас, и не надо это отрицать. Мир движется все быстрее, мы хотим всего и во все больших количествах, тут и глобализация, и индустриализация, и мондиализация… Видимо, настало время для такого массового насилия. Оно зреет из поколения в поколение уже более века. Оно растет и ширится внутри нас. Напирает с такой силой, что уже привело к драматическим последствиям. Оно принесло нам две беспрецедентных мировых войны, лагеря смерти! Если проанализировать последние тридцать лет, никогда еще мир не видел столько конфликтов одновременно! Никогда!
        Людивина даже отступила. Микелис говорил так страстно, что это почти пугало.
        Люди в задних рядах стали недобро оглядываться.
        Криминолог заметил это и, понизив голос, продолжал:
        - Это массовое насилие взросло и проявилось на практике в поколениях наших дедов и отцов. Теперь оно начинает еще и заражать напрямую те организмы, те хрупкие, восприимчивые умы, о которых я вам только что говорил. Оно действует непосредственно на индивидуальность. Вот почему все чаще встречаются серийные убийцы, массовые убийства и акты преступного безумия. И как нарочно, они случаются в наиболее индустриально развитых странах, там, где граждане впитали дух чрезмерного потребительства, где поощряется возрождение инстинкта завоевания и постоянного поиска удовлетворения, там, где люди не останавливаются на достигнутом.
        - И вы считаете, что этот феномен проявился в Брюссене и его подручных?
        - Именно это я и решил выяснить. Когда я узнал, что обычный юноша столкнул незнакомых ему людей под поезд, а перед тем начертил на стене символ, используемый серийными убийцами и педофилами, я стал опасаться, что моя теория обретает конкретное воплощение.
        - И что теперь? Вам стало спокойнее, когда вы узнали, что это сделано по указке безумца, обрабатывающего слабые умы?
        Микелис смотрел на нее почти с жалостью, как на человека, который ничего не понял.
        - Это тянется из нашего прошлого, Людивина. То, что они делают, является следствием нацистских экспериментов, плодом психологического разрушения детей, которые стали идеальной питательной средой для прорастания насилия. По отдельности они представляли угрозу для наших семей. А все вместе стали угрозой для всей системы. Дитер Ферри преуспел больше, чем я мог себе представить. Он сумел скрестить намерение и первичный рефлекс. То, что являлось лишь формой биологического заговора против нашего собственного вида, чтобы ограничить его экспансию в долгосрочной перспективе, не позволить ему вечно доминировать в мире, то, что существовало как природная предохранительная мера, было преобразовано Дитером Ферри в интеллектуальную мотивацию, после чего он захотел превратить ее в доктрину. Провозгласить свое учение. Возглавить саморазрушение человеческой расы.
        Внезапная турбулентность тряхнула самолет, и Людивина схватилась за криминолога. Одновременно загорелся знак пристегнуть ремни безопасности, по всему салону разнесся звуковой сигнал.
        Микелис помог ей выпрямиться. Но глаза его смотрели все так же пристально и тревожно.
        - Я вернулся к работе, чтобы удостовериться в своей ошибке, чтобы дальше спокойно смотреть, как растут мои дети, а в итоге обнаружил людей, которые хотят превратить пещерное зло в новую форму религии.
        Людивина отпустила его руку.
        - Все обстоит хуже, чем я опасался, - заключил он.
        Снова турбулентность сотрясла самолет, но на сей раз Людивине не за кого было ухватиться.
        56
        В контакте с Интерполом работала Канадская королевская жандармерия, но в Монреале французских следователей встретили два представителя Квебекской службы безопасности. Старший инспектор Мальвуа и сержант Кутан.
        Мальвуа - видный мужчина лет сорока, слегка напоминающий Кевина Костнера, только в темно-сером костюме и таком же галстуке, а Кутан - в мундире цвета хаки, помоложе и с большими усами.
        Из-за разницы часовых поясов время было едва за полдень, и канадские полицейские предложили провести короткое совещание в кафетерии аэропорта перед следующим перелетом.
        - Мы полетим на самолете до Радиссона, это на самом севере Квебека, - заговорил Мальвуа с канадским акцентом, чуть-чуть растягивая гласные. - Я договорился, оттуда мы поедем на больших джипах, специально оборудованных для передвижения по снегу. Даже если попадем в метель, без проблем доберемся до деревни господина Локара.
        - Это так далеко? - спросил Априкан.
        - О да, насколько я знаю, дальше селятся одни инуиты!
        - Во сколько ориентировочно мы будем на месте? - спросила Людивина.
        - В Радиссоне приземлимся около пяти вечера, ну и потом часа три на машине, не меньше.
        - И мы отстаем от Герта Брюссена на сутки, - вздохнула Людивина.
        - Ну, не думайте, ему тоже будет нелегко добраться, мадемуазель, - сказал сержант Кутан. - Самолеты в Радиссон летают не каждый день, и на наш рейс он не зарегистрирован, мы проверили. Значит, он решил проделать весь путь на машине, прямо из Монреаля! Более тысячи километров! Из них по крайней мере двести - по заснеженной трассе!
        - В это время года уже лежит снег? - спросил Сеньон.
        - Это самая холодная осень за последние годы! Уже три снежные бури! И ведь только середина октября! Не помню ничего подобного!
        - А дороги на севере не занесло, проехать можно? - спросила Людивина.
        - Ну, если машины хорошо оборудованы, то проедем, просто надо ехать небыстро и аккуратно. Если повезет, прибудем на место сразу за вашим подозреваемым.
        Два квебекских полицейских тщательно выбирали слова, стараясь не употреблять местных выражений. Они привыкли работать с «чертовыми французами», которые ничего не понимают.
        Старший инспектор Мальвуа замялся, явно не зная, как сформулировать.
        - Мне неловко спрашивать, но… вы в курсе, что вам нельзя иметь при себе оружие и производить арест самостоятельно?
        Априкан с готовностью закивал:
        - Естественно. Мы просто вас сопровождаем.
        - Извините, я обязан был это уточнить.
        - Вы собираетесь брать Брюссена вдвоем? - в изумлении спросила Людивина.
        - Не беспокойтесь, мы возьмем с собой еще двух моих людей, плюс двоих местных полицейских, которые поведут машины.
        Людивину это не очень-то успокоило. Казалось бы, шести человек с оружием было более чем достаточно, чтобы арестовать Герта Брюссена, шестидесятивосьмилетнего старика, который действует один и теоретически безоружен, поскольку летел на самолете, но она уже ни в чем не была уверена. Брюссен не поехал бы в такую глушь устранять Локара, не имея в голове хорошего плана. Проще всего было бы выманить его подальше от семьи - об этом она думала весь полет. Достаточно позвонить по телефону и упомянуть Мор, Ферри или просто назвать себя, и Локар тут же примчался бы из любопытства или из опасения, что родные узнают о его темном прошлом. Осталось бы выбрать лишь способ убийства. В характере Брюссена сделать все быстро и надежно.
        Мясницкий тесак вполне сгодился бы, подумала Людивина. Как для Эгона Тюррена.
        Остаток пути тянулся почти так же долго, как и перелет через Атлантику. Пока летели на крайний север Квебека, самолет трясло, потом была посадка на заснеженное поле, в темноте, и сразу - пронизывающий холод в сочетании с ледяным ветром, который гнал хлопья снега, как рой белых мух.
        Два внедорожника полиции Квебека подобрали их у диспетчерской вышки, это были огромные четырехдверные пикапы с транспортной платформой сзади.
        Априкан забрался в первый автомобиль вместе с Мальвуа, оставив Сеньона, Микелиса и Людивину во втором, с Кутаном и водителем.
        - Местные власти уже проинформированы о нашем прибытии? - спросила молодая женщина.
        Кутан хмыкнул:
        - Нет, потому что местных властей не существует, мадемуазель. Думаю, вы не совсем понимаете, куда мы едем: там очень малолюдно. Это один из самых удаленных районов, бывшая вахтенная база для тех, кто добывал золото, медь и цинк. Сегодня мало кто живет там круглый год!
        - Сколько человек?
        - Думаю, меньше двухсот душ. Найти вашего парня будет несложно.
        - Гостиница, наверно, только одна.
        Сержант снова хмыкнул:
        - На самом деле ни одной. На эту ночь мы договорились с муниципалитетом, не волнуйтесь.
        - Значит, если мы арестуем Брюссена сегодня, у нас не будет даже камеры для его содержания?
        - Не будет. Нам придется за ним присматривать. Мы найдем комнату с надежным замком, не волнуйтесь.
        Людивина скрестила руки на груди. Ей совсем не нравилось, что эта экспедиция принимает такой оборот.
        Зато мы на финишной прямой, успокаивала она себя.
        Перед ними лежала длинная, сплошная аллея гигантских елей. В темноте ветви свисали лохмотьями, и деревья, словно нищие на обочине, тянули исхудалые руки к машинам, которые проезжали мимо.
        Людивина видела, как температура на приборной панели падает каждые четверть часа. Казалось, конца этому не видно.
        Стеклоочистители шатались по ветровому стеклу неотступно, как метроном, и девушка, убаюканная этим зрелищем, уснула.
        Проснулась она резко. Сержант Кутан объявил, что они прибыли на место, в забытую деревню Валь-Сегонд.
        Знаменуя возвращение цивилизации, ниже дороги виднелось множество двухэтажных зданий, соединенных красными закрытыми переходами. Чуть дальше тянулась целая вереница домов, похожих на сборные конструкции из готовых блоков: они тоже соединялись между собой и с остальной частью поселка красным туннелем, который проходил непрерывной трубой позади всех зданий. От трубы к каждому дому вели одинаковые цветные рукава. Таким образом, в случае сильной метели все жители могли передвигаться по поселку, не выходя наружу.
        Снег все падал, невидимый в темноте, проявляясь только в белом луче прожекторов, возвышавшихся над каждым зданием. Он кружился и безмолвно накрывал весь мир, словно готовясь задушить его во сне своей периной, сугробы постепенно росли и, словно щупальца, тянулись к окнам.
        - Поселок гораздо больше, чем я ожидала, - призналась Людивина, разглядывая огоньки, мерцающие сквозь метель.
        Их было очень много. Множество улиц, множество двухэтажных кварталов, множество рядов сборных домов.
        - Вы уверены, что тут живет всего двести человек? - спросил Сеньон.
        - Половина Валь-Сегонда пустует, - пояснил водитель. - Раньше это вообще был город-призрак. По крайней мере, тут нет недостатка в жилье!
        - Кто же тут живет? Это настоящий кошмар…
        - Лесозаготовители и их семьи, несколько шахтеров с последнего в округе цинкового рудника - его снова открыли в начале девяностых. Это и спасло умирающий поселок, он стал заселяться, так что вот. Таких городов-призраков на севере страны довольно много.
        - Понятно, почему люди уезжают.
        - Приехали бы вы сюда летом. В хорошую погоду тут просто рай, зря вы так.
        Маркус Локар бежал от своего прошлого так далеко, как только смог. Он пожертвовал всем, лишь бы больше никогда не встречаться с Дитером Ферри и его друзьями, ничего не слышать об «идеальных детях». Людивина поняла: главное для него было не просто забыть, а убежать далеко-далеко, чтобы защитить себя.
        Внезапно ей пришло в голову, что Маркус Локар мог знать нечто такое, из-за чего ему пришлось стать затворником на краю света. Настолько страшный секрет, что спасти себя можно было, только покинув цивилизацию, отказавшись от нормальной жизни.
        Эгон Тюррен не владел этой тайной, раз не пытался скрыться подальше, но он погиб, значит мог привести к ее разгадке. Может быть, он что-то такое сказал Людивине, а она недодумала? Ничего конкретного ей не вспоминалось. Имена, история… Но вряд ли это испугает Брюссена, готового на весь мир провозгласить право на извращение как на особенность, требующую уважения! То, что произошло на хуторе Мор, его вполне устраивало; ведь он хотел, чтобы о его деле узнали, чтобы *е распространилось повсюду.
        Герт Брюссен приехал сюда, чтобы что-то уничтожить. Стереть прошлое.
        Какой же информации может бояться такой человек, как он? Матерый дрессировщик убийц?
        Каким же тайным знанием обладает Маркус Локар?
        Людивина молила Бога, чтобы они добрались до него раньше Брюссена. Чтобы застали Локара в живых.
        Первый пикап теперь ехал вдоль фасадов домов, потрепанных ненастьем. Девушка заметила, что лишь немногие окна освещены: у каждой семьи было сколько угодно места. Внедорожник остановился на центральном перекрестке Валь-Сегонда перед освещенным навесом и двумя большими дверями. Людивина и Сеньон последовали за сержантом Кутаном, который вышел из машины, чтобы присоединиться к своим коллегам, находившимся в переднем автомобиле.
        Людивину сразу охватил холод, словно ее сжала огромная рука. Сеньон тоже выглядел неважно.
        В ночи раздался зловещий треск, и оба жандарма вздрогнули.
        - Не волнуйтесь, - сказал водитель, - это на деревьях от мороза лопается кора.
        Девушка посмотрела вдаль и в лучах фар увидела край леса, окружавший весь поселок.
        Большинство елей стояли без верхушек.
        И тогда Людивина впервые пожалела, что поехала.
        57
        Холл напоминал заброшенный горнолыжный курорт восьмидесятых годов. Огромные помещения с яркими, аляповатыми стенами, бесконечные лестницы и коридоры с бесчисленными дверями… Все довольно безликое и неуютное.
        К ним вышел высокий рыжебородый мужчина в клетчатой рубашке, лоб его прикрывал козырек бейсболки. Похоже, он был очень удивлен. Он провел их по переходу к зданию, расположенному чуть дальше, где находилась часть руководства поселка.
        Хотя полицейский отряд состоял из одиннадцати человек, в большом холодном комплексе он показался Людивине крошечным, затерянным в этих красных жестяных коридорах. Похоже, вокруг был огромный, частично заброшенный квартал дешевых многоэтажек. Ветер свистел в щелях, лампочки мерцали в ветвящемся лабиринте.
        Открылась дверь, и появился мужчина, держащий каждой рукой по ребенку.
        «Здесь тоже есть дети, - подумала Людивина. - Наверняка есть школа, возможно, небольшая больница, склады с продовольствием, чтобы пережить в изоляции зиму».
        Она понимала, что Валь-Сегонд периодически бывал полностью отрезан от остального мира. Только бы теперешний снегопад не стал началом такого периода. Перспектива застрять тут вместе с Гертом Брюссеном ее весьма беспокоила. Даже если он будет заперт в подсобном помещении, пока не стихнет снежная буря.
        Они поднялись на несколько ступенек вверх и после двух поворотов вошли в столовую. Телевизор передавал прогноз погоды, не суливший ничего хорошего для здешних мест.
        Центр помещения занимали видавшие виды диваны, на стенах висели объявления, напечатанные на ксероксе.
        - Пойду поищу кого-нибудь из начальства, - сказал высокий рыжий мужчина и скрылся.
        Людивина подошла к объявлениям. Оказывается, в Валь-Сегонде была собственная радиостанция, и каждая семья могла прийти сюда, чтобы поучаствовать в референдуме, или оставить запрос на ремонт того или иного общественного оборудования, установку новой спутниковой антенны, или подписать петицию о создании на окраине поселка поля для мини-гольфа…
        Из коридора послышались голоса беседующих женщин, затем взрыв смеха, затихший вдали.
        Через пять минут, запыхавшись, вошел седеющий мужчина, чье лицо было изрезано морщинами, хотя на вид ему не было и пятидесяти, с обветренной кожей и блестящими черными глазками. Выглядел он очень добродушно, хотя вид мундиров Квебекской полиции явно переполошил его.
        - Ну дела! - воскликнул он. - Что стряслось?
        Старший инспектор Мальвуа представился и заговорил самым успокоительным тоном:
        - Скажите, к вам в последнее время не приезжал кто-нибудь незнакомый? Мы ищем человека по имени Герт Брюссен. Седые волосы, худощавый, говорит с французским акцентом.
        - Нет, а что?
        - Он мог попасть в поселок так, что вы об этом не знаете?
        - Тут никто не останется незамеченным! Поселок маленький, все друг друга знают. Да что случилось-то? Почему вдруг столько народу?
        - Нам нужно срочно видеть Маркуса Локара. Есть у вас такой человек в Валь-Сегонде?
        - Да, он живет здесь с женой, детьми и внуками. А что?
        - Срочное дело.
        - Нам надо поговорить с ним наедине, - вмешалась Людивина, - без родных.
        Локар наверняка сбежал так далеко не для того, чтобы новые соседи узнали о его прежней жизни. Людивина готова была держать пари, что никто здесь об этом не знает, и считала, что Локар имеет право хранить свои тайны.
        - Я пошлю за ним, - ответил мужчина с некоторой тревогой.
        По телевизору шла реклама еды, причем в невероятных, астрономических количествах, и реклама, расхваливающая автомобили. Один ролик сменял другой без пауз. Жратва, машины, машины, жратва. Лишь время от времени эти бесконечные оды потреблению прерывались какими-нибудь новостями.
        Когда в комнату вошел Маркус Локар, Людивина встала.
        Высокий, подтянутый, белоснежные волосы, впалые щеки, тонкие губы, орлиный нос и бледно-голубые, почти блеклые глаза. Он расстегнул воротник свитера и обвел всех следователей долгим взглядом.
        - Маркус Локар, - сказала Людивина, протягивая руку, - мы проделали долгий путь, чтобы поговорить с вами. Мы из Национальной жандармерии Франции, прилетели из Парижа.
        - Я понял, - сказал он с едва заметным квебекским акцентом.
        - Вопрос довольно сложный. Возможно, вы предпочтете обсудить его наедине, - сказала она, бросив взгляд на человека, который привел его, и еще на троих, стоявших в дверях.
        - Я сделал что-то не так? - спросил он с несколько обеспокоенным выражением лица.
        - Нет. Но вам угрожает опасность, - ответила Людивина. - Из-за вашего прошлого.
        На этот раз старик вздернул подбородок и посмотрел ей прямо в глаза. Помолчав, он обернулся и махнул друзьям: все в порядке, они могут идти.
        Дверь за ними закрылась.
        - Я слушаю вас, - сказал он.
        - Речь идет о хуторе Мор. И о Дитере Ферри.
        У Локара судорожно дернулся кадык. Его рука искала опоры, и Сеньон поспешно придвинул ему стул.
        - Я знаю, что вы давно не слышали это имя, - сказала Людивина.
        Молодая женщина вела беседу, и казалось, никто не собирался вмешиваться.
        - Прошло больше тридцати лет, - прошептал он, явно в шоке.
        - Вы уехали из Мора, когда поняли, что с Ферри что-то нечисто. С тех пор деревушка сильно изменилась. Ситуация ухудшилась, господин Локар. Герт Брюссен взял дело в свои руки и… Скажу сразу, мы думаем, что он явился сюда, чтобы убить вас.
        Локар выпрямился в кресле:
        - Убить меня? За что?
        - Все это время я думала, что он хочет подвести черту, но теперь я задаюсь вопросом, не знаете ли вы чего-то такого, что он не хочет обнародовать.
        - Я? Но я не был во Франции тридцать лет! Я их больше ни разу не видел! Ни его, ни других!
        - Вы близко общались с ним в то время?
        - С Брюссеном? Не больше, чем с Ферри. Похоже, вы знаете всю эту историю - представьте, что я почувствовал, когда понял, кто такой Ферри на самом деле. Я уехал подальше от них и от Франции, где я не был желанным ребенком, и похоронил эту часть тяжелого прошлого. Здесь никто ничего не знает, даже моя жена!
        В его глазах светилась непостижимая боль. Он ткнул вперед указательным пальцем, словно угрожая всем следователям в комнате.
        - Никто не собирается предавать это огласке, - продолжала Людивина, - ваша история касается только вас. Но мы хотим выяснить, что могло понадобиться от вас Брюссену.
        - Вы его арестовали?
        Жандарм растерянно посмотрела на Мальвуа, затем на Априкана.
        - Нет еще. Как я уже говорила, мы считаем, что он сейчас либо здесь, либо в дороге и намерен убить вас.
        Локар медленно покачал головой. В его голубых глазах роем проносились воспоминания, поглощая все его внимание.
        - Я не хочу ворошить прошлое, - признался он, помолчав.
        - Понимаю.
        - Вы уверены, что он приедет? После стольких лет? Так далеко? Только ради… ради меня?
        - Он уже убил Эгона Тюррена.
        - Убил Эгона…
        Мыслями старик уже был не с ними, а где-то далеко в прошлом, среди тех, кого когда-то называл братьями и сестрами.
        - Я думаю, Брюссен хочет избавиться от «идеальных детей», которые покинули общину, - осмелилась предположить Людивина.
        - Я давно понял, что мы не «идеальные дети». А вот они никак не хотели с этим смириться. Вот что я вам скажу: я сразу понял, что настоящая опасность для Мора - это Брюссен. Я сразу понял, что после смерти Ферри Брюссен пойдет вразнос, превратится в дикого хищника. У него уже тогда это читалось в глазах, понимаете? Ферри - провидец, отец, а Брюссен - настоящий идеолог реванша, обозленный тяготами детства, он зверюга. Вы защитите меня? Меня и мою семью? Я не хочу подвергать их опасности!
        - Сюда можно приехать только по одной дороге, - вмешался старший инспектор Мальвуа. - Я поставлю одного из своих ребят дежурить в комнате, откуда просматривается въезд в поселок, а другого - у вашего дома, в тамбуре общего пешеходного коридора. Мы будем начеку и арестуем его, не волнуйтесь. Все произойдет так быстро, что он не успеет отреагировать.
        Бледные глаза смотрели на полицейского. Локар как будто не вполне успокоился, но в конце концов кивнул:
        - Я полагаюсь на вас. - И повернулся к Людивине. - Вы ведь знаете, на что он способен, правда? Я вижу это по вашему настрою. Вы его опасаетесь.
        - При всем уважении, сэр, - сказал сержант Кутан, гладя усы, - он все же человек немолодой, а нас шестеро вооруженных полицейских. Если вы не хотите, то даже не встретитесь с ним!
        Маркус Локар упорно вглядывался в голубые глаза Людивины.
        Она понимала, как ему неспокойно.
        Он прожил с «идеальными детьми» три года и знал их, как никто.
        И ему было страшно.

* * *
        Людивина теряла самообладание, никто ее не слушал.
        - Мисс, мы все будем рядом, - настаивал Мальвуа, одной рукой разглаживая свой пиджак, а в другой держа пуховик. - Я уверен, что Брюссен не явится среди ночи, в снегопад, но все равно наш часовой его заметит, и мы мигом проснемся!
        - Этого недостаточно.
        - Может, он и настроен решительно, - напомнил Кутан, - но, поверьте, погода работает на нас. В такую вьюгу никто не отправится в путь! Этот Брюссен тоже не способен на чудеса!
        - А что, если он уже здесь? Что, если он приехал чуть раньше нас и сумел остаться незамеченным?
        - Все подтверждают: они бы услышали машину, они бы увидели, что он где-то припарковался. Более того, это огромный комплекс, карты нет, так что он не найдет дорогу без посторонней помощи. Ему не найти жилище Локара, не расспросив людей.
        Мальвуа нанес последний удар:
        - В любом случае сейчас по радио передают тревожное сообщение, ставят в известность всех жителей. Локар подтвердил: они все слушают радио по вечерам, так что узнают об опасности и запрутся в домах. Как я уже сказал, я поставлю одного из своих ребят наблюдать за въездом, и другого - за домом Локара, и мы будем патрулировать парами. Поверьте, вы можете спать спокойно. Скорее всего, Брюссена перехватят завтра где-нибудь на дороге в застрявшей машине или на выходе из мотеля в Радиссоне, если он предусмотрительно решил выждать.
        Людивина сдалась: Априкан смотрел на нее ледяным взглядом и не говорил ни слова. Она не знала, одобряет он ее или внутренне клянет за излишнюю осторожность.
        Мишель Танги, мужчина лет сорока, с улыбчивым морщинистым лицом, предложил проводить их в подготовленные комнаты. Пока организовывалось дежурство часовых, Микелис подошел к Людивине:
        - Я разделяю ваши сомнения, но они тоже по-своему правы. Брюссен, конечно, изобретателен и хитер, но он не на своей территории, и он не волшебник. Если бы он приехал, это стало бы известно. Полицейские наверняка его засекут, если он появится среди ночи.
        - Не знаю. Просто я жду от него чего угодно. Он мог нанять снегоход и подъехать с другой стороны, он…
        - Расслабьтесь, Людивина. Ему шестьдесят восемь лет, и, даже если он хитрая сволочь, он не Супермен. Только в кино у хороших парней из-за спины чуть что выпрыгивают злодеи!
        Девушка стиснула зубы. Ей казалось, что ее никто не понимает и не слушает.
        - Брюссен не из тех, кто отправляется в такие поездки наобум, поверьте мне.
        Микелис в замешательстве смотрел на нее. Что-то в поведении жандарма, в ее настойчивости не давало ему покоя.
        Может быть, потому, что она не сдавалась там, где остальные в излишней самоуверенности складывали руки?
        Он просто дружески похлопал ее по плечу и, подхватив свою сумку, пошел дальше по коридору.
        Людивина потянула Сеньона за рукав:
        - Можно тебя кое о чем попросить?
        Великан пожал плечами.
        - Я не хочу сегодня спать одна, можно мы проведем ночь в одной квартире?
        Сеньон улыбнулся с нежностью. Он обнял ее за плечи и прижал к себе.
        - Если не прикажешь всю ночь бродить с тобой по этим жутким переходам, я согласен!
        58
        Ветер несся мощным потоком, словно стараясь утащить все, что можно, в окружающую поселок тьму. Он бился в ставни, скрипел дверями, свистел во всех щелях, втискивался, проникал, леденил.
        Людивина никак не могла нормально заснуть.
        Не хотелось, как обычно, глушить себя лекарствами, нужно было сохранить ясную голову, на всякий случай. Она оставалась начеку, готовясь к худшему, и не могла полностью расслабиться.
        Сеньон посапывал в соседней комнате при открытой двери.
        Квартира была маленькой, поздно включенные радиаторы еще не успели ее прогреть, но, по крайней мере, это была крыша над головой. По дороге жандармам встретилась почти четверть поселка. Весть о приезде полицейских и французов разнеслась мгновенно, и всем вдруг понадобилось выйти из дома! Кто гулял парами, кто всей семьей, лишь бы только увидеть новые лица.
        В Валь-Сегонде редко случалось что-то новое, да и приезжие осенью и зимой бывали нечасто. Завтра все обязательно захотят с ними познакомиться. В поселке начнется переполох, и это только осложнит преследование Брюссена, что весьма беспокоило Людивину.
        Она не закрыла наружные ставни и теперь жалела об этом. Прожекторы на крышах домов били сквозь шторы, несмотря на их толщину, создавая в комнате тревожное свечение, мешавшее расслабиться. Но Людивина уже пригрелась под одеялом и не представляла себе, как можно вылезти и закрыть ставни.
        Мысль упорно продолжала работать. Жандарм снова и снова прокручивала все дело в голове. Все имена. Все цепочки событий. Убийства. Психологический портрет каждого участника. Умозаключения Ришара Микелиса.
        Орден пещерного зла.
        Смерть Алекса.
        Смерть Сирила Капюсена. Пятнадцать выстрелов, запах пороха, алые брызги.
        Странно, но Людивина совершенно не помнила лица мертвого Капюсена. Она видела лишь расплывчатый образ лежащего тела и кровь. Черты лица стерлись. В тот момент она находилась в состоянии шока, все заполонили эмоции.
        Мысль работала со страшной скоростью.
        Людивина была создана для работы следователя. Она обладала исключительными аналитическими способностями, в этом заключалось ее главное преимущество. Ее способности вполне заменяли ей программу Analyst Notebook. Людивина знала это и не случайно выбрала именно такую работу. Поэтому она не могла вот так все закончить. По возвращении в Париж она рассчитывала сражаться. Чтобы Генеральная инспекция признала ее правоту. Людивина решила не сдаваться. Ведь ее поддержит весь отдел расследований.
        Постепенно усталость брала свое, и Людивина погрузилась в какое-то сумеречное состояние. Веки закрылись. И наступил момент, когда она перестала бороться. Посторонние мысли угасли. Она заснула.
        Но эстафету приняло подсознание, начав перетасовывать огромную картотеку памяти.
        Имена. Даты. Места. Факты. Все смешивалось и сопоставлялось.
        Показания.
        Заключения экспертизы.
        Крики. Выстрелы. Кровь. Животный страх.
        Ледяной ветер, отрывающий ставни, чтобы проникнуть внутрь.
        Тепло постели. Испарина.
        Прожекторы по всему городу, словно множество глаз, высматривающих Герта Брюссена.
        Фотография убийцы, мужчины с неприметным лицом, и его глаза, внезапно загоревшиеся красным огнем. Взгляд демона.
        Взгляд дьявола.
        Фотография корежится, желтеет, снизу ее пожирает пламя.
        Людивина проснулась, как от резкого толчка, вся в поту, во влажных простынях.
        За окном упорно и зловеще выла метель.
        Сеньон уже не храпел.
        Она спала самую малость.
        В уголке сознания маячила какая-то фраза, остаток ночных мыслей, готовых вот-вот растаять. Людивина попыталась ухватить ее, пока не поздно.
        Она резко села в постели.
        Это были слова Маркуса Локара. Я всегда знал, что после смерти Ферри Брюссен пойдет вразнос, превратится в дикого хищника.
        Откуда он знал, что Ферри мертв? Как он узнал, если ему еще никто не сказал?
        Людивина дрожала.
        Она не могла понять, что это значит.
        Это было непостижимо.
        Он догадался, сделал вывод из нашего приезда, успокаивала себя она. Да, он предположил, что Брюссен стал действовать открыто после смерти Ферри.
        Людивина понимала, что у нее сдают нервы. Она раздула целую историю из сущего пустяка. Малейший взгляд казался ей подозрительным. Даже Априкан накануне показался ей странным. А уж Микелис и подавно!
        Теперь, когда Сеньон умолк, в голову лезли еще более страшные картины. Ей чудилось, что коллега мертв и лежит в луже крови, а на площадке между их спальнями маячит чья-то тень.
        Людивина ничего не могла рассмотреть. Дверь была приоткрыта именно так, как она ее оставила накануне, ложась в кровать. За порогом все тонуло в темноте.
        Там нет никого! Что на тебя нашло?
        Ей нужно было взять себя в руки. У нее уже начиналась паническая атака.
        Прямоугольник темноты за дверью наводил ужас.
        Фигура с ножом в руке. С кончика лезвия, обращенного к земле, еще стекают капли.
        Она представляла себе разные кошмары, не в силах укротить воображение.
        Надо разбудить Сеньона, поговорить с ним, он поймет.
        Людивина встала и, чувствуя, как холод кусает за ляжки, подумала, не надеть ли джинсы поверх трусов. Она натянула пониже джемпер, который не стала снимать на ночь. Людивина не знала, что делать, сознание было парализовано усталостью и страхом.
        Я дошла до точки…
        Она всматривалась в черный прямоугольник перед собой.
        Людивина торопливо оделась, не отрывая взгляда от порога. Отодвинула занавеску, чтобы впустить немного света от прожекторов, теперь стала видна площадка между двумя комнатами.
        Там никого не было.
        Ни капли крови на полу.
        Конечно, ничего нет! А ты чего ждала?
        Еще не успокоившись, Людивина подошла к комнате коллеги и увидела его массивную фигуру: он спал у стены, свернувшись, как ребенок.
        Она почувствовала угрызения совести. Как можно испортить человеку ночь только потому, что у нее самой бессонница?
        Тогда она вспомнила про часового, который караулил въезд в поселок. Он сидел в гостиной пустующей квартиры в соседнем доме. Вот кто будет рад компании, а не телевизору, выдающему дурацкие ночные передачи. Идти недалеко, всего-то один переход. Людивине жутко не нравились эти красные коридоры. Они напоминали какие-то бесконечные лабиринты из фильмов Стэнли Кубрика: казалось, что они вот-вот сожмутся и раздавят тех, кто внутри.
        Ну же, решительней!
        Она надела обувь и, стараясь не шуметь, взялась за ручку двери и потянула ее вниз.
        Дверь не открывалась! Людивина повторила попытку три раза, прежде чем поняла, что они с Сеньоном заперты.
        Это была не просто защелка с язычком - чтобы открыть замок, требовался ключ. А ключа нигде не было.
        Девушка начала было проклинать Сеньона за то, что он запер дверь и спрятал ключ, а не оставил его в замке… Но вдруг она медленно выпрямилась и отступила назад.
        Сердце бешено забилось.
        То, что она прокручивала недавно во сне, все еще живо присутствовало в сознании, плавало на поверхности.
        Все факты. Все выводы.
        И вдруг ей пришла в голову новая мысль.
        Ужасающая. Шокирующая.
        Невообразимая.
        Но благодаря ей все кусочки пазла складывались идеально, без единого зазора.
        Ноги стали ватными.
        Дитер Ферри и Маркус Локар изначально придерживались диаметрально противоположных взглядов.
        На то, как следует действовать.
        Ферри был слишком умерен. Все носился со своими «идеальными детьми», опекал их.
        Мор был пробным вариантом, созданным по его задумке.
        А Маркус Локар ушел, потому что мыслил гораздо масштабней.
        И Герт Брюссен ехал сюда не для того, чтобы убить его, а чтобы присягнуть ему на верность. То, что Брюссен едва наметил на своем сайте «Зерна внутри нас», Локар осуществил в реальности тридцать с лишним лет назад.
        Водитель сказал им, что раньше это был город-призрак и что цинковый рудник вновь открыли в начале девяностых. Зачем открывать шахту, которая признана нерентабельной? Это дело рук Локара! Он восстановил производство, пусть с небольшой нормой прибыли, но дающей возможность поддержать сообщество. Он наверняка пустил слух по всем тюрьмам. С незапамятных времен, задолго до появления интернета, существовали сети разных маргинальных групп, передававших информацию в условиях строжайшей секретности - по почте, через объявления или из уст в уста. Локар терпеливо задействовал все возможные стратегии, чтобы собрать людей, завербовать их и заселить этот клочок земли, покинутый всеми нормальными душами.
        Население Валь-Сегонда составляли одни извращенцы, насильники, педофилы и убийцы. Гигантская семья чудовищ.
        Локар собрал все отребье мира и дал ему землю обетованную. Здесь они могли играть в свои игры, не боясь осуждения. Вокруг не было никого, кроме понимающих соседей, собратьев, готовых горою встать друг за друга.
        Полная реализация пещерного зла.
        Людивину била дрожь.
        Нет, это невозможно. Я брежу. Невозможно. Такое место не может существовать… Люди рано или поздно узнали бы…
        Орден Солнечного Храма - более пятидесяти жертв, включая детей. Трагедия Уэйко - погибло восемьдесят два человека, включая двадцать одного ребенка. Конечно, то были секты, совсем другое дело, но все же это доказывало, что опасные коммуны могут незаметно существовать годами! В Мексике, в Нуэва-Иерусалене, жители массово вступали в секту, они исповедовали апокалипсис и в глубочайшей тайне прививали свои страшные учения тремстам детям деревни, а затем сожгли все школы в селе и тем самым привлекли внимание властей. А Адольфо Констанцо и его последователи безнаказанно пытали и убивали, полновластно распоряжаясь городом Матаморос. Можно объединяться вокруг различных законов и обычаев, даже порочных, и много лет жить тише воды ниже травы - такое уже случалось.
        Людивина схватилась за шкаф, чтобы не упасть. Голова шла кругом. Она не знала, что думать. Неужели она теряет рассудок?
        Вдалеке раздались два отрывистых щелчка, приглушенных расстоянием и стенами, но девушка мгновенно застыла на месте.
        Она мигом узнала эти отчетливые звуки.
        Выстрелы.
        Там же часовой, сторожащий въезд в город!
        Нет, это не ее выдумки.
        Они сами кинулись в пасть к зверю.
        59
        Сеньон проснулся сразу, едва до него дотронулась Людивина.
        - Быстрее, вставай, - сказала она шепотом.
        - Что происходит?
        - Стрельба. Одевайся.
        - Ты уверена, что это стрельба?
        - Абсолютно.
        Великан натянул брюки, морщась от усталости.
        - Сеньон, ты мне доверяешь? Мне и моему мнению?
        - Ты и так знаешь ответ.
        - Я прошу тебя поверить мне, как бы дико тебе это ни казалось: я считаю, что все жители поселка - подручные Маркуса Локара. Мор был лишь небольшой репетицией.
        - Что?
        - Все складывается. Все. Они обыграли нас.
        - Людивина, ты не слишком…
        - Нас заперли на ключ.
        Он нахмурился:
        - Что ты такое говоришь, Людивина?
        - Это ты запер дверь на замок и забрал ключ?
        - Нет, но…
        Он направился к двери и, тщетно подергав ручку, убедился, что коллега не ошиблась.
        - Да зачем бы им за…
        - Они только что застрелили Люка, полицейского, который следил за въездом в поселок, я в этом уверена.
        - Ты соображаешь, что говоришь?
        - Да, весь поселок.
        - Лулу, это невозможно!
        - Локару это удалось. Построить место, где такие же, как он, выродки со всего света могут встретить себе подобных, объединиться, жить своими тайными страстями, помогать друг другу.
        - Как? Неужели они станут убивать туристов, приехавших на лето? Брось, это же бред, такое невозможно скрыть!
        - Можно это скрыть! Если они действуют аккуратно, творят свои дела вдали от дома. Здесь довольно много лесорубов, у них есть грузовики для перевозки бревен, они разъезжают повсюду, до самого Монреаля, Квебека, Оттавы, а иногда и дальше! А проституток везде хватает! Представь себе, что все эти убийцы объединяют свои силы, знания и опыт, советуют друг другу, как не оставлять следов, как не попасться.
        - Это безумие… - сказал Сеньон; он отказывался верить.
        - Даже педофилы смогли бы легко найти своих жертв. В столовой я видела плакат: программа по устройству беспризорных детей в приемные семьи, а также программа поддержки семей инуитов, оказавшихся в трудной ситуации! Я не знаю всех их уловок, но, поверь, когда тебя поддерживает целый поселок, ты можешь обмануть кого угодно!
        - Но здесь есть дети и женщины! Ты же видела их прошлой ночью, как и я!
        - И что с того? Большинство известных нам серийных убийц имели жен и детей! И некоторые из этих женщин все знали, но закрывали глаза!
        - Да ладно, какая женщина позволит своим детям расти в такой обстановке!
        - Многие женщины позволяют своим мужьям бить детей и даже насиловать их. А сколько мы знаем преступных пар, где самым порочным оказывался вовсе не мужик? Сколько преступлений совершено женщинами? Дай власть извращенкам, психичкам, и ты увидишь!
        Сеньон покачал головой:
        - Ты совсем свихнулась, Лулу…
        - Тогда как ты объяснишь, что нас заперли?
        - Я не знаю! Может, нечаянно! А может, это Априкан решил запереть тебя на всякий случай, чтобы ты не шаталась повсюду! Не пугала народ своими бреднями!
        - Сеньон, но ты же не…
        Она внезапно умолкла, заслышав шаги в коридоре. Шло несколько человек.
        - Пришли за нами! - прошептала она в панике.
        - Да успокойся! - сказал жандарм, хватая ее за плечи. - Посмотри мне в глаза! Смотри на меня!
        Шаги становились все ближе.
        - Ты довела себя, - повторял Сеньон. - Ты просто свихнулась, слышишь?
        Шаги замедлились.
        - Они здесь! - прошептала Людивина, и слезы хлынули у нее из глаз.
        - Вот увидишь, это совсем не для…
        Рядом, в соседней квартире, открылась дверь.
        - Там спит наш водитель, - в ужасе сказала Людивина.
        Вдруг что-то с силой ударилось о стену, потом второй раз, в соседней квартире рухнул тяжелый предмет, и кто-то стал биться, как в судорогах, стена тонко заскрипела.
        У стены стояла кровать.
        Сеньон отпустил плечи Людивины.
        Он уставился на стену. Затем перевел глаза на коллегу. Лицо у него побледнело, стало почти серым.
        - Черт, - сказал он. - Надо выбираться отсюда немедленно…
        Людивина хотела броситься к двери, но он удержал ее.
        - Дверь толстая, нам ее не выбить, а они совсем рядом. Если у них оружие, нам конец. - Он развернулся к окну в глубине комнаты. - Остается единственный выход.
        60
        Людивина обломала себе все ногти. Вцепившись пальцами в желобок на фасаде, едва удерживаясь носками на выступе, прильнув всем туловищем к стене, она медленно продвигалась по карнизу.
        Ветер налетал порывами и каждый раз пытался оторвать девушку от стены, она это чувствовала. Он втискивался между ней и зданием, стараясь ее оттолкнуть. Его натиск приходилось угадывать заранее, и тогда она крепче цеплялась за жалкие выступы, изо всех сил прижимаясь к скользкому сайдингу.
        Сеньон добрался до угла здания и протягивал ей руку:
        - Остался один метр, ну же, ты почти дошла! Давай, Лулу, поднажми.
        Но угол пугал ее. Кружилась голова.
        До земли было двенадцать метров.
        - Шевелись! - крикнул Сеньон.
        Людивина почувствовала перемену в его голосе, едва уловимую нотку паники. Обернувшись, она увидела разъяренное лицо человека, высунувшегося из открытого окна их квартиры.
        Человек выставил руку, и в свете прожекторов блеснула хромированная сталь.
        Кто-то другой схватил его за плечо, чтобы не дать выстрелить.
        «Они не хотят будить остальных!»
        - Лулу! Дай руку! Быстрее!
        Людивина была почти у цели. Подтянувшись, она оказалась на самом ребре стены, на стыке двух секций здания.
        Точек опоры стало меньше, но главное, ей предстояло на мгновение зависнуть в пустоте, прежде чем она вновь надежно уцепится за фасад.
        Ветер тряс ее, как жестокий противник в схватке. Холод сковывал руки и ноги.
        - Давай! - повторял Сеньон. - Ну же!
        Она выпрямилась, оторвалась от стены, левая рука и левая нога зависли, сердце бешено колотилось, она вот-вот сорвется, не успеет зацепиться, не хватит рывка, но Сеньон уже подхватил ее и прижал к ледяному сайдингу.
        - Дотянулась. Давай, еще немного, быстрее, пока они не обошли нас вокруг. Ухватись за водосток.
        Она двигалась туда, куда указывал напарник, беспрекословно повторяя все его действия и, главное, не глядя вниз.
        Не прошло и трех минут, как она спустилась по водосточной трубе и спрыгнула в снег.
        Сеньон не дал ей времени обрадоваться: сквозь клубящиеся хлопья на другой стороне улицы показались двое с фонарями в руках. Он втолкнул Людивину в здание через черный ход.
        Они оказались в пустой кладовке с выходом на общую кухню, которой не пользовались уже много лет. В дальнем конце через полуоткрытую дверь падал свет из коридора.
        - Надо предупредить Априкана и остальных, - прошептал жандарм.
        - Они наверху, совсем близко от тех, кто ломился к нам, что же делать? Попадемся!
        В коридоре послышались голоса, и Сеньон потянул за собой девушку через кухню. Пригнувшись, они укрылись достаточно близко, чтобы слышать обмен репликами.
        - …снаружи! - раздался запыхавшийся голос.
        - Удрали? Найти их! Живо!
        - Может, сначала займемся теми, что наверху?
        - Они наверняка еще спят, да к тому же заперты. Оружия у них все равно нет. Сначала разберемся с полицейскими и теми двумя, что сбежали. Кстати, Пьер, сходи за охотником.
        - Э-э-э… Ты уверен? Беспокоить охотника - это… Как-то мне не хочется, чтобы он меня…
        - Пошел! - рявкнул знакомый голос.
        Людивина чуть высунулась, чтобы разглядеть лица.
        Она узнала Маркуса Локара, его высокую фигуру, и еще человека, который только что целился в нее из пистолета.
        - Не стрелять, пока мы в этом доме! - приказал Локар. - А то всех перебудим!
        Мужчина и его спутник мгновенно скрылись.
        Локар повернулся к другому человеку. Людивина нагнулась, чтобы рассмотреть и его.
        Седые волосы, большой живот, багровые щеки.
        Она сразу же узнала Герта Брюссена с фотографии.
        - Вся заваруха из-за тебя! - огрызнулся Локар.
        - Зато теперь проблема будет решена раз и навсегда, - заносчиво ответил собеседник.
        - И что тебя дернуло застрелить этого копа?
        Брюссен усмехнулся:
        - Хотел поставить тебя перед свершившимся фактом.
        - Что? - в ярости выкрикнул Локар.
        - Надо избавиться от всех, иначе они не оставят нас в покое.
        - Неужели ты думаешь, что за ними не придут десятки других?
        - Надо просто посадить их всех в машины и на полной скорости расплющить о деревья на дне оврага. А потом поджечь, чтобы уничтожить все следы. Случилась авария, занесло в снегопад! Первая машина еще по пути сюда слетела с дороги, а вторая по глупости поехала следом!
        Локар наставил палец на своего собеседника, тоже «идеального ребенка»:
        - Надо было сдать тебя им, когда спрашивали.
        Брюссен по-прежнему улыбался:
        - Думаешь, я не догадался? Я прекрасно знаю, что ты на такое способен. Не считай меня дураком! Когда они приехали, я сразу понял это по твоей роже. Ты ждал подходящего момента, чтобы всадить мне пулю! Чтобы я вас всех не заложил. А ты бы потом заявил о самообороне! Так бы и случилось, потому что я на твоем месте не стал бы раздумывать!
        - Я строил это место тридцать лет, слышишь? Тридцать лет! Если такой ценой можно сохранить наше спокойствие, то да, я бы сделал это не раздумывая!
        - Теперь мы вместе, у тебя нет выбора. Придется убрать всех полицейских.
        - Зачем ты явился, Герт, тебя никто не звал!
        Локар придвинулся к Брюссену так близко, что они почти соприкоснулись носами.
        - Клянусь, - добавил он, - если ты поставишь под удар нашу безопасность, умрешь первым.
        Они готовы были сцепиться, но тут дверь распахнулась, сквозняком задуло снежинки внутрь. Вошел мужчина, за ним - фигура в толстом красном пуховике с капюшоном.
        - Я нашел охотника! - гордо заявил мужчина. - Он был как раз здесь, на улице…
        - Что за суета? - произнес женский голос. Меховой капюшон откинулся, открывая грубое, недоброе лицо.
        Женщина была светловолосой, лет сорока, с мелкими морщинками, тонким, почти безгубым ртом и ледяными голубыми глазами.
        Локар указал на Брюссена:
        - С ним договорим позже. Анна, мне нужно, чтобы ты повела ребят, - надо выследить двух беглецов.
        - Полицейские?
        - Чертовы французы. Девка и высокий негр.
        - Они вооружены?
        - Вроде бы нет.
        - Тогда все будет быстро, мне не нужны твои помощники, я выслеживаю добычу в одиночку. Но берусь за дело при одном условии.
        - Слушаю.
        - Девка - моя.
        Людивина поежилась в своем укрытии.
        - Что ты будешь с ней делать? Нельзя надолго оставлять ее в живых.
        - Моему сыну четырнадцать лет. Пора становиться мужчиной. Отдам ее ему. Пусть берет ее, пусть трахает, пусть заставит орать и выть от боли, как умел его отец. А потом пусть сам сделает из нее трофей.
        Локар вздохнул:
        - Договорились.
        Женщина садистски улыбнулась и, развернувшись, ушла в метель, за ней последовал тот, кто ее привел.
        Локар несколько секунд смотрел на «идеального брата», потом досадливо тряхнул головой и вышел.
        Брюссен остался один.
        Людивина выпрямилась, собираясь броситься на него. Сеньон перехватил ее, не дав выйти из укрытия.
        - Нет! - прочитала она по его губам. - Нет!
        Брюссен достал из-под куртки пистолет и пристально посмотрел на него. На его губах появилась жестокая усмешка.
        Он снял пистолет с предохранителя, сунул в карман и направился к лестнице.
        Он шел к комнатам Ришара Микелиса и Априкана.
        61
        Брюссен шагал торопливо, возбужденно шевеля пальцами.
        Поднялся на второй этаж и ринулся к спальням.
        Пока он шел по коридору, за его спиной открылась дверь, ведущая на другую лестницу. Брюссен обернулся, ожидая увидеть кого-нибудь из подручных Локара, отправленных на поиски жандармов, но увидел прямо перед собой девушку, красивую блондинку. От изумления он потерял драгоценную секунду.
        Он согнул было руку, чтобы достать оружие, но оказался парализован ударом ногой по яйцам. Даже не коснувшись земли, нога Людивины снова поднялась в воздух и, развернувшись, врезала ему по горлу. Брюссен отлетел к стене.
        Тут же огромный чернокожий ухватил его запястья и выкрутил их за спину, так что Брюссен вскрикнул от боли.
        А блондинка уже залезла к нему в карман и достала пистолет, который направила прямо ему в лицо.
        - Сколько их снаружи?
        Брюссен, оглушенный ударами, соображал с трудом. Он хотел соврать, но не нашел в себе сил:
        - Вся гвардия Локара.
        - Сколько человек?
        - Два десятка.
        - Кто в курсе?
        Он не понял вопроса. Боль в запястьях, плечах и особенно в яйцах была очень сильной, пробирало до самого живота.
        - Кто знает, что вы решили нас убить? - снова спросила блондинка.
        - Весь поселок.
        Она двинула его рукояткой по лицу, и на этот раз Брюссен чуть не потерял сознание.
        Пока он приходил в себя, его связали простынями, заткнули рот и заперли в пустой квартире. Он видел, как высокий чернокожий вышел, а блондинка еще стояла и смотрела на него, едва сдерживая ярость.
        А потом с силой ударила. Ударила по лицу рукояткой его собственного пистолета. Теплая кровь полилась из рассеченной брови, одновременно расплывалась боль.
        Брюссен застонал сквозь кляп.
        Ствол теперь был направлен в его открытый глаз. Он тут же замолчал.
        Он понял, что она не пугает, она действительно способна спустить курок.
        Эта женщина дошла до точки. Она была готова перейти на темную сторону. На секунду Брюссен забыл о боли и страхе. Мелькнула горькая мысль, что он хотел бы встретить эту девушку раньше, при других обстоятельствах… Может, у них что-нибудь и вышло бы. Он это чувствовал.
        А если нет, он бы с удовольствием трахнул эту сучку! Да так, чтоб кричала, выла, умоляла прикончить ее.
        Ствол придвинулся ближе. Как черный рот. За которым последнее слово.
        Яростный кулак обрушился на висок Брюссена, и Людивина исчезла.

* * *
        Априкан был потрясен. Он ничего не сказал, просто покорно последовал за ними, глядя в пустоту.
        Они освободили Ришара Микелиса и объяснили ему ситуацию.
        Криминолог ни на секунду не усомнился в том, что сказала Людивина. Он выслушал ее с обычной невозмутимостью. Затем, когда она закончила, произнес:
        - Нам нужно оружие. Много оружия. Надо пробраться в машины полицейских. Там есть дробовики.
        - Они направились в сторону Мальвуа и Кутана, - предупредила Людивина. - Их прикончат, если мы не вмешаемся.
        Микелис указал на «беретту», которую она держала в руке:
        - Думаете остановить их единственным пистолетом?
        - Он прав, - подтвердил Сеньон. - Сначала нужно добыть оружие для обороны. А еще в машинах есть рации! Надо вызвать службы спасения! И подкрепление!
        - Но они прикончат Мальвуа и Кутана! И еще троих полицейских! Воспользуемся элементом неожиданности!
        Решение принял пришедший в себя Априкан:
        - К машинам. Мертвые, мы никому не поможем.
        62
        Они старались двигаться как можно незаметнее.
        Априкан шел впереди, держа в вытянутой руке «беретту». Красные коридоры тянулись, на сколько хватало глаз, ветер колотил по металлическим стенам. Каждый миг жандармам казалось, что кто-нибудь выскочит и изрешетит их пулями.
        Но они никого не встретили.
        Все переходы, коридоры и лестницы были освещены, но по ним никто не ходил.
        Люди прочесывали улицы, пытаясь среди метели обнаружить беглецов, или стерегли квебекских полицейских, решила Людивина.
        Добравшись до холла, через который они вошли накануне вечером, четверо французов увидели полицейские внедорожники, припаркованные там же, где они их оставили. Снег толстым слоем покрывал крышу и лобовое стекло.
        - Постойте! - Микелис удержал Априкана как раз в тот момент, когда тот собирался выйти. - Нет, это плохая идея. Они наверняка сторожат где-то рядом.
        Полковник сбросил его руку:
        - Вы же видите, там никого нет, в такую метель они все равно ничего не разглядят!
        - Если они преследуют двух беглецов, то наверняка понимают, что в первую очередь надо следить за машинами! Это средство побега! Там рация и оружие! Говорю вам, они прячутся где-то рядом и ждут.
        - Есть только один способ это выяснить, - сказал Сеньон и поднялся.
        Людивина запаниковала:
        - Что ты делаешь?
        - Вызывайте помощь и берите оружие. Я отвлеку их на себя…
        - Нет! Стой!
        Великан оттолкнул ее:
        - Я быстро бегаю. Здесь огромная территория, я оторвусь от них и легко найду, где отсидеться до прибытия основных сил. А пока держитесь, потому что, как только они вас засекут, они не отстанут.
        Он поцеловал напарницу в лоб, не дав ей возразить, и шагнул в ветер и снег. Дверь захлопнулась, но белый вихрь успел со свистом ворваться внутрь.
        Сеньон на хорошей скорости пробежал улицу. Не успел он достичь противоположной стороны, как из-за мусорного бака выскочили двое в очках и балаклавах. Они двигались быстро, у первого за спиной болталась винтовка с оптическим прицелом.
        Сеньон заметил их сразу.
        Первый сквозь порывы ветра заорал, чтобы тот остановился. Сеньон стартовал, как спринтер.
        Мужчина начал целиться, но жандарм успел нырнуть в боковую улочку, и двое преследователей ринулись за ним. Снежная завеса разом поглотила их.
        - Вперед, - скомандовал Априкан.
        Они бросились к машинам, пригнувшись, чтобы быть как можно незаметней; полковник поднял оружие, готовясь открыть ответный огонь, в то время как Микелис дергал за ручку двери. Вопреки опасениям Людивины, машина оказалась не заперта.
        - Я беру оружие, а вы займитесь рацией, - приказала она, указывая на помповое ружье, пристегнутое к центральной стойке.
        Но чтобы снять его, требовался ключ.
        - Черт!
        Вертикальная стойка крепления держалась намертво, и Людивина поняла, что дергать бессмысленно.
        - Ключ у водителей! - чертыхнулся Априкан. - На всякий случай посмотри под сиденьями или в бардачке!
        Пока Микелис отчаянно пытался позвать на помощь, Людивина обшарила обе машины. Она не нашла ничего, кроме пуленепробиваемых жилетов, которые раздала двум своим товарищам, добавив каждому еще пластину кевлара для защиты от тяжелого огнестрельного оружия.
        - Я знаю, где ночевал один из водителей, - сказала она. - Ждите меня здесь.
        - Нет! Нам нельзя разделяться!
        - Без вас мне легче пробраться! Я маленькая, смогу проскользнуть туда и обратно, я знаю дорогу, а вам надежнее остаться тут!
        Априкан колебался, ему было стыдно, но, посмотрев на Микелиса, который мучился с рацией, он сдался и кивнул.
        - Возьмите хотя бы это, - сказал он, протягивая ей пистолет.
        Она отказалась:
        - Я сразу назад.
        И помчалась сквозь снег.
        63
        Прижимаясь к стенам, Людивина перебегала от дома к дому, с каждым порывом метели преодолевая светлые промежутки между зонами тьмы.
        Она не могла их видеть, но ощущала рядом движение все большего количества людей. Хлопанье дверей, быстрые шаги по металлическим ступеням, внезапно вспыхивающий в окнах свет. Они собирались воедино. Они готовились действовать.
        На повороте она внезапно увидела вдали мусоросжигательную печь, которую не заметила раньше, пробегая к машинам. Людивина содрогнулась при виде трех дымовых труб: она представила себе их назначение. Сколько трупов исчезло в этом жерле? Сколько десятков, если не сотен, душ превратились в пепел, в копоть, осевшую на стенах проклятого поселка?
        Она ускорила шаг.
        Дойдя до здания, где она ночевала, Людивина вспомнила, что именно там заперт Герт Брюссен.
        Ей ужасно хотелось нанести ему короткий визит, чтобы отомстить, но она быстро одумалась. Сейчас не до того.
        Она поднялась по лестнице, на каждой площадке проверяя, нет ли кого наверху, и выглянула в коридор.
        Здесь царила неестественная тишина.
        Неужели все заняты преследованием Сеньона или сторожат полицейских?
        Людивина миновала квартиру, где ночью заперли ее, и осторожно толкнула дверь в ту, где убийцы напали на водителя. Там стояла кромешная тьма. Девушка вошла внутрь и закрыла за собой дверь.
        Ни звука, ни подозрительного запаха.
        Она двинулась к спальне, ориентируясь на свет прожекторов, пробивающийся сквозь занавески. Он тоже забыл закрыть жалюзи, но это не спасло ему жизнь. Людивина вступила во что-то липкое, у ног блеснула черная лужа. И без всякого света стало понятно, что это…
        Прикроватная тумбочка была опрокинута, письменный столик тоже.
        Шофер лежал на кровати в позе эмбриона. Многие так сворачивались в агонии, заметила Людивина. Это было возвращение в детство. Регрессия, попытка уйти от боли, страха и смерти. Тщетные поиски материнской защиты.
        В полумраке горло шофера зияло огромной сочащейся раной.
        - Прости, - тихо сказала девушка.
        Она закрыла ему веки и на мгновение замерла у изголовья, прежде чем обернуться к одежде, сложенной на стуле. Ключи оказались на ремне.
        В темноте ее взгляд привлекли знакомые очертания.
        Это была рукоятка «глока».
        Убийцы не стали обыскивать комнату.
        Они спешили, действовали небрежно, не ожидая опасности.
        Людивина достала пистолет и прижала его к себе.
        Теперь она была во всеоружии.

* * *
        Микелис посылал все новые и новые радиосообщения.
        - Никто не отвечает? - спросил Априкан через приоткрытую дверь, предпочитая оставаться снаружи, чтобы сторожить подступы.
        - Нет! Не понимаю, то ли дело в погоде и расстоянии, то ли не та частота. Я делаю все, что могу.
        - Продолжайте!
        Полковник посмотрел на глубокий снег, выпавший с момента их прибытия. Примерно сантиметров двадцать. С подходящими шинами вполне преодолимо. Как только появится Людивина, они заберут Мальвуа и Кутана и попробуют скрыться, съездить за подкреплением в Радиссон. Сеньон парень крепкий, он продержится, если найдет хорошее укрытие.
        Априкан уже собирался снова заглянуть в машину, как послышался отчетливый хруст шагов по утрамбованному снегу. Он хотел обернуться, но к его щеке прижался ледяной ствол винтовки.
        - Не двигаться! - скомандовала женщина в красном пуховике с поднятым капюшоном.
        Блондинка. Волосы, видимо, длинные, на вид лет сорок, пронзительный взгляд. Она с удовлетворением смотрела на свою добычу.
        - Ты, в машину, - сказала она с сильным квебекским акцентом, - а ты не двигайся, иначе его мозги вылетят к тебе на колени.
        Сердце Априкана стучало. Дыхание сперло.
        Он попался как мальчишка.
        Он чувствовал, как внутри нарастает страх. Ужас смерти.
        Вдруг лоб блондинки взорвался. Сноп пунцовых брызг хлынул на Априкана, женщина рухнула навзничь.
        Позади нее стояла Людивина, держа дымящийся ствол пистолета.
        Выстрел прозвучал как сигнал, как клич.
        Как объявление войны.
        64
        Априкан и Микелис продвигались вперед по одному из бесконечных красных переходов, каждый с помповым ружьем в руках, Людивина - за ними по пятам, прикрывая тыл.
        Они шли туда, где разместили сотрудников Квебекской полиции.
        Приближаясь к окнам или балконам, они пригибались, чтобы их не обнаружили. Людивина видела, как по улицам и по другим переходам бежали люди, мимо с шумом промчалось несколько снегоходов. Всех подняли по тревоге. Все вышли на улицу. Женщин и детей заперли в безопасных местах, а всех, кто в Валь-Сегонде мог охотиться и держать оружие, мобилизовали на облаву.
        А уж безжалостных охотников тут хватало.
        Впереди, через два здания, раздались ружейные выстрелы. Полдюжины или около того. Затем последовал приглушенный треск пистолетов. Не прошло и тридцати секунд, мощные разряды завершили фейерверк.
        - Стреляли со стороны их комнат? - спросил Априкан, все еще усеянный пятнами крови и осколками костей.
        - Боюсь, что да, - подтвердила Людивина.
        Они застыли на месте, не зная, что делать.
        Еще один громовой раскат, словно последний залп, прозвучал в ночи много позже.
        Априкан ринулся вперед.
        Они как можно осторожнее приблизились к зданию и тут же спрятались, увидев, как наружу выскочили пятеро мужчин. Они были хорошо вооружены: дробовиками, помповыми ружьями, а у одного за спиной болтался автомат.
        Когда Людивина оказалась в коридоре перед открытыми дверями, у нее уже не оставалось надежды. Запах пороха еще витал в воздухе, сильный и резкий. В комнатах горел свет, в воздухе кружились последние перья из растерзанной подушки.
        Кутан лежал ничком на полу с пистолетом в руке, уткнувшись в собственные мозги. Позади него, на кровати, навзничь лежал его начальник Мальвуа, изрешеченный пулями.
        Еще двое полицейских были загнаны в комнату и убиты выстрелами в затылок.
        Они опоздали.
        Из ванной вышел мужчина и замер на месте, удивленный присутствием трех незнакомцев. Он потянулся к рукоятке револьвера на поясе.
        Априкан разрядил всю свою ненависть ему в живот. Дробовик грохнул в помещении так оглушительно, что у трех выживших французов заложило уши.
        Несмотря на шум в ушах, Людивине послышалось что-то сзади. И тут волосы у нее встали дыбом. Она угадала опасность и направила свой глок в сторону коридора.
        В противоположном конце показались двое бегущих мужчин с ружьями.
        Людивина прицелилась в первого. Две пули попали в грудь.
        Второй притормозил, чтобы вскинуть оружие к плечу.
        Она выстрелила наугад, четыре раза.
        Дым быстро рассеялся.
        Двое лежали на земле, один стонал.
        Людивина увидела, как появилась еще одна фигура, за ней другая.
        Порыв воздуха подсказал ей, что все двери здания открылись одновременно, и тут же по лестнице застучали каблуки. Пятеро вооруженных до зубов парней возвращались.
        Людивина отпрянула назад как раз вовремя - коридор наполнился оглушительным грохотом, и пуля разорвала дверной косяк прямо возле ее правого глаза.
        - Они заходят с обеих сторон! - крикнула она, захлопывая дверь.
        Жандармы вбежали назад в квартиру.
        И оказались в ловушке.
        В коридоре слышались быстрые шаги. Они были уже близко. Несколько человек, перегруппировавшись, готовились к последнему штурму.
        Априкан сдвинул диван, на котором лежал один из убитых полицейских, и присел за ним, как за прикрытием.
        Дверь разлетелась на куски, но первому же, кто появился, полковник снес голову выстрелом. Второго взял на себя Микелис, Людивина открыла по нему огонь одновременно, ранив при этом третьего, который тут же повернул назад.
        Не успел рассеяться дым, как в дверной проем просунулось несколько стволов, обстреливая квартиру вслепую.
        Априкан и Людивина бросились на пол, но Микелис чуть запоздал: шальная пуля пробила ему левый бицепс, забрызгав кровью рамку с фотографией дикой природы.
        Криминолог судорожно прижал к себе помповое ружье, отчаянно стараясь не кричать от боли.
        Пули летали по всей комнате, круша мебель, вырывая из стен куски штукатурки, разбивая окна и весь безликий декор, но тут полковник Априкан поднял ружье и открыл ответный огонь. Людивина сделала то же самое.
        Затем наступила тишина.
        Здание скрипело. Трубы шипели, осколки стекла дождем осыпались на пол. Квартиру настолько заволокло густой пылью от штукатурки и дымом от выстрелов, что щипало ноздри.
        По торопливым шагам в коридоре Людивина поняла, что будет новое вторжение.
        Она направила свой глок в сторону входа, выпустила три пули и подняла голову. У стены стоял парень лет двадцати и кривился от боли, прижимая залитую кровью руку к груди. Он увидел женщину-жандарма, и бешенство еще больше исказило его черты, он вскинул руку с оружием.
        И рухнул от выстрела в голову.
        Людивина отвела конец пистолета ровно настолько, чтобы в прицел попала разбитая вдребезги дверь.
        Теперь она ничего не чувствовала. Ни жалости. Ни даже гнева. Внутри была только огромная пустота, в которой судорожно билось сердце.
        Она хотела жить. Остальное не имело значения. Главное - остаться в живых.
        В коридоре кто-то шептался, а может, это шумело в ушах после оглушительной перестрелки. Или там договариваются, готовят следующий штурм?
        Сколько их?
        Сколько людей надо убить, чтобы они поняли, что это безумие?
        Они вне себя от бешенства, мы вторглись на их территорию, мы - угроза тому раю, который они с таким трудом себе создали! Они готовы на все, чтобы защитить его…
        Диван, за которым укрылись трое французов, затрясся от пуль, полетели клочья поролона.
        Их поливали огнем из штурмовой винтовки. Шестьсот пуль в минуту.
        Стреляли сзади, через окна, уже разбитые первой атакой, из здания напротив.
        Микелис поймал вторую пулю, на этот раз в бедро.
        И, не успев ничего сделать, Людивина получила две пули прямо в грудь.
        65
        Удар в секунду выбил воздух из легких, ребра затрещали, а три сломались от натиска.
        Людивина открыла рот, чтобы вдохнуть воздух, - и не смогла.
        Удар пришелся по сердцу. Два выстрела. Словно бык рогами боднул в грудь.
        Она не могла дышать.
        Все вокруг расплывалось. Пол накренился, потолок падал на голову. Она оглохла.
        Жгучая боль заливала живот и шею.
        Людивина выронила «глок» и попыталась схватиться за что-нибудь, вцепиться в жизнь, не дать ей уйти.
        Она умирала. Такая быстрая смерть - и в то же время такая медленная. Она мучилась, все понимала и не в силах была это остановить.
        Пальцы судорожно сжимались и разжимались в пустоте. Пустота утягивала.
        И вдруг кислород вернулся. Долгий глоток воздуха вывел ее из апноэ. Одновременно расправился вмятый пуленепробиваемый жилет. Еще дымящийся от удара.
        Вокруг трещали выстрелы, все больше разнося квартиру, и каждая пуля пролетала в опасной близости от трех французов. Еще несколько секунд - и пули превратят их в решето.
        Краем глаза Людивина увидела, как Априкан выпрямился и направил дробовик на фасад противоположного здания. Он открыл огонь. Перезаряжая снова и снова. Он выпустил последнюю обойму в сторону стрелка, а Микелис, несмотря на два ранения, сумел встать на одно колено и последовал примеру полковника. Через мгновение адское пламя обрушилось на обезумевшего снайпера.
        Только сейчас Людивина поняла, что они стоят спиной к входу.
        Теперь, когда стрельба стихла, должен был начаться штурм. Возможно, нападающие уже внутри.
        Она ухватилась за край выпотрошенного дивана и подтянулась, чтобы встать, преодолевая боль, которая сковала грудь и заставляла делать короткие вдохи, иначе у нее кружилась голова.
        Морщась от боли, она взобралась на сиденье дивана, выбросила использованный магазин, вставила следующий, предпоследний, и вскинула глок.
        В двери показались двое. Держа в руках винтовку и дробовик. Людивина не успела выстрелить, как они открыли огонь.
        Выстрел картечью за долю секунды снес Априкану полголовы, размазав кости черепа, плоть и мозг по целому участку стены.
        Людивина спустила курок, два раза быстро, потом еще дважды. В десяти сантиметрах от лица оторвался кусок дивана, что-то царапнуло по щеке, но она даже не моргнула.
        Еще два выстрела.
        Внезапно все стихло, на полу остались тела двух непрошеных гостей и тело полковника.
        66
        Людивина подперла остатки двери всей мебелью, которую успела нагромоздить, пока Микелис перетягивал рану на бедре, самую серьезную.
        Потом они подсчитали оставшиеся боеприпасы. С учетом того, что они собрали с трупов, можно было выдержать небольшую осаду.
        Но оба понимали, что не смогут держаться до бесконечности. Они были ранены, окружены, измотаны.
        Из коридора доносились голоса других людей, занимавших позицию. Каждый раз, когда Людивина или Микелис выпрямлялись, чтобы заглянуть в зияющие окна, они видели фигуры людей, бегущих по улице, по переходам и забегающих в здание напротив.
        Десятки и десятки охотников собирались и готовились к бою.
        Со всего города съезжались снегоходы.
        Попытка взять полицейских наскоком обошлась слишком дорого.
        Теперь противник окружал их со всех сторон.
        Ни Микелис, ни Людивина не видели возможности вырваться.
        Комната располагалась слишком высоко, чтобы они могли спрыгнуть, а сползти по фасаду, как сделала она с Сеньоном, криминолог бы не смог. К тому же они стали бы удобной мишенью для стрелков, засевших в домах напротив.
        Они оказались в ловушке. Приходилось передвигаться ползком.
        Рано или поздно дверь рухнет, и на этот раз противник, несомненно, одержит верх.
        Они сидели так уже два часа, скованные ужасом, не понимая, что делать. Два часа борьбы со страхом, болью и отчаянием.
        Раны у Микелиса все еще кровили, у Людивины жгло в груди и от малейшего движения на глаза наворачивались слезы.
        Криминолог сжал ее руку. Он был бледен, в испарине, несмотря на холод и ветер, задувавший отовсюду.
        - Не сдавайтесь им живой, - сказал он слабым голосом.
        У нее сжалось горло, она едва сдержала рыдание:
        - Не надо так говорить!
        - Это правда, Людивина. Вы знаете, на что они способны.
        - Мы выпутаемся.
        Он неотрывно смотрел на нее своими серыми глазами, и ей впервые показалось, что эти глаза - прекрасны. Он медленно покачал головой.
        - Не хочется умирать, - тихо сказал он.
        - Верьте мне, Ришар, вы еще увидите жену и детей.
        Его дыхание было тяжелым.
        Он пожал ей руку и умолк, но взгляд его высказал все остальное.

* * *
        Небо розовело.
        Ветер выстудил квартиру, покрыв тела убитых тонкой пленкой инея.
        Людивину и Микелиса ждала та же участь.
        Рядом лежал Априкан, неузнаваемый из-за отсутствия верхней половины головы.
        С рассветом улица зашевелилась. Молодая женщина подползла к окну. Микелис попытался удержать ее, но она отстранилась и, несмотря на боль в сломанных ребрах, привстала.
        Снегопад почти прекратился. Буря стихла.
        Внизу, метрах в двадцати от них, остановился пикап. Его заднюю площадку заполняли канистры с бензином.
        - Они хотят нас поджечь, - поняла она. - Они сделают все возможное, чтобы выкурить нас отсюда.
        Подошли люди, чтобы разгрузить пикап, и Людивина заметила чуть в стороне Маркуса Локара, руководившего этим действием.
        Надежды нет, Микелис прав. Даже их призыв о помощи оказался безрезультатным. Людей слишком много. Слишком много у них оружия. Слишком решителен настрой. Даже если бы все полицейские Радиссона разом явились сюда, загнанные в угол Маркус Локар и его соратники будут сражаться до последнего, они не сдадутся. Они расстреляют всех подчистую, за несколько минут уничтожат четыре или пять жалких полицейских машин, а затем устроят свой апокалипсис. С такими людьми, как они, нужно ждать худшего. Они не умрут по-тихому в своих углах, как обычная развенчанная секта. Нет. Они нанесут удары повсюду. Мощные удары. Чтобы уйти с треском. Чтобы оставить свой след. Запугать общество, которое покарало их даже здесь. Они устроят массовые убийства.
        Людивина подползла ко входу и приподняла один из трупов, чтобы забрать дробовик. Он был снабжен оптическим прицелом. Она вернулась к окну, все еще стискивая зубы, слезы боли стояли в глазах.
        - Что вы делаете?
        - Там внизу Локар.
        Микелис вздохнул.
        Людивине уже нечего было терять, нечего беречь. Ее жизнь закончится здесь. Где нет никакой цивилизации. И никаких моральных ценностей. Оставалось действовать. Даже если это станет ее последним поступком на земле. Действовать.
        Она прижала ружье к плечу, тщательно прицелилась, сквозь боль задержала дыхание и выстрелила.
        Три раза.
        Люди на улице бросились в снег.
        Крышка бензобака на пикапе была очень маленькой. Людивина понимала, что ее идея безумна, что шанс на успех ничтожен, но стоило попробовать. Если бак полон, ничего не выйдет. Зато если он не полон, то внутреннее пространство, насыщенное парами бензина, только и ждет искры, щелчка раскаленной пули о металл, чтобы все…
        Указательный палец снова нажал спусковой крючок, чтобы выпустить еще одну пулю.
        Пикап взлетел на воздух в огромном огненном шаре.
        Людивина спряталась за стену.
        - Я не отступлю ни на шаг, - сказала она. - Если они хотят моей шкуры, им придется дорого заплатить.
        Когда облако взрыва рассеялось, она выглянула.
        Локар лежал на снегу, над ним склонились трое, одна из них - женщина. Из-под него растекалось красное пятно.
        Он еще что-то говорил.
        Мужчины очнулись, и две канистры с бензином, которые кто-то успел вынести из машины до взрыва, поспешно исчезли внутри здания.
        Наступал момент истины.
        Людивина не желала принимать такую смерть.
        Надо ждать до последней минуты, но сделать попытку прорваться. С оружием в обеих руках. Если понадобится, она выпрыгнет из окна, но капитулировать не станет.
        С крыши соседнего здания раздался выстрел, и пуля просвистела прямо над ухом. Людивина тут же распласталась на полу. Кровь потекла по шее.
        Задело кожу под волосами.
        Последовали еще два выстрела, и, словно по команде, около десятка стволов присоединились к общей какофонии, чтобы разнести квартиру в щепки. Французы оказались в центре страшного циклона, вокруг них кружился водоворот пыли, штукатурки, опилок, поролона, снега, раскаленного свинца и крови.
        И вдруг стрельба прекратилась. Наступило затишье.
        Микелис и Людивина лежали, вжавшись в пол, закрыв уши руками, совершенно ошеломленные яростью атаки.
        Девушка поняла, что это был отвлекающий маневр, чтобы поджигатели успели подготовить ловушку. Она знала, что это конец.
        Языки пламени поползут вверх, температура повысится, они начнут задыхаться и будут обречены либо умереть здесь, либо выйти под пули противника.
        Она ждала потрескивания первых языков пламени, поклявшись себе, что это станет сигналом к прыжку.
        Им не удастся зажарить ее живьем. Не выйдет. Она не хотела умирать, не хотела мучиться, не хотела уйти насовсем. Она хотела жить. Смеяться, плакать, есть, влюбляться, ощущать всей кожей и всеми чувствами простые радости и горести жизни. Жизнь не успела ей надоесть. Людивина закрыла глаза.
        «Никто и никогда не бывает готов к смерти. Никто».
        Если для нее, как и для остальных - Априкана, Микелиса, Сеньона - все должно закончиться здесь, она устроит им последний сюрприз, они ее попомнят. Ей хотелось умереть достойно. С поднятой головой.
        Она крепче прижала к себе оружие. Слезы стекали по носу.
        Людивина сжала кулаки и приготовилась собрать все свое мужество. Оно ей понадобится.
        Она сглотнула слюну и обернулась посмотреть на Микелиса.
        Он моргал и тяжело дышал. Ему было плохо и так же страшно, как и ей. Они встретились взглядом.
        Оба знали, что все кончено. Их жизненный путь завершится здесь, с рассветом.
        Оставалось только решить как.
        Он протянул ей руку - пальцы покрывала засохшая кровь.
        Она взяла его ладонь и сжала со всей силы.
        Он кивнул.
        - Сейчас, - тихо сказал он. - Сейчас самое время.
        Людивина приподнялась на локтях.
        Она отбросила все надежды. Нужно просто решиться, встать на ноги и сделать то, что они задумали. Людивина поняла: чтобы умереть, не нужно мужества, достаточно расстаться со всякой надеждой.
        И вдруг небо загудело.
        На бреющем полете пронеслись два вертолета.
        67
        Канадская королевская жандармерия в считаные минуты заполнила Валь-Сегонд. Из десятка внедорожников и четырех вертолетов во все стороны выскакивали люди.
        Два бронетранспортера въехали в поселок и через громкоговорители приказали всем сложить оружие.
        Людивина не могла поверить. Это невозможно. Они не могли так быстро все организовать. Происходящее не укладывалось в голове.
        Первый выстрел словно поджег бочку с порохом.
        В одно мгновение весь поселок стал полем битвы.
        В течение долгих часов из засады велась непрекращающаяся стрельба, у местных снайперов, казалось, были неисчерпаемые запасы пуль. Канадской жандармерии не оставалось иного выхода, как принимать ответные меры.
        С помощью приборов тепловидения, установленных на борту вертолетов, снайперов ликвидировали одного за другим.
        Целые здания пылали, и Людивина с бессильным ужасом смотрела, как некоторые семьи предпочитали смерть, лишь бы не сдаться властям.
        Девушка вспомнила о Сеньоне, и у нее сжалось сердце, перехватило горло. Только бы он успел спрятаться, укрыться от пламени.
        Видя, что Микелису становится все хуже, она рискнула схватить какие-то остатки простреленной простыни и прицепила ее к винтовке, которую выставила в одно из окон.
        Выстрелы отдалились, потом баррикада на входе в квартиру рухнула.
        В дверь ворвались люди в спецназовском снаряжении с автоматами наперевес.
        Людивина горько улыбнулась.
        И потеряла сознание.

* * *
        Людивина не желала терпеть, пока она хоть чуть-чуть оправится, и требовала новостей. Едва очнувшись, она попросила встречи с одним из офицеров королевской жандармерии, чтобы объясниться. И чтобы понять.
        - Вы нашли еще одного француза? - сразу спросила она. - Крупного чернокожего мужчину?
        Ее собеседник был лет пятидесяти, сухощав, одет в форму и напоминал Априкана. От этого у Людивины заныло сердце.
        - Нет, к сожалению. Мы заняты окружением двух последних кварталов, которые остаются в руках мятежников.
        - Как вы сумели так быстро организоваться? И набрать столько людей?
        Мужчина замешкался, но потом, учитывая состояние Людивины, решил, что она заслуживает честного ответа:
        - Мы готовили операцию уже две недели. Наблюдали за ними издалека, изучали их повадки, пытались оценить количество оружия и разработать план действий так, чтобы в первую очередь эвакуировать детей. Несколько раз в неделю наши люди подбирались к ним вплотную по лесу, присматривались.
        - Вы о них знали?
        - Да. И начали операцию сегодня утром, получив ваше вчерашнее сообщение по радио. Пришлось спешно корректировать план, мы еще не были вполне готовы.
        - Но как вы узнали? Вышли на след похитителей? Убийц?
        - Должен признаться, что наших заслуг тут нет вовсе. Нас привел сюда один американский криминолог. Частный детектив. Он вышел на это место в результате собственного расследования.
        - Он здесь? Я могу его увидеть?
        - Сейчас?
        Людивине не пришлось повторять, ее взгляд красноречиво выражал настойчивую просьбу.
        Офицер вернулся с темноволосым мужчиной лет сорока: волевой подбородок, волосы, спадающие на лоб, как вороново крыло. Руки он держал в карманах толстой кожаной куртки, и, хотя он был по-своему хорош, Людивина прежде всего почувствовала идущую от него силу.
        Его взгляд пронзал человека насквозь, и Людивина почувствовала себя перед ним почти голой.
        Это был тот же мощный магнетизм, что и у Ришара Микелиса.
        Людивина сразу угадала в нем такую же одержимость. То же ненасытное стремление к истине. Он отличался от других людей. Иначе двигался, иначе смотрел, он словно вбирал в себя каждый предмет - все имело для него цель и смысл.
        Он был как счетная машина.
        Его аура завораживала и внушала беспокойство, заметила девушка, пытаясь выдержать его взгляд.
        Он мог внушать страх. Жуткий страх. Она угадывала это. И все же он полностью себя контролировал. Даже та гигантская сумеречная зона, в которой постоянно витали его мысли, была под контролем.
        В нем чувствовалось что-то кошачье. Это был хищник с пленительной грацией.
        Он во всем был похож на Микелиса: он обладал способностью понимать худших из людей, ставить себя на их место, упреждать и преследовать.
        Людивина поняла, что в мире редко, но встречаются представители этого удивительного вида. Хищные охотники на хищников.
        Мужчина протянул ей руку.
        И представился по-английски:
        - My name is Joshua Brolin[15 - Меня зовут Джошуа Бролин (англ.).].
        68
        Над долиной, раскинув коричневые крылья и скользя по воздушным потокам, с завораживающей грацией кружила хищная птица.
        Постепенно сужая круги.
        Людивина сидела на скалистом выступе над горным склоном и не сводила с хищника глаз. Внизу в лучах весеннего солнца сменяли друг друга луга и хвойные перелески. Зато противоположная стена гор оставалась в тени. Огромные серые скалы, могучие валуны застыли над долиной в каком-то шатком равновесии. Заснеженные пики и головокружительные вершины, казалось, принадлежали уже иному миру - миру вечного холода, древних неведомых ветров, угадываемых лишь по следам пороши далеко-далеко наверху.
        Свет и тень.
        В природе и в человеке.
        Где-то рядом загудела пчела, кружась вокруг Людивины, а потом полетела к островкам ярко-синей горечавки.
        Молодая женщина ощущала такое спокойствие, какое ей редко удавалось почувствовать раньше. Почти медитативную тишину.
        Она увидела собственную смерть, и это навсегда изменило ее. Она узнала, что значит утратить надежду. Ей не скоро удалось выбраться из пропасти. Чтобы снова жить.
        Сначала она думала, что победа в Валь-Сегонде окажет на нее благотворное, эйфорическое воздействие, но реальность оказалась сильнее. И все пошло совсем не так. Она вступила в длинный туннель депрессии.
        И только спустя немалое время она стала вновь замечать радости повседневной жизни. Она повзрослела и больше не просыпалась среди ночи в холодном поту. Остались лишь небольшие ночные тревоги. Первый этап был пройден.
        Она не расставалась с брелоком Алексиса - теперь эмблема «Нью-Йорк джайантс» сопровождала ее повсюду. Как и память о том октябре, который перевернул ее жизнь и закончился встречей с Джошуа Бролином.
        Его лицо иногда еще всплывало в ее мозгу, притягивая и пугая. Он тоже охотился за пещерным злом, которое неустанно преследовал Ришар Микелис, хотя и не дал ему собственного названия. Этот хищный охотник на хищных зверей понял, что мир меняется, что в обществе несколько десятилетий назад наметился поворот, что насилие не параллельная реальность, а мерило, язык, который нужно понимать, чтобы оценить истинное состояние цивилизации.
        И Бролин, и Микелис знали, что человек не мог пережить столетие экстремального насилия и убийственных глобальных войн, не пробудив глубинных подкорковых влечений, не возродив в себе атавизмов первобытного времени. Свирепых и воинственных инстинктов, позволивших человечеству сотни тысяч лет выживать среди враждебной природы, постепенно карабкаясь на вершину пищевой цепочки, инстинктов безжалостного убийцы, руководивших человечеством на протяжении практически всей его видовой эволюции до достижения им «разумного возраста».
        Что-то проснулось.
        Человечество переживало период глубочайшего кризиса, и, похоже, никто не был готов это понять. Оно стояло на пороге серьезных потрясений, но все привычно отмахивались, словно речь шла о случайном совпадении, об эпифеномене, не имеющем последствий. Все общество, казалось, предпочитало спрятаться в норку и сосредоточиться на проблемах потребления, усугубившихся после череды экономических кризисов.
        Джошуа Бролин, как и Ришар Микелис, заметил, что в потаенных струнах мира, в зазорах повседневности вызревает что-то темное, и открыл существование ордена пещерного зла. Он проследил маршруты похищений людей от американской границы до Валь-Сегонда.
        Именно ему Людивина была обязана тем, что осталась жива.
        И все равно ей мало было просто остаться в живых, покоя в душе не ощущалось. С того октябрьского дня, когда она встретила американского детектива, последние слова их беседы продолжали витать в глубине ее сознания.
        Мор и Валь-Сегонд - это не единичные случаи, мисс. Есть и другие общины, - сказал он. - В других местах. Возможно, даже лучше организованные. Потому что человечество бесконечно плодит изгоев, психов, отребье и неудачников, и рано или поздно они поймут, что, только собравшись вместе, станут силой. Их нельзя вылечить, потому что в медицинском смысле они не больны, они - другие, их личность сформировалась под влиянием этих отклонений, и теперь ничто не может их изменить. Чем глубже общество будет осознавать, что их много и они неизлечимы, тем радикальнее оно будет становиться. И тем самым вынуждать их объединяться, чтобы не погибнуть. Где-то есть другие хутора, другие поселки. Они рядом с нами, эти люди сходятся, сплачиваются - тихо, тайно, в тени. Они невидимы, и единственный способ их обнаружить - это пройти по оставленным ими следам, распутать их преступления.
        Эти слова были для Людивины как удар под дых.
        Если вы правы, если их все больше и больше, то что же случится, когда однажды общество перестанет закрывать на это глаза? - спросила она.
        Джошуа Бролин впился своими темными зрачками в глаза жандарма, и она почувствовала себя ужасно уязвимой.
        То, что случается всегда, когда две группировки противостоят друг другу и не могут друг друга понять. Начнется война.
        Эти слова звучали у нее в мозгу, словно были сказаны вчера.
        Людивина больше никогда не встречала частного детектива, словно он и не существовал вовсе, словно все пережитое было сном.
        Ночным кошмаром.
        Большинство жителей Валь-Сегонда решили не сдаваться и погибли в ходе столкновения с полицией. Семьи, забаррикадировавшись, поджигали свои квартиры, и из-за отсутствия на месте достаточного количества пожарных почти все сгорели.
        Поселок полыхал два дня.
        Людивине так и не удалось узнать точное количество тел, их находили все последующие недели и даже месяцы. Погибло более ста человек, но от кого-то осталась лишь горстка пепла. Даже тело Герта Брюссена не опознали с полной уверенностью, и Людивина еще несколько ночей боялась спать, пока не поняла, что никто не мог уйти живым. Поселок, охваченный пламенем и окруженный ледяной пустыней, был оцеплен силами Канадской королевской жандармерии, и никому не удалось бы выбраться на автомобиле - его бы немедленно заметили с вертолета. Брюссен погиб. Мертв был и Локар со всеми своими последователями.
        В Валь-Сегонде жили извращенцы, убийцы, насильники, педофилы - худшие представители рода человеческого, которые нашли между собой общий язык. Почти тридцать лет они постепенно собирались, организовывались, помогали друг другу, загоняли друг для друга «дичь», заметали следы, выстраивали структуру. У них существовал детский дом, где педофилы получали в свое распоряжение детей инуитов, были даже семейные пары, которые поставляли собственных детей в эту сеть, были дальнобойщики, которые выкрадывали женщин, а иногда мужчин или подростков где-нибудь на юге страны и даже в Соединенных Штатах. Все было прекрасно организовано. Они вербовали друг друга через благотворительные организации помощи заключенным, через тюрьмы, затем через интернет, они повязывали новых членов кровью, заставляя их убивать ради общей цели, - и все это время далеко на севере, на изолированной территории незаметно для всех процветал поселок Валь-Сегонд со своей администрацией и полицией, не отчитываясь ни перед кем.
        Теперь все кончено. Даже испанский киллер, которого Людивина про себя называла Зарофф, был опознан и арестован местными полицейскими в северном пригороде Мадрида.
        Все завершилось. Если только не окажется, что Джошуа Бролин прав и в мире есть другие такие же сообщества. Коммуны чудовищ.
        Вдалеке хищная птица на мгновение замерла и камнем ринулась вниз, чтобы схватить добычу. Взмах крыльев, отчаянный писк, и птица снова взмыла вверх, сжимая в когтях чье-то тельце. Мелкий зверек был жив, но он замер и умолк, он сдался.
        Людивина встала, от сидения на камне затекла спина.
        По склону спускалась фигура великана с ребенком на плечах. Это был Сеньон.
        Он выжил. Отсиживался всю ночь в каком-то закутке, пока не прибыла полиция. Он не изменился, в нем сохранились те же добродушие и бесконечная привязанность к семье. Иногда Людивине казалось, что и у него в глазах мелькает грусть, но в целом его жизнерадостная натура за короткое время взяла верх.
        Людивина стала карабкаться по травянистому склону навстречу детскому смеху.
        Силуэты Сеньона, Летиции и близнецов мешались с фигурами Микелиса и его родных.
        Криминолог, прихрамывая, нес жене пачку чипсов.
        Здесь были все, кто шел по следу Герта Брюссена с его ордой и остался в живых. Три свидетеля Зла.
        Людивина засунула руку в карман джинсов и дотронулась кончиками пальцев до брелока.
        Она не могла забыть Алексиса, по крайней мере, не перевернула эту страницу по-настоящему. Ей часто случалось по вечерам сидеть у его могилы и до сумерек разговаривать с ним. Людивина жила одна, довольно замкнуто.
        Ей очень не хватало Алексиса. Он был не только коллегой, но и такой же, как она, одинокой душой; он ее понимал.
        Людивина подошла к участникам пикника, и тут же ее окликнула Саша, дочь Микелиса. Девочка схватила ее за руку и потащила к расстеленным на земле одеялам.
        Она хотела есть вместе с ней! Малышка ужасно привязалась к девушке.
        Внезапная любовь, даже у детей - штука неконтролируемая.
        Людивина, не возражая, взяла у Саши из рук тарелку с едой.
        - Ешь сейчас же! - приказала светловолосая девчушка. - А то в последнее время ты что-то неважно выглядишь!
        Микелис и его жена смущенно переглянулись и прыснули.
        Людивина провела рукой по волосам девочки.
        Да уж, дети не церемонятся.
        - Ешь! А то ты подаешь детям плохой пример! - отчитывала ее Саша. - Дети же берут пример со старших!
        Теперь уже Людивине не хотелось смеяться.
        Девочка была права. Надо держаться. Взрослые - ориентир. И если на горизонте тучи, она, как взрослый человек, должна служить маяком, ведь взрослые за все в ответе. И за то, чтобы дети росли в покое и гармонии.
        И чтобы им не было страшно.
        Людивина тут же упрекнула себя за пессимизм.
        Наблюдая за семьями Микелиса и Сеньона, она видела, с какой любовью они направляют свое потомство по правильному пути.
        Семья - оплот.
        Защита от насилия и смерти.
        От реалий мира.
        От пещерного зла.
        Ришар Микелис понял это и покинул прежнюю работу.
        И все же такие люди, как он и Джошуа Бролин, необходимы человечеству. Те, кто стоит на грани, кто дошел до собственных пределов, может заглянуть во мрак и понять его. Их что-то удерживает на светлой стороне, какая-то сила высшего порядка, твердость ядра, единения избранных. Если бы сдался Микелис, как долго продержался бы Бролин? Неужели только ценой личной отверженности и одиночества можно обеспечить обществу минимальный уровень бдительности, необходимый для выживания? Кто выберет по доброй воле такую одинокую, мучительную судьбу?
        Может, Джошуа Бролин просто не нашел свою семью?
        Поодаль смеялись дети Сеньона.
        Будущее за ними, подумала Людивина. Найдет ли она когда-нибудь силы последовать их примеру? Достойна ли она счастья? Или однажды и она превратится в одного из таких дозорных? Неспокойных людей, одержимых опасностью. Есть ли в ней эта жилка?
        Пока что она была одержима воспоминаниями.
        Ведь призраки существуют, теперь она это знала, и они - воплощение нашего внутреннего разлада.
        Она во многом была не в ладах с собой.
        Саша как будто это почувствовала. Она аккуратно отставила пластиковую тарелку и подошла к Людивине, чтобы ее обнять.
        Это бесхитростное создание щедро дарило любовь всем и каждому.
        Такой же маленькой девочкой была когда-то сама Людивина.
        Пернатая хищница снова сделала над ними несколько кругов. Девушка не могла оторвать от нее глаз. Вдруг птица легла на крыло и скрылась.
        Время охоты еще не настало.
        Пока.
        Хищник насытился.
        Хотя бы на время.
        Благодарности
        Прежде всего я хотел бы уточнить, что поселка Валь-Сегонд в Квебеке не существует. По первоначальному замыслу сюжет должен был разворачиваться в реальном месте, но, учитывая ужасы, которые происходят там в ходе повествования и роль его жителей, я не мог возложить на них такую ответственность. Я дал поселку вымышленное название, хотя отталкивался от реального места.
        По опыту знаю, что многие спросят, возможна ли процедура, использованная жандармерией для выяснения номера телефона Зверя. Удовлетворю ваше любопытство: да, возможна. В то время, когда писался этот роман, это была новинка, совершившая революционный переворот в ходе многих расследований. Вообще, если я не ошибаюсь, все технические процессы, описанные в моих романах, существуют и используются. Утопить ложку вымысла в бочке реальности - лучший из известных мне способов сделать этот вымысел выпуклым и правдоподобным.
        Я хотел бы также принести извинения учреждению «Буа-Ларрис» за то, что для нужд романа представил его в таком свете, и особенно принести извинения всем детям, родившимся в этом «Лебенсборне», и их потомкам. Конечно, это всего лишь выдуманная история, и я совершенно не считаю, что рожденные там дети могли стать такими, какими сделал их я. Здесь опять-таки процесс сочинения, несомненно, превалирует над реальностью.
        Ряд людей оказали мне неоценимую помощь в написании романа.
        Прежде всего, я хотел бы поблагодарить весь коллектив Парижского отдела расследований и, в частности, Оливье за его замечания и советы, касающиеся различных аспектов расследования и соответствия процедур реальности. Оливье, прости меня за то, что я отправил Людивину одну в «Буа-Ларрис», - на самом деле она должна была работать в паре! Зато я много раз упомянул «Джайантс», не забывай!
        Спасибо Соне Драге, моему верному польскому редактору, и Марте Гживач за помощь на месте. Соня поддерживала меня с самого начала, и частично этот роман родился из моей давней поездки в Краков и данного тогда обещания. Я сдержал слово!
        Конечно, спасибо всем сотрудникам моего издательства Albin Michel, начиная с Ришара, который помогает осуществлять замыслы, снимает для автора сложности, и всем тем, кто трудился в тени ради того, чтобы моя история дошла до вас.
        И конечно, спасибо вам, читатели, за вашу верность, без которой все это не имело бы смысла. Время от времени заглядывайте и получайте новости обо мне из блога: www.maximechattam.com, или на странице Facebook[16 - Действующее законодательство РФ обязывает нас указывать, что «деятельность американской транснациональной холдинговой компании Meta Platforms Inc. по реализации продуктов - социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории Российской Федерации». - Примеч. ред.] «Maxime Chattam Officiel», или читайте ежедневные краткие новости в Twitter: @ChattamMaxime и пишите о себе.
        И наконец, спасибо моей жене Фаустине, которая помогает мне всегда и во всем - верным словом, а если надо, и добрым взглядом.
        До скорой встречи, братья по слову.
        Эджкомб,
        21 февраля 2013 года
        notes
        Примечания
        1
        Научно-исследовательский институт криминалистики Национальной жандармерии. - Здесь и далее примеч. перев.
        2
        «Глаз тигра» (англ.).
        3
        Главное управление внутренней безопасности Франции.
        4
        Главное управление национальной жандармерии.
        5
        Отдел криминальных расследований.
        6
        Bouygues Telecom («Буиг Телеком») - французский оператор мобильной связи.
        7
        Orange («Оранж») - французский оператор сотовой связи.
        8
        Сатори - пригород Парижа, где находится штаб-квартира французского спецназа GIGN.
        9
        Генеральная инспекция национальной жандармерии; проводит внутриведомственные и дисциплинарные расследования.
        10
        Наслаждайтесь (англ.).
        11
        Цитируется роман Чака Паланика «Бойцовский клуб» (Fight Club, 1996), перев. А. Амзина.
        12
        Центральное следственное бюро (польск.).
        13
        Международный идентификатор мобильного оборудования - номер, уникальный для каждого телефона, который позволяет оператору идентифицировать аппарат, номерной знак каждого аппарата.
        14
        См. роман Максима Шаттама «Теория Гайи».
        15
        Меня зовут Джошуа Бролин (англ.).
        16
        Действующее законодательство РФ обязывает нас указывать, что «деятельность американской транснациональной холдинговой компании Meta Platforms Inc. по реализации продуктов - социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории Российской Федерации». - Примеч. ред.